Аннотация: "Умер злой волшебник, и всё созданное им рассыпалось в прах". А почему только если злой?
Прочнее камня.
По заслугам славный, хотя уже немолодой, зодчий Королевства Лео ли Вео торопливо шёл по улице небольшого городка Илета, где решил осесть под старость. Он слишком затянул в этом году с непременным визитом к врачу и астрологу, хотя с годами начал относиться к этой обязанности всё спокойнее. Знать срок своей смерти - не самая большая плата за право заниматься любимым ремеслом, и цеху не надо было напоминать ему о его долге. Оба мастера принимали в домике на окраине, у которого очаровательный резной каменный поясок отделял второй этаж от первого. Лео питал слабость к несколько провинциальной илетской архитектуре, где не было пышности больших городов, но зато жителям никогда не изменяло чувство меры. Домик был вписан в узенький тупичок и потому поневоле тесноват. Лео успел хорошо познакомиться и с астрологом, и с доктором. Будь зодчий помоложе, он непременно предложил бы им обычным колдовством, неизменно ему удававшимся, сделать приёмный дом пошире изнутри. Но официального визита мастерам Лео ещё не наносил - это следовало делать после дня рождения. Вообще-то у астрологов были точные звёздные таблицы на много лет вперёд. В Королевстве уважали науку о числах, и самые расхожие из потребных в таком случае вычислений мог проделать и обычный ремесленник. Но могло случиться что-нибудь необычайное, вроде появления новой звезды или приближения звезды хвостатой. По этой причине предсказания больше, чем на полтора года вперёд, считались делом ненадёжным. В этом году на день его рожденья выпала редкостная гроза - даже при том, что его рожденье вообще приходилось на время сильнейших летних гроз - а к вечеру небо вдруг очистилось, и по нему полетел яркий поток падучих звёзд.
Теперь же ноги Лео шуршали по осенним листьям - илетинцы любили окружать свои дома деревьями. В некоторых дворах деревья и кусты были подобраны по цвету осенней листвы и создавали замечательные виды, хотя и куда менее долговечные, чем камень, и даже менее долговечные, чем дело колдовства. Пока врач неторопливо осматривал его, астролог производил свои расчёты. Но по тому, как быстро они переглянулись, чтобы выдти для обычного совещания, Лео понял всё. Он пожалел, что уже свёл с мастерами тесное знакомство, не отложив его на потом - знакомым такие вещи говорить труднее. Врач отвёл ему три месяца жизни, астролог - четыре.
Вернувшись к своему дому, Лео хотел сразу же зайти внутрь, чтобы написать положенные послания в города, где он был зодчим, но не удержался, чтобы сначала не посмотреть на дом снаружи и внутри. Лео любил и чувствовал камень, но сам всегда мечтал поселиться в доме из живого, податливого дерева - даже крыша серебрилась гонтом. Илет ограничивал высоту этажей и Лео пришлось немного слукавить - лишь на трети площади дом был перекрыт и лестница с резными балясинами вела в небольшую комнатку второго этажа, имевшую выход на маленький балкон, откуда так хорошо было глядеть на город и небо. Взор же того, кто сидел у камина, беспрепятственно восходил до крыши с консолями. Илетские плотники были хороши и с радостью делали всё по замыслу известного мастера, но такие крыши тут строить не очень-то умели. Лео пришлось поколдовать, чтобы крыша легко простиралась вверх и надёжно держалось. Рухнет ли она сразу же с его смертью? Или начнёт медленно оседать? В конце концов, это не так важно - ведь скорее всего он умрёт в одиночестве, заблаговременно отослав приходящую служанку. Он успел сродниться с этим домом, и ему казалось почти правильным, что здание погибнет одновременно с ним.
Жалко было созданий своей нерасчётливой молодости - его уже тогда ценили лучшие зодчие, но он был совсем молод, крепок, и не задумываясь расточал не только свои познания и воображение, но и колдовство. Как ни странно, заказчиков тогда это не отпугивало - в нём ощущалась та сила, которая, по некоторым представлениям, сохраняла творения живущего зодчего, подобно тому, как душевная забота родителя незримо охраняет даже взрослого ребёнка. Когда он воздвигал храм в Каннеле, куда не было даже приличных дорог из каменоломни, он не остановился перед тем, чтобы доставить самые крупные блоки колдовством, и теперь этому храму грозило почти полное разрушение. Другие здания должны были пострадать меньше. С годами он стал расчётливее и чувством пропорций и точным знанием легко добивался того, чего раньше достигал волшебной силой. Милее бесплотных иллюзий был ему материал зодчего, который он мог пощупать, погладить, оглядеть каждую прожилку. Лео всегда мог отличить, какая часть резьбы выполнена троянкой, скарпелью или долотом. На склоне лет он вообще пытался отказаться от колдовства, но каждый раз, безупречно расчитав и представив себе здание, вновь понимал, что не хватает одной последней линии, которую по всем законам этого мира он вроде бы не может, не имеет права провести. И глядя на творения других мастеров, даже сильно разрушенные, он первым делом находил эту линию, и уже от неё постигал главный замысел здания. Увы, даже помимо тех колдовских черт, которые легче всего стирались временем, первоначальный замысел зодчего неизменно затмевался разрушениями и перестройками, и лишь настоящий мастер мог восстановить его в первоначальной цельности.
На следующий день Лео отослал написанные послания, потратив на ямские сборы те деньги, к которым не смел прикасаться в самые тяжёлые дни. Он пытался продолжать рукопись, но посторонние мысли отвлекали его от дела, которое раньше казалось столь важным. Где-то рядом с павийским замком должен сейчас работать Эрет. Сможет ли он удержать ещё на несколько десятков лет парящие павийские башни или его силы на это не хватит? Умолкнут ли навсегда поющие фонтаны сегейского вассала? Сегейцу теперь служил Ане, зодчий почти совершенный, но в своё время он признался Лео, что вода никогда не покорялась ему вполне. Лео следовало бы по достоинству оценить то, как Ане переступил через собственную гордость, и поучить его работе с водой, но тогда он был постоянно занят своими замыслами и вечной заботой зодчего - постоянным кропотливым надзором за строительством.Лишь за несколько лет до приезда в этот городок бесконечный труд Лео стал перемежаться перерывами. Он был к этому готов и посвятил свободное время работе над рукописью.
Зодчий всегда строит лишь малую часть того, что воздвигается в его воображении. Книга с рисунками и чертежами должна была сохранить для новых зодчих его понимание опыта старых мастеров, его мечты, его колдовские приёмы. Но теперь день шёл за днём, а он мог лишь оцепенело смотреть с балкона на неторопливую илетскую жизнь. По счастью, старость лишь добавила ему остроты зрения, сохранив одно из самых острых наслаждений - видеть.
Осеннее солнце в этот день было удивительно ласковым. В соседнем дворе собралась стайка малых детей, среди которых стоял спокойный, неторопливый подросток. Что он делает тут? Мальчишки в этом возрасте, даже если родители поручили их заботам младших, торопятся от них отвязаться и бегают слушать рассказы вербовщика, сожалея лишь о том, что даже самый невзыскательный вербовщик пока не может зачислить их в армию. Теперь Лео узнал этого парня тот всегда здоровался с ним неизменно почтительно, словно бы не помнил обычной среди ремесленников пословицы - "старый колдун - пустой мешок". Лео не обижался на неё - он тоже был ремесленником.
Раз! Дети восхищённо ахнули. Дворовые глина и песок взметнулись, обрисовывая формы замка в старинном вкусе - с толстыми стенами и подъёмным мостом.
Два! Над двором воздвигся лёгкий храм, подобный новому творению Ане.
Три! Появился пирс, готовый приютить стремительные парусники.
Представление явно было расчитано на Лео, но действительно впечатлило его. Он подозвал паренька с балкона, но тот подошёл не сразу. Осмотрительный мальчик сначала отвёл в сторону младшую сестрёнку и что-то ей втолковывал. В руках у девочки сверкал свежими красками деревянный человечек. Сегейская роспись? Или местная, илетская? Похоже, что парень сам её сделал и расписал. А вот это уже было важным, даже важнее колдовских способностей, вызвавших к минутной жизни песчаные здания. Лео хорошо знал это могущественное желание создать то, чего ещё не было в этом мире, пусть даже пустяк или игрушку. Именно им была полна жизнь тех его товарищей по цеху, кто хоть чего-то стоил. Посадив мальчика (звали его Уле) рядом с камином, Лео выяснил от него, что тот давно мечтает стать учеником зодчего, лучше всего не просто зодчего, а колдуна. Вот только Лео уже не имел права построить ни одного здания, да ещё вдобавок ни разу до того не расточал своего времени на учеников. Впрочем, Эрету как раз был нужен ученик, и он охотно согласился бы принять Уле. Но парень хотел начать учёбу только у Лео, и был готов уйти к Эрету лишь после смерти мастера.
Надо было проявить настойчивость и сразу отправить Уле к Эрету, занявшись, наконец, рукописью. Лео не понимал, почему не сделал этого. Родные Уле на редкость легко отпустили мальчика к "пустому мешку" - видимо, в тихом пареньке была какая-то твёрдость. Первые несколько дней Лео чувствовал себя во время занятий неловко - ему не хватало опыта учителя. Но чему учить - он понимал хорошо. Он показал Уле те основы науки о числах, которые позволяли увериться в устойчивости здания. По счастью, родители Уле дали сыну неплохое образование. Для примера в таких случаях начинали с чего-нибудь вроде амбара, и Лео тоже последовал традиции. Более сложные расчёты покажет мальчику Эрет, а сейчас важно было правильно заложить фундамент. Лео рассказал ученику о том, какими должны быть дом, мастерская, конюшня, в которых с удобством можно разместить людей, животных и машины. Не обошёл он и приёмов и хитростей зодчих, позволяющих сделать здание удивляющим глаз, хотя тут было немало его собственных мыслей, которые раньше он таил даже от товарищей. Уле запоминал всё отчётливо и ясно, но иной раз Лео прибегал к колдовству, чтобы помочь ученику быстрее освоиться с той лавиной познаний, которая катилась на него, грозя накрыть собой. Лео объяснял, что позволяют построить из себя дуб, лиственница, осина, разные виды кирпича, известняк, песчаник, гранит, мрамор.
К удивлению Лео всё расказанное легко и быстро перешло на страницы его рукописи вместе с многочисленными рисунками и чертежами, хотя за это время зодчему стало настолько хуже, что он, наконец, всерьёз поверил в близость смерти. Показывая возможности разных материалов, Лео не только рисовал и чертил - он пользовался колдовством, перенося из своих глаз в глаза ученика образы великих зданий древности. Потом, когда большую часть дня он стал проводить в постели, слишком слабый, чтобы рисовать, это стало основной частью его уроков. Лео отдавал глазам ученика настоящий замысел того, что построил, объясняя свои ошибки и промахи. Он отдавал ему и те здания, которые так и не построил, и не построит уже никогда. Лео уяснил, что Уле достаточно силён, чтобы их образы не заслонили от ученика собственных зданий, которые он построит, только построит ещё очень не скоро. И впервые ему не приходилось смирять свою колдовскую силу.
За пять дней до смерти он увидел во сне своего учителя, Кева, повторившего когда-то непонятную для него фразу: "Искусство наше не в камнях, а в людях" Лео тогда удивился, а Кева попросил его подумать, почему спасённый колдовством врача не умирает после его смерти, если всё, созданное колдовством, разрушается после смерти колдуна. И ещё предложил ему вырвать кольцо из добротной илетской кольчуги, где твёрдой рукой мастера все кольца были сплетены в замысловатую вязь. Вот уж о чём Лео давным-давно не вспоминал. Но вспоминать и думать было хорошо, так хорошо, что всё прочее становилось почти неважным.