Машков Павел : другие произведения.

Кафе "Флора"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В одном из кафе Сан-Франциско человек, приехавший погостить на две недели, знакомится с другим человеком и...

КАФЕ "ФЛОРА"

  
  
  
  
   "Здравствуйте, дорогие мама и папа!
   Прошло всего два дня, как я улетел, а уже успел соскучиться. О том, как прошел перелет, и что я не потерялся, не заблудился, и вообще, добрался живой и здоровый - об этом я уже рассказал вам вчера по телефону. А теперь вот решил письмо написать. Во-первых, потому что соскучился (впрочем, я об этом уже, кажется, писал). Во-вторых, чтобы не забыть русский язык (шутка!). В-третьих, ради эксперимента: все говорят, что между Штатами и Россией паршивая почтовая связь, ну, вот и хочется проверить, дойдет ли письмо за те две недели, что я буду здесь, или же я его сам, прилетев обратно, выну из почтового ящика?"
   - А в-четвертых, потому что скучно и нечего делать, - подумал Юрка. Подумал, но, конечно, не написал.
   "Сан-Франциско - очень красивый город. Домики небольшие, по два-три этажа, с тройными окнами наружу - по-моему, это называется "эркер" - стоят вплотную друг к другу, похожи друг на друга, но все разные. Улицы зеленые и чистые, и вся эта красота - на холмах, и с трех сторон вода: океан и залив, и панорамы - дух захватывает!"
   Ну вот, вроде, и писать больше не о чем... М-да, писатель из него - тот еще, это ясно, а уж эпистолярный жанр даже великим не всегда удавался. Вернется - будет рассказывать, конечно, однако раз уж сел писать, так надо хотя бы пару страниц!
   "Вчера отметили день моего рождения. Дома у бабы Мани. Было несколько ее друзей, а стол - ну, как-будто и не уезжал! "Оливье", пирожки, баклажаны, курица с картошкой... много всего. Не беспокойтесь за Америку, тут не голодают."
   Все. Последняя мысль израсходована. О чем дальше писать-то? Юрка потряс головой: она, голова, не то чтоб болела, скорее, звенела и была совершенно пуста. Отхлебнул горячего кофе...
   Вчера ему "стукнуло" 19. Мама с папой поднапряглись и в качестве подарка отправили его сюда на оставшиеся перед началом сессии две недели. Здесь живет баба Маня, родная сестра его покойной бабушки, и Юрка у нее эти две недели обретается.
   Вчера по случаю дня его рождения баба Маня наготовила всякой всячины и позвала друзей-соседей. Тут тебе вся география бывшего СССР: две старушки, одна из Киева, в прошлом редактор в каком-то издательстве, другая из Кишинева, бывший врач, и один старичок, бывший кинооператор на Ленфильме. Старушки потягивали вино, старичок пил только водку, Юрке тоже пришлось выпить с ним -во имя мужской солидарности. Потом они вдвоем пили на "брудершафт" и старичок настаивал, чтобы Юрка обращался к нему на "ты", у Юрки это плохо получалось, и все смеялись. Старичок со вкусом рассказывал о бурном своем прошлом, особенно о многочисленных женщинах, назвал несколько известных даже Юрке имен.
   Короче, день рождения удался. Правда, голова поутру немножечко не того... Принял душ. Попытался найти кофе - и не нашел. Возможно, баба Маня его и вовсе не держит: давление. А ее самой уже дома не было. Очередные курсы английского или приемная очередного врача. На столе сырники под салфеткой - для Юрки. Но о еде он думать не мог, хотелось только крепкого кофе. Вспомнил, что в паре кварталов отсюда видел симпатичное кафе, открытое, с зеленью и полосатыми зонтиками.
   Итак, время - около полудня, и Юрка с вожделенной чашкой кофе сидит на веранде кафе под названием "Флора". Сидит за маленьким столиком рядом с кадкой с каким-то растением, не то "столетником", не то кактусом, спиной к улице - чтобы не отвлекаться, и пытается сосредоточиться на письме.
   Еще глоток кофе... Не выходит письмо! Как же это люди романы целые пишут? Не может же быть, чтобы не о чем было писать! Впрочем, он мало здесь чего и видел...
   И тут, как назло, за соседним столиком нарисовалась небольшая, но шумная компания: девочка и двое ребят.
   Девочка вся в черном, в черной бархатной шляпке “а ля папа Карло”, очень бледная с очень синими, даже, скорее, фиолетовыми губами. "Точно как некоторые девчонки у нас, в Москве" - подумал Юрка.
   Один из ребят - с колечками в обоих ушах, в широченных ниспадающих штанах и с какими-то девчачьими повадками.
   Другой, оказавшийся у Юрки за спиной - эдакий красавчик. Смуглая кожа, темные волнистые волосы, джинсы и белоснежная рубашка, Как это все-таки классичеки красиво: синие джинсы и белая рубашка!
   Юрка поймал себя на том, что неприлично долго пялится на этого - третьего. Решительно отвернулся и попытался вновь заняться письмом.
   Не получалось. Эта компания определенно мешала ему. Они болтали черт знает о чем и хохотали, как душевнобольные. Пару раз обернувшись, Юрка встретился взглядом с тем - третьим, и тут же начинал преглупо улыбаться, опускал глаза, отворачивался и принимался старательно выводить буквы, совершенно не соображая, что он пишет.
   Это просто пытка! Надо встать и уйти! Забрать свой кофе и уйти внутрь кафе.
   - А это на каком языке? - раздалось вдруг у него над ухом.
   Юрка вздрогнул и повернул голову. Тот самый, третий, смотрел на него и улыбался. Юрка тоже улыбнулся:
  -- На русском.
  -- На русском? Здорово! Я чуть-чуть говорю по-русски, а вот читать и писать не умею... Меня зовут Майк.
  -- Очень приятно, - пробормотал Юрка. Теперь его очередь представиться. Имя "Юрий" для уха аборигена, скорее всего, недоступно. - Меня зовут Джордж, - наконец решился он, надеясь, что перевод не слишком произволен.
  -- Меня зовут Стефани, - откликнулась сине-фиолетовыми губами девочка.
  -- Меня зовут Джо-Джо, - кивок, наклон ушей с колечками, и рука медленным элегантным жестом протянута ладонью вниз как бы для церемониального поцелуя. Юрка пожал эту руку.
   И наступила пауза. Юрка пожалел, что не ушел минутой раньше. Три пары глаз обшаривали его, и он почувствовал, что позорно краснеет.
   О, он знал за собой эту слабость, ненавидел себя за это и ничего не мог с этим поделать. Когда случалось попасть в мало-мальски неловкое положение, его лицо и шея моментально заливались краской цвета почившего красного знамени. Сколько раз из-за этого над ним издевались, кому не лень!
   Пауза затянулась. Наконец, те двое занялись друг другом, продолжив прерванный разговор. А Майк молча смотрел на Юрку и улыбаться. Похоже, молчание его вовсе не тяготило.
  -- Ты местный? - наконец, произнес Майк. - В смысле, живешь в Сан-Франциско?
  -- Нет, я на каникулах, живу в России.
  -- А где именно в России?
  -- Москва.
  -- Москва? Здорово! Моя мама из Москвы.
  -- Правда? А папа?
  -- Папа из Манилы.
  -- Где это?
  -- Филиппины.
   Позор!!! Юрка еще раз покраснел. У него же по географии всегда была "пятерка"! Ну-ка, бери себя в руки...
  -- А ты родился здесь? В Штатах? - выдавил из себя он.
  -- Да.
  -- Живешь в Сан-Франциско?
  -- Да.
  -- Прекрасный город.
  -- Нравится? Мне тоже. А ты давно тут?
  -- Третий день.
   Снова пауза. Майк поднимается и, обращаясь к своим друзьям:
   - Ребята, мне на работу. - Потом дотрагивается до юркиного плеча и, снова глядя прямо в глаза: - Увидимся?
   И тут же ушел. Юрка провожал его взглядом, пока тот окончательно не растворился в уличной толпе.
  
  
   Он сказал - "увидимся". Нет, он сказал ”See you”. Если дословно переводить, то это "увидимся". А если по сути, то это - "пока", "чао" - и не более того, без намека на следующую встречу. А может быть, все-таки он имел в виду "увидимся"?
   Маловероятно. Случайная встреча, пара слов...
   Юрке было скучно. Чужой город. Чужая страна. Ну, музей, ну, парк знаменитый, ну, небоскребы... В Москве у него - компания, всегда что-то происходит, и нет проблем, куда пойти и чем заняться. А тут... Из бабы Мани экскурсовод тот еще - с ее давлением, артритом, расписанием визитов к врачам и классами английского.
   Где "увидимся"? Когда "увидимся"? Дать объявление в газеты: "Джордж ищет Майка"?
   Остается надежда на кафе "Флора". Как там, в старой песенке? "На том же месте в тот же час?"... Где гарантия, что Майк вообще когда-нибудь туда заглянет?
   Однако каждый день, ближе к полудню, Юрка шел во "Флору" и честно отсиживал там по часу-полтора. Дни стояли теплые, солнечные. Кафе, в частности, и город вообще жили своей собственной, незнакомой Юрке жизнью. Старинный трамвай тарахтел и позвякивал вдоль огромных пальм, высаженных на разделительной полосе. "Весна, весна на улице, весенние деньки. Как птицы, заливаются трамвайные звонки." - Правда, это Агния Барто о Москве писала.
   Что-то необычное происходило в кафе и вокруг него, и Юрка стал присматриваться. Однополые парочки, как мужчины, так и женщины, взявшись за руки, совершенно открыто, никого не стесняясь и счастливо улыбаясь окружающим и друг другу, гуляли по улице, сидели за столиками на тротуаре возле ресторанчика "Багдад" или, как те две блондинки, целовались на балконе питейного заведения "Метро" в доме напротив.
   Пришлось в ближайшем книжном магазине полистать путеводитель. Так и есть: кафе "Флора" и окрестности, это самый что ни на есть центр "голубого" Сан-Франциско. Во попал!
   Встречались, впрочем и "обычные" парочки, и даже семьи с детьми, но преобладали "голубые". Особенно бросались в глаза женоподобные мужчины в башмаках на толстой подошве и мужеподобные женщины с бритыми затылками. Народ вокруг легко и непринужденно знакомился, и Юрка, со всеми его комплексами, завидовал этой легкости.
   А может, Майк тоже "голубой", раз он здесь был? Но так ведь и про него самого подумать можно! А на самом деле - какой он, Юрка? Серо-буро-малиновый?
  
  
   Когда ему было пятнадцать лет, он проводил лето с родителями на Клязьминском водохранилище. Там он сошелся с таким же мальчишкой, как и он сам, больше их ровесников в пансионате не было, а были либо малолетки, либо ребята и девушки постарше, которые их двоих в свою компанию не брали.
   Несколько недель он и тот парень, Кириллом его звали, провели вместе. По утрам они вдвоем брали лодку, заплывали на дальние острова и там купались голышом, валялись голышом среди зарослей камыша и осоки... и мастурбировали - по два, а то и три раза, с детским задором и взрослым упорством. Что их обоих заводило больше: собственные обнаженные тела или сознание того, что они совершали нечто абсолютно запретное?
   Настал день, и Кирилл уехал домой, в свой далекий Саратов. Юрка, большой любитель анализировать, копаться в противоречиях и незавершенности собственных чувств и ощущений, точно знал, что по отношению к Кириллу он испытывал нечто большее, чем просто мальчишескую дружбу, добавлялись еще, по крайней мере, два элемента: безграничное доверие и какая-то подозрительная нежность, позыв схватить, прижать и не отпускать.
  
  
   А в прошлом году Юрка поработал немного вожатым в летнем лагере. Однажды ночью, когда подопечные спали, четверо вожатых устроили пьянку и быстро - наверно от усталости - напились до чертиков. Юркин напарник Артем выключил свет и полез к вожатой Лариске. В абсолютной темноте и тишине какое-то время раздавались сумасшедшие чмоки, а потом ларискина кровать начала равномерно скрипеть, а сама Лариска - так же равномерно стонать. Увидеть ничего было нельзя, воображение рисовало черт знает что, все это происходило совсем рядом, и пьяный Юрка страшно завелся. Нашарил рукой свой недопитый стакан, залпом опрокинул в себя и полез ко второй девчонке, Светочке. И та спокойно пустила его под одеяло. Она была в футболке и трусиках, а он даже не успел раздеться. Стиснув зубы, он судорожно рвал на себе пуговицы и одновременно "давал волю рукам". И вот уже грудью, животом и коленками он почувствовал ее горячее тело. Он вел себя, как взбесившаяся марионетка, весь дергался и извивался, и размашисто ласкал ее маленькую крепкую грудь через футболку. Светка лежала на спине, не сопротивлялась и вообще не двигалась. Тогда он, заведенный до крайней степени, попытался проникнуть под трусики. И тут она неожиданно крепко схватила его за руку и - не пустила внутрь, отодвинула. Он попытался еще и еще раз, правой рукой обвивая ее шею, а левой... Но Светка с неизменным упорством убирала его левую руку. А потом и вовсе отвернулась на правый бок.
   От противоположной стенки несся все тот же равномерный скрип матрасных пружин и все те же равномерные тихие стоны. И тут алкоголь взял свое: Юрка внезапно утратил всякое желание продолжать что бы то ни было и - заснул. Примитивно заснул, обняв "недающуюся" Светку.
   Проснулся с рассветом. С трудом разлепил глаза, медленно восстанавливая происшедшее. Светка спала. Он высвободил руку и выбрался из-под одеяла. На соседней кровати спала Лариска. Одна. Юрка вдруг как бы увидел всю сцену со стороны: в своих кроватках мирно спят две хорошенькие девочки, а он, дурак с похмельной головой в расстегнутой рубашке и спущенных штанах, торчит посреди этой едва освещенной идиллии. Юрке стало смешно. И очень стыдно - за себя, пьяного неудачника. А впрочем... К собственному удивлению, он поймал себя на странной мысли, что страшно рад, что все закончилось именно так, то есть - ничем. Подтянул штаны, вышел, тихо прикрыв за собой дверь, прошмыгнул в свою комнату. Там спокойно похрапывал на славу потрудившийся Артем.
   А что же он, Юрка? Позорно не смог? Или не захотел? Почему? Светка же - классная девчонка! Откуда же это непонятное чувство облегчения от того, что у него со Светкой ничего не вышло?
  
  
   Пару месяцев назад, в морозный и солнечный мартовский день Юрка отправился в бассейн на утренний сеанс. Он любил плавать по утрам: мало народу, почти нет детей, никто не брызгается и не ныряет под тебя, только старички и старушки медленно плавают вдоль бортика.
   В раздевалке на выходе разговорился с парнем - так, слово за слово, ни о чем. Парень был постарше, на вид лет тридцати, выглядел нормально, то есть "средне": не атлет, не толстяк, не заморыш. Оделись одновременно и вместе пошли к метро. Болтали. Шутили. На платформе в ожидании поезда парень вдруг спросил:
   - Порнографией интересуешься?
   Юрка растерялся и не знал, что ответить. "Да, конечно!" - было бы правдой. Кто же не интересуется порнографией?
   - Я тут приобрел по случаю любопытный журнал, - пояснил парень. - Если есть время, поехали ко мне. На часик. Кофе попьем. А?
   Подошедший поезд дал необходимую передышку.
   Что это? Приглашение на секс? Или просто на треп под кофе? По плану после бассейна шел институт, лекция по античной философии, которую, в принципе, можно и прогулять...
   - Ну что, поедем? - Парень нагнулся к самому юркиному уху, вагон грохотал на стыках в черноте тоннеля.
   Юрка поднял глаза и посмотрел в упор. Парень, ну, никак не вызывал отвращения.
   - Вообще-то у меня на сегодня планы... - Юрка оставлял себе пути к отступлению.
   Приехали к нему, в Измайлово. Парень провел Юрку в свою комнату, достал откуда-то и вручил обещанный журнал и ушел на кухню варить кофе. В комнате все было очень чисто и аккуратно - за исключением неприбранной постели соблазняюще распахнутой белизны. Было жарко, батареи работали вовсю.
   Юрка открыл журнал - и уже не мог оторваться. Одна за другой шли потрясающие по качеству фотографии, на которых молодые и очень красивые мальчики и девочки занимались "групповухой". Они вытворяли друг с другом все, что может нарисовать самая изощренная фантазия. Юрка прислонился к притолоке, листал страницу за страницей и думал о том, что вот он сам никогда бы так не смог - перед камерой...
   Вернулся хозяин с двумя чашками дымящегося кофе, поставил их на журнальный столик возле кровати, обернулся к Юрке и стал внимательно и откровенно изучать бугорок, вспухший под юркиными штанами. Потом шагнул поближе и положил на этот бугорок руку.
   - Раздевайся, - предложил он. И добавил: - Жарко ведь...
   И Юрка послушался. Через минуту он уже сидел, голый, на краю постели. Парень повалил его на бок, пристроился сзади и очень-очень нежно стал работать руками над его телом. Постепенно его "ручной поиск" сконцентрировался на промежности. Было приятно... Юрка понял, чего именно тот добивается, но совершенно не испугался. Он твердо знал, что у того с ним ничего не получится. Все мышцы, все тело его было напряжено, и как ни старался тот хотя бы пальцами приоткрыть отверстие, не выходило, все было плотно сжато и наглухо закрыто. В конце концов, парень оставил свои безуспешные попытки.
  -- Тебе помочь кончить? - прошептал он сзади.
  -- Не, я сам, - ответил Юрка, с облегчением почувствовав свободу от его рук. Повернулся на спину и попросил: - Дай, пожалуйста, какую-нибудь салфетку, а то я все тут испачкаю...
   Кофе остался нетронутым.
   По дороге домой и дома, стоя под горячим душем, Юрка чувствовал на себе какую-то несмываемую, какую-то вонючую грязь. Но ведь ничего такого не было! Ни сам парень, ни его постель ничем неприятным даже не пахли. И все равно Юрке было плохо. Мерзко. До рвоты. Он вслух, громко обзывал самого себя всеми самыми страшными словами, какие только мог вспомнить, из них "вонючий извращенец" было самым ласковым. Вот-вот должны были вернуться с работы родители, он был не готов встретиться с ними, он почему-то был уверен, что по его "роже" они непременно сразу же все поймут. Он ушел и один, по морозу, допоздна бродил по городу.
   Почему-то больше всего его мучила мысль, что вот он занимался сексом, можно сказать, "делал любовь" с человеком, и даже не знает, как того зовут. Было в этом что-то животное...
   Фауна, блин!
  
  
   Кафе "Флора". Полуденная чашка кофе здесь стала уже ритуальной. "Прямо как у традиционных британцев - чашка чая в пять пополудни", - усмехался сам над собой Юрка. За кофе он наблюдал бурлящую "голубую" тусовку вокруг. "Насколько же они все свободны! - думал он. - И ничего не боятся. И никого не стесняются. И нет во всем этом никакого вызова, ни малейшего эпатажа, все настолько естественно, будто так и должно быть. Как же мы в России от них отстали!" Если бы и было в Москве подобное место, Юрка бы сто раз умер, но туда не пошел бы. А тут - ничего, сидит себе, кофе попивает... Потому ли только, что никого в этом городе не знает, что не нужно опасаться, что кто-то из знакомых его случайно тут увидит? А остальные? Ну, не все же тут приезжие! Почему они-то не боятся?
   То ли на четвертый, то ли на пятый день в дверях "Флоры" Юрка буквально столкнулся с Майком. Тот выходил на улицу со стаканом кофе в руке. Юрка остолбенел. Не посторонился, просто торчал, как сталагмит, выпучив глаза.
   И Майк его узнал.
   Широко улыбнулся. Из вежливости, или действительно обрадовался?
  -- Эй, русский, привет! Как дела? Ты что, живешь где-то неподалеку?
  -- Ага.
  -- Где?
  -- Там, за углом, два квартала отсюда. - Юрка показал направление рукой.
  -- Гостиница?
  -- Нет, у родственников...
  -- А я как всегда на работу опаздываю, видишь, даже кофе пришлось "на вынос" взять. А то поболтали бы... Впрочем, сегодня работаю последний день: увольняюсь.
  -- Почему?
  -- Да так... потом как-нибудь расскажу... Слушай, а ты сегодня вечером что делаешь? Занят?
  -- А что?
   Майк расхохотался.
  -- Вот это очень по-русски: отвечать вопросом на вопрос. Так занят или нет?
  -- Да, вроде, нет... а что?
  -- Ты в Беркли бывал?
  -- Нет еще.
  -- Я туда вечером еду. По делу, но не надолго. Ну, заодно, ты бы город посмотрел, университет, перекусили бы, поболтали...
  -- О-кей.
  -- В шесть часов. Нормально?
  -- Нормально.
  -- На этом вот самом месте. - Майк указал себе под ноги.
  -- О-кей.
  -- Тогда я побежал. See you!
   Он действительно побежал. Через улицу, не оборачиваясь и стараясь не расплескать кофе.
  
  
   Ровно в шесть, еще на подходе, Юрка издали увидел Майка, стоящего у входа в кафе. Люди входили и выходили, некоторые из них останавливались и обменивались с Майком приветствиями и рукопожатиями. Похоже, он все-таки был здесь завсегдатаем...
   Майк распахнул правую дверцу припаркованной рядом белой Хонды и с церемонным поклоном пригласил Юрку внутрь.
   - Прошу вас, сэр...
   "Сэром" Юрку до сих пор никто не называл. Ему понравилось.
   - Благодарю вас, сэр, - с поклоном же ответил он.
   Майк запустил мотор и бросил машину в поток
  -- Твоя? - Спросил Юрка про "Хонду"..
  -- Моя.
  -- Здорово! Дорогая, небось...
   Внутри просторно. Ход мягкий, неслышный. Да, это не "Запорожец"...
   Покрутились по улицам, выскочили на мост.
   - Самый длинный мост в мире, - комментировал Майк.
   Мост уперся в скалистый остров, они въехали в тоннель, прорезающий гору.
   - Самый широкий тоннель в мире, - продолжал Майк, - двухярусный.
   "Ну, блин, американцы! - думал про себя Юрка, - все у них непременно должно быть самое крутое в мире!"
   И, наконец, - вот он, на весь свет знаменитый университет. Пустынно. Много зелени. Мрачноватые громады корпусов. Возле одного из них Майк остановился, извлек из кармана плоскую коробочку сотового телефона, набрал номер.
   - Привет, - cказал он в трубку, - да, я внизу.
   Они присели на ступенях.
   - Приятель мой, - пояснил Майк. - Он здесь работает. Сейчас спустится.
   Открылась дверь. Вышел мужчина, лет сорока на вид, может, чуть больше. Белая рубашка, яркий галстук. Увидав, что Майк не один, остановился в дверях.
   - Я сейчас. - Майк встал и пошел ему навстречу.
   До Юрки доносились отрывки очень тихой беседы.
   Майк говорил:
  -- Русский... из Росии... турист... нет, не знаю, не уверен... - И потом: - Все!
   Уволился... пoслал его, кретина.
   А тот ему:
   - Конференция... Атланта... сегодня ночью... как назло, когда ты свободен! Две недели... будешь скучать? Позвоню обязательно - и оттуда, и когда вернусь. Встретить? Нет, ну, что ты, спрасибо...
   Дальше Юрка не слышал - ветер уносил слова. Он старался и не смотреть в их сторону: чувствовал себя, как-будто шпионит.
   Еще через пару минут Майк спустился к нему.
   - Правда, это было не слишком долго? - Вынул бумажник, запихнул туда деньги, засмеялся: - Теперь мы богатые!
  
  
   Стемнело. Телеграф авеню в Беркли - любопытная улица, особенно по вечерам. Всюду книжные развалы, кофейни, лохматые окольцованные личности - не то бомжи, не то студенты...
   В пиццерии взяли по куску гавайской пиццы - с ветчиной и ананасом - и соды - со льдом и соломинкой - и пристроились у открытого окна, созерцая улицу с ее "броуновским" движением людей и машин.
  -- Деньги - это подарок на день моего рождения, - сказал Майк. - Правда, с опозданием на неделю. Никак не удавалось пересечься: то Фрэнк был занят, то я. Зато теперь - свобода. Да здравствует безработица!
  -- Ты ведь сам уволился, правда? А почему?
  -- Да надоело... приставал там один...
  -- Что значит - приставал?
  -- Ну, целоваться лез, за яйца хватал - и все такое...
  -- Так послал бы ты его!
  -- Я и посылал, да он не уходил. Он - хозяин ресторана, где я работал, так что куда же ему уходить? Ушел я.
  -- А он что, не понимал, что тебе это неприятно?
  -- Не хотел понимать. Думал, я заигрываю, ломаюсь...
  -- А на самом деле?
  -- О нет! С кем угодно, но не с ним. Совершенно не мой тип.
   "Кажется, он все-таки голубой", - соображал Юрка. И продолжал - "на уточнение":
  -- А кто "твой тип"?
  -- Ну, не знаю, я не так, чтоб очень привeредлив, но все же... Вот, например, Фрэнка видел? Который в университете?
  -- Да.
  -- Совсем другое дело: подтянутый, мужественный, добрый... Хотя, если говорить об идеале... - Майк помолчал с минуту, потом повернулся к Юрке: - Hаверно, кто-нибудь вроде тебя...
   Обалдевший Юрка не повернул головы и продолжал смотреть вперед, за окно, хотя, конечно, ничего уже там не видел.
   Какие-то они другие, американцы, все у них не так. В России после таких слов мужчина делает женщине предложение. А тут... Ну, как это понимать? Просто как описание предпочтительного типа вроде - "мне нравятся толстушки с зелеными глазами"? И как ему, Юрке, реагировать? Если бы хоть не парень, а девчонка ему такое сказала, он бы как-нибудь вывернулся, все-таки какой-никакой опыт общения с девушками у него есть.
   А может, это вовсе никакое не признание, а просто Майк проверяет его на "голубизну"? Ведь умирал же сам он от любопытства, "голубой" ли Майк. Теперь тот открыто сознался и, надо полагать, ждет того же от него. Тогда - откровенностью за откровенность...
  -- Ты будешь надо мной смеяться, - продолжая пялиться в окно, пробормотал Юрка, - но я до сих пор про себя не знаю... В смысле ориентации...
  -- Не буду я смеяться. Таких, как ты, много. Вот тот же Фрэнк, например. Он говорил мне, что всего несколько лет назад окончательно понял, что - гей. Он женат, у него двое детей - старше меня... Так что не торопись - в смысле ориентации, - у тебя еще есть время.
  -- Майк, скажи, а ты с Фрэнком?..
  -- Встречаемся.
   Юрка поймал себя на чувстве, близком к ревности. Почему они встречаются? Что между ними может быть общего? Может, деньги? Может, тот его содержит? Картина классика "Неравный брак"...
   Впрочем, "а судьи кто"? Сам-то пошел ведь с тем, в Измайлово, как последняя эта... Даже имени его не знает! А тут у людей хоть отношения человеческие...
   И все-таки не удержался, спросил:
  -- Ты любишь его?
  -- Не знаю... - Майк явно пытался отыскать правильное слово - но не нашел, а лишь повторил: - Не знаю. - Пожал плечами и виновато так улыбнулся. - Фрэнк у меня на первом курсе математику преподавал, но познакомились мы уже позже. Он - отличный парень. А вот насчет любви... ну, не знаю...
  
  
   На обратном пути Майк рассказывал:
  -- Родился двадцать лет назад в клинике местного университета. Папа с мамой сошлись еще в школе, оба говорили, была большая любовь. Ну, а потом что-то как-то не сложилось, или он другую встретил - до сих пор точно не знаю.
  -- Вы с ним видитесь?
  -- С отцом? Почти нет. Он далеко. В Канаде. Женат. Дети. На день моего рождения звонил и чек прислал.
  -- А с мамой?
  -- Иногда. Она тоже замужем За "своим". То есть, муж у нее русский. Неплохой человек. Живут за городом, в получасе езды. Ее муж все время шуточки отпускает по поводу моей национальной принадлежности.
  -- То есть?
  -- Ну, смотри! Отец родился на острове Минданао в семье, исповедывавшей ислам. Потом семья переехала в Манилу и потом, когда отцу было лет тринадцать, сюда, в Калифорнию. А мама - российская еврейка. Москвичка. - Майк четко, по-русски произнес слово "москвичка". - Так что мамин муж, когда выпьет, проезжается насчет моего "филиппино-мусульмано-русско-еврейского" происхождения. А ведь и правда, смешно...
  -- Тебя это обижает?
  -- Нет. Чего на правду обижаться? Утомляет иногда, это точно. Он неплохой парень, но немножко занудный. Посмотри направо! Красиво?
   Они въезжали в город по мосту, и справа распахнулась панорама небоскребов Центра. Красиво? Не то слово! Потрясающе красиво!!! Жаль только, автомобиль низкий, а барьер моста высокий. Вот из автобуса бы... Вообще в славном городе Сан-Франциско нет недостатка в дух захватывающих панорамах - это Юрка давно понял.
  -- Потом мама уехала учиться в Бостон, - продолжал Майк, - а я до шестнадцати лет жил с дедушкой и бабушкой, ее родителями. Потому и русский язык еще немного помню. Потом мама вернулась из Бостона, вскоре вышла замуж, а я так со стариками и жил. Хорошие они люди, одно плохо - старомодные. Узнав, что я - гей, не смогли меня понять.
  -- А откуда они узнали? - Юрка задохнулся, в ужасе подумав про себя и своих родителей.
  -- Как откуда? Я им сказал.
  -- Почему? Зачем?
  -- А почему нет? Понял, что гей, ну, и сказал. А что?
  -- Я бы не смог - просто так, ни с того, ни с сего... Отравился бы или повесился - но не смог бы...
  -- Ты смешной, - добродушно протянул Майк.
  -- В смысле: смешной потенциальный самоубийца? Ладно, давай, рассказывай дальше.
  -- А дальше - что? Я съехал. Им, старикам, как раз предложили дешевую государственную квартиру, куда с детьми нельзя, ну, так вот совпало, повод такой получился - я и съехал.
  -- Куда съехал?
  -- А никуда. То здесь поживу, то там... Иногда в приютах ночевал.
  -- А школа?
  -- Это святое! Школу я решил закончить во что бы то ни стало. И там никто не знал о моей бездомности. А не то началась бы волокита, выяснение, надзор, опека - зачем мне все это, я же в порядке!?
  -- А дедушка с бабушкой что же?
  -- Они очень переживали за меня. Хотели от той квартиры отказываться. Так что я вовремя отвалил, а не то испортил бы им старость. Они слишком много для меня сделали, и я их люблю и не мог стать поперек дороги. Понимаешь меня? Я часто бывал у них, ну, постирать там, погладить... бабушка потрясающий борщ варит. Ты любишь борщ?
  -- Нет. Перекормили.
  -- Ну и дурак. А я люблю. Иногда денег давали, но я старался не злоупотреблять: у них лишних нет.
  -- На что же ты жил?
  -- Когда как. Подрабатывал...
  -- Кем? Где? В шестнадцать-то лет?
  -- Посуду мыл в ресторанах... Другие разные случайные приработки... Одно время тусовался на Полк стрит, но долго не выдержал: там наркотики, да и вообще - грязно и страшно.
  -- Что такое "Полк стрит"?
  -- Долго объяснять... улица такая. В другой раз расскажу. Или лучше - покажу. Ну, куда теперь? Где ты живешь?
   Они подъезжали к кафе "Флора".
  -- Направо и еще раз направо, - показывал Юрка.
   Остановились у дома бабы Мани.
   - Спасибо за экскурсию. И вообще - за вечер.
  -- Пожалуйста. А завтра ты занят? Только не спрашивай - "а что?"!
  -- Нет. Как говаривал поросенок Пятачок в мультике про Винни-Пуха, "до пятницы я совершенно свободен".
  -- Я смотрел Винни-Пуха, вообще обожаю анимацию, но такой фразы не помню...
  -- Так ты "диснеевского" смотрел. А это - из российской версии.
  -- А вот я действительно до пятницы свободен.
  -- Ах да, ты же безработный теперь... А в пятницу что?
  -- В пятницу вечером я танцую. И в субботу тоже.
  -- Ух ты! Балет?
   Юрка вспомнил массивное серое здание с колоннами - оперный театр, который вместе со зданием мэрии и домом ветеранов составлял потрясающий ансамбль в центре города, эдакий маленький Париж "а ля Наполеон Третий".
   Майк засмеялся.
  -- Нет, не балет. Танцую в одном клубе. Это называется "экзотический танец". Один или два выхода за вечер.
  -- Прилично платят?
  -- Гроши. Но зато чаевые.
  -- Посмотреть бы...
  -- В этот клуб до двадцати одного года не пускают.
  -- А как же ты?
  -- Фальшивое удостоверение, - совершенно спокойно ответил Майк. - Я его себе сделал года три назад. Вот, смотри...
   Он достал из бумажника и протянул Юрке две совершенно одинаковые на вид пластиковые карточки. На обеих - улыбающаяся рожица владельца. Одна из них - водительские права, согласно которым Майку двадцать лет. Другая - удостоверение личности, тут Майку двадцать четыре года.
  -- Главное - не перепутать, когда каким пользоваться, - прокомментировал Майк. - А насчет "посмотреть" - можно попробовать, но уж извини, если тебя не пустят. - И прощаясь: - Так что, завтра еще куда-нибудь рванем, а? Тогда во "Флоре" в полдень?
  
  
   Вся следующая неделя стала для Юрки совершенно феерической. Каждый день за пять минут до полудня он сидел во "Флоре". Майк каждый день опаздывал, минут ни десять-пятнадцать.
  -- Не мог найти парковку, - оправдывался он.
  -- А что если на несколько минут раньше выехать? - ехидничал Юрка.
  -- Не могу. Психологически не могу, - совершенно серьезно отвечал Майк. - Знаю, что это идиотизм, и ничего не могу с собой поделать. Из-за этого я и на работу, и в колледж опаздываю...
   Они выпивали по чашке кофе - Майк приучил Юрку к "капучино": крепкий черный кофе с белым капюшоном взбитых сливок и красной вишенкой или тертым шоколадом наверху - и уезжали на целый день.
   На затоптанной туристами Рыбацкой верфи они лакомились супом из свежевыловленных крабов и любовались дрыхнувшими на солнышке живыми тюленями.
   В прибрежной Пасифике они карабкались по скалам над линией прибоя, и очередная океанская волна, разбиваясь о камни, окатывала их солеными брызгами.
   В аристократическом Саусалито, напоминавшем Ялту, где Юрка однажды побывал в детстве, они прятались от солнца в бесконечных картинных галереях.
   В парке Мюр Вудс они считали годовые кольца на срубе упавшей огромной секвойи и, как ни пересчитывали, выходило, что дерево - чуть ли не ровестник Христа.
   Они обедали на террасе ресторана в Капитоле, а потом играли в волейбол и валялись на пляже в Санта Круз. Юрке пришлось купить себе смешные, длинные, до колен, трусы, ибо его российские плавки типа “бикини”, - по выражению Майка, - выглядели весьма соблазнительно и пользовались бы несомненном успехом на каком-нибудь специальном “голубом” пляже.
   А однажды вечером в Сан-Франциско, слоняясь по многочисленным магазинчикам в окрестностях “Флоры”, Майк, когда они переходили улицу, как бы невзначай взял Юрку за руку. Он вел его через перекресток, как маленького ребенка из глухой провинции. Вокруг были люди - разные, а отнюдь не только “голубые”, Юрка чувствовал себя страшно неловко, но Майк держал его крепко, сжимая руку своей сухой и горячей ладонью, и только перейдя на противоположную сторону, он отпустил его - как-будто ничего и не было.
   Потом они ужинали в китайском ресторанчике. Юрка ничего не понимал в меню и целиком положился на многоопытного Майка. Тот заказал порцию сладкой свинины, одну на двоих.
  -- Увидишь, более чем достаточно.
   Принесли: кроваво-красного цвета мясо в кляре, куски сладкого перца, репчатого лука, ананаса и, разумеется, гору риса.
  -- Ты прав, более чем достаточно, - согласился Юрка. И потом - немного брезгливо:
  -- Сладкое мясо - это как?..
  -- Попробуй.
   Юрка набрался храбрости, зацепил кусочек вилкой, попробовал... съедобно. А с кусочком ананаса - просто класс! Да ради одного этого стоило в Америку приехать!
  -- Знаешь, Джордж, о чем я иногда думаю... - задумчиво произнес Майк - Вот еще лет пять, ну, может, десять... Закончу колледж, найду нормальную работу и - куплю себе ребенка.
  -- Чего? - Юрка аж подавился.
  -- Ну, найду приемыша. Может, на Филиппинах. Может, в России. Или такого же, как я сам, помесь пуделя с чемоданом... Знаешь, иногда сдохнуть хочется... А так - хоть будет ради кого жить.
  -- Сдохнуть? Почему, Майк? Что с тобой? Живешь в лучшем городе лучшего штата самой богатой страны! Тебе двадцать лет и, я уверен, масса друзей и куча поклонников!
  -- Все - правда, - перебил его Майк. - А сдохнуть все-равно хочется! И вот чтобы не сдохнуть - обязательно заведу себе ребеночка.
  -- Бойфренд не одобрит.
  -- Не нужен мне такой бойфренд, который “не одобрит”.
  -- И будешь ты: “одинокий мужчина с ребенком ищет спутника жизни...”
  -- А что - лучше одному, стареющей проституткой, сгнить от СПИДа и наркотиков?
  -- Майк, ты - эгоист. Заведешь ребенка, как лекарство...
  -- Но ведь я и ему - или ей - дам все, что смогу! Разве это эгоизм? И когда в конце концов все-таки сдохну, хоть одна живая душа вспомнит обо мне... Знаешь, пожалуй, ты прав, это - эгоизм.
  -- Ну и что? Один мой друг, еще со школы, женился, и у них недавно родилась дочка. Я был у них перед отъездом. Лежит эдакое чудо, бревнышко в пеленках, еще и человеком-то не назовешь, отрыгивает и орет, как-будто ее режут. Но надо видеть моего друга! Он просто светится весь и только о ней и говорит. Так что, может быть, ты прав, и эгоизм - это не так уж и плохо.
  
  
   В пятницу вечером поехали к Майку на работу, в клуб. Несмотря на все опасения, Юрку пустили. Точнее, никто не остановил.
  -- Просто мы рано пришли, - пояснил Майк.
   Грохотала музыка, бегали цветные лучи - нормальная дискотека. Танцующих было еще немного, в основном мужчины, всех рас, нацинальностей и возрастов, от подростков до весьма немолодых господ.
   Майк купил себе и Юрке по бутылочке местного “Якоря” - действительно неплохого пива с гордой надписью: “варится в Сан-Франциско с 1896 года”. Сидели на высоких табуретках у стены, тянули пиво и болтали. Впрочем, нормально поговорить не удавалось: во-первых, музыка мешала, а во-вторых, народу в заведение набивалось все больше и больше, многие подходили к Майку поздороваться и не всегда сразу уходили.
  -- Тебя знает весь город! - сквозь музыку прокричал ему на ухо Юрка.
   Подошел маленький китайчонок, ну, лет четырнадцати на вид - не больше. Этого-то как сюда пустили?
   - Привет, Джимми! - крикнул Майк. - Как дела?
   Китайчонок махнул рукой и горько так вздохнул:
  -- Э, и не спрашивай...
  -- Что случилось?
  -- В другой раз расскажу. - И, помолчав: - Пойду я отсюда, пожалуй, не то сегодня настроение.
   И ушел.
   - Сколько ему лет? - не удержался Юрка.
   Майк улыбнулся:
   - Не ты первый. А на вид - сколько?
  -- На вид - дитя...
  -- Ему двадцать три. Или двадцать четыре. Это неплохо - молодо выглядеть... Он как-то жаловался, что ему не продают сигареты. Даже после того, как он покажет удостоверение. Дескать, врешь ты все и показываешь фальшивку, и вообще, иди отсюда, мальчик.
   Затем подошла хиппующая личность средних лет: затертые джинсы, застиранная футболка, борода... Из их разговора Юрка мог расслышать только отдельные фразы.
  -- Завтра придешь? Не забыл? - интересовалась личность.
  -- Приду, - отвечал Майк. - А кто будет?
  -- Кто придет, те и будут, - усмехнулся тот. - Как всегда.
   Майк посмотрел на часы и повернулся к Юрке:
   - Мне пора! - прокричал он. И шутливо пригрозил: - Не уходи ни с кем без меня. Тут это быстро делается...
   И ушел. А тот, в джинсах и футболке, так рассматривал Юрку, что он смутился, опустил глаза и отвернулся.
   Музыка гремела, лазеры мелькали, потеющая толпа неистово, самозабвенно танцевала, задевая то и дело спинами и локтями юркины поджатые коленки.
   У противоположной стены поверх голов танцующих осветился маленький подиум. На него легко вскочил человек, придерживаясь за тонкий, от пола до потолка, металлический стержень, замер, огляделся... Потом встряхнулся, заломил руки за голову и - начал танец.
   Майк! Это был Майк. Почему-то его появление в круге света стало для Юрки неожиданностью. На нем была коротенькая, до середины груди, облегающая черная маечка, черные шорты, высокие черные кожанные ботинки с выбивающейся наверх полоской белых носок.
   Танец Майка был необычен. Был он какой-то зазывный, приглашающий и очень, очень сексуальный! Каждый жест, шаг, поворот плеч и бедер буквально звал к себе. Тело говорило: я - прекрасно и я - твое. Каждому, кто здесь был, кто смотрел этот странный танец, тело говорило: я - твое. Посмотри,.- говорило тело, ритмично извиваясь, - подойди, приласкай, возьми себе... не прогадаешь! И Майк улыбался. Не дежурной, на всю смену одетой на лицо улыбкой “девушки в окошке”, нет, он улыбался нежно, немного смущенно и очень искренне.
   Потом - началось. Не прерывая ритмичного своего танца, он расстегнул шорты - сперва пуговицу, потом молнию, потом не торопясь, как бы играя с ними, с шортами, уронил их вниз, продолжая танцевать. Трусики на нем были белоснежными и настолько символично-ниточными, что у Юрки дух захватило. Потом он через голову, растрепав волосы, стянул свою “полумайку”. Остались трусики и ботинки, белая линия носок и белое белье на смуглом теле - это было действительно красиво.
   Потом Майк начал играть со своими трусами, опуская руку вдоль живота, влажного от пота, вниз, демонстрируя самую кромку темных курчавых волос над тем местом, которое на публике показывать не принято, или поворачивался спиной, нагибался и показывал “городу и миру” обе свои половинки, приспуская трусики чуть ли не до середины.
   Если бы кто-нибудь предложил Юрке в этот момент умереть, он с радостью бы согласился, попросив лишь о коротенькой отсрочке - досмотреть божественный танец божественного стриптизера до конца.
   “Вот ведь преклоняемся мы перед талантливыми писателями и поэтами, - подумал Юрка. - А на самом деле, они ведь всего лишь выплескивают на нас самое сокровенное из самых дальних, секретных уголков своей души. Разве не правда? В любом искусстве мы, пусть неосознанно, больше всего ценим откровенность. А Майк - что же? Он откровенен. Искусством эротического танца - в сочетании с потрясающими для этого данными - он владеет в совершенстве. Да он и есть - само совершенство, он просто грамотно, можно сказать, профессионально демонстрирует это свое совершенство”.
   И тут началось другое. Пьяные и не очень, старые и не очень - посетители заведения один за другим буквально выстроились в очередь, чтобы запихнуть за ленточку трусов или за край носка - кто один, кто два, а кто и пять долларов. Каждый из них получал в награду момент прикосновения и нежную, благодарную, сугубо индивидуальнуй улыбку. Ах, Майк, ты - нечто! Один из этих людей, надо полагать, не самый трезвый, рукой с зажатой в ней купюрой попытался стянуть с Майка последнее прикрытие. А Майк, как-будто так положено по ходу его замысловатого танца, отступил на пару шагов назад, так, что посягнувшая рука повисла в пустоте, потом непринужденно вернулся на эту же пару шагов, по-детски погладил несчастного по голове, снова отступил назад, не давая тому опомниться, и уже издали послал ему воздушный поцелуй.
   Юрка, сжавшись в клубок и обняв коленки, теперь уже не испытывал ничего, кроме жгучей, примитивной, бессмысленной и безнадежной, горячей волной бьющей в голову ревности.
   Танец закончился так же неожиданно, как и начался. Майк просто спрыгнул с подиума, сгреб части своего первоначального одеяния и скрылся. Свет над подиумом погас. Лазер по-прежнему мелькал, теперь уже в полутьме,.музыка все так же гремела,.толпа потела и бесновалась в танце по принципу “кто во что горазд”.
   Через несколько минут, переодетый в свое, обычное, не узнанный пьяными “долларовыми” поклонниками, Майк сквозь толпу продрался к Юрке. Он совсем не пах потом, а наоборот - чем-то вкусным.
  -- Пойдем? Или хочешь побыть здесь еще?
  -- Что после тебя я еще здесь увижу? - отшутился Юрка.
   Они вышли в прохладу улицы.
  -- Помнишь, я обещал показать тебе Полк стрит?
  -- Да.
  -- Немножко поздно, уже заполночь. Но вот, смотри, кое-кто еще есть.
   Одна за другой проявилось несколько личностей мужского пола. Они выплывали из темноты под свет фонарей и уплывали обратно в темноту. К фонарям они выходили навстречу проезжающим машинам.
  -- Какие-то они, ну... помятые, что ли...
  -- Наркотики, - пояснил Майк.
  -- И дорого берут за услуги? - поинтересовался Юрка
  -- За двадцать долларов отсосут прямо тут, в машине. За шестьдесят поедут к тебе домой или в гостиницу. На местном профессиональном жаргоне это назвается - “работать”. Впрочем, предпочитают за двадцать.
  -- Почему?
  -- Десять минут - и все дела, ты кончил, он идет на угол и покупает свой “крэк”. И - опять на боевом посту...
  -- Что такое крэк?
  -- Кокаин.
  -- И ты тоже?
  -- Что - я?
  -- Ну, тоже так делал?
  -- Да. Но быстро бросил. Страшно стало.
  -- Страшно - чего?
  -- Втянуться и совсем опуститься. Еще страшно полиции. И потом - запросто убить могут, были случаи.
  -- Кто? Клиенты?
  -- Когда стоишь вот так, “на продажу”, не знаешь ведь, что произойдет через минуту. Кто подойдет. Что предложит. Может, полицейский переодетый, и потом всю жизнь в твоем “деле” будет сверкать слово “проституция”. А может, маньяк какой-нибудь, который за двадцатку тебя на куски разрежет. И никто концов не найдет, да и искать не будут - кому надо?
   Вдруг Майк остановился, вглядываясь в темноту.
   - Джимми?
   В нескольких шагах впереди возле закрытого в эту пору кофейного заведения полусидел на пожарном гидранте маленький китайчонок.
  -- Джимми, какого черта ты тут торчишь?
  -- Это ты, Майк? Ты танцевал сегодня? Жаль, я пропустил твой выход. Ты это здорово делаешь...
  -- Спасибо. Так чего ты тут? Я не знал что ты “работаешь”.
  -- Я тоже. Не знал... - ответил Джимми. - Дебют...
  -- Удачный дебют?
  -- Не слишком пока что.
  -- Еще бы! Сидишь в тени, далеко от проезжей части, тебя же никто не видит! Ты еще во двор уйди и жди там клиентов до пенсии... А впрочем - дебют же!.. Сколько просишь?
  -- Не знаю... Сколько дадут...
  -- Так нельзя. Ты же - продавец. Ты назначаешь цену, а потом торгуешься - если хочешь.
   Неожиданно Джимми начал шмыгать носом. Он явно плакал, хотя слез в темноте не было видно. Майк подошел вплотную, обнял его, Джимми ткнулся ему в ключицу и зашмыгал еще громче.
   - Стивена взяли сегодня утром... - громким шепотом хлюпал он. - За наркотики. Рано утром пришли. Все в комнате перевернули. Нашли, конечно... Меня тоже взяли, прямо из постели, кое как оделся... Отвезли в тюрьму, часа три просидел, потом допросили, сделали тест - и отпустили. Ты же знаешь, я этим не балуюсь. А Стивена оставили. Он вчера перед сном дозу себе вкатил - я видел - так что у них, у полицейских, наверно на нем все приборы зашкалило. Я им, конечно, ничего не сказал - про то, что знаю. Дескать, в колледж хожу, дома не бываю, Стивена почти не вижу и что он делает - не знаю. Ну, и отпустили... А я ключи дома оставил: забыл, когда одевался. Спросонья ведь, и потом - не каждый день арестовывают. Ни ключей, ни документов - все дома осталось, денег - ни цента, ночевать где-то надо...
  -- Может, надо было слесаря вызвать? - предположил Майк - Он бы замок открыл.. Или у хозяина попросить запасной ключ...
  -- Если бы я слесаря вызвал, хозяин вызвал бы полицию. Я там как бы незаконно живу. Плачу Стивену, а тот уже - хозяину. Так что никаких прав у меня нет.
   Юрка слушал все это с двойственным чувством. Он ощущал себя пришельцем из далекой галактики, чужаком, наблюдателем, понимающим все и одновременно ничего не понимающим. Наркотики, полиция, тюрьма, проституция... И при этом ему до невозможности было жалко Джимми...
  -- М-да! - тоном директора школы произнес Майк. - Если до понедельника его не выпустят, придется пойти в полицию и попросить найти ключи в его вещах. В выходные там просто не с кем разговаривать.
  -- Опять в полицию? - ужаснулся Джимми.
  -- А тебе-то чего бояться? Ты - сосед, занятой студент, ни в чем не участвовал и ничего не знаешь. Только не говори им, что подрабатываешь проституцией... Шутка! Кстати, ты решил насчет цены?
  -- Посоветуй, раз ты опытный такой, - буркнул Джимми, явно не желавший возвращаться к этой теме.
  -- Зависит от клиента. Если старик да в лимузине или мерседесе - проси сотню, не меньше. А если такой безработный, как я, например...
  -- Такому безработному, как ты, я бы еще и сам приплатил.
  -- А как насчет за бесплатный ужин? Голоден?
  -- Как собака. - Джимми смотрел на Майка снизу вверх, в глазах - в отблеске фонаря - еще не высохшие слезы. - Майк, ты это серьезно?
  -- Вполне. Поживи у меня до понедельника, а там видно будет.
  -- Ты один живешь?
  -- С соседями. Они нормальные мужики, возражать, я думаю, не станут. Пара дней - без проблем. У меня отдельная комната. Правда, там беспорядок, прости уж.
  -- Прощаю, - Джимми наконец улыбался.
   Майк извлек купюру в двадцать долларов.
  -- Купи сэндвичи на свой вкус.
   Джимми не пошел - побежал.
  -- А ты - благодетель, - съязвил Юрка.
  -- Просто он - отличный парень. Приехал по студенческой визе, никого у него тут нет. Очень стеснительный, ты наверно заметил. Со Стивеном у них какие-то странные отношения: не то соседи, не то любовники. Стивена я знаю, нелегкий тип. Джимми, может, и ушел бы от него, да некуда и не на что.
   Не успев тронуться с места, машина насквозь пропахла ветчиной и жареной картошкой.
  -- Джимми, какая у тебя специализация в колледже? - спросил Майк, делая очередной правый поворот на красный свет, совершенно немыслимый в Москве.
  -- Компьютеры.
  -- Ого! Знаешь о чем я подумал? Через пару лет ты начнешь работать, тысяч за шестьдесят в год, не меньше, еще лет через пять станешь вице-президентом какой-нибудь фирмы в Силиконовой долине, а это уже тысяч сто или даже двести. Купишь дом. С бассейном. И будешь приезжать сюда по вечерам в мерседесе, снимать по дюжине самых красивых мальчиков, всех одновременно, и кунать их голышом в этот свой бассейн. И вот тогда, вспоминая себя сегодняшнего, будешь громко смеяться.
  -- Здорово у тебя это получается: уговаривать, успокаивать, заговаривать зубы... Прямо готовый агент по продаже страховых полисов. Или - еще лучше - социальный работник. Майк, ты ведь тоже в колледже учишься?
  -- Да.
  -- Специализация?
  -- Социальная психология.
  -- Ну вот! Оно самое - твое! Будешь спасать падших ангелов, вроде меня.
  -- Эй, ангел, предупреждаю, кровать у меня одна. Не захочешь со мной, будешь спать на полу.
  -- Я подумаю... А впрочем, чего думать, ты же меня купил.
  -- Прекрати! - неожиданно серьезно и резко отрубил Майк. - А ты, Джордж, куда? Домой? Или, может, с нами? - И к Джимми: - Ты сколько сэндвичей купил?
  -- Три.
  -- Итак?
  -- Не, ребята, мне домой надо. Я не предупредил, а звонить уже поздно. И вообще, скоро улетать, ну, и дела всякие...
   Действительно, не предупредил, и звонить поздно - баба Маня рано ложится. Но не было, не было у него никаких “всяких дел”! И - святые мученики, будьте свидетелями, ибо Юрка - один из вас, мучеников, - как ему хотелась поехать! Как хотелось!..
  -- Жаль... - разочарованно протянул Майк. - Ладно, завтра мы приглашены на вечеринку.
  -- Кто это - мы?
  -- Я. И ты тоже.
  -- Не понял...
  -- Помнишь, парня в клубе пару часов назад? Ну, высокий такой, с бородой и в футболке? Зовут Брайан. Я спросил про тебя, он сказал, что ты “о-кей”, даже симпатичный, так что добро пожаловать.
  -- Тот еще принцип подбора гостей, - пробормотал Юрка.
  -- Значит, завтра во “Флоре”? Наше время?
  
  
   Всю ночь Юрка ворочался с боку на бок, то просыпаясь, то проваливаясь в полусон. Ему чудилось смуглое крепкое тело Майка, обвивающее тонкое белое тело Джимми. Ох, какой же он идиот, что отказался! Как ему хотелось быть сейчас там! Ревность вперемешку с любопытством - эта гремучая смесь не давала нормально уснуть.
  
  
   Когда на следующий день он пришел во “Флору”, Майк и Джимми уже были там. Майк вскочил.
   - Тебе как всегда? Капучино?
   Юрка чувствовал себя сволочью. Майк не позволял ему платить даже за кофе.
  -- Привет, - сказал Джимми, - а я и не знал, что ты - его бойфренд.
  -- Че-го?
  -- Да ладно, он мне про тебя ночью все уши прожужжал. Не волнуйся, ничего у нас с ним не было, просто лежали в темноте и трепались. Ты счастливый, Джордж, такого парня отхватил!
  -- Никого я не отхватил. И вообще, завтра вечером я улетаю обратно, в Россию.
  -- Зачем? - удивился Джимми.
  -- Что значит - “зачем”? Я там живу.
  -- А остаться? Не хочешь?
  -- Джимми, ты чего? У меня там институт, мама, папа... все там, а здесь я - в гостях!
  -- Я не о том. Я о Майке. У тебя в России есть кто-нибудь? В смысле, встречаешься с кем-нибудь? Бойфренд?
  -- Нет.
  -- Значит, не хочешь остаться...
  -- Да о чем ты? У меня виза гостевая и билет обратный на завтра, а там - институт, сессия, родители ждут...
  -- Я о Майке, - словно не слыша Юрку, сказал Джимми. - Похоже, он серьезно в тебя втрескался. - И добавил протяжно: - Я бы от такого никуда не уехал.
   Вернулся Майк с юркиным капучино.
  -- Опять без сахара, как всегда? - спросил он Юрку. - Ну вы, русские, даете! Серьезные ребята. Хорошо, что “холодная война” закончилась ничем. А не то, представляешь, Джимми, сидишь ты в окопе где-нибудь в окрестностях своего Тайбэя, а тут - морской десант, русские, и бежит прямо на тебя Джордж, и с размаху тебе в морду - капучино без сахара... Ужас! Невольно станешь пацифистом.
  -- Я вприкуску сахар люблю, - попытался оправдаться Юрка, - а в вашей странной стране сахар в пакетиках.
  -- Это как - вприкуску?
  -- Просто: кусочек рафинада в рот, и процеживаешь через него кофе.
  -- Ты хочешь сказать, что ешь сахар?
  -- Не ем, а держу на языке, а кофе или, там, чай через него пропускаю.
  -- А я еще слышал, что в России собак едят, - вставил Джимми.
  -- В Москве не едят. На Севере - да. Местные народности...
  -- Ну и что? - сказал Майк - Во Франции, вон, лягушек едят!
  -- Не только во Франции, - заметил Джимми, - во Вьетнаме тоже.
  -- Во Вьетнаме, - произнес Майк “вчерашним” директорским тоном, - это следствие французской оккупации. Кстати о еде: Джордж, допивай свой кофе и поехали к Брайану. Там всегда есть, чем перекусить. Джимми, ты же бывал у Брайана, мы ведь там и познакомились, правда?
  -- Да. И со Стивеном я тоже там познакомился.
  -- Так это что, дом знакомств, куда мы едем? - спросил Юрка.
  -- В некотором роде... Брайан - состоятельный мужик, живет со своим бойфрендом, лет на двадцать или тридцать моложе его. Брайан рассказывал, что привез его из Таиланда, это было пару лет назад, он ездил туда в отпуск, встретил Тима, ну, и привез его сюда. У него свой дом на Твин Пикс, и по субботам - “день открытых дверей”. Приходят его, Брайана, друзья - старички, одни или со своими мальчиками, приходят молодые ребята тоже. Многие там перезнакомились.
  -- И перетрахались, - добавил Джимми.
  
   Ехали недолго: вверх по Маркет стрит, потом направо и - переулочками в гору.
   “По таким горкам не на машине, а на фуникулере ездить”, - подумал Юрка.
   Сегодня - последний день. Завтра в пять - самолет, он, Юрка, улетает, возможно, навсегда. А Майк остается. И каждый идет своим путем...
   Припарковались удачно, прямо напротив дома, и двинулись вверх по дорожке. Большой белый дом прилепился к горе, нависая над улицей. В окне второго этажа, огромном - во всю стену, виднелся человек. Совершенно голый, в накинутом на плечи распахнутом халате. Стоял, как статуя, обозревая что-то поверх их голов, надо полагать, панораму города.
   - Это и есть Брайан, - сказал Майк и помахал тому снизу рукой. - Да вы же встречались вчера, Джордж!
   Брайан увидел их, запахнул халат и исчез из поля зрения: пошел открывать им дверь.
  -- Добро пожаловать, чувствуйте себя как всегда, то есть как дома! - и смерил Юрку тем же “вчерашним” взглядом.
  
  
   Люди приходили и уходили, но больше - приходили и оставались. Многие явно не были между собой знакомы - и тут же знакомились. Некоторые, как и Юрка, были в этом доме впервые.
   В точном соответствии с тем, что говорил Майк, тут было несколько “старичков”. Некоторые - со своими “мальчиками”. “Мальчики” - в основном, азиаты. Юрка подумал, что, наверно, это потому, что азиаты выглядят так молодо, вроде Джимми, и “старички” компенсируют с ними свое необоримое, но, увы, противозаконное желание спать с малолетками. Кстати, Джимми почти сразу был зажат в угол долговязым пепельным блондином средних лет в очках в дорогой оправе. Выглядел тот весьма интеллигентно.
   “Ну, и слава Богу, - подумал Юрка, - может развяжется, бедняга, со своим наркоманом Стивеном...”
   Майк, казалось, и тут знал всех и сразу “пошел по рукам”. Юрка наблюдал со стороны, как легко и весело Майк общался со всеми подряд, и старичками, и мальчишками, как он красив, когда улыбается, смеется, когда просто говорит что-то, жестикулируя не по-филиппински и не по-американски, а в точности как его русско-еврейские дедушка и бабушка. Сколько девчонок отдали бы душу вместе с телом за такого парня! Какие красивые дети могли бы родиться! Эх, мать-природа...
   На столе в комнате рядом с кухней - индейка и ветчина, профессионально уложенные, явно доставленные из какого-нибудь ресторана, куча разных овощей и бутылочки с соусами и приправами - делай сам себе салат, какой хочешь. На другом столе - ведерко со льдом, пластмассовые стаканы и батарея бутылок.
   За кухней во дворике Тим, таиландский любовник хозяина дома, в немыслимо коротких, почти не существующих шортах жарил гамбургеры на открытом огне. Брошенный на произвол судьбы, Юрка взялся ему помогать. К таинству поджаривания Тим его не допускал, так что помощь юркина ограничивалась тем, что он подносил из холодильника сырые котлеты и относил на стол готовые, да еще то и дело таскал жаждущему Тиму пиво из холодильника.
   Он вдруг осознал, что ведет себя так же, как Майк: легко и непринужденно вступал в разговор, шутил и отвечал на шутки. Добрая половина гостей говорила с тем или иным акцентом, и Юрка совершенно не переживал по поводу своего. Он определенно пользовался успехом: похоже, в этом доме он был первым русским.
   И Юрка “оторвался”.
   Он пил рисовую водку, пил мексиканскую текилу, пил коньяк, пил шотландский виски, перемежая это все голландским пивом.
   Стемнело. Покончив с гамбургерами, Тим свернул ему и себе марихуанны. Наверно, Юрка был уже достаточно пьян, потому что кроме запаха паленой травы, не почувствовал ничего. В голове вертелось пушкинское: “Что ты, баба, белены объелась?”... Вертелось, впрочем, все, что могло вертеться: люди, дом, двор, луна... Юрка сидел во дворе в шезлонге, потягивая попеременно марихуанну и - из стакана со льдом - виски через трубочку.
   Подошел Майк, наклонился.
  -- Мне на работу пора. Забросить тебя домой или тут останешься?
  -- Не знаю, - сказал Юрка. Меньше всего на свете ему хотелось вылезать из шезлонга.
  -- Если хочешь - оставайся. Тебе тут минут пятнадцать пешком до дома. Не заблудишься?
  -- Не беспокойся.
   Из кухни вышел Брайан со стаканом в руке.
  -- Присмотри за Джорджем, - попросил его Майк. - Мне ехать пора. В клуб. Я танцую сегодня.
  -- Ты потрясающе это делаешь, я видел вчера, - ответил тот. - Езжай, конечно. Джордж в порядке. Правда, Джордж, ты в порядке?
   Юрка приподнял стакан в знак приветствия.
  -- Я в полном порядке!
   Майк обнял его сзади, быстро чмокнул в шею позади уха и ушел.
   Юрка остался один.
   Стало прохладно.
  -- А еще говорят, мол, Калифорния, субтропики... - пробормотал он и с недопитым стаканом виски в руке перебрался внутрь, в комнату, пристроился там на диване перед телевизором. На экране что-то мелькало, но что именно - Юрке не удавалось разглядеть, как он ни старался. Глаза не слушались, не желали сходиться в одной точке, а вместо этого примитивно слипались. Устав бороться с самим собой, он так и заснул, полусидя-полулежа, со стаканом в руке.
   Потом кто-то расстегивал на нем джинсы. Юрка не просыпался и не сопротивлялся. Потом он ощутил теплую влагу чьего-то языка, который проделывал с ним нечто немыслимое, невозможно приятное, Юрка нырял в это неиспытанное, оно захлестывало его, и - он выстрелил всем, что имел, прямо в этот теплый ласковый рот. И опять заснул. Пожалуй, впрочем, он и не просыпался.
   Однако потом ему пришлось проснуться. От боли. Он обнаружил себя совершенно голым, распластанным на животе, как препарируемая лягушка, не то на полу, не то на кровати, и кто-то сверху и сзади, громко сопя, пытался проникнуть внутрь его. Не получалось, и тот который сверху, засопел еще громче, пальцами и ногтями открывая себе путь. И - удалось. Вогнал, что называется, по самые яйца. Боль жуткая! Глаза из орбит! Но даже закричать не удается: кто-то другой пихает Юрке в рот свой член, и тоже по самые яйца, Юрка задыхается захлебывается, член того, который спереди, размеренно бьет по гландам, а того, который сзади, кажется вот-вот встретится с этим, который спереди, и он, Юрка, просто развалится на две половинки. И вместо крика получается мычание, которое, похоже, еще больше раззадоривает того, что сзади, и тот бьет все чаще и чаще, и все глубже и глубже. Боль - сумасшедшая! Неожиданно рождается лозунг: “Комсомолец, не трахайся без наркоза!” К черту шутки! Ну что им стоило - сначала убить, а потом уже - все что угодно?..
   Юрка тихонечко стонал через нос, как раненый слон через хобот. Потом вдруг захлебнулся чем-то вязким и соленым. Не успевал глотать, и оно, это вязкое и соленое, текло по губам на подбородок. В это время тот, который сзади, врубил до самого желудка и, похоже, кончил. Полежал сверху, посопел в ухо и - вынул. Все? Рано радуешься! Его место тут же занял другой. Как ни пытался Юрка, не мог ничего разглядеть: темнота кромешная. Опять кто-то навалился, засопел, стал проталкиваться внутрь. Смазка, похоже, высохла, но уже и не было той первой, жгучей боли. Саднило. Как по разворошенной ране. И одно-единственное желание, одна мольба - побыстрее бы это все закончилось!
   Тихо-тихо, как послушный мальчик, Юрка лежал на животе, раскинув ноги и руки, не шевелился и даже уже не стонал, и безмолвно, одними губами молил всех богов, каких только мог вспомнить, чтобы забрали его прямо сейчас, потому что он больше выдержать не может... А тот, что сверху, не спешил, он сопел и двигался равномерно, как маятник. Они были не одни, кто-то был рядом, в душной темноте, кто-то гладил Юрку по спине и что-то шептал, похоже, подбадривая того, что был сверху. Кто это? Тот, что уже кончил в него? Или еще один, который ждет своей очереди? Ну, пожалейте, добейте уж!..
   Юрка отключился. Вырубился. Потерял сознание.
   “Заебали!” Наверно, так сказал бы немногословный Козьма Прутков...
  
  
   Пришел в себя под утро. Трещало и раскалывалось все: голова - с перепоя и от наркотика, а тело!..
   Начинало светать.
   Юрка с трудом огляделся - никого вокруг. Все-таки это была кровать. Он сполз с нее и, полусогнувшись, полуощупью поплелся искать ванную комнату. Ноги до колен в чем-то липком. Нашел ванную. Свет резанул по глазам. Черт, это же его собственное дерьмо в перемешку с его собственной кровью и чьей-то спермой! Подтерся туалетной бумагой как мог. Прополоскал рот. Потом так же полуощупью вернулся в спальню, нашарил по углам свою разбросанную кем-то одежду, кое-как оделся, вышел в коридор... никого, мертвая тишина. Нашел входную дверь и - по ступеням вниз, на улицу.
   Было уже почти светло. Юрка присел на край тротуара, но тут же вскочил: болело то, на чем сидят. Побрел вниз к Маркет стрит. Остановился. Посмотрел на часы...
   Нет, в это время домой еще нельзя.
   Эх, не поехал он вчера к Майку, не знает, где тот живет. Майк, почему ты уехал? Почему оставил?..
   Он доплелся до Маркет стрит, перешел ее, пустынную в этот час, и остановился. Весь город сверху - как на ладони. Залив. Мост. Пригороды на том берегу. А вон башенка Беркли. Там Майк учится... Майк, неужели ты такой же, как они? Ненавижу эту страну! Этот город! Завтра, нет, уже сегодня - мой самолет, ну, и хорошо. Навсегда! “Карету мне, карету...”
   Вниз по Маркет стрит - до дома рукой подать. Но не будить же бабу Маню. Не дойдя двух кварталов, Юрка свернул направо, на Кастро стрит. Под ногами - бумажные стаканы, окурки, какие-то рекламки с обнаженными торсами - помятые свидетели прошедшей бурной ночи. И он, Юрка - один из них, такой же, как они - мусор в ожидании дворника... Он прошел еще немного, нашел скамейку, присел - но сидеть больно. Прилег. Закрыл глаза. И моментально провалился в сон...
   Потом вдруг что-то - шестое ли чувство? - заставило его открыть глаза. Над ним стоял полицейский. Нет, это была женщина в полицейской форме. Она без выражения смотрела на него и молчала. Юрка вскочил со скамейки.
   - Извините, - пробормотал он по-русски. Потом почему-то прешел на итальянский: - Руссо туристо... - И опять по-русски: - Я больше не буду. Я - домой. Можно?
   И побрел прочь, боясь оглянуться.
   По дороге остановился у витрины с зеркалами, посмотрел на себя, и стало противно. Красные глаза, спутанные волосы, искусанные до крови губы... С добрым утром, баба Маня, это я, пришел чемодан складывать! Почему такой красивый? А перепил, обкурился, и ебали меня всю ночь! Так что из горла наружу лезло. Шлюха последняя, все, кому не лень, такую имеют - вдоль и поперек. А она лежит, как рыба на прилавке, и не то терпит, не то кайф ловит. Или алкаш последний, наркоман там, кто еще!? Дайте стакан или дозу, и дальше - что угодно: хоть в рот, хоть в жопу, хоть на кусочки...
   Когда он пришел, баба Маня уже не спала. Как назло, было воскресенье, и у нее - ни курсов английского, ни врачей. Она, естественно, пришла в восторг от его вида. Юрка вообще врать не умел и не любил. Он ждал, что, ну, вот сейчас начнется: “бедный мальчик”, “дурная компания”, “как не стыдно”, “что скажем родителям”... Ах баба Маня, баба Маня, еврейская четвертинка его по-ленински перемешанной крови, баба Маня, ты - прелесть! Ни вопроса, ни упрека.
  -- Когда твоего прадедушку - моего отца - гнали в Треблинку, он наверно выглядел лучше. Впрочем, он вообще был красивый мужчина. Я так понимаю, что завтрак тебе сейчас - как покойнику сарделька. Чаю? Или анальгина - от головы? Или и того, и другого? Хочешь душ принять и потом поспать? Я позвоню, вызову “шаттл” на два часа.
   Душ. Конечно, душ! Смыть всю грязь, все дерьмо - и свое собственное, и чужое, неизвестно чье! Со спины, с живота, с ног... Он стоял под горячей струей - долго, может быть, целый час. Что же это было - прошлой ночью? Посвящение в “голубые”?
   До того места, которое больше всего и надо мыть - не дотронуться: распухло и болит. Хорошо бы сечас зеркало - посмотреть, как это там, сзади, выглядит. А еще лучше - фотоаппарат: сфотографировать в научных целях задницу свежеизнасилованного пацана. А кстати, те, безымянные, в темноте, личности, что пользовали его - были ли там презервативы? Сколько их было, этих личностей? Две? Три? Больше? У скольких из них СПИД, который гуляет по Сан-Франциско шире, чем где бы то ни было? Юрка где-то вычитал, что проверяться имеет смысл не раньше чем через полгода. Значит, где-нибудь в декабре он - очи долу - попрется в какую-нибудь клинику в Москве. Дескать, здрасьте, меня в мае выебали, ну, вот, интересуюсь... А до декабря - что? Жить в неизвестности? Или он умрет до того? Простудится, иммунная система откажет и - пиздец. А маме с папой скажут - мол, вскрытие показало - вирус иммунодефицита. То есть, ебался ваш сыночек налево и направо, вот и подхватил. Урну с прахом изволите в семейный склеп? Или по ветру развеять - в назидание другим? Черт, как же все болит!..
   Ну, а если бы это был не “черт знает кто”? А если бы это был Майк? Юрка понимал, что Майка там не было, не могло быть, он в это время танцевал в своем клубе, приспускал на публике трусы до крайней степени. Майк! Если бы вместо этих всех был ты! Мы бы, наверно, бесконечно долго целовались, может быть, даже по-французски - языками, и потом с тобой - все что угодно С одним тобой. Потому что нет на земле второго такого, как ты!
   Но ты - уехал...
   Предал...
   После душа Юрка уснул. В час дня баба Маня разбудила его. Чашка жидкого чая не спасала - а на “Флору” уже не было времени. Побросал в чемодан вещи и без пяти два был на улице. “На выход с вещами, блядища! Вон отсюда, и как можно скорее! Тут своих “ночных бабочек” навалом.”
   На бордюре тротуара спиной к Юрке сидел Майк, неистово набирая номер за номером на своем маленьком карманном телефоне.
  -- Алло, Джо-Джо! Привет! Слушай, что там вчера произошло у Брайана? Что? Откуда ты знаешь? Кто, кто сказал? А ты? Да, я знаю, что ты не по этой части... Пока.
  -- Алло, Джимми! Хорошо, что хоть по сотовому тебя поймал. Что там вчера произошло? С Джорджем! Не знаешь? Рано уехал? С тем самым? Ладно, потом расскажешь, я спешу, извини.
  -- Алло, Брайан! Черт побери - автоответчик... Брайан! Это Майк. Звоню насчет Джорджа. Перезвони мне на сотовый, пожалуйста. Это очень важно! Пока.
   Юрка так и стоял - с чемоданом в одной руке и сумкой в другой, он даже не поставил их на землю, он даже перестал дышать. Он вдруг остро почувствовал, что - влюбился. По настоящему. По полной программе. И - о ужас! - влюбился не в девушку... Юрка заплакал. Слезы текли и текли, а руки заняты сумкой и чемоданом, которые он боялся поставить, потому что Майк мог услышать.
   Майк и не услышал. А, наверно, почувствовал. Медленно обернулся, засветился весь - ах, как он умел улыбаться! - вскочил, подлетел, ухватился за чемодан.
  -- Я отвезу тебя в аэропорт!
  -- Нет, спасибо, мы уже “шаттл” заказали.
   Майк все тянул чемодан на себя. Юрка не отпускал. И - плакал. Смотрел на Майка, прямо ему в глаза - и плакал.
  -- Я уже все знаю, - опустив ресницы, сказал Майк.
   Неожиданно для самого себя Юрка закричал петушиным фальцетом:
  -- Почему это был не ты? Это должен был быть ты! Не кто-то другой, а ты!
   Майк отпустил чемодан и схватил Юрку за плечи.
   - Прости меня, пожалуйста. За все. За все, что случилось. Это все - моя вина. Я должен был думать. Думать! Прости...
   Вышла баба Маня. Остановилась в дверях и молча смотрела на Юрку с сумкой и чемоданом в руках и незнакомого мальчика, бесцеремонно трясущего ее внучатого племянника за плечи.
   Подъехал микроавтобус-“шаттл”. Водитель вышел и забрал у Юрки вещи. Короткая сцена прощания. Юрка целует бабу Маню, та целует его, велит передавать приветы. Майк отступил в сторону и смотрит издали щенячьим взглядом. И Юрка набирает воздуха полные легкие, подходит к нему и протягивает руку. Для пожатия. Только и всего. А хочется броситься на шею и долго-долго плакать! Только бы не заплакать сейчас...
  -- See you... Увидимся...
   Они оба махали рукой вослед - и баба Маня, и Майк.
   Объезжая квартал, “шаттл” выворачивал на Маркет стрит мимо кафе “Флора”. Все та же зелень за деревянным заборчиком, те же яркие полосатые зонтики. Вот там, под крайним, слева, зонтиком маленький столик, рядом в деревянной кадке - не то “столетник”, не то кактус. За этим столиком Юрка сидел в тот самый первый день, когда познакомился с Майком.
   “Шаттл” ждал зеленого света. На тротуаре у самого светофора две девочки целовались. Юрка отвернулся от окна - и от целующихся девочек, и от кафе - и заплакал. Опять. Да что же с ним сегодня такое!? Переизбыток жидкости? Так вроде, сходил куда положено перед выходом. Никогда не был Юрка плаксой, не припомнит он, чтобы за последние, эдак, лет пятнадцать плакал - даже когда падал, раздирал колени, набивал шишки, даже когда дрался - мальчишка же! - и бывало иногда действительно больно - нет, никогда он не плакал. А вот сегодня - ну, прямо фонтан какой-то! Конечно, оно, там, побаливает, но не настолько, не до слез же... А слезы все текут и текут по щекам, и Юрка слизывает их с уголков губ и глотает.
   На шоссе по пути в аэропорт в параллельной линии на протяжении почти всего пути рядом с “шаттлом” шла белая двухдверная Хонда. Как ни выворачивал Юрка шею, не мог разглядеть, кто был в ней за рулем.
   Еще через пару часов самолет делал плавный разворот над городом. Стюардесса, стоя в проходе, объясняла, как пользоваться кислородной маской и где находится спасательная надувная подушка - на случай, если самолет грохнется в океан. Юрка не слушал. Грохнемся - так грохнемся. Может, это и лучше даже, если грохнемся, р-раз - и никаких проблем! Он смотрел в иллюминатор. Там, внизу, среди всех этих улиц и крыш, где-то там - Майк, мусульмано-иудей, наркоман, стриптизер, проститутка, студент, самый лучший человек на свете... самый любимый!
  

Сан-Франциско

июль-сентябрь 1999 г.

   2
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"