Белые листы. А меня называют графоманом. Когда хозяйка квартиры утром приносит зеленый чай на блюде и печенье, я слышу, как у нее скрипят зубы. Брезгливо огибает белые листы.
Пью чай. Мысли, мысли. О, боже, мыслишки мои, тараканы, что же вы мечетесь, не даете покоя? Стряхиваю лишние чернила на пол, не беспокоюсь о чистоте, склоняюсь над бумагой, записываю, записываю. Не стряхнуть бы лишние мысли неосторожным движением головы. И побриться надо бы. И еще, да-да, не забыть, обещал же пить лекарства. По три раза в день. Горькие. И, черт возьми, на улице мороз и гололед, а я до сих пор не заклеил окна.
Пишу, пишу. Забылся, сел на холодном полу, поджал ноги, пишу. Белые листы, они повсюду. Они манят. В них утонуть можно, если не соблюдать осторожность. Балансирую, гляжу краем глаза в молочную белизну. Манит, шепчет, ласкает взгляд. Хватаю лист, пишу, быстро, не останавливаясь. Кляксы - бог с ними, скажу, что черновик. Вот мысль жжет, словно раскаленным железом по коже - как же ее остановить, как же не дать ей выплеснуться? А следом другая и еще одна, напирают, толкаются - бегут, бегут с тонущего корабля моего разгоряченного мозга.
Вчера заходил приятель. Утверждал, что знает отличную тему для рассказа. Показывал маленький шарик, который прыгал у него за спиной. Сам собой прыгал, словно живой. Может, правда, а, может, мне померещилось.
"Каково, а?" - говорил друг, показывая на шарик, - прыгает следом за мной уже несколько дней. Я на работу - он за мной. Я в лавку забегаю по дороге - он стоит перед дверью, терпеливо подпрыгивает, ждет. Я спать ложусь, а он под кроватью тихо шуршит, прыгает, стало быть".
Верить ему или нет? Не знаю. Не это занимает меня. Ох, не те месли.
Жажду одиночества, хочу укрыться покрывалом тишины, что колет уши. А затем...
Дописываю страницу, пусть сохнет. Другую. Сюжет есть, сюжет отличный, главное не растерять, не расплескать, и, опять же, не дать застоятся. Писать, писать, писать. Что там у нас по утреннему плану? Не забыть лекарства. Ах, да. Чай. На полке у окна, возле холодных батарей, где-то там лежат лекарства. В платке - сухая трава с интересным запахом, которую нужно заваривать в кипятке. Кто же это будет делать? Рядом - таблетки цвета охры. Противные на вкус. Запиваю тремя глотками, смотрю на улицу. А на улице - холодно. С первого взгляда видно, что холодно. Прислоняюсь к стеклу, чтобы остудить мысли, а то ведь давят, давят.
И снова к белым листам.
Однажды хозяйка квартиры спросила меня, для чего я пишу? А я не смог ответить. Не смог подобрать нужных слов. Ну, как объяснить ей, что мыслишки, вот они, бегают-бегают, мурашками по кончикам пальцев. Как объяснить про дрожь в душе, которая не дает уснуть, про идеи, про образы, про персонажей, про людей, воображаемых моих людей, которые есть и которых нет, пока я не перенесу их на бумагу, не выпишу, не... да не поймет. И поэтому молчу.
Отхожу от окна, беру белые листы и перебираюсь в кресло, поближе к батареям. Хоть и не греют, но как-то посмотришь на них - теплее.
Молчу перед хозяйкой все время, пишу, пишу на белых листах. Таблетки, вот, пью. Как бы высказать - не могу. Лучше писать, наверное. А хозяйка, она не понимает этого стремления. И шепчет за стенкой гостям: "Графоман, графоман". А когда спрашивают: "Пишет-то что?", пожимает плечами и говорит: "Про таракана читала. Мерзость".
А я раскладываю белые листы по полу и ныряю в них с головой, в теплое молоко своих фантазий. И, когда хозяйка вновь заходит, несет поднос, на котором три вареные картофелины, зелень и немного мяса, когда говорит: "Франц, ужин", я слышу ее, но, бог мой, никак не могу вынырнуть. И пишу. пишу, пишу.
Отпустите меня.