Аннотация: Поскольку работа над "Трое из Малых Кикимор" застопорилась, я написала вот этот рассказ предысторию -- как начинала Ляля. Кто не читал "Трое ...", но любит мистику, тоже найдёт рассказ интересным.
Вызов у меня был первый. Первый самостоятельный и первый вообще. А теоретическая подготовка длилась два дня. Не очень всё это вдохновляло.
Борис, босс мой, экипировал меня лично, засунув мне в рюкзак с эмблемой конторы: пластиковый круглый термометр со стрелкой (стеклянные иногда лопаются при приближении призраков), несколько камер (для имения достоверной информация в случае, если сотрудник, я, то есть, умрёт от разрыва сердца при виде призрака), точный план помещения (предоставлен, ясен пень, клиентом, и лично Борисом размечен на предмет расстановки оборудования), блокнот с карандашом (снять подробные показания со свидетелей явления: хозяина дома и горничной), и... моток чёрной тонкой нити с клеем:
- Возле каждой двери наклеишь, у пола, так, чтобы никто не знал, сразу после ухода привидения проверишь на целостность.
Я промолчала, хотя глубоко сомневалась в способности привидений рвать нитки призрачными лодыжками.
Дом был частный, довольно большой и с виду ветхий, с почерневшими камнями и стенами, обвитыми плющом. Подобная имитация старины стоит недёшево. Я здесь десять лет назад в прятки играла, и не было здесь тогда никакого дома. Так что на старину хорошо кто-то потратился.
Однако возле приоткрытых кованых ворот охраны не было. В зябкой тишине октябрьского вечера я прохрустела гравием до узкого, неприветливого крылечка.
Дверь открыл сам хозяин дома, которого Борис при описании проблемы назвал "дедушкой".
Дедушка был двух метров ростом и не менее метра в плечах, с тростью, легко способной заменить хорошую дубинку, в правой руке. Этим колоритность дедулиной внешности не ограничивалась: лицо его было иссечено как морщинами, так и парочкой шрамов, из-под кустистых чёрных бровей холодно и жёстко светились серые, ясные глаза, а седые волосы и сизые вислые усы были на удивление густы. Одет он был в пижамные штаны, шлёпанцы, водолазку, роскошный малиновый халат с "боярскими" рукавами и турецкую феску.
- Здрасьте, - пискнула я.
Дедушка хмуро оглядел моё тщедушное тельце, потом без лишних церемоний перегнулся через меня и исследовал эмблему на моём рюкзаке.
- Вот оно что, - гулко проворчал он. - Вы, гражданочка, специалист будете?
Тон у него был ужасно недружелюбный.
- Да, Тадеуш Матвеевич, - смиренно согласилась я, сама остро ощущая полную здесь неуместность. - Из "Гост Хантеров" я.
- Папу моего, благодарение Богу, Матиушом звали, а не Матвеем, - сердито сказал дедуля. - Прошу войти.
"Интересно, у пана нет привычки избивать русских девушек ногами?" - панически пискнуло у меня в голове. Я невольно взглянула на ноги хозяина, проходя у него под мышкой в крохотную прихожую. Копыта были что надо, сорок пятого разношенного. Шлёпанцы были надеты прямо на сапоги кавалерийского вида.
- Вы не раздевайтесь, не раздевайтесь, - рявкнул он. - Холодно у нас, с отоплением проблемы.
Из наших ртов и впрямь вываливались клубы пара.
- Вон, тапочки повяжите поверх ботинков, - подсказал дедуля. Пока я послушно обувалась, он нетерпеливо пошлёпывал ладонью левой руки по набалдашнику трости. Звук получался противный.
- Пройдёмте в залу, - приказал Тадеуш Матиу... Мати... Матюшович, что ли? Я пугливо потрусила за ним, мимо узкой лестницы наверх, по захламленному коридору. Пан Тадеуш сильно прихрамывал на правую ногу, но держал при том строевой шаг.
Зала была так неправдоподобно велика по сравнению с прихожей и коридорчиком, что мне захотелось ударить себя по щеке, чтобы справиться с нахлынувшей волной агарофобии. Вместо этого я как можно более деловым тоном спросила:
- А откуда оно здесь обычно появлялось?
Пан Тадеуш взглянул на меня так сурово, что я невольно отшатнулась, решив, что за неуместность вопроса счас огребу тростью. Дедуля тем временем действительно поднял палочку и решительно ткнул в дальний конец:
- Оттуда!
Я скептически оглядела предполагаемую точку выхода: всю дальнюю половину зала.
- Ага, - сказала я. - Хорошо, ладно. Вы идите, я аппаратуру расставлю.
Надо было, конечно, опросить ещё и свидетельницу, но сцена, долженствующая последовать за просьбой её вызвать, почему-то рисовалась мне в кровавых тонах. В жизни не встречала человека, вызывавшего такую дрожь.
Пан Тадеуш строго посмотрел на меня и сказал:
- Я пришлю горничную, она его два раза видела.
Весь его тон говорил, что он думает о подобных мне специалистах.
Пока строгий дедушка ходил за свидетельницей, я лазила по верхам и, сверяясь с планом, развешивала видеокамеры.
- Ты что здесь делаешь? - строго спросил меня откуда-то снизу молодой мужской голос. - Спать пора!
- Простите? - глупо переспросила я, оборачиваясь.
- А... э... - сказал стоящий внизу черноволосый юноша славянского типа. - Это ты прости, я тебя с сестрой двоюродной спутал. Вопрос, впрочем, остаётся открытым: ты что здесь, ребёнок, делаешь?
Я спустилась с карниза по декоративной полуколонне (адский труд, прошу заметить), оправилась и со злостью сказала:
- Я здесь, дяденька, работаю. Привидение ловлю.
И для наглядности указала на эмблему на курточке. Этого можно было и не делать: взгляд юноши и так уже блуждал по поверхности моей груди.
- Привидение - это хорошо. Это, девушка, хорошо, - наконец мурлыкнул он. - Только как же Вы его поймаете, если его, простите, пани, нет?
- Как это его, простите, пан, нет, если свидетели говорят, что есть?
- А свидетель только один. Горничная. Вы, простите, пани, не знаете, что это за женщина. Она то и дело пьяная ходит, да ещё и мистику всякую читает. Вот и мерещатся ей всякие привидения. Я вот тоже сюда порой спускался ночью, в гостиную - то и дело здесь свои книги забываю, а ночью иногда бессоница мучит, вот и читаешь. И ни разу я здесь, простите, пани, не видал привидения - ни разу!
Тон брюнета был до отвращения самодовольным.
- Я даже, простите, пани, сам с Вами готов ночью посидеть, потому как скучно Вам тут будет ждать его!
- Нет уж, простите, пан, спасибо, мы уж тут как-нибудь сами справимся, - отрезала я.
Со стороны двери в прихожую загромыхали шаги пана Тадеуша. Дверь скрипнула, и шаги стали отчётливей. Я взглянула в ту сторону: зрелище марширующего дедули того стоило. Он шёл на меня, словно в атаку. Глаза его решительно сверкали, и губы сжаты были в линию. Из ноздрей вырывался пар.
Вслед за дедулей робкой трусцой бежала женщина лет сорока, русская, с крашеными в каштановый цвет волосами и интересным, но глуповатым лицом. Одета она была словно горничные в фильмах про Шерлока Холмса.
"Строгие здесь, однако, нравы", подумала я, разворачиваясь для достойного принятия боя.
Дедуля, однако, прошагал мимо меня, встал перед юношей и что-то гневно ему рявкнул не по-русски, но довольно понятно, что-то вроде:
- Ты здесь что забыл? Ты знаешь, сколько времени? Ты почему не спишь?
Брюнетик всё тем же ленивым и самодовольным голосом сообщил, что пошёл искать какую-то Настюшку, которая смылась из своей комнаты в неизвестном направлении.
Пан Тадеуш сказал, что Настюшка ушла из комнаты горничной пять минут назад и, наверное, второй сон уже видит, чего он, господин Ковач, желает также и юноше.
Брюнетик пожал плечами, пожелал в никуда по-русски спокойной ночи и ушёл, надо думать, последовать рекомендациям дедули.
"Да здесь, оказывается, полно народу", подивилась я.
- Да, - сказала горничная и покраснела. - Знаете, про вампиров люблю.
- Ага, - сказала я. - А про привидений?
- Нет, - сказала горничная сердито и покраснела ещё больше. - Только про вампиров. Вы что думаете, что я?..
- Я должна отрабатывать и эту версию тоже, - отрезала я (поскольку "сказать" уже надоела) и кивнула на зрачок видеокамеры. - Все мои действия снимаются и контролируются, всё должно строго соответствовать инструкции. Как он выглядел и откуда появлялся?
- Не знаю, откуда. Когда я заходила, он уже бродил по зале. Он такой... словно гнилой весь, в каких-то страшных тряпках, со свечой в руке.
- С пола стеариновые капли с утра не приходилось отскребать? - вскинулась я.
- Нет, капель не было.
Это ничего не значит. Может быть, "призрак" держал свечу так, что стеарин стекал на руку.
Во всяком случае, я очень надеюсь, что призрак действительно ненастоящий - мне почему-то кажется, настоящий не стал бы свечой пользоваться. И наконец-то я поняла, зачем надо наклеивать нитки в дверном проёме...
Холод был собачьим. Холод был доисторическим. Этот холод пришёл из самых глубин Ледникового Периода, чтобы покарать меня за самонадеянность. Скрючившись, я синими пальцами перелистывала страницы забытой в очередной раз брюнетиком книги, рассматривая в неверном свете, идущем от огня в камине, польские письмена. "Так это польский? А я думал, это транслитом..." - как сказал один веб-сёрфер. Книга была классическим изданием Хмелевской, открывала мужчинам секреты женской сущности.
В отличие от света, теплом камин делиться ну никак не желал.
Я кинула жалобный взгляд на термометр... Плюс два градуса. А мне казалось, что все минус сорок...
Уткнувшись в книгу, я вновь принялась умиляться братской схожести языков двух враждующих народов. Не то чтобы я враждовала с поляками, зато мне доподлинно было известно, что вот как раз поляки со мной враждуют.
На серые в полумраке страницы легли светлые блики, и меня обдало странным, удушливым запахом. Пахло плесенью, землёй, подтухающим мясом...
Обмирая, я подняла голову.
На меня с каким-то нездоровым, как мне почудилось, гастрономическим интересом уставилось нечто.
На привидение оно, по моим понятиям, походило меньше всего. Скорей на упыря. Сквозь прогнивший, оборванный саван проглядывала одежда весьма старинного вида. Но поскольку и она изрядно подотлела, из под неё выглядывало прелого вида бельё и ещё более несвежего вида тело. Кожа на туловище, голове и руках также свисала неопрятными лохмотьями, предоставляя мне замечательную возможность полюбоваться анатомическим строением субъекта.
Вдоволь наглядевшись на мою испуганную физиономию, призрак дома Ковачей равнодушно отвернулся и пошаркал гнилыми ботинками дальше, попутно заглядывая во всё, что открывается, и так и оставляя крышки и дверцы открытыми. На какое-то время он скрылся за большим старым шкафом возле одного из окон... и так и не показался снова...
Я скрючилась ещё сильнее и всю ночь провела, вздрагивая от малейшего шума.
Наутро я была случайно обнаружена горничной, накрывавшей завтрак на длинном овальном столе посреди залы. Кинув взгляд на скатерть, я насчитала пять приборов.
- Идите умойтесь, - сказала женщина. - Вы приглашены к завтраку... Пан Тадеуш очень строг.
Дедуля со странностями, это я поняла. Уточнив местонахождение ближайшей ванной, и, главное, туалета, я по-солдатски быстро привела себя в порядок и подошла ко столу практически одновременно со вчерашним брюнетиком, ещё молодой, но очень усталой с виду женщиной и девочкой лет четырнадцати, одного со мной роста и похожей причёской.
Не буду описывать завтрак - он был сущей пыткой. Достаточно упомянуть, что, влезши в автобус, я набрала номер одного психолога и жалобно сказала в трубку:
- Кшиштоф, пожалей меня, я провела половину суток, общаясь с поляками!
- Езус-Мария, - выдохнула трубка. - Ляля, прямо сейчас передо мной лежит поляк, ещё в приёмной у меня сидит куча поляков, потом я пойду домой и сяду ужинать ещё с тремя поляками, а потом лягу спать и буду смотреть сны на польском языке...
Трубка помолчала, а потом коротко, отрывисто загудела.
Как всегда, известие о том, что кому-то ещё хуже, меня приободрило.
- Не порваны?.. Ладно, а что насчёт температуры?
- Упала градуса на три перед его приходом и потом на столько же поднялась.
- Так... ладно, посмотрим, что камеры показывали. Какая следила за областью со шкафом?
Я сверилась с планом:
- Номер пять.
Однако номер пятая нам ничего не показала - словно магнитом над ней водили.
Через несколько минут мы точно знали, что ни одна другая камера также ничего не зафиксировала: все были размагничены.
- Однако, - сказал Борис, почёсывая затылок. - А что там рядом со шкафом?
- Полуколонна, окно, потом опять полуколонна, потом...
- Ключевое слово, дорогая моя - окно! - поднял палец босс. - Завтра ночью, как ни в чём не бывало, продолжаешь наблюдения и ставишь камеры по тем же местам. А я ставлю камеры напротив окон. Так что осталось предупредить Тадеуша Матвеевича, - бодро сказал он, придвигая телефон.
- Матюшовича, - проворчала я. При мысли о повторении вылазки в стан врагов меня мороз продрал по коже...
...На этот раз часть камер всё же показала записанное. Та часть, что была установлена снаружи.
На одной из них довольно отчётливо было видно, как к окну подкрадывается давешний брюнет, правнук пана Тадеуша, Янек. Осторожно переодевается в кустах в страшного вида костюм - под ним, на майке, установлен прибор, портивший наши записи. Уже влезши в окно, Янек зажигает свечу и мерными шагами идёт меня пугать...
- Мне достаточно, - поднял руку пан Ковач. - Этого мне достаточно.
- Но мы же ещё не показали, как Настюшка... - начала я.
- Целуется с русским мальчиком? - равнодушно осведомился дедушка. - Я знаю. Нет, меня больше заинтересовал Янек. Вот значит, кто меня в ту ночь...
Пан Тадеуш замолчал, крепко задумавшись и опершись подбородком о сложенные на набалдашник трости руки... посидел... и растаял, будто и не было его.
Через несколько секунд термометр на столе показал повышение температуры воздуха на семнадцать градусов, и мы с Борисом наконец-то согрелись.
Ходила я потом на этот пустырь. Так он пустырём и остался - нет там ни дома, ни старого сада... Ничего там нет, кроме ям и травы. Что сталось с полукровкой-Настюшкой, с её мамой и с Янеком? С горничной Верой? Что произошло между ними и старым Ковачем?.. Так я и не узнала никогда...