Прочитала тут как-то царевна одна у Братьев, что ли, Гримм о сказочном принце, что под лягушачьей личиной иной раз скрывается, невестиного поцелуя ждет, ну и, понятно, призадумалась. Для раздумий таких возраст у нее был как раз подходящий. Девятнадцатый как-никак годок деве пошел, замуж вроде пора, хотя б наведаться. Телесных конкретных радостей, наконец, испытать. Тело ведь девичье, как ни крути - не вешалка: не для того ж только выдано, чтоб наряды примерять, да одними внешними данными баловаться. Опять же и детишек в любви нарожать, что царевне, что просто служащей девке - не вредно. Был бы только на то кадр подходящий. Жених под стать. Да вот беда: как раз с этим предметом у царевны нехватка досадная вышла. То есть не то, чтобы никто к ручке ее до сих не приглядывался или свататься за нее всё никак не хотел. Как раз наоборот: интересовались ею в плане возможного брака мужчины, вот только как-то всё не те да не те. Не то, что сказочных принцев, а и просто сказочных нищих и грузчиков среди них не наблюдалось. Так, придворная мелкота одна, пропойцы-кузены-выродки, да картежные их дружки, те еще кутилки. А из заморских принцев - одни только престарелые шейхи в крахмальных бурнусах, об укомплектовывании гаремов своих пекущиеся. Или же вовсе - мордастые отечественные купцы и вороватые вельможи с глиняными копилками вместо мозгов и губами-присосками. Таких женихов и за руку-то противно было взять, - не то, что, упаси Бог, в щечку их поцеловать и прочее.
Совсем было затосковала царевна при таких неволнительных для ее сердца предложениях.
- Так, неласканной и нецелованной мне, видно, и оставаться, - всплакнула даже как-то она перед Нюшей, служанкой своей, да за схожестью интересов и лет - наперсницей, - Так всю жизнь в ожиданьи достойного жениха одной у окошка куковать...
- Так зачем же так, Ваша Светлость, у окошка-то куковать, - подивилась на то Нюша, царевнины русые волоса в достойную царского рода башню на голове городя, - Шли б Вы лучше вниз, в дворцовый парк, к лебединому озеру. По причине сокращения садово-паркового персонала озеро это совсем что-то болотом сделалось. Камышовыми рощами по краям заросло, пленкой тинной затянулось, лютиками, пузырьками, газами гнилостными на всю округу дышит. Ну и лягушек там посему - видимо-невидимо, слышимо-неслышимо. Может, принц-то Ваш сказочный тоже там, в лягушачьей толпе инкогнитой квакает... Невестиного поцелуя ждет...
Оживилась тут, понятно, с таких слов царевна. Щечки-губки у ней от свежего душевно-сердечного волнения разрумянились. На шелковые ножки резиновые сапоги натянула, платье кисейное подоткнула, и тут же, прямо по утренней росе, через весь дворцовый парк к озеру и дунула. Рифленые пятки аж засверкали, зачавкали. И Нюша-служанка тоже за ней со всех ног поспешает. Складной стульчик для царевны несет, зонтик малиновый, сачок, восьмилитровое ведро, банку с алой краской, кисточку. Несказочных лягушек помечать.
Подбегают, значит, девушки к бывшему лебединому озеру, а там болотная жизнь и впрямь вовсю вонючим ключом бьет. Камыш шуршит, болотная флора ядовито желтеет, и паскудная фауна тоже вполне изобильно наличествует. Лягушки так глотки себе дерут - в ушах режет. И в руки, что белки ручные, беспечно совсем даются.
- Это сколько ж ее, мерзости этой, с прошлой весны расплодилось-то! - ужаснулась царевна. - Где ж мне среди нее тут принца моего сыскать?!
И Нюшу, служанку свою спрашивает, как девушку из простого народа, мол, не известна ли ей какая особая народная хитрость, по которой сказочную лягушку от простой болотной гниды сразу же отличить можно?
Покопалась Нюша тут в народной своей памяти, вспомнила.
- Как же, Ваша Светлость, - говорит, - есть, есть у нас такая народная хитрость. У лягушки, которая - принц, губы, говорят, очень на вкус приятные. И язычок - тоже, медово-сахарный. Истинный мармалад. Прямо за сердце любой девы хватающий сладкий-пресладкий дурман...
- Хороша однако ваша народная хитрость, - грустновато усмехнулась на то царевна, - Эдак мне, чтоб до принца добраться, всё болото для начала перецеловать надо!...
Побродила тут ее светлость вдоль болота с полчасика, поразмышляла, ну да, делать нечего, велит Нюше сачок в руки брать и за ловлю лягушек браться.
- И поаккуратнее, смотри, не мни и зря их не дави, - говорит, - Небось не с поголовным сбродом дело имеешь. Лучше дюжину простого люда даром осчастливить, чем одного-единственного принца обидеть.
Ну, набрала тогда верная Нюша гадов болотных полнехонькое ведро, стоит, улыбается. С привычной кротостью дальнейших приказов ждет.
- Ты этого, - говорит ей тут царевна, - Стульчик мне в камышах поставь и зонтик над ним распахни, - и обратно во дворец давай, топай. Обед мне сюда в судочке принесешь. И ужин тоже...
Дождалась царевна, пока Нюша из виду понадежней скроется, холёную руку в ведро с живой, трепещущей жижей запустила, за работу принялась.
Слякоть всякую целовать, и полоумный поймет, - задачка не из простеньких. Особливо, когда в этом деле ни опыта, ни сноровки нет. И одну-то лягушку на ладошку взять - всем телом наскрозь содрогнешься, а тут вон - целый полк их перелобызать... Ну да, принца чудного захочешь - губки кривить нечего.
С первым поцелуем подошла было царевне тошнотка к горлу, верткой птицей в холёной и белой шейке ее забилась. Но с усилием воли сглотнула царевна, а дальше, со второго-то-третьего разу как будто легче стало. Вся кисейность ее, вроде, потихоньку даже притупляться и стихать начала.
Сидит так царёва дочь на стульчике в камышах под малиновым своим зонтиком, с квакушками в порядке живой очереди любезничает. Поцелует, значит, лягушку по-настоящему, без дураков, в полураскрытые, полужидкие губки, язычком язычок ей с обеих сторон погладит, а потом вздохнет, кисточку в руку возьмет и пупырчатую спинку несмываемой алой красоткой окропит. Это - чтобы не повторяться и по второму заходу болотную гнусь зря лаской своей не тешить.
Так, к полудню, целое ведро царевна опорожнила. А там уж и Нюша, служанка верная пришла, обед в судочке принесла. Зразу осетриновую под жимолостным соусочком.
- Ну как, Ваша Светлость? - спрашивает участливо, - Продвигаются дела-то? Принца выцеловали?
- Какая, однако, быстрая! - огрызнулась на то царевна, - Так скоро дела только в сказках для идиотов делаются! Тут, милая, особый подход нужен, усидчивость, дисциплина, несгибаемый напор чувств...
Посмотрела Нюша тут на царевну, хорошенькой головкой своей покачала.
- А губки-то у Вас, Ваша Светлость, уже до того отсырели, позеленели аж, - говорит заботливым голосом, - От несгибаемого напора чувств... Так, глядишь, от всей этой нечисти цыпками все пойдут и прыщами. Утратят, не дай бог, свежесть свою, заскорузнеют...
И помолчав, добавила осторожно:
- Может, шейх, Ваша Светлость, всё же лучше? Или другой какой несказочный мужской элемент... Из под боком наличествующих дворян или просто какой-нибудь мужичок, наружности недурной, нравом невредный и богатенький?...
- Умолкни, дура! - осерчала на такие скучные, приземистые слова царевна, - Нечего ко мне с простолюдскими своими советами лезть. Лягушек мне лучше свежих, давай, налови, да скройся! От устройства моего личного счастья меня отвлекать не смей. И до самого ужина, смотри, не показывайся!
Не стала Нюша, само собой, царевне перечить. Наперсница наперсницей, а всё ж - подневольное она лицо, да к тому же незнатного помёта. Сачок молча в руки взяла, ну и цельное ведро свежих лягушек, как и требовалось, из болота на свет выгребла. Всех как на подбор: гнусных и мерзких на вид, склизких на ощупь, пупырчатых. И ушла себе обратно во дворец. До самого вечера.
А царевна, понятно, и до, и после ужина времени зря не теряла. К заходу солнца как раз еще с одним ведерком управилась. Вот только ни до одной более или менее сладкогубой лягушки так и не добралась, ни одного лягушачьего языка, такого, чтоб медом-сахаром да мармеладовым любовным дурманом отдавал, на язык так и не попробовала. А там уж и бокастая, тучная луна на небо, как на шаткий стул взгромоздилась. К гогочущему в тыщу лягушачьих глоток болоту сверху приглядываться начала. Над припозднившейся царевной недоуменные свои бледные брови подняла. Людские страсти всё, видно, понять хотела. Да так и не могла.
- Что ж, и завтра, Бог даст, тоже день будет, - пробормотала, наконец, царевна сырым, продрогшим насквозь голосом, - И послезавтра... И через неделю... Было б терпение... Так, за месяц я, глядишь, всё болото и обработаю...
Вот и пошли для царевны нелегкие будни. С утра только чайку скоренько хлебнет, бутербродик с лососиной икрой с собой для второго завтрака прихватит, и айда - через весь дворцовый парк - в камыши. Принца себе подходящего из болота поцелуями выуживать. До того ей несказочные ее женихи противны были.
Сказка-то, она быстро сказывается, дело же, особливо когда по любовно-чудесной части, и дурак знает - не больно-то скоро устраивается. Неделя прошла, другая. Целый месяц мимо прочапал. Шесть раз луна над болотом в тощую каргу вытягивалась, шесть раз полной, дородной стати опять набиралась. А царевна всё на складном своем стульчике под малиновым зонтиком сидит и целует, целует сырую тварь день-деньской, без продыху, до опупения. Алой краской лягушкины спинки одну за другой помечает. Болото от этого сплошь алыми пузырями покрылось. Ну и царевна, ясное дело, от труда такого тоже краше не стала. От болотной влаги и нечистоты прыщами, цыпками, вся пошла, запаршивела, горемычная, заскорузвела, соплей да жидкого кашля себе на вредной этой работе нажила. Только воли своей к личному счастью и сказочной любви не утратила.
Так что неизвестно каких еще зараз и простуд царевна бы набралась, не прийди, в конце-то концов оно, долгожданное это чудо.
На сорок девятый день, уже с самого дна ведра извлекла, наконец, царевна еще немеченную лягушку. Верткая такая попалась, прыгучая стерва. Всё в руки даваться не хотела, всё обратно к себе, в темень и гнилую тину рвалась. Ну да от царевны, коли что надумает, - не увернешься, не ускачешь. За сорок-то девять дней уж чего-чего, а проворности рук она научилась. Цоп беглянку за голенастую ножку, пальцы на запахано бьющейся пупырчатой шее сжала, полураскрытыми губами в лягушачью морду тычется.
Зажмурилась тут, понятно, лягушка, сжалась, от ужаса аж обомлела вся и не дышит. Но и на жалость царевну не возьмешь. Привычным языком лягушке рот разжала и... И потекла, полилась к ней, из уст в уста, после всей этой липкой гнили и слизи, сахарно-медовая струя от принцева поцелуя. И сладкий дурман в голове заклубился, заблаговонял.
Закачалась тут, понятно, царевна, на складном своем стульчике, долгожданную лягушку из рук, будто мыла мокрый кусок выпустила. А как в себя немного пришла - видит: стоит, миленький, на полуденном солнышке ярче нового медячка сверкает. Плечистый, светлоликий и синеглазый витязь, в ладных болотных, нерусских сапогах. И с золотыми коронками. Одной в зубу, другой - на русых, кудря к кудре, волосах.
Ахнула тут, конечно же, царевна, обомлело заулыбалась. Аж короста у нее на губах вся потрескалась, голубоватой кровью закапала.
- Ах ты, принц мой милый! - гундосит, моргая умиленно, - Награда моя, радость! Уж как я по тебе тосковала! Любимый! Как я тебя ждала!
Обтер тут принц рукавом себе рот, сплюнул.
- Да уж, - говорит, неприязненным баском, - ждала... Видал я, как ты тут по мне тосковала... Со всем вон болотом до меня перецеловалась. По рукам, что девка беспутная пошла. И ко мне еще, сказочному принцу, бесстыжая, лезет...
Открыла царевна измученный сизый рот, снова прикрыла.
- Ну, целовалась, ну и что? - заговорила, - Я ведь это только ради нашей с тобой будущей любви делала! Я ведь невеста твоя...
- Невеста, - фыркнул на то принц, - Вон, как рожу-то разнесло, всю болячками да струпьями разворотило. От такой невесты, милая, и заразиться недолго...
Покривил принц губой и мускулистой спиной к царевне развернулся. И так бы и ушел, обратно к себе в болотную тину и жижу с концами прыгнул, если б Нюша-служанка в тот самый миг к камышам тем с судками своими не явилась.
- Покушать-то изволите, Ваша Светлость! Час обедний! - чистым голосом произнесла, пропела, - Отварной севрюжки в укропном соусе!
И улыбнулась нецелованными девичьими губами.
Улыбнулся и принц, на нецарского рода Нюшу вмиг обернувшись. Чистого золота зубом на солнце сверкнул и сказал.
- Здравствуй, милая! Невеста чистая моя! Вот мы и встретились!
И сладкие губы свои приоткрыл, и медовый язычок для первого поцелуя любви вытянул.
- Вот и верь после этого сказкам! - только и успела просипеть на это царевна, - Врут они! Как сивые мерины лгут!