...а Дромосы метались опаленной гривой за Его спиной, сливаясь в один. День за днем шел Он, пытаясь найти тот самый мир, в котором скрывался Он. Век за веком проносилось время вокруг, сплетаясь в один клубок, и все, кто встречался на пути Его, опадали увядшими лепестками под ноги Его. Бог искал Бога, и смертные в ужасе сходили с Пути Его...
В забытой богами и людьми дыре на окраине Каланда, провинциального городишки, что в дали от всех трактов и торговых путей, и единственной достопримечательностью которого был Храм Таида, один из самых древних в Империи, в грязной харчевне, за потемневшим от времени и пролитого вина столом сидел человек.
Был он стар, сед и пуст. Пустота сквозила во взгляде его, если вы сумеете этот взгляд поймать и выдержать. Если же нет, то нет. Просто старый седой и уставший мужчина сидел за самым грязным столом в харчевне, столом в самом углу. Сидел один.
Перед ним стоял полупустой кувшин, и если принюхаться, в кувшине угадывалось дрянное лизийское вино, что варвары-берры привозят на своих караванах из Та-Кем, Червонной Земли, что почти у самого края Номоса. Человек время от времени прихлебывал прямо из кувшина, и тонкая красная струйка бежала по его подбородку, падая на тунику. Туника была когда-то белой, но не теперь...
Когда последняя капля вина упала мимо рта на тунику, человек, глубоко вздохнув, поднялся. Во всей его фигуре угадывался бывший воин, когда-то сильный человек.
Он вышел из харчевни и свернул в темноту переулков. Не каждый достаточно смел, чтобы в это время бродить по улицам Квартала Воров, самого опасного в Каланде, где стражники появлялись лишь группами по семь-десять человек, да и то лишь при свете дня. Он появлялся.
Это было вообще его время, время воров и убийц, когда Тьма окутывает улицы и души людей. Он купался в волнах страха и ненависти, боли и смерти, окунаясь с головой в чувства и мысли людей, испивая до дна терпкое вино Тьмы. Он старался испить Ночь до дна, ибо рассвет не за горами, и времени до утра остается все меньше и меньше.
Несколько проходимцев пытались переступить ему дорогу, но отступали, потдаваясь захлестывающему сознание ужасу. А человек шел.
Он появился неожиданно. Впрочем, неожиданно Он мог бы появиться для вас, а человек уже загодя почувствовал Его приближение. И подготовился.
Когда брусчатка мостовой свернула за угол, Он шагнул навстречу человеку и вытянул руку. В зажатом кулаке был нож.
Разрывая ткань туники, проходя сквозь трепещущую плоть, нож вошел в самое сердце человека, разрывая настоящее, отрезая прошлое от будущего, обрывая жизнь...
- Поздно, бог, - человек поднялся с земли, вырывая нож из раны. - Ты опоздал...
- Нет. Я успел во время. Могло быть хуже. И позже.
- Но тебе не убить меня! Я бессмертен!
- Теперь. Теперь ты бессмертен.
Бог помог человеку подняться. Хотя человеку ли?
Старик отряхнул тунику и поднял взгляд на бога. Тот улыбался, как может улыбаться только старший брат младшему. Что-то было во взгляде Бессмертного, что-то простое и человечное, от чего у Старика защемило пробитое сердце, как будто этот удар на самом деле оборвал струну его жизни. Пахло детством, и козьим молоком, которое мать приносила домой рано утром, пахло свежескошенным сеном и морем. Морем, в котором Старик, тогда еще голозадый мальчишка, и его старший брат ловили с утра до вечера рыбу, ожидая на берегу появления отца, уходившего в море с восхода солнца, и появляющегося лишь перед самым наступлением ночи.
Слеза сбежала по старому изможденному лицу, очищая кожу, смывая грязь, кровь и боль прошедшей жизни.
- Прости меня, брат, - Старик опустился на колени. - Прости, ибо не ведал, что творю.
- Встань. Мы ждали тебя долго. Тебя ждет Семья, и не гоже члену Ее вставать на колени перед Братом своим. Как звать мне тебя, Бог Ночи? Как называть пришедшего на смену Таиду?
- Аид. Пусть будет так.
А ночь смотрела в спину двум уходящим путникам, пытаясь отделить человека от бога и наоборот...