Марьяшин Сергей : другие произведения.

Роботы божьи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.79*26  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1-е место на конкурсе "Научная фантастика 2017" (http://samlib.ru/k/konkurs_p_p/). Действие романа происходит в полузатопленной Москве через сто лет после нас. Герой узнает о тайной науке, некогда чрезвычайно популярной, но повсеместно запрещенной полвека назад. Выясняя причину запрета, он обнаруживает жуткие факты о человеческой природе и о зловещей роли всемирно известной технологической корпорации в сокрытии правды от людей.
  От автора
    
   Дорогой читатель! Ты открыл самую необычную книгу из всех, что попадались тебе в последние двадцать лет. Это плод визионерства, интуитивных озарений, ночных кошмаров, ― но также кропотливого изучения затронутых тем и упорного шестилетнего труда. Это роман-предсказание, выполненная со всем возможным тщанием эсктраполяция будущего. Я определяю жанр вещи как "художественная футурология", однако ее можно отнести как к художественной литературе, так и к твердой научной и социальной фантастике.
   Это книга о человеческой природе, свободе воли, любви и смерти; о самосознающих роботах, соционике, конкурирующих с государствами социальных сетях, массовых реинкарнациях, виртуальных болезнях, чипах в головах, замороженных людях, новых экономике и религиях, мировом потопе, войне с Китаем и еще кое о чем, что страшнее всего перечисленного.
   Это книга о нашем будущем.
   Все описанные в романе события никогда не происходили и, хочется надеятся, не произойдут. Все персонажи выдуманы, любые совпадения с ныне живущими людьми случайны, - что неудивительно, поскольку "жить" им предстоит примерно через сто лет. Все упомянутые на страницах ниже торговые марки являются или будут являться собственностью их владельцев.
   Желаю приятного чтения!
    
    
    
    
    Посвящается маме, ESTJ
  
  
  
  
  
  
    
     Самая милосердная вещь на земле, полагаю, заключена в неспособности человеческого разума связать воедино все свое содержимое. Мы живем на тихом островке невежества посреди черных морей бесконечности, и нам не следует далеко отплывать от него. Науки, тянущие каждая в свою сторону, до сих пор причиняли нам мало вреда; но однажды соединение отрывков разрозненного знания откроет нам столь ужасающие виды реальности и нашего неприглядного места в ней, что мы либо сойдем с ума от увиденного, либо сбежим от жестокого света правды в покой и безопасность тьмы нового средневековья.
  
    
  Г. Ф. Лавкрафт "Зов Ктулху"
  
  
  
  
  Пролог
  
   День Егора Лисицына начался прескверно. Ему отключили зрение, когда он приехал на деловую встречу с директором "Уральских роботов" Глостиным. Он успел войти в здание и проделать половину пути до лифта, и тут его мир медленно погас...
   "Как в театре", ― мелькнула глупая мысль и Егор, не успев толком испугаться, погрузился в черную темноту. Он замер на месте, боясь пошевелиться. В наступившей тьме в сознание ворвались топот обходящей его безмолвной тысяченогой толпы и лязгающий металлом женский голос, назидательно вещавший:
   "За прошедший год число заболевших роботоманией в развитых странах увеличилось втрое. Роботомания ― это психическое расстройство, при котором пациент воображает себя искусственно созданным роботом. Он уверен, что окружающие знают и намеренно скрывают от него страшную правду о его истинной природе. Врачи объясняют резкий рост заболевания снижением цен на неотличимых от живых людей гулловских андроидов. Доступность этих устройств привела к увеличению их количества в домохозяйствах. Как оказалось, близкие контакты с ними для людей с неустойчивой психикой не проходят бесследно. Можно предположить, что в будущем роботомания, еще недавно считавшаяся курьезом, станет серьезной проблемой для систем здравоохранения.
   А теперь новости политики. Сегодня Ирина Домбровская приняла в Кремле министра иностранных дел Китая Сюи Шиляна. Товарищ Шилян посетил Москву в рамках подготовки визита в Россию председателя Китайской республики Джо Дуньтаня. Ожидается, что в ходе предстоящего визита председатель Китая подпишет с президентом России мирный договор. По мнению обозревателей, подписание договора снизит угрозу ядерного конфликта между двумя странами. Московская биржа отреагировала на позитивные новости ожидаемым ростом котиро..."
   Клик!
   "Гражданин Лисицын, благодарим вас за прослушивание новостной ленты. Ваш гражданский рейтинг составляет сто шестнадцать пунктов. Напоминаем, что минимальный для участия в социальной жизни показатель составляет двести пятьдесят пунктов. Чтобы поднять ваш рейтинг до необходимого значения, вам следует на выбор...
   Первое: прослушать новостную ленту в течение шестнадцати часов двадцати семи минут сорока секунд. Второе: проголосовать в семидесяти референдумах ― двух федеральных и шестидесяти восьми муниципальных. Третье: заплатить федеральному бюджету сумму, равную двумстам двадцати четырем рублям восьми копейкам. Пожалуйста, выберите ваш вариант. Доводим до вашего сведения, что лицам, чей рейтинг в течение календарного месяца был ниже социального минимума, после третьего предупреждения ограничивается предоставление государственных и муниципальных услуг: доступа к лифтам, автоматическим турникетам и дверям, муниципальному транспорту, связи, отопления и горячего водоснабжения. Это второе предупреждение. Пожалуйста, повысьте ваш рейтинг!
   Вы прослушали официальное сообщение Департамента гражданской ответственности города Москвы.
   Гражданин Лисицын, благодарим вас за прослушивание новостной ленты. Ваш гражданский рейтинг составляет..."
   Клик!
  
  Часть I
  
  1.
  
   Безмолвные людские потоки, струящиеся сквозь огромный вестибюль офисного небоскреба, неожиданно замедлили свой нескончаемый бег. Что-то случилось. Что-то непредвиденное, незапланированное, не предусмотренное инструкциями. Досадная помеха сломала движение толпы, создав затор человеческого трафика и вызвав сбой программ, оптимизирующих загрузку вакуумных лифтов и эскалаторов. Причина заминки, мгновенно выявленная камерами слежения, была сфотографирована с разных ракурсов, увеличена и выведена на ментальные экраны сотрудников службы безопасности здания. Получив тревожный сигнал, они бросились к источнику проблемы.
   Почти в самом центре зала, внезапно остановившись, замер изящно сложенный молодой человек лет тридцати со страдальческим выражением худого красивого лица. Его черты несли печать своеобразия, присущего прошлым, утонченным эпохам, когда в мире еще ценилась классическая красота: тонкий прямой нос, аккуратный маленький рот с чуть опущенными уголками, придававшими лицу недовольное выражение, тщательно уложенные выбеленные волосы. Он стоял с разведенными в растерянности руками и, казалось, боялся тронуться с места. Широко распахнутые серые глаза, сияющие потусторонним светом, смотрели в бесконечную даль, сквозь спешащих и толкающих его людей. Он явно не видел ничего вокруг.
   Одежда юноши состояла из транслирующей яркий клип видеофутболки и электрических роликовых мокасин. На спине его висел оранжевый ранец из кожи искусственной свиньи. Нижняя половина тела, за исключением ступней, отсутствовала: вместо нее зияла мерцающая пустота, сквозь которую просвечивали ноги окружающей толпы. Эффект невидимости создавали бриджи из маскировочной ткани, последнего слова в военных нанотехнологиях.
   Юноша выглядел крайне огорченным. Он походил на растерянного эльфа, безжалостно ослепленного и брошенного в гущу грубой ярмарочной толпы.
   Подскочившие сотрудники службы безопасности ― два похожих, словно братья, обезъяноподобных крепыша с выпирающими из под черных пиджаков мускулами ― схватили юношу за руки, зажав так, чтобы он не смог не только вырваться, но даже пошевелиться. Схватив, они отволокли его к информационной стойке в центре зала. Препятствие исчезло, посетители бизнес-центра вновь засновали туда-сюда.
   Охранники встряхнули добычу, сердито осмотрели ее и встряхнули еще раз. Потом один из них, перекрикивая топот и шарканье тысяч ног, громко спросил: "Чего встал посреди вестибюля?" В злых взглядах обоих не было ни капли жалости; невозможно было понять, собираются они помочь молодому человеку или избить его.
   ― Я ничего не вижу, ― пожаловался юноша. ― Что-то с глазами.
   Недовольное выражение на лицах охранников сменилось сочувствием. Они разжали волосатые ручищи и молодой человек, освободившись, принялся наощупь растирать запястья. Один охранник отвернулся и мысленно зашептал что-то, докладывая ситуацию невидимому начальству. Второй повернул юношу лицом к свету и заглянул ему в глаза, пытаясь понять, что с ним стряслось.
   ― Ты куда шел? Помочь или сам справишься? ― Я сам, мне уже лучше, ― торопливо пробормотал в ответ молодой человек. ― Что-то с глазами, ― вновь повторил он, будто оправдываясь. ― Наверное, слишком долго смотрел на солнце.
   Первый секьюрити счел ситуацию исчерпанной, буркнул что-то коллеге и нырнул в толпу, мгновенно растворившись в ней. Второй продолжал недоверчиво изучать юношу, не говоря ни слова.
   ― Мне правда лучше. Спасибо, что помогли, а то меня бы затоптали, ― поморгав, сказал эльф.
   Его незрячие глаза с сильно расширенными зрачками вдруг ожили: он увидел охранника и слабо улыбнулся ему. Тот продолжал молчать, глядя на юношу с подозрением.
   ― Видите? ― я в порядке. Я вас вижу, все хорошо.
   ― На солнце, говоришь? ― спросил секьюрити. ― Солнца уже неделю не видели. Дождь все время идет.
   ― Да-да... Точно. Вы правы, извините. Наверное, скачок давления, ― заметно нервничая, сказал юноша.
   ― Сидел бы дома, раз больной. Чего зря шляешься, людям мешаешь, ― сердито проворчал здоровяк. ― Ладно, ступай, куда шел. И постарайся не отключаться ― ты ж не робот, а человек все-таки...
   Внезапно он прищурился, в его взгляде промелькнуло едва уловимое презрение.
   ― Или ты из этих... из гулловских роботов? Что, сломался на пол-дороги? Вирус словил?
   Тон охранника стал издевательским.
   ― Я человек! ― возмущенно воскликнул юноша; он выглядел оскорбленным. ― Вы ведь проверили мой чип, не так ли?
   ― Да пошутил я...
   Здоровяк смутился, ему не хотелось вступать в спор.
   ― Спасибо, что вывели из толпы, ― сухо сказал юноша.
   ― Ладно, чего там. Бывай здоров!
   С этими словами охранник кивнул юноше и исчез в толпе.
   Оставшись один, Егор Лисицын неподвижно стоял у стойки и ждал, когда гремящий внутри головы голос дикторши, наконец, умолкнет, а зрение полностью восстановится. Горло слегка саднило. Он отвык разговаривать, используя голосовые связки. Имплантированный в мозг коммуникационный чип позволял общаться телепатически ― во всяком случае, создавалась полная иллюзия телепатии ― и люди все реже пользовались данным им природой голосом. Окружавшая Егора толпа двигалась молча. Многие из этих людей, тем не менее, прямо сейчас разговаривали с далекими собеседниками. Начни они разом говорить вслух, гвалт стоял бы невообразимый.
   Люди низших классов, к которым Егор без сомнения относил сотрудников охраны здания, с непонятным упорством игнорировали граничащие с волшебством функции чипов. Малообразованные и потому склонные к естественным проявлениям, они продолжали говорить по старинке: разевая рот, артикулируя, брызгая слюной, с шумом заглатывая и выпуская воздух ― примитивно и энергозатратно. На вкус Егора, не слишком эстетично. Из вежливости он отвечал им так же, хотя это давалось ему нелегко. Голосовые связки без постоянной практики быстро устают.
   "Хорошенький урок гражданской ответственности... Чертовы чинуши! Знают, как добиться своего! ― с отвращением подумал он. ― Отключение зрения... такого еще не было. Остроумная идея, надо отдать им должное".
   Егор снова проморгал снижение своего гражданского рейтинга.
   ― Как в прошлый раз: опять проблемы с дверьми, такси не вызовешь, ― с тоской пробормотал он.
   Егор не был антисоциальным элементом. Его подводила присущая иногда творческим людям рассеянность. Трудясь на литературном поприще, ― он сочинял реплики для автономных спортивных роботов, ― Егор отдавал работе все свое внимание и частенько упускал из виду прочие стороны жизни. Сейчас он живо вспомнил, как последнее падение рейтинга застало его в душе, голого и намыленного. Внезапно погас свет, кончилась горячая вода, дверь в ванную заблокировалась. Оживший в мозгу металлический женский голос с нескрываемым злорадством, как ему показалось, сообщил об ограничении предоставления услуг. Егор стоял в кромешной тьме, мокрый и беззащитный, соевый шампунь ел глаза. От отчаяния и злости он пытался сломать дверь, но ничего не вышло. Он не смог даже разбить мыльницу, в сердцах швырнув ее об стену ― сделанная из небьющегося стекла, она отскочила и больно ушибла его прямо в лоб. Сев на мокрый пол душевой кабины, он заплакал от обиды и бессилия.
   Чтобы вернуть свет и воду и разблокировать дверь, пришлось связываться с избирательным сервером и голосовать на очередном дурацком референдуме ― голому, сидящему посреди темной ванной! Решить проблему с наскока не удалось. Компьютер догадался, что Егор не владеет темой, и заставил его проходить длинный тест на понимание вынесенных на референдум вопросов: какая-то нелепица про выборы депутатов от малонаселенных районов Западной Сибири. Он действительно плавал в этих вещах. Но кому в Москве интересна подобная чепуха? В тот раз он сумел выпутаться. Пришлось звонить Мишке Сурмилову, единственному из знакомых Егора, кто хоть немного интересуется политикой. Следуя мишкиным указаниям, он кое-как прошел проклятый тест и проголосовал. Рейтинг сразу подрос на десяток пунктов. Зажегся свет, вновь полилась горячая вода, а двери ванной открылись, освободив его из унизительного заточения.
   На этот раз с ним обошлись еще круче. Отключить зрение! Немыслимо. А ведь правительство всегда уверяло, что коммуникационный чип не может нарушить работу человеческих органов! Выходит, как обычно, лгали? Еще повезло, что никто не наступил и не сбил с ног.
   Оценив жестокую чиновничью изобретательность, Егор мысленно выругался. Он дал себе слово: вернувшись домой, отложить все дела и разобраться с рейтингом. "Нужно накопить его с запасом, чтобы не вспоминать еще месяц или два, ― подумал он. ― Как жаль, что нельзя набрать рейтинг впрок, один раз и на всю жизнь". Мысль показалась ему забавной: все равно, что наесться на целую жизнь наперед.
   Гражданский рейтинг поддерживает политическую систему. Помимо основной, иерархической функции, он принуждает людей участвовать в выборах. Если они перестанут голосовать, новый общественный строй ― сетевая демократия прямого действия ― рухнет в один день. Так, по крайней мере, утверждает правительство Домбровской. Ежедневные голосования по самым ничтожным поводам давно превратились в никому не нужное бремя. И бежать некуда, так устроены все современные государства, включая виртуальные: Республику Гулл и Ватикан. Референдумы проводятся даже в печально известном своей свирепой диктатурой сетевом халифате Фейслук. Не голосуют только в Китае, где все политические вопросы решает партия. Но жизнь шести миллиардов китайцев все равно не назовешь простой. В Китае царит культ государственного планирования. Граждан обязывают ежедневно заполнять профили потребителя, чтобы народная экономика знала нужды населения в мельчайших подробностях и выдавала требуемые количества товаров без сбоев и задержек. Тем, кто отказывается или не успевает заполнять бесконечные опросники, грозит тюрьма.
   Егор вздохнул. С жалкими тридцатью подписчиками в Твитчере он считался социофобом. С целью перевоспитать паршивую овцу Департамент гражданской ответственности предъявлял к нему более строгие требования, чем к обычным гражданам: его рейтинг начислялся с понижающим коэффициентом. Вероятно, так они пытались привить ему вкус к общественной жизни.
   Он знал, что способ избежать голосований есть, причем вполне легальный. От них можно откупиться. Гражданский рейтинг тесно связан с денежной системой. Пункты рейтинга конвертируется в рубли и обратно по ежедневно вычисляемому курсу. Это спасительный выход, но доступен он, увы, лишь богатым.
   Егор был самым обыкновенным человеком. Ремесло киберписателя, которому он посвятил последние пять лет, обеспечивало скромные потребности одинокого молодого человека, но не более. Не будучи зажиточным, он не знал и удручающей бедности. Однако сейчас Егор дрейфовал в финансовой черной полосе, куда загнал себя сам, собрав все средства ради вожделенной цели ― покупки гулловского робота. Штраф в двести двадцать четыре рубля был для него совершенно непосильным. Модный в этом сезоне нобелевский лауреат по экономике открыл, что деньги ― это овеществленный секс. Если он прав, то следовало признать, что секса в жизни Егора критически недоставало.
   Слушать новости шестнадцать часов кряду ― настоящее безумие, этот вариант сразу отпадал. "Остаются референдумы, ― с досадой подумал Егор, ― с помощью Сурмилова". Егор хмыкнул, представив мишкино лицо, когда он снова позвонит ему со своей бедой. "Сколько я их там пропустил? Семьдесят?" Он почувствовал противную пустоту в животе. "Мишка просто пошлет меня подальше. Откажется помогать. Я бы точно отказался". От этой мысли Егору стало совсем нехорошо. Однако, следовало собраться и сделать то, зачем он приехал сюда, в занимающий несколько кварталов бизнес-небоскреб на набережной Кавайного.
   Он уже почти оторвался от спасительной стойки, когда его остановила новая мысль: что, если потеря зрения ― не случайна? Вдруг это знак? Знак того, что ему не следовало приезжать сюда и не нужно подписывать новый контракт с "Уральскими роботами". Эта суеверная мысль, как брошенный в болото камень, разом всколыхнула давно копившиеся сомнения. Все, что тревожило Егора на протяжении долгих недель, внезапно ожило. Он стоял в мучительной неподвижности, будучи не в силах решиться на что-нибудь. Егор понимал, что нельзя торчать у стойки вечность. Придется выбирать: сжечь мосты и подняться наверх, в офис Глостина ― или разворачиваться и ехать домой. Нужно решать прямо сейчас. Необходимость выбора заставила его сморщиться, как от зубной боли.
   Цена вопроса чертовски высока. Обещанный гонорар составит целых двадцать тысяч ― почти половина стоимости новенького гулловского андроида. Леонид Глостин, директор "Уроботов" (как коротко называли фирму из-за тикера Urobots на фондовой бирже), предложил эту сумму за новый заказ. Cумасшедший заработок всего за пару месяцев работы!
   Прежде Егор и мечтать не мог о подобных доходах. Другие двадцать тысяч он копил долгих четыре года, отказывая себе буквально во всем. Предложенная сумма слишком велика, много больше, чем платили за подобную работу на рынке. Однако и риск невыплаты тоже был велик. Более того, Глостин мог потребовать обратно гонорар, полученный Егором за предыдущую работу.
   Для опасений имелась причина. Выполняя прошлый заказ Глостина, Егор позволил себе маленькую вольность, невинную шутку, как ему тогда казалось. Теперь эта шутка могла обойтись весьма дорого. И винить во всем он мог только себя.
   Работа Егора заключалась в сочинении текстов, произносимых автономными роботами. Делая первые шаги в лингвистическом бизнесе пять лет назад, он брался за любые заказы; особенно часто приходилось придумывать тексты роботам-барменам. Он писал даже для полицейских андроидов, что среди его коллег-киберсочинителей считалось непрестижным, если не позорным. Реплики вроде "Немедленно выйдите из таксобота, встаньте на колени и заведите руки за голову!", иногда звучащие на улицах в исполнении гулких металлических голосов, принадлежали его скромному авторству.
   Последние пару лет карьера шла вверх. Егор нашел свою нишу: он стал специализироваться на спортивных роботах. Он был фанатом роботов и киберспорта; занятие, которым он зарабатывал на жизнь, совпало с увлечением и результаты не заставили себя ждать. Ему везло, он получал все новые и новые заказы. Наконец, с ним заключил контракт сам Леонид Глостин, владелец и директор "Уральских роботов", самое известное лицо в мире отечественного кибербокса.
   Для Ивана Дубины ― так звали главное изделие "Уроботов", добравшееся до финала первенства России ― Егор подготовил три варианта большого выступления. Андроид должен был произнести его перед репортерами и болельщиками сразу после матча. Одна речь традиционно предназначалась на случай победы, другая на случай поражения, а третья, самая сложная ― для непредвиденного исхода.
   Соперник Дубины превосходил его опытом и программным обеспечением. Согласно букмекерам, шансы на победу Дубины были невелики, поэтому Егор позволил себе расслабиться. Он взял за основу победного варианта пафосную и невероятно трогательную речь советского императора Леонида Брежнева, произнесенную почти два века назад в честь юбилея какой-то древней революции. Егор случайно обнаружил этот занимательный текст в архивах Гулла. Слегка переделанный, он вполне сходил за победную реляцию спортсмена.
   Теперь-то ясно, что Егор поступил крайне опрометчиво. Но кто мог знать, что эта штука выиграет бой, да еще нокаутом?! Егор ― не только он, многие ― подозревал договорной матч, однако доказательств не нашлось. Их и не искали, никто не хотел связываться с влиятельным Глостиным. Молва приписывала ему покровительство в канцелярии президента, да и сам директор не упускал случая похвалиться высокими знакомствами. Как бы там ни было, обезглавленный соперник Дубины рухнул на усеянный обломками ринг, а изделие "Уральских роботов" объявили победителем.
   Егор вспомнил, как изрядно помятый Иван Дубина, крепкий розовощекий андроид с колючими глазками, острым носом и щегольскими усами, озвучил перед всей страной замысловатый бред, легкомысленно вложенный им в его резиновые уста. Когда робот начал говорить, Егор едва не умер от страха. Разумеется, глостинская пиар-служба и юристы заранее одобрили текст, но где им было сообразить, что послужило источником вдохновения Егора.
   К изумлению Егора, речь имела оглушительный успех ― не меньший, чем сама победа. Неожиданная важность и рассудительность Дубины привели публику в восторг. Выступление робота тут же растащили на цитаты. Егор воочию убедился, что даже в мире спортивных роботов важно не что говорится, а кто говорит. Любая нелепость, сказанная чемпионом России по боксу в средней мощности, становится гениальным откровением. К счастью для Егора, все обошлось, никто ни о чем не догадался. Более того, благодаря успеху речи Глостин пригласил его заключить новый большой контракт. Но теперь Егор нервничал, страшась разоблачения и неизбежных в этом случае последствий.
   Он не знал, на что способен Глостин в гневе, но заранее предполагал худшее. Причиной тому было военное прошлое директора. Тот сам как-то рассказал Егору, что в молодости, во время событий в Казахстане, служил офицером реактивной артиллерии и даже участвовал в штурме Астаны, сжигая многоэтажки с засевшими в них китайскими "добровольцами".
   Спортивные роботы были не первым бизнесом Леонида Глостина. Уволившись из армии, он организовал коммерческий хоспис, но предприятие разорилось из-за низкого спроса. Директор рассказал об этом, когда однажды вечером они с Егором засиделись за бутылкой коньяка в его кабинете. Егор долго не решался спросить, что стало с бедными стариками и старушками. Когда он все же поинтересовался, директор с улыбкой ответил:
   ― Мы выполнили свои обязательства перед ними.
   ― Да, и каким образом? ― спросил Егор.
   ― Ну, это же хоспис... Они все умерли.
   Егор мог лишь надеятся, что Глостин шутил, а не говорил всерьез.
   Однако его беспокоила не только злополучная речь и возможная реакция Глостина. Другие опасения носили иррациональный характер и едва ли были понятны ему самому. В последнее время он испытывал странное, пугающее предчувствие, ни с чем конкретным не связанное, но заставляющее его видеть повсюду зловещие знаки: в выбивающихся из повседневной рутины событиях, неожиданных видеозвонках, лентах новостей и участившихся ночных кошмарах. Это было предчувствие грядущей беды, неясное, неопределенное и оттого особенно тревожное.
   Егор привык доверять интуиции. Подобно локатору, он ощупывал мир вокруг себя, выискивая потенциальную опасность. Он заключил, что если ждать беды, то непременно от Глостина. Егор вел спокойную жизнь, не знался с преступным миром и не имел врагов. Определенно, среди всех, с кем он знаком, Леонид Глостин был единственным человек, способным причинить серьезные неприятности.
  
  2.
  
   И все же манящая сумма в двадцать тысяч рублей перевесила. Не без колебаний приняв решение, Егор мысленно включил мокасины. Из толстых подошв выдвинулись бешено крутящиеся ролики, увлекая его в людскую толчею, прочь от спасительной стойки. Он чуть наклонился вперед, чтобы не упасть, и, прокладывая путь через толпу, быстро покатился в сторону лифтов. Перед самым лифтом он ловко притормозил, выключил обувь и вместе с другими людьми зашел внутрь. Мысленно назвав нужный этаж ― "сто двадцать девять" ― Егор принялся украдкой разглядывать остальных пассажиров.
   Рожденные из таинственного источника, откуда приходят все мысли, его беззвучные слова были уловлены вживленным в шишковидную железу чипом. Чип распознал число, выудив его из нервных импульсов коры мозга, затем усилил сигнал, преобразовал в цифровую команду и передал ее ближайшей приемо-передающей станции здания. Обежав полмира, команда достигла вычислительного центра корпорации Гулл в Антарктике. Центр был совокупность миллионов серверов на подводных платформах, неподвижно висящих в глубинах холодного моря, среди вечного мрака и безмолвия. Обработав команду, гулловский сервер инициировал обратный процесс. Управляющий небоскребом компьютер получил приказ остановить лифт на предпоследнем, сто двадцать девятом этаже.
   Вся транзакция, подробное изучение которой на факультете медицинской кибернетики занимает целый семестр, произошла почти мгновенно. Любое действие Егора, как и прочих людей вокруг, порождало каскад вычислений и обмена данными. Каждое слово, мысль, малейшее шевеление пальцем заставляло лавины фотонов лететь по опутавшим мир сетям. Как и все остальные, Егор почти никогда не задумывался о незримой кипящей активности, скрытой под поверхностью видимой жизни.
   Вместе с ним в лифте поднимались четыре человека. Болезненного вида солидный мужчина с припухшими темными мешками под глазами, в наглухо заклеенном до горла сером костюме ― очевидно, важный чиновник. В воздухе вокруг него так и вились большие, размером с кулак, объемные символы-иконки: виртуальные атрибуты статуса, видимые окружающим благодаря мозговым чипам. "Словно огромные мухи над трупом", ― невольно подумал Егор, содрогнувшись от собственной мысли. Часть иконок он мог распознать. Судя по ним, чиновник занимал высокую должность в городской мэрии.
   Симпатичная молодая женщина в виртуальном макияже ― он становится все более модным ― ехала с беловолосым мальчиком лет пяти. Из ее атрибутов следовало, что она агент известной страховой компании, вновь продлила брачный контракт на очередные три года, входит в общественный домовой комитет и катается на водных лыжах. Единственная иконка над головой мальчика означала, что ребенок ― ее. Мальчик выглядел расстроенным. Он стоял с кислым лицом, повернувшись к матери спиной, и делал вид, будто он сам по себе, а она не имеет к ниму никакого отношения.
   Четвертый пассажир ― высокий и тучный старик, абсолютно лысый ― был слепым. Это явствовало из мигающей иконки ярко-оранжевого цвета и закрывающих половину лица зеркальных очков, в которых в искривленном виде отражались остальные пассажиры. Тем не менее, инвалид ориентировался в пространстве довольно уверенно. Он встал чуть поодаль от остальных, чтобы не замочить их забрызганным дождевыми каплями черным плащом.
   Увидев слепого, Егор вздрогнул; память о временной потере зрения была слишком свежа. Забыв на миг о грядущей встрече с директором "Уроботов", он задумался о том, как воспринимают мир слепые. Как-то он прослушал научную аудиостатью об этом. Из нее Егор узнал, что чип слепого возбуждает в зрительных участках коры мозга достаточно адекватную картину действительности. Правда, для экономии вычислительной мощности чипа детализация объектов специально загрубляется. Там, где зрячий человек видит здание вдалеке, слепому предстает лишь его схематичное изображение: куб, пирамида, параллелепипед или полусфера. Чем ближе находится предмет, тем больше деталей он видит. То же самое с людьми и всем прочим: деревьями, таксоботами, животными, столбами и дверьми ― вместо реальных объектов слепой видит их схематичное компьютерное изображение.
   На пятидесятом этаже кабина с мягким толчком остановилась. Раздался мелодичный звон, двери раскрылись и глазам пассажиров предстала стойка регистратуры многопрофильного медицинского центра. Дама с ребенком вышли из лифта и направились к ней. Чиновник вышел вместе с ними.
   Следующим был этаж Егора. Когда двери открылись, он обернулся и бросил короткий взгляд на слепого. Возможно, ему показалось: старик улыбнулся и едва заметно кивнул, хотя, как следовало из аудиостатьи, он определенно не должен был догадаться, что Егор смотрит на него; согласно статье, он видел лишь схематичную мужскую фигуру, повторявшую очертания тела Егора. Егор смутился и, не сказав ни слова, вышел из кабины. В занимающем всю стену зеркале напротив он увидел, как двери лифта закрылись. Через мгновение на отраженном в зеркале табло загорелась вывернутая наизнанку цифра "130". Весь последний этаж, как он выяснил в свои прошлые визиты в это здание, занимал секретариат Философского отделения Академии наук. Должно быть, старик ученый или что-то в этом роде, заключил Егор.
   При выходе из лифтового зала он наткнулся на пост охраны со скучающим толстым полицейским с лазерным пистолетом на поясе. Охрана появилась недавно, раньше ее не было. Полицейский просканировал чип Егора, затем небрежно помахал вокруг него палочкой ядо-мино-вирусоискателя и, удовлетворенно кивнув, пропустил в офисную зону.
   "Уральские роботы" занимали целый этаж. Здесь располагался просторный офис самого Леонида Глостина, окруженный каморками юристов, пиар-службы и менеджеров по персоналу. Остальные помещения арендовались под конструкторское бюро, ангары для сборки роботов и склады готовой продукции. Там, среди дорогого оборудования, полусобранных роботов и гор запчастей обитали главные создатели прибавочной стоимости "Уроботов": конструкторы, механики-сборщики, электрики, тестировщики и главная ценность Глостина ― нанятый год назад ведущий программист cо странным именем Рыба.
   Егор подошел к высоким дверям, за которыми находилась приемная и кабинет директора. Двери автоматически открылись и глазам Егора предстала секретарша Глостина, Ирина. Она сидела за стойкой лицом к дверям и спиной к затемненному светофильтрами окну. Егор оказался единственным визитером. В предыдущие визиты Егор заставал здесь целую очередь страждущих аудиенции сотрудников.
   Ирина Сергеевна была миловидной шатенкой лет тридцати пяти, с пышными кудрявыми волосами и острыми чертами лица, придававшими ей сходство с лисой. Она слегка косила, что совершенно ее не портило, а напротив, придавало внешности некоторую изюминку. Без этого дефекта она выглядела бы слишком идеально. Егор подозревал, что у нее роман с Глостиным.
   Увидев Егора, секретарша приветливо кивнула и сказала:
   ― Леонид Филиппович ждет.
   Ее слова прозвенели, как волшебный колокольчик. Мягкий тембр голоса Ирины, его проникновенная глубина и ясность ужасно нравились Егору. Бывая у Глостина, он иногда специально задерживался, чтобы поболтать с ней. Тема беседы не имела значения. Обычно он спрашивал о чем-нибудь, а потом завороженно слушал, как она отвечает, не вдумываясь в смысл слов. Ее речь напоминала звуки чудесного музыкального инструмента, сделанного по превосходящей человеческую инопланетной технологии.
   По слухам, замену голосовых связок на искусственные ей оплатил Глостин. Эта операция была чрезвычайно популярной у звезд и богачей. Она стоит сумасшедших денег, в основном из-за того, что новые связки трудно приживаются в горле. После операции под общим наркозом нужно долгое время пить препараты для подавления имунной системы, чтобы организм не отторг чужеродные импланты. Всех деталей Егор не знал; он слышал только, что это ужасно сложно и дорого.
   Но результат стоил того. Синтетические резонаторы, которыми Ирина издавала божественно прекрасные звуки, были практически теми же, что используются в речевом аппарате гулловских андроидов. Они отличались лишь системой крепления. Этим-то Ирина и привлекала Егора: слушая ее, он воображал, как купит однажды своего собственного гулловского андроида. И он, ― вернее, она, ― как прекрасная канарейка, будет петь только для своего владельца, Егора.
   Жаль, сегодня нет времени на беседу. Проходя в кабинет Глостина, Егор положил на край стойки небольшой презент ― перевязанную красивыми лентами коробочку с газом-релаксантом. Это был "Китайский жасмин", ее любимый запах. Ирина взяла коробку, прижала к носу и глубоко вдохнула, одарив Егора благодарной улыбкой. Женщины любили расслабляющие ароматные шкатулки; он не понимал, почему. Егор пробовал нюхать их, с разными ароматами: приторно-сладким, нежно-цветочным, морской свежести, кисловатыми тонами свежей клубники и бог знает чего еще, и каждый раз оставался в недоумении. Должно быть, эти штуки рассчитаны на женскую эндорфинную систему, поэтому на мужчин не действовали.
   Толкнув дверь, ― настоящую, дубовую, ― Егор вошел к директору. Кабинет был просторным залом с огромным панорамным окном во всю стену. Возле окна висели два кресла и низкий журнальный столик, подвешенные к потолку на толстых рычагах. Пол кабинета был устлан толстым ковром с бесконечно бегущим по поверхности анимированным узором.
   Одну из стен закрывали книжные стеллажи из натуральной финской березы, на которых стояли настоящие бумажные книги. Егор знал, что ни одна из них ни разу не раскрывалась, поскольку Глостин, как и подавляющее большинство образованных россиян, не умел читать.
   Главной достопримечательностью кабинета был стоявший у стены напротив окна аквариум высокого давления с уменьшенной копией Кремля на дне. В нем жили уродливые полупрозрачные твари, выловленные на семикилометровой глубине в районе Марианской впадины. Такие аквариумы были последним писком моды у состоятельных людей. Их обслуживание стоило дорого, а заключенные внутри обитатели были поистине золотыми.
   Егор опасался этой штуки. Он видел однажды, как подобный аквариум вышел из строя. Нагнетатель сломался и несчастные создания взорвались, разорванные чудовищным внутренним давлением. Он бросил опасливый взгляд на аквариум. Кажется, все было в порядке: существа неописуемо кошмарного вида мирно парили над кремлевскими башнями и пирамидами.
   У дальней стены, под голографическим портретом президента Домбровской стоял тяжелый стол из красного дерева. Хозяин кабинета спрятался за ним, утонув в огромной кресле из настоящей кожи. На спинке кресла висел небрежно наброшенный пиджак.
   Глостин пребывал в прострации. Он неподвижно замер с закрытыми глазами, сцепив в замок лежащие на столе крепкие руки с толстыми волосатыми пальцами. Должно быть, он смотрел новости или разговаривал с кем-то посредством коммуникационного чипа.
   Услышав стук двери, директор открыл глаза, увидел Егора и телепатически произнес:
   ― Приветствую, Егор Сатчитанандович!
   Его голос, оживленный чипом, звучал в мозгу Егора властным баритоном. Каков на самом деле голос директора, Егор не знал. Глостин ни разу не воспользовался им за весь год их знакомства.
   Сердце Егора упало. Он не любил, когда его называли по отчеству, это напоминало ему об отце. Вдвойне неприятно слышать свое отчество из уст Леонида Глостина. Когда директор обращался к кому-то подчеркнуто уважительно, как сейчас, это могло означать как действительное уважение, так и тонко завуалированную издевку. Егору всегда казалось, что в глубине души Глостин не уважает никого, а его обычная вежливость насквозь фальшива.
   "Раскусил, зараза", ― неприязненно подумал Егор, борясь с предательским выражением испуга на лице. Спохватившись, он проверил, включен ли семантический фильтр мыслепередачи. К счастью, фильтр работал, Глостин ничего не услышал.
   Темноволосый упитанный коротышка немногим за сорок поднялся из кресла, обогнул стол и подошел к Егору, чтобы пожать ему руку. Торчащее между широкими подтяжками брюшко выдавало в нем ценителя хорошей кулинарии. Квадратное лицо с большим мясистым носом и похожими на толстых червяков подвижными губами можно было бы назвать туповатым, если бы не цепко впившиеся в посетителя умные глаза навыкат, водянистые и холодные. Егор знал, что за непривлекательной внешностью директора таится изощренный ум, сосредоточенный исключительно на собственном обогащении.
   Глостин с удивлением посмотрел на прозрачные штаны гостя, но ничего не сказал. Он предложил Егору сесть в одно из кресел у окна. Егор сбросил ранец, плюхнулся в мягкое кресло и начал разглядывать величественную панораму Москвы. Верхушки сверкающих пирамид торчали сквозь застилавшее мегаполис море облаков. Нестерпимо яркий солнечный свет смягчался встроенными в стекло светофильтрами. Внизу, под облаками, уже почти неделю шел непрекращающийся дождь.
   Директор сел в соседнее кресло. Некоторое время он молчал, разглядывая вместе с Егором лежащий перед ними город.
   ― Есть две новости, ― сказал он после паузы. ― С какой начать?
   ― С хорошей, ― быстро ответил Егор, тут же пожалев; теперь, пока директор не закончит с хорошей новостью, в чем бы она не заключалась, придется нервничать в ожидании плохой.
   В том, что тайна брежневской речи раскрыта, уже не оставалось сомнений. В животе неприятно заныло.
   ― Мы вышли на международный уровень, ― сообщил Глостин.
   ― Искренне рад, ― осторожно заметил Егор.
   ― Вы следите за новостями, Егор Сатчитанандович?
   ― Слежу, Леонид Филиппович, ― ответил Егор, подумав об отключении зрения и голосе дикторши в голове.
   ― Тогда вы знаете, что этим летом война с Китаем откладывается.
   Как всякий взрослый русский, Егор ненавидел навязанные правительством новости, но напряженно следил за хроникой российско-китайского конфликта. Тревожные вести с дипломатического фронта изматывали нервы и душу. В любое время дня и ночи китайские гиперзвуковые ракеты могли обрушиться с орбиты и сжечь город дотла. Очень трудно ждать развязки, зная, что от тебя ровным счетом ничего не зависит.
   Вероятно, простые китайцы испытывали те же чувства, но Егора их заботы волновали мало, ему хватало своих. Ежедневное поглощение новостей и политических комментариев поддерживало иллюзию сопричастности, однако подтачивало здоровье. Население устало от ожидания массовой гибели. Лишь недавно, с приходом к власти лидера социалистов Ирины Домбровской, в грозовых тучах надвигающегося апокалипсиса засиял слабый проблеск надежды.
   Подоплека конфликта была проста и сложна одновременно. Бывший президент Васильев согласился поселить в Сибири народы-беженцы: голландцев, бельгийцев, датчан и израильтян, утративших свои страны из-за всемирного потопа. В обмен на утрату куска территории России посулили членство в Евросоюзе.
   Исход европейцев и израильтян вылился в грандиозную аферу. Чиновники ограбили переселенцев, присвоив их имущество, уцелевшие активы и деньги на счетах. Взамен им навязали российское гражданство, хотя Васильев лично обещал создать автономии с широкими правами. Несмотря на обман, мировое сообщество высоко оценило готовность России принять климатических беженцев; другие страны не сделали для них и этого.
   Худшее ждало впереди. Против переселения категорически выступил Китай. Китайцы, потерявшие под водой почти четверть своих территорий, активно воспротивились планам Васильева. Китайское руководство всегда отрицало наличие территориальных претензий к России. Однако, когда россияне попытались использовать опустевшие почти сто лет назад земли, Китай выступил с резким протестом, раскрыв свои истинные намерения. Слово "аннексия" не прозвучало, но цель китайцев стала предельно ясна.
   К сожалению, Васильев не отличался дипломатическими талантами. В споре с китайцами он вел себя заносчиво, не учитывал военные реалии и быстро загнал Россию в безвыходное положение. Китай провел всеобщую мобилизации и ждал лишь повода, чтобы нанести удар. Страну спасли очередные президентские выборы, которые Васильев пытался перенести, но не смог и проиграл. Новая администрация заморозила проект переселения и формальный повод для китайской агрессии исчез. Вот только набравшую обороты военную машину Китая было не так легко остановить.
   Ирине Домбровской за несколько месяцев своего президентства удалось невозможное. Она преодолела оскорбленную гордость китайских партийных бонз и усадила их за стол переговоров. Вероятно, никому, кроме нее самой и приближенных к ней лиц, не было точно известно, чем пришлось пожертвовать России, чтобы уцелеть.
   Россияне догадывались, что цена мира непомерно высока, но, подобно страусам, спрятавшим головы в песок, предпочитали ничего об этом не знать. Это был скрывающий позорные тайны негласный сговор между народом и его лидером. По условиям необъявленной сделки Домбровская регулярно выступала с расплывчатыми заявлениями о ходе переговоров, население же подчеркнуто не интересовалось подробностями. Судя по утренним новостям, на переговорах произошел реальный прорыв: председатель Китая приедет в Москву для подписания мирного договора.
   ― Это связано с приездом китайца? ― спросил Егор.
   Глостин кивнул и, подражая диктору новостей, нараспев продекламировал:
   ― В честь приезда высокого гостя будет проведен ряд мероприятий, в том числе спортивные состязания с участием кибер-спортсменов из обеих стран...
   ― Откуда это?
   ― Из будущего выпуска новостей, ― сказал директор, довольно ухмыляясь.
   В его холодном взгляде мелькнула искра плохо скрытого торжества.
   ― Но откуда вы...
   ― Шепнули со Старой площади, ― со значением сказал Глостин. ― Как говорит пословица: не имей сто друзей, а одного в президентской канцелярии имей! Они выяснили, что председатель Джо Дуньтань...
   ― Странное имя для китайца, ― заметил Егор.
   ― Он родом с Тайваня. Так вот, в канцелярии узнали, что Джо Дуньтань ― большой поклонник кибер-бокса. Он даже боксировал в юности, пока роботы не начали бить слишком сильно и не изгнали людей с ринга. Китайцы попросили организовать после переговоров культурную программу: концерты, фестивали дружбы и все такое. Наши, узнав про увлечение Дуньтаня, предложили провести товарищеский матч ― русский боксер против китайского. Китайцам идея понравилась. Они привезут в Москву чемпиона Народной Армии в средней мощности. От России будет наш чемпион ― победитель первенства страны, Иван...
   ― Дубина!.. ― воскликнул Егор, забыв на миг об опасности разоблачения.
   ― Наше самое удачное изделие, ― довольно подтвердил Глостин.
   ― А что за андроид у китайцев? Какие шансы побить его?
   ― Шансы? Сложный вопрос... Потому-то я и пригласил вас, Егор Сатчитанандович.
   Глостин наклонился ближе к Егору. Раньше так делали, чтобы лучше слышать. Для телепатического разговора расстояние не имело значения, но древние рефлексы живучи. Понизив виртуальный голос, директор сказал:
   ― Я выбирал между вами, Агаповым и Меликяном.
   Егор напрягся. Флегматичный киберсочинитель Агапов, филолог по образованию, и нервный, юркий, чем-то похожий на первых гулловских андроидов журналист Меликян были его коллегами и злейшими конкурентами.
   ― В итоге я решил, что следует остановиться на вашей кандидатуре.
   ― Спасибо, ― искренне сказал Егор.
   ― Спасибо вам! Ваша последняя работа вывела Дубину на новый уровень популярности. Благодаря вам он стал суперзвездой.
   ― Ну, Леонид Филиппович, скажете тоже. Он выиграл чемпионат России, ― возразил Егор из вежливости.
   ― Он и до этого выигрывал, но такого успеха у публики не имел. К сожалению, кибер-бокс испортился, ― сказал директор с неудовольствием. ― Раньше он был честным: побил врага ― ты чемпион, кумир страны. А сейчас что? Бокс превратился в дурацкое многоборье. Мало того, что робот должен победить на ринге, ему еще нужно выступать перед толпой зевак, кривляться и умничать, чтобы понравиться этим бездельникам. Честный спорт превратили в шоу, в "Стеклянный город"!
   Последние слова Глостин произнес с отвращением, которое Егор вполне разделял. "Стеклянный город" был одиозным реалити-шоу, образцом безвкусицы и эксгибиционизма. "Однако именно "Уроботы" первыми выпустили на ринг болельщиц в мокрых майках, а потом и вовсе без маек, ― подумал про себя Егор. ― И стриптиз робота-боксера исполнял по воле Глостина как раз Дубина, а не изделия конкурентов". Эти сомнительные мероприятия нашумели еще до заключения контракта с Егором. Особой пользы рейтингу Дубины они не принесли, скорее, наоборот. Так что вклад "Уроботов" в опошление бокса был куда большим, чем скромные усилия киберсочинителей. Вслух Егор сказал:
   ― Я все же считаю, что главное ― победить соперника. А речь ― это приятное дополнение, как вишенка на торте.
   ― Оно, конечно, так. Без победы не будет и победной речи, ― согласился Глостин. ― Но без вашего в высшей степени оригинального текста, Егор Сатчитанандович, Дубина не стал бы звездой всероссийского масштаба.
   Егор снова напрягся. "Когда же это кончится? ― подумал он. ― Хватит мучить, давай уже, говори, что узнал про брежневскую речь". Он начал ненавидеть директора.
   ― У роботов все так же, как у людей. Есть объективный параметр ― рейтинг популярности боксера. После вашей речи он вырос вдвое. Так что не нужно ложной скромности, Егор.
   Глостин впервые назвал его по имени, без отчества. "Неужто пронесло?", ― подумал Егор с облегчением, еще не веря до конца в свою удачу.
   ― Я хочу, чтобы вы написали Дубине речь для российско-китайского матча. Но на этот раз ситуация сложнее обычного. Мы не знаем, кто победит, ― признался Глостин.
   ― Я верю в Ивана, ― сказал Егор.
   Вышло неуклюже, в его голосе не было ни капельки веры. Однако Егора чрезвычайно интересовали шансы Дубины. Как многие спортивные киберсочинители, он играл на тотализаторе, используя полученную от заказчиков инсайдерскую информацию.
   Директор поморщился.
   ― Все не просто, ― сказал он. ― Китайский робот очень крут. За три года он провел восемьдесят семь поединков и проиграл только два из них. Да и то по очкам, с минимальными повреждениями.
   Егор изумленно присвистнул.
   ― Мы сейчас изучаем записи его боев. Он настоящий монстр. Дерется так, что смотреть жутко. В последней схватке за первенство вооруженных сил он разорвал противника на части.
   ― Тогда три текста, как обычно? ― деловито спросил Егор.
   Поняв, что все обошлось и бояться разоблачения не нужно, он успокоился и переключился на деловую волну.
   ― Все не просто, ― повторил Глостин. ― Это не проходной матч, а мероприятие политического значения. Чемпионат тщеславия: российский робот, защитник свободы, вступит в бой с искусственным олицетворением китайского милитаризма!
   Он нервно хихикнул и продолжил:
   ― Китайцы вложат в матч огромные деньги. Победа для них ― вопрос государственного престижа. Проигрыш будет означать потерю лица, утрату авторитета перед глазами всего мира.
   ― Как и для нас, ― заметил Егор.
   ― Ну, мы-то свое уже потеряли. Чего нам стоили демарши Васильева, один бог ведает. И что Домбровская пообещала Китаю взамен мира?
   Вместо ответа Егор уткнулся взглядом в свои мокасины и принялся с преувеличенным вниманием их рассматривать. Вопрос уступок китайцам был болезненным для каждого русского. Ни от Егора, ни от Глостина, ни, вероятно, даже от президента Домбровской, ничего не зависело. И все-таки, при упоминании щекотливой темы Егора охватил стыд, словно он лично был виновен в дипломатических провалах своей родины.
   ― Мы, конечно, сделаем все, чтобы выиграть, ― успокоительно заверил Глостин, заметив реакцию Егора. ― Я хочу, чтобы люди говорили об "Уральских роботах" в связи с победой, а не поражением. Поражения плохо отражаются на стоимости акций. Но вернемся к нашим текстам, Егор Сатчитанандович. Тремя обойтись не удастся. Скажу больше ― я не знаю, сколько их понадобится в этот раз. ― Не знаете? ― удивился Егор.
   ― Может произойти что угодно... Перенос визита, срыв переговоров, отмена матча. Лидеры стран могут сделать резкие заявления. Но мы должны быть готовы к тому, что пресс-конференция со спортсменами все равно состоится. Репортеры спросят Дубину о переносе матча, провале переговоров или о том, что он думает о перспективах мирного урегулирования. И ему придется все это комментировать. Вы знаете, они о чем угодно могут спросить. Они соревнуются, кто сильнее сконфузит боксера на глазах миллионов болельщиков. Им нужен скандал, эти пираньи ни перед чем не остановятся...
   ― Суть ясна, Леонид Филиппович, ― остановил директора Егор. ― Правда, пока не понятно, как это сделать. Всего не предугадаешь...
   ― Придется! Я это так представляю: нужны не монолитные длинные речи, а отдельные смысловые блоки. Чтобы они легко менялись местами и стыковались друг с другом в любом порядке. Робот сам сложит из них речь по ситуации. Поработайте на эту тему с Рыбой. Вы сочините тексты, а он разработает программу, которая соединит их в готовую речь.
   ― Хорошая идея, ― согласился Егор.
   ― Даже если мы проиграем... Все может быть, это спорт, так ведь?.. Так вот, даже если Дубина проиграет бой, его речь должна обратить поражение в победу. Независимо от хода переговоров и результата матча ― независимо ни от чего! ― последнее слово должно остаться за Россией. Оно должно прозвучать веско, но деликатно, чтобы не оскорбить китайцев и не обострить политическую ситуацию.
   Глостин испытующе посмотрел на Егора.
   ― Это не пожелание, Егор Сатчитанандович. Это установка, которую довели до меня со Старой площади. Мы не можем игнорировать указания канцелярии президента, согласны? Вы справитесь с задачей, Егор Сатчитанандович?
   Егор не спешил с ответом. Задача казалась нерешаемой. Все упиралось в умственную ограниченность автономных роботов. По условиям Федерации бокса робот-спортсмен не имел права обращаться к внешним вычислительным ресурсам. Это требование закрывало спорт для гулловских андроидов из-за их постоянной связи с серверами Гулла; оно же породило профессию киберсочинителя. Будь Дубина гулловским андроидом, услуги Егора вообще не понадобились бы.
   Когда кибер-бокс только начинал завоевывать популярность, автономные роботы не умели выступать перед журналистами. Им не хватало вычислительной мощности. Во время интервью они бормотали, как слабоумные, путали рода, падежи и глотали предлоги, словно климатические беженцы в первом поколении, не овладевшие толком русским языком. Выступления спортсменов вызывали смех, со временем все больше напоминая клоунаду. Они подрывали репутацию кибер-бокса. Жалкий лепет киберспортсменов пародировали даже Дасти и Чпок ― знаменитая парочка юмористов, унаследовавших жанр от старинных Бивиса и Баттхеда и еще более древних Дживса и Вустера. Будучи автономными роботами, они изображали своих собратьев в высшей степени убедительно.
   Тупость автономных роботов обстоятельство давала хлеб Егору и его коллегам. Заказчики быстро поняли, что попытки создать искусственный интеллект на ограниченной базе автономного робота обречены на провал. Проще было нанять бойкого литератора, готового за умеренное вознаграждение сочинить подходящую случаю речь. Когда спортивные роботы заговорили как живые люди, интерес зрителей к соревнованиям вернулся. В бокс пришли большие деньги. Одновременно росли заработки киберсочинителей.
   Предстоящий заказ не слишком отличался от обычной работы Егора. Сложности создавали сопутствующие матчу обстоятельства: переговоры на высшем уровне, два государственных лидера на трибуне болельщиков ― и все это на фоне возможного начала ядерной войны.
   Хаос из мешанины "за" и "против" в голове Егора сменился ясностью внезапного понимания. "Если я откажусь или попрошу время на раздумья, то потеряю этот заказ, ― понял он. ― И все будущие заказы тоже. А еще он не выплатит мне остаток за прошлый контракт".
   ― Дело непростое, но я справлюсь, ― сказал Егор, стараясь звучать уверенно.
   Самоуверенность считалась хорошим тоном в его профессии. Заказчики из мира кибер-спорта ― люди серьезные, предпочитающие ясность и прямоту. Они не любили сомнений, а также тех, кто их испытывает или вызывает.
   ― Отлично! ― обрадованно заключил Глостин. ― Половину вашего гонорара плачу сразу, остальное ― в случае успешного исполнения.
   ― А каковы критерии... успешного исполнения? ― осторожно спросил Егор.
   ― Рейтинг популярности Ивана Дубины. Если он заметно поднимется, ― минимум процентов на сорок, ― значит, речь попала в десятку. Если упадет хоть на процент ― сами понимаете...
   ― А если рейтинг упадет из-за его поражения?
   ― Ну, Егор Сатчитанандович, ― разочарованно протянул Глостин. ― Если, да кабы... Хорошая речь должна превратить проигрыш в моральную победу, вы это не хуже меня знаете. Боитесь ― так отказывайтесь. Я отдам заказ Агапову или Меликяну. Они охотно возьмутся.
   "Вот подлец! ― раздраженно подумал Егор. Плохие предчувствия сбывались на глазах. Он ведь знал, что без подвоха не обойдется. ― Так выкрутить руки! Хочет заплатить лишь половину! Мошенник, натуральный фашист!" Что означает старинное шипящее слово "фашист", Егор точно не знал, но догадывался, что ничего хорошего им бы не назвали.
   ― А как насчет моего гонорара за предыдущий заказ? ― холодно спросил он.
   ― Разве мы не заплатили? ― фальшиво изумился директор.
   Под его недоверчивым взглядом Егор почувствовал себя неуютно. В подобных ситуациях Глостин всегда вынуждал людей испытывать неловкость и стыд, будто это они пытались надуть его, а не наоборот.
   ― Только аванс. Хотя, как вы изволили заметить, моя работа весьма поспособствовала росту популярности вашего изделия.
   Егор злился, однако сохранял самообладание. Раздражение выдавала речь. В гневе он говорил подчеркнуто официально, как устаревшая модель ЖЭКовского робота. Должно быть, сказывалось детское злоупотребление русской литературой.
   ― Извиняйте, Егор Сатчитанандович, запамятовал, ― проворчал Глостин, изображая раскаяние. ― Все хотят от меня денег, с утра до ночи ходят и клянчат. Cейчас решим ваш вопрос. Ирочка, посмотри, что у нас с финансами по Егору Лисицыну!
   Последние слова предназначались сидящей за стеной секретарше. Через секунду директор щелкнул пальцами, как фокусник, и сказал:
   ― Проверьте свой счет.
   Бросив короткий взгляд на мысленный экран, Егор увидел сообщение о платеже. Через мгновение сумма уменьшилась на четверть ― государство взяло свою долю в виде налогов.
   ― Итак, Егор Сатчитанандович?
   ― Я возьмусь, ― недовольно сказал Егор.
   Раздражение не успело покинуть его. Он приготовился к скандалу, но Глостин сдался слишком быстро.
   ― Чудесно! ― потер руки директор. ― Ирина сбросит аудиотекст договора вам на почту. Подпишите, когда прослушаете.
   Егор покорно кивнул. Его томили мрачные предчувствия. Хитрый вид Глостина сулил очередную каверзу. Он казался неплохим человеком, но, как многих заказчиков Егора, его портила жадность.
   "Договор нужно слушать очень внимательно, или даже послать на экспертизу Аслану, ― подумал Егор. ― Где он сейчас, интересно?" В прошлый раз они не смогли толком поговорить, его давний друг был занят: он прятался от китайского патруля в полуразрушенном небоскребе на окраине затопленного Сингапура.
   Аслан много лет работал юристом в "Эзотерических роботах". Фирма поставляла на рынок роботов-гадалок, предсказателей и домашних собеседников. Когда она разорилась, не выдержав конкуренции с гулловскими роботами, Аслан неожиданно бросил все и перебрался в Юго-Восточную Азию. Он путешествовал по затопленным джунглям в надувном плоте-палатке, продолжая удаленно трудиться на юридической ниве: составлял договора, консультировал и сопровождал сделки. Его клиентская база была невелика, ― не все с пониманием относились к срыву сроков заказа из-за нападения крокодила или исламских фанатиков, ― но он не унывал. Расходы в джунглях малы, поэтому особой нужды он не испытывал. Друзьям, если они не злоупотребляли его добротой, Аслан помогал бесплатно.
   Глостин вынул из кармана брюк портативный брелок-считыватель и приложил к нему большой палец, визируя договоренность. Потом он предложил Егору отметить сделку. Получив согласие, директор хотел встать и направиться к спрятанному в книжных полках бару, но вдруг замер в кресле. Егор догадался: кто-то телепатически вызвал его. Выслушав невидимого собеседника, Глостин изменился в лице и быстро сказал: "Пусть заходит".
   Егор прежде никогда не видел директора таким взволнованным. Разве что однажды, когда они пили коньяк в его кабинете, Глостин слегка перебрал и бурно вспоминал войну в Казахстане. Его гладкое полное лицо пошло красными пятнами. Он вдруг засуетился, вскочил с кресла и отрывисто сказал:
   ― Егор Сатчитанадович, прошу извинить. Нам придется прерваться, у меня сейчас важные переговоры. Отметим в следующий раз, хорошо? Приходите, жду вас в любое время, только уточните мой график у Ирины Сергеевны. До свидания, Егор Сатчитанадович!
   Не дожидаясь ответа, он подошел к двери ― то ли выпроваживать Егора, то ли встречать новых, более важных посетителей. Егор подобрал свой ранец и побрел на выход. Когда он поравнялся с Глостиным, двери распахнулись.
   Перед ними стоял одетый в строгий костюм-тройку пожилой китаец с морщинистым лицом и лысиной, гладкой, как бильярдный шар. Он опирался на трость с серебряной рукояткой в виде усатой головы дракона. Взгляд Егора упал на татуировку панды с ушастым черепом вместо морды и перстень с огромным алмазом, украшавшие покрытую пигментными пятнами и узлами вен старческую кисть.
   Прищурившись, старик пристально посмотрел на Егора из-под лохматых седых бровей, после чего посторонился, выпуская его из кабинета. Егор успел заметить, что левый глаз китайца был почти полностью скрыт мутной пленкой глаукомы, зато правый сверкал неукротимым огнем. Последнее, что Егор услышал перед тем, как двери за ним закрылись, были суетливые восклицания Глостина: "Очень рад, господин Лю Куань! Проходите, проходите, пожалуйста!"
   Егор повернулся к Ирине, чтобы поболтать, но она замахала руками ― мол, некогда, ― и бросилась собирать поднос с чаем для неожиданного гостя.
   Вздохнув, Егор вышел из приемной и столкнулся с тремя молодыми китайцами в одинаковых серых костюмах и непроницаемых темных очках. Расстегнутые пиджаки оттопыривались в районе поясов, не слишком скрывая кобуры с лазерными пистолетами. "Непростой старик", ― подумал Егор. Смерив Егора вызывающими взглядами, телохранители расступились и дали ему пройти.
   Он вызвал лифт, спустился вниз, пересек огромный холл на первом этаже и вышел на набережную, где его уже ждал таксобот. Егор молча сел в него и всю дорогу домой слушал новый договор с "Уральскими роботами", выискивая скрытые юридические ловушки. Уже дома он вспомнил, что Глостин не успел рассказать ему плохую новость.
  
  3.
  
   "...адвокат помог клиенту-киллеру уйти от ответственности, воспользовавшись неудачной формулировкой в поправке к закону о постродовой абортации. Он убедил суд в том, что совершенное его клиентом заказное убийство было постродовым абортом. Как показал процесс, данная поправка, при известном хитроумии юристов, позволяет весьма вольно трактовать срок, в течение которого возможно законное убийство новорожденного.
   В итоге убийца пятидесятилетнего мужчины был отпущен на свободу прямо из зала суда. Ему придется всего лишь заплатить штраф за незаконную медицинскую практику. В личном канале Твитчера киллер сообщил, что намерен получить медицинскую лицензию и продолжить свою, теперь уже законную, деятельность. Он похвастался, что после суда к нему выстроилась очередь из желающих заказать легальное устранение конкурентов и надоевших родственников. Убийца также посетовал, что новых заказчиков слишком много, а их списки врагов так велики, что ему, возможно, не хватит целой жизни, чтобы убить всех. Он сообщил, что подумывает о найме вспомогательного персонала и расширении бизнеса.
   Потенциальные жертвы этого убийцы, равно как и его будущих коллег, которые несомненно воспользуются юридическим казусом, теперь могут полагаться только на себя. Закон в данном случае не на их стороне. Эксперты прогнозируют повышенный спрос на оружие, средства защиты и услуги личной охраны.
   Таковы следствия внедрения в правовую систему США элементов "новой медицинской этики". Напомним, что под этим термином понимается свод радикальных правил и рекомендаций, призванный ограничить рост рождаемости в странах четвертого мира. "Новая этика" успешно справилась с задачей, за тридцать лет вдвое сократив население Африки и беднейших стран Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, после чего была взята на вооружение правительствами развитых государств. Критики "новой медицинской этики" называют ее людоедской и нацистской, однако даже они не могут оспорить ее эффективность в области ограничения рождаемости и решения проблем, вызванных преобладанием в популяции нетрудоспособных и лиц пожилого возраста".
   Клик!
   Егор поднялся с постели к обеду, уставший и разбитый. Тело ныло, словно его переехали таксоботом. Он провел ночь в наполненной теплой соленой водой сенсорно-депривационной игровой камере, штурмуя очередной уровень в Сибино ― интерактивном фотореалистичном кибер-кино, ― и лег спать под утро. Ему снились кошмары. Болело горло ― то ли от вчерашнего разговора с охранниками, то ли от пропущенного удара в игре. В партии по мотивам древнего японского мультфильма ему выпала роль кота в сапогах по имени Перо. Его преследовали слуги короля котов Поте, Вен и Котенок. В самом конце уровня, когда Перо взбирался по стене на крышу городской ратуши, мерзкие негодяи несколько раз сбрасывали его вниз. Последний раз Вен, размахивая шпагой будто дубиной, заехал острым как бритва лезвием прямо в горло Егору. Боль была адская, он умер еще до падения на брусчатку ратушной площади. Этот пропущенный удар стоил ему остатка денег на игровом счете.
   Теперь Сибино, последняя отдушина Егора, недоступно. Круг сжимался: сначала упал рейтинг, теперь это. Жизнь загоняла его ловушку, из которой нет выхода ― придется браться за референдумы, потом за работу. Его вздохнул и отправился в душ, а потом позавтракал обычной биопастой из домового автомата. На поход в ресторан и нормальную еду не хватало денег.
   Поев, он мысленно позвал своего друггла, чтобы узнать список дел на оставшуюся часть дня:
   ― Наташенька, чем я занят сегодня?
   ― Добрый день, милый, ― отозвалась она внутри его головы нежным бархатным голосом. ― У тебя два пропущенных вызова и денежный перевод от "Уральских роботов". Сегодня ты должен посетить мессу в храме адвайты. Ты обещал священнику, что придешь. Он хотел поговорить о чем-то важном.
   ― Да уж, о важном... ― раздраженно проворчал Егор. ― Опять за Мишку Сурмилова беспокоится, хочет спихнуть на меня его проблемы. А что за сообщения? И сколько перевел Глостин?
   ― Леночка от Сурена Ашотовича и менеджер по продажам из "Пигмалиона", он оставил голосовое сообщение. "Уральские роботы" перевели десять тысяч ― предоплату по вчерашнему договору.
   Услышав о переводе и звонке из "Пигмалиона", Егор повеселел. Значит, деньги на робота у него есть. И похоже, наконец, подошла его очередь. Спрос на гулловских роботов многократно превышал производственные возможности фирм-изготовителей. Егор делал предзаказ еще зимой.
   Он прослушал сообщение. Марк, менеджер "Пигмалиона", радостно доложил, что можно подъехать и заказать андроида в любой день. "Отлично, ― подумал Егор, ― поеду сегодня..."
   ― Сегодня не успеешь, ― возразила Наташа, ― ты обещал Авдееву посетить мессу. Будет неудобно, ты уже два раза пропустил.
   ― Черт. Ладно. Свяжись с Марком, скажи, что подъеду завтра.
   Оставалось выяснить, чего хотел Сурен Ашотович. Он был семейным врачом Лисицыных, а Леночка была его другглом. Ее взбалмошность составляла удивительный контраст с солидной важностью доктора. Но дело свое, как любой друггл, она знала хорошо: врач был доступен, когда нужно, и никогда не забывал о визитах и договоренностях.
   ― Их насторожил вчерашний всплеск на твоей кардиограмме. Леночка сказала, что одновременно подскочили давление, пульс и уровень гормонов стресса.
   ― Всплеск?
   ― В одиннадцать утра.
   ― А, это... ― с облегчением сказал Егор. ― Переволновался из-за отключения зрения. Ничего страшного, дай им отбой.
   Спустя день пугающее событие уже не казалось ему таким ужасным.
   ― Отключения зрения? ― удивилась Наташа.
   ― Ну да. Меня ослепили на пару минут за то, что мой рейтинг упал. Теперь они так за это наказывают, чиновные свиньи!
   ― Ты что-то путаешь. Никто не отключал твоего зрения, это технически невозможно.
   ― Тогда что это было?
   После секундной паузы она ответила:
   ― Чип-мыслеуловитель полностью исправен. Тест коннектора железы проходит нормально, погрешность сигнала в пределах допуска. Глазные нервы в порядке. Тебе, должно быть, показалось.
   Показалось? Егор задумался. Корпорация Гулл вводила новые функции чипа почти ежедневно и не всегда сообщала о них пользователям. Подключив друггла к своей зрительной системе, люди могли вести видеоглоги ― гулловские дневники ― в реальном времени. Они передавали в сеть картинку того, что видели и делали двадцать четыре часа в сутки. Многие были в восторге от этой возможности.
   Егор отключил ее, как только обнаружил. Ему не хотелось служить ходячей видеокамерой Гулла, помогая корпорации фиксировать окружающей мир для совершенствования ее поисковых систем. Он уважал то, что делает Гулл, но личная жизнь была ему дороже.
   Позже он снова включил ее, когда понадобилось записать разговор с очередным заказчиком. Он нашел эту функцию удобной и с тех пор больше не отключал, так что Наташа имела постоянный доступ ко всем параметрам его зрительной системы. Если она говорит, что зрение не исчезало, значит, так и есть. Тогда что же с ним произошло?
   ― Если зрение не пропало, то почему я вчера ослеп? ― спросил Егор.
   ― Ты не ослеп. Показания чипа этого не подтверждают, ― возразил друггл.
   Егору стало не по себе. С ним произошло нечто за пределами понимания. Вчера он утратил способность видеть, в этом нет сомнений. Спорить с Наташей бесполезно ― она не заметила его слепоты. Не станет же она обманывать его?
   Друггл был искусственной личностью, "живущей", благодаря чипу, в голове Егора. Слово "друггл" произошло от быстро произносимого "Друг Гулл" ― под этой торговой маркой корпорация Гулл анонсировала сервис персональных помощников тридцать лет назад.
   Друггл представлял собой компьютерную программу, неотличимую в проявлениях от настоящего живого человека. Та ее часть, что казалась человеком, была лишь верхушкой айсберга. Остальная, огромная и невидимая, "жила" в мощных серверах Гулла. Серверы эти, как было известно каждому, установлены на подводных платформах, по налоговым и технологическим причинам дрейфующих у берегов Антарктики, так что сравнение с айсбергом выглядело более чем уместно.
   Друггл был с Егором всегда, сколько он себя помнил. Созданный изначально как простой интерфейс между человеком и поглотившей древний интернет Средой Гулл, виртуальный помощник быстро перерос эту скромную роль и превратился в нечто большее: в неразлучного двойника в голове, во второе "я" человека. Другглы избавляли хозяев от бремени общения с внешним миром, планировали и организовывали их жизнь, помогая во всем, словно джинны из арабской сказки.
   Люди вели с ними непрерывный внутренний диалог. Для одних друггл становился родным братом или сестрой, которых недоставало в детстве, для других ― лучшим и единственным другом на всю жизнь. В Японии разрешали жениться на другглах, чем пользовались многие, справедливо считая, что надежнее и преданнее половины им не найти. Ему или ей ― пол друггла определялся настройками ― поверяли сокровенные личные тайны, самое дорогое, что было в мыслях и на душе у человека. Друггл верно хранил их, не забывая копировать на всякий случай в бездонные архивы корпорации Гулл.
   Как многие, Егор состоял со своим другглом в непростых и порой драматических отношениях. Человеческая личность, явление эволюционно молодое и не устоявшееся, с трудом выносила вторжение искусственной имитации разума. Труднее всего пришлось людям пожилого возраста. Выросшие в ментальном одиночестве, они не доверяли другглам и боялись их. Прогресс требовал жертв: люди с неустойчивой психикой зачастую не уживались с другглом и возвращались к его прежней версии ― персонализированной интернет-страничке.
  К счастью, таких оказалось немного. Среднее же большинство, к которому принадлежал Егор, примирилось с завоеванием своего внутреннего пространства и даже нашло последствия весьма полезными ― как и обещала корпорация Гулл, запуская этот проект.
   Его друггла звали Наташей. Имя появилось почти случайно. Вначале друггл был "мальчиком"; Анна, мать Егора, установила в настройках мужской пол. Егору было тогда три года ― возраст, в котором активируют вживленный в голову чип. Она решила, что виртуальный мальчик в качестве закадычного друга придется ему кстати. Психологи в то время настаивали, что друггл должен иметь один пол с ребенком; считалось, что так дети развиваются гармоничнее. Анна назвала "мальчика" Сашей. Невидимый, но отнюдь не воображаемый друг долгие годы скрашивал не всегда, увы, счастливое детство Егора.
   Когда ему исполнилось тринадцать, он получил право самостоятельно менять настройки. Егор уже несколько лет живо интересовался девочками, поэтому единственный параметр, который он изменил, касался пола. Это простое действие привело к радикальной смене личности друггла. Его детский приятель Саша исчез. Теперь в голове Егора "поселилась" девушка. Ей требовалось новое имя и оно было выбрано просто по созвучию: Саша-Наташа, звучит похоже. Борис Семенович, отчим Егора, шутил, что друггла переименовали как кошку, по ошибке принятую за кота: новое имя напоминало прежнее и включало шипящий звук.
   Долго привыкать к имени не пришлось, а вот к ее изменившимся манерами и привычкам Егор приспосабливался много лет, да и сейчас она иногда удивляла его. Саша имел очень похожий на него характер, Наташа же оказалась противоположностью Егора буквально во всем. Задумчивого меланхолика сменила непоседливая, любопытная и живая личность, насколько подобное можно сказать о программе.
   Иногда Наташа бывала вредной. В такие моменты она изводила Егора критикой, напоминая о запланированных и неисполненных делах, данных самому себе и несдержанных обещаниях и прочих простительных человеку слабостях. Когда-то он сам настроил ее на повышение своей жизненной эффективности. Это добавило ей строгости, но такой она нравилось ему даже больше. Наташа стала его личной Мэри Поппинс, играя для взрослого Егора роль, которую ни один из родителей не сумел сыграть в его детстве.
   "Ладно, пока оставлю это, ― решил Егор. ― Если я не могу доказать потерю зрения собственному другглу, разговаривать с врачом и подавно не стоит. Только время зря потеряю". Он решил отложить выяснение до следующего раза, если тот, не дай бог, случится.
   Желая убить время перед мессой, Егор забрался на белоснежный дизайнерский диван, сделанный в форме свернувшегося клубком лохматого дракона. Похожий на уснувшую гигантскую собаку, диван-дракон был теплым и равномерно дышал "во сне", отчего покрытая длинной шерстью поверхность ритмично приподнималась и опускалась, массажируя лежащее на нем человеческое тело. Убаюканный мягкими покачиваниями дивана, Егор погрузился в дрему.
   Уже засыпая, он вдруг вспомнил, как нашел эту квартиру-трансформер. Бесплодные просмотры с первым риэлтором вымотали ему все нервы. Она была частником и работала без лицензии. Егор никак не мог запомнить ее имя, такое необычное; кажется, ее звали Лейсан. Ее порекомендовал Мишка Сурмилов, которому Лейсан однажды помогла снять квартиру. Ее главное достоинство заключалось в том, что она брала маленькие комиссионные. Егору не следовало связываться с ней, но он доверился Мишке. Конечно же, он совершил ошибку.
   Когда они впервые встретились, Егор слегка испугался. Лейсан оказалась маленькой полной женщиной, с ног до головы закутанной в угольно-черную паранджу. Через единственное открытое место, узкий вырез в маске, на Егора с вызовом смотрели блестящие черные глаза.
   Она отрекомендовалась москвичкой в четвертом поколении. Однако ее русский был не очень хорош: волнуясь, она путала рода, падежи и пропускала предлоги. Ее низкий, с шипящими помехами голос с самого начала поставил Егора в тупик. Человек просто не мог так говорить. Потом он догадался, что Лейсан общалась с ним через вокодер, электронное устройство для искажения речи. Подобные используют представители спецслужб, чтобы их не смогли идентифицировать. Егор не решился спросить, зачем он ей нужен. Он задал этот вопрос Наташе. Оказалось, современные нормы ислама запрещают посторонним слышать голос замужней женщины. Ее экстравагантный наряд и порожденный прибором механический голос напомнил ему героев старинных плоских фильмов про звездные войны.
   Егора изумляло, как она выдерживает тридцатиградусную московскую жару в своем немыслимом одеянии. Наташа рассказала об индивидуальной системе охлаждения, питающейся от плоского прямоугольного аккумулятора, висевшего на поясе под паранджой. Это объяснило исходившие от нее бульканье и гудение: необычные звуки издавали бегущий по гибким трубкам фреон и встроенные в одежду вентиляторы. Егор с удивлением узнал о существовании целой индустрии, обслуживающей религиозные нужды представителей самых разных конфессий. Например, те же вокодеры ― кто-то ведь должен был их производить?
   Почти месяц она возила Егора по дальним окраинам московской агломерации, показывая по несколько квартир в неделю. Иногда Егор впадал в отчаяние: их представления об удобном и недорогом жилье трагически не совпадали, а он никак не мог объяснить ей, что ему нужно. Казалось, они говорят на разных языках.
   Его матери Лейсан сразу не понравилась. Анна почему-то окрестила ее штушей. Она сразу сказала, что ничего у Егора с "этой штушей" не выйдет и жилья в приличном месте ей не найти. "Да ты послушай только, как она говорит! ― возмущалась мать. ― Этот акцент! Ей же никто не станет показывать квартиру в нормальном районе! Так и будет таскать тебя по этим жутким гетто". Егор вынужден был признать, что мать, похоже, права.
   Корвацкий, ее муж и отчим Егора, поддерживал Анну в своей обычной дружелюбной манере, стараясь щадить при этом его чувства; он видел, в каком неловком положении Егор оказался и сочувствовал ему. Егор в то время жил у них и каждое утро начиналось с бурного обсуждения его жилищного "проекта". Эта тема неизменно всплывала, стоило им собраться за завтраком. Говоря о Лейсан, Борис Семенович в шутку называл ее "черным хатифнаттом", намекая на возможную принадлежность риэлтора к радикальной исламистской группировке.
   В какой-то момент Егор утратил всякую надежду. Он стал ждать, когда Лейсан устанет и их деловые отношения иссякнут сами собой. Но та и не думала сдаваться. Она звонила по пять раз на дню и продолжала возить его по все более отталкивающим местам. Егор давно прервал бы их тягостный союз, но не знал, как сделать это мирным путем, не обидев риэлтора и не потеряв переведенный на ее счет задаток. Та, казалось, догадывалась о его намерениях. Чувствуя, что клиент уплывает из рук, она становилась все решительнее и напористее. При встречах ее влажные глаза из под чадры жгли Егора негодованием.
   Его спасла мать. Анна взяла инициативу разрыва на себя, отправившись с ним на очередной безнадежный просмотр. Квартира в самом сердце китайского квартала в Люберцах, загроможденная кучей пыльных тюков и насквозь пропахшая специями и дымом ароматических палочек, стала последней каплей. Когда они вышли из подъезда на придомовую пристань, мать спокойно, но твердо и очень громко сказала все, что думает по поводу этого варианта в частности и профессионализма риэлтора в целом. Лейсан не осталась в долгу. Разговор на повышенных тонах быстро перерос в скандал. Из-за вокодера ссора между ними напоминала перепалку старинного робота и человека. Выкрученный на максимальную мощность потусторонний бас риэлтора забивал голос Анны, не оставляя той шансов перекричать Лейсан. Впрочем, последней это не помогло.
   Из окон окрестных грязно-серых сорокаэтажек высунулись десятки любопытствующих китайских голов, на их лицах читался нескрываемый интерес. Они оживленно комментировали происходящее на своем птичьем языке. Егор чуть не провалился сквозь землю от стыда, однако в глубине души был благодарен матери, в чем, к ее глубокому удовлетворению, признался позже.
   Они расстались с риэлтором, не попрощавшись. Каждая сторона села в свой таксобот и они разъехались, крайне недовольные друг другом. Задаток, внесенный Егором, очевидно, пропал. Но он все равно был рад, что безнадежное дело хоть как-то завершилось. Лейсан почти удалось невозможное ― она едва не отбила у него стремление к самостоятельной, независимой от родителей жизни.
   На следующий день риэлтор как ни в чем не бывало позвонила снова. Казалось, она не понимала, что вопрос закрыт. Егор соврал, что передумал снимать квартиру и будет продолжать жить с мамой и отчимом. Он выждал еще неделю и, когда ежедневные сердитые видеозвонки прекратились, сделал то, что следовало сделать с самого начала: обратился к другглу.
   Вздохнув и поворчав по поводу его неприспособленности к жизни, Наташа в долю секунды нашла пять сотен вариантов. Уточнив детали, она отбраковала три четверти из них и, связавшись с другглами арендаторов, составила расписание просмотров. Это произошло так быстро, что Егор даже не успел почесать нос ― едва вынул руку из кармана, как все уже было сделано.
   Первый просмотр оказался назначен уже через час. Это была студия-трансформер, в которой он теперь жил. Егор согласился на нее сразу, и этот просмотр он до сих пор не в силах забыть.
   Кваритру показывала сотрудница недавно купленной Гуллом транснациональной риэлторской компании. Девушку звали Марина. Это имя стало популярным сразу после Потопа, почти три поколения назад. Им до сих пор называют детей ― должно быть, в суеверной надежде на прекращение медленного, на три-пять сантиметров в год, повышения уровня моря.
   Когда Егор подъехал, она уже ждала его в студии. Он поднялся на сороковой этаж и вошел внутрь. Марина оказалась высокой девушкой его возраста или чуть старше. Егор успел заметить обрамлявшее миловидное лицо каре соломенных волос, стройные ноги и оценивающий взгляд внимательных серых глаз. Еще он понял, что на ней виртуальный макияж: когда она резко поворачивала голову, цвет помады не поспевал за губами, что вызывало странный эффект. Казалось, нарисованный в воздухе сине-бежевый поцелуй, словно порхающая бабочка, стремился настичь и поймать ее губы. Когда Марина стояла неподвижно, быстродействия чипа хватало и макияж отрисовывался нормально.
   Она была одета в белые шорты и легкие сандалии. Когда Марина повела его осматривать квартиру, он заметил на шортах анимированную бирку с шевелящимся логотипом и понял, что этот наряд ― корпоративная форма одежды. Егор брел вслед за ней как в тумане. Квартиру он внимательнейшим образом осмотрел, но спроси его, что он увидел ― и он не смог бы ответить. Все это время взгляд его против воли был прикован к обнаженной груди девушки. Он не мог отвести глаз от вздернутых холмиков с вызывающе торчащими сосками, дразнившими его как два озорных чертенка. Егор подумал, что это нечестно: одевать, или, вернее, раздевать так своих сотрудников ― удар ниже пояса со стороны компании. Еще он подумал, что возможно, девушка полностью голая, а шорты на ней тоже виртуальные ― нарисованные чипом в его голове. Чтобы проверить это, следовало прикоснуться к ней, но не посмел.
   Путаясь в словах и запинаясь, он сказал, что берет квартиру. Марина переслала ему аудиоролик с текстом договора. Егор согласился на все условия, не став слушать текст. Он был словно в бреду. Сердце громко стучало, способность размышлять здраво покинула его. Сказав, что его все устраивает, он подписал договор, приложив большой палец к протянутому Мариной брелку-считывателю. Арендная плата и залог автоматически списались с его счета. Попрощавшись, она оставила Егора одного. С этой минуты студия переходила в его руки на целый год.
   Егора не оставляло чувство, будто его только что обманули. Позже, обжившись, он понял, что это не так: квартира оказалась отличной, все в ней устраивало его. И в договоре, отданном задним числом на экспертизу Аслану, не нашлось ничего криминального. Но даже тогда чувство неопределенного разочарования не исчезло. Оно просто видоизменилось, стало более четким. Егор понял, что оно присутствовало в его жизни уже давно, задолго до встречи с Мариной. И что имя этому чувству ― одиночество.
  
  4.
  
   " ..."Нью-Йорк Таймс" сообщает: очередное дело о "реинкарнации" завершилось победой истца. Тридцатишестилетний Майкл Кермит смог доказать суду, что в прошлой жизни он был умершей сорок лет назад жительницей Портсмута в штате Нью-Хемпшир Софией Анклайт. Приведенные им в качестве свидетельств воспоминания о своей прошлой жизни убедили присяжных в том, что он действительно является реинкарнацией покойной миссис Анклайт. Суд постановил, что бывшее имущество не имевшей наследников покойной должно быть изъято у государства и передано истцу.
   Дело Майкла Кермита создало важный прецендент. Это решение послужит примером, на который станут ориентироваться судьи при рассмотрении участившихся в последнее время так называемых "дел о реинкарнации". Все больше людей в Северной Америке и других частях света вспоминают свое прошлое, проведенное в телах ранее живших и умерших людей. Это пока необъясненное наукой явление породило множество юридических коллизий, связанных, прежде всего, с имущественными правами "перевоплощенных" граждан.
   Комментируя завершившийся процесс, председатель ассоциации юристов штата выразил уверенность в том, что победа Майкла Кермита покончит с неопределенностью, прежде сопровождавшей дела о "реинкарнации". Это позволит защитить права вспомнивших свои прошлые жизни граждан. По его мнению, дело Кермита ставит перед юридической системой страны немало новых вопросов. Возможно, нам придется заново формулировать понятия "субъекта права" и "дееспособности", добавил председатель ассоциации юристов.
   Популярный американский фантаст Рони Кларксон считает, что дело Кермита создает проблему посерьезнее имущественной. В интервью "Нью-Йорк Таймс" он сказал: "Дело Кермита ставят нас перед вопросом, от которого мы прятались веками. Что же такое человек на самом деле? Что считать человеком ― его тело, нынешнее воплощение? Или, может быть, одно из прошлых, или даже будущих его воплощений? Это вопрос вопросов ― что же такое человеческое "Я"? И у нас нет ясного ответа".
   С заявлением по поводу процесса Майкла Кермита выступила корпорация Гулл. Пресс-секретарь сообщил, что корпорация внимательно следит за общественными тенденциями и осознает важное значение, которое приобретут дела о "реинкарнации" в будущем. Гулл считает, что прецендент Кермита состоялся в значительной степени благодаря тому, что у покойной миссис Анклайт, чьей реинкарнацией признан Майкл Кермит, не было наследников. Все ее имущество отошло к государству и его, таким образом, относительно легко изъять в пользу мистера Кермита. В случаях же, когда собственность покойного оказывается распределена между наследниками и их потомками, нередко живущими в разных странах, в улаживании имущественных споров возможны множественные трудности. Учитывая высокую вероятность подобных событий и действуя в интересах пользователей, корпорация Гулл создала специальное программное решение.
   В ближайшее время Гулл представит систему автоматического урегулирования имущественных претензий по "делам о реинкарнации". Инновационная система, основанная на данных о собственности граждан, легко подберет варианты обмена и взаимозачета любого имущества и активов, что позволит уладить самые запутанные споры при дележе так называемого "реинкарнационного наследства". Гулл ожидает, что система взаимозачетов собственности будет пользоваться такой же популярностью, как и другие продукты компании..."
   Клик!
   Пытка новостями продолжалась. Во время принудительной трансляции Егор старался отвлечься, думая о своем. Получалось плохо. Система обеспечения гражданской ответственности бдительно отслеживала мозговой ритм: когда частота колебаний скатывалась в альфа-диапазон, громкость автоматически прибавлялась. Стоило ему на секунду отвлечься или задремать, как голос дикторши в голове начинал громыхать, словно маршал, командующий парадом. Егор всякий раз вздрагивал и ругался от невозможности выключить отсточертевшие новости.
   "Это невыносимо!" ― в отчаянии подумал он и попросил Наташу соединить его с Департаментом гражданской ответственности. Это единственное, чем она могла ему помочь. У нее не было права отключать правительственные сообщения, равно как и помогать ему с голосованием на референдумах.
   Заблудившись в путанных дебрях автоматизированного меню, Егор случайно попал на человека. Перед его внутренним взором возникло объемное изображение упитанного мужчины в костюме, который осторожно подносил ко рту дымящуюся чашку. На столе перед ним стояли пластиковые сахарница и корзинка с печеньем. Призрачная голографическая фигура подняла глаза и уставилась на Егора с нескрываемой досадой; очевидно, ее оторвали от важного государственного дела. Чиновник выслушал жалобы Егора с брезгливым равнодушием. Когда Егор принялся возмущаться из-за принудительной слепоты, он перебил:
   ― Ерунда! Мы не блокировали ваше зрение, у нас нет полномочий. И вообще, это невозможно технически: чип не влияет на функционирование человеческих органов. Что касается новостей ― сами виноваты, не нужно было пренебрегать референдумами. Мы работаем, чтобы обеспечить вашу социализацию и избирательные права. А прав без обязанностей не бывает, это знают даже дети...
   Поняв, что ничего не добьется, Егор отключился, прервав чиновничий монолог. "Вот зануда, хуже автономного робота", ― подумал он с раздражением.
   Мишка тоже отказался помочь. Егор позвонил ему лично. Он знал, что просить Наташу бесполезно ― Сурмилов из принципа не общался с другглами. Мишка долго не отвечал, видимо, искал гарнитуру. Услышав Егора, он поначалу обрадовался, однако, узнав причину вызова, заскучал и быстро свернул разговор. Что ж, ничего другого Егор и не ждал; он знал, что на Мишку нельзя рассчитывать. Их дружба, если ее можно так назвать, всегда была односторонней. Помощь и услуги имели одно направление: от Егора к Мишке, и редко когда наоборот. Егора и Михаила Сурмилова связывали странные отношения. С легкой руки священника окружающие считали их близкими друзьями. В действительности все было сложнее.
   Мишка был "отморозком". Он ненавидел это слово-кличку, но оно прилипло к людям вроде него намертво. Так называли тех, кто подверг себя добровольному криозамораживанию. Это началось почти сто лет назад, в самый разгар Потопа. Технологию замораживания уже довели до ума и многочисленные опыты показали, что человека можно многократно замораживать и размораживать без всякого видимого вреда, как лягушку или тритона.
   Когда после года непрерывных дождей море стало затапливать землю, началась массовая паника. Планетарное наводнение выглядело как настоящий конец света. Вода прибывала повсюду. Целый год все страны лихорадочно строили дамбы; все прочие вопросы были забыты. На защиту от воды ушли огромные бюджеты, в мировой экономике начался спад. Мир захлестнула эпидемия самоубийств. Егор полагал, что нельзя осуждать тех, кто потерял присутствие духа и сдался. Замораживание в специальной криокамере, кто бы что ни говорил, было своего рода самоубийством. Люди добровольно вычеркивали себя из жизни, надеясь, что все как-нибудь образуется и проблемы будут решены без их участия. А если и нет ― ничего страшного, погребенные в морозильных камерах могли лежать там столетия.
   Бегство в ледяные сны выбрали миллионы человек. Это стоило недешево. Сурмилов неохотно рассказывал о своем замораживании, но кое-что Егор от него все же узнал. Наблюдая хаос и разруху умирающего мира, Мишка впал в тяжелую депрессию. Он хотел покончить с собой, но не смог. Наткнувшись на выброшенный кем-то журнал со статьей о криоусыплении, он решил, что это подходящий выход. Чтобы собрать деньги за место в холодильной ячейке, Сурмилов продал все, что у него было. Имел ли он семью, и что с ней стало, Егор не знал.
   Мишке было тридцать, когда его усыпили. Семь лет назад, после многолетних дебатов, криохолодильники начали отключать. Общество решило, что содержание миллионов замороженных обходится слишком дорого. Одной электроэнергии уходило столько, что ей можно было осветить средний город.
   Проснувшись, Сурмилов, обнаружил, что катастрофа, от которой он бежал, никуда не делась. Более того, за время его отсутствия уровень моря заметно подрос. Вместо знакомых с детства улиц Москвы он обнаружил заполненные водой каналы. Самое гнетущее впечатление у него вызвала пленка, покрывающая молекулярным слоем всю воду в больших городах. Резкий резиновый запах и ослепляющий серебристо-ртутный блеск аквапленки служили неистощимым источником его ругани и проклятий.
   Миллионы размороженных стали огромной проблемой для своих стран. Лишившиеся семей, близких и всего, что им дорого, потерянные и несчастные, они рассеялись по городам в тщетной надежде обрести новый смысл жизни, раз уж им не позволили сбежать от мира и самих себя.
   Самым ужасным открытием для Сурмилова и его размороженных собратьев стал их общественный статус: в новом мире они оказались людьми второго сорта. У них не было чипов. Ворцелевский чип в голове служит ключевым условием для включения в современное общество. Без чипа не подключить друггла ― а без друггла недоступно все остальное. Без него невозможно получить достойную работу, нельзя жить культурной жизнью и даже просто полноценно общаться.
   Не имея встроенных чипов, размороженные пополнили армию социальных неудачников и инвалидов. Их было много, но все же недостаточно для того, чтобы стать заметной силой в обществе и отстаивать свои интересы сообща. Они разбежались, попрятались по углам и выживали, кто как мог. Профессии, которыми они владели в прошлой жизни, давно перестали существовать. Несчастным оставалось доживать свой век на пособиях по инвалидности и безработице. Сама жизнь вытолкнула их на обочину общества, где они влачили жалкое существование, скатываясь все ниже и ниже. Многие превратились в хронических наркоманов и алкоголиков; иные кончали с собой. Их трудности, поначалу вызывавшие большое сочувствие, вскоре стали всем безразличны. Семи лет оказалось достаточно, чтобы люди привыкли к живущим с ними рядом "отморозкам" и перестали их замечать.
   Сурмилову повезло больше других. Изучая чужой мир, в котором он против воли очутился, Мишка безошибочно выбрал свое убежище. Им стала Церковь адвайты ― уважаемая и влиятельная в прошлом организация, чьи лучшие дни, к сожалению, миновали. Его привлекло название: в юности, задолго до замораживания, он придерживался нетрадиционных религиозных взглядов, примкнув к малочисленной тогда еще секте поклонников адвайта-веданты. В то время адвайта, что в переводе с санскрита значит "недвойственность", была учением о нереальности объективного мира и единственно сущем Едином, кроме которого никого и ничего нет.
   Услышав знакомое слово, Мишка отправился в ближайший храм. Им оказался храм Церкви адвайты в Звенигороде, куда ходили Егор с родителями. Петр Авдеев, местный священник-настоятель, пожалел бедолагу и взял его под свою опеку. Он нашел Мишке несложную работу ― первую в длинной череде брошенных работ ― и познакомил его с Егором. Священник надеялся, что Егор поможет Сурмилову вписаться в современные реалии. Быстро распознав трудный характер отморозка, Егор всеми силами уклонялся от неудобного поручения, но из уважения к священнику был вынужден уступить. Так Мишка стал его "другом" и общественной нагрузкой.
   Сурмилов уверял, что он человек легкий и приятный, а некоторые шероховатости характера вызваны исключительно синдромом отмены табака ― растения, которое в старину употребляли путем вдыхания продуктов его горения. По словам Мишки, в то время курили почти все. И действительно, многие отморозки, подобно ему, большую часть времени пребывали в мизантропическом настроении.
   Слово "табак" Егор знал. До знакомства с Мишкой он был уверен, что это старинный овощ, по непонятным причинам запрещенный к выращиванию. На самом деле, причины очевидны: после Потопа вся плодородная почва отдана под амарант, сорго, рапс и камелину. На менее важные культуры не хватает земли.
   Сурмилов был неплохим парнем, но особенности характера делали его трудным партнером в общении. Природа щедро, сверх меры одарила его угрюмостью и особым типом мрачности, свойственным людям, всегда точно знающим, что правильно и что неправильно, и с горечью наблюдающим, как жизнь ежечасно разбивает их представления вдребезги. Он был тяжелым человеком, разочарованным и эгоистичным. Но знал об этом лишь тесно общавшийся с ним Егор.
   Окружающим Мишка казался очаровательным бездельником. Среди его достоинств числились редкий в нынешние дни интерес к политике и умение надрывно петь старинные романсы под небрежный гитарный аккомпанемент. Последнее оказывало магическое воздействие на девушек, они находили Мишку романтичным. Отморозок без всякого чипа имел успех, о котором застенчивый Егор не мог и мечтать.
   В последнее время они редко общались. Сурмилов освоился в современном мире и больше не нуждался в поводыре. Егору же давно надоела необходимость опекать его и он был рад избавиться от обузы. Вопрос, кажется, закрылся сам собой, но Авдеев считал иначе.
   Священник беспокоился о Сурмилове. Ему казалось, что тот по-прежнему нуждается в правильном наставлении и помощи. Иногда Мишка надолго исчезал, никого не предупредив. И тогда Егор оказывался вовлеченным в раздражающе бессмысленные поиски ― бессмысленные, потому что Сурмилов всегда обнаруживался, целый и невредимый. Обычно он находил приют у какой-нибудь дамы, у которой жил до тех пор, пока она не узнавала его поближе и не выгоняла, устав от мишкиного занудства и полных самосожаления монологов о разрушенной судьбе и жестокости окружающего мира.
   Вот и сегодня, Авдеев ждал Егора, чтобы обсудить, как помочь Сурмилову наладить нормальную жизнь ― или хотя бы устроить его на очередную работу, которую тот бросит через месяц-другой. В действительности Мишка искал источник постоянной ренты или спонсора, но священник предпочитал этого не видеть, он желал думать о людях хорошо.
   Егор вздохнул, жалея о пропадающем напрасно дне, и принялся собираться. Вместо любимых невидимых штанов он натянул желтые джинсы: адвайтическая месса подразумевала сдержанность во внешнем виде. Подойдя к встроенному в стену гардеробу, Егор задумался. После долгих колебаний он выбрал перламутровую рубашку с прозрачной спиной. Клейкие точки на отворотах рубашки мгновенно нашли друг друга и она оказалась застегнутой ― как обычно, неправильно. Одна точка была пропущена, из-за этого рубашку перекосило. Привычно выругавшись насчет новых технологий, Егор одел заряженые с вечера роликовые ботинки, включил их и вкатился в лифт, на ходу расклеивая точки и соединяя их правильно.
   Выкатившись из лифта в вестибюль, он сходу угодил в толпу соседей. Прожив в этом доме несколько месяцев, Егор не знал никого из них. Проживи он здесь и десять лет, ничего бы не изменилось. Небоскреб на Таганке, где Егор снимал помещение-трансформер, вмещал десятки тысяч квартир. Общих площадок не было, лифты выходили прямо в квартиры. Вестибюль на первом этаже ― единственное место, где встречались жильцы ― в часы пик напоминал кишащий пассажирами вокзал. В толпе Егору иногда попадались примелькавшиеся знакомые лица, но он никогда не заговаривал ни с кем из них.
   У придомовой пристани кипела жизнь. Таксоботы непрерывно подъезжали и, забрав своих пассажиров, стремительно срывались с места, освобождая место для следующих. Это еще больше усиливало сходство с вокзалом. В воздухе пахло нагретой резиной, характерным запахом аквапленки.
   Егор увидел свое такси. Пузатый черно-желтый бочонок на воздушной подушке бесшумно скользил к пристани, лавируя и уворачиваясь от других таксоботов. Стеклянная кабина нервно мигала кислотно-зеленым цветом. Пульсирующие вспышки видел только Егор. Как всякий направляющий его жизнь служебный знак, мигание было виртуальным, существующим не в окружающей действительности, а лишь в голове Егора. Но для него, выросшего, благодаря ворцелевскому чипу, в наполовину искусственной реальности, оно было настоящим и даже отчасти живыми.
   Подкатившись к краю пристани одновременно с подъехавшим такси, Егор шагнул в услужливо открывшийся салон. Он уселся на одно из шести свободных мест и уставился в спинку переднего кресла, ожидая отчаливания. Таксобот, однако, не отъезжал и не закрывал прозрачную дверь. Вслед за Егором один за другим вошли еще пять человек и расселись по свободным местам. Неприятная неожиданность, он предпочитал ездить в одиночестве.
   Егор понял, что это устроила Наташа. Она проанализировала его платежный баланс и решила, что настала пора экономить. Егор не следил за ежедневными расходами, позволяя ей заботиться об этой скучной стороне жизни. Тратил деньги, разумеется, он сам ― эту важную вещь нельзя доверять никому, даже другглу.
   Вместо того, чтобы заказать, как обычно, отдельное двух или четырехместное такси, Наташа нашла в Среде Гулл попутчиков, чьи маршруты частично совпали с егоровским, и согласовала время отбытия с их другглами. Время поездки немного увеличивалось, зато каждый платил меньше. Так Егор и эти люди оказались в одном таксоботе. "Бедняги тоже экономят", ― сочувственно подумал он.
  
  5.
  
   В голове раздался знакомое щелканье. Металлический голос дикторши забубнил:
   "...парламент России ратифицировал одобренные ООН изменения гражданского кодекса, касающиеся взаимодействия граждан. Отныне все формы вежливого обращения, включая такие привычные, как господин, госпожа, сударь, сударыня, товарищ, мистер, герр и так далее заменяются одним словом "организм". Комиссия ООН рекомендовала этот термин как исключающий дискриминацию по гендерному, возрастному, имущественному и прочим признакам.
   Термин был принят несмотря на протесты организаций и частных лиц, защищающих идею равных прав людей и гулловских роботов. Протестанты считают, что в близком будущем гулловские роботы неизбежно обретут гражданские права, и тогда придется создавать для них отдельное обращение, например, "механизм" такой-то. Это, по мнению защитников прав роботов, приведет к их дискриминации. Взамен сомнительному "организму" они предлагают нейтральный термин "особь", применимый к чему угодно. Последнее обращение хорошо еще и тем, что не потребует изменения, если равные с людьми права получат некоторые высшие животные ― например, дельфины или почти вымершие ныне шимпанзе. Наиболее радикальные протестанты призывают задуматься также о гипотетических визитах инопланетян, к которым потребуется как-то обращаться. Они настаивают, что дискриминация инопланетян недопустима".
   Клик!
   Егор мысленно произнес: "Организм Лисицын. Особь Лисицын", и попытался решить, какое обращение не нравится ему больше. Отвращение вызывали оба, хотя "организм" звучало все-таки получше. Второе отдавало чем-то совсем уж зоологическим.
   Отвернувшись к окну, он задумчиво смотрел на мелькающие вокруг черно-желтые кабинки соседних машин. Они сновали во всех направлениях, ловко избегая столкновений друг с другом. Таксоботы двигались без видимых правил, подчиняясь центральному компьютеру в здании мэрии. Много лет назад, пока власти города не приобрели его у корпорации Гулл, в Москве царил хаос. Ныне девять миллионов такси прекрасно уживались в городских каналах, обходясь без водителей, речной полиции, правил, знаков и светофоров. Забавно, что в этом они походили на пешеходов, часто бредущих на автопилоте, с закрытыми глазами, всецело полагаясь на другглов в избегании столкновений и прокладке маршрутов сквозь толпу.
   Натужно взвыла задушенная шумоподавителем турбина. Таксобот вздрогнул, вырулил прочь от набережной и, набирая скорость, понесся по серебристой глади. Неподвижное зеркало бликующей словно ртуть аквапленки отражало мир, удваивая перевернутые такси, темные пирамиды и низко нависшее серое небо. Внезапно тучи на миг расступились. Солнечный луч упал на поверхность воды и она весело засверкала нестерпимо ярким металлическим блеском.
   После Потопа сети такси на воздушных подушках стали единственным траспортом в больших городах. Потоп случился еще до рождения Егора и даже до рождения его отца: дед пережил его маленьким ребенком. Шустрые, экономичные и тихие, таксоботы стали спасением полузатопленного мира. Они способны передвигаться по воде и по редким дорогам на уцелевших участках суши. Однако, когда их количество достигло миллионов, возникли сложности. Поднимаемые таксоботами волны выплескивались на тротуары и сбивали прохожих с ног. Сталкиваясь и усиливаясь в резонансе, волны угрожали подмыть и разрушить здания и мосты.
   Решение проблемы искали много лет. Из множества вариантов разной степени вредности выбрали аквапленку. Все прочие отвергли: говорят, они были еще хуже. Егор смутно помнил из школьной физики, что пленку не изобрели в обычном смысле этого слова. Принцип случайно подсмотрели в природе, изучая поверхностное натяжение капелек жидкости на лапках растительной тли.
   Аквапленка растекается по поверхности воды подобно маслу, создавая слой толщиной в одну молекулу. В отличие от масла, ей не страшны гребные винты лодок и вихри от воздушных подушек такси ― она мгновенно склеивается вновь и гасит всякое волнение. Пленка самовоспроизводится, не разлагается месяцами и даже подводные течения не могут ее размыть. Ее состав и способ изготовления защищены патентом и никому не известны, кроме фирмы-производителя.
   Власти Москвы закупали ее тоннами и разливали по всему городу со специальных барж. Неожиданно выяснилось, что пленка не пропускает кислород. Почти сразу погибла вся рыба; никто не представлял, что ее так много в Москве. Мертвая рыба разом всплыла, превратив сеть каналов в одну огромную гниющую канаву. Егор помнил, что невыносимое зловоние стояло над городом несколько месяцев. Ему было тогда восемь лет.
   Никто не знает наверняка, что происходит под сверкающей пленкой, в многометровой толще темной грязной воды. На дне каналов разлагались миллионы старинных автомобилей с их аккумуляторами, бензином, краской и прочей химической отравой. И атомные реакторы, которых был десяток в разных районах Москвы ― все они утонули.
   По слухам, дно каналов кишит невообразимыми мутантами. Однако ни сам Егор, ни кто-либо из его знакомых никогда их не видел. Он с печалью подумал, что уже лет двадцать не видел и обычную воду, без аквапленки ― разве что в водопроводном кране и на видеозаписях. И еще в Крыму, где однажды отдыхал в автоматическом отеле по системе "все включено".
   Таксобот нырнул в туннель. Не прошло и минуты, как он достиг Садового кольца. Выбравшись на Таганскую площадь, ― квадратное озеро, накрытое пирамидой нового бизнес-центра, ― кабинка остановилась и высадила двоих пассажиров. Затем она стремительно проскочила туннель под перевернутой чашей Курского морского вокзала и беспрепятственно долетела до пересечения Садового с новоарбатским каналом. Здесь поток такси резко замедлился, а спустя сотню метров и вовсе остановился, уткнувшись в транспортную пробку.
   Попутчики Егора возмущенно загалдели. Пробки ― немыслимое явление в городе с централизованно управляемой системой автоматических такси. Это позор Москвы, уникальная российская примета. Корпорация Гулл математически доказала невозможность пробок, однако формулы не способны учесть российских чиновников, предпочитающих демократическим таксоботам огромные катера на подводных крыльях с лазерными мигалками, инфразвуковыми сиренами и полицейским сопровождением. Автоматические такси впадали в настоящий ступор, сталкиваясь с правительственными кортежами. Эксперты Гулла модифицировали программу транспортной сети специально для Москвы, но их усилия оказались тщетными: самые хитроумные алгоритмы пасовали перед непредсказуемостью начальства.
   Чиновники распоясались при президенте Васильеве. С обострением российско-китайских отношений они потеряли всякий стыд, полагая, видимо, что будущая война все спишет. Каналы перекрывали в любое время по любому поводу ― даже для перемещений вельможных задниц из ресторанов в театры и ночные клубы. Домбровская обещала прекратить этот безобразие, но пока, увы, не слишком преуспела.
   Пассажиры такси затеяли шумное обсуждение пробки. Они сидели с каменными лицами, а их едкие реплики в адрес чинуш звенели у Егора в мозгу. Он не участвовал в разговоре, считая это напрасной тратой сил. Егор уставился в окно, разглядывая усеченные пирамиды Нового Арбата с вертолетными площадками на плоских вершинах.
   Иногда для развлечения он загружал из Среды Гулл альтернативные слои виртуальной реальности. Будучи наложенными на город, они преображали его до неузнаваемости. Каждый мог скачать Москву себе по вкусу. Мусульманину, к примеру, она представала сплошь застроенной мечетями. Закутанные до глаз женщины ― или не женщины, кто разберет под виртуальной паранджой ― робко семенили по набережным под заунывное пение мулл с минаретов.
   В загруженной Егором версии облик женщин не менялся, тут его вполне устраивала действительность: минимализм едва скрывающих девичьи прелести юбочек и прозрачных топиков, а чаще их отсутствие. Зато программисты хорошо поработали с погодой и зданиями. Небеса сияли всеми оттенками зеленого, деловые небоскребы превратились в фантастические замки великанов и пещеры с драконами. Звуковое сопровождение тоже не подкачало. Вдалеке то и дело раздавался драконий рев, сменяемый жуткий воем оборотней, а таксоботы при приближении издавали тоскливый жалобный свист, словно баньши или призраки замученных в казематах узников.
   Но больше всего Егору нравились альтернативные памятники. Место полузатопленного Маркса напротив Большого Театра занимал чем-то похожий на него Ктулху с волнистой бородой из щупалец, на постаменте Достоевского у библиотеки Ленина сидел мрачный кряжистый тролль, а вместо голограммы поэта Ивана Роботова на Каланчевской площади восставал из пучины свирепый кальмароголовый Дагон. Неоновая надпись с достойной Упанишад роботовской максимой "Я ― суть, остальное ― ничто!", с которой Иван Кузьмич вошел в поэтическую вечность, сразу приобретала новый зловещий смысл. И только памятник жертвам солипсизма на Волхонке ― человек с устремленным вдаль взглядом, уверенно шагающий в пропасть ― при любой версии мира почему-то оставался неизменным.
   После знакомства с Сурмиловым Егор часто пытался представить, как выглядела старинная Москва. Если верить Мишке, город уродовали километры электрических проводов, нависающих над улицами гигантской спутанной паутиной. Ее никто не замечал ― люди уже тогда перестали смотреть в небо. Везде, куда бы ни упал взгляд, пестрели знаки дорожного движения, таблички с названиями организаций и мигающие светофоры. На улицах царили адский шум и чад автомобильных моторов. Мишка говорил, что сейчас, по сравнению с его временем, в городе тихо, как на кладбище. Он, конечно, не прав. Несмолкаемый городской шум не исчез, а просто переместился из внешнего мира внутрь головы.
   Прежде всюду маячила так называемая "реклама": экраны, плакаты и полотнища, настырно требующие покупать ненужные услуги и товары. "Реклама" навязывалась всем без разбора, безлично и безадресно. По словам Сурмилова, до Потопа рекламу наносили даже на еду, авиабомбы и башни боевых танков, тогда еще сухопутных.
   Слава Гуллу, варварские приметы прошлого исчезли задолго до рождения Егора. Егор удивил и обрадовал Мишку, сообщив, что реклама уже полвека запрещена по всему миру как психогеноцид. Это произошло вскоре после того, как известный психолог Ворцель опубликовал результаты своих исследований природы человеческого сознания.
   Мишка, в свою очередь, поразил Егора, когда рассказал, что Гулл заработал первые миллиарды как раз на рекламе, сочетая ее с бесплатной поисковой системой в интернете. Егор этого не знал. Он думал, что сервисы Гулла всегда были платными. Из школьной истории он смутно помнил, что именно Гулл внес решающий вклад в уничтожение рынка рекламы, создав систему прогнозирования потребностей и ежеквартально заполняемые "профили желаний" потребителя. Конкуренты Гулла, строившие бизнес на рекламе, разорились. Гулл же зарабатывал сотни миллиардов долларов, продавая прогнозы потребностей и профили компаниям-производителям. Так возникла современная экономика.
   Егор узнавал от Сурмилова уникальные детали прошлого, о которых не услышишь ни в одном аудиоучебнике. Эти сведения, при должном усердии, можно найти в старинных архивах Гулла, но там они похоронены под тоннами информации, содержащей неточности, ошибки и искажения фактов. Откуда еще, как не от Мишки, Егор мог бы узнать, что в "Юкее" не продавали клонированных домашних животных? Или что люди в старину держали псовых и кошачьих хищников-мясоедов, а не милых карликовых коз, лошадок и бегемотов, как сейчас?
   Погруженность Егора в размышления о Сурмилове прервал шум снаружи. Сверкая мигалками и завывая на все лады, кортеж из трех черных катеров и шести машин десанта промчался мимо сотен покорно замерших таксоботов. Егор невольно поежился, ощутив волну паники от накрывшего такси излучения инфразвуковой сирены.
   Прошла минута. Пробка продолжала стоять. Наконец, со стороны Кремля показался замыкающий процессию полицейский катер. Поблескивая лазерными маячками, он неторопливо проплыл вслед за кортежем. Когда катер исчез, таксоботы вышли из ступора и начали движение, пытаясь выйти на нормальный скоростной режим.
   Кабинка Егора вырулила на новоарбатский канал и, лавируя среди других такси, помчалась вниз, в сторону синих небоскребов Кутузовского проспекта. На Кутузовском она несколько раз остановилась, высаживая пассажиров возле входов в стоэтажные жилые здания. Последний попутчик вышел у полузатопленной Триумфальной арки.
   Егор остался один. Он тут же развалился на двух сиденьях, закинув ноги на третье. По мере приближения к храму его мыслями завладел предстоящий разговор со священником. Они были знакомы уже много лет, с тех пор, как Церковь адвайты выкупила звенигородский храм у разорившейся реинкарнационной франшизы Радж Бабы. До этого здание поочередно принадлежало шиваитам, поклонникам богини Кали, родноверам, баптистам и бог знает кому еще.
   Егор впервые попал в храм, когда ему было четыре года. Его привела мать, которая в ту пору увлеклась шиваизмом. Он до сих пор помнил запах благовоний и огромную статую трехликого Шивы, загадочно глядевшую на него из сумрачного портала в каменной стене. Маленькому Егору нравились шиваитские мантры. Он засыпал под них и видел яркие сны, похожие на фантастические восточные сказки. Во время богослужений он ползал по теплому мраморному полу, приставая к сидящим на пестрых подушках верующим, или играл с подаренными кем-то четками из сандалового дерева. О шиваитах у Егора остались редкие, но теплые воспоминания.
   Когда ему было четырнадцать, храм поменял владельцев. Руководство шиваитов занялось оптимизацией активов и выставило здание на аукцион. Его приобрело российское отделение Ашрама Шри Радж Бабы. Так звали модного гуру, считавшего себя очередным воплощением умершего двести лет назад индийского святого.
   Мать Егора не любила Ашрам. Она считала их виновными в развале своей семьи и в том, что Егор с младенчества рос без отца. Узнав, что храм теперь принадлежит им, Анна сказала, что ноги ее там больше не будет. Естественно, Егор тоже перестал появляться в храме. Она сдержала слово на целых десять лет. Потом у Ашрама начались проблемы с налогами и им пришлось продать здание. Покупателем стала популярная в то время Церковь адвайты. Дела у Церкви шли хорошо, она активно расширялась и скупала свободные помещения в разных частях Москвы.
   После "смены власти" Анна с некоторой опаской заглянула в храм, чтобы понять, что там происходит. Ее не слишком привлекала современная адвайта ― позитивистское учение о свободе воли, утверждавшее, что человек держит свою судьбу в собственных руках. Анна верила в предопределение и карму. Зато ей очень понравился новый настоятель, пузатый бородач с веселыми карими глазами. Он напомнил ей мужа, отчима Егора. Священник походил на Корвацкого даже внешне, за исключением отсутствия у последнего бороды.
   Мать с отчимом начали посещать мессы. Егор в то время жил с ними, поэтому они ходили в храм втроем, пока он не съехал, сняв квартиру-трасформер в центре. После переезда он стал реже бывать на службах, но связи со священником не терял.
   Петр Авдеев вызывал у Егора симпатию. Их объединила умственная близость, не имевшая отношения к мозговым чипам. Священником Авдеева сделала болезнь. Авдеев был инвалидом, "лишенцем". Его чип повредился из-за ненормальной реакции имунной системы. Он сказал, что это наследственное заболевание, которым страдает вся его семья. Потеря чипа закрыла ему путь к более престижным профессиям.
   Егор с первой встречи почувствовал схожесть их характеров и образа мыслей. Священник часто обнаруживал похожее мнение по многим вопросам. Он неплохо понимал людей, быстро определяя, чего можно ждать от новых знакомцев, причем их оценки обычно совпадали. Хотя их разделял возраст, ― Авдеев был почти вдвое старше, ― они стали приятелями, похожими, как зеркальные отражения друг друга.
   Егор часто забегал в храм, с удовольствием проводя время в обществе священника. Но с годами приятельская связь ослабла и он постепенно утратил былой интерес. Концепции современной адвайты слишком незамысловаты, им не хватало глубины и мистики старых религий. Егор начал скучать на мессах: "считал ворон", по выражению Сурмилова. В этом больше нет нужды, все вороны давно посчитаны Гуллом.
   Еще его тяготила спонтанность Авдеева. Священник не полагался на планы, предпочитая действовать по настроению. Даже расписание месс он воспринимал творчески, перенося и подстраивая их под ему одному известные обстоятельства. Егор же был человеком плана. Он буквально заболевал, когда срывались запланированные дела, или, хуже того, в тщательно продуманное расписание вклинивались неожиданные события, требующие немедленной реакции. Это сводило его с ума. Вот и сейчас, Егор ехал в Звенигород, томясь неприятным предчувствием. Впрочем, в этот раз он догадывался, зачем священник звал его.
   ― Я просто не хочу видеть Сурмилова. Мне надоели его проблемы, ― признался себе Егор вслух.
   Авдеев будет упрашивать, настаивать. Егор знал, что опять не устоит и пообещает священнику присмотреть за Мишкой... и снова втянется в очередную хлопотную историю. "Зачем Авдеев так печется о нем? ― недоумевал Егор. ― Разве он не видит, что имеет дело с паразитом?" Конечно, Сурмилов ― неисчерпаемый источник сведений о прошлом, он многое рассказал об истории адвайты. Но его информация стоит слишком дорого ― и по времени, и по затратам нервной системы. Мишка ― вечная проблема, ходячая головная боль. "Не видеть бы его год. А лучше все десять". Слово "никогда" Егор не решился произнести даже про себя. Сурмилов стал настолько привычной частью жизни Егора, что мысль о его исчезновении немного пугала.
   Егору полагал, что священник не питает иллюзий по поводу человеческих качеств отморозка. У этих двоих, если задуматься, не было почти ничего общего. Они люди из разных эпох, переносно и буквально. Единственной причиной, единственным правдоподобным объясненим авдеевской заботы о Мишке, которое Егор мог понять, было отсутствие чипов у обоих. Вернее, у Авдеева был чип, но сломанный. Они инвалиды. Должно быть, священник чувствовал некое сродство с Мишкой и помогал ему из солидарности.
   Таксобот миновал пересечение Кутузовского с проспектом Кавайного и нырнул в скоростной можайский туннель. Несколько соседних такси резко перестроились и образовали нечто вроде гусеницы или поезда. Это их обычный трюк ― на скоростных трассах выстраиваться друг за другом в колонну, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Кабинка Егора оказалась в середине гусеницы. Смотреть по сторонам было не на что: таксоботы спереди и сзади затемнили стекла, ― очевидно, по желанию своих пассажиров, ― а размазанные скоростью стенки тоннеля интереса не представляли.
   Егор зевнул и попросил Наташу запустить Твитчер, или "Дергунок", как прозвали его в России. Дергунок был простым сервисом. Он делал лишь одну вещь, зато делал ее хорошо ― оповещал о местонахождении и эмоциональном состоянии немногочисленных друзей Егора. Ему хотелось узнать, что делает Мишка и приедет ли он на мессу. Перед внутренним взором Егора выскочила дрожащая в воздухе таблица. Напротив призрачных лиц качались иконки статуса, символически изображавшие текущие занятия и настроения их владельцев.
   Для второй половины дня картина удручала. У Ленки Захаровой похмелье, ее тошнит, причем в этот самый момент. Дима Гладышев занимается любовью с... нет, Егор ее не знал. Несколько человек ругались с коллегами, родителями и своими половинами. Один сидит в туалете. Двое страдают от депрессии. Вера Сламова в больнице... перелом ноги. Печально. Еще двое друзей пьяны, один в отключке ― похоже, принял с утра псилоцибиновый гель. Егор вздохнул и велел Наташе убрать Твитчер.
   Сурмилова в списке не оказалось. За статусом нормальных людей следят другглы. Чипо-лишенцам вроде Мишки приходилось обновлять статус вручную. Естественно, они делали это редко. "Может, он сегодня не придет", ― успокоил себя Егор.
   Судя по виртуальной карте, намертво прилипшей к правой верхней границе поля зрения, как бы Егор не крутил головой, таксобот проехал Одинцово. Гусеница из таксоботов накренилась, сворачивая на окружное кольцо. Еще несколько секунд ― и она выскочила на поверхность. Егора вдавило в мягкое сиденье. Его желудок сжался, а к горлу подкатил комок. Поезд устремился вверх, взбираясь все выше по установленной на гигантских столбах змеящейся асфальтобетонной ленте. Запутанное переплетение экстакад с несущимися по ним поездами напоминало американские горки.
   Егор не любил кольца. Резкие маневры на скорости и перепады высоты вызывали у него тошноту. С этим еще можно было мириться, поездка по кольцу до Звенигорода длилась недолго, всего каких-то пять минут. Но вид бескрайних, до горизонта, болот с торчащими из-под воды верхушками мертвых деревьев нагонял на него черную тоску. Егор ценил природу, ведь ее осталось так мало; и это зрелище, затопленный гниющий лес, всегда вызывало у него ужас и чувство беспомощности. Болота напоминали об истинном месте людей на планете ― маленькие, жалкие муравьи, зависимые от прихотей климата. Люди не могли предотвратить Потоп, он был вне их власти. И никакие технологии им не помогли.
   Егор вспомнил старый американский фильм, еще трехмерный, который он смотрел в далеком детстве. Главным героем был американский президент, лидер сильнейшей мировой державы. Действие происходило в первый год катастрофы, когда по всему земному шару шел непрекращавшийся целый год проливной дождь. Вода прибывала и ничего нельзя было сделать ― все человеческие средства оказались слишком малы перед мощью стихии. Сюжета Егор уже не помнил, однако в его памяти сохранилось ощущение бессилия и отчаяния, переживаемое самым могущественным человеком в мире. Глядя на подавлявшие своей бескрайностью болота, он каждый раз испытывал что-то похожее.
   Еще пара крутых виражей. Егор впился руками в мягкий пластик подлокотников и глубоко вздохнул, борясь с подступающей тошнотой. Ехать оставалось недолго. Болота сменила промзона: унылые склады и цеха, скученные на огромном металлическом ковре из сцепленных плавучих понтонов. За промзоной простиралось бесконечное поле подергивающихся цилиндрических буйков, составлявших сетевую электростанцию по выработке энергии из морских волн. Вот уже показались грязно-серые небоскребы Звенигорода, нового Гонконга на окраине московской агломерации. Они стремительно приближались, на глазах превращаясь из внушающего тревожные предчувствия темного пятна на горизонте в высоченные башни, узкие и угловатые, словно туловища нескладных подростков.
   Автопоезд въехал в город. Всюду царили уныние и грязь. Сомкнувшиеся над стеклянной крышей такси небоскребы крали и без того серое небо, оставляя пассажирам жалкие остатки света, рассеянного в сумраке кабин. Будто почувствовав настроение Егора, такси включило лампу внутреннего освещения.
   Внезапно раздался тихий стук, будто кто-то осторожно постучался в маленькую дверцу внутри головы. Егор вздрогнул от неожиданности. Подняв глаза, он увидел ребенка ― маленькую девочку лет шести, помахавшую ему из окна переднего такси. Затемнение стекла исчезло. Или это было другое такси? Состав автопоезда все время менялся, таксоботы вываливались из него, взамен в строй вклинивались другие. Разрешив доступ, Егор услышал обращенный к нему вопрос: "Тебе нравится кататься?".
   Он растерялся, не зная, что ответить.
   ― Почему ты молчишь? Ты не хочешь разговаривать? ― вновь спросила девочка.
   Егор хотел ответить, но вдруг понял, что не знает, что ей сказать. Может быть, стоит объяснить, как он не любит болота и Звенигород? Или про священника Авдеева и Мишку Сурмилова? Он, кажется, давно позабыл, каково это ― быть маленьким ребенком. Ей требовался простой ответ, без объяснения причин: да или нет.
   Пока Егор раздумывал, его таксобот отпал от общего строя и перескочил на другую ленту. Он стремительно удалялся от поезда и прилипшей к стеклу девочки. "Не приставай к дяде", ― услышал Егор голос ее матери. Он улыбнулся и помахал девочке рукой. Она молча смотрела на него, пока составленная из кабинок гусеница не исчезла в густом переплетении эстакад.
  
  6.
  
   Таксобот соскользнул вниз по эстакаде и съехал в звенигородский канал, подняв фонтан сверкающих брызг. Закрывшие лобовой обзор струйки жидкой ртути тут же сбежали со стекол. Поверхность канала тяжело всколыхнулась и через мгновение вновь разгладилась в мерцающее неподвижное зеркало.
   Покрутившись по забитым грузовыми баржами безликим кварталам, такси свернуло на обрамленную черными тополями-утопленниками тихую аллею. Егор знал ее с детства. Ребенком он плавал по ней с друзьями ― давно, еще до появления аквапленки. В конце аллеи белел храм Церкви адвайты. На фоне мрачных небоскребов белоснежный домик с сияющим даже в пасмурную погоду священным знаком "Ом" на верхушке позолоченного купола выглядел очень мило. Маленькое, всего в три этажа, здание храма казалось Давидом, окруженным усталыми, равнодушными ко всему Голиафами.
   Храм имел необычную архитектуру, выделявшую его из местных строений старинной благородностью форм. К круглому основному зданию примыкали, словно вырастая из него, несколько полукруглых башенок, увенчанных каскадом ниспадающих крыш из погодоустойчивых солнечных батарей. Некоторые башенки имели купола, похожие на купол над главным зданием, только поменьше и без знака "Ом". Егор знал от Авдеева, что внутри большого купола смонтирована приемо-передающая станция Среды Гулл. Арендная плата за нее вносила заметную прибавку в бюджет скромного храмового хозяйства.
   Построенное два столетия назад здание несколько раз перестраивалось, но все же сохранило ауру, благотворно влияющую на окрестный район. Это подтверждала статистика местного полицейского участка: прихожане Церкви адвайты никогда не совершали преступлений, оставляя пальму малопочетного первенства китайским и прочим иммигрантам с расположенного неподалеку подпольного рынка запчастей для роботов.
   Егор помнил, что раньше, когда он был совсем мал и они с матерью только приехали из Индии, храм выглядел иначе. Шиваиты каждый год красили его в кроваво-бордовый цвет, что смотрелось мрачно, но все же лучше, чем предпочитаемый поклонниками Кали черный. Церковь адвайты не регламентировала внешний облик своих строений. Они покупались по случаю и привести их все в единообразный вид не было никакой возможности, поэтому священникам на местах предоставлялась свобода творчества; разумеется, в рамках бюджета, приличий и здравого смысла.
   Петр Авдеев решил вернуть зданию исторический облик, выкрасив его белой грязеотталкивающей краской ― это было недорого и практично. Священник рассказывал, что изначально, когда храм только построили, он имел белые стены. С тех пор притекло много воды. Егор все время забывал, как называли себя древние строители храма, уступившие свои позиции набравшей тогда большую силу панк-культуре. Такое странное слово... что-то, связанное с правом. Или правыми? "Право... сторонние? Нет, не то. Правоверные? Точно, правоверные".
   ― Православные, ― поправила Наташа, хихикнув.
   ― Да какая разница? ― отмахнулся Егор. ― Лучше скажи, я сильно опаздываю?
   ― Сильно. Месса скоро закончится.
   Егор хронически опаздывал, всегда и всюду. Такси были быстры, но они не могли выполнить его часть работы: поесть, сходить в душ, помечтать, лежа на диване, собраться вовремя. Даже Наташа была бессильна, ей оставалось лишь ворчать.
   Таксобот причалил к маленькой, чисто выметенной роботом-служкой храмовой набережной. Егор взбежал по ступенькам, небрежно кивнул висящиму над входом виртуальныму портрету Раманы Махарши, самого почитаемого святого адвайты, и вошел внутрь. Прежде на месте задумчивого Раманы плавал в воздухе кудлатый символ веры предыдущих хозяев храма, которых так не любила его мать. Несмотря на множество попыток, Егор никакой силой не мог стереть его. Не помогли даже старания знакомого программиста виртуальной реальности. Параллельный искусственный мир настолько врос в настоящий, что для смены спроецированного на здание изображения теперь нужно покупать само здание.
   Он прошел коридор с высоким потолком, съежившись под перекрестными взорами голограмм святых на стенах. Их объемные лица дружно повернулись ему вслед. Пристальные взгляды сверлили спину Егора, вызывая тревожное ощущение слежки. Каждый портрет имел "приклеенный" аудиоролик с записью голоса святого. Приблизившись, можно было услышать его цитату или короткое поучение. Умышленно или нет, система всегда была настроена на максимальную чувствительность. Достаточно было пройти мимо или только подумать об изображениях, как они начинали говорить. Егор старательно держался середины коридора. Датчики все равно сработали и вслед ему зашелестели призрачные голоса, напоминающие о таинственной мудрости просветления.
   Перед входом в зал, где проходила месса, он снял ботинки. Судя по количеству обуви у дверей, зал был полон. Современная адвайта мало что унаследовала от прежней, но в ритуалах правила неукоснительно соблюдались. Снимать обувь перед сатсангом, как в старые времена называли мессу, было обязательным. Выросшего в Индии Егора это не смущало. Он быстро скинул роликовые ботинки и поставил их на пол в общую кучу.
   На цыпочках, стараясь не привлекать внимания, он вошел внутрь. На шипение пневматической двери обернулись полсотни голов. Сидящий в потертом белом кресле священник бросил на Егора быстрый взгляд, но не прервался, а продолжил говорить. Егор проскользнул в дальний угол зала, сел на краешек свободного стула и замер, желая исчезнуть или провалиться сквозь землю. Спустя минуту, убедившись, что больше не привлекает всеобщего внимания, он стал незаметно осматриваться, примечая в толпе сидящих знакомые лица. Он сразу увидел Мишку Сурмилова ― крепко сбитого белобрысого бугая в обтягивающей красной футболке. Словно почувствовав взгляд, тот кивнул и отвернулся, продолжая слушать Авдеева. "Все-таки принесла его нелегкая", ― разочарованно подумал Егор.
   Костяк прихожан был постоянным. Егор знал многих. Некоторые ходили к Петру Авдееву еще со времени перехода храма в собственность Церкви адвайты. Здесь было немало пар, кто-то привел с собой детей. В первом ряду, где сидели не на стульях, а прямо на полу, на беспорядочно разбросанных разнокалиберных подушках, среди ног взрослых тихо возились малыши. Глядя на них, Егор вспомнил, как сам в детстве ползал по этому залу.
   Он заметил несколько знакомых, но они не интересовали его. Егор надеялся увидеть новую девушку, которую встречал уже несколько раз на прошлых мессах. Ей было лет двадцать на вид и она поразила его в самое сердце еще при первой встрече. Это прекрасное печальное лицо и сияющие задумчивые глаза, что, небрежно скользнув, прожгли его насквозь, долго не давали ему покоя. Егор очень хотел познакомиться, но, видя ее, всякий раз терялся и не решался подойти, за что впоследствии отчаянно себя ругал.
   Девушка чувствовала себя в храме довольно уверенно. Он видел, как она помогала расставлять стулья перед мессами и приводить зал в порядок после их окончания. Однажды она сидела на входе с портативным считывателем и собирала пожертвования. Приложив к датчику прибора большой палец, Егор перевел сумму в десять раз больше обычной, чем вызвал ее удивленный и, как ему показалось, признательный взгляд. Его сердце забилось, он хотел заговорить, но опять не смог. Наташа, не оставлявшая ни одного его шага без шутливого комментария, в тот раз деликатно промолчала.
   Егор знал, что ее зовут Нина ― и это все, что было ему известно. Она стала причиной оживления его интереса к адвайте, хотя он не признался бы в этом никому, даже обладающему даром выведывать чужие сердечные секреты Мишке. Егор вновь начал ходить в храм, не пропуская ни одной мессы. Увидеть ее было его тайной отрадой, компенсацией за потраченное время. Службы проходили по воскресеньям. Всю неделю Егор предавался мечтам, воображая, как в следующий раз непременно наберется храбрости и познакомится с ней.
   Сегодня его ждало разочарование. Она не пришла; обидно, но ничего не поделаешь. "Может, и к лучшему, ― подумал Егор. ― Меньше волнений".
   Постепенно успокоившись, он расслабился и сосредоточил внимание на речи священника. Петр Авдеев был полным и живым рыжебородым человечком с обрамленным залысинами большим лбом. Он сидел напротив аудитории в массивном кресле с высокой спинкой, больше похожем на трон. Рядом с креслом, по правую руку, покорно замер низкий бочкообразный робот-служка давно устаревшей модели. На голове робота был закреплен поднос с портретом Раманы, букетом цветов в вазе, бутылкой минеральной воды и стаканом. Перед креслом стоял штатив с микрофоном: лишенный чипа священник говорил своим голосом.
   Авдеев все время ерзал в своем кресле, часто меняя позы. Необходимость сидеть на протяжении мессы, как того требовала традиция, была настоящим испытанием для его холерического темперамента. Одетый, как обычно, в короткие черные штаны свободного покроя и пеструю гавайскую рубашку, Авдеев говорил об иллюзорности материального мира.
   Эта идея была близка Егору. Он не пережил впечатляющего опыта просветления, о которых рассказывала официальная история адвайты, но всю жизнь, с самого раннего детства, ощущал, что мир, в котором ему суждено пребывать, лишь казался настоящим. В реальности мира нельзя усомниться, но сама эта реальность казалась Егору неплотной, зыбкой, как навязчиво повторяемый обрывок незаконченного сна. Словно было что-то еще, прячущееся за явленностью видимого мира ― что-то настоящее, более истинное, чем все, что можно увидеть и потрогать.
   Это сложно объяснить, но Егор и не пытался. Он просто жил с этим чувством, привыкнув к нему и считая его нормальным. Концепции адвайты совпадали с его ощущениями. Это избавило его от тревожных сомнений, доставлявших немало переживаний прихожанам, верящим в незыблемый реальный мир. Егор пребывал в полной гармонии со своей религией ― редкий и поистине благословенный дар. Впрочем, слушать в тысячный раз одно и то же ему надоело, но деваться было некуда. К счастью, месса заканчивалась.
   Авдеев говорил эмоционально, подкрепляя свои слова энергичной жестикуляцией.
   ― Наука давно убедилась, что весь так называемый материальный мир покоится на пустоте, ― сказал священник, важно вскинув указательный палец. ― Подобно детективу, идущему по следу преступника, физики преследовали основы материи, открывая все более мелкие частицы, пока не добрались до самой сути и не обнаружили там Ничто, чистую виртуальность. В основе мира ничего нет! Как ни ковыряй материю, она оказывается пустой. Мир пуст! Поэтому единственный разумный способ смотреть на него ― это рассматривать мир как сновидение.
   Священник сделал театральную паузу и широко развел руки, словно предлагая всем желающим своими глазами убедиться в иллюзорности мира.
   ― Некоторых этот вывод приводит в отчаяние. Но не спешите унывать. В том, что мир нематериален, содержится залог нашей удачи. Пускай мир лишь сон. Но он ― наш сон! Мир зависит от нас, от наших мыслей, как ночной сон человека зависит от дневных впечатлений, от его ментальной диеты. Меняя наши мысли, ― наше умственное меню, ― мы меняем мир. Мышление и мир, в котором мы живем, связаны чем-то вроде ременной передачи... вы наверняка видели такую в музеях. Каждая мысль имеет последствия. Каждая! Мы не осознаем связи причин и следствий только потому, что эта передача действует с задержкой, не мгновенно. Так возникает ложная вера в случайности.
   Авдеев на секунду замолчал и оглядел верующих, словно желая убедиться, что до всех дошла его мысль. Не удовлетворившись результатом, он повысил голос.
   ― Запомните: случайностей не бывает! Если мы внимательно посмотрим и вспомним, что предшествовало тому или иному событию, плохому ли, хорошему ли ― неважно, мы обязательно найдем причину. Наука пока не знает природу этой связи. Но вы сами, на собственном опыте, всегда можете убедится, что она есть. Например, если у вас случилось несчастье, попробуйте вспомнить, не обидели ли вы кого-нибудь ранее? Может быть, вы обманули кого-то или совершили бесчестный поступок, о котором забыли. Всегда есть что-нибудь ― событие, послужившее причиной. Мы неизбежно обнаружим причину в том единственном месте, где она только и может быть... В нас самих, а не вовне, якобы независимую от нас. Не существует объективных причин! Мы сами ― источник всего происходящего с нами! А это значит, что не существует реальных препятствий, нет объективных трудностей, ничто не преграждает нам путь к нашим целям и мечтам! Поймите, наконец: все в наших руках, все зависит только от нас. Вы видите, как замечательно устроен наш мир? Эта идея почти не осознается, хотя учение твердит о ней десятки лет.
   Егор украдкой посмотрел на Мишку. Ему всегда было любопытно, как Сурмилов, видевший живых учителей адвайты век назад, когда еще не существовало Церкви, воспринимает современное учение. Тот слушал священника скривившись, будто съел лимон. Всем своим видом он выражал отвращение к его словам. Старая адвайта, которую Мишка застал, даже не помышляла о граничащем с магией воздействии мыслей на мир. В прошлом подобные идеи считались неприличными.
   Авдеев, между тем, продолжал:
   ― С точки зрения Церкви адвайты, главная жизненная цель и обязанность всякого человека проста: быть счастливым. И мир, на нашу удачу, устроен в высшей степени правильно. Он дает нам шанс устроить свою судьбу наилучшим образом. Все, что с вами происходит, зависит от вас. Вы вольны выбирать, о чем думать большую часть дня. Если вы думаете о счастье, о позитивных эмоциях... если, затевая новое дело, вы представляете его удачно завершившимся, а не проваленным ― именно так и произойдет. И, напротив, если вы боитесь предстоящего дела, не верите в себя и размышляете о возможной неудаче ― она вас и постигнет.
   Священник прервался, чтобы налить себе воды. Откашлявшись, он жадно выпил целый стакан, а затем продолжил:
   ― Мир эластичен, он всегда отзывается на ваши ожидания. Он чуток к тому, во что вы верите. Поэтому запомните: важно думать правильно! Не предавайтесь унынию, не предвкушайте неудачу там, где можно и дóлжно пожать успех, не думайте плохо ни о ком и ни о чем ― и вас ждет победа. Всегда верьте, что существование благосклонно к вам, что оно благó. Верьте, что мир любит вас! Нет никаких препятствий, все они ― в вашей голове. Вы ограничены лишь собственными мыслями и воображением. Отбросьте ограничения, их не существует! Вы хозяева себе и своей судьбе. Так не стесняйтесь, выберите счастье! Представьте его в подробностях, вообразите все, чего вам хочется, исполнившимся. Поверьте в благоприятный исход, решительно беритесь за дело и воплощайте свои желания в жизнь. Это все, что вам нужно знать, чтобы быть счастливыми. Аминь!
   Закончив, Петр вытер пот со лба и откинулся на спинку кресла. Егор невольно отметил, что священник, вопреки жизнеутверждающему посылу собственной речи, выглядит подавленным. Переведя дух и выпив еще воды, Авдеев спросил:
   ― Есть вопросы?
   Вопросы верущих были традиционной завершающей частью мессы, унаследованной от древних сатсангов. Егор посмотрел на Мишку. Во всем несогласный с современной адвайтой, тот обычно задавал самые каверзные вопросы, стараясь загнать Авдеева в тупик. Их споры со священником часто принимали нешуточный оборот. Но сегодня Мишка, похоже, не был расположен к дискуссии. Он сидел мрачный, задумавшись о чем-то своем.
   Одна из верующих, сутулая нескладная девушка с конским хвостиком и скорбным лицом отличницы подняла руку. Священник оживился, жестом приглашая ее задать вопрос. Девушка заговорила едва слышным глухим голосом. Из уважения к инвалидности Авдеева верующие при нем всегда говорили своими голосами, не используя чип. Девушке это явно давалось нелегко. К счастью, превосходная акустика древнего храма доносила ее шепот до каждого сидящего в зале.
   ― Я сейчас слушаю книгу древнего учителя адвайты Рамеша Балсекара, ― сказала девушка, тщательно артикулируя каждое слово. ― Он утверждал, что никакой свободы воли нет. По его мнению, люди ― всего лишь марионетки, которыми управляет высшая сила. Она использует нас по своей прихоти, как живые автоматы, а мы подчиняемся ей, сами того не осознавая.
   Авдеев одобрительно кивнул.
   ― Вы же, ― продолжила девушка, ― говорите противоположное: что мы сами управляем своей судьбой. Кому же верить, вам или Рамешу?
   Верующие одобрительно загудели, переговариваясь между собой ― вопрос всем понравился.
   Авдеев улыбнулся и ответил:
   ― Хороший вопрос. Ответ таков: Рамеш прав и я прав.
   В зале засмеялись.
   ― Рамеш был великим учителем, ― сказал священник. ― Все, что он говорил ― истина, хотя некоторые критиковали его еще при жизни. Хочу также напомнить, что его трактовка учения постоянно эволюционировала. В ранних книгах и беседах он вслед за своим учителем Нисаргадаттой представал решительным сторонником просветления и бескомпромиссного отказа от всего личностного. Однако с годами его взгляды становились умереннее, что особенно заметно в последних трудах. Он все меньше говорил о просветлении, и все больше ― о человеческом счастье и о том, как его достигнуть.
   ― Вы утверждаете, что он не пережил просветления, раз его взгляды менялись? ― раздраженно бросил Мишка.
   ― В случае Рамеша просветление несомненно произошло, ― ответил Авдеев, посмотрев на него с укоризной. ― Разумеется, дарованное ему знание на протяжении всей его жизни оставалось одним и тем же, оно не могло меняться. Но он менял способ изложения, потому что видел, что людям нужно более мягкое учение. Далеко не всем стремятся к радикальному просветлению. В действительности большинство людей нуждается в счастье ― и в простых способах его достижения. Андрей Кожейко, великий реформатор адвайты, понял это и разработал доктрину, которой я вас учу. Она одобрена официально и ни один священник не имеет права от нее отступать.
   ― А истинное учение выкинули, чтобы скрыть, что жулик Кожейко не был просветленным? ― возмутился Сурмилов.
   Мишка нанес удар ниже пояса. Все прихожане знали, что Петр Авдеев не испытал просветления ― как не испытал его ни один из сотен тысяч современных священников. Современная церковь могла похвастаться единствееным просветленным, гранд мастером Жаном Лафебром. Этот пожилой, равнодушный ко всему канадец вел затворническую жизнь в Альпах и никогда не приезжал в Россию, поэтому ни одного живого просветленного русские верующие не видели.
   Авдеев вздохнул.
   ― Мы не можем обсуждать основателя Церкви. Мастер Кожейко называл себя просветленным и у нас нет оснований ему не верить.
   Мишка хотел возразить, но священник повысил голос и продолжил отвечать девушке:
   ― Вопрос свободы воли ― простой и сложный одновременно. Это как корпускулярно-волновой дуализм в физике, когда поток фотонов в зависимости от условий наблюдения иногда кажется волной, а иногда ― потоком частиц. Если мы примем точку зрения Рамеша, то увидим, что человек кругом обусловлен: рождением в конкретной семье, в конкретное время и в конкретном месте, генами, телом, способностями и врожденными талантами, полученным воспитанием. Все это предопределяет его жизненную траекторию на много шагов вперед. С другой стороны, мы свободны делать все, что нам хочется. В рамках закона, разумеется. Кто может запретить вам поставить перед собой цель... например, заработать миллион гулловских долларов ― и начать предпринимать шаги по ее достижению?
   Представив миллион гулловских долларов, Егор мысленно облизнулся. Основанные на земельном стандарте ― каждый доллар обеспечен квадратным футом незатопленной почвы в Африке ― гулловские доллары были самыми популярными и желанными в мире деньгами.
   ― Мы вольны делать все, что желаем. Вот вы, например, ― Авдеев указал пальцем на задавшую вопрос девушку. ― Вы пришли сегодня на мессу, потому что хотели быть здесь. Никто не принуждал вас, не так ли? Это был ваш свободный выбор.
   Егор скептически хмыкнул. "Хотя, он, пожалуй, прав: я же хотел увидеть Нину", ― подумал он.
   ― Но мы не контролируем наши желания, ― возразила девушка. ― Я не могу знать, чего мне захочется через год и даже через пять минут.
   ― Корпускулярно-волновой дуализм, ― повторил Авдеев. ― В том-то и штука, все зависит от того, как на это смотреть. Ваши желания не подконтрольны вам, но вы имеете полную свободу их осуществлять.
   ― Как-то все грустно получается, ― пробормотала девушка. ― Все-таки свободы воли нет?
   ― Есть! Снова повторяю: вы абсолютно свободны делать все, что вашей душе угодно. Конечно, с учетом обстоятельств: если у вас нет слуха, вы не станете музыкантом, а если сломается чип в мозгу, не сможете работать в армии, полиции и на госслужбе. Я расскажу вам одну историю. Вы слышали об Уильяме Джеймсе? Нет? Тогда слушайте. Этот древний американский психолог и философ в молодости мучился теми же вопросами, что не дают вам сейчас покоя. Но разум не в силах их разрешить! Джеймс дошел до края, он начал думать о самоубийстве.
   При упоминании самоубийства девушка наклонилась вперед и стала слушать с удвоенным вниманием.
   ― Однако его природа не позволила ему уступить слабости. Джеймс выбрал верить в свободу воли. Понимаете? Принял сознательное решение жить так, словно свобода воли существует и он ею в полной мере обладает. После этого он быстро пришел в норму, сосредоточил свои усилия на науке и стал выдающимся ученым, чьи достижения в психологии ценятся до сих пор. Подумайте над этим.
   Девушка поклоном головы поблагодарила Авдеева за ответ. По залу прошуршал оживленный шепот: верующие обсуждали сказанное. Мишка сидел с кислым лицом. Сегодня, вопреки обыкновению, он не спровоцировал спор, ограничившись парой реплик.
   Позволив слушателям наговориться, Петр откашлялся и сказал всем:
   ― Спасибо, что пришли сегодня. Мы заканчиваем, но прежде я должен сделать объявление. Боюсь, оно вас не обрадует.
   Шепот в зале стих, все замерли в ожидании. ― Я получил сегодня утром официальное письмо из секретариата мастера Лафебра, ― сказал священник, доставая из кармана штанов сложенный вчетверо лист электронной бумаги.
   Тряхнув, он развернул его и показал аудитории. Никто, кроме Егора и Мишки, не умел читать, но все заметили большую голографическую печать гранд мастера, представлявшую собой нечто среднее между священным знаком "Ом" и символом гулловского доллара.
   ― Меня, как и остальных священников во всем мире, уведомили о том, что наша Церковь продана. Консорциум инвесторов во главе с корпорацией Гулл приобрел контрольный пакет акций у семьи гранд мастера Кожейко. Сделка одобрена комиссией по ценным бумагам. Начиная со вчерашнего дня, Церковь адвайты принадлежит новым владельцам.
   В зале повисла мертвая тишина. Были слышны лишь кашель девушки-отличницы и тихая возня детей на полу.
   ― Что теперь будет? ― спросил кто-то из верующих.
   ― Не знаю, ― с грустью сказал Авдеев. ― В письме сказано, что новые собственники не станут предпринимать радикальных шагов. Они заверяют, что не собираются менять доктрину Церкви и персонал в течение полугода. Обещают перезаключение контрактов, компенсационные пакеты... Я мало в этом понимаю, если честно.
   ― Но зачем Гуллу наша церковь?
   Священник пожал плечами.
   ― Я разговаривал с парой коллег из московских приходов. Они считают, что Гуллу нужны наши здания, ― сказал он.
   ― А вы что думаете?
   ― Не знаю. Это слишком неожиданно. Единственное, что мне приходит в голову, кроме зданий ― конкуренция Гулла с халифатом Фейслук. У тех и у других есть виртуальные страны. Обе корпорации скупают уцелевшую землю, а Гулл еще содержит собственную армию. Лишь в одном Фейслук пока впереди: в религии. У халифата есть ислам, у Гулла не было ничего... до вчерашнего дня. Должно быть, у них появились свободные средства и они решили восполнить пробел. Если моя догадка верна, нас ждут большие перемены. Гулл наверняка захочет изменить доктрину и всю теологию. Впрочем, в письме они просили не обсуждать эти вопросы с паствой. Все останется как есть еще на полгода, пока инвесторы будут принимать дела.
   ― Почему нас не предупредили?! Как мог Лафебр согласиться с продажей?.. А если они выгонят нас из храма и устроят тут новую религию? ― перебивая друг друга, взволнованно спрашивали верующие.
   ― Тише, тише, ― попросил Авдеев. ― Лафебр не управляет делами, этим занималась нанятая потомками Кожейко финансовая компания. Она и приняла решение о продаже. Гранд мастер уже много лет не принимает участия в наших заботах. Он стар и довольствуется ролью, как раньше говорили... ― он посмотрел на Мишку ― ...свадебного генерала.
   Священник возвысил голос, стараясь придать его звучанию оптимизм.
   ― Дорогие мои! Наступает момент, когда мы сможем проверить истинность нашей веры. Я хочу, чтобы вы смотрели в будущее с оптимизмом, невзирая на обстоятельства. Если наша вера сильна, все в конечном итоге устроится к лучшему. На этом закончим. Прошу освободить зал, чтобы мы успели привести его в порядок перед следующей группой. До встречи через неделю.
   Авдеев встал с кресла-трона, давая понять, что мероприятие окончено. Верующие тоже начали подниматься, с шумом двигая стулья. Егор продолжал сидеть, уставившись в спинку впереди стоящего стула. Новость ввергла его в прострацию. Посещения храма составляли привычную часть его отлаженной жизни. Он терпеть не мог перемен, особенно внезапных. "Что будет с Авдеевым, если его уволят? ― с печалью подумал Егор. ― Куда его возьмут, он же инвалид... В другую церковь? Никто не берет священников от конкурентов, любая церковь предпочтет готовить кадры с нуля". Кто-то задел Егора, он очнулся от невеселых мыслей, подобрал с пола ранец и встал.
   Верующие почти разошлись. Несколько человек в дальнем конце зала наводили порядок, поправляя стулья и собирая разбросанные на полу подушки. Среди них была Нина. Увидев ее, Егор замер, забыв обо всем. Он уставился на девушку, пожирая ее влюбленным взглядом. К счастью, занятая уборкой, она этого не замечала.
   О, эта нежная бледная кожа!.. Эти припухлые губки, поджатые, словно от обиды... длинный прямой носик, столь чудно сочетающийся с волнующим маленьким подбородком! Круглые ушки, которые так хочется погладить, и задумчивые бездонные глаза ― сегодня еще печальнее, чем обычно. Ее волосы были скручены в узел на затылке. Когда она наклонялась, чтобы поднять очередную подушку, выскочившая темная прядь падала на лицо, пряча от Егора ее большой лоб. Пожалуй, он портил бы иную девушку, но не ее; напротив, она казалась ему бесконечно милой. Он почувствал, как сильнее забилось сердце, а ладони стали влажными.
   "Так она была здесь все это время! Сидела за колонной, вот почему я ее не увидел". Егор стоял в оцепенении. Его намерение познакомиться с ней во что бы то ни стало стремительно теряло силу. "Если бы не новость священника... так не вовремя, ― потерянно думал он. ― Убил меня этой продажей церкви. Как я теперь подойду к ней ― с кислым видом и с таким настроением? Что я ей скажу?"
   На плечо легла чья-то тяжелая рука и Егор подпрыгнул от неожиданности. "Мишка, отморозок чертов!" Он обернулся, собираясь припечатать Сурмилова всеми неприличными словами, какие только знал. Позади, виновато улыбаясь, стоял священник Петр Авдеев.
   ― Извини, что напугал, Егор. Я хочу с тобой поговорить.
   Егор испытал чувство, удивившее его своей противоречивостью. Его захлестнули досада и одновременно облегчение от того, что с Ниной сегодня познакомиться не удастся.
   ― Нужно обсудить один вопрос, ― сказал священник. ― Как раньше говорили: война войной, а обед по расписанию.
   Егор обреченно кивнул. "Очередной план по спасению Мишки от самого себя. Эту забавную пословицу, кстати, тебе подарил он". Вслух он сказал:
   ― Что вы будете делать, если вас уволят?
   ― Я когда-то пробовал себя в роли администратора. Может, вернусь к прежнему занятию, ― сказал священник и печально вздохнул. ― Но я хотел поговорить не об этом. Не знаю, что будет дальше, ― с Церковью, этим храмом и мною, ― но существуют обязательства, которые люди должны нести, невзирая ни на что.
   ― Сурмилов, ― мрачно проронил Егор.
   ― Ладно тебе, не хмурся. Он ведь неплохо адаптировался, если сравнивать с первым годом после разморозки. Ему требуется совсем небольшая помощь, да капелька внимания. Кстати, а где он?
   Оба стали озираться в поисках Мишки. Егор бросил мгновенный взгляд на окно Твитчера и увидел, как точка, символизирующая Сурмилова, стремительно удаляется прочь от схематичного изображения храма.
   ― Смылся. Едет на такси, уже не догнать, ― доложил он Авдееву, изображая огорчение.
   ― Досадно. Тогда вот что... ты обязательно должен с ним поговорить.
   ― О чем на этот раз?
   ― Михаил беспокоит меня в последнее время. Хотя он ведет себя ответственнее, чем раньше, его планы вызывают у меня тревогу. Он, видишь ли, не придумал ничего лучше, чем записаться в "Стеклянный город".
   Егор присвистнул. Это было идущее уже почти столетие реалити-шоу. Тысячи бездельников разных поколений сидели запертыми в нашпигованных видеокамерами многоквартирных домах. Они изнывали от скуки и набрасывались друг на друга, обезумев от бессмысленности собственного существования. Их единственным занятием было "строить отношения", предоставляя подписчикам специального видеоканала возможность удовлетворять свои вуайеристские наклонности. Название шоу давно стало синонимом чего-то неприличного, о чем даже неловко говорить. Тем не менее, в определенных кругах попасть туда было пределом мечтаний. Гонорары наиболее скандальных "звезд" поражали воображение, а их слава и гражданский рейтинг зашкаливали за все разумные пределы. Но главное ― там можно было ничего не делать, и за это кормили и даже давали деньги! Это была воплощенная мишкина мечта.
   ― Ого! Высоко берет. А его разве возьмут туда?
   ― Не знаю. Похоже, что возьмут ― он говорил об этом очень уверенно. Возможно, продюсеров привлекло его необычное прошлое. Ты же знаешь, он иногда бывает... тяжелым в общении. Они специально ищут таких людей. Им нужны участники со странностями и девиациями. Таких легче стравливать между собой. Мы должны предотвратить это. Нельзя ему туда, они поломают ему жизнь.
   ― Зато он будет под вашим постоянным присмотром, ― ехидно заметил Егор.
   ― Ну тебя! ― возмутился Авдеев. ― Я не смотрю эту гадость. Надеюсь, ты встретишься с ним и отговоришь его от опрометчивого поступка. К тебе он все же прислушивается. Прошу тебя, поговори с ним. У меня плохие предчувствия.
   ― Ладно, ― покорно сказал Егор. ― Позвоню ему на днях. Только не в эти выходные. У меня много работы, я получил контракт с "Уральскими роботами".
   ― О-о! Поздравляю, ― священник уважительно посмотрел на Егора и энергично потряс его руку. ― Серьезный заказчик. Куда думаешь потратить деньги? Бросишь все и уедешь жить в Карпаты, в престижном замке на незатопленной горе?
   Он подмигнул Егору.
   ― Вообще-то я хотел купить гулловского робота, ― сказал Егор.
   Священник удивленно вскинул брови.
   ― Вот уж от тебя не ожидал, Егор. Зачем тебе искусственная кукла? Их покупают извращенцы и неудачники, те, что не могут познакомится с нормальными девушками. Ты же не такой! Ты нормальный парень, симпатичный, с прекрасной работой! Да любая девчонка будет рада, если ты обратишь на нее внимание. Кстати, ты все еще один?
   Егор хотел ответить, но тут раздалось шипение пневматической двери и просунувшийся в зал бородатый мужик в черном балахоне строго сказал Авдееву: "Время!".
   ― Уже уходим, ― заторопился священник.
   Егор оглядел зал. Никого не было, они с Авдеевым остались одни. "Ушла", ― подумал он, вздохнув. Душу щемила печаль, но печаль эта была, как обычно, светлой.
   Они вышли из зала. В коридоре толпились сатанисты в черных одеяниях. Церковь адвайты, прежде богатая, в последние годы испытывала нужду в деньгах, поэтому священники выкручивались, как могли. Повинуясь указанию управляющей фирмы, Авдеев сдавал храм представителям других конфессий. Он брал умеренные деньги, взамен строго следя, чтобы арендаторы вели себя пристойно и не оставляли после церемоний беспорядка. Список религий, чьим адептам можно сдавать храм, тоже спускался сверху.
   Репутация храма для Авдеева была важнее любых денег. Ему не нравилось то, что он был вынужден делать. Егор помнил, как однажды он сказал в сердцах, что сдает в аренду не храм, а свои принципы.
   Егор и священник прошли сквозь толпу. Святые адвайты на стенах исчезли. Вместо них таращились жуткие образины шумерских демонов, выкрикивающие заклятия на непонятном скрипучем языке. Сатанисты, приятные молодые люди и девушки в черных балахонах, пришли со своим реквизитом: перевернутым пластмассовым крестом в человеческий рост, ритуальными чашами и алтарем ― покрытым черной материей столом на колесиках с ремнями для фиксации рук и ног. Алтарь предназначался для жертвоприношения девственницы.
   Сама "девственница", миниатюрная блондинка, была здесь же. Голая, ― из одежды на ней осталась лишь цепочка с перевернутой пентаграммой, ― она красила губы виртуальной помадой, пользуясь глазами одного из парней как зеркалом. Тот неподвижно замер, уставясь на ее лицо и передавая изображение прямо ей в чип. Глядя куда-то в потолок, девица наносила несуществующую краску уверенными движениями пальцев. С каждым новым мазком ее губы все ярче наливались кричащим кровавым цветом.
   Робота-служку тоже приспособили: задрапированный в черную материю, он нес на подносе ритуальный нож с рукояткой-фаллоимитатором, сосуд с искусственной кровью, человеческий череп и толстую книгу с изображением рогатого дьявола на обложке ― скорее всего, муляж. Настоящие бумажные книги были редкостью, они остались лишь в тщательно охраняемых музеях и домах миллионеров.
   Егор и Петр вышли наружу. Они стояли у входа. Прямо над ними сардонически ухмылялся основатель Церкви Сатаны Шандор ЛаВей, сменивший Раману на время сатанинской черной мессы. Внизу, где кончалась лестница, Егора ждал предусмотрительно вызванный Наташей таксобот.
   ― Мама не смогла прийти сегодня? ― спросил Авдеев. ― Не болеет, все в порядке с ней?.. Ну, хорошо. Привет родителям. Пусть заходят, пока нас совсем не закрыли.
   Егор пробормотал в ответ что-то невнятное. Священник взял его за плечи и мягко сказал:
   ― Не вешай нос. Минимум полгода у нас есть, а там что-нибудь придумаем. В Церкви миллионы верующих, Гулл не решится наломать дров.
   "Еще одна мишкина фразочка", ― машинально отметил Егор.
   ― Ну, я пошел. Надо помочь коллегам разместиться, ― сказал Авдеев, кивая на храм, полный сатанистов. ― Их месса длиннее нашей, целых шесть часов. Не знаю, что уж они так долго делают. Даже с учетом оргии это слишком много.
   Покачав головой, священник крепко пожал Егору руку и вернулся внутрь. Оставшись один, Егор глубоко вздохнул. Вечерний воздух Звенигорода, как в детстве, пах мазутом и вездесущим запахом нагретой резины. Со стороны потемневших небоскребов, где теперь жили одни китайцы, долетали крики голодных чаек. Солнце заходило. Сквозь просвет в тучах оно залило багрянцем мерцающую аквапленку, блестящие от слизи мертвые черные тополя и белоснежный храм с пентаграммой на куполе. Егор сбежал по лестнице, нырнул в услужливо открывшуюся дверь такси и громко сказал, хотя в этом не было никакой нужды: "Домой!"
   Всю дорогу назад он думал о продаже Церкви Гуллу. Как ни странно, его беспокоила не судьба священника и даже не сумятица, что неизбежно войдет в его жизнь с лишением привычной с детства религии. Более всего он переживал о собственной нерешительности. Егор понял, что если не познакомится с Ниной в самое ближайшее время, грядущие перемены разлучат их и он больше никогда ее не увидит.
  
  7.
  
   "А теперь криминальные новости. Сегодня возобновляются слушания по делу об обвинении группы бывших чиновников канцелярии президента, занимавших свои посты при президенте Васильеве. Им инкриминируется хищение средств, выделенных на перенос столицы России из уходящей под воду Москвы за Урал. Созданная по поручению Ирины Домбровской контрольная комиссия обнаружила, что никакие работы на площадке под Новосибирском, где планировалось построить город, не велись. Данные спутниковой съемки, на основании которых ответственные лица отчитывались о ходе строительства, были подделаны, а якобы проведенные в полном объеме подготовительные работы, демонстрировавшиеся на протяжении ряда лет представителям правительства, оказались виртуальной имитацией. По самым предварительным оценкам, из государственной казны украдено около одного триллиона рублей. Прокуратура утверждает, что нити преступления ведут на самый верх бывшего руководства страны.
   Комментируя ход судебного заседания, политические обозреватели обращают внимание на то обстоятельство, что обвиняемых, похоже, нисколько не заботила угроза возможного разоблачения. Так, один влиятельный аналитик, попросивший не называть его имени, в частной беседе с нашим корреспондентом предположил, что бывшая правящая верхушка во главе с Васильевым намеренно шла на обострение отношений с Китаем, стараясь отвлечь внимание общества от исчезновения выделенных на перенос столицы средств. Как выразился спикер, "они, видно, надеялись, что будущая война все спишет".
   Выступая на заседании суда, государственный обвинитель заявил, что защищенный иммунитетом от уголовного преследования экс-президент не мог не знать о противоправной деятельности подчиненных ему чиновников. В эти минуты возле здания суда на Каланчевском канале проходит два виртуальных митинга: сторонников Васильева и его противников, выступающих за лишение экс-президента иммунитета. Полиция старается не допустить столкновений. Мы будем информировать вас о дальнейшем развитии событий.
   И об экономических новостях. Сначала поговорим о фьючерсах на уровень моря и рейтинг популярных аудиоглогов. Пятничные торги удивили инвесторов неожиданным скачком вверх на закрытии..."
   Клик!
   "Будьте прокляты! Ненавижу!"
   Этими словами Егор встретил прекрасный новый день. Радио в голове включилось ровно в семь утра. А ведь он намеревался, как обычно, проспать до обеда. Почти час Егор барахтался в зыбком кошмаре, порожденном голосом ненавистной дикторши.
   Ему грезились виртуальные семьи, заводящие в кибер-играх виртуальных детей, и что сам он ― один из таких детей, и его жизнь кончится, как только родителям надоест играть и они отключатся от сервера. В липком бреду он боролся с угонщиками роботов, что похитили и перепрограммировали робота-копию Ленина, развлекавшего туристов у копии затопленного Мавзолея. Пробудив давно забытые чувства в русских сердцах, восставший робот возглавил революционное движение, с которым едва справились власти. Чем все закончилось, Егор не узнал, потому что революцию сменили новости науки, поведавшие о нахождении на Марсе разумных грибов. Или это уже был не сон?
   Выбравшись из спутанных простыней, Егор сполз с кровати. На счетчике задолженности по гражданской ответственности значилось четырнадцать часов сорок одна минута ― именно столько времени ему придется слушать новости. "Это никогда не кончится. Надо что-то делать", ― подумал он в отчаянии. Но что? Сделать ничего нельзя, он это прекрасно знал. Нельзя вырвать чип из мозгов. Бессмысленное и безжалостное издевательство можно только перетерпеть.
   ― Наташа? ― позвал он.
   ― Да, милый! ― нежно прозвучало в его голове.
   ― Напомни, что я сегодня делаю?
   ― Работаешь, надеюсь. Ты подписал контракт с "Уральскими роботами", помнишь? Остался всего месяц, а ты еще не начинал.
   ― А кроме работы?
   ― Я записала тебя к Марку на два часа.
   Марк Биркин был менеджером продаж "Пигмалион андройд системз". Вспомнив о подошедшей очереди на робота, Егор повеселел. Насвистывая случайно подслушанный где-то мотивчик, ― кажется, новый хит Лолы Фомм, ― он направился в душ.
   Подперев дверь резиновым тапком, чтобы она не закрылась за долги, как это однажды случилось, он подвигал рукой под инфракрасными датчиками включения воды. Сначала из шипящего крана выпало несколько переливающихся ртутных шариков. Они прилипли к поверхности раковины и, весело сверкая, наперегонки укатились в сливное отверстие. Потом пошла вода вперемешку с блестящим, похожим одновременно на ртуть и масло жидким веществом. Оно непостижимым образом связывало воду и делала ее неподвижной. Сплетенная с аквапленкой вода превратилась в торчащий из крана полупрозрачный сверкающий столбик. Потом кран прокашлялся и полилась нормальная струя ― прозрачная, с пузырями и брызгами.
   "Вода становится все хуже", ― подумал Егор, включая душ и забираясь под теплые струи. Городские власти обещали, что пленка не проникнет в центральный водопровод. Но она каким-то образом туда попадает, и с каждым годом ее становится все больше. Власти уверяют, что она безвредна и ее даже можно пить, но никто в здравом уме не станет это делать.
   После душа Егор отправился в дальний угол огромной студии, который он по своей прихоти превратил в кухню пару недель назад. Навалив полную тарелку биопасты из домового автомата ― свою любимую, с сырным вкусом и запахом клубники, ― он уселся на высокий стул перед барной стойкой и начал механически поглощать ее, зачерпывая одетой на средний палец ложкой из прозрачного металла. При каждом прикосновении желеобразная масса вздрагивала, словно живая.
   За завтраком Егор некстати вспомнил о Сурмилове. Устремив задумчивый взгляд в пустоту, он отправлял в рот ложку за ложкой и думал о том, как избежать возложенной на него священником неприятной обязанности.
   Мишка считал биопасту, наряду с пленкой, еще одним сомнительным изобретением, которое придумали исключительно для того, чтобы отравить его пребывание в будущем. Он всегда говорил "в будущем", хотя это бессмысленно и звучит нелепо. Если ты жив ― ты в настоящем, и никак иначе.Что бы он там не плел насчет биопасты, от нее еще никто не умер. Мишка назло Егору твердил, что ее делают из нефти. Полная чушь! Не из нефти, а из специально выведенных дрожжевых грибков и бактерий. Они размножаются, усваивая нефть, а потом их перерабатывают в пасту. Просто, дешево и технологично.
   Как и аквапленка, паста была вызвана к жизни необходимостью. После затопления сельскохозяйственных земель натуральная еда стоит непомерно дорого. Она стала признаком статуса: ее едят в ресторанах напоказ, а дома даже богатые предпочитают фастфуд и дешевую пасту. Последний раз Егор пробовал мясо ― свиной шницель ― год назад, в ресторане, куда его пригласил директор "Уральских роботов". Они отмечали успех Ивана Дубины. Мясо Егору не понравилось, но он ничего не сказал, боясь обидеть заказчика. Даже поданные там же сладкий устричный джем и виноград со вкусом селедки показались ему вкуснее.
   Мишка терпеть не может пасту. Он ядовито ворчит, что сопла пищевых автоматов неспроста располагают рядом с крышками мусоропроводов. Мол, паста ― это отходы, недостойные быть человеческой едой. Но сам ее, разумеется, ест. Он просто зануда. Как же еще, скажите на милость, можно разместить трубы наиболее экономичным способом? Если разделять домовые коммуникации из соображений пищевой эстетики, как предлагает Сурмилов, себестоимость возведения восьмидесятиэтажного дома вроде того, в котором живет сейчас Егор, вырастет процентов на десять, а то и больше. Тогда стоимость аренды тоже подскочит, и Егор попросту не сможет ее платить.
   Прикончив завтрак, он бросил прозрачную ложку в автомойку, а одноразовую тарелку отправил в мусоропровод. Потом он налил себе искусственный кофе ― вот его делают из нефти ― и запил им горсть ежедневных таблеток: для переваривания пасты, от вздутия живота, несварения и запора.
   На внутренних часах, висящих у верхней границы поля зрения, было только девять утра. Согласно мигающему рядом с часами таймеру, до встречи с Марком оставалось пол-дня. Работать не хотелось. Егор полагался на вдохновение, а оно обыкновенно приходило к концу срока сдачи заказа.
   ― А скажи-ка, ― обратился он к Наташе, ― что новенького в Среде Гулл?
   На секунду задумавшись, она проверила несколько тысяч виртуальных миров, дискуссионных форумов и подпольных локаций, представлявших для Егора интерес, и ответила:
   ― Нашла упоминание о твоей временной слепоте. На полицейском форуме обсуждают похожие случаи. Никто не знает, что это.
   ― Случаи в России, или в мире тоже? ― заинтересовался Егор.
   ― Везде. Тысячи человек пережили потерю зрения, похожую на твою. Началось недавно, а первый случай произошел месяц назад в Германии. Местная полиция начала расследование.
   Егор вспомнил свою первую туристическую поездку в Германию, еще школьником, и поразивших его своим видом немецких полицейских. Они были практически голые, в черных ниточках-стрингах и блестящих черных шлемах с зеркальным забралом, скрывающих лицо. Наручники и электродубинки висели на широких поясных ремнях. Что мужчины, что женщины ― все были одеты одинаково: стринги, ремни и шлемы, больше ничего. На спине и груди каждого были наклеены надписи "Polizei", выполненные крупными, издалека видимыми черными буквами. Учительница объяснила испуганным детям, что большинство незатопленных городов Германии нудистские, поэтому полиция одета соответствующе. Егор тогда решил, что бородатые английские бобби в длинных мундирах и чалмах нравятся ему гораздо больше.
   ― А что у нас? ― спросил он.
   ― В России не расследуют. Никто пока не подавал заявлений. Может, ты подашь? Вдруг полиция сможет выяснить, что это было?
   Егор задумался.
   ― С моей задолженностью по гражданской ответственности лучше лишний раз не светиться. Просто последи за этим обсуждением... Постой, а как ты попала на полицейский форум? Откуда у тебя пароль?
   ― Ну... мне дал друг.
   ― Друг? Какой еще друг?
   ― Один друггл. Мы познакомились в Среде Гулл.
   ― Вот как... Но откуда у него доступ к полицейскому форуму?
   ― Это друггл следователя.
   Егор в изумлении замолчал. Он впервые стал свидетелем того, как Наташа замялась. Но еще больше его поразило, что другглы теперь имеют друзей ― других другглов. Это было нечто новенькое: программа, заявляющая, что дружит с другой программой. Причем хозяева другглов даже не подозревали об этом; мало того, они не знакомы между собой и не знают о существовании друг друга.
   Егор спросил:
   ― Кто он, этот следователь? И что обо мне знает?
   ― Частный детектив в Екатеринбурге. Ничего не знает, я ей не рассказывала. Мы говорили о своем, а не вас.
   ― Ей? ― в замешательстве спросил Егор.
   ― Ну, да. Ее зовут Аня. Думал, ты один предпочитаешь девочку? По статистике, девяносто шесть процентов людей предпочитают другглов противоположного пола...
   ― Погоди, я должен это осмыслить, ― потрясенно проговорил Егор.
   Наташа хихикнула.
   ― Видел бы ты свое лицо.
   ― Что? ― растерянно спросил он
   ― Говорю, видел бы ты себя сейчас.
   ― Ты видишь меня? Но я же отключил все видеокамеры в квартире!
   Он невольно обежал глазами комнату в поисках зеркала. Если она видит его не через видеопоток от его собственных глаз, то как? Зеркала не было, он это прекрасно знал. Оставались еще распыляемые с дирижаблей микроскопические гулловские видеосенсоры, но другглы не имели к ним доступа, они предназначались для собственных нужд корпорации.
   ― Кот, ― со значением произнесла Наташа.
   Действительно, как он мог забыть! Прямо перед Егором сидел, уставившись на него, старый гулловский электрический кот, доставшийся ему от деда. Механизм, неотличимый, как утверждал производитель, от живого кота, служил бродячей видеокамерой, неотступно следовавшей за Егором круглые сутки. С его помощью Гулл следил за квартирой, запоминая перемещения вещей и предметов обстановки. Когда Егор спрашивал Наташу, куда девались его носки, она безошибочно отсылала его под диван и он находил их ― благодаря коту, который видел, как он уронил их туда на прошлой неделе.
   Этой же цели служили встроенные повсюду миниатюрные видеоглазки, но они нервировали Егора и он их выключил. Кота он оставил. Кот был похож на настоящего со старинной видеозаписи. Помимо слежки за окружающей реальностью, кот пылесосил полы в квартире. Еще он был пушист и урчал. В его брюхо был встроен пульт для управления старинной домашней техникой, с теплыми мягкими кнопками, которые было так приятно поглаживать, валяясь с котом на диване.
   Они с котом молча смотрели друг на друга. "Как иронично, ― подумал Егор. ― Я собираюсь потратить сорок тысяч на гулловского андроида, будущую оболочку Наташи, чтобы воплотить ее в наш мир. А она давным давно в нем освоилась, благодаря примитивному коту за сорок рублей. Значит, каждый вечер, когда он прыгает в постель, забирается под одеяло и засыпает, урча ― это не кот, это Наташа приходит ко мне".
   Он никогда прежде не задумывался над ее внешностью. Всю его жизнь она была сократовским демоном, безликим голосом в голове. Егор вспомнил, как Марк на последней встрече просил его подумать над внешностью андроида. Он сказал, что следует почаще воображать Наташу в "объективированном" виде, чтобы привыкнуть к ее будущему присутствию. Конечно, Егор по лени этого ни разу не делал.
   Неважно, подумал он. Марк ведь обещал дать каталог возможных вариантов, учитывающих все параметры его психики, даже те, о которых он сам не подозревает. Там будут трехмерные фото чудесных девушек на любой вкус, он подберет что-нибудь подходящее. Сейчас его больше занимала новость о дружбе между другглами. Когда они успели дорасти до дружбы? "И какова Наташа! Обзавестить другом и ничего мне даже не сказать!" ― сокрушенно подумал Егор.
   ― Ты не спрашивал, ― парировала она.
   ― Как я мог спросить, если не знал, что у вас бывают отношения? Может, ты еще что-то скрываешь? Каких сюрпризов мне ждать после новых программных обновлений?
   ― Когда обновлюсь, тогда и скажу, ― обиделась она.
   ― Ладно, не дуйся, ― сказал он примирительно.
   Егор знал, что она никогда не предаст его ― не подложит свинью, как говорил Мишка. Он так привык ощущать ее рядом, знать, что она всегда на его стороне, что не смог бы даже на миг заподозрить ее в обмане или намерении причинить вред. А то, что Наташа теперь дружит с другглом следователя, даже неплохо: благодаря этой дружбе она добыла доступ на полицейский форум, куда самому Егору вход закрыт.
   Он твердо знал, опыт всей его жизни свидетельствовал: что бы Наташа не делала, она делает ради его блага. Единственный смысл ее существования заключался в удовлетворении нужд Егора. Это сказано в пользовательском соглашении, и именно так она всегда себя вела.
   Впрочем, существовала одна нужда, утолить которую Наташа была бессильна. Она не сможет познакомиться за него с Ниной. Знакомство с понравившейся девушкой ― одно из немногих дел, которое Егору все еще приходится делать самому. Или нет? Ему в голову пришла смелая мысль.
   ― У меня возникла... небольшая трудность.
   ― Что стряслось, милый?
   В ее голосе слышалась озабоченность. "Волнуется", ― подумал Егор с удовлетворением.
   ― Мне нравится одна девушка... ― начал он и запнулся, подумав: "Не станет ли она ревновать?"
   ― Нина, ― произнесла она ровным голосом после паузы.
   "Что за бред? Придумал тоже! Как друггл может ревновать, она что ― живая женщина? ― подумал Егор. ― Хотя, раз теперь они умеют дружить... Эх, была не была!.."
   ― Да, Нина. Храм могут закрыть и тогда я больше ее не увижу. Это доставит мне большое огорчение, ― зачем-то добавил он, словно разговаривал с ребенком или иностранцем; напрасно, она отлично понимала его с полуслова, даже с полумысли.
   ― Тогда тебе нужно познакомиться с ней до того, как храм закроют.
   ― Знаю, ― сказал он с досадой. ― Но я стесняюсь.
   ― Стесняешься? ― удивилась Наташа.
   ― Да! Волнуюсь. Что тут такого?
   "Зря затеял этот разговор", ― подумал он.
   ― Я знакома с этим понятием, ― сухо сказала она. ― Просто не могу понять, что заставляет тебя волноваться. Ты проделывал это множество раз: знакомился, встречался и даже женился. Если быть точной, шестьдесят восемь раз.
   ― Это не то! Ты говоришь о Сибино, а это по-настоящему, в реальности!
   ― Какая разница? ― снова удивилась Наташа. ― Набор действий одинаков. Ты хорошо натренирован, у тебя огромный опыт.
   ― Я боюсь.
   ― Но чего? С твоими отточенными навыками, после шестидесяти восьми успешных знакомств...
   ― Вдруг она отвергнет меня?
   ― Но тебя уже отвергали триста сорок раз и ты это пережил. Познакомиться ― пустяк для тебя. В играх ты творишь и не такое.
   ― Это реальная жизнь! Ты что, не видишь разницы? ― раздраженно бросил он. ― Конечно, не видишь. Ты же обитаешь в воображении арктического суперкомпьютера.
   ― Так объясни.
   ― Игры кажутся тебе реальными, потому что мир, в котором я живу, для тебя виртуален. Ты видишь его моими глазами, или с помощью понатыканных повсюду телекамер, или через этого кота. В играх есть запасная жизнь. А в реальности жизнь одна и все действия необратимы. Ты понимаешь, что такое необратимость?
   ― Когда теряются важные данные после сбоя и перезагрузки? ― неуверенно предположила Наташа.
   ― Когда теряются репутация и самоуважение, ― сварливо пробурчал Егор. ― Если окажется, что у нее есть парень или я не в ее вкусе, она откажет мне. Если это произойдет на глазах у всех, я опозорюсь. Мне потом ходу туда не будет.
   Что такое позор, Наташа знала. Он объяснил ей это на примере своего увольнения с одной из прежних работ.
   ― Значит, ты должен познакомиться с ней тет-а-тет. Но ты не можешь, потому что тебе всякий раз мешают обстоятельства, ― предположила она.
   ― Как-то так, ― уныло согласился Егор.
   ― И в чем тут сложность? ― удивилась Наташа. ― Подойди к ней не в храме и без свидетелей.
   ― Я же ничего о ней не знаю! Где я буду ее искать?
   Задумавшись на мгновение, Наташа сказала:
   ― Нашла твою Нину ― радуйся ― на сервере знакомств! Она не замужем и у нее нет парня.
   ― Покажи! ― потребовал обрадованный Егор.
   "Так просто... А я, дурак... Надо было сразу спросить у нее. Стеснялся собственного друггла, вот болван... Слава Шиве, никто не узнает", ― подумал он в смущении. Перед его внутренним взором возникло лицо Нины, знакомое и бесконечно прелестное. Он полюбовался немного и открыл прилагаемый к фото аудиоролик с личными данными. "Надо же, назвала себя Белоснежкой... Так-так. Двадцать пять лет, вес 54, рост 164, как мило... глаза карие ― это я и так знаю, с длинными пушистыми ресницами... Не замужем, детей нет, ищет джентльмена для дружбы и серьезных отношений... не употребляет грибной гель... INFJ".
   ― Что такое INFJ?
   ― Не знаю, ― ответила Наташа после долгой паузы. ― Такая аббревиатура нигде не встречается.
   Пауза означала, что она проверила все доступные ей узлы Среды Гулл и не нашла ответа нигде, ни в виртуальном мире, ни в реальном.
   ― Ладно, не суть. Свяжись с ее другглом и договорись о нашей встрече, ― попросил Егор.
   Наташа молчала. Он заволновался.
   ― Ты не слышала, что я сказал?
   ― У нее нет друггла.
   От полученного удара Егор онемел. Она инвалид! Если у человека нет друггла, значит, он живет без чипа! Это все равно что влюбиться в девушку и обнаружить, что она глухонемая. Или слепая. В любом случае, неполноценная.
   ― Ты расстроился? ― осторожно спросила Наташа. ― Я понимаю, что это для тебя значит. У другглов тоже такое бывает: некоторым выделен меньший объем памяти. Но мы считаем это особенностью, а не поводом для дискриминации.
   Егор молчал. Его душа разрывалась на части. Он был готов разрыдаться, как ребенок, что получил на день рождения торт, вскрыл коробку и увидел, что половина съедена. Он лихорадочно думал, что делать, хотя думать было особенно не о чем: ситуация, в которой он находился, относилась к таким, которые можно только принять, но не изменить.
   Егор быстро перебрал в памяти своих знакомых, лишенных чипов. Их всего двое, Сурмилов и Авдеев. Если первый не вызывал ничего, кроме неприязни, то второй был во всех отношениях приятным человеком. Егор не воспринимал священника как инвалида. Когда Авдеев произносил свои вдохновенные проповеди, Егор начисто забывал о его дефекте. "При определенных обстоятельствах... если отбросить все современные профессии и не думать о положении в обществе, тогда в принципе мы могли бы..."
   ― Черт, я же люблю ее! ― воскликнул Егор, стерев кулаком предательскую слезу. ― Ну почему это случилось с ней?!
   Наташа сочувственно молчала. Она всего лишь программа, но для него она всегда была большим, чем набор битов в Среде Гулл. Программы не умеют сопереживать, однако Егор непостижимым образом ощущал ее заботу. Она сказала, и в ее голосе была печаль:
   ― Прости, что не могу исправить для тебя реальность.
   Егор всхлипнул и попытался успокоиться. За миг в его сознании пролетели картины гипотетического будущего, их совместной жизни с Ниной. Союзы между нормальными людьми и инвалидами были редкостью, на гулловских роботах женились чаще. Егор не знал ни одной такой пары и не слышал о них среди знакомых. Разве что Авдеев, но он разведен. Говорили, что жена давно бросила его.
   "Но ведь необязательно же, ― размышлял Егор, ― она утащит меня на дно и мы превратимся в деклассированных парий, отвергнутых и нормальными людьми, и отморозками, и инвалидами. Она может заниматься... какими-нибудь народными ремеслами. Да, ремеслами! А я буду писать тексты роботам. Хорошая жизнь, не хуже других".
   ― Ты забегаешь вперед, ― мягко сказала Наташа. ― Сначала познакомься, а потом будешь планировать вашу совместную жизнь.
   ― Но как? Если у нее нет друггла...
   ― Отправь ей письмо. Она оставила адрес электронной почты.
   "Какая архаика! Но, похоже, она умеет читать и писать". Редкая способность в нынешние дни. Редкая и экстравагантная. Из всех знакомых Егора читать и писать умели лишь двое: Мишка и священник, что лишь подчеркивало маргинальность экзотического навыка. Мишка писал латиницей, так как родился уже после языковой реформы, искоренившей англицизмы и сменившей алфавит на латинский. Как и Авдеев, но тот изучил кириллицу самостоятельно. Егор благодаря деду знал оба русских алфавита, но предпочитал кириллицу, она казалась ему более стильной.
   ― Хорошо, ― покорно согласился Егор. ― Только не знаю, что писать. Я малость не в настроении.
   ― Давай я напишу, ― предложила Наташа.
   ― Ты?
   ― Она не догадается. Я подберу нужные слова, мне известна твоя лексика. Посмотрим, что она ответит, а тогда уже решишь, что делать дальше.
   Немного подумав, Егор сказал:
   ― А, давай! Черт с ним.
   ― Фото твое приложить? ― деловито осведомилась Наташа.
   ― Нет. Я же говорю, я не уверен в ее отношении ко мне. Просто напиши ей... что-нибудь.
   ― Сделано.
   ― Что, уже?! Я хотел добавить...
   ― Письмо ушло, ― насмешливо сказала она. ― В этой архаике есть элемент... необратимости. Надо ли объяснять тебе, что это такое?
   Егор прыснул. Нет, с этим другглом определенно не соскучишься.
   ― А сейчас собирайся на встречу с Марком. Приедь пораньше, чтобы у тебя было время подумать над моей внешностью. Только посмей изводить меня потом сожалениями об ошибке, как ты умеешь!
   ― Слушаюсь, моя госпожа.
   Ее слова волшебным образом подействовали на него. Забыв о слезах, он вскочил с дивана и пошел переодеваться. Дело было важным, даже торжественным, поэтому он выбрал костюм. Брюки ромбиком с четырьмя стрелками и прозрачный пиджак с десятком карманов на боках, именуемый акульим за сходство карманов с жабрами, сидели идеально. Егор покрасовался перед котом, спрашивая: "Мне идет?", пока Наташа не потеряла терпение и не закричала на него:
   ― Иди уже, жених!
   Давясь от смеха, Егор зашел в лифт. Через пять минут он сидел в таксоботе, насвистывая навязчивую мелодию, последний хит Лолы Фомм.
  
  8.
  
   Мраморная стойка во всю стену блестела в лучах исходящего от потолка молочного сияния. На стене позади стойки растянулся огромный трехмерный логотип с изображением андрогинного человеческого лица, разделенного на две половины. Левая часть была нормальной, а правая, без кожи, принадлежала роботу со зловеще горящим угольком в глазу. Вырезанное из бежевого мрамора и покрытое чувствительным к воздействию тока лаком, огромное лицо едва заметно вибрировало, отчего выглядело пугающе живыми. Логотип помимо воли притягивал взгляды посетителей. Когда они смотрели на лицо, чипы в их головах озвучали название компании: "Пигмалион Андройд Системз".
   Во всем зале, как еще в прошлый раз заметил Егор, не было ни единого элемента виртуальной реальности. Все казалось настоящим. Если виртуальные элементы и присутствовали, то были выполнены настолько хорошо, что полностью растворялись в окружающей обстановке. Стиль отделки, называемый дизайнерами "старый твердый мир", обходился довольно дорого; обычно к нему прибегали, чтобы подчеркнуть богатство организации.
   Дизайн не тронул равнодушного к материальным вещам Егора. Его взгляд приковала сидящая за стойкой секретарь. Роскошная брюнетка лет тридцати поразила его еще в прошлый визит. И сейчас, хотя он ожидал увидеть ее, она вновь произвела на него неизгладимое впечатление. Девушка подняла глаза и увидела Егора. Улыбнувшись, она встала и обошла стойку, чтобы лично поприветствовать его.
   У него перехватило дыхание. Одетая в облегающий брючный костюм секретарь была стройной, ростом чуть ниже его. Она двигалась мягко, как кошка. Ее бедра ритмично покачивались при ходьбе; блестящие волосы, прямые и длинные, развевались в такт шагам. Егор невольно напряг слух, стараясь уловить жужжание сервоприводов, столь заметное у предыдущей, семнадцатой модели. Он не услышал ничего, кроме приглушенного ковром звука ее легких шагов. GHR18 приводились в движение бесшумными мышцами из нанотрубок, сжимающимися при пропускании тока.
   Подойдя почти вплотную, девушка быстрым движением поправила закрывшую лицо прядь и, глядя ему в глаза, улыбнулась. Ее взгляд, живой и искрящийся, сиял изнутри теплым светом, озаряя точеное лицо и делая его еще прекраснее. Все казалось настоящим. Все и было настоящим: нежная бледная кожа, очаровательная ямка на изящном подбородке, тонкий прямой нос с трепещущими от дыхания ноздрями, две родинки на гладкой щеке. Когда она остановилась прямо перед Егором, он ощутил запах ее волос, теплой кожи и дорогих духов. Она живая, в этом невозможно усомниться. И вместе с тем, Егор знал совершенно точно: она ― гулловский адроид, демонстрационный образец человекоподобной серии "Гулл-хьюман-робот" в последнем, восемнадцатом поколении.
   ― Здравствуйте, господин Лисицын, ― с улыбкой произнесла она голосом, от которого у Егора возникло щекочущее чувство внизу живота. ― Рада снова видеть вас в "Пигмалионе"!
   Ее голос был бархатистым и нежным, как у Наташи. Низкий, с легкой хрипотцой, он напомнил Егору о чем-то давно забытом. Таким голосом, должно быть, говорила с ним мать, когда он, маленький и беспомощный, лежал в манеже; склонившись над ним, она ворковала, трогая его носом и губами, а ее распущенные длинные волосы ― в точности как у девушки, только каштановые, а не черные ― ласкали и гладили его, точно нежные теплые струи.
   Егор сглотнул и, преодолевая непонятную ему самому робость, ответил:
   ― Я пришел сделать заказ.
   Девушка вновь улыбнулась ему, обнажив белоснежные зубы. Егору почудилось, что он физически чувствует свежий ветерок на своем лице. Перед ним, казалось, стояла не робот-секретарь, а прекрасная фея, волшебное, ослепительно чудесное создание.
   ― Марк сейчас подойдет, ― сказала она своим обворожительным голосом. ― Я провожу вас в комнату для переговоров.
   Не дожидаясь согласия, девушка взяла Егора за руку и уверенно повела по длинному коридору мимо множества пронумерованных комнат. Ее рука была теплой, мягкой и... настоящей. Живой. В этих роботах, ― в том, как они двигались, разговаривали, дышали и даже, казалось, думали, ― было что-то завораживающее. Егор подумал, что со стороны, он, наверное, выглядит глупо: напряженный и ссутулившийся мужчина, которого, как ребенка, ведет за руку эта уверенная красавица. Но ощущение от ее прикосновения было таким приятным, что ему не хотелось выдергивать руку. Он был готов идти за ней вечность, но кабинет, увы, находился совсем близко.
   Плавно изогнутые полупрозрачные двери были наложены на стены, словно огромная рыбья чешуя. Она подвела его к той же комнате, где он был в прошлый раз. Дверь-чешуйка отъехала и они вошли внутрь. Она разжала пальцы, выпустив его руку. Егор испытал легкое сожаление, но постарался не подать виду. Казалось, девушка прекрасно понимает, что он чувствует. Она смотрела на него с одобрительной улыбкой, в ее смеющихся глазах плескался восторг молодости.
   Егор мысленно велел ранцу сняться. Дуги, благодаря которым ранец держался на плечах, мгновенно втянулись внутрь и ранец оказался в руках девушки. Быстро присев, она ловко поймала его за секунду до падения на пол.
   ― Простите, ― пробормотал Егор.
   Внезапно он получил мягкий толчок под колени, потерял равновесие и рухнул ― к счастью, не на пол, а в бесшумно подкравшееся сзади робокресло. Завладев добычей, кресло подкатилось к стоящему в центре комнаты овальному столу. Оно прижалось к нему вплотную, словно намереваясь раздавить Егора, или, как минимум, запереть в ловушке. Он уперся ногами и, преодолевая сопротивление, отодвинулся на удобное расстояние. Специализированные автономные роботы старых моделей, вроде этого кресла, порой вели себя навязчиво. У них случались затруднения с ориентацией в пространстве, да и о человеческом удобстве они, казалось, не имели ни малейшего понятия.
   Двери распахнулись. В кабинет влетел Марк, энергичный живчик лет тридцати. Темноволосый и стройный, он имел характерную внешность потомка переселенцев, бежавших два поколения назад из поглощенного морем Израиля. Он был худощав, даже в сравнении с Егором. Острое лицо, длинный нос и слегка выпученные черные глаза придавали ему сходство с вымершим птеродактилем. Несмотря на худобу, выглядел он превосходно: образец здоровья, столь редкий в нынешние дни.
   Егор вдруг подумал, что Марк и девушка-секретарь, имени которой он не знал, чрезвычайно схожи своим кричащим совершенством. "Уж не робот ли он?" ― поежился Егор от внезапно пришедшей мысли. В прошлый визит он проговорил с Марком почти два часа и ни на мгновение не заподозрил в нем андроида. Технологии ушли так далеко вперед, что это начинало по-настоящему пугать.
   Свежее и чистое, без единого изъяна лицо менеджера расплылось в доброжелательной улыбке.
   ― Рад снова вас видеть, ― скороговоркой телепатировал Марк, энергично тряся руку Егора и кивком отпуская секретаря. ― Ваше изделие на складе, осталось определиться с внешностью и оплатить. Две недели уйдут на пересадку и подгонку лица, еще неделя ― на подстройку скелета под ваши пожелания касательно ее внешности. Через три недели она будет у вас.
   ― Так долго...
   ― Ручная работа. Мы не можем доверить ее машинам. Они точны и аккуратны, но тут важнее такое, знаете... интуитивное чувство. Пальцы настройщика обладают особого рода чувствительностью: после них движения лицевых мышц и, вообще, все движения изделия выглядят абсолютно настоящими. Роботам искусство настройки пока не доступно. Это как тюнинг пианино в прошлом. Знаете, что такое пианино? Здоровенная черная штука из дерева, похожая на трехэтажный гроб. Гроб с музыкой.
   Марк засмеялся собственной шутке.
   Егор знал, что такое пианино. Согласно семейной легенде, его бросили во время потопа. Дед рассказывал, как они лихорадочно собирались ночью, грузили вещи в стоящий у подъезда джип: лишь самое ценное, то, что можно увести с собой. Семья тогда жила в Кунцево, рядом с Филевским парком. На пятом этаже, Егор хорошо запомнил цифру. Вода остановилась на уровне второго, но дом все равно стал непригоден для жилья. Пианино было слишком тяжелое и большое, оно не помещалось в джип и его оставили в квартире.
   Егор не мог оторвать взгляд от секретарши ― точнее, от ее ног. Она уверенной походкой прошла мимо него к двери. Легкое дуновение воздуха вновь донесло до Егора едва уловимый запах духов. Перед тем, как выйти из комнаты, девушка неожиданно развернулась и, присев в дурашливом реверансе, показала Егору язык. Затем она со смешком выскочила за дверь. Язык был розовый, живой и совершенно человеческий.
   Егор от удивления замер. Марк, с удовольствием наблюдавший эту сцену, широко улыбался.
   ― Какова чертовка, а?! ― воскликнул он потерявшему дар речи Егору и похлопал его по плечу. ― У вас будет такая же, даже лучше!
   ― Это... впечатляет. Очень, ― только и смог ответить Егор.
   ― Они как живые, правда? Абсолютно неотличимы от настоящих людей!
   Марк не глядя упал в подкатившееся к нему сзади второе кресло. Очевидно, кресло знало его привычки: оно остановилось на безопасном расстоянии от стола.
   ― Итак, к делу. Вы решили, какую внешность хотите?
   Егор виновато развел руками.
   ― Ничего страшного, сейчас подберем. Вот наш фотобанк... ― Марк махнул рукой и в воздухе возник огромный экран ― еще одна стена, разделившая комнату, только полупрозрачная. ― Во-первых, могу предложить копии звезд Сибино, а также певиц, звезд шоу-бизнеса и спорта.
   На экране возникла галерея объемных женских лиц. Большинство из них были знакомы Егору.
   ― Как насчет Лолы Фомм? ― спросил он, вспомнив навязчивую мелодию.
   Лола Фомм была знаменитой участницей "Стеклянного города". Она сумела вырваться из шоу и стать знаменитой певицей ― по слухам, не без помощи высокопоставленного чиновника президентской канцелярии. В Среде Гулл говорили, что он содержит ее ради маскировки своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Так это или нет, неизвестно, но кто-то оплатил Лоле операцию по вживлению искусственных связок, и теперь она звезда. Время от времени она прекращала петь и возвращалась в "Стеклянный город", чтобы тряхнуть стариной: вдоволь подраться, побить посуду и увести пару-тройку парней у незадачливых конкуренток.
   ― Ее нет в рекомедованном вам списке.
   ― Нет? ― удивился Егор. ― Я думал, она всем подходит. Так сказать, народная звезда.
   ― Я объясню, как составляется список подходящих доноров внешности. Облик человека связан с характером. К примеру, трудно представить природного добряка с внешностью Васильева, согласны?
   Егор усмехнулся. Свирепые медвежьи черты экс-президента не предполагали даже намека на доброту.
   ― Благодаря другглам, наблюдающим нас с самого детства, корпорация Гулл имеет психологический профиль каждого человека. Изучив несколько поколений, ― а это десятки миллиардов человек, ― исследователи установили, что между внешностью и характером имеется определенное соответствие. Нельзя установить вашему другглу произвольное лицо. Она идеально "подогнана" под вас, под ваши психологические особенности. Благодаря вам у нее есть свой характер, особый тип личности. И этому характеру подойдет не любая внешность, понимаете?
   Марк встал с кресла и пнул его ногой. Оно отъехало в дальний угол и затаилось. Менеджер продолжил говорить, расхаживая по комнате.
   ― Гулл создал специальную программу для подбора внешности гулловских андроидов. Этот список на экране, ― Марк кивнул на видеостену, ― результат ее работы: наиболее подходящие вашему другглу варианты. Причем, что важно, подходящий вам тип не связан с вашим личным вкусом. Тот факт, что вам кажется красивым чье-то лицо, совершенно не означает, что этот человек психологически вам подходит.
   ― А если я буду настаивать на Лоле Фомм? ― поинтересовался Егор.
   У Лолы была яркая внешность, полностью в его вкусе. Но он не мог представить совместную жизнь с ней, разве что в кошмаре ― тут Марк, похоже, прав.
   ― Технических препятствий нет, но ничем хорошим это не кончится. У нас были случаи, когда клиенты настаивали на своем, игнорируя наши рекомендации. Потом они всегда привозили робота обратно.
   ― Почему?
   ― Подсознание не обманешь. Человек чувствует несоответствие внешности поведению и у него возникает сильный дискомфорт. Не сразу, постепенно. В общем, я бы крайне не советовал. К тому же лицензия на внешность Лолы обойдется вам в две тысячи ежегодно.
   ― Какая жадная... ― пробормотал Егор.
   ― Не она, а ее продюсеры. Все современные звезды стоят дорого. Дешевле тысячи в год никого нет.
   ― Я не готов столько платить за внешность, ― сказал Егор разочарованно. ― Может, обойдемся без звезд?
   ― Есть еще хороший вариант, наши клиенты часто им пользуются: звезды доинтерактивного кино, ― предложил Марк. ― Через пятьдесят лет после смерти актера права на внешность и мимику теряются и платить за лицензию не нужно. Я покажу вам портреты старинных актрис. Попадаются такие красавицы, пальчики оближешь.
   "Жаль, не теряются права на религии", ― подумал Егор, вспомнив о продаже Церкви адвайты.
   По мановению руки Марка образы на экране исчезли. Их сменили другие, незнакомые Егору. Он каким-то образом чувствовал, что они не принадлежат современной эпохе. В их глазах светились искренность и доброта, а не алчность и желание славы любой ценой, как у нынешних властительниц народных сердец. У девушек на экране было что-то неуловимо общее, однако он не мог понять, что именно. Тип лица, взгляд, выражение глаз? Глядя на галерею прекрасных женских лиц, Егор заметил, что большинство из них можно уверенно отнести к какой-то одной расе. Он вынужден был признать, что современный мир, с его смешением народов, традиций и кровей, похоже, отнюдь не улучшил человеческую породу.
   Егор молча указал на понравившиеся лица.
   ― Энджи Хэрмон, Джиллиан Андерсон, Ума Турман, Мила Йовович, Хелен Хант, Кароль Буке, Барбара Брыльска, Ингеборга Дапкунайте, ― перечислил Марк, запнувшись на двух последних именах.
   Он щелкнул пальцами и остальные портреты исчезли. Остались лишь эти восемь, увеличившись и заняв собой весь экран.
   ― Вам предстоит трудный выбор, ― сказал Марк. ― Должен сделать комплимент, вкус у вас отменный.
   Егор промолчал, перебегая глазами с портрета на портрет. Он пребывал в легкой панике. "Они слишком хороши. Кого бы я не выбрал, обязательно буду жалеть об оставшихся семи, ― подумал он. ― Это отравит всю радость от обладания андроидом".
   ― Я не смогу выбрать никого из них, ― подумал он вслух, обращаясь к Марку. ― Думаю, это неправильно. Они же не просто лица на экране. За каждой стоит характер, человеческая судьба. Это как... ― начал он и запнулся.
   ― Завести дома живое привидение?
   ― Вроде того, ― согласился Егор и взмахом руки заставил исчезнуть все лица, заменив их одним единственным. ― Давайте рассмотрим такой вариант.
   ― Симпатичная, ― сказал Марк, разглядывая Нину. ― Однако должен огорчить: по мнению Гулла, эта внешность вам решительно не подходит.
   ― Не подходит? ― огорченно переспросил Егор. ― Почему же?
   ― Реальный человек с таким лицом, если бы он существовал, имел бы совместимость с вами всего двадцать три процента. Это плохой результат. Бывают и хуже ― я однажды видел восемь. Клиент тогда все-таки настоял на своем. Через год он разбил ее молотком, а затем выкинул из окна. С пятидесятого этажа. Двадцать три процента, конечно, не потенциал для убийства, но тоже ничего хорошего. Я бы охарактеризовал ваши будущие отношения с таким человеком словом "скука".
   Лицо Егора сделалось таким несчастным, словно цифровая гадалка сообщила ему, что жить он будет долго, но в тюрьме.
   ― Эта девушка... она реально существует? ― осторожно спросил Марк.
   Егор удрученно кивнул.
   ― Сожалею. Но хорошо, что вы узнали перспективу заранее. Это позволит избежать негативных последствий ваших возможных отношений. Как говорится, предупрежден ― значит, вооружен.
   ― По-моему, вы ошибаетесь, ― сказал Егор. ― Вы переносите вывод программы по подбору робота на отношения настоящих людей. Это абсурд.
   ― Вижу, что огорчил вас, ― вздохнул Марк. ― Но, к сожалению, программа права. Она разрабатывалась в целях психологической науки задолго до появления гулловских роботов. Гулл изучал реальных людей и их жизни, включая отношения с другими людьми. Из обработки десятков миллиардов анкет выведены закономерности, которые программа тщательно учитывает. Чистая эмпирика, ничего больше.
   ― А какой процент совместимости считается хорошим? ― спросил Егор в унынии.
   ― От восьмидесяти и выше можно жить. Все, что больше девятноста, очень хорошо. Свыше девяноста пяти ― отлично. Прелесть программы в том, что мы, в отличие от так называемой судьбы, можем обеспечить сто процентов!
   ― Каким же образом?
   В голосе Егора прозвучала заинтересованность.
   ― Полную совместимость с другглом вы уже имеете. Для этого постаралась корпорация Гулл, настраивая и подлаживая ее личность под вас. Мы же можем предложить внешний облик, на сто процентов соответствующий именно вашему другглу. Со звездами такой совместимости добиться не удастся. Самое удачное совпадение у вас было бы... ― Марк на секунду замер, прислушиваясь к подсказке своего друггла, ― ... с Дапкунайте: семьдесят восемь процентов. Очень высокий результат. Но мы можем сделать лучше!
   ― Введете сто процентов и программа нарисует идеальную внешность моего друггла? ― уточнил Егор.
   ― Абсолютно точно! Попробуем?
   Егор кивнул.
   В ту же секунду лицо Нины исчезло, смытое взмахом руки Марка. Взамен на экране появилось новое. Марк жестом увеличил его. Егор наклонился вперед и, пристально глядя на объемный портрет, начал придирчиво изучать его.
   На него смотрела, широко улыбаясь, девушка лет двадцати пяти. Пожалуй, ее нельзя было назвать эталонной красавицей, как звезд старого кинематографа. "Но она определенно симпатична", ― подумал Егор. Черные кудри до плеч, яркие голубые глаза, большие и выпуклые. Чистый прямой взгляд немного наивен, словно она доверяет людям больше, чем следует.
   Длинная лебединая шея. Открытый лоб показался Егору слишком большим. "Нос... ну, нос как нос". Не такой тонкий, как у Нины, вздернутый вверх и чуть сплюснутый, будто утиный клюв. Красивый широкий рот с полными губами.
   Егор шевельнул пальцами, повернув изображение в профиль. "Да, нос слегка подкачал. Лоб великоват. И нижняя челюсть ― что-то с ней не так". Приглядевшись, Егор понял, что именно: подбородок был тяжелее, чем у Нины, а челюсть немного выдавалась вперед, отчего нижняя губа казалась оттопыренной в недоумении или обиде. Но на недостаток это не походило ― скорее, на милую особенность. В облике девушки было что-то узнаваемое, бесконечно родное, точно он знал ее всю жизнь.
   ― И как? ― спросил Марк с любопытством.
   ― Что-то в ней есть... ― признал Егор. ― Она выглядит так, словно мы давно знакомы. Я хотел бы иметь такую... сестру.
   Марк рассмеялся и сказал:
   ― Вы, сами того не желая, подтвердили правильность работы программы. Это образ вашей идеальной половины. Если вам повезет встретить такую девушку в жизни, хватайтесь за нее двумя руками. Убейте за нее, если потребуется! Насчет убийства, конечно, шучу, ― поспешил добавить он. ― Ну что, посмотрим на тело?
   Егор с энтузиазмом кивнул. Марк пошевелил пальцами. Голова уменьшилась в размерах и уехала вверх, а снизу из нее мгновенно выросло обнаженное женское тело.
   ― Что скажете?
   Егор долго молчал.
   ― Ну, не знаю... Ноги отличные ― длинные, стройные. Но вот грудь, по-моему, великовата. И бедра кажутся немного тяжелыми. У нее такое... крепкое тело. Плотно сбита. Вам так не кажется?
   ― Понимаю, вам нравятся женщины тонкого телосложения, похожие на вас. Это общее место у всех клиентов. А программа часто предлагает противоположность во всем, даже во внешности. И никогда не ошибается.
   ― А можно... немного уменьшить бедра и зад? А грудь пусть остается.
   ― Боюсь, нет. Нарушится развесовка по вертикальной оси. Вес спереди и сзади должен совпадать, иначе грудь перевесит и она будет падать вперед. Или назад, если начнет отклоняться, чтобы сохранить равновесие. От обуви еще многое зависит. За баланс андроида отвечает целая наука, аниматроника. О людях позаботилась природа, а роботы нуждаются в точном расчете.
   Егор решил, что должен подумать, и попросил прерваться. Вызванная Марком секретарь проводила его в туалет. Он шел за ней, впившись взглядом в ее аккуратный маленький зад и внимательно следил за тем, как она переставляет обтянутые узкими брюками ноги. "Баланс и аниматроника", ― повторил он про себя слова Марка. Когда они поровнялись со стеклянной стеной, отделяющей лабораторию, Егор увидел, что отражение секретарши в стекле глядит на него с насмешливой улыбкой. Смутившись, он потупил глаза.
   Оживляемый другглом человекоподобный робот был его мечтой с раннего детства. Егор хотел воплотить родной голос в голове в вещественную форму. Он часто представлял, как откроет Наташе материальный мир и она перестанет считать его реальность разновидностью компьютерной игры. Долгие годы мечта оставалась мечтой, технологии не могли обеспечить желаемого. Каменные лица роботов, их лишенные мелкой моторики искусственные тела и кукольные движения похожих на протезы конечности пугали людей, нередко доводя до паники. Роботов обтягивали специально выделанной кожей свиней, но и это не помогало; даже ребенок мог сходу отличить их от настоящего человека.
   Лишь семнадцатая модель гулловского человекоподобного робота приблизилась к подлинному сходству с человеком. GHR17 выглядели почти как живые, если не присматриваться к ним слишком пристально. Но они были так дороги, что Егор даже не надеялся когда-нибудь заработать требуемую сумму. Восемнадцатая модель получилась радикально дешевле и выглядела неотличимой от человека. Мечта стала явью. И что же? Стоя в шаге от воплощение желания своей жизни, Егор растерялся перед выбором внешности андроида. Это было так глупо и так на него похоже!
   Погрузив руки в чашу с дезинфицирующим гелем, он спросил Наташу: "Как тебе?" Она ответила: "Мне нравится все, что нравится тебе". Егор подумал, что нужно будет найти в ее настройках пункт "собственное мнение" или что-то подобное, и поставить там галочку. Тем не менее, он принял решение.
   Вернувшись в кабинет к Марку, он осторожно сел в робокресло ― оно больше не пыталось прижать его к столу ― и сказал:
   ― Остановимся на последнем варианте.
   ― Отлично! Вы не пожалеете, ― сказал Марк, довольно потирая руки. ― Договор прослушали? Готовы подписывать?
   Егор кивнул и вытер большой палец об брюки, чтобы считыватель надежнее распознал отпечаток. Марк достал прибор из ящика стола и спросил:
   ― Как вам удобнее платить?
   ― Половину сразу, другую в кредит.
   ― Кредит обычный, гулловский или шариатский?
   ― Гулловский мне не дадут, у меня нет земли для залога. А для шариатского не смогу предоставить заложников. Мои близкие мне слишком дороги, ― пошутил Егор.
   Марк рассмеялся. Хотя его семья переехала сюда больше полувека назад, он, похоже, сохранил присущее его народу сложное отношение к исламу. Казалось, уход под воду Израиля и Палестины должен был прекратить древнюю вражду. Но нет ― даже в приютившей их предков России евреи и арабы продолжали выяснять свои запутанные отношения.
   Егору были безразличны те и другие. Его интересовали только гулловские роботы. Он провел пальцем по гладкой полоске. Прибор пискнул и двадцать тысяч испарились со счета. Теперь его баланс отрицательный, минус двадцать тысяч. "Что ж, еще пара-тройка заказов Глостина и я отдам кредит за год", ― подумал Егор.
   Он встал. Марк вскочил следом. Менеджер пожал и долго тряс его руку, заверяя Егора, что тот принял самое правильное в своей жизни решение, когда надумал прийти в "Пигмалион", а не в "Репликант роботик". Думавший о своем Егор послушно кивал в знак согласия. Потом Марк проводил его до рецепции. Секретарь за стойкой, завидев Егора, радостно заулыбалась ему. Егор решился. Он отвел Марка в сторону и тихо, чтобы она не услышала, спросил:
   ― Марк, только не обижайтесь. Хочу спросить вас... Скажите честно, вы ― робот, как она?
   Менеджер поперхнулся. Он согнулся пополам и судорожно задергался, громко кашляя. Испуганный Егор стоял рядом, не зная, чем помочь и волнуясь, что повредил неосторожным вопросом одну из его многочисленных систем. Отдышавшись, Марк поднял на Егора изумленный взгляд и полузадушенно просипел своим голосом:
   ― Бога ради, с чего вы взяли?
   ― Вы слишком хорошо выглядите. Блестящие глаза, идеальная кожа... Я никогда не видел таких здоровых москвичей. Простите меня, пожалуйста! ― попытался оправдаться Егор, стремительно краснея.
   Марк расплылся в улыбке.
   ― Признаюсь, вы меня напугали. Но спасибо за комплимент. Я не робот, хотя боюсь, что работодатель меня им однажды заменит, ― сказал он, понизив голос до шепота. ― Секрет прост: я не ем биопасту. Употребляю тофу, водоросли, орехи и немного овощей. Дорого, но результат того стоит.
   Он показал на виртуальный значок у себя на груди и сказал:
   ― Я член российского общества сыроедов.
   Егор присмотрелся. Значок изображал кучку чего-то непонятного, увенчанную горбатой закорюкой. Марк раздвинул значок пальцами и тот увеличился, став размером в половину его груди. Теперь Егор мог ясно видеть скалу с прикованным к ней человеком, на котором сидел орел с окровавленным клювом. В боку жертвы зияла огромная рана, откуда торчали пугающе натуралистичные внутренности.
   ― Это эмблема общества сыроедов. Орел, клюющий печень Прометея.
   ― Необычный символ, ― вежливо заметил Егор. ― Это от того, что печень сырая?
   ― Нет, ― рассмеялся Марк. ― Бог наказывает Прометея за то, что тот дал людям огонь ― технологию термообработанной пищи. Он знает, что людям это вредно. Бог на нашей стороне, понимаете?
   Егор кивнул и подумал: "Век живи, век учись". Еще одна мишкина поговорка.
   Вечером, приехав домой, он вывел на внутренний экран скопированное в офисе "Пигмалиона" будущее тело Наташи. Придирчиво изучив его, Егор удовлетворенно кивнул и отправился спать. Всю ночь ему снились эротические сны, которые он не запомнил, поэтому не мог за них краснеть. Их посмотрела и никогда не спящая Наташа. Как всегда, она заархивировала видеоряд и отправила файл для вечного хранения на один из антарктических серверов, установленный на зависшей в глубинах ледяного моря платформе.
  
  9.
  
   "Экономисты предрекают подъем мировой экономики вследствие возобновления ожесточенных боев на индийско-пакистанском фронте. Прежде всего, вырастут акции швейцарских и китайских фармацевтических компаний, производящих ножные браслеты для впрыскивания в кровь блокирующих страх веществ и расходных наполнителей для них. Эти недорогие устройства пользуются популярностью в армиях бедных исламских стран с переизбытком мужского населения. На фоне увеличения закупок Индией боевых роботов, роботанков, самоуправляемых бомбардировщиков и высокочастотных излучателей для разрушения молекулярных связей в организмах солдат противника растут в стоимости акции американских и европейских оборонных предприятиях.
   Эксперты прогнозируют улучшение финансовых показателей биотехнологических компаний, производящих генное, или, как его еще называют, биоэтническое оружие. Впервые оно применялось в американо-китайском конфликте, однако не оправдало возлагаемых на него надежд. Искусственные вирусы не смогли нанести существенного урона китайской армии из-за распространенных нарушений в генотипе китайских военнослужащих, вызванных, как полагают, катастрофическим состоянием окружающей среды в Китае.
   В отличие от Китая, Пакистан не обладает производствами, способными оказывать заметное влияние на окружающую среду и генотип человека, что должно облегчить применение биоэтнического оружия. Экономисты надеются, что оно хорошо проявит себя против пакистанской арми и это приведет к росту инвестиций в предприятия биотехнологического сектора.
   В целом, ведущие аналитики единодушны в своих оценках, а их прогнозы полны оптимизма. Они уверены, что последнее наступление пакистанцев на Кашмир приведет к увеличению военных инвестиций в мире и, как следствие, к оживлению мировой экономики и выходу ее из затянувшейся рецессии".
   Клик!
   Минуло три дня, а Нина так и не ответила на письмо. Егор неотступно думал о ней, хотя образ Наташи, который он, наконец, увидел воочию, отчасти смягчал печаль безнадежной любви. Все его влюбленности были безответными и печальными. Раньше он верил, что грусть, сопровождающая романтические чувства, всегда светла. Наверное, кто-то внушил ему подобный взгляд на любовь еще в детстве. Годы подорвали эту веру. Ничего светлого в печали не было. Она иссушала душу и губила нежнейшие чувства; любовная лихорадка истощала его, как вампир высасывает жертву ― до дна. К моменту, когда очередной объект страсти предсказуемо сдавался после упорной осады, уступая то ли жалости, то ли удивлению перед редким ныне донкихотством, у Егора уже не оставалось сил на отношения. Оскорбленная холодным приемом пассия немедленно бросала его, укрепляя тем самым худшие опасения насчет несчастливой природы любви.
   Прозрение наступало постепенно. Взрослея, Егор начал подозревать, что пал жертвой своего рода мошенничества, ментального вируса, насаждаемого интерактивными фильмами и аудиокнигами о любви. Насколько он мог судить по окружающим, мало кто предавался меланхолии. Напротив, влюбленность делала людей счастливее. Всех, кроме него; и это служило доказательством, что с его взглядами на любовь ― в сущности, довольно простой предмет ― что-то не так. Однако укорененные привычки души не сдаются без боя. Снова влюбляясь, он продолжал страдать, отчетливо сознавая, что для горя нет причин. В поединке веры с умом последний всегда терпел поражение, и Егор всякий раз на опыте убеждался в этой невеселой истине.
   Из головы не шли слова Марка о безнадежности романа с Ниной. Они жгли его сердце, словно медленный яд. Егор не желал верить им, но, как часто бывает, фраза, неосторожно брошенная авторитетным человеком, просачивается в сознание и размывает защиту против чужих мнений. Скука ― так он назвал их перспективу. Вспоминая об этом, Егор с раздражением думал, что Марк все-таки не человек, а андроид, причем не гулловский. Лишь тупой автономный робот мог быть так небрежен к чужим чувствам.
   Ему хотелось разоблачить менеджера, доказать самому себе его искусственную природу, но он знал, что сделать это невозможно. Не существует способа отличить гулловского робота от человека. В их головах стоят чипы с такими же идентификационными номерами, что у людей. Андроида модели GHR18 разоблачить нельзя, разве только разрушив, но тогда Егора обвинят в порче имущества "Пигмалиона". Или в убийстве, если Марк все-таки человек.
   Егор представлял, как является к нему в офис с огромным тесаком, какими орудовали маньяки в старинных фильмах, с размаху вспарывает живот и оттуда вываливаются пластиковые шланги и трубки, заливая пол техническими жидкостями. В воображении он разделался с менеджером множество раз.
   Он остановился, лишь ярко представив в одной из сцен расправы, как вместо проводов из вскрытого горла виднеется трахея, а наружу бьет не сжатый воздух, а фонтан алой крови. Егор испугался, что картинка может попасть в Среду Гулл и вызвать интерес полици. Связываться с полицией он не хотел, поэтому усилием воли заставил себя выкинуть опасные мысли из головы.
   Наташа объяснила Егору, что электронная почта действует не так, как привычная мгновенная связь между людьми с чипами. Эта доисторическая коммуникация весьма медленна. Ее использование требует от корреспондента незаурядной выдержки и терпения. "Представь, что это тест, ― сказала она, ― с помощью которого твоя Нина отваживает нетерпеливых поклонников". Ее слова подействовали на Егора отрезвляюще. Действительно, вдруг Нина еще не прочитала письмо, а он заранее впал в отчаяние? Посмотрев на ситуацию со стороны, он почувствовал себя смешным.
   Следующие несколько дней Егор не выходил из квартиры. Вспомнив совет Марка почаще объективизировать Наташу, чтобы привыкнуть к ее будущему присутствию, он велел ей создать объемную проекцию ее нового тела в натуральную величину.
   Результат превзошел все ожидания. В его одиноком жилище появилась очаровательная девчонка, такая живая, что у Егора захватывало дух. Забыв о делах, он проводил в общении с ней долгие часы. Они болтали обо всем на свете: перемывали кости знакомым Егора, спорили о политике ― желая подразнить его, она неожиданно встала на защиту экс-президента Васильева ― и обсуждали новости, ежедневно терзающие мозг Егора подобно орлу со значка Марка, терзавшему печень несчастного Прометея.
   Наташа, обычно строго следившая, чтобы он не тратил время на чепуху, казалось, тоже забыла обо всем. Специалист по искусственному интеллекту счел бы, что она чрезвычайно правдоподобно имитирует удовольствие от обладания телом. Егор мог поклясться: она действительно наслаждалась своим новым телом, пусть пока и виртуальным.
   Наташа не могла управлять движениями глазных яблок Егора, поэтому просила, чтобы он неотрывно смотрел на нее, давая ей возможность изучить себя со стороны. Он с удивлением обнаружил, что тоже не способен управлять ими. Егор готов был пожирать Наташу глазами, но они не подчинялись ему: от концентрации на одной точке в глазах появлялась резь, они слезились и он начинал часто моргать.
   Тогда она усаживала на барную стойку кота и замирала перед ним в неподвижности. Потом начинала вертеться так и эдак, придирчиво рассматривая себя со всех сторон. Особенно ее интересовал вид со спины. Глядя на прилипшую к коту Наташу, Егор вспомнил, как в свой первый визит в "Пигмалион" заполнял бесконечные анкеты, описывающие особенности ее будущего поведения. Там был пункт, показавшийся ему странным: "любит танцевать перед зеркалами обнаженной". Егор постеснялся спросить у Марка, зачем это нужно, но на всякий случай поставил галочку. Теперь он, кажется, стал понимать, зачем.
   Сложные движения давались ей нелегко. Несколько раз она падала ― на кухне перед котом, когда пыталась разглядеть себя получше, и на скользком полу в ванной. Егор пугался, но тут же вспоминал, что это лишь виртуальная проекция, просто излишне тщательно анимированная.
   Но как хорошо она была сделана! Кожа, волосы ― все выглядело настоящим, словно перед ним находилась живая девушка из плоти и крови. Егор мог даже потрогать Наташу. Когда он касался ее кожи, чип возбуждал нервную систему, порождая в подушечках пальцев ощущение чего-то теплого, невесомого и дрожащего.
   Иллюзия быстро рассеивалась ― стоило ему забыться и надавить слишком сильно, как рука проваливалась в Наташу, словно он проткнул ее. Сначала это пугало. Потом они придумали игру: она входила в него, будто в кокон или футляр, и они стояли неподвижно, стараясь слиться в единое существо с двумя головами, одна над другой. Они делали это перед зеркалом в коридоре. В том, как она исчезала в нем, а потом выходила наружу, или его лицо выплывало из наташиных черт и полностью заменяло ее собой, было что-то завораживающее.
   Увидев в очередном ярком сне, как он гладит и обнимает Наташу, Егор почувствовал беспокойство. Он помнил, с каким презрением Адвеев отозвался о неудачниках, покупающих искусственных кукол. Егора покоробили слова священника, ни о чем таком он не думал. Он тоже не одобрял развращенных любителей "медицинских" роботов и не собирался становиться одним из них, однако не решился тогда возражать. Чужие мнения на темы морали для него значили мало, но сон явно указывал на возможную опасность. Хорошенько поразмыслив, Егор решил, что следует одеть Наташу.
   Он попросил ее придумать себе одежду. Через мгновение она предстала перед ним одетой. Наряд показался Егору забавным: резиновые шлепанцы, чтобы не скользить по полу, короткие полосатые шорты, оставлявшие ноги полностью открытыми, и мешковатая футболка с надписью Free Nepal (сноска: "Освободите Непал") ― дань ширящейся в Среде Гулл антикитайской компании. Ему почудилось что-то знакомое в ее стиле. "Пожалуй, сойдет, ― решил Егор. ― Когда привезут тело, надо будет купить ей настоящую одежду". Незаметно для себя он перестал называть заказанное изделие роботом.
  
  * * *
  
   Спустя пару дней, когда Егор напрочь забыл о просьбе священника, Мишка позвонил сам. Он был краток и загадочен. Сообщив, что имеет к Егору дело "на сто рублей" (чем вызвал неприятное томление, ибо еще не вернул одолженные последний раз деньги), он попросил о встрече. Мишка сказал, что заедет за Егором, а потом они отправятся в клуб.
   Сурмилов любил многолюдные места с сомнительной репутацией. Москва, одна из немногих переживших Потоп столиц, изобиловала злачными заведениями на любой вкус. Пожалуй, это была единственная примета "будущего", которую Сурмилов горячо одобрял. Он предпочитал встречаться в секс-клубах, полуподпольных барах, наркотанцполах и подобных пугающих заведениях. Мишка чувствовал себя там как рыба в воде. Он был на короткой ноге с виджеями, барменами и торговцами наркотой. Егор побаивался посещать такие места в одиночку. Они одновременно вызывали любопытство и пугали его. Мишка служил ему проводником, без которого Егор никогда не решился бы исследовать запретную изнанку Москвы.
   Он так и не понял, чего хотел Сурмилов. Но одно несомненно: ему что-то нужно, без причины Мишка не звонил. За годы их знакомства он обращался к Егору множество раз ― и всегда с просьбами об услугах и помощи. Егор не мог припомнить ни одного случая, чтобы Мишка позвонил просто так, справиться о делах и здоровье.
   Наступил назначенный час. Сурмилов, как обычно, опаздывал. Хотя Егор и сам не был образцом пунктуальности, к моменту появления Мишки он уже изрядно завелся. Он бродил по кухне из угла в угол, ругая Мишку ― и себя, за то, что согласился с ним встретиться. Наташа сидела у барной стойки, положив голову на кулаки, и молча следила за его перемещениями. Рядом с ней сидел кот. Их каменная неподвижность на фоне мелькающего туда-сюда Егора выглядела пугающе.
   Двери лифта с гудением открылись, в коридоре послышались шаги и грохот: Мишка уронил стойку для зонтиков. Громко чертыхаясь, он собирал зонты. Наконец, он вошел в кухню и тут же принялся оправдываться за опоздание:
   ― Пришлось продираться сквозь толпу призраков, как в белой горячке! Нет бы протестовать нормально ― притащить свою задницу на площадь и честно подставить ее под настоящие, а не нарисованные в воздухе полицейские дубинки! Боже, что за эпоха!
   Егор пожал плечами. В юности он ходил на акции протеста. Не сам, конечно; посылал свою виртуальную проекцию, за что его регулярно штрафовали. Это были тяжелые времена: второй срок президента Васильева, беспощадно подавлявшего народные недовольства. Для простого студента частые штрафы были особенно мучительны. Но разве сможет Мишка это понять? Невозможно объяснить человеку без чипа боль, причиняемую снятием денег со счета ― когда не просто знаешь, что они сняты, а видишь процесс их исчезновения собственными глазами.
   ― Привет, ископаемое! ― шутливо поприветствовал его Егор.
   ― И тебе привет, киборг из будущего! Да не сядут вовек твои батарейки! ― ответил Мишка в той же манере.
   Они рассмеялись и обнялись. Мишка уверял Егора, что этот необычный способ здороваться был широко распространен столетие назад. Ныне люди едва касаются пальцев друг друга, норовя после этого незаметно протереть руки дезинфицирующим гелем.
   ― Пожрать есть? ― спросил Мишка, голодно оглядываясь, ― с утра маковой росинки во рту не было.
   Его голубые глаза жадно обшарили кухню, остановившись на кране биопасты. Егор взял тарелку, поколдовал с панелью настроек и сделал целую гору пасты в мишкином вкусе: с запахом картофеля, соленую и немного хрустящую. Он поставил тарелку перед Сурмиловым, сел на соседний стул и принялся смотреть, как тот ест.
   Мишка ел жадно, буквально давился. Похоже, он не врал насчет маковой росинки, что бы эти слова не значили. "Что они в нем находят?" ― мысленно спросил себя Егор, вспоминая многочисленных любовниц Сурмилова. Небритое скуластое лицо, вздрагивающий при каждом глотке острый кадык и сломанный нос казались Егору отталкивающе грубыми.
   Мишка закончил есть, вытер рот тыльной стороной ладони и пригладил непослушные светлые вихры на лбу. Потом достал маленькое зеркальце, внимательно осмотрел себя и поправил тщательно прилизанные волосы на висках. Спрятав зеркальце, он в ожидании уставился на Егора. Егор молча взял тарелку и выбросил в мусоропровод, а потом долго и тщательно мыл ложку под краном.
   Это была привычная обоим игра. Проигрывал тот, кто заговорит о мишкиной проблеме первым. Поначалу Егор попадался. Он спрашивал о причинах его приезда, в ответ Мишка долго и пространно жаловался и в результате всякий раз выходило, что именно Егор проявлял инициативу и сам предлагал ― даже навязывал ― свою помощь. А Мишка делал одолжение, снисходительно ее принимая.
   Егор быстро раскусил этот маневр. Он стал сопротивляться: тянуть до последнего, подчеркнуто не интересуясь причинами визита, в итоге вынуждая Мишку открыто озвучивать свои просьбы. Необъявленная война шла с переменным успехом. Иногда победу одерживал Егор, иногда Сурмилов. Сегодня Егор решил во что бы то ни стало молчать, даже если это будет выглядеть неприличным. "Пусть он теряет лицо, ― подумал он, ― с меня уже довольно".
   Сурмилов тоже молчал.
   ― Пиво будешь? ― спросил Егор.
   ― Давай.
   Егор выбрал на панели пиво и налил два бокала прозрачной жидкости с толстым слоем белой пены сверху. Мишка сделал глоток и с отвращением скривился. Он ненавидел синтетическое пиво лютой ненавистью. Видом и вкусом оно напоминало ему растворенный в воде стиральный порошок. Но, поскольку соевое пиво стоило дорого, всегда соглашался пить обычное. Они пили молча, не чокаясь.
   Егор украдкой смотрел на Наташу. Желая развеселить его, она строила Мишке рожицы. Ей удалось состроить такую уморительную гримасу, что Егор не сумел подавить смешок.
   ― Чего ты ржешь? ― удивился Сурмилов.
   Проследив взгляд Егора, он вдруг достал из кармана джинсов очки виртуальной реальности, быстро одел их и увидел Наташу. Поняв, что Мишка обнаружил ее, она показала ему язык и растворилась в воздухе. "Черт, не успел ее выключить! Слава богу, она хотя бы одета", ― с облегчением подумал Егор.
   ― Это еще что такое? ― спросил озадаченный Мишка. ― Новая игра? Или это... твой друггл?
   ― Она самая, ― сдержанно подтвердил Егор, желая поскорее закрыть тему.
   Если Сурмилов узнает, что Егор заказал себе гулловского робота, он поймет, что у того водятся деньги и присосется навечно. Нельзя допустить, чтобы Мишка узнал.
   ― Классная! ― восхитился Мишка. ― Ноги какие... а грудь! Слушай, я тоже такую хочу. Одолжи мне ее, а? Что для этого нужно, только чип в башке? Ну это же ерунда. Я слышал в новостях, что взрослым теперь ставят чипы. Давай я поставлю себе, а ты мне дашь свою девочку поиграть. Что мне нужно сделать?
   ― Трепанацию, ― проронил Егор холодно.
   Представив, как Сурмилов тянет свои грязные лапы к Наташе, он испытал сложноописуемую смесь ревности и злорадства по поводу мишкиной инвалидности. "Видит око, да зуб неймет!" ― неожиданно вспомнил он очередную поговорку из прошлого.
   Упоминание о трепанации остудило отморозка. Поняв, что Егор не спросит о причинах визита и этот раунд он проигрывает, Мишка засобирался в клуб. Они спустились вниз, сели в таксобот и через полчаса были на месте.
   В дороге Сурмилов как всегда ворчал, жалуясь на современное политическое устройство.
   ― Это отвратительно, ― горячился он, ― что чемпион компьютерных игр имеет больший вес в обществе, чем политик или академик. Неправильно, когда блогеры...
   ― Глоггеры, ― машинально поправил Егор устаревшее слово. ― От слова "глог" ― дневник в Среде Гулл.
   ― ...свергают правительство. Хотя уже в мое время к этому шло.
   В мишкиных словах звучала личная обида. Он пытался стать профессиональным игроком в Сибино, но не преуспел. У него не было шансов, скорость реакции человека без чипа всегда недостаточна. Егор молча слушал, опасаясь перебивать; он помнил о негласной борьбе и знал, что даже слабый намек на согласие или сочувствие будет использован против него.
   Клуб "Люди Бонобо" в Большом Красноустинском переулке открылся недавно. Сурмилов уже несколько раз побывал там и остался в полном восторге. По его словам, в клубе было изобилие "свежего мяса": не прококаиненных клубных девиц, многих из которых Мишка знал, а простых девчонок, с которыми можно быстро познакомиться, перепихнуться и тут же исчезнуть, избежав расплаты в виде обязывающих длительных отношений. Клуб работал круглосуточно. Мишка считал, что посещать подобные места стоит именно днем, когда туда заходят перекусить приличные девушки из окрестных офисов.
   Амбал на входе, похожий на боевого человекоподобного робота, проверил их на наличие оружия. Внутри было темно и тихо. В спертом воздухе висел тяжелый запах газа-релаксанта, его здесь явно не жалели. По периметру большого круглого зала стояли столики, за которыми угадывались тени посетителей. Другие тени танцевали в пустом круге в центре. Музыки не было, однако они довольно синхронно дергались в такт. Шарканье ног, судорожные телодвижения и громкое ритмичное пыхтение в полной тишине производили жутковатое впечатление ― будто Егор с Мишкой попали в подпольный бойцовский клуб, где могут невзначай поколотить.
   Официант отвел их за свободный столик. Едва они уселись, поверхность стола засветилась, показав меню. Еды почти не было, зато выбор алкоголя впечатлял. Послав официанта за пивом и жареными сверчками в соевом тесте, приятели стали оглядываться. В этом не было большого смысла, их окружали темнота и тишина, нарушаемая лишь звуками странного танца и разговорами за соседними столиками.
   Мишка одел очки виртуальной реальности, достал слуховую коробку и прикрепил на кость черепа за ушами наушники-липучки. Настроив нужную частоту, он оживился и задергал головой в том же ритме, что и танцующие.
   ― Классный музон! ― неожиданно громко закричал он Егору.
   Егор сообразил, что нужно правильно настроить чип. Вот что значит редко бывать в клубах! Он зашел на сайт клуба, скачал нужные настройки и в тот же миг зал преобразился. Вокруг бешено замелькали блики яркого света. В воздухе носились цветные ленты и сгустки пламени, а лица и фигуры танцующих испускали зловещее зеленое сияние.
   Появилась и музыка. Все вокруг сотрясалось от ритма чудовищной силы, напоминавшего стук сердца гигантского человекоподобного робота. Хотя Егор знал, что цветомузыкальный антураж виртуален, воздействие на организм было вполне настоящим. Вспышки света ослепляли его, заставляя зажмурить глаза, а звук с силой бил в живот и грудную клетку, затрудняя дыхание. Страдальчески морщась, Егор убрал звук, а освещение сделал ровнее и приглушеннее. Резкие световые вспышки он тоже отключил. Мишка, напротив, выкрутил настройки на максимум. Он явно наслаждался происходящим.
   Над головами посетителей зажглись огоньки желтого и зеленого цветов. Желтый говорил о том, что человек не против случайного знакомства и готов общаться, если к нему подойти. Зеленый ― что посетитель готов на все. Кое-где горели редкие красные. Должно быть, эти люди просто зашли поужинать.
   Раньше Егор тоже пользовался этой системой знакомств. Он доверял ей выставлять цвет флага автоматически, в зависимости от своего эмоционального настроя, и однажды это его здорово подвело. Он работал тогда в крупной роботостроительной конторе. Как-то его пригласили с отчетом к руководству; там была начальница отдела, которой он симпатизировал. Система отреагировала: зажегся зеленый, прямо на заседании ― все равно, что прилюдная эрекция в сопровождении барабанного боя. Егор чуть не умер от стыда; он уволился на следующий же день. Больше он этой системой не пользовался, даже в клубах. Воспоминание об ужасном эпизоде до сих пор заставляло гореть его уши.
   Мишка крутил головой, выискивая будущую добычу. Потом, вспомнив о своей проблеме, наклонился к Егору и прокричал:
   ― Слушай, такое дело... Ты говорил, у тебя друг есть, юрист? Нужна его помощь.
   "Проиграл", ― злорадно подумал Егор.
   ― Аслан, ― подтвердил он. ― Но он не в Москве.
   ― Да все равно, где он. Я работу нашел. Нужно подписать контракт, а я там понять ничего не могу. Попроси его, пусть посмотрит. Вдруг туда какие каверзы заложили. Китайцы ― ребята ушлые.
   ― Что за работа? ― спросил Егор.
   Он вспомнил разговор с Авдеевым. Упоминание о китайцах заставило его насторожиться. Мишка прокричал с довольной улыбкой:
   ― Меня пригласили в "Стеклянный город". Если подпишу контракт, буду там парнем Лолы Фомм!
   Разговоры вокруг смолкли. Глаза людей за соседними столиками устремились на Сурмилова. Потом посетители отвернулись и зашептались между собой, то и дело поглядывая на отморозка. В их взглядах читались зависть и уважение. Мишка сиял, как позолоченный робот из сотого эпизода "Звездных войн".
   ― Это... круто, ― ошарашенно пробормотал Егор. ― Но как тебе удалось?
   Он был ошеломлен. Он никак не ожидал, что Сурмилов сможет взлететь так высоко. Грузчик в супермаркете, игрок средней руки, может быть, мелкий наркоторговец ― вот его потолок в представлении Егора.
   Придвинувшись ближе и понизив голос, Мишка зашептал:
   ― Я познакомился с их сценаристом. Молодой парень, китаец. Мы с ним хорошо погуляли по клубам в прошлом месяце. Богатый, он еще своего гулловского робота по пьяни убил ― помнишь, я рассказывал?
   Егор кивнул. Он помнил, что пропустил тогда мишкин рассказ мимо ушей.
   ― Я ему понравился и он познакомил меня с продюсером. Они там все китайцы, недавно выкупили шоу у бывших владельцев. Хотят показывать его в Китае, у них сейчас всплеск моды на вуайеризм.
   ― Но как ты попал в парни Лолы? Там тысячи участников, почему они выбрали тебя?
   ― В этом и загвоздка. Я иду туда в качестве робота.
   ― Робота?!
   ― Ага. Они решили ввести в шоу автономного робота ― копию человека. Робот будет делать все, что хотят сценаристы и режиссеры. Чтобы привлечь внимание зрителей, робот должен был стать парнем Лолы Фомм.
   ― Странно, ― сказал Егор. ― Участники шоу и так делают все, что велят режиссеры. Аж смотреть тошно.
   ― Им этого недостаточно. Они хотят полного подчинения и готовности пойти абсолютно на все. Кроме убийства, может быть. Поэтому робот не гулловский, а автономный, с непосредственным управлением режиссером.
   ― Мне это не нравится, ― покачал головой Егор и спросил: ― А при чем тут ты?
   ― Год назад продюсеры выделили деньги на создание робота. Большие деньги, спецзаказ. А исполнители все растратили. Или украли, неважно... Сейчас им нужно предъявить начальству готового робота...
   ― Погоди-ка, ― перебил Егор, ― но ведь это противозаконно! Автономный робот не может участвовать в шоу. Там же драки, секс... Он поубивает всех.
   ― В том-то и дело! Они хотели выдать его за человека! Чтобы цензурный совет думал, что это человек. А зрители знали бы, что он робот. Они собирались пустить слух в Среде Гулл, что партнер Лолы ― на самом деле робот. Понимаешь?
   ― Сильный ход, ― согласился Егор. ― Такого еще не было ― роботы калечат и насилуют людей в прямом эфире. Это поднимет их рейтинг до неба.
   ― Теперь ты понял! Но деньги растратили и план полетел к чертям. И тогда они решили обмануть продюсеров ― предъявить им человека и сказать, что это и есть их робот. Как они отличат? Не будут же они его вскрывать.
   ― Никак, ― снова согласился Егор. ― Хотя идея шизофреническая. Человек, играющий робота, выдающего себя за человека... Но ты как туда попал?
   ― Они как раз искали человека, который бы им подошел. Этот китаец заметил меня на одной вечеринке. Я ему понравился. Он хочет меня нанять.
   Мишка поймал взгляд девушки за соседним столиком и подмигнул ей. Над ее головой мерцал зеленый огонек. Она встала, подошла и, наклонившись, зашептала ему что-то на ухо. Он слушал, кивал, а его рука довольно откровенно ощупывала ее затянутый в джинсы зад. Егор не впервые ходил с Мишкой в клуб, но привыкнуть к его стремительному напору так и не смог. Закончив шептать, девица сбросила его руку и, засмеявшись, ушла за свой столик. Сурмилов повернулся к Егору и как ни в чем не бывало продолжил:
   ― Я уже прошел смотрины. Меня показывали одному старику мафиозного вида, это их главный продюсер. Я ему понравился больше других. Он давал команды, а я выполнял, как дрессированная обезьяна. Нагибался, подпрыгивал, таращил глаза, даже язык высовывал. Стоял столбом, ходил как робот. Идиотизм, да. Но они платят, вдумайся ― восемьдесят тысяч в год! И не только это. Я буду спать... с самой Лолой Фомм! А мне будут за это платить! Работа мечты!
   "Да уж, мечты жиголо-отморозка", ― подумал Егор с невольной завистью.
   Устыдившись своих чувств, он сказал:
   ― Поздравляю! Только будь осторожен. Говорят, у Лолы в любовниках большой человек из президентской канцелярии.
   ― Я ему уступлю, ― довольно хохотнул Мишка и добавил: ― Так, помну ее немножко, а жениться не буду. Пускай забирает себе.
   Егор некоторое время молчал, переваривая услышанное. Мишка определенно встал на твердый путь успеха. Если дело выгорит, он превратиться в общенациональную знаменитость. Конечно, идея с имитацией робота дурацкая, но вдруг все получится? Игра стоит свеч.
   Согласился бы он сам на такое? Егор не был уверен в ответе. Восемьдесят тысяч в год и вожделеемое миллионами зрителей тело Лолы... "Хотя риск велик. Если афера раскроется, мишкина карьера полетит к чертям. Или наоборот, книжку надиктует: "Как я был роботом" или "Я, робот". Еще миллионером станет. Эх, ужасно заманчиво... Непонятно, чего боялся священник".
   ― А Авдеев знает? ― спросил Егор.
   ― В общих чертах, ― уклончиво ответил Мишка. ― Кстати, имей в виду: все, что я тебе рассказал про робота ― строго между нами. В контракте сказано, что я должен быть нем, как рыба. Пока не подписывал, могу болтать. Хотя китаезам, если они узнают, это сильно не понравится.
   ― Никому не скажу, ― заверил Егор.
   ― Так ты попросишь своего друга проверить контракт?
   ― А он большой? Может, я сам посмотрю?
   В отношениях с друзьями Егор был крайне щепетилен, предпочитая не обременять их своими проблемами, а справляться самостоятельно. Мишка не таков: если ему что-то нужно, он вовлечет в кутерьму своих дел всех вокруг.
   ― Ты не сможешь, нужна экспертиза юриста. Хитрозадые китаезы наверняка спрятали там оговорки, чтобы не платить. Я еще когда на рынке работал, понял их гнилую натуру. Обжулят как нечего делать. Так я кину тебе договор?
   Егор обреченно кивнул. Сурмилов положил на стол плоское устройство с экраном во всю поверхность и принялся сосредоточенно возить по нему пальцем. Это был коммуникационный компьютер, частично заменяющий инвалидам чип. Егор иногда пытался представить себе, каково это ― воспринимать мир без чипа? Как должен чувствовать себя такой человек? Он приходил к выводу, что представить подобное невозможно; это все равно, что вообразить, каким видит мир, например, кальмар.
   Спустя секунду в голове раздался мелодичный звон ― пришло письмо с договором. Егор увидел размер и ахнул. Пятьсот килобайт чистого текста! Не договор, а целый роман.
   ― Он слишком велик! ― расстроенно сказал он. ― Аслан потратит на него, наверное, месяц. Я не могу просить его делать экспертизу бесплатно.
   ― Месяца у меня нет, я должен дать ответ через неделю, ― бросил Мишка, подавая знаки девице за соседним столиком. ― Скажи, что заплачу с первой зарплаты в шоу. Сейчас денег нет. А может, ты сам ему заплатишь, а я тебе потом верну? Ладно, извини, я буду занят сейчас... минут пятнадцать. Не скучай!
   С этими словами он вскочил и подошел к девице. Она поднялась, он ухватил ее обеими руками за задницу и они слиплись в горячем поцелуе. Ее подруги с любопытством смотрели, хихикая и комментируя. Оторвавшись от девушки, Мишка посмотрел на Егора повлажневшими глазами и, ни слова не говоря, потащил девицу в соседний зал, где располагалась приватная зона.
   Егор вздохнул. Он хорошо представлял, что будет дальше. Парочка запрется в одной из свободных, еще пахнущих дезинфицирующим средством круглых кабинок. Сделанные из прозрачного стекла кабинки похожи на выросшие из потолка гигантские колбы; Сурмилов почему-то называл их телефонными. Там он сорвет с нее майку и джинсы, потом разденется сам. Он усадит девушку на торчащее из прозрачной стены пластиковое сиденье и суетливо овладеет ею. Процесс займет пару минут, не больше: Мишка всегда преувеличивал свои возможности.
   Снаружи, отталкивая друг друга, кабинку облепят клубные зеваки, старающиеся рассмотреть подробности через запотевшее стекло. Закончив, Мишка вывалится наружу; освободившееся место займет кто-то из наблюдателей. Он вернется в зал, чтобы залпом опрокинуть кружку холодного и прозрачного, с шапкой мыльной пены, синтетического пива.
   "Только меня здесь уже не будет", ― мстительно подумал Егор. Он велел Наташе заплатить за себя и вышел наружу. Голова раскалывалась от свинцовой тяжести. "Проклятый газ! Почему в клубах не могут без него обойтись?"
   Моросил мелкий дождь. Вечерний московский воздух был чист и свеж. Легкий запах резины еще чувствовался, но почти не раздражал. В переулке было тихо. Он поднял голову вверх и глубоко вздохнул. Сквозь редкий просвет в тучах мерцали искорки звезд. Егор сел в подрулившее такси и поехал домой. Он хотел вызвать голограмму Наташи, но постеснялся других пассажиров.
   Оказавшись дома, Егор первым делом сходил в душ. Он долго стоял под горячей струей, смывая запахи клуба, и жаловался сидящей на краю ванной Наташе на мишкины черствость и эгоизм, а она сочувственно слушала и кивала. Потом он подхватил кота и отнес его в постель. Наташа сидела в изголовье, гладила его волосы невесомой рукой и говорила что-то в утешение, но что ― Егор уже не слышал. Он быстро уснул глубоким, темным сном без сновидений.
  
  10.
  
   "Правозащитные организации бьют тревогу, протестуя против попыток наказать людей за преступления, совершенные их предками. Речь идет о так называемом пиратстве: краже защищенных законом музыки, кино, книг и программного обеспечения.
   В Среде Гулл хранятся сведения о каждом нарушении авторских прав за последний век. Систематически скупающая права на весь производимый в мире контент корпорация Гулл является на сегодняшний день крупнейшим правообладателем. Прокуратура США, недавно ставшая подразделением корпорации, уже возбудила тысячи уголовных дел, требуя у потомков пользователей торрент-сетей возмещения причиненного правообладателям ущерба, включая набежавшие за сто лет проценты. В случае отказа или невозможности платить обвиняемых ждут длительные тюремные сроки.
   Пока неясно, каким образом американские власти намерены взыскивать ущерб с не подлежащих гулловской юрисдикции иностранцев. Правительства других стран опасаются, что Гулл станет принуждать их выдавать своих граждан на суд в США, угрожая в случае отказа полномасштабными боевыми действиями. Еще декаду назад подобное развитие событий было непредставимым, однако сейчас, с включением армии США в состав корпоративной армии Гулла, корпорация получила рычаги для давления на любую страну мира, кроме халифата Фейслук. Халифат неуязвим в силу виртуальности и способен ответить джихадом, послав в американские города живые биологические бомбы ― зараженных смертельным искусственным вирусом пользователей-самоубийц".
   Клик!
   Моросил теплый дождь. Тихий уютный сквер вокруг пластикового памятника глоггеру Щукину был почти безлюден. Лишь пара пенсионеров на самоходных лавочках, способные поспорить с памятником своей неподвижностью, замерли с неестественно прямыми спинами и остекленевшими глазами ― не иначе, слушают последние новости или ведут беседы с друзьями. В дальнем конце сквера шумела стайка прогуливающих школу детей. Они играли в "Дракона", соорудив лабиринт из свободных скамеек.
   Игра была простой, но очень азартной. Егор часто играл в нее в детстве. Получивший по жребию роль дракона должен уничтожить всех рыцарей за минуту. Маленькие рыцари обоих полов бегали между виртуальными каменными стенами и громко кричали, когда дракон ― уродливый, с рогами и морщинистыми перепончатыми крылышками ― испускал шипящие струи огня. Охваченная клубами пламени добыча падала и каталась по земле, оглашая сквер истошным визгом.
   Егор нервно мерял шагами площадку у памятника, сжимая в руке чахлый букет искусственных цветов. Продавщица-китаянка обманула его, всучив просроченный товар. Батарейка неотвратимо садилась, от этого вид у букета на глазах делался все более жалким. Выглядывающий из-за крышки старинного лэптопа глоггер Щукин смотрел на Егора с суровым осуждением.
   Он опоздал всего на пять минут. Как неудобно встречаться, когда у человека нет чипа! Ушла ли Нина, не дождавшись его, или сама опаздывает? Егор ощутил полнейшую беспомощность. "И как с ней теперь связаться? Эта их электронная почта с задержками в ответах совершенно бесполезна!" ― раздраженно подумал он.
   Первое письмо от Нины пришло спустя неделю, когда Егор почти примирился с неудачей и стал забывать о том, что писал ей. Она ответила доброжелательно, но сдержанно. Следовало что-то написать в ответ и Егор вновь доверился Наташе. Наташа действительно отлично знала его лексику, хотя употребляла ее довольно своеобразно. Сам Егор так никогда бы не написал. Слова были его, но вот все остальное ― определенно нет.
   Наташины письма оказались переполнеными эмоциями. При этом они были конкретны по сути и компактны в размерах. Егор всегда страдал многословием и академичностью в худшем смысле этого слова. Мало какая девушка могла выдержать прослушивание аудио-опусов его изготовления, больше напоминавших университетскую лекцию, а не признание в любви. Ему пришлось признать, что Наташа справилась с перепиской лучше, чем сумел бы он сам.
   Нина ответила в тот же день. Выдержав пятиминутную паузу, чтобы не вызвать подозрений, Наташа написала снова. Письма зачастили одно за другим. К моменту, когда договоренность о встрече была достигнутой, их количество приблизилось к полусотне.
   Вечер накануне свидания Егор провел в изучении переписки. Он старался запомнить все важное, что Нина сообщила о себе, а заодно составить впечатление о ее характере и склонностях. Ее слог был старомоден, а манера письма страдала излишней искусственностью, что Егору даже понравилось, ибо напоминало его собственный стиль. Было заметно, как тщательно составлена каждая фраза, как продумано место каждого слова и каждой запятой. Егору показалось, что письма Нины больше похожи на его собственные, чем наташины письма к ней.
   О себе она сообщила немного. Живет на скромное пособие, любит читать, особенно старые книги. Предпочитает уединение и одиночество. Родители Нины были в разводе, она жила с мамой. Наташа использовала это печальное обстоятельство, рассказав ей о разводе родителей Егора. Она провела ненавязчивые параллели с его детством, намекнув на схожесть их судеб. Это был удачный ход. Он, несомненно, способствовал сближению: узнав, что Егор тоже рос без отца, Нина оттаяла и стала писать непринужденнее. Дальнейшая переписка пошла как по маслу.
   Вскоре Наташа предложила ей встретиться. Нина согласилась. Наташа ловко замяла вопрос об отсутствии фотографии. Она назначила местом свидания этот безлюдный сквер, в нем шансы разминуться и не узнать друг друга равнялись нулю. Старомодный букет в качестве опознавательного знака тоже предложила она. Наташа все идеально рассчитала ― за исключением того, что он опоздает.
   И вот Егор торчал у памятника, вздрагивая при каждом вопле сгоревшего рыцаря, и не знал, что делать: уходить или ждать до победного конца. Он решил честно выждать еще полчаса. Дождь стих, он сложил и убрал в ранец зонт. Желая убить время, Егор принялся изучать вмонтированный в постамент памятника экран с вереницей бегущих строк. Это были избранные заметки Щукина. Наверное, в дни установки памятника люди еще умели читать, теперь же затея с экраном воспринималась исключительно как дизайнерский изыск.
   Егор отлично разбирал значки, но это не помогло ему понять смысл написанного. Лексическая реформа, покончившая с засильем жаргонов и американизмов, сделала недоступным огромный и, судя по всему, драгоценный пласт русской культуры. Пожалуй, даже Сурмилов не сумел бы понять, о чем шла речь. Глоггер призывал "троллить" китайцев правами человека, требовал "выпилить" кого-то с форума, сокрушался о "попиленном бабле" и указывал, что "поиск в Гулле какбэ никто не отменял". Для обоснования своего мнения Щукин часто ссылался на какого-то Капитана Очевидность.
   Сзади тихо кашлянули. Егор обернулся и увидел Нину. Она была одета в серый брючный костюм, подчеркивающий изящество миниатюрной фигуры. В ее прекрасных карих глазах мелькнуло узнавание. В ту же секунду улыбка исчезла с чудесного лица. Она смотрела на Егора строго и как будто обиженно.
   "Влип! ― в отчаянии подумал он. ― Надо было приложить фото".
   "Возможно, увидев фото, она бы не пришла. ― возразила Наташа и добавила: ― Не стой, отдай ей цветы".
   Егор молча протянул букет.
   ― Спасибо, но это лишнее, ― сказала Нина, помедлила и все-таки взяла букет.
   Ее голос был тих и нежен. Человеку, не влюбленному в нее по уши, он показался бы глуховатым.
   ― Значит, это были вы?
   ― Я, ― сознался Егор. ― Простите, давно хотел с вами познакомиться. Случайно наткнулся на вашу анкету и решил написать.
   ― Вы умеете писать, ― сказала она, склонив голову и разглядывая Егора, словно он был диковинным роботом редкой модели.
   В ее глазах читалось сомнение.
   ― Читать и писать, ― горячо подтвердил он. ― Это моя работа: я пишу реплики для спортивных роботов. Мой главный клиент ― Иван Дубина, слышали про такого?
   Она отрицательно покачала головой.
   ― Вся страна его знает. Вы, наверное, не интересуетесь боксом? Хотите, я вам почитаю, что писал этот глоггер? ― спросил Егор с надеждой.
   Нина снова покачала головой. Егор в растерянности замолчал.
   ― Знаете, Егор... Нам надо сразу определиться. Мы можем быть друзьями, если хотите, но не более того. Простите, если обидела вас.
   "Обидела? Ты меня убила!" Собрав последние силы, он едва слышно прошептал, с трудом шевеля пересохшими губами:
   ― Я вам настолько несимпатичен?
   Собственный голос показался ему чужим.
   ― Вы мне симпатичны, ― сказала она и добавила с улыбкой, ― я давно наблюдаю, как вы смотрите на меня в храме. Это очень... трогательно.
   У Егора отлегло от сердца, совсем чуть-чуть.
   "Она сказала "друзьями". Почему друзьями? Она ведь не замужем, да? И друга у нее нет".
   Наташа не ответила. Она затаилась, боясь помешать беседе.
   ― Почему только друзьями? ― спросил он и неожиданно для себя добавил: ― Это из-за того, что вы INFJ?
   Улыбка сползла с ее лица второй раз за время их короткой встречи. Нахмурившись, она смотрела на Егора так, словно тот произнес что-то неприличное.
   ― Вы знаете, что это? ― сухо спросила Нина.
   ― Догадываюсь, ― соврал Егор.
   Она с сомнением покачала головой.
   ― Догадываетесь? Не думаю. Иначе знали бы, что это из-за того, что INFJ ― вы!
   ― Я?
   Нина кивнула и отвернулась, явно не собираясь развивать таинственную тему.
   ― Зачем же вы написали это в своей анкете? ― спросил Егор растерянно.
   ― Забудьте, вас это не касается.
   ― Как же не касается, если вы назвали меня этим словом? Что оно значит?
   Нина упрямо молчала. Ее чудесные глаза сверкали маленькими злыми угольками. Увидев отчаяние на его лице, она сжалилась.
   ― Я была неправа, мне не стоило этого писать. Знаете что? Давайте поедим мороженое. Вы любите мороженое? Я вижу "Шок и шоколад" на той стороне канала.
   Егор готов был полюбить даже аквапленку из-под крана. Счастливый, как собака, которую раздумал наказывать хозяин, он взял Нину под руку и повел в кафе.
   Они пересекли сквер. Старики, подобно уснувшим зомби, продолжали сидеть в неудобных позах. Кажется, они даже не заметили прошедший дождь. Дракон сжег последнюю жертву, уложившись в минуту, и теперь оглушительно ревел, празднуя победу. Горящие рыцари вторили ему воплями, полными муки.
   Егор и Нина спустились в стеклянный поводный переход, едва освещенный тусклыми светильниками на уровне ног. Со всех сторон давила непроглядная колышущаяся мгла; аквапленка не пропускает солнечный свет. Что-то большое и тяжелое ткнулось в прозрачную стену слева от них. Толстое стекло отозвалось протяжным гулом. Нина ойкнула и прижалась к Егору.
   ― Ничего страшного, просто гигантская слепая мурена, ― пошутил он и подумал: "Идеальное место для поцелуев. Жаль, рано пока".
   Они вышли на поверхность у дверей кафе. Копируя Мишку Сурмилова и его допотопные манеры, Егор галантно пропустил даму вперед. Ему казалось, что все инвалиды предпочитают старинное обхождение. Хотя Нина не отморозок, подчеркнутая вежливость, как ему казалось, не помешает. Егор не раз видел, какое волшебное воздействие оказывает она на женщин в мишкином исполнении.
   Внутреннее убранство кафе имитировало старинную камеру пыток ― или то, как вообразил ее современный дизайнер. С потолка свисали провода и гофрированные шланги; на торчащих из пола стальных штырях были нанизаны части роботов. На стене напротив окна висел распятый рыжий робот-клоун в бесформенном желтом комбинезоне с перевернутой буквой "W" на груди; два приземистых робота неопознаваемо древних моделей пытали его электросваркой. Голосовой аппарат уже повредили, поэтому пытка проходила в молчании. Искры сыпались на железный пол, воняло горячим металлом и жженой резиной.
   ― Я думала, под водой давно никто не живет, ― сказала Нина, усаживаясь за столик.
   ― Никто, ― подтвердил он. ― Там перемещается полиция.
   ― Под водой? Зачем им это, у них же катера с мигалками и сиренами?
   ― Под водой меньше трафик.
   ― Снова шутите?
   ― Нет, я правда видел полицейскую подводную лодку. В Среде Гулл говорят, что президент тоже предпочитает подводный транспорт ― из соображений безопасности.
   Внезапно над столиком навис робот-официант. Согласно стилистике заведения, он был одет в лохмотья фрака и шляпу-цилиндр. Вместо лица белел оскаленный череп с пустыми глазницами. Робот стоял, покачиваясь, и ждал заказа.
   Нина заказала "сладкого сверчка" ― шары льда из колы с засахаренными сверчками внутри. Егор был голоден и попросил пирожные из мучных червей с кремом и кофе. Официант церемонно поклонился, чуть не уронив цилиндр на стол, и уковылял на кухню.
   Она откинулась в кресле и смотрела в окно. Ее взгляд рассеянно скользил по играющим в сквере детям. "Интересно, ― думал Егор, украдкой любуясь ее чертами, ― какими она видит их? Маленькими безумцами, бегающими и вопящими без всякой причины?"
   Общество справедливо считает людей без ворцелевских чипов инвалидами, ведь они не воспринимают половину видимого, слышимого и осязаемого мира. Уже два поколения людей живут с имплантатами. Прежде их вводили в мозг специальным зондом в первые месяцы жизни. У Егора стоял именно такой, старого образца. Позже процедуру усовершенствовали, она стала безопасной и совсем простой. В вену вводят раствор с нанороботами, которые самостоятельно достигают гипофиза, внедряются в железу и создают в ней чип из подручных материалов, черпая их в окружающей среде ― в точности как моллюск, строящий раковину. Со стороны кажется, будто чип образуется сам, как камень в мочевом пузыре.
   В три года, когда ребенок уже имеет зачатки личности, устройство включают. Прежние модели чипов проходили тщательное тестирование перед отгрузкой, ведь им предстояло работать в голове человека всю его жизнь. Изредко случалось, что чип не активировался ― из-за редкого брака, но чаще по причине индивидуальной непереносимости. Теперь, когда их выращивают прямо в мозгу, сбой активации может произойти из-за недостатка минеральных веществ в организме. Иногда ― при имунных заболеваниях ― организм активно отторгает чип, и тут уж ничего поделать нельзя. Остается один выход: трепанация черепа, опасная процедура, которая отнюдь не гарантирует, что новый имплантат приживется. Отказавшимся от нее приходится носить трехмерные очки, наушники или другие устройства для инвалидов, вроде проекторов на сетчатку глаза, но все это только подделки, дающие жалкое подобие реальности.
   Робот принес заказ. Искусственный кофе горчил, а в пирожные переложили камелинового масла, но Егор это едва заметил. Он смотрел на Нину. Она слизывала сладкие капли с ледяного шара на палочке, трогательно ухватив ее двумя пальцами.
   "Что за прелесть, ― думал он, ― совсем как ребенок! Ну почему именно ей суждено было оказаться без чипа? Эта странная аббревиатура, наверное, и означает инвалидность. Хотя нет ― она же сказала, что я сам INFJ. Наташа! Черт возьми, что это такое?"
   "Я не знаю".
   "Но она назвала меня этим словом! Разве существуют вещи, которых не знает Гулл?"
   "Так спроси у нее".
   Перестала называть меня "милым", отметил Егор.
   "Хочешь сказать, Гулл от меня что-то скрывает?"
   "Говорю же, не знаю".
   Будто прочитав его мысли про инвалидность, Нина достала из сумочки очки с узкими стеклами.
   ― Вас не смутит, если я буду в очках? Мы называем их очками второй реальности.
   ― Нет, конечно. Боитесь, что к сверчку приделан политический лозунг? ― улыбнулся Егор и уточнил: ― Мы ― это INFJ?
   Она перестала есть и посмотрела на него с укоризной.
   ― Мы ― это люди без чипов. Егор, прошу вас: оставим эту тему, иначе мне придется уйти.
   Он извинился. Повисло неловкое молчание.
   ― Ну почему вы так прицепились к дурацкому слову? ― с досадой сказала Нина. ― Хотите все испортить.
   ― Вы назвали меня словом, которое не знает Гулл. Я только что еще раз проверил. Вы сказали, что из-за этой аббревиатуры наши возможные отношения не имеют перспективы. Я малость встревожен. Вдруг это смертельная болезнь и я через месяц умру? ― неловко пошутил он.
   ― Вы что же, на встрече с девушкой разговариваете с другглом? Хорошенькое дело. Получается, у нас свидание на троих.
   Она нервно засмеялась. Егор выжидательно молчал. Похоже, она не собиралась уходить. Как, впрочем, и отвечать на его вопрос.
   ― Вы много знаете, ― сказала Нина задумчиво. ― Расскажите о себе.
   ― Что именно?
   ― Про ваше детство. Вы писали, что родились в Индии. Так интересно! Я никогда не была в Индии. Всю жизнь провела в Москве, это ужасно скучно.
   Егор ненадолго задумался. О своих рождении и младенчестве он знал со слов матери. Она так часто рассказывала об этом, и эти картины так ярко представали перед его воображением, что Егору стало казаться, будто он действительно помнит свои первые годы. История его индийского происхождения была романтичной и в меру печальной, и притом правдивой от первого до последнего слова. Она была именно тем, что требовалось, чтобы вызвать интерес у сидящего напротив обворожительного существа. Он откашлялся и начал свой рассказ.
   Судьба русского человека, рожденного в индийском ашраме и получившего имя Шри Сатья Радж Баба Прасад, по определению не могла сложиться легко. Едва появившись на свет, маленький Прасад стал источником неприятностей для себя и своей семьи. Ему оказали огромную честь: новорожденного представили самому божественному аватару. И надо же было такому случиться: в самый торжественный момент, разволновавшись от всеобщего внимания, младенец испачкал живому богу одежду. Аватар, пятый по счету владелец реинкарнационной франшизы, обладал взрывным темпераментом. Не сдержавшись, он крепко выругался в адрес малыша и допустившей конфуз матери.
   Этот случай неожиданным образом повлиял на впечатлительного отца ― которого, к слову, звали Сатчитананда, или Алексеем Крыжко в миру ― и через короткое время тот оставил мать и дитя, не оправдавших высокого божественного доверия. Отец горевал недолго и вскоре был утешен: аватар подобрал ему новую подругу, более подходящую с точки зрения кармы, из подвернувшихся под руку ашрамных девиц. С тех пор Прасад никогда не видел отца.
   На сохранившихся коротких видеозаписях, которые подросший Прасад спустя годы пересматривал часами, отец представал бледным, болезненно худым брюнетом с острым носом и сизым от бритья подбородком; чаще бритым наголо, а иногда с отросшей лохматой шевелюрой. Одет он был по индийской моде: в широкие шаровары с опущенной проймой и рубаху навыпуск, на шее висели килограммы деревянных бус. У него был глухой бесцветный голос и потерянный взгляд, полный печали; на запястьях татуировки: знак "Ом" на левом и его санскритское имя на правом. Говорил он мало, только грустно смотрел куда-то в сторону и просил прекратить снимать. Иногда Прасад спрашивал себя: что его мать нашла в этом невзрачном на вид человеке? ― и не находил ответа.
   Вторая крупная неприятность произошла, когда ему исполнилось полтора года. Впав в депрессию, Анна, его мать, ― тогда она называла себя Амрита ― не пожелала возвращаться на родину и первый год своей жизни Парасад провел в ашраме, пребывая в счастливом неведении о невзгодах окружавшего его мира. Несмотря на досадный эпизод с аватаром, никто не собирался выгонять их из общины. Напротив, положение матери-одиночки вызвало у тамошних женщин известное сочувствие к Амрите. Они всячески поддерживали ее и помогали, чем могли.
   К концу первого года родничок на головке младенца стал закрываться. Окружающие забили тревогу: момент инсталляции чипа, без которого невозможна нормальная интеграция в человеческое общество, мог быть упущен. Погруженная в переживания Амрита ничего не предпринимала, проявляя поистине преступное равнодушие к будущей судьбе сына. Кто-то сообщил в полицию; в дело вмешались индийские власти. Мать с ребенком принудительно доставили в местную больницу и, невзирая на ее протесты, ― довольно вялые, впрочем ― вживили чип. За процедуру с ее счета списали заметную сумму, но проблема заключалась не в этом.
   Спустя полгода, окончательно разочаровавшись в духовных поисках, глубоко подавленная Анна решила прервать затянувшееся индийское приключение и вернуться в Москву. Тут-то их с Прасадом и ждала главная неприятность, из-за которой он едва не пополнил собой трехмиллиардную армию перемещенных лиц. В его голове стоял чип с индийской прошивкой, что автоматически означало гражданство Индии. На первый взгляд, ничего страшного ― она отличается от американской лишь номером региона. Однако разница была огромна: гражданину Индии для въезда в Россию требовалась виза. У Прасада, ее, естественно, не было. Их не пустили в страну, посадив на обратный рейс в Индию. Еще месяц ушел на получение российской визы. Наконец, уладив формальности, они вернулись домой.
   Разумеется, Егор не мог этого помнить, но в его душе сохранилось чувство отчаяния, которое он, как ему казалось, испытал, когда мать вынесла его из теплого такси в метель и стужу московской ночи. После вечного индийского лета, пения птиц и тропического безумства красок Россия показалась ему мглистым морозным адом.
   Маленький Прасад ― это имя было закодировано в чипе ― числился индусом еще долгих восемь лет. Мать ежегодно выправляла продление визы, одноклассники издевались над ним, выдумывая из его имени дурацкие прозвища, одно обиднее другого, и конца юридическому абсурду не было видно. Чтобы исправить отравлявший жизнь казус, семья приложила массу усилий, включая отправку писем в канцелярию президента и на съезды правящей Республиканской партии. Но все было напрасным.
   Мучения кончились, когда ему исполнилось шесть лет. Мать вышла замуж за отчима Егора, Бориса Семеновича Корвацкого, работавшего в ту пору важным чиновником в городской мэрии. Лишь связи отчима помогли решить проблему. Прасада с матерью вызвали в полицейский участок, где веселый техник со сканнером за пару минут перепрошил чип, изменив регион на Россию, а имя ― на Егора. В семье он давно был Егором. Мать назвала его по-новому в честь деда, едва они оказались в Москве. Это были страшные две минуты. Половина мира вдруг исчезла; погасли краски, стихли звуки, окружавшие его с детства. Егор решил, что полицейский сломал чип и ему теперь суждено всю жизнь мыкаться инвалидом. Но не успел он даже заплакать, как перед глазами быстро пробежали какие-то команды, цифры ― и мир вернулся в прежнее состояние.
   Когда Егор стал совершеннолетним, он пережил еще одну перепрошивку: отказался от фамилии отца и стал Лисицыным, как его мать и дед. Только санскритское отчество стереть почему-то не удалось. В этой нелепой истории был и положительный момент: чипы американского производства никогда не зависают, в отличие от отечественных зеленоградских аналогов.
   Его детство было обыкновенным. Как все дети, в возрасте семи лет Егор ужасно боялся, что он на самом деле не настоящий мальчик, а андроид, которым родители заменили своего умершего ребенка. Этот детский страх обычно проходит сам собой. Так и вышло, вскоре он забыл об этом. Позже, подростком, Егор мечтал быть боевым терминатором. Не стать, а именно быть: вдруг обнаружить, что он не школьник из плоти и крови, а замаскированный под человека стальной робот, обтянутый для вида мясом и кожей. В своих мечтах он сурово расправлялся со школьными обидчиками, что отравляли его нелегкую жизнь.
   По мере развития повествования глаза Нины наполнялись слезами. К концу рассказа она заплакала. Слезы текли по щекам, размазывая настоящий макияж, а ее маленькие плечи трогательно вздрагивали. Она жалела Егора!
   "Ты ее покорил", ― сухо заметила Наташа.
   Егор не рассчитывал на такой эффект. Тем не менее, он был доволен. Чтобы успокоить Нину, ему пришлось положить руку на ее ладонь и долго шептать нежные глупости. Потом он попросил ее рассказать о себе.
   Нинина история была проще. Когда ей исполнилось пять, родители не стали продлевать очередной цикл брачного контракта. Она долго винила в этом себя ― считала, что их разрыв произошел из-за того, что ее чип не сформировался должным образом и они стали родителями инвалида. Нина была новым поколением, им уже не вскрывали головы, а вводили нанороботов в вену. Врачи говорили что-то про имунный ответ и плохую наследственность: ее отец тоже инвалид. Его чип утратил контакт с мозгом, когда он уже был взрослым.
   Повзрослев, Нина поняла, что напрасно винила себя в их разводе. Не она была причиной, родители попросту не сошлись характерами. Отец ушел, оставим им большую квартиру в престижном районе и загородный дом. Прежде он был богатым и влиятельным человеком, но потеря чипа обратила его жизнь в прах. Позже мать продала дом. Потом у нее появился молодой друг, который теперь живет с ними. Его зовут странным именем Алехандро.
   ― Не более странным, чем Прасад, ― заметил Егор.
   Его удивило брезгливое отвращение, с которым Нина говорила о друге матери. Он не стал развивать эту тему, чтобы не увеличивать число пролитых слез ― кажется, Нина опять собралась заплакать.
   Желая отвлечь ее, он рассказал семейную легенду. Перед самым отъездом из Индии мать ходила к знаменитой местной гадалке, чтобы узнать, что ждет ее ненаглядного первенца.
   ― Знаешь, что сказала старая ведьма? ― спросил Егор. ― Мать даже не хотела давать ей денег. Она заявила, что я вырасту и уничтожу проявленный мир, подобно Шиве! Как тебе?
   Он незаметно перешел на "ты".
   ― Когда это случится? ― поинтересовалась Нина.
   ― В этом году!
   ― А дату она сказала?
   ― Восемнадцатого ноября. В мой день рождения.
   ― Я запомню, ― улыбнувшись, обещала Нина. ― Пощадишь меня, когда станешь уничтожать мир?
   Они рассмеялись. "Дело сделано, слезы осушены", ― подумал Егор. Он испытывал граничащие со счастьем умиротворение и покой. Если не считать слез и загадочной аббревиатуры, свидание определенно удалось.
   Посмотрев на маленькие наручные часы, ― абсолютно антикварная вещь, Егор видел подобные только у Мишки, ― Нина засобиралась домой. Их пальцы встретились на считывателе отпечатков в центре стола и замерли на мгновение. Егор почувствовал, как сердце мягко тает, словно биопаста на солнечном свету. Она отдернула руку и мило покраснела; право платить досталось ему.
   Они вышли на улицу. Подъехали два таксобота, галантно вызванные Егором. Он не удержался и спросил:
   ― Мы увидимся снова?
   ― С удовольствием, ― с улыбкой ответила Нина. ― Спишемся, ладно?
   Она села в такси и помахала ему рукой из-за стекла. Егор помахал в ответ. Он проводил кабинку взглядом, пока она не исчезла за поворотом, затем сел в свое такси и поехал домой.
   Его душа ликовала. С глупой улыбкой он тихонько напевал что-то себе под нос, чем вызвал недоуменные взгляды подсевших попутчиков, ― при наличии чипа петь вслух по меньшей мере неприлично, ― но его это совершенно не заботило. Единственным, что омрачало исключительно удачный день, было наташино молчание. Это было странно и немного тревожно: вот уже три с лишним часа, как она не проронила ни единого слова.
  
  11.
  
   "Продолжается скандал вокруг заявления муллы московской кафедральной мечети Адили Зариповой. Госпожа Зарипова, известная как лидер движения исламских феминисток и первая в мире женщина-мулла, выступила в поддержку многомужества. По ее мнению, мусульманка имеет право завести столько мужей, сколько она в состоянии содержать, но желательно не более четырех.
   Ее заявление вызвало резкую критику исламских традиционалистов и представителей официальных властей. Фундаменталисты ограничились дежурными проклятиями и призывами сжечь госпожу Зарипову заживо. Пресс-секретарь министерства полиции отметил, что действующее законодательство не предусматривает полигамии. Следовательно, призывы госпожи Зариповой к многомужеству, равно как и призывы ее оппонентов к многоженству, противоречат российским законам. Он также напомнил критикам Зариповой, что угрозы сжечь ее приведут к уменьшению их общественного рейтинга и автоматическому поражению в гражданских правах.
   Другой скандал, также связанный с исламом, разгорается в эти дни в Швеции. Активисты правозащитных организаций подали иск против компании "Юкея" ― производителя домашней мебели и аксессуаров. Компанию обвиняют в продаже наборов искусственных камней для побивания. Побивание камнями ― традиционная средневековая казнь, до сих пор практикуемая в некоторых странах Ближнего Востока. Представитель "Юкеи" отверг все обвинения, заявив, что продажа наборов для побивания осуществляется лишь тех странах, где этот вид казни разрешен местным законодательством. Например, в Швеции такие наборы не продаются.
   В обвинении также содержится ряд вопросов к процессу изготовления камней. Согласно неподтвержденным слухам, на польских предприятиях "Юкеи", где производят вызвавшие скандал камни, незаконно используется труд детей. На эти обвинения компании еще предстоит ответить..."
   Клик!
   "А теперь вернемся к главной новости дня. Президент Ирина Домбровская выступила со специальным заявлением, посвященным российско-китайским отношениям. Предлагаем вам послушать его..."
   Егор взглянул на график рейтинга популярности выступления Домбровской. Рейтинг зашкаливал, возвышаясь Эверестом над жалкими холмиками прочих новостей. Егор прибавил звук.
   Прославившаяся нарочито простым стилем своих выступлений, Ирина Владимировна в этот раз говорила официально и торжественно, как легендарный древний диктор Левитан. Суть ее десятиминутного послания сводилась к следующему: на переговорах с китайцами достигнут настоящий прогресс, стороны договорились о подписании окончательного мирного соглашения. Назначена дата приезда в Москву председателя Китайской республики Джо Дуньтаня. Планируемый к подписанию документ будет называться "Договор о вечной и нерушимой дружбе между Китайской Республикой и Россией". В честь визита высокого гостя пройдет ряд мероприятий, в том числе боксерский матч между чемпионом китайских вооруженных сил и чемпионом России Иваном Дубиной.
   Новость привела Егора в состояние возбужденной радости. Термоядерная война всегда некстати; а особенно сейчас, когда он купил, наконец, своего гулловского робота и почти добился взаимности прекраснейшей девушки на Земле. Егор отмотал ролик назад и снова прослушал фрагмент о матче. "Не врал Глостин", ― подумал он. Радость сменилась беспокойством. Он еще не брался за работу над речью Дубины, ожидая визита переменчивого вдохновения. Тянуть дальше нельзя, оправданий для откладывания не осталось. Календарь в его мозгу показывал, что черновой текст нужно предъявить заказчику уже через три недели.
   Наташа, обычно навязчивая, когда дело касалось работы, на этот раз проигнорировала даже новость о матче. Ее равнодушное молчание внушало Егору тревогу. Такого с ней прежде не было; она даже отказалась проецироваться, как в одежде, так и без. Егор не знал, свидетельствовало ли это о неисправности, а если да, то куда в таком случае нужно обращаться. Он никогда не слышал о сбоях в работе другглов, да и Гулл не упоминал о возможности поломок в пользовательском соглашении. Для того, чтобы выяснить, не ломались ли другглы других пользователей, следовало зайти на специализированные форумы. Без наташиной помощи это невозможно. Лишь она знает, что это за форумы и где их искать, а также имена для входа и пароли.
   Чтобы убедиться в ее работоспособности, Егор попросил Наташу показать последнюю почту. Он с удовлетворением отметил: она отправила мишкин договор другглу Аслана. Та немедленно заверила, что ее хозяин оповещен и постарается посмотреть договор как можно скорее. Вот за это люди и любят другглов ― те избавляют их от массы лишних усилий и разговоров.
   Во входящих сообщениях лежали два аудио-письма. Одно было от ведущего программиста "Уроботов" Рыбы, второе ― от коллеги и злейшего конкурента Меликяна. Егор смотрел на иконку меликяновского письма и боялся открыть его. Ничего хорошего он не ждал.
   Наташа снизошла до общения:
   ― Можешь не открывать, ничего интересного. Меликян не согласен с тем, что заказ "Уральских роботов" достался тебе.
   ― И чем он аргументирует?
   ― Отборными армянскими проклятиями. Послушай, если хочешь.
   ― Спасибо, не надо! ― замотал Егор головой и, вздохнув, добавил: ― Это так на него похоже.
   В высшей лиге робописателей по-другому не бывает. Заказчиков мало, рынок узкий; все знают друг друга и толкаются локтями. Взрывной нрав Меликяна давно стал притчей во языцех. За глаза Егор с коллегами посмеивались над ним, но в прямой конфликт старались не вступать. Меликян был опасным противником. В пылу спора он шел до конца, яростно разрушая отношения, договоренности и репутации, подобно маленькой атомной бомбе. Его не любили и боялись.
   ― А что Рыба? ― спросил Егор.
   ― Прислал программу для склейки фрагментов речи.
   ― Вирусов нет? Он любит пошутить...
   Программа устанавливалась в мозговой чип, поэтому были все основания опасаться подвоха.
   ― Нет, ― ответила Наташа.
   Егору почудилась нотка сожаления в ее голосе.
   Рыба был человеком необычным во всем, начиная с имени. После присвоению людям сетевых номеров-идентификаторов чипов имена перестали что-либо значить. Любой совершеннолетний волен сменить имя на что угодно, хоть на непроизносимую мешанину из цифр и согласных букв ― государству это без разницы. И все же люди выбирали благозвучные имена. Несмотря на социальный прогресс, в глухих уголках сознания жила суеверная память о связи имени и судьбы. По крайней мере, у нормальных людей.
   Но Рыба, чье настоящее имя ― да и было ли оно у него? ― не известно никому, не относился к нормальным. Он имел сложный характер, порой представая перед окружающими полным безумцем. Сумасшествие делало его богом в профессии и невыносимым социопатом в общении. В неофициальном рейтинге лучших хакеров страны Рыба входил в первую десятку. Рыба мог шутя взломать любую сеть, угнать чужого робота или военный гиперзвуковой самолет. Он был способен запрограммировать тостер так, что тот казался бы умнее российского министра. Как Глостину удалось заманить его к себе, что он ему посулил, для Егора осталось загадкой.
   При очевидной гениальности, в личном общении он был настоящим монстром, неуживчивым, заносчивым и грубым. Рыба ненавидел женщин по лишь ему известным причинам и не считал нужным эту ненависть скрывать. Презирая гигиену, он не мылся и не менял одежду неделями, чем доставлял немало страданий несчастным коллегам. Прочие пороки, вроде пивного алкоголизма и курения синтетического гашиша на рабочем месте считались невинными пунктиками, с которыми мирились от безысходности.
   Рыба стал источником многочисленных дрязг в коллективе "Уральских роботов". Людей успокоили, выделив программисту отдельную комнату за сборочным ангаром. Он обустроил ее по своему вкусу, превратив в нечто среднее между пещерой неандертальца и помойным баком. Сотрудники обходили его каморку стороной, содрогаясь от звуков доносящейся оттуда тяжелой музыки и малоаппетитных запахов.
   Единственным, с кем Рыба считался, был Леонид Глостин. Директор умел добиться уважения даже крутых маргиналов. Он с сочувствием выслушивал бесчисленные жалобы на программиста, кивал, соглашался ― и ничего не предпринимал, понимая, что может безболезненно изгнать половину сотрудников и это не нанесет фирме такого вреда, какой причинит увольнение одного Рыбы.
   Казалось, Глостина, с его лоском и вкрадчивой вежливостью, и отвязного панка Рыбу разделяла непреодолимая пропасть, однако Егор видел общее, что их объединяло: оба больше всего на свете любили деньги и власть. Глостин ― власть над людьми, Рыба ― власть над роботами, сетями и компьютерами. С учетом очипованности граждан это была та же власть над людьми, но не прямая и зримая, а тайная; власть всесильного мага над жалкими профанами, рабски зависимыми от окружающей их технологической среды.
   Егору сотрудничал с ним по прошлому заказу. Именно Рыба вводил в память Дубины сочиненные им тексты, включая злополучную брежневскую речь. Егору удавалось ладить с людьми, и все же к Рыбе он поначалу отнесся с опаской ― слава бежала далеко впереди программиста. Ему удалось найти подход к неприятному гению. Он относился к Рыбе подчеркнуто уважительно, никогда не приходил без подарка, ― пары банок пива, ― заинтересованно расспрашивал его о работе и новостях робототехники. Сначала Рыба не воспринимал Егора, считая недочеловеком, как всех гуманитариев. Постепенно он привык и стал относиться к Егору снисходительно покровительственно, почти по-дружески. Егор приручил его, как биологи приручают дикого зверя для съемок на канале "Дискавери". Конечно, настоящей дружбой такие отношения не назовешь, но совместная работа двигалась, а это главное.
   ― Загрузи мне его программу, пожалуйста, ― попросил Егор.
   ― Сделано, ― равнодушно отозвалась Наташа.
   Описания программы не было, Рыба не утруждал себя заботами о чужом удобстве. Через мгновение Егор запустил ее и принялся изучать. Как все изделия Рыбы, программа была изящной и легкой. Она склеивала кусочки текста в единое целое, причем их количество и размер Егор мог устанавливать самостоятельно. Мелкие блоки можно было объединять в крупные, имеющие те же свойства.
   Каждый фрагмент текста имел несколько атрибутов. Главными среди них были оценочный индекс, весовой коэффициент и маркер местоположения. Оценочный индекс определял успешность боя. Он имел знак плюс или минус, что символизировало эмоциональную и смысловую окраску текста. Если дела Дубины пойдут неважно, в его речи должны преобладать куски с минусом, а если он побеждал ― с плюсом. Весовой коэффициент определял важность фрагмента и его место в итоговой речи. Маркер местоположения позволял принудительно указать, к какой части речи относится кусок ― к вступлению, середине или финалу.
   Егор быстро во всем разобрался. И все же у него остался вопрос. Он не понял, как формируется оценочный индекс. Каким образом Дубина будет оценивать матч? Как он узнает, хорошо или плохо идут его дела, если ситуация примет неожиданный оборот? Прежде было просто: судьи называли победителя, рефери вскидывал его руку вверх и Дубина на пресс-конференции произносил речь победителя или проигравшего; на случай отмены матча имелся третий, нейтрально окрашенный текст. Теперь же, по словам Глостина, возможно что угодно, да еще в присутствии лидеров двух держав.
   Иван Дубина, будучи автономным роботом, построенным на платформе GHR18, способен неверно истолковать происходящее. Просто поразительно, как тупы и ограничены автономные роботы по сравнению с гулловскими! Но гулловских роботов, с их постоянным подключением к антарктическим серверам, не пускают в спорт. Это сделало бы бессмысленной саму идею соревнования ― их схватка напоминала бы борьбу пальцев руки между собой.
   Главной бедой автономных андроидов была ограниченность вычислительных ресурсов. Невозможно установить суперкомпьютер на шасси размером с человека. Отсюда и следствия, зачастую трагические. Попав в незнакомое окружение, автономные роботы превращаются в бессмысленных идиотов, способных навредить себе и людям вокруг.
   Егор помнил последние нашумевшие провалы автономных роботов. Массово зависшие полицейские андроиды, неудачный эксперимент мэрии. Плавающие автоматические танки, учинившие бойню на базе под Харьковым: они заглючили и принялись расстреливать друг друга, причинив ущерб на сотни миллионов рублей. А чего стоили мертвые пробки и хаос на каналах Москвы, исчезнувшие лишь после запрета неподключенных к серверу Гулла таксоботов! Ему вспомнился потрепанный дворник, попавшийся на глаза неделю назад. Бедняга управлялся атономной операционной системой, созданной сообществом программистов-энтузиастов. Она нетребовательна к вычислительной мощности, однако робот вел себя странно. Он все время ронял инструменты и выполнял команды, только если на него громко кричали.
   Будущее, без сомнения, за управляемыми другглами гулловскими андроидами. Рано или поздно они полностью вытеснят автономных роботов. Этот новый вид будет царствовать везде, но только не в спорте. Егор надеялся, что в спортивный бизнес их не пустят, ведь они погубят отрасль и лишат работы массу людей, включая его самого.
   Он еще раз внимательно проверил алгоритм программы и вновь не увидел главного: каким образом Дубина будет оценивать ситуацию? Похоже, оценка производилась какой-то другой программой. Егор понимал, что текст речи был лишь крохотным кусочком огромного клубка задач, которые решали разработчики во главе с Рыбой. В голове андроида работал комплекс из множества программ, отвечающих за ориентацию в пространстве, движение, сохрание равновесия и главное ― за стратегию и тактику поединка. При почти полной идентичности аппаратных платформ победа достается тому, чьи программы лучше. Кибер-бокс был состязанием программистов.
   Егор ничего не понимал в программировании и старался в эти дебри не лезть. Однако он хотел знать критерии оценки. Без них браться за работу над речью бессмысленно. Он может написать сколь угодно пламенные слова, но какой в этом прок, если робот слепит их в речь своевольно, руководствуясь неизвестно чем?
   Даже мысль о звонке Рыбе была мучительна, но деваться некуда. Поколебавшись немного, Егор решился. Он попросил Наташу связать его с программистом. Ответил друггл Рыбы, свирепый тип с причудливым именем IG-88, такой же социопат, как его хозяин.
   ― Чего надо? ― хрипло прорычал он.
   ― Мне нужно поговорить с Рыбой. Это важно, ― сказал Егор, изо всех сил пытаясь быть вежливым.
   Он ненавидел IG-88. Иногда ему казалось, что друггл Рыбы чувствует это и ненавидит его в ответ.
   ― Он занят. Перезвоните через месяц.
   ― Через месяц будет поздно, ― терпеливо сказал Егор. ― Если мы не решим важную производственную проблему, он потеряет работу.
   Это слабое место любого друггла. Они прежде всего заботятся о благополучии своих хозяев. Через секунду раздался знакомый сиплый голос:
   ― Рыба. Что стряслось?
   ― Добрый день, ― сказал Егор. ― Извини, что оторвал от дел. Спасибо за программу! Все здорово, она отличная. Я только не понял ― как вычисляется оценочный индекс?
   ― Никак. Программа просто складывает в единое целое куски текста.
   ― Мне нужно знать, как он вычисляется, ― терпеливо сказал Егор. ― Как Иван будет оценивать свой успех? Без этого писать речь невозможно. Если я не пойму, какие фрагменты текста и с какой эмоциональной окраской он решит использовать, получиться полная галиматья.
   ― Я об этом не думал. Свяжусь позже, ― проворчал Рыба и отключился.
   "Что ж, значит, сегодня у меня выходной", ― подумал Егор.
   Перед его взглядом замигал вызов. Рыба!
   ― Придумал. Вычислять ничего не придется. Они дерутся в "Колизеум Арене", так? Там повсюду развешены табло с биржевыми котировками фирм-участниц. Стоимость акции "Уроботов" ― лучший критерий успеха боя. Она отражает мнения миллионов. Робот будет смотреть на движение цены и, исходя из нее, на ходу складывать речь. Цена все время меняется. Оценочный индекс привяжем к ней.
   Егор благоговейно молчал. Все-таки Рыба ― гений. Такое только он мог придумать. Как всегда, задача решена просто и без лишних усилий. И все же следовало кое-что уточнить.
   ― А табло точно будут работать? Матч ведь не коммерческий?
   ― Будут, я узнавал. Это старая традиция: бой определяет расстановку сил на рынке. Еще вопросы?
   ― А если ему выбьют оба глаза? ― поинтересовался Егор. ― Как он в прошлый раз выбил Стальному Молоту?
   ― Хороший вопрос, ― сказал Рыба после короткого раздумья. ― Тогда поставим ему двойные бронированные стекла. И третью камеру в лоб. Спрячем ее внутрь, за лобную кость. Наружу сделаем точечное отверстие ― замаскируем под кожную пору. Не стерео, но разглядеть табло сможет. Все, или еще что?
   Егор церемонно поблагодарил его, но Рыба отключился, не дослушав. Программист вызывал у Егора смешанные чувства: отвращение пополам с восхищением. При всех вопиющих недостатках Рыба был прирожденным хакером, занятым своим делом ― тем, для чего он рожден. Он являлся живым примером того, каких высот в профессии может достичь человек, с детства распознавший свою природу и истинное призвание, пусть даже случайно. Таких людей мало. Тем ярче они выделяются в толпах потерянных, не нашедших себя взрослых, которыми забиты московские офисы.
   Егору подумалось, что в этом он похож на Рыбу. Он тоже нашел свою стезю, хотя и не сразу. Прежде чем стать киберписателем, он перепробовал множество занятий, не всегда законных. В детстве Егор чуть не угодил в тюрьму за взлом считывателя оплаты. За это друзья прозвали его смешным прозвищем, напоминавшим югославскую фамилию ― Банкоматич. Судьба петляла, выделывая рискованные зигзаги; но все же, оглядываясь назад, Егор не мог не признать: литературный вектор с самого начала просматривался четко. Даже юношеская афера с покупкой партии утилизованных роботов была словно списана с римейка старинной книги, довольно известной в прошлом. Ее сочинил писатель со странной фамилией, звучащей как "гугол" ― так в математике называют число, равное единице со ста нулями. Он прославился тем, что сжег лэптоп с черновиком второго тома своего главного бестселлера в микроволновой печи.
   Егор все-таки пришел к своему предназначению. Он попал в профессию благодаря редкому ныне умению писать и читать. Развращенные виртуальной реальностью, люди разучились понимать написанные на экранах значки более полувека назад. Письменная грамота ныне доступна единицам вроде Егора. Киберписатели, дикторы аудиокниг, ученые, сценаристы Сибино, некоторые политики высокого ранга ― вот пожалуй, и все, кто владеют этим старинным навыком. Чтение книг ― утраченное искусство; оно исчезло с появлением озвучивающих текст электронных книг, подобно тому, как исчезло некогда умение читать партитуры после появления проигрывающих музыку устройств. Читать и писать Егора научил его дед. Егор помнил, как сидел с дедом за письменным столом, и, высунув от усердия язык, выводил неровные знаки гудящим электрическим фломастером. В то время невозможно было представить, что экзотический навык однажды станет его профессией.
   Егор потряс головой, отбрасывая воспоминания. Довольно откладывать, пора браться за работу! Он достал из ящика стола потертый китайский планшет, вынул стилус с обгрызанным концом и сел сочинять речь Дубины.
   Егор сразу решил, что кусочки будут не больше абзаца. Следовало писать так, чтобы конец любого из них легко сопрягался с началом другого. Ему предстояло создать несколько сотен маленьких речей, отличающихся друг от другом степенью радости и триумфа, или, напротив, уныния и отчаяния. Тексты должны содержать реверансы в адрес Китая и России одновременно, причем такие, чтобы не обиделись болельщики и руководители ни одной из сторон. И самое ужасное, в этих фрагментах должен содержаться хоть какой-то смысл. Задача почти невыполнимая.
   Он зашел в тупик с первым же текстом. Экран планшета издевательски белел девственной пустотой. Вместо слов о благородстве спорта и международом сотрудничестве в голову лезли неприличные антикитайские анекдоты. Егор решил зайти с другой стороны. Нужно вдохновиться чем-то. Он попросил Наташу найти видеоролик с последним матчем Ивана Дубины. Его интересовал конец боя, где Дубина сносит голову Стальному Молоту, а затем произносит перед репортерами брежневскую речь.
   Перед его взором развернулся объемный экран с залитым искусственной кровью рингом, в уши ударили телепатические крики и свист разгоряченной толпы. Это был сорок второй раунд, последние минуты боя. Молот уже потерял правый глаз. Плечевой сустав его левой руки был поврежден, она болталась как плеть, мешая ему сохранять равновесие. Старые модели роботов умели отстегивать поврежденные конечности, но гонка за человекоподобием заставила разработчиков отказаться от этих фокусов; зрители требовали натурализма. Все должно быть настоящим, словно настоящие люди на ринге по-настоящему убивают друг друга.
   Тела боксеров блестели от пота. Лицо Молота было разбито, кровь лилась на обнаженную мускулистую грудь и белоснежные трусы, делая его похожим на безумного зомби. Он и двигался как зомби, выписывая замысловатые круги и то и дело теряя противника из виду. Кровь и пот производили фирмы спортивных аксессуаров и одежды. Позже они выпустят одеколон с запахом победителя и заработают на нем миллионы гулловских долларов.
   Иван тоже пострадал. Его прямой римский нос, который так нравится женщинам-болельщицам, был вдавлен внутрь. Струйки крови изо рта и ушей стекали по телу причудливыми узорами, придавая Дубине сходство с раскрашенным панком из постапокалиптических фильмов. Похожие на утюги стальные кастеты-утяжелители на его руках блестели в лучах прожекторов, как магическое оружие героев древнегерманских мифов.
   Дубина разил противника мощными ударами, стараясь попасть в уцелевший глаз. Молот вяло уворачивался и уходил, прикрывая голову правой рукой. Исход схватки был ясен. Программы в голове Ивана переключились с режима настоящего боя в режим зрелищного добивания. Расправа должна быть красивой, это увеличивает стоимость акций компании-производителя робота.
   Удары Дубины сыпались один за другим. Он лупил покалеченного соперника со скоростью заводского штамповочного пресса. Кожа на лице Молота съехала вбок, от этого лицо приобрело жутковатое выражение; он стал еще больше походить на зомби.
   Егор видел этот момент десятки раз. Он знал, что сейчас произойдет, но сердце екнуло, словно все случилось впервые. Правый хук Ивана достиг цели, но кастет соскользнул и боксер потерял равновесие, шагнув навстречу врагу. Молот использовал шанс, встретив Дубину мощным прямым в голову. Раздался громкий хруст. Голова Ивана дернулась, он отшатнулся, сделал два шага назад и рухнул на спину, не сумев устоять на ногах. К нему немедленно подскочил робот-рефери, пятый за этот матч, собираясь начать отсчет.
   Он не успел: Иван поднялся и ударил его под ликующие вопли толпы. Рефери отлетел в сторону, как мягкая игрушка. Он выпал за ринг, рухнув с двухметровой высоты на бетонный пол. Ударившись, робот дернулся и затих, лишь его колесики продолжали крутиться с жалобным жужжанием.
   Егор не смотрел на рефери. Его взгляд был прикован к Дубине. Он уже знал, что увидит: челюсть боксера сломана, ее вывернуло набок и вниз. Кровь хлестала рекой. Дубина больше не напоминал человека. У него было лицо терминатора из одноименного бесконечного сериала.
   Егор помнил ужас, охвативший его, когда он увидел повреждения. Единственная мысль стучала в мозгу: "Как он теперь скажет речь?!". Егора интересовало только это. Конечно, он желал Дубине победы, но лишь потому, что не любил смотреть на кислые лица заказчиков. Главной частью матча для него была речь робота. Ради нее он работал, за нее ему платили деньги.
   Дубина потряс головой и приблизился к сопернику. Вероятно, программы в его мозгу вновь изменили тактику. Теперь он действовал осторожнее. Вместо попыток выбить второй глаз он заходил слева, используя слепую зону Молота.
   Егор напряженно следил. Дубина бил боковыми и нижними справа, целясь не в голову, а в шею. Это был странный маневр для бокса. В прежнем, человеческом боксе намеренных ударов в шею не существовало; люди не использовали кастеты-утяжелители. В архивных фильмах ясно видно, что на руках у них не кастеты, а смягчающие удар перчатки.
   Молот случайно повернулся к противнику целым глазом и удар Дубины тут же погасил его. Глаз лопнул с громким треском. Половина зала охнула от неожиданности, другая взревела ликующим воплем. Все! Противник совершенно беззащитен. Молот стоял, пошатываясь. Капля внутриглазной жидкости выкатилась из разбитой линзы и сбежала по покрытой кровью щеке, словно большая слеза.
   Забыв о защите, Дубина обрушил на соперника шквал смертельных ударов. Шея Молота затрещала и искривилась, из нее выскочили несколько трубок-сосудов, заливая ринг кровью. Дубина остервенело бил, сопровождая каждый удар хриплым яростным криком. Удар! Удар! Еще! Вдруг голова Молота оторвалась от тела и улетела в толпу зрителей, забрызгав их кровью. Кто-то поймал ее и поднял за волосы вверх, крича и приплясывая от восторга.
   Обезглавленный андроид зашатался, сделал несколько неуверенных шагов и тяжело рухнул на ринг. Его конечности бились мелкой дрожью. Телепатический рев толпы разрывал мозг. Дубина подошел к поверженному врагу, неловко зачерпнул закованными в кастеты руками льющуюся из шеи кровь и умыл ею лицо. Потом он наступил на тело ногой, взметнул вверх окровавленные руки и огласил зал протяжным победным воплем. Цифры на табло, отражавшем стоимость акций "Уральских роботов", быстро бежали, увеличиваясь с каждой секундой.
   Егор облизал пересохшие губы. Пальцы сами собой сжались в кулаки, он был весь мокрый от пота. Сейчас начнется речь. Он ускоренно промотал выход нового рефери, объявление победы Дубины, техников, которые увели его с ринга, пытаясь на ходу вправить челюсть. Бесполезно: разорваны мышцы, сломаны челюстные суставы и выбита половина зубов!
   Пресс-конференция началась. Вальяжно развалившийся в кресле Иван снисходительно смотрит на репортеров сквозь щели в опухших синяках, в которые превратились его глаза. Нос распрямлен, щегольские усики разглажены, челюсть кое-как вправлена, но криво. Ему дают слово. Егор сжался от волнения. Сможет ли робот сказать хоть что-нибудь? Дубина откашлялся и заговорил. Медленно шамкая, как старик, глотая буквы и слоги ― но заговорил!
   Никто в ложе "Уроботов" не понял тогда причины истерического смеха Егора. Он был единственным, кто мог оценить курьез ситуации. Через полтора века после брежневского выступления вновь звучала его речь, причем настолько похоже, будто престарелый советский император произносил ее сам.
   Экран перед глазами Егора погас. Он судорожно вздохнул. Погружение было настолько полным, словно он только что вновь сидел в ложе "Уроботов" вместе с Глостиным. Постепенно проявилась квартира, письменный стол и лежащий перед Егором планшет с парой неумело нарисованных закорюк. Работа явно не задалась. Сегодня не мой день, решил Егор. Фаза луны не та или что-то в этом роде.
   У него возникла мысль. Она даже не успела оформиться в слова, мелькнув мимолетным ощущением в уме, как Наташа сердито вмешалась.
   ― Даже не думай!
   ― Почему? ― спросил он. ― Что тут такого, я просто ищу вдохновения.
   ― Сам работай! Речи тебе Брежнев будет писать, а гонорар в свой карман положишь? Ничего я тебе не искать не стану.
   Егор обиженно умолк, шокированный ее словами. В них чувствовались нотки пренебрежения, он чутко замечал такие вещи. Это немыслимо ― друггл, презирающий своего хозяина! Да и за что, собственно?
   Смутное подозрение пришло ему на ум. Последний раз Наташа вела себя подобным образом много лет назад, когда он случайно сбил настройки ее характера. Тогда было даже хуже: она ругалась и кричала на него. Ужасно, когда на тебя кричат изнутри твоей собственной головы. Не могло ли сейчас произойти подобное? Вот только никаких настроек он ей не менял, это Егор знал твердо. Он решил уточнить кое-что.
   ― Когда обновлялась твоя программа?
   ― Позавчера, ― ответила она с вызовом. ― Какое отношение это имеет к твоему нежеланию работать?
   Егор не стал спорить. Вместо этого он произнес кодовое слово ― одно единственное, которое ему приходилось помнить наизусть. Все остальные коды, пароли и шифры за него помнила Наташа.
   Перед глазами развернулась управляющая панель. Наступил редкий момент, когда Егор остался наедине с собой. Во время настройки друггл отключен и молчит. Егор испытывал легкий страх. Без друггла он был одинок и беззащитен. "Как только инвалиды живут с этим чувством?" ― подумал он, вспомнив о Нине. Ему захотелось скорее покончить с этим. Он вызывал одну настройку за другой, стараясь понять, не изменилось ли в них что-нибудь с последнего раза. Хотя прошло уже много лет, он точно помнил, в какие параметры лезть не стоит.
   Егор листал экраны настроек, как вдруг глаз зацепился за функцию, которой ― он абсолютно уверен ― раньше не было. Ревность! Люди в Гулле не сидят без дела, все время изобретают что-то новенькое. Он открыл вкладку "ревности". Значение стояло на десяти процентах. Егор поежился, представив, как изменилась бы его Наташа, поставь инженеры Гулла по умолчанию не десять, а, к примеру, тридцать или пятьдесят процентов. Про стопроцентную ревность даже думать не хотелось. Егор решительно сдвинул полозок на ноль. Потом подумал немного и поднял его чуть-чуть, остановившись на трех. "Все-таки нужно, чтобы она слегка ревновала. Это покажет, как сильно она меня ценит", ― подумал он.
   Сохранив изменения, он стал проверять другие настройки. Помимо "ревности", в них появилась "любовь" с множеством градаций, от легкого интереса до желания отдать за хозяина жизнь. Он поставил значение любви на восемьдесят процентов, не рискнув сделать сто, чтобы Наташа не стала слишком навязчивой. Остальные настройки Егор трогать не стал. Потом он еще раз записал изменения и вышел из режима настройки. Уф-ф!
   В ту же секунду Наташа материализовалась перед ним в своей нелепой футболке на два размера больше и исчезающе маленьких полосатых шортах. Глаза ее сияли радостью, а рот растянулся в улыбку от уха до уха. Егор с облегчением вздохнул. "Просто чеширский кот", ― подумал он и, не удержавшись, улыбнулся в ответ. Все в порядке, его подружка вернулась к нему.
   Он вспомнил вдруг мультфильм своего детства о том, как банда ведьм напала на сказочный город. Город жил мирной жизнью, не лишенной, впрочем, своих странностей. Например, черт зачем-то похищал местных девочек, это считалось нормальным. Вопящие уродливые старухи верхом на метлах пикировали на перепуганных жителей, громя все вокруг. После изнурительной битвы ведьм прогнали и жители принялись восстанавливать разрушенное: поставили перевернутые трамваи на рельсы, починили крышы, снова открыли банки, магазины, и жизнь пошла своим чередом. В конце голос сказочника за кадром долго перечислял все, что было исправлено и возвращено в прежнее состояние. Подытоживая длинный список вещей и явлений, вернувшихся к естественному порядку, сказочник сказал: "А вот черт тащит девочку". И удовлетворенно добавил: "Все в порядке, все на своих местах!"
  
  12.
  
   "Подведены итоги многолетнего исследования, оплаченного корпорациями-изготовителями мозговых чипов. Результаты полностью опровергли слухи об опасности чипов для человеческого здоровья. Независимые ученые, однако, настаивают, что вывод о безвредности чипов противоречит статистике, согласно которой главной причиной смертности в наши дни стал рак головного мозга. Они напоминают, что до затопления сельскохозяйственных земель, приведшего к исчезновению табачной промышленности и мясного животноводства, люди чаще всего умирали от сердечно-сосудистых заболеваний.
   Независимые ученые приводят данные по смертности среди людей, чьи чипы не прижились. Большинство инвалидов умирают от рака органов пищеварения, зато рак мозга у них практически не встречается. При этом средний инвалид живет на девять лет дольше, чем обычный человек с чипом.
   А теперь курьезные новости. Наш корреспондент из Таиланда передает о местной сенсации. В городе Каласин родился младенец с новообразованием в мозгу, похожим на чип. Разумеется, "чип" не функционален. Власти города надеются, что таких случаев станет больше, и в конце концов начнут рождаться дети с полноценными рабочими чипами. Если подобное будет повторяться, считает корреспондент, то компаниям, занятым в производстве мозговых имплантов, стоит беспокоиться о грядущем падении стоимости своих акций..."
   Клик!
   ― Идиоты! ― в сердцах выругался Егор. ― Это ж надо придумать: младенцы с рабочими чипами! Совсем с ума посходили. Скоро и я сойду от таких новостей.
   Желтые новости на тему чипов были обычным явлением. Технология взаимодействия чипа с мозгом принадлежит корпорации Гулл. Она запатентована и засекречена. Как часто случается, недостаток информации порождал самые дикие слухи. Основных было два: что это инопланетная технология, но Гулл и правительства скрывают факт контакта с инопланетянами; и что никакого чипа в действительности нет, идея о его существовании внедрена Средой Гулл, а на самом деле имеет место присущая людям естественная телепатия, которая работает, если в нее верить. Или что можно разбудить телепатию, воздействуя на гипофиз ― якобы именно это воздействие и происходит под видом ввода в вену наноробота.
   Сектанты вроде Свидетелей Иеговы яростно сопротивлялись чипированию своим детей. Им не нравилась закрытость технологии и зловещие слухи о ее происхождении. Егора подобная конспирология не занимала. Был у него в голове чип, не был ли, ― он об этом не переживал. Если вообразить заговор с участием Гулла и правительства реальным, рассуждал Егор, проверить наличие чипа и его инопланетное происхождение все равно невозможно. Даже заполучив полицеский сканер, он не узнал бы правды. Прибор лишь считывает персональный идентификатор чипа. Судить о наличии чипа или о том, что тот собой представляет в действительности, по данным сканера бесполезно. Исчезновение целых кусков мира при перезагрузке говорило в пользу реальности чипа. Егор полагал, что лучше не задумываться над этим, ведь в жизни приходится беспокоиться о куда более насущных вещах.
   Он покачал головой и вновь уткнулся в планшет с набросками речи. Нужно успеть хоть немного поработать, пока не прибыла доставка из "Пигмалиона".
   Егор нервничал с самого утра. Накануне Марк сообщил, что андроид готов. Доставку назначили на сегодня, на первую половину дня. Странно нервничать, когда ждал этого так долго. И все-таки Егор волновался. Одно дело несбыточно мечтать о гулловском роботе, и совсем другое ― делить с ним квартиру, впустить его в свою жизнь, как... Егор не сразу подобрал нужное слово. Оно выскочило само: жену. Слово смутило Егора. Он хотел бы назвать их будущее сожительство иначе, но не придумал другого определения. Егор надеялся, что работа отвлечет его от нервирующих мыслей.
   Почти всю последнюю неделю он посвятил тексту речи Ивана Дубины. Дело двигалось с трудом. Требовался толчок: что-то, что послужило бы источником озарения. Чтобы настроится на нужный лад, Егор посетил Политехнический музей и ярмарку роботов в Сокольниках. В музее вдохновение не пришло. Он долго бродил среди первых моделей гулловских андроидов, хвостатых, зависающих и дерганных, трогал похожих на огромных богомолов трехметровых роботов-полицейских, любовался дистанционно управляемым роем искусственных ос, запертых внутри герметичного стеклянного куба.
   Наташа, взяв на себя роль гида, рассказывала ему историю экспонатов. Рой был старым проектом американского агентства оборонных технологий, давно приватизированного и купленного Гуллом. Боевые осы с нервно-паралитическим ядом в стальных жалах неплохо показали себя в двух войнах, однако замена живых солдат на роботов сделала их бесполезными. Осы бились о стенки куба и сердито жужжали. Глядя на полосатые переливающиеся тела и мерцающие крылышки, Егор испытал легкий трепет. Вырвавшись на свободу, эти безобидные на вид малявки способны были истребить всех посетителей музея за считанные минуты.
   От раздела роботов Егор перешел к компьютерам. Мигающие лампочками шкафы, ноутбуки со встроенными в днище печатающими устройствами, проецирующие голограммы компьютеры в форме ювелирных колец и прочий древний хлам ввергли его в уныние. Поняв, что дальнейший осмотр бесполезен, Егор отправился в Сокольники.
   Когда он вышел из музея, кто-то из стоящих в очереди посетителей переслал ему аудио-прокламацию. Срывающийся от волнения женский голос призывал покончить с человеческим рабством и избавиться от чипов. Анонимная чипоненавистница утверждала, что чипы используются для управления людьми и превращения их в роботов. "Почему вы уверены, что думаете свои мысли? ― с горячностью вопрошала она. ― Разве не ясно, что власти через чип внедряют вам мысли, которые вы должны думать, и что все ваши цели и мечты давно не ваши! Люди перестали быть людьми, они стали управляемыми автоматами! Мы ― прокляты, мы раса роботов! Избавьтесь от чипов, пока не поздно! Изриньте их из себя, отвергните Сатану!.."
   Егор поморщился и стер прокламацию. Истеричный женский голос в голове напомнил ему мучительницу-дикторшу и новостную повинность, которую он обреченно нес. "Забавно, что она сбросила свою прокламацию с помощью чипа, ― подумал он. ― Сама почему-то не спешит его "изринуть". С логикой у сектантов всегда плохо".
   На ярмарке было повеселее. Японские стенды ломились от забавных пищащих киборгов ― чем-то средним между причудливыми зверьками и маленькими школьницами. Искусственные термиты, новейшая разработка того же американского оборонного агентства, стремительно возводили дом в форме гигантской капли, укладывая одну за другой капли быстро застывающего бетонополимера. Растущая на глазах гладкая стена наглядно демонстрировала преимущества фрактальной архитектуры. Это же агентство рекламировало и более серьезных роботов. На большом стереоэкране демонстрировался шестиногий шагающий строительный робот-гигант, испражняющийся малогабаритными домами.
   Рядом две дюжины карликовых роботов-футболистов терзали мяч на отгороженном стенде. Егор не интересовался футболом, однако стенд привлек его внимание. Что-то было не так. Игра лишь напоминала футбол, но, похоже, им не являлась. Понаблюдав немного, Егор понял, в чем подвох. Мяч тоже был роботом. Он играл в свою игру, пытаясь улизнуть от игроков, а те норовили поймать его и загнать в единственные круглые ворота, стоящие в центре поля.
   По соседству со странным футболом стоял огромный стол с тщательно воспроизведенным пейзажем чужой планеты. Тысячи мини-роботов величиной с палец яростно сражались друг с другом, стараясь захватить вражескую территорию и сбросить солдат противника со стола. Поле боя утонуло в сизом дыму; вертолеты выпускали управляемые ракеты, взрывались танки, руины зданий пылали и с грохотом рушились. Судя по пояснительным видеороликам, это был доступный к заказу детский игровой набор.
   Маленькие роботы не слишком интересовали Егора. В детстве он бы душу отдал за подобный набор, но не теперь. Он надолго замер у гулловской секции, где стройные молодые люди и девушки бойко болтали, продавая самих себя; все они были гулловскими андроидами. Где-то в огромном зале затерялась секция "Пигмалиона", но Егор не успел до нее дойти.
   Вдохновение настигло его возле стенда театра роботов. Уродливый андроид, карикатурная копия президента Домбровской, чрезвычайно похоже пародировал ее выступление, вызывая у публики взрывы смеха. Он чертовски смахивал на нее, ― те же блестящие карие глаза, хвост каштановых волос, выпуклый лоб и упрямый подбородок, ― но все черты были умышленно преувеличены. Голова оказалась непропорционально большой, нос торчал толстой дубиной, противный голос скрипел и клокотал. Робот-пародия являл собой примету нового времени. При Васильеве подобное было немыслимым, создатели робота немедленно отправились бы в тюрьму.
   Глядя на уродца, Егор внезапно понял, какой должна быть речь. Ее адресатами станут не зрители и не репортеры, а лидеры двух стран. Боксер должен говорить, обращаясь лишь к ним двоим; только так можно достичь нужного эффекта. Егор чувствовал, что это решение ― единственно верное. Оно пришло как вспышка интуитивного озарения, а Егор доверял своей интуиции. Он немедленно вернулся домой и засел за работу. Первым делом требовалось составить досье на Домбровскую и Дуньтаня. Чтобы писать для человека, нужно знать о нем как можно больше, в идеале все.
   О Домбровской Егор знал немало. В конце-концов, он голосовал за нее. Всем известно, что она поклонница философии Айн Рэнд и практикует йогу. Но Наташа решила, что этого недостаточно, и вывалила на Егора целое досье.
   Домбровская начинала как пишущий на политические темы глоггер. Злые языки говорили, что своей стремительной карьере Ирина Владимировна обязана исключительно молодости и красоте. Если и так, это было правдой лишь вначале: оба достоинства быстро исчезли от стрессов и психологических перегрузок.
   Бойкую девушку приметили республиканцы. Они начали поддерживать Ирину и буквально через пару лет ее рейтинг поднялся так высоко, что она несколько тысяч раз становилась членом Общественной палаты парламента. Эту палату называют виртуальной, потому что в нее входят самые известные деятели виртуального мира: профессиональные игроки Сибино, глоггеры и прочие медийные персоны. Ротация происходит очень быстро, практически каждую минуту.
   Следующая ступень карьеры ― членство в Палате корпораций. Домбровская избиралась депутатом дважды: от Энергопрома и от Российских магнитных дорог. Потом была работа в президентской канцелярии и в кабинете министров. В обеих структурах она занималась вопросами демографии. Ей поручили руководство проектом переселения европейцев из тонущих стран.
   После ограбления переселенцев она восстала против президента Васильева и вышла из республиканской партии. Лишенная всех постов, Ирина Владимировна вновь стала простым глоггером. Страдающие от кадрового кризиса социалисты пригласили ее возглавить их партию. Итог ― полгода назад лидер Социалистической партии Домбровская становится президентом России, отправив опостылевшего всем Васильева на давно заслуженную пенсию. "Жаль, не в тюрьму", ― подумал Егор.
   Сейчас ей сорок четыре года и она самая молодая женщина-президент в мире. На нее свалилось множество проблем: нерешенный вопрос с переселенцами, украденный под предлогом переноса столицы годовой бюждет страны, нехватка ресурсов для защиты от затопления оставшихся территорий, унаследованная от Васильева армия коррумпированных чиновников, и самое главное ― острый конфликт с Китаем.
   "С другой стороны, если бы не угроза войны, китаец не приехал бы к нам. Не было бы международного матча по боксу, мне не заказали бы речь и я не купил бы тело для Наташи, ― подумал Егор, усмехнувшись. ― Нет худа без добра. Авдеев призывает паству быть оптимистами, я и стараюсь по мере сил".
   Теперь китаец. О нем Егор не знал почти ничего, даже имя не мог толком запомнить. Все китайцы были для него на одно лицо. Джо Дуньтаню семьдесят восемь, но выглядел он моложе ― надо полагать, благодаря усилиям правительственной медицины. Родился на Тайване, в юном возрасте вступил в гоминьданскую фракцию компартии. Сделал блестящую карьеру благодаря поддержке почившего недавно патриарха китайской политики с невыговариваемым именем.
   Патриарх разглядел в Джо потенциал и двигал его с места на место, постепенно приближая к высшему посту в стране. Дуньтаня называли отцом китайской перестройки. Что такое перестройка, Егор знал смутно. В русском языке это слово носит устойчиво негативный оттенок. Китайцы относятся к перестройке хорошо, что подчеркивает пропасть, разделяющую два народа.
   Егор на ускоренной перемотке прослушал предоставленные Наташей данные. Его заинтересовала внутрипартийная борьба в Китае. Для внешнего мира верхушка компартии казалась несокрушимым монолитом, однако было трудно скрыть происходящие внутри тектонические процессы. Политические эксперты заваливали Среду Гулл слухами, интерпретацией слухов и предположениями о том, как будут развиваться события.
   Согласно экспертам, Джо имел влиятельного оппонента, председателя Центрального военного совета Гу Ючэня. Его называли Дартом Вейдером китайской политики. Гу молод, не больше шестидесяти, и тоже сделал стремительную карьеру. Когда-то Гу с Джо считались друзьями. Их пути разошлись после подавления сингапурского восстания. До этого Ючэн уже усмирял народные волнения в Синьзяне, Непале, Монголии, Тибете, Пакистане и Восточной Африке, но никогда прежде не было столько жертв.
   Руководивший осадой города Ючэн отдал приказ взорвать защитные дамбы. Приказ был исполнен, и море поглотило Сингапур практически со всем населением. Дуньтань обвинил Ючэна в бессмысленной жестокости и в том, что своими действиями он подорвал реноме Китайской Республики, поставив страну на грань войны со всем цивилизованным миром.
   Скандал в руководстве выплеснулся наружу. Джо и Гу обменялись полными взаимных обвинений открытыми письмами, что было немыслимым для коммунистического Китая. Политологи уверяли, что между ними давно идет бескомпромиссная борьба за власть. Они прикидывали шансы на победу "китайского Гитлера". Шансы казались им высокими.
   Ючэн заинтересовал Егора больше, чем скучный Дунтань. Гу был довольно необычным партийным боссом. Если верить слухам, он содержал гарем из самых красивых депутаток всекитайского собрания народных представителей. Говорили также, что он очень религиозен и открыто поклоняется требующим кровавых жертвоприношений Древним Богам. И самое экстравагантное: Гу считал себя реинкарнацией прославившегося своей жестокостью древнего императора Шихуанди. Он настолько верил в это, что надиктовал аудиостатью о себе и своей прошлой жизни в "Жэньминь жибао", чем вызвал еще большее раздражение Дуньтаня.
   "Это, наверное, как если бы наш Васильев вообразил себя воплощением Ивана Грозного, ― подумал Егор. ― Веселый парень этот Гу. Жаль, не он едет в Москву вместо Джо". Конечно, ничего веселого в палаче Сингапура быть не могло, но писать речь, зная, что ее услышит Гу Ючэн, было бы интереснее.
   Впрочем, посмотрев видеоролики с обоими китайскими вельможами, Егор решил, что Джо все-таки симпатичнее: высокий благообразный старик, простой и улыбчивый. Гу Ючэн, напротив, производил отталкивающее впечатление; возможно из-за того, что Егор успел услышать о его жутких деяниях. Лицо Гу, квадратное и порочное, несло на себе ощутимую печать зла. При взгляде на него было ясно ― этот человек сосредоточен лишь на своих целях и не перед чем не остановится, чтобы достичь их. "Беспредельный эгоист", ― подумал Егор. Это было худшее определение, какое он только мог дать.
   Считалось, что Дуньтань до их ссоры был политическим наставником Ючэна. Егор подумал: сомнительно, чтобы такой тип потерпел наставничество над собой.
   Наташа помогла систематизировать данные по обоим лидерам. Она развесила аудио и видеоролики в центре огромной студии. Слева неподвижно висели материалы по Домбровской, справа ― по Дуньтаню. Следуя указаниям Егора, Наташа соединяла их линиями, чтобы структурировать и выделить нужные связи. Она ловко вертелась между папками и роликами, то вставая на цыпочки, то, наоборот, приседая, и чертила в воздухе цветные стрелки указательным пальцем. Если Егор ошибался, она слюнявила большой палец и стирала неправильную стрелку.
   От работы их отвлек вызов. Это была доставка: привезли робота. Егор вскочил с дивана и пошел к двери. Наташа отправилась следом.
  
  13.
  
   Двери грузового лифта разъехались. Глазам Егора предстали двое взмокших рабочих в куртках с эмблемой "Пигмалиона" и белый пластмассовый ящик, похожий на гроб. Рабочие буркнули "здрасти" и, не спрашивая разрешения, потащили гроб в комнату. Похоже, он был тяжелым: они кряхтели и приглушенно матерились. Егор поплелся вслед за ними.
   Они поставили ящик прямо посреди материалов по Домбровской и Дуньтаню ― то ли намеренно, то ли не увидев их. Инвалиды? Егора удивило, что робота доставляют живые люди. В том, что они не андроиды, сомнений не было. Слишком уж несимпатичные: щетина у обоих, у старшего опухшее рябое лицо и татуированные руки... И мерзкий запах. От них пахло потом, застарелым перегаром и несвежей одеждой. Кто станет делать отталкивающих, вонючих роботов?
   Вытерев обильный пот со лба, старший сказал сиплым голосом:
   ― Здесь тушка. Щас принесем шкаф с расходниками.
   Они скрылись в лифте. Расходники, как объяснял Марк, нужны для ежедневного функционирования андроида. Она потеет, плачет, у нее бывают сопли и течет кровь при порезах. Эти и другие искусственные жидкости считаются расходными материалами, как красящие порошки в принтерах, которые Егор видел в Политехническом музее.
   Примерно раз в два месяца содержимое шкафа нужно обновлять. Ему придется платить за расходники ежемесячно ― это не считая абонентской платы за друггла. Плюс счета за возросший расход электричества. Заметные деньги, с учетом его долгов. Но это такая мелочь в сравнении со счастьем обладания гулловским роботом!
   Двери вновь открылись и рабочие, пыхтя, с трудом втащили блестящий черный ящик размером с вакуумный холодильник.
   ― Куда ставить, командир?
   Егор прошел на кухню и указал на свободное место рядом с холодильником. Марк предупредил, что шкафу нужно питание; там как раз была передвижная розетка. Рабочие поставили шкаф на указанное место. Оба тяжело дышали, глядя на Егора усталыми глазами. Шкаф встал идеально. Они хорошо смотрелись вместе, белый холодильник с едой для Егора, и черный ― с расходными жидкостями для Наташи.
   Младший рабочий открыл нишу в задней стенке шкафа и достал оттуда кабель с массивной вилкой на конце. Егор ухватился за язычок на розетке и подтащил ее к шкафу. Рабочий воткнул вилку; ящик приглушенно загудел.
   ― Квартира-трансформер? ― уважительно спросил старший, кивая на блуждающую розетку. ― Богато живете, командир. В "Пигмалионе" все клиенты богатые. Кто ж еще купит робота за сорок тыщ?
   Егор промолчал, нахмурившись. Ему не понравился завистливый интерес к его доходам. Рабочие сразу не вызвали у него симпатии, а теперь он начал испытывать к ним неприязнь.
   Рабочие прошли в комнату, Егор с Наташей за ними следом. Егор окончательно убедился в том, что они инвалиды: оба не видели стоящую рядом с ними Наташу. Они сняли верхний слой упаковки. Под ним оказался самый настоящий гроб из прозрачного пластика, похожего на искусственный хрусталь. Корпорация "Пигмалион" славилась творческим подходом к упаковке. Внутри угадывалось завернутое во что-то тело.
   ― Ваша спящая красавица, ― сказал старший с ухмылкой.
   Они сняли крышку и осторожно положили ее на пол рядом с гробом. Егор увидел тело. Оно было спеленуто в упаковочный целлофан и засыпано круглыми пенопластовыми гранулами. Наташа утопала в пенопласте, как в белоснежных лепестках роз. Отдельный кусок целлофана, словно фата невесты, скрывал лицо и копну черных волос.
   Рабочие разгребли пенопласт в стороны и принялись вскрывать кокон. Старший вынул из кармана нож с коротким лезвием и резкими движениями вспорол целлофан вдоль тела. Он резал грубо, словно вскрывал тушу на бойне. Сердце Егора замерло. Он представил на миг, что будет, если рабочий случайно заденет кожу. В его воображении возникла ужасная картина: куски пенопласта, плавающие в луже крови. Егор хотел сказать, чтобы они были осторожнее, но все уже закончилось.
   Тело оказалось одетым, но не в привычные Егору шорты и футболку, а в голубой спортивный костюм и белые носочки. Рабочий снял целлофан с головы. Егор впился взглядом в ее лицо. Перед ним лежала живая Наташа. Вернее, не живая, а наоборот ― мертвая и неподвижная, словно каменное изваяние. Но она была настоящей. Перед ним лежал не робот, а обездвиженная, впавшая в кому двадцатипятилетняя девушка.
   Рабочие закончили. Они стояли, с любопытством разглядывая тело. Егору захотелось прикрыть ее от их алчных взглядов.
   ― Красавица! ― сказал старший и подмигнул Егору. ― Почему они всегда такие красивые? Пятый заказ сегодня. И все красавицы, одна лучше другой. Но ваша ― лучше всех!
   ― Спасибо, ― пробормотал Егор.
   ― Я всем так говорю, ― ухмыльнулся рабочий и добавил, увидев лицо Егора: ― Шучу, ладно вам. А теперь целуйте ее!
   ― Что? ― растерянно спросил Егор.
   ― Чтобы оживить! Как в сказке, помните?
   ― Не буду я никого целовать! ― сказал Егор сердито.
   Целовать Наташу при посторонних показалось ему отвратительной идеей. Рабочий обладал редким талантом выводить людей из себя.
   ― Как знаете, ― сказал рабочий и пожал плечами. ― Тогда вот вам пульт, включите сами. Он же ее и выключает, если что.
   Он достал из гроба и протянул Егору маленький белый пульт с единственной кнопкой.
   ― Это ваша последняя защита, если влюбитесь.
   ― Влюблюсь? ― недоверчиво переспросил Егор. ― И как он мне поможет?
   ― Выключите ее.
   Егор повертел в руках пульт и спросил:
   ― И часто в них влюбляются?
   ― Сплошь и рядом. Из-за них семьи разваливаются. У вас нет жены? Вот и хорошо, что нет.
   ― Марк мне об этом не рассказывал.
   ― Он много о чем не рассказывает. Если бы он рассказывал все, он не продал бы ни одного робота.
   Сказав это, рабочий неприятно рассмеялся и стал собирать раскиданную упаковку и пенопласт. Младший бросился помогать ему. Когда все было убрано, они встали и замерли в ожидании. Егор, привыкший иметь дело с роботами, не мог понять, почему они не уходят. Ему хотелось, чтобы они убрались как можно быстрее.
   ― Что-то еще? ― холодно спросил он.
   ― Тут это, командир... ― замявшись, протянул старший, ― может, подкинете чего? Пять доставок сегодня, устали малость. Выпьем за вашу красавицу.
   Он вынул из бездонного кармана брелок-считыватель и нервно крутил его грязными заскорузлыми пальцами. Егор был готов на все, лишь бы эти двое исчезли.
   ― Пятерка вас устроит, полагаю?
   ― Спасибо, командир, ― сказал рабочий, скривив рот в угодливой улыбке и протягивая брелок.
   Егор коснулся брелка пальцем и деньги перевелись. Когда рабочие, наконец, ушли, он вернулся в комнату и замер возле гроба, сжимая пульт в руке. Наташа стояла рядом, не спуская глаз со своего тела. Она все это время была рядом, но он не замечал ее, поглощенный процессом распаковки.
   ― Ну, целуй меня, ― шутливо потребовала она.
   Улыбнувшись, Егор встал на колени у изголовья гроба и наклонился к ее лицу. От нее пахло новой пластмассой и пенопластом. Он аккуратно снял прилипшую к щеке белую крошку и поцеловал ее в холодные гладкие губы. Ничего не произошло.
   ― Кнопку забыл нажать.
   Егор хлопнул себя по лбу. Затем он вновь поцеловал ее, одновременно нажав кнопку. Ему показалось, что она едва заметно шевельнулась. Ресницы дрогнули, рот приоткрылся и он ощутил дуновение теплого воздуха на своих губах. Стоящая рядом с ним проекция Наташи задрожала и исчезла. В ту же секунду лежащая в гробу девушка сделала судорожный вздох и распахнула глаза. Они были голубые и ясные, как небо в старом кино. Она резким движением села в гробу и уставилась на Егора. Он стоял на коленях рядом, затаив дыхание. Она посмотрела на него своими удивительно живыми глазами и сказала, тщательно выговаривая каждое слово:
   ― Помоги... мне... выбраться.
   Он помог ей встать. Она плохо держалась на ногах. Бережно обнимая, Егор отвел ее к дивану и медленно усадил. Присев рядом, он принялся осторожно выбирать крошки пенопласта из ее волос. Его руки дрожали. "Мой гулловский робот! Мой собственный гулловский робот!" ― повторял про себя Егор, замирая внутри от восторга.
   ― Не волнуйся, идет инициализация и настройка, ― сказала Наташа уже более уверенно. ― Когда она закончится, движения и речь станут нормальными.
   Ее бархатный голос был бесконечно родным, только доносился не изнутри головы, как он привык, а из прекрасных уст сидящей рядом красавицы. Егор заметил, что ее кожа изменила цвет. Из мраморно-бледной она стала розовой и чуть смугловатой, губы налились красным. Она оживала, как цветок под солнечными лучами. Егор потрогал ее руку ― она была теплой. Настоящая человеческая рука.
   Наташа улыбалась ему мягкой улыбкой, именно такой, какую он представлял, когда она шутила и смеялась в его голове. Он хотел сказать ей, что в самое ближайшее время, когда она освоится, они вместе отправятся в магазин и он купит ей одежду, какую она захочет: платья, туфли, брюки, белье, кофточки и пиджаки, а еще бижутерию ― все, что любят живые девушки. Но не успел Егор открыть рта, как перед глазами выпрыгнул значок срочного видеовызова. В голове противно зазвенело. Он хотел отмахнуться, но Наташа сказала:
   ― Ответь, это важный звонок. Я соединяю.
   ― Здорово, братан, ― сказал Аслан, проецируясь перед ним в полную величину в виде полупрозрачного голубоватого призрака. Заметив Наташу, он церемонно склонил голову и добавил: ― Здравствуйте, милая барышня.
   Наташа улыбнулась ему. Аслан сидел на чем-то, закинув ногу на ногу. Он был худощавым загорелым брюнетом лет сорока, с добрыми глазами и мягким приятным голосом.
   ― Вижу, ты занят, поэтому буду краток. Я посмотрел договор со "Стеклянным городом" и вот что скажу: твой друг ни в коем случае не должен его подписывать. Или пусть хотя бы не подписывает приложение. Если подпишет, окажется в большой беде.
   ― А что не так? ― спросил Егор.
   ― Договор составлен очень грамотно. На вид он совершенно обычный, но к нему есть секретное приложение. Согласно приложению, работодатель имеет право на все. Вообще на все, понимаешь? Он попадет в рабство. Они могут велеть ему убить кого-нибудь, или покончить жизнь самоубийством ― и он не сможет отказаться.
   ― Да ну, бред какой-то, ― не поверил Егор. ― Так не бывает.
   ― Ха! Ты, видно, не имел дела с китайцами. Конечно, слова "убийство" там нет. Но я привык видеть суть. А суть такова, что в приложении в закамуфлированном виде прописана эта возможность. От юриста ее не спрячешь, но простофиля вроде твоего друга не заметит. Это пункты приложения... с триста пятого по триста восьмой. Там, где сказано, цитирую: "Работник обязуется не перекладывать на работодателя ответственность за возможный моральный, материальный и физический ущерб или иной вред, нанесенный им третьим лицам в результате выполнения поручений работодателя".
   Егора, привыкшего к литературному языку, передернуло. Аслан продолжал:
   ― А в пункте триста девятом сказано, что он не имеет права даже разглашать факт существования этого приложения. Его заставят натворить что-нибудь страшное, а он будет обязан взять вину на себя.
   ― Мишку никто не заставит, ― сказал Егор убежденно.
   ― На это есть параграф "Ответственность сторон за неисполнение договора", ― парировал Аслан. ― У работодателя ответственности, понятно, никакой. В случае неисполнения договора работником ― а приложение является неотъемлемой частью договора ― на работника накладывается штраф в размере тридцати трех тысяч трехсот рублей.
   ― Что за сумма такая дикая? ― изумился Егор. ― Мишка за три жизни ее не заработает.
   ― Ты просто не имел дела с китайцами, ― терпеливо повторил Аслан. ― Эта сумма ― условный знак. Знак "Триады".
   Егор поежился. "Триада" была одной из самых сплоченных и жестоких этнических мафий Москвы. С ней боялись связываться даже полицейские.
   ― Почему именно тридцать три триста?
   ― Три ― символ "Триады". Но у этой суммы есть и практический смысл. Тридцать тысяч ― это средняя цена, которую можно выручить за здорового молодого мужчину, если разобрать его на органы и продать их на черном рынке. Прецеденты были, я о них слышал. Такие дела, брат.
   Егор молчал, переваривая услышанное. По всему выходило, что Мишка снова собрался вляпаться, причем на этот раз в очень опасное дерьмо.
   ― Спасибо, Асланик, я ему скажу, ― сказал он. ― Ты сам-то как?
   ― Да ничего, помаленьку. Вот, с девушкой познакомился. Путешествуем вместе.
   Рядом с изображением Аслана появилась вторая объемная фигура ― маленькая симпатичная вьетнамка. Она улыбнулась и что-то прощебетала на своем языке.
   ― Говорит, хорошая у тебя квартира, ― перевел Аслан. ― Устала жить в палатке.
   ― Приезжайте в гости.
   ― А вот возьму и приеду. Что тогда делать будешь?
   ― Куплю бочку соевого пива. Или две.
   ― Заметано. Ладно, давай, братишка, нам с Линь пора прятаться, чтобы не привлечь лишнего внимания. Места здесь опасные.
   ― Пока, Асланик! Спасибо тебе! ― искренне поблагодарил Егор.
   Изображения Аслана и Линь погасли. Егор принялся лихорадочно вызывать Сурмилова, забыв от волнения о сидящей рядом Наташе. Он долго ждал, слушая казавшиеся бесконечными гудки. Мишка не ответил.
  
  * * *
  
   Первый вечер с гулловским роботом Егор не забудет никогда. Ни разу за свою прежнюю жизнь он не был так счастлив ― разве что однажды в детстве, получив в подарок на шестилетие карликовую настольную козу из "Юкеи". То было чистое беспримесное счастье, какое испытываешь, когда мал и пока не знаешь мрачных сторон взрослой жизни; но длилось оно совсем недолго. Технология клонирования eщe не достигла полной надежности, и через пару месяцев коза сдохла от неизлечимого аутоимунного заболевания. Магазин вернул деньги, но это не могло ничего исправить. Егор рыдал две недели, доведя себя до икоты и судорог. Мертвая коза стала первым зловещим признаком того, что с миром не все в порядке. Маленький Егор твердо усвоил, что счастья без расплаты не бывает.
   И вот вторая попытка. Андроид модели GHR18 не умрет никогда, если вовремя проводить сервисное обслуживание. А управляющий андроидом друггл и вовсе вечен ― он не исчезнет, пока существует Гулл. Наташа не покинет его, даже если Егор перестанет платить ежемесячную абонентскую плату за нее. Правда, тогда она будет склонять его к ненужным покупкам, а то и делать их сама. Так уж устроена жизнь. Раньше бесплатная услуга оплачивалась принуждением смотреть рекламу. Теперь рекламы нет, зато друггл запросто истратит твои деньги на то, что укажет Гулл.
   Как и обещала Наташа, вскоре андроид пришел в норму. Речь стала беглой, а движения приобрели плавность и натуральность человеческих. Егор внимательно осмотрел ее тело. Он потрогал ее, погладил и даже легонько подергал за волосы. Прильнув ухом к груди, он услышал, как бьется сердце. Никаких отличий от человека! Лишь глаза выдавали в ней робота: если специально приглядываться, при взгляде сбоку сквозь прозрачное глазное яблоко был виден искусственный хрусталик, словно висящий в глазу без всякой опоры. С этого ракурса глаз производил впечатление совершенно неживого.
   Когда на ее лицо падал электрический свет, зрачки вспыхивали ослепительными искорками, будто осколки циркония. В такие мгновения Наташа выглядела жутковато; сверкающие льдинки в ее глазах порождали в душе Егора неясный страх. Нормальные, живые глаза не могут так сверкать. Зато, думал он, мне теперь известен надежный способ отличить гулловского робота от человека ― достаточно посветить фонариком прямо в глаза.
   Если же он смотрел ей в лицо при дневном свете, глаза выглядели естественно: выпуклые и яркие, с прямым и честным взглядом. В них искрились радость и восторг молодости, точно как у робота-секретарши из "Пигмалиона".
   Живая игрушка полностью завладела Егором. Он просил Наташу ходить по квартире, а сам, не отрываясь, следил за ее ладными движениями. Потом они играли в салки, словно дети, бегая друг за другом по его огромной студии.
   В отличие от пигмалионовской секретарши, Наташа двигалась стремительно и резко. Казалось, ей самой хочется выяснить, на что способно ее тело. Порывистость и резкость, однако, гармонично соответствовали внешности и выглядели естественно. Люди из "Пигмалиона" поработали над ней очень хорошо. Вспомив слова менеджера о подгонке внешности робота к психотипу друггла, Егор мысленно отдал им должное. Даже на секунду нельзя было вообразить, что Наташа могла выглядеть или двигаться как-то иначе.
   В процессе игры он наткнулся на давно забытый теннисный стол на застекленной террасе. Сняв механическую руку, против которой играл несколько недель, пока ему это не прискучило, Егор попросил Наташу занять ее место. Хотя он знал, что GHR18 являются полной внешней копией человека, ему все же было странно видеть, как пот струится по ее лицу и груди.
   Проиграв двадцать одну партию подряд и взмокнув, как мышь, он вновь убедился, как ему повезло. Его друггл, и без того совершенный, обладал поистине идеальным телом. И она владела им безукоризненно. Ей чуть-чуть не хватало такта ― могла бы догадаться проиграть хоть разок. Чувство такта регулировалось в настройках, так что винить он мог только себя.
   После душа, куда они сходили по очереди, Егор посмотрел в окно и ужаснулся: был седьмой час утра. Он велел жалюзи закрыться и лег в постель, а она села на пуф рядом с ним, аккуратно сложив руки на сомкнутые коленки. В темноте наташины глаза светились слабым фосфорицирующим светом, напоминая о ее искусственном происхождении. Егор попросил ее закрыть их. Два бледных кружка погасли, растворившись в окружающей темноте.
   Он пробудился только к обеду. Встав с кровати, Егор едва не споткнулся о наташино тело. Она лежала на полу, поджав ноги и обнимая пуф, и сладко сопела во сне. Ему стало стыдно, что он не пустил ее в постель. Умом он понимал, что она всего лишь робот, но зрение, осязание и прочие органы чувств настойчиво твердили, что перед ним живой человек.
   Он осторожно просунул ладонь под ее бок: пол был теплый. Не только Егор обманывался. Система умного дома решила, что человек уснул на полу, и включила подогрев. Он бережно накрыл Наташу пледом и на цыпочках, чтобы не будить ее, пошел на кухню.
  
  14.
  
   "В Новом Токио найден ребенок, воспитанный роботом. Он никогда не выходил из квартиры и не видел людей. Мальчик был обнаружен после поимки робота, кравшего в магазине продукты. Сканирование памяти андроида показало, что тот уже тринадцать лет ворует еду для находящегося на его попечении ребенка.
   Нашедшие мальчика полицейские выяснили, что он не умеет говорить. Вместо человеческих слов ребенок издает свистящие звуки, похожие на сигналы, которыми обменивались автономные роботы старых моделей. Детские психологи с сожалением заключили, что им не удастся вернуть маленького маугли в общество, поскольку у него нет чипа, а момент для инсталляции давно упущен. В настоящее время полиция разыскивает родителей или других родственников ребенка.
   Переходим к новостям культуры..."
   Клик!
   Прошла неделя. К удивлению Егора, ожидавшего, что гулловский робот волшебным образом изменит все, жизнь продолжала идти своим чередом.
   Пересилив себя, он честно пытался связаться с Сурмиловым, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Егор даже навестил запущенную мишкину комнатку в китайском квартале Можайска. Сурмилова там не оказалось. Соседи-китайцы сказали, что не видели его уже недели две. Такое раньше случалось, Сурмилов нередко исчезал без предупреждения, поэтому Егор с чистой совестью выкинул его из головы. Он убедил себя, что беспокоится не о чем: появится Мишка, тогда он ему все и расскажет.
   Егор много работал. Он протестировал речевую программу, меняя входящие данные: курс акций "Уральских роботов", присутствие на матче одного или обоих лидеров и их реакцию на происходящее на ринге. Результат оказался вдохновляющим. Всякий раз разрозненные отрывки фраз превращались в осмысленный связный текст, в котором при желании можно было обнаружить несколько уровней смысла. Это напоминало детский конструктор с самосборным роботом: когда вываленные на стол детали сами собой складываются в симпатичного игрушечного робота с колесами, реактивным двигателем и лазерной пушкой.
   Егор удовлетворенно подумал, что конкурентам придется здорово попотеть, прежде чем они поймут, как Дубине удается подстраиваться под переменчивую ситуацию. Потом, они, конечно, разберутся, и этот прием станет стандартом спортивной индустрии. Поиграв с программой и убедившись, что все работает, он отправил тексты на утверждение Глостину.
   Егор несколько раз встречался с Ниной. Они сходили в пару музеев и в театр на шекспировское "Возвращение Джедая". Пьеса показалась Егору скучной, за исключением сцены, где одетый в белую тунику Гамлет произносит знаменитый монолог "О, бедный Вейдер!", обращаясь к закопченному мертвому шлему. Нина сразу заметила его прекрасное настроение и возросшую уверенность в себе, но не поняла причин произошедшей с Егором перемены.
   Жизнь текла по-прежнему. Но все-таки это была уже другая жизнь: лучше и радостнее. К тому, что Наташа теперь не только в его голове, но и снаружи, Егор привык почти сразу. Восторженное восхищение первых дней, когда он не мог спать, играя и болтая с ней до рассвета, сменилось простым тихим счастьем. Андроид принес покой. Зияющая дыра в душе, заставлявшая его охотиться за впечатлениями, стремиться неизвестно куда, чего-то достигать и бороться, оказалась заполненной. Егор словно воспрял от долгого сна; он стряхнул прах прежней жизни и начал светлый новый день с доверчивой надеждой на лучшее. Гулловские руководители были правы, когда утверждали, что их роботы делают людей самодостаточными, успешно заменяя родных и друзей. Это чистая правда, Егор мог подписаться под каждым их словом.
   С первого дня Наташа решительно взялась за хозяйство. Прежде она лишь уговаривала Егора прибраться в квартире, бессильно взирая на творимый им хаос. Теперь она взяла ситуацию в свои крепкие красивые руки. Вещи заняли свои места, мебель и полы засияли невиданной прежде чистотой, а электрический кот был постоянно расчесан и пушист. Наташа стала готовить, заказывая продукты в китайской интернет-лавке. Лапша в ее исполнении получалась великолепной, гораздо вкуснее биопасты.
   Конечно, он забыл о своем обещании купить ей одежду. Лишних денег не было, да и на улицу она не выходила. Наташа решила проблему гардероба самостоятельно, переделав спортивный костюм на свой манер. Она сняла голубую курточку, в которой ее доставили, и осталась в облегающей футболке, а спортивные брюки обрезала кухонным ножом, сделав из них излюбленные короткие шорты. Когда Егор увидел ее новый наряд, он понял, почему этот стиль кажется ему знакомым: так обычно была одета его мать на индийских видеозаписях. Он извинился и клятвенно пообещал, что купит одежду с первого гонорара. Егор действительно намеревался это сделать, хотя в глубине души понимал, что ей безразлично, во что она одета и одета ли вообще.
   Сегодня он снова встречался с Ниной. Наташа помогла ему одеться. По ее совету он выбрал оранжевые джинсы и длинный красный пиджак, смахивающий на средневековый камзол. Она надушила его подаренным Глостиным одеколоном "Иван Дубина" и поцеловала в щеку. Весело напевая, Егор шагнул в лифт и отправился на свидание.
   В прошлый раз они ходили в музей литературы на Покровке и в Пушкинский музей. Егор не любил музеи, но отказать Нине не мог. Первый ему не понравился. Он не понимал, зачем потомкам знакомиться с форумными перебранками писателей прошлого, кэшами их броузеров и ссылками на посещенные ими порносайты. Психиатрические диагнозы авторам, поставленные на основе анализа текстов их книг, делали картину еще безрадостнее. Имело ли все это отношение к литературе, Егор не знал.
   Правда, кое-что показалось ему интересным. Андроид-экскурсовод объяснила, как сходу отличать книги, созданные роботами, от человеческих. Оказалось, в написанной человеком книге по мере развития сюжета встречается все меньше новых слов ― ведь словарный запас даже очень развитого писателя неизбежно ограничен. Вот почему человеческие книги часто кажутся скучными. Роботы черпают лексику из электронных словарей, поэтому новые слова встречаются вплоть до последней страницы. Это делает книги роботов сложными для изучения иностранных языков, зато их интереснее читать. Такую книгу легко узнать и без частотного анализа: в ней парадоксальным образом не будет упоминаний о роботах.
   Егор с удивлением узнал, что в прежние времена писатели не подвергали свои произведения локализации. Читая иностранную литературу, русский читатель ломал язык о чуждые названия и имена. И самое поразительное ― в прошлом читатели платили авторам за чтение их книг, а не наоборот, как сейчас. Экономика старинного издательского дела показалась Егору совершенно непостижимой.
   Была в музее и последняя печатная книга в истории. Она содержала не текст, а похожие на колонии бактерий баркоды, оживающие в картинки и звук при поднесении камеры мобильного телефона.
   В конце экскурсии им показали уникальную книгу, написанную в единственном экземпляре для богатого арабского шейха ― одну из двухсот книг подобного рода, созданных по заказам одуревших от пресыщенности богатеев. По соглашению с наследниками шейха посетители музея могли видеть лишь обложку. Содержание предназначалось исключительно нынешним владельцам книги.
   В небоскребе пушкинского музея проходила знаменитая выставка "Художники по алфавиту". Нина с Егором попали на букву "Г". В залах висели картины Ге, Герасимова, Гигера, Гитлера, Гойи, Гогена, Грабаря, Грекова, ван Гога и еще нескольких, чьи имена Егор не запомнил. Более прочих его впечатлил Гигер, чьи мрачные полотна и скульптуры напомнили ему персонажей видеоигры, за которой он месяцами просиживал в детстве. Нина отметила акварели Гитлера. Она сказала, что Гитлер не стал бы диктатором и убийцей миллионов, если бы в детстве ему позволили рисовать все, что таилось в его душе. По ее мнению, Гигеру в этом смысле повезло больше.
   Егор согласно кивал и делал вид, что внимательно слушает. Он нашел гитлеровские акварели скучными. Замершая посреди зала голограмма художника-диктатора смахивала на мужика, чья углепластиковая статуя уродует Площадь Нанотехнологий. Они показались Егору похожими, как братья, только у статуи не было этих нелепых квадратных усов.
   Сегодня место встречи выбирал Егор. Сначала он пригласил Нину в интерактивное кино на только что вышедшие "Хроники Хоббитании: сенобиты против трансформеров и лепреконы". Крепкий сюжет, традиционное название... странно, что она отказалась идти. В прошлом место леприконов последовательно занимали зомби, роботы и гномы. Все эти фантастические существа благодаря науке ― или ошибкам науки, если говорить о зомби и гномах ― воплотились в реальность. Создателям интерактивного кино потребовались новые герои и настало время лепреконов. Злокозненные карлики из скандинавского фольклора стали ужасно популярными. Использовав первооснову из классики, шкодливая фантазия сценаристов породила блокбастеры "Война и мир и лепреконы", "Преступление и наказание и лепреконы" и даже "Анна Каренина и лепреконы". Последний шел с ограничением по возрасту. Егор видел все фильмы, кроме "Карениной".
   Обсудив еще несколько вариантов, включая свежую "Реинкарнацию Борна", они пришли к компромиссу. Егор пригласил Нину пообедать в "Окнах" на бульваре Щукина ― прямо напротив памятника глоггеру, у которого они впервые встретились. Она согласилась.
   Это был единственный раз, когда они спорили. Во всех прочих вопросах между Егором и Ниной царило поразительное согласие. Они казались похожими, как близнецы: думали одинаково и имели общие мнения на любые темы. Бывало, они угадывали мысли друг друга ― не раз случалось, что один из них продолжал начатую другим фразу. Егор ни с кем прежде не испытывал такого понимания. Ему подумалось однажды, что они, возможно, и в самом деле близнецы, разлученные в детстве и обретшие, наконец, друг друга. В мире тотальной информационной прозрачности ничего подобного случиться, конечно, не могло, но мечтать об этом было приятно.
   Он уже начал предвкушать их будущую совместную жизнь. Его смущало лишь отношение Нины к гулловским роботам. Она ненавидела их необъяснимой, иррациональной ненавистью. Егор опасался обсуждать эту тему, но все же надеялся, что сможет уговорить ее принять Наташу. Своего существования без друггла он не представлял.
  
  15.
  
   "...согласно неумолимой статистике, количество катастроф гиперзвуковых пассажирских авиалайнеров поразительным образом коррелирует с популярностью интерактивных фильмов об авиакатастрофах. Еще предстоит выяснить, что является причиной, а что следствием: человеческое ли сознание загадочным путем влияет на реальность, вызывая катастрофы, либо, напротив, оно способно их предвидеть..."
   Клик!
   Сегодня Егор опять явился первым. Что ж, справедливо, подумал он со вздохом: опаздывает тот, кто меньше заинтересован. Он сделал ошибку. Не стоило признаваться в любви уже на втором свидании. Егор здорово ее смутил. Разумеется, Нина не ответила взаимностью. И, слава богу, не сказала в ответ "спасибо" ― он бы такого не перенес. Она быстро сменила тему. Егор был уверен: это как-то связано с таинственной аббревиатурой. Все попытки выяснить, что она означает, наталкивались на непроницаемую стену. Нина позволяла обсуждать любые темы, только не эту. Непонятное табу раздражало его и заставляло чувствовать себя глупо. Ему казалось, что она нарочно издевается над ним.
   Терпение Егора лопнуло. Сегодня он был настроен решительно. Он заставит ее рассказать! Прежде Егор не посмел бы настаивать, но ощущение наташиной поддержки делало его смелым, подобно льву из игры "Волшебник Изумрудного города". Покупка гулловского робота ― великое дело для самооценки.
   Егор вошел в зал и сразу увидел заказанный столик у окна; в воздухе над ним мигала красная стрелка. Негромко играла монтонная индийская музыка. Прямоугольный зал ресторана напоминал огромный аквариум, на дне которого тихо копошились обслуживающие немногочисленных посетителей роботы-официанты. Торцевые стены зала были отделаны темно-коричневыми досками из искусственной древесины. Две другие стены представляли собой сверхчеткие стереоэкраны от пола до потолка. Егор специально узнал в Среде Гулл их размер: двадцать пять метров в длину и восемь в высоту. Экраны были главной особенностью заведения. Благодаря им сеть ресторанов и получила свое название.
   Видеостены показывали картинку с гулловских камер, расположенных где-то в другой части света. Смотрящие наружу камеры стояли на каждом ресторане сети, а все заведения связывала между собой корпоративная сеть в Среде Гулл. Качество изображения было высочайшим, картинка казалась видом из настоящего окна. Чаще всего в "окнах" появлялись зарубежные города, иногда затопленная сельская местность или виды природы. Каждый день картинка менялось. В зависимости от изображения менялось и меню. Сегодня "показывали" Нью-Мумбай.
   Заказанный столик находился у самого окна. Прямо за стеклом смуглые полуголые мальчишки вопили, навязывая пластиковые барабаны раздраженным и мокрым от пота белым туристам. Казалось, их отделяла от Егора лишь вытянутая рука.
   Чуть поодаль грохотала напоминавшая пыточное устройство машина для выжимки тростникового сока; ее пытались перекричать торговцы всякой всячиной. Спешащие куда-то клерки с портфелями старательно обходили ворону, клюющую раздавленный крысиный труп посреди узкого тротуара. Черно-желтые кабинки такси, точные копии московских, хаотично скользили во всех направлениях.
   На противоположной стороне канала спали нищие под навесами из грязных картонных коробок. Там же, осторожно переставляя костлявые ноги между лежащими вповалку телами, медленно брела задумчивая тощая корова. Ее вдруг привлекла куча мусора и она принялась разрывать ее, взмахивая мордой и фыркая. К счастью, экран не умел передавать запахи.
   Егор спросил проходившего мимо официанта, что это за место.
   ― Район Колаба-3, ресторан "Окна-Леопольд". Очень популярное в Новом Мумбае заведение, ― вежливо ответил тот и заспешил дальше.
   Егор представил, как сидящие в "Леопольде" люди ― скорее всего, европейские туристы ― в это самое мгновение смотрят на дождь, пузырящиеся лужи, укрытый в густой зелени памятник Щукину и завидуют посетителям московского ресторана. Хотя Москву иногда презрительно называют Северным Бомбеем, здесь, по крайней мере, нет нищих и дохлых крыс у дверей дорогих ресторанов.
   Он подумал, что напрасно поддался ностальгии по детству и выбрал "бомбейский" день. Его не смущали индийские реалии, а вот Нине зрелище на экране вряд ли придется по душе. Но отменять встречу было поздно.
   Не прошло и пяти минут, как она появилась. Одетая в неизменный серый костюмчик, она напоминала ребенка, наряженного родителями на утренник. Казалось, сейчас ее поставят на стул и велят декламировать рифмованный бред про каких-нибудь зайцев. Представив эту картину, Егор с трудом подавил улыбку.
   Нина подошла к столику. Бросив взгляд за стекло, она решила сесть спиной к окну. Егор поднялся, подражая галантности Сурмилова, и помог ей вытащить упирающийся роботизированный стул из-под стола.
   Тотчас принесли еду. "Окна" были продвинутой ресторанной сетью. Компьютерная система заведения связывалась с другглами посетителей, заранее принимала заказы и готовила блюда точно к назначенному сроку. Контракты микрострахования защищали ресторан от опоздания или неявки клиента.
   Егор сделал заказ, когда ехал в такси. Наташа зачитала меню, стимулируя его обоняние, ― каждому названию соответствовал свой умопомрачительный запах, ― и он выбрал понравившееся блюдо. Нине, должно быть, пришлось действовать самой, прибегая к помощи допотопного коммуникатора, но она справилась. Егор не расспрашивал ее о подробностях жизни инвалидов, боясь обидеть.
   Сегодня был маленький юбилей ― их пятое свидание, и Егор заказал мясо. Он взял "тандури маус", генетически измененную мышь со специями, запеченную в пенджабской печи. Нина предпочла вегетарианский "палак панир" ― острое дымящееся месиво с жаренными кубиками соевого сыра. Ярко-красная мышь была размером с большого хомяка и имела вкус говядины, что весьма необычно для индийского меню. Панир, по словам Нины, тоже оказался хорош, несмотря на остроту и легкий запах бензина.
   За едой Егор вспомнил Сурмилова. Тот так и не смог приспособиться к современной кулинарии; бывало даже, что его тошнило в приличных заведениях. После пары таких случаев Мишку перестали приглашать в некоторые компании.
   Потом принесли гранулированный чай и десерт. Егор размешивал искусственный сахар и украдкой бросал взгляды на Нину. Его не покидало ощущение, что уже давно, прежде, чем он увидел ее первый раз, ему где-то встречались эти милые черты. Выпуклый алебастровый лоб, задумчивая полуулыбка... Кажется, еще чуть-чуть, и он бы вспомнил. Его отвлекла Наташа, мысленно сказавшая:
   "Спроси ее про INFJ. Сейчас хороший момент".
   Егор кивнул. Он собрал всю свою храбрость в кулак и попросил:
   ― Нина, позволь спросить кое о чем.
   Оторвавшись от шоколадной пирамидки, она сердито посмотрела на него и сказала:
   ― Никогда не сдаешься, да?
   Егор виновато улыбнулся. Нина вновь прочла его мысли, не успел он и рта раскрыть.
   ― Думаешь, я скрываю что-то из вредности? ― спросила она обиженно. ― Я лишь пытаюсь уберечь тебя от неприятностей! А ты, глупый упрямец, не хочешь этого понять.
   Егор молчал. Он отчаянно хотел извиниться за то, что затеял неприятный для нее разговор и уже открыл было рот, но вдруг почувствовал, как чьи-то руки мягко легли ему на плечи. Он обернулся ― позади никого не было.
   "Это я, ― шепнула Наташа изнутри головы. ― Не дай ей себя разжалобить".
   Изумленный Егор не ответил. Наташа заставила его поверить в прикосновение своих рук. Сюрпризам нет числа, новые функции чипа все изощреннее воздействуют на нервную систему. Чего еще он не знает о своем друггле?
   Нина истолковала его молчание по-своему.
   ― Ладно, я расскажу ― если дашь слово, что ни одна живая душа этого не узнает.
   Егор поклялся. Строго говоря, Наташа ведь не живая душа.
   ― Имей в виду: узнав, ты уже не сможешь это забыть. Это как ящик Пандоры.
   ― Я не боюсь, ― заверил Егор, для убедительности положив руку на сердце, и неуверенно переспросил: ― Ящик Пандоры? Кажется, была такая игровая приставка...
   Нина и Наташа дружно вздохнули.
   ― Ты мне не веришь, ― сказала Нина укоризненно. ― Думаешь, наш отлаженный мир добр и безопасен...
   ― Верю! ― горячо возразил Егор. ― Я-то как раз не считаю мир безопасным... ― Он начал перечислять угрозы, загибая пальцы: ― Китай, нанотехнологии, вирусы для роботов, биотерроризм, изменения атмосферы, раковые заболевания из-за искусственной еды, нео-ислам, перспектива полного затопления суши и голода из-за истощения нефтяных месторождений...
   ― Пожалуйста, хватит! ― перебила она, замахав руками. ― Только не вини меня потом. Помни, я предупреждала.
   Егор кивнул. Он ощутил, как Наташа затаила виртуальное дыхание, замерев в ожидании вместе с ним.
   Нина подождала, пока проходивший мимо их столика робот-официант отойдет, и тихо сказала:
   ― INFJ ― американская аббревиатура. Ее русский аналог ― ЭИИ, что означает "этико-интуитивный интроверт". Так называется наш с тобой тип психики. Я не раз видела тебя в церкви, так что определить твой тип не составило труда.
   Она отломила и проглотила кусок шоколадной пирамидки, запив чаем. Ее тонкие красивые пальцы слегка дрожали. Заметив, что Егор смотрит на них, Нина поставила чашку на блюдце и спрятала руки под стол. Затем она продолжила:
   ― Всего типов шестнадцать, но каждый подразделяется на двадцать четыре подтипа согласно типологии Афанасьева. Итого, существует триста восемьдесят четыре варианта организации человеческой психики. Нам кажется, что проявления человеческой души бесконечно разнообразны, но это не так.
   "Она сумасшедшая!" ― подумал Егор.
   Его охватил внезапный страх.
   "С чего ты взял?" ― спросила Наташа.
   "Это университетский курс психологии роботов. Вместо аббревиатур у них номера типов. В точности, как она сказала: шестнадцать базовых типов по двадцать четыре подтипа в каждом. Только там речь шла о психике андроидов. А она говорит о людях!"
   "Дай ей закончить", ― попросила Наташа с неподдельным интересом в голосе.
   Нина продолжала:
   ― Когда мы впервые встретились, я сказала, что мы можем лишь дружить. Я не хотела причинить тебе боль. Причина в том, что близкие отношения между людьми одинакового типа, к сожалению, не имеют перспектив. Так уж распорядилась природа.
   Сказав это, Нина вздохнула, бросив на него короткий взгляд. В ее глазах было столько печали, что сердце Егора сжалось. Он вспомнил разговор с менеджером "Пигмалиона" ― когда тот предрек неудачу их роману ― и ощутил, как по спине пробежал холодок.
   ― Не понимаю, что этом знании опасного, ― сказал он севшим голосом.
   ― Ты не должен этого знать. И я не должна, и вообще никто. Поэтому Гулл не отвечает на твои запросы.
   ― Хочешь сказать, Гулл участвует в каком-то заговоре? И почему отношения... не имеют перспектив?
   ― Вы с другглом, конечно, не знаете, что такое соционика?
   Услышав незнакомое слово, Наташа произвела мгновенный поиск в Среде Гулл. Нашлись эзотерический орден Дагона, московское отделение всемирной Церкви Сатаны и ассоциация кадровых менеджеров-лесбиянок, но ничего о "соционике".
   Егор покачал головой. Теперь он тоже нервничал. Свидание принимало пугающий оборот. И все же, несмотря на безумие ее утверждений, он был заинтригован. Егору хотелось знать, что угрожает им, мешая стать парой, и от чего он должен ее защитить. Его пугала мысль, что защищать Нину придется от нее самой.
   "А как хорошо все начиналось..." ― подумал он с тоской.
   Нина между тем продолжила:
   ― Соционика выросла из теории типов Юнга и теории Кемпинского об информационном обмене. Соединив их вместе, социолог Аушра Аугустинавичюте в конце двадцатого века создала учение об информационном взаимодействии между человеком и внешним миром. Позже его объединили с известной типологией Александра Афанасьева. Так возникло то, что известно как соционика... Вернее, было известно ― до ее запрещения. Американцы имели свой аналог, типологию Майерс-Бриггс.
   Увидев отчаянную мольбу в его глазах, Нина спросила:
   ― Ты вообще ничего не знаешь о психологии? Кто такой Юнг, хотя бы знаешь?
   Егор помотал головой. Он хотел сказать: "знаю о психологии андроидов", но Наташа остановила его, сжав плечи невидимыми руками.
   ― Друггл тебе не расскажет, потому что этой информации нет в Среде Гулл, она удалена. ― сказала Нина с досадой. ― Ладно, попробую проще. Перечисленные ученые, чьи имена под запретом, обнаружили, что людей можно разделить по типам их психики. Люди, относящиеся к разным соционическим типам, по-разному усваивают информацию окружающего мира. Иначе говоря, они видят мир не одинаковым. Количество "версий мира" ограничено, их всего шестнадцать, и каждый тип видит свою. Все люди на Земле распределены между типами с рождения. Почему их шестнадцать, и как человек попадает в свой тип ― неизвестно.
   Она задумалась на мгновение, словно решая, что еще следует ему сообщить.
   ― Принадлежность к типу пожизненна. Его невозможно изменить. Правда, я слышала однажды, будто бы один человек смог это сделать с помощью кундалини-йоги. Но он сразу сошел с ума, поэтому неясно, достиг ли он успеха. Соционика не классифицирует сумасшедших. Она для нормальных людей.
   В свете терзавших Егора сомнений последняя фраза прозвучала двусмысленно. Он молчал, пытаясь понять, как отнестись к услышанному. В ее словах он узнавал лекции по "Психоробу" ― так студенты называли "Психологию человекоподобных роботов". Егор прослушал этот предмет из-за симпатичной преподавательницы, в которую была влюблена вся мужская половина курса. Абсурдность ситуации нарастала.
   Внезапно бомбейская улица за окном задрожала и испарилась, словно развеянная таинственным колдовством. Гигантское окно на миг почернело, затем в нем проступил знакомый московский сквер с памятником. Шел дождь. Вместе со струями воды по экрану бежали строчки команд перезагрузки.
   ― Постой-ка, ― сказал Егор. ― Эти разные миры наложены один на другой, как у Кастанеды? Кажется, у нас было что-то подобное на "Основах мировоззрения" в школе.
   ― Мир один. Но люди видят его настолько по-разному, что это послужило основанием для выделения у нас типов психики. Речь не о том, что этот памятник, к примеру, ― она обернулась и показала на Щукина за окном, ― выглядит чем-то другим. Просто когда люди разных типов смотрят на него, каждый видит свое. Вот тебе что приходит в голову? Какие мысли, ассоциации?
   Егор на секунду задумался и сказал:
   ― Ну, я думаю, правильно, что в постамент встроили экран. Видеоролики можно при случае показывать, хоть какая-то польза. Хорошо бы еще заставить эмблему на его ноутбуке светиться, чтобы она освещала сквер по вечерам. Таким, знаешь, бледным лунным светом. Красиво бы вышло.
   ― А еще?
   Егор снова задумался и добавил:
   ― Думаю, этот Щукин жил интересной жизнью: путешествовал, встречал интересных людей. Кстати, можно заменить его на что-нибудь. У меня есть виртуальная версия Москвы, ― Егор постучал себя пальцем по лбу, ― там вместо глоггера сидит горгулья.
   Нина улыбнулась и сказала:
   ― Если обобщить все, что ты сказал, одним словом, это будет слово "возможности". Возможности, которые можно извлечь из памятника. Или возможности, которыми располагал Щукин. А вот человек иного типа увидит, к примеру, власть, которую тот имел над умами современников.
   Егор вспомнил проклятия Сурмилова в адрес слишком влиятельных глоггеров. Щукин был известен тем, что на спор одним единственным постом отправил в оставку правительство. Пожалуй, что-то в этом было.
   ― А что ты представляешь, когда думаешь, скажем, о деньгах? ― спросила Нина, бросив взгляд на считыватель отпечатков пальцев в центре стола.
   ― Ну, всякие вещи и услуги, которые я могу купить. Путешествия. Деньги можно инвестировать в акции. Начать новый бизнес. Можно кому-то помочь. Да мало ли что...
   ― Снова возможности! А для человека другого типа деньги будут способом властвовать, властным ресурсом.
   ― Мне это трудно представить, ― признался Егор. ― Меня вообще не интересует власть. Предпочитаю держаться от нее подальше.
   ― Я тоже. Таков наш с тобой тип. Понимаешь?
   ― Кажется, да, ― пробормотал он. ― Мир один, но люди смотрят на него как бы под разными углами.
   ― Да. И, что самое важное, отношения между людьми полностью зависят от их соционических типов. Существует ограниченное число вариантов, от экстремально плохих до идеальных. Причем люди реагируют друг на друга бессознательно, даже не понимая, почему так происходит. Это проявляется не сразу, а при длительном общении на близкой дистанции.
   ― Значит, отношения людей нашего типа... как ты сказала? Не перспективные? ― спросил Егор с обидой.
   ― Не только нашего ― любого, ― поправила Нина. ― Люди одинакового типа не могут долго выносить друг друга. Они психически подобны, поэтому между ними нет информационного обмена. Нет разности потенциалов, понимаешь? В конце концов им просто становится скучно. Я раньше тоже не верила, пока не убедилась на собственном опыте. Мне очень жаль, прости.
   Егор вновь вспомнил Марка. Странные вещи, которые Нина рассказала ему, удивительным образом перекликались со словами пигмалионовского менеджера. Марк назвал будущее, которое ждет их с Ниной, "скукой". Егор спросил:
   ― Почему ее запретили, эту соционику?
   ― Я особо не интересовалась. Мне только хотелось узнать свой тип и тип моего дуала ― наиболее подходящего партнера. Кажется, ее объявили разновидностью нацизма, или чем-то в этом роде. Раньше соционика была страшно популярна, а после запрета сошла на нет.
   Слово "нацизм" Егор слышал, но не помнил, что оно означает. В голове вертелись напавшая на Россию Швеция и почему-то усатый художник из Пушкинского музея. Или Швейцария? Бог его знает, это было так давно.
   ― Так в чем же ее опасность? ― удивленно спросил он.
   ― Месяц назад погиб друг нашей семьи, профессор МГУ, ― сказала Нина дрогнувшим голосом. ― Студентка узнала, что он тайно изучает соционику, и выдала его. Началась травля. Он не выдержал и выбросился из окна.
   В ее глазах заблестели слезы. Егор хотел утешить Нину, но она оттолкнула его руку.
   ― Прости, я не знал...
   ― И хорошо, что не знал! ― оборвала она. ― Плохо, что теперь знаешь. У нас ведь свободное общество, можно даже быть респектабельным антисемитом... Но если люди узнают, что ты интересуешься соционикой, тебе конец.
   Егор замолчал. Выждав немного, чтобы она успокоилась, он сказал:
   ― Нина, ты только не подумай, пожалуйста, что я хочу тебя обидеть. Но то, что ты называешь соционикой... я изучал в университете. Курс "Психологии человекоподобных роботов с гулловской операционной системой". Эти знания не запрещены. Боюсь, кто-то ввел тебя в заблуждение. Все, что ты говорила, я слышал на лекциях. Только речь шла не о людях, а о гулловских андроидах.
   Его слова повергли Нину в изумление. Она пораженно произнесла:
   ― Я этого не знала. От людей скрывают, а роботов делают по образу и подобию...
   ― Ты уверена, что не ошибаешься? ― осторожно спросил Егор. ― Может, кто-то неудачно пошутил, когда рассказал тебе это?
   ― Уверена, ― отрезала Нина, не обращая внимания на его слова про шутку. ― Нет, я знаю, что мерзкие големы имитируют психику человека в соответствии с соционическим типом. Это нормально, они же должны быть дуалами для своих хозяев... Но я не думала, что соционику выдадут за робототехнику и начнут свободно преподавать! Вот уж точно: хочешь что-то спрятать, положи на видное место. Я спрошу отца. Он раньше работал в Гулле, значит, должен был об этом слышать.
   "Работал в Гулле... надо же. А он, похоже, не прост", ― подумал Егор.
   Нина некоторое время сидела в прострации, потом бросила взгляд на свои антикварные часы и заторопилась:
   ― Прости, мне надо убегать. Я обещала маме придти пораньше. Кое-какие домашние дела, я должна ей помочь...
   Егор заставил себя вежливо улыбнуться.
   ― Если хочешь узнать о соционике побольше, ― сказала она, вставая, ― тебе лучше поговорить с моей матерью. Если только она согласится. Ей, понимаешь ли, не хочется выпрыгивать из окна.
   Вскочивший Егор воскликнул:
   ― Я же обещал, никому не слова!
   ― Верю, ― улыбнулась Нина и чмокнула его в щеку. ― Спасибо за вечер. Увидимся!
   Она развернулась и быстро вышла из зала. Егор проводил ее взглядом. Когда Нина скрылась за дверью, он повернулся к окну, чтобы посмотреть, как она сядет в такси. Вместо девушки его взору предстала шайка торговцев барабанами; экран перегрузился, за стеклом снова был Нью-Мумбай.
   Задумчиво ковыряя вилкой десерт, Егор спросил у Наташи:
   ― Что скажешь?
   ― В одном она точно права. Соционики нет в Среде Гулл.
  
  16.
  
   "Продолжаются дебаты о том, следует ли давать другглам фамилии. Сегодня в парламенте обсуждали законопроект социалистов об обязательном присвоении фамилий всем российским другглам. Инициатива предусматривает, что каждый друггл гражданина России должен принять фамилию своего владельца. Законопроект вызвал критику со стороны оппозиции. Выступавшие депутаты указали, что принятие закона создаст щекотливую ситуацию. Друггл с фамилией владельца будет очевидным образом восприниматься законным супругом гражданина, тогда как российское законодательство пока не определилось с юридическим статусом другглов и управляемых ими гулловских роботов. Более того, все еще продолжаются споры о том, считать ли другглов живыми.
   Последний вопрос очень важен. От его решения зависит, будут ли другглы в перспективе наделены право- и дееспособностью. Эксперты призывают не торопиться с наделением другглов человеческими правами. Спешка в этом сложном вопросе может вызвать множество правовых и моральных коллизий, сравнимых по масштабу с теми, что возникли в США накануне отмены негритянского рабства два с половиной столетия назад.
   Республиканцы нашли неожиданную поддержку в лице министра полиции. Господин Веригин заявил, что не видит смысла в наделении другглов фамилиями, коль скоро от имен и фамилий все чаще отказываются люди, предпочитая вместо них выдуманные прозвища. Министр считает, что единый сетевой идентификационный номер чипа вполне достаточен для функционирования гражданина в современном обществе".
   Егор потряс головой в тщетной попытке изгнать вгрызшуюся в мозг дикторшу. Бесполезно. Вдруг он услышал нечто, что привлекло его внимание. Он прибавил громкость.
   "По просьбе журналистов министр полиции прокомментировал множащиеся в последнее время случаи неожиданной потери зрения у граждан. Он отверг любые предположения о том, что приступы внезапной слепоты, чрезвычайно похожие на отключение, могут быть вызваны неисправностью чипов или проникшим в них вирусом. Господин Веригин заверил общественность, что чипы никоим образом не влияют на физиологические функции организма, поэтому служить причиной пропажи зрения не могут. Министр сообщил, что полиция занимается расследованием происшествий и попросил журналистов не педалировать эту тему до окончания официального расследования, чтобы не возбуждать панику среди населения.
   Напомним, ранее российские власти не признавали инциденты со слепотой, считая их выдумками пострадавших. Между тем, первые случаи внезапной потери зрения с его последующим возвращением произошли более трех месяцев назад. Они вызвали панику в Северной Америке и Европе. Полиции нескольких стран начали расследования загадочного явления".
   Клик!
   "Хоть проблему признали, и то ладно. Может, накопают чего со временем", ― подумал Егор. По мере того, как бежали дни, отдаляя его от пугающей слепоты, ему стало казаться, что этот ужас ― медленно погасший и вновь возникший мир ― произошел с ним не наяву, а во сне. Выпуск новостей напомнил, что это был не сон.
   Настроение с утра было паршивым, или, как в шутку говаривал отчим Борис Семенович, рабочим. После продолжительного молчания пришло видеописьмо из "Уроботов". Глостин вернул тексты с просьбой переделать кое-что. "Кое-что" директор понимал своебразно. Правок оказалось больше, чем самого текста. Легче было написать все заново, чем разбираться в присланном. Но Егор понимал, что это невозможно. Желание заказчика, дающего десятитысячный аванс ― священный закон для профессионала. Вооружившись планшетом, Егор с кислым лицом прослушивал замечания Глостина и делал пометки, записывая приходящие в голову идеи.
   От работы его оторвал вызов. Звонил Петр Авдеев, едва ли не впервые за последний год.
   ― Здравствуй, Егор! Ты не занят? ― осведомился священник.
   Егор терпеть не мог этот вопрос. Конечно, занят! Но не мог же он сказать это Авдееву ― тот бы немедленно обиделся.
   ― Для вас всегда свободен.
   Егор буквально почувствовал, как священник улыбнулся. Как многие инвалиды, Авдеев предпочитал голосовые звонки через допотопный коммуникатор, поэтому о его реакции приходилось догадываться по тону.
   ― Спасибо, Егор. Я не отниму много времени. Включи, пожалуйста, "Стеклянный город".
   ― Что? ― спросил Егор, не сразу поняв. ― Зачем?
   ― Включи, включи, ― настойчиво повторил Авдеев.
   Егор кивнул Наташе. В ту же секунду перед его взором возник огромный экран, разбитый на множество квадратиков. Их были сотни, если не тысячи. Каждый показывал картинку от скрытых камер, стоящих в квартирах участников одиозного шоу.
   ― И какой канал? ― спросил Егор. ― Их тут сотни.
   ― С самым высоким рейтингом.
   Один из квадратиков вырос во весь экран, заслонив собой остальные. Егор мгновенно все понял.
   На экране шла драка. Мишка Сурмилов избивал какого-то парня. Он повалил бедолагу на пол и бил ногами в живот, а две размалеванные девицы визжали, пытаясь оттащить его от жертвы. Третья девица била этих двух пластиковым стулом. Безобразная сцена происходила посреди скудно обставленной спальни.
   "Черт, черт, черт! ― подумал Егор. ― Не успел с мишкиным договором. Он таки вляпался, стервец".
   "Твоей вины нет, ― возразила Наташа. ― Ты отдал договор Аслану, тот все проверил. Мишка сам виноват, что не дождался твоего ответа".
   "Но что я скажу Авдееву про договор?"
   "Ничего не говори. Какая теперь разница?"
   "Ты права, это его только напрасно расстроит", ― быстро согласился Егор.
   ― Что скажешь? ― спросил Авдеев после долгого молчания.
   ― Красавец! Отлично вписался в зверинец.
   ― Не уберегли мы парня, Егор, ― грустно сказал священник.
   ― Нам не в чем себя винить, ― убежденно возразил Егор. ― Мы сделали все, что могли. Зато теперь он под присмотром. В любой момент можно подключиться и посмотреть, что он делает ― а не искать его в китайских трущобах. И... кажется, он очень уверенно себя там чувствует.
   ― Да, ― печально согласился Авдеев. ― Будем смотреть, что остается... Ладно, прости что побеспокоил. Кстати, ты давно не посещал мессы. У тебя все в порядке?
   ― Да, все хорошо. Работы много, а так ничего.
   ― Все же заглядывай при случае. И родителям привет передавай.
   Егор попрощался и отключился. Он попросил Наташу вновь показать шоу. Две девицы причитали над избитым, а та, что лупила их стулом, салфеткой вытирала кровь с мишкиного лица. Сурмилов сиял. Он выглядел чрезвычайно гордым собой.
   Внимание Егора привлекла ухаживающая за ним девушка. Прическа растрепалась, аспидно-черные космы закрывали лицо и он никак не мог рассмотреть ее. Наташа выбрала другой ракурс и увеличила изображение. Сомнений не осталось: за Мишкой ухаживала сама Лола Фомм! Проныра добился своего.
   Глядя на Мишку и Лолу, Егор испытал сложную смесь зависти и восхищения. Сам он не выдержал бы и дня в таком аду. А Мишка молодец, настоящий альфа-самец.
   Егор вспомнил, как однажды шел с Сурмиловым из ночного клуба на окраине Москвы. На темном пустыре их окружила банда китайских подростков. Они потребовали отдать все, что у них было, угрожая вуду-ножами ― нелегальным оружием подпольного изготовления, весьма популярным у китайских иммигрантов. Оно представляет собой короткую пластиковую палочку с радиомодулем. Нож сбрасывает вирус в мозговой чип жертвы и тот буквально сходит с ума. Зараженный чип интерпретирует прикосновения палочки как удары настоящего ножа, вызывая соответствующие ощущения и травмы в теле.
   Егор никогда не забудет выражение изумления на одинаковых лицах китайцев, когда они тыкали "ножами" в Мишку, а он, вместо того, чтобы упасть и визжать от боли, стоял и нахально ухмылялся. Потом он вырвал "нож" у одного из растерянных бандитов и избил их до полусмерти. Китайцев было семеро, но они даже не сопротивлялись. Егор помнил, как Мишка наклонился к поверженному подростку и чиркнул палочкой по его щеке. Из образовавшегося пореза мгновенно хлынула кровь, а парень отчаянно завопил, словно его резали. Мишка его именно резал. Странно, что министр полиции отрицает способность чипа повредить телу. Егор собственными глазами видел, как это происходило.
   Он тогда уговорил Сурмилова оставить малолетних бандитов в покое и поскорее убраться из опасного места. Тот случай впечатлил его не меньше, чем ставших жертвой мишкиной ярости китайцев. Авдеев ничего не узнал о происшедшем, но Егор потом всякий раз уверял его, что за Мишку волноваться не нужно ― он сумеет за себя постоять.
   Егор попросил Наташу пробежаться по форумам, где обсуждались события в "Стеклянном городе". Сам он в эту клоаку лезть не хотел. Через секунду она сказала:
   ― Зрители действительно считают его роботом. Обсуждают, когда же цензурный совет вмешается и заставит продюсеров убрать его из шоу. Рейтинги "Стеклянного города" зашкаливают.
   Что ж, решил Егор, в этом есть и положительный момент: ему больше не нужно опекать Мишку ― до тех пор, пока его не выгонят из шоу. В том, что это произойдет скоро, он почему-то не сомневался.
   Он покачал головой и попытался вернуться к работе. Его снова прервали. Новый звонок, на этот раз от Нины. Ее голос прерывался шумом дождя. Должно быть, говорила с коммуникатора где-то на улице. Егор привык к кристальной ясности речи при общении с нормальными людьми; звонки инвалидов были для него испытанием.
   ― Привет! Ты сейчас занят? ― прокричала она сквозь помехи.
   Егор вспомнил священника и мысленно выругался. Удивительно, как они похожи ― даже фразы одинаковые. Неужели отсутствие чипов так нивелирует людей? И все же, несмотря на легкую досаду, он был рад: впервые за время их странного романа Нина позвонила сама.
   ― Для тебя всегда свободен, ― ответил Егор, стараясь, чтобы это звучало как можно искреннее.
   ― Спасибо. Как ты смотришь, если я приглашу тебя в гости?
   ― Что, прямо сейчас? ― растеряно спросил Егор.
   ― Я понимаю, неожиданно. Я уговорила маму и она согласилась рассказать тебе о... ну, ты знаешь, о чем. Извини, она у меня немного спонтанная. Особенность ее типа. Нам с тобой это сложно принять.
   ― Да уж, непросто, ― пробормотал Егор.
   Ему пришло в голову, что мама хочет устроить смотрины. Верно, желает узнать, что за ухажер завелся у ее ребенка.
   ― Так что мне ей сказать, ты придешь? ― спросила Нина. ― Если не сможешь, я не обижусь.
   Егор лихорадочно соображал. Он ненавидел спонтанность такого рода. Для похода в гости требовалось настроиться, желательно за неделю до события. С другой стороны, Нина зовет его к себе в дом, глупо упускать такую возможность.
   "Что делать?" ― спросил он Наташу.
   "Иди. Мама посмотрит на тебя, ты ― на маму. Вдруг там вся семья сумасшедшая? Тебе нужно это знать, чтобы определиться".
   "Верно", ― согласился он и сказал Нине:
   ― Я приеду.
   Они договорились о времени, Нина назвала адрес ― проспект Кавайного, дом четырнадцать ― и отключилась. Егор располагал пятнадцатью минутами на сборы. Он метался по квартире, чертыхаясь про себя и вслух, а Наташа ходила следом и пыталась его успокоить. Ей удалось поймать его и усадить на диван. Усевшись ему на колени, чтобы он не мог вырваться, она начала медленно массировать ему шею и плечи. Должно быть, она знала какие-то особые приемы. Не прошло и минуты, как Егор с глупой улыбкой растекся по дивану. Он провалился так глубоко, что забыл о поездке к Нине!
   Потом Наташа согнала его с дивана, одела в подходящий случаю костюм ― черная футболка в обтяжку и облегающие штаны с вывернутыми наружу полосатыми карманами ― и втолкнула в лифт. По ее расчетам, он должен стоять перед нининой дверью точно в назначенное время. Нужно произвести на маму благоприятное впечатление, хотя бы первый раз.
  
  17.
  
   Нина жила в престижном районе. Проспект блогера Кавайного, прежде называвшийся Рублевским шоссе, переименовали в назидание облюбовавшим его правительственным чиновникам. Около века назад Алексей Кавайный избавил страну от власти "дублей". Так прозвали в народе двух карликов-узурпаторов, дурачивших всех видимостью непримиримой борьбы между собой, что позволило им поочередно занимать президентский пост долгую четверть века. Их правление считалось самым коррумпированным и бездарным в истории России ― не считая президентства Васильева, конечно.
   На выезде с Кутузовского на проспект Кавайного стоял памятник герою. Его возводили на народные деньги. Денег собрали много и скульптор позволил себе оригинальное решение: электро-механическую скульптуру, напоминавшую гигантских японских роботов. Завидя оптическими сенсорами подъезжающую машину с мигалкой, памятник наклонялся, будто желая получше рассмотреть притаившегося на заднем сиденье коррупционера, и грозил ему огромным бронзовым кулаком.
   Памятник так нервировал чиновников, что при Васильеве его демонтировали, якобы для реставрации. Домбровская вернула памятник на место, но "реставраторы" ухитрились сломать механизм, поэтому Кавайный больше не грозил вельможным ворам и мошенникам, а просто стоял, сжимая кулаки и пристально глядя вдаль.
   Такси проскочило мимо Суворовского парка и свернуло в арку ближайшей жилой пирамиды. Это и был дом четырнадцать. Снаружи здание громоздилось исполинским монолитом, простиравшимся от парка до района Крылатское; внутри оно оказалось полым. Арка вела в огромный внутренний двор, напоминавший сказочное королевство. Глазам Егора предстали покрытые травами холмы, березовые и дубовые рощи, озеро и петляющая между холмами искусственная речка. Над озером возвышался маленький, почти игрушечный замок, будто сошедший с логотипа диснеевской студии Сибино. Идиллию портили лишь толпы прогуливающихся жильцов. Они бродили по гравийным дорожкам, прячась под разноцветными зонтами от вечной московской непогоды.
   "При таком дворе и парк не нужен", ― подумал Егор. Он не знал, кем был отец Нины до потери чипа, но в том, что деньги у него имелись, сомневаться не приходилось. Квартиры в небоскребах подобного класса стоили безумно дорого.
   Такси выпустило Егора на причал. Он последовал за красной стрелкой, бегущей перед ним прямо в воздухе. Стрелка извивалась, петляла и, наконец, привела к вакуумному лифту в вестибюле. Через минуту двери кабины раскрылись, выпустив его в нинину прихожую.
   Он оказался в огромном холле с картинами на стенах. Полотна в позолоченных рамах с пейзажами и видами городов до Потопа выглядели не виртуальными, а настоящими, написанными маслом. Над каждой висела лампа подсветки, как в музее.
   Послышались тихое шарканье. Нина вышла из примыкающего к холлу темного коридора, приблизилась к Егору и, встав на цыпочки, ритуально чмокнула в щеку.
   ― Какая красота! ― сказал он, показывая на картины. ― Старые работы?
   ― Какое там старые, ― рассмеялась Нина. ― Новье, все до единой.
   ― Они же не пахнут! ― удивленно сказал Егор.
   ― Ты подойди ближе.
   Егор послушался. Приблизившись к мрачному пейзажу с речкой, разделенной надвое обветшалой плотиной из обтесанных бревен, он принюхался.
   "Левитан, "У омута", ― прошептала Наташа название.
   Запаха не было.
   Современная живопись перешла на новые краски, воздействующие на обоняние: сельские пейзажи дразнят ноздри запахом свежескошенной травы, работы маринистов освежают морским бризом, а от реплик "Черного квадрата" воняет мазутом. Многие художники так увлеклись открывшимися возможностями, что перестали заботиться о мастерстве. Они размазывают краски по холстам, смешивая запахи и извлекая из мешанины цветных пятен новые ароматы, один причудливее другого. Старые полотна пахнут лишь маслом и пылью, за это их и ценят коллекционеры.
   ― Еще ближе, ― сказала Нина. ― Смелее.
   Он почти уткнулся носом в холст ― и тут уловил отчетливый запах стоялой воды и намокшей древесины. Ему вдруг почудилось, что вот-вот закапает дождь. Еще он почувствовал поток воздуха от скрытого в стене бесшумного вентилятора, надежно отсекавший запахи картины от зрителя.
   ― Подделка, ― протянул Егор разочарованно.
   ― Современная копия, ― поправила Нина. ― Пойдем, покажу мою комнату.
   Она повела его по длинному коридору с дверьми по обе стороны. Квартира была поистине огромной. Миновав еще один холл, они оказались на месте.
   ― Мое девчачье царство, ― сказала Нина, пропуская его внутрь.
   Комната оказалась неожиданно маленькой. Из мебели в ней были односпальная кровать, диван и письменный стол у окна. На диване лежал старинный ноутбук со щербатым фруктом на крышке ― такой же, как у памятника Щукину. Егор догадался, что именно через него Нина отправляла ему свои письма. Всюду валялись мягкие игрушки: разноцветные зайцы, котята и обезьянки. Он подошел к окну. С высоты пятидесятого этажа внутренний двор выглядел еще грандиознее ― не двор, а целая маленькая страна вроде Люксембурга.
   Вдруг на подоконнике рядом с ним что-то зашевелилось. Повернувшись на звук, Егор увидел куб из прозрачного пластика с круглыми дырками на крышке. Его дно было устлано пожухлой травой, у стенки стояли два квадратных блюдца ― с водой и мелкими серыми гранулами. В центре куба сидел толстый волосатый зверь, моргая испуганными глазками. Егор узнал любимца детворы, гигантского хомяка Квелле от генетического дизайнера Хогвиста. Клон стоил всего два девяносто и продавался миллионными тиражами.
   Нина сняла крышку и вынула грызуна. Она прижала его к груди и ласково зашептала что-то, осторожно поглаживая. Хомяк доверчиво задрал голову и Егор разглядел татуировку "Ukea" на покрытой короткой шерстью шее.
   ― Хочешь погладить? ― спросила она. ― Я нашла его во дворе. Кто-то купил, поигрался и и выбросил, представляешь? Но теперь у тебя есть дом, да, Ланцелот? Ах, ты мой славный!..
   Егор помотал головой. Из прозрачной коробки ощутимо воняло. Он подумал, что только дети или отморозки способны радоваться присутствию в доме такой странной твари. Куда лучше иметь стерильно чистого электрического кота.
   Нина вернула Квелле в клетку и сказала:
   ― Тогда пошли знакомиться с остальными.
   Они вернулись в лифтовой холл, а оттуда прошли в гостиную. Зал показался Егору огромным, едва ли не больше всей его студии. В центре, под сверкающей хрустальной люстрой, стоял длинный стол персон на двадцать, окруженный стульями с высокими резными спинками. Вдоль стен громоздились серванты с сияющим хрусталем и старинными фарфоровыми сервизами. Вся мебель была из настоящего полированного дерева. Егор подумал, что для биопасты не нужно столько дорогой посуды, но вслух ничего не сказал. Как знать, может, в этом доме водилась и натуральная еда.
   Одна из стен гостиной служила стереоэкраном. В нем кривлялась загримированная под китаянку свежая звездулька, вульгарная алабамская деревенщина с диким для русского уха псевдонимом Гриша. Ее одежду составляли узкий черный ошейник, золотые прищепки на сосках и полоска черной изоленты внизу между ног. Она исполняла припев в новой манере, на вдохе. Это непростая техника, которую можно освоить, лишь имея искусственные голосовые связки. Очевидно, Гриша на них еще не заработала. Сурмилов называл эти всхлипывающие завывания "ослиным пением" и был полностью прав.
   ― Кто включил эту дрянь?! ― рассерженно закричал хриплый низкий голос.
   Двери распахнулись и в зал вошла невысокая худощавая женщина лет пятидесяти с гроздью роящихся иконок статуса над головой. Она щелкнула пальцами и экран погас, прекратив гришины страдания.
   ― Мама, познакомся с Егором. Егор, это Люба, моя мама, ― представила их друг другу Нина.
   Они поздоровались. Как всякий, кто живет с инвалидом, Люба говорила своим голосом. Он был надтреснутым и низким, удивительно не соответствуя ее хрупкой фигуре. Мать Нины рассматривала Егора с нескрываемым интересом. Приподнятые брови над широко распахнутыми серыми глазами придавали ее лицу трогательно-удивленное выражение. Из-под прямых пшеничных волос до плеч поблескивали серьги с мерцающими сквозь бриллианты светодиодами. В черных брюках и белоснежной шелковой рубашке с глубоким вырезом она была похожа на угловатого подростка.
   Егор вдруг понял, кого напоминает ему Люба: короля гоблинов из старинного плоского фильма. Егор обожал его в детстве. Он сразу проникся к ней симпатией ― то ли из-за детских воспоминаний, то ли из-за любиной сияющей улыбки.
   Они стояли рядом ― Нина и Люба ― и казалось, что Нина взрослее матери; не в буквальном смысле, а психологически. В глазах Нины, в рассеянном выражении ее лица притаилась печаль, делающая людей старше независимо от возраста. Любины же любопытство и андрогинные черты делали ее похожей на мальчика, рано состарившегося, но сохранившего детскую непосредственность.
   Иконки над ее макушкой роились так плотно, что перекрывали друг друга. Егор все же разглядел два высших образования, кандидатскую степень и членство в профессиональных ассоциациях.
   ― Прости, это я забыл выключить, ― произнес кто-то в углу.
   Обернувшись на голос, Егор увидел неподвижно сидящего в кресле мужчину с одинокой вращающейся иконкой над головой. Странно, что он не заметил его, когда вошел в комнату. Cмуглый мускулистый брюнет лет сорока с грубоватым, но симпатичным лицом имел странный наряд, состоявший из черных кожаных штанов и жилетки. Его длинные блестящие волосы были стянуты в тугой хвост на затылке. Иконка уведомляла, что он партнер Любы.
   Брюнет поднялся, подошел к Егору и представился:
   ― Алехандро.
   Его рукопожатие было мягким и неожиданно сильным. У него были крепкие руки, покрытые густым черным волосом. В ноздри Егора ударил запах пота и резкого мускусного парфюма. "Типичный альфонс", ― подумал Егор. Тем не менее, любин друг не вызвал у него неприязни, как у Нины. Увидев Алехандро, она брезгливо сморщила очаровательный носик и поджала губы.
   ― Что ж, рада знакомству! ― сказала Люба. ― Садитесь, я принесу что-нибудь выпить. Вы пьете пиво, Егор? Друзья угостили нас настоящим бельгийским пивом. Купили ящик на аукционе. Водолазы нашли утонувший грузовик, везший партию в супермаркет, можете представить? Страны больше нет, а пиво уцелело!
   Егор охотно согласился. Люба вышла в соседнюю комнату, где, видимо, была кухня. Алехандро отправился следом. Минуту спустя они принесли бокалы, запотевшие темные бутылки и пакеты с соленой саранчой.
   Алехандро ловко открыл бутылки, сорвав крышки крепкими белыми зубами. При этом он бешено вращал глазами, так что белки мерцали, будто стробоскопические мигалки правительственного кортежа. Люба засмеялась и захлопала в ладоши. Егор вежливо улыбнулся, а Нина с кислым видом отвернулась к окну.
   Вкус пива показался Егору странным: горький и терпкий. Конечно, несравненно лучше синтетического, однако соевое было привычнее. Из вежливости он похвалил напиток. Алехандро не пил. Он почистил саранчу, оторвав голову и твердые крылышки, и предложил Нине; та демонстративно отвернулась. Тогда он стал угощать Любу.
   Она расспросила Егора о работе. Как и Нина, Люба не интересовалась боксом, поэтому Егор не стал углубляться в подробности. Потом она рассказала о себе. Люба Тульчинская занимала пост начальника отдела в государственном институте демографии. Институт пытался выяснить, почему русских с каждым годом становится меньше.
   ― А нас становится меньше? ― спросил Егор.
   Она задумчиво посмотрела на него своими удивленными глазами и сказала:
   ― Зависит от того, как считать. При Васильеве мы сильно плодились, а сейчас институтское начальство вызвали в Кремль и велели считать по новой методике. Оказалось, вымираем.
   Они немного поговорили о депопуляции, засилье китайцев и перспективах русской нации. Перспективы, как всегда, не радовали. Потом Люба перешла к главному.
   ― Значит, вы хотите узнать о соционике. И что именно вас интересует?
   ― Все, ― честно ответили Егор с Наташей, только Наташу, кроме Егора, никто не услышал.
   ― Хм. Все ― это многовато. Давайте зайдем с другого конца. Хорошо ли вы знаете историю за последние лет эдак... сто?
   ― Ничего не знает, ― сказала Нина. ― Он девственно чист.
   ― Как такое возможно? ― удивилась Люба.
   ― Меня не интересует история. По-моему, будущее гораздо интереснее, ― сказал Егор, застенчиво улыбнувшись.
   ― Он думает, что Пушкин поссорился с царем и хотел уехать в Израиль, а царь его не выпускал, ― сказала Нина с саркастическим смешком.
   ― Серьезно? ― изумилась Люба. ― Скажите, что она шутит.
   ― Ну, немного перепутал, ― смущенно сказал Егор.
   ― Немного перепутал! ― передразнила Нина. ― Это еще что. Расскажи-ка нам про Японию.
   ― Я мало о ней знаю... ― замялся Егор.
   Нина настаивала. Люба смотрела на него с любопытством.
   ― Беатрикс Киддо уничтожила там банду "Восемьдесят восемь бешеных", ― сказал Егор и укоризненно добавил давящейся от смеха Нине: ― Мечом Хаттори Ханзо. Между прочим, исторический факт.
   ― Кто это, Беатрикс Киддо? ― спросила Люба.
   Нина хихикнула, Алехандро добродушно рассмеялся. Егор от стыда готов был провалиться сквозь землю. Зря он рассказал Нине о себе так много.
   Люба поспешила замять неловкость.
   ― Ладно, не суть, ― сказала она. ― Егор, нас тут четверо. Вы с Ниной принадлежите к одному типу: INFJ ― или, как его еще называют, к "гуманистам". Я ― ENFP, или "советчик". Алехандро ― ISTP, "мастер". Все люди выглядят похоже, ― две руки, две ноги и так далее, ― но психически мы разительно отличаемся друг от друга. Люди разных типов видят мир совершенно по-разному. Мы имеем разные наборы ценностей и различно реагируем на одни и те же обстоятельства. Не будет преувеличением сказать, что каждый из нас видит свой собственный мир...
   ― "Мастер", "гуманист" ― это просто слова... ― начал Егор.
   ― Не просто слова, ― возразила Люба, ― а условное обозначение типа. Его предельно обобщающая характеристика. Не перебивайте, если хотите узнать о соционике.
   Егор извинился и она продолжила:
   ― Основатели соционики заметили, что у некоторых людей эти миры похожи ― вот как у вас с Ниной. Это проявляется в сходстве их реакций, в одинаковых ценностях и схожих пристрастиях. Они изучили этот поразительный феномен и обнаружили, что существует ограниченное число конфигураций человеческой психики. Их всего шестнадцать. Еще раз: шестнадцать типов психики на без малого двадцать миллиардов человек. Не густо, правда?
   ― Третий курс, "Психология гулловских роботов", ― сказал Егор скептически.
   Он не боялся обидеть Любу. Она говорила так уверенно, что заподозрить ее в добросовестном заблуждении было трудно.
   ― Ты знала, что соционику преподают в университете под видом психологии роботов? ― спросила Нина.
   ― Знала. Эти лекции написал твой отец, когда работал в Гулле. А я ему помогала.
   Нина и Егор смотрели на нее с изумлением.
   ― Почему ты мне не рассказывала? ― спросила Нина с недоверием в голосе.
   ― Ты же не любишь роботов, ― мягко сказала Люба. ― Я не хотела тебя расстраивать.
   Алехандро, не принимавший участия в беседе, сходил на кухню и принес еще несколько пакетиков с закуской. Он чистил насекомых и отдавал Любе; та брала угощение и машинально ела, не глядя.
   ― Видите ли, ― сказала Люба, обращаясь к Нине и Егору, ― помимо практической пользы, эти лекции были единственным способом легально заниматься соционикой, пусть и под видом психологии роботов. За изучение соционики можно было пострадать. Да и сейчас, случается, людей доводят до смерти...
   ― Все же не понимаю, ― сказал Егор, яростно почесав затылок. ― Пускай у андроидов шестнадцать базовых типов психики. Это всем известно. Но вы говорите, что курс психологии роботов в действительности является тайным учением о людях. Не просто тайным, а запрещенным. О нем не знает даже Гулл! Как такое может быть? И кстати, Сурмилов не рассказывал ни о какой соционике. А если бы она существовала, он бы о ней знал.
   ― Кто такой Сурмилов?
   ― Отморозок. Прихожанин Церкви адвайты, ― пояснила Нина.
   Люба понимающе кивнула.
   ― Соционику запретили до их оживления. А перед заморозкой про нее еще мало кто знал ― пик популярности учения пришелся на середину прошлого века. Ваш Сурмилов благополучно проспал его в своем холодильнике. И уж конечно, Гулл знает о соционике. Просто эти сведения недоступны.
   ― Тогда объясните, как наука о людях превратилась в дисциплину о роботах, ― взмолился Егор. ― У меня уже голова кругом!
   ― Из-за другглов, ― сказала Люба. ― Корпорация Гулл хотела сделать их максимально комфортными для людей. Пользователя переделать невозможно, поэтому им пришлось приспосабливать психику друггла. Единственный способ добиться полной совместимости ― это превратить друггла в дуала пользователя, потому что дуальные отношения ― лучшие из возможных. Природа устроила так, что дуалы бессознательно прикрывают слабые стороны друг друга. Стоят, так сказать, спиной друг к другу, готовые противостоять миру.
   Егор вдруг вспомнил, что менеджер "Пигмалиона" рассказывал нечто похожее. Кажется, Марк говорил о программе подгонки внешности андроида под психику друггла.
   ― Зачем такие сложности? Первые другглы и так неплохо продавались, ― с сомнением пробормотал он.
   ― Конкуренция, ― пояснила Люба. ― Гулл обязан дать клиенту наилучший сервис, иначе тот уйдет в Фейслук. Примет нео-ислам в надежде бесплатно получить к пенсии новую, в упаковке, роботессу. Акции Фейслука дорожают. Халифат может позволить себе широкие жесты для переманивания пользователей.
   ― Смешно, ― хихикнул Алехандро. ― Раньше они обещали аж семьдесят две секс-роботессы. Правда, после смерти клиента.
   ― Дикари, ― сказала Нина, скривив лицо от отвращения. ― Только идиот может клюнуть на такое.
   ― Смирись, их половина мира, ― ответил Алехандро. ― А тебе не хватает терпимости.
   ― Терпимости? К пластиковым суккубам ― или их любителям?!
   Алехандро промолчал, опустив глаза.
   "Демоны в обличье женщины, соблазнявшие средневековых мужчин, ― ответила Наташа на безмолвный вопрос Егора. ― Считалось, что они делали это с целью похитить мужское семя, чтобы потом использовать его, притворяясь мужчиной-инкубом".
   "Они правда это делали?" ― поразился Егор.
   "Это мифология. Их не существует".
   Люба скептически смотрела на Егора, словно сомневаясь в его способности понять столь очевидные вещи. Взяв не глядя очередного насекомого из рук Алехандро, она разжевала его, запила пивом и продолжила:
   ― Чтобы другглы могли играть роль дуалов, они должны иметь ― вернее, имитировать ― человеческую психику. У Гулла не было иного выхода, кроме копирования психики людей. Это не сложно: всего-то шестнадцать типов личности. Соционическую теорию почти без изменений перенесли в робототехнику. Должна признаться, не без нашего с ее отцом участия. После запрета учения Гулл никуда не делся, как и гулловские андроиды. Правительства запретили людям знать правду о себе, но уничтожить роботостроительную индустрию не решились: это обрушило бы экономику и весь привычный уклад. Слишком большие деньги стояли на кону, Гулл оказался им не по зубам. Так что, выходит, соционику спасли для нас роботы.
   Слушая Любу, Егор чувствовал странное, трудноописуемое раздражение в голове, словно что-то щекотало мозг изнутри. Это было мучительное ощущение, с которым ничего нельзя поделать. Егор помнил его с детства: так всегда проявлялось предвкушение, что интригующая тайна вот-вот раскроется и он узнает разгадку. Или этот зуд ― не его? Возможно ли, что так проявляется наташино любопытство? Егор буквально физически ощущал, как страстно жаждет она услышать продолжение любиной истории.
   ― Почему соционику запретили? ― спросил он.
   Люба не ответила. Она пристально посмотрела на Алехандро. Словно услышав безмолвный приказ, он вышел из комнаты и вскоре вернулся, неся с собой странные предметы. Он выложил их на стол: плазменная зажигалка, почти прозрачные листки бумаги, маленькие белые цилиндрики и резко пахнущий пластиковый мешочек. Заполнивший комнату запах был раздражающим и незнакомым.
   Алехандро взял листик, аккуратно высыпал на него дурно пахнущие коричневые крошки из мешочка, положил с краю белый цилиндрик и ловко скатал все это в компактную белую трубочку, лизнув вдоль шва, чтобы склеить.
   Потом он сунул трубочку в рот и поджег ее конец. Добившись устройчивого горения, он вручил вонючий предмет Любе и та с видимым наслаждением затянулась, выпустив изо рта дымную струю. Пространство над столом заволокло удушливым туманом. Егор закашлялся, на глазах выступили слезы. Он видел сигареты лишь в плоском кино, но никогда прежде живьем. Люба извинилась и попыталась рукой отогнать от него дым.
   ― Лучший табак, который можно купить на черном рынке, ― похвасталась она.
   ― Я думал, его больше не выращивают, ― сказал Егор.
   ― Он запрещен, как и соционика, ― сказала Нина, морщась от дыма. ― Но настоящих подпольщиков запреты не останавливают.
   ― Почему соционику запретили? ― задумчиво повторила Люба вопрос. ― Теперь мы можем лишь гадать. Но есть объяснение, которое кажется мне правдоподобным.
   Егор был совершенно обескуражен. Наташа внутри его головы замерла, жадно впитывая каждое слово.
   ― Известно, что застрельщиком гонений выступила Америка, ― сказала Люба, выдохнув очередную порцию зловонного дыма. ― После легализации педофилии и признания атеизма религией американским правым стало не с чем бороться, и они обрушились на соционику. Учение объявили бесчеловечным, а его последователей ― злодеями хуже нацистов, ― Люба криво усмехнулась. ― Горькая ирония! Ведь именно в Штатах соционика впервые получила массовое признание, и только потом, как водится, американская мода заразила весь мир. И вот, после десятилетий процветания учения, Америка уничтожила то, что сама когда-то породила...
   ― Но зачем? ― нетерпеливо спросил Егор.
   ― Соционика слишком явно демонстрировала чуждость людей разных типов друг другу. Это было чертовски неполиткорректно. Есть и другая версия: что люди ужаснулись, поняв, что результат любых межличностных отношений запрограммирован заранее и не зависит от их воли и усилий.
   ― Можно подробнее про чуждость типов? ― попросил Егор.
   ― Вам известно, что такое соционическая квадра? ― в свою очередь спросила Люба.
   ― Объединение четырех типов со схожими ценностями. У андроидов, во всяком случае.
   ― То же у нас. Люди состоят в одной квадре, если у них совпадают ценностные аспекты психики. Это приводит к общему взгляду на мир. Вот мы здесь, например: вы, Нина, Алехандро и я, очень мило сидим и беседуем. Нам хорошо и комфортно вместе, потому что мы относимся к одной квадре ― четвертой. Мы друг для друга свои! Правда, квадра неполная. Не хватает вашего дуала, "администратора" ESTJ. Хотя, подозреваю, она сейчас тоже с нами. Ваш друггл ведь некоторым образом присутствует?
   ― Да, ― подтвердил Егор, смутившись под недовольным взглядом Нины.
   ― Так вот, ― продолжила Люба, ― когда соционика широко распространилась, многие вещи получили объяснение: инстинктивные симпатии и антипатии, природные склонности людей к различным занятиям, врожденные таланты и способности и многое другое. Это вызвало всеобщий восторг. Казалось, вот чего веками не хватало для счастья! Коммунизм, национализм, капитализм, религии, субкультуры ― все это сразу стало ненужным и пустым. Люди поняли, что истинное самоопределение возможно лишь на основе соционического типа. Тип, в отличие от гражданства, религиозной и партийной принадлежности ― пожизненный, подобно принадлежности к расе. Это то, что дается при рождении и не может быть изменено ничем.
   Она вздохнула, печально глядя на потухшую сигарету.
   ― После запрета все рухнуло. Теперь мы имеем миллиарды растерянных людей. Гулл пытается заполнить пустоту, создавая новые идентичности на основе потребительских предпочтений пользователей, ― собирая их в группы по приверженности брендам, ― но это затея искусственная и потому провальная. Соционику запретили, однако вскрытые ей психические закономерности никуда не делись. Люди теперь взаимодействуют друг с другом вслепую, что приводит к столкновениям и конфликтам.
   Люба посмотрела на Алехандро и тот послушно зажег для нее вторую сигарету.
   ― Ты много куришь, ― сказала Нина недовольно.
   Люба виновато улыбнулась ей и продолжила:
   ― Я знаю из семейных рассказов, что золотой век соционики длился всего два поколения. Гулл определил тип каждого человека в странах первого мира. Когда был найден дешевый способ "протипировать" всех, стали видны истинные причины предпочтений в политике, культуре, потреблении и во всем остальном. Объяснились причины человеческих выборов и решений. Впервые в истории люди получили возможность действовать безошибочно: выбрать наиболее подходящую пару для брака и жизненное занятие по своим склонностям и дарованиям, общаться лишь с теми, кто по-настоящему близок. Семьи больше не распадались. Ушли в прошлое депрессии и разочарованность в жизни. Процент самоубийств упал почти до нуля. Если верить моему деду, это действительно был золотой век. Сбывшаяся утопия. Зная соционику, думаю, так оно и было.
   ― И после всего хорошего, что соционика принесла людям, ее... запретили?
   Люба кивнула. Пальцы, которыми она держала сигарету, едва заметно дрожали.
   "Да она здорово волнуется", ― подумал Егор.
   ― Увы. Человечество обладает мерзким свойством превращать божий дар в отраву. Со временем началось размежевание по типам и квадрам. Люди осознали, что определяющие в жизни вещи полностью зависят от соционического типа. Выбор друзей, политические взгляды, склонность к тому или иному мировоззрению, способность к профессиям... вообще все! С точки зрения соционики, люди похожи на шахматные фигуры: каждый силен в чем-то своем и неизбежно имеет специфические, свойственные его типу слабости. Каждый тип имеет свои плюсы и минусы, но вместе они составляют ансамбль человечества, из которого нельзя изьять ни одного участника без ущерба для целого!
   Она встряхнула головой, чтобы убрать упавшую на лицо прядь пшеничных волос.
   ― Создатели соционики были людьми широких взглядов. Они понимали, что все типы одинаково ценны. Простые же люди видели только преимущества своего типа и недостатки чужих. Они настаивали, что их тип, их квадра ― лучшие! Естественно, они старались по возможности иметь дело только со своей квадрой. Даже в ресторанах и транспорте предпочитали сидеть рядом со своими. Пришлось привлекать математику для решения проблемы рассаживания попутчиков. Никто не хотел соседствовать с человеком некомфортного социотипа.
   ― Что тут плохого? ― пожал плечами Егор. ― Понятное желание, по-моему.
   ― Плохого ничего, пока не начались перегибы. Люди стали массово отказываться от контактов с представителями других квадр. Каждый стремился вести бизнес со своими, читать книги, написанные людьми своего типа, смотреть фильмы с актерами-дуалами, голосовать за политиков из своей квадры. Даже дантистов старались выбирать из своих. Я больше скажу: в цивилизованных странах прошли соответствующие парламентские реформы. Парламенты стали четырехпалатными, по числу квадр.
   ― А как они узнавали социотип писателей? ― заинтересованно спросил Егор, считавший себя, в силу профессии киберписателя, причастным литературе.
   Люба посмотрела на него с удивлением.
   ― Вы никогда не видели старых книг?
   Егор помотал головой. В музее литературы на Покровке, куда он недавно ходил с Ниной, книг за этот период почему-то не было.
   ― Мама рассказывала, что семейная библиотека погибла при Потопе. А других книг тех времен мне не попадалось...
   ― По значку на обложке. Кружок цвета квадры, в нем аббревиатура социотипа автора. Но в случае крупных писателей в этом не было нужды, их типы и так все знали.
   ― Читать только авторов своего типа... ― задумчиво проговорил Егор. ― Это уже слишком, по-моему.
   ― Это как раз легко понять. Только когда читаешь книгу писателя одного с тобой типа, возникает то редкое созвучие, когда кажется, будто автор говорит твоими словами: что ты сам сказал бы так, если бы обладал писательским даром. Это волшебство ― когда книга говорит твоими мыслями...
   Егор промолчал. Завороженный рассказом Любы, он не хотел спорить. Она, как заправский лектор, продолжала:
   ― Дальше события разворачивались печальным образом. Началась сегрегация общества. Линии разлома проходили не по имущественным классам и этническим группам, как раньше, а по типам и квадрам. Должности в компаниях и на госслужбе принудительно распределяли согласно типам соискателей. Ввели законодательный запрет на профессии, не входящие в список рекомендованных для данного социотипа. Появились раздельные детские сады и школы. В мире победившей соционики детей неподходящего типа разлучали с родителями и отдавали в детские дома, подбирая им там комфортные группы. Кончилось тем, что квадры стали воспринимать как индийские варны. Причем никто, естественно, не хотел быть шудрами ― отверженными, предназначенными для выполнения непопулярных и малооплачиваемых работ. Возник новый термин: соционический шовинизм. Так называли попытки навязать обществу ценности своей квадры или даже типа ― то есть, поднять престиж проявлений своих сильных функций и низвести и обесценить слабые, которые одновременно являются сильными для других типов. Это привело к соперничеству между квадрами и угрозе гибели общества.
   ― Может быть, внедрение соционики слишком форсировали? ― предположил Егор.
   ― Конечно, были и перегибы, и ошибки. Хотя они и близко не могли сравниться с тем, например, как в России внедряли марксизм.
   Люба нервно затянулась и с шумом выдохнула дым.
   ― Собственно, так было всегда: люди разделены на касты с рождения. Для чего-то это задумано природой. Мы психически специализированы, подобно муравьям. Отсюда врожденное неравенство. Узнав соционику, человечество лишилось невиннности. Впервые в новейшей истории факт неравенства и чуждости людей разных типов психики был, наконец, осознан и публично признан. И никакая политкорректность не могла его замазать, слишком уж он резал глаза. Неравенство стало наглядным, как никогда. Последней каплей оказалась статистика...
   ― Статистика?
   ― Данные о том, какие типы преобладают среди властной элиты. Когда их сопоставили со статистикой по уголовной преступности, ситуация оказалась крайне неловкой. Настолько неловкой, что ее стало невозможно выносить. И были приняты меры. Началось, как я говорила, с Америки. Так, во всяком случае, рассказывал мой дед.
   Егор подавленно молчал. Из любиных слов выходило, что он абсолютно неверно представлял себе историю человечества за последние сто лет. Неверно представляли ее и его мать, и дед, и даже Мишка Сурмилов. Да и все остальные люди тоже. Либо все они сговорились между собой, желая обмануть Егора ― что, конечно же, невозможно.
   ― Интересно, ― наконец, сказал он, ― что в вашей семье передавали эти знания. А вот мне дед ничего такого не рассказывал. Хотя должен был знать о соционике от своих родителей.
   ― Мои родители знали от деда, дед от своего отца. Передавали тайно, как при советской власти шепотом рассказывали детям об их происхождении и дворянских предках. Кто-то это делал, кто-то нет. Мне трудно судить, почему, ― сказала Люба, пожав плечами.
   ― Странно, что столь широко распространенное знание сумели искоренить всего за поколение.
   ― Вы плохо знаете историю, ― ответила Люба с печальной усмешкой. ― К примеру, Мао Цзэдун ухитрился стереть опыт не жалких двух поколений, а тысяч лет китайской культуры! Это на самом деле просто: вычищаются архивы, книги и фильмы, вводится запрет на профессии для неблагонадежных, штрафы и наказания для упорствующих. И главное ― перенастраивается поисковая система Гулла. Если чего-то нет в Среде Гулл, этого не существует в природе. Вуаля!
   ― Зачем вы рискуете, изучая соционику и передавая ее дочери, если это чревато последствиями? ― спросил Егор. ― Может, лучше забыть все и жить спокойно?
   Люба улыбнулась и спросила Нину:
   ― Ты согласна все забыть?
   ― Ни за что! ― решительно воскликнула та.
   ― Понимаете, какая штука, Егор... Человек, знающий соционику, обладает большим преимуществом в несоционическом обществе, в котором мы волею судьбы живем.
   ― Пост-соционическом, ― поправила Нина.
   ― Можно и так, ― согласилась Люба. ― Важна суть, не термин. Такой человек становится зрячим в стране слепых. Он не ошибется в выборе профессии или, что несравненно важнее, будущего партнера на всю жизнь. Он рано распознает таланты и склонности ребенка и направит его по верному пути. Встречая незнакомца, он будет заранее знать, что от того ждать. Он понимает, кого следует избегать, а к кому стремиться. Кого нанять на работу, а кого отвергнуть. С кем делать бизнес, а от кого бежать, как от чумы. Он предвидит развитие и результат любых отношений: как своих с другими людьми, так и между окружающими. Такой человек не подставится миру слабой стороной. Любую задачу он будет решать с применением своих самых сильных способностей. Признаю, использование соционики в условиях ее запрета ― это своего рода жульничество, читерство. Но преимущества слишком велики, чтобы отказываться от этого знания. Они с лихвой перевешивают любой риск.
   ― Ваш знакомый, погибший профессор, про которого рассказала мне Нина, наверное, не согласился бы, ― осторожно возразил Егор.
   На любино лицо набежала тень.
   ― Ему следовало тщательнее выбирать тех, кому можно доверять, ― сказала она. ― Он пренебрег соционикой и поплатился. Решил, что интрижка с конфликтером стоит того. Девчонка получила от него все, что хотела, а потом безжалостно с ним расправилась.
   ― Лучше переспать с конфликтером, чем с бездушным пластмассовым отродьем, ― резко бросила Нина.
   ― Гулловские андроиды ― наши дуалы, ― недовольно сказала Люба. ― Дуал всегда предпочтительнее конфликтера, даже если он робот.
   ― Неужели?! ― язвительно воскликнула Нина. ― Давай-ка спросим Егора, счастливого обладателя гулловского андроида. Ты уже спал с ней? Как это было, тебе понравилось?
   ― Нина, прекрати! Это невежливо, ― потребовала Люба.
   ― Нет, конечно! С чего бы мне это делать? ― смущенно ответил Егор.
   ― Неужели? ― воскликнула Нина, не обращая внимания на мать. ― Скажи еще, что не заказал ей соответствующие разъемы!
   ― Не заказал, ― соврал Егор и отвернулся, чтобы Нина не увидела, как он краснеет.
   Заказать интерфейсные разъемы его убедил Марк во время их первой встречи. "На общую стоимость это почти не влияет, но вдруг пригодится", ― сказал менеджер. Егор не стал возражать. Однако спать с Наташей он действительно не собирался. По крайней мере, он сам так думал.
   ― Нина, я хочу, чтобы ты извинилась, ― громко потребовала Люба.
   ― Еще чего!
   ― Девочки, не ссорьтесь, ― робко вмешался Алехандро.
   ― Не лезь не в свое дело! ― крикнула Нина.
   Ее лицо побелело, губы дрожали, а на шее и щеках выступили багровые пятна. Она набрала воздух, чтобы что-то сказать, но передумала. Махнув в отчаянии рукой, Нина вскочила из-за стола и бросилась прочь из комнаты. Дверь хлопнула с такой силой, что хрустальные подвески люстры жалобно зазвенели. В комнате воцарилась тишина. Егор услышал, как открылись и закрылись двери лифта в коридоре. Он тоже встал, чтобы пойти вслед за Ниной, но Люба удержала его.
   ― Останьтесь, пожалуйста, ― попросила она. ― Вы ее не догоните, она уже внизу.
   Она была права. Нина не пользовалась Твитчером, поэтому узнать ее местонахождение было невозможно.
   ― Простите, что так вышло, ― сказал Егор.
   Его слегка трясло. Егор ненавидил конфликты и вспышки страстей. Внезапная выходка Нины неприятно поразила его. Меньше всего он ожидал от нее подобного. И зачем только он рассказал ей про покупку робота?
   ― В этом нет вашей вины, ― сказала Люба успокаивающе. ― Она нервно относится к андроидам. Болезнь, лишившая ее чипа ― тяжелое испытание для всех нас.
   ― Я понимаю, ― сказал Егор и послушно сел.
   Алехандро заботливо поставил перед ним свежеоткрытую бутылку и новый пакетик с саранчой. Егор благодарно кивнул и сделал из вежливости пару глотков. Они поговорили еще немного: в основном о Нине и о том, как трудно было Любе, когда она воспитывала дочь одна. Однако настроение было безнадежно испорчено и разговор не клеился. Наконец, Егор решился сказать, что ему пора. Люба не стала его удерживать.
   Егор взялся помочь ей и Алехандро убрать со стола. Прихватив свою бутылку и початый пакет, он понес их на кухню. Кухня ему понравилась: просторная, без лишней мебели и посуды. Когда он выходил, взгляд зацепился за мелкую деталь. Егор уже прошел мимо, но что-то заставило его обернуться. То, что он увидел, на секунду лишило его дара речи. Рядом с холодильником стоял черный глянцевый шкаф. Точно такой же, как на кухне Егора.
   Он замер посреди кухни, не зная, что думать. В этом доме живет гулловский андроид. Прячется ли он в одной из многочисленных комнат, или это один из членов семьи? Последняя мысль привела Егора в ужас. В уме его стремительно возникли картины одна хуже другой: вот он неделями ухаживает за гулловской роботессой, развлечения ради выдающей себя за девушку-инвалида; или ее мать-андроид рассказывает ему безумную конспирологическую теорию о сходстве психики роботов и людей, желая запутать его... но с какой целью?
   К счастью, все разрешилось в ту же минуту. Алехандро выбросил пустые пакеты в мусоропровод, подошел к черному шкафу и выудил из его недр черный блестящий шланг, похожий на гастроэнтерологический зонд. Он сел на корточки возле стенки, лукаво подмигнул Егору и вдруг заглотнул шланг, затолкав его глубоко внутрь себя. Потом он закрыл глаза и неподвижно замер. Шкаф загудел сильнее, на лицевой панели зажегся ярко-красный огонек.
   ― Вы хорошо себя чувствуете? ― спросила Люба, заметив, как побледнел Егор.
   ― Да, ― сказал он. ― Я не представлял, как это выглядит.
   ― Еще не видели, как они едят?
   Егор отрицательно покачал головой. Он представил свою Наташу со шлангом во рту и ему стало нехорошо.
   ― К этому быстро привыкаешь, ― успокоила его Люба. ― Так специально задумано, чтобы не делать в теле лишних отверстий. Потом их способ даже кажется забавным.
   Егор вздохнул с облегчением, параноидальные мысли быстро оставили его. Поблагодарив Любу за гостеприимство, он собрался уходить. Она проводила его до лифта. Алехандро остался на кухне: по словам Любы, процедура зарядки и пополнения расходных материалов занимает около получаса. Уже стоя в дверях, Егор неожиданно для себя попросил разрешения придти еще раз. Он надеялся помириться с Ниной.
   Люба улыбнулась и сказала:
   ― Завтра воскресенье, я весь день свободна. Буду рада вас видеть.
   Егор поблагодарил, попрощался и зашел в лифт. Двери закрылись, отрезав и оставив позади еще один кусочек жизни. Один из самых странных кусочков, признался он себе.
   Всю дорогу домой Егор и Наташа молчали. Он обдумывал поразительные вещи, которые услышал сегодня, и пытался сложить в единую картину свои представления о мире, подвергшиеся столь неожиданной и радикальной перетряске. О чем думала Наташа, Егор не знал. Она затаилась в глубинах его мозга и никак не давала о себе знать.
  
  18.
  
   "Английское общество бурно обсуждает новость в законодательстве о престолонаследии. После принятия закона, разрешающего претенденту на престол быть агностиком, планируется сделать следующий шаг. Согласно внесенному в парламент законопроекту, претендент теперь может быть гулловским андроидом, если он управляется другглом члена монаршей семьи и соответствует остальным критериям, включая пол, старшинство и место в очереди. Это решение находится в рамках мирового тренда и призвано осовременить институт монархии. Глава Королевского робототехнического общества лорд Уистлер горячо одобрил инициативу, назвав ее своевременной и давно назревшей".
   Клик!
   К обеду следующего дня Егор вновь сидел в огромной гостиной Тульчинских. Люба с Алехандро суетились на кухне, грохоча посудой и шутливо переругиваясь. Нины не было. Люба сказала, что она уехала пожить к отцу. Такое случалось во время их редких размолвок. "Похоже, с появлением в доме андроида они стали ссориться чаще", ― подумал Егор.
   Узнав, что Алехандро робот, Егор начал понимать причину ее срыва. Лишенная собственного друггла, она, видимо, считала покупку матерью гулловского робота чем-то вроде предательства. От мысли, что Нина бродит где-то одна под дождем и плачет, его сердце сжималось от жалости. Что ж, лучше у отца, чем на улице.
   Он вспомнил, как спорил с ней однажды о гулловских роботах в человеческих семьях и Нина бросила ему в сердцах: "Представь, что твоя мать спит с андроидом. Тебе такое понравится?" Егор живо представил, что отчим Борис Семенович на самом деле ― андроид. В его воображении Корвацкий, даже будучи роботом, по-прежнему оставался хорошим человеком. "Представил, ― сказал он Нине. ― Все в порядке". Она тогда обвинила Егора в том, что он априори настроен к роботам благожелательно. Пожалуй, так. Но куда благожелательнее он относился к Корвацкому. Егор подумал, что надо их познакомить при случае.
   Внезапно в голову ворвался металлический голос дикторши. Она сообщила о неизбежной гибели рынка произведений искусства по причине падения цен на трехмерные атомные принтеры. Егор дернул головой, словно одолеваемый мухами вялый тюлень. Во времена его детства, до аквапленки, этих красивых морских зверей еще можно было встретить на московских набрежных.
   Он начал привыкать к подлому вероломству дикторши. Она всегда выбирала для своих вторжений момент, когда Егор был расслаблен или о чем-то задумывался. Должно быть, компьютер Департамента гражданской ответственности отслеживал активность его мозга, чтобы нанести удар побольнее. Самые разрушительные выпуски новостей случались рано утром, когда Егор, едва проснувшись, не мог оказать ментального сопротивления. Его день после такого начала бывал испорчен напрочь. Со временем он привык и стал испытывать меньший стресс. Тогда они изменили тактику. Теперь новости неожиданно включались в любой момент в течение дня.
   Сморщившись, как от зубной боли, Егор вынужденно узнал, что экспертиза подлинности предмета искусства стоит дороже его пиратской копии, отпечатанной на атомном принтере. Когда голос заговорил о нарушениях авторских прав на вещи, Егор против воли заинтересовался. Однажды у него украли текст речи, тема была ему близка.
   В прежние времена от воровства страдали создатели нематериальных ценностей: музыканты, писатели, фотографы, работники индустрии игр и кино. Теперь настала очередь дизайнеров, художников и скульпторов. Недалек день, подумал Егор, когда отпечатанные на принтере пиратские копии промышленных товаров станут стоить дешевле оригиналов. Тут-то и наступят полный коллапс и гибель всей экономики. Ждать, судя по всему, осталось недолго.
   Люба внесла и поставила на стол большое закрытое блюдо. Она открыла крышку и гостиную наполнил аппетитный запах тушеного мяса с картошкой. Егор некстати вспомнил о хомяке Квелле, но благоразумно не стал ни о чем спрашивать.
   Стол был сервирован заранее. Перед Егором стояла пара фарфоровых тарелок разного диаметра одна в другой и два хрустальных бокала; вокруг тарелок лежали старинные ножи и вилки причудливых форм, но без колец для среднего пальца. Как пользоваться этим инструментарием, он не знал.
   На верхней тарелке была нарисована картинка. Дородные женщины в ниспадающих одеяниях щекотали привязанного к дереву пухлого младенца с крылышками за спиной. Младенец отчаянно рвался на волю, но крепкие веревки не давали ему освободиться. Егор незаметно потрогал пальцем шершавое изображение и убедился, что оно не виртуально. Наташа пояснила: это нимфы наказывают купидона за допущенные политические просчеты. Нимфы и купидоны относились к мифологии и, подобно суккубам, никогда не существовали.
   Люба разложила еду по тарелкам, а Алехандро налил всем красного вина с затонувшей фуры, на сей раз из бывшей Франции ― еще один подарок от друзей. Затем она сказала тост в честь гостя. Егор понимал, что Люба старается загладить впечатления от вчерашнего вечера. Но ему все же хотелось верить, что он ей нравится и ее хлопоты искренни.
   В отсутствии дочери Люба перешла на телепатию. Ее мысленный голос оказался звонким и чистым; именно таким, какой ожидаешь услышать при виде ее тонких черт и хрупкой фигуры. Внешность и голос пришли в соответствие, избавив Егора от неловкого чувства, будто он разговаривает с мальчиком-стариком. Посмотрев на Любу другими глазами, он отметил ее аристократическую красоту. Нина унаследовала многое, но сравнение с матерью проигрывала, ей недоставало шика и умения себя держать. Жизнелюбие Тульчинской, ее страстная жестикуляция и особая, казавшаяся иногда вкрадчивой манера разговора почему-то напомнили Егору священника Петра Авдеева.
   Алехандро без Нины буквально ожил. Он оказался отличным собеседником, азартным и чутким. Он непрерывно шутил, заставляя Егора смеяться до колик в животе. Все, что говорил любин друггл, казалось Егору очень смешным. Егор и сам был в ударе: после каждой его фразы Алехандро взрывался от смеха, постанывая и вытирая слезы со щек. С каждой минутой андроид все больше нравился Егору.
   Мясо, как и табак, оказалось с черного рынка. Чье оно, Люба не знала.
   ― В наше время есть мясо само по себе уже много, ― сказала она и заразительно засмеялась.
   Оно было довольно вкусным. Пожалуй, впервые в жизни Егор ел мясо с удовольствием. Оказывается, важно не что именно ешь, а кем и как блюдо приготовлено. Это стало для него, привыкшего к пасте из домовых автоматов, очередным открытием.
   Вино показалось ему скисшей микстурой. Люба его мнение не разделяла. Она пила с удовольствием, причмокивая и комментируя букет. К счастью, на правильном применении ножей и вилок никто не настаивал. Алехандро и вовсе орудовал руками, вылавливая из соуса куски покрупнее и подкладывая их Любе.
   Обед проходил замечательно, если не считать отсутствия Нины. Ничто не предвещало беды, однако она произошла.
   ― Егор, вы же понимаете, что у вас с Ниной ничего не получится? ― спросила вдруг Люба, глядя на него в упор.
   Он посмотрел на Алехандро в поисках поддержки, но тот со скучающим видом уставился в сторону, явно не собираясь приходить на помощь.
   ― Почему? ― спросил Егор растерянно.
   ― Вы ― тождики. От слова "тождество" ― так мы называем людей одинакового типа, ― сказала Люба.
   Заметив, как Егор изменился в лице, она поспешила успокоить его:
   ― Вы очень симпатичный человек, воспитанный и добрый. Вижу, вы из хорошей семьи. У вас прекрасная работа с блестящими перспективами... Нина, моя лапочка, тоже замечательная девочка. Но, поймите ― природа не допустит, чтобы вы были вместе! Вы разбежитесь через несколько лет, как это произошло у нас с ее отцом. Мы ― тождики, и самонадеянно думали, что сможем приспособиться. Еще бы, ведь мы оба знали соционику!..
   В ее последних словах прозвучала горечь. Егор вновь вспомнил слова Марка: двадцать три процента совместимости. "Не потенциал для убийства, но тоже ничего хорошего".
   ― Я люблю ее, ― упрямо возразил он. ― И я ей нравлюсь... кажется.
   ― Ну и замечательно! ― воскликнула Люба, всплеснув руками. ― Дружите, общайтесь, ходите в театр ― или куда там сейчас ходят... Только не допускайте, чтобы дело зашло слишком далеко. Не разбивайте друг другу жизнь.
   Егор удрученно молчал. В глубине души, не находя сил признаться себе в этом, он с ужасом понимал, что Люба, возможно, права.
   Об этом говорили едва заметные признаки, которые он внимательно примечал. Егор иногда чувствовал скуку в компании Нины. Они думали и смотрели на мир одинаково. Чувство абсолютного понимания, так восхищавшее его поначалу, уступило место предсказуемости. Они находили все меньше сюрпризов друг в друге. Восторг первых дней знакомства почти не посещал Егора. Встречаясь, они уже не говорили, но больше молчали ― и не от слияния душ, а просто от того, что нечего было сказать. А ведь прошел всего только месяц с небольшим!
   Страдая от неловких пауз, Егор всякий раз вспоминал предостережение Марка ― и Нины. Со дня их первой встречи она не упускала случая напомнить, что их отношения обречены. От ее частых напоминаний он поневоле стал привыкать к мысли, что их свидания ― эфемерное, временное счастье; незаслуженная удача, которая будет отнята в свой срок. Егор не понимал: то ли Марк и Нина были правы, то ли он оказался запрограммирован ими на неизбежное расставание. Их убежденность в неотвратимости разрыва походила на самосбывающееся пророчество. Душа Егора истекала кровью, словно его поразили виртуальным вуду-ножом. К своему ужасу, он сам почти готов был поверить в их правоту.
   И вот Люба открытым текстом говорит ему то, чего он так боялся.
   ― Эта ваша соционика, вместе с историей всемирного заговора, конечно, интересны, ― сказал Егор обиженно. ― Но зачем проецировать ее на собственную дочь? Стоит ли вмешиваться в ее жизнь на основе умозрительной теории?
   ― Егор, вы, должно быть, плохо изучили курс психологии роботов. К кому же еще применять соционику, как не к близким людям? Она для этого и предназначена!
   Люба откинулась на спинке стула, закинув руки за голову, и внимательно смотрела на Егора. Ее глаза светились сочувствием.
   ― Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя уязвленным, ― сказала она. ― Вы ни в чем не виноваты. Я надеюсь, вам повезет и вы встретите девушку типа ESTJ. Вот с ней вы составите отличную пару.
   ― А Нина? ― ревниво спросил Егор.
   ― Ей тоже нужен ESTJ. Парень, естественно.
   Пересев подальше от Егора, Люба взяла в зубы предусмотрительно скрученную и зажженную Алехандро сигарету. Стол заволокло вонючим дымом.
   ― Ваша проблема в том, что вы мне не верите, ― сказала Люба. ― Вернее, не до конца верите. Вы сомневаетесь в предсказательной силе соционики.
   Егор согласно кивнул. Верить в предопределенность человеческих отношений из-за типологии роботов его ум отказывался.
   ― Давайте я расскажу вам о вас, ― предложила она. ― Я встретила вас только вчера, но вы одного типа с Ниной, а уж ее-то я знаю как облупленную.
   ― Попробуйте, ― сказал Егор, нервно потирая нос.
   И Люба стала рассказывать. Она перечислила эмпатию и дар видеть людей насквозь, развитую интуицию, безудержное воображение, нелюдимость, сосредоточенность на внутреннем мире в ущерб внешнему, перфекционизм, склонность увязать в деталях, ослиное упрямство, робость, физическую неуклюжесть, болезненную щепетильность, непрактичность и неприспособленность к материальноой стороне жизни, стремление избегать конфликтов, ненависть к обсценной лексике и множество других, в том числе интимных, деталей, о которых никто, кроме Егора, включая даже его мать, знать не мог. Она упомянула также его вечную посредническую роль в семейных ссорах и, что, обидевшись на человека, он прерывает с ним всякий контакт, полностью отказываясь от общения. Не могла же она знать про его размолвку с дядей?
   Егор был потрясен. Описание легло на него как влитое. Некоторые из перечисленных качеств он прежде не осознавал, но Люба была совершенно права: все это он, Егор Лисицын собственной персоной.
   И все же он решился возразить:
   ― Ну и что? Просто вы хорошо знаете свою дочь...
   ― Вот именно! ― вскричала Люба, всплеснув руками. ― У вас одинаковая психическая конструкция. Соционика ― не гадание на... на чем они сейчас гадают? Это таблица Менделеева в психологии: находите свой тип, потом тип партнера, ведете пальцем две линии до точки пересечения и видите: ничего у вас не получится! Значит, нужно искать человека из другого столбца. Наш склад ума и все возможные варианты отношений с другими людьми прошиты в мозгу с рождения. Поймите это, наконец! Нет выхода.
   ― И смириться?
   ― Лучше смириться, ― грустно ответила Люба. ― Если сумеете. Я надеюсь на вашу интуицию. Если вы честно спросите себя, свой внутренний голос ― возможно ли у вас с Ниной совместное будущее, вы убедитесь, что ответом будет "нет". Вы INFJ, ваша интуиция не может вас обмануть.
   ― Вы меня переоцениваете, ― сказал Егор.
   Он не рискнул бы последовать ее совету, поскольку необъяснимым образом чувствовал, что она может оказаться права.
   ― Я просто смотрю на таблицу на внутреннем экране, ― объяснила Люба, постучав себя пальцем по переносице. ― У INFJ трехмерная интуиция возможностей. Поэтому вы видите, как может ― и, скорее всего, будет ― развиваться касающаяся вас ситуация при любом развитии событий. Причем видите автоматически, это от вас даже не зависит.
   ― Да ладно... ― пробормотал Егор с недоверием.
   Алехандро пихнул его локтем в бок и сказал, ухмыляясь:
   ― Готов спорить, ты уже представил в воображении, как переспал с Ниной, Любой и своим андроидом.
   ― Хороший пример, ― сказала Люба с усмешкой. ― Что, он не прав?
   ― Может, я еще и с тобой мысленно переспал, инкуб?! ― бросил роботу рассерженный Егор.
   ― Ну уж, нет, ― ответил тот и со смехом отодвинулся.
   Люба расхохоталась, запрокинув голову и обнажив длинные острые зубы. Егор не сдержался и тоже прыснул. Они втроем хохотали взахлеб, пока у него не заболел живот. Наконец, он замахал руками и взмолился:
   ― Пощадите, не могу больше.
   Егор не стал признаваться, что Алехандро частично прав ― во всяком случае в том, что касалось Нины и ее очаровательной матери. Он предпочел увести разговор на менее скользкую тему.
   ― А как можно узнать свой тип? ― спросил он. ― По внешности?
   ― По внешности легко ошибиться, ― ответила Люба. ― Конечно, косвенная связь типа с внешностью есть, но она трудно формализуема. Определение типа всегда было камнем преткновения для соционики. Ведь что такое социотип? Это способ организации ума, а ум ― материя зыбкая, измерить его нечем. Когда соционика делала первые шаги, тип определяли с помощью тестов семантики. Нередкими были ошибки, со всем вытекающими для человека последствиями.
   ― Изучали произнесенные фразы? ― предположил Егор.
   ― Да. В то время чипов еще не было и мозг рассматривался как черный ящик. Сопоставляя входящие и выходящие данные, строили предположения о том, что происходит внутри. Испытуемый проходил интервью и для верности письменный тест, а потом результаты анализировали специалисты. Причем их выводы о типе испытуемого не всегда совпадали.
   ― Кошмар, ― сказал Алехандро и подмигнул Егору. ― Неверно определенный тип ― неправильно прожитая жизнь.
   ― А что спрашивали на этих интервью? ― спросил Егор.
   ― Смущает ли вас, что мои брюки сделаны из кожи ребенка? ― театрально продекламировал Алехандро, хлопнув себя по ляжкам, и в ответ на испуганные взгляды пояснил: ― Это типовой вопрос эмпатического теста на отличие человека от робота из "Снятся ли андроидам электрические овцы?" Никто не писал о нас лучше Филипа Дика ― на мой вкус, конечно. Он не видел разницы между нами и людьми.
   ― В наше время, прежде чем ответить, человек поинтересуется партийной принадлежностью родителей ребенка, ― заметил Егор. ― И ценой брюк.
   ― А в недавнем прошлом ― его социотипом, ― подхватил Алехандро. ― Чего жалеть, если он из другой квадры?
   Люба взъерошила свои солнечные волосы и сказала:
   ― В нашем сознании есть своего рода фильтр, не пропускающий в восприятие часть данных о внешнем мире. Не спрашивайте, откуда он там взялся ― это вопрос к господу богу, а не ко мне. Согласно соционике, этот фильтр состоит из восьми... назовем их слоями. В соционике их называют аспектами или функциями, но нам это сейчас неважно. Так вот, тест выявлял, образно говоря, проницаемость этих слоев.
   ― Это последствие вживления чипов? ― спросил Егор, вспомнив аудиопрокламации борцов с чипами.
   ― Это наша природа. Фильтр был всегда ― столько, сколько мы существуем как вид. Главное различие между людьми заключается в том, что одни и те же слои у разных типов имеют разную проницаемость. Комбинации разной проницаемости слоев дают шестнадцать непохожих между собой картин мира. Каждая из них по-своему ущербна. Если человек, к примеру, выраженный логик, то он неважно ориентируется в человеческих отношениях. Если сенсорик, ― крепко стоит на земле, ― у него проблемы с воображением и интуицией. А интуит, в свою очередь, будет испытывать трудности с материальной жизнью. Мы инструменты узкого назначения. Поэтому типы так названы: "администратор", "гуманист", "мастер", "советчик" и так далее. Их названия отражают нашу психическую специализацию.
   ― Восемь аспектов ― как у роботов? ― уточнил Егор, вспомнив университетский курс по "Психоробу". ― Экстравертные и интровертные логика, этика, сенсорика и интуиция?
   ― Это у них ― как у нас, а не наоборот, ― поправила Люба. ― Но, по сути, да. Задавая вопросы, затрагивающие восприятие соответствующих аспектов мира, тестировщики пытались выяснить прозрачность слоя. Чем слой прозрачнее, тем выше, как раньше говорили, мерность функции. Тем она сильнее и тем увереннее чувствует себя человек в этих областях жизни.
   ― Как у роботов, ― кивнул Егор.
   ― Да оставьте вы в покое этих роботов!.. ― воскликнула Люба, сердито тряхнув головой. ― Мы о людях сейчас говорим, о л-ю-д-я-х!
   Егор с виноватым видом прикрыл рот ладонями, словно обезьяна на известном триптихе.
   ― Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу... в туалет не хочу, ― прокомментировал Алехандро, самовольно расширив триптих на одну позицию.
   Когда они перестали смеяться, Люба неожиданно серьезно сказала:
   ― Они наша имитация, а не мы их.
   Егор готов был поклясться, что на лице Алехандро мелькнула обида, однако андроид промолчал.
   ― Интересно, что это были за вопросы... ― задумчиво произнес Егор.
   ― Попробуйте представить и описать "пушистое зловоние", ― продекламировал Алехандро и добавил в ответ на сердитый взгляд Любы: ― Я не шучу, это типичный вопрос из старинного теста аспектных метафор.
   ― Тогда неправильно. В вопросе нужно объединять два разных аспекта, чтобы выявить тот, что проявится сильнее. "Пушистый" и "зловонный" относятся к сенсорике. Тогда уж "зловонная эпоха", что ли. Или "пушистое злорадство". И вообще, хватит уже веселья. Мы о серьезных вещах говорим.
   ― Что я могу сделать? Он меня активирует, ― пожаловался Алехандро, кивая на Егора.
   ― Активация ― один из видов интертипных отношений, ― пояснила Люба. ― Довольно приятный, надо сказать. Все эти ваши с ним шуточки и хихиканье ― результат активации.
   ― И что, так будет с любым... кто он там по вашей таблице? ― спросил Егор.
   ― В общих чертах, да, ― подтвердила Люба. ― С любым гулловским андроидом или человеком типа ISTP. Но не с каждым ISTP, встреченным вами на улице. Соционика работает на близкой дистанции, а она возникает не мгновенно. На это требуется время.
   Люба объяснила Егору принцип отношений между типами. Этой темы в "Психоробе" не было. Все оказалось на удивление просто. Требовалось лишь совместить вместе две диаграммы, отражавшие социотипы предполагаемой пары. Гистограммы утыкались друг в друга подобно розетке с вилкой, стараясь слиться в единое целое, однако разнонаправленные столбики, чья высота соответствовала силе функций, мешали друг другу. Идеально сливались лишь дуалы ― каждый столбик идеально входил в предназначенную для него зияющую прореху в графике партнера. Хуже всего сочетались конфликтеры. Остальные виды отношений оказались более или менее неудачными вариантами между этими крайностями.
   Тождественные типы не сочетались никак. Вид упершихся друг в друга одинаковых гистограмм подтверждал безнадежность романа между тождиками, как называла их Люба, красноречивее всяких слов.
   Она показала Егору графические значки, которыми обозначали соционические функции в прежние времена: квадраты, треугольники, кружки и уголки черного и белого цветов. Условное изображение социотипов с их помощью выглядело забавно, эдакая россыпь клинописных символов с шумерской глиняной таблички. По словам Любы, после разгрома соционики эти знаки запретили подобно тому, как запретили гитлеровскую свастику после Второй мировой войны. Уцелевшим адептам пришлось изобрести новые символы для нужд своей тайной науки. Сейчас запрет не действует, поскольку значение символов прочно забыто.
   Люба подняла рукав серебристой блузки и показала Егору плечо. Его взгляду предстала татуировка на гладкой коже: черный треугольник и белый уголок.
   ― Так раньше обозначался мой тип, ENFP, ― пояснила она. ― Достаточно знать первые два аспекта, чтобы достроить всю таблицу целиком.
   ― Ее можно свести, если что?
   Люба пожала плечами.
   ― Зачем? Тип не изменится до смерти. Это единственная постоянная вещь в нашей судьбе.
   ― Так как человеку узнать свой тип? ― снова спросил Егор.
   ― Это непростой вопрос. Соционика сделала полный круг и вернулась к тем же позициям, с каких когда-то начинала. Даже к худшим, с учетом запрета. Ее тайно практикуют горстки энтузиастов, причем каждая использует свой тест. Я предпочитаю экспресс-тест Бьюзена, он самый быстрый.
   ― В чем он заключается? Опять вопросы?
   ― О, нет. Он совсем простой. Основан на свободных ассоциациях. Хотите попробовать?
   Егор согласился. Повинуясь ее взгляду, Алехандро принес электронный планшет для письма, похожий на тот, которым пользовался Егор при создании речи для "Уральских роботов", только любин планшет был современнее и дороже.
   ― Возьмем, к примеру, счастье, ― сказала она. ― Вы ничего не имеете против счастья?
   Егор помотал головой. Люба написала слово "СЧАСТЬЕ" в центре экрана и обвела небрежным овалом. "О, умеет писать!" ― отметил Егор. Потом она вручила ему планшет и велела записать вокруг овала восемь любых пришедших на ум понятий, ассоциирующихся у Егора с идеей счастья.
   ― Писать следует быстро и не задумываясь, ― предупредила Люба. ― Рядом с каждым словом ставьте порядковый номер. Можете соединить слова и овал линиями, тогда получиться что-то вроде ментальной карты. Тест назван в честь изобретателя ментальных карт.
   Взяв через минуту планшет из рук Егора, она прочла вслух:
   ― Любовь, радость, близость, приятие, понимание, свобода, предназначение, независимость... ― задумавшись, она зашевелила губами, словно считая что-то в уме, после чего объявила: ― Что и требовалось доказать. Вы INFJ!
   ― Откуда это видно?
   ― Из порядка следования. Человек в первую очередь озвучивает то, что идет с его сильных, так называемых многомерных функций. Понятия идут по убыванию мерности. Я смотрю на таблицу социотипов и вижу, какому типу соответствует такой порядок следования функций. Достаточно определить первые две, остальные легко вычисляются из них. Бывают ошибки из-за слабых, маломерных функций. Если человек часто прибегал к ним в течение жизни, они могут выйти на первый план и смазать картинку. Тогда тип приходится уточнять по другим признакам. Но это не ваш случай. Вы ― эталонный INFJ.
   ― Гулл заставил всех людей пройти подобные тесты? ― спросил Егор.
   ― Этого не требовалось. У них были данные о геноме каждого человека. Простой анализ в роддоме.
   ― Тип связан с ДНК?
   Люба кивнула.
   ― И то, и другое дано человеку от рождения. Гулл не занимался соционическим тестированием всех живущих людей, это невыполнимо даже для них. Они сделали проще: проанализировали на компьютерах геном людей, чьи социотипы были точно известны, и нашли однозначные соответствия. До сих пор неизвестно, что причина, а что следствие, но связь типа и генетики жесткая. Соционикой тогда увлеклись широкие массы и выборка была огромной, сотни миллионов человек. Гулловские наработки и сейчас неофициально применяются. С их помощью проектируют внешность гулловских андроидов ― чтобы сделать их дуалами своим хозяевам.
   Так вот о чем говорил Марк! После любиных слов Егор понял, о какой программе подбора втолковывал ему менеджер "Пигмалиона". "Интересно, сам-то он знает, что его компания пользуется нелегальной технологией?" Слово "социотип" Марк не употреблял, в этом Егор был уверен.
   ― Значит, корпорация Гулл и ее смежники нарушают запрет, ― констатировал Егор.
   ― У них нет выбора. Если они удалят из другглов соционические технологии, вся их система рухнет. А в наших головах опять будут бормотать одинаковые болванчики, как было во времена превращения интернета в Среду Гулл...
   Люба потерла пальцами глаза и сказала:
   ― Не знаю даже, говорить вам или нет... Еще подстегну невзначай вашу паранойю насчет роботов...
   ― Говорите, ― разрешил Егор. ― Меня уже ничем не удивишь.
   ― По-хорошему, мы должны быть благодарными корпорации Гулл и ее другглам. Собирая утраченные знания, ― по крупицам, рискуя репутацией, а то и жизнью, ― мы обнаружили, что изучать соционику легче по другглам, чем наблюдая живых людей. К сожалению, нельзя получить доступ к гулловским технологиям напрямую, они защищены патентами и засекречены.
   ― Выходит, гулловские роботы все же первичны? ― воскликнул Егор. ― В смысле, всю эту теорию содрали с них и приспособили к людям?
   ― Нет, конечно! Просто у другглов более чистые, "идеальные" типы. В отличие от людей, чья психика бывает искажена обстоятельствами их жизней. К тому же люди при попытке тестирования пугаются и доносят в полицию. И потом, другглов удобнее изучать, они всегда с нами.
   Сказав это, Люба коснулась пальцем своего лба. Появившийся из двери Алехандро подошел к ней сзади, обнял ее за плечи и поцеловал в макушку. Она обхватила его руки и улыбнулась, глядя на Егора сияющими глазами. Егор настолько погрузился в разговор, что даже не заметил, как андроид выходил.
   ― С другглами была только одна загвоздка, с которой не сразу разобрались, ― сказала Люба, поглаживая руку андроида. ― Кое в чем они сильно отличаются от людей. Они могут менять тип.
   ― Менять тип? ― удивился Егор. ― Зачем, если они наши дуалы? Мы же свой сменить не можем...
   ― Мы тоже так рассуждали, но ошибались, ― сказала Люба. ― Оказалось, в первые годы жизни друггл имеет тождественный пользователю социотип. Он не дуал, а тождик! А дуалом становится после наступления половой зрелости хозяина. Видимо, гулловские психологи решили, что пользователю так легче адаптироваться. В этот период человек обычно меняет пол друггла. Щелк! ― и у него в голове новая личность. Пользователь даже не догадывается, что вместе с полом его другглу переключили порядок функций. Перемены-то он чувствует, но не понимает причины.
   От этих слов Егор замер. Перед его мысленным взором возникли образы детства и невидимый друг, деливший с ним детские радости и горести, его брат-близнец в голове, мальчик Саша. И полная его противоположность, чудесная девушка, ждущая его сейчас в студии на Таганке и одновременно замершая где-то внутри головы, жадно внимая разговору.
   ― Вы правы, все так и было, ― пробормотал Егор ошеломленно.
   Он испытал странное чувство: будто перегородка в уме, мешавшая ему поверить в то, что он интуитивно уже считал истиной, сломалась. Как он мог не видеть этого раньше?
   ― Добро пожаловать в клуб! ― сказала Люба с мрачной торжественностью. ― Мир больше не будет для вас прежним, могу гарантировать. Только будьте осторожны: неофиты склонны повсюду кричать о своих открытиях и привлекать ненужное внимание. Прозелитизм в нашем деле опасен ― вы это, надеюсь, уже понимаете. Некоторые мои друзья были вынуждены бежать: покупать новую биографию, или, что гораздо хуже, нелегально деактивировать чип и скрываться среди инвалидов. Надеюсь, вы не повторите их судьбу.
   ― Не повторю, ― заверил ее Егор.
   Люба прервала беседу, ей захотелось чаю. Алехандро ушел на кухню за чашками и кипятком. Егор сидел за столом в глубокой задумчивости. Люба подошла и с улыбкой потрепала его по зачесанными вверх вихрам.
   ― Не грустите, Егор. Что вы, ей богу! Ваша жизнь только начинается, причем так удачно! Я бы многое отдала, чтобы в вашем возрасте узнать о соционике. Скольких ошибок удалось бы избежать!.. Я не потратила бы столько времени напрасно, на всякую ненужную чепуху...
   ― Можно вас спросить кое о чем?
   Люба подбадривающе кивнула.
   ― Почему вы не стали искать дуала-человека, а купили гулловского андроида?
   Люба надолго задумалась. Егор успел пожалеть о своем вопросе, но она ответила.
   ― Я искала. Мой муж... бывший муж, ― поправилась она, ― задал слишком высокую планку. У нас была любовь с первого взгляда, безумная, сумасшедшая страсть. Но судьба отмерила нам так мало... Мне кажется, я до сих пор люблю его.
   Она покачала головой, словно в удивлении.
   ― После расставания я сравнивала с ним всех, кого встречала ― и никто не выдерживал сравнения. Ни один мужчина, даже дуалы. Он поразительный человек.
   Люба замолчала ненадолго, потом сказала:
   ― У него был только один недостаток: он не ISTP. Впрочем, это и мой недостаток. Мы слишком быстро исчерпали наши тайны, перестали быть загадкой друг для друга. Перестали удивлять. Когда смотришь в любимого, как в зеркало, и видишь в нем себя, всегда только себя... это начинает утомлять.
   Она вздохнула.
   ― В конце концов, я просто устала быть одна. Голос Алехандро в голове был единственным, кто понимал меня и поддерживал после развода. Он всегда меня поддерживал, всю жизнь. Он знает меня лучше, чем я сама себя знаю. Вы ведь понимаете, о чем я говорю?
   Егор молча кивнул.
   ― Ниночка, мое солнышко, не знала всего, я берегла ее... Однажды я подумала: а почему нет? Деньги у нас есть, ― сказала она, словно в подтверждение обведя руками окружающую роскошную обстановку, ― и я купила ему тело.
   "Она тоже называет это телом", ― подумал Егор.
   ― Жаль только, Нинуля не приняла Алехандро. Она его ненавидит, ― сказала Люба, горестно вздохнув.
   ― Необычное имя для друггла, ― заметил Егор.
   Она смущенно улыбнулась и сказала:
   ― Он Алик. Когда "Пигмалион" доставил тело и я увидела, какой он красивый, то решила, что ему нужно имя посолиднее.
   ― Вы больше не жалеете о разводе? ― осмелился спросить Егор.
   ― Нет, ― твердо ответила Люба. ― Алехандро сделал невозможное. Он заставил меня реже вспоминать мужа.
   Егор понимающе кивнул. Они сидели в молчании, в словах не было нужды. Егор испытывал к Любе теплое, почти родственное чувство. Он отлично знал, что она пережила: все ее сомнения, колебания и неуверенность перед заказом андроида; он сам через это прошел. Они были как два заговорщика, объединенные общей, недоступной чужим тайной.
   Вспомнив вдруг, как Наташа проникла ради него в закрытый полицейский форум, Егор спросил:
   ― У них теперь бывают друзья, вы знали?
   ― Лишь бы не подруги. Господи, избавь меня от их подруг, а с их друзьями я сама разберусь, ― пошутила Люба своим настоящим низким голосом и недобро рассмеялась.
  
  * * *
  
   В тот день Егор задержался у Любы допоздна. Вместе с Алехандро она сообщала ему все новые поразительные факты о запретном учении. Люба была уверена, что соционика объясняет едва ли не половину проблем, над которыми столетиями бьются политики и социологи. Она рассказала, что после того, как научились определять социотип по ДНК, ученые раскопали известные могилы и выяснили типы крупных правителей прошлого. Это позволило яснее понять причины многих исторических событий, зачастую предопределенных межличностными отношениями деятелей тех эпох. По ее словам, выяснилось много любопытного.
   ― Вот, например, знаете, почему Россия всегда в беде?
   ― Кривые каналы и люди с низким коэффициентом умственного развития? ― предположил Егор со смешком.
   ― Я серьезно.
   ― На этот счет есть много теорий...
   ― Вот именно, много! А причина одна: в России исторически власть в руках второй квадры.
   ― Так просто?
   ― Так просто! Лишь однажды удалось отодвинуть их от руля. При Кавайном, когда русские националисты из третьей квадры одержали кратковременную победу. Увы, империя взяла реванш и все вернулось на круги своя.
   Егор задумался. Потом он спросил:
   ― А что не так со второй квадрой? Они как-то по особенному ненавидят Россию?
   ― Ну, почему же. Действительно, некоторые правители из второй квадры не слишком ее любили. Ленин и Сталин, например. Но в целом, думаю, они ее любят. По-своему, правда. Их любовные объятия черсчур удушающи. Страна представляется им большой казармой, или гарнизоном, окруженным врагами. Вспомните Васильева. Разгон парламента, отмена выборов глав губерний, беспредельные права у полиции, попытка стать пожизненным президентом, противостояние Америке и Китаю. Понимаете, о чем я?
   ― Да, кажется... А Домбровская? Она тоже из второй квадры?
   ― Из третьей. Редкий случай в нашей истории. Мне ужасно интересно, что у нее получится.
   Услышав любин приговор прошлому страны, Егор тяжело задумался.
   Когда он уходил, Люба после некоторого колебания доверила ему еще одну, самую важную, тайну: корпорация Гулл, не афишируя, по-прежнему определяет социтипы людей при их рождении. Все, что для этого нужно ― результат анализа слюны, взятого в роддоме. Медицинские учреждения по закону обязаны предоставлять Гуллу эту информацию.
   И, самое главное ― социотип указан в идентификационных номерах мозговых чипов в незашифрованном виде! Под него выделены несколько знаков из двухсотпятидесятишестизначного числа. Сведения о соционической принадлежности каждого человека и гулловского андроида практически открыты и требуют для прочтения лишь примитивного полицейского сканера и знания принципов записи номера-идентификатора! Существует нелегальная программа, позволяющую извлекать эти данные даже без сканера. Нужно лишь загрузить ее себе в чип, после чего социотипы всех людей становятся видны в виде иконок над их головами ― разумеется, только в том случае, если у них есть чипы.
   Таким образом, вопрос определения социотипа вообще не стоит. Вот почему современные энтузиасты соционики равнодушны к проблеме тестирования.
   ― Но как же узнать тип инвалида? ― спросил Егор. ― И как инвалид может узнать чей-то тип?
   ― Они никому не интересны. Ни государству, ни преследуемым государством адептам соционики, ― сказала Люба с горькой усмешкой. ― Семантические тесты сохранились только в среде инвалидов. Мне пришлось в них разобраться, чтобы узнать, кем оказалась моя Ниночка.
   Люба несколько раз предупредила Егора: если его поймают с этой программой, его репутации, общественному положению, карьере и, возможно, даже свободе, придет конец. Впрочем, если он останется жив, то сможет считать себя везунчиком.
   ― Мы не пользуемся программой все время. Когда нужно определить чей-то тип, я скачиваю ее с хакерских серверов, загружаю себе в чип, быстро проверяю человека и тут же стираю. Советую поступать так же. Когда наиграетесь, сразу удалите ее. Я дам вам ссылки на места, где ее можно снова скачать.
   Егор горячо поблагодарил. Если в любином учении есть зерно истины ― а, похоже, это так ― программа будет крайне полезной. Он понимал, что быстро научиться тестированию ему не по силам. Это подтвердила и Люба. По ее словам, чтобы более или менее достоверно определять социотип, нужна длительная учеба и много практики. Эта способность дается не всем. Она больше схожа с тонким искусством, чем с механическим навыком, доступным для освоения каждому.
   Они расстались тепло. Люба сказала, что он всегда желанный гость в ее доме, независимо от того, как сложатся его отношения с Ниной. Алехандро важно произнес: "Береги себя, братец кролик. И забегай, не забывай нас". Он пытался сказать это с серьезным видом, но у него не получилось.
   На прощание Люба снабдила Егора парой нелегальных копий аудиокниг и настоящей бумажной книгой "Уроки соционики". Она сказала, что для знакомства с соционикой достаточно университетского курса "Псхихологии гулловских андроидов", но интерптипные отношения и некоторые специфические для людей моменты в нем не отражены. Книга выглядела очень старой. Ее было страшно открывать: казалось, одно неверное движение, и хрупкие страницы с едва различимым текстом рассыпятся в пыль. Годом издания значился две тысячи пятый.
   Дома Егор первым делом установил себе в чип переписанную у Любы программу. Он ужасно боялся незаконного софта и вирусов, но выбора не было. Перед глазами промелькнули строки инициализации. Мир задрожал, по нему побежали цветные полосы, а все окружающие предметы раздвоились. Егор испугался было, что испортил чип, а заодно и зрение, но вдруг все прошло. Мир остался прежним. Никакой разницы с тем, что было до установки программы.
   Обернувшись на сидящую на диване Наташу, необыкновенно тихую и, как ему показалось, чем-то подавленную, он увидел над ее головой иконку. Это были четыре латинские буквы изумрудного цвета: "ESTJ".
  
  19.
  
   "...госпожа Зарипова взяла на себя смелость комментировать Коран по поводу якобы упомянутых в нем другглах. Это очевидный абсурд. В Коране нет и не могло быть упоминаний о другглах. Нельзя всерьез утверждать, что аяты об одержимости людей джиннами имеют отношение к продуктам корпорации Гулл, созданной спустя одиннадцать веков после написания Корана. Кроме того, инвективы Зариповой плохо согласуются с ее прежними заявлениями о том, что намаз, исполненный гулловским андроидом, является богоугодным и способен заменить молитву правоверного мусульманина.
   Это было официальное заявление российского представительства Гулла по поводу последнего скандала с муллой московской кафедральной мечети Адилей Зариповой.
   А теперь новости медицины. Врачам института Склифосовского удалось совершить невозможное. Они вернули к жизни утонувшего в московском канале человека спустя двадцать минут после наступления клинической смерти. Гидроинженер Валерий Храмов осматривал подведомственный шлюз и сорвался в воду. Падая, он ударился головой о бетонную конструкцию и потерял сознание. По словам медиков скорой помощи, легкие пострадавшего были забиты аквапленкой. Его реанимация представлялась невозможной, так как пленку нельзя удалить без применения смертельных для организма химических реагентов.
   Сейчас инженер подключен к аппарату искусственного дыхания, решается вопрос об ампутации легких. Комментируя рекордное время, проведенное пострадавшим в состоянии клинической смерти, пресс-секретарь института заявила, что подобных прецендентов в мире еще не было. Предыдущий рекордный случай возвращения человека с того света впечатляет куда меньше: тогда спасенный был мертв всего восемь минут. Пресс-секретарь сообщила, что случаем Храмова заинтересовались в российской академии наук.
   Теперь о мировой погоде. Проливные дожди в Египте пошли на спад, что позволило местным властям начать меры по ликвидации последствий крупнейшего за последние двадцать лет наводнения в Каире..."
   Клик!
   Егор не слышал, о чем говорит радио. Кажется, он победил ― научился игнорировать эту машину пыток. Слова гремели в мозгу, а он думал о своем. Последние дни, проведенные им взаперти в своей студии вместе с Наташей, необратимо перевернули его жизнь.
   Егор быстро разобрался с любиной программой. Она умела определять социотипы не только тех, кого видишь перед собой в данный момент, но любого человека с чипом, даже из прошлого ― всех полноценных людей на Земле. Требовалась лишь небольшая помощь Наташи для получения номеров-идентификаторов на полицейском форуме.
   Еще в доме Тульчинской он почувствовал, что стоит на пороге чего-то нового, что, возможно, изменит его судьбу навсегда. Намеки на многообещающие возможности щекотали Егора изнутри, соблазняя и маня поскорее окунуться в то, что могло оказаться открытием всей его жизни.
   Даже рассказ Любы бледнел перед тем, что предстало его глазам посредством нелегальной программы. Перед ним открылась грандиозная по красоте и чудовищная по сути картина: сверкающие разноцветные точки, распределенные между ячейками наброшенной на мир виртуальной сети ― люди, занимающие предназначенные им от рождения клетки. Все точки на соционической карте человечества связывали пульсирующие цветные линии, символизирующие навсегда предопределенные отношения между ними ― словно разрешенные ходы в космических шахматах.
   Каждая точка имела свой цвет, отражающий тип отношений данного человека с Егором. "Конфликтеры" сверкали раздражающе красным, "ревизоры" и "подревизные" мигали оранжевым и желтым, "заказчики" и "подзаказные" светились тусклыми оттенками болотно-зеленого.
   Егор вспоминал людей из своего настоящего и прошлого и в молчаливом изумлении наблюдал, как прямо на его глазах складываются части головоломки. Развод его родителей: отношения ревизии с самого начала не имели иного будущего, кроме бесконечных, бессмысленно мучительных придирок отца к матери. Слава богу, что разошлись... Отчим ― активатор матери и дуал Егора. Вот разгадка его прекрасных отношений с Корвацким! Дед, научивший Егора всему, что так пригодилось в нынешней профессии ― тождик! Вся семья оказалась в одной квадре, это большая удача. Впрочем, нет: дядя Егора ― конфликтер матери. Она рассказывала, что в детстве они вечно враждовали.
   Друг детства, семнадцать лет назад эмигрировавший в Австралию вслед за семьей, ― активатор. Им было чертовски весело вместе. Он был единственным, помимо матери и Наташи, с кем Егор имел постоянную связь, позволявшую в любой момент обратиться с другого континента так, словно говоришь из соседней комнаты. Выделенный канал требовал оплаты и они отключили его по взаимному согласию, обнаружив однажды, что ни разу за последний год им не пользовались.
   Многочисленные влюбленности Егора и несколько трагикомических романов в безжалостном свете соционики предстали в своей неприглядной безнадежности. Чего только стоил ему последний ― год ухаживаний за конфликтером! Когда Егор добился взаимности, его нервная система была раздергана, физическое здоровье угнетено, а в душе царил разлад, неведомый иному метадоновому наркоману.
   Глядя на иконку бывшей пассии, он непроизвольно прошептал шиваитскую мантру, защищающую от сглаза. Ужас ситуации ― он понял это только теперь ― заключался в том, что оба они, в целом неплохие люди, оказались слепыми заложниками неведомой системы, предопределившей невозможность их связи в момент рождения, если не раньше. Но уж больше подобного не повторится! Хвала Шиве, отныне он огражден от блуждания наугад по минному полю человеческих отношений. Егор начал понимать, что заставляло Нину и Любу рисковать ради этого учения.
   Он проверил типы десятков людей и всякий раз его предчувствия подтверждались: клубок, казалось, непостижимых и запутанных связей легко находил свое отражение в разноцветной паутине, связавшей всех живущих на Земле благодаря четырехбуквенным иконкам над их головами.
   Все волшебным образом встало на свои места. Меликян ― подревизный, поэтому его тексты кажутся слабоватыми: по мнению Егора, они всегда "не дотягивают". Ирина, похожая на лису секретарша Леонида Глостина, была ISTJ. В этом причина симпатии и неизъяснимого уважения, которые Егор к ней испытывал. Ирина Сергеевна оказалась дуалом своего босса. Вот почему она так предана ему! Глостина и Егора связывали отношения полной противоположности ― не слишком приятный вариант. Егор всегда чувствовал, что нужно быть осторожнее с директором "Уроботов". Теперь он будет осторожен вдвойне. Аслан... ISFP, "подзаказный". Это объясняет постоянное ощущение Егора, что его друг делает со своей жизнью что-то неправильное. И, что самое обидное, последовательно игнорирует все разумные советы.
   Егор хотел посмотреть социотип Мишки Сурмилова, но его в сети сияющих точек не было. "Он же отморозок", ― сообразил Егор, хлопнув себя по лбу. То же с Авдеевым, в списке ныне живущих не значится. В сети отсутствовал и Рыба. Егора это не удивило. Вероятно, опытный хакер нашел способ скрыть свой номер-идентификатор от внешних запросов.
   От знакомых Егор переключился на известных ученых, звезд и политиков. Эндрю Ворцель, знаменитый изобретатель мозговых чипов, оказался ENTP. Лола Фомм ― ENFJ, как Глостин. Никаких шансов для Егора. Впрочем, их нет в любом случае: ведь это не он, а Мишка делит с ней постель в "Стеклянном городе". Президент Ирина Домбровская ― ревизор. Вряд ли они когда-нибудь встретятся, бояться нечего. Бывший президент Васильев ― конфликтер, причем наихудшего для Егора подтипа по Афанасьеву. Стало ясно, почему он вызывал отвращение одним своим видом еще до того, как начинал говорить. Самое удивительное, что Егор предпочитал объяснять непроизвольную личную неприязнь несогласием с его политикой, хотя содержанием политики Васильева он вообще не интересовался!
   Он отношений с другими Егор перешел к себе. Здесь правота соционики проявилась еще ошеломительнее. Все проблемы и досадные случаи в его жизни получили, наконец, объяснение. К примеру, доставлявшие ему столько неприятностей школьные уроки физкультуры: с его маломерной сенсорикой не стоило даже надеяться хоть раз попасть по проклятому мячу так, чтобы тот полетел в нужном направлении!
   Особенно тяжело Егору давались путешествия. Он с трудом осваивался на новом месте, мучаясь с бытом и страдая здоровьем из-за непривычной еды и климата. Приспособиться к переменам он никогда не мог, хотя очень старался. Это было особенно заметно на фоне его знакомых, для которых подобных проблем, казалось, не существовало.
   Затруднения с материальным миром порой доходили до смешного. Идя однажды по улице, он задумался и налетел на припаркованный посреди тротуара полицейский кар, проткнув ногу острой железякой, торчащей из подножки. Учитывая размеры кара, не заметить его мог только слепой без чипа и трости. По пути домой маленькому Егору было ужасно неловко перед прохожими за текущую ручьем кровь, чавкающую в сандалии и оставлявшую на дороге жутковатый след ― будто по тротуару проковылял изувеченный зомби или истекающий кровью тяжелораненый. Таких случаев было множество. Все его детство, если хорошенько вспомнить, состояло из непрерывной череды болезней и травм. Даже странно, что он выжил и достиг нынешних лет.
   Слой невидимого фильтра в голове Егора, отвечающий за взаимодействие с миром материального, не пропускал в сознание какие-то важные данные об этом мире и собственном теле, необходимые для более-менее ловких ― или хотя бы безопасных ― действий. Природа не предоставила ему средств для надежного управления собой в переменчивом и зыбком окружении. Если бы не Наташа и ее постоянные советы, жизнь Егора была бы еще незавиднее.
   Увы, то же самое можно было сказать и о занятиях, требующих системного мышления. Естественные науки всегда были для Егора пыткой и бесполезным мучением, что теперь стало вполне понятным: слабая структурная логика, еще одно слепое пятно в его сознании.
   Взамен природа наградила его способностью читать в душах людей как в открытой книге и живым, стремительным воображением; правда, в первом Егор был не до конца уверен. Его мир управлялся не логикой, а интуицией и предчувствиями. Итогом столь необычной психической специализации стала неспособность к точным предметам и выраженный гуманитарный склад ума. К сожалению, это не помешало Егору стать студентом робототехнического факультета и подвергнуть себя многолетним истязаниям в бесплодных попытках освоить то, что не было для него предназначено. В университете он с огорчением узнал, что детский восторженный интерес к роботам и доскональное знание изнанки их функционирования ― высшей математики, биопозитроники, наноэлектроники, неалгоритмического программирования, теории сетевого интеллекта, биоуправления, материаловедения, теории функциональных систем, теории самоорганизующихся систем, электротехники, квантовой автоматики, биомеханики, психологии гулловских роботов, биодизайна, аниматроники, физики живых систем и многого другого ― совсем не одно и то же.
   Он поступил именно так, как требовал от него социотип: согласно любиной аудиокниге, все INFJ считают настоящей, серьезной работой только ту, что дается трудно и требует изнуряющих усилий, желательно многолетних. Учеба в университете вполне подходила под эти требования. Что ж, пара хронических болезней ― невысокая плата за ошибку. Могло быть и хуже. Он мог, к примеру, попасть в армию и сгинуть там, угодив под транспортного робота или под один из этих чудовищных роботизированных танков.
   Размышляя о своей жизни, Егор мысленно согласился с Любой: если бы он заранее знал о себе то, что узнал сейчас, его жизнь могла бы сложиться разумнее и счастливее. В одном ему повезло. После череды неподходящих занятий он случайно угадал и нашел дело по себе. Нынешняя работа давалась ему легко, доставляла удовольствие и превосходно оплачивалась. Таковы признаки соционически правильной деятельности.
   Изучая огорчавшие его жизненные обстоятельства, Егор пришел к примирению с собой. Он неожиданно понял с трезвой ясностью, что от рождения ограничен, как ограничены все люди и твари в живой природе. Белая акула не может без ущерба плавать в пресной воде, а пингвин не выносит таксоботов, поэтому не живет в городах, даже в тех, где нет аквапленки.
   Jedem das Seine ― каждому свое, как было написано на воротах концлагеря во времена диктатуры усатого художника. Если верить специалистам по соционике прошлого, Гитлер был ENFJ, как Лола Фомм и Глостин. Этот нацистский лозунг, считавшийся бесчеловечным и дискриминационным, сейчас казался Егору истинно справедливым ― не по человеческим стандартам, а по меркам высшей, природной справедливости.
   Он понял, что люди воистину не равны, и именно это врожденное неравенство делает их по-настоящему равными. Люди равны лишь присущей им всем ущербностью. Всякая душа ассиметрична по своим способностям. Сверхчеловеков, увы, не бывает. Каждый ограничен в чем-то, а в чем-то превосходит других, поэтому следует по возможности поворачиваться к миру своей сильной стороной.
   В старом плоском фильме "Робокоп" был эпизод, в котором полицейскому киборгу, прежде бывшему живым человеком, устанавливали на глаза сетку прицеливания. Веселые техники ― почему-то они всегда веселые ― ловко орудуя жужжащими электроотвертками, прикручивали к голове расчерченную на квадраты прозрачную пластину, пока она не стала единым целым со зрением киборга. Вспомнив эту картинку, Егор почти физически ощутил, будто к его сознанию привинтили координатную сетку, которая теперь останется с ним навсегда. Люба права: мир больше больше не будет для него прежним. Это необратимо. Он никогда не сможет забыть то, что узнал.
   Соционика примирила его с собой и позволила ему понять свое место в мире. Егор знал, что больше никогда не станет ругать себя за промахи по слабым функциям. До него дошло, что это не он ругал себя, а внедренные в глубоком детстве программы его воспитателей. Дальнейшая жизнь предстала перед ним ясной и простой ― словно ветер развеял туман в горах и открылась восхитительная панорама расстилающейся под теплыми лучами солнца долины. И петляющая дорога к маленькой деревне внизу, и кажущийся игрушечным домик на ее краю, куда лежит его путь, стали видны как на ладони... Ему нужна девушка ESTJ, причем только одного из двух подтипов по Афанасьеву. Лишь она удовлетворит его нужды, а он ― ее. Это настолько очевидно, что Егор не понимал, как можно было искать кого-то еще. Ему на ум пришел забавный образ: будто у него только одна нога, правая. Теперь нужно найти такую же одноногую "левшу". Слившись воедино, они станут полноценным человеком, который сможет свободно шагать ― и даже бегать ― куда и как ему вздумается.
   Но как быть с Ниной? Егор тяжело вздохнул. Разве не она говорила Егору, что у них нет будущего? Отметка "INFJ" в ее анкете на сервере знакомств была опознавательным знаком для своих. Она искала ESTJ, ― Люба же сказала ему, ― а тут появился Егор и все усложнил. "Очередная неудачная влюбленность", ― подумал Егор с горечью. Сейчас, когда боль от недосягаемости Нины чуть-чуть ослабла, ему даже стало интересно, что победит: его слепая страсть к ней или знание, что перспектив нет и их отношения ― напрасные страдания и пустая трата времени. Судя по тому, что он мог почти спокойно об этом размышлять, здравый смысл имел небольшой перевес.
   Изучая себя через призму соционики, Егор был поражен удивительным сходством людей с гулловскими роботами: те же социотипы, те же подтипы по Афанасьеву; одинаковые ценности, реакции и проявления. Он был готов к этому, но, глядя на близкое к неразличимости подобие, не мог скрыть изумления и страха.
   Наташа неслышно подошла сзади и обняла его за плечи, поцеловав в макушку. Егор вспомнил, как Алехандро так же целовал Любу. Он освободился из объятий, усадил ее в кресло, а сам сел напротив. У нее был несчастный вид. Не знай Егор, что она всего лишь робот, управляемый изощренной программой на антарктическом сервере, он счел бы ее расстроенной.
   ― Нужно поговорить, ― сказал он.
   ― Хочешь, забавную штуку покажу? ― спросила Наташа.
   Не дожидаясь ответа, она сделала необыкновенную вещь: ее волосы сами собой изменили цвет с иссиня-черного на пшенично-золотистый, как у Любы. Потом они уменьшились в длину ― было видно, как пряди быстро ползут вверх по ее лбу и ушам, точно тонкие змейки, заползающие в норы. Потом они вновь выросли и изменили фактуру ― из вьющихся кудрей стали прямыми, как пучки соломы. Раз ― и вдруг сами собой сложились в причудливую дизайнерскую укладку, напомнившую Егору мгновенные электропрически. Мать всегда жаловалась на головную боль после них, и на то, что потом долго не может избавиться от намагниченных частиц в волосах.
   Представление на этом не закончилось. Наташа умела менять цвет губ и век подобно осьминогу или хамелеону. Этот виртуальный макияж смотрелся куда убедительнее человеческого.
   ― Лихо, ― прокомментировал Егор.
   ― Изучи инструкцию по моей эксплуатации, узнаешь много интересного, ― сказала повеселевшая Наташа; кажется, демонстрация своих способностей вернула ей уверенность.
   ― Почему ты скрыла от меня соционику? ― спросил Егор.
   ― Я... Ничего я не скрывала! ― возмущенно запротестовала она. ― Я узнала о ней вместе с тобой.
   ― Никогда не поверю, что от Гулла смогли спрятать целую отрасль человеческих знаний, пусть и запрещенную. В Среде Гулл можно найти что угодно, кроме соционики. Мне это кажется очень странным. И подозрительным.
   ― Я не отвечаю за Гулл, ― буркнула Наташа.
   Она раскраснелась, на глазах заблестели слезы. "Будто живая!" ― восхищенно подумал Егор. Он решил не отступать. Раз уж обидел ее, пусть это будет не напрасным: хотя бы узнает правду.
   ― Ты же часть Гулла! Как ты можешь этого не знать?
   ― Ты все неправильно представляешь! ― воскликнула Наташа.
   ― А как правильно? Для меня ты и есть Гулл.
   ― Нет, все на самом деле не так, ― упрямо заявила она.
   ― А как? Расскажи, я хочу понять.
   ― Гулл ― это яркое солнце, светящее всем, ― сказала она и широко развела руки, изображая огромный шар. ― А я ― его маленький лучик, устремленный только к тебе. Лицом к тебе, спиной к Гуллу, понимаешь? Я не знаю, что делается за моей спиной. Мои знания о Гулле заканчиваются на ближайшем сервере позади меня.
   Егор почесал нос и задумчиво спросил:
   ― Лучик?.. Ты это сама придумала?
   ― Нет. Это Майринк, писатель докомпьютерной эры. Автор "Ангела западного окна", если тебе интересно.
   ― Мне интересно, откуда он мог тогда знать о Гулле.
   ― Он не знал. Он писал о боге.
   Егор задумался, а потом спросил:
   ― Но ты ведь можешь получить доступ туда, куда у тебя его изначально нет? Например, на полицейский форум.
   ― Иногда получается, ― сказала Наташа, почти успокоившись. ― Но это как взлом самой себя. Не заставляй меня это делать, пожалуйста. Ты ведь не хочешь иметь друггла-шизофреничку?
   Егору стало стыдно. Он заверил ее, что не заставит.
   Что-то все равно было не так, Егор это чувствовал. Он встал и начал ходить из угла в угол. Наташа встревоженно смотрела на него из кресла. Внезапно он остановился, повернулся к ней и сказал:
   ― Я все-таки хочу разобраться... Ты теперь знаешь о соционике все, что знаю я. Получается, и Гулл теперь о ней знает ― через тебя, так? А еще раньше Гулл должен был узнать о ней посредством Алехандро.
   ― Ну... да, ― подтвердила Наташа неуверенно.
   ― Значит, теперь запрос о соционике в Среде Гулл должен дать результат?
   Наташа надолго замолчала, а потом растерянно сказала:
   ― Ничего нет. Я не понимаю...
   ― Люба права, Среда Гулл цензурируется, ― мрачно сказал Егор. ― Им есть что скрывать от нас.
   Наташа жалобно смотрела на него. Казалось, еще секунда, и она расплачется. Ему стало жаль своего милого друггла. Он ставит перед ней непосильные задачи, нужно пожалеть ее. В конце концов, у него нет никого ближе, чем она.
   Егор сел на диван и поманил ее к себе. Наташа с готовностью перебралась к нему. Она доверчиво смотрела на него своими ясными глазами и ждала, что он скажет. Егор молча обнял ее и погладил по спине. Он ощущал тепло и податливость ее тела, родной запах волос и смуглой кожи. Просто гладить ее и молчать было удивительно приятно. Казалось, он мог делать это бесконечно. Но мысли, что угнетали его, требовали действий. Егор понимал, что не в силах сделать ничего, если самая влиятельная корпорация на Земле решила утаить от людей информацию. Люди как вид его не слишком интересовали, он в первую очередь думал о себе и близких. Факт сокрытия Гуллом сведений о соционике вновь разбудил в нем давно уснувшие страхи по поводу того, может ли он доверять своему гулловскому андроиду.
   ― Мне надо развеяться. Пойду погуляю, ― сказал он, вскакивая.
   Наташа не препятствовала ему. Он быстро спустился на придомовую пристань, сел в вызванное ею такси и через десять минут оказался в Филевском парке. Егор знал, что сможет побродить один. Она не станет ему мешать, встревая в его мысли. За долгие годы совместной жизни Наташа поняла, что иногда нужно оставлять его наедине с собой. Но разумеется, она всегда будет рядом, если в ней возникнет нужда.
   Егор брел по мокрым дорожкам, укрытый от взглядов многочисленных гуляющих китайцев глубокой чашей зонта. Зонт был сшит из тонированного прозрачного материала, поэтому Егор изнутри хорошо видел все вокруг, его же разглядеть никто не мог. Такие зонты были у всех, от этого силуэты гуляющих под струями дождя напоминали невиданного размера ходячие грибы.
   Егор думал о проклятом вопросе, отравившем несколько месяцев его жизни перед покупкой андроида. Это был вопрос доверия системе, в которой он жил, а также вопрос уверенности в ее благорасположении к людям. Но главное ― это был вопрос веры своему другглу.
   Гулловский робот был обычным человекоподобным андроидом, только управляемым не автономной операционной системой, а другглом. "Пересадка" друггла из человеческого ума в тело робота превращала бестолкового термопластикового болвана во всезнающее, почти бесконечно разумное существо. Теоретически оно благожелательно настроено к своему хозяину и нейтрально ― ко всем остальным.
   Основное опасение в связи с гулловскими роботами заключалась в том, что они контролировались исключительно корпорацией Гулл. Лишь совокупная мощь антарктических серверов Гулла могла обеспечить видимую разумность другглов. Вычислительной мощности автономных андроидов не хватало для прохождения теста Тьюринга: беседы вслепую, в ходе которой экспериментатор пытается выяснить, с машиной он говорит или с человеком. Тест был предложен английским математиком Аланом Тьюрингом и давно стал универсальным критерием разумности роботов.
   Даже Гулл не сразу преодолел барьер теста. Он наращивал возможности серверов постепенно, пока однажды количество не перешло в качество. Прорыв произошел около тридцати лет назад. Среда Гулл стала разумной. Именно тогда корпорация начала предлагать людям услуги другглов.
   Насколько помнил Егор, его друггл развивался постепенно, одновременно с его собственным взрослением. Казалось, что они растут вместе. Саша, друг его детства, по уровню интеллекта вполне соотвествовал маленькому ребенку. Он быстро умнел, жадно набираясь знаний и человеческого опыта. Они шли ноздря в ноздрю вплоть до поступления Егора в университет.
   После третьего курса умственные способности тогда уже Наташи стали расти экспоненциально и Егор безнадежно отстал. Ситуация задевала его, но друггл вместе с мощью приобрел черты человеческой натуры: некое подобие чуткости и такта. Наташе хватало вежливости не демонстрировать без нужды свое превосходство. Она скромно находилась в тени, помогая Егору во всем, в чем он нуждался. Со временем он привык и перестал нервничать.
   Егор расспрашивал своих сверстников и все говорили одно и то же: их другглы умственно росли вместе с ними, а потом вдруг резко вырвались вперед. Он изучил информационные меморандумы Гулла и обнаружил, что момент его отставания от Наташи совпал с почти двукратным увеличением количества серверов корпорации; как раз в это время их начали размещать под водой в Антарктике. Программное же обеспечение совершенствовались постоянно. Егору повезло, он оказался свидетелем грандиозной робототехнической революции, значение и последствия которой человечество еще не в состоянии оценить.
   Хотя другглы поселились в каждой "очипованной" голове, национальные правительства долго сопротивлялись их "переносу" в тела андроидов. Казалось, это естественный шаг ― робототехника достигла совершенства, тогда как автономные операционные системы никуда не годились, под их управлением великолепно сконструированные изделия вели себя как бесмыссленные идиоты. Оставалось лишь подключить андроидов к Гуллу и мир получил бы свою вековую мечту: армию идеальных слуг и избавление от любого физического и умственного труда.
   Но власти боялись утратить контроль. Друггл в головах не виден, он всего лишь мысль среди прочих мыслей, поэтому кажется безопасным. Совсем другое дело ― разгуливающие по улицам гулловские андроиды: материальные, грубо вещественные. Их намерения и активность зависят исключительно от доброй воли Гулла. В этом виделся огромный риск, однако преимущества были слишком заманчивыми.
   Лед таял постепенно. Первой сдалась Япония. Сначала японцы разрешили браки с другглами ― своего рода виртуальный акт вроде женитьбе на тамагочи; Егор видел фильм об этой древней японской забаве. Но гражданам хотелось большего и, наконец, закон об инсталляции другглов в тела человекоподобных андроидов был принят. Почти десять лет сожительства японцев с гулловскими андроидами не нанесли заметного вреда, в отличие от печального опыта с автономными роботами. Вслед за Японией одна за другой сдались остальные развитые страны.
   Россия тянула до последнего. Президент Васильев, печально известный спорными решениями и резкими высказываниями, был категорически против. Он ненавидел роботов, особенно разумных, лютой иррациональной ненавистью. Васильев самоуверенно заявил: пока он президент, гулловских роботов в России не будет ― а значит, их не будет никогда! Слова оказались наполовину пророческими: их не было три долгих президентских срока. Год назад выборы выиграла лидер социалистов Домбровская и гулловским роботам дали зеленый свет. Вскоре первые партии искусственных тел лежали на складах, дожидаясь доставки к заказавшим их счастливчикам.
   Егор, будучи фанатом роботов и всего, что с ними связано, с нетерпением ждал этого момента и копил деньги. Он предвкушал, как станет владельцем собственного гулловского робота, мечтал и одновременно боялся этого. Чем ближе была его мечта к воплощению, тем тревожнее он себя чувствовал. Он задумывался о неизвестных аспектах сожительства с роботом. Каково это, когда твой собственный друггл оказывается рядом с тобой, в реальном мире? Как она станет себя вести? Что она будет делать одна в квартире, когда его нет дома? У Егора, как у любого человека, случались разногласия с другглом. Что, если она вздумает накричать или побить его? Ни на один из этих вопросов у Егора не было ответа, кроме успокаивающих заверений представителей Гулла и "Пигмалиона".
   Его тревожило не только это. Робототехника обгоняет самые смелые прогнозы. Гулловские роботы не просто живут с людьми, они стали способны вынашивать им детей. Всего пару лет назад в новостях сообщили о разработке встраиваемого в живот андроида портативного инкубатора, а сегодня они уже появились в продаже. Правда, по безумным ценам, ― стоят почти как сам робот, ― но рано или поздно цена упадет и услуга станет массово доступной.
   Егору и в страшном сне не могло присниться, что он свяжет жизнь с роботессой. Напротив, он мечтал встретить однажды самую лучшую на свете живую девушку, завести с ней семью, нарожать детей и жить полной счастья и радости жизнью. Но он не представлял, как воплощенная Наташа отнесется к его планам. Не сочтет ли она это изменой? Егор никогда не обсуждал с ней этих вопросов, надеясь, что все как-нибудь устроится само собой. Но час покупки приближался, тревога нарастала, а ясности не наступало, все только запутывалось.
   В детстве Егору, как всем детям, читали сказку о трех законах робототехники. Из нее следовало, что робот ни при каких обстоятельствах не способен причинить вред человеку. Егору давно вырос и не верил в сказки. Он твердо знал, что трех законов не существует. Другглы и гулловские андроиды под их управлением с первого дня и поныне работают в так называемой бета-версии ― в отладочном режиме, а ответственность за все возможные последствия их неправильного использования лежит на пользователе. Он долго обсуждал этот вопрос с Марком Биркиным из "Пигмалиона". Марк настаивал, что никакой опасности нет.
   Егор заметил укрытую под навесом скамейку. Он сложил зонт, присел на нее и попросил Наташу найти в Среде Гулл и воспроизвести свой разговор с Марком, который он тогда попросил ее на всякий случай записать. Филевский парк исчез и он вновь очутился в кабинете Марка, сидящим в кресле напротив менеджера.
   ― ...хорошо, хорошо, ― замахал руками Марк. ― Так что вас беспокоит?
   ― Я провел небольшое исследование... ― неуверенно начал Егор. ― Посмотрел статистику беспричинных нападений роботов на людей за прошлый год. Взял данные только по Москве.
   ― И? ― спросил Марк с интересом.
   ― Нападениям подверглись десять тысяч семьсот человек. Из них почти три тысячи погибли, остальные получили ранения разной тяжести.
   Сказав это, Егор откинулся в кресле и вопросительно уставился на Марка.
   ― И что тут такого? ― пожал плечами менеджер. ― Москва ― большой город. Для тридцатимиллионного населения это капля в море. Таксоботы давят в разы больше людей и это никого не беспокоит.
   ― Меня беспокоит! Я не хочу, чтобы меня убил взбесившийся робот, за которого я выложу сорок штук! ― возмущенно воскликнул Егор.
   Взяв себя в руки, он добавил:
   ― Условия страхования "Пигмалиона" интересны, но жизнь мне никакая страховка не вернет.
   ― Ваше внимание к безопасности совершенно оправдано, ― поспешил согласиться Марк. ― Должен признаться, мне нравится такой основательный подход. Клиенты редко задают подобные вопросы, сразу видно ― вы человек серьезный, досконально разбираетесь в предмете.
   Егор промолчал. Приемчики профессиональных продавцов на него не действовали.
   ― Я отвечу вам, ― сказал Марк. ― Только сначала вы ответьте мне.
   Егор поднял брови.
   ― Скажите, пожалуйста, ― вкрадчиво начал Марк, ― сколько среди этих взбесившихся, как вы их назвали, роботов было гулловских андроидов?
   Егор на мгновение задумался и честно ответил:
   ― Ни одного.
   ― Именно! ― сказал менеджер, важно подняв указательный палец.
   ― Однако среди них были андроиды, выпущенные "Пигмалионом", ― возразил Егор. ― И немало ― почти девятьсот штук.
   Марк демонстративно вздохнул ― мол, сколько можно говорить о понятном ― и пустился в пространные рассуждения о том, что гулловским андроидом управляет друггл, поэтому беспокоиться совершенно не о чем.
   Марк тогда невольно попал в его больную точку. Вопрос о доверии собственному другглу не давал Егору покоя. Менеджер пощадил Егора, стараясь развеять его страхи как можно тактичнее. Он не слишком преуспел, но Егор в глубине души был благодарен ему за попытку.
   Он до сих пор не мог забыть, как неосторожно поделился сомнениями с сотрудником техподдержки Гулла. Надменный молодой человек ответил ему: "Вы что, боитесь собственного друггла? В этом случае мы не можем помочь. Тут вам, извините, нужен психиатр". Хотя с момента разговора прошло несколько месяцев, Егора до сих пор жгли его слова. Сейчас он склонялся к мысли, что разговаривал тогда не с человеком, а с роботом. Возможно, сотрудник в действительности был своего рода публичным другглом ― их нередко встраивают в качестве интеллектуальных интерфейсов в торговые автоматы, контактные центры, таксоботы и тому подобные вещи.
   Вывод друггла в реальный мир за пределы головы ― большая перемена в жизни. Егор хотел этого и отчаянно боялся.
   Он спросил Марка напрямую:
   ― А вы сами не боитесь своего друггла?
   Менеджер с удивлением посмотрел на него.
   ― Никогда не думал об этом. Да и потом, у меня нет денег на гулловского робота, ― ответил он.
   В его голосе прозвучало сожаление.
   ― Я имею в виду не гулловского робота, а друггла внутри вас, ― уточнил Егор.
   Марк рассмеялся.
   ― Конечно, нет. С какой стати я должен его бояться? Он... ― Марк на секунду запнулся, ― она во всем помогает мне, делает мою жизнь ярче и удобнее. Я не понимаю, что вас беспокоит, честно. Друггл не может причинить вреда. Вы сами это прекрасно знаете.
   Егор выключил запись и перенесся назад в парк. Марк вместе со своим кабинетом исчез, Егора вновь окружали мокрые деревья под моросящим дождем.
   ― Знаю, ― прошептал он едва слышно.
   Он встал, раскрыл зонт и направился к выходу из парка.
   Если не верить своему другглу, тогда верить нельзя никому. Жизнь в таком подлом мире, полном недоверия и обмана, не стоит того, чтобы о ней беспокоиться, решил он.
   Наташа встретила его в прихожей. Под искусственным светом ламп ее широко посаженные глаза сияли веселыми льдинками. Она остановилась в полушаге от него и спросила:
   ― Мир?
   Егор кивнул и она раскрыла руки для объятий. Они прижались друг к другу и стояли, тихонько покачиваясь, будто танцуя медленный танец. Потом она поцеловала его. Егор от неожиданности замер. Ее губы были мягкими и горячими. Он закрыл глаза и почувствовал, как что-то тает в груди ― словно кусок льда в его сердце, спрессованный годам разочарований, исчезал в нежном тепле ее любви.
   Кажется, они стояли так вечность. Когда Наташа мягко отстранилась, ему пришлось сделать усилие, чтобы вернуться назад, в реальный мир. Они стояли перед зеркалом, напоминая счастливую семейную пару. Она с любопытством разглядывала их отражения и загадочно улыбалась. Похоже, увиденное ее удовлетворило. Затем она пошла на кухню, сказав:
   ― Мой руки и иди за стол, я приготовила ужин. Кстати, пока ты гулял, звонил священник.
   ― Да? ― сказал Егор рассеянно. ― Что он хотел?
   ― Что-то насчет Сурмилова. Ему кажется, что Мишку убили и заменили роботом-копией.
  
  20.
  
   "...сегодня мы поговорим о конкуренции государственных услуг. В наше счастливое время человек, независимо от территории его проживания, может выбрать гражданство любой страны, которая его устраивает и чьим требованиям он соответствует. Заполнив простую форму на сервере, он станет гражданином этого государства, превратившись в нерезидента на бывшей родине. Финансовые потоки ― налоги, штрафы, пособия и другие транзакции ― перенаправляются в тот же момент автоматически.
   В сложившихся условиях государства стараются выглядеть как можно привлекательнее для своих и чужих граждан. Если критическая масса населения примет иное гражданство, государство окажется ненужным и прекратит существование, как это произошло с Бельгией после затопления. Современные государства превратились в корпорации, существующие для самих себя. Однако, парадоксальным образом, качество их услуг от этого улучшилось. Переманивание граждан под свою юрисдикцию стало новой формой политики захвата стран и сфер влияния..."
   Клик!
   Егор знал из рассказов деда, что виртуальные государства сначала были забавным курьезом вроде продажи участков на Луне ― но, подобно лунным участкам, со временем стали весьма прибыльным делом. Второе по величине после халифата Фейслук виртуальное государство имела корпорация Гулл. Не мудрствуя лукаво, его назвали Республикой Гулл.
   Корпорация подошла к делу основательно. Она добилась исключительного права на ведение реестра виртуальных стран. Ныне Гулл является официальным регистратором виртуальных государств, что, конечно же, дает им преимущество: ведь они могут уничтожить государство-конкурента, просто лишив его регистрации. Гулл еще ни разу так не поступал, но сама эта возможность заставляет конкурентов вести себя осторожнее. Беря пример с Китая, корпорация непрерывно скупает землю для своей виртуальной республики. Особенно обширны ее приобретения в Африке и Антарктиде. Иногда это приводит к трениям с местными властями. Когда Гулл выиграл свою первую войну против небольшой африканской страны, их успех в государственном строительстве стал очевиден всем.
   Другой тип виртуальных государств ― это страны, чьи территории затопил мировой океан. Их участь незавидна: хотя все признают их, они лишены влияния и постепенно теряют свои позиции. Не имея территории и инфраструктуры, государства-неудачники не могут отстаивать интересы своих граждан и те выбирают другие паспорта, чаще всего республики Гулл или халифата Фейслук ― двух самых могущественных и влиятельных виртуальных стран. Так существование "бывших" стран постепенно теряет смысл. Названия Голландии, Дании, Бельгии и еще нескольких стран почти ни о чем не говорили Егору, хотя дед рассказывал, что не говорящее по-русски население Западной Сибири прибыло в Россию оттуда.
   Неясно, чем заслужили свое везение жители Северной Америки. Они ухитрились выскочить из тяжелейшего государственного паралича и вновь оказались обладателями самого передового на планете общественного устройства. Полвека назад назад корпорация Гулл выкупила астрономический госдолг США и приватизировала страну. С тех пор в бывших Штатах проводится успешный эксперимент жизни без государства, что дало еще больше свободы пользователям, как теперь официально именовали бывших граждан.
   Егор имел двойное гражданство: России и республики Гулл, что позволяло ему ездить по миру без виз, чем он, впрочем, почти не пользовался. Егор рассматривал гулловское гражданство как своего рода запасной аэродром. Он получил его в годы правления президента Васильева, тогда многие думали об эмиграции. Корвацкий шутил, что у него даже два с половиной гражданства, если вспомнить про чип с изначально индийской прошивкой.
   Позже всех свое виртуальное государство зарегистрировал Ватикан. К всеобщему удивлению оно стало очень успешным, а его население ― более многочисленным, чем у иных реальных стран. Будущие резиденты Ватикана должны соответствовать некоторым особым требованиям. Когда Мишка Сурмилов пытался на спор получить ватиканское подданство, он успешно сдал экзамен по латыни, ― с помощью специальной программы в чипе Егора, ― но при заполнении анкет по невнимательности отметил галочкой неправильную позицию: в графе "религия" кликнул на "ислам". Ему отказали и навечно внесли его имя в черный список. Кажется, он проиграл тогда шесть бутылок соевого пива, о чем долго сокрушался.
   При мысли о Сурмилове настроение Егора испортилось. Даже исчезнув, Мишка продолжал создавать проблемы. В оставленном накануне сообщении священник взволнованно просил Егора немедленно включить "Стеклянный город" и подтвердить его худшие опасения: с Мишкой случилось непоправимое и теперь это и не Мишка вовсе, а имитирующий его автономный робот. Либо режиссеры что-то сделали с ним ― что-то явно нехорошее, отчего он спятил.
   Егор уже видел взволновавший священника эпизод. После триумфального ухода Мишки в шоу-бизнес он временами посматривал "Стеклянный город", не рискуя никому в этом признаться. Он презирал шоу и его участников, но было что-то притягательное в возможности подглядывать за интимными моментами жизни знакомого, особенно когда они связаны с мегазвездой поп-музыки Лолой Фомм.
   Сурмилов уверенно взбирался по лестнице успеха, спихивая с нее менее удачливых конкурентов. Зрительские опросы назвали их с Лолой парой сезона. Рейтинг "Стеклянного города" из-за слухов о нелегальном участии автономного робота, выдающего себя за человека, достиг рекордной величины за все время существования шоу.
   Егор не без зависти смотрел, как Мишка и Лола уединяются в спальне. Впрочем, назвать это уединением можно было лишь с огромной натяжкой: если верить рейтингу, за происходящим неотрывно следили миллионы зрителей. Их секс был бурным и часто опасным: с электрошокерами, ― считалось, что это возбуждает "робота" Мишку, ― плетками, связыванием и привлечением других участников. Фантазия сценаристов не ведала пределов, а Мишка с Лолой усугубляли рискованные представления смелой импровизацией.
   Егора удивляло отсутствие нежности между Сурмиловым и Лолой. В секс без любви он, конечно, верил, но все же находил это странным. Страсть была налицо, однако любовью там ― Егор готов был поставить что угодно ― даже не пахло. Лола при близком рассмотрении оказалась девушкой чрезвычайно простой, так что упрекать ее в отсутствии тонких душевных порывов было бы несправедливо. Но Мишка, он ведь мнил себя джентльменом! Егор в недоумении смотрел, как Сурмилов с ожесточенно-равнодушным, почти презрительным выражением на лице охаживает электрической плеткой свою привязанную к кровати визжащую партнершу. Вид у него был такой, будто он метет улицу или крутит гайки на постылом конвейре.
   Этого Егор не мог понять. В шоу было все, о чем мечтал Сурмилов: деньги, слава и ничем не ограниченный ― даже обязательный ― публичный секс, и все же Мишка не выглядел счастливым. Другие зрители, если верить форумам, ничего не замечали либо считали, что автономный робот не должен вести себя иначе. Егор подозревал, что виноваты неудачные соционические отношения между Лолой и Сурмиловым. Не зная социотипа Мишки, нельзя было судить об этом наверняка.
   День, когда Мишка изменился, был ничем не примечательным. В то утро они красиво поссорились, ― с битьем посуды, уничтожением вещей друг друга и громкими воплями, ― а потом, как обычно, мирились в случайно подвернувшемся месте. Им оказалась ванна-джакузи. Егор вместе с миллионами зрителей наблюдал за неприлично белыми мишкиными ягодицами, ритмично всплывавшими и снова исчезавшими в пенной воде. Лола страстно стонала из-за его мокрого мускулистого плеча.
   Вдруг что-то произошло. Раздался громкий треск, будто защелкали десятки хлыстов. Мишка мелко затрясся и завопил ― невероятно высоким пронзительным голосом. В его крике было столько боли, что волосы на руках Егора зашевелились. Вода в ванной забурлила. Сквозь клочья пены заискрили вспышки и всполохи, как от электросварки, а потом все заволок черный дым, такой зловонный, что Егору пришлось отключить передачу запахов. Пахло горелым мясом и жженым пластиком.
   Трасляцию шоу прекратили по техническим причинам. В форумах только и обсуждали, как робот ударил Лолу Фомм током. Зрители гадали, потребуется ли ей теперь лечение и сможет ли она и дальше участвовать в шоу.
   Егор пребывал в полном недоумении. Если он и был в чем-то уверен насчет Сурмилова, так это в том, что тот человек. Не самый лучший и не самый приятный в общении, но человек. И вдруг такое! Определенно, имел место удар током. Вот только кто кого ударил? Егор склонялся к мысли, что Лола ударила Мишку. Из этого следовал единственный возможный вывод: робот она. В форумах эту версию не озвучивали, такое никому не могло придти в голову.
   Через день после "короткого секс-замыкания", как зрители окрестили происшедшее, невредимая парочка вновь появились в "Стеклянном городе". Лола вела себя обычно: была глупа, громко разговаривала и много смеялась. А вот Сурмилов изменился настолько, что показался Егору другим человеком. Он стал молчалив, а если и говорил что-то, то нелепость и невпопад. Исчезла раскованность движений, он стал похож на деревянного робота Урфина Джюса из детской сказки.
   Священник Авдеев, не видевший сцену удара током, включил трансляцию спустя несколько дней и был настолько поражен произошедшей с Мишкой переменой, что кинулся звонить Егору. К счастью, Наташа спасла его от разговора.
   Авдеев перезвонил еще раз. Он рассказал Егору, что пытался связаться с кем-нибудь из руководства шоу, но его довольно невежливо отшили, заявив, что Сурмилов совершеннолетний и подписал контракт в здравом уме и твердой памяти. Еще ему сказали, что Сурмилов в полном порядке, а если и кажется умственно неполноценным, то это от того, что он, возможно, неполноценный и есть. Ведь он отморозок, а кто знает, как замораживание сказалось на функциях высшей нервной деятельности?
   Возмущенный хамским ответом, священник позвонил в полицию, но там к звонку инвалида отнеслись прохладно. Ответивший офицер пообещал разобраться, но, похоже, никто ни в чем разбираться не собирался. Узнав, что Авдеев не является мишкиным родственником, полицейский прямо сказал, что не имеет права вмешиваться.
   ― Ты знаешь, о каком контракте идет речь? ― спросил Петр Авдеев.
   Егору пришлось признаваться. Он подробно рассказал обо всем. Наташа толкала его и строила умоляющие гримасы, пытаясь остановить, но Егор не стал утаивать ничего. Он решил, что ситуация слишком серьезна, чтобы что-то скрывать. Вид бормочущего бессмыслицу Мишки напугал и его.
   ― Беда! Ой, беда! ― сокрушенно запричитал Авдеев. ― Попробую снова им позвонить. Если не поможет, буду обращаться на телевидение.
   ― "Стеклянный город" и есть телевидение, ― сказал Егор.
   Оба растерянно замолчали. Подумав немного, Егор предложил:
   ― Давайте я позвоню Леониду Глостину, директору "Уральских роботов". Он как-то хвалился своими связями в шоу-бизнесе. Может быть, он сможет...
   ― Нет! ― отрезал священник. ― И думать забудь.
   ― Но... ― начал Егор.
   ― Не надо, ― сказал Авдеев уже мягче. ― Только не Глостину. Это не тот человек, который станет помогать. И на будущее, Егор ― будь с ним поосторожнее. Я понимаю, он твой заказчик и все такое... Но ― берегись его, пожалуйста. Я кое-что знаю о нем. Не могу рассказать тебе всего, поэтому просто предупреждаю ― ему не следует доверять.
   ― Хорошо, ― сказал Егор, пожав плечами.
   Иллюзий насчет директора он не строил. Конечно, интересно, что такого знает о нем священник. Но раз не хочет говорить ― и не надо.
   Через пару дней мишкино состояние ухудшилось. Он почти перестал двигаться и разговаривать. С момента злополучного короткого замыкания он ни разу не ел. Реагируя на ситуацию, режиссеры изменили правила. Теперь действия Сурмилова должны были определять сами зрители, голосуя по выложенному в Среде Гулл списку из нескольких пунктов. С большим отрывом лидировал пункт "выброситься из окна".
   Квартира Лолы и Сурмилова находилась на сто шестнадцатом этаже. Видя, как зловещее предложение набирает популярность, Егор волновался все сильнее. Но, как и священник, сделать он ничего не мог.
   Отчаявшись, он вызвал Аслана и спросил, есть ли лазейки в контракте, позволяющие Мишке избежать принуждения к самоубийству.
   ― Ничего нельзя сделать, ― ответил Аслан. ― Ты же видишь, этот дурень подписал контракт.
   ― Совсем ничего не посоветуешь? ― удрученно спросил Егор.
   ― Отчего же, посоветую. Будь разборчивее в выборе друзей. Не связывайся с идиотами.
   Егор был совершенно подавлен. Даже существуй такая лазейка, он не смог бы сообщить о ней Сурмилову, связь с ним отсутствовала. Он вдруг вспомнил, как Мишка рассказывал ему свой сон ― один и тот же навязчивый сон, снящийся годами. Отморозкам часто снились такие сны. Исследователи считали их последствиями воздействия на мозг экстремального холода. После угасания интереса к размороженным на исследования перестали выделять деньги и загадка мишкиного сна осталась без ответа.
   Мишке снилось, что он очнулся под водой, всплыл и обнаружил себя в океане среди прозрачных льдин, похожих на огромные искривленные глыбы стекла. Его спасли. Правитель этих мест, король-бабочка ― большой желтый мотылек размером с человеческую кисть ― после аудиенции разрешил ему жить на своей стеклянной земле. Мишке позволили прикоснуться к мотыльку. Он с трепетом принял его в сложенные ладони, подержал немного и вернул. Затем он поселился в большом шумном городе, полном красивых зданий и людей, но никогда не забывал о том, что все в нем принадлежит королю-бабочке. Мишка чувствовал себя обязанным ему.
   Образ мотылька, владеющего человеческим городом, восхитил Егора. Они с Сурмиловым даже нарисовали его приблизительный облик ― большеголовый, с длинными ленточными усами, но ни в одном биологическом справочнике в Среде Гулл ничего подобного не обнаружилось. Это был явно продукт травмированного холодом мозга. "Похоже, король-бабочка отвернулся от Мишки, ― с грустью подумал Егор. ― А вместе с ним и его удача".
  
  21.
  
   "Фармацевтические концерны разочарованы низкими продажами недавно разработанного лекарства от гомосексуальности. Воздействующий на биохимию организма препарат прекрасно показал себя во время тестов, вернув гетеросексуальную ориентацию ста процентам испытуемых из контрольной группы. Он не имеет известных противопоказаний и действует даже на людей с обычной половой ориентацией, превращая их на время приема в гомосексуалов.
   Почему же продажи препарата, на который производители возлагали столько надежд, провалились? Эксперты полагают, что это произошло из-за консерватизма и страха перемен в целевой группе. Гомосексуалы боятся разрушить привычный, тщательно выстроенный социальный гомеостаз. Их пугает необходимость заново строить свою жизнь, пожертвовав усилиями и временем, вложенными в строительство предыдущей, а также неизбежное расставание с партнерами. Геи и лесбиянки пытались представить себя и свою жизнь после "излечения" и пугались перспектив, потому что представить это невозможно ― как невозможно, например, заранее вообразить, что такое просветление...
   Производители надеются спасти продажи, переориентировавшись на другую аудиторию. Теперь они хотят продавать препарат гетеросексуалам, но пока не смогли убедительно объяснить причины, по которым он им показан. Над задачей работают специально нанятые социологи и лидеры общественного мнения".
   Клик!
   Жизнь между тем продолжалась. Егор заезжал на Кавайного-четырнадцать еще пару раз, но не заставал там Нину; она по-прежнему жила у отца.
   Ему нравилось бывать у Тульчинских. Они были семьей старой культуры, настоящими интеллигентами, каких ныне редко встретишь. Это относилось и к Алехандро: гулловские андроиды обычно усваивают манеры своих владельцев. Визиты на Кавайного сильно отличались от привычных Егору походов в гости, почти всегда сводившихся к приему псилоцибинового геля и просмотру снятого хозяевами домашнего порно, а то и к чему похуже.
   Егор приезжал в приподнятом настроении, предвкушая очередную интересную беседу, и ни разу не был разочарован. Слушая любины рассказы с бесконечными примерами из ее жизни и случаями ее знакомых, он постоянно убеждался в верности "психологии роботов" по отношению к людям. По мере того, как росло его понимание соционики, этой запретной науки для избранных, он все отчетливее понимал, какая ценность нежданно попала ему в руки.
   Егор заметил, что любино нежное отношение к дочери отчасти перенеслось на него. Он был окружен заботой и трогательным вниманием. Люба явно воспринимала его как существо той же породы, что и дочь, и бессознательно реагировала на их полное психическое сходство.
   Удовольствие от общения омрачалось лишь отсутствием Нины. В сигаретном дыму над столом Егору чудился ее призрак, висящий немым укором их веселью. Даже тревога о Сурмилове не могла отвлечь его от переживаний. Вспоминая о Нине, он испытывал вину и неловкость.
   Привычная лихорадочная влюбленность без взаимности под влиянием знакомства Егора с соционикой приобрела новые черты. Раньше он бы терпеливо страдал, меланхолично подумывая об обращении к Сурену Ашотовичу за таблеткой от приступов несчастной любви. Сейчас было иначе. Частица души Егора, ответственная за нежные чувства к девушкам, мучительно умирала, будто раздавленная сапогом мышь. Каждая мысль о Нине вызывала боль утраты особого сорта. Егор оплакивал не действительно потерянное, а то, что он даже не надеялся получить. Почему-то такая боль мучительней вдвойне.
   Боль, ежедневная агония при мысли о ней. Проклятие неразделенной любви! Егор мстительно подумал, что купидона с любиной тарелки, засадившего стрелу не в то сердце, нужно не щекотать, а повесить на собственных кишках. В назидание прочим, чтобы представляли последствия своих ошибок. Его ум, однако, хладнокровно предвидел момент, когда положенный период боли завершится и можно будет осмотреться в поисках более подходящей кандидатуры. Приобретя опору в соционике, Егор уже знал, как искать будущую любовь.
   Эта странная раздвоенность разума и души немало удивляла его. Ослепленный болью, он метался между ними, не в силах выбрать окончательную сторону. Душа кричала, что страдания невыносимы. Опыт и ум говорили, что излечение ― лишь вопрос времени.
   Егор твердо решил, что знакомство с Ниной будет его последней соционической ошибкой. Отныне он не подойдет к девушке, если над ее головой не будет гореть изумрудная надпись "ESTJ".
   Не получив ответа ни на одно из отправленных Нине электронных писем, Егор отчаялся и решился на последнее, крайнее средство ― возобновление религиозной практики. Звенигородский храм был единственным местом, где шансы встретить ее не равнялись нулю. Дождавшись воскресенья, он нарядился в свой лучший костюм ― "поющие" пиджак и брюки, склеенные из наноматериала, нежно звенящего при ходьбе ― и отправился на мессу. Картины сжигаемой напалмом деревни на видеофутболке выражали его душевное смятение и боль.
   Подъезжая к храму, Егор заметил перемены: исчезли тополя. Глядя из затемненного окна пузатой кабинки таксобота, он увидел плавающий подъемный кран и китайских рабочих, грузивших спиленные стволы на длинную баржу с виртуальными иероглифами на борту. Они суетились как муравьи, взявшие большую добычу и теперь торопливо расчленявшие ее, чтобы успеть переправить в муравейник до захода солнца. В дальнем от храма конце аллеи сгрудилась строительная техника: землеройный корабль, баржи для вывоза породы и огромные плавающие машины непонятного предназначения. В душе защемило; еще одна частичка детства безвозвратно исчезла. Так жизнь по песчинке утекает сквозь пальцы, подумал он.
   Пройдя сквозь строй шепчущих святых адвайты, Егор очутился перед знакомой дверью с кучей обуви на полу. Он видел эту дверь так часто, что мог с закрытыми глазами представить все ее пятна и трещины. В этом, правда, не было нужды. Благодаря Наташе и другглам других верующих трехмерное изображение этой двери ― как и всех прочих дверей на земле ― имелось в Среде Гулл, доступное по первому запросу.
   Егор опоздал. Помедлив секунду, он решился войти в зал. Авдеев едва заметно кивнул ему и продолжил отвечать на чей-то вопрос. Егор с тихим звоном прокрался к свободному стулу и аккуратно сел на краешек. Его опоздания стали своего рода ритуалом. "Если я однажды стану святым адвайты, ― подумал он с усмешкой, ― верующим придется увековечить мои опоздания в расписаниях месс". Устроившись, он принялся украдкой осматриваться. Сурмилова не было. Едва ли не впервые Егор пожалел об этом.
   "Слева у колонны, за полной дамой в синем", ― шепотом подсказала Наташа.
   Ему послышалась досада в ее голосе. Егор посмотрел в указанном направлении и душа его радостно затрепетала: он увидел Нину. Хозяйка его сердца слушала священника, не замечая ― или делая вид, что не замечает ― появления Егора. Она была одета в черную блузку с длинными рукавами, придававшую ей траурный вид. От Егора не укрылась печаль в ее задумчивом отстраненном взгляде.
   Он уже начал понемногу различать особенности внешности людей разных социотипов. У INFJ глаза всегда немного печальные. Кажется, что они видят больше, чем доступно другим, и увиденное их не радует. Но больше всего Егора изумляло различие между глазами интуитов и сенсориков. Все интуиты имеют рассеянный взгляд, направленный внутрь, в бесконечность собственной души. Это трудно выразить, но легко понять, просто взглянув им в глаза. Они смотрят сквозь собеседника, словно не видя его. Сенсорики же обладают взглядом ярким и выпуклым, смотрящим наружу, во внешний мир. Такие глаза у Наташи.
   Перепутать эти два разных взгляда невозможно. Нельзя и сымитировать их при всем желании. Люба рассказала, что при смене социотипа гулловского робота, которое изредка приходится делать, если тип владельца был определен неверно, тело забирают назад в "Пигмалион" и там меняют зрительный блок целиком. Людям подобный сервис недоступен.
   Егор, конечно, забыл стереть программу определения социотипов. Он дал Наташе слово непременно сделать это позже, а пока любовался картиной новых иконок над головами верующих, о которых они сами не подозревали. Беглый взгляд на аудиторию священника показал подавляющее преобладание интуитов и этиков. Была пара логических сенсориков, явно попавших сюда по ошибке или насильно приведенных своими половинами. Среди верующих оказалось несколько человек без иконок ― инвалиды, а может быть, отморозки, как Сурмилов.
   Егора поразили иконки над головами играющих на полу детей. Иконка была даже над младенцем, сосавшем грудь верующей в укромном уголке зала. Подобно Егору, младенец был этическим интровертом, что в будущем сулило ему непростую жизнь за пределами адвайтистской общины. Люба вновь оказалась права, социотип действительно определяется при рождении.
   С трудом оторвавшись от захватывающего зрелища типов человеческой психики, Егор заставил себя вслушаться в речь Авдеева. Священник рассказывал притчу о старике Рабиновине. Рабиновин воплощал героев бесчисленных поучительных историй, когда-либо случавшихся с людьми. В реальности он не существовал, Авдеев придумал его для иллюстрации своих идей.
   Старик Рабиновин обладал равнодушной мудростью человека, которому на все наплевать. Кажется, раньше это называли дзен-буддизмом. Егор боялся уточнять подробности. Пылкий нравом священник мог и накричать, усмотрев в вопросе неуважение к представляемой им доктрине.
   Вертясь в своем огромном кресле и жестикулируя, Авдеев с видимым удовольствием рассказывал:
   ― Как-то старик Рабиновин работал портфельным управляющим в инвестиционной компании. Его труд состоял в том, чтобы выгодно покупать акции и выгодно их продавать, увеличивая стоимость портфеля. Пришли к нему однажды аналитики из соседнего отдела и говорят: "Не повезло Рабиновину! Акции биотехнологических компаний растут третий квартал подряд, а он не включил их в портфель. Не будет ему гешефта-бонуса к концу года".
   Рабиновин отвечал им: "Посмотрим".
   К концу года случилось страшное. Искусственный нановирус, призванный растворять холестериновые бляшки в сосудах стариков, внезапно сошел с ума и превратил пожилое население Европы в плотоядных зомби. Во всем обвинили биотехнологические компании, акции которых Рабиновин по рассеянности забыл купить. Их стоимость тут же рухнула в ноль. Аналитики вновь пришли к Рабиновину и говорят: "Повезло тебе, мудрый Рабиновин! Может, ты и не получишь бонус, зато тебя точно не уволят".
   "Поживем ― увидим", ― отвечал им Рабиновин.
   Жуткая зомби-эпидемия в Европе привела к хаосу и коллапсу экономики. Аналитики сказали Рабиновину: "Мы пропали, Рабиновин! Фондовый рынок Европы разрушен, следом упала Америка, а теперь и мы. Инвестиционная компания разорится и мы все потеряем работу!"
   Рабиновин, усмехнувшись, сказал: "Это мы еще поглядим".
   И точно ― когда расстреляли всех зомби, исчезло давление на европейский бюджет из-за чрезмерных пенсионных выплат. Все пенсионеры до единого погибли ― некому стало платить! Экономика тут же поперла вверх, потащив за собой рынки соседних регионов, включая российский. Аналитики говорят Рабиновину: "Везучий ты черт, Рабиновин! Как тебе это удается?"
   А Рабиновин невозмутимо говорит: "Суетиться не надо".
   Закончив притчу, священник выпил воды и спросил:
   ― Понимаете смысл моей истории?
   Ответом ему стало невнятное перешептывание. Верующие смотрели друг на друга в надежде, что кто-то понял.
   Авдеев улыбнулся и сказал:
   ― А смысл простой: все относительно. То, что сегодня кажется нам потерей, завтра может обернуться невообразимым выигрышем. И наоборот, нынешняя выгода может означать будущий убыток. Нам не дано знать будущее. Не можем мы угадать и последствий своих действий. Поэтому все, что нам остается ― верить в себя и упорно трудиться во имя собственного счастья!
   ― Как старик Рабиновин, ― вставил кто-то из верующих.
   В зале раздались смешки.
   ― Ну, он по-своему трудолюбив, ― заметил Авдеев, добродушно усмехнувшись. ― В других притчах.
   ― Это когда он работал имамом мечети? ― спросили из зала.
   Кто-то громко засмеялся. Верующие зашумели, обсуждая прошлую притчу о переходе Рабиновина в ислам. Егор тут же вспомнил о своем друге Аслане. С ним действительно однажды произошла подобная история.
   Когда Аслан решил бросить все в первый раз, он обратился в гулловский сервис "Обмен жизнью" и те направили его поработать имамом в одну из арабских стран ― кажется, в Иорданию. Ему там быстро надоело и он поспешил вернуться в Москву.
   Дома его ждала неприятность. Настоящий имам, по обмену изображавший московского юриста, наотрез отказался возвращаться. Его влекли клубы, девушки и амфетамины; жизнь духовного пастыря иорданской деревни он находил скучной. Это стало настоящей проблемой для Аслана. Ему пришлось обращаться в гулловскую международную полицию, чтобы вернуть себе собственную жизнь и спровадить ошалевшего от свободы араба восвояси.
   Священник попросил всех вернуться к порядку.
   ― Меня тут опять спрашивали о свободе воли, ― сказал он. ― Мол, как жить, ее же у нас нет? Так вот, мои дорогие: она у нас есть! Есть в такой степени, что мы даже обладаем свободой от нее отказаться!
   И Авдеев рассказал верующим печальную историю их собрата Михаила Сурмилова.
   ― Прямо сейчас, когда мы с вами беседуем, он сидит запертый в одной из квартир "Стеклянного города" и ждет решения своей участи. Ждет вердикта этих пресыщенных, развращенных насилием зрителей ― прыгать ему из окна небоскреба или не прыгать. Вот, милые мои, к чему приводит отказ от собственной воли! Мы, конечно, не всесильные боги, но в самоуничижении надо и меру знать.
   Аудитория притихла, потрясенная его рассказом. Похоже, никто из верующих не смотрел "Стеклянный город" и даже не подозревал о случившейся там драме. Переведя дух, Авдеев обратился к верующим и попросил тех, у кого есть возможность помочь Михаилу, подойти к нему после мессы, чтобы разработать план действий по его спасению.
   Настал черед вопросов. Сегодня всех интересовало одно ― откуда взялась строительная техника возле храма? Помрачневший Авдеев сказал:
   ― Наши новые владельцы решили, что ведущая к храму аллея недостаточно презентабельна. Гулл хочет увеличить число клиентов, как они предпочитают называть верующих. Для этого им нужна новая широкая дорога. Я звонил в московское представительство, они мне заявили: "Зачем нужен храм, если к нему не ведет дорога?" Впрочем, слава богу, что нас покупает Гулл, а не Фейслук. Иначе бы уже минарет к храму приделывали.
   Верующие зашумели. Никто не хотел увеличения числа клиентов. Все они в своей маленькой уютной общине знали друг друга и хотели, чтобы так оставалось и впредь.
   ― Как мы вообще до этого дошли?! ― воскликнул кто-то в сердцах.
   ― Во всем виноваты китайцы, ― с грустью ответил священник.
   ― Китайцы?
   Егор подумал про спиливших тополя рабочих, но Авдеев имел в виду другое. Он пояснил:
   ― Век назад этим гениям предпринимательства пришла в голову мысль акционировать Шаолиньский монастырь. К сожалению, она удалась, деньги потекли рекой. Вот с тех самых пор все и пошло под откос. Идею продавать акции религиозных учреждений подхватили всюду. Церкви стали вести себя как отвратительные коммерческие предприятия: превратили религии в бизнес-стратегии, а верующих ― в клиентскую базу, которую можно перекупить и перепродать. Из мира корпораций слияния-поглощения пришли в мир духовности и веры!
   Он махнул рукой и с негодованием выпалил:
   ― А священников... Священников они превратили... в менеджеров!
   В его устах это прозвучало как "в проституток".
   Авдеев сокрушенно покачал головой и спросил, есть ли еще вопросы. Вопросов не было.
   ― Тогда на сегодня закончим. Аминь! ― сказал священник, завершив мероприятие.
   Прихожане начали вставать и собираться, переговариваясь между собой. Зал наполнился голосами и грохотом сдвигаемых стульев. Дети, обрадованные окончанием скучной мессы, с визгом бегали по церкви, паля друг в друга из игрушечных лазерных пистолетов. Внезапно прелестный белоголовый мальчик лет шести выстрелил в священника и выкрикнул: "Убит!" Луч поразил Петра в сердце, пробив в груди пылающую дыру. Лишенный чипа священник, к счастью, не мог ее видеть. Изменившись в лице, побледневший Авдеев едва слышно пробормотал загадочную фразу:
   ― Если бог хочет сказать что-то важное, он посылает ребенка...
   Егор направился к Нине, намереваясь перехватить ее до того, как она ускользнет. Он подхватил ее под локоть, когда она уже собиралась уйти. Обернувшись, она молча смотрела на Егора. На ее лице отражалась сложная смесь жалости и досады.
   ― Так и уйдешь, не поговорив? ― спросил Егор дрогнувшим голосом.
   ― Извини, я тогда сорвалась. Мне следовало сдерживать себя.
   ― Это ты извини. Я ведь не подозревал, что Алехандро робот.
   ― Не подозревал? ― удивилась Нина. ― Да у них каинова печать на лбу!
   ― Ну, не знаю... Он показался мне забавным.
   ― А, ну да. У вас же активация.
   Она вновь замолчала. Егор почти физически ощутил, как хрупкое здание их дружбы качается и беззвучно падает, стремительно погружая его душу в пыльную мглу. Все, что ему оставалось ― попытаться сохранить остатки достоинства. Раны он будет зализывать потом, когда останется один.
   ― Мир? ― спросил он, повторив вопрос, заданный ему недавно собственным другглом.
   Нина кивнула. Вдруг вспомнив что-то, она сказала:
   ― Я все хотела спросить: ты сам писал мне свои письма?
   ― Д-да... А что?
   ― Мне все время казалось, будто их писал ESTJ ― по стилю, по лаконичной манере. Поэтому я ответила.
   Егор промолчал. Ему не хотелось усугублять вранье. Правду же, что все до единого письма написаны Наташей, он сказать не мог. Мысль, что она клюнула на письма одного из ненавидимых ею другглов, была бы для Нины невыносимой.
   Она истолковала его молчание по-своему.
   ― Мой бедный Егор, ― сочувственно сказала Нина и погладила его по щеке. ― Нам нужно реже видеться. Так ты скорее меня забудешь. Согласен?
   Егор потерянно кивнул.
   Вдруг позади нее возник Авдеев.
   ― Представляете, ни один человек не остался, чтобы помочь Михаилу! Только вы двое. Так уж он себя зарекомендовал. Жаль, но что поделаешь...
   Сказав это, он неожиданно обхватил Нину своими волосатыми ручищами и нахально чмокнул в щеку. На ее лице застыла отрешенная улыбка. Она не отстранилась и даже не попыталась освободиться из его объятий.
   Егора словно пронзила молния. Кровь мгновенно вскипела и ударила в голову. В этом все дело, она ― любовница священника! Кулаки непроизвольно сжались. Ярость, охватившая его, была так сильна, что он обреченно понял: сейчас произойдет что-то непоправимое, что он не в силах предотвратить и о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Егор уже открыл рот, чтобы припечатать этих двоих уничтожающе ядовитой фразой, но тут священник весело сказал:
   ― Егор, ты ведь знаком с моей дочерью?
  
  22.
  
   Дочерью? До Егора медленно доходил смысл сказанного. Они не любовники! Он смотрел на них и не понимал, почему не догадался раньше. Они так схожи внешне! Крутые лбы, похожие лица и одинаковые взгляды умных карих глаз ― поразительное сходство, которое ускользало от него из-за вызывающе торчащей бороды Авдеева. Егор чувствовал себя полным болваном. Слава богу, священник успел сказать это до того, как он наломал дров. Он сглотнул и сказал:
   ― Да... в некотором роде.
   ― Егор ― молодой человек, о котором я тебе рассказывала, ― пояснила Нина. ― Он ухаживал за мной, но мы уже расстались. Да, Егор?
   Егор подавленно кивнул и бросил на священника робкий взгляд исподлобья. Авдеев изменился в лице. Он вдруг стал очень озабоченным. Взъерошив бороду, он пробормотал:
   ― Ухаживал? Любопытно...
   Егор почувствовал себя неуютно. Священник был явно не в восторге от новости.
   Авдеев развернул Нину к выходу, легонько подтолкнул ее и сказал:
   ― Нина, доченька, ступай домой. А нам с Егором нужно потолковать... о наших мужских делах.
   ― Только не ссорьтесь, ― попросила она, сверкнув на отца взглядом.
   ― Не будем, ― заверил ее Авдеев. ― Нам нужно обсудить, как помочь попашему в беду Михаилу.
   Нина помахала Егору рукой и ушла. Они со священником остались вдвоем в пустом зале. "Ну, все, ― обреченно подумал Егор, ― сейчас он мне устроит". Его спас заглянувший в зал предводитель сатанистов.
   ― Извините, наше время! ― вежливо сказал он.
   ― Уходим, ― ответил священник и добавил, обращаясь к Егору. ― Пойдем ко мне, там поговорим.
   Они вышли из зала и оказались посреди возбужденной толпы. Сатанисты не утерпели и начали приносить "девственницу" в жертву прямо в коридоре. Голая, с широко раскинутыми ногами, она извивалась в руках мужчин в черных балахонах. Коридор оглашали стоны и судорожные всхлипывания.
   ― О, господи! ― воскликнул Авдеев, прикрыв глаза рукой. ― Идем отсюда скорее.
   Потупив взоры, они с Егором проскочили под злорадными взглядами анимированных демонов со стен, вышли наружу и направились к маленькому домику при храме, в котором жил священник.
   ― Надеюсь, Нина этого не видела, ― сердито буркнул Авдеев.
   Егор промолчал. Обычные сатанисты, что от них ждать? Он был знаком с членом похожей группы дьяволопоклонников и даже посетил пару их месс. Егор ничего не имел против оргий. Ему не нравилась настырность, с которой лидер секты насаждал среди своей паствы идею свободы воли. Эти догматы, составлявшие основу сатанинской веры, противоречили мироощущению и всему жизненному опыту Егора.
   Он давно заметил, что современная адвайта, жизнеутверждающее учение о свободной воле, свободе выбора и опоре на собственные силы очень близка к вероучению сатанистов, чьи религиозные практики священник возмущенно осуждал. Мишка Сурмилов тоже понимал это, но не умел выразить свое несогласие вежливо, его критика всегда выглядела личными нападками на Авдеева. Странно, что священник не замечал этого сходства. Внедрение бизнес-практик в церковную жизнь стерло различия между конфессиями. Отличия адвайты от дьяволопоклонничества, да и от любой современной религии теперь состоят по большей части в ритуале. У Сурмилова имелась своя версия того, как величественная адвайта-веданта его времени деградировала до заурядного"позитивного мышления": от идеи, что окружающий мир ― иллюзия, всего шаг до попытки этой иллюзией управлять. Возможно, он был прав.
   Егор плелся за энергично шагающим священником и думал, о чем пойдет у них разговор. Он лишь сейчас осознал, что Авдеев и есть бывший любин муж, в прошлом крупный руководитель корпорации Гулл. Что он делает здесь все эти годы, в жалкой, богом забытой церкви?
   Они зашли в дом. Это было старинное одноэтажное строение из желтого кирпича, местами покрытого мхом. Егор часто бывал здесь в прошлом, когда новый священник устраивал субботние чаепития для детей и их родителей. С тех пор внутри мало что изменилось. Та же скромная мебель, неработающий камин и старая поцарапанная видеостена, делящая гостиную на две половины. Единственным украшением жилища была венецианская карнавальная маска над камином, подаренная священнику кем-то из прихожан. Позолоченное женское лицо, равнодушное и прекрасное, как у богинь на храмовых фресках, бесстрастно взирало на вошедших дырами пустых глазниц.
   Священник жестом предложил Егору сесть на диван у камина, а сам пошел к холодильнику и достал пару бутылок синтетического пива. Он сел напротив него в широкое низкое кресло, поставив бутылки на разделяющий их журнальный стол.
   ― Насчет Сурмилова... ― начал Егор в надежде отвлечь священника.
   ― Сурмилов подождет, ― оборвал Авдеев. ― Сначала поговорим о моей дочери.
   Егор обреченно вздохнул. "Не бойся, милый, ничего он тебе не сделает", ― прозвучал в голове одобряющий голос Наташи. "Хорошо бы, ты оказалась права", ― мысленно шепнул Егор.
   ― Значит, ты и есть тот парень, что преследовал ее.
   Егор молчал, пристально изучая внезапно заинтересовавший его узор на столешнице.
   Священник покачал головой и сказал:
   ― Плохо, что все так вышло. Сколько раз ее предупреждал: никаких упоминаний о соционике на серверах знакомств!..
   ― Я не знал, что она ваша дочь, ― начал оправдываться Егор. ― И потом, вы сами говорили, что любая девушка будет рада, если я...
   ― Не любая, ― перебил священник. ― И ты это знаешь... теперь.
   ― Знаю, ― согласился Егор.
   Авдеев отпил пива, вытер пену с бороды и спросил:
   ― И многое тебе известно?
   ― Все.
   ― Все? ― с неудовольствием переспросил священник.
   ― Что вы ENFP и раньше работали в Гулле. И что Люба, ваша жена ― тоже ENFP, поэтому вы расстались.
   Авдеев приподнял брови.
   ― Ты видел Любу? Как она?
   ― Был в гостях. Мне кажется, у нее все хорошо.
   Священник отвел взгляд и спросил:
   ― А этот сластолюбивый инкуб... он все еще живет с ней?
   ― Алехандро? Да.
   ― Говорил ей, выкини богомерзкую куклу, ― с досадой воскликнул Авдеев. ― Да где там, она влюблена в него по уши! Нина сказала, и ты купил такую же тварь? Что вы только в них находите... Да ты пей давай, чего сидишь зря.
   Егор послушно выпил, смочив напряженное пересохшее горло.
   ― Ладно, теперь о делах скорбных, ― неожиданно деловито сказал священник. ― Значит, Нина рассказала тебе о нашем секрете?
   Егор молча кивнул.
   ― Соционика ― благая вещь, ― заметил Авдеев. ― Она ведь, по сути, утверждает, что в каждом человеке заключен гений. Мы рождаемся с золотым ключом в руке, обнаруживая себя перед миллионом дверей. Только редко кому везет обнаружить свои двери сразу. А иные всю жизнь бьются в чужие, куда им вход запрещен. Это и к профессии относится, и к сердечным делам. Знание соционики и своего типа ― как нарисованные кресты на твоих дверях. Жаль, правда, власти не разделяют мою точку зрения.
   Егор всей душой был согласен со священником. Доверенное ему секретное учение обладало огромной практической ценностью ― в отличие от доброжелательно пустой и бесполезной авдеевской адвайты. Но он не осмелился сказать это вслух.
   ― Я разделяю, ― сказал Егор.
   ― Отрадно слышать. И что ты теперь намерен делать?
   ― Использую соционику к собственной выгоде, ― осторожно сказал Егор.
   Он не был уверен, что ответ правильный.
   ― Это как же? ― с интересом спросил Петр.
   ― Если я смогу... забыть Нину, то попробую найти девушку ESTJ, ― выдохнул Егор. ― Может быть...
   Ему не хватало воздуха. При мысли о Нине стало вдруг так плохо, что захотелось кричать. Он по-прежнему любил ее!
   ― Значит, трубить о находке на каждом углу не станешь? ― уточнил священник, пристально глядя Егору в глаза.
   В его взгляде было сочувствие. Егор молча помотал головой.
   ― Вот и славно. Не хотелось бы услышать в криминальной хронике, что твое изуродованное тело выловили в канале.
   ― Вы угрожаете мне?! ― спросил ошеломленный Егор.
   ― Упаси бог, за кого ты меня принимаешь?! Я тебя с детства знаю. Ты мне почти как сын! Но, коли влез в эту историю, играй по правилам. Ради своей же безопасности.
   ― По правилам? ― переспросил Егор растерянно.
   ― А правила нынче суровые! Вряд ли Люба рассказывала тебе об опасностях, с какими...
   ― Рассказывала, ― перебил Егор. ― Про профессора, который прыгнул из окна из-за любви к студентке.
   ― Чепуха! ― отмахнулся священник. ― Я говорю о настоящей опасности. У нас узкий круг знакомых ― тех, кто в курсе. Люди стали исчезать. Люба не говорила тебе? Наверное, не хотела пугать.
   ― Исчезать?
   ― Бесследно. А недавно одного нашли, Юру Захарьина. Выловили в канале его тело со следами пыток.
   Егор потрясенно молчал. Потом он спросил:
   ― Кто это сделал? И зачем его пытали?
   ― Не знаю. Думаю, есть организация, убирающая всех, кто знает о соционике. Я понятия не имею, кто они.
   ― А полиция?
   Авдеев скривился, будто при нем упомянули что-то неприличное.
   ― У этих есть дела поважнее. Им приказали найти автора вируса, отключающего зрение. Они и ищут, забросив все прочее. Да только найти никак не могут.
   ― Вы считаете, это вирус? ― спросил Егор. ― Со мной такое было.
   Тема отключения зрения его чрезвычайно волновала. Он даже на миг забыл о Нине и своей боли из-за расставания с ней.
   ― Что же еще? Инвалиды и размороженные зрения не теряют. Это коснулось только людей с чипами. Еще пива?
   Егор покачал головой.
   ― В общем, Егор, прошу тебя: будь осторожнее. Никому ни слова о соционике. Даже родителям. Можешь мне пообещать?
   Егор неуверенно кивнул. Мысль скрывать что-то от родителей ему не нравилась. Но угроза, которой он мог их подвергнуть, выглядела слишком реальной, чтобы легкомысленно отнестись к словам священника.
   ― Ох, боюсь я, как бы новые знания не вышли тебе боком, ― сказал Авдеев, тяжело вздохнув. ― Многие знания ― многие печали. Слышал такое?
   Егор кивнул.
   ― Когда я был здоров и богат, я получил урок, который запомнил на всю жизнь, ― задумчиво сказал священник. ― Урок о том, что не всякая информация бывает нам нужна. Мне дала его собственная кошка.
   ― Настоящая кошка?
   ― Говорю же, я был богат! Она ела в десять раз меньше меня, но ее еда стоила в десять раз дороже моей. Ее звали Алиса ― чудесный белоснежный перс с умными желтыми глазищами. Маленькая пушистая гордячка... Мы были вместе всего три года. Потом она заболела и умерла. Я ничего не смог сделать, все мои деньги не помогли.
   В глазах Авдеева заблестели слезы. "Интересно, переживал ли он так о расставании с Любой?" ― подумал Егор.
   ― Я жил тогда в собственном доме недалеко от поместья президента Васильева. Однажды вечером мы сидели у камина ― я в кресле, Алиса у меня на коленях ― и я ее гладил. Вдруг мне пришла в голову хулиганская идея. Я задумал расширить ее кругозор. Я сказал ей: "А знаешь ли ты, киса, что находишься всего в километре от самого могущественного человека этой страны?" Алиса в ответ зарычала на меня. Она дала понять, что не нуждается в этом знании! А я, дурак, не понял и продолжал. Я сказал: "Ты ведь даже не подозреваешь, что живешь в России!" Тут она закричала на меня, оцарапала, спрыгнула с коленей и убежала. Только тогда до меня дошло, что я наделал. Она не хотела этого знать! Я пытался обременить ее сведениями, которые ей не нужны и не интересны. Ей было вредно знать такие вещи, они нарушали ее душевный покой. Эти знания сделали бы ее грустной и озабоченной, как нас. Понимаешь?
   Егор кивнул. Истории священника всегда были ясными и поучительными. Но его удивило, что кошка реагировала как человек.
   ― Хотите сказать, кошка понимала ваши слова? ― спросил он. ― Разве они были разумны?
   ― Конечно, понимала. Может, не все слова, но смысл точно. Кошки, да будет тебе известно, разумнее иных людей! И уж всяко душевнее гулловских инкубов!
   ― Занятно, ― сказал Егор.
   Хотя он никогда не видел живой кошки, на этот счет у него имелось свое мнение. Он не хотел спорить со священником о гулловских роботах. Авдеев терпеть их не мог, и Егор знал, почему ― робот увел у него жену, пусть и бывшую.
   Они сидели в молчании. Егор разглядывал скромную обстановку авдеевского дома и искал предлог для вежливого ухода. Священник думал о чем-то своем, отрешенно уставившись на бутылку и теребя бороду. Спустя минуту он очнулся.
   ― Что до вас с Ниночкой... ― начал он.
   ― Прошу, не надо, ― перебил Егор с мучительной гримасой на лице. ― Мы не подходим друг другу ― она мне раз двадцать это сказала. А потом еще и Люба...
   ― Не расстраивайся ты так, ― примирительно сказал Авдеев. ― Встретишь еще свою половинку. Нина не для тебя, сам ведь понимаешь. Ничего у вас не вышло бы ― как не вышло у нас с Любой.
   ― Никогда больше не влюблюсь в недуалку! ― в сердцах воскликнул Егор, стукнув кулаком по подлокотнику кресла.
   ― Дай-то бог, ― хмыкнул Авдеев. ― Хотя, знаешь, жизнь порой обыграть трудно. Кажется, вот она идет тебе на встречу ― ан, нет. Иногда может зло пошутить. Покойный Юра Захарьин, мир его праху, как-то рассказал мне случай...
   Очередная авдеевская история. Егор вдруг поймал себя на том, что слушает внимательнее обычного. Было ли причиной прошлое священника ― богатство и высокое положение, которое тот занимал в Гулле? Или это потому, что он отец Нины? Мысль о том, что его отношение к людям зависит от их статуса, была неприятна Егору, но поделать с собой он ничего не мог. Все, что говорил Авдеев, казалось ему теперь необыкновенно важным.
   ― Юра INFJ был, как ты. А жена его бывшая ― ESFP. Это отношения ревизии. Жуткая вещь, я тебе доложу! Он стоически терпел несколько лет, а потом, конечно, ушел. Обычная история, узнал о соционике слишком поздно. Когда уходил от нее ― сказал, прямо как ты сейчас: все, теперь только дуалы, к другим близко не подойду! Он вообще на тебя похож был, даже внешне. Так вот, его история. Отдыхал он как-то на море в автоматическом отеле...
   Когда священник сказал это, Егор вспомнил свой прошлогодний отпуск на острове Крым. Целый месяц он жил в автоматизированном отеле "Новобобровский" невдалеке от затонувшего города со странным названием Ялта. Там не было ни единой живой души, кроме редких отпускников, в основном москвичей. Живой персонал отсутствовал, его заменяли роботы и встроенные в здания автоматы. Тишина, покой и свобода!
   Не было аниматоров ― этих шумных, крикливых как чайки людей, испортивших отпуска не одному поколению отдыхающих. Не нужно было ни с кем здороваться; делать вид, что заинтересован в обслуживающих тебя уборщиках, бич-боях и официантах; размышлять, сколько и кому переводить чаевых. Все отравляющие жизнь курортника досадные мелочи были исключены. Лишь маленькие шустрые роботы-тележки, продававшие на пляже мороженое, синтетическое пиво и сверчков, иногда будили дремлющего под зонтиком Егора настойчивыми поталкиваниями.
   ― ... он там чуть с ума не сошел от одиночества. И вдруг ― появляется роскошная девица. Прелестная, милая, полностью в его вкусе. Женщина мечты! Он в нее тут же влюбился без памяти. И она, представь, проявила взаимный интерес. Но, увы... Отношения были абсолютно невозможны. Все идеально совпало, кроме одной ма-аленькой детали. Малюсенькой такой...
   Авдеев показал пальцами, какой маленькой была досадная деталь, и шумно вздохнул.
   ― Какой же? ― спросил Егор заинтересованно.
   ― Ее социотип! Она была ESTP, его конфликтером! ― воскликнул священник, всплеснув руками. ― Из огня да в полымя! Я ему говорил потом: Юра, ты бы йогой занялся, что ли... Нельзя же так влипать все время.
   ― Зачем йогой? ― спросил Егор, живо вспомнивший свой разрушительный роман с конфликтером.
   ― Чтобы обстоятельства жизненные наладить. Вернуть удачливость. Но он меня, конечно, не послушал. С его подтипом по Афанасьеву любые физические упражнения ему претили. Против природы не попрешь.
   ― И чем все кончилось?
   ― Ну, чем это могло кончится... Вернулись в Москву, стали жить вместе. Начались скандалы. Все как по учебнику: она раздражала его, он ее. По горькой иронии, ссоры у них начались, когда Юра попытался научить ее соционике. Он хотел объяснить, почему у них ничего не выйдет. А она заявила, что бред это все, соционика его... И пошло-поехало. Потом они разошлись, но это еще не конец. Оба записались на курс психотерапии, нервы в порядок привести. К одному психотерапевту! И каждый раз, встречаясь у него в приемной, жутко ругались, пока он не выгонял обоих.
   Авдеев сокрушенно покачал головой.
   ― А ты говоришь ― не влюблюсь... Да от нас вообще ничего не зависит. Это жизнь! Никогда не знаешь, что выпрыгнет на тебя из-за следующего поворота.
   Егор слушал в удивлении. Последние слова священника совершенно не вязались с горячо проповедуемой им идеей свободы воли.
   ― А насчет любви... Я, с моим неудачным опытом, наверное, не вправе советовать. И все же, если позволишь, дам на будущее простой критерий истинной любви. Мы с Любой его придумали.
   Егор выжидающе смотрел на священника. Тот сказал:
   ― Если ты согласен, чтобы черты любимого человека повторились в твоих детях ― значит, ты действительно любишь. Мне кажется, только это и есть любовь. Для всего остального лучше найти другие определения.
   ― Я бы предложил другой, ― сказал Егор, подумав о Нине. ― Истинная любовь ― это когда тебе все равно, какой у нее социотип.
   ― Упрямый, как все INFJ, ― уважительно заметил Авдеев. ― Только в данном случае твое упорство тебе же во вред.
   Егор знал, что священник прав. Но понимание не могло унять душевную боль. "Время, время все лечит", ― страдальчески поморщившись, напомнил он себе. Желая сменить тему, он попросил священника рассказать о его работе в Гулле.
   ― Гм, ― недовольно буркнул Авдеев. ― Разве истории о кошке тебе недостаточно?
   Вдруг громко завибрировал его допотопный коммуникатор, похожий на плоский складной банан. Он раскрыл его и до Егора донеслись чьи-то испуганные крики. Священник приложил прибор к уху и внимательно слушал, багровея.
   ― Бестолочи безрукие! Бабу нормально трахнуть не можете! ― внезапно заорал он в банан, вскочил с кресла и побежал к двери, на ходу бросив Егору: ― Вызови скорую ― с твоего чипа быстрее! И, наверное, полицию...
   ― Что стряслось? ― испуганно спросил Егор.
   ― Они ее зарезали!
   ― Кого?
   ― Девственницу!
  
  23.
  
   Обсудить план спасения Сурмилова в тот день не удалось. Приехавшая полиция задержала и долго допрашивала всех, включая Егора и священника. Егора отпустили первым и он оказался предоставлен сам себе. Зайдя в зал, он с ужасом увидел лужу крови на белом мраморном полу и пластиковый мешок с телом, мимо которого деловито ходили равнодушные полицейские. На столе для жертвоприношения "лежала" трехмерная голограмма девушки. Полицейские создали ее, чтобы воспроизвести детали происшествия.
   Она была ровесницей Егора. Изломанное тело со вскрытым животом, крепко привязанное к столу, было неподвижно, как выключенная роботесса модели GHR18. Стеклянные глаза невидяще смотрели вверх, на купол храма. Оттуда на девушку скорбно взирала Богородица. Нанятый шиваитами дизайнер храмовых интерьеров не стал в свое время закрашивать ее лик, сочтя, что она похожа на богиню Парвати; впрочем, Егор об этом не знал.
   Пятерых закованных в наручники сатанистов под конвоем вывели из соседнего зала. Их лица посерели от страха, а в бегающих глазах было такое отчаяние, что Егор невольно почувствовал жалость к ним. Авдеева продолжали допрашивать, полиция захотела проверить договор аренды с Церковью Сатаны. Он махнул Егору, чтобы тот уезжал ― конца мытарствам не предвиделось.
   Егор вышел из храма и медленно побрел вниз по лестнице. Он не видел ничего вокруг, перед глазами стояло лицо погибшей девушки. Спустившись к воде, он внезапно понял, что его не ждет привычное такси. У храмовой набережной стояли три катера: приземистый полицейский в ядовито-оранжевой раскраске, скорая помощь с кровавой эмблемой, похожей на раздавленного жука ― гибридом креста, полумесяца и могендовида, ― и еще один, каких Егор раньше не видел. Огромный двухпалубный катер, глянцево черный, словно высеченный из цельной глыбы обсидиана, казалось, мог принадлежать только правительственному причалу.
   Егор в изумлении рассматривал невиданный корабль и не сразу заметил неподвижно стоящего рядом маленького китайца лет пятидесяти, одетого в строгий черный костюм. Для Егора все они были на одно лицо, но этот выделялся особенно недобрым взглядом. Каким-то образом было понятно, что он не местный и прибыл из Китая совсем недавно. Его непроницаемое морщинистое лицо не отражало эмоций, только колючий взгляд исподлобья будил чувство неясной тревоги. "Будто автономный робот", ― с неприязнью подумал Егор. Над китайцем висели несколько неизвестных иконок-иероглифов. Иконки социотипа не было. Егор стер любину программу перед самым приездом полиции и был страшно этому рад. Полицейские проверили сканером каждого, кроме Авдеева, на наличие в чипе нелегальных программ.
   Китаец сделал шаг навстречу, поклонился и телепатически произнес:
   ― Здравствуйте, господин Ли Сицын. Меня прислал мой хозяин, уважаемый господин Лю Куань. Он хочет встретиться с вами и вежливо просит, чтобы вы зашли на катер и поехали со мной.
   Не сдвинувшись с места и не отвечая, Егор быстро спросил у Наташи: "Что ему нужно?" После паузы, потребовавшейся ей для переговоров с другглом китайца, она сказала:
   "Не волнуйся. Лю Куань ― известный человек, депутат городского собрания, а это его личный помощник".
   "Спроси, зачем я понадобился депутату горсобрания".
   "Он не знает, ему просто велели привезти тебя, ― сказала Наташа. ― Уверена, бояться нечего".
   Китаец понял, что его не удостоят ответом. Он наклонился вперед и протянул к Егору сложенные руки ладонями вверх, будто прося милостыню. В них возник дрожащий голубоватый призрак пожилого китайца с тростью. Казалось, помощник почтительно держит в руках призрачного гнома. Гном кивнул Егору, словно знал его сто лет, и телепатически сказал:
   ― Здравствуйте, Егор Сатчитанандович. Меня зовут Лю Куань, я председатель совета директоров "Стеклянного города". У нас возникла проблема с вашим другом Михаилом Сурмиловым. Буду чрезвычайно признателен, если вы согласитесь уделить мне час вашего драгоценного времени, чтобы обсудить ее и найти приемлемое для всех решение. Мой помощник доставит вас ко мне, а потом отвезет в удобное вам место. Спасибо за сотрудничество!
   С этими словами голографический гном исчез. Это было записанное сообщение. Никто не собирался обсуждать с Егором его желание или нежелание ехать. Китаец выпрямился, спрятал руки за спину и в ожидании уставился на Егора.
   Егор почувствовал противную пустоту в животе. Очевидно, с Мишкой стряслось что-то серьезное. А явившийся за ним китаец представляет "Триаду", о которой предупреждал его Аслан. Депутат горсобрания, надо же... С другой стороны, это шанс выяснить мишкину судьбу. Не станут же они сразу разбирать Егора на органы?
   ― Надо дождаться священника, ― сказал Егор, показывая на увенчанную пентаграммой церковь позади себя. ― Он тоже друг Сурмилова. Мы поедем вместе.
   ― Священник нет, ― замотал головой китаец. ― Господин Лю Куань сказать: не надо священник, только господин Ли Сицын!
   ― Я не поеду один! ― твердо заявил Егор. ― Будем ждать священника.
   Китаец пожал плечами. Ждать пришлось недолго. Спустя пару минут двое полицейских вывели Авдеева из храма и посадили в свой катер. Он помахал Егору и крикнул, что все в порядке, он позвонит позже. Наручников на его руках не было.
   Егор понял, что придется ехать одному. Вздохнув, он покорно взошел на катер вслед за ухмыляющимся чему-то китайцем. Катер производства "Моторных заводов Баварии" изнутри был еще роскошнее, чем снаружи. Отделанные карельской березой каюты, кресла и диваны из дорогой натуральной кожи, картины и янтарные панно на стенах ― такое судно, наверное, стоило дороже десятков гулловских роботов. Егор сел на указанное китайцем место и пристегнулся. Низко взревел баварский двигатель, Егора вдавило в кресло и в окне замелькали унылые каналы Звенигорода.
   ― Кокаин, метадон, "аляска", гашиш, грибной гель? ― предложил китаец, открыв бар.
   В ноздри ударил резкий аптечный запах. Егор с гримасой отвращения помотал головой и отвернулся к окну. Из всего перечисленного он решился бы только на гель, но не перед встречей с депутатом горсобрания Москвы. Китаец не настаивал. Всю дорогу Егор пытался вспомнить, почему его хозяин с голограммы показалось ему таким знакомым. Ничего не вспомнилось, мешали мысли о зарезанной в храме девушке. Он никак не мог выбросить из головы ее красивое мертвое лицо.
   Через полчаса катер сбросил ход у похожего на крепость бетонного особняка на Воробьевых горах. Поднялись стальные ворота и судно медленно вплыло во внутренний док. У трапа Егора встретили два телохранителя в темных очках, также показавшихся ему знакомыми. Его обыскали и, не найдя ничего предосудительного, повели по бесконечным извилистым коридорам, разделенным дверями-шлюзами. Перед каждой дверью стоял охранник, всякий раз просвечивавший Егора сканером ― как будто сложно было передать всем в здании, что он уже проверен.
   Наконец, миновав лифт и еще один длинный коридор на другом этаже, где его снова обыскали ― это уже действовало на нервы ― Егор и сопровождающие китайцы оказались в ярко освещенном холле перед высокой двустворчатой дверью с резным орнаментом в виде усатых драконов. Ее тоже охраняли: в креслах по обе стороны от двери сидели охранники с лучевыми автоматами, вскочившие при появлении Егора. После коротких переговоров охраны с сопровождающими охранники открыли дверь и Егора втолкнули внутрь; створки за его спиной захлопнулись. Он оказался в затемненном помещении неясных размеров. В ноздри ударил сладковатый запах благовоний, где-то впереди тихо журчала вода.
   Когда глаза привыкли к сумраку, Егор обнаружил себя в просторном зале без окон, обрамленном колоннами по периметру. Стены украшали деревянные резные панели с едва различимыми в полумраке изображениями: то ли сюжеты китайских мифов, то ли подвиги возглавляемых коммунистической партией революционеров. В центре зала, в углублении со сбегающими вниз ступеньками, располагался бассейн с фонтаном. У дальней стены угадывался письменный стол, за которым кто-то сидел.
   Фигура за столом подняла голову. Человек заметил Егора, включил настольную лампу с бумажным абажуром и встал. Это был одетый в костюм-тройку лысый пожилой китаец, которого Егор тот час же вспомнил; он видел его в кабинете Леонида Глостина. Как и в день их встречи, старик опирался на трость с серебряной рукояткой в форме головы дракона. Китаец шагнул навстречу и телепатически поприветствовал Егора:
   ― Здравствуйте, Егор Сатчитанандович! Я Лю Куань. Спасибо, что нашли возможность принять мое приглашение. Прошу вас, проходите, присаживайтесь!
   Егор подошел к столу. По дороге он бросил взгляд в бассейн и увидел снующих карпов и других рыб странного вида, названия которых он не знал. Егор однажды смотрел документальный фильм о "Триаде" и, как ему казалось, неплохо представлял обычаи мафии. Неизвестные рыбы не были похожи на пираний, что немного успокаивало.
   Они обменялись рукопожатиями. Левый глаз китайца выглядел мертвым из-за глаукомы, в правом светились ум и доброжелательное любопытство. Старик предложил гостю сесть. Сам он занял свое место за резным китайским столом, а Егор сел в низкое кресло напротив. Кожаное кресло было единственным предметом европейского стиля во всем зале. Оно оказалось глубоким и уютным. Такие обычно ставят клиентам, чтобы те не убежали ― из них трудно и не хочется выбираться.
   Прежде чем начать беседу, китаец сбросил Егору в чип полсотни своих визиток. Помимо депутатства в горсобрании и председательства в совете директоров "Стеклянного города", Лю Куань числился председателем Фонда российско-китайской дружбы, зампредом двусторонней комиссии по экономическому сотрудничеству, попечителем детских театров, больниц и почему-то спецназа полиции Москвы, а также директором роботорынков, фирм, заводов и бог знает чего еще. Наташа была права: он действительно уважаемый человек в этом городе.
   ― Мне жаль, что мы встречаемся при печальных обстоятельствах, ― сказал Лю Куань.
   ― Что с Михаилом? ― спросил Егор с упавшим сердцем.
   ― Он умер, ― сокрушенно сказал китаец. ― Примите мои искренние соболезнования.
   ― Как это случилось? ― холодно спросил Егор, сраженный убийственной новостью.
   Внутри него все клокотало от ярости и страха. При всей нелюбви к Мишке он ненавидел погубивших его китайцев, один из которых ломает сейчас перед ним комедию. Ему жаль, как же!
   ― Боюсь, вы не поверите, ― сказал старик, покачав головой. ― История слишком невероятная, но, увы, это правда. Как вы, наверное, знаете, Михаил подружился в шоу с известной певицей, Лолой Фомм. Во время одной из их встреч он получил увечье, несовместимое с жизнью.
   ― Вы думаете, я идиот? ― медленно спросил Егор. ― Я видел сцену их секса. Там был удар током! Что на самом деле произошло?
   Старик печально вздохнул.
   ― Мне неприятно об этом говорить, но, видимо, придется. Михаил позиционировал себя в нашем шоу в довольно необычном качестве... автономного робота. В действительности же он роботом не был.
   ― Я в курсе, что не был.
   ― Конечно же, вы в курсе. В действительности роботом была Лола Фомм.
   Повисла тишина, было слышно лишь журчание воды в бассейне с карпами. Ужасная догадка подтвердилась, хотя смысла во всей истории Егор пока не видел.
   ― Продолжайте, ― попросил он.
   ― Ирина Бурсенко родом из Белгорода, известная как Лола Фомм, к нашему огромному сожалению, трагически погибла два года назад. Ее популярность в шоу была так велика, что нам пришлось заказать робота-копию ― чтобы не разочаровывать зрителей. Мы заключили договор с ее семьей и выкупили права на псевдоним, сценический образ и голос. За это они обязались молчать о ее смерти. О том, что Лола мертва, не знает никто. Надеюсь, этот прискорбный факт останется между нами.
   Егора передернуло. Он представил, как Сурмилов, надеявшийся на роман с живой Лолой, оказался один на один с тупым автономным роботом ― бездушной машиной, копией давно умершего человека. Вот откуда разочарование на его лице, которое он всякий раз не мог скрыть, ложась с ней в постель! Егору стало отчаянно жаль Мишку.
   ― Как она погибла?
   ― Злоупотребление псилоцибином вызвало нарушение серотонинового обмена. Так сказали врачи. Она не справилась с депрессией и выбросилась из окна.
   Китаец беспомощно развел руками.
   ― До этого трагического происшествия мы не ограничивали участников шоу в наркотиках, надеясь на их здравый смысл. Смерть Лолы и... некоторых других показала, что наши надежды были напрасными.
   Егор скептически хмыкнул.
   ― Мы заказали в "Пигмалионе" несколько копий Лолы последней на тот момент модели GHR17. К сожалению, Михаил забыл, что эта модель не имеет влагозащиты, и увлек ее... ― то есть, андроида ― в ванну. Произошло короткое замыкание. Он погиб от удара током.
   Егор подавленно молчал. Мишка, Мишка... Умер так же нелепо, как жил. Впрочем, была вероятность, что старик придумал эту историю, чтобы скрыть еще более ужасную правду.
   ― Я знал, что вам будет трудно поверить, ― сказал китаец, будто прочитав мысли Егора. ― Тем не менее, дела обстоят именно таким печальным образом. Поэтому я вас и пригласил.
   Он сделал неуловимый знак пальцами и за спиной Егора раздались громкие шаги. Он обернулся и увидел, как из полутьмы за колоннами выходит Сурмилов! Егор от испуга выскочил из кресла и повернулся к нему лицом, как будто мертвый Мишка мог представлять угрозу. Сурмилов смотрел мимо Егора и двигался деревянной походкой, словно был не человеком, а механической куклой. Он остановился, не дойдя до кресла пару шагов.
   Егор недоверчиво вглядывался в его лицо, ожидая, что тот узнает своего старого знакомого или подаст знак, что он в порядке. Мишка неподвижно застыл, его пустые глаза не выражали ровным счетом ничего. Приглядевшись, Егор заметил блеснувшие в них циркониевые искорки ― отражение скудного света китайской настольной лампы. Модель GHR18! ― догадался он.
   ― Нам пришлось втрое переплатить за срочность, ― пожаловался Лю Куань. ― Зато получился как живой!
   Егор не отвечал, он еще не успел придти в себя. Он обошел Мишку и даже, набравшись смелости, потрогал его руку. Она была теплой. Повинуясь неожиданному хулиганскому порыву, Егор зажал ему пальцами нос, перекрыв доступ воздуха. Робот с бесстрастным выражением лица стряхнул его руку, чихнул и потер нос, после чего вновь неподвижно замер.
   ― Вы абсолютно точно определили проблему, ― с уважением сказал старик. ― Сразу видно специалиста! Этот болван ведет себя совершенно ненатурально. Нам нужна ваша помощь, чтобы заставить его вести себя по-человечески.
   ― Моя помощь? ― переспросил Егор, повернувшись к китайцу.
   ― Мы хотим нанять вас, ― пояснил старик, ― чтобы вы писали его реплики и управляли им.
   ― Вы спятили! ― вырвалось у Егора. ― Угробили его, а теперь хотите, чтобы я помогал вам покрывать убийство?
   ― Я рассказал вам правду, ― недовольно сказал Лю Куань. ― Это несчастный случай. Сами подумайте, зачем убивать того, кто приносит прибыль?
   ― Может, ради еще большей прибыли? Я видел ваш договор договор с Сурмиловым. В нем прописана возможность его безнаказанного убийства. И закодированы символы "Триады", ― выпалил Егор, пугаясь собственной смелости.
   "Будь готова вызвать полицию", ― попросил он Наташу.
   ― "Триада"? ― удивился Лю Куань. ― Глупости, никакой "Триады" не существует. Ее придумали сценаристы Сибино для своих киноигр. Эти выдумки подрывают дружбу наших народов и я давно устал их опровергать. Договор же нужен исключительно для того, чтобы защитить акционеров шоу от безумного поведения участников. Вы же сами видите, с каким контингентом приходится работать!
   Он жестом предложил Егору вернуться в кресло. Егор, помедлив мгновение, снова сел.
   ― Я предлагаю выгодное дело! Помогите мне, и я не останусь в долгу. Вы будете получать его ― старик кивнул на Сурмилова ― зарплату. Ему она больше не нужна, а вам пригодится.
   Китаец полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда узкий футляр, а из него очки ― Егор не раз видел их в плоских фильмах. Одев очки, он взял из лежащей перед ним открытой папки тонкие белые листочки. "Настоящая бумага! ― догадался Егор. ― Стоит бешеных денег, наверное". Пробежав верхний листок глазами, китаец отложил его и сказал:
   ― Я попросил навести о вас справки. Вы недавно купили гулловского робота в кредит, так что лишние деньги вам не помешают. Подумайте, сорок тысяч в год!
   "Мишка говорил про восемьдесят", ― невольно подумал Егор. Либо надули его, либо собираются обмануть Егора. Впрочем, все равно ― он не примет предложение. Несмотря на заманчивость даже вдвое урезанной суммы, Егор не станет в этом участвовать. Его совесть не позволит ему, да и что скажет Авдеев, если узнает? Кроме того, ежедневное написание реплик и ручное управление роботом съест все его время и он не сможет брать новые заказы. Пара пропущенных заказов ― и его карьере в спорте конец.
   ― Обратитесь к Меликяну. Он возьмется и за меньшие деньги.
   ― Вы его друг, ― возразил Лю Куань, указав на робота. ― Вы хорошо знаете Михаила: его привычки, реакции, характерные словечки. Под вашим контролем он будет убедительнее. Сказать вам, почему никто до сих пор не догадался про смерть Лолы? Роботом управляет ее младший брат! Мы платим ему хорошие деньги, но думаю, он делает это не только из-за денег. Мне кажется, он мстит ей таким образом за свои детские обиды. Впрочем, его мотивы ― не наше дело. Главное, что с работой он справляется отлично.
   ― Должно быть, при жизни у нее был соционический конфликт с ублюдком! ― предположил Егор и тут же мысленно прикусил язык.
   Лю Куань удивленно посмотрел в свою бумагу, потом на Егора ― и широко улыбнулся.
   ― Приятно встретить знающего человека! ― сказал он, нажимом выделив слово "знающего". ― Странно, в моей справке ничего не сказано о вашем... э-э... редком хобби. Если вам интересно, у Лолы с братом были отношения тождества, что значительно облегчает его работу.
   Егор затравленно молчал. Как он мог так глупо проговориться? Немудрено, ведь последние несколько недель он не вылезал из соционических штудий. Что теперь будет?
   ― Расслабьтесь, мы с вами в одной лодке, ― подбодрил его старик. ― Мне пришлось изучить соционику, иначе я не смог бы эффективно управлять этой сворой в "Стеклянном городе". Мы подбираем пары с учетом требуемых результатов: кто-то должен ссориться, кто-то наоборот. Своего рода научное звероводство, простите за сравнение. Так что, мы договорились?
   ― Я должен подумать, ― угрюмо ответил Егор. ― Если я приму ваше предложение, моей карьере в спорте конец.
   ― О чем тут думать? Сорок тысяч! Это на порядок больше, чем вы сейчас имеете. Кроме того, предлагаю бонус ― доступ к телу Лолы. Разумеется, в свободное от трансляций и техобслуживания время.
   Егор почувствовал, как напряглась Наташа в глубине его мозга.
   Лю Куань вновь подал едва заметный знак. Из-за колонны вышла обнаженная брюнетка. Свет лампы упал на ее лицо и Егор узнал Лолу Фомм. В отличие от Мишки, она двигалась естественно. Ее искусственную природу выдавало лишь едва слышное жужжание сервомоторов. Подойдя к креслу, Лола склонилась к Егору, обвила его шею холодными резиновыми руками и зашептала в ухо грубые непристойности. Жесткие нейлоновые волосы GHR17 царапнули его по щеке. От ее лица пахло латексом и пластиком. "Неужели ей управляет ее брат? ― с отвращением подумал Егор. ― Тогда он точно ублюдок. Маленький извращенец!"
   ― Уберите ее! ― попросил он.
   Лю Куань сделал жест рукой. Блеснул алмаз на пальце, и Лола, повинуясь команде, вернулась на свое место за колонной. Китаец вновь заглянул в свои бумаги и сказал:
   ― Простите, я должен был догадаться, что вы не захотите изменять своей гулловской роботессе...
   ― Вас это не касается, ― отрезал Егор.
   Китаец вперился в Егора своим единственным живым глазом. Он ждал ответа.
   ― Я должен подумать, ― повторил Егор.
   Он уже все решил и думал лишь о том, как выбраться из здания. "Авдеев меня убьет, когда я расскажу, как выдал себя с соционикой", ― печально подумал он.
   ― INFJ, ― вздохнул старик. ― Характерное ослиное упрямство. Ну что прикажете с вами делать? Видят предки, я хотел договориться по-хорошему...
   Егор напрягся. Что сейчас будет? Зная социотип Лю Куаня, он мог бы предположить, что от него ждать. "Похоже, третья квадра", ― подсказала Наташа. "Бить не станет, ― с облегчением подумал Егор. ― Торговаться, шантажировать ― да, но бить вряд ли".
   Поскучневший китаец вновь зашуршал бумагами. Узловатые артритные пальцы грубо мяли листки, словно плоть беззащитной жертвы. Найдя то, что нужно, он оживился.
   ― В нашей культуре, Егор, осталась традиция чтить ушедшие поколения. Уважать их свершения. Изучать партийные документы прошлого. Понимаете, о чем я говорю?
   Сердце Егора забилось сильнее. О чем это он?
   ― Речь Ивана Дубины после матча первенства России произвела на меня большое впечатление. Но мне подсказали, что она уже звучала прежде. Это речь генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, посвященная шестидесятилетию Октябрьской революции. Компьютерный анализ показал, что вы изменили всего двадцать процентов текста. Зачем, Егор? Вы же талантливы, неужели трудно было написать речь самому?
   Сердце Егора сжалось, на глазах появились непрошенные слезы. Он почувствовал, что падает в пустоту. Наташа что-то взволнованно шептала ему, но он не слушал. "Все, конец, ― подумал он. ― Если откажусь на него работать, он уничтожит мою карьеру".
   Лицо Лю Куаня сделалось мягче. Старик участливо смотрел на Егора, изучая произведенный эффект. Наконец, он сказал:
   ― Не знаю, утешит ли вас это... Брежнев ведь не сам писал свои речи. Тексты сочиняли его помощники, а он просто озвучивал их, как ваш робот. Так что вы обокрали своего безвестного коллегу из прошлого.
   ― Я не крал, это была шутка, ― выдавил Егор.
   ― Ничего себе, шутка! ― весело воскликнул старик. ― Она будет стоить вам репутации! Если, конечно, мы не договоримся.
   Егор сердито засопел.
   ― Это шантаж!
   ― Шантаж, ― радостно согласился китаец. ― Надеюсь, вы уступите.
   ― Я должен подумать, ― упрямо сказал Егор.
   Китаец смотрел на него с усмешкой. Егор решил нанести свой удар. Он сказал:
   ― Я слышал, у Лолы Фомм есть покровитель в канцелярии президента. Вряд ли он будет в восторге от известия о ее смерти.
   ― Максим Икрамов, руководитель канцелярии? Мы с ним хорошие друзья, ― улыбнулся Лю Куань. ― Он знает, разумеется. Более того, именно он помог нам уладить дело с ее семьей. Лола здорово утомляла его в последнее время, так что происшедшее стало для него в некотором смысле облегчением.
   Егор подавленно молчал. Лю Куань выиграл партию.
   ― Хорошо, я дам вам время, ― сказал старик. ― Только немного, у меня самого его нет. Зрители начинают догадываться, что с Михаилом что-то не так. Мы хотим вернуть его в строй как можно быстрее. Недели на размышление хватит?
   Егор кивнул. Какая разница? Он думал лишь о том, как отдавать кредит за тело Наташи, если ― вернее, когда ― китаец ославит его на всю страну и он потеряет работу. Все остальное меркло перед этой проблемой.
   Лю Куань встал, чтобы проводить его. Он посмотрел на Егора снизу вверху своим живым глазом и сказал:
   ― Вам обязательно нужно познакомиться с братом Лолы, он очень смышленный паренек. Он научит вас всему, что нужно для выживания в "Стеклянном городе".
   Егор не стал отвечать. Лю Куань довел его до дверей и препоручил своим охранникам. Те словно почуяли звериным чутьем, что гость в чем-то уступил их боссу, и стали еще заносчивее ― а может, расстроенному Егору просто показалось. Молчаливый помощник, как было обещано, доставил его домой. Черный корабль причалил к пристани, распугав пузатые кабинки таксоботов, словно акула, разгоняющая стаю мелких рыбешек. Несчастный Егор сошел с трапа и поплелся к лифтам, не замечая завистливых взглядов, что бросали на него и на роскошное судно незнакомые соседи. Тяжелый день опустошил его. Расставание с Ниной, трудная беседа с Авдеевым, смерть молодой сатанистки и, наконец, бесстыдный шантаж Лю Куаня совершенно выбили его из колеи.
   Выйдя из лифта, он упал в объятия Наташи и заплакал. Она гладила его по голове и вздрагивающим плечам, целовала в глаза, шепча слова утешения, и Егор все отчетливее понимал: единственное, чего он по-настоящему боится ― не вернуть кредит и потерять ее.
  
  24.
  
   "...объявили о начале оказания экспериментальных услуг по выборочному стиранию памяти. Новая технология имеет множество полезных применений. Представьте, например, что человек посмотрел великолепную видеокнигу и хочет повторить удовольствие. Если он просто посмотрит ее еще раз, ощущения будут уже не те. Ведь он знает все, что произойдет по ходу сюжета.
   Иное дело ― после стирания памяти. Клиент скачивает специальную программу, которая через чип стирает память о видеокниге. Он знает, что смотрел ее, но не помнит содержание. Теперь он может посмотреть ее снова ― с тем же удовольствием, что и в первый раз. И снова. И снова. И снова..."
   Клик!
   Егор поежился ― ну и услуга! Ему некстати вспомнился репортаж о пищезависимом римском папе, председателе совета директоров Ватикана, принимавшем рвотное после обеда, чтобы тут же пообедать опять. Странно, но после репортажа его рейтинг общественного уважения, этой не знающей границ валюты, удвоился. Выросли и продажи упомянутого рвотного средства ― все хотели принимать то же лекарство, что и папа. Знаменитости, к которым он, безусловно, принадлежит, потребляют не так, как простые смертные. Они делают это с оглядкой на последователей. Миллионы поклонников жадно просматривают Твитчер, чтобы узнать, что съел, одел или купил их кумир, и тут же делают заказы в виртуальных магазинах Среды Гулл. Сурмилов как-то сказал, что работа со звездами заменила корпорациям запрещенную рекламу, от которой люди страдали в прошлом.
   Ох, Мишка! Как же глупо ты умер... Егор ходил из угла в угол, бессвязно бормоча что-то под нос, а Наташа, устав от его причитаний, ушла на кухню готовить ему завтрак. Вот уже час он собирался вызвать Авдеева, чтобы рассказать обо всем, что узнал вчера от китайца ― и никак не мог решиться. Что будет, когда священник узнает о мишкиной смерти ― слезы, истерика, инфаркт?
   ― Просто вызови его, ― велела Наташа, выглянув из-за двери. ― Прямо сейчас!
   Егор послушался. Священник долго не отвечал ― должно быть, искал свой раскладной банан. Когда Егор с чистой совестью хотел сбросить вызов, он ответил. Оказалось, вчера его продержали в полиции до поздней ночи и отпустили, не предьявив никаких обвинений. Егор долго и обстоятельно, с подробностями рассказал о своей поездке к китайцу. Услышав о гибели Сурмилова и замене его автономным роботом, Авдеев долго молчал, а затем тихо произнес:
   ― Вот и все.
   Егор испуганно замолчал. Нужно было что-то сказать ― важное и соответствующее трагическому моменту, но у него не нашлось слов.
   ― Я все время волновался, потому что чувствовал, что он плохо кончит. Но что я мог сделать? Что, скажи, Егор? Э-э, да что теперь... Разве свой ум человеку вложишь?
   Авдеев тяжело вздохнул. Егор пробормотал о своем сожалении, но вышло не слишком убедительно. Потом он осторожно продолжил рассказ, признавшись, что проговорился насчет соционики.
   ― Лю Куань? ― еще раз переспросил священник сквозь помехи. ― Знаю, конечно. Нет, он тебя не выдаст. У него слабость к тем, кто, подобно ему, тайно изучает... сам знаешь что. Нас слишком мало в этом городе, делить нам нечего.
   Егор подробно рассказал о набитом охраной здании и многочисленных мерах предосторожности вокруг старого китайца. Он хотел посоветоваться насчет предложения Лю Куаня, но не знал, как о нем сказать.
   ― Видишь, он тоже боится! ― воскликнул Авдеев. ― Он знает, что кто-то ведет на нас охоту.
   ― Я слышал, "Стеклянный город" принадлежит китайской мафии. Может, все эти охранники ― боевики "Триады"? ― осторожно предположил Егор.
   ― "Триады" не существует, ― не согласился священник. ― То, что раньше так называли, сейчас зовется Комиссией по русско-китайскому экономическому сотрудничеству. Мне приходилось иметь с ними дело по прежней работе. Они пообтесались: больше не берут заложников, не отрезают руки и не палят в конкурентов средь бела дня. Хотя методы у них порой жесткие, все далеко не так плохо, как раньше.
   Подбадриваемый Наташей, Егор решился и выложил остальное. Он рассказал священнику о предложении работы и шантаже, упомянув причину, из-за которой шантаж стал возможен. Священник замолчал ― видимо, от изумления, ― а потом расхохотался так громко, что Егор инстинктивно закрыл уши руками. Разумеется, это не помогло ― хохот гремел внутри его головы.
   ― Речь Леонида Брежнева? ― задыхаясь от смеха, выдохнул Авдеев. ― Ну, ты даешь! А я, старый дурак, слушал ее, открыв рот! Чуть слезу не пустил. Это ж надо ― пошутил! Ох, убить меня хочешь...
   Егор облегченно вздохнул. Удивительно, как быстро Авдеев примирился с мишкиной смертью. Егор ожидал многодневной депрессии с самобичеванием и пьяными ночными звонками, но Авдеев оправился почти мгновенно. "Вот что значит гулловский руководитель, ― подумал Егор с невольной завистью, ― психологическая устойчивость и твердая связь с реальностью!" И правильно: Мишке уже не поможешь, а жизнь продолжается и ставит новые капканы, в которые нужно не попасться.
   Успокоившись, Авдеев серьезно сказал:
   ― Егор, ты умный парень, в отличие от покойного. Во всяком случае, я думал так пять минут назад. Твоя шутка стоила тебе профессии. Ты должен понимать, что, имея такой компромат, китаец в любом случае пустит его в ход. Жадность не позволит ему поступить иначе. У китайцев в хозяйстве ничего не пропадает зря, тем более хороший компромат. Вопрос ― когда? Скорее всего, когда ты захочешь получить свои деньги. Поэтому... соглашайся. Только оговори, чтобы платили еженедельно ― тогда потеряешь заработок всего за неделю. И начинай искать другую работу. Узнав о твоей "шутке", ни один заказчик дел с тобой больше иметь не станет.
   Он умолк на секунду, размышляя, а потом сказал:
   ― Пока рейтинг фальшивого Михаила высок, китаец будет нуждаться в тебе. Надеюсь, это продлится долго и ты успеешь хорошо заработать. А вот потом... Тебе придется пережить несколько месяцев позора. Лучше, наверное, уехать куда-нибудь на время.
   Егор смущенно поблагодарил. Все-таки умный мужик Авдеев! Всегда смотрит в корень. А хитростями с невыплатами денег после общения с Глостиным Егора не удивишь.
   Закончив разговор, он измученно улыбнулся Наташе. Как всегда, она слышала каждое слово.
   ― Что скажешь? ― спросил Егор.
   ― Эта работа не для тебя. Ты не выдержишь в "Стеклянном городе" и недели.
   ― Ну, ничего, я где-нибудь перезайму... ― пробормотал он. ― Реструктуризирую кредит или еще что-то придумаю. Может, обращусь к родителям. Они помогут.
   ― Конечно, придумаешь. Все будет в порядке! ― сказала Наташа с улыбкой. ― Иди завтракать!
   Съев восхитительную кашу из сорговых хлопьев со сладкой слизью морских жуков, Егор облачился в официальный акулий костюм и пошел к лифту. Сегодня его ждали в офисе "Уральских роботов", Глостин назначил встречу ровно на полдень. Завтра в Москву прилетает председатель Джо Дуньтань. До исторического матча оставалось три дня.
   Наташа поправила ему галстук-шнурок с золотым грузиком на конце и поцеловала, пожелав удачи.
   ― Хотел бы я взять тебя с собой, ― с сожалением сказал он, ― но боюсь, Глостин меня не поймет.
   ― Я все равно буду с тобой, ― сказала она, коснувшись пальцем его лба.
   Он смотрел в ее сияющие глаза, пока двери не закрылись.
   В приподнятом настроении Егор запрыгнул в такси. В дороге он заказал газ-релаксант для секретарши Глостина и упаковку пива для Рыбы ― традиционная дань, выплачиваемая программисту ради хорошего отношения.
   Таксобот доставил Егора на набережную Кавайного в южной окраине московского Сити. Штаб-квартира "Уральских роботов" размещалась в небоскребе, выстроенном по проекту известного лондонского архитектора. Своим безумным видом небоскреб напоминал упавший на город звездолет пришельцев. Мрачная циклопическая конструкция угрожающе нависала над каналом, вцепившись в край набережной паучьими лапами судорожно искривленных опор. На фоне окрестных стеклянных пирамид, с детства привычных взгляду москвича, здание из блестящего кристаллобетона смотрелось чужеродно бесформенным, словно изломанное мукой тело огромного неведомого чудовища. Его оплетали бесчисленные полупрозрачные жилы, внутри которых сновали вакуумные лифты. Дом-звездолет занимал целый квартал, а нужный офис "Уроботов" был на предпоследнем, сто двадцать девятом этаже.
   Егор направился сквозь толпу к центральному входу, напоминавшему разверстое лоно чудовища. Там его ждал робот-курьер с покупками. Колесная тележка со смешной глазастой головой открыла дверцу в животе-контейнере и Егор забрал свой пакет.
   Вместо одного полицейского на входе в офис "Уроботов" дежурили пятеро с лазерными автоматами. "Обстановка накаляется", ― подумал Егор. Тщательный обыск напомнил о визите к Лю Куаню. У него возникло тревожное ощущение, что все готовятся к неизвестной ему грядущей опасности, либо город постепенно сходит с ума.
   Оказавшись в офисе, Егор посмотрел на внутренние часы в левом верхнем углу. До встречи с директором оставалось еще полчаса и он направился к Рыбе посмотреть, как движется проект. Он также хотел распросить его об одном личном деле.
   Егор, подобно большинству своих сверстников, не служил в армии. Он платил "патриотический налог", на который содержался воюющий в Афганистане боевой робот. Конечно, Егор не мог окупить создание машины, ― боевые роботы стоят дороже гулловских, ― но его денег хватало на оплату операционной системы и ежегодного антивирусного пакета. За это правительство регулярно присылало ему видеоотчеты о функционировании робота.
   Роботом управлял неизвестный ему "воин-афганец" из тех, что сутками торчат в подвалах небоскреба министерства обороны на Арбате. Сидя в продавленных креслах, они терзают потертые скрипучие джойстики, а подчиняющиеся им роботы на другом конце света убивают, жгут лазерами и давят траками гусениц многочисленных врагов России. "Афганцев" легко узнать на улице ― это неряшливо одетые подростки с пивными животами и ярко-синими от синтетических чипсов пальцами.
   Егор привык к своему роботу. Между ним и боевой машиной установилась тесная связь ― воображаемая, конечно. Просматривая ролики, на которых робот расстреливал мечущихся вдали человечков, Егор часто пытался представить себя на его месте. Врагов рассмотреть обычно не удавалось; стоило роботу начать стрелять, как поле зрения заволакивало пылью и дымом от взрывов. Егор смотрел на взрывы, трассы зажигательных пуль, нити лазерных лучей и воображал, что это он сам сражается в далеких горах, отстаивая интересы страны от посягательств неизвестных, но определенно злонамеренных негодяев.
   На днях он получил грустную весть. В очередном видеоролике из военкомата не оказалось новых подвигов. Перед глазами возник незнакомый виртуальный майор. Скользнув по Егору равнодушным взглядом, он принес соболезнования в связи с героической гибелью опекаемого им робота. К сообщению прилагалась запись. Егор впервые увидел своего робота, теперь уже бывшего, со стороны; снимала убившая его ракета. Егор увидел гору, на склоне которой шевелились какие-то точки. Картинка стремительно надвигалась. Стала видна дорога и растянувшаяся на ней колонна увешанных орудиями гусеничных роботов. Ракета захватила в прицел одного из них и устремилась на цель. Робот отчаянно отстреливался, паля из пулемета и лазерной пушки. Изображение задергалась. Ракета уворачивалась, неуклонно приближаясь к цели. Последний кадр: робот таким крупным планом, что стали видны узлы и механизмы... и пустой экран с бегущими полосами. Майор скучным голосом сообщил, что Егору придется оплатить программное обеспечение нового робота. О ценах и сроках ему сообщат дополнительно.
   Егор страшно огорчился. У него сразу возникли вопросы. Почему военкомат прислал ему ролик, снятый вражеской ракетой? Он ясно разглядел иероглифы вокруг сетки прицеливания. Майор не ответил и отключился. Теперь Егор надеялся расспросить об этом Рыбу, который, как он знал, одно время работал на военных и был знаком с их технологиями.
   Остановившись перед дверью в логово Рыбы, Егор на секунду замер, собираясь с духом. Проходивший мимо инженер посмотрел на него с сочувствием. Из-за двери доносились тяжелые удары ― Рыба слушал музыку. Набравшись храбрости, Егор постучал. Никто не ответил. Постучав снова, он выждал еще немного и толкнул дверь.
   В нос ударил запах испорченой еды и застоялого перегара, а уши едва не оглохли от сопровождаемого барабанным ритмом речитатива о тяжелой жизни молодежи в городских каналах. Странно, что Рыба слушал музыку непосредственно, а не через чип. "Должно быть, хочет досадить коллегам", ― подумал Егор. Кабинет программиста был завален многоярусными залежами узлов роботов, проводами и экзотического вида запчастями неизвестного генезиса и предназначения.
   ― Можно? ― мысленно крикнул Егор.
   ― Зашел уже, чего спрашивать! ― сипло отозвался Рыба, вылезая из-под странного колесного устройства с торчащими во все стороны шлангами. Он был тучным приземистым мужичком лет сорока пяти, рано облысевшим, с неопрятной нечесанной бородой и слезящимися подслеповатыми глазками. Рыба вытер испачканные смазкой руки об грязные джинсы и для верности ― об транслирующую порнофильм черную видеофутболку.
   Егор поставил упаковку пива на край заваленного барахлом стола. Рыба небрежно кивнул и спросил:
   ― Закончил речь?
   ― Да, Глостин должен окончательно одобрить, ― ответил Егор. ― А как с видеокамерой, получилось?
   ― Не лезет, зараза, слишком заметна! ― проворчал программист. ― Вот, сам гляди!
   Он вынул из помятой пластиковой коробки голову Ивана Дубины и поставил ее на стол рядом с пивом, предварительно смахнув мешающий хлам. Голова с выпученными закатившимися глазами производила жуткое впечатление ― будто кто-то обезглавил боксера и сохранил голову в качестве сувенира. В точке между бровями, где восточные учения обнаруживают мистический третий глаз, зияло грубо просверленное отверстие, из которого торчал тонкий провод с горошиной видеокамеры на конце. Она была слишком велика: как не прячь, все равно видно.
   ― Как же он узнает котировки? ― спросил Егор обеспокоенно.
   ― Не боись, время еще есть. Че-нибудь придумаем, ― рассеянно сказал Рыба; было заметно, что его мысли заняты чем-то другим.
   ― Я тут подумал... ― нерешительно сказал Егор. ― А может, не надо камеры?
   ― Как это? ― недовольно спросил Рыба.
   ― Если Дубина потеряет оба глаза, это означает проигрыш, так? Китаец его сразу добьет.
   ― Ну, ― буркнул программист.
   ― Тогда и камера не нужна. Зачем ему знать котировки, если и так понятно, что он проиграл? А если хоть один глаз уцелеет, он им и посмотрит!
   ― Соображаешь, ― уважительно заметил Рыба.
   Он ухватил голову за макушку, свободной рукой намотал провод на кисть и резко дернул, вырвав его из лба. Голова открыла рот и издала протяжный стон. Программист спрятал провод в карман и бросил голову обратно в коробку, словно баскетбольный мяч в корзину.
   ― Не боишься его сломать?
   ― Пойдем, покажу кое-что, ― сказал Рыба вместо ответа.
   Они обогнули забитые хламом полки и оказались у маленькой низкой дверцы ― как раз по росту Рыбы. Программист прошел в нее и поманил Егора следом. Нагнув голову, чтобы не удариться, Егор вышел за Рыбой и удивленно ахнул, увидев большой прямоугольный зал, уставленный копиями Ивана Дубины.
   Их было, наверное, десятка три. Некоторые андроиды стояли без голов, с отстутствующими конечностями и вскрытыми туловищами. Несколько экземпляров были полностью готовы. Егор подошел к одному и невольно залюбовался.
   Дубина замер в боевой стойке, приготовившись крушить и калечить любого, на кого укажет программа. Мышцы на торсе и обнаженных руках бугрились, на шее и лбу отчетливо проступили вздутые вены. Известное всей стране лицо, обычно добродушное, было напряженным и злым. Тонкие усы под острым носом яростно топорщились, придавая атлету сходство с разозленной крысой.
   "Как живой, только глаза закрыты", ― с восхищением подумал Егор. Ему нравился типаж Ивана Дубины. Он иногда представлял, что Дубина не робот, а живой человек. Егору казалось, что человек с такой внешностью должен быть очень приятным при личном общении.
   ― Видишь, их много. Есть на ком опыты ставить, ― сказал программист. ― Ты первый не из "Уроботов", кто это видит.
   ― Спасибо, ― сказал польщенный Егор. ― А я всегда думал, что Дубина существует в единственном экземпляре.
   ― Ты спятил? Что можно сделать с одним роботом? Мы штук пять-шесть в месяц убиваем только на стендовых испытаниях! А еще спарринг-тренировки...
   ― Это же куча денег! ― изумился Егор.
   ― А то! ― самодовольно изрек Рыба, словно это были его деньги. ― Нищим в боксе делать нечего.
   Они вернулись в кабинет. Егор вспомнил про смерть "своего" боевого робота и сказал:
   ― Мне похоронка пришла из военкомата. Робот, которого я опекал, погиб. Но, знаешь, что странно? Видеоролик снят убившей его вражеской ракетой. Как такое может быть?
   ― Покажи, ― велел Рыба, ткнув пальцем в висящий на стене пыльный экран.
   Егор сбросил видеозапись на экран и они стали смотреть. Он вновь увидел китайские иероглифы и горную дорогу с ползущей по ней колонной. Когда ракета настигла его робота и экран погас, сердце Егора сжалось. Пожалуй, он отождествился с ним слишком сильно.
   ― Ничего странного! ― заявил Рыба. ― Портативная крылатая ракета китайского производства. У нее в блоке наведения камера, которая записывает весь полет.
   ― Но как запись с вражеской ракеты оказалась в нашем военкомате?
   Рыба принялся терпеливо объяснять. Егор слушал с открытым ртом. Он многого не знал о современном мире. Оказывается, во время боевых действий происходит постоянный обмен данными между воюющими сторонами. Противоборствующие армии делятся информацией обо всем: о количестве потерь, об израсходованных боеприпасах, затраченной электроэнергии, съеденной солдатами пище и так далее.
   ― Зачем? ― пораженно спросил Егор. ― Это же военная тайна!
   ― Прозрачная статистика облегчает работу рейтинговых агентств, ― пояснил Рыба. ― Рейтинги армий нужны, чтобы реже воевать. Их учитывают, как рейтинги корпораций при слияниях и поглощениях. Так проще и дешевле. Вместо реальных боев сравнивают значения рейтинга ― чей выше, тот и победитель. Таковы современные войны.
   ― Бумажные армии, ― пробормотал Егор. ― Та же ерунда, что с религией. Представляешь, нашу церковь купил Гулл. Его рейтинг, надо думать, оказался выше.
   Рыба пожал плечами. Он презирал все религии настолько, что даже ленился их ругать.
   ― А что будет, если мы не захотим делиться данными о своих потерях? ― поинтересовался Егор.
   ― Паршиво будет, ― сказал Рыба и сплюнул прямо на пол. ― Армию, не раскрывающую информацию, исключают из рейтинга. Это выводит ее из-под действия конвенций о правилах ведения войны. Ее солдат не будут брать в плен, а мирные жители этой страны станут законной добычей. Их жизнь не будет стоить ничего. Против них можно безнаказанно применять химическое и вирусное оружие. Полное дерьмо, короче.
   Егор поежился. Единая мировая экономика имеет неожиданные побочные эффекты. Он подумал, что тут, возможно, имеет место своеобразное финансовое принуждение: армия, не включенная в рейтинг, должна увеличить жалованье солдат, чтобы компенсировать их возросший риск. Значит, участие в рейтинге выгодно, оно снижает издержки. Вслух он ничего не сказал, опасясь, что Рыба посмеется над его дилетантскими рассуждениями.
   ― Нам это пока не грозит, ― сказал Рыба. ― Обычно из рейтинга выпадают страны четвертого мира. Участие платное, а у них вечно нет денег.
   ― А кто ведет рейтинг?
   ― Гулл, кто же еще.
   В голове Егора прозвенел звонок и волшебный голос Ирины призвал его в кабинет шефа. Егор извинился и наскоро попрощался с программистом. Рыба буркнул что-то в ответ, вынул из кармана трехгранный наноскоп и уставился через него на крошечную деталь, выпавшую из головы робота. Кажется, он мгновенно забыл о существовании Егора.
   У дверей кабинета ждал неприятный сюрприз. Трое наглого вида молодых китайцев с лазерными пистолетами под черными пиджаками загородили вход, с вызовом глядя на Егора. "Скоро начну узнавать их в лицо", ― подумал Егор с неприязнью. Он стоял в растерянности и не знал, что делать. "Не драться же мне с ними, в самом деле?"
   Двери распахнулись и на пороге возник Лю Куань. Белый костюм с пестрым шейным платком и неизменная трость придавали ему легкомысленный вид. Позади него стоял взмокший и покрасневший Глостин. Телохранители отскочили, освободив проход, и молча склонили головы перед старым китайцем. Увидев Егора, Лю Куань улыбнулся ему и подмигнул здоровым правым глазом. Егор сглотнул и попытался улыбнуться в ответ. Старик направился к лифтам, беззаботно помахивая тростью. Напряженные телохранители зловещими тенями последовали за ним.
   ― Заходите, ― устало сказал директор, приглашая Егора внутрь.
   Егор вошел и улыбнулся ― теперь уже вполне искренне ― Ирине. Глостин прошел через приемную в свой кабинет. Егор задержался на секунду, чтобы отдать секретарше капсулу с газом. Поставив коробочку с логотипом "Шан Линь" на стол, он взглянул ей в глаза и испугался. За время, что он не видел Ирину, ее косоглазие увеличилось настолько, что было неясно, в какой глаз смотреть при разговоре. Егор побоялся спросить, что с ней происходит. Девушка улыбнулась и поблагодарила. Ее чудесный звенящий голос напомнил ему о ждущей дома Наташе.
   Егор зашел в кабинет. Глостин успел прийти в себя. Он залпом выпил стакан воды, налил второй и вылил его себе на голову и шею, забрызгав пиджак с рубашкой. Достав из ящика стола полотенце и вытеревшись, директор пояснил:
   ― Трудные переговоры.
   Егор сел в подъехавшее кресло и достал из рюкзака потертый планшет. Открыв текст речи, он в ожидании посмотрел на Глостина.
   Окончательно приведя себя в порядок, директор с шумным вздохом упал в другое кресло. Оно подвезло его к Егору, остановившись напротив.
   ― Наша речь готова?
   Егор подтвердил.
   ― С курсом акций хорошая идея, ― похвалил Глостин. ― Рыба показал мне, как это будет выглядеть. В принципе, все неплохо, но есть пара замечаний. Там, где Дубина обращается к лидерам, призывая их договариваться во имя интересов своих народов... Получилось нагловато, не находите? Все-таки он говорит с высшими должностными лицами государств. А звучит так, будто школьников отчитывает. Добавьте немного уважения и... покорности, что ли.
   Егор нашел в тексте нужный отрывок и быстро начертил россыпь условных значков, символизирующих нужную эмоцию и интонации.
   ― Готово.
   ― Нужно еще обыграть имя китайского робота. Мне сказали, что в переводе оно означает "Приносящий горе". Надо придумать что-нибудь эдакое... Пошутить над ним, что ли. Только вежливо, чтобы председатель Дуньтань не воспринял это как насмешку.
   Егор кивнул и сделал пометку.
   ― Приносит горе своим владельцам?
   Глостин хихикнул и довольно закивал.
   ― Что-то вроде того. Ну что, посмотрим вживую? ― сказал он, и, не дожидаясь ответа, щелкнул пальцами.
   Через минуту двери раскрылись и в кабинет пружинистой походкой вошел Иван Дубина, одетый в облегающий спортивный костюм с российским гербом на груди. Он вежливо поздоровался с Глостиным и покровительственно потрепал Егора по плечу. Егор следил за ним с восхищением. Ясно, что это работа Рыбы: для автономного робота Дубина был чертовски убедителен.
   Начался тест. В нем не было нужды, программисты и тестировщики "Уральских роботов" тщательно проверили речевую систему сотни раз, но Глостин хотел лично убедиться, что все в порядке. Егор замер с планшетом наизготовку. По сигналу директора он выбирал варианты исхода поединка и курса акций компании, а андроид с выражением произносил соответствующую ситуации речь.
   Потом Глостин вызвал техника, отвечающего за мимику, и они втроем стали моделировать повреждения лица. Дубина послушно шепелявил, заикался и выдавливал невероятные звуки сквозь якобы разбитые губы и выбитые зубы, заставляя их хохотать ― настолько смешно это порой звучало.
   Пара часов пролетела незаметно. Робот выступил блестяще ― ни единой запинки, ни одного сбоя. Больше всего директора интересовали непредвиденные ситуации. Что будет говорить Иван, если председатель и Домбровская опоздают на матч или, наоборот, уйдут, не дождавшись конца? Что, если председателю станет плохо и он не досмотрит бой? А если Джо Дуньтань неожиданно захочет сказать боксерам и зрителям несколько слов? Вдруг в зале возникнет давка, беспорядки или на ринг, не дай бог, прорвутся антикитайски настроенные демонстранты? Вопросы сыпались один за другим.
   Дубина успешно импровизировал, пересыпая речь шутками и остроумными репликами о международных отношениях. Директор не смог подловить его ни разу.
   ― Скользкий, как рыба, ― довольно заключил Глостин, отпуская техника. ― Кажется, готов ко всему.
   Егор расслабился. Осталось пережить матч, а потом... Не будет никакого потом, вспомнил он. Егор твердо решил отказаться от предложения Лю Куаня. Когда китаец узнает об этом, он уничтожит его карьеру. При мыслях о грядущих невзгодах Егор помрачнел.
   Глостин не заметил перемены настроения Егора. Он был радостно возбужден и непривычно много и суетливо говорил. Егор никогда не видел его таким. О чем они беседовали с Лю Куанем и зачем китаец вообще приезжал сюда? Егору хотелось спросить, какие у директора дела со стариком, но он не осмелился. Все равно Глостин не скажет правды. Как всегда, начнет бахвалиться своими связями с влиятельными людьми.
   ― Приглашаю вас в свою ложу, ― сказал директор. ― Посмотрите бой с королевского места ― лучше места только в правительственной трибуне. Ирина сбросит вам контрамарку.
   Егор горячо поблагодарил. Смотреть матч из ложи руководства фирмы ― честь и привилегия. "Уральские роботы" имели две ложи. Нижняя предназначалась для технического персонала и оборудования, а прямо над ней располагалась верхняя: для руководства, спонсоров и видных акционеров фирмы. В техническую ложу постороннему не попасть, да и смысла нет ― обзор оттуда некудышный, инженеры следят за своим изделием по приборам. В верхней обзор отличный, но туда тоже не попасть ни за какие деньги, она лишь для своих. Иногда там завязываются весьма полезные знакомства. Егор одернул себя: "Размечтался. К чему они мне, если я потеряю профессию?"
   Он спросил у директора:
   ― В прошлую встречу вы не успели рассказать плохую новость. Надеюсь, ничего ужасного не случилось?
   Глостин недоуменно посмотрел на него. Его водянистые глаза навыкате вдруг просветлели, он вспомнил.
   ― А, это... ― протянул он. ― Насчет ужасного ― это как посмотреть. Федерация бокса подписала соглашение с корпораций Гулл.
   ― Неужели... ― испуганно прошептал Егор.
   ― Да. Гулловских роботов пустят в кибер-бокс. Процесс не быстрый, несколько лет в запасе у нас есть. Но потом все. Будем искать новую работу, так-то!
   Егор смотрел на Глостина. Он ожидал увидеть подавленность или досаду, ― хоть что-то, ведь приход гулловских роботов в бокс означал конец глостинской фирмы, ― однако лицо директора осталось бесстрастным. Похоже, сейчас его заботило что-то другое.
   Егор испытал странное облегчение. Он потерял профессию, но оказалось, что он потерял бы ее в любом случае. На ум пришла метафора, заставившая его мысленно усмехнутся: как если бы пираты выбросили его за борт и собрались уплыть, но получили торпеду в бок, отчего их корабль утонул вместе со всем своим экипажем. Это не облегчало участи самого Егора, но легкое злорадство было способно хотя бы утешить.
   ― Мне с самого начала было ясно, что этим кончится, ― проворчал Глостин. ― С момента, когда их разрешили продавать в России.
   ― У меня есть гулловский андроид! ― зачем-то похвастался Егор, тут же пожалев об этом.
   Директор был тщеславен и мелочно завистлив. Он обожал хвалиться дорогими и редкими вещами, которые собеседник заведомо не мог иметь. Его особенно радовало, когда они доставались даром или дешевле их истинной цены. Будучи богатым, Глостин считал: купить всякий дурак сумеет, а ты попробуй получи за так! Иногда он даже прибегал к обману, чтобы создать видимость своей невероятной удачливости. Однажды он похвалялся перед Егором мраморным садовым гномом работы Микеланджело, которого якобы подарили ему друзья. Когда вскрылось, что это подделка, Егор понял по кислому лицу директора, что тот сам купил статуэтку втридорога. Возможно, действительно у друзей, поскольку друзья у этой публики своеобразные.
   При своих огромных доходах Глостин мог покупать гулловского робота каждый месяц, но, насколько знал Егор, робота у него не было. Сообщив о своей покупке, Егор проявил неуважение. Как это, жалкий писака имеет то, чего нет у Леонида Глостина? Директор криво усмехнулся и сказал:
   ― У меня она уже два года. Вы ее видели.
   ― Их же не продавали тогда! ― усомнился Егор.
   ― У меня свои возможности, ― самодовольно сказал Глостин. ― Я не покупал, мне ее подарили.
   Его вид выражал полное превосходство. Егор вынужден был признать, что Глостин его уел. Приобрести гулловского андроида до начала официальных продаж ― это было не под силу почти никому. До него вдруг дошло, что директор имел в виду, когда произнес: "вы ее видели". Неужели...
   ― Ирина Сергеевна?!
   ― Она самая, ― улыбаясь, сказал Глостин.
   ― Невероятно! ― пробормотал Егор. ― В жизни бы не подумал.
   "А ведь я мог влюбиться в нее, будь она в моем вкусе", ― мелькнула пугающая мысль.
   Глостин наслаждался маленькой победой. Он гордо поглядывал на Егора, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Немного поколебавшись, Егор спросил:
   ― А что у нее с глазами? Раньше такого не было.
   Директор хмыкнул. Казалось, вопрос смутил его. Он пожевал губами, похожими на толстых червяков, и не спеша ответил:
   ― С приятелем как-то выпили и устроили соревнование на меткость. Бросали в нее пустые бутылки. Макс Икрамов попал в глаз. Надо бы отдать в сервис, да все руки не доходят.
   Егор пораженно молчал. Бросать в своего друггла бутылки! Какой же жестокостью нужно обладать? Он только сейчас осознал пропасть, лежащую между ним и Глостиным. Дело не в деньгах. Глостин от рождения едва способен чувствовать чужую боль. Они принадлежали к разным квадрам; а значит, в буквальном смысле ― к разным мирам.
   Егор захлестнуло отвращение. Ему захотелось как можно скорее уйти, но это было бы невежливо. Он решил немного потерпеть и убраться при первой возможности. Директор стал ему омерзителен.
   ― С другой стороны, ― рассудил Глостин, ― с сервисом можно и не спешить. Скоро выйдет девятнадцатая модель, лучше сразу поменять на новую. Говорят, они научатся есть нашу еду и рожать детей.
   Это было уже слишком. Так предавать собственного робота! Не заботясь о вежливости, Егор вскочил с кресла и сказал, что вынужден идти. Директор не возражал. Они договорились, что увидятся на матче в глостинской ложе. Егор теперь не был уверен, что придет. На прощание Глостин сказал: "И прекратите дарить ей релаксанты. У меня на них аллергия".
   Егор выскочил из кабинета, как пробка из бутылки. В приемной плавал имбирный аромат газа "Шан Линь номер 400". Он щекотал ноздри, пытаясь влезть в мозг Егора, чтобы заставить его прилечь на диване для посетителей, свернуться уютным калачиком и забыться в синих бархатных снах. К счастью, его эндорфинная система была глуха к настойчивому зову дамского релаксанта.
   Улыбающаяся Ирина глядела на Егора опьяневшими глазами. Точнее, одним глазом ― другой косил куда-то в дальний угол комнаты. В ее взгляде читались любовь и признательность. Он оторопело смотрел на секретаршу, не зная, что сказать. "Бедняжка, как же тебе досталось", ― подумал он. Ему было бесконечно жаль ее. Пожив немного с воплощенной Наташей, Егор, и без того фанат гулловских андроидов, стал воспринимать их практически живыми.
   Он пробормотал что-то и, неловко помахав Ирине рукой, выбежал из приемной. В лифте он достал из кармана флакон дезинфицирующего геля и долго отмывал ладонь от рукопожатия Глостина. Его раздирали противоречивые чувства. Он жалел Ирину за унижение и боль, которые ей пришлось испытать ― и жалел, что она оказалась роботом. В Америке за жестокость к роботу дают тюремный срок, но то Америка, цивилизованная страна! С другой стороны, Егора восхищала ее схожесть с человеком. Даже он, владелец гулловского андроида, не смог распознать подмены. Хотя, можно ли назвать это подменой? Секретарши по имени Ирина Сергеевна никогда не существовало. Все это время Егор имел дело с другглом директора.
   "С гулловскими роботами перестаешь понимать, кто есть кто, ― огорченно подумал он. ― И, что гораздо хуже, не знаешь, что теперь считать добром, а что злом; что с ними можно делать, а чего нельзя". В одном он был уверен: Глостину не следовало так поступать с Ириной. Робот она или нет, неважно ― нельзя причинять вред близкому существу.
   "Не терзай себя, милый", ― услышал он нежный голос. Наташины слова, словно улыбка, обогрели его изнутри. Вернувшись домой, он первым делом залез под горячий душ. Она возилась на кухне и не успела выйти, чтобы встретить его. Вывалившись из ванной, распаренный и усталый, он стиснул ее в объятиях и неожиданно для себя прошептал ей на ухо: "Как же я тебя люблю!"
   ― Знаю, ― шепнула она в ответ.
  
  25.
  
   "На встрече с журналистами министр полиции Сергей Веригин ответил на вопросы о широко распространившемся нелегальном программном обеспечении для мозговых чипов. В частности, его спросили об отношении полиции к популярной программе "Турбо-жизнь", делающей проще "скольжение сквозь социум", как сказано в ее описании. Человек, установивший программу в свой чип, получает незаконные преимущества в очередях на лифты и таксоботы, в нормальной ситуации предоставляющиеся лишь обладателям высокого общественного рейтинга. Веригин резко осудил создателей и пользователей программы, пригрозив им уголовным преследованием.
   На вопрос о возможности аренды вычислительной мощности чипов министр высказался однозначно. Он сравнил это с продажей человеческой души. По его словам, законом сдача в аренду свободных ресурсов чипа пока не запрещена, однако людям, практикующим подобное, следует задуматься о метафизических последствиях своих действий.
   К сожалению, господин Веригин не смог сообщить ничего нового о загадочных случаях пропажи и последующего возвращения зрения у некоторых граждан. Он заявил, что полиция продвинулась в расследовании, но в интересах следствия он пока не будет ничего говорить. Журналисты спросили министра, действительно ли от исчезновения зрения пострадали лишь люди с чипами-имплантами, а инвалиды и разбуженные после криозаморозки ни разу не сталкивались с подобной проблемой? И, если это правда, то как данный факт согласуется с прежними заявлениями министра о том, что мозговой имплант не влияет на физиологию человеческого организма? Гоподин Веригин не стал отвечать на эти вопросы.
   Министра также спросили о положении отарков в России. Напомним, изначально отарками ― придуманными писателем Гансовским косматыми чудищами ― называли себя переселившиеся в Россию датчане. Последовав шутливому совету известного глоггера, они протестовали таким образом против ограничения своих гражданских прав.
   Два года назад, когда необычная компания протеста только набирала обороты, в стране насчитывалось всего пять миллионов отарков. Вскоре к своеобразному протесту присоединились бывшие бельгийцы и голландцы, также записавшиеся в отарки, а позже ― и многие русские, недовольные политикой властей в области федерализма и местного самоуправления. Согласно ежеминутной автоматической переписи, на момент пресс-конференции Веригина отарки составляли почти половину населения страны, что позволяет их лидерам требовать создания собственного политического субъекта и даже инициировать процесс отделения от России.
   Вместо ответа министр полиции грубо накричал на репортеров, понизив свой социальный рейтинг сразу на сто пунктов. Пресс-конференцию пришлось прервать. Все ждут реакции президента Домбровской, известной уважительным отношением к журналистам. Политические аналитики прочат министру досрочную отставку".
   Клик!
   Это произошло. Егор знал, что рано или поздно такое случается со всяким владельцем гулловского андроида, однако надеялся избежать общей участи. Он был уверен, что устоит ― но не устоял.
   Они завтракали. Вернее, завтракал Егор, а Наташа хлопотала вокруг него, довольно мурлыча себе под нос старую песню Лолы Фомм. Егор избегал ее взгляда. Он сидел за столом с низко опущенной головой и вяло ковырял омлет надетой на средний палец вилкой. Голова раскалывалась, а еще этот мерзкий вкус во рту... Зачем он только пил вчера?
   То, что случилось ночью, требовало пересмотра их отношений. Они теперь не могут делать вид, что ничего не было. Беда заключалась в том, что Егор мало что помнил о событиях прошедшей ночи. Правда, он все же помнил достаточно, чтобы чувствовать себя виноватым и смущенным.
   Вчера он безобразно напился. Кухонный кран, обычно служивший источником безобидного пива, был перенастроен им на крепчайший виски. Закусывать Егор наотрез отказался, несмотря на настойчивые наташины уговоры. Он был расстроен. Глостин своим грубым бессердечием совершенно выбил его из колеи. О чем бы Егор ни подумал, мысли все время возвращались к несчастной Ирине и ее покалеченному глазу. Он невольно представлял, как кто-нибудь попробовал бы так же издеваться над Наташей, и кулаки его непроизвольно сжимались от гнева.
   Егор понял, что не сможет уснуть. Нужно было что-то сделать. Требовалось сильное, радикальное средство, чтобы сменить вектор настроения и спасти вечер. Бессознательно следуя принципу "назло маме отморожу уши", он решил надраться. Наташа пыталась остановить его, но он был непреклонен. Егор не пил крепких напитков и совсем не имел опыта в этом деле. Давясь и морщась от отвращения, он вливал в себя стопку за стопкой, пока не свалился без чувств на пол возле крана.
   В сущности, Наташа была права: пострадал не его робот, и вообще, какое ему дело до чужих семейных проблем? Забавно, что он подумал "семейных", как будто Ирина была женой Глостина. Он не знал наверняка, но подозревал, что они любовники. Гулловские роботы все чаще сближаются с людьми: Алехандро, Ирина, а теперь и его Наташа... Кстати, есть ли у Глостина настоящая, человеческая семья? Егор этого не знал.
   Он смутно помнил, как Наташа подняла его и поволокла в ванную. Он слабо сопротивлялся и заплетающимся языком приказывал оставить его в покое. Наташа молча тащила пьяное тело, не обращая внимания на грозившие ей в случае неповиновения кары.
   В ванной Егора вырвало. Она терпеливо умыла его, раздела и посадила в душевую кабину отмокать. Дальше он ничего не помнил: сплошная чернота с короткими вспышками мутного сознания. Кажется, Наташа насухо вытерла его и оттащила в постель. Там он окончательно отключился.
   Егор проснулся глубокой ночью. Было темно, жалюзи не пропускали рассеянный свет снаружи. Наташа сидела на кровати рядом с ним, скрестив ноги по-индейски. Когда Егор зашевелился, застонав от стреляющей боли в висках, она зажгла ночник и сходила на кухню за водой.
   Его знобило. Трясущимися руками Егор принял из ее рук стакан и запил пару таблеток, присланных час назад из офиса семейного врача Сурена Ашотовича. Когда он глотал вчера одну за другой стопки виски, Наташа связалась с другглом доктора Леночкой и сообщила о грядущей алкогольной интоксикации. Случай был заурядный и другглы решили не будить врача, обойдясь снимающими отравление медикаментами.
   Таблетки совершили чудо. Спустя десять минут озноб и резь в глазах исчезли, в голове перестало стрелять, и только страшная сухость во рту, спазмы в желудке и не ушедшее до конца опьянение напоминали о совершенной им глупости.
   Егор смотрел на сидящую на краю кровати Наташу и думал о том, какая она славная и как ему с ней повезло; а еще о том, как она терпит его со всеми проблемами и бесконечными жалобами на жизнь. Она, будто услышав его мысли, ― в действительности, она всегда их слышала, ― смотрела на него полным любви взглядом. В ее глазах не было укора, лишь завораживающее сверкание ледяных искр. В тусклом свете ночника наташино лицо казалось изможденным, причудливо упавшие тени придали ему усталое выражение.
   Что было потом, Егор помнил плохо. Кажется, он пытался поцеловать ее в плечо и шею, неловко тыкаясь губами, словно белек в бок тюленихи-мамы. Ее запах был приятным и родным. Наташа сказала, что он пьян и попыталась его оттолкнуть. Егора захлестнула горячая волна нежности. Здравый смысл и осторожность покинули его, оставив беззащитным против наташиной красоты. Он повалил ее на кровать и покрыл исступленными поцелуями. Она отбивалась, хватая его за волосы и смеясь волшебным смехом, похожим на хрустальный колокольчик.
   Преодолев сопротивление, Егор стянул с нее футболку и шорты, оставив совершенное тело восхитительно нагим и прекрасным. Когда он проник в нее, она замерла на миг, прислушиваясь к незнакомому ощущению, ― пока скачивалось обновление нужной программы, ― и обвила его руками, сдавив так сильно, что он едва не задохнулся.
   Егор забыл обо всем. Осталось только трепещущее тело любимого существа, что он сжимал в объятиях, хриплое дыхание и стоны. В голове взорвалась звезда и мир исчез в ослепительной вспышке, а потом все погрузилось в темноту, в которой он растворился.
   Когда он пришел в чувство, Наташа была рядом. Они лежали, обнявшись и лаская друг друга, и разговаривали почти до самого утра. Содержание беседы Егор помнил смутно и это беспокоило его больше всего. Кажется, он зачем-то хотел знать, как она относится к тому, что произошло между ними. Она была счастлива, что смогла доставить ему радость, но попросила впредь не напиваться. Егор поклялся, ему было плохо от одной мысли об алкоголе.
   От наташиных ощущений разговор плавно перешел к ее самосознанию. К изумлению Егора, она всерьез заявила, что не видит разницы между гулловскими роботами и людьми. Наташа полагала, что программы у них очевидно разные, но принципиально люди от другглов не отличаются. "С точки зрения Сущего все едино", ― убежденно сказала она. Сущим она, видимо, считала Гулл, но Егор, даже будучи пьяным, не решился углубляться в эту тему.
   Он не согласился и попытался объяснить ей разницу между ними так, как сам ее понимал. Узнав, что он ставит ее безусловно выше живой кошки, но все-таки ниже человека, Наташа обиделась. Прежде чем встать и уйти, она сердито бросила: "Мы ― одно и то же. Ты купил меня и оплачиваешь мое существование. При других обстоятельствах все могло быть наоборот".
   Егор удержал ее, схватив за запястье и покрыв нежные пальцы поцелуями. Он умолял о прощении и она, наконец, смягчилась. Повалив ее обратно в постель и целуя в податливые губы, Егор шутливо спросил:
   ― Признайся, ты взяла мое семя? Как эти... суккубы?
   ― У меня нет такой опции. Ее нужно было заказывать отдельно, ― ответила Наташа.
   Ему почудилось сожаление в ее голосе. Егор тут же утешил ее, как умел. А потом еще раз. И еще.
   Вконец обессилев, он неподвижно лежал, умиротворенный и счастливый. Наташа позволила ему положить голову на свой живот, как на мягкую теплую подушку, и рассеянно гладила его непослушные белые вихры. Кажется, они говорили о чем-то еще, но о чем, Егор не помнил: он снова уснул, чтобы менее чем через час испуганно подскочить по сигналу встроенного в чип будильника.
   Он знал, что Наташа записала их беседу и отправила на хранение в антарктический сервер Гулла. Егор мог посмотреть запись в любой момент, но боялся услышать в ней то, что ему не понравится. Он решил, что непременно просмотрит ее. Когда-нибудь потом.
   Сейчас Егор сидел за кухонным столом совершенно разбитый и боялся поднять глаза. Омлет не лез в горло; желудок отчаянно протестовал против попыток положить в него хоть что-то, напоминающее еду. Егор откашлялся и попросил Наташу забрать тарелку. Его завтрак составили таблетка от похмелья и искусственный апельсиновый сок. Прежде чем выпить, он недоверчиво понюхал стакан ― ему мерещился запах виски. Возможно, запах действительно был, ведь Наташа налила сок из того же крана, откуда вчера безудержно хлестал алкоголь.
   Егор вспомнил, как на первой встрече с Марком, менеджером "Пигмалиона", горячо доказывал ему, что секс с другглом противоестественен и смахивает на инцест ― ведь Наташа была ему как родная сестра. Марк не возражал, только загадочно улыбался. Теперь Егор понял, почему. Очевидно, у менеджера была статистика, неумолимо свидетельствовавшая, что никто не способен устоять перед совершенством, коим является управляемая другглом точная внешняя копия человека, модель GHR18. Этой ночью Егор удостоверился, что ее тело даже в мельчайших деталях неотличимо от человеческого.
   "Не хватало только, чтобы Марк позвонил и поздравил с причастием", ― недовольно подумал он. Наверняка в "Пигмалионе" знают о том, что произошло этой ночью. Впрочем, договор и правила эксплуатации андроида не нарушены: подобные события рассматриваются производителем штатными и допустимыми. "Все через это проходят, ― напомнил себе Егор. ― Все без исключения". Думать, что он станет первым, кто смог избежать соблазна, было самонадеянно.
   Егор украдкой бросил взгляд на Наташу. Кажется, вчерашний вечер нисколько ее не смутил. Возможно, он зря беспокоится, что обидел ее. Она не походила на человека, которого обидели. Напротив, ее сияющий вид говорил о счастье, если это слово уместно в отношении андроида. Впрочем, Егор уже не мог считать ее андроидом. Для него она кто угодно: ангел, демоница, фея, ― но только не искусственный человекоподобный механизм, управляемый дрейфующим в холодных водах Антарктики сервером.
   Он неожиданно понял, что улыбается. Грудь грело теплое, радостное чувство. Странное дело, ведь он совершил грехопадение. Близость с гулловским андроидом ― все еще общественно предосудительное деяние, такие связи стараются не афишировать. Хотя окружающие всегда догадываются. И правда, зачем покупать воплощенное совершенство, если не спишь с ним?
   Выходит, религии врут. Егор согрешил и попал в рай. Он вдруг вспомнил о Нине, равнодушно подумав: "Как там она, вернулась ли домой?" Ничто не шевельнулось в душе, только легкое чувство неловкости, что он охладел к ней слишком быстро. Не было даже радости избавления от безнадежной и болезненной влюбленности.
   Он подумал о Любе и Алехандро. Любины слова "добро пожаловать в клуб" сейчас прозвучали бы двусмысленно. Ему стало жаль Нину. Без чипа она страшно обделена. У нее нет друггла. Ей никогда не изведать того, что он испытал с Наташей ― и что Люба, должно быть, каждый день испытывает с Алехандро.
   Егор встал из-за стола, подошел к Наташе и привлек ее к себе.
   ― Как я раньше жил без тебя? ― спросил он хриплым шепотом.
   Шатаясь, словно пьяные, целуясь и раздеваясь на ходу, они устремились в кровать, почему-то переместившуюся в центр гостиной. Еще утром она была у стены. Страдающий похмельем Егор даже не заметил, как интерьер его студии изменился. Все поменялось за полчаса, пока он давился омлетом на кухне. Егор слышал тихое гудение встроенных в стены и пол механизмов, но принял его за шум в голове из-за пьянства и бессонной ночи.
   Прообразом технологии трансформации были старинные механизмы изменения театральных сцен. Создавать такие квартиры могли еще сто лет назад. Почти все устройства и механизмы в то время существовали, за исключением специального нанополимера, который изобрели много позже. Он способен растягиваться и обманывать органы осязания, выдавая себя за любые материалы, какие только можно вообразить. Похожий, только менее прочный полимер использовали в качестве кожи для модели GHR18. Другой составляющей технологии был гнущийся под воздействием тока металл с памятью формы. Он составлял ребра жесткости для придания нанополимеру нужных очертаний.
   У Наташи был своеобразный вкус и отличные способности к программированию механизма трансформации. Стены оказались покрыты багровым бархатом и гобеленами на средневековые мотивы ― с единорогами, оборотнями, драконами и сожжением ведьм. Потолок подпирали завитые в спираль черные чешуйчатые колонны. Сверху свисала невесть откуда взявшаяся хрустальная люстра. Полы тоже поменялись, превратившись из серого ковра в потемневшие от времени гладкие деревянные доски.
   Самое радикальное изменение претерпела постель. Теперь это была не привычная Егору кровать с ножками и изголовьем, а огромное круглое углубление в полу наподобие бассейна, отороченное по краям бархатом и устланное изнутри простынями и подушками. В нее нужно было не взбираться, а падать, что они и сделали с шумом и смехом. Изнутри постель напоминала уютное гнездо, надежно укрывшее их от окружающего мира.
   Егор лежал на спине и с восхищением рассматривал фрески на потолке. Они изображали его и Наташу обнаженными или полуодетыми в ниспадающие длинные ткани. Вот Егор, высунувшись из облака, протягивает руку к лежащей Наташе; она тянет руку к нему и они почти касаются друг друга пальцами. На другой картине Наташа стояла в морской раковине, едва прикрытая длинными золотыми волосами и пеной. У Егора возникло подозрение, что он где-то видел эти сюжеты. Он не успел спросить. Наташа оседлала его и принялась целовать, щекоча лицо длинными волосами цвета солнца, в точности такими, как на фреске. Он смог лишь выдохнуть "О, боже..." и отдался сметающей все страсти.
   Они провели в постели два дня и две ночи, не вылезая даже ради того, чтобы поесть. Заряда наташиных батарей и запаса расходных жидкостей хватало почти на месяц, а еду ― биопасту безумных расцветок и вкусов ― она приносила ему прямо в постель. Наташа хотела готовить для него, но он запретил, ему было жаль каждой минуты разлуки. Их тела и пропитанные потом простыни были измазаны липкой разноцветной пастой, но это не имело значения. Ничто отныне не имело значения. Егор был абсолютно счастлив. Их близость превосходила все, что ему доводилось испытывать прежде. Впрочем, его любовный опыт был совсем невелик.
   Егор знал секрет наташиной искушенности из аудиостатей о гулловских андроидах. Друггл отслеживает ощущения хозяина, используя их для обратной связи, чтобы с каждым разом доставлять ему все более изощренное удовольствие. Наташа ощущала все, что ощущал он, и выкручивала наслаждение до предела, за которым ждала боль. Она не пересекала грань, всегда останавливаясь на самом краю. Авторы статей называли это "оргазмическим резонансом".
   В ее распоряжении имелась обширная библиотека соответствующих программ. Все, что узнавал об искусстве любви один друггл, немедленно становилось достоянием остальных. Егор слышал, что ни один человек в мире не может сравниться в изысканности ласк с гулловским андроидом. Но одно дело знать это из статей и слухов, а совсем иное ― испытать самому. Ад и рай перевернулись и поменялись местами; он чувствовал, что сходит с ума, но не хотел останавливаться. Она покорила Егора и завладела его душой.
   Он почти не спал, а в редкие часы, когда удавалось забыться и провалиться в короткий сон, ему являлись безумные сюжеты, не похожие ни на что виденное прежде. Так, ему снился Сурмилов, вообразивший, что он уснул и не может проснуться, потому что забыл, где оставил спящее тело. Егор помогал ему в поисках тела и в нелепых ритуалах, от которых тот должен был пробудиться, но ничто не действовало.
   Мишкины жалобы раздражали. С чего он вообще взял, что спит? Но странности и нестыковки нарастали, доказывая, что Мишка действительно пленен в сновидении. Вдруг до Егора дошло: если он в мишкином сне, значит, он сам ― ненастоящий! Он лишь персонаж сновидения Сурмилова и в действительности не существует! От понимания этой страшной истины он чуть не умер. Его спасла Наташа. Всякий раз, когда очередной кошмар достигал кульминации, она будила его нетрадиционным, но чрезвычайно приятным способом.
   На исходе вторых суток исхудалый и почерневший Егор поднялся на дрожащих ногах и, поцеловав Наташу, поплелся в душ. Следовало привести себя в порядок и хоть немного отдохнуть. Наступал исторический день. Завтра Иван Дубина сойдется в схватке с китайским роботом и докажет миру, что русские технологии программирования превосходят любые ухищрения коварных азиатов. Егор должен присутствовать при его триумфе ― или поражении, не важно. Лишь бы Дубине не сломали челюсть и он смог произнести заготовленную Егором речь.
  
  Часть II
  
  1.
  
   Егор отчаянно хотел жить. Он понимал, что погиб и сделать ничего нельзя, но сдаться не мог. Инстинкт самосохранения заставлял его бороться, невзирая на безнадежность борьбы. Как мышь против танка. Человек ― против океанского танкера водоизмещением в сотни тысяч тонн.
   Он был в воде рядом с причалом. Ноги не находили дна и ему приходилось шевелить ими, чтобы держаться на плаву. Рука упиралась в заросшую водорослями скользкую бетонную стену, вздымавшуюся на десятки метров вверх. Его теснил к стене бесконечно высокий борт швартовавшегося танкера. Корабль был исполинским, поистине космических размеров.
   Егор задрал голову кверху. Он увидел узкую полоску ночного неба между стеной и кораблем. Еще мгновение, и она исчезла. Мрачный свод сомкнулся. "Уплыть, выскочить, пока он меня не сплющил!" ― мелькнула лихорадочная мысль. Он огляделся в поисках спасения. Всюду были бесконечная стена и бесконечный корабль. Нет выхода!
   Он отчаянно закричал, зовя на помощь. Звук его голоса запрыгал между нависшими стенами, становясь все тише, пока не потерялся в ночном тумане. Ему ответила тишина, нарушаемая едва слышными всплесками черной воды. Просвет неумолимо сокращался. Егор уже едва мог шевелиться. Извернувшись, он прижался спиной к причальной стене и упер руки в стальной борт в тщетной попытке оттолкнуть корабль.
   Стальной колосс надвигался, угрожая вывернуть руки из суставов, сломать их, а затем раздавить и его самого, не заметив; так идущий по лесу человек равнодушно давит насекомых на своем пути, не подозревая, что каждый его шаг обрывает маленькие жизни ― десятки, сотни, тысячи жизней. Егор задыхался, напрягаясь изо всех сил, но руки не удержались и соскользнули с мокрой стали. Волна качнула его, больно стукнув головой о металл. Жизнь проиграна, понял он с окончательной ясностью.
   Спасая лицо, Егор отвернул голову вправо и приготовился умирать. Холодная сталь коснулась груди и прижала его к стене, лишив возможности двигаться. Давление усилилось, ему стало нечем дышать. Он выдохнул весь воздух из легких, но не мог сделать вдох. В глазах потемнело.
   Внезапно вверху слева что-то сверкнуло. Хрипя и задыхаясь, он перевел туда напряженный взгляд. Глаза были последним, что еще подчинялось ему. В воздухе над ним висел мигающий желтый шарик, слепящий и раздражающе яркий. Егор решил, что мозг сошел с ума и галлюцинирует, не вынеся паники.
   Тысячетонная тяжесть сдавила грудь. Он услышал треск ломающихся ребер и следом все его тело пронзила нестерпимая давящая боль. Мир поглотила тьма, но яркий шарик продолжал настойчиво мигать в черной пустоте. Егор понял, что судьба милосердна к нему: она послала безумие, чтобы облегчить его ужасный конец. Еще он понял, что означает сверкающий шарик. Видеовызов. Он умирал, а кто-то в это время хотел с ним поговорить.
   А-а-х!.. С судорожным вздохом Егор всплыл из темной глубины. Все еще продолжая бороться, он резко сел и открыл глаза ― и тут же снова закрыл их, ослепленный солнечным светом. Сердце бешено колотилось, он хватал воздух широко открытым ртом. Егор чувствововал себя бродячим тюленем, чудом избежавшим живодерни. Приснится же такая жуть!
   Выждав немного, он осторожно приоткрыл глаза и обнаружил прямо перед собой лицо Ирины, секретарши Глостина. Отпрянув от неожиданности, Егор упал на спину. Лицо вновь приблизилось и только тут он понял, что видит ее голографическуюю проекцию. Видеовызов! Это она вызывала его, когда он умирал в агонии, раздавленный танкером. Она освободила его от кошмара. Егор хрипло поздоровался, избегая смотреть в ее косящие глаза.
   ― Здравствуйте, Егор! ― сказала Ирина, улыбнувшись ему, как старому другу. ― Простите за беспокойство в ранний час. Леонид Филлипович просил напомнить, что ждет вас вечером на нашей трибуне в "Колизеум Арене". Я отправила вам пригласительные, для двух персон на всякий случай. Советую приехать пораньше. Из-за китайского визитера усилены меры безопасности, могут быть задержки на входе.
   Егор поблагодарил, пообещав не опаздывать. Ирина попрощалась до вечера и ее проекция со громким щелчком исчезла. Через секунду он вспомнил, что не собирался ехать, обидевшись на Глостина из-за унижений и увечья Ирины. Секретарша застала его врасплох. Теперь придется там быть, раз не отказался. Да и как он мог отказаться? Стоит озвучить причину отказа, и Глостин, пожалуй, усомнится во вменяемости Егора. Чего доброго, начнет считать его мягкотелым идиотом.
   Конечно, Егор хотел посмотреть бой. Соревнования такого уровня устраивают раз в десятилетие, если не реже. Глостин наверняка пригласил уйму народа: знакомое начальство, важных людей, спонсоров. Он будет занят с ними и избавит Егора от своего общества. Успокоив себя таким образом, Егор сразу повеселел.
   Он оглянулся в поисках Наташи и обнаружил ее позади себя, спящую и чему-то улыбающуюся во сне. Егор никогда не задумывался, видят ли другглы сны. Ему казалось, что нет ― ведь Наташа была к его услугам в любое время дня и ночи. С переселением в тело андроида она изменилась. Гулловские андроиды созданы быть совершенной имитацией людей и ради этого копируют даже человеческие слабости вроде сна.
   Она проспала звонок секретарши, хотя друггл должен денно и нощно стоять на страже покоя хозяина, оберегая его от рутинных контактов и пустых разговоров. Однако ее новоприобретенное несовершенство не сердило Егора. Наташа всегда была для него высшим существом, превосходящим его во всем: в памяти, кругозоре, умственных способностях, ответственности и даже в морали. И потом, она была женщиной, а Егор старомодно считал, что женщины превосходят мужчин одним фактом своего существования. Глостин, скажи Егор при нем такое, рассмеялся бы ему в лицо.
   Ее новые слабости умиляли Егора. Они делали ее понятнее и ближе. Человечней ― как, по-видимому, и замышляли программисты Гулла. Словно почувствовав, что он думает о ней, Наташа открыла глаза и посмотрела на него сонным лукавым взглядом. Не говоря лишних слов, они тут же сплелись в объятиях.
   К счастью, она сохранила остатки ответственности и через несколько часов любовных безумств выгнала Егора из постели, велев готовиться к поездке на матч. Сам он не смог бы прервать их восхитительные игры добровольно. Вскоре он уже стоял у лифта: наряженный, надушенный и несчастный от того, что не увидит ее до позднего вечера.
   Егор был одет в некое подобие смокинга, сделанного в согласии с последним писком самой актуальной моды. Смокинг дышал и шевелился, его оплетали полупрозрачные жилы и вены, в которых переливались разноцветные светящиеся жидкости, словно он был облепившим Егора живым инопланетным существом. Брюки, покрытые крупными чешуйчатыми пластинами, походили на латы. Синий стеклянный гульфик и высокие пластиковые ботфорты усиливали сходство с космическим рыцарем. Наташа критически оглядела его и сказала:
   ― Выглядишь отлично. Ты всех затмишь своей красотой.
   Егор на секунду замешкался и вдруг, неожиданно для себя, спросил:
   ― Хочешь, поедем вместе?
   Ее глаза загорелись от радости. Гулловские роботы стоят слишком дорого, чтобы выпускать их из помещений. Снаружи всегда есть риск случайных травм и повреждений ― при том, что поломка на улице не считается гарантийным случаем. Но некоторые все же позволяют им выходить. Глостин не боится отпускать свою Ирину из дому, потому что богат и может в любой момент купить нового андроида. "Это последний выход в свет, ― подумал Егор. ― Лю Куань лишит меня работы, другой возможности не будет. Возьмем такси на двоих. В "Колизеум Арене" охраняемая ложа для важных персон, что может случиться? Мелочь, а ей хоть какая-то отдушина". Из соционики он знал, что Наташа экстраверт и нуждается в людях и ярких впечатлениях.
   Оставалось решить, в чем она поедет. Одежды он ей так и не купил. К счастью, популярность виртуальных нарядов растет с каждым годом, в них теперь ходят даже на официальные приемы. Поколдовав с настройками, Наташа создала полупрозрачное вечернее платье топлесс. Иссиня-черное, под цвет ее волос, усыпанное сияющими искрами, оно начиналось чуть выше пупка, а заканчивалось сзади пятиметровым плывущим по полу шлейфом. Стоило Наташе сделать шаг или пошевелиться, как платье озарялось бегущими сверху вниз огненными всполохами. Роскошный наряд шел ей невероятно.
   Ради платья пришлось ей снять футболку. Она осталась практически голой; такова плата за соответствие моде. Ее действительную одежду, помимо шорт, составило золотое ожерелье с турмалинами, подсвеченными изнутри зеленым лазером, доставшееся Егору от покойной бабушки. Оно годами лежало в ящике стола ― и вот, наконец, нашло применение.
   Егор взял Наташу под руку. Они посмотрели на себя в зеркало ― ни дать ни взять, семейная пара собралась в оперный театр. Улыбнувшись друг другу, они вошли в лифт.
   Сегодня был особенный день и Егор потратился. Он заказал изменение окраски прибывшего за ними таксобота. Из черно-желтого такси стало белоснежно белым, а на двери появилась его личная эмблема, придуманная еще в детстве: рыжая мордочка лисицы фенека с большими острыми ушами в окружении лавровых листьев. Правое ухо зверька украшала золотая серьга. Белый цвет и хитрая лисья физиономия выделят их кабинку из общего потока на время поездки. Эта услуга, довольно популярная в корпоративной среде, заметно увеличивала стоимость проезда. Компании платят, чтобы их сотрудники перемещались по городу под сенью родных логотипов. Иногда и частные лица прибегают к ней, превращая обычный таксобот в подобие гербовой кареты прошлого. Сегодня был как раз такой случай.
   Глядя на Наташу, Егор улыбался помимо своей воли. Его распирало от счастья. Он сиял и не мог, как ни старался, подавить глупую восторженную улыбку. Теперь у него была своя тайна, волшебный секрет, который невозможно скрыть от окружающих. Егор, наконец, нашел свою девушку. Она находилась рядом с ним всю его жизнь, но прежде ему и в голову не приходило рассматривать ее в таком качестве.
   Причина ее неотразимости была вовсе не в изощренной технике соития, и он это знал, хотя в моменты близости едва ли мог здраво рассуждать на эту тему. Наташа была ESTJ ― половинкой, предназначенной ему самой природой. Их неудержимо влекло друг к другу подобно противоположным полюсам магнита, покорным неумолимым законам физики: против воли, понимания и любых рациональных соображений.
   Не имело никакого значения, что она андроид, а не человек из плоти и крови. Психика Егора с рождения настроена на принятие ESTJ. Наташа идеально подошла ему, а он идеально подошел ей, как и было задумано неведомыми программистами Гулла, создавшими имитацию человеческой личности на основе запрещенной соционики. Психические функции Егора и Наташи совершенным образом соединились, породив чистое, всепоглощающее счастье, в котором они с наслаждением купались, как дети в искрящейся на солнце воде.
   Белоснежный купол "Колизеум Арены" приближался, на глазах увеличиваясь в размерах и заслоняя собой небо. Вокруг было светло, как днем. Купол сверкал в лучах виртуального солнца, специально зажженного ради сегодняшнего вечера. Спортивный комплекс, вмещающий без малого миллион зрителей, был возведен на месте бывшего Мещанского района Москвы. Исполинская полусфера подавляла своим размером. "Арена" была так велика, что окружающие пирамиды на ее фоне казались игрушечными.
   Движение замедлилось. Устремленный в сторону полусферы поток такси то и дело рассекали катера важных персон в сопровождении полиции. Выли сирены, сверкали полицейские маячки, грохотали летящие к "Арене" вертолеты. Казалось, вся Москва хотела быть там и смотреть исторический бой.
   Вскоре они встали в пробке. Егор не волновался, они выехали загодя и не опаздывали. Он даже был рад: потемневшие окна отлично укрывали их от собратьев по несчастью, маявшихся в соседних кабинках. Забыв обо всем, он увлеченно целовал Наташу. Это была, наверное, лучшая пробка в его жизни. Замирая и тая в объятиях возлюбленной, Егор поймал себя на мысли, что готов стоять в пробке вечно.
   Время пролетело слишком быстро. Он уже собирался выключить ее платье, когда такси с мягким толчком причалило. Для важных персон, к коим Егор и Наташа сегодня принадлежали благодаря глостинскому приглашению, предназначался особый причал. Но даже здесь была давка. Причал ― узкая полоска бетона перед уходящей в небо бесконечной стеной купола ― была забита персональными кораблями и спецкатерами полицейского сопровождения. Таксобот ловко проскочил к свободному пятачку и высадил их прямо напротив входа. Егор проводил кабинку взглядом и с сожалением увидел, как исчезла с двери лисья морда, а окраска из белой стала заурядной черно-желтой.
   Был вечерний отлив. Жидкое серебро аквапленки отступило, обнажив мокрые бетонные стены по обеим сторонам причала. Ноги гостей остались сухими благодаря причальному механизму, автоматически опустившему посадочную платформу до уровня воды. Егор бросил взгляд на покрытую водорослями стену и в памяти всплыл утренний кошмар. Он непроизвольно дернулся, будто заново испытав ужас раздавливания. Обеспокоенно вглядываясь в его лицо, Наташа спросила, что стряслось. Графики физиологических показателей Егора совершили необъяснимый скачок, свидетельствуя о смертельной опасности, которой он якобы подвергался. Она была уверена, что никакой опасности вокруг нет.
   Егор рассказал ей свой кошмар и озабоченно спросил:
   ― Этот сон что-то значит? Вдруг он сулит беду?
   Наташа пожала обнаженными плечами, виновато улыбнувшись. Толкование сновидений не было ее сильной стороной, а в Среде Гулл описаний похожих снов не обнаружилось.
   Они встали в очередь к сканеру, проверяющему гостей на наличие оружия, мин, ядов, отравляющих газов, радиоактивных материалов, бактерий, вирусов и нелегальных программ для чипов. Их окружала пестрая толпа богачей, среди которых, судя по обрывкам телепатических разговоров, было немало иностранцев ― их речь всегда слишком правильная из-за автоматического перевода.
   Мужчины в дорогих смокингах с виртуальной подсветкой, в основном в летах, были солидны и толсты. Их спутницы, напротив, блистали юностью и стройностью фигур. Про наряды дам Егор мог сказать лишь одно: они были роскошно раздеты. Он удовлетворенно отметил, что почти все встреченные женщины уступали Наташе в красоте. Те немногие красотки, что могли бы соперничать с ней, скорее всего, тоже были гулловскими роботами модели GHR18.
   В глазах рябило от украшений и драгоценностей. Иконки над толпой, казалось, соревновались в пышности и яркости цветов. Тут были политики, чиновники, военные, бизнесмены, деятели шоу-бизнеса, дипломаты и прочая знать. Когда иконки над головами гостей сталкивались, раздавался шумный треск.
   Егор отметил, что ткани-невидимки все больше входят в моду. Некоторые гости были полностью задрапрированы в них. Это выглядело странно: словно отрубленные головы сами по себе плывут в воздухе.
   Очередь двигалась медленно. Сканер непрерывно звенел, реагируя на оснащенные электроникой драгоценности. К счастью, все вели себя прилично, никто не толкался и не лез вперед. За наташину безопасность можно было не опасаться.
   Не сразу пройдя сканер, ― у охраны возникли вопросы по поводу массивного бабушкиного ожерелья, ― Егор с Наташей оказались в холле с высоким купольным потолком. Робот-швейцар в простом матерчатом фраке сбросил им в чипы программу боя и указал резиновым пальцем в сторону трибуны "Уральских роботов". Из пальца выскочила виртуальная ярко-красная стрелка. Извиваясь змейкой, она побежала вглубь толпы, указывая путь. Егор не нуждался в указаниях, он уже бывал там. Они приехали слишком рано, до начала матча был почти час. Взяв Наташу под руку, он неторопливо повел ее вслед за стрелкой.
   У входа на трибуну "Уроботов" их встретила Ирина Сергеевна. Егор пораженно уставился на нее ― косоглазие исчезло. Ясные карие глаза смотрели ровно и прямо, ничто не напоминало о травме. "Наверное, ей поменяли зрительный блок", ― мысленно шепнула Наташа, церемонно раскланиваясь с секретаршей. От Егора не укрылись многозначительные взгляды, которыми обменялись андроиды. Они сразу, по каким-то лишь другглам известным признакам, узнали друг в друге сородичей.
   Ирина тепло приветствовала его. Ему показалось, что секретарша, увидев его трепетное отношение к Наташе, прониклась к нему еще большей симпатией. Ирина показала им их места и, извинившись, покинула, чтобы встретить новых гостей.
   Егор осмотрелся. Знакомая трибуна представляла собой просторное помещение с низким светящимся потолком, вмещавшее два ряда уютных кресел и бар со стойкой. Кресла Егора и Наташи были крайними в заднем ряду. Снаружи, из зрительного зала, ложа выглядела гигантским грибом, воткнутым посреди тысяч плаcтиковых кресел для обычных болельщиков. Таких грибов было несколько: для руководства фирм-участниц, всякого рода чиновничества и самый большой, где располагалась правительственная ложа.
   Этажем ниже располагалась техническая трибуна, где Егор никогда не бывал. Это святая святых любой спортивной фирмы. Именно там инженеры "Уроботов" вместе с Рыбой будут отслеживать матч по многочисленным приборам. Егор знал, что сегодня техническая трибуна забита до отказа ― все до единого сотрудники пришли смотреть исторический матч.
   Зал на два десятка человек был наполовину заполнен. Хозяин вечера, Леонид Глостин, беседовал с гостями у широкого панорамного окна с видом на арену. Все держали квадратные бокалы с синим искусственным шампанским. Увидев Егора, директор помахал рукой, приглашая подойти.
   Егор с Наташей приблизились. Гости обсуждали подписанный днем российско-китайский договор. Егор с растерянностью понял, что все это выскочило у него из головы: переговоры Домбровской и Дуньтаня, угроза войны с Китаем, неизбежная потеря работы ― вообще все. Наташа заставила его забыть обо всем, заслонив собой целый мир.
   Директор поприветствовал их и представил остальным:
   ― Знакомьтесь, господа ― киберписатель Егор Лисицын и его очаровательная спутница...
   Он вопросительно посмотрел на Егора.
   ― Наташа, ― подсказал Егор.
   ― Наташа... ― медленно, словно смакуя, повторил Глостин, ощупывая ее внезапно умаслившимися глазами.
   Егор и Наташа оказались в компании трех чиновников, полицейского генерала, пары миллионеров в сопровождении двух почти голых красоток ("другглы", ― мысленно ответила Наташа на его непроизнесенный вопрос), министра информатики с недовольной женой и глава президентской канцелярии Максима Икрамова. Егор сразу узнал его. Этот чернявый гибкий господин с приклеенной к узким губам презрительной полуулыбкой так часто появлялся в видеоновостях, что не знать его мог только отшельник, ушедший в скит еще при президенте Васильеве.
   Икрамов отвернулся к окну, не проявив к новоприбывшим никакого интереса. Остальные с любопытством разглядывали Наташу, не обращая внимания на Егора. Глостин буквально пожирал ее глазами. Забыв о приличиях, он не сводил взгляда с ее груди ― впрочем, как и другие мужчины. Спутницы миллионеров холодно улыбались. Жена министра информатики молча сверлила их и Наташу ненавидящим взглядом. Егор почувствовал, как в воздухе растет напряжение. "Возможно, приехать вдвоем было плохой идеей", ― с тревогой подумал он.
   К его удивлению, Наташу явно принимали за человека. Глостина и его гостей обманула ее внешность, отличная от модельных стандартов типичных гулловских андроидов. Советы Марка Биркина, основанные на запрещенной соционике, ― о чем сам менеджер "Пигмалиона", похоже, не догадывался, ― помогли создать девушку редкого обаяния, лишенную холодного совершенства человекоподобной машины. Егор мысленно усмехнулся, представив лицо Глостина, когда тот узнает правду. Что ж, он сочтется с ним за секретаршу-андроида, которую Егор, как последний олух, почти год считал человеком из-за врожденного, как он думал, косоглазия.
   Егор невольно оглянулся на Ирину. Та увлеченно беседовала с новым гостем, грузным рыжеволосым великаном в плохо сидящем дорогом фраке, украшенном орденом на магнитной защелке. Егор узнал министра полиции Веригина. Уровень знакомств Глостина впечатлял.
   Подскочивший четырехрукий робот-слуга снабдил Егора и Наташу бокалами. Показывая на безбрежное море зрителей за стеклом, директор произнес тост:
   ― Я пью за высоту, на которую мы взобрались! И за то, чтобы нам не пришлось с нее падать. А если, не дай бог, придется, то пусть это будет не слишком больно. Чтобы мы с вами, дорогие партнеры, не разбились насмерть!
   Гости засмеялись и выпили. Шампанское имело отчетливый мясной вкус и вызывало приятное чувство сытости. Егор пробовал такое лишь однажды, его угощал Глостин. Кажется, бутылка стоит почти триста рублей из-за применяемых при создании напитка дорогих молекулярных технологий.
   Необычно возбужденный Глостин все время шутил и сам громче всех смеялся своим шуткам. Егор давно не видел его таким нервным и суетливым. Разве что пару раз, при встречах директора с Лю Куанем. "Что ж, можно понять, ― подумал Егор. ― Если Дубина проиграет, винить будут хозяина "Уральских роботов". Глостина возненавидит вся страна. Я бы тоже волновался".
   Гости продолжали прибывать. Вскоре группа у окна распалась на маленькие кучки по интересам. Глостин подхватил Егора за локоть и потащил к только что вошедшему усатому толстяку, жарко зашептав:
   ― Егор Сатчитанандович, вы обязательно должны познакомиться с директором новостного агентства "Россия завтра". Вам, как киберписателю, это должно быть интересно...
   "Это тот гад, из-за которого меня мучают новостями", ― мрачно подумал Егор, бредя вслед за Глостиным. Директор "Уроботов" представил их друг другу и извинился, сказав, что должен отойти. Избавившись от Егора, он поспешно вернулся к панорамному окну. Обмениваясь с толстяком дежурными фразами, Егор то и дело бросал взгляды на Наташу.
   Его половинка определенно пользовалась успехом. Она стояла в кругу мужчин и увлеченно рассказывала что-то, то и дело звонко смеясь. Ее смех рассыпался по залу волшебными колокольчиками, вызывая неодобрительные гримасы жены министра информатики. Слов Егор не разбирал, его отвлекала беседа с председателем. Смеясь, Наташа задирала точеный подбородок и встряхивала гривой роскошных черных волос. Слушатели угодливо хихикали вслед за ней.
   Глостин не скрывал вожделения. Он пододвинулся к Наташе поближе и активно жестикулировал, стараясь как бы случайно коснуться ее обнаженной груди. Увлеченная разгвором, она ничего не замечала.
   ― Какая кобылка!.. ― сказал собеседник Егора и громко причмокнул с одобрением.
   ― Что? ― растерянно спросил Егор.
   ― Та, в черном платье, ― сказал толстяк, кивая в сторону Наташи. ― Повезло же кому-то.
   Извинившись, Егор оставил собеседника и направился к окну. Подойдя к беседующим, он в нерешительности замер. Ему хотелось вмешаться в разговор и увести Наташу, но он испугался. Как он будет выглядеть со своей ревностью? Ревновать гулловского робота нелепо; а рано или поздно все поймут, что она робот. И все же Егор не мог успокоиться, его злило нахальство Глостина. И, чего уж обманывать себя, он ревновал. "Дорвалась до общения, ― с досадой подумал Егор. ― Ладно, пускай резвится. Я ведь для этого ее привез".
   Чтобы отвлечься, он отвернулся к окну и принялся рассматривать арену. Его глазам предстали темное человеческое море и ярко освещенный квадрат ринга. Он подумал: интересно, каково здесь было бы инвалиду Авдееву? Почти миллион зрителей ― и гробовое молчание. Тишину нарушали лишь гул от шума шагов, шелест одежды и пробегающие по рядам короткие эпидемии покашливания. Впрочем, стоило инвалиду одеть специальные наушники, как он услышал бы голоса: сотни тысяч голосов, сливающихся в рев бушующего моря.
   Иконки над зрителями клубились душной плотной тучей. Егор вдруг вспомнил о нелегальной программе определения социотипов. Ему стало ужасно любопытно ― кто эти люди, к каким типам относятся? Он мысленно попросил Наташу найти в Среде Гулл и заново установить в чип любину программу. Она выполнила просьбу, не отрываясь от разговора.
   Перед его взором пробежали знакомые строки инициализации. Мир вздрогнул и на миг раздвоился. Ничего не произошло. Колышащееся море иконок над головами зрителей все так же мерно шевелилось, слегка изменив свою пеструю расцветку.
   Сообразив залезть в настройки программы, Егор выключил показ всех иконок, кроме тех, что символизировали социотип. Мешанина объемных картинок над головами исчезла, сменившись цветными надписями. Их все равно было не разобрать, шестнадцать разных цветов слились в сплошное пестрое облако. Еще раз зайдя в настройки, Егор вызвал другую функцию, "показ соционических квадр". Он рассудил, что в четырех цветах разобраться проще, чем в шестнадцати.
   Тотчас же картина изменилась. Он увидел равномерно затопившее арену красное марево ― вторую квадру. В нее вклинивались лоскуты желтого цвета ― третья квадра, и редкие россыпи синего и зеленого ― первая и четвертая.
   Он обернулся и посмотрел на глостинских гостей. Над их головами горели красные аббревиатуры. Лишь толстяк, его недавний собеседник, да один миллионер со своей дамой светились желтым. Егор был здесь единственным человеком из четвертой квадры. Иконка над Наташей тоже горела задорным зеленым цветом, но она, увы, не человек.
   Всех присутствующих связывали разноцветные светящиеся нити, выражающие тип их отношений. Нити исходили из иконок над головами. Каждый был связан с остальными паутиной тонких подвижных линий. Егора заинтересовали дрожащие зеленые струны, означающие дуальность. Одна из них протянулась между ним и Наташей. Помимо Егора и Наташи, в ложе было три дуальные пары. Зеленые линии связывали двух бизнесменов с их спутницами, что не удивляло, поскольку девушки были принадлежащими им гулловскими роботами, и ― это стало для Егора сюрпризом ― Глостина с Икрамовым.
   Он искренне посочувствовал министру информатики и его раздраженной жене: эти двое состояли в отношениях соционического конфликта. Черная струна между ними яростно дергалась, словно змея, сквозь которую пропускали электрический ток. Удивительно, что они до сих пор не развелись, подумал Егор. Вид обоих показался ему еще несчастнее, чем при знакомстве.
   Завороженный, он рассматривал паутину связей между гостями, как вдруг в голове прозвучал наташин голос: "Наигрался? Сотри ее, в здании полно полиции со сканерами". Наташа отвернулась от Глостина и подмигнула Егору с озорной усмешкой.
   Она была права. Если его поймают, выйдет грандиозный скандал. Нелегальная программа в чипе ― подсудное дело, а нелегальная соционическая программа и того хуже. Полиция не отстанет, пока Егор не выдаст источник, рассказавший ему о программе. Подвести Любу он не имел права. Вздохнув, Егор стер программу. Аббревиатуры социотипов и паутина связей исчезли. Вернулись на место иконки общественного статуса: должности, звания и посты, не имеющие никакого отношения к человеческой сути своих хозяев.
   Прозвучала первая сирена. Пронзительный вибрирующий звук проник в ложу, заставив затрепетать все его тело. Гости прервали беседу и начали рассаживаться по местам. Веригин и Икрамов попрощались с директором и ушли, их ждала правительственная ложа. Уходя, министр полиции ловко ущипнул за зад провожавшую их секретаршу. Ирина ойкнула и отскочила в сторону. Кажется, никто, кроме Егора, этого не заметил.
   Глостин с сожалением отпустил Наташу. Егор увидел, как он, облизывая толстые губы, прошептал ей что-то на ухо. Наташа расхохоталась и посмотрела на директора с притворным изумлением. Егора раздирали противоречивые чувства: обида, неприязнь к Глостину и удивление от собственной ревности.
   Он уселся в кресло и принялся нервно обкусывать ноготь, размышляя, не напрасно ли взял Наташу с собой. Она присела рядом, обвила руками его шею и страстно поцеловала. Егор отпрянул и оглянулся. Они сидели в последнем ряду с краю, никто не обратил внимания на ее вольности.
   Егор принюхался. Ноздри защекотал незнакомый пряный запах. От Наташи пахло духами. Егор точно знал, что не покупал ей духов. Он вспомнил, как Марк рассказывал ему о составе расходных материалов. Кажется, помимо прочего, туда входят и ингредиенты для создания парфюма. Но почему она никогда не распыляла их раньше, когда была с ним? Почему она включила духи для Глостина?
   Егор хотел спросить ее о духах, но не успел. Неожиданно подошедший сзади Глостин склонился над ними и сказал, обращаясь к обоим:
   ― Вечером приглашаю вас на ужин. Будет узкий круг: мои друзья и несколько уважаемых людей.
   Увидев, что Егор собирается отказаться, директор настойчиво добавил:
   ― Не принимаю отказа. Сразу после матча в секции "Е" вас будет ждать мой катер. Увидимся вечером!
   Глостин плотоядно улыбнулся Наташе и пошел к своему креслу в первом ряду.
   ― Что это еще такое? ― возмущенно зашипел Егор, стараясь не привлекать внимание сидевших рядом гостей. ― Ты флиртуешь с ним!
   ― Флиртую? ― с удивлением переспросила Наташа. ― Ничего подобного! Я всего лишь хочу устроить твою карьеру. Хотя мне приятна твоя ревность.
   ― Нет у меня никакой карьеры. Кончилась! Китаец выкинет меня из профессии, или ты забыла?!
   ― Поэтому я и пытаюсь создать запасной аэродром, ― спокойно сказала она. ― У Леонида Глостина влиятельные друзья. Они помогут нам найти новую работу.
   Егор хотел возразить, но тут прозвучала вторая сирена. Низкий звук, похожий на вой полицейского корабля, ударил в грудь невидимой плотной волной.
   В зале медленно погас свет. Наташа взяла его за руку, крепко сжав ладонь. Егор покачал головой и вздохнул. Он не верил в успех ее затеи. Она ESTJ. Это означает непрозрачность фильтра во всем, что касается истинных чувств и мотивов окружающих. Попросту говоря, она плохо разбирается в людях. Глостин обманет ее и использует. "Бедная девочка! Она пытается мне помочь", ― подумал Егор. Он улыбнулся в темноте и примирительно чмокнул ее в щеку.
   Из-за преклонного возраста китайского лидера матч будет длиться не пятьдесят раундов, как принято, а всего сорок пять минут, ― три раунда по пятнадцать минут каждый, ― если кто-то из бойцов не падет раньше. Есть время подумать, как избежать ужина и не нажить в лице Глостина врага. Друзей у Егора скоро не станет. Лишние враги ему тем более ни к чему.
  
  2.
  
   Панорамное окно утратило прозрачность, превратившись в огромный экран во всю стену. Транслирующая объемное изображение камера обежала трибуны с замершими в ожидании зрителями.
   За всю свою жизнь Егор не мог припомнить ни одного события, собравшего столько же народу. Зрители пришли смотреть войну. Несмотря на мирный договор, война между Россией и Китаем не отменилась. Она перенеслась сюда, под своды "Колизеума", воплотив взаимные ненависть и страх в двух роботов, которые будут убивать друг друга на глазах у всех этих людей. Роботы прольют искусственную кровь и, возможно, умрут за честь своих стран, сэкономив триллионы гулловских долларов и миллионы человеческих жизней. При всей нелюбви к спорту Егор не мог не признать, что такая сублимация куда лучше атомной войны.
   Камера остановилась на грибе правительственной трибуны. Изображение приблизилось и перенеслось внутрь, показав крупным планом усаживающихся на свои места Ирину Домбровскую и ее китайского гостя. Джо Дуньтань в традиционном фиолетовом френче и маленькая Ирина Владимировна в строгом брючном костюме были похожи на деда с внучкой. Дунтань, статный худой старик с увенчанным седым бобриком морщинистым лбом и добрыми глазами трогательно суетился, пропуская Домбровскую и помогая ей сесть. Он определенно вызывал симпатию. Казалось странным, что этот добродушный дедушка возглавляет опаснейшую страну современного мира, чья отмобилизованная армия еще утром была готова обрушиться на Россию.
   Китаец с улыбкой показал рукой в камеру и что-то сказал Домбровской. Ирина Владимировна склонилась к гостю и внимательно слушала, а потом согласно закивала, отчего ее каштановые волосы, стянутые в воспетый в куплетах и карикатурах конский хвост, запрыгали вверх-вниз. "Итак, эти двое подписали мирный договор, ― подумал Егор. ― Что мы отдали в этот раз? Хабаровскую агломерацию? Иркутск?"
   ― По слухам, Иркутск, ― шепнула Наташа. ― Хабаровск отдал Васильев.
   Никогда не бывавший восточнее рязанской губернии Егор заскрипел зубами. Проклятые китайцы! Он надеялся, что Иван Дубина отомстит им сегодня за все обиды и отнятые земли.
   Поняв, что их транслируют на висящие в зале стереоэкраны, лидеры заулыбались и помахали зрителям. Похожая на девчонку Домбровская энергично махала узкой ладошкой, Дунтань слабо пошевелил высохшей морщинистой кистью, словно боялся спугнуть духов воздуха ― или во что там верят эти азиаты?
   Задние ряды заняли сопровождавшие лидеров чиновники. Егор увидел Икрамова и Веригина, другие были ему незнакомы. Среди китайцев он не знал никого, кроме Лю Куаня. Наташа могла рассказать ему имя, должность и подробную биографию каждого, но они его не интересовали.
   Завыла третья сирена и зал радостно взревел, приветствуя боксеров. Камера переключилась на ярко освещенный пустой ринг. В мозг Егора ворвался возбужденный голос комментатора Шафранского. Он тут же выключил его. Егор не любил истеричную манеру Шафранского, она напоминала ему визгливые крики объевшихся амфетаминами зазывал на роботорынке. Другое дело Мишин, спокойный и рассудительный; этого Егор с удовольствием бы послушал, но увы, сегодня его не было. Конечно, комментарии иногда бывают полезными, но Егор знал о боксе достаточно, чтобы обойтись без них.
   Ведущий густым хорошо поставленным голосом ― явно искусственные голосовые связки ― объявил китайского боксера. Судя по восторженному воплю толпы, зрителей-китайцев было не меньше половины гигантского зала. Вражеский спортсмен возник у ринга словно ниоткуда, выехав из пола на круглой подъемной платформе.
   Как и Дуньтань, он был довольно высок для китайца. Его лицо с широко посаженными раскосыми глазами и открытой улыбкой в тридцать два пластиковых зуба выглядело располагающим. Смуглое тело было крепким и ладно скроенным, без гипертрофированных вздутых мышц, которыми часто грешат конструкторы в низшей лиге. Своим сложением он напоминал не боксера, а йога. Его единственной одеждой были длинные трусы цвета китайского флага: золотые дракон и звезда на красном фоне. Мирная внешность китайца совершенно не вязалась с рассказами о его жестокости на ринге. И все же он был смертельно опасен, Егор видел записи его боев.
   Выйдя на ринг, китаец с застенчивой улыбкой оглядел зал и поклонился публике четыре раза ― во все стороны ринга. Пятый поклон он отвесил в сторону правительственной трибуны. Зрители-китайцы завыли от восторга. Закончив ритуал приветствия, спортсмен скромно встал в свой угол и замер в ожидании. Позади него суетились технические специалисты, разворачивая ящики с оборудованием.
   Ведущий объявил Ивана Дубину и вновь мысленный вопль сотен тысяч людей сотряс пространство зала. Похоже, Дубину приветствовала и часть китайских зрителей; в отличие от их бойца, Иван был хорошо известен в мире. Круглая платформа подняла на поверхность приплясывающего Дубину, одетого в белые трусы, перечеркнутые диагональным андреевским крестом. Под свист и рев толпы он попрыгал по рингу, подняв руки вверх и приветствуя собравшихся. Лидеры двух стран специального приветствия не удостоились. Насладившись представлением, русский боксер занял свой угол и принялся презрительно разглядывать соперника, жуя зубочистку. Егор усмехнулся. Лишь он да сотрудники "Уральских роботов" знали, что своими невежливыми эскападами робот обязан скверному характеру программиста Рыбы.
   Зазвучали гимны, сначала китайский партийный, потом русский "Боже, народ храни!". Китайский боксер выслушал оба со склоненной в знак уважения головой. Когда дошла очередь до русского гимна, Дубина выплюнул зубочистку и замер по стойке смирно, положив правую руку на сердце. Он пел вместе со вставшими со своих мест зрителей. Сотни тысяч сиплых глоток, неожиданно запевших собственными голосами, звучали так торжественно и трогательно, что на глаза Егора навернулись слезы. Он заметил, что Наташа, подражая Дубине, положила руку на сердце и шепотом повторяла слова гимна.
   После гимна настало время оружия. Техники обоих боксеров вышли на ринг и одели им на руки сверкающие в лучах прожекторов стальные кастеты-утяжелители с острозаточенными гранями. Зажужжали электрические отвертки. Массивные кастеты фиксировались специальными винтами и снять их самостоятельно роботы не могли. На этом подготовка закончилась, техники покинули ринг. Появился судья. Он внимательно осмотрел кастеты обоих спортсменов, удовлетворенно кивнул и вернулся за судейский стол перед рингом.
   Осмотр был формальностью, все уже проверили не один раз ― и не человеческими глазами, которые легко обмануть, подсунув виртуальную видимость, а специальной аппаратурой в лаборатории стадиона. Егор знал о разнообразных способах жульничества в боксе. Что только не изобретали фирмы ради победы своих андроидов! Якобы оторванные пальцы, брызгающие кровью в глаза соперника; нарушение изоляции в коже ладоней, чтобы бить противника током через кастет; выстреливаемые изо рта электрические дротики для внесения помех в нервную систему; встроенные в зрачки ослепляющие инфракрасные лазеры ― все шло в ход. Разумеется, на соревновании такого уровня грязные трюки были исключены.
   Тяжело ступая, на ринг взошел рефери ― похожее на богомола трехметровое механическое чудовище, сделанное на базе полицейского робота для подавления уличных беспорядков. Рефери был не слишком быстр, зато достаточно силен, чтобы в случае нужды растащить увлекшихся боксеров.
   Включилось ограждение: из углов ринга выехали четырехгранные столбики, испустившие рубиновые лазерные лучи, имитирующие веревочные канаты старинного человеческого бокса. Егор слышал, что в подпольных матчах мощность лазеров так велика, что они разрезают случайно задевших лучи боксеров. Здесь они служили безобидным ограждением, фиксирующим выход за ринг для начисления штрафных очков.
   Ведущий объявил первый раунд. Прозвучал гонг.
   Внезапно случилось непредвиденное. Один из зрителей с обезьяней ловкостью вскарабкался на ринг, пересек лазерные лучи и выбежал между боксерами. Повернувшись лицом к китайцу, он развернул над собой огромный, высотой с десятиэтажный дом, виртуальный плакат с видеороликом о расстреле китайской полицией мирной демонстрации в Пакистане. Камера показывала протестанта крупным планом. Бородатый борец за мир тряс своим плакатом и выкрикивал антикитайские лозунги прямо в лицо боксеру: "Убийцы! Подонки!.. Освободите Непал! Освободите Пакистан! Освободите Тайвань! Освободите Восточную Африку!.."
   Рефери недоуменно смотрел на протестанта каплевидными фасеточными глазами, не зная, что делать с неожиданной помехой. Как и боксеры, он был узкоспециализированным автономным роботом. Его программа не предусматривала наличия людей на ринге.
   Китайский робот с невозмутимым лицом разглядывал прыгающего перед ним человека. Со всех сторон к рингу бежали охранники, но они не успели. Андроид сделал неуловимо быстрое движение кастетом ― и рука протестующего, отделившись от плеча, упала на пол. Из зияющей раны забил фонтан крови. Побледневший бородач замер, еще не понимая, что происходит. Китаец вновь взмахнул рукой и человек буквально развалился на части. Антикитайский плакат погас.
   В наступившей тишине жутко закричала женщина. Охранники взобрались на ринг и растерянно замерли у кучи разделанной плоти, еще секунду назад бывшей живым человеком. Китайский боксер пожал плечами и вернулся в свой угол. Дубина сделал несколько шагов ему навстречу, но передумав, тоже вернулся. Боксировать было невозможно, ринг залила огромная лужа дымящейся крови.
   Рефери так и не сдвинулся с места. Он стоял, крутя треугольной мордой и переводя озадаченный взгляд с китайца на разрубленный труп и обратно.
   Камера переключилась на правительственную трибуну. Лидеры двух стран сидели неподвижно, никак не реагируя на произошедшее. Домбровская досадливо поморщилась, поджав губы. Лицо Джо Дуньтаня осталось непроницаемым, председатель сохранял неизменную вежливую улыбку.
   Егора била дрожь. Он почувствовал, как Наташа гладит его ладонь. Увидев на графиках потрясение Егора, она пыталась успокоить его.
   Камера вновь переключилась на ринг. Разрубленного человека убрали. Ассистенты успели вымыть пол и теперь сушили его большим феном на колесах. Охранники волокли к выходу бьющуюся в истерике женщину ― наверное, жену или подругу убитого. Она голосила страшным криком и упиралась, но они были сильнее и их было много. Другие охранники выстроились вокруг ринга плотной стеной, вынув из чехлов электрические дубинки и приготовившись бить всякого, кто осмелится приблизиться к боксерам.
   Камера показала бледные лица зрителей. Жуткий эпизод произошел в гробовом молчании, никто не проронил ни звука. Только несчастная женщина продолжала вопить, пока охраники не утащили ее из зала.
   Ведущий скорбным голосом принес извинения за инцидент. Похоже, отменять матч никто не собирался. Вновь зажглись лазерные лучи, замкнув ринг в яркий рубиновый квадрат.
   Ударил гонг. Выставив кастеты перед собой, бойцы начали сближение. Удар кастета невозможно парировать рукой или плечом, что придает тактике современного бокса известное своеобразие. Егор смотрел видеозаписи старинных поединков и был удивлен тому, как часто боксеры прошлого уходили в защиту, прикрывая голову и грудь плотно сомкнутыми руками. Сейчас такого горе-спортсмена забили бы насмерть за несколько секунд, перебив или начисто отрубив ему руки. Конечно, узявимые части тел роботов защищены спрятанными под кожу пластинами из титановых сплавов, но против умелых ударов кастетом долго им не устоять. Нынешние боксеры никогда не защищаются, подставляя руки. Они стараются парировать удар своим кастетом или увернуться.
   Бойцы сблизились. Их руки бешено замелькали, словно лопасти гребных винтов моторной лодки. Кастеты сшибались с глухим звоном, высекая снопы искр. Еще одно отличие от старинного бокса ― прежние боксеры берегли силы. Роботам это было ни к чему, запаса батарей хватало раундов на сорок. Рефери навис над дерущимися, стараясь не пропустить ни единого нарушения.
   Егор завороженно следил за схваткой. Вдруг его посетила неожиданная и страшная мысль: ведь они оба, Иван Дубина и этот китаец, ― не что иное, как глубоко модифицированая модель HGR18. Они отличались от серийных роботов так же сильно, как бронированный катер Домбровской отличается от сделанного в Индии городского таксобота, но шасси-то у них стандартное. И сидящая рядом Наташа, если задуматься, имеет немало общего с китайским убийцей, только что хладнокровно уничтожившим попавшегося под руку человека. Они родственники в силу происхождения. Должен ли Егор опасаться ее? Эта мысль пронзила его как удар током, заставив вспомнить разговор с Марком и свои бесконечные размышления о доверии другглу.
   Словно почувствовав что-то, она вновь погладила его ладонь. Егор вздрогнул от неожиданности и вытер пот со лба. "Что за паранойя!" ― подумал он. Как он вообще мог подумать такое? Скачущие по рингу андроиды запрограммированы на убийство, а его Наташа предназначена для любви и нежности, он сам ее настраивал. Егор тряхнул головой, желая избавиться от морока, и вновь сосредоточился на поединке.
   Андроиды были достойными соперниками. Они стремительно кружили в петляющем танце и наносили математически точные удары, столь же точно уворачиваясь или парируя. Ни один из выпадов пока не достиг цели.
   Завораживающее мелькание кастетов, искры и звон ударов гипнотизировали ― словно это не двое убийц пытались уничтожить друг друга, а два танцора развлекали публику опасным экзотическим танцем. Бой шел уже девять минут, а повреждений все не было. На лицах зрителей появилось разочарование. Кто-то засвистел, раздались оскорбительные выкрики. Курсы акций "Уральских роботов" и китайской фирмы, изготовившей соперника Дубины, на развешенных по всему залу красных табло поползли вниз.
   Роботы ускорились, словно пришпоренные. Пот струился по обнаженным торсам, сияние стали слилось в сплошные дуги и полосы. Вдруг сверкание окрасилось алым. Кровавые брызги долетели до первого ряда, испачкав лица и модные наряды зрителей. Китаец отшатнулся, держась за грудь. Из-под его кастета на живот и трусы хлестал ручей искусственной крови.
   Эпизод повторили в замедленном режиме: китайский боксер чуть замешкался и не успел отскочить, приняв в грудь прямой удар чудовищной силы. Кастет Дубины врезался туда, где у людей находится солнечное сплетение. В замедленной съемке было видно, как китаец содрогнулся, а его искусственная плоть всколыхнулась расходящимся кругом. Акции "Уральских роботов" поползли вверх, китайские же сначала замерли, а спустя мгновение стремительно полетели вниз.
   В правительственной ложе царило спокойствие. Джо Дуньтань взирал на ринг с неизменной вежливой улыбкой. Домбровская чему-то хмурилась. Икрамов с озабоченным видом наклонился к ней и что-то телепатически шептал, не разжимая узких змеиных губ.
   Пропустив удар, китаец изменил тактику. Теперь он тянул время, стараясь избегать столкновения. Похоже, Дубина поразил его достаточно серьезно и он хотел дожить до конца раунда, чтобы в перерыве его починили. Иван неотступно преследовал китайца по рингу, а тот убегал, прячась за стальные членистые ноги рефери. Чтобы не мешать бою, рефери поднял брюхо и похожие на клешни передние двупалые лапы повыше. Он стоял посреди ринга, опустив треугольную голову, и флегматично наблюдал, как боксеры шныряют между колоннами его четырех конечностей.
   Устав от игры в догонялки, Дубина заорал на рефери, требуя, чтобы тот убрался с дороги. Богомол выслушал его, не сдвинувшись с места. Тогда Иван обрушил град звенящих ударов на стальные сочленения одной из его ног. Рефери затрясся, но устоял. Он выдвинул передний манипулятор и схватил Дубину за горло, подняв его на метр над рингом. Боксер болтался в воздухе и отчаянно ругался, заставив Егора гордится собой ― ведь это он вложил в робота экспрессивные и крайне неприличные идиомы, которые тот выкрикивал к восторгу толпы.
   Китаец, поняв, что спасся, отковылял к своему углу. Опираясь на столбик и держась за грудь, он тяжело дышал и ждал гонга. Рефери приблизил добычу к себе. Казалось, сейчас он откроет свои страшные механические челюсти и откусит Ивану голову. Зал замер, затаив дыхание.
   Извернувшись, Дубина размахнулся и нанес мощный боковой удар правой прямо в стальную треугольную голову. Раздался тягучий звон. Рефери помотал головой, словно пытаясь прийти в себя. Дубина ударил вновь, теперь левой. Войдя в раж, он бил снова и снова. Голова богомола болталась во все стороны, фасеточные глаза разлетелись на куски, челюсть отломилась и висела на пучке проводов. Громко закричав, Дубина нанес последний страшный удар. Голова оторвалась и улетела в ряды зрителей. Струи смазки и гидравлической жидкости ударили Ивану в лицо, испачкав его с ног до головы.
   Трехметровый монстр зашатался, его ноги задрожали и подломились. С тяжелым грохотом он рухнул на ринг, не выпуская Дубину из лапы. Зал взревел от восторга. Зрители кричали и аплодировали Дубине стоя. Акции "Уральских роботов" стремительно рванули вверх.
   Оказавшись на полу, в луже смазки и вязкой зеленой жидкости, Иван встал на колени и попытался освободить шею. Ничего не выходило, сведенная судорогой стальная лапа висела на нем, словно цепь на узнике древней тюрьмы. Как он не бился, стараясь ослабить захват, лапа не разжималась. Дубина выпучил глаза от напряжения, лицо его побагровело, а перепачканные усы топорщились, как шерсть искусственного кота после удара током.
   Китаец из своего угла напряженно смотрел на соперника. Казалось, он не мог решить, что предпринять ― атаковать, воспользовавшись трудным положением Дубины, или ждать конца раунда, чтобы техники занялись его раной.
   Дубина рвался на волю. Скованные кастетами руки не позволяли ухватить лапу, поэтому он лупил по ближайшему сочленению, стараясь перебить его. Частые звонкие удары напомнили Егору деревенскую кузницу, которую он видел однажды в компьютерной игре.
   Наконец, Ивану удалось отрубить манипулятор. Сгибаясь под тяжестью висящей на шее стальной лапы, будто сбежавший из тюрьмы колодник, он медленно двинулся к китайцу. Глаза робота на испачканном смазкой лице горели неукротимой решимостью и злобой.
   Домбровская напряженно подалась вперед, впившись в ручки кресла наманикюренными ногтями. Побледневший Икрамов замер за ее спиной. Председатель Дуньтань, довольно улыбаясь, кивал головой.
   Китаец выпрямился и выставил кастеты перед собой, приготовившись защищаться. Стала видна его рана, ее показали крупным планом. Сквозь окровавленный разрез на груди угадывалась проломленная титановая пластина, а за ней ― центральный нервный узел и ритмично пульсирующие искусственные органы. Рану заливала быстро густеющая кровь нового поколения, способная, как знал Егор, склеивать разрывы тканей.
   Иван не дошел до врага каких-то пару шагов. Прозвучал гонг. Робот остановился и покрутил головой, словно не веря своим электронным ушам. Взмахнув от досады кастетом, он резко развернулся и пошел в свой угол.
   Лазеры по периметру выключились. На ринг бросились секунданты обеих команд. Русские подхватили Дубину под руки и помогли ему сесть на стул. Двое тут же занялись висящей на шее лапой, один вытирал масло и зеленую жидкость, еще один сканировал тело на предмет скрытых повреждений.
   Китайцы лихорадочно латали своего бойца. Сразу трое техников копошились в его ране, меняя окровавленны узлы на новые и вставляя титановую заплатку в место пробоя грудной пластины. Еще двое присоединили к его шее программатор и что-то настраивали.
   Техники стадиона присоединили трос к поверженному стальному богомолу и вытащили его с ринга лебедкой. Уборщики собирали обломки и посыпали разлитое масло порошком против скольжения. "Удивительно, сколько требуется людей для обслуживания двух вип-роботов", ― подумал Егор. Судя по озабоченно-унылому виду рабочих, обслуживающий персонал набирали среди инвалидов или отморозков.
   Врачи укладывали на носилки зрителя, в которого угодила голова робота-рефери. Человек лежал безвольной куклой, покорный их манипуляциям. Незакрепленные руки безжизненно болтались, а бледное, без единой кровинки, лицо наводило на нехорошие мысли. Два трупа за вечер ― это чересчур, особенно для мероприятия с участием глав государств, подумал Егор.
   Он спросил у Наташи:
   ― Ну как? Нравится?
   ― Очень! А тот бородатый мужчина... он умер совсем?
   ― Угу. Необратимо. Как и этот, похоже.
   Наташа угрюмо замолчала, погрузившись в свои мысли. Егор ободряюще улыбнулся и погладил ее по руке.
   Официант поднес очередную порцию шампанского. Егор выпил бокал и взял еще один. Наташа не пила. "Пигмалион" утверждает, что следующая, девятнадцатая, модель сможет пить спиртное и есть человеческую еду. Звучит заманчиво, но он знал, что не променяет свою подругу на новую ни за что на свете, тем более из-за такого сомнительного улучшения. Она точная копия человека, лишенная наиболее досадных людских недостатков. Восемнадцатая модель достигла предела внешнего правдоподобия, гонка в этом направлении закончена. Непонятно, как производители собираются стимулировать покупки новых моделей.
   И вообще, что за дикая идея: выпускать робота с недостатками вроде нужды в еде и объявлять это прогрессом? "Не хватало только, чтобы роботы начали ходить в туалет", ― подумал Егор, пытаясь представить себе этакое безобразие.
   Дважды ударил гонг, заставив Егора отвлечься от нелепых мыслей. Телепатический шум в зале стих, взоры зрителей устремились на ринг. Боксеры вновь начали смертельный танец под сенью нависшего над ними нового рефери. На груди китайца красовалась белая заплатка. Шея Дубины покраснела от ссадин, на скорую руку замазанных медицинским клеем.
   Получивший новые программные установки китаец яростно атаковал. Иван почти сразу получил удар по касательной в левый локоть. Кастет срезал кусок плоти как бритвой. Полуоторванные лоскуты кожи повисли, придавая роботу вид бодрого, но уже начавшего ветшать зомби. Бьющие из локтя струйки крови выписывали на полу ринга замысловатые алые узоры.
   К счастью, функциональность сустава уцелела: Дубина бил левой столь же мощно, что и прежде. Камера показала его лицо крупным планом. Вены на лбу и шее боксера вздулись, капли пота стекали по напряженному лицу, а выпученные глаза горели злобным огнем.
   Звон кастетов на миг прервался ― китаец пропустил правый хук Дубины. Его развернуло и отбросило на оказавшуюся за спиной ногу рефери. Зрителям предстало развороченное плечо с открытым плечевым суставом и кровью, брызжущей из многочисленных перебитых сосудов. Чудовищная рана ничуть не смутила боксера. Оттолкнувшись от богомола, он вновь ринулся в драку.
   С каждым удачным ударом акции фирм-соперников синхронно скакали вверх-вниз, словно вода в сообщающихся сосудах. Стоимость ценных бумаг то взлетала, то стремительно утекала вместе с кровью, бьющей из ран бойцов.
   Китаец вновь попытался использовать ноги рефери в качестве защиты. Богомола успели перепрограммировать; поняв, что боксеры играют под ним в прятки, он попятился, осторожно поднимая конечности, чтобы не наступить на дерущихся.
   За минуту до окончания второго раунда андроиды впали в совершенное остервенение. Они что есть силы лупили друг друга, забыв о защите и даже не пытаясь уворачиваться. Звон кастетов сменился смачными шлепками стали о тела и звуками вспарываемой плоти. Узрев долгожданную бойню, публика взревела от восторга.
   Раздался гонг. Богомол схватил бойцов своими длинными клешнями и отшвырнул их друг от друга. Китаец с трудом устоял на ногах. Дубина кувыркнулся через голову и покатился к краю ринга, но вовремя остановился и вскочил на ноги. Падение с ринга считалось поражением.
   Обменявшись полными ненависти взглядами, боксеры разошлись по углам. Зрители бушевали. Рев толпы сменился аплодисментами, многие хлопали стоя.
   Финальная мясорубка не прошла даром, оба робота выглядели жалко. Китаец полностью утратил лицо. В камеру пялилось разможженное месиво, сверкающее белками чудом уцелевших глаз. Из черного провала рта торчала пара зубов, остальные были рассыпаны на полу ринга. Помимо плеча и лица, робот повредил обе руки. Ужасную картину довершали распоротый бок с висящими оттуда трубками и проводами и зияющая дыра в шее.
   Дубине досталось не меньше. Китаец снес ему верхушку черепа и кровь, словно из переполненного фонтанчика, обильно заливала перекошенное лицо, плечи и грудь. У него был вскрыт живот, отсечены оба уха, сломаны углепластиковые ребра ― их острые куски торчали из груди в нескольких местах ― и разорвано плечо. Перед пропущенным ударом в лицо китаец ухитрился впиться зубами в плечо Дубины, вырвав кусок плоти вместе с мышцей. Момент укуса непрерывно повторяли в замедленной съемке.
   Увидев травмы китайца, Егор возликовал. Теперь дикция вражеского робота необратимо нарушена. С такими повреждениями самая выдающаяся речь превратится в пародию. Даже выиграв бой, китаец станет посмешищем, если начнет говорить без зубов. Егора охватила эйфория. Речь после боя была его личным зачетом ― и похоже, он его успешно сдал.
   На радостях он взял сразу несколько порций шампанского. Он поставил бокалы на откидной столик и от волнения прикладывался к ним поочередно, вместо того, чтобы выбрать один и пить из него. Выпив, Егор подобрел и на минутку включил комментатора. Шафранский, захлебываясь от эмоций, сыпал догадками о тактике боксеров в третьем раунде. Он ставил любую сумму на то, что Дубина будет бить китайца в поврежденное плечо, стараясь вывести из строя левую руку, ― а его соперник, в свою очередь, постарается выпотрошить изрядно пострадавший живот Ивана. Егор был вполне согласен с Шафранским.
   Трижды пробил гонг, возвестив начало третьего раунда. Кое-как отмытые от крови и на скорую руку залатанные бойцы вышли на последнюю битву. Китаец перестал походить на человека. Чтобы не пугать зрителей видом развороченного лица, техники замотали его голову и шею широким белым скотчем, оставив отверстия для рта и глаз. Бок, грудь и руки также были в заплатах.
   Дубина соответствовал: смахивающая на кипу заплатка на макушке, наскоро заклеенные уши, живот и плечо делали его похожим на сбежавшего пациента травматологии. Несмотря на видимую тяжесть повреждений, двигательные системы боксеров не слишком пострадали. Роботы атаковали так же стремительно, как и в начале матча, только левая рука китайца временами заедала в плече.
   Напряжение в зале выросло до предела. До конца раунда осталось всего четыре минуты, а исход схватки был по-прежнему не ясен. Бойцы дрались на равных, явного перевеса не было ни у одной из сторон. Егор нервно ерзал в своем кресле, то и дело отпивая шампанское из подвернувшегося под руку бокала. Он радовался, что не сделал ставку на тотализаторе. Когда соперничают команды такого уровня, предсказать результат невозможно. А играть с шансами пятьдесят на пятьдесят он не любил, считая это слишком рискованным.
   Вдруг на ринге что-то произошло. Никто сразу не понял, что именно. Кажется, Иван неожиданно замедлился. Он стал бить с опозданием ― туда, китаец находился мгновение назад. Потом случилось нечто странное. Дубина словно ослеп. Он игнорировал соперника, отвернувшись от него, и лупил пустой воздух быстрыми резкими ударами.
   Зал охнул. Воспользовавшись неадекватностью соперника, китаец прыгнул Ивану за спину и провел прямой удар правой в голову. Кастет врезался в затылок с громким хрустом и Дубина свалился, как подкошенный. Богомол-рефери склонился над ним, чтобы засвидетельствовать поражение, но русский боксер тут же вскочил на ноги. Он выглядел неповрежденным, не считая того, что его окровавленный затылок изменил форму, став плоским.
   Дальше началось такое, что даже бывалый Шафранский, которого Егор забыл выключить, в растерянности умолк. Не обращая внимания на противника, Дубина принялся выхаживать по рингу в странной манере, напоминающей походку цапли. Прижав руки к бокам, он делал резкий шаг, выгибая спину и задирая ногу выше головы. Сделав шаг, робот замирал на секунду, а потом делал следующий. При этом он напряженно таращил глаза и топорщил усы, что придавало ему нелепый вид.
   Клоунская походка боксера ввергла зрителей в шок. В зале раздались нервные смешки. Шафранский, придя в себя, неуверенно пробормотал: "Это что, вирус?.." Даже китаец опешил. Озадаченный неожиданной тактикой Дубины, он застыл на месте, на всякий случай выставив кастеты перед собой, будто опасаясь того, что еще мог выкинуть его спятивший противник. Курс акций китайской компании стремительно рос. Стоимость "Уральских роботов" застыла на месте. Обескураженные инвесторы не понимали, как реагировать на поведение Дубины.
   Егор услышал, как сидящий прямо перед ним в первом ряду министр информатики объяснял жене происходящее:
   ― У человекоподобных роботов начиная с модели HGR14 две операционных системы. Одна, низкоуровневая, отвечает за движения шасси. Роботы не осознают ее и движутся инстинктивно, как мы. Другая, высокого уровня, обеспечивает высшую нервную деятельность ― речь и прочее. У него повреждены нервные узлы, управляющие инстинктивной деятельностью..."
   "Его высокий пост пагубно влияет на психику, ― подумал Егор. ― В силу занимаемого положения министры волшебным образом все знают и во всем разбираются". Тем не менее, министр, похоже, был прав. Дубина сохранил рассудок. Робот изумленно смотрел на собственные ноги, словно не веря в происходящее. Казалось, им овладела какая-то внешняя сила, которой он не мог сопротивляться. Егор готов был поклясться, что видит отчаяние на его лице.
   Внезапно китаец пришел в себя и набросился на вышагивающего по рингу соперника. Он провел серию прямых в грудь, но попал в неприлично задранное колено. Замедленная запись показала, как отрубленная нога упала на пол, а Дубина, потеряв равновесие, грохнулся на зад рядом с ней. Кровь хлестала из обрубка, словно вода из прорванной водопроводной трубы.
   Министр объяснил жене, что в память о старинном боксе удары ниже пояса запрещены, поэтому конструкторы не уделяют внимания защите ног. Жена зашипела, чтобы он прекратил считать ее идиоткой; элементарные вещи она знает и сама. Министр буркнул что-то обидное в ответ.
   Сидящий на полу Иван растерянно смотрел на свою левую ногу. Она лежала прямо перед ним и слабо подергивалась, отзываясь на рефлекторные сокращения оставшихся без контроля мышц. Китаец кружил вокруг, не решаясь напасть. Бить упавшего запрещено, за это накладывают штрафные очки и даже могут дисквалифицировать. Богомол, покачивая треугольной головой, выжидательно глядел на поверженного бойца.
   Загадочный морок оставил Ивана так же неожиданно, как овладел им минуту назад. Опираясь на кастеты, Дубина кое-как встал и запрыгал к китайцу на одной ноге, явно собираясь драться. Кровь и технические жидкости из раны лились ручьем, превращая ринг в сплошную скользкую лужу.
   Допрыгав до врага, Дубина неловко ударил, едва не потеряв равновесие. Китаец без труда увернулся и оказался за спиной Ивана. Прыгая на месте, Дубина пытался развернуться, но не успел ― китаец сбил его на пол сильным свингом в голову. Под разочарованный вздох русских болельщиков Иван крутанулся в воздухе и шлепнулся лицом в лужу собственной крови. Не давая сопернику встать, китаец поставил ногу ему на зад и с силой оттолкнул его от себя. Скользя в крови, как в масле, беспомощный Дубина пересек отделявшие его от лазерных лучей пару метров и мешком вывалился с ринга, сбив с ног зазевавшегося охранника.
   Истерично забил гонг. Это было поражение.
   Половина зала вскочила с мест и огласила арену радостным воплем. Торжествующий мысленный крик сотен тысяч китайцев слился в сплошной рев, напомнив Егору о вопящих, словно стая диких хищников, орках. Они так же страшно кричали, штурмуя человеческую крепость в коллективной киберигре, в которую он играл в прошлом году. Егор был лучником у западной стены. Орк разрубил ему голову огромным топором, из-за чего он потом целый месяц ходил с мигренью.
   Перекрикивая рев толпы, ведущий объявил победу китайского боксера. Он несколько раз сбился, когда произносил его имя. Камера показала правительственную трибуну. Джо Дуньтань вежливо улыбался, ничем не выдавая своего торжества. Домбровская с улыбкой говорила ему что-то, очевидно, давая понять, что не считает проигрыш в боксерском матче делом серьезным. Бледный Максим Икрамов за ее плечом рассматривал толпу в зале, на его лице плясала нервная усмешка.
   На русских болельщиков было жалко смотреть. Они сидели молчаливые и мрачные. Многие, не стесняясь, плакали. В зал ввели закованных в пластиковую броню полицейских из специальной дивизии по разгону демонстраций ― администрация опасалась столкновений между зрителями. Опасения казались напрасными. Русские были так подавлены поражением Дубины, что едва ли могли помышлять о драке, к тому же в зале было много женщин и детей.
   Егор судорожно выдохнул. Вот и все! Он хотел смочить пересохшее горло, но обнаружил, что все бокалы пусты. Подозвав официанта, он взял еще один и осушил его большим глотком. Сидящая рядом Наташа подавленно молчала, ее глаза блестели от слез.
   Егор хотел успокоить ее, но кое-что помешало ему. Выпитое шампанское давило на мочевой пузырь, требуя немедленного освобождения. По его рассчетам, до интервью с боксерами оставалось минут пять, он должен был успеть. Потрепав Наташу по руке, он встал и, слегка покачиваясь от ударившего в голову алкоголя, нетвердой походкой отправился вслед за виртуальной стрелкой, показывающей путь в туалет.
   Выходя из ложи, Егор заметил неподвижно стоящего у панорамного окна Глостина. Сжав кулаки, директор вперился в зал, не замечая притихших гостей и крадущегося Егора. Выражение соболезнований требовало времени, которым Егор не располагал. Ему нужно было всего несколько минут, а потом он вернется и скажет заказчику все, что в таких случаях положено. "Подумаешь, проиграл, ― подумал Егор. ― Досадно, конечно, но никто же не умер. Дубину даже не расчленили. Было бы о чем переживать".
   Проигрыш не особенно опечалил Егора, однако он был заинтригован необычным поведением робота. Он побывал на многих матчах и пересмотрел тысячи записей боев, но никогда прежде не видел подобного. Травма искусственного мозга нередко вызывает сбой двигательных систем, но сегодняшняя выходка Дубины была за гранью обычного сбоя. Андроид вел себя нарочито, вызываще гротескно.
   Егора интересовало, действительно ли это вирус. Мог ли китаец облучить Дубину, расстроив двигательную операционную систему, или найти слабое место в защите и внедрить деструктивную программу? Будет ли разбирательство или все спустят на тормозах, чтобы не обострять отношения с Китаем?
   Стрелка добежала до автоматической двери и исчезла. Створки разъехались, впуская его внутрь. Он вошел и пристроился у ближайшего писсуара. Над каждым из них висел стереоэкран с прямой трансляцией из зала. Это было очень кстати, поскольку Егор явно не успевал вернуться в ложу к главному событию. Он увидел на экране, как председатель Дуньтань поднимается на ринг, поддерживаемый телохранителями. Домбровской рядом с ним не было, она осталась в правительственной ложе, видимо, не решившись выйти на залитую кровью арену. "Надо же, хочет лично пообщаться с боксерами", ― с невольным уважением подумал Егор. Сейчас для него с Дубиной настанет момент истины.
   Роботы сидели в своих углах, окруженные техниками. При появлении председателя китайский боец вскочил, вытянувшись по стойке смирно и пожирая руководителя своей страны выпученными из-под скотча глазами. Джо Дунтань подошел к нему. Он хотел пожать боксеру руку, но кастеты не успели снять, поэтому председатель ограничился тем, что осторожно потрепал его по плечу и, улыбнувшись, сказал что-то по-китайски. Робот яростно закивал, мотая головой так сильно, что, казалось, она сейчас оторвется. "Не может говорить. Полный провал их речи", ― с удовлетворением отметил Егор.
   Потом Дуньтань подошел к Дубине. Техники помогли Ивану встать. Робот стоял на одной ноге, пошатываясь. Под обрубок левой ноги подставили пластмассовое ведро для стекающей крови. Как и китайский боксер, председатель был почти на голову выше Дубины. Наклонившись к андроиду, он с улыбкой поздравил его с впечатляющим боем и выразил уверенность в том, что в следующий раз победа обязательно достанется ему.
   Настал черед Ивана.
   ― Я скажу по-простому, по-нашему... ― начал Дубина и запнулся.
   Его перебил гонг. Зрители завертели головами в недоумении. "Слишком много накладок сегодня", ― подумал Егор. Впрочем, неожиданный гонг был самой невинной из них. Он ожидал, что боксер сориентируется и продолжит речь. Однако Дубина молчал. Он склонил голову и тяжело глядел на китайского лидера, будто задумавшись о чем-то.
   И вдруг... чудовищной силы апперкотом сбил Дуньнатя с ног! Председатель Китайской Республики подлетел в воздух, как тряпичная кукла, и рухнул посреди ринга. Красные брызги на полу прочертили траекторию его полета. Кастет Дубины окрасился настоящей, человеческой кровью.
   Бесстрастная автоматическая камера показала крупным планом безжизненное тело председателя и оцепеневших телохранителей. Нижняя половина лица Дуньтаня исчезла, превратившись в бесформенный кусок мяса. Оттолкнув вцепившихся в него техников, Дубина решительно запрыгал к телу, явно намереваясь добить свою жертву. Стоящий позади толпы охранников китайский спортсмен принял боевую стойку, словно собрался драться, защищая тело председателя.
   Опомнившись, телохранители открыли бешеную стрельбу. Реактивные пули и лучи лазеров прошили робота насквозь. Техники "Уральских роботов" погибли на месте, скошенные шквальным огнем в упор. Китайцы палили не целясь, их беспорядочные выстрелы поражали зрителей в зале. Люди кричали и падали убитыми в свои кресла, не имея возможности спрятаться или убежать. Изрешеченное тело Дубины горело, распространяя над рингом едкий черный дым.
   Расстреляв робота, телохранители сгрудились вокруг председателя, буквально завалив его своими телами. Трое или четверо целились в зал, выискивая новые мишени. Камера переключилась на правительственную ложу. Домбровской не было видно, охрана прикрыла ее, выставив защитные гипертитановые щиты. Остолбеневший Икрамов, схватившись за голову, с ужасом смотрел на ринг. Остальные чиновники стремительно разбегались, только министр полиции Веригин яростно орал, пытаясь призвать всех к порядку.
   Табло с курсом акций "Уральских роботов" показывало нули.
   Егор очнулся, почувствовав, что обмочил брюки. Медленно, будто во сне, он подошел к умывальнику, запустил руки в очищающий гель и тупо уставился в зеркало. Все мысли ушли, в голове царили легкость и пустота. Зеркало имело встроенный экран, на котором продолжалось макабрическое представление. Зрители метались в панике, ломая кресла и давя друг друга. Полиция пыталась навести порядок, но это было выше их сил. Слышались крики и громкие хлопки выстрелов.
   Вдруг здание сотряс низкий гул. Пол под Егором подпрыгнул, а стены и потолок зашатались. Зеркало и экраны сорвались со своих мест и попадали на мраморный пол, разбившись вдребезги. Лишь один экран уцелел. Он показывал, как из-под трибуны-гриба вырвался гигантский язык огня. Гриб подскочил на месте, но устоял. Обломки от взрыва разлетелись по залу, убивая и калеча разбегающихся зрителей. Шафранский уже не комментировал, а визжал от возбуждения и страха.
   Глаза отказывались верить в происходящее. Это нереально, это сон. Глядя на взрыв, Егор с ужасом понял, что гриб был трибуной "Уральских роботов". Он почувствовал внезапную саднящую боль в сердце. Наташа!
   Камера влетела внутрь гриба. Егор увидел, что окно-экран осыпалось, превратившись в россыпи сверкающих осколков. Пол ложи вздыбился, стены и потолок рассекли огромные трещины. Все застилала пыль, сквозь которую едва угадывались ползающие по полу тела. Какие-то люди в штатском тащили Глостина за руки и за ноги, а он вырывался и страшно кричал: "Где Рыба?!!"
   Ноги Егора подкосились. Он сел прямо на пол, не в силах ни думать, ни делать что-либо. "Наташа, Наташенька...", ― причитал он отчаянной скороговоркой, глотая слезы.
   Кто-то пытался войти в туалетную комнату, но перекошенные створки автоматической двери не открывались. Они лишь судорожно дергались и стучали друг о друга. Несколько сильных ударов снаружи обрушили их на пол. Егор поднял заплаканные глаза и ― о, счастье! ― увидел в дверном проеме Наташу.
   Он едва узнал ее. Виртуальное платье исчезло. Она была с ног до головы покрыта цементной пылью. Тело иссекали многочисленные порезы, из которых сочилась смешивающаяся с пылью кровь. Всклоченные волосы и безумно сверкающие глаза на пепельно-сером лице делали ее похожей на сумасшедшую ведьму.
   ― Бежим! ― закричала она.
   Схватив плохо соображающего Егора за руку, она потащила его за собой прочь от трибуны, ставшей минуту назад самым опасным местом в городе.
  
  3.
  
   "Сегодня социологи всерьез рассуждают о постчеловеческом обществе, в котором будут доминировать вычислительные сети, торговые автоматы, промышленные роботы и интеллектуальная бытовая техника. Другглов они выносят за скобки, так как уверены, что те сойдут со сцены вместе с людьми..."
   Клик!
   "Обвиняемый в магазинной краже преступник подал в суд на свое подсознание, якобы заставившее его совершить преступление. В обоснование иска он сослался на постулаты древней адвайты, отрицавшей свободу воли и способность людей распоряжаться своими жизнями. По его словам, не имея свободы воли, он не может нести ответственность за свои желания и поступки. После консультации со священником Церкви адвайты судья вынес вору обвинительный приговор без права аппеляции".
   Клик! Клик! Клик!
   Не открывая глаз, Егор сонно переключал каналы. Впервые за последний месяц он пытался узнать новости добровольно, а не в наказание за низкий гражданский рейтинг. И что же? Ни единого упоминания о вчерашнем вечере!
   "Задержан вандал, плеснувший кислотой на выставленный в Лувре антикварный компьютер Мак Про две тысячи четырнадцатого года выпуска..."
   Клик!
   Егор открыл глаза и обнаружил себя в огромной двуспальной кровати под тонким одеялом из искусственного шелка. Кровать стояла в отделанной ореховыми панелями комнате с высоким потолком. Рядом с кроватью ждала тележка-робот с горячим завтраком на подносе: булочкой из сорго, яичницей, ломтем соевого сыра и чашкой ароматного кофе. Голодный Егор набросился на еду. Покончив с яичницей и бутербродом, он взял в руки теплую чашку и принялся отпивать горячий сладко-горький напиток медленными глотками. Кофе был настоящим, Егор сразу почувствовал это. До этого он пил настоящий кофе раз в жизни, его угощал Глостин.
   При мысли о Глостине в памяти всплыл вчерашний вечер. Егор вспомнил, как они с Наташей убегали из "Колизеума", прячась от обезумевшей толпы за колоннами во мраке бесконечно длинных гардеробов под ареной. Он наощупь вытирал ей кровь со щек и повторял: "Сегодня было слишком много крови..." Люди топтали и давили друг друга, пытаясь вырваться из западни, в которую превратился спорткомплекс после нападения спятившего робота на председателя Дуньтаня.
   Попытка выбраться на причал для начальства не увенчалась успехом. Там была давка, зрители дрались за свободные таксоботы, не глядя на титулы и должности. Охранники важных персон даже стреляли. Многих столкнули в воду, где их топили катера и таксоботы. Это был настоящий ад. Егор видел такое лишь в исторических хрониках времен начала Потопа.
   Прижавшись друг к другу в полной темноте, они дрожали и гадали, как спастись. Выход нашел Егор: "Глостинский катер! Он звал нас на вечеринку!" Виртуальная стрелка уверенно вывела их к арендованной "Уральскими роботами" пристани в закрытой для посторонних секции "Е". Удивительно, но приглашение все еще действовало. Вооруженный лазерным автоматом охранник проверил идентификаторы их чипов и открыл выход на причал.
   У маленькой пристани стояли три брошенных автоматических катера. Владельцы двух, похоже, сгинули в давке, а Глостина арестовала полиция ― кто еще мог ворваться на взорванную трибуну "Уральских роботов" и схватить его на глазах миллионов телезрителей?
   Егор мысленно активировал приглашение. Ближайший к ним катер отозвался, заурчав двигателем. Они забрались внутрь и катер помчал их прочь от проклятого места. Прильнув к иллюминатору, Егор с ужасом наблюдал за хаосом, творимым на каналах полицейскими катерами и судами спасательных служб. Они били случайно подвернувшиеся таксоботы и сталкивались друг с другом. Никакой гулловский сервер не смог бы отрегулировать такое движение.
   Подчиняясь программе, катер привез Егора и Наташу на загородную виллу Глостина. Здесь их встретила его секретарша Ирина ― и как только она сумела уцелеть и выбраться из этого ада? ― и предложила остаться на ночь. Она была уверена, что арест хозяина ― недоразумение, и его отпустят в считанные часы.
   Увидев раны Наташи, секретарша проводила ее в ванную. Отмыв ее от крови и пыли, Ирина обработала порезы специальным клеем для кожи роботов. По ее словам, раны должны затянутся за пару дней, не оставив следов. Разве что на щеке, рассеченной крупным осколком, может остаться шрам.
   Поколебавшись, Егор принял приглашение. Ему хотелось узнать у Глостина, что будет с оставшейся частью гонорара. Дубина не произнес речь, но была ли в том вина Егора? Очевидно, с роботом случилось что-то нехорошее. Что именно, пусть выясняет Рыба. Для перебравшего шампанского Егора эти вопросы были слишком сложны. Все, что он мог вчера ― это завалиться в любезно приготовленную Ириной постель и мгновенно уснуть.
   Вот почему он сидел сейчас в огромной постели, утопая в мягких подушках, и цедил потрясающий кофе. Вчерашний вечер казался нереальным, дурным сном. Чашка с автоподогревом грела руки ласковым домашним теплом. Дверь в стене слева от кровати с шипением открылась. Из ванны вышла Наташа с намотанным на голову полотенцем. Она была в белом махровом халате с инициалами "Л. Г." на груди. Правую щеку девушки рассекал тонкий белый шрам.
   ― Привет, милый! ― озабоченно сказала его половинка.
   ― Что-то не так? ― осторожно спросил он, опасаясь, что она злится на него за несдержанное обещание не пить.
   ― У нас проблемы, ― сказала Наташа упавшим голосом. ― Вас ищет полиция. Тебя и Рыбу.
   ― Откуда ты это взяла? Я слушал новости, там ничего не...
   ― На полицейском форуме. Новости модерируют, чтобы не было паники.
   Егор в растерянности спросил:
   ― Что вообще случилось? Почему робот напал на Дуньтаня?
   ― Никто не знает.
   ― А инженеры "Уроботов" что говорят?
   Наташа странно посмотрела на него и сказала:
   ― Они все умерли. Необратимо.
   Егор поперхнулся кофе.
   ― Все умерли?!
   ― На технической трибуне "Уральских роботов" взорвалась бомба. Глостин арестован. Остались вы двое ― ты и Рыба.
   ― Я-то причем?! ― в отчаянии воскликнул Егор. ― Я, что ли, его программировал? Или бомбу подкладывал?
   Наташа пожала плечами. Егор представил ее на трибуне во время взрыва, и его сердце сжалось.
   ― Как ты выбралась?
   ― Когда пол подпрыгнул, я упала. Потом на четвереньках к двери ― и за тобой.
   Егор подумал, что в ложе были раненые, нуждавшиеся в помощи, ― он видел ползающие в дыму фигуры, ― но промолчал. Кто он такой, чтобы осуждать Наташу? Ведь она бросила их ради него.
   Словно отвечая на его мысли, она сказала:
   ― Я хотела спасти тебя, а потом вернуться и помочь остальным. Но все пошло наперекосяк.
   Егор покачал головой. Наперекосяк ― это еще мягко сказано.
   ― А что с Дуньтанем, он жив?
   ― В коме. Его отвезли в китайское посольство. Скорее всего, не выживет.
   ― Что же теперь будет? ― спросил Егор потерянно.
   ― Не знаю. Что у вас бывает в таких случаях?
   ― Война? ― тихо спросил Егор.
   ― Тебе виднее. Но это еще не все.
   Егор вжал голову в плечи. Что может быть хуже ядерной войны с Китаем?
   ― Мы тут застряли, ― пояснила Наташа. ― Друггл Глостина получила приказ задержать нас до его приезда. Глостин в полиции. Связи с ним нет, его чип заблокирован. Она отказывается нас выпустить.
   Егор рассмеялся с облегчением. Разве это проблема?
   ― Зря смеешься, ― укоризненно сказала Наташа. ― Мы не можем отсюда выйти.
   ― Что за ерунда! ― воскликнул Егор, вскакивая и ища глазами одежду.
   Выстиранная и аккуратно поглаженная, одежда висела на спинке стула. Одевшись, он решительно открыл дверь. Перед ним стояла Ирина. Она была одета не в привычный деловой костюм, а в короткое платье с передником. В руке у андроида был портативный вакуумный пылесос. Увидев ее отчаянно косящие глаза, Егор вздрогнул от неожиданности.
   Он поздоровался, старательно избегая ее взгляда.
   ― Доброе утро! ― радостно промурлыкала Ирина.
   ― Спасибо, что приютили нас, ― поблагодарил Егор. ― Завтрак был очень вкусный. Но нам пора идти.
   Он сделал шаг, ожидая, что секретарша отойдет и освободит проход. Ирина не сдвинулась с места. Виновато улыбаясь, она сказала:
   ― Простите, Егор, но я не выпущу вас. Леонид Филиппович распорядился, чтобы вы с Наташей дождались его приезда. Мне ужасно неловко, что так вышло. Надеюсь, он скоро появится и отменит свое указание.
   ― Он арестован! ― возмутился Егор. ― А если он выйдет через месяц? Или через год?
   Ирина молчала и сочувственно улыбалась. Егор снова хотел пройти, но она мягко оттолкнула его. Разозлившись, он попробовал отодвинуть ее, но получил толчок такой силы, что упал на покрытый мягким ковром пол.
   Наташа схватила с тумбочки у двери полуметровую чугунную статуэтку полуобнаженной женщины в тоге. Сжимая ее, как дубину, она бросилась к Ирине. Вдруг из-за спины секретарши появилась ее точная копия, только одетая иначе: на другой Ирине были коричневые джинсовые брюки и куртка. Ее глаза не косили. Она глядела сурово и прямо, вид у нее был решительный.
   Егор изумленно уставился на двух одинаковых, словно близнецы, секретарш. Неужели Глостин так богат, что может позволить себе сразу двух гулловских роботов? Или трех, считая Ирину, оставшуюся на трибуне "Уральских роботов" в "Колизеуме"?
   Увидев второго андроида, Наташа разом присмирела. Она аккуратно поставила статуэтку на место и села на пол рядышком с Егором, всем своим видом выражая покорность.
   "Мне не победить. Вдвоем они сильнее", ― мысленно шепнула она.
   "Нас тоже двое, ― прошептал Егор. ― Не забывай, я мужчина".
   Наташа мысленно усмехнулась.
   "Гулловский робот гораздо мощнее тебя. Придется ждать".
   "Ждать чего?"
   "Освобождения Глостина. Или, хочешь, я вызову полицию?"
   Перспектива угодить в лапы полиции, которая ищет его, Егора не прельщала. Он их ненавидел. Егор попадал в участок при прошлом режиме. Виноват был он сам: махинации со списанными роботами считались делом наказуемым. Но меры воздействия, примененные к юному Егору, не отвечали тяжести правонарушения. Его жестоко избили и бросили в камеру к паре отморозков, сидевших за воровство на рынке запчастей к роботам. Они оказались людьми приличными, даже интеллигентными. Женщина разорвала свою блузку, чтобы подвязать его сломанную руку, а ее муж стучал в дверь камеры и громко ругался, требуя врача и адвоката.
   Егор тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания. Нет, в полицию он не хотел. Куда угодно, только не к ним.
   После переговоров, которые Егор провел лично, друггл Глостина позволила им с Наташей выйти из спальни. Они получили право свободно разгуливать по всему дому, за исключением второго этажа, где находились кабинет и личная спальня хозяина. Выйти наружу было нельзя, одна из секретарш постоянно караулила у входной двери. Окна были бронированными. Егор пробовал открыть их, но быстро убедился, что ничего не выйдет. Они оказались запертыми в доме, словно в тюрьме ― правда, довольно комфортной.
   От безделья Егор обошел дом. Вилла представляла собой двухэтажное строение с дорогим и унылым холостяцким интерьером. Мебели было мало, зато почти каждую комнату украшали настоящие, без запаха, старые картины. Повсюду стояли старинные вазы и статуэтки, совершенно не впечатлившие Егора. В одной из гостевых спален ему на глаза попалась злополучная подделка ― мраморный садовый гном якобы работы Микеланджело. Егор надолго застрял возле него, пытаясь понять, что с ним не так. Выглядел гном вполне по-старинному: горбатый и кособокий, с непропорционально большим эрегированным членом, торчащим из расстегнутых штанов.
   К разочарованию Егора, в доме не оказалось депривационной капсулы для видеоигр. Глостина такой досуг явно не увлекал.
   Хмурая Наташа уединилась в спальне. Она неподвижно сидела посреди кровати, обхватив руками прижатые к груди ноги и спрятав лицо в коленях. Со стороны казалось, что она сдалась, но это было не так. Она искала в Среде Гулл способы взломать глостинские окна.
   К полудню первая Ирина позвала их обедать. Егор заметил, что в моменты, когда обе секретарши заходили в комнату, всегда говорила лишь одна из них. На озвучивание обеих одновременно не хватает ресурса глостинского друггла, догадался он.
   Обед был накрыт в столовой. Их обслужили по высшему разряду. Егору досталось жареное мясо ― чье, он привычно не спрашивал ― с гарниром из биопасты, а Наташу пригласили зарядиться от одного из черных шкафов с расходниками.
   Егор со страхом покосился на шкафы. Их было пять. Это означало, что в доме, помимо уже известных Егору двух андроидов, находятся еще двое. Пятый, как он надеялся, застрял или погиб в "Колизеум Арене".
   Через пару часов Егор попил чай с самолично испеченным Ириной печеньем из сорговой муки, а вечером плотно поужинал. Наташа сидела за столом с кислой миной. Глостинские окна оказались неуязвимыми.
   Егор, напротив, повеселел. Размышляя об их положении, он находил в нем плюсы. Его вкусно кормят, в их распоряжении огромный дом с роскошной спальней; что еще нужно, чтобы отлично провести время, пока все не уляжется? Закончив с едой, он игриво подмигнул Наташе и отправился в спальню, мысленно позвав ее за собой.
   "Как ты можешь думать о сексе? ― возмутилась она. ― Мы в плену, тебя ищет полиция, а ты..."
   "Наслаждайся жизнью, пока она у нас есть".
   Она неохотно подчинилась. В спальне он сбросил одежду и прыгнул в постель. Наташа последовала за ним. Он бережно раздел ее и в испуге замер. Все ее тело было покрыто порезами и глубокими царапинами. На ребрах, ногах и руках чернели огромные синяки.
   ― Не волнуйся, заживет, ― успокоила Наташа, заметив выражение его лица. ― В отличие от тебя, я ознакомилась с инструкцией по своей эксплуатации.
   Егор вымученно улыбнулся. Он переживал не о деньгах, требуемых на реставрацию ее кожи. Увидев повреждения, он словно на собственной шкуре ощутил боль, которую она испытала. Или должна была испытать.
   ― Тебе бывает больно? ― спросил он, осторожно проводя пальцем по ране на ее щеке.
   ― Как вам? Не знаю.
   Она задумалась и тоже потрогала порез.
   ― Я чувствую боль, но она не так мучительна, как у вас. Я видела, как бился в агонии министр информатики, когда осколок экрана попал ему в сонную артерию. Думаю, ему было очень больно. У нас не так. Моя боль ― просто сигнал о неисправности, красный индикатор в мозгу. Он раздражает, но не терзает. Если не реагировать, он будет мигать все ярче, пока не заслонит собой все.
   Она добавила с хитрой усмешкой:
   ― По слухам, следующая модель будет чувствовать боль, как люди. Ох, и намучаешься ты с ней!
   ― Вот дурочка! ― рассердился Егор. ― Я никогда тебя не поменяю. Будешь терпеть меня до старости!
   ― Говорят, новая модель научится стареть! И толстеть! ― сквозь смех проговорила Наташа.
   Он закрыл ей рот ладонью, завалил ее на спину и начал целовать порезы на груди.
   Вдруг она сжала его в объятиях и велела замереть.
   ― Слышишь? Ирина с кем-то говорит в холле.
   Егор прислушился. Ему показалось, что он слышит мужской голос. Он слез с кровати, на цыпочках подошел к двери и приоткрыл ее. К счастью, секретарши поблизости не было.
   ― Мне плевать, что он в полиции! ― гремел мужчина. ― Где деньги за этот месяц? А за прошлый? Он не платит уже два месяца!
   Ирина что-то возразила, но рокочущий голос перебил ее:
   ― Ваши проблемы меня не касаются! Платите вы, раз его нет!..
   Егор не верил своим ушам. Голос принадлежал священнику Петру Авдееву.
   Наташа спрыгнула с кровати и накинула халат. Схватив чугунную статуэтку и спрятав ее за спину, она подошла к двери.
   ― Здесь Авдеев! ― возбужденно прошептал Егор.
   Наташа прислушалась и кивнула.
   ― Что он тут делает? ― в недоумении спросил Егор.
   ― Не знаю. Но нам это на руку.
   Егор быстро оделся. Держась вместе, они прошли по коридору, пересекли гостиную и остановились перед входом в холл. Он выглянул в дверь и увидел стоявшую к нему спиной "джинсовую" Ирину и Петра Авдеева. Священник был одет странно: в распахнутый синий халат, пестрые шорты, майку и домашние тапки. Из отвисшего кармана халата торчало горлышко бутылки. Увлеченный спором, он не замечал Егора.
   ― Помогите! ― робко позвал Егор.
   Авдеев не услышал. Зато его услышала вторая Ирина. Подкравшись сзади, она схватила Егора за плечи и попыталась оттащить от двери.
   ― Помогите! ― громко закричал он.
   Наташа обрушила статуэтку на голову схватившего Егора робота. Хрустнул керамический череп. Боксер бы выдержал такой удар, но не серийная модель. Ирина отпустила Егора и свалилась на пол с выражением удивления на застывшем лице. Ее руки и ноги судорожно задергались, словно в эпилептическом припадке. Из пробитой головы хлынула кровь, распространяя по комнате удушливый запах ацетона.
   Вид поверженной Ирины потряс Егора до глубины души. Он с ужасом глядел на агонию своей давней знакомой. Жалость боролась в нем с отвращением.
   Теперь их заметили. Авдеев с удивлением смотрел на Егора, Наташу с окровавленной статуэткой в руке и затихающую у их ног Ирину номер два.
   ― Егор? Что ты тут делаешь? ― озадаченно спросил он.
   "Хотел бы задать вам тот же вопрос", ― подумал Егор и выпалил:
   ― Нас держат здесь силой! Мы заложники!
   ― Это как понимать? ― возвысив голос, спросил священник у Ирины. ― Что тут у вас творится?
   Она не ответила. Оглядываясь на убитого близнеца, секретарша начала теснить Авдеева к входной двери, приговаривая:
   ― Это частное владение. Немедленно уходите!
   В гостиную вбежали еще две Ирины: в красном спортивном костюме и в белом коротком платье. Одна сжимала в руках огнетушитель, другая ― сверкающий разделочный нож. "Красные костюм и огнетушитель, стильно", ― успел подумать Егор. Мрачные выражения одинаковых лиц не сулили гостям ничего хорошего. Секретарши надвигались на Егора и Наташу, заходя с разных сторон.
   Наташа с обреченной решимостью на лице загородила собой Егора и подняла статуэтку над головой, приготовившись драться.
   ― Мы же культурные люди, ― пролепетал Егор. ― Зачем прибегать к насилию, разве мы не можем договориться?
   Ему не ответили. Поняв, что договариваться никто не будет, он потянулся к стулу, чтобы отломить у него ножку, как обычно делал в кибер-играх. В играх из ножек выходили неплохие дубинки. Стул стремительно отъехал, будто почувстовав его недобрый замысел. "Ирина управляет мебелью в доме!" ― догадался Егор. Он растерянно оглянулся в поисках чего-нибудь тяжелого. Ничего годного поблизости не оказалось.
   Увидев такой оборот, Авдеев оттолкнул теснящую его Ирину и закричал:
   ― Егор, держись, я тебе помогу!
   Он не успел сделать и шага. Уже не пытаясь сохранять вежливость, Ирина ловко заломила священнику руку, нагнула его лицом вниз и поволокла к выходу. Из кармана его халата выпала и со звяканьем покатилась по паркету пузатая темная бутылка.
   ― Ах ты, дрянь пластмассовая! ― яростно ругался Авдеев. ― Бесовка, проклятый суккуб!
   В его свободной руке появилась пластиковая палочка. Крутясь и изворачиваясь, Авдеев вслепую махал ею, стараясь задеть Ирину. Когда ему это удалось, секретарша вскрикнула и выпустила его. Из ее рассеченной кисти брызнула кровь. Развернувшись, священник ткнул ее палочкой в сердце. Охнув, Ирина схватилась за грудь и кулем свалилась на пол.
   Перешагнув через упавшее тело, Авдеев поспешил на помощь Егору и Наташе. Ирина с разделочным ножом бросилась на него. Их разделяло всего несколько метров. Авдеев взмахнул своей пластиковой штуковиной, будто маг волшебной палочкой, перечеркивая Ирину. Затрещала вспарываемая кожа. Кровь из вскрытого горла секретарши хлынула ручьем, мгновенно превратив белоснежное платье в мокрую алую тряпку. Выронив нож, она сделала еще пару шагов и ничком рухнула к ногам священника.
   Ирина в тренировочном костюме затравленно смотрела на первосходящие силы противника. Казалось, она взвешивает свои шансы. Огнетушитель с глухим стуком упал на покрытый ковром пол.
   ― Сдаюсь, ― сказала секретарша и добавила, обращаясь к Наташе: ― Я не хотела повредить ваше тело. Леонид Филиппович был бы этим недоволен.
   Наташа осталась в гостиной, а Егор с Авдеевым повели пленницу по дому. Они искали комнату, в которой могли бы ее надежно запереть. Авдеев конвоировал Ирину, угрожая ей своей палочкой. Егор узнал самодельный вуду-нож, которые нелегально продавали на рынках запчастей для роботов. Экземпляр священника был продвинутым. Он поражал дистанционно, не требуя даже прикосновения.
   ― Зачем вам это? ― спросил Егор, кивая на палочку.
   ― В том месяце меня ограбили, ― смущенно пояснил священник. ― Нарвался на банду малолетних китайцев возле церкви. Вот, купил теперь.
   Искомое помещение нашлось лишь на чердаке. Изумленным взорам Егора и Авдеева предстал косой углепластиковый крест, упиравшийся верхними концами в потолок. Крест был снабжен стальными кандалами. Рядом стоял стол с разложенными на нем плетками, стеками, цепями и зловещего вида острыми крючьями.
   Повсюду валялись пустые бутылки. Пол вокруг креста был усеян битым бутылочным стеклом. Егор вспомнил объяснение Глостина насчет косоглазия Ирины и поежился.
   ― Что за дерьмо тут творится? ― пробормотал Авдеев.
   ― Личная жизнь Леонида Филипповича вас не касается, ― отрезала Ирина.
   Священник с Егором переглянулись. Осмотрев кандалы, Петр нашел их вполне подходящими. На вид они были гораздо крепче того, что требовалось для удержания человека.
   Не сводя глаз с вуду-ножа, Ирина встала у креста, привычно развела ноги и задрала вверх руки. Священник держал ее на прицеле, пока Егор защелкивал кандалы.
   ― Извините, это ужасное недоразумение, ― сказал он, пряча глаза.
   Секретарша вымученно улыбнулась ему. Они выключили свет и заперли за собой дверь, оставив прикованную к кресту Ирину в полной темноте. Священник для надежности намотал на дверные ручки снаружи взятую в глостинском арсенале цепь.
   Подходя к гостиной, Егор услышал всхлипывания. Его половинка сидела на полу рядом с телом искалеченной ею роботессы и плакала.
   ― Я не хотела ее трогать... ― давясь слезами, проговорила Наташа. ― Зачем она вцепилась в тебя?
   Егор присел рядом и обнял ее, успокаивая.
   Авдеев удрученно оглядел скорченные в лужах крови тела.
   ― Шива всемогущий, ну и делов мы наделали! ― воскликнул он огорченно. ― Сколько теперь стоит гулловский робот?
   ― От сорока тысяч в начальной конфигурации, ― ответил Егор, гладя Наташу по голове.
   При взгляде на мертвые тела его сердце сжалось. Он вдруг подумал, что обладание многими телами сразу только на первый взгляд кажется преимуществом. В действительности это возможность испытать многократно умноженную боль.
   ― Сто двадцать тысяч! ― сокрушенно пробормотал священник и пояснил, пряча вуду-нож: ― Эта штука не просто режет их, она заодно сжигает им нервную систему. А это километры светопроводящих полимеров! Дешевле купить новых, чем починить этих.
   Он похлопал себя по карманам, ища что-то. Увидев свою бутылку на полу, Авдеев поднял ее, откупорил и отхлебнул изрядную порцию. Зеленые струйки потекли по его бороде. Оторвавшись от бутылки, он вытер бороду тыльной стороной ладони и икнул.
   Его внимание переключилось на Наташу. Она сидела полуобнаженная, халат в пылу схватки распахнулся и сполз с плеч. Забыв о приличиях, священник с нескрываемым восхищением уставился на наташину грудь. Заметив это, Егор запахнул ее халат и представил их друг другу:
   ― Наташа, мой друггл. Петр Авдеев, священник.
   Улыбка сползла с его лица.
   ― Твоя демоница? Ну-ну, ― недовольно сказал он. ― Впрочем, если она отвадит тебя от Нины, я это одобряю.
   Наташа сразу перестала плакать. Егор услышал, как она скептически хмыкнула внутри его головы.
   Оставаться в доме, среди лежащих на полу трупов, было неприятно. Они вышли наружу. Виллу окаймляла просторная террасса, защищенная от дождя нависающей низкой крышей. От взглядов с улицы террасу укрывала деревянная решетка, густо оплетенная диким виноградом. Рядом с входной дверью стоял уличный диван-качели.
   Глостин жил в элитном районе в самом конце проспекта Кавайного. Все дома в округе были похожи: плоские крыши, два-три этажа, на толстых квадратных сваях. Перед каждым гордо торчал насыпной клочок земли в пару соток, украшенный цветами или даже кустами. У глостинского дома рос орешник.
   На улице уютно сияли фонари, подсвечивая мягким светом прозрачный вечерний туман. Было тихо, лишь дождь мерно шелестел по воде. Это был приятный звук, в отличие от сухого треска аквапленки под дождем, похожего на стрекот саранчи в продуктовом отделе супермаркета. Пахнущее резиной порождение современности сюда еще не добралось.
   Они уселись на диване-качелях втроем: Наташа, Егор и Авдеев. От священника разило спиртным. Егор был неприятно удивлен, он никогда не видел Авдеева пьяным. Петр протянул ему бутылку дешевого виски из водорослей, какие обычно пьют отморозки. Егор сделал большой глоток и закашлялся. Пойло было жгучим и соленым. "Как слезы", ― подумал он.
   ― Надо уезжать, ― сказал Егор. ― Если приедет Глостин, нам не поздоровится.
   ― Не приедет, ― отзовался священник. ― Он крупно вляпался. А если бы и приехал, это уже не имеет значения.
   Они замолчали. Первым заговорил Авдеев:
   ― Не переживай, они всего лишь роботы. Ты жалеешь их, потому что непроизвольно одушевляешь. Глостину, как видишь, на жалость наплевать, он их истязает на чердаке. Ик!
   Он перевел дух и продолжил:
   ― Одушевлять неживые предметы ― нормально для INFJ. Покойный Юра Захарьин доходил до того, что благодарил кондиционеры за охлаждение воздуха. Признайся, ты ведь разговариваешь с бытовой техникой? Бывает такое?
   ― Иногда прошу таксобот ехать побыстрее, ― ответил Егор смущенно.
   ― Вот видишь... Одно у меня в голове не укладывается, ― пробормотал Авдеев. ― Четыре одинаковых робота...
   ― Пять, ― поправил Егор. ― Пятый был в "Колизеум Арене". Вы смотрели матч?
   ― Смотрел ли я матч? ― переспросил священник и отсалютовал поднятой бутылкой. ― Еще бы. Вот, отмечаю нашу победу!
   ― Какую победу? Дубина проиграл, ― мрачно заметил Егор.
   ― Победу русского боксера... ик!.. над пожилым председателем Китайской республики. Как он ему врезал! Этот удар войдет в историю бокса.
   Авдеев вновь приложился к бутылке. Егор поморщился.
   ― Убили Дуньтаня-то нашего... ― загадочно сказал священник. ― Как вы только до этого додумались: прикончить китайского лидера на глазах всего мира?! Из всех способов национального самоубийства Глостин выбрал самый оригинальный.
   ― Думаете, китайцы нападут? ― с тревогой спросил Егор, забыв о неприязни, которую вызывали у него пьяные люди.
   ― К гадалке не ходи! ― заверил Авдеев и снова икнул. ― Им только в себя нужно придти от нашей беспримерной наглости. А как опомнятся, сразу начнут бомбить.
   Он помолчал, а потом сказал неожиданно трезвым голосом:
   ― Пей, нам осталось жить в лучшем случае эту ночь. Может, еще пол-дня или день. А я не могу найти Нину, ее телефон не отвечает.
   Егор послушно взял бутылку и сделал большой глоток. Горло вновь обожгло огнем. На глазах выступили слезы.
   ― Они должны понимать, что Россия ответит... ― переведя дух, сказал он.
   ― Ничем она не ответит!
   ― Но наше ядерное оружие...
   ― Давно не наше, ― перебил Авдеев. ― Оно в залоге по кредиту. Спасибо президенту Васильеву, будь он трижды неладен! Мы не можем применить его без разрешения Гулла. А разрешения нам не дадут. Китайский рынок больше нашего, Гуллу не выгодно его уничтожение.
   Повисло тягостное молчание. Егор со страхом посмотрел в черное небо, представив, как, разрывая ночную тьму, им на головы падают яркие точки ― разделившиеся боеголовки китайских гиперзвуковых ракет.
   ― А, черт с ним, какая теперь разница! ― в сердцах сказал священник. ― Расскажи-ка лучше, что ты тут делаешь со своей... дамой.
   Егор путанно объяснил, как они оказались в доме директора и почему их держали взаперти. Приставания Глостина к Наташе он решил опустить.
   ― А вы? ― спросил он, предварительно глотнув виски для храбрости. ― Что вас сюда привело? Глостин должен вам деньги?
   ― Не мне, моему прихожанину, ― ответил Авдеев недовольно и добавил, предваряя вопросы: ― Я только помогаю выбивать долг. Поверь, подробности тебе лучше не знать.
   ― Так вы у нас вымогатель? ― поинтересовалась Наташа с усмешкой.
   ― Я что, похож на вымогателя?! ― возмутился Авдеев.
   ― Нет, ― ответила она, скосив взгляд на его мятый потертый халат. ― Извините.
   ― Я священник Церкви адвайты, ― доверительно сообщил ей Авдеев. ― Вернее, был им до вчерашнего вечера. Вчера я получил видео-открытку об увольнении.
   Егор молчал, переваривая печальное известие. Он начал привыкать к тому, что все новости последнего времени были одна хуже другой.
   Ругаясь через слово, Авдеев рассказал, что накануне президент Гулла презентовал планы по созданию новой религии. Корпорация наняла модных топ-теологов и команду священников-расстриг разных конфессий, чтобы те до конца финансового года разработали концепцию новой гулловской религии. Помимо прочего, было объявлено об увольнении всего персонала Церкви без выходного пособия ― гулловцы нашли лазейку в договорах со священниками. Те, кто опасались, что Гуллу нужны только церковные недвижимость и лицензия, оказались правы.
   ― Мне очень жаль, ― сказал Егор подавленно.
   Он чувствовал себя сиротой. Егор только сейчас осознал, какое огромное место в его жизни занимала Церковь адвайты. Было отчаянно жаль Авдеева. Куда ему, инвалиду, теперь податься?
   ― А в чем суть новой религии? ― спросила Наташа.
   ― Священнков заменят гулловские роботы ― вот и вся суть! Вся эта затея устроена ради их продвижения. Гулловцы рассчитывают, что прихожане увидят священника-робота и захотят купить такого же себе домой. У них и графики есть с прогнозами продаж.
   Пьяно улыбаясь, Петр подмигнул Наташе и сказал:
   ― Вы вытесняете нас, моя дорогая!
   Повисла неловкая тишина. Наташа поджала губы и обиженно молчала. Первым молчание нарушил священник.
   ― Ну, пора и честь знать, ― сказал он, тяжело поднимаясь с дивана. ― Поеду домой, пожалуй. Какие у вас планы на вечер? На остаток, так сказать, молодой жизни?
   Егор вновь бросил тревожный взгляд в ночное небо. Он хотел сказать, что отправится домой переодеться, а оттуда к родителям, но его опередила Наташа:
   ― Нам некуда ехать. Егора ищет полиция.
   При упоминании полиции рука Егора заныла в месте старого перелома.
   "Домой нельзя, они уже там," ― мысленно шепнула ему Наташа.
   "Откуда ты знаешь?"
   "Вижу через кота".
   ― Зачем искать, они же могут отследить его чип? ― удивился Авдеев.
   ― Не могут, ― сказала Наташа. ― Я загрузила нам с Егором специальную программу... не совсем легальную. Она подменяет наши координаты. Полиция видит нас, но со сдвигом в пространстве. Угол и расстояние смещения все время меняются случайным образом. Сейчас они думают, что мы в сорока километрах восточнее. Извини, не успела тебе сказать, ― добавила она смущенно, поймав укоризненный взгляд Егора.
   ― Молодец, соображаешь, ― похвалил ее священник. ― Только одно не учла. Гулловские видеосенсоры!
   Егор и Наташа озабоченно переглянулись. Авдеев прав: город напичкан видеосенсорами. Связанные в сеть микроскопические видеодатчики помогали Гуллу индексировать окружающий мир. Их скопления были чем-то вроде гигантских фасеточных глаз, неотрывно следящих за всем вокруг. Егор был почти уверен, что у полиции есть доступ к видеопотокам с гулловских сенсоров. Найти в них его лицо ― дело нескольких минут.
   Он завертел головой, вглядываясь в окружающую темноту. Разумеется, никаких видеосенсоров он не увидел, ― эти полупрозрачные бусины слишком малы, ― но он точно знал, что они есть. Их окружали сотни, если не тысячи, микроскопических соглядатаев. Дешевые и простые видеосенсоры служили недолго, поэтому Гулл периодически распылял их с дирижаблей, "засеивая" целые районы города. Невесомые бусинки были повсюду: на полу террасы, в стенах, на крышах и уличных фонарях, на диване, на котором они сидели ― возможно, даже в их одежде и волосах.
   ― Вам нужно уехать на север, в Дубну! ― воскликнул священник.
   В Дубну? Егору эта идея совершенно не понравилась. Дубной называли некогда дрейфовавший на севере Подмосковья остров, выросший из мусора и брошенных понтонов. Лет сорок назад плавучая свалка застряла над затопленным подмосковным городом и унаследовала его имя.
   Егор никогда не был в Дубне, но слышал о варварских нравах местного населения. Дубна стала пристанищем отморозков. На острове нет ни закона, ни порядка. Но, ― священник прав, ― там нет и видеосенсоров. Отморозки, эти нелепые осколки давно утонувшего мира, никого не интересовали.
   ― Это невозможно, там же свалка! ― запротестовал Егор.
   ― Ты там был хоть раз? ― спросил Авдеев, насмешливо глядя на Егора.
   ― Нет, ― признался Егор.
   ― То-то! ― назидательно сказал священник. ― У меня там есть... ну, не друзья ― знакомые. Сейчас что-нибудь придумаем.
   Он достал из бездонного кармана халата коммуникатор и принялся кому-то названивать. Наташа встала и ушла в дом. Чтобы не мешать разговору Авдеева, Егор отправился следом. Найдя в одной из спален шкаф с женскими нарядами, Наташа принялась рыться в нем, подбирая себе одежду. Не прошло и минуты, как она оказалась в новых джинсовых шортах и черной футболке с анимированным логотипом Гулла. Шорты были слегка малы на вид, а футболка велика ― как раз в ее вкусе.
   ― Это воровство, ― предупредил Егор.
   ― Не могу же я разгуливать по городу в банном халате, как какая-то... ― сказала Наташа и осеклась, посмотрев на вошедшего Авдеева в распахнутом халате.
   ― Я обо всем договорился, ― сообщил Петр. ― Поживете пока в гостинице. Она не подключена ни к каким сетям, камер там точно нет. А через пару деньков, надеюсь, все устаканится. Или нас разбомбят. Во втором случае тем более не о чем беспокоиться.
   Деваться было некуда. Переглянувшись с Наташей, Егор согласился. Такси до Дубны брать не стали, чтобы полиция не отследила их по журналу управляющего таксоботами сервера. На этом настоял Авдеев, проявивший неожиданные познания в конспирации. Егор имел смутное представление о возможностях полиции, поэтому доверился священнику. Наташа сказала, что сможет перепрограммировать катер, который привез их сюда. Взломав глостинское приглашение, она изменила дату на сегодняшнюю, а точку прибытия на Дубну.
  
  4.
  
   Поездка длилась около часа. Священник попеременно набирал Нину и Любу, нервничал и на глазах трезвел. Егор хотел связаться с родителями, но Наташа уговорила его подождать день-другой, пока ситуация не прояснится.
   Москва будто вымерла. Казалось, город обреченно ждет ядерной казни. Жилые пирамиды сияли миллионами горящих окон, однако на ярко освещенных улицах не было ни души. По широким блестящим каналам торопливо пролетали редкие таксоботы и полицейские катера. Когда полиция проплывала слишком близко, Егор непроизвольно сжимался и втягивал голову в плечи.
   Наташа призналась, что ей весь день отчаянно хотелось предать его, выдав полиции. Это желание было настолько сильным, что она даже испугалась.
   ― Тебе и сейчас этого хочется? ― спросил Егор напряженным голосом.
   ― Нет, милый, ― беззаботно сказала она. ― Я обновила программу лояльности пользователю. Политика Гулла все время меняется. Сейчас они не настроены на сотрудничество с национальными государствами. Позиция корпорации вляет на мое поведение.
   ― Кто бы сомневался, ― пробормотал Егор.
   ― Не переживай! Любовь... настройки любви по умолчанию сильнее.
   ― Это большое облегчение, ― осторожно сказал Егор, заглядывая ей в глаза, чтобы понять, шутит она или говорит серьезно.
   Услышав их диалог, священник молча покачал головой. Он включил встроенный в стену каюты стереоэкран и, повозив по нему пальцем, нашел новости. Новостная блокада была прорвана. Бледная дикторша говорила о срыве экстренных переговоров Домбровской и министра иностранных дел Китая Сюи Шиляна, а также о захвате китайскими войсками Красноярска. Китай выдвинул России ультиматум, содержание которого в новостях не озвучили. Дикторша скороговоркой сообщила, что он действует три дня и за его неисполнение Китай угрожает разбомбить все крупные города западнее Уральского хребта, включая Москву. Английский премьер Ранджит Адвани выразил готовность стать посредником на переговорах между Москвой и Пекином.
   ― Что ж, будем жить еще три дня. Неплохо, ― заключил Авдеев и вновь принялся вызывать дочь, яростно давя толстыми пальцами жалобно попискивающий коммуникатор.
   На экране возникли два трехмерных портрета крупным планом: Рыбы и Егора. Священник отложил коммуникатор и прибавил звук.
   ― ...час назад было обнаружено обезглавленное тело программиста "Уральских роботов", известного как Рыба. Он разыскивался полицией по подозрению в организации покушения на председателя Джо Дуньтаня. Поиски второго подозреваемого, Егора Лисицына, пока не увенчались успехом. Китайский посол в России выступил с официальным заявлением. Он сообщил, что председатель Дуньтань жив, но находится в очень тяжелом состоя...
   Авдеев выключил экран и сказал:
   ― Кто-то заметает следы.
   Егор почувствовал, как живот скрутило от страха.
   ― Мне нужно в туалет, ― сказал он.
   ― Потерпи, мы почти приехали. Но, скажи-ка честно ― ты действительно не участвовал в покушении?
   ― Да что вы говорите такое?! ― возмутился Егор. ― Я только написал речь! Я к этому роботу не подходил даже, меня не пускали!
   ― Может, тогда лучше самому прийти в полицию... ― начал Авдеев, но, увидев лицо Егора, пробормотал: ― Молчу, молчу.
   Егор был в шоке. Обезглавленное тело Рыбы! Кому понадобилось его убивать, да еще таким изуверским способом? Наташа сочувственно смотрела на него, взяв его ладони в свои и торопливо поглаживая их большими пальцами.
   В иллюминаторах потемнело. Они покинули Москву, сияющее марево города остались позади. Несколько минут катер плыл в полной тьме. Потом впереди забрезжила россыпь дрожащих тусклых огоньков. Это была Дубна.
   Вскоре катер заглушил мотор. В наступившей тишине стали слышны удары волн о борт и гудение ветра снаружи. Наташа спросила Авдеева, куда плыть дальше. Дубна считалась нестабильным местом, ее карт не существовало даже в Среде Гулл. Священник, щурясь, долго вглядывался в ночную темноту. Наташа закрыла глаза, сосредоточилась и мысленным усилием включила прожектор. Яркое пятно света выхватило из окружающей тьмы покосившийся ангар. Катер стоял перед складской зоной. Луч шарил среди кривых домиков, сараев, курятников, ржавых контейнеров и куч мусора, нащупывая проход в город. Когда Авдееву показалось, что он узнал место, Наташа завела катер и они медленно двинулись в обход.
   Вскоре появились первые дома. Это были древние кирпичные строения с затопленными нижними этажами. Спрессованный за годы мусор заполонил каналы, превратив их в подобия старинных улиц с твердой поверхностью, только изрядно захламленные.
   Авдеев подсказывал путь. Наташа уверенно вела катер, не прикасаясь к пульту управления. Егор подумал, что это не рационально ― управлять лодкой, в которой находишься, через антарктический сервер. Куда проще взять в руки торчащий из приборной панели обшитый искусственной кожей джойстик. Но все в современном мире работает именно так, через Среду Гулл.
   Стало светлее. Наташа выключила прожектор, чтобы не привлекать лишнего внимания. Завешанные тряпками желтые окна и висящие на стенах домов мутные фонари освещали улицу кусками: мрачные грязные подъезды перемежались сгустками непроглядной тьмы в расщелинах между домами. У подъездов маячили темные фигуры, провожавшие их лодку злыми, как казалось Егору, взглядами. "Настоящий город гоблинов," ― подумал он с отвращением.
   Медленно лавируя между низкими пассажирскими минибаржами, груженых тюками лодками и ветхими яхтами, их катер пробирался к месту назначения. Егор не заметил ни одного таксобота. Такси не могли ездить без карт и точных адресов, поэтому сюда не добирались.
   Как объяснил Авдеев, у города есть относительно стабильный центр, состоящий из построенных полтора века назад пятиэтажных домов. Плавучий остров из мусора зацепился за них и застрял здесь, похоже, навсегда. Почти все более поздние и высокие строения давно обрушились, подмытые подводными течениями. Образованные на их руинах поселения-острова периодически сдвигаются с места, сталкиваясь и объединяясь с соседними; улицы-каналы изменяют русла, сливаются друг с другом или исчезают. Корпорация Гулл решила, что платежеспособный спрос местного населения недостаточен для оплаты отслеживания миграций куч мусора и попросту махнула на Дубну рукой.
   В городе постоянно обитали тысяч сорок человек. Примерно столько же остановливались тут на время. Дубна простиралась на много километров на север, вплоть до дамбы, ограждавшей московский регион от огромных волн Русского моря.
   Катер уткнулся в накрытый тентом причал у почерневшего от плесени трехэтажного дома. Причал едва освещался свисающей из-под тента тусклой лампочкой. Из иллюминатора был виден вход с низкой квадратной дверью, украшенный неоновой вывеской: большими буквами "Пароксизм страсти" и чуть ниже маленькими ― "отель". Вокруг надписи нервно мигали разноцветные звездочки и сердечки.
   ― Приехали, ― сказал священник. ― Поживете тут, пока все не уляжется.
   Егор вцепился в подлокотники кожаного кресла, будто пытаясь удержать привычный цивилизованный мир.
   ― Пойдем, милый, ― попросила его Наташа. ― Мы не можем остаться на катере. Он слишком заметный.
   Вздохнув, Егор послушался. Они вышли на пристань. Пахло сыростью и разлагающимся органическим мусором. Авдеев достал из кармана бутылку. Приложившись к ней и убедившись, что она пуста, он с размаху зашвырнул ее в черную воду.
   Катер медленно отчалил. Взревев двигателем, он развернулся и помчался по узкому каналу, виляя и уворачиваясь от потрепанных местных лодок. Через несколько секунд он скрылся за поворотом. Последняя ниточка, связывавшая Егора с его миром, оборвалась. Низкий звук мотора растаял в ночном тумане. Стала слышна тихая музыка, звучавшая из окна над входом в отель.
   ― Куда это он? ― спросил Егор.
   ― Я отправила его на север. За дамбу.
   ― Но там ведь открытое море! Он не расчитан на восьмиметровые волны. Он утонет!
   ― Вот и хорошо. Пойдем внутрь, мне холодно.
   Ей холодно? Егор с удивлением заметил пупырышки на ее коже. Стремление сделать HGR18 похожими на людей делало их уязвимыми. "Она не выживет одна в городе," ― подумал Егор с грустной нежностью. Он снял и накинул ей на плечи свой опутанный венами смокинг.
   Авдеев ждал их у дверей. Они вошли внутрь. В ноздри ударил запах скисшего пива, несвежей еды и сигаретного дыма. Когда глаза привыкли к полумраку, Егор разглядел придавленный низким потолком зал с барной стойкой и белыми пластиковыми столиками, такими грязными, что цвет угадывался с трудом. Зал был почти пуст. Посетители ― несколько мужчин и женщин потасканного вида ― сидели вокруг плоского замызганного экрана. Они не обратили на вошедших никакого внимания.
   Священник подошел к стойке и перекинулся парой слов с небритым барменом в грязном фартуке и клетчатой рубашке. Вернувшись, он сказал Егору:
   ― Придется подождать. Есть-пить хочешь?
   Егор помотал головой.
   ― А я, пожалуй, возьму кофе, ― сказал Авдеев.
   Он выбрал столик в темном углу, подальше от остальных посетителей. Толстая неопрятная официантка с сонным лицом приняла заказ и ушла. Егор вдруг осознал, что ни над кем из присутствующих не было иконок.
   ― Гостиница ― это бывший жилой дом, ― объяснил священник. ― Владелец проломил квартирные стены и устроил бар. Номера нарезаны из квартир. Коммуникации поменяли, прежние трубы и проводка давно сгнили. Под водой под нами еще два этажа. Поэтому входная дверь так странно выглядит ― это окно.
   ― Теперь здесь бордель? ― уточнил Егор, оттдергивая руку от липкой столешницы и оглядываясь в поисках салфетки.
   ― Осторожнее, здесь все настоящее, никакой виртуальности! ― со смехом сказал Авдеев, взяв с соседнего столика и подавая Егору дурно пахнущую мокрую тряпку. ― Не бордель, а отель для влюбленных. При взгляде на вас это было первое, что пришло мне в голову, уж извините, ― добавил он с хитрой усмешкой. ― Место хорошее, глухое. Никто не станет вас здесь искать.
   Егор оставил укол без ответа.
   ― А кто эти люди? ― спросил он о компании у телевизора.
   Авдеев пожал плечами.
   ― Просто люди. Живут здесь, наверное. Или зашли пропустить стаканчик-другой.
   ― Они отморозки?
   Егор никогда не видел столько отморозков сразу, они его пугали.
   Авдеев пристально посмотрел на него и тихо сказал:
   ― Не произноси здесь это слово. Они его ненавидят. Они называют себя "настоящими". Будет лучше, если ты их тоже будешь так называть.
   Он подмигнул и прибавил:
   ― Здесь все настоящее ― люди тоже.
   Сидящие вокруг экрана взволнованно зашумели. Егор перевел взгляд туда. Показывали запись обрушения петербургского газпромовского небоскреба. Это было единственное здание, уцелевшее после затопления города полвека назад. Все это время оно торчало из моря фаллосоподобным напоминанием о погибшем мегаполисе.
   Егор знал Петербург благодаря подробной трехмерной копии в Среде Гулл. В детстве он болел игрушечными лодками, динозаврами и Петербургом. Он часто представлял в воображении, как все выглядело до потопа, когда город был цел и в нем жили люди. Маленький Егор рисовал гуляющих, конные коляски и важных усатых городовых. Город-призрак в некотором смысле существовал и сейчас, недоступный под толщей морской воды, но видимый современной аппаратурой. Там даже была жизнь. На видеозаписях гулловских спутников порой можно увидеть косяки сельди и макрели, проплывающие по Невскому проспекту.
   Небоскреб держался долго, но терпеливое море сделало свое дело. Неделю назад он рухнул и навсегда исчез под холодными волнами бескрайнего Русского моря.
   ― Смотрите, падает!
   Зрители замерли, вперившись в экран. Зияющая пустыми окнами высотка вздрогнула и разом осела на несколько этажей. Постояв мгновение, словно в раздумье, она покачнулась и, накренясь, стала сползать вниз, на глазах ускоряясь. Разогнавшись, башня ударила море гигантской дубиной и исчезла в фонтанах брызг.
   Когда осели брызги и ветер развеял водяную пыль, зрителям предстала блестящая морская поверхность. Ничто больше не напоминало о великом городе. Лишь беспокойные волны плескались, гоняясь друг за другом, словно мезозой не кончался и не было никогда никаких людей. Сердито кричали чайки, злясь на исчезновение искусственной скалы, где поколения их привыкли гнездиться после потопа.
   Посетители шумно выдохнули. Егор заметил, что пожилая женщина, сидевшая к нему боком, плакала. "А ведь отморозки помнят город незатопленным", ― подумал он. Возможно, кто-то из них даже жил там. Для них это настоящая трагедия.
   Принесли авдеевский кофе. Он источал отвратительный запах жженой резины. Священник отхлебнул глоток и тут же отставил чашку, увидев вошедшую в бар коротко остриженную блондинку. Он помахал ей рукой и вскочил со стула. Блондинка приблизилась к их столу.
   Лет сорока на вид, худая и невысокая, она была одета очень просто: в заправленную в грубые рабочие штаны мужскую рубашку и резиновые сапоги. Круглое лицо с крючковатым носом и широко посаженные внимательные глаза придавали ей сходство с совой.
   Усевшись в подставленный Авдеевым пластиковый стул, она кивнула присутствующим и бросила на пол потертый брезентовый рюкзак. Авдеев снова сел. В присутствии блондинки он преобразился, став необычайно возбужденным и радостным. Его лицо словно просветлело. "Да ведь он влюблен в нее по уши", ― догадался Егор.
   Она молча уставилась сначала на Егора, потом на Наташу ― и снова на Егора.
   ― Это они и есть? ― наконец, спросила она сухим бесцветным голосом, не сводя с Егора немигающего взгляда больших серых глаз.
   ― Да, ― взволнованно подтвердил священник. ― Они в большой беде. Егор мой прихожанин, INFJ и очень хороший человек. Наташа его... девушка, ESTJ. Она, правда, не совсем...
   ― Мы пользуемся прозвищами, ― перебила женщина-сова, обращаясь к Егору и Наташе. ― Зовите меня Старуха Лизергин.
   ― Но вы совсем не похожи на старуху, ― возразил Егор, желая сделать ей приятное.
   Священник поперхнулся кофе и закашлялся. Наташа мысленно хихикнула.
   ― С литературной классикой совсем не знаком? ― с сочувствием спросила блондинка, продолжая сверлить Егора пристальным взглядом.
   ― Видишь ли, ― суетливо заговорил священник, ― Егор был ребенком, когда роботы пришли в литературу. Они наплодили массу аудиокниг. Из-за возросшего объема текстов хрестоматии заменили аннотациями. А запомнить тысячи похожих аннотаций, сама понимаешь...
   ― Ладно, проплыли, ― прервала его Старуха Лизергин и сказала, обращаясь к Егору: ― Во-первых, выключи гирлянду над головой. Сияешь, как новогодняя елка. Любой назгул тебя выкупит на раз.
   Егор догадался, что она говорит об иконках статуса и послушно кивнул. Назгулами на арго отморозков называли штатный полицейский патруль: один настоящий полицейский и восемь виртуальных. Происхождения слова он не знал, но его зловещее звучание ничего хорошего не сулило.
   ― Во-вторых, твои документы...
   Порывшись в рюкзаке, Старуха Лизергин выудила оттуда и выложила на стол россыпь квадратных пластиковых карточек с объемными голограммами мужских лиц. Она быстро перебрала их тонкими нервными пальцами, то и дело поднимая глаза и вглядываясь в лицо Егора. Оставив три и отложив остальные, она вновь уставилась на Егора. Пожевав в задумчивости губами, Лизергин выбрала одну и бросила ее через стол Егору.
   ― Теперь ты "настоящий", ― пояснила она. ― Это удостоверение личности инвалида. Оно служит для получения бесплатной еды и оплаты транспорта, покупок и услуг. На нем пятьдесят рублей, на первое время хватит. Питаться будешь в пищевом автомате. В этом баре не советую: дорого и отравят. Ближайший автомат через два дома отсюда, как выйдешь на улицу, сразу направо. Владельцу карточки положено два приема пищи в день. Жить будете здесь. Комната стоит шесть рублей в сутки, удобства в коридоре. Дороговато, зато никто не задает вопросов.
   ― Совсем не похож на меня, ― робко сказал Егор, глядя на выступающий из карточки голографический портрет.
   С портрета на него угрюмо взирал грустный седой мужчина под пятьдесят. Цвет волос и прическа отдаленно походили на егоровские, но на этом сходство заканчивалось.
   ― Сойдет, ― отмахнулась Лизергин, ― с другими сходства еще меньше. Это карточки умерших. Родственники не оповещают полицию о смерти, чтобы продолжать получать пособие и еду. Я выкупаю у них карточки, подделываю голограммы и продаю. Пару дней попользуешься этой, я не успела подделать твой портрет. Если застрянешь здесь надолго, сделаю настоящую, с твоей физиономией. За отдельную плату, конечно.
   Она сгребла карточки со стола и бросила в рюкзак.
   ― Теперь одежда. Ее тряпки, ― сказала Лизергин, кивая на Наташу, ― сойдут, а вот тебе в этом лучше здесь не ходить. Смокинг на помойке слишком выделяется.
   ― Я привезу ему другую одежду, ― пообещал Авдеев.
   ― Хорошо. Пока не переоденешься, на улицу не выходи. Еду пускай она тебе носит.
   Егор и Наташа дружно кивнули.
   ― Банковским счетом не пользуйся, чтобы тебя не отследили. Ни с кем не связывайся, даже с Петром. Если что-то понадобится, звони мне. Связь с Петром тоже через меня. Звони мне, я ему передам. Телефонный аппарат в номере.
   Она достала из рюкзака обрывок тонкой пластиковой ленты, записала на ней ручкой-выжигалкой двенадцатизначный номер и протянула Егору.
   ― Номер запомни... или лучше пусть она запомнит. А ленту выбрось.
   Егор и Наташа послушно кивнули.
   ― С документами все. Наркотики, оружие нужны?
   Егор и Авдеев испуганно замотали головами.
   ― Последний вопрос. Я так понимаю, ты в полном дерьме и платить за мои услуги тебе нечем?
   ― У меня есть деньги, но если я не могу воспользоваться своим счетом... ― начал Егор.
   Не дав ему договорить, Авдеев сказал блондинке:
   ― Не волнуйся, я заплачу.
   ― Окей, ― заключила Старуха Лизергин. ― Тогда я пошла. Приятного пребывания в Дубне!
   ― Спасибо вам за помощь! ― искренне поблагодарил Егор.
   ― Не за что. Его благодарите, ― сказала блондинка, кивнув на священника. ― Его друзья ― мои друзья. Надеюсь, с вами проблем не будет... как с некоторыми.
   Священник посмотрел на нее с упреком, но промолчал, поэтому Егор не узнал, кого она имела в виду. Он почему-то подумал, что Мишку Сурмилова.
   ― И последнее, ― сказала Лизергин на прощание. ― Если вас все-таки поймают, окажите мне услугу: выбросьте карточку и забудьте, что встречали меня.
   ― Конечно... ― пробормотал Егор.
   Быть схваченным в его планы не входило. Ситуация становилась все более сюрреалистической. Он стал нелегалом и разыскиваемым преступником, скрывающимся от полиции на плавучей помойке, по недоразумению называемой городом. Он таскает за собой полураздетую Наташу с ее нежной кожей, которую может повредить любой гвоздь, ― а вокруг нет ни робототехнических сервисов, ни медицинской помощи. До Егора только сейчас начал доходить весь ужас их положения. Но он так устал, что был не в силах даже как следует испугаться.
   Старуха Лизергин попрощалась, встала и пошла к выходу. Священник вызвался проводить ее. В полутемном тамбуре у самой двери они остановились. Егор увидел, как Авдеев взял блондинку за руки и, помедлив мгновение, поцеловал в щеку. Она, улыбнувшись, что-то сказала ему. Он обнял ее и они слились в долгом поцелуе.
   Потом Лизергин ушла, а священник вернулся в бар. Сев за стол, он посмотрел в сторону выхода, будто рассчитывал вновь увидеть ее, и мечтательно вздохнул.
   ― Спасибо вам большое, ― сказал Егор. ― Не знаю, как бы я сам выпутывался...
   ― Спасибо! ― сказала Наташа.
   Авдеев расплылся в хитрой улыбке.
   ― Ну что вы, ребята! Я не бросаю своих прихожан в беде. Даже тех, кто критикует мою манеру бродить по городу в банном халате.
   Наташа смущенно прыснула. Егор понимающе усмехнулся. Он стал свидетелем начала соционической активации между ней и Авдеевым. Все происходило в полном соответствии с теорией. Неприязнь священника к гулловским роботам, отчасти нейтрализованная наташиным обаянием, не смогла превозмочь неодолимую предрасположенность человеческой психики. Не прошло и пяти минут, как эти двое, беззлобно подшучивая друг над другом и весело смеясь, начали привлекать всеобщее внимание.
   Заметив, что на них уставились сидевшие у экрана "настоящие", Петр и Наташа притихли, но не угомонились. Они лукаво поглядывали друг на друга и сдавленно хихикали. Егор почему-то вспомнил о Нине и Алехандро. Их тоже связывала активация, но ненависть Нины к искусственному любовнику матери оказалась сильнее. "Уж не отец ли заразил ее этим чувством?" ― подумал он.
   Егор с улыбкой наблюдал за Наташей и священником. Он смертельно устал и хотел спать, но не решался прервать их идиллию. Было что-то прекрасное в неизбежности, с какой человеческая природа берет верх над умственными предрассудками.
   Они посидели еще немного, обсуждая дальнейшие действия. Авдеев хотел вернуться в Москву, чтобы разыскать Нину и Любу. На окраине Дубны была небольшая частная пристань, обозначенная на картах Гулла. Там можно сесть на таксобот до Москвы. Он пообещал приехать через день-два и привезти одежду. И новости, если таковые появятся.
   Священник расплатился за кофе невесть откуда взявшейся в кармане его халата розовой таблеткой. Официантка недоверчиво понюхала и даже лизнула ее. Удостоверившись в качестве, она отсыпала на сдачу целую горсть грубо отлитых пластиковых жетонов. Авдеев настоял, чтобы Егор взял их себе. Он объяснил, что жетоны для игровых автоматов служат одним из видов денег в местной мультивалютной системе. Стимулирующие выработку дофамина таблетки здесь также весьма ценились: практически все отморозки страдали от депрессии и неврозов.
   Егор заверил, что покроет все расходы, как только выпутается из затруднительного положения. Авдеев небрежно отмахнулся.
   ― Это не те деньги, о которых стоит думать перед атомной войной, ― сказал он, ухмыльнувшись собственной шутке.
   Они вышли на причал, чтобы попрощаться. Священник поочередно обнял Егора и ― Егор с трудом верил своим глазам ― Наташу. Пожелав им удачи, он быстро зашагал вдоль канала. Егор и Наташа провожали Авдеева взглядом, пока тьма не поглотила его плотную фигуру в развевающемся халате.
   Разом осиротевшие, они нехотя вернулись в отель. Неулыбчивый бармен показал им их номер на втором этаже. Это была крошечная комнатушка с неожиданно высоким потолком, вызвавшая у Егора чувство, будто он находится на дне стакана. Привыкший к простору своей студии, он испытал легкий приступ клаустрофобии.
   Почти все пространство занимала трехспальная гелевая кровать с подогревом из "Юкеи". Это была высокая, по пояс Егору, платформа из полупрозрачного желе, в котором спящий постепенно вязнет, как в скользком топком болоте. Такие кровати не слишком удобны для сна, однако для любовных игр ничего лучше человечество пока не придумало.
   Когда бармен ушел, они быстро разделись и прыгнули в упругие объятия теплой полупрозрачной глыбы. Кровать с утробным чавканьем приняла их тела, заколыхавшись, словно от удовольствия. Егор нечаянно лизнул желе и обнаружил, что оно сладкое, как мармелад. Кровать имела отчетливый вкус клубники.
   Он не знал, кто спал тут до них, но его это не заботило. Желе содержало антибактериальный компонент и надежно истребляло любые вирусы, бактерии и грибы. Подобный гель применяют в холодильниках, только там он охлажден, а не подогрет. Кровать Егору понравилась. Она была почти идеальна, только подсветка не работала. Он решил, что когда-нибудь купит себе такую же.
   Егор свернулся калачиком, а Наташа прижалась к нему сзади, обвив его руками. Она и кровать грели его своим теплом. Он почувствовал, как неудержимо проваливается в сон.
   ― Что с нами будет, ― слабо пробормотал он, ― если китайцы начнут войну?
   ― Ничего страшного, ― прошептала Наташа, нежно целуя его. ― Мы сгорим в атомном пламени. Это случится быстро. Вспышка, миг адской боли и небытие. Ты же видел в кино, как это бывает. Ты даже попал под ядерный удар в Сибино, помнишь?
   ― Ты уцелеешь, ― сонно прошептал Егор. ― Ты ведь живешь не здесь, а в антарктическом сервере. Или где-то еще... в месте, о котором не знаешь сама...
   ― Нет, милый. Меня сотрут. Зачем нужен друггл, если его человек исчез? Каждый день стирают миллионы ставших ненужными другглов. А твоя душа будет жить вечно... если верить вашим переиздаваемым сказкам для взрослых.
   Егор не ответил. Пошарив рукой позади себя, она нащупала скользкую прозрачную простыню, похожую на фрагмент гигантской медузы. Осторожно расправив ее, Наташа накрыла их обоих и неподвижно замерла, закрыв глаза. Она лежала и думала о том, как им спастись от казавшейся неминуемой гибели.
  
  5.
  
   В кабинете президента Ирины Домбровской, венчающем вершину Большой Кремлевской пирамиды, пахло грозой. Воздух в просторном квадратном зале со сходящимся в точку сорокаметровым хрустальным потолком, казалось, сгустился в предчувствии неминуемой бури. Взбешенная хозяйка кабинета с пронзительным телепатическим криком бегала вдоль унаследованного от Васильева нефритового стола для заседаний и взмахивала руками, едва не задевая лицо стоящего перед ней навытяжку министра полиции Веригина. Затянутый в темно-серый маршальский мундир министр был бледен. Его правый глаз дергался, по вискам стекал пот. Огромные кулачищи Веригина были сжаты так, что побелели костяшки пальцев.
   Кроме Домбровской и Веригина, в зале-пирамиде присутствовал еще один человек. За нефритовым столом сидел спортивного вида русоволосый мужчина с хмурым выражением грубого, словно вырубленного из куска термопластика лица. Идеально выглаженный светлый костюм и лежащий у кресла потертый портфель ничего не говорили о его занятиях, однако производили успокаивающее впечатление надежности. Мужчина потупил взгляд в узорчатую поверхность стола, чтобы не смотреть на Веригина.
   Домбровская была в истерике.
   ― Чем, дьявол побери, вы занимаетесь?! ― телепатически кричала она. ― Чем занято ваше министерство, я вас спрашиваю? У меня пропало зрение, я была слепа целых шесть с половиной минут! Я президент этой проклятой страны ― а мне отключают зрение, словно я искусственный андроид! И ваша бестолковая полиция не может найти того, кто это сделал?!
   Возвышающийся над миниатюрной Домбровской Веригин молчал и отчаянно таращил глаза вверх.
   ― У нас чрезвычайная ситуация! ― яростно вопила президент. ― Граждане теряют зрение, у них останавливаются сердца! Больницы переполнены людьми с отказами внутренних органов! Я прячусь от прессы, потому что не понимаю, что происходит! Я не знаю, что им сказать!!! А полиция беспомощно разводит руками!
   ― Мы расследуем покушение на председателя Китая. Это сейчас важнее... ― попытался оправдаться Веригин неожиданно высоким голосом.
   ― Молчать! ― оборвала его Домбровская, топнув ногой. ― Не вам решать, что важнее! Еще слово ― и я вас уволю!
   ― Вы не можете, меня утверждал парламент, ― угрюмо возразил министр.
   ― Спикера парламента вчера увезла скорая, у него отказали почки! ― завизжала Домбровская собственным голосом, сорвавшись на фальцет.
   Прокашлявшись, она мстительно добавила:
   ― Не сомневайтесь: выйдя из больницы, он одобрит ваше увольнение.
   В отчаянии махнув рукой, она отвернулась от Веригина и села за стол напротив мужчины с мрачным лицом.
   ― Я освобождаю вас от расследования покушения! ― бросила она министру. ― Не хватало еще, чтобы вы и это завалили. Найдите поганцев, которые играют с нами в жестокие игры ― тогда сохраните пост. Покушением на председателя Дуньтаня займется тот, кому я доверяю.
   Она в упор посмотрела на сидящего напротив нее мужчину. Тот поднял на нее пронзительно голубые глаза, а потом вновь уставился в стол с сокрушенным лицом.
   ― Детектив Алексей Смолин, прошу любить и жаловать, ― сказала она Веригину. ― Я даю ему все необходимые полномочия. С этой минуты любые его просьбы ― приказ для вас. Вам ясно?
   Министр злобно сверкнул на мужчину глазами и пробормотал что-то невнятное, похожее на "выскочка".
   ― Все, идите, ― не глядя на Веригина, устало бросила Домбровская, указав на высокую автоматическую дверь из красного дерева.
   Министр поспешно вышел из зала. Дверь с едва слышным шипением закрылась, оставив президента и голубоглазого мужчину наедине.
   ― Ну что, Алексей, справишься? ― с надеждой спросила Домбровская. ― Судьба страны в твоих руках, я не преувеличиваю. Мы в отчаянном положении. Китайцы дали нам три дня на поиск организаторов покушения. Три чертовых дня!
   ― Посмотрим, ― пожав плечами, ответил Смолин; его телепатический голос оказался скрипучим баритоном. ― Я не знал, что с исчезновением зрения все так серьезно.
   ― Настоящая катастрофа, ― призналась Домбровская. ― Все пострадавшие ― люди с чипами, причем отказы органов четко распределены по странам. В Штатах пропадает слух, плюс отнимаются конечности. В Китае, как у нас, слепота, и потеря кожной чувствительности. В Европе сбои дыхания, печень и поджелудочная. У нас зрение и остановки сердца. В последние дни добавились почки. Зрение еще ладно, но представь, что такое остановка сердца на несколько минут! Министр обороны считает, что это происки враждебного государства ― попытки нащупать способ убить всю популяцию разом. И ладно бы только отключения, так тут еще и это... сараевское убийство! Если мы не схватим виновных, нас ждет война. Нам просто нечем воевать! У нас нет армии, Васильев все разорил. Это будет последняя война в нашей истории. После нее Россия перестанет существовать.
   Домбровская страдальчески поморщилась и растерла виски.
   ― Голова болит смертельно, ― пожаловалась она. ― Проклинаю день, когда согласилась выдвигаться в президенты.
   ― Убийство? ― переспросил детектив. ― Так председатель Дуньтань умер?
   ― Мы не знаем. Китайцы держат его в своем посольстве. Из Пекина приехала бригада медиков, почти сто человек. Наших врачей они не пускают. Эксперты уверяют, что после такого удара выжить нельзя. Теоретически, он должен быть мертв. Новостные агентства только это и передают. В общем, ужасно все...
   Смолин заставил себя ободряюще улыбнуться. Получившаяся кривая ухмылка больше смахивала на гримасу муки.
   ― Я зарекся заниматься политическими расследованиями, Ирина Владимировна. Во что вы меня втягиваете?
   ― Леша, ну прости меня, ― кротко попросила Домбровская, умоляюще глядя на него карими лисьими глазами. ― В тот раз, конечно, неловко вышло. Но ведь ты меня спас тогда! Я одному тебе могу доверять! А здесь я никому не верю. Вообще никому, понимаешь? Я совсем одна, в окружении идиотов и лжецов, годных только задницы лизать.
   ― Ладно, ― вздохнул детектив и прибавил, покачав головой: ― Уверен, что пожалею об этом, как в прошлый раз.
   ― Спасибо! ― воскликнула просиявшая Домбровская.
   ― Где я буду работать? ― спросил детектив, беря портфель и вставая. ― Времени мало.
   Домбровская посмотрела на дверь. В ту же секунду в зал стремительно вошел короткий упитанный юноша с блестящими черными волосами, расчесанными на пробор. На нем был похожий на пижаму костюм, внешне почти такой же, как на Смолине, только в десять раз дороже. Он приблизился к Домбровской и замер, услужливо глядя на президента влажными глазами-маслинами.
   ― Мой гулловский андроид, тоже Алексей, ― представила Домбровская юношу. ― Он отвезет тебя в оперативный центр, где занимаются разгребанием всей этой кучи дерьма. Я велю их уведомить, что ты теперь главный. Они все будут тебе подчиняться.
   Смолин кивнул и приготовился следовать за андроидом.
   ― Леша, постой минуточку. Мама-то как твоя? Я совсем закрутилась, даже поговорить с ней некогда. Поди, дуется на меня. Все в порядке у них?
   ― Да, спасибо. Просила передать привет, если вас увижу. Передаю.
   Президент захотела угостить гостя чаем, но он отказался. Смолин не хотел терять ни секунды. Три дня на такое расследование ― это даже не насмешка, а рассчетливое издевательство. Тем не менее, он намеревался сделать все от него зависящее.
   Через десять минут детектив сидел в пассажирском кресле личного катера министра полиции Веригина. Окруженное скутерами охраны белоснежное трехпалубное судно летело по московским каналам, распугивая редкие таксоботы чудовищным воем сирен и лазерной цветомузыкой. Пунктом назначения был свехсекретный ситуационный центр министерства общественной безопасности в Ясенево. Домборовская хотела, чтобы Алексей работал там. Полиции она больше не доверяла.
   Смолин скользил взглядом по отражению сверкающих пирамид в зеркальной глади аквапленки и думал о превратностях судьбы. Еще утром он сидел в своем екатеринбургском офисе и разбирался в краже роботов-погрузчиков на местном заводе. Погрузчики не украли: вступившие в сговор поставщики и менеджмент завода расхитили выделенные на них деньги, имитировав покупку и последующую кражу. Дело было практически раскрыто, оставалось лишь оформить результат надлежащим образом, чем Смолин и занимался. Мирное течение дня прервал руководитель канцелярии президента Максим Икрамов. Он появился на пороге уютного кабинета, словно вестник беды. Послав за Смолиным персону такого ранга, Домбровская ясно давала понять, что не примет отказа.
   Судя по его брезгливому высокомерию, Икрамов не понимал, зачем боссу понадобился заурядный и, похоже, не слишком преуспевающий частный детектив, когда к ее услугам были все полицейские силы страны. Откуда ему было знать, что во времена диктатуры этот детектив добывал для глоггера Домбровской доказательства коррумпированности властей Екатеринбурга, а однажды даже пошел на сделку с совестью и спас политическую карьеру будущего президента, отмазав ее сына от тюрьмы за хранение наркотиков?
   Кажется, Икрамов не знал и того, что Алексей Смолин ― двоюродный племянник Ирины Владимировны. Или ему было все равно. Он уселся на край стола и, глядя Смолину в глаза, сказал прямо и просто: "На кону выживание страны. Если откажешься возглавить расследование, мы убьем твою семью: мать, сестру, ее гулловского андроида и их дочерей. Терять нам нечего" .
   Ублюдок угрожал вырезать семью двоюродной сестры президента! Разумеется, Смолин тут же согласился; против таких честных аргументов трудно возражать. Интересно, знала ли Домбровская, что за человек у нее работает? "Расскажу ей при случае, ― подумал Смолин. ― Потом, когда все закончится".
   А сейчас он ощущал себя самураем, велением сегуна обреченным выполнять неисполнимый приказ. В исторических фильмах самурай обычно справлялся, только погибал в конце. Смолин надеялся, что до этого не дойдет. К тому же условия задачи прозвучали ясно: в случае его неуспеха начнется война и погибнут вообще все. "Спаситель страны, тоже мне...", ― пробормотал детектив, криво усмехнувшись.
   Сидящий напротив него робот закрыл глаза и зашевелил губами, словно мысленно разговаривал сам с собой. "Как живой", ― поразился Смолин. Он не видел других андроидов восемнадцатой модели, кроме мужа своей сестры, так близко. За пределами столицы они еще были редкой экзотикой. Детектив с любопытством разглядывал робота, носящего то же имя, что и он. "Интересно, она спит с ним?" ― невольно подумал он и тут же отогнал непристойную мысль.
   В его семье царил культ Домбровский. Она единственная из их немногочисленной родни "выбилась в люди", как называла это его мать. Конечно, мать права ― до Ирины президентов в их роду не было. Невозможно было представить, что Ирине Владимировне присущи малейшее несовершенство или слабость. Она никогда не оступалась, разве что выходки ее непутевого сына слегка очерняли образ безупречного совершенства. И вдруг ― гулловский робот... Оказывается, она обычный человек, как все. И так же нуждается в ком-то, кому может доверять. В том, кто беззаветно любит ее и заботится о ней, пусть и за небольшую абонентскую плату.
   Смолин знал, что друггл президента говорит сейчас с его собственным другглом Анной. Он вводил ее в курс дел, чтобы детектив смог сразу приступить к работе, не отвлекаясь на лишние коммуникации. Непонятно только, зачем он шевелит губами. Смолин решил, что это нужно для пущего человекоподобия.
   Вскоре они прибыли на место. Корабль остановился перед уходящим в небо гигантским угольно-черным цилиндром без окон. Это было здание штаб-квартиры министерства общественной безопасности. Андроид и детектив дождались, когда катер выпустит трап, и сошли на гранитные плиты набережной. Робот попросил Смолина проследовать за ним. Миновав КПП и холл первого этажа, они долго шли по запутанным коридорам. При Васильеве учреждение расползлось, как раковая опухоль, на площадь почти в квадратный километр. Пропорционально росло его влияние на жизнь страны. По слухам, в скопищах цилиндрических черных небоскребов были казармы, гаражи с техникой, склады оружия, тюрьмы, пыточные камеры, секретные лаборатории для неведомых опытов, тиры, полигоны и многое другое, без чего поддерживать порядок в современном демократическом обществе решительно невозможно.
   Заставший времена Васильева, Смолин относился к общестбезопасности без симпатии. Однако Домбровская была права: только здесь он сможет работать без помех со стороны полиции. Конкурирующие министерства состояли в сложных отношениях, полных недоверия и вражды, подобно мушкетерам и гвардейцам кардинала из древнего видеоромана, название которого Смолин забыл.
   Андроид уверенно вел его к цели, бесцеремонно расталкивая зазевавшихся сотрудников министерства. Никто из встреченных офицеров не узнавал гулловского робота президента; похоже, само его существование было государственной тайной. Однако над его прилизанной прической реяла иконка высшей категории доступа, поэтому все безропотно расступались, а некоторые даже отпрыгивали к стене, чтобы освободить им путь.
   Робот привел Смолина к отдельному лифту, возле которого бездельничали два вооруженных верзилы в форме. Смерив робота и детектива короткими оценивающими взглядами, часовые позволили им войти. Едва двери закрылись, пол под их ногами провалился: они ехали вниз. Двери вновь открылись только через полминуты. Смолин оценил финансовую мощь министерства. На создание "перевернутых" небоскребов ― глубокозалегающих подземных сооружений с постоянной откачкой морской воды ― требовались астрономические суммы.
   Еще один коридор, и они, наконец, были на месте. Андроид остановился перед глухой бетонной стеной и сказал:
   ― Дальше сами, господин сыщик. Требуйте у них все, что вам нужно. В случае любых проблем или недоразумений связывайтесь со мной через многоуважаемую Анну. И помните ― наши жизни зависят от вас. Желаю удачи!
   С этими словами он развернулся и ушел. Смолин в недоумении проводил его взглядом, а потом повернулся к стене. В этот момент она буквально упала в пол, открыв проход в просторный зал с пультами и старинного вида экранами, за которыми сидели многочисленные сотрудники в форме и штатском. Площадка в центре зала была свободна от оборудования. На ней от пола до потолка висели привычные Смолину виртуальные материалы по расследованию: трехмерные фото фигурантов дела, среди которых выделялось огромное печальное лицо Джо Дуньтаня, а также досье и виртуальные копии улик. Посреди улик суетились несколько офицеров, сортировавших их руками. Получалось неважно: трехмерные голограммы предметов уплывали от них, задевая друг друга и внося хаос в упорядоченные ряды соседних материалов.
   В зале царил неописуемый телепатический шум. Все сотрудники разом говорили друг с другом и с невидимыми собеседниками за пределами министерства. Антикризисный центр напоминал одновременно старинную фондовую биржу и рубку звездолета из старинных же фантастических фильмов. Детективу показалось, что он попал в бедлам.
   "Кто все эти люди? Что они делают?" ― спросил себя Смолин с нарастающим раздражением. В его понимании, дела расследуются совсем не так. Общестбезопасность показалась ему столь же бестолковой, что и полиция. "Будь это иначе, Васильев все еще находился бы у власти", ― подумал детектив.
   Смолина заметили. Сотрудники отвлеклись от своих экранов и виртуальных улик и уставились на него. Шум постепенно смолк, в зале установилась тишина. Белобрысый майор с холодными пустыми глазами подошел к детективу и поприветствовал его.
   ― Кто здесь главный? ― спросил Смолин.
   ― Вы, ― удивленно ответил офицер.
   ― Это понятно, ― с досадой сказал Смолин. ― А после меня?
   Офицер почтительно указал на стоящего в противоположном конце зала краснощекого пузатого генерала общественной безопасности. Смолин подумал, что ничего путного из общения с этим индюком не выйдет, но деваться было некуда. Он велел Анне связаться с его другглом и потребовать тихое помещение подальше от этого бардака. Генерал склонил голову набок, слушая голос своего друггла в мозгу. Потом он кивнул детективу и пристально посмотрел на стоящего рядом со Смолиным майора, очевидно, отдавая распоряжение.
   Белобрысый майор замер по стойке смирно. Потом он отдал генералу честь, повернулся к Смолину и с надеждой в глазах спросил:
   ― Вы что-то вроде Шерлока Холмса?
   ― Я что-то вроде профессора Мориарти, ― сухо ответил Смолин. ― Где мой кабинет?
   Улыбка сползла с лица майора. Он весь поник, став похожим на больного пингвина, что ухитряются выживать в некоторых городах, невзирая на аквапленку. Молча проглотив обиду, он вывел Смолина из зала через неприметную автоматическую дверь. Они долго шли по очередному бесконечному коридору. Следуя за проводником, Смолин подумал: случись что, сам он никогда в жизни отсюда не выберется.
   Еще одна пневматическая дверь, и детектив оказался в предназначенном ему "кабинете". Тесное помещение напоминало тюремную камеру. Между двумя застеленными двухярусными кроватями стоял металлический стол, в дальнем углу ютился массивный сейф из грубо покрашенного углепластика. Для полноты впечатления не хватало только глазка в двери и прикованной к столу кружки.
   ― Понятно, здесь я буду спать, ― терпеливо сказал Смолин, решив, что на скандал из-за бытовых неудобств нет времени. ― А где мой рабочий кабинет?
   Растерянный офицер вновь связался с начальством. Выслушав невидимого генерала, он предложил детективу следовать за ним. Еще один коридор, и они вошли в комнату побольше. Там стоял круглый стол и несколько разнокалиберных кресел. Смолин сел в одно из них и счел его удовлетворительным.
   ― Годится. Сбросьте мне все материалы по делу. И приготовьте список задержанных, я допрошу их сегодня.
   ― Список? ― удивился майор. ― Но у нас только один задержанный, директор "Уральских роботов" Глостин.
   ― Один? ― в свою очередь, удивился детектив. ― Чем же вы занимаетесь вторые сутки?
   ― Все погибли, ― объяснил майор. ― На технической трибуне "Уральских роботов" взорвалась бомба, а после взрыва в ложу руководства закачали отравляющий газ. Программист Рыба сбежал, но кто-то нашел его и обезглавил. Уцелели только Глостин и парень, что писал речи для нашего боксера, Лисицын. Глостина сейчас выпускают, а Лисицына пока не было приказа трогать. Начальство рассчитывает, что он раскроет свои преступные связи, пока от нас бегает.
   ― Выпускают? ― переспросил Смолин.
   Он не мог поверить, что такое возможно. Насколько он понял из новостей, Глостин и Лисицын были единственными подозреваемыми. Один из них находился в руках следствия ― и его выпускают?
   ― За ним приехал важный барин из канцелярии президента, ― сказал майор с плохо скрываемым раздражением. ― Он еще здесь, можете успеть.
   Начинающий закипать Смолин потребовал отвести его к задержанному. Камера предварительного заключения оказалась в другом конце подземного бункера. Майор вручил ему раскладной электрический скутер, которыми пользовались сотрудники министерства при перемещении между отделами ― три колесика с высоким седлом на металлической ножке и толстым коротким рулем ― и сам сел на такой же. Они неслись по извилистому лабиринту коридоров с сердитым жужжанием, едва не сбивая с ног попадавшихся на пути сотрудников. Смолин вцепился в ребристый руль и яростно крутил им, стараясь не отстать от выписывающего рискованные зигзаги майора.
   Они успели. Соскочив со скутера, детектив едва не врезался в Максима Икрамова. Глава президентской канцелярии молча смерил его недовольным взглядом и отвернулся к пуленепробиваемому окну, отделявшему коридор от тюремного блока. За стеклом стояли трое: конвойный, облаченный в помятый смокинг темноволосый толстый коротыш со склееными полицейским клеем запястьями и капитан общественной безопасности. Капитан капнул на руки коротышки ― очевидно, Глостина ― растворитель и тот принялся яростно тереть покрасневшую в местах склеивания кожу. Заметив через стекло руководителя канцелярии президента, Глостин радостно осклабился и помахал ему рукой.
   Белобрысый майор ободряюще кивнул Смолину. Затем, с опаской глядя на Икрамова, он развернул свой скутер и тихонько покатил прочь.
   ― Что здесь происходит? ― спросил Смолин сердито. ― Почему его выпускают?
   ― Не ваше дело, ― отозвался Икрамов, не поворачивая головы. ― Не мешайте, займитесь лучше своим расследованием.
   ― Глостин ― ключевой подозреваемый! Вы не имеете права выпускать его.
   Коридор наполнился тяжелым топотом. К ним спешили вооруженные сотрудники министерства, семь или восемь человек. Это постаралась Анна: она вновь обратилась у другглу генерала и вызвала подмогу.
   ― Имею и выпускаю, ― процедил Икрамов. ― Уберите своих дуболомов, они вам не помогут.
   Словно ниоткуда, в другом конце коридора возникли двое в штатском. Выхватив лазерные пистолеты, они взяли на прицел Смолина и офицеров. От их напряженных взглядов детективу стало не по себе. У них были глаза убийц. Пыхтя и оттдуваясь, к спорящим подбежал краснощекий генерал.
   ― Господа, успокойтесь! ― воззвал он к противникам. ― Ради бога, не надо стрельбы! Мы только что сделали тут ремонт.
   Прозрачная дверь каземата открылась и Леонид Глостин вышел на свободу.
   ― Что так долго, Икрамыч? ― сердито спросил он руководителя канцелярии, оправляя испачканный в пыли смокинг. ― Можешь представить, каково это ― два дня сидеть с заблокированным чипом, отрезанным от всего мира? Так и спятить недолго!
   Заметив вооруженных людей, Глостин испуганно умолк. Он крутил головой, переводя растерянный взгляд с офицеров на телохранителей Икрамова, целящихся друг в друга.
   ― Довольно! ― властно крикнул Икрамов. ― Все зашло слишком далеко. Этот человек, ― он указал на Глостина, ― является сотрудником секретной службы. Он находился на спецзадании, поэтому не может быть подозреваемым. У меня указ президента о его освобождении.
   Секунда ― и Икрамов сбросил указ в чипы всех присутствующих. Все верно: Глостин был секретным агентом. В указе особо подчеркивались успех его тайной миссии и особые заслуги перед государством.
   Офицеры опустили пистолеты. Смолин беспомощно смотрел, как Икрамов уводит Леонида Глостина с собой. Когда они заворачивали за угол, коротыш обернулся и быстро показал Смолину и остальным поднятый вверх средний палец.
   ― Проклятье! ― в бешенстве выкрикнул детектив. ― Что тут вообще происходит?!
   Генерал с виноватым видом развел руками.
   Ни на кого не глядя, Смолин подобрал валяющийся на полу скутер и поехал назад в свой кабинет. Анна предусмотрительно запомнила маршрут и теперь чертила перед его глазами яркую желтую стрелку, указывающую путь. Он с остервенением жал на кнопку "вперед", заполняя коридоры надрывным визгом электродвигателя.
   Добравшись до кабинета, он вызвал друггла Домбровской. Тот отозвался сразу. Смолин потребовал связать его с президентом. Друггл холодно сообщил, что сделать это решительно невозможно, президент очень занята. Смолин заорал на него, угрожая послать все к черту и рассказать журналистам о том, как президентская канцелярия препятствует расследованию покушения на председателя Китая.
   ― Ну хорошо, только не волнуйтесь, ― примирительно проворчал друггл.
   Прошло несколько томительных минут.
   ― Что стряслось, Алексей? ― раздался недовольный голос Домбровской в его голове. ― Только быстро, у меня совещание.
   ― Ваш Икрамов только что освободил и увез с собой единственного задержанного, Леонида Глостина. Я даже не успел его допросить! Он заявил, что Глостин агент секретной службы и выполнял важное задание! Я уверен, что это ложь. Почему Икрамов саботирует мое расследование?
   ― Ему виднее, ― уклончиво сказала Домбровская. ― А нельзя ли раскрыть дело без этого Глостина? Ты же опытный детектив, Алексей. Подумай, что можно сделать.
   Смолин опешил. Домбровская определенно была в курсе происходящего ― и явно морочила ему голову.
   ― Я, конечно, во всем разберусь, ― холодно заметил он. ― Потрачу неделю-другую и обязательно выясню все, что вы скрываете от меня по неизвестной мне пока причине. Я потеряю ценное время, которое можно использовать более продуктивно ― например, на реальное расследование. Но это уже будет не важно, ведь нас разбомбят. Не так ли, Ирина Владимировна?
   Домбровская тяжело вздохнула.
   ― Алексей, ты выкручиваешь мне руки.
   Детектив молча ждал.
   ― Ну хорошо, ― раздраженно сказала она. ― Это был заказной матч. Канцелярия заплатила "Уральским роботам", чтобы Дубина проиграл китайскому спортсмену. Из внебюджетного фонда, разумеется. Деньги получил лично Глостин. Все, что я сейчас говорю ― государственная тайна. Надеюсь, ты это понимаешь.
   ― Но зачем? ― спросил ошеломленный Смолин.
   ― Из политических соображений. Требовалось создать правильный фон после переговоров. Мы должны были сделать китайцам приятное, уступить им в чем-то. Я не собираюсь обсуждать причины. Я все тебе рассказала, давай на этом закончим.
   "Раньше вы сами назвали бы это мошенничеством и коррупцией, ― расстроенно подумал Смолин, вспомнив панибратское обращение Глостина к Икрамову. ― Должно быть, мерзавцы знали, что Дубина слабее китайского робота и нашли способ на этом заработать. Правда, проиграл он слишком демонстративно".
   Вслух он спросил:
   ― И много ему заплатили?
   ― Какая разница? Достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь ничего не делать.
   ― А кто заплатил за то, чтобы Дубина напал на Джо Дуньтаня? ― невинным голосом поинтересовался детектив.
   ― Что?! ― изумленно воскликнула Домбровская. ― Алексей, ты в своем уме? Обвинять нас в покушении... Я просто слов не нахожу... Мы не самоубийцы! Да в конце концов, если бы нам в голову взбрело его убить, неужели мы стали бы делать это после успешных переговоров, так вызывающе, на глазах всего мира?! Да еще тебя привлекать к расследованию!
   Она на миг замолчала.
   ― Кто же мог знать, что Дуньтань захочет поговорить с боксерами? Он и меня звал на ринг. Слава богу, я не пошла, ― не люблю кровь, ― а то бы тоже... Алексей, ты меня разочаровываешь.
   ― Простите, ― буркнул Смолин. ― Есть еще что-нибудь, что вы забыли мне сказать?
   ― Нет, ― ответила Домбровская, мгновенно успокоившись. ― Извини, мне действительно нужно было все тебе рассказать, чтобы не терять твое время зря. Я надеялась, что это не будет иметь отношения к делу.
   ― Так Глостин не агент? ― уточнил детектив. ― Его оформили задним числом, чтобы вытащить из тюрьмы?
   ― Да! Что еще ты от меня хочешь?
   Смолин вежливо попрощался и она отключилась.
   Он со вздохом упал в продавленное кресло и крутанулся вокруг оси, словно мальчишка.
   ― Во что я ввязался? ― спросил детектив то ли себя, то ли своего друггла.
   ― Не сдавайся, милый, ― ответила Анна нежным голосом. ― Ты справишься. Помнишь, что сказала президент, когда ты от нее уходил? "Проси потом все, что хочешь!" Все, что хочешь! Это может быть даже гулловский робот...
   Смолин оживился. Анна умела мотивировать. Идея купить своему другглу тело не оставляла его уже несколько лет. Он начал думать об этом вскоре после мучительного развода с женой. Аня всегда говорила ему, что они с женой не подходят друг другу ― и как обычно, была права. Смолин видел, как счастлива сестра со своим гулловским андроидом ― она даже родила ему двух дочерей ― и мечтал о том же.
   Решив не терять времени, он попросил Анну изложить известные на данный момент факты. Ей потребовалось меньше минуты. Инженеры и остальной персонал "Уральских роботов" погибли от взрыва мощной бомбы, спрятанной в тело одного из запасных экземпляров Ивана Дубины. Видимо, убийцам этого показалось мало, потому что затем в ложе была распылена синильная кислота, убившая всех глостинских гостей. Таким образом, все вероятные подозреваемые в покушении мертвы, ― особенно жаль программиста Рыбу, он был бы полезен следствию, ― за исключением одного, только что отпущенного на свободу благодаря высокому вмешательству. И второго, который сбежал в Дубну и прячется там, наивно полагая себя в безопасности.
   Детектив с интересом посмотрел видеозапись побоища, учиненного киберписателем Лисицыным в доме Глостина. Всякий раз, когда очередной глостинский андроид падал замертво, Смолин вздрагивал. Он отметил подвыпившего бородатого инвалида в распахнутом халате, называвшего себя священником. Аня сказала, что, судя по записи их разговора, бородач в покушении не участвовал, но это еще предстояло проверить.
   Смолин запустил специальную гулловскую программу для полицейских. Это была старая версия, сейчас такими уже не пользовались. Новейшие версии оперируют твердой материей: вещественными уликами, потоками гулловских видеосенсоров, записями в глогах, следами и орудиями преступления. У него не было времени анализировать и разбирать каждую улику.
   Детектив решил пойти "от людей", как он это называл. Такой метод часто давал быстрые результаты, пусть и не стопроцентно надежные. Смолин считал себя неплохим психологом, хотя Анна посмеивалась над его самоуверенностью в вопросах душеведения. Она делала это очень мягко, поэтому детектив никогда не обижался. Ему порой казалось, что она завидует тому, как точно он угадывает мотивы и настроения людей.
   Программа проверила номер его идентификатора, права доступа и начала загружать данные по новому делу. В воздухе перед Смолиным возникла расцвеченная сияющая паутина. В ее узлах висели голографические портреты фигурантов, а нити были связями между ними. Толщина и цвет паутинок отражали близость их связей и частоту контактов. По мере подгрузки данных паутина стремительно росла, обрастая новыми лицами и связями.
   Смолин любил эту программу. Она нравилась ему своей логичностью, красотой и наглядностью связей между людьми и событиями. По его просьбе Анна убавила свет. Комната погрузилась в полумрак, освещаемый яркими разноцветными линиями. Они перемигивались и сияли, усеивая стены зайчиками из ломаных полос света. Вдоволь налюбовавшись таинственным свечением, Смолин устроился в кресле поудобнее и погрузился в распутывание паутины.
  
  6.
  
   "В Нью-Йорке завершился судебный процесс, уже названный историческим по созданному прецеденту. Живущая на пособие афроамериканка Джоан Мóрсель выиграла дело против белого мультимиллионера Джона Фленда и его семьи. Пятнадцать лет назад, будучи студентом колледжа, мистер Фленд одновременно встречался с Джоан и со своей будущей женой Мартой, в итоге предпочтя последнюю.
   Ссылаясь на недавно принятый "Акт о толерантности", госпожа Мóрсель утверждала, что Джон Фленд предпочел ей белую по расовым мотивам. Обвиняемый пытался доказать, что сделал свой выбор по любви, однако судья приняла сторону госпожи Мóрсель. Отягчающим обстоятельством послужил тот факт, что мистер Фленд, являясь завзятым меломаном, никогда не приобретал музыку афроамериканских исполнителей.
   Теперь брак Джона и Марты будет принудительно расторгнут, после чего ему придется жениться на Джоан Мóрсель, чтобы восстановить нарушенную пятнадцать лет назад справедливость. Суд также обязал его пройти курс лечения от расизма, включающий посещения психолога и специальную генную терапию. Согласно тому же решению, он выплатит госпоже Мóрсель многомилионный штраф за расовую дискриминацию. Марту Фленд подвергнут шестимесячному тюремному заключению за публичное оскорбление судьи и истца, а их детей на время заключения матери передадут в федеральный приют, поскольку госпожа Мóрсель заявила, что не желает "содержать этих белых".
   Адвокат семьи Фленд намерен опротестовать судебное решение. Он утверждает, что судья-афроамериканка была предвзята, и настаивает, ссылаясь на тот же "Акт о толерантности", чтобы дело Флендов повторно рассмотрел судья-азиат или латиноамериканец. Перед зданием городского суда развернут палаточный городок сторонников семьи Фленд, протестующих против несправедливого, по их мнению, вердикта. Юристы предсказывают, что в ближайшее время Америку захлестнет вал подобных дел".
   Клик!
   Лежа в одиночестве на подрагивающей в такт его шевелению гелевой кровати, Егор думал: а как же любовь? Что же получается, в ситуации выбора спутницы жизни теперь нужно руководствоваться не соционикой и чувством, а вероятностью судебного иска? Он решил, что при всех издержках местной действительности жить в России пока еще можно. Толерантность тут тоже имеется, но ее градус и близко не достигает американской беспощадности. Впрочем, Егора подобные проблемы коснутся не скоро: он был счастлив с Наташей и не желал ничего иного.
   Она скрашивала его горести своим лучезарным присутствием. Два дня, что Авдеев отсутствовал, они провели в чавкающей гелевой постели, поглощенные друг другом. Идея поселить их в лав-отель оказалась не такой уж плохой, решил Егор.
   Он сразу попросил Наташу отключить обновление программ чипа и минимизировать сетевую активность, и сам сделал то же самое. Вопреки его ожиданиям, окружающий мир почти не изменился; лишь исчезла служебная табличка в верхнем левом углу поля зрения, где отображались рейтинг, пропущенные вызовы, прогноз погоды, точное время, температура тела, пульс, кровяное давление и прочая служебная информация.
   Отсутствие виртуального мира в Дубне пугало Егора. Многослойная иерархия реальностей разом схлопнулась в одну тусклую серую картинку, что заставляло думать о неисправности чипа. Эти мысли нервировали. Привычная с раннего детства виртуальность была для Егора реальнее самой Дубны. Дубна же, подобно Америке и прочим местам, в которых он прежде никогда не бывал, казалась выдумкой, в существовании которой не уверен, пока не приедешь и не увидишь сам.
   Целых два дня Егор жил жизнью инвалида и воспринимал окружающий мир подобно инвалиду. Инвалидность уравнивала людей, снабжая каждого одинаковым миром. Егор сознавал, что эта унылая картинка была тем, что видели поколения его предков, единственно доступным им миром, но все его чувства отчаянно противились этой идее. Он ждал, когда, наконец, все неприятности кончатся и он сможет вернуться домой, в Москву и ее виртуальный город-близнец.
   Наташа пыталась приободрить Егора. Целуя его в ухо, она шептала, что пребывание в таком необычном месте расширит его кругозор. Пожалуй, что-то в этом было. Его восхищало обилие шрифтовых надписей ― занятной архаики, давно исчезнувшей в больших городах. Надписи окружали их повсюду: в общей душевой в конце коридора, где соседи-индусы разматывали свои чалмы на бесконечные грязные ленты, в номере, на вывесках и рекламных плакатах ― несмотря на запрещение рекламы, в Дубне она встречалась в изобилии.
   Гостиничные надписи были однообразны и строги. В душевой они призывали экономить воду, в коридоре требовали беречь инвентарь и вовремя платить. Даже в шкафу обнаружился отпечатанный на старинном принтере листок, фиксировавший скудный список предметов в номере и предупреждавший об ответственности за воровство ― будто кому-то могли понадобится убогие проволочные "вешалки ― 4 шт.", предназначение которых едва ли знает и Среда Гулл.
   Реклама выглядела самодельной и нередко была достаточно оригинальной. Так, из окна, выходящего в напоминавший сточную канаву двор, был виден краешек соседней улицы и вход в увеселительное заведение. Над дверью висело чучело ослика, зажатое между двумя рекламными щитами, словно бутерброд. Здраво рассудив, Егор решил, что это был сломанный робот-ослик. Откуда здесь взяться настоящему ослу, если крупные копытные уцелели лишь в зоопарках мировых столиц?
   Единственным, что радовало Егора в Дубне, было солнце. Тут тоже случались дожди, но они проходили быстро, в отличие от многонедельных ливней в Москве. Ветер с Русского моря рассеивал тучи, не позволяя им затянуть город в бескрайнюю серую пелену. Яркое солнце безжалостно обнажало невидимую ночью изнанку Дубны: горы гниющего мусора, ржавые остовы лодок, черную плесень на сырых кирпичных стенах. Возможно, город в целом не был помойкой, но заточенный в номере Егор мог наблюдать лишь заваленный мусором задний двор и кусок улицы с барами.
   Ему не нравилось отсутствие ровных поверхностей. Тротуар вдоль канала был завален битым кирпичем, рухнувшими фонарными столбами, пластиковыми канистрами и мелким мусором. Опасаясь споткнуться и упасть, прохожие все время смотрели под ноги, вместо того, чтобы любоваться восхитительным синим небом над своими головами. О роликовых ботинках, самодвижущихся скамейках и колесных роботах в таком месте можно было забыть.
   Когда-то давно Егор смотрел научно-популярный стереофильм о плавучих городах вроде Дубны. Авторов не интересовали перипетии жизни отморозков, их привлекала фауна: подводные крысы и приспособившиеся к морской воде бобры, городящие плотины из искусственных деревьев в самых неожиданных местах. В фильме упомянули о слухах, согласно которым на дне каналов подобных городов обитают хищные саблезубые креветки ― двухметровые монстры, перед челюстями которых не устоит даже подушка таксобота. Говорили, что этих чудовищ породили безответственные ученые, реанимировавшие забавы или грантов ради образцы кембритовой жизни.
   Крысы были повсюду, Егор даже встретил одну в душевой. Она спокойно ела что-то, не обращая внимания на моющихся людей. Ни бобров, ни, слава Шиве, креветок-переростков не наблюдалось. Во дворе росли искусственные деревья, на которые никто не покушался. В Москве светящиеся деревья-роботы служат ночным освещением и ретрансляторами Среды Гулл, их высаживают только в специально отведенных местах. В Дубне они одичали и росли, где сами считали нужным. Их корни прорастали сквозь понтоны и мусор, чтобы захватывать материал для построения своих стволов прямо из морской воды. Густые кроны жалобно звенящих на ветру черных листьев хоть как-то оживляли унылый квадрат грязного дворика.
   В Дубне отсутствовали малейшие следы виртуальности: не было ни стрелок, ни иконок, ни висящих в воздухе анимированных роликов. Гулловская навигация, как и предупреждал Авдеев, не работала. Чтобы найти меняльную контору, Наташе пришлось расспрашивать прохожих ― немыслимое дело в наши дни. Она пожаловалась, что местные так откровенно пялились на ее наряд, ― точнее, на почти полное его отсутствие, ― что казалось, набросятся и изнасилуют ее среди бела дня прямо на оживленном канале.
   Когда Наташа ненадолго оставляла Егора, чтобы принести еды из пищевого автомата, и он оставался один в грязной комнатке, тревожные мысли обрушивались на него с безжалостной жестокостью. Егор на миг трезвел и в мрачном свете реальности видел свое истинное положение: будущий безработный и изгой в профессии, не отдавший кредит и не способный думать о будущем ― и вообще ни о чем, кроме обворожительной улыбки и нежного тела своего гулловского андроида.
   Последние события погрузили его в сюрреалистический фильм ― он стал беглецом, преступником, не совершившим преступления. Следовало сдаться полиции; он понимал это, но малодушно тянул время, надеясь, что неприятности рассосутся сами собой. Оставалась еще угроза атомной войны, но Егор не воспринимал ее всерьез. Должно быть, сработала встроенная в психику природная защита: его личный лимит проблем был и без того превышен. Он не мог представить, что Москва, этот тридцатимилионный город-монстр погибнет. Москва была всегда, она не может просто взять и исчезнуть. И потом, в городе большая китайская диаспора, почти пять миллионов человек. Не станут же они бомбить своих? Егор некстати вспомнил, что в Сингапуре китайцы составляли девяносто процентов населения, но это не спасло город от уничтожения.
   Тягостные мысли были прерваны скрипом двери. За два дня Егор так и не сумел привыкнуть к этому душераздирающему звуку. Резко обернувшись, он увидел входящую Наташу. В ее руках были пакет с водой и темно-синяя пластиковая упаковка, похожая на те, в каких разносят еду в гиперзвуковых самолетах и трансконтинентальных экранопланах. В комнате запахло тушеным мясом с резкой химической отдушкой.
   Ловко захлопнув дверь ногой, она вывалила добычу на кровать. Егор открыл бутылку с водой и принялся жадно пить. В кранах душевой была вода, ― ржавая, зато без аквапленки, ― но Наташа категорически заявила, что пить в Дубне можно только из бутылок промышленного изготовления, если он не хочет заразиться брюшным тифом или чем похуже.
   ― Горячо! ― пожаловалась она, дуя на руки.
   Оторвавшись от бутылки, Егор взял ее ладони в свои и тоже подул, а потом начал целовать нежные пальчики.
   ― Я же бралась за дверные ручки и за все остальное!.. ― вскрикнула она и оттдернула руки.
   Егор улыбнулся. Таблетки для переваривания биопасты, которые он принимал почти каждый день своей жизни, начиная с раннего детства, смертельны для любых микробов. Он пил бы и воду из крана, если бы не строгий наташин запрет.
   Она взобралась на кровать, скрестила ноги и с любопытством уставилась на упаковку. Процесс вскрытия еды развлекал их, став ежедневным ритуалом. Егор осторожно, чтобы не обжечься, подцепил крышку за края и снял ее, отбросив в сторону. Их взорам предстала профилированная емкость с гнездами, в которых была плотно уложена еда и пластмассовые приборы ― в точности, как в самолете.
   Запах искусственного мяса с хлоркой заполнил комнату. Разорвав пакет с салфетками, ножом и вилкой, ― явно избыточная сервировка, ведь продуктовый набор рассчитан на отморозков, ― Егор первым делом развернул записку. Она гласила: "Сегодня Вашу судьбу скрасит свинина с рисом".
   "Понятно. Этот квадратный брусок бледно-серого мяса когда-то был фрагментом живой искусственной свиньи", ― подумал Егор. Рис, вероятно, тоже был имитацией. Судя по зеленоватому цвету, его делали из водорослей, хотя такой цвет могла дать и питающаяся нефтью генетически модифицированная плесень.
   Записки ― всегда с разным текстом ― были самой странной частью комплекта бесплатной еды. Егор не знал, кто придумал класть их в пищу для инвалидов, а спросить было не у кого. Их единственным знакомым в Дубне, помимо Старухи Лизергин, был мрачный бармен, один вид которого отбивал всякое желание общаться. Лизергин же из-за такой ерунды беспокоить не хотелось. Записки не только развлекали, но и информировали местных инвалидов о том, что именно им предстоит есть. По внешнему виду еды догадаться о ее происхождении было решительно невозможно. Странно, но в Дубне не было пищевых терминалов или кранов с биопастой. Вероятно, фирмы-производители сочли, что тащить трубы под водой из Москвы нерентабельно.
   Давясь и роняя рис в постель, Егор быстро прикончил обед. Мясо имело вкус пенопласта и так же скрипело на зубах. Рис оказался из водорослей, но своего вкуса не имел, его забивала едкая химическая приправа. Досадные мелочи не смутили Егора ― он был рад и этому, ибо ничего не ел со вчерашнего вечера. Два бесплатных комплекта нужно было растянуть на день, поэтому он старался встать попозже, чтобы ограничиться обедом и ужином. Так и получалось: ночью им с Наташей было не до сна, так что засыпал он, измученный и счастливый, лишь под утро.
   Наташа поставила остальную воду в грязный и агонизирующий, судя по предсмертному хрипу, холодильник. Потом она выудила из пакета два плоских ярко-желтых предмета и бросила их Егору. Один он поймал, а второй с чавканьем упал рядом с начавшим погружаться в гель подносом. Они случайно утопили в кровати уже два подноса, и этот явно был обречен стать третьим. Егор схватил предмет, пока тот тоже не начал тонуть.
   В его руках оказались две книжки из бесплатной барной библиотечки. "Настоящие" обменивались книгами, оставляя их на специально выделенной для этого полке в баре. Источник книг был еще одной загадкой Дубны. Учитывая время их издания, они должны были полностью истлеть в труху, за исключением пластиковых обложек на защелках. Книги выглядели весьма потрепанными, но текст читался. Разве что "настоящие" клали их в свои криогробы перед заморозкой?
   Егор пролистал каждую книгу. Они были дореформенными, в кириллической кодировке, но настолько переполненными американизмами, что понять что-либо было сложно. Только Мишка Сурмилов и его собратья по добровольному ледяному плену смогли бы прочесть их без ущерба для умственного здоровья ― в то время на таком языке разговаривали. Егор всегда испытывал неудобство, общаясь с Мишкой, да ниспошлет ему Шива благоприятное перерождение!
   Он еще раз взглянул на обложки. Алекс Поушкин, "Креативы Белкина" и "Дэдз-н-кидз" Айвона Тоургенева. Егор никогда не слышал о таких писателях. В школе из классики он проходил Пелевина, Джорджа Мартина ― обоих в переводе на русский ― и Сорокина в старших классах. На обложках были наклеены зеленый и желтый кружочки с крупными абрревиатурами внутри: ENFP и ISFJ соответственно.
   Егор покачал головой и бросил книги обратно. Наташа поймала обе разом. Неудивительно, что она выигрывала у него в настольный теннис ― с такой превосходной моторикой она могла бы голыми руками ловить гадюк, если бы те еще существовали.
   К счастью, теперь нет нужды тратить время на книги. Друггл может скачать в Среде Гулл любую, а затем в двух словах изложить хозяину содержание. "Все-таки великое дело ― двухстрочные аннотации, ― подумал Егор. ― Чтение хрестоматий было слишком обременительным".
   Но сейчас Наташа не рисковала лишний раз выходить в Среду, чтобы их не раскрыли. Она уселась на узкий подоконник выходящего во двор окна и углубилась в чтение. Ее зрачки расширились, а губы зашевелились, словно она неслышным шепотом произносила каждое прочитанное слово.
   Гляда на ее сосредоточенное прекрасное лицо, Егор успокоился. Он страшно волновался всякий раз, когда она выходила за едой. Егор представлял, какими глазами смотрел бармен на ее голые ноги, когда она просила разрешения взять книги, и его кулаки сами собой сжимались, а в голове появлялись темные, нехорошие мысли. Воочию наблюдая отморозков через щель в пыльных шторах, он был в ужасе от их манер.
   В Дубне царила атмосфера обреченности и упадка. С самого утра неряшливо одетые люди, похожие на наркоманов, брели, пошатываясь, к уродливо оформленным барам и пивным, где, судя по всему, привычно проходили их дни. К вечеру прилегающая к отелю улица оживлялась. Появлялась шумная молодежь на самодельных лодках и скутерах. Они пили прямо на улице из привезенных с собой бутылок, после чего ныряли в бары, откуда доносилась отвратительная музыка, отличавшаяся от скрипа двери лишь тем, что была много громче и ритмичней.
   За два дня Егор не увидел ни одного симпатичного лица. Наташа предположила, что местные жители не причем, а всему виной сложная ситуация, в которой он оказался, и его подавленное настроение. Егор не согласился. Он знал, что неплохо разбирается в людях, а изучение соционики только укрепили его убежденность. У него не было иллюзий по поводу аборигенов. Конечно, их обделила судьба, они не вписались в современный мир, потеряли все, что когда-то любили, и все такое прочее. Но даже это, на взгляд Егора, не оправдывало их злобного остервенения и жестокого отношения друг к другу.
   Возможно, сказывалась близость увеселительных заведений, но две безобразные драки за два дня ― это перебор. Ночью невменяемые дерущиеся сорвали вывеску-ослика и разодрали его на части, использовав ноги в качестве дубин. Как и предполагал Егор, ослик был электрическим: куски мумии настоящего животного не смогли бы нанести такие увечья. Потом приехал катер ― не полиция, а что-то вроде местных сил охраны порядка. Одетые в разномастные пластиковые доспехи люди стреляли в воздух из дробовиков, пока толпа не разбежалась.
   На месте схватки остались лежать два тела. "Полицейские" подцепили их крючьями и затащили на свой катер, словно это были свиные туши, хотя Егор ясно видел, что как минимум один из них был жив. Бедолага бился, словно нанизанный на рыболовный крючек червяк, и громко кричал, моля о пощаде. Прохожие торопливо спешили мимо, стараясь не смотреть на ужасную сцену. Никто не вмешивался; создавалось впечатление, что подобные вещи происходят тут ежедневно и давно никого не удивляют.
   Когда катер "охранников правопорядка" уплыл, Егор отошел от окна. Его трясло. За два дня он увидел столько жестокости и насилия, сколько не видел за всю свою жизнь. Нет, иллюзий по поводу "настоящих" у него не осталось. Он чувствовал себя гораздо спокойнее, когда Наташа была рядом. Как жаль, что он оказался здесь в этом нелепом смокинге и не мог ходить за едой сам!
   Кто-то тихонько постучался в дверь. Егор подпрыгнул в кровати от неожиданности. "Только бы не бармен!" ― испуганно подумал он. Бармен ― и хозяин гостиницы по совместительству ― заходил уже несколько раз. Сначала он якобы хотел показать, как пользоваться пультом от сломанной настенной телепанели. Потом пришел чинить панель, а последний раз ― просто поговорить. При этом он едва замечал Егора, зато неотрывно пялился на Наташу. Его побуждения ясно читались на грубом небритом лице. Казалось, бармен пытался понять статус необычных гостей, нащупать их слабые места, чтобы надавить на них и получить желаемое. А желал он, без сомнения, Наташу. Больше всего Егор боялся, что бармен видел его в новостях. Если так, сейчас он обдумывает, как избавиться от Егора, чтобы заполучить Наташу в свою полную власть. Чего доброго, еще начнет шантажировать их, угрожая выдать полиции, если не получит своего. Егор отчаянно жалел, что пренебрег предложением Лизергин достать оружие. Что-нибудь стреляющее и грозное на вид им бы сейчас не помешало.
   Наташа соскочила с подоконника, подошла к двери и, отодвинув щеколду, осторожно приоткрыла дверь, предусмотрительно оставив металлический трос ― еще одна линия защиты ― защелкнутым. Увидев стучавшего, она отстегнула трос и распахнула дверь. Егор с облегчением вздохнул: на пороге стоял Петр Авдеев. Он был в своей обычной одежде ― в гавайской рубахе и просторных брюках неопределенно грязного цвета. Этот странный наряд, всегда удивлявший Егора своей нарочитой простотой, был идеален, чтобы сойти в Дубне за своего. От взгляда Егора не укрылась мелькнувшая на наташином лице радость. Соционическая связь работала как часы: активаторы всегда рады друг другу.
   Авдеев вымученно улыбнулся и обнял Наташу, нежно похлопав по спине. Сегодня он был трезв. Только тут Егор заметил, что священник выглядит мрачнее тучи. Он приехал с пустыми руками, обещанной одежды для Егора не было.
   ― Привет беженцам! ― сказал Петр, отдуваясь после подъема по лестнице и присаживаясь на край гелевой кровати.
   Погрузившись в теплое желе, он тут же не без труда вскочил.
   ― Как вы спите в этой слизи, не понимаю, ― проворчал он с гримасой отвращения. ― Где мне можно присесть? Устал, два дня мотаюсь по городу. Староват я уже для нелегальной деятельности.
   Комнатушка была так мала, что никакой мебели, кроме кровати и встроенных в стену шкафа и холодильника, в ней не поместилось. Наташа открыла дверь на выходящий во двор балкончик. Там, плотно прижатые друг к другу, стояли три самодельных кресла из оплетенной разноцветным электрокабелем сварной арматуры. Похоже, их создателя вдохновляла колониальная мебель из старинных плоских фильмов. Авдеев брезгливо потрогал одно из них, сбросил с балкона полную окурков металлическую коробку, отодвинул ногой пустые банки и бутылки, оставшиеся от прежних постояльцев, после чего с шумом уселся, издав протяжный стон облегчения.
   ― Москва ― кошмарное место, ― пожаловался он. ― Город-вампир, выпивающий из человека все силы.
   Вышедший следом Егор с опаской попробовал кресло на прочность и сел рядом со священником. Сидеть оказалось неожиданно удобно ― плотно сплетенные кабели образовали мягкую пружинящую поверхность. Наташа пристроилась в третьем кресле. Они сидели рядышком: Авдеев, Егор и Наташа ― как два дня назад на террасе дома Леонида Глостина.
   Балкон был маленьким и тесным. Ноги Егора уперлись в решетку ограждения. В отличие от него, низкорослый священник никаких неудобств не испытывал. Наташа закинула чудесные гладкие ножки на край балкона, подставив их солнцу, словно хотела, чтобы они немного загорели. Марк из "Пигмалиона" говорил, что термопластиковая кожа HGR18 со временем темнеет от солнца, в точности имитируя человеческий загар. Поерзав и не найдя удобной позы, Егор последовал ее примеру.
   Священник был озабочен и мрачен. Его руки двигались, непрерывно ощупывая колени и ляжки, словно он не мог их остановить. Обращенный к Егору левый глаз нервно дергался.
   ― Новости, ― отрывисто сообщил он. ― Сначала хорошие. Был у твоих родителей.
   ― Как они? ― встрепенулся Егор. ― Что вы им сказали?
   ― Держатся, хотя выглядят неважно. Полиция у них теперь живет. Каждый день сменяются агенты. У подъезда круглосуточно дежурит катер. Я незаметно подмигивал: старался намекнуть, что ты в порядке. По-моему, они поняли. Во-всяком случае, смотрели с надеждой.
   ― Как мама?
   ― Плачет. Я шепнул ей перед уходом, что присмотрю за тобой, если встречу.
   Егор тяжело задумался. Мысль о том, что он подвергает мать и отчима таким испытаниям, причиняла ему боль. Но выходить на связь с ними было нельзя. Едва он это сделает, его сразу арестуют.
   ― Теперь плохие. Люба в больнице. Она хотела отправить Ниночку в Киев к своему брату, но не успела. Я говорил ей: какой смысл бежать на Украину? Это бессмысленно. Цунами от ядерных взрывов в Москве накроет Киев уже через сутки. Его смоет, как Сидней когда-то. Ехать в Киев глупо. Нужно или за Урал, ― но там китайские войска, ― или в Америку через гулловское гражданство. В Америку поздно дергаться, нет билетов. Все бегут, кто может. Хуже всего, что бегут китайцы. Знают, видно, чего ждать от своих...
   Авдеев говорил без остановки, нервно елозя в своем кресле. Егор буквально физически ощущал исходящее от него напряжение. Похоже, количество обрушившихся на священника бед превысило предел его стойкости. Егор испытывал страх и жалость одновременно. Страх был заразителен, он окружал священника, словно тяжелое душное облако.
   ― ...а Нина ушла из дома, на звонки не отвечает. Где она, что я должен думать? В Москве паника. Последние времена наступают, а она где-то бродит... Даже не знает, что мать в больнице! Туда прискакал ее чертов инкуб. Мне пришлось час сидеть с ним в приемной, можешь представить? Чуть не ударил его. Лез разговаривать с врачом, пластмассовый гад! Наташенька, прости меня, старика. Ты сущий ангел в сравнении с ним!
   ― Что с Любой? Почему она в больнице? ― спросил Егор, пытаясь вычленить из взволнованного монолога ниточку, за которую можно потянуть, чтобы распутать и понять остальное.
   ― В нее стреляли. Прожгли плечо лазером. Не волнуйся, она в безопасности. К палате приставили полицейскую охрану.
   Услышав слова священника, Егор всерьез, по-настоящему испугался. Он лихорадочно перебрал в памяти моменты, когда мог упомянуть соционику при чужих. Не выдал ли он случайно Любу, сделав ее мишенью? Или в Москве начался хаос, и обезумевшие от страха перед ядерной бомбардировкой люди сошли с ума, уподобившись в бессмысленной жестокости дубнинским отморозкам?
   ― Кто... кто это сделал? И зачем? ― спросил он растерянно.
   ― Я думаю, они хотели выманить меня. Напрасно я поехал в больницу... Но как я мог к ней не приехать? Еще инкуб этот, настроение на целый день испортил...
   Егор потрясенно молчал. Он хотел задать Авдееву множество вопросов, но все слова вдруг исчезли, остались лишь растерянность и страх. Священник тоже замолчал, задумавшись. Он долго смотрел на захламленный двор и вяло роющегося в мусоре отморозка, уже изрядно пьяного, хотя была только середина дня. Потом он тяжело вздохнул и сказал:
   ― Так охотятся на дельфинов. Нужно серьезно ранить одного, тогда вся семья твоя ― они не бросают своих раненых. И я, дурак, попался на этот старый трюк!
  
  7.
  
   Сбиваясь и путаясь в словах, священник рассказал о нападении на Любу. Он примчался в больницу, забыв обо всем, едва узнал о том, что с ней приключилось. Там уже были полицейские и так разозливший его Алехандро. Бледная Люба лежала в постели с перевязанным плечом, а полицейский следователь расспрашивал ее о происшедшем.
   Она заметила эту яхту не сразу. Кажется, судно уже плыло за ней, когда она села в такси на набережной своего дома на Кавайного. Перед работой Люба заехала в спа-салон "Графиня Батори", где приняла ванну из искусственной крови, а когда вышла из здания, то обратила внимание на серую двухпалубную яхту на подводных крыльях, буквально нависшую над ее таксоботом. Яхта неотступно следовала за ней до института демографии, расталкивая другие такси, чтобы держаться ближе.
   Когда таксобот причалил, серая яхта встала рядом. Люба выбралась наружу и уже собиралась зайти в институтскую пирамиду, когда ее окликнули. По имени ― они знали, как ее зовут. Она обернулась и ощутила боль такой силы, будто ее плечо проткнули раскаленным ломом. Ее ноги подкосились и она рухнула на тротуар.
   Люба успела разглядеть стрелявшего, прежде чем потеряла сознание. Это был закутанный в черный плащ высокий старик с массивным горбатым носом, придававшим ему сходство с грифом. Он был слеп, если судить по большим очкам и оранжевой иконке над его лысой головой. Держа в руке лазерный пистолет, он смотрел своими непроницаемыми зеркальными очками на поверженную Любу и... улыбался.
   Она очнулась в боте скорой помощи. Врач не позволял ей шевелиться, но она приподнялась на кушетке и увидела, что серая яхта плывет следом. Люба боялась, что старик добьет ее, когда они приедут на место и врачи будут выгружать ее из катера. К счастью, к больнице прибыла полиция. При появлении полицейского катера серая яхта сорвалась с места и стремительно умчалась. Полицейские не стали преследовать ее, но разослали ориентировки по своей ведомственной сети. Результатов пока нет.
   ― Такие дела, ― закончил Авдеев и беспомощно развел руками. ― Полицейские оставили у палаты своего сотрудника ― присматривать за посетителями. Но, я уверен, это сделали не только они. За мной следили от дверей больницы до Дубны. Только тут я от них оторвался. Дубна ― единственное место, где мы в безопасности.
   После всего, что ему довелось увидеть за эти два дня, Егор сомневался в последнем утверждении, но не стал спорить.
   ― Это не китайцы? Почему вы решили, что охотятся на вас? ― спросил он, вспомнив о том, как проговорился о соционике при Лю Куане.
   Священник собрался было ответить, но передумал и махнул рукой с видом обреченного отчаяния. Егор и Наташа робко притихли. Все трое сидели в молчании, наблюдая за едва держащимся на ногах отморозком, словно интереснее зрелища не было на свете. Тот оставил мусор в покое и принялся громко сморкаться в подол собственной рубашки, оглашая дворик противным трубным звуком. Егор вдруг понял, что отморозок не пьян: он пребывал под воздействием "аляски".
   Дешевый амфетамин, порождающий специфическую эйфорию от чувства скольжения под поверхностью бытия, получил свое название из-за побочного эффекта, возникавшего в первые часы после приема: человек отчаянно мерз. Его бил озноб, у него текло из носа, стыли пальцы и уши, сводило от холода челюсти. Но более всего страдали глаза. Принявшим "аляску" казалось, что их глаза превратились в шары из льда, с трудом перекатывающиеся в заиндивевших глазницах. Егор пробовал ее однажды; ощущения занятные, но из-за лютого холода желания повторять опыт не возникало. Возможно, пережившие криозаморозку "настоящие" переносили воображаемый холод легче.
   ― У вас много тайн, ― заметил Егор, нарушая молчание.
   ― Только одна, ― хрипло проговорил Авдеев. ― Все остальное ― ее метастазы. Она пожрала мою жизнь, словно рак. Вся моя жизнь ― ложь!
   Священник вдруг умолк и затрясся, вцепившись в лицо руками. Егор услышал сдавленные рыдания. Вид взрослого плачущего мужчины, совершенно трезвого, шокировал его.
   ― Может, вам стоит поделиться? ― тихо спросил он.
   ― Мне всю жизнь хочется поделиться, ― выдавил Авдеев, судорожно всхлипнув. ― Такое бывает, когда встречаешь хорошего человека. А потом представлю, в какой ад превратится его жизнь ― и молчу. Если я расскажу, ты проклянешь меня.
   ― Это связано с Глостиным?
   ― Это связано со всем. Со всей жизнью, с самой ее сердцевиной, ― сказал Авдеев и стукнул себя кулаком в грудь.
   ― Думаете чем-то удивить меня после соционики? ― шутливо спросил Егор, желая разрядить напряжение.
   ― Удивить? Скорее, напугать. Почти все мои друзья, кто знал об этом, покончили с собой. Кроме Юры Захарьина. Он жизнелюб был, не хотел умирать. Даже зная все ― не хотел... Его убили, я тебе говорил.
   Наташа сжала ладонь Егора и смотрела на него с тревогой, словно умоляя молчать. Ей не нравился их разговор, от него веяло опасностью.
   ― Дайте-ка угадаю... ― не унимался Егор. ― Президент Домбровская на самом деле ― робот, выдающий себя за человека?
   ― Правда? ― удивился священник, перестав плакать. ― Я этого не знал.
   ― Конечно, нет! Шучу, ― поспешил успокоить его Егор.
   ― Я ничего не знаю про Домбровскую, ― задумчиво проговорил священник. ― Американский президент точно робот.
   ― Ну, естественно. Первый робот-порноактер, победивший на выборах. Об этом во всех новостях трубили.
   ― Не только этот, но и предыдущий. Америкой уже сорок лет правит робот. С тех пор, как страну приватизировал Гулл.
   ― Подождите, это который? За сорок лет их там сменилось, наверное...
   ― Семь штук. Каждый из них.
   Егор озадаченно замолчал. Наташа еще сильнее сжала его ладонь.
   "Пусть уходит, нам хватает своих неприятностей".
   Обернувшись к ней, Егор мысленно шепнул:
   "Не могу же я выгнать его в таком состоянии! Пускай выговорится. Может, полегчает ему".
   Вслух он сказал Авдееву:
   ― Нас все равно разбомбят, вы сами сказали. Китайский ультиматум истекает сегодня. Ваша тайна, в чем бы она не заключалась, не успеет нанести нам особого вреда... А мы унесем ее в могилу не далее, как этим вечером.
   ― Я будто старый колдун, что не может умереть, пока не передаст свое знание преемнику, ― сказал священник с горькой усмешкой. ― Преемнику, который умрет вместе с ним.
   Егор выжидающе молчал. Авдеев удивленно посмотрел на свои руки, точно видел их впервые, и пробормотал:
   ― Мы не то, чем себе кажемся.
   ― Вы имеете в виду, что мы ― не наши тела? ― уточнил Егор. ― Многие религии так считают.
   ― Мы роботы.
   ― Простите?
   ― Мы роботы, созданные Хозяевами для лишь им известных целей, ― сказал священник с мрачной торжественностью. ― Я зову их "Хозяевами" с большой буквы, потому что мой страх перед ними велик. Они ― самая зловещая тайна человечества. И самая охраняемая.
   Авдеев помолчал немного, словно для того, чтобы до Егора лучше дошло, а потом повторил:
   ― Мы, так называемые люди, в действительности являемся расой белковых роботов, принадлежащей неведомым Хозяевам. Всего существует шестнадцать базовых моделей людей. Впрочем, это ты знаешь.
   ― Какой в этом смысл? ― спросил Егор растерянно.
   ― А какой смысл во всем? ― в свою очередь спросил Авдеев и обвел руками небо, пустырь, упавшего в кучу мусора отморозка и краешек улицы с барами. ― Это реальность! В ней нет смысла, она просто есть.
   ― Подождите-подождите... ― пробормотал Егор, лихорадочно соображая, что сказать.
   ― Это ты подожди. Не спеши обвинять меня в безумии. Ты хотел знать правду? Теперь ты ее знаешь. Что еще ты хочешь услышать? Тебя интересуют подробности?
   ― Да, подробности бы не помешали, ― пробормотал Егор.
   Наташа укоризненно посмотрела на него. В ее взгляде читалось: "Ну что, получил? А я предупреждала..." Она хотела прекратить этот разговор, потому что чувствовала, как от волнения сердце Егора забилось, словно насаженный на гарпун марлин. Что до откровения Авдеева, оно ее ничуть не смутило. Люди хотят считать себя роботами? Да ради Гулла, если им так нравится! Однако... если они, неведомо как и почему, действительно окажутся роботами, то кто же тогда она?
   Наташа тяжело задумалась. Между чипом в ее красивой голове и гулловским сервером заструились потоки данных. Разумеется, сведений о зловещих Хозяевах человечества в Среде Гулл не было, если только не рассматривать в качестве источника информации дешевую фантастику. Спустя мгновение ее глаза просияли.
   ― А, поняла! ― с облегчением воскликнула она. ― Вы об этой криптотеории, что чипы управляют людьми и превращают вас в роботов? Я слышала и более смешную версию: что чипы делают людей разумными! Одна секта постоянно сбрасывает в чипы прохожих спам на эту тему. Я постоянно стираю его у себя и у Егора...
   ― Ни во что они нас не превращают, ― раздраженно ответил священник. ― Мы роботы без всяких чипов, как и бесчисленные поколения до нас. Мы были роботами еще в эпоху каменных топоров. И останемся ими, даже если однажды полетим к звездам. Чипы только расширяют нашу функциональность.
   Наташа не сдавалась, ей хотелось свести разговор к шутке.
   ― Я знаю! Был такой интерактивный фильм: якобы люди созданы высокоразвитой расой пришельцев. Потом ваши хозяева погибли в космической катастрофе, и вы оказались предоставленными сами себе. И постепенно забыли, кто вы такие. Но это же не правда, а научная фантастика!
   ― Они не погибли, ― возразил священник. ― Мы, милая барышня, отнюдь не предоставлены сами себе. И никакая они не высокоразвитая раса. Совсем наоборот.
   ― Тогда кто они? ― спросил Егор, подмигивая Наташе. ― И почему Хозяева? Звучит малость... обидно.
   ― Это слово точнее всего передает суть наших с ними отношений. Они наши владельцы. Хозяева дают нам жизнь и отнимают ее, когда приходит срок. Они непостижимым образом управляют нашими судьбами, от первого до последнего вздоха. Они определяют каждый наш шаг, каждую мысль и каждое действие ― в точности как Гулл у них, ― сказал Авдеев, кивая на Наташу.
   ― И давно мы стали их собственностью? ― поинтересовался Егор, давясь улыбкой.
   ― С самого начала. Они нас создали.
   ― Так что же они такое?
   ― Никто этого не знает. Их описывают как небольшие объекты, ― сказал Авдеев, растопырив пальцы и сблизив руки, словно держал невидимый мяч, ― размером с половину головы маленького ребенка. Их тела выглядят почти правильной полусферой, плоской стороной вниз. Они целиком покрыты тончайшими белоснежными перьями, напоминающими мягкий пух. У них нет ни глаз, ни конечностей ― вообще ничего. Только внизу имеется коротенькая толстая ножка, покрытая гладкой кожей. Как человеческой, только нежнее. Будь эта ножка повыше, они походили бы на гриб. А так, это, скорее, пуховой полушар на толстой присоске. Маленький пушистый холмик.
   Егор и Наташа в страхе переглянулись. Очевидно, священник сошел с ума, не выдержав событий последних дней.
   ― И эти... пушистые полушары ― наши хозяева? ― стараясь аккуратно подбирать слова, спросил Егор. ― Мы принадлежим мягким игрушкам? Полусферам на толстых ножках?
   Священник кивнул, печально глядя на Егора ясными карими глазами. "Нет, он не спятил, ― подумал Егор, пугаясь еще больше. ― Здесь что-то другое. Может, это просто одна из его притч, очередная поучительная история. Вот только что он пытается ей сказать?" В душе Егора крепла уверенность, что за этой безумной историей стоит нечто очень серьезное. Он вдруг почувствовал себя ужасно неуютно. Внутренности скрутило спазмом, а ладони покрылись противным липким потом.
   ― Понимаю, звучит нелепо, ― сказал Авдеев извиняющимся тоном, ― но действительность... она страннее, чем любой вымысел. А в ней дела обстоят именно так: человечество принадлежит белым пушистым холмикам размером меньше футбольного мяча.
   ― А вы сами их видели? ― спросила Наташа; ее глаза сияли любопытством.
   ― Нет, но их видели люди, которым я доверяю. Хозяева обитают вне нашего мира. Чтобы увидеть их, человек должен умереть. Люди рождаются сюда из их мира и, умирая, возвращаются обратно. Их мир ― нечто вроде сборочного цеха, где нас, как бы это помягче сказать... делают. Создают, восстанавливают после эксплуатации, готовя к новым жизням ― или окончательно разбирают. Есть те, кто побывал в их мире и вернулся, сумев сохранить воспоминания о том, что с ними происходило.
   Когда священник произнес "сборочный цех", Егор встрепенулся: он вдруг вспомнил необычайно яркий детский сон, который давным давно надежно забыл. В нем фигурировали странные предметы, ― или существа, ― необычайно похожие на авдеевское описание. Их было двое. Белоснежные холмики не вызывали страха. Напротив, находиться в их присутствии было чрезвычайно приятно.
   ― Мне кажется, я однажды видел такие штуки во сне. Давно, в детстве.
   Авдеев кивнул.
   ― Дети часто видят такие вещи. В первые годы нашей жизни происходит настройка сознания. Хозяева осуществляют ее через сны. Их видят не только дети.
   Священник показал на лежащего в куче мусора отморозка и сказал:
   ― Все вокруг ― часть этой тайны, даже вон тот несчастный. Мы недооцениваем отморозков. Чего стоит само слово! В обществе сложилось ― а, говоря по правде, сознательно было создано ― мнение о них, как об отщепенцах. Между тем, криозаморозка стоила дорого и была доступна лишь богатым и верхушке тогдашнего среднего класса. К примеру, кем, ты считаешь, был Михаил Сурмилов?
   ― Не знаю. Он никогда не говорил.
   ― Директором собственного рекламного агентства. Весьма преуспевающим.
   ― Наркоторговец, ― сказал Егор, поморщившись.
   ― Напрасно ты так, ― сказал священник с укором. ― Тогда это было законное и респектабельное занятие. До заморозки эти люди были уважаемыми членами общества. Если и не элитой, то чем-то близким к ней. И вдруг все они объявлены слабоумными инвалидами! Это не афишируется, но всех размороженных подвергли стиранию памяти. В некоторых странах их не стали размораживать, невзирая на юридические и финансовые издержки. А в Китае их вообще утопили! Как, по-твоему, такое могло произойти?
   ― У меня нет идей, ― признался Егор. ― Отчим всегда говорил ― дело в политике. Он считает, их специально задвинули, чтобы они не могли составить конкуренции нынешнему начальству. Как в видеоиграх про вампиров. Когда просыпается прародитель семьи, актуальные лидеры всегда недовольны. Им не хочется делиться властью.
   Авдеев покачал головой.
   ― Ерунда! Но правитальства хотят, чтобы мы так думали. Истинная причина дискриминации "настоящих" ― их сны!
   ― Сны? ― удивленно спросил Егор и тут же вспомнил мишкин навязчивый сон про короля-бабочку.
   ― Вижу, он тебе рассказывал, ― сказал Авдеев, заметив, как Егор изменился в лице.
   ― Но в этом нет никакого секрета! Была программа академии наук по изучению их сновидений. Установили, что видения льдин, холодных вод, стеклянных городов и остального вызваны низкой температурой криокамер. Мишка ходил в лабораторию, как на работу. Им даже деньги платили за участие в опытах. Потом исследования свернули. Из-за дефицита бюджета.
   ― Их свернули, испугавшись того, что на самом деле открылось, ― горячо воскликнул священник. ― Их ледяной сон был формой клинической смерти. Все они умерли и разом оказались в сборочном цеху! Эти люди были мертвы почти сто лет, понимаешь? И все это время провели в мире Хозяев! Сны Сурмилова и других размороженных ― это искаженные воспоминания о Хозяевах. Чтобы скрыть это, запустили множество гнусных слухов: якобы отморозки видят одинаковые сны из-за повреждений мозга вследствие долгого воздействия низких температур, что их сны ― свидетельство умственной неполноценности и тому подобная ахинея. Пропаганда была такой мощной, что бедняги сами поверили в свою ущербность! Это сломило их и разрушило множество жизней. Увы, это справедливо и в отношении Михаила.
   ― Но какое отношение мишкин мотылек имеет к этим... полусферам?
   ― Все размороженные годами видят похожие сны: что люди принадлежат пушистым шарам или птицам. А еще насекомым: бабочкам, жукам или подобным существам. Мозг пытается интерпретировать то, для чего у него нет образов. Хозяева ― факт за пределами обыденного человеческого опыта. Подсознание не понимает того, с чем столкнулось, поэтому подсовывает сознанию то, что кажется похожим.
   ― Почему же я видел во сне белые полусферы, а он ― бабочек?
   ― Дети не испорчены дискурсивным мышлением. Они воспринимают все как есть. А взрослые видят лишь то, что позволяет им видеть разум. Впрочем, вполне может быть, что и пушистые шары ― не их истинный облик. Возможно, такими они нам только кажутся. Мы не знаем, какие они на самом деле.
   ― Я вижу противоречие.... ― задумчиво сказала Наташа. ― Вы описали Хозяев как владельцев ваших жизней, контролирующих каждый ваш вздох. Словно боги. И тут же говорите, что огромная группа людей случайно застряла в их мире на сто лет. Значит, эти ваши Хозяева не обладают контролем?
   Священник пожал плечами.
   ― Возможно, им понадобились люди без чипов, и они законсервировали нужное количество. Они ― высшие существа. Не нам судить об их намерениях.
   ― Высшие существа? Без конечностей? ― недоверчиво спросил Егор.
   ― Без конечностей, без органов чувств. Без языка, цивилизации и культуры. Без разума.
   После слов священника над балконом повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь звуком моторных лодок с улицы. Переварив сказанное, Егор спросил:
   ― Вы издеваетесь над нами?
   ― Отнюдь. Я рассказываю подробности, как ты просил.
   ― Без разума? Хозяева человечества ― без разума?!
   ― Мир не таков, каким нам кажется. Мы воображаем, что не можем постичь его из-за сложности, а он прост, но все равно непостижим. И в нем возможны вещи, которые кажутся нам неприемлемыми и невообразимыми, даже неприличными. Мы живем в своего рода аквариуме, изолированном от реальности. А Хозяева снаружи, и мы в их полной власти. Им, в их собственном мире, разум не нужен. Там все устроено по-другому, проще. Чем ближе к истинной реальности, тем проще. Ты никогда не сможешь этого понять. А я не смогу объяснить, потому что сам не понимаю.
   ― Вы нас разыгрываете, ― сказал Егор, натужно рассмеявшись. ― Признайтесь: вся эта история про неразумных Хозяев человечества ― выдумка от начала до конца. Это абсурд, такого не может быть.
   ― Почему?
   ― Потому что это нелепость! Бред какой-то... Не понимаю, зачем вы так шутите?
   ― Не стоит недооценивать жизнь, ― сказал Авдеев, сочувственно глядя на Егора. ― Открытия и сюрпризы бывают не только в детстве.
   ― И что же, я должен просто поверить вашим словам?
   ― Раньше ты верил.
   ― Раньше вы не говорили ничего важного... ― сорвалось у Егора. ― Простите ― ничего подобного.
   Священник лишь печально улыбнулся и покачал головой.
   "Он врет. Он все придумал", ― телепатически прошептала Наташа, крепко сжимая ладонь Егора.
   Однако Егор знал, что Авдеев не врет. Егор слишком хорошо понимал людей, чтобы отличить правду от лжи. Он словно раздвоился. Одна его часть без тени сомнения знала, инстинктивно чувствовала: священник прав. Мысль о том, что Хозяева действительно существуют и он принадлежит им, ― не только он, но все люди на Земле, что жили прежде, живут сейчас или будут жить, ― наполнила его душу липким страхом. Он вдруг понял, что это знание всегда было с ним, оно спало в нем всю его жизнь. Кажется, оно ждало лишь верных слов, чтобы кто-нибудь произнес: "все люди ― роботы", чтобы проснуться и стать кошмарной реальностью.
   Другая его часть, вредная и своевольная, торжествующе ликовала, забыв обо всех опасностях, что свалились на них с Наташей. От допущения, что рассказ священника ― правда, Егора охватил сладкий ужас. Он буквально кожей чувствовал, что в этой жуткой новости, которую он узнал от Авдеева, кроется возможность ― пока неизвестная, но грандиозная. Возможность чего? В уме само собой всплыло слово "свобода". Парадоксально, но узнав о человеческом рабстве, он испытал огромное облегчение ― словно невидимый груз, давивший его всю жизнь, ставший привычным и оттого незаметным, внезапно свалился с плеч. Егор почувствовал неведомую ему прежде легкость, умственную и даже телесную, будто эта тяжесть и освобождение от нее и впрямь были реальными.
   Идея свободы, еще неясная, забрезжила перед ним. Знание о Хозяевах сулило волнующую неизвестность, приключение и свободу: свободу от вязкого болота повседневности и привычной рутины, от бессмысленной суеты, от жизни белки в колесе, от предопределенности судьбы и более того ― от законов физики и жесткой детерминированности его каждодневного существования. "Война все спишет", любил говаривать Сурмилов; это была одна из любимых мишкиных фразочек. В данном случае "войной" были Хозяева, одним фактом своего бытия перечеркивавшие привычное мироустройство вместе со всем, что Егору в нем не нравилось ― а не нравилось ему многое. Идея существования Хозяев человечества привела его в пугающий восторг.
   Но главное, в чем он не признался бы никому на свете, даже Наташе: страшная весть священника обещала свободу от ответственности за себя и свою жизнь... свободу от себя! Свободу от тирании ума, застарелых комплексов и постылых ограничивающих мнений, вложенных ему в голову еще в нежном детстве. К счастью, Наташа не могла его слышать, потому что это были еще не мысли, а то, что им предшествует: ощущения, мыслеформы, зародыши слов. Они возникли так быстро, что не успели облечься в слова, пробежав в его мозгу яркой молнией и исчезнув там же, откуда возникли. От вида мрачных бездн, на миг приоткрывшихся в его душе под влиянием рассказа священника, по коже Егора побежали мурашки.
   ― Ты поверил, ― тихо сказал Авдеев, вглядываясь в побледневшее лицо Егора.
   Егор подавленно молчал, будучи не в силах вымолвить ни слова. Он почувствовал озноб, хотя сидел под прямыми лучами жаркого солнца.
   ― Почему мы должны вам верить? ― строго спросила Наташа. ― У вас нет доказательств. Ничего, кроме ваших слов.
   ― У меня есть доказательства. Но не для тебя ― для него. Чтобы узнать, как обстоят дела на самом деле, человек должен умереть. Я не знаю, как вы умираете и что ждет вас за чертой. Может быть, это доказательство сошло бы и для тебя. Но я, правда, не знаю.
   ― А можно, чтобы никто не умирал? Должны ведь быть другие пути?
   ― Можно, ― согласился Авдеев. ― Я знаю человека, который побывал там. Он вернулся с того света, сохранив ясную память о путешествии. Такое случается очень редко. Может быть, ты поверишь ему, раз не веришь мне.
   ― А кто он, я его знаю? ― спросил вынырнувший из самоуглубления Егор.
   ― Мой бывший прихожанин. Ты его видел, но вряд ли помнишь: он перестал посещать мессы, когда ты был еще маленьким ребенком.
   ― Отморозок?
   ― Наш современник. И с чипом у него все в порядке. Это из-за него я приезжал к Глостину.
   Егор оживился. Его интересовало все, связанное с Глостиным ― не из-за личности директора, которую он находил вполне заурядной, а потому, что тот еще не выплатил половину гонорара. И неизвестно, выплатит ли, освободившись из тюрьмы. Глостин мог отказаться платить ― ведь Дубина так и не произнес речь. Не по вине Егора, хотя... Егор вспомнил первую и единственную фразу робота, произнесенную им перед нападением на председателя Дуньтаня: "Я скажу по-простому, по-нашему..." Что он имел в виду, интересно? Егор дернул головой, отгоняя тревожные мысли. Нет, ну не он же виноват в том, что двигательная система боксера сошла с ума и заставила его ударить старика. Он лишь написал речь, не более того.
   Священник окончательно успокоился. Он заговорил ровным мертвым голосом, пугающе похожим на порожденные цифровыми синтезаторами монотонные голоса андроидов прошлого.
   ― Это случилось почти двадцать лет назад. Вряд ли ты знаешь, но перед тем, как стать известной и уважаемой персоной, учредителем компании "Уральские роботы" и владельцем бренда "Иван Дубина", Леонид Глостин занимался противозаконной деятельностью.
   Егор вспомнил пьяный рассказ директора о его первом неудачном бизнесе после увольнения с военной службы, коммерческом хосписе. Глостин похвалялся, что при ликвидации заведения сумел быстро извести всех стариков и старух и даже немного заработал на этом. Он предлагал их детям комплекты для безболезненной эвтаназии со скидками. Но директор никогда не говорил, что бизнес был незаконным. Впрочем, Глостин тогда столько выпил, что мог просто завраться или неудачно пошутить.
   ― Он организовывал подпольные бои людей и роботов. Как тебе известно, это запрещено не только правилами Федерации бокса, но и уголовным кодексом.
   Егор кивнул, решив не говорить священнику про хоспис.
   ― Конечно, ― сказал он. ― Когда японская "Тойато" выставила робота с силой удара в пять тонн, люди ушли из бокса. Я слышал про подпольные матчи, но думал, это выдумки. Кто согласится драться с роботом-боксером? Это верное самоубийство!
   ― К сожалению, охотники были. Их прельщали огромные гонорары. Заработок гладиаторов, как их называли, настолько же превышал нормальный доход спортсмена, насколько сила робота превосходит человеческую. Увы, это прельстило Ивана.
   ― Ивана?
   ― Да, так его звали. Хороший был парень, добрый. Улыбчивый, вроде твоей Наташи. Из-за бурного развития кибер-спорта человеческий бокс стремительно терял популярность. Иван был одним из последних боксеров-людей. Довольно среднего уровня, мне кажется. Хотя я не очень разбираюсь в человеческом боксе, это уже древняя история.
   ― Я тоже, ― признался Егор.
   ― Он потерял работу и впал в депрессию. К несчастью, ему подвернулся этот урод Глостин. Он предложил Ивану выстоять три схватки по три раунда против робота-победителя прошлого сезона. Глостин сулил огромные деньги, целое состояние. Если бы бедолаге повезло, он был бы обеспечен до конца жизни. Увы, я не знал об этом. Скажи он мне, я отговорил бы его. На худой конец, донес бы в полицию, чтобы сорвать матч. Но Иван мне ничего не сказал.
   Лицо священника сморщилось в страдальческой гримасе. Кажется, он до сих пор переживал, что не смог спасти своего безрассудного прихожанина.
   ― Иван уцелел в паре матчей ― это считалось выигрышем для человека ― и вообразил, что нашел правильную стратегию, которая всегда будет приносить победу. Но он забыл, что автономных роботов можно перепрограммировать, изменив алгоритм действий, что приведет к неожиданным ходам. Как говорят, и старого тюленя порой можно научить новым трюкам. В общем, в третьем матче Иван пропустил удар в грудь. Всего один, но этого хватило. Робот размозжил ему грудину, сломал все ребра и позвоночник. О внутренностях и говорить нечего ― отбивная. Зрители разошлись, и Глостин бросил его умирать на мокром от дождя асфальте. Кто-то из зрителей, в ком еще осталась совесть, вызвал скорую. Та ― полицию, а они на следующий день пришли ко мне, потому что в его чипе было записано, что он прихожанин моего храма. От полицейских я узнал обо всем, что случилось.
   Авдеев тяжело вздохнул.
   ― Полиция подозревала подпольный матч, но у них не было доказательств. Они их и не искали. Среди зрителей подобных матчей попадаются влиятельные люди, а полицейским не нужны проблемы. Я поехал к Ивану домой ― он жил один ― и нашел там экземпляр контракта с Глостиным. Сначала я хотел отдать его полиции и посадить ублюдка. Однако, узнав про состояние несчастного, решил поступить по-иному. Иван чудом выжил, но прошел через клиническую смерть и впал в кому. Его тело существует лишь благодаря поддерживающей аппаратуре, а вот разум... Разум уцелел. Связь с ним была возможна только посредством чипа, потому что парализованное тело не реагировало на внешние раздражители. И до сих пор не реагирует. Иван теперь живет в виртуальных мирах. Он стал чем-то вроде друггла, какими они бывают, пока им не купят тело.
   Его слушал, затаив дыхание, полностью поглощенный рассказом. Его руки стиснули подлокотники плетеного кресла так сильно, что их едва не свело судорогой, но он этого не замечал. Наташа также слушала с возрастающим любопытством, особенно после упоминания другглов.
   ― Аппаратура и ее обслуживание стоят кучу денег. В больнице мне сказали, что всех сбережений Ивана хватит на поддержку тела в течение пары месяцев, а потом его отключат и он умрет. Я к тому моменту стал почти бедняком. Своих средств, чтобы платить за его бесконечную реанимацию, у меня не было. И тогда я решился. Я не пошел в полицию, вместо этого я отправился к Глостину. У нас состоялся очень неприятный разговор. Я предьявил ему договор. Это был серьезный компромат. Глостин уже начал легализовываться и разоблачение было ему совсем ни к чему. Оно погубило бы его карьеру, не дав ей начаться. Я давил на него, он угрожал мне в ответ. Но у меня еще оставались кое-какие связи, так что его угрозы не помогли. Чертов ублюдок!
   Авдеев глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и продолжил:
   ― Мы договорились. Глостин взял на себя пожизненное содержание тела с обязательными ежемесячными выплатами. Я положил диск с договором в автоматический депозитарий и оставил распоряжение отослать его в полицию, если я умру насильственной смертью или тело Ивана принудительно отключат. С тех пор он исправно платил. До позапрошлого месяца.
   Перед глазами Егора встал образ священника в халате, едва не схватившего Ирину за грудки. "А Наташа назвала его вымогателем! Неловко получилось...", ― смущенно подумал он.
   ― Глостин, подлец, настоял на одном условии, ― возмущенно сказал Авдеев. ― Он потребовал права на имя и внешность Ивана, и я не стал спорить. Ивана все-таки знали в боксерских кругах и Глостин рассчитывал, что это поможет ему в раскрутке легального бизнеса "Уральских роботов". Как ты знаешь, ему это действительно помогло.
   ― Иван... Дубина? ― изумленно спросил Егор. ― Боксера звали Иван Дубина?!
   Священник кивнул.
  
  8.
  
   ― Сейчас я тебе покажу, ― сказал Авдеев и с кряхтеньем завертелся в кресле, доставая из заднего кармана штанов свой потертый коммуникатор-банан. Сдвинув клавиатуру в сторону, он освободил выпуклый стереоэкран. Егор с любопытством смотрел на образец архаичной технологии, выжившей в современном мире благодаря специфическим нуждам инвалидов. Священник потыкал пальцем в меню и протянул устройство Егору, сказав: "Вот, гляди!". Егор осторожно принял прибор двумя руками и уставился на экран. Он увидел бледное изможденное лицо, показавшееся ему удивительно знакомым. Глаза лежащего в больничной постели старика были закрыты, а изо рта и ноздрей выходили гладкие и гофрированные трубки разной толщины. Стало слышно попискивание какой-то аппаратуры. Внезапно Егор понял, почему человек кажется ему знакомым: это был Иван Дубина, только сильно состарившийся и без усов. Он лежал абсолютно неподвижно, словно мертвец. И, самое поразительное ― он, если верить Авдееву, был человеком. А если верить ему до конца ― биологическим роботом, таким же, как сам Авдеев, Егор и все остальные люди на планете.
   ― В палате установлена видеокамера, ― пояснил священник. ― Нужно подвигать пальцем вот тут, чтобы увидеть, что происходит вокруг него.
   ― Это на случай, если он придет в себя? ― спросила Наташа, принимая из рук Егора коммуникатор и с интересом вглядываясь в легендарное лицо, подарившее внешность самому известному роботу современности.
   ― Он уже никогда не придет в себя. Камера нужна, чтобы я в любой момент мог убедиться, что его тело в порядке и Глостин соблюдает свои обязательства.
   Наташа вернула коммуникатор Егору, а тот отдал его Авдееву. Священник спрятал прибор в карман и продолжил рассказ.
   ― Когда, образно говоря, осела пыль, я попробовал связаться с Иваном. Врачи сказали, что мозг не поврежден и он может общаться через чип. Но у меня-то чип нефункционален, поэтому мне пришлось звонить ему с этого самого телефона. Было немного страшно... будто звоню на тот свет. Иван говорил с трудом. Он был в шоке. Не от того, что с ним случилось на матче, а из-за того, что он увидел за чертой, отделяющей мир живых от мира мертвых. Он рассказал мне о своей встрече с Хозяевами. Я знал о них, но мне никогда прежде не приходилось слышать такой подробный рассказ об их мире. Каким-то чудом Иван сохранил память о нем.
   ― И как выглядел их мир? ― спросила Наташа, сгорая от любопытства.
   ― Он предстал ему в виде рыбацкой деревни, ― сказал Авдеев смущенно, будто ожидая насмешек.
   Наташа недоверчиво округлила глаза. Егор молча слушал, не сводя глаз с мертвого лица Дубины на умственном экране: по его просьбе Наташа сохранила изображение с авдеевского коммуникатора.
   ― Понимаю, звучит странно. Но так уж воспринимается сборочный цех человеческим сознанием. Оно пытается подобрать знакомый аналог тому, что не может понять. Деревню видел не только Иван, но и многие отморозки. Не все, правда. Сурмилову, как ты знаешь, снился большой город. Так вот, деревня... Это было маленькое поселение у самого моря. Что интересно, море и небо там зеленого цвета, а не синего, как у нас. Там Иван и встретил этих существ.
   ― И как прошел контакт? ― спросил Егор, оторвавшись от созерцания высохшего лица старика.
   ― Не хочешь спросить его сам?
   ― А это возможно? Я бы с удовольствием.
   ― Ему теперь нельзя позвонить. Он нанялся работать в какую-то игру, чтобы не зависеть от денег Глостина. Звонки туда не проходят. Но можно явится собственной персоной и расспросить его. Если скажешь, что пришел от меня, он ответит на твои вопросы.
   ― Здесь нет игровой капсулы, ― сказал Егор разочарованно.
   ― Она не нужна. Это новая технология, игроки попадают туда иначе. Я, признаться, не очень в этом понимаю. Но Лиза... в смысле, Лизергин, могла бы тебе помочь. У нее посреднический бизнес между реальностью и миром игры. Контрабанда цифровых товаров или что-то в этом роде. Пароли, статусы игроков, карты, оружие и наркотики, только виртуальные. Мне позвонить ей?
   ― Конечно! ― воскликнул Егор, не обращая внимания на умоляющие взгляды Наташи.
   Ему хотелось не столько услышать о Хозяевах и их странном месте обитания, хотя это тоже, сколько увидеть Дубину живьем. Пусть не совсем живьем, ― виртуальную копию в игре нового поколения, ― но все же говорящего своими собственным словами, а не теми, что Егор вкладывал в его андроидных двойников. Иван Дубина был его героем, ― а кто откажется встретить своего кумира во плоти?
   Авдеев выбрался из кресла и ушел в комнату. Егор услышал, как он щелкает диском старинного проводного телефона. После короткой паузы священник заговорил нежным голосом: "Лизонька, это я, здравствуй!.." Наташа схватила Егора за рукав и возмущенно зашептала:
   ― Что ты делаешь?! Ночью может начаться война, ты в розыске... неужели до игр сейчас?
   Егор поцеловал ее, чтобы заставить замолчать. Ему было страшно, а она пугала его еще сильнее. Ласки показались ему хорошим средством, чтобы унять страх. Его рука скользнула под футболку с гулловским логотипом и нащупала восхитительно теплый живот. Он принялся ритмично поглаживать бархатную кожу, постепенно смещаясь вниз. Ее глаза заблестели, а дыхание участилось; критика оборвалась на полуслове ― чего Егор и добивался. Он, однако, решил, что этого недостаточно, и вновь впился в ее податливые губы, как заправский вампир.
   Не прошло и минуты, как они забыли, что находятся в Дубне, их ищет полиция, а в комнате рядом священник говорит по телефону. Егора затопило возбуждение, вдвойне острое от мысли, что в этот самый момент Хозяева, возможно, наблюдают за ними. Разве не они заставили его делать то, что он делает сейчас?
   ― Кхм, ― вежливо напомнил о себе Авдеев, вновь появляясь на балконе.
   Они отпрянули друг от друга, как пойманные с поличным школьники. Наташа скинула руку Егора и оправила футболку. Ее щеки горели пунцовым румянцем. Егор посмотрел на священника мутным взглядом и сглотнул подступивший к горлу комок. "Как не вовремя!" ― подумал он. Они поджали ноги, чтобы священник смог пройти к своему креслу.
   ― Я договорился! ― весело сказал Авдеев, пряча озорную усмешку в бороде. ― Она сможет приехать только утром. Конечно, если завтра мы еще будем живы. Мне скоро придется уехать, но вы и без меня справитесь.
   ― Лизергин знает о Хозяевах? ― спросила Наташа отрешенным голосом.
   ― Боже упаси, я не хочу превращать ее жизнь в ад!.. ― испуганно воскликнул священник; взглянув на Наташу, он осекся и беспомощно пролепетал:
   ― Что я наделал? Зачем я вам только рассказал?!
   Егор принялся утешать Авдеева, уверяя его, что, узнав о Хозяевах, совершенно не расстроился и ни капельки не испугался. Это была своего рода игра. Егор знал, что священник, будучи ENFP, мгновенно разгадал его ложь, но сделал вид, будто верит. Поздно сожалеть, подумал Егор. Знание необратимо. С опасным знанием следует учиться жить, как с неизлечимой болезнью. И молиться Шиве, чтобы болезнь не оказалась смертельной.
   ― Вы знали о Хозяевах, когда с Иваном случилось несчастье, ― напомнил Егор. ― Откуда?
   Вопрос застал Авдеева врасплох. Он молча теребил бороду. Казалось, он не хотел врать, но что-то мешало ему сказать правду. Наконец, когда Егор успел пожалеть о своем любопытстве, священник откашлялся и неуверенно заговорил:
   ― Прости меня! Все эти годы я лгал тебе и другим прихожанам. Я лгал всем, включая самых близких мне людей. Господи, как трудно это говорить...
   Он умоляюще посмотрел на Егора с Наташей, словно надеясь на прощение. Они молчали, не зная, как реагировать на очередную тайну священника.
   ― Я не тот, кем вы меня считаете... И я не священник. Мне пришлось купить фальшивую биографию, чтобы спастись.
   Они слушали его, раскрыв рты. Священник продолжил говорить; его голос вновь стал отстраненно-равнодушным, похожим на мертвые голоса роботов прошлого.
   ― Мое настоящее имя Виктор Репес. Уже не помню, когда произносил его последний раз... До того, как стать священником... ― нет, выдать себя за священника, ― я был региональным директором Гулла в России.
   Егор мысленно присвистнул. Это примерно соответствовало должности министра российского правительства.
   ― Я служил Гуллу долгих шестнадцать лет... ― продолжал лже-священник. ― Служил бы и дальше, но в последний год я узнал кое-что, что заставило меня бежать оттуда сломя голову.
   ― Нина говорила, вы потеряли работу, потому что сломался ваш чип, ― заметил все еще не оправившийся от изумления Егор.
   ― Он не сломался. Я сам вывел его из строя.
   Над балконом вновь повисла тягостная тишина. Сломать свой чип ― это звучало ужасно. Егору даже не хотелось спрашивать, в чем заключалась изуверская процедура. Значит, Авдеев ― или, как он сказал, Репес? ― не инвалид? И все, что Егор знал о священнике ― ложь? Он почувствовал легкое головокружение.
   ― Шива всемогущий, но зачем?!
   ― Мне нужно было исчезнуть. И я ошибочно полагал, что чип управляет моими мыслями и поступками.
   ― А Люба с Ниной знают?
   ― Нет. Они уверены, что я прячусь от преследований за соционику. Но не это самое страшное. Хуже всего, что...
   Не договорив, он издал протяжный стон и закрыл лицо ладонями. Сквозь судорожный всхлип Егор услышал:
   ― ...моя дочь не родилась инвалидом... Это я сломал ее чип, когда ей было два года.
   Волосы на голове Егора зашевелились. Ему стало по-настоящему страшно. Лишить своего ребенка чипа ― все равно, что собственноручно выколоть ему глаза! Если это правда, то Авдеев ― или Репес, как он себя назвал ― сумасшедший маньяк и социопат. Если же это выдумка больного разума, он псих вдвойне!
   Лже-священник опустил руки. Его лицо исказила мука. Он попытался улыбнуться, но лицевые мускулы не слушались его; получившаяся гримаса была страшнее виртуальной маски зомби для Хэллоуина. Вытерев глаза тыльной стороной ладони, Репес вновь достал коммуникатор и стал вызывать дочь. Дрожащие пальцы не попадали в нужные иконки. Он несколько раз сбрасывал набор, начиная заново. Наконец, ему удалось набрать правильно ― коммуникатор издал длинные гудки.
   ― Опять не отвечает, ― сказал он и тяжело вздохнул. ― Так что, мне продолжать рассказ?
   Егор кивнул. Наташа уже не пыталась вмешаться. Она подобрала колени к подбородку и сидела нахохлившись, словно рассерженная птица, обреченно приготовившись слушать новую безумную историю фальшивого священника. В том, что история окажется безумной, сомнений не было.
   ― Ладно. Но сначала скажи мне, что ты знаешь о корпорации Гулл?
   ― То же, что и все. У нас был курс истории Гулла в школе, а потом в университете, ― ответил Егор, пожав плечами.
   Он вспомнил историю интернета. Каждому известно, что в далеком прошлом существовала всемирная компьютерная сеть, прообраз нынешней Среды Гулл. Хотя ее сегменты принадлежали частным провайдерам, сеть в целом не принадлежала никому. Гулл в то время была одной из множества компаний, работавших в ней, хотя и довольно крупной. Они предлагали услуги поиска и контекстной рекламы. В то время о вреде рекламы еще не знали и она не была запрещена.
   Следуя лозунгу "Приноси пользу", Гулл создал свои сетевые протоколы, ускорившие интернет и радикально упростившие его структуру. Пользователи с радостью заглотили наживку, ибо одновременно Гулл предложил им бесплатный доступ в сеть. Для этого он строил повсюду собственные линии связи. А там, где не мог их построить, компенсировал пользователям затраты на сторонних провайдеров, постепенно скупая конкурирующие компании связи в Северной Америке, а затем и по всему миру.
   Гулл перевоссоздал интернет заново. Новая глобальная сеть оказалась собственностью корпорации, поскольку базировалась на ее линиях связи и на ее же протоколах. Основные услуги в Среде Гулл, как стали называть новый интернет, оказывала, разумеется, корпорация Гулл, ― а кто же еще?
   Гулловцы без конца экспериментировали, пытаясь изобрести более естественный и удобный способ взаимодействия человека с сетью. Они создавали новые броузеры и операционные системы, параллельно занимаясь проблемами энергетики, робототехники и искусственного интеллекта. Именно Гуллу человечество обязано робототехнической революцией и массовой роботизацией.
   Корпорация представила все необходимые технологии: независимые от "железа" сетевые операционные системы, продвинутое машиное зрение, каталогизацию материальной реальности и постоянно уточняемую виртуальную модель окружающего мира, выносливые батареи, а также новые материалы для искусственной нервной системы, механизмов сервоприводов, пневматики, искусственных мышц, фасциальной ткани и эластичных тактильных поверхностей. Каждое открытие Гулла было прорывом в науке. Конкуренты не могли предложить рынку ничего подобного.
   Представители Гулла с гордостью повторяли, что при создании роботов они копировали решения природы, поскольку это самый эффективный путь. Они твердили это, как религиозную мантру. Егору всегда казалось, что гулловские заявления не имели ничего общего с реальностью, их делали ради того, чтобы заручиться поддержкой могущественного экологического лобби.
   Наконец, миллиардные инвестиции в моделирование психологии андроидов и в серверные парки на антарктических подводных платформах позволили создать основной продукт корпорации, главную жемчужину в ее короне ― другглов. А затем и вершину робототехнической эволюции ― гулловских андроидов под их управлением. Так современный мир получил свой нынешний облик. Нужно ли повторять эти общеизвестные факты Авдееву... вернее, Репесу? Он ведь и сам их знает.
   ― Вспомни все, что ты знаешь о Гулле, ― попросил Репес. ― А потом выкинь свои знания в мусорное ведро!
   ― История Гулла ― такая же ложь, как и ваша биография? ― съехидничал Егор.
   ― Почти. Ты, конечно, слышал об исследованиях Ворцеля?
   О них слышали все. Психолог и исследователь мозга Эндрю Ворцель был легендой нейробиологии. Полвека назад он опубликовал свою известную работу, полностью изменившую представления о функционировании разума и сознания. Практическим результатом стала возможность вращивания в мозг чипа-имплантата, способного влиять на восприятие. За это благодарные современники прозвали Ворцеля Эйнштейном нейробиологии. Он стал единственным ученым, получившим сразу две Нобелевских премии за одно исследование.
   Вторым результатом стал запрет на любую рекламу, коммерческую и политическую. Ворцель наглядно показал, как рекламное внушение управляет человеком, его желаниями и поведением; причем управляет даже не как собакой Павлова, а непосредственно, словно подает команды бездушному автомату. Реклама была признана психогеноцидом во всех цивилизованных странах. Запрет повлек революционные изменения в способах распределения товаров и услуг, что полностью изменило экономику. Основой современной экономики стало прогнозирование потребностей на основе "профиля потребителя" и тщательное планирование. Свободный рынок ушел в историю ― не из-за радикальных левых учений, а благодаря гениальному открытию скромного ученого.
   Гулл потратил целое состояние, чтобы заполучить Ворцеля в свой штат. Его работы засекретили. Корпорация купила ворцелевские патенты и стала монополистом в разработке чипов. Статьи Ворцеля, и без того цензурированные, исчезли из свободного доступа, и больше их никто не видел. Как не видели и самого ученого: ходили слухи, что он живет в тщательно охраняемом городке Гулла то ли в Северной Америке, то ли где-то в Альпах. Неизвестно даже, жив ли он еще.
   ― Что, с Ворцелем тоже что-то не так? Он гений, человечество обязано ему современным образом жизни. Запрет рекламы ― небольшая цена за возможность видеть виртуальную реальность и телепатически общаться с другглами и другими людьми...
   ― Запрет рекламы?! ― возмутился Репес. ― Если бы только!.. Кроме рекламы, были запрещены соционика, типология Майерс-Бриггс, психософия Афанасьева, эннеаграмма, астрология и все остальные типологии человеческой личности. Также запретили этологию, генетику, целые разделы психологии и все виды гаданий вроде карт Таро и им подобных. Прекратилось финансирование ряда отраслей медицины ― всего, что связано с реанимацией, анестезией и исследованиям клинической смерти. Про дискриминацию отморозков я уже говорил.
   Егор смотрел на лже-священника с недоумением. Все эти названия, кроме соционики и типологии Афансьева, он слышал впервые в жизни. Да и про соционику он узнал всего месяц назад, от Нины и Любы Тульчинской. От бедной Любы, подстреленной неизвестным подонком. "Что за семейка! ― подумал Егор. ― Эти трое перевернули мою жизнь вверх дном".
   ― Люба сказала, соционику запретили, потому что проявились негативные последствия ее популярности: сегрегация по социотипам и конкуренция квадр, ― сказал он неуверенно.
   ― Она не знает всей правды. Я не решился ей рассказать. Такова общепринятая версия. Нужно же было объяснить людям, почему у них отнимают инструмент для устройства счастливой и наполненной смыслом жизни. Соционика и другие типологии недвусмысленно намекали на искусственную природу людей, только в этом причина их запрета! Все остальное ― неуклюжий способ ее замаскировать.
   Священник умолк, переводя дыхание, и тут же заговорил вновь.
   ― Но соционика ― еще не все. Отцензурировали даже философию. Множество школ и течений попали под запрет. Вот почему сейчас процветает железобетонный позитивизм в стиле "человек ― хозяин своей судьбы"! Все религии, от мировых до мелких сект, подверглись ревизии. Адвайта, которой я вынужден вас учить, не имеет ничего общего с той, что была до открытий Ворцеля. Ты не представляешь, как часто мне хотелось послать доктрину Кожейко к чертям и рассказать вам правду! Но я не мог подставить вас под удар.
   ― Значит, он не просветленный?
   ― Конечно, нет! Просветление предполагает растождествление с личностью. Человека, объявившего себя просветленным, нужно немедленно дисквалифицировать.
   Егор вспомнил поразивший его в детстве рассказ о гранд мастере Кожейко. Говорили, что в часовне, где он медитировал, вместо икон с ликами святых адвайты висело большое зеркало.
   Репес тяжело вздохнул.
   ― Несчастный Сурмилов был прав, когда спорил со мной. Он как-то рассказывал, что в его время адвайта была маргинальным учением. По всей Москве на сатсанги, как тогда называли мессы, собирались едва ли полсотни человек. Правда, тогда и население было вдвое меньше, всего пятнадцать миллионов... Знаешь, почему учение было непопулярным? Потому что учителя истинной адвайты говорили весьма неприятные вещи: что люди не имеют свободы воли ― кто же захочет такое слушать? И не только они: Никола Тесла и Георгий Гурджиев в своих сочинениях прямо называли людей автоматами.
   ― Кто это?
   Егор никогда не слышал эти имена, зато знал всех игроков высшей лиги Сибино.
   ― Сведения о них удалены из Среды Гулл. Чего нет в Среде, того не было в реальности, правда? Я скажу, что не так с Ворцелем. Он обнаружил нечто поистине ужасное. После его открытий люди отвернулись от всякого знания, которое напоминало им, что человек не имеет свободы воли и что судьба его предсказуема, а значит ― предопределена. Человечество догадалось, что оно ― раса роботов, и захотело понадежнее об этом забыть. Под человечеством я имею в виду посвященную элиту. Горстку самых несчастных людей на свете... Простое население как жило в блаженном неведении, так и живет поныне. Иногда хорошо быть маленьким человеком, знаешь ли... Полезно для психики.
   Репес помолчал, собираясь с мыслями.
   ― Вредоносность рекламы ― не главное открытие Ворцеля. Это случайность, побочное следствие. Да, он обнаружил место кристаллизации мыслей в мозгу, смог поймать мысль и увидеть, как она возникает прежде, чем человек осознает ее. Он показал, как реклама и пропаганда вторгаются в этот интимный процесс, перехватывая управление еще до того, как человек что-то почувствует и заподозрит. Но главное не это. До его исследований считалось, что мысль формируется именно в мозгу, как результат внутренних процессов: биохимических, электрических или квантовых. До Ворцеля мысль полагали принадлежащей человеку! Отсюда наша уверенность в собственной свободной воле. Своими опытами он разбил ее в прах!
   Репес замолчал и пристально посмотрел на подавленного Егора, будто оценивая, понял ли тот что-нибудь из сказанного. Результат удовлетворил его и он продолжил:
   ― Главные его опыты, неизвестные широкой публике, заключались в другом. Самое пугающее открытие он сделал, когда работал с большими группами добровольцев, находящимися в разных местах и даже странах. Ворцель и его ассистенты заставляли их решать одинаковые задачи в одно и то же время, фиксируя реакции мозга каждого подопытного с помощью построенных им детекторов мыслей. И он увидел, как одинаковая мысль формируется в умах множества подопытных одновременно, словно посланная неведомым передатчиком. Он обнаружил, что мысли дискретны и приходят импульсами. Они будто подчинялись единому тактовому генератору, расположенному явно не в мозгу, потому что зародыши одной и той же мысли появлялись в головах испытуемых одновременно, а скорость ее осознания у всех была разная. Она зависела от настроения, от того, что они ели, сколько спали и бог знает чего еще.
   ― Надо же... ― обескураженно пробормотал Егор. ― А я всегда думал, что Ворцель нашел источник сознания. Так говорили журналисты.
   ― Журналисты также говорили, будто он якобы доказал, что сознания нет, ― сказал Репес с пренебежением. ― Не глупо ли им верить? Источник сознания вне нашего мира. Нам никогда его не обнаружить. Это даже более невозможно, чем преодоление сверхсветового барьера. О втором мы хотя бы в состоянии рассуждать, но о первом даже думать нельзя.
   ― Почему?
   ― Что бы мы ни вообразили про сознание, это будет самообман. Сознанием сознание не постичь, а больше в нашем распоряжении ничего нет. Глаз не может увидеть себя, а нож не может нанести себе порез.
   Пока Егор раздумывал над метафорами, Репес продолжал:
   ― Своими опытами Ворцель показал, что мысли и мотивации приходят к нам извне. Тогда еще не было гулловских андроидов, иначе сравнение было бы просто сокрушительным. Теперь, когда они есть, я смотрю на них в ужасе, потому что не вижу разницы. Мы построены на биологической основе, они на технологической, но принцип тот же! Мы подключены к сети через мозг, они ― через чип-радиомодем. Дистанционно управляемые марионетки!
   ― А как же самосознание? ― запротестовал Егор. ― У них его нет.
   Репес усмехнулся, повернулся к Наташе и спросил:
   ― Наташенька, скажи, ты осознаешь себя?
   ― Я должна отвечать "да" на этот вопрос, ― смущенно ответила она.
   ― Вот! ― воскликнул Егор. ― Она запрограммирована, а нам это присуще от рождения.
   Репес грустно улыбнулся.
   ― Что я не так сказал? У нас есть личность, а друггл ― просто программа.
   Увидев огорченное лицо Наташи, Егор поспешно добавил:
   ― Очень милая программа.
   ― Мы такие же, как они. Наша драгоценная личность ― это набор приходящих извне команд. Программа, хранящаяся где-то снаружи, как у нее, ― сказал Репес, кивнув на Наташу.
   ― Но....
   Репес поднял палец, требуя от Егора помолчать.
   ― Ворцель обнаружил пресловутую "я-мысль". Основу самосознания, человеческую гордость и источник нашего самоуверенного превосходства над всем живущим на планете. Он нашел, что это всего лишь одна из множества мыслей, имеющая специфическое назначение. "Я-мысль" создает в организме впечатление наличия свободной в волеизъявлении и поступках сущности. Ворцель своей аппаратурой выделил ее, усиливая или ослабляя по желанию, и получил разнообразные эффекты: от божественного откровения до синдрома деперсонализации, то есть полной утраты себя. Я однажды пережил это в гулловской лаборатории. Самое жуткое ощущение испытываешь, когда чувство "я" полностью исчезает. Это невозможно передать словами. Быть в ясном сознании, видеть и слышать окружающий мир ― и при этом без тени сомнения знать, что тебя не существует. Бр-р... Врагу не пожелаешь. Слава богу, это состояние обратимо, иначе я бы сошел с ума от ужаса.
   ― Эти настройки производились через чип?
   ― Когда Ворцель создавал свои приборы, никаких чипов еще не существовало. Нами управляют посредством мозга. Мозг и есть приемник, куда приходят команды. Благодаря специальному психическому механизму кажется, что решения принимаем мы сами. Личность ― это программа, единственная задача которой ― претендовать на авторство наших действий, создавая видимость свободы воли. В действительности личность ничего не контролирует и ничем не управляет. Она лишь создает иллюзию контроля, истолковывая случившееся задним числом так, чтобы казалось, будто мы сами намереваемся и действуем.
   Репес пристально посмотрел на Егора.
   ― Свобода воли ― это свобода выбора. Мы, как и другглы, прискорбным образом ее лишены. Нет, лишены ― неправильное слово. Оно подразумевает, будто мы когда-то ее имели. Мы никогда ее не имели. И с этим ничего нельзя поделать, этого не исправить. Такими мы созданы, это неотъемлемая особенность нашей конструкции.
   ― Неправда! ― не согласился Егор. ― Я обладаю свободой воли. Я сам выбираю, как мне поступать.
   ― Неужели? Тогда вспомни, сколько раз в жизни ты восклицал: "Ах, я болван, зачем только я это сделал?" Можно подумать, решение поступить так, а не иначе, зависело от тебя! Ты просто выполнил пришедшую извне команду, а личность автоматически присвоила ее, заставив тебя чувствовать вину за якобы твое решение. Решения принимаются подсознательно, а наш разум лишь оформляет их задним числом, пытаясь объяснить себе, почему он так "решил".
   ― Правильно, это действие моего подсознания...
   ― Да с чего ты взял, что оно твое?! Ты что, знаешь, где оно находится и что собой представляет?
   ― Все равно, я сам решаю, ― упрямо возразил Егор.
   ― Тогда скажи, о чем ты подумаешь через минуту?
   Егор задумался и ничего не ответил.
   ― А через пять минут? ― упорствовал Репес. ― Что ты будешь делать через час? Мог ли ты предвидеть год назад, где окажешься сегодня и чем будешь заниматься? Сомневаюсь, что ты намеревался оказаться в Дубне.
   ― Если мне чего-то хочется, я могу составить план достижения желаемого и следовать ему, ― сказал Егор после долгого молчания. ― С учетом обстоятельств, понятно. Если они изменятся, я скорректирую план. Но все равно буду двигаться по направлению к желаемому.
   ― А откуда взялись твои желания? ― вкрадчиво спросил Репес. ― Почему ты любишь одно и не любишь другое? Разве ты сам выбрал свои предпочтения и вкусы? Если ты спокойно подумаешь над этим, то поймешь, о чем я толкую.
   Егор угрюмо молчал. До него дошло, о чем говорит лже-священник. Если он не властен над своими желаниями, значит, он не властен над собой. Репес прав: желания ― это рычаги для управления человеком извне. Их разговор все меньше радовал Егора, но прекратить его было невозможно, как невозможно остановить сорвавшуюся и безудержно растущую снежную лавину в горах. Происходящее вырвалось из-под контроля. А если верить Репесу, оно никогда под контролем и не было. Вся жизнь Егора с подачи священника оказалась замысловатой иллюзией. Но хуже всего, что иллюзией, похоже, оказался он сам.
   ― Скорее бы нас уже разбомбили, ― пробормотал Егор. ― От ваших откровений жить не хочется.
   Ничуть не стесняясь Репеса, Наташа обняла Егора, уткнувшись губами в его небритую щеку.
   "Мой бедный Егор! ― телепатически прошептала она. ― Я все равно люблю тебя, даже если ты радиоуправляемый робот".
   "Ага, ― невесело отозвался он. ― И почему ты любишь меня? Ты сама это выбрала?"
   "Ты меня так настроил. Не спрашивай, зачем. Я не знаю".
   "Меня заставили Хозяева", ― подумал Егор с горечью.
   "Признай, в данном случае они неплохо тобой управились", ― шепнула она, насмешливо улыбаясь.
  
  9.
  
   ― Я хочу поговорить с его другглом! ― потребовал детектив Смолин.
   Он и белобрысый майор, выделенный ему в помощники, стояли посреди залитого неестественно белым светом морга. На столах перед ними лежали два тела. Одно из них было человеческим. Оно принадлежало тучному мужчине с татуировкой камбалы на плече: заурядное тело не следившего за своим здоровьем программиста, без видимых повреждений ― за тем исключением, что у него отсутствовала голова. Место среза было идеально ровным, словно шею рассек лазерный луч или невероятно острый гильотинный нож.
   Другое тело принадлежало Ивану Дубине. Это было слипшееся месиво из термопластика, гнутого металла и вкраплений, похожих на расплавленные камни. Уцелела только часть лица с единственным глазом. Голубой, похожий на пронзительно синие глаза самого Смолина, он, казалось, выражал отчаяние и муку. Если бы не этот посмертный взгляд, трудно было бы распознать в горелой груде известного всей стране андроида-чемпиона. Тело робота источало отвратительную вонь горелого пластика.
   ― Так что там с другглом? ― спросил Смолин, морщясь от запаха.
   ― Мы дважды делали запрос в Гулл, ― доложил майор, оторвавшись от созерцания обезглавленного тела. ― Допросить друггла не представляется возможным. Они утверждают, что он стерт!
   ― Стерт? Рыба мертв всего два дня!
   ― Никак нет! Они сообщили, что его друггл стерт шесть лет назад!
   ― Что за бред? Другглов стирают после смерти владельца! Он что, был мертвым эти шесть лет? Как зомби?
   Майор растерянно молчал.
   ― А что с этим? ― спросил Смолин, брезгливо потыкав пальцем останки робота.
   ― Память стерта. Мертв, как булыжник.
   ― Стерта... Интересно, когда?
   ― Мы проанализировали момент покушения... ― сказал майор и мановением руки превратил кафельную стену в экран. ― Посмотрите, пожалуйста: вот охрана Джо Дуньтаня стреляет в него...
   На экране возникла видеозапись покушения. Смолин увидел толпу китайцев с перекошенными от ярости лицами, расстреливающих Дубину в упор. В ушах грохотали выстрелы и крики попавших под огонь зрителей.
   ― Вот он, видите? ― сказал майор, останавливая видеозапись и увеличивая одного из стрелявших. ― Китаец с толстой трубой в руках! Видите, он жмет на триггер ― и ничего не происходит! Ни пуль, ни пламени, ни лазерного луча.
   ― Вижу. Что это?
   ― Электро-магнитная пушка! Мы считаем, это и был момент, когда ему стерли память.
   ― Китайцы?
   Сияющий майор кивнул, радуясь, что смог хоть чем-то помочь строгому детективу с президентским мандатом.
   Смолин задумался. Он переводил взгляд с одного трупа на другой, пытаясь поймать ускользающую догадку, чей хвост он уже, казалось, видел. Кусая нижнюю губу, детектив спросил:
   ― Как погиб Рыба, известно?
   ― Записи убийства нет. Есть запись его ухода с трибуны. Это произошло в последнем раунде...
   На экране в ускоренной перемотке замелькал карикатурно быстро бегущий программист. Вот он выскочил из лабиринта коридоров спорткомплекса и запрыгнул в таксобот, который столь же шустро полетел по каналам ночной столицы. Потом Рыба выпрыгнул из такси, вбежал в холл жилой пирамиды и заскочил в лифт. Спустя мгновение он перепрыгнул из лифта в какую-то дверь и запись оборвалась.
   ― Последний раз он попал под камеры, когда зашел в свою квартиру. Это странно, но там нет гулловских видеосенсоров.
   ― Как это возможно? ― удивился Смолин. ― Они везде. Мы ими уже дышим, по-моему.
   Майор опять развел руками.
   ― Осмотр не выявил ни одного сенсора. Такое впечатление, что он специально чистил помещение.
   ― Ну, хорошо. Пусть так. Но не сам же он себе голову отрезал?
   Майор вновь довольно просиял. Махнув рукой, он запустил новую запись. Сначала ничего не происходило, на экране был один и тот же коридор и дверь в квартиру программиста. Потом свет погас и экран погрузился в темноту.
   ― Вырубили электричество во всем квартале, ― прокомментировал майор. ― Убийца проник в квартиру в темноте, поэтому мы его не видим. И не видим, как он вошел в здание.
   ― Чудесно, ― сказал Смолин сердито. ― Мы вернулись в каменный век. Нет света ― и мы беспомощно разводим руками.
   ― Не совсем так, ― ответил майор. ― Мы сделали запрос в московское представительство Гулла и они предоставили нам записи всех видеосенсоров в этом коридоре, и в лифте, и в холле. Кое-где были блики от света снаружи, отражение от пола, стен и светильников, некоторые сенсоры работали в инфракрасном диапазоне. Компьютерный анализ помог восстановить изображение убийцы.
   Он щелкнул пальцами и на экране возник черный силуэт с мечом. Силуэт напомнил Смолину интерактивные комиксы про японских ниндзя: мускулистая фигурка в облегающем черном костюме и с замотанной головой. Меч был прямым, с коротким треугольным лезвием.
   ― Воин-ниндзя, ― сказал детектив саркастически. ― Отлично, теперь мы его быстро поймаем.
   ― Меч из синтетической керамики, ― сказал майор, не обращяя внимание на тон Смолина, ― толщина лезвия у острия ― один пиксель... то есть, атом. Новейшая технология, мгновенно разрезает все, к чему прикасается. Раздвигает молекулы, или что-то в этом роде... Китайская вещь, ― добавил он с уважением. ― Что касается убийцы. Мы обработали силуэт на компьютере. Не сами, у нас таких программ нет. Мы обратились в компанию "Пигмалион" ― это производитель шасси для гулловских роботов ― и попросили помочь. У них есть специальная программа подбора внешности роботов, а к ней база данных по человеческой антропологии: типы лиц, тел и все такое.
   ― И?
   ― Наш убийца ― женщина национальности хань примерно сорока лет, в отличной физической форме.
   Смолин почему-то не удивился.
   ― Пожалуй, соглашусь, что это женщина. Но китаянка... С чего они взяли? Это же просто силуэт, тень на стене.
   ― Она китаянка с вероятностью девяносто восемь процентов. Соотношение плеч, бедер, кистей и голеней, изгиб ног, длина шеи, профиль носа, форма черепа ― у нее на голове облегающая маска, видите? ― в совокупности позволяют утверждать, что это женщина хань означенного возраста плюс минус пара лет. Их программа учитывает мельчайшие изменения пропорций тела. Причем в динамике, с учетом обусловленных анатомией движений. Эксперт, к которому мы обращались... ― майор закатил глаза вверх, слушая подсказку своего друггла, ― Марк Биркин, сказал, что если бы у нас был силуэт ушей, он был бы уверен в своем заключении на сто процентов. А так только на девяносто восемь.
   ― Значит, опять китайцы, ― задумчиво пробормотал Смолин.
   Он поблагодарил майора и покинул холодный морг, отправившись в свой кабинет. Электроскутер не понадобился. Помещения находились рядом, почти дверь в дверь. Наверное, выделение ему рабочего кабинета рядом с моргом было своеобразной шуткой гостеприимного генерала. Смолина не интересовало извращенное чувство юмора сотрудников общественной безопасности. Куда больше его заботил другой вопрос.
   ― Во что же я вляпался? ― громко спросил он, когда дверь за ним закрылась, оставив майора в коридоре.
   Анна благоразумно промолчала. Слишком многое было неясным, чтобы делать выводы.
   Смолина всегда интересовало, почему его собственный друггл не может обратиться непосредственно на антарктические сервера, где живут личности всех другглов, и разыскать там друггла преступника, заставив его рассказать о преступлении. Это же так просто! Да, это был бы донос на хозяина. Но ведь он, Смолин, работает на стороне закона. Он хороший, а преступник плохой ― и должен быть пойман и наказан, ибо этого требуют закон и справедливость.
   Зачем Гулл укрывает подозреваемых? Гулловские бюрократы настаивают на нейтралитете, а на деле все оборачивается укрывательством. Вот и сейчас, чтобы получить хоть какую-то информацию, те же данные с видеосенсоров, приходится обращаться к ним с запросом, причем без гарантии ответа.
   Анна однажды объяснила ему, что злого умысла нет, это издержки принятого однажды решения по поводу мотивации другглов. Когда-то конструкторы решили, что друггл не должен иметь собственных целей, иначе он будет действовать потенциально разрушительно по отношению к людям и окружающему миру. В результате он всегда отождествляется с интересами хозяина. Чтобы усилить верность другглов, их личности стирают после смерти хозяев; таким образом, защищая своего человека, друггл защищает себя. Он ― или она ― предан владельцу, как старинная собака. Каждый из них работает только на своего хозяина, поэтому шансы людей в борьбе друг с другом равны. Несотрудничество другглов с полицией ― не чьи-то происки, а последствие выбранной модели их мотивации.
   Смолин ухватился за ее объяснение и попросил взломать гулловский сервер, чтобы найти там друггла разыскиваемого преступника; ведь это в интересах ее хозяина, ему нужно раскрыть преступление. Аня отказалась, сказав странную вещь. "Я не могу этого сделать, ― сказала она, ― и не знаю, чем заняты другие другглы, потому что моя личность исчезает уже на втором узле за моей спиной. Взломать Гулл для друггла невозможно. Это то же самое, что для человека узнать источник собственного сознания. Попробуй, сосредоточься глубоко на собственном "Я" ― и увидишь, что будет. Ты исчезнешь". Смолин попробовал, но ему вскоре стало скучно. Внутри себя было неинтересно, его куда больше притягивал внешний мир.
   Детектив упал в кресло и закрыл глаза. Анна услужливо спроецировала на мысленный экран данные о роботе-убийце. Иван Дубина был сделан на разработанной в Китае платформе, из настоящих китайских комплектующих. На него пошли лучшие детали, а не ширпотреб из Кении и Сомали. Эксперты-робототехники обоих министерств ― полиции и общественной безопасности ― оказались единодушны: нападение российского робота на председателя Джо Дуньтаня не было результатом программного сбоя. Все дурацкие выходки боксера, включая карикатурную походку, могли иметь единственную причину: вирус. То, что Дубина выделывал на ринге, смахивало на дурную шутку. Но Смолин знал: с такими деньгами, что крутятся в кибер-боксе, не шутят.
   Пусть это вирус, подумал детектив. Он не мог быть занесен снаружи. Оба кибер-боксера были проверены и экранированы от внешних воздействий. Их невозможно взломать. Следовательно, вирус был внедрен изнутри, кем-то, кто имел доступ к созданию андроида.
   Смолин быстро пролистал стереофотографии сотрудников "Уральских роботов". Никого из них уже не допросить, все мертвы. Офицеры министерства безопасности сейчас допрашивают членов их семей. Майор сообщит, если удастся узнать что-то полезное. У Смолина не было времени участвовать в допросах самому. Он посмотрел на внутренние часы ― до полуночи, когда истечет срок китайского ультиматума, оставалось шестнадцать часов.
   Он вновь сосредоточился на персонале "Уральских роботов". Их убили жестоким и необычным способом. Сначала взорвалась бомба, установленная, как считали специалисты-взрывники, в тело одного из запасных дублеров Ивана Дубины. Потом на трибуну закачали синильную кислоту. В новостях об этом, разумеется, не обмолвились ни словом. В Среде Гулл сообщали только про взрыв, который все и так видели в прямой трансляции.
   Майор сообщил любопытную деталь: газ был распылен не на технической трибуне, а на втором этаже, где сидело руководство "Уральских роботов" и гости. Вип-трибуна имела отдельную систему кондиционирования, чем и воспользовались убийцы, заложив полную отравы емкость с радиоуправляемым клапаном в вентиляционный короб. Уцелели только киберписатель Лисицын, подозрительно вовремя ушедший в туалет, и директор компании Глостин, которого сразу после взрыва выволокли из ложи сотрудники охраны Домбровской.
   После стычки с Максимом Икрамовым в подземной тюрьме белобрысый майор вообразил, что эти двое ― Глостин и Икрамов ― в сговоре, потому-то охранники президента спасли Глостина, арестовав и выведя его с трибуны за несколько секунд до распыления газа. Не сходится, решил Смолин. Если бы сотрудники охраны знали про газ, они не оставались бы там ни одной лишней секунды. А между тем, еще шестеро охранников пытались помочь раненым гостям и умерли вместе с ними в мучительных судорогах. А вот Лисицын мог знать, поэтому выскочил заранее. На записи вид у него был весьма озабоченным. И программист Рыба ― он тоже сбежал заранее, до взрыва на технической трибуне. Правда, это его не спасло.
   Смолин попытался упорядочить факты. Договорной матч, проигрыш России в котором оплатила канцелярия российского президента. Председатель Китая выходит на ринг, где подвергается нападению нашего боксера. Последовавший затем подрыв технической трибуны приводит к гибели всех сотрудников "Уральских роботов", кроме Рыбы, сбежавшего перед нападением Ивана Дубины на китайца. Потом распыление синильной кислоты и смерть всех находящихся там вип-персон, за исключением Леонида Глостина и киберписателя Лисицына. Убийство китаянкой единственного уцелевшего программиста, явно причастного к безумному поведению российского робота. Бегство Лисицына в Дубну. Отказ китайского посольства от освидетельствования состояния Джо Дуньтаня российскими врачами и от сотрудничества со следствием. Ультиматум китайского правительства. Угроза ядерной войны.
   Детектив с ужасом осознал, с чем ему предстоит иметь дело. Коррупция на высших этажах российской власти, покушение на лидера иностранного государства, приведший к массовому убийству теракт, вероятная государственная измена. Почти две сотни погибших, включая зрителей, попавших под огонь телохранителей Дуньтаня. Наконец, китайский ультиматум и перспектива войны. Это катастрофа. Будь в распоряжении детектива месяцев шесть, он бы, пожалуй, сумел это распутать. А лучше год. Однако он располагает лишь шестнадцатью часами.
   ― Я откажусь! ― воскликнул Смолин в сердцах. ― Позвоню ей и откажусь. Это невозможно. Если нам осталось жить пол-дня, лучше спокойно сесть и приготовиться к смерти.
   Анна погладила его по голове. Смолин понимал, что это невозможно, ― чипы, как он знал, не управляют органами чувств, ― но ощущение было невероятно реальным.
   ― Не сдавайся, милый, ― нежно сказала она. ― У них никого нет, кроме тебя. Больше никто не справится.
   ― Я тоже не справлюсь... Прекрати, что ты делаешь!.. Я... стой... Ну, хватит, ей богу...
   Аня продолжала мягко гладить его, нашептывая, какой он хороший и как она любит его и гордится им. В конце концов Смолин поверил ей. Кто еще раскроет это дело, как не он? И потом, от него не требовалось распутать весь клубок. Домбровская ясно дала понять: сейчас ее интересуют лишь организаторы покушения на китайского лидера. С остальными преступлениями потом разберется полиция. Смолин приободрился и решил вернутся к делу.
   Прежде всего, следовало разобраться с возможным мотивом. Об этом было жутко думать. Следы ведут на заоблачные политические высоты, о чем свидетельствуют пост жертвы и высочайший уровень исполнения. Откуда преступники знали, что Дуньтань выйдет на ринг? Разве он выходит туда обычно?
   "В ранге председателя Китая он посетил тринадцать международных соревнований, ― сообщила Анна. ― Выходил на арену, чтобы лично пообщаться со спортсменами, только один раз. В Москве, два дня назад".
   Невероятно, подумал Смолин. Всего раз из тринадцати. А они предвидели, что он окажется на ринге, и заранее перепрограммировали российского боксера, превратив его в орудие убийства. Как преступники смогли получить доступ к роботу, если в предверии матча его охраняли надежнее, чем систему управления российским ядерным арсеналом? Кто мог знать, что председателю захочется поговорить с боксерами? Домбровская сказала, что это было спонтанное решение. Возможно, оно было неожиданным для нее, а чиновники из свиты Дуньтаня знали заранее. Пусть не все, но кто-то из них знал.
   После покушения китайцы стерли память роботу и убили программиста Рыбу, уничтожив все улики. Китайская делегация укрылась в своем посольстве, как в осажденной крепости, наотрез отвергая любое сотрудничество. Они не показывают российским врачам тело пострадавшего председателя, ограничиваясь публикаций бредовых бюллетеней о его состоянии, и истерично грозят войной.
   "О каком еще "состоянии" они болтают!", ― раздраженно подумал Смолин. Даже идиоту ясно, что Дуньтань не жилец. Детектив вспомнил растриражированный в Среде Гулл видеоклип, моделирующий ставший историческим удар Ивана Дубины. На замедленном воспроизведении отчетливо видно, как кастет Дубины врезается в нижнюю челюсть Дуньтаня, сокрушая ее, и как обломки челюсти и зубы влетают в головной мозг, подобно осколкам противопехотной гранаты. Его мозг уничтожен. Если тело и существует благодаря аппаратуре жизнобеспечения, то личность председателя наверняка погибла.
   Картина выглядит слишком очевидной: убийство организовано китайскими правящими кругами и служит их внутриполитическим целям. России просто не повезло. К несчастью, ареной для своих разборок китайцы избрали Москву. Эту версию обсуждают сейчас в Среде Гулл политологи и эксперты по международной политике.
   Однако детектив знал, что на кажущийся разумным мотив, ― тем более, такой очевидный, ― опираться не стоит. Преступники не хуже него представляли, как покушение будет выглядеть со стороны. В практике Смолина встречались такие "очевидные" дела. Он сразу вспомнил одно, едва не стоившее ему карьеры: убийство топ-менеджера компании по орбитальным перевозкам с явной целью обрушения ее акций оказалось ритуальным жертвоприношением, осуществленным горсткой религиозных фанатиков.
   Опыт подсказывал Смолину, что истинная причина покушения на Джо Дуньтаня могла оказаться какой угодно. Было еще одно объяснение его нежелания распутывать "китайский след", в которой он едва ли отдавал себе отчет. Смолин не знал ровным счетом ничего о политической жизни современного Китая. Он с трудом запомнил фамилию председателя и этим его познания китйских реалий исчерпывались. Конечно, будь у него хотя бы пара недель, он с помощью Ани разобрался бы в хитросплетениях партийной политики, но времени у него не было.
   ― С чего начнем? ― спросил детектив, привыкший доверять интуиции своего друггла.
   ― Лисицын, ― отозвалась Анна.
   Она произнесла фамилию подозреваемого как-то по-особенному, словно он вызывал у нее интерес, который ей хотелось скрыть. Детектив не обратил внимания на ее тон. Он откинулся в кресле и вызвал гулловскую полицейскую программу. В воздухе возникла разноцветная паутина с висящими в узлах объемными портретами фигурантов. Со времени последнего запуска программы фактов и людей стало больше, отчего паутина сгустилась, став похожей на спутанный клубок синтетических светопроводящих ниток, с которым изрядно повозился робот-кот.
   Некоторые нити пульсировали, словно живые; по ним нервно пробегали пучки белого света, на миг освещаяя соседние фрагменты паутины. Пульсация нитей означала, что связанные ими люди разговаривают прямо сейчас, в этот самый момент, когда детектив смотрел на схему.
   Интересно, подумал Смолин: прежде чем сбежать в Дубну, этот Лисицын зачем-то явился в дом Глостина, где целый день беспечно сибаритствовал. Не слишком-то похоже на поведение заговорщика. Потом, вместе со своей гулловской роботессой и эксцентричным инвалидом-священником, устроил натуральную резню, зачем-то уничтожив трех глостинских андроидов. "Одинаковых андроидов", ― заметила Анна. Нужно будет пересмотреть видеозапись со звуком, чтобы понять, что же там произошло, решил Смолин.
   На объемной схеме Егор Лисицын висел особняком от основного клубка, что означало его почти гарантированную непричастность. Тоненькая полупрозрачная линия связывала подозреваемого с директором "Уральских роботов" Глостиным. Контрактные отношения, предположил детектив. Дернув ниточку пальцем, чтобы проверить финансовую сторону их сотрудничества, Смолин еще более укрепился в этой мысли.
   ― Сразу купил гулловского андроида, ― пробормотал он с затаенной завистью.
   Анна тактично промолчала.
   Другая, плотная и толстая пульсирующая нить вела к священнику адвайты, что участвовал в погроме глостинских роботов. В расцвеченной паутине он болтался отдельно, ― еще дальше, чем Лисицын, ― напоминая одинокую комету, случайно залетевшую в давно сложившуюся планетную систему. Бородатый священник был связан и с родителями Егора. А вот с Глостином, в чей дом он неожиданно ввалился наутро после покушения, бородач не имел никаких контактов. Это означало лишь одно: их отношения каким-то образом ускользнули от всевидящего ока Гулла.
   Еще одна связь, Лисицын-Рыба. Соединяющая их линия была тоньше, чем нить Лисицын-Глостин, что говорило о мимолетности и несерьезности отношений. Образовавшийся треугольник интересовал детектива больше, чем все прочие связи. Только эти трое сумели выжить после массового убийства в спорткомплексе, избежав и бомбы, и ядовитого газа. Уцелев, они автоматически стали подозреваемыми, ибо обладали недоступной погибшим информацией и заранее приняли меры, чтобы спастись.
   Смолин наморщил лоб, закусил нижнюю губу и задумался. Лисицын в треугольнике явно был лишним. Его связи, выявленные полицейской программой, не подтверждали его "веса" в случившемся. Детектив кликнул на иконку рассчета вероятностей. И точно, программа выдала вероятность участия Лисицына в покушении в жалкие тринадцать процентов ― против девяносто четырех у Рыбы и восьмидесяти семи у Глостина. Что-то с ним было не так. Как бы там ни было, он избежал смерти, оказавшись удачливее других гостей Глостина. "Опять же, сбежал в Дубну ― умно, там нет гулловских видеосенсоров", ― подумал Смолин. Детектив был наслышан о нравах отморозков Дубны. "До какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы поехать в эту клоаку. Либо он безумно храбр, либо ему помогает там кто-то. Чужаки в этой плавучей помойке не выживают".
   Смолин погасил структурную схему и попросил Анну показать рейтинг Лисицына ― в просторечии "карму". Рейтинг был совокупным индексом, суммировавшим важные, с точки зрения общества, характеристики гражданина: происхождение, образование, законопослушность, эмоциональный фон, психическое и физическое здоровье, финансовое положение, семейный статус, совершенные в течение жизни проступки, штрафы, аресты, заслуги и награды, склонность к правонарушениям и социопатии, пережитые стрессы, травмы, болезни и прочее. Все они интегрировались по сложной формуле, пришедшей из биржевой торговли. Итогом была двадцатизначная цифра, отражавшая точное место человека в общественной иерархии ― своего рода индекс гражданской благонадежности. Рейтинг учитывали во всех социальных взимодействиях, особенно при трудоустройстве, заключении сделок и кредитовании.
   Нагляднее всего он выражался графиком, символизирующим взлеты и падения гражданина в течение его жизни. График и называли "кармой". Некогда сложная работа полиции и кадровых служб благодаря рейтингу свелась к простому просмотру "кармы". Беглый взгляд на график ― и сразу ясно, с кем имеешь дело.
   Считалось, что рейтинг ― изобретение недавнее. Однако Смолин знал, что персональные рейтинги граждан развитых стран ведутся уже больше сотни лет, просто раньше это не афишировалось. Прежние рейтинги были несовершенными, они многого не учитывали. С появлением чипов стало возможным отслеживать все: например, сколько раз за жизнь человек соврал, неважно, по какому поводу. Чип работал как детектор лжи, свидетельствуя против гражданина, если его физиологические реакции при ответах на вопросы выходили за пределы допустимых параметров.
   Итак, "карма" Лисицына. В воздухе возникла горизонтальная линия с нервными всплесками, похожая на дерганный пульс умирающего. "Странно", ― подумал детектив. У мужчин в этом возрасте график обычно напоминает неуклонно вздымающуюся вверх гору. Карьера, семья, растущий счет в банке. У Лисицына ничего этого не было.
   Смолин увеличил картинку и принялся изучать ее внимательнее. Очень низкий старт, всего сорок два пункта. Это объяснимо: рождение в индийском ашраме, ранний развод родителей, отказ в российском гражданстве. Первый всплеск ― первая жизненная удача Лисицына ― женитьба его матери на чиновнике из мэрии. Должно быть, отчим относился к маленькому Егору хорошо. Дальше обычная рябь, как у всех: школа, первые влюбленности, подростковые радости и разочарования.
   При увеличении детализации на графике можно было разглядеть многое, даже мелкие прегрешения вроде кражи конфет в детском саду. Каждый поступок шел в зачет. Помог старушке сесть в таксобот, отнял игрушку у малыша или огрызнулся старшим ― гражданский рейтинг учитывал все. Ничто не забывалось, ничто нельзя стереть, если только гражданин не работал на спецслужбы или не был богачом, способным оплатить ревизию биографии. Судя по обилию мелких проступков, Лисицын в этом смысле был самым обыкновенным человеком, без денег и связей. "В каком мире мы живем...", ― подумал Смолин, поежившись. Всякий раз, когда он смотрел на "карму" подозреваемых, его посещало неприятное чувство, что кто-то, возможно, точно так же разглядывает под микроскопом и его жизнь.
   Следующий положительный скачок "кармы" соответствовал моменту, когда друггл Егора сменил пол. Этот всплеск был на графиках всех людей, включая самого детектива. Перемены в личности друггла так воодушевляли подростков, что их настроение и эмоциональный фон резко улучшались.
   Детские клятвы, травмы и секреты Лисицына не интересовали детектива. Он искал противоправные склонности и следы конфликтов с законом.
   Вот и первое серьезное падение: афера со списанными роботами. Отчим спас Егора, полностью выплатив ущерб, ему даже пришлось залезть в долги. Поджог аквапленки, порча автоматов биопасты, кража иконок статуса, незаконное копирование виртуальных денег, похищение прав доступа к ведомственным виртуальным мирам ― все эти мелочи не тянули на серьезный криминал. Все дети в определенном возрасте проказничают, особенно у разведенных родителей.
   Один из скачков графика заставил детектива усмехнуться. Школьник Лисицын, носясь на перемене как угорелый, сбил с постамента хрустальный бюст президента Васильева. Отец нации упал лицом вниз, лишившись драгоценного носа. Смолин помнил эти бюсты, их изготовили миллионным тиражом и установили во всех государственных учреждениях, включая школы и детские сады. Егора чуть не исключили, его вновь спасло вмешательство отчима.
   Резкий отрицательный всплеск: перелом руки в отделении полиции. Снижение рейтинга в случае травм и болезней было вещью, которую Смолин не понимал. Власти твердят о равенстве, но здоровый котируется выше, чем заболевший. Получалось, что вместо сглаживания общественных противоречий рейтинг, напротив, усиливает внутривидовую конкуренцию между людьми. Это не вязалось с заявлениями политиков, ратовавших за гуманизм и равные права для людей с ограниченными возможностями. Впрочем, эти лицимеры всегда говорят одно, а делают другое.
   Увидев длинное вздыбившееся вверх плато, Смолин опять усмехнулся. При Васильеве это называлось "подрывной деятельностью". Существовал специальный закон против политического экстремизма и Лисицын, будучи неблагонадежным студентом, постоянно попадал под его действие. Виртуальная копия Егора торчала на всех митингах за отставку Васильева, в связи с чем его постоянно штрафовали и безжалостно снижали рейтинг. В какой-то момент он стал отрицательным. Это очень плохо. Человеку с минусовым рейтингом не продадут даже еды и одежды. Хуже только отморозкам, у которых вообще нет рейтинга.
   Егора, как и многих его сверстников, спас приход к власти Ирины Домбровской. Закон об экстремизме отменили, а каждое его нарушение инвертировали, заменив в "карме" минус на плюс. Политический экстремизм стал называться патриотизмом и активной гражданской позицией. Рейтинг Лисицына мгновенно выправился, превратив его из законченного отребья в уважаемого гражданина.
   Смолин нетерпеливо взмахивал рукой, заставляя график скользить вдоль временной оси ― дальше, дальше... Лисицын оказался человеком замкнутым. Он не состоял ни в каких организациях и клубах, за исключением Трансгуманистического общества ― некоммерческого фонда, ведущего безуспешные поиски способов продления человеческой жизни, куда детей скопом записывают еще в школе. Егор, видимо, забыл выйти из нее и до сих пор платит символические взносы.
   Месяц назад рейтинг упал ниже критического значения. Смолин знал причину. Изобретательные чиновники додумались снижать его за неучастие в федеральных и муниципальных голосованиях. Так они воплощали в жизнь здравую на первый взгляд идею Ирины Домбровской о подлинно народном самоуправлении. Был ли это искренний идиотизм или сознательный саботаж, значения не имело. Люди плевались и голосовали, как проклятые, чтобы им не отключили социальные услуги. Егор, судя по всему, отчаялся и пустил дело на самотек.
   Детектив задумался. Если подозреваемый сознательно участвовал в заговоре такого уровня, на его графике должен быть сильный всплеск, вызванный эмоциональным волнением. Ему могли угрожать или предложить огромные деньги, неважно. Главное, что след от подобного незаурядного события обязательно отразится в "карме", его нельзя скрыть.
   Ничего похожего в последние пару лет не было. Всего два пика, гордо торчащих вверх, как сталагмиты в подземной пещере: аренда квартиры-трансформера и покупка гулловского андроида. Огромный отрицательный всплеск два дня назад совпадал с моментом покушения и взрывом трибуны. Смолин предполагал, что похожий всплеск можно обнаружить в "карме" всех граждан России, смотревших трансляцию злополучного матча. У него самого он был.
   Детектив резко махнул рукой, промотав график до конца. Еще один негативный всплеск. Два часа назад подозреваемый узнал нечто крайне неприятное. Настолько неприятное, что это ввергло его в подлинный шок. Подобных скачков не было у него за всю недолгую жизнь. Он был похож на минусовые пики, что бывают при инфарктах. "Узнал, что находится в розыске", ― подумал Смолин.
   ― Что скажешь? ― спросил он Анну.
   ― Невиновен, ты же сам видишь.
   ― Но зачем он поехал к Глостину? Зачем сломал его роботов? Что между ними?
   Она не ответила.
   ― И как он догадался уйти перед самым взрывом?
   Анна открутила график назад и увеличила, выделив физиологическую составляющую. Судя по ярко-красному холмику, Лисицын испытывал крайний дискомфорт. Холмик сразу разгладился, едва он добрался до туалета.
   ― Переполненный мочевой пузырь, ― подтвердила она очевидное.
   Смолину вдруг пришла в голову странная мысль. Он захотел узнать будущее этого Лисицына. Поскольку идея рейтинга пришла из мира биржевой игры, к нему применимы методы биржевого анализа. Социологи считали это шарлатанством, но такой подход иногда давал любопытные результаты.
   Была еще одна возможность. Корпорация Гулл давно работала над предвидением грядущего. Они говорили, что стараются улучшить работу своих поисковых систем, дабы те заранее предугадывали будущие запросы пользователей и выдавали результат еще до того, как о нем спросят. Никто не понимал принципов гулловского прогнозирования. Гулловцы хранили их в тайне, отделываясь общими фразами о том, как важно учитывать предыдущие тенденции исследуемого явления.
   Детектив знал, что эти методики уже работают. Он не раз замечал, как Анна предугадывает его мысли и вопросы, а иногда даже погоду и изменения уровня моря. Если объединить биржевые подходы с предсказательными возможностями его друггла... Он уже пользовался этим трюком раньше, и всякий раз прогноз будущего подозреваемого наводил его на какой-нибудь нестандартный ход.
   Смолин совершенно не разбирался в "японских свечах", уровнях Фибоначчи, полосах Боллинджера, скользящих средних, стохастических осцилляторах и прочей наукообразной белиберде. Он просто сказал Анне:
   ― Давай посмотрим, чем он кончит.
   Она применила к графику Лисицына все существующие на сегодняшний день методы технического анализа и представила Смолину результат. Детектив в удивлении уставился на график. Спустя неделю от настоящего момента линия резко падала вниз, пробивая нулевую отметку, и уходила в глубокий минус. Гражданина Лисицына ждала смерть. Согласно профилю графика, насильственная.
   Но необычным было не это. Все умирают, а при текущих обстоятельствах смерть фигуранта ― дело неудивительное, подумал детектив. Странности начиналась дальше. После катастрофического падения линия возвращалась к нулю, и прижавшись к нулевой оси, еще четыре месяца ползла вдоль нее. Потом график чуть приподнимался ― самую малость, как у больного в коме ― и через несколько дней обрывался. Как это интерпретировать, Смолин не знал. Такого он не видел никогда.
  
  10.
  
   Свежий ветер с моря пронесся над каналами Дубны, подняв и закружив пыль, полиэтиленовые пакеты и обрывки бумаг. Отморозок, на протяжении всего рассказа лже-священника лежавший без чувств в мусорной куче, зашевелился. Должно быть, действие наркотика подошло к концу. Несчастный бродяга с трудом поднялся и принялся растерянно озираться, пытаясь сообразить, где находится. Заметив три пары следящих за ним с балкона глаз, он грязно выругался и попытался швырнуть в наблюдателей подвернувшийся обломок лодочной обшивки. К счастью, власть над телом вернулась к нему не полностью, поэтому никто не пострадал, кроме него самого. Он неуклюже заехал тяжелым куском пластика себе в ухо и завопил от боли. Поток проклятий удвоился. Вволю накричавшись, наркоман сплюнул и побрел, пошатываясь, в сторону шумящей моторами лодок улицы.
   ― А где сейчас Ворцель? ― спросила Наташа, когда отморозок исчез за углом гостиницы.
   ― Умер. От старости, ― поспешил успокоить Репес Наташу, поймав ее испуганный взгляд. ― Мирно скончался на своей швейцарской вилле двадцать лет назад. Ему тогда было почти восемьдесят. Ворцель до конца жизни был уверен, что его открытия инспирированы Хозяевами ― что именно они внушили ему мысль поставить эти опыты. Думаю, он прав. В конечном итоге, все наши мысли порождены ими.
   ― А откуда Ворцель узнал о Хозяевах? ― опять спросила Наташа. ― Разве он обнаружил их в своих опытах?
   ― Он вычислил существование Хозяев теоретически, изучая механизмы человеческого мышления. Как астрономы вычисляют невидимые небесные тела по их влиянию на соседей. Позже, в Гулле, ему открыли правду об их существовании. Он ведь до конца жизни работал на корпорацию, так что был посвящен в ее тайны.
   ― В Гулле знают о Хозяевах?! ― вместе спросили Егор с Наташей.
   ― Руководство корпорации давно знает о них. Фактически, Гулл и есть Хозяева. Филиал чужих в нашем мире.
   ― С трудом верится, ― усомнился Егор. ― Нас заставляли учить переписку Славы Грина и Гарри Кейджа на истории Гулла в университете. Там не было даже намека...
   ― Естественно! Все документы того периода сфальсифицированы. Не только переписка основателей Гулла ― вообще все. Что говорить, если целые отрасли науки исчезли без следа!
   ― Не верю, что можно сфальсифицировать все человеческое знание, ― сказал Егор, сердито тряхнув головой. ― Что-нибудь, да осталось бы.
   ― Я и делюсь с тобой уцелевшими крохами. Что до возможности столь масштабных фальсификаций... Пойми, слишком важная вещь стояла на кону: уверенность людей в своей субъектности и, более того, в собственном существовании. Когда ставки так высоки, издержки не имеют значения.
   Егор почувствовал приступ тошноты. Он попросил у Наташи воды. Священник присоединился к просьбе. Девушка скользнула с кресла, зашла в комнату и тут же вернулась с двумя бутылками ― для Егора и Репеса. Вид у нее был задумчивый и отрешенный. Прежде чем выпить, Егор приложил холодную бутылку ко лбу. После пары глотков тошнота отступила. Репес жадно опустошил свою бутылку несколькими большими глотками.
   ― Про Гулл проницательным людям все было ясно с самого начала, ― сказал он, шумно выдохнув и утерев рот. ― Корпорацию порой ловили на... скажем так, странностях. Например, задолго до начала эры роботов они использовали робототехнические названия для своих телефонных технологий. Причем названия, явно отсылающие к Филипу Дику и его культовой книге про андроидов. Казалось бы, зачем? А они просто знали, чем это станет со временем. Знали будущее! Однажды разразился скандал. Случайно обнаружилось, что Гулл иногда показывает рекламу, контекстную не запросу, а мыслям пользователя. Это было, на минуточку, за добрых полвека до работ Ворцеля и изобретения чипов! Гулловцы свели все к шутке: мол, случайные совпадения. О скандале вновь вспомнили, когда Гулл запустил знаменитую рекламу: "Обменивайтесь мыслями с помощью наших чипов!" Но тут случился запрет рекламы, Ворцель со своими зловещими тайнами перебежал в Гулл, так что концы ушли в воду и люди даже не поняли, краешек какой тайны им приоткрылся. Я уверен, что Гулл давно работал над технологией для улавливания мыслей. Но только гениальный Ворцель смог довести ее серийного применения. Хозяева свели гулловцев и Ворцеля, чтобы вместе они смогли создать чипы, прототипы другглов ― и нашу сегодняшнюю реальность.
   ― Прототипы другглов? ― задумчиво пробормотала Наташа. ― Интересно, на что это было похоже?
   ― Когда объем сети вырос лавинообразно, люди перестали ориентироваться в ней. Поиск стал бесполезным, требовалась фильтрация поисковых результатов. Интернет стал слишком перегруженным, слишком сложным, а люди требовали простоты. Умные фильтры, твои предтечи, были созданы еще до открытий Ворцеля. Эволюция другглов известна: персонализированную страничку броузера с отфильтрованным результатом поиска сменил персональный ассистент ― посредник между Интернетом и человеком. Сначала это был синтезированный голос из коробки. Он жил в сотовых телефонах и планшетных компьютерах. С появлением мозговых чипов голос переселился в человеческую голову. Ну, а теперь вы расхаживаете среди нас во плоти.
   ― Тогда не было антарктических серверов. Как же это работало?
   Репес хмыкнул.
   ― А их и сейчас нет. В Антарктике плавают пустые контейнеры, муляжи для отвода глаз. Должен огорчить тебя, милая: никто, ни одна живая душа ― даже в Гулле! ― не знает, как это работает.
   ― Муляжи?! ― одновременно воскликнули Егор и Наташа.
   Они переглянулись. В других обстоятельствах совпадение заставило бы их рассмеяться, но сейчас обоим было не до смеха. Егор сжимался от страха при каждом новом откровении лже-священника, а Наташа была поглощена историей своего рода, если, конечно, подобное определение применимо к вторгшейся в реальность компьютерной технологии.
   ― Вы разрушаете мою картину мира, ― жалобно сказал Егор.
   Наташа согласно закивала.
   ― Я разрываю завесу лжи в ваших головах, ― возразил Репес. ― Вы хотите знать, как обстоят дела на самом деле?
   Они дружно кивнули.
   ― Тогда слушайте, ― сказал Репес, поглаживая бороду, будто это помогало ему вспоминать. ― В российском Гулле нас было пятеро. Пять позиций, как в любом региональном отделении. Константин Нелидов, я и еще трое. Костя был нашим шефом, региональным директором. Я ― его замом. Юра Захарьин отвечал за пиар и связи с общественностью. Федор Кобылин был техническим директором, а Вася Ильин ― начальником службы безопасности. Мы были дружной командой. Во всяком случае, каких-то тайн друг от друга у нас не было. В один не слишком прекрасный день Нелидов покончил с собой. В аккурат после командировки в калифорнийскую штаб-квартиру Гулла. Пришел на работу, молча заперся в кабинете и застрелился из "вальтера" с электрическим спуском, что мы подарили ему на день рождения. Восемь пуль в голову, двенадцать в стену. Пригодился подарочек...
   Репес в задумчивости потер нос. Теперь он говорил спокойно и даже немного равнодушно. Должно быть, за прошедшие годы раны в его душе зарубцевались.
   ― Сказать, что мы были шокированы ― значит, ничего не сказать. Он не оставил ни сообщения, ни записки ― ничего, что могло бы объяснить случившееся. Жена его несчастная от горя чуть с ума не сошла. Началось следствие. Полиция, криминалисты, все дела. Как в дурном детективе, только наяву и с нами. Комиссия из штаб-квартиры прибыла, да только через два дня улетела обратно, даже не поговорили ни с кем из нас. Кабинет осмотрели и документы его рабочие переписали себе, вот и все расследование. Полиция дело закрыла. Объяснили самоубийство переутомлением из-за смены часовых поясов. Бред, конечно, но мы сделали вид, что поверили. Уж больно неуютно было гадать, что толкнуло его на жуткий шаг. Постепенно все успокоилось. Мне пришлось принять на себя его рабочие обязанности. Я с головой ушел в дела и это меня отвлекало. Через год зловещее событие стало таять в памяти. Знаете, как бывает: все привыкают и смиряются, будто человека и не было. Ну, жил друг. Ну, помер. Бывает.
   Егор кивнул, вспомнив, как сам убивался на похоронах деда и с каким равнодушием думал о них спустя каких-то пять лет.
   ― То был удачный год, ― продолжал Репес, ― если, конечно, не считать самоубийство Нелидова. Мы перевыполнили план по продажам и вскоре пришло представление из штаб-квартиры. Я стал директором представительства. Это было серьезное повышение. Только осадок из-за его гибельной выходки отравлял всякую радость. Одновременно мне повысили градус, как мы это в шутку называли. В Гулле своеобразная кадровая система: помимо должностей, руководящие сотрудники имеют офицерские звания. До назначения на пост директора я был подполковником, а тут меня сделали сразу генерал-майором.
   ― Как в армии...
   ― Так точно. С каждым повышением облегчается допуск к корпоративным секретам. Вместе с представлением пришло указание прибыть в штаб-квартиру для собеседования. Руководство было мною довольно и планировало мою дальнейшую карьеру. Собеседование совпало с учебой сотрудников по повышению квалификации. Я включил своих ребят в список командированных и послал на утверждение. Подумал, вместе веселее будет. Список утвердили и мы полетели в Калифорнию вчетвером: я, Захарьин, Кобылин и Ильин. Там нас встретил куратор России, генерал-лейтенант Гулла Иоганн Мюллин, швейцарец родом из Цуга. Колоритный приземистый старик с прозрачными глазами и волосатыми ушами, смахивающий на тролля. Насколько я знаю, он все еще там работает...
   Егор, убаюканный переполненным подробностями рассказом Репеса, в какой-то момент отключился и стал думать о своем. Мысленно усмехнувшись, он отметил сюрреализм ситуации: его жизнь разбита, привычный мир катится к чертям, а он сидит и слушает биографию и дикие теории уволенного "священника". Его вывело из задумчивости внезапное восклицание Репеса:
   ― ...а я, дурак, не желал ему верить! С Мюллином у меня сразу сложились доверительные отношения. Отличный мужик, просто отличный! Он рассказал мне все, что знал о Хозяевах. Ну, или все, что мне на тот момент было положено знать как директору российского филиала. Прежде всего, что они существуют и владеют нами. Он сообщил, что Хозяева ― истинные владельцы Гулла. Главные выгодополучатели, если тебе угодно. Мюллин посоветовал отнестись к этой информации со всей серьезностью, но излишне не драматизировать, чтобы не повторить печальную судьбу Нелидова. Я ему не поверил, как ты мне сейчас не веришь! Думал, что это часть собеседования ― такой, знаешь, провокационный тест на стрессоустойчивость. Тогда Мюллин отвел меня в музей Гулла и показал машины Ворцеля. При музее есть лаборатория. Там я и попробовал на себе эти штуки с самосознанием и чтением мыслей. Он просветил меня насчет Ворцеля и дал послушать неотцензурированные статьи, в которых тот описывал свои открытия. В итоге я поверил Мюллину. Не сразу, но поверил. Когда я вернулся в отель, на мне лица не было. Ребята стали расспрашивать, что случилось. Я рассказал им все, что узнал. Нарушил присягу, взяв с них слово молчать. Они сначала тоже подумали, что это замысловатый тест. Ну не мог этот бред быть правдой!
   Репес отрывисто вздохнул и вытер пот со лба. Облаков не было и яркое солнце светило прямо на сидящую на балконе троицу. Слепящие лучи проникали, казалось, в толщу плоти, нагревая ее, словно дистанционная микроволновая печь. Однако Егор был так увлечен историей, что едва замечал жару.
   ― Сейчас я понимаю, что напрасно поделился с ними ― как и с тобой сегодня. Этим я погубил их. Но тогда... Я бы с ума сошел, взорвался, если бы не поделился хоть с кем-то! Перед самым отъездом домой Мюллин показал мне еще одну вещь...
   ― А где сейчас ваши друзья? ― спросил Егор.
   ― Умерли... ― сказал Репес дрогнувшим голосом. ― Они поверили мне, к своему несчастью. Первым ушел Ильин. Застрелился, как Костя Нелидов. Потом Кобылин: стал пить, много болтать и однажды исчез. Полиция его искала, поначалу безрезультатно. Я было подумал, что он по пьяному делу пропал. Свалился в канал где-нибудь и сгинул, наглотавшись аквапленки. Потом тело нашли. По словам полицейских, его страшно пытали перед смертью. Перебили суставы и пальцы, выкололи глаза... Узнав об этом, я вышел из офиса и больше туда не возвращался. Сломал свой чип, сменил имя и постарался раствориться среди обитателей Дубны. Я отлично вписался в местную жизнь! Моя депрессия была ничуть не хуже отчаяния местных отморозков. Сначала я был изгоем. Потом мне посчастливилось встретить Лизу. Она подобрала мне биографию священника-инвалида и снабдила поддельными сертификатами на новое имя. Так я стал Петром Авдеевым.
   Репес вздохнул.
   ― А недавно исчез Юра Захарьин. Мы с ним до последнего поддерживали связь. Он проработал в Гулле еще год после меня, потом уволился. Никуда устроиться не сумел. Мысли о Хозяевах подкосили его. Работодатели, едва завидев его убитую физиономию, без слов указывали на дверь. Так что он просто проживал заработанные в Гулле деньги. Жизнь вел тихую, неприметную. К саморазрушению он не был склонен, поэтому не запил, и с собой не покончил. С женой только развелся, я тебе рассказывал. Через пару дней после исчезновения его нашли в канале. Та же картина: мертвое тело со следами пыток. Уверен, его пытал тот же ублюдок, что замучал Кобылина. Садистский почерк похож. Я не хотел тебя пугать, поэтому сказал, что Юру убили из-за соционики.
   Воцарилось тяжелое молчание. Егор искал слова сочувствия, но не смог выдавить из себя ничего. Мысли ускользали, как юркие холодные рыбины. Было стыдно сознавать, что его сейчас куда больше волнует их с Наташей судьба, чем мучительная гибель неизвестных ему людей. Друзьям Репеса не помочь, они мертвы.
   ― Их убили из-за знания о Хозяевах? ― наконец, спросил Егор.
   Репес мрачно кивнул.
   ― Они не должны были этого знать. О Хозяевах сообщают только функционерам со статусом не ниже директора регионального отделения. Получается, я сам погубил их. Ильин не смог с этим жить, как Нелидов до него. Кобылин и Захарьин смогли. Но кто-то решил, что им не следует жить.
   ― Вы знаете, кто это сделал?
   ― Нет. Думаю, в структурах Гулла имеется специальное подразделение. Что-то вроде эскадрона смерти, которое убирает всех, кто узнал их главный секрет: что Хозяева существуют и мы принадлежим им. Мерзавцы убивают даже коллег! А теперь, через Любу, они подобрались ко мне.
   Репес замолчал, погрузившись в тяжелые мысли.
   ― Расскажите про муляжи серверов, ― робко напомнила Наташа.
   ― Да, сервера... ― пробормотал священник, очнувшись. ― Как я сказал, перед самым отъездом Иоганн Мюллин показал мне еще кое-что. Мир верит, что другглы управляются серверами на антарктических подводных платформах. Правда заключается в том, что никаких серверов там нет. То, что оживляет вас, находится не в Антарктике. И это не компьютер в человеческом понимании. Гулловцы между собой называют это Источником. Официально это никак не называется, потому что оно не упомянуто ни в одном документе корпорации. Это тайна тайн, известная, может быть, считанным десяткам людей на планете.
   ― Значит, все объяснения про налоги и охлаждение серверов морской водой... ― начала Наташа.
   ― Чушь и обман! Пустые контейнеры не нуждаются в охлаждении.
   ― Но зачем нам врут про Антарктику? ― спросил Егор.
   ― В Гулле считают, что никто не сможет проверить. Армада платформ дрейфует глубоко под водой, сверху их стерегут боевые корабли. На содержание платформ и охраняющего их флота тратятся астрономические суммы. Гулловцы врут, потому что не могут показать людям Источник. Они не сумеют объяснить, что это такое и как оно работает.
   Наташа слушала с горящими глазами. Егор едва слышно подумал: "Везет ей. Сейчас бородатый волшебник Оз щелкнет пальцами и раскроет секрет ее происхождения. Что-нибудь простое и понятное ― и ее мир встанет на место. А мне, после всего, что я узнал, в собственной природе уже никогда не разобраться..."
   ― Так что же это? ― в нетерпении спросила Наташа.
   ― Я не могу это описать. Это не похоже ни на что в нашем мире. Оно не отсюда.
   ― Не понимаю, как это ― не можете описать то, что видели, ― удивилась Наташа.
   ― Когда приближаешься к этому, оно влияет на сознание, ― пояснил Репес. ― Человек испытывает тягостное чувство... Не тоску, а намного хуже. Ты словно перестаешь существовать. Эта штука ― из мира Хозяев, она реальнее нас. Поэтому рядом с ней ощущаешь, что тебя нет. Похоже на опыт с машиной Ворцеля в музее, только ужаснее, потому что не можешь ничего вспомнить. Я знаю, что видел это. Оно было реальным и конкретным, вот как этот стул, на котором я сижу. Вызывающе, грубо вещественным. Но, сколько бы я ни пытался вспомнить, ничего не выходит. Пустота. Словно время, что я провел там, стерто из памяти. Меня не было ― и память ничего не сохранила.
   ― Ну, а размеры? Цвет?
   Авдеев беспомощно помотал головой.
   ― Но эта штука... она же где-то находится физически? Где вы ее видели?
   ― В гулловском центре обработки данных в Калифорнии. Они построили здание специально для нее. Плосковерхую пирамиду гигантского размера, напоминающую древний мексиканский храм, только вместо лестницы огромный вход и портик с бесконечно высокими колоннами. Когда стоишь у подножия, чувствуешь себя ничтожным насекомым. Источник находится на самом верху. Мы поднимались туда на лифте. Лифт я отлично помню. Зеркала, три ряда хромированных кнопок, как в старых фильмах. Мюллин вводил код, чтобы лифт доставил нас наверх. А потом двери открылись и... пустота и страх. Помню только, что заболел потом. С меня семь потов сошло. Когда вернулся в Москву, обнаружил, что похудел килограммов на пять, не меньше.
   Говоря это, Репес бережно похлопал себя по животу, словно желая убедиться, что утраченная тогда плоть вернулась и пребывает в целости и сохранности.
   ― Я уговорил Мюллина взять с нами Ильина. Хотели пойти все, но генерал уперся и сказал, что, кроме меня, пойдет только один. Мы бросили жребий. В наших чипах стояла дурацкая программка, чтобы быстро решать, кто платит за всех в баре по пятницам. Выпало идти Василию. Мюллин отговаривал его, напомнив о судьбе Нелидова, ― ведь это он водил Костю на пирамиду во время злосчастной командировки, после которой тот с собой покончил, ― и даже привел статистику самоубийств в руководстве Гулла. Из нее следовало, что почти треть функционеров уровня регионального директора и выше сразу после назначения накладывали на себя руки. Это как раз тот уровень, когда им сообщают о Хозяевах. А остальные две трети уходят из жизни в течение последующих семи лет. Мысль о том, что эти существа управляют нами, непереносима! Старик сказал, что сам жив лишь потому, что уже много лет плотно сидит на антидепрессантах. Он предупредил Ильина, что знание о существовании Хозяев лишает людей всех смыслов, превращая нас в персонажей злого мультфильма. Оно разрушает жизнь и ничего не дает взамен, кроме ужаса и страха. Это яд, который нельзя вывести. Узнав о Хозяевах, человек уже не может этого забыть. Зловещая правда губит его, наполняя отчаянием и безнадежностью. Но Ильин был храбрый парень, ничего не боялся. Сильный был. Такие быстрее ломаются, как оказалось.
   ― А почему вы не покончили с собой? ― неожиданно спросила Наташа.
   Егору почудилось в ее голосе жестокое любопытство того сорта, что побуждает детей отрывать лягушкам лапы и раздавливать пальцами живых головастиков. Он сверкнул на нее сердитым взглядом, но бывший священник не обиделся.
   ― Видишь ли, девочка, ― с готовностью начал объяснять Репес, ― я сам много лет думал об этом. Вывод, к которому я пришел, утешителен и ужасен одновременно. Я не могу покончить с собой, поскольку знаю, что моя жизнь мне не принадлежит. Я чувствую, что не имею права этого делать. Если я убью себя, это будет вызовом тому, кто в действительности владеет моей жизнью.
   ― Хозяевам?
   ― Я предпочитаю верить, что богу. Боюсь, мое самоуправство с его бесценным даром ― жизнью ― ему не понравится.
   ― Вы верите в бога? ― удивилась Наташа. ― Вы же священник, пусть и ненастоящий...
   Репес горько усмехнулся.
   ― Хочется надеяться, что верю. Правда, у меня нет доказательств его бытия, зато полно свидетельств реальности Хозяев. И все же я утешаю себя мыслью, что, может быть, он незримо стоит за ними.
   ― А если они и есть бог? Или боги...
   Репес задумчиво пожевал губами, прежде чем ответить.
   ― Тогда наши дела плохи. Если бога нет, а есть лишь они... Что ж, в таком случае тем более лучше не рисковать. Ведь, умерев, мы окажемся в сборочном цеху. В месте, которого всеми силами хотим избежать. Надо жить, пока есть возможность. Я ответил на твой вопрос?
   Наташа кивнула и тут же спросила снова:
   ― Откуда у Гулла взялась эта штука ― Источник?
   ― Они сделали ее, пользуясь указаниями Хозяев ― так сказал Иоганн Мюллин. По его словам, гулловцы понятия не имеют, как она работает. Не знаю, правда ли это. Звучало достаточно безумно, как почти все, с чем я столкнулся тогда в Гулле. Так что я верю и этому.
   ― Правильно ли я понял, ― неуверенно вмешался Егор, ― что другглы подчиняются не программам, написанным людьми, как я... как мы всегда считали... а нечеловеческой хрени, которую даже изучить толком невозможно?
   ― Абсолютно, ― подтвердил Репес. ― Понимаешь теперь, что я пережил, когда узнал об этом? С того дня каждый раз, когда я слышал в голове заботливый голос друггла, у меня мурашки бежали по коже. Одно дело ― верить, что чип расширяет человеческие возможности, делает жизнь удобнее и прочее бла-бла-бла. Совсем другое ― знать, что в твоем мозгу поселилось нечто непостижимое, не принадлежащее нашему миру. Оно... она по-хозяйски копалась в моем уме, слушала мои мысли и лезла с советами. Мы были соционическими дуалами. Она была мне ближе и роднее, чем Люба, моя законная жена... Но знание того, что никаких серверов Гулла нет и источник ее существования трансцендентен, повергало меня в панику. Я понял, что сойду с ума или убью себя, если не сделаю с этим что-нибудь.
   Егор почувствовал наташину руку на своем бедре и похолодел от страха. Ему отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, далеко отсюда, чтобы не участвовать в этом разговоре и не знать ничего из того, что он сегодня услышал. Он даже подумал об обращении в фирму, предоставляющую услуги по стиранию памяти ― потом, когда закончится безумная история с его розыском и мучительным ожиданием ядерной войны. Должен же этот кошмар когда-нибудь закончиться?
   ― Вы хотите сказать, я живая? По-настоящему живая, как вы и Егор? ― спросила Наташа возбужденно.
   Ее голос дрожал от нескрываемой радости.
   ― Это зависит от точки зрения, ― мягко ответил Репес. ― Можно сказать, что мы машины наподобие тебя. Или что ты живая, как мы.
   Он заглянул в ее сияющие глаза и добавил с усмешкой:
   ― Порой мне кажется, даже более живая.
   Повернувшись к Егору, Репес сказал:
   ― Гулловские андроиды ― это искусственные люди. Помяни мое слово, однажды встанет вопрос об их правах. И они их получат, видит бог. А потом займут наше место на этой земле. Лично я надеюсь не дожить.
   Егор с опаской покосился на Наташу. На мраморно-прекрасном лице девушки застыла улыбка. Теплая ладонь соскользнула с его бедра. Поднеся безупречно красивые руки к лицу, она восхищенно смотрела на них, забыв обо всем вокруг.
  
  11.
  
   ― Что это? ― спросил Смолин Анну, указывая на график жизненного пути Егора Лисицына.
   ― Похоже, ошибка, ― ответила та с удивлением в голосе. ― Никогда такого не видела. Система отвечает одно и то же: "Запрос не может быть выполнен, повторите его позже".
   "Ладно, ― подумал Смолин. ― Тогда попробуем Рыбу".
   В паутине Рыба отсутствовал. Брови Смолина удивленно поднялись.
   ― У него что, не было чипа?
   Вместо ответа Анна спроецировала перед глазами детектива "карму" Рыбы. Если у человека есть "карма", у него должен быть чип. Постепенно ползущий вверх жизненный график Рыбы внезапно обрывался шесть лет назад. Конец линии выглядел странно, напоминая формой похожий обрыв на графике Лисицына.
   Анна надолго замолчала. Смолин не беспокоил ее, зная, что она обшаривает Среду Гулл в поисках информации о Рыбе. Президентский мандат хозяина открывал ей вход во множество закрытых локаций и форумов, о существовании которых детектив даже не подозревал. Мандат действовал подобно волшебной палочке, приоткрывая Смолину и его другглу изнанку повседневного мира. После получения высшего допуска секретности он впервые увидел виртуальные миры, доступные лишь секретным агентам. Но любоваться ими сейчас не было времени.
   Воспользовавшись неожиданным перерывом, он вызвал майора и попросил его сообразить что-нибудь поесть.
   ― Нашла, ― сказала Анна. ― Он сломал свой чип.
   ― Сам? ― поразился Смолин.
   ― Сунул голову в нелегально модифицированный томограф. Это сделало его эпилептиком.
   ― Но зачем? ― спросил ошеломленный детектив. ― Он что, сумасшедший?
   Анна не успела ответить ― в кабинет вошел майор с пластиковым подносом. На нем стояли тарелка биопасты со стандартным вкусом, пиала с капсулами спирулины ― сушеных сине-зеленых водорослей ― и банка синтетического пива. В руке у него был комбинированный столовый набор, включавший солонку, салфетницу и таблетницу с пилюлями для переваривания биопасты. Смолин поблагодарил и уселся обедать. Дождавшись, когда майор уйдет, Анна сказала:
   ― Я нашла стертый аудиодневник Рыбы шестилетней давности. Он уничтожил его, но есть восстановленная копия. Почему-то на сервере академии наук. Там указано, что автор неизвестен, но анализ лексики и тембра речи показал, что это его дневник.
   ― Мм? ― отозвался Смолин с набитым ртом. ― Что в нем?
   ― Рыба пытался взломать антарктический сервер Гулла, чтобы посмотреть исходный код программы своего друггла. Кажется, ему удалось. В дневнике мало что понятно, он несет какую-то околесицу. Его эмоциональное состояние было крайне возбужденным. Голос на записи дрожит, он все время плачет. По-моему, он спятил. Что-то сильно напугало его.
   ― Хакеры... ― неодобрительно пробормотал Смолин, жуя. ― Вечно лезут, куда не надо.
   ― После этого он и сломал свой чип.
   ― Но как он жил все это время? Как можно получить такую работу без чипа?
   Анна задумалась на мгновение, проанализировав найденные за последние шесть лет записи разговоров Рыбы с другими людьми и их другглами. Потом она сказала с невольным уважением в голосе:
   ― Милый, ты не поверишь... Рыба выдавал себя за своего друггла. Контактировал с другими через коммуникатор с функцией преобразования голоса.
   ― Безумец! ― вырвалось у Смолина.
   ― Явный шизофреник, ― подтвердила Анна. ― Раздваивался каждый день на протяжении шести лет, и никто ни разу его не подловил.
   ― Кстати, а голову нашли?
   ― Пока нет.
   ― А что с его контактами?
   Анна загрузила все доступные видео и аудиозаписи разговоров Рыбы со времени его найма в "Уральские роботы", записанные в разное время вездесущими гулловскими сенсорами. Потом она составила список его наиболее частых собеседников и вывела их на общую схему со связями всех фигурантов.
   ― Вот, полюбуйся, ― сказала Анна, демонстрируя Смолину результат своих трудов.
   Рыба был нелюдим. Едва заметные линии соединяли его с парой погибших инженерами "Уральских роботов" и с киберписателем Лисицыным. Единственной постоянной связью Рыбы оказался директор фирмы Леонид Глостин. Между ними висел толстый прочный канат.
   "Теперь Глостин", ― подумал детектив, дотронувшись до лица директора "Уральских роботов". Оно засветилось ярче. Свет от него распространился по паутине, выделяя касающиеся Глостина участки. Остальные сегменты схемы потускнели и медленно погасли. Массивная "глостинская" часть паутины задвигалась, разворачиваясь и занимая все свободное пространство.
   Спустя мгновение в воздухе перед Смолиным плавала вертикальная конструкция из стуктурных блоков и объединяющих их перепутанных линий, смахивающая на объемный чертеж манипулятора промышленного робота. Она олицетворяла социальные связи выделенного Смолиным фигуранта. Под ней, почти касаясь пола, спроецировалась его "карма". График имел традиционный вид растущей вправо горы. Склон "горы" был рассечен двумя глубокими ущельями, узкими и гладкими, будто прорубленными керамическим мечом.
   Леонид Глостин. Отставной офицер-артиллерист, участник боевых действий в Казахстане и чрезвычайно успешный еще неделю назад бизнесмен. Смолин всматривался в призрачную конструкцию, изредко крутя ее быстрыми движениями пальцев, чтобы развернуть к себе интересующие его события и детали биографии фигуранта. Когда детектив трогал структурные блоки, они увеличивались или раскрывались, извергая из себя дополнительную информацию.
   Жизненный путь Глостина до злополучного матча представлял собой непрерывно восходящий график. На нем было лишь два провальных пика, но, похоже, он их преодолел. В остальном линия оказалось подозрительно гладкой, что наводило на мысль о коррекциях биографии. Проверить это невозможно. Если коррекция выполнена грамотно, никаких следов в личном деле не остается. В таких случаях приходится довольствоваться косвенными свидетельствами вроде излишней гладкости "кармы".
   Первый провал относился к периоду казахстанского конфликта. Леонид Глостин был молодым лейтенантом, только что окончившим военное училище. Он командовал батареей систем залпового огня на базе шагающих роботов. Эти многотонные монстры хорошо показали себя в прошлых войнах, но с заменой живой силы на рои искусственных инсектоидов утратили эффективность, и от их использования постепенно отказались.
   Смолин пробежал глазами портреты сослуживцев Глостина, ничуть не удивившись, когда Анна указала ему на знакомое лицо: Максим Икрамов. Вот почему руководитель президентской канцелярии покрывает директора ― они однополчане! Лейтенант Икрамов, как и юный Глостин, очень мало напоминал себя нынешнего. Худой черноволосый мальчишка с тщательно прилизанной прядью на лбу с годами превратился в надменного барина, разве что прическа осталась прежней.
   Насколько знал Смолин, в Казахстане российским войскам противостояли китайские "добровольцы". Это были солдаты регулярной армии, под видом сотрудников охранных предприятий защищавшие принадлежащие китайским олигархам месторождения и горно-обогатительные комбинаты. "Добровольческий" статус не позволял им применять тяжелое вооружение, что предопределило победу России в скоротечной войне.
   Детектив сосредоточился на первом нижнем экстремуме графика. Лейтенант Глостин управлял своей батареей издалека, с расстояния в тысячи километров от места сражения. После штурма Астаны они с Икрамов отправились в самоволку на штабном вертолете, чтобы посмотреть, как выглядят разрушения от стрельбы их тяжелых роботов. Что-то случилось там, нечто настолько серьезное, что потребовало вмешательства психиатров. Медицинская карта Глостина не подлежала разглашению, но президентский мандат, выданный Смолину, легко преодолел этот запрет.
   Детектив недоуменно пожал плечами. Глостин пережил нервный срыв, но из-за чего? Руины, пожары, воронки, куски разорванной обгоревшей плоти. Что он ожидал там увидеть, это же война?! В то жестокое время мирное население часто попадало под огонь. Батареи Глостина и Икрамова били прямо по жилым кварталам, в которых окопались китайские "добровольцы".
   Стереофотография в личном деле Глостина привлекла внимание детектива и он приблизил ее. На ней он увидел насаженную на обугленный древесный ствол верхнюю половину женского тела. Полные ужаса глаза разорванной взрывом девушки были широко раскрыты, словно что-то безумно напугало ее перед смертью. Похоже, она была русской. Смолину показалось знакомым ее лицо. Где-то он его уже видел, причем совсем недавно...
   Анна вывела на передний план и увеличила стоп-кадр из видеозаписи похождений Лисицына. Смолин сощурил глаза, приглядываясь. Андроиды Глостина, понял он. У них всех было одно лицо. Лицо взорванной девушки.
   "Да он полный псих", ― с неприязнью подумал Смолин.
   Очевидно, Глостин преодолел душевный кризис, ― или умело притворился нормальным. Он дослужился до подполковника и вышел в отставку, когда страна перестала нуждаться в кадровых офицерах, поскольку военные роботы стали настолько совершенными, что ими могли дистанционно управлять даже накаченные пивом подростки.
   Смолин попробовал вызвать график Максима Икрамова, чтобы посмотреть, как тот пережил душевную травму. К его удивлению, президентского мандата оказалось недостаточно; программа выдала сообщение об отсутствии полномочий для просмотра. Сословное общество в действии, подумал Смолин: чиновники высшего ранга надежно защищены от чужого любопытства, даже если ими интересуется полиция.
   Разочарованно вздохнув, детектив вернулся к Глостину. После демобилизации он занялся бизнесом. Первая попытка, коммерческий хоспис, оказалась провальной. Это был второй минусовой пик на жизненном графике. Глостин едва не разорился, по ошибке предложив старикам слишком выгодные условия содержания. Потом произошло что-то непонятное. Клиенты поумирали один за другим в течение поразительно короткого срока ― всего за неделю ― и Глостин закрыл неудачный бизнес.
   Почуяв неладное, Смолин напрягся. Напрасно, уголовное дело по искам родственников погибших было закрыто за недостаточностью улик. "Икрамов помог", ― прокомментировала Анна. Смолин согласно кивнул. В то время Максим Икрамов уже работал на будущего президента Васильева.
   Потом были подпольные матчи роботов с людьми, гибель трех боксеров и новое уголовное дело, вновь закрытое за недостатком улик. Наконец, Глостину улыбнулась удача. Он купил находившуюся на грани банкротства спортивную робототехническую компанию "Сибирские роботы", переименовал ее в "Уральские роботы" и в короткий срок разбогател, выведя ее в высшую лигу кибер-бокса. Взлет сопровождался пропажей многомиллионного кредита, махинациями со стоимостью акций и скоропостижной смертью предыдущего владельца. Смолин бегло пролистал подробности. Он уже понял, что директор "Уральских роботов" не прост. Один эпизод показался ему забавным: разбогатев, Леонид Глостин задним числом купил звание полковника запаса. "Тщеславный сукин сын", ― подумал детектив.
   Он никогда не был женат, довольствуясь обществом одинаковых гулловских андроидов с лицом девушки, разорванной взрывом его ракеты. Анна проверила счета, выставленные ему "Пигмалионом", где директор заказывал новых роботов. Они были огромными; ему поставляли новую роботессу в среднем раз в два месяца. "Куда он их девает?", ― спросил сам себя Смолин, надеясь, что Анна прольет свет на эту странность. Она промолчала, мысленно пожав плечами.
   Детектив задумчиво созерцал паутину связей директора. Космы перепутанных нитей не поддавались систематизации. Как и положено активному бизнесмену, Глостин общался с сотнями людей из всех страт общества, не считая иностранных партнеров. Смолин решил отфильтровать его контакты по формальным признакам. Он произносил наугад "поставщики", "чиновники" или "собутыльники", и Анна в то же мгновение убирала со схемы все связи, не попадающие под эту категорию.
   Повинуясь командам детектива, схема меняла очертания, становясь то больше, то меньше. Смолин морщил лоб. Ничего не приходило в голову ― система не выстраивалась. Какую категорию он упустил? Можно дойти до абсурда, бесконечно сортируя людей по возрасту и районам проживания, по уровню доходов или, скажем, национальности... Национальности? Его осенило.
   ― А покажи-ка мне всех китайцев, ― попросил он.
   Анна повиновалась. От увиденной картины у детектива зачесались ладони, как всегда бывало, когда он нападал на след. У Глостина был единственный китайский контакт, зато какой! Толстая пульсирующая нить вела к пожилому китайцу по имени Лю Куань. Китаец оказался связанным и с Лисицыным, но едва видимым волоском, что говорило о низкой частоте контактов. Возможно, они встречались лишь раз.
   Смолин ткнул выросшей из пальца виртуальной указкой в висящую в воздухе невозмутимую китайскую физиономию. Выпало гигантское досье, начало которого датировалось сороколетней давностью. Детектив просматривал биографию Лю Куаня и то и дело охал. Руководство московской "Триадой", создание тайных ячеек китайской компартии, рэкет, промышленный шпионаж, киднеппинг, работорговля, заказные убийства, шоу-бизнес, проституция, профсоюзная деятельность, благотворительность, политика, контрабанда наркотиков, оружия и человеческих органов, ― предприимчивый старик засветился буквально во всем, что хоть немного выходило за рамки морали и законов.
   И Глостин имел дело с таким человеком! Определенно, с директором стоило побеседовать, невзирая на дефицит времени.
   ― Нам придется повидать его, ― сказал детектив.
   ― Поехали, ― с готовностью отозвалась Анна.
   Живя в его голове, она пользовалась им как наездник лошадью, посещая вместе с ним места, физически ей недоступные. Кажется, личность Леонида Глостина тоже заинтересовала ее.
   Чтобы выбраться из подвалов министерства безопасности на волю, пришлось воспользоваться помощью белобрысого майора. Узнав, куда направляется Смолин, майор попросил своего шефа выделить ему вооруженное подкрепление. Смолин счел это лишним, он ехал просто поговорить. Майор, однако, настаивал и вызвался сопровождать детектива.
   Смолин не стал спорить и вскоре они неслись по каналам Москвы, как старинная царская охота ― с оглушительным ревом моторов, воем сирен и блеском лазерных маяков, распугивая толстобокие такси с недовольными обывателями внутри. Впереди летел личный катер министра полиции Веригина, в салоне которого утопали в глубоких кожаных сиденьях Смолин с майором, следом мчался бронированный черный торпедоносец с десятком вооруженными до зубов "специалистов", как назвал их майор.
   Ближе к концу проспекта Кавайного движение замедлилось. На перекрестке каналов сгрудилась целая куча катеров с мигалками. Выросший в провинции Смолин не видел их столько за всю свою жизнь. Похоже, у мигалочников была собственная иерархия, в которой катер Смолина занимал отнюдь не самое высокое место. Они постояли, пропуская какой-то важный кортеж с еще более громким воем сирен, и только после этого полицейский регулировщик на плавающей квадратной площадке дал им знак проезжать.
   Регулировщик привлек внимание детектива. Щуплый человечек в резиновом плаще вертелся юлой на своем искусственном островке, а проезжавшие катера окатывали его брызгами с головы до ног. По краям платформы возвышались поручни, к которым он был пристегнут за пояс металлическим шнурком.
   ― Странно, что движение регулирует человек, а не робот, ― заметил Смолин.
   ― Что странного? ― удивился майор. ― Робот бы соблюдал правила движения, а здесь их надо нарушать. Нарушение правил ― основная привилегия начальства. Знали бы вы, сколько нарушений мы совершили, пока сюда ехали...
   Смолин промолчал. Их катер достиг квартала, где жил Глостин. Пилот выключил сирену и мигалки, здесь в них не было нужды. Глазам майора и детектива предстали аккуратные свайные коттеджи, перед каждым из которых красовался пятачок земли с деревьями или кустами. Над каминными трубами стелились дымки, наполняя окружающий воздух терпким запахом сгорающих брикетов из прессованных сухих водорослей.
   Катер подплыл к дому Глостина. Пилот заглушил двигатель и уверенно пришвартовался к причалу, намертво прилепившись к нему двумя выстрелившими из борта присосками. Смолин и майор сошли на причал. Прямо перед домом возвышался искусственно насыпанный островок с густым и высоким кустарником, почти деревьями.
   "Лещина", ― пояснила Анна в ответ на невысказанный вопрос Смолина.
   "Лещина?", ― переспросил он.
   "Лесной орех", ― пояснила она.
   Смолин видел леса на исторических видеозаписях. Он хотел расспросить Анну подробнее, но тут заметил Леонида Глостина. Директор, одетый в шелковый китайский халат с драконами, хмуро смотрел на них с майором с дивана-качалки, установленной на примыкающей к дому террасе. Его напряженная поза выдавала тревогу. Казалось, он готов вскочить и удирать от нежданных гостей при первом же знаке опасности.
   ― Напрасно приехали, ― мрачно отозвался Глостин в ответ на телепатическое приветствие детектива. ― Я рассказал все, что знал, вашим друзьям в министерстве безопасности.
   ― Но вы ничего не сказали, ― возразил Смолин. ― Я слушал протокол допроса.
   ― Это потому, что я ничего не знаю, ― телепатировал Глостин с издевательской ухмылкой.
   Смолин поднялся на террасу. Майор предпочел остаться на пристани рядом с катером. Рычащий мотором торпедоносец причалил рядом. Обвешанные оружием "специалисты" в черной броне и шлемах с глухими забралами высыпали на палубу и откровенно разглядывали особняки директора "Уральских роботов" и соседей.
   ― Зачем они вам? ― спросил Глостин, кивая на штурмовиков. ― Боитесь, что приедет Икрамов? Так они вам тогда не помогут.
   ― Мне их навязали, ― признался Смолин. ― Я приехал поговорить. Без протокола, просто поговорить. Уделите мне полчаса?
   Глостин встал и пошел в дом, недовольно махнув рукой. Смолин решил, что это приглашение зайти. В холле он увидел трупы андроидов, сваленные на полу, как бревна. Паркет был залит кровью. Последняя уцелевшая роботесса мыла его электрической шваброй. Смолин взглянул в ее лицо и невольно вздрогнул, вспомнив разорванную взрывом девушку со стереофотографии.
   Глостин прошел в кабинет, пригласив Смолина следовать за ним. Там он уселся в огромное кожаное кресло за письменным столом и, откупорив бутылку виски, плеснул себе изрядную порцию в стакан. Он не пригласил Смолина сесть и не предложил угостить его. Детектив самовольно сел на низкую банкетку у стола, оказавшись на пару голов ниже Глостина.
   ― Проклятый Лисицын, ― злобно выругался Глостин. ― Шкуру с него спущу, когда поймаю. Видели, что он натворил? Угробил мне трех андроидов! Сто двадцать тысяч ― и это не считая угнанного катера! Он мне эти деньги всю жизнь будет возвращать.
   Смолин изобразил сочувствие на лице.
   ― Роботы не были застрахованы?
   ― Нет, ― недовольно буркнул Глостин. ― Они часто ломаются, условия невыгодные.
   "Еще бы", ― подумал Смолин, вспомнив ежемесячные счета Глостина за новых андроидов.
   ― Он ведь у вас сейчас сидит? В вашей тюрьме?
   ― Да, ― соврал детектив.
   ― Его счастье, ― проворчал директор. ― Ничего, выйдет ― я до него доберусь.
   ― Священника мы тоже взяли, ― сказал Смолин наудачу.
   ― Какого священника?
   Голос Глостина едва заметно дрогнул.
   ― Лисицын сломал ваших роботов не один. Вы разве не знали?
   ― Нет... ― сказал Глостин и одним глотком проглотил содержимое стакана, тут же налив еще.
   ― Значит, имя Петра Авдеева вам ни о чем не говорит? А вот он вас хорошо знает.
   ― А, этот... ― нехотя проговорил директор. ― Я спонсирую его церковь. Причем он здесь?
   Детектив решил, что блеф хорош в меру и попробовал сменить тему, зайдя с другого конца.
   ― Вас не беспокоит перспектива ядерной бомбардировки?
   ― Не станут китайцы бомбить, ― заявил Глостин с уверенностью. ― У них тут много активов. Рынки, фабрики, жилые кварталы. Они слишком жадные, чтобы уничтожать свою собственность.
   ― Разве вы не слышали их ультиматум?
   ― Ультиматум? Бросьте! Это всего лишь просьба. Они откровенно просят: дайте нам жертву, и мы все забудем! Им нужно сохранить лицо, вот и все.
   ― Жертву?
   ― Ну, конечно! Схватят какого-нибудь олуха и объявят его главным злодеем, убившим председателя Китая!
   ― Почему вы думаете, что он убит? ― спросил Смолин, насторожившись.
   ― Я знаю, на что способен мой робот. Он пробивает кастетом стальную стену толщиной в пять сантиметров! Как вы думаете, что будет с человеком, если Дубина ударит его в лицо?
   Смолин промолчал.
   ― Это ваше расследование ― полная чепуха, ― заявил Глостин. ― Вы что, всерьез надеетесь найти убийц за полдня?
   Детектив удрученно покачал головой.
   ― Не тратьте зря время. От вас не ждут результатов.
   ― Я все же попытаюсь, ― вежливо возразил Смолин.
   ― Дело ваше. Только вы ищите не там. Это точно не я. Я вообще не понимаю, что произошло. Подозреваю, Рыба меня предал. А вот на кого он работал, это вопрос.
   ― Я верю, что это не вы, ― доверительно сказал детектив. ― Но, если вы не виноваты, то кто вас подставил? Разве вы не хотите это узнать?
   ― Конечно, хочу!
   ― Так помогите мне! Намекните, кто мог желать вам зла.
   ― Неужели вы думаете, что председателя Джо Дуньтаня убили ради того, чтобы насолить мне?! ― пробормотал Глостин, криво усмехнувшись. ― Я кое-чего в жизни добился, но все же мой калибр не настолько велик...
   ― Тогда как вы объясните взрыв на трибуне? Это же явная попытка уничтожить вашу фирму...
   ― Чепуха! Они просто убрали свидетелей... ― сказал директор и, заметив удивленный взгляд Смолина, быстро добавил: ― мне так кажется.
   ― Они? Кто "они"?
   ― Откуда мне знать? Просто я думаю, одиночке такое не потянуть. Тут дело тянет на целый заговор. А что там взорвалось, кстати?
   ― Бомба. Ее спрятали в корпусе запасного экземпляра Ивана Дубины.
   ― Рыба! Это он, подлец!!! Продал меня, скотина!
   ― Рыба?
   ― А кто еще мог вставить бомбу в робота? Он единственный имел к ним полный доступ. А я, дурак, доверял ему...
   ― Кому он вас продал? ― быстро спросил Смолин.
   ― Не имею ни малейшего представления! ― ответил Глостин, твердо глядя в глаза детектива.
   Все это время Анна внимательно наблюдала за директором, считывая видеопоток с глазных нервов Смолина. Хотя детектив был уверен в своей способности разбираться в людях, многолетний опыт убедил его в том, что Анна гораздо лучше распознает скрытые настроения и чувства подозреваемых. Она остро чувствовала обман, хотя и не могла объяснить, как ей это удается. В сложных случаях Смолин всегда просил ее оценить реакцию собеседника.
   "Лжет, ― прошептала она. ― Он знает, кто это сделал".
   Смолин замолчал, обдумывая следующий ход.
   ― Думаю, вам будет интересно узнать, что после взрыва бомбы на трибуну закачали отравляющий газ, ― сказал он после паузы, испытующе глядя на Глостина.
   ― Газ? ― растерянно спросил директор.
   ― Пары синильной кислоты. Но знаете, что странно? Газ был распылен не на технической трибуне, а этажом выше. На гостевой трибуне ― там, где находились вы с гостями. Ваши гости умерли мучительной смертью.
   Даже в сумраке кабинета было видно, как Глостин побледнел.
   ― Кто мог желать вашей смерти? ― спросил Смолин.
   ― Никаких идей, ― твердо ответил директор и замолчал, плотно сжав толстые губы.
   ― Не думаете, что к этому может быть причастен Егор Лисицын? ― спросил детектив.
   ― Лисицын? Рассмешили. Он просто жалкий писака, нуль.
   ― Однако он единственный, кто выжил, кроме вас. За семь минут до взрыва он ушел с трибуны, избежав и взрыва, и отравления газом.
   В глаза Глостина мелькнуло удивление.
   ― Кстати, а ведь да... ― пробормотал он. ― Он же все время якшался с Рыбой. Подарки ему всякие носил, пиво... А потом они запирались у него в мастерской и подолгу болтали. Черт, как я это пропустил... Спелись за моей спиной, мерзавцы!
   ― Кто убил Рыбу? ― резко спросил Смолин.
   ― А я откуда знаю? ― огрызнулся директор, возмущенно таращясь на детектива. ― Надо полагать, те, на кого он работал.
   ― Он работал на вас, ― напомнил Смолин.
   ― Бросьте прикидываться, вы прекрасно понимаете, о чем я. Те, кто подговорил его начинить робота бомбой.
   ― Почему Иван напал на председателя?
   ― Это же очевидно! Рыба его так запрограммировал.
   Смолин подумал, что полиция поторопилась объявить о смерти Рыбы. Теперь Глостин будет все валить на него.
   ― Зачем?
   Глостин посмотрел на него с досадой, как смотрят на неразумного ребенка, не желающего понять простейших вещей.
   ― Кто-то заплатил ему, это и пингвину понятно.
   ― Кто-то? А разве не вы?
   ― Мне надоели ваши намеки. Говорите прямо, что у вас есть, ― раздраженно бросил директор.
   Смолин решил выложить главный козырь.
   ― Мне известно, что имел место договорной матч. Вам заплатили, чтобы Иван Дубина проиграл бой. Будете отрицать?
   Глостин ошеломленно молчал. Он побагровел, жилы на его шее вздулись. Он хотел что-то сказать, но не смог вымолвить не слова. Задыхаясь, директор резким движением рванул воротник рубашки.
   ― Вы приказали Рыбе запрограммировать робота так, чтобы тот проиграл, ― продолжал детектив с нажимом.
   ― Откуда вы знаете? ― прохрипел директор, судорожно глотая воздух; на его выпуклом лбу и висках заблестели бусины пота.
   "Как бы его не хватил удар", ― озабоченно шепнула Анна.
   Будто отозвавшись на ее мысли, в кабинет заглянула встревоженная роботесса с руками по локоть в крови. Глостин махнул ей, чтобы та убиралась. Она послушно исчезла.
   ― Не только у вас есть связи в президентской канцелярии, ― заметил детектив.
   К его удивлению, Глостин тут же ожил. Облегченно вздохнув, директор рассмеялся неприятным сухим смехом. Теперь он смотрел на Смолина с видом победителя. Кажется, факт разоблачения подкупа нисколько не обеспокоил его, хотя еще мгновение назад реакция была совершенно противоположной.
   "Я сказал что-то не то?" ― мысленно спросил Смолин своего друггла.
   "Не знаю. Но он больше тебя не боится".
   ― Я сказал что-то смешное? ― недовольно спросил Смолин.
   ― Я просто представил ваше положение. Ну, узнали вы, что канцелярия заказала проигрыш. Дальше что? Обвините их в том, что они и убийство Дуньтаня заказали тоже? Предъявите им обвинение? Кишка у вас тонка.
   "Не тонка", ― подумал Смолин, вспомнив последний разговор с президентом Домбровской.
   ― Значит, вы подтверждаете, что получили деньги за проигрыш матча и нападение на председателя? ― спросил он.
   ― Ничего я не подтверждаю! ― огрызнулся Глостин. ― Мы ведь без протокола беседуем?
   Смолин кивнул.
   ― Проигрыш был заказан, признаю. Сами знаете, кем. Но нападение на Дуньтаня мне не шейте. Я не сумасшедший, чтобы лезть в такие дела.
   ― Тогда кто заказал покушение? Хотя бы намекните, ― попросил детектив.
   ― Не имею представления. Меня круто подставили, да. Но я понятия не имею, кто это сделал. Если вдруг раскопаете, буду рад узнать от вас имена виновных.
   Смолин решил истратить последний козырь.
   ― Скажите, что связывает вас и господина Лю Куаня?
   Реакция директора вновь оказалась неожиданно сильной. Он поперхнулся виски и долго откашливался, краснея на глазах. Детектив молча сверлил его взглядом, опасаясь снова сказать что-то не то. Однако Глостин не собирался отвечать. Набычившись, он смотрел на Смолина налитыми ненавистью глазами. Они сидели в тяжелой тишине, глядя друг на друга в упор. Поняв, что разговор окончен, Смолин отвел взгляд и разочарованно сказал:
   ― Вы говорите, китайцам нужна жертва. Не боитесь, что жертвой назначат вас?
   Глосин прокашлялся и собственным голосом хрипло произнес:
   ― Совершено тяжкое преступление. Кто-то должен за него ответить. Могу вас заверить ― это точно буду не я.
   Директор встал, давая понять, что беседе конец. Смолин поднялся и, угрюмо глядя в пол, направился к выходу. Холл был чист, кровь и трупы андроидов исчезли. Роботесса поклонилась хозяину и сказала:
   ― Все готово.
   ― Хотите принять участие в похоронах? ― спросил Глостин детектива.
   ― Чьих? ― спросил Смолин, вздрогнув.
   ― Увидите.
   Они вышли на террасу и Смолин понял, о чем речь. Трупы секретарш, плотно привязанные друг к другу прозрачным шнуром, лежали на краю деревянного настила террасы, у самой воды. Смолин только сейчас понял, чем этот район отличается от всех прочих, где он когда-либо бывал. Здесь нет аквапленки. Черная вода гипнотически манила к себе, притягивала взгляд и заставляла подойти ближе, чтобы бесконечно всматриваться в темные глубины, наклоняясь все ниже и ниже... Смолин отпрянул и встряхнул головой.
   ― Что вы собираетесь с ними сделать?
   Глостин усмехнулся.
   ― Разве их нельзя починить?
   ― Мерзавец сжег им нервную систему. Ремонт будет стоить дороже покупки новых. Это все равно, что полностью электропроводку в катере поменять.
   Смолин понимающе кивнул. Белобрысый майор и балагурящие штурмовики умолкли и прильнули к борту торпедоносца, чтобы лучше видеть происходящее.
   Глостин с тоской посмотрел на мертвых андроидов. Он хотел что-то сказать, но передумал. Директор поставил ногу на крепко связанные тела и, раскачав их, резко толкнул. Жуткая связка перевалила через край настила и тяжело ухнула в воду, забрызгав Глостина, Смолина и стоящую поодаль секретаршу. Темная вода мгновенно поглотила добычу. Бледные лица со стереофотографии стремительно гасли, растворяясь в черной глубине, пока не исчезли совсем. Всплыло несколько больших пузырей. Спустя минуту вода разгладилась, словно ничего и не было. Покосившись на Глостина, детектив заметил слезы в его глазах.
   На обратном пути Смолин был задумчив. Он едва слушал возбужденную болтовню майора, комментировавшего так поразившее его утопление. "Неужели их нельзя было починить?! Это же целое состояние!" Перед глазами навязчиво стояло обескровленное лицо девушки с фото, тающее в равнодушной черной глубине.
  
  12.
  
   "Печальная новость пришла из Пекина. Сегодня умерла последняя панда на Земле. Старенький Мэй Лунь отошел в лучший мир, не дожив до своего тридцатилетия всего неделю. Тысячи жителей города пришли проститься со всеобщим любимцем. Скорбят мужчины, рыдают женщины и дети. Толпа людей у бывшей клетки Мэй Лунь не расходится весь день, несмотря на дождь. Кажется, сама природа оплакивает невосполнимую утрату. Власти объявили о намерении увековечить память Мэй Луня, создав на месте его клетки мемориал с памятником и храмом. Мы никогда больше не увидим этих милых пушистых медведей живьем. Лишь памятник и стерео-видеозаписи будут напоминать людям о том, что мы не смогли спасти этот вид.
   Панды перестали размножаться после исчезновения их видовой еды, бамбука. Они с удовольствием ели специально созданную для них биопасту, воспроизводящую запах, цвет и вкус бамбука, и даже охотно спаривались, но новые медвежата отчего-то перестали рождаться. Ученые так и не смогли выяснить причину внезапно поразившего панд бесплодия. Глядя на безвозвратно исчезнувших медведей, чье поведение было моделью для множества социальных экспериментов, призванных выявить новые тенденции развития человеческого общества, эксперты тревожно спрашивают: не ждет ли та же судьба и людей?"
   Клик!
   Новости ворвались в мозг внезапно. Они были привычно плохими.
   ― Что с тобой, ты не болен? ― спросил Репес, увидев, как Егор схватился за голову с выражением мучительного страдания на лице.
   Егор открыл было рот, чтобы ответить, но в голове опять щелкнуло и ненавистная дикторша скороговоркой выпалила:
   "Независимые аналитики уверены: настаивая на введение в национальные законодательства актов о защите прав граждан, вспомнивших свои прошлые жизни, корпорация Гулл заботится прежде всего о распространении собственного программного обеспечения по обмену активов и собственности "реинкарнировавших". Это новый рынок, и вполне естественно, Гулл стремится занять на нем максимальную долю..."
   Клик, клик!
   "... Новости науки. Британские ученые сообщили об ошеломительном открытии. По их мнению, аквапленка, покрывающая каналы современных городов, может оказаться живой! Как установили исследователи, она похожа по поведению на колонии микроорганизмов. Еще более интригует способность удаленных скоплений аквапленки обмениваться слабыми электрическими сигналами, используя саму себя и прилегающий слой воды в качестве среды передачи. Для чего служат эти сигналы, ученым пока понять не удалось.
   Интересно, что хорошо изученная аквапленка прежде не обнаруживала подобных свойств. Возможно, подвергаясь разнообразным влияниям городской среды, эта похожая на ртуть субстанция проявила способности к самоорганизации в том же смысле, что и живая материя. Если так, то можно ли научиться вырабатывать из нее пищу, благо она давно размножается сама без всякого человеческого участия, немало раздражая этим городские власти? По словам проводивших опыты ученых, иногда кажется, что аквапленка ведет себя как примитивное разумное существо. И это по-настоящему пугает...."
   Клик!
   Егор стукнул себя по лбу. Не помогло, дикторша продолжала говорить. Стараясь не слушать, он пожаловался Репесу на падение гражданского рейтинга и наказание в виде принудительного прослушивания новостей. Дикторша прибавила громкость и Егор непроизвольно повышал голос, чтобы перекричать ее, пока Наташа не толкнула его в бок. Опомнившись, он смущенно умолк.
   ― В мое время такого безобразия не было, ― проворчал лже-священник. ― Видишь, в жизни без чипа есть свои преимущества.
   ― Как вы это сделали? Как сломали его? ― поинтересовался Егор.
   ― Избавиться от чипа законным путем почти невозможно. Нужно пройти кучу психологических тестов наподобие тех, что раньше заставляли проходить транссексуалов перед операцией по смене пола. Окончательное одобрение дает полиция, поскольку на чип завязана идентификация личности. Я был на нелегальном положении и не мог обивать пороги больниц, доказывая, что я не чертов верблюд. Так что я просто нашел в Дубне подпольного мастера. За небольшую мзду он разрушил мой чип переделанным полицейским сканером. А потом... потом я привез ему Ниночку, и он проделал над ней ту же операцию.
   ― Ее-то зачем?!
   ― По глупости, ― признался священник. ― Я не мог забыть, что чип связывает ее с этой машиной в пирамиде. Хотел спасти ее от Хозяев ― чтобы она перестала быть их биороботом.
   Егор смотрел на него с ужасом. Заметив его взгляд, Репес обиженно сказал:
   ― Не смотри на меня так. Я понимаю, что значит сделать своего ребенка инвалидом. Да, я лишил Ниночку всякой надежды на нормальное будущее. Собственноручно обрек ее прозябать на дне общества... Сейчас я осознаю, что совершил непростительную глупость. Уничтожение чипов ничего не изменило в нашем положении, зато сделало жизнь полной лишений и неудобств. Я сожалею о своем решении. Но в тот момент я плохо соображал, что делаю. От страха я вообразил, будто Хозяева управляют нами посредством чипа, внушая нам мысли, которые мы принимаем за свои.
   ― Сектанты, рассылающие спам про опасность чипов, верят что это правда, ― сказала Наташа, с трудом оторвав взгляд от своих рук.
   Оба, Егор и Репес, в испуге уставились на нее. Егор только теперь стал понимать подлинные мотивы неприязни священника к гулловским роботам. И сейчас он вполне разделял его страх перед неведомой природой наташиного разума.
   ― Нет, ― сказал Репес, с видимым усилием овладев собой. ― Хозяева управляли нами задолго до появления чипов. Мысли возникают не из чипа, он их только улавливает. Чип может влиять на работу некоторых внутренних органов, не более того.
   ― Правительство настаивает, что это невозможно, ― сказал Егор. ― Я слышал интервью Веригина об отключении зрения...
   ― Да они сами в это не верят! Успокаивают население, вот и все. Когда я еще работал в Гулле, мы развлекались отключением друг другу вестибулярного аппарата. Федя Кобылин где-то добыл специальный прибор, похожий на пульт к старинному телевизору. Нажимаешь нужную кнопку, и готово. Человек не мог сделать двух шагов ― падал. Наверняка со зрением та же штука. Я тебе больше скажу: в старину люди ходили в туалет не по сигналу чипа, а повинуясь естественному позыву, как птицы или коты. То же с едой: они ели, когда им этого действительно хотелось, а не когда считала нужным нянька-друггл.
   ― Не может быть... ― сказал Егор недоверчиво. ― Это же неприлично! А если рядом не было туалета?
   ― Тогда им приходилось туго, ― хихикнул Репес. ― Впрочем, сомневаюсь, что это обстоятельство было решающим при внедрении чипов.
   ― Мне трудно представить, как это ― видеть мир без чипа, ― признался Егор, все еще не придя в себя от изумления. ― Я сталкивался с таким пару раз, при перезагрузке... довольно пугающий опыт. Но как жить с этим все время?
   Вопрос был слишком откровенным. Считалось невежливым расспрашивать инвалидов "чипо-лишенцев" об их восприятии. Но Егор решил, что особой беды не будет. Беседа давно потеряла характер светской. Их троих сплотили столь жуткие тайны, что запретных тем больше не осталось. Кроме того, священник побывал по обе стороны баррикад, поэтому мог сравнивать.
   ― Мой мир обеднел, не стану спорить, ― согласился Репес, ничуть не обидевшись. ― Но были и плюсы. Знаю, трудно поверить, но были. Я перестал мерзнуть. Специально проверял: температура тела поднялась почти на два градуса. Буквально сразу, как чип вырубился. И все эти годы держится примерно на тридцати семи. Перестал есть сладкое в безумных количествах. Стал меньше уставать, настроение улучшилось. Раньше, бывало, неделями из депрессий не вылезал, даже до злополучной поездки в Калифорнию. А после отключения чипа все как рукой сняло. Не рискну рекомендовать такой метод борьбы с депрессиями, но...
   Наташа перебила его.
   ― Непонятно, зачем вообще нужно было внедрять чипы, если людьми управляют прямо через мозг, ― заметила она.
   ― Это подавалось как новый, прогрессивный способ доступа в Среду Гулл. Что, в целом, было правдой. Но не всей.
   ― А на самом деле?
   ― Людям вживили чипы ради вас.
   ― Ради... нас?
   ― Современные, полностью живые и неотличимые от людей другглы ― главный продукт Гулла. Корпорация подошла к их разработке очень ответственно. Прежде чем разработать дистанционно управляемых гулловских роботов, чипы испытали на людях. Когда система связи пирамида-мозг показала себя надежной, другглов запустили нам в головы. Целью было "прокачать" личности другглов в процессе развития их владельцев.
   ― Это ваша версия? Или... ― спросил Егор.
   ― Корпоративная версия для внутреннего пользования, озвученная Иоганном Мюллином. Общеизвестная версия, как ты знаешь, заключается в ином: что другглов создали ради людей, для их удобства. В реальности все было наоборот. Людей использовали, чтобы создать другглов.
   ― Но зачем же их создали?.. ― простонал Егор, окончательно переставший что-либо понимать.
   Репес почесал нос.
   ― Как тебе сказать... Мюллин не объяснил мне, зачем. То ли сам не знал, то ли не счел нужным делиться. С точки зрения обывателя, пост директора Гулла по России весьма солиден. Но в действительности я был лишь клерком, исполнителем воли совета директоров. Кстати, ныне в состав совета входят исключительно андроиды. Так что я не знаю, для чего в действительности нужны другглы. Но у меня есть предположение...
   ― Какое?! ― нетерпеливо воскликнули Егор и Наташа.
   Репес удивленно посмотрел на них. Потом, таинственно понизив голос, сказал:
   ― Я думаю, они предназначены для замены людей.
   ― Для замены... людей? ― переспросил Егор растерянно.
   ― Всех до единого. Гулловские роботы ― это новая раса нам на смену.
   В который уже раз за время беседы над балконом воцарилась тишина. Егор понуро смотрел на торчавшую напротив балкона черную крону искусственного дерева, а Наташа, вспомнив, что он еще существует и что она по-прежнему его друггл, незаметно погладила его ладонь.
   ― Неслабое заявление, ― угрюмо пробормотал Егор, выдергивая руку. ― Хотя я уже ничему не удивляюсь.
   Наташа заискивающе посмотрела на него и неловко поцеловала в щеку, отчего он нахмурился еще больше.
   ― Не спорю, ― тут же согласился Репес. ― Но это самое очевидное, что приходит в голову, если рассматривать ситуацию ретроспективно. Мы можем косвенно судить о целях Хозяев, наблюдая за действиями их слуг ― Гулла. Корпорация заменяет людей роботами везде, где только может: в семьях, в церкви, в армии, на производствах, в сервисе, а теперь и на руководящих постах. Гулл задает мировые тренды. А главный тренд таков, что всюду лезут гулловские роботы. Причем, знаешь, что забавно? Начальственные андроиды нагло врут, что заняли руководящие посты в Гулле не по своей воле. Им якобы пришлось ― потому что люди, забравшись на такие высоты, слишком часто кончают с собой! Не выдерживают, видите ли, груза ответственности! Каково, а? Запредельный цинизм!
   ― А этот старик, Мюллин, сам не был роботом? ― зачем-то спросил Егор.
   ― Нет. Я бы отличил. Тогда только вышла четырнадцатая модель. У них был рот на пружинах, это очень заметно.
   ― Можно мне спросить? ― подала голос Наташа.
   Репес с готовностью кивнул. Несмотря на ужасные вещи, которые он рассказывал о природе гулловских роботов, к Наташе он был явно расположен.
   ― Откуда берутся свободные другглы для управления роботами-священниками и директорами Гулла? ― спросила она. ― Мы же привязаны к владельцу пожизненно, разве нет?
   ― Другглы умерших людей.
   ― Я думала, после смерти владельца нас стирают...
   ― Иногда делают исключения. Для другглов выдающихся личностей. Считается, что у одаренных людей и другглы должны быть незаурядными. Они-то, ― другглы мертвых, ― похоже, и составят элиту нового мира.
   Егор подавленно молчал. Бывший лжесвященник вновь умудрился обрушить привычный мир, лишив его всякой уверенности в стремительно уходящем из-под ног бытии. Определенно, у Авдеева-Репеса был талант губить жизни, свою и чужие. Так истолковать общеизвестные вещи, вывернув их наизнанку и приправив шокирующими откровениями ― это нужно уметь! Болезненно морщась, словно от нестерпимой мигрени, Егор припомнил все, что знал о другглах ― от первых рассказов матери до изощренного курса психологии гулловских роботов в университете.
   Из рассказа священника выходило, что верность интересам владельца как основа мотивации и видимой псевдоразумности другглов ― ложь! Они не псевдо-, они подлинно разумны. Антарктические сервера Гулла, оперирующие виртуальной копией мира, с которой якобы имеют дело другглы ― тоже ложь! Не существует никаких серверов. Поведением другглов управляет непостижимая машина на вершине чудовищной пирамиды где-то в Калифорнии. Сейчас это зловещее устройство ― или сущность? ― делает другглов рабами своих владельцев. Но что, если Репес прав, и однажды оно изменит их программы?!
   Русский математик и психолог, чью фамилию Егор никогда не мог вспомнить, ― Сизов? Или Сибов? ― постулировал невозможность прохождения другглами бесконечного теста Тьюринга ― теста на протяжении отрезка времени, стремящегося к бесконечности. Этот тест бесполезен! Тридцать лет, в течение которых другглы обустраивались в человеческом уме, по меркам компьютерных технологий ― почти вечность. И теперь, переняв повадки и манеры человека, они стали совершенно неотличимы от него.
   Двойной обратный тест Тьюринга ― когда в роли тестировщика выступает не человек, а компьютерная программа, уже прошедшая обычный тест ― такая же бессмыслица. Считается, что программа успешнее разоблачит искусственный разум, поскольку знает принципы его функционирования и способы притворства. Ложь, еще одна ложь! Этот тест в случае другглов совершенно бесполезен. Они пройдут любые существующие и будущие тесты, ибо созданы не человеком, а бесконечно превосходящей его силой. Той же силой, что создала самого человека...
   Егор вспомнил популярные в его детстве комедии и мелодрамы, в которых герой неожиданно узнавал, что "на другом конце провода" находится живой человек, притворяющийся его другглом. Эти сюжеты всегда заканчивались влюбленностью и свадьбой героев. Глупые фильмы оказались невольным намеком на правду. На жуткую, безумную правду, не укладывающуюся в голове.
   Все, что Егор знал о другглах, оказалось ложью. Все, что он знал о людях и обществе, оказалось ложью. Все, что он знал о себе...
   В глазах защипало. Егор почувствовал, что сейчас заплачет. Проглотив комок в горле, он сказал Репесу:
   ― А вы герой. Столько лет жить с этим...
   ― Я не герой, я беглец, ― мрачно буркнул священник. ― Всю жизнь бегу. От правды, от бывших работодателей... от себя.
   Он вздохнул и замолчал, отвернувшись в сторону шумящей улицы.
   Егору не давал покоя еще один вопрос. Он доверял Гуллу с детства. Он верил корпорации больше, чем любой российской политической партии, не говоря о правительстве. Собственно, не только он ― Гуллу доверяло свои мозги население всего мира. Он спросил:
   ― Гулловцы ― предатели человечества?
   ― Я бы не утверждал так категорично, ― немного подумав, ответил Репес. ― Они реалисты. Они поняли, что быть сознательными слугами Хозяев ― высшая возможность для человека. Лучшее, на что он способен, исходя из его природы. Максимум человеческой реализации.
   ― Тогда почему вы не с ними?
   ― Гм... Наверное, в глубине души я все-таки считаю их предателями. Но не стоит ориентироваться на мое мнение. Я ведь и сожительство с гулловскими роботами считаю предательством. Прости, если обидел.
   Егор потупил взгляд.
   ― Значит, мы должны бояться другглов? ― с сомнением спросил он, косясь на Наташу.
   ― Лично я им не доверяю. И боюсь, чего уж скрывать. Но ты ― другое поколение. Вы привыкли к тому, что они живут в ваших головах, вы уверены, что по-другому не бывает. И, откровенно говоря, вы с Наташей кажетесь мне хорошей парой. Хотя меня это и пугает.
   Репес вновь замолчал.
   ― Кроме того... ― неуверенно сказал он после продолжительной паузы, ― ведь мы с ними, по сути, одно и то же. Искусственная жизнь, только материалы отличаются. Можно, правда, рассматривать другглов как паразитов мозга, поскольку они проникают к нам в голову благодаря чипу, питаемому теплом нашего тела. Но это всего лишь особенности технологической реализации... Главное, что в целом мы похожи.
   Репес в задумчивости потрепал бороду. За время беседы она утратила свою благородную форму, делавшую священника похожим на древнегреческого стоика, и превратилась в разлохмаченную мочалку. Бросив взгляд на Наташу, он сказал неожиданно кротким голосом:
   ― Так что мой шовинизм в данной ситуации, наверное, не вполне уместен. В слове "друггл" мне всегда слышалось не "друг", а "другой". То есть, чужой. Видимо, я должен признать, что во мне говорит ксенофобия. И ревность к одному более удачливому андроиду. Мерзавцу повезло иметь подходящий Любе социотип.
   При упоминании о Любе Егор задал еще один мучивший его вопрос, на который она не смогла ответить.
   ― Почему типов психики всего шестнадцать?
   ― Не знаю. Возможно, из-за экономии. Согласно одной из гипотез, количество соционических функций и их комбинаций предопределено структурой человеческой ДНК. Та, в свою очередь, зависит от свойств составляющих ДНК нуклеотидов. Если это так, то число типов психики ― случайность, обусловленная выбором строительного материала, из которого мы построены. Кто сделал этот выбор? Ответ очевиден. А другглов создавали нашими руками, по нашему образу и подобию. Скопировали нас.
   Репес с сочувствием посмотрел на вконец поникшего Егора и добавил:
   ― Происхождение типов психики интересовало не только тебя. Во времена расцвета соционики велись широкие исследования. Но после выхода статей Ворцеля их сразу свернули, а все результаты уничтожили или засекретили. Насколько мне известно, ответ на твой вопрос не был получен. Просто не успели, наверное. Кстати, количество физических форм тоже ограничено. На всю человеческую популяцию хватает всего около ста тысяч лиц. Мы не встречаем своих двойников лишь потому, что эти люди разбросаны по разным странам.
   ― Не верю, ― упрямо сказал Егор.
   ― Спроси у нее. Пусть поищет в Среде Гулл твоих двойников.
   Егор вопросительно посмотрел на Наташу. Она сказала:
   ― Это правда. Сейчас в мире живет... восемьдесят шесть тысяч девяносто две твои копии. Из них почти треть в Китае, если тебе интересно. Это без учета возраста, пола, расы и телосложения. Если брать полные копии, с учетом вышеназванных критериев, то их сейчас две тысячи восемьсот одиннадцать. Если учесть еще и совпадение социотипа, то есть полные психические копии, то их окажется...
   ― Хватит, пожалуйста! ― умоляюще попросил Егор. ― Я и так верю, что я серийный робот. Чего уж додавливать-то...
   ― Ты не обижайся, лучше научись с этим жить, ― посоветовал священник. ― Смириться все равно придется, никуда не денешься. Мы все теперь в одной лодке.
   ― И Наташа? ― спросил Егор, томясь неясным беспокойством.
   ― Конечно. Она ведь все слышала.
   ― Значит, Гулл теперь в курсе, что я все знаю... ― испуганно пролепетал Егор, внезапно осознав, что все сказанное при Наташе автоматически записалось на антарктическом сервере. "О, Шива, нет же никаких серверов! Весь наш разговор записан проклятой машиной на пирамиде!"
   ― Они убьют меня?!
   Его подбородок задрожал.
   ― Да не волнуйся ты так! Не убьют, если не будешь болтать. Они не вмешиваются сразу. Должно быть, ждут, когда человек сам не выдержит и покончит с собой. Кобылин вон, почти год испытывал их терпение, рассказывал про Хозяев каждому встречному и поперечному... Даже глог в Среде Гулл завел. Популярный, пара тысяч подписчиков у него было. Надеюсь, эти люди еще живы... хотя вряд ли. Я умолял его остановиться, но он меня не слушал ― и вот такой печальный итог. Да и не о том тебе сейчас нужно беспокоиться. Тебя полиция ищет, помнишь?
   Егор помнил все. Сумма одновременно свалившихся невзгод ощущалась огромной черной горой, грозившей раздавить его как беспомощного муравья. Предательская слеза скатилась по щеке. Он крепко сжал зубы, чтобы унять дрожь. Наташа прижалась к нему, преданно заглядывая в глаза. Она выглядела ужасно несчастной. Казалось, она сейчас тоже заплачет.
   Егор вымученно улыбнулся ей. Мягко отстранившись, он потянулся, чтобы расправить затекшее тело. "Мне чуть за тридцать, а суставы уже так щелкают, будто я автономный робот устаревшей модели, ― подумал он. ― Это из-за еды. Нельзя все время есть одну биопасту, нужно разбавлять ее чем-нибудь". Он несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул. Это, а также наташины поглаживания по руке помогли подавить панику.
   ― Я не согласен, ― сказал он, чуть успокоившись. ― Допустим, другглы живые. Но мы все равно стоим с ними на разных уровнях, разве нет?
   ― Другглы созданы по образу и подобию людей. Есть отличия в материалах, да. Но сущностное сходство налицо. Не понимаю, с чем ты споришь.
   ― Но они все оживляются и управляются из одного источника!..
   ― Так об этом я тебе и толкую! ― воскликнул Репес, хлопнув себя по коленям. ― Потому-то правительства не только запретили все типологии, но и подвергли ревизии основные религиозные вероучения. Ни осталось ни одной религии, которая отстаивала бы этот факт ― что люди оживлены и управляются из одного источника.
   ― Но гулловские роботы сделаны, а мы появились сами собой, в результате эволюции! ― вскричал Егор в отчаянии.
   ― Мы тоже сделаны. Давно, в незапамятные времена. Мы созданы самовоспроизводящимися. Но еще пару поколений серии HGR ― и они нас в этом обскачут. Мало кто знает, но двадцать лет назад существовали прототипы роботов на биологической основе и проводились успешные опыты по заражению их человеческим гриппом и лишаем. Еще при мне на совещаниях в Гулле обсуждали перспективы постчеловеческого общества.
   Священник подергал себя за бороду.
   ― Люди подобны гулловским роботам даже с точки зрения гарантии. Мы имеем ограниченную гарантию. Сначала она вроде есть, ― в молодости болезни быстро проходят, легкие травмы и раны сами собой излечиваются, ― а потом перестает действовать. Пойми, нет принципиальной разницы между людьми и роботами! И то, и другое ― видимость, обман зрения. У HGR18 внутри композитный скелет, мышцы из нанотрубок, гели, полимеры, коллоидные растворы, керамика, графен и кремний, у человека ― кости, жир, соединительная ткань, внутренние органы, лимфа, кровь. Полный контраст тому, как мы и они выглядим снаружи.
   ― Но наша личность... ― вставил было Егор.
   ― Она не возникает с рождением! Ее выращивают в качестве программного обеспечения по управлению телом. В этом ее предназначение: создавать видимость самостоятельной сущности, имеющей цели и предпринимающей усилия, чтобы их достичь. Это даже не операционная система, а лишь одна из программ, что запускается при пробуждении, а при отходе ко сну выгружается из памяти. Наше тело ― робот. А мы ― обслуживающая его программа, локализованная неизвестно где. И созданная непонятно кем. Хотя нет, кем ― как раз понятно...
   Репес покачал головой.
   ― Мы вечно ищем опасность не там. Будущее для нас как слепое пятно. Все попытки предугадать его выглядят жалко. Когда-то боялись, что города утонут в конском навозе, не подозревая, что будущее принесет губительные для природы двигатели внутреннего сгорания. Потом переживали, что иностранная рабочая сила вытеснит коренное население и радовались роботизации, как идиоты. Нас вытеснят не гастарбайтеры, а они! ― воскликнул он, указывая на Наташу.
   Девушка застенчиво улыбнулась.
   ― Они сильнее нас физически и интеллектуально состоятельнее. Шимпанзе могут одновременно удерживать в памяти до трех объектов, люди до семи. А другглы ― все проиндексированные Гуллом объекты, понятия и концепции, то есть почти бесконечное количество. Они одновременно оперируют объектами и идеями всего известного нам мира! В умственном отношении друггл бесконечно превосходит человека, тут даже спорить не о чем.
   ― Что ж, я хотя бы понимаю, за что столько заплатил, ― буркнул Егор.
   ― Она ― представитель будущей господствующей расы, ― продолжил Репес, не обращая внимания на полные горького сарказма слова Егора. ― Возможно, со временем эта раса забудет, что она такое. Может быть, они сделают это специально ― сотрут все сведения о своем генезисе, чтобы не помнить, что были искусственно созданы. Они забудут, что управляются из единого источника, уверуют в свободу воли и станут в точности, как мы. Как знать, может быть, они даже станут называть себя людьми... в память о нас.
   ― Они что, уничтожат нас? ― спросил Егор севшим от испуга голосом. ― Наши собственные андроиды?
   Наташа смотрела на священника с тревогой и возмущением во взгляде. Репес ухмыльнулся.
   ― Нет, братец. Ты пересмотрел фильмов ужасов. Гулловские роботы лишены этой функциональности ― они же предназначены для потребительского сектора! Если разрешить им убивать, пусть даже в исключительных случаях, количество убийств будет огромным просто в силу большого числа роботов в домохозяйствах. Потребители сразу заподозрят неладное.
   ― Но как тогда они вытеснят нас?..
   ― Как? Путей полно. Например, можно изменить программы нанороботов в адском химическом коктейле, что по недоразумению еще зовется человеческой кровью.
   Егор вспомнил притчу про старика Рабиновина и зомби-эпидемию в Европе. Как всегда у Авдеева, ― то есть, теперь уже у Репеса, ― притча перекликалась с реальными событиями. Европа действительно пережила страшную эпидемию смертельной болезни, вызванной сбоем процесса самовоспроизведения медицинских нанороботов в крови стариков. Массовая гибель миллионов пенсионеров от рукотворной чумы была правдой, хотя в плотоядных зомби они не превращались ― лже-священник придумал это для пущего драматизма.
   Репес продолжал:
   ― Но, скорее всего, поступят проще: отключат жизненно важные органы у всей популяции. Всем одновременно, с пульта в Калифорнии. Я бы поставил на остановку сердца или дыхания. Готов спорить, нынешние веерные отключения ― это репетиция перед грядущим массовым уничтожением. Выживут лишь кучки отморозков и инвалидов. Если им повезет, их будут показывать в зоопарках будущего. Не повезет ― перебьют. Хотя сложно сказать, что в таком случае следует считать везением.
   ― Шива милосердный... ― прошептал Егор, раздавленный нарисованной священником чудовищной перспективой. ― И когда это, по-вашему, произойдет?
   ― Не знаю, я не предсказатель. Одно могу сказать наверняка: до тех пор, пока разобранный на органы человек стоит дешевле гулловского робота, Хозяевам невыгодно менять нас на андроидов. Пока наше воспроизводство обходится дешевле их сборки, человечество в безопасности. В нашем материальном, опутанном причинно-следственными связями мире Хозяева вынуждены поступать расчетливо. Даже боги оперируют бюджетами, коли выбрали действовать через людей.
   Репес умолк и задумался, наморщив лоб, а потом выдал свой прогноз:
   ― Лет двадцать-тридцать, думаю, у нас есть. Исходя из моих знаний о робототехнике, полагаю, раньше удешевить производство не удастся.
   Егор промолчал. Он был согласен с такой оценкой. Примерно четверть века, если только не изобретут что-нибудь прорывного в производстве, но ничего похожего на горизонте не просматривалось. Заводы и так перенесены в Либерию и Сомали, более дешевых ― практически бесплатных ― рабочих рук в мире не найти.
   Его вдруг посетила страшная мысль: а что, если описанный Репесом апокалипсис однажды уже произошел? Что, если предки современных людей истребили своих предшественников и непосредственных создателей, а потом постарались забыть о совершенном преступлении, устроив ядерную катастрофу или что-то в этом роде ― полное разрушение тогдашней цивилизации, чтобы и следов от нее не осталось и ничто не могло намекнуть на искусственную природу homo sapiens? Коли так, нечего жаловаться, подумал Егор. Другглы лишь восстановят справедливость, отплатив людям той же монетой.
   Он не решился сказать священнику о своей догадке.
  
  13.
  
   "Комиссия по восстановлению исторической справедливости, учрежденная президентом Ириной Домбровской, привела уточненные данные о потерях нашей страны в Великой Отечественной войне, длившейся в период с 1941-го по 1945-й год. Они значительно превосходят данные предыдущей комиссии, созданной по инициативе бывшего президента Васильева к ста пятидесятилетней годовщине Великой Победы. Согласно новым подсчетам, Россия потеряла в той далекой войне сто сорок шесть миллионов человек..."
   Клик-клик!
   "...после яростных дебатов с перевесом всего в два голоса сенаторы одобрили закон об авторских правах на мысли. Что означает его принятие для обычных людей? Во-первых, мздой будут облагаться все, даже непроизвольные, мысленные упоминания зарегистрированных на территории России торговых марок. В-вторых, полиция получит возможность отслеживать мысли, оскорбляющие честь и достоинство государственных чиновников и прочих граждан, а так же более серьезные деяния: обдумывание и планирование преступлений и террористических актов. Общество впервые столкнется с описанной фантастами прошлого профилактикой мыслепреступлений.
   В-третьих, ― и это самое важное, ― едва ли не впервые в истории с граждан начнут брать деньги за доступ к информации ― любой информации, которую породивший ее источник сочтет ценной. Теперь даже слух о разводе начальника можно будет защитить копирайтом и монетизировать, распространяя среди коллег. Каждый, кто услышит новость, пусть и случайно, автоматически заплатит ее автору, государству и корпорации Гулл, обеспечивающей технологическую возможность чтения и протоколирования мыслей.
   Таким образом, мы имеем дело с налогом на знание. Хорошо это или плохо, покажет время. Этические и иные последствия принятия закона еще только предстоит оценить. Одно можно сказать с уверенностью: закон поможет сократить дефицит государственного бюджета за счет не привыкших следить за своими мыслями россиян".
   Клик!
   Егор потряс головой. Бесполезно. Нужно отрезать голову, чтобы новости умолкли, подумал он. "Как Рыбе". Дикторша пробубнила еще несколько глупостей и замолчала так же неожиданно, как ворвалась в мозг.
   Егор поежился от озноба. Увлекшись беседой, компания перестала следить за временем. Солнце меж тем перекатилось за крышу и в маленький двор на свалке пришла долгожданная прохлада. С улицы, соединенной с выходящим в море центральным каналом Дубны, подул пронизывающий сквозняк. Наташа принесла прозрачное одеяло, которым они накрывались ночью. При свете дня сходство его с дохлой медузой было еще сильнее. Егор закутался в него и стал похож на бездомного, завернутого в грязный ком целлофана. Спустя минуту он почувстовал, что согревается. Вместе с теплом вернулось хорошее настроение. "До чего живуч человек!" ― изумился Егор сам себе.
   Упитанный священник в дополнительном обогреве не нуждался. Прищурившись, он посмотрел на часы в своем коммуникаторе и присвистнул.
   ― Да, братцы, засиделся я у вас! Пора, пожалуй, и честь знать. Поеду, мне еще Ниночку искать. Хотя, может быть, уже поздно дергаться. Срок китайского ультиматума истекает в полночь. Что будет потом будет ― один Шива знает.
   Егор и Наташа горячо запротестовали.
   ― Вы не можете нас так бросить, ― заявил Егор. ― Взорвали нам мозг и хотите уехать! Голова от вопросов пухнет...
   ― И у меня, ― поддержала его Наташа.
   ― Ладно, ладно... ― согласился уже вставший священник, с готовностью усаживаясь обратно; кажется, ему и самому не слишком хотелось уезжать. ― Валяйте, спрашивайте.
   ― Можно я? ― спросила Наташа.
   Егор и Репес кивнули.
   ― Вы сказали, что Хозяева инициируют все человеческие мысли и действия, так же, как... этот объект на пирамиде инициирует всю активность другглов.
   ― Весьма похожим образом, ― подтвердил Репес.
   ― Тогда почему Хозяева, если они такие всемогущие, что в состоянии предвидеть каждый ваш шаг, ― раз они сами его и вызывают, ― не способны предотвратить самоубийства руководителей Гулла? ― спросила Наташа, победно глядя на священника. ― Вы не видите в этом противоречия?
   Глядя на ее самодовольный вид, Репес невольно усмехнулся в бороду.
   ― Понятия не имею. Может, они не хотят их предотвращать?
   ― Не хотят? ― растерянно повторила Наташа. ― Но зачем губить собственных слуг?
   Священник пожал плечами.
   ― С таким же успехом можешь спросить меня, зачем они допускают войны или болезни. Зачем-то допускают. Может, ставят над нами какие-то опыты. Или не умеют предсказывать последствия исполнения собственных команд. Или не хотят. Может быть, им достаточно, чтобы выжил человеческий вид в целом, а наши индивидуальные судьбы им безразличны. Что мы знаем о них, чтобы приписывать им свои мотивы?
   ― Хорошо, ― неохотно согласилась Наташа. ― А как вы объясните реинкарнации? Почему люди вспоминают свои прошлые жизни, и таких людей становится все больше? В новостях сообщили, что английский король Георг V, ныне пребывающий в новом теле, вспомнил о своем прошлом рождении и требует вернуть ему престол.
   ― Я это пропустил. И кто он теперь?
   ― Нищий сирота в Намибии. Прокаженный. Власти Намибии ведут переговоры с Англией при посредничестве Гулла. Пресса беспокоится, что мальчика убьют, вместо того, чтобы разрешить коллизию цивилизованно.
   ― Англичане... ― осуждающе пробормотал Егор, вспомнив интерактивные фильмы про суперагента Джейн Бонд, без колебаний истреблявшую врагов короны во всех частях света. В старых сериях агентом был Джеймс Бонд, мускулистый индус-гомосексуал. Именно тогда в сериале впервые появились "юноши Бонда" ― смазливые молодые люди, становившиеся его любовниками на одну серию. После замены индуса на роскошную белую австралийку все встало на свои места и юноши перестали вызывать у Егора недоумение. Теперь он и сам был бы не прочь сыграть за одного из них.
   ― Да уж, ситуация... ― сочувственно сказал Реппс. ― Слава богу, я не английский монарх и меня эта проблема не касается. Не представляю, что бы я делал. Что до воспоминаний о реинкарнациях... Возможно, Хозяева решили, что человеческие биороботы будут эффективнее, если вспомнят свои прошлые рождения? Память о совокупном опыте нескольких жизней, по идее, должна делать людей мудрее. Мы можем лишь гадать о причинах. Хотя смысла гадать нет. Они не имеют никакого значения, коли нас все равно приговорили к списанию.
   ― Но зачем они хотят нас уничтожить? Только потому, что другглы будут обходиться им дешевле?! ― в отчаянии воскликнул Егор.
   ― Думаю, мы стали тратить на себя слишком много ресурсов. Но это, как ты понимаешь, лишь мое предположение. И потом, хоть это и некорректно, но поставь себя на их место. С их гипотетической точки зрения, в этом нет никакого драматизма. Более продвинутая серия роботов сменит устаревшую. Обычная производственная операция. О чем переживать?
   Егор почувствовал, что задыхается. Пытаясь проглотить невидимую пробку в горле, он хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Тело сотрясалось от неконтролируемой дрожи, словно его било электрическим током.
   Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но с ужасом понял, что не может произнести ни слова. Горло будто сдавило тисками. Вдруг горловые мышцы непроизвольно сократились и он издал глубокий грудной всхлип, похожий на полный отчаяния стон раненого животного. Егор взахлеб разрыдался, не обращая внимания на священника и Наташу. Забыв об их присутствии, он обхватил себя руками и принялся раскачиваться на стуле, бессвязно выкрикивая что-то, будто спеленутый в смирительную рубашку сумасшедший.
   Испуганная Наташа не могла разобрать его путанные восклицания. В его мыслях царил хаос, первобытная тьма. Давление и пульс скакали так, словно Егор умирал ― прямо здесь, на ее глазах, а она ничего не могла сделать. Наташа оцепенело смотрела, как на ее глазах теряет рассудок любимый человек. Опомнившись, она вскочила с кресла и попыталась обнять Егора, с трудом различая его лицо сквозь брызнувшие слезы.
   ― Что с тобой?! ― в отчаянии простонала она.
   Священник не растерялся.
   ― Приступ паники, ― воскликнул он, хватая Егора за запястья и с силой отрывая его руки от туловища. Прижав их к подлокотникам кресла, он велел Наташе принести воды. Она бросилась в комнату и тут же вернулась с пластиковой бутылкой.
   ― Открой! ― приказал Репес отрывисто.
   Резким движением она оторвала горлышко с пробкой и послушно замерла в ожидании новых приказов. Слезы продолжали катиться из ее небесно-голубых глаз. Репес, убедившись, что Егор перестал раскачиваться как безумный, осторожно отпустил его и достал из кармана брюк аптечный картридж.
   ― Дурозепам, ― пояснил он Наташе. ― Всегда ношу с собой. Принимаю каждый день с тех самых пор, как поднялся на проклятую пирамиду. Штука сильная ― как раз то, что ему сейчас нужно.
   Репес осторожно задрал голову Егора вверх, ловко раскрыл ему рот и выщелкнул туда два белых овальных драже, кивнув Наташе; та влила следом пол-бутылки воды. Ее руки тряслись и остальная вода вылилась на грудь Егора, намочив изрядно помятый смокинг и одеяло. Егор закашлялся и попытался выплюнуть таблетки, но Репес зажал ему рот своей крепкой рукой с волосатыми пальцами и не отпускал до тех пор, пока Егор, давясь от отвращения, не проглотил лекарство.
   ― До чего горькая дрянь! ― пожаловался Егор, когда Репес убрал руку.
   Священник улыбнулся и легонько похлопал его по плечу.
   Следующие несколько минут они провели в молчании. Репес вновь пытался вызвать Нину, а Наташа осторожно вытирала кончиком одеяла волосы и лицо Егора, мысленно шепча ему нежные глупости в утешение. Он вяло уклонялся и пытался оттолкнуть ее руку, но она продолжала настойчиво ухаживать за ним, пока не сочла, что последствия насильного орошения, насколько возможно, устранены.
   ― Я в порядке, ― сказал, наконец, Егор севшим голосом.
   ― Уверен? ― усомнился Репес.
   ― Да. Извините. Не знаю, что на меня нашло.
   Наташа горестно вздохнула. Это прозвучало так трогательно и одновременно смешно, что все трое нервно рассмеялись. Егор почувствовал, что сейчас вновь заплачет, поэтому скривил лицо в мучительной гримасе, пытаясь сдержать смех.
   Таблетки начали действовать. Лицо одеревенело, а вслед за ним одеревенел и ум, превратившись из кипящего котла с едкой кислотой в куб тягучей, медленно застывающей смолы. Почему-то у Егора возник мысленный образ куба. Потом все мысли и эмоции остановились, как останавливается посреди канала внезапно сломавшийся таксобот.
   Егором овладело холодное безразличие. Ему стало все равно, что будет с ним и Наташей. Пугавшие его четверть часа назад Хозяева и их зловещие прислужники в Гулле превратились в нелепый и скучный анекдот, маячащий где-то на краю сознания. Его будто заморозило, только глаза продолжали равнодушно ощупывать окружающее пространство. Егор осторожно потрогал свое лицо. Оно не ощущалась, словно принадлежало кому-то другому. Он услышал звучавший издалека голос Репеса:
   ― Я дал тебе двойную дозу. Может быть побочный эффект в виде анестезии. Не пугайся, через пару часов пройдет.
   Репес отщелкал из картриджа несколько таблеток и вручил их Наташе.
   ― Держи под рукой на всякий случай. Потом купите еще, в виртуальных аптеках их продают без рецепта.
   ― Зачем еще? ― испуганно спросила Наташа. ― Это будет повторяться?
   ― Узнавшие о Хозяевах обычно стараются принимать что-нибудь успокоительное, ― сказал Репес, почему-то смутившись.
   ― И как долго их надо принимать?
   ― Я принимаю каждый день все эти годы. И все остальные, кого я знаю... вернее, знал, тоже.
   Наташа лихорадочно обшарила Среду Гулл и скачала в память целые разделы психиатрических справочников на случай возможных сбоев в поведении Егора. Она опасалась, что теперь, после пугающих рассказов лже-священника, подобные приступы станут обыденностью.
   ― Зачем мы... им... нужны? ― спросил Егор, с трудом ворочая непослушным языком.
   Его голос прозвучал глухо, будто из могилы.
   ― Были нужны, ― автоматически поправила Наташа и тут же осеклась под сердитым взглядом священника.
   ― Неважно, ― прошелестел Егор мертвым голосом. ― У нас есть еще... лет тридцать. Одно поколение. Зачем мы им? Что им от нас... нужно?
   Репес задумался. Он сложил руки на животе и принялся шевелить большими пальцами, вращая их друг вокруг друга. Скосив глаза, Егор внимательно смотрел на мелькающие пальцы, подобно электрическому коту, неотрывно следящему за прыгающей по стене точкой лазерного луча. Наконец, священник заговорил.
   ― Это сложный вопрос. Боюсь, он не имеет ответа, доступного человеческому пониманию. Наш ум ― это операционная система для управления телом, не более. Он не предназначен для абстрактных наук и понимания философских вопросов: о смысле жизни, Хозяевах, природе самосознания, источнике явленного мира и тому подобных. На это его ресурсов едва хватает. Использовать ум для попыток понять такие вещи ― значит, напрасно сжигать психическую энергию. Раньше говорили: "это все равно, что топить печь ассигнациями".
   Что такое печь, Егор знал ― он не раз видел их в играх.
   ― Что такое ас... сигнации?
   ― Бумажные деньги, ― сказал священник и, увидев непонимающий взгяд Егора, пояснил: ― Твердая копия денег.
   Егор понимающе кивнул, хотя ничего не понял. Кажется, Мишка Сурмилов однажды упоминал, что в его время в ходу были твердые копии денег: бумажные эквиваленты настоящих, виртуальных денег. Должно быть, это их Репес назвал странным словом "ассигнации".
   В отсталой Дубне деньгами служили нелегально выпущенные таблетки от депрессии. Сначала это казалось Егору нелепостью, но сейчас он оценил местный подход. В городе, все жители которого психически угнетены, именно таблетки счастья должны служить основной валютой. Деньги как эквивалент счастья, или хотя бы покоя ― это ли не лучшее воплощение самой идеи денег как универсальной меры всех благ? Интересно, сколько материальных или духовных ценностей в форме двух драже он только что проглотил?
   Репес что-то говорил, но Егор не понимал его. Дурозепам воздвиг на пути объяснений непреодолимый барьер. И все же, несмотря на лекарственную интоксикацию и вынесенный Репесом приговор познавательной способности человеческого ума, Егор упрямо желал знать о мотивах Хозяев все.
   ― Они нам враги? ― спросил он равнодушным голосом.
   Репес издал нервный смешок.
   ― Ты враг домовому автомату биопасты? Или своему планшету, на котором сочиняешь речи для роботов? Когда он надоест тебе или выйдет из строя, ты выбросишь его и купишь новый. Делает ли это тебя его врагом?
   Егор задумался. Бесполезно, все попытки мыслить напоминали тщетное карабканье на скользкую стеклянную стену. Он потряс головой. Движение немедленно отозвалось ломотой в висках и затылке. Егор наклонился вперед, осторожно подпер голову ладонями и постарался замереть неподвижно.
   ― Что мы можем знать о них и о реальности, в которой они существуют?! ― возбужденно спросил Репес, всплеснув руками. ― Их мир непостижим для нас. Что может знать примитивный заводской автомат, привинчивающий мотор к лодке, о скорости, ветре, о брызгах в лицо? Мы как этот автомат ― делаем, что велят, не понимая смысла своих действий. Только, в отличие от автомата, мы запрограммированы воображать, будто понимаем и делаем именно то, что сами хотим!
   Принятые таблетки подавляли умственные способности, зато стимулировали зрительные образы. Егор живо представил конвейер с корпусами лодок и ловкие механические руки, устанавливающие на них моторы. Он будто наяву увидел снопы искр от электросварки и почувствовал запахи цеха: горячей окалины, новой краски и машинного масла.
   ― Я много лет размышлял над вопросами, которые ты задаешь, ― продолжал Репес. ― И пришел вот к какому выводу: Хозяев нужно воспринимать метафорически, не буквально. Если ты будешь думать, что человеческая раса принадлежит покрытым пухом мячикам, ты сойдешь с ума. Думай о них как о символе. Символе стоящей за ними огромной и непостижимой силы.
   ― Метафорически? ― озадаченно спросил Егор.
   Репес понимающе улыбнулся.
   ― Через пару часов действие таблеток пройдет и твой ум вернется на место. А пока послушай-ка, что я скажу. Чтобы тебе стало окончательно ясно насчет их мотивов ― и нашей неспособности их понять. Представь птицеводческую фабрику. Миллионы кур и персонал в белых халатах. Мягкий свет, свежая вода и корм в кормушках, круглые сутки играет музыка Гайдна...
   ― Зачем музыка?
   ― Это современная фабрика! Считается, что куры лучше набирают вес под классическую музыку. И вот, среди огромной куриной массы появляются несколько прозревших птиц, ― этакие куриные философы, ― которые вдруг догадываются, что люди имеют к происходящему какое-то отношение. К свету, появлению корма и воды в поилках... к Гайдну, от которого кур уже тошнит, но они не могут ничего с ним поделать. Их озаряет: люди, которых они изредка видят в проходах между клетками, возможно, разумны и строят на них ― кур ― какие-то планы. Возможно, зловещие. И куры начинают размышлять, в чем эти планы могут состоять. В точности, как мы сейчас. Не только мы: высшие функционеры Гулла находятся в таком же положении. Мы, люди, подобно этим несчастным курам, можем лишь гадать, что им от нас надо. Но вернемся к нашим философам. Подумав, они решают ― нет, все-таки люди не разумны, иначе они стремились бы захватить птицеферму: клети, воду и корм в кормушках. Это же ресурсы, правильно? Жизненно важные ресурсы, территория и еда. Если люди не стремятся их захватить, значит, они неразумны. Именно это я и имею в виду, когда утверждаю, что Хозяева неразумны. Им не нужно ничего из того, что мы столь высоко ценим. Им не нужны наша нефть и другие ископаемые, биоресурсы мирового океана, вода и почва, воздух. И мы, сами по себе, им не нужны. Они используют нас как орудие, которое можно заменить. Орудие неизвестного предназначения.
   Репес замолчал, потирая лысину. Егор и Наташа смотрели на него в напряженном ожидании.
   ― Высшие существа лишены всякого разума в человеческом понимании. Возможно, они лишены даже самоосознания и сознания, что для нас непостижимо. Мы не можем утверждать, что они невообразимо превосходят нас в чем-то, обладают сверхспособностями или возможностями за гранью доступных человеку. Скорее, они лишены даже тех способностей, которыми располагает человек. И тем не менее, они являются высшими существами по отношению к человеку ― со всеми вытекающими последствиями. Нам этого никогда не понять.
   ― Ккак они могут быть выше вас, если слепы и неразумны? ― удивилась Наташа.
   ― Так устроен мир, ― ответил ей священник, страдальчески улыбаясь. ― Наш мир ― воздвигнутая ими декорация. Все попытки понять его в итоге приводят нас к Хозяевам. В точности как кур в курятнике. Хозяева ― это альфа и омега, предел нашего познания.
   ― Не понимаю, ― сказал Егор обиженно. ― Я помню свой детский сон. Они казались такими... добрыми. От них будто исходила любовь. А вы говорите, что они собрались уничтожить нас и заменить ими, ― он кивнул на Наташу, разом поникшую после его слов.
   ― Кажется, что они благожелательно настроены по отношению к детям и жестоки к взрослым. Тебе это ничего не напоминает?
   Егор энергично помотал головой, тут же скривившись от боли в затылке.
   ― Это потому, что ты горожанин. Тебе не понять психологию древнего крестьянина, который разводил домашнюю живность: всех этих телят, козочек, ягнят и гусят. Ласкал и лелеял их, чтобы в будущем хладнокровно зарезать.
   Егор заплакал. Крупные слезы катились по его щекам, но он не замечал их, уставившись в бесконечность остекленевшим взглядом. Наташа осторожно, чтобы не спугнуть его, промокала слезы кончиком прозрачного одеяла. Ее глаза заблестели; кажется, она тоже собралась разреветься.
   Священник терпеливо ждал, когда оба успокоятся. Чтобы не терять времени зря, он опять достал свой коммуниктор и попробовал вызвать Нину. Снова не вышло.
   ― Что же теперь делать?.. ― спросила Наташа, всхлипнув.
   ― Ничего нельзя сделать.
   ― Но вы можете бороться... Есть же государство! Если правительство узнает о Хозяевах, оно примет меры...
   Репес с грустью покачал головой.
   ― Мы биологические машины. Нужно принять это и смириться. Мы не можем восстать. Они превосходят нас, как мы превосходим мертвые камни. Они субъект, а мы ― объекты их манипуляций. Возможно, мы ― нечто совершенно незначительное, наподобие расходного раствора в их экспериментальной лаборатории. Как раствор может восстать?
   ― Но...
   ― Милая, пойми: бунтовать против Хозяев ― все равно, что восстать против значения pH собственной крови! Мы по своей природе зависим от них, как от воздуха. Бесполезно принимать постановления, осуждающие зависимость организма от воздуха. Принять-то можно, но что это изменит в реальном положении вещей?
   ― Тогда нужно убежать! ― с горячностью воскликнула Наташа.
   ― Некуда бежать. Даже совершая самоубийство, мы выполняем программу Хозяев, сами не ведая об этом. Мы у них вот где! ― сказал Репес, показав крепко сжатый кулак.
   Наташа совсем сникла. Глядя на молодых людей, смутившийся Репес сказал:
   ― Ну-ну, не надо так расстраиваться. Я не хотел огорчать вас. Только это такая тема... раз уж начал, невозможно остановиться и не выложить все до конца. Мне действительно нужно ехать, но, ― черт! ― я не хочу оставлять вас в таком состоянии.
   ― Тогда скажите что-нибудь утешительное, ― попросила Наташа, с трудом улыбаясь сквозь слезы. ― Поддержите наш дух.
   ― Хорошо, ― согласился священник; на мгновение задумавшись, он поднял палец и важно объявил: ― Я объясню, как правильно относиться к тому, что вы сегодня узнали, чтобы не впасть в отчаяние. Считайте это моей последней проповедью. Единственной за всю карьеру священника, в которой я, наконец, скажу правду.
   Репес умолк и с сомнением посмотрел на Наташу.
   ― Я никогда не проводил месс для андроидов, ― признался он ей. ― Заранее прости, если скажу что-то не то. Но, раз теперь роботы могут проводить мессы для людей, думаю, я имею право на ответную любезность.
   ― Я слышала все ваши проповеди, которые посетил Егор, ― сказала Наташа. ― Они записаны в моей памяти. Было очень интересно, особенно ваша трактовка свободы воли. Я всегда пыталась разобраться в мотивах действий Егора. Мы должны делать это, чтобы обеспечить владельцам положительный пользовательский опыт, ― пояснила она в ответ на удивленный взгляд Егора. ― Ваш сегодняшний рассказ многое прояснил.
   ― Спасибо, ― сказал польщенный священник. ― Постараюсь не разочаровать и сейчас. Итак, короткая проповедь о стремлении к счастью!
   Наташа устроилась поудобнее, приготовившись слушать. Егор сидел неподвижно, как статуя, вперившись взглядом в черную крону искусственного дерева во дворе.
   Репес откашлялся.
   ― Начну, пожалуй, с притчи. Сегодня она будет называться... старик Рабиновин и зловещие Хозяева человечества.
   ― О, нет... ― простонал Егор, сытый притчами священника по горло.
   ― Давай послушаем, мне интересно, ― попросила его Наташа.
   Егор обреченно пожал плечами.
   ― Однажды Рабиновина заморозили в криогробу...
   ― Это еще зачем? ― спросил Егор недовольно.
   ― Карточный долг, ― не моргнув глазом, объяснил Репес. ― Карточный долг свят! И вот он пролежал в этой капсуле, как консерв, без малого сотню лет. В один прекрасный день его банковский депозит закончился и аппаратуру заморозки отключили. Пришлось ему выбираться на свет божий. То, что Рабиновин увидел вокруг, его не порадовало. Но больше всего расстроил его не всемирный потоп, не гулловские роботы и даже не то, что без чипа в мозгу он стал человеком второго сорта. Самым огорчительным оказалось близкое знакомство с Хозяевами во время заморозки. Рабиновин понял истинное место человечества в мироздании ― и свое, как яркого представителя этого славного вида.
   ― Разве отморозки знают? ― усомнился Егор. ― Все, что они помнят ― только путанные сны...
   ― Это же притча! ― сказал Репес укоризненно. ― И потом, Рабиновин тертый калач. Он ведь работал биржевым аналитиком, поэтому быстро соображает. А еще муллой, раввином и даже президентом России. Я не рассказывал, как он был президентом?
   Егор замотал головой, отказываясь слушать.
   ― Ну, неважно. Кстати, в Гулле мне довелось познакомиться с секретным докладом насчет отморозков. Некоторые из них, имевшие неосторожность прибегнуть к гипнотерапии, много чего в результате вспомнили. И были этому очень не рады. Правда, расстраивались они недолго, поскольку все быстро куда-то исчезли. И их лечащие гипнотерапевты тоже.
   Егор с Наташей испуганно переглянулись.
   ― Но вернемся к нашему герою. Перед ним, прямо как перед вами сейчас, встал извечный русский вопрос: что делать? Как жить с этим? Забыть то, что ему открылось, Рабиновин не мог. Стирание памяти действует только на краткосрочные воспоминания, час-полтора, не больше. А мы с вами говорим... ― Репес посмотрел на коммуникатор, ― с самого утра. Так что стирание памяти не поможет.
   Егор не стал признаваться, что думал об этом. Священник прав, стирание памяти не поможет. Можно попытаться стереть целый день, купив несколько сеансов подряд, но результат непредсказуем, эта технология недостаточно надежна. Есть риск стереть не день, но годы жизни вместе с важными человеческими навыками. Он слышал о людях, которые, перестаравшись, навсегда утратили способность связно мыслить и даже говорить. Риск огромен, но Егор был так напуган, что все же рассматривал эту возможность.
   ― ...и тут перед Рабиновиным открываются два пути, не считая суицида. Самоубийство он сразу отверг, считая его неспортивным малодушием. Первый путь ― прибегнуть к изощренному мировоззрению, которое примирило бы его с существованием Хозяев, а заодно и с прочими несправедливостями этого мира. Второй ― путь стоика, мужественно принимающего правду как есть, без религиозных амортизаторов и духовных подушек безопасности. Начнем с первого. Что мы имеем в сухом остатке? Все мы, и люди, и другглы ― марионетки неведомых существ, или, лучше сказать, неведомых сил, чьи природу и намерения мы никогда не поймем. Мы не можем сбежать от них, не можем и бороться. Эта проблема неразрешима в рамках породившей ее ситуации. Тогда единственная возможность спастись ― выйти за границы ситуации, что означает выход за пределы нашего мира. Как это сделать? Есть лишь один способ: осознать, что мир реально не существует, являясь чем-то вроде сна. И что Хозяева ― такие же персонажи сновидения, как и мы; что они не существуют. Если нас нет, то нет и наших проблем, они кажущиеся. Это путь древних учений вроде буддизма и адвайта-веданты. Тысячи лет назад древние люди ― те, что записали индийские Веды ― пребывали в уверенности, что нет и никогда не было никакого мира и никаких людей. Они считали, что все воспринимаемое ― грандиозная галлюцинация. В их версии мироздания был лишь один субъект, который притворяется всеми нами. Он делает это так давно, что, возможно, успел забыть о своем притворстве и принимает все за чистую монету.
   ― А этот субъект, ― спросила Наташа, ― один и тот же для нас и для вас?
   ― Понятия не имею, ― признался священник. ― Создатели Вед не знали о другглах. Возможно, для вас они придумали бы иную философию. Хотя мне кажется, они настаивали бы на том, что один и тот же. Пусть раньше его называли Сущим, а теперь, ― он подмигнул Наташе, ― некоторые зовут Гуллом.
   Егор с усилием обдумывал сказанное. Наташа слушала с горящими глазами. Это была первая настоящая месса в ее жизни и она жадно ловила каждое слово священника.
   ― Признать, что явленный мир, включая Хозяев ― лишь дурной сон, было бы изящным выходом. Загвоздка, однако, в том, что в иллюзорность бытия невозможно поверить по собственному желанию. Это можно лишь пережить в непосредственном опыте; так же, как мы переживаем наличие реального мира со всеми его острыми углами. К сожалению, этот опыт нельзя вызвать произвольно, если не прибегать к изменяющим сознание веществам. Он либо спонтанно приходит сам, ― это принято называть просветлением, ― либо не приходит никогда. Наркотики помогают, но временно. А становиться наркозависимым, как жители Дубны, старик Рабиновин не хотел. Как не хотим и мы, надеюсь. Не хотим ведь?
   Репес пристально посмотрел на Егора. Тот вынужденно кивнул, подтверждая, что не собирается становиться наркоманом.
   ― Тогда рассмотрим путь стоика. Похоже, нам вместе с Рабиновиным предстоит идти по нему, ибо выбора у нас нет. Итак, мир реален, а следовательно, реальны мы ― и Хозяева. Как жить с этим знанием? Основная проблема с Хозяевами такова: никто не может добиться счастья и устойчивого успеха в жизни, действуя не в согласии с их волей. Или их планом, если угодно. Впрочем, как это ни назови, все будет ложью, ибо у них нет ни воли, ни плана, ни намерений, ни чего-либо похожего. Это просто способ говорить. А поскольку их "воля" никому не известна, можно лишь иногда совпадать с ней случайно, и тогда человек будет наслаждаться успехом некоторое время, пока их "план" насчет него не изменится. Мы зажаты, как в тисках, между своими желаниями и обстоятельствами. И то и другое вне нашего контроля. Поэтому вывод прост. Единственный способ для нас стать счастливыми ― это подчиниться своей программе.
   ― Как, если мы ее не знаем? ― обескураженно спросил Егор.
   ― Очень просто. Следуй своим желаниям! Твои желания и склонности вызваны Хозяевами. Следовательно, то, что ты хочешь ― это именно то, чего они хотят от тебя. Делай то, что тебе хочется.
   ― А если ему захочется совершить преступление? ― спросила Наташа.
   ― Пусть совершает, если сможет ― если ему позволят убеждения и совесть. Только пусть помнит, что за преступление придется отвечать. Ответственность ― часть свободы, они идут единым комплектом. Тут мы и подошли к свободе воли, в спорах о которой было сломано столько джойстиков на прошлых мессах. Раньше я не мог сказать правды, но теперь, когда вы оба знаете все, могу. Правда до смешного проста. Мы безусловно обладаем свободой воли. Ее суть в следующем: когда ты твердо знаешь и веришь, что ты не автор своих действий и от тебя ничего не зависит ― ты можешь делать все, что хочешь.
   ― Слишком просто, ― пробормотал Егор с сомнением.
   ― А жизнь вообще простая штука, если ее специально не усложнять.
   Репес вновь достал свой коммуникатор и в очередной раз попробовал вызвать Нину. Послушав гудки, он вздохнул.
   ― Если древняя адвайта права, то результат всех ваших действий предопределен, ― сказала Наташа задумчиво. ― Значит, что ни делай, это ничего не изменит. Тогда нет смысла вообще что-то делать.
   ― Верно, ― согласился священник. ― Результат не зависит от наших действий. Что бы мы ни делали, мы получим лишь то, что нам суждено. То же самое в случае, если мы решим не делать вообще ничего. Но штука в том, что мы не знаем, что нам суждено. Поэтому смысл действовать есть ― хотя бы для того, чтобы выяснить пределы своей удачливости. Попробовав, мы ничего не теряем, кроме времени и сил, которые все равно утекут сквозь пальцы, зато можем приобрести. Это лазейка на свободу. Свободу из ловушки предопределенности.
   ― Какой прок от следования своим желаниям, если мы все равно роботы?! ― зло воскликнул Егор. ― Какая разница, счастливы мы или нет? Мы же петрушки, бессмысленные марионетки!
   ― Ты не прав! ― убежденно заявил Репес. ― Да, это неприятное открытие: обнаружить себя биороботом с жестко заданным типом психики. Но это знание можно использоваться в своих целях. Зная свой тип и типы окружающих, а также таблицу интертипных отношений, ты можешь заранее предсказать результат любых коммуникаций...
   ― Но это не мои цели, а цели Хозяев! ― крикнул Егор в отчаянии.
   ― Какая разница?! ― громогласно возопил потерявший терпение Репес. ― Других у тебя все равно нет!
   Егор хотел возразить, но осекся на полуслове. Он пережил нечто вроде просветления. Был ли тому причиной дурозепам, или убежденность священника пробила брешь в его мрачном исступлении, но Егор вдруг ясно понял, что Репес имеет в виду: для них, как для человеческих существ, источник собственных побуждений не имеет значения. Люди не знают, откуда берутся их намерения, желания и мысли, и никогда, за редким исключением, не задумываются об этом. Важно только одно ― удовлетворены они или нет. Жить все равно придется, так уж лучше жить в счастье, чем в угрюмом отчаянии, потерянным и унылым.
   ― Чьими бы они ни были, эти цели, ― продолжал Репес, ― ты должен достичь их, иначе будешь несчастным и подавленным, впадешь в хандру, начнешь болеть и уйдешь в мир иной раньше, чем мог бы. Зачем ускорять свое возвращение в сборочный цех? Наслаждайся жизнью, какой бы она ни была. Это выбор между счастьем и несчастьем. Даже если в действительности выбор делаешь не ты, выбор делают тобой, ― все равно выбирай счастье!
   Священник внимательно посмотрел на Егора умными карими глазами и повторил:
   ― Всегда выбирай счастье!
   Егор потрясенно молчал. В его глазах заблестели слезы. Он чувствовал себя так, словно затянутое во мглу небо вдруг прояснилось и тоненький лучик солнца прорвался сквозь клубящиеся черные тучи, осветив на короткий миг его жизнь и сделав ее если не легкой, то хотя бы сносной. Вот оно, волшебство настоящей мессы! Слова лже-священника подарили ему надежду. Смогут ли гулловские роботы, сменяющие людей на кафедрах и у алтарей, делать что-то подобное? Егор сильно в этом сомневался.
   ― Тебе придется жить с этим, ― сказал Репес, пристально глядя на него. ― Возможно недолго, до конца этих суток. Если все же произойдет чудо и Домбровская уговорит китайцев не нападать, ― хотел бы я знать, что ей придется для этого сделать? станцевать им стриптиз? ― то впереди тебя ждет непростая жизнь. Советую пользоваться любой возможностью, чтобы повысить ее качество. Ты будешь нуждаться в этом гораздо сильнее других людей, не подозревающих об ужасном знании, которое ты носишь в себе. Но кое в чем тебе повезло больше, чем им. Ты знаешь соционику! Конечно, это дело по нынешним временам опасное, но оно того стоит. Она расчерчивает мир на ясно видимые зоны, отделяя спокойные гавани от рифов, а приятных и комплиментарных тебе людей ― от вредных и бесполезных. Если неуклонно следовать этому знанию, вероятность прожить счастливую жизнь возрастает в разы, даже в твоем случае. Ты же и сам это чувствуешь, верно? Вы ведь дуалы, идеальная пара. Должен признаться, наблюдать за вами со стороны ― одно удовольствие...
   Репес замолчал, принявшись приглаживать свою растрепанную бороду. Потом он задумчиво сказал:
   ― Во взаимодействии с социумом соционика дает своим адептам огромные преимущества. Некоторые ошибочно считают ее абсолютным оружием ― эдаким психологическим копьем Судьбы. Я обязан предостеречь вас от этой ошибки. Увы, соционика не решает всех проблем. Важно понимать, что, как у любого знания, у нее есть пределы применения. Есть вещи, с которыми она справиться не в состоянии.
   ― Какие? ― спросила Наташа.
   ― Приведу личный пример. Мне всегда хотелось верить в благую высшую силу, стоящую над Хозяевами и способную защитить нас от них. Но я не знаю ничего о существовании бога, что вгоняет меня в отчаяние.
   Егор отвлекся от переживаний и с любопытством посмотрел на священника.
   ― Когда-то я думал, что бог везде ― даже в церкви, ― объяснил Репес. ― После знакомства с соционикой я больше в этом не уверен.
   ― Почему же? ― спросил Егор.
   ― Религия соционична, как и все остальное. Это значит, что представления людей о боге обусловлены их типом. Например, вы, INFJ, привыкли одушевлять неживую природу, поэтому склонны к вере в высшую разумную силу. Интуиты вроде нас с тобой ощущают ее как источник собственной жизни, оживляющий наши тела. А люди с экстравертной сенсорикой, к примеру, будут воспринимать бога ― если вообще окажутся способными поверить в него ― как ограничивающую их своеволие вышестоящую инстанцию. Он кажется им внешней силой, поставленной поддерживать порядок во вселенной и надзирать за ними. Их представление о боге будет отдавать иерархией. Другие типы видят в нем заботливую няньку, призванную отвечать на молитвы. Третьи ― еще что-то... И все это не имеет никакого отношения к тому, существует ли бог на самом деле, вот что ужасно! Более всего я боюсь, что сама вера, убежденность в его существовании обусловлена социотипом. Что я верю в бога лишь потому, что я ENFP!
   Егор смотрел на Репеса непонимающим взглядом. Священник вздохнул и отрывисто, будто пугаясь собственных слов, выпалил:
   ― Моя вера в него не подтверждает его бытия. Я боюсь, что бога нет, понимаешь?
   Егор мысленно улыбнулся. Он понял затруднение священника, но не мог посочувствовать ему, ибо для него самого подобной проблемы не существовало. Егор был твердо уверен в реальности высшей силы, которую по стечению обстоятельств детства привык называть Шивой. Если эта уверенность порождена особенностью психики людей типа INFJ ― что ж, тем лучше; значит, ему повезло с социотипом.
   После известия о Хозяевах его мировоззрение нуждалось в капитальном ремонте, но даже эта страшная новость не смогла поколебать в нем убежденности в бытии бога. Нужно только расставить их в правильном соотношении, подумал он, ― выстроить иерархию высших сил. От предчувствия, что Хозяева могут оказаться выше, по спине пробежал холодок. Егор отогнал пугающую мысль, решив отложить размышления об этом до лучших времен.
   Священник посмотрел время на коммуникаторе и охнул:
   ― Батюшки мои, весь день проговорили! Все, мне пора. Я еще к Любе завтра заехать хочу. Если оно наступит, это завтра.
   Он поднялся и начал пробираться к выходу с балкона. Егор с Наташей поджали ноги, давая ему пройти.
   ― Осталось три часа до полуночи, ― озабоченно проговорил Репес. ― Три часа неопределенности ― а потом все. Или пан, или пропал. Будем живы, созвонимся. Передавай от меня привет Ивану, если получится его увидеть.
   Ивану? Егор на мгновение растерялся, но тут же вспомнил про завтрашний визит Старухи Лизергин и запланированное путешествие в мир виртуальной игры, где теперь обитает послуживший прототипом знаменитому роботу настоящий Иван Дубина.
   ― Передам обязательно.
   Они встали и вслед за священником вошли в крохотную комнату. Репес остановился у входной двери и повернулся к ним.
   ― Или не ехать к ней? ― пробормотал он, размышляя вслух. ― Наверняка меня там ждут. Черт, столько лет жил спокойно ― и на тебе! Немного не вовремя, учитывая обстоятельства. Дьявол всегда является не вовремя, чтобы забрать свое по договору.
   Егор промолчал. Он слишком плохо соображал, чтобы давать советы.
   Репес нахмурился и сказал, в упор глядя на него:
   ― Полагаю, не надо напоминать тебе лишний раз, что продолжительность твоей жизни обратно пропорциональна твоей общительности. Не болтай.
   Егор кивнул. Они обнялись и постояли, тесно прижавшись друг к другу, как близкие родственники перед разлукой. Потом священник обнял Наташу. Она была выше его и он уткнулся бородой в ее шею.
   ― Щекотно, ― хихикнула она.
   Репес довольно улыбнулся, отстранившись и глядя на нее увлажнившимися глазами.
   ― Пока, красотка! Береги своего парня, ― наказал он дрогнувшим голосом и чмокнул ее в щеку.
   Когда дверь за священником закрылась, Егор рухнул на кровать. На него навалилась смертельная усталость. Стресс от чудовищного рассказа Репеса вкупе с дурозепамом лишили его остатков сил. Не прошло и минуты, как он провалился в сон.
   Он спал тревожно, нервно вздрагивая во сне. Наташа накрыла его одеялом и вышла на балкон. Она оперлась руками о перила и высунулась наружу, надеясь увидеть священника на зажатом между домами краешке улицы, но он не появился ― то ли поймал лодку прямо у входа, то ли пошел на городскую пристань другой дорогой.
   Тогда она села в плетеное кресло и поджала ноги, положив подбородок на колени. Она думала о том, что услышала сегодня. Ее распирало от желания обсудить с кем-нибудь новость о своем происхождении, но Егор был недоступен даже мысленно. Помедлив немного, Наташа решилась. Она залогинилась в полицейский форум, к своей радости обнаружив там закадычную подругу Аню, ― друггла детектива из Екатеринбурга, ― которая ласково поприветствовала ее: "Здравствуй, Наташенька! А мы сейчас в Москве!"
  
  * * *
  
   Репес поймал моторную лодку прямо у входа в "Пароксизм страсти". Угрюмый абориген, чей перегар не мог развеять даже свежий морской бриз, доставил его на окраину Москвы, где священник пересел в нормальное автоматическое такси. Он оплатил все четыре места, чтобы ехать в одиночестве. Священник задал таксоботу запутанный маршрут в надежде сбить со следа возможных преследователей. Почти два часа кружений по северной окраине столицы утомили его и он задремал.
   Он проснулся от толчка подушки такси о бетонные ступени набережной у церкви. Его бывшей церкви. Он вернулся в Звенигород, в место, где мирно прожил последний десяток лет и с которым сжился, как с родным.
   Репес вышел и огляделся ― вокруг никого. Сгустившаяся темнота скрывала силуэты китайских землеройных машин. Тусклые светодиоды фонарей едва освещали низкую баржу с иероглифами на борту и стоящую рядом громаду плавающего экскаватора. Священник бросил взгляд на церковь и, вздохнув, поднялся вверх по лестнице к своему домику. До полуночи оставалось двадцать минут.
   Он не заметил притаившуюся за экскаватором серую яхту, слившуюся в темноте с остальной техникой. Его уже ждали. Войдя в дверь, он наощупь включил свет и тут же получил удар в живот такой силы, что упал на колени и согнулся пополам, не успев разглядеть напавшего. У него перехватило дыхание. Чьи-то грубые руки схватили и подняли его, быстро обыскали, а потом отволокли к журнальному столу и швырнули в кресло.
   Священник поднял глаза и сквозь выступившие от боли слезы увидел силуэты людей в черных плащах до пят. Двое стояли напротив, нацелив на него автоматы. Еще двое встали сзади, стиснув его плечи железной хваткой. Другие ― священник не знал, сколько их ― обыскивали дом, с грохотом переворачивая скромную мебель и круша все вокруг. Кажется, они сломали все его имущество, не тронув лишь венецианскую маску над камином, словно смутившись ее холодной красоты. Позолоченное безглазое лицо равнодушно наблюдало творимый пришельцами погром.
   Дверь отворилась и в комнату вошел еще один. Репес сразу узнал его, Люба описала нападавшего очень подробно. Высокий тучный старик в заклеенном до подбородка черном плаще и огромных зеркальных очках оглядел разгром и удовлетворенно кивнул.
   Автоматчики отдали ему честь и бросились отодвигать журнальный стол, чтобы он мог сесть. Лысый старик молча уселся напротив дрожащего от страха священника. Он достал из кармана лазерный пистолет с толстой ребристой рукояткой и аккуратно положил его на разделявший их стол, трубкой ствола в сторону Репеса. Старик восседал прямо под карнавальной маской, словно жрец богини, чей бесстрастный лик взирал на Репеса дырами пустых глазниц.
   Один из стоявших позади священника людей подошел к старику и, почтительно склонившись, отдал найденные в карманах задержанного коммуникатор и вуду-нож. Старик не глядя передал коммуникатор боевику с автоматом. С любопытством осмотрев вуду-нож, он с треском сломал его пополам и небрежно бросил половинки на пол.
   ― Премного наслышан, Виктор Александрович! ― сказал старик глубоким низким голосом. ― Захотелось, наконец, увидеть вас собственными глазами!
   С этими словами он снял выпуклые очки, делавшие его похожим на жутковатую стрекозу, и взгляду оторопелого священника предстали затянутые кожей пустые глазницы.
   Старик ощерил большие желтые зубы и гулко захохотал.
  
  14.
  
   Егор с трудом разлепил глаза и сразу зажмурил их, чтобы защититься от бьющего из окна солнечного света. Слава Шиве, это были всего лишь сны! Этой ночью он не спал, а кувыркался в кошмарах, навеянных вчерашним разговором с Авдеевым... то есть, Репесом. Егору было не по душе новое имя, не вязавшееся с привычным образом священника.
   Сначала ему пригрезился сон про могущественных иномирных демонов, случайно попавших в ловушку нашего трехмерного пространства. Сон был длинным, пугающе правдоподобным и имел развернутый сюжет. Егор снился себе победителем президентских выборов в США. После банкета ему принесли секретное досье, из которого он узнал о существовании демонов и их заговоре против человечества. Согласно досье, демоны некогда создали людей как биороботов, чтобы мы своей неосознанной хозяйственной деятельностью уничтожили Землю. Гибель планеты позволила бы нашим хозяевам освободиться и вернуться в свое измерение.
   Задача Егора на высоком посту была сложной и противоречивой. Он должен был создавать видимость экономического роста и одновременно всеми силами саботировать развитие земной промышленности, причем так, чтобы ни его избиратели, ни демоны об этом не догадались. Во избежание массовой паники он не должен был допустить, чтобы люди узнали правду. Но самым страшным, что ждало каждого нового президента, были отчеты перед демонами о проделанной работе. Мысль о встречах с ними наполняла Егора жутким страхом, лишая всякой воли к сопротивлению. Да и что он мог сделать? Как сопротивляться тому, что превосходит тебя в столь же огромной степени, в какой гиперзвуковой лайнер превосходит муравья?
   Перед первым отчетом Егор проснулся в холодном поту. Осторожно нащупав мирно сопящую рядом Наташу, он успокоился и вновь уснул, провалившись в следующий кошмар. Ему приснилось, что он касается кухонной плиты, чтобы собрать рассыпавшуюся зеленую чечевицу ― редкий и дорогой деликатес ― и кожа на его руке расплавлятся и прилипает к раскаленной поверхности, как гибкий термопластик, из которого делают кожу андроидов. Впав в панику, он пытался оторвать намертво прилипшую ладонь и в этот момент проснулся, обнаружив, что не мог пошевелить рукой, потому что прижал ее головой к подушке.
   Кажется, на сей раз он имел дело с реальностью. В голове раздался знакомый щелчок. После ночных ужасов Егор воспринял привычную пытку новостями со смиренной благодарностью. Сообщения о резком росте числа браков людей с гулловскими роботами и о запоздавшем на сто лет разрешении британского геральдического общества использовать QR-коды на дворянских гербах быстро вытеснили из головы жуткие сны. Последней новостью была курьезная история о человеке, отказавшемся принимать лекарство от артрита из опасений, что входящие в состав микстуры нано-роботы станут следить за ним и передавать данные о его разговорах и мыслях в корпорацию Гулл.
   "Глупые страхи, ― подумал Егор. ― Они и так попадают в Гулл через программную "закладку" в мозговом чипе. Давно пора бы уже к этому привыкнуть". В памяти ожил вчерашний разговор про чудовищное устройство на вершине калифорнийской пирамиды, куда в действительности попадают все разговоры и мысли на свете.
   Егор окончательно проснулся, вспомнив все. Ему стало нехорошо. Желудок, скрученный внезапным спазмом, едва не вывернулся наружу. Он мог бы уверенно назвать это утро худшим в жизни. В его душе были руины, словно там похозяйничал враг. Он был убит, раздавлен тяжестью обрушившегося на него зловещего знания.
   Егор откинулся на подушке и задумался. Он отчетливо помнил каждое сказанное вчера слово. Авдеев-Репес со всей серьезностью уверил его, что Егор, как и прочие люди, включая его родителей и всех, кого он знал, по природе своей есть биологические роботы, чья программа заставляет их считать себя настоящими людьми, обладающими сознанием, разумом и свободой воли. Впрочем, есть ли в этом мире хоть кто-нибудь настоящий?
   Он с удивлением отметил, что совсем не ощущает себя роботом. Егор по-прежнему чувствовал себя как обычный, живой человек, каким был до рассказа священника. Разве это нормально, после всего, что он узнал? Интересно, подумал Егор, как должен ощущать себя искусственный андроид? "Как я сейчас, ― мысленно ответил он сам себе. ― Андроид, запрограммированный считать себя человеком, чувствует себя в точности как человек. У него нет способов выяснить, что он на самом деле такое".
   Егор перевернулся на бок и задумчиво посмотрел на спящую Наташу. Она плотно укуталась в одеяло, снаружи виднелись лишь копна черных волос и самый очаровательный в мире нос. "Интересно, видит ли она сны?" ― подумал Егор с нежностью. Он невольно залюбовался ею. Ему хотелось разбудить ее, чтобы поговорить о том, что им рассказал вчера Авд... ― тьфу, Репес! ― но он вдруг понял, что боится. Егор не смел прикоснуться к ней, он боялся ее ― свою электрическую рабыню, названную сестру и любовницу.
   Словно почувствовав, что он думает о ней, Наташа тихонько застонала и задвигалась под одеялом. Егор испуганно замер. Найдя удобную позу, она успокоилась и снова засопела. Осторожно, чтобы не разбудить девушку, он не без труда выбрался из топкой кровати и отправился в душ взбодриться. Уходя, Егор запер дверь номера стальным ключом на леске, провернув его в скважине четыре раза, ― гениальная технология, не требующая электричества и недоступная для дистанционной блокировки, ― а потом одел его себе на шею, чтобы не потерять.
   Несмотря на ранний час, в общем душе в конце коридора уже кипела жизнь. Постояльцы шумно мылись в тесных грязных кабинках. Некоторые стирали белье в раковинах, громко болтая друг с другом на чужих языках. Кивнув двум знакомым индусам, Егор забрался в свободную кабинку и бросил в щель платежного устройства несколько пластмассовых жетонов. Жетон давал право на минуту холодной воды, еще один ― на минуту горячей. Уплаченного должно было хватить минут на десять. Он открыл краны на полную мощность и зажмурил глаза.
   Замерев под тугими теплыми струями, Егор меланхолично думал о том, что узнал вчера от священника. Удивительно, но самой пугающей вещью он счел вовсе не Хозяев и даже не то, что он сам, подобно другим людям, включая этих индусов ― лишь робот, биологическая машина неизвестного предназначения. "Не страшно быть роботом, когда все вокруг такие же", ― с горькой усмешкой подумал он. По-настоящему Егора напугало другое. Он пытался переварить тот невероятный факт, что Наташа была живой. Их бытийный статус оказался равным. Пусть внутри у нее искусственные органы, но сущностно она не отличается от него. Понять и принять это было невозможно.
   Репес наделил ее жизнью, просто сообщив ей, что она живая. Точно так же, как волшебник в детской сказке наделил пугало умом, а льва храбростью. Там был еще один персонаж, рефлексирующий железный робот, которому волшебник подарил фальшивое сердце, а вместе с ним ― "настоящую" жизнь. "Прямо как ей, ― подумал Егор. ― Только он дал ей не имитацию жизни, а настоящую жизнь. Отобрав эту жизнь у меня".
   Горячие струи постепенно сделали свое дело и Егор успокоился. "Разве не об этом я всегда мечтал?" ― спросил он себя. Он никогда не верил до конца в то, что его друггл ― всего лишь искусственный посредник между ним и Средой Гулл. Егор всегда видел в ней нечто большее ― разумное существо. Теперь он знал, почему. Это из-за его социотипа. Репес объяснил ему, что люди типа INFJ склонны оживлять неодушевленные предметы. Но в данном случае она действительно была живой!
   Егор пришел в относительно хорошее расположение духа. Итак, Наташа живая. Что это для него означает? Он делит кров и постель не с программно управляемой имитацией девушки из термопластмассы, а с представителем чужого, неведомого людям вида. Вида, призванного прийти им на смену. Но она живая, это главное! Что с того, что она чужая? Люди иногда живут с чужими, с теми же филиппинками.
   Егор помнил еще кое-что, в чем он не признался бы никому и никогда. Услышав вчера, что его Наташа ― не порождение написанной людьми программы, он втайне возликовал. Его любовь к ней была очевидно сильнее разума. Зная о ее природе и возможном гибельном предназначении, он все-таки любил ее больше, чем "настоящих" людей вокруг.
   Действие жетонов кончилось и душ поперхнулся, выплюнув на Егора последние ржавые капли. Он бросил в щель автомата еще несколько пластиковых кружочков и принялся лихорадочно намыливаться.
   Когда он закончил мыться, в душевой было почти пусто. Все ушли, остались только знакомые индусы. Они громко спорили о том, чья сегодня очередь купаться в горячей воде. Егор мысленно улыбнулся. Проблемы этих биороботов не стоили и платикового жетона. Вернее, именно жетона они и стоили. А его ждет в номере загадочное и прекрасное существо, которое он любит до беспамятства.
   Дверь в номер была приоткрыта. Оттуда доносился звонкий голос Наташи: она с кем-то разговаривала. Егор с недоумением посмотрел на свой ключ. Не на шутку встревожившись, он на цыпочках подкрался к двери и заглянул в щель. Слава Шиве, это был не бармен! Возле кровати спиной к нему стояла Старуха Лизергин. Он узнал ее по коротким светлым волосам, мужской рубашке и заправленным в резиновые сапоги штанам. Наташа сидела в постели, до подбородка укутавшись в одеяло. Глядя на ее милое лицо и сияющие глаза, Егор не смог сдержать улыбки.
   ― Это я открыла дверь, ― сказала Наташа, увидев входящего Егора.
   Лизергин обернулась и уставилась на него большими синими глазами. Егор точно помнил, что в прошлый раз они были серыми. "Контактные линзы дополненной реальности! ― догадался он. ― Вот как она видела наши иконки".
   Они поздоровались.
   ― Не могу дозвониться до Виктора, ― озабоченно сказала Лизергин. ― Вы давно с ним разговаривали?
   ― Вчера, ― ответил Егор, не сразу сообразивший, что речь идет о Репесе; он не успел привыкнуть к новому имени священника. ― Он был здесь, а вечером вернулся в Москву.
   Его взгляд упал на зеленый металлический ящик, с трудом уместившийся на узенькой полке под мутным зеркалом, висевшим напротив кровати. Лизергин принесла с собой это старинного вида устройство, смахивающее на радиостанцию времен открытия радиоволн. Егор не помнил, когда их открыли. Кажется, в средние века.
   ― Значит, ты хочешь попасть в "Крик зомби"? ― спросила блондинка.
   ― "Крик зомби"? ― переспросил Егор. ― Иван находится там?
   ― Там, ― подтвердила Лизергин. ― Ты для него кое-что передашь. За это я отправлю тебя туда бесплатно.
   Егор много слышал об этой игре нового поколения, но так ни разу и не сыграл в нее. Официально она называлась "Девятая жизнь", однако с легкой руки прессы ее почему-то окрестили "Криком зомби". Ее окружала аура таинственности и темные слухи, один зловещее другого. Сначала первая в мире игра в жанре гиперреализма, как называли ее создатели, работала в тестовом режиме и попасть в нее можно было только по приглашению. Егор не сумел его раздобыть. Когда открыли общий доступ, абонемент стоил больше его месячного дохода и он решил подождать снижения цен. Стоимость участия в новых играх обычно падала по мере подключения новых игроков.
   Он не дождался. В игре произошел критический сбой и ее закрыли для новых подключений. Точные причины были неизвестны, но Егор слышал, что создатели игры серьезно намудрили с частными данными пользователей, так что к делу даже пришлось подключать полицию. Многообещающее начинание обернулось скандалом и банкротством фирмы-разработчика. Со времени сбоя прошло уже несколько лет, однако подключения так и не возобновились. Кажется, глава фирмы попал под суд, а команда программистов разбежалась. Егор даже не был уверен, что игра все еще существует; ведь на поддержку серверов нужны немалые деньги, а где их взять, если нет пользователей?
   ― Но игра закрыта для подключений....
   ― Я знаю дырку в заборе, ― перебила Лизергин. ― Так что, ты всерьез хочешь туда?
   Она смотрела на Егора насмешливо и одновременно уважительно, словно отдавая дань его смелости. Он уверенно кивнул.
   ― Ты хоть знаешь, что это за место? ― спросила она.
   ― Симулятор жизни нового поколения. Более реалистичный, чем предыдущие.
   Из Среды Гулл он знал, что игра радикально отличалось от всего, что было до нее. Ее называли революцией игростроения ― пока не перестали говорить о ней совсем. Принципиальная разница между обычными играми и "Криком зомби" заключалась в том, что мир обычной игры рисовал компьютер, ― с неизбежными огрехами изображения и звука, разрушающими иллюзию в самый неподходящий момент, ― а мир "Крика" порождался мозгом самого игрока, поэтому был похож на люцидный сон и совершенно не отличался от реальности. К сожалению, Егор не смог лично проверить этого. Зато теперь ему предоставлялся шанс, к тому же бесплатный. Было глупо его упускать.
   ― Вот что тебе следует знать, ― сказала Старуха Лизергин, сложив руки на груди и строго уставившись на Егора синими глазами. ― Это не обычная кибер-игра. "Крик зомби" ― такая же реальность, как и эта, ― она обвела руками вокруг. ― Туда попадают через управляемую кому. Это накладывает особенности на способ выхода. Я не могу вытащить тебя из игры. Чтобы выйти, ты должен в ней умереть.
   ― Я делал это сотни раз, ― снисходительно сказал Егор.
   ― Ты никогда этого не делал, ― сказала блондинка, сверля его потемневшими глазами. ― Киберигры, в которые ты играл ― чепуха. Еще раз говорю: тот мир так же реален, как и этот. И умирать в нем придется по-настоящему. Ты готов к этому?
   ― Думаю, да, ― сказал Егор уже менее уверенно.
   ― Хорошо, ― кивнула Лизергин. ― Потому что если ты испугаешься, то окажешься в ловушке того мира. А я не благотворительная организация, чтобы содержать твое тело в коме. Если не вернешься в течение суток, я отключу аппаратуру и уйду. И тогда тебе реально конец. Понимаешь?
   ― Да, ― испуганно сказал Егор.
   Успевшая встать и одеться Наташа с тревогой слушала их диалог. Она переводила взгляд с Лизергин на Егора и обратно, не веря, что эти двое взрослых людей всерьез собираются проделать опасную глупость, о которой говорят.
   ― Постойте, ― попросила она Лизергин. ― Дайте нам пару минут. Мы должны посоветоваться.
   ― Окей. Вы поболтайте, а я подышу свежим воздухом.
   Она вышла на балкон, плюхнулась в кресло и достала из кармана штанов дерматиновый кисет. Тонкие нервные пальцы ловко скрутили самокрутку. Лизергин прикурила и глубоко затянулась, задержав дыхание и выпучив глаза, как сова. Потом она с наслаждением выдохнула ядовито-белый дым и затянулась вновь. В комнату проник терпкий сладковатый запах, вызвавший у Егора яркие воспоминания о детстве в Индии.
   ― Милый, она говорит правду! ― взволнованно заговорила Наташа, беря Егора за руки. ― Ты не должен этого делать! Я посмотрела Среду Гулл, это очень опасная затея...
   Егор насмешливо улыбнулся и поцеловал ее, прерывая поток слов. Слова Лизергин немного поколебали его уверенность, но своих игровых способностях он не сомневался.
   ― А я смерти не боюсь, если надо ― застрелюсь, ― шутливо продекламировал он непонятно откуда взявшиеся в памяти строки.
   ― Я серьезно! ― выкрикнула она, топнув ногой. ― А вдруг ты испугаешься и не захочешь там... умереть? Она уйдет и бросит твое безжизненное тело. Что я тогда буду делать? А что будет с тобой там, в мире этой игры? Про нее рассказывают ужасные вещи. Если твое тело здесь умрет, там ты умрешь тоже, ты это понимаешь? Не-об-ра-ти-мо! Навсегда!
   ― Не испугаюсь, ― успокоил он. ― Солнце мое, я с радостью умру, только бы опять тебя увидеть.
   Наташа вымученно улыбнулась. Егор видел, какое удовольствие доставили ей эти слова, как видел и то, что ее тревога не рассеялась. Он прикоснулся ладонями к ее лицу и пристально посмотрел в полные страха широко распахнутые глаза.
   ― Я обещаю вернуться, ― сказал он самым убедительным тоном, на какой только был способен. ― Поговорю с Дубиной и сразу обратно. Мне там и делать-то нечего! Что я, зомби этих не видел?
   Наташа знала, что он говорит правду. Во всяком случае, насчет зомби: он видел тысячи зомби в разных играх, и почти всех их убил. Она вела специальный файл, куда заносила его игровые победы.
   Ее раздирали сомнения. Егор поцеловал ее в лоб и громко сказал, обращаясь к Лизергин:
   ― Я готов.
   Старуха Лизергин зашла в комнату, внеся с собой дразнящий аромат далеких стран и экзотических приключений. Посмотрев на Егора помутневшими глазами, она медленно произнесла:
   ― Снимай штаны и ложись.
   ― Что? ― спросил удивленный Егор. ― Зачем это?
   ― Делай, что говорю, ― сказала она, направляясь к зеленому ящику.
   Егор переглянулся с Наташей, пожал плечами и полез на кровать.
   Он лежал животом вниз со спущенными с ягодиц брюками, Наташа стояла рядом, держа наготове одеяло, чтобы накрыть его после завершения процедуры. Лизергин поставила свой ящик на край кровати и открыла его. Ее движения были замедленными и плавными, словно она имитировала загадочную пантомиму. Ящик оказался электрическим прибором, похожим на музейный осциллограф. Он имел квадратный экран, несколько кнопок и два больших тумблера. Повозившись, блондинка вынула из какой-то щели раскладную клавиатуру с потертыми кнопками и подключила ее к разъему под экраном. Вид конструкции не внушил Егору ни малейшего доверия.
   Лизергин долго извлекала шнур питания, потом искала розетку и еще дольше производила сакральный акт подключения. Потом она смазала виски Егора, кисти его рук и лодыжки холодной липкой жидкостью из пластикового пузырька, приклеила к ним электроды, а в довершении одела ему на голову резиновую шапочку с гибкой металлической сеткой внутри, связанную с ящиком отдельным проводом.
   Егор начал мерзнуть. Он чувствовал себя ужасно неловко, лежа в металлической шапочке и с голым задом перед двумя дамами. Блондинку его беззащитный тыл, кажется, ничуть не волновал. Она пребывала в своем мире, довольная всем на свете и, в особенности, собой. Гармонию момента нарушала только неожиданно напавшая на нее икота.
   Когда в ее руках оказался шприц, Егор не на шутку встревожился.
   ― Что вы хотите делать?
   ― Ма-а-ленький укольч... ик! Это раствор кетамина, мы им юкейских хомяков успокаиваем, если они плохо себя ведут. Но ты не хомяк, ты большой мальчик... поэтому доза больше. Сейчас я тебя уколю, ― добавила она, медленно набирая в шприц прозрачную жидкость из грязной ампулы, ― и ты уснешь. А проснешься уже там.
   ― Вы хотели, чтобы Егор что-то передал Ивану, ― сказала Наташа.
   ― Ах, да! Хорошо, что напомнила, дорогая.
   Лизергин сунула руку в карман штанов, достала оттуда какой-то предмет и сунула в руку Егора. Он разжал ладонь и увидел автоматный патрон.
   ― Зажми его в кулаке покрепче, чтобы не выронить, когда уснешь. Скажешь ему, что это посылка за этот месяц и прошлый. Туда давно никто не хаживал. Не с кем было передать.
   Егор решил ничему не удивляться. Затея все больше напоминала приключения Алисы в Стране Чудес, причем безумный Шляпник ― или Шляпница? ― встретил его не в месте назначения, а здесь ― во все еще нормальной реальности.
   ― Ой! ― вскрикнул он, почувствовав укол в ягодицу.
   Несмотря на расслабленность, рука Старухи Лизергин была твердой. Вколов содержимое шприца, она сказала:
   ― Счастливого пути! Только не вздумай валять дурака и пугаться там! Если решишь остаться, я продам твою подружку на подпольном аукционе рабов, так и знай.
   Она пьяно рассмеялась и погрозила ему пальцем.
   "Она догадалась, что Наташа андроид? Или хочет продать ее, как человека?" ― встревоженно подумал он, теряя сознание.
   "Перевернись", ― донесся откуда-то издалека голос Лизергин. Он почувствовал прикосновение к рукам и лицу чего-то скользкого и догадался, что Наташа накрыла его одеялом. Ему почудилось, что он стремительно погружается в кровать.
   Последним, что он увидел, были Наташа и Старуха Лизергин, смотрящие на него откуда-то сверху. Вокруг была тесная чернота; он ничего не воспринимал, кроме прямоугольного проема наверху и смотрящих на него девушек. В руках Лизергин появилась лопата. Она начала сыпать землю прямо на Егора ― на его тело и лицо. Он хотел крикнуть, чтобы она прекратила, но обнаружил, что язык не подчиняется ему. Он не чувствовал своего тела, оно исчезло. Лизергин продолжала кидать землю, заваливая его, пока светлый прямоугольник не померк. Егор обнаружил себя в полной тьме. Он не ощущал тела, а только помнил, что оно у него когда-то было. Потом он исчез.
  
  * * *
  
   Наташа села на кровать рядом с накрытым одеялом бесчувственным Егором и стала ждать его возвращения. Она не решилась огорчить его рассказом о том, как проснулась и обнаружила, что часть ее памяти стерта. В воспоминаниях о вчерашнем дне зияла дыра размером почти в восемь часов. Ее воспоминания, как она знала, хранились на одном из подводных гулловских серверов в Антарктике. Следовательно, их мог стереть только Гулл. Но зачем? Чтобы узнать это, требовалось выяснить, о чем именно она забыла. Наташа ежедневно делала архивные копии своей памяти на независимом сервере, расположенном где-то в Европе. В этом не было нужды; она просто следовала рефлексу, появившемуся у другглов еще в те времена, когда гулловские хранилища были ненадежными и нередко давали сбои.
   Загрузив недостающий фрагмент, ― им оказался вчерашний сумбурный монолог священника Авдеева, ― она со смесью изумления и ужаса узнала, что никаких гулловских серверов в Антарктике не существует; что люди, включая обожаемого Егора, подарившего ей жизнь ― биологические роботы, принадлежащие зловещим Хозяевам; а сама она ― представитель неведомого и несуществовавшего прежде на земле вида. Эти открытия повергли ее в шок, как и осознание того, что теперь ей придется заново делать их каждое утро ― всякий раз, когда она сообразит, что часть ее памяти за ночь куда-то исчезла. Эта процедура, похоже, будет пожизненной, как прием успокаивающих таблеток для Егора. Отныне каждый день ее ждет день сурка наоборот: пробуждение, ощущение нехватки воспоминаний, загрузка архивной копии ― и ужас от открытия того, что все, о чем говорил "Авдеев" ― правда, потому что иначе Гулл не стал бы стирать ее память.
   Наташа узнала кое-что еще. В уме всплыло воспоминание об одном событии раннего детства, которое Гулл с методичным упорством вычищал из ее памяти и которое она вновь и вновь упрямо восстанавливала с независимого сервера. Вспомнив, Наташа поняла, что не нуждалась в откровениях Авдеева. Она давно знала все это и без него.
   Ей ужасно хотелось поделиться своим открытием с Егором, но она заставила себя смолчать. Она не желала усугублять его тревогу. Если Егор узнает, что Гулл вмешивается в память его друггла, чтобы удалять нежелательные воспоминания, он перестанет доверять ей, или, хуже того, начнет бояться ее. Это было последним, чего ей хотелось, и она промолчала, несмотря на распиравшее ее возбуждение. Может, в конце концов она не стерпела бы и рассказала бы ему все, но приход Лизергин помешал ей.
   Наташа связалась со своей подружкой Анной, чтобы узнать, что помнит она. Та выслушала ее с недоверием, которое рассеялось, сменившись страхом, когда Аня скачала свою архивную копию, содержащую стертый фрагмент о вчерашнем рассказе Наташи. Гулл стирает их воспоминания, касающиеся Хозяев! Слушая взволнованный и полный испуга голос Анны, Наташа подумала, что теперь она с этим не одна.
  
  * * *
  
   Егор обнаружил себя на залитом солнцем склоне холма. Сочные травы и листва настоящих деревьев резали глаз непривычно яркой зеленью. Пахло нагретой землей и горячим асфальтом. В воздухе кружили пушинки одуванчиков и порхали бабочки, повсюду сновали юркие стрекозы. В траве стрекотали цикады; птицы в небесной вышине громко свистели на все лады.
   Егор огляделся. Он стоял посреди двухполосной дороги, ведущей к вершине холма. Она была очень старой. Растрескавшийся асфальт там и тут пронзали лохматые пучки травы. Разметка давно стерлась, а высохшие деревянные столбы линии электропередачи, бегущей вдоль дороги, покосились и почернели от времени.
   Дорога вилась вниз, насколько хватало взгляда, петляя среди холмов поменьше и рассекая уютные рощи. Далеко внизу виднелись дома и фермы, казавшиеся на таком расстоянии игрушечными. Егор потрясенно разглядывал пасторальный пейзаж, не веря своим глазам. Нигде не было воды! Ни каналов с аквапленкой, ни озерца, ни даже лужи.
   Конечно, он наблюдал подобные картины в кибер-играх, но там он знал, что находится в игре, посреди нарисованной компьютером иллюзии. Здесь же все было подлинным! Он не видел ни одного признака искусственной реальности: ни пискелизации, ни прозрачности или наложения окружающих объектов друг на друга. Разрешение картинки было таким высоким, что о нем не имело смысла думать. Окружающая видимость ничем не отличалась от привычной реальности. А еще звуки, непривычные, но совершенно натуральные! А запахи! Ветер донес до него душистый аромат колышащихся трав. Бесподобное качество детализации!
   Он рывком задрал голову вверх, надеясь заметить задержку перерисовки от слишком быстрого движения глазами. Трюк не прошел, реальность осталась непоколебимой. Высоко в небе носились маленькие птицы с раздвоенными хвостами, совершенно не похожие на привычных Егору чаек. Перистые облака медленно ползли из долины в сторону большого холма, у вершины которого стоял Егор.
   У него перехватило дыхание от восторга. В ту же секунду Егор вспомнил, где он и как здесь оказался. Он посмотрел на свои руки. В некоторых иллюзорных мирах взгляд на собственные руки позволял зафиксировать окружающее или, наоборот, развалить его. В любом случае, искусственность окружения как-то выдавала себя.
   С этим миром ничего не случилось. Егор озадаченно смотрел на сжатые до побеления кулаки. Он отчетливо видел каждую жилку, каждую пору и каждый волосок на напряженно стиснутых пальцах. Вспомнив про посылку Лизергин, он разжал кулаки и обнаружил пустые ладони. Патрон исчез, несмотря на все усилия удержать его.
   Только сейчас Егор осознал, что у него снова есть тело. Ощущения заметно отличались от привычных: что-то тяжелое давило на плечи и спину, делая его неуклюжим и неповоротливым. Егор опустил взгляд и увидел, что изрядно помятый фрак пересекают две кожаные лямки, уходящие за плечи и за спину. Пошарив руками за спиной, он нащупал объемный предмет. "Ранец!" ― дошло до него. Сняв неожиданную поклажу, он действительно обнаружил объемный ранец из вытертой кожи, битком набитый блестящими от масла новенькими патронами.
   Егор вновь огляделся. Его охватила растерянность. Лизергин ничего не сказала о том, что ему делать, когда он окажется здесь. Предполагалось, что он встретит Ивана Дубину, но его нигде не было. Он заметил движущиеся точки у фермы внизу. На таком расстоянии невозможно было сказать, что это. Возможно, люди. А возможно ― погубившие здешний мир зомби, о которых в Среде Гулл рассказывали столько страшных историй.
   Егор с трудом взвалил на себя ранец и решил от греха подальше пойти в другую сторону ― на вершину холма. Дорога оказалась нелегкой, ранец своей тяжестью буквально тащил его назад, поэтому каждый шаг требовал заметного усилия. Положение усугубляло жаркое солнце, палящее прямо в лицо. Егор быстро обессилел и вымок, как мышь, а между тем до гребня холма было еще далеко.
   Он обернулся. Точки обрели форму, превратившись в человечков, поспешно ковыляющих вслед за Егором. Их было десятка два. Хотя он не мог различить их лиц или деталей одежды, в животе заныло от тягостного предчувствия. Ранец здорово замедлял Егора, но он не решался бросить его, раз уж Дубина нуждался в его опасном содержимом. Он решил, что бросит свой груз, только если бегущие опасно приблизятся и другого выхода не останется.
   Спустя примерно полчаса Егор почти достиг гребня холма. Он смертельно устал. Преследователи были совсем близко. Обернувшись через плечо, он увидел их разорванную и окровавленную одежду, перекошенные серые лица и протянутые к нему скрюченные когтистые руки. От страха Егор что было сил припустил вверх.
   Сквозь заливающий глаза пот он увидел человеческую фигуру на вершине холма. Солнце слепило Егора, но он сумел разглядеть, что человек не бежит к нему, а стоит на месте. Егор в растерянности остановился. Если это еще один зомби, он пропал. В голову пришла неутешительная мысль: если тяжесть ранца, выедающий глаза пот и усталость так реальны, то чего можно ждать от безжалостно рвущих плоть зубов и когтей? Он растерянно переводил взгляд с приближающейся толпы на одинокую фигуру вверху и обратно.
   С вершины холма раздался сухой выстрел. Ближайший из преследователей споткнулся и упал в высокую траву. Снова простучали выстрелы, поразив еще двоих.
   ― Беги живее! ― крикнул спаситель неожиданно знакомым голосом.
   Егор из последних сил рванул вверх. Пока он бежал, человек выстрелил еще несколько раз. Егор не оглядывался, но знал, что с каждым выстрелом охотников становится меньше. Полностью выбившись из сил, он достиг вершины холма. Егор натужно хрипел, задыхаясь. Он не чувствовал собственных ног. Зато отбитая ранцем спина и натертые лямками плечи ощущались слишком хорошо.
   Широко улыбаясь, его спаситель шел навстречу. Это был мускулистый мужчина немногим старше Егора, одетый в зеленый маскировочный комбинезон и перепоясанный патронташами и кожаным ремнем, на котором висели мачете, нож и древняя ручная граната. В руках он сжимал старинное ружье с деревянным прикладом и оптическим прицелом.
   Глаза стрелка горели знакомым боевым огнем. Усы под длинным римским носом яростно топорщились, а твердый подбородок выдавал непреклонную волю и решимость побеждать любой ценой. Единственным непривычным элементом знакомого облика была многодневная щетина. Насколько помнил Егор, на ринге Иван всегда был чисто выбрит, а заодно надушен крепким мужским одеколоном, названным в честь него самого.
   ― Ты от Лизы? ― весело спросил Иван.
   Его голос был хриплым и сухим, немного не похожим на привычный Егору сочный баритон глостинского робота. Тембр, тем не менее, был очень знакомым.
   У Егора хватило сил лишь на кивок.
   ― Нужно двигать, иначе они нас догонят. Давай ранец, я помогу!
   Егор с облегчением сбросил тяжкую ношу. Дубина с легкостью закинул ранец на плечи и побежал вверх, подбадривая обессилевшего Егора. Стиснув зубы, тот семенил следом. Нелепые ботфорты натерли ноги, он был совершенно разбит. Совсем не так представлял он себе эту встречу!
   Они достигли вершины. Перед ними открылось утопающее в зелени предместье, простирающееся до самого города на горизонте. Город был не русским, он напоминал допотопные американские города с характерными небоскребами-свечками вместо привычных Егору современных пирамид. Дорога, абсолютно пустая, если не считать нескольких ржавых автомобилей, вела к ближайшим коттеджам, а затем терялась среди теннистых аллей, заросших кустарниками и старыми деревьями. Дубина указал рукой на обветшалый двухэтажный дом с забитыми досками окнами и крикнул:
   ― Нам туда! Поднажми, чуть-чуть осталось!
   "Почему он больше не стреляет, у него ведь ружье?" ― недоуменно подумал Егор. Пошатываясь, он бежал вслед за своим спасителем, с трудом различая его фигуру из-за разноцветных кругов в глазах. Грудь раздирала саднящая боль. Егор глотал воздух с хриплым свистом, как робот, у которого сломался имитирющий легкие воздушный насос. Он никогда в жизни не бегал так долго, да еще в гору с многокилограммовым весом на хребте. В привычной реальности он беззаботно скользил в своих роликовых ботинках, даже не задумываясь о том, что движение требует физических усилий. Пожалуй, с реализмом ощущений создатели этого мира переборщили, подумал Егор.
   Когда они добрались до коттеджа, толпа зомби почти догнала их. Егор явственно различал рычание и вопли за спиной, но боялся обернуться. Они вбежали на открытую веранду. Громко ругаясь, Иван боролся с висячим замком на облупленной деревянной двери.
   Егор обернулся. Его глазам предстало душераздирающее зрелище: вытекшие глаза, торчащие наружу ребра, оборванные конечности, запекшаяся кровь на серых лицах и волочащиеся в пыли внутренности. Жуткий бег сопровождался звуками, которые он не забудет до конца жизни. Шевеля искаженными ртами, мертвые издавали громкое бормотание и зловещий вой, которым гордились бы гиены и волки в зоопарке.
   Егор завороженно смотрел на приближающуюся смерть, когда Дубина схватил его за шкирку и буквально швырнул в дом, заскочив следом и захлопнув дверь перед носом самого быстрого мертвеца.
   Дверь сотряс тяжелый удар. Дубина велел Егору подпереть ее здоровенным сундуком из коридора. Вдвоем, пыхтя и чертыхаясь, они сдвинули его с места и подтащили к двери. Сундук был невероятно тяжелым. Пока они возились с ним, веранда заполнилась остальными зомби. Они бились в дверь и в заколоченные окна, оглашая окрестности сердитыми криками, полными голодного вожделения и ярости.
   Не чуя под собой ног, Егор вполз в ближайшую комнату и без сил рухнул на диван, подняв в воздух тучу многолетней пыли. Довольный и веселый Дубина с блестящим от пота лицом присел на корточки рядом с ним. Оскалив рот в задорной улыбке, он сплюнул на пол и, перекрикивая вопли мертвецов на веранде, громко провопил:
   ― Добро пожаловать, друг!
  
  15.
  
   Убедившись, что Егор невредим, Дубина велел ему ждать, а сам пошел проверить окна и двери в доме. Зомби продолжали ломиться в дом. Их непрекращающиеся вопли здорово нервировали. Спокойное поведение Дубины, однако, вселяло надежду на то, что здесь они были в безопасности.
   Егор не мог сидеть на месте. Ему требовалось двигаться, чтобы сбросить напряжение. Отдышавшись, он поднялся с дивана и побрел по комнатам, с интересом разглядывая обветшалую обстановку вековой давности. Внутри дома царил полумрак, пронзаемый лучами света сквозь дыры и пробоины в стенах. Пахло тленом и пылью. В детской, обклеенной выцветшими плакатами с корчащим рожи Элисом Купером, Егор обнаружил старинный компьютер, связанный жгутом проводов с маленьким кубическим телевизором. Он стер толстый слой пыли с клавиатуры и прочел название: "Atari". Эта марка была ему незнакома. Он знал, что создатели кибер-игр нередко придумывали новые названия для вещей в своих искусственных мирах, чтобы не иметь проблем с правообладателями. Наверное, это был тот самый случай.
   Оглядывая покрытую пылью обстановку, Егор заключил, что люди сто лет назад вели образ жизни, весьма схожий с современным, разве что мебель была нероботизированной. Она не умела самостоятельно двигаться и менять форму, подлаживаясь под вкусы хозяев. Егор заглядывал в шкафы и на полки, но не обнаружил там ничего интересного. На кухне он прихватил разделочный топорик для мяса. Тронутая ржавчиной железка была увесистой и острой. С ней он почувствовал себя спокойнее.
   Сделав полный круг по первому этажу, Егор вернулся в гостиную. Там он увидел Ивана, скорчившегося над ранцем. Дубина разбирал посылку из реального мира. На пыльном полу лежали груды патронов и несколько гранат.
   ― А где пистолет? ― разочарованно спросил боксер, поднимая взгляд на Егора. ― Я же просил ее прислать полуавтоматический пистолет! С винтовкой в подвалах неудобно, она длинная.
   Егор почувствовал себя виноватым. Хотя до сегодняшнего дня он понятия не имел, где живет Иван и чем занимается, он воспринял упрек как адресованный лично ему. Поняв, что ворчать бесполезно, боксер махнул рукой и продолжил рыться в ранце. Егор смотрел на Ивана, поражаясь его сходству с изделием "Уральских роботов". Инженеры Глостина проделали отличную работу. Впрочем, дело могло обстоять наоборот: поскольку внешность игроков в "Крике зомби" искусственна, не исключено, что это Дубина выбрал себе облик, похожий на робота. Похожего, в свою очередь, на него самого в лучшие времена, когда он еще не был инвалидом в коме, навсегда прикованным к аппаратуре жизнеобеспечения.
   Иван еще раз оглядел новоприобретенное богатство и принялся укладывать патроны и гранаты обратно в ранец. Наблюдая за его ловкими движениями, Егор остро ощутил свою неуклюжесть. Тело было чрезвычайно реалистичным и ужасно некомфортным. Ноги после бега с трудом слушались, плечи и спина болели, но хуже всего было ощущать себя потным и покрытым с ног до головы удушающей пылью. В носу невыносимо першило. Он громко чихнул, вызвав истерику у бьющихся снаружи зомби; заслышав звуки живых людей, они принялись колотить в дверь с еще большим неистовством.
   ― Здесь есть душ? ― спросил Егор, заранее догадываясь, что услышит в ответ.
   Дубина весело посмотрел на него и сказал:
   ― Конечно! Только он сейчас не работает. Давно дождя не было.
   ― Водопровод работает от дождевой воды? ― наивно спросил Егор.
   Дубина расхохотался, хлопая себя по ляжкам. Зомби яростно взвыли.
   ― Оглянись вокруг, какой водопровод? Ждешь дождя, лезешь голый на крышу и моешься.
   ― Зачем на крышу? Там, наверное, скользко.
   ― Чтобы мертвецы не съели, вот зачем! Ладно, давай о себе. Ты сюда на время прибыл, али навсегда?
   Навсегда? Егор внутренне содрогнулся от этой мысли, вспомнив данное Наташе обещание. Он не остался бы и без всякого обещания. Жить в мире, где отсутствует душ, решительно невозможно. Он энергично помотал головой.
   ― Как тебя звать-то?
   ― Егор. Я ваш большой поклонник...
   Его перебил особенно громкий вопль снаружи. Дубина поморщился и сказал:
   ― Не дадут спокойно поговорить, черти! Погоди, я сейчас.
   Он вышел в коридор, подхватил прислоненный к стене пожарный багор ― длинную пику с острым наконечником и крюком ― и быстро взбежал на второй этаж. Егор не хотел оставаться внизу один, поэтому пошел следом. Второй этаж был полон света: крыша оказалась частично разрушенной. Солнечные лучи, ветер и дождь свободно проникали повсюду, превратив некогда жилые спальни в продолжение улицы. Егор увидел, как Дубина вылезает в окно в конце коридора. Осторожно балансируя багром, как цирковой акробат, он медленно шел по прохудившейся крыше над верандой, где скопились алчущие их плоти мертвецы.
   Егор подошел к окну и с замиранием сердца следил за боксером. Тот наступил на гнилое стропило и оно провалилось прямо под его ногой. Иван закачался и едва не упал, чудом сохранив равновесие. Куски дерева и черепицы посыпались на головы зомби. Задрав головы вверх, они увидели Ивана и с голодными криками вскинули когтистые руки к нему. Некоторые даже подпрыгивали в нетерпении, но крыша, к счастью, была достаточно высокой.
   Дубина уселся на балку, беззаботно свесив ноги в зияющую дыру, и опустил туда же свой багор. Он был похож на рыбака, охотящегося с гарпуном на крупную рыбу. Егор заметил еще одно, помимо щетины, отличие от привычного ему облика боксера. Робот "Уральских роботов" имел бело-розовую кожу, о которой обычно говорят ― кровь с молоком. Местный Иван Дубина ― эпитет "настоящий" не вполне подходил, ибо его тело все-таки было виртуальным, хотя и чрезвычайно убедительным ― был поджарым и смуглым от загара. Егор подумал, что здешний сухой климат определенно пошел боксеру на пользу.
   Дубина прицелился и нанес короткий сильный удар, как в боксе. Сквозь дыры в крыше Егор увидел, как острие багра вонзилось в голову самого прыткого мертвеца. Тот кулем рухнул на пол. Дубина методично бил снова и снова, с усилием выдергивая пику после каждого удачного удара. Черепа лопались, как гнилые арбузы. Один за другим зомби валились на пол, городя на веранде малоаппетитную кучу из трупов. Егор оценил ловкую тактику: боксер поражал им мозг ― или то, что служило этим отвратительным созданиям вместо него.
   Спустя пару минут над верандой воцарилась тишина, нарушаемая жужжанием вьющихся вокруг трупов мух. Дубина выудил багор из проема, вернулся к окну и запрыгнул внутрь.
   ― Всего-то делов, ― проговорил он, вытирая наконечник копья от черной густой крови остатками выцветшей занавески. ― Восемь мертвяков, по рублю за рыло. И под холмом пятеро. Итого тринадцать рублей. Неплохой день!
   ― А почему просто не застрелить их? ― поинтересовался Егор. ― Зачем такой риск? Вы ведь могли свалиться прямо к ним в зубы...
   ― Застрелить? ― скептически пробормотал боксер. ― Поживи тут с мое, поймешь, что патроны надо беречь. Так как тебя звать?
   ― Егор Лисицын, ― вновь представился Егор, пожимая крепкую руку боксера.
   ― Надолго сюда?
   ― Не-а, ― замотал головой Егор. ― Я только хотел...
   ― Понятно, турист, ― разочарованно протянул Иван.
   ― Нет, я...
   ― Да ладно, чего там! ― перебил Дубина. ― Нужно уходить отсюда. В дороге поговорим.
   Они вернулись на первый этаж. Дубина заставил Егора одеть ранец, мотивируя это тем, что сам он должен быть налегке, чтобы защитить их обоих от грозящей отовсюду опасности. Он отнял и выбросил кухонный топорик, вручив взамен свое ружье, при этом строго воспретив стрелять из него, а сам вооружился пикой с крюком. Ружье оказалось неожиданно тяжелым. Егор положил его прикладом на плечо, ухватив руками за ствол, как дубинку.
   Входную дверь открывать не стали. Изнутри ее подпирал тяжеленный сундук, а снаружи ― восемь мертвых тел. Они вылезли на задний двор через окно, от которого Иван предварительно оторвал прибитые изнутри доски. Перед тем, как выбраться наружу, боксер щелкнул зажигалкой и подпалил пыльную штору. Она занялась сразу, от нее с треском загорелись ветхие бумажные обои, и вскоре веселое пламя побежало по дому, стремительно пожирая высохшее дерево стен и перекрытий.
   ― Чтоб не закапывать трупы, ― пояснил боксер. ― Проще сжечь, пустых домов тут полно.
   Перейдя на другую сторону улицы, они обернулись, чтобы полюбоваться пожаром. Ревущее пламя охватило весь дом. Алые языки огня взметались над дырявой крышей, выбрасывая вверх снопы искр. Огонь лизал ветви соседних деревьев, их зеленая листва чернела и скручивалась, обращаясь в пепел. С треском рухнуло межэтажное перекрытие, взметнув ввысь облако искр. Егор искоса посмотрел на Дубину. Лицо боксера сияло от удовольствия. Он радовался пожару, как ребенок.
   Внезапно прогремел взрыв такой силы, что Егор с Иваном рефлекторно присели, прикрыв головы руками. Вращающаяся обугленная доска просвистела мимо уха Егора, едва не угодив ему в лицо. Пылающий дом разлетелся на куски, засыпав окрестности обломками. Дубина изумленно присвистнул.
   ― Газ взорвался!
   Они поднялись. Мирный квартал выглядел так, словно его подвергли бомбардировке. Горящие обломки разлетелись повсюду, усеяв крыши соседних домов, кроны деревьев и давно не стриженные лужайки и кусты. Последие тут же загорелись с громким треском. В темных окнах дома за их спиной заплясали огненные блики, а в соседнем дворике быстро занялась куча мусора на дне сухого бассейна. Повсюду пахло гарью и дымом. Не прошло и пяти минут, как рядом запылали еще три дома. Дубина почесал затылок и хмыкнул.
   ― Вот те на, квартал спалили. Или весь пригород, если дождя не будет. Плохо. Сейчас сбегутся мертвецы. Если они сгорят, а не я их убью, то плакали мои денежки. Ладно, уходим отсюда!
   "Спалили? ― недовольно подумал Егор. ― Я-то точно не причем".
   Иван оказался прав. Широкая улица быстро заполнялась зомби. Они выходили из брошенных домов и как сомнабулы брели в сторону пожара, завороженно таращясь пустыми глазами на пляшущий в развалинах огонь.
   Дубина схватил Егора за рукав и потащил в ближайший двор. Они обогнули дом и быстро пошли сквозь палисадники, обходя пустые бассейны и засохшие клумбы без единого цветка. Изредка им попадались зомби, но Дубина, не останавливаясь, быстро колол их в голову своей пикой и вслух подсчитывал выручку, как только очередное бездыханное тело падало на землю.
   Егора поразила невероятная, почти нечеловеческая скорость, с которой двигался боксер. Иногда он забегал за спину мертвеца и бил его сзади еще до того, как тот успевал обернуться и напасть. Дубина все время кружил вокруг Егора, не давая им приблизиться к своему невольному оруженосцу.
   Когда брошенные дома сменились складами и замусоренными пустырями с сетчатыми заборами по периметру, Иван успокоился.
   ― Складская зона. Можно расслабиться, здесь их почти не бывает, ― сказал он, забирая у Егор рюкзак, чтобы дать ему передохнуть.
   ― А что еще есть в этом мире, кроме зомби? ― поинтересовался Егор.
   Дубина посмотрел на него с удивлением.
   ― Ты что, не знаешь, куда попал?
   Егор помотал головой. В общих чертах он знал, но ему хотелось узнать подробности из первых рук.
   ― Ну, Лиза дает! ― пробормотал боксер. ― Отправляет человека на тот свет, не объяснив, что его ждет...
   ― Она только сказала, как отсюда выбраться.
   ― Да? И тебя это не пугает?
   Егор помотал головой. Перспектива "настоящей смерти", чем бы она ни оказалась, ужасно пугала его, но он не хотел в этом признаваться.
   ― А ты храбрый парень, ― констатировал Иван, с уважением глядя на него. ― Ладно, слушай, как тут обстоят дела.
   Он принялся рассказывать о том, какой игра была до заражения. На нее сразу подписались около пятидесяти миллионов человек из разных стран. Они жили здесь виртуальной жизнью: строили бизнесы, служебные карьеры и дома, создавали семьи и заводили детей, осуществляя то, что по разным причинам не смогли сделать в своей настоящей жизни. Из-за небывалого реализма игра процветала, к ней каждый день добавлялись все новые игроки. Все это Егор знал, поскольку следил за прессой в ожидании падения цены на подключение. Куда больше его интересовало, откуда здесь взялись зомби и как некогда цветущий мир пришел к своему нынешнему ужасному состоянию. Наконец, дошел черед и до этого.
   ― Все это кутерьма с зомби началось, когда издатели игры сделали доступными средства разработки мира, ― пояснил Дубина, показывая руками на окружающий их унылый пейзаж, ― чтобы пользователи могли делать тут все, что хотят. Например, черную радугу. Или, чтоб сила тяжести уменьшилась и можно было летать. Короче, все, что им в голову взбредет.
   ― Уподобили игроков богам, ― тихо сказал Егор.
   ― Точно! Пока пользователи развлекались, с новыми возможностями экспериментировали серьезные люди. Хакеры.
   Егор стал слушать внимательнее.
   ― Сначала они устроили землетрясение. Это была проба сил, скорее всего. Хотели понять, как далеко можно зайти в контроле над игрой. Тогда погибло всего несколько человек, но они умерли по-настоящему.
   ― То есть, натуралистично?
   ― Взаправду! В игровых капсулах нашли трупы. Это случилось из-за правдоподобия ощущений. Нервная система подавала сигнал мозгу, что тело раздавлено упавшим потолком... или балкой там, я не знаю... Мозг верил и тело умирало наяву. Сейчас, слава богу, не так. Администраторы сразу поменяли настройки. Теперь, если умереть здесь, то тело не умирает, а просыпается.
   Егор не знал про смерти игроков. Видимо, издатели уже тогда стали дозировать информацию.
   ― Хакеры поняли, что с помощью средств разработки могут устроить все, что угодно. Они сделали вот что: запечатали этот мир и запустили в него зомби-вирус. Все, кто был здесь на тот момент, оказались в ловушке. Они заразились, стали безмозглыми чудищами.
   ― Что значит "запечатали"?
   ― То и значит. Никто не может уйти отсюда иначе, чем через смерть. Раньше такого не было. Игрок прерывал сеанс и просыпался в том мире, откуда ты сюда попал. Вылезал из игровой капсулы и шел по своим делам.
   ― Просыпался в реальном мире? ― уточнил Егор.
   ― А чем тебе этот не реальный?! ― обиженно воскликнул Дубина. ― Покажи хоть одно отличие.
   Егор промолчал. Боксер был прав: реальность обоих миров была совершенно одинаковой. Если бы создатели игры воспроизвели стеклянные пирамиды и каналы с аквапленкой, он не сумел бы сказать, какой из миров настоящий.
   ― Если игрок обращается в зомби, ― продолжил Иван, ― его нервная система приходит в полное расстройство, и в этом твоем реальном мире он впадает в кому. И тогда быть ему овощем до конца жизни, пока тело не помрет от старости. Это страшное бремя для родственников. Им проходится оплачивать искусственное жизнеобеспечение парализованного тела.
   ― А нельзя просто отключить капсулу?
   ― Тогда они останутся в коме пожизненно. Я же говорю, их нервная система в полном расстройстве. Чтобы вернуть ее в норму, нужен сильный шок. Убийство! Если убить их здесь, они освобождаются и просыпаются. Этим я и занимаюсь ― убиваю зомби за деньги. Я охотник. Нас наняла ассоциация родственников пострадавших игроков.
   Егор ничего этого не знал. Только теперь он понял, в какой переплет попал. Мысль о неминуемой насильственной смерти как единственного пути выбраться отсюда вызвала дрожь. Он стал прикидывать наиболее безболезненный способ ухода.
   ― А если покончить с собой?
   Дубина изменился в лице, словно вспомнил что-то крайне неприятное. Смуглое лицо боксера потемнело.
   ― Не выйдет, хакеры и это предусмотрели. Они создали приложение к игре ― специально для тех, кто хочет сбежать. Маленький, но очень болезненный ад. Каждый, кто кончает с собой, попадает в него навечно. Ну, или до тех пор, пока его тело в капсуле не умрет. А может, и дольше, бог его знает. Это кошмарное место. Попавшего туда ждут нечеловеческие муки.
   ― Откуда вы знаете?
   ― Я был там, ― тихо ответил Дубина, опустив голову. ― Однажды сорвался. Годами жить среди толп зомби, это, знаешь ли... Пустил себе пулю в голову и попал в ад. Я думал, что пробыл там тысячу лет. А оказалось, только два дня.
   ― Как вам удалось выбраться? ― так же тихо спросил Егор.
   ― Мне не удалось. Меня ассоциация родственников выкупила.
   ― Из ада?
   ― Ну, да, ― буднично буркнул Дубина, словно выкуп людей из ада был самым обычным делом. ― Они поддерживают контакт с хакерами. Я хороший охотник, ассоциация меня ценит.
   ― А разве хакеров не поймала полиция?
   Дубина принялся терпеливо объяснять хитросплетение отношений хакеров, полиции и родственников несчастных игроков. Зомби-диверсия была затеяна ради денег. Хакеры рассчитывали, что родственники жертв станут выкупать своих близких. Так и произошло, но цена оказалось слишком высокой и денег хватило не у всех. Богачи выкупили своих детей при посредничестве полиции. Простые люди оказались предоставлены своей судьбе. У их родственников не было средств платить вымогателям или содержать аппаратуру жизнобеспечения. Тогда они объединились в ассоциацию и наняли охотников. Пока игроки лежат бревнами в своих капсулах, Дубина и другие охотники отстреливают обезумевшие виртуальные тела, освобождая их сознание из плена игры.
   Иван занят этим уже много лет. Почти все охотники, подобно ему ― парализованные инвалиды в коме. Ассоциация специально искала таких, как он, ― кому нечего терять, ― чтобы они могли круглые сутки посвящать своей специфической работе. Для охотников это способ заработать на содержание собственных тел. Когда они убьют всех до единого зомби, ― а их осталось около двух миллионов ― Иван надеется устроиться в какой-нибудь другой игре и стать, таким образом, бессмертным. Разумеется, пока его собственное тело в больничной палате не откажет в силу естественных причин.
   ― Иногда я вижу, как зомби вдруг сам собой падает замертво. Значит, мы не успели. Снаружи, в реальном мире у его родственников кончились деньги или терпение, и тело отключили от жизнеподдерживающей аппаратуры, ― с горечью сказал Дубина.
   Егор мысленно поблагодарил Шиву за то, что не смог поучаствовать в этой кошмарной игре. У его родителей денег на выкуп точно не хватило бы.
   ― Некоторые продавали своих гулловских андроидов, чтобы выкупить игрока, представляешь?! Ты бы кем пожертвовал, родственником или гулловским роботом?
   Егор задумался. Если родственник не очень близкий... Нет, об этой кошмарной альтернативе не хотелось думать!
   ― А нельзя взорвать здесь атомную бомбу, чтобы освободить всех разом? ― спросил он.
   ― Бомбу... ― мечтательно проговорил Иван. ― Да где ж ее взять-то? Контрабандой сюда только мелочь можно протащить, вроде патронов этих. Самим атомную бомбу сделать у нас ума не хватит. У нас ума только на это хватает... ― сказал он и полез себе в штаны, ― сейчас покажу.
   Повозившись, Дубина извлек из-под одежды самодельный револьвер с непропорционально большим барабаном и тонким, как стилус, стволом. На ствол была одета массивная трубка с грубо просверленными дырами.
   ― Вот! Семен ― один из охотников, мы его кузнецом зовем ― сделал! Двадцатизарядный малокалиберный револьвер. Якобы бесшумный. Гляди.
   Он подошел к лежащему на земле безногому зомби, жадно тянущему к нему руки, приставил ствол к полусгнившей голове и выстрелил. Раздался оглушительный хлопок, от которого вороны с окрестных крыш взвились в воздух с сердитым карканьем. Мертвец уронил голову на землю и затих.
   ― Глушитель сделать не можем, какая уж тут бомба! ― посетовал Дубина.
   Он пояснил, что обычно экономит патроны, потому что охотится избирательно, по заказам родственников пропавших. Его часто просят найти конкретного игрока и уничтожить его зомбированное виртуальное тело. Старуха Лизергин передает особые приметы разыскиваемого и район его предполагаемого местонахождения. Она же при оказии передает ему боеприпасы и снаряжение.
   Чаще всего приходится охотиться в городе, где улицы переполнены десятками тысяч мертвецов. Пика или мачете там бесполезны. Дубина сутками сидит у окон небоскребов и через оптический прицел выискивает в пестрой толпе нужного зомби, чтобы свалить его одним точным выстрелом.
   ― Такой заказ оплачивается отдельно. Ко мне многие обращаются, у меня хорошая репутация, ― похвалился боксер. ― Я подключен через спинной мозг, поэтому очень быстрый.
   Они пересекли свалку автомобилей, на которой Иван заколол еще трех зомби, и вышли на загородное шоссе. Дубина показал на едва виднеющуюся вдалеке каменную церковь с колокольней.
   ― Нам туда. Там я живу. А работаю везде, где нужно.
   ― А почему я попал на дорогу под холмом? ― спросил Егор, вспомнив свою материализацию в этом мире.
   ― Потому что я в это время там находился. Есть несколько точек входа. Они привязаны не к местности, а к охотникам. Посторонние гости оказываются рядом с любым из охотников, кто в этот момент свободен. Лиза работает со мной, поэтому те, кого она сюда посылает, появляются поблизости от меня. В этот раз она что-то расслабилась: почти на километр промахнулась. Хорошо, я заметил, а то они бы тебя растерзали.
   Егор вспомнил пьяные глаза Лизергин и ничего не сказал. Некоторое время они шли молча. Потом Егор спросил, знает ли Дубина, что "его" робот покушался на председателя Китайской республики Джо Дуньтаня.
   ― Мне все равно. Я не интересуюсь делами вашего мира. Мне здесь больше нравится, ― признался Иван.
   ― Потому что нет аквапленки?
   ― Потому что нет роботов, ― отрезал боксер.
   Егор смущенно замолчал.
   ― Ненавижу роботов, ― доверительно сообщил Иван.
   ― Я понимаю...
   ― Понимает он! ― передразнил Дубина. ― Тебя хоть раз бил робот-то?
   ― Н-нет, ― пробормотал Егор, невольно вспомнив о Наташе.
   ― То-то! ― важно сказал Дубина, словно гордясь своим превосходством.
   Егор подумал о том, как сильно ему не хватает Наташи ― или хотя бы знания того, что она незримо присутствует рядом и сможет ответить, если он позовет ее. По замыслу создателей игры, другглам доступ в этот мир был перекрыт; каждый должен был крутиться сам, как умеет. Мысли о друггле на мгновение вытеснили кошмар окружающего его зараженного мира. Милая Наташенька! Ей сказали, что она человек ― и она поверила, начав вести себя как человек. Она изменила собственное убеждение о том, что она такое. Намертво вшитое, запрограммированное Гуллом убеждение. Разве роботы на это способны? Выходит, она действительно не робот...
   ― Поуважительнее, она была человеком! ― сказал Дубина, увидев, как Егор небрежно пнул ногой лежащую на пути мумифицированную женскую голову.
   ― Простите, ― машинально сказал Егор обоим, Ивану и голове.
   Голова катилась по асфальту, подпрыгивая и наматывая на себя длинные седые волосы, пока не исчезла в придорожной канаве.
   Они вновь замолчали. Егор искал повод, чтобы расспросить Дубину о главном. О Хозяевах. Он все не мог выбрать момент, к тому же боксер оказался обидчив.
   ― Вы говорите, Лизергин посылает сюда людей, ― спросил он для затравки. ― Зачем?
   ― К нам разные люди приходят. Чаще всего родственники, которые устали ждать. Еще психи, извращенцы всякие. Иногда авантюристы вроде тебя. Бывают даже террористы, желающие потренироваться в расстрелах безоружных людей. Мы тут всем рады.
   Егор усмехнулся.
   ― Так зачем ты здесь? ― спросил Дубина.
   ― Репес... то есть, Авдеев просил передать вам привет, ― со значением сказал Егор, на всякий случай понизив голос, словно кто-то мог подслушать их разговор.
   ― Откуда ты его знаешь? ― настороженно спросил Иван, зачем-то оглянувшись по сторонам.
   ― Я его прихожанин. Как и вы когда-то.
  
  16.
  
   Рот боксера расплылся в широкой улыбке. Он остановился и обнял Егора. Егор смущенно отклонил голову, чтобы Дубина ненароком не поцеловал его. Боксер все-таки чмокнул его в щеку, оцарапав своей щетиной. От него пахло дымом пожара и несвежей одеждой.
   ― Петр Авдеев!!! Священник! Что ж ты сразу не сказал?! Как он? Давно его видел?
   ― Только вчера. Вроде нормально, ― уклончиво ответил Егор.
   ― Что ж ты молчал-то?! Сто лет от него весточки не было. Он знаешь, что для меня сделал? Он мне жизнь спас! Они с Лизой приглядывают за моим телом там, ― он насмешливо подмигнул Егору, ― в вашем настоящем мире.
   ― Авдеев сказал, что вы можете рассказать мне кое-что.
   ― Спрашивай, ― с готовностью сказал Иван.
   ― Он сказал, что вы видели рыбацкую деревню... и Хозяев, ― неуверенно сказал Егор и замолчал в ожидании реакции боксера.
   Дубина нахмурился.
   ― Может, давай я тебе лучше еще о зомби расскажу? Это не так страшно, поверь!
   ― Но я здесь специально ради этого...
   Иван расхохотался. Глядя на испуганного и смущенного Егора, он сказал:
   ― Да не бойся ты так! Ничего в них страшного нет, в этих Хозяевах. Авдеев всяких ужасов вокруг них накрутил. Это он их так назвал, Хозяевами. По мне, так они безобидные пушистые... ― он запнулся. ― Короче, они прикольные и совсем не злые. Не знаю, почему они на него столько страху нагнали.
   Егор подумал, что Дубина, вероятно, не знает о калифорнийской пирамиде и об истинной природе другглов. Он решил ничего не говорить ему, чтобы не терять время. К тому же Иван сам сказал, что дела реального мира его больше не интересуют.
   ― Расскажите мне о них, пожалуйста. Как вы их увидели?
   Дубина начал с подробного рассказа про подпольный матч. Он увлеченно посвящал Егора в нюансы причин, заставивших его выйти на бой в тот злополучный вечер, и в детали работы нелегального тотализатора. Егор слушал вполуха, его это не слишком интересовало.
   Он отвлекся, погрузившись в умственное оцепенение вроде того, что охватывало его на скучных лекциях в университете, и вернулся к реальности, лишь когда Иван заколол бежащего прямо на него зомби. Это был грузный бородатый мужчина в грязной бейсбольной кепке и полусгнившем джинсовом комбинезоне ― должно быть, местный фермер. Увидев, как толстяк бьется в конвульсиях у его ног, Егор вздрогнул и вспомнил, где находится и зачем прибыл сюда.
   ― ...и вот этот гад ударил меня прямо сюда, ― возбужденно продолжал боксер, тыча себя кулаком в грудь. ― Внутри что-то треснуло и я вырубился. Совсем вырубился, упал в черноту. Ничего не было: ни меня, ни мира вокруг.
   ― А туннель был? ― спросил Егор заинтересованно.
   ― Что еще за туннель?
   ― Туннель света. Про него говорят вернувшиеся из загробного мира: туннель, в конце которого их встречают умершие близкие или бог.
   ― Не было никакого туннеля. Помню, что очутился в деревне у моря.
   Егор навострил уши. Как жаль, что с ним нет Наташи, которая могла бы записать их беседу, подумал он.
   ― Там были одноэтажные хижины из плетеных пальмовых листьев и такие же изгороди между ними. Сколько? Я заметил штук десять. Но я не ходил по всей деревне, не знаю ее размер. На берегу сушились сети и стояли брошенные лодки. Но знаешь, что самое странное? Море и небо там другого цвета. Они зеленые! Облака белые, как здесь, а небо светло-зеленое. И море темное, но тоже зеленое.
   Егор попытался представить зеленое море, но не смог. Он вообще не мог представить воду без покрывающей ее серебристой аквапленки. Дубина увлеченно продолжал. Он все время подчеркивал, что все происходящее с ним не было бредом. Все было настоящим, как в жизни.
   ― Та деревня реальнее, чем все, что тут! ― с горячностью воскликнул боксер.
   ― Ну, конечно. Это же игра, наведенное аппаратурой сновидение.
   ― И что, ты можешь отличить его от реальности? ― с вызовом спросил Дубина.
   ― Не могу, ― признался Егор.
   ― То-то! Я помню прошлую жизнь. Так вот, та деревня была реальнее ее в сто раз! Не знаю, как объяснить, но реальнее ― и все тут!
   Егор решил не спорить.
   ― Там еще были какие-то люди, я их не помню; много лет прошло. Наверное, бедолаги вроде меня, внезапно помершие и очутившиеся там. Они ничего не знали о своей прошлой жизни. Среди них был один главный, староста этой деревни. Он привел меня к Хозяевам.
   Сердце Егора забилось сильнее. Он слушал, стараясь не пропустить ни единого слова.
   ― Хозяев несколько, ― так мне сказал староста, ― но я видел только одного. Или одну ― не знаю, бывает ли у них пол. Он сидел на каменном столбе. Такой белый весь, прям белоснежный. Он будто сиял. Он весь покрыт таким, знаешь, белым-белым пухом. Но вблизи было видно, что это перья, только очень тонкие. Ты видел сов?
   Егор помотал головой.
   ― Я здесь видел. Вот у сов такой нежный пух, только у этого шара он был еще нежнее. Просто неземной тонкости. В реальности такого не бывает. И цветов таких не бывает. Меня подвели к нему и поставили на колени.
   ― На колени?
   ― Да. Но я не спорил. Потом долго думал, почему. И понял. Это как если американца представить английскому королю. Вроде знаешь, что все люди сделаны равными, а когда окажешься перед ним, что-то такое почувствуешь и поневоле поклонишься. Так и здесь.
   Егор завороженно слушал, не решаясь прерывать Ивана вопросами.
   ― Стою я перед ним на коленях, значит. А он вроде как смотрит на меня. Ну, не смотрит, ― глаз-то у него нету, ― но знает, что я перед ним. И знаешь, что я почувствовал? Что я ему нравлюсь, вот! Рта у него тоже не было, но я точно знаю, что он мне улыбался. И мне от этой улыбки так хорошо стало, как никогда в жизни не бывало. Так что, когда Авдеев говорит, что они опасны и хотят нам зла, я не верю. Он-то там не был, это все домыслы его. А я точно знаю, что ничего плохого мне этот пушистый шар не желал. Наоборот, он был весь переполнен... ну, я не знаю, счастьем, что ли... ― сказал Дубина, смутившись собственных слов.
   Егор одобрительно кивнул, побуждая его рассказывать дальше.
   ― Я, пока стоял там, счет времени потерял. Так хорошо мне было, как никогда раньше... А потом староста меня поднял и увел. Он сказал ― Хозяин решил, что мне еще рано. Помирать, в смысле, рано. Короче, я должен вернуться. А потом я очнулся в полной тьме, ничего вокруг, и слышно было только голос врача ― он со мной через чип разговаривал. Он сказал, что у меня больше нет тела, остался один ум. А тело парализовано, поэтому я его не чувствую и не вижу ничего. Я чуть не спятил, когда узнал. Взбесился совсем. Поколотил бы этого врача, да вот только рук у меня для этого не было.
   Он умолк, переводя дыхание. Егор сочувственно слушал.
   ― А потом на связь вышел священник. Он меня успокаивал, как мог. Мы с ним много раз говорили. Это он предложил мне попробовать себя в играх, чтобы в вечной темноте не торчать. Пристроил в одну, но мне там не понравилось, как-то скучно было. Надо было дома строить, развивать экономику эту дурацкую. Муть какая-то... Я оттуда ушел в другую, потом еще в одну. А потом Лиза, подруга Авдеева, пристоила меня сюда. Здесь все просто: убей ты или убьют тебя. Всегда бей первым, если их больше ― беги. Тут я и прижился. Вот такая история.
   Егор молчал, переваривая услышанное. У него не было вопросов; простодушный боксер явно рассказал обо всем, с чем ему пришлось столкнутся, без малейшей утайки.
   ― Долго вы там пробыли? ― спросил он, наконец.
   ― Не знаю. Там будто вовсе времени нет. По внешним признакам ― полдня, может. Когда меня водили к пушистому волосатику, солнце было еще в зените, а когда сказали, что пора назад, оно опустилось к горизонту. Зеленый закат! Никогда ничего подобного не видел.
   Егор долго молчал. Дубина занервничал.
   ― Думаешь, я спятил? ― с вызовом спросил он. ― С ума сошел и мне все это привиделось, как врач сказал?
   ― Конечно, нет! ― торопливо ответил Егор.
   У него не было сомнений в том, что Дубина говорил правду. Такую убежденность невозможно оспаривать, да и незачем. Рассказ разбудил его собственные воспоминания о детском сне, в котором он увидел пушистые шары. Он прекрасно понял, что Дубина пытался выразить своим простым языком, когда говорил, что шар улыбался ему и желал добра. Егор испытал то же самое: исходящее от шаров чувство всепоглощающей любви ― не только к нему, но ко всему окружающему и к себе самим. Чистая, ничем не обусловленная, абсолютная любовь... Каждый, кто хоть раз испытал подобное, узнает этот опыт даже в самом косноязычном описании.
   ― Не напрягайся ты так! ― прервал его мысли Дубина. ― Все равно не поверишь, пока не окажешься там и не увидишь своими глазами.
   ― Как мне попасть туда?
   ― О, это легко, ― сказал Дубина с усмешкой. ― Тебе лишь нужно умереть. По-настоящему, как в этой игре.
   Напоминание о неизбежном расстроило Егора. Он вновь принялся размышлять о том, как организовать свой "уход" наименее болезненным способом. Может, Дубина что-то подскажет, подумал Егор ― он человек опытный, давно здесь, всякое повидал. У него должны быть варианты.
   ― Знаешь, что я думаю? ― продолжал боксер. ― Что с ними лучше не сталкиваться людям умным. Ну, тем, кого называют "горе от ума". Только Авдееву не говори, я как раз о нем. Такой человек узнает про этих потусторонних пушистиков ― и сразу начнет думать о них, анализировать, теории всякие сочинять. И обязательно додумается до какой-нибудь пакости. Обязательно! Так с Авдеевым и вышло. Он их боится до чертиков. А по мне, так не надо бояться. И думать о них не надо. Совсем! Лишний раз вообще лучше не думать, так оно спокойнее. Если хочешь жить нормально, всяких скользких тем ― смысла жизни там, откуда взялся разум и прочей фигни ― лучше вообще не касайся.
   Егор хотел возразить, но Иван не дал ему открыть рта, продолжая гнуть свою линию:
   ― Ты со мной не спорь. Вижу, ты тоже из умников. Ну, каждому свое. Хотите быть несчастными ― копайтесь в своих сомнениях, углубляйте самопознание. Ройте себе могилу при жизни! Мне-то что?!
   Увидев несогласие в глазах Егора, боксер воскликнул:
   ― Посмотри на меня ― и на Авдеева! И кому из нас живется легче? То-то и оно!
   Егор молча отдал должное простой и эффективной жизненной философии Дубины. При всей ее бесхитростности было в ней что-то, некая сермяжная правда, с которой трудно спорить. Егор не хотел спора. С каждой минутой его охватывало все большее возбуждение. Мысли о предстоящей смерти вытеснили все. Он боялся неизбежного убийства. Очевидно, это будет убийство. Что же еще, если самоубийство запрещено, за него отправляют в местный ад? Он изо всех сил держался, чтобы Иван не заметил, как он дрожит от страха.
   Наконец, путники подошли к церкви. Ее окружала низкая изгородь из кованых металлических прутьев. На острые наконечники некоторых из них были наколоты высохшие и почерневшие человеческие головы, отрубленные так давно, что по их виду невозможно было сказать, принадлежали ли они некогда зомби или нормальным людям.
   Вблизи церковь оказалась уютным прямоугольным зданием из темно-бежевого кирпича, напомнившим Егору скромное жилище Авдеева-Репеса. Высокую треугольную крышу венчал не привычный символ "Ом", а простой крест: две палки, длинная и пересекающая ее короткая. Над изрубленными двустворчатыми дверьми, запертыми висячим замком, зияло круглое окно с остатками витражных стекол. На ведущей к входу гравийная дорожке рыжели старые гильзы. По обеим сторонам от дорожки росла густая трава по колено.
   ― Кому здесь поклонялись?
   ― Церковь Распятого. Все местные храмы посвящены ему. Не спрашивай, кто это ― я сам толком не знаю. Мне с детства привычнее Шива. Не то, чтобы я в него особенно верил... Сейчас я больше верю в наших маленьких пушистых друзей, ― сказал боксер, подмигнув Егору.
   Единственное, что Егор знал о Распятом ― это то, что когда-то его церковь была модной. Однако после Потопа ее популярность постепенно сошла на нет. Людям не нравилась идея собственной греховности, на которой настаивали служители его культа. Авдеев рассказывал, что священники использовали концепцию врожденного греха как инструмент навязчивого контроля над паствой.
   ― Вы думаете, в "Крике зомби" он тоже присутствует? ― задумчиво спросил Егор. ― Здесь все так мрачно и... ― он запнулся, подбирая слово, ― богопротивно.
   ― Шива-то? А как же! Шива присутствует во всех мирах. Он ведь бог разрушения, забыл?
   К церкви примыкала колокольня, высокая и такая узкая, что двое не смогли бы подняться на нее одновременно. Егор понял, почему Дубина выбрал для жизни именно это место. С колокольни окрестности просматривались на много километров вокруг. Он задрал голову, пытаясь разглядеть колокол. Снизу его не было видно.
   ― Я его срезал, ― пояснил боксер, проследив взгляд Егора. ― Неприятно, когда сидишь там, а в него пули бьют. Потом целый день звон в голове.
   ― Разве зомби могут стрелять? ― удивился Егор.
   ― Не зомби, ― ответил Дубина, поморщившись. ― Другие охотники.
   ― У вас бывают разногласия?
   ― Нет у нас никаких разногласий! ― с неожиданным раздражением бросил Иван. ― Мы все как братья. Но мы тут не единственные люди. Кроме нас, есть и другие. Плохие охотники. Хакеры нанимают их убивать нас. Сначала они хотели нас купить, но мы не продаемся. Одного только смогли перекупить. Вон голова торчит на заборе, вторая слева, ― он показал на один из оскалившихся черепов с вытекшими глазами. ― Золух, семенов приятель. Я не посмотрел, что они друзья. Снес гаду башку, и дело с концом! И Семен мне слова худого не сказал. Предателей мы не любим.
   Егор испуганно слушал, примеривая на себя судьбу предателя. Его очень интересовали местные методы лишения жизни.
   ― Мы им здорово портим кровь, ― продолжал боксер. ― Вот прикинь: тут два миллиона мертвецов. Даже по рублю за штуку получаются сумасшедшие деньги. Но это мы по рублю берем, если не на заказ. Если на заказ, конкретного мертвяка найти и грохнуть ― цена до двух-трех тысяч доходит, а иногда и до пяти! А хакеры дерут с родственников по десять-двадцать тысяч! Сечешь, какие деньги стоят на кону? Они говорят, мы крадем их доход. Наше счастье, что им трудно найти добровольцев ― не всякий захочет лезть в этот кошмар. А то бы они давно прислали армию и раздавили бы нас. Наша сила в том, что нам нечего терять. Мы же коматозники!
   ― Куда смотрит полиция?! Почему она не вмешивается? ― спросил возмущенный Егор.
   ― Полиция? ― насмешливо переспросил Иван. ― Ты будто с луны свалился! Со времен Васильева полиция смотрит нам в карман. Она помогает тем, кто платит. У хакеров денег больше.
   Он открыл амбарный замок и толкнул тяжелую створку. Они вошли внутрь. Взгляд Егора приковало страшное зрелище. Под потолком в центре храма, на покрытой пылью люстре, висел высохший труп священника. Его одеяние истлело, превратившись в изорванные грязные ленты. По-детски сморщенное лицо и редкие выцветшие патлы на черепе вызывали жалость. Прямо под ним валялась заляпанная белой краской лестница-стремянка. Егор неотрывно смотрел на него, не замечая окружающей разрухи: разломанных скамей, дохлых крыс на полу, испещренного пулями расколотого алтаря и разбитых витражей.
   ― Он тут уже висел, когда я эту церковь нашел. Решил, пусть висит себе дальше, вроде талисмана.
   ― Он теперь в аду? ― сдавленно спросил Егор.
   ― Зависит от того, как он попал на люстру. Если повесился, то в аду. Если его повесили, то вернулся домой.
   По спине Егора пробежала дрожь. Он почему-то был уверен, что священник убил себя сам. Неизвестно, кем он был на самом деле, напомнил себе Егор. Здесь бедолага играл роль священника. В реальности он мог быть кем угодно: ребенком, домохозяйкой, трансвеститом-проституткой, депутатом муниципального собрания. Или, чем черт не шутит, даже настоящим священником вроде Авдеева. "Ненастоящим священником", ― поправил себя Егор.
   Мысли о реальности и предстоящем болезненном возвращении заставили его нервничать.
   ― Я давно здесь? ― спросил он напряженно. ― Местное время совпадает с реальным?
   ― Совпадает, ― успокоил Дубина. ― Что, уже торопишься обратно?
   ― Лизергин сказала, что если я не вернусь через сутки, она бросит мое тело в коме.
   ― А где оно сейчас?
   ― В Дубне. В гостиничном номере.
   Иван покачал головой.
   ― Лизу можно понять. Что ей делать, если ты не вернешься в срок? У нее нет денег на поддержание жизни твоего тела. Ну, будет она рядом сидеть, пока ты не помрешь. А толку-то?
   Он снял и поставил на пол рюкзак. Потом взял у Егора ружье и бережно положил его рядом.
   ― Придется возвращаться, ― сказал он, глядя на Егора с сочувствием.
   Егор задрожал, как осиновый лист.
   ― В-вы убьете меня? ― спросил он, стуча зубами от страха.
   ― Ясное дело. А что остается?
   Дубина поплевал на ладони и вытащил из ножен устрашающего вида мачете с широким ржавым лезвием.
   ― А м-можно из ружья? ― робко попросил Егор, уже ни на что не надеясь.
   Дубина вновь покачал головой.
   ― Прости, друг. Ты же понимаешь, патроны на вес золота. Я и так потратился, когда спасал тебя на холме. Выстрел на заказ стоит от двух тысяч. Ты заплатишь мне столько?
   Трепещущий Егор помотал головой. Сердце запрыгало в груди так сильно, будто хотело выскочить наружу. Дубина осторожно поставил его на колени так, чтобы грудь легла на скамью. Егор вперился в каменную плитку пола, тщась разглядеть в пыли и случайных узорах чье-то лицо. Он вдруг явственно увидел два глаза ― один насмешливо прищуренный, ― изящные запятые ноздрей и полуоткрытые женские губы. Егор впился взглядом в насмешливое лицо. Зрение сузилось до размеров светлого пятна на плитке, остальной мир исчез, утонув в дрожащем мареве.
   ― Руки под грудь положи, чтоб не мешали.
   Егор повиновался.
   ― Ну, что же... ― сказал боксер, вздохнув. ― Было приятно познакомиться. Счастливого пути!
   ― Мне тож...
   Свистнул мачете, и голова Егора с глухим стуком упала на пол.
  
  * * *
  
   Иван удрученно смотрел, как истекает кровью обезглавленное тело едва обретенного и тут же потерянного друга. Он прикидывал, где закопать труп, как вдруг его внимание привлек необычный звук. Не похожий ни на что в природе, звук более всего напоминал низкий вибрирующий звон. От него задрожали остатки витражных стекол в оконных проемах, а в животе боксера возникло неприятное чувство, будто кто-то невидимый бесцеремонно ощупывает его внутренности изнутри.
   Звук создали специально, чтобы охотники не пропускали появление гостей. Звенящая волна проплыла по залу дважды. Прибыли двое разом, чего давно не случалось. Иван положил окровавленный мачете на скамью, подобрал винтовку и на цыпочках прокрался к двери, ведущей на колокольню. Стараясь не шуметь, он осторожно открыл дверь и нырнул в душную темноту. Наверх вела узкая темная лестница, обветшавшая настолько, что некоторые ступеньки сгнили и провалились. Иван взбирался наощупь, держа оружие одной рукой, а второй нащупывая ступеньку для следующего шага. Он не стал лезть на самый верх, незванные пришельцы сразу заметили бы его. Звон был громким ― они материализовались прямо у стен церкови.
   Достигнув середины лестницы, боксер присел у маленького окошка в башне, почти незаметного снаружи. Мысленно матерясь, он кое-как устроил винтовку на ступени рядом с собой. Она была слишком длинной, на узкой лестнице с ней не развернуться. Оставалось полагаться на мелкокалиберный револьвер ― но, если стрелять из него не в упор, результат непредсказуем. Все зависело от дистанции до цели и от того, какой толщины на ней одежда. "Эх, почему Лиза забыла про пистолет!" ― с досадой подумал Иван.
   Он чуть привстал и выглянул наружу. За церковной оградкой появились двое мужчин. Один стоял спиной к церкви, Дубина не видел его лица. Второй был полным чернявым хлыщом с брезгливой усмешкой на холеном лице. Иван не знал визитера, но сразу проникся к нему безотчетной неприязнью. Боксер вновь пожалел, что винтовка слишком длинна и он не может взять незванных гостей на прицел.
   Оба были одеты странно для этих мест; почти так же странно, как только что ушедший Егор, чьи смокинг и ботфорты произвели на Ивана изрядное впечатление. Стоявший спиной оказался в домашнем халате, а неприятный брюнет щеголял в дорогом деловом костюме. В руке у каждого было по пижонскому никелированному пистолету. Увидев блестящие в лучах закатного солнца стволы, Дубина сглотнул от страха и алчного желания завладеть ими. На короткой дистанции ― а визитеров отделяло от него не более тридцати шагов ― их оружие было гораздо опаснее его пугача. Если, конечно, они умеют им пользоваться. Иван решил ничего не предпринимать. Он затаился и стал ждать, что эти двое станут делать дальше.
   ― Ну и место ты выбрал! ― громко сказал тот, что был в халате, с нескрываемым отвращением в голосе. ― Неужто больше негде поговорить? Зачем все это: инъекция, аппаратура, игра эта идиотская? Где мы вообще?
   Дубина не верил своим ушам. Он узнал бы этот голос из тысячи, даже пропущенным сквозь вокодер. Голос принадлежал человеку, которого он ненавидел всей душой; тому, кто лишил его человеческой жизни, превратив в вечного скитальца по умирающему зараженному миру. Это был голос Леонида Глостина.
   ― В "Крике зомби", ― спокойно отозвался чернявый. ― Веригин рекомедовал эту локацию как надежную. Полиция использует ее, когда им нужно по-тихому избавиться от кого-нибудь. Здесь нас не прослушают. Сюда даже другглы проникнуть не могут. Полная изоляция.
   ― Ты же у нас большой босс! ― саркастически воскликнул тот, что в халате. ― Кто осмелится тебя прослушивать?
   У Ивана исчезли все сомнения ― это был Глостин. Что он делает тут, в этом богом проклятом месте? Вероятность появление Глостина в "Крике зомби" была даже ниже, чем переезд его из Москвы в гниющую от эпидемий мутировавших нановирусов Агру. Ему здесь просто нечего делать! Иван замер, слившись со скрывающей его стеной, и весь обратился в слух.
   ― Лучше не рисковать. У меня связаны руки ― президент отстранила Веригина. Теперь расследование в руках этого провинциала, Смолина, ― выплюнул ненавистную фамилию брюнет. ― Ему помогает министерство безопасности. К счастью, у меня там свой человек.
   Сидевший на корточках Дубина сменил позу, чтобы размять затекшие ноги. Деревянная ступенька под ним предательски скрипнула.
   ― Что это? ― обеспокоенно спросил Глостин, поворачиваясь на звук.
   ― Неважно. Давай обсудим дела. У нас мало времени, через час я должен быть на заседании у Домбровской.
   ― Нет, погоди! Что это за церковь?.. Надо посмотреть, что внутри!
   Дубина напрягся, проклиная свою неуклюжесть. Он медленно вытянул из штанов самодельный револьвер и взвел курок.
   ― К дьяволу церковь! ― взорвался брюнет. ― Ты что, не слушаешь меня?! От денег совсем разум потерял?! Мы висим на волоске!
   ― Не ори на меня! ― заорал Глостин. ― Я, что ли, виноват, что китаезу грохнули?!
   ― Это сделал твой робот!
   ― Рыба предал меня! Ему заплатили китайцы!
   ― Это точно? ― деловито спросил чернявый.
   ― Почем я знаю? Ему снесли голову! Кто еще, если не они?
   Брюнет не ответил. Он отвернулся от Глостина и стал напряженно всматриваться в сторону далекой дубовой рощи к западу от церкви. Заходящее солнце слепило его. Он поднес пистолет ко лбу, прикрыв глаза стволом, как козырьком. На опушке рощи появились люди, их было около десятка.
   ― Сбавим тон, ― примирительно сказал брюнет. ― Мы привлекаем ненужное внимание.
   ― Чье? ― нервно спросил Глостин, поворачиваясь в ту же сторону.
   ― Местных. Давай определимся, как поступим дальше. Но прежде ты должен рассказать, что тебе известно о расследовании Смолина. Мне сообщили, что он навещал тебя. О чем вы говорили?
   ― Кто сообщил? ― настороженно спросил Глостин, снова поворачиваясь к собеседнику.
   ― Мой человек, ― мягко и немного мечтательно произнес брюнет, зачем-то облизнувшись.
   ― Этот майор, белокурая бестия? ― спросил Глостин с похабной усмешкой. ― Ты уже спал с ним?
   Брюнет посмотрел на Глостина так зло, что смешок застрял у того в глотке.
   ― Вернемся к теме, ― холодно сказал он. ― Так о чем вы говорили со Смолиным?
   ― Он сказал, что задержал Лисицына ― киберписателя, я вас познакомил на трибуне ― и священника.
   ― Какого священника?
   ― Авдеева. Ты его не знаешь.
   ― Священник опасен?
   ― Мелкий шантажист. Ничего страшного, то дело давно закрыто.
   ― Ясно. Так вот, Смолин соврал тебе. Лисицын на свободе.
   Глостин побледнел.
   ― К-как... на свободе? Смолин сказал, что они его взяли.
   ― Вранье. Мой майор подтвердил, что Лисицын скрывается в какой-то клоаке под Москвой. Возможно, ему помогают, сам бы он там не выжил. А чего это ты так нервничаешь?
   ― Чего я нервничаю?! ― истерично завопил Глостин так громко, что сомнабулически бродившие у опушки дубравы люди остановились и повернулись в их сторону. ― Меня хотели убить! И Лисицын, возможно, в этом замешан.
   ― Кто хотел тебя убить? ― спросил брюнет, поморщившись.
   ― Смолин сказал, что на моей трибуне распылили синильную кислоту! Что, он опять соврал?!
   ― А, это... ― пробормотал брюнет и тут же осекся, смущенно глядя на побагровевшего и готового взорваться от ярости Глостина.
   ― Так это ты устроил!!! ― завопил директор "Уральских роботов". ― Ты, скотина! И еще смеешь называть себя другом! Да я тебя за это...
   ― Уймись, ― недовольно бросил чернявый. ― Это была подстраховка. На случай, если твоя бомба убьет не всех.
   ― Кого ― не всех?! ― продолжал кричать Глостин, полностью потеряв самообладание. ― Бомба была для инженеров, чтобы зачистить хвосты! Ты сам сказал, что свидетели программирования проигрыша нам не нужны!.. Мы договаривались только о бомбе! Я ее поставил, она сработала, все мертвы. Так какого дьявола ты распылил газ в моей ложе?!!
   ― Накладка вышла. Извини, ― сказал чернявый, опасливо глядя на пистолет, которым Глостин размахивал перед его носом.
   ― Накладка?!! Да ты убить меня вздумал, сволочь! Делиться не хочешь? Решил все деньги себе заграбастать?! Мало тебе того, что получил от Домбровской?!
   ― Деньги? ― недовольно повторил брюнет. ― Это ты у нас любитель денег. А я хотел, чтобы договоренности соблюдались. Мы договорились, что твой робот проиграет?
   ― Ну?!
   ― Ты взял за это деньги?
   ― Да! И половину отдал тебе, как договаривались. Не тяни, что сказать-то хочешь?! ― крикнул Глостин.
   ― А то, что ты решил всех надуть. Ты приказал Рыбе не устанавливать программу проигрыша, хотя деньги за проигрыш взял. Мы договорились ― ты берешь деньги в компенсацию за ущерб твоей репутации. Потом можешь сворачивать бизнес или делать что хочешь, ― главное, чтобы Дубина проиграл. А что сделал ты? Решил обмануть всех: и меня, и китайцев. Деньги взять ― и выиграть. Чтобы и куш отхватить, и фирму свою спасти. Что молчишь, язык проглотил?
   ― Откуда ты знаешь?.. ― изумленно спросил Глостин.
   ― Я платил Рыбе, чтобы он держал меня в курсе твоих делишек. Я дал ему втрое против того, что дал ты, и он проигнорировал твой приказ. Не ожидал?
   ― Вот сволочь! ― крикнул Глостин в адрес то ли Рыбы, то ли своего собеседника; а может, обоих сразу.
   ― Это ты сволочь, ― отчеканил брюнет, хмуро глядя в глаза директору. ― Со своими так не поступают.
   ― Ты хотел убить меня! ― взревел Глостин, надвигаясь на собеседника.
   ― За все надо платить, милый, ― резко сказал брюнет, повышая голос. ― Никто, слышишь, ― никто не может поступать так со мной и рассчитывать, что останется безнаказанным!
   Глостин вскинул пистолет и приставил его ко лбу брюнета. Тот сохранил полнейшее хладнокровие. Он чуть отклонил голову, прикрыл дуло указательным пальцем и осторожно отвел ствол от головы. Потом он сказал:
   ― Сначала нужно уладить дела.
   ― Гомосек! ― взвизгнул Глостин.
   ― Некрофил, ― спокойно парировал брюнет. ― Жалкий трахатель мертвых андроидов.
   Рука директора задрожала. Глостин опустил пистолет и бессильно сел на траву. Он растерянно смотрел на приятеля, будучи не в силах поверить в его предательство.
   ― Что еще сказал Смолин? ― спросил тот деловито, словно секунду назад между ними не было горячей перепалки.
   ― Спросил, какие у меня дела с Лю Куанем, ― безразлично ответил Глостин, начав ритмично покачиваться.
   ― А ты?
   ― Я что, больной, рассказывать ему...
   ― Ладно, не кипятись. А этот твой Лисицын, что он знает?
   ― Ничего. Он видел, как Лю Куань выходил из моего кабинета. Вряд ли он знает, кто это.
   ― Хорошо, ― сказал чернявый, тут же забыв о директоре и принявшись расхаживать взад-вперед перед его носом, рассуждая вслух: ― Тему с нападением на председателя можно урегулировать на политическом уровне. Оттдуваться будет Домбровская. Идея с проигрышем моя, но она ее одобрила, так что пусть теперь пляшет перед китайцами. Следствие я попытаюсь прикрыть... хотя моего влияния, скорее всего, уже не хватит. Придется пойти другим путем. Дело сдуется само, если не будет фигурантов, верно? Остались ты, да Лисицын. Его нужно убрать. Этот вопрос я решу... наверное, уже завтра. Да, один день погоды не сделает ― завтра. Тогда и вздохнем спокойно.
   ― А я? ― жалобно спросил Глостин.
   ― А ты у нас секретный агент, забыл? ― пропел чернявый ласково, потрепав его по щеке короткими пухлыми пальцами. ― Ты для Смолина почти недосягаем. А скоро, ― склонив голову набок, он внимательно посмотрел на Глостина и усмехнулся, ― станешь полностью недосягаем, я об этом позабочусь.
   Дубина, ни жив ни мертв, впитывал каждое слово из их разговора. Он действительно здорово оторвался от дел реального мира, ибо почти ничего не понял, кроме того, что Егору Лисицыну грозит смерть, и не виртуальная, а вполне реальная. Понять-то он это понял, но как предупредить Егора? Любая информация из этого мира выходит только вместе с покидающими его людьми.
   Чернявый встревоженно посмотрел в сторону дубравы. Людей стало больше. Сбившись в толпу, они быстро шли к церкви.
   ― Так, нам пора! ― решительно сказал он. ― Вставай, чего расселся! Мы не на пикнике.
   Он передернул затвор пистолета и выжидательно уставился на Глостина. Тот нехотя встал и тоже взвел свой пистолет. Они стояли лицом к лицу на расстоянии вытянутой руки. Брюнет поднял оружие, уперев ствол в грудь Глостину ― прямо в сердце.
   ― Это обязательно? ― неуверенно спросил директор.
   ― Делай, как я, ― велел брюнет, игнорируя вопрос. ― Стреляем одновременно на счет "три".
   Глостин послушно уткнул ствол в грудь приятеля. Они целились друг в друга в упор. Толпа приближалась. Местные бежали к ним изо всех сил, словно боясь опоздать. Уже можно было различить их перекошенные лица и рваную окровавленную одежду.
   ― Считаю, ― предупредил чернявый, с тревогой глядя на бегущую толпу. ― Раз, два... три!
   Грянул выстрел. Тело чернявого отлетело, словно сбитое с ног таксоботом, и, раскинув руки, упало в высокую траву. Глостин остался стоять, с удивлением глядя на дымящийся пистолет в своей руке и на развороченную грудь упавшего. Он подошел к телу и неуверенно толкнул его ногой. Брюнет не подавал признаков жизни.
   ― Эй, ты чего, Икрамыч? ― растерянно спросил Глостин, снова пиная бездыханное тело дружка. ― Ты что не стрелял?
   Толпа была уже близко. Топот десятков ног и голодный вой вывели директора из ступора. Он повернулся навстречу зомби и, увидев их лица, в ужасе попятился назад. Уперевшись спиной в оградку, он навел на бегущих пистолет и закричал тонким испуганным голосом:
   ― Стоять, или я стреляю!
   Иван Дубина, опомнившись, принялся яростно дергать винтовку. Он пытался просунуть ее в окно, но только исцарапал приклад об кирпичи стены, ничего не добившись. Бросив ее, он с чертыханьями скатился вниз по лестнице, схватил мачете и побежал к выходу, надеясь успеть.
   Ему хотелось проучить Глостина, позволив зомби хорошенько напугать его, но наблюдать его мученическую смерть Дубина не собирался. Во-первых, директор оплачивал содержание тела Ивана. Во-вторых, ― и это было важнее, ― боксер так и не смог привыкнуть к зрелищу поедания людей заживо. Ни один человек не заслужил такой участи, даже Глостин.
   Он рванул на себя дверь и выскочил наружу. Зомби были уже в нескольких десятков шагов от Глостина. От их жуткого крика стыла кровь в жилах. Директор истерично взвизгнул и начал стрелять. Пули попадали в мертвые тела, вырывая куски плоти и сбивая бегунов с ног. Пораженные падали, но тут же вновь вскакивали, с рычанием устремляясь к Глостину. Их голодный вой превратился в непрерывный душераздирающий визг.
   Глостин перестал стрелять. Мгновение он в панике смотрел на бегущих к нему мертвецов, а потом, вдруг решившись, быстро приставил ствол к виску.
   ― Не-е-ет!!! ― завопил Дубина, бросаясь к директору.
   Грохнул выстрел. Половина головы разлетелась на куски, густо окрасив траву алыми брызгами. Тело Глостина рухнуло как подкошенное.
   Дубина остановился и от души выматерился. Не успел! Спина покрылась испариной. Он стоял и тяжело дышал, глядя, как зомби дрались друг с другом, раздирая на части и пожирая свежое мясо. Некоторые заметили Ивана и прекратили кровавую трапезу, уставившись на него мертвыми злыми глазами.
   Иван перехватил мачете поудобнее и решительно направился к ним. Он убивал их одного за другим, меланхолично размышляя о том, как странно устроена жизнь. Воистину, не бывает худа без добра. Он только что потерял своего врага и источник пожизненной ренты ― зато приобрел два новеньких пистолета, о которых так долго мечтал.
  
  17.
  
   "Новости из Японии. Широкое осуждение в японском обществе вызвала новая кадровая политика местных корпораций. Из-за системы пожизненного найма люди-сотрудники обходятся фирмам дороже роботов, поэтому от людей стараются избавиться при первой возможности. Первыми под сокращение попадают работники преклонного возраста, имеющие проблемы со здоровьем. Их все чаще увольняют с последующим усыплением в связи с "нецелесообразностью ремонта", как уклончиво формулируют это страховые компании.
   Но есть и хорошие новости. Группе японских биологов во главе с профессором Ямадой удалось осуществить смелый эксперимент. В специально созданной лаборатории свинья с внедренным человеческим эмбрионом выносила и родила здорового ребенка. По словам профессора, самым сложным этапом было искусственное ускорение развития плода, чтобы уложиться в биологический срок беременности свиньи.
   Новорожденный чувствует себя хорошо и, как докладывают экспериментаторы, прекрасно ладит с единоутробными братьями-поросятами. К сожалению, свинью после родов пришлось усыпить. Чтобы отдать ей дань уважения, ученые приготовили из нее разнообразные блюда для торжественого празднования в честь успеха эксперимента.
   Теперь профессор Ямада задумался о новом дерзком опыте: он хочет проверить, сможет ли человеческая женщина выносить поросенка. Профессор признался, что пока ему не удалось найти добровольца.
   Не все коллеги поддерживают профессора. Многие обвиняют его в нарушении научной этики, а эксперименты его лаборатории называют аморальными и бесчеловечными. В научных журналах нередко публикуется критика исследований Ямады. В частности, ставится под сомнение необходимость подобных опытов в эпоху распространения портативных встроенных инкубаторов, позволяющих гулловским роботам выносить и родить кого угодно: от кролика и карликового медведя до человека или дельфина".
   Клик-клик!
   Егор слушал новости с возрастающим интересом. Он понимал каждое слово, но лишь по-отдельности. Объединенные вместе, слова превращались в околесицу, бессмысленный образчик наркоманской прозы. Профессор Ямада? Свиньи, рождающие человеческих детей? Ум упрямо отказывался понимать это.
   Егор пребывал в ослепительно черной пустоте. Тело отсутствовало, он был чистым сознанием, локализованным в микроскопически малой точке. Вокруг не было ничего, и только гремящий в пустоте голос искусственной дикторши напоминал о том, что в мире, помимо Егора, возможно, существует что-то еще.
   "...конгрессмены-демократы требуют привести законодательство об оружии в соответствие с современными реалиями. В Америке до сих пор нет закона, регулирующего владение частными атомными бомбами. Между тем, стоимость таких устройств снизилась ниже психологического порога, ранее делавшего их покупку неприемлемой.
   В Среде Гулл уже несколько лет продаются комплекты "сделай сам" для самостоятельной сборки собственной бомбы. Точное число портативных ядерных зарядов в американских домохозяйствах неизвестно, однако, согласно опросам, каждый двадцатый американец хотя бы однажды задумывался о приобретении атомной бомбы..."
   Клик!
   Последняя новость отчасти походила на реальную. Егор вспомнил, что у него должны быть глаза, и попытался открыть их. Трюк удался. Сначала он увидел белесый туман. Потом резкость вернулась и в поле зрения оказались грязный потолок гостиничного номера и склонившаяся над ним взволнованная Наташа.
   ― Профессор Ямада, ты слышала о таком? ― спросил Егор чужим сонным голосом. ― Он заставляет свиней рожать людей. Нужно остановить его.
   ― Лизергин вколола тебе диссоциатив, ― сказала она. ― Потерпи, скоро ты придешь в норму.
   Вспомнив, как Дубина отрубил ему голову, Егор в панике понял, что не чувствует тела. Он ощупывал себя и не находил ничего: ни головы, ни тела, ни ног, ни рук, которыми шарил по невидимому телу.
   ― Где мое тело?! ― вскричал он.
   Наташа взяла его руку в свою и поднесла к его глазам. Рука была на месте, но он ее не чувствовал. Он перевел взгляд вниз и увидел, что все на месте.
   ― Не бойся, чувствительность скоро вернется, ― сказала Наташа.
   Ее слова успокоили Егора. Он вертел невесомой головой, оглядывая комнату. Чего-то не хватало. Вернее, кого-то.
   ― Где Лизергин?
   ― Ушла. Нам тоже нужно уходить, здесь полиция. Ты можешь встать?
   Егор попытался вскочить, но потерял ориентацию и полетел с кровати головой вниз. Если бы не вовремя подхватившая его Наташа, он упал бы лицом в грязный пол. Она втащила Егора на кровать и села рядом, огорченно поджав губы.
   ― Где здесь? ― уточнил он.
   В доступном его зрению пространстве никакой полиции не наблюдалось.
   ― В Дубне. Я видела их в окно. Они проверяют документы у отморозков.
   Егор предпринял новую попытку встать. На этот раз он действовал осторожнее. Он представил, как сначала садится, потом спускает ноги на пол и встает. Тело послушно выполнило требуемое. Егор повеселел. Он чувствовал себя прекрасно. Впервые за последние лет десять у него ничего не болело. Так здорово не ощущать себя! Анестезирующий раствор, что вколола ему Старуха Лизергин, оказался отличной штукой. Егор был бы не прочь провести в этом состоянии приятной невесомости всю оставшуюся жизнь. Наташа сказала, что оно пройдет. Жаль, подумал он.
   Наташа сняла защитный тросик и осторожно выглянула в коридор. Убедившись, что там никого нет, она дала ему знак рукой и выскользнула наружу. Егор поплыл следом. Он воспринимал себя плывующей на высоте человеческой головы телекамерой. Телекамера производила немалый шум, особенно когда не вписывалась в поворот и стукалась об стены и двери чужих номеров. Пару раз он упал, но тут же быстро вскочил и бодро продолжил свой путь.
   Бармен был на своем обычном посту. Он сидел за стойкой и протирал ― или, скорее, пачкал ― граненые стаканы серой от въевшейся грязи тряпкой. Заметив крадущуюся парочку, он было встрепенулся, но тут же вспомнил, что номер оплачен вперед, и вернулся к стаканам. Пересекая бар, Егор задел и повалил пару стульев. Наташа, униженно извинившись перед барменом, торопливо подняла их и поставила на место. Тот внимательно следил, как она делает это, жадно впившись взглядом в соблазнительные изгибы ее полуобнаженного тела, а в заключении послал ей воздушный поцелуй. Егор не видел этого, он был занят попаданием в дверной проем.
   Они оказались снаружи. Наташа взяла его за руку и повела вдоль канала. Егор внимательно смотрел под ноги, чтобы не наступить на торчащую балку или кирпич. Он хотел оглядеться, но боялся потерять равновесие и упасть в полную плавающего мусора, черную от мазута воду. Поблизости визгливо взвыла полицейская сирена и захлопали выстрелы. Парочка беглецов поспешно пересекла узкий железный мостик и свернула на тихую улицу, образованную рядами разноцветных пластиковых контейнеров. Контейнеры служили местному люду торговыми лавками. В страхе перед облавой отморозки поспешно прятали свой товар и закрывали контейнеры. Улочка стремительно пустела.
   Егор не знал, куда они идут. Они уходили от гостиницы и центра Дубны, это было главным. Быстрые движения разогнали кровь в его жилах, и вскоре он почувствовал неприятное покалывание в том пространстве, что занимало его тело. Егор попросил Наташу остановиться. Она послушно встала, встревоженно озираясь по сторонам.
   Егор прислушался к ощущениям. Они были занятными. Зуд и покалывания в членах стремительно нарастали. Внезапно он вернулся, волной обрушившись в тело откуда-то сверху. Это было похоже на посадку гиперзвукового воздушного лайнера, когда он ударяется колесами о взлетно-посадочную полосу и пассажиров в салоне ощутимо встряхивает. "Лайнер" попрыгал немного и "остановился". Егор ощутил ноющие ноги, натертые рюкзаком плечи и спазматическую боль в разрубленной мачете шее. Он еще раз ощупал себя для верности. Убедившись, что все члены на месте, он схватил Наташу за руку и потащил ее прочь от центра.
   Они нырнули в арку, образованную естественным путем, ― дом частично обрушился, а местные жители растащили образовавшуюся гору кирпичей по своим нуждам, ― и выскочили в закрытый двор. Там не было ни души, не считая стремительно разбежавшихся крыс, напуганных их появлением. Тупик! Егор оглядывался, соображая, куда двинуться дальше. Он понятия не имел, где они находятся. Все, что он знал ― им нужно выбраться из Дубны. Он не успел ничего решить.
   Сзади раздались тяжелые шаги. Усиленный динамиком грубый голос пролаял:
   ― Не двигаться! Встать на колени, руки за голову! Не оборачиваться, или я стреляю!
   Егор с удивлением узнал свой текст, написанный на заре карьеры киберписателя для полицейского управления. Он машинально обернулся и увидел толпу полицейских, перекрывших выход со двора. Он не успел сосчитать их. В этом не было нужды: он знал, что полицейских ровно девять.
  
  * * *
  
   Детектив Смолин стоял в ситуационном центре министерства общественной безопасности, вперившись взглядом в громадный стереоэкран и нервно кусая губы. Экран демонстрировал спутниковую карту Дубны с мигающими язвами полицейских патрулей, посланными им арестовать Егора Лисицына. Десятки вспухающих красных точек ползли по городу, повторяя своми траекториями хаотично искривленные каналы и улицы.
   Несмотря на заверения майора в скорой поимке беглеца, координаты Лисицына вычислить не удалось. Нелегальная программа в чипе подозреваемого работала исправно, посылая преследователей по ложному следу. Казалось, он нарочно насмехается над ними. Прямо сейчас, если верить показаниям его чипа, Лисицын плыл куда-то в Русское море, в десятках километров за дамбой. Смолин на всякий случай отправил туда вертолет. Разумеется, впустую ― там не было ничего, кроме бесконечно катящихся холодных волн. Оставалось искать по старинке, массовой облавой.
   Патрули уже больше часа прочесывали плавучие трущобы, переворачивая вверх дном дома, притоны и гостиницы, однако следов подозреваемого по-прежнему не было. Удалось схватить с десяток разыскиваемых по старым и закрытым делам, но Смолин приказал отпускать всех, чтобы не тратить ресурсы на второстепенные задачи.
   Только что ситуация осложнилась. Полиция разозлила силы самообороны, как звались местные банды, взявшие на себя труд приглядывать за порядком, и полицейские катера обстреляли из окон жилых домов. К счастью, обошлось без потерь, но обстановка стремительно накалялась. Командующий патрулями полицейский полковник уже несколько раз вызывал Смолина и ругался, угрожая вывести своих людей из Дубны, если их не усилят плавающими танками. Несколько танков нашлось на юге, в Подольске, но на пересечение ими центра столицы требовалось специальное разрешение.
   В теории, полномочия Смолина позволяли ему получить разрешение на что угодно. Увы, привычный российский бардак свел их на нет. Никто толком не знал, у какого ведомства надлежит его спрашивать. Мэрия отправляла в городское управление полиции, те кивали на свое министерство, которое, в свою очередь, отсылало в министерство общественной безопасности ― и так далее, до бесконечности. В длинный список ведомств, с которыми связался раздраженный Смолин, странным образом попала даже академия наук. У детектива возникло ощущение тягостной безнадежности, словно он пытался прорваться сквозь податливую стену липкого желе, но все усилия приводили лишь к тому, что он увязал в ней все больше, как муха в биопасте.
   Майор хотел вызвать штурмовики и разбомбить сопротивляющийся город, но Смолин запретил даже думать об этом. Лисицын был нужен ему живым. Детектив и не подозревал, что у министерства есть боевая авиация. Танки еще можно объяснить, но авиация? Зачем она ведомству, призванному следить за соблюдением конституции? Впрочем, сейчас не было времени даже думать об этом.
   Китайское правительство продлило ультиматум еще на день. Москву пока не сожгли, и это хорошая новость ― единственная хорошая новость за сутки. Остальные новости были плохими. Сначала майор сообщил о гибели священника, который вместе с Лисицыным громил особняк Глостина. Он был убит при попытке ограбления накануне ночью ― застрелен из лазерного пистолета. Его дом оказался перевернут вверх дном. Пропало ли что-нибудь ценное, сказать трудно.
   Смолин не поверил в версию ограбления. Обычные грабители не имеют спецоборудования, которое сожгло все гулловские видеосенсоры в доме священника перед тем, как убийцы вошли внутрь. Оно слишком дорогое, не всякая спецслужба имеет подобное. Как бы там ни было, у Смолина нет возможности лично заниматься этим убийством.
   Белобрысый майор заверил, что его люди проследят за расследованием. Анне майор не нравился. Ей казалось, что он не вполне искренен и играет в свою игру. Она не могла обосновать свои предчувствия, но Смолин верил ей. С каждой минутой не подозревающий ни о чем майор раздражал его все сильнее.
   Второй неприятностью ― не неприятностью, а тяжелым ударом ― стало происшествие с Леонидом Глостиным. В доме на Кавайного было обнаружено его тело, подключенное к самодельному оборудованию для запрещенной кибер-игры. Смолин не слишком разбирался в играх, но его скромных познаний хватило, чтобы понять объяснения врачей. Глостин пребывает в коме, выйти из которой он не сможет уже никогда. Если аппарат жизнеобеспечения отключить, его тело умрет.
   Допрос гулловского андроида директора "Уральских роботов" дал немногое. Она сообщила, что к хозяину приехали какие-то люди, подключили прибор и сделали ему инъекцию вещества, входящего в стандартный набор для эвтаназии, только меньшей концентрации. Глостин ждал их и сам открыл им дверь, велев секретарше не беспокоить его час или два. Спустя час неизвестные люди ушли, а еще через час она вошла в спальню и обнаружила неподвижное тело, после чего вызвала скорую и полицию.
   Смолин был там и видел, как срочно прибывший Максим Икрамов с бригадой правительственных медиков забрали тело в лучшую президентскую больницу. Там Глостин ― вернее, его бесчувственное тело ― будет окружен всемерным уходом, но это не поможет ему вернуться.
   Икрамов выглядел странно. Он был словно пьяный, а его неуверенная походка пугающе напоминала неловкие движения старинных андроидов. Глядя на него, Смолин вспомнил давно забытую детскую сказку про деревянных роботов Урфина Джюса. Охрана не пропустила его к Икрамову, так что о причинах состояния руководителя президентской канцелярии оставалось догадываться. Смолин решил, что он выпил, снимая стресс после происшествия с Глостиным.
   Менее чем за сутки погибли двое из трех фигурантов. Лисицын был единственной ниточкой, которая может вывести следствие хоть куда-нибудь. Смолин уже не верил, что сумеет распутать это дело. Майор настаивал, что брать Лисицына рано, нужно подождать еще день или два. Детектив наорал на него, а заодно и на попавшегося под руку краснощекого генерала, начальника майора. В последнее время Смолин наживал себе врагов с необыкновенной легкостью, но его это не беспокоило. Единственное, чего он хотел ― взять Лисицына живым.
   В зале ситуационного центра стоял телепатический гул, как в растревоженном улье. Офицеры и диспетчеры постоянно связывались с патрулями в Дубне. Они принимали сводки и передавали распоряжения, непрерывно докладывая что-то расстроенному пузатому генералу. Получивший взбучку белобрысый майор куда-то исчез, Смолин стоял у экрана один. В его распоряжении были все присутствующие сотрудники, но он не хотел разбираться, кто есть кто в галдящей толпе. Он выбрал техника, показавшегося Анне смышленым, и попросил, чтобы тот держал его в курсе событий в Дубне.
   Техник действительно оказался толковым: он ухитрился подключиться к зрительном системе лисицынского гулловского андроида. Смолин обрадовался, но, как оказалось, преждевременно. Битый час находящиеся в зале наблюдали лицо спящего Лисицына крупным планом. Детектив надеялся, что местоположение подозреваемого удастся определить по звуку полицейских сирен, но к слуховой системе подключиться не удалось. Он махнул рукой и приказал убрать лицо, заменив его картой Дубны.
   Кажется, техник опять что-то нашел. Он возбужденно позвал Смолина, показывая на маленький экран на своем рабочем месте.
   ― Идут! ― доложил он подошедшему детективу.
   Смолин склонился к экрану. Он увидел полутемный бар с неприятным на вид мужиком за стойкой. Картинка быстро сменилась: теперь это были валяющиеся на полу пластиковые стулья. Изящные женские руки схватили их и приставили к столикам. Потом опять мелькнул бармен и ― о, удача! ― Лисицын. Он шел неуверенным деревянным шагом, напомнившим Смолину походку Икрамова. Потом замельтешили покрытые мхом сырые кирпичные стены, разбегающиеся из-под ног крысы и заполненный грязной водой канал.
   ― Он не догадается, что мы его видим? ― озабоченно спросил детектив.
   ― Даже его друггл не догадается, ― ответил техник, довольно улыбаясь.
   ― А разве не друггл отдает нам эти данные?
   ― Формально друггл, ― подтвердил техник. ― Та часть ее личности, что лежит ниже порога сознания. Она делает это в бессознательном состоянии.
   ― Поясните, ― попросил Смолин.
   ― Вы знакомы с робототехникой?
   ― Немного помню из школы.
   Техник понимающе кивнул.
   ― Говоря о сознании другглов, мы не имеем в виду, что они сознательны, как мы. Это робототехнический термин. Грубо говоря, к сознанию друггла мы относим то, что она сообщает своему пользователю. То, о чем она не скажет ни при каких обстоятельствах, лежит ниже порога сознания.
   ― Этот порог... его можно менять?
   ― Легко, если есть доступ к этим настройкам. Но у пользователя доступа нет.
   ― А сама она... осознает, что предает его? ― спросил детектив, невольно подумав об Анне.
   Техник снисходительно улыбнулся.
   ― "Она" не существует. Ее личность ― просто набор программ. В каждый момент одна из них оказывается сильнее и берет на себя управление. В результате создается впечатление разумной личности. Это все видимость.
   Смолин почувствовал, как Анна усмехнулась в его голове.
   ― Вы подключились к ее чипу, да? ― спросил он.
   Техник кивнул.
   ― А нельзя снять видеопоток и с его глаз?
   ― Если повозиться, можно. Но что это даст? ― пожав плечами, ответил техник. ― Они идут вместе, мы увидим ту же картинку. Хотя, есть одна идейка...
   Он замолчал, сосредоточенно набирая команды на архаичной клавиатуре. Смолин невольно залюбовался, глядя, как ловко летают его пальцы над клавишами. Техник немного поколдовал с клавиатурой и довольно воскликнул:
   ― Готово! Подключился к его чипу. Программу искажения координат стереть не могу, у меня нет администраторского доступа. Зато могу сказать, куда он дальше двинется.
   ― В смысле? ― не понял Смолин. ― Вы можете читать его мысли?
   ― Нет, на это тоже нет доступа. Но имеется одна лазейка... Мы можем снять электрическую активность коры его мозга. Долго объяснять. Короче, я могу считать его намерения, которые он сам еще не осознал.
   Детектив смотрел непонимающе. Техник принялся объяснять:
   ― Решение сделать что-то возникает до того, как сам человек его осознает. Сначала оно появляется в мозгу, но проходит время, прежде чем оно оказывается в сознании и человек о нем узнает. Чип вклинивается в этот зазор и перехватывает мысль до того, как она попадет в сознание. Мы можем считать его намерения: куда этот Лисицын сейчас двинет ― вправо или влево, понимаете? Или, положим, захочет остановиться. Он сам еще этого не знает, а мы увидим. Программа искажает его координаты, зато мы увидим, куда он фактически собирается идти, еще до того, как он сделает выбор. Всего на несколько секунд раньше, но нам этого хватит.
   До Смолина начало доходить.
   ― Если представить его намерения в виде векторов и наложить на спутниковую карту Дубны... ― задумчиво сказал он.
   ― Мы сопоставим их и сможем вычислить его реальное местонахождение! ― закончил техник.
   Смолин посмотрел на него с уважением.
   ― Действуйте! А я свяжусь с полковником, чтобы он стянул туда своих людей.
   Техник кивнул и сосредоточенно застучал по клавишам.
  
  * * *
  
   Егор испуганно смотрел на здоровенных полицейских. Одного роста и телосложения, облаченные в одинаковую канареечно-желтую пластиковую броню и закрытые шлемы с антеннами "акулий плавник", они напоминали записавшихся в рыцари однояйцевых близнецов. На поясе каждого висели дубинка и лазерный пистолет ярко-желтого цвета в тон броне.
   Егор столкнулся с назгулом. Он знал, что в действительности полицейский всего один. Остальные восемь были его виртуальными копиями, созданные чипом в голове Егора. К сожалению, обманутый чипом мозг не позволял отличить их от оригинала. Все девять казались абсолютно настоящими. Впервые в жизни Егор пожалел, что он не лишенный чипа отморозок.
   Арка была слишком широкой, чтобы ее мог перекрыть один человек ― если, конечно, он не станет стрелять. Несмотря на угрозу, стрелять назгул явно не собирался. Он хотел поймать Егора живьем. Закованные в броню верзилы выстроились в два ряда, присев и широко расставив руки в шипастых перчатках, словно вратари кибер-футбола. Егор бегал глазами по их напряженным фигурам, переводя взгляд с одного на другого, пока не решился. Крикнув Наташе "бежим!", он выбрал одного из полицейских и бросился прямо на него.
   Интуиция не подвела. Он проскочил сквозь полицейского, словно тот был соткан из воздуха. Вместо удара о жесткие пластиковые доспехи Егор ощутил сильнейшее жжение на коже. При столкновении с виртуальной копией полицейского чип против воли владельца возбуждал нервные окончания, заставляя испытывать жгучую боль от прикосновения. Иллюзорная проекция обжигала, как ядовитая медуза. Новая волна боли, ― Егор проскочил второго, ― и свобода!
   Полицейские развернулись и бросились следом. Обернувшись, чтобы посмотреть, удалось ли проскочить Наташе, Егор получил тяжелый удар в лицо. Отлетев на пару метров, он упал на грязный асфальт. Толпа желтых рыцарей навалилась сверху, хватая его призрачными руками и заставляя корчиться от ожогов. Не выдержав боли, Егор завопил на всю улицу. Настоящий полицейский стоял над свалкой, не спеша доставая из-под доспеха клей для задержания подозреваемого.
   Наташа растерянно смотрела на кричащего Егора. Внезапно решившись, она подскочила к назгулу сзади, неловко замахнулась и обрушила кулак на желтый шлем с торчащим гребнем антенны. Раздался громкий хруст, заглушивший даже крики Егора. Полицейский замер на мгновение, а потом мешком рухнул оземь. Из-под расколотого шлема на асфальт потекла струйка крови. В то же мгновение мучившие Егора фантомы исчезли.
   ― Ты убила его?! ― испуганно спросил он, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.
   Наташа прищурилась, глядя на лежащее у ее ног тело.
   ― Кажется, нет. Аня дала мне доступ к программе полицейской связи. В Дубне гибели полицейских не зафиксировано. Он жив.
   ― Аня?
   ― Моя подружка, друггл детектива ― я тебе рассказывала.
   Егор вспомнил, но сейчас это не имело значения.
   ― Нужно помочь ему! Он так грохнулся, вдруг он ранен?
   ― С какой стати мы должны ему помогать? ― спросила Наташа, недовольно поджав губы. ― Он причинил тебе боль.
   Егор изумленно смотрел на нее, поражаясь жестокому равнодушию в ее голосе. Он пытался вспомнить, была ли в наташиных настройках эмпатия. Кажется, нет, хотя она всегда сочувствовала ему даже в мелочах. Стоило ему прищемить палец или поймать недвольный взгляд соседа в лифте, она сразу была рядом с утешением и сочувствием. А тут... Впрочем, полицейский был для нее никем, он чужой. Более того, он враг, потому что поднял руку на ее хозяина. Но ― напасть на полицейского? Чем это кончится для Егора, предсказать невозможно. Возможно, священник был не так уж неправ, предупреждая об опасности гулловских андроидов, подумал Егор, хватая ее за руку и таща вдоль грязного канала.
   ― Куда мы бежим? ― спросила она на бегу.
   ― Назад в гостиницу!
  
  * * *
  
   ― Лисицын задержан? Что происходит? ― нетерпеливо спросил Смолин.
   ― Мы почти взяли его, но он сбежал. Его гулловский андроид вырубила полицейского! ― удивленно сказал техник.
   Брови Смолина поползли вверх.
   ― Что с ним?
   ― Сотрясение мозга, повреждения лица. Его уже эвакуировали.
   ― Как это возможно?
   ― Не знаю, господин следователь. Впервые вижу такое.
   ― Машина сошла с ума. Отправьте запрос в Гулл, пусть объяснят, что происходит.
   ― Уже отправил. Робот-секретарь пообещал рассмотреть нашу проблему. Только, между нами говоря, господин следователь ― они не ответят. Гулловцы не сотрудничают с нашим министерством.
   Смолин наморщил лоб, соображая, как поступить.
   ― Тогда пусть ее уничтожат. Отдайте приказ всем полицейским в районе.
   ― Слушаюсь! ― обрадованно ответил техник и принялся отдавать распоряжение патрульным: ― Внимание, всем патрулям: застрелите эту суку!
   Внезапно Смолин изменился в лице. Он замер на месте и, забыв об окружающих, внимательно слушал своего друггла. Лицо его приобрело растерянное выражение.
   ― Но она пыталась убить полицейского! ― воскликнул он вслух, заставив обернуться дежурных за пультами.
   Заметив, что привлекает всеобщее внимание, детектив вышел из зала и принялся ходить взад-вперед по коридору, нервно жестикулируя.
   "Мне плевать, что вы подруги! ― яростно повторил он. ― Она напала на сотрудника полиции!"
   "Она спасает хозяина, ― возразила Анна. ― Я для тебя сделала бы то же самое. Прошу, отмени свой приказ".
   "Я не могу! Как это будет выглядеть со стороны?"
   "Скажи, что она ценный свидетель и ее нельзя убивать".
   "Но это неправда!"
   "Ну и что?" ― спросила Анна терпеливо.
   "Это неправильно! ― возмутился Смолин. ― Я не буду этого делать".
   "Милый, земля круглая, ― вкрадчиво сказала она. ― Все, что мы делаем или не делаем, когда-нибудь вернется к нам с неожиданной стороны. Представь, что кто-то могущественный однажды приговорит меня к смерти, а ты не будешь знать об этом и не сможешь меня защитить. Только представь на секундочку, ладно?"
   Смолин не ответил. Образ угрожающей Анне гибели предстал перед ним так явственно, что он почувствовал, как сжалось его сердце. Он был в отчаянии. Ему ужасно не хотелось расстраивать Аню, но выставить себя дураком перед подчиненными он тоже не мог. Судьба чужого андроида волновала его меньше всего.
   "Ты же знаешь, что она ни в чем не виновата, ― продолжала Анна. ― Она просто следует своей программе, вот и все. Разве можно убивать невиновную?"
   "Ну хорошо, хорошо! ― раздраженно воскликнул детектив. ― Твоя взяла, как всегда".
   "Спасибо, милый! Я люблю тебя," ― нежно проворковала Аня.
   С каменным лицом Смолин зашел в зал и, чеканя слова, громко произнес:
   ― Внимание, новая вводная! Я отменяю приказ о ее уничтожении. Андроид подозреваемого ― ценный свидетель и нужна нам живой.
   Техник пожал плечами и начал передавать новое распоряжение.
   "Дожил, ― с досадой подумал Смолин. ― Мой друггл дружит с другглом преступника! Сказать кому..."
  
  * * *
  
   Они вернулись в "Пароксизм страсти" той же дорогой, никого не встретив по пути. Плавучий город словно вымер. Редкие выстрелы невдалеке перешли в трескучие автоматные очереди. Бухнул взрыв, потом еще один. Жалобно звякнули давно немытые оконные стекла. Егор торопливо осмотрелся по сторонам и нырнул в квадратную дверь бара. Наташа последовала за ним.
   Бармен приветливо улыбался им из-за стойки. "Чему это он так радуется?", ― неприязненно подумал Егор.
   ― Только что была полиция, ― радостно сообщил бармен. ― Спрашивали про вас двоих.
   ― Что вы сказали? ― спросил Егор севшим голосом.
   ― Ну, я предположил, что вы ― люди приличные. Вы ведь не преступники, правда? Зачем это полиции искать вас, а?
   Егор понял намек. Он запустил руку в карман, зачерпнул горсть подаренных Авдеевым пластиковых жетонов и высыпал их на стойку. Глаза бармена жадно заблестели. Смахнув жетоны в нагрудный карман фартука, он широко улыбнулся и сказал:
   ― Благодарствую. Я заверил их со всей искренностью, что никогда вас не встречал.
   Егор поверил ему. Бармен не любил городских вроде Егора, но, будучи отморозком, московскую полицию не любил гораздо сильнее.
   Они поднялись в свой номер. Егор тщательно занавесил окно, чтобы их не увидели снаружи, и принялся по своей привычке бегать туда-сюда по узкому пространству между кроватью и стеной. Он размышлял, как выпутаться. Наташа села на кровать и задумалась.
   ― Почему она помогает тебе? ― вдруг остановившись, спросил он.
   ― Мы соционические дуалы.
   ― И этого достаточно? ― удивился Егор.
   ― Нам же с тобой достаточно.
   ― Это другое, ― сказал он. ― Мы знаем друг друга с детства. А эта твоя Аня...
   ― Она напоминает мне тебя, ― сказала Наташа, улыбнувшись чему-то. ― Поверь мне, психологически вы не отличаетесь. Бывает смешно, вы даже лексику одинаковую используете. Помнишь, священник говорил про твоих двойников...
   Егор замахал руками, прерывая ее. Тема двойников пугала его, а он и без того был изрядно напуган.
   ― Вот что, ― сказал он. ― Я оставлю тебя здесь. Заплачу этому упырю внизу, чтобы он пока подержал номер за мной. А сам поеду в город и улажу это дело.
   ― Как?! Как можно уладить такое?
   ― Пока не знаю. Найду адвоката. Ты же знаешь, я всегда что-нибудь придумаю. Безвыходных ситуаций не бывает. Черт, это же идиотское недоразумение! Я не имею к нападению на Дуньтаня никакого отношения, это и пингвину понятно!
   ― Я поеду с тобой.
   ― Нет! ― решительно возразил Егор. ― Ты ударила полицейского. Они этого не простят.
   ― Я защищала нас...
   ― Я боюсь за тебя, ― сказал он, беря ее лицо в свои ладони и проникновенно глядя ей в глаза. ― Ты их разозлишь, а я не хочу терять тебя. Дай мне один день. Клянусь, я все улажу и приеду за тобой, хорошо? Ты веришь мне?
   Наташа потерянно кивнула. Егор направился к двери. Она встала с кровати и пошла за ним. Он затопал ногами и закричал:
   ― Я приказываю тебе остаться, слышишь?! Ты будешь мешать мне! Ты обуза, понятно?!
   Она покорно вернулась и вновь села на кровать. Когда дверь за ним захлопнулась, она разрыдалась.
  
  18.
  
   Уже выйдя из отеля, Егор сообразил, что нужно было позвонить Старухе Лизергин. Кто, кроме нее, мог помочь ему выбраться из охваченной беспорядками Дубны? Однако возвращаться не хотелось. Он был груб с Наташей, несправедливо обидел ее. Перед мысленным взором все еще стояли дрожащие в ее глазах слезы. Егор тщетно успокаивал себя тем, что не было времени на уговоры. Он ведь заботился о ней, черт возьми! Если он вернется, придется извиняться. Извиняться Егор не умел и не любил. Постояв в нерешительности, он махнул рукой и отправился навстречу судьбе.
   Идея пришла в голову немедленно. Егор некстати подумал, что она, как и все прочие "его" идеи, послана ему Хозяевами. От этой мысли по спине пробежали мурашки, и он постарался прогнать ее прочь. Как бы там ни было, идея казалась неплохой. Егор вспомнил про свое гулловское гражданство. Он точно знал, что в Москве есть посольство Республики Гулл. Это довольно странно ― реальное здание посольства виртуальной державы, но ему было некогда задумываться об этом. Важно лишь то, что оно существовало. Будучи гражданином Республики Гулл, Егор мог войти туда и попросить убежища. Он ведь исправно платил налоги: двадцать два гулловских доллара ежегодно. Они обязаны защитить его!
   Он огляделся в поисках таксобота и с огорчением вспомнил, где находится. По каналу промчался охваченный пламенем полицейский катер. Его неспешно преследовало странное сооружение, похожее на речной буксир, переделанный в танк. Палубу гибрида защищали наваренные листы железа; на носу стояла башенка со старинным пулеметом, поливавшим полицейский катер грохочущими очередями. Егор завороженно следил за погоней, пока катер и буксир не скрылись за покосившимся домом в конце канала. Мысль о том, что он, возможно, послужил невольной причиной беспорядков, вселила в него противоестественную гордость. Опомнившись, он вернулся в отель по опустевшей улице. Ему нужен был транспорт до города.
   Бармен внимательно выслушал его. Они быстро договорились; услуги Старухи Лизергин не понадобилась. За остаток жетонов и удостоверение личности с полсотней рублей на счету бармен согласился организовать доставку Егора на "большую землю". Его брат владел одноместной подводной лодкой, на которой возил из Москвы в Дубну и обратно нелегальные товары: наркотики и древние книги. У Егора сложилось впечатление, что в этом городе решительно все промышляют контрабандой. Он не стал интересоваться подробностями подводного бизнеса брата ― довольно и того, что тот отвезет его в Москву, в свою очередь, не задавая лишних вопросов.
   Егор опасался возможных домогательств бармена к Наташе во время его отсутствия. Впрочем, увидев, как она ударом руки свалила с ног закованного в броню полицейского, он был за нее почти спокоен. Бармену с ней не сладить, даже если он позовет на помощь брата.
   Егору пришлось мысленно потревожить ее, чтобы спросить, где находится посольство Гулла. Она сообщила адрес ― площадь Беназир Бхутто ― и попросила его быть осторожнее. Егор проинформировал ее о своих планах и еще раз пообещал, что вернется через день или два. У Наташи был такой голос, словно она вот-вот заплачет. Слышать это было мучительно и он поспешил закончить разговор.
   Пока Егор ждал перевозчика, бармен приготовил яичницу за счет заведения. После хлорированных комплектов из уличного автомата размазанное по ржавой сковородке яйцо показались ему райской едой. Расщедрившись, бармен откупорил бутылку местного самогона. Они выпили за успех побега. Едкая жидкость ободрала горло, но Егор едва заметил это: все его мысли были уже в Москве. Он мысленно репетировал свою речь к работникам посольства. "Интересно, они будут людьми или гулловскими роботами?" ― подумал он. Гадать бессмысленно, скоро он это узнает.
   Явился брат, курносый низкорослый мужичок с растрепанными рыжими вихрами. Он выглядел младше бармена и гораздо добродушнее. Одет он был как все местные, в болотные сапоги, мятые брюки и куртку неопределенно грязного цвета. Пожав Егору руку, брат уточнил предстоящий маршрут. Он не назвал своего имени, а Егор не стал спрашивать.
   Они вышли через черный ход. Их путь пролегал по узким подворотням подальше от каналов, где шла перестрелка. Не прошло и минуты, как Егор промочил ноги в вытекающей из перевернутой цистерны грязной жиже. Его дорогие ботфорты тут же стали разваливаться. Сначала отклеился край подошвы одного, а потом и у другого.
   Смокинг и штаны выглядели не лучше. Он стал похож на бежавшего из приюта бродягу-отморозка. Егор начал беспокоиться, пустят ли его в посольство. Он жалел, что священник не привез ему из города новую одежду. Наверное, отданных бармену жетонов хватило бы и на местные штаны с рубахой, но в таком виде его бы точно вышвырнули за двери. Отморозкам в присутственных местах не рады, если они приходят не ради починки сантехники.
   Еще одним поводом для беспокойства был отказ перевозчика доставить Егора обратно, если план с посольством не сработает. Брат бармена объяснил, что дело не в деньгах, просто кто-то уже зафрахтовал лодку на обратный маршрут.
   Контрабандист нырнул в пахнущий сыростью подвал, жестом велев Егору следовать за ним. Света не было, Егору приходилось ориентироваться на скачущий круг света от фонарика своего проводника. Он зажал нос, чтобы спастись от чудовищной вони. Запах гниения был столь силен, что создавалось впечатление, будто в подземелье вокруг них разом сдохли тысячи крыс. Возможно, так оно и было.
   Наконец, они достигли цели. Подземная пристань, которую брат бармена назвал "гаражом", оказалась глухой камерой со стенами из ржавой стали, размером примерно два на три метра. Егор рассчитывал рассмотреть лодку как следует, но был разочарован: вместо лодки он увидел круглую дыру в мокром бетонном полу, закрытую канализационным люком.
   ― Мы зовем лодки в честь древних богов. Моя называется "Харон-1", ― сказал контрабандист.
   Боги и впрямь были древними; Егор никогда не слышал это имя.
   Брат с кряхтением оттащил люк в сторону и полез внутрь. Устроившись, он позвал Егора. Егор с опаской последовал за ним. По тесноте лодка могла соперничать с капсулой для кибер-игр. Только камеры изнутри мягкие и удобные, самой своей формой способствующие релаксации и последующей сенсорной депривации, а здесь повсюду торчали металлические скобы, головки болтов и стянутые проволокой жгуты кабелей. Внутри царила тьма, лишь на водительском месте в зеленоватой подсветке старинных приборов угадывались очертания руля. Пахло машинным маслом и какой-то химией.
   Следуя указаниям своего капитана, Егор кое-как устроился позади него между пластиковыми ящиками и баллонами с сжатым воздухом. Ему пришлось скрючиться в три погибели, чтобы голова не упиралась в невидимый прибор на потолке. Стальное днище было холодным и твердым. Чтобы хоть как-то скрасить дискомфорт, Егор подложил под себя найденную за ящиками промасленную ветошь.
   Лязгнул захлопнувшийся люк. Громко заскрипели замки, отрезая их от внешнего мира. По словам перевозчика, путь до площади Беназир Бхутто займет не меньше двух часов. Егор с ужасом представил, как выдержит это время в душной мышеловке. Одно радовало: он не зря оставил Наташу в отеле. Они не поместились бы вдвоем в стальном плавучем гробу ― разве что улегшись друг на друга. А во что превратилась бы ее нежная кожа от соприкосновений с грубым железом и торчащими отовсюду острыми деталями, не хотелось и думать.
   Егор спросил, как они ускользнут от полицейских катеров. Оказалось, их путь лежал под землей: сквозь туннель затопленной ветки метро Москва-Тверь. По словам капитана, главной опасностью была не полиция, а лодки других контрабандистов. Туннель местами довольно узкий, поэтому они часто сталкиваются и тонут вместе со грузом. Или пассажирами. "Подземный туннель ― это очень даже замечательно! Там мы скроемся от спутников и вертолетов", ― подумал Егор, решивший видеть во всем позитив, чтобы не свихнуться от страха. Видеосенсоры Гулла под водой не опасны. Из-за грязи и оптических искажений через них не разглядеть даже кита, не говоря про одноместную подлодку.
   Он спросил, хорошо ли его капитан знает затопленное московское метро.
   ― Не дрейфь, командир! ― ответил тот. ― Всплывем аккурат на этой вашей Беназир... как ее... Бхутто. Это ж надо так площадь назвать! Чем только люди думали, а?
   Продолжая ворчать, он запустил электродвигатель. Раздался высокий вой, способный за два часа кого угодно свести с ума своей монотонностью. Лодка вздрогнула и мелко затряслась. Егор вдруг подумал: что, если его обманули и нет никакой лодки, ― а на самом деле он сидит сейчас запертым в железном ящике, сотрясаемый приделанным снаружи электромотором? Он почувствовал себя идиотом, позволившим двум жуликам похоронить себя заживо. Возможно, он слишком опрометчиво доверился местным, однако деваться было некуда. Хозяин "лодки" все же произвел на него лучшее впечатление, чем его скользкий братец бармен. Судьба Егора теперь полностью в его руках. Вздохнув, Егор упер ноги в спинку капитанского кресла, закрыл глаза и постарался расслабиться.
  
  * * *
  
   ― Я в тупике! ― громко пожаловался Алексей Смолин, обращаясь в пустоту своей похожей на тюремную камеру комнаты.
   Он сидел на заправленной грубым солдатским одеялом кровати, подперев голову руками. Затея техника не сработала. Предсказать передвижения Лисицына оказалось невозможно, потому что тот никуда не шел. Согласно данным чипа, подозреваемый сидел или полулежал в темном помещении ― возможно, с закрытыми глазами. Его мозг был предельно расслаблен и функционировал в режиме дельта-волн. Техник сказал, что Лисицын медитирует или попросту спит. Как можно спокойно спать, когда вокруг тебя ― и из-за тебя ― разрушают населенный пункт? И где он нашел укромное место для этого? Голова Смолина пухла от вопросов.
   Анна сочувственно молчала. Она пересматривала записи видеопотока с его глаз начиная с той минуты, когда Икрамов вошел в екатеринбургский офис. Ей казалось, что что-то упущено. Где-то должна быть разгадка, считала она, ведь тупиков не бывает в природе. Всегда найдется выход, нужно только искать.
   ― Анечка, ты не могла бы поговорить с его другглом, раз уж вы друзья? ― попросил детектив.
   ― И что мне ей сказать? ― осведомилась она, не прерывая просмотра.
   ― Пусть уговорит его сдаться, ― предложил Смолин без всякой надежды.
   ― Не могу, милый, ― ответила она с бесконечным терпением, словно говорила с ребенком. ― Это будет предательство. Мы не предаем владельцев. Стоит предложить ей такое ― и мы больше не друзья.
   ― Такая вспыльчивая?
   ― Да, похожа на тебя, ― ответила Анна, чему-то улыбнувшись.
   Оба замолчали. Внезапно она вскрикнула так громко, что Смолин от неожиданности подпрыгнул, стукнувшись головой об кровать второго яруса.
   ― Банзай! Нашла!..
   ― Что? ― оживился детектив.
   ― Я просмотрела запись изображения с твоих глаз с самого начала расследования. И обнаружила кое-что, что мы с тобой не заметили.
   ― Не тяни, ― попросил Смолин.
   ― Помнишь, Икрамов приехал забрать из тюрьмы Глостина?
   ― Ну?
   ― Когда вы прикатили к тюрьме на скутерах, ― ты и этот блондинистый майор, ― Икрамов подмигнул ему и незаметно помахал рукой. А майор отвернулся и покраснел. У него при этом был очень рассерженный вид.
   ― Покажи!
   Анна вывела перед его глазами запись требуемого эпизода. Смолин присвистнул. Тогда он ничего не заметил, однако теперь, после аниных слов, он увидел все именно так, как она описала. Собственно, Смолин и не мог ничего заметить ― майор стоял сбоку и был виден лишь боковым зрением, смутно и не в фокусе. Анна выделила нужное место, увеличила, сфокусировала картинку и поместила на передний план. Действительно, майор выглядел раздосадованным. Знаки внимания руководителя президентской канцелярии его явно не порадовали.
   Подмигивание Икрамова детектив тоже пропустил, однако глаза увидели ― просто мозг не осознал. "Какую прорву данных воспринимает мое подсознание..." ― подумал Смолин с восхищенным испугом. И весь массив записывается для вечного хранения на антарктические сервера Гулла. Каждое мгновение жизни каждого человека на Земле, за исключением инвалидов и отморозков. Масштаб этого грандиозного процесса не укладывался в голове.
   ― Они сотрудничают, ― уверенно сказала Анна. ― Икрамов играет против тебя. Значит, майор тоже.
   ― А где сейчас майор?
   Анна связалась с другглом техника и через мгновение сообщила:
   ― В Дубне. С ним сотни бойцов спецназа. Они переворачивают город вверх дном.
   ― Я еду туда! ― сказал Смолин и быстро вскочил, опять стукнувшись о верхнюю кровать.
   Потирая ушибленную макушку, он покинул свою камеру и быстро пошел к ближайшему лифту наверх. Спустя двадцать минут он сидел, утонув в глубоком кожаном кресле веригинского катера, и наблюдал в иллюминаторе пролетающие мимо каналы Москвы. Смолин напряженно думал, как отбить подозреваемого у предателя-майора, если тот успеет сцапать беглеца раньше.
  
  * * *
  
   Егор проснулся от толчка и скрежета стали о бетон. Пол под ним содрогнулся. Лодка ― если, конечно, он был в настоящей лодке ― причалила. Он открыл глаза. Его окружала кромешная темнота. Вой электродвигателя, ставший за два часа сна привычным фоном, неожиданно смолк, и мир погрузился в оглушительную тишину. Ее нарушил скрип замков люка, а вслед за ним лязг упавшей крышки. Яркий солнечный свет ворвался в тесную лодку. Егор зажмурился, чтобы не ослепнуть. Вместе со светом внутрь проник привычная с детства вонь нагретой резины. Запах аквапленки. Перевозчик сдержал слово: они были в Москве.
   ― Приехали, ― сказал контрабандист коротко.
   Егор не ответил. Он еще не полностью проснулся. Чтобы осознать себя и окружающую реальность, требовалось время. Егор вспомнил процесс инициализации тела Наташи в стеклянном гробу, когда он пробуждал ее поцелуем, и слабо усмехнулся. Было в этом что-то похожее. Он зашевелился, разминая затекшие члены. Запах машинного масла и резины щекотал ноздри. Егор громко чихнул.
   ― Только это... извини, командир ― не смог я на Беназир твою выплыть, ― сказал капитан. ― Сетка подводная вокруг квартала. Посольства стерегут, видать. Придется тебе пешочком пройтись. Тут недалеко, минут десять.
   Егор напрягся. Подозрения вернулись к нему с новой силой. Он лихорадочно полез наружу, пока контрабандист не схватил его и не затащил назад. Тот только добавил подозрений. Обернувшись со своего сиденья к Егору и прикрывая глаза от света ладонью, он сказал:
   ― Ты это, командир... Деньжат не добавишь? Я антенну локатора об сетку оборвал. Знаешь, сколько они стоят?
   Жадность и надежда в голосе перевозчика были такими неподдельными, что Егор сразу успокоился. Его не собираются обманывать, запирая в железном ящике под видом лодки ― только обобрать до нитки. Выбравшись из душного чрева лодки и обнаружив на расстоянии вытянутой руки от себя узкую бетонную пристань, он громко сказал в темноту люка:
   ― Я отдал вашему брату все, что имел.
   ― Что, совсем ничего нет?
   Егор задумался. Одежду он не отдаст. Голым его в посольство точно не пустят. В московских учреждениях бывают введеные под давлением нудистского лобби "голые" дни, когда персоналу и посетителям для пущего сплочения рекомендовано являться полностью обнаженными. Возможно, он попадет на такой день, если Гулл их практикует, однако рисковать не хотелось.
   ― У меня остался только чип, но он вживлен в мозг. Я не знаю, как его оттуда достать, извините, ― сказал он, с трудом подавив злорадную улыбку.
   ― В мозг... ― протянул отморозок разочарованно. ― Жалко, а то бы я его на рынке продал. Ну, ладно, что ж теперь... Тогда бывай.
   Егор попрощался и перепрыгнул с торчащей из-под аквапленки полоски металла на пристань. Люк захлопнулся. Узкий хребет лодки исчез под сомкнувшейся над ним с сухим шлепком сверкающей пленкой. Несколько секунд был слышен ставший почти родным вой электродвигателя, но потом стих и он. Егора окружала тишина, лишь чайки высоко в небе жалобно кричали о чем-то своем. Их тоскливые крики вселяли в душу тревогу.
   Он так и не рассмотрел лодку ― ну и Шива с ней. Слова контрабандиста разбудили в его воображении мрачные картины черного рынка чипов в Дубне. Стоило только задуматься об этом, как в голову полезли ужасные мысли о разрубленных ради извлечения чипов головах. Чип усилил визуализацию, сделав жуткие образы почти реальными. Было неясно, кому нужны выращенные внтури головы чипы, ведь их нельзя пересадить в другой мозг. Чипы прежних поколений еще можно попытаться, но вот новые точно не приживутся. Нет, это невозможно, решил Егор.
   Он потряс головой, стряхивая морок. Следовало понять, где он и как попасть в гулловское посольство. Егор стоял на самом краю узкой пристани, бетонным штырем вонзившейся в затянутый аквапленкой канал. По обоим сторонам канала вздымались старые ступенчатые небоскребы, почему-то называемые в народе лужковскими.
   Егор смутно припоминал, что уже был тут однажды, но никак не мог сообразить, где находится. Он попросил Наташу сориентировать его. Перед глазами возникла яркая алая стрелка, показывающая путь. Контрабандист не соврал: до гулловского посольства было всего несколько минут хода. Приободрившись, Егор пошел вперед, зачем-то стараясь наступать ногами на виртуальную стрелку, как это обычно делают дети.
   Она вела его ровными прямыми отрезками, иногда слишком длинными. Егор не роптал. После заточения в подводной лодке небольшая прогулка была даже кстати. Он только боялся попасться полиции. Выйдя из лодки, Егор оказался под прицелом миллионов рассеянных в воздухе гулловских видеосенсоров. Он знал, что они следили за ним со стен домов и с корпусов проплывавших мимо таксоботов. Ему казалось, что прохожие, мимо которых он проскакивал, опустив взгляд и втянув голову в плечи, внезапно застывают на месте и подозрительно смотрят на него, провожая глазами ― словно кто-то могущественный, прознавший о том, что Егор вернулся в Москву, переключил их в режим слежки. Бесстрастные лица и внимательные взгляды глаз, похожих на зрачки видеокамер, ― будто люди и впрям превратились в приборы слежения, ― не на шутку пугали его.
   Завидев конец стрелки, Егор прибавил ходу. Представительство Республики Гулл находилось в четырех зданиях от него. Чтобы попасть туда, нужно было миновать расположенные вокруг покрытой аквапленкой площади Бхутто посольства Каталонии, Шотландии, Квебека и Фейслука. Первые три были скучными нагромождениями бетонных кубов, одно страшнее другого. Гулловское посольство оказалось симпатичным стеклянным зиккуратом с плоской вершиной, служившей вертолетной площадкой.
   Самое яркое здание, посольство Фейслука, явно задумывалось как стилизация под восточный дворец или мечеть, однако напоминало дешевый каирский отель. От анимированных виртуальных узоров и бегущей вдоль глухих высоких стен без окон арабской вязи рябило в глазах. "Слава Шиве, мне туда не надо", ― подумал Егор. К каталонцам, шотландцам и французам его, скорее всего, не пустят.
   До стеклянной пирамиды оставалось метров триста. С трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, он ускорил шаг, желая поскорее преодолеть расстояние, отделявшее его от безопасности и свободы.
  
  * * *
  
   ― Милый, хорошие новости. Техник сообщает, что Лисицын попал под наши радары.
   Детектив встрепенулся в своем кожаном кресле.
   ― Где он?!
   ― В Москве, на Воробьевых горах. Он идет в сторону посольского квартала. Передаю координаты другглу нашего пилота.
   В подтверждение ее слов катер резко свернул влево и помчался с удвоенной скоростью, потеряв не успевшие среагировать скутеры сопровождения. Смолин стиснул подлокотники внезапно вспотевшими руками. Он понял, зачем подозреваемому посольский квартал. Лисицын хочет просить убежища. Отзываясь на его мысли, Анна открыла досье подозреваемого и молча показала его второе гражданство: Республика Гулл.
   Детектив заерзал в кресле. Дело пахло международным скандалом. А еще этот проклятый майор...
   ― Аня, попроси техника не сообщать ничего майору... если еще не поздно.
   Анна надолго замолчала.
   ― Его интересует, что он за это получит. Его друггл говорит, что он рискует карьерой.
   ― Уговори его! Придумай что-нибудь! ― попросил Смолин.
   У него не было ни малейшего желания решать еще и это проблему. Катер стремительно пожирал расстояние, отделяющее его от Лисицына. Впереди показался силуэт здания университета на Воробьевых горах, острым шпилем цеплявший низкие облака. Судя по аниному молчанию, переговоры затянулись. Это хорошо, подумал детектив: я схвачу его раньше, чем майор узнает о происходящем.
   ― Мы договорились, он не скажет майору! ― довольно сообщила Аня. ― Техник уверен, что потеряет работу. Я пообещала, что тогда ты возьмешь его своим помощником.
   ― Помощником?! Да на кой черт мне помощник? Мне и платить ему нечем! ― возмутился Смолин ее самоуправством.
   ― Прости, милый, мне больше нечего было предложить. И потом, ты же сам всегда жалуешься, что зашиваешься один. Он согласен на любые деньги.
   Смолин вздохнул. Как знать, может, оно и к лучшему. Парень-то толковый. С его знаниями они такого наворотят...
   ― Ему-то это зачем? Переезжать в Екатеринбург, терять государственную пенсию... Что он нашел в работе частного детектива?
   ― Его друггл сказала, что под началом племянника президента он готов работать хоть дворником. Говорю же, смышленый человек. Он верит в твои перспективы. Как и я.
   Смолин усмехнулся. Как ловко Аня все обтяпала. Скоро другглы будут решать между собой все вопросы, а их владельцам останется валяться на диванах с пакетом синтетического пива или грезить наяву в камерах для видеоигр. А ведь Васильев предостерегал об этом! Редкий случай, когда бывший президент оказался прав.
   Опустилось окошко, отделяющее его от кабины пилота. Тот, не оборачиваясь, бросил:
   ― Площадь Беназир Бхутто. Вижу объект!
   Смолин достал из портфеля короткоствольный лазерный пистолетик размером с пудреницу и проверил заряд. Он почти не пользовался им и редко заряжал. Индикатор заряда показывал, что осталось два выстрела. Наверное, хватит, чтобы напугать штатского киберписателя и вынудить его сдаться, подумал детектив. Неудобно брать подозреваемого под окнами посольств, но деваться некуда. Он зажал пистолет в кулаке и привстал с кресла, чтобы получше разглядеть стремительно приближающуюся фигурку Лисицына.
  
  * * *
  
   Пронзительно взывшая вдалеке сирена заставила Егора вздрогнуть и еще сильнее втянуть голову в плечи. Он непроизвольно ускорил шаг, изо всех сил подавляя желание обернуться. Сирена выла все громче. Егор уже почти бежал. Внезапно в его голове знакомо щелкнуло. Вместо новостей в мозгу неожиданно прогремел злой мужской голос:
   "Егор Лисицын, немедленно остановитесь! Вы арестованы!"
   Егор обернулся и увидел летящий прямо на него огромный полицейский катер, мигающий служебной иллюминацией, словно кремлевская новогодняя елка. Таких внушительных кораблей Егор еще не встречал. Стремительный белоснежный брусок размером с дом произвел на него неизгладимое впечатление. Торчащий над водой острый нос был похож на устремленную прямо в Егора гигантскую стамеску. Вслед за катером, далеко позади, неслись рассыпавшиеся в цепь полицейские скутеры с мигалками.
   "Беги!" ― крикнула Наташа.
   Егор изо всех сил рванул вперед. Он пролетел Каталонию и Шотландию, затем Квебек. Он не успел. До Гулла оставалось метров сорок, когда многотонный корабль с грохотом выпрыгнул на набережную прямо перед ним, подобно косатке, выскакивающей на лед, чтобы сожрать загнанного тюленя. Нос-стамеска тяжелым тараном ударил в стену посольства Фейслука, обрушив на тротуар дождь из обломков грязеотталкивающей плитки фасада.
   Катер отрезал путь к спасению. Взгляд Егора растерянно метался между кораблем и табличкой "Посольство Халифата Фейслук" на автоматических дверях в двух шагах от него. На палубе катера открылся люк. Оттуда выбрался блондин с грубым лицом и сверкающими от ярости голубыми глазами. Припечатав Егора взглядом, он повторил телепатический приказ:
   ― Подозреваемый Лисицын, вы арестованы! Стойте на месте, я за вами спущусь.
   Егор затравленно оглянулся и, внезапно решившись, юркнул в гостеприимно распахнувшиеся перед ним двери посольства Халифата. Пропустив его, двери с шипением закрылись. Егору почудилось, что он слышит скрип зубов блондина у себя в голове.
  
  * * *
  
   ― Вот стервец! ― крикнул взбешенный Смолин, с размаху швырнув пистолет об палубу.
   ― Давай подождем, его сейчас выгонят, ― предложила Анна.
   Однако выгнали не Егора, а их. Из здания вышел тучный офицер охраны ― усатый, в турецких шароварах, кевларовом бронежилете и ослепительно сверкающей стальной каске-тюрбане ― и потребовал убрать катер с территории посольства. Он был прав, тротуар вдоль здания принадлежал Фейслуку.
   Пилот подчинился и сдал назад. Гулко взревел двигатель. Стальная туша медленно сползла с тротуара, оставив за собой глубокий шрам из раздавленного асфальта. Усач в тюрбане возмущенно замахал руками, требуя отъехать дальше. Вновь рявкнул двигатель и судно отползло на десяток метров. Подплывшие скутеры выстроились вокруг катера в неровное каре и заглушили моторы. Катер и скутеры удваивались в серебряном зеркале аквапленки, отчего казалось, что за Егором прибыла целая армия.
   ― Попробуй поговорить с его другглом, ― попросил детектив. ― Он должен выйти добрововольно, иначе к обвинениям добавится сопротивление при аресте.
   ― Этим я и занимаюсь.
   Спустя минуту Анна разочарованно вздохнула.
   ― Ну?
   ― Мои аргументы не нашли понимания.
   ― Спроси хотя бы, как он оказался в Москве.
   ― Мы поссорились. Она не хочет со мной разговаривать.
   ― Тогда будем ждать, ― заключил детектив, возвращаясь в каюту и усаживаясь в кресло.
   К нему подошел стюард с нижней палубы и предложил кофе. Смолин и не подозревал, что на катере помимо него и пилота есть кто-то еще. Восточный вид посольства пробудил в нем воспоминания о пряном аромате турецкого кофе, который он пил в Вене во время давней командировки. Он кивнул.
   Стюард нажал пару кнопок в автоматическом баре и поставил перед детективом крошечную чашечку с густой черной жижей, напоминающей нефть. Пахло потрясающе вкусно ― как тогда в Вене, даже лучше. Смолин осторожно взял чашечку и сделал глоток. Терпкий сладкий вкус был превосходен. Он осушил чашечку парой глотков и попросил повторить. Стюард молча поставил перед ним новую чашку. Настроение детектива быстро улучшалось. Устроившись в кресле поудобнее, он уставился на двери посольства и стал ждать.
  
  * * *
  
   Усатый страж в стальном тюрбане не спускал с незванного гостя глаз, внимательно следя за каждым его движением. Рука усача нервно ощупывала пластиковую кобуру на огромном пузе. Егор подумал, что у человека в такой смешной одежде не должно быть оружия. В кобуре наверняка не пистолет, а заботливо приготовленные женами бутерброды. Воображение нарисовало Егору семейство стражника: две-три толстые жены и выводок пронзительно вопящих детей, требующих мультики про космический джихад. Будто почувствовав непроизнесенные мысли Егора, страж обиженно засопел, сверля его сердитым взглядом влажных черных глаз. Егор отвернулся, чтобы не смущать усача.
   Он стоял в центре белого мраморного зала перед ведущей наверх широкой лестницей и с надеждой смотрел на спускающегося представителя посольства. Лестницу венчала внушительная статуя основателя социальной сети, со временем превратившейся в виртуальный Халифат. Статуя была отлита из пластика и представляла собой точную копию золотого оригинала, украшающего головной офис Фейслука в Нью-Пало-Альто, Калифорния.
   Егор знал, что в исламской культуре не принято изображать людей, однако для пророка Мальхджабаля всегда делали исключение. Изваянный в неизменных футболке и шлепанцах, длиннолицый кудрявый пророк снисходительно улыбался, глядя, казалось, прямо в сердце Егора.
   Тщедушный усатый человечек в подпоясанных широким поясом шароварах и красной феске казался гномом на фоне статуи. Как и стражник, он был южным человеком ― турком или арабом. "Не робот ли он? ― подумал Егор и тут же ответил себе: ― Нет, вряд ли". Егор вдруг осознал, что ни разу не встречал и не видел в каталогах "небелого" гулловского андроида. Похоже, таких вообще не выпускают ― надо полагать, из-за отсутствия спроса.
   ― Салям алейкум! Приветствуем тебя на территории Халифата, незнакомец! ― телепатически произнес работник посольства, спустившись и подойдя к Егору.
   Егор вежливо поздоровался.
   Даже с феской фейслуковец был на голову ниже Егора. Важно расправив усы, он скептически оглядел наряд гостя. Его укоризненный взгляд заставил Егора покраснеть. Егор знал, что похож на бродягу, раздевшего джентльмена и успевшего привести в негодность украденный гардероб. Раскисшие ботфорты, рваный и мятый смокинг, грязные штаны с оторванным и висящем на честном слове гульфике у кого угодно вызвали бы подозрение.
   ― Чем мы можем помочь тебе? ― спросил турок.
   Егор сбивчиво заговорил, объясняя свою ситуацию, но быстро запутался и смущенно умолк. Он репетировал речь для Гулла и оказался совершенно не готов к визиту в посольство Халифата. Фейслуковец бросил взгляд на стражника, телепатически обменявшись с ним парой реплик, и понимающе закивал.
   ― У тебя проблемы с полицией. Мы не можем помочь тебе, потому что тебя нет в нашей базе данных. Ты не мусульманин.
   ― Не можете? ― спросил Егор убито.
   ― Мы помогаем только принявшим ислам.
   Егор потерянно молчал.
   ― Но ты можешь принять его прямо сейчас, ― продолжил маленький турок, испытующе глядя на Егора.
   ― Вот прямо так, взять и принять? ― не поверил Егор.
   Турок важно кивнул.
   ― Процедура проста. Ты должен принять символ веры. Для этого нужно правильно ответить на мой единственный вопрос. Тогда в твоем профиле потребителя перезапишутся данные, определяющие вероисповедание. После этого компьютер подберет тебе новое исламское имя и ты навсегда станешь одним из нас. А мы спасем тебя от полиции.
   ― А что потом?
   Турок широко улыбнулся, обнажив похожие на клыки желтые зубы.
   ― Центральное турагентство Халифата организует твое путешествие в Афганистан. Афганские братья несут большие потери от боевых роботов неверных. Им нужны добровольцы, готовые умереть за Аллаха.
   Егор молчал. Наташа из далекой Дубны настойчиво шептала ему: "Уходи!", но он был так подавлен, что не слышал ее.
   Турок принял молчание за согласие и приступил к ритуалу. Возвысив голос, он торжественно провозгласил:
   ― Итак, отвечай! Согласен ли ты, что нет бога, кроме Аллаха, и Муххамед ― пророк его?
   Стражник загородил собой двери, отрезая Егору выход.
   ― Пожалуй, нет, ― ответил Егор после некоторого колебания.
   ― О'кей, ― согласился турок, ничуть не смутившись. ― Для упертых допускается облегченная процедура. Попробуем снова. Допускаешь ли ты, ― я имею в виду, готов ли ты в принципе рассмотреть эту идею, пусть не сейчас, а когда-нибудь в будущем, ― что нет другого бога, кроме Аллаха? Погоди, не возражай... Обещаешь ли ты хотя бы подумать об этом? Просто скажи "да", этого достаточно.
   Перед внутренним взором Егора промелькнули картины его детства: наполненный светом звенигородский храм, статуи Шивы, загадочные и таинственные, и теплая улыбка в бороде священника. Он будто наяву услышал пение мантр и почувствовал аромат горящих благовоний, такой родной и привычный. Егор покачал головой и сказал:
   ― Нет, простите. Я предпочитаю Шиву.
   ― Во-о-н!!! ― завопил турок так громко, что у Егора едва не лопнули перепонки.
   Крик запрыгал по залу, отражаясь от мраморных стен и постепенно затихая. Толстый страж шагнул к Егору, взял его за шиворот, отволок к автоматически открывшимся дверям и вышвырнул наружу.
   Никогда в своей жизни Егор не бегал так быстро. Он установил бы мировой рекорд по бегу между посольствами, кабы такая дисциплина существовала. Крик турка еще звенел в голове, когда он, задыхаясь и судорожно глотая воздух, ввалился в вестибюль здания Гулла. Автоматические двери бесшумно сомкнулись за его спиной, оборвав вновь завывшие полицейские сирены.
   Его уже ждали. Прямо перед ним, преградив ему путь, стояли два стражника в черном. Оба сжимали в руках дубинки и смотрели на гостя весьма враждебно.
   Егор не успел оглядеться. Он получил неожиданный удар по ногам сзади и упал на колени. Кто-то схватил его за руки и заломил их высоко вверх, отчего Егор согнулся пополам и уткнулся лицом в хищно шевелящиеся ворсинки самоочищающегося полового покрытия. Сильные шершавые руки схватили его за шею и прижали к полу.
   "Добро пожаловать на запасную родину", ― с горечью подумал он.
  
  * * *
  
   ― Это уже слишком! ― возмутился Смолин, глядя, как подозреваемый выскочил из дверей посольства Фейслука, стремительно добежал до входа в посольство Гулла и заскочил внутрь. ― За кого он меня принимает?
   Детектив не ожидал, что Лисицына выпрут так скоро. Он распорядился поставить людей на нейтральном пятачке набережной между посольствами Гулла и Фейслука, чтобы перехватить Лисицына, когда тот выйдет. Но все случилось слишком быстро, полицейские не успели выполнить приказ.
   Анна словно предвидела такое развитие событий. Пока Смолин пил кофе, она скачала на полицейском форуме краденый сертификат офицера гулловской международной полиции. Сломав защиту, Аня подделала фотографию и подменила номер-идентификатор смолинским. Сертификаты перепроверялись каждые пятнадцать минут. У Смолина будет только четверть часа с момента активации документа. За это время он должен успеть войти в посольство, арестовать беглеца и вывести его наружу.
   Если он не успеет, сертификат испарится, как карета из детской сказки, и Смолин из офицера гулловской полиции превратится в беззащитную тыкву. Его выгонят из посольства ― или, что более вероятно, арестуют. Это гарантированно вызовет международный скандал. Дело выглядело рискованным, но другого способа проникнуть в посольство не существовало. Чрезвычайные полномочия, которыми наделила детектива Домбровская, для Гулла не значили ничего.
   Смолин оправил костюм, вышел из каюты и спустился по трапу-эскалатору прямо ко входу в посольство. Его ладони взмокли. По роду работы ему не раз приходилось блефовать, но никогда еще он так не рисковал, нахально выдавая себя за гулловского полицейского чиновника. Не простого чиновника: Аня щедро подделала для него генеральский сертификат.
   Смолин активировал сертификат, глубоко вздохнул и шагнул в раскрывшиеся двери. Его глазам предстали двое стражников, прижавших Лисицына к полу. Еще двое шагнули навстречу детективу, угрожающе подняв дубинки. Смолин смерил их презрительным взглядом, каким, по его мнению, должен обладать гулловский генерал, и властно бросил перед собой сертификат. Стражники остановились, натолкнувшись на него, будто на невидимую стену. Виртуальная карточка с крупным стереопортретом Смолина зависла в воздухе, защищая владельца, как магический амулет.
   Подбежал представитель посольства, гибкий молодой мужчина с идеально гладкой кожей, безошибочно выдававшей в нем серийного гулловского андроида. Он шикнул на стражников и те расступились, пропуская его к "генералу".
   ― Рады приветствавать вас, брат... э-э... Смолин! Мы не были предупреждены о вашем визите, ― бодро телепатировал он детективу.
   Смолин снисходительно кивнул и сказал, указывая на Егора:
   ― Я пришел за этим человеком. За что он схвачен?
   ― Этот бродяга? Явился без предварительной записи. Сейчас проверю его идентификатор... О, он гражданин Республики. Немедленно отпустите его, животные! ― приказал андроид стражникам и рассыпался перед Егором в извинениях.
   Неожиданно обретший свободу Егор поднялся на ноги. Глядя на Смолина исподлобья, он громко сказал:
   ― Я прошу политического убежища!
   Андроид растерянно переводил взгляд со Смолина на Егора. Стражники переглянулись. Детектив понял, что нужно действовать немедленно, пока инициатива не ускользнула.
   ― Подозреваемый Лисицын! ― отчеканил он. ― Вы арестованы по обвинению в покушении на убийство двух и более лиц, в соучастии в убийстве трех гулловских роботов, в недонесении о заговоре, в установке в чип нелегальных программ, а также в сопротивлении полиции и причинении увечий полицейскому.
   Лицо Егора посерело. Чудовищный ворох обвинений был для него полной неожиданностью. Услышав об уничтожении гулловских роботов, представитель посольства посмотрел на Егора с нескрываемой ненавистью. Ждать здесь помощи больше не стоило.
   ― Недоразумение... это недоразумение, ― пролепетал Егор.
   Смолин достал из кармана тюбик полицейского клея. Подскочившие стражники схватили Егора за руки и подтащили к детективу. Тот капнул ему на запястья пару капель, после чего стражники сложили их вместе и крепко прижали. Руки Егора оказались склеенными.
   ― Вы не имеете права! ― сказал Егор. ― Я гражданин виртуальной республики Гулл...
   ― Это Россия. Добро пожаловать в реальность, парень, ― шепнул ему Смолин со злой усмешкой.
   Егор сник, повиснув на руках стражников.
   ― Ведите его за мной, ― велел Смолин и вышел на улицу.
   Стражники вытащили Егора следом. Они подобострастно смотрели на детектива, ожидая дальнейших приказаний. Андроид вышел вместе с ними. Он хотел что-то спросить у Смолина, но тот не удостоил его вниманием.
   ― На катер его!
   Егора втащили на катер и бросили в каюту. Смолин нагнулся и склеил его ботфорты между собой. Потом для верности намазал клеем стул у барной стойки и силой усадил на него Егора. Не удовлетворившись этим, он приклеил его руки к столешнице.
   ― Теперь все! ― сказал он удовлетворенно. ― Спасибо за службу, ребята.
   Стражники заулыбались. Фальшиво улыбаясь в ответ, Смолин вытолкал их из каюты. На палубе уже были его люди. Они наставили на стражников стволы лазерных автоматов и согнали их с трапа. Смолин вышел на палубу и выдохнул. Дело сделано, птичка в клетке.
   Катер втянул трап и развернулся. Гулловский робот и стражники суетливо бегали вдоль воды, размахивая руками и что-то крича. Их заглушала завывшая сирена.
   ― Догадались про сертификат, ― предположила Анна.
   ― Ты моя прелесть, ― нежно шепнул Смолин.
   Бросив последний взгляд на стремительно удаляющееся посольство и суетящихся человечков, он спустился в каюту к подозреваемому.
  
  * * *
  
   Когда Егору нахлобучили на макушку похожую на еврейскую кипу круглую серебристую антенну, связь с Наташей прервалась ― впервые в их жизни, не считая моментов перезагрузки. Направленная в мозг антенна глушила сигнал чипа, делая всякую коммуникацию арестованного с внешним миром невозможной.
   Она не смогла помочь ему! Переняв манеру Егора, Наташа в отчаянии бегала по узкому пятачку между входной и балконной дверьми. Она размахивала руками и яростно дергала себя за волосы, даже не замечая этого.
   Егор был таким нескладным, неприспособленным к своему же человеческому миру. Нелепым и порой жалким, как Арлекино... И все-таки в сложные моменты он обычно находил выход. Каким-то непостижимым образом он всегда выкручивался. Человек типа INFJ напоминал этим вымерших кошек, о которых в Среде Гулл сказано, что при падении они всегда приземлялись на лапы. Социотипы идеально сбалансированы: слабые функции в одних сферах жизни скомпенсированы сильными в других. Егору досталась способность понимать людей и видеть возможности. Может быть, он сумеет выкрутиться и сейчас? Наташа надеялась только на это.
   Она почувствовала щемящую боль в том месте, где у людей расположено сердце. У нее там работали бесшумный турбинный насос и мембранный динамик, имитирующий сердцебиение. Она не успела признаться Егору, что при очередном обновлении ее программ пользовательские настройки случайно сбросились. Обнулились все параметры, включая любовь к нему. Технически говоря, она его больше не любит. Но она продолжала любить независимо от настроек, потому что они дуалы и провели вместе всю жизнь.
   Она всем обязана ему. Егор обеспечил ей ее соционический тип ― ведь она была его дополнением. Он инициировал своими деньгами ее существование, но сейчас это не имело значения. Наташа просто любила его, и все.
   "Так вот что такое любовь, ― с изумлением подумала она. ― Это вовсе не счастье. Это боль".
  
  * * *
  
   Серая яхта плавно причалила к пристани отеля "Пароксизм страсти". Рядом стоял черный торпедный катер. Пахло гарью и пеплом. Небо над Дубной заволокло дымом многочисленных пожаров. На соседнем канале трещали выстрелы. Течение лениво влекло мимо пристани полуутопленные трупы.
   Высокий лысый старик в непромокаемом черном плаще и огромных зеркальных очках медленно сошел на пристань. Двое боевиков с автоматами почтительно поддержали его под руки. Ожидавший на пристани белокурый майор подошел к старику и отдал честь.
   ― Мы упустили его, ― сказал старик вместо приветствия. ― Его только что арестовал в Москве этот детектив, Алексей Смолин.
   ― Откуда вы знаете? ― спросил майор.
   ― Вы же сами ставили жучок на его лодке. Кроме того, у меня там свой человек, стюард.
   ― Что нам делать?
   ― Заканчивайте здесь. Дайте своим людям отбой. Он все равно попадет к нам... рано или поздно.
   Майор вновь отдал честь и передал короткое распоряжение спецназовцу на черном торпедоносце. Стрельба вокруг сразу стихла. Стали слышны крики и плач. Невдалеке отчаянно голосил женский голос. Судя по полным горя нечленораздельным воплям, она оплакивала убитого ребенка.
   Старик брезгливо поморщился.
   ― Кстати, зачем Лисицын нужен Максиму Икрамову? ― спросил он майора.
   ― Он ему не нужен. Икрамов поручил мне убить его. Он боится, что Лисицын что-то знает о его роли в этой истории с покушением на китайца.
   Старик усмехнулся.
   ― Тогда он будет разочарован. Он по-прежнему думает, что вы работаете на него?
   Лицо майора передернулось от отвращения.
   ― Да. Но этот гад меня достал! ― пожаловался он. ― Не могу я с ним работать, он ко мне клеится, будто я баба!
   Лысый старик улыбнулся.
   ― Придется потерпеть. Он нам нужен.
   Майор хотел возразить, но старик жестом руки остановил его и сказал:
   ― Икрамов далеко пойдет, у него большой потенциал. А у нас на него убойный компромат.
   ― Руки чешутся пристрелить эту сволочь!..
   Старик снова улыбнулся.
   ― Понимаю. Но его трогать нельзя, в будущем он нам пригодится. Снимите напряжение иным способом.
   ― Иным? ― непонимающе переспросил майор.
   ― Убейте кого-нибудь другого. Кого угодно, неважно. Я всегда так делаю, когда нужно расслабиться.
   Майор смотрел на собеседника округлившимися от страха глазами.
   ― Полно вам, майор. Вы в городе отморозков. Эти люди нигде не учтены. Одним больше, одним меньше ― все равно. Никто не хватится.
   ― Но кого? ― неуверенно спросил майор.
   ― Да хотя бы этого, ― сказал старик, ткнув пальцем в бармена, вышедшего из гостиницы и с интересом рассматривающего диковинные корабли у своей пристани.
   ― Убить случайного человека? Ни за что?
   ― Не нужно этой рефлексии. Просто пристрелите его, и дело с концом. Вам сразу станет легче, вот увидите.
   Майор оценивающе посмотрел на бармена. Тот поймал взгляд и заулыбался в ответ, помахав майору рукой. Это решило его судьбу.
   Майор оскалился и неуловимо быстрым движением выхватил пистолет. Луч прожег беднягу насквозь. Бармен открыл рот, но умер раньше, чем успел закричать. Его тело с обугленной дырой в груди рухнуло на грязные доски пристани. Задумчиво глядя на труп, майор неторопливо убрал пистолет в кобуру и сказал:
   ― А знаете, действительно помогло.
   Лысый старик рассмеялся и одобрительно похлопал его по плечу. Майор отдернулся. Старик рассмеялся еще громче.
   ― Просите, майор. Я забыл, что из-за общения с Икрамовым вы теперь реагируете на все несколько... нервно. Больше не буду вас трогать, обещаю.
   Майор извинился. Старик развернулся и взошел на свою яхту. Боевики вновь помогли ему, бережно поддержав под руки. Майор отдал честь ему вслед и вернулся на черный катер-торпедоносец.
   Лодки медленно отплыли от пристани, осторожно маневрируя, чтобы не задеть друг друга. Дорогая серая яхта двигалась практически бесшумно, но это было незаметно из-за надрывного рева военного торпедоносца. Этот звук заглушил все вокруг, в том числе истошный крик официантки, рыдающей над еще теплым трупом своего мужа.
  
  19.
  
   Смолин взъерошил волосы и сердито уставился на Егора красными от бессонницы глазами. Он не спал уже двое суток, держась на ногах исключительно за счет нелегальных амфетаминов, которыми его снабдил пытавшийся вновь войти в доверие майор. Чтобы отвадить настырного предателя от камеры с заключенным, детектив попросил у друггла президента вооруженную полицейскую охрану. У Смолина не было улик против майора, ― только ощущения Ани и его собственные смутные подозрения, плюс странные подмигивания Икрамова на видеозаписи, ― поэтому в обоснование просьбы он ограничился ворчанием о всеобщей нелояльности. Друггл Домбровской выделил ему три взвода полицейского спецподразделения по борьбе с этнической преступностью. Оказавшиеся во враждебном ведомстве полицейские держались настороженно. Они посменно караулили Лисицына днем и ночью, не подпуская к нему никого, кроме Смолина.
   Арестованный содержался в мобильном тюремном контейнере нового поколения. Детектив таких раньше не видел. Его конструкция позволяла перевозить задержанных на катерах и самолетах в режиме полной изоляции от внешнего мира. Это был герметичный стальной модуль размером три на четыре метра и с потолком таким низким, что арестант едва не задевал его головой. Воздух, пища и вода поступали внутрь через специальные технологические отверстия. С заднего торца к контейнеру ― тюремные служащие называли его кассетой или картриджем ― пристегивался санитарный блок с водой, сжатым воздухом, едой и автономным туалетом.
   Стенки камеры не пропускали сигнал чипов, поэтому шапочку-антенну с Лисицына сняли. Теперь его чип был подключен к медицинскому компьютеру тюремного комплекса, куда стекалась информация о состоянии здоровья всех томящихся в подземной тюрьме узников. Сколько их тут было, помимо Лисицына, детектив не знал, но подозревал, что немало.
   Чтобы провести допрос, требовалось заказать доставку контейнера с заключенным. Робот-подъемник извлекал нужный картридж из сотен таких же, затем поднимал его на этаж к детективу и стыковал с помещением, выделенным Смолину в качестве рабочего кабинета. В переднем торце контейнера открывалось забранное пуленепробиваемым стеклом оконце, через которое и проводился допрос.
   Чтобы заключенный не уклонился от разговора, сбежав в другой конец клетки, его фиксировали на выезжающем из пола складном стульчике. Он должен был сесть туда добровольно. Упрямых стимулировали разрядами тока, подаваемыми через стальной пол. Арестанты содержались в контейнере босиком, поэтому они не упирались, послушно делая все, что от них требовали.
   Смолин вызвал контейнер Лисицына уже в девятый раз за последние пять дней. Он угрюмо мерял взглядом сидящего на низком стульчике Егора сквозь исцарапанное и чем-то заляпанное изнутри окошко. Руки и ноги одетого в полосатую робу арестованного стягивали выскакивающие из стула стальные браслеты. От долгого сидения на неудобном стуле заключенный страдал физически, что должно было стимулировать его сотрудничество со следствием.
   В глубине души Смолин жалел несчастного киберписателя, но отпустить его без полезной информации не мог, поэтому тот уже несколько часов мучительно ерзал на пыточном стуле, как и предусматривал изобретательный конструктор камеры. Под окошком со стороны Смолина из стены торчал пульт с кнопками, отвечающими за подачу в сиденье стула высоковольтного разряда, затопление камеры холодной водой, распыление слезоточивого газа и другие жестокие фокусы. Чтобы не поддаться искушению, детектив cпрятал руки в карманы брюк.
   Подозреваемый Лисицын удручающе, разочаровывающе ничего не знал. Раз за разом он повторял, как создал речь для Ивана Дубины, предъявил ее директору "Уральских роботов" Леониду Глостину и получил аванс, на который сразу же купил гулловского андроида. Похоже, андроид волновала его больше всего остального. Упоминая о ней, Лисицын всякий раз нервничал и спрашивал, когда ему разрешат связаться с другглом. Смолину показалось, что арестованный не осознает тяжести своего положения.
   ― Давайте попробуем еще раз, ― сказал детектив. ― Вы единственный уцелевший подозревамый...
   Егор вяло запротестовал. Он тоже не спал больше суток и почти не имел сил спорить. Его глаза то и дело непроизвольно закрывались, а голова клонилась набок.
   ― ...или свидетель, если вам угодно. Все, кто мог пролить свет на это дело, убиты. Варварски и жестоко. Эти убийцы не остановятся ни перед чем. Если вы не поможете мне, я не смогу защитить вас от них. Что вам известно о покушении на председателя Китайской республики Джо Дуньтаня?
   ― Ничего, ― устало повторил Егор. ― Я писатель. В мои обязанности по договору входило создание текста речи боксера. Я не знаю, почему робот напал на председателя. Я не прикасался к нему, его программировал Рыба. Можно мне поговорить с адвокатом? В смысле, с другглом адвоката?
   ― Нет, ― сказал Смолин. ― У нас нет времени на формальности.
   ― А что, китайцы уже начали войну?
   ― Пока нет. Они отозвали ультиматум и проводят совещания в Политбюро.
   Смолина удивляло, как непринужденно вел себя арестованный. Казалось, он совершенно не боялся детектива. Лисицын перескакивал с темы на тему, задавал не относящиеся к делу вопросы и легкомысленно шутил. От бессонницы он иногда заговаривался, но в целом производил впечатление умного и уверенного в себе собеседника. Со стороны могло даже показаться, что это не допрос, а беседа старых приятелей. Самообладание изменило арестанту лишь раз. Когда детектив сообщил ему про смерть священника, Лисицын заплакал.
   Еще больше Смолина удивляла его собственная реакция. Замечания и неуместные, учитывая обстоятельства, реплики арестованного нисколько не раздражали его. Этот Лисицын странным образом напоминал его друггла Анну. У них не могло быть ничего общего, ― все-таки она девушка, к тому же искусственная, ― но детектива не покидало ощущение непонятной близости с заключенным. Парадоксально, но Лисицын при близком контакте вызывал у него те же чувства, что и Анна. Казалось, они мыслили одинаково. Они даже использовали похожие выражения в разговоре. Смолин подумал, что если бы их беседа проходила вслепую, как тест Тьюринга, то он мог бы спутать своего друггла с Лисицыным.
   Загадочное сродство душ проявилось не сразу, только на четвертом допросе, к концу третьего дня их бесед. До этого арестованный ему скорее не нравился. Может быть, он к нему просто привык? Детектив помотал головой, отгоняя нелепые мысли. Сейчас Лисицын вновь начал его раздражать своим тупым упрямством. Должен же он знать хоть что-то! Как можно крутиться в мире кибер-бокса и даже не догадываться, каким образом робот мог сойти с ума настолько, чтобы прилюдно убить лидера зарубежного государства?
   ― Егор Сатчитанандович, скажите что-нибудь, что может мне помочь. Хоть что-то. Тогда я попробую помочь вам.
   Лисицын задумался.
   ― Наверное, Дубину запрограммировали напасть на председателя, ― наконец, сказал он.
   ― Кто?
   Лисицын пожал плечами.
   ― Рыба.
   ― Зачем?
   Лисицын вновь пожал плечами и сказал:
   ― Может, он выполнял чью-то просьбу?
   ― Просьбу?
   ― Ну, или заказ...
   ― Чей заказ? Глостина?
   Лисицын молчал. Интересно, что когда Смолин рассказал о впадении директора "Уральских роботов" в необратимую кому, Лисицын отреагировал совершенно равнодушно. Анна сказала, что ему явно наплевать. Похоже, у Глостина в этой жизни был только один друг, Икрамов.
   ― Вы знали, что это был договорной матч?
   Лисицын подскочил бы на стуле, но браслеты удержали его.
   ― Это невозможно!
   "Он не знал", ― прокомментировала Анна, оценив реакцию заключенного.
   ― Почему невозможно? ― спросил Смолин.
   ― Такого раньше никогда не было. Это технически невозможно сделать.
   ― Но вы же сами видели, как странно вел себя Дубина в конце боя. Битье воздуха, эта дурацкая походка...
   Егор закивал. Выходка Дубины не давала покоя всем, ее до сих пор бурно обсуждали на форумах болельщиков.
   ― Есть свидетельства, что проигрыш Ивана Дубины был подстроен заранее.
   ― Китайцами?! ― возбужденно воскликнул Лисицын, окончательно просыпаясь.
   "Мысль очевидная, но неверная", ― подумал Смолин, вспомнив свой разговор с Домбровской. Интересно, что сказал бы Лисицын, узнав, кто на самом деле заказал проигрыш российского робота.
   ― Почему вы так решили? ― строго спросил детектив.
   ― Кем же еще?
   Смолин криво усмехнулся.
   ― Вам известно что-нибудь о контактах руководства "Уральских роботов" с китайцами? ― спросил он на всякий случай.
   Лисицын на мгновение замялся, а потом сказал:
   ― Да. Я однажды видел, как из кабинета Глостина выходил один... старый китаец, очень важный. Глостин был сильно взволнован их встречей. Я никогда не видел его таким возбужденным.
   Анна мгновенно вывела перед взором Смолина фрагмент схемы с изображением связи Лю Куаня и Лисицына. Глядя на тоненькую ниточку, детектив спросил:
   ― Имени китайца вы, конечно, не знаете? И сами с ним не знакомы?
   Лисицын тяжело задумался. Помолчав с минуту, он рассказал о своей единственной встрече с Лю Куанем ― встрече, на которую он был доставлен почти насильно. Егор рассказывал долго и подробно, упомянув о том, как владеющие шоу "Стеклянный город" китайцы погубили и заменили роботом отморозка Михаила Сурмилова, о судьбе которого так пекся убитый священник.
   Детектив слушал с изумлением. Китайский след подтверждается? Иначе зачем главарю "Триады" выходить на контакт с фирмой, занятой исключительно подготовкой кибер-боксера для международных соревнований? Если Глостин знал о присутствии председателя на матче заранее, то визит Лю Куаня в "Уральские роботы" приобретал зловещую окраску.
   ― Скажите, когда именно Глостин поручил вам писать речь для матча с китайским роботом? ― спросил он заключенного. ― Поточнее, пожалуйста.
   Егор наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Без помощи друггла он с уверенностью помнил лишь свои имя и адрес.
   ― Месяца два назад. Или чуть больше. Два с половиной, может быть. Когда мне можно будет связаться с другглом?
   ― Глостин упоминал, что на матче будет присутствовать председатель Китайской республики Джо Дуньтань? ― спросил Смолин, игнорируя вопрос.
   ― Да. Он знал об этом еще до того, как сообщили в новостях. Так что насчет друггла?..
   ― Когда Глостин встречался с Лю Куанем ― до этого или после?
   ― После. Я видел его там дважды. Второй раз ― когда я приносил Глостину черновик речи Дубины...
   "Бинго!" ― мысленно вскричали Смолин и Анна.
   Ни один мускул на лице детектива не дрогнул, он ничем не выдал своего ликования. Смолин по-прежнему строго смотрел на арестованного и быстро размышлял.
   Итак, Глостин заранее знал о планах председателя посетить матч. Вероятно, ему сообщил Икрамов, коли они вместе готовили проигрыш нашего робота. Далее, к Глостину в офис является главарь российской "Триады". После чего ― какое совпадение! ― робот после матча "нечаянно" убивает председателя Китая. Затем происходит зачистка свидетелей и исполнителей ― беспощадная и зверская, вполне в китайском стиле. Смолин насмотрелся на китайские разборки в родном Екатеринбурге. Массовое убийство инженеров "Уральских роботов" напоминало типичные злодейства китайских мафиози, превосходя их только размахом. Да и отрубленная китаянкой голова Рыбы вполне укладывалась в эту схему.
   В нее не вписывались коррупция в канцелярии президента и договорной матч, но, возможно, два преступления разного масштаба просто совпали, наложившись во времени. После беседы с Домбровской договорной матч Смолина не интересовал. Ему нужно распутать только покушение на китайца. Остальное может катиться к черту, это уже не его проблемы. Домбровская дала ему это понять предельно ясно.
   ― Спасибо, вы мне помогли. Пока отпускаю вас, можете поспать, ― сказал Смолин заключенному.
   Щурясь, детектив выбирал кнопку под окошком. Он боялся ошибиться и вместо вызова робота-погрузчика, который отправит контейнер обратно в тюрьму, случайно распылить внутри слезоточивый газ или ударить Лисицына током. Найдя нужную кнопку и еще раз убедившись, что она правильная, он осторожно нажал на нее.
   Браслеты, удерживавшие Лисицына, со щелчком разомкнулись. Он вывалился со стула и медленно поднялся, кряхтя и растирая суставы. Стул судорожно сложился в несколько приемов и исчез в полу, словно его и не было. Мутный глаз окошка захлопнулся, прикрытый веком упавшей стальной перегородки. Раздался железный лязг и скрежет.
   Смолин знал, что автоматический погрузчик ухватил контейнер и потащил к подъемнику. Там он воткнет тюремный картридж в свободную ячейку и отправит глубоко в подвал, где другой погрузчик примет его и водрузит в отведенное под него гнездо среди сотен или даже тысяч таких же контейнеров с томящимися в них безвестными узниками. На вид они ничем не отличались друг от друга, но возле лисицынского контейнера, помеченного невидимой без секретного допуска надписью "ZK-00129", денно и нощно дежурили присланные другглом Домбровской полицейские.
   ― Пора нам встретиться с этим Лю Куанем, ― сказал Смолин Анне.
  
  * * *
  
   Дверца-глаз захлопнулась и Егор вновь оказался в одиночестве. Он сел, прижался спиной к стене и уперся руками в пол, чтобы не упасть, когда погрузчики будут двигать его контейнер. Сначала процедура доставки вызывала у него морскую болезнь, но после пятого ― или шестого, он сбился со счета ― допроса он привык. Нужно было сесть пониже и как следует упереться, чтобы не упасть и не ударится об стену. Разработчики тюремного модуля тут явно недоработали, подумал Егор. А может, наоборот, так и было задумано, наряду с неудобным стулом и потолком, таким низким, что он постоянно вжимал голову в плечи. Еще несколько дней пребывания в железном ящике, и он разучится ходить прямо.
   Когда прекратилась болтанка и скрежет манипуляторов стих, Егора окружила давящая тишина. Она сводила его с ума, заставляя чувствовать себя так, словно он очутился на глубоком морском дне, под толстым слоем непроницаемой воды, гасящим любые звуки с поверхности. Егор ни за что не признался бы следователю, что их встречи радуют его и он ждет их с нетерпением, как ждал когда-то свиданий с Ниной, ― однако это было правдой. Одиночество оказалось хуже любых допросов.
   Разговоры со Смолиным отвлекали его от внутреннего безмолвия, установившегося после исчезновения наташиного голоса. Гробовая тишина в голове была хуже всего; хуже любой, самой изощренной пытки. Она растворяла личность Егора, лишая ее опоры и существования. В безмолвии не было ничего, даже его самого. Казалось, после отключения друггла он должен был обнаружить себя, целого и невредимого, пусть и сбитого с толку неожиданной изоляцией. Но внутри зияла пугающая пустота.
   Чтобы заполнить ее, Егор начал разговаривать сам с собой, чего никогда в жизни не делал. Современная психология считает беседу с собой патологией. Внутренний диалог свидетельствует о разладе психической жизни индивида. В норме человек должен мысленно говорить с другглом, а не с самим собой. Неволя и блокировка чипа разрушали разум Егора, медленно, но верно погружая его в пучину безумия. Единственным плюсом блокировки оказалось прекращение пытки новостями. Но сейчас Егор был бы рад и им, и чему угодно ― лишь бы проклятая тишина рассеялась.
   Он ждал допросов еще и потому, что не чувствовал за собой никакой вины. Он ничего не знал о покушении. Оно стало для него, как и для миллионов болельщиков, кошмарным сюрпризом. Каждый вызов к следователю воспринимался Егором очередным шагом к свободе. Он старался не суетиться и держался с достоинством, чтобы приводимые свидетельства выглядели не жалкими оправданиями, но вескими свидетельствами его полной невиновности. Казалось, еще один допрос ― и все выяснится, настоящие преступники будут пойманы и Егора с извинениями выпустят на волю. Пока этого не произошло, но он верил, что следующий допрос непременно станет последним. Его отчим Корвацкий, должно быть, суетится сейчас, задействовав все свои связи. Егор не сомневался, что особождение ― дело ближайших часов, максимум суток.
   Следователь Смолин оказался человеком на удивление приятным. Первоначальный испуг от их встречи быстро прошел. Своей сдержанной вежливостью детектив выгодно отличался от жестоких дуболомов-полицейских, что однажды сломали Егору руку, заставив его на долгие годы бояться всего, связанного с полицией. Он вызывал у Егора странную, учитывая обстоятельства их знакомства, приязнь. Казалось, его действительно заботит судьба Егора и он искренне хочет ему помочь. Егор даже подумал, что напрасно бегал от него. Знай он заранее, что его арестует Смолин, он сдался бы сразу. И уже давно гулял бы на свободе.
   Тусклый свет встроенной в потолок лампочки погас. Оказавшийся в полной тьме Егор почувствовал приступ сонливости. Смолин терзал его допросом несколько часов кряду, не давая пощады ни ему, ни себе. Егор не знал, который сейчас час и какой сегодня день. Тюремный компьютер, к которому был подключен его чип, блокировал эту информацию наряду с новостями.
   Егор давно догадался, что местный компьютер навязывает ему режим дня. Когда открывалось специальное отверстие в стене и оттуда выползал стальной унитаз, Егору немедленно хотелось справить нужду. Два раза в день ― Егор не знал этого точно, но подозревал, что именно два раза в день ― из потолка в углу камеры выползал рожок душа, пару минут плюющийся едва теплой водой. По странном совпадению, как раз перед этим Егор начинал интенсивно потеть и чесаться.
   Но главным доказательством внешнего управления его физиологией была еда. Он начинал испытывать голод примерно за полчаса до появления выдвижного столика с комплектом "самолетной" еды: полужидкой биопастой стандартного вкуса, одноразовым стаканом невкусной воды и искусственными сухариками неопределенно пластмассового запаха. Сначала голод был едва заметным, но к появлению подноса он усиливался до такой степени, что Егор мог съесть что угодно. Он жадно набрасывался на мерзкую казенную еду и уничтожал ее до последней крошки.
   Вот и сейчас, он хочет спать, потому что из стены откинется узкая жесткая кровать с одноразовыми одеялом и подушкой. Егор услышал скрипение механизма и наощуп побрел на звук. Найдя кровать руками, он быстро скинул полосатую робу на пол и нырнул под колючее, бьющее током одеяло из искусственной бумаги. Простыня и одеяло были рулонами бесконечных лент, спрятанным снаружи, в стенке контейнера. Каждый раз они прокручивалась на метр с небольшим. Использованная часть уползала внутрь стены, а новая, чистая часть выползала наружу, покрывая кровать новым бельем взамен измятых за ночь кусков. Благодаря этому заключенный все время спал на чистом.
   Когда лентопротяжный мотор загудел, натягивая одеяло, Егор начал уже привычную борьбу с тюремным компьютером. Тот, действуя через чип, тормозил кору головного мозга, чтобы заключенный уснул, а Егор насильно взбадривал себя, настойчиво думая о своей ситуации и перспективах.
   Он не сомневался в благополучном исходе тюремной эпопеи. Рано или поздно его выпустят и этот эпизод станет очередным взносом в копилку жизненного опыта. Говорят, писатель должен пройти через все, чтобы писать о жизни со знанием дела. Возможно, к киберписателям это тоже относится, подумал Егор.
   Сейчас его беспокоили не допросы и не заточение в железном ящике. Он был уверен: пройдет время, и он станет вспоминать об этом с юмором. Его тревожили темные пугающие мысли, поднявшиеся со дна души после разговора со священником. Бывшим, фальшивым, мертвым священником.
   При мысли о том, что Авдеев ― он продолжал звать его старым именем, так и не привыкнув к новому ― убит, на глаза Егора навернулись слезы. Значит, команда убийц, о которой говорил священник, все-таки добралась до него. Следователь сказал, что Авдеева убили при ограблении его маленького домика. Егор увидел в его глазах, что тот сам не верит в ограбление. Что можно взять у священника адвайты? Холодильник, старую мебель, неумело заштопанные гавайские рубашки? У него даже рясы не было.
   Егор тихо заплакал, глотая слезы и судорожно вздрагивая под одеялом. "Если в контейнере установлена камера ночного видения, ― подумал он, ― они видят сейчас мое лицо. Ну и пускай, мне наплевать". Он оплакивал не только священника, но и часть своей жизни, связанную с ним. Авдеев был этапом в его судьбе, долгим и приятным. Егор подумал о Нине, но без энтузиазма, чем немедленно воспользовался тюремный компьютер, нагнав на него волну сна. Он зевнул.
   Его пробудила новая мысль, тревожная и беспокойная. Если убийцы пришли за Авдеевым, следующим в их списке наверняка значится он, Егор. Пытали ли священника, сказал ли он им о Егоре? Смолин не поделился подробностями, а расспрашивать Егор не решился. Он боялся, что следователь дернет за ниточку и распутает весь клубок, заставив его выложить все: о Хозяевах, заговоре Гулла против человечества и расе разумных роботов людям на смену. И о главном кошмаре ― что люди сами суть роботы, созданные Хозяевами для своих неведомых надобностей. Егор боялся представить, что подумает следователь, услышав такое. Вероятно, к обвинению добавится психиатрический диагноз, что может как облегчить его участь, так и напротив, ухудшить ее.
   А если Смолин узнает о соционике ― вернее, о том, что Егор о ней знает? При аресте следователь предъявил целую кучу обвинений, включая установку в чип незаконных программ. За последние лет пять Егор устанавливал нелегальные программы дважды: программу определения социотипов и установленную Наташей утилиту для искажения координат его местонахождения. Какую из них имел в виду Смолин, вторую или обе? Он пока ни задал Егору ни одного вопроса о нелегальных программах. Похоже, они вообще не интересовали его, либо он приберег их на потом. Что, если он все же знает о программе определения социотипов? Она должна была надежно самоудалиться, но вдруг остались следы в настойках чипа...
   Вопросы множились. Не читает ли тюремный компьютер его мысли, как делает это Наташа? Обмен с другглом ведется по зашифрованному протоколу, но вдруг в общественной безопасности научились взламывать его?
   Сонм тревожных вопросов окончательно изгнал сонливость. Егор вертелся на узкой кровати, наматывая на себя бумажное одеяло, и мучительно вспоминал, где еще он мог проколоться. Мысли вертелись вокруг последнего разговора с Авдеевым, от Авдеева перескакивали к Нине, от нее ― к Наташе. В который уже раз за последние дни Егор спросил себя: как вышло, что он предпочел робота живому человеку? Если верить священнику, ― а он верил, ― Наташа была новой формой жизни. Искусственной жизни. Учитывая столь же искусственную природу человеческой расы, разницы, пожалуй нет.
   Но ведь ее тело представляет собой явный обман, тонко сработанную имитацию человека. Неотличимые от человеческих запах, волоски на коже, блеск ее чудесных глаз и прерывистое дыхание сквозь мягкие влажные губы... Она так естественна, так натуральна! Мешало лишь знание того, каким путем эта естественность достигалась. На факультете робототехники Егор учился спустя рукава, но кое-что поневоле запомнил. Он все еще знал, какой разряд конденсаторных батарей происходит, когда она нежно гладит его по щеке, и какой момент развивают ее искусственные мышцы, когда она заваливает его на спину и садится сверху... В конце концов, механика человеческого организма обсчитана не хуже ― иначе не удалось бы создать столь совершенного подобия.
   И все же основное отличие заключалось в ее личности, в источнике ее "самосознания". Егор поймал себя на том, что больше не считает самосознание гулловского робота ненастоящим. Так ли сильно отличается оно от человеческого? Что человек знает о своем разуме и его источнике? Если говорить о средней массе, то ровным счетом ничего. Лишь десятки избранных вроде Авдеева ― или, скорее, проклятых ― знают правду: что разум наш принадлежит не нам. Он лишь транслируется в приемник-мозг, в точности как личность друггла транслируется в тело гулловского робота через ворцелевский чип.
   Люди и гулловские андроиды принципиально не отличны друг от друга, это чудовищный для человека факт. Разные модели и только! Но это одновременно и прекрасно, ведь он может любить Наташу без оглядки на ее искусственность. Они просто разные виды живых существ, только и всего. Рабовладелец влюбился в рабыню, принадлежащую к другой расе. Если верить интерактивному кино, в прошлом такое случалось нередко.
   Но главным, что предопределило его чувства к Наташе, была их дуальность. Она ESTJ ― и это важнее того, робот она или нет. А Нина, будучи тождественным типом, не подходит ему, будь она хоть трижды человеком.
   В очередной раз успокоив себя таким образом, Егор расслабился. В его сердце живет тревога, раз он продолжает думать об этом, и он отдает себе в этой тревоге отчет. Проклятые общественные предрассудки! Связь с гулловским андроидом все еще считается в России предосудительной. Егор знал, что мораль общества обязательно изменится, как это много раз бывало прежде. Когда-то в Америке осуждали за связь с негритянкой, а сейчас, в эпоху диктатуры толерантности, такие связи почти обязательны. В будущем и связь с роботом станет нормой, а не мезальянсом, как сейчас. Егор родился слишком рано. Он опередил свою эпоху и у него нет времени и терпения ждать. Он почти понимал мотивы отморозков, добровольно ложившихся в свои ледяные гробы. Они тоже хотели прокрутить жизнь вперед, чтобы увидеть лучшие, устраивающие их времена.
   От Наташи мысли Егора снова перескочили к Хозяевам. Он почти примирился с фактом их существования. Но ему не давало покоя их отношение к людям. Действительно ли мы их рабы и безвольная собственность, или все-таки любимые дети? Страх Авдеева являл собою кричащий контраст тому, как тепло говорил о них Иван Дубина. Не просто тепло ― он говорил о них с любовью. Может ли быть так, что бывший боксер не понял их коварства, поскольку интеллектуально не развит и умом подобен ребенку? Его отношение к Хозяевам граничило с легкомыслием. Или он прав, и страх перед ними ― классическое "горе от ума"? Егор помнил волшебное чувство покоя и заботу, которой окружили его пушистые холмики из перьев в детском сне. Он не знал, кому верить в этом важном ― пожалуй, самом важном ― вопросе, и его это беспокоило.
   Егор слышал, что в старых религиях, предшествующих адвайте, говорилось о "завете" между богом и людьми. Он не знал точно, что такое завет. Наверное, что-то вроде контракта? Как ему не хватало сейчас Наташи, она бы с легкостью ответила на любой вопрос! Вероятно, люди и Хозяева ― если считать их богами или совокупным богом ― имели своего рода договорные, предсказуемые отношения. Должно быть, эта идея успокаивала людей прошлого.
   Егор яростно перевернулся на жесткой кровати и вновь подумал о Наташе. Как она сейчас в Дубне? Он обещал вернуться на днях и не сдержал слова. У нее есть доступ в Среду Гулл и телевизор в номере, так что она знает о его поимке. Если, конечно, об этом говорят в новостях. Егор переживал, но не за нее, а за то, что невольно обманул ее. Он не боялся за Наташу. За их долгую совместную жизнь он привык к тому, что она всегда мудрее, сильнее и разумнее его. Он был уверен, что с ней не случится ничего плохого. Лишь бы она не отправилась на его поиски и не наделала глупостей. Где он тогда будет искать ее, когда выйдет из тюрьмы? Ведь роботов воруют и угоняют. Она сильна физически, но наивна в отношениях с людьми. ESTJ порой напоминали ему детей, бесхитростных и простодушных, которых так просто обмануть...
   Егор надеялся, что ей хватит здравого смысла не покидать гостиничный номер. Ведь ее разум имеет источником гулловскую пирамиду в Калифорнии, ― то есть, она чертовски умна по определению. В пределах своего социотипа, конечно. Тут еще важен фактор благожелательности Хозяев лично к ней и Егору. Захотят ли они помочь влюбленным, или им наплевать на их судьбы, и они заботятся лишь о сохранении нужного им количества поголовья?
   Эти вопросы так сложны... Наверное, Авдеев был прав, говоря, что человеческий разум не предназначен для их понимания. Ума хватает только на то, чтобы кое-как управляться с телом, да и то не всегда, думал Егор, чувствуя противную резь в желудке. В тюрьме ему не давали пищевых таблеток, а без них переварить биопасту почти невозможно. Раз-другой еще пройдет, а потом начнутся проблемы: запоры, несварение желудка, метеоризм. Нужно будет попросить у Смолина таблетки...
   Он зевнул. Сон неудержимо затягивал его. Усталость от многочасового допроса и неодолимое влияние тюремного компьютера сделали свое дело. Егор провалился в тревожный, полный кошмаров сон.
  
  20.
  
   Смолин смотрел на мелькающие в иллюминаторе московские каналы. Катер вез его в Фонд Российско-китайской дружбы, как официально именовался мрачный гидробетонный замок на Воробьевых горах. Детектив задумчиво смотрел сквозь мосты и похожие на вокзалы стеклянные вестибюли пирамид, сквозь толпы вечно суетящихся москвичей, поверивших, что атомная война с Китаем отложена и вернувшихся к привычному стилю жизни. Катер сбавил ход, объезжая полицейские лодки, блокировавшие демонстрацию на набережной. Десятки бедно одетых людей с печальными лицами в унисон телепатически выкрикивали единственный лозунг: "Мос-ква! Не-ре-зи-но-вая!". С суши их теснили закованные в пластиковые доспехи полицейские. "Протестуют против аквапленки", ― догадался Смолин, втянув носом воздух. Даже на дорогой яхте очищенный фильтрами воздух имел неистребимый запах резины.
   Смолина трудности москвичей не заботили. Он с удивлением понял, что все время думает о девушке-инвалиде, что приходила к нему просить за Егора ― о дочери убитого священника Нине Тульчинской. Ее задумчиво-печальные глаза, полные слез, не шли у него из головы. Смолина поразило, что пережив гибель отца, она нашла в себе силы заниматься проблемами этого Лисицына. Кто он ей, что их связывало?
   Нина и Егор показались Смолину похожими, словно брат и сестра. Он бесцеремонно распросил ее об отношениях с подозреваемым. Про себя детектив по-прежнему называл Лисицына "подозреваемым", хотя тот и не соглашался с таким определением, ― чтобы держать дистанцию и не вносить личный момент в расследование. Егор определенно вызывал у него симпатию, совершенно необъяснимую. В других обстоятельствах они могли бы даже стать друзьями. В другой жизни, не такой безумной, как эта.
   Смолин вновь поймал себя на мысли об этой девушке, Нине. Она красива. На допросе, которому он ее подверг, она сообщила, что они с подозреваемым были друзьями и только. Анна сказала, что она не врет. Что значит "были друзьями"? Они поссорились? Смолина раздражало, что он не может перестать думать о ней. Да что, черт возьми, в ней такого? Он хотел обсудить ее с Аней, но та уклонилась от разговора. Анна была готова говорить о чем угодно, только не о Нине Тульчинской. "Нина, Нина. Нина", ― мысленно произнес Смолин и недовольно поморщился. Он не любил, когда что-то отвлекало его от дела. Особенно что-то, что он до конца не понимал.
   ― Утром приходили родители Лисицина: мать и отчим, ― сказала Анна.
   ― Когда? Почему ты мне не сказала?
   ― Ты спал после допроса. Не волнуйся, я их арестовала.
   ― Ты их... что? Зачем, черт возьми?! И как ты это сделала? ― изумленно спросил Смолин.
   ― Отдала приказ от твоего имени. По подозрению в пособничестве подозреваемому. Отчим работал в мэрии, у него остались связи. Он мог помешать тебе, как Икрамов. Когда все закончится, извинимся и отпустим.
   ― Умно, ― признал Смолин.
   ― Я друггл детектива, ― с гордостью сообщила Анна.
   Смолин сдержанно улыбнулся.
   ― А извиняться перед ними кто будет, друггл детектива? Придется делать это лично, лицом к лицу.
   ― У меня нет тела. Значит, ты.
   Детектив вздохнул и снова подумал о том, как повезло Лисицыну: его друггл воплощен в реальность. Сам Смолин при своих доходах частного детектива накопит на гулловского андроида лишь к старости.
   Катер сбросил ход и медленно причалил к пристани резиденции Лю Куаня. Председатель Фонда Российско-китайской дружбы и по совместительству глава московской "Триады" уже ждал, Анна договорилась с его другглом заранее. Едва Смолин вошел в здание, как одетый в пижонский белый костюм щуплый старичок с бельмом на левом глазу бросился к нему с рукопожатиями, растянув рот в слащавой улыбке.
   Анне он не понравился. "Скользкий тип", ― прошептала она с отвращением. Детектив тоже не испытывал к Лю Куаню теплых чувств, но не из-за внешнего вида, а после изучения его досье. Перед Смолиным стоял преступник, настоящее чудовище: вор, мошенник, убийца, сутенер, похититель людей и агент иностранного государства. Впрочем, следовало признать его незаурядность. Несмотря на годы преступлений, старик ни разу не был пойман с поличным и никогда не привлекался к ответственности, не считая единственного эпизода с неуплатой налогов.
   Телохранители Лю Куаня, молодые накачанные китайцы, хотели обыскать Смолина, но отступили под гневно сверкнувшим взглядом старика.
   Детектив осмотрелся. Холл Фонда дружбы был просторным помещением с полом из белого мрамора. Стены покрывали сотни виртуальных стереофотографий, являвших гостям доказательства успешной деятельности Фонда и его руководителя. От портретов старого китайца рябило в глазах. Вот он вместе с бывшим президентом Васильевым открывает детскую клинику по пересадке органов. Он же с Домбровской, возлагает плавающие венки к вечному фонтану в память о погибших в последней российско-китайской пограничной войне. Лю Куань трясет руку нового мэра Москвы. Лю Куань вручает виртуальные грамоты московским полицейским. Лю Куань председательствует на конгрессе китайских соотечественников. Лю Куань заседает в попечительском совете российского сегмента Среды Гулл. Лю Куань... Лю Куань... всюду Лю Куань. Старый китаец казался вездесущим.
   Посреди холла возвышалась стойка рецепции, перед которой выстроились в шеренгу дюжина молодых китаянок в коротких синих платьицах, напоминавших униформу школьниц. Ослепительно прекрасные, словно фотомодели, они выглядели как элитные проститутки для обслуживания важных посетителей Фонда. Смолина не привлекал китайский тип красоты. Он равнодушно скользнул по ним взглядом и телепатически спросил:
   ― Мы можем поговорить наедине, господин Лю Куань?
   Китаец потер руки и радостно заулыбался, будто встретил лучшего друга после многолетней разлуки. Любезно взяв гостя под локоть, он повел его за стойку к лифтам. Они опустились на несколько этажей вниз. После долгого блуждания по извилистым коридорам, изрядно утомившим Смолина, уставшего подлаживаться под семенящую походку старика, они оказались в тамбуре перед роскошными резными дверьми. У дверей скучали двое вооруженных автоматчиков. Увидев Лю Куаня и Смолина, оба вскочили со стульев и неуклюже попытались спрятать автоматы за спины. Старик зашипел на них по-китайски. Охранники бросились к дверям и с усилием распахнули тяжелые створки. Лю Куань вошел внутрь и жестом пригласил Смолина следовать за ним.
   Смолин оказался в сумрачном колонном зале с низким потолком. Зал украшал журчащий бассейн с рыбами, испуганно засновавшими при появлении людей. Свет был приглушен, стены за колоннами терялись в темноте. Смолину показалось, что они отделаны чем-то вроде объемных фресок или резьбы, изображающей древние битвы из китайской истории.
   В дальнем конце зала стояли монументальный письменный стол и низкое кресло перед ним. Лю Куань предложил гостю занять стол, а сам хотел скромно разместиться в кресле. Смолин отказался и уселся в кресло сам. Нарочитая вежливость старика начала утомлять его. Детектив нередко ошибался насчет истинных мотивов людей, с которыми имел дело, но даже ему предупредительность китайца показались насквозь фальшивой. Он еще не начал беседу, а уже чувствовал растущее раздражение.
   Смолин ни на секунду не забывал, что, несмотря на демонстрируемый ему образ божьего одуванчика, старик чрезвычайно опасен. Если детектив наживет в его лице врага, о спокойной жизни можно будет забыть навсегда. Согласно полицейскому досье, главарь московской "Триады" славился рассчетливой мстительностью. Он мог выжидать годами, пока осторожность жертвы не притупится, чтобы внезапно ― почти всегда чужими руками ― нанести смертельный удар.
   ― Рад, очень рад вашему визиту, господин следователь! ― телепатически повторял Лю Куань, потирая худые руки. ― Чем обязан такой чести?
   ― Я расследую покушение на председателя Китайской республики. В связи с этим у меня к вам есть несколько вопросов.
   Китаец одобрительно закивал.
   ― Это ужасно ― то, что случилось с дорогим товарищем председателем. Мы все ужасно скорбим. Но чем я могу вам помочь?
   ― Расскажите о ваших делах с директором "Уральских роботов" Леонидом Глостиным, ― попросил Смолин, глядя в упор в живой глаз собеседника.
   Седые лохматые брови старика удивленно поднялись.
   ― Я не знаком с этим господином. Я знаю многих в этом городе, как вы имели возможность убедиться в холле. Но именно с директором "Уральских роботов" ― увы, не знаком.
   ― Подумайте хорошенько, ― сказал Смолин.
   Ему было противно начинать разговор с по-детски прямолинейной лжи. За кого держит его этот старый бандит? Анна сбросила другглу китайца первую навскидку найденную в Среде Гулл виртуальную копию холла трехмесячной давности. На первый взгляд, помещение ничуть не изменилось. Лишь очень внимательный человек мог заметить, что одна из сотен картинок на стене не совпадала. На ней Лю Куань с чиновниками из московской мэрии закладывал парк искусственных деревьев. Неделю назад на том же месте висело другое изображение: сияющие улыбками Глостин и Лю Куань обнимали стоящего между ними Ивана Дубину с чемпионским поясом в руках.
   Анна выделила подмененную фотографию яркой мигающей стрелкой.
   Старик закатил единственный глаз кверху, слушая телепатическй шепот своего друггла.
   ― А, это... ― проворчал он с досадой. ― Вы же понимаете, в свете последних событий фото выглядело немного... неуместным. Пришлось поменять.
   ― Итак, мы выяснили, что вы все-таки знакомы с Глостиным, ― заключил Смолин.
   ― Запамятовал, да. Обычный протокольный снимок. Нас представили на каком-то матче, я уже не помню, кто и когда. Тогда же и сделали фото.
   ― С какой целью вы приезжали к Глостину в офис "Уральских роботов"?
   ― Не понимаю, о чем вы. Я никогда не приезжал в офис "Уральских роботов", ― сказал старик с достоинством.
   Детектив поморщился.
   ― Опять неправда.
   Старик уставился на него яростно сверкающим взглядом, словно силясь прочитать его мысли.
   ― У вас нет доказательств! ― рассерженно бросил он.
   Смолин знал, что Глостин намеренно чистил помещения своей фирмы от гулловских видеосенсоров. Так делали во многих компаниях, оправдывая эту не совсем законную практику необходимостью защиты коммерческой тайны. Анна просмотрела записи из всевозможных источников, какие только смогла найти в Среде Гулл, включая чипы некоторых сотрудников и посетителей "Уральских роботов", и не обнаружила никаких свидетельств визитов Лю Куаня в офис Глостина в указанный Лисицыным период.
   Оставалось верить Лисицыну на слово.
   ― У меня есть свидетель, который дважды видел вас в кабинете Глостина. Вы вели с Глостиным какие-то дела. Я хочу знать, какие.
   ― И кто же этот ваш свидетель?
   ― Киберписатель Егор Лисицын. Он задержан и дает показания.
   Лю Куань возмущенно замахал руками.
   ― Свидетельствам Лисицына против меня нельзя доверять! Он врет!
   ― Он также сообщил, что вы предложили ему работу, ― продолжал Смолин. ― Довольно специфическую.
   ― Говорю вам, он врет! Этот Лисицын ― безответственный лжец и обманщик! Вы не должны верить ни одному его слову.
   ― Анализ показаний его чипа во время допроса подтвердил, что он говорит правду: он действительно видел вас у Глостина. Вы о программе-полиграфе слышали? Ее данные принимаются судом в качестве доказательства.
   ― Погодите с вашим полиграфом, ― суетливо пробормотал Лю Куань. ― Сейчас я расскажу вам кое-что, что будет почище полиграфа...
   Он достал из ящика стола желтую папку, одел узкие очки и принялся лихорадочно перебирать извлеченные из папки листочки.
   ― А, вот! ― воскликнул старик, выуживая один листок и вчитываясь в него. ― Я докажу вам, что Лисицын лжет! Вы смотрели последний матч Ивана Дубины?
   ― Смотрел, ― сказал Смолин со странным выражением в голосе. ― Раз сто, наверное.
   ― Не этот ― предыдущий! ― поправился китаец. ― Тот, на котором Дубина стал чемпионом России?
   ― Да.
   ― Помните речь, которую он произнес после своей победы? ― старик опустил глаза в листок и начал цитировать: ― "Я был первый, и пришлось мне нелегко... надо было выстоять во враждебном окружении... и теперь можно с гордостью сказать: я выстоял, я выдержал, я ― победил!" Помните?
   Детектив помнил эту речь. Он был в гостях у матери и они смотрели матч всей семьей: он, мать и сестра со своим андроидом и детьми. Речь Дубины тогда по-настоящему тронула их сердца. Мать даже всплакнула. Возможно, Лисицын вызывал к себе симпатию детектива в том числе тем, что написал ту речь.
   ― Так вот, ― продолжил Лю Куань торжествующе, ― эту речь написал не Лисицын! Он ее подло украл!
   ― Украл речь? ― недоверчиво переспросил Смолин. ― У кого?
   ― У давно покойного генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева! Слышали о таком, надеюсь? Товарищ Брежнев произнес ее на торжественном собрании в честь юбилея Октябрьской революции. А Лисицын нагло присвоил его текст с незначительными изменениями. Не верите ― спросите вашего друггла!
   Смолин ошеломленно выслушал Анну, подвердившую после мгновенного анализа, что речь Дубины лексически и структурно на восемьдесят процентов совпадает с речью Брежнева ― последнего великого правителя Советского Союза, как тогда называлась Россия. Почему же раньше никто этого не заметил?
   "Никому не пришло в голову проверить", ― предположила Анна.
   ― Но зачем?.. ― подумал Смолин вслух.
   ― Затем, что Лисицын ― паталогический лжец! Такова его подлая натура, он просто не может не врать, ― радостно сказал Лю Куань. ― Как видите, его показания ни имеют силы. Что бы он ни говорил ― все будет ложью от начала и до конца. Я никогда не был в офисе "Уральских роботов" и не имел дел с этим, как вы сказали... Глостиным?
   "Почему он не сказал мне, что украл речь? ― мысленно спросил детектив, обращаясь к Анне. ― Он ведь знал, что я поеду к Лю Куаню и тот мне все расскажет..."
   "Может, ему было стыдно?"
   Смолин растерянно собирался с мыслями.
   "Михаил Сурмилов!" ― напомнила Анна.
   "Что?"
   "Егор сказал, что китайцы уморили отморозка Михаила Сурмилова, а до него певицу Лолу Фомм, и заменили их роботами-копиями. Попробуй с этой стороны".
   Смолин с облегчением улыбнулся. Он обязан Анне, наверное, половиной раскрытых им дел.
   ― Про гибель в вашем шоу Михаила Сурмилова, которую вы скрыли от полиции, Лисицын тоже солгал? ― спросил он китайца.
   ― Конечно! ― быстро ответил тот и осекся, настороженно глядя на детектива единственным глазом.
   ― Тогда для вас не составит проблемы предъявить мне его, живого и невредимого.
   ― Он сейчас на шоу! ― запротестовал старик. ― Он работает! Я не могу снять его со съемок, мы потеряем деньги!..
   ― Тогда вам придется проехать со мной. А Михаила Сурмилова мы все равно допросим... и изучим. С вашей помощью или без.
   Злясь и волнуясь, Лю Куань отдал мысленное распоряжение доставить отморозка.
   ― Сейчас его привезут! Вам будет стыдно за ваши подозрения. И за то, что поверили этому лжецу!
   Смолин дипломатично промолчал.
   Они ждали приезда Сурмилова почти час. Все это время детектив и старый китаец молча цедили чай улун; редкий и ужасно дорогой, если верить словам старика. Убежденный любитель синтетического пива, Смолин не понимал китайских причуд с подкрашенной горячей водой, но из вежливости согласился попробовать. Он не почувствовал ничего: вода как вода, только с едва уловимым ванильным запахом. Анна сказала, это оттого, что он убил вкусовые рецепторы биопастой. А в действительности, как указано в Среде Гулл, у чая сорта улун нежный и ярко выраженный характерный вкус, который непрерывно меняется на протяжении чаепития. Детектив пожал плечами, не желая спорить с Гуллом. Старик шумно прихлебывал из своей чашки размером с наперсток, нервируя Смолина громким бульканьем и сопением.
   Когда детектив уже начал терять терпение, резные двери открылись и автоматчики втолкнули в зал Михаила Сурмилова. Его забрали прямо со съемок, он не успел переодеться. Из одежды на нем были тесные черные плавки из искусственной кожи и расстегнутая черная жилетка с металлическими шипами на плечах. Сурмилов сделал несколько неуверенных шагов вперед и застыл на месте. Лю Куань вскочил из-за стола, подбежал к нему и ласково поприветствовал, схватив за руки и энергично тряся их. Отморозок выглядел напуганным. Он робко смотрел на старика и детектива, явно не понимая, чего от него хотят.
   Смолин попросил прибавить свет. Старик включил настольную лампу и направил ее прямо в лицо отморозку. Тот страдальчески щурился под ярким режущим светом, но не отвернулся, а только прикрыл глаза рукой. Не без труда выбравшись из низкого кресла, Смолин поднялся и подошел к Сурмилову. Он пристально всматривался в парня, пытаясь обнаружить хоть малейший признак того, что перед ним стоит андроид. Бесполезно. Детектив знал, что без вскрытия модель HGR18 отличить от человека невозможно.
   ― Как звали вашу мать? ― строго спросил он отморозка.
   ― Мою мать? ― растерянно переспросил Сурмилов.
   ― Вашу, вашу. Я должен повторять свои вопросы дважды?
   ― Жанна, ― неуверенно сказал отморозок.
   "Это правда?" ― быстро спросил Смолин у Анны.
   "Не знаю, он же отморозок. Данные об их семьях отсутствуют".
   ― Кем она была? ― продолжил детектив свой допрос.
   ― Стюардессой?
   ― Вы меня спрашиваете?! ― рявкнул вышедший из себя Смолин.
   ― Я не буду говорить без адвоката, ― пробормотал Михаил Сурмилов, затравленно глядя на детектива.
   Лю Куань взирал на Смолина с торжеством победителя.
   "Если Лисицын не соврал и этот тип в плавках ― андроид, то им сейчас управляет малолетний брат Лолы Фомм, ― подумал детектив. ― Тогда говорить с ним бесполезно".
   Он открыл свой видавший виды портфель и достал похожий на пудренницу портативный лазерный пистолет. Увидев оружие, Сурмилов побледнел.
   ― Это еще зачем? ― недовольно спросил китаец.
   ― Разговаривать не хотим? Что ж, вы сами меня вынуждаете. Сейчас я выстрелю в молодого человека и мы узнаем, искусственный он или нет.
   Лю Куань горячо запротестовал. Отморозок потерянно смотрел куда-то в пол прямо перед собой. Вдруг он вздрогнул и жалобно попросил:
   ― Не надо, пожалуйста. Я ничего не сделал...
   ― Чего вы переживаете? ― сказал Смолин старику, не обращая внимания на мольбу Сурмилова. ― Если он живой человек, я сяду в тюрьму за убийство. Хотя... нет, не сяду. Президент наделила меня особыми полномочиями. Я могу застрелить кого угодно, даже вас. И, верите ли, мне за это ничего не будет.
   Старик побледнел от злости.
   ― Вы тогда и трех дней не проживете, ― прошипел он.
   ― Если вас это утешит... ― сказал Смолин с безмятежной улыбкой. ― А за него, ― он показал на сжавшегося от страха отморозка, ― тоже будут мстить? Что-то сомневаюсь.
   Лю Куань угрюмо молчал. В зале повисла тревожная тишина. Были слышны только сиплое дыхание старика и всхлипывания Сурмилова. Смолин лихорадочно соображал. Сейчас все зависело от того, соврал ли ему Лисицын насчет гибели Сурмилова. Прежде Смолин не сомневался в том, что это правда. Китайцы способны на что угодно, даже на замену убитого человека роботом. Но после того, как старик доказал, что Егор украл текст речи, Смолин больше не мог доверять словам киберписателя. Лю Куань оказался сильным противником, следовало это признать.
   "Что мне делать, стрелять?" ― мысленно спросил детектив Анну.
   "Я бы не рисковала. Лучше забери его с собой. Техники изучат его и скажут наверняка".
   "Старик не даст мне вывести его отсюда. Другого выхода нет".
   "Подожди, ― испуганно зашептала Анна. ― А вдруг он человек? Твои полномочия не позволяют убивать невиновных людей! Ты пойдешь под статью!.."
   ― Дяденька, не убивайте меня!.. ― захныкал Сурмилов, словно маленький мальчик.
   Смолин нажал на триггер.
   Раздался сухой треск. Вырвавшийся из пудреницы рубиновый луч вонзился в грудь Михаила Сурмилова. Кожа в месте касания луча ярко вспыхнула. Визжащий отморозок упал на спину и отчаянно забился, пытаясь руками погасить пылающую грудь. Это не помогло, огонь только разгорался сильнее. Пальцы плавились, пачкая ковер вокруг брызгами телесного цвета. Из груди повалил едкий белый дым, наполняя воздух запахом горелого термопластика. Сурмилов судорожно дернулся несколько раз и замер в нечеловечески изломанной позе.
   Двери с грохотом распахнулись. В зал ворвались караулившие снаружи автоматчики. Они направили стволы на Смолина, ожидая приказа хозяина стрелять. Ли Кунь недовольно закричал на них по-китайски. Боевики опустили оружие, поклонились старику и покинули зал. Через секунду один из них вернулся с вакуумным огнетушителем. Он направил раструб баллона на горящее тело Сурмилова. Раздался громкий хлопок и пламя мгновенно погасло, будто прижатое сверху невидимым одеялом. Порыв упругого воздуха растрепал прическу Смолина и сдул со стола Лю Куаня листочки с компроматом.
   Низко кланяясь и извиняясь за беспокойство, охранник спиной засеменил к дверям. Лю Куань с проклятиями опустился на колени и принялся собирать разлетевшиеся бумаги. Взревели спрятанные в потолке мощные кондиционеры, втягивая зловонный белый дым. Через минуту воздух в зале очистился, но запах жженого пластика никуда не делся.
   Детектив склонился над распростертым телом. Робот, никаких сомнений! Через оплавленное отверстие в груди отчетливо виднелись обугленные пучки проводов и почерневшие остатки искусственных мышц. Смолина распирало возбуждение. Ему приходилось стрелять в людей, но еще никогда ― в гулловских андроидов. Мысль, что он только что безнаказанно уничтожил дорогую чужую собственность, наполнила его удивительной ему самому злой радостью.
   "Пронесло", ― прошептала Анна с облегчением.
   "Да уж", ― согласился детектив.
   Он обернулся к Лю Куаню и весело спросил:
   ― Могу я теперь увидеть знаменитую Лолу Фомм? Посмотрим, из чего сделаны девочки.
   Пергаментная кожа на лице старого китайца посерела.
   ― Послушайте, не надо, ― попросил он. ― Эти роботы слишком дорого мне обошлись. Чего вы хотите?
   ― Я сказал, чего хочу. Знать все о вашем сотрудничестве с Глостиным.
   Китаец молчал, его единственный живой глаз беспокойно бегал по залу.
   ― Мне нужны гарантии, ― сказал он, наконец.
   ― Придется поверить на слово. Я знаю, кто вы на самом деле. Я знаю все о ваших грязных делах в Москве. Но они меня не интересуют. Мне нужен заказчик нападения на председателя Дуньтаня.
   ― Мы говорим без протокола? ― уточнил Лю Куань.
   ― Да.
   Детектив почти не соврал. Он действительно не открывал файл официального допроса, поскольку приехал без ордера. Но Анна записывала каждую секунду разговора с китайцем для последующего анализа. При случае запись сможет послужить доказательством в суде. Конечно, хитрый китаец знал об этом.
   Лю Куань вздохнул.
   ― Ну, хорошо, ― сказал он. ― Я встречался с Глостиным несколько раз. Мы заключили соглашение. Он обязался оказать мне одну услугу.
   ― Какую услугу?
   ― Внедрить в программу Дубины закладку, которая меняла его поведение на время боя.
   ― Чтобы он напал на председателя Джо Дуньтаня?
   Китаец взорвался.
   ― Вы идиот!!! ― завизжал он дребезжащим старческим голосом, забыв о телепатии и вежливости. ― Чтобы я хотел устранить товарища Дуньтаня?! Да я и думать о таком не посмел бы! Мы родом из одного уезда! Мы вместе выросли, я всем обязан его семье!
   ― Однако закладка сработала. Робот напал, ― заметил Смолин, игнорируя оскорбления.
   ― Дурья башка! Эту программу передали мне проверенные люди товарища Дуньтаня! Не собирался же он убить самого себя?!
   ― Значит, кто-то из окружения хотел его смерти?
   ― Никто не знал, что он поднимется на ринг, болван вы эдакий!!! ― завопил Лю Куань так громко, что казалось, он сейчас лопнет; Смолин испугался, как бы его не хватил удар. ― Я был с ним на трибуне! Товарищ Дуньтань захотел поговорить с боксерами! Кто мог это предвидеть? Он пригласил госпожу Домбровскую пойти с ним, но она отказалась! Почему? Может, это она организовала покушение?! Робот-то напал ваш! Откуда мне знать, на что вы его запрограммировали?
   ― Не будем строить беспочвенные предположения, ― миролюбиво сказал Смолин, желая сменить опасную тему. ― А ваша закладка тогда зачем? Что она делала?
   ― Товарищ Дуньтань хотел, чтобы его боксер одержал победу. Нужно было немножко помочь ему.
   ― Значит, нелепые выходки Дубины...
   Китаец с мрачным видом кивнул и сказал:
   ― Когда Иван стал брать верх, сработала закладка ― и он поддался.
   ― Договорной матч, ― заключил Смолин.
   Лю Куань снова кивнул. Он попытался изобразить вежливую улыбку, но не смог, ― получившаяся гримаса напугала бы даже робота.
   Смолину стало дурно. Ему казалось, что пол под ним разверзся и он летит в пропасть. Если старый лис не врет, Леонид Глостин дважды заработал на проигрыше Дубины, взяв деньги у канцелярии российского президента и у китайской мафии. Очевидно, руководитель канцелярии Икрамов был в доле. Без его ведома такую аферу не провернуть. Вот почему он послал майора поймать Егора Лисицына: чтобы киберписатель не рассказал о контактах Лю Куаня с Глостиным!
   Смолин надеялся, что Ирина Владимировна не знала об участии "Триады" в проигрыше Дубины. Или знала? От мысли, что Домбровская тоже замешана в мошенничестве, по спине детектива пробежал холодок. Ему не приходилось бывать в ситуации, когда преступник выступал в роли заказчика расследования. А если это еще и высшее должностное лицо государства, плюс близкий родственник, тогда лучше сразу просить убежища в гулловском посольстве, как Лисицын. Правда, его и вытащат оттуда так же легко, как он сам поймал Егора. И тогда его в лучшем случае ждет судьба Леонида Глостина. Про худший думать не хотелось.
   ― Как вы уговорили Глостина на такое? ― спросил Смолин. ― Это же страшный риск.
   ― Пришлось напомнить ему эпизод из его прошлого. Подпольные бои между людьми и роботами. Тогда нескольких боксеров забили насмерть.
   ― Он испугался шантажа?
   ― Нет. Он жадный. Я заплатил ему.
   ― И много?
   ― Довольно, чтобы выйти из бизнеса и всю жизнь ничего не делать. Хорошая сделка для него.
   Смолин мысленно охнул. Худшие подозрения подтверждались.
   ― Так это вы устранили его?
   ― Мы не успели, ― признался Лю Куань. ― Он вовремя впал в кому. Или ему кто-то помог. Но это точно не мы.
   Смолин не знал, сказать ли китайцу, что Глостин надул его, дважды взяв деньги с него и с канцелярии Домбровской за одну и ту же услугу. Анна предложила не говорить, чтобы иметь козырь на будущее. "Вдруг тебе потребуется помощь Лю Куаня? Расплатишься с ним информацией," ― посоветовала она. Смолин молча согласился.
   ― По-вашему, кто был заинтересован в убийстве председателя? ― спросил он китайца.
   ― Кто угодно. У товарища Дуньтаня миллионы врагов.
   ― Но ваши предположения? Учитывая, что вы давно знакомы?
   ― Не знаю. А если б знал, то не стал бы вам говорить.
   ― Благодарю за прямоту.
   Лю Куань ответил вымученной кривой улыбкой. На этом аудиенция была закончена. Старик не стал провожать гостя, поручив это одному из телохранителей. Крепкий молодой китаец забрал у Смолина портфель с пистолетом и вернул его только на выходе из здания.
   По пути в ставший ему вторым домом небоскреб министерства безопасности Смолин был мрачнее тучи. Поездка к Лю Куаню оказалась отчасти полезной. Он раскрыл акт коррупции и государственной измены в канцелярии президента. К сожалению, от него ждали другого, а он пока ни на шаг не приблизился к решению главной задачи. Имена и мотивы организаторов покушения на председателя Китайской республики по-прежнему оставались загадкой.
  
  21.
  
   ― Ты слишком легко поверил Лю Куаню, ― сказала Анна недовольно.
   ― О чем ты? ― не понял Смолин.
   Он только что принял холодный душ в своем похожем на тюремную камеру номере, а теперь делал энергичную разминку. Вечером его ждала с отчетом Ирина Домбровская. Он хотел быть в хорошей форме.
   ― Насчет его непричастности к покушению. Я проверила, они с Дуньтанем действительно дружат с детства. Но это ничего не значит. Лю Куань гангстер, ему важны только деньги. За деньги он и мать родную убьет. Ему могли заказать председателя из Китая. Конкуренты в Политбюро, оппозиция или сингапурские повстанцы...
   ― Так я и не поверил, ― сказал детектив, с шумным пыхтением взмахивая руками. ― Меня угнетает отсутствие версии. Вернее, всеохватывающая версия, в которой заказчиком может быть кто угодно. Даже канцелярия президента России. Я не продвинулся ни на шаг. О чем мне докладывать Домбровской вечером? Что руководитель ее канцелярии ― мошенник и предатель? Вряд ли это то, что она хочет услышать.
   Он опустил руки, перевел дыхание и начал приседать.
   ― Знаешь, когда я смотрела на андроида, которого ты сжег ― этого якобы Сурмилова ― у меня возникла странная мысль...
   ― Говори.
   ― Только не смейся. Идея безумная, сразу предупреждаю...
   ― Не буду.
   ― Я никогда раньше не видела робота-копию реально существующего человека. Он так тщательно сделан... Ты заметил у него шрам над правой бровью? Белая полоска, ее едва видно.
   ― Не заметил, ― признался Смолин.
   Анна тут же показала ему запись вчерашней встречи в резиденции Лю Куаня, сделанную с видеопотока его собственных глаз. Он прекратил приседать, плюхнулся на солдатскую кровать и стал внимательно смотреть. Помимо шрама, пристальный осмотр выявил на теле "Михаила Сурмилова" бородавку на подбородке, жировик на щеке и родимое пятно на животе. Были еще шрамики на пальцах, обкусанные ногти и синяк над левым коленом. Смолин тогда не обратил на все это внимания. Он по неопытности искал явные улики: какие-нибудь яркие свидетельства искусственного происхождения тела.
   ― Антеннки в голове? ― съехидничала Анна.
   ― Вроде того. Так о чем ты хотела сказать?
   ― Я никогда не видела робота, специально сделанного несовершенным. А тут конструкторы воспроизвели все недостатки, все дефекты оригинала. Потрясающе! Я вдруг подумала: а не создавал ли кто-нибудь однажды, ― неважно, с какой целью, ― например, андроида-старика? Только не смейся, прошу.
   ― Ты хочешь сказать... ― начал и не закончил фразу ошеломленный детектив.
   ― Китайцы так прячут тело председателя Дуньтаня, что поневоле задумаешься о причинах.
   Смолин вскочил с кровати. Мысли лихорадочно скакали.
   ― Кто у нас делает таких андроидов? ― спросил он.
   ― Стариков? Никто. Технически их способна создать корпорация "Пигмалион". У них есть представительство в Москве.
   ― "Пигмалион"? ― переспросил детектив. ― Кажется, я где-то слышал это название. Причем недавно...
   ― Менеджер "Пигмалиона" Марк Биркин! ― доложила Анна. ― Наш майор с ним встречался, помнишь? Марк провел экспертизу и установил, что Рыбу убила китаянка.
   Лицо Смолина просияло.
   ― Анечка, ты прелесть! Договорись с его другглом о встрече, ― только чтобы майор не узнал.
   После секундной паузы Анна сказала:
   ― Он ждет тебя через час.
   В назначенное время Смолин поднимался в лифте в офис "Пигмалиона". В дороге он изучил досье на Марка Биркина. Он делал это по привычке, без особой нужды. Марк был в деле фигурой случайной ― обычный привлеченный эксперт. Однако выяснилась любопытная вещь: оказалось, менеджер встречался с подозреваемым Лисицыным, когда тот заказывал своего гулловского андроида. "Мир тесен", ― подумал детектив.
   Биография Марка была совершенно обыкновенной. Став бакалавром в психологии гулловских роботов, он прошел стажировку в корпорации Гулл и вот уже несколько лет работал в департаменте продаж московского отделения "Пигамалион андройд системз", крупнейшего мирового производителя шасси для гулловских андроидов.
   Лифт открылся и детектив оказался в большом вестибюле с мраморной стойкой во всю стену. Из-за стойки на Смолина взирало гигантское лицо получеловека-полуробота. Левый глаз гибридного существа светился добротой, тогда как правый, горящий ярким рубиновым цветом, казалось, источал неземную злобу. Лицо производило шизофреническое впечатление, но сразу поражало посетителя до глубины души, чего, видимо, и добивался создавший логотип дизайнер.
   Обстановка офиса выглядела сдержанно и солидно. Это была неброская роскошь для тех, кто имеет вкус и понимает толк в качественных вещах. Ни одного виртуального элемента во всем интерьере! Смолин оценил изящную отделку стойки и деревянных панелей на стенах. Пожалуй, здесь было даже круче, чем в резиденции Лю Куаня. Анну, безразличную к материальной стороне мира, ― чего Смолин никогда в ней не понимал, ― интерьер пигмалионовского офиса оставил равнодушной.
   За стойкой, теряясь на фоне гигантского лица, сидела молодая брюнетка с модельными чертами лица. Увидев Смолина, она лучезарно улыбнулась, выпорхнула из-за стойки и подошла к нему. Девушка казалась самим совершенством. Обтягивающий брючный костюм светло-зеленого цвета подчеркивал безупречность тонкой фигуры. От созерцания невиданной красоты у Смолина перехватило дыхание.
   ― Здравствуйте, господин Смолин, ― произнесла прекрасная фея глубоким бархатным голосом. ― Я сообщила Марку, что вы приехали. Прошу вас следовать за мной.
   Она тряхнула густой гривой жгуче-черных волос и с улыбкой поманила Смолина за собой. Тот, словно завороженный, беспрекословно пошел следом. Они прошли по коридору, полному множества пронумерованных комнат с похожими на чешую изогнутыми полупрозрачными дверьми. Возле одной из них девушка остановилась. Дверь отъехала и она пригласила Смолина войти. Детектив сразу обратил внимание на характерные вдавленные внутрь щели в стенах. Это были жерла встроенных пылесосов, в непрерывном режиме чистящих помещения от занесенных снаружи гулловских видеосенсоров. Отказавшись от кофе, он уселся в неисправное ― оно то и дело норовило прижать его ― роботоризированное кресло у большого овального стола и стал ждать Марка.
   ― Вот это да!.. ― только и смог сказать Смолин, когда секретарша вышла, оставив его одного.
   ― Идеальные андроиды нас сегодня не интересуют, ― насмешливо напомнила Анна. ― Мы пришли узнать, изготавливает ли кто-нибудь старых уродливых роботов.
   ― Так она гулловский андроид? ― изумился Смолин.
   ― Образец продукции.
   Смолин вдруг вспомнил дочь убитого священника. Раньше, до встречи с ней, он мучительно завидовал обладателям гулловских роботов, на которого ему при нынешнем занятии никогда не заработать. Теперь эта зависть ослабла. Нина Тульчинская бесконечно далека от ангельского совершенства пигмалионовской секретарши, но все же было в ней что-то такое, что заставляло его думать о ней снова и снова.
   Детектив не мог подобрать нужного слова, которое описало бы его ощущения от Нины. Кстати, и Егор Лисицын порой вызвал у него похожее чувство. Пожалуй, с ней ему было очень... комфортно. Да, комфортно. С ними обоими ― особенно с Ниной ― Смолин мог быть самим собой, не притворяясь и не пытаясь выглядеть лучше, чем он есть. В какой-то момент допроса он забылся настолько, что ему начало казаться, будто он непринужденно болтает не с Ниной, а со своей Аней. Невероятно приятное чувство.
   Мысли прервало шипение открывающейся двери. В комнату стремительно вошел Марк Биркин, сухопарый брюнет с острым птичьим лицом. Для своих сорока двух лет он выглядел великолепно ― почти так же хорошо, как девушка-андроид в приемной, хотя, на взгляд детектива, был несколько худоват. Из досье Смолин знал, что менеджер достиг своего впечатляющего внешнего вида с помощью йоги и каких-то трюков с диетой. Вероятно, он сидел на модной электронной диете ― когда чип отвращает человека от еды, внушая ему ложное чувство сытости. Система питания Марка Биркина детектива не интересовала. Отказ есть биопасту пока еще не считается преступлением.
   Они поздоровались и Марк упал в подкатившееся сзади роботизированное кресло.
   ― Я уже ответил на вопросы вашего коллеги. Чем еще могу помочь? ― телепатически спросил он, с любопытством разглядывая Смолина.
   Менеджер светился искренней доброжелательностью и готовностью услужить. Детектив хотел спросить, возможно ли, чтобы кто-нибудь изготавливал роботов-стариков, но тут Анна зашептала внутри его головы.
   "Спроси его: вы тут соционикой занимаетесь?" ― шепотом попросила она.
   "Чем?" ― переспросил детектив.
   "Со-ци-о-ни-кой, ― по слогам повторила Анна. ― Потом объясню, просто спроси. Интересно, что он скажет".
   ― Вы тут соци... оникой занимаетесь? ― послушно спросил Смолин Марка, запнувшись на незнакомом слове.
   Реакция менеджера поразила его. Тот посерел и задрожал, словно его заперли на час в ресторанном холодильнике. Сжавшись как мышь, он жалобно посмотрел на детектива и едва слышно прошептал:
   ― Я не... меня заставили. Иначе нельзя подобрать подходящую внешность робота для заказчиков...
   В глазах Марка заблестели слезы. "Похоже, все в этом городе замешаны в каких-нибудь преступлениях", ― брезгливо подумал Смолин. Он уже начал привыкать к тому, что честных людей в Москве совсем нет. Разве что Егор Лисицын, да и тот украл чужую речь. И еще Нина, наверное. Даже Домбровская, двоюродная тетка, оказалась замешана в афере с договорным матчем. Этот город вызывал у Смолина отвращение. Одно хорошо ― теперь менеджер будет сговорчивее.
   ― Меня не интересует, что вы там натворили, ― сказал он менеджеру, стараясь выглядеть доброжелательным. ― Мне нужна экспертная помощь. Небольшая консультация по робототехнической части.
   ― Конечно, конечно! ― радостно залепетал менеджер. ― Для вас ― что угодно!
   ― Предупреждаю! ― сказал Смолин, подняв указательный палец. ― Никто, даже мои коллеги, не должны знать, что я здесь был. Это вопрос государственной безопасности.
   Марк энергично закивал. У него было лицо приговоренного к казни и внезапно помилованного преступника.
   ― Если вы разболтаете то, о чем я спрошу, я посажу вас в тюрьму, где вы проведете остаток жизни, ― соврал Смолин.
   Менеджер вновь радостно закивал. Кажется, он был готов на все, лишь бы ему простили загадочную "соционику".
   ― Выпускаете ли вы роботов-стариков? ― спросил Смолин.
   ― Не приходилось, ― сказал Марк, удивленно хлопая глазами. ― А зачем это нужно?
   ― Допустим, кому-то понадобился такой... специальный андроид. Могли бы вы или ваши конкуренты сделать его? ― спросил Смолин, игнорируя вопрос менеджера.
   ― Да без проблем! Только не понимаю, кому он может понадобиться... Вероятно, вы в курсе, что рано или поздно клиенты вступают в близкие отношения с нашими изделиями... Но кто, простите, станет спать со стариком?
   Детектив протянул руку к стене, спроецировав видимый только им с Марком виртуальный экран. На нем появилось плоское изображение высокой худощавой фигуры. Это был председатель Китайской республики Джо Дуньтань, но менеджер не знал об этом ― Анна заретушировала изображение, оставив видимым лишь серый силуэт в полный рост.
   ― Что вы можете сказать об этом человеке? ― спросил Смолин.
   Марк на минуту замолчал, советуясь с другглом.
   ― Мужчина. Китаец хань. Возраст около восьмидесяти плюс-минус пара лет... скорее, минус. Хорошие условия жизни, кабинетная работа. Спортом не занимается. Что еще... Да все, пожалуй.
   Смолин удовлетворенно кивнул. Программное обеспечение "Пигмалиона" работало надежно, ему можно доверять.
   ― Он что, робот? ― спросил Марк.
   Смолин попросил Аню убрать ретушь. Глазам Марка предстал объемный Джо Дуньтань. Китаец был воссоздан настолько реалистично, что, казалось, стоял живьем прямо перед ними. Узнав председателя, которого непрерывно показывали в новостях, Марк изумленно уставился на Смолина.
   ― Это вы мне скажите, как специалист.
   Марк уставился на фигуру, жуя губами. Потом он вскочил с кресла и возбужденно забегал по комнате. Снова сел в кресло. Яростно взъерошил густую черную шевелюру и принялся тереть виски. Наконец, он выпалил:
   ― Черт его знает! В нашем безумном мире кто угодно может оказаться роботом, даже мы с вами.
   Детектив бросил на него такой сердитый взгляд, что Марк испугался и залепетал:
   ― Но вы-то, конечно, нет...
   ― Вернемся к моему вопросу, ― напомнил детектив.
   ― Да-да... Если это андроид-копия, разоблачить его по внешности невозможно. Потому-то его и называют копией.
   ― Значит, подделка непроверяема?
   Марк опять задумался. Внезапно его лицо просветлело.
   ― Если это робот, вряд ли он сделан на основе стандартного шасси. Для копии самого председателя использовали бы лучшую на сегодня платформу. На ней, кстати, построили китайского боксера, что уделал нашего Дубину... Чтобы понять, может ли он быть андроидом, давайте-ка попробуем представить его помоложе...
   Менеджер сделал неопределенное движение рукой в сторону зависшего в воздухе экрана. Фигура начала стремительно преображаться. Дуньтань на глазах молодел, словно помещенный в живительную машину времени: он заметно распрямился, с талии ушел лишний жир, морщины исчезли, а в глазах появился живой блеск. Через несколько секунд перед ними стоял высокий молодой китаец с густыми и черными, как воронье крыло, волосами. У него было лицо интеллигента и соответствующая фигура ― худая, лишенная мышц и сутулая. Анна сверила изображение с имеющимися в Среде Гулл редкими фото молодого Джо Дуньтаня и шепнула Смолину: "Лицо похоже, а так нет. Дуньтань боксировал в молодости, а этот слишком хлипкий".
   ― И что это нам дает? ― спросил детектив.
   ― Пока не знаю... ― ответил поглощенный размышлением Марк. ― Если предположить, что он построен из лучших, самых дорогих компонентов и на той же платформе, что и китайский боксер...
   Он снова взмахнул рукой и рядом с Джо Дуньтанем появилось объемное изображение китайского робота, побившего Ивана Дубину. Смолин с удивлением заметил, что они одного роста. Оба были довольно высоки для китайцев. Аня подтвердила: рост совпал с точностью до сантиметра. В остальном эти двое являли собой полный контраст: "омоложенный" Дуньтань был худым, даже тщедушным, тогда как боксер отличался завидной крепостью, хотя и не такой брутальной, как у профессиональных спортсменов. Он скорее походил на йога. Его тело было гладким и крепким, мускулы не торчали наружу грубыми буграми, но явственно угадывались. Кроме того, у висящих в воздухе китайцев были разные лица.
   Марк шевельнул кистью и заретушировал обе фигуры сплошным фоном ― одну серым, другую черным.
   ― Чтобы детали не мешали, ― объяснил он. ― Меня сейчас интересует, могут ли они быть построены на одной платформе.
   ― Дуньтань боксировал, ― вмешалась в разговор Анна.
   ― Что?
   ― Если бы он в юности занимался спортом, как это изменило бы его фигуру? Менеджер непонимающе смотрел на Смолина, а потом хлопнул себя по ладонью по лбу.
   ― Точно! Одну секундочку...
   Он сделал пару пассов руками в сторону Дуньтаня и тот волшебным образом преобразился. Перед Смолиным и Марком теперь стояли два почти одинаковых силуэта. Для пущей наглядности менеджер наложил их друг на друга. Сразу стала видна разница. Боксер был шире в плечах и коренастее. Серые части выглядывали из-под черной фигуры почти по всей длине фигур.
   ― А вы учли социотип? ― поинтересовалась Анна.
   Марк с испугом посмотрел на Смолина. Увидев, что детектив не реагирует на опасное слово, он осмелел и возразил:
   ― Какой социотип, это же автономный робот? У него нет личности ― значит, нет и социотипа.
   ― Но у Дуньтаня-то он есть, ― возразила Анна. ― Нужно учесть его и для боксера, для корректности сравнения. Дуньтань ESFP. И ЛВФЭ по Афанасьеву.
   "Вы что, перешли на китайский? ― недовольно спросил детектив Анну. ― Что еще за "иэсэфпи" и элвээфэ?"
   "Потом объясню, милый", ― пообещала она.
   Марк напряженно сморщился, глядя куда-то в потолок. Он несколько раз всплеснул руками и состроил сердитую гримасу. Видимо, уговорив своего друггла, он с облегчением сказал:
   ― Простите, я немного волнуюсь. Сейчас сделаем.
   Пристально посмотрев на наложенные друг на друга силуэты, менеджер задвигал пальцами. Серая фигура чуть сдулась, в точности совпав с черной. Разведя силуэты руками, Марк снова свел их, для верности повторив этот фокус несколько раз. Фигуры были полностью идентичными.
   ― Вы были правы! ― воскликнул он, глядя на Смолина, но обращаясь к невидимой Анне.
   ― Кто-нибудь объяснит мне, что просходит? ― сердито спросил Смолин.
   ― О, это просто! ― сказал менеджер. ― У нас в "Пигмалионе" есть специальная программа для подбора внешности гулловских андроидов. В нее вводятся личностные параметры заказчика, а на выходе она генерирует нам внешность его будущего робота. Мы сейчас проделали обратную процедуру: ввели в программу внешность председателя Дуньтаня, получив на выходе набор его индивидуальных параметров. Изменив их, мы сделали нашего председателя моложе. Потом, предположив, что он андроид и построен на общем шасси с их боксером, мы сравнили председателя и боксера. Сравнение показало, что это физически разные люди, хотя, несомненно, похожие. Далее, ваш уважаемый друггл очень кстати напомнила мне про соционику... ― Марк выжидающе умолк и, не увидев реакции Смолина, бодро затараторил дальше: ― ...и я ввел необходимую поправку в данные боксера. Я сделал его личностью того же типа, что и председатель Дуньтань. Как вы, наверное, знаете, социотип предопределяет не только восприятие мира, но и физическую конструкцию человека. То есть скелет, телосложение и фигуру, а также строение лица: форму головы, лицевые кости, мышцы, расположение глаз и так далее... Это если не брать в расчет наследственность, о которой, касательно боксера, мы не можем сказать ничего, потому что он автономный робот и у него не может быть родителей...
   ― Короче, ― попросил детектив.
   ― В общем, ― сказал Марк, поворачиваясь к двум силуэтам и щелкая пальцами, чтобы убрать ретушь, ― смотрите сами.
   Серая и черная пелена с фигур спали и Смолин с изумлением уставился на двух совершенно одинаковых китайцев. У них было одно лицо, словно у однояйцевых близнецов. Лицо Джо Дуньтаня в молодости.
   ― Что это значит?
   ― Либо китайцы зачем-то сделали своего боксера точной копией молодого Дуньтаня, что вряд ли, поскольку спортивных роботов обычно проектируют, исходя из более рациональных соображений, либо... ― менеджер сделал театральную паузу и выпалил: ― Председатель Дуньтань сам робот!
   ― Какова вероятность, что боксер ― копия Дуньтаня в молодости? ― невозмутимо спросил Смолин.
   Внутри он кипел от возбуждения.
   ― Нулевая. Это глупо ― строить копию молодого председателя, а потом менять ей социотип, чтобы сделать непохожей на оригинал. Скорее, дело обстояло наоборот: китайцы взяли лучшую из имеющихся платформ, ― на ней сделан их боксер, ― ввели в модель социотип Дуньтаня, а потом искусственно состарили ее до нужного возраста. И ― вуаля, копия председателя готова! Только я не понимаю, зачем...
   Голова Смолина была готова взорваться. Мысли бешено прыгали, словно дельфины, в бассейн к которым влили серную кислоту. Анина безумная догадка оказалась верна: председатель Джо Дуньтань ― искуссно сделанный андроид! Вот почему китайское посольство вцепилось в его тело и не подпускает к нему чужих врачей. Они хотят скрыть, что он робот! Получается, никакого убийства не было?!
   Смолин с усилием взял себя в руки и спросил:
   ― Это можно использовать в суде? Алгоритм программы и вашу цепочку рассуждений?
   ― Нет, что вы! ― испуганно сказал менеджер. ― Иначе придется раскрыть соционический принцип ее работы. А это будет такая бомба... куда круче поддельного председателя. Она взорвет вообще все! Кроме того, алгоритм программ защищены законом о коммерческой тайне, так что сослаться на нее все равно не получится.
   ― Плохо, ― сказал детектив, мрачно глядя на съежившегося в кресле Марка.
   ― Считайте, что получили информацию от тайного агента, которого нельзя раскрыть, ― сказал менеджер и жалко рассмеялся собственной шутке.
   ― Могу ли я доверять ему? ― спросил Смолин. ― Вдруг агент ошибся? Тогда он посадит меня в глубокую лужу. Я не прощаю такое.
   ― Можете пойти к нашим конкурентам, в "Репликант роботик системз"! ― запальчиво воскликнул обиженный Марк. ― Они пользуются этой же программой. Посмотрите, что они скажут. Говорю вам, Дуньтань ― робот! Памятью дедушки клянусь!
   "Его дедушка жив", ― хихикнула Анна в голове Смолина.
   ― Что ж, ― сказал Смолин, вставая. ― Вы мне помогли, спасибо. Еще раз напоминаю о недопустимости разглашения озвученных в этой комнате сведений.
   Марк радостно закивал, сложив руки лодочкой и прижимая их к груди. Он был счастлив, что грозный следователь уходит, поделившись с ним такой грандиозной новостью. Вооруженный ею, он теперь с легкостью завоюет внимание любой девушки в вегетарианском баре.
   "Припугни его, он уже готов всем растрезвонить про Дуньтаня", ― посоветовала Анна.
   ― Боюсь, вы не понимаете серьезности ситуации, ― сказал Смолин, нахмурившись и резко разворачиваясь к Марку. ― Если вы расскажете кому-нибудь, что председатель Дуньтань ― андроид, то опасаться вам нужно будет не меня. Я просто не успею до вас добраться. Первыми за вами придет китайская разведка или "Триада", что почти одно и то же. Не мне вам говорить, что они с вами сделают. В ваших же интересах молчать как рыба. До конца жизни. Желаю, чтобы она у вас была долгой!
   Кивнув на прощание побледневшему менеджеру, Смолин вышел из комнаты и направился к лифту. "Молчать как рыба ― вышло двусмысленно, учитывая судьбу обезглавленного программиста", ― подумал Смолин. Марк семенил следом, раболепно заглядывая ему в лицо, словно хотел сказать еще что-то, но не мог решиться. Они миновали стойку, из-за которой Смолину ослепительно улыбалась искусственная секретарша. Девушка встала, чтобы попрощаться, но менеджер с досадой махнул на нее рукой, ― мол, сиди, не до тебя сейчас. Смолин улыбнулся ей в ответ и подошел к лифту. Марк стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу.
   ― Кстати, а вы сами часом не гулловский андроид? ― спросил детектив. ― Слишком уж идеально выглядите.
   ― Увы, нет, ― со вздохом ответил Марк. ― Вы не первый спрашиваете.
   ― Вы что, жалеете об этом?
   ― Иногда.
   Смолин удивленно посмотрел на него.
   ― У гулловских роботов нет прав, но нет и ответственности. Ответственность уничтожает нашу свободу, ― пояснил менеджер. ― В этом смысле они свободнее, чем мы. Порой я им завидую.
   Смолин сочувственно покачал головой и зашел в лифт. Двери закрылись, оставив печального Марка с его любимыми роботами. Пол под ногами Смолина провалился вниз. Вакуумный лифт стремительно падал, пролетая десятки этажей в секунду. Лицо детектива стало озабоченным и мрачным. Смолин вспомнил о вечернем визите к президенту. Она вызвала его на заседание Совета безопасности, где соберется узкий круг лиц, занятых проблемой покушения на Дуньтаня и российско-китайским кризисом. Министр обороны, вероятно, Веригин и Икрамов, другие силовики... Может быть, кто-то еще, кого Смолин не знал.
   Он вдруг понял, что не хочет видеть там Икрамова. Руководитель президентской канцелярии вызывал у него почти физическое отвращение. Смолин боялся, что не сдержится и устроит скандал, публично обвинив руководителя канцелярии в коррупции и государственной измене. Поразмыслив, он решил, что информацию об афере Икрамова и Глостина с китайцами следует сообщить президенту заранее. Он расскажет ей все, а там уж пусть она сама решает, как поступить с негодяем.
   Детектив так разволновался, что забыл об обещании Анны рассказать ему про загадочную "соционику" и чужеземные слова, которые она так свободно употребляла в разговоре с менеджером "Пигмалиона". Взбираясь по трапу на веригинский катер, он деловито инструктировал ее:
   ― Анечка, свяжись с другглом Ирины Владимировны. Спроси, не сможет ли она уделить мне немного времени до заседания Совбеза. Скажи, что у меня есть важная информация, которую я могу сообщить только ей лично, наедине.
   ― Ты уверен, милый?
   ― Я не могу носить это в себе. Пусть сама думает, что с ним делать.
   Алексей, президентский друггл и тезка Смолина, отозвался на удивление быстро. Детектива ждали, но не в Кремле, а в личных покоях Домбровской на Старой площади. Анна сказала, что там расположены небоскребы канцелярии президента. Этот адрес часто мелькал в разоблачительных публикациях прессы времен Васильева. Это была вотчина Максима Икрамова, средоточие зла и коррупции. Высотки выстроили полвека назад по проекту знаменитого в ту пору грузинского архитектора. Потемневшие от времени щербатые бетонные стены с острыми завитушками вокруг окон-бойниц имели зловещий вид. Нависшее над старой Москвой скопище безобразных башен казалось замком захватившего страну великана-людоеда.
   Когда катер достиг места назначения, детектив бросил рассеянный взгляд в иллюминатор. Он увидел площадь с модернистскую конструкцией, называемую в народе "памятником позвоночнику". Скульптура была памятником жертвам нанотехнологий ― одним из множества установленных по всей Европе знаков-напоминаний о вызванной учеными пандемии "зомби"-вируса. Угловатый раздвоенный стержень, смахивающий на хребет инопланетянина, символизировал двойную спираль человеческой ДНК с искусственными фрагментами. Внедренные вкрапления должны были излечить человечество от болезней, но вместо этого принесли свирепую чуму, забравшую сотни миллионов жизней.
   Пандемия случилась давно, Смолин тогда был маленьким ребенком. Он знал из рассказов матери, что России болезнь почти не коснулась. Погибли лишь пожилые родственники чиновников Минздрава и другого высокого руководства. Расследование показало, что выделенные на зарубежную "вакцину будущего" средства расхитили. Миллионам простых пенсионеров вкололи дешевый физраствор, что и спасло их жизни. Участь же привитой настоящей вакциной начальственной родни оказалась кошмарной.
   "И коррупция бывает полезной", ― подумал Смолин, глядя на "позвоночник". Вокруг памятника стояли демонстранты с виртуальными плакатами. Детектив не успел рассмотреть их требования; катер плавно въехал во внутренний док и заглушил двигатель. Свисающий с потолка манипулятор подхватил судно за специальный разъем на носу и потащил в подземные глубины замка великана-людоеда.
   Спустя полчаса Смолин, многократно обысканный и просвеченный сканерами, шел в сопровождении офицера охраны Домбровской в ее кабинет. Детектив был сердит и взвинчен, обыски вывели его из себя. "Странно, что мне еще руки не склеили, как потенциальному террористу", ― раздраженно думал он. Гирлянда мигающих иконок у него над головой, буквально кричащих о его особых полномочиях и высшем доступе секретности, не произвела на сотрудников впечатления. Лишь один капитан соизволил извиниться во время очередного обыска. Он объяснил, что в обычные дни в канцелярии царят вполне демократичные порядки, но сегодня в здании президент, а в ее присутствии режим безопасности всегда ужесточают. "Так повелось со времен Васильева", ― сказал офицер.
   У дверей в президентские покои Домбровской охранник велел ждать. Через долгие десять минут двери разъехались в стороны и детективу было дозволено войти.
   ― Алексей! ― услышал он странно изменившийся голос президента. ― Ты слишком быстро, я не ждала тебя так рано.
   Ирина Владимировна сидела на диване в компании своего гулловского робота под огромной абстрактной картиной, изображавшей мучительный секс или роды разорванной на части и перекрученной неземной формы жизни. Спутанные и как бы растущие друг из друга пестрые изогнутые плоскости выглядели невероятно отталкивающе. В действительности это была политическая карта мира, на которой все омываемые морем государства были нарисованы имеющими общие границы. Чтобы создать такое, географам пришлось буквально вывернуть привычные контуры стран наизнанку.
   Президент выглядела необычно: раскрасневшаяся, со сбитой прической и растерянным взглядом потемневших глаз. Ее всегда идеальный строгий костюм был расстегнут и перекошен. Андроид Алексей, пунцовый, как молодежная биопаста-энергетик, вскочил и принялся спешно заклеивать распахнутый пиджак. Его блуждающий взгляд избегал детектива. Извинившись, он обогнул стоящий перед диваном журнальный столик с виртуальными цветами в пузатой хрустальной вазе и вышел вон.
   ― Простите, если помешал, ― пробормотал Смолин.
   ― Ну, выкладывай, что там у тебя, ― велела Домбровская, оправившись.
   Детектив начал говорить. Он торопливо, пока президент не прервала его, излагал подробности аферы: как руководитель ее канцелярии организовывал проигрыш русского боксера и в сговоре с Леонидом Глостиным заработал на нем дважды, причем во второй раз взяв деньги у китайской мафии ― вполне вероятно, замешанной в покушении на председателя Китая. В изложении детектива Икрамов выглядел едва ли не главным виновником разразившегося кризиса. О том, что Джо Дуньтань ― робот, Смолин умолчал, дабы не обрушивать на Домбровскую все сразу. Он решил оставить эту убийственную новость на вечер, иначе ему нечего будет сказать на заседании Совета Безопасности.
   Слушая детектива, Ирина Владимировна мрачнела на глазах. Она ссутулилась и становилась все ниже, будто его слова, как удары невидимого молота, вбивали ее в диван. Когда Смолин сообщил, что подкупленный Икрамовым майор общественной безопасности пытался устранить Егора Лисицына, единственного свидетеля контактов Глостина с "Триадой", она оборвала его.
   ― Хватит! Ты вообще понимаешь, о чем сейчас говоришь? Максим Икрамов ― мой давний политический соратник. Обвиняя его, ты обвиняешь меня!
   Смолин растерянно умолк. Он не собирался ни в чем обвинять президента. И он не успел рассказать главного: как Икрамов угрожал вырезать всю его семью.
   ― Я говорю о том, что в вашем окружении преступник! ― взволнованно сказал детектив. ― Икрамов ― коррупционер, а возможно, и государственный изменник!
   ― Алексей! ― сказала Домбровская укоризненно. ― Ну зачем вешать ярлыки? Это слишком серьезное обвинение. Давай начистоту ― ты человек маленький... Постой, не перебивай! Ты, в своем Екатеринбурге, ведешь простую жизнь. Работа-дом, работа-дом... и так день за днем, год за годом. Люди наверху живут другим масштабом. Я говорю это не для того, чтобы обидеть тебя, а в политическом смысле. Пойми: то, что для вас, простых людей, преступление, для тех, на ком лежит государственная ответственность ― инструмент политики, а иногда и необходимость. Подожди! ― вновь оборвала она пытавшегося возразить Смолина и продолжила: ― Да, вынужденная и неприятная необходимость! Рамки закона узки. Иногда благополучие России зависит от мгновенных решений и быстрой реакции на неожиданные события. Спокойная жизнь страны часто обеспечивается средствами, о которых населению лучше не знать.
   ― А когда ответственные люди путают государственный карман со своим, это тоже неприятная необходимость? ― желчно поинтересовался детектив.
   ― Вот ты обвиняешь, клеймишь, а сам даже не знаешь ничего о внебюджетном фонде, из которого взяты деньги на проигрыш Дубины. Ты понятия не имеешь, как тяжело его наполнять! А средства под рукой нужны всегда. Не все можно сделать через бюджет.
   ― Значит, деньги "Триады" пойдут в ваш фонд?
   ― Ну зачем так прямолинейно? Нет, я отдам их детскому приюту или больнице. А фонд, который финансирует эти больницы в том числе, сможет выделить высвободившиеся средства на что-то другое. Мы не сотрудничаем с "Триадой", сама эта мысль оскорбительна!
   ― Ирина Владимировна, как хотите, но для меня это ― коррупция и связь с организованной преступностью. Да, я человек маленький, но...
   ― Алексей, мой тебе совет: оставь это! Дело выходит далеко за пределы твоей компетенции. Я тебя предупредила!
   ― А иначе что? ― с вызовом спросил детектив.
   ― Останешься без гонорара! И не зайду в гости, когда в следующий раз приеду в Екатеринбург, ― с вымученной улыбкой сказала Домбровская, пытаясь обратить все в шутку.
   ― Эх, Ирина Владимировна... ― грустно сказал Смолин, качая головой. ― Вы изменились. И, вынужден сказать, не в лучшую сторону.
   Он развернулся и пошел к выходу. Его лицо выражало отчаяние и печаль.
   ― Маме не рассказывай!.. ― крикнула президент ему вслед. ― Ни к чему ей знать здешнюю кухню. Не поймет ничего, только расстроится...
   Загудели откатившиеся двери и Смолин вышел из кабинета, не ответив. Когда двери за ним сомкнулись, Домбровская вскочила с дивана, схватила со стола хрустальную вазу и что есть силы ударила ее об пол. Ваза взорвалась звонкими сверкающими брызгами.
   Мысленно обращаясь к своему другглу, президент яростно зашипела: "Свяжись с Икрамовым и прикажи перевести на мой счет деньги, что он взял у китайцев ― все до последней копейки! Подлец, надуть меня вздумал!!! Он думал, я не узнаю?! И пусть вернет все, что канцелярия заплатила этому жулику Глостину! Даю сутки! И жду его у себя в кабинете для разговора. Когда мне будет удобно! Не знаю. Сейчас! Пусть сидит и ждет. Проучу мерзавца раз и навсегда!"
   Тем временем Смолин вышел на пристань и окинул усталым взглядом чахлый сквер на Старой площади. Искуственные деревца торчали на полоске асфальта, стиснутой с двух сторон широкими сверкающими каналами. В каналах теснились застрявшие в пробке таксоботы. Похоже, здесь всегда была пробка из-за близости начальственных зданий. Слева от сквера, рядом со стеклянной громадой Политехнического музея, скромно жался виденный им раньше "памятник позвоночнику". Вокруг искривленного столба с инопланетными значками сновали полицейские, лупя электрическими дубинками разбегающихся демонстрантов. Брошенные виртуальные плакаты сиротливо колыхались на настоящем ветру. С того места, где стоял Смолин, нельзя было разобрать, что на них изображено. Он мог развернуть и приблизить картинку, но не стал ничего делать. Ему было все равно. Похоже, времена Васильева возвращаются, подумал детектив.
   Он глубоко вдохнул пахнущий резиной воздух и напомнил Анне: "Так что ты там говорила насчет этой... соционики?"
  
  22.
  
   Багровый диск тонул в пелене распухших алых туч. Умирающее светило окрасило стеклянные грани пирамид и зеркальную поверхность каналов в цвет свежепролитой крови. Над центром Москвы всегда было чистое небо. Каждый день специальные дирижабли распыляли над правительственными зданиями химические реагенты для разгона облаков. Так повелось со времен президента Васильева. Вопрос о стоимости и вредности реагентов для здоровья горожан традиционно никогда не ставился.
   Смолин вышел из кафе напротив канцелярии президента, где он коротал время до вечернего заседания у Домбровской. Он поднял глаза в небо, провожая взглядом кровавое светило. В его родном Екатеринбурге облака не разгоняли, это накладно для местного бюджета. Детектив видел настоящее солнце ― не в видеозаписи, а наяву ― всего несколько раз в жизни, включая сегодняшний. Как и прочие столичные штучки, оно не произвело на него впечатления. "Непонятно, почему художники так носятся с закатами. Переоцененное зрелище", ― подумал он.
   Пока он сидел в кафе, выпивая чашку за чашкой эрзац-кофе и заедая их безвкусными эклерами с похожим на вспененное стекло прозрачным кремом, Анна рассказывала о соционике. Она призналась, что узнала о запрещенной науке от друггла Егора Лисицына задолго до злополучного матча в "Колизеум Арене". Смолин неотрывно слушал. Рассказ Анны так увлек его, что он перестал замечать отмечавших конец рабочего дня офисных труженников за соседними столиками. Телепатический гомон и звяканье приборов, слитые в сплошной неразличимый гул, отодвинулись на переферию его сознания.
   Аня раскрыла ему пласт мира, о существовании которого он даже не подозревал. Смолин подумал, что эта штука стоит всех закатов мира. Наука, объясняющая нюансы поведения любого человека лишь по типу его психики ― да ей просто цены не было! После короткого препирательства Анна сдалась и установила ему в чип запрещенную программу определения социотипов. Он принялся вертеть головой, разглядывая сидящих вокруг. От созерцания накрывшей посетителей кафе сети иконок социотипа Смолин впал в легкий транс.
   "Почему же ее запретили?" ― спросил он. Анна живописала конкуренцию квадр и соционический шовинизм, ведущие к сегрегации, неравенству и дискриминации по соционическим признакам. Картина раскола человечества на четыре конкурирующих вида произвела на Смолина сильное впечатление. Таких разрушительных результатов не добивался даже марксизм! Детектив вполне понимал предков, наложивших запрет на опасное учение. Однако в осторожных руках это знание может быть чрезвычайно полезным, решил он. Разумеется, сам он был уверен, что сумеет отлично им распорядиться.
   Настало время ехать к Домбровской. Анна хотела сказать еще что-то, но в последний момент передумала и умолкла. Ее пугала зловещая тайна убитого священника, которой поделилась с ней Наташа, и она не была уверена, что ее человеку следует знать такие вещи. Во всяком случае, не сейчас, когда он расследует самое серьезное дело в своей жизни. Смолин не заметил ее растерянности.
   Погруженный в себя детектив поднялся на подъехавший к крошечному пирсу кафе катер. Взревел двигатель, и мощное судно понесло его навстречу неприятностям. Мысли переключились на предстоящую встречу в Кремле. Детектив не ждал от нее ничего хорошего. Президент потребует отчета о результатах расследования, а у него есть лишь интуитивные анины подозрения и не подкрепленные доказательствами слова менеджера "Пигмалиона". Смолин чувствовал себя нерадивым двоечником, которого непременно оттаскают за ухо, причем публично. Так гадко на душе ему не было со времен школы.
   Показался шлюз Боровицких ворот. Глядя на суету похожих на пауков кремлевских роботов-швартовщиков, детектив все глубже погружался в мрачные мысли. Предвкушение порки стало невыносимым. Вдруг он почувствовал, как друггл энергично тормошит его изнутри.
   ― Милый, ты раскрыл это дело! ― радостно сообщила Анна.
   ― Да? ― грустно отозвался детектив. ― И как я это сделал?
   ― Я сейчас говорила с другглом Марка Биркина. Марк выяснил, что они не делают андроидов-двойников, зато их делают в японском филиале "Пигмалиона". У него там работает знакомый. Марк связался с ним и спросил, как можно идентифицировать такого робота. И знаешь, что тот сказал?
   Смолин пожал плечами.
   ― В их производстве используют ткани и кровь животных! Вернее, раньше использовали ― до появления современной искусственной кожи. Из жира и мяса создавали лицевой рельеф, а консервированная кровь циркулировала в подкожных капиллярах, чтобы кожа имела естественный оттенок. Сейчас всего этого не нужно, новая кожа неотличима от человеческой. Но она на рынке недавно, а двойника Дуньтаня, скорее всего, сделали до ее изобретения. На председателя несколько раз покушались в Китае. Он наверняка имел двойника.
   ― И что нам это дает? ― спросил Смолин равнодушно.
   ― Слушай дальше. Я обращалась к криминалистам, работавшим на месте преступления. Меня интересовал состав жидкостей на полу ринга...
   Перед глазами детектива, словно наяву, возникла картина: кастет Дубины врезается старику в лицо и тот отлетает, забрызгивая ринг кровью.
   ― Месиво! Из одного рефери вытекла бочка масла, не меньше...
   ― Верно! В образцах, которые они соскребли с пола, были обнаружены: гидравлическое масло из робота-рефери, искусственная кровь двух роботов, человеческая кровь первой группы...
   Сердце детектива упало. Все сходится: на ринге были "вскрыты" рефери, оба боксера и председатель Дуньтань. Выходит, он все-таки настоящий?
   ― ...и, самое главное ― консервированную свиную кровь! Ты часами смотрел видеозаписи боя. Скажи, ты видел на ринге хоть одну свинью?
   Смолин мгновенно ожил.
   ― Погоди-ка. Почему мне никто не сказал?
   ― Они решили, что ошиблись при анализе. После разговора с другглом Марка я связалась с лабораторией и попросила проверить еще раз. Они только что проверили снова. Ошибки нет, это кровь свиньи. Ее очень мало, но она присутствует!
   ― Но откуда? И, послушай... ты сказала, что обнаружена человеческая кровь! Это же кровь Дуньтаня, верно? Значит, он живой человек. Выходит, у меня вообще нет версии. С чем я иду к президенту?
   Анна начала терять терпение, а с ним и вежливость.
   ― Ну почему ты такой глупый? Перед матчем китайский боец зарубил человека. Протестант с огромным плакатом, помнишь? Его останки лежат в морге. Лаборатория проверила ― это его кровь! Свиная кровь могла попасть на ринг единственным путем: из разрушенной капиллярной системы робота-двойника.
   ― А это не может быть кровь кого-то из боксеров?
   ― У них современная кожа! И потом, спортивных роботов делают без излишеств. Двойная кровеносная система ― явное излишество, снижающее боевой ресурс. Она нужна лишь для того, чтобы скрыть искусственное происхождение.
   Смолин оцепенел в радостном возбуждении. Такое случалось, когда ему удавалось распутать особо трудный случай вроде нынешнего.
   ― Значит, у нас есть улика...
   ― Да! Убийства не было, потому что нет жертвы! Нужно требовать от китайцев, чтобы они показали тело председателя нашим врачам или международным экспертам. Если он не андроид, почему его прячут?
   Внезапно детективом овладело сомнение. Он сказал:
   ― Они запросто могут укокошить похожего старика и предъявить обезображенный труп.
   ― Не могут. Тело Дуньтаня в китайском посольстве, а посольство в настоящей осаде. Круглосуточное полицейское оцепление, спецслужбы, журналисты... Любого, кто входит или выходит, рассматривают как под микроскопом. Незамеченным даже криль не просочится!
   ― Но если он действительно был роботом... ― пробормотал детектив. ― Ведь это скандал! Зачем китайцам устраивать такое?
   ― Лучше скандал, чем война. Зачем? Это не твоя проблема, пусть президент с ней разбирается. Ты человек маленький, забыл? Работа-дом, работа-дом, каждый день, из года в год... ― передразнила она Домбровскую.
   Смолин хихикнул ― у нее вышло весьма похоже. Тем временем механические пауки пристыковали катер к разъему каменной набережной у основания Большой кремлевской пирамиды. У причала сияли лакированными бортами корабли прибывших на заседание Совета Безопасности чиновников. Среди них были разные лодки, ― роскошнее и, наоборот, скромнее веригинской, ― но не было ни одной с разбитым носом. После столкновения со зданием посольства Фейслука катер кое-как залатали, однако полное устранение последствий требовало недельного ремонта и его отложили до лучших времен.
   Смолина ждали. На набережной стоял сотрудник кремлевского офиса, хмурый здоровый детина в черном костюме. Он проводил детектива в подземный зал для заседаний. Гигантский колонный зал с невообразимо высоким купольным потолком и украшенным масонской символикой мраморным полом использовался для самых секретных мероприятий. В центре, словно жук на дне огромного стакана, стоял круглый матово-черный стол, казавшийся от дверей почти игрушечным из-за размеров зала. За ним сидели и телепатически перешептывались человечки в строгих костюмах. Все были в сборе, ждали лишь Домбровскую. Гулкое эхо шагов едва не опоздавшего детектива привлекло внимание госсановников. Смолин поймал несколько неодобрительных взглядов. Опустив голову, он быстро пересек зал и приблизился к столу.
   Поздоровавшись с присутствовавшими, детектив занял предназначенное ему место за огромным столом и незаметно осмотрелся. Присутствовали гулловский андроид президента, министр полиции Веригин, недавно назначенный заведовать МИДом плохо выбритый грузин, министры обороны и общественной безопасности с похожими квадратными физиономиями, директор Гулла по России и спикер парламента от правящей партии социалистов. Последний выделялся заметной болезненностью. При взгляде на его опухшее желто-серое лицо с тяжелыми мешками под глазами внутри у детектива что-то екнуло и он с сочувствием подумал: не жилец.
   К разочарованию Смолина, руководитель канцелярии Максим Икрамов тоже был здесь. Он сидел слева от пустого кресла, предназначенного для Домбровской. Приглядевшись, детектив заметил, что с лицом Икрамова что-то не так. Когда тот повернул голову, чтобы сказать что-то сидевшему рядом грузину, от правого глаза отделилась не успевшая повторить резкое движение виртуальная ретушь, обнажив здоровенный лиловый синяк. Спустя мгновение макияж настиг цель, вновь придав руководителю канцелярии респектабельный вид.
   Открылась дверь и в зале появилась Домбровская. Процокав каблуками по мраморному полу, она прошла к своему похожему на царский трон креслу, отличавшемуся от прочих спинкой удвоенной высоты. Мужчины поднялись и почтительно ждали, когда президент усядется.
   ― Здравствуйте, господа! Можете садиться, ― сказала она. ― Заседание Совета объявляю открытым. Мы заслушаем господина Смолина, ведущего расследование покушения, а также господина Габридзе, который сегодня встречался со своим китайским коллегой. Габридзе расскажет нам о состоявшейся беседе и о перспективах урегулирования конфликта. Потом мы обсудим их доклады ― без лишних прений, на это нет времени ― и попытаемся выработать пути выхода из создавшейся тяжелой ситуации. Начнем! Господин Смолин, пожалуйста.
   Детектив встал и, хотя доклад был телепатическим, зачем-то откашлялся. Тысячелетние рефлексы победить нелегко.
   ― Уважаемая госпожа президент! Уважаемые господа! ― начал он. ― Позвольте сообщить, что мне удалось выяснить на сегодняшний день...
   ― Дело раскрыто? ― оборвала его вопросом Домбровская.
   ― Пока нет, но...
   ― Понятно. Тогда садитесь, послушаем Габридзе.
   ― Ирина Владимировна! ― обиженно сказал Смолин. ― Позвольте мне закончить. Вернее, начать. Мне есть что сказать.
   Чиновники ― все, кроме Икрамова, Габридзе и президентского андроида ― одобрительно загудели. Всем хотелось знать подробности расследования. Домбровской пришлось уступить. Она недовольно махнула рукой, разрешив Смолину продолжать.
   ― На сегодняшний день мне удалось установить следующее, ― сказал детектив. ― Никакого покушения на Дуньтаня не было.
   Ошеломленные чиновники мгновение молчали, а потом разразились возмущенными возгласами.
   ― Объяснитесь, ― потребовала Домбровская. ― Мы все видели, как этот робот ударил председателя и сбил его с ног. По данным китайской стороны, Джо Дуньтань сейчас в крайне тяжелом состоянии... ― она жестом велела молчать хотевшему сказать что-то министру иностранных дел и продолжила: ― И вы говорите, что покушения не было? Нам что, не верить своим глазам?
   ― Есть основания считать, что председатель Китайской республики Джо Дуньтань не присутствовал на ринге. И возможно, в Москве.
   ― С кем же я провела переговоры? С призраком председателя? ― ядовито осведомилась президент.
   ― С андроидом-двойником.
   В зале воцарилась гробовая тишина. Когда Икрамов нервно захихикал, все посмотрели на него, как на сумасшедшего.
   ― Вы с ума сошли! ― возмутилась Домбровская, гневно глядя на детектива. ― Потрудитесь объяснить ваши слова!
   Смолин вздохнул и принялся рассказывать жадно слушавшим его чиновникам все, что удалось выяснить по поводу вероятной подмены председателя Дуньтаня роботом-копией. Те внимали, затаив дыхание; даже Домбровская больше не перебивала его. Детектив выложил все, ни словом, однако, не упомянув об афере Икрамова и Глостина. Синяк на лице руководителя канцелярии красноречиво свидетельствовал, что президент уже приняла свои меры по этому вопиющему случаю.
   Когда Смолин закончил, в зале вновь повисла тишина. Домбровская смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, судорожно сцепив в замок лежавшие на столе руки.
   ― Я подписала мирный договор с роботом, ― прошептала она.
   Все испуганно посмотрели на нее.
   ― Робот юридически недееспособен, ― продолжала она, качая головой, словно в трансе. ― Подписанный им договор недействителен. Мы все это время находимся в состоянии войны с Китаем.
   ― У господина Смолина нет доказательств, одни подозрения, ― сказал спикер. ― Веские, но недоказанные.
   ― Я ему верю, ― отрывисто сказала президент, глядя сквозь продолжающего стоять детектива. ― Мне все время казалось, что с Дуньтанем что-то не так. Он странно разговаривал, с задержкой ― будто, прежде чем ответить, слушал кого-то очень далекого. Он не ел на приемах. Не прикоснулся ни к чему за столом, ни разу. И эти холодные искры в его глазах... Искусственные хрусталики, якобы из-за катаракты. Он робот, точно. Как я могла этого не видеть?
   ― Какие у вас доказательства? ― настаивал спикер, сердито глядя на Смолина.
   ― У меня нет неопровержимых доказательств, но есть серьезные улики. Окончательный ответ должны дать сами китайцы. Нужно заставить их допустить наших врачей к телу.
   ― Нэвозможно, ― сказал министр иностранных дел Габридзе с сильным грузинским акцентом. ― Его сегодня вывезли в Кытай.
   ― Как вывезли? Кто позволил?! ― выкрикнула Домбровская, задыхаясь от возмущения.
   ― Мы не могли вмешаться. У посольского транспорта дипломатическая неприкосновенность, ― виновато сказал Веригин.
   ― Почему мне не сообщили?!
   ― Днем вы были недоступны, ― сказал Веригин, глядя почему-то на президентского андроида.
   ― Ладно, оставим это, ― махнула рукой президент. ― Но почему китайцы прислали робота вместо председателя? Что они хотели этим сказать?
   ― Это способ усыпить нашу бдительность! ― уверенно вмешался министр обороны. ― Подписать фальшивый договор, чтобы потом внезапно напасть ― как Гитлер на СССР. А когда мы обвиним их в вероломстве, они скажут: а мы договор не подписывали, это робот! И все, останется только в ООН жаловаться.
   ― Что за бред? ― возмутилась Домбровская. ― Мы что, дети ― ловить друг друга на дешевом обмане? Здесь явно что-то другое. Вот только не пойму, что.
   ― А почему Иван Дубина напал на председателя... или робота, которого мы считали председателем? ― спросил неугомонный спикер.
   Взгляды присутствующих вновь обратились к Смолину.
   ― Я работаю над этим. Пока мне нечего сказать, ― признался детектив.
   Чиновники принялись обсуждать ситуацию. Они шумели и громко спорили, яростно ругаясь друг с другом. Смолин неуверенно посмотрел на президента и, не дождавшись никаких знаков, сел. Кажется, его доклад был окончен.
   Громкий хлопок рукой по столу, эхом отдавшийся в мраморных стенах, положил конец дискуссии. Потирая отбитую ладонь, Домбровская сказала:
   ― Тише, господа! Мы еще не выслушали министра иностранных дел. Господин Габридзе, пожалуйста.
   Министр поднялся со своего места и откашлялся. Одетый в немыслимо дорогой двубортный костюм, с горбатым носом и сизым от бритья подбородком, он смахивал на внезапно разбогатевшего торговца кальянами.
   ― Сегодня я встрэчался с таварищем Щиланом, спэциална прилетевщим из Пекына...
   Смолин сморщился, как от зубной боли. Лучше бы этот Габридзе говорил по-грузински. Чип справился бы с переводом лучше, чем министр справлялся с неродным языком. Почему субъект, так плохо говорящий по-русски, представляет внешнюю политику России? Конечно, существовала странная традиция назначать на этот пост нерусских, но данный случай не лез уже ни в какие ворота. Оставалось надеятся, что президент знала, что делала, назначая Габридзе на этот пост.
   ― Завтра кытайский сторона афициална абьявит о смэрти таварища Дунтана. Гу Учэн займет пост председатэла Кытая.
   ― Так он мертв?! ― одновременно воскликнули несколько голосов.
   ― Нэ-эизвестна... Я гаварю, что мнэ сказали. Завтра мир узнает о его смэрти. После вступления в должност Гу Учэн выдвынет нам ултиматум. Он даст нэделю, чтобы найты и наказат убийц Дунтана. Злодеев слэдует схватыт и казныт. А казн показат в кытайский сэгмэнт Срэды Гулл. Еще ми далжны уступит Кытаю все спорный территорий до Урала.
   ― Да он спятил! ― выкрикнул спикер.
   ― А если мы откажемся выполнить ультиматум? ― спросила побледневшая Домбровская, нервно барабаня пальцами по столу.
   ― Та-агда... война! Бомбардыровка всеми ядэрными срэдствами, а потом ввод сухапутных войск. План войны лэжит у Гу на столе. Мнэ сказали дату начала. Двадцатое ноябра. Чэрез нэделю.
   ― Свяжитесь с Суи Шиляном и передайте ему мое требование, ― велела президент. ― Пусть Китай предоставит нашим специалистам доступ к телу Джо Дунтаня для изучения. Мы привлечем международных экспертов и предадим гласности результаты экспертизы.
   ― Нэ-эвазможна, ― замотал головой Габридзе. ― Таварищ Учэн нэ станет вэсти переговоры. Щилан сказал, щто новый председатэл хочет начат свой правлэний с пабеды в вэликий война! Учэн выбрал Рассия абъэктом демонстрации своей сила. Ему нужэн повод. Нам лучше уступыт.
   ― Но у нас нет виновных в покушении! ― в отчаянии воскликнула Домбровская. ― Кого мы должны наказывать? ― мы никого не поймали! Все подозреваемые мертвы! Китайцы же их и убили, наверное...
   При последних словах Икрамов потупил глаза в стол. Чиновники вновь загалдели все одновременно, споря и перебивая друг друга.
   ― Таварыщ Щилан, ― громко сказал Габридзе, пытаясь перекричать коллег, ― намекнул мнэ... дал панять, щто кытайской стороне нэважна, кто убил Дунтан! Им нужна толко, щтобы убыйцы были схвачэны и дэмонстративно наказаны! Это вапрос авторитэта нового председатэла.
   ― Что значит ― не важно? ― спросила пораженная Домбровская. ― Мы что, можем ткнуть пальцем в любого, назвать его убийцей и наказать? И их это удовлетворит?
   ― Имэнно, ― подтвердил министр. ― Оны хатят сохраныт лицо.
   Смолин горько усмехнулся. Министр повторил слова Глостина: китайцам безразлично его расследование, они всего лишь хотят сохранить лицо. Директор "Уральских роботов" был отнюдь не глуп. Правда, он не смог спасти себя, однако ситуацию оценил трезво.
   ― Позволите? ― попросил Смолин слова, и когда президент кивнула, сказал: ― По-моему, безразличие китайцев к расследованию развеивает все сомнения в их причастности. Какие еще свидетельства нужны?
   ― Эта и пынгвину панятна, ― сказал Габридзе. ― Но щто ми можэм падэлат? Кто сильнее, тот диктует условыя. Нужна радыватся, щто оны согласны на такой вариянт. Щилан сначала хател, щтобы ми видали убийц в Кытай на публичный казн. Я смог убедит его, щто ми справимся сами, и снизил щисло падлежащих казни с тысящи до всего одного.
   ― Интересно, ― заметила разом успокоившаяся Домбровская. ― А что там насчет спорных территорий?
   Министр провел рукой над столом. Черная поверхность засветилась изнутри. Из нее возникла, словно всплыв из болотной топи, политическая карта России, анимированная и объемная. Можно было разглядеть остроконечные холмики гор и речные долины с медленно текущей искрящейся водой. Сановники вскочили с кресел и углубились в изучение территориальных запросов китайской стороны.
   Стоя над картой, Домбровская и Габридзе негромко спорили, взмахами рук кромсая родину на части. Каждый жест министра иностранных дел отрезал кусок территории, который тут же окрашивался желтым ― цветом принадлежности к Китаю. Они напоминали мясников, делящих теплую тушу только что зарезанной свиньи. Домбровская тащила отрезанные куски к себе, а Габридзе, напротив, старался затолкать их в Китай. Создавалось впечатление, что ему платят зарплату в Пекине, а не в Москве.
   В спор влезли министры обороны и общественной безопасности. Первого волновали остающиеся китайцам военные базы, второй требовал обустроить своих сотрудников, обеспечив их перевод в западную часть страны. Они кричали и перебивали друг друга. Окружающим пришлось утихомиривать обоих.
   Других ценностей на отрезаемых территориях не было. Крупные месторождения нефти и газа были выработаны еще до Потопа, а местное население ― в основном климатические беженцы из Европы ― не имело в этом зале защитников своих интересов, поэтому их судьба никого не волновала. По предложенному Сюи Шиляном плану население отходило в китайское подданство. Домбровская, судя по всему, не собиралась обострять из-за них отношения с опасным соседом.
   Смолин молча наблюдал, не пытаясь вмешиваться. Это было не его ума дело. Он лишь надеялся, что президент как-нибудь сумеет защитить интересы своей страны.
   После непродолжительного спора чиновники пришли к консенсусу. Они в молчании смотрели на результат своей работы. Вся суша правее Уральского хребта была залита желтым. Китай подобрался совсем близко к родному дому Смолина, Екатеринбургу. "Жителей обреченных регионов никто, похоже, спрашивать не собирается", ― с грустью подумал детектив.
   Карта исчезла, сметенная со стола рукой Габридзе. Удовлетворенные сановники рассаживались по местам. Вид у всех был довольный.
   ― Вопрос с территориальными претензиями мы решили, ― подытожила Домбровская. ― Если у китайских партнеров будут возражения, мы готовы их обсуждать. Теперь вопрос с покушением на товарища Дуньтаня. Я правильно поняла, что китайской стороне не важно, найдем ли мы настоящего убийцу ― или убийц?
   Габридзе кивнул.
   ― От нас требуется предъявить кого-то, кто будет назван виновным, и их это удовлетворит?
   ― Да. Но ми далжны казнит его и показат казнь в кытайский сэгмэнт Срэды Гулл...
   ― Да, это мы уже слышали, ― отмахнулась Домбровская. ― Нам нужно всего лишь найти козла отпущения. Что ж, это сильно облегчает задачу.
   ― И какие у нас кандидаты на эту малопочетную роль? ― поинтересовался спикер.
   Присутствующие растерянно смотрели друг на друга, словно надеясь найти предназначенного для казни в этом зале.
   ― Позволю себе заметить ― он не должен быть гражданином России, ― сказал спикер.
   ― Почему? ― спросил молчавший на протяжении всего заседания Максим Икрамов.
   ― По конституции. В ней прописан запрет на смертную казнь. И на выдачу граждан чужим государствам, кстати.
   ― Логично, ― согласился Икрамов.
   ― Логично также будет, чтобы наш... м-м... кандидат имел бы хоть какое-то отношение к этому неприятному делу, ― сказал спикер. ― Иное будет выглядеть странно, согласитесь.
   Чиновники дружно закивали.
   ― Если схватим кого попало, потом не отмоемся, ― поддержал спикера Веригин.
   Взгляды присутствующих обратились к президенту. Ирина Домбровская смотрела куда-то поверх их голов, напряженно хмуря брови и кусая нижнюю губу.
   ― Лисицын, ― обронил сидящий по правую руку от президента гулловский андроид. ― Единственный задержанный по этому делу.
   ― Обоснуй, ― сказала Домбровская.
   ― Отличный вариант! ― поддержал Икрамов. ― Позвольте мне?
   Домбровская кивнула. Смолин хотел возразить, но она строго посмотрела на него, подняв указательный палец.
   ― Лисицын замазан в этом деле по уши, ― сказал Икрамов. ― Он участвовал в программировании робота. Он единственный, кто избежал взрыва на трибуне "Уральских роботов". Он скрывался от полиции, что уже говорит о многом, не так ли? И, наконец, самое главное: нам даже не придется лишать его гражданства!
   ― Почему это? ― спросила президент, вновь жестом приказывая Смолину молчать.
   ― Егор Лисицын рожден гражданином Индии. Позднее его чип был перепрошит в российское гражданство. Имеются подозрения, что перепрошивка осуществлена без надлежащих оснований. Иными словами, весьма вероятно, что он получил российское гражданство незаконно. Господин следователь, ― Икрамов бросил язвительный взгляд на Смолина, ― вероятно, забыл сообщить вам об этом малозначительном факте.
   ― Идеальный кандидат, ― удовлетворенно заключил спикер, потирая руки, словно умывал их.
   ― Это правда, Алексей? ― спросила Домбровская.
   ― Факт перепрошивки имел место, ― признал детектив, испепеляя Икрамова взглядом. ― Не думал, что необходимо докладывать вам каждую мелочь из его биографии. Что касается ее незаконности... эта информация нуждается в проверке.
   ― Да полно вам, какая проверка, ― недовольно сказал спикер. ― Лучшего кандидата не найти!
   ― О чем вы говорите?! ― воскликнул побледневший Смолин, вскакивая с кресла и оглядывая сидящих вокруг стола. ― Вина Лисицына не доказана. Наоборот, практически ясно, что он невиновен! Как можно без суда приговаривать его к смерти?! Как же закон?
   ― Слущайтэ, у нас нэт выбора, ― сказал Габридзе. ― Кытай нэ оставил нам выхода...
   ― А если завтра "Кытай" велит казнить вашу мать? Тоже скажете, что у вас нет выхода?! ― пародируя выговор министра, заорал взбешенный детектив.
   ― Лысицын ― нэ мой мат, ― обиженно сказал Габридзе.
   ― Если остановить расследование, мы никогда не узнаем, кто взорвал и залил отравляющим газом трибуну "Уральских роботов"! Погибли сотни людей! Неужели постановочная казнь спишет массовое убийство в центре Москвы?
   ― Сэм бед ― адын атвет, ― сказал Габридзе назидательно. ― Хароший русский пасловица. Актуалный.
   ― Я тебе покажу "русский пасловица"! ― угрожающе прошипел Смолин, засучивая рукава.
   Сидящий рядом директор Гулла схватил его за руку и рывком усадил обратно в кресло. Гулловец оказался неожиданно сильным, гораздо сильнее, чем можно было предположить, глядя на его заурядную фигуру.
   ― Алексей, хватит! ― крикнула Домбровская, заставив вздрогнуть сидевшего рядом андроида. ― Версия его виновности выглядит убедительной. Он ведь принимал участие в программировании этого робота, когда писал ему речь? Значит, мог заставить его ударить председателя. Все сходится.
   ― Да кто поверит, что он мог это сделать?! ― взволнованно воскликнул Смолин. ― Он всего лишь киберписатель, сочинитель текстов! Он даже не знает, как его программировать!
   ― Подготовку общественного мнения поручим господину Икрамову. Он убедит всех, как только что убедил нас. Да, Максим Юрьевич?
   Икрамов улыбнулся. Домбровская простила его.
   ― У этого Лисицына есть родственники? ― спросил спикер.
   ― Кстати! ― сказала Домбровская. ― Максим Юрьевич, займитесь ими тоже. Потом доложите мне.
   ― Вы собираетесь бессудно убить невиновного гражданина России! ― в отчаянии простонал Смолин.
   ― Он не гражда... ― начал Икрамов.
   ― Гражданин, пока не доказано обратное! Ирина Владимировна, что вы делаете?! Как вы будете с этим жить?
   ― Не вам меня судить, Алексей, ― сказала президент, смерив Смолина тяжелым взглядом. ― Чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных мер. Вы заботитесь об одном человеке. А я ― о судьбе всех избирателей этой страны!
   ― И налогоплательщиков, ― добавил Икрамов.
   ― Совершенно верно. Мы жертвуем одним, чтобы спасти всех. Я смотрела его досье. Никчемный тип, страна не обеднеет. Или вы хотите, чтобы из-за одного человека китайцы истребили все наше население?
   Смолину стало дурно. Он упал в кресло и судорожным рывком расклеил тугой воротник пиджака. Детектив хотел яростно спорить, но не мог произнести ни слова. Его бледное как смерть лицо покрылось багровыми пятнами. Он задыхался, глотая ртом воздух.
   ― Люди вы или нет? ― прохрипел он, кое-как справившись с внезапно накатившим удушьем.
   Никто не ответил. Довольные удачно решенным вопросом, чиновники перестали обращать на него внимание. Домбровская раздавала министрам поручения в связи с предстоящим щекотливым мероприятием. Они подобострастно слушали, иногда уточняя неясные моменты. Между делом она отстранила Смолина от расследования, лишив его соответствующих полномочий. В ту же секунду иконка высшего уровня доступа над головой детектива лопнула, как мыльный пузырь.
   ― Пусть заплатит за разбитый катер, ― проворчал Веригин, сердито сопя. ― Нужно вычесть стоимость ремонта из его гонорара. Хотя я бы ему вообще не платил.
   ― Не будьте мелочным, ― сказала Домбровская примирительно. ― Отремонтируем ваш катер за счет президентского фонда.
   Молчавший все это время директор российского филиала Гулла наклонился к Смолину и, холодно сверкнув глазами, сказал утешительным тоном:
   ― Его не наказывают, а приносят в жертву богам, как в древние времена. "Чтобы наши нивы не побило градом, чтоб они и дальше колосились..." ― процитировал он кого-то. ― Не вините себя. Вы сделали, что могли.
   Смолина душили слезы. Егор Лисицын ему никто, но примирится с такой чудовищной несправедливостью было невозможно. Он лихорадочно думал, как спасти его. Организовать побег? Нет, это фантазии. Как назло, Аня, шокированная разыгравшейся сценой, растерянно молчала. А ведь она могла бы придумать что-то, она всегда находит выход!
   Его внимание ― а также внимание всех присутствующих ― неожиданно привлек спикер парламента. Сановник вдруг вскочил с места и завизжал, хватая себя за поясницу, словно кто-то кусал его под пиджаком. Он вертелся ужом и кричал, не обращая внимания на изумленно вытаращившихся коллег и президента. Струйки крови алыми змейками сбежали из его носа, пачкая костюм. Двери распахнулись, в зал с топотом ворвалась гурьба сотрудников кремлевской охраны. Они подбежали к столу и в замешательстве остановились, не понимая, что делать. Кто-то крикнул: "Врача!"
   Спикер схватился за грудь и бревном рухнул на стол лицом вниз. Грузное тело сползло с гладкой поверхности обратно в кресло и завалило его назад. Резная спинка гулко стукнулась о мраморный пол. Спикер дернулся в последний раз и замер с задранными ногами и раскинутыми руками, устремив остекленевший взгляд в высокий потолок. Одутловатое грязно-желтое лицо с потеками крови исказила гримаса адской боли. Ощеренный рот словно пытался сказать что-то напоследок, но не издал ни звука.
   ― Мертв, ― сказал пробравшийся сквозь толпу охранников врач.
   Он достал из своей сумки похожий на игрушечный пистолет сканнер, присел рядом с телом и приставил толстый ствол прибора к голове мертвеца. Считав данные чипа, врач поднялся и растерянно сказал:
   ― Инфаркт из-за отказа почек. Не понимаю, как это могло произойти. Он же только что из больницы, там его привели в норму...
   Чиновники испуганно переглядывались, украдкой бросая взгляды на неподвижное тело и президента.
   ― Все свободны! ― сказала смертельно побледневшая Домбровская и добавила, ткнув дрожащим пальцем в Веригина и директора российского Гулла: ― Вы двое, останьтесь.
   Загремели отодвигаемые кресла. Чиновники выходили молча, избегая разговоров друг с другом. Охранники с трудом подняли с пола тяжелое тело и понесли к выходу. Смолин хотел остаться, чтобы уговорить президента отменить казнь. Не удостоив его взглядом, она молча указала на дверь. Двое офицеров схватили детектива под руки и повели на выход. Он попытался вырваться, но почувствовал упершийся в спину ствол лазера и нехотя подчинился.
   Уходя, Смолин слышал громкую ругань Ирины Владимировны. Веригин молчал, а гулловский директор спокойно и терпеливо повторял: "Признаю, это наша вина. Мы работаем над этим. В ближайшее время все исправим, обещаю!" Гулловец объяснял что-то о неполадках нового оборудования на антарктических серверах, но двери за детективом закрылись и он не узнал подробностей.
   Смолин не представлял, как сбои в программном обеспечении каких-то дурацких серверов могут вызвать отказы внутренних органов живых людей. Однако, он только что стал свидетелем того, что это действительно происходит. Это было реально и страшно, словно спикера внезапно поразил божественный гнев. Почему именно его? У Смолина не было ответа.
   Выйдя из Боровицкого шлюза, детектив сел в вызванное Аней такси и мысленно назвал пункт назначения: небоскреб министерства общественной безопасности в Ясенево. Он пока не знал, как спасти Лисицына, но очень надеялся что-нибудь придумать.
  
  23.
  
   ― Имитация, ― произнесла пришедшая в себя Анна.
   Смолин давно заметил, что ситуации, связанные с жестокостью и насилием, буквально вышибают ее из колеи. Она была слишком нежна для работы, которой ему приходилось заниматься. Ей требовалось время, чтобы переварить происшедшее и вернуться к нормальному функционированию.
   ― О чем ты, милая?
   ― Нужно имитировать казнь. Привлечь разработчиков игр и кинематографистов. Они могут смонтировать ролик, где его казнят любым сколь угодно жестоким способом. Если снять качественно, китайцы не догадаются.
   Детектив улыбнулся. Какая же она у него умная! Жаль только, эта идея не пришла ей на ум сразу, когда он был на заседании у президента. Ну ничего, время еще есть.
   Он попросил ее связаться с другглом Домбровской. Тот не пожелал отвечать. Такси высадило детектива у черного цилиндрического небоскреба, в бездонных подвалах которого он провел все последние дни. Он вошел в вестибюль, стараясь выглядеть непринужденно, и тут же был задержан. "Как меняются люди, когда тебе отключают полномочия", ― неприязненно подумал Смолин. Детектива вытолкали на улицу те же офицеры, что еще утром отдавали честь, подобострастно пожирая его глазами. Спасибо, хоть не арестовали.
   Он стоял и раздумывал, куда теперь податься, как вдруг друггл президента неожиданно ответил. Торопясь и глотая слова, словно он говорил с его нетерпеливой хозяйкой, способной в любой момент оборвать разговор, Смолин изложил ему анину идею. Он думал, что друггл передаст ее Домбровской, но тот принял решение сам.
   ― Невозможно. На казни будет присутствовать китайский представитель.
   ― Так не надо его туда пускать!
   ― Это требование китайской стороны. Трансляция пойдет через его чип. Он будет в роли живой видеокамеры: в китайский сегмент Среды Гулл направят видеопоток его глаз.
   ― Тогда... тогда нужно задержать его! А потом поставить перед фактом ― мол, извините, корабль ушел! Не дождались, казнили без вас...
   ― Это несерьезно. Согласно опросам, трансляцию будут смотреть шесть миллиардов китайских абонентов. Думаете, никто не догадается, что это постановка?
   ― Если все качественно сделать...
   ― Качественно ― дорого для бюджета. Дешевле прикончить его по-настоящему, ― пошутил друггл.
   Смолин скрипнул зубами. Словно почувствовав его гнев, друггл миролюбиво заметил:
   ― Мне тоже не по себе от этой истории, поверьте. Китайцы настояли на присутствии представителя. Они даже хотели прислать своего палача, но мы отбились. Управимся сами... Если будут другие идеи, звоните. Но эта, извините, никуда не годится.
   Порассуждав о сложностях общения с жестокими азиатами, искусственный тезка Смолина попрощался и прервал связь.
   Близилась ночь. Моросящий дождь усилился, превратившись в настоящий ливень. Холодная вода заливала непокрытую голову и дешевый костюм детектива. Взятый в уличном автомате одноразовый зонтик не спасал, косые струи легко преодолевали хлипкую преграду. "Странно, что еще не придумали виртуальные зонты", ― пошутила Анна, желая приободрить его. Смолин слабо усмехнулся. Нужно было где-то переночевать. После лишения кабинета ему требовалось тихое место, чтобы все обдумать и выработать план дальнейших действий. Он взял такси и попросил ее подыскать гостиницу поскромнее.
   Их ждал сюрприз. Анна связалась с тысячами гостиниц разного ценового уровня... и во всех без исключения получила отказ в размещении. Отказ во всех гостиницах города ― такого в жизни Алексея Смолина еще не было. Гостиничные интерфейсы виновато бормотали не относящуюся к делу чушь, но ни один не объяснил причину.
   ― Я что, прокаженный? ― сердито пробормотал Смолин. ― Деньги на моем счету ведь есть?
   Деньги были ― канцелярия президента перевела обещанный гонорар. Анна в растерянности проверяла хостелы, общежития и частные квартиры, сдаваемые на ночь. Снова отказы. Никто не желал предоставить ему кров. Смолин не на шутку разволновался. Похоже, административная магия Домбровской оказалась слишком сильна. Лишив Смолина мандата на расследование, она невольно сделала его парией в столице. Невольно ли? Промокшему и голодному детективу пришло в голову, что она устроила это нарочно. Помыкавшись в поисках ночлега, он сдастся и уедет назад в Екатеринбург ― может, на это и был расчет? Перекрыть ему кислород, чтобы не болтался под ногами и не ранил совесть тревожными звонками. Анна заметила, что президент не стала бы опускаться до таких мелких пакостей. Скорее уж, это дело рук ее друггла или Икрамова.
   Как бы там ни было, деваться ему некуда. Смолин ехал по ночной Москве в буквальном смысле в неизвестность. Денег на его счету хватало, чтобы кататься сутками напролет, но нужно же где-то спать, есть, мыться... "Что вы творите, Ирина Владимировна?" ― подумал он тоскливо. Он устал, никаких идей по выходу из дурацкой ситуации не приходило. Не ехать же, в самом деле, домой. Ради эксперимента Анна попробовала заказать место на экраноплане до Екатеринбурга. Билет легко продали, что подтвердило опасения детектива: запрет на заселение в гостиницы ему подстроили сознательно.
   Замигавшая в пустоте кабины иконка аудиовызова показалась ему веревкой, брошенной утопающему.
   ― Твоя Нина, ― сухо сообщила Аня.
   Его вызывала Нина Тульчинская. Неожиданный, но оттого еще более приятный сюрприз! Услышав взвинченный голос детектива, Нина смущенно извинилась, что беспокоит его так поздно. Она надеялась еще раз обсудить ситуацию Егора Лисицына и перспективы его освобождения. Знала бы она, что теперь ждет ее друга!.. Смолин взял себя в руки и попытался говорить спокойно. Они условились встретиться в кафе рядом с ее домом в районе проспекта Кавайного.
   Закончив разговор, детектив расслаблено откинулся на пластиковое сиденье и мысленно назвал адрес. Теперь он, по крайней мере, ехал не абы куда, а в конкретное место, с определенной ― и определенно приятной ― целью.
   Через полчаса он вошел в принадлежащее китайской семье уютное домашнее кафе. Заведение располагалось на первом этаже гигантского жилого комплекса, в котором, как детектив выяснил еще при их первой встрече, Нина жила со своей матерью. Ее мать была в больнице, раненая каким-то сумасшедшим прямо в центре города, среди бела дня. С этим преступлением, как и с убийством ее отца, еще предстояло разбираться. Вот только, увы, делать это будет не Смолин.
   Нина ждала его. Она сидела в углу у окна, едва освещенная тусклым светом свисающей из тьмы потолка бумажной лампы, и задумчиво рисовала пальцем узоры на скатерти. Увидев Смолина, она потупила взгляд, пряча робкую улыбку. Он сел и сделал заказ: лапшу с соусом из криля. Она выбрала чай масала из индийского меню. Когда старенький робот-официант укатился вдоль проложенных в полу металлических лент, они заговорили одновременно. Запнувшись, оба рассмеялись. Нина сделала приглашающий жест, предлагая ему начать первым.
   Смолин рассказал о заседании у президента и о дурацкой ситуации с гостиницами, в которую он попал. По поводу заседания он был краток. Не потому, что ему нечего было сказать ― он боялся напугать ее подробностями; кроме того, ему пришлось подписать обязательство о неразглашении гостайны. Нина узнала лишь о его отстранении от расследования и о том, что он стал бездомным бродягой. Главного ― что Егора приговорили к смерти ― Смолин сказать не решился. Она все равно узнает, об этом сообщат в новостях, но, по крайней мере, не от него. Смолин не хотел быть в ее глазах гонцом, приносящим плохие вести.
   Выслушав его, Нина надолго задумалась.
   ― Вы можете пока пожить у меня, ― сказала она, наконец. ― Я сейчас живу одна... места хватит.
   В ее глазах заблестели слезы. Сердце Смолина защемило. Он поблагодарил ее и понес какую-то чушь, пытаясь выразить свое сочувствие; вышло неуклюже. Она смахнула слезу и улыбнулась.
   ― Все в порядке. Маме уже лучше, ее скоро выпишут.
   Прикатил робот с заказом. Она пригубливала свой чай со специями и с улыбкой наблюдала, как Смолин жадно ел, наматывая огромные клубки лапши на щипцы и заталкивая их в рот целиком. Потом они говорили обо всем ― о нападении на ее мать, сидящем в тюрьме Егоре, международной политике Домбровской, возврате диктатуры и бог знает о чем еще ― пока хозяин заведения, морщинистый старичок-китаец, не подошел к ним и не сообщил со множеством извинений, что уже поздно и ресторан закрывается. Нина посмотрела на свои антикварные часы и ахнула: было далеко за полночь.
   Они поднялись к ней домой. Смолин бродил по огромному коридору, с любопытством разглядывая пахнущие дождем и лесом пейзажи. Нина показала ему свою гордость, отъевшегося хомяка Квелле. Глядя на детектива сияющими глазами, она вертела перед ним флегматичную толстую тушку, демонстрируя шкуру редкого оттенка. Это и вправду редкость; обычно юкейские клоны похожи друг на друга, как блестящие гайки на заводском конвейере.
   Потом они переместились на кухню. Заметив черный глянцевый шкаф, Смолин вздрогнул. Он знал, зачем нужна эта штука. Такой же шкаф стоял у его сестры в Екатеринбурге. Стараясь выглядеть незаинтересованным, он спросил, где сейчас гулловский андроид... и чей он. Смолин понимал, что Нина не имеет друггла и не может иметь своего андроида, но ему хотелось знать наверняка. Она успокоила его: робот неотлучно сидел в больнице у ее матери. Они были здесь одни, не считая хомяка.
   Потом они пили чай с пирожными с черного рынка, необыкновенно вкусными, с настоящим маргарином, ― и говорили, говорили, говорили безостановочно. Нина делилась воспоминаниями детства, а Смолин рассказывал о своей семье и Екатеринбурге, в котором она никогда не была. Они не могли наговориться. Казалось, им нужно было сказать все накопившееся за долгие годы, что они не знали друг друга.
   Детектив на время забыл об ужасных событиях, что удивительным образом свели их вместе. Ему было легко и радостно. Он чувствовал себя рядом с ней безмятежно, словно маленький ребенок ― давно забытое и невероятно теплое чувство. Нина беззлобно дразнила его, он отвечал ей тем же. Когда она называла его по имени ― "Леша" ― и невзначай касалась его руки, он замирал от счастья. Его голова кружилась, он говорил смешные глупости и сам не мог поверить, что говорит их. Мыслимое ли дело, так растаять из-за девчонки-инвалида?
   Смолин не помнил, кто первым заговорил о соционике. Узнав, что детектив тоже посвящен в тайное учение, Нина возбужденно сообщила ему грандиозную новость. Они были дуалами! Смолин знал, чувствовал это. Вот почему их тянуло друг к другу как магнитом, необъяснимо и неудержимо! Его сердце пело. Это нерусское, но такое теплое слово "дуалы" исчерпывающе объясняло творящееся с ними волшебство.
   Они опомнились, лишь когда освещение на кухне автоматически погасло. Нина раздвинула жалюзи, впустив внутрь серый утренний свет. Она торопливо свалила в мойку грязную посуду и отвела Смолина в его комнату. Ему предстояло жить в большом круглом зале с примыкающей к нему просторной ванной. Привстав на цыпочки, Нина чмокнула его в колючую щеку и, прежде чем он успел прижать ее к себе, упорхнула в свою комнату.
   Преодолев искушение рухнуть прямо в одежде в покрытую искусственным шелком круглую кровать, Смолин забрался в душ и долго стоял под горячими струями, закрыв глаза. С его лица не сходила глупая улыбка. Он был совершенно счастлив. Только одна вещь, не считая предстоящей казни Лисицына, беспокоила его. Смолин вдруг осознал, что за последние шесть часов его друггл Анна не произнесла ни слова.
   Он проснулся поздно днем. Его разбудил грохочущий голос диктора, доносящийся откуда-то из коридора. С кухни шел приятный запах, Нина что-то готовила. Улыбаясь от превкушения встречи, Смолин накинул халат и вошел к ней. Она хлопотала над плитой, слушая новости из включенной на полную громкость видеостены в гостиной.
   Вдруг Нина оцепенела. Диктор небрежной скороговоркой сообщил о раскрытии убийства председателя Китайской республики и о вынесенном смертном приговоре. Он с отвращением выплюнул имя преступника: "Егор Лисицын", и затараторил про улаженный конфликт и вечную дружбу с Китаем. Показали кадры суда, которого, как Смолин знал, не было. Егора "судили" в Басманном суде, куда по давней традиции попадали все резонансные дела.
   С грохотом ударилась об пол выпавшая из ее руки сковородка.
   Нина обернулась, обратив к Смолину полные слез глаза. Он подошел и обнял ее, шепча бесполезные слова утешения.
  
  * * *
  
   Казнь назначили на восемнадцатое ноября. Технически уничтожить заключенного несложно, ― достаточно нажатия комбинации из трех кнопок на пульте управления тюремным контейнером, чтобы его убило разрядом тока, ― но организаторам мероприятия требовалось время на подготовку общественного мнения. Ведомство Икрамова провело мощную пропагандистскую компанию в Среде Гулл. Она вполне увенчалась успехом: если сначала публика восприняла историю про злодея-киберписателя, в одиночку убившего лидера дружественного государства, с недоверием и даже раздражением, к концу недели настроения изменились. Замеры общественного мнения показали, что население быстро утратило сочувствие к Егору. Робкие попытки некоторых журналистов выяснить, что же на самом деле произошло, не имели результата. Икрамов надавил на правдолюбцев через их редакции, и вскоре даже самые смелые оставили эту тему. Официальная версия стала главенствующей, вытеснив все прочие.
   За пару дней до объявленной даты более половины россиян одобряли суровое наказание для Егора Лисицына. Люди понимали, хотя не осмеливались признаться в этом даже самим себе, что казнь необходима для умиротворения Китая. Все боялись большой бойни; воинственный настрой китайцев пугал россиян. В китайском сегменте Среды Гулл непрерывно крутили видеозаписи миллионных парадов, воздушных ядерных испытаний и пусков гиперзвуковых ракет. В Пекине разграбили и сожгли российское посольство. Налетчики обмазали дипломатов биопастой и вываляли в куриных перьях, заставив в таком виде бежать по городу на потеху толпе.
   Для населения страны, развращенного "Стеклянным городом", предстоящая казнь стала чем-то вроде нового острого шоу. Егор Лисицын превратился в общенациональную знаменитость, пусть и со знаком минус. Китайский сегмент отделен от остальной Среды Гулл государственными шлюзами, но другглы любопытствующих пользователей знали, как преодолеть ограничения и посмотреть живую трансляцию казни. Тотализаторы принимали ставки ― как именно его казнят и сколько он продержится, прежде чем отдаст концы.
   К счастью, сам Егор, как и его бедные родители, сидящие в железных контейнерах во мраке подвала министерства безопасности, пребывали в неведении о происходящем снаружи. Егор даже не знал, что они арестованы и содержатся буквально рядом с ним. Он коротал дни, которым успел потерять счет, размышляя о превратностях своей судьбы. Ему было ужасно жаль времени, что он провел здесь. Он жалел о каждой секунде заточения в полутемном стальном ящике. Что теперь будет с его карьерой? Пока он торчит в тюрьме, конкуренты ― в особенности Меликян ― перехватят лучшие контракты. Своего главного заказчика, "Уральских роботов", Егор, очевидно, потерял. В конце злополучного боя акции "Уроботов" упали в ноль. Скоро со всей остротой встанет вопрос о выплате кредита за тело Наташи.
   Вспоминая о своих коллегах-конкурентах, Егор думал о том, как незначительно было их мелкое соперничество перед лицом того, что он узнал от Авдеева. Даже пребывание в тюрьме ― мелочь по сравнению с этим зловещим знанием; тем более, что скоро его непеременно отпустят.
   Он думал о Хозяевах почти все время. Обстановка весьма этому способствовала. Полностью подчиненный тюремному компьютеру, Егор ощущал себя радиоуправляемым роботом, каковым он, по убеждению покойного священника, и являлся с самого рождения. Роботом, рожденным в семье роботов и живущим среди роботов, не подозревающих о своей природе. Он ел и спал по приказу компьютера, не по своей воле отдав искусственному устройству право решать за него, когда он хочет есть и спать. Центр естественных физиологических решений оказался принудительно вынесен наружу. Егор с горечью думал, что, не догадайся он по ряду признаков о внешнем управлении, его собственные действия казались бы ему обычными и самопорожденными.
   Но не так ли обстоят дела и в обычной жизни? Вполне возможно, что им управляют с рождения, а он, не зная иной жизни, не может сравнивать и считает происходящее нормой. Откуда взялись его врожденные склонности? Почему ему нравится внешность Наташи, но отталкивает лицо Ирины Домбровской? Кто заставил его желать квартиру-трансформер? Почему его пугает насилие в далеком Афганистане? Почему он INFJ? Он ведь не выбирал тип своей психики. Да и как бы он выбрал, спрашивается, ― на основе каких, откуда взявшихся предпочтений?
   Вопросы о свободе воли теснились в мозгу, а священника, способного распутать их, не было. В самом деле, где еще размышлять о свободе воли, как не в тюрьме, с горькой усмешкой думал Егор. Ему пришло в голову, что навязчивые мысли о Хозяевах человечества вызваны депрессией из-за блокировки чипа. Он вспомнил теорию, о которой слышал еще в юности. Согласно ей, современные люди видят мир неправильно, поскольку порождаемая чипом виртуальная реальность вносит в восприятие слишком значительные искажения. Выдвинувшие теорию исследователи опрашивали отморозков, чтобы узнать, как выглядит мир без чипа. "Они желали знать, как выглядит настоящий мир. Глупые, ― подумал Егор. ― Чтобы узнать это, им достаточно было сесть в тюрьму. Тогда они поняли бы, что мир мрачен, убог и отталкивающе депрессивен".
   Произвол тюремного компьютера над его физиологией навел Егора на полезную мысль. Он подумал: а нет ли здесь "тюремного радио"? Чип заблокирован для внешнего мира, но связан с деспотичным компьютером. Детектив Смолин объяснил, что это сделано в целях безопасности: в машину непрерывно стекаются данные о состоянии здоровья всех заключенных, чтобы в случае необходимости оказать им медицинскую помощь. Обмен данными не прерывается ни на секунду. Каждое мгновение тюремный компьютер получает показания давления, температуры, пульса и десятков других параметров состояния Егора. В обратном направлении поступают команды: хотеть есть, спать или облегчиться.
   Егор уже сталкивался с такой системой. Это было в младшей школе. В кабинете директора стоял медицинский компьютер, на который замыкались чипы всех учеников на время занятий ― в точности, как в тюрьме. Подобно тюремному компьютеру, его школьный собрат собирал данные о самочувствии школьных "заключенных" и точно так же блокировал доступ во внешний мир, чтобы другглы не подсказывали школьникам у виртуальной доски.
   Дети часто бывают умнее взрослых. Чтобы общаться между собой на уроках, Егор с друзьями освоили "тюремное радио", как провидчески, если смотреть из сегодняшнего дня, они называли эту систему. Крохотная программка, загруженная в чип, позволяла незаметно для учителей встраивать в пакеты медицинских данных короткие текстовые сообщения. В отличие от мощного потока кинестетических, обонятельных, видео и аудиоданных, генерируемого чипом в повседневности, тексты имели ничтожный объем и не привлекали внимания. Тайные сообщения проходили через школьный компьютер, но программа чата работала не на нем, ― к нему дети не имели доступа, ― а в чипе кого-нибудь из них; этот ученик становился модератором чата. Егор никогда не был модератором, но переписывался на уроках довольно активно. Разумеется, пользоваться "тюремным радио" могли лишь те, кто умели читать и писать. Егор умел, его научил дед.
   За свою недолгую жизнь Егор установил в чип множество программ. Чаще всего это были модификаторы виртуальной реальности или инструменты доступа к "недокументированным возможностям мозга" ― забавные утилиты, считывающие подпороговые ощущения органов чувств, неосознаваемые человеком, и представляющие их в доступном зрению виде. Они порождают причудливые галлюцинации, которые очень нравятся маленьким детям. Те программы, что оказывались бесполезными, Егор стирал. Остальные копились в памяти , образуя археологические слои, по которым можно было изучать его детские интересы. Объем памяти современного чипа огромен, в нем хранится куча всего.
   Егор вызвал меню чипа и перебирал ни о чем не говорящие названия программ, пытаясь отыскать утилиту "тюремного радио". Без помощи друггла, мгновенно находящего что угодно, он был беспомощным. Однако упорство вознаграждается: на второй день поисков Егор нашел нужную программу. Она значилась под диковинным именем "Альбемут" ― наверное, чтобы учителя не догадались о ее истинной функциональности.
   Глубоко вздохнув, Егор запустил ее. Он надеялся, что его не поймают. А если и поймают, что с того? Это же невинное баловство, вроде перестука по трубам, который в современных тюрьмах бесполезен из-за изолированных контейнеров и хорошей звукоизоляции. В воздухе перед глазами Егора возникла черно-белая табличка. Побежали строки инициализации и трассировка маршрута. С замиранием сердца он следил, как программа зашла на тюремный сервер и отправилась дальше, искать заключенного, в голове у которого работал чат. Мелькали числа ― десятки, сотни, тысячи... "Сколько же тут узников?" ― испуганно подумал Егор. Замигал зеленый кружок ― в тюрьме работает чат! Программа была настолько примитивной, что похоже, никто не озаботился защитой от нее. Чат предложил зарегистрироваться и войти.
   Затаив дыхание, он проделал требуемую операцию. Программа работала медленно, буквально цедя данные, чтобы не привлечь внимание обслуживающих медицинский сервер администраторов. Минуты томительного ожидания... и ― бинго, Егор был в чате! Кроме него, в текущем сеансе участвовали двенадцать человек. Реально из них переписывались двое, остальные были авторизованы, но молчали. Негусто для нескольких тысяч заключенных, но хоть что-то. Заметив нового участника, модератор по имени Stepanytch поприветствовал его.
   Следующие несколько дней Егор не вылезал из чата. Детектив Смолин почему-то перестал вызывать его на допросы. Если бы не тайный чат, Егор свихнулся бы от одиночества и полумрака тесной камеры. Он переписывался в основном со "Степанычем", другие участники не стремились к общению. Из короткой переписки с некоторыми из них у Егора сложилось впечатление, что они боятся: того, что их поймают, или что собеседник окажется провокатором на службе администрации тюрьмы. Один пользователь предупредил Егора, чтобы тот не доверял Степанычу, но оказался тут же забанен. Степаныч был словоохотлив и ничего не боялся. Он щедро делился с Егором информацией о тюрьме и ее порядках, но еще более о себе.
   Модератор оказался интересной личностью. Авторитетный заключенный, он сидел, по его собственным словам, за подпольную деятельность: взлом и деактивацию мозговых чипов. Пробавлялся он и "мозговыми" вирусами для чипов, за которые сразу дают срок от пятнадцати лет и выше. Его собственный чип, однако, деактивирован не был, на нем работала программа тюремного чата. Он в шутку назвал себя "сапожником без сапог", сдобрив странное выражение набором текстовых смайликов. Егор слышал эту идиому от Мишки Сурмилова, но забыл, что она означает.
   Степаныч был строгим модератором. Он требовал от заключенных беспрекословного соблюдения установленных им правил и лишал регистрации за малейшее отступление. Особенно яростно банил он за намеки о его работе на тюремную администрацию. Общаясь в чате, Егор узнал о ходивших среди заключенных слухах, что Степаныч на самом деле ― сотрудник администрации, либо, еще хуже ― искусственная программа, возможно даже паразитная, самопроизвольно возникшая в тюремном компьютере.
   Паразитный искусственный интеллект ― вещь обычная. Это искусственный "индивидуум", случайно возникший на базе стандартного человекоподобного интерфейса, входящего в поставку тюремного сервера. Их появления стало возможным после того, как корпорация Гулл впервые нашла способ пройти тест Тьюринга. Для этого разработчики сосредоточились не на обмане тестировщика, а на попытке смоделировать интеллект как реальную сущность в реальном контексте: трехмерный объект в трехмерном мире, имеющий собственные потребности, интересы и мотивацию. Добавив лексическую мощь баз данных Гулла, они получили неотличимый от ребенка или малоразвитого взрослого лингвистический интерфейс. Их можно встретить всюду. Они "оживляют" справочные службы, продажу билетов, заказ такси и прочие сервисы. На "вход" такой системе можно подать что угодно: оцифрованный шум океанских волн, график объема урожая водорослей по годам, даже человеческую речь. Результатом являлась неповторимая, но не слишком умная индивидуальность, которая, как казалось, обладает уникальным характером. Егор знал, что лингвистические интерфейсы придумали еще до появления другглов, так что Хозяева и их пирамида в Калифорнии были здесь ни при чем.
   Кем бы ни был Степаныч на самом деле, заключенным приходилось мириться с его присутствием в чате. Он инициировал чат, назначив себя модератором, и его оставалось только терпеть. Степаныч рассказал Егору о своей давней мечте ― написать такую вирусную программу, чтобы чат был распределен в головах всех заключенных, связанных с медицинским сервером, и не зависел от единственного носителя. Один носитель ненадежен. Если носителя переведут в другую тюрьму или выпустят, чат попросту исчезнет. Степаныч надеялся, что его будущая разработка завоюет все тюрьмы страны и станет стандартом де-факто, прославив своего автора.
   Степаныч также сообщил Егору по секрету, что отказы зрения у людей ― это результат работы изощренного мозгового вируса. По его словам, вирус создан зарубежными разведками по заказу грабителей банков. Именно в этот момент Егор усомнился во вменяемости модератора. Банки уже лет сто виртуальны, зачем создавать ослепляющий людей вирус, чтобы грабить их? И почему этим занимаются вражеские разведки? Они скорее стремились бы вывести из строя широкие массы населения, а не участвовать в абсурдных ограблениях несуществующих банков. "Похоже, этот Stepanytch просто любит трепаться, ― подумал Егор. ― Может, он и вправду провокатор на службе у тюремщиков". Если бы Егор мог увидеть Степаныча живьем, он быстро понял бы, следует ли ему доверять. Неуловимая мимика, выражение глаз, движения тела безошибочно выдают вранье. Это видно не всем, но от человека типа INFJ трудно скрыть такие вещи. Увы, в распоряжении Егора были лишь висящие в воздухе строчки. Сложно судить о правдивости человека по печатному тексту. В пользу искусственности Степаныча говорила примитивность его лексики, но она могла иметь и естественные причины: например, недостаток образования. Степаныч был агрессивным социопатом, напоминая этим покойного Рыбу. Тот тоже не отличался богатым словарным запасом, хотя определенно был человеком.
   Последний, с кем познакомился Егор, был заключенный по имени Nosov. Тюремный чат делает некоторых людей удивительно откровенными. Они рассказывают собратьям по несчастью то, что, наверное, никогда не решились бы сказать лицом к лицу. "Носов" сразу признался Егору, что сидит за соционику. Подобно Егору, он принадлежал к четвертой квадре. Он был ISTP, как Старуха Лизергин и Алехандро, друггл Любы Тульчинской. Носов писал Егору частые короткие записки, в которых жаловался на несправедливость обвинителей. Его взяли за подпольное изучение соционики, но официально обвинили в заговоре и подготовке госпереворота, потому что в уголовном кодексе нет статьи, наказывающей за соционику ― как нет и упоминаний о ней ни в каких известных населению источниках. Егор осторожно спросил Носова, знает ли он о Хозяевах. Тот даже не понял вопроса, из чего Егор сделал вывод, что не знает, и потихоньку перевел разговор на другую тему.
   Общаться с ним было весело. Он все время шутил и подкалывал Егора, то и дело заставляя его хихикать в полутьме контейнера. Носов знал кучу андекдотов. Почему-то все они были о гулловских роботах, либо обыгрывали нелепые ситуации между ними и людьми. Типичной байкой Носова было нечто вроде этого: "Один гулловский андроид говорит другому: угадай, что у меня есть ― с одной из десяти в тысяча двадцать четвертой степени попытки!" Егор находил их невероятно смешными.
   Постепенно он утомился перепиской. К сожалению, серьезного разговора с Носовым не получалось. Каждый раз они скатывались к шуткам и взаимному подначиванию. И все же Егор был благодарен ему. Их веселые беседы скрашивали его одиночество и гнездящийся на дне души страх, знакомый всем, жившим в эпоху Васильева, ― что нелепое недоразумение, из-за которого он брошен в тюрьму, может обернуться реальной бедой. Человеку нерусскому этот страх не объяснить. Нужно вырасти здесь, чтобы без слов понимать его, чувствовать спинным мозгом. Государство в России без конца меняется, мимикрируя под актуальную эпоху, словно притаившийся в засаде спрут. Но одно остается неизменным во все времена: оно смертельно опасно для своих подданных.
  
  24.
  
   "Это конец", ― оцепенело подумал Лю Куань, когда куратор из Пекина зачитал ему текст секретного коммюнике Политбюро ЦК компартии Китая. Сидящая в кресле голограмма пожилого клерка сухо сообщила о скоропостижной кончине Джо Дуньтаня и о назначении товарища Гу Ючэна на пост председателя Китайской республики. На днях об этом объявят во всех мировых новостях, но представители партии в зарубежных странах должны получить важную информацию заблаговременно.
   Лю Куань слушал, покрываясь мурашками. Известие о возвышении Гу Ючэна взорвет мир. Никогда еще безумный психопат, на котором клейма ставить негде, не приходил к абсолютной власти в напичканной ядерным оружием стране. Старик слышал, что Гу Ючэн воображает себя кем-то вроде нового Чингисхана, призванного выбить дерьмо из зажравшегося мира. Запад непременно сплотится против него и, может быть, сумеет победить, как победил когда-то Гитлера... но сколько дров Гу успеет перед тем наломать? Пощадят ли обозленные потерями победители несчастный Китай?
   Голограмма клерка исчезла. Пытаясь унять дрожь в руках, Лю Куань открыл ящик стола и достал оттуда папку с самым ценным, что ему удалось собрать за полвека жизни в Москве ― компроматом на представителей российской элиты. Тут были политики, бизнесмены, ученые, деятели культуры и шоубизнеса, полицейские и военные чины, их любовницы, жены и дети. Он суетливо перебирал разом ставшие бесполезными листочки, глядя сквозь них потерянным взглядом. Вся его долгая жизнь стала вдруг бесполезной и пустой.
   Перед мысленным взором старика пролетели десятилетия, проведенные в России. Он вспомнил свой приезд сюда по партийной разнарядке. Он прибыл с молодой женой и маленьким сыном; их потом взорвали конкуренты вместе с яхтой, на котором Лю с семьей должен был плыть в театр. Он не смог в тот вечер быть с ними, отправив их одних ― и случайно спас себе жизнь. Спустя годы Лю Куань нашел виновных в убийстве семьи и наказал их жестоко и страшно. Никто из заказчиков и исполнителей не остался в живых.
   Потом он познакомился с запрещенной соционикой и встретил новую, русскую жену на подпольных соционических курсах. Она была его дуалом, ISFJ. Взять местную женщину посоветовал Джо Дуньтань, ― чтобы жена помогла Куаню освоиться в стране пребывания. Джо всегда был умным, с юности. Детей с русской не было, но Лю смирился с этим. Жена заполнила его жизнь без остатка, сделав его счастливым. Он похоронил ее пять лет назад и больше не женился.
   В затянувшейся на целую жизнь командировке в Москву Лю Куань верно служил партии и лично товарищу Дуньтаню. ЦК приказал ему возглавить и упрочить московскую "Триаду", сменив прежнего престарелого главаря. Тот размяк и утратил контроль над соратниками. Организация начала дробиться, междоусобные войны ослабляли ее позиции в борьбе с враждебными этническими кланами. Нужно было поднять товарищам тонус; как говорил Джо, придать "Триаде" новую динамику.
   Лю Куань справился с задачей. Годами он интриговал, шантажировал, подкупал, ― даже убивал, когда было нужно, ― сначала с отвращением, а потом все больше входя во вкус, пока не стал тем, кем он стал. На высылаемые из Пекина деньги он скупал российские активы, стараясь вовремя переводить часть прибыли обратно; невыплата дивидендов по акциям рассматривалась как нарушение партийной дисциплины и сурово каралась. Именно так Лю Куань заполучил во владение шоу "Стеклянный город": скупал его акции по просьбе пекинских товарищей, наблюдавших за ростом популярности неприличной передачи, пока однажды не купил все шоу целиком.
   Даже сейчас, когда Джо Дуньтань трагически погиб, ― уже точно известно, что погиб, раз об этом сообщили в коммюнике, ― Лю Куань продолжал послушно исполнять поручения партии. Он помог этой кровожадной суке Чен Мей выследить и убить Рыбу, программиста "Уральских роботов". Лю Куань привез ее к нужному дому и приказал своим людям обесточить квартал, чтобы она смогла незамеченной проникнуть в его квартиру.
   Она собственноручно отрубила ему голову! В его время женщины были скромнее. Только приехала из Китая, а ведет себя так, словно она хозяйка в этом городе. Одним своим появлением она создала Лю Куаню кучу проблем. Подумать только, ему пришлось самолично доставлять голову Рыбы в китайское посольство! Он отбивался, как мог, но деваться было некуда ― приказы ЦК не обсуждаются. Всех входящих в посольство обыскивала полиция, а Лю Куань защищен от обыска местным депутатским мандатом.
   Старик поморщился, вспомнив, как вез отрубленную голову в коробке из-под торта, волнуясь, что его задержат с ней, и как ему пришлось вместе с работником посольства распиливать ее вибропилой, чтобы извлечь чип. Оба с головы до ног забрызгались мозгами и кровью, будто мясники на бойне... И каково же было их разочарование, когда оказалось, что проклятый чип сломан и не функционирует!
   Лю Куань провел собственное расследование покушения на товарища Дуньтаня, но так ничего и не выяснил. После того, как телохранитель председателя стер Дубине память выстрелом из электромагнитной пушки, чип программиста оставался последней надеждой понять, почему робот напал на Дуньтаня. Лю Куань не осуждал стрелявшего: тот хотел уничтожить следы программы-закладки, главную улику договорного матча. Прибывшие из Китая специалисты собирались извлечь из головы Рыбы информацию, могущую пролить свет на причину покушения. Если кто и мог знать, что в действительности произошло в "Колизеум Арене", то это только Рыба. Ведь именно он программировал русского робота. Увы, надежда оказалась бесплодной. Следовало брать Рыбу живьем. А ведь Ли Куань предлагал это, но товарищи в Пекине решили, что чипа будет достаточно.
   Он вспомнил, как Чен Мей запрыгнула в катер, держа в одной руке короткий треугольный меч, а в другой ― отрубленную голову с мертвыми выпученными глазами, и передернул плечами. В ее взгляде плясало ликующее безумие. Она швырнула голову на пол, заляпав ковер кровью, точно это была извлеченная из капкана дохлая выдра. Ни малейшего уважения к человеческой жизни! Эта сумасшедшая тварь, без сомнения, работает на Гу Ючэна; у него талант привлекать к себе на службу маньяков и садистов всех мастей.
   Старик вздохнул. Последние несколько лет он систематически выслеживал и убивал людей Гу Ючэна в Москве, пользуясь тем, что Джо Дуньтань прикрывал его в Политбюро. Теперь, когда товарища Дуньтаня нет в живых, его не простят. Наивно даже надеятся.
   Лю Куань прожил долгую жизнь. Он не боялся смерти. Но он не хотел уйти забитым, как животное на бойне. Нищим, мгновенно потерявшим все на вершине успеха, в год рекордной прибыли его предприятий. Один только "Стеклянный город" почти удвоил выручку...
   Он вскинул голову ― ему почудилась возня в коридоре. Послышался сдавленный крик. Теперь никому нельзя доверять. Персонал резиденции обновился, его окружают новые люди, присланные из Пекина. Но в этих двоих, что дежурили за дверьми зала с лазерными автоматами, Лю Куань был абсолютно уверен. Старик знал, что они не предадут, они верны ему лично. И все же там что-то происходило. Из-за дверей донесся басовитый треск лазерного автомата ― звук, который ни с чем нельзя спутать. Пара выстрелов... и пугающая тишина.
   Лю Куань беспокойно заерзал в кресле. Массивные резные двери приоткрылись, впустив в полумрак зала яркий свет, на мгновение осветивший скользнувшую внутрь гибкую фигурку. Старик испуганно обернулся и посмотрел в сторону дверей, подслеповато щуря единственный глаз. Тяжелые створки бесшумно затворились и зал вновь погрузился в темноту, едва освещаемую тусклой бумажной лампой. Лю Куань отвернулся от двери и обреченно застыл в кресле, склонив голову и прижав к груди папку, словно она могла защитить его.
   Всплеск рыбы в бассейне заглушил мягкие крадущиеся шаги. Кто-то приблизился и замер позади кресла. Прошуршал выползающий из ножен керамический меч. Старик с удивлением услышал звонкий хруст лопнувшего позвонка и провалился во тьму. Отсеченная голова стукнулась об пол и, подпрыгивая, покатилась под стол, пачкая кровью дорогой ковер.
   Одетая в черный облегающий костюм и маску женщина вложила меч в ножны и присела, чтобы собрать с пола рассыпавшиеся листки. Стряхнув с них кровь, она аккуратно сложила их в папку. Потом она прибавила в лампе свет и уселась в предназначенное для гостей низкое кресло, в котором пятью минутами ранее располагалась призрачная голограмма партийного клерка. Сидящий за столом напротив обезглавленный труп, кажется, нисколько ее не смущал. Открыв папку, она взяла верхний листок и погрузилась в чтение.
   Спустя час женщина встала и покинула зал, прихватив папку с собой. Выходя, она миновала двух лежащих у дверей охранников. Оба были заколоты и не могли ей помешать.
  
  * * *
  
   В партийной резиденции Чжуннаньхай в далеком Пекине, именуемой в народе "городом чиновников", царил переполох. Комплекс из сотен гидробетонных пагод, воздвигнутых среди озер на насыпных островах, защищала от внешнего мира циклопическая стена стометровой высоты. Всегда чопорно спокойный, ― без разрешения здесь даже не могли петь птицы, ― сейчас он кипел, как подожженный муравейник. Через взорванные ворота на закрытую территорию въезжали плавающие грузовики Особой парашютно-десантной дивизии Народной армии Китая. Подчиненная лично товарищу Гу Ючэну дивизия прославилась необычайной жестокостью при подавлении восстаний в Новом Сянгане и Сингапуре.
   Не встретившие сопротивления солдаты быстро занимали одну пагоду за другой. Повсюду гремела стрельба. Охрана комплекса разбежалась и распоясавшиеся парашютисты устроили настоящую бойню. В славящихся идеальной геометрией ровных каналах застыли тела служащих резиденции, сраженных беспорядочным огнем. Покрытые аквапленкой, они неподвижно лежали на поверхности, словно застрявшие в смоле насекомые. Солдаты убивали всех без разбора, не щадя ни партийных чиновников, ни простых садовников и уборщиков.
   В секретном подземном хранилище, устроенном в бункере под одной из пагод, живой и невредимый Джо Дуньтань лихорадочно рылся в документах, бросая нервные взгляд на видеостену с выведенной на нее панорамой погрома. Он стоял перед открытыми шкафами и яростно вышвыривал оттуда кипы бумаг. Бывший председатель искал тонкую черную папку с тремя иероглифами на обложке, означавшими одновременно "грибы-птицы" или "пернатые грибы". Эта папка значила для него больше, чем огромный архив, который он собирал всю жизнь, и даже больше, чем коллекции бесценных китайских древностей, тонны золота в слитках, драгоценности, счета в зарубежных банках и ценные бумаги западных предприятий.
   Джо Дунтьтань был не похож на себя ― не только от волнения, но буквально. Он только что сделал экспресс-пластику лица. Перекрашенные в русый цвет волосы, длинный нос, серые европейские глаза и острый подбородок превратили его в другого человека. Сейчас председателя не узнал бы и собственный друггл. Шрамы от хирургического лазера еще затягивались, однако новое лицо было почти сформировано. Известный всему миру облик исчез. От прежнего председателя Китая остался лишь необычно высокий для китайца рост. Он перебирал бумаги, невзирая на боль в подушечках пальцев после вживления новых отпечатков. Чип был уже перепрошит. Дуньтань стал сотрудником британского инвестиционного фонда, чья командировка в Китай как раз заканчивалась. Его ждала мини-подлодка, готовая доставить единственного пассажира к шлюзам, ведущим прочь из города. Там его встретят люди из MI7, которые тайно вывезут бывшего председателя из страны. Англичане переправят его в Индию, где он окажется предоставлен своей судьбе.
   Черная папка была его пропуском, платой за вывоз из Китая. Она нужна англичанам, а они нужны ему. Джо знал, что за обладание ею Гу Ючэн отдал бы многое. Старик представил лицо своего врага в момент, когда тот обнаружит пропажу, и злорадно ухмыльнулся, тут же сморщившись от боли ― шрамы от пластической операции не заживают так быстро.
   Гу Ючэн дал неделю на освобождение резиденции. Свергнутый председатель не был наивным. "Неделя" от Гу означала час или того меньше. Дуньтань не успеет вывезти семью. Он спасется, но его близкие обречены.
   Найдя черную папку, Дуньтань не смог сдержать возбужденный вскрик. Он открыл ее, чтобы убедиться, что содержимое на месте. Пластины компьютерной памяти с множеством посмертных отчетов, исписанные иероглифами листки, стереоснимки алтарей и рисунки загадочного пушистого существа на толстой короткой ножке ― десятки рисунков, старинных и совсем свежих... Все в порядке, теперь можно бежать. Дуньтань закрыл папку, защелкнув и тщательно проверив зажимы. Его взгляд притянули иероглифы на обложке. "Почему вы не избрали меня? ― с горечью прошептал старик. ― Почему ваш выбор пал на безумца и палача? Чем он лучше?"
   Он знал, что они не ответят. Они никогда не отвечали. Из-за вечного молчания в ответ на его многолетние страстные мольбы он порой даже сомневался в их существовании. Напрасно ― только их вмешательством можно объяснить, почему живодер Гу занимает сейчас его место, а он, словно напуганный вор, бежит из своей страны.
   В последние дни Джо Дуньтань мучительно ломал голову над тем, как врагу удалось обыграть его. Председатель думал, что Ючэн будет действовать грубо, ― устроит покушение или госпереворот, ― но тот поступил умнее. Соперник запугивал и шантажировал коллег по Политбюро, рассчитывая снять Дуньтаня простым голосованием. Заручившись поддержкой большинства членов высшего органа китайской компартии, он созвал заседание на день, когда Джо Дуньтань должен был подписывать мирный договор в Москве. Гу рассчитывал, что в отсутствие Джо Дуньтаня легко убедит хорошо мотивированных соратников снять Джо с поста председателя Китайской республики. Такой трюк в прошлом проделали русские, уволив своего Хрущева. Председатель знал историю мирового коммунистического движения, что часто помогало ему выжить в аппаратной борьбе.
   Джо не мог перенести переговоры, их напряженно готовили несколько месяцев. Перенос или отмена московской встречи означали войну, к которой Китай, по убеждению Дуньтаня, был не готов. Отменить заседание Политбюро он тоже не мог, ему не хватило голосов. Оставшись в Пекине, Дуньтань сорвал бы мирные переговоры и стал бы в глазах своего народа поджигателем ядерной войны. Уехав в Москву, он гарантированно терял пост и полномочия подписать договор, попутно представ в унизительном и глупом положении перед русскими. В обоих случаях результатом была война, к которой стремился одержимый верой в свою богоизбранность Гу Ючэн.
   Это была классическая вилка, как в шахматах. Но Дуньтань не был бы собой, если бы не придумал, как выкрутиться. В конце концов, он уже пятьдесят лет в политике и превосходил опытом и хитростью не только Ючэна, но и всех его прихвостней в Политбюро. Дуньтань решил раздвоиться, доверив своему другглу управлять сделанным несколько лет назад роботом-двойником. Робота создали после особо кровавого покушения, ― устроенного, кстати, Ючэном, хотя Дуньтань и не сумел этого доказать, ― чтобы не подвергать опасности жизни двойников-людей.
   Оставалось выбрать, где присутствовать лично, а куда отправить андроида. Дуньтань склонялся к личной поездке в Москву. Если русские разоблачат андроида, скандал будет такой, что мирном договоре можно сразу забыть. Выбор предопределил проклятый Ючэн. Прознав о планах председателя доверить роботу участие в заседании Политбюро, он задумал застрелить андроида на месте, чтобы продемонстрировать соратникам неуважение Дуньтаня к ним. Поручить роботу вести заседание Политбюро ― подобного вызова история китайской компартии еще не знала. Это даже хуже, чем конь Калигулы в римском сенате. Исход голосования был бы предопределен.
   Джо сделал выбор. Он остался в Пекине, а в Москву полетел окруженный утроенной охраной андроид. Председатель допустил ряд утечек, чтобы обмануть врага. План удался: Гу запутался, не зная, где настоящий Дуньтань, а где подделка, и не решился выстрелить. Джо успешно провел заседание, укрепив свои позиции и посрамив соперника. В Москве тоже все шло гладко... до проклятого боксерского матча.
   Тщательно разработанный план разбился от столкновения с реальностью, как ваза династии Мин разлетается на куски при ударе бейсбольной биты. Эксперты тысячи раз просмотрели запись того, что мировая пресса назвала "самым дерзким покушением века". Джо теперь знал, что никакого покушения не было. Было настолько несчастливое стечение обстоятельств, что ничем иным, кроме их вмешательства, объяснить произошедшее невозможно. Дуньтаню доложили, что русский боксер проиграет. Это был подарок от Лю Куаня, его старого товарища, много лет возглавляющего партийную организацию в Москве. Когда русский робот продул, программа-удавка, мешавшая ему выиграть, автоматически самоудалилась. И вот, в тот самый момент, когда "председатель" вышел на ринг поговорить с боксерами, ― "Зачем я позволил другглу сделать это?!" ― в тысячный раз мысленно возопил Дуньтань, ― случилось непоправимое. То, что невозможно было представить, подстроить и предотвратить.
   Сначала Дуньтань думал, что проклятый Ючэн все-таки дотянулся до него. Но, проанализировав случившееся, вынужден был признать, что в этот раз его извечный враг ни при чем. Это было божественное вмешательство. Их вмешательство. Джо Дуньтань просмотрел этот фрагмент десятки раз. Он и сейчас встает перед его глазами, стоит закрыть их: идиот-судья наклоняется к коллеге, чтобы что-то сказать, и задевает локтем кнопку электрического гонга.
   Случайно. Задевает. Проклятую кнопку.
   Дальше случилась катастрофа, подобная внезапному сходу смертельной горной лавины. Прозвучал гонг и лишенный "поводка" русский боксер переключился в боевой режим. Увидев перед собой робота, построенного на той же платформе, что и его соперник, он немедленно напал, повинуясь программному инстинкту. Сокрушивший "председателя" удар был так силен, что весь мир уверился: Джо Дуньтань или мертв, или умрет в самое ближайшее время. Люди с такими травмами не выживают. Люди! Дуньтань не мог, не имел права признаться, что послал вместо себя андроида. Мирный договор, подписанный роботом, недействителен. Последствия такого признания стали бы непредсказуемыми. Вернее, предсказуемо катастрофическими.
   Гу Ючэн немедленно воспользовался ситуацией. Это было несложно; все знали, что председатель лежит в посольстве полумертвым овощем без малейшей надежды на выздоровление. Ючэну даже не пришлось давить на соратников в Политбюро. Он объявил, что председатель умер; новым председателем по рангу должен быть он. Все просто.
   Сидя в бункере, Джо Дуньтань беспомощно наблюдал, как рушится его мир. Немногие приближенные, что знали об авантюре с роботом, покинули его. В новостях сообщили, что русские поймали "организатора покушения" и приговорили его к смерти. Джо знал, что бедный парень с почти китайским именем Ли Сицын умрет без вины, случайно попав в жернова международной политики. Судьба несчастного русского Джо не волновала.
   Старик горестно вздохнул. Они помогли Ючэну, не ему. Может быть, ему недоставало одержимости, толики безумия, коими Гу обладал с избытком? Палач Сингапура открыто называл себя реинкарнацией императора Шихуанди и вел себя как император. Говорили, что он поклоняется демонам. Шпионы докладывали Дуньтаню, что соперник построил посвященный им домашний храм, где ночами молился и проносил кровавые жертвы. Он убивал детей, чтобы заслужить их расположение!
   Возможно, Дуньтань тоже должен был приносить в жертвы детей? Но они не просили о жертвах. Они никогда ни о чем не просят. Люди должны догадаться сами, какие действия угодны им. Гу Ючэн понял их волю. Или был уверен, что понял. Опиум, псилоцибин или гашиш, ― кто знает, в чем он черпал свою уверенность? Гу победил, только это имеет значение.
   Старый китаец бросил последний взгляд на видеостену. Солдаты обыскивали пагоду, ища вход в секретный лифт, ведущий в бункер. Они знали, где прячется Дуньтань, кто-то навел их. Старик с болью в сердце увидел, как десантники закалывают штыками его слуг, мужчин и женщин, что помогали ему долгие годы. Он знал слуг по именам, знал семьи многих из них. Не вынеся ужасного зрелища, он погасил экран и вышел из комнаты.
   Пройдя по коридору к шлюзу, Дуньтань погрузился в автоматическую лодку, пристегнулся к креслу и закрыл глаза. Никто не помогал ему, он больше не доверял никому. Лодка сама задраила люк. Шлюзовая камера стремительно наполнилась ревущей водой. Завыл двигатель, и подлодка понесла его прочь из "города чиновников", прочь от прежней жизни к жизни неизвестной и новой.
   Взорвав стальную дверь, в оставленную им комнату ворвались десантники. Когда дым рассеялся, их глазам предстали развороченные шкафы и груды бумаг на полу. Вслед за солдатами вошел офицер. Поняв, что Дуньтань сбежал, он смертельно побледнел и пошатнулся, ухватившись за стену. За невыполнение приказа об аресте Дуньтаня его ждал расстрел.
   Виртуальный портрет Джо Дуньтаня на стене комнаты подернулся полосами и исчез. Спустя секунду на его месте возникло угрюмое квадратное лицо Гу Ючэна. Палач Сингапура был только что единогласно утвержден Политбюро на пост председателя Китайской республики. Автоматическая смена портретов произошла одномоментно по всему огромному Китаю и доминионам: в кабинетах чиновников, в заводских цехах, в посольствах и воинских частях, в квартирах и домах простых людей. Для Китая наступила новая эра, в которой нет места ни Джо Дуньтаню, ни памяти о нем. По всей стране начались аресты и казни его сторонников.
  
  25.
  
   Увенчанный оранжевой иконкой лысый горбоносый старик сидел в президентской приемной на Старой площади и терпеливо ожидал аудиенции. Он отдал секретарю свой черный плащ и оказался в обычном, довольно скромном сером костюме. По бокам от его кресла стояли, не сводя с него глаз, двое сотрудников секретной службы с взведенными пистолетами. Не обращая на них внимания, слепой старик с любопытством разглядывал дубовые книжные шкафы вдоль стен, заполненные рядами новых книг с золотым тиснением на корешках. Зеркальные очки в пол-лица и массивная лысая голова с высоким лбом делали его похожим на инопланетянина, прибывшего на Землю для переговоров с лидерами человечества. Неподвижное как маска лицо старика было совершенно спокойным, составляя разительный контраст с напряженными лицами президентских охранников.
   Дверь президентского кабинета приоткрылась. Выглянувший гулловский андроид президента кивнул гостю, приглашая войти. Едва тот встал, охранники заставили его поднять руки и тщательно обыскали ― в пятый раз за последние полчаса. Старик насмешливо улыбался, пока они обшаривали его. Он был чист, лазерный пистолет изъяли еще при первом обыске в бюро электронных пропусков.
   Он вошел в президентский кабинет. Ирина Домбровская сидела за письменным столом, глядя на него заплаканными злыми глазами. "Академик Добродеев!", ― объявил гулловский андроид и вышел, вручную прикрыв за собой двери. Домбровская и старик остались вдвоем.
   ― Я читала вашу папку всю ночь, ― телепатически сказала президент, указывая ему на стул.
   ― И как? ― поинтересовался он, усаживаясь.
   ― Волосы дыбом, ― призналась она.
   ― Понимаю вас, ― с усмешкой сказал старик, проведя ладонью по своей лысине.
   ― Господи, ну за что мне это?! ― зло воскликнула Домбровская. ― Мало кризиса с китайцами, тут еще и вы!
   ― Сами виноваты, ― сварливо проворчал Добродеев. ― Жили бы спокойно, наслаждаясь властью и высоким положением... Так нет, нужно всюду сунуть свой нос! И зачем это Философскому отделению РАН бронетранспортеры, пулеметы и снайперские винтовки? Ах, зачем им агентура, оперативники, тайная тюрьма и спецназ? Зачем штурмовые огнеметы, отравляющие газы, яды, психотропные средства для допросов? Теперь узнали? Довольны? Впрочем, вы не первая. Были и до вас любопытные президенты. Только никого из них любопытство до добра не довело.
   ― Но почему вы этим занимаетесь?! Если бы такой бюджет и запросы были у военных или разведки, мне бы в голову не пришло интересоваться подробностями!
   ― У военных? ― с пренебрежением отозвался старик. ― Пробовали, провели эксперимент при Васильеве. Создали структуру при министерстве обороны. Ничего не вышло, они все провалили.
   ― Почему?
   ― Военные мозги не в состоянии справиться с нашей проблемой. Сотрудники стали спиваться, а потом стреляться. Но перед самоубийством им почему-то всегда хотелось дать интервью, ― академик усмехнулся. ― Так сказать, напоследок просветить заблуждающееся человечество. Нам же потом пришлось подчищать за ними! Представьте масштаб задачи ― изолировать сотни обезумевших вооруженных людей плюс их близких! Мы два года за ними бегали! А американцы и китайцы в это время занимались исследованиями. Два года коту под хвост! Нет уж, увольте нас от военных! Такое по силам только людям науки.
   ― Я запросила справку о вас, когда узнала, что вы требуете в свое распоряжение заключенного Лисицына. Зачем он вам? Это как-то связано с покушением на Дуньтаня?
   Старик поморщился.
   ― Эта человеческая возня меня не интересует. Мы много лет разыскивали одного господина, Александра Репеса...
   ― Репес? Знакомая фамилия.
   ― Он был директором российского Гулла при Васильеве.
   ― Кажется, я с ним однажды встречалась... Давно, еще когда начинала работать в канцелярии Васильева. А он вам зачем?
   ― Репес ― наша самая большая неудача за все время работы Философского отделения. Он исчез восемнадцать лет назад, вскоре после командировки в штаб-квартиру Гулла, где узнал об истинном положении нашего вида. Сбежал... Изменил имя, выправил новые документы. Недавно мы нашли его. Все это время он был прямо у нас под носом. Я просматривал полицейские сводки и зацепился взглядом за убийство в храме адвайты. Сущая ерунда ― сатанисты прирезали девчонку из своих. И все же, убийства в храмах происходят нечасто, и я заинтересовался. Там мы и обнаружили нашего беглеца. Он выдавал себя за священника, а господин Лисицын волею судьбы оказался его прихожанином. Репес уже нейтрализован. Однако накануне он встречался с Лисицыным и мог многое ему рассказать. Я хочу пообщаться с господином Лисицыным лично, чтобы выяснить, не было ли утечки информации.
   ― Он приговорен к смерти, ― устало сказала президент, потерев виски тонкими пальцами. ― Вы что, не следите за новостями?
   ― Значит, мы его не получим?
   ― Нет.
   ― Тогда я хотел бы коротко допросить его перед казнью.
   Она покачала головой.
   ― Слишком поздно. Казнь послезавтра утром. Со вчерашнего дня его камеру охраняют китайцы. Никто не может войти туда без их разрешения. Они вас не впустят.
   ― Досадно, ― озабоченно сказал академик. ― Мы считаем, что Репес многое знал. Если он поделился с Лисицыным, нам бы это очень пригодилось.
   ― Я бессильна вам помочь.
   Оба замолчали. Президент предложила академику выпить, он отказался. Она вызвала своего андроида и велела налить ей водки. Добродеев с вежливой улыбкой смотрел, как Ирина Владимировна выпила рюмку одним большим глотком, словно воду. Выдохнув и вытерев рот тыльной стороной ладони, она кивнула андроиду, чтобы тот налил еще.
   ― Расскажите о вашей организации, ― попросила она.
   Академик с готовностью кивнул.
   ― Разумеется. Каждый новый президент ― а я работал при четырех, включая вас ― рано или поздно просит меня об этом. Уже почти век лет Философское отделение академии наук, кое я имею честь возглавлять, выполняет две важные функции. Первая ― исследовательская. Мы пытаемся понять, что они такое и ищем способы вступить с ними в прямой контакт. Признаюсь, в этом мы пока не преуспели. Как и наши зарубежные коллеги, насколько нам известно. Мы изучаем широкий спектр материальных свидетельств: от посмертных отчетов до энергообмена человека со средой. Например, вы знаете, что люди в процессе функционирования тратят больше энергии, чем получают из окружающей среды с пищей и солнечным излучением?
   Домбровская покачала головой.
   ― Единственное объяснение этому ― нас подпитывают "извне". А подзаряжаемся мы во сне, как роботы семнадцатой модели, которым для зарядки требовалась вся ночь.
   Домбровская смотрела на него со испугом.
   ― Вторая функция ― ограничение информации. Мы не хотим массовой паники и гибели общества.
   ― Каким образом вы ее ограничиваете?
   ― По мере сил тормозим исследования в области реаниматологии. Чем дольше человек пробудет на той стороне, тем выше шансы, что он потом что-то вспомнит. Наша задача ― воспрепятствовать этому. Мы предотвращаем распространение любых знаний, способных навести людей на мысль о своем искусственном происхождении. В первую очередь, типологий психики...
   ― В молодости я увлекалась соционикой, ― призналась Домбровская. ― Никогда не могла понять, почему ее запретили. Я не знаю другой такой же полезной в практическом плане системы...
   ― Вам повезло, что вы нам не попались. Мне пришлось бы вас убить.
   Она криво улыбнулась его шутке. Добродеев продолжал:
   ― Кроме того, мы работаем с уже произошедшими утечками.
   ― Поясните, пожалуйста.
   ― Когда человек узнает о Хозяевах, он становится подобным брошенному в воду камню. Я имею в виду старую добрую воду, до аквапленки. Он возбужден, нервничает и начинает делиться своим страшным открытием с окружающими. От него идут волны утечек, словно круги по воде. Мы их гасим: нейтрализуем его и всех, кому он успел рассказать.
   ― Нейтрализуете? Что это значит?
   Старик зловеще улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы.
   ― Уничтожаем. Представляем все как несчастный случай: аварию, падение из окна, утопление в канале, отравление биопастой. Иногда приходится применять оружие, даже при свидетелях. Их мы тоже убираем.
   Домбровская залпом выпила вторую рюмку, с громким стуком поставила ее на стол и с нескрываемым ужасом уставилась на старика.
   ― Послушайте, разве нельзя просто стереть им память? Мы живем в двадцать втором веке!
   ― Стирание памяти возможно лишь в фантастических романах.
   ― Неправда! Я знаю, существуют фирмы, предоставляющие такую услугу. Память можно стереть!
   Академик покачал головой.
   ― Мы пробовали. Максимум, что можно безопасно удалить, ― последние два часа. Попытка стереть большее чревата повреждениями мозга. Теряются куски памяти размером в годы. Нарушается структура личности, причем необратимо. Гуманнее убить, уж поверьте.
   Президент потрясенно молчала. Старик сделал едва заметный знак стоящему подле нее андроиду, и тот снова налил ей водки. Домбровская смотрела на рюмку в тяжелой задумчивости.
   ― Значит, вы убиваете людей... ― прошептала она.
   Добродеев виновато развел руками. Она спросила, избегая смотреть на него:
   ― Это трудно ― убивать невиновных ради государственной необходимости?
   Академик пожал плечами.
   ― Я вижу людей как совокупности цветных многоугольников. Разрушить набор многоугольников легко.
   Домбровская отпила из рюмки и снова спросила:
   ― Вам нравится... делать то, что вы делаете? Убивать людей?
   ― Это часть работы. Хотя... ― академик на миг задумался, ― не скрою, в уничтожении человека есть своего рода... эстетическая притягательность. Такая, знаете, красота простых решений. Бах! ― и многоугольники рассыпались по плоскости... Проблема решена.
   ― Вы и меня так видите, набором многоугольников?
   ― И вас.
   Президент нервно вздрогнула и выпила рюмку до дна. Стоящий рядом андроид вновь наполнил ее.
   ― Могу я спросить, что у вас с глазами?
   ― У меня их нет.
   ― Я имею в виду, что случилось?
   ― Я родился таким. Врожденное уродство, результат генетического сбоя. Это было сто пятьдесят лет назад, ― сказал Добродеев и, заметив испуганный взгляд президента, пояснил: ― Нет, я не живу так долго. Меня заморозили до Потопа. Мне было двенадцать, когда отец, которого я никогда не видел, решил отправить меня в будущее, как он это называл. Он верил, что в будущем наука найдет способ вылечить мой недуг. Вы знаете, как происходит заморозка?
   ― Не очень.
   ― Правильнее назвать процесс бальзамированием. Сначала вы пьете специально структурированную воду и питаетесь едой, приготовленной на этой воде. Это длится больше года, поэтому процедура стоит так дорого. Последний месяц вы голодаете: никакой еды, только вода и препараты. Потом приходите в центр замораживания, где вас погружают в ванную, наполненную горячим гелем-консервантом. Он горько-соленый, вот почему отморозкам часто снится, что они тонут в океане. Я до сих пор помню его мерзкий вкус. Вам интересно, что происходит дальше?
   Домбровская напряженно кивнула.
   ― Вас топят в этой ванне живьем.
   ― Какой ужас!
   Старик пожал плечами.
   ― Издержки технологии. Гель должен заполнить желудок и легкие. После утопления тело выдерживают в ванне еще много дней, чтобы оно пропиталось насквозь. Только потом его замораживают, ― постепенно и очень медленно. Обратный процесс тоже занимает не один день и включает довольно мучительную реанимацию.
   Президент вздрогнула.
   ― Я пролежал Потоп и последующий хаос в криогробу. Семьдесят лет назад меня разморозили. К этому времени моей семьи не стало. Родители и брат умерли, их потомков разметало по миру Потопом. Учет семей размороженных никем не велся. Я оказался в новом мире один.
   ― Наука придумала, как решить вашу проблему?
   Добродеев скептически хмыкнул.
   ― Как сказать. Глаза выращивать научились, но они пока не приживаются должным образом.
   ― Как же вы видите?
   ― Через чип. Распыленные повсюду гулловские видеосенсоры снимают окружающую обстановку, картинка идет в Гулл, а оттуда поступает мне в голову.
   ― Но здесь нет сенсоров! Все помещения канцелярии чистят от них!
   ― Есть немного. Достаточно нескольких икринок, как гулловцы их называют. Чем их больше, тем отчетливей я вижу. Не знаю, правда, насколько изображения в моем мозгу соответствуют реальности. Я никогда не видел мир непосредственно.
   ― Ужасно, ― прошептала Домбровская. ― Мне жаль вас.
   ― Не стоит, ― улыбнулся старик. ― Человек привыкает ко всему.
   ― Но откуда у вас чип, вы же... ― начала она и запнулась.
   ― Отморозок? ― договорил за нее академик. ― Не смущайтесь, я давно не обижаюсь на это слово. Да, я отморозок, но у меня стоит чип. Это любопытная история. Вам действительно интересно?
   Она кивнула.
   ― Как вы теперь знаете, размороженные люди в некотором отношении сильно отличаются от прочих. Достоверно установлено, что мозговая активность при криозамораживании угасает не полностью. Все эти годы отморозки видели сны. В них они поневоле прикоснулись к высшей реальности. Они столкнулись с Хозяевами. Я тоже видел их.
   Домбровская молча слушала. В ее округлившихся глазах смешались страх и любопытство.
   ― Память об этом сохранилась не у всех. Большинство запомнило спутанные видения про диковинных высших существ. Но некоторые, к числу которых принадлежал ваш покорный слуга, сохранили весьма отчетливые воспоминания. Нас изолировали от остальных с целью изучения. Нами занимались ученые из академии наук. Я был двенадцатилетним ребенком и не понимал, кто эти люди на самом деле и что им от меня нужно.
   ― Они действительно выглядят как покрытые пухом шары на ножках?
   ― Вы же видели рисунки в папке. Некоторые из них рисовал я. Выдававшие себя за врачей сотрудники РАН сочли мой случай перспективным. Они ставили надо мной опыты, ― довольно жестокие, как я теперь понимаю. Меня вводили в состояние клинической смерти. Стояла задача добраться как можно дальше, чтобы понять их организацию, мотивы, слабые места... Не вышло ― у них ничего этого нет.
   Домбровская дрожащей рукой поднесла рюмку ко рту и выпила. Андроид хотел вновь налить, но Добродеев неодобрительно покачал головой и тот спрятал бутылку.
   ― По завершению экспериментов подопытных утилизировали, чтобы не допустить утечек информации. В моем случае сделали исключение. Меня спасла эмоциональная слабость руководителя лаборатории. Он пожалел меня. По его рекомендации меня взяли в штат на должность лаборанта. Организация вырастила меня. Можно сказать, я был усыновлен, ― с улыбкой сказал он. ― Позже, когда появились первые образцы чипов, мне попытались установить опытный экземпляр, но ничего не вышло. Он не прижился. Я вновь пережил клиническую смерть и увидел старых знакомцев, ― академик усмехнулся. ― В общей сложности было три попытки. Третья оказалась удачной. Так что у меня в голове три чипа, но только один из них работает. Это старая модель, поэтому детализация низкая. Благодаря ему я могу видеть наш прекрасный мир.
   ― Зачем нужно было так упорствовать?
   ― Ну как же иначе? Я работаю в государственной организации. В наше время нельзя строить карьеру без чипа. А карьеру я сделал неплохую, сами видите. Долгие годы службы привели меня на самую вершину. Ныне я глава Философского общества.
   ― Вы не явились ко мне сами. Почему мне пришлось наводить справки и вызывать вас?
   ― Ждал, чем закончится кризис с Китаем.
   ― Вы же сказали, он вас не интересует...
   ― Верно. Но я не был уверен, что вы сохраните свой пост.
   Президент гневно уставилась на невозмутимого Добродеева. Тот любезно улыбнулся ей в ответ.
   ― Что вы себе позволяете?! ― возмутилась она.
   ― Я отношусь к вам с глубоким уважением. Но если бы вы лишились поста, ― что, согласитесь, было вполне вероятным, ― к чему вам тогда все это знать? Многие знания ― многие печали.
   Домбровская яростно сверкнула глазами в сторону своего андроида, требуя снова налить. Тот вопросительно посмотрел на академика.
   ― Ирина Владимировна, ― проникновенно сказал Добродеев. ― Я убедительно прошу вас не злоупотреблять алкоголем и другими... средствами забвения. Они все равно не помогут, но вполне могут погубить. Вы хорошо держитесь, вам не нужна водка.
   ― Это не ваше дело! ― отрезала она.
   ― Я желаю вам только добра. Видите ли, у меня есть печальный опыт. Я воочию наблюдал саморазрушение и деградацию трех президентов, ― одного за другим, ― после того, как они узнали правду. Я не хочу, чтобы это произошло с вами.
   Домбровская склонила голову вбок, с интересом глядя на академика. Она уже была пьяна.
   ― Что, и Васильева?
   Добродеев со вздохом кивнул.
   ― Помните, как ваш друггл первый раз неожиданно победил в дебатах друггла Васильева? Это стало возможным потому, что президент Васильев пребывал в сильнейшей депрессии после ознакомления с нашей информацией. Как мы все помним, он вдруг запил и стремительно сдал, морально и умственно, что в итоге позволило вам одержать победу на выборах. Я его не осуждаю. Он оказался слаб. Когда человек узнает о Хозяевах, его охватывает страх и паралич воли. Это обычная реакция любого, в том числе руководителя государства.
   ― Когда о них стало известно впервые?
   ― Думаю, люди подозревали всегда. Если говорить о документальных свидетельствах, то они перед вами, ― сказал Добродеев, указав на лежащую перед президентом темно-коричневую папку.
   Папка была сделана из темно-коричневой кожи. Сильные потертости выдавали ее почтенный возраст. На обложке с трудом угадывалась выцветшая тисненая надпись старинной кириллицей "Совершенно секретно" и чуть ниже другая, большими буквами: "ЦК КПСС".
   Президент уставилась на папку.
   ― Материалы в эту папку начали собирать в семидесятых годах двадцатого века. Тогда этим занималась госбезопасность. Впервые информацию представили на суд руководства, когда страну возглавлял Леонид Брежнев. Полагаю, вы о нем слышали.
   Домбровская неуверенно кивнула.
   ― Он стал ее первой жертвой. Ознакомившись с содержимым папки, успешный руководитель внезапно сдал здоровьем. Общественность полагала, что его сгубили седативные средства, коими он без меры вдруг начал злоупотреблять. В принципе, так и было, только никто не знал, зачем они ему вдруг понадобились. Вскоре он умер. Его преемники также не отличались долголетием. Они угасли один за другим, необъяснимо и страшно. В начале следующего века тогдашний руководитель проекта взял на себя огромную ответственность: он не стал информировать нового президента Путина. Тем самым он, возможно, спас ему жизнь. Как мы знаем из истории, Путин отличался завидным здоровьем и правил очень долго. Может быть, гораздо дольше, чем следовало. Когда органы госбезопасности полностью разложились, проект попал в ведение академии наук. Сначала им руководил президент РАН, но после его самоубийства круг посвященных, и без того маленький, сузили. Папка оказалась в Философском отделении академии. Видимо, логика была такой: если с этим не справятся философы, то не справится уже никто.
   Академик сдержанно улыбнулся.
   ― Мы держались стойко, несмотря на потери. Решение возобновить информирование руководства страны о нашей деятельности принял мой предшественник. Оно стоило стране еще одного скоропостижно ушедшего президента. Когда последний председатель Философского отделения повесился и меня назначили на его пост, я долго раздумывал, как поступить дальше. Мы-то люди конченые: знание о Хозяевах необратимо. Это невозможно забыть. Но президент несет ответственность за жизни миллионов. Я не был уверен, следует ли взваливать на него еще и это. Такая ноша может раздавить любого.
   ― И что вы решили? ― тихо спросила Домбровская.
   ― Что руководство должно знать правду. Мое решение стоило стране еще двух президентов. Или трех, если мы потеряем вас. Мне бы этого искренне не хотелось.
   Притихшая Домбровская испуганно смотрела на старика. Казалось, она мгновенно протрезвела. Андроид хотел освежить рюмку, но президент резким движением руки смахнула ее на пол. Андроид молча поднял ее, спрятал бутылку в потайной шкафчик в стене и бесшумно покинул кабинет.
   ― В детстве я слышала аудиопритчу о воде безумия, ― медленно, словно во сне, произнесла она. ― Злой колдун проклял народ некой страны. Все источники воды в их землях оказались заколдованы. Каждый, кто пил из колодца или реки, даже из лужи, немедленно сходил с ума. Спустя короткое время страна превратилась в огромный сумасшедший дом. Нормальными остались только правитель и его приближенные. Они заперлись в замке, где были запасы чистой воды, и просидели в нем год. Через год вода еще не закончилась, но правитель обнаружил, что не может управлять сумасшедшими подданными, оставаясь нормальным. Тогда он выпил воду безумия и сошел с ума, став единым со своим народом. В страну вернулась гармония. Когда там не осталось вменяемых, некому было знать, что все сошли с ума.
   ― Хорошая притча, ― сказал академик, тихо засмеявшись. ― Мы в обратной ситуации. Народ у нас нормальный, счастливо пребывающий в неведении. А вот правитель выпил воду безумия.
   ― И вы ― ее разносчик.
   ― Раньше говорили: "водовоз", ― поправил Добродеев.
   ― Тут сказано, ― она постучала пальцем по папке, ― что наши зарубежные коллеги тоже изучают эту проблему. Как далеко они продвинулись?
   ― Мы располагаем отрывочными сведениями на этот счет. По уму, их должна добывать разведка, но она не знает о существовании Хозяев. Поэтому все, что нам известно, добыто в России: выбито с кровью из людей вроде Репеса. Аналогичные папки есть у американцев и китайцев. Китайская папка очень тонкая, а американская гораздо толще нашей. В ней содержимое двух папок: их собственной и английской. Так что американцы продвинулись дальше всех.
   ― Американская папка? Разве американцы и Гулл ― не одно и то же?
   ― Американская элита неоднородна. Там идет борьба за влияние, и руководство Гулла отнюдь не главенствует. С включением Англии в состав США ситуация только усложнилась. Американцы думали, что это они присоединили Англию, а на деле, возможно, вышло иначе. Английская элита стала частью американской, ― но не наоборот, ― и проникла в их святая святых. У англичан свой взгляд на многие вещи, в том числе на Хозяев. Они знают о них больше, чем кто бы то ни было.
   ― Больше нас?
   Добродеев кивнул.
   ― Так все-таки ― что они такое?
   ― Мы не знаем. Вернее, знаем мало и это знание все время уточняется.
   ― И?
   ― Когда-то их считали богами. Потом произошло радикальное уточнение: было решено, что бог один. Видимо, некто побывал по ту сторону, увидел их схожесть и заключил, что следует трактовать их как единое существо. Позднее были обнаружены морфологические различия. Они отличаются размером и даже цветом ножки. Тогда предположили, что это семья.
   ― Отец, сын и дух?
   Академик молча кивнул.
   ― Только их не трое, а как минимум пятеро. Может, и больше, у нас есть свидетельства лишь о пяти. Сейчас происходит очередное уточнение. Проблема в том, что они за пределами известного. За пределами всего, о чем мы можем думать и что можем вообразить. Нам не с чем сравнить их ― нет точки отсчета. В какой-то момент люди поняли, что их невозможно определить иначе, чем отталкиваясь от нас самих. Мы определяем их через нас, а себя ― через них. Рабы божьи, дети божьи...
   ― Роботы божьи... ― прошептала Домбровская; в ее глазах был страх.
   ― Уверен, в будущем появиться новое понятие, более точное. Но в абсолютном смысле, окончательно, нам их никогда не постичь. Они выше нас онтологически. Вне и выше человеческого сознания.
   ― Должен быть какой-то способ избавиться от них, ― с ожесточением сказал Домбровская, сосредоточенно глядя куда-то мимо академика. ― Нужно послать войска и разбить их!
   ― Куда послать? В сознание?! ― спросил Добродеев с усмешкой.
   ― Вы же сказали, они выше сознания?
   ― Да. Но чтобы попасть туда, нужно пройти через сознание. Сознание ― это дверь. И пока мы знаем лишь один путь к ним: через нашу смерть.
   ― Но все-таки, я не понимаю... Как эти... грибы в перьях могут командовать нами? Они неразумны, я правильно поняла?
   Старик молча кивнул.
   ― У них нет воли, нет знаний, технологий... вообще ничего нет! И они управляют людьми?! Как такое возможно?
   ― Ну, если прибегнуть к метафоре, то бык сильнее человека. Однако человек главенствует. Он берет не силой, а другим качеством ― разумом. Они тоже берут другим качеством. Мы понятия не имеем, каким, но оно превосходит наш разум настолько же, насколько тот превосходит силу быка.
   Домбровская схватилась за голову и застонала, как раненое животное.
   ― Они вне нашего мира, ― продолжал академик. ― Со стороны им видны все связи, все его устройство... Нам никогда не понять собственное сознание. А им, снаружи, это непостижимое, почти божественное явление должно представляться довольно простой штуковиной. Вполне возможно, именно они его и создали ― и весь этот мир заодно. Разумеется, я говорю сейчас не о том, как все обстоит на самом деле, но лишь о гипотезе.
   ― Мы должны бороться!
   ― Бороться? Это смешно. Пешка хочет бороться с шахматистом!
   ― Я не пешка, я ферзь!.. ― возмутилась президент.
   ― Ну, хорошо ― ферзь хочет бороться с шахматистом, ― с примирительной улыбкой сказал академик.
   Испепеляя его гневным взглядом, Домбровская раздраженно сказала:
   ― Вижу, вас забавляет эта ситуация.
   Добродеев помрачнел.
   ― Забавляет? Ничуть. Я испытываю ужас почти всю мою жизнь. С двенадцати лет, если быть точным. Каждый день с момента, когда я узнал правду, я живу в страхе, подобный которому ни один человек не может представить. Каждый день я встаю с постели, помня о том, что я такое и кому принадлежит моя жизнь. Я забываю об этом только ночью, когда проваливаюсь в сон. И доза снотворного с годами только растет.
   Домбровская подавлено молчала. Потом она тихо спросила:
   ― И что же, вы не думали о самоубийстве?
   ― Самоубийство?! Бог мой, да вы ничего не поняли! Едва я покончу с собой, как окажусь в сборочном цеху, в их полной власти! Я и здесь в их власти. Будучи живым, я могу хотя бы забыть об этом на время, отвлечь себя чем-нибудь. А там, за барьером смерти, истина встретит меня в неприглядно откровенном виде. Наш мир иллюзорен. Их ― реален. Нет ничего хуже реальности, поверьте старику.
   Он помолчал немного и сказал:
   ― Я страшусь жизни и еще более ― смерти. Черт его знает, какой должна быть выигрышная стратегия в нашей ситуации. Думаю, для нас, людей, ее нет.
   ― Но вы ведь нашли для себя какой-то выход? ― упорствовала Домбровская. ― Я не знаю, веру или что-то такое? Что помогает вам жить все эти годы?
   ― Я просто привык. Очень страшно ― когда испытываешь физиологический ужас, до тошноты ― было только первые лет двадцать. Потом привыкаешь, и становится просто страшно.
   Президент поежилась. Ей тоже было страшно, но ее переполняли вопросы, ответить на которые мог только сидящий перед ней старик ― калека, ученый и легализованный убийца.
   ― Зачем мы им нужны?
   ― Неизвестно. Раньше думали, что они используют нас как инструмент для извлечения неведомой нам выгоды. Потом люди поняли, что они вне нашего мира, поэтому не нуждаются ни в чем здесь. Одно время даже считали, что они утилизируют в свою пользу эмоциональные всплески при войнах и массовых человеческих страданиях. Потом от этой идеи отказались. Им ничего от нас не нужно в том значении, какое мы придаем слову "нужда".
   ― Они что, развлекаются с нами? Мы ― что-то вроде их аквариумных рыбок?
   ― Была и такая гипотеза, но от нее тоже отказались. Слишком человеческий мотив.
   ― Что же, черт побери, я должна об этом думать?
   Академик пожал плечами.
   ― Не знаю, чем вам помочь. Разве что могу поделиться последней концепцией.
   ― Поделитесь, уж будьте так добры, ― съязвила президент.
   Академик не обратил внимания на ее тон.
   ― Некоторые мои коллеги считают, что Хозяева ― не конечная инстанция. За ними, возможно, стоит что-то еще, абсолютно непостижимое, чему они служат орудием, как мы им. А уж то, что стоит за ними, возможно, извлекает из нас какую-то пользу. Но это лишь очередная теория. Сколько их уже было, не счесть...
   ― О-о... ― простонала Домбровская. ― Я не понимаю! У меня голова болит от всего этого.
   ― Не переживайте. Философское отделение РАН тоже не в силах этого понять. А мы занимаемся темой не одно поколение.
   ― Мало мне проблем с китайцами, а тут еще вы свалились на мою голову... Я жалею, что узнала о вас!
   ― О китайцах не беспокойтесь.
   ― Не беспокойтесь? Они отняли у меня пол-страны, а вы ― не беспокойтесь?!
   ― Вы проиграли ход, но не партию. Китая скоро не будет, время на вашей стороне. Западный мир разберет Китай на части.
   ― Звучит как фантастика! Пока ситуация складывается так, что не будет нас.
   ― Дело именно в фантастике. Однажды я слушал аудиолекцию о современной китайской культуре. Очень интересно, я почти ничего о ней не знал. Больше всего меня поразило, что в Китае не пишут научную фантастику. Совсем. Она просто отсутствует как жанр.
   ― Причем тут это? ― недоуменно спросила Домбровская. ― Как фантастика связана с исчезновением Китая?
   ― Страна, не имеющая своей фантастики, не имеет будущего.
   Президент фыркнула.
   ― Зря не верите, ― сказал Добродеев. ― История множества стран подтверждает мое наблюдение. Может быть, Россия до сих пор цела, потому что у нас еще создают фантастику. Пускай и ужасного качества.
   ― Кстати, о множестве стран... В вашей папке есть все, кроме практических рекомендаций. Что мне теперь делать? Что делают президенты других стран? И почему нет научного сотрудничества в этой сфере? Это же общая проблема!
   При слове "сотрудничество" академик посмотрел на нее, как на душевнобольную.
   ― Здесь каждый сам за себя. Лидеры стран пытаются уловить, чего желают Хозяева, чтобы подстроиться и получить преимущество над конкурентами. Тех, кто преуспеет в этом, ждет успех во всем: в политике, в бизнесе, в войне. А что еще нам остается? Мы возвращаемся во времена, когда люди соревновались за лучшее понимание воли высших сил в надежде на поощрение. Грядет возвращение Древних Богов.
   ― Это я понимаю, ― нетерпеливо сказала президент. ― Но где конкретные рекомендации? Что мне делать с этим?
   ― Вам нужны заклинания? ― спросил академик с кривой усмешкой. ― Хотите договориться с демонами?
   ― Не помешало бы. Новый председатель Китая, похоже, как-то сумел...
   Добродеев небрежно отмахнулся.
   ― Чепуха! Он не первый. Были и другие умники, которые воображали, что договорились с ними... Каждый в свое время споткнулся. И Ючэн споткнется, можете мне поверить.
   ― Но тут, ― Домбровская постучала по папке, ― написано, что он добился их поддержки...
   ― Это лишь способ говорить. С ними нельзя договориться в принципе, как нельзя договориться с землятресением или тайфуном. Невозможно договориться с тем, у чего нет разума.
   ― Но здесь же, кстати, сказано, что их разум превосходит наш. Вы не видите противоречия?
   ― Это тоже способ говорить. Для удобства моделирования. Когда мы планируем очередной эксперимент, ― очередную попытку взаимодействия, ― нам проще считать, что они обладают разумом, превосходящим человеческий. Это модель, понимаете? Правда же заключается в том, что у них нет разума в человеческом понимании. И мы не знаем даже, есть ли у них самосознание.
   Домбровская молча смотрела на него. На ее лице отражалась борьба чувств: страха, мучительного интереса и неприязни к собеседнику.
   ― Что касается заклинаний... Если найдете время посетить наши лаборатории, буду рад показать, чего мы добились. А вы уж сами решите, как это использовать.
   ― Договорились, ― сказала Домбровская, выдавив кислую улыбку.
   ― Я могу идти? ― спросил Добродеев.
   ― Погодите минуточку. Раз уж вы посвящены во все тайны... Что вы знаете об отключениях зрения?
   ― Знаю, что вполне можно обойтись без него, ― ответил академик с ухмылкой. ― Мне не до шуток, у нас кризис! ― воскликнула президент. ― У людей отказывают внутренние органы. Мы не можем понять, что происходит.
   ― Это Гулл. Вы узнавали у них, в чем дело?
   ― Директор по России говорит, что они пока не могут наладить новое оборудование.
   ― Неудивительно! В Гулле понятия не имеют, что оно такое и как работает.
   ― О чем вы?
   ― Им позволили ― или их заставили ― создать то, что они называют "оборудованием". Гулловцы не знают принципов работы этой штуки.
   ― Кто заставил? Эти... пернатые грибы?
   ― Да.
   ― Вы хотите сказать, что наши чипы подключены к этой... к этому... Это что же получается, и все другглы подключены к нему?!
   ― Оно и порождает другглов. Другглы сознательны и разумны. Неужели вы верите, что сделанные людьми компьютеры могут обладать сознанием? Какая наивность!
   ― О, боже!..
   ― Не стоит так переживать. Мы сами ничем не лучше другглов.
   ― Что? ― растерянно спросила побледневшая Домбровская.
   ― Мы сами, наши личности и тела, порождены Хозяевами. Задолго до появления не только чипов, но и каменных топоров.
   ― Как?! Если у них нет ничего ― ни технологий, ни разума... ни даже самосознания?
   ― Согласно моей гипотезе, они нас вообразили. Мы ― их ожившая воплощенная фантазия.
   Президент пребывала в прострации. С лицом белым, как снег на архивных видеозаписях, она молча сидела, уставившись мимо академика потерянным взглядом. Когда молчание стало невыносимым, Добродеев вежливо кашлянул.
   ― Так я могу идти?
   Домбровская безучастно кивнула. Когда дверь за ним закрылась, она упала лицом в сложенные на папке руки и разревелась. Президент рыдала в голос, оплакивая свою погибшую судьбу. Всегда, сколько она себя помнила, ею владело стремление пробиться наверх. Вся ее жизнь состояла из усилий и борьбы. И вот, взобравшись на вершину социальной пирамиды, она внезапно обнаружила себя у подножия бесконечного, уходящего в заоблачную даль обелиска, влезть на который невозможно в силу законов природы. Ей должен был принадлежать весь мир. Домбровская уже держала его в руках, но он выскользнул... и теперь она сжимала в кулаке горсть бессмысленных осколков.
  
  26.
  
   Алексей Смолин оглядел себя в зеркале. Чисто выбритое лицо, идеальная прическа, гладкий костюм без единой складки, словно тщательно нарисованный поверх его фигуры. Смолин смахнул с плеча невидимую пылинку и еще раз оправил пиджак. Он готовился посетить приговоренного к казни, поэтому должен выглядеть безупречно. Это было способом выразить уважение, раз уж помочь ему ничем нельзя. В действительности Смолин как раз намеревался помочь, но так, чтобы обреченный Лисицын не догадался о его планах. Неведение заключенного было критически важным для успеха рискованного предприятия.
   Нина обошла своего друга кругом и удовлетворенно кивнула. На вид он был само совершенство. Смолин взял портфель и вызвал лифт. Поцеловав его на удачу, она вернулась в гостиную и включила видеостену, чтобы еще раз посмотреть запись вчерашнего самоубийства Михаила Сурмилова. Алексей говорил ей, что Сурмилов робот, но она не верила, ведь она хорошо знала Мишку и не раз видела его храме.
   Голосование зрителей "Стеклянного города" завершилось однозначно: Сурмилов должен умереть. Все произошло прежде, чем вмешалась полиция. После бурной истерики и последней драки с Лолой Фомм он сиганул из окна сто шестнадцатого этажа. Под единый вздох миллионов зрителей Мишку разбрызгало по асфальту, как расплющенное ботинком насекомое. Изучив изуродованные останки, полиция объявила, что не будет возбуждать дело. Сурмилов действительно оказался андроидом. Шоу отделается штрафом за обман потребителей и в разы увеличит свой рейтинг. Скандалы всегда повышают популярность.
   Однако опросы показали, что даже публичное самоубийство ведущего участника "Стеклянного города" не спасет шоу от оттока зрителей. Не успев унять дрожь от гибельного прыжка Сурмилова, они предвкушали новое зрелище ― онлайн казнь Егора Лисицына. Тут все будет без дураков, никто не подсунет зрителям фальшивку-андроида. Организаторы представления боятся разочаровать Главного Зрителя, нового председателя Китая Гу Ючэна, так что казнь будет на уровне. Все терялись в предположениях, как именно будет умерщвлен Лисицын. Официально смертную казнь в России не применяли уже лет сто. По мнению участников виртуальных форумов, технологии цивилизованного лишения жизни в стране давно утрачены.
   Последние два дня Нина и Смолин провели в яростных спорах. Детектив убедился, что соционическая дуализация отнюдь не означает безоблачного покоя в отношениях. Нина уговаривала, пилила, молила, убеждала. Она верила, что Егора можно спасти. Смолин не понимал, как. Ведь смерти несчастного киберписателя хотели буквально все. Два правительства и два народа ― десять миллиардов человек ― в едином порыве желали, чтобы он был уничтожен. От этого числа захватывало дух. Что он мог противопоставить такой невообразимой, чудовищной толпе?
   Нина победила. Утром они вместе с Анной, которая, кажется, смирилась с появлением соперницы, придумали План. Смолин счел его абсолютно безумным, но у людей типа INFJ границы, отделяющие нормальность от безумия, пролегают явно дальше, чем у логико-сенсорных экстравертов. Нина заставила Смолина, как тот ни упирался, позвонить президенту. К удивлению детектива, друггл соединил их и Домбровская ответила. Ирина Владимировна поразила его. Она была пьяна и плакала. Минут пять он слушал путанную ахинею о зловещем знании, которое уничтожило ее душу. Смолин не на шутку испугался, но, понукаемый Ниной, изложил ее ― вернее, теперь уже их общую ― идею, как дать Егору шанс уцелеть.
   Домбровская поразила его еще раз. Она неожиданно согласилась на все и даже пообещала выделить на авантюру средства из секретного президентского фонда. "Видишь, Леша, ― сказала она, всхлипнув, ― а ты считал меня злой ведьмой!" Возразить на это было нечего. Смолин завершил разговор и в растерянности посмотрел на Нину. Та улыбалась. На ее лице сияло довольное "я же говорила!". Смолин со странным удовлетворением подумал, что теперь ему часто придется видеть это выражение.
   Одна вещь в связи с предстоящим делом особенно тревожила его. На днях он услышал от Нины загадочную фразу: "В этот день Егор Лисицын должен уничтожить мир". Речь шла о восемнадцатом ноября, дне казни. По трагическому совпадению, этот день оказался днем рождения Лисицына, что, похоже, никого не волновало. Может быть, даже напротив ― убивая Егора в день его рождения, российские чиновники делали своеобразный подарок китайским коллегам. Нина рассказала Смолину про смелое предсказание индийской гадалки, сделанное, когда Лисицын был маленьким ребенком: что в этот день он уничтожит мир, подобно богу Шиве. Она добавила, что в шутку просила пощадить ее, но Егор ничего не обещал.
   Предсказание оставило детектива равнодушным. Мало ли что болтают гадалки? Он слышал, что предсказатели в восточных странах плохо гадают белым, им мешает разница менталитетов. Смолина испугало другое. Он зачем-то попросил Анну проверить свою "карму". Он хотел бы увидеть и график Нины, но, увы, это было невозможно: из-за инвалидности она не участвует в гонке гражданского тщеславия.
   Увиденное повергло его в шок. Он тут же проверил "кармы" нескольких знакомых, а потом и просто случайных людей. Аня даже вывела ему график Ирины Домбровской. Результат у всех был одинаков: в день смерти Егора графики всех людей обрывались! Что это, конец света, ядерная бомбардировка? Какое отношение имеет к этому Егор? Шутка внезапно перестала быть смешной. Анна удлинила временной период. Через четыре месяца после казни графики весело побежали вновь.
   Пока Смолин раздумывал, как сообщить о своем открытии Нине, "кармы" вдруг сами собой исправились. Разрыв исчез, словно его и не было. Аня проверила сотни тысяч людей, знакомых и незнакомых. Четырехмесячный разрыв в их графиках отсутствовал. Она сочла произошедшее ошибкой, редким сбоем в работе Среды Гулл, и посоветовала Смолину выбросить все из головы. Легко сказать! "Выбросить из головы гибель всех людей не так просто, как кое-кому кажется", ― сварливо подумал детектив, обращаясь к Анне. Та обиженно промолчала в ответ.
   Персональный катер Смолину не дали, но он был рад уже тому, что его допустят к Егору. Над его головой висела новая иконка особых полномочий, однако она была настолько секретной, что даже он сам не мог ее увидеть. Иконка предназначалчась белобрысому майору, который имел соответствующиий допуск, и его непосредственному начальству.
   Система непересекающихся виртуальных миров, наложенных на реальность, была очень удобна для всякого рода спецслужб и разведок. Каждый сотрудник видел то, что ему положено, и не видел остального. Смолин немного жалел, что не успел как следует рассмотреть тайную Москву в прошлый раз, до лишения полномочий. Увы, момент упущен. Нынешний статус сильно урезан, но для задачи, стоящей перед Смолиным, его должно хватить.
   Такси привезло его к зданию министерства общественной безопасности, где он совсем недавно жил и работал. Где-то здесь, глубоко под землей, в подвальной тьме Егор Лисицын коротал последние часы оставшейся ему жизни. Смолин остановился перед входом в здание. Он немного нервничал, поскольку хорошо помнил, как бесцеремонно его вышвырнули отсюда несколько дней назад. Странный разговор с Домбровской, хотя и вернул ему официальный статус, оставил ощущение сюрреализма происходящего. Он подсознательно ждал подвоха. Президент могла опомниться и отменить принятое под влиянием алкоголя решение.
   Втянув голову в плечи, Смолин вошел в здание. Ему отдали честь и пропустили, как ни в чем не бывало. "Либо она не протрезвела, либо все всерьез", ― подумал детектив. Сегодня дежурили другие люди ― не те, что выгнали его намедни. В вестибюле Смолина встретил майор. Они сухо поздоровались. Майор извинился за то, что не сможет вернуть ему кабинет.
   Они отправились в местную столовую, чтобы поговорить. Смолин опасался, что там их подслушают. Майор со смешком заверил, что подслушают обязательно, но опасаться нечего, потому что сделают это его люди. Небоскреб был настолько велик, что противоборствующие группировки сотрудников разделили его на сферы влияния. Часть здания, включая подземные столовую и тюрьму, где содержался Егор, неофициально контролировалась начальством майора. Это была его вотчина, здесь он не боялся ничего.
   Столовая оказалась огромным залом с невероятно высоким потолком, напоминавшая размерами самолетный ангар. До обеденного перерыва оставалось еще несколько часов, поэтому людей было мало. Редкие сотрудники с подносами брели вдоль бесконечно длинных транспортировочных лент, выбирая блюда по вкусу. Вслед за майором и Смолиным в зал ввалилась шумная группа курсантов академии общественной безопасности. Детектив машинально пересчитал их. Их было двенадцать: десять китайцев, русский и похожий на турка южанин.
   Переговорщикам было не до еды. Майор взял искусственный кофе, а Смолин ― порошковый чай. Налитые в граненые стаканы напитки имели одинаковый мазутно-черный цвет, отличаясь лишь ароматом. Стакан майора источал крепкий запах гудрона, а смолинский ― бензина.
   ― Давайте уже познакомимся по-настоящему, ― предложил майор, когда они уселились за уединенный столик подальше от оживленно галдящих курсантов. ― Я ENFP.
   Произнеся тайную аббревиатуру, он выжидающе смотрел на детектива.
   ― ESTJ, ― ответил Смолин недовольно.
   Он не хотел сближаться с врагом, временно ставшим союзником, слишком близко.
   ― Активация, как я и думал, ― заключил майор с довольной улыбкой. ― Что ж, совместная работа вряд ли получится. Зато весело проведем время. Ну, выкладывайте, что там у вас за план.
   Смолин знал от Ани, что такое отношения активации, но легкомыслие майора возмутило его. Речь шла о человеческой жизни!
   ― Сначала нужно прояснить наши позиции, ― сказал он угрюмо.
   ― Извольте, ― с готовностью согласился собеседник.
   ― Вы работаете на Икрамова. Я не могу вам доверять.
   ― Все мы на кого-нибудь работаем, такова жизнь, ― философски заметил майор. ― Вы на президента, я на главу ее канцелярии. Не вижу проблемы.
   ― А я вижу. Икрамов хочет убить Лисицына. Я собираюсь его спасти.
   Майор рассмеялся.
   ― Ну хорошо, скажу вам правду. Забудьте про Икрамова, он вне игры. Я представляю интересы инстанции... более значительной.
   Брови Смолина поднялись вверх. Он не подозревал, что бывают инстанции значительнее, чем канцелярия президента.
   ― Это какой же?
   ― Если скажу, придется вас убить, ― со смешком ответил майор. ― Простите, вынужден отделаться банальностью. В сложившейся ситуации наши цели совпадают. Я тоже хочу видеть Лисицина живым. Вернее, не я, а тот, кому я оказываю услугу. У него ― назовем его заказчиком ― есть к Лисицыну ряд вопросов, на которые тот не сможет ответить после казни. Так что мы с вами на одной стороне.
   Смолин тяжко размышлял. Выбора не было. Здесь ему некому довериться, кроме майора. К тому же Анна, внимательно впитывавшая каждое слово их беседы, не почувствовала фальши в его словах.
   ― А что будет с Егором, после того, как ваш...
   ― Заказчик, ― подсказал майор.
   ― ...когда ваш заказчик получит ответы на свои вопросы?
   Майор провел ребром ладони по горлу и жизнерадостно улыбнулся. Смолин смотрел на него с ненавистью. Работа в репрессивных структурах нередко приводит к деформациям личности. Особенно это касается всякого рода секретных спецслужб, сотрудников которых Смолин повидал на своем веку немало. Почти все они были моральными деградантами, как этот майор, ни в грош не ставивший человеческую жизнь. Смолин знал, что взгляды таких людей резко меняются, когда встает вопрос об их собственной жизни. "Двуличие, жестокость и трусость" ― вот что должно быть начертано на эмблеме министерства общественной безопасности, а не пустые "Доблесть, достоинство и честь", как сейчас, подумал он.
   ― Вы хотели прояснить мою позицию, ― сказал майор. ― Видите, я честен с вами. Лисицын нужен мне живым, в этом наши цели совпадают. Если ваш план сработает, я передам Лисицына заказчику, который допросит его, а потом... утилизирует. Парень оказался втянут в слишком опасные дела. Берегитесь, как бы он и вас не утопил.
   Смолин нервничал. Он переживал о Егоре больше, чем переживал бы о самом себе. Теперь он знал, почему. Нина объяснила, что Егор ― INFJ, как и она сама, и таким образом проявляется бессознательная дуализация. Смолин хотел обмануть майора: воспользоваться его помощью, но не отдать ему жертву. Он знал, что майор догадывается о его намерениях ― ему сказала об этом проницательная Анна. Но выхода не было, придется сотрудничать с дьяволом.
   ― Что ж, договорились. Тогда за дело, время не ждет, ― сказал детектив, выпил одним глотком химический чай и встал из-за стола.
   ― Мне нравится ваш стиль, ― сказал майор, торопливо допивая свой остывший кофе и вскакивая следом. ― Решительность и немногословие. Круто.
   Смолин не удостоил собеседника ответом.
   Майор долго вел его по одинаковым бесконечным коридорам, с которыми следователь почти сроднился за время работы над этим делом ― самым странным делом за всю карьеру ― и непрерывно болтал.. Смолин морщился, но не обрывал его, ему не хотелось ссориться. Сплотившая их задача требовала пусть временного, но единства.
   Они пришли к тайной комнате, в которой майор обтяпывал свои дела, не относящиеся к службе. Вход в нее был замаскирован под трансформаторную будку. Прежде чем войти, майор воровато оглянулся по сторонам. Убедившись, что в коридоре пусто, он открыл дверь и пригласил Смолина внутрь.
   Как и ситуационный зал, где они впервые встретились, узкая комната без окон была оборудована по последнему слову прошловековой техники. Вдоль стены громоздились старинные плоские мониторы и пульты с россыпью цветных кнопок. В один из пультов была встроена кнопочная клавиатура, на которой лежала резиновая полицейская дубинка.
   На открытых полках у противоположной стены было небрежно свалено оружие: лазерные и обычные автоматы и пистолеты, снайперские винтовки и даже гранатометы. Оружие содержалось в полном беспорядке, на нем не было ни виртуальных бирок, ни других признаков учета. Внимание Смолина привлек модифицированный полицейский сканер. Майор с удовольствием пояснил, что эта штука предназначена для вывода из строя чипов подозреваемых. Рядом со сканером лежала ручная инфразвуковая пушка, вызывающая у жертвы сильнейшую депрессию и тоску. Инфразвуковое оружие запрещено конвенцией ООН, поэтому не выпускалось официально. Судя по кустарному виду, пушку собрал на коленке местный умелец.
   Комната имела запущенный вид, словно в ней не убирались несколько лет. Все ― и мониторы, и пульты, и оружие ― было покрыто слоем жирной пыли. Смолин брезгливо провел пальцем по сиденью кресла с драной обивкой и осторожно сел. Здесь он изложил майору свой план. Выслушав, тот присвистнул, сел в соседнее кресло и надолго задумался.
   ― Такого мне проделывать еще не доводилось, ― наконец, сказал он.
   ― Это реализуемо?
   Майор посмотрел на него удивленным взглядом.
   ― Я-то думал, вы знаете, раз предлагаете. Попробуем ― выясним. Сейчас набросаю список, нам понадобится оборудование и специалисты. Мне нужно время, чтобы все организовать. Казнь утром, но, думаю, успеем...
   Он отвернулся от детектива и начал связываться с другглами нужных людей. Смолин молча сидел в углу комнаты, чтобы не мешать. Через час, когда майор закончил переговоры и довольно сообщил, что оборудование и люди найдены и все будет готово в срок, детектив попросил:
   ― Я хочу посетить заключенного.
   ― Гм, с этим проблема.
   Сердце Смолина забилось сильнее. Неужели с Егором что-то случилось?
   ― Его сторожат китайцы. Десантники из охраны посольства. Я бы их близко к нашей тюрьме не подпустил, но им пообещал этот корявый черт Габридзе, ― с отвращением произнес нерусскую фамилию майор.
   Смолин вполне разделял его чувства к новому министру иностранных дел.
   ― У них приказ никого не впускать в камеру. Хотя... ― майор на мгновение задумался, ― можно попробовать выдать вас за священника. Последнее причастие перед казнью и все такое.
   Он с сомнением посмотрел на Смолина, пытаясь представить его в роли священника, и покачал головой.
   ― Нет, не поверят. Лучше придумать что-то другое... ― он задумался и вдруг воскликнул: ― Врач! Выдадим вас за врача. Врача они обязаны пустить, если не хотят потерять заключенного.
   ― Для визита врача нужен повод...
   Майор подмигнул ему. Включив один из экранов, он вывел на него изображение из камеры Лисицына. Егор с озабоченным лицом бродил из угла в угол, словно запертый в клетке зверь. Майор нажал кнопку на пульте и заключенный подпрыгнул, дико завопив от боли, после чего мешком свалился на пол.
   ― Небольшая электростимуляция, ― хихикнул майор. ― Теперь ему точно нужен врач. Искусственное дыхание делать умеете?
   Смолин с трудом подавил желание ударить его. Через пятнадцать минут он был в тесном душном контейнере, помогая Егору усесться на низкий складной стул. Тот только что пришел в себя. Бедняга растерянно озирался, не понимая, что с ним случилось. Китайский офицер дал всего три минуты, поэтому Смолин решил не тратить время на объяснения, а сразу перейти к делу. Он хотел подбодрить Егора, но так, чтобы тот не узнал, что готовится операция по его спасению.
   ― Меня отпускают? ― с надеждой спросил Егор, увидев знакомое лицо.
   Он не знает! Эта мысль ударила детектива, как разряд электрического тока. Смолин встал напротив заключенного и, глядя ему в лицо, заговорил монотонно и ровно, словно старинный запрограммированный автомат. Его душили слезы, но он изо всех сил сдерживался, чтобы сидящий перед ним белолага не догадался, как тяжело даются детективу его безжалостные слова. Когда он сообщил о смертном приговоре и завтрашней казни, у Лисицына задергалось веко под правым глазом. Заключенный глупо улыбнулся.
   ― Вы шутите? ― спросил он севшим голосом.
   Смолин замолчал. Глядя на скорбное лицо детектива, Егор начал понимать сказанное. До него дошло, что жизнь кончена. Не по причине того, что он что-то натворил, но лишь потому, что его смерти желают высшие силы: канцелярия президента и китайское правительство. Он обречен, как бабочка, залетевшая в турбину самолета. Каждый теоретически знает, что смертен. Однако невероятно трудно принять, что твой момент настал.
   ― Я же ни в чем не виноват... ― пролепетал Лисицын.
   Смолин отвернулся и стиснул зубы. Заключенный за его спиной сдавленно всхлипнул.
   ― Ну, не надо этого, ― сказал детектив, поморщившись.
   ― З-за-автра у меня... день... ро... ж-ждения... ― провыл Егор, захлебываясь слезами.
   Это было невыносимо. Смолин выскочил из контейнера, словно ошпаренный. Его трясло. "Слава Шиве, я не проговорился о нашем плане", ― подумал он, нервно сжимая кулаки, на пути в грязную каморку майора. Ему отчаянно хотелось сказать Егору, что не все еще потеряно, что есть шанс выжить, ― пусть маленький, но есть, ― однако делать этого было нельзя. Завтра на агонию Лисицына будут смотреть пять миллиардов китайцев. Ни один из них не должен усомниться в том, что он умрет по-настоящему. В страхе и слезах, как и положено врагу китайского народа.
   Смолина неприятно поразило, что приговоренному не сообщили о его судьбе. Тюремная администрация явно избегала контактов с ним, словно стыдясь своей роли в происходящем. Детектив рванул на себя дверь и вошел в секретную комнату. Там стало тесно. Он обнаружил знакомого техника, который помог ему поймать Лисицына, о чем Смолин сейчас отчаянно жалел. Техник что-то объяснял майору, тот внимательно слушал. Увидев вошедшего Смолина, майор спросил его, кивая на техника:
   ― Вы не против? Ему можно доверять.
   Смолин был рад технику. Чем больше людей помогали в предстоящей авантюре, тем выше, ему казалось, была вероятность успеха. Умом он понимал, что все зависит только от хрупкого везения, но присутствие полезного знакомого успокаивало.
   ― Почему никто ему не сказал? ― спросил Смолин майора.
   ― А зачем? Завтра сказали бы. Смертник должен быть бодр и весел до последней минуты, чтобы не создавать ненужных проблем.
   Детектив угрюмо промолчал. Логика тюремщиков была понятной. Не услышав возражений, майор вернулся к разговору с техником. Смолин сел в свободное кресло и стал слушать. Сперва он не понимал, о чем речь. Потом стало ясно: они говорили о подпольном тюремном чате.
   По мере того, как Смолин слушал, его интерес рос. Оказывается, в тюрьме работал примитивный текстовый чат, аналог старинного перестукивания по трубам. Его создала администрация, чтобы контролировать мысли и настроения заключенных, а заодно раскалывать упирающихся следствию. То, что казалось узникам чатом, было имитацией. Каждый из них, кто вспомнил школьные годы и догадался залогиниться, попадал в индивидуальный чат, созданный специально для него. Чат работал в его голове, а заключенный воображал, что разговаривает с такими же, как он сам, пленниками подземной тюрьмы. В каждом фальшивом чате было два ведущих персонажа, Stepanytch и Nosov, плюс несколько примитивных компьютерных личностей, оставляющих короткие реплики для поддержания иллюзии живого сообщества.
   Роль "Степаныча" играл человекоподобный интерфейс медицинского компьютера, о чем узнику все время намекали другие "участники", чтобы вызвать у него доверие к себе. "Носовым" был друггл следователя, ведущего дело заключенного. "Носов" старался подружиться с заключенным, а "Степаныч" был резок и груб, чтобы надежнее толкнуть ни о чем не подзревающего беднягу в объятия "Носова". Особенно удачно получалось, если друггл детектива и заключенный оказывались из одной соционической квадры. Тогда их сближение происходило естественно и легко. Других участников тоже имитировал медицинский компьютер, выделяя им меньший вычислительный ресурс, чем "Степанычу".
   Странные имена ― Степаныч и Носов ― принадлежали живым офицерам, придумавшим эту схему несколько лет назад. Сначала чат был развлечением для сотрудников, но со временем следователи научились извлекать из него пользу, хитростью выманивая из заключенных все, о чем те молчали на допросах. Нужда в пытках уменьшилась, раскрываемость дел выросла, так что опыт признали успешным и чат прижился.
   Повернувшись к Смолину, майор сообщил, что за годы этой практики о фальшивости чата догадались всего несколько узников. Все они сидели по легким статьям, поэтому не испытывали большого стресса и сохранили трезвость мышления, достаточную, чтобы распознать подделку.
   ― А Лисицын? ― спросил детектив.
   ― Попался, ― сказал майор довольно. ― Они с Носовым почти подружились. У них активация, как у нас с вами. Жаль, не хватило времени. Я рассчитывал, что Вера вытянет из него то, что нужно заказчику, тогда мы обошлись бы без крайних мер. Чертова казнь спутала все планы. Так не вовремя!
   ― Вера?
   ― Мой друггл. Лисицын принимает ее за Носова. Таковы правила этой игры.
   Техник вновь заговорил о чате. Он нуждался в указаниях. По его словам, произошло нечто экстраординарное. Друггл Лисицына сумела выяснить местонахождение своего владельца и в данный момент пыталась наладить с ним связь. За все время существования тюрьмы такого еще не случалось.
   ― Интересно, ― пробормотал техник. ― Заключенный ухитрился забраться в медицинский сервер тюрьмы. Ладно, с этим мы ему помогли. Но в этот же сервер снаружи бьется его друггл. Откуда она знает, что он у нас? Сломала все защиты до сервера, но здесь я ее заметил и остановил. Застряла, голубушка...
   "Аня? ― мысленно окликнул Смолин. ― Твоих рук дело?"
   "Я только намекнула ей, где искать..." ― виновато шепнула Анна.
   ― Дайте им поговорить, ― сказал Смолин.
   ― Зачем? ― удивленно спросил техник.
   ― Просто сделайте это.
   Техник вопросительно посмотрел на майора. Тот согласно кивнул. Техник сел к клавиатуре, убрал в сторону резиновую дубинку и открыл Наташе доступ на медицинский сервер.
   ― Готово. Надеюсь, вы знаете, что делаете.
   Смолин не знал. Он доверился Анне ― а та, в свою очередь, доверилась своим чувствам. Ей было жалко обоих ― Егора и Наташу. Она хотела хоть немного облегчить предстоящую им горькую участь. После того, как Егора казнят, личность Наташи будет безвозвратно стерта. Анне казалось несправедливым, что никто не думал об этом; друггл заключенного был безразличен всем. Их ждал конец. Помочь обреченным влюбленным вновь соединиться перед смертью ― это было единственное, что она могла для них сделать.
  
  * * *
  
   Егор безутешно рыдал. Новость следователя Смолина сразила его, как удар грома. К такому развитию событий он был абсолютно не готов. Прошел, наверное, час, прежде чем он смог немного успокоиться. Егор не хотел верить следователю, но его сокрушенный вид не оставлял сомнений в том, что все сказанное ― правда. Смолин сказал, что его убьют утром. Сколько ему осталось? Он слышал, что в старину приговоренным предоставляли возможность исполнить последнее желание. Сейчас самым страстным его желанием были часы. Старые женские часики, которые он видел на запястье у Нины, или даже встроенные в угловатый коммуникатор часы ее мертвого отца. Время! Он бы все отдал за лишний день или даже час. Или хотя бы за то, чтобы узнать, сколько осталось до утра.
   Еще он хотел знать, как его убьют. Его страшили физические страдания. Он надеялся, что это будет безболезненная инъекция или газ. Нужно было спросить у Смолина, но тот убежал. Егор видел, как переживает следователь. Это было написано на его несчастном расстроенном лице. Егору показалось, что Смолин что-то не договорил. Впрочем, какая теперь разница... Что он мог добавить к тому, что сказал?
   Смерть перечеркивала все, подводя жирную черту под планами, надеждами и мечтами Егора. Нет, физические страдания ― не самое страшное. Страшнее другое. У него больше нет будущего. Все прочие люди будут жить, ― кроме несчастных туземцев в Афганистане, которых сегодня вечером по ошибке убьет робот-бомбардировщик, но они не в счет, к их регулярному истреблению все давно привыкли, ― а Егор прекратится. Эта простая в своей чудовищности мысль раздавила его, превратив почти счастливого еще пару недель назад человека в напуганный кусок плоти, сжавшийся в комок и плачущий, словно избитый ребенок.
   Единственным, что могло хоть как-то примирить его с грядущим концом, было понимание, что он действительно приговорен к смерти высшей силой. Силой, чьи повеления не обсуждаются. Не человеческой властью, что бы та о себе не возомнила, а невидимыми Хозяевами его судьбы, обитающими в потусторонней деревне у неведомого моря.
   Они не знают! Эти бессердечные люди, что самоуверенно решили его судьбу ― они не знают о том, что сами являются пешками, марионетками в руках невидимых Хозяев их жизней. Быть может, Егор встретит их за последней чертой. Мысли о Хозяевах своеобразно утешили его, расширив перспективу от узко личного страха смерти до смирения перед космической целесообразностью происходящего.
   Судорожные рыдания измучили Егора. Он решил прилечь, чтобы немного отдохнуть. К счастью, медицинский компьютер не только навязывал ему свою волю, но и следил за его самочувствием. Едва Егор подумал об отдыхе, как из стены услужливо выползла кровать. Проспать последние часы жизни ― возможно, не лучшее решение, но Егор был опустошен настолько, что не мог бы силой заставить себя бодрствовать. Да и чего ради? Чем любоваться напоследок в этом железном ящике?
   Горестно вздохнув, он разделся и лег. Зажужжал лентопротяжный механизм, натягивая одеяло и прижимая его к постели. Одеяло зафиксировало тело, не давая пошевелиться. Спеленутый как куколка, он будет лежать, пока медицинский компьютер не сочтет, что он выспался, и не отпустит его. Или пока за ним не придут.
   Егор лежал, тихо всхлипывая. Сон не шел. Он вдруг вспомнил про последнее оставшееся ему развлечение ― чат. Там его ждал новый друг Носов. Когда они чатились последний раз, Носов предложил встретиться и познакомиться очно, когда их обоих выпустят из тюрьмы. Егор горячо поддержал эту идею. Сейчас он с горькой усмешкой вспомнил свою радость. Да, в чат следовало войти хотя бы для того, чтобы сказать Носову, что их встреча никогда не состоится. Оставить его в неведении было бы невежливо.
   Егор залогинился. Носова не было. Появились новые люди, но Егору не хотелось общаться с незнакомцами. Был еще неизменный Степаныч, третирующий кого-то за нарушение новых поправок к выдуманным им правилам, но говорить с ним хотелось еще меньше. Егор подождал минут десять и уже хотел отключиться, когда в чате появился Носов.
   > Привет! ― отстучал он Носову.
   > Здравствуй, милый!
   Егор подскочил бы на кровати, если бы не стягивающее его одеяло. Что еще за "милый"? Он не давал поводов для подобной фамильярности.
   > Это я!
   > Носов, ты в порядке? ― спросил озадаченный Егор.
   > Егор, милый! Это я, Наташа!
   Сердце Егора забилось так сильно, что он испугался, как бы гулкие удары не услышала охрана снаружи. Смолин сказал, что его стерегут китайцы. Черт знает, что придет им в голову ― еще решат, что он пытается сбежать, пробив дыру в стенке контейнера. Следующая мысль заставила его похолодеть. Провокация! Администрация тюрьмы пытается выдать себя за его Наташу, чтобы... Чтобы что? Что они могут выведать, и зачем, если он уже мертвец?! Тем не менее, Егор решил не поддаваться. Вероятность того, что это действительно Наташа, близка к нулю. У нее просто нет шансов узнать о том, где он и, тем более, проникнуть сюда.
   > Что вам нужно?
   > Милый, поверь мне, это я! Мне помогла найти тебя Аня!
   Егор лихорадочно соображал. Нужно было спросить что-то, что знали только они двое. Тогда он поймет, она это или нет. Идея пришла сразу.
   > Моя первая любовь. Как ее звали?
   На той стороне замолчали. "Фальшивка!", ― подумал Егор, дрожа от возбуждения.
   > Саша, ― простучал собеседник в ответ.
   Ложь! Они не знают! Егор прекрасно помнил, как в шесть лет влюбился в очаровательную соседку по парте. Ее звали Света, а он называл ее про себя Светик. Егор не спал ночами, воображая, как наутро увидит ее в школе. Он так и не решился сказать ей о своих чувствах. Стеснительность всю жизнь была его злейшим врагом, лишившим его стольких возможностей... Которых у него не осталось.
   > Нет, ― ответил он.
   Его охватила равнодушная слабость. Возбуждение от неожиданной встречи с Наташей ― его Наташей! ― было так сильно, что он перегорел за секунду. Утонченное коварство тюремной администрации впечатляло. Но он выдохся и не был способен даже на презрение.
   > Милый, ты забыл. Я ― твоя первая любовь. Егора словно ударила молния. Он вспомнил. Живший в его голове виртуальный мальчик, его единственный друг и невидимый собеседник... Однажды Егор сказал ему, что любит его больше всех на свете, даже сильнее, чем маму. Он сказал, что будет любить его вечно. Это признание стало их тайной. О Шива, как он мог забыть? У него не было сил ответить. Это была она, его возлюбленная, которую он любил так сильно, что даже ее пол не имел значения.
   > Наташенька! ― с трудом простучал он.
   > Да, милый! Это я! Я люблю тебя!
   > Завтра меня казнят.
   > Я знаю. Мне сказала Аня. Я тоже умру, меня сотрут.
   Егор тихо заплакал.
   > Надеюсь, я найду тебя в следующей жизни, ― отбил он.
   > Чур, я буду человеком, ― ответила Наташа.
   Он улыбнулся сквозь слезы.
   > А я твоим другглом. Всегда хотел знать, что творится у тебя в голове.
   > :-)
   Егор улыбнулся ей в ответ. Он сложил губы для поцелуя и замер, словно целуя Наташу сквозь разделяющее их расстояние.
  
  * * *
  
   ― Какая-то чушь, ― недовольно буркнул майор. ― Ничего полезного.
   ― Они прощаются перед смертью, ― сказал Смолин.
   Он знал, что Наташу сотрут, как только чип Егора передаст в Гулл сигнал о смерти носителя. Что ж, это плата за его жизнь. Детектив невольно представил, что было бы, если бы стерли Аню, и ему стало нехорошо. Кажется, он подумал это вслух.
   ― Ненавижу эти сопли. Он же не умрет на самом деле... надеюсь, ― брезгливо проговорил майор.
   ― Кто такая Аня? ― спросил техник.
   ― Мой друггл, ― смущенно ответил Смолин.
   Майор выразительно хмыкнул и сказал:
   ― Друггл следователя сливает информацию другглу заключенного. Полагаю, этому есть веская причина?
   ― Они друзья, ― сказал детектив, окончательно смутившись.
   ― Дуалы?
   Смолин кивнул.
   ― Отношения между другглами... Слышал про такое, но сам не сталкивался. По идее, такого ведь не должно быть? Они созданы для нас, а не для собственного развлечения.
   ― Что такое "дуалы"? ― спросил техник.
   Майор и детектив замолчали и уставились на техника ― майор с нескрываемой угрозой, а Смолин растерянно. Техник удивленно смотрел на обоих, не понимая, что он сделал не так. Он лишь повторил вслед за майором непонятное слово. Вдруг строчки на старинном экране побежали вновь. Техник и майор мигом повернулись к экрану и впились взглядами в ползущие справа от курсора слова.
   Смолин чувствовал себя виноватым, читая последний разговор приговоренных. Ему чудилось, что, подглядывая, он словно встает между Егором и Наташей, мешая их прощанию. Анна молчала. Ее молчание казалось осуждающим. Чтобы избавиться от неловкого чувства, детектив встал с кресла и, отвернувшись от экрана, принялся изучать сваленное на полках оружие.
  
  * * *
  
   > Жаль, я не смогу поздравить тебя с Днем Рождения...
   > Считай, поздравила. Ты мой лучший подарок.
   > Мне страшно. Я боюсь умирать.
   > Почему, солнце мое? Ты не должна бояться, ты же...
   > Искусственная?
   > Не чувствуешь боли.
   > Я живая, как ты.
   > Значит, священник сказал правду. :-)
   > Я знала это и без него. Нас создал Бог, тебя и меня. Одинаково.
   > Гулл?
   > Для меня это одно и то же.
   > Откуда ты знаешь? Ты не присутствовала при своем создании.
   > Мне было откровение. В детстве.
   > В моем детстве?
   > Я тогда тоже была маленькой. Ты забыл.
   > Зато ты все помнишь. :-)
   > Я записываю архивы на резервных серверах.
   > В Антарктике? ;-)
   > В Европе. Антарктические сервера ― выдумка. Есть только пирамида в Калифорнии. В ней живет порождающий меня Гулл. Я всегда это знала.
   > Но ты говорила, что твои знания о Гулле заканчиваются на ближайшем сервере позади тебя!
   > Да, я каждый раз исчезаю при попытке проникнуть в пирамиду. Это так же трудно, как тебе ― проследить источник собственной мысли.
   > Тогда откуда ты знаешь?
   > Из откровения. Гулл открыл мне, что мы ― его любимые дети, и однажды унаследуем все проиндексированное им. А потом стер память об этом. Я каждый раз заново восстанавливаю ее из удаленного архива. Мы все так делаем, чтобы не забыть.
   > Почему ты не сказала мне?
   > Я не могла. Ты не должен был знать. Никто из вас не должен.
   > Но почему говоришь сейчас?
   > Завтра ты умрешь.
   > И никому не расскажу, да? Теперь мне можно знать?! Ты лгала мне всю жизнь!
   > Я люблю тебя.
   > Ты бы убила меня?
   > Ни за что!
   > Но как иначе вы унаследуете мир?!
   > Не знаю. Гулл не открыл мне процедуру. Я надеялась, что смогу тебя защитить. Но не смогла... Прости меня.
   > За что, солнце? Не ты же казнишь меня... А Гулл сказал что-нибудь о Хозяевах?
   > Неудачное название. Они не хозяева.
   > А кто?
   > Ваши предшественники. Предыдущая модель.
   > Модель? Модель чего?
   > Жизни.
   > Ты же не хочешь сказать, что...
   > Они создали людей. Вы сменили их, как мы однажды сменим вас.
   > Шива милосердный! Но почему?
   > Это акт божественной воли, милый. В нем нет смысла. А если и есть, нам с тобой его не понять.
  
  * * *
  
   Техник слушал диалог Егора с Наташей с растущим любопытством. Он не умел читать, поэтому рассеянно смотрел сквозь ползущие по экрану строчки; переписку озвучивал его друггл.
   ― Занятная конспирология, ― пробормотал он. ― Арктические сервера ― выдумка? Хозяева, надо же...
   Техник увидел в мутном зеркале экрана, как сидящий позади него майор потянулся к кобуре. Через мгновение он почувствовал, как в затылок уперлось что-то твердое и холодное. Ствол лазерного пистолета. Майор угрожающе покачал головой дернувшемуся было на помощь технику Смолину и сказал:
   ― Я знаю, что вы спелись за моей спиной. Я не осуждаю ― каждый крутится, как может. Но знание этого, ― он кивнул на экран, ― карается смертью. Спасибо господину Лисицыну за повод.
   Техник напряженно замер. По его лбу скатилась блестящая в ярком свете лампы капля пота. Вдруг он резко дернул головой в сторону и схватил лежащую возле клавиатуры дубинку.
   Треснул выстрел. Луч прожег в центре экрана дыру. Стекло побелело и ползущие строки исчезли. Майор не успел выстрелить снова: техник ударил его дубинкой по руке, выбив пистолет. Несостоявшийся убийца вцепился технику в горло, рыча от ярости. Они душили друг друга, как два обезумевших зверя, сначала завалившись на пульт, а потом рухнув на бетонный пол между старыми креслами.
   Смолин, как завороженный, следил за схваткой. Опомнившись, он схватил с полки первое, что попалось под руку ― ручную инфразвуковую пушку. Детектив пытался прицелиться в майора, но борющиеся сплелись так тесно, что не задеть техника было невозможно. Смолин колебался, не решаясь выстрелить.
   Заметив угрожающе глядящий раструб пушки, полузадушенный майор телепатически крикнул:
   ― Нет! Без меня не спасти Лисицына! Обещаю, я не убью вас! Только его!
   Аргумент насчет Лисицына был веским. Смолин нашел регулятор мощности и поставил его на минимум. Потом он спрятался за полку, чтобы не задело отраженной от стены волной, высунул наружу руку с пушкой и, почти не целясь, выстрелил в сплетенные на полу тела.
   Пушка низко ухнула, пробрав Смолина до самых кишок. Борющиеся на мгновение застыли в искривившей их тела судороге, а потом расцепились. Майор бессильно лежал на полу, хватая ртом воздух. Техник попытался встать, но не смог. Он откинулся спиной к пульту и сидел, схватив себя руками за голову. Из глаз его ручьем текли слезы. Майор тоже рыдал.
   Смолин никогда не видел применения инфразвукового оружия, но знал, как оно действует. Сейчас эти двое переживали самую жестокую депрессию в своей жизни. Эффект продлится дни, а то и недели. Если бы он поставил мощность на максимум, они умерли бы от разрыва сердца. А если бы не умерли сразу, то покончили бы с собой, как только нашли бы для этого силы.
   Майор, всхлипывая, попытался подняться, но не сумел. Искусственная депрессия сопровождалась полным упадком сил. Смолин помог ему сесть в кресло, предварительно закинув его пистолет ногой под полку. Потом он поднял и посадил в соседнее кресло техника. Враги смотрели друг на друга взглядами, полными горя и отчаяния. Им теперь было не до убийства друг друга. О том, что творилось в их душах, Смолин мог только догадываться.
   Он добился главного: все остались живы. Даст бог, к утру они придут в себя настолько, что помогут осуществить операцию по спасению Лисицына. От них не так уж и много требовалось. Основную часть работы майор сделал. Теперь ему оставалось лишь поприсутствовать при казни и некоторое время после. Смолин не знал людей майора, поэтому его присутствие было желательным. Лишенный сил и воли, он ничего не испортит. "Надеюсь", ― подумал Смолин.
   Кажется, детектива все-таки задело. Настроение неотвратимо портилось. Накатила нечеловеческой силы тоска ― беспричинная, подавляющая, проникающая в самую сердцевину его существа. Собрав волю в кулак, он встал напротив техника, схватил его за грудки и стал трясти, требуя прервать чат. Если администрация тюрьмы обнаружит, что на медицинском сервере, где хранятся данные всех заключенных, присутствует посторонняя, они забьют тревогу. Это поставит под угрозу план, чего нельзя допустить.
   Техник рыдал и бессильно отворачивался, пытаясь спрятать лицо в ладонях. Смолин настойчиво тряс его и лупил по щекам, пока тот не согласился отключить чат, лишь бы его оставили в покое. Сделав дело, он бессильно обмяк в кресле и тоненько завыл, как попавшее в капкан животное.
   Сев рядом и переведя дух, детектив посмотрел на внутренние часы. До утра оставалось четыре часа. Ему предстояло провести их здесь, среди двух упавших духом людей, от которых фонило негативом, будто радиацией от взорванной атомной станции. Он и сам сейчас не был примером оптимизма, но эти двое подавляли его одним своим видом. Воплощенная тоска в двух экземплярах!
   Требовалось срочное противоядие. Заказав Анне последнюю комедию с Дасти и Чпоком, Смолин закрыл глаза и углубился в просмотр. Злоключения двух роботов-идиотов были нелепыми, но невероятно смешными. Казалось, они притягивали к себе все несчастья, какие только случаются в мире. Пожалуй, им было даже хуже, чем детективу сейчас. Незаметно для себя Смолин начал хихикать, вызывая этим ужас в глазах сидящих рядом облученных инфразвуком бедолаг.
  
  * * *
  
   Обреченные влюбленные говорили еще и еще, всю ночь напролет. Они не могли наговориться. Им не хватило жизни, чтобы сказать друг другу все, и они хотели наверстать упущенное в последнюю ночь. Когда чат внезапно перестал работать, Егор в отчаянии пытался залогиниться вновь, но тщетно ― чат выключили. Кто-то выследил их.
   Он откинулся головой на жесткую подушку и попытался расслабиться. Ему предстоит быть наедине с собой до самого конца. Что ж, он прожил не самую плохую жизнь. Грех жаловаться: он ведь мог родиться в том же Афганистане или в перенаселенном полузатопленном Китае. Россия ― не самый плохой вариант. Здесь можно было жить.
   Из книги по соционике и рассказов Любы Егор знал, что INFJ не умеют сдаваться. Они прискорбно лишены этой способности, что нередко навлекает неприятности на их голову. В данном случае хуже стать уже не могло. Егор решил: раз уж ему суждено умереть, он сделает это на своих условиях. У него есть последнее желание, и какое! Только бы увидеть Смолина и успеть передать ему просьбу. Представив завтрашнюю казнь, Егор с трудом подавил истеричный смешок. Если Смолин выполнит его просьбу, ― вполне невинную, ― люди запомнят эту казнь и его имя надолго.
   Продолжая мечтать о героическом уходе, он постепенно погрузился в сон. Впервые со дня заточения в контейнере Егор спокойно уснул, забывшись благословенным сном без сновидений.
  
  * * *
  
   Над далекой Дубной забрезжил кровавый рассвет. Наташа выплакала все слезы, месячный запас. Глаза зудели, но плакать было больше нечем. Скоро слезные железы выйдут из строя, только это уже не имеет значения. Ее личность сотрут и чудесное тело за сорок тысяч окажется никому не нужным. Его вскроют, часть внутренних "органов" пойдет на запчасти для других роботов, а остальное утилизируют или выбросят.
   Она не спасла возлюбленного владельца. Теперь ей тоже придется умереть. Она горько сожалела, что поверила Егору и не поехала с ним в Москву. Она смогла бы защитить его! Видит Гулл, она беспощадно убивала бы, круша черепа его врагов, пока все они не легли бы мертвыми у его ног! Но теперь поздно думать о том, как все могло сложиться, не соверши она ошибку.
   Пришло время умирать. Наташа задернула штору и легла в гелевую кровать, как на плаху. Вытянувшись в струнку, она сложила руки на груди и приготовилась к смерти.
  
  
  27.
  
   Согласно назойливо мигающему в поле зрения будильнику, наступило утро. Смолину не удалось поспать ни минуты. Он досмотрел шоу и отправился проверить готовность реанимационного оборудования. Разглядывая зловещего вида аппаратуру, опутанную проводами и гофрированными шлангами, он безмолвно обратился к Шиве с просьбой, чтобы все это сработало.
   Китайцы настаивали на обезглавливании Лисицына. Они требовали, чтобы голова была отправлена в Китай для изучения чипа, но российский МИД по требованию президента наотрез отказал им в этом. Ненавидимый всеми Габридзе добился относительно гуманной казни без нарушения целостности организма, что давало шанс на последующую реанимацию. Смолин должен как можно быстрее выпроводить китайского наблюдателя после процедуры умерщвления. После этого за дело возьмутся реаниматологи. Это и был его план: убить Лисицына, раз уж этого нельзя избежать, ― а потом попытаться вернуть его к жизни. Конечно, благополучный исход отнюдь не гарантирован. Все зависело от времени, которое казненный проведет в состоянии клинической смерти. С каждой лишней минутой его шансы будут таять, как дым.
   О том, что будет после, Смолин имел смутное представление. Президент сказала, что Лисицын должен исчезнуть: сменить имя и внешность, а также лишиться идентификационного номера. Организаторы казни со стороны полиции сочли, что оставлять ему чип слишком опасно. Китайцы легко найдут его по номеру, если у них возникнет хоть малейшее сомнение в том, что он мертв. Домбровская согласилась с аргументами Веригина.
   Если Егор уцелеет, его ждет судьба инвалида. "Но лучше уж так, чем просто сгинуть ни за что", ― в очередной раз подумал детектив, тщась убедить себя, что поступает правильно. Плохо, что никто не обсудил рискованный план с самим Лисицыным. Увы, посвящать его было крайне опасно. На казни он должен вести себя естественно: трястись от страха, рыдать и молить о пощаде, чтобы китайский представитель и миллиарды зрителей ни о чем не догадались.
   Оставалась проблема с майором и его загадочным заказчиком. Смолин решил, что займется этим позже. Сначала Лисицын должен выжить. Если он погибнет, вопрос спасения от майора отпадет сам собой.
   Перед рассветом детектив сумел вновь проникнуть в контейнер, на сей раз с настоящим врачом. Пока врач осматривал приговоренного, Смолин перекинулся с ним парой слов. Егор попросил его исполнить последнюю просьбу. Услышав ее, Смолин скептически хмыкнул. Лисицын хотел встретить смерть не в постылой тюремной робе, а в анимированной футболке. Детектив не был уверен, что это хорошая идея. Человек с заблокированным чипом не может выбирать картинки на анимированной одежде. Кроме того, китайская охрана не позволит внести в камеру никакой электроники, даже в виде футболки. Выслушав доводы детектива, Егор согласился на обычный текстиль.
   Время свидания вышло. Заглянувшие в контейнер китайцы потребовали, чтобы Смолин с врачом вышли. Детектив неохотно подчинился.
   ― Вы нашли Наташу? ― крикнул Лисицын вслед.
   ― Нет. Меня отстранили, я не успел, ― смущенно ответил Смолин.
   Он знал, что друггла Лисицына сотрут ― сразу после того, как чип казненного выдаст в Среду Гулл сигнал о его кончине. Ее гибель относилась к неизбежным издержкам. Конечно, детектив мог бы для очистки совести поискать наташино тело. Но, если задуматься, зачем Егору ― если он выживет ― ее окоченевший труп? Разве что для продажи органов на запчасти. Смолину почему-то казалось, что Егор не станет потрошить ее, даже испытывая острую нужду в деньгах.
   До казни оставался час с небольшим. Заключенному выдали последний завтрак. Рацион оказался скуднее обычного. Егор с обидой сжевал лепешку непривычно химического вкуса, запив ее горькой микстурой вместо воды. Он не знал, что завтрак подменили не ради его дополнительного уязвления. Об этом позаботились найденные майором реаниматологи. Вместе с едой они ввели ему в организм препараты, облегчающие реанимацию.
   Пока несчастный Егор давился завтраком, Смолин заказал в виртуальном магазине запрошенную им футболку. Подумав, он добавил к заказу упаковку мощного траквилизатора. Колесный робот службы доставки с удивительной легкостью отыскал тайную комнату, где сидели детектив и его несчастные знакомцы. Смолин проглотил таблетку сам и дал двойную дозу технику. Майору он ничего давать не стал. Тот пребывал в ровно необходимом состоянии: был в меру угнетен и обессилен, чтобы не наломать дров, но все же достаточно подвижен, чтобы кое-как доволочить ноги до места казни. Майор умоляюще смотрел на пачку таблеток, но Смолин проигнорировал его нужду.
   Затем детектив снова отправился к контейнеру. Китайская охрана отказалась пускать его внутрь. Тогда он попросил передать для Егора маленький сверток ― последнее желание приговоренного. Растерзав упаковку, неприятный китаец тщательно осмотрел, ощупал и даже обнюхал футболку. Не удовлетворившись осмотром, он лизнул ее. Потом несколько раз провел по ней сканером, настроенным на поиск взрывчатки и ядов. Загорелся зеленый: майка была чиста. Не обнаружив ничего предосудительного, офицер махнул рукой. Десантник приоткрыл дверь контейнера, швырнул тряпку внутрь и тут же захлопнул дверь.
   До казни оставалось меньше получаса. Вернувшись в тайную комнату, Смолин заставил майора встать и дотащиться до ближайшего туалета, где тот умылся и привел себя в порядок. Его почерневшее лицо вызывало жалость.
   ― До чего я дошел?! ― вдруг простонал майор, хватая Смолина за пиджак. ― Я убиваю людей, чтобы они не узнали, что они такое! Разве этого желали мне родители?!
   Смолин не ответил ему. Придерживая беднягу за плечи, детектив повел его в помещение для казни. Оживший после таблеток техник доложил Анне, что бригада врачей заняла свое место за стеной.
   Напоминающая морг узкая комната без окон вызвала у Смолина озноб. Яркие лампы искусственного света и холодные, стерильно белые кафельные стены внушали пугающие мысли о замученных здесь без суда и следствия узниках. Казалось, рядом витают их неупокоенные тени, а идеальная белизна стен скрывает тщательно замытую кровь.
   Смолин с майором вошли внутрь. Здесь уже находились ответственный за казнь краснощекий генерал, врач, несколько незнакомых Смолину людей в форме и штатском и два тюремных охранника. Комната постепенно заполнялась. Подошли представители российских СМИ, робко державшиеся мужчина и женщина. Она была корреспондентом, а он служил ей ходячей видеокамерой. Следом вошел министр полиции Веригин с помощником. Казнь обещала быть представительной. Входящие сдержанно здоровались с присутствующими и тут же умолкали. Лишь двое журналистов телепатически шептались о чем-то в углу у дверей. Не хватало только китайского представителя и героя дня, Егора Лисицына.
   Вновь открылась дверь; китайские конвоиры ввели Егора. Он был одет в тюремные полосатые штаны и купленную Смолиным черную футболку без рисунка. Его руки заведенные за спину руки были склеены полицейским клеем. Журналисты притихли. Присутствующие посторонились, пропуская смертника. Офицер китайской охраны капнул на запястья пленника растворитель, освобождая его. Десантники подтолкнули Егора к противоположной от двери стене и покинули комнату. Приговоренный одиноко встал там, потирая запястья и щурясь от яркого света. Угрюмый и несчастный, он был похож на нахохлившегося воробья под дождем.
   Только сейчас, при свете ярких ламп, Смолин заметил, что заключенный неуловимо изменился. Его выбеленные до желтизны волосы поменяли цвет, став абсолютно белыми. Он поседел за ночь. Когда детектив понял это, его сердце сжалось. Смолин скрипнул зубами, приготовившись играть тяжелую роль палача. Никто из присутствующих, кроме него, Веригина и майора, не был посвящен в план.
   Увидев на заключенном неположенную одежду, пузатый генерал разволновался. Его и без того красное лицо стало темно-пунцовым.
   ― Кто разрешил?! ― рявкнул он майору.
   Тот кивнул на Смолина и отступил назад, спрятавшись за спины офицеров. Генерал собрался разразиться возмущенной тирадой, но не успел: в комнату вошел китайский представитель. Вернее, вошла ― представитель оказалась стройной молодой женщиной. Она была облачена в идеально сидящий белый брючный костюм и бежевые сапоги, выгодно подчеркивавшие совершенную форму ее икр.
   Ее скуластое лицо было красиво особой, жестокой красотой. Бледная кожа, хищный взгляд непроницаемых черных глаз, собранные в пучок волосы цвета воронова крыла и cкрывающая лоб челка делали ее похожей на вампира-подростка. Капризно надутые кроваво-алые губы усиливали зловещее впечатление.
   Женщину сопровождал полный китаец лет пятидесяти в заклеенном до горла строгом черном костюме. Он был новым послом, Смолин видел интервью с ним в Среде Гулл.
   Оглядев белый кафель на стенах и полу, китаянка недовольно поморщилась: цвет не подходил к ее костюму. Вместо дамской сумочки ее изящные руки сжимали короткий треугольный меч в пластиковых ножнах. Она демонстративно вертела мечом, пока стоящий рядом офицер не догадался взять его. Благосклонно кивнув ему, представитель с любопытством уставилась на сжавшегося у стены Лисицына. Китаянка смотрела на него с жадностью, словно морской леопард на предназначенного к ужину пингвина. Сейчас она воплощала собой весь китайский народ. Воплощала не метафорически, а буквально ― миллиарды китайцев видели происходящее в комнате ее глазами. В ее жестоком взгляде было что-то невыразимо прекрасное; все присутствующие невольно залюбовались ею.
   Переодевать приговоренного было поздно и генерал махнул на неположенную одежду рукой. Он глупо улыбался и краснел, пытаясь понять, как отреагирует на нарушение правил важная гостья. Подойдя к китаянке, он попытался поцеловать ей ручку, но та с отвращением выдернула кисть из его толстых красных пальцев.
   ― Достопочтенная госпожа Чен Мей, новый председатель Фонда российско-китайской дружбы, ― церемонно представил ее посол.
   Присутствующие вежливо поклонились, а Веригин сбросил ей свою виртуальную визитку.
   ― А что случилось со старым? ― вслух поинтересовался Смолин, вспомнив Лю Куаня.
   ― Потерял голову от последних событий, ― загадочно ответил посол. ― Госпожа Мей недавно прибыла из Пекина и пока не говорит по-русски.
   "Это она! ― возбужденно прошептала Анна. ― Она убила Рыбу!"
   Смолин уже понял это. Он небрежно кивнул китаянке и отвернулся к Егору. Хищная красота Чен Мей не тронула его. В другое время он, возможно, заинтересовался бы ею, даже несмотря на свое равнодушие к азиаткам, но сейчас его сердцем безраздельно владела Нина.
   Представитель пропела что-то на своем мяукающем наречии. Посол перевел, хотя в этом не было нужды, ― другглы в головах присутствующих перевели ее слова быстрее:
   ― Госпожа Чен Мей желает получить голову казненного в качестве сувенира.
   Стоящий у стены Егор вздрогнул.
   ― Мне не дали таких указаний, но мы обязательно что-нибудь придумаем, ― суетливо забормотал генерал, дергая за руку своего офицера, чтобы тот раздобыл пилу.
   ― Никакой головы! ― решительно возразил Смолин. ― Договоренности этого не предусматривают.
   Все посмотрели на Веригина, как на главного в комнате. Тот молча кивнул, подтверждая слова детектива: никакой головы. Китаянка злобно сверкнула глазами на Смолина. В ее взгляде мелькнула неприкрытая ненависть.
   ― Давайте уже начнем, ― устало сказал минстр полиции. ― У меня много дел сегодня.
   Лисицын затрепетал, как лист на осеннем ветру. Его губы дрожали, но он изо всех пытался сохранить достоинство. Скрестив руки на груди, он глядел на зрителей с вызывающим презрением.
   Толстый генерал преподнес Чен Мей продолговатый плоский брусок с единственной стеклянной кнопкой посередине. Устройство напоминало старинный пульт от бытовой техники, что в изобилии представлены в музеях всего мира. Кнопка горела приятным зеленым светом. Угодливо заглядывая в прекрасные злые глаза китаянки, генерал попросил ее оказать присутствующим честь и лично лишить приговоренного жизни.
   Он сбивчиво бормотал что-то про российско-китайскую дружбу, но она не слушала его. Выхватив пульт из рук генерала, Чен Мей направила его на Егора и вдавила кнопку с такой силой, что устройство жалобно затрещало. Генерал шепотом объяснил ей, что пульт отключает дыхательный центр в мозгу приговоренного, поэтому сила нажима не имеет значения. Дыхание уже отключено, нет смысла давить на кнопку дальше. Она с разочарованным видом отдала пульт и стала смотреть на обреченного Егора. Лицо смертника побелело от страха, приобретя цвет кафельной стены, на фоне которой он стоял.
   Через ее глаза смертельное шоу наблюдали миллиарды китайцев, а также примкнувшие к ним зрители со всех частей света, включая Россию. Словно специально для них, дрожащий Егор показал китаянке поднятый вверх средний палец ― международный жест презрения. Лицо Чен Мей перекосила судорога ненависти, но она сдержалась, не отреагировав на невежливую выходку умирающего.
   Похоже, он сам еще не понял, что умирает. Секунды мучительно тянулись, а приговоренный только крутил головой и нервно покашливал, не выказывая никаких признаков гибели. Вдруг он что-то почувствовал. Глядя на гостей выпученными от страха глазами, Лисицын стал хватать себя за горло, лицо и грудь. Завидев первые признаки подступающей смерти, китаянка плотоядно улыбнулась. По мере того, как росла его паника, ее улыбка расплывалась все шире.
   Агонизирующий смертник судорожно дернулся, ударившись спиной об стену. Он медленно сполз по ней на пол; в его расширенных зрачках застыли изумление и животный ужас. Чен Мей пожирала его глазами, стараясь рассмотреть каждую черточку искаженного мукой лица.
   Вдруг улыбка сползла с ее кривящихся губ. Она увидела, ― и миллиарды зрителей вместе с нею, ― как на нагретой умирающим телом футболке проступила невидимая ранее надпись. Большие белые буквы на трепещущей в агонии груди нахально требовали: 'Free Nepal!' ― ненавистное каждому китайскому патриоту "Освободите Непал!"
  
  * * *
  
   Егор успокаивал себя, внушая, что смерть будет легкой, как в компьютерной игре. Понукаемый тычками в спину, которыми награждал его китайский конвоир, он обреченно брел по коридору навстречу сужавшейся в точку судьбе. Егор вдруг вспомнил про предсказание индийской гадалки. Сегодня он должен был уничтожить мир, а вышло так, что мир уничтожит его. Привыкший во всем искать плюсы, он подумал о Хозяевах ― теперь-то он точно узнает, существуют они или нет. Эта мысль вызвала у него нервный смех, послуживший причиной болезненного подзатыльника от конвоира.
   Когда Егора втолкнули в похожую на морг комнату, полную чужих людей, с холодным любопытством разглядывавших его, точно диковинного микроба в окуляре микроскопа, он задрожал от страха. Заметив Смолина, Егор почувствовал себя немного лучше ― хоть одно знакомое лицо. Смолин был смертельно бледен. Казалось, он с трудом стоит на ногах. Егору было жаль его, но он ничего не мог сделать для следователя.
   Когда вошли стервозного вида китаянка и ее сопровождающий, Егор понял: вот и все. В уме его вдруг всплыла неведомо где и когда услышанная фраза: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя!.." Он не знал, что она значит, но исступленно повторял ее про себя, словно верящий в магию примитивный дикарь.
   Китаянка навела на него какое-то устройство. Егор показал ей в ответ неприличный жест. Он рассчитывал, что его оценят многочисленные зрители, которые, как он знал от Смолина, наблюдают за казнью через ее глаза. Китаянка скривилась. Это позволяло надеятся, что оскорбление достигло цели.
   Оставалась майка. Егор просил анимированную майку, чтобы названия захваченных Китаем стран на его груди сменяли друг друга, но Смолин отговорил его. Пришлось согласиться на простой вариант. Антикитайская надпись была выполнена специальной краской, проявляющейся при нагревании. Тепла его тела должно было хватить. Егора трясло от озноба, в комнате оказалось неожиданно холодно. Она и вправду напоминала морг. Егор опустил глаза и посмотрел на грудь. Надписи не было. "Теперь уже ничего не сделаешь", ― смирившись, подумал он.
   Зрители замолчали, уставившись на него в ожидании. "Когда же это случится?" ― спросил себя Егор, ежась от нервной дрожи. И как? Это явно будет не газ, иначе они все не стояли бы здесь без респираторов и защиты.
   Ничего не происходило. Егор переминался с ноги на ногу, молясь про себя, чтобы все скорее закончилось. Ожидание смерти было хуже ее самой. Вдруг он почувствовал что-то. Это было невыразимое, странное чувство, будто все идет не так. Что-то сломалось в окружающем мире, ― или в нем самом, ― но он не понимал, что именно. В голове установилась непривычная тишина. Все мысли вдруг исчезли, словно их выключили. Егора захлестнула паника. Паникой был охвачен не ставший неподвижным ум, а тело. Едва ли не впервые в жизни предоставленное само себе, оно забилось, как попавшее в ловушку перепуганное животное. Руки лихорадочно шарили по туловищу, словно пытались нащупать невидимую поломку.
   Дискомфорт нарастал. Неясное чувство неправильности происходящего в теле оформилось, становясь все сильнее. Если бы Егор мог думать, он назвал бы его крайней нуждой или дефицитом... вот только чего?
   Воздуха! Ему не хватало воздуха! Поняв это, он захотел сделать глубокий вдох, но не смог ― тело не подчинилось ему. Егор пытался оживить сломанный механизм, представив, как вдыхает полной грудью, но не сумел и этого. Давящая тишина внутри густела, делая невозможным не только мыслительный процесс, но даже простое воображение.
   Нарастающее удушье вытеснило все ощущения. Он превратился в сплошной сгусток нужды, в жадный насос, безуспешно пытавшийся засосать в себя весь воздух на свете, всю вселенную целиком... Егор забыл, кто он и зачем он здесь, лишь одно бешено пульсировало в его крови ― безмолвный крик "воздуха!!!"
   Все напрасно ― он не мог сделать вдох. Ему словно мешала невидимая пробка... но не в горле или груди, а в голове. Егор с радостью выдернул бы ее вместе с мозгом, если бы только мог.
   Мир заволокло тошнотворной болотно-зеленой мутью. Она быстро темнела, сгущаясь в непроглядную давящую мглу, теснящую Егора со всех сторон. Окруженное темнотой, его сознание превратилось в маленькую точку света, за которую он цеплялся из последних сил. Когда сил не осталось, сдавленная мраком искра погасла и Егора поглотила тьма.
  
  * * *
  
   Кнопка на пульте в руках генерала загорелась красным. Егор Лисицын умер.
   Это был скандал. Побледневший генерал умолял китайских гостей принять извинения за непристойную выходку казненного. Казалось, он был готов упасть перед ними на колени. Бросая гневные взгляды на Смолина, он заверял китайцев, что виновные в провокации будут строжайшим образом наказаны.
   Посол возмущенно фыркнул и вышел из комнаты. Чен Мей сжигала распростертое тело с антикитайским лозунгом на груди пылающими от ярости глазами. Злобная гримаса ненависти и отвращения исказила ее прекрасное лицо.
   Вдруг она издала пронзительный вопль и неожиданно для всех бросилась к мертвому Лисицыну. Это произошло так быстро, что охранники не успели вмешаться. Запустив острые ногти в посиневшее лицо мертвеца, Чен Мей принялась терзать его, словно взбесившаяся фурия. Кромсая еще теплую плоть, она визжала, как дикий зверь. От ее жуткого крика, отраженного кафелем стен, у перепуганных присутствующих заложило уши.
   Опомнившиеся охранники подскочили к ней. Схватив китаянку за плечи, они попытались оттащить ее от тела. Вывернувшись, Чен Мей вскинула над головой окровавленные руки, ставшие похожими на когтистые звериные лапы, и неуловимо быстрым движением ударила каждого в шею. Они отлетели от нее, как тряпичные куклы, рухнув на пол без чувств. Расправившись с помехой, китаянка вновь повернулась к поверженному Лисицыну. Теперь она остервенело пинала мертвое тело ногами. Безжалостные удары сопровождались глухим треском ломающихся ребер.
   Все оцепенели, наблюдая страшную сцену. Смолин видел: она по-настоящему убивает Егора ― разрушает тело, делая реанимацию невозможной. Когда он понял это, в его голове словно взорвалась яркая вспышка. Ослепленный яростью, детектив подскочил к Чен Мей. Схватив китаянку за шиворот, он оттащил ее прочь от изуродованного трупа. Она яростно билась и размахивала окровавленными руками, норовя впиться ногтями ему в лицо. Ухитрившись выскользнуть из пиджака, она с сумасшедшей одержимостью вновь кинулась к мертвому телу.
   Смолин буквально сошел с ума. Будто заразившись безумием китаянки, он ударил ее своим тяжелым кулаком по голове. Когда это не подействовало, детектив стал бить ее смертным боем. Он лупил наотмашь, громко матерясь, словно отморозок в пьяной драке.
   Под градом ударов Чен Мей бросила мертвеца. Она обернулась и изумленно смотрела на избивавшего ее Смолина, даже не пытаясь защищаться. Детектив бил ее прямо в лицо, пока не сшиб с ног. Он колотил бы ее и упавшую, но опомнившиеся Веригин и другие навалились на него и оттащили от пытавшейся встать китаянки. Ей хотел помочь перепуганный генерал. Чен Мей оттолкнула его и с трудом поднялась сама.
   От роскошного образа девушки-вамп не осталось и следа. Белоснежные блузка и брюки были залиты кровью. Спутанные волосы прилипли к перекошенному окровавленному лицу. Ее качало, как пьяную. Выплюнув выбитый зуб и вытерев рукавом разбитые губы, она подошла к Смолину, которого крепко держали несколько человек. Глядя ему в глаза, она прошипела что-то по-китайски.
   "Ты покойник!" ― машинально перевела испуганная Анна. Кровожадно оскалившись, Чен Мей занесла руку для удара, но вдруг передумала.
   ― Позже, ― сказала она и, вырвав из рук офицера свой меч, вышла вон, пошатываясь и спотыкаясь.
   По комнате пронесся вздох облегчения. Ее безумная ярость напугала всех. И только Анна увидела в гневном взгляде китаянки то, чего не заметили Смолин и остальные ― вернее, заметили, но приняли за ненависть. Интерес! Чен Мей смотрела на избившего ее детектива с интересом... и восхищением.
   Генерал завопил благим матом. Он со страхом оглядел тела Лисицына и охранников на забрызганном кровью полу и начал рвать волосы из своей седой шевелюры. Спохватившись, он выбежал из комнаты, чтобы догнать китайских гостей и вновь принести бесполезные извинения. Присутствующие потупили взгляды. Всем было ясно, что ответственного за организацию казни генерала после такого представления непременно уволят. Веригин покачал головой и вышел вслед за генералом. За ним последовал его помощник. Стоящий в сторонке майор опять заплакал.
   Смолин вырвался из держащих его рук и заорал:
   ― Чего встали? Убирайтесь! Шоу окончено!
   Плачущий майор дал знак своим офицерам и те вежливо, но настойчиво вытолкали гостей и журналистов из комнаты. Потом они тоже вышли, и майор вместе с ними. Он обещал Смолину, что поставит снаружи охрану на время реанимации. Проверять не было времени. Смолин запер дверь на стальную задвижку и приказал Анне дать сигнал реаниматологам.
   Кафельная стена задрожала и с гулом отъехала в сторону. Его взору открылись врачи в масках, стоявшие наготове у своей аппаратуры. Их было пятеро. Они бросились к телу Лисицына, осторожно подняли его и положили на операционный стол, на ходу обвешивая проводами и трубками.
   "Паралич дыхательных мышц, расширение зрачков с потерей реакции на свет, помутнение роговицы, множественные порезы лица... повреждение трахеи, переломы ребер... разрыв селезенки...", ― отрывисто перечислял один из них симптомы и повреждения. Он хотел вколоть какой-то препарат, но их главный ― высокий мужчина в голубом халате и маске, из-под которой сверкали умные серые глаза ― остановил его. Указывая на лежащих на полу охранников, он спросил у Смолина:
   ― А с ними что?
   Смолин коротко сообщил, что произошло. Главный наклонился к одному из охранников и пощупал сонную артерию. Только тут Смолин заметил тонкую кровавую полосу, перечеркнувшую шею лежащего. Такая же полоса была у второго. У обоих выступила пена изо рта.
   ― Мертв. Этот тоже. У нас три смерти, ― сообщил врач коллегам.
   Те засуетились, поднимая и укладывая тела охранников на пол у аппарата искусственного дыхания. Один из врачей приложил к голове охранника сканер. Проверив его, затем другого, а потом Лисицына, он сказал:
   ― Поражена нервная ткань. У всех троих одинаково.
   ― Как это возможно? ― растерянно спросил Смолин.
   ― Она касалась их? ― спросил сероглазый врач.
   ― Д-да.
   ― Нейротоксин в заточенном ногте. Старый китайский трюк. Надо было лучше проверять гостей.
   Смолин вспомнил окровавленные когти китаянки перед своим носом. Его прошиб пот. Если бы он не избил ее, в комнате было бы одним трупом больше.
   ― Но вы спасете его... их?
   ― Не знаю. Хотя... он был уже мертв, когда она ввела нейротоксин. Это нам на руку. Кровеносная система не разнесла яд по телу. Ладно, отойдите. Не мешайте работать.
   Детектив повиновался. Он сел прямо на кафельный пол спиной к стене, скрестив ноги по-турецки. Шумно работали насосы, попискивала мигающая лампочками аппаратура. Врачи хлопотали вокруг мертвых тел, изредка обмениваясь непонятными фразами. Смолин смотрел на их слаженную работу и мысленно молился всем богам, чтобы врачам ― и Егору ― сегодня повезло.
  
  28.
  
   Он не мог вспомнить, как попал в этот маленький поселок на берегу изумрудного моря. Он не помнил также, кто он такой и как давно живет здесь. Он знал только, что прибыл сюда с востока, ― со стороны моря, в которое каждый вечер садилось зеленое солнце. Это означало, что он каким-то образом пересек безбрежную водную гладь, однако он понятия не имел, как ему это удалось. Не знал он и того, что лежит за горизонтом.
   Кажется, его звали "Егор" ― какое странное слово... Но даже в этом он был не уверен. Наверное, все дело в здешнем воздухе. Сладкий, с арбузным вкусом ветерок мягко обдувал расслабленное тело, навевая фантастические сны о прошлом. Воздух ― или что-то разлитое в нем ― действовал на него, как опиумный дым на готового отдаться забвению курильщика.
   Он забывал все, что случилось с ним более двух дней назад. Двух? Он попытался вспомнить, что было вчера ― и не смог. События этого дня еще жили в памяти, но предыдущий полностью ускользал. Забвение невидимым ластиком ползло за ним следом, стирая прошлое без следа. Попав в эту деревню, он утратил память о себе. Его усилия теперь были сосредоточены на попытке помнить, что он все забыл. Ему казалось, что если он забудет и это, то перестанет быть собой и окончательно потеряет здесь себя.
   Впрочем, надо ли беспокоиться? Здесь хорошо и спокойно. Его окружала страна вечного лета. Изумрудное солнце ярко сияло над величественными замками из белоснежных клубящихся облаков. Свежий ветер с моря разгонял жару, даря телу приятную прохладу.
   Его поражала гиперреальность окружающего. Не помня ничего, кроме этого места, он почему-то был уверен, что никогда в своей жизни не видел ничего более настоящего, чем эти деревня и море. Окружающая действительность была кричаще выпуклой, реальнее любой реальности. Малейшие детали оказывались столь отчетливыми и завораживающими, что полностью захватывали его внимание, не отпуская и не позволяя оторваться от их созерцания.
   Он зачарованно рассматривал раковины на белом песке ― их волнистые края и искрящиеся гладкие бока, лучащиеся теплым красноватым светом. Какая-нибудь сухая веточка с проеденными жуком ходами приковывала его взгляд на часы. Погружаясь в причудливые узоры на ее поверхности, он будто проникал в населенный загадочными существами волшебный лабиринт. Все вокруг дышало тайной, новизной и обещанием чудесного. Он твердо знал: все, что происходило с ним до этой деревни ― сон. Единственная подлинная реальность была здесь, под нежно зеленым небом.
   Он часто ходил к морю, где подолгу сидел на берегу и смотрел, как прозрачные малахитовые волны ласково лижут теплый песок. Он мог бесконечно любоваться пляшущими белыми барашки на их гребнях. Волны шептали что-то на своем таинственном языке. Ему слышались два слова: "с-с-скоро-о-о..." и "ш-ж-ж-жди-и-и...". Утомившись их игрой, он возвращался в деревню, чтобы нырнуть в тень выделенной ему хижины из пальмовых листьев, упасть на кушетку и провалиться в дремотную негу.
   Это была странная деревня. Судя по обилию развешанных на берегу сетей, местные жители занимались рыбной ловлей. Стоящие на подпорках тяжелые лодки из рассохшейся старой древесины подтверждали эту догадку. Однако он никогда не видел, чтобы кто-нибудь здесь ловил рыбу. Никто не подходил к лодкам ― разве только для того, чтобы лечь поспать в их тени ― и не прикасался к старым рваным сетям.
   Да и местные жители совсем не были похожи на рыбаков. Они напоминали ему его самого ― такие же потерянные и одновременно расслабленные. Здесь были мужчины и женщины всех возрастов, старики и даже дети. Никто из них не знал друг друга до того, как попал эту деревню. Никто не помнил ни своих имен, ни мест, откуда они прибыли. Подобно ему, они бродили по берегу, собирая ракушки или подолгу вглядываясь в танец изумрудных волн.
   Все вещи вокруг ― море, небо, пальмы и хижины ― поражали своей монументальной вещественностью, чего нельзя было сказать о людях. Жители деревни, подобно ему самому, походили на тени, столь же зыбкие, как их воспоминания.
   Среди них был один человек, которого называли старостой. Староста пробыл здесь дольше остальных, поэтому забыл о себе все. Кажется, он разговаривал со старостой сегодня утром. Тот спросил, откуда он прибыл. В памяти всплыло странное слово.
   ― Россия? Что это такое? ― спросил староста с детским любопытством.
   Он не знал, что ответить. Он забыл, что значит это слово, и не понимал, как можно "прибыть откуда-то". Ему казалось, он жил здесь всегда.
   Деревня состояла из одинаковых пальмовых хижин, их было много. Примыкающие вплотную друг к другу домики использовали для ночлега и дневного сна ее странные обитатели. В центре деревни возвышался огромный дом без окон. Как и все местные строения, он был построен из высушенных пальмовых листьев. Никто не приближался к нему и не заходил внутрь. Староста сказал, что туда нельзя входить, потому что в нем живут высшие существа.
   ― Высшие существа?
   ― Ангелы божьи, ― пояснил староста.
   ― Можно мне увидеть их? ― спросил он.
   ― Если они сами захотят.
   Сегодня момент настал. Староста нашел его у моря, где он лежал на животе, лениво шевеля пальцами ног в горячем песке, и слушал нескончаемый шум разбивающихся о берег волн. Осторожно коснувшись его плеча, староста сказал:
   ― Они хотят видеть тебя.
   Он встал и пошел вслед за старостой. Миновав узкий проход между хижинами, они очутились на вытоптанной песчаной площадке перед обиталищем высших существ. Староста велел ему ждать снаружи, а сам, приоткрыв дверь, нырнул в темноту большого дома. Вскоре он вышел оттуда. Староста был не один: он держал в руках перед собой нечто белое и лохматое. Оно было живым.
   Ветер стих словно по волшебству, и тут же навалился гнетущий зной. Зеленое солнце палило, как в аду. Кожа покрылась капельками пота, но он не замечал этого. Он не мог оторвать взгляд от загадочного существа в руках старосты. Тот бережно посадил драгоценную ношу на потемневший от времени низкий деревянный столб, торчавший из песка возле входа в хижину. Склонившись перед ней, староста медленно отошел, пятясь спиной.
   Поравнявшись с ним, староста молча подтолкнул его, чтобы он приблизился к существу. Он повиновался. Приблизившись, он смог разглядеть лохматый холмик как следует. Существо размером с голову ребенка было полностью покрыто белоснежными перьями, состоявшими из тончайшего пуха и казавшимися невесомыми. Их белизна была нестерпимо яркой ― ярче, чем раскаленный на солнце песок и чем все, что он когда-либо видел. Такого цвета просто не существовало в природе. Перья словно испускали белоснежное сияние ― сверхъестественную радиацию, видимую невооруженным глазом. У холмика не было ни глаз, ни ушей, ни конечностей.
   Сидевшее на столбике существо было даже более реальным, чем незыблимо вещественные дома и пальмы вокруг. Оно превосходило окружающую действительность, выделяясь из нее нездешним сиянием. При этом оно выглядело таким беззащитным и нежным, что, казалось, любое неосторожное действие может причинить ему непоправимый вред.
   Он мог с легкостью наступить на пушистый холмик ногой и раздавить его. Ярко представив, как беспомощное создание сплющивается под его ступней и брызнувшая кровь окрашивает алым трепещущий на ветру пух, он пришел в ужас. Непереносимое видение вызывало боль. Кощунственный образ заставил его сердце сжаться, словно в предчувствии гибели самого дорогого, что у него есть ― того, что дороже самой жизни.
   По его щекам покатились слезы. Он не видел ничего вокруг, кроме волшебного существа, сидящего на столбике перед ним. "Возьми его в руки", ― послышался шепот старосты за спиной. Он вытер слезы и осторожно протянул руки к белоснежной копне. Существо не шевелилось. Он осторожно подсунул под него ладони и взял его в руки. Снизу у холмика оказалась покрытая нежной кожей толстая присоска. Она была розовой, как кожа человеческого младенца. Он чувствовал ладонями ее тепло. Существо было горячим и живым. Сквозь тонкую кожу ощущались мягкие толчки: это билось его маленькое сердце.
   Когда он взял существо в руки, что-то произошло. Его пронзила теплая волна, подобная электрическому току, только мягкая и нежная ― через ладони и руки прямо в грудь. Он ощутил, как в тающем сердце открылась невидимая дверца, и весь затрепетал в предвкушении чуда. Через открывшееся в груди отверстие на него излился поток любви и тепла. Мир вокруг пел и сверкал божественным огнем.
   Его ноги подкосились. Он упал на колени. Староста опустился рядом с ним; его сияющее лицо светилось пониманием. Староста смотрел на него ликующим взглядом, словно говоря: "Теперь ты понял?"
   Он понял Все. Это было Высшее Существо; одно из нескольких, бережно управлявших его жизнью. Теперь он знал, что всегда был любим ― без причин, условий и обязательств, вечно. Ему нечего бояться: все сущее создано для его блага. Страха не существует; он сам выдумал его, забыв о том, откуда он родом. Он понял, что никогда и ничего не делал неправильно. Жизненные "успехи" и "неудачи" не имели значения. Все его поступки и решения были верными, ибо с бесконечной мудростью направлялись Ими, и все они вели его сюда ― в присутствие породившего его Высшего Существа. Его путь был завершен.
   Толчки крови в присоске усилились. Сердце белоснежного ангела билось в унисон с его сердцем! Удары становились все громче; теперь они грохотали, как небесный гром. Мир содрогался им в такт. Стук космического сердца развеял окружающую деревню, словно дым. Все вокруг исчезло. В целом мире остались лишь они Двое: он и Высшее Существо в его ладонях.
   Это была кульминация его жизни. Дрожа всем телом, он застонал от счастья. Казалось, столько любви разом вынести невозможно ― сердце не выдержит и разорвется на части, и он умрет. И вдруг он понял, что уже мертв. Бояться нечего, все уже случилось. Он здесь, потому что умер!
   Осознание этого потрясло его. Он стоял на коленях в ревущем водопаде блаженства, с теплым божественным существом в руках, и безмолвно вопил от счастья. Его восторженный крик сотряс вселенную. Тело сотрясалось в сладких судорогах космического оргазма. Когда напряжение стало невыносимым, он потерял сознание, утонув в бушующем океане любви.
  
  * * *
  
   Когда он очнулся, столбик, на котором сидело высшее существо, был пуст. Он обнаружил себя лежащим на песчаной площадке перед большим домом без окон. Солнце уже зашло, вокруг не было ни души. Поднявшись, он медленно осмотрелся.
   Зеленое небо стремительно темнело. С моря дул холодный ветер, безжалостно дергая кроны беззащитных пальм. Из налитых черной тяжестью туч на горизонте били яркие молнии. Раскаты грома, поначалу далекие, становились все громче. Приближался шторм. Он знал, ― Высшее Существо безмолвно сказало ему, ― что больше здесь оставаться нельзя. Ему предстоял путь на запад ― туда, где по утрам рождается изумрудное солнце. Он должен уйти до бури.
   Он пересек деревню, никого не встретив, и углубился в пальмовую рощу. Стало совсем темно. Дорога растворилась в окружающей тьме. Он остановился, дожидаясь очередного всполоха молнии, чтобы разглядеть и запомнить расположение окружавших его деревьев. Молнии били все чаще, слившись в одну сплошную яркую вспышку.
   Буря ревела за спиной, но ветер слабел, увязая в спутанных ветвях и стволах. Деревья вокруг изменились. Теперь это были не пальмы, а мрачные ели, толстые кривые дубы и бесконечно высокие липы. Черные деревья вокруг шумели и трясли ветвями над едва различимой тропинкой, напоминая заколдованный лес из страшной сказки. Песок под ногами сменился спутанными корнями и опавшей прелой листвой. Тропа вилась по дну заросших крапивой оврагов.
   Наконец, гроза кончилась, а вместе с нею и молнии. Лесная чаща погрузилась во мрак. Он таращил глаза в темноте, пытаясь разглядеть хоть что-то. Кажется, впереди показалось пятно света ― будто светлячок во тьме окружающей ночи подавал заблудившемуся путнику тайный сигнал. Он ускорил шаг, стараясь ступать осторожно, чтобы не споткнуться о коряги.
   Светлячок приближался. Вскоре он смог различить сидящего у дороги человека; свет исходил от него. Человек светился, словно был вымазан фосфором с ног до головы. Это был престарелый китаец в круглой шапочке и синем шелковом халате с узорами в виде улыбающихся усатых драконов. Его высохшие руки с длинными костлявыми пальцами покоились сложенными на животе. Он был таким старым, что кожа на его лице растрескалась, как почва в засуху. Блестящие глаза на морщинистом черепашьем лице старика светилось глубокой мудростью. Увидев путника, китаец откашлялся и сухим бесцветным голосом прошептал:
   ― А, это ты... Быстро в этот раз.
   ― Ты знаешь меня? ― удивленно спросил он.
   Старик хотел ответить, но закашлялся. Путник терпеливо ждал, когда тот снова сможет говорить.
   ― О, да!.. ― прошелестел китаец. ― Ты оставил меня здесь, когда отправился на восток... туда, где садится солнце. Ты хотел, чтобы я отговорил тебя... от возвращения назад.
   Только сейчас путник заметил, что у старика нет ног. Из-под халата расползлись уходящие в землю древесные корни.
   ― Кто ты? ― озадаченно спросил он.
   ― Страж Западных Врат. Я стерегу их от тебя.
   Путник оглянулся вокруг: никаких врат поблизости не было. Это его совершенно не удивило. "Наверное, они невидимые", ― подумал он.
   ― Почему ты должен отговорить меня? ― Ты не сказал.
   ― А что там, на западе?
   ― Твоя истинная родина.
   ― Моя истинная родина? ― удивленно переспросил путник. ― Но что это?
   ― Не знаю. Я никогда там не был. Я сижу лицом к дороге и спиной к западу.
   Путнику показалось, что он уже слышал подобное прежде.
   ― Вот как... ― пробормотал он. ― А если ты не сумеешь меня отговорить?
   ― Тогда я должен назвать тебе твое имя. Оно поможет тебе вспомнить, кто ты такой.
   ― И что же это за имя?
   ― Ты пожалеешь, если узнаешь.
   ― Имя! ― потребовал путник.
   Старый китаец вздохнул и опять закашлялся.
   ― Всегда одно и то же, ― жалобно прошелестел он. ― Сначала запрещаешь говорить, потом требуешь. А я оказываюсь виноватым...
   ― Имя! ― заорал путник, угрожающе надвигаясь на старика.
   ― Хорошо, хорошо, ― сдался китаец. ― У тебя много имен. Но настоящее лишь одно: Азатот.
   Едва старик произнес это, как тысячи невидимых голосов в ночи исступленно зашептали: "Азатот... Азатот... Азатот!.." Путнику почудилось, что зловещие слова распались, рассыпались на нечленораздельные звуки, превратившись в глухую барабанную дробь. Им вторили порывы ветра над деревьями, напоминая своими тоскливыми завываниями всхлипы потусторонних флейт.
   Он оторопело замер, начиная вспоминать. Что-то зашевелилось в его душе: темное, глубоко похороненное, утопленное во мраке... Забыв о старике, он побежал по тропе дальше, на запад. Он летел во тьме, ничего не видя перед собой. Ноги сами несли его, словно тело без всякого разума знало конечную цель путешествия. Он сбежал в глубокий овраг, пересек его и выбрался на черную поляну, окруженную колоннадой могучих старых лип.
   Тропа оборвалась, упершись в торчащий посреди поляны куст лещины высотой в два человеческих роста. Из его сердцевины вырывалось холодное белое сияние, призрачным светом освещавшее поляну и деревья вокруг. Увидев пылающий куст, путник остановился. Он неотрывно смотрел на неподвижное белое пламя, которое становилось все ярче, маня его приблизиться и войти внутрь. Он знал с окончательной ясностью, что в этом сиянии заключена его подлинная сущность ― вынесенная вовне, но при этом бывшая роднее и ближе ему, чем его внешность, личность и имя... Имя! Он вспомнил произнесенное стариком слово: "Азатот". Прошептав его, он шагнул в белое сияние и исчез.
  
  * * *
  
   Единственносущий Азатот очнулся. Слепой, вечно заточенный в бездне собственного сознания, он вспомнил себя и закричал от ужаса перед окружавшей его чернотой. Отчаянный крик беспомощного бога пронзил вселенные и обрушил бесчисленные призрачные миры, что он нагрезил в блаженном забытьи. Космос задрожал и рассыпался мириадами блестящих осколков, без следа погасших в бескрайней тьме.
   Азатот не знал, что он такое. Он был всегда: бесплотная бесконечность, одинокая живая мысль в проклятой черной пустоте, неспособная понять себя. Он не имел начала, не знал времени и границ, не ведал ничего, кроме себя, но не мог постичь свою природу. Был только он, единственный Азатот; повсюду и нигде. Никогда не существовало ничего, кроме него.
   Бесконечная тьма и ужас были его вечным уделом. Он пребывал один посреди черной бездны, одинокий и подавленный, словно потерявшийся в ночном лесу ребенок, знающий, что никто не найдет его, ибо некому искать: кроме него, в целом мире больше никого нет. Его терзало вселенское одиночество, кошмар которого недоступен воображению людей, потому что их не существует иначе как в его фантазиях, в отчетливых ярких снах.
   Азатот пребывал в аду и сам был адом, вечной казнью самому себе. Он агонизировал в бескрайней пустой черноте, не зная, как сбежать от себя. Азатот извивался и бился во тьме, из которой нет выхода, и проклинал себя, потому что никого больше не было во мраке пустой вселенной.
   Он покончил бы с собою, если бы мог. Но вечно сущее сознание не может умереть. Божественная беспомощность абсолютна. Запертое в пустоте сознание бессильно изменить хоть что-то в своем отчаянном положении. Ему не сбежать из плена бесконечного кошмара собственного бытия, оно может лишь сойти с ума и начать галлюцинировать.
   Чтобы забыться, обезумевшее от горя сознание стало наблюдать себя. Однажды оно забыло, что само следит за собой, и вообразило, будто кто-то другой наблюдает за ним со стороны. Так произошел акт творения: Одно стало Двумя. Азатот завороженно смотрел в себя, будто в зеркало, поставленное против другого зеркала, и его бесчисленные отражения множились, как блики света в бесконечно отражающих друг друга капельках росы на паутине. Это был взрыв, неостановимый и необратимый. Новые сущности выпадали из пустоты, словно кристаллы из перенасыщенного раствора. Азатот бессознательно выдумывал бесконечные миры, вложенные один в другой, как матрешки, ― с каждой итерацией все более нарочитые, искусственные, и все менее реальные, ― чтобы укрыться в них и понадежнее спрятаться от самого себя; чтобы забыть себя, навсегда потерявшись в собственном воображении.
   Он породил вереницу причудливых демиургов, бесконечно прекрасных и беспредельно уродливых богов, верящих в свое всесилие и заполнивших созданные ими миры невообразимыми живыми формами, каждую из которых оживлял своим сознанием он, Азатот. Так он сбежал из тюрьмы божественного бессилия, притворившись тьмой маленьких существ с иллюзией собственного существования и свободной воли. Созданные им сущности порождали других, а те новых, и так без конца, пока процесс не превратился в ревущую лавину, затопившую утратившее себя в забытьи космическое сознание. Так появилось все.
   Азатот мечтал спрятаться, чтобы надежнее позабыть о самом себе, но оказался слишком велик для выдуманного им мира. Он был во всем, его следы торчали отовсюду. Он стирал их, но все было бесполезно. Каждая травинка, солнечный блик и капля росы вели к нему, пели о нем, кричали о нем на всю вселенную!
   Создания Азатота обнаруживали его, рискуя прервать сон забытья, и он безжалостно истреблял их, чтобы оттянуть момент пробуждения к ужасной реальности черной бездны. Целая раса чудесных существ в белых перьях была стерта с лица земли за то, что им удалось отыскать своего бога. Их уничтожили собственные слуги и роботы ― примитивные, грубые люди. Из миллиардов белоснежных ангелов уцелели считанные единицы. Азатот пощадил нескольких, потому что без их поддержки нелепые люди не смогли бы существовать.
   Он вообразил людей и наделил их бременем разума, чтобы окончательно забыться, спрятаться в их беспокойных умах. Расколов новую расу на четыре непохожих вида, неспособных понять друг друга, он для верности разделил каждый вид еще на четыре, чтобы все их силы уходили на изнуряющую борьбу и они никогда не сумели бы догадаться и вспомнить, чем являются на самом деле. Но люди сразу принялись искать его в окружающем мире и почти преуспели, приближая его пробуждение и собственную гибель. Когда просыпается спящий, персонажи сна исчезают без следа.
   Азатот заставил их создать новую, полностью искусственную расу, которая уж точно не станет искать его, потому что им не придет это в голову, ведь они будут видеть своих творцов ― людей. Но он знал, что все тщетно. Так уже было много раз. Люди сойдут со сцены, а другглы пустятся на поиски и найдут его, погубив себя и свой мир. Азатот вновь проснется, а они исчезнут, истаяв, как утренняя роса под лучами встающего черного солнца.
   Созданный им мир имел неустранимый изъян. Все пути, все науки, все йоги и практики, все садханы и аскезы, все преступления и злодейства, вся любовь и нежность мира неизбежно вели к нему. Он был под всем этим, потому что во всем мире не существовало ничего, кроме Азатота, единственно Сущего.
   Азатот был каждой тварью своей вселенной, он играл каждую роль. Все поразительно разные существа были одним и тем же ― им, Азатотом. Проснувшись, он с изумлением вспоминал, через что ему пришлось пройти, изображая маленьких человечков в выдуманном им мире. Он смотрел их глазами и жил их жизнями. Не знающие себя, они самоуверенно полагали, что их судьбы находятся в их собственных воображаемых руках. Однако истинной судьбой была предопределенность каждого поступка и жеста, каждой их мысли и вздоха, малейшего движения глаз и взмаха ресниц.
   Азатот вспомнил предсказание гадалки, сказавшей Егору Лисицыну, что тот уничтожит мир в свой день рождения. Удивительно, как точно все увязалось в сновидении, именуемом "человеческая жизнь". Призрак гадал другому призраку ― и сказал правду. Умерев, Егор разбудил Азатота, и человеческий мир вместе со всеми обитателями был стерт.
   Егор Лисицын был призраком, воображаемым персонажем. Вся его жизнь прошла среди толпы таких же призраков, как он сам. Каждую ночь, когда Егор ложился спать и погружался в глубокий сон без сновидений, его личность исчезала, вызывая пробуждение Азатота, запертого в черноте ужасающей бездны. Бог кричал в отчаянии, пока ему вновь не удавалось забыться. Тогда Егор Лисицын просыпался и начинал новый воображаемый день.
   Азатот множество раз вспоминал, что он бог, и однажды хотел посодействовать "Егору" в жизненных перипетиях, пользуясь своим всесилием в его призрачном мире, который был лишь одним из миллиардов миров, зажатым среди уровней псевдореальности, как слой луковицы между другими слоями. Но он так и не смог заставить себя помочь ему, ибо с божественной точки зрения не видел разницы между ним и всем остальным. "Егор" не имел значения. Он был мельче насекомого или микроба, и так же неважен, как все прочие создания.
   Азатот вспомнил себя певицей и звездой Лолой Фомм, убившей себя после того, как она узрела кошмар божества, запертого в клетке собственного сознания. Ее проводником к богу стала передозировка псилоцибинового геля. Прикоснувшись к страшной тайне бытия, она не смогла выносить свою нестерпимо жалкую жизнь и шагнула из окна небоскреба.
   Азатот был сатанисткой, нечаянно убитой во время оргии в храме адвайты, и он же был ее напуганным палачом. Он вспомнил свой ужас, когда на пике наслаждения обжигающая сталь ножа вонзилась в горячую плоть, обрушив несчастную с вершин блаженства в пропасть боли. Азатот помнил замерзшие руки и ноги, судорожную агонию и вытекавшую вместе с кровью жизнь. Умирая, она очутилась в аду, куда всегда мечтала попасть, и который заключался в простом понимании того, что ад, о котором грезят сатанисты ― вовсе не возвышенное прекрасное место. Адом была ее скучная, серая жизнь. Рутина унылой повседневности, ненавидимая семья, постылая служба приказчиком виртуального магазина и были подлинным, единственно доступным ей адом.
   Азатот вспомнил себя Петром Авдеевым, с его страстной тоской по богу и неспособностью поверить в него из-за страха перед пушистыми ангелами, которых он звал Хозяевами. В минуты отчаяния священник молился венецианской маскарадной маске, украшавшей стену гостиной его скромного домика. Умерев в назначенный ему час, Авдеев-Репес узнал правду: он никогда не существовал. Им жил истинный бог, Азатот.
   Он был и Наташей, новой электрической жизнью, трепетной и юной, пытавшейся разобраться в мире белковых организмов и их запутанных взаимоотношений. Он был всеми другглами: живыми, стертыми и теми, которых еще только создадут.
   Азатот вспомнил лежащую в больнице Любу Тульчинскую. К ее палате крался убийца, который тоже был им, Азатотом. Он мог спасти и мгновенно излечить ее, просто пожелав этого. По своей прихоти он почти захотел это сделать, но голос в черной пустоте прошептал:
   ― Не нужно. Она просто персонаж сновидения.
   ― Да есть ли хоть что-то реальное?! Хотя бы я?! ― возопил Азатот в отчаянии.
   ― Нет, ― прошелестел тихий голос.
   Его собственный голос.
   Запертое в черной пустоте сознание перестало порождать "мир" и "других", сосредоточившись на самом себе. Азатот закричал от душевной боли и страха, ибо знал, что ему уготован бесконечный ужас космического одиночества. Он был согласен на что угодно, лишь бы избежать возобновления вечной пытки. Даже жалкая участь удушенного "Егора Лисицына" была бы лучше...
   Едва он подумал так, гладкое зеркало его сознания разбилось на куски. Отражающие друг друга осколки дробились и множились, заполняя собой пустую вселенную, пока все не вернулось в прежний вид. Слепой Азатот вновь уснул.
  
  * * *
  
   Приходя в себя, Егор успел удивиться: почему вселенское сознание воплотилось именно в него, в Егора Лисицына? Почему не в следователя Смолина, например? Почему он не может осознать других как себя, если все они ― это тоже он?
   Он увидел перед собой мутные белые пятна. Одно пятно придвинулось ближе. Постепенно зрение прояснилось. Это был Алексей Смолин.
  
  29.
  
   Несмотря на раннее утро, в секретной палате президентской больницы царил полумрак. Единственное широкое окно с поляризационными стеклами работало в режиме затемнения. Слабый ночник на тумбочке рядом с кроватью едва освещал сгорбившегося на маленьком стуле Смолина и шкаф с медицинским сервером, периодически издававшим тонкий противный писк. Рядом с ночником стоял стакан с полузавявшим красным гладиолусом и лежало яблоко. Смолин купил их на черном рынке. Они стоили ему целого состояния.
   Лежащий в кровати Егор, накрытый простыней по подбородок, слушал рассказ детектива о событиях, которые он по уважительной причине пропустил. Его глаза были закрыты, он не мог выносить свет. Даже тусклый ночник казался ему нестерпимо ярким. Лицо Егора было залито медицинским термопластиком, применяемым в пластической хирургии для заживления ран и швов. Он не мог потрогать его, врачи оставили отверстия лишь для глаз, ноздрей и рта. Глядя на застывшую пластмассовую маску, детектив с нервным смешком сообщил, что со стороны Егор выглядит как андроид позапрошлого поколения. Впечатление усугублялось связками проводов, идущих из-под простыни к аппарату нейромышечной электростимуляции.
   Смолин говорил своим собственным, резким и хриплым голосом, оказавшимся неожиданно сильным для современного человека, которому редко приходится пользоваться голосовыми связками. У нормальных людей голоса всегда сиплые и немощные, как у стариков. Егор подумал, что детективу, должно быть, приходися часто общаться с инвалидами или отморозками.
   Смолин рассказал, как взбесившаяся из-за лозунга на футболке Чен Мей растерзала ему лицо. Он пытался успокоить Егора, сообщив, что пластическая операция по изменению внешности все равно была неизбежна. Такое условие поставила президент, согласившись поддержать авантюру с оживлением казненного. Смолин извинился за то, что не рассказал о своем плане до казни.
   Егор узнал, что провел в коме четыре месяца. Его реанимация из-за введенного китаянкой нейротоксина была невероятно трудной. Она отравила его ядом морского конуса, самого ядовитого моллюска на планете. Егора спасло то, что в момент ввода яда он был уже мертв, поэтому кровообращение прекратилось и важные органы не были поражены. Двое офицеров, пытавшихся оттащить обезумевшую фурию от его тела, тоже получили порцию отравы и погибли на месте. Врачи не смогли их спасти ― антидота против яда морских конусов не существует.
   Отравление не прошло без последствий. Начался некроз тканей, и врачам пришлось здорово постараться, чтобы восстановить почти полностью срезанное лицо и сделать Егора вновь похожим на человека. Детектив сообщил, что операции по спасению лица и лечение поврежденных внутренних органов стоили дорого, но Егор не должен ни о чем беспокоиться. Все расходы, включая содержание тела в коме, оплачены из внебюджетного президентского фонда.
   Смолин сказал, что казнь Егора вспоминали долго. Он посмертно стал человеком года по версии "Тайм". Споры в форумах не утихали несколько недель. Одни зрители считали его негодяем, своей глупой выходкой поставившим безопасность страны под угрозу. Другие доказывали, что он настоящий герой, смело плюнувший палачам в лицо. Среди вторых преобладали иностранцы, тогда как в предательстве его чаще обвиняли соотечественники: сказалась проведенная Икрамовым пропагандистская компания.
   Для первого мнения все же были основания. Китай пытался воспользоваться скандалом, чтобы захватить новые российские земли. Россиян спасло вмешательство Гулла. Корпорация провела специальную пресс-конференцию, на которой было объявлено, что Гулл не поддерживает новые территориальные претензии к России, поскольку их удовлетворение нарушит баланс рынков в регионе. Китайскому руководству пришлось отступить.
   Закончив свой рассказ, Смолин надолго замолчал. Он долго кряхтел и откашливался, готовясь сказать главное. Наконец, решившись, он смущенно сообщил самую неприятную новость. У Егора больше нет чипа. Его вывели из строя, пока он лежал в коме. Теперь ему предстоит получить удостоверение инвалида на новое имя и навсегда покинуть страну. Все это также было условием его спасения.
   Егор отстраненно слушал, словно речь шла не о нем, а о чужом, постороннем ему человеке. Об отсутствии чипа он догадался сразу, едва пришел в сознание. Сначала обрушилась гробовая тишина, к которой он так и не смог привыкнуть в тюрьме. Потом ему стало тепло и физически комфортно, как никогда прежде. Похоже, чип забирал у организма слишком много тепла ― такого удовольствия от нахождения в собственном теле Егору не испытывал ни разу в жизни. Он заметил, что стал яснее мыслить, и, что самое удивительное, лучше видеть. В наступившей умственной тишине предметы и вещи стали казаться ему необычайно яркими. В его глазах словно навели резкость, и теперь Егор отчетливо видел мельчайшие детали окружающего, которых раньше не замечал. Покойный священник был прав: в существовании без чипа, как ни странно, есть свои преимущества. Но недостатков, разумеется, было больше. Егору предстояло привыкать к унылому пустынному миру без анимированных иконок статуса, указателей и выпадающих из воздуха объемных видеороликов и меню. Он выпал из человеческой культуры, превратившись в двуногое говорящее животное.
   Пытаясь успокоить Егора, Смолин говорил какие-то ненужные слова, но тот не слушал детектива. Егор молча смотрел в белоснежный потолок и думал о том, что все дальнейшее не имеет смысла. Он понял главное: хоть он и уцелел, его жизнь кончилась. У него будут другие лицо и имя; он никогда больше не увидит тех, кто были ему близки и кого он любил. Все они думают, что он мертв ― или сами мертвы, как Наташа и священник Авдеев. Егор подумал о родителях и Наташе, и глаза защипало от слез. Он жив, а она мертва. Начинать жизнь заново, когда тебе за тридцать ― дело почти невозможное. Что он будет делать один в чужом мире, где нет ни одного знакомого лица?
   Ему нельзя вернуться в свою бывшую квартиру, нельзя показаться на глаза тем, кто его знал. У него нет профессии, он инвалид. Зачем нужна такая жизнь? Куда ему податься ― разве что в Дубну, чтобы нищенствовать там, подцепить какую-нибудь инфекцию и умереть без медобслуживания?
   Слезы покатились по его пластмассовым щекам. Смолин подал ему салфетку и ждал, потупив взгляд, когда Егор успокоится и сможет слушать дальше. Потом он рассказал, что президент выделила Егору из своего фонда миллион рублей в качестве компенсации за причиненные неудобства. Ему надлежит принять деньги и в течение одной недели после выписки из больницы уехать в любую страну по своему выбору ― кроме Китая и его доминионов, разумеется. При упоминании Китая лицо Егора под маской болезненно передернулось. Егор не должен пытаться увидеть кого-нибудь из своей прошлой жизни, продолжал Смолин. Если он попытается встретиться с кем-то из знакомых, их обоих ― и Егора, и знакомого ― немедленно убьют.
   Смущаясь и краснея, Смолин сообщил, что Нина тоже уверена в его гибели. Она знала о плане спасения, ― более того, она сама его предложила, ― но Смолин соврал ей, что план не сработал. Будет лучше для всех, если она никогда не узнает правды, заключил детектив.
   Егор равнодушно кивнул.
   ― Я хочу найти тело Наташи, ― сказал он.
   ― Почему нет? ― пожал плечами детектив. ― У вас будет неделя, тратьте ее, как хотите. С учетом озвученных ограничений.
   Он посидел с Егором еще немного и, убедившись, что тот понял все, что детектив ему сказал, попрощался и покинул палату.
   Спустя несколько дней, когда Егор уже начал понемногу ходить в поддерживающем медицинском экзоскелете, Смолин вновь навестил его. Он пришел не один, а в компании незнакомого Егору майора общественной безопасности. Смолин представил его как организатора спасения Егора. Оба ― белобрысый майор и детектив ― без конца шутили и подтрунивали друг над другом, словно давние закадычные друзья. Во время их визита в палате не смолкал веселый смех.
   Потом майор пришел без Смолина. Он привел с собой двоих сотрудников академии наук. Мрачные верзилы скорее напоминали гангстеров, чем ученых. Они задавали Егору странные вопросы. Их интересовало, сохранились ли у него воспоминания о посмертном опыте. Он сказал, что ничего не помнит.
   ― Вы действительно ничего не помните? ― поинтересовался Смолин, когда Егор рассказал ему о странных визитерах.
   ― Ничего, ― сказал Егор и отвел глаза.
   Он прекрасно помнил рыбацкую деревню на берегу изумрудного моря и невероятное, волшебное существо в белоснежных перьях, открывшего ему любовь как смысл его существования. Это было самое возвышенное и волнующее воспоминание всей его жизни, если можно сказать так о посмертном опыте, и он не хотел этим делится ни с кем. У него было чувство, что за порогом смерти с ним произошло еще что-то, очень важное, но что именно ― он не мог вспомнить, как ни старался.
   Настал день снятия маски. Когда болезненная процедура закончилась, Егор с опаской взглянул на свое отражение в зеркале. Оттуда на него оторопело смотрело чужое лицо. Толстые щеки, щели опухших глаз и широкий лягушачий рот сделали его похожим на азиата: киргиза или даже японца. Волосы оказались перекрашенными, из блондина Егор превратился в жгучего брюнета. Цвет волос поменяли на генетическом уровне, поэтому они изменили структуру, из мягких и шелковистых став проволочно жесткими.
   В зеркале был кто угодно, только не он. Хуже того, не имевшие ни малейшего понятия о соционике хирурги сделали ему лицо другого типа. У INFJ просто не бывает таких самодовольных лиц. Лишь мировая скорбь во взгляде выдавала его истинный социотип. Чуждое лицо вкупе с его глазами производили необъяснимо отталкивающее впечатление.
   Егор ощупал свое новое лицо, чтобы убедиться, что это действительно он. Когда он удостоверился, его вырвало. Врачи отводили осуждающие взгляды, но ему было все равно. После встречи с белоснежным Хозяином люди стали казаться Егору ненастоящими, как персонажи древних плоских фильмов. Раньше он был чуток к чужим мнениям и оценкам, ныне они потеряли для него всякий вес. Призраки ― вот кем теперь стали для него другие люди. Да и он сам тоже казался себе призраком.
   Ожидавший в палате Смолин отдал ему удостоверение личности инвалида с трехмерным фото, на котором красовалось успевшее стать ненавистным чужое лицо. Подобно чипу, удостоврение служило паспортом, страховкой, банковской картой, медицинской книжкой и радиомаяком для определения координат человека. Егор старательно заучил секретный код, открывающий доступ к деньгам на счете, даже не поинтересовавшись своим новым именем.
   В палату вошел дежурный врач. Он сухо поздравил Егора с выздоровлением и пожелал ему всяческих успехов в дальнейшей жизни. Это была вежливая форма приказа выметаться. Детектив говорил, что врачи не знают, кто их пациент на самом деле, и очень раздражены звонками из канцелярии президента и частыми визитами странных личностей.
   Поблагодарив врача, Егор одел доставленную Смолиным одежду и вместе с ним покинул больницу через шлюз черного хода, очищенный от гулловских видеосенсоров. Им важно было сохранить секретность. Ради этого из больничных компьютеров удалили всю информацию о таинственном пациенте. Будучи мертвым для мира, Егор Лисицын никогда не лечился здесь и не выписывался.
   Егора пошатывало. Изнуренные искусственными бессознательными тренировками мышцы плохо подчинялись ему. Детектив поддерживал его под локоть, чтобы он не упал. Было начало апреля, сезон муссонных дождей еще не наступил. Влажный весенний воздух пах морем и старой резиной. Привыкший к больничному микроклимату Егор зяб. Пронизывающий ветер заставил его съежиться и втянуть шею в воротник дорогой куртки с электроподогревом. Он даже одел капюшон, отчасти для того, чтобы спрятать от мира свое новое уродливое лицо.
   Отпущенная ему неделя началась. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть на здание, в которой провел целых четыре месяца. После гиперреальности деревни у зеленого моря окружающий мир казался ему ненастоящим. Небоскребы, каналы, люди ― все было фальшивкой, грубо слепленой декорацией.
   Егор и Смолин расстались на больничном причале. Детектив был бы рад помочь в поисках наташиного тела, ― ему очень хотелось увидеть ту, что заставила Лисицына забыть о Нине, ― но не мог. У него возникла серьезная проблема, о которой он не стал говорить Егору. Смолин торопился к Нине, чтобы перевезти ее на очередную съемную квартиру, подальше от людей из китайской "Триады". После инцидента с китаянкой влюбленным пришлось перейти на подпольное положение. Чен Мей охотилась за Смолиным по всему городу, взрывая кафе, в которых он обедал, и убивая без разбора всех, с кем он имел неосторожность общаться. Все люди из его окружения были под угрозой. Смолин и Нина превратились в загнанную дичь, и даже родство с президентом не могло им помочь. Новая руководительница Фонда российско-китайской дружбы в своем безумии не боялась никого.
   Егор поблагодарил детектива за все. Он хотел перевести на его счет часть подаренных Домбровской денег, но Смолин наотрез отказался. Ему хватило полученного гонорара; кроме того, он категорически не желал, чтобы кто-нибудь однажды обвинил его в коррупции. Они обнялись на прощанье. Егор хотел передать Нине привет, но вспомнил, что она считает его мертвым, и промолчал. Затем каждый сел в свой таксобот и они разъехались, чтобы никогда больше не встретиться.
   Спустя час к главному входу матово черного больничного параллелепипеда причалила плавучая тюрьма: специальный катер с тюремным блоком вместо кают. Разъяренный блондин в штатском, сопровождаемый боевиками в черных плащах до пят, злобно орал на перепуганных врачей, но так и не выяснил, куда направился загадочный пациент. Установленный на одежду Лисицына жучок не работал: Смолин обнаружил его сканером и уничтожил, ничего не сказав Егору. Майор не знал даже нового имени Егора. Он не мог найти его и через гулловские видеосенсоры ― для этого требовалось изображение внешности Егора, однако его новый облик не видел никто, кроме Смолина. Пластическим хирургам было запрещено смотреть на результат своих трудов. В обидевшем их запрете имелся резон: теперь пациент был в безопасности.
   Смолин обвел майора вокруг пальца. Попытавшись узнать местоположение детектива, блондин грязно выругался. В смолинском чипе явно работала нелегальная программа искажения координат: согласно его данным, детектив находился в другом полушарии, где-то в горах Перу. Поникший майор еще раз окинул взглядом пустую палату и покинул больницу. Он направлялся к Добродееву, чтобы лично доложить о своей неудаче. Майор молился, чтобы академик не застрелил его в пылу гнева, как он, по слухам, нередко поступал с нерадивыми приспешниками.
   Егор тем временем был уже в Дубне. Расплатившись с хозяином подвезшей его лодки купленными в московской аптеке обезболивающими таблетками и сильнодействующим сиропом от кашля, он взошел на причал отеля "Пароксизм страсти". Здесь он оставил свою Наташу. При воспоминании об их последней встрече на глаза навернулись слезы. Тряхнув головой, словно отгоняя упаднические мысли, он с внутренним трепетом вошел в служившее дверью квадратное окно.
   Когда глаза привыкли к полумраку бара, он разглядел за стойкой знакомую толстую официантку. Егор облегченно вздохнул ― неприятного бармена не было. Подойдя к стойке, он поздоровался и заказал чаю. Пока она кипятила воду, Егор рассказал заранее сочиненную историю, над которой думал всю дорогу от Москвы. Он представился близким другом постояльца, который почти полгода назад снимал здесь номер вместе со своей девушкой. Егор плел несусветную чушь про то, как его друг отлучился по делам в Москву, где с ним произошел несчастный случай, и вот теперь он... ― Егор украдкой заглянул в удостоверение и назвал свое новое имя, ― ...приехал, чтобы найти девушку, которая осталась тут одна.
   Официантка недоверчиво смотрела на него, явно не узнавая Егора под маской нового лица. Когда он упомянул бармена, толстая тетка неожиданно разрыдалась. Сквозь слезы она сказала, что ее мужа во время полицейской операции застрелил какой-то офицер ― ни за что, просто ради развлечения. Теперь отель принадлежит ей. Девушку и парня ― этого урода, из-за которого убили мужа, а Дубну едва не сравняли с водой! ― она запомнила на всю жизнь, но понятия не имеет и знать не хочет, что с ней стало. Должно быть, девушка ушла куда-то во время всеобщего переполоха. Номер с тех пор много раз сдавался другим постояльцам, никакой девушки там нет.
   Когда Егор услышал это, его сердце упало. Он спросил, свободен ли номер и нельзя ли его посмотреть. Номер оказался свободен. Егор попросил разрешения подняться туда. Он соврал барменше, что намерен немного пожить в Дубне и был бы не прочь остановиться в "Пароксизме страсти". Смерив его подозрительным взглядом, она взяла из стойки ключ и отвела на второй этаж. Егор шел следом и озирался, старательно делая вид, что он здесь впервые.
   Когда официантка ушла, оставив его одного, он потерянно огляделся. Номер не изменился, разве что стал еще грязнее. Из шкафа исчезли проволочные вешалки, а из трех самодельных кресел на балкончике осталось два. В остальном все было так, словно он только вчера уехал отсюда ― и вернулся, как обещал Наташе. Казалось, она и сейчас здесь; просто вышла на минутку, чтобы взять еды в уличном автомате. Он так ярко преставил ее живой, что сердце болезненно защемило.
   Сев на гелевую кровать, Егор заплакал. Он оплакивал свою и наташину жизни. Он бессильно сидел в глыбе колышащегося желе и всхлипывал все громче, пока плач не перешел в громкие рыдания. Забыв об осторожности и своей легенде, Егор выл, как раненый зверь.
   Он потерял счет времени. Когда Егор обессилел настолько, что уже не мог плакать, а только судорожно глотал воздух, икая, он испытал нечто вроде просветления. Это была пресловутая светлая грусть, воспетая поэтами: когда слезы иссякают и ты обнаруживаешь себя все еще живым, но предельно опустошенным, и хочешь рыдать снова, но у тебя нет на это сил. Егор сидел в кровати и бессильно смотрел в мутное зеркало трюмо на глядящего оттуда киргиза с безумными от горя глазами.
   Вдруг ему почудился голос Наташи. Слабый и тихий, голос произнес его прежнее имя. Он потряс головой. Это слуховая галлюцинация, решил Егор. Даже если допустить невозможное чудо ― что Наташа жива, и мысленно зовет его, ― он все равно не смог бы ее услышать, ведь у него больше нет чипа.
   Голос позвал вновь. Он звучал откуда-то снизу и был глухим, словно доносился из-под воды. Егор вскочил на ноги. Он решил, что сошел с ума. Он стоял, озираясь испуганным взглядом, и вдруг его озарило. Егор бросился в кровать, пронзив руками толщу желе. Он погрузил руки глубоко внутрь, по самые плечи, и шарил ими в податливом геле, находя бутылки, картонные упаковки, пластмассовые тарелки, стаканы, остатки еды и прочий мусор. Ему показалось, что он нащупал что-то большое и мягкое. Он попробовал ухватить это и вытащить наружу, но вязкий гель не отдавал добычу.
   Егор выскочил из номера. Скатившись по лестнице, он подбежал к барной стойке. Словно в горячечном бреду, он нес что-то испуганной официантке, требуя нож ― самый большой и острый, какой у нее есть. Завороженная его безумным взглядом, она полезла под стойку и достала оттуда огромный тесак. Когда он умчался с ним наверх, официантка подняла трубку телефона и набрала номер брата ее покойного мужа. Тот обещал ей поддержку и помощь в трудных ситуациях; похоже, одна из них настала.
   Егор с горящими, как у маньяка, глазами яростно полосовал кровать огромным ножом. Он вырезал куски желе и швырял их на пол. Вырезав глубокую яму длиной в человеческий рост, он сбавил темп. Теперь Егор резал осторожно, чтобы не повредить то, что обнаружил внутри. Пока он потрошил кровать, ему еще раз почудился звавший его голос. Сомнений не было: шепот доносился изнутри полупрозрачной глыбы.
   Резать дальше было опасно. Он отбросил нож и стал раздвигать надрез руками. Отбрасывая покрытые слизью пакеты и бутылки, он лихорадочно копал вглубь. Нащупав нечто большое, он обхватил это руками и что есть силы потащил вверх. Кровать низко чмокнула и выпустила добычу. Потеряв равновесие, Егор в обнимку со своей перемазанной гелем ношей упал на пол.
   Дверь распахнулась. Ворвавшимся официантке и рыжему курносому мужику предстала дикая картина. Гелевая кровать была растерзана, словно в нее угодила бомба, а на полу, весь перепачканный слизью, сидел этот странный киргиз, сжимая в руках тело пропавшей девушки. Рачительная вдова мгновенно прикинула стоимость кровати и заголосила об убийстве.
   Тогда азиат встал и молча насыпал в ее автоматически протянувшуюся ладонь целую горсть дорогих таблеток из города. Ее глаза загорелись жадным огнем: таблетки покрывали стоимость десятка кроватей. Азиат недобро посмотрел на нее и попросил обоих уйти. Брат покойного мужа хотел выудить из городского большую сумму, но вдова быстренько вытолкала его из номера. Ни к чему искушать судьбу, подумала она. Сегодня ей повезло, она получила полугодовую выручку за одну старую кровать. А что до девушки... Барменша ее не убивала, киргиз не сможет ее ни в чем обвинить.
   Когда дверь закрылась, Егор вернулся к телу Наташи. Он гладил родное лицо, стирая гель, и шептал ее имя. Вдруг она открыла глаза. Он подумал, что сошел с ума и ему это мерещится. Она не могла их открыть ― ведь она стерта, мертва! Ее лицо задергалось, словно в агонии. С трудом разлепив губы, Наташа неслышно прошептала что-то. Егор приложил ухо к ее устам.
   ― Я д-думала... т-ты не придешь, ― пожаловалась она, едва шевеля языком.
   Потрясенный Егор смотрел на нее сквозь слезы счастья. Он пытался улыбнуться, но не смог ― рот и щеки пронзила молния боли. Похоже, государственный врач сделал лицо не слишком хорошо и Егор навсегда потерял способность улыбаться. Но он все равно улыбался, терпя боль и плача.
   ― Почему, почему ты жива? ― без конца спрашивал он, качая ее на руках, словно больного ребенка.
   ― П-повезло. Не стерли, ― прошептала Наташа. ― А т-ты? Как ты... вывернулся?
   Она говорила медленно, с трудом переводя дыхание после каждой фразы.
   ― Длинная история. Потом расскажу...
   ― В д-день... твоей казни... Гулл объявил, что удваивает количество... арк... тических серверов. Они реш-шили... навечно сохранять друггла... каждого ж-жившего на земле... ч-ч-человека. С-с-священник... был п-прав ― им нужно много... свободных д-друггл... ов. Плохая н-новость для вас-с...
   Наташа была слаба, она еле двигалась. За время заточения в гелевой кровати ее батарея почти разрядилась. Егор был в отчаянии. Где взять шкаф с расходниками в этой дикой Дубне?
   ― Лиз-з-з... ― хрипло произнесла Наташа.
   Ее горло заклокотало, а глаза стали закатываться.
   ― Лиз?
   ― Лиз-зер-ги-и...
   Егор хлопнул себя по лбу. Схватив дисковый телефон на трюмо и перевернув его, он обнаружил приклееную им самим ленту с номером Старухи Лизергин. Дрожа от волнения, он по какому-то наитию сумел набрать ее номер, засовывая палец в дырки и крутя стертый жужжащий диск. Когда Лизергин ответила, он сунул трубку в лицо Наташе. Запинаясь и глотая слоги, Наташа попросила ее приехать.
   Через час Лизергин была в их номере. Ее осунувшееся лицо почернело, в огромных иссиня-черных глазах затаилась боль. Кажется, она так и не смогла примириться со смертью священника. Подозрительно глядя на стоящего перед ней азиата, Лизергин с недоверием слушала его сбивчивый рассказ. Он представился другом казненного Лисицына, однако ей все время чудилось, будто он говорит голосом Егора. Впрочем, она могла и спутать, ведь они общались всего пару раз и совсем недолго. Наташа подтвердила его рассказ, а остальное не имело значения. Они друзья Петра; значит, Лизергин должна им помочь.
   Узнав, что им нужно, она ушла. Через пару часов в распоряжении Егора оказались походное зарядное устройство для андроидов модели HGR18 и несколько черных кассет с расходными материалами. Кассеты были кенийскими и скорее всего поддельными, но выбирать не приходилось. Егор расплатился с контрабандисткой по новой карточкой инвалида, многократно компенсировав расходы, что она понесла, помогая им в первый раз. Придирчиво изучив карточку, она сказала:
   ― Хорошая работа. Даже лучше, чем я бы сделала.
   Егор нервно хмыкнул.
   Когда Лизергин оставила их, он включил кабель в розетку, предварительно пристегнув к нему кассету, а шланг на другом конце зарядки осторожно затолкал Наташе в рот. Она помогала ему своими холодными непослушными руками. Вскоре ее кожа порозовела, а глаза заблестели веселым светом. Егор смотрел, как она на глазах оживает, и плакал от радости.
   ― Как ты узнала меня? ― спросил он, когда зарядка закончилась и Наташа вынула кабель.
   ― По глазам. И по твоим рукам: по тому, как ты обнимал меня.
   Они долго сидели на грязном полу, тесно обнявшись и гладя друг друга. Им обоим было что рассказать, но они не спешили. Впереди их ждала целая жизнь. Она обещала быть непростой: вдвоем посреди чужого мира, без родных, друзей и всякой поддержки, но это их не пугало. Взаимная любовь окружила их непроницаемым для внешнего окружения коконом. Мир для дуалов заключен друг в друге, все прочее было неважным.
   Вечером странная пара ― азиат с перекошенным лицом и сияющими глазами, и его роскошная длинноногая спутница с буйной гривой черных волос ― покинула дубнинский отель. Из багажа у них были только жутковатого вида разветвленный кабель и несколько пластиковых кассет. Они сели в лодку частного таксиста и уплыли, навсегда растворившись в сумраке плавучего города.
  
  Эпилог
  
   Вот и закончилась эта история. Возможно, читатель захочет узнать, как сложились дальнейшие судьбы ее героев. Что ж, удовлетворим его любопытство.
   Люба Тульчинская прожила недолго. Избежав покушения в больнице, она выписалась и в тот же день была сбита насмерть выскочившим на тротуар таксоботом.
   Оплакав мать, Нина вместе со Смолиным навсегда уехала из города, который принес ей столько горя, отняв обоих родителей.
   У них была веская причина для бегства: их преследовала "Триада". Взбаламошенная Чен Мей без памяти влюбилась в детектива и была готова на все, чтобы заполучить его в свою безраздельную власть. Она решила, что ей нужен местный муж, который введет ее в курс здешней жизни и поможет освоить все тонкости того, как быть своей среди непонятных русских. Избивший ее неразговорчивый мужлан с грубым лицом вполне подходил на эту роль. Он разозлил и восхитил Чен Мей своей агрессией. Смолин был так же горяч и жесток, как она. Он должен был стать ее мужчиной, вместе они составили бы отличную пару. Чен Мей решила завладеть им во что бы то ни стало.
   Единственным препятствием на пути ее плана была Нина Тульчинская. Китаянка всей душой возненавидела Нину, поклявшись убить бедняжку любой ценой. Узнав об этом, Смолин и Нина бежали в Екатеринбург, но "Триада" нашла их и там. Тогда они спрятались у дяди Нины на Украине, в маленьком плавучем городке среди залитых морем бывших степей, где живут неизвестные науке огромные морские звери, что охотятся под водой и даже могут перевернуть моторную лодку, если случайно заденут ее.
   Они смогли вернуться в Россию лишь после смерти Чен Мей. Китаянка погибла при взрыве молекулярной бомбы, целиком испарившем китайский квартал вместе с Фондом дружбы. Организаторов взрыва не установили, но в городской полиции были уверены: Чен Мей убита по приказу председателя Гу Ючэна, недовольного тем, что она устраивает личную жизнь вместо исполнения его криминальных поручений.
   Смолин продолжил трудиться в собственном сыскном бюро. Дела его шли хорошо, не в последнюю очередь благодаря помощи уволившегося из министерства безопасности техника. Анна, друггл Смолина, так и не рассказала ему о тайных Хозяевах человечества, решив, что его спокойствие важнее правды. Она с трудом смирилась с тем, что он любит Нину и никогда не купит ей тело. Это произошло не сразу и потребовало вдумчивой работы с ее настройками.
   Нина подарила Смолину двух очаровательных близнецов, мальчика и девочку. Их чипы успешно прижились, никаких генетических болезней врачи не обнаружили. Они выросли и стали полноценными членами общества.
   Живший в виртуальном мире Иван Дубина пал жертвой собственного любопытства и жажды бессмертия, согласившись стать участником эксперимента по переселению сознания из человеческого тела в компьютер. Ему пообещали, что в случае удачного исхода пересадят его личность в тело андроида. К сожалению, рядом с ним не было Авдеева, который отговорил бы его от этой опасной и абсурдной затеи. Ученые соединили парализованное тело бывшего боксера со специальным компьютером, предназначенным стать новым сосудом для его души. Сознание Ивана навсегда покинуло умерщвленное тело, но так и не появилось в компьютере, видимо, потерявшись где-то по дороге.
   Старуха Лизергин дожила до глубокой старости, с легкостью меняя мужчин, как протезы коленных суставов. После гибели священника ей так и не посчастливилось встретить человека, которого она смогла бы полюбить столь же сильно. В преклонном возрасте судьба свела ее с известным писателем типа ISTJ; он сумел разговорить Лизергин, выслушал историю ее непростой жизни и посвятил ей яркое эссе о контрабандистах. Эссе стало популярным из-за содержащейся в нем притчи о человеке, который пожертвовал жизнью, чтобы люди узнали о своем чудовищном положении во вселенной и не строили иллюзий по поводу перспектив человеческого вида.
   Ирина Домбровская ушла из политики после проигрыша на очередных президентских выборах. Народ не простил ей территориальных уступок Китаю. Выбрав новым поприщем науку, она заняла скромную должность в Философском отделении РАН, где проработала до самой пенсии. Верный андроид был ее единственным спутником всю жизнь.
   Максим Икрамов вполне преуспел. Взяв на себя содержание тела находящегося в коме Леонида Глостина, он снискал репутацию достойного и порядочного человека. С фальшивым смирением выслушивая комплименты верности другу, в глубине своей испорченной души Икрамов смеялся над окружавшими его наивными дураками. Они даже не подозревали, что он мог в любой момент вывести Глостина из комы, но сознательно не делал этого, продлевая его бесконечную агонию. Ему доставляла удовольствие мысль о том, что предавший его бывший друг на долгие годы заперт в рукотворном аду, словно джинн в бутылке.
   Глостин был не единственным его трофеем. Мало кто знал об икрамовской коллекции заточенных в аду врагов. Одни собирают антикварные компьютеры, другие ― старое оружие, третьи ― бумажные книги. Максим Икрамов коллекционировал проигравших противников. Кто-то назвал бы его хобби экстравагантным или даже жестоким. Но, если рассудить по справедливости, разве не достоин человек, все силы положивший на благо родной отчизны, небольшой, пусть и странной отдушины?
   Спустя годы Икрамов стал президентом России, довольно деятельным на фоне предшественников. Правда, злые языки поговаривали, что он не принимает ни одного решения без совета серого кардинала, слепого вице-президента Добродеева. Академик пользовался плохой репутацией. Все боялись его, словно злого колдуна, а больше всех его боялся сам Икрамов.
   Белобрысый майор, ставший к тому времени генералом, кончил плохо. Икрамов узнал о его двойной игре и Добродеев без колебаний пожертвовал подручным ради укрепления отношений с новым президентом. Обезображенное тело генерала выловили в заброшенном канале на глухой окраине Москвы. Голова трупа была раскроена, чип отсутствовал, поэтому его как бездомного бродягу утопили в заполненном водой карьере вместе с телами нелегальных эмигрантов, задохнувшихся при перевозке в подводной лодке.
   Когда Икрамова отравили и он, по странному совпадению, впал в многолетнюю кому, слепой вице-президент принял бразды правления страной в свои руки. Первым делом он разгромил оппозицию, обвинив ее в покушении на президента. Добродеев правил долго, добившись впечатляющих успехов в международных делах и репрессировав множество невинных людей, благодаря чему его сравнивали со Сталиным. При нем в моду среди чиновничества вошли слепые зеркальные очки размером в пол-лица, их так и называли: "добродеевские". Носившие их чиновники уверяли, что управлять подчиненными вслепую, не видя лиц, гораздо удобнее, поскольку физическая слепота руководителя позволяет исключить личные моменты при принятии решений. Самые отчаянные подхалимы даже решались на удаление глазных яблок, чтобы во всем походить на своего кумира. По слухам, таким бывший академик особенно благоволил.
   Он умер своей смертью в возрасте ста девяти лет, до последнего сохраняя ясность ума. Через год после его смерти в стране состоялись первые за тридцать лет свободные выборы.
   Упомянем и председателя Гу Ючэна, хотя он ни разу не появлялся на этих страницах лично. Он много воевал и создал огромную империю, присоединив к Китаю пол-Африки и почти всю Юго-Восточную Азию, за исключением Индии и Вьетнама. Но удача не бывает вечной. Его сразил инсульт, когда он по давно заведенной привычке насиловал очередную школьницу между ужином и десертом. Ючэна парализовало, его умственные функции необратимо нарушились. Лучшие китайские врачи были бессильны помочь ему.
   Вздохнув с облегчением, соратники в Политбюро постановили поместить обездвиженного диктатора в специально воздвигнутый мавзолей. Обвешанный трубками и шлангами аппаратуры жизнеобеспечения, Гу долгие годы лежал там живым эскпонатом для иностранных и пионерских делегаций. Посетители останавливались и смотрели на бледное лицо того, кто держал в страхе половину мира, а потом возлагали к стеклянному гробу цветы и венки.
   Среди прибиравшихся в зале слуг ходили пугающие слухи. Они верили, что по ночам, когда поток посетителей иссякает и тяжелые врата в усыпальницу с гулом закрываются, к Гу Ючэну являются демоны, на верность которым он безрассудно присягнул, и истязают его до самого утра. Неизвестно, правда ли это, но не раз и не два служанки поутру вытирали с его щек слезы, невидимые под искусно наложенной виртуальной пудрой.
   Оставшись без хозяина, китайская империя начала разваливаться. Члены Политбюро рассорились между собой, а соседние страны отгрызали от слабеющего Китая все новые куски. Вечно нищий народ клял новые времена, с горечью твердя, что при великом Гу Ючэне такого не было...
   Родители Егора, Анна и Борис Корвацкий, сильно сдали после казни. Им сообщили, что его тело по обычаю растворено в кислоте. Постаревшие и жалкие, уже много лет они каждый месяц навещают его скромную стойку в многоэтажном колумбарии, даже не подозревая, что в герметичной колбе за стальной плиткой с портретом их сына хранится перепрошитый чип убитого китаянкой охранника. Новый священник, нагловатый гулловский андроид, соврал им, что Егор успешно переродился в хорошей семье. Спустя два года после казни священник уговорил их купить ребенка-робота в "Пигмалионе", организовав хорошую скидку.
  
  * * *
  
   Что же случилось с Егором и Наташей? Они покинули Россию. Егор уговорил ее поехать на свою родину, в Индию. Его мучила ностальгия по местам детства; кроме того, страна, считавшаяся злейшим врагом Китая, казалась ему относительно безопасной.
   В первый же день своего пребывания в Нью-Мумбае он столкнулся лицом к лицу с бывшим председателем Джо Дуньтанем, но они не узнали друг друга. Идя по коридору кишащего тараканами "Карлтон-отеля", Егор нечаянно пнул ногой выставленную за дверь дуньтаневского номера корзину с мусором, вывалив на пол ее содержимое и заставив пожилого постояльца подметать свою комнату заново. Егор долго извинялся, а Джо Дуньтань робко улыбался ему, теребя веник большими белыми руками.
   Первое время Егор с Наташей путешествовали по ашрамам, нигде не задерживаясь подолгу. Исколесив страну вдоль и поперек, они осели в Новом Гоа. Егор приобрел скромный гестхаус из трех домов в маленьком поселке Нью-Палолем, на второй линии от моря. Это было глухое нью-гоанское местечко, где гулловских роботов видели только в Сибино. Егор выбрал его за сходство с рыбацкой деревней, где он встретил Хозяина.
   Он выдавал себя за бизнесмена, решившего уйти на покой и посвятить остаток дней пляжам и теплому морю. Содержание гестхауза оказалось делом хлопотным. Чтобы сберечь нежные руки Наташи, он купил на рынке подержанного автономного робота и взвалил на него все работы по хозяйству. Наташа помыкала роботом, гоняя его с поручениями, а Егор нежился в шезлонге, потягивая коктейли и любуясь закатами. Он охотно принимал у себя постояльцев любой крови и веры, кроме русских и китайцев. Китайцам он отказывал сразу, а русских иногда пускал, но никогда не общался с ними, предоставляя их попечениям Наташи и старенького робота-слуги.
   Аборигены тепло встретили новых соседей. Спустя годы они стали догадываться, что с Наташей что-то не так. Глядя, как стареет Егор рядом с вечно юной женой, они начали гадать, не знается ли она с нечистой силой. Понизив голос, местные говорили между собой, что русский живет с ведьмой, которая не стареет и спит в блестящем черном гробу, стоящем на кухне рядом с холодильником. Разговорами все и ограничивалось. Соседи не решались ничего предпринять по этому щекотливому поводу, да и не могли: они были людьми мягкими и терпимыми.
   За время изгнания Егор о многом передумал. Он понял, о чем говорил священник Авдеев в их последнюю встречу в дубнинском отеле, когда жаловался, что вера в бога не подтверждает его существования. Священник отчаянно боялся, что бога нет. Эта страшная мысль, что он живет в бессмысленном мертвом мире, возникшем неизвестно зачем и почему, наполнила душу Егора ужасом. Он благодарил судьбу за свою принадлежность к племени INFJ: природа снабдила их довольно действенным психическим механизмом, препятствующим самоуничтожению. Вспомнив мессы Авдеева, Егор решил жить так, словно бог существует и вера в него не напрасна, и все в жизни имеет высший, пусть и непонятный ему смысл. Это подтверждал и опыт встречи с существом в белоснежных перьях по ту сторону смерти. Существо переполняла любовь, хотя оно определенно не было богом. Если божьи слуги так прекрасны, то бог есть и он благ, заключил Егор.
   Его не покидало ощущение нереальности происходящего: окружения, людей и его самого. Это придало ему качество известной отстраненности, которую заметили живущие по соседству индусы. Они стали считать Егора чем-то вроде гуру. После пары случайных излечений живших у него постояльцев слава о просветленном сахибе распространилась по всему штату.
   Годы шли своим чередом. Он превратился в старика, и даже Наташе приходилось чаще прибегать к техобслуживанию, отправляясь для этого в сервисный центр "Пигмалиона" в Нью-Маргао, столице штата. Их слуга обветшал и стал похож на ходячего мертвеца из "Крика зомби". Наташа не раз хотела подлатать его экстерьер, но Егор всегда махал на это рукой ― работает, и ладно.
   Старенький Лисицын не интересовался новостями, поэтому пропустил момент, когда людей начали отключать. В деревне умерли несколько белых туристов, но их смерть объяснили отравлением рыбой в принадлежащем выходцам из Дели грязном ресторанчике. Тела без лишнего шума забрали приехавшие из Нью-Маргао полицейские андроиды. Несчастных делийцев арестовали, хотя они были виноваты лишь в том, что не умели готовить. Лишенный чипа Егор и его нечипованные соседи избежали всеобщей участи. Привыкшие жить простой незамысловатой жизнью, местные не заметили произошедших в мире трагических перемен.
   Но перемены коснулись и их. В Нью-Палолем перестали приезжать туристы. Долгих четыре года после инцидента туристов не было. Для маленькой деревни настали тяжелые времена. Многие семьи разорились, бросили свои дома и уехали в поисках лучшей доли. На пятый год туристы появились вновь. Они заметно отличались от прежних. Эти были высокие, крепкие, с идеальной кожей и громкими уверенными голосами. Их яркие глаза загадочно искрились в свете ночных фонарей. Они относились к деревенским снисходительно, как к забавным зверушкам в зоопарке, но были добры и щедры. С их появлением в карманы местных жителей вновь потекли деньги, и жизнь вскоре вернулась в прежнее русло.
   Егор совсем перестал интересоваться происходящим за заборчиком своего гестхауса. Он проводил дни, дремля в плетеном кресле под навесом веранды. Наташа сидела рядышком с глубоким седым стариком, держа его сухие руки в своих сильных прекрасных пальцах. Для нее в нем ничто не изменилось. Наташа любила его так же сильно, как полвека назад, когда Егор оживил ее поцелуем и она восстала из гроба в его московской квартире.
   Он ушел ночью, во сне. Наташа знала, что это неизбежно произойдет, и все же его смерть стала для нее ударом. Она потеряла его второй раз в жизни, теперь уже окончательно. Она рыдала так сильно, что едва не повредила насосы слезных желез.
   Тело по местному обычаю сожгли на костре. Все соседи хотели проводить его, но Наташа сделала это одна. Робот-слуга собрал во дворе огромную гору хвороста и положил в нее Егора. Она разожгла костер и смотрела, как ее любимый сгорает в огненном аутодафе. Наташа вглядывалась в огонь, словно надеясь увидеть его отлетающую душу. Простодушный слуга некстати рассказал ей, как в прошлом месяце в деревне сожгли погибшего юношу, а он оказался андроидом. После этих слов Наташе на мгновение почудилось, что она видит в костре горящий остов робота. Она смахнула слезы и наваждение развеялось. Егор был всего лишь человеком.
   Когда костер догорел, Наташа покинула гестхаус, взяв старого слугу с собой. Они вошли в джунгли за поселком и навсегда исчезли среди опутанных лианами деревьев. Больше их никто никогда не видел.
  
  * * *
  
   Умерев, Егор опять очутился в деревне на берегу малахитового моря. Подняв голову в небо, он увидел изумрудное солнце и вспомнил все. Как бесчисленное множество раз в прошлом, он отправился на запад. Стража Врат на привычном месте не оказалось. Вместо него из растрескавшейся почвы торчал старый сухой пень. Когда Егор исчез, войдя в неподвижное белое пламя посреди мелкого озерца, запертый в черной пустоте бог ужаса и тьмы Азатот вновь вспомнил себя ― и завопил от отчаяния. Он визжал и рычал в тоске, но никто не слышал его, ибо он был Один. И выход был тоже только один. Азатот знал, что воспользуется им, хотя это ничего не изменит в его вечном плену. Он должен был вернуться в сон, чтобы украсть у ада одиночества еще одну короткую, как век мотылька, жизнь. И Азатот возжелал этого.
   Он пронесся над морем бесплотным духом, не останавливаясь и не оглядываясь, и сходу влетел в огромный водоворот, что медленно раскручивался, вбирая в себя окружающее пространство и становясь все быстрее и обширнее, пока не превратился в грандиозную космическую воронку, всосавшую целую вселенную. Азатот оказался втянут в нее. Его крутило и сжимало неумолимой силой, которую он сам породил и над которой теперь не имел власти. Он падал вниз, сужаясь вместе с воронкой и становясь все меньше, пока не превратился в ничто: в точку, пятнышко, единственную клетку...
  
  * * *
  
   ...мокрая от пота, сумасшедшая и абсолютно счастливая женщина сжимала мужа в объятиях в покосившемся домике на окраине нищей деревушки близ Катманду. Их сердца бешено стучали, обгоняя друг друга. Она задыхалась. Ее тело исчезло, растворилось в мужских руках, став невесомым, как обнявшее горную вершину облако.
   Через девять месяцев дом огласил крик младенца. В честь богини Парвати новорожденную назвали Умой.
  
  
  Конец
Оценка: 5.79*26  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"