Тема с вариациями, разработанная в литературе и искусстве миллионы раз. И вот теперь в моей жизни. Почти-инцестом.
За те несколько лет, что мы были с ним знакомы, мое восприятие его личности совершило круг, ясный своей законченностью (и никогда-не-начинанием) с сегодняшней вышки времени. "За те несколько лет", сказала я, но на самом деле близкого общения было всего два года.
С чего все началось? Вы угадали. С имени. Со слова о нем, с других, его знавших, у него учившихся, его желающих разделить со всеми другими, потенциальными. Другого, его коллеги и конкурента, штампующего звездых учеников, вначале просто не было. Тогда на факультете их было всего двое - неслыханная оплошность для университета таких масштабов и такого уровня. Третий появился позже. Третьи всегда появляются позже, это закон жанра.
И вот, мой учитель. Светлое лицо. Голубые глаза. Руки, умеющие все. Наверняка умевшие все и в Вигморе, и в Карнеги-холле, и у Макса Росталя. Добрый голос, голос со славянским акцентом, который притягивает по причине общей затерянности в американских просторах. Тип настоящего рассеянного профессора - я думала до тех пор, такие водятся только в книжных стереотипах. Пишущий тонну записок с необходимой информацией на клочках бумажек, рассовывающий их по всей студии, никогда их больше не находящий, чтобы в следующий раз, просить, как обычно: "Напиши мне, пожалуйста, твой телефон". Пишу. Улыбаюсь. Это мой учитель.
В его студии на четвертом этаже, из окна которой видны огромные кроны деревьев - творческий хаос. Мне нравится приходить к нему. Слышать приветливое: "Здравствуй!" Рассматривать афиши на стенах. Респиги. Моцарт. Руки Ойстраха. Где-то на полке маленькая фотография его с учеником. Выясняется, я знала его раньше. Фрак, бабочка, улыбка. Ревность.
Другие ученики жалуются на то, что он не дает им сыграть ни ноты из произведения. Начинает каждый урок: "Я подумал: попробуй это упражнение для левой руки". Безропотно, они пробуют, пытаясь извлечь смысл из его собственноручных каракулей на нотном листе. Там - формулы успеха. Его иероглифская душа. Я советую новичкам тянуть свою линию. Приходить с вопросами. "А вот, профессор, как Вы думаете, это сыграть так или так?" Тогда он функционирует. Спасает из ада возможностей и интерпритаций. Слышит.
Через год я становлюсь его ассистентом. Ассистент профессора - это очень. Университет платит мне каждый месяц, даже если ученики пропадают из вида. Среди них - левша. Его скрипка переделана под правую руку. Я путаюсь, давая указания. Мой профессор на полном серьезе советует стать с другой стороны. Его -измы - сказанные перлы обмываются и обсуждаются всей студией. "А теперь потрогай мизинцем соль-струну". G-string. Название женского белья. Смех. Снисхождение. Может, даже любовь.
Что он мне дал? Немного в смысле техники, несмотря на "упражнения". Соль игры? Чувство стиля? В те немногие уроки, когда перед моим сольным концертом он слушал мои вещи от и до, советовал пианисту играть потише (мне, конфиденциально: "Эти органисты! У них тяжелые прикосновения!"), писал в моих нотах приказы: "Звук!", "вверх!", "больше!" - даже тогда мне все казалось, что он не совсем на моей стороне, что я против него борюсь всей собой, хотя могла бы...
Я думаю, то, что он мне дал, что захотел дать, а я - взять, прежде всего, это уверенность в том, что можно прожить жизнь в этой сфере и не разочароваться.