Колодец Март, Лифанов Фред : другие произведения.

Чистота и Радость

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Фильмы для внутреннего просмотра в голове с помощью сердца.
   Тексты для медленного чтения. Могут также читаться вслух. Главное условие - небыстро и негромко. В случае нарушения технологии прочтения производители не несут ответственности за недоставленный эффект.
  
   Если вы не верите в личность, считаете свободу воли иллюзией и убеждены в объективном отсутствии смысла, то эти тексты вряд ли дойдут до вас. Во всяком случае, их главная, основная - невербальная - часть.
  
  
  
  
  
  
  
  

Для чистых все чисто; а для оскверненных... нет ничего чистого, но осквернены и ум их, и совесть. (Тит 1:15)

...не оставишь души моей во аде... (Пс 15:10)

...отпустить измученных на свободу... (Лк 4:18)

  
  

***

  
   ...Он просыпается на невозможно, фантастически, звеняще чистых простынях.
   Тепло.
   Тихо.
   Оглушительно пахнет свежестью.
   В окна льётся ясный утренний свет.
   Главный предмет окружающей его обстановки - чистота.
   Чистота.
   Светло, просто и невероятно чисто - во всех смыслах...
  
   ...Первое, что он чувствует, обнаружив себя в этой обстановке, - ужас.
   Мгновения назад вокруг него были боль, темнота, смрад и безысходность.
   ...Что я делаю здесь?! Что за нелепая насмешка?! Что за изощрённая игра и издевательство?! Какое возмездие последует за этим?!. Страшно представить.
   Он оцепеневает, и от ужаса его охватывает озноб.
   Я - вещь, предмет для... использования, полный грязи изнутри и снаружи. Сам просто грязь. Режуще, болезненно неприятен сам себе. Как - здесь?!.
   ...Но окружающая его чистота проникает в него, властно, непреклонно. Она, как щёлок, растворяет в нём это самоощущение, самонеприятие. Она захватывает его, вовлекая его в себя, и он не способен ей сопротивляться.
  
   Чистота и покой.
   Они настолько уверенны, настолько устойчивы, что, всматриваясь в них, он начинает сомневаться в собственной грязи и в грязи вообще - полно, да была ли она?.. Или он возник вот только что, появился на этих чистых простынях, примял их своим весом, сдавил головой подушку, сконденсировался из окружающей плотной, всеобъемлющей чистоты?..
  
   Чистота заполняет весь предоставленный ей объём, в том числе и его. Он рассматривает её. И она, втекая внутрь, отогревает его, холодное оцепенение ужаса постепенно уходит.
  
   Чистота от пыли и грязи. Чистота от лишних предметов и линий. Чистота от кричащих и избыточных красок. Чистота от шума. Чистота от лишних знаков и слов. Чистота от насилия и побоев. Чистота от отчаяния и усталости.
   ...Шаг за шагом... всё глубже внутрь него.
   Он не замечает, как начинает плакать от облегчения, от освобождения... от ощущения чистоты.
   ...Когда раздаётся тихий стук в дверь, он вздрагивает, закусывает губу, стискивает край одеяла и напряжённо чуть приподнимается - на мгновения возвращается недавний ужас:
   - Кто?!. - но дверь открывается, и остатки ужаса смывает мощной волной чистоты от неуважения, накрывающей его с головою.
   - Разрешите войти?..
  

***

  
   Тот, кто пришёл, принёс ему еду, питьё и лекарства. Оказалось, он выкупил его, истощённого, избитого и почти списанного со счетов, и уже несколько дней выхаживает у себя дома.
   Речь и обхождение его нового владельца - а по факту его спасителя - оказываются предельно деликатными, но не снисходительными. От него исходит уважение. И это так... непривычно и вместе с тем так знакомо, из той, давней и давно забытой жизни. Он - источник окружающей чистоты. И с ним легко.
  
   - Не совсем так. Это формальность. Для меня вы не предмет и не вещь.
   - Я не мог всерьёз даже мечтать о том, чтобы выкупить свою свободу.
   - Что ж, вы можете считать, что я дал вам в долг. И вы её выкупили.
   - Это... неоплатный долг.
   - Отнюдь нет, - тихо. - Это всего лишь деньги. Гораздо меньшие, чем целая жизнь.
   - Я хотел бы... очень хотел бы... мне необходимо... его вернуть. Раз вы и правда... дали мне в долг. А не... купили меня...
   - Понимаю вас вполне.
   - ...но я могу только одно.
  
   Некоторое время они оба молчат.
  
   - Если вы пожелаете... Я нуждаюсь в... в том, что вы можете. Мы могли бы заключить договор, - тихо, - и ваш труд... оплатил бы ваш долг. Если вам это подходит. Если же нет - вы можете просто спокойно жить здесь, восстанавливаться и потом быть свободны. Вернёте, когда сможете.
   - Нет!.. В смысле, да. Да... мне подходит.
   Сначала он сам не ожидает от себя такого ответа, а потом чем больше думает, тем сильней понимает, что ему действительно подходит... Это... что-то совсем другое и совсем иначе, чем прежнее.
   Они посчитали вместе и пришли к полному согласию, что год его труда полностью перекрывает его денежный долг. А долг участия и спасения для него так и остаётся неоплатным, о чём он твёрдо сообщил. Откуда только взялась такая твёрдость у того, кто ещё вот только что и не умел, и не имел права говорить "нет"...
   Хотя понятно откуда - от обращения с ним его... партнёра по сделке. Его спасителя. От которого исходят уважение и чистота...
  
   Его партнёр ведёт себя как самый настоящий друг. Первое о нём впечатление оказывается полностью верным - он ни разу не был с ним неделикатен. Он и правда дал в долг равному. А не купил раба и не бросил подачку нищему.
   Он не чрезмерен, всегда учитывает пожелания и потребности своего партнёра по договору. Всегда благодарит его после. Всегда обращается на "вы" и никогда не пытается сократить дистанцию. Не бывает фамильярным или грубым.
   Он источник чистоты и воплощённая чистота.
   Он приглашает партнёра вместе путешествовать и принимает и его согласие, и его отказ. Всегда спрашивает разрешения, прежде чем войти к нему.
   Порой они подолгу молчат. А порой рассказывают друг другу что-то о себе...
   Он чувствует себя равноценным. Уважаемым. Он чувствует свой... труд действительно важным для партнёра. Нужным. И ощущает уважительную благодарность. И в их общении, в их взаимодействиях - всех, любых - исцеляется не только его тело, а в той же мере его сердце, его истерзанное, но не убитое достоинство.
  
   ...Он порой будто немного со стороны смотрит на себя. Например, на свою руку в строгом стильном рукаве с манжетом. Чёрная ткань, чистая кожа, ухоженные пальцы... Изящная довольно кисть... Неужели это моё тело?.. Разве такое возможно? Я - то, грязное, рваное... испорченное.
   Как я оказался в этом? Чистом, целом, красивом...
  
   В манерах и обращении с ним его спасителя, всё про него знающего, - столько совершенно искренней, чистой небрезгливости, уважительности, сочувствия... будто он своего гостя подобрал не там, где подобрал, а... да хоть на пожаре.
   Чистота... какая же чистота во всём.
   Про себя он начинает так и называть своего партнёра: Чистота. Это тайное имя, внутреннее имя в его сердце, так подходит носителю, что ему трудно не звать его так вслух.
   Для себя же он выбирает другое. В детстве у него было имя... но это уже давно не он. Тот ребёнок... можно сказать, он умер. Его убили. То, что было потом... не имя тем более, и век бы не слышать этих звуков. Он словно родился заново здесь, в чистоте, в купели свежайших простыней. И имя должно быть новым. Хайя, "радуйся!" на его родном языке. Да. Это ему теперь очень подходит. Хайя.
  

***

  
   По истечении договора его партнёр и спаситель ещё раз поблагодарил его, особенно тепло.
   Ему надо было ощутить, что он расплатился, что он действительно свободен. Нужно было ощупать свою свободу, осязать её.
   По их договору часть денег откладывалась, чтобы, когда истечёт срок, Хайя не оказался с пустыми руками. Он расплатился и к тому же заработал неплохую сумму.
   Не смог придумать ничего лучшего, как отправиться в длительное путешествие одному, чтобы хорошенько всё обдумать и побыть с собой.
   При прощании его партнёр сказал, как обычно, тихо:
   - Двери моего дома всегда открыты для вас как для друга. Будьте удачливы и успешны!
  

***

  
   ...Перемена мест и правда лучший отдых. Только, как оказалось через некоторое время, он не устал. Не от чего было отдыхать.
   Путешествуя с максимальным комфортом, он всё сильней с удивлением чувствовал, что ему чего-то недостаёт. Сначала даже не понял чего.
   Когда понял - рассердился на себя. Это просто привычка, сказал он себе. Это благодарность, чувство долга и зависимость. Нехорошо так. Нужно научиться быть одному, быть достаточным для себя.
   Он себя ругал, корил, старался отвлечь, посещая множество удивительных и прекрасных мест: "Ты думаешь, он будет с тобой всю жизнь возиться? Сообрази, кто ты и кто он? На тебя упал луч его света, и ты воскрес. Что же большего?.. Благодарность не должна становиться обузой!" И он запретил себе думать о своём партнёре и друге.
   Но чем дальше, тем трудней этот запрет становилось соблюдать.
   И в какой-то момент, на исходе второго года, он понял, что это не привычка и не долг. Это нечто другое.
  

***

  
   ...Когда он приехал к знакомому дому, то ощутил некоторый трепет. Что будет сейчас?..
   Его друг встретил его с радостью. Но выглядел каким-то очень усталым, даже измождённым. Его великолепные волосы, длинные и красивые, как его имя, пшеничного цвета, доходившие почти до пояса, которые он не заплетал, а перехватывал в нескольких местах, которые тайно восхищали Хайю, сейчас были обрезаны по плечи, как-то жидки и тусклы, словно покрыты пылью.
   - Я так рад, что вы нашли возможность посетить меня!
   Они провели вместе целый вечер, но больше молчали, чем говорили. Обоим было словно немного неловко. Его друг в общении выдерживал явно бо?льшую дистанцию, чем обычно, а он не понимал, с чем это связано.
   - Деликатный вопрос... Не сочтите за навязчивость... Вы где-то остановились? Если нет, могу я предложить вам свободное крыло дома?..
   - Я остановился в гостинице...
   - О, прекрасно, - почти перебил, чего прежде не бывало, - в таком случае не смею настаивать.
   Хотел пригласить, но постеснялся?.. Или не хотел, но сделал жест вежливости?.. Как понять? Он не смог разобраться и так и не произнёс окончания фразы: "...но я с удовольствием останусь у вас".
   - Могу и я также задать деликатный вопрос?..
   Приглашающий жест: пожалуйста.
   - Вы нездоровы?..
   - К сожалению, немного.
   - Что с вами?..
   - О, это совершенно не стоит вашего беспокойства. Поверьте, говорить не о чем. Расскажите лучше, как вам показался...
   ...И разговор перешёл на путешествия.
   Провожая его, друг попросил:
   - Если бы вам было нетрудно... мне необходимо уехать на некоторое время. Могли бы вы присмотреть за домом, навестить его дней через десять? Убедиться, что всё в порядке. Я был бы у вас в долгу.
   - Конечно, я рад помочь вам! Через десять дней?..
   - Да. Спасибо вам!
  
   В своём номере он промучился до утра, поворачиваясь с боку на бок, да так и не заснул. Ведь подготовился, продумал, что скажет ему... "Находиться под одним небом с вами и не быть при этом с вами рядом оказалось слишком тяжёлым для меня... Если вы не заинтересованы в продолжении нашего прежнего договора, то не могли бы вы принять меня в качестве вашего секретаря или одного из домработников? Мне, признаться, не так важно... важно - быть рядом с вами". Но был так ошарашен крайне измождённым видом друга, что решил: пока не выяснит, что с ним, не станет начинать разговора о своих делах.
   Подумал вдруг, почему-то впервые с момента расставания два года назад: интересно, а как же... его потребности? В моих умениях... Как он всё это время?.. Одёрнул себя: уж наверное, как-то решил вопрос.
   И всё же заснул под самое утро.
  

***

  
   Проснулся ближе к вечеру.
   Не в силах остановиться или объяснить себе, зачем делает это, поехал к своему другу вновь - и не застал его дома. Повинуясь порыву, прошёл по комнатам и залам большого здания, вспоминая, как жил здесь. Понимая, что вот именно тогда-то он и был счастлив и свободен. Ни от кого и никогда он не встречал столько поддержки, уважения и понимания. И...
   ...так вот оно как...
   ...он зашёл в его кабинет. На полу лежал лист бумаги, придавленный камнем. Если это не адресовано ему, он всегда сможет перестать читать - и он присел на корточки.
  
   Мой дорогой друг. Когда вы будете читать это, меня, скорее всего, уже не будет в живых
  
   ...у него на мгновение потемнело в глазах.
  
   ...по приближении финала нашего с вами сотрудничества сильней всего мне хотелось просить, умолять вас остаться со мною, но я ясно понимал, что не вправе даже обмолвиться об этом.
   Вы считаете себя у меня в долгу, и воспользоваться этим вашим ощущением было бы неприемлемой низостью.
   Прошу, знайте, что вы дали мне намного больше, чем я потратил на помощь вам. Несоизмеримо больше.
   Все эти два года я тосковал о вас, и, понимая, что никакие взаимоотношения между нами по завершении контракта невозможны, я, признаюсь, отчасти рад, что мой путь подходит к концу. Я действительно болен, и сил бороться у меня уже нет. Врачи дали мне несколько дней, если не случится чуда, - что вряд ли.
   Могу ли я озаботить вас ещё одной просьбой? Забрать моё тело из той клиники у моря, вы помните.
   Увидеться с вами в финале было неожиданным подарком.
   Сейчас, зная, что не обременю вас из-за вашего чувства долга передо мною, я могу признаться, что люблю вас.
   Если вам не неприятно это признание, прошу вас принять в память о нашем общении в наследство мой дом и всё, что мне принадлежало.
   Спасибо! Прощайте. Надеюсь, я не оскорбил вас.
  
   ...Он обнаружил себя вцепившимся в ворс ковра несколько часов спустя. И выругал за трату драгоценного времени. Трясущимися руками нашёл на столе бумаги о наследстве и помчался в клинику.
   Как ехал туда - впоследствии он вспомнить не мог. Настолько все мысли, всё внимание заняло письмо Чистоты, страх потери, шок признания, невероятное, невозможное совпадение их чувств... Дорога в памяти не сохранилась - будто кто-то перенёс его мгновенно.
  
   Чтобы попасть в клинику, ему пришлось доказывать свои права на встречу с умирающим - потрясая бумагами о наследстве. Для этого они и были нужны. Его сочли циничной сволочью, но в конце концов пропустили - и, увидев своего друга, он поразился, насколько тот изменился за пару суток.
   Он был без сознания и был похож на тень себя прежнего.
   - Что с ним???
   - Нервное истощение чудовищной степени. Проще говоря, он сам себя загнал в могилу. Медицина бессильна, - сердитый и грустный доктор развёл руками.
   Сам не заметив, как бросил важные бумаги на пол - уже не нужны, - он подошёл к лежащему и сел на пол рядом с ним.
   - Не знаю, слышите ли вы меня... Надеюсь, что слышите... Я не намерен уходить отсюда, пока не добьюсь от вас ответа.
   Я люблю вас. Слышите? Пожалуйста. Пожалуйста, не умирайте! Я люблю вас! Не из долга. Не из-за вашей доброты ко мне. Не из-за ваших денег. Я никогда не лгал вам, вы же знаете! Я люблю вас. Не умирайте! Живите!
   Пожалуйста, вернитесь ко мне. Найдите силы жить. Вы должны. Вы обязаны мне! Живите! Я люблю вас!
   Под конец он уже просто кричал, и врачи старались его утихомирить.
   Занятые им, не заметили сразу - он заметил! - как у лежащего дрогнули веки: он открыл глаза.
  

***

   ...Его друг всегда говорил тихо, но сейчас его вовсе еле слышно.
   - Вы уже?... Как... Но я же ещё... не...
   Хайе стало так больно в горле и в груди от сострадания и от страха потери, что он в этот миг - так ему показалось - чуть не вытошнил своё сердце.
   Не давая докончить страшной фразы, он поднимается на колени и приникает губами к губам лежащего на кровати друга. В первый раз за всё их знакомство. Осторожно, но крайне недвусмысленно.
   - Вы задолжали мне и хотели сбежать? - улыбаясь сквозь слёзы, говорит он. - Ну уж, нет. Послушайте, - в ответ на недоумённо приподнявшиеся брови, - я люблю вас. Вы не можете вот так бросить меня. Пожалуйста, живите!
  
   - ...Вы нас слышите? Кивните или моргните! Как вы себя чувствуете? - только сейчас он замечает и вспоминает, что они не одни, что рядом врачи, которые пытаются спасти жизнь его друга. Висящую на волоске. Зажав рот рукой, он отпрянул, чтобы не мешаться под ногами у докторов. Они не знают, как помочь делу. И кто может помочь. Но он знает!
  

***

  
   Ему пришлось ещё немного поскандалить, чтобы остаться в клинике. В конце концов с ним перестали спорить, ворча что-то про молодых, богатых и наглых наследников, в жизни не видевших ни одной серьёзной проблемы. И про то, как нужны здесь белоручки.
  
   "Надо же, - думает он, - как это я теперь выгляжу со стороны... а ведь между нами не такая уж большая разница в возрасте... но его состарила болезнь, а меня омолодила... его любовь".
   "Почему я не дал ему никакой надежды, уезжая?"
   Хайя думает, опустив подбородок на сцепленные пальцы. Ему тогда... и в голову не могло прийти, что эта надежда нужна. Он был бесконечно благодарен, он уже любил, хоть ещё и не понимал этого... Но представить, что его благодетель, стоящий на недосягаемой высоте, взял его не только в свой дом, а в своё сердце... Туда, в высоту... Нет, помыслить такого он не мог.
  
   Утра сменяются полуднями, те - вечерами. А там и ночи... Дни идут за днями. Находиться рядом и ухаживать. Ухаживать и находиться рядом... и надеяться.
  
   "Что бы вы ни попросили... Остаться. Вернуться. Что угодно... я исполнял бы и был бы счастлив. Я был бы счастлив быть вашим рабом - да никем другим я и не мог и не умел... Но это было для вас неприемлемо.
   Я не знал слова "нет", как бы вы смогли поверить моему "да"? Как бы я сам смог ему верить?
   За эти годы поездок и споров с собой во мне растворилась и усвоилась та свобода, которую вы в меня влили. Прижилась.
   И я теперь вижу так ясно, словно это было мне очевидным всегда: вы не могли связать меня ни просьбой, ни намёком. Моя благодарность вам была так велика, а моя свобода была ещё так хрупка и непривычна, что я бы отбросил её ради вас не то что легко - с радостью...
   Конечно, вы видели и понимали всё это.
   А теперь понимаю и я.
   Небо, как мне страшно, что вы уйдёте сейчас. Что я вас потеряю".
  
   Дни идут за днями.
  
   "Я бы дал вам надежду, уезжая, но я тогда мог отдать вам только полностью всё, всё... а поскольку вы позаботились уберечь меня от знания о вашей во мне нужде - то я и был уверен, что вам не нужно от меня более ничего.
   Всё или ничего - только такой выбор тогда существовал во мне... И вы выбрали - ничего. Потому что не могли и не сможете никогда наложить руку на свободу Другого... Вы скорей умрёте, чем притронетесь к ней. Вы и умираете... Ох, нет, пожалуйста. Молю вас. Нет...
   Вы подняли меня со дна худшего, чем смерть, вы стали моим животворящим солнцем. Трава нуждается в солнце - но разве солнце нуждается в траве?.. Разве самому солнцу нужна надежда на то, что маленькая травинка потянется к нему? Разве солнце тоскует по ней, вызванной им из грязи под ногами?.. Кто же всерьёз станет думать о таком?!.
   ...О мой друг, мой дорогой, любимый друг", - думает он, опустив лоб на сцепленные пальцы.
  
   Дни идут за днями.
  
   Он трогает бесчувственную руку, поднимает её к своим губам, касается лбом. Тихо перебирает пальцы, греет между ладонями. "Возвращайтесь. Вернитесь. Ваша смерть окончилась... как некогда и моя. Как бы вы ни истощили себя за эти годы, мы сможем всё восполнить. Только вернитесь, пожалуйста"...
  
   Неожиданно для персонала клиники молодой наглый без пяти минут богач, и так получивший всё наследство, на полную включается в уход за больным. Пытается влить в него несколько ложек бульона. Подносит ему судно. Перестилает постель и обтирает бесчувственного пациента влажными салфетками.
   Он не собирается объяснять им, что знает, что такое грязь. Ни содержимое судна, ни сырые от испарины про --> ст[Author:ELS] ыни, ни естественные выделения тела и близко не грязь. Он видел настоящую грязь и был в грязи такой, что... никто здесь не представляет. И хорошо, и хвала небу, и не надо представлять.
   Раньше он и сам считал себя частью... той грязи. Думал о себе так. Но его друг... выслушивавший его с интересом и сочувствием... очень сильно воспротивился этому. "Вы не грязь, - сказал он, - и никогда ею не были, более того, никогда не были грязным. Грязь - то, что все те... они обращали к вам. Грязь - их мысли и желания, их поступки. Но она не могла прилипнуть к вам... пока вы сами не стали таким же. А вы не стали... И не станете".
   "Я действительно люблю чистоту... не люблю мусора, ни визуального, ни звукового, ни в речи... ни тем более в мыслях. А вы... Вы называете себя... грязью. Но если это так, отчего вы... столь легко и даже охотно приняли чистоту, окружившую вас, не возненавидели и не отвергли её - а приняли как долгожданную и желанную? Не потому ли, что вы ей сродни?.."
   ...Уход за больным занимает не так много времени. Всё остальное время он просто сидит рядом с ним, то тихо рассказывает что-то, то молчит, окидывая взглядом всё, что между ними происходило.
   Сейчас его мир сошёлся, свернулся вокруг этой постели и того, кто на ней лежит. Ничто за этими границами его не трогает, и всё, что он только может вообразить прекрасного, вечного и необходимого - все города и страны, все континенты и звёзды, все науки и искусства, - вся жизнь, всё сейчас - здесь.
  

***

  
   ...он помнит, как это.
   Когда тебя грубо сгибают лицом в колени, едва не ломая нос... и после - засасывают и жуют твои губы, всё так же грубо держа за затылок.
   Как это, когда тебя бьют коротким толстым кнутом, так, что лопается кожа, и слюняво зацеловывают удары по всему телу.
  
   ...Его друг никогда не переступает какой-то границы, не обращает к нему жестов близости, не прикасается к его лицу, сам не приближается к нему лицом. Ни... в какие моменты.
   Он только тепло и уважительно благодарит его, словами, каждый раз после, коротко кланяется, обменивается рукопожатием. Это - всё.
   И от этой уважительной дистанции, этой спокойной последовательности, не знающей исключений, он ощущает, как берегут его личное пространство. Ощущает, что он не является предметом... никогда. Вообще никогда.
  
   ...Первые недели его партнёр и благодетель ухаживает за ним как сиделка - ему не рекомендовано вставать и даже надолго садиться.
   Хозяин дома приносит и уносит... всё, что нужно. И делает это так деликатно и одновременно раскованно, не заостряя внимания и разом без стыдливого избегания этих тем, что назвать такую манеру можно только одним словом - чистая.
   По его поведению видно, что это темы деликатные, но не несущие в себе ничего ни постыдного, ни обременительного, ни унизительного.
  

***

  
   - Объясню, почему такое меню. Это рекомендации моего врача. Он считает оперативное вмешательство излишним, однако вам некоторое время необходимо принимать пищу, не образующую твёрдых отходов. Это связано с множеством разных причин... в вашем состоянии здоровья, - разводит руками, словно бы извиняясь.
   ...меню?!.
   Он хочет сказать: что вы! О чём вы... Хлеб с водой - вот моё многолетнее меню...
   Хочет сказать: постойте, погодите с вашей... естественностью, с вашей чистотой... Мне всё ещё страшно! Я всё ещё не привык, я не уверен, что это не какая-то очередная жестокая шутка, смертельно опасная игра без выигрыша для... таких, как я... Не спешите...
   Он хочет сказать - и не говорит. И чем дольше не говорит, тем меньше хочет сказать это. А всё сильней - довериться партнёру, с головой, без оглядки нырнуть в его стиль жизни, его манеру общения, его нормы и правила.
   Его партнёр бескомпромиссно уважителен, беспощадно деликатен, непереносимо естественен. Он не оставляет ни щёлки, ни лазейки для мыслей наподобие "ну, мы-то с вами понимаем, кто вы на самом деле", ни шага для манёвра вроде "я могу уважать вас чуть меньше, вы же не привыкли к такому"...
   Это так трудно поначалу... и так вожделенно. И он доверяется. Не говорит партнёру: "Поменяйте обращение со мною, мне тяжело..." Вместо этого - меняется сам. И воспринятое им от партнёра как своё оказывается для него таким родным, таким удобным, как одежда, сшитая идеальным мастером.
  

***

  
   ...Сухопарый доктор с живой, подвижной мимикой дёргает углом рта.
   - Ещё есть над чем поработать.
   Они распрямляются, - хозяин дома, державший свет, и доктор, производивший осмотр:
   - Можете опустить ноги... О, - несколько сердито говорит доктор, - я ведь просил вас сказать, если будет больно!
   ...Он вынимает изо рта ладонь, на которой - яркий, глубокий след укуса.
   - Простите, - негромко и виновато отвечает он, - я... не сразу понял... что больно. Я не привык... обращать на это внимание.
   Ему трудно сообщать о боли. Для него это непривычно, почти неестественно. Боль - это норма его повседневности. Как для грузчика норма - напряжение мышц. Грузчики ощущают тяжесть, когда поднимают грузы... А он ощущает боль, когда... им пользуются. Это неизбежные составляющие работы. У всех свои. Это рутина. Он настолько усвоил это, что почти перестал выделять боль из прочих ощущений как что-то необычное и требующее внимания. Разве что произойдёт нечто совсем уж... экстраординарное.
   А сейчас ему говорят: сообщайте о боли...
   Хозяин дома отворачивается. Доктор как-то сердито и сочувственно вновь дёргает углом рта:
   - Что ж... понятно. Будем решать...
  
   ...Поначалу бо?льшую часть времени он спит. Тому виной и страшные побои, которые с трудом переживает его организм, уходя в сон как наименее затратное существование. И многолетний недосып и истощение. И снотворные отвары, которые он пьёт по требованию врача, - просто чтобы его можно было осматривать... везде, не причиняя дополнительных страданий.
   Его новый владелец... нет, не так... его... партнёр?!.. партнёр... благодетель... хозяин дома... приходит только за тем, чтобы выполнить необходимые манипуляции по питанию, лечению и гигиене.
   И он благодарен за это судьбе, дающей ему побыть одному, освоиться, привыкнуть... хоть как-то. Вскоре он поймёт, что партнёр так ведёт себя намеренно, именно что сберегая его покой и давая прийти в себя.
  
   "...хотя бы раз. Пожалуйста, - почти осознанно почти умоляет он почти вслух. - Хоть раз посмотрите на меня оценивающе. Предвкушая. Прикидывая: как оно будет... Хотя бы единый раз прикоснитесь, примеряясь. Как проверяют вещь.
   Тогда у меня перестанет так страшно кружиться голова, словно её части сдвигаются относительно друг друга.
   Тогда мне будет хоть немного легче, проще, понятней, привычнее...
   Вы и так... смертельно добры ко мне, этого довольно. Пусть в вашем взгляде промелькнёт... что-то знакомое. Пожалуйста! Иначе... Я же... я не выдержу. Я же... поверю вам".
   Но хозяин дома, его партнёр... не слышит его беззвучной отчаянной мольбы. И просьба его остаётся неисполненной.
  

***

  
   ...Хозяин дома приносит ему для восстановления сил горячий, но не кипящий напиток. Пряный, густой, чуть вязкий, оставляющий особый маслянистый, мягкий привкус на языке.
   Он не пробовал ничего подобного, и Чистота, спросив предварительно, готовит ему питьё такое же, как любит пить сам: со сладостью и остротой, молоком и горстью орехов, размолотых почти в пыль.
   Это питьё разливается внутри теплом, бодрит и успокаивает разом. Хорошо действует на сон, давая отдохнуть почти без сновидений.
   Выпив большую чашку полусидя, он вновь соскальзывает вниз, под одеяло, прижимается лицом к ткани неслыханной чистоты и свежести. Гладит её пальцами. Согретый изнутри и окутанный чистотой снаружи, засыпает.
  
   Чистота приносит не только пищу и судно. Он приносит книги, чтобы больному было чем занять себя в постели. На книгах - имена и названия. Это книги с самыми общими знаниями, самые простые - именно то, что ему необходимо. Прежде чем начать читать, он водит пальцами по именам авторов. Одно из них, красивое ритмичное имя, Дендерриеро Рийтакйя, он вскоре услышит.
   ...Он настолько привыкает внутри себя называть хозяина дома Чистотой, что даже удивляется в первый момент, когда тот предлагает начать знакомство. Действительно, ведь у него же есть ещё какое-то имя. Хорошо, что не удивился вслух, думает он крайне смущённо.
   - Моё имя Дендерриеро Рийтакйя. Как я могу называть вас?..
  
   Его благодетель оказывается учёным и просветителем. Одним из того движения реформаторов, которые выступают за широкую доступность знаний и науки. Хайе немного знакомо это явление. Они теперь популярны, они пользуются поддержкой во многих высших кругах разных государств, они оспаривают элитарность знания и монополию высших кругов на образование. И борются как могут.
   Таких учёных становится последнее время всё больше во всех сферах. А начиналось всё когда-то с малочисленных идеалистов, понесших весь груз отвержения, насмешек и даже враждебности...
   Как правило, энтузиасты этой идеи, просветители, несут двойную нагрузку: помимо своей науки, они занимаются совершенно бесплатным распространением знаний, печатают за свой счёт и распространяют просветительские тексты, рассчитанные на самых простых людей, - за что до сих пор подвергаются жёсткой критике многих коллег, считающих, что такое бесплатное и широкое распространение знаний подрывает и авторитет науки, и прочность общественного устройства. И чем заметней в науке просветитель, тем больше к нему запросов на активное участие в движении, например со стороны вольных университетов, как раз родившихся под влиянием реформаторских идей.
   Дендерриеро Рийтакйя, как Хайя узнает уже потом и вовсе не от своего благодетеля, в своей области известен и заметен. Ему принадлежит несколько крупных признанных трудов, он пользуется авторитетом. Его библиотека пополняется не только покупаемыми им книгами (некоторые из них стоят намного больше, чем запросили за Хайю, хотя хозяйка нисколько не упустила своего), но и теми, на которых стоит его собственное имя.
  

***

  
   ...Поначалу ему часто снятся кошмары. Кошмары, в которых всё нынешнее великолепие чистоты оказывается либо сном, либо игрой... и он возвращается туда... на свою плаху. Для медленной мучительной жизни, стократ худшей после такого. В кошмарах он немедленно накладывает на себя руки, не в силах вытерпеть контраста. И... просыпается с криком, в холодном поту.
   Он боится попросить что-то для сна - вдруг станет спать крепче?.. А значит, быть в этих кошмарах дольше... сейчас он хотя бы просыпается достаточно быстро...
  
   После очередного такого пробуждения среди ночи он встаёт, невзирая на рекомендацию по возможности избегать этого, и отправляется бродить по огромному тёмному спящему дому.
   Уже не так страшно. Уже отчасти доверяет ему.
   Идти действительно пока немного трудно, и он часто останавливается и оглядывается по сторонам.
   Дом оказывается на поверку не таким уж тёмным и не таким уж спящим. Почти во всех помещениях горят маленькие ночники, позволяющие не расшибить лоб в темноте. Ага, а хозяин дома, кажется, полуночник...
   Бродя по комнатам, коридорам и залам, он добредает до помещения, где горит свет, его видно из-за приоткрытых массивных двустворчатых дверей.
   Подойдя к двери, он видит, что это кабинет хозяина дома, и сам он - там, за столом. Тёплый золотой свет множества светильников заливает комнату, повсюду - на полу, на креслах, на столах - разложены раскрытые книги - от огромных фолиантов до крохотных книжечек, - к которым Чистота то и дело обращается. Он что-то интенсивно пишет, водрузив очки себе на нос, и на его лице отражается масса переживаний - видимо, по поводу читаемого.
   Почувствовав что-то, он вдруг поднимает голову и с тревогой смотрит на дверь. Видит своего гостя. Ахает, улыбается, грациозно поднимается из-за стола, всматривается в его лицо, хмурится...
   - С вами... всё в порядке? Вам нехорошо? Вы проснулись...
   - Всё в порядке, просто... дурные сны...
   Подошедший Чистота открывает перед ним полностью одну из створок двери:
   - Хотите немного посидеть тут, со мной? У меня уютно.
   Это правда. Хозяин расчищает от книг одно из огромных кресел, и он, сонный, не успевает смущённо возразить. Усадив гостя в кресло, очень, кстати, удобное, Чистота укрывает его откуда-то взявшимся пледом и, жестом испросив позволения, возвращается к своей работе. Ныряет в неё вновь.
   А он через совсем небольшое время задрёмывает, а там и засыпает.
  

***

  
   "Тебе это просто нравится. Ты грязь и всегда ею был.
   Нет!
   Да. Признайся. Тебе просто это нравится.
   Нет!!!
   Да ладно. Если бы тебе не нравилось... Всегда есть способ выйти из этого. Всегда.
   Нет... я не... не хочу...
   Потому что тебе нравится. Иначе бы ты уже давно покончил с этим.
   Нет!
   Да. Вчера ты получил самое настоящее удовольствие. Тебе было хо-ро-шо. Скажешь, нет?
   Н-не совсем... физически да, но...
   И ведь это не в первый раз. Только такому, как ты, может нравиться такая грязь. Хорошо, что тебя увезли из дому. Зачем там такая грязь, как ты?"
   Он стискивает виски в безуспешной борьбе с внутренним голосом. Внутренним судьёй, внутренним палачом. Но сил с ним спорить всё меньше. Да и так ли он неправ, этот обличитель? Действительно, ведь можно выйти из... этого всего. Разом. Покончить... Что его держит? Неужели он и правда настолько стал этой грязью, что она уже устраивает его?.. Нет!!! Нет... Просто... дурацкая надежда, хотя за столько лет с ней давно пора было проститься. Словно червячок точит: погоди, погоди, это ещё не всё...
  
   ...Пересказывая обвинения внутреннего надзирателя, он опускает голову и говорит всё тише и тише, словно стыдится себя и той правды, которая стоит за этими словами. Произносит несколько слов уже на грани слышимости... И вдруг вскидывается, будто проснувшись или собравшись с силами. И завершает уже нормальным голосом.
   - Иногда... мне действительно... бывало хорошо. Нравилось, - это слово для него как точка в приговоре, ему больно и слышать его, и тем более произносить в свой адрес по отношению к себе. Но он делает это и наконец набирается отваги, или, скорее, отчаяния, чтобы посмотреть на собеседника. - Люди там... очень разные бывают. Иногда со стороны и не скажешь, что такой человек может... Словом, разные. Иногда... не было плохо. А кое с кем бывало хорошо...
   И снова, как удар плетью по себе:
- Нравилось.
   Чистота слушает внимательно, не перебивает и не торопит. Торопиться им некуда, это тихий спокойный вечер, ужин за длинным столом.
   Чистота, как и его гость и партнёр, сидит вполоборота к столу, время от времени отпивает из большого округлого бокала, который держит в горсти, пропустив ножку между пальцами.
   Он смотрит на собеседника, но не пристально и даже не сострадательно. Поразительно, но он, дитя благополучных родителей и сам благополучный человек, и близко не бывавший в... подобном, смотрит - с пониманием. И сочувственно.
   - Вам нравилось, - тихо говорит Чистота, чуть помолчав, убедившись, что собеседник уже ничего не прибавит к сказанному, - вам нравилось... что с вами происходит или - как это происходит?
   - ...Простите?.. - Хайя непонимающе поднимает брови.
   - Вам нравилось, что происходит... но нравилось ли вам, как именно это происходит? В каких обстоятельствах, при каких условиях...
   Зажмурившийся от стыда при первых словах партнёра, Хайя открывает глаза и медленно поднимает голову, обернувшись к Чистоте.
   - Конечно, то что, а не то как... при каких обстоятельствах... Обстоятельства... Не понимаю, как такое вообще может кому-то нравиться. Хотя там... таких много. И среди... работников, и среди... посетителей. Кто любит... унижение. Но я - нет... Нет.
   Собеседник его кивает головой, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями.
   - Конечно, - по обыкновению тихо отвечает он. - Ваше удовольствие - это нормальные реакции тела. У которого есть свои естественные потребности, нужды... и в этой области тоже, не только есть, пить или согреваться... Простите, что говорю очевидное... И, если данные потребности исполняются, это удовольствие. Это нравится... всем. Вам, мне, всем людям... Нечистого в этом не больше, чем в ощущении сытости или в удовольствии от тепла.
   А нечистота - это как раз... обстоятельства. Насилие, унижение, жестокость... это и есть грязь. Такое, вы правы, вряд ли кому может нравиться, разве что... кто-то сам становится отчасти... этим.
   Но вам это не нравилось и не понравилось бы никогда, я прав?... Вас обманывал ваш... надзиратель.
   ...Хрусть. Ножка бокала в руке Хайи переломилась, бокал выпал из ладони и покатился по столу. Хорошо, пустой.
   Оба собеседника не обратили на это ни малейшего внимания.
   Хайя смотрит на Чистоту расширившимися глазами, долго, потом опускает голову и трёт ладонями лицо.
   - Простите...
   - Вам надо побыть одному?..
   - ...Да...
   Чистота поднимается из-за стола и, коротко поклонившись, уходит. Раньше, чем Хайя успевает встать.
  

***

  
   - ...Вы мой гость и партнёр; пока вы здесь живёте, вы можете считать здесь всё своим.
   - Спасибо, - только и остаётся вымолвить Хайе, которого хозяин знакомит со своим большим домом. Особенное впечатление на него производят библиотека - целый город книг внутри дома - и большая купальня с бассейном в полу и тёплой водой.
   Читать он умеет и когда-то любил, хотя потом... возможности не представлялось. А купальня... это святилище телесной чистоты... после того как он много лет поддерживал свою гигиену, как и все там, хозяйкиными эффективными, но едкими и жгучими средствами... купальня его манит и волнует. Почти так же, как библиотека.
  
   Он начинает приходить время от времени по ночам в кабинет Чистоты, когда тот там работает. Придя во второй раз, видит, что кресло свободно - единственная свободная от книг поверхность в кабинете - и на нём лежит всё тот же плед. И его, давно забывшего самый вкус доброжелательства и деликатности, это молчаливое ненавязчивое приглашение пьянит, как вино на пустой желудок.
   ...Чистота ненавязчиво советует ему, что почитать, и он читает взахлёб, восполняя недостаток знаний... читает, как голодный, дорвавшийся до еды. В детстве его научили писать и читать, наделили какими-то начальными знаниями... но дальнейшая его жизнь, конечно, не оставляла места ничему подобному.
   Он сидит в кабинете партнёра, читает, пока не засыпает, и кошмары потихоньку сходят на нет.
  
   Порой ночью, не найдя хозяина дома в его кабинете, он идёт в библиотеку. Это несколько смежных огромных комнат или залов, анфиладой следующих друг за другом.
   Библиотеку всю жизнь собирали родители Дендерриеро, и они же придали ей такой удивительный и прекрасный вид. Они были историками архитектуры, влюблёнными в свою науку не меньше, чем друг в друга, и передали сыну любовь к истории и к науке вообще. К просвещению. К свободе. А в своём научном святилище - библиотеке, занявшей почти целое крыло дома, за исключением их кабинетов, - они поставили высоченные книжные шкафы, выполненные с аллюзией на их любимые архитектурные шедевры.
   Чего тут только нет! Всё это собралось в удивительный город из прекраснейших зданий, творений рук человеческих, выполненных из чёрного дерева и покрытых резьбой тончайшего мастерства. В некоторые шкафы, оказалось, можно заходить, подниматься внутри по лестницам между уровнями книжных полок. Шкафы возносятся шпилями и башенками к самому потолку, и, чтобы добраться туда, использовались огромные библиотечные стремянки на колёсиках.
   ...Пройдя по залам, Хайя видит Чистоту, присевшего наверху одной из стремянок и внимательно читающего что-то в свете ближайшего светильничка.
  

***

  
   ...Хайя переживает, что долго болеет и из-за этого никак не может воздать своему благодетелю за его заботу. Приступить к исполнению договора. Ему кажется, он уже готов, он уже мог бы.
   После очередного врачебного осмотра Чистота в его присутствии спрашивает:
   - Напоследок, доктор... деликатный вопрос. Что касается интимной сферы. Каковы перспективы... взаимодействия? Я должен знать правду, полностью.
   - Хм. Вы так торопитесь?
   Глаза Чистоты на миг распахиваются, затем сужаются. Недоволен. Его голос становится заметно прохладнее.
   - Отнюдь нет. Вы не первый день знаете меня, доктор. Я, кажется, не давал поводов так обо мне думать.
   - Э-э... Я гораздо чаще сталкиваюсь именно со спешкой, но вы... за это не в ответе. Прощу прощения!
   Лицо Чистоты смягчается, из голоса пропадает холодок. Он сдержанным кивком принимает извинения.
   - Ваш гость (короткий поклон в сторону Хайи) пока ещё не в идеальном состоянии. Я бы не стал рисковать ещё некоторое время. Вероятно, не слишком короткое.
  
   ...Дендерриеро предпочитает жить один и приглашать домработников по мере необходимости. Ему это по средствам. И кроме того, у них он на хорошем счету, поскольку всегда вежлив и внимателен, никогда не разговаривает свысока и не скупится на небольшие частые премии. И его запросы всегда одинаковы и понятны.
   Поэтому его дом всегда в порядке - где-то раз в неделю он приглашает уборщиков - в основном протирать пыль, забрать то, что нуждается в стирке. И каждое утро принимает готовые блюда и заказанные продукты, если захочется что-то сделать самому.
   Люди его круга и его привычек предпочитают обедать и ужинать в заведениях соответствующего уровня, но он домосед и без необходимости в ресторанах не появляется.
  

***

  
   Будто невидимый художник ходит за ним, нанося на невидимый холст моменты его новой жизни, которые он потом, оставшись в темноте и тишине, просматривает в одиночестве. А в голове звучит неслышимая музыка.
   Хайя обходит огромный дом и изумляется ему.
   Хайя рассматривает и выбирает, какую ему будут шить одежду, задаваясь новым сложным вопросом: что мне нравится, что я хочу?
   Хайя наконец способен съесть что-то нормальное, а не только творог и пюре, и они по этому поводу заказывают множество разных блюд, которых он в жизни не пробовал.
   Хайя едет с Чистотой - и впервые толком оказывается на море, плещется там.
   Хайя в массажном салоне. Тоже доктор рекомендовал. И массажистка явно флиртует с ним, вот массаж - такой, не просто массаж, а явно переходящий в ласку. Хайя терпит, стискивается, терпит - раз, другой... и потом вдруг что-то распрямляется в нём, он оглядывается на девушку, улыбается очень тепло, мягко, кладёт свою руку поверх её и негромко произносит: "Только массаж, пожалуйста".
   Хайя и Чистота ходят по этому городу, Чистота рассказывает про то и сё...
   Хайя с ногами в кресле, под пледом, читает в кабинете Чистоты, а тот работает, погружённый полностью. Только взглядывает порой поверх очков.
   Хайя засыпает в этом кресле, они там какие-то очень удобные вообще, и Чистота тихо подходит, забирает выскальзывающую книгу, гасит ближайший светильник. И возвращается к своим древностям.
  

***

  
   Он помнит, как это.
   Как это, когда достают свою непропорционально огромную дубину, от одного вида которой наверняка все, кто мог сбежать, просто сбежали с ужасом, и тут же достают нож: "Не волнуйся, если не будет помещаться, я тебе надрежу, чтобы поместился!"
   Он помнит, как это - когда приходят вдвоём, втроём... смотрят предвкушающе, а ты на них - с ужасом. И никто не прибежит на твои крики, только потом заглянут, назавтра - не надо ли убрать труп. Если выжил, может, воды принесут... Он выжил, но долго носил на нижней половине лица платок, скрывая разорванный рот.
  
   ...Поначалу ему страшновато от неизвестности - что будет? Но он внутренне для себя решает, что сделает... что угодно. Пойдёт на что угодно. Для этого человека. Всё, что тот захочет.
   Однако потребности и запросы его партнёра-освободителя оказываются самыми простыми и даже банальными. Настолько, что, успокоившись и освоившись, он может позволять себе порой проявлять собственную инициативу - порой приводящую его друга в крайнее смущение.
  
   ...Чистота заявляется с двумя бокалами и бутылкой.
   - Это не просто вино, немного... афродизиак, - чуть улыбаясь, смущённо поясняет он.
   Хайя отвечает удивлённой улыбкой:
   - Думаете... Есть необходимость?
   Чистота пожимает плечами и разливает по чуть-чуть. Они опустошают бокалы, отсалютовав друг другу.
   - Полагаю, вы имеете право прежде узнать, с чем имеете дело, - говорит Чистота, и, развязывая пояс, снимает халат
   Хайя сидит на широкой кровати, подогнув под себя ногу. Он смотрит на обнажившегося партнёра. Высокий, даже выше него, статный... Такой красивый разворот плеч, явно тренированные руки и бедра. Весь... соразмерный. Хайя ощущает, как распускается какой-то ледяной узел страха в груди.
   - Вы, кажется, тренируетесь?
   - Да, немного. Работать приходится в основном сидя, и, если не тренироваться, можно загубить здоровье, - Чистота улыбается.
   Хайя тоже скидывает халат. Он действительно красив, хотя и всё ещё несколько истощён и покрыт шрамами.
   - Вы... привлекательны, - говорит он Чистоте, на что тот приподнимает брови и с улыбкой чуть церемонно кланяется. - Странно, что вы так одиноки. Простите...
   Хайя спохватывается, что мог затронуть больную тему. Но Чистота успокаивающе поднимает руку:
   - Всё в порядке. Это резонный вопрос. Видите ли... Дело в том, что моя жизнь отдана науке. Завести семью просто ради её наличия и тем самым составить чьё-то несчастье я не могу. Рваться между семьёй и наукой, не имея возможности отдаться целиком ни той ни другой... Не хочу. А кого-то, кто бы мог быть равным партнёром, имея свои интересы, пока... не встретил. Поэтому... так, - и он развел руками. - Как видите, никакой драмы.
   - Итак, попробуем?.. - улыбка.
   - Давайте, - улыбка.
   - Вы... готовы?
   - Ещё... не вполне.
   - Могу ли я?..
   - ...Да, пожалуйста.
   Чистота действует неторопливо и очень внимательно, осторожно, прислушиваясь и присматриваясь к партнёру. Его руки очень бережны и при этом уверенны, и через какое-то время Хайя расслабляется. Он действительно... рассмотрел партнёра и, как кажется по действиям, понял его.
   По тому, как Чистота готовит его, Хайя очень многое понимает про то, чего ждать от этого человека. Тот вообще никуда не торопится, словно железный. Пока не решает, что партнёр расслабился достаточно. Кажется, он бы мог и до завтрашней ночи медитативно заниматься подготовкой. Без выражения нетерпеливости и неудовольствия. Хорошо будет или обоим, или никому.
   ... --> Холодец варится шесть часов[Author:SM-M127F] . Беременность длится девять месяцев. Партнёра надо готовить до готовности, хоть полчаса, хоть три часа... Для Чистоты это, как оказывается, рядоположенные вещи и банальности.
  
   - Что... вам... нравится? Что вы... предпочитаете?.. - спрашивает Хайя, прерываясь на тихие вздохи.
   - Что-нибудь самое простое, - тихо отвечает Чистота. - В этой области я... скушен, пожалуй.
   Хайя тихо смеётся:
   - Что ж... полагаю, я... смогу это как-то пережить. Ах! Давайте!
  
   Уже нависнув над ним, опираясь на локти, Чистота говорит:
   - Ещё раз прошу вас помнить... что я полностью завишу от вас в этом деле. Я могу только просить вас и доверять, что вы... сообщите, если что-то пойдёт... не так. Что я не стану одним из... с вашей подачи...
   Хайя смотрит ему в глаза, понимая, насколько это серьёзно для его партнёра.
   - Понимаю. Я обещаю вам... Твёрдо обещаю, что я не поставлю вас в положение насильника.
   Глаза Чистоты вспыхивают на миг радостью, и он, перенеся вес на один локоть, предлагает руку для рукопожатия. На которое Хайя отвечает с горячим чувством.
   - Начали?..
   - Начали!
   ...
   ...
   - ...мне подождать?..
   - ...да!..
   Он переживает пик, вздрагивая всем телом. Переводит дыхание:
   - Продолжайте, пожалуйста.
   И вскоре Чистота падает рядом с ним на постель, тоже переводя дух.
   - Как вы?..
   - Хорошо... спасибо вам.
   Чистота тихо удивлённо смеётся:
   - Мне?! Спасибо - мне? Что вы! Это вам спасибо... впрочем, не будем спорить. Что вы думаете насчёт того, чтобы поменяться местами?..
   Хайя молча поворачивается к нему лицом.
   - Вино всё ещё здесь, - тихо напоминает Чистота.
   - Нет необходимости, - так же тихо отвечает Хайя. - Вам помочь подготовиться?..
   - А я... готов, - говорит Чистота, быстро проводя рукой меж бёдер и откладывая что-то в сторону.
   - О... Вот как...
   - Да. Не люблю... односторонности.
  
   ...Он не любит не только односторонности. Он также не любит грубого, резкого, поспешного и жёсткого. Ничего, что похоже на унижение, подчинение и наказание. В его семье никто никогда не поднимал друг на друга ни руки, ни голоса, не причинял намеренной боли - и в его сердце не нашлось ни местечка, ни почвы, чтобы могла не то что возрасти, а хоть проклюнуться любовь к таким вещам... Чистота.
  

***

  
   - О... Ох! Простите! - Чистота, погружённый в свои мысли, то есть в работу, не замечает, что в купальне уже есть Хайя. Он входит в большую купальню в своём неизменном любимом халате и в забытых на носу очках, которые, естественно, немедленно запотевают, - и потому не сразу видит купающегося. С видимой неловкостью отворачивается, делает несколько шагов назад и закрывает за собою двери.
   Хайя, не успевший сказать ни слова, остаётся в глубоком изумлении. Струи теплой воды в чаше купальни так приятно оглаживают тело. Что это было сейчас?..
   Для Чистоты ни его уход за больным Хайей, ни потом их продолжающееся сотрудничество вовсе не означают, что Чистота вправе видеть его наготу в любое время без предварительного согласия.
   Какая же невероятная чистота... чистота от присвоения... Он зачерпывает воду ладонью и льёт себе на лицо. Чистота, какая же захватывающая чистота.
  

***

  
   ...Она ловко обрабатывает раны, которые её стараниями заживают побыстрей и почище. Обрабатывает и ругается.
   - Больно тебе, больно, да? Что ж ты, упрямый, глупый, ко мне не прислушаешься? Говорю тебе, говорю - кури, кури! Все курят, главное - в меру, и ты кури. И будет не больно.
   - Нет уж... не хочу, как эти... все. Слюни изо рта - и делай с ним что хочешь...
   - А чем плохо?! Чем тебе плохо, что человеку хорошо?! - в голосе поварихи нарастает раздражение. Он не успевает поймать себя за язык:
   - Противно мне... тошно... И так всё время опускают, ещё и самому себя...
   - Что-о-о-о?!. Ишь ты какой выискался! Возвышенный! Если мы для тебя так низки, в следующий раз не ходи ко мне, котов своих зови, пусть они тебя вылизывают! - повариха, огромная, как облако, со стуком ставит склянку на стол и гневно разворачивается.
   Он вскакивает и сразу оказывается на голову выше неё.
   Ведь не подумал, что и она тоже покуривает, ей-то зачем бы?.. Ах... Ему жаль обидеть её, в том числе и потому, что она одна из немногих здесь, кто относится к нему с сочувствием. Это ведь нелепо - тепло относиться к дешёвой шлюхе дорогого борделя. Всё равно что привязаться к крысе. Или к капусте на грядке.
   - Зози! - он хватает её за пухлую, мягкую руку и мягко, просяще извиняется:
   - Зозика, прости! Я не хотел... я не подумал!
   Она разворачивается к нему, гневный вызов во взгляде пропадает. Она уже добродушно ворчит:
   - Что ты не подумал?.. Сядь, дылда! Эх... - она треплет его по волосам. - Хороший ты мальчик, только... для работы такой неподходящий.
  
  

***

  
   - Кто бы мог подумать, что такой синий чулок, как Рийтакйя, заведёт пикантную интрижку.
   - Бросьте! Для пикантных интрижек он слишком скучен. История стара как мир и банальна - таких полно. Ему просто нравится чувствовать себя спасителем.
   - ...Ну что ж. Это и в самом деле приятно.
  

***

  
   - ...Если бы вы захотели рассказать что-то о себе, мне тоже было бы интересно послушать, - мягко сообщает Чистота за ужином, после того как рассказывал о своём детстве и своей семье. - Я, конечно, далёк от того, чтобы задавать вам вопросы. Просто знайте, что если у вас возникнет желание, вы найдёте во мне благодарного слушателя.
   Хайя долго молчит. Они и всегда ужинают неспешно, то беседуя, то читая за столом после еды, за бутылкой вина. Но сегодняшний ужин становится особенно долгим.
   - Я хочу рассказать вам про одного мальчика, - наконец тихо говорит Хайя. -
   Совершенно домашнего мальчика... не балованного, нет, наоборот, сызмальства приученного к труду, к терпению, к взаимовыручке... без которых в большом фермерском хозяйстве никак. И любимого, как и все в их большой семье. Не знавшего от родных ничего, кроме доброты и ласки... Льняноголового... Грамотного... в той семье это было в заводе. Уметь читать, писать... Родители мечтали выучить детей у реформаторов. Дать хоть какое-то образование...
   Я... знал того мальчика. Видел много раз...
   Хайя долго молчит, глядя вниз, и тяжело вздыхает. Его собеседник слушает, не выказывая нетерпения.
   - Сестрёнка у них потерялась на ярмарке, все старшие отправились её искать, и он тоже, младший из старших, всего (уже целых!) четырнадцать. Какие-то мужики сказали, что точно видели, где она, обещали отвести показать...
   ...Увезли так далеко, через столько земель, границ... что он даже не представлял куда. Пятеро здоровых громил. Понятия не имел, куда бежать, - да и как, у него не стало даже одежды, не говоря уж о прочем... Он так и не узнал, нашлась ли сестрёнка. Он сам... точно не нашёлся.
   Они молчат долго, долго, долго. Так долго, что свечи догорают и гаснут одна за другою. Наконец Чистота тихо-тихо спрашивает:
   - Что стало... с тем мальчиком?..
   И Хайя опять отвечает не сразу.
   - Того мальчика... убили. Начали убивать ближайшей же ночью, в каком-то мелком бандитском трактире, на грязном столе... безжалостно, долго. Разложили, как блюдо... Его убили, и... вкусили, и... вкушали, пока не насытились... Тогда он и умер. Хотя его продолжали убивать и... насыщаться им всё время, пока везли.
  
   Чистота слушает молча, закусив костяшки пальцев.
  
   - И потом уже - здесь. Того парнишки не стало, а из его останков и грязи, в которой его утопили, появился... другой человек. Он так пропитался грязью, что у него потемнели волосы и стала смуглее кожа.
  
   Хайя безотчётным жестом дёргает себя за тёмную с сединой и волнистую, почти кудрявую прядь. Волосы тогда не вились... А теперь он предпочитает отрезать их на уровне подбородка, и они пушатся по сторонам от его лица.
  
   - ...И уже его продолжали... вкушать здесь, все эти... десять лет... Затем его сюда и привезли - чтобы его вкушали... Любители разных... блюд. Сладкого. И острого. И солёного, с привкусом крови.
   Когда его только привезли, он не переставая рыдал, долго, ну, много дней. Хозяйка ему и сказала: мне с тобой возиться некогда, пока будешь рыдать - будешь обслуживать тех, кому нравится, чтобы рыдали, понял меня?
   ...А выжить помогали местные коты и кошки. Их там было... много. Всё местное население привечало их. Такие они были, полууличные. Разные, много. Единственное там хорошее. Луч света.
   Потом он тоже окончательно погиб, вечером того дня, которого не помнит, - когда его избили почти до смерти. Почти, потому что хозяйка предельно суеверна. Обожает котов. А коты любят его... Поэтому она от злости отдала его на страшные побои, но наверняка сама же и убивать не велела - это, мол, к несчастью! пусть сам сдохнет! Он, вероятно, два или три дня валялся в углу, без сознания, без еды и воды, время от времени пинаемый хозяйкиными громилами.
   А из его смерти и вашего участия возродился я. В вашем доме, на вашей кровати... в купели ваших чистейших простыней.
  
   Свечи давно погасли, и в темноте, еле разбавляемой светом звёзд из окна, собеседники едва видят друг друга. Лиц почти не разобрать. Хайя видит, как Чистота подносит руку к лицу и прижимает пальцы к глазам, потом стискивает переносицу. Он молчит, и Хайя так благодарен ему за это молчание.
  
   Он приехал туда, но внутрь заходить не стал. Попросил пригласить хозяйку. Конечно, её позвали - явно богатый клиент заявился. Таких раздражать нельзя.
   А он просто описал того юношу, которого ему три дня назад привозили друзья. И сказал, что желает его выкупить.
   Хозяйка поджала губы и стала сокрушаться, что едва ли это возможно.
   - Просто назовите вашу цену, - вздохнул он.
   - Дело не в деньгах, - с искренней жалостью сказала она, - я не знаю, жив ли он ещё.
   У него поднялись брови.
   - Я могу проверить, - сказала она, - но с условием, что вы не потребуете назад денег, когда он помрёт, коль ещё не помер.
   - Я не потребую, - тихо и очень уверенно сказал он. Его негромкий голос производил странное впечатление - не слабости и неуверенности, а наоборот. Он заставлял прислушиваться к себе.
   Хозяйка ушла и больше не возвращалась. А ему вынесли и положили в коляску... тело. Полностью нагое, покрытое ссадинами, кровоподтёками, ранами и просто грязью. Скрюченное, бесчувственное и явно в ближайшей перспективе безжизненное.
   - Зачем оно вам? - спросил один из носильщиков.
   - За что его так? - в свою очередь спросил он, проигнорировав обращённый к нему вопрос.
   - Да хозяйка осерчала, что упустил богатого клиента, третьего дня как. Уж заплачено было, а ей пришлось деньги вернуть. Она этого ох не любит... Да и этот, - он кивнул на тело, - её раздражал, недолюбливала она его. Держался будто человек, а не шлюха опущенная. Вроде и не специально, а всё равно ж бесит. Да к тому ж уже поизносился...
   - Поизносился?.. - с непонятной для вышибалы интонацией тихо спрашивает странный клиент.
   - Ага. Да сколько ж им может быть сроку, шлюхам... Ну да ладно, это уж теперь ваша головная боль, всякого вам, господин, благополучия, денежки пожалуйте. Хозяйка ждёт.
   Он вспоминал взгляд "подарка", на мгновение поднятый на него... Взгляд, в котором так очевидно мелькнули достоинство и отчаяние. Взгляд человека, которого подарили, как вещь. На неделю. Пользуйся! Стоило, выпив в компании старых друзей, посетовать, что порой не хватает и всё как-то не складывается... И получил от них на ближайший же день рождения вот такой подарок... Едва поняв, кого они с собою привели, он обомлел и опешил... Не то чтобы он не знал, что такое явление существует. Но лично столкнуться с тем, что ему предложили пользоваться человеком, как вещью, - поймать взгляд этой "вещи"... это его полностью обескуражило. Одно дело знать, другое дело - оказаться лицом к лицу, так близко, что ваше дыхание касается друг друга.
   "Да вы что! Верните его... немедленно!"
   Подарок-то тут же вернули назад... А душевный мир не вернулся. Взгляд застрял в памяти, как заноза, этот человек, стоявший в полуметре перед ним... продолжал стоять перед глазами. Когда он пару дней спустя спросил друзей, где они взяли того человека, пришёл уже их черёд глубоко изумляться.
   О небо, думал он по дороге домой. Это же из-за меня. Если бы я подумал хоть немного... не потребовал бы его вернуть... Но я себе труда подумать не дал.
   ...А хозяйка тем временем деловито встряхнула и убрала приготовленный было мешок. "Вот и мешочек тратить не пришлось, - подумала она. - Всё меньше убытку".
  

***

  
   ...Они отдыхают, смеются и разговаривают.
   - Не хотели бы съездить на море?..
   - Попробовать на природе?..
   - Например. Или просто развлечься. Мне предстоит там несколько интереснейших симпозиумов по моей тематике. А вы могли бы занять себя прогулками.
   - Научные симпозиумы на курорте?.. - улыбка.
   - О, да! - улыбка. - Мы, скромные историки... любим комфорт. Так как?..
   Они оба смеются.
   - Я согласен, давайте!
  

***

  
   ...Обширный дом и фамилия принадлежали матери Дендерриеро, её друг и жених, став мужем, принял её фамилию и переехал в её дом. Их любовь началась в одном из университетов со знакомства, переросшего в крепкую дружбу, а затем - и в желание не расставаться. Свою страстную любовь к истории и просвещению они привили и сыну. Как и любовь к свободе.
   Около двадцати лет назад они расстались с Дендерриеро - как оказалось, навсегда. Их мечтой была одна из опасных научных экспедиций, готовившаяся много лет. Они знали, что могут не вернуться из неё, и потому уехали только тогда, когда сын достаточно вырос и смог отпустить их - понимая, что это мечта их жизни.
   Он отпустил.
   Они простились... больше никогда не встретились на этой земле. Несколько лет спустя Дендерриеро достоверно узнал об их гибели. И хотя он был готов, поскольку они многажды обсуждали все риски, и ожидал подобного, когда они пропали без вести, - это всё равно оказалось очень больно... Тогда он ощутил то, что знал до этого в теории: любовь способна разбить сердце. Для этого ей не обязательно быть невзаимной. Любовь и уважение к свободе делают тебя уязвимым. Но только они по-настоящему и пристали человеку, - так говорил Дендерриеро его отец.
  

***

  
   Он помнит, как это. Готовиться заранее нельзя, надо, чтобы было узко... Смазывайся, и довольно с тебя. Иначе будешь наказан. Пока он не понял, как надо правильно работать, хозяйка порола его на заднем дворе и потом отдавала групповым клиентам.
   Он помнит, как это. Когда хорошо заплатят хозяйке и остаются потом поспать в его маленькой, душной комнате без окон под самой крышей. Когда после всего тебя такой... Огромный амбал, гора дурного мяса, ещё и сминает, стискивает, сжимает между колен, как подушку, и грубо облапливает. Дыша перегаром и несвежестью над лицом. Храпит. И попробуй пошевелись под ним, потревожь его сон - проснется злой как черт и найдёт, чем себя занять...
  
   Чистота никогда не остаётся спать рядом. У Хайи в его доме - свои комнаты, куда Чистота, по выздоровлении Хайи, заходит крайне редко и только с разрешения. Вместе они проводят время в отдельной большой гостевой спальне - на ничьей территории. И у каждого есть своё "убежище".
  

***

  
   ... Как-то раз проходя по улицам, они слышат странные звуки - то ли птичьи, то ли человечьи. Свист, перещёлкивание, кокцанье, переливчатые трели. Чистота замирает как вкопанный и оглядывается по сторонам - прохожих много, разыскать источник звуков трудно. Наконец он что-то усмотрел и ринулся в том направлении, ловко избегая столкновений с идущими людьми. Хайя поспешил за ним.
   В каком-то закоулочке, представляющем некоторую защиту от потока людей, при этом не скрывая от него, сидит крошечная старушка, просящая подаяния. Кажется, её можно взять в руки и унести, как настольную терракотовую скульптуру. Цветом она такая же - терракотовая, изрезанная каньонами и расселинами множества глубоких морщин. Изумительно красивая в них, будто скульптор тщательно продумал их рисунок и расположение, создав особенный орнамент. Старушка плачет, закрыв глаза, на коленях лежат монетки. Взмахивая руками, она издаёт эти звуки. Чистота опускается рядом с нею, почти сев на землю, и всё равно остаётся несколько выше её. Он наклоняется к ней и начинает вдруг издавать такие же трели и пощелкивания.
   Она изумлённо распахивает глаза. Некоторое время они обмениваются звуками, Чистота достаёт горсть монет, большую сумму, вкладывает в её ладони с поклоном. Она ахает. И тут они слышат третьего над собой. Хайя, наблюдавший за разговором - а это был, конечно же, разговор, - издаёт несколько таких же рулад. Оба сидящих на земле собеседника с одинаково изумлёнными лицами поднимают головы, и Хайя хочет улыбнуться этой похожести, но сдерживается.
   - ...и она вынуждена была просить милостыню, чтобы просто уехать отсюда. Просто так никто не подаёт... но её родная речь всегда пользуется успехом. Вот она и говорила просто... всё подряд. Однако вы меня поразили! Это очень редкий и трудный язык, а вы говорите на нём чище, чем я. Как так получилось?..
   Хайя улыбается - о, он отметил это удивление.
   - Научил один из... посетителей. Тот, с кем бывало... нравилось. Он тоже из этого народа. Я не знаю языка, просто несколько фраз... - Хайя замолкает и надолго задумывается. - Он всё жалел, что не может меня выкупить... Он был... хорошим человеком. Да и сейчас есть, наверное.
   - Скучаете --> по нему[Author:SM-M127F] ?..
   - Нет. Нисколько. Ни о ком из... оттуда. Просто - вспомнилось...
   И Хайя опять улыбается, вспоминая, как старушка трепетала руками перед грудью, пока Хайя не сообразил, что она зовёт их наклониться к ней поближе. Они наклонились одновременно - от нее исходил запах печёного хлеба - и она расцеловала их в щёки. После чего протрепетала ладонями в обратном направлении - от себя; они отстранились, она старательно собрала мелкие монетки в мешочек к полученным от Чистоты, сунула за пазуху, не то что поднялась, а вспорхнула и шустро ускользнула куда-то в переулки.
  

***

  
   Дверь открылась, и вошёл маленький мужчина. С очень хмурым и даже сердитым выражением на лице. Кажется, не повезло.
   Мужчина бухнул сумку на стол (такие сумки всем дают внизу) и строго скомандовал:
   - Ложись.
   Лёг, думая, что понимает: вряд ли клиенту приятно, если... персоналу... он и до плеча не достаёт. Голос у мужчины был скорей высокий, речь с очень необычным акцентом.
   Мужчина подошёл к кровати и так же строго спросил:
   - Готовился?
   - Нет, конечно, господин! Но перед вами были клиенты, и... прошу прощения, господин!
   Маленький мужчина впервые посмотрел не столько сердито, сколько удивлённо:
   - А чего ты извиняешься, раз готов?..
   И встретил такой же удивлённый взгляд в ответ.
   - Хм, ладно. Кстати, что в сумке? Мне её внизу всучили.
   - Что-то, что может вам понадобиться... для хорошего времяпровождения.
   - Вот как? Ну-ка, посмотрим...
   Гость вернулся к столу и стал быстро и сердито выкидывать из сумки содержимое. Масло, полотенце, ещё мелочи какие-то...
   - Так, а это что?!
   - Кнут. Там ещё кляп и наручники.
   - Не шуточные...
   - Нет.
   - Это ещё зачем?!
   - Должно быть, хозяйка предположила, что вы захотите развеять своё дурное настроение, господин, - с приветливой, заученной улыбкой.
   Тот опять сердито и быстро взглянул на него:
   - Скорее, сорвать его на ком-нибудь!
  
   Клиент бросает всё на столе, возвращается к кровати. Раздевается.
   Хоть и маленький ростом, но статный, фигура мускулистая и крепкая. Отнюдь не коротышка, а небольшой, но гармоничный человек.
   Он всегда старается успеть бросить взгляд на клиента, прежде чем лечь, - чтобы знать, к чему готовиться. Этот... не пугающей стати. Возможно, из-за своей комплекции. Похожий на рукоять длинного клинка.
  
   ...В какой-то момент, неожиданно для обоих, заученные его ахи и стоны, которые он может воспроизводить не просыпаясь, сменяются глубокими, звучными, протяжными выдохами.
   Гость обращает внимание:
   - Эй, что с тобой?.. Больно?..
   - Нет, - отвечает он в подушку. - Не больно... хорошо.
   - Не ври мне! Не выношу этого!
   - Я... не вру.
   - Ну-ка повернись!
   Тот беспрекословно разворачивается на спину.
   Гость продолжает, вглядываясь в лицо, и вскоре убеждается, что тот и правда не врёт... И на лице его сердитость сменяется азартом и удовольствием.
  
   - Ты чего такой ошарашенный?..
   - Простите, господин.
   - Прекрати извиняться и ответь!
   - У меня никогда раньше такого не было. Господин, я не пытаюсь льстить вам! - он выставляет вперёд ладони, заметив недовольную складку между бровей. - Я просто всегда думал, что я, ну... не способен к таким ощущениям.
   Он молчит смущённо.
   - Э, да это у тебя и впрямь в первый раз... Ничего себе! Давно работаешь?
   - ....да.
   - Да-а-а... дела...
   Гость обтирается полотенцем, запихивает его в сумку поверх всего остального, уже тоже запихнутого как попало. И молча уходит.
  
  
   ...Когда маленький господин снова приходит, как обычно, под вечер, то видит его лежащим на кровати. Подойдя, замечает учащённое дыхание, лихорадочные красные пятна на лице и будто даже небольшую дрожь. И - улыбку облегчения.
   - Это вы!
   - Ага. А ты, парень, никак болен!
   Он понимает, что сейчас этот, очень щадящий, гость уйдёт недовольным, и чуть не вскакивает:
   - Со мной всё в порядке! Не опасайтесь, я... не болен. Пожалуйста!
   - Да ну?!. Я ж не слепой. Что с тобой?
   - Просто... день выдался тяжёлый.
   - Может, я потом приду, в другой раз?
   - Я рад вашему визиту, господин! Прошу, не уходите. Я готов вас порадовать!
  
   Маленький господин не думает, что если уйдёт, то придёт кто-то другой. И будет что-то другое, не такое... щадящее. Маленький господин - хороший человек и очень добр к нему. Но не готов, не готов думать о таких вещах. Отворачивается от них, старается не видеть. Наверное, нет сил понимать такое. Очень добрый, хороший человек.
  
   Он проводит рукой меж бёдер, убирая самодельную примочку с успокаивающим настоем. Заметив этот жест, гость безо всякого стеснения наклоняется и рассматривает его.
   - Э-э-э-э-э, парень, да у тебя всё в кровь натёрто!
   Он в ответ виновато пожимает плечами и молчит.
   - Это же смазать надо! - гость оглядывается, берёт со стола флакон. - Ага, вот этим.
   Он на секунду распахивает глаза и зажмуривается.
   - Господин, может быть... я могу и так!
   - С ума сошёл?! Почему отказываешься?!
   - Простите! Я не отказываюсь. Как вам будет угодно! Только... Только вам тогда нужно будет надеть...
   - Это ещё с какой стати?!
   - Чтобы не обжечься.
   - Что-о-о-о?..
   Он смотрит на гостя и позволяет себе тихо пояснить:
   - Это же перечное. Перечное масло. Жгучее.
   Маленький господин ошарашенно смотрит на флакон в руке, будто тот обернулся гадюкой. Потом на него. Ставит флакон на стол обратно, с опаской, будто тот может взорваться.
   - Так вот в чём дело, да? Вот что с тобой? Это масло?..
   Он молча кивает, отводя взгляд.
   - Где?..
   Так же молча показывает на пах и на горло.
   - Зачем?..
   Вопрос явно не к нему, и он вымученно усмехается и пожимает плечами. Но отвечает:
   - Чтобы был... горячее... активнее...
   - Ну и как, был?..
   - Был... оно ведь... само.
   - Нда-а-а... Ещё жжёт?..
   Молча кивает вновь и спохватывается:
   - Простите, господин!..
   - Примочки твои хоть помогают?..
   - Немного... да.
   - Эх-х... и что же нам с тобой делать?..
   Опять пожимает плечами. Спохватывается: слишком много себе позволяешь, слишком расслабляешься, опасность, опасность!
   - Часто такое бывает?
   - Бывает, - эхом отвечает он. Не уточняя, что бывает и много, много хуже.
   - Что тебе обычно помогает?
   Он улыбается, устало, зато искренне:
   - Отвлечься.
   - Кхм-м, - маленький господин как-то браво крякает или кхекает и потирает руки. - Ну что ж. Отвлечёмся, ага.
   Как-то невообразимо звучит, подняв голову, издаёт страннейшие горловые звуки. Это своеобразное "пение" продолжается несколько минут, и вдруг гость, резко окончив, ныряет вниз, на кровать, к нему - да так неожиданно и быстро, что он едва успевает сдержаться и не отпрянуть.
   ...А потом он ахает и зажимает себе рот обеими ладонями. А после - плачет.
   - Эй, ты чего?..
   - Почему вы так со мной?.. Зачем вам это?...
   - Да ничего ж особенного. Мне просто нравится делать приятно. Нравится видеть, как тебя подбрасывает, стоит мне чуть шевельнуться, - довольный, гость улыбается.
   - А... что за звук был вначале?
   - Горло расслаблял. Научить, как это делается?..
  
   ...В следующий раз, когда приходит маленький мужчина, он приходит надолго - весь вечер и ночь.
   Он улыбается гостю уже искренне, не по обязанности.
   - Я хочу, чтобы ты сначала поспал.
   - Но... нам нельзя спать при гостях.
   - Я купил время до завтрашнего утра, и в это время я решаю, что можно, а что нельзя. И я хочу, чтобы сперва ты выспался.
   - Как вам угодно, господин. ...спасибо.
   - Да ну, - тот машет рукой, на миг делаясь смущённым и сердитым. - Спи давай!
  
   ...Гость каждый раз рассказывает ему что-то о своём народе, о своём языке. Рассказывать ему явно нравится, и нравится не деланный, а искренний интерес.
   Учит его звукам и словам своей речи, которые со стороны и за человеческую принять трудно.
   - Произнесёшь моё имя - и можешь перестать называть меня господином, - смеётся гость.
  
   - ...Могу я спросить... почему вы так добры ко мне?..
   - Мне нравится доставлять удовольствие. Кроме того, мне нравишься ты, и я прикидываю тебя купить. Будешь только моим. Не станешь возражать?
  
   Он на миг распахивает глаза и молча ахает, прикрыв рот ладонью.
   Купить его.
   Именно такие мысли он старательно гнал, несмотря на всю очевидность своего положения. Терпел из последних сил и уже без них, думая о себе: пленник. Безнадёжный, бесправный - пленник.
   И та очевидность, которую он гнал и которая всегда стояла перед ним. Очевидность для всякого.
   Не пленник. Вещь.
   "Я куплю тебя".
   Эй, говорит ему жизнь, эй, осторожнее! Не заигрывайся! Не друг - владелец.
   Не всё ли равно, чьей вещью быть? Если ты соглашаешься, что ты вещь, соглашаешься, чтобы купили, узакониваешь это внутри себя. Для себя.
   Он бросает быстрый мысленный взгляд на хозяйку, на других... постоянных клиентов. На сумку, которую они приносят с собой.
   Нет, не всё равно, чьей вещью быть. Совсем не всё равно.
   Он медленно качает головой: не стану возражать... да меня и не спросят.
   Гость, относя его поражённое лицо к неожиданной радости, удовлетворённо кивает.
  
   Потом предупреждает его, что должен надолго уехать, но его планы не меняются, и по возвращении он их непременно реализует. И уезжает.
  

***

  
  
   ...Инициативы Хайи неизменно приводят Чистоту в смущение. Он действительно... предельно прост в своих привычках.
   - Вы открыты новому?.. - улыбается Хайя. Он одет как на официальный приём, что немного удивляет его партнёра, пришедшего, как всегда, в халате на голое тело.
   - В принципе, почему бы и нет, - смущённо и ещё более тихо, чем обычно, отвечает тот, - если только это не... экстремально новое. Прошу вас быть снисходительным к моей консервативности.
   Хайя ободряюще берёт и пожимает кончики его пальцев, продолжает улыбаться:
   - Я предполагаю, что вам понравится. Не хотите... раздеть меня сами?..
   - О... - Чистота смущается ещё сильнее. Вскидывает на него взгляд, в котором, да, явный интерес и явное "но".
   - Вы уверены, что это будет... уместно? Насколько приятно будет вам?..
   - Ожидаю, что очень приятно. Опыта в этом у меня нет. - Некоторое время Хайя молчит, словно утонув в мыслях. - Не думаю, что вы спросите, но... там - не раздевали... или разрывали всё напрочь, если сам не успел быстро раздеться, или просто толкали на колени и стаскивали штаны. Всё.
   - Ох, Хайя... мне так жаль, друг мой. Мне... так... жаль.
   Хайя вдруг встряхивает головой, словно проснувшись:
   - Нет, прошу вас. Не надо, не будем. Не жалейте. Не хочу... этого... нет ничего.
   Сейчас будет что-то совсем новое, для нас обоих, - и он снова улыбается.
   Чистота всматривается несколько секунд в его лицо, затем кивает и улыбается тоже.
   Оглаживая взглядом Хайю, он понимает, что тот намеренно надел самое сложное, многосоставное, с чем долго возиться.
   - Только... не торопитесь, пожалуйста.
   - О, конечно... да. Конечно.
   ...Он неторопливо, но без театральности, развязывает, расстёгивает, снимает один предмет за другим, бережно. То и дело задевая пальцами кожу и тихонько ахая хором с Хайей - один от неловкости, другой от того, что приятно.
   Хайя подставляет то руку, то плечо, выворачивает запястье тыльной стороной, где ряд мелких пуговичек и шнуровка. Запрокидывает голову, открывая доступ к сложному воротнику с несколькими застёжками.
   Чистота начинает часто дышать, и руки ощутимо вздрагивают, что только замедляет процесс. Снимая, наконец, - не с первой попытки, - последний предмет одежды с закусившего губу Хайи, Чистота вдруг ахает, распрямляется, вцепляется рукой в его плечо и как-то вздрагивает всем телом. Несколько мгновений они смотрят друг другу в глаза, прежде чем рассмеяться - сперва тихо, а потом и в голос, упав на кровать.
   - Любопытный эффект!.. Надо проверить, насколько устойчивый.
   - Проверьте!
   - Непременно! Во имя научной добросовестности, - они хохочут.
   - Только, друг мой, сейчас вам придется взять основную нагрузку на себя - наш эксперимент меня немного подкосил, - говорит Чистота, широко разводя колени.
   - Что-то ещё новенькое? - улыбается Хайя.
   - Ох, нет, прошу вас, давайте по одной новинке за раз... побережём мои слабые нервы.
  

***

  
   Он просыпается от пощёчины, аж искры из глаз - забылся от усталости в объятиях этого амбала, весь смятый и стиснутый. Тот проснулся, будит его, у него стояк утренний.
   И он требует - давай, залезай.
   Конечно, ни подготовиться, ни даже смазаться он тебе не даст. И ты залезаешь и стараешься опуститься аккуратно, ну! А он дёргает тебя вниз. Резко. И опять бьёт по лицу: "Теперь быстро прыгай, шлюха! Прыгай давай! И улыбайся!" ...И ты двигаешься и улыбаешься, изображая восторг, хотя ужасно больно и до тошноты противно. Быстрее! Быстрее, я сказал! Ещё быстрее!
   "Теперь слез, живо! - и кончает в рот, насколько может просунуть. - Давай, целуй, благодари! Вот так... да, вот так"...
   ...А потом он уходит, а к тебе приходит внутренний надзиратель.
   Ты же сам в этом активно участвуешь.
   Иначе он меня убьёт...
   Значит, это тебя устраивает больше. Значит, ты это добровольно выбираешь сам, это тебе подходит. А значит, так с тобой и надо, раз ты это выбираешь...
  
   ...В другой раз, - не сразу, щадя привычки партнёра, - Хайя проявляет инициативу вновь, и вновь с тем же эффектом: глубокое смущение.
   ...он скидывает халат, поворачивается к партнёру спиной и становится на колени в глубокий пушистый ковёр. Опирается локтями о кровать.
   - Вы... уверены?..
   - Да, вполне.
   ...Хайя сплетает пальцы его рук со своими и крепко прижимает к груди.
   ...Когда они переводят дух, не разнимая рук, он запрокидывает голову - на плечо Чистоте.
   - Как вам?..
   - Очень хорошо, спасибо... Только немного трудно... не видеть лица.
  

***

  
   - Дайте мне рассмотреть ваши руки. Пожалуйста, - негромко просит Хайя.
   Немного удивлённый, Чистота протягивает Хайе кисти - открытыми ладонями вверх.
   Хайя подхватывает их снизу, очень бережно, и подносит ближе к лицу - на уровень груди. Он чуть склоняет голову и внимательно-внимательно рассматривает ладони и пальцы.
   Тишина. Светильники освещают только небольшое пространство вокруг них, оставляя всю спальню в глубокой темноте.
   Чистота, никогда не стеснявшийся перед Хайей ни своей наготы, ни своей открытости, неожиданно ощущает глубокую интимность происходящего. Такую интимность, что смущается и чувствует, как краснеет до корней волос.
   - Что вы видите?.. - тихо-тихо спрашивает он.
   Хайя немного ещё медлит и поднимает на него глаза. И отвечает тоже очень тихо.
   - Я вижу руки, которые никогда никому не причинили боли.
   У Чистоты сердце пропускает вдруг удар и не хватает воздуху вдохнуть.
   Он не нашёлся, что ответить.
   Так они и стоят ещё некоторое время молча. Чистота, не решающийся отнять рук. И Хайя, который не думал, что когда-нибудь в жизни сможет коснуться такого сокровища.
  

***

  
   Он помнит, как это. Когда тебя вывозят, например, на какую-нибудь вечеринку в высших кругах. Тебя и ещё нескольких. Вас красиво и сложно оденут, на вас возложат короны - вы будете олицетворять монархов, недружественных этому. С вами будут крайне вежливо обращаться всю первую половину вечера. Будут прислуживать за столом и кланяться. Лишь затем, чтобы потом монарх-юбиляр, а за ним и все гости вечеринки, казавшиеся столь высококультурными поначалу, хорошенько напившись, отпустили вожжи и принялись вытворять с вами всякое... с какой-то звериной ненасытностью. В ход пойдёт всё что угодно. Главное ведь - это удовольствие августейшего юбиляра, который в восторге: вот как я их всех!!! Особенно его заводят короны на головах "коллег". А ваша задача - не перестать играть требуемые роли и выжить в этом дурном бедламе.
  
   - Рийтакйи не было. Ему вообще посылали приглашение?
   - Конечно, Ваше Величество.
   - И что он?
   - Сделал вид, что не получал, - молчит некоторое время.
   Августейший собеседник раздражённо-задумчиво барабанит пальцами по столу.
   - А почему мы не можем как-то его... несколько ограничить в вольностях?
   - Потому что власть, дорогой мой, порой выступает под разными масками. И двумя из этих масок он владеет - это деньги и слава. Против власти выступать опасно, с нею надо договариваться.
  

***

  
   ...Гуляя по городу, который Чистота очень любит и может рассказывать о нём бесконечно, они натыкаются на небольшой уличный оркестрик. Скрипка, виолончель и флейта. Музыканты собирают подаяние и заодно рекламируют себя, надеясь на приглашения и заработки. Хайя застревает возле них надолго. А Чистота, вдруг понявший, что его партнёр не был избалован музыкой, приглашает оркестрик к ним домой. Нанимает их, чтобы они приходили по средам и играли весь вечер. Что и происходит.
  
   Хайя не заметил, как Чистота договаривается (хотя тот не скрывал), и потому первый приход музыкантов оказывается для него чарующим сюрпризом. Обнаружив в гостиной музыкантов, готовящихся к домашнему концерту, он изумлённо ахает - чем доставляет им видимое удовольствие - и с удивлением и благодарностью поворачивается к своему другу.
   - Дендерриеро!..
   Тот тоже улыбается в ответ и чуть церемонно кланяется ему. А потом они располагаются в креслах и целый вечер наслаждаются прекрасной музыкой - потому что мастерство и манера игры их гостей, как Чистота заметил ещё тогда, на улице, действительно впечатляют.
   Виолончель захватывает Хайю и похищает его сердце. Её голос, её тембр, совершенно человеческий, более того, очень похожий на его собственный голос... будто это голос его самого, но - другого, идеального, не разрушенного годами страданий и грязи. Голос не такой, как сейчас - несмелый, множество раз сорванный в крике. А чистый голос его собственного сердца.
   Через несколько встреч, набравшись дерзости, Хайя просит у виолончелиста, он же и глава оркестрика, позволения сесть рядом и прикасаться к его инструменту во время игры. В этой просьбе столько скрытой страсти и восхищения, что тот не отказывает. И Хайя садится на пол рядом, слушая, легко и осторожно касается виолончели пальцами, а то и приближает к ней лицо, слегка прикасается то щекою, то ухом. Ощущает звук, вибрацию инструмента, музыкальную дрожь дерева.
   - Мог ли бы я научиться, как вы думаете? - спрашивает Хайя пожилого музыканта. Тот глядит на него с доброй усмешкой.
   - Чтобы играть так, как я, - вряд ли... хотя чего только не бывает. Но такому учатся с детства. А вот научиться играть на каком-то неплохом и даже достойном уровне - это вы могли бы, да. Вы молоды, ваши суставы ещё гибки. Если постараетесь - сумеете.
   Хайя медленно кивает. Ответ запал ему в душу. Он - мог бы...
  

***

  
   ...Поняв, что Чистоте не нравится, морально трудно, когда не видно лица партнёра, Хайя решает предложить что-то другое.
   ...Он легонько толкает партнёра пальцами, побуждая лечь на спину. И перекидывает ногу через его бёдра, выпрямляясь - точь-в-точь всадник со старинного гобелена, сидящий на широкой конской спине, согнув ноги в коленях. Уверенный, статный, с изумительной осанкой. Так восхитивший древнего художника.
   Чистота смотрит на него снизу вверх, закусив губу, сверкающим взглядом. Чуть прикрывает глаза ладонью сверху, точно от солнца.
   - Зрелище великолепное, - тихо говорит он. - Вам так... комфортно?
   - Да, вполне, - с улыбкой отвечает его партнёр. - А вам?
   - И мне, кажется, тоже.
   ...Они крепко держат друг друга ладонями за локти. Хайя запрокидывает голову... Чистота не может оставаться неподвижным и весь подаётся ему навстречу...
   Не останавливаясь, Хайя откидывается назад, немного дергая партнёра на себя и побуждая его сесть - тот протяжно и изумлённо ахает, садясь и скрещивая ноги - Хайя, не прерываясь, падает на лопатки и обхватывает его ногами...
   ...И резко садится сам. И они оба переводят дыхание, не отпуская рук друг друга.
   - ...Ого, - только и может выговорить Чистота. И, конечно, улыбается.
   - Спасибо. Это было... очень хорошо. Спасибо!
   И некоторое время ещё они переводят дух.
   - Как насчёт второго ужина или просто немного стащить чего-нибудь с кухни?
   Хайя улыбается и смеётся:
   - Не откажусь! - и по-заговорщицки добавляет: - И ограбить бар.
  

***

  
   ...Гуляют по старым улицам. Чистота рассказывает о некоторых зданиях, об их истории, о связанных с ними событиях. Это так интересно, они увлекаются и не обращают внимания на подошедшего к ним. Огромный амбал грубо хватает Хайю за руку.
   - Ба, какие люди! Вот ты где! А я думаю - куда пропал... А ты, значит, обслуживаешь господинчика. Ну-ка, отойдём за угол на полчасика, от господинчика не убудет, а ты соскучился, небось, по моему. Такого ни у кого нет!
   Хайя каменеет лицом и холодеет внутри. Ситуация выглядит почти безвыходной - гора дурного мяса, как с ним драться? И кому? При мысли, что этот поднимет руку на Чистоту, ударит того со всей своей дури, - а какова эта дурь, он помнит хорошо, - у Хайи в глазах темнеет. Может, лучше как-то без драки... в конце концов, не умрёт же он, если...
   Вдруг мир беззвучно и стремительно переворачивается, всё встаёт на свои места, и Хайя видит себя одним целым с надоевшим до кромешного мрака амбалом. Одной грязью. А Чистота, стоящий рядом, - далёк и недосягаем, как небо над головой и как солнце в небе. Под светом которого творятся все мерзости на земле, под лучами которого булькает грязь... и что с того, что сейчас совершится ещё одна мерзость. Такова природа грязи. Лишь бы не угасло солнце - всё остальное не настолько важно... для жизни.
   Он понимает, что сделает что угодно, лишь бы этот урод не коснулся Чистоты. Неважно что, это не имеет значения, и в нём самом не изменит ничего - большей грязью, чем есть, он уже не станет. Но только не коснулся бы Чистоты...
   В действительности всё происходит быстро: амбал говорит недолго, мысли Хайи стремительны, как молнии, только молнии чёрные, не освещающие мрак, а похищающие свет. Но ему кажется, что всё так замедленно...
   "Конечно. А чего ты ждал. Думал - вырвался?.. Нет, такие, как ты, никогда до конца не..."
   ...Ещё не дослушав амбала, Чистота обходит Хайю и становится к грубияну лицом. Бросает выразительный взгляд на его пальцы, стиснувшие запястье Хайи. Смотрит сквозь сощуренные глаза.
   - Как вас величать, уважаемый?..
   Едким скепсисом последнего обращения можно бы, кажется, травить по металлу. Амбал немного теряется от непривычной схемы - он ожидал драки, крика или требования денег.
   - Чё... чиво??
   - Имя ваше спрашиваю. Зовут вас как?
   - А это... зачем?!
   - Надо же знать, что писать на могильном камне. Или вы предпочитаете, чтобы ваши останки просто выбросили в выгребную яму, так сказать, в родную среду?
   От обалдения амбал отпускает руку Хайи, и тот, схватившись за пострадавшее запястье, делает было шаг к Чистоте, хоть как-то прикрыть его собою, но Чистота твёрдо отстраняет его вывернутой ладонью.
   Амбал тем временем беззвучно повторяет одними губами слова Чистоты, соображая, что ему сказали, - и с рёвом бросается на него, взмахнув кулаками. Хайя не успевает ахнуть.
   В отличие от Чистоты, амбал нигде не тренировался. Чистота делает буквально несколько движений, уклоняясь, корректируя разгон амбала и подсекая его. И амбал со всей своей дури грохается на мостовую. Остаётся там лежать: пострадал больше от своего веса и земного притяжения, чем от движений Чистоты. Да на излёте и башкой дряпнулся. Он лежит, мыча: "Чево... чево это, а?.." - и не делая попыток встать.
   - Ещё один шаг в нашу сторону - и станете пищей для высшей формы жизни. Я достаточно богат для этого. Я понятно выражаюсь?
   Амбал как-то притихло и понятливо молчит, пырясь расфокусированным взглядом на нескольких господинчиков где-то под облаками.
   Чистота достаёт платок, несколько демонстративно вытирает рот и пальцы, комкает платок и бросает на мостовую. И с выражением непередаваемой брезгливости на лице встряхивает кисти рук.
  
   ...Они возвращаются домой.
   Хайя словно заморожен, всё, что ему казалось выметенным из памяти и из сердца, выброшенным, - внезапно просыпалось на голову, как набившийся в щели песок.
   - Простите меня за эти прогулки, друг мой! Я должен был сообразить, что вам пока небезопасно ходить по городу...
   Хайя молчит, делая жест рукой: не извиняйтесь... Ему трудно говорить. Что-то настигло его, - что-то, что пряталось. Внутри. И ему трудно даже понять, на каком он свете. Что вокруг. Где реальность.
   Лёгкая и изящная победа Чистоты привела бы его в изумление и восторг - если бы он мог сейчас хотя бы изумляться. Но все чувства исчезли, кроме одного - огромной тяжести внутри.
   Хайя впал в оцепенение, словно мир под ним пошатнулся - и он рухнул навзничь... он был готов пойти с этим, потому что - а что ещё делать... ощутил себя полностью доступным, открытым, подчинённым всему тому кошмару, который был в прошлом. Оказывается, не в прошлом. Кошмар в любой момент может прийти за тобой и потребовать...
   Они ужинают в молчании, Хайя то и дело зависает, и Чистота старается быть внимательней к нему, чем обычно, - как в дни болезни. Он сидит не на другом конце стола, а здесь, рядом, и тихо подсказывает, напоминает замирающему Хайе: проглотите... допейте, пожалуйста... разрешите, я заберу вилку...
  
   ...А ночью приходит кризис.
  
   Сразу после ужина Хайя ложится. Его трясёт в тёплой постели, он старается цепляться за окружающую реальность, но проигрывает, и его захватывают, затапливают волны чего-то тёмного и прошлого. Болит... всё, когда-либо травмированное, будто только что. Говорить невозможно больно. Дышать трудно.
  
   ...Он просыпается от тяжёлой пощёчины и видит перед собой амбала с гигантской дубиной.
   - Просну-у-улся, - тянет амбал. - Что-то ты заспался, я уж скучать начал. Ну-ка, принимайся за дело!
   Он вспоминает, что уже просыпался так, что да, Чистота и его дом - это только сон. Но столкнуться с этим очередной раз настолько невыносимо, что, преодолевая боль в травмированном горле, он кричит изо всех сил то слово, которое не использовал раньше никогда, которое нельзя использовать здесь:
   - Нет!!! Нет, нет, нет, нет, не-е-е-ет!!!
  
   ...и просыпается еще раз, от влажной ткани на лбу. Чистота убирает полотенце и вглядывается в его лицо.
   - Хайя! Хайя... ох, вы проснулись наконец. У вас снова кошмары.
   - Таких реальных... ещё не было, - хриплым, сорванным голосом отвечает Хайя. - Вы услышали крик?..
   Чистота вздыхает.
   - Я предполагал возможность такого. Поэтому, когда вы легли, не уходил к себе, а старался быть неподалёку. Вы не будете возражать, если я поработаю у вас?
   Он приносит несколько рецензируемых им книг и пристраивается в кресле, придвинув его к постели поближе.
   - Свет вам не будет мешать?
   - Нет...
   - Может быть, воды? Или вина?..
   - Воды... и вина... тёплого... пожалуйста... Погодите! Минуту... прошу вас... Как мне убедиться, что вы не сон?..
   Чистота с сочувствием смотрит на Хайю.
   - Это очень трудная ловушка, друг мой. Я могу только уверить вас, что я существую в действительности. И завтра спросим у доктора.
  
  
  
   ...кот проскальзывает внутрь и запрыгивает к нему на постель. Он тихо ахает и быстро поднимается, кот уворачивается от его рук, одновременно увиваясь вокруг него.
   - Нет, нет, зая, не сейчас, - говорит он, выпихивая его в дверь. - Давай отсюда, быстро, сейчас здесь будет совсем плохо.
   Не желая отказать коту хоть в минимальной ласке, он садится на корточки на пороге и быстро гладит мурчащее и пушистое. По коридору приближаются шаги. На мгновение зажмурившись и внутренне замирая, он распрямляется, и двое вталкивают его в комнату, закрывая за собой дверь.
   ...
   ...Он слышит, как заходит хозяйка. Оценивает зрелище.
   - Ну-ка, вставай, лежебока! - с угрожающей лаской.
   Он едва дышит.
   Она садится на корточки рядом с ним, переворачивает лицом кверху.
   - Тьфу ты! Ну как нелюди, честное слово, зачем же так портить...
   Встаёт и отходит.
   - До завтра отдыхаешь. Воды и хлеба я тебе принесу. А завтра чтобы был в порядке, время горячее, поток большой. Понял меня?.. Эй, ты меня слышал?
   Ответить он не может, только дёргано сжимает пальцы, скребя по полу: да, слышал, да, понял...
   Воду с хлебом она действительно приносит. Уникальный случай... И еще платок. "Рот прикроешь, пока не заживёт".
   Новой одежды взамен разорванной до лоскутов не приносит. Зачем ему сейчас? Время горячее...
   Вместе с ней в комнату проникают коты и обкладывают его. Бодают. Подсовывают головы под руки.
  
   - Тебе было бы намного легче, если бы ты был не такой... ну...
   - Какой?.. - тихо, измученно спрашивает он. Он не знает, что можно сделать, чтобы ему было... легче. И он думает, что на самом деле облегчения не бывает. Просто в какой-то момент всё оканчивается, и всё. Ты задыхаешься с чьей-то дубиной в глотке, но больше не восстанавливаешь дыхания. Финал.
   - Ну, не такой... ну не знаю, как сказать. Мне кажется, ей просто нравится сбивать с тебя спесь, во.
   - Спесь?!. - он поперхнулся водой от неожиданности. Спесь - у него?!. - Скажи ещё - гордость. Достоинство. Скажешь тоже... спесь...
   - Ну как-то так, да. Слишком ты... ну, не такой, как надо.
   Если бы он хоть мог понять, как им надо... он не сопротивляется уже очень давно, он всё делает, как требуют. Настолько, что сам не может оставаться с собою наедине - противно. И всё равно - не такой. Это надо же - спесь...
  
   ...Доктор сказал, что это необходимый кризис, в целом положительное явление, и после него должен наступить глубокий внутренний мир и разъединение с травмировавшей ситуацией. Если его пережить.
   "Это как стрела или как пуля. Больно, когда входит, и больно доставать. Между этим - промежуток облегчения, а после этого - исцеление".
   Кроме лекарств, он посоветовал Чистоте дежурить рядом со спящим и будить его в определённые моменты. В фазе быстрого сна.
   - Поначалу отдых будет хуже, - пояснил доктор Хайе и Чистоте, - но это даст свой эффект в плане идентификации реальности. Вы будете просыпаться, неожиданно выходя там из ситуаций, в которых никак не могли бы заснуть. Это докажет вашему рассудку, что там сон, а здесь - реальность.
  
   Чистота дежурит у его постели по ночам, рецензируя книги и посматривая на него время от времени. Хайя подолгу не засыпает, глядя на Чистоту. Встречая его взгляд поверх очков.
   - Наверное, я с самого начала в глубине души знаю, что всё это - ваш дом, вы сами... только сон. Не просто знаю... ощущаю всем телом. Дело в том, что... Просто... Мне... слишком давно не было больно.
   Чистота сидит в своём кресле у его кровати, положив ноги на невысокую козетку, и, держа очки в руках, как лупу, разбирает что-то в маленькой книжечке. При словах Хайи он распрямляется и поворачивается к нему, от удивления роняя очки и книжечку на колени. Смотрит с возрастающим пониманием.
   - Может быть, мне следует укусить вас за палец?.. - тихо спрашивает он.
   Хайя от неожиданности коротко смеётся. И тут же вдруг начинает плакать - впервые за долгие, долгие, долгие годы:
   - Не за палец... не за палец... За сердце!
   Чистота быстро поднимается с кресла и, жестом спросив разрешения, садится на край его кровати. Полувопросительно берёт за руку. И сидит так, пока тот плачет, тяжело, неумело, как-то стискиваясь и проталкивая рыдающие выдохи.
   Просто сидит рядом, прикрыв глаза. Чуть пожимает его руку и слегка кивает на каждый его выдох. Словно поддерживает высказывания...
  

***

  
   ...Будить помогает. Проходит не так уж много дней, и... Постепенно Хайя успокаивается, его сны становятся обычными. Нелогичными. И он начинает просыпаться сам, порой со смехом, пересказывая тут же Чистоте занятные бредовинки. Хайя хохочет, утирая слёзы смеха и облегчения. Сны, сны! Кошмарные, но всего лишь сны...
   - Как вы его ловко... переубедили! - наконец может поделиться Хайя.
   - Мы, кабинетные учёные, умеем отстаивать свою правоту в дискуссиях, - смеётся вместе с ним Чистота.
   Хайя смотрит, как Чистота смеётся, и думает - как же он, оказывается, может быть небезобиден, небеззащитен... Скромный историк... Вполне способен откусить голову - если будет потом чем рот прополоскать...
   - Не хотите навестить нашу гостиную? - чуть лукаво говорит Хайя.
   Чистота снимает очки и откладывает книгу. Неизменное:
   - Вы уверены?..
   - Ещё как уверен! Пойдёмте.
  
   ...В этот раз они оба особенно неторопливы и плавны - как падающий снег. Как облетающая листва.
   - Говорите сейчас со мною, пожалуйста... Расскажите что-нибудь... о себе... как вы увлеклись вашей наукой?..
   Чистота на мгновение удивлённо замирает - и понимает, что именно Хайе нужно сейчас. Так нужен его голос, какие-нибудь мягкие речи... А не только руки.
   Займите собою, заполните всё моё внимание, не одно лишь телесное. Чтобы помочь полностью вернуться в реальность...
   И Чистота действует особенно неторопливо, и говорит, говорит, говорит...
   Негромко, красиво, живо - но тоже очень неторопливо.
   Он рассказывает истории из детства, рассказывает о своих родителях, о любимых в юности книгах... Одновременно прислушивается к тихим вздохам Хайи... изредка сам что-то спрашивает, такое, на что можно ответить "ага" или "угу".
   Продолжает что-то говорить успокаивающее, уютное, милое, забавное, домашнее - уже глядя на лицо партнёра под собою, опираясь на локти.
   Хайя улыбается, закрыв глаза, не замечая, как слёзы текут... хорошие. Из наружных уголков глаз вниз, по вискам, на подушку. Он крепко держится за руки Чистоты, охватив их ладонями у самых его плеч.
   Спокойный, плавный ритм. Размеренное покачивание. Слаженное двуединое дыхание. Негромкая речь. Наполненность и тепло...
   Для Хайи Чистота сейчас - как живое тёплое одеяло, как прочная кровля дома, как...
   Хайя расслабляется, отпуская вообще всё. Чистота, и так никуда не торопящийся, ещё замедляет ритм, ощущая, как пальцы на его плечах слабеют и руки партнёра соскальзывают вниз. Тихие вздохи Хайи переходят в посапывание, Чистота замолкает и осторожно, чтобы не разбудить, отстраняется. Хайя уснул - глубоко, бестревожно. Спокойно.
   Чистота быстро разбирается сам с собою, затем приносит из комнаты Хайи его одеяло, укрывает его. Некоторое время наблюдает за спящим. Гасит светильники. И идёт уже наконец спать к себе.
  

***

  
   ...Во время одной из поездок на очередную научную встречу, вечером, после всех диспутов, Хайя, Чистота и его некоторые коллеги сидят за столиками в местной едальне или отеле.
   Весь отель заполнен ими, вокруг только свои, и это особенная атмосфера, очень свой мир. Играет музыка, небольшой совсем оркестрик. Они начинают какую-то музыку, знакомую Хайе с детства, - это какой-то тамошний танец, распространенный. Народный. Одна из женщин - участниц научной встречи встаёт, немного рассказывает про этот танец, она родом оттуда, и начинает танцевать - жаль, мол, нет партнёра. И тут Хайя поднимается из-за их столика и идёт к ней. Он плоховато, но помнит танец. И вот они танцуют. Там что-то с регулярным подниманием рук над головой, проворачиванием на носках, шаги то вперёд, то назад... Красиво и очень этнично.
   Женщина потом подсаживается за их столик, благодарит Хайю и говорит, кивая на Чистоту:
   - Надо же! С вашим появлением этот пыльный библиотечный кот стал похож на человека.
   Кто рядом сидел и слышал, те смеются, а сам Чистота улыбается и в притворном возмущении сводит брови.
  
   Когда остаются одни, Хайя с улыбкой спрашивает:
   - Пыльный библиотечный кот? Вот как?..
   Чистота тоже улыбается:
   - Удовольствие... очень важно для жизни. И удовольствие от глубокого общения... разного... с живым человеком... даже, пожалуй, превосходит удовольствие от хорошей книги - а мне это казалось невозможным.
  

***

   - Каковы ваши дальнейшие планы? Если вы не против ими поделиться, - с улыбкой спрашивает за ужином Чистота.
   ...Дальнейшие планы... Хайя взволнован. Он считал дни их договора. Соблюсти оговоренное количество было важно не Чистоте, а Хайе. Который должен себя почувствовать не нищим, пожалованным милостыней, и не безнадежным должником, а расплатившимся честь по чести. Заработавшим себе на свободу. Достойным самого себя и, может, неосознанно - достойным Чистоты, его дружбы и доверия. Равенства с ним.
   Это равенство его просто сводит с ума, это как непьющего напоить или как с рождения незрячему подарить зрение. Он... смятён, разобран на молекулы и пересобран вновь этим бескомпромиссным равенством. Поэтому не хочет остаться в долгу... И внимательно отсчитывает дни, определенные договором.
   Его финал всё откладывается и оттягивается - то из-за болезни Хайи, то из-за отъездов Чистоты, в которые его партнёр нередко предпочитает остаться дома.
   Они оба не торопятся, и такие откладывания их не беспокоят, с одной стороны...
   С другой - Хайя мучительно хочет покончить с прошлым. С рабством. Так, чтобы даже договор, оплативший его освобождение, был бы исполнен до конца. Словно только тогда может начаться подлинная свобода.
   Свобода. Не может быть. Свобода...
   - Я хотел бы уехать... куда-нибудь. Наверное, лучше всего просто... путешествовать. Посмотреть мир... понять, что такое... свобода.
   Чистота, на несколько минут задумавшись о чём-то своём, нахмуривается и поднимает на него улыбающийся взгляд.
   - Вы правы, перемена обстановки - это лучший отдых. И путешествия - лучшее проявление свободы. Если хотите, я могу поделиться с вами идеями, где хорошо бы побывать.
   - О да, пожалуйста!
   Взгляд Чистоты сверкает, отражая радость и возбуждение его партнёра. Он принимается с вдохновением описывать, куда бы можно поехать и что там есть интересного.
   - ...чтобы побывать во всех этих местах и хорошенько рассмотреть их, понадобится целая жизнь, - смеясь, говорит Хайя.
   - Но разве это будет не прекрасная жизнь? - тихо, с улыбкой.
   - Прекрасная... наверняка, - отвечает Хайя, и они салютуют друг другу бокалами.
  
   ...Вспоминать этот разговор ему сейчас горько. "Вы уже тогда знали, не так ли? Знали и молчали. Не подавали вида".
  
   К концу договора Хайя был заметно возбуждён и взволнован. Чувствовал маяту и непонятное томление. Ему тогда казалось, что это предвкушение отъезда, чаяние свободы. И лишь много позже он понял, что это было нежелание расставаться и предчувствие тоски и разлуки...
  
   ...Уже в день отъезда Чистота тихо спрашивает, примет ли Хайя от него подарок. Может ли он надеяться, что ему не будет отказано.
   Хайя отвечает: "От вас - всё, что угодно. Конечно, приму". И Чистота дарит ему... Деньги. Очень крупную сумму денег. Как выяснится много позже, - практически половину того, чем владеет, в финансовом эквиваленте.
   Хайя... изумляется до крайности. Опешивает. Буквально с открытым ртом и поднявшимися бровями смотрит на партнёра. А Чистота, выставив перед собою ладони, спешит объяснить: "Я хотел бы подарить вам на долгую память... что-то материальное, даже очень дорогое, что угодно - хоть золотое кольцо с изумрудом - только зачем вам?.. Побрякушки... И я придумал лучше - я подарю вам ресурсы, возможности. Которыми вы распорядитесь, несомненно, наилучшим для вас образом. Это гораздо лучше выразит мои чувства и мою благодарность. Спасибо за наше сотрудничество!"
   Это действительно подарок, не подачка, и отказать - значит зря ранить друга. Хайя принимает дар, и понимает, что ему легко. Подарок - от чистого сердца.
  

***

  
   Сидя у постели друга, он всматривается в его лицо. Он почти видит, почти наяву... Так, словно научился читать или видеть чужие воспоминания. Или словно кто-то записал каждую минуту его друга, исчислил каждую рану и взвесил каждую слезу. Тот же невидимый художник, который ходил когда-то за ним самим. А теперь, в ответ на то, как Хайя впервые задался вопросом: как же он тут без меня? - этот кто-то развернул свиток со своими записями. Словно с движущимися картинками.
  
   ...Он видит, как Чистота провёл эти бесконечные дни. После того как закрыл за ним двери своего дома и, как он думал, своей жизни.
   Вот Дендерриеро, только что с улыбкой простившийся с ним и пожелавший ему удачи, сползает по дверному косяку, зажав зубами кулак, опускается на пол и сгибается лицом в колени.
   Вот он улыбается, прикрыв глаза рукой, стоя в его опустевшей комнате.
   Вот он... о небо, он не плачет и не жалуется. О нет! Он улыбается и благодарит судьбу, что ему довелось встретить... такого человека и провести с ним время. Благодарит, что всё это было. Боль в сердце и улыбка на устах - это могло бы быть девизом Чистоты в эти два бесконечных года.
   Вот он начинает работать как бешеный, уходит в науку не то что с головой - он и так в ней с головой - а бросает всего себя, сжигает, не оставляя запаса. Спит раз в несколько суток, и то недолго, чтобы не видеть мучительно желанных снов о дорогом, необходимом, навсегда потерянном человеке.
   Начинает и заканчивает несколько крупных трудов, которые планировал на долгие годы вперёд. Читает открытые лекции. Рецензирует труды коллег. Сутками не выходя из кабинета, пишет или читает. Это его способ спастись от отчаяния - но он не срабатывает...
  
   "Что это такое, Дендерриеро? Что это - так прикипеть и ни словом не дать понять этого... быть готовым умереть и умирать от тоски, но не протянуть руки и не взять себе то, что может быть твоим, - что это?.. Что настолько острое, что пронзает, оставляя чистый незарастающий разрез, из которого с кровью уходит жизнь?..
   Острая любовь к свободе Другого. Вот что это такое. Острая любовь к свободе Другого".
  
   Вот Хайя слышит, как Дендерриеро говорит с улыбкой: "Мне в жизни повезло на встречи".
   Вот он сжимает пальцами переносицу. Вот, поняв, что не справится с тоской, ещё ускоряет работу, истощая себя до крайности... И благодарит небо за то, что у него было, было, было...
   Вот утешает себя: я же историк. Жить былым - и есть моя жизнь.
   "Вы были правы, - думает Хайя. - Вы были правы, потому что я должен был получить свободу окончательно... и с нею - вернуться к вам. Другого пути не было.
   И вы не были правы, потому что... мне страшно даже подумать, даже представить, что было с вами. Как вы... умирали без меня... ради моей свободы. Всё это время. Мне страшно представить, что было бы, опоздай я всего на несколько дней... чем стала бы моя жизнь без вас".
  
   ***
  
   ...Оставшись один, Дендерриеро позволяет себе слабость, которую не мог выказать при Хайе, чтобы не надавить на него своими чувствами - тот был пока так хрупок в своей свободе, что ее бы мог смять, кажется, даже солнечный луч... Дендерриеро сползает спиной по дверному косяку, вцепившись зубами в кулак, - ещё не привыкший, что уже можно рыдать в голос, никого не напугав, - и сгибается лицом в колени.
   ...Не знал, что будет настолько больно. Думал, что подготовился. Как и в прошлый раз... Нет, подготовиться нельзя. Заведомое знание не помогает.
   Но в этот раз, провожая навсегда, он провожает не на смерть. На долгую и, можно надеяться, счастливую жизнь. И это - единственное, что утешает и радует.
   "Мне будет непросто, - думает Дендерриеро. - Очень, очень непросто. Но я постараюсь справиться. Я сделаю всё что смогу".
  
   Его семья, его возлюбленная, которая всегда ждёт с распростёртыми объятиями, готовая принять, та, которая никогда не покинет, - его наука. Дендерриеро отдаётся ей со всей страстью, обнаруживая в себе такие ресурсы, о которых прежде не подозревал и, пожалуй, услышь он о таком раньше, крайне бы удивился и счёл странным и себе никак не подходящим: полыхая вдохновением и интересом, пишет несколько трудов одновременно, с трудом отрываясь на естественные надобности и постоянно пренебрегая полноценным здоровым сном в своей постели. Иногда он засыпает за рабочим столом, уронив на него голову, и, проснувшись, продолжает работать.
   Иногда он читает и две и три открытые лекции за день, проводя после каждой из них диспут, - и организаторы вольных университетов смотрят на него с изумлением, осторожно интересуясь, уверен ли он в такой нагрузке.
   Он уверен.
   Всё это, вся эта кипящая энергия, хлынувшая через него, эта работоспособность и вовлечённость необходимы ему. Они обеспечивают ему иллюзию отсутствия боли.
  
   Пожалуй, невзирая на эти странности, этот бешеный рабочий график, Дендерриеро справляется со своей жизнью. Так ему кажется. Он даже продолжает следить за приятностью своего облика, по-прежнему тренируется и вообще не пополняет ряды своих чудаковатых коллег, махнувших рукой на "ерунду" вроде внешней красоты, опрятности и аккуратности и вполне способных выйти и к гостям, и на улицу взлохмаченными, небритыми и в старом халате, покрытом пятнами чернил или реактивов; могущих также в любой момент нарычать на собеседника, оборвать его, выругать недостаточно сообразительных слушателей и просто, развернувшись, уйти, оборвав лекцию на середине, - не тратящих, словом, сил и внимания на "всю эту социальную шелуху".
   Дендерриеро не осуждает их - вообще не в его привычках обсуждать и осуждать других, - но для него самого такое поведение было бы не экономией сил, а их дополнительной тратой. Он перестал бы следить за собой, только потеряв способность двигаться, а учтивость утратил бы только вместе с возможностью говорить вообще.
   Приятный и располагающий внешний вид и манеру общения Дендерриеро поддерживает всегда.
   Просто это для него не проблема. Просто так ему легко и удобно.
   Трудно и даже невозможно другое...
   Не думать об уехавшем друге, не вспоминать его и не тосковать о нём не получается, хоть он сперва и пытался.
   И тогда он выбирает другую тактику.
   Вместо того чтобы пытаться сделать невозможное и заставлять себя не вспоминать и не тосковать в разлуке, то есть, попросту говоря, перестать любить, он даёт сердцу свободу, но как можно больше вспоминает с радостью всё, что было за время его партнёрства с этим удивительным человеком. Снова и снова "просматривает" всё хорошее, радостное и просто весёлое, чего было достаточно. С Хайей было легко. Жизнь в общении с ним оказалась очень лёгкой и очень полной, наподобие шара с газом, поднимающегося вверх и могущего нести с собою множество всего.
   Дендерриеро часто и со вкусом представляет во всех подробностях, где находится Хайя, что он может там увидеть и как это может его восхитить. Как он присматривает себе дом на берегу океана, с большим старым садом, как и хотел, обустраивается в нём, как он вообще... разворачивается, распрямляется в своей жизни во всю свою ширь и во всю величину... Дендерриеро думает о том, как его другу хорошо. И эта созерцаемая им мысленно реальность приносит ему отдых от тоски, утешение и радость.
   "Небо, какой же я богатый, - думает Дендерриеро, - и как мне повезло. Сколько всего у меня было. А было - это почти то же самое, что есть, пока я не потерял свою память. Оно никогда не станет небывшим, всегда будет частью моего сегодняшнего дня. В том и боль... но в том же и радость. Да".
  
   Дендерриеро думает о Хайе. "Нередко встречаются люди, - думает он, - словно не созданные для уважения, хотя такого, конечно же, не может быть. Но их образ действия, манеры и поступки таковы, словно они не имеют уважения ни к другим, ни к себе. Уважать таких - отдельный труд, уважительное обращение они отторгают, как навощенная поверхность отторгает воду: уважение просто скатывается по ним, не оставляя следа. Такое всегда тяжело и неприятно...
   А бывают такие, как Хайя. Но это гораздо более редкие птицы, не знаешь, и встретишь ли за всю жизнь... такого.
   Его тихое достоинство, неразличимая поверхностному взгляду сила духа, естественная красота его сердца складываются в сокрытое и от него самого, и от многих других незаметное величие. Притягательное, похищающее сердце и навсегда привязывающее к себе...
   Иной, не осознавая, но безусловно ощущая эту высоту, вожделея её, страдая и злясь от её безусловного и так же безусловно отрицаемого превосходства, будет стремиться захватить её и постараться сломать, подчинить, погрузить в боль и грязь, заставляя поклониться себе. Карая за то, что высота эта смеет оставаться сущей даже на самом дне, в самой грязи и в самом отвратительнейшем унижении... Иному необходимо унизить, необходимо разрушить и осквернить нечто прекрасное, чтобы возвыситься самому... а когда разрушить не удаётся - это выглядит сопротивлением, дерзостью и вызывает ярость... поэтому у Хайи столько шрамов. Хотя он и в мыслях не имел дерзить или провоцировать на гнев... но он оставался собой, и это само по себе было для некоторых нестерпимо. Да..."
   Дендерриеро же любит уважать. Ему нравится испытывать это чувство. Противоположное чувство ему крайне неприятно, и он избегает его всеми способами, даже когда сохранять уважение трудно и едва ли не насильственно в отношении человека. Бывает и такое...
   Хайю уважать очень легко. Тихое достоинство, чуждое любой отталкивающей надменности или грубости, служит своего рода магнитом, притягивающим уважение к себе как бы естественной природной силой. Это достоинство исходит из него, как трава из земли, - безо всякой обработки и возделывания, просто по своему существу.
   Дендерриеро натренированным чутьём сразу заметил столь неожиданное в человеке такой работы достоинство духа... и зацепился за него вниманием, не смог выкинуть из головы, да и не хотел.
   А узнав своего гостя и партнёра ближе, просто, тихо и полностью его...
  
   ...полюбил.
  
   Таким, каков тот есть: со всеми травмами, недостатками и достоинствами... собственно, спроси кто Дендерриеро, он бы, пожалуй, ответил, что полюбить сразу и всем сердцем было единственным, что ему оставалось, узнав этого человека. Увидев его глубину. У него просто не было никаких других вариантов, разве что мгновенно и полностью лишиться и памяти и зрения.
   И поэтому Дендерриеро всем сердцем, истово, исступлённо желает ему счастья. Это счастье просто обязано, должно с Хайей случиться, впрочем, как и с каждым, но с ним - особенно. Ему должно, обязательно должно быть хорошо, потому что это и есть торжество правды и справедливости, которого Дендерриеро желает всей душой и ради которого трудится всю жизнь.
   "И ведь я знал его, он был моим другом и моим партнёром. А сколь многим в жизни не выпадает хоть раз даже увидеть такого... настолько чистого по природе, что ничто просто не способно его испачкать, как огранённый чистейшей воды алмаз, сам не ведающий своего блеска и сияния и почитающий себя за пустую породу.
   Далеко не в такой мере, но в каждом человеке есть нечто подобное. Некоторая драгоценность, неподвластная скверне и разрухе. Есть смысл жить ради того, чтобы быть причастным к отысканию, признанию и огранке этой драгоценности, к освобождению от грязи и пустой породы... просто сказать, к образованию и просвещению".
   "У меня было всё, что только можно пожелать, и когда я был ребёнком, и для взрослого человека. И у меня всё ещё есть моя наука. Я в действительности счастлив", - думает он.
   А строго наедине, в своём доме, лёжа ночью на кровати в их "общей" некогда гостиной, позволяет себе выговориться. Выплеснуть тоску, одиночество и тягу к родному сердцу. И порой просто плакать.
   "Как же мне не хватает вас, мой друг. Как же мне вас не хватает..."
  
   ***
  
   ...Увидеть друга так неожиданно оказывается для его истерзанного сердца невыносимым. Слишком сладко, слишком горько. Слишком мучительно от нехватки времени, чтобы понять: можно ли предложить ему свою любовь или Хайя ещё не готов сказать ему "нет", а значит - и "да"? Времени, нет времени... уже.
   Как хорошо, что его доктор предложил ему место в клинике - точней, настаивал на лечении, но сошлись они на том, что Дендерриеро приедет, если станет совсем невмоготу.
   Невмоготу стало. От неожиданной радости, от всколыхнувшейся боли.
   Сразу же после ухода Хайи он пишет несколько писем - и выезжает, просит гнать как можно быстрее. Нестерпимо болит грудь и трудно дышать. К клинике его привозят уже без сознания.
   Вовремя. Придя в себя, он обнаруживает, что едва жив, голова кружится постоянно и огромная усталость накатывает даже от того, что просто поднял веки.
   Он проваливается то ли в обморок, то ли в сон. Просыпаясь, видит только стену и потолок. Говорить он не может из-за чудовищной потери сил, да с ним никто и не пытается разговаривать, а уход в этой клинике и так очень хороший.
   К несчастью, вскоре начинаются то ли галлюцинации, то ли бредовые сны - в которых Хайя примчался вслед за ним в клинику и признаётся ему в любви. Сны чудовищно детальные, последовательные, похожие на реальность больше, чем сама реальность, - молчаливая, однообразная, пустая.
   Эти бредовые сны сводят его с ума своею желанностью и остро осознаваемой нереальностью. Хуже всего - контраст между ними и реальной жизнью.
   Он бы хотел вовсе не просыпаться, если по правде. Остаться во сне. Понимая, как честный перед собою учёный, что это лишь сон, игра воспалённого мозга.
   Дендерриеро, одновременно с присущим ему сдержанным оптимизмом, никогда не был склонен к самоутешению и самообману. Сон есть сон, иллюзия есть иллюзия, какой бы прекрасной и детальной ни была. Но он готов был уснуть навсегда. Полностью сознавая, что это означает. Он бы хотел не просыпаться в этот будто бы никогда не сменяющийся, один и тот же, пасмурный больничный беззвучный день, в котором есть только молчаливые медицинские сёстры, лекарства, тусклые стены, бесконечная усталость и тоска.
   В его снах раз за разом Хайя пытается уговорить его поверить в реальность происходящего, говорит с ним, сам ухаживает за ним... и сил во снах у самого Дендерриеро было много больше. Порой ему было трудно разобраться, где сон, где явь, что было, а что лишь мечталось, приезжал ли Хайя действительно к нему домой или это лишь придумалось...
   Состояние неясности пугало его, он привык полагаться на свой разум, а разум начал его подводить и отказывать. Ему оставалось лишь с ужасом наблюдать за собой, размышляя, долго ли всё продлится и сможет ли он хоть сколько-то сохранить себя до самого конца - или его ждёт грозная и жалкая участь распавшегося полностью сознания...
   Но, учитывая отсутствие надежды на поправку, он бы выбрал остаться в этих снах навсегда, как бы это ни выглядело снаружи.
   Во снах Хайя был рядом. Вернулся.
   ***
  
   ...Дни идут за днями.
  
   Сидя у постели или лёжа рядом (он придвинул свою кровать), он вспоминает и думает...
   "Повседневность - наиболее содержательная часть жизни, состоящая из важных мелочей, значимых именно потому, что над ними никто особо не задумывается, и они поэтому открывают внутреннюю глубину.
   Маленькая приятная забота или, наоборот, незначительное, но досадное пренебрежение, мгновения внимания к себе или, наоборот, попытки от себя убежать.
   Глубокая внутренняя тишина или мелкий поверхностный шум - всё это и есть самые важные, самые искренние проявления внутреннего - вовне, потому что непреднамеренные, не наигранные. Количественно значимы для нас именно мгновения, их в жизни больше всего.
   И они же - самые ценные мгновения и часы, дни и годы - жизнь, которая просто идёт...
   Быть.
   Быть собой.
   Быть собой с тобой...
   Жизнь. Свобода. Счастье.
   Бывает, пробегаешь их, просыпаешь их сквозь пальцы, как мелкий песок, в поисках одного драгоценного камня. А потом, когда они просыпаны и ушли глубоко на дно времени, кажется, что бы ни отдал, чтобы достать их горстями и рассматривать каждую песчинку, рассматривать без конца их все, до последней, по кругу...
   Дорогая, бесценная повседневность. Драгоценная рутина счастья".
   Небо, думает он. Как же я люблю вас. Как же я вас люблю...
  

***

  
   Его друг приходит в себя всё чаще, и первым делом по пробуждении ищет его взглядом. Понемногу крепнет. Врачи хвалят больного за появившееся старание выкарабкаться и говорят, что появились шансы. И шансы увеличиваются с каждой неделей. Больной начинает есть, а через некоторое время - и присаживаться в постели. А там и ненадолго вставать, опираясь на руку своего компаньона.
   Он старается не уходить из его комнаты никогда вообще, всё время быть рядом.
   В какой-то момент происходит кризис - больному резко становится хуже, и его почти теряют. Он сидит у его постели на полу, как в первые дни, но врачи уже не гонят его, наоборот. Он говорит, говорит, говорит, не останавливаясь ни на минуту, - зовёт, просит, уговаривает, умоляет, требует. Много часов спустя охрипшим голосом, растеряв все интонации, кроме одной - отчаянной мольбы, - может только повторять: не уходи, не покидай, не погуби, не уходи... не покидай...
   И замолкает только тогда, когда один из врачей, нагнувшись к нему, касается его плеча и произносит: "Стабилизировался. Отдохните". Тогда он просто опускает голову на бедра лежащего, поверх тонкого покрывала, и мгновенно засыпает сидя.
   Просыпается отдохнувшим, несмотря на неудобную позу. Только тело затекло. Очень раннее утро, едва светает. Его друг проснулся, и кризис явно миновал: выглядит заметно лучше, чем накануне.
   Он просыпается оттого, что ощущает лицом какое-то движение. Опускает взгляд и понимает, что дело явно пошло на поправку. Смотрит на своего партнёра, который залился не то что красным - багряным, и отпрянул бы, если б мог - но куда отпрянуть лежащему? И партнёр смотрит на него с огромным смущением, готовый спрятать лицо в ладонях.
   С великой радостью, трясущимися руками он откидывает покрывало и хочет приникнуть, но слышит тихое отчаянное: "Нет!.." Удивлённо поднимает лицо: "Что вы, мой хороший?.. Почему нет?"
   От такого обращения и так донельзя смущённый партнёр его вовсе теряется. "Я... Вы... Это же... Так нельзя! Неприятно вам будет. Я... не могу так с вами!.."
   От щемящей нежности он прикрывает рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, и качает головой. Мне?.. Мне это будет неприятно? Мне?!.
   Осторожно гладит пальцами тыльную сторону ладони своего друга, подрагивающую от волнения. Успокаивает. "Что вы, что вы! Я с вами - могу... Что угодно, лишь бы с вами. Позвольте мне. Я хочу. Пожалуйста. Никому не будет неприятно, будьте уверены". Улыбается нежно и уверенно.
   - С одним условием.
   - Каким же?
   - ...Взаимно.
   - О... но... не здесь же?.. Когда вернёмся домой, ладно?
  
   Дождавшись ответного неловкого кивка, он приникает к другу вновь - и, повинуясь догадке, накрывает себя с головой покрывалом, чтобы не смущать его ещё сильнее.
  
   ...Вынырнув из-под покрывала, видит, что тот плачет.
   - Почему? Вам было нехорошо?..
   - Хорошо, очень хорошо! И... стыдно, простите, мне так стыдно...
   - Что же стыдного?
   - Как я могу так... думать о вас, так представлять вас... мне так неловко... -
   - Но я же сам просил вас...
- Да, но... в действительности вы бы никогда такого не захотели... я уверен.
  
   Он не понимает, что значит "в действительности", и решает не расспрашивать сейчас плачущего друга, а применить гораздо лучшее средство утешения и поддержки. Тот отвечает на поцелуй с поспешностью, прерываясь на слова благодарности и любви.
  

***

   - Вы хорошо взбодрили его, - говорит доктор, - но не могли бы вы продолжать... постепеннее? Не так сильно... Не знаю, в чём именно дело, это можете знать только он и вы. Но возбуждение в его состоянии может оказаться не менее опасным, чем апатия. Говоря проще, можете ли вы волновать его меньше?.. Это возможно?..
   Хайя трёт пальцами переносицу - жест, неосознанно перенятый у Чистоты.
   - Я понял вас, доктор. Кажется, мне надо быть более... привычным для него.
   Они улыбаются и кивают друг другу.
  
   - ...Вы?.. - тихо-тихо спрашивает Чистота.
   И ощущает лопаткой улыбку.
   - С пробуждением, - так же тихо отвечает улыбающийся Хайя ему в лопатку. Целует. И гладит по плечу.
   Чистота на мгновение замирает.
   - Вы... не делали так раньше.
   - Мы с вами много ещё чего не делали раньше, - в голосе светится улыбка, губы щекочут кожу.
   Чистоту в его объятиях сотрясают сухие беззвучные рыдания.
   - ...Что вы?!..
   - П-простите... я... сейчас возьму себя в руки.
   - Не нужно, мой хороший... ведь сейчас я держу вас в руках. Вы можете расслабиться...
   Но какое там "расслабиться"... Чистоту сгибает спазм, как от боли. Взволнованный Хайя поднимается из постели и, обойдя её, снова садится на пол перед лицом своего друга.
   - Хотите воды?..
   Он бережно поит его, поддерживая стакан и дрожащую руку.
   - Как... прекрасно и как... больно, вы, ваша улыбка, ваши слова... Это так... много, почти невыносимо для меня. Но пусть это не прекращается.
   - Почему же это так больно вам?..
   - Я ведь понимаю. Я понял... что это сон, игра моего измождённого мозга. Предсмертная игра. Прекрасная... и жестокая.
   ...Хайя вспоминает, как ему самому в кошмарных снах казалось, что те-то и есть реальность, а Чистота и его дом - лишь фантазии. И у него переворачивается сердце.
   - ...Я боюсь просыпаться. Просыпаясь, я теряю вас... Каждый раз. Снова. И кто знает, когда вы покинете мои сны?.. Вдруг уже в следующем вас не будет?..
   Ещё долго, очень долго ему не удаётся доказать, что он не сновидение. Дни идут за днями. Большую часть времени больной спит, иногда ненадолго приходя в себя.
   - Попробуйте... опишите мне вашу реальность. То, что вы считаете явью.
   - Там нет вас. Этого достаточно, чтобы она была... адом.
  
  
   - Где же я, если не рядом с вами сейчас?.. - тихо спрашивает Хайя.
   - О... - Чистота несколько оживает, - возможно, вы в ...., там так хорошо в это время года... Или в ...., мы говорили с вами о том, что там было бы хорошо именно сейчас...
   Чистота рассказывает с особенным каким-то чувством, где сейчас, возможно, находится Хайя. Он так явно любуется своими предположениями, представляя, как чудесные эти места радуют и утешают друга.
   Хайе больно.
   - И что же я там... делаю один?..
   Чистота удивлённо замолкает.
   - А... кто сказал, что вы там в одиночестве?.. Впрочем, вряд ли вы...
   - Я имел в виду - что же мне там делать так долго одному... без вас?..
   - Ох...
   И Чистоту снова сгибает спазм боли.
  
   ...Он закусывает ладонь. Его любовь необходима его другу - он умирает без неё... но она же причиняет ему боль. Точнее, не она сама, а уверенность, что она лишь иллюзия угасающего мозга.
  
   Должен же быть какой-то выход...
  
   - ...Вы здесь?..
   - Да, друг мой.
   - Вы... помните?..
   - Да, всё то же, что и вы. О чём мы говорили и вчера, и третьего дня, и сегодня утром.
   - Если бы вы знали... если бы вы могли представить, как стало пусто без вас.
   "Я могу, - думает Хайя, - я очень хорошо представляю".
   - Я и вообразить не мог... что так может быть. Меня спасала только моя наука, но и она не смогла... спасти.
   - Помните, я спрашивал вас... как мне убедиться, что вы не сон?.. И прошу вас, ради меня, ради нашей дружбы, подумайте, найдите ответ: как теперь мне убедить вас, что я не сон? Что я здесь, рядом с вами...
  
   Целует. Чистота отвечает, и тут же отстраняется, закрывая глаза рукой:
   - Небо, как же неловко. Я фантазирую о вас... словно принуждаю вас в своих мечтах.
   - Думаете, я о вас не мечтаю?..
   - А?.. Я... признаться, я не думал об этом...
   - Так подумайте же.
   Чистота зажмуривается, пытается сдержать сухое беззвучное рыдание - и не может.
  
   ...Дни идут за днями, полные шаткого, неустойчивого равновесия.
   Чистота пока жив. И хотя рано надеяться хоть на что-то, однако он - жив, и дней прошло намного больше, чем ему было изначально отпущено врачами.
  
   Он вспоминает Чистоту, уверенного, убедительного, такого... сильного - на этих их симпозиумах. Чистота, негромкий и деликатный в жизни, в диспутах мог быть и едким, и колким, и весьма хлёстким. Наблюдать за ним, спорящим или критически разбирающим чей-то опус, всегда было... особенным удовольствием. Шутил он нечасто, но когда шутил, удержаться от смеха было невозможно даже тем, кто расходился с ним во мнениях. Но его слово никогда не было унижающим.
   Не уходи... Не покидай... Не погуби...
  

***

  
   - Вы же учёный. Наверняка вам знакомо явление гениальных догадок - когда тренированный разум ищет и находит верное решение, проводя весь процесс мимо сознания?
   - Да, я слышал о таком. Но откуда вы...
   - Пока я ездил, я посетил немало летних университетов. Наподобие тех, в которых преподавали и вы. Надо же мне было как-то... Наверстать упущенное.
   - О! Я предполагал, что такое весьма вероятно, - с интересом говорит Чистота.
   - Предположите и то, что если я и правда лишь ваш сон, то, может быть, ваш разум подсказывает вам что-то, что вы не заметили? Может быть, он сделал верный вывод из совокупности фактов и теперь доносит до вас?.. Я люблю вас...
   ...ох, неудачная попытка. Чистоту снова сгибает и начинает трясти, он закусывает ладонь, чтобы не кричать.
  

***

  
   - ...Друг мой, вы же сами... Вы спасли меня. Неужели вы теперь меня погубите?..
   - Что?!.
   - Я люблю вас. Вы... вывели меня из ада и стали моей жизнью. Слышите меня?..
   Чистота слушает молча, внимательно, вцепившись взглядом в собеседника.
   - То, откуда вы забрали меня... даже это...
   Хайе трудно говорить, он прикусывает кожу на пальце. Назад он больше не проваливается, но даже вспоминать - нестерпимо. И Чистота вдруг впервые за долгое время касается его руки не ища поддержки, а чтобы поддержать.
   - Это было... - пытается протолкнуть слова через горло Хайя, - это... эта... совокупность обстоятельств... привела меня в ваш дом. К вам. Я бы никогда не... не согласился отменить это, даже если бы... знал заранее, через что... Понимаете меня?
   - Что вы такое говорите!.. - Чистота с ужасом и почти с гневом распахивает глаза, сводит брови... стискивает его ладонь...
   - Это говорю вам я, я! Вы бы никогда не смогли такое подумать. Признайте!
   - ...или я крайне, безнадёжно испорчен, - поражённо шепчет Чистота. - Но всё равно не может быть, чтобы... нет...
   - Признайте! Я говорю правду. Клянусь вам каждой своей раной, которую вы перевязывали и лечили. Каждой слезой того мальчика, который... потом... станет мной. Я бы не стал спасать его, если бы мог... но знал, что это уведёт его... меня... от вас.
   Чистота роняет руку, выпустив его пальцы.
   - То, что я сейчас услышал... чудовищно. Это... не может, не смеет быть правдой.
   - И тем не менее, - предельно тихо говорит Хайя, уронив голову на руки. Он не припомнит, бывало ли ему хоть когда-нибудь так же тяжело.
   Они молчат. Хайя терпеливо ждёт.
   - Я не понимаю! - вдруг с отчаянием произносит Чистота. - Я всматриваюсь в себя, насколько хватает взгляда. Но этого нет! Ничто, слышите?! Ничто не стоит и не может оправдать того, что... вам пришлось вынести. Ох. Нет, я к счастью не настолько... гнусен, чтобы... Нет.
   Со вздохом, почти стоном, облегчения он роняет голову на подушку.
   - Это точно не... не мои тайные мечты. Я хотел бы выжечь это место огнём! Но я выжигаю его медленнее... и надёжнее. Словом. Наукой. Просвещением! ...Нет. Это точно не мои мечты. Клянусь, я чист в этом - перед вами и перед собой.
   "Вот уж точно, - думает Хайя. - Я потом расскажу вам, как называю вас. Какое ваше тайное имя... в моём сердце".
  
   Он молчит, переводя дух, а Хайя слушает, не перебивая.
   ...но что-то меняется в молчании больного.
   - Убирайся. Вон. Немедленно! - голос Чистоты оказывается таким же звучным, сильным, уверенным, каким всегда бывал при его выступлениях. Только сейчас в нем звенит гнев и бескомпромиссное требование.
   - Что, простите?!. - опешивший Хайя в первый миг не понимает.
  
   ...Он не видел Чистоту таким почти никогда. Один раз, когда была та встреча с амбалом... но то стёрлось и смазалось в памяти. Уверенной властностью и презрением Чистоты Хайю буквально выдавливает из палаты - но он стоит, как стоят лицом к штормовому ветру, - хоть и впору бы прикрывать лицо локтем...
   - Я сказал, вон отсюда! Не знаю, кто ты и что ты, но - вон из моих мыслей! Сию же секунду.
   ...Хайя медленно разворачивается, отходит к окну. И, опираясь о подоконник ладонями, смотрит на Чистоту. Кажется, что-то сдвинулось. Если его не размажут по стенке сейчас, хотя Чистота вряд ли даже встать сможет...
   - Если я только ваша иллюзия, сделайте так, чтобы я исчез.
   Тяжело и гневно дыша, Чистота закрывает глаза. И лежит так долгое время. Пока не успокаивается, как кажется. Открыв глаза снова, он видит Хайю в той же позе у окна. Выразительно поднявшего брови.
   - Мне срочно нужен врач, - самому себе говорит Чистота.
   - Который тоже часть иллюзии?.. Или вы можете, как вам кажется, проснуться - хотя на самом деле заснуть - и позвать тамошнего врача? Чтобы он сделал так, чтобы меня тут не было? Уверяю вас, друг мой, вы будете разочарованы.
   Чистота смотрит с холодным бешеным гневом человека, лишённого возможности хоть что-то предпринять.
   - То, что вы так разгневаны, прекрасно - это показатель того, что вы поправляетесь. Но прошу вас быть осторожнее. Слишком сильные переживания сейчас для вас опасны.
   Чистота действительно как-то моментально устаёт и прикрывает глаза. Его дыхание замедляется.
   - Так мне позвать иллюзию врача?..
   Слабый взмах руки.
   Дождавшись, пока друг войдёт в активную фазу сна, Хайя осторожно, но твёрдо его будит.
   - Ну, как там с врачами? Удаётся что-нибудь?..
   Чистота полмига смотрит сонно и непонимающе, потом прикрывает глаза ладонью.
   - Небо, какое занудство.
   - Вы не представляете, на что я способен, чтобы вытащить вас, - улыбаясь, говорит Хайя. - Я и сам не представляю, если честно. Но могу будить вас постоянно. Помните, как вы меня тогда?..
   Рука соскальзывает с глаз.
   - Это я.
   - Почему тогда вы говорите настолько ужасные вещи? Вы, образ моего друга в моей голове?..
   - Потому что я не образ в вашей голове, - тихо и быстро, с напором, говорит Хайя. - Я - это я и есть, я рядом с вами, здесь. Это и есть настоящая реальность. Слушайте дальше, давайте я скажу всё до конца, чтобы в дальнейшем мы могли... не возвращаться к этому. Потерять вас навсегда - хуже, чем никогда не узнать вас. Слышите меня? Если вы намерены... не бороться за свою жизнь... и угаснуть от истощения... Если я стану причиной вашей гибели... и потеряю вас... Тогда лучше бы было вам не забирать меня оттуда. Лучше бы было мне сдохнуть от побоев или повеситься в ближайшие дни после этого, - он говорит грубо, как никогда прежде, но сил сдерживаться у него нет. - На этом всё.
   С больным что-то происходит. Он словно окаменел, только взгляд - страшный, живой, гневный и разом полный чудовищной надежды - прожигает сердце.
   - Вы безусловно... правы... в том... что я... никогда... и ни при каких обстоя... тельствах не смог... бы такого... ни сказать ни... подумать. Но это означает... что...
   Хайя долго молчит и затем продолжает, уже спокойно и мягко, но настойчиво:
   - Я люблю вас... только мне потребовалось время, чтобы понять это... понять вообще, как это. Если бы чуть позже... помните, вы говорили, что не причините мне вреда?.. Что бы было, если бы я не успел?! Я ведь вернулся, чтобы увидеть вас... потому что понял, что люблю вас...
   О том, что вы... о ваших чувствах я узнал только из письма. Поймите, я и подумать не мог, что такой, как вы, что вы... Любите - меня. Я вообще представить не мог, как это... пока не... вышел на некоторое время. Из вашего дома. Большое видится на расстоянии, помните же?..
   Чистота молчит, замерший, но взгляд его, движения глаз отражают напряжённую работу мысли.
   - И правду сказать, нам хорошо бы вернуться домой. Здесь не слишком уютно. Только представьте, какой пылищей покрылись шкафы в библиотеке! Придётся организовывать раскопки, чтобы хотя бы отыскать их, - Хайя говорит, говорит, и плачет, и улыбается. И Чистота смотрит на него расширенными глазами.
   - Это действительно вы?.. - наконец тихо спрашивает он.
   - Это я, - тихо отвечает Хайя. И осторожно целует его. - Кстати, я был там, где, по-вашему, сейчас нахожусь. Там очень хорошо, да. Только этого мало... Мне не хватало вас! Поправляйтесь! Вы же не хотите опять... вернуть меня в ад?
   Чистота вдруг отмирает, вздрагивает и начинает трястись на кровати. Его бьют судороги, и он кричит хриплым, сорванным шёпотом:
   - Нет! Нет, нет, нет, нет, нет!..
   Хайя стремительно бросается к двери и зовёт хоть кого-то на помощь, потом так же быстро возвращается к больному, падает на кровать рядом с ним и крепко обнимает, руками и ногами, стискивает в объятиях.
   - Друг мой, любимый, мой хороший. Дышите! Дышите, медленней, глубже... не спешите же, ну!.. - и, сострадая всем сердцем, Хайя всё же дожимает - потому что это необходимо:
   - Адом станет жизнь без вас. Вы никогда так не поступите со мной, правда?.. Дендерриеро, слышите меня?.. Это я, это я, я здесь, рядом с вами. Я никогда больше не покину вас.
   Больной друг ещё несколько раз крупно вздрагивает в его объятиях и вдруг резко разворачивается к нему:
   - Хайя! Небо, это же вы! Хайя! Хайя! Хайя!!!
  
   ...Вбежавший доктор на мгновение застывает в середине палаты и тихо выходит, прикрыв дверь: . Больной истово целует своего компаньона, притиснув его к кровати. Кажется, помощь в этом ему пока не требуется.
  
   - Ох, извините!.. Я немного... перешёл черту.
   - Что?! - возмущённо. - Вот уж нет! Продолжайте немедленно!
   И, невзирая на изумление в глазах Чистоты, вновь с силой притягивает его голову к себе и так же целеустремленно целует.
   - Погодите... мне надо дыхание... перевести. Дышать трудно.
   Хайя отпускает его и выскальзывает из-под него.
   - Простите!.. Я тоже немного... перешёл черту. Но я потерял самообладание, поняв, что вы возвращаетесь ко мне. Как вы? Позвать врача? Я же звал, почему же никто не пришёл...
   Некоторое время спустя вновь появляется доктор, Хайя оценивает его взгляд, укоризненный и явно довольный.
   - Кхм-м-м, видите ли... дело в том, что мы приходили. Сразу же, как вы позвали.
   - О...
   - Да. Именно.
   Чистота на постели только улыбается и прикрывает глаза ладонью. Дыхание его восстанавливается.
   - ...И я полагаю, что уже достаточно скоро вы можете отправиться домой. Мы должны немного понаблюдать за динамикой процесса, но должен сказать... Всё же ваши инновационные методы реабилитации имеют явный эффект. Однако у нас нет для их осуществления ни достаточных компетенций, ни оборудования. А с уходом и поддержкой вы справитесь и сами.
   Заканчивает доктор уже открыто улыбаясь, и Хайя улыбается ему в ответ, алый, как пламя. Чистота, ещё очень слабый, уже спит с улыбкой на лице, так и не отняв руки от глаз.
  

***

   ...Он который час бродит по улицам. Жарким, пустынным. Просто шатается, засунув руки в карманы и сгорбившись.
   Всем, кому мог, он уже помолился. Но небо молчало.
   "Может, и удастся спасти хоть кого-то из них, хотя особо не надейтесь".
   "Лучше вам пока пойти погулять. Не маячьте здесь".
   Вот он и... гуляет.
   Надо же было завести дело, переехать за тридевять земель, чтобы потерять жену и... малышку... Если бы он знал заранее! Он бы пальцем к ней не притронулся. Жили бы как брат с сестрой... А что теперь...
   А теперь он бродит по садам вокруг больницы, не зная, куда себя девать, плачет как ребёнок и боится возвращаться.
   Заметив, куда его привели ноги, он едва сдерживает тоскливую брань. Здание для умирающих. Самое то место для прогулок... сейчас... Неужели это знак?..
   Переполненный самым беспросветным отчаянием, он влачится мимо.
   Вдруг из открытого окна здания, почти у него над головой, на его родном языке, которого никто здесь не знает, звучит громкий, отчетливый, полный чувства крик:
   - Радуйся!!! Neboetozhevi! Радуйся! Радуйся! Радуйся!!!
   Замерев на миг, он стремглав бросается бегом, туда, где оставил мысли и сердце. А там - радость.
  

***

  
   Они наконец возвращаются домой. И первое время, недели две-три, просто лежат в постели в комнате Хайи, которую он быстро прибрал после их столь длительного отсутствия.
   Чистоте необходимо пока что большую часть времени лежать, пить лекарства и вставать максимум по нужде. А Хайя просто лежит с ним рядом. Заботы по дому и уход за больным ложатся на его плечи, но это счастливые хлопоты. Это их простое, огромное и тихое счастье.
   Они лежат рядом или в обнимку. Целуют друг друга, но так тихо, спокойно, не спеша - не страстно, а очень нежно. Гладят друг друга... просто ладонями проводят... Это происходит не между их телами, а между их личностями, которые будто ближе знакомятся друг с другом и могут позволить себе то, чего не позволяли раньше, - ласковые прикосновения, поцелуи... Выражение привязанности и любви.
   Они просто осязают, бережно и с радостью. Оглаживают, как дождь или как ветер. Или как маленькие дети, изучающие тела друг друга. Это их мысли, их "я" соприкасаются, пользуясь руками.
   Дендерриеро проводит пальцами по шрамам Хайи. Шрамов у него очень много, больше, чем чистой кожи, которой почитай что и нет. Он весь в шрамах, во множестве мест перекрывающих друг друга.
   Всё ещё с некоторым смущением, и навсегда - с деликатностью... он повторяет их очертания, а Хайя вслушивается в его тихую ласку, в его молчание, в котором очень много разных чувств одновременно.
   Он сам тихо гладит друга по плечам, по спине - насколько хватает рук, чувствуя чуть рельефные мышцы, острые уголки тазовых костей... В этом всём нет ни капли эротики; их ладони и взгляды, их осторожные губы не избегают никаких областей. Но эти прикосновения не вызывают возбужденья, в этом столько интимной открытости, распахнутости, доверия, сколько нет ни в чём другом. Словно они вместе ходят в гости друг к другу и посещают самые тайные и заветные комнаты.
   Эротика будет потом. Но сейчас не она.
   Сутками они просто лежат рядом. А то Хайя у Чистоты на плече. Молчат порой целыми днями. Счастье, очень тихое, очень бережное, очень сильное...
   - Вы вернулись.
   - Да. Я вернулся. К вам.
  

***

  
   Чистота восстанавливается, возвращается к себе обычному, - этой цельности, чистой силе, лишённой насилия. Силе вне идеи власти. Поначалу Дендерриеро очень много спит. Но понемногу он крепнет, бодрствует всё дольше. Ласково и тихо оглаживая его, Хайя замечает вдруг тот же признак выздоровления, что и в больнице.
   И, улыбаясь, поднимает глаза на друга. Тот немного смущённо начинает:
   - Хайя, я...
   - Наконец-то, - тихо, горячим шепотом произносит Хайя ему на ухо. - Наконец-то вы поправляетесь.
   Спросив взглядом согласия, он ныряет под одеяло.
   Переведя дух, Чистота обнимает его ладонями за плечи и притягивает к себе.
   - Не хотите продолжить? - спрашивает он, улыбаясь.
   - Вы ещё слишком слабы...
   - У меня вполне достаточно сил, чтобы принять вас. Не отказывайте, порадуйте и меня и себя, - просит он, чуть сжимая Хайю коленями.
   Хайя внимательно всматривается в его лицо. И не отказывает.
   ...
   ...В этот раз всё происходит одновременно. Прежде чем откатиться в сторону, Хайя ненадолго опускает вспотевшее лицо на его плечо. Ощущает грудью, как колотится сердце Чистоты. Как он глубоко и часто дышит, и приникший к нему Хайя поднимается и опускается с движениями его груди.
   - Пока я был в отъезде... я кое-что понял про наш с вами тот договор, - тихо, на самое ухо.
   - Что же? - тихо, с улыбкой.
   - Мне было недостаточно... времени с вами. Мне было мало, любимый.
   - О, Хайя...
   В этой короткой реплике столько чувства и столько смыслов, что если расплести их все на отдельные фразы, вышла бы целая повесть... Но он понимает их все сразу, и поэтому отвечает молча, улыбкой и пожатием пальцев.
   Долгое время они просто молча лежат рядом.
   - Может быть, теперь вы немного поспите? Или сначала чаю?
   - Сначала чаю, и, пожалуй, немного почитать. Могли бы вы принести мне...
  

***

   ...После перенесённой болезни Чистота выглядит несколько старше своих лет и так и остаётся седым. Но в остальном он выздоравливает полностью, даже в седине потом появляются пшеничные пряди, и его роскошная грива со временем отрастает снова. Их большой дом наполняется вновь тихой, но полной радости жизнью.
  
   - Вы мне кое-что обещали, друг мой. В больнице.
   - О...
   - Да. Только... я совсем не умею. Вы должны меня научить.
   Они нагребают огромную гору подушек, и Хайя откидывается на них, располагается на краю их кровати. Чистота опускается перед ним на пол и садится на пятки. Он видимо подрагивает.
   - Если вам неприятно... вы не должны. Такое... не всем приятно. Если вам... это кажется грязным.
   - Мне непривычно. И неловко от неумения... И немного страшно, наверное. Но вы должны помнить, что с вами и в вас для меня нет и не может быть ничего нечистого.
   И Хайя тихо, поначалу немного смущённо объясняет... показывает. Советует. С чего начать, что может быть трудным... Помогает, нежно гладит пальцами скулы и горло друга... Прячет ладони под себя, чтобы безотчётно не сделать чего-то грубого, не начать подталкивать...
   ...и с успокаивающимся потоком удовольствия вдруг неожиданно ощущает острый укол внутреннего гнева.
   "Он никогда не открывает рта напрасно", - слышит он себя, глядя на Чистоту будто снизу вверх, хотя на самом деле всё наоборот.
   "Через его горло будто льётся невидимый... но такой ощутимый свет. Тот, который остаётся в его книгах, в головах его слушателей и учеников. Да и коллег тоже. Тот, который просвещает, очищает, формирует... И ты, - жёстко, хлёстко обращается он к себе, - ты! лезешь своим... которым ты... где! и с кем!.. ещё и нравилось! Забыл?! И ты лезешь со своей нестерпимой грязью... к нему?!. В него?!. Поимей хоть каплю стыда... Грязь".
   ...Небо, как больно.
  
   ...Утерев слёзы, вытерев рот и откашлявшись, Чистота поднимает голову и видит, что Хайя глубоко, до плечей, покраснел и закрыл лицо руками. Чистота бережно отводит его ладони в стороны.
   - Посмотрите на меня, пожалуйста. Что-то не так?.. Я не справился?..
   - Вы справились! Вполне. Но... это оказалось так... неловко...
   - Вы уверили меня, что в этом нет ничего унизительного, когда мы находились в противоположном положении.
   - Я был убеждён в этом!.. Я и сейчас убеждён, но... видеть вас у своих ног... оказалось... трудным, - Хайя говорит всё тише. - Словно вы меня... словно я оказался там... на такой высоте... где мне... не место.
   Сказав это, он вдруг чувствует себя полностью нагим. Он, и так сидящий без единой нитки перед своим другом. Зажмуривается от стыда на несколько секунд и вскидывает умоляющий взгляд на Чистоту.
   - У меня не было и тени подобных мыслей... в больнице, с вами! Когда мы были в обратном положении. Я даже и не знал, что мне это может прийти в голову... - он говорит, опуская лицо от огромной неловкости.
   Чистота бережно, успокаивающе гладит его по ногам.
   - Не умолкайте сейчас. Скажите всё, как есть.
   - Половина меня кричит от удовольствия... а другая половина - от ужаса и гнева. От того, что такое от вас - не для меня, вы не можете так - ко мне, я не смею так... с вами.
   Он затихает окончательно, завесившись волосами. Чувствуя себя обнажённым настолько, насколько не был ещё, кажется, вообще никогда.
   Хайя сгорбился и как-то судорожно сводит плечи вперёд, словно хочет свернуться, спрятать внутри свой стыд. Но свернуться он может сейчас только вокруг Чистоты, сидящего так близко перед ним, внутри его границ, меж колен. Чистого... такого чистого во всём.
   И он к Хайе - так... будто в нём действительно... и не было и нет... ни капли грязи. Ох... но...
   Но...
   Чистота смотрит с тёплым пониманием во взгляде, положив ладони Хайе на колени.
   - Не ожидали такого?.. - тихо.
   Хайя согласно трясёт, даже дрожит головой.
   - Испугались, что кое-кто... оказывается, иногда всё ещё здесь?..
   - Да!...
   - Некоторые раны не заживают очень долго, - тихо говорит Чистота. - Или не заживают до конца вовсе... Но это не значит, что их нельзя успокаивать и обезболивать. С ними живут, поверьте, любимый. Живут и со шрамами, которые остаются от ран и порой зудят и ноют.
   От тихого голоса и уверенных слов, полных тепла, лёд, сковавший Хайю изнутри, понемногу тает. Надзиратель внутри него требует стыда... а Чистота перед ним протягивает руку, предлагая свободу... и достоинство.
   - Может быть... нам не стоит продолжать?.. - почти совсем беззвучно говорит Хайя, едва шевеля одеревеневшими губами.
   - Нет, друг мой, - говорит Чистота, глядя на него снизу вверх - сила, не способная к насилию, но не отступающая в сражении за своё. - Именно теперь мы и продолжим.
   Чистота протягивает руки, и, мгновение поколебавшись, Хайя отвечает. Они обхватывают ладонями запястья друг друга.
   - Не отворачивайтесь, прошу вас. Смотрите не на него... смотрите на меня, - и он опускает голову, выдыхая теплом в кожу:
   - Я люблю вас.
  
   ...Уже потом, ухватив все детали и нюансы, приноровившись, Чистота с удовольствием наблюдает, как Хайя переживает пик, и говорит ему:
   - Теперь я понимаю, что вы в этом находите.
  

***

  
   - Вы ведь совсем не ровня.
   - Я это осознаю, - тихо.
   - Вы не первый, кто был захвачен прекрасной формой без внутреннего содержания. Эта форма наполнена только вами, но когда вы устанете наполнять её собою, вы увидите её пустоту. И будете глубоко разочарованы.
   Смеётся легко и свободно. Потом с улыбкой говорит:
   - Вы же о нём совсем ничего не знаете. Ни о его мужестве, ни о его достоинстве, ни о силе его духа... Ни о его уме. Тут у нас любят потрясать звучными фамилиями, победами предков и старинным оружием. А он... безо всякой фамилии и без оружия в течение многих лет каждый день сражался в таких битвах, которые ни мне, ни вам даже не снились - и хвала небесам, что не снились. И ни одной битвы не проиграл. Без надежды на помощь и не только безо всяких преференций, связанных с победой, а прямо наоборот. Каждый день... - Дендерриеро глубоко вздыхает. - Так что я ему действительно не ровня, да и вы тоже... и никто из тех, кого я знаю. Вы симпатичны мне! Но свою фамилию я вам не предложу.
   Она смеётся, скрывая разочарование и отказом, и тем, что он заговорил о её планах напрямую, тем самым действительно отказав в продолжении игры.
   - Я же вижу, что я вам интересна, - её взгляд выразительно скользит вниз и тут же поднимается вновь. - Я волную как минимум ваше тело.
   - Волнуете.
   - Если ваше тело зовёт меня, - интимный шёпот, - может быть, ваш мощный разум последует за ним?..
   Он улыбается и отвечает тихо:
   - Мы ведь тем и отличаемся от животных, что способны не следовать за влечениями тела, а наоборот, направлять его сами. Это одна из сторон прекраснейшего дара свободы.
   - Ах, как вы скучны порой, Рийтакйя.
   Он чуть кланяется, словно ему сделали комплимент, и разводит руками.
  

***

  
   ...они стараются отдышаться, сидя на каком-то невысоком каменном бортике, совершенно одинаковым жестом сжав переносицы основаниями ладоней.
   ...
   ...
   - Ого, смотри-ка, это же тот самый!
   Хайя, к которому вдруг резко подошли двое, молчит, но начало ему уже не нравится.
   - Эй, парень, это Рийтакйя тебя сюда притащил?
   - Нет, - с тихим достоинством отвечает Хайя. - Я сам с ним приехал. Кто вы такие и что вам от меня нужно?
   Последнего вопроса лучше бы было не задавать. Незнакомцы удивлённо переглянулись, расхохотались. Подошли совсем близко, и стало ясно, что они пьяны.
   - Наш подарок-то пригодился, смотри-ка. Должно быть, это что-то особенное. Слушай, парень, не в службу, а в дружбу, давай ты нам быстро покажешь, чем ты его так зацепил? Пока мы его ждём тут. Будет что с ним обсудить.
   - Нет.
   Полным сдерживаемого чувства голосом.
   Хайя уже понял, кто перед ним.
   Они удивлённо переглядываются:
   - Хорошо, мы тебе заплатим! Просто любопытно, сил нет.
   - Я сказал, нет. Дайте пройти.
   - Чего ты ломаешься, тебе не всё равно, с кем?! Это же твоя работа!
   - Это не моя работа, - одновременно закипая и леденея, говорит Хайя.
   Они смеются.
   - Чем же ты, в таком случае, занимаешься?.. А-а, да что тебя уговаривать, ну-ка, иди сюда...
   ...В этот раз он уже не оцепенел и смог дать заметный отпор, однако игла ужаса проткнула-таки сердце: их двое и они явно сильнее. Университетский городок, поздний вечер, давно жданная лекция известного учёного, историка, одного из просветителей. Все, кто мог, - там, на улицах никого не встретить. Только Хайя возвращается раньше, чтобы успеть что-то приготовить им обоим: он знает, что Чистота после лекций и дебатов бывает выжат досуха. И двое старых друзей Дендерриеро, друзей ранней юности, с которыми он изредка встречается, но с большим теплом. Они не интересуются историей, но с радостью решили воспользоваться случаем встретиться с ним, и пришли договориться о визите.
  
   Хайя уже изнемог, отчаялся защититься и понял, что ничего не избежать. "А если бы не сопротивлялся, - зудит в голове предательская мыслишка, - то, может быть, было бы не так больно. А теперь они очень злы. И их двое. Но если быть покладистым... может быть, ещё обойдётся без особых травм... Они же всё-таки... его друзья".
   От последней мысли сердце схватывает льдом и слабеют руки и ноги. Он сопротивляется из последних сил, и изнутри и снаружи, и только мысленно молится своему другу, словно небу: придите. Придите как можно раньше.
  
   Чистота пришёл неожиданно -- он ощутил внезапную тревогу такой сильной степени, что отменил обсуждение и вопросы после лекции и сразу отправился туда, где они с Хайей на этот раз остановились, быстрым шагом, почти бегом.
   ...И вовремя. Драка перед самым их домом подошла к концу.
   Надо сказать, гости рассчитывали на другой приём со стороны Дендерриеро и безмерно удивились. Они настолько не ожидали, что тот сходу ввяжется, что наносили удары уже без огонька и словно по инерции. И то сказать, драться со старым другом, к которому пришли в гости, никто из них не планировал. Да и вообще -- драться... Само как-то вышло. Кто мог подумать, что этот посмеет отказать друзьям владельца?..
   Вдвоём Чистота, чей гнев усиливало изумление, и воспрявший Хайя быстро завершили диспут в свою пользу. Стоит ли и говорить, что планировавшаяся оппонентами дружеская вечеринка не состоялась.
  
   - ...Вас для меня более не существует.
   - Послушайте, нам жаль! Мы несколько погорячились. Но мы же с вами не можем прервать нашу давнюю дружбу только из-за дерзкой наглости этого... предмета!
   - Он не предмет. Он человек, - полувопросительно произносит Чистота, глядя на бывших друзей детства, словно видит их впервые.
   - Хм-м... возможно, да, но таких... человеков не принято даже упоминать среди порядочных людей.
   - Вы же сами привели его ко мне в дом.
   - Это была просто шутка! Мы и подумать не могли...
   - Что ж, - что-то для себя окончательно поняв, холодно произносит Чистота. - Я должен быть благодарен судьбе, что она обделила вас этой возможностью.
   - Дендерриеро!..
   - Мы с вами не знакомы, потрудитесь без фамильярности.
   - Э-э-э... Рийтакйя, вы ведёте себя недостойно. Вам же самому будет стыдно за вашу грубость и вашу жадность!
   - Мне уже бесконечно стыдно. Но не из-за того, о чём вы говорите.
  
   ...Хайя, у которого никогда не было друзей, кроме как в давнем детстве и этого друга, смотрел на Чистоту. А Чистота смотрел на бывших друзей детства с каким-то новым узнаванием и мучительным прощанием во взгляде. Узнавал он заново этих людей, а прощался - с их образами в своём сердце. Прощался тепло и с болью.
  
   - Двери моей жизни для вас полностью закрыты. Поскольку этот дом временно моя территория, убирайтесь отсюда. Сейчас же.
   Во время этого диалога, в котором Хайя не участвует, все участники драки отпускают вороты и рукава друг друга, отряхиваются, часто дыша.
   Чистота отступает на два шага и разворачивается спиною к недавним собеседникам.
   Они несколько секунд молчат, глядя на него и качая головами, и уходят.
   Часто дыша, партнёры садятся на ограду палисадничка перед их временным домом.
  
   - Кажется, они оказались не готовы к тому, что ваши аргументы в споре будут весомее, - Хайя прерывисто дышит и усмехается, в первую очередь - сам себе. Надо же... смог отказать. И настаивать. Надо же...
   - Дилетанты, - с непередаваемым презрением в голосе выплёвывает Чистота одно из самых своих ругательных слов. И тоже коротко и невесело смеётся. - Вы в порядке?
   - Вполне. А вы?
   - И я.
   - ...Мне жаль, что вы потеряли друзей.
   - Я потерял только собственные иллюзии. Но и это больно, вы правы.
   - Они ведь действительно... имели основания ожидать от меня... покладистости.
   Чистота гневно оборачивается к нему.
   - Ожидать?! Ожидать может кто угодно чего угодно, хотя некоторые ожидания сами по себе мерзки, - но никто не вправе... ожидать так активно! Никто и ни от кого!
   Хайя молчит. Чистота уже тише говорит ему:
   - Не жалейте. То, что делают с вами, - делают со мной. Защищая себя, вы защищаете меня.
   Они молча пожимают руки.
   - Небо, сколько же надменности, - тихо говорит Хайя, качая головой. - Делать выговор вам... в такой ситуации.
   - Надменность - своего рода естественное свойство низких душ, друг мой.
   И они опять долго молчат.
  
   - Прошлое когда-нибудь исчезает полностью?.. - наконец тихо спрашивает Хайя просто в тёмное небо.
   - Нет, если коротко, - отвечает Дендерриеро. - Как историк, могу сказать вам, что всё произошедшее так или иначе остаётся частью сегодняшнего дня. Прошлого нет. Есть настоящее и совокупность его процессов... которую мы для простоты восприятия делим на прошлое - то, что было до той точки, где мы сейчас находимся, и будущее - соответственно, после. В действительности же все процессы непрерывны. Финалы одних процессов всегда есть начала других и середины третьих. Простите мне эту маленькую лекцию.
   - Главное, чтобы всё хорошо оканчивалось? - невесело усмехается Хайя. Поразительно, насколько его ранила пустая фраза, сказанная с утра, на общем завтраке преподавателей и их семей.
   Кто-то рассказал о драме в семье одного из лекторов. Всё завершилось благополучно, но коллеге пришлось-таки сильно пострадать. "Ужас какой, - воскликнула, сопереживая, одна из слушательниц. - Но главное, что всё хорошо закончилось!" Хайя не показал виду, но весьма удивился, как неожиданно... неприятно оказалось это слышать. Словно бы значение имеет лишь финал, а усилия и труды, все дни жизни, прожитые в борьбе, - всего лишь черновик, нечто второстепенное.
   - О нет, не думаю, - отвечает Чистота. - Главное - всё.
  
   Ещё некоторое время они сидят молча.
  
   - Я давно хотел спросить вас... но затянул с этим разговором. И в итоге происходят вот такие... недопонимания. Что вы думаете о том, чтобы взять мою фамилию?..
   Хайя вскидывает на него взгляд. Дендерриеро молча смотрит в ответ и наконец тихо спрашивает:
   - Неужели вы не ожидали?..
   Не ожидал. Он действительно не ожидал. Вовсе. Это... это слишком?..
   - Или могу взять вашу, если хотите, - ещё тише говорит Дендерриеро. - Это чуть больше сложностей с разным оформлением, но не более того.
   И так ошарашенный, Хайя отводит глаза и не замечает, как вслух спрашивает совсем не то, что хочет:
   - Вы - мою?! Вместо вашей... прославленной?
   - Она и была небезызвестной, конечно. Но смею надеяться, что и я сам кое-что добавил к этой известности, - спокойно, без ложной скромности отвечает Чистота. - Смогу добавить и к вашей. В этом затруднения нет.
   - Ох, нет, Дендерриеро, нет. Я не о том... простите. Нет, я не хочу, чтобы вы брали мою... даже если бы я её помнил. Нет. Но я действительно не ожидал...
   - Мне так жаль, что такие банальные вещи порой для вас так необычны, - с сочувствием говорит Чистота.
   - Вы не банальны. И не обычны.
   - Не сочтите за кокетство, но я-то как раз вполне обычен и во многом банален. Мои родители, друзья, коллеги... словом, в моём кругу все... почти все такие, - говорит он, запнувшись мыслью о недавнюю драку. - Это у вас была очень уж тяжёлая... необычная жизнь. Я буду ждать вашего решения насчёт фамилии.
   - Я уже решил, любимый. Конечно, я согласен. Хайя Рийтакйя... - его сердцу в груди вдруг становится горячо. - Да, именно так это и должно звучать.

***

  
   ...Неожиданно для себя Хайя начинает любить уборку и готовку. И особенно щемящую радость ему доставляет мытьё посуды. И если уборку в большом доме он взять на себя не смог - в немалой степени потому, что Чистота сказал, что ему было бы жаль лишать работы тех, кто много лет служит в этом доме, - то посуду и готовку он решительно оставил за собою. Даже уже много лет спустя, обучившись и музыке, и мастерству делания виолончелей, он никогда не пренебрегает возможностью приготовить что-то самому и всегда сам моет посуду.
   Это сродни молитве. Наводить чистоту... В этом есть что-то особенное, личное. Даже эротическое. Как и в приготовлении сложных блюд, и в замешивании теста, в той ласковой силе и терпении, с какими руки рождают его упругую плоть из воды и муки. С какой ладони о --> гла[Author:SM-M127F] живают, переворачивают и укрывают свежий тёплый хлеб.
   Это эрос более глубокий и всеобъемлющий, чем волнение плоти, - эрос души, вожделение к радости бытия. Доставая из воды чистую посуду, он ощущает почти болезненное удовольствие. Будто омывает не тарелку, а свою душу.
   Иногда, сам не зная почему, моя посуду, плачет. И поэтому он моет её всегда один.
  

***

  
   - Но зачем именно ему самому... учёному такой величины... мы приехали, чтобы послушать его!
   - Понимаю вас. Но вам придётся подождать эти дни, поскольку наше расписание изменилось по не зависящим от нас обстоятельствам.
   - Может быть, найти ему кого-то для дежурства? Чтобы освободить его?..
   - Я бы не рекомендовала, коллега, - мягко отвечает она студентке. - Вы можете попасть в глупое положение.
  
   - Разве вы не можете нанять сиделку?..
   - Могу, - с улыбкой отвечает учёный, глядя сверху вниз на слушательницу.
   - Тогда почему вы не сделаете этого?..
   - Это же очевидно. Потому что не хочу.
  
   - Давайте... найдём... кого-нибудь. - Хайю опять сворачивает спазмом. Что-то оказалось непереносимым для его желудка, и он серьёзно отравился в этой поездке. Как назло, на очередном симпозиуме.
   ...Рвать уже нечем, но организм ещё старается вытолкнуть из себя отраву всеми возможными способами. Пот течёт градом. Он трясётся в ознобе и пьёт тёплую подсоленную воду, схватившись обеими руками за стакан, который держит Чистота. - Я... справлюсь. Наймём...
   - Тише, любимый... Пожалуйста, не будем это обсуждать.
   - По... почему?.. - часто дышит, откинувшись на подушку.
   - Просто этого не будет. Я вас не оставлю.
   - Но вы... нужны...
   - Те, кому я нужен, дождутся меня. Не волнуйтесь, мой друг, не нужно, прошу вас, - протирает его лицо прохладным влажным платком. - Хотите попробовать отвлечься?.. Может быть, я вам почитаю?..
  

***

  
   - Да выслушайте же меня, гордец вы непреклонный!
   Дендерриеро, уходящий после очередного публичного выступления, собирается было пройти мимо, но его ловят за рукав. Он как-то болезненно дёргает углом рта и не удостаивает взглядом, лишь выразительно смотрит на собственную руку. Пальцы его неудавшегося собеседника сами собою разжимаются. Тогда Рийтакйя быстро садится в коляску и уезжает.
  
   - Эй, парень... Удели несколько минут.
   Знакомый голос. И ничего хорошего. Ох небо, ну неужели в прошлый раз недоговорили? Хайя разворачивается, и, так и есть, видит одного из тех, с кем пытался драться больше полугода назад и совсем в другом городе.
   Только сейчас он не пьян, на улице белый (серый и дождливый) день и кругом полно спешащих по своим делам людей.
   - Парень... тебя зовут-то как?..
   Хайя мысленно улыбается. Вероятно, что-то в его взгляде меняется, потому что его собеседник чуть расширяет глаза и немного подаётся назад.
   - Моё имя Хайя Рийтакйя, - отвечает Хайя спокойно.
   Это представление производит эффект удара по голове. Собеседник удивлённо распахивает глаза и рот на несколько мгновений, но быстро берёт себя в руки.
   - Ох. Э-э-э-э... уделите мне время? Я недолго.
   Хайя удивлённо поднимает брови и делает приглашающий жест: пожалуйста.
   - Мы на следующий день... Когда проспались... поняли, что дурака сваляли. Но насколько крупного... я понял только сейчас. - Вздыхает. - Я пытался поговорить с Дендерриеро, но он меня не замечает. Как и обещал, - грустная усмешка. - Всегда был таким, знаете... неколебимым. Ах, что я, ладно... Словом, я... понимаю, что некоторые вещи непростительны. Поэтому я не извиняюсь и не прошу прощения. Я ничего не прошу. Просто хочу сказать, что мне... очень жаль. Понятно, что отношений не вернуть, но... возможно, если Дендерриеро будет это знать, расставание не останется таким... гадким на вкус. Мне жаль, Рийтакйя, - обращается он к Хайе подчёркнуто по фамилии. - Мне жаль.
   ...А ведь это первый человек, кто так обратился к нему. Слышать это... горячо. Но надо же, чтобы именно он!..
   Хайя молча внимательно слушает, как перед ним извиняются.
   Это совсем иное, чем их с Чистотой извинения из-за разных нестыковок. Их извинения - это часть их тепла, их... любви. А сейчас происходит что-то совсем другое. Этот человек... не друг ему. Никакого тепла между Хайей и ним, побуждающего к внимательности и извинениям, нет и быть не может. Но он выражает сожаление и признаёт нанесённый ущерб. И Хайя чувствует что-то новое. И в себе, и к нему. Что-то ещё распрямляется внутри.
   Он молчит достаточно долго, но не разворачивается и не уходит, и поэтому тот тоже не двигается с места. Стоит и молча ждёт. За это время морось становится настоящим дождём.
   - Мне действительно очень жаль, Рийтакйя, - негромко повторяет бывший друг Дендерриеро, чуть опустив голову.
   - Потеряв вас, он страдает, - тихо говорит Хайя, наконец найдя уместные слова поддержки. - Я... передам ему.
   - Спасибо. А вы...
   - Я, мне кажется, вполне вас понял.
   - Спасибо.
   Он коротко кланяется, Хайя кланяется ему в ответ, и бывший друг уходит. А Хайя наконец замечает, что вымок до нитки.
  

***

  
   Хайя томится и тоскует, ему не хватает, не хватает чего-то, чего - он не понимает сам. Есть всё - и в материальном плане, и... в духовном. Он счастлив. И в этом счастье какая-то недостача. Он тоскует и злится на себя самого за эту тоску: да что же такое-то?! Что, что мне нужно? Чего недостаёт?
   Чистота, конечно, замечает - и это беспокоит Хайю особо. Ему не хочется волновать и опечаливать друга. Нет неприятнее положения, в котором тот невольно оказывается: наблюдать страдания близкого и не мочь ничем помочь.
   Чистота, раз и другой получив в ответ молчаливое качание головой, перестаёт спрашивать: "Что с вами?.." Понимает, что Хайя не может ответить, иначе бы объяснил сразу же. И просто ждёт, молчаливо сопереживая.
   В один из вечеров Хайя, устало и грустно заснувший в своём кресле в кабинете Дендерриеро, просыпается резко, словно получив ответ, - но, проснувшись, не может ничего вспомнить от волнения. Сглатывая, он взволнованно глядит, как друг пишет страницу за страницей. Время от времени тот поднимает на него взгляд и, видимо, что-то вдруг поняв, распрямляется и откладывает перо.
   - Я не могу так, - напряжённо, но тихо произносит Хайя, с болью, с недоумением. - Не понимаю себя, не знаю в чём дело, но... Не могу! Помогите мне, друг мой, - умоляюще выдыхает он. - Это непереносимо.
   - Вам чего-то слишком много? Или чего-то недостаёт?..
   Хайя задумывается, прижимая руки ко лбу.
   - Скорее недостаёт. Я измучился, пытаясь понять, чего именно. Со мной происходит что-то, чего я понять не могу, и это... раздражает и пугает. У меня всё есть, нет необходимости что-то добывать, ради чего-то стараться... и... небо, мне что, не хватает страданий?! Ох нет, я даже думать об этом не хочу!
   Он надолго замолкает и потом продолжает уже более спокойно:
   - Я больше не могу читать подолгу... гулять... слушать музыку... последнее время даже спать! Начинается вот это... беспричинное смятение... и мне нужно, необходимо что-то... но что?!
   Хайя поднимается и начинает нервно расхаживать по кабинету, обхватив себя за локти. Останавливается у окна.
   - Вы ведь знаете, я никогда не был так счастлив, как сейчас... разве что в раннем детстве... я... и не жил до встречи с вами. Чего мне может недоставать?..
   Дендерриеро слушает, а потом тревога на его лице сменяется пониманием и улыбкой, которую он прикрывает рукой.
   - Мне кажется, я понимаю, в чём дело, мой друг.
   - В чём?.. - с мукой и надеждой в голосе.
   - Вам скучно.
   Хайя опешивает и на несколько мгновений застывает с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.
   - ...Что? Что?!.
   - Скучно. Я объясню! Дело в том, что за прошедшее время вы, видимо, достаточно... м-м-м... наполнились, наполнили ваш разум и сердце. И теперь всему этому требуется выход. Не зря ведь знания и чувства называют духовной пищей - из пищи вырабатывается энергия и строится тело, не так ли? Долгое время вы были лишены всякой духовной пищи и потому крайне истощены. Несколько лет вам понадобилось на наполнение... а теперь эта энергия бродит в вас и ищет выхода, воплощения, применения. Понимаете?
   В духовном и рассудочном здравии человеку невозможно только принимать, человеку необходимо так же и источать, излучать... изводить из себя. Это, представьте, как сосуд, в который вы вливаете воду, но не даёте ей излиться.
   Вам, как мне кажется, нужно, так сказать, уравновесить потоки. Получения и отдачи. Вам стало скучно только получать.
   - Что вы говорите! Я?!.. Я не прочёл и сотой части вашей библиотеки! Я и не умею ничего... созидательного... да что я могу... изводить из себя?..
   Чистота разводит руками:
   - И тем не менее! Вы продолжите читать и получать. Но одного этого вам уже мало. А что вы можете... Да что захотите, наверное. Нужно понять, чему бы вы хотели научиться...
   Хайя трёт лицо ладонями. Ответ ворвался в него, как ветер в старое окно, распахнув створки. Он и предположить не мог ничего подобного.
   - Друг мой, - очень мягко говорит Чистота, - разрешите себе помечтать о себе. Каким вы себя видите? Представьте, что вы делаете что-то, что вам нравится... что это?
   - Мне... надо подумать. Ох, мне надо подумать надо всем этим.
   - Да, только...
   - ...Что? - спрашивает Хайя, прерывая затянувшееся молчание.
   - Не позволяйте ему опять выговаривать вам... за ваше якобы недостоинство.
   Хайя распахивает глаза, несколько секунд неподвижно сидит и затем медленно кивает.
  
   Он вспоминает, с чего началось смятение. Вопрос тех двоих!
   ...Вопрос запал ему в душу. "Чем же ты в таком случае занимаешься?.." Действительно, чем?..
   Что-то внутри тянет, томит и просится вовне, но что? Он больше не обязан зарабатывать на жизнь, но у него есть необходимость... выпустить это что-то. Из себя. Вовне. И для начала хотя бы понять, что это. Он очень хочет, но чего?..
   Это нечто другое, нечто большее, чем читать целыми днями и даже чем путешествовать. И вдруг он вспоминает. И понимает, что это.
  

***

  
  
   ...Он, проснувшись в темноте, ощущает под рукой живое пушистое тепло. Отрада. Единственная отрада здесь... здесь? Значит, всё же сны, это были его сны?!.
   Это не мысль, это мгновенная и беспощадная логика, не нуждающаяся в анализе и рассудке. Он слышит шаги. Внутренний надзиратель хохочет, он с криком "нет!" рефлекторно сжимает кулаки, пушистое тепло с диким мявом цапает его за руку и уносится куда-то прочь. Он вскакивает с постели и хочет бежать, но в дверях его ловят, и он пытается отбиваться, но никто не стискивает его рук и не вталкивает внутрь. Откуда-то доносится голос, зовущий его:
   - Хайя, Хайя!.. Любимый, Хайя!..
   Его рассудок потихоньку просыпается. И он понимает, что в дверях его обнимает Чистота.
   - Хайя, это я. Я здесь.
   - Ох, - только и может вымолвить он, приваливаясь к косяку двери.
   - Снова?..
   - Да. Опять неудачная попытка.
   - Кошмары?
   - Н-нет... Я проснулся. Но как будто... не сюда. А туда.
   - Пойдёмте ко мне?..
   Они слышат истошный мяв и царапанье - кому-то явно немедленно нужно наружу. Хайя поднимает прокушенную руку, лишь теперь ощутив боль, и грустно усмехается.
   - Кажется... я теперь не смогу жить с котами... небо, какая же жалость.
  
   Коты его любят и всегда любили. Он для них как магнит - стоит задержаться где-нибудь на улице, и откуда-то обязательно вырулит мохнатый хвостоносец, а то и не один, и начнёт отираться о ноги. Хайя всегда садится, протягивает им руки, достаёт что-нибудь из карманов. Ласкает. Он может так сидеть долго, ему не надоест и не наскучит. Вот только завести котов дома не может - это что-то сильнее его, глубже рассудка. Не подчиняющееся логике и воле.
  

***

   Двое мужчин, зрелых, но ещё не пожилых, отдыхают у моря.
   Один - смуглый, с загаром, несколько скрывающим многочисленные шрамы. В просторных мягких штанах в мелкий цветочек и безрукавке, открывающей красивые, тоже уже тренированные плечи, он полулежит в кресле, закрыв глаза локтем, и широко улыбается. Из-за локтя видны концы тёмных кудрей, с обильной, не по возрасту, проседью. Второй рукой он гладит расположившегося у него на коленях кота, совершенно дикого и бандитского вида. Ещё двое трутся у ног, и одной из босых стоп мужчина ласкает их тоже.
   Другой улыбается в широкий бокал, чуть наклонив голову, и поверх края бокала поглядывает на первого. Его длинные волосы, седые с пшеничными прядями, перехваченные в нескольких местах, лежат на груди, поверх шёлкового халата.
   Солнце обильно заливает их лучами. Слышен шорох прибоя.
  

***

  
   Иногда Дендерриеро, делая небольшой перерыв в научных трудах, приходит посмотреть, как работает Хайя. Одну из комнат в библиотечном крыле дома они освободили под мастерскую. Чистота стоит на пороге, опираясь о дверной косяк, и тихо смотрит. Он может стоять так долго. Просто смотреть...
   Завершив какой-то этап, Хайя поднимает голову и молча улыбается. Он давно заметил присутствие друга. Оставив рождающуюся виолончель, Хайя подходит к Чистоте, отряхивая ладони, Чистота берёт его за руки.
   Наклоняет голову, поднимает руки друга к лицу и целует пальцы в мелкой-мелкой древесной пыли и опилках. Тихо и очень нежно, бережно. На его губах остаётся лёгкий след, и потом он чуть горчит.
   ...Они стоят, глядя друг на друга с теплом и улыбкой. И расходятся вновь работать.
   ...А порою Хайя, хорошенько отряхнувшись, идёт в кабинет Дендерриеро и садится в своё неизменное кресло. Ждёт, пока друг не обратится к нему сам, чтобы не отвлечь и не сбить с мысли.
   Подходит к сидящему, наклоняется, осторожно снимает очки и целует прикрытые глаза. И след от очков на переносице. И улыбку. Тихо и очень нежно, бережно.
   Они немного остаются так и снова возвращаются к работе.
  

***

  
   ...Они набирают темп, приближаясь к общему финалу, - так хорошо приноровились и изучили друг друга за долгое время.
   Вдруг протяжные томные вздохи Хайи сменяет резкий острый вскрик боли. Он буквально впечатывает ладони в плечи друга, останавливая и отстраняя его. Чистота тоже вскрикивает - от неожиданности, от резкой остановки, от испуга. Напряжением воли он тут же подчиняет тело отталкивающим рукам, откатывается, видит кровь, много крови - и от всего этого ему резко начинает не хватать воздуха, точно вдруг кляп в горле. В глазах темнеет.
   Он хватается за горло, пытается вздохнуть. Хайя хочет было вскочить и принести ему воды и лекарства, но со стоном сквозь стиснутые зубы падает обратно на кровать - больно так, что не ступить шагу, и боль простреливает вглубь, точно в него вонзают нож.
   Он совсем, совсем забыл про такую боль. Про то, какова она.
   Не в силах встать, он обнимает Чистоту и начинает массировать ему спину и грудь, тихо шептать, умоляя, словно заговаривая: дышите, дышите, тихонько, пожалуйста... понемногу, да, так, понемножку, ещё... Перемежая шепот сдерживаемыми вскриками от острой боли.
   Совместными усилиями они успокаивают взбесившееся сердце Дендерриеро, и тот, преодолевая головокружение, приносит графин с водой.
   Они по очереди пьют из графина, придерживая его друг для друга вздрагивающими руками. Протирают кровь. Оба не сразу приходят в себя.
   - Ужас какой.
   - Да уж...
  
   ...Как выясняется при визите доктора, у Хайи внезапно и сильно разошлась одна из трещин. Рана оказывается глубокой и требует длительной заботы. Надолго становясь категорическим ограничением.
   - Вы сильно расстроены? - тихо.
   - Да, - отвечает он негромко, с чувством. - Очень. Мне... недостаёт. А ждать теперь так долго.
   - Не так уж долго. У меня есть ещё руки, - тихо говорит Чистота. - Не огорчайтесь, прошу вас.
   Его аристократически изящные пальцы действительно не беспокоят рану. И Хайя прижимает их к губам с горячей благодарностью. Как всегда, вызывая этим жестом небольшое смущение.
   Стены их общей спальни увидят много успехов и конфузов, удачных и неудачных экспериментов, неловкости, удовольствия, огорчений, радости. Но кое-чего они не увидят никогда: грубости. Пренебрежения. Неделикатности. Фамильярности. Игр с унижением и доминированием. И ещё - равнодушия и скуки.
  

***

  
   - ...Неужели вы не чтите благородства?!
   - Смотря что вы имеете в виду под этим словом, - учёный, чуть наклонив голову, взглядывает поверх очков. - Знатность происхождения или величие духа?
   - Это же неразрывно связанные вещи.
   - Я в это не верю.
   - Но в это верят все!
   - Как видите, не все, - улыбается учёный, разводя руками. - И я в этом не уникален. Среди учёных моих единомышленников довольно много. Дело в том, что имеющиеся у нас знания не позволяют нам верить в такие вещи.
   - Во что же вы, в таком случае, верите?
   Дендерриеро Рийтакйя снимает очки, несколько мгновений молчит, глядя на свои руки, затем поднимает ясный взгляд и серьёзно отвечает:
   - Я верю в личность, разум и свободу.
  

***

   Хайя расчёсывает гребнем волосы Чистоты, разложив их вокруг головы во всю длину. Огромным серебряным нимбом, шёлково переливающимся и немного волнистым. Этот нимб повторяет очертания подушки и стекает дальше... а сам Чистота улыбается, жмурится от удовольствия и посматривает на Хайю, приоткрыв один глаз.
  
  

***

  
   ...Хайя Рийтакйя, известный и признанный мастер музыкальных инструментов, иногда даёт небольшие концерты - демонстрирует результаты своих трудов и возможным будущим заказчикам, и просто желающим послушать мастера.
   Его виолончели поют, кричат и плачут разными человеческими голосами. Показывая их, он объясняет особенности каждой, какая из какого дерева сделана и так далее. Его манера игры очень страстная, и порой слушателям хочется отвести глаза от его лица и фигуры, когда он играет, - потому что это зрелище проникает слишком глубоко в душу, не каждый готов пустить другого так далеко, и не каждый согласен спускаться туда сам. Поэтому на его небольшие и редкие концерты, или, как он их называет, показы, попасть стремятся, но не как на развлечение. Скорей это явление культуры, с которым в высоком кругу считается необходимым ознакомиться, нечто, вызывающее уважение, но не желание повторить. Хайя Рийтакйя не просто музыкант. В руках мастера его виолончели звучат так, как ни в чьих больше.
  
   ...Однажды он отказывается играть. Уже взяв инструмент, он внезапно замечает лицо одной гостьи, пристально глядящей на него. Очень пожилой и очень богато одетой. Он видит её, закрывает глаза на мгновение. Встаёт и уходит.
   Дендерриеро, удивлённый не меньше других слушателей, отправляется за ним. Вернувшись через некоторое время, он подходит к той самой гостье и со сдерживаемой яростью, вежливо, но непреклонно отчеканивает: "Мы требуем, чтобы вы немедленно покинули наш дом". Покрывшаяся красными пятнами гостья молча повинуется, не требуя объяснений, за нею следует к дверям какой-то мужчина средних лет.
   Некоторое время спустя Хайя возвращается и играет так, что все присутствующие не могут сдержать слёзы.

***

  
   ...Хайя тихо спрашивает на ухо:
   - Как насчёт?..
   Улыбающийся и виноватый шёпот, ладони, прижатые к глазам.
   - Очень устал.
   - Я сделаю всё сам, - звуки щекочут ухо, - если только вы хотите.
   - Ах, да, хочу.
   - Тогда сидите, отдыхайте...
   Хайя снимает завязки его хвоста и пальцами разбирает гладкие волосы, долгое шёлковое серебро. Медленно пропускает пряди между пальцами, едва не плача от этого ощущения.
   Бережно массирует кожу головы.
   Долго, внимательно, не пропуская ни сантиметра. Потом - шею и плечи. Всё, что устаёт от длительного письма.
   ...Ощутив каким-то шестым чувством, что уже достаточно, он садится верхом на его колени.
   - Вас поддержать? - спрашивает тот, не открывая глаз.
   - Не сегодня. Я сам, - отвечает он. - Просто держитесь за меня крепче. Ну, вы готовы?..
   - Да!
   Хайя медленно начинает движение. Это похоже на танец, постепенно ускоряющийся. Самый древний и известный в мире танец.
   Сначала - то, что для него. Его другу нужно просто переждать нарастающий шквал, тайфун, ураган его страсти, скорость и силу, на которые Дендерриеро сейчас не способен ответить. И которым надо просто отдаться, довериться - не разобьёт, не выронит. Пронесёт со свистом и молниями до самого неба и бережно опустит на землю.
   Хайя выгибается назад, откидывается, мало не ложится ему на колени, вцепившись в его плечи, запрокидывает голову, не стесняясь, кричит во весь голос - главное в эти минуты - удержать его, уже себя не контролирующего и способного опрокинуть их обоих.
   Он отдышится, и дальше будет то, что для Дендерриеро. Неспешное, глубокое, медленно нарастающее, как приближающаяся из-за горизонта гроза. Которая долго ходит вокруг, грохочет то тут, то там и наконец накрывает сплошным потоком.
   (Часто Хайя успевает завершить и два, и три раза, прежде чем его друг подойдёт к своей кульминации. А порой бывает, что Дендерриеро выходит на пик и вовсе не сделав ни единого движения, а только лёжа, обняв Хайю, вдыхая его аромат, прижимаясь всем телом и всей душой. Долго лежит, почти неподвижно, молча, и вдруг ахает и вздрагивает всем телом...)
   ...А потом Хайя протирает их обоих влажным тёплым полотенцем и опускается вновь к его ногам, к самым стопам. Протирает и их тоже, массирует. Целует. Дендерриеро тихо вскрикивает, как ни в какие другие моменты, и подаётся стопами ему навстречу. Хайя прячет в них лицо, прижимает их к себе ладонями. Ждёт, пока друг дрожит, дрожит, вздрагивает, шёпотом выкрикивая его имя. Потом сцеловывает слёзы с его глаз.
   - Вы расслабились немного? - вопрос с доброй подначкой.
   - Ах, да, да! - ответ такой же. - Спасибо вам! Как же это прекрасно, милый друг, как это прекрасно.
  
  

***

  
   ...К вечеру он устаёт так, что в глазах темнеет и то, что обращаются к нему, слышит не сразу. Но хозяйка велит принять ещё клиента. Он понимает, что что-то пропустил, только когда "коллега" делает страшные глаза: тебя же зовут!
   - Подойди-ка сюда.
   Он подходит, складывая губы в самую покорную и внимательную улыбку.
   Гость за столиком резко дёргает его, и он понятливо падает на колени.
   - Мне показалось, или ты не слишком хотел подходить? Я звал два раза!
   - Простите, господин!
   От тяжёлой пощечины он едва не падает. Но быстро выпрямляется. Гость сгребает его волосы на затылке в кулак и поднимает к себе. Харкнув несколько раз, смачно плюёт в лицо. Он продолжает улыбаться, как положено.
   - Оближи!!
   Он вытирает плевок с лица ладонью и облизывает ладонь.
   - Знай своё место! Ещё ждать тебя!
   Да, господин. Простите!
   - Поднимайся к себе, я приду.
  
   ...Он знает, что будет, если не быть покорным. Не убьют, нет. За него деньги плачены, его даже клиентам можно убить только за кругленькую сумму, которую ещё пока никто не отвалил...
   Он помнит того паренька в подвале, кажется, его ровесника... которого ему, новичку, показали науки ради. Тот не покорялся и укусил кого-то из клиентов за что-то нежное...
   Он помнит эти глаза, дикие, отчаянные, страшные, - надо ртом, лишённым зубов, в который вставлено и грубой ниткой пришито к губам кольцо из толстой кожи. Руки и ноги, умело и прочно привязанные к столбу...
   И никуда не деться. Не сбежать. Не умереть даже... Хуже смерти. А даже и смерти... не хочется!
   А как же жить-то хочется, жить, а не выживать каждый день...
   Ох и страшный взгляд, ненавидящий и молящий разом... "Будешь себя плохо вести - составишь компанию или сменишь этого... понятно?"
  
   ...Раннее утро. В распахнутое большое окно льются глубокая утренняя синева, запах близкого моря и звуки музыки. Музыка на пределе слышимости - но так тихо, так спокойно, что можно расслышать, как кто-то где-то далеко играет... и, кажется, можно расслышать шорох прибоя...
   Хайя поворачивает голову вбок и видит спокойное счастье на лице спящего друга. Небо, думает Хайя. Небо...
   Небо заполняет собою всё пространство, от самой земли и до самой выси. Особенно сейчас, на рассвете... Они открыли на ночь окно, и небо втекло в комнату, принеся синий утренний свет, прохладу, далёкую музыку и запахи моря...
   Хайя встаёт и ненадолго выходит. Возвращается с графином воды.
   Чистота, ложась спать, обычно перекидывает волосы через изголовье кровати, чтобы не мешали и не путались. Поэтому любит не слишком высокие изголовья. Здесь как раз такое.
   Перед тем как вновь лечь, Хайя заглядывает за изголовье, полюбоваться на эту чу?дную серебряную волну. Она сбегает до самого пола, а кончики прядей чуть загибаются и лежат на паркете. Переплетаясь там друг с другом, как спящие котята.
   Почему-то именно эти добежавшие до пола и улегшиеся там кончики вдруг так трогают Хайю, что сердце у него чуть не останавливается от нежности.
   Он старается не потревожить сон Чистоты. Тот спит на спине, грудь мерно поднимается и опускается под тонким покрывалом. Рука закинута на лоб, пальцы чуть подрагивают.
   Хайя, улегшись, осторожно вкладывает свои пальцы в эту ладонь. И она сжимается, бережно и крепко. Чистота приоткрывает глаза, поворачивается, сонно смотрит на него несколько мгновений. Чуть улыбается, счастливо вздыхает. Чуть поглаживает Хайины пальцы. И с улыбкой засыпает вновь.
  
   Вслед за ним и Хайя возвращается в сладкую мирную дремоту.
  
  

***

   ...Зрелый Хайя полон глубокого, как небо, мира. Он источает этот мир, устойчивость. Тишину. Не все догадываются, что этот мир, эту полноту покоя они "вырабатывают" с Дендерриеро вдвоём, как некая двуединая железа.
   О, он не забыл. Где-то внутри него, у него на руках, всё ещё тот похищенный мальчик, и всей жизни не хватит, чтобы сделать самую страшную его ночь (и все за ней последовавшие тысячи дней и ночей) никогда не бывшей. Боль не исчезла - она обволоклась множеством слоёв принятия, понимания и любви, как песчинка в моллюске, становящаяся жемчужиной. Она вросла, встроилась в жизнь Хайи и перестала быть убийственной.
   То же касается и разбитого сердца Дендерриеро, которое не обновилось и не стало как бы не знавшим потерь, но словно нарастило соединительную ткань и вернуло себе былую мощь и широту.
   С каждым прожитым годом они становятся всё красивей, импозантнее, словно сквозь истончающуюся плоть проступает величественное и ясное сияние духа.
   Но это видно лишь со стороны: для самого себя каждый из них остаётся тем же самым, обычным, повседневным собой, а партнёр - непривычным, прекрасным, близким, как своя душа, и постоянно узнаваемым заново.
   Хайя не боится потерять. Кто-то - может, небо, может, невидимый художник, а может, его собственное сердце, - точно сказал ему, что он будет рядом с его другом, вместе, что бы ни случилось, сколько бы они ни прожили. И потому он спокоен и полон внутренней силы. И счастлив.
   Дендерриеро не боится обременить своего друга - он знает, ощущает его свободу, которую Хайя привёз в своём сердце ещё тогда. Его свободную и непреложную любовь.
   Хайя излучает покой и уверенность, он улыбчив и общителен. Возраст нисколько не уменьшает его привлекательности, скорей наоборот.
   Дендерриеро и внешне, и по силам старше своих лет, хотя ни его интеллект, ни его таланты, ни его воля нисколько не ослабевают - в отличие от его тела. Потому-то они с Хайей и ищут возможности не снижать интенсивность его работы - преподавания, выступлений, науки, просветительского служения. Хайя всюду сопровождает Дендерриеро, уже не только ради удовольствия быть вместе, а ещё и потому, что помогает ему во всём, во всех его делах.
   Внешне их разница в летах становится обманчиво велика - Дендерриеро кажется подошедшим к старости, тогда как Хайя - едва приблизился к пожилому возрасту. Богатая мимика, заразительный смех, лёгкость движений, раскованные жесты и деликатность обращения - всё это привлекает к нему внимание. От него буквально пышет жизнью во всех её прекраснейших проявлениях.
   Чистота же, седой, сухощавый и сдержанный в движениях, несмотря на то, что доброжелателен, и любезен в общении, и улыбчив не меньше Хайи, - кажется аскетичным и почти что не от мира сего.
   В их доме время от времени собирается небольшой круг друзей и единомышленников, объединённых общими интересами и душевной близостью, - есть там и былые ученики Дендерриеро, и некоторые его коллеги, и те из старых друзей, кто остался его друзьями (то есть смог принять Хайю и оказывать ему подобающее уважение). Хайя при всей его общительности сближается с людьми неохотно и своего круга общения не заводит, друзья Чистоты становятся (или нет) и его друзьями.
   Этот многолетний круг, или, вернее сказать, кружок общения дорог всем его участникам. Они собираются, чтобы что-то вместе обсудить, поспорить, почитать или послушать друг друга.
  

***

   Одна из давних и близких друзей обоих Рийтакйя очевидно уделяет Хайе особое внимание.
   - Она же так красиво и выразительно флиртует с вами. И, кажется, не против развития событий?..
   Хайя улыбается.
   - Мне тоже так кажется.
   - Может быть, это хороший выход? - с улыбкой тихо спрашивает Чистота. - Раз вы оба не против.
   - Возможно, да... Она - явно за. Я... не против, просто... Мне трудно представить себя с кем-то ещё, кроме вас.
   - Я вас понимаю.
   Некоторое время они оба молчат.
   - Вы не изменились, друг мой. А мои способности теперь сильно отстают от того, что вам необходимо. И это меня немного беспокоит... Может быть... вместо того чтобы терпеть нехватку, вы с нашей подругой могли бы углубить ваш милый флирт, ко взаимному удовольствию?.. Вы, кажется, достаточно близки для этого... Мы достаточно близки.
   Хайя молча садится на пол рядом с креслом Дендерриеро и опускает голову ему на колени. Тот осторожно кладёт ладонь на его голову, пропускает пряди между пальцами.
   - Я подумаю об этом... Мне нужно привыкнуть к этой мысли, - он слегка поворачивает голову под ладонью Чистоты и, едва касаясь, целует кончики его пальцев.
  

***

  
   Они тихо разговаривают в темноте комнаты. Под звуки музыки, и снова трио инструментов - скрипка, виолончель, флейта. Только теперь это виолончель работы Хайи. Их негромкий разговор не слышен никому, кроме них двоих.
   - Я нередко думаю о нас с вами.
   - О. И что же?.. - в полусумраке едва видно, как проступает румянец на её скулах.
   Он явно любуется ею. Не дожидаясь его ответа, она продолжает:
   - Вы пахнете жизнью. И силой. И... недостачей... чего-то важного. Необходимого. И прекрасного. Как сама жизнь...
   Она переходит почти на шёпот, заставляя его вслушиваться.
   - Признайтесь же, ну! Вы выглядите усталым и грустным - когда думаете, что никто вас не видит.
   Её рука легко касается его груди и как бы случайно падает вниз.
   Хайя слушает её, внимательно глядя в лицо и иногда на пару секунд отводя взгляд. Но тут он всё же находит возможность вклиниться в её речь. Прежде аккуратно, но уверенно отведя её руку в сторону.
   - Друг мой, вы невероятно привлекательны, - тихо говорит он. - И притягательны как магнит. Я бы обманул вас, если бы сказал, что меня не интересует развитие нашей милой игры. Вы ведь заметили, - последнюю фразу он произносит с лёгким укором, указывая взглядом на отодвинутую им руку. Но его укор вызывает у неё улыбку.
   - Может быть, заметила, а может быть, и нет... Во всяком случае, не рассмотрела. Может быть, вы мне покажете, м-м-м?
   Он улыбается наконец, берёт её за руку и сжимает пальцы.
   - Я не готов. Ваше предложение... больше, чем я заслуживаю, и я восхищён и взволнован, но... нет. Я не готов. Может быть, мне надо больше времени, или я просто вовсе не способен... вас порадовать. В любом случае это связано не с вами. Мне ужасно жаль огорчать вас, милый друг, и я буду утешен, если ваш взгляд обратится на кого-то ещё...
   Она слушает, закусив губу, и, не выдержав, перебивает:
   - Ах, полно! Вы не готовы... К чему же готовиться? Зачем? Эти радости древни, как сама жизнь. С тех пор как человек вырастает, он всегда готов и доставить, и получить немного удовольствия, разве нет?.. Особенно мужчина. Чего же вы боитесь?..
   Хайя, ненадолго переведший взгляд на сидящего поодаль Чистоту, не успевает изумлённо возразить собеседнице: "Боюсь? С чего вы взяли?" - как она продолжает, истолковав его взгляд по-своему:
   - Ах вон что! Он не увидит нас с такого расстояния даже в очках - а тем более без них.
   ...Это как беззвучный гром или удар без прикосновения. Что?.. Что?!.
   Хайя не верит, что услышал именно это, именно от неё, и смотрит на неё расширившимися зрачками. Он замер, словно его заморозило.
   - Хайя, - с напором продолжает она, - вы полны жизни. Вы достойны большего. Так позвольте это себе! Не цепляйтесь за прошлое! Оно не должно становиться обузой для настоящего. Не должно останавливать жизнь. При всём уважении к нему... Вы разве мечтали превратить свою жизнь в заточение со стареющим, слепнущим инвалидом, уже почти не мужчиной?
   Хайя тихо ахает несколько раз по ходу её экспрессивного высказывания. Зрачки его расширяются так, что, кажется, радужки не остаётся вовсе - будто глаза вдруг стали чёрными-чёрными.
   Он резко встаёт, держа её за руку, и она встаёт вместе с ним.
   - Вы правы, - говорит он тихо, - я очень хочу вам кое-что показать. Идёмте!
   Быстрым шагом, почти бегом, они пересекают комнату и выходят, Чистота провожает их изумлённым взглядом.
   Пройдя, почти пробежав, по коридорам, Хайя приводит её к входным дверям дома.
   - Вот, - говорит он сдавленным голосом.
   - Что?... - не понимает она.
   - Дверь! - он распахивает створку, и, едва сохраняя аккуратность, направляет её за плечо. Когда она, всё ещё недопонимающая, выходит и делает по инерции несколько шагов, он с неожиданной для себя самого силой захлопывает дверь. Грохот эхом разносится по коридорам.
   Несколько раз он с силой ударяет кулаком по двери, зажмуривается, закусывает кулак. Отмирает, только услышав совсем рядом шаги своего друга и постукивание его трости.
   - Хайя?.. Что случилось?.. Мне показалось, нас пришли штурмовать с тараном.
   Хайя через силу усмехается. Ему больно, им владеют гнев и отрицание, нежелание верить случившемуся.
   - Почти так... Теперь я тоже знаю, что такое потерять друга.
   - Ох... Но почему, как?! Что могло...
   - Нет, прошу вас. Не сейчас. Я объясню, только чуть позже... Сейчас просто хочу... отвлечься. Это слишком...
   Чистота, глядя на него, медленно кивает.
   Хайя смотрит на его лицо с какой-то особенной нежностью и жадностью, делает шаг, поддерживая друга одной рукой, другой забирает трость, не глядя, прислоняет её к двери за спиной - но она соскальзывает и падает на пол. Сильно, но бережно Хайя подхватывает друга за талию, а тот обнимает ладонями его лицо. И так же сильно и бережно целует.
  

***

   Спустя некоторое время Дендерриеро через Хайю проводит очередную лекцию-беседу. По её завершении разгорается дискуссия, которую лектор слушает с довольной улыбкой и в которой через Хайю же участвует.
   - Знание - это власть. Могущество. Вы считаете, следует наделить властью всех, в том числе грубую, глупую, озлобленную чернь?!
   - Там, где восторжествует просвещение, не будет ни глупости, ни грубости, ни злобы. Ни черни!
   - Вы хотите, чтобы в общество вошли те, кто понимает только язык силы?! Что станет с этим обществом?
   - Просвещённое общество построено не на насилии, а на договоре. На общем согласии. Надо перестать говорить языком силы и научить понимать другие языки.
   - Чему же надо научить вора, попрошайку, бандита, пьяницу, убийцу? Они тоже всего лишь чего-то не знают, по-вашему? Чего же?..
   - Это ведь очень просто. Настолько просто, что вы сами забыли, что когда-то научились этому, а не умели от рождения. Никто не рождается с таким умением...
   Чему научить? Рассуждению. Анализу. Умению задавать себе вопросы и находить на них ответы. Просчитывать последствия своих действий - хотя бы для себя, хотя бы на несколько шагов вперёд. Что я хочу получить? Почему? Что будет, если получу? А если нет? Что я приобрету, что я потеряю? Как устроен мой разум, моя душа? Почему я ощущаю то или другое?
   Человеку необходимо знание и сознание! Знание и сознание. Если они восторжествуют, количество необходимого применения силы сократится в тысячи раз.
   Знание - это власть, но, в первую очередь, это власть над самим собою. И власть, основанная не на насилии, а на понимании и согласии. Человека, который властвует собою, нет необходимости принуждать.
   - Вы, кажется, близки к отрицанию необходимости верховной власти!
   - Нисколько. Она нужна как координатор всех процессов в обществе и арбитр, наделённый общим доверием. В этом её подлинный смысл. В просвещённом обществе, не построенном на насилии.
   - Что, по-вашему, препятствует этому обществу наступить? Незнание?
   - Главный враг просвещения - не незнание, а фальшивое знание. Иллюзии, предрассудки. Сравните со светом. Враг свету - не тьма, которая легко рассеивается при появлении света. А горы мусора. Шлака. Которые мешают свету свободно распространяться и заполнять собою пространство.
  
   ***
   ...Когда все начинают постепенно расходиться, продолжая спорить или обмениваться впечатлениями, к креслу Дендерриеро подходит кто-то в тёмном плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Опускается на колени и приподнимает капюшон так, что Дендерриеро видит лицо, а более - никто. Коленопреклонённый что-то говорит, и плечи его вздрагивают. На лице Чистоты отображается сперва изумление, затем - боль, и наконец огромная усталость. Хайя, которому всё это видно с кафедры, хочет было подойти, но Чистота предостерегающе вытягивает в его сторону руку. И продолжает слушать, прикрыв глаза ладонью.
   Наконец таинственная исповедь завершается, кающийся опускает капюшон и спешно покидает аудиторию.
  
   - К вам ей подойти страшно. Поэтому она просила прощения у меня и у вас... через меня. И просила, чтобы я просил вас о ней. С надеждой, что мне вы не сможете отказать.
   Хайя молчит.
   - Ей оказалось трудно выйти из нашего круга общения.
   Хайя молчит. Он понимает.
   - И я прошу вас: пожалуйста, простите. Если можете.
   Хайя молчит ещё долго. Чистота не торопит его - он его никогда не торопит. Неизменен и надёжен, как скала под ногами.
   Наконец Хайя отвечает. Очень тихо.
  
   - Вы владеете моим сердцем. Но вы не можете им управлять... Как и я сам. Простите меня...
   Я не могу. Не из-за вас, из-за себя. Это был удар по моей святыне. Мне больно и гневно. Да мы же чуть не легли в постель! Может быть, если бы не такой близкий человек или не так расчётливо... было бы легче. Я доверял! А больше не хочу. Не могу. Нет.
   Чистота молча слушает. Он-то знает, как никто, что его друг... несколько необычен в этой области. Путь в его постель лежит через самую глубину его сердца. Через очень большое, огромное доверие. И ему жаль, так жаль их давнюю подругу.
   - Помните тех двоих?..
   - Конечно! Но они были пьяны! И они не знали, что подняли руку на... ваше сердце! И после - не просили ничего... А она... знала и вас и меня как мало кто... Нет, простите, не хочу, не могу, нет. Пожалуйста, не просите больше.
   Чистота наконец кивает.
   - Я понял вас. Мне очень жаль... но я вас действительно понимаю, любимый. Больше просить не буду.
   Он протягивает руку, и Хайя с чувством пожимает её.
   После этой истории Хайя становится несколько более замкнутым и сдержанным в общении, выдерживает бо?льшую дистанцию со всеми - конечно, кроме Чистоты. Образно говоря, с него перестают сыпаться искры во все стороны.

***

  
   Дендерриеро к старости теряет зрение. Хайя, к этому времени уже признанный и известный виолончельный мастер, знаток истории музыки и музыкант, - всё меньше занимается своими инструментами и всё больше времени посвящает делам Чистоты. Он отыскивает ему нужные страницы в книгах и зачитывает вслух, он пишет под его диктовку. Становится его глазами и руками. А потом - и его голосом, когда тот окончательно теряет силы для личных выступлений и преподавания.
  
   - Вы с моими проблемами теперь стали реже бывать в вашей мастерской.
   Хайя кладёт руку Чистоты себе на лицо, чтобы тот почувствовал его улыбку. Это стало их обычным сопровождением беседы: рука Чистоты на лице Хайи. Дендерриеро было бы трудно вовсе не видеть его лица.
   - Любимый, мне бы не хотелось, чтобы ваша жизнь становилась... беднее.
   Хайя улыбается и целует пальцы, легко пробегающие по его губам.
   - Ни на одну каплю. Я делаю то, что хочу. Быть во всём с вами вместе - это и есть богатство моей жизни. Без него всё прочее превратится в глиняные черепки. Вы же понимаете, - и он крепче прижимает руку друга к своему лицу.
   - Да, - тихо отвечает Дендерриеро, - я прекрасно вас понимаю.
  
  
   Пережитое почти смертельное истощение не пройдёт бесследно, и в старости Дендерриеро будет слабеть, потеряет возможность частых публичных выступлений. Но не ослабеют его разум и его воля. Хайя станет читать его лекции, продиктованные им, пока сам учёный будет сидеть неподалёку в кресле. Слушать и кивать. Или хмуриться и останавливать жестом руки. Тогда Хайя будет подходить к нему и, наклонившись, выслушивать тихий комментарий. После чего озвучивать громко, на всю аудиторию. Таким же образом Дендерриеро через Хайю будет отвечать на вопросы слушателей.
  

***

  
   ...Чем меньше между ними будет прямого эроса, тем больше будет эроса сокровенного и тонкого. Словно поток, стиснутый в ущелье и бурно бежавший, ворочая валуны, вдруг вырывается на равнину и разливается широкой рекой, несущей свои воды плавно и заполняющей все овраги, низины и впадины земли, всё, где только может скопиться вода.
   Они будут всё чаще оставаться спать вместе, и в конце концов просто перестанут расходиться на ночь по разным спальням.
   Незрячий Дендерриеро будет иногда, просыпаясь, с минутной тревогой шарить рукой по постели рядом с собою. И Хайя будет ловить эту руку, целовать её пальцы и тихо, с очень большим чувством говорить: "Больше никогда, любимый. Больше никогда. Не тревожьтесь".
  

***

  
   Двое мужчин, очень пожилых, но красивых какой-то особенной красотой, неуничтожимой для старости, сидят в креслах рядом и отчасти развернувшись друг к другу.
   Держатся за руки. Блики ложатся на две великолепные серебряные гривы.
  
   На их лицах - свет, невидимый свет, излучаемый и отражаемый друг другом.
   - Вы слышите? Какая прекрасная музыка, - говорит один.
   - Да, друг мой, да... - отвечает другой.
   Потом, потом кто-то будет кричать, звать врача и так далее. Но это будет уже совершенно не нужно.
  

Клянусь вам, что эта любовь - была,

Посмотри на её дела.

Но знаешь, хоть Бога к себе призови -

Разве можно понять что-нибудь в любви?

Булат Окуджава

Когда бы любовь и надежду связать воедино,

Какая бы, трудно поверить, возникла картина...

Булат Окуджава

Быть человеком довольно непросто, требуется анестезия.

Фредди Меркьюри

  
   Сомневаюсь, что это была клиника, в которой могут быть несвежие простыни
   Неожиданно - с привязкой к конкретно русской кухне
   Полагаю, для ученого будет естественным употребить правильную, хотя и редкую сейчас форму. Хайя уж пусть отвечает, как отвечает)
   Когда хлеб достают ладонями, потом надо к доктору идти. У него температура духовки.
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"