Аннотация: Можно завидовать чужой жизни? Или надо жить своей?
ЖИЗНЬ... .
Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, дьявол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. БУДЬ ВЕРЕН ДО СМЕРТИ, И ДАМ ТЕБЕ ВЕНЕЦ ЖИЗНИ.
Откровения Иоанна Богослова.
Капитан, отплывая к неведомым землям, не ведает, какой берег найдёт его корабль. Людям не дано знать, для чего они появляются на свет.
Но корабли отплывают на поиски новых земель, и каждый в команде верит, что корабль ждут тёплые и ласковые берега. Но люди живут, надеясь, что в жизни есть цель и суть, большие, чем просто жизнь.
Потому что так они и будет.
Сергей Лукьяненко "Близится утро".
Жёлтый ковёр опавших листьев приятно шуршал под ногами. Воздух пах теплом позднего сентября, редким в наших широтах, дымом горящих листьев и тоской по лету. Совершенно случайно тяжёлые серые тучи, проливавшие на город холодный дождь, отступили и солнце, обрадованное свободой, обрушило на землю ещё горячие лучи, мгновенно высушив тротуары и прогрев воздух.
Огромные тополя, ветки которых давно не опиливали, легко расставались со своими листьями, разбрасывая их ржавое золото по округе. А местный дворник, поддавшись осенней меланхолии, или просто ушедший в запой несколько дней подряд не появлялся на этой улице. И теперь листья почти полностью закрыли собой тротуар, создав тем самым мягкий шуршащий ковёр, по которому так приятно было медленно брести и, думая, о чём ни будь своём, предаваясь меланхолии и тихой радости от приятной погоды.
Но в полдень народу на этой тихой, окраинной улице почти не было, только одинокий прохожий бесцельно брёл в никуда, разбрасывая ногами листья и не замечая окружающей его красоты. В правой руке он держал полупустую бутылку пива, а левая засунутая в карман брюк то сжималась в кулак, то снова разжималась. И весь вид этого прилично одетого, молодого мужчины выдавал крайнюю неустроенность его души. Морщина раздумья пересекала его лоб, а взгляд лишь скользил по миру без интереса, не останавливаясь ни на чём. И не могло у мужчины быть другого состояния, ведь в мыслях его плотно поселился червяк под названием неудовлетворённость.
Чувство неудовлетворённости странное чувство, иногда оно способствует прогрессу, рождению чего-то нового, замечательного. Но это редко. Чаще всего неудовлетворённость сродни червячку, который живёт внутри яблока под названием жизнь, медленно, но с чувством завидного постоянства выедая его изнутри. И вывести этого паразита, вылечить плод практически невозможно.
У неудовлетворённости нет позитивного начала, впрочем, как и любой другой болезни.
А вот осенняя меланхолия чаще всего вызывает обострение этой странной и до конца не понятой болезни.
Так и брёл вниз по идущей под уклон улице молодой мужчина, в миру Кирилл Петрович Дубинин тридцати трёх лет отроду, женатый по любви, имеющий двоих детей Катюшку и старшенького Андрюшку. Стабильный доход, не самую противную работу, на которую он ходил хоть и без удовольствия, но и без отвращения. Отдельное жильё, родителей в этом же городе и тёщу с тестем, которые подарили ему новенькую "девяносто девятую", год назад, после рождения дочери, в другом. Короче говоря, Кирилл Петрович имел нормальную, сытую, благоустроенную жизнь, о которой значительное количество населения нашей великой и безалаберной страны может только мечтать.
И ни что его не радовало, ни прекрасная погода, ни совершенно случайно выпавший выходной в будни, при этом дети в школе, жена на работе, ни даже пиво. Правда, странно?
Он шёл и размышлял о том, что жизнь его похожа на сытный, качественный, но диетический обед. А ему так хотелось чего-нибудь остренького, необычного. Но, к сожалению приключения, сами по себе приходят только в кино и только там, по его мнению, была настоящая, интересная, полная неожиданностей жизнь. А ему суждено оставаться скромным обывателем. И всё тут.
Дальше надо было пройти через двор и, свернув, Кирилл увидел, что под раскидистым кустом сирени замаячила скамейка. Кирилл чуть прибавил шагу на всякий случай, торопясь занять место, хотя на улице ни кого не было. Плюхнувшись на это прибежище влюблённых и собутыльников, которым приятнее собираться на природе, чем в душных помещениях, Кирилл устроился поудобней, хлебнул из бутылки, закурил и мечтательно уставился в небо, хоть и синее, но осенне-бледное.
Наблюдая за метаморфозами одинокого облачка, Кирилл впал в лёгкую дрёму и даже кажется, уснул на несколько мгновений, а когда открыл глаза, то рядом с ним на скамейке сидел некий господин, появившийся непонятно откуда. Это был именно господин, потому что назвать сидящего рядом товарищем или гражданином не повернулся бы язык, даже у упёртого коммуниста из тех, кто до сих пор обещает несчастным светлое будущее, обещая при этом всё кругом, покрасить в один цвет. Так вот господин был очень странный. Одет он был очень неброско, серый английский костюм из тонкой шерсти в полоску, белоснежная рубашка, галстук ручной вязки, туфли стоимостью примерно в полугодовую зарплату Кирилла, а на левом мизинце скромно блестел перстень с бриллиантом в платиновом обрамлении. Выглядел он на фоне пыльного двора в окружённого самстроевскими дворцами нелепо и чуждо, как перстень старинной работы на прилавке с бижутерией. Породистая голова, аккуратная стрижка, ни единого седого волоса, хотя мужчина был явно не молод, тонкие губы, правильный подбородок слегка выдающиеся вперёд скулы, чуть хищный нос с горбинкой и глаза, небольшие, глубоко посаженные глаза с такими чёрными зрачками, что от взгляда направленного на Кирилла сквозь стёкла очков в тонкой золотой оправе становилось очень холодно, казалось, что сидящий напротив видит тебя насквозь. Некоторое время оба сидящих смотрели друг на друга, Кирилл настороженно, а мужчина с доброжелательной иронией всем своим видом приглашая к беседе, искреннему разговору по душам. И очень захотелось Кириллу излить душу незнакомцу и даже может быть попросит совета и чем чёрт не шутит и помощи, но что-то непонятное, какое то несвойственное чувство настороженности мешало ему заговорить первым.
Голос был мягок и красив, а улыбка открытая и доброжелательная. Он развёл вокруг себя руками, оглядел сидящего напротив внимательно, ещё раз улыбнулся и произнёс.
-- Прошу любить и жаловать.
-- Кирилл Петрович Дубинин, можно просто Кирилл. Чему обязан?, -- Кирилл не был удивлён, где то в глубине души он давно ждал чего ни будь необычного, но сыграть в удивление был обязан, что бы объяснение последовало.
-- Вы я вижу, удивлены моим появлением, -- весь облик говорившего струился пониманием происходящего. Он обволакивал собеседника разгадыванием его проблем и желанием помочь, таким искренним желанием, что Кириллу даже стало немного не по себе. А вдруг сидящий рядом с ним мужчина просто сумасшедший. Но внешний вид его опровергал эту мысль, и появление его во дворе оставалось не до конца понятным.
-- Ну...,
-- Не продолжайте, -- Юлиан Сергеевич встал, потянулся, -- давайте пройдёмся немного, так приятно погулять. А по дороге я постараюсь ответить на все ваши вопросы. А пока начну с самого первого, кто я такой и как я тут появился. Это ведь вас интересует, не правда ли?
Кирилл пожал плечами, не сказав этим ни да, ни нет. Они молча вышли со двора, попав опять на ту же самую улицу.
-- Тут за углом будет уличное кафе, достаточно неплохое, та и поговорим.
Кирилл точно знал, что никакого кафе там нет и самое интересное, что никогда не было и, скорее всего и не будет, больно уж место то нелюдное. Но его нового знакомого это нисколько не волновало, он в своих словах был уверен.
-- Так вот, -- начал Юлиан Сергеевич медленно, -- родословной я своей хвастаться не буду, скажу лишь одно, мой род очень старый, настолько старый, что даже мне самому иногда не верится в это. А почему я к вам подсел? Ну, в двух словах этого и не объяснить.
-- А вы попробуйте, -- в голосе Кирилла появилось раздражение и нетерпение.
-- А вы торопитесь молодой человек, ну да ладно. Молодости свойственна нетерпеливость. Я знаю, что вас уважаемый совершенно не устраивает ваша жизнь, вернее вас молодой человек не устраивает роль отведённая Кириллу Петровичу Дубинину всевышним в этом спектакле под названием жизнь. Так?
-- Ну...
-- Что за дурная привычка у современной молодёжи не отвечать точно и ясно. Поймите меня молодой человек правильно, от ваших ответов зависит то, что я могу вам предложить.
-- А что вы мне можете предложить Юлиан Сергеевич, -- голос Кирилла был готов задрожать от нетерпения.
-- Всё.
-- Ну, уж так и всё?
-- Думаю, что в вашем понимании молодой человек я могу предложить вам, что угодно. Кстати вот и кафе. Давайте присядем и продолжим разговор.
Кирилл удивлённо уставился на небольшой, но очень аккуратный павильончик под крышей. Приятно пахло готовящимся шашлыком, одинокий официант в белой рубашке с бабочкой, как будто на дворе не стоял сентябрь, выглядел, словно английский дворецкий. Усевшись за столик, новый знакомый Кирилла сделал заказ.
-- Так вот, молодому человеку пару шашлычка и пива, кстати, вы какое предпочитаете.
-- А какое есть? - Ошарашено спросил Кирилл.
-- Любое, -- голос официанта был сух и официален, но в ответе пряталась улыбка.
-- На ваше усмотрение, -- нашёл выход Кирилл.
-- Хорошо. А что вы будете заказывать? - Официант обратился к спутнику Кирилла.
-- А мне, пожалуйста, кофе, сахара и сливок не надо и, -- лицо заказывающего посетила застенчивая улыбка, -- и пару эклеров. Я знаете, в отличие от вас Кирилл, люблю пирожное.
-- А я...,-- Кирилл чуть было не поперхнулся пивом.
-- А вы его в детстве очень пошло объелись и потом маялись с расстройством трое суток, и с тех пор к сладкому относитесь очень настороженно.
Продолжая ошеломлено смотреть на собеседника, Кирилл, с трудом выговаривая слова, произнёс.
-- А вам то откуда это известно?
-- Пустяки.-- Господин Витте махнул рукой. -- Так вот мы остановились на том, что вас Кирилл Петрович не устраивает ваша роль, короче говоря, одолела вас батенька скука. Я правильно понимаю проблему?
-- Ну и что, -- Кирилл прожевал кусок мяса, запил халявное угощение халявным же пивом и, прищурившись, уставился на собеседника. - Ну и что, вам то, какое до этого дело.
-- Знаете молодой человек, я не сумасшедший старик, как вы только что подумали и кормлю и пою вас здесь не просто так.
-- Да я...
-- Не извиняйтесь, твои мысли парень мне понятны,-- в голосе Юлиана Сергеевича появился металл, -- мысль здравая, но необоснованная. Просто в моих силах помочь, и помочь реально. Веришь?
Что-то появилось в облике благообразного и респектабельного господина Витте такое, что заставило Кирилла поверить ему сразу и безоговорочно. Юлиан Сергеевич как бы стал больше и навис над своим собеседником. Но это длилось только мгновение. Правда, его хватило.
-- Верю.
-- Ну, вот и хорошо. Ничего, что я перешёл на ты. Знаешь, в этом ничего обидного нет, я просто очень сильно старше тебя.
Да ладно, -- пробормотал Кирилл.
На сцену вновь вернулся респектабельный пожилой господин с интеллигентной улыбкой и усталым доброжелательным взглядом, который с явным удовольствием жевал своё пирожное, запивая его ароматным кофе и, выжидательно смотрел на Кирилла. Некоторое время молча жевали оба, затем Кирилл решительно отодвинул от себя кружку с пивом и тарелку со вторым шашлыком. Поставив локти на стол, он положил лицо на ладони и на одном дыхании произнёс.
-- Цена? Что я должен сделать? - голос его дрожал от волнения. - Деньги, я понимаю, вас не интересуют.
-- Правильно, деньги меня не интересуют, да и всё остальное, пожалуй, тоже. Ты, наверное, ждал, что попрошу у тебя твою бессмертную душу. Так смею тебя успокоить, что душа твоя мне не нужна, страшной клятвы мне с тебя не надо. А ценой будет твоё согласие, и поверь мне, это достаточная цена.
-- Вы серьёзно?
-- Абсолютно, только знаешь что, объяснять я этого тебе не буду.
-- А когда?
-- Что?
-- Ну, это, ну когда начнём то?
Господин Витте доел второе пирожное, допил кофе. С сожалением посмотрел на пустую тарелку. Вдруг, совершенно из ниоткуда достал дымящуюся сигару и с наслаждением стал курить. Выпустив несколько клубов ароматного дыма, он посмотрел сквозь очки на Кирилла и заговорил ровным и спокойным голосом.
-- Значит так, жизнь это не бракованный товар и не старая змеиная кожа торопиться её не стоит, тем более обратной дороги не будет. Поэтому я предлагаю вам выбор.
-- Какой?
Юлиан Сергеевич в очередной раз улыбнулся, разогнал левой рукой дым, пожал плечами и ответил.
-- Да любой.
-- То есть?
-- Ну, вы молодой человек встав из-за этого столика, можете стать хоть кем. Хоть рыцарем в латах, хоть, ну, впрочем, выбирать вам. Я только хочу предупредить, что обратной дороги не будет и не всё золото, что блестит. Это то хоть вам понятно.
Некоторое время молчали. Господин Витте наслаждался сигарой и понимающе смотрел на Кирилла сквозь стёкла своих очков, а его собеседник сосредоточенно думал, осмысливая сказанное.
-- Ну, а почему такая доброжелательность у торговца счастьем? - решился нарушить молчание Кирилл.
-- Просто клиент должен знать, что выбирает он сам и потом никаких претензий быть не может, да и я не дублёнку вам предлагаю.
-- Ааа...
Тем временем народу на улице становилось всё больше и больше, рабочий день заканчивался, и трудовое население, отдав родному государству свою дань, торопилось по своим делам, кто сосредоточенно, кто напряжённо, а кто, радуясь нежданно хорошей погоде разинув рот и счастливо. Тем не менее, все они даже не задерживали взгляда на таком уютном уголке, каким являлось нежданное кафе. Странно это было. Но странностей сегодня хватало, и Кирилл лишь на мгновение удивился этому факту, а потом забыл, своих забот хватало. Он мучительно искал то, чего он всё-таки хотел и не мог остановиться ни на чём.
Неограниченный выбор пугал.
И когда за свободный столик сел мужчина, Кирилл с удивлением уставился на него. Да и стоило посмотреть. Если человека, возможно, сравнивать с каким ни будь зверем, то сидящего за соседним столиком смело можно было назвать волком, причём волком-одиночкой, давно преступившего не только законы социума, но и правила своей "волчьей" стаи. Усевшись в самом углу, так чтобы ему хорошо было видно улицу, он огляделся. Настороженный, цепкий взгляд мгновенно охватил всё вокруг себя, выбирая опасность и не найдя её, лишь немного оттаял. Всё его тело было готово к мгновенной защите или нападению. Ещё раз, оглядевшись, мужчина жестом подозвал официанта и, сделав заказ, стал сосредоточенно ждать, предаваясь своим, наверное, не очень хорошим воспоминаниям.
...Тёмная, почти чёрная лента реки бесшумно несла своё сильное гибкое тело сквозь мир, разрезая его на две половинки, как один необдуманный поступок мог разделить жизнь на две части, и не было возможности вернуться назад.
Левый, высокий берег нависал стеной леса. Справа на многие километры тянулись бескрайние северные болота, в которых могло навсегда потеряться и сгинуть для мировой цивилизации какое ни, будь европейское княжество с сытыми и счастливыми жителями.
Было тихо. Лишь иногда в плотно стоявших по правому берегу камышах недовольно крякала сонная утка, да какой ни будь ночной рыбий хищник, гонял по мелководью свою жертву.
По середине реки, совсем невидимая невнимательному глазу тихо скользила лодка, почти полностью двигаясь по воле течения и лишь иногда, когда лодку заносило к одному и другому берегу, чья та сильная и умелая рука одним уверенным гребком вновь отправляла её на середину реки.
В лодке находилось двое человек, двое беглецов, недавно вырвавшихся из клетки в которую люди сажают себе подобных, если те, другие нарушили правила жизни в человеческой стае. Позади был страх неудачи, тяжёлое дыхание беглеца, нечаянная радость оттого, что лодка оказалась на условленном месте, и что умные и учёные псы дальше уже не смогут так хорошо чуять их след. Это были приятные воспоминания. А ещё в глазах одного из беглецов до сих пор стояло испуганное лицо того молодого конвойного солдатика, что так необдуманно попался им на пути, его страх и вопрос в глазах: "За что?". Правда, тогда когда нож испуганного от неожиданности Луки, никто там не ожидал этого пацана, не раздумывая, вошёл в живот парня и тот всё-таки успел выстрелить, была только злость и ещё досада, что им так и не удалось вырвать из мёртвых рук автомат. Мгновенно разбуженная выстрелами зона, словно сказочное чудовище, от которого неожиданно убежали покорные пленники, мгновенно встрепенулась, и выпустило им вдогонку свои щупальца.
А потом был бег по ночному лесу, туда к спасительной реке, ведь только она одна могла дать им возможность уйти от обозлённых конвойных, от которых не видать пощады после смерти одного из них. И собаки, которые чуяли лучше и в силу своей психической однобокости ненавидели тех, кого охраняли ещё больше чем свои хозяева. И теперь выслуживались перед ними, стараясь во всю мочь. Автоматные очереди, отправленные вдогонку беглецам смертоносными пчёлами, жужжали над их головами, срезая ветки с деревьев. И одна, самая везучая, в конце концов, ужалила одного из них в бок, так не больно и несильно в горячке бега. Только вот арестантская роба мгновенно намокла, и стали тяжёлыми сапоги. Но лодка была уже рядом. Раненый из последних сил перевалился через её борт и обессилено затих на дне, предоставляя своему более сильному подельнику столкнуть её в воду.
Некоторое время плыли молча, переживая каждый по-своему недавние события. Лука достал из кармана мятую пачку "Примы", сигареты в горячке бега все искрошились. Чертыхнувшись, он смял пачку и выкинул за борт.
-- Через час нам надо будет выбираться на берег и идти по болоту, километров через пять нас, будет ждать братан, -- произнёс Лука.
Он просто говорил, ровно и спокойно при этом внимательно наблюдая за лежавшим на дне лодки вторым беглецом. Второй ничего не ответил, да и что тут говорить. Бок с каждой минутой болел всё больше и больше. А от потери крови во всю кружилась голова и тошнило. Хорошо, что хоть пуля прошла на вылет, мышцы сдавив сосуды, остановили кровотечение.
Не дождавшись ответа, Лука замолчал. Побег они готовили полгода. Изучали зону, притирались к начальству. Большой плюс был в том, что Лука был местный. Его младший брат Василий, тот, что припрятал лодку на берегу, ждал их на острове по среди болота, чтобы отвести дальше в тайгу. Там среди болота они и должны были переждать до осени. К тому времени про них уже точно забудут, и ни кто из тех, кто ищет, не рискнёт без проводника соваться в эти дикие топи. Беда была лишь в том, что идти придётся не по дороге и сил надо будет много, а один из них ранен.
Ещё некоторое время плыли молча. Вороватый месяц, который лишь изредка появлялся из-за туч, скрылся окончательно. Стал накрапывать мелкий, противный дождь. Постепенно светало, первые комары, не смотря на дождь, устремились на столь редкое в этих местах лакомство.
Лука, внимательно смотрящий на берега, встрепенулся, увидев расщепленную надвое сосну, которая низко склонилась над водой.
-- Крест, ты как? - Теперь в его голосе звучало нетерпение.
-- Так себе, -- голос отвечающего был слаб.
-- Метров через пятьсот нам выбираться. Идти то сможешь?
Крест не ответил. Лицо его, бледнеющее сквозь сумерки раннего утра, выражало усталость и спокойствие. Лука посмотрел на него, потом пожал плечами и произнёс.
-- Давай рану посмотрю, -- и, не дожидаясь согласия, склонился над своим подельником.
В его руке тускло блеснул нож. Ещё пару минут у него ушло на то, чтобы перевалить тело через борт. Когда лодку отнесло достаточно от кругов на воде, Лука перекрестился.
-- Прости Крест, но мне тебя не донести, тихо произнёс он. Затем сел на вёсла и энергично погрёб вниз по течению...
-- Как думаешь, этому человеку скучно жить?
-- Что это было?
-- Так, пустяки, небольшая презентация, -- объяснил Юлиан Сергеевич, и повторил свой вопрос.
-- Нет, наверное, нет, -- начал неуверенно Кирилл.
-- Ладно, предупреждаю, что у всего есть оборотная сторона. Но я предлагаю товар и ещё раз повторюсь, что коммерсант честный и поэтому заостряю ваше внимание уважаемый, не на самом приятном. Выбор то за вами.
Тем временем герой недавнего "представления" доел свою порцию и отправился восвояси, нам он больше неинтересен.
Недалеко, у светофора вдруг неожиданно зазвучали тормоза. Кирилл поднял голову и увидел, как, тормозя почти у самого перекрестка, остановился шикарный автомобиль какой то иностранный фирмы. Как породистый английский скакун, которому, натянув вожжи, не давая возможности скакать во весь опор и, поэтому он от нетерпения нервно бьёт копытом, так и машина сердито урча мощным мотором, разгоняла выхлопом своих газов голубей, нетерпеливо пережидала красный свет.
-- Хорошая машина, -- ни к кому не обращаясь, произнёс Кирилл, -- но больно дорогая.
-- А я, кстати, её бывшего владельца то знал.
-- И что?
-- Да ничего, -- как-то пространно ответил господин Витте, и добавил. -- Будем ещё смотреть?
-- Если можно.
-- Ну конечно.
... На лестничной площадке между вторым и третьим этажом слой пыли и органические остатки от самой разнообразной бяки не превышали среднестатистического показателя, если бы в углу, на куче грязного тряпья не расположился в вольготной позе деклассированный элемент, называемый ныне просто БОМЖ.
Лежал он тихо, одетое в грязный бежевый плащ тело почти не шевелилось. На голове у этого "продукта социального развития" была натянута старая шапка ушанка с козырьком натянутым почти на самые глаза, вторая половина лица была замотана грязным, давно потерявшим свой изначальный цвет длинным вязаным шарфом. Дополняли его наряд свитер состоящий, наверное, из одних заплат, мешковатые брюки, и неожиданно смотрящиеся на нём почти новые кожаные туфли, удобные при ходьбе и беге. И совершенно неуместные летом дырявые перчатки.
Подъезд, расположенный в стандартной серой девятиэтажке, одного из спальных районов крупного промышленного центра сам не отличался стойкой моралью. Поэтому Бомжа не гоняли, а даже скорее относились к нему с некоторым сочувствием, наверное, по старинной русской традиции примеряли этот хомут на себя. К тому же мужик лежавший в углу не гадил, и ещё он очень странно пах для Бомжа, как обычные люди. Перед ним стояла почти полная бутылка какой-то самой дешевой бормотухи, из которой он периодически делал глоток, когда кто-нибудь проходил мимо него или направлялся к лифту, невольно бросая на него косой взгляд.
На дворе стоял конец летнего рабочего дня. Пора отпусков и садоводческих подвигов. Редкие жильцы домой не спешили. Дети, не охваченные организованным отдыхом, и не отправленные на лето к бабушко-дедушкам в деревню домой не торопились, самозабвенно радуясь хорошей погоде до самой темноты. Пенсионерки, оккупировавшие лавочки возле дома с удовольствием болтали между собой и лениво наблюдали за бегающими по двору внуками. Пенсионеры же "забивали козла", и втихаря попивали что-то очень похожее на нектар подъездного жителя.
Скоро начнёт подтягиваться трудоспособное население и, возможно тогда какой ни будь из папаш, обеспокоенных за своё чадо, или просто злой от недопития выгонит Бомжа, а пока он не беспокоился.
Луч солнца с трудом пробивающийся через мутную пелену оконного стекла слабо освещал настенную живопись говорящую только о том, что пещерные предки были значительно талантливее современных последователей. Свет, только недавно снова вступил в равновесие с тучами пыли, летающими в воздухе, как вдруг входная дверь распахнулась и струя уличного воздуха, ворвавшись, снова нарушила это шаткое согласие. Вслед за воздухом в подъезд зашёл респектабельный мужчина, смотрящийся здесь явно чужим. В руках у него была бутылка какого-то дорогого вина и шикарный букет белых хризантем. Брезгливо оглядевшись по сторонам, он подошёл к лифту но, ощутив аромат, исходящий из его кабины брезгливо поморщился и, решительно развернувшись, пошёл по ступенькам, широко шагая через две сразу. Проходя мимо Бомжа, он снова брезгливо скривил нос и, отвернувшись, проходя мимо, что-то неразборчиво буркнул себе под нос.
Когда вошедший мужчина уже почти поднялся на второй этаж, в руке до сих пор спокойно лежащего бомжа появился, словно из воздуха, пистолет с навёрнутым на ствол глушителем. Глухой выстрел прозвучал практически бесшумно, и на затылке у торопящегося на свидание мужчины алым цветком расцвела рана. Струя крови, выплеснувшись на ближайшую дверь, обильно оросила всё вокруг. Смерть наступила мгновенно, и убитый тихо сполз по стене на пол. Его сильное тело уверенного в себе человека, мгновенно надломившись, сразу же перестало выглядеть как живое. Руки мёртвой хваткой вцепившись в горлышко бутылки и букет, создавали крайне тошнотворную картину.
Киллер встал, покачал головой, засунул пистолет в широкий карман плаща, взял свою бутылку и нетвёрдой походкой направился из подъезда. Выйдя на улицу, он очень натурально икнул, отпил из бутылки и, не торопясь, пошёл через двор мимо играющей ребятни, мимо машины с водителем и охранником. Зайдя в проходной подъезд, он стащил с себя плащ, штаны шапку, свитер, запихал всё это в мусоропровод вместе с пистолетом и миру предстал мужчина невысокого роста средних лет с короткой, немного безалаберной бородой, усталым интеллигентным взглядом человека с высшим гуманитарным образованием. Одетый аккуратно, но не броско и не дорого он вышел на улицу, подошёл к старой "шестёрке", открыл дверь, и сев за руль не спеша, тронулся с места.
Заказ был выполнен точно аккуратно и в срок. Исполнитель в предвкушении второй половины гонорара, и последующего за этим отдыха выворачивая со двора, и предупредительно пропуская вперёд какую то иномарку, замурлыкал себе под нос, крутящийся последнее время по всем радиоканалам, но ещё не успевший набить оскомину шлягер...
На этот раз Кирилл без удивления воспринял новое представления, ему даже понравилось переживать такое "кино", но осталась непонятна роль уготованная ему. Юлиан Сергеевич усмехнувшись, предупредил вопрос.
-- А не всё ли равно?
-- Да нет,-- Кирилл говорил медленно и вдумчиво, будто бы примеряя на себя роль, -- кто мёртв, кто то жив. И это не одно и то же.
-- Не может быть, -- странный "коммивояжёр" откровенно ёрничал, -- могло быть и наоборот, всё ведь зависит от режиссёра и от случая. Я устал сегодня повторяться. Нет ничего однозначно законченного, но не это главное.
-- А что?
-- Мы уходим от темы. Разговор ведь шёл о скуке, а здесь ей в твоём понимании и не пахнет, так.
-- В общем да, только вот...
-- Не героически это всё как-то.
-- Я...
-- Ничего не имею против вашего замечания Кирилл, ничего. Моё дело предложить. Хотя полностью с вами согласен, больно уж цели меркантильные. Ну да ладно, попробуем ещё. Не против?
-- Да нет, -- Кирилл пожал плечами и жестом попросил у официанта ещё пива.
...Огонёк свечи из маленькой светящейся точки постепенно вырастал, становился всё больше и больше, закрывая собой весь мир, распространялся на всю вселенную, пытаясь выжечь последние капли разума.
Горячий ветер появившийся из ниоткуда не принёс долгожданного облегчения, мгновенно высушив остатки пота, он лишний раз напомнил о том, что вода во флягах давно кончилась, и пить хотелось, наверное, больше чем жить. Высокое голубое небо не несло на себе ни единой тучки тем самым лишая надежды на спасительную тень. Жёлтое марево жары обволакивало мир с настойчивостью времени, полностью и неотвратно.
В его мареве нереальными казались огромные горы с шапками прохладного белого снега, пыльный кишлак, расположившийся на склоне их, и даже те духи, что недавно почти полностью уничтожили весь взвод. Да что значит почти, когда от него осталось всего два человека, командир, да раненый в ногу солдат, которому пуля от АКМ раздробила правое колено, перебив все сосуды. Жгут был наложен уже как три часа, а был всего лишь полдень, и до спасительной темноты оставалось ещё так долго.
Двое лежали в тесной яме невесть кем и для чего вырытой примерно в полукилометре от кишлака. Солдат был старослужащим, а лейтенант наоборот только выпущенным из училища и злой иронией судьбы направленной прямо на войну.
Сил не было почти совсем, их не было даже на то, чтобы отгонять назойливых мух почуявших запах крови и роем висевшими над раненой ногой, которую раненый уже не чувствовал.
-- Слышь командир, -- с трудом ворочая распухшим от жажды языком, произнёс раненый, -- ты себя не вини. Нет твоей вины здесь. Даже если бы Борман не уснул, то всё равно шансов у нас не было. Их там не меньше батальона, а нас...
Солдат замолчал, то ли посчитал, что сказал всё, то ли просто такой длинный монолог отнял все силы. Он постарался поудобней устроить раненую ногу, но какой то мелкий камешек попал в рану и, застонав, он потерял сознание.
Лейтенант, до сих пор безучастно смотревший себе под ноги встрепенулся, руки его непроизвольно сжали лежавший на коленях автомат. Посмотрев на своего товарища, он справедливо решил, что без сознания ему будет значительно легче переждать эти возможно последние часы в их жизни.
Он не искал себе оправданий этот военный чёрт его знает каком поколении, он не злился на уснувшего Бормана и уже не жалел погибших солдат. Жалость, чувство вины, раскаяние они обязательно придут, но потом. А теперь его главной задачей было дождаться ночи и выбраться из этой ловушки и ещё вытащить Колюню, этого почти двухметрового амбала теперь слабого, словно новорожденный котёнок. А значит надо беречь силы не отвлекаясь на переживания типа: -- "А было бы если бы?". Хорошо бы ещё поспать, но только вот кто будет наблюдать за кишлаком. Вдруг басмачи решат, что надо прочесать окрестности. Вдруг кто ни будь остался в живых, а духи могут разговорить и мёртвого.
Лейтенант покачал головой, отгоняя предательски наваливающийся сон. Боже мой, как хотелось пить. Язык во рту казался куском гранита с краями, словно крупная наждачная бумага. Кирилл, так звали лейтенанта, пожевал губами, надеясь на каплю слюны, которая хоть немного смочила бы во рту. Это ему удалось. Устроившись поудобней, он стал внимательно всматриваться в сторону кишлака, стараясь не пропустить малейшую опасность, при этом, понимая, что один он уйти не сможет, совесть не позволит, а вместе просто не получится. Оставалось в случае обнаружения только одно, продать свою жизнь как можно дороже, только вот магазин у автомата оставался только один, а у Колюни автомата вообще не было, потерял после ранении, когда Кирилл тащил его в полубессознательном состоянии на своей спине.
Незаметно подкрался сон, и Кирилл забылся тяжёлым, но чутким сном. Снился ему дом где-то на берегу реки в самой, что ни на есть средней полосе. По утрам он выбегал к реке, чтобы наплаваться в прохладной воде вдоволь, а потом предаваться сладости безделья, валяясь на старенькой раскладушке под яблоней и лениво перечитывая, детективы. Или гулял всю ночь напролёт с одним очень интересным, молодым созданием, которое раньше, ещё в школе любил дёргать за рыжие косы. Ему снился отпуск. Задание, которое они выполнили, и при этом никто не погиб. И отпуск, как награда.
Во сне его усталое, покрытое пылью лицо приобрело спокойное, умиротворённое выражение. Он даже улыбнулся.
-- Слышь командир, -- голос Колюни был тихий, но какой то при этом очень уж твёрдый, будто бы он не провёл несколько часов тяжело раненым на этой страшной жаре и не был изнурён от потери крови.
-- Что? - Лейтенант протёр глаза, прогоняя остатки сна, -- что случилось?
-- Смотри, духи чего-то зашевелились, кажись, в нашу сторону собираются.
-- Чего? Чего? - В голосе Кирилла, на какое то мгновение поселился страх. Умирать не хотелось.
Он приподнял голову над краем ямы и посмотрел в сторону кишлака. Мгновения хватило, чтобы оценить ситуацию. С десяток духов, разобравшись цепью осторожно оглядываясь по сторонам, направлялись прямо к ним.
-- Чёрт, -- пробормотал Кирилл себе под нос. Затем снял автомат с предохранителя, передёрнул затвор и стал внимательно всматриваться в приближающихся врагов.
-- Ты чего собрался делать то, а? - Голос солдата был твёрд и спокоен.
Он словно решился на что-то важное и теперь со спокойствием человека, которому уже некуда отступать задал свой вопрос.
-- А ты не понимаешь?
-- Не понимаю, представь себе, не понимаю. Они нас грохнут здесь легко и непринуждённо, почти походя.
-- И что, у нас есть выбор? В плен я не пойду, -- в голосе лейтенанта послышалась злоба загнанного в угол.
-- При чём здесь плен!? - Яростно прошептал Колюня. - Что у тебя в кармане, ты про задание подумал, пацаны то, что зря погибли!?
-- Нам вдвоём не уйти, -- в голосе Кирилла была только усталость.
-- Про двоих и речи нет, уйдёшь один. Там, -- солдат махнул рукой за себя, -- так вот там русло высохшего арыка. Если пойдёшь сейчас то, возможно, тебе удастся уйти по дну.
-- А ты?
-- Сам же сказал, что двоим не спастись, так что иди один. Там, -- раненый махнул головой в сторону, где примерно находилась их часть, так вот если ты не дойдёшь, погибнет ещё больше пацанов.
-- Ладно, -- решение далось Кириллу трудно, ой как трудно. Он помедлил пару секунд и протянул Колюне автомат.
Но в ответ тот только покачал головой.
-- Не надо, если я буду стрелять, то они скорее всего не успокоятся и, обозлившись, начнут искать лучше и, скорее всего догонят. В плен я тоже не хочу.
-- Что, что ты предлагаешь? - Кирилл задал вопрос, хотя сам уже знал на него ответ. - Я не могу, я не буду.
-- Так надо, только, пожалуйста, не больно. На, держи, -- и солдат протянул своему командиру нож, настоящий восточный клинок, предмет зависти всего взвода.
Воронёная сталь тускло блеснула, отразив луч солнца, рукоятка удобно легла в руку. Лезвие способное перерубать гвозди и острое как бритва хищно склонилось к земле.
-- Ветками забросай, -- солдат перекрестился и закрыл глаза.
Солнце гасло, постепенно превращаясь в почти до конца догоревшую свечу. Язычок пламени перед тем, как окончательно погаснуть из последних сил взметнулся вверх, и сизый дымок поднялся в воздух и растворился в сотне себе подобных. В церкви было душно. Молодой, почти весь седой полковник вышел из церкви, надел фуражку и решительным шагом направился, неся на своих плечах не только погоны, но и груз, который вот уже много лет лежал камнем на его душе и никак не хотел отпускать...
-- Теперь я обозначил героя, вам этого хотелось?
Кирилл не ответил, тупо уставившись в стол, он просто-напросто переживал увиденное. История ему откровенно не понравилась. Всего несколько мгновений он был в шкуре того офицера, всего лишь раз сделан выбор, а почему же так муторно то на душе. Кирилл посмотрел на официанта, лицо его непроизвольно скорчилось в раздумье. Захотелось, чего ни будь значительно крепче пива. Юлиан Сергеевич понимающе кивнул и перед Кириллом, как по мановению волшебной палочки появился гранёный стакан, наполовину наполненный водкой. Выпив и не поморщившись, Кирилл закурил, откинувшись на спинку пластикового кресла, он выжидательно посмотрел сквозь сизый дым "Marlboro" на своего теперь уже оппонента. Что-то начинало сдвигаться в сознании Кирилла Петровича, что-то ещё не до конца понятное. Он даже хотел встать и просто уйти не объясняя ничего, но в последний момент решил остаться. Теперь когда появился страх, стало стыдно просто уйти. Представление хотелось высидеть до конца, а вдруг всё-таки стоит принять предложение.
-- Да, обозначили.
-- Ну, как?
Голос Юлиана Сергеевича стал равнодушным, он уже всё понял, но отступать было не в его правилах. Взгляд его впился в Кирилла, погружая его в гипнотический транс, но неожиданно господин Витте махнул рукой, и наваждение готовое раздавить Кирилла пропало.
-- Ладно, чего ты хочешь то парень?
"Парень" пожав плечами, ответил.
-- Вы, наверное, удивитесь, но теперь даже и не знаю. Хотя вероятнее всего удивить вас просто невозможно.
-- Да нет, иногда получается. Но ты прав редко, редко меня удивляли тем более люди, в последний раз это было очень и очень давно.
Кирилл вздрогнул.
-- Но вы молодой человек, я правильно понял, хотите продолжить.
-- Да.
-- Может быть есть какие либо пожелания.
-- Да нет, хотя...
-- Что?
-- Я очень мирный человек и по жизни мухи не обижу.
-- Будь по вашему.
... Тишина пустого помещения должна была бы успокаивать, настраивать на философский лад, будить если не идею, то хотя бы мысль о ней. Пустота и тишина. Одиночество всегда плодотворно, как нелепо эта мысль бы не звучала, но все большие открытия сделаны одинокими. Даже бог, когда творил был один.
Одинокий фонарь жёлтым глазом воровато заглядывал сквозь полузакрытые шторы, пытаясь своим светом конкурировать с бледно-голубым серебром лунного диска. Он незаметно пробрался в помещение и осветил лицо сидящего за письменным столом мужчины.
Вздрогнув, словно его кто-то окликнул, он оторвал взгляд от столешницы, огляделся вокруг, как будто заново узнавая давно знакомое помещение, снял очки, протёр красные усталые глаза, снова надел очки и грустно улыбнувшись сам себе, закурил новую сигарету. Сизый дым давно, будто бы утренний туман днём, осел под тяжестью всё появляющихся и появляющихся новых клубов. Сделав пару затяжек, Кирилл Петрович, так звали мужчину, закашлялся. Затушив сигарету, он вытер выступившие на глазах слёзы, помахал перед лицом, рукой разгоняя дым. Осознав, что эти попытки тщетны, он встал и, подойдя к окну, распахнул его настеж. Морозный декабрьский воздух, ворвавшись в комнату, сначала увяз в плотной завесе сигаретного дыма но, быстро справившись, погнал его из помещения.
Кирилл Петрович с наслаждением вздохнул свежего воздуха, потом зябко подёрнул плечами, декабрь выдался морозным. Мягкие, крупные снежинки, залетая в окно вместе с порывами ветра, оседали на его лице и медленно таяли. В кабинете становилось всё прохладнее и прохладнее, но он не отходил от окна, уставившись, словно завороженный в ночь, в прекрасную в своей непредсказуемости карусель из ветра, снежинок и лунного света, куда словно наглый провинциальный родственник с большими амбициями пытался влезть и всё испортить жёлтый луч уличного фонаря.
Постояв ещё некоторое время, он зябко поёжился, ухмыльнулся и, закрыв окно, вернулся за стол. Вначале он подумал, не одеть ли пиджак, висевший на спинке стула, но потом махнул рукой, включил настольную лампу и, усевшись поудобней, стал старательно что-то писать в простой клеенчатой тетради. Исписав мелким убористым, но совершенно понятным почерком страницу он всё это прочитал, затем лицо писавшего скорчилось, он вырвал лист из тетради, порвал его на мелкие кусочки и выкинул в корзину для бумаг.
Кирилл Петрович ещё несколько раз пытался что-то написать, но каждый раз недовольно разрывал свое творение и кидал его вслед за предыдущими. Наконец ему надоело это занятие и устало, откинувшись на спинку стула, хозяин кабинета предался воспоминаниям.
Жизнь прекрасна, и не .... , и не предсказуема. От такой банальной и давно многими повторённой истины Кирилла передёрнуло. Но что поделать, если это и в самом деле так? Что!? Знать бы, где упадёшь, соломки бы постелил. Ещё одна избитая, но верная мысль. Кирилл рассеяно взял пачку сигарет но, найдя её пустой, не расстроился, а лишь устало улыбнулся, скомкал и бросил в пепельницу.
"Что выросло, то выросло",-- процитировал он сам себе героя многих детективов. А так всё хорошо начиналось то, эх.
Просто не похож был Пантелеймон Никодимыч на Мефистофеля, да и душу не просил, нет, наоборот готов был помочь во всём. Кирилла вначале насторожило то, что он в том самом ведомстве работает, с которым в учёные во все времена старались дело не иметь, но тут чаще всего было так, каждый выкручивался, как мог.
Подкупило то, что оба они из глубокой провинции и дорогу в этом мире строили для себя сами, надеясь только на свой ум, смекалку и естественно большую долю везения. Когда они встретились первый раз, Кирилл, вновь испечённый кандидат наук пребывавший ещё недавно в эйфории от своих столь заслуженных успехов, первый раз по настоящему получил по носу. Дали понять ему, безродному, что дочь директора института ему не пара и никого не волнует, что он возможно гениальный учёный, и то, что любит его Маринка. Теперь ему не только докторской не защитить, а ведь каждый, кто хоть немного понимает в этих делах, знает, что настоящая свобода для учёного в наше время начинается с независимости, а независимость даёт степень и возможность иметь своё дело. Так вот после разговора по душам с директором оставалась надежда на то, что хотя бы его не выгонят с позором. Повод то всегда можно найти, вот достойную работу потом вряд ли.
Вот именно в то непростое для него время и появился Пантелеймон, тихий, вежливый, умный, начитанный и так искусно делавший вид, что преклоняется перед научным гением Кирилла, что он непроизвольно в это поверил. Подружились они быстро, через неделю были на ты, называя друг друга, Кирюша и Пантюша. А ещё через неделю Кирилла вызвал директор института и, цедя сквозь зубы слова, разрешил ему заниматься той самой темой, от которой пытался его сам же и отстранить. И лабораторию дал, и штат сотрудников разрешил набирать самому, и дал понять, что свадьба теперь зависит только от него самого.
Препятствий дальше не было. Когда не мешают, дело обычно идёт. К защите докторской родился Андрюшка, а ещё через два года Катюшка. Маринка, наплевав на свой диплом, забросила карьеру и полностью отдалась воспитанию детей. Благо проблем житейских не возникало. Тесть с тёщей зятя зауважали, тем более как-то раз, зашедший в гости Пантелеймон о чём-то побеседовал с ними. От внуков же они были просто без ума. Финансовых проблем практически не возникало. Институт был закрытый, работал на определённые ведомства, без заказов не сидели.
Кирилл рос не только как учёный, но и, как и администратор, скоро став замом по науке. Вместе с ним по линии своего ведомства рос и Пантелеймон, правда, с каким званием к началу пресловутой перестройки он пришёл, Кирилла никогда не интересовало. Ему было наплевать и на то, что периодически проходили у него практику странные такие аспиранты, от которых погонами за версту несло. Но люди они были исполнительные, знающие и не без божьей искры. Пантелеймон оставался ему добрым другом, в дела не лез, душу не требовал. Только с годами видеться стали реже, но пару раз в году семьями встречались. Жёны же перезванивались регулярно.
Не смотря на то, что с приходом к власти новой когорты на исследования денег давать, перестали, Кирилла Петровича и его сотрудников всё это не коснулось. Пантелеймон всегда стоял за его спиной, а это лишний раз доказывало лишь одну истину, что настоящая власть оставалась в одних и тех же руках. Теперь кое в чём даже проще стало, информация доступнее и за бугор выпускать стали без особых проверок. Жаловаться было не на что.
Тем более исследования шли своим чередом. Кириллу нравилось объяснять себе самому и окружающим то, что бог или природа создали, походя, не задумываясь о гениальности этой простоты. А примерно пару лет назад Кирилл нащупал вначале ещё не очень ясную для себя идею. Вначале, даже просто намёк на что-то такое не совсем понятное, сырое. Но с каждой минутой тогда он понимал, что именно из-за таких вещей люди остаются в веках, их помнят, им молятся, им преклоняются.
Он, даже сделав отметку, постарался забыть на время про то, что ему привиделось, боясь спугнуть эту чудесную, но ещё неоформленную догадку. Шло время, полностью отдавшись повседневной, хоть и достаточно интересной рутине Кирилл Петрович ждал, когда где-то там, в дебрях подсознания начнёт оформляться мысль, над которой уже можно будет работать, пытаясь подтвердить её экспериментом. И такое время настало.
А потом было почти два года экспериментов. Иногда казалось, что всё напрасно и озарение было ложным, но вскоре всё снова вставало на свои места и колесо познания пускай и с изрядным скрипом, но всё же крутилось. Чем больше получалось результатов, тем быстрее шла работа, тем сильнее счастье охватывало сознание Кирилла. Вот она его заветная мечта, вот его след в науке. Теперь уже точно он и его сотрудники не останутся ни кем неизвестными пускай и талантливыми учёными, теперь человечество их запомнит. Так думал Кирилл Петрович и ничего плохого в своём тщеславии не видел.
Во время этой работы к нему значительно чаще стал заглядывать Пантелеймон, теперь такой важный, что уже без охраны никуда и никогда не ходил. Он живо интересовался открытием, одобрительно кивая, когда Кирилл в запале открывал перспективы ожидавшие человечество. Суть то была в том, что вопрос о том, как человек стал человеком, был найден. Найдена та единственная мутация сделавшая разумной жизнь на этой планете, тем более возможность для исправления любого изменения в генах человека осталась, и теперь решение проблемы рака было лишь малостью, а что давало открытие, не мог в полном объёме понять даже тот, кто его совершил.
Кирилл захлёбываясь рисовал перед Пантелеймоном, своим возможно единственным настоящим другом такие радужные картины, что захватывало дух, забывая при этом, что плюса без минуса не бывает и то, что большое количество нерегулируемого добра в одном месте вызывает совершенно противоположную реакцию в другом.
В общем, неделю назад друг Пантюха заявился в институт с очень интересными молодыми людьми и попросил Кирилла ввести их в суть дела. Не видя подвоха, он в общих чертах набросал им картину. На что они лишь многозначительно перемигивались и переглядывались между собой. Только вот что-то такое, необъяснимое в последний момент остановило его от полной откровенности. Наверное, интуиция и ещё то, что никогда он не был злодеем.
Расслабился Пантелеймон, никогда не расслаблялся, а тут расслабился. Думал, что навсегда приручил этого смешного "ботаника", а может быть и, вправду считал его своим настоящим другом и единомышленником. Не приходило в его голову, что можно, что ни будь делать просто ради, если не добра, хотя бы просто из жажды простого познания чего-то нового, неизведанного. Поделился Пантелеймон Никодимыч с Кириллом Петровичем своим сокровенным, а теперь и возможным. Ведь при помощи той власти, что он имеет и того открытия, что сделал Кирилл, они могут к ногтю взять не только страну, но и.... Время теперь за них.
И страшно стало Кириллу, воображение у него было неординарное и очень живое. Живо он представил себе то количество крови, что прольётся. И дал согласие.
А потом один, выпроводив всех сотрудников, домой, лихорадочно уничтожал результаты исследований, записи экспериментов, сжигая бумаги форматируя дискеты и разбивая молотком жёсткие диски компьютеров. Только из одного места не смог он убрать всю информацию, из своего мозга. И понимал он отчётливо, что заставить его могут, всё восстановит, легко.
Кирилл посмотрел на семейную фотографию, которая всегда стояла на его рабочем столе, поднёс её к глазам, поцеловал и вернул на место. Короче говоря, он решился. Примерно лет пять назад, как побочный результат одного из опытов он получил интересное вещество, которое если принять вызывало остановку сердца секунд через пять, а ещё через минуту никто и никогда бы не нашёл бы и следов его в организме. Кирилл не стал публиковать эти данные, а то количество препарата хранил сам, не зная зачем. Выглядело оно как таблетка нитроглицерина.
Кирилл Петрович внимательно посмотрел на корзину для бумаг, потом решительно достал из неё все свои разорванные записки, аккуратно сжёг их в пепельнице и выкинул весь пепел в окно. Затем прибрался на столе, надел пиджак и, достав из кармана пластиковый пузырёк из-под нитроглицерина с единственной таблеткой, открыл его и решительно отправил таблетку под язык ...
-- Висельные у вас какие то истории Юлиан Сергеевич. Оптимизма в историях не хватает, вы так прогорите.
-- Висельные говорите, да нет, обычные. Всё просто как эта чашка, -- Юлиан Сергеевич ткнул пальцем в Кирилла. - Она сама по себе ничего не значит, пока не наполнится содержимым, а оно как вы понимаете, может быть разным. Так и человек. Просто ты в принципе нормальный, порядочный и скучный, по мне так. И поэтому, совершая любой поступок, будешь разглядывать его через призму своей морали, а когда выбора не будет, и ты будешь вынужденно совершать с твоей точки зрения аморальные поступки, тогда и будет то, что ты назвал висельным концом.
-- Так ведь прогорите с такой рекламой, -- Кирилл потянулся, ему стало хорошо и просто и захотелось домой, к семье.
-- Ошибаетесь молодой человек, ой как ошибаетесь. Я даже с тобой то выиграл, хотя пожалуй, ты тоже парень выиграл.
-- А разве так можно?
-- Можно, можно. Хочешь объяснения?
Бес любопытства уже вцепился когтями в Кирилла и теперь не отпускал от себя. Холодея от предчувствия, он кивнул головой.
Далеко внизу, под ногами жил своей жизнью мир. А здесь, среди облаков, на огромных ступенях идущих из ниоткуда в никуда было тихо, спокойно и как ни странно тепло. Лёгкий ветерок, скорее для антуража, чем по необходимости шевелил волосы на голове Кирилла, который сидел на одной из ступеней этой странной лестницы и с восторгом смотрел на проплывающий мимо огромный и прекрасный мир. Господин Витте же стоял на одну ступень выше и с довольной улыбкой наблюдал за Кириллом. Посчитав, что тот достаточно налюбовался, он продолжил недавний разговор.
-- Итак, -- произнёс Юлиан Сергеевич и уселся рядышком, -- значит нужно объяснение.
Кирилл молчал, он просто был в шоке от произошедшей перемены.
-- Но, молодой человек, очнитесь, пора продолжить нашу беседу.
-- Что?
-- Договорить надо.
-- А, -- Кирилл словно очнулся. Помотав головой и окончательно придя в себя, он повернулся к своему собеседнику. - Давайте, хотя теперь и не знаю, стоит ли?
-- Сам просил.
--Эээх, -- вздохнул Кирилл.
-- Здорово тут?
-- Да.
-- Так вот всё это создал Он, -- Юлиан Сергеевич ткнул пальцем в небо. Почтительно так, хотя и без радости.