Я все еще была в состоянии более отрешенном, чтобы как-то помыслить о себе в плане дальнейшего развития событий. Я лежала и мысленно говорила с Богом, по сути, наслаждаясь этим нектаром, не желая от него оторваться, как и не желая кому-либо объяснять свое состояние, ибо понимала, что для обычного человека это почти недосягаемо, не представляемо, мыслью необозримо. Хотела или нет, но я уже вверяла себя Богу, абсолютно надеясь на Него и не видя, каким может быть исход, да и он мне казался весьма отдаленным, но и не простым. Я лежала, желая как-то и выйти из этого затянувшегося состояния безделия, но когда я услышала, как с той стороны входной двери Саша провернул ключ, я первым долгом подумала, что он вызвал скорую, и все это время внизу у подъезда караулил ее, хотя казалось, что прошла целая вечность.
Но... что это? В залу стали входить матаджи. Все понятно. Анисимович поехал за ними, мысля просто: "Поскольку вы ее вовлекли в свою религиозную организацию, то смотрите и исправляйте, что получилось, сами... Теперь думайте, разбирайтесь, как быть". Во всяком случае такой подтекст носил его поступок. В одно мгновение я осознала свое положение в их глазах. Ну, что можно подумать о женщине абсолютно неприбранной, не расчесанной, не накрашенной, одетой лежащей в постели, некрасивой, исхудавшей, в неприбранной квартире, где на кухне грязные тарелки, в ванной нестиранное белье, в холодильнике более, чем скромно, следы пыли на мебели и на лице абсолютное безучастие, бледность, нездоровый вид... Во всяком случае, самой себе я именно так себя представляла и крайне не хотела вот так предстать перед другими, застигнутой как бы врасплох, тем более перед матаджами, и надеялась несколько позже и без свидетелей, но со всеми своими делами справиться, но не теперь; к тому же... нищенская обстановка в квартире, крайне нуждающейся в ремонте, плохая одежда, скудость еды в холодильнике и почти отсутствие постельного белья... как можно было объяснить им всю эту обстановку, если они искренне полагали, что я должно быть не столь бедна, если судить по моим пожертвованиям...
Поступок мужа я в себе не одобрила и просто наблюдала изнутри, что далее за этим последует. На самом деле матаджей привел Бог согласно Божественной цели и Сам нашел для них здесь дело. Матаджи, их было четыре или пять человек, во главе со старшей, Тунгой Падрой, почти сразу, оценив по-своему обстановку, заняли ключевые позиции. Одни занялись уборкой квартиры, чему я, как могла, сопротивлялась, поскольку это была вещь как бы сокровенная, ибо в другой ситуации могла навести и наводила исключительный порядок; и очень не хотелось, чтобы недостатки семьи стали предметом чужих мнений или осуждений, ибо они были те же люди, молодые, неопытные, не знающие истинной добродетели; другие - занялись приготовлением прасада. Тунга Падра, дважды инициированная матаджа, получившая недавно Брахмана, села подле меня, начав несколько вкрадчиво и осторожно со мной говорить, как с больной. Я готова была говорить нормальным голосом, как и нормально объяснить суть дела, я готова была встать и начать прибирать со всеми, но Бог дал мне очень тихий голос, слабость во всем теле, ноги буквально подкашивались, и я не могла идти иначе, нежели держась за стенку, полное отсутствие аппетита и легкую благодарность все же всем, кто посетил меня, как и недоумение, поскольку они вынуждены были оставить свою службу и другие свои дела, что меня не могло не беспокоить, хотя я и понимала, что и это есть преданное служение, и они это также понимают.
Однако, разговор с Тунгой Падрой и с другими матаджами до сих пор отзывается во мне горечью, как и болью, как и то, что из этого последовало. Но из многих и многих они были лучшими и, если сделали что-то не так или сказали не так - они исходили из того, что знали, исходя из ступени своего религиозного понимания, и каждого вел Бог, исходя из его качеств и духовной ступени на тот данный момент. Но, повторяю, они должны были первыми из многих и под любым предлогом и не смотря ни на какие свои качества, но быть приведены ко мне Богом Кришной, Тем, Кому они служили, ибо на мне лежала миссия, и были они приведены Богом к той, которая должна была взять из Рук Бога и передать всем те совершенные духовные знания, которые им не мог дать ни один другой духовный учитель, и им или многим из них предстояло еще их изучать и в этом мире и в этой жизни нести другим, как Личное, Сегодняшнее Слово Бога, претворяющее в реальность предсказания Духовных учителей о том, что не за горами тот день, когда Имя Бога Кришны, Он же Аллах, Будда, Иегова, Иисус будет у всех на устах, и с этого начнется тот золотой век, который жемчужиной будет вкраплен в век общего раздора - Кали-югу, который должен был через Новые Писания дать новое сознание человеку. Как в свое время пастухи пришли и благословили рождение Иисуса, так приход матаджей было своего рода все же и не смотря ни на что благословением моему пути, имели именно такой как бы символический смысл, как и признаком удачи и важности предстоящих на Земле событий. Ибо в начале третьего тысячелетия данные Богом через меня Святые Писания, воистину, поднимут Землю из затяжного и очень греховного падения, в котором рассчитывать на процветание без помощи Бога, что есть Слово Бога, невозможно.
- Что же с Вами произошло? - спросила Тунга Падра.
- Со мной заговорил Бог Кришна, отвечала я, не надеясь на какую-либо бурную реакцию.
- Этого не может быть, Наташа. Это глупость, ерунда, Вы себе возомнили... Бог не станет говорить с каждым.
- Но со мной говорит именно Бог, - я попыталась возразить, и с грустью подумала, что этот факт я не смогу доказать, что это слишком непросто, неординарно.
Тунга Падра встала, ушла на кухню. Минуту спустя пришла другая матаджа, присела с краю на диван. Я начинала понимать, что все они в курсе, что этот вопрос они хоть в небольшой мере, но обсудили с подачи мужа и уже имели к этому определенное отношение, как и позицию, отнюдь не собираясь сдаваться, но помочь всеми доступными им способами, одним из которых были проповеди и убеждения.
- Наташа, - начала она, как бы продолжая наставления и возражения Тунги Падры, - Вы не должны быть такими доверчивыми. Мало ли какая сущность в вас завладела Вами. Знаете ли вы, что в человеке присутствуют также десятки полубогов, а также демонические существа...
- Со мной говорит Бог Кришна, - настаивала я, нисколько не сомневаясь в истинности своих слов. - Мне Бог показал Себя. И никто другой, но только Бог может изнутри человека его мыслью говорить с ним...
- А Вы знаете, что с Тунгой Падрой было то же самое? Она и слушать его не стала! Но она нашла в себе силы и аргументы. Она постоянно читала молитвы, говорила мантру и просила Нарасимху, защитника всех преданных. Ведь, это оскорбление Бога, посчитать какое-то демоническое существо в себе за Бога и поклоняться ему. Ведь это - падение!
Однако, выбивать Бога из меня все же решительно взялась сама брахман. Придя на смену так и не убедившей меня матадже, она бросила себе на помощь всю духовную артиллерию слов и аргументов, склонилась надо мной так низко, что я под давлением ее взгляда и столь близкого дыхания, одного ее желания все из меня одним махом вышибить, почувствовала себя крайне действительно придавленной и униженной. И здесь она позволила сделать то, что несколько отрезвило меня, и мысль устремилась за советом к Богу. До сих пор ощущаю, как ее ладони наотмашь хлещут меня по лицу, не зная устали и пощады. Она била меня, как бьют истеричек или вводят в сознание, била лежачую, слабую, не имеющую, что сказать более сказанного, как посмевшую возомнить о себе... Не меньше двадцати звонких и беспощадных все выбивающих хлестких пощечин обрушилось на меня, сначала поразив, потом изумив, затем оскорбив, затем дав понимание, что это также и больно. "Как мне быть с этим?" - спросила я Бога. И не поняла, как это произошло. Бог Сам открыл мои уста и голосом более твердым и достаточно тихим сказал: "Хватит!". Этого от меня Тунга Падра никак не ожидала, ибо считала, что такое деяние от самого брахмана есть величайшая милость, тем более, если я просто считалась другом преданных. И вдруг - такое несмирение. Она буквально встрепенулась от этого одного слова. Однако Бог решил показать мне еще кое-что.
Я лежала, закрыв глаза, чувствуя, что лицо мое ничего не выражает и тем вводит многих как бы в заблуждение относительно моего истинного состояния. Однако, взгляд Тунги Падры я чувствовала на себе хорошо и ожидала, что за этим последует. Смотри, сказал Бог. И в это мгновение я констатировала, что едва склоненная моя голова как бы резко откинулась в сторону. Такое движение головы может быть, когда человек или теряет сознание или умирает, ничто не шевельнулось на моем лице. Моим состоянием, как и телом, владел Бог. Тунга Падра тотчас резко встала и вышла из комнаты, поразив меня одной мыслью, а вместе с ней и печалью. Она не поступила так, как поступил бы любой неверующий человек. Она не стала об меня марать руки, не стала рисковать, ибо могла оскверниться. Ведь, это движение можно было трактовать, как смерть или потерю сознания. Преданные не должны смотреть на умерших, касаться их. Она воистину побеспокоилась о себе. В подобной ситуации я бы первым долгом нащупала пульс человека, в моей жизни такое уже было и не однократно (однажды я, к сожалению, у незнакомого мне мужчины, лежащего на улице, пульс так и не нашла). Но она ушла на кухню и никто в течение продолжительного времени в залу, где я лежала, не вошел. Значит, и мужу она не пожелала сказать... Вроде бы мелочи... Но сколько таких досадных мелочей в качествах преданных показал мне Бог, тех, кто были отнюдь не новички в преданном служении и, более того, уже уверенно шли по ступеням духовной Земной иерархии. Показав мне качества Тунги Падры, свидетельствующие о ее самонадеянности и, фактически, не милосердии, Бог ее в свое время именно через эти качества и наказал, свергнув из старшей матаджи в рядовые, ибо одна из матадж проявила не смирение и не оценила милость пощечин самого брахмана, но поведала об избиении старшему преданному ростовского искона. Однако, в тот или последующий день Бог позволил мне показать себя тем способом, который считался лучшим. Прибрав у меня, приготовив прасад, матаджи занялись чтением мантры. Стала читать мантру и я. Так, как я читала мантру, не читал никто. Она была очень четкая и очень быстрая, в меру звучная и имена Бога, словно горошинки перекатывались во рту, наслаждая меня всегда и постепенно вводя в состояние транса, когда начинала кружиться голова и легкое опьянение от духовной силы слов буквально покачивало меня и уносило в невероятно наслаждающее состояние блаженства, граничащее с потерей сознания. О реализации преданного судят всегда только по мантре. Моя мантра была лучшая, и Тунге Падре и другим матаджам пришлось это признать. "У вас хорошая мантра", - сказала Тунга Падра; на что мне хотелось сказать, что такая мантра дана мне Богом сразу, как только я стала вибрировать святые имена Бога, и об этом мне говорили многие. И это я не утратила и теперь. Но я больше молчала в этом направлении, ибо отстаивать себя было не в моем духе, как и восхвалять себя (но внутренне констатировать события я могла и желала всегда, тем более теперь с Богом, в котором находила постоянную поддержку и не раз убеждалась позже, что Бог не делал мне скидки и категорически не позволял делать то, что считалось неблагоприятным или поспешным, или неверным суждением, или деянием, хотя некоторые ошибки имели поучительный характер; и Бог Своею Волей порою понуждал избирать те пути), и была благодарна Богу хоть за такую поддержку, и не раз убеждалась, что пути Бога неисповедимы; и поддержка и помощь Бога меня никогда не покидала и не покидает.
Три дня матаджи были у нас и, как могли, сменяя друг друга, помогали мне в моем хозяйстве и в последний день объявили мне, что собираются поехать со мною к знахарке, она же предсказательница, она же ясновидящая с целью оказать мне помощь мистическим путем, что вызвало у меня, с одной стороны, интерес, а с другой - абсолютный протест, как и крайнее неудовлетворение. Однако, Бог во мне не возражал, и я поняла, что Он снова что-то хочет мне показать. Я, следуя Воле Бога, доверилась надвигающимся событиям, но в некоторых вопросах все же проявила принципиальность, которая мне и была присуща.
О том, что надо поехать, меня долго убеждал Саша. Было понятно, что план поездки и все необходимое они уже обговорили. Мне же хотелось посмотреть на этот процесс, на саму предсказательницу, что называется живьем, на ее методы и что из этого последует. Будучи несколько наивной, я полагала, что, возможно, Бог через эту женщину, все видящую, через ее мистические трюки как-то подскажет им всем, что со мною действительно Говорит Сам Бог (и этим будут расставлены все точки над i). Отнюдь. Бог такую цель перед Собой не ставил.
И сколько бы Бог со мной ни говорил, Он всегда сначала вел и показывал, и я часто извлекала совсем не то, что ожидала. Но, а как Бог убедит всех в том, что Он со мной Говорит - это для меня не видно и теперь, хотя я склонна думать, что сначала Бог показывает всем, что Он через меня дает, а потом уже и укажет на меня(как на ту, которая берет из Рук Самого Бога, т.е. говорит с Богом), поскольку так лучше, нежели указать сначала на меня, и что с этим делать, если пока за этим ничего не стоит(т.е. не написано Святое послание).
Поездка к ясновидящей состоялась одиннадцатого сентября 1993 года. Я хорошо запомнила этот день, поскольку, когда мы стояли уже на остановке, Бог Сказал мне: "Спроси, какое сегодня число". Всю дорогу, пока мы ехали, я мысленно общалась с Богом в себе, несколько недоумевая, почему Он так повел, какая в этом необходимость, ибо никогда не приветствовала никаких окольных путей, никакого поиска Истины через вещи сомнительные и людей, деяния которых сердце не принимало.
Эта женщина жила в одной из деревень Ростовской области и примерно через час езды автобусом мы были уже почти на месте, и нам еще предстояло идти широкой проселочной дорогой с полчаса. День выдался прохладный, однако, солнце, время от времени выглядывающее из-за туч, чуть-чуть, но ослабило некоторую внутреннюю напряженность; и все же меня немного знобило, я не могла никак согреться; и было такое ощущение, что каждый мой шаг мне дается с неимоверным трудом, и сердце бьется очень медленно или затихает совсем. Это действительно походило на истину, ибо свой пульс я едва прощупывала; и в таком состоянии я едва перекидывалась словами с матаджами, хотя я их всех хорошо знала и испытывала к ним всегда самые добрые чувства и почтение за то, что они служат Богу Кришне, но ситуация была другая; и мне казалось, что они все не уважают меня, ибо мне было сказано чрез них, что Тунга-Падра запретила посещать мне храм (это был храм, где жили только матаджи, на Братском,95).
Такая форма запрета через других, без объяснений, без должного подхода к особенности ситуации во мне отозвались с болью, и это посещение ясновидящей я теперь расценивала, как: "что мы можем, что от нас зависит, то мы и делаем и на этом закончим". Бог Кришна не торопился меня утешить, ибо так Он не вел, но через конкретный результат. К тому же с Богом, как бы ни поворачивались события против меня, я всегда в итоге оказывалась на высоте, или в выигрыше, или приобретала новый опыт и понимание столь разительные, что хотелось тотчас записывать, но эти откровения сами укладывались во мне и становились моим достоянием, которым я пользуюсь и теперь. Но об этом я тогда не знала.
Мои не очень веселые размышления были прерваны одной из матадж, которая сказала, указывая вперед: "Посмотрите, она нас уже ждет!". Действительно, впереди нас в метрах ста у края дороги стояла женщина лет пятидесяти, невысокая, среднего сложения, скромно одетая, в платке. Похоже, это была армянка. Она повела нас на свою улицу и скоро мое любопытство начинало постепенно, но верно насыщаться. По тому, как она нас встретила, я поняла, что они знают друг друга, но была поражена, почему ни одна из сторон не поздоровалась. На мое же приветствие женщина не ответила.
Мы вошли во двор и сразу же завернули в небольшую саманную пристройку, не доходя до хозяйского дома. Домочадцы то там, то здесь суетились во дворе, и наш приход для них был естествен. Помню, что комната, в которой я очутилась, была небольшой, посредине стол, у окна газовая плита и еще небольшой столик рядом, вдоль стены деревянный как сбитый из досок, шкаф с многочисленными отделами, в каждом из которых лежал сверток. Таких отделов мне показалось очень много, может быть около ста. "Принесли?" - коротко спросила хозяйка. Одна из матадж сняла сумку с плеча и подала ей тоже сверток, который незамедлительно оказался в своем отделе. Никакой колдовской атрибутики в комнате не было и не помню, были ли иконы, хотя склонна думать, что были, ибо иначе Бог сюда бы их не привел.
В поведении женщины я пыталась угадать, что с порога она поняла обо мне. Но ни ею, ни ее манипуляциями и ни ее речью мне предстояло быть как-то потрясенной. Я увидела другое. Матаджи хорошо ее знали, о чем можно было судить по их речи. Однако, не я оказалась предметом внимания, но в большей степени они сами, ибо каждая была заинтересована своей судьбой, и каждая торопилась задать свой вопрос относительно будущего. Меня усадили на скамейку у стены, сели и другие матаджи, но каждая приглашалась к столу и с нею отдельно гадалка или ясновидящая вела неспешный разговор, из которого я понимала, что она в курсе всех проблем каждой, ибо такие встречи между ними были, судя по всему, неоднократными.
Но когда очередь дошла до меня, я почувствовала некоторый неприязненный холодок в ее взгляде, предначертавший как бы исход и свидетельствующий о ее осведомленности с их подачи обо мне и моих событиях, думаю, что в искаженном виде. Мое лицо не выражало пристрастие. Поэтому тот внимательный взгляд, который скользнул по мне, не дал, думаю, ей информацию, что называется, сходу. Поэтому ей пришлось довольствоваться тем пониманием, которое в ней относительно меня, как предмета излечения или предсказания, пока было.
Поговорив со мною, что называется, невпопад, она взяла металлическую тарелку и положила на нее что-то вроде скомканной бумаги, включила газ и поставила на огонь. Через некоторое время бумага вспыхнула. Когда бумага догорела, она по пеплу стала рассказывать мне мою будущую судьбу. Начала она с того, что пепел расположился продолговатой горкой, напоминая ей могилу. Из этого следовало безутешное для меня предстоящее событие. Вскорости я должна была умереть. Преданные смотрели на меня выжидающе, однако известие такого рода никак не воздействовало на меня. Я и раньше замечала, что внутреннее мое состояние, что бы я ни переживала, оставалось абсолютно недосягаемым для других. По этому поводу на меня и обижались, и спрашивали в упор. И теперь меня внутренне напрягло абсолютно другое: как получилось, что матаджи, преданные Богу Кришне, изучающие Святые Писания, могли прибегнуть к столь явному материалистичному и греховному в своей сути поступку. Это никак не состыковывалось с тем, что я уже о них знала, ибо даже полгода прожив в храме, многие из них уже светились одухотворенностью внешней и проявляли не слабый аскетизм, владели хорошо религиозной речью, хорошей джапой, выполняли религиозные принципы и контролировались, и наставлялись Старшей матаджей, Тунгой Падрой, достойной многих, не смотря ни на что, похвал, как и почитания.
Вся процедура, охватившая всех, заняла, может быть, часа полтора. Также молчаливо, как вошли, матаджи стали выходить. У порога одна из них задержалась, передавая деньги гадалке. Было сказано, когда снова придти. Не прощаясь, привычным движением закинув свои сумки за плечи, матаджи гуськом вышли со двора, а на мое "досвиданье" снова не последовало ответа.
Не разочарование, но грусть испытала я от того, что не увидела элементарной вежливости, столь не отягощающей нормальные человеческие отношения; не могла понять, почему так упорно она, эта гадалка, хотела донести до меня мою смерть, словно настаивала на этом, хотела достучаться до моих ну хоть каких-нибудь эмоций и видимо пришла к выводу, что я точно больна, если этот факт никак не воспринимаю. Однако некоторые вещи мне хотелось выяснить.
Мы скоро вышли на широкую ту самую проселочную дорогу, по которой шли ранее, и устремились в направлении шоссе, где нас в свой час и должен был подобрать рейсовый автобус на Ростов. На мой вопрос о деньгах, мне сказали, что деньги на все дал Саша. Также, что касается свертка, то в нем была купленная матаджами по указанию гадалки новая одежда для меня, деньги на которую опять же дал Саша. Некими магическими приемами эта женщина должна была очистить или освятить или еще как-то поработать со всем, приобретенным матаджами для меня, чтобы я потом какой-то период ходила в этой одежде, тем спасая себя от порчи или наговора, от смерти или очень непредсказуемого и неблагоприятного события. На это я сказала, что больше я сюда никогда не приду и никогда эту одежду не одену, но выкину. Я высказала им свое удивление по поводу их решения, по поводу их связи с той, которая не имеет никакого отношения ни к Богу Кришне, ни к преданному служению. Вот здесь я негодовала, выговаривая строго и спокойно, ибо были задеты мои жизненные принципы, мои религиозные чувства, и возмутил, потряс отход от истинной веры таким образом тех, кто должен был быть стоек и непреклонен к проявлению шаманизма в любом виде, кто не должен был иметь мистическое направление ума, присутствие чего возмутило меня; и я еще не была достаточно гибкой в этом плане. Но убежденность, пока меня невежественной, думаю, тоже была необходимо (ибо руками и устами невежественных тоже ведет и исправляет Бог), ибо кто-то же должен был указать на их духовные заблуждения, если это не смогла сделать столь высоко стоящая матаджа, коей была Тунга Падра.
Теперь же, столкнувшись с подобным, я бы скорее всего не осудила, но предоставила бы этот вопрос Богу, ибо такими методами, какими действовала я, не искореняют и не убеждают, но люди приходят к истине каждый своим путем, постепенно, пока мистическая направленность сама себя не изживет, пока не насшибают шишек и сами не извлекут единственно точное для себя понимание. Только в этом случае достигнутое считается необратимым, а обретенное качество - Божественным. Причем каждый приходит к Богу Кришне по своему кругу и неоднократно; и не факт, что они были столь высоки в преданном служении, хотя были старательны и исполнительны.
Я не жила в храме, но Бог Кришна для меня сразу стал моим жизненным устремлением. Только к Нему я всегда устремляла взгляд, как бы мне ни было плохо, только от Него ждала помощь и на Него рассчитывала. Это было нормой. Об этом предании себя Богу говорили всегда преданные, это должно было быть естественно и непоколебимо. Как могло случиться, что преданные и с благословения Тунги Падры решились на этот мало сказать греховный поступок? Я могла где угодно уступить. Ведь я полагала, что это путешествие было сделано ради меня одной, чтобы как-то помочь мне с их точки зрения выйти из моего положения. Я-то согласилась по своей причине. Но, оказывается, все было куда хуже. Матаджи рассказали мне и другое. Тунга Падра не была здоровой женщиной, и иногда болезни буквально одолевали ее. Поэтому, изнеможенная в борьбе с недугами и по совету одного из преданных, она как-то обратилась к целителю. Сеансы ей помогли (на самом деле помог только Бог) и на радости, почувствовав облегчение, посчитав целителя своим спасителем, она упала перед ним на колени (увы, не перед Богом!), так выражая благодарность. Целитель стал как бы личным спасителем преданных; и когда приехавший в Ростов на Дону духовный учитель занемог, его также отвели на прием к этому, собственно, самозванцу. Здесь уже возмущению моему не было предела. Мне было не понятно, почему матаджи не могут никак понять, как и Тунга Падра, как и духовный учитель, такие простые вещи: следует обращаться к Богу Кришне или только ко врачам, к тем, через кого Бог тоже может излечить. Я сказала, что Тунга Падра не достойна своего сана, она не может вести за собой, если в таких простых вещах не знает истину. В горечи я остановилась. Напротив меня стояли матаджи, пораженные тем, что я посмела открыть рот против Тунги Падры и духовного учителя. Но что мне было делать и что терять. Я была сама собой, я иначе не могла видеть и понимать. Я сказала: "Я уверена, я больше, чем уверена, что Тунга Падра не права. Вы сами не знаете, что этот путь не авторитетный. Сам Бог не поддержит Вас!" . В этот момент солнце, столь долгожданное, выглянуло из-за туч и так, что мое лицо в миг было обласкано его горячими осенними лучами, в то время, как матаджи стояли к солнцу спиной. Я приняла это за добрый знак и не преминула на это указать: "Смотрите, Сам Бог на моей стороне.". Несомненно, все мои слова были донесены до Тунги Падры, ибо в ее отношении ко мне впоследствии я еще долгое время ощущала холодок.
Что же касается посещения храма, то для меня запретов не существовало, ибо Сам Бог долго и неизменно туда вел. К тому же, там пока жили мои дети. Переданную мне одежду от знахарки я выкинула в окно, и этот сверток был подобран дворничихой. Конечно, беды меня не обходили, но кто сказал, что их было больше, чем у других? И с Богом тогда, да и теперь, я их благополучно миновала и преодолевала, вынося свои уроки. Продолжение следует.