Так все не просто, что, как и не бывает. Грустно без низа, только такова духовная сущность: верха у ангелочков есть, а низа нет. Мучаются, летают вокруг, а сесть им не на что. Прохор хватает их за крылышки, да так и держит , пока они не отдохнут , а они в благодарность ему тапки приносили или цветов каких.
Прохор, бывало, снимет шапку, а ему на голову снег из хризантем или розовых лепестков там. Это ангелочки благодарят своего охранителя.
Ангелы, бывало, прилетят, накричат на ангелочков, так Прохор вступится - вы же, говорит, их пожалейте, они же, говорит, убогие, у них же нет ничего, окромя верха. И все улыбается так, и борода у него то колышком, то как веник становится , потому что расчувствовался, глазки слезами заволокутся - это у ангелочков.
Потом то я, правда, подпалил им квартирку - тут-то всем им похуже стало, и от соседей, и от начальства, да и боженька стал ругаться, мол, что же это такое, то ангелочки его живут в саже да копоти, как в геенне какой, иной раз, кричит боженька, перед Богом неудобно. Прохор в такие моменты не мог рядом стоять и слушать, уходил на кухню, начинал петь что-нибудь веселое или невеселое.
Мишка Болдырев придет, плечиком поведет, соколом посмотрит, гитарку возьмет, споет чего, так ангелочки хлопают, у них от счастья слезы по щечкам текут, а от этих слезок приятно так пахнет, лучше, чем от цветов или от женщин, Прохор сразу все форточки закрывает, чтобы только запах не ушел на улицу.
Мишка на все это смотрит, улыбается, табуретку возьмет, принесет в комнату, а после поставит на нее ногу и скажет :
- А, друг ка мой Прохор, неси мне чаю.
Потом, бывало, табуретку о пол разобьет и домой.
Я-то щепочку тогда, помнится, подобрал и к себе уволок, они и остренькие, и горят хорошо.
Только есть у ангелочков что-то почище слез.
Утром ангелочки бороду Прохору расчешут, волосы, те что остались, тоже, Прохор весело так улыбается, где, поет , твои крылья, которые так нравились мне. Или в постели валяется, пока ангел какой с презрением , с отчаяньем даже, по заду его не огреет, только Прохор не обижается, знает, что он один такой , оттого им с ним и мыкаться . Правда, ангелочки начинают волноваться, носятся по квартире, орут , плачут, пока ангел или херувим какой матом благим не заорет и не вылетит в окно, во двор, на боженьку там в песочнице с детьми играющего покоситься и вверх, в Чертоги на поганца жаловаться перед Творцом, потому что надоел и жирный стал, как Мамона. Небось, понятно, что и деньги-то он пропил.
Только то не правда, Прохор то их не пропил, скорее проел: на батоны с изюмом и маслом на консервы, на сало всякое спустил . Да и как тут утерпишь, когда божьих людей много, а божьих денег совсем мало, копейки одни , медяки. Гроши. Особенно, когда я у него в голове сижу : это же и курочки надо, и колбасы, и чем-нибудь запить. Таким.
Вот ночь приходит, так я у него из головы то и вылезу. Чувствую, плакали ангелочки недавно, душа то сразу растревожится, и давай меня изнутри жечь, а по стенам ангелочки за белокурые волосики булавками к стенам пристегнуты. Только один совсем низко почему-то . Со стульчика, да еще если книжечку положить, " Путешествие в Тибет" называется, так и достать можно, щепочка то у меня припасена, и горлышко беленькое сосем близко, а как только первые капельки крови ангелочков покажутся, так сразу так все хорошо становится, и как будто цветы везде, и как будто дома я наверху, и у меня тоже низа нет, и лететь можно . И лечу.