Лодочник был стар. Стар, в смысле старик. Он не доставал до звёзд, хотя был высок...
Нет, не годится. Лучше начнём так: "Лодочник был высок, худ и стар. Сутулые плечи закрывала видавшая виды полотняная рубаха до колен. Тяжёлые руки напоминали стволы деревьев, зашитые в кору кожи и лианы вен. Мозоли на ладонях были твёрже весла, которое он держал в руке. Глаза ещё не поблекли; если бы сейчас было видно небо, оно бы обязательно в них отразилось".
-- А деньги на перевоз у тебя есть?
-- Есть, дед, не волнуйся.
-- Заплатишь в обе стороны, -- его слова были тяжёлыми и неторопливыми как он сам.
-- Так мне ж в одну только надо.
-- Ну как хошь, можешь куковать здесь всю ночь. Где я сейчас клиента назад найду?
-- Да ладно, дед, оплачу тебе round trip.
-- Чего-чего?
-- Оплачу туда и назад, -- я прошёл по скользким мосткам и плюхнулся в лодку.
Не только мостки, но и лодка и даже воздух были скользкими и холодными. И это сентябрь-месяц. Что же тут будет твориться в октябре?
-- Ну и погодка! Туман, темень. Да ещё моросит, -- я никак не избавлюсь от дурацкой журналистской привычки завязывать разговоры. Столичные журналисты совсем другие -- важные, с каждым не заговорят, везде у них кореша -- нас районных говнодавов не видят в упор. Вроде учились одинаково, водку из одной бутылки хлебали в подворотне, а прошло каких-то десять лет и вон, Юрка Ронжес на мерсе по Питеру выруливает, телепрограммы ведёт, а я на деревенских автобусах доярок и их коров интервьюировать езжу.
-- Дед, а не холодно в одной-то рубашке?
-- Пока веслом машешь -- не холодно. На той стороне ещё зябче будет. Тут погодка всегда такая. Место низкое. Кругом болота.
-- Тяжело на старости лет народ возить?
-- А что тут тяжёлого. Греби себе потихоньку и всё. Привык уже.
Тьма сгущалась. Клочья тумана цеплялись за весло.
-- Вроде речонка тьфу, а на том берегу всегда зябче, -- повторил он.
"Зябче, зябче", -- у меня что, шуба в чемодане лежит? Я на всякий случай запахнулся поглубже в пальто. Старик не был похож на говоруна. Скорее всего, пытался меня разговорить, задобрить, может накину лишнего.
-- Из иностранцев будешь, али как?
-- Почему из иностранцев, дед?
-- Ну, ты того, сказал раундтрип. Слово-то точно иностранное.
-- Так разве по одному слову можно судить? -- я опешил.
-- Можно. Сейчас много иностранцев, которые знают по одному слову.
Мелкий дождь перешёл в мелкий снег. Хотя течение было чуть заметным, из тумана то и дело выныривали тёмные контуры валунов, и надо было обладать завидным умением, чтобы не разнести лодку в щепки.
-- Мне отец в детстве тоже говорил: "Учись, учись", да я не слушал. Баловник был. Вот тебе и результат.
-- Слышь, дед, а жена-то есть у тебя?
-- Да кому я нужен? В школе не доучился. Книг не читаю. Cлушаю умных людей пока перевожу -- вот и все мои университеты. Денег -- куры не клюют, потому как клевать нечего. Да и кур тоже нет.
Здоровенная пиявка залезла на борт и попыталась свалиться мне на ногу. Старик, почти не глядя, смахнул её веслом.
-- А те, кто женат, -- продолжил он, -- много счастья видят? Вон, оба мои брата женаты, и оба меняют жён друг у друга. Уже сами не помнят, кто на ком женат.
-- Свингеры, что ли?
-- Ага, свингеры. И морды, как у тех свингеров, по три подбородка.
Дед помолчал, видно уговаривал сам себя не спешить с женитьбой.
-- А ты чего в наших краях? Может тоже свингер какой?
-- Я журналист из района. Ездил интервью брать у доярок.
-- Ну и как? Взял?
-- Не успел. Муж не вовремя вернулся. Пьянющий, от трактора до двери еле дополз. А как меня увидел, встал вертикально, схватил вилы и, не разбираясь, драться полез.
Возле борта вальяжно проплыло маленькое подобие субмарины. Лодку качнуло.
-- Дед, у вас тут что, крокодилы?
Дед лениво перехватил мой взгляд:
-- Может и крокодилы. Кто их знает. Ты не беспокойся, пока ты в лодке, они тебя не тронут. А купаться в такую холодину сам не захочешь. Приезжал учёный из города. Говорит, что тут очень высокий уровень радиации. Вот и нарожали рыбёхи всякого. А может у них это тоже от свингерства какого.
-- Дед, а не страшно тут одному всё время. Тут задушат -- год никто не заметит.
-- Не, не страшно. Что у меня заберёшь? Копейки. Хотя однажды один попытался, -- его лицо напряглось.
-- Ну и...
-- Плавает где-то здесь до сих пор, бедолага. А может, какая рыба сожрала. Он пока мои деньги пересчитывал, я его веслом по голове, по голове! А однажды сумасшедший попался. Смех, да и только. "Я, -- говорит, -- вампир". И всё укусить норовил. А какие у него зубы, когда он ещё постарше моего. Только протезами обслюнявил. Пожалел я его, даже денег не взял. Что с него возьмёшь, сумасшедшего?
Впереди тёмной лентой надвигался берег. Ещё несколько мгновений и я разглядел неширокую отмель упирающуюся в скалу. На скале деревья окаменевшими животными поднимались к невидимому небу. Как мне объяснили где-то там, в проёме между скал должна лежать тропка. Ну и глушь. "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу", -- под такой пейзажик всего Данте вспомнишь.
Лодка ткнулась в отмель. Старик ловко набросил петлю на доску настила и подтянул к ней борт. Я рассчитался и выпрыгнул на берег почти не замочив ног:
-- Прощай, дед. Не поминай лихом. Приглашай на свадьбу, ежели жениться надумаешь.
-- Прощевай, человече. Пусть и тебе земля будет пухом.
Подул ледяной ветер. Снежинки, превратившись в стеклянные пули залпом вонзились в лицо. Откуда-то донёсся истошный женский визг. Я вдруг вспомнил и древко вил, упёршееся мне в грудь и вилы, застрявшие в стене позади. Вот вилы выходят из груди уже окровавленные и вонзаются опять, круша рёбра, лёгкие. Страшное подозрение охватило меня, и я повернулся к деду. Он уже отплывал.