Вольнодумцева Марта : другие произведения.

Кристиан

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  КРИСТИАН
  
  
  
  
  Мы песней завлечем природы красоту
  И заурядных спин и бедер наготу,
  По замыслу любви, преобразим в тягучий
  Томительный поток негаснущих созвучий,
  Не упустив теней из-под закрытых век.
  
  Стефан Малларме
  
  
  
  I
  
  Длинный коридор едва освещался. Доктор шел торопливой, уверенной походкой, я едва поспевала за ним. Он был возбужден и встревожен.
  
  Наконец мы дошли до его кабинета. Он ввел код и открыл дверь. Мы сели за стол друг напротив друга.
  
  Он молчал. Его взгляд выражал презрение. Он ненавидел меня.
  
  Я прекрасно знала, что ему нет до меня никакого дела. Его волновала лишь судьба Кристиана. У него были свои мотивы, о которых я могла только догадываться.
  
  - Вы прекрасно знаете, то Кристиан уже не помнит вас, - сказал доктор, тяжело дыша. - Вы для него чужой человек, если хотите. Даже если вы случайно встретитесь, он пройдет мимо.
  
  Я кивнула глазами. Конечно, я знала это. Я ненавидела доктора не меньше, чем он меня. Он и та корпорация, на которую он работал, в свое время разрушили мою жизнь. Но иногда приходится терпеть даже того, кого до боли ненавидишь. Если от него так много зависит.
  
  Доктор откинулся на спинку стула. Потер ладонью лоб.
  
  - Кристиан один из наших лучших сотрудников, - продолжил он. - Но в последнее время у него начались... приступы.
  
  - Приступы?
  
  Я насторожилась.
  
  - На уровне нейронов мозга. Какие-то секундные включения памяти, прошлых воспоминаний, образов, кто знает, что происходит у него в голове. Но потерять его мы не можем. Поэтому мы решили, что будет лучше, если...
  
  - Если что?
  
  Такие заявления из уст представителей этой организации могли значить все что угодно.
  
  - Если вы нам поможете.
  
  - Что вы от меня хотите?
  
  - Мы хотим, чтобы он вас вспомнил. А следом и все события своей прошлой жизни.
  
  Я скривила рот в вымученной улыбке. Они хотят, чтобы он вернулся к своей прошлой жизни? Ко мне? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Да и зачем им это? Что Кристиан мог знать до того, как они превратили его в холодного и расчетливого убийцу?
  
  - И как вы хотите это сделать? - тихо спросила я.
  
  - Не удивляйтесь моему предложению. Вы поймете потом, что это лучшее, что мы можем для вас сделать. Просто выслушайте меня. Каждый четверг все наши агенты встречаются с... ну скажем, женщинами, прекрасными женщинами. Так заведено. Они профессионалки высшего уровня, и тоже работают на нас. Зачастую их клиенты - самые состоятельные мужчины мира. Мы могли бы послать вас к нему под видом эскорт девушки. В конце концов, юридически вы все еще считаетесь его женой, для вас это, я надеюсь, не станет какой-то проблемой.
  
  Я вспыхнула.
  
  - Вы хотите, чтобы я стала шлюхой?!
  
  - Фигурально выражаясь, да. Но ведь есть и более ласкающие слух эпитеты - гетера, куртизанка... мы предпочитаем называть их именно так.
  
  Самодовольная улыбка еще больше обезобразила его лицо. Более мерзкого способа вновь унизить меня, трудно было представить.
  
  Мое негодование его нисколько не смущало. Как впрочем, не смущало и тогда, три года назад, когда они разлучили нас с Кристианом. Просто выдернули, вырвали его из моей жизни. В один день, за один час. Сказали, чтобы я больше не ждала его, что присутствие близкой женщины для него теперь нежелательно. Что отныне он будет служить только их интересам.
  
  Уже потом я узнала, что каким-то образом они стерли у Кристиана все воспоминания о прошлой жизни. Просто убрали из головы.
  
  Больше я его не видела.
  
  И вот теперь, вероятно, что-то пошло не так. Без сомнения, раз они обратились ко мне, все остальные способы уже перепробованы.
  
  - Послушайте, для вас это даже выход, - продолжал рассуждать доктор. - Мы разрешим вам видеться с ним, но многое будет зависеть только от вас. Память не вернется к нему сразу. Для этого потребуется время, привыкание. Кто знает, как дальше повернутся события, возможно...
  
  - Я согласна, - отрывисто бросила я.
  
  Мне стало дурно. Я давно привыкла к унижениям, и прекрасно знала, как он будет сейчас расписывать все преимущества моего шаткого положения. Пускай так, но я смогу увидеть его снова. Пускай хоть так.
  
  - Что ж, наши люди свяжутся с вами в нужное время, - холодно подытожил он.
  
  
  II
  
  Было 9 часов вечера. Моросил осенний дождь. Я стояла под зонтом на тротуаре в черном приталенном плаще, на шпильках. Плащ скрывал черное платье, под ним корсет, чулки... Они прислали мне всю одежду, вплоть до белья, украшений и лакированного клатча. То, что они знали все мои размеры, меня нисколько не удивило. Они знали все.
  
  Специально присланный стилист уложил мне волосы и сделал макияж, пожалуй, слишком сильно зачернив глаза. Хотя, может так и нужно.
  
  'Вы должны его зацепить, - инструктировал доктор по телефону. - Ваша задача сделать так, чтобы он выбрал вас и в следующий раз. Помните, для того, чтобы предаваться любви, нужно в сотню раз больше ума, чем для того, чтобы командовать войсками. И не ждите, что он узнает вас. Делайте все, что он скажет, и даже больше. Если этот план не сработает, мы вычеркнем его. Это ваш единственный шанс'.
  
  И вот я стояла под дождем, тряслась от страха и ждала, когда за мной прибудет машина. Я не представляла себе, что значит быть эскорт девушкой, и очень смутно догадывалась о том, как они должны себя вести. Но я любила его. Любила так, что не могла без него жить. Возможность вновь увидеть его, после трех долгих и мучительных лет разлуки, снедавшей изнутри боли, отчаяния и полного одиночества, казалась мне подарком свыше.
  
  Черный тонированный лимузин мягко подкатил к тротуару. Внутри все сжалось, я еле стояла на ногах.
  
  Из машины вышел водитель, подошел ко мне и отворил заднюю дверцу.
  
  - Это вам больше не понадобится, - сказал он, взяв из моих рук зонт. - Садитесь.
  
  Я юркнула внутрь.
  
  Кристиан сидел у окна, напротив него - другой мужчина. Оба были одеты в дорогие темные костюмы. Галстуки лежали рядом.
  
  Мое появление даже не заставило их прервать свой разговор. К чему-то подобному я себя готовила. Пыталась заставить поверить, что он стал другим, что он не будет реагировать на меня, чтобы я не ждала этого.
  
  Но чтобы даже не взглянуть в мою сторону?
  
  Я тихо сидела, пытаясь понять, как себя вести. Мой пульс, тем временем, зашкаливал за все мыслимые пределы.
  
  Я смотрела на Кристиана, и мое сердце готово было кричать. Но он даже не смотрел в мою сторону.
  
  Он был элегантен, уверен в себе. Холоден. Бездушен. Его глаза не выражали ничего. Тяжелые веки скрывали все эмоции. Таким я его еще не видела никогда. Но все же, это был Кристиан.
  
  Его руки, удлиненные пальцы. Его голос. Его запах.
  
  Машина остановилась. Тонированные стекла сплошь покрывали капли дождя. Водитель отворил дверцу, держа в руке большой зонт.
  
  Мужчина, сидевший напротив, поспешил откланяться, пробормотав мне на прощание какой-то пошлый комплимент.
  
  Меня передернуло.
  
  Мы снова поехали. Кристиан продолжал меня игнорировать, я могла разглядывать лишь его точеный профиль. Я стала нервничать, не знала, должна ли я что-то сейчас делать, говорить.
  
  Он молча курил и смотрел в окно. Спокойный, сосредоточенный. Размытые огни дорог расплывались под гнетом уже проливного дождя. Нахлынувшее беспокойство сменила мысль о том, что если эта его обычная манера поведения с девушками по вызову, то это даже хорошо.
  
  И все же внутри нарастал страх. Его отстраненность лишила меня уверенности. Как и тогда, семь лет назад, когда я впервые его увидела. Его внешность пленила меня сразу же.
  
  Для него же его красота была проклятием. Он всегда предпочитал четкость и расчетливость ума. Любил отращивать бороду, чтобы скрывать часть лица. Сознательно воспитывал в себе давно забытые мужские качества. Иногда бывал чересчур ранимым. Казалось, внутри него шла борьба.
  
  А сейчас он будто бы успокоился. Стал ровным, без единой эмоции.
  
  Мы остановились возле дорогого отеля. Пересекли фойе из мрамора, сели в лифт. Он все еще не смотрел на меня. Я сняла плащ.
  
  Он молча окинул мой наряд.
  
  - Не слишком ли закрытое платье? - спросил он.
  
  - Важно лишь то, что скрыто внутри.
  
  На сотую долю секунды он посмотрел мне в глаза. И чуть улыбнулся.
  Для меня это стало первой победой.
  
  Мы зашли в роскошный номер. Что делать дальше, я не знала. Мне было неловко, некомфортно в этой роли. Внутри бушевала гамма чувств, я едва совладала с собой. Мне хотелось просто обнять его, но он был холоден и отстранен.
  
  В замешательстве я прислонилась к стене.
  
  Он вынул из карманов брюк ключи и сигареты. Положил на стол. Снял пиджак, оставшись в белой рубашке. Потом повернулся ко мне и едва уловимым взмахом бровей дал понять, чтобы я начинала.
  
  Бывают моменты в жизни, когда приходится себя заставлять. Это был тот самый момент. Никакого влечения я не испытывала. Я была смущена и зажата.
  
  Он всегда был нежным, внимательным. Я помнила его таким. Впервые в жизни я подумала, что если бы не его красота, мне было бы сейчас гораздо легче.
  
  С чего-то надо начинать. Я расстегнула молнию на платье, и оно упало на пол. Оставшись в черном корсете, я подошла к нему. Он молчал.
  
  Я стала расстегивать пуговицы на его рубашке. Потом, повинуясь какому-то порыву, крепко прижала его к себе, обвила руки вокруг шеи. На что я надеялась? Не знаю.
  
  Дальше, впрочем, все разворачивалось довольно быстро. В моих чувствах он не нуждался. Довольно грубо он опустил меня на колени. Оральный секс занял не более пяти минут. Потом он поставил меня на кровать в локтевую позу, и довольно резко овладел мною. То, что воспевают в поэмах, как высшее чувство близости, превратилось в эгоистичное удовлетворение одного желания.
  
  Затем он принял душ и ушел, оборонив лишь, что номер оплачен до утра, и если я хочу, могу здесь переночевать.
  
  Оставшись одна, я закрыло лицо руками. Я даже не могла плакать. У меня был шок, из окружающей действительности исчезли цвет и звук. Я находилась в глухом пространстве, дрожа от унижения, словно резкой пощечины, занесенной в самую болезненную точку моего сердца.
  
  
  III
  
  Последующие дни расплылись. Исковерканная радость от встречи убивалась унижением и обидой. Я была раздавлена, смешана с грязью и чувствовала себя абсолютно бессильной что-либо изменить.
  
  Было страшно увидеть Кристиана таким. Жестким, чужим...
  
  Что они сделали с ним? В кого превратили?
  
  В среду мне снова позвонили.
  
  Доктор сказал, что предпочтений Кристиан не оставил, что означало, что ему все равно, с кем встречаться в следующий раз.
  
  - Можете попробовать еще раз. Кстати, как все прошло?
  
  Я ответила, что не желаю об этом говорить. Слава богу, у него хватило тактичности не настаивать.
  
  - Первый раз самый тяжелый, - смягчился он. - Вы увидели уже не того человека, которого помнили, это всегда непросто. Тем не менее, именно в ваших силах его вернуть.
  
  Я снова согласилась на встречу. Да и был ли у меня выбор?
  
  Только поставила одно условие. Я хотела поговорить с кем-то из эскорт-девушек. А точнее с той, с которой он встречался чаще всего. Если такая вообще существовала.
  
  Она перезвонила мне сама. Представилась Франческой.
  
  - Мне передали, что ты хотела поговорить, - сказала она.
  
  - Я хотела узнать о Кристиане.
  
  - Что именно?
  
  - Хотела понять, что он... любит.
  
  Абсурдность нашего разговора могла понять только я. Жена расспрашивала шлюху о том, что предпочитает ее муж в постели.
  
  - Такие люди, как он, ничего не любят, - небрежно бросила Франческа. - Они отдают предпочтение. Ты новенькая, да?
  
  - Да, - ответила я.
  
  - И тебя сразу поставили на его уровень?
  
  Я промолчала.
  
  - Так что ты хочешь знать? - спросила она.
  
  - Как он обычно себя ведет с тобой?
  
  - Он один из самых закрытых. Никогда не поймешь, что у него на уме. Всегда держит дистанцию.
  
  - Он разговаривает с тобой?
  
  - Разговаривает? - она низко рассмеялась. - Они встречаются с нами не для того, чтобы разговаривать, детка.
  
  - Я знаю. Но все же, вы о чем-либо говорите?
  
  - Редко. Он закрыт.
  
  
  IV
  
  В следующий раз я ехала в лимузине одна. Они снова прислали мне всю одежду - на этот раз зеленое атласное платье с глубоким декольте. В сочетании с серебристыми босоножками на высокой шпильке выглядело оно эффектно.
  
  Удивительно, но магия внешнего облика начинала медленно проникать в мое сознание - я постепенно начинала ощущать себя предельно соблазнительной.
  
  Машина остановились у высотного жилого кондоминиума из металла и стекла. Вместе с водителем мы поднялись на 31 этаж. Проводив до нужной квартиры, он открыл магнитной картой дверь и впустил меня внутрь. Одну.
  
  Я вошла и оказалась посреди пентхауса с абсолютно прозрачными стенами. Свет не горел. С любой точки открывался панорамный вид сверху на ночной город. В центре стояла кровать, по углам которой вверх уходили декоративные стойки из стекла, подсвеченные изнутри.
  
  Около одной из стеклянных стен стояла огромных размеров ванна. Из темного камня.
  
  На столе в углу в черной хромированной вазе я заметила пурпурные тюльпаны - его любимые цветы.
  
  Кристиана я не видела. Лишь спустя какое-то время я услышала его голос - он стоял на открытой террасе и разговаривал по телефону.
  
  Я тихо вышла на балкон и стала наблюдать за ним. Чуть наэлектризованный от дождя воздух пах свежестью.
  
  На этот раз Кристиан был сильно загорелым. Интересно, что он делал на этой неделе? На шее поблескивала золотая цепочка, а лицо покрывала трехдневная щетина. Высокий, в черной кожаной куртке и черных джинсах, он больше походил на гангстера из криминального романа, чем на агента правительственной организации.
  
  Наконец он обернулся и заметил меня.
  
  Чувствовала ли я влечение?
  
  Да, сейчас он выглядел сексуально. Да, я хотела его. Но я хотела моего прежнего Кристиана. Моего мужчину, которого я выбрала из всех остальных.
  
  Хотела его руки, его губы, хотела видеть, как он открывает глаза 'после', в полумраке... Но кто сейчас стоял передо мной?
  
  Я не понимала, как он может смотреть на меня и ничего не помнить. Наши ночи, нашу любовь... Мне сказали, что бессознательно он помнит все, но в голове стоит блок, не дающий памяти пробиться в сознание. Со временем, его должна смягчить память тела. За этим я здесь и находилась. Но на секунду мне стало страшно, что он забыл меня навсегда.
  
  Я медленно подошла к нему. Ветер с силой трепал мои волосы. Я пыталась найти хоть что-то в его глазах, но тщетно. Спокойный, непроницаемый взгляд.
  
  В лучшем случае, он смотрел на меня, как лев на пойманную лань. Предвкушая удовольствие.
  
  - Пойдем, - сказала я, увлекая его за собой.
  
  Подойдя к кровати, я попросила его расстегнуть платье. Оно спало на пол, оставив меня полностью обнаженной.
  
  Спиной я прижалась к нему.
  
  В тот момент я молила, чтобы он не был так груб, как тогда.
  
  На этот раз он действовал чуть мягче. Чуть внимательней. Но это были лишь мелкие штрихи.
  
  Конечно же, он и не собирался думать обо мне. Он даже почти не трогал меня, не говоря уже о каких-либо ласках. Он лишь позволял мне делать свою работу.
  
  Лежа на спине, он не прилагал никаких усилий, все делала я.
  
  В замешательстве, я думала о том, что неужели мужчины вот так расслабляются с проститутками? Ленятся и просто получают чистое удовольствие? Была ли это его истинная натура, о которой я раньше не догадывалась? И была ли это истинная натура любого мужчины?
  
  Я продолжала познавать другого Кристиана.
  
  Секс - это всегда транс. Измененное состояние. Вот и сейчас Кристиан был где-то далеко. Он неотрывно смотрел на мою грудь, которая то вздымалась, то опускалась вместе с ритмом моего движения. Может это действовало на него гипнотически, но его глаза постепенно оттаивали, расслаблялись. На мгновение мне показалось, что я смогла увидеть в них нечто еще... Нет, он не вернулся... Я лишь уловила грусть, странную закрытую тоску, безразличие ко всему.
  
  Мое тело начинало реагировать. Какая бы волна противоречивых чувств не бушевала сейчас в моем сердце, я ощущала нарастающую страсть.
  
  И в тот момент он сделал то, чего я не ожидала. Он присел и обхватил меня за талию, таким образом, перетянув инициативу в движениях.
  
  На несколько минут наши тела переплелись слишком тесно. Стало слишком жарко... И для него все закончилось.
  
  Он небрежно стянул меня с себя.
  
  - Теперь уходи, - просто сказал он.
  
  Мне ничего не оставалось, как повиноваться.
  
  Уже после, я не могла точно сказать, какая из наших встреч - первая или вторая - ранила мое сердце сильнее.
  
  
  V
  
  Со временем, переборов в себе уязвленное чувство гордости, я начала свыкаться с новой ролью. Я прекрасно понимала, что область эротизма - это всегда в какой-то степени область насилия и принуждения. Любовь вечно несла в себе боль, смешанную с горьким привкусом надежды на что-то большее.
  
  Но как любой женщине, мне хотелось внимания. Все равно, шлюха я для него или нет, мне хотелось, чтобы он обратил на меня внимание.
  
  Я словно должна была влюбить его в себя еще раз. Только теперь мои рамки ограничены. В моем арсенале лишь телесное искушение, обольщение.
  
  Соблазн...
  
  Что я о нем знала?
  
  Соблазн - игра на смешении чувств: невинности и притяжения, здравомыслия и безрассудства, холодности и внешней страсти. Во мне должна присутствовать тайна, неразгаданность.
  
  Тогда ему станет интересно.
  
  Как в улыбке Моны Лизы, я должна окружить его противоречием, существующим в любви каждой женщины. Попеременно демонстрировать сдержанность и обольстительность, нежность и требовательную чувственность.
  
  Я должна пробиться к его чувствам.
  
  Обольщение расцветает на почве парадоксов, на всем том, что не поддается мгновенной расшифровке. Значит, мне оставалось вести себя так, как он того не ждал.
  
  
  VI
  
  В нашу следующую встречу меня привезли в тот же пентхаус. Он мог снимать его или даже жить в нем все это время, я точно не знала.
  
  Зайдя внутрь, я сразу почувствовала сладковато-сандаловый аромат - в сумеречном полотне заката он курил травку, лежа в ванной.
  
  Темные волосы были наполовину мокрыми, расслабленные веки на этот раз делали его лицо по-мальчишески юным и спокойным.
  
  Он был под кайфом.
  
  Играла хоральная прелюдия фа-минор Баха. Его любимого композитора. Он любил его всегда, считая самым гениальным и экзистенциальным из всех. Значит, его прежние интересы все еще при нем. Это хорошо.
  
  Я чуть ли не физически ощущала, что свет падал ровно на половину моего лица и тела. Я чувствовала, что пребываю в двух мирах - в свете и во тьме, в любви и в отчаянии, в реальности и в чьей-то странной фантазии. Где-то в глубине я отказывалась принимать и верить в его равнодушие и холодность. Я пыталась вытеснить происходившее, заменяя действительность игрой воображения, временным коллапсом, в котором нужно было, словно в запутанном сне, пытаться удержать контроль над своим поведением.
  
  Кристиан выглядел полностью расслабленным. Я всегда восхищалась его врожденной способностью при желании отключаться от внешнего мира. В это время он приобретал почти кошачью гибкость, все части его тела наполнялись плавностью.
  
  Мое появление, уже по странной болезненной для меня традиции, не вызвало в нем никакой реакции.
  
  Он лишь прошелся взглядом по моему наряду и тихо произнес:
  
  - Раздевайся.
  
  Мужская сила от доступности женщины возрастала неоднократно, он, несомненно, наслаждался своей властью надо мной. Мое же смущение его нисколько не волновало.
  
  Я полностью разделась и легла в ванну напротив него, погрузившись в легкий аромат миндальной пены.
  
  Теплая вода и ощущение его тела несколько сняли сковывавшее меня напряжение.
  
  Мы молча лежали в полумраке. За панорамным окном сверкал вечерний город. Хоральная прелюдия уводила сознание в эстетику 'Соляриса', в более высокие, метафизические слои, чем мне хотелось в данный момент, но именно эта музыка всегда нравилась Кристиану. Несколько редких свечей, зажженных на столе, бликами освещали его лицо. Я видела, как он подолгу закрывал глаза, погружался куда-то в свой мир, потом открывал веки и также долго смотрел или на меня, или в окно на город.
  
  Сейчас его глаза казались совсем черными, как бездонная пропасть. Он уходил за пределы физического мира, в свою таинственную жизнь и только изредка проявлял себя либо во вдохе, либо в едва заметных движениях.
  
  Наконец он как-то отстраненно, словно задавая вопрос сам себе, негромко спросил:
  
  - Почему они снова присылают тебя ко мне?
  
  Сделав глубокую затяжку, он медленно выпустил струйку дыма, наблюдая, как она рассеивается в воздухе.
  
  Я молчала.
  
  - Раньше, - продолжил он, - приходили разные женщины. Ты же приходишь уже третий раз подряд.
  
  Я не знала, хотел ли он получить от меня какой-то ответ, либо просто размышлял вслух.
  
  - Может быть потому, что ты нравишься мне, - произнесла я.
  
  Он слегка изогнул правую бровь.
  
  - Я нравлюсь тебе, - сказал он тихо и задумчиво, словно пробуя слова на вкус.
  
  Затянувшись снова, он протянул мне косячок.
  
  Я аккуратно вдохнула горячий дым. Голова моментально поплыла. Тело наполнилось приятной истомой.
  
  Мы продолжали молча лежать в теплой воде. Он закрыл глаза, облокотился головой о спинку ванны. Он был не со мной...
  
  Зато я была с ним. И неважно, какие роли мы играли, и какие нам еще предстояло сыграть. Сколько я себя помнила, жизнь никогда не была для меня легкой и понятной. Она постоянно ставила меня в запутанные, непредвиденные ситуации, и я подолгу гадала, пытаясь понять, для чего мне выпадают эти виражи судьбы. Единственным понятным человеком для меня был Кристиан. Он был моей осью, вокруг которого мир становился яснее, правильнее, осмысленнее... Когда нас разлучили, я перестала чего-либо ждать. Я осознала бессмысленность и тщетность попыток распланировать свою жизнь наперед. Отдельный человек со своим маленьким правом на счастье, по сути, был лишь ничтожеством, мелкой пылинкой перед сообществом людей, наделенных властью. Сила находилась у тех, кто стоял на вершине социальной пирамиды. Остальным оставалось лишь подчиняться. Порой мне казалось, что даже боги покровительствовали тем, кто сильнее.
  
  Мое положение было незавидным. Я слишком много знала о нашем прошлом, о корпорации, о Кристиане, и иногда удивлялась тому, что все еще жива. Они могли убрать меня в любое время, но по каким-то причинам не делали этого.
  
  Зато за эти три года я очень хорошо успела узнать, что такое страх. Страх перед каждым незнакомцем, страх перед каждым телефонным звонком...
  
  Мне запрещалось общаться с кем-либо из друзей, искать работу, навещать родных. Мне разрешалось только существовать. Временами мне казалось, что во мне умерла даже надежда, последний луч, держащий людей на этом свете. Зато на грани возможного небытия все детали, связанные с Кристианом, казались мне поэзией.
  
  Я ничего не ждала, я наблюдала... Жизнь превратилась в поток сознания, череду странных дней, отрывков воспоминаний, чувств, его фраз... Я жила им. Из года в год, изо дня в день, я втайне надеялась только на одно - нашу возможную встречу. В сущности, я жила только этой мечтой.
  
  Я знала, что внутри душа все время наблюдала. Она не думала, не чувствовала, она просто наблюдала за тем, как каждый из нас реагировал на происходящие события. Возможно, это и были мы в самом чистом, самом прямом смысле этого слова. Наша суть, наша самость. И именно она не давала мне упасть на дно. Она знала все наперед, она сама когда-то выбрала этот путь, и теперь просто предоставляла мне право выбора. Выбора относительно того, как реагировать - радоваться или страдать. В этом и заключался выбор любого человека.
  
  Сейчас, когда я видела Кристиана перед собой, разве могла я страдать? В моем идеальном мире я наслаждалась каждой секундой, проведенной с ним. Ведь следующего раза могло не быть.
  
  Его лицо, наши легкие касания под водой - все вызывало во мне отклик. Мне не хотелось больше играть. Закрыв глаза, я погрузилась в музыку Баха, отдавшись во власть органной мелодии.
  
  Я жаждала, молила, чтобы Кристиан, наконец, вспомнил меня.
  
  Я хотела близости, но близости не в движениях, а в голове. Я гадала, что могло происходить у него внутри: помнил ли он меня, интересовала ли я его? Но я видела лишь равнодушие. Может я ему и нравилась, но не более того... Эмоционально он не был заинтересован. Парадоксальным образом такая самодостаточность делала его в моих глазах еще более притягательным. С ужасом я находила в себе ту невиданную доселе часть, которая получала от такого унижения своеобразную, болезненную форму удовольствия.
  
  Мифы, символы... сны, как еще я могла пробиться к его подсознанию? Я словно сама пребывала во сне. Силу сновидениям придавало нечто сверхъестественное: нечто, что казалось одновременно и странным, и знакомым. Вот и сейчас Кристиан казался мне и странным, и знакомым.
  
  Со сдержанным опасением я ждала, что увижу сейчас его темную сторону. Ведь у каждого есть свои, скрываемые ото всех фантазии, которые таились под напускной чистотой и незыблемым пуританством нравственного фасада. Сейчас же декорации поменялись. Его ничего не сдерживало: ни традиции, ни мораль, ни совесть, ни любовь. Я боялась, что он бросит мне такой вызов, и не знала, готова ли я к нему.
  
  Пока он не делал активных попыток склонить меня к сексу, и находился в спокойном внутреннем созерцании, я решила все же завязать с ним диалог. На любую абстрактную тему - так проще, ведь абстрактная тема уравнивала нас в статусе.
  
  На столе лежали книги. Ницше, Шопенгауэр, Фуко, Сартр, Деррида... Вот это был тот Кристиан, которого я помнила.
  
  Словно через решето, я медленно пропустила воду сквозь пальцы рук.
  
  - Фалес считал, что все в этом мире состоит из воды, - тихо заметила я.
  
  Кристиан повернул взгляд в мою сторону.
  
  - Мир состоит из воды?
  
  - Вода просто образ - певучий, мелодичный, притягательный. К тому же, возможно, самая большая роскошь ближайшего столетия, синоним ощущения счастья в ближайшие годы. Вода - это вечная загадка.
  
  - По мне так самая большая загадка - это музыка, - негромко произнес он. - В ней закодированы универсальные идеи. Музыка - матрица вселенских структур.
  
  - Поэтому ты слушаешь Баха?
  
  Он медленно кивнул глазами.
  
  - Это источник энергии, питающий мой мозг, - промолвил он. - Кроме того, саму суть баховской музыки можно разложить на числа - именно от числовых пропорций зависит ее гармония. Бах как бы играет в игры с Вселенной, пытается ее вычислить. Мир, в конечном счете, может состоять только из чисел - и от правильных пропорций зависит его красота.
  
  - А через красоту мира мы познаем Творца.
  
  - Да, точно, - еле слышно подтвердил он.
  
  Мое любимое выражение, я не раз говорила ему об этом. Я действительно считала, что познать Творца разумом невозможно, его можно постичь лишь через красоту и гармонию искусства. А любое подлинное искусство - музыка, живопись или поэзия - несло грандиозный поток энергии, что являлось лучшим доказательством высшего начала над нами.
  
  - Вода отнюдь не так проста, - улыбнулась я. - Есть тайна шторма, есть мистика подводного мира, иллюзорность и обманчивость преломляющегося света, фата-моргана. В четырехугольном сосуде - она четырехугольная, в круглом - круглая. Оттого-то она и сильней всего.
  
  - Ты женщина, - сказал он. - Для тебя мир и должен быть таким - текучим, изменчивым.
  
  - А каков твой мир? Разве он устойчив?
  
  Он закрыл глаза. Сделал вдох.
  
  Сейчас он казался 'вещью-в-себе' - закрытой, сформированной системой. Четкой и слаженной. Но где-то внутри скрывалась та область непознаваемого, запретного, подавленного эмоционально. Он словно обходил эту область, даже несмотря на то, что она сама влекла его к себе.
  
  - Мир изменился, - отозвался он. - Единственной системой для 'отцентровки' стал сам человек. Сейчас каждый сам по себе.
  
  - Я бы хотела, чтобы мир оставался многослойным, но чтобы человек все же жил в реальном мире. Не уходил в фантазии.
  
  - Мир, который нам известен, может оказаться лишь иллюзией. Настоящий мир может состоять из абстрактных идей и истин. А мы все дезориентированы. Готовы безропотно принять любую, самую причудливую и противоречивую роль.
  
  - Разве это не прекрасно - состояние не упорядоченности, состояние не скованных возможностей?
  
  Он пожал плечами.
  
  - В мире царствует два начала - хаоса и порядка. Каждый из нас все время балансирует где-то между.
  
  - Я верю, что человек может найти себя только через любовь, - тихо заметила я. -
  Через попытку удержать при себе того, кого любит.
  
  - Любовь... - задумчиво выговорил он. - Любовь вечно от тебя убегает.
  
  Потом он посмотрел мне в глаза и тихо добавил:
  
  - Странно слышать это от тебя.
  
  В один миг он вернул меня на землю. Его слова застыли между нами.
  
  - Я встречаюсь только с тобой, - сказала я. - У меня нет других клиентов.
  
  - Ты спишь только со мной?
  
  - Да. И я не эскорт девушка.
  
  - Тогда что ты здесь делаешь?
  
  - Захотелось разнообразия, - ответила я как можно равнодушнее. - Жизнь скучна, все быстро приедается. Попробовать себя в новой роли, пройтись по туго скрученному канату порой куда заманчивей, чем всю жизнь пролежать на перинах. Я следую за своим влечением.
  
  - Сексуальным?
  
  - Я бы сказала влечением к раскрепощению чувственности. Хотя я и верю, что сексуальное влечение есть не что иное, как сама сущность человека, ведь именно благодаря ему происходит сохранение нас, как вида.
  
  Зазвонил телефон.
  
  Кристиан аккуратно взял трубку, не сводя с меня глаз. Впервые в его взгляде я заметила что-то похожее на любопытство. Похоже, я смогла его заинтересовать.
  
  Он с кем-то заговорил. На итальянском. Я ничего не понимала. Однако после того, как он положил трубку, его глаза стали синими и прохладными, как морской ветер.
  
  - Пойдем, - сказал он, поднимаясь из ванны. - Нас уже ждут.
  
  Он не разрешил одеть мне платье. Сказал, чтобы я оставила лишь атласную комбинацию, а сверху надела бежевый тренч. Сам он оделся во все черное.
  
  - Здесь недалеко, - сказал он, подкалывая мне волосы наверх. - И помни, ничего не бойся и ничему не удивляйся. Цель того места, куда мы отправимся, почувствовать себя естественно, раскрепоститься. Если, конечно, ты к этому уже готова.
  
  
  
  VII
  
  Я решила не задавать лишних вопросов. Сознание плыло, и я плыла вместе с ним. Честно говоря, я давно не испытывала такой легкости и даже легкомысленности в голове. Словно глубина страданий должна была дойти до крайнего предела, чтобы тут же взлететь на небывалую высоту безрассудства. Главное, он был со мной... Несмотря ни на что, я безоговорочно ему доверяла, как доверяют самому близкому и родному человеку.
  
  Мы сели в лифт и опустились на 19 этаж. Большая кованая люстра тускло освещала коридор. Стены холла обтягивали темно-красные шелковые обои, усеянные мелкой геральдической лилией. Из-за единственной двери еле слышно лилась музыка рояля. Потом послышались женские голоса и приглушенный смех. Уже в коридоре разносился запах восточных благовоний и цветов: аромат настолько пьянил, что у меня даже закружилась голова.
  
  - Еще успеешь упасть, - поддержал меня за руку Кристиан. - Еще не время, - прошептал он.
  
  Не успев нажать на дверной звонок, дверь распахнул веселый шаловливый... фавн! Сильно загорелый, с оголенной мускулистой грудью, бородкой и едва заметными рожками на голове. Конечно, это был молодой мужчина, переодетый в маскарадный костюм, тем не менее, в тот момент мне показалось, что я перенеслась во времена древнеримской мифологии. Лукавые, блестящие глаза, живой и фривольный язык, учтивые манеры услужливого пана - таким я всегда и представляла себе этих лесных распутников.
  
  - Добро пожаловать, господа, - мягко произнес он, кланяясь.
  
  Кристиан по-дружески похлопал его по плечу.
  
  - Это Джустиниано, - представил его Кристиан, затем шепнул ему что-то на ухо, на что фавн безоговорочно кивнул и расплылся в нижайшей улыбке чеширского кота.
  
  Из глубины квартиры доносилась завораживающая музыка Дебюсси - что-то из его фортепианных фантазий, а значит, за этим порогом разворачивался свой нереальный, волшебный мир сказочных фантасмагорий.
  
  - Итак, - торжественно выговорил Джустиниано, - запомните наше главное правило: переступая границу этой обители, вы попадаете в свой самый сладкий сон, так что оставьте рациональность за порогом. Здесь обитает на-слаж-де-ние... - последнее слово он проговорил такой поэтичной певучей интонацией, словно продегустировал самое изысканное вино.
  
  - Вы попали в сад Эпикура, где удовольствие - высшее благо, - продолжил он, в то время как его глаза на секунду вспыхнули молниями. - Все, что здесь произойдет сегодня ночью, останется в пределах этого храма. Вы проснетесь и все позабудете.
  
  Кристиан обратился ко мне:
  
  - Этот добрый демон на сегодня назначен твоим Вергилием - он проведет тебя по кругам твоих грез.
  
  - Прошу, милостивые господа, оденьте вот это, - Фавн ловко всучил нам в руки черные атласные маски для глаз. А потом, не дав сказать и слова, потащил меня за собой.
  
  На ходу он нараспев стал декларировать стихи:
  
  Покуда рано думать о покое
  Покуда наши годы не прошли
  Не забывайте правило простое
  Чем слаще ночи, тем счастливей дни...
  
  - Это Ренье-Демерэ, - приговаривал он, усмехаясь. - Аббат Ренье-Демерэ, тот еще распутник...
  
  Смеясь, он кружил меня за руку, не давая опомниться:
  
  Вам вечность подарить, о нимфы!
  Полдень душный
  Растаял в чаще сна, но розовато-воздушный
  Румянец ваш парит над торжеством листвы.
  Так неужели я влюбился в сон?..
  
  - А это уже Малларме, моя дорогая, мой любимый волшебник. 'Пусть волосы обвив вокруг моих рогов, другие поведут меня к счастливым чащам...'
  
  Влекомая шустрым фавном, я обернулась, ища глазами Кристиана, но увидела лишь его провождающий взгляд. По всему выходило, что он и не собирался сопровождать меня здесь. Я лишь успела заметить, что к нему подошла какая-то стройная шатенка, и он прильнул губами к ее изящно протянутой руке.
  
  Дальше перед моими глазами стало разворачиваться целое представление. Джустиниано тянул меня за собой, кружа в водовороте роскошных комнат, залов, будуаров, в полумраке которых под мягкие блики свечей резвились, целовались и обнимались нимфы и чаровники, геспериды и сатиры... Я окунулась в мир блеска, сияния, благовоний, тесных объятий, вздохов страсти и любви. Я была заворожена, опьянена и зачарована. Мораль осталась где-то далеко... Разносился запах мистики и расплывчатой сексуальности. Сигналы реального мира едва доносились, казалось, сама атмосфера дышала первородным грехом.
  
  Джустиниано словно спешил показать мне все, что скрывалось за стенами этой квартиры. Ее архитектура напоминала анфиладу версальского дворца. Простор и размах пространства, высочайшие потолки, массивные картины старых мастеров, огромные зеркала в золоченых рамах, канделябры, мебель в стиле барокко, тяжелые ковры на полах... Это был волшебный бал-маскарад, пропитанный эстетикой утонченного обольщения.
  
  Наконец Джустиниано остановился. Я еле дышала.
  
  Мы оказались в главном зале. В центре стоял черный прямоугольный стол на двенадцать человек, во главе сидели лишь трое - элегантный мужчина во фраке, его висков уже успела коснуться благородная седина, и две утонченные брюнетки, облаченные лишь в те самые маски, которые Джустиниано вручил и нам. Все трое о чем-то беседовали. Стол ломился от фруктов в серебряных блюдах и красного вина. На полу разбросаны десятки бутонов алых и белых роз. По всему периметру в напольных подсвечниках мерцали свечи.
  
  Джустиниано обнял меня за плечи, окутав запахом сафьяна, жасмина и сандалового дерева.
  
  - Даже порок может быть красивым, ты не находишь? - промурлыкал он мне в ухо. - В этом состоит еще одно противоречие нашего бытия. Изъян, недостаток, разврат, беспорядочность... И все это может быть прекрасным, красивым и волнующим... Просто взгляни на этих людей. Они обладают такой свободой и подвижностью по отношению к собственному эго, о которой многие лишь мечтают. Почему бы и тебе сегодня не отдаться природе естества? Почему бы не сыграть другую роль, разве ты не находишь это предельно обольстительным?
  
  Легким движением он расстегнул пояс на моем плаще, а затем пригласил присесть за стол.
  
  Я заметила, что в противоположном конце зала на бархатном диване сидела еще одна пара и нежно о чем-то ворковала возле горящего камина. Повсюду сверкали зеркала, потолок венчали панно, воскрешающие в памяти историю Психеи в различных галантных сценах.
  
  Негромко играла живописная прелюдия Дебюсси 'Послеполуденный отдых фавна', теперь я ее узнала. Переливы арфы и флейты заставляли перенестись в иллюзорность иного мира, где растекалось журчание воды, колыхались шорохи ночи, росло певучее томление... Перед глазами, словно призрачное видение, всплывал пейзаж волшебного леса, полного фей и неотразимых чаровников.
  
  Все люди были красивы. Все обладали правильными чертами лица, густыми волосами, идеальными фигурами. Женщины благоухали свежестью и дорогими духами. Я наслаждалась их видом, они являли собой идеальный образ роскошных прелестниц. Меня влекла их непринужденность, грация, спокойствие. Здесь, казалось, позволено все. Здесь можно быть кем-то другим, вести себя по-другому, не испытывая раскаяния и не осуждая других. Я невольно стала прислушиваться к их разговору.
  
  - О, как ждешь, как жаждешь этих сладостных бурь, - изнеженно говорила одна дама, кокетливо обмахиваясь веером. Изящная, превосходно сложенная брюнетка, с лицом ослепительной белизны, легким румянцем на скулах, с большими голубыми глазами, в которых одновременно сквозили благопристойность и сладострастие, она держалась с необыкновенным благородством.
  
  - Их обретаешь в любовных схватках, - продолжала она, - в распутстве стремительных страстей, в лихорадке, в бреду внезапного желания. Без бурь жить уже невозможно. Покой навевает скуку.
  
  - Милая Градиска, - отвечал ей мужчина, - позволь сообщить тебе, что при твоей ослепительной красоте, заниматься любовью ради удовольствия, это своего рода добродетель.
  
  - Ну что плохого в том, что в человеческом сердце беспрестанно возникают страсти? - вступила в разговор вторая брюнетка, продемонстрировав ровные белые зубы. - Человек порой полагает, что он управляет собой, на самом деле им управляют его страсти. Но, как ты правильно заметил, Фредерик, любви можно предаваться не только красиво, но и умно, и есть разница между полезными любовными связями и безумными влюбленностями. Так что на твоем месте, Градиска, я бы из столь бурных романов извлекала еще и пользу.
  
  - Ах, моя милая Джульетта, - жеманно вздохнула та, которую все называли Градиской. - Заниматься любовью с человеком, которого не хочешь? Не думаю, что я достаточно повзрослела для этого. Я предпочитаю отдаваться, а не продаваться. Уж позвольте мне остаться при моих капризах. Для меня существует лишь одна философия - философия влечения. Потому что нет в природе ничего более разнообразного, чем любовные похождения, хотя кому-то и кажется, будто они всегда одинаковы.
  
  - Капризы, капризы... - мечтательно заметил джентльмен. - Уж право, не перестаю удивляться, но женщины и вправду чаще отдаются по капризу, чем по любви. И эти капризы никогда не переведутся.
  
  - Видите ли, - сказала Градиска, играя с завитым локоном, - как верная ученица Монтеня, я уже давно научилась испытывать удовольствие без тоски и горечи, не чувствуя за собой никакого греха, не терзаясь ни сожалением, ни угрызением совести. Уж поверьте, это единственный путь по-настоящему наслаждаться жизнью. К тому же, именно маленькие желания нашего тела и освобождают порой душу от тягостных размышлений.
  
  - Что ж, по-своему, вы оба правы, - сказала Джульетта. - И правда, скажите на милость, ну в чем повинен акт любви - столь естественный, столь насущный и столь оправданный, - что все не решаются о нем говорить в благопристойной беседе? Мы не боимся произносить такие слова, как 'убить', 'ограбить' и 'предать', но это запретное слово застревает у нас на языке.
  
  - Чем меньше мы употребляем его в наших речах, - оборонил Фредерик, - тем больше останавливаем на нем наши мысли. Сладостный запрет только воспаляет желание. Как не признать - едва ли ни всякое побуждение в нашем мире направлено только к сближению. Этим вечным неиссякаемым влечением пронизано решительно все, это средоточие, вокруг которого мир и вращается. И как реки никогда не переполнят океан, так и не иссякнет сексуальное влечение одного человека к другому. Никогда.
  
  Джульетта ехидно сощурила глазки.
  
  - Вы знаете, милые дамы, - после короткой паузы продолжил Фредерик, - может показаться весьма странным, но ни чем не сдерживаемое сексуальное влечение и религиозный экстаз во многом имеют общий корень. В обоих случаях человек жаждет сойтись со своим дополнением, причем это желание обыкновенно носит оттенок сладостного ощущения восторга.
  
  - Что я слышу, Фредерик, обаятельный ты вольнодумец! - промурлыкала Джульетта. - Сравнить акт любви с религиозным экстазом? Хотя я и сама размышляла, что религия, пожалуй, самое обольстительное из всего, что создано человечеством. Ведь все, что рождает желание - обольстительно, и ничто не сравнится в этой области с религией.
  
  - От душевного экстаза до экстаза любовного всего один шаг, - подтвердил Фредерик. - Вспомните язык религиозных мистиков - он полон эротических образов. Может, Бог не зря создал наши тела столь сладострастными, чтобы мы находили в единении его особый замысел? Разве не в праве мы сами распоряжаться своим телом, если в нем заложено так много удовольствия? Разве человек, пожелавший насладиться, к примеру, вами, Джульетта, говорит вам что-то оскорбительное? Напротив! Тем самым он делает вам высший комплимент:
  
  По большей части, дама наслаждение
  Уже в известной мере получает,
  Когда в глазах мужчины вожделение
  К своей особе скромной замечает.
  
  Джульетта весело рассмеялась:
  
  - Вы право, чересчур умны, чтоб отказать, ведь грех куда милей, чем благодать!
  
  - Браво, Фредерик, - томно провозгласила Градиска. - Самое время возвести хвалу нашему Создателю. Нет смысла отрицать, что сила воли человека напрямую связана с его сексуальным влечением. Высокий уровень эротизма всегда способствует бурному социальному успеху. Ибо творческое начало в большей степени уходит в эротизм. Гениальность и сексуальность очень близки.
  
  - Творческий человек эротичен на всех уровнях, - подтвердила Джульетта. - Согласитесь, мои дорогие, гений, выражен ли он в искусстве, в литературе или в музыке - пространство чистой сублимированной сексуальности.
  
  Я, словно околдованная, слушала их разговор, почти не дыша. В их мире царила красота, влечение тела, символизм и эротизм скрытых желаний. Я погрузилась в царство бессознательного, необузданного тайного духа нашей природы. Но разве не влекло нас к нему так сильно? Разве не чувствовали мы в нем силу столь мощную, способную как вознести на небо, так и низвергнуть в пучины темной страсти?
  
  Джустиниано налил мне вина цвета крови в глубокий серебряный бокал. Я сделала два обжигающих душу глотка.
  
  - И все же, мои дорогие чаровницы, - продолжал Фредерик, - должен вам признаться, что ничто так не возбуждает меня, как сам процесс соблазнения. Эта наука мне милее всего. Ведь люди жаждут, чтобы их соблазнили.
  
  - Ты Фредерик, как истинный эпикуреец, умеешь обхаживать вежливо и красиво, терпеливо выжидая момент. А потом, разве есть смысл отказывать тебе, которому принадлежит столь многое в этом мире, в таком мизерном одолжении?
  
  - Право, Градиска, его милые девочки падают жертвами его отточенного до совершенства искусства обольщения, - обратилась к ней Джульетта.
  
  - Отнюдь, - возразил Фредерик. - Но коль скоро вы настаиваете, я смею утверждать, что выступаю лишь в роли зеркала. Моя теория заключается в том, что мы все носим маски: мы притворяемся более уверенными в себе, чем являемся на самом деле. В действительности же наша индивидуальность очень хрупка. Поэтому я никогда не принимаю внешнюю оболочку женщины за реальность. Я ищу то, что ей недостает. Далее я лишь помогаю потаенным фантазиям выйти на поверхность, и мои дамы сами падают ко мне в объятия.
  
  - Ты прав, - вдохнула Градиска. - Мы все тянемся к чему-то загадочному, к чему-то, что питает наши мечты. В повседневной жизни все слишком прямолинейно. А человек, владеющий искусством двусмысленных высказываний и тонких намеков, внезапно предстает обладателем чего-то невероятно притягательного. Боже, как я сама люблю эту игру...
  
  Фредерик улыбнулся.
  
  - Есть и еще кое-что, мой дорогой распутник, - прощебетала Джульетта. - Когда нас кто-то покоряет, и мы решаемся пойти с ним на сближение, это выдает нечто глубинное в нас же самих. А именно то, что мы влюбляемся в отражение самих себя. Мы идеализируем возлюбленного ради собственной самооценки. Разве это не волшебно?
  
  Она рассмеялась.
  
  Я перевела дыхание. Оглянулась по сторонам.
  
  Зал постепенно заполнялся людьми.
  
  К столу стали подсаживаться и другие гости. Женщины почти все были одеты лишь слегка, их волосы были уложены в замысловатые прически, а украшения сверкали бриллиантами и изумрудами. Казалось, они не идут, а плывут.
  
  - Скоро начнется бал, - игриво бросил Джустиниано.
  
  - Бал? - удивилась я.
  
  - Конечно. Разве ты не знала? Магия только начинается.
  
  - Магия?
  
  - Мистерия.
  
  Из кармана брюк он достал старинные часы на серебряной цепочке, словно ловкий фокусник одним взмахом открыл крышку и вскинул брови:
  
  - Ба! Без пяти двенадцать! Что ж, осталось ждать совсем немного. Самое время начать.
  
  Взяв кофейную ложечку, он постучал ею по бокалу, призывая присутствующих к тишине.
  
  - Милостивые дамы и господа! Прошу внимания, внимания!
  
  Он расправил плечи, чуть растрепал черные кудри и за секунду из распутного фавна превратился во врубелевского демона во плоти.
  
  - Мы все собрались сегодня здесь, - торжественно начал он, - чтобы сделать мир наших потаенных фантазий явью. Наше пиршество начнется ровно в двенадцать. Энергия желания не знает границ, пусть же этой ночью она станет вашим единственным смыслом. Мы приглашаем вас участвовать в рождении мифа! Поднимем же бокалы во славу Эросу!
  
  Глазами я искала Кристиана, но тщетно. Меня окружало много интересных мужчин, и еще больше интересных женщин, смеющихся, благоухающих, и, я была в этом абсолютно уверена, хранящих в своих секретах столбики золотых монет... Они словно задыхались от счастья быть такими красивыми. Вид полуобнаженных женских фигур рядом с одетыми в строгие смокинги мужчинами воспалял мое воображение. Но кем они являлись? Аристократами, финансистами, нефтяными магнатами? Что делали они днем, при свете солнца? Заседали на совещаниях, управляли корпорациями, вершили судьбы мира?
  
  В зале сверкала масса блестящих предметов, поверхностей, зеркал - создавался эффект, будто отовсюду сияют звезды, искры внеземных огней проникали в сознание, чаруя и увлекая. Зал казался сказочным, волшебным, наполненным яркими красками и космическими звуками. Все это лишь усиливало ощущение, что реальный мир находится где-то далеко отсюда.
  
  Мне хотелось влиться в общий поток, стать одной из них, вступить в тайное общество, где сняты табу и нет пределов желаниям. Их непринужденность сама по себе действовала предельно обольстительно.
  
  Несмотря на атмосферу чувственного распутства, я не ощущала пошлости или фальши. Порхающие жесты, влажные улыбки, томные взгляды, плавные походки... Все источали флюиды спокойствия, полной свободы и раскрепощенной. Атмосфера тайной мистерии, вседозволенности, рассеивали любое сопротивление. Здесь хотелось потеряться.
  
  Неожиданно зал оглушил звук гонга. Последующие два удара еще сильнее пронзили слух - жесткое вибрирующее эхо отскочило от всех стен. Наступила полная тишина.
  
  Джустиниано исчез. Я осталась одна, окруженная толпой незнакомых мне людей, и не зная, чего ожидать. Все были встревожены и с нетерпением взирали на створчатые массивные двери зала. Двое юношей с длинными золотыми кудрями, чьи головы покрывали лавровые венки, как небесные стражи, стояли по бокам.
  
  И тут, словно услышав беззвучную команду, они синхронно отворили двери.
  
  Глаза ослепил столб света. Сначала ничего не было видно, лишь странное туманное сияние и голубоватый дым струились из-за открытых проемов. Сквозь свет стали медленно прорисовываться очертания процессии людей, неспешно выплывавшей в пределы зала, где мы все стояли.
  
  Полились первые аккорды 'Болеро' Равеля.
  
  - Культ Астарты и Милитты! - восторженно разнеслось по залу. Женщины возликовали.
  
  Все стали негромко аплодировать.
  
  Впереди шли двое черноволосых мужчин с великолепными обнаженными торсами. Один из них нес кувшин вина, другой - виноградную лозу. За ними следовали две девушки - их распущенные волосы украшали гирлянды из тимьяна и аканта. Стройные упругие тела с пышными формами едва прикрывали белые струящиеся туники.
  
  Вокруг них шествовала толпа почти обнаженных девушек-вакханок и юношей-сатиров. Изредка они выкрикивали непонятное 'эвое' и под ритм ударных сопровождали свое движение сладострастными телодвижениями, полными внутренней силы и страсти. Гибкие, податливые тела танцовщиц вызывали в воображении упругие, эластичные кольца извивающихся змей. Мужчины искусно вертели в руках тирсы - деревянные жезлы, увитые плющом и виноградными листьями. Замыкал шествие Жрец - высокий мужчина в черной мантии. Спокойный и величественный, он хладнокровно наблюдал за ритуальными танцами своей свиты.
  
  Я стояла в толпе и наблюдала. Мистерия внушала страх и интерес одновременно. Из-за воздействия ритма 'Болеро', во всем зале постепенно нарастало эмоциональное напряжение - в звучание добавлялись все новые инструменты, и музыка буквально расширялась. Основной ритм отбивался барабаном, и оставался постоянным на протяжении всего времени, однако на него накладывалась чарующая восточная арабеска, оказывающая на всех без исключения гипнотическое воздействие.
  
  Музыка завораживала, вызывала томление. Кровь стучала по венам. Танцы сатиров и вакханок дышали ритмичной свободой, чувственностью, эротичностью. В них было столько мягкости, страсти, волнения... Мелодия звуковых красок проникала внутрь, разжигала огонь, заставляла двигаться в такт тембрового крещендо, переходящего от одного инструмента к другому.
  
  Зрелищность и музыка постепенно слились в одно большее представление, в одну огромную идею ритма и космической свободы, в один вечный гимн Желанию.
  
  Ударный ритм пожирал мелодию, движения танцоров становились все импульсивнее, все исступленнее, атмосфера накалялась до тревожащих пределов. В каждом миге музыки, в каждом такте таилась древняя сила энергии, славившая человеческое тело, его движения и пластику. Страсть мелодического языка проникала в самую душу, гигантская энергетика, нарастающее напряжение, жгучие движения поднимали чувства на невероятную высоту.
  
  Танцевальная вакханалия генерировала невидимые столбы силы. Она дышала архаической толщей человеческого существования, будила прасознание, отсылала во время, когда существовало только сердцебиение бытия, в котором изначально и зародилась жизнь.
  
  В какой-то момент тревожащий и подымающий ритм стал непереносимым. В душе поднялось смятение, дикость, страх. Хотелось бежать. Казалось, что звучат миллионы инструментов одновременно.
  
  Внезапно резкий эмоциональный взрыв погасил царившее безумие. Все растворилось и завершилось 'священной' паузой, как повисает тишина вслед за последними тактами симфонии. Все стихло. Танцоры упали ниц, тяжело дыша.
  
  Зал погрузился в полумрак.
  
  Освещенным остался только Жрец в черной мантии. Высокий и царственный, он неподвижно стоял и смотрел на присутствующих гостей, на их смущенные лица, на их влажные глаза. Он был королем, режиссером этого спектакля, и словно умелый кукловод ловко управлял психологическими нитями сознания толпы.
  
  Выйдя на середину зала, он жестом дал понять, чтобы танцоры исчезли.
  
  - Пусть приблизится та, кто чиста, и чья душа свободна от скверны, - приказал он.
  
  И тут же, пробираясь сквозь толпу, показались двое сатиров, которые тянули за руки совсем еще юную обнаженную девушку. Она сопротивлялась и молила о пощаде. Стройный стан ее обрамляли прекрасные каштановые волосы, лицо имело правильный овал, губы розовели елеем, а небольшая ямочка на подбородке только подчеркивала ее очарование. Ее соски были напряжены, налитая грудь вздымалась от волнения, длинные ноги еле держали на ходу. Несмотря на мольбы, ее черные, блестящие, полные огня глаза взывали к сладострастию. Она являла собой дикую непорабощенную сексуальность, словно спелый цветок, изливаясь созревшим нектаром и жаждущий выплеснуть его наружу. Будто мадонна-блудница, она сочетала чувственность с невинностью - ангельски нежный и беззащитный, но шаловливый взгляд окончательно сбивал с толку. Ее очевидная восприимчивость к плотским страстям с одухотворенным видом облекала в плоть одну из самых желанных мужских фантазий.
  
  Выйдя в центр зала, сатиры бросили девушку к ногам Жреца. По ее щекам текли неподдельные слезы.
  
  Все присутствующие жадно взирали на ее наготу, незащищенность и беспомощность.
  
  Некоторые мужчины слегка улыбались, предвкушая дальнейшие события.
  
  - Встань, дитя, - произнес Жрец.
  
  Девушка встала, пошатываясь. Горделиво откинула прядь волос.
  
  - Сегодня ты принесешь свое невинное тело в жертву богине Астарты, - сказал Жрец. -Умилостивленная этим актом, она отныне станет твоей покровительницей.
  
  Девушка покорно опустила глаза.
  
  - Твоя жертва будет вознаграждена, дитя. Ибо тот физический и духовный восторг, который ты испытаешь сегодня, даст тебе власть, о которой ты и не мечтала. Та великая сила, которую ты обретешь, откроет перед тобой возможности, о которых разум и не догадывается. Тело сильно, но воля внутри тебя сильна дважды. Как женщина, посланница Вселенной, ты таишь в себе таинственное, незримое начало. Сегодня ты откроешь эти двери. Ты избрана, ибо твоя внутренняя воля безгранична.
  
  Затем он дал знак сатирам. Они быстро принесли красное бархатное одеяло и бросили на пол.
  
  - Ложись! - повелел Жрец. - В глазах свободного человека уступить зову природы не есть преступление. Пусть мужчины отныне служат твоему сладострастию.
  
  Снова полились аккорды 'Болеро'. Невесомой походкой девушка вышла на середину зала и легла на жертвенный 'алтарь' - свое оккультное брачное ложе.
  
  Ее нагое тело сразу же загородили шесть монахов в черных плащах. Они стали медленно кружить вокруг нее, бормоча странные заклинания на неразборчивом языке. Их лица скрывали капюшоны, в руках каждого находился свой особый предмет: кто-то держал гребень, кто-то ветку омелы, кто-то кинжал.
  
  Несмотря на их черные кружащие фигуры, было видно, что под воздействием их слов, девушка впадала в гипнотический транс. Ее тело изгибалось, рот открывался, глаза закатились. Она то стонала, то кричала, то смеялась.
  
  Неожиданно я почувствовала на своей талии чьи-то сильные руки.
  
  - Не оборачивайся, - тихо произнес Джустиниано. - Просто продолжай наблюдать.
  
  - Что они с ней делают? - шепотом спросила я.
  
  - В культе Астарты секс - оккультный акт соединения с высшим божеством, - ответил он. - Это обряд инициации, цель которого - довести ее до эротической экзальтации, до ощущения влюбленной женщины, которая страстно жаждет соединиться с объектом своей любви.
  
  - Но... для чего?
  
  - Она избрана. Воля внутри нее обладает чрезвычайной силой. Жрецы хотят высвободить ее, чтобы в дальнейшем она служила только им.
  
  - Служила им? Но...
  
  - Тише, здесь не принято об этом говорить, ибо сей мир закрыт для непосвященных. Возможно, и ты когда-нибудь окажешься на ее месте. Все присутствующие женщины в тайне мечтают об этом. Эта священная драма даст ей колоссальную силу. Невиданную силу влиять на события, сверхъестественную власть незримо повелевать. Сейчас она сильна и бессильна, жива и мертва одновременно. Чем яростнее будут ее объятия с женихами, тем сильнее проявится ее духовная сила. Сегодня она вступает в новый мир. После того, как она пройдет обряд посвящения, ей станут доступны многие скрытые возможности, которыми в этом мире владеют лишь немногие. Мы все сегодня прикоснемся к вспышке света, которая выплеснется наружу. Отдаваясь любви, мы впитаем в себя искры Астарты, и она не оставит нас без вознаграждения. Внимай же этому священному действию, ибо ты уже стала причастна к великому таинству.
  
  Затерянная в тумане эзотерических материй, я вдруг отчетливо ощутила эффект дежавю. На мгновение мне показалось все до боли знакомым. Этот причудливый зал, голос Жреца, звук барабанов, запах сандала... Я даже могла ощутить, что в этот момент чувствовала юная жертва. Какое огромное чувство неземного блаженства она ощущала. Как неописуем был ее восторг. Как жаждала она принять своих женихов.
  
  Расфокусировано, словно во сне, я наблюдала, как вышли трое полностью обнаженных, прекрасно сложенных мужчин и, разомкнув круг волхвов, соединились с ней в любовном порыве. Она отдалась им всем сразу. Казалось, они владели ею полностью без остатка, но именно она задавала тон всему действию. Все это вызывало у меня знакомые чувства, я томилась собственным бессилием, неспособностью понять, откуда я могу знать, что она сейчас чувствует. Но я знала это предельно ясно.
  
  Оргия продолжалась, оплот горячих мужских тел будоражил кровь, все неотрывно наблюдали за происходящим. Температура в зале неумолимо поднималась, как поднимаются воды потопа. Все мужчины казались мне невероятно привлекательными. Все женщины рождали во мне чувственные фантазии. Я физически ощущала вибрации, идущие от тела к телу.
  
  Внутри меня нарастала сила. Сила, которая казалась сверхъестественной по сравнению со всем, что я могла представить до этого момента. Все земное казалось мне незначительным, для меня открывался высший мир, где господствовала магия эротизма и чистой космической воли.
  
  Я не могла понять, что оказывает на меня столь сильное влияние - вид жертвенной оргии или мое внутреннее ощущение, что все это я уже когда-то испытала сама. Я точно знала, что секс - лишь ритуал, открывающий доступ к высшему уровню миропонимания. Пусковой механизм высвобождения энергии духовного огня, наделяющего человека безграничной властью. Энергии, которая побуждает пойти на величайшее приключение всей жизни.
  
  Я стала задыхаться, голова совсем плыла. В глазах затуманилось, сердце бешено колотилось в груди. Я стала протискиваться к выходу. Но гости окружили меня плотной стеной, я ощущала их сильные и нежные руки, пальцы. Каждый по ходу моего движения вознаграждал меня либо прикосновением, либо поцелуем, сопровождая нашептыванием на ухо какого-либо возбуждающего комплимента.
  
  В какой-то момент я закрыла глаза, полностью отдавшись миру тактильных и слуховых ощущений. Противиться такому обольщению было немыслимо. На несколько мгновений я окунулась в далекий мир фантазий, где тебя любят и тобой восхищаются абсолютно все. Словно ватная дрема блаженства, я наполнялась светом переживания всеобщей любви, она заполняла меня собой изнутри. Откуда-то издалека доносился голос Жреца:
  
  - Если сегодня ночью вы хотите дойти до благоуханных садов, уготованных вам сладострастием, проникнитесь убеждением, что только высвобождая и изощряя свои вкусы и прихоти, жертвуя всем во имя наслаждения, несчастное существо, именуемое человеком и брошенное в этот печальный мир вопреки своей воле, сумеет посеять несколько роз на тернистой тропе жизни...
  
  Я почти теряла самообладание.
  
  Оказавшись, наконец, в коридоре и прислонившись к стене, я смогла отдышаться.
  
  В подсвечниках пылали свечи. Картина жертвенного соития на красном бархате не выходили у меня из головы.
  
  Из зала вслед за мной неспешно выплыл Джустиниано.
  
  - Ты готова? - спросил он. - Я проведу тебя по комнатам.
  
  - По комнатам?
  
  - Не спрашивай, просто смотри...
  
  Взяв меня за руку, он повел за собой.
  
  Каждый раз, когда мы заходили в одну из комнат, я видела, как люди предаются любви.
  
  Я увидела много такого, о чем не могла представить в своих самых запретных фантазиях. Все, что человеческая прихоть в других местах могла только вообразить, здесь находило свой дом и зримое воплощение.
  
  'Сладострастие любит даже усиливать себя посредством боли - оно гораздо острее, когда обжигает', - приговаривал Джустиниано, если на моем лице отражалось замешательство.
  
  'Совсем не обязательно предаваться любви только с противоположным полом, - говорил он. - Зачем ограничивать себя в своих ощущениях?'
  
  'Нет пределов человеческим желаниям и капризам. Разве это не красиво?'
  
  'Ничто так не раскрывает глубины сердца и характер человека, как его потаенные желания'.
  
  Я потеряла чувство времени. Оно двигалось быстрее, чем обычно, в неистовом темпе, обостряя все ощущения и заставляя чувствовать себя живее, чем в реальной жизни. Джустиниано увлекал меня в самый эпицентр бурного движения, каждый раз отвлекая мое внимание все более яркими картинами эротического калейдоскопа.
  
  Флюиды секса проникали под кожу. Я была заражена жаром, соблазнена, наполнена страстью. Наступил момент такой интенсивности желания, что нравственность, рассудительность и беспокойство о будущем растаяли без следа, тело жаждало наслаждения.
  
  И тут я увидела Кристиана.
  
  Он сидел в одной из комнат вместе с еще четырьмя мужчинами и двумя женщинами. Они были одеты, пили вино за столом, курили, словно не замечая царящей вокруг вакханалии. Мне показалось, что на столе лежали игральные карты.
  
  Джустиниано посадил меня к ним за стол, и куда-то исчез. Я вдруг осознала, что все это время Кристиана не было рядом со мной. Ни в зале, где совершалась мистерия, ни в комнатах, в которых мы задерживались. Где, с кем он провел это время?
  
  Я не могла оторвать от него взгляд. Как же чертовски он красив! Он был подменой моего идеального эго. Я вдруг отчетливо поняла, что люблю его потому, что в нем заключены мои лучшие, идеальные черты, лучшая часть меня. И что именно из-за этого, собственно, человек и любит.
  
  За столом не происходило ничего серьезного, только болтовня, флирт и кокетство. Кристиан неотрывно смотрел мне в глаза, словно оценивая - 'готова ли я'? А я смотрела на его руки, представляя их движения на своем теле. Я буквально чувствовала жгучие, живительные токи, исходящие от него.
  
  Я больше не могла. Я встала из-за стола и вышла из комнаты, бредя по коридору. Через секунду он обхватил меня за плечи. Мы зашли в первую попавшуюся дверь, оказавшись в тихой и безлюдной библиотеке - высокие шкафы с книгами, тускло горящая лампа, прохлада от створчатых арок...
  
  Он прижал меня к стене.
  
  Жадно впился в мой рот.
  
  Боже... Его запах, сильные руки... Жар его тела... Я едва держалась, зарываясь пальцами в его волосы. Он снова стал собой.
  
  Играла 29 соната Бетховена, медленная, лиричная, чувственная... Бетховен написал ее будучи уже абсолютно глухим, что означало, что он слышал звуковые миры самой Вселенной.
  
  Моя душа теряла последний остаток своих сил.
  
  Потому что не было у человека более высоких и более неземных ощущений, чем при соединении с тем, кого он по-настоящему любил. По сути, вся жизнь сводилась лишь к этому моменту. Высшая и самая напряженная точка касания двух полярных полов. Каждый исходил из себя в другого, исходил из границ своего пола. Единственное время, когда рушилась оболочка эго, рушилась тщательно возведенная стена нашего мнимого я.
  
  Я чувствовала себя предельно раскрепощенной и предельно духовной одновременно. Безгранично свободной. Это был бунт против всякой благовоспитанности, против обыденности, против морали. Моя любовь к нему в тот момент парила выше любой нравственности. Это была эротическая игра с вечностью, с космосом... Я знала, что мое тело безгрешно.
  
  
  VIII
  
  Мы ехали по пустому городу, который только-только начинал просыпаться.
  
  Первые лучи солнца, словно небесные гонцы, заполняли укромные уголки улиц, отражаясь в отполированных стеклах витрин магазинов. Густой мрак ночи рассеивался, а вместе с ним уходил безудержный разврат сексуальной мистерии, приапова пиршества.
  
  Я чувствовала и свет и горечь - неземной свет и земную скорбь.
  
  Словно побывав на дне глубочайшего ущелья, я чувствовала, будто вырвалась из тисков подземного царства, темноты бессознательного, и теперь вдыхаю свежий воздух горных вершин.
  
  Кристиан молчал.
  
  Он сам взялся отвезти меня домой. Был предельно вежлив, но, как и прежде, закрыт.
  
  Мы подъехали к моему дому, остановились. Я вдруг поняла, что не говорила ему свой адрес.
  
  - Как ты узнал, где я живу? - спросила я.
  
  - Я знал. Ты сказала мне.
  
  Но я не говорила.
  
  Он машинально привез меня туда, где раньше мы жили с ним вместе, а это означало, что он, наконец, начинал вспоминать.
  
  Я молча вышла из машины.
  
  Моя миссия закончилась. Полная память вернется к нему со временем - механизм был запущен.
  
  
  IX
  
  Я лежала на кушетке посреди абсолютно белой комнаты. К моей голове было приставлено множество проводов, соединенных с головным компьютером.
  
  Я разглядывала белый потолок, представляя его себе потоком ничем не заслоненной энергией. Играла ария 'Erbarme Dich' из 'Страстей по Матфею' Баха. Своеобразная ирония со стороны Корпорации. Таким образом они обращались к моему нравственному началу, взывали к покаянию. Ария 'Erbarme Dich' исполнялась как кульминация евангельского сюжета, когда апостол Петр, трижды предав Христа, горько раскаивался в содеянном. Он молился и рыдал, взывая к милосердию. Это был плач, плач раскаяния, рыдания самой души.
  
  Мелодия казалась мне бесконечной: текли, нанизываясь друг на друга вздыхающие фразы - сознание будило память обо всех грешниках, душа которых, как душа Петра, очищалась через покаянную молитву. Несомненно, одна из самых красивых во всем творчестве Баха.
  
  Но раскаивалась ли я?
  
  Нет.
  
  Я знала, что проснусь завтра и не буду ничего помнить о последних трех годах своей жизни, включая и последние недели.
  
  Мы проснемся вместе. Ни я, ни Кристиан ничего не будем помнить. Так решила Корпорация.
  
  Мы вернемся к нашей прежней беззаботной жизни, ничего не подозревая о том, что с нами произошло. Как ни в чем не бывало, мы словно отмотаем ленту к тому моменту, когда боль, разлука и страсти еще не коснулись наших судеб. Мы снова станем как все.
  
  Я улыбалась. Потому что знала, что в глубине душа все равно будет обо всем помнить. И будет знать, что испытала в жизни и этот опыт тоже. Пускай на время, но нам позволили окунуться в другой мир, который навсегда останется нашей тайной. Ведь все мы внутри жаждем приблизиться к чему-то загадочному, невероятному, к тому, что питает наши мечты, страшит и влечет одновременно.
  
  Время безостановочно, безвозвратно, неумолимо двигалось вперед, нам не дано было удержать протекающие секунды. Наша телесная жизнь сочилась к своему финалу - смерти, и только от нас зависело, как мы распорядимся отведенным нам сроком.
  
  Кто-то сказал, что смысл жизнь заключался в том, чтобы ею наслаждаться. Он забыл упомянуть о том, что входило в само понятие наслаждения, но здесь и не могло быть четких определений. Человек всегда балансировал на канате между своим животным началом и сверхчеловечностью. Ницше говорил, что этот канат, к тому же, натянут над пропастью.
  
  Я размышляла, была ли великая польза в том, чтобы всю жизнь прятать свои желания под суровым покровом морали? Мне казалось, что высшая мудрость в том, чтобы слушать природу и поступать целесообразно ее сигналам, потому что только природа обладала сверхмудростью. 'Смирись и постигни. Постигни и властвуй', - эти слова могли лечь в основу любой жизненной философии.
  
  На каком-то уровне я даже жалела, что забуду свое столь рискованное приключение, ту оккультную ночь мистерии любви, нашу финальную близость в библиотеке, все наши предыдущие с ним встречи... Столь острые ощущения мне еще не доводилось испытывать. Мое влечение к Кристиану было пронизано острием всепоглощающей страсти, и через душевную боль моя любовь ощущалась сильнее.
  
  Но тайны человеческой психики непознаваемы. И кто знал, смогли бы мы построить после всего пережитого нормальную жизнь? Пожалуй, неведение виделось более безопасным.
  
  Скрипка нежно продолжала петь лирическую партию. Я думала о том, что Бах в этой арии выразил себя без остатка, до конца, высказал все, ради чего он жил и обращался к людям в своей музыке. Чтобы покинув мир, окунуться в покой безмятежного рая.
  
  Так и моей израненной душе требовался покой.
  
  Я прекрасно знала, что смысловая многомерность музыки могла провоцировать самые разные уровни восприятия. Знала об этом и Корпорация. Музыка Баха была эмпатичной. Каким-то чудом она проникала в самую глубину души, исцеляя ее от земной скверны.
  
  Моя память медленно стиралась. Постепенно все мое внимание концентрировалось только на мелодии. Я слышала только ее, этот бесконечный ритм скрипки, неземной, парящий, молящий. Мои воспоминания разлетались, как разлетаются от ветра разукрашенные детские рисунки. Я воспаряла над всем земным, поднималась в иные миры, мои впечатления меня больше не волновали. Евангельская пассионата была гимном отрицания Желания. Мирского желания. Я размышляла о мерном плеске волн, о покачивающейся водной глади, о вечном стремлении к высшему покою и блаженству. Бах был завершением. От него ничего не исходило, но все текло к нему. Блуждая по лабиринтам симфонии, я постепенно засыпала, и лишь волшебные строчки Малларме все еще крутились в моей голове, словно сорванные ветром и летящие в неизвестность невесомые шапки весенних одуванчиков:
  
  
  Возвратись,
  Безмолвная душа к полуденному зною,
  Где плоть усталая смирится с тишиной, -
  Там опьяняющих лучей я выпью сок
  И, голову склонив на страждущий песок,
  Забуду дерзкие кощунственные речи...
  
  
  Х
  
  Было около пяти часов вечера. Я заварила чай, поставила чашки на поднос и направилась на открытую террасу на втором этаже дома, который мы снимали.
  
  Кристиан в белых льняных брюках и белой рубашке лежал на шезлонге, смотря вдаль на море. На груди у него лежала стопка бумаг - мой рассказ, который я дала ему почитать сегодня утром.
  
  - Ты уже закончил его? - спросила я, ставя поднос на столик рядом с ним.
  
  Он молча кивнул.
  
  Я устроилась на соседнем шезлонге. Как же хорошо было в сентябре на море - какое спокойствие, какая свежесть. Сентябрь ощущался в каждом звуке, в мельчайшем колыхании листвы. Природа пребывала в своей наилучшей форме. Здесь на побережье мы обретали покой, от которого спешили укрыться из шумного города, с надоевшими торопливостью и суетой.
  
  Мирная синева моря уходила за горизонт. Кричали чайки. Пахло морским бризом и солнцем.
  
  - Ну, и что скажешь? - аккуратно спросила я.
  
  Он как-то странно улыбнулся.
  
  Я прекрасно понимала, что он ждет объяснений. Ведь я даже не стала менять имен, мало того, вряд ли у него возникли сомнения, что я описывала в рассказе историю, произошедшую не с нами, а с какой-то другой парой. Я даже озаглавила рассказ его именем.
  
  Наш брак длился уже третий год. Я была по-прежнему влюблена в него, ничего похожего на период охлаждения страсти, так тщательно навязываемый семейным парам во всех книгах и телепередачах после первых лет совместной жизни, у нас не наблюдалось. Мы и вправду были счастливы.
  
  Поэтому неудивительно, что после этого рассказа он ждал от меня объяснений. Его первой реакцией было удивление. 'Неужели мне чего-то не хватает?'. 'Неужели я в тайне желаю, чтобы меня унижали?'. 'Неужели я ищу подобное разнообразие в сексе?'.
  
  - Знаешь, милый, - произнесла я, - иногда полезно переворачивать свой ум вверх ногами, как песочные часы, чтобы позволить его содержимому течь в другом направлении. Это самый безобидный способ испытать новые ощущения. Ведь не всегда...
  
  Я запнулась.
  
  - Не всегда осмелишься испытать их в реальной жизни. Да и не всегда это нужно.
  
  - Что скрыто в твоей голове, милая? - задумчиво проронил он. - Куда еще могут завести тебя твои фантазии?
  
  Я разлила чай.
  
  - Это просто своеобразное признание тебе в моей любви, - сказала я. - Я люблю тебя даже там... в том иллюзорном мире, полном страданий и человеческого порока.
  
  Я не сомневалась - он чувствовал какой-то укол в свой адрес. Мужчины нередко воспринимали подобные вещи чересчур буквально. Раз я написала такой рассказ, значит, в наших отношениях я остаюсь чем-то не до конца довольной.
  
  Но мне хотелось лишь написать о безграничной любви к нему, и только о ней.
  
  - Знаешь, дорогая, я думаю, может нам подумать о том, чтобы завести ребенка? Малыш переключит тебя, твои фантазии растают сами собой.
  
  Я улыбнулась.
  
  Конечно, он прав. Впрочем, как и всегда. В обыденной жизни мы все очень рациональны, и всегда судим исходя из норм правильности.
  
  Только жаль, что он не оценил моего восхищения им в этом рассказе. Именно он и только он рождал у меня такие фантазии, именно он вдохновлял меня на подобное расширение границ моей чувственности. Ни один другой мужчина этого сделать не мог.
  
  Я смотрела вдаль на море, на линию горизонта, разделяющую темные подводные глубины и небесный свет.
  
  На секунду что-то всколыхнулось у меня в груди. Природа играла со мной в какую-то странную игру.
  
  И в тот момент, в ту самую секунду между безднами прошлого и будущего, в предельно сжатый до невероятной плотности миг бытия, я поймала себя на мысли, что не была до конца уверена в том, что описанные в рассказе события не произошли с нами на самом деле.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"