Картонкин, прапорщик, командир взвода комендантской роты.
Сушков, майор, командир комендантской роты.
Недолетов, полковник из вышестоящей инстанции.
Рухляев, полковник из вышестоящей инстанции.
Лавров, капитан, оперативный дежурный.
Пескачёв, сержант, командир отделения.
Баба Клава, уборщица со стажем.
Солдат, сослуживец-первогодок.
Часовой Леха, рядовой второго года службы.
Конвоир, рядовой комендантской роты.
Начальник караула.
Дневальный, рядовой комендантской роты
Военный прокурор.
Действие первое
"Собачья смена"
Обычное караульное помещение, оборудованное, почти что, в соответствии с Уставом гарнизонной и караульной службы.
На топчанах спят, укрывшись шинелями, те, которым скоро идти на службу. Бодрствующая смена, человек шесть, дремлет в соседней комнате, поминутно роняя головы на стол. Они готовятся занять места на дерматиновых лежаках.
И лишь один боец, рядовой Великович, ползая на четвереньках, усиленно трет пол мокрой тряпкой, размером с носовой платок.
Цепляясь сапогами за погнутый старый тазик, стоящий в дверном проеме, в караульное помещение входят два человека. Молодой прапорщик, начальник караула, докладывает дежурному по части.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Товарищ майор! В карауле происшествий не случилось! Смена бодрствует!
МАЙОР СУШКОВ. - А это кто тут у нас на карачках ползает? Второй час ночи. Губарь?
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Никак нет, наш, комротовский. И что интересно, товарищ майор, сам вызвался пол освежить! Правда, рядовой Великович?
Рядовой устало поднимается с пола и вытягивается по стойке "Смирно", не сказав ни слова. Под глазом красуется синяк.
МАЙОР СУШКОВ. - Сам, говоришь? А фингал откуда?
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Честное слово, товарищ майор! Высочайшая сознательность. Он же чего, москвич, с высшим, понимаете, образованием. Чуть-чуть, говорит, не хватило, чтобы закончить. Случайно в армию загремел! А ссадину под глазом объясняет тем, что упал!
МАЙОР СУШКОВ. - Эх, Картонкин, Картонкин. Я же точно вижу, что врешь, однако разбираться завтра будем. Времени уже нет. Готовь-ка людей на смену без опоздания! Люди-то, поди, на постах совсем продрогли. Еще и отопление не работает, будь оно неладно. И кто эту смену "собачьей" назвал? В такую погоду, да на улицу! Ей Богу, выть захочется.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Так точно, товарищ майор! Не то слово. Но народ у нас стойкий и подготовленный ко всему, любую смену отстоит, хоть собачью, хоть кошачью! Ха-ха! И не такое в прошлом годе бывало.
МАЙОР СУШКОВ. - Тебе бы все веселиться, Картонкин. Получил "прапора" и рад. А мне вот, я чувствую, с такой дисциплиной, как у нас в роте, да с таким, как ты говоришь, высоким уровнем народной сознательности, как бы снова капитаном не стать. Разменяют одну большую звезду на четыре маленьких. У нашего руководства не заржавеет! Случись чего, и без пенсии, и без штанов на улице останешься.
Майор смотрит на часы.
МАЙОР СУШКОВ. - Чего это я разворчался ни к месту. Готовь людей на смену, Картонкин! Закройте ворота за мной.
Дежурный по части выходит из караульного помещения.
Начальник караула прапорщик Картонкин делает суровый вид. В карауле звучат команды. Не проснувшаяся до конца смена нехотя разбирает оружие и боеприпасы, готовится к построению во дворе для заряжания.
Начальник караула подходит к рядовому Великовичу.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Ну что, с-сынок, я те чё приказывал? Повтори, студент!
ВЕЛИКОВИЧ. - Чтобы к двум часам пол блестел в карауле как у кота ...пряжка.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - А оно блестит?
ВЕЛИКОВИЧ. - Так, ведь, носовым платком много не намоешь, товарищ прапорщик! Я ведь старался...
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Ты еще грубишь, салага! Вернешься с поста, продолжишь. Ишь, умник! Песталоцци несчастный! Ты мне свое институтское образование забудь! И мы кое-что могём да знаем. А вот чем ты там капитану Лаврову приглянулся, мы не разобрались еще с тобой! Что, если вместо бесед о высшей материи - нас закладываешь?
ВЕЛИКОВИЧ. - Да вы что, товарищ прапорщик! Я же это, ему на компьютере... лекции...
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Заткнись, пока не спрошу! А откуда тогда он про нашу пьянку, что была в конце учебного пункта, узнал? Ты лучше колись, или сгноим тут на полах! Мы таких падлов не любим. Или с нами, или кранты! Понял?
Начальник караула жестом подзывает к себе сержанта.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Пескачёв! Проследи, чтобы этот умник службу нес на посту как следывает! Я проверю! Это ему тут не с девками на лекциях тискаться! Как это он говорит по-умному, ломка динамического стереотипа?! Во-во, сломай ему там одно место.
ПЕСКАЧЁВ. - Есть, товарищ прапорщик! Через месячишко будет как все! Шелковый. Воспитаем.
И, повернувшись к почти одетому рядовому Великовичу, сержант сбивает с его головы фуражку.
ПЕСКАЧЁВ. - Пшел в строй, караульный! Шесть секунд! Чё, не понял?
Стоящие в строю сослуживцы смеются. И лишь только один солдат помогает отряхнуть налипшую на фуражку грязь.
СОЛДАТ. - Ладно, терпи, Серёга! Через годик сами таких же дрючить будем! Пусть только эти дембельнуться! Мы им покажем! Мы им таких "велосипедов" понаделаем!
ВЕЛИКОВИЧ. - Кому им? Кто послабее?
СОЛДАТ. - А нас-то тогда за что?
ВЕЛИКОВИЧ. - Сам подумай, дурак! А зачем вообще все это надо?
СОЛДАТ. - Не знаю. Ну, традиция, вроде как.
ВЕЛИКОВИЧ. - Да, парень. Дурак - это самая что ни на есть русская традиция
ПЕСКАЧЁВ. - Разговорчики в строю! Напра-ву! Шигом-арш!
Разводящие и караульные исчезают в ночи.
ГОЛОС ЧАСОВОГО. - Стой, кто идет?
ПЕСКАЧЁВ. - Разводящий со сменой!
Появляется часовой.
ЧАСОВОЙ. - Разводящий ко мне, остальные на месте!
ПЕСКАЧЁВ. - Ладно, Леха, мы одни, проверка будет попозжее, принимай смену! Сушняк в дежурке сидит, а Картон просил этого униформиста потренировать, что бы в нашу жись поскорее врубился!
ЧАСОВОЙ. - Ну, это завсегда, пожалуйста! Это нам в радость. Гони студента, Песок! Да и спать уж больно хотца!
ПЕСКАЧЁВ. - Караульный Великович! На пост ползком марш, скотина!
ВЕЛИКОВИЧ. - Тут же сыро, товарищ сержант, а мне еще два часа на посту. Заболею я, товарищ сержант!
ПЕСКАЧЁВ. - Поговори еще у меня, в трусах стоять будешь, урод! Чеснока надо было в детстве больше жрать от простуды! На то она и служба, чтобы из таких педиков, как ты, настоящих пограничников делать! Год назад мы тут сами ползали, и ничего, не подохли! За то поднакачались, да ума нужного набрались. А поскоку ты считаешь себя умником, то нам осталось только накачать тебя. Так что, извиняйте!
Сильный пинок в зад посылает рядового на землю.
ПЕСКАЧЁВ. - Мухой, я сказал! Топчешься здесь как слон в паскудной лавке! Песталоцца несчастная!
Великович ползет к месту несения службы под улюлюканье разводящего и часового, охранявшего отдаленный от штаба части объект.
ЧАСОВОЙ. - Работай, салага! Это тебе не изюм косить! В Москве на Арбате такого не встретишь! Кончилась лафа столичная!
Действие второе
"Спаси и сохрани"
Штатная уборщица с сорокалетним стажем, баба Клава, привычно смачивает в видавшем виды ведре тряпку из добротной мешковины и приступает к наведению порядка в кабинете начальника пограничного отряда.
БАБА КЛАВА. - От зараза! Опять вчерась накурили, как черт знает где! Взрослые же люди, а будто дети малые. Везде понабросают, понатыкают окурков этих! Неряхи! А что у входа-то делается? Гляньте, люди добрые! Все мимо урны, все мимо урны. А на кой она тогда? И в кине у нас уже курить стали. Курют, курют и курют. Церковь рази только и осталась!
Хоть бы пепельницу переносную какую для окурков придумали себе. Покурил и сунул. Ан, нет. Ф-фить! А куды - не глядя. Скока домов, да народу понасгорело заживо. Стрась!
Опять же и раком мне запросто заболеть, касаясь тут запаху ихнего. Не офицер пошел, а черт махорошный! Лучше б за порядком боле следили. Эн, документы раскидали. А будь я шпионшей какой? И сейф ломать не надо, читай, да и только. Хотя какие тут секреты. Вон, у Мариванны спроси, женки евонной, все ведь знает. И когда, и чего, и где на всей рассейской границе происходит. Конечно, офицерши в ЗАГСах под присягами подписи не ставят! Хотя ноне и офицеры-то сами хуже баб стали. Потрепаться - хлебом не корми! А все почему? Да потому что перед бабой своей больно хочется умным показаться. А коли еще с запахом придет, тогда вообще... Служебной информацией только и спасаются, как маневром отвлекающим. О-хо-хонюшки!
Огромные напольные механические часы, стоявшие в углу кабинета, бьют восемь раз.
БАБА КЛАВА. - О, уже восемь! Надо закругляться, сегодня раньше придут. Опять, говорят, кто-то со службы убег с оружием, ужо второй раз в этом годе. Служба - не сахар. Видать, припекло сильно. Домой подался от "дедов" этих. Молодой, не выдержал. Ране такого "дедовства" не было. А кто эти "деды"-то, пацанва распоясанная. Без клочка шерсти на одном месте, а все туда же. Старик двадцатилетний. Ёк-макарёк! А Петровича жалко, если снимут. Хороший командир. Тихий. Нешто зам его, горлопан да бабник. Этот-то открутиться от всего, хоть знамя части сопри. Тьфу ты, Господи, прости мою душу грешную.
Открылась дверь, и в кабинет вошел седой полковник, всем видом показывающий, как чертовски надоело ему это армейское однообразие.
БАБА КЛАВА. - Здравия желаю, Иван Петрович! Чтой-то вы раненько сегодня?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Привет, баба Клава! Уже у руля? На боевом посту, как говориться!
БАБА КЛАВА. - Так ведь, Иван Петрович, это только у солдата, когда спит - служба идет. А у меня, если тряпкой не помашешь - без зарплаты останешься. А на что жить? Вон цены в "Военторге" рванули опять, как солдаты на дембель.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да, баба Клава. Целиком и полностью согласен. Однако меня не цены - горячо любимый личный состав доканает. Слыхала, небось, что в карауле-то приключилось. Сейчас уже новые данные. Убил он там кого-то в поселке, по маршруту движения. Прямо на почте.
БАБА КЛАВА. - О, Господи, спаси и сохрани, на пути такого изверга оказаться. Ну и молодежь пошла. Жизнь ни во что не ценят, ни свою, ни чужую. И кто в армию идет! Нешто их нельзя еще дома на каком приборе определять, будет он служить, али не? А то, что же получается, зэки потенциальные?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Это точно, баба Клава. Молодой, а вон чего натворил. Труп уже на совести. Посадят. Да и нам влетит по первое число. Уже и комиссия на подъезде. Сам генерал Арбузов снарядился! Чует моё сердце, не к добру!
В кабинете раздается телефонный звонок. Полковник снимает трубку.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да, слушаю вас, Хвостенко!
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - Сколько раз я тебе буду говорить, чтобы ты, когда уходишь, свет в прихожей выключал, дубина?!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А, это ты, Машенька! Доброе утро, солнышко мое! Проснулась уже?
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - Я тебе дам, солнышко! Ну и что ты придумаешь в свое оправдание? Забыл, мозги куриные?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А чего это я еще натворил?
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - Где машина, спрашиваю?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Маша, побойся Бога, мне же генерала встречать!
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - А мне плевать на ваших генералов-дегенералов. Их много, а я одна! На УАЗике встретишь! Меня через полчаса дамский мастер ждать будет. Ты думаешь, что я, как все эти чучела, нечесанной должна по гарнизону ходить?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Маш, да ты что! Ты же по коммутатору звонишь! Тише ты!
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - А ты запрети своим кикиморам чужие разговоры подслушивать! Машину высылай немедленно, или я тебе вечером устрою подведение итогов! Совсем от рук отбился!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Ну, хорошо, хорошо! Не шуми только.
Полковник кладет трубку и виновато глядит на всепонимающую бабу Клаву.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Вот так, баба Клава! Генерал, он и в юбке бывает. Не приезжий шотландский, свой собственный!
БАБА КЛАВА. - Так, ить, оно и понятно. Этот то яснозвёздный уедет, а свой останется. Мариванне перечить никак нельзя. Слыхала, сердечко у нее пошаливает. Помыкалась, бедолага, по гарнизонам-то с Вами, Иван Петрович. Пограничная служба, даже на югах, здоровья не прибавляет. Все ж на нервах одних.
Полковник закуривает очередную сигарету, а баба Клава, собрав свои уборщицкие причиндалы, откланивается.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Знаем мы, что в этом возрасте у баб пошаливает.
БАБА КЛАВА. - Ну, ни пуха - ни пера, Иван Петрович.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Ага, ага! К черту, баба Клава! Спаси и сохрани нас, Господи! А то оставят в этой глуши до конца дней своих с жилищным сертификатом наперевес, как дурака. А ведь так все хорошо начиналось... Эх! Были и мы когда-то рысаками!
Полковник, как бы жалея о прожитом, гладит себя по голове, затем берет в руку телефонную трубку.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Ниночка, соедини с подполковником Вьюнковым. Да-да, извини, доброе утро! Завёлся уже. Как, не подошел ещё? Тут такое, а он не подошел!! Разыщи, пусть срочно ко мне...
Подполковник Вьюнков, весело насвистывая "Ах, вернисаж, ах, вернисаж", заходит в свой довольно-таки просторный кабинет, в котором на стене в толстой рамке висит портрет "железного Феликса" работы мастера неизвестного, предположительно солдата из клуба части.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Па-ба-ба-ба-ба-ба-ба-ба! Ты не одна, какой пассаж!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Здравствуй, моя радость! Слушай, это не серьёзно. Уже сто лет тебя не видел. Ну, зайди хоть после смены!
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ НИНОЧКИ. - Вовик, а если кто засекёт, сплетен не оберешься. Бабы штабные - самые глазастые. Их бы всех на наблюдательные вышки по границе расставить!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да ну кто тебя заметит. Скажешь, что по личному вопросу, если что!
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ НИНОЧКИ. - Ой, я боюсь!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - А ты в пять минут второго, когда все на обед уйдут. Гут?
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ НИНОЧКИ. - Ну, хорошо, Вовочка! Да, чуть не забыла. Тебя этот искал, подкаблучник наш. Представляешь, меня его чучело кикиморой обозвало! Я ей этого не прощу! Господи, хоть бы их перевели куда, а тебя назначили!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Все еще очень даже может быть, Нинуля!
В кабинет к подполковнику Вьюнкову входил полковник Хвостенко.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Здравствуй! Я тут тебя, почитай, час ищу! С кем это ты болтаешь?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да вот обстановку собираю, Иван Петрович! План "Кольцо" по поиску дезертира уже ввели. Шлагбаумы дополнительно выставили, наряды...
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да не надо ничего выставлять. Задержали его уже. Вернее будет, сам сдался. С повинной в милицию пришел. Видать, понял, что со всех сторон обложили. Хоть эта-то часть операции нам в заслугу пойдет.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да, ловко мы его раскрутили. Считанные часы, минуты, можно сказать. А по сути происшедшего как-нибудь вывернемся. Не впервой! Сейчас в армию-то кто идет? Идиоты или дистрофики, да Кумыс Кумысычи там всякие! На это и спишем! Психика у всех неуравновешенная. Небось, наркотики пробовал. Ох, и дурак! Судьбу себе испортил.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да нет, тут другое. Парень-то шибко умный. Тот самый Великович, который в компьютерах разбирается! И убийство совсем с ним не вяжется!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - А, вспомнил! Великович, Великович! Нет, не верю, быть не может. Кто-кто другой, а этот. У него еще мать такая красивая, на принятие Присяги приезжала... Ольга Петровна, по-моему.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Володя, у тебя с субботы где-то коньячок должен был остаться. Мы ведь тогда не все высмоктали. Что-то давит в груди нехорошо.
Полковник Хвостенко морщится и правой рукой трет грудь в области сердца.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да нет. Тут надо смотреть глубже, с позиций многоуважаемого Бернарда Шоу. Он весьма кстати заметил, что алкоголь - это и есть то обезболивающее, с помощью которого мы переносим самую длительную хирургическую операцию под названием жизнь! Как мудро, Володя!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да, умнее не придумаешь. А все-таки хуже не будет?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО - Ну я что, себя не знаю! Это в первый раз я только волновался.
Вьюнков достает из шкафчика бутылку коньяка, наливает половину граненого стакана.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Столько хватит?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Хорош, хорош! А то через сорок минут надо уже выезжать любимого куратора встречать. Подлетает, нехороший человек.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да, для нас лучше бы сам командующий приехал, чем этого подослали. Одним словом, ховайся, братцы!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Это точно, Володя!
Хвостенко выпивает коньяк и начинает читать стихи.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. -
"Уж сколько раз твердили миру
об уважении к мундиру.
Он уважаем, но пока
В него не втиснут дурака!"
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - А говорили, что однокашник ваш? Как бы и дружили раньше.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Пустое. В академии учились вместе, когда еще не было отдельно нашего пограничного факультета. Так, бездарь из соседней дивизии. Это он тут на мутной волне перестройки в пограничники кинулся. За что-то там увольнять его хотели. А его брат двоюродный на "Лубянке" в кадрах оказался. Тоже методом просачивания. Квартира, видите ли, в Москве имелась на это время. Да, сколько там сейчас таких гастарбайтеров непограничной наружности?
"И что за диво? Издалека
Подобно сотням беглецов
на ловлю счастья и чинов..."
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Что это Вы, Иван Петрович, распиитст-вовались с утра?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А ты еще "соточку" плесни будущему пенсионеру, я и сказку тебе расскажу о том, как Иванушка-дурачок на сей раз не справился со своей задачей и вместо стольного града для моей Мымры, конечно, может реально оказаться за тридевять земель в знойной тундре с очаровательными чукчевыми рассветами! И это в лучшем случае. А в худшем? Не мне тебе объяснять...
Подполковник Вьюнков кивает головой в знак согласия.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да, Михалыч, я поехал встречать этого Арбузова, а ты уж тут приготовься к встрече по полной программе. Баню, вот только не знаю, перед обедом сразу или на вечер? В общем, сориентируйся! Ну, я пошел.
Через час в кабинет к подполковнику Вьюнкову входят генерал-майор Арбузов, полковник Хвостенко и еще два полковника, сопровождающих генерала.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну-с, господа! С чего начнем? Спасибо, что не на грузовике встретили. "Волга" вдруг у вас поломалась, хотя могли бы и у шефов занять! Нечасто наезжаем, а, Иван Петрович? Ну, вот вам и первая ложка в бочке дегтя с медом!
Полковник Хвостенко виновато пожимает плечами.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Виноват, Андрей Николаевич! Но мне уже доложили, починена она. Так что все в Вашем распоряжении. Однако есть предложение, товарищ генерал, чайку с дороги! Приглашаю в столовую, тут рядом гостиница у нас. В люксе!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Чайку можно. Только без излишеств! Лучше уж вечерком попаримся, Петрович! Любил ты это дело, а? Старина! Спинку потрешь?
Генерал панибратски хлопает рукой полковника Хвостенко по плечу. Тот неприятно морщится.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Отдохнем трошки, и за работу. Я буду в этом кабинете, у Вьюнкова. Так сказать, одна структура, банк данных и прочее... Да и смолишь ты до хрена, Петрович! Я помню, как ты нас в академии этой "Примой" изводил. Сейчас другое течение! Сейчас вообще модно не курить, поскольку сам командующий этим не балуется! Ну, пошли, перехватим с дороги, что ли. А вы думайте пока, Вьюнков, кого образцовым стрелочником делать будем!
Все, кроме Вьюнкова, выходят из кабинета. В час ноль пять в кабинет к нему робко входит телефонистка Ниночка, полнеющая провинциальная красавица.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Ну, наконец-то!
Вьюнков выходит из-за стола и привлекает девушку к себе.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Ой, не надо, Владимир Михайлович, вдруг кто войдет, а у нас дверь не закрыта.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Это я мигом!
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Какой вы отчаянный офицер, Вовочка. Прямо гусар летучий!