День за днем он встречал ее здесь, на этой площади под фонарем. Каждый божий день. И бессмысленно было сопротивляться - ноги сами несли его к ней на свидание. Закончив все свои дела, юноша бежал сюда, очарованный ее красотой и изяществом, ее дивной музыкой. Не осмеливаясь подойти слишком близко, дабы не быть замеченным, он присаживался тихонько под навесом фруктового лотка и наблюдал издалека за волшебной красавицей. Он раскрывал свой альбом и писал акварелями на белых листках чудесные звуки, издаваемые ее лучистым инструментом. Эта золотая изогнутая труба с клапанами всегда так сверкала в лучах заката. Сверкала ярче всех звезд на небе, ярче самого солнца, но ничуть не затмевала ее небесной красы, ее легких и плавных движений в такт музыке, ее чарующей улыбки. Он ни разу не посмел нарисовать ее. Лишь звуки, что видел летящими из золотого горлышка. Он видел их в разноцветных бабочках, порхающих с белых листков, в красочных благородных бутонах, обвивающих стройные изогнутые тела кованых оградок. Он писал апельсины и кофе, рыжий мед, разлитый из бидона по коленям служанки, плитки шоколада с откусанными кусочками и крошкой вокруг. Художник мог увидеть пролетающие мысли прохожих и вырисовать их в осязаемый звук на рисунке. О, это был великий дар. Он мечтал разбогатеть и купить прекрасный замок для своей принцессы. Чтобы ей не нужно было больше играть на саксофоне посреди площади и усердно трудился ради своей мечты, рисуя только те картины, что пользовались спросом в их городке. Он рисовал прекрасные лица с натуры убогих и жалких прохожих, затейливые пейзажи - вокруг их унылых хижин. Раскрашивал странников золотыми и ситцевыми узорами приключений, торговцев - звенящими красками монет, а маленьких детей - радугой сказки. Он мог бы, конечно, нарисовать саму любовь и подарить этот колдовской звук ей в подарок, но... ему не хватало времени. На этой площади всегда было людно по вечерам, и вокруг его акварелей вечно толпился любопытный народ. В полночь, отправляясь домой, юноша проходил робко мимо черного футляра и, стараясь не смотреть в сторону его хозяйки, застенчиво спешил прочь.
* * *
День за днем приходила Северина на эту площадь. Она устраивалась под фонарем, где по вечерам было единственное освещенное место, раскрывала кожаный футляр и бережно доставала оттуда золотого друга. Ласково прижав холодный металл к щеке, она что-то шептала ему нежно, будто бы извиняясь, и только потом подносила к губам. Здесь всегда было людно, и девушку тут же окружала веселая толпа слушателей. Она любила музыку. Любила всей душой, так сильно - что, пожалуй, лишь странный художник, что тихонько скрипит своей кистью по бумаге, мог отвлечь ее мысли от нот и мелодий. "Что за невезение" - Раз за разом с симпатией и нежностью думала Северина о юном воздыхателе - "каждый день он трудится не покладая рук, рисует все подряд, но денег ему едва хватает на хлеб". Она мечтательно улыбнулась и развернула инструмент в сторону фруктовой лавки. Сделав глубокий вдох, Северина дунула в саксофон и по площади запрыгали отвратительные фальшивые звуки. Никто не удивился им, не оторвался от своих дел. Торговцы все также сонно продавали свой товар, комедианты скучно показывали пантомиму у сытного ряда, художник даже не поднял головы от альбома. Люди привыкли к этим рваным неправильным звукам. Все здесь знали Северину и любили ее за приветливость и кротость, а ее красота пленяла заезжих странников, и им не было дела до жутких аккордов прекрасной музыкантши. Обступив прелестницу полукругом, пьяные матросы размахивали руками и хлопали в ладоши при каждом сбитом ритме, напевая свои карабельные байки. Многие из них умилялись такому бьющему по нервам контрасту - прекрасная юная богиня с целомудренным взглядом, устремленным за облака и скверные каркающие звуки грациозного инструмента. Они щедро одаривали ее монетками и Северина благодарила реверансом и летящей улыбкой,а затем, желала морским волкам семь футов под килем. Услышав мелодичные звуки ее голоса, моряки приходили в неописуемый восторг и кидали еще мелочь в черный футляр. Каждым вечером в полночь Северина чуяла, как крался тихонько мимо фонаря ее тайный поклонник и, не слыша звона даже одной монетки, с грустью думала: "Бедняга, сегодня опять был неудачный день для него". Она ждала, пока милые сердцу шаги стихнут вдали, и укладывала саксофон в черный футляр. А вернувшись домой, в заброшенную лачугу на окраине города, она вновь вынимала его и, целуя нежно губами его тонкий стан, словно вымаливая прощенье, наконец-то могла себе позволить насладиться чудесными звуками любимых мелодий. Северина закрывала глаза и расслабленно водила пальцами по обиженным клавишам, наслаждаясь эмоциональными этюдами и слезными переливами инструмента. Больше не нужно было напрягаться, притворяясь, что не знает нот и аккордов. Не было нужды заставлять прекрасную музыку надевать наряд убогой юродивой какофонии. Нежные сильные звуки, сливаясь в нечто невообразимо божественное, обволакивали ее своим колдовством и нашептывали прекрасные картины и образы. Она представляла себе милое лицо художника, шелковые пряди волос, спадающих на благородное чело. Чувствовала его робкий застенчивый взгляд сквозь время и расстояние...
Северина испытывала горький стыд перед золотым другом, но ничего не могла поделать. Это было необходимо. Когда-то давно она пробовала сыграть на площади нежную романтическую мелодию, но красота прекрасной музыки сливалась с красотой ее тела, и народ отходил прочь - ослепленный и раздраженный. Тогда Северина пустила саксофон в пляс с веселым танцевальным напевом, но и тут ее ждало разочарование. Никто не подходил к фонарю. Слепые люди не умеют видеть прекрасное сразу во всем. Чтобы разглядеть нежный цветок - им необходимо, чтобы он был окружен грязью и нечистотами. И, решив для себя, что умереть с голоду она пока не готова, Северина с тяжелым сердцем принесла на алтарь священные ноты.
* * *
Дни проходили за днями, и не было в городе двух влюбленных, счастливее художника и музыкантши. Он - любовался ее музыкой издали, она - грезила о нем в своих снах. Время текло по своим делам, пока однажды на торговой площади не прогремела страшная весть...
Солнце нещадно палило весь день, и к вечеру усталый художник, укрывшись от жары под навесом фруктовой лавки, прикорнул в ее прохладной тени, сам того не заметив, погрузившись в глубокий и крепкий сон. Северина, заслышав его мерное дыхание, решила прервать гавканье золотого друга и затянула в полтона что-то грустное и печальное, всего пару нот недобрав и сфальшивив лишь самую малость. Она не успела понять, в какой момент нежный стон ее удивленного саксофона слился вдруг с гулом колокола на городской башне, но лишь топот бегущих ног, да крики со всех сторон: "Война!", "Вражеские корабли!", "Спасайтесь!" заставили ее сердце забиться от страха, а мысли застыть в ожидании. Вокруг нее рушилась привычная спокойная жизнь. Люди неслись куда-то, топоча и размахивая руками, крики боли и свист стрел раздавались отовсюду. И в этом гвалте Северина уже не слышала больше его ровного дыхания. Слепая девушка с саксофоном в руке металась в панике по, ставшей вдруг чужой, площади и звала любимого:
- Художник! Эй, художник! Где ты? Спасайся! Нужно бежать!
Но спящий юноша не слышал ее криков. Не мог услышать. Он был от рождения глух и не слышал ни жуткого воя колокола, ни свиста стрел, ни грома взятых штурмом и рухнувших башенных ворот. Не слышал он и топота ног, стонов раненых горожан, звона разбитых стекол. Он ничего не слышал - глухой художник мирно спал у фруктовой лавки и улыбался блаженно своим волшебным видениям о прекрасной принцессе с саксофоном.
- Помогите! - Кричала в ужасе Северина. - Люди, помогите! Кто-нибудь!
Но никто не ответил ей в этой суматохе. Люди не слышали ее, а если и слышали - то кому было дело до слепой нищенки? Все были слишком испуганы, чтоб обратить на нее внимание.
И тогда она поднесла сверкающую дудку к губам. И полился по городу жуткий и страшный набат, но не воем бессмысленных звуков, а тяжелым и призывным плачем людским. Рыданием матерей, что страшатся за своих сыновей, криками детей малолетних, страданием и болью покрыла город эта горькая музыка, одновременно успокоив, собрав волю, пленив разум. И потекли к площади на этот зов тысячи горожан, прежде в ужасе разбежавшихся кто куда. И собрался люд вокруг Северины, стар и млад, богат и беден - все пришли на площадь держать оборону. Кто с лопатою, кто с вилами, кто с камнем в руке. А когда прорвался в город жестокий враг - запел гордый инструмент другую песню. Странную музыку прятал в себе этот маленький золотой демон. Звуки его вселяли ужас в незваных гостей и пленяли их волю - тогда как горожане слышали в них поддержку и призыв к борьбе до победного! И чтобы лучше слышать этот призыв и не потерять в бою драгоценные звуки - люди подняли слепую Северину на руки, и понесли с собой прямо туда, в пекло, в резню, где нужна была ее волшебная музыка - музыка ее сердца, ее любви к нему...
* * *
Он проснулся рано утром и, зевнув, потянулся сладко и долго, чтобы открыв глаза - тут же вскочить на ноги в смятении. Словно в чудовищном кошмаре бегал он по городской площади, не узнавая ее. В пепелище превратился родной город. Повсюду догорали избы и бани, от высокой башни не осталось и следа, а резной фонарь, что всегда освещал его мечту - лежал разбитый прямо посреди площади рядом с пустым черным футляром. Целый день бегал он по городу в смятении и тревоге, пока не увидел их, бредущих с поля боя. Они несли ее маленького золотого друга, подняв высоко над головой, хмурые и понурые, но победившие. А он стоял и смотрел в их глаза, и на лицо его опускалась страшная тень...
С тех пор на городской площади под фонарем стоит высокая худенькая фигурка из золота. Она держит в руке дудку с клапанами и смотрит вдаль за облака. Каждый день приходит туда странный глухой старик и рисует с натуры свою мечту. Люди говорят, что он рисует музыку, которую видит летящей из золотого горлышка...