Исправляя ошибочные действия, мы обретаем мастерство
Исправляя ошибочные отношения,
Мы, возможно, обретаем дорогу к счастью!"
Аланатх Свами Вичьясенда.
Эта встреча имела место в годы исследования мною путей Итиль. Я находился в том болезненно неопределённом состоянии, когда кожа меняет человека. Таких периодов было пережито уже бесконечное число. Но этот стал особенным - последним!
Тогда я всё ещё оставался жителем Внешних Миров, Внутренний Мир уже перестал считать меня чужим. Я даже обрёл здесь жилище. Хотя подарок Великого Дерева в ту пору далеко ещё не стал Домом. В него не входила ещё хозяйка. Его формы и линии плыли и менялись в поисках законченности. Собственно, и было только два более или менее сложившихся помещения - кабинет и каминный зал.
Все Внешние Миры в тот период моей жизни сжались в одну географическую точку. Скомт, в котором я нашёл свой ключ во Внутренний Мир, теперь стягивал меня тюремными узами. Бестолковая толчея соседей исключала, как спокойный сон, так и сосредоточенную работу. Я всё больше нуждался в комфорте и основательности Внутреннего Мира. Поэтому я доброжелательно поддерживал все обязательные и необходимые контакты; выполнял немногочисленные предписания; на заказ и для себя считал благоприятные даты; раскидывал пасьянсы самодельных Таро; шлифовал формулировки судейских документов... Это позволяло получать нечастую радость от желанной переписки и обменом парой слов в присутствии жадных до чужой жизни ушей. Мои спокойные и безобидные чудачества никому не мешали - ни соседям, ни страже. Это позволяло всё свободное время торопливо осваивать Ключ. Неумело проваливаясь "совсем не туда", я, таки всё чаще и чаще попадал либо в кабинет, либо к камину. Надо отметить, что в кабинете я оказывался много реже, чем у камина.
Вот и в тот раз я оказался у камина. Дрова в нём почти прогорели. Ровный свет углей разбрасывал по стенам тёплые тени. Это был настоящий уют, и мне хотелось поделиться им!
Я много раз пытался вызвать тебя в междумирье снов. Но ни у Хрустальной Струи, ни в Снегах, ни у Меча перед Небом я не слышал отклика, хотя сам, иногда, воспринимал зов. Я проваливался в него, как в сон, а потом не мог этот сон вспомнить. Только улыбка, не успевшая сбежать с губ, говорила о счастливой встрече. Здесь же ощущалось не присутствие, но какая-то гармония с тобой... Я позвал... Позвал, и только тут понял, что на столике две чашки с чаем, а дверь кабинета выделяется ярким прямоугольным контуром света.
Я устремился в кабинет, но ...
За рабочим столом стоял высокий мужчина с глубоко запавшими глазами в бордовой мантии. Берет того же цвета с белым пером, возможно из уважения к дому, а возможно просто для удобства, висел на спинке вертящегося компьютерного кресла. Им посетитель не рискнул воспользоваться. Белые щиты с золотой лилией, являвшиеся единственным украшением его одежды, говорили о том, что этот учёный состоит на службе дома Валуа. Вернее, состоял. Его рука не отбрасывала тени на пасьянс из старинных карт, разложенный на столе.
- "Мессир просил сделать Вам подарок от его имени. Кроме того, он огорчён Вашим нелестным и нелепым мнением о моей персоне. Не желая, чтобы дело дошло до дуэли, Мессир просил посвятить Вас в историю одной библиотеки. Посему прошу дать мне времени ещё с четверть часа, и я буду готов к беседе с вашей милостью"!
Он говорил очень чисто и правильно, но обороты его речи были на столько старофранцузскими, что не вызывало сомнения - мой родной язык был освоен им совсем недавно. Самодовольный блеск глаз свидетельствовал, что он напрашивается на комплимент. И он получил этот комплимент, но той же монетой! Я приветствовал доктора медицины, магистра герметики и оккультизма, советника царствующего дома Валуа, кавалера Мишеля де Нотр-Дам, милостью короля Франции Франциска I, дворянина в первом поколении. Причём приветствовал я его на хорошей латыни. Затем витиевато извинился за свой домашний вид, чуть было не запутался в завитушках и росчерках придворных комплиментов и, ехидно перевернув песочные часы, с честью ретировался в каминный зал.
Пока домовые добавляли к чаю вино, яблоки, виноград, метались с кучей различного роскошного тряпья и мигали свечами в разных местах каминного зала, примеряя их к моему вкусу, я соображал: "Тот ли это Мессир, о котором думаю..."?
Через четырнадцать минут, довольно удачно скопировав позу одного из многочисленных, виденных мною мраморных римлян..., а может быть греков...? Я стоял перед дверью в кабинет. Белый с жемчужными переливами бурнус до пола, стянутый чёрным с серебром шёлковым поясом, сошёл бы и за эксклюзивный халат бизнесмена новой волны и за проявление индивидуальности шейха - современника моего гостя. Гвоздём этой экспозиции были две пиалы, украшенные штампованным изображением хоросанских змей. Алюминий их зеркально отполированных боков, мэтр, человек глубоко образованный, должен был моментально определить, как легендарный мифрил. В этих кубках дымился ароматным паром шотландский грог. Я не без основания полагал, что вкус этого напитка, изобретённого лет через пятьдесят после окончательного замирения католиков и гугенотов, приятно удивит того, кто видел начало этой распри.
Дверь заклубилась и исчезла, объединив кабинет и каминный зал полукруглой аркой. Я эффективно предстал перед гостем на фоне красно-оранжевых бликов камина.
Мой визави стоял в позе испанского посла посреди кабинета. В его тщательно расчёсанных волосах змеились светящиеся голубым флуоресцентным светом нити. Вышитые такой же нитью, только белой, щиты делали шитые золотом лилии совершенно чёрными. Лампа на столе так ловко зарылась в бумаги и прикрылась монитором, что весь кабинет тонул в темноте, но фигура и лицо кавалера, доктора и магистра были видны совершенно отчётливо. Мантия была расстёгнута и отброшена на плечи. Теперь она чертовски смахивала на рыцарский плащ. Это сходство усиливала висящая на боку тяжёлая шпага толедской ковки. Не смотря на то, что эта дама скромно держалась в тени плаща-мантии, её формы были мне знакомы. Прямо-таки посол мрака, переполненный его силой.
В общем, и гость, и хозяин были под стать друг другу!
Самым пикантным было то, что руки каждого из нас были заняты. В одной его руке был свёрнутый в трубку лист бумаги, в другой - берет. У меня, как ты помнишь, руки были заняты чашами. Поэтому ни один из нас не мог принять предназначенного ему подношения.
Возник серьёзный дипломатический тупик. Мы были словно два петуха на деревенском дворе. Изготовившись к драке, подняв гребни и распушив перья, они уже начали свои устрашающие подпрыгивания и приседания, как вдруг обнаружили между собой металлическую сетку! Глупо тараща свои круглые глаза, они продолжают бессмысленный танец войны, напрягая свои куриные мозги в поисках возможности его прекратить без урона для своей петушиной чести.
"Первый выстрел" был за гостем. Он, махнув где-то в районе колен белым пером берета, со всеми необходимыми реверансами, выписывал беретом и текстом фигуры высшего пилотажа. Они не уступали в сложности его витиеватой речи, из которой следовало, что в свете восходящего солнца, уходящего лучами за горизонты представимого, его представительство являет кому-то честь, а иным счастье, делая несчастным того, кто здесь совсем ни при чём, но если вдруг причастится, то, в явительстве лучезарном, аки лев рыкающий... и всё в том же духе. В общем, не упомянул только ракеты, бороздящие Большой театр...
На всё на это я, опять запутавшись в античных греках и римлянах, но, кстати, вспомнив дорожного инспектора, сделал недвусмысленный жест чашами и изрёк: "Войди и выпей"! Почувствовав, как слова эти готовы осыпаться на пол бронзовым звоном афоризма, поспешно добавил: "Друг друзей моих"!
В общем, первые копья были сломаны, и рыцари, подав друг другу руки, удалились в каминный зал.
Я с радостью водрузил на столик разогревшиеся чаши и первым освободил себе руки. Сгорая от любопытства, равнодушно-благодарным кивком отметил сделанную работу и положил неразвёрнутый свиток между чашами.
Сославшись на то, что "повествование о библиотеке делает присутствие слуг излишним", я изволил лично принять у гостя шляпу и шпагу. Когда толедский клинок оказался в стойке рядом с Грейсвендир, вспыхнувший вдруг на мгновение зелёным светом рун, разница между копией и оригиналом стала очевидной. Багровый берет одиноко повис на вешалке, а посетитель снова "рассыпал бисер своей благодарности рядом с алмазом моего великодушия". Наконец, отведав и оценив согревающий напиток и уют обстановки, мэтр приступил к своему рассказу. Камин подхватил голос рассказчика потоком воздуха, струящимся от углей, и я оказался, как бы внутри того давно прошедшего события:
***
В русой с проседью бороде Франциска бесёнком плясала улыбка, которую умели заметить только самые близкие ему люди. Лицо же и голос короля были, как и подобает при чтении секретного документа, величественны и суровы.
"Сим повелеваю кавалеру де Нотр-Дам, во исполнении долга перед Святым престолом и пред Францией, тайно, не привлекая внимания, собрать все писания астрологов и их копии по всем странам Европы, в землях Сарацинских и восточных, вплоть до Индии и Китая, а также иные писания о предсказании грядущего. Изучить оные и представить курии престола святого Петра исчерпывающий меморандум о соответствии этих текстов канонам святой веры и священным писаниям, данным нам во спасение. За чем должно воспоследовать уничтожение всех богопротивных текстов.
В дела кавалера де Нотр-Дам посвящены только Король, епископ Парижский и коннетабль Франции, коим надлежит оказывать всемерную тайную и негласную поддержку означенному кавалеру де Нотр-Дам.
Месяца февраля, дня 14, 1542 года от рождества Спасителя.
Писано собственноручно.
Франциск.
Кроме его величества в миниатюрном кабинете при королевской спальне находились ещё три человека.
Монсеньор Орбени, а может Орбеньи или Орбенна - как это требовали обстоятельства его никому не заметного, но весьма полезного служения папскому престолу. Подчёркивая миниатюрность кабинета, в проём окна почтительно втиснулась грузная фигура коннетабля Франции. Он не сумел выиграть ни одного открытого сражения, зато его шпионы были везде и были очень успешны, а для сражений у Франции имелись другие, более успешные полководцы. Третьим был учёный на службе короля, только что из рук его величества получивший "честь и шпагу" в придачу с тайным поручением.
- "К сему прилагается эдикт Великого Инквизитора, куда монсеньор Орбени внёс Ваше имя. Таким образом, наряду с рекомендательными письмами коннетабля властителям светским, Вы получите такие же по форме, но несравнимые по могуществу, письма властителям духовным".
Грузная фигура отвесила почтительный поклон человеку в сутане. Ответом на поклон был жест Орбени, который в равной мере можно было принять и за благословение и за жест протестующей скромности.
-"Все Ваши издержки, связанные с этим делом будут оплачены" - закончил нарочито солдафонски Монморанси.
-"Мы, Ваш король, полагаем, что Вам не следует надолго оставлять нас ради Ваших странствий. Поручите эти дела ловким людям, платите им, а сами в вашей библиотеке отделяйте зёрна от плевел. Этим вы послужите во славу господа и Франции".
Все склонились перед королём. Аудиенция была закончена.
Сразу за тем была аудиенция у коннетабля. Здесь поручения мэтра Мишеля были внимательно восприняты группой людей очень различавшихся, но имевших одинаково незапоминающиеся лица.
После аудиенции у епископа Парижского из его дворца разлетелась по монастырям и аббатствам голубиная почта, а из ворот Парижа, шлёпая сандалиями, разбрелись не знающие ни фронтов, ни границ монахи в зябко надвинутых на лицо капюшонах - серых, коричневых, чёрных...
Парижские дамы, вслед за фавориткой его величества, под мягкое порицание личных духовников, стали проявлять повышенный интерес к оккультным наукам...
Весь Париж знал, что любимец короля алхимик Нострадамус собирает библиотеку оккультных книг и щедро расплачивается полученным из свинца золотом.
Минуло чуть более десяти лет. Меморандум "О знаках небесных и толковании оных связей церковью рекомендованных для врачевания, земледелия и иных нужд" был закончен, одобрен в Риме и рекомендован к распространению. До глубокой ночи в доме именитого астролога скрипели перья переписчиков. Благославлённая церковью методичка требовалась монастырям и университетам, аббатствам и владетельным сеньорам. Письма приходили со всей Европы. Например, епископ Льежский удостоил магистра Нострадамуса личным письмом, где высказал пожелание об изготовлении двух или трёх копий меморандума на немецком языке для просвещения германских властителей и даже приложил к письму монаха - переводчика.
В камине вспыхнул уголёк, затрещал и рассыпался искрами, сменив картину повествования.
***
В белом плаще с алым подбоем шаркающей кавалерийской походкой по белым плитам большого опустевшего зала шагал коннетабль Франции Анн де Монморанси. Где-то далеко в жарком мареве над крышами белого города собиралась гроза, но здесь, в Париже, по серым стенам лениво хлестал косой дождик, такой же серый, как и холодное низкое небо, с которого он падал. Длинный кавалерийский плащ порядком испачкался понизу в сточной канаве, также как и сапоги, оставлявшие грязный мокрый след на мраморных плитах. Но даже эта мелкая гадость чужим слугам не могла уменьшить боль, раскалывавшую голову коннетабля после вчерашнего вечера. А тут ещё донос, поступивший из канцелярии Прево города Парижа, касающийся тайных поручений королевского дома, находящихся в ведении коннетабля Франции. Если бы донос не касался дел церкви, его можно было бы просто швырнуть в мусорную корзину... Но под ногами любопытной крысой шныряет этот Орбени...
- "Чёрт, как болит голова"!
Он грузно рухнул в подставленное ему кресло.
-"Как там написано: "... издавал восхищённые возгласы и иным образом показывал своё восхищение писаниями, которые сам потом публично объявил богопротивными, и делал из них выписки...", кроме того эти сведения частично подтверждаются монахом - немцем из Льежа, но определённого - ничего! Серые крысы Орбени прошлой ночью шмыгали по всему дому, но даже хрустального шара не нашли"!
-"Хозяин приносит свои почтительнейшие извинения. В связи с неожиданностью визита столь высоких гостей, он намерен сейчас потратить несколько минут, чтобы отдать необходимые распоряжения и потом всецело посвятить себя делам Ваших милостей. Осмелюсь предложить Вашим милостям лимонную воду и печенье..."
-"Смазливая. Пусть покрутится..." - зашевелившаяся в голове мысль вызвала новый приступ боли. - "Ну почему нельзя сразу зачитать доносы, а ещё лучше, поручить это Морису Кнуту! Орбени требует сначала поговорить о том, о сём... Как это он сказал: "На отвлечённые темы". А язык, как бревно... Ну вот и хозяин явился... Пусть Морис добавит ему за непочтительность"!
-"Эксцеленс, хочу предложить Вам удивительное средство от головной боли..."
-"Как догадался"?
На серебряном подносе рядом с двумя малюсенькими кубками стоял потеющий от холода налитой в него прозрачной, как вода, жидкости, маленький графин. Рядом на куске ржаного хлеба, как на тарелке лежала пластинка чего-то белого, а на этой пластинке часть странного вида огурца. Ноздри уловили возбуждающий запах копчёного поросёнка и чеснока...
-"Что это за причуды у придворного врачевателя и астролога? Ага. Один маленький кубок он налил себе, значит, в жидкости яда нет... Странный ломтик хлеба разрезан пополам и ему предложено выбирать... Ну что же, посмотрим, что это за... Ого! Если все его лекарства таковы, понятно, почему Франциск сделал его своим лекарем"!
Приятное тепло разогрело тело. Странный вкус тщательно прожёванного и с удовольствием проглоченного лечебного хлеба потушил огонь во рту и глотке. Желудок успокоился, зато пробудился аппетит.
Пока высший военачальник Франции оценивал приятные изменения, происходившие в его организме, он пропустил и приветствие хозяина, и начало беседы. Впрочем, говорил, пока, только хозяин:
-"... надо вам сказать, многопочитаемые государи мои, что враги истин христианских весьма сильны! Я часто терялся перед соблазном ложных истин иных манускриптов. Однако обращение к всевышнему и последующее просветление давало мне путеводную нить! Я не мог сдержать радостных возгласов, когда находил неопровержимые доказательства истины! Сразу, по ходу чтения, я делал записи этих доказательств, будто вгонял стрелы святой правды в бронированное тело дьявольской лжи и невежества! Вам, господин коннетабль, как человек меча, должно быть знакомо это ощущение! Но не только радость, но и слёзы приносил мне этот труд, ибо мало, слишком мало из прочитанных мною трудов согласовалось с доктриной нашей святой веры! Горько и драматично, когда море невежества и лжи мраком окружают лампаду истины. И здесь, отец Орбени, я думаю, целиком поддержит меня и согласится, ибо он, как ему было указано, каждодневно знакомился со всеми моими записями.
-"Да ничего этот жирный кот не знакомился" - подумал ставший благодушным коннетабль. Иначе, когда бы он успевал мотаться по монастырям королевства, не пропуская женские..., особенно женские! В общем, обвинения опровергнуты ещё не будучи предъявленными"!
-"Не будет ли любезен многоуважаемый и многоучёный собрат мой усладить наши глаза результатами столь успешной и доблестной работы"?
-" Это уже Орбени замурлыкал. Крыса! Впрочем, разве крысы мурлыкают? Ага! На столе уже появился лёгкий завтрак - вино, хлеб и эти белые кусочки..."
- " Разумеется, монсеньор, сейчас всё принесут, всё, что осталось. Исполняя волю Ватикана, я и мои люди размножили и разослали сотни экземпляров одобренного Римом меморандума. Осталось лишь два перевода - польский и чешский, которые ещё не успели отослать и два экземпляра, которые я сохранил специально для Вас, моих соратников и наставников!
Пока принесут книги, позвольте представить Вам талантливого слушателя Парижского университета Николя Коперникуса. Именно ему, эксцеленс, мы обязаны столь чудодейственным средством лечения головной боли".
Человек с нахальными чёрными глазами с достоинством поклонился.
Мэтр Мишель, тем временем, продолжал:
- " Он и его товарищ, Ян Гус, имевший счастье носить кирасу нашей славной конницы, взялись доставить последние экземпляры меморандума в Полонию и Моравию..."
В это время внесли книги - три из них в роскошных переплётах предназначались королю и гостям, а две попроще должны были отправиться в далёкое путешествие.
- "Извольте заметить, монсеньор, чешский и польский экземпляры вдвое толще латинского, хотя тот и написан на более толстом пергаменте"! - обратился к коннетаблю священник.
- "Ну чего ещё надо этой крысе"? - лениво подумал коннетабль.
- "Изволите ли видеть, отец мой, в этих книгах каждая страница написана дважды - по латыни и на языке страны. Это всегда позволит сравнить перевод с оригиналом во избежание ошибок..." - внёс свои пояснения мэтр.
-" Но некоторые таблицы и схемы, как я вижу, не повторяются..." - снова потёк сладкий голос прелата.
- "Вот крыса! Пора кончать эту комедию"!
И коннетабль, наконец, вступил в беседу:
- "Милейший святой отец! Я думаю, нам надо поблагодарить кавалера де Нотр-Дам и отметить перед его величеством его особые и неоспоримые заслуги в выполнении известной Вам королевской воли. Тем самым мы подтвердим, что деньги, которые мы с Вами получили на это дело, потрачены с видимой пользой и на благо святой церкви и Франции. Не стоит рыться в ошибках уставших переписчиков, поскольку мэтр Нострадамус предусмотрительно соединил перевод и оригинал одним переплётом.
А Вы, достопочтенные гости Франции, зайдите в мою канцелярию и получите дорожные документы. Мои личные связи с некоторыми германскими князьями на Вашем пути могут оказаться не лишними. Монсеньор Орбени, я думаю, даст вам своё письменное благословление, которое откроет перед Вами ворота всех мужских монастырей, а калитки женских, мне думается, Вы и сами откроете"!
Под его хохот Орбени вынужден был согласно кивнуть и гости направились к выходу.
Жизнь крутилась бешеным колесом. Гугеноты готовили заговоры, соперничали принцы, и никто не заметил смерти одного честолюбивого бакалавра на случайной дуэли, даже Прево..., особенно Прево.
Также скучно и незаметно ушёл из жизни, хоть и скоропостижно, но от вполне естественного несварения желудка монах - переводчик из Льежа.
Весь Париж знал, что единственный уважаемый церковью астролог Нострадамус собрал и сжёг все книги по астрологии, кроме своей. Этим поступком он сделал себя единственным и не имел более соперников.
***
Из докладной записки ректору пражского университета по итогам инвентаризации книжного фонда:
"В разделе, посвящённом изучению небесных тел, найдена книга, которая в каталоге была датирована серединой XVI века и должна была быть перемещена в раздел раритетных научных фондов. Она является своеобразным расширением меморандума некоего Мишеля, слуги божьего и Франции, приписываемого авторству Нострадамуса. Стандартный латинский текст в ней сопровождается продолжением и комментариями на старочешском языке. В чешской части текста использованы индийские, шумерские, арабские и другие источники. Многие из них стали известны не раньше двадцатых годов двадцатого века. Эта книга, будучи переведённой на один язык, станет, по мнению специалистов, представлять собой развёрнутую и всеобъемлющую теорию гороскопа. Поскольку материалы книги содержат указанные выше анахронизмы, то, скорее всего, она является подделкой, изготовленной в тридцатые годы двадцатого века. С точки зрения марксистского мировоззрения, книга не имеет содержательной ценности и удалена в раздел редких фондов с целью выявления её происхождения в будущем.
***
По углям камина скользнула оранжево-голубая змейка.
Мой собеседник окончил своё повествование.
Мы молчали, допивая остывший грог.
Из кабинета раздался мелодичный часовой перезвон. Истекло время ещё одной встречи. Я, по-дружески, подал ему берет и шпагу, он, не чинясь, их принял. Не было длинных округлых слов прощания. Просто я проводил его до коновязи. Уже в седле он сказал: " Разумеется, наш подарок не только Вам, но и ей, а, возможно, не только ей, но и Вам".
Гулкий топот быстро угас. Я прошёл к столику у камина, развернул лист и стал читать.