Человек привлек внимание сразу, как только вошел в дверь - неторопливо, почти бесшумно, склонив голову под низким косяком. Было за его небрежностью нечто, заставившее меня сглотнуть ужин, комом вставший в глотке. Еле заметное напряжение, быстрый ли настороженный взгляд, который незнакомец кинул в зал, а, может, едва уловимая эманация силы? Темной силы. Почувствовав однажды, ее "запах" не спутаешь ни с чем, он бьется в памяти, точно рой навозных мух, тягучий и гнилостно-сладковатый.
Но оно было - и ушло, это мимолетное ощущение, и непонятно, действительно ли встрепенулся во мне спящий Ангел, или просто усталость сыграла злую шутку.
Я провел ладонью по лицу - отчасти протирая глаза, отчасти маскируя собственное внимание и настороженность. Мужчина прошел в трактир, занял столик неподалеку, и теперь я мог сколь угодно разглядывать профиль, освещенный рыжим пламенем очага.
Юный разносчик порскнул к новому посетителю, принимая заказ, а на обратной дороге я придержал мальца за рубашку.
- Эй, Герман, или как тебя там...
И, когда тот нагнулся, негромко спросил, разглядывая обгорелый под солнцем нос: - Кто таков? Клиент твой новый?
- Знать не знаю, господин, - бормотнул пацаненок, - только сегодня прибыл, наверху остановился.
- Ладно, - я сунул в тощую лапку, обсаженную бородавками, медную монетку. - Услышишь что - дай знать.
Герман подобострастно кивнул и улетел на кухню, оставив меня продолжать игру в дознавателя. Я глотнул из кружки деревенское разбавленное пиво и с досадой поморщился. Интересно, удастся когда-нибудь свыкнуться с простой мыслью, что я уже никакой не Ангел, а настоящее служение Ордену осталось позади, отрезанное заклинанием очередного темного, сделавшего меня калекой?
Еще недавно я был доволен жизнью и несказанно горд, что принадлежу к Ангелам. Мы никогда не показывали открыто свою причастность к Ордену, однако, каким-то образом нас узнавали сразу. Может, по особой стати и самоуверенности? Да по блеску в глазах и одержимостью миссией, возложенной Святой Церковью?
Дознаватели, слуги Неба, защищающие божьи творенья и выслеживающие тварей, посмевших воспротивиться Божественным устоям.
Нас боялись. Боялись даже простые люди, от которых в первое время служения я ожидал, по меньшей мере, благодарности. Поначалу ужас, плескавшийся в глазах спасенных, меня раздражал и огорчал, но потом Наставник научил не принимать все близко к сердцу. Разве обращает внимание лекарь на страх больного?
Я торжествовал и упивался правдой. Сколько раз мой меч, озаренный светлым пламенем, сек немытые шеи проклятых колдунов и ведьм? На третьем десятке я сбился со счета. Я полагал, что так будет всегда, а если уж суждена мне смерть, то станет она ликующим переходом в небесные чертоги.
Последний колдун научил меня уму-разуму и, умирая, преподал урок куда более глубокий, нежели все россказни наставника. Ледяная секира, последний всплеск эманации темной твари, аккуратно срезала мне ногу чуть повыше колена, и, если бы не братья, лежать бы мне в той же пещере. Иногда я думаю, что так было бы лучше.
Целая зима боли, черной лихорадки и попыток ходить заново, бередя деревянной ногой едва зажившую культю - в конце концов, я был сочтен достаточно исцелившимся. А потом "милосердно" выставлен за стены цитадели, ведь "безногих Ангелов не бывает". А заодно еще и лишен права, ну и, конечно, возможности, припадать к Источнику, потому что неизвестно, во что может вылиться святая сила, пройдя через оскверненное колдовством тело.
Впрочем, совсем они меня не бросили - скудное месячное содержание, скорее похожее на кость, кинутую псу с господского стола. И единственная служба матери-церкви, на которую я способен - это всегда смотреть по сторонам. Голубь-посыльный клюет сейчас зерно в моей комнате, и, сдается мне, что будет сегодня птичке работа.
Я снова принялся разглядывать подозрительного постояльца, стараясь не ошибиться и не навлечь гнев Ангелов на голову невинного. Забавно, но в дни, когда я ходил на обеих ногах, подобные вещи меня мало интересовали...
Худое обветренное лицо с грубоватыми чертами, но худоба, скорее, болезненная, словно нечто разъедает мужчину изнутри. Взгляд бесстрастен и даже холоден. Седые волосы длинными сосульками неопрятно раскинулись по спине, но их обладатель еще не стар. Темная рубаха, светлая кожа - приметы знакомо складывались в строки, которые я при надобности начерчу на пергаменте.
Рыжий здоровяк, сидящий между мной и седоволосым и, к слову, служивший отличным укрытием, не спеша поднялся и, бросив пару монет на стол, пошел к выходу. Подозреваемый повернул голову, и я заученно уставился ему за спину, однако, глядел он не на меня. Только сейчас я понял, что мужчина за столом не один. Спиной ко мне сидела женщина, скорее даже, девчонка - очень уж по-детски трогательно торчали острые лопатки. Лица мне видно не было, зато я отчетливо зрел пламенеющие маленькие ушки, обрамленные непослушными темными завитками, выбравшимися из забранных на затылок волос. А еще цыплячью шею и тощие плечики. Мужчина что-то тихо говорил девице, а она сидела, выпрямившись, точно кол проглотила, и только медленно кивала время от времени.
Я попытался припомнить, видел ли ее раньше в корчме или деревеньке, но ни до чего толкового не додумался. Девицы меня интересовали мало, редко, и с одной единственной целью. Ну, если, конечно, не летали на метле, или не устраивали шабаш в чистом поле. А эта еще и спиной сидела.
К тому же, в деревне я остановился всего неделю назад. Поселения на перекрестках дорог тем и удобны, что можно не носиться, высунув язык, по округе в поисках темных. Тварей, обычно, самих влекут подобные места - и жертву для колдовства подыскать, и затеряться проще в случае опасности. Но только сложно спрятаться от Ангела, пусть даже и бывшего.
Седоволосый залпом опрокинул в себя кружку, коротко кивнул девушке, бросив на нее быстрый цепкий взгляд и, поднявшись, пошел к лестнице. Я слегка разочарованно посмотрел ему в спину - похоже, постоялец отправился на покой, и расследование мое откладывается на неопределенный срок. Всяко, заниматься волшбой в трактире ни один колдун не рискнет - заслуга Ангелов и их печатей на всех более-менее людных местах. Если седоволосый, конечно, не отправится погулять через окно...
Такой вариант я тоже не исключал, и, опершись на костыль, тяжело поднялся и заковылял к стойке. Заодно и на девушку поближе гляну.
Проходя мимо нужного столика, я неловко покачнулся - хоть какая-то польза от моего положения - и, чтобы не упасть, ухватился за хрупкое плечо. Тьфу ты, точно девчонка! Дернулась, подняла испуганные глазищи - и как только кости под моей рукой не треснули?
- Прошу прощения, - я виновато улыбнулся, наблюдая, как страх в ее глазах мешается с жалостью и, мысленно скрипнув зубами, двинулся дальше.
Корчмарь, ушлый низкорослый мужичонка, поднял на меня заплывшие жиром глазки и подобострастно оскалился, обдав запахом чеснока: - Чего изволите?
- Еще пива, - я кивнул на оставленную на столе кружку и подвинул к жадным пальцам трактирщика серебряную монетку. - Уважаемый, вон та девица в зеленом платье - здешняя?
- Понравилась? - корчмарь подмигнул. - Не, пришлая, со вчерашнего дня тут живет. Да только тоща больно. Не то, что кухарка моя. Могу к вам с пивом-то в комнату прислать, ежели пожелаете. Недорого.
- Нет, благодарю.
Похоже, мне не слишком удалось скрыть всколыхнувшуюся волну неприязни, потому как корчмарь дернулся и поджал губы. Впрочем, после следующего серебряка настроение хозяина улучшилось.
- А скажи-ка, друг, - я покосился на разоравшихся в углу пьянчуг, - ничего у вас тут в деревне в последнее время не происходило? Странного?
Трактирщик поскреб щеку:
- Ну... у вдовы корову увели, цыгане. С месяц назад то было, но вора поймали. А на прошлой неделе, вот, дочка мельникова пропала, да еще собака у пекаря сбесилась.
- А как дочка пропала? - насторожился я и через плечо кинул взгляд на девчонку в зеленом. Та, нахмурившись, выглядывала что-то на дне своей кружки.
- А кто ж его знает, как, - трактирщик щелкнул пальцами, вызывая из зала помощника. - Мельничиха говорила, что за грибами в лес пошла, да сгинула, а я вот думаю, сбежала с кем. У нас такое частенько происходит - стоит девке в сок войти, так обязательно какой приезжий хлыщ нарисуется. Герка! Еще пива господину.
Я задумчиво кивнул корчмарю - ничто не указывало, что мой подозреваемый причастен к делам недельной давности - и собирался, было, продолжить трапезу, как мерный гул разговоров в корчме вдруг сошел на нет. И, уже оборачиваясь, я почувствовал холод - точно ледяными когтистыми пальцами провели по позвоночнику. Ощущение темной силы ударило, скрутило изнутри, дыхание перехватило, и я встретился взглядом с пустыми глазницами человеческого черепа в навершии посоха.
Седоволосый, одетый в потасканный длинный плащ, неторопливо спускался по лестнице, а жуткий посох в его руках глухо постукивал в такт шагам.
Некромант. Слово тяжело ударило в голову, будя охотничий азарт и праведный гнев. Идет себе спокойно, и даже не таится, мразь!
Я ногтями впился в деревянную стойку и бросил короткий взгляд вокруг, ожидая криков, возмущения, ужаса, да чего угодно. Только не того, что разглядел в глазах посетителей - неясную опаску и... безразличие? Они все, все до одного, сделали вид, что появившийся в людной корчме колдун - вовсе не их забота, да и вообще, никто ничего не заметил. Будто так и надо. Скотские создания, да, полно, стоят ли они того, чтобы их защищать?
Впрочем, я не вправе рассуждать о миссии - сейчас нужно подняться к себе и отправить братьям письмо. До ближайшего монастыря ночь пути, так что к утру... я снова бросил взгляд через плечо, прикидывая, как бы половчее пробраться к лестнице и заметил, что колдун исподлобья уставился на что-то в зале - мрачно, с вызовом и, в то же время, с долей опаски. Странный это был взгляд, и, проследив за ним, я увидел, как тощая девчонка тяжело, будто противясь собственной воле, поднимается из-за стола и медленно идет к колдуну. Подошла, постояла, задрав голову, вроде, заговорила о чем-то. Гул в помещении к тому моменту уже возобновился, о чем я изрядно пожалел. А седоволосый кивнул, криво ухмыльнувшись, и они с девчонкой двинулись к двери.
Дочка мельника! - родилось в голове подозрение. - А эта - вторая жертва. Похоже, колдун сильный, обитает тут вовсе не с сегодняшнего дня, и логово вне корчмы имеет. И, если Ангелы его не обнаружат, здешние семьи лишатся еще не одной девственницы.
Я подождал немного, собираясь с духом и, шепча про себя молитву, а потом, решив, что некромант отошел достаточно, чтобы не услышать скрип двери, кивнул корчмарю и похромал к выходу.
- Господин, а пиво как же? - растерянно окликнул Герман, на что я обернулся и пообещал вскоре возвратиться.
Пряная июльская ночь мягко обволокла и сонной истомой опустилась на голову, стоило двери корчмы закрыться за спиной. Я немного постоял, давая привыкнуть глазам, и слушая, как тихо поскрипывает вывеска над головой. Небо, на мою удачу, было безоблачным, и луна тускло освещала деревенскую улочку, густо обсаженную липами и акацией. Где-то лениво взлаяла собака и я, опираясь о перила и привычно орудуя костылем, спустился с высокого крыльца. Прохромал к боковой калитке и осторожно протиснулся наружу, готовый в любой момент изобразить припозднившегося выпивоху. Впрочем, улица была пуста, только далеко впереди смутно замаячила высокая фигура колдуна. Я его заметил как раз вовремя - еще мгновение, и некромант свернул в проход между домами, а я, прошипев сквозь зубы ругательство, спешно похромал в нужную сторону. Давненько мне не приходилось преследовать врага, вот и подвели расчеты - выжидая время, я невольно сориентировался на себя - прошлого, еще не искалеченного, Ангела.
Нет, я отнюдь не собирался догонять колдуна - и в лучшую мою пору бой с прислужником смерти требовал мастерства и помощи Света. И вовсе не героическое намерение спасти невинную девицу выгнало меня из таверны. Этой девчонке уже ничем не поможешь, но ведь остаются другие. И главной задачей для меня стало сейчас - найти место, в котором обитает тварь, откуда черпает свою силу, а потом направить по нужному следу настоящих Ангелов.
При мысли о братьях кожу на груди привычно защипало. Отозвалась печать - тавро, нанесенное рукой настоятеля, сжигающее оскверненную плоть и ограждающее меня от Источника Света. Так что все мое оружие сейчас - костыль - таким только от собак отбиваться, да нож в голенище единственного сапога. Куда уж тут геройствовать...
Я приблизился к месту, где исчез некромант, и остановился, настороженно прислушиваясь, принюхиваясь, пытаясь поймать отголоски биения темных сил. Где-то стрекотал сверчок, пару раз ухнула сова в отдалении, а ветер принес запах горьковатого печного дыма - не иначе, баня топится. Колдуна я не почувствовал и, настороженно прощупывая костылем дорогу, углубился в заросли лебеды и крапивы, обрамляющие еле видную тропинку между сараями. Будет плохо, если я его окончательно потерял...
Миновав черные стены построек, я понял, что деревенька неожиданно закончилась, а тропа исчезает среди дремучих елей, совершенно теряясь в лесу, в котором и днем-то темновато. Скорее для очистки совести я спустился с пригорка и, вдохнув полной грудью запах хвои, раздраженно поморщился. Все. Упустил.
Со злости я вдарил ладонью по раскидистой лапе, выбивая из нее лесной мусор, а потом внезапно насторожился. Тонкий слух уловил странный, протяжный звук, нечто, похожее на пение. Нет, вопреки всему, вовсе не страшный, скорее - печальный зов. Наверное, так зовут друг друга раненные лесные звери, или...
Снизу треснула ветка, и я чуть не свалился; вовремя перенес вес тела на здоровую ногу и, расцарапав жесткой хвоей лицо, тяжело ударился о ствол. Темнота. А где тропа?
Я с трудом выпрямился, ломая ветки, растерянно оглянулся - вокруг только смутные силуэты деревьев. Поднял голову, и над чернотой еловых верхушек увидел крупяную россыпь Млечного пути. Тревога неприятно царапнула грудь, но тонкая, точно хрустальный ручей, мелодия вновь завладела моими чувствами. Что в ней было? Грусть, осенний ветер, умирание, тихая обреченность? Сучковатые корни и еловые шишки сменились мягким ковром - костыль больше не цеплялся за ветки, а в воздухе растекся запах меда.
Наставник сидит на возвышении - пусть далеко, но я вижу, что смотрит ласково. Зовет, машет рукой.
- Возвращайся, - доносится до слуха тихий вздох. Я медленно иду навстречу, а на сердце впервые за долгое время становится легко и просто.
Неожиданная боль в переносице заставила фигуру Ангела расплыться в воздухе, и я увидел темный мир, перечеркнутый прутьями. Решетка?
Запрокинул голову - изогнутое лирой железное навершие упирается в небо, а ладони обнимают холодный металл. Ворота, а за ними... надгробия? Нет, показалось.
Краешком сознания я ловлю натужный скрип заржавевших створок, но солнце, всходящее за спиной наставника, так тепло согревает, и музыка становится громче, но остается такой же хрупкой. Мне кажется, что это свирель...
Наставник поднимается в полный рост, освещенный со спины сиянием дня. Странно, раньше он был не таким крупным, а руки...
Внезапно морок спал, точно зеркало разлетелся на тысячу осколков, чудесная мелодия сменилась шумом ветра в листве, а золотой свет стал стремительно холодеть.
Стужа. Лед. Погост. Вонь.
И, перетекающая, точно беспокойная вода, призрачная фигура прямо передо мной. Я шкурой почувствовал голод умертвия и тупое животное торжество - наверное, так злорадствует паук, прежде чем сожрать залетевшую в паутину добычу. Задохнувшись от ужаса, я сделал шаг назад и услышал хруст под каблуком. Кости, целая груда - старые и новые, а чуть в стороне белеет под луной тронутое тленом тело незнакомой девушки.
Призрачный дух раскрыл пасть - темный провал все увеличивается, приближается, и кажется, конца не будет этой черноте, пока она не поглотит меня целиком. Не имея сил отступить, я будто со стороны услышал свой тоскливый протяжный крик, как вдруг...
Дух застыл, и затылок его раздулся, точно капюшон кобры - то ли волосы, то ли переплетение могильных червей. Медленно повернулся вкруг оси, а за спиной умертвия стало стремительно расширяться бледное сияние портала.
Высокая фигура, опираясь на посох, ступила на мертвую землю, а с губ некроманта слетело заклятие - ударило по слуху, заложило уши, так, что слов не разобрать.
Умертвие съежилось, застонало, заметалось, но колдун выставил перед собой посох - так заправский рыбак подсекает крупную добычу. Призрак постепенно затих, вытянулся безвольно, а после медленно отлетел за спину седоволосому. Завис там, словно поникшее знамя, и только гнилушками недобро засветились провалы глаз.
Некромант принялся молча меня разглядывать, а я почувствовал, будто невидимые пальцы легко пробегаются под черепом, тормошат, ощупывают покалеченное тело и, наткнувшись на ставшее вдруг нестерпимо горячим клеймо, отпускают.
- Ангел. Отверженный.
Голос колдуна прозвучал хрипло и равнодушно, как у человека, не привыкшего к долгим разговором. А еще в нем послышалось легкое презрение. Злость накатила горячей волной и, криво усмехнувшись, я посмотрел прямо в холодные глаза.
- Отверженный - ты. А я исполняю долг!
- Твой долг - кормить собою нежить? - некромант издевательски поднял бровь и пошел прямо по костям, настороженно оглядываясь, точно изучая обиталище призрака. Умертвие белесой тряпкой колыхалось за его спиной. Будто лаская, колдун провел ладонью по ближайшему надгробию, мельком бросил взгляд на мертвую девушку, заинтересованно хмыкнул. Я почувствовал отвращение.
- Мой долг - избавлять землю от таких чудовищ, как ты. Убийц. - Я кивнул на труп. Седоволосый криво усмехнулся.
- Ты действительно такой дурак?
- Силы не равны, - согласно кивнул я и покрепче оперся на костыль - единственная нога от пережитого недавно ужаса слабо ощущала землю. - Но братья станут меня искать, и скоро будут здесь. Тебя все равно выследят, пойдут по следам, забьют, как сбесившегося пса.
- Это для меня не новость, - некромант, взявшись обеими руками за посох, прислонился к нему щекой и внимательно посмотрел на меня. - Люди всегда боятся того, чего не понимают, устраивают охоту на таких, как я, а, встретив отпор, еще больше звереют.
- Или, может быть, изучившие их. Впрочем, - седоволосый оторвался от посоха и глумливо ухмыльнулся, - кое в чем ты прав. Я многое отринул ради своей науки, в том числе и сострадание. Направляясь сюда, я намеревался своими силами подчинить вот его, - колдун небрежно кивнул за плечо, - может, навсегда, может, ненадолго - как получится. Но и не думал, что судьба преподнесет мне такой роскошный дар - Ангела. Да, с такой жертвой я смогу получить от Ночи куда больше...
Он неторопливо вытащил из ножен изогнутый короткий кинжал с желтой костяной рукояткой, а подчиненный призрак неожиданно заурчал за спиной колдуна, точно сытый кот, колыхнулся навстречу пленителю. Некромант застыл, а я с содроганием увидел, как белеют его глаза - мертвая сущность стремительно сливалась с человеком. Я понял, что сейчас умру, однако, отчаянно не желая быть свиньей на бойне, воспользовался моментом, рванулся, что есть сил, и упал за ближайшее надгробие. Нащупал рукоять ножа за голенищем и со стоном ткнулся лицом в кладбищенскую землю - мощный поток темной силы ринулся в мою сторону. Я отстраненно подумал, когда же эта земля успела потерять свою святость, и возблагодарил Небеса за нечаянное укрытие.
Но, похоже, этот рывок был последней защитой, подвластной моему телу - что толку калеке долго и неуклюже подниматься, если враг уже приближается? Я слышал его медленные, шаркающие шаги, будто и не человек вовсе двигался в мою сторону, а полуразложившийся труп. Похоже, у меня осталось только одно оружие - и я, закрыв глаза, принялся истово молиться, а потом внезапно понял, что шарканье прекратилось.
- Что движет тобой? - закричал я в отчаянии. - Тупая жажда отобрать чужую жизнь?
- Смерть. Мне нужна только твоя смерть... - зазмеился громкий шепот, и, прижимаясь расцарапанным виском к холодной земле, я почувствовал, как поползла по щеке слеза. - И твои боги не смогут помешать... ты не человек, ты сам убийца... я слышу смерти, много смертей...
- Я убивал за правое дело! - Мой костыль свалился далеко - я попытался дотянуться, но руку обожгло биение темной силы. Звук шагов снова донесся до моего убежища. - Я убивал во имя Неба!
- Смерть от этого не перестанет быть смертью, - на мое свернувшееся тело упала тень, - а небо... оно просто есть.
Я перевернулся на спину и бросил нож прямо в опрокинутое надо мной лицо. Неловко. Мимо. Колдун отшатнулся, белые волосы хлестнули по надгробию, а потом с размаху ударил меня в плечо, основанием посоха выбивая дыхание и ломая ключицу.
Я заорал от боли и ярости, глядя на жуткий оскал врага, и откатился в сторону, почти теряя сознание от рвущего ощущения в груди. На мое счастье, выброс темной силы сошел на нет, и мне удалось сомкнуть пальцы на гладкой ножке костыля. Существо - сейчас колдун был мало похож на человека - бросилось на меня, тускло блеснули в лунном свете узкие лезвия ножей. И, отползая, преодолевая красную пелену боли и ужаса, я снова принялся бормотать молитву.
Знакомые слова быстро сыпались с губ, а душа сжималась от разочарования, от несправедливости, что жизнь Ангела однажды может закончиться вот так. Позорно и глупо - на потерявшей святость земле, под ритуальным кинжалом мерзкой твари. Не знаю, сказалось ли мое отчаяние, или же дело было в ударе колдовского посоха, а, может, Небеса на самом деле смилостивились к своему служителю, но печать на моей груди снова стала раскаляться. Все произошло очень быстро - вот только я отползал, а вот уже оковы сорваны, и всплеск силы подбросил мое тело вверх - в последний полет. Здоровая рука подняла костыль, целясь прямо в голову колдуну, как вдруг пронзительный женский визг пробился сквозь ярость битвы. Я замешкался всего на долю секунды, но этого оказалось достаточно - некромант метнул оружие, и бок разорвался пронзительной болью.
Веер темной крови брызнул на перекошенное лицо колдуна.
Мой рык, падение, удар, и я понял, что сила стремительно уходит.
Я лежал на возвышении могилы и не мог пошевелиться. Зато, сквозь туман неверного сознания, я все еще мог видеть.
Девчонка из корчмы. Испуганная, растрепанная, но решительная. А по платью словно волны струятся - так блещет яркое солнце сквозь зеленую листву в ветреный день. И золотое сияние на ладонях вытянутых рук. Колдунья, дриада. А я - болван.
Судорожный кашель рвется из груди, отдаваясь в ранах, соленая струйка стекает из угла рта. Смерть и Природа - заодно?
- Отойди от него, мразь! - снова завизжала девчонка, и я в первый момент не понял, к кому она обращается. А потом с рук дриады сорвался поток солнечного света и устремился к некроманту, пронесся над его плечом, опаляя щеку и волосы, и врезался в умертвие. Призрак, издав странный квохчущий звук, дернулся и стал расплываться, разъедаемый золотистой пылью.
Некромант взревел и, стремительно развернувшись, принялся хватать туманные клочья, втягивая лезвием ритуального кинжала остатки мертвой мощи. Перевел на меня безжизненный взгляд и, точно сомнамбула, двинулся в мою сторону, выставив нож, очевидно, собираясь завершить ритуал.
Дриада метнулась к колдуну и, ухватив за руку, отчаянно замотала растрепанной головой:
- Лазарь, все! Ты победил, он тебе больше не соперник!
- Мне... - седоволосый нахмурился, дернул щекой и решительно оттолкнул неожиданную преграду. Колдунья покачнулась и чуть не упала.
- Мне не нужна победа... мне нужна смерть.
- А мне нужен ты! - дриада шагнула обратно и прильнула к груди мужчины, точно ветвями, обвивая его тонкими руками. Колдовство ее ушло, и сейчас это была просто зареванная молоденькая девушка - с расцарапанным лицом, в порванном по подолу платье и темными пятнами пота, растекшимися по спине и под мышками.
Некромант медленно опустил руку и, вложив кинжал в ножны, тихо произнес:
- Отойди. Пожалуйста.
- Я отойду, - она подняла голову, заглядывая в болезненно кривившееся лицо седоволосого. - Только прошу, не оставляй меня больше. Я просто хочу помочь.
Колдун, молча, глядя вдаль, двинулся в мою сторону и, рванув зубами себе запястье, оросил меня потоком горячей крови. Я почувствовал тошноту, окружающая местность понеслась сбесившейся лошадью, и я наконец-то потерял сознание.
Солнечный луч пригревал щеку, а мимо уха кто-то деловито прожужжал. Я с трудом открыл глаза и в первое мгновение зажмурился от яркого света, заливавшего поляну.
Неподалеку, за кустами, перекликались, я даже расслышал свист лезвия - наверное, деревенские косили клевер. Прикрывшись локтем от света, я сел и первое время не мог понять, где нахожусь. За спиной шелестела березовая роща, впереди, за кустами, угадывался полевой простор.
Потом воспоминания минувшей ночи накатили, вышибая липкий пот, и я судорожно ухватил костыль, лежавший тут же. И только после осознал, что у меня ничего не болит. С опаской ощупал плечо, потом бок. Странно - ни царапины. Вот только рубаха под курткой оказалась темной, заскорузлой и воняла запекшейся кровью.
Я вспомнил свой полет и поспешно сунул ладонь к груди. Уродливый шрам не отдавал больше теплом и, прислушавшись к себе, я понял, что остатки силы во мне исчезли. Ушли вместе с сорванной печатью, оставив внутри ощущение легкости и пустоты.
Почувствовав помеху в рукаве, я дернул шнуровку и вытряхнул на колени скрученный трубочкой пергамент. Медленно, настороженно развернул, и некоторое время любовался изящными рунами - насыщенными, словно травяной сок, поблескивающими, как пыльца на крыльях бабочки. Они перетекали, змеились по пергаменту, напоминая дикий плющ, а потом до меня постепенно дошел смысл послания. Всего одна короткая фраза, но она заставила меня надолго замереть, глядя на кусочки неба, просвечивающие сквозь кустарник.
"Тьма рождается на острие копья ангела, вступившего в бой за святое дело."[1]
- Я больше не Ангел, девочка, - шепчу я с горькой усмешкой, однако, на душе становится легко. У меня больше нет выбора, да и стоит ли жизнь того, чтобы класть ее на чей-то алтарь? Может, кому-то это и нужно, а я, похоже, устал...
Птицу в моей комнате найдут уже сегодня - спозаранку закончилась оплата; богатства не имею - скудные сбережения все еще лежат в кошеле на поясе, а верный костыль - со мной.
Я тяжело поднялся из высокой травы и пошел на голоса, к людям. Уже не Ангел, но человек.
