Аннотация: /С непривычки они всегда довольно страшные. /
Катя всегда была застенчива, хотя при взгляде на её тонкую фигурку и хорошенькое личико в каштановых кудряшках, мало кто бы об этом догадался. Краснеет легко - ну так барышню это только красит. В незнакомой компании девочка глаз не решалась поднять. Когда в десятом из трёх классов сделали два, она до самой весны боялась выходить к доске. Это к выпускному Катя привыкла к новичкам, говорили о планах на "после школы", об учителях, о том, что будут скучать. Она и правда сумела, наконец, со всеми перезнакомиться. Узнала, что добрее Ленки-телебашни человека ещё поискать, что с насмешливым на вид Лёвкой всегда можно поговорить о новых книгах, а покладистый Тимур - разрядник по самбо. И её тоже узнали и к ней привыкли. Когда Катя прошла на бюджетное отделение солидного института, после которого счастливчики попадали, говорят, даже в президентскую администрацию, удивилась только она сама. Одноклассники чего-то подобного от неё и ожидали. Хорошо, что все вступительные экзамены были письменные, и не надо было краснеть, глядя на преподавателей и прислушиваться к тому, как нелепо звучат собственные слова.
Учёбы сначала оказалось так много, что испугаться однокурсников она не успела. Кризис несколько лет назад ударил и по их семье, отец долго искал работу, мама тайком плакала. Так что за бюджетное место Катя держалась и руками, и зубами - кто знает, сумеют ли они платить за институт через год или два. Пусть уж пока родители помогают, это курсе на третьем можно будет и самой подработать, а пока не втянешься - только учиться. Однокурсники подрабатывали продажами какой-то мелочёвки или собирая подписи за очередных кандидатов на выборах, чаще всего - за нескольких сразу. Но общаться с таким количеством незнакомых людей - это явно было уже за пределами её возможностей.
К концу второго курса Катя привыкла, наконец к своей группе, зато, сходив на встречу одноклассников, первый час чувствовала себя как-то совсем не в своей тарелке. Хорошо, что выдержала, осталась, узнала новости, а там уж разговорились и всё пошло как раньше.
На третьем она окончательно втянулась и обнаружила, что ей неплохо даётся английский - не устная речь, а переводы, конечно. Переводами технических текстов даже удавалось заработать. Времени как-то сразу стало хватать на всё - на учёбу, на подработку, на вечеринки вместе с группой, которые, к её облегчению, оказались довольно невинными. В их группе было несколько надёжных, располагающих к себе парней - ну, один, во всяком случае, точно. К третьему курсу даже те пары, про которые было понятно, что у них всерьёз, несколько раз успели поссориться и помириться. А Катя и Николай только-только приглядывались друг к другу. Впрочем, поженились они через год, но ребёнка заводить не спешили. И только потыкавшись в разные конторы со свеженьким дипломом, Катя поняла, что пора. В конце концов, переводами она и так зарабатывает неплохо, а каждый раз краснеть и мяться на собеседовании, отвечая на вопрос: "Не собираетесь ли вы?" самой уже надоело.
Ей всегда казалось, что завести ребёнка - дело ответственное, конечно, но понятное и простое. Но свекровь и особенно муж были настроены серьёзно. Беременной - ни в какие людные места, прогулки в парках по несколько часов. Осенью, когда стало рано темнеть, муж выгуливал её лично. Раз уж приходится иметь дело с компьютером, то только по работе. Живой журнал - суррогат общения. Подчинившись, Катя убила свой аккаунт, хотя иногда горевала, вспоминая заочных знакомых - привыкла к некоторым, как к родным. Общаться с однокурсниками вживую тоже как-то не слишком получалось.
Роддом был выбран заранее, но без всяких новомодных штучек, вроде присутствия мужа на родах. Катя боялась сказать суровому врачу лишнее слово, но всё сошло хорошо. После рождения ребёнка её затопила благодарность всему - семье, врачам, огромному миру вокруг неё. Краснолицый вертлявый Сашенька уже при выписке косил на неё хитрые глазки, хотя все уверяли, что младенцы столь нежного возраста на это неспособны.
Начались памперсы, вяканье по ночам и болящий от заглоченного по жадности воздуха животик. Но простоватой катиной душе радости от Сашки было куда больше, чем забот. Муж подходил к ребёнку с опаской, полагая, видимо, что ручка или ножка сразу же оторвутся, как только он возьмётся за них. Ребёнок и ему, и свекрови, казался чем-то хрупким и непрочным. Даже через год Катя из дома одна ни разу не уезжала и в местах, где было много народу, с коляской не гуляла. Встретив школьную подругу, которая расхаживала с младенцем в кенгурушке куда вздумается, Катя позавидовала ей даже больше, чем однокурснице, устроившейся редактором в издательство.
Года в полтора им потребовался срочный отвод от одной из прививок - у самой Кати в детстве была на неё слишком сильная реакция. Ссориться с заведующей она боялась, а значит надо было ехать с ребёнком по направлению в институт. Институт располагался в центре, и по дороге к нему пробок было навалом, к гадалке не ходи.
Метро, его шумные поезда, духоту, а главное - обилие народа, Катя недолюбливала и раньше. Складывая коляску и беря Сашку за руку, она подумала, что не была здесь уже года два. До этого-то ездить приходилось каждый день, хочешь не хочешь.Она робко огляделась на прохожих, чувствуя себя вызывающе неуместной. У многих молодых была одежда по непривычной ей моде, какие-то новые тату, чуть ли не на всю щёку, сразу лезущий в глаза пирсинг... Подхватив Сашу под мышки, Катя поставила его на экскалатор и шагнула следом сама. Вот и всё... Пасть, разверзшаяся в глубину, раскрылась, и их потащило вниз. Слева всё время кто-то пробегал, так и норовя увлечь за собой её или Сашку. Защищаясь, она лишь краем глаза видела, как мелькают метрошные светильники непривычного вида. Катя не помнила, были они раньше похожи на свечи или имели какую-то другую форму.
Сошла она с Сашей почти удачно, только задела сложенной коляской кого-то, кто выругался и умчался, не слушая её извинений. С грохотом и свистом подошёл поезд, почему-то красный и похожий на паровоз. Катя прошла с ребёнком в вагон и встала подальше от дверей, ухватившись за поручень. Больше всего ей хотелось закрыть глаза, но этого делать было как раз нельзя. Непривычной казалась уже не только одежда сидевших перед ней, но и причёски, и лица. Вот лицо китайца и тюрбан над узкими глазами. Вот белокожий человек с вывороченными губами и мелкими кудрями волос. А у этой женщины нос вытянулся в хоботок и покачивается из стороны в сторону. Смотреть им в глаза Кате было почему-то неудобно, словно она сама выглядела ещё страннее.
Через несколько остановок ей удалось сесть, примостить на коленях Сашку и даже устроить сбоку коляску. Ребёнок испуганно озирался по сторонам, готовясь вот-вот заплакать, потом изогнулся в Катиных руках, вытащил у неё из сумки любимого зайца и замер, прижавшись к нему личиком. Несколько остановок они так и просидели - Сашка, уткнувшись в зайца, и Катя - уткнувшись в сашкину макушку.
Поезд, зашипев, остановился. Надо было идти на переход. Грохоча коляской, Катя карабкалась по лестнице - большая ступенька, маленькая, маленькая, очень большая. Ребёнок просился на ручки, но она могла только идти ещё медленнее. Внизу мелькали сапоги, босоножки, чешки и - как их там? - опорки. В самом деле, опорки?
Лавка с бурито стояла вверху на старом месте, только за стёклами почему-то висели ободранные туши, однако запах от них шёл почти прежний. Сашка узнал бутылочки с водой, хотя пластик изображал собой где дракона, где обнажённый женский торс, и потянул её за рукав, прося пить. Покупать в этом странном месте Катя не решилась и вытащила из сумки заботливо припасённую бутылочку. Сверху у неё почему-то торчали медвежьи уши, которых дома не было, а вода, казалось, слегка позеленела, но Саша уже отвернул пробку и пил.
Сесть на этой линии не удалось. Сашка снова уткнулся в зайца, которого так и не отдал. Больше всего Кате хотелось последовать его примеру, но надо было держать ребёнка и держаться за поручень, глядя на поросшие шерстью морды, когтистые и перепончатые лапы, фасетчатые глаза, тусклый металл скафандров. Стоявшие вокруг них словно бы потеснились, но свободных мест на лавке по-прежнему не было. Катя чувствовала, как по ним скользят недобрые взгляды. Странно, раньше в метро можно было услышать грубовато-добродушное: "куда попёрлась с таким пузом?". Но с ребёнком даже место обычно уступали. Когда поезд подходил к их остановке, вокруг них совсем уж никого не осталось, и все стоявшие и сидевшие рядом хлынули в открытую дверь, словно от кого-то спасаясь. Началась давка. Катя с Сашкой на руках проскользнула в соседнюю дверь, отчего-то совершенно свободную.
Она прошла насквозь почти всю станцию, удивляясь, почему вокруг никого нет, хотя сзади слышен обычный шум толпы, нет, сильнее обычного, какие-то крики, что-то странное. Экскалатор тоже был пустым, но работал, хотя на выходе ей почему-то пришлось подлезать под толстый шнур пурпурного бархата, висевший чуть выше Сашиного роста.
На улице Катя жадно вдохнула неожиданно свежий морозный воздух. На втором курсе, когда сна совсем перестало хватать, она пробовала курить, но почти сразу бросила. Теперь ей неожиданно захотелось сигареты, но рядом стоял Сашка. Одичала, совсем от людей отвыкла... Вокруг снова шла толпа, но не такая плотная, как в метро. В голове что-то звенело.
Институт был в конце бульвара, и, катя коляску, она отдыхала, глядя на припорошенные снегом липы. Саша был совсем сонный, так что перед визитом к врачу его пришлось тормошить. Кате рассказывали, что тут обычно очередь часа на полтора, и она даже планировала в ожидании ещё погулять по бульвару. Но очередь оказалась неожиданно куцей - всего два человека, и нужную им справку дали почти сразу. Однако дорога назад оказалась с приключениями.
Станция метро была оцеплена милицией, слышалось: "Проходите, проходите". Катя оцепенела - неужели опять террористы что-то взорвали? Она поскорее отошла, чтобы Сашка - упаси нелёгкая - чего-нибудь не увидел. Пришлось идти на автобусную остановку, чтобы ехать поверху с двумя пересадками. Возможно, добраться можно было и попроще, но Катя не знала - как. Но даже такая длинная дорога оказалась для неё уже полегче - ни косых взглядов, ни странных лиц. Только руки устали от коляски.
Домой она вошла затемно, но было ещё рано, и Катя никак не ожидала увидеть в полном сборе всех - не только свекровь, но и мужа, и даже маму. Едва увидев её на пороге, все кинулись - почему-то не к Саше, а к ней, словно её возвращение было невиданным чудом.
Объяснения домашних были сбивчивыми до полной невразумительности. Железной рукой переводчика, привыкшего выстраивать слова в боеспособные подразделения осмысленных предложений и абзацев, Катя начала дирижировать говорившими.
Было пока непонятно, кто это всё устроил, и зачем. Нет, не взрыв. Человек десять пострадали в давке. И полдюжины увезли в больницу в состоянии помрачённого сознания. Говорят, что психотронное излучение. "Оно что, в самом деле есть?" - переспросила Катя. "Ну, может придумали наконец. Какую только гадость люди не попытаются придумать. Это как ЛСД в водопровод, только эффективнее и действует на бОльших расстояниях".
Катя наконец поняла, что происходило с ней в метро. Восприятие реальности полностью исказилось, и по-прежнему надёжный и основательный разум крутился вхолостую, тщетно пытаясь хоть что-то с чем-то согласовать. Тут только Катя осела в уютном кресле, осознав, какой опасности они избежали. Впрочем, маленькие дети, ещё не слишком хорошо выучившие, как выглядит мир, пострадали меньше всего. Но Сашка в толпе, затоптали бы, растерзали... Боже мой... Неужели и он мог кому-то казаться чудовищем?
Катя не собиралась рассказывать всего домашним, но лицо её выдало. Муж тут же понял, что с ней дело тоже было неладно.
- Ну, я понимаю, почему Саша для тебя не изменился. Ты же его любишь, - гудел Коля через час. - А он на что смотрел? На тебя?
- На зайчика. Понимаешь, Коль, я так отвыкла от людей, что чему угодно бы не удивилась. С непривычки они всегда довольно страшные.
Пришла ещё одна мысль, но Катя сразу же постаралась её забыть, пропустить, не додумывать. Нет, не может быть, чтобы источником излучения была она сама...
Через два дня испуганный муж отвёл Катю в клуб, где детки разрисовывали обёрточную бумагу, а заодно свои руки и лицо яркими красками, а их родители тем временем разговаривали о стихах, романах и триллерах. Катя ходит туда каждую неделю, и её суждения представляются собеседникам достойными серьёзного внимания. В прошлый раз они говорили о литературе абсурда.