Аннотация: В лонг-листе конкурса "Литературная Вена-2009"
Ах, мой шарфик, мой радужно-полосатый друг, кинопленка, запечатлевшая короткую историю моей любви, где он теперь? Я помню каждую его полоску, каждый цвет, каждую ниточку.
Оранжевая, как южный закат, шуршащая упаковка, которую я рву в нетерпении. Ты подарил мне его вместе с поездкой в Вену, а я смеялась над попугаистой расцветкой и уверяла тебя, что никогда его не надену. В тот вечер ты впервые поцеловал меня, и с тех пор я с ним уже не расставалась. Он был так не похож на тебя, этот шарфик, слишком веселый, слишком разноцветный, как и вся наша поездка.
Гладкий голубой лед на катке перед ратушей, разве можно его забыть? Мы скользили с тобой друг за другом, словно невесомые, нас влекли ветер, музыка, яркие огни. Все вокруг заполняла собой величественная ратуша - общий сказочный фон для счастливых, смеющихся лиц, а вокруг витал сладкий запах глинтвейна, и казалось, что это волшебство никогда не закончится.
Красный - ты помнишь эту элегантную даму в красном платье, что сидела перед нами в опере? Она все время оглядывалась и так грозно смотрела, пока я пыталась разобраться с электронным суфлером-переводчиком и переставляла стул поудобнее, а ты не говорил мне ни слова. Мне даже показалось, что ты делаешь вид, будто ты не со мной. Я почти почувствовала себя темной провинциалкой, недостойной музыки великого Верди. Потом, в антракте, эта роскошная женщина достала из сумочку крохотную бутылочку шампанского и принялась пить его прямо из горла, закусывая булочкой. К ее ярко-красным губам прилипли белые крошки, и мне как-то сразу стало легче дышать.
Желтые стены Шенбруннского дворца и бесконечный зоопарк, коалы, панды, муравьеды, ленивцы, странные твари, которых я никогда раньше не видела. Мы смотрели с тобой, как служитель кормит пингвинов, желторотых, суетливых, с короткими крылышками. Два смельчака крутились прямо возле ведерка с рыбой, но служитель смеялся и кидал рыбку далеко в воду, и этим наглецам доставалось меньше всего. Я еще сказала тогда, что это очень похоже на наш офис и генерального директора, вот только у нас наоборот, больше всего достается подхалимам. Ты ответил, что это не подхалимаж, а умение налаживать отношения, и мне как-то сразу расхотелось дальше говорить на эту тему. Я так отчетливо помню желтые клювы, белый снег, и смех посетителей вокруг, словно это было пять минут назад.
Где-то высоко клубились фиолетовые тучи, а мы гуляли с тобой по Вене, и впитывали ее в себя улицу за улицей, ринг за рингом, разглядывали сквозь стекло вестибюли помпезных отелей и интерьеры уютных кафе. Мы ели тонкие розовые сосиски по-венски и шницели по-венски, на десерт брали умопомрачительный венский штрудель и запивали его кофе, конечно, тоже по-венски. Но душа города все время ускользала от нас, нам никак не удавалось почувствовать ее по-настоящему, и как мне теперь кажется, потихоньку ускользал и ты от меня.
Синий и зеленый, два кубика, мы бросали их с тобой по очереди у огромного экрана и, кажется, даже сочинили короткую мелодию - такое развлечение придумали для посетителей в доме музыки. Я разглядывала самый драгоценный экспонат - очки Шуберта, в то время как аудиогид рассказывал нам с тобой, что у композитора не было не только рояля, но даже и собственного дома. И я представляла себе этого увальня в очках, немного нелепого, нищего, увлеченного, с мятой пачкой исписанной нотной бумаги под мышкой, в голове у которого играла та самая музыка, от которой сейчас, спустя сотни лет, у меня по коже бегут мурашки. Ты сказал, что это глупо, иметь такой талант и не зарабатывать на нем как следует, а с моего плеча соскользнул и упал шарфик. Я машинально подняла его и сунула в карман, и, кажется, с тех пор больше не видела.
Он пропал, мой полосатый друг, остался где-то в лабиринте улиц, пропал вместе с тем восхитительным и необъятным чувством, которое я испытывала к тебе всего пару дней назад.
Сейчас он лежит, одинокий, на мостовой, и по нему проезжают тяжелые колеса, а может быть, он задыхается от окурков в урне, а мне невыносимо грустно, и слезы то и дело наворачиваются на глаза. Увы, мне уже не найти его, и не вернуть тебя.
***
Вероятно, к созданию знаменитых кафе жителей Вены предрасположила сама погода. Когда моросящий дождь переходит в мокрый снег и жадная сырость пробирается под пальто, сразу думаешь: хорошо бы поблизости оказалось теплое, уютное местечко, чтобы выпить чашечку горячего кофе. В тот вечер, когда я бродила по темным улицам и перебирала ворох разноцветных воспоминаний, ближайшие двери словно поманили меня сами.
Конечно, стоило зайти внутрь, как взгляд сам собой наткнулся на витрину с пирожными, и я сразу вспомнила, как мы спорили, что вкуснее - "Захер" или старый советский торт "Прага". Отвернувшись, я прокралась к самому дальнему столику, словно шпион, за которым ведется слежка, и присела в дальнем уголке. Не знаю, от кого я хотела спрятаться - то ли от самой себя, то ли от чересчур романтической обстановки. Стрелки на старинных часах напротив подбирались к половине восьмого, и мне стало грустно от того, что вечер впереди еще такой длинный и такой одинокий.
Со своими высоченными потолками и атмосферой легкой запущенности былой помпезности венские кафе напоминают мне фойе или буфеты провинциальных театров постсоветской эпохи. Потертые тысячами задниц диванчики и кресла, чуть пошарапанные стены, крохотные столики едва ли на двоих, чуть заляпанные скатерти, и медные краны в туалетах помнят, наверное, не одно историческое событие. Пианист играет несколько фальшиво и даже кажется, что фортепьяно немного расстроено. Совсем чуть-чуть, для придания колорита.
Официанты здесь вальяжны и неторопливы, они и сами - словно часть интерьера. Они похожи на ушлого дворецкого Дживса, который, с одной стороны, вроде бы любезно тебе прислуживает, а с другой ты понимаешь, что до его чувства собственного достоинства тебе еще расти и расти.
- Чего изволите, милая сударыня? - мягкий, вкрадчивый голос с легким акцентом заставил меня вздрогнуть.
Нечасто в австрийском кафе услышишь от официанта русскую речь. Нет, если бы он молчал, я бы в жизни не подумала, что он может так хорошо говорить по-русски. На вид типичный венский официант - черные волосы подернуты сединой, чуть потертый пиджак обнимает хозяина преданно, как влюбленная кошка, на одном рукаве рубашки виднеется золотая запонка. И этот неповторимый взгляд, от которого сразу чувствуешь себя польщенной и смущенной одновременно, и улыбка, вежливая и доброжелательная, но прохладная и далекая, словно он хочет тебе сказать - "Это моя дежурная улыбка, я всегда надеваю ее по вечерам, когда идет дождь".
На столик передо мной легли два потрепанных меню - по-немецки и по-английски.
Мне ужасно, нестерпимо захотелось спросить его, откуда он так хорошо знает русский язык. Но я почему-то застеснялась. Вдруг он обидится? Поэтому я просто открыла английское меню, но буквы сливались в непонятные строчки, без спроса превращались в китайские иероглифы.
- Что будете заказывать? - повторил он.
- Что-нибудь... для поднятия настроения, - ответила я неожиданно сама для себя, хотя собиралась все лишь выпить кофе.
- У вас что-то случилось?
Мне показалось, или его улыбка стала чуть более искренней?
- Я потеряла шарфик, - прошептала я, и почувствовала, что из глаз вот-вот сорвутся и потекут по щекам предательские слезинки.
- Шарфик? - удивился он. - Шарфик, это такая ерунда. Вы знаете, в наше кафе очень часто приходят люди, которые что-то потеряли. Наверное, обстановка к этому располагает. Вы думаете, это плохо, что-то потерять?
- Лично мне просто невыносимо грустно, - честно ответила я. - Я бы хотела его вернуть, но, увы, это вряд ли возможно.
- Посмотрите вон туда, возле окна, видите, сидит человек?
Если бы меня кто-то спросил, как должен выглядеть старый ворчун и брюзга, я бы, не задумываясь, описала именно такого человека. Старичок неспешно поглощал суп, запивая его бокальчиком вина, но вид у него был такой, словно он пил полынную настойку и закусывал лимоном. Перед ним стояла вазочка с салатом, еще одна тарелка супа, корзинка с хлебом, и наполовину опустошенный графинчик с вином. Судя по тому, как официантка у его столика быстро что-то записывала в блокнотик, этим скромным набором он на ужин явно ограничиваться не собирался.
- Он проводит здесь каждый вечер, не меньше двух-трех часов. Каждый день он заказывает почти одно и то же, выпивает графинчик вина, а то и два. Он частенько приходит к нам завтракать, и всегда берет одну и ту же газету.
Старичок как раз поднял деревянную газетницу - вечную спутницу венских кафе - и перелистнул очередную страницу.
- Угадайте, что в этой газете особенного?
- Не знаю, - пожала я плечами. - Специальный выпуск для чтения за ужином?
- Это выпуск за третье апреля 1986 года. Вы представляете, сколько лет он к нам ходит? Иногда мне кажется, что он - призрак, и что ужинает здесь вечно, с самого первого дня открытия.
- Почему именно за этот день?
- Четвертого апреля у него умерла жена. Он потерял время. Сам ход времени.
- Ему повезло, - ответила я.
- Почему? - удивился официант.
- Если бы он жил в России, он бы не мог вести столько лет такой упорядоченный образ жизни. Да и вряд ли найдется у нас кафе, в котором двадцать лет не меняется меню.
Ой. Кажется, я его обидела? Или нет? Нет, обидела, вот и его улыбка снова отделилась и зависла в воздухе сама по себе, как чеширский кот.
- Вы думаете, он хочет вернуть то, что он потерял?
- Жену?
- Время. Как вы думаете, что могло бы вернуть его к действительности?
Я пожала плечами. Что он прицепился ко мне, этот официант? Какое мне дело до этого старого брюзги?
- Если бы у него были дети или внуки,- продолжал он. - Он бы захотел посмотреть, как они растут, какими они становятся.
- Подарите ему собачку. Маленькую, лохматую болонку. Нет, лучше бульдожку. Ему отлично подойдет маленькая ворчливая бульдожка. И пусть он смотрит, как она растет и стареет вместе с ним.
"Возможно, она заменит ему жену", - добавила про себя я, но вслух продолжать не стала.
Официант щелкнул пальцами. На столе, прямо у тарелки супа, вдруг возник ниоткуда маленький черный котенок, такой тощий, что кажется, повернись он к нам мордой, исчезнет, как рисованный плоский персонаж. Пока старичок читал газету, котенок пристроился возле тарелки и принялся тихонько лакать суп. Чуть-чуть поел, умыл морду крохотной лапкой, спрыгнул на стул и поднял хвост. На стуле растеклась маленькая желтая лужица.
Старик оторвался от газеты, скорчил еще более недовольную физиономию, хотя мне казалось, что это невозможно, шикнул на котенка и громко позвал официантку. Едва она появилась, он тут же вскочил и принялся ругаться, оглушая весь зал, показывая то на стул с лужей, то на суп, то потрясая газетницей над головой у бедной девушки. Она даже покраснела, и пулей помчалась к бару.
- Угадайте, что он попросил?
- Убрать котенка к чертовой матери?
- Он потребовал свежую газету. Он сказал, это возмутительно, здесь даже газеты подают столетней давности.
Маленькая черная тень прошмыгнула мимо нас в сторону кухни. Старый ворчун хлебал новую тарелку супа и посматривал то и дело на часы, словно ждал кого-то.
- Незаметно, чтобы в нем проснулась любовь к животным, - сказала я..
Старик тем временем достал из кармана пожелтевшую фотокарточку, положил на стол и глотнул вина. Мне показалось, что в его бесцветных глазах мелькнула слеза. Нет, не показалось - он достал мятый платок и шумно высморкался, украдкой вытер лицо. Дежурная улыбка сползла с лица моего странного официанта, развеялась, утекла в никуда.
- Вы чувствуете, чем пахнет? - спросил он.
- Сосисками?
- Романтикой...
Я оглянулась. За соседним столиком увлеченно целовалась влюбленная пара. И вправду, пахнет романтикой... Совершенно явственно дыхнула на меня по-весеннему сладостная цветочная нота, яркая и чистая волна тепла, нежной заботы друг о друге. Как бывает в мае, когда гуляешь по парку, и там и сям жмутся юные парочки, потные ладошки сжимают поникшие тюльпаны, тает недоеденное мороженое. Так и представляется жар первых объятий, уютный полумрак спальни и нервное дрожание свечи. Словно на тебя обратил вдруг внимание Купидон, хочется тоже сделать что-нибудь эдакое, например, ущипнуть своего спутника за попу. Но спутник мой давно испарился и растаял, а щипать официанта почему-то совсем не хотелось.
Я вдруг отчетливо поняла, что парочка влюбленных жутко меня раздражает, но тут же забыла об этом, потому что они, наконец-то, расцепили крепкие объятия, я обнаружила, что это два парня.
- Один из них только что потерял свободу носить то, что ему хочется, - произнес мой собеседник.
На столе валялся скомканный голубой галстук.
- Как вы думаете, хочет он вернуть то, что потерял?
- Конечно, хочет. Никто не любит, когда ему что-то запрещают.
- Вы уверены? - улыбка официанта приняла новый, непонятный мне оттенок.
Он щелкнул пальцами, и на голове одного из парней возник забавный лиловый парик. Пожалуй, Элтону Джону такой бы понравился. Посетители стали оглядываться. Его спутник нахмурился и принялся тихо что-то выговаривать. По залу пошла новая волна, жесткая и ударная, как от взрыва. Никто не смотрел на ссорящуюся парочку, лишь безотчетно захотелось выйти или отгородиться от них прочной стеной. Наконец, парень в парике вскочил, промчался к выходу и хлопнул дверью. Заколыхалась занавеска, прикрывавшая дверь, потом успокоилась, улеглась вместе с ней и взрывная волна.
- Зачем вы это сделали?
- Я всего лишь вернул ему потерянное.
Я промолчала. Зачем он мне все это говорит? Может, уже пора принести мне мой кофе?
- Вы же просили что-нибудь для поднятия настроения, - он словно прочел мою мысль. - Посмотрите вокруг. Вон там, у бара, пожилая женщина, только что рассталась с воспоминанием о первой любви. Она решила, что это слишком больно. Мужчина напротив забыл про день рождения дочери, и потерял ее внимание, как минимум, на год. Две девушки возле витрины с пирожными, одна из них только что намекнула другой, что не надо есть столько сладкого. Еще пара минут, и она расстанется с уважением подруги.
- Не замечаю, чтобы мое настроение стало лучше, - вздохнула я.
- В дальнем углу улыбается молодой парень в костюме, - продолжал он. - Сегодня он расстался с детской нерешительностью и потребовал повышения зарплаты. Элегантная дама за соседним столиком распрощалась со своими иллюзиями, и...
- Какое мне до этого дело?
Он замурлыкал себе под нос смутно знакомый вальс.
- Знаете, однажды я вернул композитору пропавшее вдохновение, - его улыбка стала вдруг самодовольной
- Каким же образом? Прислали к нему десяток поклонников легким движением руки?
- Нет, просто попросил нашего пианиста хорошенько сфальшивить. Мне приходилось возвращать много разных вещей. Разбитые чашки, дорогие воспоминания, в сердцах брошенные в реку кольца, утраченные радости жизни... Так что вернуть вам?
- Шарфик. Мне его так не хватает. Мне кажется, если вернуть шарфик...
Официант щелкнул пальцами. На столе передо мной возник он, мой старый полосатый друг. Я не могла оторвать от него взгляд. Не может быть, неужели он здесь? Моя любовь, моя коллекция впечатлений, мой драгоценный подарок... Я уткнулась в него носом, вдыхала запах, ставший таким родным, перебирала полоски и мне казалось, что сейчас за плечи обнимут знакомые, теплые, мягкие руки...
- Guten Abend! - мягкий голос вернул меня к действительности.
Я подняла голову. Передо мной стоял официант, незнакомый, пухлый коротышка, и протягивал два потрепанных меню. Стрелки часов напротив подбирались к половине восьмого.
Я покачала головой, прижала к себе шарфик и пошла к выходу. За соседним столиком парень в голубом галстуке нежно гладил по руке своего спутника. У окна старичок с брюзгливым лицом кормил из ладони крохотного черного котенка. На столике перед ним лежала газета за третье апреля 1986 года. Возле самого выхода я задержалась. Высоко на стене, над вешалками, висела картина, с которой знакомый человек в форме официанта дарил всему залу свою многозначительную улыбку.
Я пригляделась к табличке с подписью и рассмеялась. "Wiener Geist" - так называлась картина.
Двери кафе со скрипом захлопнулись за мной. С темного неба падали снежинки, кружились, ложились мне на плечи, покрывали изморозью полосатый шарфик.
Со мной больше нет тебя. Со мной нет твоих ласковых рук, твоих осуждающих взглядов, твоего тепла, твоих рассуждений, твоей заботы и твоей строгой серьезности. Я потеряла тебя.
Но я нашла что-то, чему не могу подобрать слов, и мне стало легче дышать.
Мой ворох разноцветных воспоминаний растаял, рассыпался в прах, и на смену ему приходили новые впечатления.
Я шла по улице, и город беззастенчиво открывался передо мной, хвастался собой, вертел блестящими боками, словно флиртующая девица. Мне дарили свет отблески фонарей и витрин на булыжной мостовой, улицы обнимали меня невидимыми руками, каменные стены шептали мне на ухо незнакомые мелодии, мне улыбались продрогшие уличные попрошайки и швейцары дорогих отелей. Весь город словно стал больше и ярче. Воздух, вкусный и прозрачный, наполнился свежим зимним волшебством.
Возле магазинчика сладостей стоял и смотрел на фонарь картонный Моцарт, на нем поблескивали снежинки. Холодно ему наверное, бедняжке. Я достала шарфик и бережно повязала вокруг его шеи. Вена, моя новая любовь, что еще я могла подарить тебе?