Свернув неоконченные дела и сунув их подмышку, Аркадий торопливо покинул свой кабинет, моргнувший ему вслед подслеповатым на одну штору окном. Впереди его ждала неоправданно-долгожданная и неподтвержденно-чудесная традиция. Протекал канун Нового Года, то есть на дворе скрипело всеми сапожками и сапожищами, улыбалось и пьяненько сопливилось, поздравительно кричало и влюблено шептало тридцать первое декабря... Последний, так сказать, самый крайний срок, чтобы успеть натворить... наготовить... напоить... допеть... довершить...
Поэтому Аркадий спешил... Все-таки дома его ждала традиция... Каждый год тридцать первого декабря ровно в двенадцать часов они с друзьями встречались у Звезды. Туда они добирались по-разному... Кто как мог... Кто на ногах, кто на рогах, кто на санях... Суть была не в этом, суть была в традиции. Она цементом воспоминаний потом целый год крепко держала зыбкую постройку их дружбы, дружбы взросло-независимых, надоедливо-умных, занудно-расчетливых людей. И теперь, именно в последние часы одряхлевшего года, они должны были собраться у Аркадия. Но вот так случилось, что позвонил Семен, бывший одноклассник Аркадия, и предупредил, что... сегодня - ну, никак... Верочка брякнула по мобильному и весело пискнула, ...что тут такое завертелось... и отсоединилась и, судя по голосу, они ее потеряли надолго... Маша, его Аркадия первая и неповторимая любовь, теперь жена Миши, тоже сообщила, что они с Мишей к сожалению срочно затребованы родителями Миши... Скорость Аркадия падала прямо пропорционально получению сообщений, то есть стремительно, а мимо проходили часы завершающегося года и толкали, и кружили его, и забрасывали охапками снега и оставшимися минутами, предлагая не терять хотя бы их...
И Аркадий, собирая в своей разочарованной душе остатки всплесков новогоднего настроения, подошел к своему дому... Дом стоял, радостно выпучившись почти всеми, за исключением его Аркадиевых, окнами, все у него внутри исходило и сверкало ожиданием, подъездные двери непрерывно хлопали...
И Аркадий задержался на взбудораженно-скрипящем крыльце, ему захотелось набраться допьяна этого радостного предчувствия, этого ощущения неодиночества, шумного варварства и веселья, чтобы его хватило на всю эту длинную ночь... А снег летел и летел ему в лицо вместе с поздравлениями Дедов Морозов, спешащих не к нему...
Итак, он на этот раз идет к Звезде один... Один... Эта мысль неожиданно умыла его новым ощущением, встряхнула за шиворот и раскрыла ему глаза. Взглянув своими внезапно открывшимися глазами в очумелые глаза пробегающего мимо прохожего, спешащего и поскальзывающегося в своих неуместных, летних, щегольских туфлях, Аркадий почувствовал себя тоже неуместным здесь, на этом крыльце со своими неоконченными делами подмышкой и... нырнул в гудящий подъезд.
"Так... так... сервелат... в холодильнике... так... коньячок ...там же ... мандарины и конфеты, как всегда делала мама... Ведь Новый Год... всякие там неожиданности, вдруг гости и все такое... ", Аркадий, перепрыгивая через лезущие под ноги ступеньки, перемахивая через перила, лихорадочно пытался обогнать двадцать первый час, который уже почти скрылся из глаз... "Врешь... не уйдешь... ", бубнил Аркадий, подбегая к своей квартире.
Дома он пролетел ураганом по своей хмурой холостяцкой норе... В распахнутые форточки впустил оставшиеся у него в запасе секунды, которые влетели, треща фейерверками и хлопушками... Распушил в переднем углу слежавшиеся иголочки старой елки, пришедшей из-под дивана, где хранилось его уснувшее детство, закидал ее сентиментальным витиеватым серпантином и украсил пузатыми шарами, которые уставились на него, подмигивая брызгами света.
Вдруг кресло предательски ударило Аркадия под коленки, и он плюхнулся прямо в его мягкую, призывно-всасывающую глубину... Рюкзак лежал словно пес у его ног и побулькивал коньяком. Тикнула минута и убежала... Аркадий подумал, "...может коньячку... пока не началось?"
Но... Из пушистой зелени елки на него глянул ... глаз. Послышался чих...
- Где у вас лежал этот артефакт? - недовольный голос проговорил из елки.
Рука в черном пальто вынырнула из колючей глубины, и, схватив Аркадия, вдернула буквально за шиворот его к себе. "Не успел - началось..."
Перед Аркадием на лесной проселочной дороге стоял молодой человек в черном пальто и летних, щегольских, неуместных туфлях. Его глаза недовольно прошлись по рюкзаку.
- Однако, с наступающим... - Все-таки бодро сказал он. - Опаздываете, путешествие заказывали? Заказывали... Сколько человек было указано? Шесть? Шесть... А вас сколько? Что у Вас там все время булькает... в рюкзаке?
- Коньяк... - ответил Аркадий.
Незнакомец в неуместных туфлях оживился.
- А вот это очень правильно...
- А давайте - за знакомство! И Старый Год проводим с Вами... - обрадовался одобрению, прозвучавшему в голосе незнакомца, Аркадий.
Незнакомец протянул ему свернутую узкой лодочкой руку и коротко произнес:
- Начало...
- Аркадий...
Они выпили. Разломив мандарин, и задумчиво помолчав, вспомнив год прошедший, и, выпроводив его взашей, Аркадий с облегчением улыбнулся:
- Хорошее начало... А ботиночки-то у Вас того - неподходящие...
Молодой человек хмыкнул.
- Ничего до Серебряного Шара добегу... Там может быть тоже кому-нибудь Начало потребуется, вспомнят, что такое хорошее начало... - Чувствуя, что слишком разговорился, он махнул рукой в сторону леса. - Ну, Вам - туда...
И исчез...
Аркадий, забросив булькающий рюкзак за плечо, огляделся... Зная по опыту прежних походов, что здесь ничего нельзя знать наперед, что за поворотом может ждать совсем не то, что в прошлом году за тем же самым поворотом, он, однако, не стал медлить... Туда так туда...
И он пошел по снежной, хорошо накатанной дороге. Идти было легко, вокруг была новогодняя ночь, сыпали огромные, словно нарисованные снежинки, переливаясь в блеске сверкающих гирлянд, летающих в воздухе, будто паутины в августе... Было морозно, толстый дед в полушубке выбежал из-за елки и, подпрыгнув, ущипнул за нос... У Аркадия брызнули слезы...
- Хорошо ли тебе, молодец, тепло ли тебе, добрый? - радостно завопил прыгучий дедок.
- Да, ты совсем офонарел, дед, чуть нос не открутил! - проговорил в сердцах Аркадий.
Захохотав, дед исчез.
Потирая покрасневший нос, Аркадий размышлял над тем, что в его-то сорок лет уже хватит бы бросаться во всякие сомнительные приключения, вот на будущий год он уедет на Новый Год в Париж...
Дорога внезапно закончилась. Дальше шел непроходимый еловый лес, а торчавший сбоку указатель показывал чьим-то пальцем вверх.
Аркадий остановился. Похлопав замерзшими руками по бокам, он достал похолодевший от невнимания к своей персоне коньяк. Маленький глоточек побежал по всем жилам... Не добежал... Пустив ему вдогонку еще один маленький глоточек, Аркадий почувствовал за спиной движение.
К нему приближалась избушка. Двигалась она словно контуженная, заваливаясь на один бок, ноги в огромных пимах пощелкивали всеми суставами.
Решив не церемониться со своими комплексами, и, быстро нырнув в приятное тепло, Аркадий неожиданно столкнулся нос к носу с прыгучим дедком, который, свесившись с широкой печи, хитро прищурившись, потянул носом:
- С наступающим Новым Годом, чтоб он поскорее приперся старый черт! Побалуй старика, посиди, побалакай... сыграй со мной в шахматы...
- Да... я бы с радостью... да ведь... дорога неблизкая, а до двенадцати - рукой подать - причина уважительная, дед, - отмахнулся было Аркадий.
Но больно дед смахивал на его соседа по дому, к которому он еще мальчишкой забегал раньше то за ключом, то за крючками для удочки - рыбак был заядлый сосед-то, а когда возраст расставил ударения на главном по-своему, Аркадий перестал заходить... Дед-то помер, конечно... Давно...
- Ну, давай, дед, партийку...
Аркадий забрался на печь, поглощая жадно доброе, щедрое тепло, и слегка отодвинулся - большие фигуры шахмат на доске шлепнулись и подпрыгнули рядом на лоскутном одеяле. Пешка шагнула навстречу пешке...
- Ты чего один - в Новогоднюю Ночь-то, нехорошо... - проговорил дед, водружая круглые очки на нос и, пытаясь поставить "детский мат".
- Так сложилось, - уклончиво ответил Аркадий, выводя ферзя, думая, что защищаться конем - слишком много возни.
- Торопишься... А мне осталось только ждать... Когда ко мне кто-нибудь забежит на огонек...
Аркадий промолчал.
- Скучно с нами со стариками, кто ж захочет скучать по собственной воле?.. - дед поерзал на печи и ответил себе сам. - Только тот, кто всю жизнь с тобой бок о бок терся... Стало быть ты уже годков двадцать впустую прожил, не нажил ты себе никого побалакать для души в старости... Кто взглянет на тебя, не побрезгав, не заметив морщин и беззубого рта, с любовью погладит твою лысую башку, а...?!
Дед захохотал, похлопав себя по лысой голове.
Аркадию стало жарко. Партия застряла. Два ферзя встали друг против друга, окруженные мрачной воинственной свитой, пешки лениво потявкивали время от времени из-за их спин...
А избушка внезапно исчезла, лихо вытряхнув путешественника в сугроб и рассыпая по окрестностям дедов раскатистый хохот.
Вынимая себя из тяжелого осадка толи обиды, толи злости, Аркадий уже проклинал все на свете, когда вылез из глубокого снега, - не надо было идти одному, опять подумал он...
Гудок паровоза прорезал тишину притихшего, словно оглохшего от дедова хохота, леса. Поезд, не успев появиться, уже приближался к Аркадию, рельсы посверкивали в свете фонарей и исчезали в небе, закручиваясь спиралью...
Аркадий прыгнул на ступеньку притормозившего поезда и некоторое время висел на ней, подставив разгоряченное лицо холодному воздуху и снегу, и забытому ощущению детства... словно его только что отшлепали и поставили в угол... Что-то больно кололо руку... Белый ферзь... А он играл черными... Значит, он все-таки срубил дедова ферзя... А зачем, спрашивается? ...Теперь деда жалко, думал Аркадий, раздраженно бросив ферзя в рюкзак.
Поезд летел по железнодорожному полотну вверх, кружа в волнах метели, серпантина, разноцветных фонарей... На станциях гремели шутихи, брызгали фонтаны. В открытые двери вагонов летели пестрые взрывы хлопушек... Бацила всеобщего ликования опять зашевелилась в раздраженном Аркадии. Снегурки сновали всюду, Деды Морозы искали своих Снегурок, безумные Зайцы совали всем прохожим путеводители по Новогоднему Лесу с описанием всех уголков этого просто волшебного места. И огромные часы на каждой станции распевали незатейливые новогодние песенки, а круглозадые снеговики выезжали на коньках, и ребятишки верещали от радости, а мамаши и папаши - от радости за них... Но его, Аркадия, поезд нес все дальше...
Аркадий, прислонившись к холодному стеклу, даже задремал, представляя, как он войдет в их любимое кафе Серебряный Шар на станции Звезда, которая затерялась среди этих лесов, к которой дорога шла все вверх и вверх. И они будут долго смеяться и вспоминать, кто как добирался, кто кому встретился, интересно, куда исчез Виталя, он так и не позвонил, тоже, наверное, болтается где-нибудь на канатной дороге... Как-то раз они добирались до Серебряного Шара на ней - "...феерично", хмыкнул Аркадий, засыпая, вспомнив, как танцевал тогда с безумным Зайцем, а потом оказалось, что это была Верочка...
... Скрежет тормозов разбудил Аркадия, но, притормозив на минуту, поезд двинулся вновь. Двери вагона шумно открылись, и вошла... Аришка. Ариша, вторая неповторимая любовь Аркадия... "Закончили институт и ...разбежались пути-дорожки...", мысль Аркадия привычно проехала по накатанному следу, но неожиданно скептически скукожилась на последних словах...
- Ариша, какими судьбами? С наступающим... - Аркадий встал, широко раскинув руки, и, словно медведь, раскачиваясь вместе с поездом, пошел навстречу улыбающейся Арине.
Она негромко рассмеялась. Сняв шапочку и стряхнув снег, Арина растерянно огляделась.
- Ну, и втянул Виталька меня в этот поход... Ты знаешь, позвонил, расшумелся на меня, что, все равно будешь сидеть одна, а я, говорит, расхандрился... Но... это же просто какое-то невозможное место, Аркаша...
"Только она может сказать так Аркаша", подумал Аркадий, "... только у нее оно не походит отвратительно на кашу... Всегда ненавидел свое имя...", и опять улыбнулся.
- ...Сначала этот Начало меня втянул... в елку... Посреди леса на меня обрушился поезд... - Она теперь также растерянно смотрела на Аркадия. - Кажется, тысячу лет тебя не видела... С Новым Годом тебя, Аркаша... - Ее глаза вдруг округлились. Она заторопилась, - до Нового Года ведь уже совсем чуть-чуть осталось! Десять минут - прокричали эти ненормальные часы, когда я садилась в поезд, и мы, наверное, не успеем добраться... - неожиданно почти успокоившись, и, пожав плечами, она смотрела на Аркадия, словно уж он-то непременно сейчас что-нибудь придумает.
А он, понимая, что в его рюкзаке только коньяк, и что, конечно, он должен был бы сейчас выхватить красивым жестом шампанское и бабахнуть... но, увы... увыкнуло его самолюбие... Но, черт побери, как же он был рад... Эта простая фраза, мало того, что повторилась в его застрявшем мозгу несколько раз, она и выскочила первой, едва он заговорил:
- Ариш... Ты не представляешь себе, как я рад... Ты знаешь, у меня нет шампанского - холостяцкие привычки все... - проговорил Аркадий, ныряя в булькающий рюкзак. - Но у меня есть... - он удивленно замолчал и закончил, - шампанское!
Вместо белого ферзя в его рюкзаке лежала белоснежная бутылка шампанского... Аркадий, растроганно пробормотав "...ну, спасибо, дед...", лихо бабахнул пробкой в потолок вагона.
Вагон, словно он ждал этого уже давно, вздрогнул и весело рассыпался разноцветным конфетти... Вывалившись в сугроб, Аркадий с удивлением отметил идиотскую улыбку, блуждающую по его лицу и руку Арины, которую он сжимал, пожалуй, даже чересчур сильно...
Станция Звезда встречала их оглушительным салютом, часы отбивали двенадцать, а из Серебряного Шара народ валил валом, расстреливая все свои боеприпасы сразу... Верочка, Маша с Мишей, Семен...
- Да, здесь уже все наши!!! - радостно вопил Аркадий, обнимая за плечи и тормоша улыбающуюся ему Аришу.
...Молодой человек в черном пальто и неуместных щегольских туфлях протиснулся сквозь толпу к вновь прибывшим и, сунув тонкую, сложенную лодочкой, ладонь, проговорил, чуть наклонив голову: