Тихон бежал, что есть сил. Тропинка, петляя под ногами, услужливо стелилась примятой травой, старательно огибала ямки и оставленные кротами свежие холмики чёрной земли. Лишь бы торопыга не вспахал носом пыльную степь. А торопыга уже не бежал - летел. Спешил, боясь не успеть. Внезапно тропинка оборвалась. Тихон резко остановился на краю обрыва. Внизу, сколько хватало глаз, до самого горизонта, простиралась синева моря. В лицо ударил влажный, солоноватый ветер, и, без того сбившееся дыхание мальчонки, перехватило от восторга.
Конечно, первое своё свидание с морем Тихон запомнил на всю жизнь, но сердце всякий раз делало несколько частых ударов, а затем замирало на мгновение при виде этого чуда.
Внизу, у кромки моря, в сгущающихся вечерних сумерках, можно было различить троих ребят. Они сидели на ещё тёплых камнях в одинаковых позах, подтянув колени к подбородкам, и смотрели вдаль. Если они о чём-то говорили, то этого всё равно не было слышно - морской прибой поглощал все звуки; обволакивал их пением ветра и шуршанием волн, а самые сокровенные мысли и тайные желания, произнесённые вслух, забирал с собой на чёрную глубину и оставлял там храниться до скончания веков. Но иногда во время страшного шторма можно было увидеть как чья-то мечта, поднятая безумной волной из морских пучин, брошенная вверх, тотчас же была растерзанна стаей злых чаек.
Печально?
Нисколечко...
Просто так бывает.
Тихон пронзительно свистнул. Три детских головы одновременно повернулись в его сторону. Он улыбнулся во весь рот и помахал рукой. Чуть в стороне обрыв был не такой крутой. Добежав до этого места, малец присел и лихо съехал вниз. К нему навстречу уже спешили.
- Тишенька, ну что ты вечно носишься, как оглашенный,- отряхивая его штаны от пыли, причитала Ганя.
- Я никакой тебе не Тишенька! Я Тихон! Тихон Игнатьевич Сободырь!
- Тихон Игнатьевич, а откуда у тебя бланш под глазом,- насмешливо поинтересовался Кирилл, самый старший паренёк, тоже приводящий в порядок одежду сорванца.
- Так это у меня,- замялся Тихон, но продолжить не успел.
- Так это у тебя бланш. А вот откуда? - не унимался старший.
- Кирилл, ну, я когда дёрнул, всё тихо было, но откуда-то Рябой на меня сиганул, я его между ног двинул, ну и дальше...видно он меня тож зацепил...
- Понятно всё с тобой. Хоть никто не видел куда дёрнул-то?
- Не-е, что ты! Я ж не впервой,- уверенно заявил Тихон, с удовольствием уплетая грушу, которую, незаметно для него самого, ему подсунула Ганя.
- Санёк,- Кирилл обратился к невысокому парнишке с тёмными волосами и вечно смеющимися глазами, стоящему немного в стороне и что-то внимательно изучающему на небе,- как считаешь - получиться?
Санёк обернулся.
Ганя замерла, стоя на коленках перед Тишкой. Её лёгкое ситцевое платьице в синей цветочек, косички цвета спелой ржи, поднятые вверх чёрные брови, слегка вздёрнутый нос, всё сейчас ожидало Санькиного ответа.
Кирилл, не смотря на то, что был самый старший, ему вот-вот должно было стукнуть четырнадцать, тоже волновался.
Даже неугомонный Тишка как-то весь притих и напрягся.
- Сегодня, - выдохнул Санька.
Сразу стало легче на душе. Дети посмотрели друг другу в глаза, взялись за руки и шагнули по направлению к морю.
В тот же самый миг произошло невероятное - морская пучина сначала как будто застыла, а затем волны расступились, открывая перед детьми дорогу, в конце которой, можно было рассмотреть город из жёлтого камня. Ещё одно небольшое ментальное усилие, и вот, как на ладони дома, люди, гомон толпы, какая-то площадь, порыв ветра, песок скрипит на зубах.
Дети сделали ещё шаг и одновременно с ним в чистом небе над городом полыхнуло...
*******
Полыхнуло так, что человек, лежащий на кушетке вздрогнул и сел. Голова болела. Сердце билось во все части тела, стремясь вырваться на свободу. Человек свесил ноги и дотянулся до тапочек. С трудом доплёлся до умывальника. Плеснул в лицо холодной водой. Посмотрел в зеркало. Там, в зеркале, были уставшие глаза. Они смотрели вроде бы как с укором, но в то же время и с сочувствием. Щёки впали. На сером ландшафте физиономии нос возвышался памятником Пиноккио. Губы изображали гримасу печального мима. Проведя влажной ладонью по лысеющей голове, человек запахнул халат и вернулся на ложе.
*******
Тихон был ангел.
Ангелы легко привязываются к тем, кто им нравиться и зачастую остаются с ними навсегда.
Всякий раз при переводе из одного Детского Дома в другой, Тихон чувствовал, что его разрывает на части. Только-только его маленькая душа начинала обретать оболочку необходимую для дальнейшего развития скрытых способностей, как Служба Попечителей объявляла о возникновении возможности НТО (недопустимой трансформации Образа) Тихона. Чтобы этого избежать срочно рвались возникшие связи. Тихона отправляли на десять дней в изолятор, и в течение этого времени к нему постоянно обращался Старший Попечитель. Его голос, льющийся отовсюду, говорил о ЛЮБВИ, ДОЛГЕ, ТЕРПЕНИИ.
И Тихон верил ему.
Затем его переводили в другой Детский Дом.
*******
Человек ходил по комнате из угла в угол. Лишь бы не спать. Всё что угодно, но только не эти мерзкие сновидения. Сновидения, в которых он ничего не может изменить. А ведь совсем недавно... Неужели избранная терапия бессильна ему помочь?! Неужели ничего нельзя вернуть назад?!!
Ведь он не просто человек.
Лечь на ложе и снова вернуться туда??????
Не-е-е-ет! Нет сил. Он устал.
Ну почему опять перед глазами этот город. Город из жёлтого камня. Город, где ветер приносит беспокойство. Где люди падают перед тобой ниц и ползут поцеловать сандалию на ноге.
Город, где песок скрипит на зубах.
Или это зубы скрипят, стираясь в песок при мысли о неотвратимости...
Неотвратимости чего?
Человек хватается за голову, падает на пол и засыпает.
*******
.
Ганя улыбнулась и достала из рукава голубя. Подбросила его вверх. Голубь порхнул крыльями и скрылся в пронзительной синеве неба. Через мгновение из другого рукава на лужайку скакнул зайчишка, пошевелил чуткими ушами и скрылся в кустах.
- Достаточно,- раздался голос,- вполне достаточно. Берём. Конечно, очень странно, что наши Блюстители не заметили её способностей раньше. Но тем не менее ещё не всё потеряно, я считаю. М-да.
- Представляете, Служитель, что могло произойти, не обрати мы на неё внимание?..
- Хорошо то, что хорошо, как говориться...
- Я думаю направить её в Детский Дом заключительного этапа.
- Не возражаю.
Ганя была Дева
Творящая.
Несущая благо.
*******
Ганя родилась в доме бедного Хранителя Покоя. И была шестым ребёнком в семье. Нельзя сказать, что её появлению на Свет кто-либо сильно обрадовался, разве что самый младший брат. Теперь и ему было кого шпынять и на ком отыгрываться за свои обиды на старших. Время шло, девочка подрастала. Настало и её время помогать отцу зарабатывать на хлеб насущный.
Каждую седьмицу отец приходил в Экзекуторий. Пока он готовился к проповеди, Ганя зажигала свечи в двенадцати священных углах, протирала пыль со скамеек. Ровно в полдень к Экзекуторию собиралось всё население деревеньки способное ходить. Отец Гани выходил к людям. Он рассказывал им о Покое. О Смирении. О Любви. О Долге. О Терпении. И не было слов прекраснее... Затем он собирал вокруг себя всех детей и уводил их в помещение. Дети постарше забирали у матерей грудничков и несли их с собой на руках. И все взрослые были счастливы. Лица их выражали высшую степень Благости. Глаза их светились счастьем, провожая чад своих до дверей Экзекутория. Ибо помнили взрослые о Долге. Ибо знали взрослые - только дети лишены Покоя, только детям неведомо Смирение, до тех пор, пока они не повзрослеют, пока не перестанут удивляться.
Деревенька была маленькая, и поэтому за всю её историю старожилы могли припомнить всего три-четыре случая, когда Хранитель Покоя после проповеди подходил к кому-нибудь из родителей и что-то тихо, но уверенно говорил. Родители кивали. Процедура была стандартная - никаких бумаг. Хранитель Покоя спрашивал три раза, готовы ли они отдать Долг и после третьего "да" формальности были соблюдены. Ничего не менялось, просто в деревне на одного сорванца становилось меньше. "В ДетДоме его научат Терпению и Любви" - говорили родители, улыбаясь оставшимся детям, когда укладывали их спать. И все засыпали. И всё было как обычно. А мокрые от детских слёз подушки это же пустяк...
Пустяк.
Да?
Ужасное событие, взбудоражившее умы деревенских обывателей и встряхнувшее устоявшееся веками спокойствие случилось в канун Торжества.
В тот год оно как раз выпало на заключительную седьмицу. Хранитель Покоя особым образом подготовился к празднику. Он пригласил на проповедь население всех окрестных хуторков. Количество прихожан сразу утроилось. После традиционного напутствия родители остались ждать своих чад.
Хранитель познакомился со всеми детьми, которые могли сами назвать свои имена. Его дочь, Ганя, ходила между рядами и раздавала печёные каштаны. В этот день особое вдохновение осенило служителя. Он заглядывал в сердце каждого ребёнка. Его речь, украшенная волшебными аллегориями, лилась плавно и убедительно. Ещё немного и должен был наступить апогей. Дети бы замерли в объятиях великого Покоя, снизошедшего на них свыше, прониклись бы сущностью Терпения и...
И тут Хранитель замолк на полуслове, лицо его покрыла восковая бледность. Из-за ширмы алтаря слышалось невероятное, невозможное, кощунственное...рыдание. Хранитель бросился к алтарю, отдёрнул ширму. Заплаканными глазами на него смотрела Ганя.
Его Ганя!
"Терпи, доченька, - хотелось крикнуть. Ты должна была уже привыкнуть ко всему, что видишь и чувствуешь здесь, внутри этого здания ".
Но вот справа, слева, ближе к выходу заплакали малыши на руках у детей постарше.
Этого не должно было случиться. Только не с ним. Только не с его дочерью.
Хранитель рухнул на колени и посмотрел вверх. Он знал, что ничего уже не в силах изменить - Блюстители вот-вот будут здесь. И он должен будет отдать Долг. Отдать свою Ганечку. Он вспомнил, как сам был ребёнком. Как родители привезли его ДетДом. Они не могли выносить его смех, а ещё меньше терпели его слёзы. "В ДетДоме из тебя сделают человека", - были их последние слова, обращённые к нему.
В ДетДоме он часто рисовал мир, в котором не было взрослых, в котором у детей были крылья, в котором он хотел жить. Но Служители сделали своё дело.
Он вырос Хранителем.
Хранителем Покоя.
И сейчас он проклинал тот день, когда заставил себя забыть о детских мечтах.
Сердце не выдержало, дало сбой в три такта и остановилось.
Прибывшие Блюстители, растолкав сгрудившихся в центре зала детей, обнаружили на полу остывающее тело местного Хранителя. Его обнимала за плечи девочка в ситцевом платьице в синей цветочек. Она гладила его по голове и что-то шептала, а слезинки, катившиеся из её глаз, смывали с лица покойного боль и страдание, чтобы те не мучили его за последней чертой.
******
Жара стояла невыносимая. Казалось, что застывший раскалённым маревом воздух можно было резать кубиками и складывать рядами. Ветер, постоянно меняющий направление, носящийся по улочкам города, словно загнанный ишак, не приносил никакого облегчения.
Небесное светило, словно издеваясь над всем живым, прекратило своё движение и замерло, плавя песок в стекло.
Жара.
Человеку было плохо.
Человеку было жарко.
Человек стонал и бил себя кулаками по голове.
- Вон! Все вон!
Шаркая сандалиями, человек подошёл к краю бассейна, опустился на четвереньки, сел.
Голова была готова разорваться от боли. Ещё немного посидев неподвижно, человек качнулся в бок и рухнул в воду. На какое-то время пришло облегчение. Мысли, наконец, выстроились в колонну и зашагали стройными рядами по холмам извилин.
Он был царь. Он мог позволить себе всё, он правил народами, но был бессилен против боли, поселившейся у него в голове, поселившейся в его сердце, съедающей его душу...
Несколько дней назад к нему пришло четыре дервиша. С порога они восхваляли его щедрость, его справедливость и дальновидность, а потом, после высочайшего соизволения один из них приблизился.
Он сказал, что им был знак, и что грядут изменения, которые повлекут падения трона земного, и никто не в силах препятствовать предначертанному на небесных скрижалях... И сотворит это некий ребёнок родившийся накануне.
Царь натянуто улыбнулся, велел осыпать дервишей дарами и проводить их из города... Ах, да, ещё запомнить и больше никогда не пускать.
На следующий день на главной площади глашатай зачитал царский указ, в котором было сказано: " Я, Царь Земли Общей, повелеваю! Собрать чад всех, от мала до велика, пред восточными воротами, дабы мог лицезреть я прибавление грядущее и воздать каждому явившемуся милость свою."
Не посмели люди ослушаться повеления царского, отправили отпрысков своих от мала до велика пред очи владычьи. И приказал царь извести детей всех отнятых от груди материнской, а оставшихся повелел поместить в дома тайные для обучения добродетелям всяческим.
И отныне седьмицу каждую родители детей своих в экзекуторий приводить обязаны были, а случись что, сами дитя своё в дом добродетели сдать должны...
По деревням и городам, близким и дальним, отправил царь слуг верных своих, чтобы блюли закон царский и завет этот хранили до скончания веков.
И было так.
А теперь Царь-человек умирал.
Он перевернулся на спину, развёл руки в стороны и опустился на дно бассейна. Грудь сдавило неимоверная тяжесть. Человек-царь зажмурился, а когда открыл глаза, то последнее, что он увидел (а, быть может, ему показалось) - воды разврезлись и над ним сначала появился лик ангела, а за ним ещё девочка, на которой было платье в синий цветочек, парнишка с тёмными волосами и вечно смеющимися глазами и ...
*******
Приёмник- распределитель, а затем ДетДом. Там Ганя подружилась с Кириллом и Саньком. Парочкой - не разлей вода. Рыжий, весь в конопушках, Кирилл, был редкой язвой. Его многие не любили за острый язык, но душа у него была светлая и добрая.
Кирилл был Правда.
Санёк в противоположность Кириллу был немногословен, сдержан и последователен во всём, что делал. Его все любили за умение выслушать каждого и сказать, как вернее поступить в той или иной ситуации.
Санёк был Справедливость.
Им не хватало четвёртого. И тут в ДетДоме появился Тихон.
Тихон Игнатьевич Сободырь.
Тихон был Ангел.
*******
- Санёк, как считаешь - получиться?
- Сегодня, - выдохнул Санька.
*******
В маленькое, забранное решёткой окошко, на двери заглянули.
- Слышь, этот, в шестой, по-моему, того.
-Чего того?
-Ну, скопытнулся.
-Скопытнулся - нам меньше мороки. Вызывай труповозку.
-Ну, а может, это, зайдём типа, глянем.
-Так, он же буйный. Вдруг прикидывается.
-Ладно, я сам.
Санитар открыл дверь и осторожно подошёл к лежащему в странной позе человеку.
Руки его были широко раскинуты в разные стороны, рот открыт, глаза вылезли из орбит.
Санитар наклонился над телом, невольно столкнулся с остекленевшем взглядом покойного и замер, там, в глазах, он увидел город в пустыне из жёлтого камня, каких-то детей, дворец...
-Фу, ты, ирод! Привидится же такое,- отшатнулся санитар. Точно, жмурик,-подытожил он результаты своего осмотра. Вызываю труповозку.
Врач, подписывающий заключение о смерти, хорошо помнил этого пациента. Кого здесь, в лечебнице, только не встретишь. И великие полководцы, и гениальные учёные, и сказочные персонажи.