Мой бывший ученик потряс головой. Уперевшись руками в колени и наклонив голову, он часто дышал, пытаясь совладать со слабостью. Я ждал. Еще не хватало свежеиспеченному монарху блевать на публике.
Наконец он справился со своим желудком и выпрямился.
- Там вся её стая. - сказал он, отхлебнув из протянутой кем-то фляжки. - Бывший парень, подружка, остальные... Мы нашли вещи. И их самих, в казематах за решетками.
- Не факт, что это были именно они. Там было много подопытных. - заметил я.
- Скажи это ей. - огрызнулся Тристан.
Я повернулся к Полди. Он должен был выйти последним, убедившись, что бойцы покинули подземелья.
- Спокуха! - гном только что снял шлем и вдыхал, раздувая ноздри, предрассветный воздух. - Я вижу её на экране.
- Дай! - Тристан подскочил к гному.
- Погодь! - одной рукой гном удерживал сидхе, а сам, зубами, сдирал перчатку. - Вот, смотрите... - наконец он протянул планшет. - Она всё еще там, а время дорого. Нельзя, чтобы нас засекли наблюдатели. Особенно тебя! - он ткнул пальцем мне в грудь. - Как ты объяснишь ООН свое присутствие при уничтожении охраняемого памятника?
Гном был прав. Я вообще не должен был здесь находиться. Но... не видевшись с Наоми больше года, не мог упустить такую возможность. Я должен был убедится, что она - всё еще она.
- Вы достали всё, что нужно? - уточнил я у Полди.
- Доказательств хватит на три Нюрнбергских процесса. - гном кивнул на ящики и мешки, вытащенные из катакомб.
Я еще раз посмотрел на экран. Точка, обозначающая Наоми, не двигалась.
- Всё готово для взрыва? - Полди кивнул. - Тогда отдавай приказ.
На меня налетел вихрь и замолотил по лицу, по груди...
- Тристан, успокойся.
- Заткнись, Яррист! Она всё еще там!
Я схватил его за запястья и сжал. Тристан покраснел от натуги, лицо его вытянулось, став пастью, руки укрупнились, когти впились мне в кожу. Я, не отрываясь, смотрел ему в глаза.
- Я ненавижу тебя, Яррист Проклятый. - наконец выдавил ученик сквозь зубы и отступил.
- Взрывай. - я кивнул гному, тот удерживал взгляд долю секунды, затем прошептал несколько слов в бусину микрофона. В глубине катакомб завыли сирены.
Я чувствовал, как ихор заполняет тело. Зашевелились от невидимого ветра волосы, крылья встрепенулись, готовые вырваться на свободу. А если я не прав? Она ведь такая упрямица, моя девочка...
До хруста сжав планшет, я следил за неподвижной точкой. Сирены продолжали выть. Еще тридцать секунд... Тристан сопел рядом, судорожно вцепившись мне в локоть. Он что-то беззвучно шептал. Я не сразу понял, что мои губы тоже шевелятся.
Точка на экране немного переместилась и вновь замерла. У меня упало сердце. Уже хотел отменить приказ, но точка наконец двинулась.
- Она не успеет! - проскрежетал Тристан.
- Там рядом - боковой выход. - Полди стоял за плечом Тристана. - Я его отметил, когда сканировал подземелье.
Взрывов слышно не было, но земля под ногами ощутимо заколебалась.
- Надо лететь, найти её! - Тристан кинулся к вертолету, я его удержал.
- Как ты думаешь, почему она хотела остаться одна?
- Потому что у неё тараканы вместо мозгов! Трахнутое гири! Умереть, чтобы не потерять лицо! Это ты виноват! Ты, Яррист! Из-за тебя она двинулась! - я молча ждал, глядя ему в лицо. Ученик засопел, и взял тоном ниже: - Из-за тебя она не способна думать и поступать, как обычный человек.
- Я был твоим учителем пятнадцать лет. Ты чувствуешь себя необычным?
- Еще как! - Тристан набрал в грудь воздуха, но я не дал ему заговорить.
- На самом деле, ты злишься, потому что бросил её одну.
Тристан осекся.
- Но ты не мог по-другому, верно? Наоми тебя убедила.
- Пора. - сказал Полди, стоя к нам спиной. Он изучал в бинокль линию светлеющего горизонта. - К нам летят гости.
- Она не погибнет. - произнес я, не чувствуя никакой, на самом деле, уверенности. - Её этому учили.
- У тебя, в конечном итоге, всё сводится к учебе. - буркнул Тристан и, нахохлившись, похромал к вертолету.
Машина бесшумно подпрыгнула и расправила крылья. Я смотрел, как древний Керкуан проседает внутрь себя, как на месте катакомб закручивается плотная пылевая воронка.
Гномы знают своё дело. Всё будет выглядеть так, будто тысячелетние руины обрушились из-за естественных причин: не выдержали древние перекрытия, да и дожди с ветрами сделали своё дело...
- Этот волчара что-то ей успел наплести. - Тристан заговорил впервые с тех пор, как мы взлетели.
- Что ты имеешь в виду?
- Перед рейдом она встречалась с Ростовым. Я не успел ничего предпринять - нужно было соблюсти формальности после смерти отца... А она стащила телефон Полди, забила стрелку и слиняла к этому седому волчаре.
Я кивнул, принимая к сведению. Значит, Семьяза вновь поступил так, как было удобно только ему.
- Он что-то ей сказал. - настойчиво повторил Тристан. - Ночью она была нормальная. Такая, как всегда. Живая. А после встречи... Я даже испугался. У нее помертвели глаза. Раньше этот её кураж - ну, ты знаешь: "самурай всегда стремиться к смерти"... Это был кураж. Позерство. Но не теперь. Я почему так сильно испугался? Понял, что она решила остаться там. С мертвыми.
- У Бога нет мертвых.
Мой ученик хотел сказать что-то дерзкое - это видно было по лицу, по тому, как искривились губы, но Тристан сдержался, и только спросил:
- Ты действительно в это веришь?
- Все, кто умирает, обретают вечную жизнь у Престола Его.
- Ага. Только вот незадача: никто не вернулся, чтобы рассказать, как же там клёво! С чего ты взял, что всё именно так?
- Мне сказал Никодим.
Тристан надолго замолчал.
- Знаешь, что в тебе бесит больше всего? - вдруг спросил мой бывший ученик. Я поднял бровь. - Твоя непокобелимость. Уверенность, что всё будет так, как ты хочешь. Ты прямой и твердый, как... соляной столб. Каменный истукан. Но знаешь... Иногда, в порядке исключения, хотелось бы увидеть в тебе человека.
Я усмехнулся.
- Я тоже иногда ошибаюсь.
- А Никодим? Он может ошибаться?
Я сжал челюсти так, что зубы хрустнули, и сглотнул горькую слюну.
- Остается только верить в то, что на этот раз он не ошибется.
ГЛАВА 29
НАОМИ
Когда никого не осталось, я легла на пол перед клетками и затихла. Это должно случится само собой: я просто перестану думать, дышать, перестану... быть.
Я оцепенела. Нужно просто расслабиться и отпустить сознание. Пусть уплывает. Это ведь так легко: ни о чем больше не думать, ни за кого не переживать... Отпустить всё и тогда пружина в груди наконец-то распрямится, её острый конец проникнет в сердце, последует вспышка боли, и - пустота...
Резкий свет натриевых ламп пробился сквозь слипшиеся от чужой крови ресницы, послышались тихие плески, капанье, хлюпы... Испуг, что в этом месиве может остаться кто-то живой, выбросил меня из оцепенения. Вам никогда не приходилось сталкиваться с этой особенной формой милосердия: желать, чтобы кто-то побыстрее умер? Перестал существовать. Прекратил испытывать боль.
Мне хотелось только одного: чтобы больше ничего не двигалось. Чтобы, не дай Бог, никто не поднялся...
Одна проблема: во второй раз проделать все необходимое для того, чтобы отключиться, перестать "быть", не получалось. Мысли не хотели успокаиваться, они скакали под сводом черепа, как блохи на сковороде, не давая расслабиться, глаза упрямо открывались. Тело начало чувствовать холод, ноздри - смрад, и разум настойчиво напоминал о том, что было бы неплохо выбраться куда-нибудь на свежий воздух.
Но для этого требовалось оправдание. Почему я не должна лежать здесь, со своими друзьями, в темноте и сырости? Почему им предназначено разлагаться, постепенно растекаясь гнойными лужами, а я имею возможность начать переставлять ноги, одну за другой, до тех пор, пока не почувствую свежий ветер?
Говорил Никодим: если сегодня очень тяжело, нужно потерпеть до завтра: станет немного легче. Совсем незначительно, но все же лучше, чем вчера. И так - каждый день...
Сомневаюсь, что это мой случай. Завтра будет так же плохо, как сегодня. Через год будет так же плохо. И через сто лет... Он просто не понимал, о чем говорит.
И тут я услышала шорох. Открыла глаза, затем приподнялась и попятилась к стене. Бич лежал там, где я его бросила: метрах в трех позади, у клеток.
- Маха... - голос будто потерялся в пустоте.
Она начала поднимать пистолет, я метнулась за колонну. Раздался громкий вой - гномы включили сирену. Значит, они завершили зачистку и теперь собираются всё взорвать.
Маха, выругавшись сквозь зубы, скрылась в темном тоннеле. И тогда я, подобрав Бич, рванула за ней.
Шла по запаху: аромат лилий, горного меда и гвоздики. Удушающе-тяжелый, он не рассеивался даже в присутствии крови и экскрементов.
Сирена выла всё настойчивее, и можно было только надеяться, что я бегу в верном направлении.
Пробудилась тлевшая в груди жажда убийства, бешенство сердца, которое никогда не оставляло меня надолго. То, что мы встретились в катакомбах, над не остывшими телами моих друзей - не случайно. Это - судьба...
Вылетев на берег моря - Керкуан остался в стороне, на высоком плато - я припустила за тонкой фигуркой, бегущей к катеру.
Волны с грохотом накатывали на черную гальку, а там, где был древний город, вспухал огромный клуб пыли. Снизу не было видно, что творится на самом плато...
В катере ждал Дирг - я его сразу узнала. Непутевый братец Тристана всегда оказывался там же, где его матушка... Что они делали в лабораториях вампиров? Пришло в голову, что они могли быть теми самыми поставщиками живого товара. А почему нет? Доставили очередных пленников, а тут - нападение...
Маха была уже по пояс в воде. Я прыгнула ей на спину, сверху накатила волна и потащила нас по камням...
Отфыркиваясь от песка, я поволокла тетку к берегу. Она отбивалась. Один раз Махе удалось засадить пистолетом мне по губам, из глаз посыпались искры, губа лопнула. Дирг что-то кричал издалека.
Она пыталась измениться: нос превращался в клюв, на костлявых пальцах отрастали когти и бессильно скользили по комбезу.
Маха пыталась вырваться, но я вцепилась в нее мертвой хваткой. Глаза её, по-птичьи круглые, совершенно безумные, прожигали ненавистью.
Послышался шум мотора: катер быстро удалялся от берега. Он быстро превратился в точку, прыгающую по волнам.
Маха вырвалась и, уже не пытаясь бежать, развернулась ко мне.
- Он бросил тебя! - я сплюнула розовой, горько-солёной водой. - Сынок пожертвовал тобой, чтобы спасти свою шкуру!
- Он вернется!
- Ты знала, что делаешь из него монстра? Как ты могла поступить так с собственным сыном? Или тебе было всё равно?
- Ты сама стала подстилкой, чтобы занять трон! - нос её загнулся крючком, вместо волос на голове топорщились мокрые перья.
- Вот, значит, в чем дело! Любой ценой рвешься к власти...
Она хрипло рассмеялась, выхаркивая воду.
- Думаешь, Оберон был душкой? Или мой младший сын? Или ваш ненаглядный Яррист? Думаешь, его за красивые глаза зовут Проклятым?
Улучив момент, Маха перекинулась, и, выставив когти, спикировала, метя в лицо. Поймав мощное крыло и навалившись всем весом, я старалась затащить её под воду. Сова била когтями, но комбез продрать не могла. Какое-то время мы ворочались в прибое, захлебываясь и визжа, как две гарпии.
Спустя вечность мне удалось добраться до шеи птицы, оказавшейся на удивление тощей. Сомкнув руки, зажмурившись и пуская пузыри, когда накатывала очередная волна, я держала сову под водой, чувствуя, как удары крыльев становятся всё слабее.
Лёгкие разрывались, голова гудела от ударов волн. Мною владело безумие - лучше захлебнуться, чем разжать хватку.
Потом я с трудом поднялась, но новая волна ударила в спину, сбив с ног. Комбез намок и тянул на дно, из разбитого носа шла кровь. Миновав кромку прибоя, я уселась на песок и рассмеялась.
Интриги, ненависть, предательство... И после всего, дохлая тушка Махи, раскинув крылья и задрав лапы, безмятежно качается на волнах. Финита ля комедия.