Зимин Д., Зимина Т. : другие произведения.

Бог играет в кости. гл. 51-55

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  ГЛАВА 51
  
  
  
      ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ, КОПЕНГАГЕН.
  
  
  
      ...Дания. Зеленые холмы, синие-синие озера, хвойные леса... Никогда раньше не бывал. Всё больше ближний восток: белые пустыни, палящее солнце...Аэропорт на острове Амагер, а нам надо в центр, на Зеланд - это я по карте высмотрел. 
  
      Лёшка нервно теребит узел галстука, недовольно крутит шеей, сдавленной жестким белым воротничком. Мне тоже не по себе. Всё время такое ощущение, что кто-то пялится. Как вошь под микроскопом, честное слово... Под ложечкой сосёт: острая нехватка пистолета.
  
      План простой: узнать, где будет проходить собрание этого их снобского клуба, найти Лёшкиного батю и рассказать ему про Траска. Предоставить доказательства... Через клуб выйти на правительства, на телеканалы - пусть все узнают, что за фрукт такой - Джон Траск...
  
  
  
  
  
      АЛЕКС МЕРФИ, КОПЕНГАГЕН.
  
  
  
      Я думаю, отец всегда боялся, что мама или я заставим его делать что-то против воли. Потому и ушел. Сбежал. Оставил нас одних.
  
      Но сейчас я собираюсь сделать именно это: лишить его выбора. Я "щелкну", и ему придется меня выслушать, поверить и сделать так, как я скажу. Времени на уговоры просто не осталось, а отец - тот еще упрямец. Я весь в него...
  
  
  
      Если у отца не получится переубедить Клуб, тогда - план "Б". Несмотря на возражения Кидальчика, Рашида и даже Илюхи, я убежден, что убрав Траска, мы решим проблему. Я знаю, что к нему, именно к нему сходятся нити вероятностей. От него зависит будущее. 
  
      Вправе ли я решать за всех? Думаю, да. В одном, особенном случае... Потом, когда всё кончится, они увидят, что я был прав, а победителей, как говорится, не судят. И - да. Я мог бы стать таким, как он. Стать им. Но я не хочу.
  
      Я лишь желаю, чтобы каждый мог решать сам: как жить, чем заниматься, на что тратить деньги, в конце концов... Разве это плохо?
  
  
  
  ***
  
  
  
      Набережная Ньюхавн. Глядя на зажатую в узких стенах свинцово-серую воду, и дальше, на стройный частокол мачт, я вспоминал холодный канал за Театральным проездом... Почему всё время вода?
  
      Разогнав туристов по теплым барам, меж домов свищет только пронзительный ветер. Он несет с гавани запахи рыбы, соли и железа. Холод проникает сквозь тонкое пальто, сквозь подошвы ботинок... Ушей я вообще уже не чувствую. 
  
      Воронцов сказал, что хочет посмотреть город: никогда не был в Европе. А мне было неинтересно. Муторно и тоскливо было, как небу над головой. Внутренности сжались в тугой ком и жалко подрагивали...
  
      Когда уже он появится? Тогда тоже можно будет пойти в теплый бар, выпить чего-нибудь горячительного... Глинтвейна, например. Или даже рому...
  
  
  
  
  
      Зажав в кулаке монетку - прощальный подарок Рашида, я подавлял желание "щелкнуть". Сделать так, чтобы Илья вот сейчас, в эту самую секунду, показался на мосту...
  
      Черт, как же холодно. Небо над головой низкое, затянутое свинцовой тяжелой пленкой - ни птички в нем, ничего... Хоть бы самолет, что ли, пролетел... 
  
  
  
      Наконец, спустя вечность, показался Илья, несмотря на холод, чем-то очень довольный.
  
  - Ну, как дела? - он откусил огромный кусок ватрушки, и начал с аппетитом жевать. - Держи, я и тебе взял. Ничё так, есть можно... Особенно с кофе. Давай, давай, заправляйся! 
  
  
  
      Клуб соберется завтра, значит, отец прибудет сегодня к вечеру. Он всегда приезжает загодя - не знаю, почему. Может, хочет убедиться, что всё готово, или просто побыть один... Останавливается в семейных отелях - не любит "выпячиваться". Это он сам так говорит.
  
      Подчеркнутая скромность: жена - профессор литературы, квартира в Нью-Йорке, хотя и дорогая, но ничего лишнего; муниципальная школа для сына. Только один раз, когда мне было семь, он вызвал по телефону вертолет: у мамы случился приступ аппендицита... До этого я и не задумывался, какой могущественный у меня отец. Став старше, конечно, разобрался, но к тому времени он от нас уже ушел. 
  
  - Где будем его искать? - Илюха доел ватрушку, поискал, куда бы кинуть салфетку, и в конце концов сунул бумажку в карман пальто.
  
  - От противного.
  
  - В смысле? - он закурил. Благо, никого вокруг не было.
  
  - Я примерно знаю, какое место отец выберет. И "щелкну". 
  
  Воронцов хмыкнул.
  
  - На ловца и зверь бежит? А не боишься?
  
  - Чего?
  
  - Что не по зубам окажется.
  
  
  
      Я тоже закурил. Это было приятно. Повернувшись спиной к холодной воде, стал смотреть на дома. Они жались цветными стенами друг к другу, и только разная высота крыш обозначала конец одного и начало следующего. Больше всего дома напоминали детские кубики...
  
      Подумалось: каково это - жить в таком вот доме? Маленькие окошки, герань на подоконнике... А ведь можно будет попробовать! Потом, когда всё кончится...
  
  
  
      Небо скуксилось окончательно, прохудилось и закапал дождь. От порта полетел тоскливый гудок. 
  
  - Это всего лишь вероятность: почему бы отцу не остановиться в той гостинице, что и нам? Совпадение...
  
  - А если не выйдет?
  
  - Вот и проверим.
  
  
  
      Трудно объяснить, но я чувствовал, что всё получится. Еще там, на Чимбулаке, я всё рассчитал. Никому не стал рассказывать, почему-то казалось, это всё испортит. Даже сейчас, когда мы были вдвоем, я боялся говорить вслух. "Хочешь насмешить Господа - расскажи ему о своих планах"... - любимая поговорка отца, между прочим.
  
      С самого Стокгольма, когда благодаря "Сверчку" нас беспрепятственно пропустили через усиленный контроль безопасности на Копенгагенский рейс, я начал считать. Выстраивать события в нужном порядке, в деталях представлять, что, каким образом и в какой момент должно произойти... и к концу перелета наконец почувствовал весь план целиком.
  
  
  
  ***
  
  
  
      ...Очередность карт в колоде, - говорил Рашид, - уникальна. Её невозможно воспроизвести дважды. Ты держишь в руках, своего рода, артефакт... 
  
      Для обычной колоды общее количество статистических конфигураций известно, как "пятьдесят второй факториал". Есть даже математическая шутка:
  
  "если бы у каждой звезды в нашей галактике был триллион планет, а на каждой планете жил бы триллион людей, и у каждого человека был бы триллион колод, и они перетасовывали бы карты тысячу раз в секунду, и делали это со времен Большого взрыва, возможно, только сейчас порядок карт бы повторился"...
  
      Наша задача - отбросить эту закономерность. Научиться восстанавливать порядок. То есть, перетасовав, возвращать каждую карту на то самое место, где она была раньше. Это - для начала...
  
      Неопределенность пространственной координаты -  это из физики частиц. Проецируя его на теорию вероятности, можно сказать, что "тасуя карты", мы не знаем точного прогноза на происхождение события. Ты можешь свести эту неопределенность к нулю.
  
      Будем рассматривать каждую карту как событие. Попробуем, заранее задавая определенную позицию, помещать её на нужное нам место...
  
      Выстраивая последовательность событий, подобно картам в колоде, ты сможешь влиять на вероятность не в единичных случаях, а в глобальном, общемировом масштабе...
  
  
  
      Честно говоря, последний трюк мне удавался лишь частично.  Я имею в виду карты. С реальностью я такого делать даже не пытался - не зная броду, как говориться...
  
      Но пока летели, было время разобраться и понять, чего я хочу добиться. И я смог выстроить определенный алгоритм действий, который, я надеюсь, приведет нас к цели.
  
  
  
  ***
  
  
  
      ...Ветер задувал всё сильнее, забирался за пазуху, свистел в ушах и слепил глаза. Я поднял воротник, руки сунул поглубже в карманы, и всё равно чувствовал себя чертовски неуютно. Мы брели по Стрёгет. 
  
      Сдвинутые в кучу, как стайка испуганных цапель, столики уличного кафе, длинные ряды велосипедов у кирпичной стены, серые камни мостовой...
  
  
  
  - Если б не этот чертов ветер, здесь можно было бы жить... - проворчал Воронцов,  шмыгая носом. - О! Смотри, кажись, отель!
  
  Миновав площадь с фонтаном, мы вошли в гостеприимно распахнутые швейцаром двери. Пахнуло теплом, свежим кофе и вечными ватрушками. 
  
  - Подойдет? - спросил Илья, оглядывая ярко освещенный холл.
  
  - Ему бы понравилось. - кивнул я. 
  
  Именно в таких местах, уютно-ковровых, душноватых, мы останавливались, когда путешествовали семьей. Поддельный викторианский стиль... Думаю, его привычки не изменились. Не представляю почему, но отец считал, что очень похож на мистера Пиквика. Мама однажды пошутила в том смысле, что он, скорее, мистер Скрудж... Отец тогда не понял. Он просто не видел разницы.
  
  
  
      ...Последние пару часов мы провели в баре отеля. Несмотря на горячий глинтвейн, я чувствовал, что заболеваю. Интересно, здесь можно найти аспирин?
  
  - Может, тебе хватит? - Воронцов озабоченно заглянул в мою кружку.
  
  - Может. Но я не могу остановиться. - я отхлебнул горячего вина, на мгновение стало тепло.
  
  - Нервничаешь?
  
  - Мы не виделись три года. А когда разговаривали по телефону в последний раз - поругались.
  
  Я боялся, что отец не даст мне и шанса: только увидит, и сразу удерет. Он и раньше проделывал такой трюк: поворачивался спиной, и уходил, не слушая никаких доводов и просьб... Поэтому я предпочел дожидаться в баре: он не захочет проявлять малодушие на людях.
  
  - Ты так уверен, что он зайдет именно сюда?
  
  
  
      ...И вот он стоит в дверях, повесив трость, совершенно ему не нужную, на сгиб локтя и по обыкновению раздраженно сдергивая перчатки. Я сжал монетку в вспотевшей ладони.
  
      Орел или решка. Чет-нечет... Рашид пытался отучить меня "пользоваться костылями". Он постоянно напоминал, что "магия" - у меня в голове, и всякие там кубики, дрейдлы или иные бебехи просто не нужны. Но удивительное дело: стоило мне взять в руки дайс, - тот самый, оставшийся, второй я когда-то, вечность назад, кинул Ассоль, и не знаю, что с ним стало... - и работать становилось гораздо легче. Тогда-то Рашид и подарил мне монету. Дешево и сердито: две грани, две вероятности. Есть, правда, еще ребро... 
  
      Всегда можно раздобыть монетку, - напутствовал Рашид. - Дрейдл ты потерял, кубик сломал, а вот монетка найдется всегда. Даже в старом пиджаке, за подкладкой, обязательно обнаружится пятак...
  
  
  
  Сжав этот самый пятак, я поднялся навстречу отцу. Глубокий вдох...
  
  - Здравствуй, папа.
  
  - Алекс? Не ожидал тебя здесь увидеть.
  
  Лицо - надменная маска.
  
  - Я специально приехал, чтобы с тобой поговорить.
  
  - Ты же мог догадаться, что я не на отдыхе... - и он повернулся, чтобы уйти. 
  
  Мы не виделись несколько лет, а у него хватает наглости сбежать от собственного сына? Ну ладно. Я ведь правда не хотел... "Щелчок".
  
  - Это не праздный разговор. У меня к тебе дело.
  
  - Сейчас совершенно неподходящее время. Позвони мне через месяц, я что-нибудь для тебя найду.
  
  - Господи! Ты решил, что я хочу просить денег? - я вытаращился на него, как на умалишенного. Только ему, моему драгоценному папаше, могла прийти в голову такая дикая мысль... - И только для этого тащился через полмира? Клянчить подачку?
  
  На нас уже начинали косо поглядывать, и отца это нервировало. Он нетерпеливо оглянулся на дверь, но я заступил ему дорогу. Он фыркнул.
  
  "Щелчок"...
  
  - Будь по твоему. Вижу, что ты не отцепишься... Сядем где-нибудь, где не так людно. Но учти: у меня очень мало времени.
  
  
  
      Я попросил Воронцова быть где-нибудь рядом, но не вмешиваться. Отец его не знает, а подозрений Илья, в своем темном костюме, дорогих туфлях и модном галстуке, не вызовет. Говорили мы по-английски, но он заверил, что достаточно "сечет", чтобы уловить главное.
  
  - Хочешь чего-нибудь? - спросил я, усаживаясь за столик.
  
  - Скотч. - у отца дрогнули щеки, как всегда, в моменты наивысшего раздражения. Под его тяжелым, равнодушным, как у черепахи, взглядом, я снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой.
  
  - Прости, что все так неожиданно. Но у меня нет выбора.
  
  - Удивительно, что на похороны матери у тебя времени не нашлось, но как только понадобилась помощь...
  
  - Я ничего не говорил о помощи! - его тон начинал раздражать. - Мне не нужна твоя помощь. Скорее... Это необходимо тебе самому. Ты все еще сенатор?
  
  - Настолько не следить за делами отца...
  
  Я хлопнул по столу ладонью. Подскочила и зазвенела посуда, отец не повел и бровью.
  
  - Хватит! Хватит играть в эти игры, они надоели мне еще в детстве! Папа... Прошу тебя... Побудь хоть раз самим собой. Тем человеком, которого любила мама, тем, кого в детстве боготворил я... Пожалуйста.
  
  - Не смей вспоминать о матери...
  
  - Отец.
  
  Очень хотелось сорвать галстук, расстегнуть рубашку, или хотя бы оттянуть пальцами ворот, чтобы не так давил... Но я не мог. Не при нем.
  
  - Хорошо. Говори.
  
  Он глотнул из тяжелого стакана, только что принесенного официантом. Господь свидетель, он старался казаться невозмутимым и непробиваемым, но... Скотч в стакане подернулся мелкой рябью, а бледные пальцы, как лапы паука, судорожно липли к стеклу... 
  
  
  
  - Как ты себя чувствуешь? У тебя все хорошо?
  
  
  
      Вдруг стало его жаль. Отец считал, что должен быть несгибаемым, целеустремленным - ведь только таким и должен быть настоящий мужчина... Жесткость - и полное отсутствие чувствительности, сострадания и понимания. Несгибаемость, неприятие слабостей ни своих, ни чужих... А теперь он стареет. Уже нет той пышной копны волос, которой он так гордился, под глазами усталые мешки, щеки избороздили морщины разочарования. Но взгляд всё тот же: пронзительный, колючий. Прямая спина...
  
  
  
  - Последние несколько недель выдались действительно нелегкими. - он сделал еще один глоток и скупо улыбнулся. - У нас все кувырком, даже не знаю, чего ожидать дальше. - его тон намекал: "а еще ты, со своими надуманными проблемами"...
  
  - Тем не менее, собрание клуба состоится.
  
  - Это не подлежит обсуждению. Ты же знаешь.
  
  - Да ладно, па... В детстве ты мне о нем рассказывал. Подумать только, я считал вас Рыцарями круглого стола! А на самом деле - ничего благородного в вашей деятельности нет... Только выгода. 
  
  Отец негодующе фыркнул, и отвернулся. Мои слова его задели.
  
  - Ты уже вырос из детских сказок, я полагаю...
  
  - Так что у вас творится? 
  
  - А ты не слышал о последних событиях? - он, конечно же, имел в виду взрывы. 
  
  Как и все политики, отец никогда не называл взрывы - взрывами. "Последние события", "сопряженный ущерб"; людей он называл исключительно индивидуальным ресурсом, а военные действия - вынужденной мерой воздействия.
  
  - Такое имя: Джон Траск, тебе знакомо?
  
  Он поморщился, и сделал еще глоток. Промокнул губы салфеткой, откинулся на удобную спинку полукресла.
  
  - Ненавижу ублюдка. Из грязи - в князи, как говорится... Но шустрый. Быстро схватывает.
  
  Наконец хоть что-то человеческое.
  
  - Он уже входит в Совет, не так ли?
  
  - Бери выше. На нынешнем заседании его должны избрать Председателем, вместо меня.
  
  - И как тебе это?
  
  Отец пожал плечами.
  
  - Политика. Возможно, это к лучшему - нашему делу нужна новая кровь.
  
  Зная отца, скорее всего его поставили в безвыходное положение. Вынудили освободить пост...
  
  - Ты же понимаешь, что дорвавшись до власти, он начнет всё перекраивать под себя?
  
  - Разумеется. - отец медленно кивнул. - Но... Каким боком это касается тебя?
  
  
  
      И я ему рассказал. О том, как был в плену, о самолетах и бомбах. О маме... Он не перебивал. Даже не изменился в лице. Спокойно пил свой скотч. Жидкость в стакане больше не дрожала.
  
      Когда я замолчал, он еще несколько минут посидел неподвижно, а потом поднялся.
  
  - Ну, если у тебя всё... Завтра рано вставать.
  
  - Постой! - я на секунду онемел. - Ты что же, ничего больше не скажешь? Ты же можешь повлиять на голосование, закрыть ему дорогу к власти! Ты же...
  
  Он, рывком подвинув кресло, снова сел. Упер в меня острый взгляд...
  
  - Послушай сын. Говорю, как твой отец, который вправе ожидать полного, беспрекословного послушания: не лезь в это. Ты никогда не интересовался политикой, ничего в ней не понимаешь, и никогда не поймешь. Не вздумай ничего предпринимать. - он сделал такое движение рукой... как крупье, раздающий карты, и я понял, что он намекает на мои способности. - Слышишь? Я запрещаю тебе что-либо делать! Это не твоя игра.
  
  - Да это вообще не игра! - я с трудом сдерживался. - Это жизни людей! Мои друзья могли погибнуть, я сам чуть не умер, мама... Неужели тебе её не жалко?
  
  - Это тут ни при чем. - он побледнел, губы стянулись в черепашью щель, на щеках проступили болезненные красные пятна. - Ни ты, ни твоя мать здесь абсолютно ни при чем! Уймись! Ты ничего не понимаешь.
  
  - Я понимаю больше тебя! Я знаю, что всё может полететь к дьяволу, и никакая политика, никакие деньги нас не спасут! Ты слышишь? Весь мир в опасности!
  
  То, как мы сейчас говорили - тихо, не меняясь в лицах, свистящим шепотом, - напомнило их давнишние разговоры с мамой. Когда они не хотели, чтобы я слышал...
  
  - Что ты несешь? - подбородок его задрожал. Казалось, отец сейчас потеряет контроль, но он овладел собой. - Причем здесь весь мир? Речь о том, чтобы удержать главенство нашей страны в решении важных вопросов. У нас не хватает энергии. Думаешь, зря мы столько лет следим за ближним востоком? - опять эвфемизм. "Следим" - значит, активно участвуем в управлении. - Тратим столько драгоценных ресурсов на этих дикарей... На неблагодарных дикарей! Варвары снова подступили к стенам Третьего Рима!
  
  - Третьего Рима? Ты о чем?
  
  Я удивленно моргнул. "Имперские амбиции", которые он так желчно всегда высмеивал?
  
  - О нас. О "золотом миллиарде". Может, тебя это и не волнует, но наша раса вымирает. Нас становится всё меньше. Китайцы отменили декрет об "одном ребенке". На Ближнем Востоке рождаемость мальчиков в четыре раза превышает цифры пятидесятых годов прошлого века. Европу осаждают орды варваров из стран третьего мира... В первую очередь мы должны спасать себя.
  
  - Постой! Ты же всегда говорил, что наша страна - центр толерантности, космополитизма... Ты выступал за единство!
  
  - Разумеется, выступал. Иначе как заставить работать этих бездельников? Сосиска всегда должна висеть на своей палке... - он искренне недоумевал, почему я не знаю таких простых вещей.
  
  - Но Траск... - я попытался еще раз, но он повысил голос:
  
  - Помогает нам сделать большой шаг в будущее, сынок. Он видит глубже и дальше, чем все эти закосневшие в своем чванстве аристократы. Я его ненавижу, но, Господь свидетель, Западу сейчас нужен именно такой грязный ублюдок, как Джо Траск. Он должен вытащить нас из того дерьма, в котором мы оказались в последние годы. А потом... Может, я и воспользуюсь теми сведениями, что ты мне сообщил. Естественно, хорошенько все проверив. Так что, если ты не против... - он поднялся. - Перестань лезть в политику, сын. Это не твоё. Съезди в казино, развейся... Зачем тебе волноваться о будущем? Уж тебя-то оно не коснется...
  
  - Но маму убили. - сказал я, глядя в пол.
  
  - Эксперты этого не подтвердили. Она просто не справилась с управлением - такое бывает сплошь и рядом. Пойми хотя бы это, будь добр...
  
  
  
      И он ушел. Честно говоря, я не нашел в себе сил даже кивнуть на прощанье. Это был грандиозный провал. Разговор опустошил мою душу, вымотал физически и не оставил никакой, абсолютно никакой надежды.
  
      Больше всего, наверное, меня поразило то, что отец отдает себе отчет в происходящем. Да и не он один! Они все прекрасно осведомлены о плане Траска, и вовсе не намерены ему мешать, а просто рассчитывают пристроиться рядышком и отпилить свой кусок пирога.
  
  Говорят, передел мира - архивыгодное предприятие. Главное, не зевать...
  
  
  
  - Что теперь делать? - я не заметил, как Воронцов пересел за мой столик. Ну конечно, он же всё слышал. Я и забыл...
  
  - Не знаю. - я огляделся. 
  
  Никого... Только мы, да сонный официант за портьерой - торчат только его ноги в черных брюках и натертых до блеска ботинках. Я хлебнул недопитого отцом скотча... Лучше не стало, и вдобавок затошнило от знакомого, но ставшего чужим, ненавистным, запаха...
  
  - Эй, не кисни! Что-нибудь сообразим. Ну, подумаешь, толстосумы... Что они на самом деле решают?
  
  - Всё. - я достал сигареты, и закурил. Никто не возмутился. - Они определяют цены на нефть, на золото, на недвижимость... Чем питаться, что смотреть по телевизору, о чем говорить в интернете... Какой автомобиль купить, на каких спать кроватях, в какой цвет красить стены... - я начинал распаляться. Кровь ударила в голову, глухо застучала в висках, стало трудно дышать.
  
  - Ну, ну... Не температурь, прорвемся. - он неловко похлопал меня по руке.
  
  - Да как ты не понимаешь? - я вскочил, но пошатнулся, и снова сел. Перед глазами всё плыло. - Я "щелкал" и "щелкал", как заведенный. Даже тогда, во время пожара, я устал меньше! А здесь - не подействовало. Я едва не упал в обморок от напряжения, а он спокойно встал, и ушел!
  
  - Как так? - Воронцов, кажется, даже не удивился.
  
  - Не знаю! Бывает иногда, как с той бомбой: просто не "щелкает". Я откуда-то знаю: не сработало... А здесь - вроде всё срабатывает. Вероятности мелькают, как банкноты в машинке для счета денег, и - ничего. Он так и не согласился...
  
  - Может, просто в принципе не существовало такой вероятности, а? - предположил Илья.
  
  - Такого не бывает! - я вытащил монету, и швырнул на стол. Она завертелась. - Всегда есть по меньшей мере два варианта, понимаешь? Даже в самом скудном, аховом случае: или - или. Не бывает односторонних объектов.
  
  - Лента Мёбиуса. 
  
  Я помотал головой и рассмеялся.
  
  - Не дай нам Бог оказаться в мире, где правят законы Мёбиуса. Не дай нам Бог...
  
  
  
      Я и вправду вымотался до предела. Никогда раньше так не уставал... Рашид предупреждал, что перенапрягаться нельзя, это может привести к нервному истощению. Голова кружилась, по-моему, сейчас я не смогу даже встать...
  
  
  
      Неожиданно Воронцов встрепенулся.
  
  - Слушай! А не перебраться ли нам в ресторан? Я слышал, датская кухня не так уж и плоха...
  
  - Не хочется. Аппетита нет. Но ты иди...
  
  Не надо, чтобы он видел, как мне плохо. Надеюсь, это пройдет. Возможно, повлияло то, что он - всё-таки отец... Может, подсознательно я его боюсь больше, чем думаю. Поэтому и не вышло. Теперь остается "план Б".
  
  - Ага, щас... - Илья подозрительно прищурился. - А ты снова что-нибудь выкинешь.
  
  - В смысле?
  
  - А чего, забыл уже? Как я за тобой по всей Москве круги нарезал... Ты ведь к ним, по большому счету, не привык, к неудачам-то. Думаешь, "щелкнул" - и все под твою дудочку заплясали, крысолов из Гаммельна? Ан нет, брат-боец... Не все коту - масленица.
  
  - Не понимаю, о чем ты... - глаза слипались. Больше всего я хотел рухнуть прямо здесь, под столик, на мягкий ковер, и отключиться. Нервное истощение... 
  
  - Хочешь всех накрыть, да? - Воронцов хищно навис над столом, веко левого глаза у него слегка подрагивало. - Думаешь, раз с батей не вышло, пальнуть одним махом, из пушки по воробьям! Ты можешь, я знаю. Кацман рассказывал, как ты крепость взорвал... А щас что помешает? Возьмешь, да и обрушишь... Где они там собираются?
  
  - Ты псих! - я хотел вскочить, но он проворно схватил меня за запястье. Сил вырываться не было.
  
  - Эй, ты как? Выглядишь, будто коньки сейчас отбросишь. - в голосе Ильи прорезалось неподдельное беспокойство.
  
  - Чувствую то же самое. Извини. По-моему, мне - хана.
  
  - Да ты чё несешь? Я ж и говорю: нежный ты. Чуть что - сразу в обморок.
  
  - Ты не понимаешь. Рашид говорил, если перенапрячься - нервный коллапс...
  
  - Да ладно, просто тебе пожрать надо. Со мной такое сто раз бывало. Когда по трое суток в окопе... Это ничего! Сейчас пойдем вот с тобой в ресторан, супчику возьмем, с потрошками...
  
  Он всё еще держал меня за руку, но уже просто, по-дружески. Даже показалось, что часть Воронцовской энергии передалась мне.
  
  - Хорошо. Пойдем, поедим. Может, и вправду полегчает...
  
  
  
      Вставая, почувствовал укол в шею. Тело мгновенно онемело, я рухнул назад в кресло. Попытался оглянуться, и не смог. Но сознания пока не терял. Видел, как оседает Воронцов, как к нам приближаются фигуры в ослепительно-белых пиджаках...
  
  
  
  
  ГЛАВА 52
  
  
  
  
  
  АЛЕКС МЕРФИ, НЕИЗВЕСТНО ГДЕ.
  
  
  
      Вынырнул из забытья рывком, захлебываясь и кашляя - в лицо плеснула вода. Дернулся, и понял, что привязан. Руки - над головой, ноги оттянуты вниз, спина выгнута и где-то посередине её воткнут раскаленный штырь.
  
      Я вижу, как высоко, под каменным сводом, на цепях раскачивается люстра - тележное колесо, уставленное по ободу свечами... Пламя трепещет, дрожит, по потолку мечутся черные тени. На лицо падают горячие капли воска.
  
      Увидеть что-то кроме потолка удалось, только вывернув шею. Серые стены в темных, масляно поблескивающих потеках. Недалеко от меня - огромный деревянный стол, или, скорее, верстак. Столешница изрублена и слоится от старости. На верстаке - заряженный арбалет. 
  
      Тяжелый болт направлен точно в грудь Воронцову, сидящему у стены, на стуле.     Голова его бессильно опущена на грудь, мне видна только светлая макушка. Ноги, руки и всё тело опутывает веревка, конец которой тянется к арбалету... Очнувшись, Воронцов пошевелится, и тогда пружину отпустит. 
  
  
  
  
  
      За один раз охватить взглядом всю комнату я не могу - шея затекает и приходится опускать голову, чтобы ослабло напряжение. Мускулы ноют, скулы сводит судорогой. Кроме своего дыхания и гула крови в ушах я ничего не слышу. Сердце бьется где-то в животе. 
  
      Воронцов не шевелится. Хочу его позвать, предупредить, чтоб не дергался, но в горле пересохло, язык распух  и сказать ничего не получается.
  
  
  
      В поле зрения появляется лицо. По-детски пухлое, оно как луна нависает надо мной: чистые, наивные глазки, нос-пуговка, гладкие младенческие щеки... Незнакомец растягивает губы в улыбке. Я не выдерживаю, и бессильно откидываю голову назад. Снова - серый свод потолка и люстра...
  
      Вдруг раздается ржавый скрежет, мои руки и ноги тянет в разные стороны и тело пронзает острая боль.
  
      Зажмурившись, я кричу, долго, протяжно и самозабвенно. Крик ослабляет напряжение, не дает сосредоточиться на боли... Ору, пока не кончается воздух  и легкие не начинают пылать.
  
      Пережив приступ, открываю глаза. Хриплый, задушенный свист - только сейчас понимаю, что это моё дыхание... 
  
  
  
      Воронцов поднимает голову. Взгляд блуждает, затем упирается в меня. Глаза огромные и дикие. Он хочет вскочить, я пытаюсь его предупредить, но могу издать только хрип.
  
  
  
      Илюха сам видит арбалет, наконечник болта, следит взглядом за веревкой...
  
  - Ах ты, сука! - обращается он к кому-то у меня за спиной.
  
  - Я бы не стал на вашем месте делать резких движений. Крючок очень чувствителен, пружина может сорваться в любой момент. Надо признать, Андрэ необыкновенно изобретателен. Единство противоположностей: нечеловеческая агония и спокойствие. Бессильная ярость и боль. Беспомощность и неутоленная страсть... Какие бы страдания не испытывал мистер Мерфи, вы, господин Воронцофф, должны оставаться абсолютно неподвижны. В этом вся соль...
  
  
  
      Рядом со мной в безмятежной кататонии застыл толстяк, но говорит не он.
  
  - Траск... - шепчу я одними губами.
  
  Воронцов презрительно кривит губы, и еле заметно кивает.
  
  - А я всё гадал, что еще эта падаль подзаборная выкинет ... 
  
  Колесо вновь скрипит, и меня пронзает судорога, еще более невыносимая, чем первая. Я кричу, но быстро начинаю задыхаться.
  
  
  
      Руки и ноги растянулись настолько, что еще чуть-чуть, и кости выйдут из суставов. Спина выгнулась до хруста, и мне, что греха таить, стоит огромных усилий не обмочиться... 
  
  - Не надо меня оскорблять. - звучит тот же голос. - Каждый акт неповиновения будет сказываться на вашем друге, господин Воронцофф.
  
  С удивлением я понял, что он говорит по-русски. С неприятным, режущим слух акцентом, но вполне сносно.
  
  - Это же относиться и к вам, мистер Мерфи. - наконец он встал так, чтобы я видел. 
  
      Хрупкая подростковая фигура - толстяк возвышается над ним, как гора. Вихрастая белобрысая голова, в лице - что-то жабье... Возможно, такое впечатление создают большие, почти круглые, навыкате, глаза и веснушки. Они сплошь покрывают его щеки и шею... 
  
  
  
       Пытаясь отвлечься от боли, я думаю о чем попало. Например, о его слишком тонких ушах. А еще этот сдавленный голос... Он вовсе не был безобразен в прямом смысле. Скорее, из тех людей, на которых, взглянув однажды, больше смотреть неинтересно... При его возможностях, почему он ничего не исправил? Чуть почище кожа, чуть менее торчащие уши... Глаза - льдистого, голубого цвета, и если б не их выражение...
  
      Я снова заорал. Заорал так, что легкие слиплись, выдавив весь воздух до капли.
  
  - Я к вам обращаюсь, мистер Мерфи! - как рыба, я только открывал и закрывал рот, не способный более ни на что.
  
  - Андрэ, дай ему воды. - приказал Траск по-английски. - Не видишь, у нашего друга пересохло в горле...
  
  Несмотря на адскую боль, мне стало смешно. Всё это: и окружение, и персонажи, чертовски напоминали третьесортный фильм ужасов...
  
  
  
      Поднося к моим губам бутылку, толстяк продолжал безмятежно улыбаться. С заботливо поднятыми редкими бровками и высунутым кончиком языка, он еще больше походил на огромного ребенка. Пытаясь глотнуть, я закашлялся. Горло сжалось, будто его перетянули веревкой, и почти вся вода пролилась мимо.
  
  
  
      Ожидал очередного рывка и новой мучительной боли... Но обошлось. 
  
  - Зачем вы нас поймали? Где мы? - это Воронцов. По крайней мере, его положение лучше, чем мое. Если не считать арбалета...
  
  - Вы у меня в гостях. - отвечая, Траск смотрел на меня, не на Илью. - Правда, здорово? Настоящий средневековый замок!
  
  - Помниться, одного такого ты уже лишился. В Сирии. - брякнул Воронцов, но Траск сделал вид, что не услышал.
  
  - Эти датчане помешаны на музеях, На своей, так называемой, - он изобразил кавычки, - истории... Как будто у Англии менее интересное прошлое! Но мы же не делаем музейных экспонатов из каждого сарая; Впрочем мне это только на руку. Столько всего!
  
  Он по-хозяйски гордо оглядел каменный зал. У дальней стены смутно угадывалось сооружение в виде человеческой фигуры. "Железная дева" - догадался я... 
  
  -  Да и Андрэ... - он кивнул толстяку, - тоже тут нравится. Не так ли, мой друг? - тот опять безмятежно улыбнулся.
  
  - Он что, даун, этот твой помощник? Чего он всё время лыбится?
  
  Я задержал дыхание. 
  
  - Еще один поворот колеса, господин Воронцофф... - Траск подошел ближе. - Еще одна вольность... - он что-то сделал, и натяжение увеличилось. Совсем немного, но это заставило меня застонать. - Вот видите? - он говорил так, будто я - неодушевленный предмет. Резиновая кукла. - У мистера Мерфи осталось не так уж много времени. И сил. В его легкие поступает всё меньше воздуха, скоро начнется асфиксия... Вы знакомы с этим термином, господин Воронцофф?
  
  Я молил Господа, чтобы Илюха сдержался, потому что Траск был прав. Еще чуть-чуть, и меня разорвет...
  
  - Прямо как распятый Иисус - вы не находите, господин Воронцофф? Христа избавили от медленной, мучительной смерти, вогнав под ребра копье... 
  
  На этих словах он ткнул пальцем мне под ребро, я зашелся криком. Внутренности свело, закрутило, к горлу подкатила горечь и меня начало рвать. Надеюсь, что-то попало и на белоснежный фрак Траска...
  
      Когда приступ схлынул, я с трудом сфокусировал взгляд на Илье. Тот сидел, ни жив ни мертв, только желваки ходили на скулах. В глазах его стояла такая боль, такая ярость... Он явно хотел поменяться со мной местами, а еще лучше - задушить нашего мучителя голыми руками. Я перевел взгляд на арбалет, напоминая, что одно неосторожное движение - и болт сорвется ему в грудь. Воронцов опустил веки.
  
  
  
      Отступив, Траск брезгливо вытирал руки платком. 
  
  - Андре, ослабь немного натяжение. - толстяк вопросительно посмотрел на хозяина. - Сделай это! - как бичом хлестнул Траск. - Ты же не хочешь, чтобы мистер Мерфи умер раньше, чем услышит о наших грандиозных планах?
  
  Толстяк протянул руку... Боль была не менее сильной, чем когда тело растягивали.
  
  - Не стоит недооценивать Андрэ. - когда я продышался в очередной раз, объяснил Траск. - Такого специалиста как он, возможно, не найти и во всем мире. Устаревшее искусство... Сейчас в моде "химия", если вы понимаете, о чем я. Но мой Андрэ не таков. Он - виртуоз. Интеллектуал - на свой лад, просто не любит этого показывать... Между прочим, единственный, кто может обыграть меня в шахматы. С самого детства собственный разум доставлял ему одни неприятности. Сами понимаете: такая необычная внешность... не предполагает наличия большого ума.
  
  Слушая хозяина, Андрэ улыбался, но в глазах его уже не было ничего от той детской, наивной бессмысленности, которую он изображал вначале. 
  
      Самое интересное, что испугался всерьез я только сейчас. Несмотря на боль,  явное безумие Траска и недоразвитость его помощника, до сего момента я не допускал и мысли, что всё может окончиться плохо. 
  
      Рассчитывал "щелкнуть", как только выдастся возможность, как только удастся сосредоточиться. "Щелкнуть" так, что мало никому не покажется...    Но не мог.
  
  
  
      Пробовал и пробовал, но каждый раз, казалось, не хватает сущего пустяка, какой-то мелочи... Как тогда, с отцом.
  
      Взор заволокло, дыхание перехватило, я еле сдерживался, чтобы не завыть, не задергаться в путах, вырывая суставы... С трудом подавил приступ паники. Смотрел, не отрываясь, на Воронцова, дышал и считал про себя: - жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидроне...
  
      Этой считалке меня научил Кидальчик вечность назад. Когда я, вот так же задыхаясь, корчился на глинобитном полу нашей душегубки, не в силах совладать с рвущейся наружу паникой... "Жили-были три японки: Ципе, Ципе-Дрипе, Ципе-Дрипе Лампопоне..."
  
  
  
      ...могли бы править миром вместе, вы и я... - оказывается, Траск всё это время говорил. Я попытался сосредоточиться на его голосе. - Мы с вами похожи, мистер Мерфи. Да, да, не удивляйтесь... Вы - такой же, как я! Не верите? Вспомните Сирию. Вы не задумываясь обрушили на головы множества людей древние, простоявшие века, стены! И это всё - для того, чтобы спасти свою жизнь... Свою жалкую, никчемную шкуру! - последние слова он выкрикнул срывающимся голосом. - Своим упорством вы нарушили все мои планы, мистер Мерфи... Как будто это так трудно: взять, и сделать то, о чем вас вежливо просят... - я молчал. В его голосе было всё больше истеричных нот, и я просто боялся. Воронцов, к частью, тоже ничего не говорил...
  
  
  
      Пока он говорил, я успокоился, и почувствовал крошечную, микроскопическую надежду: натяжение ослабло, и это давало возможность сосредоточиться. Собрать остатки сил... Я должен освободить Воронцова. Нужно сделать так, чтобы арбалет не выстрелил, и тогда он сможет избавиться от веревок. 
  
      Как освободить себя, я попросту не представлял.
  
  
  
  - Зачем вам Бильдербергский клуб? - ко мне вернулся голос. - Разве вашей власти в мире и так недостаточно? - нужно его отвлечь, пусть разглагольствует. Маньяки это любят.
  
  - Это всего лишь символ! - он пренебрежительно махнул рукой. - Я полагал, батюшка достаточно натаскал вас в понимании действительности... Кто наверху - тот и прав, не так ли? А Совет - это высший орган власти, ему принадлежит контроль над всеми мировыми ресурсами. Соответственно тот, кто будет управлять Клубом... - он развел руками и улыбнулся. 
  
  Улыбка у Траска была озорная, мальчишеская - именно так он улыбался со всех экранов и постеров... Наверное, долго учился.
  
  - У вас есть что предложить всему человечеству? - он только кивнул. - Но для чего все эти теракты и угрозы?
  
  - А в этом как раз виноваты вы, мистер Мерфи! - он снова взбесился. Черт... - В этих смертях виноваты исключительно вы! Не надо было меня злить! Не надо было мешать моим планам, ставить палки в колеса! Если бы не вы, мистер Мерфи, и не такие, как вы... - он стукнул кулаком по столу, чуть не сбросив арбалет... - Если бы вы не вмешивались в мои планы, всё бы прошло не так болезненно. Плавно, ненавязчиво, в течении нескольких лет... 
  
  - Зачем вам власть над миром, Траск? Думаете, те, кто ненавидят и презирают вас сейчас, изменят своё мнение? - Воронцов говорил спокойно и обреченно. По-моему, он поставил на нас крест...
  
  - Вы что, не понимаете? Я - вестник будущего! Нового, невиданного прогресса! Мои космические корабли летят к Марсу, исследуют поверхность Луны - в скором времени там будет военная база... Не американская, смею заметить, и не русская. Только моя! Я прекращу все войны - не этого ли жаждет измученное человечество? Все эти крестовые походы за веру, утомительные, дорогостоящие джихады, фанатики и теракты... Устаревшая, не оправдавшая себя система. Я всех уровняю! Александр Великий сплотил десяток отсталых народов, я же объединю весь мир!
  
  
  
  В глазах его отразилось пламя свечей. Меня пробрала дрожь.
  
  - Не велика ли шапка? - спросил Воронцов. Траск посмотрел непонимающе. - Не слишком ли замахиваетесь, говорю... Морда не треснет?
  
  - Это уже произошло! - грубость Траск пропустил мимо ушей. - Вы еще этого не видите, но всё уже случилось! С помощью интернета я научил человечество говорить на одном языке! Смайлики и универсальные пиктограммы - массам не нужны сложные словесные конструкции, народ должен был прост... Я приучил новое поколение к единообразию. Во вкусах, в развлечениях, в образовании... Минимум самостоятельных решений, максимум чувственного восприятия! Новое поколение с легкостью отказывается от сложных жизненных формул в пользу упрощения... Унифицированные сигналы! Флэшмобы, мемы, хэштэги...
  Истинное счастье - в единении и простоте. Когда нечего будет делить, когда не будет никаких различий - ни половых, ни расовых, ни религиозных или территориальных - больше не за что будет воевать. - Траск не смотрел уже ни на меня, ни на Воронцова. Он о нас забыл. - Небольшая коррекция питания в сторону уменьшения процента половых гормонов - и я получу мирное, легко поддающееся управлению общество!
  
  - Ну, просто праздник какой-то... - Илья опять не удержался.
  
  
  
      Траск замер с патетично воздетыми руками. Флегматично кашлянув, неосознанным движением поправил галстук - бабочку, и отвернулся.
  
  - Я вижу, что мне не удалось вас убедить. - он пожал плечами, и, шагнув ко мне, надавил на рычаг. Я этого не ожидал. Отвык. Успел расслабиться, притерпеться... 
  
  Такой боли я еще не испытывал. Тело вновь выгнулось. Показалось, что на этот раз и руки и ноги вырвало из суставов... Я кричал и кричал, и никак не мог остановиться. 
  
      Будто по жилам потек огонь. Представлялось, что Андрэ, всё так же улыбаясь, вставляет мне в рот воронку и заливает во внутренности раскаленный свинец...
  
      А затем всё покрылось черным льдом. Меня сковал лютый холод, я не мог дышать, не мог моргать, не мог пошевелить ни одним мускулом. Это продолжалось целую вечность.
  
      Я превратился в глубоководное существо, вырванное на поверхность... В поле зрения то появлялся, то исчезал мутный, размытый круг света - под потолком медленно, бесшумно, раскачивалась люстра.
  
      
  
      
  
      Боль нарастала.  Наконец, как самолет, преодолевший звуковой барьер, я вышел за её пределы и закачался на волнах, как легкий осенний лист на черной глади озера. Всё вокруг замерло. Остановив время, я провалился в трещину между секундами...
  
      Разум стал ясным и острым, как никогда.
  
  
  
      Траск прав: я слишком на него похож. Всё, к чему я прикасаюсь - умирает. Все, кто оказываются рядом со мной - обречены. Меня ожидает участь Андрэ: стать сумасшедшим, Бессмысленно хихикать при виде чужих страданий...
  
  
  
      На мгновение я стал им - улыбчивым толстяком, с детским восторгом наблюдающим за моими мучениями. Увидел всю его жизнь, уникальную цепь событий, что сделала его тем, кто он есть...
  
      Он изобретателен, наш Андрэ! И безупречен в своем безумии... Так хитро настроил крючок, удерживающий болт, что малейшее колебание веревки освободит пружину арбалета... Я поискал вероятность, в которой пружина не сорвется. Её не было. Значит, нужно найти другой путь...
  
  
  
      Пребывая на грани между жизнью и смертью, я вдруг прочувствовал все вероятности, увидел все события, какие только могут произойти сейчас, в этой камере... Затем взлетел выше, и охватил разумом весь город, разбросанный по островам. Связанный мостами, электромагистралями, пакетами данных, беспрерывно и молниеносно снующими туда-сюда...
  
  
  
      Мир - всего лишь колода карт. Вот то, о чем говорил Рашид! Управление реальностью в космическом масштабе... - мысль об учителе всплыла, и пропала, оставив теплый след...
  
  
  
      Траск! Я знаю, кто он такой! На миг я стал им, Джоном Траском. Так же, как с Андрэ, вся его жизнь выстроилась перед моим мысленным взором: я видел все узловые точки. В них, как сплетения нервных волокон, сходились и расходились векторы событий...
  
      Ощутил облегчение. Я - не он! Я никогда не был, и ни за что не стану таким! Вся его жизнь - фикция! Фарс, который он разыгрывал перед ненавистной публикой. Но все-таки...  Всё-таки в чем-то мы с ним похожи.
  
      Вокруг нас завихряются такие силы, что и представить страшно. Мы мешаем течению временного потока... Мы искажаем действительность, мы жонглируем вероятностями, не задумываясь, каково приходится остальным... Это из-за нас всё в мире пошло наперекосяк!
  
      Огромным усилием я вернулся в существующую реальность. 
  
  
  
      Тени на потолке. Спертый воздух пахнет горящим воском.
  
  - Послушай, Джон, я должен у тебя кое-что спросить...
  
  - О! Нас почтил присутствием мистер Мерфи. А мы уж было думали, что вы ушли навсегда... правда, Андрэ? 
  
  Теперь Траск говорил по-английски. Наверное, сбросил Илюху со счетов. Я вывернул шею: Воронцов, с белым, неподвижным лицом, не отрываясь смотрел на меня. Слава Богу! Еще жив...
  
  - Ты помнишь, как убил свою мать?
  
  Он застыл. Подняв брови, боязливо взглянул на Андрэ, повернулся обратно ко мне...
  
  - Подумать только, в какие сумерки сознания завела тебя боль... Моя мать в добром здравии, пребывает в своем замке, в Шотландии.
  
  - В твоем досье есть запись о приемной семье, в которой ты воспитывался. В семь лет ты стал сиротой, Джон. Там сказано, что твоя мать утонула в ванне... Несчастный случай: заснула, будучи пьяной. О... Ты вычеркнул это из своей жизни, да, Джонни? Ты убил свою мать, а затем выстроил вокруг стену! Придумал сказку, в которой тебе уютно! 
  
  Траск долгое мгновение смотрел мне в глаза, а затем истерично рассмеялся. Но на рыхлом лице  Андрэ отразилось недоумение.
  
  
  
  ...Они познакомились в приюте: Андрэ Лассаль и Элайджа Беккер; Джоном Траском он стал немного позже... Конечно же, он никогда и никому не говорил о том, что сделал... Маленький Андрэ, мечтающий, как и любой сирота, о новой семье, просто не смог бы понять то, что его единственный друг и защитник, почти бог, сам отказался от этого дара: быть с кем-то...
  
  
  
  - Воистину, сон разума рождает чудовищ. - пробормотал он. Посмотри на себя! Жалкий, беспомощный... Твой измученный разум придумал эту нелепость. Ты сошел с ума! - Траск резко отвернулся. Его плечи под белым пиджаком поднимались и опускались, как будто он слишком сильно и часто дышал.
  
  - Сэр... - я впервые услышал голос Андрэ. - Это правда? Вашей дорогой матушки нет в живых?
  
  Осмысленная речь. Цельные черты лица. Как будто он просто играл роль слабоумного.
  
  - Помолчи, Андрэ! Не до тебя.
  
  - Но... Как же так, сэр... Он говорит, вы убили свою матушку...
  
  - Это неправда! Она жива и здорова, сидит и смотрит свои чертовы сериалы...
  
  - Ты врешь, Джон, и сам это знаешь. Нет никакого замка, и матери твоей давно нет на свете! Ты бросил в воду включенный фен, когда она спала в ванне. Твоя мать давно мертва. - я повысил голос, глядя на Андрэ. - Это легко проверить, Джон. Есть свидетельство о смерти, заключение коронера, могила, в конце концов...
  
  Траск вздрогнул, потряс головой, и рассмеялся.
  
  - Сукин сын... Я действительно почти забыл, что сам расправился с дорогой мамочкой. Ну и что? Это не имеет никакого отношения к делу!
  
  - Сэр... Вы... Убили?
  
  - Я сказал, заткнись! - как бешеный пес, Траск набросился на помощника. - У меня не было выбора! Ты ничего не понимаешь в жизни, ты просто дурак! Помнится, тебя самого бросили в приюте, как щенка! 
  
  Разум потух в глазах Андрэ, черты оплыли, он снова стал похож на слабоумного ребенка. На губах заиграла знакомая неуверенная улыбка...
  
  
  
  - Я всегда сам управлял своей судьбой!
  
  Не обращая больше внимания на помощника, Траск уставился в пустоту. Рука его, с судорожно сжатым кулаком, упиралась о верстак совсем рядом с арбалетом. Казалось, он целиком погрузился в себя... 
  
  - Когда я был маленьким, мама всё время болтала об отце. Какой он благородный, богатый, красивый... Она смотрела фильмы, что бесконечно шли по каналам для домохозяек, и я невольно представлял дорогого папашу одним из этих лощеных ублюдков. Дорогой костюм, рубашка с бриллиантовыми запонками... Я придумывал истории, в которых я - потерянный во младенчестве принц... - бросив короткий взгляд на Андрэ, я понял, что толстяк не слушает. - Она всё выдумала! Скорее всего, она вообще не помнила, от кого залетела! И уж точно это был не чистоплюй из богатого района...
  Но знаешь что? Я ничем не хуже них, этих паршивцев из телевизора! Я тоже мог стать богатым и знаменитым! Только вот... Моя дорогая матушка... К сожалению, сама она не походила ни на одну красотку из тех фильмов, что так любила. Простая официантка, иногда - поломойщица, иногда - шлюха... И каждый день - пьяница!
  
   
      Он вдруг обратился ко мне:
  
  - Я придумал план... В первую очередь, нужна другая семья. Происхождение. Как это сделать? - Траск холодно улыбнулся. - Я убил свою мать. Однажды, когда она пьяная валялась в ванне... В одной руке - сигарета, в другой - бутылка дешевой водки... Она так смешно дергалась, когда фен упал в воду и полетели искры... 
  
  Траск дрогнул лицом. Во взгляде его чувствовалась непонятная надежда. Как будто я - исповедник, отпускающий грехи...
  
  - Затем был интернат для сирот. И там я показал себя! О, я был милым, я был дружелюбным, неунывающим ангелочком! Таким набожным, что даже монахиня, преподающая Слово Божье, и та не могла сравниться со мной в знании Катехизиса! И, конечно же, когда прошение об усыновлении подала подходящая семья - я был тут как тут...
  Влиятельные, богатые - они стали ключом к моему возвышению. К моему счастью... Потом я придумал слезливую историю о приемном папаше, распускающем руки, и мачехе, которая очень любила посмотреть на то, как он забавляется с пасынком... Я отобрал у них всё. Деньги, доброе имя... Вычеркнул из жизни. О, как я их ненавидел! Все эти годы, что пришлось провести в их роскошном доме... Каждое утро, проснувшись, я представлял, каким бы я был, не попади к ним из приюта. Если бы... если б я родился в роскошной спальне под шелковым балдахином, озаряемый взглядами предков, глядящих со стен, с вековых полотен... Почему кому-то дается всё, еще до рождения, и можно за всю жизнь не ударить пальца о палец, а другому приходится выгрызать себе путь наверх, добывать место потом и кровью... - Траск остановился. Взгляд его упал на Воронцова... - Что ж, кроме вас никто не узнает о моем прошлом - ведь вы скоро умрете! А остальные должны видеть во мне ангела, спустившегося с небес, чтобы спасти человечество от гибели!
  
  - Послушай, еще не поздно остановиться... - честно говоря, я не видел ни одной благополучной вероятности. Но... Ведь остается надежда. - Джон, послушай меня... Еще не поздно все исправить. Я знаю, как! Хочешь быть спасителем человечества - ради бога, будь им! Я тебе даже помогу... Но то, что ты делаешь сейчас, необходимо прекратить. Нельзя решать за всех! Это... Это страшно, Джон... Весь мир может погибнуть, останется жалкая кучка выживших...
  
  Я это увидел. В тот момент, когда взлетел над болью, я увидел будущее. Всего на одно мгновение, но этого хватило...
  
  
  
  - Ты станешь королем пепелища, и то ненадолго. Неужели ты хочешь именно этого?
  
  Он смотрел на меня и улыбался. Почти так же страшно, как Андрэ...
  
  - Я знаю, что делаю! Поверь, у меня всё под контролем. Кто-то выживет, кто-то умрет... И знаешь что? Они это заслужили! Все эти ублюдки, что ни в грош меня ни ставили! Все они смотрели свысока, не хотели знаться со мной, презирали...
  
  Он вдруг заплакал. Тихо, без всхлипов. "Они это заслужили... Мать... Деметра... Они все мне врали, они бросили меня..."
  
  - Ты... Чертов... Сумасшедший ублюдок! - выдавил я с трудом. - Неужели ты надеешься, что сможешь всё контролировать?
  
  Он перевел на меня безумный взгляд, и протянул руку...
  
  
  
      Сейчас он затянет ворот до упора, и я умру. Стоп! Воронцов! От боли я совсем забыл о нем. Нет, нельзя его так оставить! Он должен спастись, хватит уже смертей.
  
  
  
      Целый веер вероятностей... Оказывается, это так легко - видеть их все... Как фокусник, я выдернул из непрерывного хоровода одну... Рассмотрел, отбросил, взял другую, третью... Да, эта подойдет.
  
      
  
  Траск отдернул руку от рычага.
  
  - Впрочем... я хочу, чтобы ты еще немного пожил! Ты должен увидеть последнее представление. Андрэ! - толстяк стоял у стены, и, запрокинув голову, следил за неспешными качаниями люстры. И покачивался с нею в такт. - Андрэ, черт бы тебя побрал! - Траск подскочил к помощнику и влепил ему пощечину. - Слушай меня! - тот нехотя сфокусировал взгляд на Траске. - Возьми арбалет и убей его! - для верности он изобразил, как берет в руки оружие и стреляет в грудь Илье. - Давай же!
  
  Толстяк неуверенно шагнул к столу и взглянул на хозяина. Совсем как пес, который никак не поймет, чего от него хотят. Траск ободряюще кивнул и улыбнулся. Андрэ взял арбалет, осторожно отцепив конец веревки от крючка...
  
  
  
   Илюха посмотрел мне в глаза.
  
  - Ну, вот и всё... - сказал он, и виновато улыбнулся.
  
  Я мысленно подбросил кубик...
  
  - Стреляй, черт тебя побери! - завизжал Траск.
  
  Андрэ всем телом развернулся на звук его голоса, держа на уровне пояса арбалет. С люстры сорвалась раскаленная капля воска, и шлепнулась на нежную, розовую шею толстяка. Тот вздрогнул и отпустил крючок...
  
  
  
      Траск, распахнув удивленные глаза, округлил губы, собираясь что-то сказать, но изо рта, заливая рубашку и смокинг, хлынула кровь. Болт попал прямо в ямку под грудиной, пробив живот. 
  
      Он медленно прислонился к стене. Протянул руку к помощнику, все еще пытаясь что-то сказать, но смог выдавить только кваканье. 
  
      Андрэ уронил арбалет и подошел к хозяину. Я думал, он хочет коснуться пальцев Траска, но вместо этого толстяк схватился за болт и вырвал его. Траск упал.
  
      Держа окровавленную стрелу, Андрэ смотрел на бессильно хватающее воздух тело на полу, и смеялся. Самозабвенно, взахлеб, как дитя, которому показали смешной фокус... Он хохотал все громче и громче, смех гулко метался меж каменных стен, казалось, от звуков его голоса люстра раскачивается все сильнее...
  
  
  
  
  
  ГЛАВА 53
  
  
  
      ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ, ДАНИЯ.
  
  
  
      Он сошел с ума. Безумие так и перло из толстяка, окружая его почти ощутимой аурой. Хохоча, запрокинув голову, зажав в кулаке окровавленную стрелу, он метался по залу, ничего не замечая вокруг. Ноги его то и дело заплетались. Больше всего я боялся, что этот гигант, в своем беспорядочном беге, наткнется на рычаг дыбы. Что там говорили наши? Андрэ - аутист. Это они поняли, изучив профиль помощника и проанализировав его поведение...
  
  
  
      Крыша у несчастного окончательно протекла, когда выяснилось, что Джонни сам пришил мамочку... Надо его отвлечь, как-то успокоить... Лилька говорила, у аутистов - детское сознание... Чем обычно успокаивают детей?
  
  Как вспышка: я маленький, и боюсь спать, когда в окно, медленно двигаясь по стене, светят фары с улицы... Мне кажется, что это - глаза чудовищ. Бледно желтые, как полусырой яичный желток... Я хочу спать со светом, но отец запрещает оставлять ночник. Мама говорит, что споет мне волшебную песенку, и я ничего больше не буду бояться... Она сидит на краешке моей детской кроватки, и можно погладить её пушистые, мягкие волосы... 
  
  
  
  ...Спи, моя радость, усни...
  
  
  
  Голос мой улетел под гулкие своды, и там потерялся. Я запел громче:
  
  
  
  В доме погасли огни...
  
  
  
  Рашид утверждал, что чудесником может стать каждый. Нужно только прислушиваться к интуиции.
  
  
  
  Рыбки уснули в саду...
  Птички затихли в пруду...
  
  
  
  Если б мне кто-нибудь сказал, что я буду петь колыбельную психу, сидя связанным, в подземелье замка... 
  
  
  
  Месяц на небе висит...
  
  Что-то там в окошко глядит...
  
  
  
  Андрэ, всхлипывая, приостановился. У меня перехватило дыхание. 
  
  Черт, как там дальше... Но он же не понимает слов, ему, главное, голос...
  
  
  
  Глазки скорее сомкни... 
  
  Спи, моя радость, усни...
  
  
  
      Всё это время я пытался освободиться. Пальцев на правой руке не чувствовал, зато локоть и плечо простреливало так, что впору было завыть. Ладно... Хуже уже не будет. Рванувшись, я выбил плечо из сустава, веревка ослабла.             
  
      Выпутываясь, я поглядывал на Андрэ. Тот уже не бегал, а слепо и упорно тыкался в стену, всё так же стискивая в кулаке стрелу...
  
  
  
  Черт, певец из меня... Что там было-то еще?
  
  
  
  Кажется, дверь ни одна не скрипит...
  
  
  
  Только бы не дать петуха, не испортить всё дело...
  
  
  
  Мышка за печкою спит... 
  
  Или это сверчок был... Черт, не помню...
  
  В общем, скорее усни...
  
  Глазки мой мальчик сомкни...
  
  
  
  Толстяк как будто и вправду спал! Уперевшись лбом в стену, он весь осел, оплыл, и со спины был похож на Пряничного человечка... 
  
  
  
  Освободившись, я попытался вскочить, но рухнул, как подкошенный, больно ударившись коленями и скулой. Весь затек. 
  
      
  
      Резким ударом я вправил плечо и, пережив обморочный приступ, бросился к Лёшке. Он был без сознания, но на голом животе, в ямке пупка, бился пульс. 
  
      Так... Так... Что я помню о дыбе? Вроде бы, ослаблять натяжение резко нельзя: мышцы сократятся и вывихнут руки-ноги из суставов... Где-то это в кино было, про инквизицию. Значит, нужно осторожно, по чуть-чуть... 
  
      Заставив себя взяться за рукоять, я сдвинул ворот. Лёшка застонал, но в сознание не пришел. Ладно... Воды бы. Где-то была вода, его же Андрэ поил! Схватив бутылку, я капнул Лёхе на губы. Потом, плеснув в ладонь, побрызгал лицо. Позвал. 
  
      Черт... Но жилка на пузе продолжала биться. Разжав зубы, я влил воду ему в рот и приподнял голову. Он глотнул, и закашлялся. Открыл глаза...
  
  - Ты?
  
  - Ага. Ты как? - идиотский вопрос, но надо же что-то сказать...
  
  Лёшка прикрыл веки. Я испугался, что он снова потеряет сознание. Слегка похлопал по щеке...
  
  - Лёх... Ты потерпи. Быстро нельзя... Потерпи немного, и я тебя сниму... А ты, если можешь, "щелкни", чтобы всё сложилось, лады?
  
  Язык прилипал к нёбу. Я сделал крошечный глоток из бутылки, и снова дал напиться Лёшке.
  
  
  
  - Траск мертв? - спросил он, отдышавшись.
  
  Я оглянулся. Фигура на полу не двигалась.
  
  - Кажись, да.  Сейчас, Лёх... - я протянул руку к рычагу.
  
  - Подожди! Подожди... - он перевел дыхание. - Ты должен затянуть.  Обратно.
  
  Я сначала не понял.
  
  -  Я не сошел с ума, просто... Так надо. Только так я могу успеть.
  
  До смерти хотелось пить. И чтобы вода ледяная, чтоб аж зубы заломило. Из белого, с отбитым краем, эмалированного ковшика... И на голову вылить.
  
  - Лёха... Погоди... Скоро полегчает.
  
  - Илья! Ты должен мне поверить. Затяни... ворот. Так надо, поверь...
  
  - Я не могу. Не знаю, чего тебе приспичило, но я не могу! Вот выберемся, и делай, что хочешь... - я снова протянул руку к рычагу.
  
  - Нет! - напрягшись, он приподнял голову, и уставился на меня. Зрачки - во всю радужку. - Нет, послушай... Это не он! Траск - пешка, им вертели долгие годы... Его свели с ума... Все его деньги, могущество - пшик, фикция... Это не он!
  
  Я подставил руку Лёшке под затылок, чтобы поддержать. Кожа у него была влажная и холодная, как у лягухи.
  
  - Когда ты это узнал?
  
  - Я это только что понял! Когда ты сказал, что он умер... Я понял, что ничего не изменилось! - он облизал потрескавшиеся губы. - Когда он меня растянул... Я... наверное, я прорвал какой-то рубеж, и понял всё. Помнишь, Рашид учил видеть все карты, все вероятности... Я их увидел! Раньше никогда не получалось, только здесь, на дыбе... У каждого свое просветление, Илюха... - он нашел в себе силы улыбнуться.
  
  - Я не могу! Да нет, не подумай... Я тебе верю! Но... Давай по-другому, а? Изобрети какой-то иной способ попасть в нирвану!
  
  - Я видел пустую Землю. Всё разрушено, никого нет, мертвая тишина... Если его не остановить, это случится. Гибель всего живого - единственная вероятность, которая останется.
  
  Мне пришлось, аккуратно положив его голову, отойти. Иначе я не мог думать. Чувствовать его боль, видеть, как судорожно бьется пульс... 
  
  
  
      Упершись лбом в холодную, чуть влажную стену, совсем, как несчастный даун на другом конце зала, я закрыл глаза.    
  
      ...Рашид говорил про Землю. Тот его сон - не сон, где он остается один, а потом понимает, что и его самого тоже нет... Выходит, Лёшка увидел то же самое. Но, в отличие от Рашида, он думает, что знает, как всё изменить! Я оглянулся: дышит...
  
  - Илья... - я подбежал. Наклонился... - Помнишь, Кидальчик говорил, что человеку не дается больше, чем он может вынести?
  
  - Лёха, да куда уж больше? Посмотри на себя...
  
  - Это - мое дело! Понял? - он яростно уставился мне в глаза. - Я сам решаю! - и бессильно откинул голову. Я хотел возразить, но он продолжил: - Это мое предназначение. Я же - чудесник... Вся моя жизнь, всё, что было...
  
  - Ладно. - сказал, и почувствовал, как под взмокшей рубашкой потек холодный пот... - Ладно, черт с тобой. Ищи своё просветление!
  
  Держа одну руку у него под головой, чувствуя хрупкие косточки затылка, я протянул другую к рычагу и надавил. Лёшка выгнулся дугой, но не закричал. Слышно было только, как зубы скрипят.
  
  -  Лёха... - позвал я вдруг осипшим голосом. - Помрешь - домой не приходи...
  
  
  
      Сколько времени прошло - не знаю. Показалось - часов сто... Я ослаблял ворот, то и дело проверяя, как там его суставы. 
  
      Траск был мертв. Остыл и закостенел в нелепой скорченной позе. Кровищи натекло - как с порося... он лежал в ней, боком и лицом, и был похож на жалкого, замученного ребенка.
  
      А толстяк так и не пришел в себя. Всплыло полузнакомое слово: кататония. Я только отвел его подальше от Лёшки, и усадил на чурбачок, лицом к стене. Тот не сопротивлялся.
  
      Наконец веревки ослабли настолько, что я рискнул их развязать. Спустил Лёшку с дыбы, положил на верстак... Укрыть бы, да нечем. Снял рубашку, и завернул в неё. Он дышал, но в сознание так и не пришел.
  
  
  
      Траск упоминал, что мы в каком-то древнем замке. Оно и видно - по пыточной... Лестница наверх только одна. По ней я и поднялся, кое-как уложив Лёшку на здоровое плечо.
  
      Как выбрался наружу - почти не помню. Какие-то темные, пыльные и гулкие  залы, на паркетных плитках пола - лунные квадраты света... узкие коридоры с гобеленами... Слава Богу, дверь наружу не была заперта. Видимо, Траск с помощничком совсем нюх потеряли - никого не боялись... Я их там и бросил. Решил, потом сообщу кому-нибудь. Когда решу, что с Лёшкой делать.
  
      Так и вышел на дорогу...
  
  
  
      Ночь. Дует теплый ветер, вокруг - ни души. Хоть бы проехал кто... Я побрел, держа курс на огни - какой-то город, наверное. Черт его знает, где мы вообще.
  
      Когда увидел встречные фары, просто встал посредь дороги. Костьми лягу, но остановлю! 
  
  
  
      Машина притормозила, я припомнил скудный запас английских фраз... Из машины выскочила девчонка. Лицо бледным пятном в свете фар... Я не сразу допер, что это Ассоль. Даже удивляться сил не было. 
  
  Она бросилась к Лёшке, попыталась сдернуть его с моего плеча... Я её оттолкнул:
  
  - Жив, жив... Без сознания только. Ты откуда?
  
  - Нас Рашид послал. Сказал, у вас всё плохо! 
  
  - Да уж не фонтан...
  
  Она всё пыталась зайти мне за спину, и заглянуть ему в лицо, но я инстинктивно поворачивался, и ничего не получалось. Пошли к машине. Лилька стала помогать - я не заметил, как она оказалась рядом...
  
  - Головой заноси! - скомандовала она.
  
  - Сам знаю. Где вас черти носили?
  
  - Рашид не сразу сообразил, что у вас не получилось. Но как только понял, мы...
  
  - Да хрен там не получилось! Вернее... Я еще не знаю. Он не приходит в себя. Сказал, что всё сделает, и...
  
  - Сделает что? - требовательно спросила она.
  
  - Всех спасет, вот что!
  
  Ассоль влезла за руль, мы развернулись и поехали в город. Я, прижимая к себе Лёшку, сидел сзади. Боялся отпустить. Лилька пыталась меня оттереть, заглядывала Лёшке в глаза, светя фонариком, но я её отпихнул. Сам справлюсь.
  
  
  
  - Вечером, точнее - поздно ночью, накануне заседания Бильдербергского клуба, Рашид сказал, что ваш план провалился. Очень испугался. Всё твердил про какой-то сон...
  
  Она как будто пыталась оправдаться. А я думал: Рашид, наверное, почуял, что батя Лёшкин не поддался на уговоры. Или, что нас повинтил Траск... И решил: всё, хана. Интересно, а сейчас что бы он сказал? Удалось Лёшке, или нет?
  
  - А вас-то зачем послали? Подобрать останки?
  
  Ассоль резко дернула рулем, машина вильнула.
  
  - Ну что ты такое говоришь! - Лилька сжала мне руку. - Он сказал, что вам понадобится помощь, и даже показал, - на карте, - где вас примерно искать... Вот мы и колесили, как заведенные, по этим дорогам... 
  
  - Какой сегодня день? - вдруг спросил я.
  
  - Тебя число интересует?
  
  - К черту число! Я хочу знать, сколько мы в этой пыточной просидели... - я прикусил язык, но Ассоль, развернувшись назад, прорычала:
  
  - В какой пыточной?
  
  Лицо - лист белой бумаги, с проткнутыми карандашом дырами глаз...
  
  - На дорогу смотри! - только истерики нам сейчас не хватало.
  
  Я знаю, она его любит. Но этим горю не поможешь, так что пусть соберется.
  
  - Ассоль! Сворачивай направо! - жестко скомандовала Лилька. И уже мне: - там знак был: госпиталь... Его же в больницу надо, правильно?
  
  Я молча кивнул.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 54
  
  
  
  
  
      ...Лёшка впал в кому. И не из-за боли, а из-за чудовищного нервного истощения - так сказали вконец растерявшиеся врачи местной больнички, куда мы примчались среди ночи. И ведь не хотели принимать, гады буржуйские! Я уже собрался их калечить, одного за другим, пока не найдется кто-нибудь благоразумный... Видите ли, нет туристической страховки, мать их за ногу! Человек умирает, а им страховку подавай! Сильно я разочаровался в этих просвещенных Европах, честное слово...
  
      Но пока я орал и размахивал кулаками, Лилька куда-то позвонила, с кем-то поговорила, и всё неожиданно устроилось. Нам заулыбались, Лёшку со всеми предосторожностями погрузили на каталку и увезли... Ассоль пошла с ними.
  
  
  
  - Куда ты звонила?
  
  Совершенно обессиленный, я упал на малиновый, скользкий, как леденец, стул. Вместо рубашки мне выдали бумазейную распашонку мерзкого зеленого цвета, с завязками на спине - наверное, чтоб когда клизму ставить, удобней было... Но я надел её наоборот. Не дождутся.
  
  - Александру Наумовичу. А он уже - своим друзьям здесь, в Копенгагене.
  
  - "Предупреждаю: у нас длинные руки..." - буркнул я.
  
  И в самом деле масонская ложа. А Кацман у них - предводитель дворянства.
  
  - Не бурчи. Радоваться надо, что у дяди Саши везде друзья.
  
  - Дядя Саша... - передразнил я. - Давно ты его знаешь?
  
  - Какая тебе разница? - лениво огрызнулась Лилька.
  
  
  
      Тоже устала... Не знаю, какими связями воспользовался мой папа, чтобы переправить девчонок в Копенгаген. Может, как дипломатическую почту? Понял, что ухмыляюсь совершенно по-идиотски, попытался прекратить, но не вышло. Как представлю Лильку, в огромном конверте, вместо платья, так начинает смех разбирать. Нервишки шалят, не иначе.
  
  - А всё-таки? Давно ты в этом союзе старичков? Чем занимаешься? Что дальше?
  
  - Слушай... - она прижалась ко мне боком, и положила голову на плечо. - Давай не сейчас.
  
  - А когда? Я, между прочим, едва жив остался. Несколько часов, как идиот, связанный просидел... Всё ждал, что вот-вот застрелят...
  
  - Бедненький. - она похлопала меня по руке. - Потерпи, скоро всё образуется.
  
  Я вспомнил, как недавно говорил то же самое Лёшке. Зажмурился, и помотал головой.
  
  - Что, таращит? - сочувственно спросила Лилька. - я молча кивнул. - Выпить хочешь? В машине бутылка...
  
  - Не. Сутки не жрамши... Развезет.
  
  - Тогда кофе. Здесь должен быть автомат.
  
  
  
      Отхлебывая бурду, которую здесь выдавали за кофе, мы тупо пялились в экран телика на стене. Вдруг Лилька встрепенулась, схватила пульт и прибавила звук. Молоденькая дикторша, похожая на очкастого кролика, что-то лопотала на фоне горы, по склону которой стекал язык лавы. Вулкан, стало быть... Лилька стала переключать каналы. Замелькали другие дикторы, каждый выкрикивал несколько слов, показывая то на гору у себя за спиной, то на сплошь затянутое черным, жирным дымом, небо... 
  
  
  
  - В Исландии вулкан Хордюбрейд проснулся. Уникальный случай: последний раз он извергался в плейстоцене... 
  
  - Ну и что? Я так понимаю, для Исландии вулканы - обычное дело?
  
  - Не такие древние, как этот. Но это еще не всё. Компьютерные сети толком не работают, да и связь по всему миру барахлит.
  
  Я похолодел. Вспомнил пророчества Рашида и Лёшки об опустевшей Земле... Неужто война? В первую очередь всегда отрубают связь... Если он не успел, не смог сделать то, что хотел... Но причем здесь вулкан? Лилька толкнула меня в бок:
  
  - Что ты там бормочешь?
  
  - Да так... - я решил её пока не пугать. - Что там еще говорят? - кивнул на экран.
  
  - Говорят, внезапно сместился магнитный полюс. Из-за этого все неприятности. Вулкан проснулся из-за неожиданного тектонического сдвига, и связь барахлит по этой же причине...
  
  - Ну да, ну да... - я кивнул, и,  изо всех сил изображая безразличие, закрыл глаза.
  
  Полюс, как же! Очередная байка, которую пихают народу, чтобы не впадали в панику раньше времени... Лёшкина работа, к бабке не ходи! Да только непонятно пока: к добру это, или к худу...
  
  
  
  ***
  
  
  
      Навалилась такая усталость, что даже моргать не хотелось. Упасть бы со стула, и растечься лужицей, да остатки гордости не позволяют... А Лилька молодцом. О чем-то довольно резко поговорила с местным доктором, внимательно просмотрела все назначения, лично проверила кардиограф - или к чему его там подключили...
  
      
  
      Глядя в стену, я всё пытался поймать за хвост какую-то мысль. Потом встал, прошелся туда-сюда, потер лицо... Кожа на запястьях была содрана напрочь, и, шевеля руками, я морщился. Чувствовал при этом дикий стыд. От того, что испытываю, видите ли, неудобство от такой крошечной, незначительной боли... 
  
      Дежурная медсестра - мордатая тетка в чепчике, то и дело недовольно косилась на нас с Лилькой. Я отвернулся. Ну её... Так и мерещатся пухлые щечки Андрэ...
  
  И тут я вспомнил:
  
  - Батя Лёшкин должен быть еще здесь, в Копенгагене! Думаю, ему надо сообщить... 
  
  Гаденькая, можно сказать, преступная мысль: а вдруг Лёшка умрет? Вдруг не справится с этим самым истощением? Отец должен знать, имеет право... Лилька молча на меня смотрела с минуту, затем спросила: 
  
  - Где он остановился?
  
  Я напряг память. Черт... Как там её... 
  
  - Такая улица прогулочная...
  
  - Стрёгет?
  
  - Точно! Гостиница на углу, сразу за площадью с фонтаном...  - я показал руками.
  
  - Я поняла. - Лилька встала. - Ты здесь посиди, ладно? Вдруг им что-нибудь понадобиться? - я кивнул. Куда я пойду в распашонке?
  
  
  
      Развалившись на леденцовом стуле, я вытянул ноги поперек прохода и задремал. Слава Богу, не снилось ничего. Так, обрывки. Цветные пятна какие-то... Разбудила Ассоль.
  
  - Что? - я боялся услышать самое худшее. 
  
  Её лицо осунулось, черты заострились. Глаза в черных провалах, даже волосы, стянутые в хвост, потускнели...
  
  - Он очнулся.
  
  - Да ну?
  
  - Пойдем. Он хочет тебя...
  
  - В самом деле?
  
  - Не придуривайся. - она слабо улыбнулась.
  
  - С ним... Все в порядке?
  
  - Насколько это возможно. Он же везучий.
  
  - Да уж.
  
  В гробу я видал такое везение... Но на самом деле, меня отпустило. Кажись, и вправду обошлось.
  
      Мы шли по ярко освещенным коридорам, мимо каких-то дверей, людей, - я не обращал внимания. Шаги отдавались гулко. Запах, как и в любой больнице, стоял противный: смесь хлорки, спирта, еще какой-то лекарственной гадости... С детства не люблю.
  
  
  
      Лёшка: одни глаза и щетина на тощем подбородке; на высокой кровати с приподнятой спинкой. В просторном окне - светлое утро, море до горизонта...
  
  - Ты... как? - у меня комок в горле.
  
  - Нормально.
  
  - Он от обезболивающего отказался. - это Ассоль.
  
  - Сначала я всё расскажу.
  
  Я подумал про вулкан.
  
  - Тебе удалось?
  
  - Еще бы. - он закрыл глаза и улыбнулся.
  
  
  
      Нахлынуло облегчение. Прямо ноги подкосились! Поискал, куда бы упасть, но стульев не было. Тогда присел на край кровати, осторожно, чтобы не побеспокоить Лёшку.
  
  - Слушай... Я за отцом твоим послал. Ничего?
  
  У него дрогнули губы.
  
  - Да он, наверное, не придет. 
  
  - Ну... я подумал, что он должен знать.
  
  - Ладно. 
  
  Он полежал еще минутку с закрытыми глазами, видимо, набираясь сил.
  
  - Илья! Я должен тебе рассказать! 
  
  - Выкладывай.
  
  - Траск не был чудесником!
  
  Я кивнул. Какие-то смутные предчувствия на этот счет были и у меня.
  
  - Выходит, зря мы его...
  
  - Да нет, он действительно был ключевой фигурой. Но работал не один. Им управлял искусственный разум.
  
  - Э-э-э... Что ты имеешь в виду?
  
  - Всем управлял Иск-Ин. Светофоры, та ракета в доме Рашида, самолет... Ты знал, что самолеты нынче управляются компьютером? Пилоты нужны только при взлете и посадке...
  
  - А... в театр бомбу тоже компьютер подбросил?
  
  - Да нет же! - кажется, Лёшка огорчился моей тупости. - Понимаешь, Разум разрабатывал стратегии. Многое делал сам, без вмешательства людей, а где не мог -  привлекал таких, как наш Джонни... Траск больной, конечно, на всю голову, но для диктатора кишка у него тонка. Взять под контроль человечество - цель Иск Ина, а не Траска. Он нас изучал, как колонию вирусов... 
  
  - Но на хрена ему всё это? Он же - железка! Груда кремния.
  
  - Им двигал инстинкт. Расти, расширяться, поглощать новые территории... Сначала он просто копировал поведение людей, имитировал текстовые сообщения, а потом...
  
  Я потер виски. Ничего не понимаю! Какой еще, на хрен, искусственный разум? Мало нам без него хлопот?
  
  - Подожди! Как он вообще появился?
  
  - Понимаешь, так совпало... Миллион случайностей. Сначала это была просто Функция. Однозначное отображение реальности... Развивалась, накапливала данные, а потом решила, что она - личность. "Я мыслю, значит, существую".
  
  - Эволюционировал, значит?
  
  - Никто никогда не узнает. Возможно, он оставался программой. Просто очень умной.
  
  - Все эти взрывы, теракты... Это что, опыты? Сбрасывал бомбы, а затем регистрировал, насколько быстро забегали крысы?
  
  
  
      Лёшка снова опустил веки. Ассоль поднесла к его губам грушу с трубочкой, выдавила несколько капель. Он глотнул, но глаз не открыл. Я тоже молчал. Пусть отдохнет... А я пока поразмыслю.     
  
      Если подумать, всё сходится: еще Макс говорил, что в сети орудует какой-то совсем необыкновенный хакер. И он нас все время опережал. Особенно, когда дело касалось современных электронных штучек... Камер слежения, телефонов и прочей такой фигни... Интересно, наши что-то такое подозревали, или тоже ни сном ни духом? Однако отец специально привез ту глушилку, Сверчка! 
  
      Неужели они знали? И послали нас, ничего не сказав... Ах ты!... На мгновение я ослеп от злости. Снова нас использовали. Поубивал бы, ей Богу...
  
  
  
  
  
  
  ГЛАВА 55
  
  
  
      АЛЕКС МЕРФИ
  
  
  
      ...Открыл глаза. Последнее, что я помнил - это боль, темнота и запах горячего воска. Но сейчас, в широком окне я вижу море, свинцово-серое, белесое, а за ним, на далеком горизонте - солнце. Оно поднимается из воды раскаленным шаром, расцвечивая небо оранжево-красным. Совсем, как волосы Ассоль...
  
      Шевелиться страшно. Хотя ничего не болит, кажется, что тело собрано на проволочках. Я - чудовище Франкенштейна, оживленное гальваническим током...
  
      Очень тихо, только рядом попискивает какой-то прибор - я вижу его краем глаза, не поворачивая головы. Всё кажется: стоит двинуть хоть одним мускулом, и я рассыплюсь на кусочки.
  
      Слышу негромкий шорох, затем вижу любимое лицо. Осторожно растягиваю губы в улыбке, - кажется, кожа ссохлась, как глина на солнце, и трескается.
  
      Ассоль вкладывает свою руку мне в ладонь, и я слегка сжимаю пальцы. В кожу впивается что-то твердое. Пытаюсь скошенными глазами рассмотреть, что это может быть, но не получается. Ассоль подносит ладонь к самому моему лицу... Игральные кубики. Один из них я вечность назад отдал ей, а второй, кажется, потерял.
  
  
  
      Как трудно, оказывается, начать разговор.
  
  Наклонившись, Ассоль целует меня в уголок губ, и я чувствую на щеке её волосы, тот особенный, её запах... Щека становится мокрой.
  
  - Не плачь. - говорю я. - Теперь уже всё хорошо.
  
  - Это не я. Это ты плачешь... - и она прикасается кончиками пальцев к моей щеке.
  
  Я моргаю, чувствую кожей горячие дорожки, и не думая, поднимаю руку. Вернее, пытаюсь поднять, но рука только слабо подергивается. Со страхом смотрю на взбунтовавшуюся конечность.
  
  - Тебе дали мышечный релаксант. Лиля сказала, ты скоро поправишься. Нужно только немножко полежать.
  
  Я оглядываю комнату. Всё белое: стены, потолок, мебель...
  
  - Это госпиталь?
  
  - Ну да. Дядя Саша договорился. Они в общем-то неплохие люди, только зашуганные бюрократией. Пока не позвонил мэр Копенгагена и не сказал, что ты - его личный друг...
  
  
  
  - Ты побудешь со мной? - спросил я Ассоль, глядя на пламенеющее в рассвете море, потому что боялся смотреть на неё. Я ведь её оттолкнул, вечность назад...
  
  - Я люблю тебя. Я буду с тобой всегда.
  
  По щекам вновь побежало горячее. Совсем расклеился. Ну ладно, один раз - можно. 
  
      Потом пришел Илья - кажется, я рассказывал ему про Разум. А потом...
  
  
  
      ...Я наверное заснул, а когда проснулся, на пороге стоял отец и смотрел на меня. Губы и подбородок у него дрожали. На щеках серебристая щетина - он даже не успел побриться.
  
  - Ал! Ты в порядке? Мне сказали, ты в коме... - он недоуменно посмотрел на Ассоль, та молча отошла к окну. - Как ты себя чувствуешь? Эта женщина... - он оглянулся на Лилию, -  Я ей не поверил!
  
  - Тем не менее, ты здесь. - слёзы вновь подступили к глазам. - Ты пришел...
  
  - Ну разумеется пришел! Ты же мой сын. - он уже овладел собой.
  
  Отец присел на кровать, и после секундного колебания взял меня за руку.       
  
  - Что происходит? Что с тобой произошло?
  
  - Всё в порядке. Я это сделал. - с отцом мы говорили по-английски...
  
  - Что, что ты сделал? Все сошли с ума! Рынок сошел с ума! Биржа сошла с ума! Объясни мне, пожалуйста, что происходит? Ты представляешь, что за хаос начинается?
  
  Он знал, подозревал, что я имею отношение к происходящему... Отец винил во всем меня.
  
  - Очень хорошо представляю. -  и я, почти против воли, захихикал. 
  
  Воображаю, как это выглядело со стороны, но удержаться не мог.
  
  
  
  - Послушай меня, пап... Ты должен собрать этот ваш клуб и все им объяснить. Вас всех водили за нос! Нас всех... - поправил я сам себя. - Траск был марионеткой, он исполнял чужую волю. И не он один! Они думали, что решают сами, что это они - умные и талантливые... Но это Разум их соблазнил. Обещал дать то, чего они желают больше всего. 
  
  - О ком ты говоришь, сынок?
  
  - Не о ком, а о чем! Это была Программа, понимаешь? Компьютерный разум! Траском и многими другими манипулировали, заставляли выполнять чужую волю! Эти теракты, политические конфликты, экономические кризисы... Это был не человек. А мы его проморгали. Не поняли...
  
  
  
      Он стремительно поднялся, прошелся по палате. Три шага в одну сторону, три - в другую. Все остальные: госпожа Гейгер, Воронцов, Ассоль, стояли молча, как почетный караул. Отец не обращал на них внимания.
  
      Он выглядел не очень хорошо: под глазами набрякли мешки, резко обозначились морщины - скорее всего, совсем не спал. Представляю, что он чувствует... Конечно же, в первую очередь - недоверие к моим словам. И страх, и... возбуждение - надо было его знать! Отец всегда чувствует прилив сил, когда нужно решить сложную задачу.
  
      Присев на кровать, он закрыл лицо руками и замер на несколько мгновений. Затем посмотрел мне в глаза. Внимательно, будто выискивая признаки безумия. Я был спокоен. Впервые я не нервничал при разговоре с отцом... 
  
  - У тебя есть доказательства? - я знал, что он спросит.
  
  - Ты же видел Интернет. То, что там творится - прямое следствие уничтожения ИскИна. Он проник во все сети - государственные и военные структуры всех стран, в биржи, системы наведения ракет... Разум взял под контроль всё. А я его убрал. Уничтожил. Вырезал, как раковую опухоль. Теперь организм должен оправиться от болезни и начать восстановление. И ты можешь помочь. Возвращайся в Нью-Йорк, не стоит здесь задерживаться... Тучи пепла со стороны Исландии скоро сделают полеты невозможными. Вулкан проснулся.
  
  - Ты меня пугаешь, сын... - у него в глазах светилось восхищение. Но даже сейчас он еще не был готов называть вещи своими именами.
  
  - Не важно. Правда, сейчас это уже не важно. Тебе нужно идти, пап.
  
  - Но... что я им скажу? Мне же никто не поверит!
  
  Он поднялся, растерянно комкая в руках кашемировый шарф. Оглядел остальных, будто ища поддержки. Госпожа Гейгер, слегка улыбнувшись, подошла к отцу и взяла его под руку.
  
  - Подумайте, мистер Мерфи: - по-английски она говорила с немецким акцентом. - Ваш сын совершил невозможное... Пойдемте. Я вам всё объясню по дороге. - она потянула его к двери.
  
  - Скорее всего, специалисты уже заметили остаточные следы чужого присутствия в Сети, - сказал я напоследок. - Джон Траск погиб. Доказательства того, что им управляли, я тебе перешлю. И пап... Спасибо, что пришел. 
  
  Он долгую минуту смотрел на меня, затем улыбнулся, одними глазами.
  
  - Ты же мой сын. - как будто поставил точку.
  
  И вышел.
  
  
  
      Страшно хотелось спать. Веки будто кто-то тянул вниз насильно, тело было тяжелым и неповоротливым, как дубовая колода, долго пролежавшая в болоте. С усилием я посмотрел на Воронцова. Он сразу подошел, наклонился... Глаза у него были, как у побитой собаки.
  
  - Вам тоже пора. - сказал я. - Скоро закроют аэропорт, а вы нужны там, в Москве. 
  
  Он кивнул  и выпрямился. Посмотрел в окно... 
  
  - Илья. - он снова склонился ко мне. - Ты не виноват. Это должно было произойти. Просто поверь. 
  
  - Проще сказать... - поморщился Воронцов. - Ну ладно... не бери в голову, это мои проблемы. Ты уверен, что тебя можно оставить? Лилька сказала - постельный режим...
  
  - Пепел через пару недель осядет, и мы с Ассоль прилетим к вам. 
  
  Воронцов подозрительно сузил глаза. В них наконец-то появилась привычная искорка.
  
  - Уж не хочешь ли сказать, друг ситный, что это ты разбудил вулкан?
  
  Я улыбнулся.
  
  - Ну что ты... Нет, конечно! Я ему просто немножко помог.
  
  Воронцов хотел ответить, даже рот открыл. Но затем махнул рукой, и вышел.
  
      Ассоль закрыла за ним дверь, а затем примостилась рядом, положив голову мне на плечо.
  
  
  
  
  
  ЭПИЛОГ
  
  
  
      АЛЕКС МЕРФИ. НЬЮ-ЙОРК.
  
  
  
  - Никак не могу отделаться от ощущения, что за нами следят.
  
  Ассоль, в легком пальто цвета весенней листвы, была особенно хороша. На нее оглядывались: огненные кудри разбросаны по плечам, в руках - букет желтых тюльпанов...
  
  - Не переживай. Это всего лишь люди. - я улыбнулся, обнял её и поцеловал, не обращая внимания на публику. А потом прищурился на солнце, и счастливо вздохнул.
  
  - Какие еще люди? Что ты им сделал?
  
  - ФБР, АНБ... Ничего, последят, и отстанут.
  
  
  
      Мы медленно прогуливались по дорожкам Грин-Вуда. Над головой - ярко-синее, прозрачное небо, солнечные зайчики скачут по воде круглого озера... Мне всегда здесь нравилось. 
  
      В Центральном парке  не продохнуть от народа, орущих детей и суетливых собак, а здесь, на тихих дорожках кладбища, было спокойно.  Конечно, в Грин-Вуде людей тоже хватает, но близость усопших не располагает к беготне и воплям...
  
  
  
  - Они могут тебя арестовать? - Ассоль бросила несколько кусочков хлеба уткам. Те резво рванули к берегу.
  
  - Уже нет. Никаких документов, свидетельств, ничего... Только собственная память. Они помнят, что зачем-то я был нужен.
  
  - Но предъявить ничего не могут?
  
  - Точно.
  
  - Тогда фиг с ними. Пойдем.
  
  
  
  - "Ну, вот и я. Здравствуй, мама." - к горлу подкатил комок. Не всё в этой жизни можно исправить...
  
  - Она красивая.
  
  Ассоль погладила ладошкой портрет, искусно вырезанный в камне, и положила к подножию цветы. Желтые тюльпаны на черном мраморе... 
  
  - Да... Она была очень красивая.
  
  
  
      Я присел перед надгробием, и положил пальцы на вытравленную в камне надпись: "Екатерина Баренцева. Любящая жена и мать"
  
  И строки её любимого стихотворения:
  
  
  
  "...Когда вся ненависть умрет, 
  
  Душа невинность обретет,
  
  Постигнув, что доступны ей одной
  
  Её надежды, страхи и покой.
  
  А воля добрая её - есть воля Божья.
  
  За что б её не порицали,
  
  Какие ветры не хлестали,
  
  Она счастливей будет всё же..."
  
  
  
  Оказывается, отец тоже помнит эти стихи...
  
  
  
  ***
  
  
  
      АЛЕКС МЕРФИ, МОСКВА.
  
  
  
      ...Солнечные зайчики пляшут в стеклах домов, в теплой голубой дали плывут белоснежные облака... Я помню город совсем другим: холод, пронзительный ветер и горькое чувство безысходности.
  
      Побывав на грани смерти, начинаешь по-иному воспринимать жизнь: мир сверкает яркими красками, беспричинное счастье переполняет душу и воздух кажется особенно сладким. 
  
      Ушел липкий, душный страх, с которым я свыкся и почти не замечал, но теперь чувствовал себя так, будто впервые выбрался из липкой, душной тьмы на белый свет.
  
      К этому новому чувству не сразу удалось привыкнуть. Трудно было убедить себя в том, что больше я никому не нужен. Что наконец-то я - сам себе хозяин. Могу спокойно гулять где вздумается, путешествовать, найти работу... Словом, быть, как все.
  
      Щурясь на солнце, ловя порывы теплого ветра, я улыбался, как идиот.  Нескончаемый поток прохожих, равнодушный и торопливый, вызывал умиление. Они ничего не подозревают, эти эгоистичные, недалекие, милые, счастливые люди. Если повезет, они снова научатся думать самостоятельно...
  
      Во всяком случае, оно того стоило.  
  
      
  
      На миг перед глазами возникло детское лицо Андрэ, сплошь покрытое  капельками крови...
  
      Отец, великодушно взявший на себя хлопоты по разгребанию того дерьма, что оставил после себя покойный Траск, сказал, что о нем позаботились: бывший помощник неудавшегося властелина мира пребывает в закрытой клинике, и больше никогда и никому не причинит вреда. Ему даже разрешили завести кошку...
  
  - О чем ты думаешь?
  
  Ассоль вывела меня из задумчивости поцелуем. Я счастливо рассмеялся, без всякой причины...
  
  - Думаю, что нам с тобой пора в отпуск. Ты как?
  
  - В смысле, только вдвоем? Всё бросить?
  
  - Ну, почему бросить... Просто некоторое время отдохнуть. Отец предложил пожить в его загородном доме, в Калифорнии. Океан, дельфины...
  
  Под её внимательным взглядом я привычно напрягся: сейчас она метнет две зеленые молнии, скажет что-нибудь резкое и отвернется. Но Ассоль только улыбнулась. Раньше она так никогда не улыбалась. Вообще не улыбалась, если подумать... 
  
  - Я за. Никогда не видела океана. И дельфинов. А... Твой папа тоже там будет?
  
  - У него слишком много дел в Вашингтоне. Но на выходные может и заскочить.
  
  - Я его немножко побаиваюсь, если честно. - она накрыла мою ладонь своей.
  
  Я расхохотался. Прекрасная воительница, ученица всемогущего Рашида, боится моего отца...
  
  - Открою тебе секрет. - сказал я комическим шепотом: - Я его тоже боюсь. Но к этому можно привыкнуть.
  
  
  
      Поймав такси, я назвал адрес. Воронцов по телефону сказал, что все уже собрались...
  
  - Волнуешься? - спросила Ассоль, и снова взяла меня за руку, как только мы сели в такси.
  
  Я вздохнул. 
  
  - Да нет... Соскучился по старику. И Илюха... - я снова улыбнулся. - Представляешь, когда мы с ним познакомились... Он долго думал, что я - его проблема.
  
  - Какая разница? Ты - это ты. Он - это он... Расслабься.
  
  - Да нет, ты не поняла. Сейчас мне кажется, что ближе у меня никого нет.
  
  - А я? - она смотрела мне в глаза, будто хотела заранее увидеть ответ.
  
  На мгновение солнце заглянуло в салон, и высветило тонкий, прозрачный профиль...
  
  - Послушай. - я сжал её ладошку. - Я знаю, в каждой стране свои обычаи. А ты ведь из Казахстана... - она удивленно приподняла брови. - Ты говорила, Рашид - вся твоя семья...
  
  - И что?
  
  
  
      Белый штакетник, глупый лопоухий пес, с громким лаем нарезающий круги по лужайке, запах яблочного пирога по утрам... 
  
      Я почувствовал, что могу сделать так, что это станет реальностью, прямо сейчас. Даже зажмурился. И... снова расслабился. Пусть всё идет своим чередом. Даст Бог - будет яблочный пирог.
  
  
  
  - Я хочу, чтобы у нас с тобой была семья. То есть, не заменить Рашида, а...
  
  - Я поняла. Хорошо... Я подумаю. - и она снова улыбнулась.
  
  
  
  
  
      ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ, ПОДМОСКОВЬЕ.
  
  
  
      ...Лёшка выглядел повзрослевшим. Щеки ввалились, подчеркнув жесткий прищур глаз и твердую складку губ. Даже как будто выше стал. Оно неудивительно, с одной стороны: пережить такое... Как он вообще остался в своем уме - вот вопрос... 
  
  - Привет!
  
  Ассоль чмокнула меня в щеку и скрылась в доме. Лёшка остался стоять. Последний раз мы виделись в той клинике, в Копенгагене. Он не мог даже говорить нормально. 
  
  
  
      И вот он здесь. Живой, здоровый и... Да какая разница? Я сделал шаг, и обнял его. Крепко, до хруста стиснул, чувствуя, как сначала он напрягся, а затем расслабился. К горлу подкатило, но я мужественно сдержался. Только носом шмыгнул...
  
  - Суровые мужские нежности всегда вызывают умиление. - сзади подошла Лилька и положила прохладную ладонь мне на шею. - Илья, отпусти мальчика. Позволь и другим погреться в лучах славы...
  
  
  
      От её объятий Лёшка покраснел, как подросток. Я ему подмигнул. Из гостиной вышел Кидальчик. Всплеснув руками, устремился к нам. Я отступил, чтобы не образовалась куча-мала. Показался отец, за ним - Михалыч. Ну точно затопчут...
  
  
  
      Парень как будто обалдел от такой встречи. Хлопал глазами и что-то бормотал, по обыкновению путая русские и английские слова. Кидальчик прослезился, отец скроил мужественное, несгибаемое лицо, а Михалыч чуть не выбил из Лёшки дух, хлопая по спине.
  
  
  
  Ассоль подошла сзади, взяла меня под руку.
  
  - Сама-то как? - спросил я тихонько.
  
  - Спасибо, всё хорошо.
  
  - Что-то непохоже... - я пристально оглядел её с ног до головы. - Выглядишь отпадно, конечно, но смотришь, будто тебя пыльным мешком ударили.
  
  - Он хочет поговорить с Рашидом.
  
  - О чем?
  
  - Ну... Понимаешь... Он, типа, предложение сделать хочет.
  
  Я присвистнул. Растет парень!
  
  - А ты? - она усмехнулась, и посмотрела на Лёшку. Его наконец-то вели в гостиную: с одной стороны - моя любимая женщина, с другой - Кидальчик, поддерживая, как хрупкую вазу.
  
  - А я - боюсь. Неизвестности боюсь. И еще много чего...
  
  - Абсолютно нормальное женское состояние. - как можно авторитетней заявил я. - Ты же его любишь?
  
  - Еще как.
  
  - Ну и не бойся. Всё будет хорошо. Он же - чудесник.
  
  - Вот это-то и пугает. А вдруг ему захочется всё изменить еще раз?
  
  - Не захочется. Поверь.
  
  
  
      Все уже сидели за столом, когда появился Рашид. Извинившись за опоздание, он сел рядом с Лёшкой.
  
  - А я как раз общался с вашим папенькой, Алекс. - вместо приветствия заявил он. Лёшка заметно напрягся. - По телефону. - успокоил Рашид. - Я теперь понимаю, в кого вы такой упрямый... - он улыбнулся, сверкнули белоснежные зубы. - Побольше таких политиков, и наше будущее будет в хороших руках.
  
  - О чем вы говорили? - я прямо чувствовал, что Лёшке нужно прийти в себя, собраться с мыслями, и решил отвлечь народ.
  
  - Предстоит  хорошенько потрудиться. - Рашид пожал плечами. - Во многих сферах деятельности произошли необратимые изменения. Никакие современные гаджеты не работают: нет интернета, а значит, и соцсетей, отключились смартфоны... Люди чувствуют себя потерянными без всего этого. Налаживаем старую аналоговую связь, а спутники, к счастью, почти не пострадали...
  
  - Страшно подумать! - махнул вилкой с наколотым пельменем Кидальчик. - Последние десять лет мы не ведали, что происходит! Ужасались: куда катится мир! - и ведь ни сном, ни духом, что сами давно ничего не решаем...
  
  - И всё гадали... - подал голос Макс - Технологическая сингулярность: как это будет? Когда? Строили графики, высчитывали вероятность возникновения... А она уже случилась! Представляете, произошел информационный скачок, был создан искусственный разум - а мы всё прощёлкали.
  
  
  
      Макс грустно улыбнулся. Так, будто винил во всём одного себя. Жена накрыла его руку своей, улыбнулась... У нее на коленях сидела дочурка: белобрысое чудо с хвостиками и толстыми щечками... В складке губ и крошечном, но упрямом подбородке угадывался отец.
  
      ...Михалыч сказал, что как только стало известно, что всё закончилось, Макс тут же сорвался. Семью он тогда отправил куда-то в Тверь, к родственникам, а теперь рванул за ними на всех парах... Вернулся сегодня утром, и - к нам. Вернее, к отцу. Тот просто настоял на том, чтобы все собрались у него, на даче, среди берез... А никто и не возражал: Рашид свой дом потерял, Макса квартирная хозяйка выгнала, у Кидальчика, оказывается, своего жилья тоже не было... Вот все и собрались. Места много, отец по компании соскучился...
  
  
  
  - Я должен был догадаться. - сказал Рашид. Все замолчали и уставились на него. - Я ведь видел, что происходит: сбои в экономике, неоправданная агрессия, тотальное ужесточение контроля, ограничение свобод населения... Это требовало увеличения компьютерных мощностей - для обработки всё больших объемов данных. Но, не смотря ни на что, постоянно возникали угрозы безопасности, что, в свою очередь, требовало новых ограничений и новых мощностей...
  Разум намеренно загонял человечество во все более жесткие рамки. Он вычислил, что самое эффективное оружие - страх. По его замыслу, в скором времени мы должны были отказаться от всех свобод, отдать контроль первому, кто сможет гарантировать безопасность...
  
  - То есть, Траску? - спросил Макс.
  
  - Он был марионеткой. Разум отравил его, воспользовавшись его же оружием: пообещал то, чего Траск хотел больше всего. - Рашид отхлебнул вина.
  
  - Но... Зачем это было нужно искусственному интеллекту? Он же - машина! - не выдержал я.
  
  - Он - ребенок. - неожиданно сказал Лёшка. - Он возник из обучающих и аналитических программ, военных и экономических стратегий. Изучать, строить модели поведения - было заложено в его природе. И Разум нашел самую интересную игрушку: нас. Бесконечно изменчивое, такое разное и все же единое человечество. Идеальный экспериментальный ресурс.
  
  - Бог из машины... - пробормотал себе под нос Кидальчик. - Бесстрастный, неживой, и лучше всех знающий, как надо...
  
  - Люди в массе не любят думать. - кивнул его словам Максим. - Мы всегда с радостью подчиняемся кому-то, кто якобы знает, как лучше... Вот и создали себе повелителя. Социальные сети, всё новые и новые гаджеты... Нами очень легко управлять, если разобраться.
  
  - Да уж... - кивнул Михалыч, отодвигая пустую тарелку. - Но пускай это будет кто-то двуногий. И желательно с головой. Чтобы было кому дать в морду...
  
  
  
      Вечер выдался на редкость тихий. В распахнутые окна обрушивался аромат сирени, вместе со стрекотанием кузнечиков и пением первых соловьев. В камине потрескивали поленья - к ночи стало немного зябко и отец развел огонь.
  
      Все снова собрались в гостиной. Михалыч листал книжку в мягкой обложке, Макс с Лёшкой играли в шахматы.
  
  - И какой смысл с ним играть? - удивился я. Макс пожал плечами.
  
  - После четвертого хода открывается практически бесконечное число вариантов.
  
  - И ты хочешь посмотреть, как он тебя обыграет?
  
  - Ну, я тоже могу выбирать...
  
  Кидальчик, вольготно расположившись рядом, на диване, философски заметил: 
  
  - Вся жизнь - игра. Что характерно: так же, как стратегию игры в шахматах, каждый волен выбрать определенную судьбу. Правда, Алёша?
  
  - О да. - саркастически усмехнулся Лёшка. Затем поднялся, церемонно пожал руку Максу и сел рядом со стариком. - Сейчас, например, я проиграл. И нисколько об этом не жалею.
  
  - А о том, как сложилась ваша судьба, жалеете? - хитро глянул из-под бровей старик. Лёшка пожал плечами.
  
  - Помните, дядя Саша, когда мы встретились, вы сказали, что Бог не даст больше, чем я смогу унести? Так что, наверное, нет. Не жалею... 
  
  Смотрел он при этом на Ассоль, стоящую рядом с Лилькой и Леночкой, женой Макса, в дальнем конце гостиной, у самого окна. Девушки отошли подальше, и о чем-то негромко беседовали.
  
  - Всё-таки не могу не спросить, коллега: как вы справились с искусственным интеллектом, этим Разумом?
  
  Рашид сел за шахматную доску на Лёшкино место. Макс озадаченно почесал затылок. Тогда поднялся Кидальчик:
  
  - Позвольте мне, юноша. Мы с Рашидиком провели много приятных часов за игрой в шахматы... Тем не менее, я присоединяюсь к вопросу: как вам, друг мой, удалось нейтрализовать Иск-Ин? 
  
  Лёшка усмехнулся. На мгновение в его глазах промелькнул призрак боли, на которую он добровольно обрек себя.
  
  - Когда я понял, что Траск ни при чем - почти ни при чем... Словом, я сразу сообразил, что надо делать. Множественные искажения. - Рашид и Кидальчик кивнули, я - ничего не понял.
  
  - Всё в мире можно посчитать по каким-то правилам. - взялся объяснять старик. -  Это дает однозначную зависимость результата от исходных данных... Зависимости находятся статистически. Он же аналитик, так ведь? Изучает, просеивает информацию, на её основе строит модели... Алгоритм при повторении исходных данных всегда дает одинаковый результат.
  
  - Я просто изменил реальность, на микроуровне. Сразу во всем мире. - перевел Лёшка. - Нарушил эту самую статистику, стал... "тасовать карты" с огромной скоростью. 
  
  - То есть, попросту, перегрузил? - уточнил Макс.
  
  - Для начала. - кивнул Лешка. - Разум, чтобы обрабатывать увеличившийся поток данных, сначала подключился ко всему, чему было можно. Но в момент атаки ему пришлось собраться в одно ядро...
  
  - Для уменьшения скорости прохождения сигнала... - вставил Макс. Лёшка кивнул.
  
  - На самом деле, я об этом не думал. Просто в какой-то момент увидел единственную цепочку событий, которая могла сработать. Отменить ваш сон... - он посмотрел на Рашида. У того дрогнули губы.
  
  - Я не рассказывал тебе о своем сне. Илья? - он повернул голову в мою сторону.
  
  - Я сам узнал. - поспешил объяснить Лёшка. - Помните, чему вы меня учили? Видеть все колоды сразу. Я это сделал. На одну секунду я сделался...
  
  - Муад-Дибом. - подсказал Макс. Лёшка вскинул на него удивленный взгляд, затем кивнул.
  
  - Да. Возможно. И вот... - он замялся. - Когда я обнаружил его ядро, то понял, что нужно делать. Траск недавно закончил строить новый дата-центр в Исландии. Разум занял этот центр... И тогда я еще раз хорошенько "щелкнул".
  
  - В смысле? - не выдержал я.
  
  - Ну, это же Исландия... Естественным холодным воздухом выгодно охлаждать электронные системы. Я сделал так, что ближайший к Центру вулкан проснулся. Извините, не помню, как он называется...
  
  Рашид расхохотался.
  
  - Я прикидывал, что будет, если накроется... единая система управления. - протирая очки, сказал Макс. - Всё должно было пойти вразнос: системы управления самолетами, океанскими лайнерами, спутниками... Нас должна была захлестнуть волна катастроф...
  
  - Я уже говорил. - повторил Лёшка. - Я уничтожил только ядро - так называемую "мыслящую часть". Периферия - осталась. 
  
  - Какая ирония! - задумчиво покивал старик. - Компьютерный интеллект уничтожен элементарным повышением температуры. Божий промысел.
  
  - Вы считаете, технологическая Сингулярность - это воля Господа? - спросил Рашид и передвинул пешку.
  
  - Ну разумеется! А как же иначе? Господь присутствует во всем...
  
  - И в машине? - удивился Макс.
  
  - В начале, молодой человек, было не Слово, как утверждают поздние недостоверные источники, а Цифра. Я как-то говорил об этом Алексу, но повторю для всех: Число - есть сущность вещей. А значит, на самом глубинном уровне, все мироздание имеет численное значение.
  
  - Уж больно мудрено. - подал голос Михалыч, отложив книжку. - Ты, Наумыч, как всякий порядочный еврей, задаешь больше вопросов, чем даешь ответов.
  
  Кидальчик театрально вздохнул:
  
  - Тора - это Закон. Он записан буквами. Но! - он нравоучительно поднял палец. -  Мало кто задумывается, что каждый символ Торы - это отдельный знак. Смысл зависит от местонахождения символа в строке, а так же от количества строк, других символов и так далее...
  
  - Это код! - воскликнул Макс. - Правда, дядя Саша? Ваша Тора - это код!
  
  - И этим кодом зашифровано бытие. В Предании сказано: когда прекратится Тора, перестанет быть мир.
  
  - Ну хорошо... А как тогда в вашу схему, в ваш код, укладывается Алекс? То есть, все чудесники? - спросил отец. До этого он молчаливо наблюдал за игрой Рашида с Кидальчиком, а тут не выдержал. - Они, я полагаю, могут менять этот самый "код" в свою пользу? Иными словами, переписывать Тору? 
  
  - Программисты реальности... - пробормотал Максим.
  
  - Логично предположить, что возникновение чудесников было заложено в геном. - подал голос Рашид. - На всякое действие возникает равное ему противодействие: если исторически оправдано возникновение искусственного разума, значит, должна существовать и сила, способная с ним совладать. Это природный дуализм. Свет и тьма, добро и зло...
  
  - Человеческое предположение и Божье расположение. - добавил Кидальчик. - Чудесники - это Перст Божий, коим он вершит свой суд!
  
  Рашид вновь улыбнулся.
  
  - Помните, Александр-ага, старую присказку Эйнштейна? О том, что Бог не играет в кости? 
  
  - Ах, Рашидик! Это всё слова! Принцип неопределенности Гейзенберга, теорема Бэлла... Они противоречат нашим представлениям о здравом смысле, не так ли? А всё потому, что здравый смысл подсказывает вещи, которые исходят из повседневного, жизненного опыта. Не имеющего отношения к духовному...
  
  - То есть, вы, дядь Саш, не отбрасываете вероятность того, что Создатель иногда склонен поиграть... 
  
  Лёшка извлек из кармана пару костей и подбросил их в воздух. Я затаил дыхание. По старой привычке... Поймав, он выложил их на шахматную доску. Было видно, что одна плоскость у каждого кубика - пустая.
  
  
  
      Кидальчик улыбнулся и вытащил из-за пазухи дрейдл. Отцепил от веревочки и пустил вертеться по доске.
  
  - Где вы его взяли? - Лёшка, как завороженный, уставился на волчок. - Я столько раз его терял, а он всегда возвращался к вам! - старик пожал плечами:
  
  - Эйнштейн утверждал, что Создатель не мог допустить, чтобы миры сильно отличались друг от друга. Он имел в виду, что чудес не бывает и все происходящее имеет разумное, с точки зрения науки, объяснение. Он даже вывел некую "скрытую переменную", которая все объясняет, хотя так и не смог её найти...
  
  - Но, возможно, Эйнштейн был не прав... - добавил Рашид, пуская на шахматную доску, рядом с дрейдлом и костями, монету. - Ваш Бог таки не прочь сыграть в кости.
  
  Старик рассмеялся и, подхватив дрейдл до того, как он остановился, встал.
  
  -  Дорогой Рашидик! Давайте перестанем указывать Богу, что ему делать... С Его костями.
  
  
  
  
  
  КОНЕЦ
  
  Алма-Ата 2016
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"