Это был маленький чёрный котёнок, такой тощий,
что было непонятно, как в нём душа ещё держится.
Голода уже не было.  Его шатало на всех четырёх
лапках, как пьяного.  Стоял ясный, безветренный
зимний день.  Сухой холодный воздух милосердно
просачивался под пушистую шёрстку, обещая скорое
освобождение от всех неприятностей его короткой
жизни.  Впрочем, котёнок и не подозревал, что этот
сон под ласковыми солнечными лучами должен был
стать для него последним.

  Говорят, что у кошки - девять жизней.  Заснуть мешало
какое-то детское любопытство.  Котёнок принюхался,
но не ощутил запаха молока - единственной известной
ему еды.  Пахло мышами.  Он мог бы без труда пролезть
в мышиную нору, если бы не голова, казавшаяся
непропорционально большой на его тщедушном тельце.
Нет, охота на мышей покуда не для него.  Самого бы не
съели.

  Порыв ветра донёс слабый запах человека.  Запах пота
был почти незаметен, замаскирован ароматами хорошего
мыла, лосьёна и деодоранта.  В этой горной глуши, это
сочетание, столь характерное в престижных районах
мегаполисов, было неожиданно и даже как-то неуместно.
Даже турист, проведя неделю на диких горных тропах,
пахнет... несколько ближе к природе.

  Котёнок побрёл на запах, внушавший как надежду, так
и смутные опасения.  Тропа привела к небольшой
расчищенной площадке, откуда открывался великолепный
вид на обрывистый склон соседней горы.  Человек, одетый
в монашескую робу, сидел на камне не в позе лотоса и
даже не в позе портного.  Он расселя на камне, как в
кресле, не забыв подложить под себя кусок мохнатой
шкуры буйвола.  Он не оглянулся на жалобное мяуканье.
Идея потерется о его ноги, реализованная с упорством,
порождённым отчаянием, была, очевидно, более удачной.

  Лама медитировал.  Он прослеживал взглядом трещинки
живописного горного склона.  Затем он попытался охватить
взглядом всю гору.  Лама расслаблял мышцы, сгоняя
маленьких человечков, представляющих напряжение,
активность в голову из всех частей тела, по очереди.  Он
бормотал, по привычке, словесные формулы - совершенно
излишние на его уровне.  Собрав человечков на
воображаемом чёрном квадратном поле, он согнал их на
половину, четверть, восьмую часть поля.  В конце концов,
он выгнал из головы последнего.  Лама нашёл в своём
сердце нестерпимо яркую точку посреди пустоты - и изгнал
холод из своего тела - и души.  Дыхательные упражнения
помогли ему перейти от созерцания конкретной горы, к
образам формирования гор, планет, вселенных.

  Лама плыл в пустоте и безмолвии.  Когда пустота надоест,
он произнесёт: "да будет свет", и перейдёт к следующей
стадии медитации.  И тут раздался голос.  И он произнёс:
"МЯУ".  Перед внутренним взором, посреди чёрного поля,
выступили едва различимые контуры чёрного котёнка.  В
ответ на попытки прогнать наваждение, образ проступал
всё отчётливей, пронзительное мяуканье вызывало почему-
то не раздражение, а жалость.  Медитировать над образом
котёнка и судьбой кошачьего племени не входило в планы
ламы.  Несколько коротких словесных формул ускорили
"аварийный" выход из "мяучной" медитации.  Лама
потянулся, разминая затёкшие мышцы.  Ноги слегка
покалывало.  О них тёрся настоящий котёнок,
напоминавший скорее жалобное привидение.

  В ламостыре придерживались ахимсы.  Ни одному из
монахов и в голову не пришло бы просто пнуть котёнка и
продолжить медитацию.  Но большинство буддистов
проводят последовательную политику невмешательства в
мирские дела.  Если животное, предоставленное самому
себе, умрёт от голода, это не повлечёт кармических
последствий.  Практичный ум европейца, подсказывающий
картины переполненного прикормленными кошками
ламостыря, кошачих концертов, вони, этсетера, склонял к
тому же решению.  Но его сердце уже ощутило жалость.
И никакие отговорки не вернут утраченный покой.  В миру
он не раз нарушал закон, но на конфликт с собственной
совестью шёл только тогда, когда не видел другого выхода.
Согревая котёнка в руках, он тщился найти приемлемое
решение.  Когда сытый котёнок мирно спал в тепле его
кельи, озарение наконец пришло.

  На следующее утро он донёс благую весть до настоятеля.
В несколько дней монахи и послушники построили
крошечный, будто игрушечный, храм.  Душа святого,
восставшего против богов, была осуждена Лордами
Кармы на низкое перерождение.  Но, в память о его
заслугах, он получит должное почитание.  В его храме
найдётся место и другим кошкам - во всяком случае тем,
что ему понравятся.  Через пару поколений причины могут
забыться, но сама идея кошачьего святилища, вероятно,
уже укоренится, создав культ, обеспечивающий безбедное
существование хоть небольшому количеству четвероногих
и их двуногих служителей.

  Через месяц, его медитация была снова безжалостно
прервана:

 - Учитель, посмотрите!  Это профанация, святотатство!
Они продают ЭТО за доллары, перед самым входом в храм!

  Лама осоловело уставился на чёрную резную фигурку,
которой потрясал возмущённый послушник.  Котёнок?

 - МЯУ.

  Расширенные глаза послушника, его искажённое изумлением,
смешанным с возмущением, лицо...  Хакер-Лама не выдержал.
Отскочив от края пропасти, он покатился по земле, хохоча до
слёз.