Машнин Александр Леонидович : другие произведения.

Разбитые идеалы: экономическая теория социал-дарвинизма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта монография посвящена исследованию неоклассического и австрийского экономических учений. В ней показано, что конвенциональная экономикс широко использует метафизическое, предвзятое описание экономических отношений. В работе утверждается, что смешивание труда и орудий труда, человека и собственности незаконно и препятствует трезвому экономическому анализу. Изучается "волчий закон", доказывается, что общество волчьего закона - это не свободное и развитое, а дикое и неразвитое общество. Монография доказывает взаимную несовместимость аксиом мэйнстримовой экономикс, ее теоретическую и практическую несостоятельность.
  
  
  'Счастливы люди, у которых есть 'абсолютный принцип'. Им не нужно ни наблюдать фактов, ни думать: у них заранее готово лекарство для всякой болезни, и для всякой болезни одно и то же лекарство.'
  Н. Г. Чернышевский. (Избр. экон. произв. Т. 2. 1948, с. 128.)
  
  'Чистая экономикс может превосходно доставать кроликов из шляпы.'
  Дж. Хикс (Value and Capital, 1946, p. 23.)
  
  
  Введение
  
  
  В этой работе мы постараемся развенчать миф, согласно которому экономика, основанная на рыночных и капиталистических принципах, - на социал-дарвинизме, - приносит обществу свободу, эффективное производство, плодотворные рабочие места, благосостояние и высокие темпы развития. Мы покажем, что, напротив, капиталистическая экономика России крайне непродуктивно использует общественный потенциал, созданный вне капиталистических институтов: природные (земли, полезные ископаемые) и человеческие (культура и всеобщая грамотность населения) ресурсы, технологии, объекты промышленности.
  Мы покажем, что популярные в российском среднем и высшем классе экономические представления, приписывающие благосостояние населения рыночным институтам, основаны на в корне неверной экономической теории. Мы постараемся доказать, что эта теория, вернее - группа методологически сходных теорий, часто называемая 'конвенциональной' или 'общепринятой' экономикс, характеризуется высокой степенью произвольности, глухотой к реальным экономическим проблемам.
  В этой работе будут подробно исследованы стартовые предпосылки, аргументация, методология, заключения и практические выводы неоклассической и австрийской экономикс, составляющих костяк ортодоксальных экономических воззрений современности. Логический и эмпирический анализ ортодоксальной экономикс позволил автору прийти с к следующим выводам: (1) методология исследования, на которой строится здание неоклассической и австрийской школ экономической мысли, научно несостоятельна даже по стандартам Нового времени, (2) изначальные предпосылки экономистов вышеуказанных школ тождественны их выводам, (3) используемые ими 'аксиомы' и методы социального анализа не позволяют изменить выводов и практических рекомендаций, даже если экономическая система претерпит кардинальные изменения, и (4) ортодоксальная экономикс является независимой от экономических отношений системой спекулятивной метафизики, но в то же время - проводником в массы идей социал-дарвинизма.
  Заметим, что воспетое знаменитым философом свободы и основателем социал-дарвинизма Г. Спенсером общество неравенства и вынужденного подчинения имеет обширную поднаготную, которую не все хотят, не все могут видеть. Не всем экономистам удобно писать об обратной стороне капиталистического производства (а нередко - лишь капиталистической собственности без производства, очень распространенной в России и других странах бывшего СССР). Не все могут заметить, что кабальные отношения наемного труда куда легче навязать бедным, чем богатым, и что, таким образом, бедность воспроизводится, передается из поколения в поколение - заодно с политической и умственной придавленностью, несвободой.
  Легко показать, что социал-дарвинизм несет в себе мало разумного и прогрессивного. Даже поведение диких зверей превосходит в разумности то, что Г. Спенсер и неолиберальные экономисты предлагают людям, в качестве модели эффективной экономики. Адепты либерализма, принимаюшие крайний эгоизм и 'бесконечные потребности' человека за основу динамичной экономики, почему-то считают эти свойства естественными для человека и, более того, наделяют ими всех животных. Скромность их познаний в биологии приводит к тому, что и животные воспринимаются отвлеченно. Распространенные почти у всех высших животных забота о потомстве, готовность защищать свое и чужое потомство не принимаются во внимание сторонниками дарвиновской экономики. В действительности, крайней гедонист будет считать свое и чужое потомство будущими соперниками, способными обречь его на голодную смерть, ввиду недостатка ресурсов. В среде абсолютно эгоистичных индивидов забота о потомстве исключена. Она возможна только в социуме. Пример дельфинов или волков, их помощь больным особям, показывает, что ссылки либералов на 'естественный', повсюду распространненый в природе закон асоциальной борьбы беспочвенны.
  Нельзя не обратить внимание на то, что сторонники экономического либерализма, возможно, сами того не осознавая, требуют, чтобы человечество переняло экономический уклад от диких животных, пусть и отвлеченных, измышленных диких животных. Неужели эти светила философии и экономики учились для того только, чтобы указывать населению на 'диких зверей' и требовать: 'люди, берите с них пример'? Более того, либеральные экономисты приписывают всем животным 'естественный закон' борьбы всех со всеми лишь по собственному невежеству. Ясно, что если бы этот 'естественный закон' действительно существовал, его защита полицейским государством, на которой либералы настаивают, была бы невозможна. В этом случае не было бы не только 'априорно неэффективного' правительства, не было бы промышленности, науки, даже языка, - были бы лишь хищные индивиды, органически не способные к кооперации и сложно скоординированной совместной деятельности. Заметим также, что социал-дарвинисты уподобляют каждого человека не просто животному, но бесконечно голодному, ненасытному животному. Потребности человека бесконечны, - трубят 'строго научные' экономисты, нисколько не заботясь о доказательстве столь важного положения, и выстраивают на нем свои теории.
  Критика либерализма в научном сообществе экономистов в России выставлена за порог, по традиции объявлена ненаучной. В этом отечественные либералы прилежно следуют за западными либералами начала XX века. Критика экономикс часто отвергается уже потому, что она противоречит 'базовым аксиомам' самой же экономикс. По словам Л. Робинса, - видного теоретика начала XX века, - базовые аксиомы управляют людскими решениями,2 а по мнению австрийского политэконома Л. Мизеса - 'выбираются произвольно' в любой дедуктивной теории, в том числе австрийской экономикс3. Непонятно, как этими доводами можно защищать 'строго научную' теорию.
  Развиваясь, либеральная экономикс приводила и более убедительные доводы в собственную защиту. Так, известно положение М. Фридмена, согласно которому единственный критерий научной состоятельности теории - ее предсказательная успешность.4 Его ограничение в методе общественных наук состоит в том, что теория должна служить только предсказыванию общественных явлений. Однако, способность теории давать верные прогнозы не является достаточным критерием ее истинности. К примеру, теория может быть внутренне противоречивой, или сразу несколько теорий могут найти эмпирическую поддержку. Нельзя определить конкретное число и алгоритм эмпирических проверок, после которых теория получит статус истины.
  Заметим, что экономические модели монетаристов сильны не предсказаниями, а в ретроспективе. Константы в уравнениях этих моделей рассчитываются специально для того, чтобы модель получала эмпирическое 'подтверждение'. Но эта подгонка моделей к историческому материалу путем изменения констант в уравнениях не имеет ничего общего с научной проверкой теории. Превозносимая М. Фридменом проверка теории имеющимся статистическим материалом открывает двери в экономическую науку для любой теории, в которой можно играть с константами. Достаточно ввести новый коэффициент или изменить существующий и вся теория, а заодно и ее основные гипотезы, начинает превосходно коррелировать с подобранными фактами. Теория получает эмпирическое 'подтверждение'. Так появилась возможность для приискания наукообразной оболочки для выгодных гипотез, хотя бы целью всего теоретизирования было не исследование действительности, но возвеличивание тех или иных идей. Этой цели и служит методологическая новинка М. Фридмена. От научной теории нужно требовать не только удовлетворительного объяснения явлений, но и отсутствия в ней ложных, опровергнутых гипотез.
  Это последнее соображение М. Фридмен не замечал. Главное для него - способность модели объяснять изменение экономических показателей, а не соответствие действительности ее ключевых гипотез.5 Его доводы о необходимости ограничения инструментария оценки научной теории предсказательной областью направлены лишь на ограничение неоклассики и монетаризма от научной критики. К. Гувер указал на возможность существования внутренней логической ошибки в системе, прошедшей эмпирический тест. 6 Это замечание относится и к нововведениям Фридмена в экономической науке.
  Методологически, либеральный экономический анализ всегда начинается с объявления готовых ответов на важнейшие вопросы хозяйства и экономической мотивации всех людей; никогда - с постановки вопросов или гипотез. Его экономические исследования ведутся лишь в пределах этих ответов, безосновательно именуемых 'универсальными аксиомами'.
  Экономикс выставляет все социально значимые экономические явления и процессы за порог научного исследования. Один из способов состоит в объявлении неугодного экономического явления экзогенным, т. е. не зависящим от исследуемых отношений, заданным извне какой-то чужеродной силой. Либералы объявляют экзогенными все экономические явления, которые выходят за рыночную проблематику: образовательный и культурный уровень населения, производительность труда, продолжительность жизни, развитие инфраструктуры. Не говоря уже о том, что низведение огромного количества естественных и экономических фактов к внешним по отношению к капиталистической системе ведет к ложной теории, оно позволяет рассматривать все внешние условия как поле для охоты капиталистов, извлечения ими прибыли. Более того, метод 'объявления экзогенным' делает невозможным не только оценку, но даже постановку вопроса о социальных издержках капиталистического строя.
  Главной хозяйственной проблемой общества представляется экономический выбор универсального рационального индивида. Неоклассика разрабатывает теории единичного акта выбора; австрийская экономикс - поведенческую метафизическую систему - праксеологию.7
  Либеральные экономисты выдают свои теории за безусловно правильное знание. По их словам, эти теории схватывают суть и первобытной экономики, и экономики будущего. Латинское выражение 'верую, потому что абсурдно' - верую, потому что невозможно представить рациональное доказательство, очень метко характеризует стержень их теорий. Л. Робинс и У. Джевонс заявляют, что 'неоклассические аксиомы', т. е. недоказанные, произвольно взятые мнения об экономических отношениях, - это непререкаемые силы, которым подчиняются все люди.8 В 'Теории политической экономии' У. Джевонс громогласно объявил верность этих 'аксиом' псевдопроблемой, и исследование их верности - ненаучной деятельностью, тратой времени.9 Ясно, что вопрос о соответствии экономических сил их неоклассической интерпретации его не волнует. Вместо исследования экономик конкретных стран, вместо получения знаний столь ценными методами обобщения и сравнения, либералы, подобно богословам, выводят теорию из веры в особую миссию рыночной системы. Но целью научной теории является не производство вымыслов, которые легко понять и в которые все должны верить, но получение верного, проверяемого, практически ценного знания.
  Не секрет, что исследования в традициях неоклассической экономикс характеризуются излишним формализмом, бессодержательностью, математическими вариациями на одни и те же темы, принципиальной оторванностью от изучения реальных экономических проблем, таких как бедность, передающаяся из поколение в поколение и устойчивое неравенство экономических возможностей.10 Примерно половина статей в либеральных экономических журналах оторваны от исследования экономической действительности, обходятся без ссылок и упоминаний экономических фактов.11 Обособленность научных сообществ снижает возможность коммуникации информации в экономических науках и осложняет эмпирическую проверку теорий и гипотез.12 Эмпирически необоснованный 'консенсус', установившийся в западной мейнстримовой экономике ведет, в том числе, к дискриминации тех исследователей, кто не следует принципам этого консенсуса, исследует не абстрактную экономику, а конкретные отношения.13 Воцарившийся в профессиональном сообществе экономистов застой препятствует развитию экономики как науки, сводит значение профессии экономиста к вынужденному эпигонскому развитию чужой метафизики, препятствует развитию специфических технологий эмпирической проверки.14 В современной экономикс оценка научных работ осуществляется с позиций их соответствия стандартам самой дисциплины; соответствие гипотез действительности второстепенно. Главное - соответствие гипотез аксиомам. Методы, применяемые в естественных науках, в частности методы проверки и отсеивания конкурентных гипотез, либеральным экономистам не нужны.
  Бытует мнение, что у этой 'науки' ради 'науки' всегда будет немало защитников: неоклассические знания дают неплохой доход и высокий социальный статус профессионалов.15 Но сложность технического анализа неоклассики, как правило, скрывает бессодержательность, неспособность формулировать общественно значимые вопросы.16 Подчеркнем, что данная работа не направлена на критику использования математических методов в экономике. Отвергается лишь использование математике для придания ореола научности псевдопроблемам и бесплодным абстракциям. В отрыве от объекта исследования с их помощью возможно лишь нагромождение заблуждений. В этом случает математическая строгость будет маскировкой неосновательности дисциплины.
  Исследование методов, гипотез, выводов школ экономической науки крайне важно для развития теории и общественных отношений. Ведь если та или иная теория не выдерживает проверки, ученые и практики освобождаются от необходимости идти по ложному пути. Студенты получают возможность не заучивать ложные знания. В России неоклассическая экономическая теория преподносится в качестве последнего слова западной науки. В большинстве школ и вузов ее изучают на безальтернативной основе. В 90-е гг. ее научный авторитет не подвергался сомнению. Сугубо либеральная интерпретация экономической жизни по-прежнему находит широкую поддержку в органах власти, преподавательском сообществе, в научных и популярных журналах.
  В этой работе доказывается, что либеральная экономикс продолжает традицию фантазирования, заложенную алхимиками социальной мысли: вульгарными политэкономами XIX века и Г. Спенсером. Неугомонные попытки либералов путем синтеза идей ожесточенной конкуренции и экономической гармонии создать 'науку' - апологию капитализма привели к распространению метафизической системы, не соответствующей научному мышлению современности.
  
  
  
  Раздел первый. О методе неоклассических и австрийских экономистов
  
  Методология неоклассической экономикс
  
  Согласно В. Эшли, неоклассические представления об экономической жизни основаны на спекуляциях социальной философии.17 Связь или изолированность всех экономических явлений устанавливается с помощью метода диванной спекуляции, без какого-либо эмпирического исследования. Просто потому, что так кому-то удобнее. Это ведет к очевидным нелепостям, не замечаемым в экономическом мейнстриме. К примеру, в неоклассической модели Р. Солоу темпы долгосрочного экономического роста не зависят от уровня инвестиций и безработицы.
  Когда какое-нибудь явление постулируется в неоклассической политэкономии фактором другого, например, предпочтения - фактором безработицы, этого достаточно для того, чтобы считать основу теоретической части завершенной. Решив таким образом теоретические проблемы, либеральные экономисты переходят к практическим выводам, дают жесткие наставления правительствам (на основе выводов своей 'строго научной' теории).
  В неоклассической экономикс все ключевые догадки незыблемы, священны. По мнению Ф. Энгельса, главная черта идеологического или априорного метода состоит в том, что 'свойства какого-нибудь предмета познаются не из самого предмета, но дедуцируются из понятия предмета. Сперва из предмета составляют себе понятие предмета; затем ставят отношение вверх ногами и измеряют предмет по его отображению - по понятию. Не понятие должно сообразоваться с предметом, а предмет должен со-образоваться с понятием.'18 В противоположность, научное исследование требует тщательного сбора и изучения доказательной базы, проверки и улучшения догадок.
  Центром неоклассики является проблематика рыночного равновесия. Все человеческое хозяйство сводится к рынкам, а рынки - к статичному (наблюдаемому в определенный момент времени) равновесному состоянию. Т. е. капитализм - это прежде всего рынок, а для любого рынка естественно равновесие. Выходит, что и капитализм - это лишь совокупность равновесных состояний. В то же время, любое общество состоит только из ненасытных эгоистов. При этом, бедные во всех случаях сами виноваты в своей бедности. Объяснение: их предельный продукт труда крайне низок. Случаи ценового диктата работодателей, возможность принуждения человека к незаслуженно низкооплачиваемому труду находится за пределами либеральной экономической мысли.
  У неоклассиков есть универсальное объяснение любого уровня бедности и нищеты при 'эффективном' капитализме. Бедность, - вещают неоклассики, - следствие низкой предельной производительности труда, т. е. избытка наемных работников по сравнению с капиталом. Но откуда берется капитал? Почему не весь капитал доступен работникам в качестве производительных сил? Почему часть капитала систематически простаивает? Эти вопросы неоклассики не ставят. Низкая производительность труда не является конечным экономическим явлением, на которое можно спустить всех собак. Производительность труда сама является экономическим явлением, и ее исследование является важной задачей экономической науки.
  В неоклассической экономикс вкусы потребителей объявлены заданными извне. Между тем, они в неоклассике являются основой спроса. Предпочтения всегда принимаются за экзогенный показатель, за некоего кита капиталистической экономики. Метафизический метод позволяет неоклассикам отказываться от лишних гипотез, отвергать их 'по умолчанию' в связи с несоответствием 'базовым аксиомам'.
  Концепция индивида, используемая в неоклассике, несовместима с выводами общественных наук, в том числе антропологии и психологии. Причина данной несовместимости не только методологическая - общественные науки построены на исследовании обширного эмпирического материала, в то время как либеральная концепция рационального и эгоистичного индивида строится лишь на воображении.
  Заметим, что крайний гедонист неоклассиков не мог бы образовать общество. Всесведущий гедонист неоклассиков по определению не может учиться. Экономическая деятельность в террариуме таких индивидов будет сводиться не к производству, а к расхищению ресурсов окружающей среды, к порабощению слабого сильным.
  Если правильного человека неоклассики воспринимают рыночным автоматоном, то правильное государство для них - это жандарм, охранник бизнеса, собственности и рыночных отношений. Его задача - защищать экономические права, которых у богатых куда больше, чем у бедных.
  Н. Г. Чернышевский вскрыл глубокую асоциальность и экономическую неэффективность полицейского государства. Превращение государства в жандарма капитализма лишает его средств предупреждения покушений на собственность и возможностей борьбы с причинами социальной нестабильности.19 Теория экономической гармонии молчаливо предполагает, что всегда имеется возможность защитить полную свободу экономических решений отдельного лица.20 Это допущение уже потому неверно, что владение массы средств производства небольшой группой лиц ухудшает и стесняет экономическое положение остальных людей, создает экономические предпосылки для навязывания им кабальных условий труда.21 Действительная защита государством рыночных прав каждого человека в условиях навязываемой капитализмом хищнической морали обернулась бы делом не бесплатным, а чрезвычайно дорогим. Охрана свободы экономической деятельности является очень трудной задачей для государства, не говоря уже об охране абсолютно свободной конкуренции.22
  Идеальный рынок неоклассиков прозрачен. Эгоистические акторы имеют всю полноту информации о положении дел в экономике. Но в действительности эгоизм и стремление выдавить конкурента способствуют тому, что человек или фирма с крайней неохотой делятся информацией. Разумно сделать вывод, что в среде крайних эгоистов доступ к ценной информации особенно затруднен. Значит, из неоклассического постулата о всеобщем эгоизме можно вывести непрозрачность рыночной среды, неадекватную информированность агентов, обилие информации, вводящей в заблуждение. Все это повышает издержки рыночной координации, заставляет фирмы нанимать больше персонала для изучения рыночной информации. На издержки информирования в среде эгоистических акторов указывали экономисты Р. Фадель и И. Сегал.23 Значит, неоклассические 'аксиомы' о всеобщем эгоизме и благотворности тотальной конкуренции, с одной стороны, и 'аксиомы' прозрачности и бесплатности рыночной надстройки взаимно исключают друг друга.
  Разбирая 'аксиому' о благотворности тотальной конкуренции, нельзя отвлечься от практических наблюдений. В любой борьбе, в том числе экономической, бывают победители и побежденные. Во многих отраслях мелкие фирмы выигрывают от укрупнения. Но такое укрупнение, даже как результат победы в конкурентной борьбе, повышает способность фирмы навязывать потребителям свой ассортимент и завышать цены на продукцию. Ожесточенная конкуренция в большинстве случаев заканчивается изживанием проигравших конкурентов, а это делает оставшихся производителей более 'редкими', а значит, более влиятельными. Выходит, что столь ценимая либералами 'свободная конкуренция' ни в своем процессе, ни в результате не обходится без рычагов экономического принуждения.
  Согласно Риэю, неоклассика выведена из ядра несложных предпосылок, включая веру в рыночную эффективность.24 Отсутствие стремления понять мир, внутренней критики, связи формальных моделей и их контекста, а также увлеченность логическими играми характерны, по мнению Дж. Ходжсона, для экономистов неоклассического направления.25
  Неверно приписывать рыночной системе весь технический прогресс и рост производительности труда в обществе. Рыночная и финансовая системы сами являются продуктами роста производительности труда, выражением потребности в координации мощных систем производства. Надо ли напоминать либеральным экономистам, что производство осуществляется не на рынке, а вне его - на предприятии, где работник подчинен распорядку капиталиста. Вот почему производительность труда растет не для того, чтобы облегчить или уменьшить труд работника, и не для того, чтобы наделить его большей покупательной способностью, но лишь для того, чтобы эффективнее использовать его рабочую силу в интересах собственника. Фирма внедряет у себя только те изобретения и усовершенствования, которые обещают принести больше прибыли. Отсюда видно, что рост производительности труда лишь опосредованно связан с системой капиталистического производства. Она может и поощрять, и душить технический прогресс.
  В неоклассической модели рыночного ценообразования потребители и производители взаимодействуют друг с другом сугубо механистически. Ее агрегаты - рыночный спрос и предложение, строятся путем суммирования спроса и предложения индивидов, участников рынка, что не позволяет отражать возможность взаимодействия агентов, в частности, возникновения 'эпидемии спроса' на основе тенденции к подражанию. Распространение моды, представлений о престижности потребления того или иного товара в либеральной теории не признается за объект, заслуживающий исследования.
  Фирмы заинтересованы в расширении рынков и капиталистических отношений, а значит - новые потребности населения появляются не сами собой, но в значительной части являются следствием капиталистических отношений. Кривая спроса выражает не только личные, но и навязанные потребности. Считать выбор человека суверенным проявлением его личной воли нелепо, поскольку человек подвержен влиянию внешней среды.
  В неоклассической теории нет освещения механизмов, посредством которых изолированный рынок устраняет экзогенные шоки и приходит к состоянию равновесия. Предложенная паутинообразная модель не решает проблемы, - в соответствии с ней рынок может и оставаться в неравновесном состоянии, и даже усиливать дисбаланс между спросом и предложением. И, наконец, самое главное состоит в том, что 'эффективное' рыночное равновесие, предлагаемое неоклассикой совсем не означает ни действительно эффективного задействования ограниченных ресурсов, ни лучшего из возможного удовлетворения потребностей.
  Точку пересечения кривых спроса и предложения ошибочно принимать за состояние всеобщего благополучия. Неоклассические экономисты не отвечают на вопросы о том, ведет ли достижение равновесия какой-либо отдельной торговой системой к повышению темпов роста благосостояния ее участников и общества. Ими не рассматривается возможность замещения товаров, - в случае, если рынок не равновесен, - когда избыток или дефицит переносится на другие сферы производства и, таким образом, может содействовать развитию иных производств. Неоклассикой не рассматривается межотраслевая конкуренция, устремление капитала в более выгодные сферы производства.
  Мы знаем, что капиталистическая прибыль создается в процессе производства, а не в результате сбыта товара на рынке.26 Особенно выгодный сбыт товара для продавца всегда является потерей для покупателя, и поэтому представляет собой нечто жульническое, не связанное с систематическим обогащением капиталиста. Напротив, обогащение чужим трудом, посредством навязывания кабальных условий труда и оплаты труда ниже его вклада в произовдственный процесс, является систематическим источником роста богатства капиталиста. Изучение экономического выбора предпринимателя составляет компетенцию прикладной дисциплины. Экономическая наука изучает экономические отношения в целом, и не может ограничиваться интересами имущих классов.
  В условиях, изображаемых неоклассическими экономистами как конкурентный баланс интересов продавцов и покупателей, как равновесие вполне может затрудняться экономическая деятельность одних лиц и облегчаться деятельность других лиц. Формальное представление о рынке как о совокупности абстрактных параметров не позволяет отразить многие из коренных свойств капиталистической системы, в частности, большую роль частного капитала в формировании конкурентоспособности его владельца. Концентрация собственности позволяет капиталисту оказывать влияние и сковывать экономическую деятельность других лиц. Накопление капитала всегда означает накопление экономических возможностей и позволяет диктовать условия труда и найма рабочей силы.
  Уже на первых страницах 'Стоимости и капитала' неоклассик Дж. Хикс установил, что центральной проблемой экономической науки является взаимоотношение рынков.27 В его книге последовательно проводится тезис, что экономические отношения полностью исчерпываются рыночной проблематикой, а задача экономистов состоит в их исследовании посредством теоретического аппарата неоклассики.28 Дж. Хикс убежден, что главная задача экономистов состоит в разработке методов, позволяющих анализировать взаимоотношение рынков в экономике.29 Обратим внимание, что под взаимоотношением рынков Дж. Хикс подразумевает взаимоотношение идеальных, абстрактных рынков и, таким образом, подменяет экономическое исследование рыночным анализом, а этот последний - метафизическими спекуляциями.30
  Но какие научные основания имеет Дж. Хикс для утверждения того, что экономическая наука должна вращаться вокруг проблематики взаимодействия выдуманных рынков? Одного убеждения в том, что учреждения обмена играют первоочередную роль в обществе, недостаточно. Учреждения обмена возникают не на пустом месте. Они способствуют перераспределению уже существующих ресурсов, в то время как создание новых ценностей происходит на предприятиях. Подобные вопросы в 'Стоимости и капитале' не изучаются.
  В 'Стоимости и капитале' Дж. Хикс указывает, что 'метод' общего равновесия Л. Вальраса и В. Парето предоставляет исследователям общую картину экономических отношений.31 Хикс пишет о доктрине общего равновесия именно как о ценном познавательном методе, т. е. смешивает экономические идеи и способ их производства. Спекулятивная доктрина Л. Вальраса причисляется им к методу экономического исследования, видимо для того, чтобы отвлечь от изучения действительного метода Л. Вальраса. Дж. Хикс навязывает научному сообществу в качестве бесспорного метода то, что является лишь следствием комбинации методов умозрения и дедукции. Этот сомнительный прием Дж. Хикса не повышает научной обоснованности вальрасианства и неоклассической экономикс, действительной основой которых является догматическое и уничижительное видение человека. Способом построения этих очень похожих экономических учений является слепая вера в рыночные первоначала, приписывание учреждениям обмена значения первопричины и двигателя экономических отношений.
  Не следует забывать об общности теоретических истоков лозаннского и неоклассического направлений экономической мысли. Наиболее существенные положения заимствованы из вульгарной политэкономии XIX века. Их главной общей чертой является приоритет веры, ее возведение в абсолют, невнимание к научной методологии. Понятно, что в этом случае логико-математический аппарат не может быть использован продуктивно. Таким образом, вопреки Дж. Хиксу, вальрасианская теория общего равновесия является не методом экономического познания, а метафизической системой.
  'Элементы чистой политэкономии' Вальраса оказали огромное влияние на формирование неоклассической экономикс. Его книга - квинтэссенция всех 'либеральных' стереотипов, представленных в самом откровенном виде. По этой причине данная книга очень полезна для изучения либеральной парадигмы экономических отношений.
  Л. Вальрас начинает с утверждения необходимости различать между 'гуманитарными фактами' и 'естественными фактами'.32 Первые, по его мнению, зависят от 'проницательной воли', вторые - от взаимодействия 'слепых и фатальных сил'.33 Это разделение смехотворно и не имеет никакого научного обоснования. Нельзя объявить явлениями только гуманитарными или только естественными бедность, безработицу, экологический или экономический кризис, перепроизводство сельскохозяйственной продукции.
  Вальрас объявил, что бедность всегда и всюду есть следствие стихийных сил, с которыми экономистам справиться не под силу. Экономисты, по его мнению, должны посвятить себя абстракциям. Но для чего нужна экономическая теория, как не для освещения и решения проблем экономической практики?
  Украшая свой трактат глубокомысленной метафизикой, Л. Вальрас объявляет, что '...человеческая воля, напротив, обладает сознанием и может действовать по разному'34. Во-первых, не человеческая воля, а человек может действовать по-разному. Во-вторых, нельзя согласиться с мнением Л. Вальраса касательно подчиненности сознания воле. Возможно, для этого буржуазного экономиста воля и сознание как объекты исследования, как проблемы, совершенно несущественны, неинтересны. Но в таком случае зачем ссылаться на непроясненные элементы действительности при построении научной теории? Если Л. Вальрас считает возможным на вечные времена отдать человеческое сознание в собственность человеческой воле, то у него на это нет видимых научных оснований. Понимание воли и сознания, достигнутое трудами великих философов и многолетними исследованиями психологов, Л. Вальрас обесценивает быстро, наскоком, привычным для его политэкономии методом голословного постулирования.
  Следует отметить понимание Л. Вальрасом экономического достояния человечества, общественного богатства. По его мнению, к общественному богатству следует причислять лишь относительно редкие вещи.35 Этот подход идеален для роста капиталистической эксплуатации, для игнорирования внешних эффектов капиталистического производства: разграбления, эксплуатации творческих способностей человека, природных ресурсов, может служить оправданием для загрязнения окружающей среды. Л. Вальрас уверяет, что 'чистая' политэкономия подобна классической механике и должна быть 'физико-математической наукой'36.
  Л. Вальрас открывает в бытии некие 'гуманитарные факты' и убеждает, что они 'имеют своим источником проявление воли человека, которая является силой проницательной и свободной'37. Итак, причины 'гуманитарных фактов', а заодно и экономических отношений Л. Вальрас ищет в неких всепронизывающих и самостоятельных сущностях 'воли человека', которые не зависят от экономической системы. То, что одушевляет такого рода теоретическую экономику, приводит ее в движение, заставляет изменяться, всегда находится за ее пределами. 'Воля' не подвергается экономическому анализу. Все эти ссылки либеральных экономистов на внешнеэкономические силы являются лишь попыткой аннулировать познавательные возможности экономического анализа. Возвещая, что 'истины чистой политической экономии дадут решение самых важных, самых спорных и наименее ясных проблем прикладной политической экономии и общественной экономии'38, Л. Вальрас руководствоваться в экономических вопросах воображением.
  Распространено мнение, что неоклассика производит избыток непотребного, общественно бесполезного товара, но в то же время лишает исследователей творческой свободы, характеризуется 'умственным размахом от М до Н'39. Дж. Кларк и др. уверен, что для экономистов важно не участвовать в парадигме 'наука - для научного сообщества', и 'вместо того, чтобы писать статьи, которые показывают академическую мощь и читаются единицами', нужно быть полезными для населения.40
  Неоклассические экономисты изучают не действительно существующие экономические отношения, но вырабатывают нормы правильного поведения, обучают хозяйственных субъектов так, как это выгодно социальной элите - собственникам средств производства. Еще Р. Вирхов писал: 'очень печально, что всегда тысячи должны гибнуть в нищете, чтобы нескольким сотням жилось хорошо, и что эти сотни, когда наступает очередь очередной тысячи, пишут лишь наставления'41.
  
  Методология австрийской экономикс
  Рассмотрим воззрения ее основных представителей: К. Менгера, Л. Мизеса, и Ф. Хаека.
  В 'Принципах экономикс' К. Менгер хочет постичь законы роста общественного богатства.42 Но метод К. Менгера состоит в том, что он сводит общественные отношения к экономическим, а экономические - абстрактно-рыночным. Метод Менгера заключается в том, чтобы выдать свою кабинетную фантазию за действительность капиталистических отношений.
  Неверно полагать, будто австрийская политэкономия последовательна в использовании приниципа индивидуализма. В 'Принципах...' К. Менгер прямо указывает, что его спекулятивная теория экономики предназначена 'служить общественным [sic] интересам наивысшего значения'43. Менгер утверждает необходимость 'редуцировать комплексные феномены экономической деятельности человека к простейшим элементам, доступным для точного наблюдения'44. Ключ в том, что простейшие элементы Менгера никакому наблюдению не поддаются. Согласно Менгеру, явления экономической жизни 'организуются в точном соответствии (strictly) с конкретными законами'45.
  По Менгеру, экономическая деятельность состоит из решений 'экономизирующих индивидов'46, роботоподобных, одинаково мыслящих и действующих на протяжении всей жизни. Такая теория должна с математической точностью прийти к заключению о конкурентном характере экономической деятельности, поскольку существование одинаковых и бесконечно хищных созданий вкупе с органиченными ресурсами не может не привести их к состоянию ожесточенной конкуренции. Согласно 'рациональному' К. Менгеру, дружба, семейные связи, любовь, научные и религиозные общества есть товары.47 Непонятно, как эти товары производятся, потребляются. Остается неясным, на каком основании Менгер отождествляет чувства и товары, чем доказывает их сходство.
  К. Менгер полагает, что ценность товара определяется удовлетворением потребностей экономизирующего индивида.48 Заметим, что рациональный, 'экономизирующий индивид' появляется у Менгера уже в экономике собирателей.49 Как в примитивной экономике, состоящей из неграмотных и полудиких людей, мог появиться и распространиться рациональный индивид, остается неизвестным.
  При условии, что концепция предельной полезности верна, дополнительное потребление состоятельного бизнесмена не может приносить ему больше полезности, чем дополнительное потребление работника. Бизнесмен, если он является рациональным в неоклассическом смысле, если черпает мотивацию к деятельности из стремления извлекать полезность от потребления, будет неэффективным, поскольку его мотивация будет уменьшаться по мере роста его состояния, и он как гедонист будет переключать свою энергию на потребление. Здесь у неоклассиков противоречие между теорией предельной полезности и предпосылкой о заинтересованности в результатах своего труда.
  С другой стороны, интересы бедных, низкооплачиваемых трудящихся нарушаются неоклассической системой распределения 'по предельному продукту', так как в обмен на тяжелый и неблагодарный труд они могут неопределенно долго получать мизерную плату, погрязнут в состоянии хронической неудовлетворенности основных потребностей, т. е., используя либеральную терминологию, недополучат большое количество полезности. Призводимый в капиталистической экономике продукт частично экспроприируется. Поскольку в этой экономике большинство лишены средств производства и возможностей их приобретения, она эффективна в воспроизводстве эксплуататорских отношений и неравенства.
  К. Менгер странным образом уверен в том, что труд, вложенный в создание товара, на его рыночную стоимость никак не влияет.50 Последняя предполагается функцией способности товара удовлетворять потребности.51 Но когда Менгер начинает доказывать, что формирование цены товара происходит в колебаниях между ценой спроса и ценой предложения52, он вступает в противоречие сам с собой, со своим предыдущим постулатом.53 Действительно, откуда берется его 'цена предложения'? - ее элементом являются вложения рабочей силы в производство товара.
  Менгеровская 'цена спроса' тоже остается книгой за семью печатями. К. Менгер отсылает экономистов-практиков к экзогенным параметрам: полезности и платежеспособности клиента. Но ведь и платежеспособность зависит от многих причин, в том числе от стоимости рабочей силы, если речь идет о платежеспособности основной массы населения - работников по найму.
  Согласно К. Менгеру, ситуация, в которой собственник земли получает больше доходов, чем тот, кто возделывает землю 'не аморальна'54. По его мнению, в такой ситуации 'удовлетворение важных человеческих нужд сильнее зависит от сервисов... участка земли, чем от сервисов трудящегося'55. Выступая за разделение экономической теории и этики, К. Менгер считает, что он лично вправе высказываться об этической природе экономических явлений и отношений, причем без какого-либо конкретного рассмотрения.
  К. Менгер заявляет, что его исследование направлено на 'сведение человеческих феноменов к выражениям самых естественных и самых общих свойств и имульсов человеческой природы'56. Он полагает, что 'обвинение в 'атомизме' коренится в неумении распознать верную природу строгой ориентации теоретического исследования'57, что 'обвинение в атомизме... предъявляется каждому, кто заинтересован в подлинных проблемах теоретической экономикс'58.
  'Строгая теория политической экономии [sic] учит нас следовать и понимать точным образом [sic] проявления корыстного интереса человека в усилиях экономических людей'59.
  Коллега Менгера Л. фон Мизес даже предлагал 'изучать' воображаемый социализм и заявил, что это возможно только с помощью его каталлактики: 'Это определенно одна из задач экономикс - анализировать работу воображаемой (?!) социалистической системы производства. Но доступ к такому исследованию также [sic] можно получить только посредством изучения каталлактики...'60 Налицо отход от научности к умозрению, презрение к изучению действительного. Можно ли познавать действительность из воображения? Отрицательный ответ был дан еще в позднем средневековье.
  Мизес убеждал, что 'цели, которые большинство людей, практически даже все люди стремятся достигнуть... [лучше всего достигаются] такой экономической политикой... при которой свободная рыночная система не тормозится декретами правительств'61. Не сталкиваясь со всеми сторонами 'рыночной системы' в действительности, Л. Мизес судит о ее превосходстве только исходя из своего аристократического мировоззрения. Не только целенаправленное вмешательство демократических институтов в рыночные отношения с общественно значимыми целями, но и существующая экономика, во многом сложившаяся вследствие этого вмешательства в прошлом игнорируются Мизесом. Удобное словечко - интервенционизм! Этим словом легко придать негативную коннотацию всем попыткам решения социальных проблем, любому вмешательству в экономику демократического правительства в интересах населения.
  Для австрийской школы экономикс в первой половине XX века были характерны элитарность, классовая замкнутость. Согласно Э. Штрайсслеру, 'допуск к школе [австрийской экономикс] был социально ограниченным. Около половины членов были представителями низшей аристократии'62; 'доступ к профессии экономикс фактически открывался приглашением в частную библиотеку Менгера'63. Понятно, что социальная изолированность отчасти объясняет и пренебрежение экономическими проблемами масс, и заинтересованность в обелении капиталистического строя.
  Представитель поздней австрийской экономикс Ф. Хаек является проводником идей либерального фашизма. Он выступает за то, чтобы интересы богачей становились де-факто законом, а интересы прочих не принимались во внимание. Он выступает за абсолютную социальную беззащитность трудящихся. Труды Ф. Хаека изобилуют неясной терминологией и необоснованными выводами.
  По мнению Ф. Хаека, 'роль экономиста в интеллектуальной жизни нашего времени не похожа на таковую практиков (practitioners) любой другой области знаний. Вопросы, по отношению к которым его специальные знания (special knowledge) актуальны, вероятно встречаются более часто, нежели вопросы относящиеся к любой другой науке'64. Но что Ф. Хаек понимает под специальными знаниями? Его утверждение, как всегда, голословно.
  При этом Хаек утверждает, что 'атаки на экономикс исходят из неприязни к применению научных методов к исследованию социальных проблем'65. Это остроумно - исключить действительное общество из рассмотрения, а затем утверждать, что экономикс научно исследует социальные проблемы. Представители австрийской школы экономикс необоснованно отрицают возможность решения социальных проблем нерыночными механизмами.
  Идеи Ф. Хаека, касающиеся организации конкурирующих частных валют и предложения экономиста Ротбарда о стопроцентном обеспечении современных денег золотыми резервами правительств являются наиболее радикально-консервативными идеями денежно-кредитной политики.66
  Хаек утверждает о частных валютах, что 'если бы капиталисты могли производить для себя деньги [имя в виду именно частные валюты, currencies], какие им только нужны, конкурентная система уже давно преодолела бы существенные колебания в экономической активности и длительные периоды депрессий'67. Однако, почему частные валюты должны были привести к преодолению экономических циклов и кризисов не уточняется Хаеком. Не предоставляет Хаек в своей статье о пути к свободной монетарной системе никаких доказательств этого утверждения. Доказательства заменены бесцеремонными постулатами.
  Если немного развить логику Ф. Хаека о приватизации денег, можно легко прийти к тезису и о приватизации государства. Получится, что конкуренция среди банд братков должна прийти на смену централизованному государству, поскольку это последнее есть монополия.
  Но разве для строительства здания необходимо обладать всеобъемлющим знанием относительно всех компонентов строительства, разве нельзя пользоваться разделеним труда: каменщики отвечают за укладку строительного материала, электромонтеры - за проводку, инженеры - за общее руководство? Разве этим аргументом о невозможности полного, абсолютного знания Хаеку удалось бы опровергуть необходимость строительства здания по плану, использование осознанного разделения труда? В таком случае, как и почему Хаек считает себя уполномоченным использовать этот аргумент для критики плановой экономики? Почему он не ратует за случайную, невидимую координацию при строительстве жилищ, - потому что в результате такой координации получится не удобный и прочный многоэтажный дом, а множество лачуг и сараев? Но в экономике рецепт Хаека может привести к тем же последствиям, - вместо скоординированных усилий - взаимно противоречащие усилия, усобицы, всеобъемлющая корысть и обман, вместо процветающей экономики и мощного производства - конкурирующие челноки, финансовые пирамиды и преступные сообщества.
  Последователи Ф. Хаека постулируют, что экономический порядок рождается из хаоса, в результате 'рыночного процесса' и 'ценового сигнализирования'68. Эта деятельность не опирается на объективную действительность, не ставит целью ее изучение, а вместо экспериментальной или статистической проверки гипотезы ограничивается одним ее провозглашеним.
  Ф. Хаек убежден в невозможности разума постигнуть экономические отношения при капитализме: 'времена, обстоятельства и процессы... и детали не могут быть выявлены с какой-либо уверенностью в точности выявленного'69. Стремление к постижению явлений экономической жизни Хаек необоснованно увязывает с 'wishful thinking'70 и убеждает, что они настолько сложны, что любые попытки их исследования заранее обречены на провал71. Рассуждения Ф. Хаека имеют ярко выраженную схоластическую окраску. Считая себя лично вправе измышлять экономическое знание, он пытается лишить других права на достоверные экономические исследования. Таковеще один парадокс его теории.
  В книге 'Фатальный обман: Ошибки социализма' Ф. Хаек предлагает теорию эволюционной этики в очередной раз пытается дискредитировать идеи социальной сраведливости.72 Ставя вопрос: 'чем люди больше всего обязаны моральной практике капиталистов', Хаек без лишних раздумий отвечает: 'самими их жизнями'73. Заметим, что Ф. Хаек говорит 'их (their) жизнями', а не 'мы обязаны своими жизнями'. Вероятно, если бы Ф. Хаек жил в рабовладельческую эпоху, он бы утверждал, что рабы своими жизнями обязаны рабовладельцам. Аналогичной риторикой, вроде 'жизнь не имеет другой цели, кроме себя самой'74 , Ф. Хаек пытается рекламировать спонтанность отношений при капитализме.
  Австрийская экономикс прекрасно подходит для оправдания любых эксцессов, любой социальной несправедливости при капитализме.75 Ее абстракции любое действие эгоистической фирмы и совокупности этих фирм считают эффективным. Последствия рыночного распределения игнорируются. Даже если люди умирают от бездомности и излечимых болезней, если вталкиваются в преступность, алкоголизм, проституцию, - если это происходит в рыночной экономике, то австрийские экономисты скажут, что так и надо. Смерти людей - цена эффективности системы. Неэффективные должны умереть, - убеждены социал-дарвинисты.
  Австрийские экономисты используют догматику 'суверенного потребителя', - якобы выбор человека 'свят', - отражает некие внутренние потребности, которые производители изо всех сил стремятся удовлетворить. На самом деле, на спрос влияют не столько предпочтения, сколько платежеспособность. Не будет денег в кармане - не будет и спроса, а о вкусах никто и не спросит. Вдобавок, нельзя забывать, что и предпочтения не суверенны, а часто определяются общественными отношениями, уровнем образования, наличием ассортимента товаров. На предпочтения влияют и СМИ, господствующая культура, в т. ч. эффект подражания.
  
  Общее в методе австрийской и неоклассической экономикс
  Неоклассических и австрийских экономистов объединяет вера в возможность дедуцирования экономической теории из нескольких предпосылок. Нетрудно убедиться, что экономическое содержание их теорий находится уже в самих 'аксиомах', т. е. предустановлено заранее и не зависит от экономических фактов, что есть вернейший признак ненаучного, догматического мышления. Принятая за конвенцию безапелляционность в познании всесторонне ограничивает экономический анализ, сводит его к тенденциозному истолкованию любых экономических фактов в свете рыночных категорий. Умозрительный анализ неоклассиков и австрийских теоретиков эффективен в качестве идеологического средства и показывает, как в кривом зеркале, содержание и значимость капиталистических правил и постулатов.
  Другая общая черта - отрицание социальной природы человека. Экономическому поведению человека приписывается свойство постоянства, единожды заданный алгоритм. Человек изображается изолированным от социальной среды, невосприимчивым к ее изменениям. Но экономическое поведение действительно существующего человека формируется его окружением. Таким образом, ни о какой постоянной рациональности говорить не приходится.
  Доказать, что населению в его стремлении к свободе, радости, процветанию и безопасности нужно всегда опираться на эгоистическую систему конкуренции и экспроприации ничуть не легче, чем благотворность полагания на божество. На тех же основаниях в экономическую науку можно ввести догмат - 'аксиому' о всеблагом божестве, которое, которое несмотря на страдания и кризисы, своей незримой рукой ведет всех в светлое будущее.
  Известный философ Имре Лакатос считал важнейшими качествами научной дисциплины открытость ее методологии к опытной проверке, способность методологии к улучшению.76 По его мнению, нет ничего более ошибочного, чем приспосабливать факты к незыблемым стартовым посылкам.77 Исследуя развитие математики, И. Лакатос выступает против отождествления математики и формализованной математики, которая характеризуется им как научно бесплодная и практически бесполезная, а стоящая за ней формалистическая философия математики - как догматика.78 К сожалению, догматики и сторонники веры в аксиомы присутствуют не только в научном сообществе экономистов. Поэтому неоклассика и австрийская школа не обладают методологической оригинальностью - их методологические корни лежат в невежественной философии феодальной эпохи.
  К. Поппер выступал за разграничение метафизических и научных положений.79 'Чувство уверенности, - говорит К. Поппер, - ни в коем случае не может оправдать научного высказывания... Можно ли оправдать какое-либо высказывание тем, что К. Р. П. бесповоротно уверен в его истинности? Единственным ответом является 'нет', и любой другой ответ был бы несовместим с идеей научной объективности'80. Здесь К. Поппер указывает на вполне очевидное различие между научностью и субъективной уверенностью, между познанием и фантазированием. По его мнению, следует различать научные, опирающиеся на эмпирическую действительность, и тавтологичные теории.81 Научная теория должна допускать возможность эмпирической проверки.82 Это различие, однако, не существует для знаменитого австрийского экономиста Л. Мизеса, который ведующую роль в познании экономической действительности приписывает интроспекции, работе воображения, а полученный таким образом возводит в ранг 'чистой' научной истины.
  К. Поппер утверждает, что росту научного знания сопутствует 'переход к теориям, лучше поддающимся проверке... к теориям со все более богатым содержанием... более высокой степени точности'83. Научная ценность теории определяется не ее эстетическими качествами, такими как симметричность и простота, а результатами эмпирической проверки ее базисных высказываний.84 В свою очередь, базисное высказывание описывает то явление, наступление которого в действительном мире теория при наличии определенных обстоятельств отвергает.85 Если это явление наступает, теория признается неверной. Согласно Т. Куну, научная парадигма 'представляет собой... объект для дальнейшей разработки и конкретизации в товых или более трудных условиях', а научная деятельность предполагает не только накопление знаний, но и их осмысление и перепроверку86. Положения неоклассики и австрийской экономикс об индивиде можно отбросить как эмпирически неверные: если бы люди были рациональными и всезнающими, они бы никогда не ошибались. Выведение сложных теоретических моделей из неверных постулатов не имеет ничего общего с научным исследованием экономических отношений.
  Причисляя неоклассику к 'количественному' направлению экономического анализа, а австрийскую школу - к 'качественному'87, Ф. Хаек удобно абстрагируется от ключевых сходств этих школ, таких как вера в абсолютную благость рыночного распределения ресурсов и продуктов. Он полагает, что неоклассики и их последователи не блещут новизной: 'у нынешней монетарной теории едва-ли имеются идеи, которые не были известны писателям [sic] того периода [первой половины XIX века]'88. Его объяснение застойности неоклассической экономикс состоит в том, что она, в исследовании экономических отношений, использует количественные методы анализа.89 С Ф. Хаеком нельзя согласиться. В действительности, неоклассика и австрийская школа используют схожий метод познания, - умозрительный метод, метафизическую спекуляцию. Но в неоклассике спекуляции обогащены математикой, графическими моделями, что делает ее более понятной непрофессионалам. Кстати, в этой математизированности - залог 'успеха' и популярности неоклассической экономикс.
  Важное различие между направлениями состоит в понимании экономического значения государства. В неоклассике приветствуется маленькое, 'эффективное' полицейское государство. Его задача состоит в служении и охране мудрых рыночных институтов. Напротив, в австрийской экономикс государство - это зло, главная проблема эффективности, главная помеха свободе. Ф. Хаек выступал даже против минимальных вмешательств государственных институтов в хозяйственные отношения, - т. е. был противником 'априорно неэффективной' демократии. В австрийской школе есть противопоставление рыночной свободы (диктовать слабым свою волю) и сильной демократии. Как ни странно, последняя находится на стороне зла, а экономический диктат миллиардеров считается общей свободой. Действительно, у Ф. Хаека методология куда нелепее, чем у неоклассиков.
  
  Спекулятивный фундамент либеральной экономикс
  
  Неоклассические экономисты заявляют, что их учение имеет принципиальное сходство с ньютоновской механикой. Познавательные методы этих двух дисциплин на первый взгляд сходны. Обе широко используют идеализацию и моделирование, математический анализ моделей. Но ньютоновская механика опирается на наблюдение и эксперимент, а экономикс - на воображение. За более чем сто лет своего существования, неоклассика не нашла эмпирического подтверждения ни в целом, ни для своих важнейших концепций и принципов. Сопоставление положений неоклассики с действительностью выявляет либо их ложность, либо метафизический характер, нефальсифицируемость - невозможность подтверждения или опровержения путем сопоставления с фактами. Напротив, законы механики выдержали огромное число проверок в экспериментальных условиях и в человеческой практике.
  Знание механики позволило человеку научиться управлять многими процессами физического мира, поставить их себе на службу, создать промышленность, в разы увеличить производительность труда. Напротив, как видно на примере России, либеральная политика в кратосрочном плане ведет к росту безработицы и неравенства, в долгосрочном - к стагнации промышленности, упадку науки и образования, к снижению уровня и продолжительности жизни населения. Выходит, что неоклассическая экономикс еще и тем отличается от ньютоновской механики, что использование ее рекомендаций приводит к результатам, противоположным ожидаемым.
  Абстракции бывают разные. Неоклассические абстракции выхолащивают самое существенное из экономических отношений. Такое абстрагирование позволяет заменить научное исследование детальным разбором вымышленных, реально несуществующих проблем. Популярность и легкодоступность какой-либо теории не гарантируют ее истинность. К экономической теории справедливо предъявить следующие требования: соответствия наблюдениям, выражения наиболее существенного в объекте исследования, практической ценности, соответствия критериям проверяемости.
  Неоклассики доказывают, что с помощью универсальных моделей можно выработать чистое, научное знание. Если неоклассики правы, то нужно объяснить, почему из всех общественных и естественных наук лишь в современной экономикс моделирование является центральным элементом, что мешает постижению универсальных явлений химии или физиологии посредством кодирования умозрительного знания в алгебраические функции? Теория систем органов в физиологии не предполагает отображения физиологических процессов в виде алгебраических уравнений или приписывания некоторым формулировкам, полученным сугубо умозрительным путем, всеобъемлющего действия, но не является оттого менее научной.
  Л. Вальрас разделял экономическое знание на 'чистое' и эмпирическое. Специалистов абстрактно-дедуктивной экономики он наделил правом разрешать важнейшие и сложнейшие проблемы эмпирической, 'прикладной' экономики. Таким образом, чистая экономика берет шефство над эмпирической, получает возможность определять развитие экономической науки в целом. По мнению Вальраса и неоклассиков, положения чистой политэкономии заслуживают признания их руководящей роли в развитии теории и практики, особого статуса научного знания, к которому излишне относиться критически.
  Неоклассика отвергает возможность конфликта нанимателей и трудящихся. Они считаются рациональными, а их сотрудничество - сугубо добровольным. Какие бы цифры и обстоятельства не стояли за таким сотрудничеством, для неоклассиков оно не перестанет быть добровольным. Неоклассическая модель выбора упускает влияние на выбор человека его социального окружения. Ложное восприятие проблемы приводит к ложным заключениям и практическим шагам. Везде, где есть рынок, неоклассики предсказывают 'информированные', 'рациональные', и в то же время 'свободные' решения субъекта, которые будут для него самыми выгодными. Но влияние социального окружения на человека существует, а его интеллектуальные способности неверно принимать за бесконечные. В реальности мы часто имеем дело с навязыванием плохо информированным массам условий труда, условий жизни, условий и содержания образования, верований, убеждений, политических и потребительских предпочтений.
  С целью доказательства научности своей дисциплины, 'чистые' экономисты указывают на дедуцированность, логическую строгость, с которой осуществляется выведение моделей, формул, рекомендаций, выводов экономикс из первооснов. Но само применение метода дедукции не служит подтверждением научности неоклассической экономикс, поскольку не позволяет проверить истинности материала, из которого производится дедукция. Такая дедукция ведет к выработке непрактичного и ложного материала.
  
  
  
  
  Раздел 2. Воззрения неоклассических и австрийских экономистов
  
  Вклад Дж. Кларка в развитие неоклассической теории: модель рынка труда, распределение, отдельные методологические вопросы.
  
  Джон Кларк - один из отцов-основателей неоклассической ортодоксии, - подробно изложил неоклассические принципы и методологию в книгах 'Основы экономической теории' и 'Распределение богатства'. Приступим к их изучению.
  Уже в предисловии к книге 'Распределение богатства' Кларк объявляет читателю о существовании всеобщего экономического закона - закона гармонии. Не считаясь с современными стандартами научности, требующими вначале обстоятельного изучения предмета и формулирования догадок, затем - их всесторонней проверки, и лишь затем - обобщения и выведения закономерностей, Дж. Кларк считает себя вправе заявлять от своего имени, не ссылаясь на предшественников, о наличии универсального экономического закона. Это отношение к экономике типично для представителей экономики laissez faire. Догма гармонии, часто преподносимая в формулировке 'закона равновесия', согласно которому рынку присуща стабильность и состояние равновесия, - и в XXI веке определяет большую часть моделирования и практических рекомендаций экономистов-ортодоксов, включая непримиримую политику бюджетной строгости и экономии на социальных программах ('austerity'). Где и каким образом эти экономисты наблюдали закон гармонии, по сей день остается неизвестным.
   Итак, с первых страниц Дж. Кларк установил, что 'распределение дохода в обществе контролируется естественным законом... который предоставляет каждому участнику производства ту часть богатства, которую этот участник создает'90. Дескать, распределение дохода и продукта в обществе, - в каком именно Дж. Кларк не уточнил, - каким-то 'естественным законом' приводится в состояние эффективности и справедливости. Интересно, не имел ли Кларк в виду и феодального и рабовладельческого распределения продукта, когда он говорил о своем универсальном 'естественном' законе? При желании известную гармонию можно открыть и 'изучать' даже в крепостническом обществе, если, конечно, смотреть на него из усадьбы крепостника. Кларк не пишет, что его 'закон' относится только к капитализму, - тем нелепее его обращение к естественности.
  Либералы действительно считают, что, при условии свободы торговли, за 'маской' экономических явлений всегда присутствует 'естественный закон', который неуклонно ведет общество в целом в светлое будущее, к большей эффективности и справедливости. Мы не отрицаем экономического развития, значения торговли и кооперации. Но приписывать все результаты трудовой деятельности сотен миллионов людей: открытия и технические нововведения, общественное развитие и научный прогресс - рыночному механизму и гедонистической мотивации, - ненаучно. Значительная часть общественного развития может происходить без всякой связи или даже вопреки рыночным институтам.
  Какими бы ни были результаты рыночного распределения, они объявляются естественными и справедливыми. Чудовищное неравенство в уровне жизни, возможностях работы и творческой деятельности неизменно представляется временным и общественно необходимым. Неоклассики, конечно, не могут доказать, что бедность - залог экономического развития. Это положение абсурдно. Не спешат неоклассики и с доказыванием своего постулата о высшей эффективности рыночной системы.
  Защищая рыночные институты, Дж. Кларк находит, что заработная плата может быть крайне низкой 'вследствие присутствия маргинальных людей [sic!]'91. Это равносильно утверждению, что рыночная система распределения всегда работает идеально, а бедность обусловлена чрезмерным количеством людей. Перекликаясь с экономистами австрийской школы, Дж. Кларк тривиально 'объясняет' бедность большим количеством бедных.
  Но на каком основании общественное, демократическое вмешательство для преодоления нищеты, высокой смертности, безработицы - объявляется Кларком и его либеральными коллегами сугубо вредоносным? Общественная деятельность отвергается лишь основании предрассудка о том, что рыночное распределение отражает некую высшую гуманность, высшую эффективность, идеал человечества.
  Согласно Кларку, заработная плата формируется в свободных торгах между 'индивидуальными людьми' [sic! - individual men. Вот куда может завести индивидуализм!]92. Говоря о 'свободных торгах' Кларк и ему подобные забывают, что потери капиталиста от ненайма отдельного кандидата, как правило, близки к нулю, тогда как потери уволенного рабочего или не принятого на работу кандидата могут быть очень велики по сравнению с его экономическими ресурсами. Следовательно, понижательное давление капиталиста на цену рабочей силы, - ввиду относительно небольшого числа капиталистов, возможностей для их общения и коллективного определения цены и условий труда, - намного сильнее, чем повышательное давление со стороны работника. Стоит отметить, что в либеральном обществе наемные работники крайне дезорганизованы, на работающие профсоюзы смотрят укоризненно, - и это усиливает рыночную власть класса собственников средств производства, их возможность диктовать условия и оплату труда изолированному, нуждающемуся, слишком часто безыдейному и буржуазно- 'мотивированному' кандидату.
  Неясно содержание громкого либерального термина 'свободно заключенная сделка'. К примеру, можно ли считать 'свободной сделкой' согласие полуголодного человека работать в обмен на плохую еду? Если любую экономическую сделку считать свободной, не удасться понять и осветить механизмы неявного экономического принуждения. Приняв догадку об отсутствии таких механизмов в рыночной экономике и приняв методологию Дж. Кларка, их исследование становится невозможным. Можно будет 'изучать' лишь абстрактную свободу - декорацию, но не внутренние капиталистические отношения.
  Максима неоклассических экономистов 'каждому фактору проивзодства - по предельному продукту его' далеко не всегда означает справедливое распределение общественного дохода. Используя неоклассическую модель, т. е. посредством одного только внутреннего анализа неоклассической теории покажем, что заработная плата, определяемая на основании принципа предельного продукта труда, далека от приписываемых качеств экономической эффективности и справедливости.
  Производственные отношения труда и капитала Дж. Кларк характеризует убийственно просто. 'Труд', - говорит он, - 'создает область ABDE', а область BCD - 'отчетливый (sic) продукт капитала'.93 Человеку, не просвещенному неоклассической экономикс, совершенно непонятно, почему внутренняя область фигуры BCD есть 'отчетливый' продукт капитала, а прямоугольник ABDF - отражает 'отчетливый' вклад труда. В 'Основах экономической теории' Кларк не доказывает это положение, ограничиваясь его возведением в 'истину' a priori, т. е. использует донаучный способ представления действительности.
  
  
  
  Рис. 2.
  
  Предположим, что в некоей экономике, функционирующей строго по неоклассическим законам, установился баланс между спросом и предложением рабочей силы. Первоначальное равновесие образуется в точке B, где пересекаются кривая предельного дохода труда в денежном выражении (MRPL) и первоначальная кривая предельных расходов труда (MRCL1).
  Предположим, что в силу некоторых 'экзогенных' причин, предложение наемной рабочей силы увеличилось на 15%. (См. рис. 2). Есть ли это результат выхода на рынок 'труда' поколения периода бума рождаемости, или результат либерализации, стимулирующей пенсионеров и подростков к трудовой деятельности - для нас второстепенно. Цель состоит в логическом анализе неоклассической модели и в предоставлении доказательства того, что 'оптиум' неоклассиков не имеет ничего общего с экономической эффективностью.
  В нашем примере дополнительный продукт последнего из нанятых 15% рабочих будет равен лишь 40% от дополнительного продукта от найма последнего из первоначального количества рабочих. Это вполне объяснимо технологическими характеристиками производства. По Кларку, в этой ситуации заработная плата каждого трудящегося должна снизиться на 60%, дабы уравняться с резко сократившейся выработкой последнего нанятого трудящегося. В этом случае доходы работников, несмотря на добавочный труд, в целом сократятся, а доходы предпринимателей - возрастут. Требуется обладание невероятным педантизмом, чтобы верить в эффективность этого рыночного урегулирования.
  Ясно, что распределение, осуществляемое рыночным механизмом всеобщей конкурентной борьбы, не исследуется Дж. Кларком, но априорно постулируется эффективным. Такое распределение само постулируется критерием эффективности. Кларк и его коллеги считают, что какого бы равновесия ни достигла рыночная экономика, это равновесие будет лучшим вариантом для участников производственных отношений в совокупности, даже если одних 'игроков' это равновесие обрекает на полуголодное существование и тяжелый ежедневный труд, а другим позволяет владеть миллиардами и нанимать многочисленную прислугу. Либеральный анализ эффективности системы распределения 'каждому фактору - по его предельному продукту' основывается не на научном исследовании действительности, а на глубокой убежденности и слепоте к действительности.
  Как видно из нашего примера, то, что Дж. Кларк называет 'отчетливыми' продуктами труда и капитала Дж. Кларка, может существенно изменяться. Если количество рабочей силы представлено отрезком OC, тогда 'отчетливый' продукт, созданный трудом, является OABC (см. рис. 2). Но если рабочая сила представлена величиной OF, т. е. поддерживает прежний уровень производительности всех ранее вовлеченных единиц труда и, сверх того, предоставляет дополнительный вклад в производственный процесс, тогда 'отчетливый' продукт, создаваемый рабочей силой уменьшается и становится ODEF. При этом 'отчетливый' продукт капитала, объем которого не изменился ни на 1 доллар, почему-то драматически возрастает на огромную область ABED. Созданная Дж. Б. Кларком неоклассическая модель рынка труда абстрагируется от исследования действительных трудовых отношений: проблем работников, нанимателей, производственных проблем, и с наивной амбициозностью предоставляет легкие к пониманию, но неверные ответы.
  Дж. Б. Кларк и вся неоклассическая традиция приписывают весь общественный прогресс рыночным учреждениям. Творческие силы человека либеральные ученые отчуждают от личности, причем делают это без всяких оснований, априорно. Они типизируют человека и всецело подчиняют его эгоистическому накоплению. Изучение кооперации, экономических эффектов сотрудничества, влияния образовательных возможностей и социальной защищенности населения на производительность труда и уровень технического развития полностью игнорируются 'строго научной' неоклассикой.
  Цель неоклассиков - показать, что бедные только оттого бедны, что последний нанятый трудящийся настолько мало производителен, что его найм почти совсем невыгоден капиталисту. Интересно, что Кларк не скрывает своих опасений, что 'если вскрылось бы, что они [наемные трудящиеся] проивзодят много, и получают лишь часть произведенного, многие из них стали бы революционерами'94. Итак, неоклассическая экономикс постулирует, что заработная плата определяется в некоей 'маргинальной зоне'.95 Вот какие социальные последствия вытекают из этого положения неоклассической системы: 'Посредством общего меркантилистского правила [sic] все люди [sic] данного уровня способностей должны получить то, что получают маргинальные люди [sic] тех же способностей. Этот принцип фиксирует [sic] рыночную величину заработной платы'96. Но кроме производительности 'финального элемента' труда, по мнению Кларка, в рыночной экономике 'фактически, нет другого стандарта, которому заработная плата может следовать'97. Но предельная производительность труда, будучи неким китом, который поддерживает иллюзорную экономику Кларка, сама повисает в воздухе. Предельная производительность труда сама является результатом экономических отношений, в том числе уровня жизни работника. Она зависит от организации и технической оснащенности труда, доступа населению к образованию и науке, квалификации руководства.
  Дж. Кларк учит: 'всё, что вмешивается в деятельность индивидуального предприятия, пересекается с действием законов стоимости, заработной платы и процента и изменяет саму структуру общества'98. Он уверен, что его 'естественные законы' применимы ко всем без исключения экономикам и обществам. Различие либеральных 'законов' и законов физики и химии состоит в том, что последние, при соответствующих условиях, всегда подтверждаются эмпирически, тогда как либеральные 'естественные законы' либо опровергаются, либо вообще не поддаются эмпирической проверке.
  Главной причиной технологического развития общества является конкуренция между товаропроизводителями.99 Дескать, постоянное стремление избавиться от конкурентов заставляет фирмы думать о том, как снижать издержки, что и развивает технологию. Но, во-первых, постоянная забота о снижении издержек есть постоянное понижательное давление на заработную плату со стороны сравнительно немногочисленных капиталистов. Во-вторых, прежде, чем приписывать повышение производительности общественного труда конкуренции и стремлению получить сверхприбыль, необходимо доказать несостоятельность прочих возможных объяснений. Известно, что несмотря на основательные либерализации в Чили и ельцинской России не произошла лавина технических открытий. Напротив, имело место снижение интеллектуального потенциала и снижение внимания государства к общественному образованию. С другой стороны, прогресс естественных наук и промышленности наблюдался в эпоху, когда рыночные институты еще только начинали зарождаться. Можно сказать, что развитие науки и технологий было важнейшим фактором промышленного скачка, который в условиях того времени привел к развертыванию и укреплению рыночных, капиталистических отношений. Как показывает практика, решающие достижения в области техники часто связаны с крупномасштабными исследовательскими и практическими проектами, - дело не ограничивается усилиями отдельных производителей.
  Дж. Кларк рисует картину апокалипсиса без нерегулируемого рынка и приписывает все экономическое развитие рыночному капитализму. Он уверен, что конкуренция между производителями 'спасала нас от отвратительного зла'100, а без конкуренции рост населения привел бы население к загадочному существованию 'ниже уровня голодания'101. Для абстрактных экономистов неважно, что конкурентный капитализм на деле ограничен монополистическими элементами. Они не замечают также, что принимая прирост населения за экзогенную величину, приходится изолировать демографию и экономические отношения. Более того, в экономических вопросах абстрактные экономисты приписывают человеку абсолютную грамотность и рациональность, а в вопросе воспроизводства люди воспринимаются как напрочь лишенные здравого смысла и даже небольшой способности к планированию. Таким образом, они предлагают контролировать рост населения учреждением режима беспощадной экономической борьбы всех со всеми.
  В начале книги 'Социальная справедливость без социализма' Дж. Б. Кларк утверждал, что люди обязаны ростом благосостояния главным образом капиталистической системе102, а уже через несколько страниц пишет, что капиталистическое развитие сопряжено с практикой злоупотреблений, в частности, с 'разрушением жизни молодых детей [sic: 'young children'] тяжелым и продолжительным трудом'103. Несмотря на свою теоретическую систему традиции laissez faire, Кларк убеждает в необходимости улучшения американской промышленной системы, говорит об отсутствии социальной справедливости. По его мнению, 'в некоторых отраслях рабочее время может быть сокращено без снижения заработной платы, поскольку прибыли достаточно велики, чтобы выдержать некоторое снижение104. Дж. Кларк рекомендовал создание сильных профсоюзов в этих отраслях105. Отметим, что в этой же книге Кларк отрицает практическую ценность учения о рыночной гармонии: 'радикальная политика laissez-faire, однажды доминировавшая в литературе и головах, теперь находит лишь очень немногих сторонников, достаточно прямых, чтобы пропагандировать ее или достаточно глупых, чтобы верить в нее'106. На этом мы заканчиваем изучение его нормативных экономических абстракций.
  Умозрительный метод неоклассиков имеет те же последствия для экономики как науки, какие биология получила бы от требования дедуцировать все свое знание из нескольких, числом не более десяти, априорно заданных принципов жизнедеятельности некоей выдуманной клетки. Выстраивая теорию из невежественных положений, теоретическая астрономия могла бы выстраивать астрономические модели на 'принципах' о вращении солнца вокруг земли, свободном движении планет в зависимости от их предпочтений, и т. д. Какого успеха, каких практически важных открытий добилось бы научное сообщество в этих областях, если бы следовало неоклассической методе 'чистой науки'? Физиология и медицина, основанные не на изучении биохимических процессов, а на предвзятых идеях о них, абсурдны. Такая медицина смогла бы 'лечить' только несуществующие болезни, оставляя человека беззащитным перед действительными болезнями. Какие бы теории не выстраивали профессора-априористы, окружающий нас мир продолжает существовать по своим законам.
  Ни одна наука не сможет развиваться при господстве в ней умозрительных начал и ученых мужей, видящих в 'чистой науке' самоцель. Подход, используемый Дж. Кларком и неоклассической экономикс в целом, основан на освобождении от научной критики ряда ключевых положений и, подменяя проблемы псевдопроблемами, а гипотезы - незыблемыми 'принципами', препятствует изучению экономических отношений.
  
  Вклад У. Джевонса в развитие неоклассической политэкономии; его заимствования у И. Бентама и Н. Сениора
  В ряду основоположников неоклассической политэкономии следует назвать У. Джевонса. Этот экономист примечателен своими усилиями по утверждению в экономической науке господства абстрактной рыночной проблематики и ее математического моделирования.
  Уже на первых страницах 'Теории политической экономии' У. Джевонс наставляет, что общая наука об экономических отношениях непременно должна быть математической наукой, или она не 'перестанет быть наукой'.107 Джевонс не счел нужным пояснить, что именно понимает под математической наукой. Лишь ознакомившись со всей его 'Теорией политической экономии' можно уяснить, что здесь имеется в виду: У. Джевонс настаивает не просто на использовании в экономике математического инструментария, но на сведении всего научного экономического анализа к математическому, т. е. что экономистам вместо изучения экономической действительности следует заниматься математическим анализом умозрительных конструкций, ограничивать себя логическим и математическим равитием 'фундаментальных аксиом'.108
  Замысел У. Джевонса состоит в том, чтобы на выдуманной 'механике человеческого интереса' построить изящное здание 'полностью дедуктивной математической теории' экономических отношений.109 Его смелость удивительна: 'в своих главных чертах, эта теория, независимо от того, является ли она полезной или бесполезной, должна быть [!] истинной'110. Видимо, отождествляя свои мнения с экономической наукой, У. Джевонс a priori, до научного анализа заключает об истинности своей теории. Ясно, что здесь сделан расчет на невежественную или кровно заинтересованную публику. Первых У. Джевонс подкупает своей пророческой уверенностью, вторых - выгодой, которую либеральная псевдонаука способна приносить социальным элитам.
  С поразительной уверенностью У. Джевонс заявляет, что его теория не подлежит проверке с ипользованием инструментария экономической науки, - она 'должна проверяться и выгодно использоваться [sic!] совершенно [sic] индуктивной наукой Статистики [sic]'111. Заметим, однако, что статистика не является 'совершенно индуктивной наукой'. Статистика широко использует математический аппарат. Ее задачей является систематизация фактов, а не проверка научности какой-либо теории. Намеренно затуманивая вопрос о роли статистики в проверке теоретических построений, У. Джевонс желает избавить экономическую теорию от любых эмпирических проверок. Для иллюстрации того, что предлагает Джевонс в науке, вообразим дедуктивную химию, содержащую модели идеального и невесомого вещества, причем проверка этих моделей возлагается на статистику, но модели могут непрерывно усложняться и подгонять константы, чтобы соответствовать статистическому материалу. В естественных науках методы У. Джевонса не принесли бы ему признания. По иронии, ссылки на 'строгую научность' в экономикс нередко служат не для развития, а для изгнания научной методологии.
  У. Джевонс объявляет, что 'объектом Экономики [sic] является максимизация счастья посредством покупки удовольствия'112. С этим нельзя согласиться. На рынках покупают не удовольствия, а товары. Помимо этого, в экономической деятельности куда разумнее оптимизировать общее экономическое положение, чем ощущение счастья. Введение столь субъективной и психологической категории, как счастье, в экономический анализ едва ли может способствовать росту научных знаний об экономической действительности. С нашей точки зрения, счастье субъекта, насколько оно связано с его экономической деятельностью, относится к целям этой деятельности так, как частное относится к общему, т. е. забота о своем веселье и хорошем настроении является частью экономической деятельности человека.
  Джевонс использует понятия 'счастье' и 'удовольствие' в одинаковом и очень широком смысле. Он приписывает удовольствию и 'боли' (pain) роль 'суверенных господ' (sovereign masters) всех людей.113 По его словам, 'все силы, которые воздействуют на разум человека, есть удовольствия и неудовольствия'114. Эти аргументы много раз повторяются, но нигде не доказываются в его 'Теории политической экономии'. Видимо, У. Джевонс полагает, что настойчивость в науке, подача одного и того же довода под разными соусами делает этот довод более знакомым публике и освобождает ученого от необходимости доказательства. У. Джевонс жестоко ошибается: повторение есть средство идеологической обработки, и нисколько не повышает верности той или иной концепции.
  Если У. Джевонс берет понятие 'счастье' во всеобъемлющем смысле, это делает его экономикс еще менее содержательной. Оперирование У. Джевонсом в поле психологии, превращение им термина 'счастье' в одну из главных категорий экономического анализа и в императив экономического действия типичного индивида не обходится без отделения этого термина от его конвенциональных значений. При этом теоретизирование У. Джевонса опирается лишь на авторитет Дж. Бентама. Может быть, У. Джевонс действительно считает 'слова Бентама по этому поводу [счастья]... слишком значительными и слишком полными правды [sic], чтобы быть пропущенными'115, но мы не будем забывать, что удовольствие и неудовольствие - это скорее выражение эмоционального состояния человека, чем его 'суверенные господа'.
  Согласно Джевонсу, все экономические решения каждого человека, все экономическое развитие общества вплоть до самого малозначительного экономического факта являются не только предустановленными, но и абсолютно независимыми, оторванными от воли, намерений, творческой деятельности людей. Такое понимание экономической деятельности человека как раба первоначал до неузнаваемости извращает человеческую психику и поведение. Джевонс уверяет, что 'трудности политической экономии есть главным образом трудности ясного и полного понимания особенностей полезности'116, а 'полное и точное исследование проблематики полезности' является фундаментом экономической теории117. Он указывает, что ценность товаров всецело зависит от их полезности118, но от чего зависит полезность, остается непонятным. У. Джевонс даже и не пытается поставить этот вопрос, исследовать нужды населения. Он видит в полезности 'кита', который подпирает априорно свободную и эффективную рыночную экономику.
  Итак, фундаментом политэкономии У. Джевонса является догмат о влиянии на рыночное поведение всех людей неподконтрольных, внешних абсолютов. Вдобавок, все экономические отношения сводятся им к отношениями рыночного обмена. Но кроме отношений и институтов обмена, в любой реальной экономике существуют отношения производства.
  Многое в своих взглядах У. Джевонс заимствовал у английского экономиста начала XIX века Н. Сениора. В 'Теории политической экономии' он многократно указывает на выдающийся вклад Н. Сениора в развитие политэкономии, в частности, в развитие теории гармонического распределения.119 Влияние идей Н. Сениора современную неоклассику и даже на австрийскую политэкономию трудно переоценить. Бем-Баверк утверждает, что Н. Сениор основал теорию воздержания, которая является в целом верной.120 Но содержание этой теории сводится к уравниванию общественной природы труда и капитала, к постулированию, что процент есть вознаграждение капиталиста за воздержание и, вместе с тем, заработная плата капитала.121
  Экономический либерализм Н. Сениора неспроста возвеличивается либералами. Этот экономист стал известен своей защитой 'свободы' сделок на рынке труда. Он вещал: '...ни одна фабрика, на которой работают лица моложе 18 лет, не может работать более 11.5 часов в день, т. е. по 12 часов [sic!] в первые 5 дней недели и 9 часов в субботу. Следующий анализ показывает, что вся чистая прибыль происходит от последнего часа'122. Однако, как нетрудно заметить, уменьшение продолжительности рабочего дня понижает расходы нанимателя, в частности, объем используемых материалов.123 К тому же, у Н. Сениора проблемы со здравым смыслом: в начале он утверждает, что ни одна фабрика не может работать дольше 11.5 часов в сутки, а затем, - что фабрика и несовершеннолетние трудящиеся должны работать по 12 часов в сутки с понедельника по пятницу! Более того, он игнорирует теоретическую возможность круглосуточного производства, работы в две смены. Ясно, что подход Н. Сениора к трудовым отношениям является ангажированным. Тем показательнее высокая оценка этого доктринера основателем неоклассической экономикс У. Джевонсом.
  
  
  Экономические воззрения неоклассика Дж. Хикса
  По мнению Дж. Хикса, 'экономическая система частного предприятия' должна изучаться в полной изоляции от эмпирической действительности.124 Производственные отношения подлежат, по его словам, исключительно логическому исследованию, на основе принципов экономикс.125 Дж. Хикс, как и его коллеги, допускает в методологию экономической науки лишь аксиоматику и формальную логику.
  Реанимируя идеи политэкономии гармонии середины XIX века, Дж. Хикс утверждает необходимость раздельно изучать рыночную экономику и рыночные институты. По его мнению, изучение экономических институтов относится к компетенции историков, а не экономистов.126 Он старается пройти мимо того факта, что исследование капиталистического производства и распределения отдельно от экономических институтов не может быть научным. Такое исследование будет тенденциозным. Нельзя же повышать урожайность полевых культур в абстракции от почвы и климата, в абстракции от полевых вредителей.
  Постулируя выбор центральным элементом экономической деятельности, Хикс тут же низводит его до технической проблемы.Экономический выбор по-неоклассически, - с использованием кривых безразличия и правила об одинаковом соотношении предельных полезностей и цен товаров, - требует от субъекта обладания значительным количеством информации и сложных вычислений. При выборе между несколькими товарами требуется знание всех предельных полезностей. Где и каким образом получить информацию, без которой 'рациональный' выбор по-неоклассически сделать невозможно? На практике, кривые безразличия не являются полезным инструментом: определить полезность потребления по одному виду товара на полке в магазине непросто, ассортимент товаров может быть слишком широким, может требоваться целая партия товара - и для всех его единиц предельная полезность будет одинаковой, если потребление растянуто во времени.
   Неверно абсолютизировать и индивидуальную погоню за полезностью, возводить ее в ранг всеобщей первопричины экономической активности человека. При исследовании экономических решений нельзя закрывать глаза на возникновение возможностей для экономической деятельности, которые зависят не только от предыдущих решений человека, но и от сложившихся экономических и культурных отношений.
  Неоклассическая модель рационального выбора человека не имеет ни научной, ни практической ценности. Она значима лишь как идеология. Она способствует популяризированию социал-дарвинистских идей, в частности, о всеобщем хищничестве и бесконечных потребностях.
  Используя 'кривую безразличия', либералы показывают связь между предельной полезностью и ценой.127 Но где взять данные для построения кривой безразличия? Для этого требуется точное знание предельных полезностей. Но реальные потребители не могут устанавливать предельные полезности с математической точностью. Более того, предельная полезность не является объективным и конечным экономическим явлением, на которое можно все списать. Само ощущение удовлетворенности от потребления того или иного товара зависит от социальной среды, рекламы, предрассудков. А если допустить автономность выбора человека по отношению к влияниям социальной среды, то нужно признать и постоянно иметь в виду крайнюю однобокость анализа, опирающегося на это неверное допущение. Нужно признать, что такой анализ многое упускает.
  Хикс пишет: 'Мы [теперь] недалеко от выяснения унифицирующего принципа всей экономикс', что 'основание [общего экономического выбора] в точности подобно [sic]' выбору отдельного субъекта с нулевым экономическим весом128... 'рыночный спрос имеет почти те же качества, что и индивидуальный спрос'129. Если выбор отдельного субъекта имеет нулевой вес, то и общий экономический выбор должен не иметь экономических последствий. Как может быть, что выбор отдельного экономического субъекта ни на что не влияет, а тот же самый выбор, перенесенный на совокупность экономических субъектов, начинает определять все экономические явления? Неясно, откуда привносится в экономическую модель неоклассиков экономическая сила, способность влиять на доходы фирм и товарный ассортимент. Их 'строгая логика' на замечает того, что умножение на ноль дает ноль в результате.
  Дж. Хикс поучает, что потребитель 'находится в полном рановесии [sic] только в том случае, когда предельная норма субституции между любыми двумя товарами равна отношению их цен'130. Но это состояние полного равновесия в потреблении мало что способно принести покупателю, не является самоцелью его поведения.
  Хикс уверен, что убывание предельной отдачи факторов производства ограничивает размеры фирмы при капитализме. В 'Стоимости и капитале' он пишет: 'предельные издержки должны [sic] расти по мере расширения фирмы, дабы обеспечивать ограничение ее экспансии'131. Странно, что в рыночной модели экономики Дж. Хикса рост фирмы сдерживается не размером рынка, не способностью и желанием населения приобретать ее товары, но ростом предельных издержек. Данное положение не соответствует современной неоклассической политэкономии. В самом деле, фирма может одновременно увеличить все используемые факторы производства и тогда, в соответствии с неоклассическим анализом, никакого снижения предельной производительности факторов производства не будет. В этом пункте Хикс расходится со своими коллегами-неоклассиками.
  Согласно этой модели, если средние издержки превышают предельные издержки в точке пересечения кривой предельных издержек с предельным доходом, неоклассическая оптимизация выпуска будет приносить фирме убытки. Сам Хикс замечает, что восходящий характер кривой предельных издержек является недостаточным условием для достижения состояния равновесия, и делает парадоксальный вывод. По его словам, этот вызов 'должен встречаться жертвованием предпосылки свободной конкуренции'132. Выходит, что отец-основатель неоклассики далеко не безоговорочно поддерживал 'свободную' конкуренцию. Той конкуренцией, которая не вписывается в его модель, выставляет ее абсурдной, он предлагал 'пожертвовать', - но ради чего? Как видно, 'совершенная конкуренция' - это в большей степени бренд либерализма, чем его ключевая идея. Либералам важно защитить свободу обогащения капиталиста. Все остальное для них - второстепенно.
  Хикс утверждает, что даже несмотря на существование избытка или дефицита товаров в экономической системе, она находится в равновесии, в ограниченном понимании этого термина.133 Хикс пользуется именно этим ограниченным пониманием, постановляя, что 'сегодняшние предложения и спросы всегда уравниваются в конкурентных условиях', поскольку существование товарного избытка объясняется волей продавцов реализовать этот избыток позже134. У Дж. Хикса рыночная система является идеалом a priori. Ее фактическая неспособность уравнять даже платежеспособные потребности и выпуск капиталистических предприятий, не говоря уже о потребностях и возможностях человеческого общества, объявляется Хиксом лишь кажущимся провалом, за которым стоит невидимая мудрость рыночной системы.
  Хикс объясняет товарный избыток сознательными актами продавцов, их желанием отсрочить продажу товара, ожиданиями продавцов. С непреодолимыми трудностями столкнулись бы экономисты неолиберализма, попытайся они истолковать неоднократное уничтожение готовых товаров, в том числе сельскохозяйственных в рамках теории вечной рыночной гармонии.
  Заметим также, что Дж. Хикс использует в экономическом анализе термин 'частный индивид' (private individual)135. Значение этого термина остается невыясненным.
  Любопытно, что Дж. Хикс признает возможность оторванности неоклассики от экономических отношений в действительности.136 Но это признание, конечно, нисколько не сдерживает либеральных политиков в их социальных экпериментах. Оно не сдерживает и рыночных теоретиков в пропаганде рыночных реформ, в рассуждениях о незыблемых рыночных законах, которым, дескать, подчиняется каждая экономика.
  Метафизика рыночной стихии не оставляет места для постановки важнейших экономических вопросов: о разделении общества на классы; о факторах и препятствиях роста производительности труда, о хронической бедности. Она решает эти вопросы априорно и побочно. Но от этого они не становятся менее важными.
  
  Воззрения неоклассических экономистов: Р. Солоу
  На неоклассическом фундаменте строится модель экономического роста Р. Солоу.137 Мы причисляем эту модель к неоклассике на основании следующего: экономический рост изучается сугубо количественно и суммированно, посредством чрезвычайно упрощенной экономической модели; данная модель не поддается фальсификации (посредством изменений второстепенных параметров (констант) можно неограниченно долго защищать ее сердцевину); модель основана на догадке о гармоническом распределении общественного продукта между владельцами факторов производства; модель использует заведомо ложный постулат о независимости темпов технического прогресса от экономической организации общества, от хозяйственных мероприятий; модель уравнивает человеческие способности, творчество, научную деятельность с пользой, приносимой предметами труда и хозяйственными животными.
  Модель Р. Солоу показывает, что долгосрочный рост производительности труда зависит исключительно от технического прогресса.138 Этот последний постулируется величиной, совершенно не зависящей от экономической, хозяйственной организации общества, от инвестиций в частности. Инвестиции, по Солоу, есть фактор накопления капитала, но не фактор технического прогресса. Согласно модели, финансирование улучшений и расширений производственной, исследовательской и просветительской работы нисколько не влияет на долгосрочный экономический рост. Напротив, темпы роста производительности труда и уровня жизни в долгосрочном периоде полностью совпадают с темпом технического прогресса, который является экзогенной величиной. Но это означает, что темп роста благосостояния на душу населения в долгосрочном периоде также является экзогенной величиной и ни в малейшей степени не может быть объяснен анализом Р. Солоу. Экономические факторы технического прогресса остаются для Р. Солоу тайной. Чем обусловлен технический прогресс? Существуют ли экономические предпосылки чередования периодов научных и технических революций и периодов застоя? В своем 'Вкладе в теорию экономического роста' Р. Солоу не счел нужным освещать данные вопросы.
  Показатель экономического роста в модели Солоу исчисляется сложением двух экзогенных величин: темпа технического прогресса и темпа роста населения. Следовательно, сам темп экономического роста в модели рассматривается как величина изолированная от экономических отношений и экономической политики. Солоу, 'изучая' экономический рост - вынес его за скобки.
  Итак, Р. Солоу утверждает необходимость понимания экономического роста как величины внешней, не зависящей от экономических отношений. Экономический рост экзогенен, от экономических отношений не зависит, - вот вклад Р. Солоу в понимание экономического роста. Ясно, что его модель не способствует накоплению знаний о внутриэкономических причин хозяйственного подъема.
  
  Теоретические положения неоклассической экономикс в целом
  Знаменитый священник Т. Мальтус поучал, что растущее население не может удовлетворительно обеспечить себя пропитанием в силу закона понижения предельной производительности земли, или необходимости, по мере роста населения, возделывать все менее плодородные земли.139 Но это объяснение, все еще принимаемое в политэкономии неоклассиками, в частности, Дж. Кларком, убедительно дискредитировано одновременным ростом населения и производительности труда в XIX и XX столетиях. Объяснение нищеты и неурядиц высокой рождаемостью аксиомой о легкомысленном поведении малообеспеченного населения является ярчайшим образчиком абсурда, к которому приводит догматическое понимание человека: человек, видите ли, рационален в экономических вопросах, а в деторождении - сугубо иррационален.
  Мальтузианская доктрина еще и в том сходна с неоклассической, что использует постулаты о внешней заданности и неизменности производительности труда, об изолированности темпов роста населения от экономического положения, т. е. о невозможности приспособления темпов роста населения к экономическим отношениям. Ложность последней предпосылки очевидна. Коррекция населения, во-первых, не имеет ничего общего с совокупным, общественным дефицитом ресурсов, производственных мощностей и продуктов; во-вторых, осуществляется постепенно и незаметно, проявляется не в виде массового голода, а как снижение продолжительности жизни трудящихся и показателей деторождения. Как отмечал Г. Лиагурас, социал-дарвинистское понимание общества не приносит пользу в прогнозировании изменений экономической жизни.140
  В конце XIX века, видимо, вследствие необходимости адаптироваться к потоку экономических фактов, буржуазная политэкономия рассталась с догматом фиксированного фонда заработной платы и перешла к теории независимых факторов производства. Объявляя о гармонии интересов труда и капитала при капитализме, т. е. полную оправданность любых доходов капиталистов, неоклассики применяют к исследованию доходов 'факторов производства', - заработной платы и процента, - одинаковый метод. Этот метод состоит в преобразовании абстрактных экономических категорий. Он базируется на предпосылке об отдельном и независимом существовании факторов производства, т. е. что существуют независимые от человеческого труда и общественных отношений факторы производства и что их экономический вклад любой хозяйственный субъект может легко рассчитывать.
  По мнению К. Каутского, мальтузианство выстроено на догмате о неизменности 'рабочего фонда', или величины переменного капитала.141 Но этот догмат равнозначен положению, согласно которому рост численности трудящегося населения приводит к соответствующему снижению среднего уровня жизни отдельного трудящегося. Данное явление не может иметь место в современной экономике, поскольку рост трудящегося населения создает производственные возможности, тогда как Мальтусова логика требует допущения обратного: что численность трудящихся нисколько не влияет на производительные силы, возможности для разделения и роста производительности труда. Н. Бухарин подчеркивал роль классической буржуазной политэкономии в научной защите режима свободной торговли, и связывал эту деятельность со служением классических политэкономов национальным интересам Англии и частным интересам английских фабрикантов.142
  По А. Смиту, годовой продукт любого общества распадается на ренту, заработную плату и прибыль на капитал.143 Необходимо отметить, что в совокупный годовой продукт необходимо входят расходы на поддержание основных фондов в надлежащем состоянии. Следовательно, на ренту, заработную плату и прибыль с капитала распадается чистый общественный продукт. Но более интересно то, что Смит не воспринимает землю как законный фактор производства и утверждает, что доход земельных собственников 'не стоит им труда и усилий, а приходит к ним как бы сам собой'144. Это утверждение Смита противоречит постулату неоклассической школы экономистов о полноценном участии земельных собственников в создании экономических благ. Этот постулат важен не сам по себе, но поскольку он является неотъемлимой частью неоклассической теории распределения, не подкрепляемой ничем кроме теоретических рассуждений и авторитета некоторых знаменитых экономистов. При внешней схожести воззрений Смита и неоклассических теоретиков на распределение общественного дохода, в их воззрениях имеются существенные разногласия.
  Неоклассические экономисты не приводят никаких доказательств того, что чествуемый ими волчий закон является непременным условием или хотя бы фактором экономического прогресса. Они умалчивают о том, что, в отличие от семейств волчьих, борьба в человеческом обществе ведется неравная, с использованием богатого арсенала доставшихся по наследству материальных и нематериальных средств.
  Либералы уверены, что страны капиталистической периферии, или 'возникающие рынки' (emerging markets) - эвфемизм, которым они обозначают бедные страны, - смогут развиваться лишь при наличии благоприятного 'инвестиционного климата'. Создание такого климата, - уверены либералы, является первоочередной задачей правительств слаборазвитых государств. Иными словами, им нужно вести такую политику, чтобы отдать все ресурсы под управление рыночных стихий. Но ведь у иностранных инвестиций есть и существенные минусы. Инвесторы - опытные люди. Они озабочены не развитием промышленности, не созданием рабочих мест и не повышением образовательного уровня населения. Они озабочены извлечением прибыли из ресурсов, которые можно подешевке приобрести в том или ином государстве.
  Перейдем к рассмотрению взглядов Р. Лукаса, - видного представителя экономикс второй половины XX века.
  В статье 'О механике экономического развития', получившей широкое признание в либеральном истэблишменте, Р. Лукас не показал больших успехов в понимании экономических отношений. В частности, Р. Лукас указал на 40-кратную разницу в уровне жизни между высокоразвитыми капиталистическими странами и Индией. Это его утверждение основано лишь на установленной Всемирным Банком (World Bank) 40-кратной разницы в среднем доходе на душу населения между Индией и США.145 Это утверждение столпа либеральной мысли Лукаса смехотворно. Во-первых, установленное различие не учитывает специфики экономик двух стран. Экономическая деятельность рядовых американцев почти целиком лежит в легальном поле и намного легче, чем в Индии, поддается учету. Во-вторых, и это главное, цены на продукты питания и жилье в Индии и США очень разняться. В-третьих, Лукас не принял во внимание неравенства в распределении национального дохода. При одинаковом ВВП на душу населения в двух странах уровень жизни населения может быть разным, в зависимости от неравенства распределения дохода.
  Это не единственная ошибка Р. Лукаса. Отметив, что средний темп роста экономики Южной Кореи в 1960-е гг. составлял 7%, Лукас заявил, что национальный доход этой страны будет удваиваться каждые 10 лет. Р. Лукас забыл, что Южная Корея в 1960-е гг. восстанавливалась после разрушительной войны, причем с иностранной помощью. Заметим, что после войны, если только она не окончилась катастрофой, экономика государства всегда показывает темпы роста выше среднего. Что касается стран третьего мира - то и здесь нет оснований приписывать проценты экономического роста рыночным институтам. Кооперация, использование иностранных технологий, торговые связи - все это позволяет 'догоняющей' экономике развиваться на первых порах достаточно быстро, если только в высоких темпах ее развития заинтересованы иностранные партнеры.
  В этой же 'программной' статье Р. Лукас раскритиковал модели экономического роста Р. Солоу и Э. Денисона. Он отметил их неспособность сообразоваться с эмпирическими данными о росте экономики США146. По Лукасу, 'успешная теория экономического развития, очевидно, нуждается в первую очередь в механике, содержащей [предпосылки] поддерживающихся роста и различий в уровнях дохода'147. Возможно, под успешной теорией здесь понимается та, что может, извиваясь, подгоняя константы и числовые параметры моделей, приспосабливаться к любым фактам. Выходит, что экономистам нужно изучать статистику, но лишь для изменения второстепенных положений, - дабы строить изложение так, что незыблемые принципы социал-дарвинизма всегда подтверждались фактами.
  В нашумевшей статье, посвященной ключевым проблемам эконометрики, Р. Лукас уверяет, что государственная экономическая политика может быть верно оценена лишь посредством аналитических конструкций, построенных на неоклассических 'микроэкономических основах' (microeconomic foundations)148. Это утверждение просто смехотворно: неоклассические модели любое экономическое вмешательство государства изображают неэффективным: рациональные и всесведущие 'акторы' неоклассиков не требуют государственной защиты их интересов. Пытаясь придать неоклассической экономикс больше философской глубины, Р. Лукас заявляет, что поведение экономической системы есть 'такое, какое оно есть'.149 Даже кривая Филипса, по его мнению, вводит в заблуждение, - она недостаточно считается с аксиомой о рациональном человеке.150 Мы видим, что критика Р. Лукасом государственного вмешательства вздорна и догматична.
  Г. Зиммель указывал на ограниченность применения неоклассической концепции спроса на отдельно взятый товар в экономической науке.151 По его мнению, определение экономической ценности любого товара требует большей информации, чем кривая спроса на этот товар, а именно исследование готовности, склонности человека к обмену, с использованием как минимум двух товаров: 'Только при существовании второго объекта, который я готов отдать в обмен на первый... каждый из них может иметь измеряемую экономическую ценность'152. Поэтому кривая спроса на отдельно взятый товар не может иллюстрировать его экономической, меновой ценности.
  Объективные условия, возникающие в результате рыночной конкуренции могут вести к возникновению веры в существование силы, неподконтрольной отдельным экономическим агентам. Приписывание ценообразования рыночным отношениям ведет к необоснованному пессимизму по отношению к экономической политике государственных учреждений.
  Согласно Г. Джорджу, экономический рост при капитализме увеличивает ренту и арендную плату и, таким образом, его плоды большей частью присваиваются землевладельцами.153 В этой связи заметим, что неоклассическая гипотеза, согласно которой рента зависит от предельной производительности земли, не в состоянии объяснить, от чего зависит предельная производительность земли.
  Л. Мизес, - нужно отдать должное, - указал на существенный дефект неоклассической теории рыночного равновесия: 'Если бы предприниматели могли точно предсказывать рыночную динамику, то не существовало бы ни прибылей, ни убытков. Цены всех факторов производства уже сегодня были бы приспособлены к завтрашним ценам товаров'.154 Не следует ли это понимать таким образом, что предположение неоклассической экономикс о рациональных ожиданиях находится в противоречии с предположением о ценообразовании на отдельном рынке? Ведь при существовании действительно рациональных ожиданий и возможности перелива ресурсов из одной отрасли в другую, кривые спроса и предложения превращаются в неадекватные инструменты анализа.
  
  Воззрения приверженцев австрийской школы политэкономии
  Идеи Ф. Хаека, - ярчайшей звезды современной австрийской школы, - уступают неоклассике в логичности и ясности изложения, нисколько не уступая в метафизичности.
  Та спекулятивная защита капитализма, которую он предлагает, указывает деградацию экономической мысли современности, по сравнению с XIX и началом XX века.
  Главным знанием Ф. Хаека, - пишет экономист Р. Скидельски, - была уверенность в неверности любого вмешательства государственных учреждений в рыночные отношения.155 Скидельски не прав. Будучи противником 'высоких' темпов экономического роста, Ф. Хаек неоднократно выступал за государственное вмешательство - для борьбы с экономическим ростом.156 Хаек, в частности, предлагал проводить жесткую денежно-кредитную политику для ограничения 'неэффективных' инвестиций, выступал за принципиальную возможность использования такой радикальной меры государственной экономической политики, как запрещение частным банкам выдавать кредиты.157 По его мнению, правительства должны бездействовать только в периоды экономических кризисов, ибо это позволяет 'очистить' экономику от неэффективных производств. Но в период экономического роста он предлагает 'сокращать пропорционально кредит' и 'следовать выводам наших (?) теоретических аргументов до их практических последствий'.158 Что это, если не комплексная политика экономической евгеники, основанная на догмах и целиком ложащаяся на плечи трудящихся?
  Ф. Хаек утверждал, что монополия не уничтожает, а допускает существование конкуренции. По его мнение, это происходит потому, что при монополии всегда существует возможность для конкуренции. Но разве потенциальная возможность конкуренции и реально существующая конкуренция - это одно и то же? Отождествление возможности появления экономических явлений с их наличием настолько же характеризует Ф. Хаека как невежественного экономиста, насколько отождествление наличия раковой опухоли с ситуацией, когда ее развитие не исключено, свидетельствовало бы о ничтожности лечащего врача.
  Защищая 'индивидуальные' экономические свободы и в целом придерживаясь 'методологического индивидуализма', Ф. Хаек, как только речь заходит о экономическом росте, начинает пропагандировать жесткие, драконовские государственные меры: ограничение кредита не только коммерческих банков, но даже частных лиц друг другу.159 Крайний либерализм в одной области соседствует с паранойей в другой области.
  Ф. Хаек отвергает не любое вмешательство государства в экономику, а лишь то, которое не подчинено интересам бизнеса. Он абсолютно уверен в том, что государство должно быть слугой и охранником капиталистов.
  Ниже мы покажем, что, как это ни парадоксально, Ф. Хаек негативно относится и к экономическому росту, и к росту благосостояния населения.
  В своей книге 'Цены и производство' Ф. Хаек занимает противоречивую позицию по отношению к количественной теории денег. С одной стороны, по его словам, 'с практической точки зрения, было бы одной из худших вещей... если бы массы еще раз [sic] перестали верить [sic] в элементарные предположения количественной теории [денег]'160. С другой стороны, в количественной теории денег И. Фишера он видит 'реально существующее [sic!] препятствие к достижению прогресса', - рост научного авторитета этой теории увеличивает дистанцию между 'денежной' и 'общеэкономической' теориями.161 Под последней он подразумевает, конечно, австрийскую политэкономию. Это противоречие нетрудно разрешить. С одной стороны, Ф. Хаек желает, чтобы население верило в простые монетарные постулаты; с другой, он ратует за свою австрийскую школу. Отношение Ф. Хаека к экономической науке противоречит современным стандартам научности. Высказываясь в 'Ценах и производстве' за авторитетную и простую денежную теорию для толпы и за отдельную теорию для профессионалов, Ф. Хаек зачисляет себя в ряды обскурантов.
  В 'Ценах и производстве' Ф. Хаек утверждает, что кредитная экспансия приводит к непропорциональному изменению цен на производственные ресурсы, что изменяет структуру спроса на потребительские товары.162 В свою очередь, это снижает мотивацию населения к труду. По его мнению, отклонение цен на ресурсы, а вместе с ними структуры инвестиций и товарного производства от неких естественно-равновесных состояний, обостряет негативных эффект денежной или кредитной экспансии.163 Ф. Хаек настолько антагонистичен общественному вмешательству, что без всякого основания запугивает разрушительным 'эффектом бабочки', пророчествует, что малейшее органичение рыночных свобод или частной инициативы со стороны общественной власти, причем не только прямое, но и косвенное - в виде денежно-кредитной экспансии, может привести к непредсказуемым и катастрофическим последствиям, к установлению диктатуры.164 Как будто отсутствие такого контроля не может привести к диктатуре корпораций! Элементы конкретно-экономического анализа тесно переплетены в трудах Ф. Хаека с голословными спекуляциями. Неразумная кредитная политика действительно может дестабилизировать экономику, но далеко не всякая кредитная экспансия угрожает катастрофой. Назидания Ф. Хаека опровергаются ежедневной практикой центральных банков развитых капиталистических стран, стабилизирующей рынки и экономические отношения.
  Экспансивная монетарная политика, как правило, вызвана экономическими трудностями, т. е. является не причиной, а свидетельством экономических проблем и попыткой их решения. Но Ф. Хаек уверен, что монетарная экспансия вредит рыночной экономике, - в частности, изменяет формы кривых предельной производительности факторов производства.165 Дескать, цены факторов производства отклоняются от их естественного уровня, причем на разную величину, и это дестабилизирует экономику в целом.166 По Ф. Хаеку, предельная производительность передает 'неверный' импульс от денежного рынка к товарному, что ведет к изменению относительных цен.167
  Вышеприведенный анализ Ф. Хаек осуществлен в противоречии с заявленной им методологией индивидуализма. Критикуя неоклассиков за агрегирование, он сам использует понятие кривой предельной производительности фактора производства. Этот инструмент аналогичен неоклассической кривой предельных издержек и отраслевой кривой предложения.
  Среди представителей австрийской школы Ю. Бем-Баверк отличается наибольшим интересом к проблемам капитализма. Бем-Баверк отмечает, что при капитализме 'рабочий обычно получает мало - в самом деле, очень мало - в то время, как предприниматель получает много... его [рабочего] мизерная зарплата обменивается на более тяжелую работу, тогда как предприниматель получает немалую долю в продукте... часто и без личных усилий'168. Он даже делает вывод, парадоксальный для своей теории, - что процветание высших классов основано на отчуждении труда представителей малоимущих классов.169 Расставшись ненадолго с методом умозрения, Бем-Баверк находит, что 'предприниматель... редко или вообще никогда не был трудящимся, а трудящийся... редко когда или никогда не станет предпринимателем'170. Ю. Бем-Баверк разошелся с австрийской ортодоксией и в немаловажном вопросе об отношении экономической теории к социальным наукам. В отличие от Л. Мизеса и Ф. Хаека, объявивших все 'аксиомы' австрийской школы универсальной истиной в последней инстанции, Бем-Баверк по крайней мере признал необходимость считаться с научными открытиями в других дисциплинах: 'объяснения экономикс не могут основываться на том, что наука, граничащая с ней признала неверным или невозможным'171. Итак, даже внутри бастиона догматического либерализма, - австрийской школы политэкономии, - возникали сомнения в оправданности использования 'интроспекции' и постулирования в качестве методов экономического анализа.
  По словам И. Кирцнера, 'доброкачественные социальные учреждения' всегда образуются спонтанно, являются побочными продуктами общественных процессов172 Но отсюда следует, что И. Кирцнер оставил метод социал-атомизма и перешел к спекулированию об отношениях в обществе в целом, т. е. о социальных отношениях. На примере И. Кирцнера и Ф. Хаека мы видим, что австрийская политэкономия все-таки пытается рассуждать о социуме. С одной стороны, есть только индивиды; с другой, - абстрактные рассуждения о возникновении социальных институтов. Согласно И. Кирцнеру, чем больше места отведено спонтанности борьбы - некоей 'свободной воле', тем лучше. Согласно всем вульгарным экономистам, общественное развитие есть всегда побочный продукт гедонистически обусловленного соперничества, а хищническая борьба как таковая, т. е. сама по себе, есть залог гармонии. Но бросающиеся в глаза провалы промышленно неразвитых экономик, в течение многих десятилетий организованных по строго хищническим и либеральным принципам, эмпирически опровергают теорию рыночной гармонии.
  И. Кирцнер считал, что 'существование экономических закономерностей ведет к жесткому ограничению корректирующих способностей государства [в экономике]'173. Кирцнер учит: 'очевидные дефекты рынка [рыночной системы?] являются не дефектами... а неизбежными издержками, которые необходимы для социальной координации'174. Бросается в глаза странное отношение к понятию дефект, неэффективность (inadequacy), в отношении рыночной системы. Кирцнер говорит, что дефект - это часто не дефект, а должное. Но что такое 'дефект рынка', остается неясным. Кирцнер рассматривает дефект вообще, неэффективность в вакууме. С доказательством этого утверждения Кирцнер не спешил - утверждение представлено как аксиома.
  Воззрения Й. Шумпетера значительно отличаются от воззрений ортодоксов австрийской политэкономии. Отвергая методологию универсализма и индивидуализма, Й. Шумпетер требовал разделения научного подхода к экономике и агитации, морализаторства.175 В то же время, Й. Шумпетер писал, что в капиталистической экономике 'движущей силой является интерес индивида'176. Оправдывая экономическое неравенство с позиций либерализма, Й. Шумпетер заявляет, что человеческая жизнь образует 'относительно короткий период', а потому трудности, возникающие перед человеком, в принципе не могут характеризовать капитализм.177 Более нелепую защиту капитализма трудно придумать. По его мнению, 'продолжительное существование классовой позиции есть иллюзия, которая создается огромной стабильностью классового характера как такового и его социального содержания'178. Шумпетер является идеологом свободной торовли, уверяет, что тарифы вредят 'и рабочим, и капиталистам'179, однако несмотря на это, способствуют росту картелей, союзов сбытчиков продукции180, что, вероятно, не рассматривается этим экономистом в качестве фактора, благоприятного для капиталистов. 'При системе свободной торговли', - с научным апломбом фантазирует Шумпетер - 'не будет конфликтов ни между различными нациями, ни между соответствующими классами различных наций'181.
  Подчеркнуто общественный и отчасти материалистический, опирающийся на факты анализ позднего Шумпетера не должен привести к игнорированию того, что ранние воззрения этого экономиста перекликаются с австрийской экономикс. В 'Теории экономического развития' этот экономист рассматривает труд наемного рабочего не как труд человека, а как некие сервисы (services), которые в экономическом анализе не следует отличать от 'сервисов', оказываемых товарами.182 Это воззрение не есть изобретение Й. Шумпетера. Оно было широко распространено и в XIX веке и высказывалось, в частности, Молинари.183 Этот подход к трудящемуся уравнивает труд человека и использование, скажем, тяглового животного, или даже орудия труда. Цель этого безосновательного и нахального отношения к человеческому труду состоит в том, чтобы оправдать жестокую эксплуатацию и придать ей видимость естественности.
  Приписывая депрессии 'экономическую функцию' очищения от неэффективных структур184, Й. Шумпетер возвещает, что кредитная политика государства 'может быть успешной в том же смысле, в котором обдуманная политика расовой гигиены (racial hygiene) может привести к успехам, недоступным до тех пор, пока позволен произвольный ход вещей'.185 Получается, что шумпетерова концепция бизнес-цикла тоже базируется на философии социал-дарвинизма. 'Естественное' экономическое развитие он понимает как выживание сильнейшего, обогащение сильного за счет слабого.
  
  Индивид или гедонистическое существо?
  Известно мнение, что если вместо людей анализируются их 'эскизы или касательные', общественное исследование становится бесплодным.186 Неоклассики, якобы в целях удобства, изображают людей раз и навсегда данными, неизвестно как сформировавшимися рациональными машинами, идентичными в целях и алгоритме экономического поведения. Их теоретический человек - гедонистическое, бесконечно хищное в отношении окружающих ресурсов существо. Будучи наделенным величайшей силой оптимизаторства, оно полностью предсказуемо. При этом оно совершенно невосприимчиво к влияниям социальной среды, изолировано от всего эмоционального, обладает жестким набором предпочтений, которые реализует с упорством запрограммированного робота. Это существо не подвержено влиянию общества, экономических и исторических условий даже в период своего развития.
  Не правда ли, это - идеальное существо для производства богатства, идеальный массовый человек? Именно такой идеал массового человека не одно десятиление пропагандируют либералы. Но разве могут существовать прогресс и свобода, когда кругом одни бесконечно алчные хищники?
  
  Социальный атомизм вместо декларируемого индивидуализма
  В неоклассической и австрийской экономикс методом познания объявлен индивидуализм. Утверждается, что исследовать нужно только поведение индивидов, так как коллективных идей и поведения будто не существует, даже общества не существует. Есть только индивид, его и изучаем. Вместе с этим утверждается, что каждый субъект экономических отношений руководствуется лишь собственной выгодой, до крайности эгоистичен. Гедонизм, уверяют либералы, постоянен и всеобщ. Здесь возникает противоречие: либералы, формально объявив своим методом индивидуализм, но проморгав индивидуальность, постулируют норму коллективного поведения - коллективный, всеобщий гедонизм. Занятно, что в 'строго научной' экономикс гедонизм, приписываемый всем и каждому, не имеет градаций и никак не соотносится с человеческой индивидуальностью.
  Подлинный индивидуализм должен считаться с многообразием мотивов, влияний, потребностей, знаний людей. Понятно, что либеральные буржуа вовсе не приступали к развития индивидуалистической теории экономики. Индивидуализм им нужен как ширма для объявления своей приверженности некоей свободе, которая на деле выступает свободой навязывать кабальные экономические отношения.
  Согласно заверениям Ф. Хаека, австрийская политэкономия методологически основана на индивидуализме.187 По его словам, вся ортодоксальная политэкономия обязана всем своим знанием индивидуалистическому методу.188 Как видим, Ф. Хаек и здесь вводит в заблуждение, выдает догматику стадного гедонизма за индивидуалистический метод. Социальный атомизм неоклассической политэкономии и его крайнюю форму в австрийской политэкономии следует рассматривать как способ изолировать предпочтения покупателей от собственно экономических отношений, а человека представить механизмом, бессознательной функцией. Этот теоретический трюк используется для того, чтобы снять с капиталистического способа производства всю социальную ответственность. Даже голод и бездомность будут представлены этими господами, позорящими науку и отбрасывающими на много веков назад человеческую мысль, как проявление гармонии, рационального выбора, свободной воли человека.
  Австрийские экономисты, как и неоклассики, уверены, что распределение ресурсов при капитализме полностью определяется потребительскими вкусами.189 В действительности, сами потребительские вкусы формируются в процессе экономических отношений. Человек, как правило, вступает в экономические отношения без четкого осознания своих предпочтений. Не в стеклянной колбе они создаются и не проносятся через жизнь неизменными. Розовые очки не позволяют видеть многим либералам, что решающее влияние на спрос, товарное производство и товарный ассортимент оказывают не предпочтения, а покупательная способность. А экономические возможности и, в меньшей степени, предпочтения зависят от положения в классовом обществе.
  Проповедуя социальное хищничество как панацею от бедности и отсталости, либералы не понимают, что крайний эгоизм несовместим с разделением труда, с высокой производительностью труда. Как отмечает А. Смолл, 'ни одна компания на земле не могла бы просуществовать и минуты без общественного франшиза в той или иной форме'190. Без сотрудничества, без чувства общности и самоотдачи не было бы самой человеческой цивилизации, - не то что общего рынка или предприятий. Экономика асоциальных хищников не способна выйти из убогого состояния взаимной бойни, при котором возможны лишь низшие формы экономической активности - воровство, обман, грабеж, кустарное производство, огородничество и мелкая торговля. Именно такой строй экономических отношений - дикий капитализм, - навязывается третьим странам в качестве пути к богатству и процветанию - для немногих.
  Экономисты австрийской школы выступают за полную оторванность экономической теории от каких-либо 'неатомарных' критериев благосостояния. Они отвергают возможность суммировать кривые индивидуального спроса, оценивать благосостояние потребителей и производителей в целом. Здесь очевидно противоречие между воззрениями неоклассиков, которые стремятся наукообразно обосновать, с графиками и вычислениями, преимущества свободной торговли над налогообложением или квотами, с крайним догматизмом Ф. Хаека утверждающего, что любое, даже самое ничтожное вмешательство государства в то, что он понимает под свободой экономических агентов, может повлечь за собой катастрофические последствия, в том числе установление диктатуры. Заметим, что в этом пункте Ф. Хаек снова попадается в противоречие: формально следуя методу индивидуализма, объявляющему общество несуществующим, а знание об обществе - недействительным, он безапелляционно рассуждает об обществе и его проблемах.
  'Индивидуализм' неоклассических экономистов и 'методологический индивидуализм' австрийской экономикс ни в малейшей степени не предполагает изучения действительной индивидуальности человека. Иронично, но этот 'методологический индивидуализм' 'изучает' людей как стадо абсолютно одинаковых, не развивающихся, автономных от экономических отношений и друг от друга, полностью предсказуемых существ. В действительности, либеральный 'индивидуализм' - это наглое и необоснованное приписывание всем людям одинаковых свойств. Это часть асоциальной метафизики, а не выверенное положение социальной науки.
  
  Догмат о свободе выбора как антинаучное 'доказательство' виновности бедного в бедности, а безработного - в безработице
  Человеку нужна не просто свобода как некая абстракция, а свобода от нужды, угроз, острых социальных проблем. Приверженцы неолиберализма пропагандируют лишь абстрактную свободу, которая существует везде и вместе с тем нигде. Им невдомек, что степень экономической свободы человека зависит не только от него самого, но и от его положения в обществе.
  Экономическая свобода заключается в возможности выбора экономической деятельности, в возможности использовать свой потенциал, трудиться для себя, в доступности средств производства. Несмотря н формальное провозглашение верховенства свободы выбора, неоклассическая модель не оставляет места для свободного экономического выбора. Напротив, она абсолютизирует идею утилитарного детерминизма.
  Насколько верно отражен психологический процесс выбора в теории полезности? Действительно ли экономический субъект руководствуется принципом равного отношения предельных полезностей выбираемых благ к их ценам? Но как происходит осознание полезности? Какие факторы влияют на осознание полезности потребления? Может ли быть так, что потребление чего-либо вредно, губительно, но в то же время приносит полезность? Как быть, если потребление того или иного товара приносит полезность в краткосрочной перспективе, но вред - в долгосрочной? Неясно, какую именно 'предельную полезность' будут в этом случае изучать неоклассические экономисты. Встает вопрос, - допустимо ли существование свободной торговли наркотиками? Будет ли на рынке наркотиков иметь место рациональность неоклассического агента - покупателя? Ясно, что выбор, учитывающий лишь краткосрочную полезность, - непосредственно от акта потребления, - не может быть рациональным.
  Отметим, что хваленая логичность неоклассической экономикс весьма избирательна. Там, где это невыгодно, неоклассики удерживаются от логического развития своих положений. Например, из неоклассического 'закона' убывающей предельной полезности потребления следует, что при конечном ассортименте товаров в течение одного дня с ростом бюджета потребления будет падать предельная отдача от расходов на потребление. Другими словами, предельная полезность денег в краткосрочном периоде убывает.
  Но в этом случае рациональный буржуа, по сравнению с бедным рабочим, будет в меньшей степени склонен к самоотдаче, к эффективной производственной деятельности. Согласно рациональной теории, по мере накопления дохода, буржуа будет все больше внимания уделять отдыху. Поэтому эффективность его в качестве управляющего будет падать вместе с ростом богатства до тех пор, пока этот рост не прекратится. Многие либералы сетовали на то, что если трудящиеся перестанут нуждаться, они перестанут трудиться. Но если в неоклассике нет двойных стандартов, - например 'аксиомы' о различной морали капиталистов и трудящихся, то либералам придется признать, что чем гедонист богаче, тем больше он склонен к досугу, и тем меньше мотивирован к эффективному труду.
  Мы не считаем, что в центре экономической науке должна находиться проблема выбора индивида. Экономистам нужно изучать и то, что формирует условия, изначальные предпосылки экономического выбора.
  Итак, человеческие потребности ограничены и зависят от окружающей среды.
  Либералы вводят в науку догмат о вечно несчастном и вечно нуждающемся человеке. Это позволяет создать концепцию идеального батрака, вечно зависимого от нанимателей. Свободой, которой неоклассические экономисты наделяют население, ему нужно пользоваться только в духе, определенном неоклассиками, т. е. осуществлять экономическую деятельность для обеспечения максимального роста собственности и уровня жизни капиталистов. Итак, наемные работники при капитализме свободны только на словах, формально, а на деле порабощены материальной нуждой.
  Смехотворна либеральная максима, согласно которой потребности любого человека бесконечны. Если у человека есть пять буханок хлеба, зачем ему шестая? Будучи бесконечными, потребности человека не могли бы изменяться, появляться, увеличиваться или уменьшаться. Расти может только что-то конечное. Но либералам нет дела до таких 'мелочей'. Они 'изучают' потребность вообще - лишенную конкретного содержания, такую, какая им удобна.
  В капиталистическом обществе удовлетворение потребностей зависит от обладания богатством. Но обладание средствами или платежеспособностью зависит от того места, которое занимает человек в капиталистической экономике. Единственной столбовой дорогой, ведущей низшие классы к постоянному доходу является наемный труд. Рабочий, чтобы получить доступ к средствам производства, общественной технологии, преимуществам разделений труда, должен согласиться на условия и распорядки, цель которых - максимизировать прибыль нанимателя, а его использовать как средство частного обогащения.
  Нельзя забывать о глубоком неравенстве людей в доступе к рынкам рабочей силы. В зависимости от социальной, национальной, географической принадлежности, трудоустройство может быть легким или почти невозможным. Вместо того, чтобы положиться на превозносимую ими 'невидимую' руку рынка на рынке рабочей силы, западные правительства жестко регламентируют трудовую иммиграцию. Такие столпы либерализма как МВФ и ВТО не спешат требовать свободы трудовой миграции. Замалчивают проблему и неоклассические экономисты. Видимо, не слишком искрення вера этих господ в либеральные чудеса. Принципы 'открытой экономики' для них - не фетиш, а средство повышения благосостояния.
  
  Механистическая, роботоподобная рациональность субъекта в неоклассической утопии
  Неоклассические экономисты изучению реальных экономических отношений предпочитают поучать и наставлять о должных формах экономической организации, о том как должно быть в силу каких-то незыблемых микроэкономических основ. Элементом этих основ является неоклассический догмат о рациональном выборе индивида, который распространяется неоклассической политэкономией на все случаи выбора всех без исключения индивидов. Это позволяет говорить о наделении каждого человека свойством рациональности, о выдвижении неоклассическими экономистами тезиса, рабочей гипотезы о повсеместной однотипности природы экономического решения, о существовании однотипного индивида, обладающего рациональностью, в ее неоклассическом понимании.
  Рациональность и полная информированность неоклассического индивида означают, что в его экономической деятельности не происходит и не может происходить ошибок. Неудачи исключены, а разорения могут быть только намеренными. По неоклассикам, абсолютно все действия индивида не только полностью сознательны, но и в высшей степени правильны. Согласно австрийским буржуазным политэкономам, любая экономическая ситуация при капитализме - лучшая из возможных, результат благотворного индивидуализма. Представители обоих учений согласны в том, что деятельность аутоматонов неуклонно ведет к еще большей гармонии.
  Каждое разорение хозяйственного агента опровергает неоклассическую экономикс. Полностью информированные акторы не разоряются - они, обладая полной силой предвидения, будут избегать губительных, неверных экономических решений. Допуская, что человек всезнающ и рационален, мы переворачиваем экономические отношения с ног на голову, мы абстрагируемся от самого существенного. В действительности, рыночная экономика с ее 'эффективнейшим' задействованием производительных сил обрекает миллионы людей на прозябание на низкооплачиваемой работе, без образования и квалификации, а то и без какой-либо постоянной работы. Безработица и бедность - не их выбор, но результат воздействия агрессивной социальной среды.
  В парадигме рационального человека невозможно объяснить покупку некачественных товаров, любой обман, мельчайшее введение в заблуждение потребителей. Между тем, индустрия услуг во многом покоится на умении позиционировать и продавать, т. е. на психологической обработке клиентов.
  Осознанный выбор невозможен без знания вариантов решений и их последствий. Как известно, сбор информации о товарах и контрагентах в действительности сопряжен с затратами. Иногда это лишь затраты времени, но в случае предпринимательской деятельности - это также материальные затраты. Ясно, что чем более охватывающей и детальной является картина деятельности хозяйственного субъекта, тем затратнее ее создание. Наиболее общие сведения собрать нетрудно. Однако, в сложном конкурентном мире мало охотников делиться по-настоящему ценной информацией. Следовательно, по мере приближения к полной информированности, издержки субъекта возрастают экспотенциально.
  Дополнительная трудность состоит и в том, что поиск информации - не является делом секундным, мгновенным, как это предполагают идеологи свободного рынка. В то время, пока изучается один хозяйственный сектор, может измениться информация, которая была собрана и проверена ранее. В гипотетическом случае, когда хозяйственный субъект полностью информирован о возможностях экономической деятельности на протяжении своего жизненного периода, о всех свойствах товаров и услуг, и о поведении прочих акторов, его издержки по поиску информации будут стремиться к бесконечности, а не к нулю.
  Единичный выбор с достаточной степенью информированности возможен на относительно стабильном рынке, если мы имеем дело с профессиональным торговцем. В повседневности речь идет о выборе самых разных товаров и услуг. Если от каждого такого акта выбора требовать рациональности и высокой информированности, издержки по совершению информированного выбора никак не будут близки к нулю. Они, в самом деле, могут быть выше, чем стоимость покупаемого товара или услуги. Очевидно, что многие субъекты предпочтут сэкономить время, интеллектуальные и физические ресурсы, и сделают выбор на основе интиутивных предпочтений, либо купят первую приемлемую партию. Т. е. выбор массового потребителя очень далеко отстоит от энергозатратной сверхинформированной неоклассической технологии выбора.
  Более того, рациональный выбор всегда предполагает четкое понимание субъектом своих потребностей. А. Тверски показал, что выбор субъекта зависит от конструирования проблемы выбора.191 В противоположность, неоклассическая интерпретация потребительского выбора предполагает решение уже сформулированной проблемы. Все параметры заданы извне. Технология выбора (максимизация индивидуальной полезности) одна для всех субъектов, и тоже предустановлена свыше. Ясно, что такая интерпретация полностью затемняет субъективную сторону выбора, восприятие товаров и услуг, влияние на субъекта поведения других субъектов, эффект подражания. Неоклассики удобно абстрагируются от механизмов, позволяющих производителю навязывать свой товар, создавать заинтересованность, потребность, спрос. Например, готовность взять кредит или отдать за дорогой мобильный телефон последние деньги. Еще более радикальный пример - защита английскими бизнесменами опиумной торговли в Китае, - сторона 'предложения' военным путем навязывала рыночные 'правила игры'.
  Р. А. МкКейн полагает, что понимание мотивации неоклассическими экономистами неверно на том основании, что предполагает отсутствие влияния постоянных предпочтений на экономические решения, тогда как в действительности экономические решения принимаются не на основе сиюминутной оценки и рационализации, а следуют определенной экономической позиции индивида192. Р. Будон находит, что неоклассическая теория игнорирует процесс выработки агентом понимания экономической ситуации и личных интересов, игнорирует ценностную рациональность и влияние социального окружения.193
  Основу любого действия человека неоклассики видят в том, что это действие приносит полезность. Полезность сугубо экзогенна. В неоклассике полезность - это метафизический кит, на котором держится экономический выбор, а следовательно и вся экономическая система. Но факторы, влияющие на субъективное представление человека о полезности того или иного товара или услуги в мейнстримовой экономике не изучаются. Там, где ученый проводил бы исследование, неоклассический ортодокс выдвигает аксиому и пытается поставить точку.
  Неоклассические экономисты не оставляют за своим теоретическим аутоматоном ни волевых, ни умственных возможностей, используемых людьми для изменения личных перспектив, изменения доступных вариантов выбора, активного конструирования экономических отношений и расширения горизонта экономических возможностей. Неоклассическая 'рациональность' является не творческой, а реактивной рациональностью. Она не предполагает способности человека к изменению экономической действительности, самих вариантов выбора.
  Добавим, что если индивиды действительно всезнающи и рациональны до крайности, непонятно, зачем нужна экономическая наука. Да полно, зачем нужна вообще наука, школы, университеты? Ведь учить всезнающего гедониста совершенно нечему. Рынок - это мудрость, - вещает либерал. Фетишизацией путеводной звезды - рыночной экономики, всезнающего индивида, своим завзятым агностицизмом, либералы рубят сук, на котором сидят: существование экономики как науки становится бессмысленным, 'экономикс' наконец проявляет себя как бессильная и жалкая теория.
  
  Экономическая эффективность в понимании неоклассических экономистов
  Ж. Сэй разделяет производительные силы общества на три фактора, или производительных сервиса.194 По Сэю, каждый из этих факторов предоставляет его владельцу отдельный вид дохода. Вместе с тем, доходы всех трех производственных факторов в своих экономических свойствах аналогичны, что можно выразить максимой 'процент на капитал есть верная копия заработной платы на труд'195. Ясно, что Ж. Сэй изначально приписывает рабочей силе человека ту же производственную роль, что и капиталу, т. е. априорно считает производительные сервисы труда и капитала самостоятельными.196 Именно это метафизическое допущение лежит в основе ортодоксального понимания процента как заработной платы капитала.
  Эту догадку о тождественности экономической природы факторов производства неоклассики заимствовали у Ж. Сэя. Но данное положение воспринимается не как догадка или предмет исследования, а как истина в последней инстанции, как экономический закон.
  Ю. Бем-Баверк в этом вопросе согласен с Сэем и неоклассиками. Он объединяет вклад в производство капитала и труда в категорию 'материальные услуги товаров'.197
  Насколько содержательным является разделение производительных сил на самостоятельные, обладающие автономной производительной силой факторы? Какие основания были у Сэя и корифеев неоклассической доктрины считать экономическую сущность труда, земли и капитала одинаковой? Видимо, разделение производительных сил на самостоятельные факторы производства Ж. Сэй осуществил только для того, чтобы легче 'доказать' отсутствие противоречий между поколениями наемных рабочих и поколениями капиталитсов.
  Неоклассическая экономикс есть теория предустановленной гармонии и отлично подходит для оправдания низкого уровня заработной платы. Годная к представлению какой угодно экономической несправедливости в свете рыночной необходимости, неоклассическая политэкономия имеет в запасе довод о том, что заработная плата всегда определяется предельным продуктом труда, и если низка заработная плата, то в том вина самих трудящихся, труд которых так малопроизводителен. Ниже мы покажем всю убогость и ничтожество этого неоклассического рассуждения. Подведем итог: либеральные экономисты разделяют производительные силы на три фактора производства только для того, чтобы легче было их объединить, но уже в тисках гармонической доктрины.
  Согласно неоклассикам, вознаграждение каждого фактора производства в рыночной экономике должно непременно основываться на его предельной производительности. Какое этому есть обоснование? Само по себе обстоятельство, что уже используемый фактор производства может быть устранен из производственного процесса только потому, что запрашиваемая за него цена не соответствует нынешнему предельному продукту этого фактора кажется абсурдной. Во-первых, каким образом экономические агенты узнают конечный продукт последнего из единиц факторов производства? Ведь экономические отношения - это не школьная задача, в которой предельная производительность абстрактного и универсального фактора производства дана по умолчанию или легко вычисляется. Вычисление предельного продукта некоего универсального фактора производства в действительном обществе потребует астрономических вычислений.
  Нельзя забывать, что в производственном процессе фирма использует уже оплаченные факторы производства, - кроме рабочей силы. Но трение существует и во взаимоотношениях с работниками - одномоментное сокращение заработной платы следом за сокращением предельного продукта труда практически исключено.
  Кроме того, ввиду сложности вычисления предельной производительности фактора производства оптимизация производственной структуры на основе неоклассической схемы находится за пределами практически возможного даже на малом предприятии.
  Возьмем теперь ситуацию наивысшей экономической эффективности, представленную в неоклассической теории. Каковы ее характерные черты? Эта ситуация не равнозначна всеобщему экономическому равновесию, ибо собственно экономическое равновесие как ситуация экономической стабильности предполагает равенство потребностей и доступных ресурсов, удовлетворенность потребностей. Такое равновесие неоклассические экономисты решительно отвергают, но, по своему обыкновению, делают это не после обстоятельного изучения экономических отношений, а до научного исследования предмета, и в этом им помогает 'аксиома' о бесконечных потребностях всякого человека. Даже по мнению самих неоклассических экономистов, неоклассический оптимум - это состояние глубокой внутренней неудовлетворенности всех участников экономической деятельности.
  Рыночный механизм не является ни бесплатным, ни общедоступным средством координации хозяйственной деятельности человека. Для того, чтобы выполнить одно только неоклассическое условие полной информированности всех участников экономических отношений, рыночная система должна проделывать такую работу, что издержки ее функционирования будут близки к бесконечности.
   Неоклассический постулат о полной информированности рыночных контрагентов, т. е. о полной прозрачности рыночной системы противоречит постулату о ее бесплатности. Существование рынка невозможно 'бесплатно', без огромного количества агентов, посредников, советников. К тому же, распространено мнение Р. Коуза и др., согласно которому возникновению фирмы способствует как раз неэффективность механизма рыночного обмена.198
  Кривая рыночного спроса не может выражать общественной полезности товара потому, что учитывает лишь платежеспособные нужды. Спрос на многие товары не только зависит, но формируется производителями. Разумеется, на 'стимулированное' потребление трудящийся может расходовать лишь те средства, которые он с трудом добывает в системе капиталистического производства. Бремя навываемого потребления есть дополнительное бремя к экспроприации. Если оно растет большими темпами, чем реальная зарплата, то качество жизни трудящихся, несмотря на технический прогресс, может стоять на месте. Ясно, что рыночная надстройка требует огромных затрат на свое содержание.
  Конкуренция потребителей за демонстративность и социальный статус способствует росту сбыта дорогостоящих товаров. Гонка потребления, безусловно, является одним из двигателей капиталистической экономики. Без сверхпотребления не будет большого количества рынков ненужных товаров.
  Очень важно, что при помощи идеологии красивой жизни псевдоэлиты расширяют предложение труда. Это снижает заработную плату и ухудшает условия труда наемных работников. Капиталист имеет различные средства для стимулирования потребления и труда в его интересах, может нанимать звезд шоу-бизнеса, телеведущих, психологов, литераторов. Пропаганда потребления окупается. Мотивированный трудящийся-ударник может добиться более высокого уровня жизни, но ценой сокращения продолжительности жизни. При этом единственным бенефициаром будет капиталист: чем больше жизненной энергии население вкладывает в капиталистическую систему, тем больше создается отчуждаемой стоимости.
  Проблема оптимального распределения ограниченных ресурсов неоклассическими экономистами решается без сопоставления теории и практики, раз и навсегда, посредством отождествления наивысшей эффективности распределения ресурсов с капиталистическим распределением.
  
  Синтез новейшей политэкономии: воспроизведение предпосылок неоклассической и классической буржуазной политэкономии
  Кейнсианство и в наши дни считается одним из главных вызовов неоклассической экономикс. Для того, чтобы разобраться в состоятельности такого взгляда, установим, насколько примиримы противоречия кейнсианства и неоклассической школы. Выяснение этого вопроса важно для установления практического и научного влияния неоклассической экономикс. Ведь если даже те, кого научное сообщество считает влиятельными критиками неоклассической доктрины, копируют в своей критике ее коренные ошибки, воздействие неоклассической доктрины на научную мысль должно быть очень велико.
  Принцип 'laissez faire' потерпел фиаско с началом экономических трудностей в США в 1930-е гг. Для либеральной экономикс наступили тяжелые времена. В сообществе экономистов обнаружились разногласия. Теория Дж. Кейнса, в отличие от неоклассики, все-таки смогла объяснить экономический кризис. Неоклассическая экономикс утверждает, что капитализм внутренне стабилен. Дж. Кейнс, напротив, объяснил депрессию хроническим превышением сбережений над инвестициями. Иными словами, богатые, не видя хороших возможностей для инвестирования, стали придерживать накопленные активы. Таким образом, Дж. Кейнс указал на неэффективность капиталистической системы распределения. Неудивительно, что либералы набросились на 'Общую теорию занятости, процента и денег' и, расписываясь в своей научной ничтожности, стали обвинять ее главным образом в отходе от либеральных аксиом.
  Но либеральное понимание кейнсианства пренебрегает исследованием его догматического содержания, в том числе неоклассических заимствований, и потому является неполным и крайне односторонним. Дж. Кейнсу не удалось выйти за рамки сугубо рыночного объяснения экономики. Депрессия 1930-х гг. в США была объяснена им в терминах спроса и предложения. По ту сторону науки остались вопросы о формировании индивидуального спроса, его системных факторах. В учении Кейнса капитализм в основном изображается в малосодержательной плоскости рыночных явлений. Проведенный Дж. Хиксом синтез неоклассики и кейнсианства показывает их значительное сходство.
  Наступление политической реакции в 1980-е гг. ознаменовало рост популярности идеологии монетаризма. Его суть сводится к тому, что госучреждения должны устраниться от регулирования экономики, оставить население, производство, культуру на произвол капиталистической стихии. Единственный пункт, который М. Фридман доверил госучреждениям - это ежегодно обеспечивать 3-х процентный рост денежной массы. Со всей старательностью государство должно выполнять эту функцию, - уверяют монетаристы, - ибо многостороннее вмешательство правительства повысит финансовую напряженность, будет нервировать и отпугивать капиталистов.
  Но экономический рост стабилен только на бумаге, в кабинетной теории. Действительный капитализм развивается крайне неравномерно, через периоды бумов, спадов, стагнаций. Так что монетаристский постулат о необходимости увеличивать денежную массу из года в год на предварительно заданную величину не является средством помочь экономике 'переварить' экономический рост. Рецепт М. Фридмана - не что иное как рекомендация государственной власти, в том числе демократической, убираться из экономических отношений.
  При этом, монетаристский взгляд на государство является не следствием изучения вопроса, а выражением ангажированного идеала. Вменение демократической власти роли привратника капиталистов не соответствует ее общественной природе.
  М. Фридман учит: 'три главные категории капитала: материал, нечеловеческий капитал, такой как здания, машины, инструменты, земля и прочие природные ресурсы; люди, включая их знания и навыки; объем денежных средств'199. Фридмен причисляет к капиталу уже не труд, а всего человека. Для монетариста человек - это объект, жизнь которого посвящена императиву получения прибылей классом собственников капитала - капиталистами. Заметим также, что здания и машины относятся у Фридмана к первой главной категории капитала, а 'люди' - ко второй главной категории. Видимо, здания и машины Фридмену милее, чем люди. Помимо донаучных методов вульгарной политэкономии гармонии, монетаризм опирается на мальтузианство.
  В книге 'Теория цен' М. Фридмен объявляет, что главный источник нищеты - высокая рождаемость.200 Вслед за Мальтусом, он ищет корни бедности сугубо в деторождении: 'исторически, главным источником относительной материальной нужды, были, по-видимому [sic], большие семьи'201. 'В нашем веке одна вещь сделала больше всего [sic] в западном мире [?] для уменьшения относительной нужды и нищеты - широкое распространение знаний и способов контрацепции и вызванное этим резкое снижение числа многодетных семей'202. Разглагольствуя о контрацепции в 'Теории цен', М. Фридман затемняет хозяйственные отношения в действительности. Экономических причин бедности, - например, навязывания малоимущим кабальных условий труда, лишение их образовательных возможностей, - для Фридмена не существует. Для него капитализм - это нечто непорочное. Бедные сами виноваты в своей нужде - они много рожали.
  Значит, по М. Фридману, в рыночной системе люди рациональны, а за ее пределами - неразумны. В рыночной области люди рационально стремятся к богатству и принимают глубоко продуманные решения, в нерыночной - слишком много рожают.
  М. Фридман убежден, что экономическая наука малопригодна для улучшения жизни простых людей. Любое экономическое вмешательство, кроме, разумеется, передачи всех средств производства, земель, ресурсов в частные владения, он считает невероятным злом. Почему? Видите ли, это противоречит донаучным принципам либерализма. Оценку этим принципам мы дали выше.
  Итак, по М. Фридману, учреждениям демократии надлежит сконцентироваться на топорной монетарной политике и борьбе с высокой рождаемостью среди бедных. Усилия по снижению неравенства экономических и образовательных возможностей; борьба с безработицей, избытком и дефицитом отдельных товаров, - все это монетаристы считают лишним. Это, видите ли, сковывает рационального предпринимателя, который только и делает, что спасает трудящихся от нищеты.203
  По Фридмену, малоимущему населению нужно разъяснить, что корень бедности - многодетность. Бороться нужно не с богатством буржуазии, а с рождаемостью среди бедных. Каковы будут экономические результаты такой социальной политики? При отсутствии слишком явного перенаселения, снижение численности трудящихся может отрицательно сказаться на объемах производимых средств производства, создать понижающее давление на национальный продукт. Кроме того, при прежней рождаемости в привилегированных классах, в экономике снизится и относительная доля наемных рабочих. Высокие требования соцэлит к своему уровню жизни, увеличит нагрузку на каждого трудящегося. Снижение рождаемости также ведет к старению населения, - и это тоже увеличивает социальную нагрузку. Не факт, что в классовой экономике, главной характеристикой которой является всепронизывающее хищничество, этим путем можно повысить производительность труда. Не исключено, что высвободившиеся средства пойдут на увеселение соцэлит. В этом сценарии страна лишается не только части граждан, но и проедает часть производственного капитала.
  Как видно, вместо борьбы с бедностью М. Фридман занимается борьбой с бедными. Человеконенавистническая доктрина перенаселения Т. Мальтуса остается на 'научном' пьедестале неолибералов и красноречиво свидетельствует о научной нищете либерализма.
  Монетаристские и неоклассические идеи продолжают оказывать большое влияние на экономическую политику в России. По мнению Г. Колодко, неолиберализм основан на принципах монетаризма, причем для его насаждения активно используются популистские лозунги: о прогрессивности рыночных отношений, свободе труда, бесконечных потребностях человека, свободе рыночной инициативы.204
  Недалеко ушла от неоклассики более современная теория общественного выбора Дж. Бьюкенена. Объявляя, что экономическая наука должна сводиться к решению проблем распределения, Бьюкенен твердит, что все экономические проблемы есть проблемы распределения редких ресурсов между различными альтернативами.205 Его метод изгоняет из экономической науки все, что не сообразуется с либеральной фантазией, 'с проблемами распределения, аналогичными [sic] тем, что 'встают перед индивидуумом на необитаемом острове [sic], всем известным Крузо [sic!]'206. Такая методология делает экономическую науку импотентной, непригодной для решения социальных проблем, но именно это и нужно либеральным 'ученым'.
  Вершиной абсурда является декламация Дж. Бьюкенена о достоинствах метафизической экономикс:
  'Внутри того, что Хаек назвал 'чистой логикой выбора', формальная теория максимизации полезности, мощный математический инструментарий предложил эстетическое удовлетворение утонченным... все более элегантное [sic] и формалистическое содержание теории общего равновесия... дает удовольствие для талантливых, критерии для критически настроенных, и убеждения для некоторых из тех, которые оставались неубежденными'.207 Реальные экономические отношения кажутся ему слишком неэстетичными, недостойными внимания 'строгого' ученого-экономиста.
  В своем труде, претендующим на научный авторитет, Бьюкенен заявляет, что общественных интересов и благосостояния вовсе не существует: таковых нет 'в обществе свободно выбирающих индивидов, и нет никакай причины выдумывать [sic!] такую концепцию для аналитического удобства'208. Но ведь само 'общество свободно выбирающих индивидов' никогда не существовало. Его выдумали предшественники Дж. Бьюкенена.
  
  Экономикс в изложении российских эпигонов либерализма
  Не секрет, что главную выгоду от либерализации российской экономики получили бывшие 'теневики' - нелегальные предприниматели, - и лицемерные чиновники КПСС.
  Экономические реформы в СССР осуществлялись не для роста уровня жизни населения, а для реализации абстрактных идей, которые неоправданно считали доказанными и общественно полезными.209 М. Горбачев, заявляя, что с внедрением 'принципов самоокупаемости и самофинансирования... нельзя затягивать', не только не счел нужным оправдывать свою спешку, не только голословно навязывал внедрение в общественную жизнь этих так называемых принципов, не только не удосужился разъяснить населению их подлинное содержание и социальные последствия, но всячески старался затуманить вопрос разглагольствованиями о повышении эффективности производства, темпов экономического роста, мотивации.210 Ясно, что его реформаторская команда вполне придерживалась буржуазных лекал экономической политики. С одной стороны, это преобразование экономики с целью создания наилучших условий для социальных элит, с другой - демагогическое прикрытие этой политики рассуждениями о свободном обществе.
  Перестройка в СССР и приватизационные мероприятия в России традиционно оправдываются назревшей необходимостью реализации якобы единственно правильных либеральных принципов хозяйствования. На либерализацию советской экономики были направлены решения XXVII Съезда КПСС. Неоднократные атаки на Госплан СССР, подчеркивание необходимости резкого и быстрого повышения роли рыночных учреждений в народном хозяйстве были лишь первым этапом капитализации этого последнего.211 Либеральные реформаторы уже на этом этапе неутомимо подчеркивали роль предприимчивости и материальной заинтересованности, фактор личности в экономической жизни.
  Обосновывая либерализацию, М. Горбачев убеждал, что централизованное ценообразование 'не лечит экономические болезни, а лишь развращает работников [sic]', являясь к тому же 'чрезвычайно опасной тенденцией'212. Но чем было 'лечение' выдуманных болезней народного хозяйства, которое предложил Горбачев, - если не организованным расхищением, - коррумпированной и неподконтрольной населению приватизацией? В период распродаж заводов большинство населения имело ничтожную платежеспособность: вклады были заморожены, рубль - девальвирован. Заводы скупали бывшие теневики и чиновники. Такое 'лечение' само породило тысячи новых экономических и социальных проблем, но это нисколько не смущает либеральных экономисто, которым чужда социальная ответственность.
  Рыночные реформы 1990-х гг. в России привели к преобладанию краткосрочных целей в политике предприятий, падению квалификации служащих, уничтожили десятки тысяч трудовых коллективов.213 Она подорвала возможности для самостоятельного развития науки и промышленных технологий.214 Политика быстрой приватизации мотивировалась не хозяйственными целями, но стремлением поживиться за счет бывшей госсобственности.215
  Экономическая политика российского правительства остается неэффективной. Минимизация, в противоположность оптимизации, публичного регулирования экономических отношений, а также максимизация, вместо оптимизации деятельности финансового посредничества, привели к подчинению производственного сектора финансовому, к росту нестабильности российской экономики.216 Господство 'либертарианской [sic] элиты в Америке с 1980-х годов привело к повышательной длинной волне коньюктуры'217. Но откуда такая уверенность? Здесь присутствует логическая ошибка Post hoc ergo propter hoc. Наконец, в то время и теперь командует не либертарианская элита, а силовой класс, объединяющий бывший уличный криминалитет и сегодняшнюю крупную бюрократию. Именно он держит под контролем основную часть средств производства, СМИ, идеологию и культуру.
  Как отмечал Т. Гексли, посредственные умы, бегущие от трудностей на истоптанные дороги посредственности, заменяют 'испытующий дух кучей почтенных и общепринятых традиций'218. Такое 'исследование' сводится к шаблонному освещению микроскопических проблем и достигает микроскопических результатов. Многочисленные 'исследования' такого рода - постоянный продукт российской школы эпигонов либерализма, главным образом маститых идеологов-экономистов из НИУ ВШЭ.
  Судя по статьям в 'Вопросах экономики' и других журналах, российские эксперты либерализма обладают крайне поверхностным и стереотипным пониманием экономических отношений. С. Моисеев проанализировал содержание130 учебников по экономической теории, изданных в России.219 Все содержали азбучный пересказ концепций либеральной ортодоксии.220 С. Моисеев указал на сотрудничество между большинством авторов наших учебников и американским MIT, уже долгие годы популяризующим в третьих странах теории неоклассического синтеза, в частности, Р. Солоу и П. Самуэльсона.221 В нескольких десятках учебников, известных автору этой статьи, учение laissez faire подается как безусловно истинное.
  Например, российские эпигоны неоклассики учат, что расширение потребностей в товарах 'по сравнению с предшествующими эпохами или современной К. Марксу азиатской цивилизацией' увеличивает 'личностный потенциал человека'222. На той же странице мы знакомимся с научным мнением по совсем иному вопросу, - что отечественные экономисты советского периода поставили себя вне цивилизации223, на следующей странице - узнаем, что перед отечественной экономической теорией в 1990-х гг. стояла проблема возвращения 'к науке западного образца'. При этом тот же экономист утвреждает, что неоклассическая экономикс, которую он необоснованно выдает за западную экономическую науку, не удовлетворяет предложенным К. Поппером критериям для оценки научных теорий224.
  В одном из учебников по мировой экономике указывается, что экономическая интеграция - это 'срастание [sic!] экономик соседних стран в единый хозяйственный комплекс на основе глубоких и устойчивых экономических связей между их компаниями'225. Но почему только на основе связей между компаниями? Отождествляя экономику и бизнес, авторы такой литературы тенденциозно забывают о населении.
  Г. Попов, ярко 'доказывая' острую необходимость дальнейших приватизаций, заявляет, что 'на старте... необходимы демилитаризация и демонополизация'226. Объявление в одном предложении о необходимости демилитаризации и демонополизации свидетельствует, вероятно, о высоте экономических взгядов Г. Попова, готового сочетать экономическую и военную политику в одном предложении. Вместо научного анализа приватизации, эффективности общественного и рыночного сегмента экономики в разные периоды, статьи апологетов конкурентного общества 'с отбором лучших, с разорением худших' (123), изобилуют перефразированием либеральных догм и ядовитой риторикой : 'Прошлое, госсоциализм - в каждом из нас, в каждой нашей клетке, в каждом нашем гене. Поэтому' (?) 'проблема выхода из социализма - это не только проблема страны, экономики, государства. Это проблема и каждого из нас... в наше время выйти из социализма - значит выдавить из себя по каплям неприемлимое для нас наше прошлое, 'сменить кожу', - с пятнадцатилетним опозданием разглагольствует на страницах журнала 'Вопросы экономики' Г. Попов227. Причем такие мелкие вопросы как приватизация жилья, которая 'может происходить бесплатно, платно, или в комбинированном варианте [это как? платно и бесплатно одновременно?]',228 обсуждаются мимоходом.
  Одна из российских либералок пишет, что завышение ценности товара посредством рекламных кампаний, искусственное стимулирование населения к покупке 'новых фирменных товаров', развитие и эксплуатация потребительских стереотипов являются характеристиками прогрессивной, эффективной экономики. Т. Субботина указывает, что этот способ конкуренции невозможен без технологического и культурного 'лидерства', не доступен капиталистам в слаборазвитых странах, к которым относит и Россию.229 А залогом успешного экономического развития, по Субботиной, является 'разработка новой (sic) продукции повышенной потребительской и рыночной ценности'.230 По ее мнению, навязывание покупателям новой продукции с завышенной ценностью является законной и даже прогрессивной функцией высокоразвитого бизнеса.231 Вот какими пошлостями изобилует отечественная экономическая мысль.
  Либералы игнорируют безработицу и ее социальные последствия. Безработицу они объявили добровольной. Выбор между скотским трудом и полной нищетой неоклассики называют 'свободным выбором'. Угроза безработицы постоянно нависает над наемным работником при капитализме. Она исходит как из стремления менеджеров капиталиста нанимать работников, наиболее полно подчиняющих свою жизнь делу фирмы, так и из нестабильности капиталистической системы. Не следует забывать о высокой степени концентрации жилищной собственности в 'развитых' капиталистических государствах и в крупных городах России, что еще сильнее осложняет экономическое положение социальных низов.
  За рост влияния неолиберальных идей на экономическую политику в России одиозно выступает В. Мау.232 Он убежден, что частичная 'либерализация' российской экономики есть лишь вынужденная и неполноценная альтернатива неолиберальным реформам.233 По словам В. Мау, к частичному реформированию прибегают не для развития в России капиталистических отношений, а потому, что некие политические факторы заставляют общественные институты отказаться от исполнения значительной части социальных и экономических обязательств и возложить часть социальной ответственности на бизнес.234
  Мау защищает приоритетное использование бизнесом общественных благ.235 Он убежден, что госучреждения в первую очередь должны заботиться о бизнесе, т. е. - самых богатых, а потом уже обо всех остальных. Этот тезис Мау защищает тем, что предельная производительность 'факторов роста' снижается.236 Надо ли говорить, что столп теоретического либерализма не разъясняет, что он понимает под 'факторами роста'. Видимо, рядовым экономистам следует принять это понятие как новое божественное излияние - как верную 'аксиому'. Любопытно было бы узнать, в какой связи состоят 'экономические факторы роста' В. Мау с 'факторами производства' западных неоклассиков, и как следует понимать 'производительность факторов роста'.
  Одним из главных факторов экономического роста в России В. Мау называет 'личную безопасность предпринимателей'.237 Он обеспокоен не уровнем правопорядка, не безопасностью всех граждан, не охраной труда, а личной безопасностью предпринимателей. От российских либералов часто приходится слышать, что рынок должен служить предпринимателям. Например: 'создание рыночных институтов... должно служить раскрытию потенциала предпринимательской инициативы'238. Про тех, кто не является капиталистами, 'либеральная совесть' России упрямо молчит. Создается впечатление, что экономисты - либералы в нашей стране служат не обществу, а истэблишменту. Вместо изучения экономических проблем населения, они поют панегерики частной собственности.
  По мнению А. Самохвалова, переход от экономики планирования к капиталистической системе повышает эффективность производства.239 Это мнение типично для либералов. Такие проблемы, как изменение уровня жизни трудящихся и их социальных возможностей при переходе от социалистической к капиталистической организации экономики они обходят стороной. Но для повышения конкурентоспособности, по его словам, 'требуется осознание властной элитой [sic] особенностей национальной экономики... [ee] потенциала развития, ее актуального и возможного позиционирования'240. Конечно, в общем случае сознание социальной элиты не может быть средством повышения производительности труда. Самохвалов переоценивает роль государственной власти в экономики и, в традициях неоклассики, абстрагируется от проблем наемных рабочих. Так же как искусство в феодальном обществе чуралось, не замечало простых людей, так и многие российские экономисты чужды проблемам основной массы населения своей страны.241
  Экономическое образование и научная деятельность в России стагнируют вместе с либерально-догматическим направлением экономикс. Гордая своими догмами и 'вечными', 'универсальными' принципами, либеральная экономикс не развивается. Студентам социальных наук прививается либеральное миросозерцание, находящееся на той же дистанции от науки, что и алхимия или медицина Галена. Но либеральная политика наносит еще больший вред.
  
  
  Раздел 3. Капитализм и его либеральная интерпретация.
  
  Неолиберализм как практическое выражение метафизической политэкономии. Критика неолиберального капитализма.
  
  Н. Г. Чернышевский писал, что применение идей либеральной политэкономии ослабляет и принижает роль частной инициативы в организации экономики, способствует развитию общественно невыгодной системы производства и распределения.242 Труд необеспеченного большинства в обществе экспроприаторов не ориентирован на создание общественных ценностей. Организация труда нацелена только на эффективное накопление ценностей буржуазией, предотвращение какого-либо накопления трудящимися, организацию умственного застоя трудящихся.
  Для развития капиталистической системе жизненно необходим доступ к дешевой и полуграмотной, но трудолюбивой рабочей силе. Неолиберальные правительства с их постоянной экономией на социальных программах, возможно, специально 'воспитывают' готовую к труду на любых условиях, поддающуюся легкой экономической манипуляции рабочую силу. В этом смысле неолиберальное правительство служит неплохим привратником социальной элиты, - под шумок снижения налогов на бизнес и бюджетного балансирования производится отделение общественных ресурсов от населения, основную массу населения бросают на рынок неквалифицированного труда.
  Класс крупных собственников располагает огромной экономической силой. С помощью различных средств - от культурной и политической пропаганды - до уголовного преследования профсоюзных активистов - этот класс может разобщать наемных работников, увлекать их потребительскими фетишами, модой, а под прикрытием завесы 'успешного и свободного' общества понижать зарплату и требовать большей выработки.
  Концентрируя производительные силы в частной собственности, предприниматели могут диктовать условия труда рабочим, повышать продолжительность и интенсивность труда, снижать оплату труда.243 В результате, они могут не только с лихвой компенсировать организаторский вклад в производство, но и получить сверхприбыль, за счет участников экономических отношений с низкой способностью к торгу. Давно известно, что капитализм 'навязывает отдельному лицу, поскольку оно вплетено в отношения рынка, нормы его хозяйственного поведения. Отдельному лицу противостоит еще и огромная гора навыков, которые грозят раздавить его'.244
  Либерализация российской экономики больше чем на пять лет уменьшила среднюю продолжительность жизни мужчин: в 1970 г. - 64.5 года245, в 1994 г. - 57.4, в 2005 г., по официальным данным, - 58.9 года.246
  М. Нордау установил 'закон отчуждения', центральный для капиталистических отношений. Этот общественный закон сводится к тому, что социально-экономическая система принуждает малоимущее большинство населения к контрибуциям в пользу социальной элиты.247 Ясно, что на 'эффективном' капиталистическом рынке процветает неэквивалентный обмен, который и позволяет одним владеть дюжиной роскошных квартир, а других принуждает к долгому, монотонному и сравнительно малопроизводительному труду (по крайней мере, с точки зрения вознаграждения наемного работника).
  При капитализме задействование производительных сил определяется платежеспособностью. У кого есть покупательная способность, тот и 'голосует' в задействовании производительных сил. Но платежеспособность создается не на рынке, а в совокупности буржуазных фирм, которые преобразуют жизненную энергию человека в частное богатство.248 Вопреки либералам, на вопросы 'что производить?' и 'сколько производить' отвечает не рыночный механизм.
  Систематическое вытеснение трудящихся из отраслей, производящих товары широкого потребления; перенаправление миллионов трудящихся в сектор услуг, на производство товаров роскоши, в 'серую экономику', - снижает возможности производства товаров народного потребления. Это, в свою очередь, позволяет поддерживать сравнительно высокий уровень цен на них, усиливая экономическую зависимость низов от капиталистов и арендодателей.
  Согласно Каутскому, капиталистический строй дает представителям низших и высших классов глубоко неодинаковые возможности для умственного развития.249 К. Каутский также указывал на снижение социальной значимости образования по мере развития капиталихма: 'образование является товаром, распространение образования увеличивает количество его, ведет к понижению его цены, а результатом этого является ухудшение положения образованных людей, которых в настоящее время имеется больше, чем это нужно капиталистам и капиталистическому государству'250.
  Развитие капиталистической экономики никогда не приносит одинаковых плодов трудящимся и соцэлите. Как верно заметил Й. Шумпетер, 'конкурентная система поглощает полную энергию большинства людей... Постоянное действие, внимание и концентрация энергии есть условия выживания в ней'251. Рост производительности труда сопровождается ростом цен на землю и недвижимость, повышениями ренты и квартирной платы, ведет к росту скрытой экспроприации. Скрытая экспроприация есть изъятие части доходов трудящихся привилегированными группами населения под видом ренты или платы за покупку жилья, или территории городского пространства.
  Известно, что в либеральной капиталистической экономике рост произодительности труда опережает рост уровня жизни населения.252 В результате усиливается социальная нищета трудящихся, их культурная и психологическая зависимость от командующих классов.
  
  О препятствиях конкуренции на рынке труда
  Капиталистическая система не в состоянии организовать честной конкуренции на ключевом из своих рынков, на рынке труда. Систематическое неравенство, с которым участники экономических отношений сталкиваются при распределении общественного продукта, их неравный доступ к образованию и рынкам рабочей силы отдельных государств, ограничивает конкуренцию на рынке рабочей силы и служит источником хронической диспропорции в платежеспособности, а следовательно, деформирует конкурентную ситуацию и на других рынках, деформирует структуру экономики, производства. Это неоклассическая теория, которая, казалось-бы должна защищать конкуренцию, совершенно упускает из виду. Естественные способности людей таким образом подавляются, а социальная сегрегация, неравенство воспроизводятся.
  При капитализме большая часть населения не имеет собственности на средства производства. Непривилегированные слои должны работать по найму уже для того, чтобы обеспечить себе минимальную, жизненно необходимую платежеспособность. Отношения наемного труда неминуемы для большинства населения. Неоклассические рассуждения о 'свободе выбора' в этой области смехотворны.
  Сколько потеряет бизнесмен, не нанявший или уволивший сознательного, требовательного к условиям труда работника? Очень мало потеряет. Фирм всегда меньше, чем рабочих рук. Предпринимателям легче договариваться, легче поддерживать между собой партнерство, общие 'ценности'. У них больше свободного времени. Есть целая культура неформального общения предпринимателей, 'успешных'.
  Рост конкурентных настроений на рынке труда ухудшает положение наемных работников и повышает прибыли высшего класса.
  Соеднинение права частного владения залежами подземных ископаемых с возможностью их добычи посредством наемного труда образует частнокапиталистическую собственность на природные ресурсы. В этом случае частным собственником месторождений выступает капиталист, а разработкой месторождений и добычей полезных ископаемых занимаются наемные рабочие. Частно-капиталистическое владение недрами и предприятиями добывающих отраслей предполагает частное присвоение и распоряжение прибылями, что ведет к значительному росту не только социального, но и экономического неравенства. Этот вид экономической деятельности позволяет олигархам устанавливать контроль, - как опосредованный их высокой покупательной способностью, так и непосредственный, собственнический, - и над другими отраслями и производствами.
  Норма прибыли в добывающих отраслях служит ориентиром для всего капитала. Наиболее квалифицированная рабочая сила и большие объемы капитала стремятся либо попасть в сырьевой сектор, либо заниматься его обслуживанием. Не секрет, что вовлеченность олигархического капитала в добычу природных ресурсов снижает частные и государственные вложения в обрабатывающую промышленность, вообще заинтересованность в развитии легкой промышленности.253 Высокие цены на нефть во многом способствовали бурному росту финансового сектора в России, однако, без снижения заоблачных процентных ставок по кредитам. Выходит, что богатство природными ресурсами может не уменьшать, а повышать социальную нищету наемных работников, что и имеет место в России.
  Нельзя не отметить, что страстная пропаганда идей неолиберализма, особенно для третьих стран, сочетается в наши дни с жесткой государственной и межгосударственной защитой рынков рабочей силы в развитых странах. Не видя противоречий между теорией и практикой, либеральные политики, в угоду избирателям, не перестают называть свободную, 'неконтролируемую' миграцию рабочей силы одной из главных экономических угроз. Выступая в теории за 'рынок', они на практике ограничивают доступ к этому 'свободному рынку' для миллионов людей.
  В буржуазном мире конкуренция на рынке труда не органичивается дискриминацией по принципу гражданства. Она дополняется чудовищным неравенством в доступе к образованию, к обретению навыков для эффективного труда. Таким образом, перспективы участия в конкуренции за рабочее место определяются во многом изначальным материальным и правовым положением человека в обществе.
  В развитых экономиках рынки рабочей силы, конечно, предоставляют немалые конкурентные возможности для их действительных участников. Но посредством многочисленных институциональных преград капиталистическая система ограничивает или закрывает вовсе доступ на эти рынки для бедняков из промышленно неразвитых государств, обрекая их на пожизненное прозябание в сервильных, неэффективных, не развивающихся экономиках третьих стран.
  
  Покупательная способность и ценообразование
  В капиталистической системе технический прогресс не служит интересам всего общества, но преимущественно подчинен цели извлечения прибыли классом собственников средств производства; технические достижения задействуются капиталистами лишь постольку, поскольку дают надежду увеличить прибыль. Как известно, рост относительной платежеспособности соцэлит ведет к росту спроса на товары роскоши, что закономерно снижает долю трудящихся, которая в капиталистическом обществе может быть занята действительно производительным трудом, т. е. удовлетворяющим нормальные потребности. Снижение относительной платежеспособности трудящихся может происходить вследствие того, что технический прогресс и рост производительности труда поставлены на службу имущих классов, т. е. ведут лишь к небольшому улучшению жизни трудящихся, но к очень существенному росту богатств командующего класса. Рост производительности труда и относительного веса платежеспособных потребностей соцэлит ведут к вытеснению трудящихся из производительного сектора экономики, к направлению миллионов людей в сферу услуг и на производство товаров роскоши. Технический прогресс при капитализме, вместо роста товарного производства, изгоняет миллионы рабочих из производительных отношений, деквалифицирует часть трудящихся и редуцирует их к роли легко заменяемых служащих.
  Соцэлиты стремятся добиться от трудящихся всеобщей погони за платежеспособностью, и всеобщей готовности покупать разрабатываемые ею продукты. Обмен части рабочего времени на безделушки есть скрытый механизм экспроприации, роль которого с усложнением капиталистических отношений возрастает.
  В связи с необходимостью трудиться за конкурентную плату, трудящийся не в состоянии заметно влиять на товарные рынки. Большая часть его платежеспособности расходуется на соверешенно необходимое для жизни потребление, меньшая - дает лишь иллюзию свободы, поскольку ее ее расходованием, посредством институтов директивной культуры, ведает капиталист.
  При увеличении платежеспосоности высших классов экономика переориентируется на удовлетворение их потребностей. В этом случае трудящиеся вытесняются, экономическими механизмами, из производительных отношений и направляется на нетворческую и лакейскую работу, в сервильный сектор.
  Рост доходов бюрократических и буржуазных элементов в России приводит к переориентации буржуазного производства на удовлетворение потребностей элит в роскоши. Помимо этого, рост могущества социальных элит ведет к абсолютному обеднению трудящихся, ибо повышает их спрос на товары массового потребления и обычную недвижимость, что ведет к росту общего уровня цен и снижению абсолютной покупательной способности класса работающих по найму.
  
  Неолиберализм и народное образование
  Важным элементом либеральных реформ является переход от общественного образования к частному. Неоклассическая и австрийская экономикс также оправдывают приватизацию образовательной системы, появление и усиление рынка образовательных услуг. Утверждается, что общественное образование неэффективно ввиду отсутствия конкуренции, приводит к чистым потерям от налогообложения, к незаконному перераспределению общественного дохода, снижает стимулы к эффективной экономической деятельности.
  Либеральные экономисты закрывают глаза на то, что коммерциализация образования дает преимущества детям состоятельных семей в доступе к знаниям, усиливает социальное расслоение.
  Идеи частного образования защищались и могучим учителем неоклассиков - Г. Спенсером. Полагая, что невежественность - это нормальное и необходимое состояние народа, Г. Спенсер вещал: 'несколько поколений тому назад... требования элементарного образования для рабочих никем не высказывались, а если и высказывались, то вызывали только смех [sic]; но когда... стала распространяться, по почину немногих филантропов, система воскресных школ... тогда начали кричать, что... государство должно не только воспитывать [sic] народ, но и насильно [sic] давать ему образование'254. Этот наглый обскурантизм в наши дни уже не может гасить свет науки и образования. Но неоклассики продолжают дело своего идейного вождя и более отвлеченно, менее прямо доказывают ненужность, противоестественность и накладность публичного образования. Формалистически защищая 'экономическую эффективность' (в интересах соцэлиты), либералы подменяют научное знание своими предпочтениями, обосновывают платный доступ к знаниям.
  Неспособность частных образовательных учреждений предоставлять качественные образовательные услуги широким слоям населения подтверждается крайне низким уровнем образования в тех странах капиталистической периферии.
  
  Прочие вопросы
  Рыночные институты в развивающихся экономиках не регулируют экономические отношения в интересах всего общества, буржуазный либерализм приносит большинству населения 'свободу быть бедными', а значит изнывать под гнетом тяжелого, неблагодарного труда, быть запертыми в состоянии невежества255. Р. Пребиш (1992) утверждает, что политические и экономические свободы буржуазного либерализма, а именно теории социальной мобильности и равенства возможностей, предстают не более чем коварными химерами.256 Некоторые либералы признают, что рыночная система близорука, не может эффективно распределять ресурсы между настоящим и будущим.257
  Изучение неолиберальных реформ даже в свете неоклассических моделей позволяет вскрыть их противоречивый характер. Так, снижение государственной поддержки сельского хозяйства в отдельно взятой стране может быть описано в модели AS-AD как снижение совокупного спроса и совокупного предложения. Так, не получающая поддержки отрасль будет предъявлять меньший спрос на продукцию других отраслей и получит меньше возможностей для роста эффективности своего производства, т. е. сократит предложение. Если это снижение будет большим, чем рост, обусловленный снижением налогового бремени, что может случиться, например в том случае, когда большая часть прибыли капиталистов изымается из национальной экономики, оно приведет, в полном согласии с ортодоксальным моделированием, к снижению общего уровня производства. Снижение государственной поддержки производственной отрасли, если оно сокращает совокупное предложение, ведет к инфляции.258
  Неолиберальные показатели уровня жизни, - такие как уровень средней заработной платы в стране и средний уровень потребления, - не принимают в расчет имущественную неоднородность общества. Эти показатели всегда являются завышенными для основной массы населения, - ввиду потребления сравнительно немногочисленных состоятельных социальных групп. Они также не принимают в расчет продолжительность жизни,259 да и различия в продолжительности жизни в зависимости от социального положения. Либеральные правительства третьих стран рассматривают здравоохранение как бизнес, как пространство, в котором надо дать свободу капиталу, - т. е. как поле для наживы самых хищных и самых сильных членов общества. В противоположность, в действительно развитых странах растет понимание значения общественного здравоохранения для экономического благополучия и развития.
  В России, по мнению многих экономистов, рабочая сила направляется рыночными механизмами в сырьевую промышенность, области строительства, торговли и финансовый сектор.260 В этой связи можно говорить о существовании механизмов отчуждения рабочей силы от производительного труда в целом, о перенаправлении трудящихся от производительного труда к занятиям по обслуживанию капиталистической системы экономики. Оторванность производительного сектора от финансового, сложность экономической координации обусловливает склонность капиталистического режима к кризису, в частности финансовый кризис капиталистической системы261.
  Рыночная система дает возможность для осуществления контрагентами молчаливого сговора при ценообразовании262. Это может приводить к ситуации неконкурентного равновесия и к существованию завышенного уровня цен на товары263. Но в том случае, если установление цены товара в известной степени осуществляется покупателем, примером чему служит рынок рабочей силы, у крупных фирм появляется возможность путем неформального сговора устанавливать неоправданно низкие расценки на рабочую силу, и неоправданно высокие - на продаваемые товары.Приватизация государственного сектора экономики не является гарантией экономического и промышленного развития264. Показатель физического объема промышленного производства в России в 1996 г. составлял лишь 48% от уровня 'кризисного' 1990 г.265
  Особенности заключения сделок в российской экономике, в частности, ограниченность числа потенциальных клиентов, по мнению Е. Ясина и М. Снеговой, вынуждают контрагента заботиться об снискании благоволения со стороны немногих состоятельных партнеров, что оттесняет на задний план введение в производство новейших технологий, повышение производительности труда, совершенствование управления.266 Отсюда следует, что для небольшой капиталистической фирмы благоволение состоятельного клиента является одним из самых существенных факторов экономического благополучия. Раннее освоение фирмой своей области деятельности, закупок и сбыта является фактором ее живучести.267 Эти обстоятельства получили название 'моментума раннего старта'.268 П. Бергер уверен, что российские предприниматели являются носителями культуры западного индивидуализма: 'Современный предприниматель - типичный образчик западного индивидуализма'269.
  В. Макаров исследует возможности манипулирования спросом со стороны производителя.270 Согласно Макарову, в развитом капиталистическом обществе существенно влияние производителей на потребление и поведение потребителей; в частности, воздействие на трудящихся и неформальное принуждение к потреблению, к расходам осуществляется посредством института массовой культуры.271
  Крупный капитал обладает огромной способностью к созданию и распространению условий производственной деятельности, 'правил игры'. Мелкий бизнес быстро развивается только в зонах концентрации капитала, большей частью играет роль служанки крупного капитала. Неоклассическая теория не содержит средств анализа влияния крупного капитала на мелкий, в частности, возможности нефтяных магнатов и бюрократии в России превращать мелкий бизнес в свою обслугу - развивать торговлю и услуги в противоположность легкой промышленности. Неоклассические модели олигополии не пытаются анализировать условия возникновения и факторы развития монополистических производств, их влияние на изменение достатка населения.
  Неолиберальные экономисты заявляют, что либерализация слаборазвитых экономик есть самый быстрый и единственно верный путь их развития. Согласно С. Бабб, либерализация ведет к конвергерции, взаимному сближению развитых и развивающихся экономик, развивает отстающие государства.272 И в этом вопросе метод спекуляции, т. е. постулирование догм, заменяет буржуазным экономистам изучение конкретной действительности. Не принимаются во внимание исторические свидетельства банкротства либерального реформаторства, его тяжелейшие общественные последствия.
  Ослепленные верой в непогрешимость рыночно-капиталистических учреждений, российские либералы винят в провалах своих реформ население и государственные институты, говорят об 'институциональных нестыковках': 'рынки трансплантировались в чуждые миры [sic!!]... не содержащие поддерживающих институтов, которые...органически развивались в первоначальных условиях'273.
  С. Картер полагает, что подход к исследованию производства и потребления на основе концепции прибавочной стоимости эффективнее неоклассического подхода, который неосновательно противополагает интересы потребителей и производителей.274 Анализ прибавочной, или чистой созданной стоимости, позволяет оценивать как объемы имеющихся у капиталистов средств, которые они могут пустить на инвестиции и потребление, так и объемы неоплаченного труда.275
  Неолиберальные экономисты традиционно списывают кризисные явления в развивающихся странах на недостаточное усердие правительств в привлечении иностранного капитала, недостаточную приватизированность экономики. На деле, застой и упадок часто следуют за необдуманными приватизациями. Издержки возникающей рыночной системы целиком ложатся на беднейшее население. Пора уже осознать, что капиталистическая система координации - не бесплатна, а требует огромных затрат на свое содержание. При этом ее решения часто противоположны оптимальным.
  Система капиталистической координации экономических решений далеко не бесплатна. Эта система грандиозна. Она дает работу миллионам менеджеров, продавцов, бухгалтеров, юристов, экономистов, охранников. Большинство 'координаторов', посредников причисляет себя к среднему классу и требует более высокого уровня жизни, чем у 'работяги'. Система может их содержать только недоплачивая за производительный труд, делая его малопривлекательным, что, безусловно, замедляет низовой технический прогресс.
  Непомерное разрастание надстройки, торгово-координационной системы, по сравнению с производительной основой, ведет к еще большему социальному обременению наемных рабочих в российской промышленности и сельском хозяйстве. Именно из-за этого занятость в промышленности остается непривлекательной, продолжается приток молодежи с завышенными ожиданиями и скромными познаниями в рыночно-координационную и сервильную надстройки, формируются социальные слои эксплуататоров мелкого пошиба.
  
  
  О классовом разделении в капиталистическом обществе
  Капиталистическое хозяйство нацелено на максимальный рост овеществленного труда, а источники такого роста всегда рассматриваются лишь как средства достижения цели, и никогда - как субъекты экономических отношений. В представлениях неоклассических и австрийских экономистов все разнообразие человеческих способностей сводится к пассивному объекту экономической деятельности. На деле человеческие способности являются основой экономических отношений.
  Общественный продукт капиталистической экономики есть результат производительной деятельности трудящегося населения. При капитализме он распределяется неравномерно, посредством ряда экономических институтов. Распределение общественного продукта при капитализме зависит не столько от личного трудового вклада в создание общественного продукта, сколько от положения с социальной иерархии.
  Обладая лучшими источниками для пополнения покупательной способности, капиталист имеет приоритет в удовлетворении потребностей. В условиях физической ограниченности рынков и доступной продукции это равнозначно абсолютному ограничению приобретательной способности трудящихся, поскольку снижает их относительную покупательную силу. Таким образом, контроль над сферой заработка позволяет социальным элитам задавать тон и на многих товарных рынках, добавлять к административным рычагам своего влияния на эти последние сугубо рыночные, 'конкурентные' рычаги. Дисбаланс платежеспособности в рыночной экономике и приводит к тому, что миллионы людей могут остро нуждаться в жилье, а производительные силы будут задействоваться в строительстве элитного жилья, банков, церквей, гигантских мечетей и торговых комплексов.
   При капитализме стержнем всякого предпринимательства является стремление к росту прибыли. Поддержание надлежащих условий труда, реализация интересов трудящихся, минимизация загрязнения окружающей среды для бизнесмена второстепенны. Навязывание своего товара, конкурентная борьба, рост оборачиваемости капитала и всесторонняя экономия на издержках составляют очевидные приоритеты коммерческого руководства. Ясно, что отсутствие общественного контроля за такими предприятиями неминуемо ведет к росту эксплуатации фонда общественных ресурсов, к перекладыванию бремени их экономической деятельности на плечи наименее состоятельных граждан.
  Максимизирующая прибыль фирма не принимает в расчет нужды и потребности общества. Ее менеджмент организует производство так, чтобы удовлетворить 'спрос' платежеспособного сегмента общества, а самыми платежеспособными являются, как известно, привилегированные слои. Поэтому в производстве товаров и услуг роскоши задействуются огромные производительные силы, а значительная часть базовых потребностей населения остается неудовлетворенной. У бедных нет покупательной способности, чтобы привлечь капитал и, самое главное, нет экономических возможностей повысить свою покупательную способность. Низшие классы сталкиваются с преднамеренной социализацией к низкоквалифицированному труду.
  Рабочий допускается к средствам производства только если капиталистом ожидается выгода от расширения производства, если можно рассчитывать на успешный сбыт продукции. В период кризиса перепроизводства рабочий становится лишним и на предприятии, и на рынке труда. Если капиталист оценит рыночные перспективы пессимистично, мощности будут простаивать, способность рабочего к труду окажется ненужной; чтобы обеспечить себе пропитание, рабочий согласится выполнять работы ниже его способностей.
  Если прибыли для капиталиста не предвидется, то каковы бы ни были результаты труда рабочего, даже если бы они позволили при соответствующим распределении нескольким людям избежать нищеты, тот рабочего не наймет. Но такие 'рациональные' решения ведут к недопроизводству товаров в экономике, ибо капиталистическая прибыль может не существовать там, где есть возможности для общественно полезной деятельности. Население попросту может не обладать достаточной платежеспособностью для формирования спроса и удовлетворения своих нужд.
  Именно стремление класса капиталистов к эгоистической выгоде, а не мифологическая невидимая рука рынка ведет к известному органичению производства необходимых товаров при капитализме. Часть трудящихся ставится вне производительных отношений не потому, что этого требует рост экономической эффективности с позиций общества в целом, но лишь поскольку это способствует известному ограничению производства и поддержанию высоких цен, т. е. ведет к эффективному производству с точки зрения капиталиста. Следовательно, часть трудящихся не только систематически экспроприируется, но и принуждается, посредством рыночных механизмов, к нетворческому труду в интересах имущих классов.
  Декларации капиталистических государств о равных возможностях фальшивы. Для иллюстрации обратимся к образовательной системе. Дети имущих в большинстве случаев получают лучшее образование, слушают лекции лучших учителей и профессоров. Дети малоимущих учатся в плохо финансируемых учреждениях, где учителя хамят, да и сами зачастую невежественны. В первом случае стремление к знаниям всецело поощряется. Во втором - часто считается 'ненужным' и 'роскошью'. Набивший оскомину пример Ломоносова - это исключение. В то время как яркие исключения развлекают и утешают любителей, наука исследует закономерности.
  Неравенство в доходах усугубляется неравенством во владении недвижимым имуществом. В странах развитого капитализма большинство трудящихся не владеют жильем, вынуждены отдавать существенную часть заработной платы в качестве ренты, а угрозу безработицы воспринимать как угрозу бездомности. А владельцы двух или более жилищ могут получать арендную плату и выигрывать от постоянного роста цен на недвижимость, - их богатство будет расти при минимальном уме и усилиях.
  
  
  Заключение
  
  Подводя итоги скажем, что неоклассическая экономикс строится как отвлеченная дисциплина, не допускающая эмпирической проверки своих положений и отличающаяся от науки открытой враждебностью к изменению своих приниципов и положений, к приведению их в соответствие с экономическими реалиями. Не выработка знаний, позволящих улучшать экономические отношения, а укрепление веры в невидимые и неразумные силы является содержанием деятельности либеральных экономистов.
  Вместо научного подхода, заключающегося в выдвижении гипотезы и ее эмпирической проверке, неоклассическая политэкономия ограничивается дедукцией из необоснованных и ангажированных постулатов. Путем логико-математического развития этих постулатов, каждый из которых убедительно опровергается экономическими фактами, строятся экономические модели. Но получаемый таким образом мир экономических отношений является фантастическим, - он, к примеру, заселен всезнающим и бесконечно-алчущим роботом-гедонистом, лишенным всего, что делает человека человеком. Такое моделирование не упрощает, а извращает понимание экономических отношений. Но распространение этой идеологии посредством образования и СМИ дает псевдоэлите дополнительные рычаги экономического принуждения и политического подавления интересов основной массы населения нащей страны.
  Последовательные неоклассики должны критиковать запрещение работорговли и торговли наркотиками. Ведь это - не что иное как вмешательство 'сознательной руки' общественной власти во всеблагую свободную торговлю 'рациональных акторов'. Оно будет ограничивать право богатого и эффективного индивида свободно распоряжаться своими средствами. С позиций рыночной экономикс, свобода торговли людьми и наркотиками, даже свобода проигрывать зависимых людей в карты, отдавать их в приданое будут содействовать более широкому проявлению априорно эффективной 'невидимой' и непонятной руки рынка.
   Проблемы, возникающие за пределами рыночных сфер, не занимают либералов. Значимость общественного контроля за производством хлеба, молока, мяса, других продуктов питания отвергается a priori. Либералы негативно относятся и к общественному контролю за условиями труда, в котором видят угрозу экономических свобод.
  Неоклассическая экономикс не предоставляет ни знаний о действительной экономике, ни методов их поиска. Своей известностью она обязана не логической ценности, а реакционности, тем, что она является идеологией, направленной за застывание экономических отношений. Соединяя идеализм и логику, спекулятивную догматику и математический анализ, напористость изложения и наглядность графиков, всеобщие императивы поведения и кажущийся индивидуализм, неоклассическая экономикс продолжает оставаться верной служанкой капитала, орудием разобщения и подчинения общественного организма воле командующего класса.
  Либеральная экономикс не содействует выработке научного взгляда на экономические отношения. Проповедуемое ею доверие к капиталистическим институтам необоснованно. Как показывает российская практика, система капиталистических отношений с наиболее хищными олигархами во главе подавляет не только экономические возможности населения, но и политические свободы.
  Теории либералов прописывают простые, но неверные рецепты экономической политики. 'Purgaire et clystirizare, - как упрощается теория медицины, как облегчается медицинская практика этим талисманом!'276 В сущности одинаковые рекомендации австрийцев, монетаристов и неоклассиков - не результат экономического анализа, а а лишь переиначенные 'аксиомы'. В самом деле, уже неоклассические и австрийские постулаты исключают эффективность общественного вмешательства в рыночные отношения. Любое вмешательство в иллюзорную конкуренцию всезнающих роботов абсурдно и вредно a priori. Задача экономического развития требует от мышления соответствия своему объекту. Если хочешь починить дом, нужно думать не о всеблагой природе, которая в гармонии и посредством естественного отбора делает жизнь лучше и не о свойствах идеального дворца, а о материалах и инструментах под рукой. Экономическая политика должна базироваться не на убежденности в верности какой-либо идеи, а на проверяемом знании.
  Нет ничего более разрушительного для науки, чем вера в идеи, не имеющие подтверждения, никакой связи с реальностью. Такая вера несовместима с критическим исследованием действительности. При преобладании веры в эффективность институтов частной собственности на средства производства, незащищенного наемного труда и хищнического индивидуализма, от экономической науки может остаться одно только слово 'наука', под которым будет процветать догматическая, охранительная метафизика. Таково состояние современной экономической науки в России.
  
  
  
  Список литературы
  
  Ashley, W. J. The Tariff Problem. 2-nd Ed. London: P.S. King & Son, 1904. -269 p.
  Austrian Economics. Ed. S. Littlechild. Vol. 1. Aldershot: Edward Elgar, 1990. - 538 p.
  Austrian Economics. Ed. S. Littlechild. Vol. 2. Aldershot: Edward Elgar, 1990. - 386 p.
  Austrian Economics. Ed. S. Littlechild. Vol. 3. Aldershot: Edward Elgar, 1990. - 454 p.
  Babb, S. The Social Consequences of Structural Adjustment: Recent Evidence and Current Debates. Annual Review of Sociology, 2005, Vol. 31 Issue 1, p. 199-222, 24p.
  Batt, H. W. Development and Wealth: A Georgist Perspective. American Journal of Economics & Sociology, Oct2012, 71 (4), p. 1004-1046.
  Bell-Kelton, S. Behind Closed Doors. International Journal of Political Economy , 2006, 35 (1), p5-23, 19p.
  Boettke, P. J., Fink, A., Smith, D. J. The Impact of Nobel Prize Winners in Economics: Mainline vs. Mainstream The Impact of Nobel Prize Winners in Economics: Mainline vs. Mainstream. American Journal of Economics & Sociology, 2012, 71 (5), p. 1219-1249, 31p.
  Bohm-Bawerk, E. Capital and Interest: A Critical History of Economic Theory. [translated from German by W. Smart] London: Macmillan and Co., 1890. - 431 p.
  Boudon, R. Beyond Rational Choice Theory. Annual Review of Sociology, 2003, 29 (1), p. 1-21.
  Buchanan, J. M. Economics: Between Predictive Science and Moral Philosophy. Austin: Texas A&M University Press. 1987. - 413 p.
  Buchanan, J. M. Ethics and Economic Progress. Norman : University of Oklahoma. 1994. - 156 p.
  Callahan, G., Leeson, P. T.. Chicken Soup for the Out-of-Step Scholar's Soul Chicken Soup for the Out-of-Step Scholar's Soul. American Journal of Economics & Sociology, 2012, 71 (5), p. 1157-1168.
  Carter, S. A Simple Model of the Surplus Approach to Value, Distribution, and Growth. American Journal of Economics & Sociology, 2011, Vol. 70 Issue 5, p. 1117-1146, 30p.
  Clark, J. B. Essentials of Economic Theory as Applied to Modern Problems of Industry and Public Policy. New York: The Macmillan company. 1907. - 566 p.
  Clark, J. B. Social Justice without Socialism. New York: The Riverside Press Cambridge. 1914. - 49 p.
  Clark, J. B. The Distribution of Wealth: A Theory of Wages, Interest and Profits. New York: The Macmillan company. 1908. - 445 p.
  Clark, J. R., Miller-Wilford, J., Stringham, E. P. Beyond Kelly Green Golf Shoes: Evaluating the Demand for Scholarship of Free-Market and Mainstream Economists. American Journal of Economics & Sociology, 2012, 71 (5), p. 1169-1184.
  Cleveland, M. The Economics of Henry George: A Review Essay. American Journal of Economics & Sociology, 2012, Vol. 71 Issue 2, p. 498-511, 14p.
  Davis, P., Fletcher, A. Contribution to Competition Economics: Introduction. The Economic Journal. Volume 123, Issue 572, pages F493-F504, November 2013 (page F493). http://onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1111/ecoj.12090/full
  Douglass, B. Economic Methodology and Nobel Laureates: Confirmation of a Methodological Paradigm Shift. American Journal of Economics & Sociology, 2012, 71 (5), p. 1205-1218, 14p.
  Einstein, A. Relativity: The Special and General Theory / A. Einstein. 1924. - 56 p. http://www.gutenberg.org/files/30155/30155-pdf.pdf
  Ely, R. T. 1899. The Strength and Weakness of Socialism. Chicago: The Chautauqua Press. 264 p.
  Ely, R.T., Adams, T. S., Lorenz, M. O. & Young, A. A. Outlines of Economics. 3-rd ed. NY: The Macmillan, 1919. - 769 p.
  Friedman, M. Nobel Lecture: Inflation and Unemployment. 1977. Режим доступа : http://ideas.repec.org/a/ucp/jpolec/v85y1977i3p451-72.html
  Friedman, M. Price Theory. Chicago, Aldine Publishing Company. 1976. - 357 p.
  Friedman, M. & Schwartz, A. J. A Monetary History of the United States, 1867-1960. Princeton University Press. 1971. - 888 p.
  George, H. Progress and Poverty: An Inquiry into the Cause of Industrial Depressions and of Increase of Want with Increase of Wealth: The Remedy. 1879. - 571 p.
  Gourinchas, P. O. & Jeanne, O. (2013). Capital Flows to Developing Countries: The Allocation Puzzle. Review of Economic Studies. 80 (4): 1484-1515. http://restud.oxfordjournals.org/content/80/4/1484.full
  Hayek, F. A. Critical Assessments. Ed. By J. C. Wood & R. N. Wood. London: Routlege. 1991. Band 1, - 272 p.
  Hayek, F. A. Prices and Production. New York: Augustus M. Kelly Publishers. 1967. - 162 p.
  Hayek, F. A. The Fatal Conceit: The Errors of Socialism. / Ed. by W. Bartley. London: Routlege, 1992. - 180 p.
  Hayek, F. A. The Road to Serfdom / F. A. Hayek. London, Institute of Economic Affairs, 1998. - 131 p. http://www.iea.org.uk/sites/default/files/publications/files/upldbook351pdf.pdf
  Hicks, J. R. Value and Capital: An Inquiry into Some Fundamental Principles of Economic Theory. 2-nd ed., 1946, Oxford: Clarendon Press. - 340 p.
  Hoover, K. The New Classical Macroeconomics. Blackwell Publishers, 1990.
  Jevons, W. S. The Theory of Political Economy. London: MacMillan & Co., 1871. - 267 p.
  Kirzner, I. M. The Meaning of Market Process: Essays in the development of modern Austrian economics. London: Routlege, 1992. - 246 p.
  Kirzner, I.M. Mises and His Understanding of the Capitalist System.Cato Journal 19(2), 1999, p. 215-228.
  Lucas, R. E. (1976). "Econometric Policy Evaluation: A Critique". Carnegie-Rochester Conference Series on Public Policy 1: 19-46.
  Lucas, R. E. (1988). "On the Mechanics of Economic Development". Journal of Monetary Economics 22 (1): 3-42.
  Malinowski, B. Sex and Repression in Savage Soceity / B. Malinowski. London : Kegan Paul, 1937. - 285 p.
  McCloskey, D. Kelly Green Golf Shoes and the Intellectual Range from M to N. Eastern Economic Journal, 1995, 21 (3), pp. 411-414. http://www.jstor.org/discover/10.2307/40325653?uid=3737976&uid=2129&uid=2&uid=70&uid=4&sid=21104086751357
  Menger, C. 2007. Principles of Economics. Auburn: Ludwig von Mises Institute. 328 p.
  Menger, C. Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics. NY: New York University Press, 1985. - 237 p.
  Menger, K. 1871. Grundsatze der volkswirthschaftslehre. Wien: Wilhelm Braumüller. 285 s. https://archive.org/details/grundstzedervol00menggoog
  Metzler, L. A. Foundations of Economic Analysis (Book). American Economic Review. 1948, Vol. 38 Issue 5, p, 905-910.
  Mill, J. S. Principles of Political Economy / J. S. Mill. NY : Appleton and company. 1884. - 638 p.
  Mises, L. Human Action: A Treatise in Economics / L. Mises. - Yale : Yale University Press, 1949. - 881 p.
  Mises, L. The Ultimate Foundation of Economic Science: An Essay on Method. / L. Mises. 1962.
  Murphy, K. M., Topel, R. H. The Value of Health and Longevity. Journal of Political Economy, Oct2006, Vol. 114 Issue 5, p871-904, 34p.
  Nordau, M. Conventional Lies of our Civilization. London: William Heinemann, 1896. - 346 p.
  Reay, M. J. The Flexible Unity of Economics. American Journal of Sociology, Jul2012, Vol. 118 Issue 1, p. 45-87, 43p.
  Ricardo, D. The Principles of Political Economy and Taxation / D. Ricardo. NY : Everyman's library. 2008. - 300 p.
  Robins, L. Principles of Economics / L. Robins. Cambridge, 1923. - 220 p.
  Schumpeter, J. A. Capitalism, Socialism, and Democracy / J. Schumpeter. 2-nd ed. NY : Harper & Brothers, 1942. - 381 p.
  Schumpeter, J. A. The Economics and Sociology of Capitalism. / Ed. by R. Swedberg. New Jersey: Princeton, 1991. - 492 p.
  Schumpeter, J. Theory of Economic Development: An Inquiry into Profits, Capital, Credit, Interest, and the Business Cycle / J. Schumpeter. NY : Oxford University Press, 1961.- 255 p.
  Simmel, G. The Philosophy of Money. Ed.: D. Frisby. NY: Routlege., 2004. - 543 p.
  Small, A. W. 1910. The Meaning of Social Science. Chicago: The University of Chicago Press. 309 p.
  Small, A. W. 1913. Between Eras: From Capitalism to Democracy. p. 113 of 431. Kansas City: Inter-Collegiate Press.
  Smith, A. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations / A. Smith. Электронный ресурс. Режим доступа : https://ia801703.us.archive.org/3/items/WealthOfNationsAdamSmith/Wealth%20of%20Nations_Adam%20Smith.pdf Pennsylvania: The Electronic Classics Series. 2005. - 786 p.
  Solow, Robert M. A Contribution to the Theory of Economic Growth. Quarterly Journal of Economics. 1956. 70 (1): 65-94. [Электронный ресурс] http://faculty.lebow.drexel.edu/LainczC/cal38/Growth/Solow_1956.pdf
  Sombart, W. Socialism and the Social Movement in the19th Century. 1898. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.gutenberg.org/files/35210/35210-h/35210-h.htm
  Turco, C. Difficult Decoupling: Employee Resistance to the Commercialization of Personal Settings. American Journal of Sociology, 2012, 118 (2), p. 380-419, 40p.
  Witztum, A. Social Dimensions of Individualistic Rationality. American Journal of Economics & Sociology, 2012, Vol. 71 Issue 2, p. 377-406, 30p.
  Абалкин, Л. И. Логика экономического роста : [Сборник] / Л. И. Абалкин.; Рос. акад. наук, Ин-т экономики РАН. - М. : Институт экономики РАН, 2002. - 228 с.
  Авдашева, С. Незаконность молчаливого сговора в российском антимонопольном законодательстве: могут ли эксперты быть полезны при выработке юридических норм? Вопросы экономики, 2011 (5), с. 89-102.
  Азарова М. М., Баутина Н. В. Хрестоматия по политической экономии: В помощь слушателям школ основ марксизма-ленинизма. - М. : Политиздат, 1968. - 239 с.
  Бергер, П. Капиталистическая революция : 50 тезисов о процветании, равенстве и свободе : [Пер. с англ.]. - М. : Прогресс, 1994. - 314, [2] с.
  Босчаева, З. Н. Формула экономического роста. / З. Н. Босчаева. - М. : Экономика, 2007. - 365,[1] с.
  Бухарин, Н. И. Избр. произв. / Редкол.: Л. И. Абалкин и др.; [Предисл., с. 5-35, коммент. С. Л. Леонова]; Отд-ние экономики АН СССР, Ин-т экономики АН СССР, Ин-т экономики и прогнозирования науч.-техн. Прогресса АН СССР. - М. : Экономика, 1990. - 540, [2] с.
  Бухарин, Н. И. Политическая экономия рантье : Теория ценности и прибыли австр. шк. : Репринт. вопроизведение изд. 1925 г. - М. : Орбита, 1988. - 191 с.
  Бухарин, Н. И. Проблемы теории и практики социализма : [Сборник] / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. - М. : Политиздат, 1989. - 511,[1] с.
  Вальрас, Л. Элементы чистой политической экономии. М., Изограф, 2000. - 448 с.
  Гегель, Г. В. Ф. Лекции по эстетике. Изд. 2-е. В 2-х т. Т. 1. Спб: Наука, 2007. - 621 с.
  Гексли, Т. Г. О положении человека в ряду органических существ. / Пер. под ред. А. Бекетова. СпБ.: Изд. книжной торговли Н. Тиблена, 1864, 180 с.
  Голанд, Ю. Сравнение реформ периода НЭПа и постсоветской России. Вопросы экономики, 2010 (4), с. 82-99.
  Гольбах, П. Система природы [Электронный ресурс] / П. Гольбах. - М., 2005. Режим доступа: http://www.modernlib.ru/books/golbah_pol/sistema_prirodi_ili_o_zakonah_mira_fizicheskogo_i_mira_duhovnogo/read_1/
  Григорьев, Л., Алибалов, С. Страны Балтии: в поисках выхода из кризиса. Вопросы экономики. 2010 (4), с. 121-138.
  Гулыга, А. В. Немецкая классическая философия. М.: Мысль, 1986. - 332 с.
  Гуриев, С., Плеханов, А., Сенин, К. Экономический механизм сырьевой модели развития. Вопросы экономики. 2010 (3), с. 4-23.
  Доу, Ш. Психология финансовых рынков: Кейнс, Мински и поведенческие финансы. Вопросы экономики. 2010 (1), с. 99-113.
  Зибер, Н. И. Возражение на экономическое учение Джона Стюарта Милля; Капитализм в России. М. : Либроком, 2012. - 226 с.
  Зомбарт, В. Буржуа : Этюды по истории духов. развития современ. экон. человека : [Пер. с нем.] / Изд. подгот. Ю. Н. Давыдов, В. В. Сапов; [Рос. АН, Ин-т социол.] - М. : Наука, 1994. - 442 с.
  Зомбарт, В. Социология / В. Зомбарт; Пер. с нем. И. Д. Маркусона. - 2-е изд., стер. - М. : УРСС, 2003. - 138 с.
  Интернационализация противоречий капиталистической системы хозяйства / [Л. Л. Кистерский, В. А. Славинский, В. А. Степаненко и др.; Отв. ред. В. Д. Щетинин]; АН УССР, Ин-т социал. и экон. пробл. зарубеж. стран. - Киев : Наук. думка, 1990. - 237, [1] с.
  Капитализм и рынок: экономисты размышляют / [В. И. Кузнецов, И. М. Осадчая, В. С. Автономов и др.; Отв. ред. В. А. Мартынов и др.]; Рос. АН, Ин-т мировой экономики и междунар. отношений. - М. : Наука, 1993. - 206, [2] с.
  Капиталистический способ производства и современность / [Л. С. Колесниченко, С. В. Мочерный, С. М. Панчишин и др.]; Под. ред. Л. С. Колесниченко. - Львов : Вища шк. Изд-во при Львов. Ун-те, 1982. - 191 с.
  Каутский, К. К критике теории и практике марксизма. ('Анти-Бернштейн'). 2-е изд. М. : УРСС, 2003, 297 с.
  Каутский, К. Очерки и этюды по политической экономии.2-е изд. Краснодар: Буревестник. 1923. - 108 с.
  Каутский, К. Экономическое учение Карла Маркса / К. Каутский. - 2-е изд., стереот. - М. : УРСС, 2003. - 230 с.
  Каутский, К. Эрфуртская программа. (Коммент. к принципиальной части). [Предисл. Н. Шевцова]. М. : Госполитиздат, 1959. - 247 с.
  Каутский, К., Лафарг, П. Два первых великих утописта. М.: Основа, 1924. - 83 с.
  Колодко, Г. Неолиберализм и мировой экономический кризис. Вопросы Экономики. 2010 (3), с. 56-64.
  Кочурова, Л. И. Реальный сектор развития рынка : Теорет. основы, модель : Экон. отношения обозримого будущего / Л. И. Кочурова. - М. : Экономика, 2004. - 212, [1] с.
  КПСС. ЦК. Пленум (1986, июнь). Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 16 июня 1986 г. - М. : Политиздат, 1986. - 62, [1] с.
  Кузьминов, Я., Юдкевич, М. За пределами рынка: институты управления трансакциями в сложном мире. Вопросы экономики. 2010 (1), с. 82-98.
  Кун, Т. Структура научных революций : [сборник : пер. с англ.] / Томас Кун ; [вступ. ст. В. Кузнецова]. - Москва : АСТ, 2003. - 605 с.
  Лакатос, И. Доказательства и опровержения. Как доказываются теоремы. Пер. С англ. И. Н. Веселовского. М., 'Наука', 1967. - 150 с.
  Ленин, В. И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. Т. 22. Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М. : изд. полит. лит-ры, 1980. - 597 с.
  Ленин, В. И. Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности. - М. : Политиздаи, 1986. - 610 с.
  Либман, А. Теоретические и эмпирические исследования в современной экономике: проблемы коммуникации. Вопросы экономики, 2008 (6), с. 4-19.
  Макаров, В. Об экономическом развитии и не только в контексте будущих достижений науки и техники. Вопросы экономики, 2008 (3), с. 39 - 46.
  Малиновский, Б. Избранное. Динамика культуры / Б. Малиновский. - М.: Росспэн, 2004. - 959с.
  Маркс, К. и Энгельс, Ф. Сочинения. Т. 14. в 29 т. Анти-Дюринг : Переворот в науке, произведенный г. Евгением Дюрингом / Ф. Энгельс. Ин-т К. Маркса и Ф. Энгельса. - М. : Гос. соц. - экономическое издательство, 1931. - 237 с.
  Маркс, К. К критике политической экономии. - М. : Политиздат, 1984. - 207 с.
  Маркс, К. Капитал : Критика полит. экономии. Т. 1. / [Предисловия Ф. Энгельса]. - М. : Политиздат, 1988. - 891 с.
  Маркс, К. Капитал: Критика политической экономии. Т. 3. часть 1. / [ред. Ф. Энгельса]. - М. : Издательство политической литературы, 1989. - 508 с.
  Мау, В. Экономическая политика в 2005 году: Определение приоритетов. Вопросы экономики, 2006 (2), с. 4-27.
  Моисеев, С. Формализация макроэкономики и ее последствия для денежно-кредитной политики. Вопросы экономики, 2007 (2), с. 46 - 58.
  Население Советского Союза: 1922-1991 / Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. - М.: Наука, 1993. 143 с., с. 95.
  Объективное знание: Эволюционный подход/ К. Р. Поппер; Пер. с англ. Лакути Д. Г.; Отв. Ред. Садовский В. Н.- М.: Эдиториал УРСС, 2002. - 381 с.
  Огарев, Н. П. Избранные социально-политические и философские произведения. В 2-х т. Т. 2. / АН СССР; Под общ. ред. М. Т. Иовчука и Н. Г. Тараканова. - М. : Госполитиздат, 1956. - 683 с.
  Ореховский, П. Зрелость социальных институтов и специфика оснований теории общественного выбора. Вопросы экономики, 2011 (5), с. 75-86.
  Плеханов, Г. В. Избранные философские произведения. В 5 т. Т. 2. - М. : Гос. издат. полит. литературы, 1956. - 824 с.
  Политическая экономия капитализма : Науч.-метод. пособие преподавателю по пробл. чтению лекций / ЛГУ, Ин-т повышения квалификации преподавателей обществ. наук; [Н. С. Бабинцева и др.]; Под. ред. И. К. Смирнова. - Л. : Изд-во ЛГУ, 1990. - 334, [2] с.
  Полтерович, В. Стратегии модернизации, институты и коалиции. Вопросы экономики, 2008 (4), с. 4-24.
  Полтерович, В., Попов, В. Эволюционная теория экономической политики. Часть 1. Опыт быстрого развития. Вопросы экономики, 2006 (7), с. 4-23.
  Попов, Г. Проблемы выхода из социализма. Вопросы экономики, 2006 (4), с. 114 - 125.
  Поппер, К. Р. Логика и рост научного знания : Избр. работы. Пер. с англ./ Сост., общ. ред. и вступ. ст. [с. 5-32] В. Н. Садовского. - М. : Прогресс, 1983. - 605 с.
  Пребиш, Р. Периферийный капитализм: есть ли ему альтернатива? / [Сокр. пер. с исп. под ред. и с предисл. В. В. Вольского, И. К. Шереметьева]. - М. : ИЛА, 1992. - 337 с.
  Ранета, Л., Кожабаева, А. Казахстан и Украина: политические системы в контексте макроэкономической ситуации. Мировая экономика и международные отношения. 2013 (3), с. 97-103.
  Самохвалов, А. Государство в рыночной экономике: уроки кризисов. Мировая экономика и международные отношения. 2013 (4), с. 11-29.
  Скидельски, Р. Хайек versus Кейнс: Дорога к примирению. Вопросы экономики, 2006 (6), с. 47-66.
  Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. - М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1962. - 677 с.
  Современная буржуазная философия / под ред. А. С. Богомолова, Ю. К. Мельвиля, И. С. Нарского. М. : Изд. моск. университета, 1972. - 650 с.
  Спенсер, Г. Опыты научные, политические и философские / [Пер. с англ. под ред. Н. А. Рубакина]. - Минск : Совр. литератор, 1998. - 1408 с.
  Субботина, Т. Россия на распутье: Два пути к международной конкурентоспособности. Вопросы экономики, 2006 (2), с. 46-64.
  Утопический социализм : Хрестоматия. / Общ. ред. А. И. Володина. - М. : Политиздат, 1982. - 512 с.
  Федеральная служба государственной статистики. Центральная База Статистических Данных. http://www.gks.ru/dbscripts/cbsd/dbinet.cgi?pl=2415003
  Характер, структура и факторы формирования экономических отношений / [Л. П. Васюченок, В. В. Гаврилюк, И. В. Забелова и др.]; Под ред. А. П. Моровой; АН Беларуси, Ин-т экономики. - Минск : Навука i тэхнiка, 1992. - 191 с.
  Ходжсон, Дж. О проблеме формализма в экономической теории. Вопросы экономики, 2006 (3), с. 112 - 124.
  Чернов, В. М. Избранное / Виктор Михайлович Чернов ; сост., авт. вступ. ст. и коммент.: О. А. Исхакова. М., Российская политическая энциклопедия, 2010. - 718 с.
  Чернышевский, Н. Г. Избр. экономические произв. Т. 2. М.: Гос. издат. полит. лит-ры, 1948. - 693 с.
  Чернышевский, Н. Г. Письма без адреса. М. : Современник, 1983. - 575 с.
  Чернышевский, Н. Г. Соч. в двух томах. Т. 1. АН СССР, Ин-т философии. М.: Мысль, 1986. - 815 с.
  Чернышевский, Н. Г. Соч. в двух томах. Т. 2. АН СССР, Ин-т философии. М.: Мысль, 1987. - 685 с.
  Э. Трельч. 'Историзм и его проблемы: логическая проблема философии истории'. М.: Юрист, 1994. 719 с. С. 352.
  Эллман, М. О вкладе исследовательских работ по советской экономике в экономическую теорию мейнстрима. Вопросы экономики. 2010 (3), с. 39-55.
  Ясин, Е., Снеговая, М. Институциональные проблемы России в мировом контексте. Вопросы экономики. 2010 (1). с. 114-128. С. 123, 124.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"