Аннотация: Посвящается обществу защиты лопоухов В финале конкурса "Белое пятно"
Обычно я проклинаю тот день последними словами. Я готов отметить его черной краской во всех календарях на годы вперед. Но иногда я смотрю на своего подрастающего сына, и в глубине души мне хочется, чтобы и в его жизни случилось нечто похожее. Соберусь ли я рассказать ему эту историю? Наверное, я бы хотел, чтобы однажды он случайно нашел мои записки.
День был именно таким, каким полагается быть черному дню календаря. С раннего утра по небу лениво тащились грузные неповоротливые тучи, и рассвет превратился в сумерки, так и не успев стать днем. Ледяная сырость пробиралась под куртки и пальто, обнимала цепкими лапами и с жадностью вбирала в себя последние остатки тепла. В мутном свете фонаря отражались колеблющиеся лапы большого клена. Мы с Настей заглянули вечерком на чай к родителям, и теперь возвращались через парк домой, к теплу и уюту. В темноте я вляпался в глубокую лужу, и, как только мы вышли к фонарю, остановился, чтобы оценить нанесенный моим брюкам ущерб. Я с тоской разглядывал потемневшие от влаги ботинки, когда меня окликнула Настя.
- Димуля! Посмотри, какой!
Под кустом прятался жалкий бездомный зверек. Его грязная шерсть совсем свалялась, и, если бы не блеск настороженных глаз, я бы решил, что это просто выкинутая кем-то старая шапка.
- Дима! Это же лопоух, честное слово! Вот уж не думала, что кто-то способен выкинуть на улицу лопоуха. Бедняжечка.
- Может быть, он сам сбежал? Может, у него брачный сезон?
- Лопоухи не сбегают. Они очень привязываются к людям.
Моросящий дождь стал сильнее, грозя превратиться в ливень, ветер продолжал неустанно дуть, словно поставил себе целью избавить от пожелтевших листьев все деревья за один вечер. Я поежился.
- Настя, пойдем домой. Все, чего мне сейчас хочется, - это рюмку коньяка и чашку горячего чаю.
Я поднял повыше воротник пальто и попытался согреть покрасневшие от холода руки, надеясь, что она сжалится надо мной. Увы, грязный бродяжка вызывал у нее куда больше сочувствия.
В тусклом свете фонаря ее лицо казалось бледным и встревоженным, словно кто-то из близких серьезно заболел. Родинка в уголке рта чуть заметно подрагивала, значит, Настя не на шутку разволновалась. Мне вдруг нестерпимо захотелось среди сырости и холода увидеть ее улыбку и знакомый веселый огонек в родных карих глазах.
- Он совсем замерз. И голодный, наверное. Нельзя же вот так бросить его тут. Он ведь погибнет. Давай... - она остановилась на полуслове.
Я знал, что она скажет. Я много раз отвечал ей "нет". Нет, в нашем доме не будет ни кошек, ни собачек, ни морских свинок, ни, тем более, лопоухов. Чистота и покой - вот это и называется домом. Или я, или он.
Видимо, все это она прочла в моих глазах, потому что заявила просто и коротко:
- Без него я никуда не пойду.
Она вытащила из-под пальто шерстяной платок, развернула его и поманила зверька. Лопоух медленно вылез из-под куста, готовый в любую минуту рвануть обратно, и осторожно понюхал платок.
- Бедненький мой, - прошептала Настя. - Сейчас я тебя согрею.
- Мя-мя, - отчетливо произнес лопоух и забрался на платок.
Настя сгребла грязную мокрую шубку в охапку и вопросительно посмотрела на меня.
Я не готов был так просто сдаться. Пришлось пойти на компромисс.
- Отвезем его в ветлечебницу? Там есть приют, оставим его, за ним присмотрят, найдут хозяев.
Конечно, меньше его всего в тот вечер мне хотелось толкаться в очереди в ветлечебнице. Но еще меньше у меня было желания пару месяцев слушать упреки и ощущать на себе укоризненный настин взгляд. Я поднял повыше воротник и молча зашагал в сторону автобусной остановки. Сзади цокали каблучки и, даже не оглядываясь, я знал, что она крепко прижимает к себе дрожащего зверька.
***
В тесном подвальчике ветлечебницы пахло страданием. Несмотря на поздний вечер, с десяток пациентов со своими хозяевами ожидали приема. Я пристроился в уголке у батареи, Насте с лопоухом удалось занять свободный стул. Рядом со мной плакала пожилая женщина. Слезы скатывались по морщинистым щекам, но она даже не пыталась их вытереть. Обеими руками она обнимала огромного тощего черного кота, бережно завернутого в веселую цветастую тряпку. Из приоткрытой пасти до меня доносилось зловонное дыхание. Мне стало неловко, и я отвернулся. Кот - не жилец, это было ясно с первого взгляда. Но зачем же так убиваться? Ведь это всего лишь кот. Всегда можно взять другого, и даже очень похожего.
В тепле батареи я задремал. Сквозь полуприкрытые веки я видел, как молоденькая девушка в смешной беретке набекрень целует в лоб маленькую противную лупоглазую собачку, как пожилую женщину с умирающим котом хором утешают посетители, как грузный мужчина с кустистыми бровями осторожно заглядывает в коробку из-под обуви, в которой что-то шевелится.
- Зачем вы взяли лопоуха, девушка? - услышал я и очнулся.
К Насте склонилась старая дама в клетчатом пальто, похожая на старуху Шапокляк, с лохматой болонкой под мышкой.
- Вы знаете, что это очень опасно? Лопоухов нельзя брать в дом! - строгим тоном выговаривала она. - Немедленно верните его туда, где взяли.
- Мы его в приют сдадим, - тихо мямлила Настя, и глаза ее наполнялись слезами.
Я вздохнул, подошел к Насте и вступился:
- Женщина, это не ваше дело. Оставьте свои предрассудки при себе.
Старушенция презрительно посмотрела на меня, хмыкнула и отошла в сторону, гордо подняв голову и бросив напоследок:
- Вот намучаетесь с ним, вспомните мои слова.
Подошла наша очередь. Ветеринар - удивительно бодрая и улыбчивая молодая женщина - развернула платок и ахнула.
- Ну надо же! Брумбурский лопоух! Какой грязный и запущенный... Откуда он у вас?
- Подобрали на улице, - у Насти покраснели щеки. - Не бросать же его. Погибнет ведь.
- Да, лопоухи на улице долго не живут, - подтвердила врач.
- Мы бы хотели отдать его в приют, - поторопился вставить я. - К сожалению, мы не можем взять его домой.
Врач быстро осматривала зверька. Заглянула в огромные уши, стерла ваткой грязь под глазами, перебрала руками шерстку.
- Подержите, сейчас температуру померяю, - она достала градусник, подняла лопоуху хвост, и радостно, будто я ждал сообщения о новорожденном, сообщила. - О! Да у вас девочка.
Настя тщетно пыталась удержать тощее тельце, лопоух ловко вырывался. Я отступил в сторону, но было уже поздно.
- Помоги? - беспомощно обернулась она.
Пришлось держать грязную мокрую шкурку. Я изо всех сил старался не испачкать рукава пальто. Зверек оказался удивительно сильным для своих размеров.
- Температура нормальная, - с облегчением вздохнула ветеринар. - У нее блохи и конъюнктивит, а в остальном выглядит относительно неплохо. Я возьму кровь на анализ, сделаю пару иммуностимулирующих уколов, на всякий случай, а вы последите, как она будет ходить в туалет.
- Мы хотели бы сдать его в приют, - напомнил я.
- Ее, - машинально поправила врач. - Видите ли, сейчас я не могу взять лопоуха в приют. У нас карантин. Недавно из-за вируса погибло несколько животных, мы еще не успели провести полную обработку помещений.
- Хорошо, - не сдавался я. - Давайте найдем ей временного хозяина. Ведь так же можно? Есть же любители, которые готовы приютить подобранцев? Я готов заплатить за лечение и купить корм на первое время.
- Почему вы не хотите взять ее на пару дней? - ее взгляд и тон не были возмущенными, я прочел в глазах лишь искреннее любопытство. - У вас аллергия на шерсть?
- Да нет же! Просто у нас...
Я хотел сказать, что у нас дома светлые ковры, и много дорогой техники, и мы совсем недавно сделали ремонт. Но меня опередил лопоух.
Зверек теребил Настю лапкой и пытался заглянуть ей в лицо. Она погладила ушастую морду и утерла крохотную слезинку.
- Скажите, - спросил я, немного смущаясь. - А правда, что лопоухи опасны для людей?
Вопреки моему ожиданию, врач не рассмеялась. Она только внимательно посмотрела мне в глаза, и мне почудилась легкая грусть в ее взгляде.
- Для вас - нет. Совершенно точно, можете не беспокоиться.
- Дима, - тихонько позвала Настя. - Пожалуйста, на пару дней, это ведь недолго, а?
- Хорошо. Но только на пару дней, - сдался я, проклиная все на свете.
- Вот и отлично, - обрадовалась врач. - А я пока попробую подобрать ей приют или нового хозяина. Лопоухи очень умные и ласковые, у вас совсем не будет с ней хлопот. Я сейчас покажу, что вам нужно купить.
Из лечебницы мы вышли нагруженные сумками и многочисленными рекомендациями. Настя вся светилась как новогодняя елка, давненько я не видел ее такой счастливой. Перед уходом я спросил врача:
- Что нам делать, если будут вопросы? У нас и кошки-то никогда не было, не то что лопоуха.
- Я не всем даю свой личный телефон, - ответила она. - Но тут такой уникальный случай, брумбурский лопоух все-таки... Знаете, они очень особенные животные. Очень. Вот мой сотовый, если что, звоните в любое время дня и ночи. Меня зовут Надежда.
- Дмитрий, - машинально представился я.
- Очень приятно, Дмитрий. А сейчас извините, у меня много пациентов.
Когда мы уже шли к двери, я обернулся. Надежда склонилась к умирающему коту, и он из последних сил потянулся ей навстречу. Оба они - пожилая хозяйка и старый кот - словно ожили под ее внимательным взглядом. Мне снова стало не по себе.
Черт, а ведь мог бы сейчас сидеть в мягком кресле и не спеша тянуть коньяк.
***
"Жизнь кончена. Ля комедия э финита.". Эта помпезная оперная фраза вот уже вторую неделю назойливо крутилась у меня в голове. Тихой, домашней, уютной и спокойной семейной жизни пришел конец. Вообразите себе престарелого университетского профессора которому пришлось стать воспитателем в детском саду. Представьте тихую работницу сельской почты за кассой супермаркета накануне нового года, старушку-учительницу на школьной дискотеке и пришельца из средних веков посреди центральной городской магистрали. Все их чувства, вместе взятые, быть может, передадут в отдаленном приближении мои ощущения.
Для Насти я словно перестал существовать, все ее время теперь принадлежало противному ушастому существу. Настя почему-то окрестила лопоуха сначала Алёнушкой, а потом - просто Лёнушкой. Хотя я бы скорее назвал это странное существо Чебурашкой.
Я принимал извинения и ужинал пиццей, заказанной по телефону, в то время как Лёнушка ела кашки, приготовленные по сложному рецепту, и запивала их травяными настоями. Я безуспешно пытался разгладить воротничок пересушенной рубашки, а Лёнушка наслаждалась процессом вычесывания шерстки. Стоило мне устроиться в кресле с ноутбуком и углубиться в чтение новостей, как тут же над ухом раздавалось "Мя-мя, играй!" и по комнате пулей пролетало лохматое тельце.
На третий день я плюнул на пятна на белом ковре и перестал обращать внимания на зацепки когтей на шторах. Меня уже не шокировала неожиданная вонючая кучка в ванной, и я не обращал внимания на шерстинки, плавающие в чае. Со всем этим я готов был мириться.
Но дом перестал быть домом - уютным местом для двоих. Я не мог расслабиться ни на минуту. Теперь ботинки нужно было непременно убирать в шкаф (в первый же день я лишился тапочек), газету нельзя было оставлять на видном месте, вазочки и мелкие сувениры были попрятаны в коробки, и даже цветы пришлось переселить в мой кабинет, куда вход Лёнушке был строго-настрого запрещен.
Меня словно разрывало на части. Во мне копилось и нарастало раздражение, я чувствовал себя чайником, вот-вот готовым закипеть. Но Настя... Настя летала как на крыльях. С ее лица не сходила улыбка, и за эту улыбку я готов был не спать ночами и вообще жить на улице, не то что отдать на растерзание Лёнушке любимый галстук. Я мучительно ревновал ее к лопоуху и в то же время любовался блеском ясных настиных глаз. Иногда я задумывался: а на меня она когда-нибудь смотрела с такой нежностью и любовью?
Если кабинет был моим "святым" местом, неприступным, как замок Иф, то спальню мне приходилось защищать едва ли не каждый день. Меньше всего хотелось бы, проснувшись, обнаружить перед носом лохматую лапу или того хуже, задницу. Я надеялся, что Лёнушка уже привыкла спать в гостиной, в мягкой уютной голубой лежанке. Увы, мои надежды не оправдались.
Однажды поздним вечером я никак не мог заснуть. Настя лежала рядом и мягко улыбалась во сне. Я слушал ее тихое дыхание, смотрел на округлую грудь, которую почти не скрывала легкая ночная рубашка, и мне безумно захотелось обнять ее, прижать к себе, прикоснуться к теплой ароматной коже губами. Я предавался приятным размышлениям - дать ей поспать до утра или осторожно разбудить поцелуем - ведь вряд ли она будет против? Я протянул руку и хотел погладить ее по щеке, но неожиданный шорох заставил меня вздрогнуть.
На постели между нами красовалась лопоухая Лёнушка. Нос ее влажно блестел в полутьме, из рта свесился кончик языка. На постель капнула слюна, она положила свою лохматую лапку мне на руку и скорее спросила, чем сказала:
- Мя-мя? Бай-бай тут?
- Нет! - заорал я, не в силах больше сдерживаться. - Не бай-бай! Не тут! Вон отсюда, скотина лопоухая! Тут люди бай-бай!
- Зачем ты так? - обиженно спросила Настя сонным голосом. - Лёнушке там страшно и одиноко.
- Ну и спи тут со своей Лёнушкой! Хватит с меня! Не хватало мне еще слюнявых лопоухов в постели!
Я сгреб в охапку подушку и одеяло, достал из шкафа чистую простыню и направился к двери, стараясь не смотреть на Настю. Нет, спать ни с какими зверушками я не буду!
На диванчике в кабинете было тесно и жестко. Иногда мне казалось, что сквозь приоткрытую дверь я слышу тихие всхлипывания. Пару раз я даже вставал и подходил к двери, но отчетливо понимал, что если сейчас вернусь в спальню, то раз и навсегда нас в ней станет трое.
Я клятвенно пообещал себе стать тверже, купить книгу по воспитанию лопоухов и больше не идти ни на какие уступки.
А на следующее утро Настя заболела.
***
Настя всегда болела тихо. Она не металась в горячечном бреду, не заливалась слезами, не капризничала и не ругалась из-за неприятных процедур. Ее ясные карие глаза словно заволокло туманом, кожа на тонких руках стала почти прозрачной. Настя почти ничего не ела, и только все время просила меня покормить Лёнушку. Зверек притих и все больше сидел рядом с ней на кровати, положив голову на руку, время от времени приподнимая удивленную ушастую морду и спрашивая: "Мя-мя? Играть?".
Врачи разводили руками и говорили, что болезнь не смертельная, но тянуться может очень долго. Я не верил врачам. С каждым днем Настя выглядела все хуже и хуже. Я взял на работе отпуск и целыми днями сидел дома. Мне с трудом удавалось уговорить ее съесть две ложки бульона. В остальное время я пачками читал ей вслух женские журналы. Вскоре меня уже воротило от всевозможных проблем с мужьями, волосами, тестом, сексом, злыми начальниками, морщинами и непослушными детьми. Однажды, когда Настя задремала, я выискивал хоть что-нибудь интересное и наткнулся на заголовок: "Лопоухи - чудо исцеления".
В статье говорилось, что лопоухи способны лечить своих хозяев. Приводилось несколько примеров чудесного исцеления, в том числе, от весьма серьезных болезней. Брумбурские лопоухи, согласно статье, отличались особенными способностями.
Я посмотрел на Лёнушку. Зверек валялся у Насти в ногах и лениво играл упаковкой от таблеток.
- Ты правда умеешь лечить? - шепотом спросил я.
Лёнушка наклонила мордочку вбок, словно бы задумавшись, и через некоторое время ответила:
- Аха, - потом повернулась к Насте и отчетливо произнесла. - Мя-мя, не.
- Не хочешь? - удивился я.
- Не хоч... - ответила Лёнушка, спрыгнула на пол и побрела в сторону кухни.
Настя застонала во сне, откинула одеяло и перевернулась на другой бок. Я укрыл ее снова, оставил у кровати стакан с водой, и тихонько вышел. В кабинете я долго искал в ящиках бумажку, наконец, нашел и неожиданно трясущимися руками набрал номер телефона. Надежда ответила почти сразу. Мне даже не пришлось ее ни о чем спрашивать. "Приезжайте", - коротко ответила она и продиктовала домашний адрес.
Я прихватил журнал, осторожно чмокнул Настю в щеку, проверил лёнушкины миски и помчался по указанному адресу.
Запах! Первое, что мне захотелось сделать, когда я переступил порог квартиры, - это зажать нос. А еще лучше, выйти и поговорить на улице. Видимо, все мои чувства были написаны у меня на лице, потому что Надежда сразу же сказала:
- Извините! Сейчас осень, пик вирусных инфекций. У меня здесь несколько больных бездомных животных, которым не нашлось места в клинике.
Действительно, в комнате стояло с десяток клеток с кошками. При виде меня животные настороженно приподняли морды, но почти сразу же спокойно улеглись обратно. Парочка рыжих возле двери выглядела почти здоровой, у остальных дела были похуже - слезящиеся глаза, шерсть клочками и некрасивые корки на облезлых носах.
Надежда жестом пригласила меня на диван и уселась сама.
- Я слушаю вас.
Я молча протянул ей раскрытый журнал. Надежда читала, а я с любопытством рассматривал ее. Признаться, мне было трудно понять ее и ее образ жизни. С таким же удивлением смотрит собака на хозяина, который пылесосит ковер. Зачем ей все это нужно? Клетки, вонь, грязь, смерть, боль. Кошкой меньше, кошкой больше - разве это так важно? Потертый спортивный костюм, исцарапанные руки, усталое лицо - на первый взгляд, ее не назовешь особенно привлекательной или довольной жизнью. Но все же в ней было что-то особенное, что-то, к чему тянулись и люди и звери. Увы, я не мог понять что именно. И мои мысли вернулись к Насте, который сейчас, должно быть, грустно и одиноко, если она уже проснулась.
- У вас кто-то болен? - спросила Надежда, когда закончила читать.
- Жена. Уже две недели. Ничего не помогает, ничего не ест, почти не встает. Врачи разводят руками и говорят, что это дело времени. А Лёнушка... ну то есть, наш лопоух. Вдруг она поможет?
Надежда встала, подошла к окну и повернулась ко мне спиной.
- Лопоух может помочь. Если вы ее уговорите.
- Уговорю? - удивился я. - Но как я могу ее уговорить? У нее все есть - еда, мягкая подстилка, Настя играет с ней, вычесывает. Что еще нужно животному?
Она повернулась и ответила:
- Дмитрий, вам, наверное, покажется странным то, что я скажу.
- Что же?
- Вы не должны ее жалеть. Пообещайте ей, что не будете ее жалеть.
- Но почему я должен жалеть ее?
- Возможно, некоторое время, пока жена будет поправляться, лопоух будет чувствовать себя плохо. У нее будет слабость, она будет плохо есть, все время лежать. Это нормально, она поправится. Если только... - она помолчала и добавила. - Если вы не будете ее жалеть. Жалость убивает этих зверьков. Обещайте ей, что не будете жалеть ее. Ни вы, ни жена.
- Вы это серьезно? - я не верил своим ушам. - Как может жалость убивать?
- Дмитрий, я бы тоже не поверила, если бы мне кто-то сказал об этом. Но я врач, я ветеринар. Я видела много лопоухов. Я знаю совершенно точно - жалость убивает. И не только их, но лопоухов - особенно явно. У меня умерло несколько зверьков, прежде чем я поняла это. Это было трудно. Не жалеть их, когда они лечат и болеют сами - трудно вдвойне. Пообещайте... пообещайте мне и ей, что не будете жалеть.
- Я не буду, - просто ответил я. - Не сомневайтесь, я не буду.
Я пообещал Надежде, что обязательно обращусь к ней, если лопоуху вдруг станет плохо, и попрощался.
Конечно, едва ли я верил, что Лёнушка может вылечить Настю лучше лекарств. И уже тем более не верил, что жалость может убивать. С другой стороны, если теоретически предположить, что Надежда права, то и в этом случае я абсолютно был уверен, что не буду жалеть лопоуха - с какой стати? С самого начала зверек не вызывал у меня никаких чувств, кроме раздражения. А если Настя не сможет себя сдержать, и начнет жалеть ее, что ж... Я не хотел открыто признаваться себе в этом, но все же без лопоуха дома стало бы куда спокойнее. В конце концов, разве жизнь и здоровье человека не стоят жизни никчемной бестолковой зверушки? В самом крайнем случае я куплю Насте еще одного лопоуха, из питомника, крепкого и здорового.
Вечером, как только Настя заснула, я поманил Лёнушку на кухню, к мискам, дождался, пока она поест, усадил на стул напротив себя и сказал:
- Вылечи Настю, пожалуйста. Я обещаю, мы не будем тебя жалеть.
Я чувствовал себя так, словно разговариваю с щеткой для обуви. Хорошо, что никто не видит, а то бы решили, что я совсем сошел с ума от переживаний за Настю.
- Не. Мя-мя, не, - она стыдливо прикрыла морду ухом.
- Послушай. Ну прости, что я назвал тебя лопоухой скотиной. Ты очень, очень симпатичная. Вылечи Настю, чего тебе стоит.
- Не. Не, не, не, - упрямилась Лёнушка.
- Черт, - ругнулся я. - Ты что, не веришь мне? Я не буду тебя жалеть. Даю га-ран-тию. А если Настя будет, то я увезу тебя на время к врачу, к очень хорошей женщине, и ты не заболеешь.
- Не хоч, - они прикрывалась уже двумя ушами сразу.
- Послушай, - я раздвинул пушистые уши и заглянул в мордочку. - А что, если Настя умрет? Мя-мя нет, понимаешь?
- Хооо, - выдохнула Лёнушка. - Мя-мя нет.
- Я обещаю. Я клянусь тебе, ни капли жалости. Буду бесчувственным и холодным, как айсберг. И Насте не дам тебя жалеть.
Лёнушка спрыгнула со стула и направилась к спальне. Я тихонько пошел следом. Лёнушка залезла на кровать, пристроилась возле настиной щеки, смешно сложила уши, обняла ее лапками за шею и почти моментально уснула. Я покачал головой, вернулся в кабинет и включил компьютер. Может быть, через интернет можно найти хорошего врача для Насти.
***
Я проснулся на диване и с трудом приподнялся, пытаясь размять затекшую спину. С кухни доносились знакомые звуки... стоп! Это же... я вскочил и кинулся на кухню. Так и есть - Настя жарила блинчики, распространяя по всей квартире упоительный домашний аромат. Под нос она тихо мурлыкала веселую песенку.
- Ой! Дима, я тебя разбудила...
- Настя, - я подошел сзади и уткнулся носом ей в плечо. - Тебе лучше?
- Я отлично себя чувствую, - улыбнулась она. - Доктор ведь сразу сказал, что я поправлюсь.
- Я так рад, - я чмокнул ее в шею.
- Вот только Лёнушка, - нахмурилась она. - Ничего не ест сегодня, и такая грустная.
Зверек лежал у ее ног. Уши беспомощно распластались по полу, розовый язычок высовывался из приоткрытой пасти. Я наклонился, погладил лохматое тельце и едва слышно прошептал:
- Спасибо, Лёнушка...
- Настя, - добавил я уже вслух. - Настя, нам надо поговорить. Наедине.
Мы вышли в гостиную. Я показал ей статью, рассказал про Надежду и попросил, чтобы она не жалела лопоуха.
- Дима. Дима, унеси ее, пожалуйста, - попросила Настя. - Мне так ее жалко! Я ничего не могу с собой поделать. Пусть поправится, и тогда мы вернем ее обратно.
Лёнушка выглядела совсем плохо. Она шаталась из стороны в сторону, из рта свисала тоненькая струйка слюны. Шерсть встала дыбом, глаза помутнели.
Я поспешно уложил ее на подстилку, накрыл одеяльцем, натянул пальто и бережно понес ее вниз, к машине. Я устроил ее на переднем сиденье, и завел мотор. Надежда примет нас без звонка, я был в этом уверен. Чем больше мы удалялись от дома, тем лучше выглядела Лёнушка. Вот уже заблестели глаза, вот она вылизывает переднюю лапку. Я как раз остановился на светофоре и невольно улыбнулся - зверушка наступила сама себе на ухо, неловко упала и теперь тихонько хихкала. Подумать только, а ведь если бы я не увез ее прямо сейчас, кто знает... Не успел светофор переключиться на зеленый, как хихиканье вдруг перешло в хрип, и лапки ее судорожно задергались. Спустя минуту все было конечно. Сзади меня раздавались нетерпеливые гудки, а я все сидел и не мог оторвать взгляда от неподвижного тельца.
Я похоронил зверька в парке, под большим кленом, возле того места, где мы нашли ее.
Насте я сказал, что Надежда велела не забирать Лёнушку обратно, что для нее это будет в любом случае вредно, а в приюте ей подберут новых хозяев. Я уверил ее, что зверьку стало гораздо лучше уже в машине. По крайней мере, в этом я не соврал. Я не мог сказать Насте, что ее жалость убила лопоуха.
Настя проплакала пару дней, а потом я принес ей кота. Породистого красавца, ленивого и вальяжного, с отличным аппетитом и крепким здоровьем, из той породы, что обычно зовут "диванными". Жизнь стала налаживаться. По вечерам у Насти на коленках мурчал кот, свернувшись клубком, а я непременно получал порцию любимого домашнего печенья и пачку выглаженных рубашек. Пару месяцев я был безмятежно счастлив. Но потом... потом на меня все чаще и чаще стала нападать беспричинная грусть.
Со стороны все выглядело просто замечательно, и меня по-прежнему грела настина улыбка, и уже не раздражали редкие кошачьи хулиганства, и дом снова стал домом. Но глубоко изнутри меня грызла смутная тоска. Я не разрешал себе думать о ней, и тогда у меня начинала болеть голова, и я запирался у себя в кабинете, и часами лежал, просто глядя в потолок и ни о чем не думая.
Я бросал в стакан воды таблетку аспирина и смотрел на нее до тех пор, пока вода не переставала шипеть, а потом забывал выпить. Иногда я становился рассеянным и невпопад отвечал на вопросы. Я часами раскладывал на компьютере один и тот же пасьянс, и в моей голове не было ни одной мысли. Я пытался пошутить над собой - неужели становлюсь старым брюзгой? Но брюзга хотя бы ворчит, на меня же навалилась апатия, равнодушная и однообразная, бескрайняя, как пустыня.
- Ты не скучаешь по ней? - спросила однажды Настя.
- По кому? - удивился я.
- По Лёнушке, - вздохнула она. - Иногда мне так ее не хватает. Может быть, возьмем снова лопоуха?
- Нет, - твердо ответил я. - Мы не можем себе это позволить. Ты понимаешь...
- Я понимаю, - она погладила кота и чмокнула его в лоб. - У нас теперь Мурзик есть.
Кот довольно муркнул и потянулся. Они отлично друг друга дополняли - уютная, домашняя Настя и добрый, ленивый кот-баюн.
***
Надежда встретила меня с улыбкой.
- Ну, как ваша жена? Как лопоух поживает?
- Лопоух умер, - коротко ответил я. - Жена здорова.
В глазах у Надежды словно на мгновение потух свет. И тут же снова зажглись привычные огоньки.
- Что вы хотите теперь?
- Я хочу вам помочь.
С того вечера я знал, как развеять свою глухую тоску. Я говорил Насте, что меня вызвали на работу, в машине переодевался в старые джинсы и рубашку и ехал к Надежде.
Мы подбирали в подъездах и на помойках больных кошек и оставшихся без мамы котят. Мы выезжали на звонки и забирали истекающих кровью собак, попавших под машину. Я научился делать уколы и чистить уши, совать в пасти таблетки и стричь когти. Иногда приходилось прятать от Насти длинные царапины или валить все на тихого безотвеного Мурзика. Она удивлялась, и делала бедняге строгие внушения. Я покупал за свой счет мешки корма и дорогие лекарства. Меня уже не смущали ни кровь, ни рвота, ни испражнения. Я давно перестал ощущать звериный запах. Все животные слились для меня в одну бесконечную больную, лохматую, грязную цепочку - рыжие, полосатые, черные, белые, лысые, маленькие, большие, старые, молодые они стали для меня одним безымянным Животным, которому я помогал, не спрашивая себя, зачем, и будет ли от этого толк. Надежда давала всем им клички, каждому находила ласковое слово, и они тянулись к ней, как цветы к солнцу. Я только молча доставал шприц или насыпал в миску корм.
Если Надежде случалось подобрать лопоуха, я не приходил к ней. Скучал дома, и проклятая тоска снова наваливалась на меня.
Так было до тех пор, пока в приюте не появился Плешивый. Совсем еще молодой кот, подросток, которому кто-то плеснул прямо на голову какой-то химией, то ли хлоркой, то ли еще чем. Кожа на голове сморщилась и висела клочками, усы превратились в короткие усики, но, к счастью, глаза остались целы. Вдобавок, у него были сломаны два ребра - похоже, его еще и пнули хорошенько.
Плешивый никому не давался и никому не доверял, даже Наде. Обрабатывать кота всегда для нас было настоящим мучением.
Однажды я крепко держал его за передние лапы, и осторожно смазывал рану на голове. Кот истошно орал и пытался вырваться, как вдруг у меня по коже побежали мурашки, и мучительно свело живот. В краткий миг кошачьи боль и страх передались мне. Внезапно я понял, как это страшно - когда тебе некуда сбежать от нестерпимой боли, когда от каждой руки ты ждешь только удара, и как хочется, чтобы всего этого никогда не случалось.
- Терпи, друг. Это поможет. Я всего лишь лечу тебя, никто больше тебя не обидит, - сказал я коту. - Я тебе обещаю.
Тот вдруг затих, успокоился, и покорно подставил голову.
И тогда я понял все.
Лёнушка умерла не из-за Насти. Это я был виноват в ее смерти. Если бы я тогда знал, если б только умел чувствовать эту тонкую границу между жалостью и состраданием, если б только знал! Она была бы сейчас жива, и я был бы рад слышать ее тоненькое "Мя-мя! Играть!". Прости, Лёнушка, я не сдержал своего обещания. Я убил тебя. Надежда была права - жалость убивает. Я не мог не жалеть - лишь скрывал свои чувства от себя самого. А Лёнушка... она знала все с самого начала, она чувствовала, и поэтому так не хотела соглашаться. Никчемная зверушка оказалась мудрее и лучше меня.
В тот день я вернулся домой не один. Настя охала и ахала, Мурзик шипел, Плешивый с любопытством оглядывался вокруг, а мне было удивительно хорошо, впервые за долгое время.
С тех пор прошло уже несколько лет. Тоска больше не приходит ко мне и не притворяется усталостью или головной болью. С рождением сына дом перестал быть тихим и спокойным, но не перестал быть домом, уютным и родным. Я по-прежнему хожу к Наде, быть может, реже, чем раньше, но я всегда откликаюсь на первую же ее просьбу о помощи. Неважно, дождь ли на дворе, ветер, слякоть, снег, мой день рождения или канун Нового года, есть ли у меня настроение работать, или хочется побыть дома, с улыбкой на лице или с матом, я сажусь в машину и еду к ней, чтобы вернуться уставшим, грязным, с исцарапанными руками.
И только раз в году, когда ветер тащит по небу тяжелые тучи, я прихожу в парк, стою у большого клена и думаю: "Черт, а мог бы ведь всю жизнь сидеть вечерами в уютном кресле и не спеша тянуть коньяк".