Мадоши Варвара. Наше время

Да будет ниспослана такая милость и нам за все наши горести и утраты: пусть никогда не изгладится в нашем сердце благословенный оттиск, оставленный юностью, дабы, вернувшись к нам на закате, узнала она дом, в котором когда-то жила...

Л. Соловьев, "Повесть о Ходже Насреддине"

Здесь было два цвета. Серый и белый. Неимоверные врата с огромной же надписью Adonai. Единственное цветное пятно: человек перед вратами. Обнаженный, как в день творения, человек изо всех сил держал створки, прижимал их, не давая разойтись. Рельефные мускулы взбухли от чудовищного напряжения, как на древних статуях, их обвили жилы вен. Чуть подрагивающие руки упирались в холодный камень Врат, чуть подрагивающие ноги -- почти скользили по стеклянному полу.

Человек скрипел зубами.

Иногда ему казалось, что он стоит так вечность. Иногда -- что рвется из Врат наружу, отсекая черные ладони темноты, тянущие его назад. Что пробивается словно против течения, к фигуре на том краю тьмы, крича: "Жди меня, брат!"

Вскоре наваждение уходило. Возвращалось то, что есть -- белое, серое, невыносимо яркое.

Потом человек просыпался.

Он поймал ладонь, прикосновение которой его разбудило, прижал к губам сухие пальцы.

Открыл глаза.

Жена смотрела на него чуть встревожено. Спросонья он не сразу не сообразил, что не так; потом понял. Во сне можно быть молодым.

Впрочем, женщины с возрастом становятся только лучше. А седина ей очень идет.

Он так и сказал.

-- Альфонс Элрик, тебе всегда нравились блондинки, -- ответила Мей с притворной сердитостью. -- Как будто я не знаю!

-- И до сих пор нравятся, -- охотно кивнул Ал, садясь. Ох, переусердствовал -- грудь сдавило. -- Кстати, моя любимая блондинка уже уехала?

-- Да, сегодня утром, -- кивнула Мей. -- Мы не стали тебя будить.

-- Правильно сделали. А что у нас сегодня на завтрак? Я б съел чего-нибудь.

-- Кажется, тебе и в самом деле лучше, -- Мей удивленно приподняла брови. Потянулась, быстро пощупала лоб, мочку левого уха, ткнула под ребра...

Ал поймал ее руки.

-- Не надо, -- ласково сказал он. -- Ты и так колдовала надо мной полдня вчера.

Мей закусила губу и опустила глаза, как будто ей было не восемьдесят с лишним лет, а пятнадцать.

-- Я не умру, -- твердо сказал Ал. -- Принеси мне завтрак, ладно?

-- Молодец, -- улыбнулась Мей и поцеловала его в лоб. -- Сейчас принесу.

Уже в дверях она обернулась и сказала:

-- Эдвард звонил. Говорит, между Ист-Сити и Ризенбургом что-то неудачно разминировали, движение поездов перекрыли. Так что он на перекладных, будет только к вечеру.

-- Отлично, -- кивнул Ал.

У него еще оставались силы. Но все-таки хорошо, что Эдвард приезжает.

Ал оглядел комнату, ставшую такой знакомой и привычной за много лет. Под старость он, как бабушка Пинако, завел себе кучу фотографий. Места, люди... Сейчас тяжелые шторы закрыты, ничего не видно. Когда Мей придет, она впустит в комнату солнце. Фотографии оживут.

Среди них меньше мертвецов, чем можно подумать. Ал Элрик знает цену жизни -- с ранней юности знает. Поэтому вокруг него всегда новые лица. Молодые алхимики, знакомые по переписке, друзья детей, друзья внуков, парень правнучки Шарли -- славный мальчик такой... Зовут его Ник.

Ал вдруг сообразил, что помнит имя парня, но не помнит, чья Шарли правнучка -- его или все-таки Эдварда?

Нет, мертвецов на фотографиях мало относительно общего количества. Но все-таки -- много. Ал Элрик живет на свете очень давно, а кладбища растут постоянно -- особенно во времена войн и катаклизмов, которых он тоже видел немало. На любимых семейных фотографиях уж точно больше покойников, чем хотелось бы. Даже кое-кого из детей и племянников он пережил.

Альфонс иногда думает: а что случилось бы, если бы он пережил Эдварда? Было двое, остался один -- этакий бесполезный семейный патриарх, символ давно ушедшей эпохи?..

Мей без зова приходит с другого конца дома, когда ему плохо; он просыпается, стоит ей увидеть дурной сон. Одна плоть. И все-таки даже Мей -- немного чужая.

Только с братом они знают друг друга по-настоящему, на излом и на просвет. Там, у Врат, тайн друг от друга не бывает.

И все-таки если бы Эдвард ушел первым, сейчас Алу было бы легче.

Альфонс почувствовал, что засыпает.

Нет, спать нельзя. А то можно не удержать Врата.

Мей вошла в комнату с подносом и обнаружила, что муж спит. Во сне он напряженно хмурился, крылья носа дрожали -- снилось что-то плохое. Мей вздохнула. Тяжело, боже мой, как тяжело...

Она не понимала, что творится с Альфонсом. Всего ее (и не только ее) опыта врачевания оказалось недостаточно. Казалось, его тело перешло некий рубеж и начало просто отказывать без всякой явной болезни. Такое у них, в Сине, случается с очень старыми стариками -- лет за сто пятьдесят или даже больше, -- если они вели правильный образ жизни.

Альфонс, конечно, жил далеко не по заветам мудрых старцев. А уж сколько он ран получил! Она сама лечила многие, а ведь были и другие...

И все же, исходя из его сложения, физических особенностей и нервического склада Мей сказала бы, что у мужа есть хорошие шансы прожить лет сто и даже больше -- особенно с ее помощью. Вот уже сорок лет она приставала к нему, как репей, чтобы он выполнял предписанные процедуры и правильно питался. Он, конечно, филонил половину, но тем не менее...

И вот, пожалуйста. Ни с того ни с сего.

Бабушка Лоа говорила, когда учила ее врачеванию: "Иногда приходит срок, а почему -- мы не знаем. Тогда больного нужно просто отпустить, и душа уходит легко, как кошка, не оглядываясь".

Неужели это происходит сейчас? С ее Алом? Нет, не может быть.

Все это чушь. Он не хочет умирать, она не хочет, чтобы он умирал. А значит, она его никуда не отпустит.

С юности Мей изменилась очень мало. Она твердо знала, что решимость -- это главное. Остальное приложится.

Кризис минует, и все будет по-прежнему.

Для начала она отодвинула тяжелые занавески, впустив в комнату яркое солнце.

Все-таки окрестности Ризенбурга летом необычайно красивы. Не так, как ее родные земли клана Чань, но тоже... Она любила эти холмы и горы на горизонте всем сердцем: даже теперь, когда относительно недалеко пролегла шумная автотрасса. К счастью, основной жилмассив и военные заводы выстроили к западу -- а здесь было по-прежнему тихо и светло.

Эдвард шел к дому пешком, через холмы, опираясь на трость. Это была тяжелая, заслуженная трость, черная, с гравировкой на кретском: "от благодарного персонала библиотеки им. Маршалла, Нью-Эльзас".

Прошли те времена, когда тут было одни овцы паслись; теперь овец если где и держали, то дальше в горах. Ист-Сити разросся к востоку, Ризенбург -- к западу, окончательно став городом-спутником. Последняя крупная война почти не задела эти края, в отличие от Ишварской, зато сильно сказалась на промышленности города: заводские зоны не хуже, чем в Долине Раш. Все это началось еще лет пятьдесят назад, и Уинри с Мей даже успели изрядно раскрутить свою "Универсальную клинику травматической хирургии Рокбелл-Элрик"... Теперь "Эр-энд-И", как говорят, мировой бренд, но первую национальную известность скромная семейная мастерская получила именно тогда.

У Эдварда даже где-то лежат акции концерна. В этой его "холостяцкой квартире" в Столице вообще скопилось много всего ненужного.

Тридцать лет назад он окончательно бросил интересоваться "семейным бизнесом". Мей, кажется, тоже отошла от дел не так давно. Передала все Линде и Паркеру, те хорошо справляются. Не перессорились. Кажется.

Эдвард не интересовался особенно делами внуков-правнуков, разве что кто-то сам держал его в курсе. К томе же, эти паршивцы все одинаковы -- легко перепутать. Пока мелкие -- забавны, когда вырастают, становятся чертовыми упрямыми придурками. Поголовно.

Аловы хотя бы черноволосые, можно как-то отличить...

Да, долина изменилась. Но небо, горы и трава остались такими же.

Несмотря на обилие одинаковых пригородных домиков, похожих на коробки из-под печенья -- не таких, как старый дом Рокбеллов-Элриков, огромный, несуразный и многократно перестроенный -- здесь все еще было приятно гулять. Дорога сама катилась под ноги. Эдвард дышал полной грудью, едва удерживаясь, чтобы не помахивать чемоданом, и в целом отнюдь не чувствовал себя на девяносто два года.

Максимум лет на шестьдесят. Он даже присел отдохнуть всего три раза.

В возрасте прошлое становится ближе.

Вот тут они с Алом сделали последний привал перед домом, когда возвращались, вернув себе тела...

Автопротез еще тогда поскрипывал, нуждался в смазке... Сейчас-то их делают из новых материалов, Эдвард уже и забыл, когда левая нога его беспокоила. Другое дело -- правая.

Черт побери, как же это было давно. Семьдесят шесть лет назад. Вся жизнь.

Внезапно, до дрожи, до обморока, Эдварду показалось, что все можно вернуть. Вот сейчас. Один вдох. Ал окажется рядом -- молодой, здоровый, только отощавший сильно. Уинри встретит их на крыльце...

Он даже схватился за сердце.

-- Что с вами, папаша? -- парень лет сорока, на велосипеде, притормозил рядом. Ишь как встревожился; кого-то он напоминает... Нет, никого; просто Эдвард знал так много людей (и очень многие были детьми и внуками других), что взгляд против воли находил сходство.

А может, и впрямь внук или правнук кого-то из старых односельчан.

-- Все в порядке, парень, -- махнул рукой Эдвард и снова взял опущенный было чемодан. -- Вспомнил кое-что.

-- Может, вас проводить? -- предложил юнец. -- Как вас одного-то отпустили?

"А я бы запросто его сделал в рукопашной, -- подумал Эдвард. -- До сих пор -- одной левой. Двигается совсем плохо. Хотя, конечно, против молодого и тренированного -- не выстою".

-- Не нужно меня провожать, -- сказал Эдвард миролюбиво. И добавил невпопад: -- Меня ждут.

Его и в самом деле все еще ждут. Значит, нужно поторапливаться.

И день был такой же яркий и солнечный, как тогда. Стоял... июль, да? Ну правильно, затмение было 14 мая, День Независимости празднуют 15-го. Жгут чучело Клемина -- вот уж трусу не по заслугам темная слава! А они возвращались спустя пару месяцев, после госпиталя.

Сегодня третье сентября. У Шарли начались занятия в школе, она вчера звонила. Но все равно похоже.

На полпути его догнала новомодная лакированная таратайка, за рулем сидел Крис.

-- Привет, Эдвард, -- сказал он. -- Ну вы конспиратор, блин! Я его на автовокзале жду, а он пешком потопал...

-- Привет, Капустная голова, -- Эдвард закинул чемодан на заднее сиденье и разместился на переднем. -- Не учи деда овец воровать. Я тебя сразу засек, а ты меня нет. Почему?

-- Ээээ... вы прятались? -- Крис задумчиво поправил на переносице очки. -- И вы умеете воровать овец?

-- Нет. Я просто не хотел, чтобы ты меня заметил. Захотелось прогуляться, понимаешь, -- произнес Эд менторским тоном. -- А овец воровать не приходилось, тут ты меня поймал. Только волков. Один раз, в Крете.

-- М-да, -- Крис закатил глаза и повернул ключ в замке зажигания. -- Иногда я прямо жалею, что вы мне не родной дед.

-- Ничего, -- усмехнулся Эдвард, -- если ты сумел очаровать альфонсову внучку, для тебя еще не все потеряно.

Крис предложил остановиться у них: они с женой жили неподалеку от бывшей рокбелловской мастерской и питали к Эду немного удивлявшую последнего симпатию. Эдвард, однако, отказался.

-- Извини, парень, я хочу пожить дома.

На лице Криса отобразилось сомнение, как можно всерьез считать домом развалюху, где всего два туалета и одна душевая -- но он промолчал. Видимо, решил, что ностальгия.

Да, Ал и Мей до сих пор не модернизировали дом именно из-за ностальгии. Но они всегда были чертовски сентиментальны. У Эда же имелись другие соображения.

Он догадывался, что просто не успеет в полной мере насладиться благами цивилизации.

...Последние ночи ему все время снился сон: закаменевший от чудовищного напряжения человек держит створки гигантских врат, повисших в белой пустоте. Бугрятся узлы мышц, ноги скользят по гладкому полу...

Во сне Эдвард видел человека только со спины, но знал, что это Альфонс. И значит, у них обоих очень мало времени.

В прихожей на Эдварда первым делом налетела Шарли.

-- Деда! -- она повисла у него на шее. -- Деда Эд, как хорошо, что ты приехал! Я по тебе соскучилась! А ты мне книжки привез? А как насчет...

-- Книжки в чемодане, поверх всего. Отнеси в мою комнату и разрешаю открыть. Только осторожнее, чтобы там ничего не взорвалось.

-- А может?! -- Шарли просияла.

-- Ну, там еще есть такая коробочка, тоже тебе. Так вот, если ты будешь с ней неосторожно обращаться...

-- Ясно. Деда, ты лучший! -- Шарли еще раз чмокнула его в щеку, подхватила чемодан и унеслась наверх.

Потом к Эдварду совершенно неслышно подошли Мей и рыжий кот Сян Лу. Кот посмотрел на Эдварда неодобрительно и даже зашипел -- мол, учти, это я тут хозяин, -- а вот Мей улыбнулась.

С возрастом она стала меньше ростом. Беглая принцесса по-прежнему дома носила цветастые халаты своей родины и составляла растительные композиции: еще с порога Эдвард почувствовал запах хвои и каких-то цветов.

-- Привет, сестренка, -- сказал он весело и приобнял ее.

-- Привет, старший брат, -- Мей поцеловала его в щеку. -- Как жаль, что ты разминулся с Пи-Джей. Она не смогла задержаться.

-- Какой смысл? -- пожал плечами Эдвард. -- Мы часто видимся в Столице. Как он?

-- Честно говоря, неважно, -- Мей сразу помрачнела. -- Он изо всех сил сопротивляется, -- она прикусила губу. -- Постоянно повторяет, что не умрет... Но ему очень больно, Эд. И я не понимаю, почему! Он ведь здоров... ну, насколько можно быть здоровым в нашем возрасте. Ни опухолей, ничего...

-- Это просто старость, Мей, -- Эд покачал головой. -- Закономерный итог бурной молодости.

Он взял ее за локоть и отвел в гостиную -- традиционное место для серьезных разговоров.

За прошедшие десятилетия комната изменилась очень мало. Добавился ковер на полу, кое-какая мебель -- все-таки только теперь понимаешь, насколько же они бедно жили в начале века... Вместо доски с фотографиями на бюро стояла ваза с сосновыми ветками, какими-то пятнистыми листьями и одной белой розой. Фотографии теперь все аккуратно помещены в альбомы, подписаны и лежат в бюро. Некоторые за много лет жизни на доске выцвели так, что на них уже сложно что-то разобрать, но Мей не поленилась расспросить всех заинтересованных лиц и поместить комментарии.

Эдвард понимал, что это было необходимо и правильно, но все равно ему как-то не хотелось смотреть на ставшую голой стену.

-- Послушай... -- начал он, -- ты ведь первая еще тогда, когда Ал только приехал в Син, заметила, что у него не совсем обычные потоки ци? Он рассказывал.

-- Да, и мы потом выяснили, что это побочные следствия вашей с ним связи, когда вы проводили трансмутацию, -- уточнила Мей. -- Та самая связь, которая дала его телу прожить пять лет за этими вашими Вратами...

-- Вроде того, -- Эдвард кивнул. -- А теперь посмотри на меня внимательно, Мей. Мы не виделись три года, ты должна была отвыкнуть... Попробуй почувствовать мои потоки ци. Не замечаешь ничего странного?

Мей, сощурившись, посмотрела на него. Выражение ее лица не изменилось; впрочем, Эдвард и раньше заметил, что с возрастом она стала бедней мимикой. У Лина то же самое, если верить телепередачам.

Потом Мей провела кончиками пальцев по его щекам, по плечам...

Первым побуждением Эдварда было отшатнуться -- ему давно даже медсестры температуру не мерили -- но он поборол себя.

-- Удивительно... -- прошептала Мей. -- Но как я раньше не замечала...

-- Я абсолютно здоров, да? -- весело спросил Эдвард. -- Здоров и гораздо бодрее, чем был бы нормальный человек в мои годы, да еще при условии такого беспорядочного образа жизни...

-- Да. А еще... У меня такое ощущение, что твоя душа...

-- Почти не изменилась. Мне по-прежнему шестнадцать. Где-то там, глубоко внутри.

-- Ну... не настолько, -- улыбнулась Мей. -- Лет тридцать я бы тебе все-таки дала. Да ведь и Ал внутренне гораздо моложе. Я думала, это у вас просто фамильное...

-- Не совсем, -- Эдвард покачал головой. -- Давным-давно я заплатил свою цену за тот давний грех... но грех был общий, как бы я ни старался обвинить только себя, и цена -- общая. Ал потом говорил, что он-то сразу понял...

-- Ты уничтожил свои Врата... -- проговорила Мей, как будто до нее только сейчас дошло. -- Ты уничтожил свою связь с планетарным потоком энергии... твоя душа должна была сразу же отделиться от тела, когда это произошло!

-- Но не отделилась. Потому что у нас были вторые Врата. Врата Ала. И эти Врата -- единственная связь моей души с информационным потоком мира. Поэтому я медленнее старею: не телом -- сердцем. Поэтому мне сложнее учиться новому... это почти незаметно ни для кого, кроме меня. Ну и Ала это тоже касается в какой-то степени, потому что он поддерживает меня. Как я его когда-то. Но для меня это было всего пять лет, а для него тянется семьдесят с лишним...

У Мей из глаз потекли слезы. Внезапно, без предупреждений, и это было бы страшновато -- слезы на невыразительном, словно вырезанном из камня старческом лице -- если бы Эдвард не знал ее так давно и не видел бы сейчас иной, совсем юной.

-- Прости меня, -- с чувством произнес Эдвард.

-- Нет, что ты, -- проговорила она всхлипывая. -- Но ведь это значит, что когда Ал... ты тоже...

-- Ну да, -- кивнул Эдвард, -- за этим я и приехал.

Белое пространство. Серая дверь. Тишина, но как падают капли пота, не слышно: не обо что им стукаться. Да, странно; стукаться не обо что, а пол был. Скользил под пальцами ног.

Двери чуть подрагивали. Там, изнутри, есть кому ломиться. О, сколько вас там! Ничего; подождете. Я сильный, практически железный. Я смогу удерживать эти створки столько, сколько нужно. Рано. Срок еще не подошел...

-- И сколько ты собрался так стоять? -- спросил сзади механический голос, похожий на все голоса сразу. Впрочем, издевательские нотки в нем принадлежали, главным образом, самому Альфонсу Элрику.

-- Сколько понадобится, -- ответил он сквозь зубы.

-- Ты ничего не добьешься этим. Только зря упрямишься. Отдаляешь неизбежное. Лучше покорись. Это не страшно, человек.

-- А я и не боюсь, о Истина.

-- Вижу. Тогда зачем? Он тоже не боится.

-- Люди вообще упрямы, знаешь ли.

И тут Альфонс почувствовал, как в створки рядом с ним уперлось другое плечо.

-- Привет, -- сказал Эдвард. -- Извини за задержку.

Альфонс открыл глаза. Эдвард сидел у его постели на тумбочке и улыбался.

-- Хорошо выглядишь, брат, -- сказал Альфонс.

-- К сожалению, не могу сказать о тебе того же, -- покачал головой Эдвард. -- К чему весь этот спектакль?

-- В смысле? -- Альфонс начал садиться на кровати, и Эдвард охотно помог ему, поправил подушку.

-- Ты мог бы просто мне позвонить, -- пояснил Эдвард. -- И сказать: все, брат, пора, пришло наше время. Я бы спокойно написал пару писем, сделал бы пару звонков, отдал бы соседу ключ и попросил зайти утром. Гораздо проще, и ты бы так не мучился.

-- А не думаешь, что я просто хотел тебя еще раз увидеть?

-- Да тебя от моей рожи уже тошнит!

Они оба засмеялись.

-- Ни хрена ты не хотел меня увидеть, -- серьезно произнес Эд. -- То есть хотел, но это все не то. Могли бы и просто так встретиться. Ты и в самом деле думал, что справишься.

-- А то нет, -- усмехнулся Ал. -- Помнишь, мы с тобой обсуждали, как держаться под пытками? Главное, не сдаваться прямо сейчас. А потом еще секунду.

-- Ну да. Но то под пытками, а то под паровым катком.

Эд осторожно взял руку брата в свои.

-- Я освобождаю тебя от того обещания. Теперь уже можно умирать.

-- А я освобождаю тебя, -- серьезно ответил Ал. -- Но ты учти, что я еще могу...

-- Просто дай мне время до заката, -- попросил Эд.

-- Хочешь навестить Уинри?

-- Вот именно.

-- Передавай ей привет.

-- Сам передашь, не маленький.

Комнату заливало золотое предвечернее солнце, и фотографии на стенах почти растворялись в сиянии.

-- Кстати, а чья правнучка Шарли, твоя или моя? -- спросил Ал. -- Запамятовал. Или общая? У нас вроде кто-то женился из внуков...

-- Угу, Линда с Паркером, -- кивнул Эдвард. -- Которые сейчас управляют семейным капиталом. Помнишь таких?

-- Разумеется, -- Ал улыбнулся. -- Маес на свадьбе сильно напился и рыдал: всю жизнь, говорит, посвятил генетике, а тут собственная дочь выходит за близкого родственника!

-- Да-да, -- засмеялся Эдвард. -- Но к Шарли этот брак не имеет никакого отношения. Она найденыш, Мей ее случайно подобрала. По документам ее опекуны Крис и Джессика. А наших правнуков лично я и по именам-то не помню. Черт возьми, потомочки народились... неужели мы были такими же глупыми?

Ал спрятал улыбку.

-- Мы и сейчас не умнее. Не обольщайся.

Эдвард спускался по лестнице, напевая какую-то старую песенку. Нет, все-таки он идиот, что уехал отсюда тогда, давным-давно. Даже короткий разговор с Алом до сих пор серьезно поднимает ему настроение. Но в свое время казалось, что иначе просто не выжить.

-- Пока, Мей, -- Эдвард заглянул на кухню. -- Я пойду пройдусь.

-- Не хочешь перекусить? -- спросила она. -- Ужин почти готов.

-- Нет, я... потом. Мне тут нужно навестить кое-кого.

-- Пока, -- вздохнула Мей. -- Эдвард, я...

-- Да? -- спросил он.

-- Ты всегда был моим любимым братом, -- весомо произнесла Мей. -- Только, пожалуйста, не воображай многого: быть лучше этого идиота Лина не трудно.

-- Заметано, сестренка, -- Эдвард подмигнул ей и вышел в холмы через кухню. Как в детстве.

Ноги сами понесли его по знакомой тропинке.

Кстати о генетике. В семьдесят первом Маес откликнулся на личную просьбу министра здравоохранения, поддержанную главнокомандующим, и принял командование военно-медицинским округом. Его убило разорвавшейся бомбой во время инспекционной поездки по завоеванной территории. Фамильный рок Рокбеллов, если можно так выразиться.

Эдвард до сих пор не привык. Пережить родителей -- это более-менее нормально, нас с детства к этому готовят. Даже сверстников -- куда ни шло, все мы смертны. А вот когда сына -- все совсем иначе.

Стоя на похоронах -- официальных, военных, с последним салютом и соболезнованиями от президента и высших государственных лиц -- Эдвард почувствовал, что, кажется, впервые начинает понимать Хоэнхайма.

Младший сын Маеса, тоже врач, в ответ на предостережение о бабкином наследии только смеется. Мол, бог не выдаст, свинья не съест, а кому суждено быть повешенным... Мальчишка! Что он может соображать -- в тридцать-то лет?

Когда Мей принесла наверх поднос с ужином, Ал сидел и смотрел в окно. Сян Лу просочился в дверь вместе с ней, запрыгнул Алу на колени и устроился там толстым шаром, подобрав под себя лапы. Этот котяра никогда не мурлыкал и никому, кроме Шарли, не давал себя гладить, но иногда мог выказать свое расположение к людям таким вот образом.

-- Он тебя отпустил, -- проговорила Мей ничего не выражающим тоном, поставила по-сински сервированный поднос на тумбочку и села на кровать. -- Твой любимый суп, между прочим.

-- Благодаря тебе я и так прожил лет на двадцать дольше, чем должен был, -- сказал Ал, вроде бы невпопад. -- Мы оба это знаем.

-- Лжец, -- Мей, кажется, старалась улыбнуться и не заплакать одновременно. -- Сам говорил, что никогда меня не оставишь.

-- А я и не оставлю, -- покладисто согласился Ал. -- Как это, чтобы я -- да оставил? Ну сама подумай... Никуда теперь тебе от меня не деться.

-- Вот закручу роман с кем-нибудь молодым -- узнаешь! -- воскликнула Мей, одергивая рукава таким привычным и сердитым жестом, что у Ала сразу потеплело на сердце.

-- А что, ты можешь. Шарли мне рассказала, как бабушка вытащила ее на танцы на той неделе.

-- Вот несносная девчонка! Растрепала!

Сян Лу посмотрел на Мей недовольно, тяжело спрыгнул с кровати и ушел прочь.

Эдвард стоял около могилы жены, засунув руки в карманы, и улыбался.

-- Я прожил хорошую жизнь, -- произнес он, почти дословно повторяя слова, сказанные на этом самом кладбище почти восемьдесят лет назад. -- Я прожил хорошую жизнь, но мне совсем не хочется умирать. А, Уинри? Что ты на это скажешь? Мне всегда было интересно: а ты боялась, когда закрывала собой раненых?.. Думала, что тебя настигло семейное проклятье? Или обо мне беспокоилась?.. Наверное, ничего ты не успела, в такие моменты никогда не успеваешь... -- Эдвард прикрыл глаза. Ветер взъерошил его волосы и мягкую траву. За почти ушедшей в землю каменной оградой блеяли овцы. Надо же, остались еще... -- Я не отомстил за твою смерть, -- глухо сказал он. -- Того мерзавца потом отдали под трибунал, а я не отомстил. Я знаю, ты это ценишь. Но я иногда думаю о том, сколько я еще не успел... Иногда это правильные вещи, такие, какие и не надо было пробовать. А иногда -- нельзя было не сделать, а я все-таки не сделал. Например, я не дарил тебе цветов. Никогда. Вот и сейчас не принес, извини уж... Я собирался на твои пятьдесят... Что улыбаешься? Честно, собирался. Замотался, забыл. Потом решил: ну ладно, на шестьдесят подарю, еще круглее дата... Не успел. Думал, я скоро за тобой: война еще была, дела эти все... нет, пережил. Сам не заметил, как столько лет прошло. Ты извини, что раньше не заходил: стеснялся... Ал, дурак, специально терпел... меня сюда вытащил. И еще себя винит: мол, он умирает, и теперь нам обоим крышка, а ведь я мог бы еще жить да жить... Идиот, -- грустная улыбка на губах Эдварда не вязалась с его словами. -- Сначала он через меня, теперь -- я через него. Да разве и не все мы живем друг через друга? Все взаимосвязано.

Он поднял глаза и посмотрел на небо из-под козырька ладони.

-- Знаешь что, -- сказал он, -- сяду-ка я посижу. Ты не против? -- он уселся рядом с могильным камнем и привалился к нему спиной и плечом. -- Мне очень интересно, как это будет. Сразу меня вырубит, или будет еще несколько секунд -- знаешь, как ток по проводу бежит? Не хотелось бы упасть и разбить лицо: девочкам потом будет неприятно... А в целом, черт побери, конечно, еще бы пожить. Да что делать. Но ведь будущее никогда не кончается. Я точно знаю. Ужасно хочу выяснить, что будет дальше.

Комментарии: 2, последний от 23/12/2013. © Copyright Мадоши Варвара Размещен: 07/02/2011, изменен: 01/11/2014. 28k. Статистика. Рассказ: Фэнтези, Киберпанк Фанфики Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Фэндом: ФМА. Содержание: Аместрис, 1991 г. Эдвард возвращается в дом, где его ждут, но вынужден задержаться в дороге... Дисклеймер: даже Сян Лу пришел в этот текст откуда-то слева и остался. Так что не претендую.

Мадоши Варвара : другие произведения.

Наше время