Сергей Мартиросов
ОСЕННИЕ ЛЮДИ
Август - сентябрь 1965 г., Ленинград
СОДЕРЖАНИЕ
Часть 1. ЗАГАДКА
Загадка ............................................................................
Перед грозой ..................................................................
Дождь ..............................................................................
"Автобусы, трамваи..." ...............................................
Мечтателям ...................................................................
Октябрь ..........................................................................
Поэма разлук .................................................................
"Откроется и отзовется..." ..........................................
"На деревьях проснулась..." .......................................
"Усталость начиналась..." .........................................
4 сентября .......................................................................
Прощание с Ленинградом ...........................................
Первый снег ...................................................................
Иосифу Бродскому ................................................
Зима .................................................................................
"Сползает ночь..." .........................................................
Часть 2. ФОРМА
Форма ..............................................................................
Поезд ................................................................................
Кармен .............................................................................
Самвелине .......................................................................
"Я люблю колебанье...".................................................
Басня про белого бычка................................................
Баллада о сегодняшнем вечере.....................................
"Прижмется день..." ......................................................
Часть 1. ЗАГАДКА
Загадка
Поплачет, поплачет, потом перестанет,
печально обронит свой желтый платок,
осветится синей улыбкой местами
и грустно посмотрит на лужи у ног.
Перед грозой
Был день похож на предсказанье.
Фонтан вдруг заикаться стал.
На ливень листья притязали.
По духоте пополз обвал.
Предвзятость лиц роднила маски
драм, ожидающих антракта.
И только ветер без опаски
зевал порывисто и сладко.
Дождь
Женщины лишены восторга.
Вздох -
расчет и прикидка.
Но если посмотрят долго,
то рвется тонкая нитка,
держащая разум в ясности
и сердце в мягком кресле.
Хочется ветра и гласности,
дождей в замирающей песне,
хочется невозможного:
дважды родиться любимым,
хочется быть неотложно
ласковым и терпимым,
хочется звездной мантией
мечты и грез
укрыть в вечерней апатии
души слез.
Жду.
И от этой муки
все равнодушнее дрожь.
По стеклам стекают звуки.
Дождь.
Дождь.
Дождь.
***
Автобусы, трамваи и ни строчки,
скрепляющей задуманный сюжет.
Играет музыка, а льются только точки
в пустующий, отставленный фужер.
Ах осень, середина половины,
не разлюби меня, хоть раз один поверь.
Ты знаешь, как мне хочется лавины, -
в одном приветствии не разглядеть бровей.
На Петроградской сыростью проело,
в подъездах скрылись стройные шаги.
Распался я на душу и на тело.
Побереги меня, побереги.
Куда девался лучик у рассвета,
еще непонятый, совсем необжитой?
Таким искусством дышат все ответы,
и взгляд уходит в окна сиротой.
Ах осень, моя сонная дождливость,
опять на мелодраме желтизна,
опять, ломая грифель, терпеливо
мне надо ждать, пока придет весна.
Мечтателям
Постарели и сплющились,
пожелтели черты.
Сохнут ивы непьющие
над простором воды.
Где проспектная девочка
хитро любит тоску,
рассыпается мелочью
хоровод по куску.
Поджимает презрительно
необсохший губу.
Разрешают сомнительно
скоморохи судьбу.
Дети ходят по садику
и не видят цветы.
Притаились солдатики
в ожиданье беды.
По канатику с палочкой
ковыляет звезда,
ставит крестики, галочки,
тормозя поезда.
Будет, будет вам, милые,
изобилия рог.
И разрубим зубилами
чуть прокисший пирог.
Октябрь
Октябрь мне все ближе, ближе,
все терпеливей дни идут,
где солнце светит ниже крыши
и ветер кается в бреду,
где дождь чернила размывает
и дробный рифмы перестук,
где утром сумрак расслабляет,
а вечером признанье рук,
где так легко судьба ранима
между времен, средь серых луж,
где близится неотвратимо
застывший сон январских стуж.
И словно в мире пантомима
понятней стона и речей,
на мостовую черным гримом
ложится длинно тень ночей.
Поэма разлук
Поэма разлук кончается,
когда от рук
отходят вены
и холодеют стены,
говорятся пошлости о погоде
от скуки,
когда любимые в прошлом
видят муки,
когда внимательно слышится
тикающий пробег,
когда не дышится
у самых век,
когда глаза синевшие,
как торжество,
уходят слезами пешими
в меньшинство,
когда ранний шепот
слюной мычит,
когда смех,
как топот,
от двери мчит.
А боль, а боль сквозящая -
тупой топор.
И вместо пения
ящером
зевает хор.
***
Откроется и отзовется тебе прощенной
созвездий моих распорядок,
когда от ритма учащенного
я вдруг осяду.
Прижмусь к стене я тенью последней
бледнеющих губ и вечеров,
когда от подъездов до окон верхних
застынет эхо заглавных слов.
Другие платья, другие тональности
монетки будут бросать мне в рот,
когда я умный и театральный,
открою приют для бульварных сирот.
Придут неробкие и пространные,
потребуют солнечный луч души,
когда я буду неловко и странно
дарить вместо хлеба карандаши.
И одуванчики рук твоих легких
взлетят, не прощаясь, в струе сквозняков,
когда я вдохну, отрывая от легких,
остывшее имя в тревогу стихов.
***
На деревьях проснулась порывистость,
стали холодно листья смотреть:
напрягаясь, со стоном, со свистом
отлетает последняя треть.
Сила прихоти, шутки ветровые
застилают постели садов,
кастаньеты дождей бредовые
размывают значения слов.
Недосказанность желтой агонии
приближает последствия лет -
лихорадочно мнишь, что нагонишь
промелькнувший, простейший ответ.
Полагается что-то оставить
сыновьям, обретающим пыл.
Может, близость раскрытых ставен,
может, мудрость того, что забыл.
И развесив белье своей памяти,
только снег чуть прикроет ил,
любишь звездочки белой скатерти
и улыбку, которую пил ...
***
Усталость начиналась,
когда, смотря в окно,
неторопливо думал,
что, в общем, все одно.
И этот лист, летящий
в потоке на ветру,
и этот дом, молчащий
пустым окном к утру.
Смотрел спокойно, вяло,
как шелестят дожди,
и морщился примято,
когда рассвет будил.
И не было тревоги,
что сон не утолен,
И не было натуги,
что сильно утомлен.
Все было как-то длинно
на серой пустоте,
все было очень грустно
в осенней наготе.
И эти пешеходы,
держащие зонты,
и эта беспрерывность
скосившейся воды.
Казалось, даль уплыла,
что жил давным-давно,
и было чуть приятно,
что, в общем, все равно.
Четвертое сентября
Никто не приносит цветы.
Нет шампанского, нет суеты.
Не краснеют ладошки - да здрасте.
Ни фейерверка, ни радости.
Только ты.
Я не артист. К чему мне шум,
Торопливые ножки поклонниц?
Мир - не обитель. Прохожий - не кум.
Забудем надрыв бессонниц.
Я сегодня, как хрупкий Ромео,
вынул шпагу и убил свое сердце,
всегда спокойное, как колокол ночью.
Теперь я уверен, что есть закон,
который приятен, как утренний сон,
как грустные зимние ночи.
А впрочем,
не знаем мы все законы,
мы - эпигоны.
Но это приятно.
Приятней дыма больных сигарет
и Крыма.
Хаос прошлого стал понятен:
все годы - ждущий кратер
для одной- единственной вспышки.
Разлетелись крыши и крышки
догм законов.
Люблю одну икону,
один рассвет,
одно отречение,
один завет,
одно свечение
Моей единственной звезды.
Только ты.
Прощание с Ленинградом
И снова, и снова, как Терек
мыл Лермонтову сапоги,
корявый, совсем растерянный
я трусь у твоей руки.
Нева, опустившись в колени,
как знавшая горе мать,
сфинксов чужих преломленье
пытается мягко ласкать.
И дети ее, прислонившись
к сырому туману мостов,
застыли химерами в нишах,
как память последних слов.
А шпиль Петропавловской крепости
блеснет наболевшей тоской.
До одури, до нелепости
буду любить твой покой.
Куда же так скоро, так терпко
пьянит меня жизнь, унося?
Так гулко, так нежно, так редко
любить города нельзя.
Прощай.
От гранитной грани
уйду, плащом семеня.
В любви я такой же изгнанник,
как жившие до меня.
Снег
Скребется проза
коротких дней.
Уснула роза
до корней.
Забылись событья
огнем напоказ,
от прежней прыти
остался глаз.
С первым снегом
сухая метель,
в первой неге
ночей акварель.
И парк - пожиратель
моих шагов,
стал приятелем
чудаков.
До скорой встречи
шелест губ,
сегодня ветер
простыл до труб.
Иосифу Бродскому
Белая ночь,
живем без рассвета.
Кусочка вселенной
хватает на всех.
И каждый становится
частью завета:
не бойтесь ближнего,
любите всех.
Белая ночь.
Когда сердце в сберкассу
за тридцать копеек
несут продавать,
становится доброе
глиняной массой,
разводят мосты
и приходится ждать.
Кусочек пространства
без звезд, без прожектора,
без прозы, без судеб,
без страха и сна.
Нагая природа
прощает все ментору -
целуй меня в губы,
я жду, я одна.
От Стрелки до Гавани
медленно, чутко - спокойствие белое
и тишина.
В любви и поэзии
нет промежутков,
целуй меня, милый,
целуй, я одна.
Целуй меня в губы.
Чуть плещет водица.
По Линиям утро
подходит к Неве.
Спешу, надрываясь, минутой упиться,
а бьется вселенная
в голове.
Зима
Мне глаженый пророк
цедил сквозь дым наклейки.
Один, как плач,
я робко трогал змейки
другой любви,
чужих стихов и смеха,
и счастье мне казалось
точной вехой
кирпичных зданий,
что рекламой красят.
Ночей зимы и встречи ожил мост.
Скрипят шаги белеющих согласий,
тепло в домах и холодно у звезд.
***
Сползает ночь по стенам к мостовой,
зевает размягчено постовой,
и кот карнизами крадется разбитной.
Светает.
Часть 1. ФОРМА
Форма
Форма - стебель.
Не нагрузишь ее одиночеством памяти -
от мечты не умчит на Таити Гоген.
Порезвишься с тоской по китайской грамоте -
потеряешь еще один ген.
Фауст ловко прикинется непонимающим,
повторяя, как школьник, забытый урок:
в мире много прошений бездомно икающих,
запасайтесь надеждой впрок.
В праздник верят толпою в кресты небожителей
в ожиданье заветной чарки вина.
Ньютон робко стучится в ворота обители,
но - молчанье и пьяная тишина.
Паганини дрожит перед собственной тенью,
пряча скрипку в рукав от ночной тишины.
Горячится тиран, обезглавленный рвеньем,
и бормочет проклятья не знавший вины.
Форма - стебель.
Давайте разучим, как дети,
хоровые напевы - легкий урок:
солнце в небе могучее каменно светит,
лес снимает, снимает, не снимет сапог.
Быстротечность
Какие мы все пассажиры тревожные -
сидеть бы и песенки петь,
но мы напряженно бросаемся к окнам
и верим - там новое есть.
За каждым окном пролетает догадка
о скромном желании жить,
за каждым изгибом проносится сказкой
навязчивый шепот любить.
На каждом вокзале в подсвеченных стеклах
дрожит ожиданье разлук.
В большой остановке в степи у березы
мерещится близкий друг.
По темным пролетам туннелей гудящих
сквозит вдохновенья покой.
Под гулким мостом, потрясая основы,
проносятся войны рекой.
И ночь вырезая из груды событий,
с надеждой гудят поезда.
И вечно прильнув к быстротечности, люди
следят, как мигает звезда.
Кармен
Проще
найти в тебе небесность,
чем позже проникнуть в свет твой
тесно и нежно.
Конечно,
Рисоваться в глазах по частям,
как неуч,
разбрасываться по костям,
как мелочь,
развесить на сказках
модные бра,
чтоб в масках была усталость,
была мгла?
Игра, игра -
не радость.
Святость у мадонн
Не в тонкой приятности,
взгляни, за окном ее синие радости,
от неба понятности.
В вечернем свете люстр
каждый фрак шустр -
темно, не видно.
Обидно.
Слепит глаза темнота,
кривит у рта зевота,
губы смывает вода,
когда глаза темны,
рот у спины,
губы - пасть.
Страсть.
Моралисты хриплые -
сиплы.
Но бывает так, как свист,
когда ручей журчит
по камешкам, по отражению
чист,
хочу предать извержению мысли
весь этот город кислый.
У подножья я,
на горе ты.
Вертятся, шелестя,
отзвуки маяты
в твоей прозрачной одежде,
в моей дневной надежде.
Расходятся в разные стороны
одни, как стоны,
другие спокойного тона
шаги.
Двое - враги?
Нет.
Был, есть и будет рассвет
траурным на востоке,
когда у самой дороги
деревенеют ноги,
и, подавляя вздохи,
один не смотрит в лицо
и разбавляет винцо.
Самвелине
О радость ты,
Как Демон с оголенными глазами
вздрогнет над Тамарой,
как Суламифь, просящая любви
за пологом вздыхающих ночей,
сквозь тьму веков несут тоску
сгорающие
парой для веры
глаз твоих, сияющих
и звезд, и солнца в небе горячей.
Любимая!
Дары волхвов в ладонях филантропов
в сладкой гуще вязки.
Не взять, не принести тебе с огнем,
огонь свечи ночной гасящем.
И не раздвинуть губ твоих,
не говорящих слов.
Недвижимые маски
в безвольной исповеди дней,
бредущих одиноко в настоящем.
Да будет так.
Познаем мрак, слезящий плод,
во чреве ждущий и не снятый.
Минута будет, как вампир,
вбирающий все губы ожиданий
на убой.
Уснут все божества,
и потечет ручей судьбы
аллеей сада смятой.
В грядущий свет,
несущий новый день и ночь,
войду с тобой.
О радость ты, любимая! Да будет так.
Море
Я люблю колебанье твоих размягченных движений,
быстрой нежности след, уходящий, зовущий в мгновенья.
Ветер, спрятанный в скалах, ласкает устало упругость волны,
по песку, по глазам разбегаются грустно забытые сны.
Говори, говори, будут губы твои , истекая борьбой, шелестеть,
будут вздохи твои, как восточная мудрая лесть.
Ночь прильнет к океану горячей, горячей звездой,
и протянется мир по сердцам глубже вспаханной бороздой.
Басня про белого бычка
Телефоны белые и руки белые,
спелые.
Кольца, обручи, цепи.
Дебри.
Глаза надменные с моими не скрещены.
Женщины.
Осмотрели пиджак, брюки, пальто.
Не то.
Посмотрели в лицо достаточно мимо.
Нетерпимо.
Тебя здесь нет, ты раздет.
Ответ.
Телефоны звонят, руки говорят -
парад.
Деньги хрустят, копейка трещит, как щит.
Губы ласково с моими скрещены.
Женщины.
Осмотрели костюм, оценили пальто.
То.
Смотрят глаза, как лощины,
на машину.
Ты - здесь, ты - пуп
для губ.
Мораль -
жаль.
Баллада о сегодняшнем вечере
Какое призвание в одиночестве?
Наверное,
худое пророчество.
Разве завтра новое число?
Завтра мое ремесло -
одиночество.
Распишусь на окнах точкой
для краткости.
Но где ответ?
Каждый трогает ладонью радости.
Я - нет.
Одену костюм и пойду в кино.
Погасят свет.
Каждому нужно это давно.
Мне - нет.
Диагональ в углы по дыму
монотонных вздохов и сигарет.
У каждой букашки есть четкий стимул.
У меня - нет.
Пройдет? Ну конечно,
как смех,
когда под утро
погасшей свечкой
уйдет
человек.
***
Прижмется день к моей щеке,
пристроится, забудется,
и я пойму, с какой ноги
проснулась осень в улицах.
По эстакадам листьев клен,
краснеющий радушно,
в окно, где воздух накален,
заглянет простодушно.
И девушка уйдет искать
прямые плечи брата,
когда ей надоест ласкать
пьяную браваду.
В глазах откроются концы
безумств и привилегий,
и по миру пойдут слепцы
пространствами элегий.