В маленькой землянке, за дощатым столом сидели два майора. Один из них был в наглаженной форме, аккуратно подстрижен, слегка надушен и блестел начищенными сапогами. Он прибыл из штаба для проверки авиаполка.
Другой майор был как раз командиром этого полка. Его знобило от присутствия гостя, на небритом лице читалось увлечение алкоголем, головная боль указывала на вчерашнюю несдержанность в этом вопросе. Его подняли до рассвета и мучили вопросами.
- В других полках не хватает техники, и это понятно, - говорил штабной майор, совершенно не уменьшая тембром голоса приступы боли у собеседника, - Странно, что вы просите людей.
Учитывая ощущения, испытываемые командиром полка, он держался мужественно.
- Мне не нужны лишь бы какие-нибудь летчики. Таких у меня полно. На прошлой неделе прислали еще полтора десятка. Мне нужны асы, настоящие боевые мужики.
- А кого по-вашему, готовят летные училища? - недоуменно спросил проверяющий.
Командир полка терпеть не мог провокаций, но все было именно так, как он говорил.
- Видите ли, товарищ майор, садясь в машину, они ведут себя так, словно выступают на авиасалоне. Возвращаются с пробитым корпусом и совершенно пустыми. Вы понимаете? Ни одного патрона не привезут обратно. При этом могут не сбить ни одного самолета. А о том, что позавчера один из них назвал штурвал рулем, я вообще даже вспоминать не хочу.
- Но это же не выход - не пускать их к самолетам. Не видя машины, как научиться летать?
- Мозгов им не хватает, вот что! А учиться надо в училище.
Майор из штаба ничуть не смутился услышанным, а наоборот что-то чиркнул в своем блокноте. Командир полка понял, что придется ублажать проверяющего. Конечно, с начала определить что его сможет смягчить, а потом действовать.
Размышления летчика были прерваны гулкими ударами в кусок рельса, доносившимися снаружи.
Проверяющий оторвался от своего блокнота.
- Это тревога, - пояснил майор и, схватив фуражку, бросился на выход.
- Да я тебе голову оторву!
Командир полка был в бешенстве. Испуганный техник стоял перед ним с лицом, красным от допущенной к нему несправедливости. Вокруг собрались зеваки. Проверяющий скромно стоял с блокнотом позади майора, оравшего так, словно у него совершенно не болела голова.
- Я говорил, чтобы не подпускали ее к машинам?! Разве я всем не говорил? Разве тебе лично я не говорил? Вы что, с девчонкой справиться не можете?
Подбежавший радист неуверенно поднес руку к виску, пожалев, что он вообще сюда сунулся.
- Что у вас? - заметил его командир полка.
- Зенитчики сообщают, что это 15 или 16 истребителей. Два уже сбиты.
- Как наши?
- Без потерь, товарищ майор.
- Степанова?
Радист потупил взор:
- Не выходит на связь.
Майор выругался беззвучно, как он это делал, когда вопрос касался подчиненных-женщин.
- Вызывайте постоянно!
- Есть!
Десять истребителей уже стояли на своих местах, без единого патрона в пулеметах и с тремя пробоинами на всех. Летчиков допросили о ходе боя, заставив повторить то, что они уже десятки раз говорили по рации в ходе боя. Данные были такие: сбито 12 истребителей, один ушел, в небе оставались три вражеских машины и две наши.
Командир полка хватался за голову. На связь никто не выходил, значит оба погибли.
- Почему она не отвечает? Радисты! Что Степанова? Низовой?
- Тишина, товарищ майор.
- Возвращается! - закричал кто-то из группы техников, указывая в небо.
Все, включая радистов, выбежали из-под маскировочной сетки, чтобы увидеть как сядет истребитель.
Толпа окружила самолет, двое полезли наверх помогать летчику выбраться. Летчиком оказался молоденький лейтенант с длинными растрепанными косами и не застегнутой гимнастеркой. Девушка спрыгнула на землю и оказалась лицом к лицу с командиром полка.
- Лейтенант Степанова, - прошипел он, едва сдерживаясь, - Почему вы вновь ослушались моего приказа? Почему вы сели в самолет?
Счастливая улыбка девушки сначала угасла совсем, но в следующее мгновенье превратилась в застенчивую и несмелую перед лицом свирепого командира полка.
- На кого вы похожи! Застегнитесь!
Она судорожно прикрыла распахнутый ворот гимнастерки:
- Простите, товарищ майор.
- Что с вашими волосами?
Она принялась поспешно плести косы, но спутанные волосы препятствовали этому.
- Простите меня, пожалуйста.
- Знаете что, лейтенант Степанова, это безобразие! Я прикажу вам подстричься.
- Я не могу, товарищ майор, - закончив одну косу, и принявшись за другую, произнесла девушка, - Я поклялась.
- Что?!
- Простите, товарищ майор, если вам это неприятно слышать, но я поклялась не стричь волосы до конца войны.
В толпе послышались отдельные смешки.
- А что будет, когда война закончится? - поинтересовался майор из штаба, одарив девушку открытым чистым взглядом своих голубых глаз.
- Я подстригусь и сделаю перманент, - с интересом разглядывая новое лицо, ответила она.
- Замечательно, - улыбнулся майор, - Значит, вы уверены, что мы победим?
- Конечно!
После того, как был отправлен двухместный самолет за подбитым капитаном Низовым, а лейтенант Степанова получила выволочку от командира полка за пренебрежение к рации и за опоздание на строевой смотр, начался инспекторский опрос.
Проформа соблюдалась как положено: штабной майор подходил к каждому, и каждый жалоб и заявлений не мел. К своему удивлению, майор обнаружил на форме лейтенанта Степановой эмблемы медицинской службы, что она и подтвердила, представляясь.
- Так сколько же самолетов вы сбили сегодня? -поинтересовался он.
- Не знаю, товарищ майор, около четырех.
- Шесть, если точно, - поправил командир полка, - И 60% боеприпасов при этом остались неизрасходованными. Ей бы считать, как это делают остальные, да им летать, как она. Непобедимый полк бы вышел.
Вечером лейтенанта Степанову вызвали в землянку командира полка. Причесанная и подтянутая она побежала выполнять приказ. Ее волосы были собраны в гладкую ракушку и послушно умещались под пилоткой, тонкую талию обвязывал ремень, урезанный ровно в половину, на хорошеньких ножках красовались гражданские сапожки, так как 36 размера на складе не нашлось, а командир полка бесили только длинные волосы - дальше он не опускался.
Девушка впорхнула в слабоосвещенное помещение, улыбнулась присутствующим майорам и послушно присела на предложенный табурет. Угощение состояло из тушенки, шоколада и т.д. От спирта она вежливо отказалась. Беседа пошла об утреннем происшествии. Через 10 минут командир полка попрощался и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Оставшись наедине со штабным майором, девушка слегка растерялась и замолчала. Пару минут он смущал ее своим открытым, прямым взглядом, затем принялся бесцеремонно разглядывать ее всю, словно индюшку на привозе.
Произнеся комплимент о том, что она бесспорно, хороша собой, прозвучавший грубо и пошло, майор бесцеремонно опустил руку на ее бедро.
Только врезавшись в командира полка, курившего у землянки, лейтенант Степанова пришла в себя.
- Что вы здесь делаете? - спокойно спросил он.
- Он ко мне приставал, товарищ майор!
Невозмутимость командира полка была очень даже подозрительна.
- Я спрашиваю: что вы здесь делаете?
- Спасаюсь! Неужели, не понятно?
- Лучше идите и спасайте полк. Вели вы себя по-геройски, но не на своем поприще. К тому же нарушили приказ. Если прибавить сюда еще всех этих горе-летчиков, то махать мне винтовкой в штрафбате. И если вас не будет со мной рядом, я очень удивлюсь. Идите к майору, делайте все, что он скажет и не смотрите на меня такими честными глазами.
- Как? Вы хотите, чтобы... чтобы я...
- Не нужно было рождаться женщиной, а коль уж такое случилось - сидели бы себе в санитарной палатке и не лезли в самолеты.
Она вернулась в землянку. Майор как ни в чем не бывало сидел за столом и чистил яблоко от кожуры карманным ножиком.
- Вы решили остаться?
Она неуверенно кивнула, пожав плечами.
- А, понятно, командир полка так решил. Что ж, садитесь поближе. Хотите яблоко? Думаю, вам не помешает немного выпить.
Он плеснул в кружку спирта, затем слегка разбавил его водой и поставил этот коктейль перед девушкой. Неуверенно покосившись на майора, она послушно выпила все, что ей было предложено, после чего на ее глаза навернулись слезы.
Он постоянно говорил, но это получалось ненавязчиво, вроде бы по делу, так, что многословным его назвать никак было нельзя. От него веяло легким ароматом одеколона. Этот запах, такой забытый в глухом лесу, напоминал о довоенном времени, когда все было хорошо.
Было обидно, что ее представили в виде расплаты, но пугала беспомощность и бессилие что-либо сделать.
Настойчивая рука расстегнула гимнастерку, и горячие губы майора обжигали ей пламенем шею. А она мечтала об утре, вцепившись в шинель, служившую постелью.
Штабной майор действовал медленно, зато уверенно. Торопиться было некуда, да и девушка была слишком хороша, чтобы можно было не задумываясь причинить ей боль. Почти час он снимал с нее форму, чтобы добраться до содержания. Ее сбивчивое, прерывистое дыхание вызывало у него душевные муки, поиск слабых местечек и блуждание по уже найденным, продолжалось долгое время. В конце концов физиология победила психологию, и терпение майора было вознаграждено. Заснул он с чистой совестью.
Октябрь
Снова кто-то заколотил в кусок рельса, на улице заорали сорванные голоса, призывая всех занять свои места. Все было как обычно, только она была другой. Она сидела в медсанчасти, уютно закутавшись в теплую куртку, и пила ароматный чай из мяты, собранной неподалеку. Новенькая санитарочка тихонько сидела с другой стороны стола и испуганно следила за полной спокойствия Степановой. Даже столь любимый ею шоколад, увиденный здесь, в авиаполку, впервые в жизни, она отложила в сторону и не ела, что обычно делала постоянно и непрерывно. Для сельской девушки все здесь было в новинку. Даже женщина-врач.
- Любовь Петровна, а когда будут раненные?
- Сплюнь. Зачем нам раненные?
- Я уже неделю, даже девять дней здесь, а ни одного раненного даже и не видела.
- А я здесь с начала войны. За все это время было три случая, остальные - синяки и ссадины.
- А те, кто не вернулся?
- Те - не вернулись. Так что пей чай и не задавай глупых вопросов.
Истребители взлетали, садились, у побывавших в бою тряслись руки и выступала испарина на лбу, когда они описывали то, что видели в воздухе. Некоторые были сбиты, но враг все еще кружил неподалеку над заводом, не собираясь сдаваться.
Синяков и ссадин было предостаточно, но санитарка с врачом успевали все. По-прежнему возвращались пустые истребители, а враг не был разбит.
- Отправляйся к командиру полка, - распорядилась Степанова, - Пусть примет валидол, а то с его нервами и свихнуться недолго.
- А если он не захочет?
- Заставь. Давай, живо!
Девушка побежала по осенним лужа, накатанным и натопанным большим скоплением людей.
Вокруг радистов толпилось много молодых летчиков, были слышны наперебой выкрикиваемые позывные. Техники держались поодаль, разглядывая небо невооруженным газом. "Мой летит", "Твой возвращается" - было слышно среди них.
Угнать самолет по-прежнему оказалось просто. Ее заметили только в бою и узнали по радиомолчанию. Как и раньше, она легко уворачивалась от огня противника, стреляла экономно, но метко, машина ее слушалась, а она чувствовала машину.
Когда все враги оказались в прошлом, что-то произошло, ее стало кренить вправо. Вокруг не было никого. Страх подступил вплотную, сердце забилось изо всех сил. Она в полусознании посадила самолет на ближайшую поляну. Из хвоста валил черный дым. Едва выбравшись из кабины, и отбежав к деревьям, она услышала позади оглушительный взрыв, холодный осенний ветер на мгновенье стал теплым.
Она вдруг поняла, что не знает где находится, и куда нужно идти.
Было холодно, и слезы на щеках вызывали довольно неприятные ощущения. Она решила не плакать, пока не найдет теплое место.
Пробираясь сквозь лес наугад, она вся испачкалась чвакающей грязью из-под ног, и это больше всего приводило ее в уныние.
Впереди показалось какое-то просветление среди деревьев, и она направилась туда, надеясь определить куда все же ей нужно двигаться.
Это была поляна. Такая же, как та, где она совершила аварийную посадку, но больше в несколько раз. И неприятельский самолет, стоявший в тишине этой поляны, тоже был в несколько раз больше ее самолета.
Она поспешно спряталась за ближайшее дерево и принялась осматриваться. Людей видно не было. Тишину нарушали только птицы.
Она вытащила свой пистолет. Не без труда передернула затворную раму и осторожно стала приближаться к вражеской машине. Ничего не изменялось, никто в нее не стрелял, все та же живая тишина леса.
Она взобралась на крыло самолета. Сквозь стекло кабины были видны два человека в море крови.
Она изо всех сил налегла на задвижную кабину, и та поддалась. Летчик был мертв, штурман еще дышал, но делал это крайне ненадежно. О таком слабом пульсе она только читала в учебниках, но на практике это было впервые.
Проклиная свое тонкое телосложение, и совершенно выбившись из сил, она все-таки вытащила летчика из машины. Наскоро перевязав штурмана, она плюхнулась в окровавленное кресло пилота и принялась изучать приборную панель. Самолет был цел, но сильно дуло в отверстия кабины, пробитые пулями, доставшимися экипажу.
Она боялась, что ее собьют на ее собственном аэродроме, но оживление началось только после того, как она села. Выбравшись из кабины под дулами автоматов, на землю она ступила уже под радостные вопли однополчан.
Возле нее возник бледный командир полка.
- Вы ранены?
- Нет, товарищ подполковник. Это кровь пилота... Там штурман, он был жив, когда мы взлетали.
Она почувствовала приступ тошноты и бросилась к ближайшим деревьям. Ухватившись за крайнюю березку, она потеряла сознание, а мгновение спустя очнулась в руках командира полка.
- Вам плохо? У вас обморок.
- Простите, товарищ подполковник. Я сейчас соберусь
- Идите полежите. Позвать санитарку?
- Нет, все уже хорошо. Как там штурман?
- Плевать мне на штурмана!
- Вот как? - оживилась она, высвобождаясь из объятий командира полка, - А разве вы не хотите стать полковником, товарищ подполковник? Сколько полезных сведений можно узнать у штурмана.
Подполковник судорожно перевел дыхание и сверкнул глазами, сдерживая злость.
- Не хотел я вам этого говорить, но готовится приказ о вашем переводе, товарищ старший лейтенант! И какое счастье, что я от вас буду избавлен!
Через 3 года и 6 месяцев: апрель
В огромном парке тылового госпиталя во всю хозяйничала весна: пели птицы, зеленела трава с россыпями желтых одуванчиков, распускались клейкие почки, превращаясь в молодые листья. Асфальтовые дорожки подсыхали от талых вод и весенних дождиков, располагая к прогулкам больных.
- Алеша, я прошу тебя, не выходи за территорию, - крикнула капитан Степанова вслед трехлетнему сорванцу, - И будь другом, не обижай кота, хорошо?
- Хорошо, мамуля, - скорее по привычке, чем всерьез собираясь именно так и поступить, пообещал мальчишка, убегая.
Она свернула на боковую аллею и принялась распекать встретившегося ей на пути больного на костылях.
- Зачем вы так много ходите? Вам нужен отдых, а не эти марафоны по парку.
- Но доктор, весна же! Хочется дышать этим новым воздухом, хочется жить!
- Очень хорошо. Отправляйтесь на веранду, садитесь в кресло и дышите сколько вам угодно. Да, и не забудьте попросить у сестры плед!
Она торопливо застучала каблучками в сторону хирургического корпуса. Совсем скоро ее шаги затихли - впереди праздно стоял штабной майор, всплывший из начала войны, как призрак. Только погоны теперь были полковничьи, но взгляд, прямой и уверенный, ничуть не изменился. Он был такой же отглаженный и подтянутый, как прежде. Он явно кого-то поджидал. И не сводил с нее глаз. Она растерялась от неожиданности, но отступать было поздно, и пришлось произнести непослушным голосом:
- Здравия желаю, товарищ полковник.
- Капитан Степанова? Здравствуйте! Сколько лет уже прошло с нашей последней встречи?
Она запахнула шинель, наброшенную на плечи.
- Простите, товарищ полковник, меня ждут больные.
- Больные подождут. У меня к вам несколько вопросов, если позволите?
- Простите, я не могу.
- Ну хотя бы одну минуту уделите старому знакомому.
- Меня ждут, товарищ полковник. Я должна идти.
- Постойте, не уходите.
Он остановил ее за руку, и вырваться не представлялось возможным.
- Да кто вы такой, чтобы держать меня здесь? - вспыхнула она от негодования.
Он улыбнулся, отпуская ее:
- Старший по званию. Настолько старший, что даже могу отдавать вам приказы, товарищ капитан.
С ненавистью глядя в его голубые глаза, она выдержала прямой взгляд полковника.
- Ваше удостоверение, товарищ капитан, - произнес он спокойно, и даже доброжелательно, что совсем не вязалось с ее настроением.
- Что - мое удостоверение?
- Оно при вас, я надеюсь?
- Конечно, товарищ полковник.
- Будьте добры.
Он протянул руку, обтянутую кожаной перчаткой.
- Зачем оно вам?
Полковник молчал, только одна бровь выжидательно взлетела вверх. Серенький документ достали из внутреннего кармана и положили поверх кожаной перчатки.
- Благодарю вас, Любовь Петровна, - произнес он, раскрыв его на первой странице.
Полистав серую книжицу, полковник опустил ее в свой внутренний карман.
- Я верну вам его завтра же, - произнес он, отвечая на ее немой вопрос, - Не беспокойтесь, я сам вас найду.
- Степанова сейчас на операции, товарищ полковник, - радостно сообщила юная медсестра, дежурившая в коридоре госпиталя, - Если хотите, можете подождать вон там.
Полковник послушно отправился к указанному дивану.
В коридоре пахло йодом и бинтами. Было безлюдно и тихо. Ощущалась сухость в горле. Он просидел минут 20, когда наконец двери операционной распахнулись, и оттуда вышел седой коротышка с пухлым лицом, в сопровождении двух мужчин и женщины. Он энергично жестикулировал, разговаривая с единственной дамой, и постоянно улыбался.
Полковник встал навстречу им.
- Извините, профессор, я на минуту, - прервала она коротышку и подошла к полковнику.
- Я жду вас, - отозвался врач.
Она подняла глаза на полковника, ничего не говоря, и даже не собираясь здороваться с ним.
Он доброжелательно улыбнулся:
- Кажется, хорошими манерами вы не страдаете. Пожалуйста, вот ваше удостоверение.
Она принялась листать серую книжицу:
- Что вы с ним сделали?
- В особых отметках посмотрите.
- Что?! Муж - Покровский Андрей Сергеевич?! Да вы с ума сошли! Кто вам дал право распоряжаться моей жизнью?
Он невозмутимо смотрел на нее сверху вниз:
- Кажется, вы не хуже меня знаете, что так сложились обстоятельства, и не в наших силах что-либо изменить.
- Еще как можно! Я подам на развод!
- Хочу сразу предупредить: у вас ничего не получится.
Она со всего размаха ударила его по лицу, желая стереть эту едва заметную улыбку, так бесившую ее. Улыбка осталась, да еще в глазах появилась насмешка. Страшно горела ладонь.
К нему бросился профессор со словами:
- Умоляю вас, простите ее, товарищ полковник! Я сам накажу, как это? Своей властью! Прошу вас, если вы ее отошлете куда-нибудь, кто же будет оперировать? У нас почти не осталось специалистов!
Полковник добродушно улыбнулся:
- Только попробуйте прикоснуться к ней. Она моя жена, и я никому не позволю ее трогать. А пощечина, честно говоря, вполне заслуженная.
Она рассерженно топнула ногой и убежала. Благодарный профессор подобострастно пожал руку полковника обеими своими, перепачканными свежей кровью из операционной.
- Профессор, у меня к вам будет просьба, как к начальнику хирургического отделения.
- Я вас внимательно слушаю.
- Вот это кольцо передайте, пожалуйста, моей жене. И попросите о том, чтобы она его надела. В противном случае, скажите ей, что совершенно не хотите увидеть город Находка на берегу Тихого океана.
Улыбка медленно сползла с лица профессора:
- Я постараюсь выполнить вашу просьбу, товарищ полковник.
- Огромное вам спасибо, профессор!
В ординаторской все свободные с утра банки были заняты под цветы. Розовые и красные розы были повсюду, источая тонкий аромат с нежной кислинкой.
Профессор допил свой чай и взглянул на подавленную Любочку, дремавшую над полной чашкой.
- Меня удивляет ваше упрямство, милочка. Он так красиво за вами ухаживает, проявляет такую настойчивость. А сам какой красавец? Полковник. Чем он вам не подходит?
Она устало подняла глаза от чашки с чаем:
- Я его ненавижу, профессор.
- Ну, как известно, от ненависти до любви один шаг.
Она молчала, уставившись в чашку.
- Тогда подумайте о сыне. Вашему сорванцу просто необходим отец. Вы знаете, я не люблю давать советы, но сейчас вы просто нуждаетесь в подсказке. Не совершите ошибку, о которой будете потом жалеть.
- Такая удача бывает только раз в жизни, - передразнила она его, - Да, профессор?
- В любом случае, это ваша жизнь.
Он встал из-за стола и столкнулся в дверях с полковником.
- Ваши уговоры не дают результата? - скорее утверждая, чем уточняя, произнес он, положив одинокую, совершенно бардовую розу на стол около футляра с кольцом.
- Простите, товарищ полковник, у меня ничего не выходит, - вздохнул профессор в дверях, - она ужасно упряма.
- Но очень отзывчива, если дело касается собственного начальника, - улыбнулся полковник, - Вы упомянули о нелюбимом городе на берегу Тихого океана?
- Что? - как будто проснувшись, воскликнула она и бросилась к закрывающейся за профессором дверью.
- Вам сказочно повезло, у вас был благородный начальник, - произнес полковник.
Она обернулась к нему:
- Вы не посмеете! Так нельзя!
- Очень даже можно. Вы сами в этом убедитесь.
- Как жестоко.
- Все в ваших руках, Любовь Петровна, сделайте выбор.
Она устала. Бессонная ночь. Нескончаемые операции.
- Хорошо, вы победили.
Голос ее не дрогнул, лицо ничего не выражало.
- Тогда наденьте кольцо.
Только коснувшись бархатистой коробочки, она не смогла сдержать слез, хлынувших из глаз.
Он бережно обнял ее за плечи и привлек к себе.
- Поверьте, я люблю вас, я очень вас люблю. Я не причиню вам больше страданий, я буду заботиться о вас и оберегать как это только возможно. Пожалуйста, не плачьте, успокойтесь.
- Я сама, сама, - пробормотала она, высвобождаясь из его объятий и облака тонкого запаха того же самого одеколона, вызвавшего смешанное чувство страха и желания вновь провалиться в сладкой неге его ласк.
- Не берите все на себя, вам это не под силу.
Она подняла на него глаза, полные слез:
- Успокоиться я могу и сама. А вы, Андрей Сергеевич, пойдите успокойте профессора. Его возраст не позволяет шутить с сердцем.
Она взяла склянку из шкафчика:
- Вот вам валидол, постарайтесь найти профессора.
Он склонился над ее руками и, оставив на них поцелуй, вышел.
Колеса поезда мерно постукивали, успокаивая, даже усыпляя. За окном проплывали бескрайние поля, леса и редкие населенные пункты, теснившиеся к станциям.
Мягкий вагон резко контрастировал со всеобщей разрухой и казался сказочным замком. Ветка сирени в вазочке, конфеты в ярких фантиках, чай в стаканах с подстаканниками.
В коридоре резвились трое ребятишек дошкольного возраста. Она наблюдала за их игрой сквозь раздвинутые двери купе. Он тихо любовался ее улыбкой.
Она поежилась, перехватив его пристальный взгляд:
- Перестаньте, вы меня смущаете.
- Интересно. Вам значит можно безотрывно смотреть на Алексея, а мне на вас - нет?
Она плотнее закуталась в огромную шаль:
- Он мой сын, что хочу, то и делаю. Это мое право, к вашему сведению.
- Замечательно. А вы, Любовь Петровна, моя жена. К тому же, Лешка и мой сын тоже, если вы забыли.