Матвеев Игорь Александрович : другие произведения.

Любийца (фрагмент)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Режиссеры,обратите внимание! Неплохая получилась бы мелодрама!


ИГОРЬ МАТВЕЕВ

ЛЮБИЙЦА

(повесть)

1.

   Буквально за полтора месяца я высохла, как урюк, а мое лицо пошло морщинами пятидесятилетней женщины, хотя недавно мне исполнилось только тридцать шесть. Мои еще совсем недавно роскошные груди повисли сдувшимися воздушными шариками, будто у негритянки из какой-нибудь Либерии или Конго. Как можно было любить такую? Да еще после того, что случилось...
   Пришел день, когда Вадим объявил мне: "Я больше не могу и не хочу быть с тобой".
   И ушел.
   Я осталась одна. Но я не плакала. Говорят, это признак сильной женщины. Я не была сильной женщиной, но я не плакала - все эти слезы, и стоны, и всхлипы провалились куда-то внутрь и, как потом оказалось, накапливались до критической массы.
   Я продолжала жить по инерции, словно разогнавшаяся машина, которая еще какое-то время двигается с выключенным мотором - но все медленней. И, наконец, останавливается. Когда эта машина остановилась, я спросила у своего отражения в зеркале: "И что дальше?"
   Отражение, глядя на меня сухими воспаленными глазами в темных кругах, молчало. Ответа на этот вопрос не было, потому что дальше я не видела ничего - так зачем было жить?
   Тут главное не колебаться, иначе сомнения и нерешительность могут помешать осуществить задуманное. Я закрыла квартиру на ключ, добрела до гаража и вывела старенький "Фольксваген-гольф" выпуска 90-х гэ гэ прошлого столетия. Села за руль и отправилась в свой предпоследний путь. В последний тебя везут другие.
   Километрах в пятнадцати от города, как раз перед въездом на мост, есть очень крутой поворот, и если как следует разогнаться, да не тормозить, а наоборот, поддать газку, то как пить дать в этот поворот не впишешься, на мост не попадешь, а вылетишь с дороги и, пролетев метров десять или двенадцать, вмажешься в наполовину ушедший под землю железобетонный дот, оставшийся то ли с Первой мировой, то ли с Отечественной войны.
   А потом - все. Станет невыносимо больно, но терпеть эту невыносимую боль придется лишь крохотную долю секунды, после чего вечность заключит тебя в свои бархатные объятья.
   Несколько лет назад в этот самый дот врезался "жигуль", и я до сих пор помнила эту картину: машина в гармошку, кругом осколки стекла, всякие железяки и какие-то тряпки, и два трупа - то ли муж и жена, то ли любовник с любовницей.
   Нелогично ехать за столько километров, чтобы умереть, скажете вы. Можно найти что-нибудь типа одиноко стоящего дерева или кирпичного забора и поближе. Да и дома имеется масса всяческих средств для осуществления задуманного: снотворное, бельевая веревка, газ. Но не забывайте, что я в какой-то степени все еще оставалась женщиной, а про женскую логику, точнее, отсутствие оной, сказано воз и маленькая тележка.
   Попетляв по улицам города, я выехала на трассу, вдавила педаль газа дальше некуда, и помчалась с такой скоростью, будто хотела убежать от своего прошлого. Знак предписывал не более восьмидесяти кэ мэ, но человек, решивший свести счеты с жизнью, на такие мелочи внимания обращать не будет.
   Через пару минут, как и положено по закону подлости, на быстро приближающемся горизонте показался сине-белый автомобиль ДПС. Стоявший на обочине мент в ядовито-желтом светоотражающем жилете из всех сил махал своей палкой, требуя остановиться.
   - Жене своей махай, - процедила я сквозь зубы и пронеслась мимо, не удостоив его взглядом.
   В зеркало заднего вида я успела заметить, как он поспешно садится в машину.
   Гонка была неравной. Гаишник несся, как безумный Макс из одноименного фильма Мэла Гибсона. Он обошел меня через каких-то два - три километра и прижал к обочине. Я заглушила мотор и сидела, тупо уставившись в приборную доску.
   Мент выскочил из машины, быстрым шагом подошел ко мне, рванул дверцу и заорал:
   - Жить надоело!?
   - Да, - честно сказала я.
   Подняв голову, я равнодушно взглянула на него. Невысокого роста, крепко сбит, белокур, как ариец, и довольно молод, по крайней, мере, лет на семь младше меня - это точно. Голубые глаза, широкие скулы, правильной формы нос.
   Мент сердито смотрел на меня, и мне даже показалось, что он потянул этим самым носом, чтобы уловить запах спиртного.
   - Выйдите из машины. И документики, пожалуйста.
   А ведь он не представился, вяло подумала я, доставая из бардачка бумаги. Сержант там, Тютюхин, или генерал Нетудыхата. Ну и черт с ним, мне-то какая разница?
   Я вышла из машины и подала ему документы. Минуту он бегло просматривал их.
   - И что мне с вами делать, гражданка э... Наталья Уличева? - произнес он чуть мягче.
   - Что хотите. Штрафуйте, отбирайте права, сажайте в тюрьму. Расстреливайте.
   Он опять перевел взгляд на меня и изучал значительно дольше, чем мои водительские права. Потом сказал совсем неожиданную вещь:
   - Вам... плохо?
   Не надо ему было делать этого. После этих слов все то, что копилось во мне последние недели, вдруг хлынуло наружу безудержным потоком.
   Я упала к нему на грудь, даже не успев подумать, как это может выглядеть со стороны. Вот, оказывается, и все, что мне было надо: упасть на сильную мужскую грудь - и больше не держать себя в тисках. Меня била дрожь, а с губ срывались стоны и бессвязные слова, искаженные всхлипами:
   - Дальше...не могу... больно... не могу...Господи...за что?
   Он растерялся. Наверное, стоять так, при исполнении, с рыдающей женщиной на груди под взглядами проезжающих водителей, было ужасно глупо. Но и оттолкнуть меня он не мог. Он положил мне на спину руку, вроде как полуобнял, и пробормотал:
   - Ну, ну... что вы, в конце концов...ну, успокойтесь же.
   Через какое-то время мои рыдания начали стихать. Мне стало очень неловко.
   - Простите, - оторвавшись от него, я отступила на шаг. - Бабья истерика.
   - Кто сказал, что истерика плохо? - мягко произнес он. - Истерика - это разрядка. Ведь вам теперь легче, да?
   Странные, совсем не ментовские были эти слова. И глаза у него при этом стали какими-то не ментовскими. Я не ответила, подумав про себя, что, наверное, мне и правда немного полегчало. Как ни удивительно, но несмотря на разницу в возрасте, он утешал меня почти по-отцовски!
   - Знаете что? - вдруг сказал он. - Боюсь, в таком состоянии вы далеко не уедете. Не стоит испытывать судьбу. Садитесь в мою машину, я отвезу вас домой.
   Я нашла в джинсах платок, вытерла слезы и покорно пошла к "девятке", в которой громко шипела, трещала и разговаривала сама с собой рация. Мент последовал за мной, но остановился на полпути.
   - А ваша машина?
   Я безразлично повела плечом. Он подумал немного и заявил:
   - Знаете, сделаем так: я сейчас поставлю ее на заправку, здесь недалеко, а после работы пригоню вам.
   Мне было все равно. Я даже не удивилась тому, что в обязанности гаишников стала входить транспортировка "на дом" машин нарушителей.
   - Ключи там? - осведомился мент.
   Я кивнула. Он залез в мою машину, и она слегка просела под его весом. Напоследок мужчина еще раз посмотрел на меня, умело вырулил на проезжую часть и рванул с места.
   И правда, Безумный Макс, подумала я.
   Я знала ту заправку. В далеком счастливом прошлом мы с Вадимом нередко заливали там бензин в наш "гольф". Когда Санька был маленький, он неизменно советовал: "Пап, ты только побольше лей, чтобы надолго хватило!" Когда стал постарше, внимательно смотрел на мелькающие цифры табло бензоколонки. Мы переглядывались с Вадимом и улыбались.
   Теперь Саньки нет...Вадима нет... Ничего нет...
   Я опять заплакала, но тут же спохватилась и принялась платком гасить свои слезы, как пожарник гасит начинающийся пожар, не давая ему разгореться вовсю.

2.

   По пути домой он молчал, а я, безучастно глядя на мелькавшие за окном опостылевшие картинки, думала: зачем он везет меня туда, откуда я только что сбежала? Туда, где все напоминает о том, что уже никогда не вернется? Как дожить до ночи? И как прожить следующий день? А потом еще один? И еще... и еще. Зачем он остановил меня?
   Он свернул в переулок и, умело лавируя между запаркованными машинами, подъехал к нашему дому.
   - Здесь?
   Я кивнула.
   Мент вышел из машины, зашел на мою сторону, распахнул дверцу.
   Я вылезла, чувствуя, что ноги держат меня как-то не совсем надежно. Я сделала шаг к подъезду, покачнулась и ухватилась за его руку. Если мент и хотел уехать сразу, то теперь уже не мог не помочь беспомощной женщине.
   - Я доведу вас до квартиры, - пробормотал он. - Какой код?
   - Триста десять.
   Мужчина ткнул пальцем в кнопки, замок двери щелкнул. Мент потянул меня за собой. Неуверенно переставляя непослушные ноги, я вошла в подъезд. Если некий любопытствующий сосед наблюдал за нами через щелку в занавеске, он мог решить, что непривычно галантный милиционер доставил домой нетрезвую даму.
   Мы поднялись на лифте на четвертый этаж. Стоя перед дверью квартиры, я достала из кармана ключ. Рука дрожала, и он мягко забрал его у меня. Сам открыл дверь и отступил, пропуская меня.
   Я вошла. Квартира дохнула на меня одиночеством и болью. Если бы хоть собака или кошка... но у Саньки была аллергия на шерсть, и мы с Вадимом не стали рисковать.
   Мент нерешительно переступил с ноги на ногу.
   - Ну...я пойду?
   Я не ответила. Что он хотел - чтобы я предложила ему остаться?
   - Надеюсь... с вами все будет в порядке?
   Не надейся. Со мной уже никогда не будет в порядке. Ничего и никогда в порядке уже не будет. Ничего и никогда...
   Он все не уходил.
   - А вечером я пригоню вам машину.
   Я равнодушно кивнула. Зачем мне машина? Куда теперь на ней ехать? И с кем?
   Он потоптался еще с полминуты, вроде бы хотел сказать что-то еще, но передумал и, наконец, неловко повернувшись, вышел. Я услышала, как на площадке хлопнули створки лифта, и мент поехал вниз.
   Я сбросила кроссовки, даже не расшнуровывая их, прошла в комнату и упала на диван. Не знаю, сколько я пролежала так, уткнувшись в подушку и пребывая в неком безмысленном ступоре. Не бессмысленном, а именно безмысленном.
   Потом мысли стали возвращаться. Злые, колючие мысли.
   Они заставили меня жить дальше - будто моя жизнь представляет особую ценность для общества. Как будто я незаменимый ученый, или певица с вокальным диапазоном в пять октав, или поэтесса, подарившая миру кучу нетленных стихов. Они не знают, что будет там, но почему-то уверены, что здесь лучше! Да кто они такие, чтобы решать за меня, с ихней вонючей трогательной заботой!? Они что, не понимают, что иногда жить становится больно - до невыносимости! И эта, совсем другая боль, страшнее физической - с той бороться легче.
   Олицетворением их стал этот мент с голубыми глазами.
   Которого поставили ловить бандитов и охранять покой граждан. Хотя нет, он же гаишник. Но все равно, его вовсе не просили вмешиваться в личную жизнь кого бы то ни было...
   Мысли постепенно притуплялись до безразличия и уходили. Какое-то время я висела между сумеречным бодрствованием и полусном, потом провалилась в некий анабиоз.
   Не знаю, сколько я пребывала в этом состоянии, но когда очнулась, короткий осенний день уже угасал.
   Я поднялась с дивана. Голова была тяжелая, словно я накурилась до одури или перепила. Наверное, давление. А ведь еще совсем недавно я и понятия не имела, что это такое!
   Я прошла на кухню. Открыла банку "Нескафе", всыпала в стакан две ложечки, подогрела воду - все механически бездумно, как робот, выполняющий заданную программу. Хорошо было бы влить в себя чего-нибудь покрепче, чтобы вновь отключиться, на этот раз до утра, но остатки коньяка я допила пару дней назад, а идти в магазин была сейчас не в состоянии.
   Я уже села за столик, подвинула к себе кофе и тупо уставилась в потемневшее окно, когда раздался телефонный звонок.
   Я вернулась в комнату. На определителе высветился совершенно незнакомый номер.
   - Добрый вечер. Это Вячеслав, милиционер. Ну, который вас...
   Ясно. Который спас меня от неминуемой гибели. Откуда он узнал мой номер? А, ну да, он же видел мои документы, мог запомнить фамилию, а там - по компьютерной базе данных... Милиция все-таки.
   - Да... Вячеслав.
   - Вы дома?
   Нет, мысленно ответила я ему. Пошла на дискотеку с любовником.
   - Дома.
   - Я сейчас подгоню вашу машину.
   Подгони. В данный момент она мне во как нужна!
   - Давайте.
   - В общем... ну, буду у вас минут через десять.
   Я успела выпить кофе и сполоснуть чашку, потом послышался шум поднимающегося лифта, шаги на площадке - и звонок.
   Я открыла дверь.
   Вячеслав был уже в штатском - джинсах, замшевой куртке, кроссовках - и показался мне еще моложе.
   - Добрый вечер, - проговорил он. - Я...машина под окном. Вот...
   Он вытащил из кармана ключи от моего "фольксвагена", подал их мне.
   - Спасибо, - равнодушно проговорила я.
   Он потоптался на пороге, не зная, что добавить.
   Мне надо пригласить его зайти, подумала я. На чашку чая или кофе. Так положено. Он же все-таки старался, не пожалел своего личного времени, чтобы пригнать автомобиль, и вообще...
   Но сейчас я была не в состоянии устраивать приемы. Мне хотелось вновь упасть на диван, отвернуться к стене и никого не видеть и не слышать...
   - Ну, я пойду?
   - Да. Еще раз спасибо вам... Вячеслав, - я все же постаралась добавить в голос нотку благодарности, которой на самом деле не чувствовала - так что сомневаюсь, что мне это удалось.
   - До свиданья, - он повернулся и шагнул к лифту, потом повернулся и, внимательно посмотрев на меня, произнес: - Не делайте больше глупостей, хорошо? Жизнь - она всякая. И не всегда плохая.
   Я закрыла дверь, вяло подумав: надо бы загнать машину в гараж. Да ладно, за ночь с ней ничего не случится.

3.

   Моя жизнь потекла дальше - плавно и бесцветно.
   Перемены, произошедшие со мной после смерти сына, не мог заметить разве что слепой, и на работе я часто ловила сочувственные взгляды коллег. Когда к этому добавился разрыв с Вадимом, сочувствие переросло в какую-то брезгливую жалость, сродни той, которую испытывает человек, узнавший в небритом и грязном бомже вчерашнего кандидата наук. Или, может, мне это только казалось?
   А ведь мы были счастливой, можно сказать, образцово-показательной семьей: имели двухкомнатную квартиру, не Бог весть какую, но машину, оба неплохо зарабатывали, воспитывали сына. Наше счастье разбилось вдребезги в тот самый день, когда утренние водители обнаружили на обочине дороги, ведущей в город, тело Саньки и искореженный велосипед.
   Виновник с места происшествия скрылся, свидетелей не оказалось. Вялое следствие вскоре зашло в тупик. Районная газета и местное тэ-вэ повозмущались немного - и забыли о происшествии.
   Мы похоронили сына и уже не могли жить вместе. Вадим во всем винил меня: это я послала Саньку на дачу к матери. В тот роковой день она уехала заняться огородом, но уже через пару часов перезвонила мне и попросила подвезти ей лекарство от давления. Я не могла - из-за срочной работы. Откуда мне было знать, что сын поедет не автобусом, а возьмет велосипед, решив сэкономить деньги, выданные мною ему на билет? "Ничего бы не случилось с твоей драгоценной мамашей! - бросил мне потом Вадим. - А если она действительно плохо себя чувствовала, зачем было вообще переться на эту дачу!" Это были обидные, злые слова, но окажись это его мать, моя реакция вряд ли была бы другой.
   Пару раз я вспомнила о милиционере по имени Вячеслав. Мы странно встретились и странно разойдемся - так, кажется, поется в старинном романсе? Только мы уже разошлись.
   Постепенно досада на то, что он так не вовремя вмешался, прошла. Какое-то время спустя я даже обнаружила, что мне захотелось жить дальше - правда, скорее, как любому биологическому организму, которому необходимо поддерживать основные функции, чем как человеку разумному. Одним словом, на рефлекторном уровне, словно какой-нибудь инфузории. Я чистила зубы и причесывалась, принимала пищу, ходила на работу и делала покупки в магазинах, стирала белье и мыла полы, но все это - как-то э... машинально. Хотя в целом и создавалась вполне правдоподобная иллюзия жизни, слово "существование" применимо здесь больше.
   Что же касается души, здесь все было сложнее. Душа онемела, или загрубела, как кожа на пятке, или назовите это, как хотите - но она перестала желать, стремиться, даже болеть... А может, она вообще покинула тело?
   Но однажды я вдруг с некоторой досадой подумала: хоть бы раз он позвонил, поинтересовался, как там спасенная им женщина. Конечно, это не входит в круг его обязанностей, но все-таки...
   Я удивилась этой неожиданной мысли.
   Мне просто захотелось увидеть этого Вячеслава. Или, по крайней мере, услышать. А это означало, что душа то ли возвращается, то ли оттаивает и обретает способность чувствовать.
   Могла ли я предположить, что наша следующая встреча произойдет в ситуации, не менее драматичной, чем та, первая?

4.

   В тот вечер я пришла с работы, и, как обычно, растянувшись на диване, включила телевизор на малой громкости. Есть совсем не хотелось, я решила проигнорировать ужин и ограничиться лишь стаканом кефира перед сном.
   На телеке остался со вчера местный канал. Шли городские новости: что-то там о прошедшей сессии исполкома, неудовлетворительной работе одного из ЖЭКов и проблеме бродячих собак. Как раз в тот момент, когда я хотела переключиться, на экране возникла заставка: бегущие милиционеры на фоне силуэта здания ГОВД.
   - С криминальными происшествиями, случившимися в нашем городе, мы познакомим вас в рубрике "Криминальная хроника", - объявила дикторша. - За минувшую неделю произошло одно убийство, четыре квартирных кражи, зафиксировано две драки с нанесением тяжких телесных повреждений, три угона личных транспортных средств. В двух ДТП пострадало три человека.
   Услышав о ДТП, я подумала: может и его покажут. Сами понимаете, чисто ассоциативно.
   И накаркала.
   На экране появилась милицейская машина, въехавшая передком в кювет и чуть накренившаяся. Сине-белая милицейская "девятка". Как та. Распахнутая дверца. Крупным планом - покрытое паутиной трещин лобовое стекло. Камера наезжала ближе и ближе, пока не стали видны аккуратные дырочки.
   Пулевые отверстия. У меня екнуло сердце.
   - Во вторник при попытке задержать преступников, угнавших автомобиль, был тяжело ранен инспектор дорожно-постовой службы Бондарев. Оказавшиеся свидетелями происшествия люди доставили милиционера в центральную больницу. Преступников, открывших огонь по машине инспектора, по горячим следам задержать не удалось.
   Мало ли в милиции "девяток", сказала я себе. Мало ли там служит инспекторов. Мало ли...
   - Состояние поступившего к нам пациента - стабильно тяжелое, - объявил с экрана пожилой доктор. - После операции, в ходе которой у него были извлечены две пули, он находится в реанимационном отделении. Делать какие-либо прогнозы еще рано, но мы надеемся...
   И я надеюсь, подумала я.
   Надеюсь, что этот бедняга Бондарев - не Вячеслав.
   - При попытке совершить кражу из продуктового магазина по улице Промышленной был задержан нигде не работающий...
   Я выключила телевизор.
   А вдруг это он?
   Но если и он - тебе-то какое дело? Ты ему не жена, не сестра, не любовница - так, случайная знакомая, о которой он наверняка и забыл уже.
   Не делайте больше глупостей. Жизнь - она всякая.
   То, что всякая - это уж точно. Вот до этой самой минуты она была уныло-бесцветной, но теперь... Я вдруг поняла, что не засну, если не выясню, как зовут раненого милиционера.
   Пусть даже он мне никто.
   Я потянулась к столу. Положила руку на трубку телефона - и задумалась. А куда, собственно говоря, звонить? В милицию? В больницу? На телестудию? И что им сказать? Не Вячеславом ли зовут раненого гаишника? А кто вы такая? поинтересуются они - и что тогда? Резануть им правду-матку? Мол, я знакомая, но знаю только его имя и теперь, услышав сообщение по телевизору, беспокоюсь, не тот ли это самый? Н-да, ничего себе знакомая. Но если я даже выясню, что его зовут Вячеслав, разве не может оказаться, что пострадавший - другой Вячеслав, тоже инспектор ДПС?
   Стоп!
   Мне пришла в голову одна неплохая мысль. Надо же, а еще совсем недавно я сравнивала себя с инфузорией! Но инфузория никогда бы не додумалась до этого, даю слово.
   Я достала с книжной полки городской справочник и раскрыла его на букве Б. Бондаревых было четверо, одна женщина и трое мужчин. Инициала В не было ни у одного, но это ничего не значило: телефон мог быть зарегистрирован на отца или брата. А также на мать или жену. Я взяла карандаш и обвела овалом все четыре номера, потом развернула к себе телефон и принялась нажимать на кнопку "Входящие звонки". Насколько я помнила, в последнее время я не стирала входящих номеров и надеялась, что электронные мозги аппарата сохранили тот звонок.
   Мне не хотелось, чтобы номер совпал с теми, что я нашла в справочнике.
   Звонков было всего ничего: несколько - с работы, один по ошибке, два от матери, еще один из горгаза, уточнявшего количество проживавших в квартире.
   И, наконец, от мента.
   Семнадцатого числа прошлого месяца. Вечером того дня, когда я...
   Ладно, замнем для ясности.
   46-09-38.
   Мои опасения подтвердились: этот номер действительно числился за гражданином Н.А.Бондаревым, проживавшим по улице Богдановича 17, квартира семь. Сомнений не было - раненым милиционером оказался именно Вячеслав, а Н.А., скорее всего, был его отцом или братом.
   Я поймала себя на мысли, что позвони он тогда не с домашнего, а с какого-нибудь другого телефона, я сейчас легла бы спать в полной уверенности, что с ним все в порядке.
   Так что в какой-то степени мне повезло - как ни странно это звучит.

5.

   В офис постоянно заходили и выходили люди, и я едва улучила момент, когда в помещении никого не было. Мне не хотелось, чтобы разговор слышали чужие уши, и так сплетни роились вокруг моей особы, словно комары летним вечером.
   Я набрала номер, и стала ждать, с опаской глядя на дверь. Послышались короткие гудки. Я чертыхнулась и выждала полминуты. Вновь набрала номер - с тем же результатом.
   С третьей попытки я дозвонилась.
   - Больница, - ответил немолодой женский голос.
   - Добрый день, - поздоровалась я, готовая в любой момент прижать рычаг аппарата. - Я хотела узнать, каково состояние Вячеслава Бондарева.
   - Вы ему кто?
   Какое твое собачье дело, подумала я.
   - Сестра. Двоюродная.
   - Он в реанимации.
   - И как он?
   После некоторой паузы женщина произнесла:
   - Плохо, девушка.
   - Плохо...насколько плохо?
   - Большая потеря крови. Он без сознания. Да-да, сейчас... это я не вам, - проговорила она.
   - Значит, к нему пока нельзя?
   - Да вы что, девушка!? - возмутилась моя собеседница и разъединилась.
   Едва я положила трубку, как появилась Люба из отдела маркетинга. Бухнула на мой стол пачку буклетов на английском языке.
   - Это из "Туранлара". Выбери основное, переведи и распечатай. В первую очередь - данные по фуговальному и облицовочному станку, Виктор сказал к завтрашнему утру. Потом все остальное. Поедешь с ним в Турцию на переговоры.
   Она помедлила, ожидая моей реакции.
   Я стала листать первый буклет.
   - Ты что, не рада?
   - Рада, - ровно проговорила я.
   Люба внимательно посмотрела на меня.
   - А что ты какая-то - не такая?
   - Какая?
   - Ну, не...да ладно, - она махнула рукой.
   Я уже давно не такая, подумала я, глядя ей вслед.

6.

   Прошло несколько дней.
   К поездке надо было подготовить массу документов, заказать авиабилеты, дозвониться до турков и договориться о встрече. Я с головой ушла в работу, и, честно говоря, была совсем не против: помогало отвлечься от других мыслей.
   Но не думать о нем совсем я не могла. Я еще не очень ясно сознавала, зачем мне нужно увидеть Вячеслава Бондарева и что я скажу ему, но чувствовала, что это желание становится моей навязчивой идеей, а от таковых, как известно, избавиться не так просто.
   Утром во вторник мы вылетели на Стамбул из минского аэропорта рейсом "Белавиа". Я действительно была рада этой поездке: время в офисе часто приобретало неприятное свойство вытягиваться подобно резине, и если раньше я могла как-то справляться с этим, то в последние дни мне стало просто невыносимо. Даже после звонка в больницу я твердо верила, что мент не умрет, но дождаться того, как он пойдет на поправку, было, конечно, лучше в другой обстановке - чтобы уж совсем не зациклиться на этом. Как ни крути, помочь на данном этапе я ему ничем не могла, ну а потом - потом будет видно.
   Так что командировка подвернулась весьма кстати.
   Виктор, запасшийся перед полетом десятком газет и журналов, углубился в чтение, а я, равнодушно созерцая клочья грязно-серых облаков в иллюминаторе самолета, вскоре задремала, а потом и вовсе проспала "белавийский" завтрак.
   Лишь когда лайнер, сделав разворот, заходил на посадку, Виктор тронул меня за плечо.
   Нас встретил бородатый толстый турок, похожий на певца Демисса Руссоса. В руках он держал листок с надписью "Turanlar" - так называлась производившая деревообрабатывающее оборудование компания, с которой Виктор планировал начать широкомасштабное сотрудничество.
   Мы почему-то решили, что это и есть управляющий директор "Туранлара" Мустафа Сахин, но оказалось, что бородатый - лишь посланный им для встречи водитель. Действительно, наивно было полагать, что шеф лично поедет встречать представителей какой-то довольно заурядной белоруской компании.
   Пока мы ехали до офиса, поминутно застревая в плотных пробках, шофер на вполне сносном английском развлекал нас рассказами о Стамбуле.
   - Это город-чудовище, - увлеченно говорил он. - Он тянется на сто пятьдесят километров! Никто толком не знает, сколько здесь живет людей: цифры колеблются от десяти до двадцати миллионов. Туристы, мигранты, челноки. А транспорта! В городе более двух миллионов машин, можете себе представить? Вот, кстати, сейчас мы будем переезжать в азиатскую часть.
   Я смутно припомнила из уроков географии, что Стамбул расположен одновременно в двух частях света - Европе и Азии.
   За окном появились ажурные конструкции огромного моста.
   - Пешеходов сюда уже давно не пускают, - продолжал водитель. - Слишком многие сводили счеты с жизнью. Шестьдесят метров вниз: бултых - и ты уже беседуешь с Аллахом, хе-хе...
   Через сорок минут мы были в офисе. Господин Сахин оказался симпатичным улыбчивым турком лет тридцати пяти.
   - Располагайтесь, - он жестом предложил нам сесть в глубокие кожаные кресла. - Кофе?
   Виктор кивнул.
   Мустафа крикнул что-то по-турецки в соседнюю комнату, и через пару минут секретарша внесла на подносе чашки с кофе и печенье.
   За кофе наш хозяин вел светскую беседу, интересуясь, впервые ли мы в Турции, сколько занял наш полет от Минска и какая сейчас погода в Белоруссии.
   - Ну, а теперь о делах, - сказал он, когда девушка унесла пустые чашки.

7.

   Дальше все закрутилось в неистовом темпе.
   Переговоры, во время которых стороны выясняли намерения и возможности друг друга, продолжались часа два. Мустафа говорил по-английски великолепно, за моей спиной тоже была спецшкола и два курса минского иняза, так что трудностей с переводом не возникло. Господин Сахин сыпал цифрами, рисовал на доске черным фломастером схемы, выстраивал диаграммы. Было очевидно, что бизнес своей компании он знает великолепно.
   Потом мы спустились в полуподвальное помещение, где находился демонстрационный зал с образцами деревообрабатывающего оборудования.
   Мы ходили от станка к станку, Виктор внимательно слушал объяснения и делал пометки себе в блокнот. Он открывал тот или иной узел машины, внимательно рассматривал внутренности, задавал вопросы.
   - Можно фотографировать? - поинтересовался он.
   - Да ради Бога, - улыбнулся Мустафа. - Секретов у нас нет: наши станки идут в шестьдесят стран мира.
   Виктор достал из барсетки миниатюрный цифровой аппарат и принялся снимать.
   - Посмотреть бы их в действии.
   - Непременно посмотрим, - пообещал Мустафа. - Производство у нас, как я уже говорил, под Анкарой. Желаете выехать сегодня или отдохнете, и перенесем поездку на завтра?
   Виктор взглянул на меня.
   - Как? Не устала?
   - С чего уставать-то? - я небрежно махнула рукой.
   Мы на скорую руку перекусили в ресторане и часов в пять пополудни отправились в Анкару. Мустафа сам сел за руль и, выехав за город, погнал свой "форд" так, словно уходил от погони. С заднего сиденья я видела, что стрелка спидометра постоянно болтается где-то около 180. При этом Мустафа умудрялся еще и отвечать кому-то по мобильнику. Правда, и дорога была великолепной, да и "гаишников" - или как там они называются в Турции? - не наблюдалось.
   Когда въезжали в Анкару, начало смеркаться. Мустафа в очередной раз взял свою "раскладушку".
   - Закажу сейчас отель, - пояснил он. - Вы - не супруги, я не ошибся?
   Я заверила, что нет. Поговорив с кем-то пару минут, Мустафа объявил:
   - Едем в "Эрдим". Я всегда там останавливаюсь.
   Мы долго крутились в заставленных машинами улицах, и, наконец, остановились у ярко освещенного входа отеля "Эрдим".
   - Завтра в 9 утра жду вас здесь, в фойе. Если что - я в триста двадцать четвертом, - сказал напоследок Мустафа.
   В номере я немедленно растянулась на кровати, только теперь почувствовав усталость. С четверть часа я лежала, созерцая белоснежный потолок и роскошную люстру, стилизованную под старину, потом пошла в душ смывать дорожную пыль.
   Я ополоснулась, растерлась огромным, как парашют, полотенцем и решила включить телевизор. В дверь постучали. Кого там несет? с досадой подумала я.
   - Подождите! Уэйт э минит!
   Я быстро оделась. Открыла дверь.
   На пороге стоял Виктор.
   - Ну, что, Наташа, сходим в ресторан?
   Его глазки подозрительно блестели. Легкий запах алкоголя усиливал подозрения: видимо, он принял некоторую дозу - может, взял с собой, а может, угостился из минибара в номере.
   Ну вот, мужика, похоже, потянуло на "приключения". Но есть вообще-то хотелось: наш "перекус" в Стамбуле сейчас, к вечеру, показался мне совсем неубедительным.
   - Можно, - я кивнула. - Ты подожди, пожалуйста, у себя, я сейчас.
   Я наскоро привела себя в порядок, расчесала волосы, подвела глаза. Через десять минут мы спустились в ресторан.
   Помещение, утопавшее в уютном полумраке, было почти пустым: трое-четверо турков, молодой европеец с женщиной. В углу зала стоял большой телевизор с плоским экраном. Шла какая-то развлекательная передача, наверное, юмористическая, потому что на экране постоянно возникали смеющиеся лица. Но ее никто не смотрел.
   Подошел официант, протянул меню, но Виктор отмахнулся.
   - Давай по чикену, если не возражаешь?
   Я не возражала.
   - Что будем пить?
   Все развивалось прямо-таки по классическому сценарию. Муж вырвался на свободу - тем более такой, который, как я знала, не пропускал ни одной юбки.
   - Сухое красное, если можно, - сказала я.
   - Почему нет? А я возьму коньячку.
   Нам принесли курицу с каким-то мудреным сложным гарниром, овощной салат, теплый хлеб, раздутый, как воздушный шар, Виктору - двести граммов коньяка, мне высокий бокал вина.
   - Ну, за успех нашей поездки.
   Мы чокнулись.
   ... Через час с небольшим мы стояли в коридоре против двери моего номера. Виктор, несмотря на влитые в себя почти поллитра коньяка, держался на ногах вполне твердо. Когда мы выходили из лифта, он как будто невзначай коснулся моего бедра.
   Сейчас начнутся приставания. Ведь недаром же он ныл за столом о проблемах с женой. Сами понимаете, каких.
   Он помялся, хотел что-то сказать, но потоптавшись на месте, вдруг изрек:
   - Ладно. Это...короче, спокойной ночи. Завтра не проспи.
   Потом отвернулся и пошел к своему номеру. Я проводила его взглядом - не то, чтобы разочарованным, но... Напрасно я вообразила, что его потянуло на "приключения": Виктор просто проголодался. Не в сексуальном - в физическом смысле этого слова. Хотел выпить, посидеть "по-культурному", ничего больше. А меня пригласил из вежливости.
   В номере я бросилась на кровать, и уткнулась в подушку.
   Нет, я отнюдь не собиралась спать с ним: найти предлог, чтобы отказать мужчине, можно всегда. Но то, что Виктор, совсем непримерный семьянин, об амурных похождениях которого ходили легенды, и который в офисе не раз бросал на меня понятные каждой женщине взгляды, сейчас, в самых идеальных условиях, не сделал даже попытки, означало одно: как женщина я перестала котироваться окончательно.

8.

   В девять утра Мустафа встретил нас в вестибюле.
   Мы поприветствовали друг друга дежурным "гуд морнинг". Виктор был бодр и деловит и источал аромат дорогого лосьона после бритья, разве что чуть покрасневшие глаза напоминали о нашем походе в ресторан.
   - Как спалось? - поинтересовался турок.
   Я заверила, что неплохо. Не знаю, как Виктор, но я и правда спала крепко и проснулась лишь в половине девятого - даже несмотря на свои невеселые вчерашние размышления о потере женской привлекательности. А впрочем, то, что это вновь стало небезразлично мне, означал одно: я действительно возвращалась к нормальной жизни.
   - Завтракали? - спросил Мустафа.
   Узнав, что нет, он предложил нам перекусить. Мы отправились в ресторан, где по утрам, как и в большинстве заграничных отелей, практиковался шведский стол.
   Виктор залпом выпил два стакана апельсинового сока. Я перехватила понимающий и добродушный взгляд Мустафы. Он говорил нам вчера, что несколько лет работал в одной из строительных компаний в Москве, так что, безусловно, хорошо знал привычки русских.
   Я ограничилась чашкой кофе и парой миниатюрных пирожных.
   Всю первую половину дня мы знакомились с производством, осматривали деревообрабатывающие станки в действии, встречались с седыми важными турками, родители или родственники которых стояли, так сказать, у истоков ныне процветающей компании "Туранлар". Но в середине важных переговоров с главным инженером, я вдруг вспомнила о Вячеславе Бондареве, боровшемся за свою жизнь где-то за тысячи километров отсюда. Хотя со времени моего звонка в больницу прошло около недели, мне показалось, что миновало уже никак не менее месяца. Так или иначе, за этот промежуток времени что-то должно было измениться. Может его уже перевели из реанимации в обычную...
   - Наташа!
   Я подняла глаза на Виктора. Тот смотрел на меня с легкой досадой.
   - Я спросил: какова процедура устранения неисправностей их станков в гарантийный период?
   - Да-да, прости, - извинилась я и перевела вопрос.
   После обеда мы выехали назад в Стамбул и прибыли туда где-то около восьми вечера. Здесь мы распрощались с Мустафой. Турок был очень доволен: Виктор в самое ближайшее время обещал заказать несколько фуговальных и облицовочных станков и к концу года, если с первой партией все пройдет нормально, намеревался прикупить еще.
   Мустафа заказал нам номера в "Хамидие", отеле, располагавшемся в районе Лалели, где процветала активная челночная торговля.
   - Если захотите приобрести какие-то сувениры, можете ходить смело: здесь не заблудитесь, - сказал он напоследок. - Большинство турков говорят по-русски. Да и ваших много.
   Мы оставили вещи в номере и отправились за покупками. Вернее сказать, купить какие-то подарки хотел Виктор, я пошла с ним за компанию. "Наших" действительно было много: там и тут слышалась русская речь, часто то ли с узбекским, то ли с казахским акцентом. На дверях многих магазинов красовались надписи "Только оптом". Челноки загружали в автобусы и фургоны огромные, перетянутые широкой клейкой лентой тюки или картонные коробки, на некоторых из которых черным маркером были нанесены "опознавательные знаки" типа "Смыслова Л., Барнаул" или "Сергей, Чебоксары". Похоже, здесь отваривалось всё СНГ.
   Мне было ничего не нужно, но уезжать совсем без сувенира тоже не хотелось. Я купила за пятнадцать евро симпатичную металлическую ящерицу покрытою расписной эмалью с яркими, выполненными из имитации драгоценных камней, глазами-бусинками.
   Виктор же отоварился по полной: приобрел себе кожаную куртку с меховым воротником, два комплекта постельного белья, махровый женский халат - то ли для жены, то ли для любовницы - и кучу игрушек для двоих своих детей. При этом он так отчаянно торговался, словно за душой у него оставалась лишь мятая двадцатка "зелени".
   Утром следующего дня мы вылетели на Минск.

9.

   - Ну, как слетали, Наташа? - поинтересовалась Люба, пытливо глядя мне в глаза. Я знала, что она дружит с женой шефа, и сейчас, наверное, хотела уловить в моем поведении что-то такое, что могло бы дать почву для размышлений о верности мужа своей подруги - чтобы поделиться ими с последней.
   - Нормально, - коротко ответила я.
   - А как шеф? - не отставала она.
   - Тоже нормально, - проговорила я и демонстративно принялась протирать салфеткой монитор.
   Люба обиженно хмыкнула и отвернулась.
   Я дождалась, когда она выйдет из комнаты, и набрала номер больницы. На этот раз мне повезло: было не занято.
   - Добрый день, - поздоровалась я, и не спуская глаз с двери, торопливо продолжила: - Я сестра пациента Бондарева. Вячеслава. Как он?
   - Минутку, - послышался на том конце провода женский голос, потом шелест бумаги. - Э..., так...вчера его перевели в общую палату.
   Я чуть не подпрыгнула от радости на своем крутящемся компьютерном стуле.
   - И... к нему уже можно?
   - Можно, девушка. Он в восьмой.
   - А когда у вас часы для посещения?
   - С пяти до семи, ежедневно.
   Я хотела еще спросить, что ему можно принести из продуктов, но дверь открылась, и вошел Виктор.
   - Большое спасибо, - быстро проговорила я, положила трубку и вопросительно взглянула на шефа.
   - Наташа, переведи это и отправь по "электронке" нашему общему другу Мустафе, - он подал мне лист бумаги, задержался. - А че это ты цветешь, как майская роза?
   Вот черт, неужели по мне все видно?
   Я смущенно кашлянула, постаралась придать лицу обычное выражение и, указывая на листок, спросила:
   - Это срочно?
   - Чем скорее, тем лучше, - ответил он и вышел.
   Я, конечно, все перевела и отправила в "Туранлар", но мысли мои были уже далеко от всех этих деревообрабатывающих станков, накладных и счетов-фактур. Я вдруг очень отчетливо представила себе, как вспыхнут радостью глаза мента, когда он увидит меня входящей в его палату.
   А потом меня охватили сомнения. "Ну, кто тебе сказал, что ему это нужно?" - спросил меня внутренний голос. Они, эти голоса, как известно, хоть и говорят часто дельные вещи, но делают это в весьма неприятной манере. Увы, заткнуть его не было ни малейшей возможности. "Ты уверена, что о нем действительно некому позаботиться? - продолжал этот сволочной голос. - Что у него нет жены? Или девушки?"
   В конце концов, я решила, что ни Вячеслава, ни меня этот визит ни к чему обязывать не будет. Мало ли кого навещают в больнице! Коллег, соседей, дальних родственников, случайных знакомых, и вообще... "И вообще конституция не запрещает гражданам посещать в медучреждениях других граждан, - сказала я. - Съел?"
   На это голос уже ничего не мог ответить.
   Виктор слинял с работы где-то в начале шестого. Я деликатно выждала десять минут, подошла к окну и удостоверилась, что его синий "нисан" действительно отсутствует. Ну, вот, имею полное право уйти пораньше: сколько раз я перерабатывала? Даже если Люба или Игорь и заложили бы меня шефу, я всегда могла напомнить ему, сколько раз оставалась после шести, когда срочно требовалось подготовить какие-то бумаги. Я оделась и побежала на торговый "пятачок", где купила несколько апельсинов и бананов, плитку пористого шоколада, пакет сока манго и два киви. Потом пересекла молодой парк, и вышла на улицу Горького. Отсюда до центральной больницы было рукой подать. Я заметила, что невольно ускоряю шаг, и одернула себя. "Куда летишь, голуба? Ждала столько дней - подождешь и пять минут".
   Сдав пальто и получив изрядно поношенный халат, я поднялась на третий этаж. Где восьмая палата? Я двинулась по коридору, читая на дверях коричневые цифры в пластмассовых белых ромбиках: "1", "3", "5", "7".
   Так, теперь поворачиваем на противоположную сторону коридора, где четные номера, и...
   "Что это я такое затеяла!?" - с запоздалым ужасом подумала я, постучала в номер "8" - мужская же, надо полагать, палата! - и, услышав "да!", нырнула в помещение, как в холодную прорубь.
   Вдоль стен стояли четыре койки. На одной лежал пожилой человек с желтым, изборожденным глубокими морщинами, лицом, другая была пуста, у третьей, спиной к двери сидела и тихо разговаривала с кем-то молодая женщина. Мое сердце екнуло. Но в следующий момент я увидела на угловой кровати того, кто был мне нужен. Хотя мент лежал вполоборота к стене, я узнала его по короткой прическе и квадратному затылку.
   - Слава!
   Не знаю, как это вырвалось у меня вместо "Вячеслав", но, как известно, вылетевшее слово имеет свойство обратно не возвращаться. Он повернулся, его глаза удивленно расширились.
   Мои, наверное, тоже: так сильны были перемены, произошедшие в ладном гаишнике, что остановил меня тогда дороге. Его лицо приобрело болезненный пепельно-серый оттенок, он сильно похудел, щеки впали и заросли многодневной щетиной. Под белой рубахой виднелся широкий бинт, наискось перепоясывавший грудь, словно пулеметная лента у матроса из революционных времен.
   - Вы?! - выдохнул он.
   Я шагнула к его кровати. Он попытался приподняться, опираясь на локоть, но локоть подломился, и Вячеслав упал обратно на подушку.
   - Наташа...
   "Откуда он знает мое имя?" - с изумлением подумала я. Ах, да, тогда на дороге, заглянув в мои документы, он обозвал меня "гражданкой Натальей Уличевой". Оказывается, не забыл...
   Я придвинула к кровати стул, села, поставив рядом пакет с покупками. От волнения я даже забыла поздороваться, и выпалила:
   - Как ты?
   Более глупый вопрос трудно было придумать: по нему и так было видно - как. Но он не ответил, а просто впился в меня воспаленным взглядом нездорового, очень нездорового человека. Его сухие потрескавшиеся губы сложились в улыбку - слабую и недоверчивую. И еще мне показалась, что в ней промелькнула искренняя радость.
   С полминуты мы смотрели друг на друга, и я все не знала, как начать. Чтобы ликвидировать возникшую паузу, я потянулась к пакету и пробормотала:
   - Я вот принесла тебе...
   Тут заметила на его тумбочке стаканчик импортного йогурта, пару яблок и еще что-то в яркой упаковке. Ну, вот, я не первая. Значит, не единственная. "Что ты такое вообразила, дура!? - завозмущался внутренний голос. - Что до тебя у него не было никакой личной жизни? Что он монах, подрабатывающий на досуге в ДПС?"
   Он перехватил мой взгляд.
   - Это... ребята принесли. Из милиции. Но как вы узнали? Ну, о том, что я... что со мной..?
   - По местным теленовостям.
   Я достала апельсин, повертела его в руках и вдруг проговорила:
   - Не знаю почему, но я... вспоминала о тебе еще до того... что с тобой случилось.
   - Вспоминала или думала?
   - Вспоминала - и думала.
   - И я тоже.
   Я попыталась пошутить:
   - Наверное, жалел, что не оштрафовал меня тогда за превышение скорости?
   Слава не принял шутку.
   - Жалел, но совсем по другой причине, - серьезно ответил он. - Что не познакомился с вами...с тобой тогда ближе. Чем-то ты меня, ну...
   - Очаровала?
   - Зацепила, - он скосил глаза на соседнюю койку, возле которой сидела женщина. - Знаете... знаешь, больничная палата - не лучшее место для таких разговоров, - он помолчал. - У нас еще будет время все рассказать друг другу.
   У нас еще будет время... Значит, он имеет в виду - что наши отношения будут иметь продолжение?
   В этот момент дверь палаты открылась, и вошла медсестра - средних лет женщина, расплывшаяся телом почти до бесформенности. Вопрос "где талию будем делать?" из известного анекдота - как раз про таких. Шаркая ногами, она подошла к пустующей койке, взяла стоявшую там стойку для капельницы.
   - Так, Бондарев, будем прокапываться, - она выразительно посмотрела на меня, извлекая из кармана халата бутылку с надписью "Рефортан".
   Я встала, отодвинула стул, освобождая ей место. Начала доставать из пакета все, что купила на "пятачке", и выкладывать на тумбочку. Слава коснулся моей руки; его пальцы были сухими и горячими. Хотел о чем-то спросить, но я и так поняла - о чем.
   - Конечно, Слава, я приду.
   - Завтра?
   Я покачала головой, и мне показалось, что на его серое лицо набежала тень.
   - Завтра еду с шефом в Минск, вернусь поздно. Так что увидимся послезавтра.
   Я помедлила, но медсестра уже начала прилаживать бутылочку с лекарством на стойку.
   Я возвращалась из больницы, размышляя о том, что мы почти ничего не сказали друг другу - и в то же время сказали очень много.

10.

   Через день я набралась смелости и поговорила по телефону с его лечащим врачом, Ильей Яковлевичем Достманом, представившись, по традиции, "двоюродной сестрой".
   - А мне говорили, что у него нет близких родственников, - заметил тот. - Вроде, он жил только с отцом, но тот не так давно умер. Впрочем, это не мое дело. Здесь главное другое: теперь, когда кризис миновал, надо будет обеспечить Вячеславу постоянный уход. Не сейчас, разумеется, пока он еще в больнице, а когда мы выпишем его. Дело, конечно, пошло на поправку, но до окончательного возвращения к активной полноценной жизни еще не так близко. Вы могли бы...мм...ну, понимаете?
   Я ответила, что что-нибудь придумаю.
   После работы я вновь отправилась к нему.
   На этот раз я была единственной посетительницей. Тот, с желтым лицом, полулежал, закрывшись "Комсомолкой"-толстушкой, а другой, к которому приходила женщина, уставившись в потолок, слушал через наушники плеер. Слава читал, судя по яркой обложке, какой-то детектив. Четвертая койка по-прежнему пустовала.
   Увидев меня, он отложил книгу и улыбнулся - насколько это позволяли ему потрескавшиеся губы. И опять, как позавчера, произнес:
   - Наташа...
   Не знаю, возможно, я лишь хотела выдать желаемое за действительное, но мне показалось, что его щеки выглядят чуть более розовыми, чем накануне, а из глаз пропал воспаленный блеск. И еще он был выбрит. Не очень чисто, вероятно, вовсе не такой бритвой, что до тошноты рекламируют по "телику", но все-таки...
   Он готовился к этой встрече - встрече со мной.
   Я подвинула стул, бросила взгляд на тумбочку и не обнаружила ничего, из принесенного мной в прошлый раз.
   - Уже все съел?
   - Половину. Остальное - в тумбочке.
   - Ну, вот, а я тут тебе еще накупила...
   Мне очень хотелось знать, чем же это я зацепила его - не меньше, чем причину, по которой и мне стал небезразличен этот случайный знакомый, но я и сама понимала, что больница была не самым подходящим местом для каких-либо объяснений.
   Поэтому я выбрала почти нейтральную тему.
   - Я говорила с твоим врачом.
   - И что?
   - И он сказал, что тебе будет нужен уход.
   - Наверное, - согласился Слава.
   Мужчина, читавший "Комсомолку", отложил газету, и с некоторым усилием поднялся. Бросив на нас нелюбопытный взгляд, он подошел к тому, что слушал плеер.
   - Перекурим?
   - А? - переспросил тот, оттягивая дужку наушников.
   - Перекурим, говорю?
   - Можно.
   И они вышли.
   Мы остались в палате одни.
   - Он сказал, что тебе будет нужен уход, - повторила я. - Тебя ведь некому будет смотреть, когда ты выпишешься?
   Я надеялась, что он не уловит некоторые напряженные нотки в моем голосе.
   - Почему это некому?
   Мое сердце упало.
   - И кому же?
   - А разве ты сможешь...оставить меня? - тихо поинтересовался он.
   Я не ответила, но все, наверное, и так было написано на моем лице. Он долго-долго смотрел на меня, кажется, впитывая взглядом каждую черточку, и мне чисто по-женски захотелось хоть на секунду взглянуть на себя в зеркало, чтобы убедиться, что у меня все в порядке. Но все, видимо, и так было в порядке, потому что его взгляд излучал лишь тепло и нежность. Когда-то, когда мы только познакомились с Вадимом, так смотрел на меня он.
   - Можно мне взять твою руку? - проговорил Слава.
   Я придвинула стул еще ближе, и Слава, осторожно и нежно прижал мою ладонь к забинтованной груди. Мне даже показалась, что мои пальцы уловили стук его сердца. Так мы сидели минуту или две, без слов, потому что слова сейчас были не нужны. И мне хотелось, чтобы никто и ничто не помешало нам как можно дольше. Чтобы не спешили возвращаться те двое курильщиков, чтобы та медсестра с бедрами шириной с передок "хаммера" не заявилась сейчас "прокапывать" Славу, чтобы в палату не заглянул кто-то еще...
   В коридоре послышались шаркающие шаги.
   Я поспешно забрала руку.
   Дверь открылась.
   - Так, Бондарев, будем прокапываться...

11.

   Через пару дней, когда я зашла в палату, то обнаружила, что Слава стоит и держится за спинку кровати. Увидев меня, он чуть покраснел и смущенно пояснил:
   - Мне уже разрешили вставать. Но ходить пока не очень... получается.
   Он быстро шел на поправку. Был ли тому причиной, как принято говорить, "молодой крепкий организм" или мои ежедневные визиты, не знаю. Мне хотелось верить, что второе, точнее - и то, и другое.
   Накануне он рассказал мне, что в больницу приезжал милицейский генерал с сопровождающими чинами вручить герою ценный подарок за проявленное мужество. Местное телевидение снимало церемонию - если здесь применимо это слово.
   - Так что скоро опять увидишь меня по телику в новостях, - закончил Слава.
   - Не опять, а в первый раз: тогда показали только твою машину, - поправила я. - И что же тебе подарили?
   - Не догадываешься? Что всем, то и мне, - он выдвинул ящик тумбочки и достал оттуда темно-синюю продолговатую коробочку с тисненой надписью "Луч" на крышке.
   - Часы?
   - Чего же еще? Но, если честно, мне непонятна сама формулировка "за проявленное мужество": если я - мужчина, то проявлять что-либо кроме мужества было бы нелогично, как ты думаешь?
   Н-да, непрост, подумала я.
   - Слава, я давно, еще тогда, ну, в самый первый день, заметила, что ты изъясняешься как-то не...
   - Не шершавым языком инструкций? В смысле, не по-ментовски?
   - Где-то так. Будто ты выпускник какого-нибудь гуманитарного вуза...
   Мне показалось, что по его лицу пробежала какая-то тень.
   - В общем-то, так и было, - пробормотал он и, помолчав, грубовато добавил: - Давай, что ли свои апельсины.
   Я поняла, что ему не хочется говорить на эту тему.
   - Что там Достман? Когда обещает выписать? - спросила я, выкладывая фрукты.
   - Ты меня опередила. Я и сам хотел поговорить об этом. Илья Яковлевич сказал сегодня, что я вполне созрел: анализы в порядке, раны заживают нормально. Так что, скорее всего, в понедельник. Но дома полежать еще придется. Он говорит, минимум месяц.

12.

   И стали они жить, да поживать...
   "Они" - в смысле мы со Славой. Когда речь идет об отношениях между мужчиной и женщиной, женская интуиция подводит редко: еще с того, самого первого визита в больницу, я почувствовала, что совсем небезразлична этому человеку. А он - мне. И вопрос о том, жить ли вместе двум неравнодушным друг к другу людям, решился почти без обсуждения. Зловредный внутренний голос, пытавшийся образумить меня и напоминавший о девятилетней, как оказалось, разнице в возрасте, я, как могла, снижала до минимальной громкости, хотя заглушить его совсем мне не удалось.
   В день выписки Славы из больницы я, собрав все, что могло понадобиться мне на первое время, перебралась в его небольшую двухкомнатную квартиру в "хрущевке" на Богдановича. Я решила, что займу спальню, а он будет спать на диване в гостиной. Пока.
   Свой "гольф" я поставила в его пустовавший гараж в гаражном кооперативе, располагавшемся за два квартала от дома.
   - А где твоя машина? - поинтересовалась как-то я.
   - Отцовская машина, - поправил он. - Продал после его смерти. - Он махнул рукой и добавил: - Точнее, почти подарил - за триста баксов. Кому нужен двадцатилетний "москвич"? А мне и служебного транспорта хватает.
   Перед выпиской я еще раз поговорила с Достманом, на этот раз не по телефону, а лично.
   - Что вы хотите знать? - Илья Яковлевич сплел пальцы рук, опустив локти на заваленный бумагами и рентгеновскими снимками стол - классическая поза бюрократа из старых советских фильмов.
   - Ну, насколько все это... серьезно.
   - Одна из пуль повредила позвоночник. Мы сделали все, что было в наших силах. Теперь только время покажет, как быстро восстановится двигательная функция, - проговорил Илья Яковлевич. Потом осторожно добавил: - И восстановится ли она в полном объеме.
   - Иными словами, сможет ли он ходить?
   - Не совсем так. Передвигаться на костылях он сможет в любом случае. А вот ходить как все обычные люди... - Достман помолчал. - Здесь главное не переусердствовать, чтобы не нанести вреда. А то медсестры жалуются, что ваш э...брат просто истязает себя, пытаясь, так сказать, ускорить события. Дома старайтесь избегать этого. Нагрузки на позвоночник должны быть разумными. Пусть встает - но не более, скажем, двух раз в день. От силы, трех.
   Он очень пристально посмотрел на меня, и чуть поколебавшись, добавил:
   - Пока никакой интимной жизни: можно наделать беды. По крайней мере, мм... около месяца.
   Я поблагодарила, и торопливо вышла, надеясь, что у меня не порозовели щеки.
   Вечером самого первого дня, собираясь ложиться спать, я поймала вопросительный взгляд Славы. Взяв его за руку, я мягко сказала:
   - Не сейчас. Тебе надо как следует окрепнуть. У нас все будет - потом.
   - Тогда просто посиди...рядом, - попросил он.
   Я сбросила тапочки и с ногами залезла на диван. Он осторожно обнял меня, привлек к себе. Мы долго сидели молча. Мне давно не было так хорошо и спокойно - я даже не помнила, с каких пор. Слава протянул руку к столику и включил светильник - сову с горящими глазами, сидящую на стопке книг.
   - Какая забавная, - проговорила я.
   - Из ГДР. Отец служил срочную в Дрездене, купил, когда уходил на дембель.
   По правде говоря, сова интересовала меня куда меньше, чем тот вопрос, что возник у меня еще во время первого визита в больницу.
   - Ну, теперь можешь сказать, чем же я тебя...зацепила тогда? - шепнула я.
   Слава очень серьезно посмотрел на меня. Некоторое время он собирался с мыслями, потом начал:
   - Понимаешь, это все случилось... не так сразу. Когда я остановил тебя там, на дороге, и ты расплакалась у меня на груди, вдруг возникло такое... чувство, что я....
   - Что? - спросила я, прижавшись к его шершавой щеке.
   - Что я должен помочь тебе. Наверное, сначала сработал чисто мужской инстинкт - защитить, уберечь, пожалеть любую женщину, попавшую в беду. Не знаю, может, ты хочешь услышать, что меня поразили твои прекрасные глаза или...ну, там волосы, фигура..., - он улыбнулся. - Где мне было разглядеть глаза и волосы, когда ты летела на своем "гольфе", как космическая ракета?! Нет, Наташа, все случилось потом, - он легонько поцеловал кончики моих пальцев. - Когда в тот вечер я пригнал твою машину и ушел, я решил: все, я выполнил свой мужской долг, сделал, что мог, пусть теперь разбирается в своих проблемах сама. Но пару дней спустя я вдруг поймал себя на том, что часто вспоминаю о тебе. Что хочу увидеть тебя, поговорить... или просто побыть рядом. Несколько раз даже хотел позвонить, но так и не решился.
   - Почему?
   - А кто я такой, чтобы вмешиваться в жизнь человека, которого и видел-то всего пять минут? У тебя могла быть семья - муж, дети...
   - Нет.
   - Что - нет?
   - Нет, Слава, у меня уже не было мужа. Он ушел. А мой ребенок..., - я с трудом сглотнула подступивший к горлу комок, - умер. Когда ты остановил меня на дороге, у меня уже не было ничего.
   Он привлек меня к себе и стал покрывать поцелуями мой лоб, нос, щеки, ласково и огорченно шепча: "Наташенька, бедная моя девочка..." Его горячие губы спускались все ниже - к подбородку, шее, ямочке между ключицами, рука, проникнув в вырез халата, ласкала мою грудь. Мне вдруг захотелось, чтобы он накрыл меня своим телом, прижал к дивану... Мне хотелось ощутить его страсть и почувствовать себя желанной женщиной и, посопротивлявшись для приличия самую малость, отдаться на милость победителя.
   У меня так давно не было этого с мужчиной.
   Я почувствовала, что теряю над собой контроль. Нет, нет, Достман предупредил, что пока нельзя...
   И я начала очень осторожно высвобождаться из его объятий.
   - Нет, Слава, я же сказала...Пора спать, мне завтра рано вставать: надо еще успеть приготовить тебе поесть.
   Я поднялась с дивана. Слава огорченно засопел.
   - Спокойной ночи, - пожелала я и вышла.

13.

   Кажется, я вновь становилась женщиной.
   Впервые за долгое время мой макияж занял куда больше пяти минут, не без труда отыскав среди своих вещей давно томившуюся без дела плойку, я сделала прическу, маникюр, сменила джинсы на импортный брючной костюм.
   И в таком виде показалась утром перед только что проснувшимся Славой.
   Увидев меня, он буквально обалдел.
   - Я еще сплю...или это не ты?
   Я не смогла скрыть довольной улыбки. Подошла к нему и потрепала по волосам.
   - Не спишь, не спишь.
   - Сядь, пожалуйста, - тихо попросил он.
   Я аккуратно присела на краешек дивана и шутливо предупредила:
   - Руками не трогать. И губами тоже. Времени наводить марафет заново у меня не будет.
   Он не сводил с меня взгляда влюбленного мальчишки.
   - Какая ты...
   Боже мой, кто бы мог подумать, что два таких простых слова могут сделать женщину по-настоящему счастливой!?
   - Совсем забыл сказать: вечером зайдут наши ребята, - произнес Слава, осторожно накрыв мою руку теплой ладонью. - Звонили вчера, когда ты ходила в магазин. Не возражаешь?
   - Не говори глупостей, - я укоризненно посмотрела на него. - Приготовить им что-нибудь?
   - Не надо, Наташа. Они же не наедаться сюда придут, а проведать меня. Хотели поискать мне сиделку, но я сказал, что у меня есть...
   - Сиделка? - улыбнулась я.
   - Нет. Женщина, которая будет заботиться обо мне лучше всякой сиделки.
   - И что они сказали?
   - Сказали, что я ловкач: не выходя из палаты сумел найти себе кого-то! А сегодня вечером увидят - кого!
   Так вышло, что с сослуживцами Славы в больнице я не столкнулась ни разу. Но теперь знакомство было неизбежным. Не то, чтобы мне этого очень уж хотелось, но я понимала, что рано или поздно это должно случиться.
   Я взглянула на часы и поднялась с дивана.
   - Мне пора, Слава. Позавтракаешь на кухне или принести сюда?
   - Доковыляю, - он бросил взгляд на алюминиевые костыли, прислоненные к столу у изголовья дивана.
   - Ну, тогда не скучай, - я поцеловала его в щеку. - Позвоню.
   ...Конечно, перемена во мне не осталась незамеченной ни для Любы, ни для шефа, ни даже для нашей бухгалтерши Зои Александровны, проводившей меня долгим недоверчивым взглядом.
   - Я, между прочим, звонила тебе вчера вечером. Тебя не было дома, - объявила Люба, вопросительно посмотрев на меня.
   Не дождешься, подумала я и согласно кивнула:
   - Не было. Могла бы на мобильник. А что за срочность такая?
   - Ты как-то говорила, что у тебя есть диск с курсом английского. Хотела попросить для своего оболтуса.
   Ее сын Сева, насколько я помнила, учился в седьмом классе, и она часто жаловалась, что "инглиш" у него не идет совершенно.
   - Принесу, - пообещала я, усаживаясь за своим компьютером.
   Она оглядела мой костюм внимательно и ревниво, как это могут только женщины, потом проговорила:
   - Тебе очень идет. Давно ты его не надевала.
   Радости или сердечности в ее голосе я не уловила. Наоборот, фраза прозвучала так, будто Люба меня в чем-то упрекнула.

14.

   Возвращаясь с работы, я все же забежала в магазин и купила несколько пачек печенья: все равно чай гостям предложить придется.
   У подъезда я заметила троих молодых, крепких ребят. Один из них, в милицейской форме, держал большой полиэтиленовый пакет, и я поняла, что это и есть - они. Из домофона лилась бессмертная бетховенская "элиза": они ждали, пока Слава доковыляет на костылях до прихожей и откроет.
   С легкой растерянностью я подумала: ну, и что теперь делать? Переждать и зайти чуть позже? Или вместе с ними? Или сделать вид, что я не из той квартиры и подняться на другой этаж? И что потом...?
   Я мысленно "махнула рукой" - а, была, ни была! - и шагнула вперед.
   - Вы, наверное, к Славе, ребята?
   Они обернулись, и удивленно посмотрели на меня.
   - А вы, наверное...? - начал тот, что был в форме, но как раз в этот миг динамик домофона щелкнул, и раздался Славин голос:
   - Да?
   - Слава, это я, Наташа. Вместе с твоими ребятами.
   Он удивленно хмыкнул и открыл дверь.
   Менты вежливо пропустили меня вперед, и мы гуськом поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Ключ от квартиры у меня был, но я нажала кнопку звонка. В прихожей послышался приглушенный стук костылей о ковровую дорожку. Дверь распахнулась.
   - О, сколько вас! - шутливо воскликнул Слава.
   Мы "веселою гурьбой" ввалились в прихожую. Парни разделись, скинули обувь. Прошли в гостиную и по-хозяйски сложили диван: Славе с его поврежденной спиной это было, конечно, не под силу. Потом расселись, подвинули журнальный столик и извлекли на свет Божий бутылку коньяка, копченый рулет, полбулки хлеба, какие-то консервы в пестрой банке. Я почувствовала легкий укол обиды. Они что, считают, будто со мной он голодает?
   Слава опустился в кресло, отставил костыли и проговорил:
   - Ребята, это Наташа. Моя хорошая знакомая. Наташа, а это, слева направо: Виктор, Сергей и Саша.
   - Очень приятно, - сказала я.
   - Взаимно, - произнес Сергей, мент в форме. - Ну, что, раненый, отметим твое э..., выздоровление?
   - Не совсем, чтобы выздоровление, - заметил Слава, кивнув на костыли. - Скажем так: возвращение.
   - Пусть возвращение, - согласился Сергей.
   Я забрала хлеб, консервы и рулет и пошла на кухню.
   ...После двух - трех порций коньяка некоторая взаимная неловкость пропала, и все пошло, как обычно и проходит на подобных "мероприятиях". Парни рассказывали анекдоты, новости милицейской жизни и забавные случаи из своей практики. Когда все было выпито и съедено, я отправилась готовить чай.
   Пару раз до меня донеслись взрывы смеха: разумеется, в дело пошли анекдоты, не предназначенные для нежных женских ушей. Как все подвыпившие люди, гости Славы говорили громче обычного, и один раз я услышала: "А она ничего, Слава. Только..." Только "что" - я не уловила. Хорошо, если бы говоривший не имел в виду нашу разницу в возрасте. А за "ничего" - спасибо.
   Когда чайник закипел, я бросила в каждую чашку по пакетику чая, залила кипятком. Составила чашки на поднос и вернулась в комнату.
   Посидев еще с полчаса, ребята стали прощаться.
   Слава подхватил свои костыли и заковылял за гостями в прихожую.
   - Спасибо, парни. Заходите.
   - Ну, теперь не так часто, - улыбнулся Виктор, а Саша, посмотрев на меня, шутливо добавил: - Ты в надежных руках.

15.

   Погода стояла теплая, но о прогулках на свежем воздухе Слава не хотел и слышать. Я понимала, почему: не очень-то приятно предстать перед соседями и знакомыми неуклюжим инвалидом на костылях.
   - Ты мне еще коляску купи! И вози, как столетнего старика! - раздраженно бросил он мне однажды, но я не обиделась, хорошо понимая, что может чувствовать мужчина в подобном положении.
   В конце концов, мне удалось убедить его выходить на балкон, правда, Слава старался поскорее сесть на низенькую табуреточку, так что из-за перил была видна лишь макушка его головы.
   Вынужденное бездействие тяготило его, и я принесла ему свой ноутбук. Это был старенький "эйсер", но со встроенным модемом, и Слава нашел себе хоть какое-то занятие: выходил на одну из электронных библиотек Интернета, качал детективы и боевики отечественных авторов, а потом читал запоем.
   - Колоссальная экономия средств! - говорил он. - А так пришлось бы покупать эти книжки в магазинах.
   - Кормилец ты наш! - шутила я. - Ты еще начни их распечатывать и продавать соседям.
   - Так принтера нету, - отвечал Слава. - Принесешь с работы - начну.
   Его коллеги лишь деликатно позванивали, но больше не заходили. И правда, если даже третий - лишний, то что уж говорить о четвертом, пятом и так далее!?
   Мы впервые стали близки через полторы недели после выписки - и к черту Достмана с его ограничениями!
   ...В тот вечер мы поужинали, и, прижавшись друг к другу, сидели на диване и смотрели телевизор. Сова-ночник из ГДР не мигая созерцала нас в полутемной комнате своими огромными круглыми глазами. Я ощутила, как все возрастает напряжение Славы, как его руки блуждают по моему телу под халатом, выискивая самые чувствительные участки с целью возбудить и меня. Пальцы его левой руки проникли в чашечку моего бюстгальтера и принялись нежно крутить сосок груди, правая рука гладила живот, спускаясь все ниже, до трусиков, в трусики...
   Это могло плохо кончиться.
   - Слава, пора спать, - пробормотала я. - Мне завтра на работу.
   - Нет, - твердо проговорил он, не отпуская меня.
   - Что нет?
   - Я так больше не могу. И не хочу.
   - Но Достман сказал... - неуверенно начала я.
   - "Достман сделал свое дело, Достман может уйти", - процитировал Слава.
   - Вильям Шекспир?
   - Вячеслав Бондарев. Полное собрание сочинений, том первый, страница тоже первая...
   В следующее мгновение он накрыл меня своим нетерпеливым телом, распахнул полы халата и потянул трусики вниз. Уже не раздумывая больше над разумностью своих поступков, я лихорадочно обхватила его за плечи, и, облегчая ему задачу, приподняла бедра. От его сильного рывка тонкая ткань трусиков затрещала. Пульсирующая страстью плоть, освобожденная из его спортивных брюк, начала яростно и слепо тыкаться в низ моего живота, и я рукой помогла ей найти заветную цель.
   - Наташенька, - выдохнул он, войдя в меня. - Наташенька... я люблю тебя.
   Слившись в единое целое, мы словно падали в затяжном прыжке с огромной высоты. Звук телевизора утих где-то вдали, и теперь в ушах свистел то ли ветер, то ли горячее дыхание Славы. Или это был шум моей крови - не знаю. Я почувствовала, как по телу прокатилась теплая волна. Я знала, что за ней последует другая, выше и жарче, третья, потом последняя, самая сильная, самая горячая, которая принесет мне волшебный миг женского экстаза.
   Через две или три минуты Слава громко застонал, его тело содрогнулось - раз, другой, третий - и обмякло.
   Волшебный миг оказался таким коротким.
   Слава и сам почувствовал это. Чуть отдышавшись, он прижался ко мне и виновато прошептал:
   - Прости, Наташенька...
   - За что?
   - Все вышло так... быстро. Я знаю, у женщин это по-другому. Ну, им нужно больше времени. Но я просто не мог...
   - Все хорошо, Слава, - я нежно поцеловала его в губы.
   Мы долго лежали молча.
   Моя жизнь вновь начинала обретать смысл, простой, заключающийся всего в двух словах - любимый человек. И не только любимый тобою, а тот, для которого и ты - любимая женщина. Пусть в первый раз у нас не получилось - не совсем получилось - но у нас еще будет время, у нас вагон времени, целый товарный состав времени!
   - У тебя когда-нибудь была девушка, Слава?
   - Была.
   - И что случилось?
   - Ушла к другому. Ничего нового.
   Я нашла его руку, легонько сжала ее.
   - Если тебе неприятно...
   - Да нет, - равнодушно отозвался он. - Все давно отболело.
   Некоторое время он молчал.
   - Вот ты спросила меня однажды, почему я изъясняюсь как-то... не по-ментовски. Наверное, потому, что в свое время отучился три года на филологическом. Она тоже. Там мы и познакомились. Встречались два с половиной года. Я познакомился с ее родителями, она - с моим отцом. Дело шло к свадьбе, мы строили планы на будущее. И вдруг - все, будто кто сглазил.
   - Что "все"?
   - Я же сказал: ушла к другому. К одному из наших преподавателей. Солидный был мужик и с перспективами. Впрочем, не буду наговаривать, может, и любовь у них. А у нас с ней тогда что было? Я бросил учебу, чтобы не встречаться с ней, никогда больше не видеть ее. Может это и глупо, я же шел на диплом с отличием...Но тогда боль была сильнее рассудка. Почти год сидел дома, можно сказать, на шее отца: ничего не мог заставить себя делать... Потом немного отлегло. Увидел как-то объявление о наборе в школу милиции, поступил. И стал ментом с незаконченным филологическим образованием. Теперь сею на дорогах разумное доброе вечное...
   Я решила отвлечь его от невеселых мыслей, которые сама по неосторожности и вызвала.
   - Знаешь, когда я была студенткой, за мной тоже ухаживал один доцент. У него была такая смешная фамилия, Недайборщ. Украинская. Представляешь?
   - Почему смешная?
   - А почему "не дай борщ"? Кому "не дай борщ"? За что "не дай борщ"?
   - Н-да, логично, - согласился Слава. - Но человек-то он был хороший? Выходишь ведь за человека, а не за фамилию?
   - Может и хороший. Но у нас с ним так ничего и не было. У меня с ним.
   Неожиданно Слава повернулся ко мне и, прижав губы к моему уху, прошептал:
   - А правильно я сделал, что стал ментом: иначе я не встретил бы тебя, Наташа. Знаешь, я потом, ну, когда мне немножко полегчало, подумал, что жизнь - она всякая, будет еще и у меня в ней хорошее. И я не ошибся.

16.

   После того вечера мы уже не спали врозь.
   Я поудобней устраивалась в объятиях Славы, клала голову на его грудь и даже через майку чувствовала щекой свежий выпуклый шрам от пули. Под размеренный, как звук метронома, стук его сердца я засыпала.
   Кажется, я вновь обретала то, что в народе называется женским или бабским счастьем. Вот только это самое бабское счастье не бывает полным без детей, и иногда на горизонте моей памяти мелькало воспоминание о погибшем Саньке. Я понимала, что сына не вернуть, но все чаще стала задумываться о том, что боль потери можно смягчить, если... завести другого ребенка. Тем более, что сейчас к этому были, как говорится, все предпосылки: мы жили со Славой уже недели три и ни разу не пользовались противозачаточными средствами.
   Но что-то явно не получалось.
   - Ты хочешь от меня ребенка? - спросил он однажды.
   Этот вопрос вновь заставил меня почувствовать себя молодой и желанной женщиной.
   - У-гу, - мурлыкнула я. - Я хочу от тебя ребенка.
   Он крепче прижал меня к себе.
   - Тогда почему... - он замялся. - Ну, может у тебя там эта...спираль? Так это называется?
   Я улыбнулась.
   - Да, это называется спираль. У меня ее нет.
   - Так может дело во мне? Ну, после ранения... мало ли что.
   Я погладила его щеку.
   - Не волнуйся. Не в тебе, и не во мне. Просто так бывает. Когда я вышла замуж, у нас с Вадимом не было детей целых полтора года. Но это как раз было нам, ну, на руку, что ли, потому что мы жили у его родителей, достраивали кооператив... А как переехали, так я сразу забеременела - будто по заказу. И родился сын. Санька...
   - Ты говорила... - Слава помедлил, - что он умер?
   - Погиб. Как у вас говорится, в дэ-тэ-пэ.
   Кажется, он хотел спросить что-то еще, но я попросила:
   - Не надо больше об этом.
   Я уткнулась носом в его шею и почувствовала, как дрогнул его кадык.
   - Прости, - сокрушенно прошептал Слава. - Прости меня, Наташенька. Я знаю, каково это - терять близких людей. Мать умерла от рака, когда мне было двенадцать лет, отец - совсем недавно. Инфаркт.
   Некоторое время он молчал.
   - А знаешь, Наташа, ты так похорошела в последнее время.
   Это была, конечно, неловкая попытка сменить тему, но я оценила ее.
   - Спасибо за комплимент.
   - Это вовсе не комплимент.
   - Почему?
   - Потому что комплимент зачастую - лишь дань вежливости и не соответствует действительности. А я говорю правду: ты похорошела.
   Я и сама заметила это. Мои бедра округлились, груди налились соком (или чем там они наливаются?), из глаз исчез лихорадочный блеск затравленной обстоятельствами женщины. В душе моей воцарилось спокойствие и уверенность. Да, это был не комплимент.
   Слава крепко прижал меня к себе и начал тереться о мою ночную рубашку. Прихватил зубами мое ухо и стал легонько покусывать его.
   - Давай спать, - прошептала я.
   - Завтра суббота.
   - Ну и что?
   - Успеем выспаться, - пояснил он. Нащупал мою руку, потянул ее к низу своего живота. - Видишь?
   Сквозь ткань его плавок, я почувствовала возбужденную мужскую плоть.
   И мы занялись любовью.

17.

   Хотите верьте, хотите - нет, но я забеременела именно после той ночи.
   Я, как и многие женщины, вела календарик своих критических дней. Подошли обведенные карандашным кружочком даты, но месячные не наступили. Я выждала еще пару дней, потом купила в аптеке два разных теста - наш и импортный - и оба дали положительный результат.
   Первым моим побуждением было немедленно поделиться радостной неожиданностью со Славой. Но...подумав немного, я решила преподнести ему это, как подарок, благо его день рождения был на следующей неделе.
   Я и не подозревала, что судьба готовит мне еще один, куда менее приятный сюрприз, который заставит меня посмотреть на любимого человека совсем другими глазами.
   В то утро я решила выйти пораньше, чтобы успеть помыть свой "гольф": накануне вечером, когда я возвращалась с работы, прошел сильный дождь, и на наших разбитых улицах машину заляпало грязью чуть не до окон.
   - Чего это сегодня ты ни свет, ни заря? - удивленно спросил Слава, провожая меня из комнаты сонным взглядом.
   - Машину хочу помыть.
   - А я, с твоего позволения, еще подремлю с полчасика..., - пробормотал он и уткнулся в подушку.
   - Лентяй, - улыбнулась я. - Тунеядец. Завтрак на столе. Разогреешь сам.
   - Съем холодный: я же лентяй, - приглушенным подушкой голосом отозвался он.
   Я выпила кофе, оделась и помедлила минуту на пороге: поискать здесь какое-нибудь старое тряпье или найдется в гараже? Ладно, вроде там лежало что-то в ящике. Я захлопнула дверь, спустилась по лестнице и вышла на улицу.
   Нетрудно догадаться, что мои мысли были отнюдь не о заляпанном грязью "гольфе", и не о работе, где накануне Виктор подкинул мне срочный перевод нового договора с турками - они были о моем изменившимся за один день, точнее, за одну ту ночь, статусе. Пройдет несколько месяцев, и все всё увидят. Ухмылок, конечно, избежать не удастся ("гляди ты, на старости лет...!"). И сплетен. И вытянутой физиономии шефа: секретаршу он найдет без труда, а вот секретаршу со знанием английского моего уровня вряд ли.
   Но мне было плевать: это будет ребенок от любимого человека.
   ...Я поколдовала над хитрым замком, распахнула металлическую створку и вошла. Нутро гаража обдало меня холодом и сыростью. Я включила свет, открыла дверцу "гольфа", поставила на сиденье сумку.
   В углу гаража, возле двух "лысых" покрышек, стоял ящик с каким-то тряпьем. Чтобы не пачкать руки, я взяла из бардачка машины нитяные перчатки. Подошла к ящику, достала пару тряпок, одна из них оказалась бывшей фланелевой рубашкой с одним рукавом, происхождение другой, мне установить не удалось. Под тряпьем лежало несколько разнокалиберных гаечных ключей. Очень хорошо. Мои остались в том гараже, и я все забывала забрать их оттуда. Возьму эти: нельзя же ездить совсем без инструментов, мало ли что может случиться в дороге?
   В полутемном углу я не заметила, что за один из ключей зацепился какой-то предмет на цепочке, и обратила на него внимание, лишь тогда, когда он с легким металлическим стуком упал под колесо "гольфа".
   Я наклонилась и подняла его.
   В глазах у меня потемнело, виски будто сжало тисками... Заинтересовались? Напишите мне, и окончание повести будет выслано вам по электронной почте.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"