Мельников Игорь Александрович : другие произведения.

Жертвоприношение

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Игорь Мельников
  
  ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
  
  Эта повесть написана на основе материала, не вошедшего в роман "Избранный", и представляет собой самостоятельную повесть, не имеющую отношения к роману.
  
  
  1
  
  В это утро Андрей проснулся для себя намного раньше обычного, когда минутная стрелка на стенных часах едва перевалила на начало десятого утра. Накануне он смог заснуть довольно поздно, где-то в половине четвертого ночи, и не потому, что у него были какие-то неотложные дела, каких-то неотложных дел у него, как раз, давно не было, а просто было не заснуть. Он так и проворочался с боку на бок до половины четвертого с кашей дурацких мыслей в голове, ни одна из которых так и не приняла своих четких очертаний. Видимо, он заснул, просто потеряв всякую надежду, прояснить для себя хоть что-то определенное из того бурлящего варева, что клокотал в его голове. Эта мешанина состояла в основном из каких-то неясных диалогов, кого-то с кем-то, в которых не то, что смысл, сами слова порой было невозможно разобрать. До сознания доходила лишь интонация слов, и только по этим интонациям Андрей мог судить, что это были слова, которые складывались в диалоги. Причем это были диалоги не двух человек - этих людей было много, очень много, и каждый из них пытался разговаривать со всеми одновременно: спрашивал у одного и тут же отвечал на вопрос другого, успевая пустить реплику в чужой разговор. И так поступал абсолютно каждый. Но, ни их лиц, ни слов разобрать было невозможном, о, всем происходящем в его голове, можно было судить только по интонациям, возникающих в его голове слов, и по смазанным разноцветным пятнам всевозможных оттенков, мелькавших перед глазами.
  
  Но, ни смотря на то, что засыпал он довольно мучительно и с тяжелой головой полной одних загадок, проснулся он, к его удивлению, довольно легко и быстро, с необычайным, распиравшим его чувством, приятного возбуждения и предвкушения чего-то необычного, что должно было с ним вот-вот случиться. Это чувствовалось во всем. И в том, что его комната была освещена ярким светом солнца, впервые за многие недели светившего с чистого и ясного голубого неба, заряжая все вокруг кипучей энергией радости и жаждой жизни, одаряя всех весенним теплом. И в том, как его ноги легко и свободно нырнув в домашние тапочки, почувствовав себя в своей обители, передали всему его телу покой и уверенность в своих силах. И в том, как его руки легко скользнули в рукава халата, и его мягкая ткань прижалась к его спине с приятной нежностью.
  Подспудно Андрей понимал, что все эти приятные ощущения родились у него от осознания необычайной легкости в голове. И еще, его тридцатитрехлетний опыт подсказывал ему, что подобное чувство утренней свежести и ясности ума у него раньше всегда возникало в день какого-нибудь необычного события. Например, в детстве, первый раз с ним такое произошло в день его крещения, потом чаще всего случалось в дни его рождения, потом первого сентября, когда он первый раз пошел в школу. Позже, когда он учился в школе все эти ощущения куда-то пропали, и в первый раз появились лишь утром того дня, когда он узнал, что принят в Академию Художеств. После этого нечто подобное с ним случалось несколько раз в те дни, когда его посещало какое-нибудь озарение. Но это было так редко, что Андрей долго не держал в своей памяти утреннее предзнаменование, и потом, новые впечатления всегда захватывали его с такой силой, что всегда напрочь вытесняли из его сознания и стирали в памяти утренний знак судьбы. Но утренняя радость и ощущение необыкновенного свободного полета им всегда воспринимались, как в первый раз. Только потом, после первой эйфории, когда рассудок приспускал его на землю, он начинал вспоминать, что нечто подобное с ним уже когда-то происходило, и не раз. Сейчас он стал вспоминать, что легкости утра всегда предшествовало томительное засыпание, всегда в его голове бушевало целое море голосов, сквозь которое всегда пытался докричаться до его сознания тот единственный, слов которого он никогда не мог разобрать, впрочем, как и все остальные.
  Вот и сегодня, ясность в голове и приятные ощущения отдохнувшего тела, воскресили в его памяти былые воспоминания доброго предзнаменования. Андрей скорее осознал, чем почувствовал, что сегодня должно наконец-таки что-то произойти, что перевернет всю его осточертевшую до блевотины размеренную и выверенную по минутам жизнь, с ног на голову. Что-то, что наполнит ее смыслом, откроет перед ним завесу некой тайны, не дававшей ему покоя долгие годы.
  Самое смешное, что он даже толком не знал, что это была за тайна, всегда представляя ее себе чем-то запредельным, чем-то, куда простому смертному вход воспрещен, но он всегда ощущал в себе силы вобрать ее в себя, всегда был готов к встрече с ней на равных. Андрей постоянно чувствовал ее леденящее дыхание себе в затылок, она постоянно тяготила его, связывая по рукам и ногам, не давая чувствовать себя полноценным человеком. И он постоянно искал подходы к ней. И в это утро он, как никогда, почувствовал свою близость к ее разгадке.
  
  Умывшись, он прошел в одну из комнат, служившей ему мастерской. Нет, каких-то определенных мыслей у него не было. Их не было уже давно, как показалось Андрею, уже целую вечность, с тех самых пор, как он понял, что ни он, ни его живопись никому на всем белом свете были не нужны. Он видел, что все воспринимали живописные полотна вообще, а не только его личные, как некое декоративное пятно в интерьере. Безусловно, это говорило, в основном, о низкой культуре тех, кто приобретал картины, но Андрею от этого было не легче. У него просто пропадало все желание работать. А опускаться до уровня салонного мазилы, и гордиться тем, что его работы идут нарасхват... Он себе такого не мог позволить, так как чувствовал, что он тогда никогда не сможет постичь свою тайну, что его к ней просто не подпустят.
  Он даже не брался за заказы, порой очень выгодные в материальном плане, и этому он всегда находил причину. То сама тема его не вдохновляла, то сам заказчик казался ему недостойным его таланта и мастерства, которое он оттачивал годами. Но, если разобраться, то он просто не хотел никого впускать в свой мир, в свое понимание сути вещей, а заказчики, как правило, всегда начинали с того, что пускались диктовать ему свои требования, в которых всегда четко проступала полная безвкусица и совершенно дилетантский подход к живописи. А главное, во всем этом сквозило их стремление показать самого себя на фоне картины, используя ее лишь как некий фон, подчеркивающий сомнительные достоинства заказчика. Ему всегда были неприятны и заказчики и их заказы, поэтому он всегда старался их избегать, оставаясь верным самому себе.
  И вот однажды наступил момент, когда разочарование в заказчиках сменило разочарование в покупателях, а вместе с этим и разочарование во всем, что он делает.
  С тех самых пор в его мире образовалась какая-то пустота, которую он не знал чем заполнить. Нет, какое-то время он еще пытался бороться, не веря в то, что людей перестали воодушевлять живописные полотна. В тот период он навалился на работу с утроенной силой и писал картины, практически, не смыкая глаз, забывая подчас о еде. Он выплескивал на полотна все свое мастерство, на какое он был способен, стараясь донести до людей всю прелесть этого вида искусства. Но, как он заметил, людям ничего этого было не нужно. Картины они оценивали лишь по богатству рамы и по ценнику, совсем не обращая внимания на саму живопись.
  И вот настал тот день, когда он совсем не смог работать. Кисть просто валилась из рук, так как все его живописные изыски ему казались никчемными и не заслуживающими внимания. Он и сам, уподобившись толпе, перестал видеть душу, создаваемой им картины, он видел лишь перед собою бесчувственные краски различных цветов и оттенков, которые ложились на холст в определенном порядке, но для чего, почему именно там должно быть их место, он этого просто перестал понимать. Такая работа его сильно изматывала. Уже через полчаса он бросал кисть и в изнеможении валился на диван, и лежал на нем долго, уставившись в потолок.
  Еще первое время он себя как-то заставлял работать, уверял себя, что это ему крайне необходимо, хотя бы для того чтобы не сойти с ума. Он придумывал себе разные уловки, на какие только был способен в ту минуту, чтобы как-то заставить себя работать, но подойдя к холсту, он снова видел перед собой лишь материальный холст, натянутый на вполне осязаемый подрамник, материальные краски, кисти, а за всем этим ничего - полнейшая пустота. Поэтому он бросил это никчемное занятие и больше в мастерскую вообще не заходил. Оставил все до лучших времен, как он сам себе это объяснил.
  Другой бы на его месте, пожалуй, запил бы. Андрей знал довольно много случаев запоев в их среде, но он никогда не одобрял это занятие, и не находил для себя никаких объективных причин, чтобы запивать по случаю каждой неудачи, творческой, или чисто житейской. Однажды, по молодости лет, он, не рассчитав своих сил, здорово отравился чрезмерно большим количеством выпитого алкоголя - тогда его еле откачали. С тех пор он если и выпивал, то только чисто символически и всегда контролировал процесс своего пития. Те, кто знал его близко, видели в нем плохого собутыльника, поэтому, никогда не настаивали на том, чтобы он пил со всеми наравне. Да, по большому счету, он получал больше удовольствия от своей работы, чем от алкогольного опьянения, Андрей никогда не обижался, если его не приглашали на какую-нибудь очередную пьянку, а был даже благодарен друзьям за это.
  
  Прошло уже около месяца, как Андрей не открывал дверь своей мастерской. Первое время у него вообще не было ни малейшего желания там очутиться, а были моменты, когда он даже боялся войти туда, он боялся снова увидеть бездушные инструменты, краски и мольберт, в котором последнее время он видел лишь простой кусок дерева.
  А ведь было время, когда он подходил к мольберту с благоговейным трепетом в сердце, с восхищением смотрел на это чудо, непосредственному свидетелю и помощнику создания другого, еще более великого чуда - написания картин, сопричастному к этому великому таинству. Он потом часто вспоминал эти свои первые детские впечатления от соприкосновения с миром искусства, и они ему всегда казались наивными. И ему всегда, когда они у него вспыхивали в голове, не было внутренне стыдно за свое несовершенство, а напротив, он всегда с теплом вспоминал свои искренние восхищения. И последнее время, в минуты своей невольной депрессии, когда он не мог подойти к мольберту из боязни увидеть в нем лишь допотопный примитив из выструганных досок, он по-настоящему завидовал себе маленькому, находя свои детские чувства самыми чистыми и самыми искренними, какие у него только были в жизни. Он пытался воскресить их снова, пытался снова взглянуть на мольберт завораживающим взглядом, но из этого ровным счетом ничего не выходило, и это пугало его еще больше.
  Он скорее был склонен думать, что небесные силы за что-то осерчали на него и в наказание отняли у него его дар. Поэтому он целыми днями мучительно думал, что он сделал не так, что навлек на себя гнев Небес, но, так и не найдя, в своих поступках особых прегрешений он успокаивался, считая, что его подавленное состояние скоро пройдет, так же, как и любая другая хворь.
  
  И вот, в это утро определенно что-то произошло, от постоянной серости в глазах не осталось и следа так, будто ее никогда и не было, будто он не терял перед этим интерес к жизни, больше месяца находясь в состоянии близком к помешательству.
  Но в это утро он проснулся, не ощутив в себе каких-либо признаков, посещавших его во время недуга. От болезни не осталось и следа, и он тут же забыл ее, точнее, просто не вспоминал о ней, находясь в своем привычном бодром расположении духа.
  Поэтому он вошел в мастерскую так, будто делал это каждый день, будто не было у него никаких, ни страхов, ни отчаяния. Правда и определенных мыслей никаких не было тоже, было только неукротимое желание работать. Видимо, давал о себе знать тот, накопившийся за время застоя, творческий потенциал, который уже не мог просто находиться внутри него, а всеми силами рвался наружу.
  С ним и раньше происходило нечто подобное. Когда желание творить выпирало из него через край, а вот, что именно творить он толком не знал, так как определенных мыслей в голове у него не было, или они, может, и были, но их основательно заглушали чувства, переполнявшие его.
  
  В таких случаях он брал карандаш и начинал им просто водить по листу бумаги, стопка которой всегда лежала у него на письменном столе специально для набросков. Карандаш скользил по бумаге, создавая линии, в которых вскоре начинали проглядываться знакомее очертания мыслей, занимавших его последнее время, или когда-то очень давно, но теперь проявившихся в совсем новом обличии, обогащенными и дополненными. Так рождался замысел его очередной работы.
  
  Но сегодня он не стал мудрить, не стал при помощи карандаша ворошить свое подсознание, а решил дождаться разрешения утреннего знамения.
  
  Войдя в мастерскую, он подошел к мольберту, на котором стояла незаконченная работа, и какое-то время разглядывал ее. То, что он увидел, повергло его в шок, на какое-то время даже вернув его в то депрессивное состояние, в котором он находился последнее время. Он снова видел на холсте только краски, непонятными и ничего не говорящими материальными сгустками, лежащими на холсте. Но это продолжалось не долго, и вскоре к нему вернулось его привычно видение профессионала. Он стал размышлять над тем, что можно исправить на картине, хотя внутренне понимал, что исправлять ничего не будет. Он вообще не любил исправлять неудавшиеся работы, ему всегда было легче написать новую картину, а не плутать в лабиринте своих же собственных ошибок, насаждая новые. Поэтому он просто снял неудавшуюся работу с мольберта и отставил ее в сторону - до лучших времен.
  К своей радости, он не увидел в мольберте лишь незамысловатую деревянную конструкцию, он предстал перед Андреем снова, как старый друг и верный помощник, готовый помогать ему, всегда быть рядом с ним и в радости, и в горе.
  Потом он начал рассматривать уже законченные работы, по тем или иным причинам, осевшие у него дома, и теперь украшавшие стены его мастерской. Некоторые работы нравились ему самому, и он просто не желал с ними расставаться. Некоторые были связаны с какими-то интересными событиями в его жизни, и служили Андрею приятным напоминанием. А были и просто незавершенные, к которым он возвращался время от времени снова и снова, доводя их до совершенства.
  Картины были развешаны по стенам в беспорядке, скорее, по принципу свободного гвоздя, то есть, по завершении, вешалась на первый, попавшийся на глаза гвоздь, которыми была утыканы все стены его мастерской. Многие из них были без рам, да, признаться, Андрей не очень любил рамы, считая, что они только сковывают картину, уродуют ее, лишая ее свободы. Но все-таки подчинялся общим требованиям, когда дело касалось заказов, или когда ему приходилось выставлять свои работы на выставках, он долго подбирал раму к той или иной работе, добиваясь от рамы, необходимого звучания самой работы.
  
  Пробегая глазами еще и еще раз по работам, взгляд Андрея остановился на незавершенном карандашном портрете загадочного незнакомца, смотревшего на него со стены. Андрей сам так окрестил и саму работу, и тот персонаж, который он тщетно пытался долгое время изобразить. Сейчас он уже смутно помнил все подробности связанные с этим человеком, он помнил лишь то, что он видел его всего два раза, не больше, несколько лет тому назад, по виду обыкновенного, ничем не примечательного мужчину. Но когда он по памяти попытался воссоздать на ватмане его образ, то столкнулся с поразительным феноменом - Андрею никак не давались его глаза. Это были удивительные глаза. Это про кого угодно можно было сказать, что у него глаза грустные или веселые, печальные или задумчивые, то только не про этого господина, в глазах которого читалось все одновременно от нежной любви до испепеляющей ненависти, от неистребимого желания жить любой ценой, до самопожертвования во имя жизни. В его глазах читалось все одновременно и неистовое желание доказать всему миру исключительную значимость своей самости, и мудрое созерцание Вселенной на жалкие потуги крошки Земли, затерявшейся среди миллиарда миллиардов звезд; величие духа и смирение плоти. Его глаза излучали одновременно и жизнь, и смерть, как начало новой жизни. В его глазах светилась некая вселенская мудрость, которую Андрей смог угадать в его глазах, но передать ее на ватмане сил не хватило - портрет так и остался незавершенным.
  Время от времени Андрей возвращался к этой работе, в минуты, когда ему казалось, что он, наконец-то, разгадал тайну глаз незнакомца, тогда он брал карандаш и подправлял глаза на портрете. Но проходило время, и он убеждался, что он еще очень далек от истинного понимания души этого человека. Вот и сейчас, разглядывая его, Андрей понимал, сколь он был наивен в своих тщетных попытках, объять необъятное. Но сегодня ему, как никогда, показалось, что должно что-то произойти, что поможет ему открыть тайну загадочного незнакомца, или, по крайней мере, заметно приблизить его к разгадке этой тайны. Ему даже показалось, что незнакомец по-доброму улыбается Андрею, как своему, причастному к его тайне.
  Ему вдруг подумалось, что именно появление этого человека в его жизни, так сильно повлияло на него. Да, сейчас он припоминал, что как только он сделал первый набросок загадочного незнакомца, он вдруг стал задумываться о вещах, о которых раньше он и понятия не имел, или имел очень отдаленное представление, но никогда о них всерьез не размышлял, отвлекаясь на другое. С появлением незнакомца в его жизни, он вдруг начал внимательнее относится ко всякого рода мелочам, которые были сплошь и рядом, и которые могли поведать Андрею об окружающем мире многое. Цепляясь одна за другую, порой, эти мелочи выстраивались в интересную цепочку событий, дат и фактов, повествующих удивительные истории о себе, о времени, о людях...
  Сейчас, по прошествии времени, он вспоминал, как именно с того самого момента, когда появился в его жизни незнакомец, он стал заглядываться на большущий тополь, что рос у него под окном. Дерево, которое Андрей знал с малых лет, которое буквально с детства стояло у него каждый день перед глазами, но до встречи с незнакомцем, Андрей воспринимал его, как само собой разумеющееся, и даже не предполагал, какую силу оно таит в себе.
  Сначала он, сидя на подоконнике и разглядывая дерево, мог долгое время смотреть на него, просто так, ни о чем при этом не думая. Это было удивительное состояние - видеть перед собой живой кусочек природы и при этом не испытывать никаких ни мыслей, ни чувств. Он мог просто наблюдать за тем, как дерево качает своими ветвями на ветру, какую интересную игру линий предлагают изгибы его ветвей, веток и веточек, какие замысловатые тени отбрасывает они на землю, как птицы органично вплетаются в его бытие.
  Со временем он стал обращать внимание на различные небольшие изменения в нем. Сначала более бросающиеся в глаза, такие как опадание листвы осенью, или появление новых листочков весной. В эти периоды он брал себе за правило ежедневно созерцать за теми изменениями, которые происходили в облике тополя. Как он, каждый день, сбрасывая листочек за листочком, отходил ко сну осенью, и как весной, с появлением на его ветвях сначала еле заметных бледно зеленых точечках, которые с каждым днем увеличивались до размеров больших листьев, как само дерево с появлением на нем листьев преображалось.
  Но потом он стал находить изменения и в сезоны не связанные с явными изменениями - зимой, или летом. Он мог наблюдать, как тополь изменяется в течение суток. Утром или днем он садился на подоконник и, глядя на дерево, сравнивал его с тем, каким оно был накануне. Правда, описать эти изменения уже было гораздо сложнее. Было бы сложно описать неуловимый взгляду изменившейся за сутки изгиб каждой веточки, их окраску, настроение. Но все эти изменения не пропадали бесследно, все они неповторимым живописным полотном оседали в его голове, а уже сознание помимо его воли анализировало увиденное, описывала его, и делало выводы. И так изо дня в день, из года в год, ежедневных наблюдений за деревом, когда по десять минут, а когда и по целому часу кряду делало свое невидимое дело. И что удивительно, такая практика помогла ему лучше разбираться и в людях, видеть малейшие нюансы их настроений, и более того, предполагать объективную причину этих настроений, и даже, отчасти, предвидеть продолжение.
  О своем созерцании тополя Андрей никому не рассказывал, даже своему школьному другу Петьке, с которым был связан крепкой дружбой еще с первого класса. С одной стороны он боялся, что он все равно ничего не поймет, а объяснить ему он, скорее всего, ничего не сможет. Но главное, где-то подсознательно он понимал, что это его мир, куда постороннему, точнее сказать, непосвященному вход строго настрого воспрещен, что непосвященный, в лучшем случае, просто ничего не поймет. Что это так же, как с живописью, которую по-настоящему понимают только единицы, которые долго учились тому, чтобы понимать ее. Петька же и в живописи ничего не понимал, и даже не стремился к этому, но Андрею он был дорог именно как друг, какие встречаются далеко не каждому. Петька был другом на всю жизнь, тем и дорог.
  Впрочем, его и самого сколько раз подмывало рассказать ему обо всем, поделиться с ним своими мыслями, научить его смотреть на мир шире, обогатить свой внутренний мир. Особенно такое случалось после очередного маленького для себя открытия Истины, когда чувства начинали преобладать над разумом. Но всякий раз, когда способность соображать возвращалась к нему, он начинал понимать всю нелепость данного предприятия. Он просто видел, что Петька, который был поглощен своими, земными делами просто не готов не то, что к подобной практике, но даже к пониманию того, для чего все это нужно для нормального, с его точки зрения, человека.
  Андрей понимал, что, несомненно, загадочный незнакомец появился в его жизни не случайно. Одного только не мог понять - почему только к нему одному, почему он не появился в жизни того же Петьки, но тем не менее он был благодарен судьбе, за эту встречу.
  И еще после знакомства с ним он стал замечать за собой одну странность - он стал воспринимать мир так же, как он воспринимал его в детстве, когда он был ребенком. В детстве его сознание также реагировало на тысячи разных мелочей, которым его детское воображение придавало свой смысл, отличный от того, какой придавали им взрослые. Воображение рисовало свои образы, далеко отличающиеся от общепринятых, определяя, таким образом, каждому из них свое место в его мире. Потом все это куда-то пропало, а тогда одни явления его восхищали, другие радовали, третьи пугали, и все вместе заставляли его глубоко задуматься, но всегда реакция на них была искренней. Вот и последнее время его так же, как в детстве все чаще и чаще стали посещать яркие впечатления, вырывая их из моментов, казалось бы незначительных, из таких, на которые он бы в другое время просто не обратил бы внимания, как на явления вполне само собой разумеющиеся.
  Поначалу его даже пугала такая ненормальная для взрослого мужчины реакция, и он даже стал серьезно опасаться за свое самочувствие, подозревая, что у него начинает развиваться что-то вроде шизофрении. Но потом успокоился, видя, что его реакция на вещи бытовые и повседневные вполне адекватная, такая, какая и должна быть у любого нормального человека. По крайней мере, все эти странности восприятия окружающего мира знакомым в глаза не бросались, и они не замечали за ним никаких отклонений в его поведении, и это его успокоило. И потом та радость, что приносили ему его новые яркие впечатления, и то состояние искренней непосредственности и детской открытости миру были ему намного дороже общепринятых норм и правил, поэтому он не стал бить тревогу, а оставил все как есть. Единственно, он попытался взять это хоть как-то под контроль и при людях, особенно малознакомых, вести себя, придерживаясь общепринятых норм и правил, возможно, не столько опасаясь за свое реноме, сколько за свой мир, в котором он жил, кожей чувствуя опасность, исходящую от мира, который его окружал.
  И опасения за свой мир были не напрасными. Андрей, в тот момент уже понимал то, что его индивидуальный мир к его зрелому возрасту уже вполне сформировался, обозначившись своими границами, и наполнившись вполне осязаемым содержанием, и что теперь он нуждается в защите от постороннего вторжения. Он чувствовал, что вход в него открыт только ему одному, и он не может, даже если очень захочет, никого туда впустить, пусть и просто в гости, он понимал, что это просто невозможно. И потом, любой другой, пусть и случайно очутившийся в нем, начнет его разрушать, подстраивая его под себя, а расставаться со своим миром он никак не хотел.
  До того, как у него еще не было своего мира, он все свое сознательное творчество тщетно пытался наделить своих героев на холстах какими-то наилучшими человеческими качествами, изображая лишь внешнюю форму, используя при этом примитивную логику, убогие стереотипы рационального мышления. Он не пытался заполнить эту форму внутренним содержанием, чтобы его образы обрели свои души, которые могли бы по-настоящему раскрыть его наилучшие человеческие качества. Он даже не имел представления о том, что это возможно.
  Что поделать, его так учили, а своих мозгов не хватило догадаться, что дух нельзя постичь логикой, что душа подвластна пониманию только душе, но своей души у Андрея тогда еще не было, не было ее и у героев его картин. И только тот несмышленыш, который воскрес в Андрее, смог доходчиво объяснить ему, в чем тот постоянно заблуждался. Его малыш, его первенец, как называл его сам Андрей, смог научить его тому, что не смогли, в свое время, ни художественная школа, ни академия.
  
  
  2
  
  Когда пушка с Петропавловской крепости возвестила о том, что наступил полдень, в квартире Андрея раздался звонок. Невольно он вздрогнул, по его телу пробежал будоражащий озноб. По тому, как прозвенел звонок, он понял, что это именно то, что он ждал. Сам звонок своим доверительным перезвоном подсказывал Андрею, что этот посетитель тот самый, а не случайный человек, который ошибся квартирой, и не соседка, позвонившая, чтобы одолжить щепотку соли, но, что это именно тот самый, которого он ожидал с самого утра.
  И в то же время, в трели звонка Андрею слышались и тревожные, предостерегающие нотки, заставляющие его все хорошенько обдумать, взвесить, оценить свои силы, проверить, готов ли он открыть дверь, или стоит немного еще подождать. Но с другой стороны, он понимал, что второго такого звонка уже может никогда в его жизни не быть. Такой звонок обязательно прозвенит, но только не у него, а у кого-нибудь другого, а его дверь будет забыта надолго, может, до того момента, когда он сможет снова доказать свою готовность открыть свою дверь провидению, а может быть будет закрыта и навсегда. Он чувствовал, что такие звонки раздаются только однажды, и главное не пропустить свой звонок. С такими мыслями Андрей, не торопясь, пошел открывать дверь.
  Открыв входную дверь, к своему удивлению, он увидел на пороге незнакомого мужчину, лет пятидесяти пяти, может, чуть больше. Он был высок, статен, одет в дорогой добротный костюм, сшитый, видимо, для него на заказ, уж больно хорошо тот сидел на нем. Светло серый костюм отлично гармонировал с его заметно поседевшими, аккуратно подстриженными волосами, придавая облику визитера подчеркнутую солидность. К этому можно было прибавить и очки в тонкой золотой оправе с тонированными стеклами, так же внушавшие серьезность намерений гостя. Но его возраст и внешняя изысканность, вызывали у Андрея недоумение, потому что они никак не вписывались в тот образ пришельца, который Андрей успел набросать в своем воображении, пока шел открывать дверь. Хотя Андрей специально не придумывал себе образ своего просветителя, но видимо сработал чисто рефлекторный набор штампов - старый монах с лицом, испещренном глубокими морщинами от постоянных постов, в рубище и с посохом, седой волхв с медведем на поводке, беззубая старуха-ведунья, или что-нибудь в этом роде. Но этот господин, что предстал перед Андреем, хоть и был седовласым, но никак не тянул на хранителя истинных знаний.
  Андрей был взволнован, но было заметно, что и нежданный визитер тоже слегка волнуется.
  
  - Простите великодушно, - произнес мужчина - могу я видеть Андрея Михайловича Введенского? - официальность и некоторая старомодность его манер говорила о том, что разговор им предстоит основательный и долгий. На это же указывал и его легкий иностранный акцент.
  
  - Да, я к вашим услугам, проходите, пожалуйста - пригласил Андрей гостя в квартиру.
  
  - Добрый день, Андрей Михайлович - легким поклоном поздоровался вошедший - позвольте представиться - Николай Николаевич Авдеев.
  
  В ответ Андрей тоже поклонился, наморщив лоб, пытаясь вспомнить, где он мог встречать этого господина, так как имя и фамилия ему показались до боли знакомой. Впрочем, для России не такая уж и большая редкость - подумал он, так и не вспомнив никого из своих знакомых, кто хотя бы отдаленно мог походить на этого господина.
  
  - Не пытайтесь вспомнить, мы с вами раньше нигде не встречались, так что мое имя вам вряд ли что-нибудь может сказать - развеял он сомнения Андрея. - Мое же знакомство с вами началось совсем недавно, когда я впервые увидел две ваши работы у своего доброго знакомого Томаса Веймара.
  
  Томас Веймар - вспомнил Андрей - коллекционер из Австрии, пожелавший приобрести две его работы, и на сегодняшний день, две его, пожалуй, самые лучшие работы, которые он выставлял на одной из выставок молодых художников год назад. По большому счету, этим двум работам только один Андрей и придавал значение, да еще, как потом выяснилось, и этот Веймар. Он единственный, кто смог заметить и оценить что-то, чего не было в тысячах аналогичных работах. Там на выставке Андрей и познакомился с господином Веймаром, обменялся с ним при расставании адресами. Гер Веймар обещал время от времени справляться относительно творческих успехов Андрея, поэтому Андрей, грешным делом было подумал, уж, не по просьбе ли Веймара пришел этот господин, но Николай Николаевич разочаровал Андрея и в этом.
  
  - По вашему лицу я понял, вы его узнали. Да, именно Гер Веймар обратил мое внимание на ваши замечательные работы, и сейчас я пришел к выводу, что вы, пожалуй, единственный, кто в полной мере сможет справиться с моим заказом.
  
  - Так вы тоже коллекционер?
  
  - Похоже, вас это несколько разочаровало - слегка улыбнулся Авдеев, заметив на лице Андрея некое подобие недоумения. Интересно, отметил он про себя, этот Введенский совершенно не скрывает своих чувств и, похоже, даже не пытается. Он совершенно искренен и лишен всякого лукавства - что ж качество довольно редкое в наш лицемерный век и тем весьма ценное. Думаю, я действительно не ошибся, что обратился именно к нему.
  
  - Нет, что вы, ничуть, напротив... Прошу вас, проходите - Андрей рукой пригласил Николая Николаевича в свою мастерскую. В большую комнату его трехкомнатной квартиры, которую он оборудовал себе под мастерскую, так как привык все деловые беседы с заказчиками обсуждать именно там, впрочем, заказчиков у него не так уж много и было, но, тем не менее...
  Андрей действительно был разочарован - неужели он ошибся, и это совсем не тот, кого он ждал все утро. Неужели это действительно пришел простой заказчик с какой-нибудь своей ерундой, выбрать себе что-нибудь под цвет обоев. Но имя Веймара, все-таки произвело на Андрея впечатление, так как тот слыл в определенных кругах большим знатоком живописи, особенно русской, и пользовался известным авторитетом. От него вряд ли мог придти случайный человек. Да и потом сам вид Николая Николаевича говорил сам за себя. Но все-таки только заказчик...
  
  - Просто для меня это несколько неожиданно, я, признаться, ожидал от вашего визита, наверное, чего-нибудь другого. А тут коллекционер, заказ. Напротив, заказам я, как и всякий художник, всегда очень рад, тем более, если его делает человек, разбирающийся в живописи - такой заказ приятен вдвойне.
  
  В ответ Авдеев понимающе кивнул головой.
  
  - Вы спрашиваете, коллекционер ли я - начал он свои размышления по поводу коллекционирования - да, пожалуй, про меня можно так сказать, хотя все мы в какой-то мере коллекционеры - философски заметил Николай Николаевич. - Для одних это легкое увлечение, для других - страсть, превращающая всю их жизнь в один непрекращающийся кошмар. Для третьих обычная работа по сбору определенных данных, или экспонатов, для четвертых коллекционирование становится смыслом их жизни. А собирают все и вся, от спичечных этикеток и пивных пробок, до бриллиантов, автомобилей и любовниц. Я даже знавал одного, который собирал американских президентов, фамилии которых он мог где-либо случайно прочесть напечатанными в книге, журнале, или газете. И, представляете, за двадцать лет у него их набралось всего не более тридцати. Страсть иметь что-то, чего нет у других, пожалуй, самая неистребимая страсть в человеке. Только одни это делают сознательно, долго выбирают тему, потом скрупулезно изучают собранное, классифицируют, подыскивают ему какое-то утилитарное приложение в виде той же коллекции, каталога или справочника. Другие же делают всё то же самое, только бессознательно, всю свою жизнь, даже не подозревая, что и они что-то собирают, что-то коллекционируют, находя это занятие обыденным и не мешающим основному ходу вещей.
  Николай Николаевич, проговаривая свои измышления относительно коллекционирования, рассматривал работы Андрея, развешанные по стенам его мастерской. Гость, как заметил Андрей, ни на чем особенно не задерживал свое внимание, и только на портрете таинственного незнакомца его взгляд задержался на какое-то мгновение чуть дольше, чем на остальных, при этом уголки его губ, как показалось Андрею, слегка шевельнулись в снисходительной усмешке. Андрея это, признаться, задело за живое, впрочем, ему это могло только показаться, потому что гость своим солидным видом никак не располагал к шутовским подвохам, и явно пришел не для того, чтобы высмеять Андрея. Но легкий налет горечи остался, и он уже не рассматривал своего гостя, как нечто событийное в своей жизни, а отводил ему, ну, если и не роль второго плана, то, по крайней мере, относился к нему уже белее трезво, без лишней пристрастности.
  Накинув шотландский плед в крупную клетку, доставшийся ему еще от деда, на старенькое кресло с матерчатой протертой обивкой, он предложил Николаю Николаевичу присесть, после того, как тот закончил осмотр работ в его мастерской. Сам же разместился на втором таком же, видавшем виды, кресле. Гость с нескрываемым восхищением буквально воссел в предложенное ему место, как на этот раз показалось Андрею, словно на трон, с величайшей гордостью и признательностью хозяину дома за высокий почет и оказанное ему уважение, при этом был поразительно искренен в своих чувствах. Андрея это удивило, а про себя он отметил еще и то, с какой легкостью его гость может менять о себе мнение, за столь короткое время, буквально, на противоположное.
  
  - Так вот, лично я - усевшись поудобнее продолжил Николай Николаевич, прерванный разговор о себе - коллекционирую мысль.
  
  - ?!
  
  - Не удивляйтесь, - продолжил он спокойным тоном, так, будто говорил о вещах вполне обыденных, - именно мысль, отображенную на полотне. Вижу, вас это несколько удивило - попробую объяснить.
  Я очень внимательно слежу за миром современной живописи, и отслеживаю тех художников, которые смогли как-то выделиться среди своих собратьев новизной мысли. Не рациональной оригинальностью, а именно принципиально новым осмыслением понятий для всех обыденных и очевидных. Тех, кто смог совершенно по-новому осмыслить то, о чем, казалось бы, уже давно все сказано, и добавить что-то просто нечего. Тех, кто смог наполнить новым содержанием то, что уже давно стало классикой. Одним словом, тех, кто смог старые водоносы наполнить молодым вином.
  И тут для меня важно чтобы этот мастер не только в совершенстве владел своим ремеслом, не только виртуозно использовал приемы самовыражения, но чтобы при этом он был еще и философом, а не просто ремесленником. Я смотрю, чтобы его произведение по своей мысли выходило за рамки обычного земного понимания, чтобы оно было окутано тайной мысли высшего, духовного порядка.
  Вот тогда я и заказываю у такого художника для своей коллекции картину, но только на конкретную, мною заданную тему, но об этом чуть позже.
  Пока же я продолжу рассказ об особенностях своего коллекционирования. Хочу отметить, что для меня вполне достаточно соприкосновение с самой мыслью, которая отображена в том или ином произведении, с той идеей, которая его питает и дает столь долгую жизнь, хотя и художественную ценность я ни в коем случае не упускаю из виду. Но главное, для меня важно познать ту сверхзадачу, которую преследовал сознательно, но чаще всего неосознанно, тот или иной мастер, создавая свое творение.
  Андрей отметил про себя, что речь гостя была ровной и гладкой, что он не путался в словах и понятиях, не перескакивал с одного на другое в порыве эмоционального возбуждения, а произносил ее так, будто делал это ежедневно.
  
  - Каждый из гениев, - продолжал господин Авдеев - которых, если разобраться, то по пальцам можно пересчитать, смог о себе оставить, увы, только одно произведение, которое он творил в соавторстве с Богом. Произведение, при создании которого, Бог управлял рукой мастера, сам же мастер был лишь послушным инструментом в руках Творца. Как правило, такие произведения рождаются на пике творческих возможностей гения. Все, что было до этого, была только подготовка к созданию главного творения, и все что появлялось после, было лишь пассивное копирование достигнутого, без какого-либо продвижения вперед в плане высшей мысли. И ценностей такого рода не так уж много на белом свете, как это может показаться на первый взгляд. Увы, у меня, сами понимаете, нет возможности проследить весь жизненный путь даже одного талантливого современника, чтобы потом отобрать для своей коллекции самую лучшую его работу. Я уж не говорю о гениях прошлого - мне до их шедевров просто не дотянуться, так как все их творения находятся там, где им и надлежит быть - в мировых музеях. И я даже рад, что они находятся именно там, а не в коллекции какого-нибудь затворника коллекционера. Но современные гении, сами понимаете, вполне доступны. Но на тех мастеров, которых человечество признает, может быть, через сто, двести лет, у меня, если хотите, нюх, причем, собачий нюх. И я могу себе позволить заказать у такого мастера картину, так как и в ней будет храниться весь гений этого человека, пусть и в зародышевом состоянии, а если повезет, то мне может достаться и тот самый единственный его бриллиант, как знать. Пусть моя коллекция и не столь велика, как, скажем, у борона фон Тиссона, или даже у гера Веймара, но я не гонюсь за количеством, для меня важно качество.
  Вы спросите, для чего мне все это надо. Возможно это мой путь познания Бога, моя стезя. Важно одно, что мне заниматься всем этим безумно интересно и я увлечен этой работой, не жалея ни сил, ни времени, ни каких-то материальных затрат.
  
  - Чем же я-то смогу вам помочь, - несколько смущенно спросил Андрей - уж не хотите ли вы сказать, что я один из избранных, отмеченных Божьей милостью.
  
  - Мне не хотелось бы вас портить, молодой человек, превознося ваш гений до небес раньше времени, ведь у вас еще вся ваша творческая жизнь впереди, а излишняя похвала может только повредить и лично вам, и особенно вашему творчеству. Хотя и вижу, что вы человек серьезный и, как я заметил, обладаете способностью смотреть критическим, отстраненным взглядом не только на свои работы, но и на себя самого. Можете посчитать это за комплимент, но эта ваша черта уже мне говорит о ваших незаурядных способностях.
  От этих слов Андрею стало неловко, он слегка поерзал в кресле и даже чуточку покраснел.
  
  - Поэтому скажу несколько слов по поводу вашего творчества - не обращая внимания на охватившее волнение Андрея, продолжал Николай Николаевич. - Видите ли, все дело в том, что еще там, у Веймара, ваши работы поразили меня своей точностью передачи характеров, глубоким познанием их сути, а уже через них передачи времени в которое они были написаны, его тончайшие нюансы.
  Давайте по порядку. На одной из ваших картин был изображен сельский почтальон. Человек уже пожилой, умудренный своим жизненным опытом, который, похоже, всю свою жизнь проработал почтальоном. Через него прошли судьбы всех его односельчан с их радостями и печалями. Он только подсознательно может ощущать свою необходимость людям, и эта его маленькая радость перемежается с невеселыми настроениями, вызванными превратностями судьбы и приближающейся старостью. И на вашем полотне все эти малейшие нюансы его образа очень гармонично сочетаются друг с другом, перекликаясь, ведя свой вечный диалог. Все это читается во всем - в лице, обветренном и покрытым морщинами, каждая из которых является сама по себе вехой его судьбы, маленькой частицей его истории. В его сутулой фигуре, привыкшей за долгие годы выполнять одну и ту же работу и уже не мыслящей о какой-нибудь другой. В руках, сжимающих руль старенького велосипеда, проглядывается старость со своей усталостью и изнуряющей безысходностью, но также в них чувствуется и сила, копившаяся все эти долгие годы, прилив энергии, от осознания выполняемой им работы. Вдобавок ко всему это впечатление усиливает сельский пейзаж на заднем плане. Пейзаж не смотрится простой заставкой, существующей сам по себе. На вашем полотне он неотделим от почтальона, у вас почтальон и пейзаж являются единым целым, это именно та природа, в лоне которой мог родиться и жить такой почтальон. Если при этом учесть, что человек вы сугубо городской...
  
  Слушая господина Авдеева, Андрей вспоминал про себя свою работу и все, что с ней было связано, удивляясь тому, что кто-то кроме него самого смог разглядеть в той работе все эти тонкости. После четвертого курса он со своим сокурсником отдыхал летом у его стариков в одной сибирской деревушке и этого почтальона мог видеть каждый день. Мысли уносили его в то далекое время полное поисков и надежд. Почтальон заинтересовал его тем, что он был вхож в каждый дом, и в каждом доме его с нетерпением ждали, даже собаки его встречали радостным лаем, приветливо махая хвостом, и этим он заметно отличался от своих односельчан. Но тогда, если честно, сам почтальон его мало волновал, и весь его интерес к нему ограничился десятком набросков, да карандашным портретом, который он и подарил этому почтальону за его мужественное получасовое позирование. Его тогда больше занимала тамошняя природа, девственная тайга, и он все свои силы отдавал пейзажу.
  Первый раз Андрей обратился к образу почтальона, когда встал вопрос о зачете проделанной летом работы. Но тогда он еще такой выразительности не достиг, да, если честно, то и не пытался, чувствуя, пустую формальность требований.
  Идея воссоздать почтальона появилась уже позже, когда на него нахлынули воспоминания детства. Когда он вспомнил, с каким старанием и любовью он вырисовывал свои рисунки, как при этом вживается в образ, становясь тем, кого он изображает. Если изображал домик, то становился домиком, если лошадку, то лошадкой, если собачку, то собачкой, даже лужи на его рисунках получались живыми. И весь фокус был в том, что все его изображения получались не как живыми, а именно живыми.
  Потом, когда от него стали требовать профессионального подхода к рисунку, нагружая его обязательными правилами вся его детская доверчивость куда-то пропала, и он начал бояться окружающего его мира. С каждым днем он отстранялся от него все дальше и дальше, и уже не мог так же естественно вживаться в свои образы, этому всегда мешали мысли о соблюдении пропорций, о композиции, светотени и прочего рационализма, которые убивали в нем ощущение души создаваемого им образа.
  И однажды настал такой момент, когда понимание внутреннего содержания образа в нем исчезло совсем, и его работы стали получаться профессиональными, то есть, как у всех со светотенью, пропорциями и прочими необходимым атрибутами ремесла.
  Спасибо родителям, которые не выбросили его детские рисунки, а бережно их сохранили в отдельной папочке. И вот однажды настал тот критический момент, когда его профессиональные работы перестали радовать Андрея. Он не находил их интересными, не видел перспективы своего развития. Да, все линии на них казались, безупречно выверены, в них присутствовала даже некая оригинальность, и выполнены они были мастерски, даже виртуозно. Но это была только видимая, внешняя сторона, внутри же они были совершенно пустые. И он не знал, как заполнить эту пустоту, и, главное, чем.
  И тут ему случайно в руки попалась та самая папка с его детскими работами. Разглядывая их, Андрей, с одной стороны узнавал себя в них, а с другой стороны ему казалось, что это рисовал кто-то другой, но не он сам. Его поразило то, что у того, другого, получалось заполнять свои рисунки внутренним содержанием, хотя он и сам, наверное, этого не осознавал. Тут он понял, чего ему не хватало.
  С этого момента Андрей стал сознательно вырабатывать в себе во время работы доверчивость ребенка, и образы сразу позволили ему войти в них, и познать их изнутри, стали живыми, наполненными не рациональным, бросающимся в глаза смыслом, а чем-то еле уловимым, чего им всем так не доставало.
  Тогда-то и был написан портрет Матвеича - так звали почтальона, а заодно и портрет стеклодува. Тогда он даже задумывал написать серию работ, отображающих людей труда, и не просто работяг, а людей на своем месте, которые рождены для выбранной ими профессии. Но серии так и не получилось - он смог написать только два портрета. Может быть, когда-нибудь я снова вернусь к идее создать серию - подумалось Андрею - впрочем, не буду загадывать, время покажет.
  
  - Да, работы вышли славные - услышал Андрей голос Авдеева, очнувшись от воспоминаний - и что удивительно - совершенно разная подача. Если в почтальоне чувствуется напряженная длительная работа, глубокая продуманность каждой линии, каждого мазка, то образ стеклодува будто создан на одном дыхании, переполняющего чувства творить. Впечатление, будто мощный порыв сверхъестественной мысли слегка коснулся холста, оставив на нем свой отпечаток, зарядивший стеклодува нечеловеческой творческой энергией, озарившей его. Во всей его фигуре читается само осознания творчества не только, как жизненно важной потребности, но и как благодати свыше. И в благодарность за этот дар, он готов к созданию шедевра, он стоит на пороге появления Великого чуда. При этом, во всем его облике не чувствуется истерического восторга, ваш стеклодув преисполнен глубоким внутренним горением, и спокойной, но твердой уверенностью в достижение намеченной цели.
  А в паре эти две работы смотрятся еще полновесней. Ибо тот диалог, начавшийся в "почтальоне", о вечных человеческих ценностях, о смысле жизни, о взаимоотношениях человека с людьми, природой, Богом, наконец, продолжается и в "стеклодуве". Этот серьезный конструктивный разговор ведется в каждой картине по отдельности, и продолжается между Почтальоном и Стеклодувом.
  Конечно, вы можете возразить, сказав мне, что все, чем я тут восторгался, можно увидеть и на полотнах других мастеров. Ну, во-первых, должен вам заметить далеко не у всех, а только очень крупных мастеров, а, во-вторых, вы ушли чуточку дальше их, и толи сами пока еще этого не понимаете, то ли излишне скромничаете.
  
  - Боже мой! - воскликнул Андрей, совсем не обращая внимания на своего гостя, - оказывается я смог все это! А всего-то на какое-то время стал ребенком, приблизился к Богу.
  
  - Вот именно, к Богу! - подтвердил Николай Николаевич - У вас, молодой человек есть этот дар, есть такая возможность - слышать Бога, я это увидел в ваших работах, поэтому и обратился именно к вам со своим заказом.
  Суть же его такова: я хочу заказать вам картину на библейский сюжет, а конкретно, на тему приношение Авраамом Исаака в жертву. Как вам такая тема?
  
  - Но ведь на эту тему уже написано масса работ, многие художники прошлого не редко прибегали к этой теме.
  
  - В том-то и дело, что только прибегали, но до конца отобразить ее не смогли. На всех их работах отображен чисто бытовой момент - вот лежит на вязанке хвороста Исаак, вот Авраам заносит над ним нож, вот ангел отводит руку Авраама и все, за всем этим стоит мертвая тишина, не проглядывается не единой мысли - просто иллюстрация, и не больше. Я же хочу, чтобы вы с вашими возможностями докопались до сути, чтобы выяснили, для чего Бог дал такое испытание Аврааму, какие Он при этом преследовал цели. А то ведь получается, что Богу на небе стало скучно, и Он решил таким образом развлечься.
  
  - Действительно, звучит богохульно - тихо проговорил Андрей, мысленно уже настраиваясь на предстоящую работу.
  По его виду Николай Николаевич понял, что Андрей заинтересовался заказом, и отказа не будет.
  
  - Работа, конечно, предстоит не малая, - заговорил Андрей после некоторого раздумья, - нет, вы не подумайте, я не собираюсь набивать цену, я готов даже взяться за эту работу бесплатно, только я еще пока не знаю, как ее выполнить, поэтому сомневаюсь, а справлюсь ли я, уж больно планку вы подняли высоко.
  
  - Я уверен, что справитесь, иначе я бы к вам не обратился.
  Уверенность, зазвучавшая в голосе Авдеева, придавала силы Андрею, и он уже и сам начинал верить, что вполне может справиться с таким сложным заказом.
  
  - Согласен заказ не простой, поэтому не стану ограничивать вас во времени - Авдеев слегка расслабился, откинувшись на спинку кресла, удостоверившись в молчаливом согласии Андрея. - Скажем, месяца через три я к вам загляну, думаю, к этому времени у вас уже будут кое-какие мысли, наброски. Что же касается денег, то я человек деловой и привык оплачивать свои заказы. По опыту знаю, что бесплатные работы, как правило, получаются очень низкого качества. - С этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака две пачки стодолларовых купюр в банковской упаковке и положил их перед Андреем на стол - здесь двадцать тысяч, это аванс, примерно столько же получите по окончании работы. Согласны?
  
  - А вы не боитесь, что я вас обману. Деньги потрачу, а сам сбегу куда-нибудь?
  
  - Ну, во-первых, это не те деньги, из-за которых стоит себе наживать такую головную боль. - Николай Николаевич сразу уловил пренебрежительно-шутливый тон, с каким Андрей задал свой вопрос относительно денег, и ему понравилось в Андрее то, что он деньги не ставит выше самой работы. - А, во-вторых, я же вам сказал, что я деловой человек и умею тратить свои деньги. Не волнуйтесь, я предварительно навел о вас справки, и к своей радости всюду слышал о вас только доброжелательные отзывы. Так что не стоит волноваться ни за меня, ни тем более за себя, работайте спокойно и пусть вас этот вопрос больше не беспокоит, и не мешает вам в вашей работе. У вас будут ко мне какие-нибудь вопросы, пожелания?
  - Скажите, а вы всем художникам заказываете картину на библейский сюжет?
  
  - Абсолютно всем. Скажу даже больше - именно на тему принесения Исаака в жертву. Мне так удобнее увидеть особенность таланта каждого художника.
  
  - И много у вас уже набралось таких работ?
  
  - Смотря как посмотреть, - уклончиво ответил господин Авдеев - повторяю, я не гонюсь за количеством, и мне каждая работа из моей коллекции дорога по-своему.
  Видя, что Андрею в целом ясен смысл задания, и что он не против, взяться за него, Николай Николаевич стал прощаться с ним.
  
  - Если вам все ясно и вопросов ко мне больше не имеется - произнес он, вставая с кресла - то позвольте пожелать вам на прощание творческих успехов, а я, с вашего позволения, спешу откланяться. - С этими словами Николай Николаевич поклонившись легким поклоном, направился к выходу.
  
  * * *
  
  Закрыв за своим гостем входную дверь, Андрей направился к окну, что бы там, сидя на подоконнике хорошенько обдумать случившееся. Подоконник уже давно стал его излюбленным местом для размышлений. Только там ему думалось всегда хорошо, мысли текли легко и свободно, и ничто не мешало их свободному течению. Выглянув в окно, он видел, как Николай Николаевич садится в остановившееся возле него такси.
  Странный он какой-то, этот Авдеев - подумал Андрей - по виду, больше смахивает на эмигранта, или скорее на потомка тех эмигрантов, которые вынуждены, были покинуть Россию в 1917 году, но в тоже время, в нем не чувствовалось ни капли русского духа. Андрей это только сейчас смог прочувствовать, и осознать, наконец, ту фальшь, которая присутствовала на всем протяжении визита Авдеева, и которая не давала покоя Андрею. С одной стороны, размышлял он, у него безукоризненно правильная русская речь, хоть и с небольшим акцентом. Так, как он, говорили, пожалуй, только раньше, при проклятом царизме. Советская власть давно разучила русских людей правильно говорить по-русски. Этот Николай Николаевич вполне мог сойти за русского, если бы не тончайшие нюансы его мышления, которые и словами-то не сформулировать, но так, как он, определенно, русские не думают, а соответственно и не поступают. Неужели долгие годы, проведенные на чужбине, способны напрочь выветрить из человека его национальную принадлежность, стереть в нем, как на магнитофонной пленке, не только его национальный образ мышления, но и сам национальный дух? Тогда получается, что среда формирует дух. Да, но Брюллов-то так до конца русским и не стал, хотя, Пушкин был самым настоящим русским, и так воспевать русский дух, как он, даже истинно русским практически не удавалось. Но этот Авдеев, не смотря ни на что, мужчина довольно забавный и по-своему интересный - заключил Андрей.
  
  Возвращаясь к прошлому разговору о коллекционировании, Андрей подумал, сидя на подоконнике, что действительно собирают все и всё, и он, пожалуй, был с этим согласен. Ведь и в самом деле, собирают всё, начиная с того, что плохо лежит, и, кончая тем, что трудно достать. И ему тоже припомнился один чудаковатый профессор, который мог зимой ходить в стареньких ботинках на босу ногу, практически без носок, потому что ему его профессорского оклада не хватало на носки - все деньги уходили на книги. Книги заменяли ему всё - еду, друзей, жену. Они его питали, они его согревали, они были смыслом его существования. Но чтобы коллекционировать мысли... Этот Авдеев, похоже, большой оригинал, либо... Хотя на блажь это не похоже, возможно действительно, у него свои отношения с Богом.
  Интересно! - размышлял Андрей - а что же собственно собираю я сам, ведь по идее и я тоже должен что-нибудь собирать. Каких-то необычных накоплений у меня нет, впрочем, как и обычных. Какую-то особенную страсть к чему-нибудь я так же за собой не наблюдал. Хотя могу, конечно, не ровно дышать при виде хороших инструментов, и за отличные кисти готов снять последнюю рубаху. Но инструментарий - штука не долговечная - сегодня он хорош, а завтра, глядишь, пришел в негодность, сегодня тебя устраивает, а завтра уже необходим более совершенный инструмент, так что это никак нельзя назвать каким-то собирательством, или коллекционированием. Но все-таки, по идее, собирать я что-нибудь просто обязан, но что?
  Чтобы разобраться в этом вопросе Андрей стал мысленно рисовать себе образ типичного коллекционера. Но каждый раз получался эдакий скупой рыцарь со связкой ключей от своих сундуков, заживо замуровавший себя в подземелье своего замка вместе с сундуками, набитыми доверху сокровищами, боящийся всего - неисправных замков, людей, дневного света... Всю свою жизнь потративший на то, чтобы собрать свою коллекцию, а когда пришло время с ней расставаться, то его охватила гремучая тоска.
  Но, в то же время, Тиссен не такой, да и Веймар тоже, и другие. Они не прячут от людей свои коллекции, а напротив, разъезжают по всему свету с выставками из собраний своих коллекций, но, надо полагать, что и они им весьма дороги, раз они посвятили им свою жизнь, скрупулезно подбирая полотно к полотну.
  А чем же тогда я дорожу - Андрей в задумчивости посмотрел по привычке на свое дерево. Может быть, этим тополем - осенила его догадка - он мне дорог не меньше, чем мой друг Петька. Он ключ к моим знаниям, родник, питающий меня новыми знаниями, он дверь в мой мир. Выходит, и я тоже собираю, только не марки и монеты, а... даже не знаю, как это и назвать. Но ведь каждый день я фиксирую в памяти тот образ, что предлагает мне мое древо Жизни, каждый день я обогащаюсь новыми знаниями о Мироздании. Да, пока не могу поделиться своими сокровищами с ближними, но, думаю, что это только пока. Настанет время и к ним сможет прикоснуться каждый. А пока... И, что характерно - замков никаких совершенно не надо - приходи, смотри, фиксируй в своем сознании и получай за это свою награду.
  Бедные скупые рыцари - они всю жизнь тратят, собирая не те сокровища... И для чего? Они всю жизнь боятся показать их даже самым близким своим людям, да, что показать, даже рассказать о них. Впрочем, и близких людей у них тоже не бывает. И под конец дней своих умирают мучительной смертью, с мыслью, что рано, или поздно все богатства достанутся их врагам?
  Вот и Авдеев тоже собирает мысли, только те, что уже отобразил на картине тот, или иной художник, перенеся на полотно весь свой багаж знаний. Выходит, я не одинок, и другие так же, как и я создают свой мир, принадлежащий только им одним. То есть, получается, что мой мир не умрет вместе со мной. Стараниями того же Авдеева, собирающего миры таких, как я, и мой мир тоже станет достоянием человечества.
  И хорошо, что еще есть такие, как этот Авдеев, Веймар, да, и тот же Тиссен, которые понимают, что художественные ценности не должны принадлежать только одному человеку, что они должны быть достоянием всего человечества. Они собирают знания, классифицируют их, хранят, предоставляют на обозрение. Одним словом, должны быть избранные. Жаль только, что их на свете не так много, как хотелось бы. Впрочем, как сказал Авдеев, коллекционируют все, значит все, по мере своих сил что-то привносят в мировую копилку, отбирая в нее самое ценное, а мировая сокровищница естественно может принадлежать только всему человечеству, а не кому-то персонально - в этом, пожалуй, и заключается главный закон коллекционирования.
  
  
  3
  
  Прошло несколько часов после ухода странного заказчика, а у Андрея, так и не появилось в голове никаких идей относительно нового заказа. Все это время он просидел на подоконнике, глядя на свой тополь.
  Странный он какой-то, этот Николай Николаевич. Кто же он? - размышлял Андрей - Неужели не тот, которого я ждал все утро? Он ведь мне так и не раскрыл ни одной сокровенной тайны, так и не приблизил меня ни на йоту к познанию сокровенного. Что же, мне теперь ждать другого? Или это только всё мои фантазии насчет того, что кто-то обязательно ко мне должен придти и растолковать мне неразумному? Но ведь к апостолам пришел Учитель! А у меня только мое дерево, да этот странный заказ. Да, и предчувствие! - оно меня еще никогда не подводило.
  Авраам приносит в жертву своего сына! Что сказать - лихо закручен сюжет. Казалось бы, все просто и ясно - вот Авраам, вот Исаак... но с другой стороны, тут есть над чем поломать свою голову. Если разобраться то, действительно, для чего Богу понадобилось давать Аврааму такое испытание? И для чего вообще у древних существовала практика жертвоприношения? Андрей задумался.
  
  Если разобраться, то жертва приносилась Богу, или духам, одним словом, миру не земному, а духовному, связь с которым человек ощущал во все времена. Для чего? Ну, с этим более-менее все понятно. Допустим, я куда-то прихожу - на постоянное место работы, или жительства, то мне просто необходимо наладить контакт с новым коллективом. Для этого я закатываю пир горой, выставляя на стол все самое вкусное и дорогое, показывая тем самым всем, что я свой в доску, и вполне компанейский парень, на которого, в случае чего, можно положиться. Но главное, наверно, чтобы мои соседи в другой раз могли по-доброму узнать меня из тысячи, похожих на меня, но которые их еще не поили и не угощали, жертвуя самым дорогим. Другими словами я приношу некую жертву, для установления добрососедских отношений, чтобы впредь соседи, или сослуживцы узнавали меня, как своего, и не мешали мне жить и работать, а наоборот, если что, то и помогли бы мне, как своему, то есть, жертвуя своим временем, знаниями и прочим. Короче, через жертвоприношение происходит общение, причем, наиболее доверительное общение с соседями, сослуживцами, или друзьями, а те, кого при этом начинает жаба душить, соответственно лишаются такой доверительности до тех пор, пока не принесут соответствующую жертву.
  Логично? - Логично.
  
  Так и у них, у наших предков. Появляется ли человек на свет, или все племя переезжает на новое место жительство, или юноша становится мужчиной, то есть, предстает перед духами в новом качестве, в котором духи его еще ни разу не видели, то всегда эти важные события в жизни наших пращуров отмечались соответствующими ритуалами, с обязательными жертвоприношениями, для пущей своей узнаваемости в мире духов.
  Логично? - Логично.
  
  Но в жертву приносились в основном своих домашних животных. Приносили в жертву самое дорогое, что у них было, чтобы умилостивить мир духов, и добрых, и злых, чтобы они впредь узнавали того, кто жертвует, как своего человека, и не мешали ему, а наоборот, при случае, еще и помогали. Причем помогали ему именно в том качестве, в каком конкретный человек выступает в роли жертвователя - если как охотник, то в охоте, если воин, то на войне и так далее.
  Логично? - Логично.
  
  А что считалось самым дорогим у древних - это только вкусно покушать, еще красивые девушки, дети...
  Ну, на счет вкусно покушать - это было во все времена, и сохранилось по сей день - закатить пир, причем выставить на стол самое вкусное - да без этого ни один праздник не обходится. А ведь если вдуматься, то сим застольем мы не столько ублажаем себя и гостей, сколько мир тех же духов, которым достается от всего этого празднества лишь благоухание стола и положительные эмоции празднующих. Ведь духи не плотоядны, поэтому с них станется и благоухания с положительными эмоциями.
  Вот и пращуры наши приносили в жертву различных животных, причем самых тучных, самых откормленных, самых, на их взгляд, вкусных. Сами же их с завидным аппетитом потом и съедали, отдавая свои положительные эмоции тонкому плану, и, тем самым, налаживая добрососедские с ним отношения.
  С этим, в общем-то, все ясно, а как быть с девушками? Духам-то они зачем, если они бестелесные? Если бы все дело было только в положительных эмоциях, то наши предки вполне могли бы совокупляться с ними сами, под одобрительные возгласы всего племени, так нет же, они их... Хм, а что же они с ними делали, ведь не сжигали же, как своих быков и баранов.
  
  Лет семь тому назад Андрей, вдохновленный рельефными изображениями Пергамского алтаря, увлекся идеями гигантомахии. Его привлекали тогда запредельные страдания и нечеловеческие усилия, возникающие во время битвы богов-олимпийцев с титанами, или с гигантами. Он до одурения был поглощен Древнегреческой мифологией, охваченный самим процессом страданий. Попутно он проштудировал и Древнеегипетскую, и Скандинавскую мифологию, пытаясь найти в них нечто подобное, но видимо, ни в древнем Египте, ни у древних скандинавов своего Гомера не было, кто бы смог с такой же силой выразительности описать их вариант сотворения мира.
  Потом, насытившись и пересытившись всеми этими неземными страстями, он как-то само собой отошел от этой темы, и она стала ему не интересна, но сейчас те знания, что он почерпнул тогда, ему пригодились.
  Воображение Андрея стало рисовать ему картины того, как древние греки своих самых красивых невест отводили на берег море, а за ними выползало из моря чудище морское и забирало себе.
  Причем не всех невест отводили, стал он размышлять, а только одну, самую достойную, а такой достойной могла быть, только царская дочь. Причем отводили регулярно, раз в год.
  Ну то, что самую достойную - это понятно - всегда приносилось в жертву самое лучшее. То, что самой достойной могла быть только царская дочь - тоже понятно - кто ж, как не она. Почему на берег моря, тоже ясно - все греки жили на островах и были мореплавателями, поэтому должны были налаживать добрососедские отношения с духами морской стихии. Эту мысль подтверждает и завидная регулярность, раз в год, с какой они совершали свое жертвоприношение. Но почему именно девушек, а не тех же быков с баранами?
  И в Египте тоже раз в год, перед весенним разливом Нила, но там уже не оставляли на берегу, а отвозили на лодке на середину реки и топили самым натуральным образом, не дожидаясь, когда из реки вылезет какой-нибудь нильский крокодил. Но, опять же, приносили в жертву девственниц, а не быков с баранами.
  Какая-то неуловимая связь между разливом Нила и приношением в жертву именно девственницы в жертву мелькнула у Андрея в голове.
  Стоп! - сказал он себе - В Древней Греции только островетяне отводили на берег моря, а жители материковой Греции уже отводили их в храм Аполлона, где у статуи бога имелся натуральный фаллос, на который и насаживались девственницы, лишая, тем самым себя девственности. Причем, кажется, насаживались все подряд, а не самая достойная. А для чего?
  У Андрея от этой мысли сразу наступило какое-то просветление в голове.
  Теперь все ясно. Египтяне приносили реке в жертву не столько девственницу, сколько ее девственность, а девственница была лишь придатком к этой самой девственности. Причем приносили в жертву девственность не одной какой-то конкретной девственницы, а подразумевалась девственность вообще, как понятие, препятствующее плодоношению. Например, реке нужно было показать, что ей ничего не мешает напитать, оплодотворить своими водами землю, поэтому и совокуплялись с девственницей не египтяне, а сама река, лишая ее девственности. Ну, а когда Нил убеждался, что ему ничего не препятствует оплодотворять берега, то он направлял свои священные воды на землю, разливаясь по берегам, наполняя их живительной влагой.
  Все верно - египтяне приносили девственность своей священной реке, греки своему богу Аполлону, но в любом случае, доверяли это делать божествам, хотя вполне могли и сами управиться. А для чего, а для того чтобы показать своим богам, что ничто им не мешает орошать их землю. Логично? - Логично.
  
  Андрей вспомнил, как однажды, учась еще в художественной школе, он нарисовал русскую красавицу, которая босая шла по свежевспаханному полю и сеяла зерна в землю. Получилось красиво, но бабушка сказала, что если бы на Руси кто-нибудь увидел бы женщину за этим занятием, то ее, скорее всего, убили бы прямо там же на месте. Не бабье это дело - землю оплодотворять. На Руси с этим строго было - как-то загадочно сказала бабушка, и Андрей ее тогда не понял и воспринял ее слова как должное, лишь сейчас до него дошел смысл ее слов - оплодотворять - исключительно мужское предназначение.
  Принося в жертву девственницу, точнее, ее девственность, египтяне давали понять реке, что почва готова принять ее води, и никаких препятствий для этого у реки уже не существует. Как бы там ни было, но Нил после этого всегда разливался, а египтяне по осени собирали с полей богатый урожай.
  И греки, скорее всего, приносили в жертву свою девственность Аполлону по той же причине, а именно в ожидании богатого урожая осенью, а заодно и рождения здоровых детей. И заодно чтобы духов моря задобрить - муссоны, там, пассаты разные, давая им понять, что с их стороны нет никаких препятствий для нормального оплодотворения. Логично? - Логично.
  
  Ну, а позже, этот жуткий ритуал был заменен обрядом бракосочетания, с обязательным вывешиванием окровавленных простыней на всеобщее обозрение. Потом и простыни перестали вывешивать, но невесте изображать жертву под слезы подруг и матерей, считается обязательным действом, и по сей день, и является, чуть ли не основной темой ритуала бракосочетания. По крайней мере, вся свадьба окрашена этой жертвенностью.
  В древнем Египте и Греции девственниц приносили в жертву раз в год - по весне. Сейчас свадьбы справляют каждую пятницу, с тем, чтобы народ за выходные нагулялся и в понедельник мог выйти на работу. А раньше? Если мне не изменяет память, то раньше на Руси свадьбы играли той же весной, но еще и осенью, то есть, перед севом яровых и озимых - всё сходится.
  
  Да, но откуда же у человека вообще повелось приносить девственность в жертву, ведь у животных ничего такого не наблюдается. Впрочем, у них и девственности-то никакой нет, и все оплодотворения происходят естественным путем, по мере созревания и готовности самки к оплодотворению. Выходит, человек произошел не от обезьяны. Выходит, старик Дарвин был не прав, когда утверждал, что у обезьяны в результате эволюции отпал хвост, и облетела шерсть за ненадобностью. С хвостом и шерстью все понятно - они отпали за ненадобностью, но откуда тогда вдруг появилась девственная плева.
  По части физиологии, я не ахти какой спец, но наверно она тоже для чего-нибудь нужна, ведь в природе ничего лишним не бывает. Может, как оберег на период созревания и напоминания о том, что плодоношение возможно, только у, до конца созревшего для этого организма, а преждевременная эксплуатация может только разрушить сам механизм плодоношения. Вот поэтому во все времена ценились невесты, сохранившие свою девственность до свадьбы. Ведь брак совершался в основном для продолжения рода, и невеста, оказавшаяся не девственницей в первую брачную ночь, вызывала серьезные опасения, что она может быть совсем бесплодна. Чтобы ничего этого не было, со временем и сформировались обязательные правила сохранения девственности до поры до времени.
  Если же рассматривать ее с точки зрения нравственности, то на проститутках никогда никто не женился. И не только потому, что они все были, как правило, плохими хранительницами домашнего очага, и не ценили семейные ценности, ставя свои интересы выше, так вдобавок ко всему, они почти все были еще и бесплодные. А если и рожали, то, как правило, болезненных и хилых детей, и если не с физическими недостатками, так с психическими отклонениями. И в свою очередь, те невесты, которые действительно сохраняли себя для будущего брака, и не лукавили при этом, создавая только видимость своего целомудрия, ценились всегда и везде очень высоко. Так как многовековой опыт показывал, что из них всегда получались самые верные, заботливые и хозяйственные жены, от которых всегда рождались здоровые дети.
  А если подняться еще выше, в духовные сферы, то духовное целомудрие Девы Марии способствовало рождению Христа - Бога во плоти.
  Интересно получается - одним всё, а другим ничего. И кто в этом виноват? И откуда оно вообще берется это зло?
  Бог на небе, черт в аду, под землей, а человек вроде как, совсем ни при чем. Живет сам по себе - хочет на небо посмотрит, хочет, по слабости своей поддастся искушению дьявола, а то и вовсе сделку с ним заключит, заложив ему свою душу.
  Думаю, что это не правильно. Бог в нас самих, так же, как и дьявол. И вся разница между ними, что Бог призывает к развитию человека, к накоплению его человеческого потенциала, а лукавый соблазняет к его растрате, что ведет к деградации и вырождению. Разумеется, что те невесты, которые содержали себя в духовной чистоте и целомудрии, то есть, постоянно накапливали свой человеческий потенциал, не растрачивая его на мимолетные сомнительные удовольствия, и не позволяя никому его расхитить, ценились очень высоко. Те же, кто еще до вступления в брак уже становился духовным банкротом, разумеется, никому были не нужны. Потому и жертвой становилась самая целомудренная, чтобы люди могли показать своим богам, что племя достойно их милости.
  Выходит людям Бог дал девственную плеву вместе с разумом и правом выбора, чтобы человек мог всегда ясно себе представлять, что сулит тот или иной его выбор, чтобы он в своем выборе поменьше ошибался. Тогда как животным девственная плева не нужна, так как у них нет выбора, по той простой причине, что у них и разума-то нет.
  Итак, можно подвести итог - заключил Андрей - ритуал жертвоприношения девственниц подразумевал, в первую очередь, приношения в жертву самой девственности, как препятствующей оплодотворению и, соответственно, плодоношению. При этом приносилась в жертву только то, что стало, по прошествии времени, не нужным, отработавшим свое элементом, а именно девственная плева. При этом нравственное и духовное целомудрие сохранялись полностью.
  
  Ну, с девственницами всё ясно, но детей-то, почему приносили в жертву! Да и приносили-то не просто детей, а своих детей. Хотя если вспомнить, то карфагеняне сначала приносили своих детей, потом им стало жалко своих, и они стали закупать детей на стороне специально для ритуала жертвоприношения. Но в какой-то войне им не поздоровилось, и они решили, что это от того, что они слукавили перед своим божеством Кроносом, которому приносили детей в жертву. Тогда их царь взял детей из всех лучших семей его царства, и жертвоприношение состоялось по всем их правилам.
  
  Андрей не стал вспоминать, чем там все дело окончилось, но для него это было и не важно, его поразило то, насколько серьезно раньше люди относились к жертвоприношениям. Он сидел на подоконнике и размышлял, глядя на свой тополь. Мысли накатывались как волны, одна за другой. Он мысленно себе представлял весь обряд жертвоприношения. Он явственно видел, как девушку, молодую и красивую, голые по пояс загорелые египтяне провожают в лодку, как отплывают с ней на середину Нила, как связывают ее по рукам и ногам, чтобы не смогла выплыть, и там, на середине реки под грохот больших барабанов бросают ее в воду. И что самое странное, жертва нисколько не сопротивлялась, нисколько не возмущалась вопиющему произволу против ее личности, напротив, она, казалось, была счастлива, что выбор жертвы пал именно на нее. Поэтому она не кричала, лишь, немного побарахталась в воде, пытаясь ртом схватить напоследок глоток воздуха, подчиняясь инстинкту самосохранения, но очень скоро вода поглотила ее, оставив на поверхности только круги, как слабое напоминание о случившемся, но и они быстро разошлись, и река снова продолжила свой бег, как ни в чем не бывало, будто ничего и не произошло.
  Странное дело - Андрей поймал себя на мысли, что его нисколько не возмутило случившиеся, что он отнесся к нему, как к событию само собой разумеющемуся. Ведь если разобраться с точки зрения сегодняшней морали, то на его глазах произошло самое обычное убийство. Но если смотреть с точки зрения морали древних египтян, то злого умысла в этом действие не было - девушка сама изъявила желание быть принесенной в жертву ради благополучия всего ее народа. И к этому жертвоприношению одобрительно отнеслись все: и сама жертва, и жрецы, приносившие ее в жертву, и народ, у которого появилась надежда на богатый урожай, и, наконец, сам дух реки, принявший эту жертву.
  А что потом произошло? А потом, упор стал делаться только на духовное целомудрие, а физическое стало лишь его придатком. Потом и про Бога стали потихоньку забывать, делая упор только на нравственный аспект целомудрия, а физическое уже рассматривалось, как лицемерное свидетельство нравственного. Сегодня, когда про Бога окончательно забыли, то не придают значения и целомудрию - обязательному условию сохранения и накопления человеческого духовного потенциала. Все перестали видеть в нем смысл, считая его существенной помехой в достижении своих корыстных целей, и при этом никого не пугает ни демографический спад, ни рост детской смертности. Получается, что сегодня целомудрие уже никому не нужно, ни невестам, ни обществу, ни даже Богу.
  Что-то я окончательно запутался. Впрочем, остается церковь, которая постоянно призывает к целомудрию.
  Да, что я все про других, да про других, а сам-то - одернул себя Андрей - в церкви по-настоящему всего один раз и был, и то в три года, когда меня крестили. Те немногочисленные разы, что он заходил в различные церкви из любопытства, вроде, как на экскурсию, можно не считать. Андрей призадумался - а ведь туда, похоже, рано или поздно все равно придется идти, так чего тянуть, тем более, что момент для этого настал подходящий - должен же я узнать мнение церкви по поводу приношения Авраамом в жертву Исаака.
  И Андрей, собравшись, пошел в собор, что находился рядом с его домом.
  
  
  4
  
  А на улице была настоящая весна. На газонах зеленела майская травка, деревья покрылись листвой, зелень благоухала, кружила голову, настраивая горожан на самые несерьезные мысли.
  
  Церковный собор, в который он направлялся, находился на той же улице, метрах в трехстах от его дома и был одним из немногих в городе, который никогда не закрывался советской властью, и колокольный звон его звонницы к началу службы раздавался всегда, сколько Андрей мог помнить.
  Верующим, он себя никогда не считал и никогда не задумывался над этим, он просто всегда знал, что Бог есть, и ему этого было вполне достаточно. О том, что Бог есть, он узнал еще в детстве, в день его крещения. Ему об этом поведала, почему-то под большим секретом, его бабушка, и он это положения усвоил на всю жизнь и никогда не пытался оспорить его, или доказать обратное, ему это просто в голову никогда не приходило.
  Да и в его семье никто никогда не отрицал Бога, правда, и афишировать свою веру никто никогда не старался. В церковь, кроме бабушки, ни отец, ни мать Андрея никогда не ходили, по крайней мере, Андрей об этом никогда не слышал, да и бабушка ходила в церковь так, что об этом все только догадывались, и никак не комментировали это.
  Собственно, бабушка и привела Андрея в церковь для крещения. Было ли это сделано втайне от родителей, или по согласованию с ними, Андрей не знал, но догадывался, что родители, скорее всего, были не против того, чтобы у их дитя появился Небесный Покровитель и Ангел Хранитель.
  Почему-то тот день врезался ему в память во всех мелочах буквально с самого его пробуждения. Тот день был, пожалуй, первым в его жизни, когда он так же, как сегодня утром, проснулся с предчувствием чего-то необычного, что должно было с ним в тот день произойти. Так же на небе сияло приветливое ласковое солнце, он так же ощущал необычайную легкость и ясность восприятия окружающего. Первое, что его удивило, когда он встал, была его бабушка. Она была какая-то не такая, как всегда, какая-то задумчивая, молчаливая, и даже можно было сказать, какая-то одухотворенная. На вопрос Андрея, когда они будут завтракать, бабушка лишь махнула рукой и сказала, что потом, а пока надо потерпеть. Правда, Андрей почему-то кушать совсем не хотел, просто он привык, что утром они с бабушкой всегда завтракали, но глядя на бабушку, которая все делала не так как всегда, а как-то, как в замедленном кино, плавными движениями, вкладывая в каждое свое действо какой-то особый смысл, непонятный Андрею, он спорить не стал.
  Когда они шли к церкви, трава на газонах казалась Андрею тоже не такой как всегда, а какой-то по-особенному зеленой, и солнце сияло как-то не так как всегда, пригревая каким-то особенным теплом, совсем как сегодня.
  Когда они зашли в церковь, Андрей нисколько не испугался и не удивился необычным ее внутренним убранством. Сейчас, по прошествии многих лет, копаясь в своих первых детских впечатлениях, он вспомнил, что очутившись в храме, он почувствовал себя в родной стихии, которая была ему близка и знакома с первых дней его существования. Единственно, его удивило, что молодой священник, с которым разговаривала его бабушка, называет ее матушкой Катериной. Он собирался ее потом спросить об этом, но так и не спросил, видимо забыл о такой мелочи в массе впечатлений, что он испытал в тот день.
  Но само крещение происходило не в самом храме, а в боковой комнатке при входе. Вместе с ним крестили еще четырех малышей примерно того же возраста, которые все время ревели, он же все понять не мог, что их могло так напугать, а их мамаши все время показывали им на Андрея пальцами и уговаривали их брать с него пример. А он, действительно, был единственный, кто не плакал, а напротив, смотрел на все происходящее восхищенными глазами. Когда же его голенького посадил батюшка в купель, то все эмоции вместе с восхищением в нем сразу потухли, и на смену им пришло глубокое созерцание чего-то запредельного - его глазки затуманились, и казалось, что он уснул, на половину прикрыв веки. Очнулся он лишь тогда, когда бабушка уже растирала его полотенцем. Ему так понравилось причастие, что он по своей детской непосредственности потянулся за добавкой. Но бабушка укоризненно посмотрела на него и стала объяснять, что это два раза нельзя, что полагается только один раз, но батюшка был добрый, он причастил Андрея еще раз.
  Домой он возвращался счастливый с маленьким крестиком, который висел у него на шее, на зеленой бархатной ленточке. Правда, когда они пришли домой, бабушка забрала крестик и положила его в свою шкатулку, сказав, что так будет надежнее. Он потом много раз открывал бабушкину шкатулку, чтобы полюбоваться своим крестиком, но когда подрос, то забыл про него и до сегодняшнего дня не вспоминал. Собираясь в церковь, он нашел старенькую деревянную шкатулку, стоявшую в книжном шкафу, как память о бабушке, и среди ее безделиц нашел свой крестик. Это был обыкновенный алюминиевый крестик, вот только зеленая бархатная ленточка была уже мала Андрею, и ее пришлось заменить веревочкой подлиннее.
  
  Подойдя к собору, Андрей не стал сразу входить в него, а присел сначала на скамеечку неподалеку от храма, чтобы хорошенько обдумать, как ему лучше подойти со своим вопросом к настоятелю. Андрей почему-то был уверен, что его вопрос только настоятель в силах решить. Но с другой стороны ему было как-то неловко использовать церковь, к которой он всегда испытывал благоговейные чувства, уж так прямолинейно, в лоб, как какое-нибудь справочное бюро. Да и какого о нем мнения будет настоятель - в храм дорогу забыл, а как приспичило, так подавайте ему самого настоятеля! Тут надо было придумать какой-нибудь дипломатичный ход, хотя лукавить ему совсем не хотелось. Он был просто в растерянности.
  
  - Здравствуй, Андрюша! - услышал он голос справа от себя.
  
  Повернув голову, Андрей увидел стоящего рядом с собой улыбающегося незнакомого ему немолодого человека, одетого как обычный бомж в полушерстяную кофту на голое тело, явно с чужого плеча, которую он, видимо, не снимал круглый год, мятые брюки и стоптанные ботинки. Только в отличие от бомжа от этого человека не пахло перегаром и помойкой, и лицо и руки его были чистые, и в мутных глазах не читалась обреченность, а напротив, глаза его были ясные и излучали какую-то неземную радость.
  Блаженный - сразу догадался Андрей. Однажды ему довелось видеть такого же в одной церкви в Пушкинских Горах, где он был на летней практике вместе со своей группой, когда учился в Академии. Того все звали Серёженькой, хотя лет ему, также как и этому было уже не мало. Они даже внешне были очень похоже, да и одеты одинаково, и Андрей не удивился, если бы и этого также звали бы Серёженькой. Такие, видимо, постоянно были при храме, будто жили в нем. На того Серёженьку бабушки постоянно крестились, как на икону, и постоянно норовили положить ему в боковой карман его просторной кофты, кто конфетку, кто пирожок. Казалось, его безумный взгляд совсем не способен был видеть этот грешный мир, и Серёженька постоянно находится в каком-то своем, отведенном Богом персонально ему и таким как он пространстве, мире благостных грез и умиротворенных видений. Вот и этот так же смотрел на Андрея и в тоже время как-то сквозь него, пребывая в своем видение мира, и радуясь своей радостью. И это была не радость безумца, взгляд его был осмысленный, только не от мира сего, он излучал тот смысл, в котором не было место земной корысти и личного пристрастия, и только этим мог бы показаться безумным.
  Тот блаженный всегда ко всем обращался по имени, даже, если видел человека впервые, поэтому Андрей не особенно удивился тому, что этот блаженный знал его имя, просто немного растерялся от неожиданности, и еще от того, что не знал, как ему следует поступить в данной ситуации.
  - Мы все давно ждем тебя - продолжил юродивый - Иди, Андрюша, не бойся, все твои страхи уже позади, ты уже дома. Отец Владимир будет только рад видеть тебя.
  Блаженный улыбался Андрею и одновременно всему миру. Его глаза смотрели сквозь Андрея и, действительно, способны были видеть не только этот мир, но и мир небесных ангелов, и, должно быть, и загробный мир.
  Странно, но Андрея совсем не удивило то, что он услышал от блаженного. И вообще с каждым мгновением знакомства с этим странным существом, у него крепла уверенность, будто он действительно пришел домой, в котором долго отсутствовал, но где ему по-прежнему все близко и знакомо, и где его действительно давно ждут. Если раньше его всегда поражала прозорливость того Серёженьки, которая была за гранью рационального понимания, то теперь он отнесся к словам юродивого, как к само собой разумеющемуся. Единственно, так близко он раньше никогда не сталкивался с миром этих удивительных существ, которых и людьми-то, в полном смысле этого слова, было трудно назвать, но которые по своим человеческим качествам намного превосходил тех, кто гордо называл себя человеком.
  От этих мыслей ему вдруг стало не по себе - бешено забилось сердце, на лице и груди выступил холодный пот, ладони стали влажными.
  
  - Да, спасибо, уже иду - поспешил Андрей, не столько к отцу Владимиру, сколько, чтобы поскорее уйти от блаженного, рядом с которым, он начинал просто задыхаться.
  Что это со мной, - думал Андрей, направляясь к дверям храма - вина перед такими, как он? Бред. Ну, в чем может состоять моя вина перед ним - только в том, что я родился такой же, как все? И потом, он, похоже, счастливее многих из нас. Так может, это зависть? Он способен слышать Бога, а мне, похоже, это не дано. Потому что я такой же, как все? Но это может быть только от гордыни, но от нее в жар не бросает. Тут же я ощутил страх, самый настоящий страх. Только не животный, кокой бывает при встрече нос к носу с хищным зверем - львом, или тигром, а какой-то другой, какой бывает, столкнувшись с чем-то необъяснимым, что стоит за гранью земного рассудка. Неужели, и правда, общаясь с этим блаженным, я становился ближе к Богу и, находясь рядом с ним, я впервые по-настоящему почувствовал Его присутствие...
  А может, это совесть во мне так заговорила, или, скорее, моя ущербность? Вот я весь лживый, горделивый, слабый, с постоянным чувством вины перед Богом и людьми, боящийся людям в глаза посмотреть, столкнулся один на один с ним, чистым и безгрешным. И ведь не я к нему подошел, а он ко мне. И подошел не для того чтобы меня усовестить, а от чистого своего сердца, чтобы помочь мне. Но получается, что все-таки усовестил, и тем сильнее, что сам первый подошел, что принял во мне участие, когда я его об этом не просил. Помог ли он мне? Это как посмотреть! Если с позиции мой гордыни, то он меня практически растоптал, показав мне, какое я ничтожество. Ведь он прекрасно видел все мои лукавые попытки найти компромисс с настоятелем, к которому я собирался - одну ложь прикрыть другой ложью, еще большею. Мою попытку, не очистившись от одного греха, присовокупить себе еще один грех... Но если посмотреть с другой стороны, то он показал мне мои слабые стороны, и не для того чтобы как-то возвыситься надо мной, а чтобы помочь мне самому избавиться от них. Если разобраться, то зачем ему возвышаться надо мной - он, итак во многом выше меня - он чище меня, он стоит ближе к Богу, чем я, он счастливее меня, стало быть, возвышаться над кем-то, а тем более над таким, как я, ему нет никакой причины. Но вот помочь мне, приблизить меня к себе, к своему чистому блаженному состоянию, поделиться со мной радостью пребывания в сферах более благостных, и тем самым, сделать меня счастливее - вот, пожалуй, что двигало им в его поступке. Он подошел ко мне от своей силы, а не от ущербности.
  
  Придя в себя и успокоившись, Андрей подошел к церкви. Перекрестившись перед входом, он вошел в нее так, будто делал это каждый день. И действительно, всё показалось ему внутри привычным и родным. Его совсем не удивило, что он будто по привычке подошел к свечнице и купил у нее свечку. Что с этой свечкой направился в центр храма, где стоял большой подсвечник, и поставил ее в одно из пустующих гнезд в нем. Единственно, его смутило то, что он не знал ни одной молитвы, поэтому он просто перекрестился. И еще он обратил внимание на то, что после общения с юродивым все происходящее, проплывало у Андрея перед глазами, словно в ирреальном сне, наполнялось каким-то особым сокровенным смыслом, так, что Андрей стал глубже проникаться в значение каждого своего действия.
  
  Свечница подсказала ему, что отца Владимира он, скорее всего, сможет застать в трапезной, и Андрей отправился туда. Пройдя через двор и открыв дверь, на которой была табличка: "трапезная", он очутился в небольшом зале, в центре которого стоял один длинный стол. За столом восседал невообразимо громадных размеров человек в черном облачении, который с завидным аппетитом наворачивал борщ, при этом ложка в его ручищах выглядела, очень маленькой, совсем как чайная. При виде такой впечатляющей картины, Андрей от волнения произнес первое, что пришло ему на ум:
  - Ангела вам в помощь за трапезой.
  
  Огромный человек с недоумением посмотрел на свою тарелку с борщом, которая на фоне его огромного тела смотрелась маленьким блюдечком, и сконфуженно пробасил:
  - Да, ладно, чего там, я, пожалуй, и сам управлюсь.
  
  Андрей сконфуженно улыбнулся, осознав, что ляпнул что-то не то.
  Великан тоже улыбнулся своей широкой доброй улыбкой, при этом у него улыбалось все его раскрасневшееся от борща лицо вместе с его большущей бородой, которая в такие моменты топорщилась во все стороны еще больше.
  Улыбаясь, он спросил:
  - Вы что-то хотели, а то разделите со мной трапезу, откушайте, что Бог послал. Борщец, доложу вам, сегодня удался отменный.
  
  - Благодарствую, мне бы отца Владимира увидеть, говорят, был здесь.
  
  - Только что вышел, в воскресную школу собирался, еще догоните.
  
  Поблагодарив, Андрей вышел из трапезной во двор.
  В глубине двора Андрей, наконец, увидел священника, который по его представлению мог быть настоятелем отцом Владимиром, тот, завидев его, как раз направлялся в его сторону неторопливой, степенной походкой. Сощурив свои глаза, он внимательно вглядывался в Андрея, и Андрея пристальный взгляд священника привел в замешательство еще больше. Он так и остался стоять в нерешительности, не зная, ни что ему нужно делать дальше, ни с чего начать разговор.
  
  - Андрюша, не тебя ли я имею радость видеть?
  
  В ответ Андрей лишь смущенно пожал плечами.
  
  - Вот, радость-то какая! То-то солнышко сегодня как-то по особому светит. Не замечал? - перекрестил его отец Владимир и приобнял за плечи.
  
  В ответ Андрей снова смущенно пожал плечами.
  
  - Удивлен? - откуда, мол, я тебя знаю. Так ты мне запомнился еще с того дня, как я тебя крестил.
  
  - Так это были вы - тут Андрей действительно удивился.
  
  - Да, Андрюша, такого как ты, у меня больше никогда не было, чтобы добавку причастия попросил, поэтому я тебя и запомнил.
  
  Андрей смущенно улыбнулся.
  
  - Неужели и ты помнишь тот день?
  
  - Помню, будто вчера все было - виновато пожав плечами, улыбнулся Андрей.
  
  - Да, такое не забывается. И потом твоя бабушка, матушка Катерина, царство ей небесное, мне много про тебя рассказывала, так что я о тебе все знаю и со дня на день ждал твоего появления в стенах храма сего. Поэтому благодарен Господу, что Он направил твои стопы ко мне. И в этом нет ничего удивительного. В радости ли, в горе ли, люди всегда ищут соучастия своих переживаний, и поэтому всегда делятся со своим сокровенным со своими самыми близкими. Ну, а кто же для человека может быть ближе Бога. Он - Отец наш Небесный, всегда рад нас принять, выслушать, помочь и в горе, и в болезни, и порадоваться с нами нашими радостями. Андрюша, ты согласен со мной? - отец Владимир заглянул в глаза Андрею.
  Андрею от слов отца Владимира и от его пусть и ласкового, но проницательного взгляда стало не по себе, как при встречи с блаженным. На этот раз он отчетливо осознал греховную свою сущность. А потом смутился еще сильнее, от осознания, что его смущенный вид, видимо, бросился в глаза отцу Владимиру.
  Но священник, к удивлению Андрея, не подал вида, что заметил его смущенный вид, и не стал развивать эту тему.
  
  - Ты, Андрюша, не давай лукавому победить себя. Мирские блага иллюзорны. Так за мирской суетой и не заметишь, как жизнь пройдет, и ты без Бога останешься. Не обкрадывай себя, не меняй, как тот папуас, истинные сокровища на блескучие стеклянные бусы, не забывай дорогу в дом Господа нашего.
  После небольшой паузы, дав время Андрею осознать им сказанное, он продолжил.
  
  - Пойдем со мной, Андрюша, я должен тебе кое-что показать.
  Они зашли в дверь домика, стоявшего во дворе храма и по узкой деревянной лестнице, покрашенной в темно коричневый цвет, поднялись на второй этаж.
  
  Когда они зашли в его комнату, священник достал из шкафа икону и протянул ее Андрею. Тот принял доску, взглянул, и чуть не выронил ее из рук на пол. С иконы за потускневшими и поблекшими красками угадывался образ Спасителя с выколотыми глазами, причем глаза Христа были, не просто проколоты, а выковыряны основательно.
  
  - Кто же это Его так - с дрожью в голосе спросил Андрей.
  
  - В церковь икону принесла одна женщина, - начал свой рассказ священник, отведя свой взгляд в сторону - похоронившая накануне свою шестилетнюю дочку. Это ее дочка за два дня до своей смерти ножницами проковыряла глаза Спасителю на иконе. До этого, по словам женщины, дочка была вполне нормальна, как и все дети в ее возрасте, а потом вдруг у нее наступило резкое ухудшение здоровья. Мать вызвала врача, но врач так и не смог поставить определенного диагноза. Собирались на следующий день госпитализировать для обследования, но не успели. Ночью ребенок умер.
  Странно, мелькнуло в голове у Андрея, почему он отводит свои глаза в сторону, ведь он-то в смерти этой девочки совсем не виноват. Или все-таки считает себя виновным?
  
  - И вы, батюшка, правда, верите, что девочка умерла в результате своего необдуманного святотатства? - Андрей недоверчиво покосился на священника.
  
  - Я нисколько в этом не сомневаюсь - задумавшись о чем-то своем, несколько приглушенно, как показалось Андрею, произнес отец Владимир. - Я знаю много случаев внезапной кончины людей сразу после совершенного ими акта святотатства.
  Да вот хотя бы случай, произошедший не так давно, года два-три тому назад на острове, что в Псковском озере. Там один мужик, по пьяному делу, за что-то осерчал на Николая чудотворца, и разрубил его икону топором на пополам, а потом сел в лодку и поплыл на материк в магазин, чтобы купить себе еще водки. Когда плыл, то на озере поднялась страшная буря, лодку перевернуло, и мужик утонул.
  - Но может, это просто стечение обстоятельств? - попробовал Андрей не столько возразить, сколько прояснить для себя этот момент.
  
  - Ты, Андрюша, еще человек не воцерковленный, еще живешь мирским материалистическими понятиями. Ты конечно можешь списать гибель того мужика, да и этой девочки на стечение обстоятельств, но только не стоит забывать, что те, кто разоряли храмы и жгли иконы в 20-х и 30-х годах, потом долго не жили. Все умирали, причем, очень скоро и всегда при очень странных обстоятельствах и, как правило, очень мучительной смертью. А теперь подумай, могло ли это все быть случайно?
  
  - А разве такое возможно - удивился Андрей - ведь икона, по сути своей, это всего лишь кусок дерева, на котором обычными красками нанесено какое-то изображение.
  
  - Так-то оно так, с точки зрения обычного, земного понимания сути вещей, но здесь следует исходить из предназначения самой иконы, помогающей людям установить связь с миром духовным, с Богом, дарующим жизнь на земле и благополучие. И тот, кто разрушает эту связь, практически, уничтожает саму жизнь. Ну, а раз такой человек, своими конкретными действиями, практически, отрицает жизнь, то ему ничего другого кроме смерти не остается, поэтому такой человек и не живет долго.
  
  - А девочка крещеная была?
  
  - Нет, да и мать ее крестилась только на днях, после смерти своей дочки.
  
  - То есть, это положение распространяется абсолютно на всех людей, независимо от их веры, или безверия! - Андрей был удивлен.
  
  - Бог для всех один, Андрюша, и законы Его, законы жизни и смерти действуют одинаково для всех, вне зависимости от того, верят в Него люди, или нет - слова священника Андрея удивили еще больше.
  
  - Удивлен?
  
  - Признаться, никогда особенно над этим не задумывался, но мне почему-то всегда казалось, что верующие живут по своим законам, а атеисты по своим.
  
  - Нет, Андрюша, законы жизни и смерти для всех одни. И верующие, неважно, какой веры они принадлежат, и атеисты - все абсолютно и рождаются, и живут, и отправляются в мир иной по одному и тому же Закону. Только все представляют себе Закон Божий по своему - верующие, каждый по своей вере, атеисты, согласно своему материалистическому учению - ну, да Бог никого не торопит, по своему человеколюбию он каждому дает по его силам. Материалистам, например, открывает себя через познания ими материального мира, а кому-то через откровение, как например нашему блаженному Серёженьке.
  
  - Так его тоже Серёженька зовут? - улыбнулся Андрей.
  
  - Вижу, уже успел познакомиться - улыбнулся ему в ответ священник.
  
  - И что были случаи, когда материалисты приходили к Богу? - продолжил Андрей начатый разговор, который его сильно заинтересовал.
  
  - Вспомни мудрецов с Востока, которые пришли поклониться родившемуся Христу. Вот тебе типичный пример, когда материалисты в своих познаниях материального мира, сами приходят к выводу, что мир есть порождение Божие, и что он не ограничивается одной лишь видимой материей, что он намного обширнее, и чтобы иметь возможность его изучать дальше, необходимо обратиться к Богу.
  Другие, чьи слабые души не позволяют подняться выше мира чувств в познание Бога, начинают придумывать себе различные культы. Но и они, рано или поздно, оставляют свои непрочные дома молитвы, чтобы обратиться к Богу Истинному, как та самаритянка, что повстречала Иисуса у колодца. А почему это происходит, почему люди все-таки приходят к Богу, каких бы убеждений они ни были? Да потому, что все, совершенно все живут по Его Закону Жизни, а Его Закон, во всем совершеннее людских законов. Поэтому, когда люди начинают это понимать, то и приходят к Богу, жить по Его Закону.
  
  Многое из слов отца Владимира было Андрею не понятно, казалось, что священник говорит на каком-то своем языке, понятном лишь узкому кругу посвященных.
  
  - И теперь душа этой девочки попадет в ад? - Андрею показался свой вопрос вполне логичным, и задал он его, в первую очередь, чтобы показать отцу Владимиру, как он его хорошо понимает.
  
  - Дите малое, неразумное, - вздохнул настоятель, - как знать, как знать, может, Бог избрал ее для того, чтобы направить на путь истинный ее мать, любительницу праздного и греховного образа жизни. Тогда получается, что волю Бога она выполнила, значит, душа ее сейчас в раю - в царстве душевного упокоения. И нам остается только молиться за нее.
  
  - А не слишком ли высокая цена, чтобы образумить одну заблудшую овцу?
  
  - Не нам, Андрей, обсуждать промысел Божий. В этом и в том мире все принадлежит Ему, и не стоит об этом никогда забывать. И еще, Андрей, не забывай, что для спасения людей он и Своего Сына не пожалел.
  Ну, а дети всегда первыми страдают за грехи своих родителей, подобно Сыну Божьему, взявшему грехи мира на себя, и претерпевшему за него страдания. И дети таким же образом страдают в первую очередь за грехи своих родителей, поскольку своих еще совершить не успели. Все болезни и несчастья детей - это прямое указание Бога их родителям, чтобы те одумались и покаялись. В свою очередь раскаяние родителей во все времена было самым действенным лекарством для их болящих чад. И детская смертность сейчас возросла не потому, что врачи плохие пошли, или социальные условия ухудшились, а потому, что люди от Бога отворачиваются, когда Он сам пытается им помочь.
  
  Вот ведь как удивительно - подумал Андрей - Бог никогда не отворачивается от людей, он всегда спешит придти к ним на помощь. Вся же беда многих людей, да и моя тоже, что все мы пытаемся отгородиться друг от друга, и пытаемся справиться со своими бедами в одиночку. Но отгородившись от мира, а значит, отвергая помощь Бога, мы только тратим свои силы и физические, и душевные, а новые нам взять неоткуда. Ведь сами мы еще не умеем производить силы для себя, мы пока можем их только тратить - все силы от Бога и от Его Мира. А вот, к примеру, Серёженька, или отец Владимир напротив, всегда готовы придти на помощь и, помогая другим, только увеличивает свои жизненные силы.
  
  - Андрюша, мне матушка Катерина говорила, что ты в Академии Художеств учился на художника. - Андрей кивнул головой - Так вот, я у тебя, как у специалиста хочу спросить - после повисшей паузы, перевел разговор непосредственно к иконе отец Владимир - можно ли эту икону отреставрировать, или это уже невозможно.
  
  - Ну, я по части икон не шибко большой специалист - замялся Андрей. - В Академии у нас иконографию не преподавали, ребята сами материалы доставали, сами изучали, кому это было интересно. Но, как художник я могу сказать, что саму икону вполне можно восстановить, и я с удовольствием возьмусь за эту работу. Хотя, я не совсем понимаю, батюшка, для чего все это. Ведь, судя по всему, эта икона большой художественной ценности не представляет, есть ли смысл вообще с ней возиться?
  - Опять же, если руководствоваться в своих рассуждениях по поводу ее цены только земными критериями. - Мягко возразил священник. - То есть, если определять ее рыночную стоимость, согласуясь в этом вопросе с общепринятыми мерками, то да, цены большой она не имеет. Икона второй половины XIX века, хоть и не ширпотреб, а писана, видимо, на заказ, но, похоже, для иконописца, писавшего ее, это не было способом общения с Богом, а всего лишь заработок, поэтому и выполнена икона довольно топорно. Но как бы, и кем бы она не была написана, за сто с лишним лет своего пребывания среди людей, молитвами этих людей она была очищена от всех своих духовных несовершенств, приобретенных при ее создании, и по чистоте своей была достойна стать проводником людей к Богу. На это указывает и случай с девочкой и с ее мамой - девочка была принесена в жертву ради спасения ее матери. Поэтому духовная ее цена неизмерима. И только последнее время никто через нее к Богу не обращался.
  
  - Батюшка, а как вы это определили - поинтересовался, удивленный услышанным Андрей.
  
  - Давно замечено, что если на икону долго не молиться, то она начинает темнеть и краски на ней блекнут. Видимо, последнее время это икона, в доме той женщины, скорее всего, служила в качестве детали интерьера, всего лишь модной безделицей, и не более того. Вот она и стала темнеть, и краски на ней стали блекнуть. Таким образом, икона всегда предупреждает людей об опасности потерять Бога, указывает им на греховность их бытия, пытаясь помочь им. И если люди замечают это, и раскаиваются, начиная вновь усердно молиться на эту икону, прося прощение у Господа за свои грехи, то связь с Богом восстанавливается. Восстанавливаются и краски на иконе, снова обретая свою первоначальную силу.
  
  - А если не замечают?
  
  - А если люди остаются слепы, то жди беды. И не Бог их наказывает, как это принято считать - Бог всех любит, и желает всем только блага. Люди сами себя наказывают, лишая себя животворящей благодати, исходящей от Бога, по гордыне своей, отрицая Слово Жизни. Ну, а кто отрицает Жизнь, к тому приходит Смерть, и третьего не дано. Собственно, именно это и произошло в семье этой девочки.
  
  - Получается, что иконы, как и наши дети, является своего рода индикатором нашей духовной чистоты.
  
  - Совершенно верно, но не только они, а и дома Господние. Ведь церкви люди стали разрушать не в 20-х годах, а значительно раньше. Еще в конце девятнадцатого, начале двадцатого века многие приходы были уже в запустении и их храмы стали ветшать и осыпаться. Но люди этого просто не замечали, они упорно продолжали отстраняться от Бога, отвергать Слово Жизни, обращая свои взоры в сторону смерти, и костлявая не заставила себя долго ждать. А при большевиках отрицание Бога было узаконено государством и являлось одной из программ построения их светлого будущего, отсюда, Андрюша, и такие колоссальные жертвы. Кто отвергает Жизнь, к тому приходит смерть - это правило, в котором не бывает исключений.
  Так, как, Андрей, берешься восстановить связь с Богом.
  
  - Да, конечно, для меня это будет большая честь.
  
  - Тогда слушай меня внимательно.
  
  Отец Владимир дал Андрею большой молитвослов, указав, какие молитвы, и когда ему следует читать, особенно обратил на те, которые необходимо прочесть перед работой с иконой. Затем объяснил, как счищают с доски въевшейся налет копоти и прочие незамысловатые приемы, которые применяют иконописцы в своей работе, и о которых Андрей слышал впервые. А потом вдруг неожиданно спросил:
  - Так ты мне так и не сказал, зачем ты приходил ко мне.
  
  - Спасибо, батюшка, - смутившись, ответил Андрей - похоже, своим рассказом об иконах вы уже ответили мне на мой вопрос.
  
  - Ну, дай-то Бог, дай-то Бог.
  
  Отец Владимир завернул икону в тряпицу, положил ее вместе с молитвословом в пластиковый пакет и протянул его Андрею.
  
  - Ступай с Богом! - перекрестил он его на прощание - И больше не пропадай, не забывай Бога.
  Андрей уже было развернулся к выходу, как из-за двери вдруг раздался густой бас:
  - Молитвами святых отцев наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас.
  
  - Аминь, аминь, отец Василий - откликнулся, настоятель - входи, дорогой, оглушил, оглашенный. Вот ведь дал Бог голосище!
  
  Дверь открылась, и за ней показалась огромная фигура отца Василия, заслонившая собой весь дверной проем. Он вошел в комнату, и, видя, что у отца настоятеля посетитель, виновато потупившись, молча встал в сторонке, в ожидании своего часа.
  
  - Вот, Андрюша, познакомься - наш диакон, отец Василий, моя правая рука. Сегодня приходи на Всенощную, и у тебя будет возможность оценить его голос. Ну, а так, если будут какие-нибудь вопросы, то не бойся его размеров, смело обращайся к нему, он диакон не злобливый, всегда поможет.
  
  - Да, я уже успел это заметить и оценить.
  
  - Ну, не задерживаю тебя боле. С Богом!
  
  Андрей вышел во двор церкви, в голове у него еще звучали слова отца Владимира, и ему было все ясно и понятно, и про связь людей с Богом, и сакральное значение жертвоприношения. Но свежий воздух, обдавший его весенним ароматом, только спутал все его мысли. И если он еще мог понять, для чего люди приносили жертвы Богу, то из его сознания снова исчезло понимание, для чего Богу понадобилось приносить в жертву Своего Сына. Тонкая ниточка к пониманию, за которую он ухватился в комнате настоятеля, и за которую, казалось, он крепко держался, вдруг ускользнула из его рук, и где ее опять искать он себе даже не представлял. Запутавшись окончательно, он расстроился. Хоть снова возвращайся к отцу Владимиру - подумал он. Но тут он услышал у себя за спиной голос:
  - Окунись, Андрюша, в свои корни, там быстрее отыщешь ответ на свой вопрос.
  
  Удивленный, Андрей обернулся, и увидел Серёженьку, который стоял, склонив свою голову набок, и улыбался ему, а заодно и всем существующим мирам одновременно.
  На этот раз юродивый удивил его по настоящему, и даже не потому, что Сереженька столь молниеносно отреагировал на мысленный вопрос Андрея, а потому, что ему впервые пришлось так близко столкнуться с Божественным даром блаженного, испытав его силу на себе.
  О прозорливости юродивых он, конечно, слышал и раньше, да ему и самому не раз приходилось наблюдать со стороны, как тот же Серёженька, из Пушкинских Гор, давал людям обстоятельные советы, причем не только знакомым, но и мало знакомым, а то и совсем незнакомым людям. И это были не какие-то общие фразы, годные абсолютно для любого и для любой ситуации, типа: молись, и по молитве воздастся. Нет, он каждому давал советы, которые непосредственно касались только конкретного человека. Причем, очень часто, как и этот Сереженька, давал советы, когда его об этом даже не спрашивали. Сам подходил к человеку, и говорил, как тому необходимо поступить. Только подходил не ко всем подряд, а только к тем, кто в его советах наиболее нуждался. Как он выбирал из всех того единственного, кому он действительно нужен, для Андрея было большой загадкой, потому что, как правило, люди сами искали встречи с ним, приезжая порой издалека, чтобы порасспросить его о своих разностях. Эти случайные, как окрестил их Андрей, казалось, только утомляют блаженного своими пустяками, растранжиривая его бесценный дар на свои несуразности, с которыми вполне могли бы справиться и сами. Но Серёженька никому не отказывал и в судьбе каждого принимал активное участие, всегда улыбаясь, как и этот, своей загадочной улыбкой. И со стороны было видно, что помогая людям, он нисколько не устает, а напротив, эта работа только умножала его силы и укрепляла дар Божий. Сам же Андрей с этим феноменом столкнулся впервые, и еще, может быть, поэтому ему было как-то не по себе.
  
  - Храни тебя Господь, Серёжа - перекрестился Андрей, и отошел в сторону задумавшись. Он по-прежнему чувствовал себя в чем-то виноватым перед юродивым, а чем именно, он никак не мог понять.
  
  
  5
  
  Постояв в нерешительности, не зная, что ему делать дальше, он вдруг вспомнил, что собирался еще раз зайти в храм, и направился к дверям.
  Странное дело, подумал Андрей, входя в церковь, ему уже не казалась эта дверь чем-то давно позабытым, он взялся за ее ручку так, будто делал это каждый день на протяжении всей своей жизни. Он даже, наверно, мог бы с закрытыми глазами вспомнить все ее характерные особенности - какое-то особенное тепло бронзовой ручки, на которой запечатлелись все чаяния и надежды тысячи людей, бравшихся за нее. А также мягкое поскрипывание массивного створа, внушавшее доверие к тому, что он оберегает.
  В самом храме почти никого не было в это время, не считая свечницы, тихо сидевшей в своем свечном закутке. Массивные стены храма совсем не давили на Андрея, не действовали на него угнетающе, а напротив, придавали ему уверенность в защищенности, воскрешали в нем давно позабытое чувство, когда он пребывал в своем безмятежном состоянии в утробе своей матери.
  Андрей купил еще одну свечку и направился с ней к специальному подсвечнику, чтобы поставить ее за упокой своих родителей и бабушки Кати, которую он так и не смог похоронить, так как в это время отсутствовал в городе.
  Он переходил от одной иконы к другой, и ему совсем не нужно было объяснять, чей именно образ изображен на той или иной иконе. Он обратил внимание на то, что никто из святых не смотрел на Андрея в упор, а все отводили глаза свои немного в сторону, но в то же время, чувствовалось, что они все обращены именно к нему, и видят лишь его одного. Он вспомнил отца Владимира, который так же, объясняя ему сакральные вещи, не смотрел на него в упор, да и юродивый Серёженька, тоже, смотрел как-то сквозь него, отчего становилось как-то не по себе, и смысл, им сказанного, пробирал аж до костей. Все они, осознал Андрей, люди Божьи, призваны просвещать нас темных духовным светом, а не поучать земными мудрованиями. Они избранные, и отец Владимир, и Серёженька.
  
  Подойдя к большому прямоугольному подсвечнику, над которым возвышалась большая икона с изображением распятого Христа, он сразу почувствовал, что это именно то самое место, где люди оплакивают своих близких, по исходящему от этого места особому запаху - запаху скорби. Андрей вставил свою свечку в подсвечник, перекрестился и тихонечко произнес: "Упокой, Господи, души рабов твоих: Владимира, Михаила, Катерины и Ксении".
  
  Откуда же во мне такая набожность - размышлял Андрей, выходя потом из храма и направляясь к дому. И откуда я могу всё это знать - эти привычные ощущения, то, когда именно надо креститься, да и про свечку мне тоже никто не говорил. Неужели во мне говорят гены моих предков.
  Андрей всю свою сознательную жизнь как-то не придавал особого значения этому и только сейчас вдруг основательно смог прочувствовать, что он принадлежит к старинному священническому роду Введенских, своими корнями уходившему вглубь веков. Правда, на деде, погибшем в 45-м под Дрезденом, священническая династия оборвалась. Трудно сказать, почему отец Андрея не пошел по стопам своего отца, то ли сам не захотел, то ли его отговорила его мать, бабушка Катя, но, тем не менее, факт остается фактом, отец Андрея священником не стал. Похоже, баба Катя одна за всех молилась. Ведь это благодаря ей в их семье всегда знали о всех церковных праздниках, а некоторые из них, такие как Рождество, Крещение и Пасху, даже отмечали. Правда, скромно, и не привлекая этим внимание соседей. Лишь сейчас, побывав в храме, он стал ощущать в себе связь с предками и свою принадлежность к роду. Андрею только сейчас стало понятно, почему отец Владимир называл бабушку Катю матушкой Катериной, и почему он к ней, как ему показалось, относился с подчеркнутым уважением - видимо, его деда, в прошлом священника и супруга бабы Кати, в этой церкви хорошо помнили и чтили память о нем.
  Но, похоже, Бог не забыл их род, теперь вот и его, Андрея, призвал к служению Ему. При этой мысли Андрей крепче прижал к груди пакет с иконой.
  Получается, что этот Николай Николаевич был не такой уж и случайный заказчик, ведь, если бы не он, то я бы еще не скоро пришел в церковь, и, как знать, может быть, вообще никогда бы не пришел. Хотя Серёженька сказал, что они с отцом Владимиром ждали моего прихода, а блаженному такие вещи дано знать. Стало быть, в любом случае пришел бы, только получается, что благодаря господину Авдееву это произошло быстрее. Или все-таки вовремя? Вот уж воистину - неисповедимы пути Твои, Господи.
  Андрею теперь уже больше не казалось, что он одинок, и что в этом мире никому не нужен ни он сам, ни его дар художника. Напротив, он чувствовал, что с каждым мгновением становится ближе к стенам храма, к его атмосфере, что становится сопричастным его таинству.
  
  Обратно домой из храма Андрей возвращался всерьез погрузившись в мысли об устройстве жизни на земле, да и вообще во вселенной. Думая о том, как в ней все закономерно и нет никаких случайностей. Одно плавно вытекает из другого, и что над всем этим стоит невидимый Управитель, и всё делается по Его Слову. И Он все видит и всё знает, чему когда начаться и когда закончиться, чтобы началось другое, и всё происходит в свое время, и нет никаких сбоев и неполадок в Его сложном механизме, обеспечивающим общую гармонию мироздания.
  
  Проходя по аллее парка, мимо зеленеющей травы и пахучих кленов, он увидел, как двухгодовалый карапуз, которого вывели в парк погулять, сжимая кусок булки в своих маленьких ручках, пытается догнать голубей, чтобы их покормить. Но глупые птицы взлетали при каждом его приближении и отлетали от него на несколько шагов. А мамаша, выгуливавшая малыша, издали давала ему советы - Славик, не пугай голубок, видишь, они тебя боятся, брось им булку и отойди в сторону. За голубками нужно издали смотреть. - Но малыш и не думал ее слушать, он упорно пытался накормить голубей сам.
  
  Андрею сразу вспомнилось его детство, когда его, двухгодовалого карапуза, баба Катя приводила сюда же, в этот парк на прогулку, и как они вместе с ней кормили голубей. Память воскрешала и его первые неуклюжие шаги, и то, как он рано, лет с двух начал читать. Точнее еще пока не читать, в два года он только выучил алфавит. Годам к трем он уже мог читать слова, но смысл прочитанного у него в головке не оседал - все силы уходили на то, чтобы прочесть слово, поэтому пересказать своими словами прочитанное он уже не мог. А вот уже ближе к пяти годам он не только мог прочесть, но и пересказать прочитанное, при этом умудрялся еще и обогатить тот или иной прочитанный образ, придуманными им на ходу дополнениями, которых не было в тексте. Все это забавляло взрослых.
  Научившись читать, он стал читать запоем. Андрей первым делом прочитал все детские книжки, которые нашел в большом книжном шкафу с застекленными створками, на нижней полке, специально отведенной для них. "Доктор Айболит" и "Мойдодыр", "Дядя Степа" и другие, которые приносили ему его родитетели - все это было им проглочено в мгновение ока. Но, как подметила баба Катя, хотя Андрея и забавляли герои этих книжек и их приключения, в целом же, он оставался к ним равнодушен. Она была права, Андрей каким-то своим детским чутьем чувствовал какую-то надуманность в тех рассказах, какую-то фальшь, хотя и фальшь забавную, но совершенно пустую, не оставляющую о себе никаких мыслей, кроме рифм, крепко оседавших в памяти. - "а лисички взяли спички, к морю синему пошли - море синее зажгли", или "Айболит, Айболит, у меня живот болит".
  А вот к сказкам Андрей проявил больше интереса. Тот мир сказочных образов, который ему предлагали "Колобок" и "Курочка ряба", "Царевна лягушка" и особенно "Василиса Премудрая", поглощали его полностью. Это был его мир, говорящий языком, понятным лишь ему - маленькому Андрею. Он уходил в него с головой, он не только следил за происходящим, но и искренне сопереживал героям этих сказок. Он жил этими героями, и жил вместе с этими героями в их мире и одновременно в своем мире и ему там было очень уютно. Воображение рисовала ему сказочные картины, в которых жили его герои.
  И все бы ничего, но это путешествие в мир сказок сделало его совсем другим, не таким, как прежде. Исчезли его прежняя игривость и непоседливость, он стал молчаливым, задумчивым, но не замкнутым. Он так же охотно откликался, отвечал на вопросы, сам порой что-нибудь спрашивал, и все же чувствовалось, что его рядом нет, он отсутствует, находясь в этот момент далеко, где-то в своей сказке. Если раньше он с радостью бежал смотреть свои мультики по телевизору, то однажды, посмотрев очередную рисованную сказку, он, разочаровался в мультипликации окончательно и больше к телевизору не подходил, как бы его не звали родители. Сейчас Андрей понимал причину - просто те образы, которые предлагали мультипликаторы, не совпали с теми, что рисовало ему его воображение. А тогда он не стал вдаваться в размышления на эту тему, а просто взял цветные карандаши и стал сам рисовать то, что считал нужным, и это занятие увлекло его еще больше, чем чтение книг.
  Потом это куда-то все ушло и его сказочный мир образов, и само понимания мира через эти образы. Впрочем, кое-что осталось, и именно эти крупицы позволяют ему восстановить прежнюю связь с миром его детства.
  Теперь, после разговора с отцом Владимиром, он понимал, что дети, которым дано, в отличие от взрослых, слышать Бога, и которые, подобно иконе, являются связующим звеном между своими родителями и Богом, избраны Творцом, чтобы донести до взрослых Слово Жизни. Что они всегда являют собой пример чистоты и непорочности Царства Божиего, или своими болезнями умоляют своих родителей подумать их об ответственности за свои дела перед Ним, перед Богом.
  
  Когда Андрей пришел домой, он еще находился под впечатлениями этого дня. Господин Авдеев со своим странным заказом, разговор с отцом Владимиром, юродивый Серёженькой, дед священник - все это переплелось в его сознании радужным соцветием, из которого вырывалось ярким всполохом то один персонаж, то другой. Но образ деда священника, в конце концов, пересилил все остальные образы, и теперь остался только он один, заслонив собой все остальные.
  Ведомый теплым воспоминанием о своем деде, которого никогда не видел, но много слышал о нем от бабы Кати, Андрей достал из книжного шкафа Библию, оставшуюся от деда. Собственно, это была их семейная реликвия, передававшейся по наследству. Андрей держал в руках настоящий раритет, датированный 1538 годом. Еще отец ему рассказывал, что эту Библию подарил в середине XVI века на Пасху одному из их предков сам митрополит Московский и Всея Руси Макарий, когда их предок служил в Звенигороде настоятелем собора, и теперь эта Библия была семейной святыней. От изрядно потертого и потрескавшегося в некоторых местах, кожаного переплета исходили флюиды чего-то вечного и незыблемого, давно утерянного и сохранившегося только в этом весьма внушительном фолианте.
  Он раскрыл ее пожелтевшие от времени страницы, еще пахнущие свечным воском и ладаном. Глаза пробежали по церковно-славянскому шрифту, и Андрею почудилось, что он слышит и бас дьякона, читающего молитву, и завораживающее пение церковного хора, и задумчивый перезвон колоколов.
  Соприкосновение с временами почти былинными, помогло расширить его внутреннее видение, и теперь он себе намного четче мог представить время, в которое жили Авраам и Исаак и место, в котором разворачивались те трагические события.
  Андрей стал читать Библию с самого начала, стараясь вникнуть в незнакомый ему и, в тоже время, такой родной и понятный старославянский язык. Поначалу у него это плохо получалось. Глаза то и дело спотыкались на непонятных буквах, словах, он путался в ударениях, от чего зачастую менялся сам смысл слов, да и смысл отдельных фраз не всегда доходил до него. Хорошо, что он сам текст Библии, по крайней мере первых ее глав, знал довольно неплохо по современному переводу, и это помогало ему ориентироваться в церковно-славянском шрифте.
  Вдобавок ко всему, его отвлекало восприятие того времени, когда была написана эта библия - да она была рукописная, а не напечатанная на станке. Его воображение рисовало чернеца, склонившегося над рукописью в полутемной монастырской келье, и гусиным пером старательно выводившего букву за буквой при свете оплавившейся свечи. Труд не из легких, но Андрей, почему-то, в те минуты доброй завистью позавидовал монаху, писавшему эту Библию, и ему захотелось самому оказаться на месте инока, его прельщала такая тихая и задушевная беседа с Богом.
  Смысл прочитанного, ясно дошел до его сознания только тогда, когда он прочел:
  
  "И бысть по днехъ, принесе Каинъ от плодовъ земли жертву Богу:
  И Авель принесе и той от первородныхъ овецъ своихъ и от туковъ ихъ. И призре Богъ на Авеля и на дары его:
  На Каина же и на жертвы его не внятъ. И опечалился Каинъ зело, и испаде лице его.
  И рече Господь Богъ Каину: вскую прискорбенъ былъ еси; и вскую испаде лице твое;
  Еда аще право принеслъ еси, право же не разделилъ еси, не согрешилъ ли еси; умолкни: к тебе обращение его, и ты темъ обладаеши".
  
  А нужны ли были Богу все эти дары - стал размышлять Андрей - вряд ли Он в них нуждался. Он, почему-то, вспомнил Серёженьку, на которого крестились, и за которого молились все бабульки прихода, и которому они незаметно клали в карман свои пирожки. Андрей видел, как юродивый эти пирожки, находя их в своих карманах, раздавал нищим, которые всегда стояли у входа в собор. Нуждался ли в пирожках юродивый - получается, что тоже нет. Похоже, эти подношения были больше нужны самим бабулькам - это было видно по их счастливым лицам, когда они отходили от Сереженьки. Да и он сам всегда радовался, когда отдавал найденные пирожки с булочками нищим. Получается, что сей акт милосердия, пусть он и кажется со стороны пустым баловством, заметно очищает душу от греховных мыслей, препятствующим обретению духовной животворящей благодати, укрепляющей дух и вливающей жизненные силы. И Бог позволяет людям делать подношения, лишь для того, чтобы они становились чище, а значит и духовно богаче.
  Андрею стала понятна еще одна причина, по которой ему стало, так неловко находиться, рядом с Сереженькой, смотреть ему в глаза. Убогий мог себе позволить отдавать всего себя абсолютно всем, раскрывать перед каждым свой удивительный мир, стремясь, поделится им бескорыстно, а Андрей, подсознательно понимал, что не может дать ничего равноценного юродивому взамен, а быть просто потребителем ему не хотелось. Он казался Андрею чужим, не таким как все, не от мира сего, и Андрей никак не мог увидеть, что может быть общего у него с юродивым, и чем он может отблагодарить его за его доброту, мысль же о пирожках ему казалась просто несерьезной. Теперь же он понял, что только та частица Бога, что есть у него в сердце и у Серёженьки их сближает - они оба создания Божии. Теперь до него дошел смысл слов Спасителя - "Возлюби ближнего своего", где ближним являлся абсолютно каждый, как создание Божие, носящий частицу Бога в своем сердце.
  Вот и Серёженька кормится не бабушкиными пирожками, а тем, что помогает ближнему, отдавая ему свое теплое участие, он не растрачивает себя, а напротив, укрепляет. В свою очередь и бабушки, отдавая Серёженьке свои пирожки, так же получают свою благодать. Андрею стал понятны слова Спасителя, возлюбить врага своего - ведь и враги наши, то же создания Божие, и, ненавидя их, мы ненавидим и частицу Бога в их сердцах, а это уже великий грех. Да, любить своих врагов значительно труднее, чем любящих нас, но это нужно, в первую очередь, самому дарящему свою любовь для спасения своей души и обогащения духа. Возлюбив врага, человек, тем самым, убивает в себе бесовскую гордыню - главное препятствие к духовной благодати.
  Ну, а если враг отвергнет, предложенную ему любовь и дружбу, то это его печаль - Бог ему судья. Главное, все это нужно делать искренне и от чистого сердца, как Авель, выбравший самого лучшего и чистого агнца из своего стада, как это делает Серёженька, а не как Каин, пытавшийся отблагодарить Бога чисто формально.
  Сереженька - избранный Богом, для вразумления нас грешных - понял Андрей.
  Тут Андрею вспомнились и слова Серёженьки - "Окунись в свои корни, там найдешь ответ" - и теперь он точно знал, что этим хотел ему сказать юродивый.
  Теперь сам смысл жертвоприношения Андрею стал ясен, а равно и сакральный смысл молитвы, и милостыни, и он приступил к рассмотрению текста, в котором говорилось о принесении в жертву Исаака. Андрей начал читать.
  
  И бысть по глаголехъ сихъ, Богъ искушаша Авраама и рече ему: Аврааме, Аврааме. И рече: се азъ.
  И рече: поими сына твоего возлюбленнаго, егоже возлюбилъ еси, Исаака, и иди на землю высоку и вознеси его тамо во всесожжение, на едину от горъ ихже ти реку.
  
  Вот и тут - понял Андрей - Бог вовсе не желал смерти Исаака, не собирался разлучить отца с единородным и возлюбленным сыном, который достался ему по милости Божией лишь в глубокой старости, и тем был особенно любим. Бог только искушал Авраама, но для чего - Андрею по-прежнему было не понятно.
  Андрей блуждал взглядом по тексту, по побледневшим от времени буквам, сохранившимся на пожелтевшей бумаге, но ответа нигде не находил. Его рука как-то сама собой открыла наугад Писание, и Андрей прочел отрывок о том, как царь моавитян, увидев, что победа склоняется не на его сторону, принес в жертву на городской стене своего старшего сына.
  А ведь он принес в жертву не просто сына - неожиданно осенила Андрея догадка - моавитянский царь принес в первую очередь свою детскую беззащитность.
  В каждом взрослом человеке, видимо, живет ребенок, беззащитный и слабый, наивный и доверчивый. Вот и этот царь, видя свою неспособность противостоять опасности, принес в жертву именно того ребенка, что жил в нем. И который, делая его слабым и неспособным к сопротивлению, мешал ему победить своего врага. Совсем, как египтяне, что расставались с мешавшей им девственностью.
  А почему непременно старшего сына нужно было приносить в жертву. Почему они все именно первенцев своих приносили в жертву. Вот и в книге "Исход" говорится, что Господь, чтобы наказать египтян, поразил всех их первенцев.
  Скорее всего, именно с появлением первого ребенка и в отце рождается ребенок. И такой отец становится слабый, безответственный, неспособный к принятию серьезных решений, легкой добычей для любого врага. Получается, что поразив всех первенцев египтян, Господь лишил их возможности принести в жертву того ребенка, что жил в каждом из них, оставив их беззащитными до конца их дней. Или точнее, египтяне сами пожалели отдать Богу своих первенцев, пожелав остаться беззащитными детьми.
  В этом жертвоприношении, несомненно, есть определенный смысл. Во-первых, избавившись от своей инфантильности, мужчина действительно становился главой семейства, сильным защитником, мудрым управителем, а главное, что его последующие сыновья уже воспитывались мужчинами, в полном смысле этого слова, а не игривыми беззаботными шалунами. И такие сыновья уже были более приспособлены к жизни, у них чувство ответственности было уже гораздо выше, что значительно повышало и крепость их рода.
  А во-вторых, как девственность, препятствовавшая зачатию, а значит и плодоношению, приносилась в жертву, так и здесь, приносилась в жертву инфантильность, как серьезное препятствие зачатию потомства. Ведь зачатие - это удел мужчины, а не ребенка. А ребенок, даже взрослый, если и сможет зачать, то от него можно ожидать только хилое потомство, такое же, как и он сам. Вот поэтому так важно было именно первенца принести в жертву.
  И Авраам воспринял слова Бога столь безропотно, нисколько не сопротивляясь. Он верил в то, что Бог желает его видеть отцом многочисленного народа и сделает все, чтобы Авраам соответствовал своему предназначению. Авраам видимо понимал, что тот ребенок, который народился в нем с рождением Исаака, будет только препятствовать ему, быть мудрым и справедливым отцом народа. Поэтому он, нисколько не сомневаясь, в справедливости решения Бога взял сына своего Исаака и отправился в путь, чтобы принести его в жертву, а вместе с ним и свою инфантильность.
  
  "И простре Авраамъ руку свою, взятии ножь, заклати сына своего.
  И воззва ангелъ Господень съ небесе, и рече: Аврааме, Аврааме. Онъ же рече: се азъ.
  И рече: да не возложиши руки твоея на отрочища, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познахъ, яко боишися ты Бога, и не пощадилъ еси сына твоего возлюбленнаго мене ради" - прочитал Андрей.
  
  Но Андрей почувствовал, что есть еще и третья причина, которую простой логикой объяснить невозможно.
  Бог не допустил того, чтобы Авраам убил своего сына, видимо потому, что на той горе, Авраам мысленно уже принес в жертву того ребенка, что был в нем, избавился от своей инфантильности, стал мужественным и ответственным и свободным. Бог увидел это, и справедливо посчитал, что приносить самого Исаака в жертву уже будет лишним. Возможно это был первый случай бескровной жертвы, жертвы духовной.
  Я, кажется, сказал, ответственным и свободным - удивился Андрей. Но если разобраться, то действительно чем больше ответственности Бог дает человеку, тем у него и больше свободы действия, тем больше его созидательная способность. Кому-то Он дает ответственность исправно выполнять свою работу, кому-то руководить другими работниками, но Серёженьке Бог дал больше - Серёженька ответственен за нас грешных. Серёженька всегда готов не задумываясь отдать жизнь за любого из нас, ради нашего же спасения, поэтому и силы ему Бог дает больше, чем остальным, поэтому и награду свою он получает не в рублях, а в благодати Божьей.
  
  Почему же у современного человека нет никаких ритуалов, связанных с устранением его инфантильности? - размышлял Андрей. Почему же этот момент вообще упускается из виду. Нет, я не имею в виду, чтобы родители буквально сжигали своих первенцев на кострах - Боже упаси. Но избавиться от того ребенка, что подчас крепко сидит в каждом родителе и управляет им, было бы не плохо. Тогда бы мы меньше сталкивались бы с капризными и слабовольными взрослыми, для которых, порой, их капризы, связанные с чувственными удовольствиями стоят на первом месте, а их собственные дети уже на втором. Тогда бы было меньше отцов алкоголиков, азартных игроков и любителей ходить налево. Было бы меньше матерей пребывающих в своих иллюзиях, в своих детских играх, в которых их дети порой присутствуют в качестве кукол, с которыми они делают, что захотят, как в случае мамы той девочки. Но самое ужасное наступает тогда, когда ребенок вырастает, и его мать, ни за что, не желая расставаться со своей любимой игрушкой, не отпускает его от себя, вцепившись в него мертвой хваткой. И такому ребенку порой очень трудно вырваться из объятий своей мамаши, чтобы завести свою семью, продолжить жизнь на земле. Воспитать полноценного человека такие родители вряд ли способны. Но все-таки природа берет свое, и дети сами себя приносят в жертву во спасение своих родителей, как та девочка.
  Впрочем, у современного человека есть Бог, Который учит ежедневному духовному подвигу, ежедневному принесению своей инфантильности в жертву, и не только одну ее, но и все свои пороки. Ну, а если люди Бога забывают, тогда действительно приходит смерть и страшные испытания в виде войн, голода и болезней. Для россиян весь двадцатый век, когда они не просто забыли Бога, а сознательно отвернулись от Него, прошел в самых страшных войнах, какие были за всю историю человечества, через голод и лишения. Неужели этот урок останется непрочувствованным?
  
  
  6
  
  Да, что это я все о других, да о других, а сам-то! - пристыдил себя Андрей. - Ведь и я сам тоже люблю впадать в детство, сам умиляюсь своей детскости, и сам чувствую, как это порой мне мешает.
  А как бы поступил я сам, - вдруг промелькнуло у него в голове - если бы Бог сказал мне принести в жертву моего сына, моего единственного первенца?
  От этой мысли у Андрея помутилось сознание. Появилась тошнота и спазмы в горле, начавшие душить его. Сердце забилось со страшной силой, готовое разорваться у него в груди. Перед глазами вспыхнуло видение, как он по воле Бога положил своего сынишку на вязанку с хворостом и собирается перерезать ему горло, а тот ни о чем не догадывается, смеется, думая, что это всего лишь игра. В глазах у Андрея потемнело, и темнота накрыла непроницаемой пеленой жуткие образы.
  Постепенно темнота спала, и видение стало появляться снова, но уже более отчетливо, в более ярких красках и с новыми подробностями этой драмы.
  Как ни старался Андрей прогнать этот ужас, отвлечься на что-нибудь другое, ничего не помогало. Сын, лежащий на жертвенном костре, готовым вспыхнуть, продолжал стоять перед глазами. Правда детей у Андрея еще пока не было, поэтому в этой драме он сам представал в двух лицах - он сам и в роли жертвователя, и он же, только маленький, в роли жертвы. Он видел, как языки пламени скоро начнут лизать его голое тельце, а он, маленький Андрюша, по-прежнему будет улыбаться и верит своему отцу, ему Андрею, и знать, что тот не может сделать ему ничего плохого.
  Но в какой-то момент Андрею показалось, как ребяческая игривость пропала в глазах малыша, и его взгляд стал серьезным и осмысленным. Андрей смотрел на то, с какой верой в глазах смотрит на него Андрюша, с какой любовью и надеждой. Он как бы хотел сказать ему: смелее папа, не бойся, у тебя все получится, ты должен сделать это, ты просто обязан принести в жертву того ребенка, что прибывает в тебе, чтобы стать полноценным мужчиной и отцом, ради себя, ради меня, ради Бога. И до сознания Андрея начинает доходить вся мудрость этого решения.
  И вот он, повинуясь воле Бога, говорившего с ним через сына, берет в руки остро отточенный нож, одной рукой запрокидывает головку сына, а другой, одним точным и быстрым движением перерезает ему горло. Андрей видел, как кровь сочиться у малыша из горла, а его глаза источают радость за своего отца, сынишка был счастлив и горд за него, за то, что он нашел в себе силы совершить это необходимое жертвоприношение. Сын смотрел на отца с чувством благодарности.
  Запылал костер, разгораясь все сильнее и сильнее, и скоро пламя скрыло от Андрея образ его сына, принесенного в жертву. Потом догорел и сам огонь, и видение исчезло. И тут он почувствовал, как его ослабшие члены наливаются невообразимой силой, как улетучиваются все его прежние страхи, как появляется решительность.
  Сознание Андрея расширилось до необозримых горизонтов. Перед его взором вдруг предстал весь Мир, всю Вселенную и всё живущее в ней в своем бесконечном и неповторимо многообразном движении, весь этот сложный механизм, работающий по замыслу и воли Бога. Он увидел Мир с самого начала его творения, ему стал ясен сам смысл замысла Бога - сотворение наисложнейшего организма воспроизводящего Жизнь. А с познанием Мира появилась и любовь к нему. Мир стал ему дорог, близок и понятен, Мир Жизни, где постоянно что-то бурлило и клокотало, рождалось и умирало, порождая новую жизнь.
  
  Спустя некоторое время, осмотревшись, он осознал, что находится в своей мастерской. За окном уже сгущались сумерки, город зажег свою вечернюю иллюминацию. По одной половине Биржевого моста, который Андрей наблюдал сверху из своего окна, плавно скользили белые огоньки по направлению к нему, и красные, по другой половине моста, в противоположном направлении. Пройдя организованно, в строгом порядке через мост, и белые, и красные огоньки сворачивали одни налево, другие направо и исчезали из глаз, поглощенные тьмой вечернего города. А на смену им так же из мрака города появлялись новые, с одной стороны белые и с противоположной - красные, и процесс этот казался бесконечным.
  Вот так же и мы, из небытия появляемся, и в небытие уходим, так и оставаясь в неведении, а мимо нас проплывают души напрасных жертв, принесенных нами ради нашего сытого благополучия. Они хотят нам что-то сказать, о чем-то, для нас жизненно важном, предупредить, но докричаться они до нас не могут, или мы не желаем их услышать. Поэтому люди исчезают, прожив всю жизнь, так и не поняв, для чего живут, всю жизнь кого-то, принося в жертву, и под конец сами, становясь жертвой своего неведения.
  А мы ведь даже не смотрим своей жертве в глаза, когда перерезаем ей горло. Что это, нам действительно совестно оттого, что не сами возлегли на жертвенник, а подменили себя другим. Или так странно срабатывает наш врожденный инстинкт самосохранения - с одной стороны, приносим в жертву другого, а с другой стороны, понимаем, что делаем что-то противоестественное, не свойственное природе вообще, но все равно делаем, поэтому и боимся посмотреть правде в глаза, чтобы не травмировать свою психику. А может, оттого, что мы интуитивно понимаем, что рано или поздно сами окажемся в роли жертвы и поэтому заранее сопереживаем ей, заранее раскаиваемся в том, что собираемся совершить. И страшно и совестно! Но однажды нам все-таки придется заглянуть своей жертве в глаза, в которых отразится не ее, а наша душа, и это будет пострашнее, чем самому лечь на жертвенник и подставить под нож свое горло.
  Мы сознательно предаем - размышлял Андрей - чтобы спасти свое тело, чтобы продлить существование своей бренной плоти, которая итак рано или поздно умрет. И эти жертвы остаются нами самыми незамеченными. Как само собой разумеющееся мы просим своих знакомых об одолжении, вместо себя выполнить ту или иную незначительную работу. Не понимая того, что отдаем им вместе с этим поручением кусочек своей жизни, которую мы уже никогда не проживем, и лишая их частицы их собственной, которую и они так же никогда уже не проживут. Что наша жизнь должна быть только нашей, никем не прожитой, а их жизнь - это их жизнь, куда вторгаться мы, просто не имеем права.
  А если при этом нас охватывает бредовая идея, и нам кажется, что мы точно знаем, как сделать всех людей счастливыми, то мы начинаем их не только просить, а уговаривать, агитировать, а то и просто насильно заставлять следовать нашей идее. По сути своей, принося их в жертву своему мудрствованию, забирая их жизнь для удовлетворения своей гордыни. Мы не заглядываем каждому в глаза, мы даже не пытаемся узнать их имена, нам это ни к чему. Для нас главное это наша идея, и кому-то за нее нужно платить своими жизнями, иначе грош ей цена. Поэтому для нас все эти затраты вполне естественны, нами оправданы, и сантименты здесь просто лишние.
  Но в один прекрасный момент, когда уже никого не остается чтобы принести в жертву, мы оборачиваемся назад, чтобы посмотреть на творения рук своих. Мы воочию убеждаемся, что принесенные нами жертвы счастливее никого не сделали, даже нас, и мы начинаем интуитивно понимать, что жертвы были напрасными, что любая идея, рожденная на земле, всегда будет слишком ничтожной по сравнению с замыслом Божьим. Что надуманные идеи порождают только напрасные жертвы. Что все жертвы и не напрасные, а вполне оправданные предписаны нам самим Творцом, и других жертв просто быть не может. Надуманные жертвы никогда не смогут заменить жертвы обязательные, а без обязательных жертв Жизнь может прекратиться. Миллионы жизней, миллионы напрасных жертв ради одного только прозрения!
  Но и тогда еще не наступает полного раскаяния, того чудовищно кошмарного осознания всего ужаса, нашими руками совершенного. Лишь погоревав слегка о содеянном, мы расстаемся с самым дорогим, что у нас было в жизни - с нашей идеей, ради которой было пролито столько чужой крови, и ради которой была прожита напрасно наша собственная жизнь, а значит и мы сами стали жертвами нашей же идеи. И теперь мы стоим и смотрим, как полыхает на жертвенном костре самое лучшее, что было у нас в жизни, как тая, исчезают в жарком пламени наша вера, наши надежды, наша любовь. Мы видим, как при этом корежит наши души так, будто это они горят в огне. Мы слышим плач и стоны наших душ, мы чувствуем их боль.
  Но когда догорают последние угольки жертвенного костра, и ветер печали разносит по всему свету пепел нашей скорби, мы начинаем ощущать необычайную легкость наших душ. Мы начинаем осознавать, что на жертвенном костре сгорело все, что отяжеляло нашу душу, что мешало нашей душе парить в свободном полете, радоваться жизни, и наконец-то начинаем понимать, что эта, последняя жертва была не напрасной, что она заметно приблизила нас к пониманию счастья.
  Душа, освободившаяся от тяжести мирской суеты, гордыни, ненависти и злобы, дала свободу и нашему духу, томившемуся под грузом отяжеленной души, и ожидавшим своего часа освобождения. И потому, как он витает, не находя себе покоя, в поисках своего места упокоения, мы начинаем понимать, что та жертва была не последней. Что вместе с метущемся духом и нам будет беспокойно, и мы будем прибывать в постоянной маете и смятении.
  Наконец мы начинаем понимать, что дух может обрести свой покой, только соединившись с Духом Божьим, ибо там его место, оттуда он изошел, туда и должен возвратиться. И последней нашей жертвой становится наш дух, мы отдаем его Богу.
  В руце твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой. Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь - прочел Андрей слова молитвы.
  
  
  7
  
  Да, но не все так просто. Для того чтобы соединиться с Богом, сначала необходимо установить связь с Ним.
  Тут Андрей вспомнил об иконе, что дал ему на реставрацию отец Владимир. Он достал ее из пакета, положил на стол и стал разглядывать более внимательно. На потемневшей доске с поблекшими красками, потерявшими свой цвет, и представлявшими некое единое пятно, слившееся с общим фоном, с трудом угадывался образ Христа Спасителя с выковырянными глазами.
  Андрей вспомнил наставления, которые давал ему отец Владимир и приступил к реставрации. Процесс очищения от копоти и прочих наслоений времени довольно прост, но требует много времени. Андрей взял чистую белую тряпицу, как научил его отец Владимир, смочил ее святой водой, набранной им в храме, и мокрую разгладил на доске. Теперь нужно было ждать, когда она высохнет. Высыхая, тряпица сжималась и тем самым, собирала на себя скопившуюся грязь. И так нужно было проделать несколько раз, а уж потом приступать непосредственно к самой реставрации.
  Мысли в голове Андрея продолжали накатываться одна на другую, и он, выключив свет, чтобы тот не отвлекал его от размышлений, снова сел на подоконник - свое излюбленное место.
  Для чего люди живут, - думал он - неужели только для того чтобы вкусно есть и сладко спать, но ведь и животные так живут. Чем же тогда мы люди от них отличаемся? Только тем, что можем выражать свои мысли словами? Так ведь, уподобляясь животным, скоро и этого лишимся. Уже сейчас некоторые из нас, как Элочка Людоедка обходятся максимум тридцатью словами.
  - Нет, Андрюша, смысл человеческой жизни не в том, чтобы стать бездушным зверем, живущим только одними инстинктами.
  Андрей отчетливо услышал слова, прозвучавшие где-то рядом. Он повернул голову и в полумраке комнаты увидел рядом со столом, на котором лежала под мокрой тряпицей икона, монаха. Он стоял, прижав руки к груди, на которой поблескивал большой наперсный крест. Седые волосы спускались ему на плечи, а длинная седая борода на грудь, но странное дело, поверх подрясника на его плечи была накинута солдатская шинель, а на голову вместо скуфейки была надета солдатская пилотка с красной звездочкой, и на ногах были также солдатские сапоги. Лицо монаха показалось Андрею знакомым, он встал с подоконника, подошел поближе, рассмотрел внимательней и узнал его. Перед ним стоял его дед священник, погибший во время войны, в апреле 1945-го под Дрезденом. Андрей знал деда только по немногим уцелевшим фотографиям, и там он не был седым, а еще молодым человеком, но по рассказам своего отца Андрей всегда представлял его седым, в подряснике и в солдатской шинели.
  
  - Дедушка, как ты тут очутился? - только и смог вымолвить Андрей.
  
  - Ты сам меня позвал и вот я тут. Кто же, как не я сможет объяснить тебе, в чем заключается смысл жизни.
  Слова деда несколько удивили Андрея, он не смог припомнить, чтобы он его звал, но видимо подсознательно искал помощи в ответах на свои вопросы и у него.
  
  - Да, деда, я тебя слушаю. Давай присядем в кресла, и ты мне все расскажешь.
  
  Андрей указал деду на кресло, застеленное шотландским пледом, а сам сел в другое.
  Дед сел, немного подумал и начал говорить.
  
  - Так вот, Андрюша, Бог никак не хотел такой участи человеку, никак не желал в нем видеть животное, ведь всех животных Он уже сотворил. Ему же нужен был помощник в управлении всей вселенной вообще и теми же животными в частности. Именно для этого Бог и сотворил человека, и сотворил он его, в отличие от остальных тварей, по Своему образу и подобию. Бог не хотел, чтобы человек был просто тварью, наделенной определенными превосходствами над остальными тварями, главное, Он хотел, чтобы человек по благодати своей стал подобен богу. Понимаешь, подобен богу не по факту своего творения, а по духу, который Бог вдохнул в него при его творении. Собственно, таким и был Адам первоначально, он, как первый помощник Бога в управлении райским садом и всем, что в нем находилось, был подобен богу по благодати. Был подобен богу, но не был Богом - только это и отличало его от Творца неба и земли. Но однажды, по гордыне своей, искушаемый дьяволом, он отверг благодать Бога, возжелав самостоятельно стать равным Богу по своему своеволию, и сразу лишился подобия божьего, и стал смертным. Потому что тот, кто отворачивается от Бога, поворачивается лицом к смерти.
  С тех пор Бог старается помочь человеку исправить его ошибку, Он всячески помогает ему снова повернуться лицом к Нему и отвратиться от смерти. Бог желает снова увидеть человека в Своем образе и подобии.
  
  - Деда, но ведь Бог всесильный, почему же он не сделает так, чтобы человек снова стал Ему подобен только по одному Его слову?
  
  - Человек сам утратил Его подобие, сам, по справедливости, и должен его возвратить. Чтобы в другой раз знал, что потерять легко, но трудно возвратить утраченное, а заодно, чтобы человек на своей шкуре хорошенько прочувствовал истинную цену подобия божьего.
  
  - Деда, а это возможно?
  
  - Еще как возможно! - старец со значением поднял свой указательный перст к небу - собственно, в этом и заключается смысл жизни для человека. Или ты сомневаешься в Божьем промысле?
  Андрей как-то неуверенно пожал плечами. С одной стороны он не мог не верить своему деду, не мог верить тому, кто уже познал цену смерти, а значит и цену жизни знал лучше всех живых. Но с другой стороны...
  
  - Деда, но ведь в человеке очень много чего есть от животного, а превратиться в животное человеку гораздо проще, чем достичь подобия божьего. Не легче ли пойти человеку по пути наименьшего сопротивления.
  
  - Да, внешне человек похож на животное, но в тоже время, он поставлен Богом отдельно от всего творения, как единственная тварь способная сделаться богом. Сотворив человека по Своему образу, то есть, наделив его разумом, свободной волей, способностью самому творить, любить, и многими другими качествами, которые делают человека личностью, не позволяющей человеку опуститься до животного состояния, Бог поставил человека выше всех остальных тварей. Поэтому человек вряд ли захочет уступать свои позиции в этом превосходстве, вряд ли захочет опускаться до уровня тупой скотины, он всегда будет стараться соответствовать своему статусу человека, коим наделил его Бог, всегда будет тянуться к образу Божьему. Вместе с тем Бог призвал человека стяжать и подобие Божие. Бог Сам призывает его стать подобным богу и не в категории нравственности, а в глубоком личном духовном единении.
  Но многие почему-то считают, что для соединения с Богом достаточно только, очистив свою душу, обратить ее к Богу, стать совестливее, справедливее, целомудреннее, мудрее. Это типично заблуждение, которое упорно проповедуют всякого рода католики, евангелисты, протестанты, баптисты, а вместе с ними и индуисты, буддисты и прочие. Все это, конечно, необходимо для того чтобы соответствовать Его образу, но для соединения с Ним этого будет недостаточно. Так как с Богом нужно соединяться не душой, не чувствами нашими, а духом, только по благодати духа человек может обрести подобие Божие.
  
  - Постой, но ведь не все находят смысл жизни в соединении с Богом, более того, таких наверно и вовсе единицы. В основном, все ищут смысл своей жизни в другом, кто в богатстве, кто в карьере, кто в своей исключительности. Некоторые, правда их единицы, считают смыслом своей жизни в неукоснительном исполнении служебного или гражданского долга, а кто-то в накоплении сакральных знаний. Но все они о Боге, как правило, совсем не думают.
  
  - Много приглашенных, да мало избранных, но Бог призывает всех без исключения. Все же понимают свое счастье в своей силе, в своей защищенности от внешних обстоятельств, совсем забывая, а то и просто не понимая того, что защитить может только Бог, только Он может дать силы и духовные, и нравственные, и телесные. Но люди упорно ищут силу и свою защиту в вещах материальных, в том же богатстве, не понимая, что богатство вещь не постоянная - сегодня есть, а завтра может и не быть вовсе, тогда как Бог прибывает вовеки. Да и земные богатства еще никому не дали здоровья ни телесного, ни тем более духовного, а только вводили человека в постоянную суету и томление духа, нагоняя на него страх, не только потерять свои земные сокровища, но и саму жизнь вместе с ними. Потому как сами по себе земные богатства вещь иллюзорная и к истинным ценностям, укрепляющим истинную жизнь, никакого отношения не имеют. Да и все остальные, стяжающие себе славу, карьеру, суетные земные мудрствования, живут больше своими иллюзиями, извращенными представлениями об истинной жизни. Потому как в их иллюзиях нет места Богу, а значит, и нет жизни, а есть только временное существование, короткая остановка между рождением и смертью и не только физической, но и духовной.
  Что говорить о тех, кто уклоняется от призвания Бога стать богоподобным, кто всячески пытается свернуть с предначертанного им пути. Участь их незавидна. Они постоянно ощущают внутри себя некую пустоту, пытаются заполнить ее суетными никчемными мелочами. А то и вовсе стараются уйти и от земной жизни, находя радости в алкоголе или наркотиках, пытаясь найти в них упокоения, но вместо этого оказываются в тюрьме своего мирка, по-прежнему оставаясь ничтожными и ограниченными, а пустота как была, так и остается.
  
  - Но не все же они конченые грешники, есть вед и такие, кто все свои усилия направляют на свое нравственное совершенствование. Неужели и они, прибывая в иллюзиях, уклоняются от призвания Божьего.
  
  - Если бы все дело ограничивалось только нравственным совершенствованием, то человеку было бы вполне достаточно поучений пророков и праведников и не было бы нужды Христу приходить в мир. А ведь Бог затем и пришел к людям, Сам став человеком, чтобы помочь человеку стать богом. Христос своим Учением и примером показал саму возможность человека соединиться с Богом.
  
  - Да, - задумчиво проговорил Андрей - вот и отец Владимир говорит, что Бог есть жизнь, и отвергающий Бога, в первую очередь, отвергает саму жизнь, обращая, тем самым, свои устремления к смерти, ибо третьего не дано. Единение с Богом, дарующего жизнь, - это единственный смысл жизни, и какой-то другой просто абсурден.
  
  - Но только учти, Андрюша, - седовласый старец снова поднял указательный палец, подчеркивая всю важность того, что он собирается сказать - что само единение с Богом Отцом возможно только через Его Сына. Через Христа Спасителя, через Его тело и кровь, коим является Церковь, наполненная Его Духом. Там Христос принимает нас грешных в Свое Тело, и мы становимся членами Его живого тела. Становясь причастниками Святых Таинств, мы принимаем его тело и кровь, и Его жизнь становится нашей жизнью, а Его кровь - нашей кровью, так мы становимся богами по благодати.
  
  - Странное дело - Андрей потупил свой взор - я причащался только один раз, но так и не смог прочувствовать ни то, как мое тело становится членом Его тела, как Его кровь - моей кровью.
  
  - В свои три года ты еще был мал и несмышлен, но неужели ты забыл ту благодать, в коей ты прибывал первое время после причастия?
  
  Андрей стал вспоминать те далекие времена и ему стало казаться, что действительно, блаженней того времени, пожалуй, у него никогда потом не было.
  
  - Да, но потом-то это все куда-то исчезло?
  
  - Это всё от того, Андрюша, что ты до сих пор прибывал в своих земных представлениях о жизни, и, похоже, тебя это вполне устраивало, так как ты не знал жизни истинной. Ты не знал, что неподготовленному, причастие непонятно. Хотя оно и одаряет своею благодатью, вот только прочувствовать эту благодать не ведающий причастник не в состоянии, как слепой от рождения не ведает той дороги, по которой ступают его ноги, и хорошо, если у такого слепца есть зрячий поводырь.
  Причащению же Святых Таинств должно предшествовать святое смирение. Оно, просто необходимо хотя бы для того, чтобы просто осознать, что смыслом жизни является единение с Богом. Только смирившись, человек может увидеть свою жизненную цель не в нем самом, а в Боге, не в своем мудрствование, а в Его воле.
  А до тех пор, пока в человеке говорит его эгоистичная сущность, пока он верит, что может сам усовершенствовать себя до уровня бога, напрасно проливается кровь жертв невинных. Потому что вне Бога невозможно достичь подобия божьего, а самому человеку это не под силу, поэтому ему постоянно приходится приносить других в жертву, чтобы самому не стать жертвой своего заблуждения. Но из года в год, из столетия в столетие повторяется одно и то же - всегда находится кто-то, кто напрасно пытается достичь совершенства Бога, Его же отвергая. И, что поразительно, по гордыне своей человек даже не замечает, что допускает одну и ту же ошибку, что и его предшественники со времен Адама, который так же поверил, что без Бога сможет стать подобным Ему исключительно своими силами. В результате, отвернувшись от Бога, Адам обрел изгнание из Рая и обрек себя на смерть. Да и все остальные, кто отворачивался от Бога, полагаясь исключительно на свои силы, все они умирали, ни на йоту не приблизившись к подобию Божьему, сами становясь напрасной жертвой своего же суемудрия.
  Поэтому в самом начале своего пути к Богу человеку так необходимо смирении, и не только для того чтобы в Боге обрести свой смысл жизни, но еще и для того чтобы увидеть все свои несовершенства, духовные и душевные болезни и слабости. В свою очередь смирение будет способствовать укреплению веры, без которой единение с Богом просто невозможно.
  
  Старец замолчал, дав время Андрею хорошенько осмыслить его слова, потом сказал - Андрюша, сходи, поменяй тряпицу на иконе, та уже давно высохла.
  Андрей встал, чтобы проверить тряпицу на иконе - материя действительно была сухой. Он снял ее, рассмотрел ту ее часть, что соприкасалась непосредственно с иконой, и заметил на ней следы грязи. Но к его разочарованию сама икона мало чем изменилась, она по-прежнему оставалась такой же блеклой и бесцветной, какой и была до этого, правда, чуточку стала светлее. Он оторвал новую чистую тряпицу, но перед тем, как смочить ее в святой воде, он раскрыл молитвослов и прочитал молитвы, которые ему рекомендовал прочесть перед началом работы с иконой отец Владимир. После, разглаживая тряпицу по доске, он обратил внимание на то, что проделывает это не так как в первый раз, а с верой в положительный результат и пониманием заботливого лекаря, с благодарностью врачующего образ Спасителя.
  
  Смирение - рассуждал Андрей, поудобнее усаживаясь в кресле рядом с дедом - не только открывает человеку глаза на его несовершенства, но и дает ему силы для их исправления.
  
  - Совершенно верно, Андрюша - подхватил его рассуждения дед - собственно, с этого момента и начинается великая брань по искоренению внутренних страстей. Начинается брань со своим эго, мешающим увидеть Бога, брань со своим животным началом, мешающим стать человеком по образу и подобию Божьему. Начинается расчистка внутреннего поля человека от камней и терний, и духовного возделывания его, с тем, чтобы семя Слова Божьего могло упасть на благодатную почву и принести свои плоды.
  
  - И, скорее всего, только такая работа способна приносить должные плоды - Андрей посмотрел на деда, желая услышать от него подтверждение своей догадки.
  
  - Да, наградой человеку в его духовной брани становятся различные добродетели, которые суть разные проявления одной великой добродетели - любви. Там, где любовь, там не место всякому злу и губительным страстям, порождаемых эгоизмом. Ведь корень всякого зла в человеке, в первую очередь, от его гордыни, болезненной любви к самому себе. Но и эта болезнь излечима постом и молитвой, а результатом неустанных духовных трудов является надежда. Ведь когда человек по вере своей достигает некоего совершенства, то он, опираясь на плоды своего труда, вправе надеяться на сближение с Богом.
  
  - Деда, я пробовал поститься так, как постились в прошлом святые старцы, пробовал повторить их духовные подвиги, но у меня из этого ничего не вышло, почему? Может, в те времена люди были другие, или условия жизни более суровые, располагающие к тому, чтобы легко переносить многодневное голодание, не бояться ни жары и не холода и претерпевать другие лишения.
  
  - Времена всегда были суровые, и каких-то других условий пребывания на земле Господь человеку не обещал. А, напротив, предостерегал его, говоря, что в поте лица своего будет человек во все времена добывать хлеб свой насущный, имея в виду, не только пищу телесную, но также и духовную.
  То, что ты изучал жития святых старцев - это хорошо, это спасительно для твоей души. Вот только повторять за кем-то его духовный подвиг не стоит, потому как это и душе твоей не прибавит чистоты, а только будет способствовать укреплению твоей гордыни, а потом, это не безопасно, так как можно впасть в прелесть, то есть стать прельщенным лукавым. Если ты таких несчастных еще не видел, то я тебе о них немного расскажу. Таким, по гордыни их, укрепившейся как раз в результате непомерных постов, начинает казаться, что они уже достигли небесной святости, им всюду мерещатся ангелы и святые, а то и сам Бог, с которым они разговаривают. Но не Бог им является и не святые, а лукавый в их обличие, который и внушает им различные бесовские наущения, желая их погубить. И если вовремя не придти к ним на помощь, то очень часто такие прелестники кончают жизнь самоубийством. Чаще всего, по дьявольскому наущению, выпрыгивают из окна, ведь лукавый внушает им, что они подобно ангелам небесным способны летать.
  Поэтому запомни Андрюша хорошенько, что пост, или какое-нибудь иное служение Господу, это не спортивная забава, и тут ни в коем случае не нужно ставить никаких рекордов. Даже думать об этом не стоит, потому как сами мысли эти настраивают человека не на служение Богу, а возбуждают в нем чувство превосходства над остальными, укрепляют в нем гордыню, а посему, мысли эти от лукавого и не должны соприкасаться со служением Господу. К служению Господу нужно приступать по своему смирению, а не по лукавой гордыне.
  Поститься и молиться всегда нужно по мере своих сил, которые тебе дает Бог. И силы эти всегда будут укрепляться и возрастать, по мере твоего духовного совершенствования. И не нужно повторять духовные подвиги святых отцов. Помни, что каждому человеку Бог дает свой подвиг, по мере его сил. Со временем и ты сможешь совершить свой значительный духовный подвиг, а пока почаще смиряйся.
  И потом, Андрюша, ты уже принес в жертву того ребенка, что пребывал в тебе, и который управлял тобою. Теперь, когда он тебе больше не мешает, тебе будет легче в своих решениях руководствоваться не ребяческими капризами, а волей и верой, и разумением взрослого мужчины.
  
  - Слушай, деда, но ведь и ты пал жертвой, а вместе с тобой и миллионы других.
  
  - Скажу тебе больше - те, кто выжили в той, да и в других бойнях - с них тоже никто тернового венца мучеников не снимал. Ибо Бог дал разум человеку еще и для того, чтобы он осознал, что он вечная жертва в земном мире. И только осознание себя жертвой может подвигнуть человека встать на путь к Богу, принести себя в жертву Ему, чтобы соединиться с Ним.
  
  Переваривая в голове услышанное, Андрей снова подошел к иконе и снял с нее высохшую тряпицу. Сама материя с обратной стороны была совершенно чистой, но контуры на иконе стали проступать четче, да и краски стали более насыщенными. Увиденное, пусть и маленькое чудо, еще больше укрепило в Андрее веру в силу молитвы и святой воды. Следующую тряпицу он разглаживал по доске уже с любовью к Сотворившему это чудо.
  
  Когда Андрей вернулся и сел рядом с дедом, то дед, выждав паузу, произнес:
  - А теперь я тебе расскажу о молитве. Ты сейчас сам смог убедиться в силе молитвы, произнесенной по вере. Именно по вере нашей по нашим делам праведным является Божественная благодать, спасительная сила Божия, незримым таинством, которое мы называем чудом. В повседневной жизни в суете мирских страстей благодать сия заглушается и только молитва способна очистить сердце от мирской скверны и тогда снова можно услышать Христа в своем сердце. Только молитва способна привести в гармонию все силы души.
  Молитву по-настоящему ничто не в состоянии заменить. Да и может ли живой диалог с Богом заменить та же медитация буддистов или индуистов.
  
  В этот момент Андрей с грустью и сожалением вспомнил про свой тополь, созерцая который, он выдумывал себе, что таким образом он познает Бога и Его Творение - вселенную. Теперь, после дедовых слов, он осознал, сколь глубоко было его заблуждение. Он понял, что, по большому счету, никакого познания на самом деле не происходило, была только иллюзия познания, разогревавшая в нем гордыню и чувство превосходства над другими, даже над своими близкими людьми. Да и откуда было взяться знаниям, если это был, всего лишь, диолог с самим собой, лукавая попытка стать подобным богу, но без Бога.
  
  - Для познавшего силу молитвы, силу любви Господа - продолжал дед - все остальные суемудрия уже должны казаться, ну, если и не смехотворными, то достойными всякого сожаления, так как они не способствуют спасению, то есть восхождению к благодати.
  Чтобы тебе было понятно, то я тебе, Андрюша, как художнику скажу, что молитву, пожалуй, можно сравнить с тем же творчеством, какое ты испытываешь при написании картины. Только от твоего, сугубо индивидуального творчества, когда творцом являешься только ты один, в молитве ты соединяешься с Богом и уже творишь вместе с ним, в молитве ты не творец, а сотворец наивысшей мудрости и внеземной красоты. И такое сотворчество гораздо выше земных стараний, потому что возрожденный молитвою дух переполняет от восторга соприкосновения с великой тайной Бытия, что далеко превосходит всякое земное воображение.
  
  - Постой, деда, у меня в жизни было пара моментов, когда я не контролировал ни свои мысли, ни действия, препоручив и мысли и действия кому-то, кто был значительно выше меня и сильнее и лучше меня разбирался в том замысле, каким я старался наполнить те образы, которые творил. А когда приходил в себя, то видел их уже написанными на холсте. Не творил ли я в те моменты вместе с Богом.
  
  - Это сложный вопрос, и лучше тебе об этом не думать. Даже если в тот момент и Бог водил твоей рукой с кистью по холсту, то не стоит обольщаться, лучше подумай о том, что тебе дан лишний повод для смирения. Поверь, смирение будет гораздо спасительнее для твоей души, чем мысль о том, что ты писал картину вместе с Богом.
  Вполне может быть, что во время работы над картиной ты в какой-то момент прибывал в состоянии духовной открытости Богу, близкой к молитвенному, и Он пришел к тебе. Точнее будет сказать, что благодаря своей открытости ты смог приблизиться к Нему. А Бог, Он всегда с нами и среди нас, только мы его не видим, не слышим и не чувствуем Его присутствие. Вот для этого нам и дана молитва, потому как Животворящий Дух Божий является нам только тогда, когда мы пребываем в молитвенном состоянии, в состоянии смиренной открытости Ему. И Он не врывается в нас подобно разрушительному урагану, а входит незримо и неосязаемо, так же проявляя к нам любовь смиренную. Бог любит нас не свысока, а как нежно любящий родитель своего больного ребенка. И для того чтобы почувствовать его заботливое дыхание, нам достаточно открыть Ему свое сердце.
  Особенно молитва необходима перед написанием иконы. Сразу открыв в молитве Богу свое сердце, ты и писать икону будешь вместе с Богом. Он твоею рукой будет писать святые образы, а не ты сам по своему суемудрию - это и есть быть сотворцом Бога. И на такой иконе навсегда запечатлеется Его Дух, который будет помогать людям очиститься от земной скверны, вселять в них веру, будет исцелять их по их вере и кроткой молитве.
  
  - Деда, ты так красиво все говоришь, и когда объясняешь, то все ясно и понятно. Объясни мне тогда, почему я себя плохо чувствовал в первый раз своего сознательного посещения храма.
  
  - Что же тебя в нем не устраивало? - удивился дед.
  
  - Как-то раз, меня буквально за руку привел на службу мой друг. С одной стороны мне все там нравилось и пение хора, и умиротворяющий голос дьякона, да и сама атмосфера, царившая в храме, действовала благостно. Но мне все время казалось, что все вокруг смотрят именно на меня, причем смотрят оценивающе и осуждают за каждое мое неверное действие. Сейчас я вспоминаю, как я сгорал от стыда и хотел побыстрее покинуть церковь.
  
  - Вся беда твоя, Андрюша, была в том, что ты храм воспринял не духом, а душой, чувствами, воспитанными земными представлениями о счастье. Вот твоя приземленная душа и сопротивлялась приятию Божественной благодати, ей это было просто непривычно, это ее пугало. А при общении с Богом нельзя путать духовность с душевностью. Чувства, тем более земные, всегда будут плохим советчиком на пути к приятию духовного. Они никогда не согласятся на слияние твоего духа с Богом и всегда будут этому противиться, только потому, что им рядом с Богом нет места, а будучи невостребованными, они отмирают.
  
  - Да, все так оно и было - сконфуженно потупился Андрей - я потом еще долгое время воспринимал церковь исключительно своими чувствами и переживаниями, стараясь, как новое платье примерить их на себе, и оценить, посмотрев на себя со стороны, идет мне новый наряд, или не очень.
  
  - И что же случилось потом? - дед с интересом посмотрел на внука.
  
  - Сегодня я вынужден был пойти в наш храм и там встретил юродивого Серёженьку. Есть на нашем приходе один блаженный - было, начал Андрей рассказывать деду про юродивого, но дед его прервал:
  - Я знаю Серёжу - божий человек.
  
  - Так вот - продолжил Андрей - он не от мира сего, а от мира Христа и явился для меня проводниками в мир Божий, он научил меня воспринимать Бога не своими чувствами, какими бы они благородными ни были, а соединяться с Ним духом, приближаясь к Его подобию.
  
  - Андрюша, собственно, он и смог подсказать тебе смысл жизни, а именно Богопознание через общение с Ним, а не с тополем, что стоит у тебя под окном. Впрочем, и с тополем тоже можно общаться, но только если ты сможешь разглядеть в нем частицу Бога, как ты разглядел ее в юродивом Серёже. И такое общение поможет тебе видеть частицу бога в других людях в других явлениях, научит тебя всюду видеть Его присутствие.
  
  - Но ведь я тогда стану наверно таким же блаженным, не от мира сего, как Серёжа.
  
  - Но не это тебя должно волновать, а то, что истинное творчество не на холстах, а в творении храма твоей души который так же есть и храм Господний. Подготовить его к освещению Божьей Благодатью - вот истинное творчество. И сие творение совершается всю нашу жизнь, в течение которой мы призваны со смирением осознавать и преодолевать наши немощи во исполнении истинного назначения человека - стяжания Святого Духа Божия. И как ты это будешь делать - это решать тебе самому. Через написание картин, или икон, созерцая частицу Бога в тополе и во всем, что тебя окружает - это не суть важно, у каждого свой путь к Богу, главное чтобы ты никогда про Него не забывал, чтобы Он всегда был перед твоими глазами.
  
  Андрей в очередной раз подошел к иконе, снял с нее высохшую ткань, и его взору предстал образ Спасителя в своем первозданном виде. Линии всех контуров были четко прорисованы, краски на иконе были плотными, располагающими к созерцанию образа Христа во время молитвы, и не яркими, отвлекающими от общения с Богом, не бьющими в глаза своей пестротой. Глаза...
  Андрей развел в чашечке немного грунтовки и осторожно мастихелем нанес его на поврежденные места на иконе, и на этот раз его действиями руководили не только любовь, но и благой страх. Андрей боялся каким-нибудь неосторожным движением, необдуманным действием потерять Его присутствие, которое он стал ощущать, он боялся потерять чувство полноты и вечности, чувство божественного. Андрей боялся, что это чувство уйдет и больше никогда не вернется. Он старательно наносил грунт, а губы его не переставали повторять: Боже, милостив буди мне грешному.
  
  Лишь закончив работу с иконой, Андрей повернул голову в сторону деда, но того в кресле уже не оказалось. Он обвел глазами всю комнату - его не было и в комнате, будто бы и никогда не было. Андрей заметил, что на кресле, где раньше сидел дед, теперь лежала старая Библия, от которой исходили флюиды чего-то вечного и незыблемого, укрепившегося в веках.
  
  
  8
  
  Теперь останется только прописать глаза, подумал Андрей, и икона, можно сказать будет готова. Да, но какие же должны быть глаза у Бога? Добрыми, мудрыми, справедливыми - нет, это все не то - это все наше мирское представление о Боге.
  
  Излучающими Любовь? - пожалуй. А уже в Его Любви каждый для себя найдет и доброту и мудрость и справедливость. Но какая она Божественная Любовь?
  Как я заметил, во все времена Любовь люди изображали так, как они ее сами себе представляли своим земным пониманием, и было видно даже мне, что их представление о Божественной Любви ничего не имеет общего с той Любовью, какая должна быть у Бога. Причем каждый из нас видит и понимает Божественную Любовь по-своему. Да, каждый вкладывает в это понятие свою частичку, но, думаю, даже если собрать все эти частички земного представления вместе, они все равно не приблизят к тому пониманию, какое Он вкладывает в Свою Любовь.
  Глаза Бога должны излучать Свет Истинной Любви, а не то, что представляем себе мы, люди. И Бог должен вкладывать в это понятие Свой Божественный смысл, а не идти на поводу наших земных представлений.
  Он учит нас людей, что каждому дастся по вере его. То есть каждый будет видеть Свет Истинной Любви по своей вере, и понимать по своей вере и по силе своей веры. Кто-то больше, кто-то меньше, кто-то вообще не сможет ничего увидеть, а кто-то, как Серёженька... Видимо, поэтому каждый из нас предлагает свое видение любви, насколько позволяет ему его вера. Получается, что и Он должен излучать нам Любовь по Своему Божественному видению Любви, по Своей Божественной вере. Интересно, а какая же вера у Бога?
  
  Картина Мира перед глазами Андрея стала расплываться, и на смену ей обозначился величественный престол, на котором восседал Христос Вседержитель. Только Он был не такой, каким его изображают на иконах - тридцатитрехлетним молодым человеком. Волосы на Его голове слепили белизной снежных шапок на горных вершинах, они плавно переходили в такую же белую большую пушистую бороду, ниспадавшую Ему на грудь, словно водопад хрустально-чистого горного потока, в клубах предутреннего тумана. И в этой белизне Андрею виделась вся вселенская мудрость Бога, мудрость, освящающая духовную тишину в сердце. Но ликом Он по-прежнему был молод, той молодостью, которая призывает к объединению всех жаждущих познать вместе с Ним вкус Истинной Жизни.
  Андрея охватил благоговейный трепет перед величием Божиим. Он вдруг ясно осознал Кто перед ним и свое ничтожество.
  Величие Господа огромной, вселенской волной накрыло его всего с головой, моментально истребив в нем всю его самость, стерев в его сознание даже малюсенький намек на представление о своей личности. Он почувствовал себя ничем, песчинкой у Его ног. И Андрея это состояние вполне устраивало, он ощутил себя таким, каким он пребывал еще до своего зачатия, в том упоительном состоянии, когда он витал духом над вселенной, будучи и ее частью, и всем Мирозданием одновременно. Он тогда был в Боге, и Бог был в нем. Это было самое блаженное и упоительное состояние.
  Для него, чувство осознания величия Божьего, не показалось чем-то новым, напротив это чувство восхищало Андрея, оно напомнило ему его крещение, всколыхнуло в его памяти то состояние, когда он, сидя в купели, был с Богом, обласканный Его милостью, один на один, как сейчас.
  Единственно, сейчас к чувству блаженного упоения прибавилось еще и чувство благого трепета, и одновременно сквозило чувство некоего страха. Страха потерять Бога, огорчить Его каким-нибудь своим неловким жестом, нелепым словом, суетной мыслью, поэтому Андрей стоял, боясь шелохнуться, боясь даже украдкой заглянуть Спасителю в глаза, чтобы не осквернить его своим невежеством, стоял, опустив голову.
  
  - Андрей, почему ты опускаешь очи долу, почему не смотришь мне в глаза - ласково спросил Христос.
  
  - Не смею, Владыка, так как не достоин - произнес Андрей, опускаясь на колени.
  
  - Смотри, Андрей, и не бойся. Запомни их хорошенько, тебе дано видеть Мои очи, потому как ты избран Мною творить добро во славу Божию.
  Андрей стал медленно поднимать свои глаза до тех пор, пока их взгляды не встретились.
  И перед ним предстал Мир Божественного совершенства.
  
  Андрей увидел Сына Божьего, рожденного в Духе Отцом Своим, рожденного и возлюбленного Отцом Своим. Он видел, как в Отеческой любви Сын познает Родителя Своего и любит Его ответною любовью. В Духе Святом пребывало единство жизни, радость любви и взаимное ведение Отца и Сына. Сам же Святой Дух, будучи Любовью Двух существовал вне себя, но лишь в Отце и Сыне.
  В Его глазах Андрей увидел Любовь, это была Его Любовь, ради которой он жил, которой Он жил, и которая была Им Самим.
  И та Любовь в Нем жила, умирая, но умирала ради того чтобы жить. Любовь, для которой быть значит не быть в себе и для себя, но быть в других и другими. Она умирала для себя, чтобы жить для других и в других безграничным милосердием и долготерпением, кротостью и смирением. Всегда готовая к самопожертвованию, она постоянно жертвовала собой, для других, чтобы потом возродиться в других с новой силой. И это был единственный смысл ее существования - умирая, дарить Жизнь другим, возрождаясь в этой Жизни, многократно усиливая ее.
  
  Сколько времени это продолжалось, он потом не мог вспомнить точно - одно мгновение, или целую вечность, настолько Его глаза были выразительны. Это было состояния неописуемого восторга от прикосновения к необозримому величию и всемогуществу Божию, к Его мудрому всеведению и высочайшей свободе.
  Недавнее видение покинули его, и перед глазами остался только образ Христа, ласково смотревшего на него печальными глазами, полными любви и сострадания. И это наполняло Андрея чувством высокой ответственности, порождавшее мудрое понимание, прежде всего сердцем, а не головой, и дающее свободу в осуществлении своих планов.
  Пока он был с Богом, его не покидало ощущение, что он раньше уже встречался с Его глазами, но тогда он относил это к тому времени, когда он был в Боге и с Богом до своего рождения. А сейчас Андрей узнал глаза, которые встречал уже здесь на земле, обращенные с мольбою к нему, к Андрею, просящими у него помощи, взывающими к его состраданию и благоразумию. Это были глаза того загадочного незнакомца, однажды мелькнувшие в суете серых будней перед ним. Мелькнули запоминающимся на всю жизнь образом, мимо которого Андрей никак не мог пройти. И он все эти годы работал над его портретом, пытаясь механически воссоздать однажды им увиденное.
  Видимо, это был только один из этапов моего приближения к Богу, понял Андрей, когда же он закончился, Он послал мне господина Авдеева с заказом, который перевернул всю мою жизнь.
  Но для чего? Почему Он выбрал на эту роль именно меня? Хотя, конечно, Он стучится в дверь сердца каждого, и дед говорит, что рано или поздно к Нему приходят все. И если вспомнить, то Его внимание к себе, Андрей ощущал постоянно, буквально с первых своих шагов по грешной земле. Но все же... Впрочем, если разобраться, то Он и дал мне больше других, а значит, имеет право и спрашивать с меня больше остальных. И что же будет потом?
  И тут Андрею вспомнились слова деда: "Все мы, Андрюша, жертвы на этой земле. И только осознание себя жертвой может подвигнуть человека встать на путь к Богу, принести себя в жертву Ему, чтобы соединиться с Ним".
  Умерев для себя, возродиться для Бога... - продолжил Андрей мысль деда - умерев для этого мира, родиться в Его Царстве, многократно усилив его - вот истинный смысл Божественной Любви.
  Способен ли я возлюбить Бога так же, как и Он меня возлюбил? Способен ли ответить ему той же любовью? Способен ли пожертвовать собой ради Него так же, как и Он пожертвовал ради меня? Хватит ли у меня на это сил? Впрочем, должно хватить, если только я не отвергну Его любовь ко мне, ибо только Его любовь способна напитать меня силами, необходимыми для воссоединения с Ним.
  А что до этой жизни, то ведь и Сын Божий Своей собственной жизни не имеет, а получает ее от Отца Своего, во исполнении Его воли. Но исполнив волю Отца жертвуя Собой ради Жизни, Сын Божий возрождается в Духе животворящем предвечно на нем почивающим. И Дух Святой есть жизнь Сына, подаваемая Ему от Отца, а другой жизни, Своей собственной, Он не имеет.
  И я, сотворенный по воле Бога, и жить, и поступать должен в соответствии с Законом Им установленном. Я такая же жертва, не принадлежащая себе, а только Богу, ибо все в этом мире принадлежит Ему.
  
  Теперь Андрею стал ближе и понятней смысл наказа Бога Аврааму - Авраам не только должен был принести в жертву свою инфантильность, для обретения сил душевных, чтобы править множеством народов. Авраам должен был сам умереть для этого мира, принося своего сына в жертву, чтобы возродиться в животворящем Духе Божием, многократно усиливающим веру Авраама, необходимую ему для рождения новой жизни его народа, для обретения сил духовных.
  Теперь Андрей понимал, что, искушая Авраама, Бог не только хотел расширить его сознание, чтобы тому было легче впоследствии управлять своими людьми. Андрей понял также, что этим примером Бог наглядно показал Аврааму, то, как и Его Сын является в мир, как Спаситель человечества. Как Он приносит себя в жертву за весь мир, даруя людям Веру в истинного Бога, Надежду во спасение, Собою возрождает угасающую в людях Жизнь, многократно усиливая ее, принося Себя в жертву. Как мир очищается через Веру, и возрождается через Любовь, а сам Он восседая в Духе Святом на престоле, управляет Миром. Бог на этом примере показал Закон производства Жизни на земле, Закон в который должен был поверить Авраам. Он должен был уверовать, что через такую жертву должен пройти каждый, чтобы стать человеком, в полном смысле этого слова, то есть помощником Божиим в управлении Мира.
  Андрей уже мысленно представлял, что именно будет изображено на картине, которую заказал ему таинственный господин.
  
  Тишину и умиротворение, в котором прибывал Андрей, прорезала оглушительная трель звонка, пробежавшая мощным электрическим разрядом по всему его телу. Андрей зажмурился от боли, машинально закрыв руками уши, чтобы воспрепятствовать вероломному вторжению суетного материального мира в его состояние созерцания мира вечного Духа, мира покоя и гармонии. Несмотря на то, что уши были закрыты, звонок продолжал разрываться у него в голове надрывными истеричными воплями, переходящими в колокольный бой тревожного набата. Когда звуки стихли, он пошел открывать входную дверь.
  На пороге стоял господин Авдеев.
  
  - Здравствуйте, Андрей! - поздоровался он - вы позволите мне вас так называть?
  
  Андрей пожал плечами в знак согласия и пригласил его войти.
  
  - Я, как и обещал, зашел к вам через два месяца, чтобы посмотреть, как продвигается работа по моему заказу.
  
  Неужели прошло уже целых два месяца! Андрей посмотрелся в зеркало, висевшее тут же, в прихожей. Он увидел, что на него из зеркала смотрит совершенно незнакомый ему человек. Лицо с впалыми щеками, обросшее небольшой бородкой и глаза... Это были не те глаза, к которым он давно привык, на него смотрели глаза познавшие нечто весьма значительное, то, что находилось по ту сторону земного бытия. Полные грусти и сострадания, нежности и раскаяния, понимания и сопереживания, немного провалившиеся в глазницах, большие миндалевидные глаза смотрели на Андрея из зазеркалья.
  Так значит, это не был сон! Значит, все это было на самом деле! Ноги Андрея сделались ватными, и он плавно опустился на стул стоявший рядом.
  
  - Андрей, что с вами? Вам плохо, может, стоит вызвать врача? - услышал он успуганный голос Николая Николаевича, открыв глаза Андрей увидел взволнованное лицо Авдеева.
  
  - Нет, не надо, уже все в порядке - Андрей встал со стула - пройдемте в мастерскую, ваш заказ готов.
  
  Войдя в комнату, которая служила Андрею мастерской, Авдеев сразу увидел небольшую картину, метра полтора в высоту, еще стоявшую на мольберте. Устремив свой цепкий взгляд на нее, он стал медленно приближаться к ней, пытаясь найти в ней что-то для себя очень важное, для чего даже снял свои очки с затемненными стеклами. Не дойдя до нее метра два, он остановился и стоял, молча разглядывая полотно.
  Заказчик стоял долго, и это стояние Андрею могло показаться вечностью. Впрочем, он ничуть не волновался. На эту работу было потрачено столько сил, что ему уже было все равно, как оценит его работу Авдеев - похвалит ли, поругает. Казалось, с этим стоянием само время остановилось, но и это нисколько не пугало Андрея, он, работая над картиной, давно привык пребывать вне времени. Стоя позади Авдеева, он лишь наблюдал за всем, что тот делал, чисто из любопытства, так как подобных заказчиков у него еще никогда не было.
  Авдеев же, совсем позабыв про Андрея, был полностью поглощен созерцанием полотна, еще пахнувшего краской. Он внимательно вглядывался в то, как маленький Исаак, преисполненный сыновней любовью, помогает преодолевать старенькому Аврааму последние, самые трудные шаги к вершине горы, на которой должно будет произойти жертвоприношение. Как Авраам, послушный воле сына, во всем слушается его, осознавая и себя жертвой в этом таинстве порождения жизни. И как оба они жаждут скорее принести себя в жертву Отцу Небесному во исполнение Его воли.
  
  - Ну что же - наконец проговорил Николай Николаевич, вижу, что я действительно в вас не ошибся. Признаться, не ожидал такой трактовки сюжета, но, должен признать, ваша работа превзошла все мои ожидания.
  Поворачиваясь к Андрею, он увидел лежащую на столе икону.
  
  - Позвольте взглянуть? - он взял со стола икону и подошел к окну, чтобы лучше ее разглядеть.
  Поднеся образ к глазам, он увидел, что с иконы на него смотрит Бог, Освящающий Собою самые потаенные и мрачные уголки души любого, кто обратится к Нему; Несущий уверенность в пришествии Царства Небесного; Укрепляющий силы слабых и больных, Исцеляющий их раны душевные и телесные; Оживляющий мир Своим присутствием, привнося в него гармонию Божественной Любви.
  Восхищенный, Авдеев снова очень долго разглядывал увиденное на иконе, и в конце улыбнулся. Но на этот раз это была благодарная улыбка учителя стараниям своего ученика. Оторвав икону от глаз, он посмотрел на Андрея, их взгляды встретились, и Андрей сразу узнал этот взгляд - на него смотрели глаза его загадочного незнакомца.
   14.01.09
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"