Аннотация: Памяти Альтова, в общем. Предпочитаю не пользоваться словом "совок" - для меня это далеко не всегда оскорбление.
Я из города, которого нет.
Небо было ослепительно синим. Солнце - нестерпимо жарким. Горы, среди которых лежала долина, почти по-неземному высокими.
Девочка тяжело привыкала к чему угодно новому, но среди этого всего она жила почти с рождения. Имена подружек, бегавших вокруг, звучали как имена цветов. Да их яркие дешёвые платья, грация и осторожность и делали их похожими на цветы или диковинных птиц. Девочка была другой породы - угловатая, с резкими движениями. Она жила в русском квартале, но там детей было мало, и играть она убегала сюда.
Не знаю, верно ли я представляю себе Галкино детство по её рассказам. Галка - мой друг. То есть она из тех женщин, которые могут быть с мужчиной просто дружны, безо всяких обычных в таком случае обертонов. Если Вы после этого нелестно подумали о ней или обо мне, то это ваши проблемы. Женщин у меня было порядочно, хороших друзей - мало.
Всё-таки это было детство. Вечность проходила, пока Галка играла во дворе. Ещё одна вечность - пока она лежала дома с книгой. А от одного приезда отца до другого проходила не просто вечность, а невероятно тягучие, хотя и заранее много раз сосчитанные дни, недели и месяцы.
Отец был нужным специалистом на очень хорошем счету, отчего и сумел поселить семью не где-нибудь, а в столице республики. И то сказать, полигон был не лучшим местом для жены и детей.
Говорить о работе он не любил, да и не имел права. Однажды он сказал дочери: "Давай я расскажу тебе о других ракетах". С этого и начались рассказы, бывшие в Галкиной жизни самыми счастливыми минутами. У отца были самые новые и интересные сведения о разных конструкциях космических кораблей, о полётах на околоземной орбите, об исследованиях планет с помощью зондов. Половины Галка не понимала. А ведь у них были неплохие учителя, честно следившие, чтобы они разобрались в том, что написано в учебниках . Галку нередко к кому-нибудь прикрепляли, поскольку в школе старались, чтобы объяснения поняли все.
Сначала девочка просто слушала с наслаждением, потом начала читать книги и журналы и нередко к следующему приезду отца уже успевала понять почти всё рассказанное раньше. Через два года она уже знала, что обязательно полетит к звёздам. Планеты Солнечной системы почти наверняка были безжизненными, на их спутники тоже особенно рассчитывать не приходилось. А между тем не так уж далеко от Земли было несколько звёзд, имевших, по всей вероятности, свои планетные системы.
Принятые решения Галка уже тогда воплощала в жизнь настойчиво и продуманно. Она рано убедилась, что спортивных рекордов ей не побить, хотя и продолжала заниматься спортом ради поддержания формы и развития воли. Значит путь от лётчика-испытателя в пилоты не для неё - девочке он открыт лишь при выдающихся достижениях. К работе медика она тоже не способна. У Галкиной мамы было фельдшерское образование, но пока на отца ещё не посыпались звёздочки, она долго не работала, и теперь её соглашались взять только медсестрой. Мама этого не хотела. Дочери она, однако, довольно много рассказала о буднях медика. Галка не была брезглива, но скопление больных людей тяготило её.
Оставалась карьера инженера, благо любимый "Юный техник" писал о женщинах-инженерах не так уж мало. Галка засела за физику, химию и математику, ходила на все олимпиады, участвовала в ЮТ-овских и прочих конкурсах, где школьникам предлагали что-нибудь изобрести или придумать опыты для постановки в космосе.
Мама, опасливо относившаяся к слишком серьёзным увлечениям дочери, участие в заочных конкурсах поощряла. На городских олимпиадах её умненькую дочку неизменно прокатывали, выдвигая детей с подходящими фамилиями. Галка как-то цепенела, общаясь с этими призёрами - уж больно странно сочеталась в них тупость с несомневающейся самоуверенностью. У них в классе таких не было. Девочки, которым она объясняла школьные предметы, думали не столько о школе, сколько о братишках, сестрёнках, племянниках, о делах квартала, о предстоящем замужестве. Но когда они начинали разбираться, то соображали не так уж плохо. Совсем бестолковым стал мальчик, которого на два года отправляли в деревню, а потом снова взяли к ним в класс. Но этот парень как раз вовсе не был самоуверенным - при любом обращении к себе он замолкал и втягивал голову в плечи.
Впрочем, у мамы вскоре появились более серьёзные заботы. Началась война. Галка так потом и думала всегда: "война", как говорил её отец, а не "ограниченный контингент" или что-то ещё. Маму, наконец, взяли фельдшером и она целыми днями пропадала в госпитале. Основной поток солдат "туда" и "обратно", тёк не через них, но в госпиталь постоянно поступали с ампутациями, с ранами, с контузиями, с гепатитом, гепатитом, гепатитом. Мама была немногословной, сосредоточенной, с дочерью виделась редко и говорила обычно о домашних делах. Галка сама стирала, готовила, проверяла уроки у Павлика. Заговаривать с теми, кто был оттуда, она боялась - у них был вид людей, постоянно находящихся "на взводе".
Отец, за которого теперь так беспокоилась мама, оставался в Союзе. Приезжая, он часто пил, а иногда кричал, что он бы своими ракетами всё уделал, а вместо этого воюют вполсилы древним дерьмом. Галка стала его почти бояться.
Несмотря на всё это, Галка не прерывала занятий математикой, физикой, астрономией и изобретательством. В восьмом классе её вызвали в Москву, на встречу школьников, придумавшие лучшие космические опыты. По сравнению с победителями их местных олимпиад эти ребята были совсем другими - любопытные, доброжелательные. Об идущей войне они словно бы не подозревали. Но вскоре ей стало среди них почти так же неуютно. Степан, самый серьёзный из них, после долгого разговора сказал ей наставительно: "Ты что, не видишь, что дело пока ограничивается копанием вокруг Земли? У всех достаточно других проблем. За нашу молодость может быть полетят к Марсу, в лучшем случае к Меркурию. Прорывы в науке? А где ты их видишь, и кому они нужны? Такие конкурсы - хороший способ заработать очки. По нацнабору ты вряд ли поступишь, значит надо пробивать столичные вузы самой, а общежитие для нашего брата, иногородних, там не резиновое, да и девать нас после окончания куда-то надо - не в Москве же оставлять." Этот разговор всё время звучал у Галки в ушах. Она старательно пыталась его опровергнуть, читала учебники, искала аргументы, но понимала, что Степан прав - к звёздам ей не полететь.
Разговор с солдатом, демобилизованным после контузии, заставил её еще больше оцепенеть и укрыться в себе. Тот увидел Галку на прогулке с Павликом и грустно сказал: "А меня дома тоже старшая ждёт. Она как мать вторая." Он был тих и печален, а Галка всё пыталась у него выяснить, как изменилась жизнь в Афгане с их приходом. Но слышала только: "Да, возили муку, крупу, учебники. Да чего там увидишь. От колонны отстал - пропал, в духан пошёл - пропал. У чурок этих по лицу не поймёшь ничего, то ли хитрые слишком, то ли тупые." "Но ведь вы сами пошли, вам объясняли задачу." "Какое там сами. Построили нашу часть и вперед - вы присягу принимали. Один повесился, сволочь." Галку это привело в недоумение - многие ребята из их школы, особенно из местных, хотели в Афган, просились туда, но их не очень-то брали.
Дочь - за своим оцепенением и мать - за своими хлопотами не скоро заметили, что Галка больна, серьёзно больна. Началось с почек, потом пошли совсем уж унизительные и тяжёлые для застенчивой Галки обследования. Она пыталась отговориться тем, что в школе за месяц до того их всех поголовно смотрел врач, но в больнице только рукой махнули: "А, это. Девочка, не девочка, вперёд. Нет уж, давай серьёзно осмотрим."Оказалось, что она больна и здесь, причём занятия спортом, на которые Галка возлагала столько надежд, только ухудшили её состояние. Последствием большинства предлагавшихся вариантов лечения была бездетность. С какого-то момента Галка замолчала и не говорила врачам ни слова. После очередного консилиума, когда маститый врач решил внушить пациентке необходимость держаться бодро и мужественно, её прорвало:
"Мы недавно с мамой магнитолу в ремонт относили. Там так же обсуждали: чинить вам магнитофон или только радио оставить, всё равно дороже выйдет."
Доцент не сразу понял. Потом, ошарашенный наглостью пациентки, резко сказал: "Мы делаем всё, что можем. А о душе идите к йогам говорить, там шарлатанов хватает."
Галка, ставшая за последние месяцы очень упёртой, и впрямь решила пойти к йогам. Вопреки словам доцента, городским кружком руководил тоже врач, отчего их, собственно, и не разгоняли. Звали его Искандер, причём никто из их разномастного кружка не мог уверенно определить национальность руководителя. Искандер велел ей продолжать один из вариантов консервативного лечения и стал разучивать с ней асаны, мудры и прочую мистику. Сначала Галка занималась всем этим на чистом упорстве. Потом, удивлённая, обалделая, поняла, что всё это начало действовать. Но занятия своим здоровьем требовали сил и времени, да и Павлику был необходим присмотр. После выпускного класса Галка не стала никуда уезжать и поступила в местный вуз на одно из немногих неплохих отделений, где можно было заниматься прикладной математикой. Поглощённая новым для себя миром, она едва замечала, как меняются настроения в Городе. "Тем, кто был не в платье, кричали вслед обидные слова и кидали камни", - рассказывала она.
- И все надели платья?
- Все. У нас люди послушные. Я, например, думала только о том, чтобы на кружок не опоздать.
Следует заметить, что в Москве Галка не вылезала из брюк. Не исключено, конечно, что причиной были две московских зимы - та, что с дождём, и та, что со снегом.
Несмотря на добросовестный показ асан, "правильным" йогом Искандер тоже не был и вёл весьма странные разговоры о путях достижения душевного равновесия. Русская часть группы даже считала его суффием. Однажды он заявил что-то вроде: "Обижаясь на этот мир, мы не можем ни чего-либо ему дать, ни чего-либо от него получить. Мир нуждается не в нашей обиде, а в нашей любви. Вот Вы, - весьма неделикатно прицепился он к Полине Юрьевне, пожилой женщине. - простили своего брата?"
Галка, успевшая хорошо познакомиться с большинством членов своей группы, знала, что Полина Юрьевна не пишет брату из-за старой обиды, в которой было что-то постыдное, о чём женщина не хотела говорить вслух. Других родных, кроме семьи брата, у неё не осталось, притом, что её ужасал нынешний Город, и желание перебраться отсюда было почти нестерпимым. Полина Юрьевна перекосилась и отказалась отвечать, но после занятий Искандер задержался и долго с ней говорил. Галка, оставшаяся, чтобы ей показали дополнительные асаны, услышала краем уха: "Да, я попытаюсь его простить."
А через три недели Полина Юрьевна показала знакомым свеженькое письмо.
"Здравствуйте, тётя. Знаю, что Вы с папой были в ссоре, но теперь мои родители уже год как умерли, а кроме Вас у меня на целом свете никого не осталось. Я после армии почти парализован, пил одно время, а как остался один, собирался идти в пансионат. А тут нашло на меня просветление, я учебники подобрал, хочу учиться на юриста. Друг в Вашем городе достал мне Ваш адрес. Переезжайте к нам, тётя, у вас тут, я читал, неспокойно. Вы образованный человек, инженер, если будет желание, с учёбой мне поможете. С нашими алкашами и поговорить не о чем." Вскоре Полина Юрьевна уже прощалась со всеми перед отъездом.
Гале пришли в голову совершенно необычные соображения, и в приватной беседе она узнала от Искандера, что о судьбе племянника он ничего не знал, адреса не давал, а разговор затеял, чтобы помочь Полине Юрьевне снять груз с души. Искандер был по-восточному лукав и уклончив по мелочам, но в серьёзных вещах отличался честностью. Для Галки это стало веским доказательством того, что информация может передаваться на неопределённые расстояния без видимого носителя. "Я знаю, Герка, что для физика это звучит странно, - говорила мне она. - но я-то инженер. Если я вижу, что какая-то железяка без обмана работает, то значит она работает. А почему работает и нарушает это законы термодинамики или законы сохранения, или нет - физики потом сами разберутся. Вечного двигателя нет, но есть же вечные часы, которые работают за счёт встряхивания или за счёт изменения температуры. А если это такие же часы?"Она стала со страстью коллекционировать истории, укреплявшие её точку зрения.
У Галки начался рецидив её космических увлечений. Отныне она была твёрдо уверена, что если цивилизации в космосе есть, то люди знают про них, только не осознают это знание. Где искать его? Конечно, в фантастике. С этим жанром Галка была знакома, благо в любимом ЮТе фантастику печатали, иногда даже неплохую. Как отличить от произвольных фантазий? На этом вопросе большинство обычных фэнов бы сломались, но у Галки всё-таки было образование прикладного математика. "Надо работать с комплексом признаков, - втолковывала мне она. - если в фантастике самых разных авторов повторяется одно и то же сочетание особенностей описываемой цивилизации, а не просто единичная яркая деталь, которую можно заимствовать, то оно вполне может относиться к реальному миру, а не просто к миру нашего воображения."
Для воплощения идеи надо было всего ничего - перечитать горы фантастики, по возможности на разных языках, выписать из неё эти самые комплексы признаков и составить программу для их обработки. Произношение у Галки осталось тем же самым нижегородским, над которым смеялась их изысканная англичанка, но по-английски она теперь читала бегло, а заодно села осваивать ещё пару языков. Прорвавшись к институтским компьютерам, она непрестанно гоняла на них различные статпакеты, решив выбрать самые подходящие. Благословенный Интернет был ещё в зародыше, почти вся Галкина стипендия уходил продавцам книг. Через некоторое время она реабилитировала и фэнтези, с помощью статистического анализа придя к выводу, что многие вещи в этом жанре тоже могут быть источником информации.
На факультете она оказалась на хорошем счету, что сослужило ей неожиданную службу. Отец, вспомнив про старые связи, воспользовался почти последней возможностью переселить семью в Подмосковье. Галка попала в довольно пристойный московский вуз, пусть даже с потерей года. Хорошо ей там не было. Галке пришлось очень долго привыкать к тому, что каждому все остальные до фонаря. Это я знаю, я сам там учился. Способов, которые позволили бы ей утвердиться, она не знала, да если бы и знала, не стала бы ими пользоваться. По лексике воспитанных детей из хороших семей загуляло тогда слово "чурка", и Галка не без основания подозревала, что она, худая, с неизгладимым чёрным загаром, со странной, хотя и литературно правильной речью, в глазах сокурсников тоже "чурка". Вдобавок начались семейные проблемы. Отцовская пенсия, считавшаяся большой, как-то растаяла, мать ушла в бизнес. Получалось у неё неплохо, но поборы и проверки, граница между которыми была исчезающей, изводили её вконец. Отец по старой привычке селил дома всех знакомых, приезжающих в Москву, включая значившихся теперь по "ближнему зарубежью". Матери же повышенное внимание милиции было совершенно не к чему, и дома шли постоянные ссоры. Всё кончилось разменом квартиры. Павлик остался с матерью, Галка - с отцом.
Я уже был к тому времени законченным фэном. Однокурсники о моём увлечении не знали, но однажды, сцепившись с обществоведом, который утверждал, что какое-то социальное устройство не только невозможно, но и немыслимо, я начал пересказывать ему сюжет одной фантастической повести. Галка неожиданно меня поддержала, и упомянула ещё две вещицы, где были использованы сходные социальные идеи. Одной из них я не знал. В результате мы зацепились языками на весь обеденный перерыв и к концу его уже были друзьями.
Я стал таскать Галку на наши тусовки. Там она немного оттаивала, хотя замечая её суровый взгляд на великовозрастных детишек, рубящихся мечами, я подозревал, что она прикидывает, сколько каждый из нас продержится на центрифуге. Самое смешное, что профессора она любила, и неизменно мрачнела, когда кто-то начинал его ругать. Тем не менее, в обсуждении и сравнении разных сюжетов, а также в оценке технической достоверности решений Галка была неутомима. А однажды они с приблудным палеонтологом потратили не меньше трёх часов, обсуждая старую добрую тему, была ли жизнь на Марсе, и много ли могло от неё сохраниться. Другая дискуссия проходила менее мирно. Мне пришлось буквально оттаскивать Галку от субъекта, который уверял, что весь лунный проект был газетной лажей. Ещё пара секунд - и в ход пошли бы кулаки.
Скандальный характер моей известности в этом кругу был иного рода, чем у моей подруги, и был связан прежде всего с постоянной сменой пассий, к которым я тогда серьёзно не относился. Галка смотрела на мои увлечения круглыми глазами. Сама она уже успела серьёзно влюбиться в моего приятеля, и казалось просто удивительным, как быстро два таких хороших и порядочных человека нашли способ быть несчастными в любви.
Как ни странно, первые заработки Галка тоже нашла в нашем кругу. Уже тогда ей кое-что перепадало просто за консультирование, но самым денежным (и самым каторжным) заработком были в те времена переводы. Слова об авторских правах могли тогда вызвать лишь гомерический хохот. Хватался текст, который по какой-то причине казался издателю продаваемым и быстро-быстро (чтобы не напечатал кто-нибудь ещё), и по большей части безобразно плохо переводился. Впрочем, у Галки с её работоспособностью хватало пороху переводить на редкость точным и аккуратным, хотя и совершенно бесцветным, языком и ещё записывать подробности быта и сюжета в свой каталог. Я время от времени расцвечивал её текст яркими эпитетами, чем тогда ужасно гордился, и чего теперь страшно стыжусь.
Хорошо, что я тогда не догадывался, насколько она была бедна - мне по молодости и глупости трудно было бы удержаться от покровительственного тона. Галка была человек типично советский, и её собственные представления о способах заработать сводились к трудовой книжке в отделе кадров и рабочему времени "от сих до сих". Когда кончалась отцовская пенсия, Галка шла на базар и, дождавшись ухода продавца, складывала в сумку оставленную им гниль и нестандарт. Другой метод применялся, когда у них ещё было то, что они считали деньгами. На том же базаре в конце дня Галка подходила к продавцам и за десятку просила взвесить немного пересортицы. По широте душевной ей часто давали куда больше. Со всем этим, что рассказывала мне Галка много спустя, не вполне стыкуется моё личное воспоминание - отощавшие дворняги из их дома, которые уже не пытались что-то клянчить у большинства жильцов, Галку и её отца провожали экскортом.
После окончания факультета к обычным Галкиным занятиям добавилось составление моделей для кого-то из биологов и новые проблемы, связанные с фантастикой. Галка вдруг осознала, что часть её лелеемых сочетаний признаков может повторяться просто за счёт того, что удовлетворяет какие-то устойчивые человеческие комплексы, и ринулась в психологию. Выглядело это довольно странно. Галку любили как раз за то, что она не играла ни в какие наши игры, и чего у неё никогда не было, так это изощрённого понимания своих и чужих слабостей. По счастью, изучение было довольно механическим - над столом у неё появился перечень механизмов психологической защиты, на настольной лампе было подвешено перечисление берновских игр. На самой Галке всё это отразилось очень слабо, зато она опубликовала несколько критических статей о том, какие психологические потребности могут удовлетворять фантастика и фэнтези.
Впрочем, возможно она и справилась таким образом с какими-то собственными проблемами. Во всяком случае, в одном из издательств, где Галка числилась по совместительству совсем не тем, кем работала, она встретила застенчивого физика, промышлявшего набором текстов. Поженились они как-то быстро, почти незаметно для знакомых, хотя на свадьбу и была звана вся оказавшаяся в Москве часть Галкиных фэновских приятелей.
Наконец, Галка выделила пять характерных для каких-то цивилизаций комплексов и ещё два под вопросом. Но ей, любившей всё конкретное, не хватало в них реальности, что ли. Способ борьбы с этим был Галкой избран тоже довольно непохожий на неё. Она перечитывала на ночь очередной перечень, засыпала и просыпалась по будильнику, поставленному на точно рассчитанное время, чтобы проснуться во время сновидения и его запомнить. В результате её описания неожиданно стали если не красочными, то во всяком случае зримыми. Галка действительно описывала свои цивилизации примерно так, как инженер описывает незнакомую машину.
Самое удивительное, что в наших фантастических кругах, где Галкины статьи или её беспощадные устные разборы технической достоверности сюжета и заимствований, вольных или невольных, пользовались большой популярностью, её пошедшее по компьютерам описание цивилизаций почти никого не заинтересовало. Я как-то в шутку предложил издать их как рассказы очередного контактёра, что могло бы подогреть интерес к ним у широкой публики до обычного горячечного градуса. Ответом мне был ТАКОЙ обиженный взгляд, что эту тему я предпочёл не развивать.
Галка захотела взять очередной барьер, на котором сломалась. Она решила написать о своих мирах фантастический цикл, который, наконец, привлечёт внимание. "Ты же смог, Герка." Странным образом её художественные вещи оказались куда суше и скучнее документальных описаний. Но если бы дело было только в этом, она ещё могла бы расписаться...
Однажды мы проговорили всю ночь, рядом с мирно курившим Севой, который время от времени заваривал для нас отличный чай. Иногда мы пили его просто так, иногда доливали коньяком. Я был тогда уверен, что знаю, как писать фантастику, и несколько часов пытался перевести свои соображения во внятную словесную форму, но так и не смог. В лучшем случае из меня выливалось что-нибудь такое:
- Ты понимаешь, Галка, все твои описания динамичной цивилизации, которая называет себя альмской или ольнской, читателя совершенно не впечатляют. А вот когда ты приводишь их старое речение: "Горизонт - лучший учитель", то читающий рассказ начинает понимать, с кем имеет дело.
- Это не самая достоверная подробность, - честно ответствовала Галка. - Это я как раз видела во сне.
Наконец, Галка сама принялась излагать мои мысли, как она их поняла.
"Когда естественник говорит "модель" и когда математик говорит "модель", они говорят про разные вещи. Модель естественника отражает реальные объекты и связи между ними, пусть даже в предельно обобщённом виде. Модель математика отличается от неё вовсе не степенью детальности. У экологов, например, излишне детальные модели теряют устойчивость и начинают хуже предсказывать. Модель математика отражает законы и тот мир, в котором они могут действовать. Есть простенький способ доказать, что возможен мир, в котором верна геометрия Лобачевского - просто объявить несуществующей одну точку в пространстве. Остальные постулаты будут евклидовыми, но проходящие через эту точку непараллельные прямые не будут пересекаться. Неэвклидов мир, который представляют себе физики, совсем не похож на порождённый нами, но эта модель даёт нам уверенность, что он может существовать.
Если я правильно поняла то, что ты сказал, то хорошая фантастика, а может быть и хорошая литература вообще, похожа на модель математиков. Отсюда все обвинения в нереальности героев, неправдоподобии и прочем. Я же могу писать только то, что походит на модель естественников."
- Галка! - воскликнул я. - Я не знаю, то ли это, что я хотел объяснить, но ты сказала интереснейшую вещь. Ты ведь можешь формулировать то, над чем другие даже не задумываются. Почему бы тебе не отодвинуть до лучших времён свои занятия, и не начать много и хорошо писать критику? Ведь пока нет шансов на то, что кто-то сможет проверить реальность твоих построений.
- Что такое реальность, Герка? Я жила в городе, которого сейчас нет, хотя он и значится на карте. Мальчики, которые сидели за соседней партой, через несколько лет убивали друг друга. Ты спрашивал меня как-то, чем они отличались? Ничем, кроме принадлежности к тому или другому роду. И что самое главное, до этой реальности здесь никому нет дела.
Папа рассказывал мне о полёте Гагарина. Люди, не сговариваясь, выбегали на улицы, сами, ни с кем не советуясь, писали плакаты. Потом первый человек прошёл по Луне. И хотя это был американец, произошедшее потрясло нас, как и других обитателей Земли. ЭТО действительно было реальностью для всех. Теперь спутники следят за тайфунами, за пожарами, но мало кого это радует так, как раньше. Даже несмотря на то, что раньше с помощью тех же технологий мы были готовы просто раздолбать друг друга в ноль.
Разная мистически настроенная публика, которой я всегда побаивалась, любит говорить о движущейся пирамиде человечества. Иные библейские патриархи для нас слабо отличимы от разбойников. Но они шли наверх - к закону, к справедливости, к свободе, и вместе с ними шаг наверх делал их народ - каждый со своего уровня. Теперь есть замечательные люди, но кто идёт вместе с ними?
- Ты что, Галка, хочешь быть женщиной- патриархом?
- Герка, я хочу сказать что-то важное и интересное для всех. В детстве я плакала, когда читала рассказ про земляничное окошко. А теперь что мне делать?
Осознав свою неудачу, Галка как-то надсадилась. Она по-прежнему бегала по издательствам за заработком, поскольку Севина зарплата прокормить их не могла, читала новые книжки, заезжала к заболевшим друзьям, но было видно, что держится она только на чувстве долга.
Через два месяца у нас в издательстве появился её учитель-йог. Обожаемый Галкой Искандерчик, которого она описывала как говорливого живчика, был немногословен и выглядел изрядно заматеревшим. После некоторых колебаний я не только дал ему адрес, но и рассказал обо всём, что с Галкой происходит. "Не знаю, смогу ли я тут помочь, - сказал он. - Я только недавно вспомнил о своих старых интересах, несколько лет был просто врачом."
К Галке он, однако, доехал почти сразу. Она рассказала мне о том весьма радикальном методе, которым Искандер приводил её в чувство.
"Садись в кресло. Закрой глаза. Да расслабься ты!
Ты не по делам бегаешь. Сейчас ты медленно, как на прогулке, пойдёшь в гору. Смотри на дорогу, на травку вокруг, на цветы. Камушки падают из-под ноги, шуршат. Кое-где приходится огибать выросший прямо на дороге куст, кое-где - убирать с дороги тяжёлый тёплый камень."
Дорога сначала видна была Галке отчётливо, потом расплылась, зато удивительно чёткими стали звуки и ощущения. Она шла выше, выше, выше и наконец заметила, что добралась до вершины.
"Видишь рядом с вершиной пещерку? Лезь туда. Лезь, не бойся. Там не темно. Посмотри, откуда там свет. Светильники, говоришь? Ну, иди дальше. Потихоньку под уклон, круто вниз не забирай. Держись руками за стены. На стены посмотри. Иди, иди. Да не торопись ты так! Тебе спускаться вниз ещё больше, чем ты поднималась...
Дошла? Дверку видишь? Нащупывай ручку. Зайдёшь туда и спросишь, всё что захочешь, спросишь."
Галка зашла и увидела существо, похожее на спилберговского инопланетянина. Потом его облик расплылся и существо превратилось в старика, жившего в их квартире в Городе. Его устроил к ним старший друг Галкиного отца. Первый раз в жизни старик увидел большие города - Москву, Киев, Вену - когда воевал рядом со своим однополчанином. В Городе он после этого тоже бывал несколько раз.
Каждое утро старик совершал намаз, потом разворачивал купленную накануне лепёшку и ел её, макая в душистый местный мёд. После этого он уходил на целый день по своим делам, возвращаясь, совершал намаз и так же ужинал.
Галка боялась, что её махания руками и ногами, а также научные занятия смутят набожного старика. Но, хотя русский язык тот почти забыл, видно было, что Галкины упражнения, её домашние хлопоты, её ночные сидения за книгами ему нравятся. "Хаким, хаким",- порой возникало в его речи.
На родине старика разрушалась школа, и он приехал, чтобы объяснить большим начальникам, что школу надо отремонтировать. Но у больших начальников в это время были совсем другие заботы, и старик проходил так много дней.
Галка с почтением поздоровалась и спросила:
- Что я делала не так? Что мне делать?
- Ты думаешь, девочка, что если бы ты долетела до настоящих звёзд, люди сейчас были бы готовы тебя слушать?
- Но зачем тогда всё?
- Ты увидела всё, как хотела, своими глазами? Ты поняла после этого то, чего раньше не понимала?
- Наверное, поняла.
- Тогда тебе остаётся жить, понимая всё это - точно так же, как если бы ты вернулась с настоящих звёзд.
После этого разговора Искандер вернул Галку на поверхность земли через боковой тоннель, попил с ней чаю и попрощался.
Галка немного ожила, но вскоре, уехав из Москвы, я почти потерял её из виду. А через год ей было уже не до меня - на свет появилась Иришка. Следующие полтора года после этого я, заходя в гости, больше общался с этим милым созданием, чем с самой Галкой.
Наконец, Иришка приобрела некоторую автономию, и я решил зайти к Севе и Гале для обычных разговоров. Галка уже не кормила, и они с Севой сбросились, чтобы послать меня за вином.
В магазине, покупая вино и сыр, я услышал разговор двух продавцов в подсобке.
-Сына хотел к нам пристроить - отказывается. Говорит: "Хочу в компьютерах разбираться, железо чинить". -
-Да не дёргайся ты. Главное, что у парня цель есть на первое время. Говорят же: "Горизонт - лучший учитель".
Я дождался, пока продавец вернётся с сыром, и спросил: "Извините, а пословицу про горизонт Вы откуда знаете?"