Из дневника лейтенанта крейсера "Россия" Георгия Колоколова

30- го июля 1904 года.

Тут только догадались мы о цели похода: значит, идем в Корейский пролив на соединение с нашей эскадрой.

Опять Корейский пролив!

Предприятие может кончиться для нас печально, поймать за фалды, если мы разойдемся с артурцами и нарвемся на соединенный флот неприятеля, преследующего артурцев.

Днем шли строем фронта в расстоянии около 3 миль друг от друга, чтобы случайно не разминуться с нашими артурцами. Однако странно, что их нет до сих пор!

По нашим расчетам, они, выйдя из Артура 28-го, должны быть недалеко уже от Владивостока.

Посмотрим, может быть, завтра встретим их. Идем ходом 14-15 узлов. К ночи, чтобы не разрозниться, перестроились в кильватерную колонну.

31 июля 1904 года.

На вахте стоял с 4 до 8 утра. Сильно устал и днем проспал поверки тревог и ученье. Не разошлись ли мы с артурцами, что до сих пор их не встречаем. Строим планы, какие лихие походы мы будем делать вместе с крейсерами артурской эскадры.

Были и неприятные новости: внезапно выяснилось, что 4 котла из 32 вышли из строя и запустить их в море нет никакой возможности.

К вечеру все по обыкновению, собрались на юте, пели, дурачились, и смеялись. На ночь старший офицер просил нас не раздеваться: ночью войдем в Корейский пролив и до завтрашнего вечера будем крейсировать в ожидании наших по параллели Фузана. К вечеру находились уже в виду берегов. Адмирал со штабом перешли на Громобой

1 августа 1904 года.

Памятный день для нашего отряда. Пишу я уже полтора месяца спустя, спокойно сидя на берегу во Владивостоке и подумываю о возвращении в Россию на излечение.

Произошел следующий казус: только я, сменившись с вахты, лег немного поспать и начал дремать, вдруг услышал, как барабанщики и горнисты мерно выколачивают боевую тревогу.

Очень не хотелось вставать, и я продолжал нежиться в койке, как слышу в кают-компании пронзительный звонок, и кто-то из офицеров вбегает в кают-компанию со словами: "Господа, вставайте - неприятельская эскадра"!

Сна как небывало, быстро вскакиваю, надеваю на себя револьвер, свисток, бинокль, захватываю таблицы стрельбы

Вот-вот начнут стрелять, думаю; а тут нарочно все перепутывается, ищешь и не видишь того, что у тебя под руками. Наконец готов и лечу наверх.

Только что рассвело, весь горизонт во мгле, и сквозь редкий туман с правой стороны вдали вырисовываются контуры четырех знакомых нам броненосных крейсеров Камимуры которые преследуют наш(!) броненосец типа Пересвет (как потом оказалась, это был ЭБР Победа^[3]).

Канонады еще не было слышно, но было видно, что расстояние постепенно сокращается.

Между тем, прислуга уже стоит у орудий, разносятся снаряды, поливают палубы, санитары с носилками расходятся по местам. Обошел свою верхнюю батарею - готова. Было без 10 минут пять. Серое, пасмурное утро.

Но вот неприятель виден теперь яснее, и мы поворачиваем последовательно назад параллельным с ним курсом. Японец строит свой курс так, чтобы оказаться между Победой и нашим отрядом, чтобы иметь возможность стрелять обоими бортами.

Наш отряд выстроился таким образом впереди Громобой, посредине Рюрик, мы концевые

За ночь, оказывается, мы разошлись с японцами, и они оказались севернее нас, т.е. отрезали нас от Владивостока.

Когда мы их открыли, они шли так же, как и мы, по параллели, только, как я говорил, несколько севернее.

"Сколько расстояния?" - спрашиваю у дальномерщика. "60 кабельтовых^[4]"- получаю ответ.

Я обхожу еще раз батарею, люди стоят молодцами, но с напряженными, задумчивыми лицами: видно, приготовились к серьезному делу.

"Стеньговые флаги поднять!" - командуют с мостика.

И вот медленно поползли андреевские флаги по мачтам призывая врага на бой.

Сердце начинает екать: значит, бой решен.

"Стреляют!" - крикнул кто-то на баке. Действительна головном неприятельском крейсере показалось белое облачко и вскоре донесся тяжелый раскатистый звук выстрела.

Посмотрел на часы: было 5 час. 10 мин. Вот еще несколько недолеты.

Вдруг с каким-то странным жужжанием или свистом снаряд, перелетел через крейсер. Другой, третий- неприятный резкий звук, голову как-то тянет вниз и хочется пригнуться к палубе.

Столпившаяся по борту команда расходится по местам, машинная команда лезет вниз, видя, что дело начинается.

У меня в батарее лишь скорострельные пушки, принимать участия в бою пока не могут, поэтому приказал прислуге перейти на не стреляющий правый борт и лечь за кожухами.

Между тем, наши большие орудия уже открыли огонь по неприятелю, а японские снаряды со свистом и треском падали вокруг крейсера и поднимали целые фонтаны воды. Постояв несколько минут за кожухом и немного приободрившись, так как, по правде сказать, ощущение испытывал очень жуткое, решил пойти и посмотреть на неприятельские суда.

Перешел на левую сторону. Неприятель недалеко; передают:" 50-45-42 ^[5]" и т.д. кабельтовых; идет параллельным курсом и стреляет не переставая.

Вот один снаряд не долетел и разорвался о воду близ самого борта; я пригнулся вниз - вижу, осколки массами перелетают кожухи. Некоторые из них настолько горячие, что видишь, как он летит, окруженный облачком пара.

Вдруг слышу страшный треск: снаряд ударил в поясную броню у минного катера, у которого я стоял.

Куча осколков полетела на верхнюю палубу и в минный катер, но почти одновременно со взрывом снаряда я инстинктивно растянулся на палубе.

Поднявшись, слышу сзади стон: это мой унтер-офицер Тареев, стоявший рядом со мной, не успел отбежать, и несколько осколков ранило его в спину. Минный катер, вижу, разворочен, и из него течет вода.

Один за другим снаряды начинают попадать в корпус крейсера, и наша "Россия" каждый раз при этом сильно вздрагивает.

Иду посмотреть, что делается на правой стороне и как команда.

Прихожу: матросы лежат за кожухами, другие сидят на корточках, иные стоят - видно, уже приобвыкли. Вот один выглядывает из-за кожуха в проход, но вдруг, откинувшись и всплеснув руками, падает. "Носилки!" - кричу.

Но тут началось нечто ужасное: с кожухов летят вниз на палубу дальномерщики, раненые и убитые. Тащат носилки -носильщики падают.

Мимо меня на носилках проносят офицера - кто? В виске громадная рана, один глаз как-то вылез, другой полузакрыт и смотрит стеклянным взором. Но кто, сразу определить не мог. Потом уже узнал, что это был убитый одним из первых снарядов наш уважаемый и любимый старший офицер.^[6]

Раздается опять ужасный треск, уже привык и знаешь, что куда-нибудь попал и разорвался снаряд. Оборачиваюсь - вижу: дым Люди, бывшие за третьим кожухом, как-то разлетаются в разные стороны, некоторые лежат в неестественных позах; дым рассеивается, и беседка с 75-мм патронами оказывается охваченной пламенем. Это разорвался снаряд на правом шкафуте, пробив трубу. Ну, беда, думаю: сейчас начнут рваться патроны. Бежим тушить. Мои опасения, однако, оказались напрасными: патроны не рвались, а выскакивали из своих гнезд на небольшую высоту кверху, сами гранаты оставляя в беседке.

Между тем, огонь поливают шлангами, и пожар прекращается.

Возвращаюсь на прежнее место - мы, между тем, повернули и деремся правым бортом - вижу, там лежит с раскроенной головой матрос.

Вот судьба, думаю: ведь минуту назад я стоял на этом месте. Почему этот осколок попал сюда моментом позднее?

Перевел оставшуюся команду на левую сторону. Оставшуюся, потому что уже добрая половина была убита или ранена.

Курить хочется смертельно, пить тоже. Вот матросик несет воду с красным вином - была приготовлена для команды на случай боя; жадно пьешь прямо из ведерка.

Подходит ко мне курить О.^[7], у меня в батарее по левой стороне; лицо у него серьезное, немного бледное; разговор не клеится, пробуем шутить, ничего не выходит.

Десятая пушка выведена, двенадцатая, восьмая, слышишь

Иногда проходят мимо офицеры с поручениями. Моя роль в бою оказалась печальной: наблюдать и заниматься уборкой раненых и убитых и тушить пожары на верхней палубе.

Покуривши, обхожу батарею и приказываю убрать раненых и убитых. Смотришь на них уже равнодушно и начинаешь как-то каменеть и думаешь: "Уж поскорее бы".

"Что, прорываемся?" "Нет, не можем, пока, японец не дает соединиться с артурцем".

Неутешительно. Ворочали еще несколько раз. Уже около 6.30-7.00 часов утра Опять стреляют справа, по левой стороне за прикрытиями сидят только человек 15 из всей прислуги (положим, человек 10 отправил в 6-дюймовую батарею на пополнение).

Трубы, особенно 3-я, в клочьях. Пробуем заделать - невозможно.

Опять раздается страшный треск, и меня обжигает чем-то по ногам. Я хватаюсь за больные места и сажусь на палубу.

"Ранен, - думаю - вдруг тяжело?"

Пробую встать - ничего. Ну, ноги, значит, целы. Только жжет, а боль небольшая.

Иду перевязаться; ко мне подбегают человека 4 матросов, кричат: "Носилки!" Я говорю: "Не надо." Но меня не слушают и на руках сносят вниз. Здесь я насилу их убеждаю, что сам могу дойти до перевязочного пункта. Прихожу в баню, центральный пункт, народу масса, целая вереница раненых и носилок, стоны со всех сторон. Фельдшер сделал перевязку, большой осколок, видно, на излете слегка зацепил одну ногу и засел в другой, причинив поверхностную лишь рану и ожоги.

Выхожу - тот же ад: грохот наших выстрелов смешивается с разрывом неприятельских снарядов, на палубе лежат раненые и убитые, так как носилок и людей мало.

"Передайте старшему артиллерийскому офицеру, - говорит мне, отведя в сторону, М.^[8], - что у нас пушки левого борта не действуют."

Поднимаюсь на полубак, подхожу к боевой рубке и передаю. Командир стоит рядом, слышит и говорит старшему минному офицеру: "Позаботьтесь, чтобы подрывные патроны были разнесены по местам."

Я, посмотрев сверху на картину боя, спускаюсь опять к себе на верхнюю палубу и начинаю размышлять о слышанном. Приказание командира я отлично понял. Не весело это, однако.

Держаться, по-видимому, наш крейсер больше не может, а соединится так и не можем. Чертовы японцы из-за большего числа все время успевают перестроится

"Рюрик" горел, и управлялся плохо, похоже машинами, что-то с рулем.

На Громобое было видно, что корма у него разворочена основательно

Да, положение скверное, надо сознаться. Осколки летят со всех сторон, не знаешь, откуда прилетит к тебе судьба; да еще сознанье, что вреда противнику чувствительного мы принести не можем, так как артиллерия левого борта у нас не действует, а с правой стороны стреляют только 3-4 пушки. В команде начинает замечаться какое-то озлобление: дороже бы продать свою жизнь; о победе, видимо, никто и не думает уже.

Конечно, то же самое и у тебя на душе, но ходишь и делаешь вид, что все идет очень хорошо.

Одобрение в такие моменты очень важно.

"На неприятельском корабле большой пожар! Ура!" - крикнул с полубака Р., ^[9]занявший место убитого старшего офицера.

Его Ура! слилось с гигантским грохотом, который пришел со стороны японской эскадры.

Как потом мне рассказал Р. горевший японский крейсер буквально взорвался, и после того, как столб воды и обломков упали в воду, образовалась гигантская воронка, которая затянула под собой выживших.

Кто-то крикнул - Наши! - на горизонте показался дым. Все бросились к бортам, вылезли даже из машин и с нетерпением стали ждать помощи. Все сразу повеселели.

Но вот дымок на горизонте приближается, показываются корпуса кораблей, и всех охватывает полнейшее разочарование: подкрепление пришло, но не к нам, а к неприятелю, в виде сначала одного, а потом еще двух крейсеров 2-го класса.

Между тем, вдруг раздался сильный треск и грохот от разрыва сразу двух 8-дм снарядов под полубаком, и оттуда повалил густой, сначала желтый, потом белый дым.

"Пожар под полубаком!" Разорвавшиеся там снаряды воспламенили заготовленные нами 8-дм картузы с порохом (хорошо еще, что крышки были откупорены, а то и они бы взорвались), загорелась палуба, и верхняя и полубак, краска, линолеум и, в довершение всего, от искры загорелись два 8-дм погреба, шахты которых выходили под полубак. Дым и огонь повалили оттуда страшные. Все бывшие в носовом плутонге (5 крупных орудий), кроме 7 человек, сгорели или убиты осколками. Эти 7 человек были спасены положительно чудом: 5 из них быливынесены на шкафут, между прочим, младший артиллерийский офицер М., причем газами они были сильно контужены; двоих же газами вынесло через носовой порт 6-дм орудия, и они уцепились за носовое украшение.

Пожар, между тем, все усиливался, огонь стал пробиваться через верхнюю палубу. Мы вышли на время из строя. Схватились за шланги - перебиты. Послал за запасными к трюмному механику, а сами все на минуту оцепенели. Все отошли и ждали Все понимали, какая страшная опасность, какой ужас может произойти: погреба взорвутся, боевая рубка со всеми находящимися в ней и люди на полубаках - все провалятся в огонь, если только не удастся затушить пожар.

Взрыва ждали с момента на момент.

Но секунда, другая - взрыва нет, оцепенение прошло, и все с ведрами бросились заливать и тушить пожар.

Ни на осколки, ни на свист снарядов и гром выстрелов никто уже не обращал внимания: каждый был увлечен делом, каждый сознавал необходимость прекращения пожара.

Минут через двадцать пожар был потушен. Стены полубака были так накалены, что нельзя было к ним прикоснуться; вода, почти горячая, стояла по колено; везде лежали обгорелые и изуродованные трупы.

Между тем, вследствие пожара, мы принуждены были отойти от неприятеля. Попадания стали уменьшаться и вскоре совсем прекратились. Все вздохнули полной грудью и стали энергично исправлять какие можно орудия, пополнять прислугу.

Оправившись минут через 10, мы снова повернули и присоединились к нашему отряду.

Я воспользовался передышкой и побежал в кают-компанию выпить сельтерской воды. Когда поднимался наверх, мы опять приблизились к неприятелю, и опять у нас начался ад.

Опять гром выстрелов, стоны раненых и пожары.

Все в памяти у меня перемешалось, врезались отдельные эпизоды.

Помню часового у флага на грот-мачте, раненого, в крови, не хотевшего уйти по моему приказанию и ушедшего лишь по приказу старшего офицера.

Стоишь какой-то оглушенный, ничего не соображая, не думая ни о чем. Рядом несколько матросов: все, кто остались от прислуги верхней центральной батареи (а их было человек 80).

Вдруг разрывается снаряд в батарейной палубе, откуда валит густой дым.

"Пожар в батарейной палубе!" Бежим туда, спускаем шланги, подаем ведра.

Стоны, крики о помощи

Команда молодцом, и проявляет удивительную заботу об офицерах: и воды притащит, и что-нибудь подставит, чтобы дать присесть, а с ранеными обращались прямо трогательно.

Неприятель, получив подкрепление, открыл по нас учащенный огонь; мы сознаем, что больше держаться не в состоянии.

Оставшиеся орудия выводятся одно за другим, голосовая передача, горнисты и барабанщики выведены, проводники порваны; приходится управляться самостоятельно батарейным командирам. Ну, до меня это все не относится, велика дистанция.

Наименьшая была при конце боя около 26 кабельтовых^[10].

Кожухи и трубы расстреляны, имеем пробоины по ватерлинии и крен; все пять минных аппаратов выведены, в одном из них взорвалась мина. Две мачты в пробоинах и держатся на честном слове. Верхняя палуба в дырах. Повреждены два котла. Боеспособна только два орудия на правом борту.

Еще до этого времени было выведено из строя много офицеров; говорят, убиты (к счастью, в действительности, были только ранены, убит только один). Ноги у меня начинают болеть все сильнее, но не приходится обращать внимания.

И, вот когда казалось, что из боя нам не выйти, с командного мостика приходит команда, что неприятель отворачивает и выходит из боя.

Разрывается снаряд на рострах, бегу туда, смотрю, нет ли пожара. В тот момент страшный треск около меня, и я чувствую, как в голову меня ударило что-то острое, горячее, пронзило как будто насквозь. Я упал, ничего не соображая, инстинктивно схватившись за голову.

Помню, что, повернув голову, вижу, рядом горит палуба, и четыре человека бегут тушить. Орлов, слышу, крикнул: "Носилки!" Я овладел собою, попробовал подняться, упал на какого-то убитого матросика, но, собравшись с силами, встал и, шатаясь пошел, вернее, меня повели в центральный перевязочныйпункт.

В бане полно раненых; доктор, батюшка, студенты и нестроевые только и делают, что обходят и перевязывают раненых.

Мне перевязали голову и положили в одном из проходов, переполненных ранеными. Смутно, но все же помню тяжелое состояние во время лежания здесь: полная неизвестность, удары снарядов о корпус, содрогания судна все это казалось здесь большим, чем наверху. Время тянется томительно долго. Был уже 8-ый час, а бой продолжался еще минут 45 или час.

Наконец гром стал стихать, еще один залп по нашему корпусу, и все

Все прямо как воскресли: мало кто надеялся на успех, мало кто думал остаться в живых.

Не без повреждений обошлось это дело и для неприятеля: в начале боя, когда у нас еще был цел телеграф, мы приняли: Русские не будут пропущены обратно

Вскоре: "Имею течь, прошу присылки еще двух судов. Значит, сделали ему пробоину. Кроме того, были у них на эскадре и пожары - один крупный, а прекратили они преследование после того, как, по рассказам очевидцев, был сильно поврежден и вышел с большим креном из строя шедший вторым крейсер "Адзума".

Как только они повернули, мы застопорили машины и стали делать исправления, необходимые для возвращения, подводили пластыри и т.п. и 14-узловым ходом помчались обратно.

К исходу дня 2 августа у о. Рикорда встретили свои шесть миноносцев и, пережидая туман, перешли к бухте Славянка. Лишь к вечеру 3 августа корабли вошли в бухту Золотой Рог.

На встречу кораблей вышел весь город.

1. Контр-адмирал К.П. Иессен - начальник Отдельного отряда крейсеров эскадры Тихого океана (флаг на крейсере Россия).

2. Имеется в виду бой в Жёлтом море (яп.Kkai kaisen) второе морское сражение Русско-японской войны, состоявшееся 28 июля (10 августа) 1904 года между русской 1-й Тихоокеанской эскадрой и Объединённым флотом Японии.

3. "Победа" - эскадренный броненосец, несколько усовершенствованный, типа Пересвет, являющийся гибридом крейсера и броненосца и предназначенный для длительных самостоятельных действий в океане.

4. 60 кабельтовых примерно 11,1 км. 1 кабельтовый 185,2 м.

5. Соответственно 9,3 - 8,4- 7,8 км

6. Владимир Иванович БЕРЛИНСКИЙ- капитан 2-го ранга, старший офицер крейсера Россия , погиб 01 августа 1904 года

7. Борис Михайлович ОРЛОВ, мичман, вахтенный начальник на крейсере Россия

8. Эммануил Сальваторович МОЛАС II, лейтенант, мл.арт. офицер

9. Николай Готлибович РЕЙН, лейтенант, ст.мин. офицер

10. Около 4,6 км