Аннотация: Ну ладно, пусть будет хоррор. Хотя оживших мертвецов читатель тут не дождётся, а просто будет тошнёхонько. Предупреждаю.
Всё началось с разбитой ультрафиолетовой лампы... Тот ноябрь, пасмурный и сырой, она и сейчас помнила. Когда, наконец, наступал рассвет, то казалось, что, вытянув руку вверх, можно потерять её из вида в густом тумане, клубившемся там, где полагалось быть небу. Мужа простуда уложила в постель первым. Вере казалось, что он постоянно подзывает её - просит то принести термометр, то заварить чаю, то просто посидеть рядом. Она так и бегала - от него на кухню и обратно, чувствуя, что жар подступает уже и к ней. К свёкры она заходила теперь только по необходимости, но он держался, а вот сын тоже начал покашливать и глотать сопли. Улучив минутку, Вера отсоединила лампу от аквариума с черепахой, и понесла её к дивану, где сидел Серёжка . Пока она собиралась объяснять, как именно надо закрыть глаза и открыть рот, сын крутанулся и лампа полетела на пол. Собрать осколки на совок, снова заварить чай, остудить, добавить мёда, хорошо бы покормить черепаху рыбой, но сил уже нет, пора готовить ужин, какую бы таблетку выпить на ночь - так она, наконец, добралась до постели и уснула, не раздеваясь.
Черепаху Вера собралась покормить только через два дня, когда у сына уже побывал детский врач. Тогда та ещё ела хорошо и жадно, набрасываясь даже на слишком крупные куски. В следующий раз Вера кормила её через неделю - муж, наконец, вышел с больничного, приготовить свежие рубашки, отправить в парикмахерскую, Серёжку выписывать ещё не хотят, очередь к лору на полдня, надо посадить сына за домашние задания, вызвать свёкру терапевта и не спать, ожидая его, после смены - пока до двери добирался сам свекор, позвонивший успевал уйти. Черепаха отказывалась от еды, отворачиваясь от куска, тонувшего перед самым её носом и даже голову втягивала. Надо бы принести с работы другую лампу, но их теперь и в отделении не хватает, ту достала по случаю. Синяя оставалась у неё на антресолях ещё с детства, но синяя - не ультрафиолет. И по зоомагазинам не пробежишься - на работе сейчас полторы ставки, очень выгодно. Через пять дней черепаха отказывалась от еды снова, Вера заметила на её панцире какие-то радужные разводы.
Обычно Веру будил лохматый пёс, породу которого все уже давно забыли. Он начинал тыкать лапой и скулить ровно за десять минут до звонка будильника. Ральф был привязан к Вере, честно охранял её на прогулке, не удаляясь слишком далеко, и, как и другие члены семьи, постоянно чего-то от неё хотел. Теперь она просыпалась ещё за пять-десять минут до того, как приходил Ральф, и с тревогой думала, что надо выкроить время и отвести черепашку ветеринару.
От еды та продолжала отказываться. Однажды Вера вынула черепаху из аквариума и заметила, что она не шипит и не пыталась спрятать голову. Голова болталась из стороны в сторону, как у игрушки. Очевидно, черепашка умерла только что и ещё не успела закоченеть.
Вера заспешила к мусоропроводу, чтобы успеть до прихода сына из школы. Перед мусоропроводом на нижнем этаже вольготно расположился на стуле с сигаретой сосед Володя, рядом стояли его костыли. Володя был диабетик. Полгода назад он довёл своими придирками жену, которая пообещала никогда больше не возвращаться, и теперь гнил ускоренными темпами, поскольку за его диетой и лечением следить было некому. Левую ногу пониже колена ему уже оттяпали. Испугавшись почему-то его распросов, Вера поплелась по высоким ступенькам к мусоропроводу наверх, и когда добралась туда, уже тяжело дышала.
Сыну сказали, что черепаху пришлось отдать. С этого времени у Веры под конец дня начали сильно тяжелеть и зудеть ноги, в какую бы смену она не работала. Иногда ей казалось, что каждую волосинку на голени кто-то смазал серной кислотой. Она по-прежнему засыпала как только добиралась до дивана, но даже сквозь сон продолжала чувствовать эту тяжесть и это раздражение. Просыпалась Вера разбитой, и как Ральф ни тянул её на прогулку, она плелась туда ужасно медленно, думая на пустыре лишь о том, как вернётся домой и выпьет чашку чая.
Сын после болезни был страшно рассеян, ему надо было по многу раз напоминать об уроках. Муж нашёл какую-то ночную программу, и когда она заканчивалась, иногда будил Веру, прося добавки к ужину. Она мечтала о зимних праздниках. Перед Новым годом они пошли в огромный, шумный универмаг и ужасно там устали. Потом они сидели в каких-то кафе при магазине и ели там непривычную, но не очень дорогую еду. С этим можно было не спешить, и Вера даже слегка развеселилась. На сам Новый год она дежурила, но хлопот с мужем и сыном всё-таки было поменьше. Ей хотелось позвать гостей, но для этого надо было убираться, а уборки накопилось на несколько дней. Под конец Серёжиных каникул она всё-таки убралась, но тут праздники и закончились.
Последние две школьных четверти она продержалась только на том, что постоянно твердила себе про путёвки в лагерь, которые сыну обязательно должны дать на лето. Вере казалось, что ночь куда-то исчезает, и она просыпается сразу после того, как ложится. Во всяком случае, ноги с утра болели так же, как и вечером. На свой четвёртый этаж и с него она ездила уже только на лифте. Ей казалось, что зима никогда не кончится. Однажды Вера услышала на улице про "черёмуховые холода" и только после этого, оглядевшись, поняла, что листья давно уже распустились, а снег стаял.
Серёжка уехал в лагерь, и стало полегче, но тут заболел муж, и надо было водить его по врачам, готовить свежие простыни для процедур, утешать после глотания кишки, потом вызывать врача на дом, уже к свёкру. Вера отказалась от части дежурств, денег стало меньше, но отдохнуть как-то не получалось. Она считала дни до конца каникул так, как не считал, наверное, даже её сын.
Ральф приметно постарел и стал будить её ещё на двадцать минуть раньше. Вера всем своим видом показывала, что выходить досрочно не собирается. Но пёс и правда не мог терпеть - если она хоть ненадолго задерживалась, Ральф делал лужу прямо на полу. В начале июня знакомый ветеринар сказал, что это опухоль, но несколько месяцев пёс ещё протянет без болей. Вера с ужасом думала, как она будет его выгуливать, когда вернётся Серёжа и готовки, стирки и особенно уборки сразу станет больше. Знакомый куда-то переехал, и спросить было уже некого.
Наконец она решилась, и позвонила в ветеринарку. Бесплатной в районе не было, только платная, и ей назвали сумму за усыпление. После покупки Серёжке нового костюма таких денег у них уже не осталось. Проще всего было бы завезти пса куда-нибудь и оставить на улице, но она помнила про Персика. Кот Персик жил у Веры в детстве, и в конце концов мама начала злиться на него, говорить про глисты, беспорядок и несделанные уроки. Маме, как и Вере потом, пришлось работать лаборанткой и убивать мышей десятками, поэтому к звериным жизням она относилась просто. Персика выпустили на улицу, хотя он был совсем комнатный и непривычный к уличным опасностям. Через два дня Вера увидела на дороге рыжее, перемешанное с грязью, сначала боялась подойти, а потом, словно переступив через что-то, подошла и долго разглядывала то, что осталось от Персика.
Нужный препарат она взяла с работы. Это оказалось просто. В Интернете, куда часто заходил сын, было множество желающих посоветовать, как оборвать чужую маленькую жизнь. Труднее было подобрать средство, которое действовало бы быстро - об этом мало кто задумывался.
Вера боялась, что Ральф есть не станет, особенно перед прогулкой. Но чистое мясо перепадало ему редко, а с нюхом у старика, видимо, тоже было уже совсем плохо. Накормив, она как можно скорее потащила его на пустырь, дальше, ещё дальше. Вдруг Ральфа выгнуло и начало рвать. Глаза его налились кровью, а потом кровь, казалось, потекла отовсюду. В какой-то момент Вера испугалась, что это будет длится бесконечно. Но спустя минуту пёс затих, и она уже доставала из сумки небольшую лопатку, чтобы его закопать. Труп удобно лежал рядом с ямкой, но сукровица успела впитаться в землю, и Вера сдирала и переворачивала дёрн метра на полтора вокруг себя.
Сыну сказали, что Ральфа усыпили. Впрочем, домашние дела для Серёжи стали уже мало интересны. Вере приходилось искать его на улице, чтобы усадить за уроки. Объяснения с классной - обещание устроить её мать в больницу - стирка - готовка - ещё одно взятое дежурство. Сны были по-прежнему беспокойными, в них её преследовали, отвозили в клетке на суд, а один раз расстреляли за убийство.
Однажды, когда сын, оттерев её к стене, выскочил на улицу, она крикнула вслед: "Тогда уж дай от тебя отдохнуть, хотя бы до десяти не возвращайся". Погода была такая же промозглая, как в том ноябре, и ей надо было бы помнить, что у сына плохие лёгкие. После того, как Серёжка заболел, она словно бы очнулась, взяла на работе отгулы и сидела с ним. Вера надеялась, что когда температура у него спадёт, они вместе посмотрят детские передачи. Или она даже почитает Серёже вслух - сын раньше это любил. Но температура не спадала, говорили о пневмонии, и Вера почувствовала что-то вроде облегчения, когда его забрали в больницу. Она обещала приходить каждый день, но приходить не пришлось. В отделении был карантин.
Вера надеялась, наконец, отоспаться, но обнаружила, что свёкор оглох почти совсем. Он пристрастился к аудиокнигам, однако наушниками пользоваться так толком и не научился, а просто запускал плеер на полную громкость.
С сосудами у него было плохо уже давно, он даже побывал один раз в дурке и заразился там от молодых привычкой время от времени выпивать целую упаковку лекарства в надежде поймать кайф. Вера каждый раз забирала оставшиеся таблетки. К нему иногда ещё заходили дворовые приятели и знакомые по дурке, занося очередные диски. Вроде бы это была фантастика, но, проснувшись в очередной раз, Вера слышала про очередную омерзительную гадину, долго и со вкусом превращавшую кого-то в очередной труп. Воплей, стонов, крови, описания отодранных членов там было с таким избытком, что Вере, привыкшей к незаметным и простым больничным смертям, это казалось раздражающе неестественным. В реанимации, конечно, было немного иначе, а в общих палатах на восемь человек медсестра обычно просто не успевала к концу агонии, если рядом не было родных.
Политические и философские отступления из этих книг свёкор любил цитировать ей с назидательными интонациями. В политике Вера не разбиралась, просто чувствовала, что услышанное не оставляет ей ни кусочка мира, который можно было бы оборонить.
Когда свёкор, разбудив её особо громкими криками о челюстях, перемалывающих кости, через десять минут потребовал снотворного, она забыла забрать коробку с лекарством. Засыпая на диване в соседней комнате, Вера вспомнила про это, но сил подняться уже не было.
Она спала долго, часа четыре, когда она проснулась, ей пришлось включать свет. Было тихо и спокойно. Надо было сделать что-то полезное для хозяйства. Вера взяла молоток и начала вбивать в рейку торчащий гвоздь, прежнее назначение которого уже было давно забыто. Когда она решила сделать перерыв, до неё донёсся хрип. Вера вошла к свёкру и увидела, что он лежит в луже рвоты и кончается - нет, уже умер. Пустая упаковка от лекарства лежала рядом. Вера подумала, что быстро должна её спрятать, но стояла в усталом оцепенении. В дверном проёме появился незаметно вошедший муж. Вера испуганно повернулась к нему, держа в руке молоток...