Аннотация: Описание: Спасение себя самого зависит только от тебя. И все методы будут годны для этого. Даже убийство. Даже жертвоприношение. Даже... Все, значит все. А если все же ты умрешь? Ну тогда я заберу с собой всех...
Спасение себя самого зависит только от тебя. И все методы будут годны для этого. Даже убийство. Даже жертвоприношение. Даже... Все, значит все. А если все же ты умрешь? Ну тогда я заберу с собой всех...
Посвящение:
Посвящается Алану Дину Фостеру. Спасибо за миры в которых я живу.
Примечания автора:
Парень болен раком. Его друг решает переключить внимание друга с болезни и придумывает несколько случаев, дабы "спасти" его от болезни. Наркотики уже плохо помогают болящему. Но друг умирает в случайной аварии. И тогда парень решает довести последний предложенный ритуал до конца самостоятельно. Обдолбавшись, он едет в Сибирь в Шорию, и у стены проводит ритуал. Но после укола наркотиков впадает в кому. Второй друг больного парня узнает, что после смерти первого друга болящий пропал, и находит его. Но уже поздно. Раковый больной умирает. В основном описаны видения наркомана. Который искренне верил, что рак излечим. Драма с включением фантастических элементов, которые используются как связующее звено, не более того. Сказка.
Предисловие.
Взмахнув еще раз длинным мачете у самого края стены, привычно вытер пот, текущий по моему лицу, и, впервые за три часа, выпрямился, разогнув спину. Деревянная ручка ножа удобно лежала в моей руке. Сквозь потёки зеленого ликвора мне ласково блеснул известный лейбл на лезвии фирмы из США, я обтер клинок в траве все таким же быстрым движением и вновь начал отбиваться от зеленки вокруг. Клетчатая рубашка почти вся была мокрой от пота, что заливал меня нещадно в этот жаркий день. Да, сегодня Солнце пекло нещадно. Левая бутса начала чавкать от "недоеда", у нее отслоился мысок, а на правой прилепились неспелые семена лопуха, что игриво запутали случайно высунувшиеся шнурки, видимо придется скоро делать перекур именно для освобождения длинных спутавшихся кончиков. Позади тоненькой просекой виднелись мои следы на глинистой почве. Но самое главное, что случилось со мной в этот день - я наконец-то дошел до этой стены. Поправив тяжеленный рюкзак за спиной, я огляделся. Мой взгляд остановился на огромных каменных блоках, сложенных аккуратно в достаточно пропорционально выглядевшую стену. По крайней мере ее было легко угадать даже в том состоянии, в котором она находилась. Стертый от времени, полукруглый на ребрах камень так и притягивал руки, требовал, чтобы его потрогали, погладили и вгляделись в его суть.
Устало осмотревшись, я решился. И, скинув на сбитую траву рюкзак со скатками палатки, тяжко вздохнул. Вытоптав небольшую полянку, я решил передохнуть и с новыми силами отправиться дальше.
Да. Двенадцать дней пути, из которых четыре прошло в плутании по тайге, кончились полной моей победой. Очень долго искал, но нашел эти "выветрившиеся скалы" Могучей Шории. О тех самых, о которых ученые долго и умело рассуждают о вращении Земли и осадочных породах, которые "ну любят" трескаться под порывами сильного ветра и в морозную стужу.
Прислонив руку к каменному мегалиту, я просто нутром почувствовал тяжелую тишину вокруг. Только я и скалы. Слишком правильные скалы и правильные трещины занимали все мое воображение.
Поваленные меж высокими стройными кедрами вокруг ряды деревьев от времени уже стали трухлявыми и ни на что не годными, но именно они послужат сегодня моим костром. А очаг я сложу из небольших камней прямо у этой могучей стены. Тут же разобью свой лагерь и вздохну печально из-за отсутствия родника. Великолепие природы в этом забытом уголке планеты дополнял только этот огромный массивный монумент из скал. Сточенные стены, проходы между ними и высокие-высокие балки и плиты. Точно стена. Что еще может быть, как не она?
Никто сегодня не помешает мне совершить то, ради чего и затевалось это путешествие. Надо только дождаться, пока Солнце сядет за горизонт, и тогда, в потемках, не торопясь, совершить обряд жертвоприношения для получения благословения забытых Богов.
В последнее время, особенно дня четыре, у меня развилось четкое чувство паранойи. Я задницей чувствовал, что за мной следят. Сотни раз ловил взгляд спиной, руками. Но каждый раз, присмотревшись, я понимал - это листья играют со мной в свою игру. А вот сейчас всего лишь птица вспорхнула вдалеке. А теперь просто небольшой обвал на осыпи. И каждый раз было что-то новое, но привычное. До такой степени уже замылился взгляд, что я даже следы животных забывал читать, переходя звериные тропинки усталыми ногами, разворошив нечаянно их след, оставив сверху свои.
И вот теперь я мог крикнуть всему свету, что все! Я дошел! Радость до такой степени переполняла меня, что я даже забыл оглядываться по сторонам, предпочитая смотреть на стену появившегося каменного мегалита. И не мог насмотреться на нее.
"Нет, разобью лагерь чуть попозже. А сейчас приготовлю место для кострища и место для жертвоприношения", - решил я сразу, как нашел эту полянку.
И на этом позитиве, что переполнял меня всего радостью, я полез к стене готовиться к обряду. Места было не так много, но важно было не место, а суть совершаемого. Я выбрал большой плоский камень - кусок от щербатого, покрытого мхом отвалившегося гиганта, и привычно достал из рюкзака белые рушники, расстелил их и начал вытаскивать остальные предметы. Нож с желтой костяной ручкой и истершимся лезвием, разноцветные камни для гадания и три статуэтки, изображавшие богинь из оникса. Расставив весь этот "сервант", как называл их мой друг Пашка, я закинул рюкзак с остатками продуктов и запасных вещей в ту сторону, где буду ставить лагерь.
Осталось последнее действо - разровнять небольшую площадку два на два метра около камня. Я походил вокруг, пооткидывал несколько камней в стороны, оттащил два огромных булыжника, сделав своеобразный заборчик с краю, и зачистил ристалище от мелких кустиков пожухлой травы. Кажется, все. А теперь делаем палкой круг на земле и раскладываем камни, привезенные с собой по четырем сторонам света, обязательно отмечая и половинчатые междусторонья. Теперь рисуем звезду в круге, тщательно утрамбовывая середину. Камнями, собранными тут же, выкладываем символы, что я так тщательно срисовал еще в Питере, в библиотеке. И уже потом готовим самый важный продукт сегодняшнего вызова. Никогда, никому, ни за какие коврижки не говорите, что у вас есть двенадцать литров замороженной крови в переносном холодильнике, в термосах. Не буду рассказывать, чего мне стоило доставить сюда эту священную жидкость, но поверьте - я не смог отделаться простыми дешевыми термосами. Пришлось брать качественные, со стеклянными колбами внутри. И вот теперь эти длинные монстры дружно встали в ряд вокруг круга и часть их заняла центр звезды.
Пока совершалась подготовка к ритуалу, Солнцу надоело наблюдать за глупым никчемышем и оно, устав следить за мной, свернуло в сторону покоя, начав путь к закату сегодняшнего дня. Проводив его взглядом, я прикинул время до вечерней зорьки и решил поспешить. Все оставшиеся часы были наполнены почти паникой - "вдруг не успею". Расставленные внутри круга в специальных местах фигурки были выверены строго в соответствии с нужными координатами. Быстро разбитый лагерь в виде двухместной палатки и бивака с приготовленным хворостом был завершен в рекордные сроки. Так же споро(1) я торопился натащить побольше хвороста для костра жертвы, ведь не я решаю, сколько ему гореть, так пусть будет запас.
Руки уже настолько устали рубить, пропалывать, расчищать и выкладывать, что к заходу Солнца тело чувствовало себя физически убитым, а не уставшим. Мне нужно было сделать еще одно, и, достав из кармана полустершийся уголек, я принялся рисовать на стене то, ради чего и пришел сюда. И пусть весь мир замрет и потерпит, пока мои руки не сделают то, ради чего я жил последние два года.
Закончив последние приготовления, я пытливым взглядом окинул то, что получилось. Круг выделялся на земляной полянке неглубоким прокопанным рвом. Камешки явно показывали наличие внутри него звезды, и установленные в лучах три фигурки выглядели на своем месте, тем более под каждую я довольно тщательно подобрал каменное основание. И теперь Лада и Лель смотрели на Мару в печальном дуэте. Раскинутые крыльями два свободных луча я тщательно украсил камешками и веточками, выложив в них два знака друг против друга - жизнь и смерть. Приготовления завершили расставленные вокруг всего термосы с кровью, в которую я уже добавил и примешал часть своей крови. Сосредоточившись, я вынул из внутреннего кармана аккуратно завернутую книжечку с выписанной молитвой-воззванием и уселся отдохнуть на небольшом пятачке, где время от времени делал небольшие перекуры.
А жить мне оставалось два месяца. Я знаю точно. Мне так врач сказал...
- Гриша, тебе жить месяца два...
Потому что с моими диагнозами долго не живут.
Глава 1
Гриша.
- Гришка, гад! - орал Стас с высокого крыльца универа на меня. Я тщательно старался спрятаться в кучке однокурсников, пока его цепкий глаз не смог бы выхватить меня из толпы и не зацепил бы своими ручками-крючьями. Как все же его поменяла простая просьба дать в долг. Тысяча деревянных, даже сроки обговорили, но по непонятным для меня причинам, внезапно, я стал его должником помимо бабла.
- Гришка! Гаденыш! - орал он, подпрыгивая на самом верху крыльца и старательно оглядываясь на входную дверь в фойе. Стерег он ее уже минут пятнадцать. И все это время я вынужденно перебегал от кучки к кучке стоящих вокруг парней и девчонок. Прятаться приходилось, изощряясь со всей тщательностью своего актерского искусства. Но мне было обидно другое. Я не мог понять одно, а именно то, когда же внезапно стал его рабом. И не более менее. Ведь какая-то бумажка, а теперь я делаю за него домашку, пишу рефераты и даже начал курсовую. Черт-те что творится... И дело даже не в той простой нахрапистости его характера, а в том, чтобы вовремя отдать ему деньги, и странно, но долг все никак не заканчивался. Просто я всегда считал, что у меня есть этот несчастный месяц до тех пор, пока я не отдам ему по уговору деньги, а, оказалось, нет.
И теперь каждый день для меня превращался в своеобразное испытание на манер "Форт Боярд". Тут и задачка на логику, быстроту реакции, психологию и даже, чего же скрывать, хитрость, ложь и подлость.
Вначале меня даже прикалывало приходить на лекции, невзирая на все попытки Стаса впрячь меня пахать за место себя, но потом... Когда я, обложившись конспектом и ноутом, натарахтел ему пару рефератов, понял - к черту. Буду бегать, а этот пришибленный подождет своей очереди и получит свое гребаное бабло целиком, и никаких "отдай часть" не будет. А пока... беги, Гриша, беги!
И я бегу. Радостный от того, что не попался на глаза узурпатору. Мой внутренний раб радостно подскакивает внутри меня и орет, чтобы я прибавил скорости. На всех парах обогнув две парочки девчонок с факультета экономики, врываюсь в фойе универа. Квест пройден! Сегодня я сделал своего темноволосого визави. И... кажется, влип в новое приключение.
- Слава, Гриша, Тамара и Тэя, - позвала нас преподша, - Мне сказали, что вам надо пройти в медкабинет. Там что-то неясное с вашими данными.
Я оглянулся на своих однокурсников. Они глядели на меня таким же недоумевающим взглядом.
- А что там может быть непонятного? - удивленно спросила темноволосая Тэя. Она так сильно была похожа на простую армянскую девушку, что у нас даже начали называть ее "наша армяночка". Её удивительные огромные глаза цвета темной коричневой глины были похожи на омут. И я иногда с удовольствием там тонул, особенно в беседах, забывая, о чем идет речь в данный миг. Одетая в простые джинсы и темно-зеленую тоненькую кофточку, она привлекала к себе внимание и имела поразительный успех в группе, да у всех наших парней.
- Я не пойду, - легкомысленно вторила ей Тамара. Еще одна кареглазая брюнетка с очаровательной улыбкой и фигуркой топ-модели. Помню, когда я ее впервые увидел, то не поверил, что она будет учиться с нами, - У меня сдача реферата сегодня, и я три дня готовилась к этому.
- Девочки... - преподавательница строго взглянула на однокурсниц, потом перевела взгляд на нас со Славкой. Он, услышав свое имя, поспешил подойти к нам. - Мальчики... Там быстро. Буквально пять минут.
Вот так и начались мои приключения.
Я не вижу, не слышу, не помню и даже не дышу. S.E.A.
Яромир.
Падая с небес вниз, я смотрел на тех, кого оставил наверху. Мои перья сгорали в верхних слоях атмосферы. Мои руки были широко расставлены в стороны для лучшего контроля над падением. И только мои глаза с тоской вглядывались в высь, туда, где остались лучшие годы всей долгой, очень долгой жизни. Память хранила всех, кого я оставил там, кучу друзей, подруг. Тех, кого любил и ненавидел. Тех, кого обидел и простил. Кровь заливала мой рот, и я слегка пошевелил обрубком языка в полости рта. Боль ослепляла своей вспышкой со всех сторон. И тут я услышал вверху крик сожаления и просьбы простить. А потом - еще и еще. "Прости", - кричали они, и тут же прощались со мной, пока я камнем падал с высоты Небес, скользил в потоках воздуха и, уже не чувствуя спины из-за поселившейся там боли, догадался, что скоро упаду на твердь. Как? А почувствовав незнакомый противный запах и прохладу, сразу понял - вот, уже и Земля. Перевернувшись на правый бок, одним глазом я заметил приближающуюся темноту огромного небесного тела. И тут догадался - падать будет очень больно. И начал выбирать, куда скользить, старательно подводя под место падения водную блеснувшую в свете Луны гладь. Подгребая руками и поворачивая вдруг ставшую непослушной свою тушку, я заметил пролетевшие и проплывшие вдалеке трассы световых огоньков от машин, домов, фонарей. Вглядевшись в темноту, глаза сами выхватывают черточки освещенных дорог, скопления вон там справа домов с фонарями.
Стараясь не отвлекаться на происходящее сверху, я правил в сторону небольшого озера. А там, вверху, происходило непонятное даже для меня. Какой-то грохот и гомон, выкрики и звуки трубы. И все это только для меня и благодаря мне. А я же еще не выжил от падения. Ведь, став человеком, я обретал все их черты и становился простым смертным. Мои крылья почти все обгорели, мое тело в местах трения покраснело от боли, а глаза начали слезиться от воздуха, бьющего в глаза. И такой, полуоглохший, полуслепой и уже сходящий с ума от боли, я упал в небольшое озеро.
Не лезь не в свое дело, девчонка... S.E.A.
Тэя.
У меня подкашивались ноги. Я только что подслушала у двери в медицинский кабинет разговор Гриши и врача. Разве это возможно? Как же так? Рак... Изменение в составе крови. То, что мы проходили на биохимии, внезапно стало реальностью. Вот здесь и сейчас неожиданно решалась судьба человека, кому я решила отдать свое сердце. Этого не может быть. Это все ложь и какой-то казус. Ну перепутали пробирки или сделали анализы на тяп-ляп? Сколько этих "если" может быть?
Ничего еще не ясно. Как можно на основании одной бумажки поставить диагноз? Не верю. Я к Палычу пойду, да и Мухомора-ректора за бороду оттаскаю, если не захочет объяснить и помочь.
Яромир.
Руки ударились об воду, и я погрузился в темные воды так глубоко, что голубеющее небо надо мной стало небольшим кружочком. Омут засасывал меня сильнее и сильнее. Мое тело начало погружаться уже не в воду, а в мягкий слой ила, и тут я собрался, напряг поднятые над головой руки и дал ими себе толчок для поднятия на поверхность водоема. Загребая под себя воду руками, помогая ногами и всем телом, я всплыл на поверхность. Воздух живительной прохладой освежил мои застоявшиеся легкие, освежил ожоги на теле. Взглянув вверх в небо, я увидел облака, которые небольшими темными пятнами плыли по нему. И там, вдалеке, уже след простыл от входа на Небеса обетованные.
Я оглянулся вокруг, всплеснув гладь, и устало поплыл к черневшему берегу. Темными комками и комочками виднелась растительность на длинной линии прибрежной полосы. Я поплыл к дереву, что опустило длинные ветви к воде, в ряби вытащил тело сквозь слои грязи и осоку на глиняный берег и устало лег отдыхать, наполовину погруженный в воду. Когда я отдышался, я вспомнил про ожоги, начал обследовать все свое тело и понял, что далеко с такими ранами не смогу пройти. Оставалось вспомнить, с какой стороны тянулись веревочки трасс-дорог, и пытаться дойти или доползти, когда ослабну, туда, к людям. Под моими руками, пока я трогал немеющее от воды и воздуха кожу, слезал верхний слой, обнажая мышцы и кровеносные сосуды. Они лопались под моими грубыми от ран ладонями и заливали все вокруг кровью. Пузырей почти не было, как и боли, просто кожа слезала от прикосновения, и от подобного становилось страшно. Наверное, я уже просто не чувствую боли...
Чувствую, так я весь изойду кровью. Но мне было нечем перевязать, а про перетянуть кровоточившие места и чем это сделать, придумать не мог. И вот, когда я решил, что хватит себя трогать, ведь я этим троганием делаю себе только хуже, то наткнулся на небольшие выступы, что остались у меня от крыльев на спине. Извернувшись, я провел по лопаткам и ниже ладонью, и выступы осыпались пеплом. Теперь я стал по-настоящему человеком. Теперь уже нет пути назад.
Тяжело дыша, я со всей болью ощутил, что вот, да, нет пути назад. Нет. Как же больно это осознавать. И в то же мгновение внутри зашевелилось нечто, что злобно рассмеялось, и пообещало не просто возвращение, а с триумфом и верхом на единороге. И я со всей надеждой отдался ей. Лучше верить в страшного победителя меня, чем в чушь вроде совести, чести и правды... или не так?
И я пополз туда, где, как думал, тянется дорога. За помощью...
На мое тело налипала грязь, глина. Кое-как добравшись до невысокого берега, я смог подняться, встать на ноги, используя найденную палку для более устойчивого стояния, и вот так, прихрамывая на каждом шаге, побрел к далеким отблескам фар от мчавшихся машин. Ветки деревьев били меня по открытым ранам голой спины, листья скользили по кровоточащим порезам, и за мной тянулся кровавый след.
Сколько я шел, я не знаю. Но небо на востоке побледнело, перед глазами все чаще плясала земля, иногда меняясь местами с небом, а травы все больше набухали светом, становясь из черного цвета все более темно-зелеными. И только когда наступил рассвет, я вышел к небольшой насыпи, на которой виднелся кусок дороги, и пошел туда, тяжко наступая на острые каменья пораненными ногами.
Последние метры я уже полз вверх. Уже не было сил смотреть, и я, закрыв глаза, двигался только на усилиях своей воли из последних таявших сил. И уже в первых лучах светила я услышал какой-то рев, что остановился почти надо мной и потом чей-то мужской голос, материвший почему-то мою мать и всех родных. Потом он прошелся по всем Богам, святым, а потом пришла благословенная тишина.
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашеная дверь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.
Говорить не можешь -
Губы горячи.
Над тобой колдуют
Умные врачи.
Гладят бедный ежик
Стриженых волос.
Валя, Валентина,
Что с тобой стряслось?
Воздух воспаленный,
Черная трава.
Почему от зноя
Ноет голова?
Почему теснится
В подъязычье стон?
Почему ресницы
Обдувает сон?
Двери отворяются.
(Спать. Спать. Спать.)... Э.Багрицкий. Смерть пионерки.
Гриша.
Стоя у нарисованной угольком двери на монолите, я оглянулся на прошедшие два года. Посмотрел на уголь, вздрогнул, осознав, кем он был вот совсем не так давно. И вспомнил тот приход Пашки после очередной химиотерапии. Он кричал, что хватит валяться, а я, слабо отбиваясь, лысый, лежал на продавленном диване, и даже не мог нормально сказать ему, чтобы он шел в пень. Я все еще помнил ту боль, то чувство, когда организм, кажется, выворачивает сам себя, все клетки пляшут польку-бабочку, и мозги становятся чумными. То чувство еще долго будет преследовать меня. Как, впрочем, и те проведенные в больнице дни на химии. Мне еще долго, и после первой ремиссии, и после второй, и даже сейчас, после третьей, снятся те сны, "белая палата, крашеная дверь"... Я просыпаюсь в страшном поту и кричу сухим ртом от ужаса, что все. Кажется, моя жизнь не имеет смысла. А вот именно здесь важен только факт самой возможности просто вдохнуть воздуха, глотнуть простой воды и шевельнуть тонкой рукой, с кожей как белый мрамор и прожилками голубых вен.
Я выгнал его тогда. Смог прохрипеть, чтобы он уходил.
Он понял.
Мой друг меня всегда понимал. И он ушел.
А потом, после второй ремиссии, он пришел и, сидя на полу у моей кровати, поклялся, что сделает все, чтобы я выздоровел. На рецидивах его не было, но вот на ремиссиях... он притаскивал мне книги и просил взглянуть туда. Умолял меня терпеть и не сдаваться. Звал с собой в клуб. И всегда, всегда говорил, как сильно, очень сильно, меня любит. "Ты мне брат. Я с тобой на одном горшке в детском саду сидел. И девчонкам в первом классе помогал за косички дергать. А еще всегда списывал домашку. А про Светку помнишь? Мы были с тобой в нее влюблены в седьмом классе. А эта зараза нас только на яблоки и груши разводила..."
Вот прямо около себя услышал твой голос.
А ведь я тебя кремировал два месяца назад. Авария, будь она неладна. И вот теперь, этот уголек, что я держу в руках - это ты. Мой друг и брат. Пашка. Это была твоя воля, твой план и твоя идея. И сейчас, пока у меня очередное улучшение, я выполняю твою последнюю волю.
Мы успели с тобой сделать только три пункта из двенадцати.
Я нарисовал очередную завитушку на камне и несколько штрихов внутри рисунка. Отступил и внимательно вгляделся в получившуюся дверь. Осталось проделать тот собранный на коленке обряд, который ты нашел в одном старинном издании в Индии.
Применение:нареч. к спорый; быстро, ловко и успешно (о работе и т. п.) ◆ Идут весело, с песнями, работают споро... М. Е. Салтыков-Щедрин, "Мелочи жизни", 1886-1887 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы) ◆ Горят они слишком споро оттого, что в них смолы больше; но разве назначение таких вот великанов ― топка? П. Д. Боборыкин, "Василий Тёркин", 1892 г. (цитата из Национального корпуса русского языка, см. Список литературы)
Глава 2.
"- А кто во всем виноват? Мыши?
- Почему мыши?... Виновато... вот... это кресло! Это оно разбило твою любимую чашку, толкнув меня под руку. Оно разлило твой любимый кофе, когда я переставил его на столе. Оно сводит тебя с ума и дает тебе самые страшные и интересные моменты при написании книги...
- Сжечь его!!!" S.E.A.
Гриша.
- Ты просто поверь мне, Гриш. Я ведь не просто так тебе говорю об этой свадьбе. Ну есть такой обычай в Индии. Ну не везет тебе по жизни - когда женят мужика или девушку, замуж выдают за животное. И считается, что оно забирает все несчастье у человека.
- А потом его дружно сжирают?
- Да при чем тут это? Ну тут же главное не то, что его сожрут, а то, что оно забирает все плохое, дурное...
- СОжжжжжжжжраааатьььь... - дурачусь я. - Я ведь еще после твоей последней выходки с похоронами меня не отошел, а ты снова придумываешь со мной, любимым, интересную фишку. На какой-то кипишь подписываешь?
- Гришка, не хандри, - приподняв левую бровь, строго отчитал меня друг. А в глазах у него плескалось озорство, - У меня есть еще пару предложений для тебя.
- О! Уже боюсь, - с острасткой отодвигаясь, округляю глаза. - От тебя что угодно можно ждать. Даже моей свадьбы с телкой, в буквальном понимании этого слова.
- Ну не с телкой, а с козой. Но ты же понимаешь, все должно быть идеально! - как самозабвенно он произнес это. Даже с придыханием. А потом расхохотался мне в лицо, - Гриш, ты должен понять, это будет как шутка! Только такая серьезная. Шутка для нас.
- Я уже боюсь, - устало пожал я плечами. В последнее время я вновь начал чаще уставать.
- Но ты же за любой кипишь?
- Кроме похорон и больницы, - подтвердил я, пожимая плечами.
- Значит, мы делаем свадьбу! - еще громче засмеялся друг. - Чур я буду шафером...
- Чушь это все, Пашк, - попытался я отмазаться от предстоящего события. - Ну ерунда же...
- Ты еще поговори со мной, - ржал конем Пашка, - Я отучу тебя спорить с батькой!
- Ой-ой! Батька нашелся! - я слегка ткнул его кулаком в плечо. - Ты еще даже не бреешься!
- Нашел, чем хвалиться! Зато я на эльфа похож, - улыбнулся уголком рта Пашка. - А ты... ты...
И он замазал и свою улыбку, и смех.
- Прости, Гриш, - глазами Шрека посмотрел на меня друг. - Я... я тебя не обидел?
- Щас как врежу по хребту! - еле смог я произнести от накатившей, после очередного цикла химиотерапии, усталости. - Нежности тут развел.
- Ха! Ну тогда я побежал невесту тебе искать... - еще громче засмеялся друг и, вскочив, выбежал из палаты, где я отлеживался.
А в глазах у него была... нет, не жалость, а забота. Любовь. И что-то такое, от чего мне хотелось выть и кричать.
Последние семь месяцев Пашка носился то в Питер, то в Индию, что-то нарывал, искал, доставал. Было впечатление, что он решил взяться за мою жизнь всерьез. И я чувствовал - он не отступит. Он, он... Лучший друг, одноклассник, однокурсник... Тот, ради кого хотелось жить.
Шестеро чертят.
- Ваше поведение ставит под вопрос все существование нашей комнаты! Балбесы! Вы даже не смогли нормально продумать сам процесс воровства часов у того мужика! Вот что я вам объяснял про карманы?
- Ваше шулерство... - обратился чертенок с черной челочкой.
- А тебя, Мак, вообще следовало наказать за самоуправство в команде. Ты почему начал ощупывать мужика, когда я сказал все сделать незаметно? Или ты думал, что у мужика, как у тренировочного манекена, будут ноги из картона и дерева?
Высокая тень осмотрела всех шестерых подопечных, из-под темнеющего плаща с широкими туманными краями высунулась костлявая рука, обтянутая кожей, и помахала ею в воздухе перед стоящими в понурой позе подопечными.
- Я не позволю вам совершать проступки, из-за которых мы будем терпеть убытки, - рука спряталась под плащ, оттуда на секунду вырвался туманный протуберанец и растаял в воздухе, оставив после себя едкий серный запах.
- Вашество, - попытался привлечь его внимание другой чертенок с чубом, залихватски повернутым на правую сторону. - Мы же хотели украсть у него не только часы, но и кошелек.
- Вы будете делать только то, что вам скажут делать, и если я скажу вам прыгать... Что вы должны сделать?
- Спросить, как высоко это делать... - прошелестели-прогудели все шесть чертят.
- Именно! - из-под плаща появилась та же костлявая рука и указательным пальцем ткнула в ближайшего чертенка. - И если вы не можете сориентироваться, то готовьтесь к наказанию.
- А сории, срори, соритер, ну, делать это надо быстро? - набрался храбрости Мак. - Мы же должны успевать не только....
- Глупый чертенок! - зашуршала тень, прерывая задававшего. - Делать только то, что вам приказано, и не обсуждать. И точка. Понятно?
- Да, Вашество... - потянули голосами чертята, оглядываясь друг на друга и потупляясь на пол.
- Тогда быстро за отработку приказов! - приказала тень, и шесть пушистых тощих комочков, потряхивая нервно кончиками пушистых хвостов, рассыпались во все стороны от нее.
Тень замерла на несколько мгновений, затем осмотрелась, поводя тем местом, где у нее пряталось лицо, по сторонам. Из-под капюшона донесся тяжелый вздох, а затем раздался хлопок, и на месте тени сошелся воздух, заполняя пустоту.
Какие бы ты не хотел приключения, вспомни, чем они могут закончиться. S.E.A.
Кот Зим-Зимыч.
Нынешняя осень прошла так быстро, что я толком не успел заметить, когда именно начали осыпаться листья. Вот только совсем недавно летний ветер сменил свое теплое дыхание на холодное. Вот так вдруг покраснели и пожелтели листья на ветках деревьев, и внезапно они дружно осыпались вниз на землю... Я так и не понял, когда именно это произошло, просто однажды выглянул в окно, увидел голые ветки на стволах и осознал, что еще один год пролетел.
Именно год. Это люди начали отмечать окончание года зимой, а мы, настоящие коты, отмечаем конец года осенью. Перед самыми холодами. Только холода становятся для нас, котов, огромным испытанием на выживаемость. Только холода решают, кто сможет продолжить свой род, а кто уйдет пешком в Вечные безвременные леса, где водятся смешные бабочки и жуки.
Вглядываясь в куцую осень за окном, я всматривался в самое начало зимы, пытаясь найти ответ, выживу или нет. Моя интуиция кричала, что зима не окажется простой и спокойной, как многие до нее, предыдущие.
Отодвинув на краешек подоконника цветок, я уютно пристроил лапки и, впечатавшись носом в холодное стекло, смотрел на мир, лежащий за стеклом, со всем спокойствием, присущим нашему роду. Меня не интересовали гонимые шальным ветерком листья, что иногда переворачивались, взмывали в воздух и вновь падали на уже промерзшую землю. Меня не привлекали нахохлившиеся воробьи, прятавшиеся в частых ветках дерева за окном. И даже прошедший по тропинке у дома соседский кот Василь не тронул моего величия и не задел струнку любознательности. Но потом я увидел ее.
Красный маленький туманный огонёк пронесся вдоль квартала так низко, едва не коснувшись земли, вернулся обратно и внезапно направился в мою сторону. Остановившись напротив моего окна, он приблизился к стеклу, и я понял, что меня заметили. Потом огонек, даже несмотря на ветер, почти впечатался в стекло, и тут я осознал самую волнующую новость за этот год: в мир вернулись бабочки Гай.
Кивнув ей приветливо головой, я пригласил ее в свой дом, и она послушно явила себя около меня на подоконнике, перенеся себя сквозь пространство так быстро, что даже мои глаза не поняли этой молниеностности.
- Муррр, - произнес я.
- Кот, - сердито заметила она. Или он? - Ты меня понимаешь, Кот?
-А что вас понимать, ответил ей я, -Все равно вас никто уже давно не видит и в вас не верит.
-Но мы есть! - возмутилась бабочка, - Вот, посмотри.
Бабочка расправила разноцветные крылышки и, обдавая меня прохладой легкого ветерка, замахала ими. Я поднял лапу, и она отскочила от меня:
-А-а! Лапами не трогать! А то я знаю вас, только дай волю, когти выпустите.
-Ты что в свободном мире делаешь? - опуская лапу, заметил я его Крылатости неприятную очевидность, - Вам же запретили сюда приходить, или нет?
-Не твое дело, Кот, - важно присаживаясь на листик лимона, ответила мне бабочка, - Мы не лезем к вам, вы не лезете к нам.
-Про закон равновесия я знаю, но что ТЫ делаешь тут?
-Да вот, - вздохнула бабочка, а потом доверчиво добавила, - На спор сюда пришел и теперь исполняю проигрыш.
-Надеюсь, тебе ничего важного не задали? А то сам знаешь, чем это чревато.
-Тебе ли говорить об исполнении... - злорадно усмехнулась бабочка, - Вы коты только и изменяете реальность под себя, контролируя и применяя ваши усилия для перемены мира под свои нужды.
-Тссс, - прошипел ей я, - Ну зачем так грубо. Ну получается-то лучше и людям, и нам.
-Ага, - согласилась бабочка, - А страдаем мы. Ведь уже не осталось ни одного нормального луга, ни одной пашни, где для нас был бы и дол, и дом.
-Если тебе не нужна помощь, ты можешь остаться тут на некоторое время, пока не решишь свою проблему, -благосклонно разрешил я, укутав замерзший нос хвостом.
Бабочка осмотрела подоконник и решилась:
-Иль Три, из рода Осени, - она совершила переворот в воздухе, подпрыгнув с того места на листе, на котором уселась, а это был край листа лимона, - Сын Великой Матери Рода, - добавил он.
-Нет его дома, - это его бабушка ворчит, -С вёчера не приходил. Приходи завтра. Надоели, чаго ходют, чаго стучатся...
И шаркающие ее шаги за закрытой дверью. А я скрючившись, затих под оббитой дермантином с порванным низом входом в квартиру, где жил человек, который мне мог помочь перенести тут, и сейчас терзавшую моё тело, боль. Всё казалось таким далёким, таким узким и страшным. Болело все тело. Руки выворачивало, голова кружилась, тошнило до кислого остатка на губах, до горького вкуса в поднёбье, вкуса желчи и какой-то химической дряни, чем меня в очередной раз пичкали в больничке. Сдерживая позывы к рвоте, я руками прижал пустой желудок, втягивая в себя ноющую от боли часть тела. Поглаживая по часовой стрелке, пытался успокоить его, но выходило плохо. И даже знаю, что мне поможет.
-Ыыых, хе, - только и вырвалось у меня из самой глубины души.
Ползком, по кафелю в подъезде, я пополз на свой этаж. Застревая на лесенках, переваливаясь через ступеньки, падая назад через одну и пытаясь заползти через две вверх, туда, где моя квартира, там, где тепло и... там, где живет моя боль. Которая и выгнала меня к Славику, у которого, я точно знал, есть способ унять этот медленный кошмар, что одолевал меня.
-Гришка, - услышал я снизу шепот, но не сразу сообразил от крутящегося пространства, что это обращаются ко мне. Наконец скоординировав свои движения, переломив очередную волну боли, подтащив к себе свои потерянные и вновь обретенные стопы и руки, я попытался навести резкость во взгляде. И понять наконец-то, кто там шепчет.
-А, - промычал я все, что удалось произнести в пространство, вкладывая в эту букву сразу несколько вопросов и просьбу о помощи... И кто ты? И что надо? Ты мне поможешь? Ты вообще зачем меня позвал? Ты меня позвал - так ты меня даже знаешь? О! Друг, помоги мне!
И человек понял. И зашептал так часто, что я запутался в услышанном:
-Гришка, это я. Ты только перед бабкой меня не пали, я с автопати иду. Ну как иду, ползу. Вот дойду и спать лягу, если пожрать не дадут. Гришка, а у тебя пожрать есть чё? А ты вообще, что у меня на площадке делаешь? Ко мне полз? Так подожди я тебе щас помогу. Хотя нее, не помогу...
Встряхнув головой, я наконец-то переборол морок поселившийся в мозгах и уже осознанно прошелестел пересохшим ртом:
-Славка, я весь болю. Просто горю с этой чертовой боли... Помоги...
-Дурак ты, Гришка, и не лечишься...
-Лечусь...- невольно вырвалось у меня.
-Ладно, лечишься, но все равно дурак. Лавочка-то того, адью, прикрыта. Всех позакрывали, а я вот как перст остался в поле... Водка только и осталась. Будешь?
Меня скрючило еще больше от осознания безнадежности, и я, через силу, прошептал:
-А, давай.
В тот вечер мы со Славкой нажрались до свинячьего похрюкивания и стали друзьями.
Потом бегали от его бабки по этажам, прятались за мусоропроводом и понуро под утро, знатно пошумев на весь подъезд, пошли каяться. Ну, конечно, бабушка нас простила, но подъезд еще долго вспоминал нам наши побегушки. И материли, и обзывали, и даже рыло приходили чистить.
Тэя.
Уколов в очередной раз палец иголкой, я кинула противные пяльца в сторону двери комнаты, в общаге. На ум не приходило ничего хорошего. Декан как сговорился со всеми нашими научными руководителями. Вежливо кивали головой в разговоре со мной, но в один голос твердили одно, мол, это не твое дело, мол, тебе учиться надо, а Гришка, ну что Гришка... Сколько таких Гришек у тебя будет, ну не этого спасут, так другого. И переводили беседу в другие плоскости образовательного процесса. Так они это называли...
Все эти научные умы не видели главного - они не видели в своем собственном студенте человека, а видели простую галочку в отчете документов. Это больше всего нервировало меня. И мой психолог посоветовал заняться чем-то монотонным, для снятия стресса. Я выбрала вышивку и теперь, исколов все пальцы, зло смотрела на весь бардак в комнате, устроенный мною. Нитки, пяльца, иголки, схемы, а в глазах стоит улыбка Гришки. И его чуть-чуть плутоватый взгляд...
Часть Главы 2.3
"Когда ты думаешь:"Все, ниже падать некуда", прислушайся - вдруг снизу тебе постучат..."
Каждый человек - кузнец своего счастья. У каждого свой Путь и свое Слово.
Боги создали Человека по образу своему и подобию. И дали они ему Долю от щедрот своих - Век.
Числобог пересчитал и убрал из Доли этой десять лет.
Велес пересчитал и вычел пять лет.
Святовит (Сварог) пересчитал и убрал три года.
Мара решила забирать души, когда захочет, а о теле ей не было дела.
И только Лада смилостивилась над людьми и сделала их Души Без Смертными.
Теперь в каждую Смерть свою, несут Люди таинство Явления Души. По делам их жизни являют они на Суд Богов все стороны Души: или темную, или светлую. Нет среди Явленных средней Души. После чего, в стремлении продолжить жизнь свою, они идут и рождаются вновь, чтобы обелить Душу свою, чтобы возвыситься и подняться в Правь. Те, кто попал в Правь - несли Свет в другие Миры, которым по делам Рода есть "несчетное число". А Темные души в Темные миры, в Навь. И там искупают поступки свои делами добрыми, начинают изнова путь свой к Прави.
И так будет со всеми и всегда.
И только Род может разрешить сложные вопросы Души. И только под его Судом решается сама суть Жизни.
А путь к нему лежит через Чертоги Шории, Калинов Мост и Огненную Реку.
Стоят там Чертоги Замерзшие. Пройди путь, странник, постучи в Ледяную Дверь. Вдруг тебе откроют.
И в каждом мире есть свой Человек, что идет на Суд Богов. И каждый считает себя Избранным, вот только нет ничего нового под Звездами Млечного Пути.
Глава 3
"Если у тебя есть честь и совесть, то ты еще остался человеком..." S.E.A.
Яромир.
Белое нежное нечто окружает меня со всех сторон. Я парю в этом белом безмолвии. Мои руки, как крылья, взмывают все выше и выше, даря мне наслаждение полета и невесомости. Переворачиваясь в белых туманах, я чувствую блаженство от совершенности своего состояния. Еще выше, быстрее, сильнее. Мое лицо зарывается в складки белого чуда. Мое тело вонзается в пар белого естества, и я становлюсь им. Растворяюсь все сильнее и превращаюсь...
-Он пошевелился, - сквозь белоснежный туман услышал глухой девичий голос, - да, его рука точно пошевелилась. А пальцы дрогнули, профессор...
-Продолжайте наблюдать, Танюша. Пациент - это ваша дипломная работа в самом натурально-представленном виде.
-Да, я понимаю.
-Можете все данные анализов переписать себе в реферат, я вам засчитаю его, а потом просто вставите наблюдение за ним в диплом, - глухой далекий мужской голос с подрыкиванием обсуждает меня(?), наверное...
-Павел Егорович, а насколько точно.... - и голос девушки растворяется в белой пыли, что заслоняет меня от нее. И как бы я не тянулся к звукам, как бы не старался, меня, будто по волнам, уносит вдаль, далеко-далеко. Туда, где все белым-бело.
И вновь несет невесомо сквозь пространство, я изгибаюсь, танцую среди волн белоснежных цветов из облаков. Дымчатых столпов и чудесных белых лиственных папоротников, с меня ростом. Касаясь руками чудных стеблей, замираю от мига восторга, внимаю тонким трелям и каплям, что доносятся до меня из далекой дали. Но вот, чу, слышу слово. А ведь все началось именно со слова...
Да, прислушиваюсь, и оно нахлынуло на меня, сбило с ног, сковало по рукам, спеленало тело и запутало по рту, лишая меня простой возможности вскрикнуть, позвать на помощь. Что же это?
И я выныриваю в реальность. Приоткрываю тяжелые веки и вижу перед глазами клок белой полупрозрачной марли с пятнами крови. "Чья это кровь?" - думаю, что говорю вслух я, но понимаю - мои огрубевшие высохшие губы не способны произнести ни слова. Даже чтобы разомкнуть их, у меня нет сил. Нет сил позвать, нет сил смотреть, нет сил для вздоха и выдоха... Даже просто жить - нет сил.
Вокруг моей головы, справа и слева, я слышу тихое пиканье каких-то приборов. А вон там, вдали, тенью скользит по комнате кто-то одетый в белоснежное нечто. В пух или облако? Во что он одет?
Я пытаюсь вглядеться, определиться и узнать, во что же одет идущий там, но вижу только тень на стене и белое колышущее в пространстве комнаты нечто.
-Эээ... - зову его. А оно не слышит, - ЭЭЭааа.
У меня во рту что-то есть. Лишнее, что мешает мне. Оно ложится на язык, давит на зубы и уходит туда, внутрь меня, гибким тугим телом. Из-за него мне не сказать, не позвать и даже не вздохнуть нормально. Я набираю полной грудью воздух и кричу со всей силы. По крайней мере я так решил, но услышал только чей-то стон. Это мой? Нееет. Я же кричал! Но почему звук идет от меня? Нетт...
Пробую еще раз позвать застывшее белое облако с тенью на стене.
-АААААА...
И в тот же миг белая загадка двинулась в мою сторону. Рывком бросилась к моему застывшему окоченевшему телу, и я догадался - это девица. На белоснежном лице, тонкими линиями, застыли ее черты: брови, глаза, губы. Непонятным уголком высился надо всей этой прекрасной картиной только остренький носик, прямо посередине лица, упрямо вздернутый вверх.
-Ааа... - прошелестел я.
-Очнулся! - с придыханием восклицает она, - Ну сейчас трубку вытащим, покормим тебя, и можно в терапию впускать. Я только профессора позову, подожди, не засыпай, парень.
-Аааа, - соглашаюсь с ней и наконец-то, в первый раз, шевельнул головой. На сантиметр или на миллиметр, не имеет значения. Это не суть важно. Важно то, что все пространство колыхнулось подо мной, и эта волна родила тот огромный комок боли, что кинулся на меня и разорвал на клочочки. От боли я заорал и скользнул вновь в белое безмолвие. Где вертлявые облака начали играть со мной в догонялки, где я скольжу по белому полю с белоснежными папоротниками и касаюсь белых цветов. А потом вновь лечу куда-то... А куда? Я даже и не помню...
Вновь гонка по белоснежным туннелям, белоснежные клочки облаков или пара, что давят на меня, выталкивают в реальность, где живет боль. Я не хочу туда. Там страшно и плохо, и больно.... Очень, очень сильно больно. Но бег не прерывается, бег только ускоряется во времени и пространстве, и вот я выныриваю и вновь открываю глаза в знакомой комнате. А меня тут уже ждут.
Возле кровати, притулившись на самом ее краю, прислонился невысокий старичок с окладистой бородкой. Седой как лунь, с черноватыми проплешинами на голове, с выбритыми усами, он выглядел эдаким высоким гномом, одетым в белоснежный халат и небольшие очки с тонкими серебристыми дужками на переносице. Его руки, со старческими пятнышками, игриво пробегали по светлой картонной папке с торчащими тут и там неаккуратно разворошенными бумагами. Но вот он отвлекся на меня и негромко произнес:
-Что же вы, голубчик? - тот самый, знакомый голос мужчины с громкой буквой р, - решили сбежать от нас? Не получится! А как же опыты? Как же анализы, документы...
Он продолжает говорить, пытается вывести меня на диалог. Что-то обсуждает с девушкой, стоящей рядом, рассматривает протянутые ему бумаги. Все это пролетает пушистым ничто сквозь меня, никак не задевая, и, качая головой, он наконец-то произносит:
-Ну, мил человек, так и быть. Трубку удалим, но!в реанимации вы у нас еще денёчек полежите. Так надо, - потом сворачивает бумагу трубочкой, оглядывается виновато вокруг, расправляет листы бумаг и вкладывает их в протянутую папку. Наверное, это моя история болезни...
-А как зовут вас, сударь? - спрашивает меня уже решившийся отойти от моей кровати профессор. Его окладистая борода сбивает меня с толку, и я лишь мычу в ответ. Старик понимающе кивает, но терпеливо ждет.
-Что? - переспрашивает профессор, внимательно вглядываясь в мои губы, - Вы хотели что-то сказать?
-ММмм... - девушка вытащила трубку изо рта и горла, и я благодарно вглядываюсь в молодое лицо.
-Внятнее, сударь, или голубчик вас называть? - с усмешкой спрашивает профессор, все так же не отрывая взгляда от моего лица.
-Хе... хо... мммм... - я честно пытаюсь сказать хоть слово, но у меня не получается. Совсем никак... И профессор, сухонькими руками проведя себя по подбородку, переспрашивает меня моими мыслями:
-Совсем никак? Вообще не сказать? - все с таким же терпеливым ожиданием спрашивает меня старик. Он мнется, поправляет очки на переносице и даже одергивает белый халат, на узеньких сухоньких плечах.
-Мммм... - соглашаюсь я с ним. Мои губы будто склеились от пустыни внутри рта. Запеклись и не двигаются. Такое дикое чувство, что каждая губа весит по несколько килограмм. Не разомкнуть их, не открыть рта.
-А имя? Имя-то у тебя есть? - не отстает от меня старик, - Да ты не боись, как бы не назвался - нам все в радость. А то называть тебя больным двести тридцать седьмым уже мочи нет.
-Я... л....- пытаюсь объяснить ему, что имени у меня нет в их понимании, но боль уже наползает на мое тело, и я успеваю только скорчить гримасу. И вновь тяжесть на лице...
-Танечка, - обращается он к девушке, стоящей рядом около него все в той же позе - готовности прийти на помощь ко мне, к профессору, к любому страждущему... - Напиши в Истории болезни, что пациент назвался Ялом.
-Может Яром? - переспрашивает она его, - Яр - вроде есть такое имя.
-Ты его еще Яромиром назови.. - устало парирует ей профессор, -Ялом и точка.
-Так и запишу, Яромир, - вписывая в бумажки мое имя, отвечает профессору девушка. Она упрямо подергивает плечиком, я уголком глаза вижу, как скользит по бумаге шустрая ручка в ее руках.
-Ох, Татьяна! - не сердито качает головой старичок, -Хворостом бы тебе, да по мягкому месту...
-Грубые методы воспитания могут привести меня на скамью подсудимых... - отвечает она ему, сжав губки в бантик. Потом она вскидывает голову, и я вижу на ее губах чистейшую улыбку. Улыбку не примирения, а... любви.
-Пусть будет Яромиром, - неожиданно соглашается с ней старичок, - Но ниже напиши Найденов.
-А отчество чье вписать? - уткнувшись вновь в бумажки, спрашивает девушка.
Старичок всматривается в меня. И внезапно выносит вердикт: