Аннотация: Это случилось в те далекие времена, когда над волнами Варяжского Моря гордо высились языческие храмы Арконы, когда еще не отошел в область смутных легенд Словенск Великий, когда полчища Аттиллы еще только готовились сотрясти Европу...
"Мрачна душа моя, подобно дню осеннему; мысли мои
рассеяны, как легкие струи тумана, ветром
развеваемого; хладны чувства мои, как снега,
покрывающие брега озера Ильменя, когда белая зима
оденет их мразною ризой. Много великих и сильных
склонили там главы свои, но где имена их?...
Обновлю же в мысли моей воспоминания дел
отдаленнейших, ратных и великих подвигов предков
наших. Заглушу в душе моей именами их имена гордых
властелинов сего времени, забывших права правды и
человечества."
Нарежный В.Т. (1780-1825) "Славянские вечера"
Это произошло в ту далекую эпоху, когда на Европу обрушился мрачный кошмар Темных Веков. Непобедимый и жестокий властелин гуннов, братоубийца Аттилла, пресытившись грабежами в Персии и Причерноморье, двинул свои орды на Запад, и никто не мог остановить его. Однако когда костры кочевников запылали под стенами Царьграда, хитроумные греки сумели договориться с завоевателем, предложив невиданный по величине выкуп и поклявшись хранить мир на южной границе гуннской державы. Византийцы знали, что не прогадают, пойдя на это. Ведь и у них, и у гуннов был один общий враг, могучий, непокорный и воинственный - славянские племена, сплотившиеся вокруг древней столицы своих князей, Словенска Великого. Прежде чем Аттилла двинется дальше - в Германию, Галлию и Италию, он неминуемо обрушит полчища степняков на северных варваров, гунны и славяне взаимно обескровят друг друга... чтобы дождаться греческих миссионеров со "Словом Божиим" и их вечных спутников - легионеров и наемников. Так замышляли "смиренные" и "благочестивые" вельможи православной Византии во главе с "богоспасаемым" императором Гонорием, жаждя "спасти" языческие племена, попутно прибрав к рукам все их богатства.
А для растущей, становящейся все сильнее славянской державы эта война должна была стать инициацией, испытанием. Войдут ли восточные славяне в историю Европы на равных с другими ее народами? Или им, как многим до них, суждено склониться, встать на колени перед новоявленным "владыкой мира"?..
Была великая ночь - ночь, благословленная самим Даждьбогом, ясным Солнышком. Ведающие люди говорят, что некогда мир был чище и добрее, когда Боги Света и Тьмы не ссорились, а согласно правили миром, удерживая его в первозданном равновесии. Но потом, когда Мара - Морена обманом приковала Даждьбога к скале, а освободивший его Перун ходил воевать Чернобогово царство, все изменилось. Под покровом ночи к самым здоровым людям могли подобраться неведомые силы и наслать болезнь, испортить справного ребенка, поселить холодок в чувствах между влюбленными, а то и натворить дел пострашнее. Но светлые Боги пришли на помощь к своим потомкам, и одну ночь - самую короткую - сделали волшебной, праздничной и веселой. Словно бы сохранили на нашей земле отблеск тех, давно минувших, веков Правды, а может быть - отблеск Золотых Лугов, дивного Небесного Сада.
На холме, где находилось капище Словенска Великого, с воздетыми руками стояли вокруг гостра волхвы в белых одеяниях, по очереди произнося на распев положенные ритуалом слова. Лишь старший волхв хранил молчание, прикрыв веками глаза и немного раскачиваясь в такт ритму, отбиваемому в три больших барабана, стоящие у самой ограды капища. Можно было подумать, что он не принимает участия в обряде, но это - совсем не так, напротив - он исполнял едва ли не главную роль, вызывая в своем воображении образы или символы того, о чем говорят другие волхвы, и мысленно обращая представленное на пользу словен и Словенска Великого.
По обязанности и праву вождя, здесь же присутствовал князь Ростислав со своими боярами. У них, в отличии от длинноволосых и длиннобородых волхвов, подбородки были гладкими, зато длинные усы свисали едва не на грудь. Головы также были выбриты почти наголо, только на макушке оставались чубы, какие именовались у казаков "оселедцами". Оружия ни у князя, ни у дружины при себе не было - наличие смертоносного металла на празднике Жизни и Любви могло оскорбить Богов.
А внизу, у самого подножия холма, на берегу реки веселилась молодежь тех родов, головой которым был град Словенск. Там, как и в капище, тоже горели большие костры, но заклинаний и молитв никто не читал - парни и девушки, крепко - не разорвешь! - держа друг друга за руки, парами с разбегу перепрыгивали через пламя, чтобы никакие невзгоды не разлучили их в будущем. Кое-кто, говорили, отправился в лес - на опасное и таинственное дело: искать разрыв-травы или папоротниковый цвет. Иные же шли туда, останавливаясь только для поцелуя, чтобы уединиться с любимыми. В эту ночь не скрывать таких намерений - не стыдно, если не случайно, а по любви, по чести встретились юноша и девушка на празднике. А в лесу дивно поют птицы, и не хлещут, а мягко обнимают ветви деревьев, и можно не пугаться, встретив лося или медведя - в эти часы Богами заповедано зверям не чинить обиды для людей.
Топот конских копыт, неожиданно возникнув вдали, приблизился к холму с капищем, и вот уже у входа появился человек. Сторожа (единственные, кому полагалось быть в праздничную ночь в доспехах и с оружием) скрестили перед ним копья, но он оттолкнул древки рукой и выдохнул:
-Князя... Князя известить...
Ростислав повернулся ко входу и нетерпеливо махнул рукой сторожам. Человек приблизился к князю и заговорил:
-Вестовой я, с южного пограничья, с головной заставы. Русколаны к тебе скачут!
-Как скачут? Почто? Сколько их?
-Да, почитай, все бояре со своими воинами, да и с князем своим Любогостом. Не ладно у них! Все словно из боя - посеченные, в перевязях, плащи порваны, щиты изрублены... Скоро и тут будут.
Ростислав задумался. Любогост из Русколани был молод и прямодушен. Внезапного нападения от него ждать не следовало. А вот за подмогой он мог обратиться только к своему северному соседу, князю Словенска Великого, как уже не раз бывало в войнах с готами. Но что же случилось на юге, если Любогост со всеми боярами так спешно скачет к союзнику? Неужели спасается от погони?
-Ох, что с тобою стало, великая Русколань... - прошептал Ростислав и уже громко сказал - Надобно встречать Любогоста. Людей же покуда тревожить не след - праздник, чай, пускай веселятся...
...По виду русколанов сразу можно было сказать, что им многое пришлось перенести. С непониманием и беспокойством смотрели Ростислав, бояре и волхвы Словенска Великого на конных воинов, несколько дней назад явно выдержавших тяжелую битву. Вперед выехал князь Любогост. Он спрыгнул с коня и едва не упал, но устоял на ногах (чтобы не оскорбить вождя и воина, никто не осмелился предложить ему непрошенную помощь) и обратился к Ростиславу:
-Здравствуй, брат! Дозволишь слово молвить?
Ростислав кивнул:
-Молви, с чем приехал.
Любогост неожиданно опустил руку на рукоять меча, висевшего на поясе, и медленно, чтобы не подумали худого, потянул оружие из ножен. Клинок был переломлен примерно пополам.
-День, ночь и еще один день мы сражались с врагами, которые неожиданно напали на нас, разоряя деревни и убивая общинников. Когда мы настигли передний вражеский разъезд, мы решили, что это обычный набег степняков и уничтожили их всех до единого. Но вслед за ними пришла великая сила, которой не было видно конца. Ты видишь, князь Ростислав - мы бились даже тогда, когда начали ломаться мечи у нас в руках! И все равно нам было не удержать эту конную лавину... Был миг, когда они начали отступать, мы начали преследовать их... и попали под ливень стрел с трех сторон. Ты всегда был мне в отца место, Ростислав - не откажи и теперь, прими моих людей. За нами на твои земли идут все общинники, которые остались в живых и на свободе...
-Подожди! - Ростислав поднял руку. - Пока я понял одно: на вас напало какое-то степное племя, с которым вы не смогли совладать...
-Какое-то степное племя... - вздохнул Любогост - Что ты скажешь, Ростислав, если даже король готов бежал от этой орды, а готские вожди присягнули ей на верность и идут вместе с нею?
-Кто же напал на тебя?
-Гунны. Их ведет сам Аттилла - тот самый... Я еще никогда не видел такой жестокости, Ростислав. Его люди вырезают целые селения!
Ростислав побледнел. Для него, правителя, чья держава торговала со всем известным миром, не было новостью ни имя гуннов, ни их жестокость. Один арабский путешественник рассказывал князю, что в Персии Аттилла намеренно уничтожал мирное население - чтобы вселить страх в сердца будущих врагов и чтобы укрепить преданность своих союзников, которым предназначались "очищенные" земли. Может быть, не только из страха часть готов встала на сторону степной орды? Что, если Аттилла пообещал им за помощь в войне со славянами богатые земли Русколани и Словенска? И Ростислав твердо сказал:
-Ты просишь меня приютить себя и своих людей, словно бездомных бродяг. Но почему ты вместо этого не просишь меня помочь тебе отомстить врагам и изгнать их вон, в степи, из которых они пришли? Ты готов отдать им землю твоих - наших! - предков? Так знай же, молодой Любогост - не бывать тому!
Князь Русколани, стоявший, склонив голову, поднял на Ростислава глаза - в них читались удивление и чуть ли не священный трепет перед человеком, готовым бросить вызов неведомому противнику.
-Ты не видел, князь, каковы они в бою, эти гунны...
-Не имеет значения. Если они идут по твоим следам, то я немедленно соберу своих воинов и встречу этого Аттиллу, как мы всегда встречали врагов! Ты пойдешь со мною, Любогост, или будешь смотреть со стороны, как другие сражаются за твою землю?
-Пойду. Меня и моих русколан никто еще не называл трусами.
Ростислав обернулся к волхвам, сопровождавшим его, и сказал:
-Вы видите, враг близко, и нет времени справлять все обряды. Не оскорбит ли Богов, если рати Словенска Великого выступят в поход немедленно?
Старший волхв покачал головою:
-Твой долг - защищать свою землю и свой народ. Разве оскорбит Богов исполнение этого долга? Мы почтим Перуна и других врагов после победы, и это - более мудро.
-Да будет так! - теперь Ростислав обернулся к своим боярам - Кто берется задержать врага с теми силами, которые можно поднять немедленно, пока я собираю войско?
Ни один из опытных бояр не решился вызваться на такое важное дело - они тоже были наслышаны о гуннах. Князь нетерпеливо обвел их взором и спросил:
-Почто Вышевита не видно? Он бы сдюжил, ведаю!
-В чащу ушел, сказывают... - ответил отрок-меченоша, в обязанности которого входило отвечать без запинки на подобные вопросы князя. - В заповедную ночь надобно ему там быть! К утру только вернется...
Когда годы назад, далеко-далеко от Словенска Великого отец-варяг вознес к стальному небу над Арконой только что родившегося сына, провидец из Свантевитова храма указал на орла, описывающего среди туч широкие круги. Это посчитали хорошим предзнаменованием, и ребенка назвали Вышевитом - в честь той высоты, которая послала добрый знак. Начиналась жизнь воина...
Иногда ему казалось, что он помнит ледяной, обжигающий ветер, суровые лица мореходов и волхвов, кружащего орла и голос отца, грянувший как гром:
-Взгляни, непобедимый Свантевит! Сегодня родился новый защитник твоего великого племени!
А потом - десятки вскинутых в воинственном приветствии рук и слитный рев:
-СЛАВА!
И пламя священных огней вставало в памяти - и без того большие, младенцу они казались гигантскими! - , и холод меча, осторожно коснувшегося его плоти, и снова - голос отца:
-Все, кроме чести и славы, есть прах. Я не оставляю тебе никакого наследства кроме того, которое ты возьмешь этим мечом!
Все это так. Но почему еще Вышевиту казалось, что в тот, самый первый день его жизни повсюду звучала какая-то торжественная музыка, которой он потом никогда более не слышал?..
Однако сейчас эти воспоминания не имели никакого значения. Медленно боярин сбросил с себя почти всю одежду, оставшись в одних холщовых штанах и с мечом в руке. Ему еще не было тридцати, но шрамы на обнаженном торсе могли многое рассказать даже неискушенному в воинском искусстве. Все так же медленно Вышевит взял рукоять меча обеими ладонями и начал чертить перед собою в воздухе священные символы. Постепенно его слух и какое-то неведомое чутье достигали необходимой остроты. Ему становилась ведома таинственная жизнь Леса, боярин чувствовал, как шевелятся под землею корни деревьев, как тревожно нюхают воздух звери, как кто-то торопливо копошится в траве и как великие Силы приковывают свое внимание к поляне, на одном краю которой стоял полуобнаженный человек с мечом. Здесь предстояло на краткое время воскреснуть прошлому, которое хранится в каждом из живущих.
Вышевит негромко выдохнул: "Свантевит!" и закружился, все быстрее и быстрее, вращая мечом вокруг себя, отбивая невидимые удары и нанося свои, иногда пригибаясь к земле или прыгая из стороны в сторону. Казалось, что сейчас боярин потеряет равновесие или заденет клинком самого себя, но этого не происходило. Сознание его жило своей жизнью. Целью ритуала было установить связь со всеми поколениями своих предков и тем самым победить саму Смерть - того врага, который рано или поздно побеждает каждого, но которого раньше всех, как ему и положено, встречает воин. Вышевит не видел поляны - перед его глазами стояли кровопролитные битвы многих тысяч воинов, отгремевшие когда-то...
Схватки охотников каменного века сменялись оскаленными харями темнокожих дикарей, приходивших с далекого Юга - они тщетно пытались совладать с разгневанными белокурыми великанами, теснившими врага ударами титанических боевых молотов. Ржали кони, дружины наездников сшибались в борьбе за плодородные земли и залежи руды, которая требовалась для оружия и покорения все новых земель. Воины-волки, призванные кельтским королем, врубались в считавшиеся непробиваемыми линии щитов легионеров Цезаря. Напрягал железные мускулы в тщетной попытке освободиться распятый славянский вождь Бус, и мурашки бежали по спине надменного гота Винитария от криков истекающего кровью, задыхающегося врага: "Не быть Русколани под тобой! Всех нас не перевешаешь!.."
И много еще картин оживало в той сокровенной памяти Вышевита, что была древнее его самого. Но вот наконец он выбросил руку с мечом вперед и вверх, резко остановившись. Боярин достиг, быть может, высшего откровения, какое только доступно человеку: он чувствовал, слышал и видел, как пульсирует Земля у него под ногами, как мерное колыхается живое Небо, как шепчутся и смеются в тени деревьев русалки и древесницы, как ворочается в самом сердце чащи старый леший... Зная, что его услышат, Вышевит опустил клинок и заговорил:
-Мать-Земля и Отец-Небо! С изначальных веков сыны воинского рода, которых ведет Свантевит, просили в эту ночь у вас помочь в исполнении их желаний. Так поступал и я. Но сегодня мне не о чем просить вас. Поступите с этим моим правом так, как должно поступить. Я же готов принять все, что ждет меня впереди, и ведаю - Свантевит не оставит того, кто придет к нему в пробитой броне и с оружием в руке! Слава Свантевиту!
Словно молния сверкнула перед глазами боярина, и в ее синем пламени он увидел многое из того, что предстояло ему в самом ближайшем будущем. Предстояла великая битва, где должны пасть многие воины. Вековечные враги Словенска - готы, чтящие мертвого бога, и степные наездники - объединились. Право сражаться там, где решаются судьбы целых народов, Свантевит дарует лишь тем, кому особенно покровительствует!
В считанные секунды Вышевит оделся, укрепил на поясе ножны с мечом и громко свистнул. Конь, как всегда, примчался по первому зову, и боярин вскочил в седло. Он уже знал, зачем его ждет князь Ростислав, и был благодарен за это Богам.
Хотя его Родиной была Аркона, Вышевит всегда считал, что Закат давным-давно не знал настоящей войны. Что было там со времен Цезаря и Траяна? Схватки немногочисленных, высокопрофессиональных дружин и грабежи мирных поселений. Как и у большинства варягов, его воинский путь начинался именно так. Воины с острова Руян часто получали преимущество перед противником благодаря тому, что на их боевых ладьях всегда было место для лошадей, и в битву они могли вступать верхом прямо с корабля. На берегах земли Свеев Вышевит впервые узнал, что такое вылететь на боевом жеребце навстречу вражеским стрелам и врубиться в неплотную толпу неприятеля... Заурядный набег, впрочем, обернулся подвигом, когда предводитель варягов принял решение ночевать в захваченном поселении, чтобы не выходить в море в преддверии шторма, а на утро свейский вождь, бравший дань с этих земель, привел в два раза превосходящее воинство. Битва длилась до следующего вечера. Варяги вновь вышли победителями, хоть и каждый третий из них остался лежать на чужом берегу. Вышевит был среди возвратившихся домой, и даже привез с собой пленницу по имени Гудрун, которая стала его первой женщиной... Потом таких походов было немало, но все же витязь искал в жизни не этого.
Он знал, разумеется, что варяжские воины хорошо ценятся в других землях. Но рисковать жизнью ради какого-нибудь жирного, увешанного золотыми безделушками ничтожества на далеком Юге Вышевит не собирался. Принимать же участие в бесконечных стычках германских, кельтских и славянских племен значило бы лишь смену декораций и ничего более. Ничего величественного, как считал Вышевит.
Тогда он решил попросить совета у своего отца. Тот, как всегда немногословный, привел сына на берег рокочущего моря и сказал:
-Эти волны, подобно земным племенам, накатываются друг на друга, чтобы на миг возвыситься и тут же сгинуть, разбившись о берег. Земные племена возвышают и губят воины. Когда они гибнут, то поднимаются с мечами в руках по радуге в царство Свантевита... - Старый варяг помолчал и, положив руку сыну на плечо, закончил фразу - ...И выше прочих ценятся там те, кто сражался против темнолицых чужаков с Полудня и Восхода.
Потом был долгий путь к князю Словенска Великого Ростиславу, на службе у которого Вышевит наконец-то нашел то, о чем мечтал. Масштабы здешних сражений заставляли с усмешкой вспоминать прежние варяжские походы, а враг был воистину врагом - и от него отделяла лишь растерявшие прежнюю славу земли русколанов.Очень скоро пришелец из-за моря стал уважаемым боярином и признанным воеводой. И вот теперь...
Теперь под рукою Вышевита было два отряда пешцев и конники князя Любогоста, к которым присоединилась часть словенских бояр. Мог ли он вообразить когда-то, что ему доверят вести в бой силы, едва ли не превосходящие числом всех витязей Арконы? Через какое-то время Ростислав соберет еще большее воинство и также выступит к Полудню. Если Аттилла действительно хороший полководец, он должен воспользоваться старой тактикой кочевников и попытаться разгромить рати Словенска по отдельности, не дав им соединиться. Сделать это ему и должен помешать Вышевит.
Боярин поднял глаза к небу, мысленно обращаясь к Свантевиту, и увидел большого орла, описывающего круги среди тучь. Бог услышал и послал добрый знак, имевший для Вышевита еще и глубоко личное значение. Впрочем, истолковать это можно было как угодно - от предзнаменования победы до предзнаменования достойной витязя гибели. Однако боярин здраво рассудил, что о самом страшном - позоре и пленении - Бог не стал бы сообщать, посылая орла, и отбросил сомнения прочь. В этих лесах ни гунны, ни готы не будут ему достойными противниками.
Орел высоко в небе тревожно крикнул, и Вышевит резко поднял руку, остановив коня. Секунду спустя замерли ближайшие к нему всадники, а еще через короткое время - вся рать до последнего пешца. Князь Любогост все понял и повернулся к одному из своих бояр:
-Спешся и разведай, что впереди.
-Исполню, княже! - тот спрыгнул с коня и затерялся среди деревьев впереди.
Вышевит подъехал к Любогосту и сказал, ничем не выдавая нарастающего беспокойства:
-Засады нам бояться не след, места тут родные, а врагу - чуждые. А вот другое меня беспокоит - ведомо, что впереди равнина безлесная на переход тянется, и если уж где им идти на Словенск - так по ней.
Любогост кивнул:
-Степняки - они простор любят. - и неожиданно довавил - Одолели они Русколань, никакого спасения от них не стало. Коли прогоним гуннов, пойду под Ростиславову руку! В единстве вся сила наша, в том, чтобы за одно сердце стоять...
-Вот и волхвы в Арконе так же учат. - ответил Вышевит - Да еще и присовокупляют к тому, что...
Договорить он не успел. Боярин-наворопник снова появился перед воеводами и без предисловий сообщил:
-Враги близко! Конницы не видно, одни пешцы, а на шеломах у них - рога воловьи!
-Готы! - Любогост повернулся к Вышевиту с немым вопросом в глазах. Словенский воевода положил ладонь на рукоять меча:
-Коли такая удача, что одни они, без степняков, нам попались, так и раздумывать нечего - налететь всей конной силой да и разметать, чтоб и духу их на нашей Земле не осталось!
Не создавая лишнего шума, конники Русколани и Словенска выстроились в линию за последним рядом деревьев, отделявшим их от тянувшейся до горизонта зеленой равнины. Отсюда было не разглядеть, что делают враги, видно было только, что они копошатся у нескольких грубо сколоченных повозок. Снова до слуха воинов донесся печальный клекот орла, и Вышевит с лязгом обнажил меч:
-Вперед! Не щади их, окаянных!
Готы явно не ждали нападения, они и вовсе не помышляли двигаться дальше, собираясь разбить лагерь и, очевидно, дожидаться почему-то двигавшихся позади союзников. Овладев на границе со степью навыками борьбы в строю против конной лавины, они бы стали серьезными противниками всадникам Вышевита, однако построиться уже не было никакой возможности. Даже как следуеть встретить атакующих стрелами готы не смогли, и перед столкновением с ними русколаны и словене потеряли от силы двух-трех человек.
Тяжелые мечи для конного боя разом опустились, снося и рассекая головы в рогатых шлемах. Готы были мгновенно рассеяны, даже не смотря на свое большое число, и битва, не успев начаться, перетекла в кровавую резню - пленных брать перед грядущим столкновением с основным вражеским войском было бы неразумно.
Внимание Вышевита привлек странный человек в самом сердце побоища. Облаченный не в доспехи, а в какую-то черную хламиду с откинутым капюшоном, темноволосый, он что-то громко кричал готским воинам, поворачиваясь в разные стороны и держа некий ослепительно сверкающий предмет высоко над головою. Вышевит направил коня к таинственному человеку, и тут же на его пути встали два пешца, одновременно попытавшись поразить боярина мечами. Одному из них он тут же стремительным выпадом рассек горло, а затем отбил удар второго и, взметнув коня на дыбы, разрубил врагу череп вместе со шлемом. Гот рухнул под копыта боевого жеребца, и Вышевит снова взглянул на человека в черном. Теперь стало ясно, что тот держал в руке золотое распятие, и был, очевидно, жрецом бога по имени Христос, не признававшего других богов. Священник бесстрашно встретил взгляд голубых глаз варяга и вдруг выставил крест перед собою:
-Vade regro, Satanas!
Сверкнувший клинок боярина опрокинул жреца навзничь. Свантевит, как всегда, оказался сильнее чужеземного и заносчивого бога.
Как и предполагалось, словенской пехоте не пришлось принять участия в расправе с захватчиками. Готы, понесшие в самом начале боя страшные потери, утратившие всякое подобие организованности, в испуге разбегались по сторонам, становясь легкой добычей для преследовавших их конников. Видимо, это был один из нескольких передовых отрядов, которые Аттилла двигал впереди основного воинства. Замысел его был понятен: инородцев-готов степному вождю не жалко, а случись бой - готы, обороняя обозы с награбленным добром, должны были продержаться до его появления. Да вот ведь, не сдюжили против внезапного удара...
Все было кончено - зеленая равнина теперь была залита кровью, затоптана копытами и сапогами, завалена трупами. Вышевит по праву предводителя подъехал к одной из повозок и решительно сорвал с нее кожи, покрывавшие содержимое. Находка превзошла все ожидания - прямо на каких-то битком набитых тюках полулежали в тесноте связанные девушки - славянки, от десяти до двадцати лет. Широко открытыми глазами, в которых теперь навеки поселился ужас, они смотрели на освободителей. Они хранили молчание даже тогда, когда пришедшие в себя воины начали снимать их с повозки и избавлять от веревок. Вышевит тоже поднял на коня девочку, которая напомнила ему собственную дочь, и разрезал на ней путы. Тогда она заплакала, но тихо, почти беззвучно, не отвечая на распросы боярина, словно не слыша их. Девушки постарше были покрыты синяками и ссадинами. Князь Любогост, казалось, сейчас заплачет сам - он, не знавший страха, когда речь шла о его собственной жизни, тихо повторял дрожащим голосом:
-Мой народ!.. Мой бедный народ!..
Русколанам и словенам только предстояло узнать, что тем, кого взяли в плен готы, еще повезло. Как ни ненавидели германцы своих северных соседей, они все-таки были такими же земледельческим племенем Восточной Европы - их пленницы после всех насилий и унижений стали бы обычными прислужницами у своих хозяев, а иные даже законными женами. Гунны же и все прочие степняки, которые шли за Аттиллой, не ненавидели славян - они просто не считали их за людей, как не считали за людей готов, обрекая их на верную смерть в авангарде нашествия. Изнасилованных женщин кочевники убивали с той ненавистью, с которой грязные дикари всегда относились ко всему чистому и светлому, с чем им самим никогда не удастся сравниться.
-Войско надо построить! - Вышевит направил коня к Любогосту. - А девчонок и скарб позади поставить.
-Думаю, скоро и вся их силища тут будет. Назад же идти - навряд оторвемся, а Ростислав еще неведомо, собрал ли рать...
-А ну как не скоро гунны нагрянут? Тягостно без дела-то людям стоять.
Вышевит покачал головой:
-Мы застигли готов врасплох. Глупо было бы повторить их судьбу. Нужно выстроить пешцев в линию, а позади поставить конницу. Если враги прорвутся сквозь пехоту, а так скорее всего и будет, мы вступим в бой и, дадут Свантевит и Перун, даже обратим их в бегство.
-А что потом?
-Наше дело задержать врагов. А там уж одна надежда, что Ростислав войско приведет.
Четкость, геометрическая красота во всем и всегда радовала взор и сердце Вышевита, была ли это красота княжеского терема, обоюдоострого отточенного меча или, как сейчас, красота линий боевого построения. Лес копий чуть заметно качался над головами передних рядов, за которыми стояли лучники. Проверенный веками способ задержать превосходящего врага... Когда вошло в его душу это восхищение четкостью и ясностью? Тогда, когда он ребенком впервые увидел стальную гладь Варяжского Моря с берегов Руяна? Или это - наследие поколений предков, презиравших восточное всесмешение и лживую бесформенность, царящую там?
Шли часы. Вышевит хорошо представлял, какой ропот уже поднялся там, впереди, как поругивают его вполголоса пешцы. Должно быть, и конники начали задаваться вопросом, зачем они с Любогостом держат их столько времени в полной боеготовности, не двигаясь дальше. Однако орел, посланник Свантевита, продолжал кружить высоко в небе. Бог витязей не посылал никаких новых знаков, а значит - следовало стоять и ждать.
Прошло еще около часа, Солнце начало клониться к закату, а ропот войска был слышен совершенно явно. "Негоже!" - шепнул Вышевиту Любогост. Боярин, у которого и у самого тело начинало затекать от сидения в седле, подумал, что еще немного - и усталость воинов ослабит их больше всякой неорганизованности. В состоянии, близком к отчаянию, он закрыл глаза и попросил Свантевита разрешить сомнения еще каким-либо знаком: отходить ли войску или вопреки усталости держать позиции. Вышевит сделал вдох полной грудью... и воздух замер в его легких на выдохе. За всеми звуками большого скопления вооруженных людей и Природы вокруг он явственно различил приближающийся рокот множества конских копыт, бьющих оземь.
-Идут, супостаты! - громко сказал Вышевит, открывая глаза, и слова воеводы стремительно распространились по рядам. Без всякого приказа военачальники рангом поменьше окриками ззаставили ратников сбросить с себя оцепенение долгого стояния. Усталости как не бывало - теперь все слышали, как приближается неприятель.
Все громче и громче становился гул за горизонтом, за дальними холмами на полудне. Любогост печально покивал головой своим мыслям:
-Большая силища идет... Мы удержать мыслили, да сами едва ушли.
Того, что предстало его глазам, он не ожидал вовсе. Ну две сотни всадников, ну три, ну хотя бы четыре, хотя и в это было трудно поверить. Но вот враги стали видимыми, их передовые наездники появились на вершины холмов впереди и помчались вниз по их склонам. И не было видно им конца. Стало ясно, что гунны атакуют, не намереваясь начинать какие-либо переговоры. Новые и новые воины-степняки появлялись вдали, а ведь скакавшие впереди уже приближались к словенам!
-Не удержать будет. - просто сказал Лютобор и печально улыбнулся, подумав, как скоро он, живой и мыслящий человек, может обернуться окровавленным трупом под копытами коней. - Нет, не удержим их.
-Не удержим, так хоть помрем, как мужи! - Вышевит поднял правую руку со сжатыми в кулак пальцами. - Пусть знают, как мы сражаемся на своей Земле! Поднять стяги Словенска Великого!
Над рядами пешцев взметнулись полотнища, и порыв ветра с шумом развернул их во всю ширину - черный силует медведя на ярко-алом фоне. Стремительно упали вниз острия копий, со стуком сомкнулись красные щиты, образовав сплошную стену на пути противника. Распрямились тетивы, посылая в приближающуюся массу людей и коней оперенную смерть... А через считанные мгновения начался Ад.
Дико визжа, степняки налетели на передний ряд пехоты, сверкнули их клинки, в падении попытавшиеся достать шлемы славян. Кровь полилась ручьями, и очень скоро нагромождение трупов стало почти непреодолимой преградой для гуннов, однако они продолжали натиск - первобытный страх, взращенный в их душах свирепой степной дисциплиной, заставлял их исполнять приказ вождя ценой собственных жизней, даже не вдумываясь в смысл собственной гибели.
Однако глаз опытного воеводы легко различал во всем этом кровавом хаосе скрытый, но нерушимый порядок. Вот в самом центре кочевой лавины образовалось свободное пространство. Там появился одинокий всадник с обнаженным мечом в руке. Какое-то время он восседал на коне неподвижно, затем поднял оружие вверх и что-то крикнул. Немедленно гунны отхлынули, дикими криками оглашая поле боя. И Вышевит, и Любогост обо всем догадались почти сразу, но неискушенные в борьбе с маневренной степной конницей словенские пешцы, поверив в то, что враг охвачен паникой, поломали стену щитов и бросились вперед, словно стремясь настигнуть отступающих.
Степные всадники, все как один, развернулись в седлах. Они уже успели сменить мечи на луки - такая тактика кочевников была выработана тысячелетиями. Задние ряды пехотинцев еще продолжали напирать, ничего не понимая, а воины, шедшие впереди, уже валились, раненые и убитые стрелами гуннов. И тогда кочевники снова развернули коней и врезались в потерявший монолитность строй славян, стремительно прорубая себе путь. Первыми неслись тяжелые конники с длинными пиками - этот род войск степняки позаимствовали у византийцев. Напор их, почуявших близость победы, был так велик, что копья, которыми поражали их пешцы, вырывало из рук. Тогда воины Словенска отбивались мечами и топорами, а если и их утрачивали, то засапожниками пытались вспарывать брюхо лошадям гуннов. Однако даже самое высокое мужество не могло помочь им победить бесчисленную орду Аттиллы.
Вышевит и Любогост одновременно повернулись лицами и пожали друг другу руки. Князь русколанов обнажил меч. Секунду спустя его примеру последовал и боярин, громко крикнув:
-Поднять княжеские стяги!
Над конниками славян поднялись знамя Словенска Великого - с медведем и знамя Русколани - с кречетом. На бескровных лицах воинов не дрогнул ни один мускул - они, элита северных племен, не знали страха смерти, тем более - смерти в бою. Вышевит выждал мгновение и привстал на стременах:
-Мечи - к бою! Вперед! За Землю Словенскую!
Множество клинков огненным вихрем взметнулось при этих словах к небу, и над ними раскатился громом боевой клич. Всадники сорвались с места и понеслись на уже торжествующего победу врага. На остроконечных шлемах сияло заходящее Солнце - красное, словно от крови всего этого страшного дня. Навстречу словенам и русколанам полетели стрелы кочевников, прорвавшихся сквозь строй пехотинцев, но почувствовав замешательство конницы, Любогост придержал коня, взмахнул мечом и крикнул:
-Покажем, как умирают славяне!
Не обращая внимания на стрелы, проносящиеся над шлемом, он снова понесся вперед, обгоняя своих витязей. Близость Сварги, Ирия заслонила собою даже трепет живого тела перед страданием и ранами. Всадники чувствовали, что на них смотрят откуда-то из-за туч, а иным казалось, что они видят в небе взмахи лебединых крыльев, принадлежащих волшебным девам. Боевой клич перешел уже в неразбираемый рев, плотный блок их построения развертывался в движении в широкую линию, чтобы одновременно ударить по многим врагам и не оказаться окруженными.
-Свантевит! - закричал боярин-варяг, занося меч над головою первого кочевника.
-Перун! - откликнулся князь русколанов, ударом выбив возникшего на пути противника из седла.
Начался ближний конный бой - кровавый, жестокий и радостный, как и вся та, великая и грозная языческая эпоха.
...Легенды, сохраненные памятью народных сказителей и записанные трудолюбивыми хронистами, донесли до нас тот сверхъестественный ужас, который кочевые орды Великой Степи испытывали, столкнувшись с профессиональными воинами славян. Азиаты, гонимые в битвы жаждой добычи, степной бескормицей и страхом перед своими царями-демонами, не могли понять этих голубоглазых великанов, кидавшихся в сечу со свирепым восторгом, даже если значительно уступали числом врагу.
Конные дружинники Любогоста и Вышевита обезумели от ненависти. Их чувства усугублялись тем, что рассказали им освобожденные из плена девушки-славянки. С ног до головы забрызганные вражеской кровью, они, окруженные визжащей и орущей массой степняков, уже не глядя рубили мечами во все стороны, одинаково поражая гуннских всадников и их коней. По прежнему два стяга, Словенска и Русколани, реяли над шлемами славян.
Одержимый среди одержимых, Вышевит прорубал себе путь мечем, даже не задумываясь - куда. Кто бы ни попадался на его пути - он сокрушал каждого, наполненный жаждой убивать. Его щит, весь изрубленный, принимал вражеские удары лишь случайно - боярин вовсе позабыл о необходимости защищаться. Жизнь потеряла в его глазах всякую цену, уступая место красоте последнего боя и гибели, достойной варяга и потомка варягов с острова Руян, из великой Арконы, сражающегося под стягами Словенска Великого.
Он даже не понял, чем отличается новый противник от предыдущих, когда налетел на него, потрясая мечом над головою. Боярин и степняк одновременно подняли коней на дыбы, их клинки зазвенели друг о друга, и Вышевит совсем близко увидел черную бороду и карие глаза навыкат. "А супостат-то не из простых!" - подумал боярин, когда на выручку противнику ринулось сразу четверо гуннов.
-А!.. Так вас, окаянные! - Вышевит размахнулся и со всего плеча очертил мечом полукруг вправо, затем тут же - влево. Четыре трупа не ожидавших такого неприятелей завалилось в седлах. Обернувшись к прежнему врагу, Вышевит обнаружил, что тот развернул коня с твердым намерением уйти. Не долго думая, варяг ухватил степняка за шиворот и дернул к себе. Тот сумел удержаться в седле, но острие меча, приставленное к горлу, заставило его выпустить клинок и поднять руки. Не зная, что делать с явно высокопоставленным пленником, Вышевит огляделся по сторонам, отмечая панику, неожиданно охватившую гуннов, хотя и не связал это с тем, кого крепко держал за шиворот. Неожиданно боярин вздрогнул, словно от боли - он увидел Любогоста, который без движения лежал на земле, а из пробитого на боку доспеха хлестала кровь.
-Ну, ин и с тобой так же, как вы с нами! - Вышевит замахнулся мечом над головой своего пленника. Однако тут же над полем боя разнесся звук, который разом перекрыл весь шум боя, знаменуя его окончание. Трубил боевой рог - это значило, что князь Ростислав все-таки успел привести на помощь основное словенское войско.
После этого гунны и вовсе в беспорядке пустились наутек, преследуемые гораздо меньшим числом славянских всадников. Разгром кочевой орды был полным. Только теперь Вышевит сообразил, что победа связана не столько с приходом подкрепления, сколько с пленением им этого высокопоставленного степняка...
-Ладно, живи покуда! - сказал боярин, убирая меч в ножны и разворачивая своего коня и коня пленника. - Князю тебя покажу, пусть он решает - что с тобой делать.
Ростислав, бывший во главе своего войска, хотел было устремиться навстречу Вышевиту, но увидел пленного кочевника и помрачнел - он уже знал о гибели Любогоста. Боярин заставил гунна спешиться перед славянским вождем. Однако чернобородый степняк, в чьем лице смешались черты самых разных племен Евразии, проявил неожиданную строптивость, стоя во весь рост, а не падая на колени. Вышевит снова приставил к шее пленника меч и толкнул его ногой в спину, но тот устоял и лишь усмехнулся, ощерив зубы - очевидно, он был готов принять смерть, но только не унизиться.
-Да ты, видно, не последний у них будешь... - проговорил Ростислав, с интересом разглядывая гунна. - По нашему-то разумеешь? Али по-готски хотя бы?
Сохраняя свой высокомерный вид, словно он, а не князь Словенска был победителем, степняк со странным акцентом ответил:
-Меня научить твой язык готский король. Я есть господин Степи от хинов до румов. Я есть Аттилла.
-Аттилла? Сам Аттилла? - от удивления Ростислав наклонился далеко вперед. Пленник гордо задрал подбородок и скрестил на груди руки - по его речи и акценту чувствовалось, что славянскому языку его учили не природные славяне, а германцы:
-Военный счастье есть изменчив! Я есть твой пленник.
Вышевит подъехал к Ростиславу. Он видел, что в стороне воины-русколаны несут на щитах тело своего погибшего князя Любогоста. Боярин с ненавистью посмотрел на гунна и сказал:
-Бросить его в поруб, да пусть нам все убытки от войны троекратно возместит, да пусть дань его племя Словенску платит! А еще лучше - снять ему голову, да и всех их перебить, чтоб и на семена не осталось!
Воины вокруг одобрительно зашумели. Однако Ростислав покачал головой и о чем-то задумался. А затем сказал:
-Дайте ему коня. Аттилла поедет с нами в Словенск. И в дороге обращайтесь с ним пообходительнее!
Гунн, по прежнему стоявший со скрещенными руками, снова осклабился. Видимо, он уже догадался, чего хочет от него Ростислав.
Князь Словенска Великого оказал пленному вожаку гуннов и его приближенным такой прием, словно это был по меньшей мере верный союзник, а не побежденный неприятель. Пир длился несколько дней, и на нем никто даже не упоминал о выигранной битве и завершенной войне: такова была воля Ростислава. Бояре, вынужденные сидеть плечом к плечу со вчерашними врагами, терялись в догадках о причине этого. Известно было, что князь и Аттилла часто беседуют наедине, но о чем - оставалось тайной, даже к услугам толмача для вящей тайны вожди не прибегали. Гуннские "бояре" - тарханы - также в меру знания чужого языка отговаривались от славянского любопытства незнанием. Постепенно недоумение сменялось недовольством. Особенно таинственное поведение князя задевало Вышевита: он, победитель в неравном бою, был оскорблен тем, что его подвиг и гибель храброго князя Любогоста были словно позабыты. За пиршественным столом варяг хранил угрюмое молчание...
Но рано или поздно все тайное становится явным. Через неделю после возвращения в Словенск, на очередном пиру, где бояре и тарханы сидели бок о бок, в праздничную залу плечом к плечу ступили Ростислав и Аттилла, проследовав к почетному месту вождя. Князь поднял руку, призывая к молчанию, и торжественно заговорил:
-Великое дело свершилось сегодня! Все мы знаем, что не Словенску и не гуннам нужна взаимная вражда, но ромеям, угнездившимся за теплым морем. Брат мой Аттилла, повелитель Великой Степи, отныне не желает быть покорным оружием в руках греков! Он желает идти с войною на Закат, чтобы отомстить этим почитателям Бога-висельника, умеющим только торговать и обманывать. Мы же обязуемся хранить северные границы гуннского царства нерушимыми, и более того - я не стану препятствовать тем, кто доброй волей присоединится к походу Аттиллы в земли ромеев и их союзников! Отныне же Словенск Великий и Русколань станут единой державо и единым племенем. Нам нечего делить с гуннами!
Аттилла, по обыкновению зловеще ухмыляясь, кивнул. Бояре начали негромко переговариваться, еще не решив, что ответить князю. Однако неожиданный резкий звук заставил их снова замолчать. Глаза всех в зале устремились на вставшего из-за стола Вышевита. Перед ним из дубовой доски торчал засаженный едва не по рукоять кинжал. Варяг простер правую руку к князю:
-Стало быть, ничего не стоят кровь твоего брата Любогоста и всех славянских витязей, павших в бою с врагами?! Стало быть, не мечом, а добрым согласием грязного степняка присоединяем мы теперь новые земли?! Обнимай же своего брата, Ростислав, кланяйся ему, валяйся у него в ногах, целуй ему сапоги - делай, что хочешь, только меня не впутывай! Прощай, князь и бояре! Не поминайте лихом службу мою!
И не слушая ни людей вокруг, ни самого Ростислава, Вышевит развернулся к выходу, перешагнул через лавку и вышел вон из княжских палат. Снаружи еще не было дождя, но его приближение угадывалось во всем. Варяг поднял лицо к небу и громко воззвал:
-Свантевит! Я исполнил все, ради чего ты привел меня под стяги Словенска Великого, и мне больше нечего тут делать! Ответь - верное ли решения я принял!
Слова боярина унеслись к тучам, и почти сразу через весь небосвод прокатился грохот, напоминавший стук копыт коня, на котором мог бы ездить великан, а потом грянуло так, что содрогнулась земля. Вышевит вскинул руку и, крикнув "Слава!", застыл так на какое-то время, уже не замечая ничего вокруг. А затем стремительно направился к дружинным хоромам.
На сборы в дорогу времени ушло всего ничего. Однако когда Вышевит под удивленным взглядом двух отроков-стражей уже выводил из конюшни своего боевого коня, его остановил властный окрик:
-Погоди, Вышевит! Не гоже тебя так службу бросать!
Боярин обернулся на голос, и улыбка его в этот миг ничем не отличалась от оскала, вечно присутствовавшего на лице Аттиллы. Стало быть, ценил, крепко ценил его Ростислав, коли не побоялся показать это и словенам, и гуннам, и пошел вслед за несогласным. "Ничего, князюшка! Скоро дружок твой степной научит тебя, как непокорство на плахе искоренять! Да только я далече буду..."
Ростислав меж тем подошел к варягу, положил руку ему на плечо и торопливо заговорил:
-Я понимаю твою обиду, Вышевит. Ты - мой лучший воевода, и я всегда ценил твое слово. Но сейчас мы не должны упускать посланную Богами удачу!
-Ага, - кивнул варяг, - не каждый раз степняки у нас в гостях пируют, как победители...
-Да ты погоди, поразмысли! Думаешь, приятно мне с извечными ворогами дружески беседы вести? Но посуди: враг нам Аттилла, но и ромеи враги - что в Риме, что в Цареграде. Вот и надо, покуда они враждуют меж собой, этим пользоваться. Побьет Аттилла ромеев или не побьет, а на Закате все одно не удержится - и сам ослабнет, и крестопоклонников разорит. А мы в то время, с русколанами за одно сердце встав, землю нашу укрепим - уже никто к нам не сунется. Может, сами будем и с готов, и с гуннов, и с ромеев дань брать! Что скажешь на такой промысел?
-Хитер ты, князюшка. Недаром меня наперед послал, а сам войско остался собирать...
-Зря ты это!
-Ну, тебе видней. Только не любо мне, что ради хитрости своей готов ты братьев наших степнякам на растерзание покинуть! Что, на закате-то одни ромеи живут? Так меня учили волхвы Арконские: хоть разошлись пути племен ариева корня, одна кровь в нас течет, и всегда мы друг друга по белой коже да по ясному взору узнаем. Пройдет Аттилла твой по Закатным Землям - и родятся там у белых дев дети смуглые да темноглазые, зараза вековечная. А тут как раз и ромеи, что вечно чужими руками воюют, появятся, и бога-то удавленного и подсунут вместе с помощью своей разоренным! И выйдет, что сам себя ты перехитришь, князь - да хуже того, потомков наших, поколения славян будущих, перехитришь. Не оправдаться тебе перед Богами, Ростислав, что черного ворога на братьев наших навести замыслил! Пришел я к тебе за Правду сражаться - и уйду я от тебя в других краях ту Правду защищать.
-Куда пойдешь-то?
-На Закат. Коли дозволишь ты иным за Аттиллу воевать, дозволь и мне снова с гуннами сразиться. А уж коли суждено мне пасть, так скажут люди: погиб то витязь, что под стягами Словенска Великого прежде в походы хаживал!
-Так ты бы хоть злата на дорогу взял - сам знаешь, бедняков ромеи не ценят, да и не из последних ты бояр, чтобы с одним мечом путешествовать!
Вышевит помотал головой:
-Будет меч - все будет, а без меча - что и было, потеряется. Прощай, князь!
Витязь вскочил на коня, отроки распахнули перед ним ворота, и он помчался в простор полей, навстречу своей воинской судьбе, навстречу новым приключениям, опасностям и славе. Ветер трепал волосы Вышевита, наполняя ни с чем не сравнимым чувством свободы, вольности, которое и тогда уже было ведомо немногим. Верный конь нес его на Закат, где всегда высоко ценилось варяжское умение сражаться. А путь предстоял долгий - такой долгий, что и сам боярин не подозревал этого - до самых равнин Каталауна, где сойдутся в который раз в смертельной схватке белая, свободная, гордая Европа и дикая Евразия! Высоко над одиноким всадником парил орел, и кто-то вечный, могущественный и справедливый смотрел из-за туч на витязя.
С Восходной же стороны стремительно надвигалась гроза.