Клиентам Мария на первой же сессии объясняла, что вот этот небольшой кабинет с диванчиком и плотно закрывающейся дверью - место, где можно говорить самые странные вещи. Лине, кажется, удалось в это поверить, хотя она явно была из тех, кому труднее всего просто почувствовать себя в безопасности. Собственная внешность иногда казалась Марии даром судьбы. Невысокая женщина средних лет, аккуратная, но не слишком ухоженная, сероглазая, с каштановыми волосами, симпатичная, но не особенно запоминающаяся, и прежде всего - безобидная. Безопасная. Лина, надо сказать, была на неё очень похожа, хотя и помоложе.
- Они всё-таки разрешили мне сесть в "Скорую", и всю дорогу я тряслась от страха.
- Вы боялись, что маму... не довезут?
- Нет. Я боялась, они поймут, что я несовершеннолетняя и высадят. Я знала, что пока я рядом, с мамой ничего больше не случится.
- Знали?
- Да. Была совершенно уверена. Я понимаю, что это звучит странно, но не могу иначе объяснить.
- Но вы ведь понимаете, что не всесильны? В прошлый раз вы рассказывали, что мама умерла от рака.
- Да. Через десять лет. Не от сердца, как я тогда боялась. И в тот раз я знала, что ничего не смогу сделать.
- Послушайте, но вы же сами утверждали, что у людей бывает интуиция, предчувствия, способность неосознанно оценивать вероятность событий, наконец. Почему бы не предположить, что в обоих случаях вы просто заранее знали исход? Зачем вы опять возлагаете всю ответственность на себя?
- Потому что я была тогда другой. Сразу поняла, что ничего не смогу - это было почти как предательство. Незадолго до этого я здорово растратилась... ну, я говорила. Если бы не это...
- Лина, вы умный, взрослый человек. Мы много раз обсуждали причины, по которым вы привыкли считать себя во всём виноватой. Хоть в японском землетрясении. В вас вбивали это много лет, но те, кто этим занимался, не слишком понимали, что делают. А теперь вы, наконец, сама себе хозяйка. Вы не думали, что ваши перепады состояния, эти качели между всесилием и бессилием - ещё и результат ... ну... биохимического сбоя, болезни?
- Угу. Это вполне разумная гипотеза. Подозреваю, что с биохимией у меня действительно какой-то косяк. Во всяком случае, к психиатру вполне стоит сходить. Телефон я уже записала, думаю, что на этой неделе.
- Вы не пытались себя отпустить? Просто разрешить жизни, хотя бы на время, течь своим чередом? Пусть всё идёт как идёт.
- Ммм, жизнь для этого не так уж хороша.
Мария вздохнула. Её жизнь сейчас определённо была не слишком хороша. У Мишаньки вчера опять случился астматический приступ. Она сделала последнюю попытку:
- Лина, но ведь в конце концов вы не вечны. Когда-то вас не было, через какое-то время вас не станет, а жизнь всё равно будет продолжаться.
Лина встряхнула головой и посмотрела на неё - почти весело:
- Конечно. Надеюсь, по крайней мере.
- Может быть просто не спешить с выводами? Пропить лекарства. Понаблюдать за собой?
- Это хороший совет. Постараюсь, во всяком случае.
- Ну как, Коль? Там всё совсем плохо?
- Да нет, Маша, в разумных пределах. Таблеточки кое-какие нужны, но, в общем, вполне твой клиент. Без большой психиатрии, я имею в виду.
- Уверен?
- Ну, если от средств, которые попускают при психозах, человек три дня в лёжку лежал, то это определённо хороший диагностический признак. Способ не особо приятный, но верный. Достаточно разумная барышня. По внешним проявлениям, я имею в виду.
Вот-вот. Адекватная, вежливая, ещё и очень неглупая. И упрямая, как сто чертей. Кошмар любого терапевта. Тот случай, когда нельзя зацепиться ни за истерику, ни за явный неадекват в поведении, чтобы размотать запутавшийся клубок. Только по шажочку. Ну что ж, до психиатра Лина дошла, и это уже хорошо. Надо ждать результатов.
- Ну, как ваши дела?
- Вроде неплохо. Запахи начали возвращаться. Сейчас шла к вам и тащилась на тени от травы. Красивые они, просто удивительно. Была на ночной экскурсии по Москве. Пришлось ещё с час дожидаться, пока метро откроют, я шлялась по улицам с переулочками, глазела, искала открытые кафешки и совершенно не думала, куда себя деть и что будет, если ко мне кто-то пристанет.
- Ну что ж, не будем торопить события.
По шажочку, по шажочку.
На прощанье Лина, расплатившись, кивнула ей и произнесла: "Вы не волнуйтесь. Всё будет хорошо".
Что именно - так и не было сказано. Но почему-то подумалось про Мишаньку. Пора журнал делать закрытым... а не хочется. Про сына и про астму там было. Нельзя допускать личных отношений с клиентом, только вот как это сделать с человеком, для которого любые отношения, даже со всем миром - личные? И очень своеобразным образом личные. Лина, обычно загруженная собственными проблемами по самую макушку, некоторых людей замечала. На свой манер. Мария не сомневалась, что комментарии в журнал от неё не придут, и при очередной встрече Лина про Мишку не скажет ни слова. Своего рода вежливость. Про запрет личных отношений клиентка тоже знала. Она знает, что я знаю, что она знает. Дурацкий круг. И закрытие журнала тут вряд ли поможет. Те, кого Лина заметила, продолжали для неё существовать независимо от продолжения общения, встреч и посиделок. Скажи она другу в разговоре: "Как мы с тобой обсуждали лет пять назад...", Мария не удивилась бы. И ещё Лина при всей своей бытовой безалаберности совершенно точно знала, есть ли у кого-то дети и сколько их.
Прошло три месяца. Астма у Мишаньки, как ни странно, почти прошла. Врачи говорили, что с детьми такое бывает. Лина покрасила волосы, разрулила несколько долготекущих дел на работе и начала ходить в гости. К тем самым друзьям, с которыми общалась пять лет назад. Поэтому её фраза на очередной сессии повергла Марию в полный ступор:
- Всё хорошо. Только вот скоро будет что-то очень скверное.
- Лина, мне от многих приходилось слышать, что за счастье надо расплачиваться, что всё время хорошо быть не может. Но вы же понимаете, что это предубеждение, понимаете, откуда у него ноги растут. Может быть, вы просто не знаете, что делать с собой, когда вы постоянно в нормальном тонусе?
- Ещё как знаю. Кучу всего бы сделала и не собиралась бы ни за что расплачиваться. Просто я ощущаю это, вот и всё. Вы же чувствуете, что будет гроза? Пожалуй, мне надо ненадолго прерваться - с лечением, с терапией. Я сейчас просто в хорошем состоянии, а чтобы справиться с этим - ну, с тем, что будет - надо быть немного в маниакальном. Верить, что ты можешь что-то сверх обычного.
- В маниакальном? Вы меня пугаете.
Лина вытаращила глаза, изображая маньяка, и они обе рассмеялись.
- Вы продолжаете верить в то, что можете влиять на ход событий? - спросила Мария уже серьёзно.
- Ну, на ход событий иногда такая мелочь может повлиять, - рассудительно ответила клиентка.
Когда у неё появлялась эта проклятая рассудительность, разумность, спокойствие, Мария чувствовала, что ничего не может сделать. Глухая стена.
- Вы можете хотя бы пообещать не спешить с решением? Подождать ещё две-три недели.
- Видимо да. Я не знаю, сколько осталось времени.
В следующие две сессии вопрос не поднимался. Вернее, Лина уходила от него - как обычно, вежливо и спокойно. Только в глазах появилось немного лихорадочное выражение, лицо было напряжено, и даже её привычка вальяжно запрокидываться на диванчике куда-то пропала. После второй встречи Мария дала себе твёрдый зарок поговорить с Линой о том, чего же она ждёт, в следующий раз.
Но следующего раза не было. Лина не пришла и не отзвонилась. Телефон не отвечал. Мария вспомнила услышанное с утра по радио краем уха: о каком-то поезде в метро, о какой-то аварии. Потом появились списки погибших. Просматривая их, Мария почувствовала, что могла бы всё понять и так. Нет! Ну не было у Лины никакой причины захотеть оказаться в этом вагоне, ни сознательной, ни подсознательной. Не повезло. Просто не повезло.
Потом позвонили общие знакомые. Лину в тот день попросили прочесть очередную лекцию в лицее. Она неплохо с этим справлялась, аккуратно раскладывая всё по полочкам, оставляла подвешенными некоторые вопросы, чтобы заставить слушателей соображать, и даже Марии как-то похвасталась после одного особо удачного занятия.
На лекцию она опаздывала, чего обычно старалась не делать. Рядом с ней в вагоне ехали несколько безалаберных учеников, тоже опоздавших. Обе стороны, по обыкновению, добродушно троллили друг друга - стиль общения в лицее избытком солдафонства не отличался. А потом... Что было потом - плохо помнили даже выжившие и не очень хотели вспоминать. Похоже, что именно это и было тем самым "очень скверным". В представлении Лины - безусловно.
Мария, собравшись в комок, сидела с ногами на диванчике и задавалась бессмысленными вопросами. Что было бы, не окажись Лина в этом поезде? То же? Что-то ещё худшее? Лечилась она в последние недели или обманывала их? И что было бы, если бы не лечилась? Отвечать на вопросы было некому.
Знала она лишь одно - что всё равно ничего не смогла бы ничего изменить. И только за это знание сейчас пыталась удержаться.