Евгений решил устроиться на работу манекеном и никому об этом не сказал.
Утром понедельника он проснулся раньше обычного, заправил кровать, взял со стула вещи и на цыпочках, чтобы не разбудить родителей и младшую сестру (они спали тут же, на двух кроватях, стоящих впритык к окну), выбрался на кухню. Родственники давно привыкли, что он уходит по утрам, когда все еще спят. Евгений искал работу с июня прошлого года (а сейчас уже наступил сентябрь года нынешнего). Сперва он просыпался задолго до будильника, чувствуя в груди этакое странное и неописуемое волнение, лежал с открытыми глазами, или же просто ворочался в постели в ожидании долгожданного механического "дилиньк-дилиньк", потом вскакивал, с остервенением брился, долго прикладывал непослушные волосы, одевал все самое чистое и самое новое, и уже потом бегал по городу, пытаясь произвести на потенциальных работодателей хорошее впечатление. Первые два месяца в нем еще жила надежда. Деньги, отложенные с прошлой работы, пока не кончились; каждый вечер на столе появлялась вареная картошка, запеченная курица и, иногда, фрукты. Кое-какая копейка перепадала и сестре, которая заканчивала третий курс и собиралась летом поехать на море.
К сентябрю деньги практически закончились. Две недели они не могли позволить себе купить мяса. Мать, как обычно испытывавшая чувство вины за все происходящее (хотя была нисколько не виновата), порывалась пойти устроиться хотя бы прачкой, но у нее были больные руки, и Евгений настоял на том, что в семье должен зарабатывать мужчина. Отец, двадцать три года прикованный к инвалидному креслу, бессильно кивал головой, но сказать ничего не мог.
И вот, неслышно одевшись, Евгений вышел из квартиры, спустился по узкой лестнице вниз - из подъезда, в прохладный утренний воздух. Сейчас он уже не торопился. Говоря честно - и надеяться-то перестал. Наверное, поэтому и решился пойти работать манекеном. Мысль эта зацепила его неделю назад, когда, проходя мимо магазина, Евгений увидел в витрине застывшего смуглого мужчину с пухлыми губами и блестящей лысиной. Мужчина работал манекеном. Застыв в непринужденной позе, он, казалось, разглядывает проходящих мимо людей с легким высокомерием, готовый вот-вот выудить из карманов брюк сигаретку и закурить. Глядя на него, Евгений не мог поверить, что все слухи, которые вертятся вокруг работы манекеном - правда. Говорили, что быть манекеном ужасно, что их работа похожа на рабство, что люди деградируют, морально унижаются, страдают всевозможными болезнями, которые несложно подхватить, проводя целый день на ногах, да еще и в застывшей позе. Постояв у витрины несколько минут, Евгений решил, что лучший способ опровергнуть (или же подтвердить) слухи - это проверить на личном опыте.
На фоне величественных стеклянных строений, конторка, где принимали на работу, с ее тремя этажами и желтоватой крышей казалась убогой и непривлекательной. Даже фонтан перед зданием не сильно впечатлял. Да и работал он, прямо скажем, убого.
Привычно выпятив грудь, показывая всем своим видом благонадежность и доброжелательность (а это, говорят, располагает к себе работодателей), Евгений зашел в контору, нырнул в единственную низенькую дверь, откуда в темный коридор лился зеленоватый свет, и столкнулся с большим дубовым столом, за которым под ворохом бумаг сидела пожилая женщина. От женщины пахло терпким запахом старины.
-Анкета возле стола справа, - сказала женщина, не отрывая взгляда от бумаг, лежащих перед ней.
Евгений огляделся, увидел стол, анкеты, сел за деревянный стул и принялся за дело. Евгений здорово набил руку в заполнении разнообразных анкет, поэтому быстро справился с простыми вопросами, вроде "прошлое место работы", "состав семьи" и "есть ли судимости". Слегка подумал над вопросом: "насколько вы оцениваете свой моральный уровень", и задумался над вопросом: "оцените степень своего болевого порога по пятибальной шкале". Когда же с анкетой было покончено, Евгений встал и протянул листы женщине, слегка заискивающе улыбаясь. Женщина, не поднимая глаз, взяла анкету, положила ее поверх стопки слева и сказала:
-Режим работы узнаете по месту, условия в документе, на столе слева. Ознакомьтесь, если вас все устраивает, поставьте подпись и через неделю приходите.
-Позвольте узнать, - произнес Евгений, - о зарплате.
Женщина назвала цифру и добавила:
-...в неделю.
-В неделю? - робко переспросил он, - это же в месяц... в месяц же выходит?..
-Да, мы в курсе. - Отозвалась женщина.
-Но... отчего так много?..
Женщина оторвала взгляд от бумаг и выразительно посмотрела на Евгения. Глаза у нее были желтого цвета.
-Ознакомьтесь с условиями работы, - сказала она.
2.
В доме случился скандал. Младшая сестра рыдала, а мать, забившись в тесной кухне, не сдерживала эмоций. Только отец беспомощно качал головой, но именно укоризненный его взгляд давил на Евгения сильнее всего. В какой-то момент Евгений даже думал, что не выдержит, что вернет в контору аванс, разорвет контракт и вновь займется поиском работы. Но, во-первых, часть аванса он уже потратил, а во-вторых, зародилось в груди давно позабытое с годами чувство противоречия.
В конце концов, думал Евгений, глядя на мать, я в доме хозяин и я должен кормить семью. А уж какими способами, решать только мне.
Мать заламывала руки, а Евгений размышлял о том, что в однокомнатной квартире ему даже деться некуда.
Потом он все-таки вышел на лестничный пролет, прикрыл за собой дверь и закурил. Голос матери стал почти не слышен. Евгений зажал сигарету в губах, пустил носом две струйки сизого дыма и полез в задний карман, откуда извлек остатки аванса. Всего несколько купюр, которых, правда, хватило бы на то, чтобы нормально питаться еще неделю. Евгений бездумно теребил бумажки, ожидая, наверное, что вид денег пробудит в нем какую-то реакцию, но ничего такого не произошло. С вздохом Евгений убрал деньги обратно и докурил.
3.
Не сказать, чтобы Евгений сильно волновался в первый рабочий день. Устав от причитаний матери, он покинул квартиру с облегчением, бежал на работу едва ли не вприпрыжку; и даже серое сентябрьское утро, стелящийся под ногами туман и холодный ветер не смогли его задержать и тем более остановить.
Это был небольшой магазин "Все для рыбалки" где-то на краю города и не на оживленной улице. Служащий магазина встретил Евгения с ленивой безразличностью, подвел к окну и показал, где Евгению надлежит стоять. Потом указал на одежду. Изображать следовало моряка, держащего на вытянутых руках удочку, причем, таким образом, словно он вот-вот из воображаемого озера подсечет воображаемую рыбу.
От одежды дурно пахло, видимо ее давно не стирали. На спине оранжевой куртки красовалось большое жирное пятно. Евгений взял в руки удочку, примерился, как бы поудобнее встать, и - застыл.
Ощущения складывались странные.
Первые минут десять он с интересом разглядывал вид из окна. Было видно серое здание через дорогу, подъезд с зеленой обшарпанной дверью, яркая клумба около подъезда. Над дверью висели часы, которые показывали время: начало десятого. Работал Евгений до пяти вечера.
Пару раз по дороге проехали автомобили. В целом, оживления на улице не наблюдалось. Вдобавок заморосил мелкий дождик, размазав мир за стеклом на миллионы клякс.
Еще через пятнадцать минут пришла уборщица, встала перед Евгением и принялась протирать витрину тряпкой. Некоторое время Евгений разглядывал ее плотный зад в обтягивающих потрепанных джинсах. Уборщица неторопливо терла стекло. Из-за ее спины не было видно улицы. Когда Евгению надоело, он спросил:
-А вы еще долго?
Реакция уборщицы была неожиданной и ошарашивающей. Вздрогнув, словно от позорного шлепка по вышеупомянутому заду, она развернулась и что есть силы влепила Евгению пощечину. В глазах Евгения вспухли яркие огни, он дернулся, едва не выронил удочку и ощутил острую боль в зубах.
К витрине уже спешил служащий магазина.
-Ты что себе позволяешь? - заорал он.
Евгений тряхнул головой и сообразил, что служащий навис над ним, оттесняя уборщицу за спину, и трясет перед носом длинным указательным пальцем.
-Какие могут быть разговоры в рабочее время?! - орал служащий, - ты же манекен! Ты бездушное пластмассовое существо! Тебе за это деньги платят?! Хочешь, чтобы тебя уволили? Ну, это я вмиг оформлю. Прямо сейчас один звонок в твою контору - и сразу! Думаешь, мало таких, как ты? Думаешь, на твое место очереди не стоят? Да навалом!.. Развели, блин, на нашу голову!
-Но, позвольте, - сконфуженно пробормотал Евгений, - я же всего лишь хотел узнать...
Еще одна пощечина - на этот раз крепкая, мужская - оглушила Евгения на несколько секунд. Из глаз брызнули слезы.
-Молчать! - голос служащего сорвался на визг, - ты в своем уме, манекен?! Молчать, я говорю! Не выводи меня! Твое дело - стоять здесь и не шевелиться, пластмассовое ты чучело! Поэтому что? Правильно, стой и не шевелись!
Евгений открыл рот. Он хотел бросить к чертям собачьим удочку, скинуть с себя дурнопахнущую куртку, схватить служащего за шиворот и так врезать ему по переносице, чтобы на весь магазин был слышен хруст ломающихся хрящей. А еще он хотел выскочить на свежий воздух и побежать по улице куда глаза глядят. А еще... он много чего хотел в этот момент. Но тут он вспомнил о том, что уже больше года ищет работу. И про деньги, что лежали в шкафу, под книгами. И отца вспомнил, которого уважал. Да и служащий уже отходил, громко ворча, мол, манекены в последнее время совсем распоясались и с ними по-другому нельзя. И Евгений как бы в оправдание всего случившегося, подумал, что служащий, в принципе, прав. Он платит неплохие деньги за работу, а если работа не выполняется - можно и пощечину влепить. Он, Евгений, наверняка поступил бы точно также. А еще служащий сказал что-то про последний шанс, поскольку манекен-то новый, неопытный; и Евгений с каким-то предательским чувством облегчения стряхнул со щеки слезу и встал в прежнюю позу.
Уборщица, тихо бранясь под нос, вытерла стекло и ушла куда-то вглубь помещения, вновь оставив Евгения один на один с улицей, что открывалась за витриной.
Приблизительно час никаких событий не происходило. Это было скучное, нелюдное место. На улице все моросил мелкий дождик и никак не хотел успокаиваться. Наверняка бог влепил кому-то пощечину, и теперь у несчастного текли и текли холодные слезы.
У Евгения начали затекать руки. Еще через какое-то время он начал сомневаться в том, что выбрал правильную позу. В пояснице закололо, шея казалась напряжена до предела. Очень хотелось выпрямиться, потянуться, хрустнуть косточками, подвигать головой из стороны в сторону.
Часы через дорогу показывали начало первого. По улице потянулись люди - видимо на обеденный перерыв. Вот перед витриной остановился прохожий - стремительно стареющий человек с огромной залысиной и морщинистой кожей. Он задумчиво теребил подбородок, разглядывая Евгения, потом постучал по стеклу согнутым пальцем, ухмыльнулся и исчез из поля зрения.
К концу рабочего дня тело Евгения ныло, а в шею словно воткнули раскаленный металлический прут. Едва дождавшись пяти часов, он уронил удочку и широко, с наслаждением потянулся. О, как это оказалось приятно!
Служащий не обратил на манекен никакого внимания, даже не попрощался в ответ, а что-то писал в кассовой книге.
Возвращаясь домой, по улицам темнеющего города, Евгений отчего-то чувствовал в душе странный неприятный комок. Решив, что это просто осадок от неприятного инцидента утром, он махнул на все рукой и зашел в магазин, купить фруктов. Благо, деньги были.
4.
К концу первой недели Евгений начал подумывать о том, что быть безработным - тоже неплохо. Евгений старательно раскладывал по полочкам положительные и отрицательные моменты своей работы (особенно, когда стоял с удочкой в неудобной позе - времени на размышления было навалом), и все чаще приходил к выводу, что надо увольняться.
Для начала - безумно ныли кисти рук. Просто чудовищно. Казалось, сквозь каждую фалангу пальца, сквозь каждую косточку и каждое мышечное волокно пропускают нестерпимые разряды тока. Первые три дня пальцы еще и дрожали, но к пятнице перестали; теперь их чрезвычайно сложно было согнуть. После работы, Евгений пытался сжать пальцы в кулак и обнаруживал, что не получается. Желаемого результата он смог добиться только после того, как, придя домой, почти час лежал в горячей ванной.
А еще возникли дети. Непонятно было, откуда они взялись в таком количестве, и что вообще хотели, но главным виновником, вероятно, выступало неистощимое детское любопытство. В среду, выйдя из магазина, Евгений увидел через дорогу, на перекрестке, горстку детишек, самому старшему из которых вряд ли было больше десяти лет. Детишки издали дружный радостный вопль и кинулись в его сторону. Не успел Евгений что-то сообразить, как дети обступили его со всех сторон. Гул поднялся неимоверный. Каждый из них старался перекричать другого, причем еще и убедиться, что его голос обязательно был услышан Евгением - детишки считали своим долгом подергать Евгения за рукав плаща, за штанину или даже за ноющие от боли пальцы.
"Дяденька, а, правда, что вы самый настоящий манекен?!"
"Дяденька, а правду говорят, что манекен - он без души?"
"А мне говорили, что манекен - это вроде актера, и душа у него чистая, как у святого!"
"Чушь! Чушь!"
"Дяденька, а вы можете не только рыбака изобразить? А футболиста можете? А тётеньку?"
При первом столкновении Евгений растерянно слушал детский щебет, пытаясь иногда отвечать, но затем плюнул и заторопился домой. Детишки не отставали, дергали за плащ, за штаны, мешали идти. Через квартал Евгений неуверенно побежал, а когда детишки побежали следом, кинулся во всю прыть, петляя по улочкам и наплевав на то, что убегает и от собственного дома тоже. Бесконечно пищащее "дяяяядеееенькаааа!", выкрикиваемое десятком детских ртов, слилось для Евгения в один протяжный вопль. Почему-то казалось, что детишки от злости начнут кидать ему вдогонку камни, он втянул голову в плечи и прижался к домам. Когда же Евгений выдохся и остановился, оказалось, что детишек давно нет.
Впрочем, дети ждали его и на следующий день. Только теперь их было еще больше.
"Дяденька, а почему вы убегаете?"
"Дяденька, а дайте удочку, рыбку половить!"
"Дяденька, а вы в жизни совсем не такой, как в магазине"
На третий день дети стали появляться перед витриной. Они подходили то парами, то по одиночке, прислонялись к стеклу так тесно, что плющили себе носы, и разглядывали Евгения с искренним детским любопытством. Иногда они, смеясь, корчили ему рожицы. Иногда дышали на стекло и рисовали какие-то детские каракули. Потом выходил служащий и лениво разгонял их, чтоб не загораживали обзор. Не проходило и пяти минут, как детишки появлялись вновь.
В четверг после работы Евгений выскочил из магазина и сразу побежал, не обращая внимания на зародившийся за спиной гул. Детишки отстали через два квартала, но один раз мимо пролетела пустая банка из-под газировки.
Как-то вечером Евгения остановил сосед по лестничной площадке - рыжий Федор, лет сорока с хвостиком. Федор слыл в доме первым балагуром и пьяницей, любил бузить, громко материться и спать на лавочке у подъезда. Но в драках с соседями пока замечен не был.
-Ты, это, манекеном что ли работаешь? - спросил Федор, поглядывая Евгению куда-то за спину.
-Ага. Им самым.
-Ты, это, другой работы найти не мог что ли? Или калека? Я что-т не видел, что ты калека...
-А что-то не нравится? - насупился Евгений. Он был ниже Федора на голову, но шире в плечах.
-Я, прост, правду сразу в глаза скажу, - произнес Федор, медленно растягивая слова. - Мне, прост, не нравится, когда тут кто-то у меня под боком всякой хренью занимается. Ты же пойми, что манекены, они как, эти, проститутки. А я не люблю проституток! Я их, это, гоняю! Кто идет работать в манекены? Правильно! Калеки! А ежели ты не калека, а, этот, нормальный человек, то нафига ты туда поперся?
Евгений оценил обстановку.
-Не твое дело. - Произнес он с вызовом.
-Ясное дело, не мое, - согласился Федор, распространяя вокруг себя приторный запах вечного перегара, - но вот ежели что, это, то ты знай, что я не потерплю. Ну, понимаешь, жить с проституткой под боком, это как-то не мое...
И Федор, протянув ладонь, покрытую мелкими рыжими волосами, потрепал Евгения по плечу. После чего стал спускаться по лестнице, громко бормоча что-то о манекенах, легком заработке и распоясавшейся молодежи.
И дома было не лучше. Мать объявила негласный бойкот. Когда Евгений приходил домой, мать демонстративно уходила на кухню, садилась лицом к окну и молча смотрела на улицу. Евгений же не собирался с ней разговаривать.
"Погодите, - думал он с легким злорадством человека, который точно уверен в своей дальнейшей правоте, - это вы сейчас нос воротите. А вот принесу в пятницу деньги, положу на стол... нет, еще лучше - протяну сестре, мол, возьми, за университет заплатишь до конца года! И на кухню куплю новую лампу. А еще через неделю - новый стол, а то этот скоро развалится совсем... Вот тогда посмотрим, кто с кем разговаривать не будет".
А пока вечера проходили. В квартире царила тишина. Родители быстро гасили свет и засыпали. Сестра тоже убегала в комнату. Евгений же сидел на кухне и пил чай.
В пятницу он купил новую лампу.
5.
К середине второй недели у Евгения начала болеть спина. Ноющая боль зарождалась в пояснице, потом распространялась по позвоночнику к шее. Стоя за витриной, Евгений почти физически представлял себе, как боль цепляется мерзкими щупальцами за каждый позвонок, подтягивается все выше и выше, вгрызается зубами в каждую косточку, в каждое ребро. Он смотрел на часы напротив, и ему казалось, что секундная стрелка движется слишком медленно, а боль, наоборот, поднимается слишком быстро. Боль окутывала туманом взгляд, врезалась ноющей мыслью в голову, и становилось совершенно понятно, почему никто не желал работать манекеном, почему так платили и так обращались.
Боль не проходила и дома. Жаловаться было некому. Мать продолжала хранить молчание, сестра презрительно предлагала топор в качестве решения любых физических проблем.
В аптеке Евгений купил какую-то дорогую мазь и перед сном растирал себя сам, как мог. На ночь боль проходила, но с утра возвращалась вновь.
Рабочие дни тянулись медленно и тоскливо. Евгений смотрел на мир за витриной, а миру не было до него никакого дела. Появлялись детишки, которые то и дело корчили рожи. Редкие прохожие проходили мимо, не задерживая взгляда. Некоторые заходили в магазин, Евгений слышал, как они общаются со служащим, что-то покупают или просто разглядывают. Пару раз к нему подходили люди, трогали на костюм, разглядывали удочку. Один посетитель подошел близко, резко протянул руку и провел пухлым пальцем по щеке Евгения. Евгений не пошевелился - привык стоять неподвижно. "Какой-то у тебя манекен загаженный" - сказал посетитель, исчезая из поля зрения. В тот же вечер Евгения попросили тщательней бриться.
В один из дождливых вечеров, за несколько минут до закрытия, перед витриной остановился стремительно лысеющий мужчина, вид которого показался Евгению знакомым. Мужчина улыбнулся, постучал пальцем по витрине и жестами показал, что будет ждать Евгения около магазина. Подбежавших было детишек, мужчина ловко отпугнул длинной деревянной клюкой.
-Арсений! - представился он, когда Евгений вышел после работы на улицу. Моросил мелкий дождик.
Рукопожатие вышло крепким.
-Не хотите прогуляться?
Стремительно темнело. Евгений поежился.
-А есть повод? - спросил он, разглядывая мужчину.
Тот был хорошо одет, на ногах - сапоги с острыми носками. Лысину мужчина прикрыл широкополой шляпой.
-Вы же манекен, - утвердительно сказал Арсений, - я тоже работал манекеном. Очень давно. Деньги зарабатывал, знаете ли. Время такое было, что на работу не устроишься, а кушать хотелось... Да и сейчас такое время, никуда оно не делось... пойдемте?
Он приобнял Евгения за плечи и вежливо повел по тротуару в сторону, противоположную от дома. При этом продолжал говорить.
-Это я сейчас подумал, что время-то не меняется. Меняемся мы. Вот конкретно я. Двадцать лет назад мне и клюка не нужна была, чтобы резво носиться по улицам. Хотя вокруг все то же самое. Эти камни, что под нашими ногами, положили, когда моих родителей на свете не было. Да и их родителей, видимо, тоже. А вон тот магазинчик открылся в начале века. Представляете, сколько лет прошло? Видимо, только витрины меняли, да, может, вывеску перекрашивали. А вон фонарь, видите? Лет сто ему, не меньше... Ничего не меняется. И двадцать лет назад работы никакой не было. Все та же депрессия вокруг, крах банковской системы, капитализм правит миром, коммунизм где-то тоже чем-то там правит, рабочие бастуют, крестьяне пекут хлеб, Президент сидит в своем президентском кресле уже который десяток лет и все переписывает конституцию... и двадцать лет назад это было и пятьдесят, да и сейчас так же, - Арсений приостановился, ткнул клюкой в сторону больших фабричных труб, - видите, дым не идет? Снова бастуют. У меня на этой фабрике много знакомых. Все жалуются на маленькие зарплаты, но никто не увольняется. Другой-то работы нет. Поэтому бастуют. Наивные, надеются на что-то, уже бы давно поняли, что мир не изменится. Они постареют, захиреют, уйдут в никуда, а мир, он дальше пойдет. Фабрика работает уже семьдесят лет, и каждый год по сто раз на ней забастовки. И что? Те, первые, которые бастовали, уже померли давно. А фабрика работает. И ничего не меняется.
Они шли по узкой улочке. Евгений невольно бросал взгляд на фабричные трубы. Темнело.
-К чему вы это? - спросил Евгений.
-Я за вами давно наблюдаю. С того момента, как вы устроились в магазин, - отозвался Арсений, - манекенов тут немного. Не центр все-таки, проходимости мало, спрос небольшой. А я тут недалеко живу. Так уж получилось, каждый день прохожу мимо магазина, вот вас и заприметил. Признаться честно, - продолжил Арсений, - я давно не наблюдаю за манекенами. Как-то прошло уже. А вот на вас взгляд зацепился, если позволите так выразиться. Заметил я в вас что-то. Какую-то жемчужинку.
-Хм!
-Честное слово! Вы прирожденный манекен! Настоящий! Не просто отрабатываете, а живете этой работой! У вас дар, верно вам говорю!
Евгений задумался.
-Я как-то не старался... жить манекеном. - Пробормотал он.
-Поверьте моему опыту! Вы вот еще не стараетесь, а я уже вижу в вас этакую профессиональную жилку! А что будет, когда вы стараться начнете!
-А в чем там стараться-то? - пожал плечами Евгений.
Вдоль улицы стали загораться первые мутные фонари. Арсений остановился и долго разглядывал лицо Евгения, щурясь, словно подслеповато, сопя носом.
-Вы не понимаете, - сказал он, - манекен - это не работа, а призвание. Манекен - это, если хотите, зеркало человеческой души!
-Ну, вы загнули. - Хмыкнул Евгений нерешительно.
Арсений похлопал его по плечу.
-Пойдемте, - сказал он, - немного осталось. В тепле и поговорим.
С узкой улочки вывернули в какие-то совсем уж нелепые серости, затем нырнули в черноту, да такую, что хоть глаз выколи. Евгений услышал скрип двери, лицо обдало теплым воздухом, а потом показались впереди неяркие, мутные огоньки.
Евгений сощурился. Огоньки обернулись свечами, вставленными в канделябры вдоль стен. Стены были каменные, поблескивающие от редкой влаги. Словно в средневековье угодили.
-Куда это мы? - спросил Евгений. До ушей донеслась тихая музыка, словно бы различил он какие-то голоса, но, может быть, показалось.
Арсений ничего не ответил. Спустя минуту они вышли в широкое помещение. Вместо ламп по-старомодному горели свечи. Всюду стояли столики, сидели люди. Евгений увидел барную стойку, за которой человек в широкой черной рубашке разливал по бокалам вино. Воздух был пропитан странным сладковатым запахом, от которого едва ощутимо резало ноздри.
-Пойдем, - сказал Арсений, аккуратно подхватил Евгения под локоть и повел между столиков куда-то в уголок, где по каменной стене ползали извивающиеся тени.
-Что это за заведение?
-Это трактир. Для манекенов.
Острым носком сапога Арсений отодвинул стул и уселся, вольно раскинув руки и положив локти на стол. Видно было, что здесь он не в первый раз.
-Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь, - сказал Арсений.
Евгению сделалось неловко. Он осмотрелся внимательней. Столиков было не так уж и много, большинство из них пустовало, те, которые были заняты людьми, словно скрывались в тени, укутавшись вуалью полумрака, царившего в трактире. А люди за столиками не двигались. Большинство из них сидели в странных позах - кто откинулся на стуле, раскинув в стороны руки, словно марионетка на ниточках; кто склонился над столом, выгнув спину; иные сидели неподвижно, выпрямившись, положив руки на колени ладонями вниз, высоко задрав носы, смотрели в неизвестность стеклянными глазами, в которых отражались свечи; другие же, наоборот, скорчились на стульях, словно старались уместить свое тело на узком сиденье, обхватив колени руками, прижав локти к бокам. Людей Евгений насчитал чуть больше десятка. Из них двигались двое - старики с белой щетиной на костлявых подбородках и проплешинами на затылках, они были похожи словно близнецы. Старики сидели неподалеку, разглядывали неподвижного человека, у которого как раз и был стеклянный взгляд и, казалось, негнущаяся спина. Старики пили из больших стеклянных бокалов пенное пиво и о чем-то вполголоса разговаривали. В трактире царила непривычная для подобных заведений тишина.
-Присаживайтесь, присаживайтесь! - Арсений взял клюку и ловко отодвинул ею стул, приглашая, - в ногах правды нет. И настоялись вы сегодня за день-то.
-Что, правда, то правда.
Евгений аккуратно присел. Закололо в спине. Снова пришла боль, начала растекаться от затылка по позвоночнику. Непроизвольно задрожало левое веко.
-Ничего не помогает лучше, чем хвойная мазь, - сказал Арсений со знанием дела, - и от болей в позвоночнике, и от мышечных спазмов, от судорог, от паховых болей, от болей в пятках, от болей в ладонях, от височных болей, от колющих болей внизу живота, когда кажется, что вы проглотили бутылочные осколки, и даже от болей в носу, если равномерно нанести. Попробуйте, вам станет легче.
Евгений кивнул.
-Может быть, продолжим разговор? - спросил он,- вы, кажется, что-то говорили о моем даре манекена. Время позднее, я надолго не могу...
-Пива? - поинтересовался Арсений.
Полумрак вблизи Евгения зашевелился, из него возник узколицый серый человек с блокнотиком в одной руке, ручкой в другой, и замер в услужливо-терпеливой позе.
Евгений развел руками:
-К сожалению не взял...
-Деньги не проблема. Я угощаю, - щедро отозвался Арсений.
-По случаю?
-По случаю нашей с вами встречи. Этакие таланты на дороге не валяются. Этакие таланты, они как жемчужины, одна на сотню раковин. А знаете, как добывают жемчужины?
-За ними ныряют? - неуверенно произнес Евгений.
-Вот именно. Специально обученные ныряльщики целый день ныряют за раковинами. Целый день! А то и ночь. Только представьте себе. В воду и обратно. На глубину и на поверхность. А вода, наверняка, не всегда теплая. И соленая. К вечеру, думаю, кожа у ныряльщиков начинает шелушиться от ветра и соли, возникают микротравмы, каждая трещинка на коже у них начинает болеть, и тут уж, поверьте мне, никакая хвойная мазь не поможет. - Арсений утвердительно ткнул пальцем в сторону Евгения. Ноготь у него был длинный и не очень чистый, - вот на такие муки и жертвы идут ныряльщики, а зачастую их хозяева, чтобы из сотен раковин извлечь одну-единственную жемчужину. А мне, о, чудо, удалось без всяких жертв и лишений наткнуться на истинный талант. На талантище, я бы даже сказал. Так что позвольте, нет, я настаиваю, угостить вас бокалом хорошего пива. И не вздумайте отказаться. Обижусь.
Евгений пожал плечами. Давненько его не угощали пивом. Друзей у Евгения не водилось. Разве что с прошлой работы было несколько знакомых, которые иногда приходили поиграть в карты на кухне. Но с тех пор, как Евгений с семьей перебрался в тесную однокомнатную квартиру с окнами на фабричные трубы, знакомые как-то растерялись. В последнее время наведывался только старый Попов, который больше заигрывал с сестрой, нежели навещал Евгения, и от Попова дождаться приглашения на пиво было не легче, чем пешком добраться до луны.
-Два пива, темного, холодного, - щелкнул пальцами Арсений, и серолицый официант растворился в полумраке, - вы, мой дорогой, даже больше, чем жемчужина, - Арсений склонился над столом, чем-то напомнив неподвижные силуэты сидящих в зале, - в вас такой потенциал сидит, что представить страшно. Всем манекенам манекен!
-Да что же в этом хорошего? - удивился Евгений.
Арсений отстранился, раскинулся на стуле, поигрывая клюкой.
-Ох, молодежь пошла, - сказал он, - все-то вы смотрите вперед и прямо, а вширь и вглубь забываете как-то. Все вам поглядеть на проблему свысока, хмыкнуть, скривить губы, вздохнуть, да и позабыть. А глубину, глубину-то куда вы деваете? Вот, люди-манекены. Думаете, Евгений, людей манекенами сделали просто так? Потому что дешевле что ли? Или, может быть, потому что кому-то там, наверху, в правящей партиии, мысль в голову пришла, мол, а чтобы еще такого плохого простолюдинам сделать, чтобы им жизнь медом не казалась? А давайте-ка, думает, унизим их еще больше. Заставим их неподвижно стоять часами, днями, месяцами. Пусть у них спину ломит, голова болит, ноги отказывают, а они будут стоять и стоять? А мы им зарплату хорошую дадим, чтобы, значит, не отказывались! А сами потешаться будем, унижать, в грязь втаптывать, сравнивать работу манекена с проституцией, с мужеложством, с растлением малолеток! Так что ли, по-вашему, выходит?
Евгений даже растерялся от такого мощного выпада, который совершил Арсений на одном дыхании, не сменив даже легкой своей, непринужденной позы.
-А вот смотрите вы только вперед и ничего не замечаете, - сказал Арсений, - Там, наверху, в правящей партии, дела до нас никакого нет. Они там правят и правят себе на здоровье. Президент свои указы издает, Заместитель его - свои. И не в дешевизне дело. Деревянные или пластмассовые манекены, они, стало быть, дешевле будут, чем любой даже самый нетребовательный человек. Да и унижать, кроме манекенов, есть кого. В каждом обществе найдутся люди, которые будут унижать и люди, которых есть за что унижать. Слабые, безвольные, падшие духом и телом. Море их. В каждом уличном тупике пачками валяются. Не в этом дело, не в этом.
Тут принесли пиво. Темное и холодное. Евгений ощутил пьянящий пивной запах, прикрыл от наслаждения глаза. На ум всплыли воспоминания о прошлой работе, когда он мог позволить себе сходить в бар и пропустить с коллегами пару кружек после работы. И сестре хватало на учебу отложить, и матери помогал немного... От воспоминаний закружилась голова. Сейчас пришло время, когда он тоже мог многое себе позволить, вот только куда делись коллеги?
Арсений, хитро щурясь из-под бровей, сделал большой глоток.
-Вы, Евгений, когда-нибудь задумывались над тем, есть ли у человека душа? - спросил он.
-Иногда, - честно ответил Евгений.
-И к какому выводу вы пришли?
Евгений неопределенно пожал плечами.
-А не разберешь, - сказал он, - может, есть, а, может, что и нет. Меня еще дед учил, что надо верить в то, что удастся увидеть собственными глазами. А душу я никогда не видел. Признаться честно, я и намеков-то на душу не видел. Так, одни разговоры, тавтология.
Арсений продолжал хитро щуриться.
-А вы, случаем, не священник какой-нибудь? - запоздало сообразил Евгений, - если вы из церкви, или из секты, то вам от меня толку не будет. Я убежденный атеист.
-Это вас дед убедил, или сами?
-А это вы сейчас иронизируете или серьезно?
Арсений не сдержал улыбки, на щеках его образовались складки, как у пса.
-А мне вот дед говорил, что душа - это конструктор человека! То, что формирует его как личность, как... я не знаю... как что-то индивидуальное. Без души были бы мы с вами куклами, животными. Пили бы, ели, спали, работали и мысли у нас были бы только о том, как бы набить свой желудок, как бы выспаться хорошенько, как бы детей наплодить побольше.
-Знакомы мне такие люди, - сказал Евгений, не удержался и сделал первый глоток. Он-то хотел растянуть удовольствие, пить медленно, удерживая во рту солоноватый привкус, глотать, зажмурив глаза, а вышло так, что за первым быстрым глотком совершил еще один и еще, так, что в носу защипало, и только потом удержался и заставил себя поставить бокал на стол.
-Есть такое выражение "черствая душа". Когда человек не хочет испытывать никаких эмоций, когда он огораживает себя от участия в эмоциональном общении социума, тогда говорят, что душа его зачерствела, - сказал Арсений, - и, знаете, люди не так уж далеки от истины. Душа в нашем с вами теле отвечает за эмоциональную сторону. А эмоции, в свою очередь, формируют вас как личность. Опираясь на свои эмоции, вы совершаете те или иные поступки, или, наоборот, не совершаете чего-то. И таким образом люди вашего круга общения могут приблизительно догадаться, как вы себя поведете в той или иной ситуации. Например, если вы общительный рубаха-парень, то когда вы приедете в компанию своих друзей, они будут ожидать от вас веселья и задора. А если вы замкнутый, серый человек, способный вести увлекательнейшую беседу лишь о когнитивном диссонансе в социальной среде тоталитарного общества, то, соответственно, нормальные люди предпочтут ваше общество обществу кого-нибудь другого.
-Нет, ну тема про диссонанс действительно неплохая, - заметил Евгений, у которого от пива начала слегка кружиться голова, - мы проходили на втором курсе...
Арсений мягко махнул рукой:
-Да не в этом дело, мой дорогой, - сказал он, - я про душу говорю, про твою и мою искалеченную неверием душу. Дальше слушать будешь?
-А у меня есть выбор? - удивился Евгений, - только еще раз предупреждаю, что если вы из какой-нибудь секты...
-Успокойся, мой друг. Если меня и можно в чем-то заподозрить, то только в любви к манекенам. Ведь люди-манекены, повторюсь, это зеркало души. Наичистейшее проявление застывшей между тонкой гранью жизнью и смертью эмоцией!
Арсений замер, произнеся эту фразу, прищурился, словно от наслаждения, вытянул пальцы, и на губах его снова заиграла улыбка.
-Оцени, прошу тебя, - шепнул он, - не дай моей фразе улетучиться в небытие. Запомни ее! Или лучше запиши. Есть на чем?
-Странно вы разговариваете.
-Почему же странно? Естественно! - Арсений откинулся на спинке стула, - вот расскажи мне, милый друг, почему ты решил устроиться работать манекеном? Первопричины назови, так сказать. Подумай и скажи.
-Деньги нужны, - буркнул Евгений, - думаете, от легкой жизни устроился? Как бы не так.
-Сколько месяцев без работы? - по-деловому осведомился Арсений.
-С начала кризиса. Больше года. Когда банк лопнул, всех вокруг сразу и уволили.
-Уволили! - утвердительно произнес Арсений, - и на что жил?
Евгений пожал плечами. В памяти всплыли темные коридоры Министерства Социального Обеспечения, в котором пол был из кафеля, стены были из кафеля и потолок тоже был из кафеля, везде одинакового серого цвета. И длинные очереди, которые приходилось занимать в полпятого утра, чтобы освободиться, дай бог, к обеду. А еще вспомнились тетеньки-заведующие, все одинаково квадратные, с толстыми подбородками и неизменной чашкой чая с долькой лимона слева от руки. Им было совершенно наплевать на людей, что стояли в очереди. Их кабинеты не были покрыты плиткой, а обклеены хорошими обоями, а под потолком висели прямоугольные лампы дневного света вместо желтых коридорных лампочек, которые вешали больше для экономии электроэнергии, нежели для освещений. Ох, как трудно были выбить у этих тетенек очередное пособие. Ох, как много бюрократических преград приходилось ломать бедной головой. А, заполучив заветные несколько тысяч, бежать с ними в магазин и обнаруживать, что цены нещадно ползут вверх и что на пособие не то что не купишь хороший ужин, а и на плохой-то не всегда останется.
-На пособие. И еще кое-что отложил на черный день дома. Только быстро закончилось.
-И, стало быть, отчаяние подтолкнуло тебя к тому, чтобы пойти устроиться манекеном? - подытожил Арсений, улыбаясь чему-то своему, внутреннему.
Евгений подумал и кивнул.
Полумрак вокруг неожиданно пришел в движение. Тени зашевелились. Люди, до этого момента сидящие неподвижно и о которых Евгений уже успел позабыть (так забывают, например, о постоянно работающем холодильнике, воспринимая его шум как нечто само собой разумеющееся), вдруг начали синхронно менять позы. Те, кто сидел, низко склонившись к столу, выпрямились, расставили руки, задрали подбородки, те же, кто сидел, распрямившись, согнулись, уткнулись носами в столы. Люди, чьи руки были сложены на коленях, вскинули их к потолку, а те, кто держал руки вытянутыми, неожиданно убрали их под стол. Совершив синхронные движения, люди в трактире вновь застыли. Несколько мгновений Евгений удивленно озирался. Старики за соседним столиком разговаривали, словно им не было никакого дела до окружающего мира. Арсений резко засмеялся
-Не обращай внимания! - воскликнул он, потягивая пиво, - не обращай на это внимания. Они же манекены, им нужно время от времени перевоплощаться.
-Все эти люди манекены?
-Лучшие из них! - заметил Арсений, - кого попало сюда не пускают. Право пить здесь пиво есть только у истинных корифеев! Дослужиться надо, одним словом.
-А я здесь, потому что ты во мне увидел избранного...
-Я бы не стал так сразу называть тебя избранным. Пока ты просто отличный, но сыроватый материал для нашего искусства.
-Давай по порядку, - взмолился Евгений, - я запутался уже!
-Стараюсь, как могу. Часть я уже изложил. В общем, манекены - это зеркало души. Это люди, которые могут через образ, через заданную фигуру передать свое внутреннее состояние, вытащить на поверхность свою душу, показать и открыть ее людям проходящим! И в этом его, манекена, призвание. А? Как сказал! Запиши, прошу тебя.
-Мне не на чем, - пробормотал Евгений, но Арсений его не слышал. Он продолжал самозабвенно говорить.
-Искусство быть манекеном - это призвание творческого человека. Не каждый обыватель может с такой искренностью, с таким азартом вытаскивать из глубины сознания свою душу и показывать ее окружающим. А настоящие манекены могут. Заметь, это не с первого раза получается, и даже не с десятого. Нужны месяцы тренировок, чтобы стать великим манекеном и стоять где-нибудь в Министерстве или в Доме Правления.
-И бывали такие?
-Несколько есть, до сих пор стоят. Карл Фридрихович изображает в Музее Мировой Истории первого разумного прямоходящего человека. И как изображает! А в главном торговом столичном павильоне стоят два настоящих манекена - Сенька и Сан Саныч. Один охотник, второй - стареющий художник. Просто сил нет пройти мимо, всегда останавливаюсь и любуюсь на их светлые души. Ребята работают на износ. Каждый день, словно Данко, рвут из груди горящее сердце и держат его высоко над головой. И сердца их освещают путь проходящей мимо серой массе глупых и пошлых от безразличия обывателей. Запишешь?
Евгений развел руками и решил, что проще отхлебнуть еще немного пива, нежели отвечать.
-Я еще не сказал, кто спонсирует манекенов по всей стране? - Арсений задумчиво уставился в темноту, - первый заместитель Президента, вот кто!
Евгений не поверил.
-Я тоже сперва не верил, - поймав его взгляд, улыбнулся Арсений, - а вот видишь, как на самом деле произошло. Лично видел первого заместителя, как он общался с нашими братьями по профессии. А еще видел бумаги, которые он подписывает. Или ты думаешь, такие хорошие зарплаты у манекенов просто так, хохмы ради? Первый заместитель наш человек! Он из искусства, понимает и, значит, ценит. Он был актером в столичном театре, играл Гамлета одно время! А отсюда понимает, что нет ничего лучше в человеке, чем его душа. А если души не видно? Если скрылась она под коркой затвердевшего от непонимания жира? Если никто не хочет ни видеть, ни слышать о душе, а все печется о своем материальном благе? В этом случае мы и нужны. Люди, которые бы показывали остальным, что вот она - душа - есть, и что она в каждом из нас, нужно просто постараться вытащить ее из глубины и, может быть, тоже показать остальным. Вот оно как происходит!
Арсений замолчал, а Евгений не решался сказать того, что хотел. Поэтому несколько минут сидели в тишине, наслаждаясь пивом. Голова у Евгения кружилась, где-то на заднем плане плясали мысли о том, что все вокруг происходит не по настоящему, что он либо спит, либо свалился в обморок из-за своей непроходимой боли в пояснице. А если и правда, то скорее всего совсем для него невыгодная, а Арсений вовсе не добрый знакомый, аферист или ворюга, который хочет украсть остатки денег или заманить в свою секту. Или и то и другое одновременно. Как же еще зарабатывать в нашей стране деньги, если не воровством или обманом?
И все же что-то цепляло в словах Арсения. Может быть, непонятный в нынешнее время оптимизм? Или твердое убеждение в своих словах? Ведь не может человек так красиво врать? Евгений думал, что не может.
-В общем, так, - сказал вдруг Арсений, - культура людей-манекенов зародилась лет десять назад, стихийно и, как это обычно бывает, в студенческой среде. Сначала студенты занимались самовыражением, изображали манекенов на улицах, зарабатывали таким образом деньги. Да, признаться, культура основана на жажде заработка, но я не говорю, что деньги были первоцелью! Вовсе нет! Молодые люди стремились выразить свои чувства, свою внутреннюю сущность. Они становились манекенами, чтобы разобраться в себе, чтобы извлечь на свет свои желания и стремления!..
Евгений осмелился вмешаться:
-Похоже на цитату из какой-то книги, - сказал он.
-Это и есть цитата, - отозвался Арсений, - я вам как-нибудь принесу книжку. Великое творение двух великих умов. Мда. Но я не об этом. В общем, дорогой мой друг, мне кажется, общий смысл вы уже поняли. Быть манекеном - это великая честь. Ваша душа откроется миру, люди увидят в вас не бесчувственного пластмассового болвана, на которого цепляют одежду и выставляют в торговом зале, а увидят творца сущности, самих себя!
-А что если им это не понравится?
-Не бывало такого, - отмахнулся Арсений, - не бывало и не будет. Душа, она чистая и наивная. И если вы покажете человеку, объясните ему своим примером, что и он может открыть душу, то человек не будет злиться, человек придет в восторг и даже будет вам признателен. Но это достигается путем долгих тренировок и упорной работы. То, что ты, Евгений, стоишь с удочкой в витрине магазина - это уже работа. Но работа недостаточная. Нужно тренироваться, нужно поднимать свой уровень, нужно совершенствоваться!
Арсений перегнулся через стол и произнес громким шепотом:
-Скоро я подыщу вам работку получше!
-Зачем? - тотчас насторожился Евгений. За свою жизнь он привык к тому, что всякий, предлагающий помощь, ищет в этом только свою собственную выгоду. Далеко за примером ходить не надо - сестра частенько помогала Евгению в бумажных делах банка, потому что умела хорошо складывать и умножать пятизначные цифры в уме, а за это всегда просила написать за нее сочинение или проверить университетские работы, потому что у Евгения была врожденная грамотность.
-Ты уже вырос из манекена-рыболова, - сказал Арсений, - я вижу в тебе огромнейший потенциал.
-Но я...
-Сразу скажу о личной выгоде, - расплылся в улыбке Арсений, вернулся к своей прежней позе и отпил пива, - мне нужны отменные манекены на работу в фабрику. Настоящие профессионалы своего дела. Да я бы побрезговал брать кого попало на такую должность. Сам был, как никак, в свое время...
-И что у вас за фабрика?
-Одежду шьем, - сказал Арсений, - для Европы. Рубашки, брюки.
-То есть вам нужны манекены...
-Именно, именно, - кивнул Арсений, - то, о чем вы подумали. Чтобы возить нашу одежду на премьеры во Францию, Англию, Италию и Германию. Мы проводим выставки по всему Старому Свету, у нас огромнейшие выставочные галереи. Нам просто жизненно необходимы профессиональные манекены!
-А чем же вам не угодили обычные?
-Душа! - пальцы Арсения с хрустом сжались в кулак, - душа, понимаешь, важна! Да ты не пугайся. Вижу в тебе ту самую жемчужину, которой мне не хватает. Вижу, что способен на многое.
-Ну, уж...
-Я совершенно серьезен! Держи визитку.
Арсений передал визитную карточку и Евгений, щурясь от неяркого света, удостоверился, что, да, Арсению действительно принадлежала фабрика по производству одежды. Причем, находилась она как раз напротив дома, где проживал Евгений, и, скорее всего, это ее кирпичные трубы в красно-белую полоску закрывали вид на город из окна и исторгали клубы серого дыма с утра до вечера.
-Я, безусловно, очень рад знакомству, - сказал Арсений, - однако, не смею больше задерживать. После напряженного дня стоит хорошенько отдохнуть. А про хвойную мазь подумай. Действительно помогает, поверь моему опыту.
-Я подумаю.
-И чтобы не оставить у тебя никаких сомнений, позволь в честь нашего знакомства сделать небольшой подарок.
-Я не думаю, что какие-либо подарки изменят мое дальнейшее решение... - начал Евгений, но в это мгновение на стол между ним и Арсением легла пачка денег. Арсений улыбался.
-Будем считать это авансом за то, что ты не перейдешь к конкурентам, - сказал он, - нынче кризис на дворе, специалисты всем нужны.
-Но ведь я еще даже не специалист.
-Я вижу в тебе потенциал, - сказал Арсений, - я не зря много лет проработал манекеном. Поверь мне, дорогой друг. Я вижу душу каждого человека, словно в микроскоп, и я знаю, за чью душу стоит браться, а за чью нет, - он выдержал паузу, достойную лучших театральных драм, и спросил, загнув вопросительно бровь, - ну, так, что, про рукам?
Евгений посмотрел на деньги:
-Только если это ни к чему не обязывает...
-Абсолютно, - Арсений протянул руку, - только при обещании, что никто из конкурентов не сможет купить такого славного манекена, как ты.
-Что ж... - Евгений колебался ровно полминуты, потом протянул руку в ответ, - вот мое обещание.
6.
Денег, которые дал Арсений, хватило на новые лекарства отцу, на хорошие ужины в течение недели, на то, чтобы запастись мясом и картофелем и на новое платье для сестры. На этот раз скандала в доме не наблюдалось. Мать, услышав о новой перспективной работе сына, на которую он в скором времени должен был перевестись, всплакнула, растерла разбухшие и почерневшие веки, и ушла в тесную кухню. Сестра же словно опять стала прежней, маленькой, озорной, не испорченной студенческой жизнью девчонкой. Она кружилась в узком пространстве комнаты, задевая кровати, звонко смеялась и кокетливо развевала подолы платья.
-И как ты догадался, что оно мне подойдет? - спрашивала сестра, а потом добавляла, - ты лучший брат на свете! Я всегда знала! - словно это не она несколько дней назад рассказывала в университете о том, что скорей бы ее брат пропал без вести, чем продолжал стоять с удочкой в руке за витриной магазина.
Евгений не знал об этом и тихо радовался вместе с сестрой. Он даже закурил на кухне, догадываясь, что ему никто не запретит. Не в этот день. И дал покурить отцу, хотя мать обычно была против. Отец тоже обрадовался, по его оживленному взгляду видно было, что он хоть немного, да радуется жизни. Бедняга уже давно не пробовал хорошего курева, поэтому часто и громко кашлял, но все равно улыбался. И Евгений улыбался в ответ. По кухне витал сизый полупрозрачный дымок, а на душе было спокойно.
Первые ночи Евгений не спал, ворочался, лежал с открытыми глазами, все размышлял и размышлял. Никак он не мог понять, что Арсений хочет и чего добивается. Вроде бы выходило все логично и в определенной степени выгодно в первую очередь для Евгения. А с другой стороны, как-то непонятно было. Душу человеческую показывать, стоя истуканом в магазине? Открывать людям глаза на сущность разума, изображая рыбака или, скажем, какого-нибудь столичного стилягу? Вот уж странно. Почему же Арсений называет это искусством?
Не находя ответа, Евгений ворочался до утра, потом вставал в хмурое утро, сам хмурился, шел на работу и стоял там неподвижно с удочкой в руке. Часы отрезали равномерные ломти времени. Кто-то приходил, кто-то уходил. Евгения трогали за рукав, поправляли, разглядывали через стекло, или делали вид, что разглядывают, а сами ловили собственное отражение в витрине. А он все размышлял. Иногда приходили детишки, но уже не группами, а поодиночке, и вели они себя не столь задиристо. Вечером, после работы, они не поджидали его, а растворялись в сером тумане, и были слышны только их звонкие, гулкие вопли и визг. Каждый день Евгений ждал, что придет Арсений, но тот не появлялся. Евгений размышлял и по дороге домой, и ночью, и в беспокойном сне.
Однажды утром он решил попробовать нащупать в себе что-то, что можно будет инициировать, как душу. Открыть ее, показать. Он покрепче сжал в руках удочку, посмотрел на небо, напрягся, не зная, что делать и ощущая растерянность. Следовало заглянуть внутрь себя, но он совершенно не знал как это. Может, постараться избавиться от посторонних мыслей? Где-то он читал об этом. В книжке очень легко все выходило.
Евгений долго и упорно смотрел на секундную стрелку часов, отбрасывая мысли, не замечая посторонних звуков и шумов. Он сосредоточился до такой степени, что на лбу и висках выступили крупные, словно горошины, капли пота. Мысли в голове сначала превратились в хаотично бегающих мурашек, потом замедлили свой бег, обратившись амебами, как бы сделались мелкими, невесомыми, и вот уже Евгений почувствовал, подумал о том, что вроде бы чувствует льющееся изнутри тепло, видит какой-то слабый свет или еще что-то... но в этот миг к нему подошел хозяин магазина и залепил весомую затрещину, вышибив из головы не только образы и свет, но и последние мысли.
-Совсем обалдел, что ли? - просипел хозяин зычно, и от него пахнуло дешевым одеколоном вперемешку с терпким сигаретным запахом, - мне пот с тебя вытирать что ли? Манекены не потеют, слышь?
Евгений бы промолчал, но сознание было взбудоражено, слова сами полезли сквозь предательски приоткрытый рот, будто те самые мысли-мурашки в своем хаотичном беге нашли-таки свободный лаз наружу.
-А шли бы вы! - сказал он и присовокупил ряд нецензурных слов. Вдруг все речи Арсения, сказанные им в трактире, стали ясны и понятны. Они сложились в образ, осветились смыслом! Ну, конечно, искусство! Любое искусство всегда страдает! Униженные и оскорбленные все - люди от искусства. Будь то актеры, поэты или художники, писатели, философы, мыслители, всякий свободолюбивый человек - он от искусства, он наполнен мыслью, он выворачивает душу наизнанку, отдает ее людям. И манекены - зеркало души. Красота изящной позы, застывшего мгновения - все это не видно людям, которые стремятся нажиться, заработать в одночасье кучу денег, накормить до отвала своих толстых жен и круглых детей, купить себе сотни машин и тысячи квартир. Как же они увидят чистые души, когда уткнулись носами в собственные кошельки?
Евгений устремился к выходу, не замечая, что цепляет полки и роняет на пол рыболовные снасти. Какой же здесь здесь затхлый воздух, пропитанный насквозь запахом дешевого одеколона! У самого входа он сообразил, что держит в руках удочку. Развернувшись, Евгений швырнул ее в хозяина магазина и выскочил на улицу.
В волнении он пересек дорогу и долго шел по тротуару, не замечая людей, спотыкаясь, падая, вставая и снова ускоряя шаг. Затем он вдруг резко остановился, будто что-то вспомнил, похлопал себя по карманам и вынес на свет визитную карточку. Нашел глазами телефонную будку, побежал к ней, опять же через дорогу, едва не угодив под колеса автомобиля, но, не заметив этого. Уже в телефонной будке, отгородившись от мира стеклянной дверью, он перевел дух и вытер ладонью обильный пот. Ему казалось, что от ладоней тоже пахнет одеколоном, старым дешевым одеколоном. Потом Евгений набрал номер и когда после длинных гудков услышал знакомый голос, сказал:
-Здравствуй, это Евгений. Ты говорил что-то на счет новой работы?
7.
Они встретились спустя час и снова пошли в трактир для манекенов. Людей там было немного, пахло не очень приятно, но общая атмосфера вдруг показалась Евгению удивительно теплой, дружественной и даже в какой-то степени родной. В застывших позах сидящих за столиками людей он увидел выражение того единственного, высокого Искусства, которое ценилось во всем мире и признавалось наивысшим. Теперь это были не просто люди, а светящиеся души.
Евгений поспешил поделиться открытием, и Арсений слушал с улыбкой видимого удовольствия, все кивал согласно и иногда подтверждал короткими: "Да... Ну, я же говорил... А ты как думал?". И эти короткие фразы понимания, эта улыбка и кивки словно подстегивали Евгения, разгоряченного произошедшими событиями, со скопившимися в голове взбунтовавшимися мыслями.
Они сели за столик, и Евгений принялся горячо, оживленно рассказывать Арсению об искусстве, о манекенах, о правильном понимании жизни вообще и существовании отдельно взятого человека в частности. Заказали пива, вкуса которого Евгений не чувствовал, пил, как воду и растирал ладонями пот по лицу. Слишком много вдруг вырвалось из него, слишком много мыслей хотело просочиться сквозь сознание, и только Арсений казался ему настоящим собеседником, тем слушателем, который все поймет и все примет.
-Ты прав, прав! - почти кричал Евгений, - манекены - это зеркало души! Высшая точка самовыражения! Поэтому их все ненавидят! Людям свойственно ненавидеть прекрасное, потому что они завистливые!
-А ты? Ты видел свою душу? - пытливо спрашивал Арсений. Пил он неторопливо и, казалось, получал огромное удовольствие, слушая сбивчивую речь Евгения.
-Я почти! - соглашался Евгений, - мне еще немного потренироваться! Мне бы работу соответствующую, чтобы не отвлекал никто, чтобы не было вокруг начальников, покупателей, уборщиц!
-Э, нет. Так не выйдет. Манекеном следует быть не для собственного удовольствия, а для всеобщего блага! Учить нужно всех этих начальников и уборщиц! Тыкать им лицо своей душой, показывать, чтоб они видели и ненавидели тебя. Чтобы завидовали твоей чистоте и прекрасному! И пусть ненавидят и презирают, но видят и думают!
Так говорил Арсений, а Евгению казалось, что каждое слово - истина. Что так и есть и будет! И почему же он не видел и не замечал этого раньше? Потому что слепой был. Бегал мимо витрин на работу, в своей тесный кабинет на третьем этаже по узкому коридору, прятался за кипами папок, кутался на улице в пальто. Дела ему не было до манекенов, до настоящих манекенов, которые вырывали свое сердце и высоко держали его над головой, освещая путь темным, необразованным, припавшим к земле людишкам.
-Довели страну, - в сердцах сказал Арсений, - всюду нищета и разорение! Один кризис за другим! Развратили людей богатством, а потом опрокинули в пропасть нищеты. О каком искусстве может идти речь, когда каждый стремится урвать кусок своего личного материального блага?! Как шакалы! А кто это со страной сделал? Президент, вот кто! Будь он хоть в половину умным как его первый заместитель, давно бы понял, что не деньги делают человека счастливым, а душевные блага! Хорошо хоть первый заместитель старается, суетиться, ночей не спит, что-то делает...
Евгений согласно закивал, хотя думал о манекенах и мало что слышал. Арсений склонился поближе к столу и спросил полушепотом:
-А ты хотел бы, чтобы первый заместитель стал Президентом?
-До выборов еще восемь лет, - неопределенно пожал плечами Евгений.
-Верно, - Арсений выпрямился, - все-то у нас по закону. Коль повезло одному проходимцу стать Президентом, так и будет воротить свои дела четверть века. Хоть кризис, хоть безработица, хоть ешьте друг друга от голода - а закон превыше всего. Восемь лет до выборов, мда... Вот, держи адрес. Я позвоню, когда можно будет выходить на работу. Условия там лучше, чем в твоем магазинчике, заработок повыше, а простора для творчества хоть отбавляй. Полгодика поработаешь, а там будем глядеть, - Арсений протянул еще одну визитную карточку, на которой значилось: "Булочная Љ 12. Лучшие хлебобулочные изделия города", ниже - телефон и имя владельца.
-Простор для творчества? - недоверчиво переспросил Евгений.
-Еще какой! - заверил Арсений, - поверь мне. Директор магазина сам из бывших, из манекенов. Девять лет отдал развитию творчества. За копейки работал на улице, потом перебрался в ателье, потом занялся самовыражением в одном магазинчике, а когда достиг определенных высот, тогда уже и занялся личным делом. И никой кризис ему теперь не проблема. Потому что главное - душа!
-Душа, - восторженным эхом повторил Евгений. Он радовался, словно открыл в своей жизни что-то невероятное.