Мельников Игорь Александрович : другие произведения.

Viii ступень Акта Творения Российской цивилизации 1341-1413

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  VIII ступень Акта Творения Российской цивилизации
  со 2 марта 1341-го года по 2 марта 1413-го
  
  "И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй". (Быт. I: 8)
  
  
  Последующее, восьмое уплотнение Духовных Умов "Господства" российского этнического Разума на VIII ступени Акта Творения IV Российской цивилизации образует материальную форму своих Духовных Умов, которые называются "Архангелы". Эти умы составляют Средний чин в Нижней иерархии Духовных умов.
  Эти Небесные Умы, как средние в данной Иерархии, соединяет крайние чины своим общением с ними. Ибо он сообщается с пресвятыми Начальствами и святыми Ангелами; - с первыми тем, что он обращается чрез Начальства к премирному Началу, сообразуется с Ним, сколько возможно, и хранит между Ангелами единение сообразно своему стройному, искусному, невидимому водительству. С последними же сообщается тем, что он, как чин, определенный для научения, приемлет Божественные озарения чрез первые Силы по свойству Иерархии, и передает их с любовию Ангелам, а чрез Ангелов сообщает нам, людям, по мере того, сколько кто способен к Божественным озарениям.
  
  Священное Писание об этой ступени повествует: "И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй". (Быт. I: 8)
  Это говорит о том, что взаимоотношения человека друг с другом, со всем Мирозданием и с Богом приобретают свой статус в виде четко сформулированного Закона - "И назвал Бог твердь небом".
  Пробудившийся дух каждого человека вливается в дух коллективный, во главе которого появляется лидер, как единый управитель всеми органами сложного организма.
  В этот период окрепшая воля коллектива с подачи своего лидера играет большую роль в утверждении нового закона общежития. Коренным образом ломаются все старые, отжившие свое, представления о жизни, а так же формы существования, происходит борьба за утверждение нового, объективного закона - "и был вечер, и было утро".
  
  Человеком план Архангелов воспринимается не посредством мысли, но посредством видения духовного света. Сознание, что действует посредством видения, сознание провидца - это более сильная мощь для знания, чем сознание мыслителя. Понимающая мощь внутреннего видения больше и непосредственнее, чем осознающая сила мысли. Подобное видение способствует различению чуждого от необходимого, очищению от накопившейся скверны, и дальнейшего неприятия всего чужеродного, что тормозит дальнейшее развитие. Именно Духовным Светом плана Архангелов производится основная чистка от скверны и уничтожение всего, что может помешать развитию.
  
  
  Если сравнить VIII ступень с соответствующим восьмым периодом развития плода в утробе матери (63-72 дня) то, в этот период у плода уже сформированы оба полушария головного мозга, и начинает развиваться мозжечок - координационный центр. Подобным же образом и на Руси происходят те же самые преобразования. Москва, как видим, уже вполне состоялась к этому времени, как центр управления, за счет своего авторитета, построенного на взаимоуважении. Роль же мозжечка, как координационного центра, по праву можно отнести к церкви, слово которой, как увидим, на этой ступени станет решающим во многих преобразований Руси.
  Также на восьмом этапе развития формируются лимфатические узлы, в которых образуются лимфоциты - защитные клетки, активно участвующие в уничтожении чужеродных веществ и клеток. Подобно этому явлению и в истории цивилизаций на восьмой ступени происходит своеобразная чистка, освобождение государства от всего того, что ему препятствует развиваться дальше. Для России в целом такими отягощающими факторами на восьмой ступени в первую очередь являлась зависимость от соседей - татар и Литвы, а для церкви - тлетворное влияние других религиозных учений. Проследим, как происходит это очищение.
  
  С середины XIV века в монастырях происходит переход с "келиотского" устава к "общежитийному". Согласно "келиотскому" уставу монастырь состоял из обособленных келий, а жившие монахи имели каждый свое хозяйство, монастырь же, в целом, поэтому не являлся собственником. По "общежитийному уставу", введенному при Сергии Радонежском, монахи должны были отказаться от личной собственности, а монастырь становился общиной с коллективной собственностью и получал возможность широко приобретать имущество, в том числе и земли. Монастырям начинают жаловать земли князья. Именно таким путем создается первоначальное богатство большинства монастырских вотчин.
  Подобным же общежитейным образом, усилиями митрополитов Петра, Феогноста и Алексия, объединилась и вся Русская Православная Церковь, что сделало ее сильной и почитаемой, так что слово митрополита порой являлось решающим в вопросах внешней и внутренней политики государства.
  Но это, если рассматривать положение церкви Руси в целом. В отдельных же ее княжествах, особенно северных - в Новгородском и Суздальском, монахи не спешили переходить на общежитейный устав, предложенный Сергием Радонежским, а старались жить по старому, келиотскому. По большому счету, начало Великого раскола церкви, думаю, следует вести с середины XIV века.
  Но, тем не менее, фактическим управителем государства после смерти Ивана Калиты все же был его крестник митрополит Алексий, человек огромного ума, большого политического кругозора и великой набожности, за что и снискал огромное уважение и поддержку в Руси православной.
  К восьмой ступени Акта Творения Твердь, поставленная Богом, сформировалась настолько, что начинает функционировать, отделяя все чуждое, мешающее дальнейшему развитию. Основными негативными факторами, мешающими нормальному развитию, несомненно, являлись зависимость Руси от Орды, захват Литвой Западной части Руси и, все еще не прекращающиеся междоусобные столкновения в основном из-за великокняжеского стола.
  При Литовском князе Ольгерде (1345 - 1377) литовцы захватили западные и южные русские земли - Чернигов, Киев и Переяславль, а также большую часть Владимирско-Волынского княжества. Точнее было бы сказать, что князья юга и запада сами впустили Ольгерда на свои земли, чтобы освободиться от опеки татар.
  Таким образом, Литва превратилась в Литовско-Русское государство с русским государственным языком, так как подавляющую часть его населения составляли русские. В свою очередь русские князья стали подбивать Ольгерда на то, чтобы тот объединил всю Русь в своем княжестве, но главным препятствием их планов стала Москва.
  
   []
  1 СТУПЕНЬКА - со 2 марта 1341 года по 26 июля 1343-го - время закладки первого камня в основание всей ступени, как отдельного акта творения, и получения директивы основных направлений решения его задач.
  
  Предыдущая VII ступень Акта Творения Российской цивилизации заканчивается тем, что в один год умирают Великий Князь Иван Калита и Хан Капчакский Узбек.
  Узбек особенно запомнился в нашей истории разорением Твери и бедствиями Михаилова рода. Также он был союзник и приятель Папы Венедикта XII, который надеялся склонить его к христианству и коему он дозволял утверждать веру Латинскую в странах Черноморских, особенно в земле Ясов, обращенных Монахом Римским Ионою Валентом. Жена Ханова и сын присылали дары Венедикту, и Генуэзцы, жители Кафы, ездили к нему в качестве Послов Татарских. Но Узбек не думал изменить Алкорану, терпя Христиан единственно как политик благоразумный.
  В 1342 году сын его, Чанибек, подобно отцу ревностный служитель Магометовой Веры, открыл себе путь к престолу убиением двух братьев, и Князья Российские вместе с Митрополитом долженствовали немедленно ехать в Орду, чтобы смиренно пасть пред окровавленным ее троном. С честью и милостью отпустив Симеона Иоанновича, унаследовавшего Великокняжеский стол после своего отца, Хан долго держал Митрополита, требуя, чтобы он, богатый доходами, серебром и золотом, ежегодно платил церковную дань Татарам. Но Феогност ссылался на льготные грамоты Ханов, и Чанибек удовольствовался наконец шестьюстами рублей, даром единовременным: ибо не дерзнул самовольно отменить устава своих предков, а Феогност за его твердость был прославлен нашим Духовенством.
  Все осталось, как было при Узбеке. Один Князь Пронский, Ярослав, сын убиенного Александра, милостью нового Хана распространил свое владение. Гнусный убийца, Иоанн Коротопол, лишился престола и жизни. Провожаемый Киндяком, вельможею Чанибека, Ярослав осадил Иоанна в столице: сей злодей ночью бежал, однако ж не избавился от казни, его умертвили чрез несколько месяцев. К сожалению, Татары, будучи орудиями справедливой мести, не могли действовать бескорыстно: они хотели добычи и пленили многих жителей Переславля Рязанского. Ярослав княжил с того времени в Ростиславле (ныне селе на берегу Оки) и чрез два года умер; а наследники его, кажется, добровольно уступили после сие приобретение сыну Коротопола, Олегу.
  
  * * *
  В отсутствие Симеона Псковитяне воевали с Ливонскими Немцами, которые убили в Летгаллии послов их. Во Пскове начальствовал Князь Александр Всеволодович, коего род нам неизвестен: отмстив немцам разорением сел в юго-восточной Ливонии, он уехал в Новгород, и Псковитяне тщетно убеждали его возвратиться, представляя ему свою защиту, тщетно молили и новгородское Правительство дать им наместника и войско. Так говорит их собственный летописец, прибавляя, что немцы заложили крепость Нейгаузен в границах России на берегу реки Пижвы, что псковитяне, взяв предместье Ругодива, или Нарвы (города, основанного Датчанами в 1223 году), и слыша о сильных вооружениях Ордена, отправили в Витебск послов, которые сказали Ольгерду: "Братья наши, Новогородцы, в злобе своей не помогают нам. Государь! Вступись за утесненных". Но летописец новгородский обвиняет Псковитян в вероломстве: они сами, по его известию, выслали Князя Александра Всеволодовича и, встретив новгородцев, шедших защитить их от Рыцарей, советовали им возвратиться, уверяя, что опасность миновалась и что немцы строят крепость на своей земле.
  Эти события произошли в начале весны, 20 июля. Ольгерд как союзник явился в Псков с дружиною и с братом Кестутием. Они думали идти в Ливонию, но Рыцари, истребив их передовой отряд, вдруг осадили Изборск и, схватив племянника Гедиминова, Любка, изрубили его в куски. Огорченные смертью сего Князя, Ольгерд и Кестутий отказались действовать для спасения осажденных, и жители, не имея ни капли воды, сдались бы, если бы немцы не отступили от города, испуганные, как вероятно, слухом о Литовской силе. Хотя Псковитяне не могли быть весьма довольны союзником, однако ж молили Ольгерда снова принять веру Христианскую, им отверженную, и княжить в их области, надеясь, что в таком случае он будет уже верным ее защитником. Вместо себя Ольгерд дал им сына, именем Андрея, и позволил ему креститься, но как сей юный князь, оставив у них наместника, вслед за отцом уехал в Литву, то граждане для своей безопасности старались помириться с Новгородом и признали верховную власть его над ними.
  
  В то время Новгород сам находился в обстоятельствах неблагоприятных. Пожары истребили большую часть его: конец Неревский, Людин и Славянский; не уцелели ни дом Архиепископа, ни мост, ни богатые церкви: Софийская, Борисо-Глебская и Сорока Мучеников. Люди бежали из домов и жили вне города, на поле, даже в лодках, непрестанно ожидая новых пожаров, так что Архиепископ едва успокоил их церковными ходами и молебнами.
  Другого рода несчастие состояло в дерзости и междоусобии граждан. В начале Симеонова княжения толпа их удальцов опустошила Устюжну и волости Белозерские, которые зависели от Великого Князя. Еще в 1294 году один из знатных бояр новгородских, построив крепость близ границ Эстонских, хотел там властвовать независимо: оскорбленное Правительство велело срыть оную и сжечь его село. Сей пример должного наказания не мог обуздать своевольных: сын умершего посадника Варфоломея, именем Лука, набрал шайку бродяг и, разорив множество деревень в Заволочье, по Двине и Baгe, основал для своей безопасности городок Орлец на реке Емце. Его умертвили жители как разбойника, но чернь новгородская, преданная ему, думала, что он убит слугами Посадника Феодора, и требовала мести. Граждане разделились на два Веча: одно было у Св. Софии за Луку, другое на Дворе Ярослава за Посадника. Архиепископ и Наместник Княжеский едва отвратили кровопролитие.
  
  В 1343 году, однако ж новгородцы были готовы стоять всеми силами за псковитян, которые, в надежде на их дружбу, решились смелее воевать Ливонию, предводимые каким-то князем Иоанном и Евстафием Изборским. Они пять дней не сходили с коней, опустошая села вокруг Оденпе. Магистр Бурхард гнался за ними до границы и с жаром начал битву, в коей россияне, утомленные и гораздо слабейшие числом, купили победу кровью некоторых лучших бояр своих, а немцы лишились славнейшего из их витязей, Иоанна Левенвольда. Между тем в Изборске и Пскове народ был в ужасе: один священник, прибежав с места битвы, объявил, что немцы умертвили всех Россиян, но отправленные гонцы Псковские нашли рать свою уже под стенами Изборска, где князья и воины отдыхали среди пленников и трофеев. Орден заключил мир с городом Псковом, ибо имел опасных неприятелей внутри собственных владений.
  
  
  2 СТУПЕНЬКА - с 26 июля 1343 года по 20 декабря 1345-го - время, когда происходит осознание своего разотождествление с образом, созданном на предыдущем акте творения, на предыдущей ступени, что всегда выражается в попытке реставрации порядка существовавшего на предыдущей ступени.
  
  В 1343 году открылось всеобщее возмущение в Эстонии: народ умертвил множество датчан и немцев, осадил Ревель, взял крепость Эзельскую. Около двух лет продолжалась война кровопролитная: меч и голод истребили большую часть бедных жителей, и Король Датский за 19000 марок серебра уступил Немецкому Ордену все права свои на Эстонию.
  
  В 1345 году в Литве сделалась перемена. Сын Гедиминов, Евнугий, княжил в Вильне, Наримант в Пинске, Кестутий в Троках. Последний вступил в тесный союз с Ольгердом: будучи оба властолюбивы, они условились соединить раздробленное отечество и неожидаемо взяли Вильну с другими городами. Евнутий ушел в Смоленск, Наримант к Хану Татарскому: Ольгерд же, присвоив себе господство над прочими братьями, сделался Владыкою единодержавным. Устроив порядок внутри Государства, сей Князь обратил глаза на Россию: он слышал, что новгородцы явно поносят честь его, сверх того изгнанник Евнутий прибегнул к Великому Князю Симеону, крестился в Москве, названный Христианским именем Иоанна, и хвалился дружбою Россиян.
  
  
  3 СТУПЕНЬКА - с 20 декабря 1345 года по 14 мая 1348-го - время образования основы данного акта творения, проявления света его основного замысла.
  
  Ольгерд вступил в 1346 г. в область Шелонскую: завоевал Опоку и берега Луги, взял 300 рублей дани с Порхова и велел сказать новгородцам: "Ваш Посадник Евстафий осмелился всенародно назвать меня псом: обида столь наглая требует мести; иду на вас". Они вооружились, чтобы сразиться с Литвою.
  Но посадник имел врагов между согражданами, утверждавших, что безрассудно лить кровь многих за нескромность одного чиновника, что лучше принести его в жертву отечеству и тем удовольствовать раздраженного Ольгерда. Другие, уже будучи в походе, согласились с ними и, вернувшись с пути, умертвили Евстафия на Вече. Сие дело, противное всем законам, есть одно из постыднейших в истории Новгородской.
  Ольгерд был доволен уничижением гордейшего из народов Российских и согласился на мир (в 1347 г.), чтобы воевать с Немецким Орденом, коего Великий Магистр чрез несколько месяцев одержал над Литвою блестящую победу, горестную для Витебска, Полоцка и Смоленска, ибо жители сих городов сражались под знаменами Ольгерда.
  
  Гораздо лучше и великодушнее поступили новгородцы в делах с Швецией. Король Магнус вздумал загладить грехи своего нескромного сластолюбия, услужить Папе и прославиться подвигом благочестивым. Он собрал в Стокгольме Государственный Совет и предложил ему силою обратить Россиян в Латинскую Веру, требуя людей и денег. Сие намерение казалось совету похвальным, но Швеция, истощенная корыстолюбием Духовенства, могла только дать людей Магнусу. Король дерзнул прикоснуться к церковным сокровищам, или доходам Св. Петра, презрел неудовольствие Епископов и нанял многих немецких воинов.
  В то время славилась там пророчествами и святостью вдовствующая супруга Вельможи Гудмарсона, дочь Биргерова, именем Бригитта. Она заклинала Магнуса не брать с собою развратных иноземцев, но идти на Россию с одними набожными шведами и готами, достойными воевать для успехов истины, в противном случае грозила ему бедствием. Король смеялся над ее предсказанием и, с войском многочисленным приплыв в 1348 г. к острову Березовому или Биорку, послал объявить новгородцам, чтобы они избрали русских философов для прения со шведскими о Вере и приняли Латинскую, если она будет найдена лучшею, или готовились воевать с ним.
  Архиепископ Василий, посадник, все чиновники и граждане, изумленные таким предложением, благоразумно ответствовали:
  "Ежели Король хочет знать, какая Вера лучше, Греческая или Римская, то может для состязания отправить людей ученых к Патриарху Цареградскому: ибо мы приняли Закон от Греков и не намерены входить в суетные споры. Когда же Новгород чем-нибудь оскорбил Шведов, то Магнус да объявит свои неудовольствия нашим Послам".
  Боярин Козма Твердиславич поехал для свидания с Королем, но Магнус сказал ему, что он, не имея никаких причин к неудовольствию, желает только обратить Россиян на путь душевного спасения, добровольно или оружием. Война началась. Шведы приступили к Орехову, предлагая окрестным жителям на выбор смерть или Папу. Сие безумное насилие воспалило гнев и мужество в новгородцах. Воины стекались к ним из областей в Ладогу. Хотя Орехов (где был еще наместник сына Гедиминова, Нариманта) сдался Магнусу, но потеряв 500 человек в битве на берегах Ижоры, имея недостаток в съестных припасах, видя множество больных в своем войске и зная, что Россияне идут со всех сторон окружить его флот на реке Неве, сей легкомысленный Король уверился в истине Бригиттина предсказания, оставил несколько полков в Невской крепости и возвратился в отечество с одним стыдом и с десятью пленниками, в числе коих были Аврам Тысячский и Козма Твердиславич, взятые в Орехове. Шведские летописцы говорят, что Магнус, овладев сим городком и неволею крестив жителей по обрядам Римской Церкви, великодушно освободил их, что они дали ему клятву склонить всех своих единоземцев к принятию Латинской Веры, но коварно обманули его и действовали после как самые злейшие неприятели Шведов и Папы.
  
  Великий Князь, по-видимому, мало заботился о новгородцах, и только однажды (в 1347 году) жил у них три недели, призванный ими чрез Архиепископа. Слыша о нападении Шведов, он долго медлил, наконец, выступил с войском, но возвратился в Москву за каким-то Ханским делом и вместо себя велел идти в Новгород брату своему Иоанну с Константином Ростовским. А сии князья, сведав, что Орехов завоеван Магнусом, немедленно ушли назад, не приняв, как говорит летописец, Архиепископского благословения, ни челобитья новгородского.
  Вероятно, что не робость, но хитрые намерения политические были тому причиною: Симеон хотел довести сей величавый народ до крайности и воспользоваться ею для утверждения своей власти над оным.
  Вспомогательная дружина Псковская была в их стане под Ладогой: они хотели доказать свою благодарность за сие усердие и торжественно объявили, что знаменитый город Псков должен впредь называться младшим братом Новгорода.
  "Одна любовь и Вера да утвердят искренний, вечный союз между нами! - сказали новгородцы псковитянам: не будем давать вам посадников, не будем требовать вас на суд к Св. Софии, правьте и рядите сами, а для суда Церковного Архиепископ изберет наместника из ваших сограждан".
  Таким образом отчизна Св. Ольги приобрела гражданскую независимость.
  
  
  4 СТУПЕНЬКА - с 14 мая 1348 года по 8 октября 1350-го - время разделения света основного замысла на отдельные составляющие его части, проявление ими своей индивидуальности. Время первого религиозного переживания.
  
  Когда новгородцы в августе месяце 1348 года приступили к Орехову и, видя упорство шведов, решились зимовать в стане, псковитяне, не захотев терпеть ненастья и холода, объявили, что идут обратно в землю свою, разоряемую немцами. Ливонские Рыцари действительно, нарушив тогда мир, выжгли села на границе в области Изборской, Островской и самое предместье Пскова: следственно, обстоятельства извиняли псковитян, и новгородцы, согласные на их отступление, желали единственно, чтобы оно было ночью и, чтобы неприятель не видал его. Но чиновники псковские, в досаду великодушным благодетелям, вывели рать свою из стана в самый полдень, затрубили в трубы, ударили в бубны и тем порадовали Шведов, которые, стоя на валу, громко смеялись. Оставленные Великим Князем и союзниками, новгородцы не впали в уныние, сделали примёт к стенам крепости, взяли оную 24 февраля 1349 года, убив или пленив 800 неприятелей, и торжествовали сей успех как славное происшествие для отечества и веры. Они положили употребить отнятое ими у Шведов серебро на украшение церкви Бориса и Глеба, отправили пленников в Москву к Симеону и, несмотря на худую верность Псковитян, сдержали данное им слово, считая их с того времени уже не подданными, а совершенно вольными в избрании гражданских правителей.
  Чтобы прибавить забот Магнусу с другой стороны его владений, новгородцы из Двинской земли ходили воевать Норвегию, разбили также шведов под Выборгом, наконец, заключив с ними мир в Дерпте, разменялись пленниками, с условием, чтобы область Яскиская, Эграпская и часть Саволакса принадлежали России: Систербек остался границей.
   Договор был подписан Королем, Графом Генриком Голштейнским, Вельможами Турсопом, Геннингом, Священником Вамундом и двумя Готландскими купцами, также новгородским посадником Юрием, тысяцким Авраамом и другими боярами. Хотя Король в 1351 году замышлял новую войну против Россиян и Папа в угодность ему дозволил его витязям ознаменоваться святым крестом, но внутренние раздоры и несчастия Швеции не допустили сего ветреного Монарха вторично безумствовать для мнимого душевного спасения.
  
  Между тем Великий Князь был занят иными делами. Узнав, что Ольгерд, теснимый немцами, прислал к Хану брата своего, Корияда, требовать помощи, Симеон внушил Чанибеку, что сей коварный язычник есть враг России, подвластной Татарам, следственно и самих Татар, а Хан, убежденный представлениями московских бояр, выдал им Корияда с другими послами Литовскими. Столь беззаконное действие могло справедливо раздражать Ольгерда, но вместо злобы, он изъявил Симеону желание быть его другом: ибо тогдашние обстоятельства Литвы не позволяли ему искать новых неприятелей.
  В 1349 году Казимир Польский, нарушив, ранее заключенный, мирный договор с Литвою, по которому от отдал Любарту и Кестутию всю западную Волынию с городом Брестом, отнял у них эти владения, из милости дав Любарту один Луцк, а некоторых частных князей Российских, потомков Св. Владимира, оставив господствовать в их Уделах как своих присяжных. Сие происшествие заставило Ольгерда и братьев его искать дружбы Симеоновой, тем естественнее, что Король Польский, ободренный успехами, вздумал быть гонителем церкви греческой, теснил Духовенство в Волыни и православные церкви обращал в Латинские.
  Граждане стенали: утратив государственную независимость, они еще умели крепко стоять за веру отцов и, гнушаясь насилием Папистов, славили терпимость Литовского Правления, а глас народа единокровного громко отзывался в Москве. Нет сомнения, что и Митрополит ревностно ходатайствовал за Князей Литовских - которые не мешали ему повелевать Духовенством в Волынии - особенно же за Любарта, усердного сына нашей Церкви.
  Великий Князь, согласно с общим желанием, не только освободил Корияда, взяв за него откуп, но вступил и в тесную связь с сыновьями Гедимина, закрепив ее династическими браками: Любарт женился на Ростовской княжне, племяннице Симеона; язычник Ольгерд на его свояченице Иулиании, дочери Александра Михайловича Тверского. Сие второе бракосочетание затрудняло совесть Великого Князя, но Митрополит Феогност благословил оное, в надежде, как вероятно, что Ольгерд рано или поздно будет Христианином, и с условием, чтобы его дети воспитывались в истинной Вере. Изгнанник Евнутий, покровительствуемый Русью, мог безопасно возвратиться в отечество: братья дали ему Удел в Минской области.
  
  В то время, когда Государь Польский веселился и торжествовал свои успехи в Кракове, Литовские Князья в тишине собирали войско, имели тайные сношения с жителями Волынии и, желая еще более усыпить Казимира, обещали ему принять Римскую Веру, так, что Папа, Климент VI, уже готовился послать им знаки Королевского сана. Но хитрость обнаружилась: уверенные в дружбе Московского Князя и пользуясь его содействием для умножения своих ревностных доброжелателей в юго-западной России, Ольгерд, Кестутий и Любарт ударили на Поляков и выгнали их из Волынии. С этого времени четыре народа спорили о древнем достоянии нашего отечества: о Галиции, Подолии и земле Волынской.
  Монголы, по сказанию Флорентийского современного Историка, изгнанные из своих жилищ голодом, около 1351 года ворвались в землю Брацлавскую, где властвовал один из русских князей. Людовик, Король Венгерский, его покровитель, старался вытеснить их оттуда: в 1354 году, вместе с Казимиром Великим, перешел за Буг и взял в плен юного князя Татарского. Однако ж монголы еще несколько лет держались в окрестностях Днестра. Венгрия хотела присвоить себе Галицию и наконец долженствовала уступить оную Польше, а Князья Литовские удерживали в своем подданстве большую часть других западных областей Российских, до самого XVI века, когда Литва и Польша составили одно Государство.
  
  Несмотря на союз Гедиминовых сыновей с Великим Князем, псковитяне сделались неприятелями Литвы. Наместником Андрея Ольгердовича был у них вельможа княжеского рода, именем Юрий Витовтович. в 1349 году убитый немцами, в нечаянном набеге, под стенами Изборска: муж храбрый и благочестивый христианин, оплаканный народом и погребенный в Соборной церкви. Его кончина прервала связь граждан псковских с Литвой. Взяв крепость, заложенную немцами на берегу Нарвы, и гордясь сею удачею, они велели сказать князю Андрею: "Ты не хотел сам управлять нами: мы же не хотим теперь ни твоих наместников, ни тебя". Вследствие чего Ольгерд задержал купцов псковских, отняв у них товары, а сын его, Андрей, княживший тогда в Полоцке, опустошил несколько сел на реке Великой.
  
  
  5 СТУПЕНЬКА - с 8 октября 1350 года по 2 марта 1353-го - время обретения своего статуса каждой разрозненной частью. Время передела территории и сфер влияния, а, соответственно, и время зарождения будущего лидера.
  
  Но хитрый Ольгерд пользовался дружбою Симеона. Сведав, что Великий Князь, недовольный Смоленским владетелем, союзником Литвы, намерен объявить ему войну, Ольгерд желал быть их миротворцем. В 1352 году послы Литовские нашли Симеона, провождаемого братьями и другими Князьями, в Вышегороде, на берегу Протвы, и вручили ему богатые дары вместе с дружеским письмом от своего Государя. Великий Князь уважил его ходатайство, но шел далее к реке Угре: там, встретив послов Смоленских, он заключил мир и возвратился в Москву быть свидетелем и, как вероятно, жертвою ужасного гнева Небесного.
  
  Еще в 1346 году был мор в странах Каспийских, Черноморских, в Армении, в земле Абазинской, Леской и Черкесской, в Орне при устье Дона, в Бездеже, в Астрахани и в Сарае. Пишут, что сия жестокая язва, известная в летописях под именем черной смерти, началась в Китае, истребила там около тринадцати миллионов людей и достигла Греции, Сирии, Египта. Генуэзские корабли привезли оную в Италию, где, равно как и во Франции, в Англии, в Германии, целые города опустели. В Лондоне на одном кладбище было схоронено 50000 человек. В Париже отчаянный народ требовал казни всех жидов, думая, что они сыплют яд в колодези.
  В 1349 году началась зараза и в Скандинавии. Оттуда или из Немецкой земли перешла она во Псков и Новгород: в первом открылась весною 1352 года и свирепствовала до зимы с такою силою, что едва осталась треть жителей. Болезнь обнаруживалась железами в мягких впадинах тела, человек харкал кровью и на другой или на третий день издыхал. Нельзя, говорят летописцы, вообразить зрелища столь ужасного: юноши и старцы, супруги, дети лежали в гробах друг подле друга, в один день исчезали семейства многочисленные. Каждый Иерей поутру находил в своей церкви 30 усопших и более, отпевали всех вместе, и на кладбищах уже не было места для новых могил: погребали за городом, в лесах. Сперва люди корыстолюбивые охотно служили умирающим, в надежде пользоваться их наследством, когда же увидели, что язва сообщается прикосновением и что в самом имуществе зараженных таится жало смерти, тогда и богачи напрасно искали помощи. Сын убегал от отца, брат от брата. Напротив того некоторые изъявляли великодушие: не только своих, но и чужих мертвецов носили в церковь, служили Панихиды и с усердием молились среди гробов. Другие спешили оставить мир и заключались в монастырях или жертвовали церквам свое богатство, села, рыбные ловли, питали, одевали нищих и благодеяниями готовились к вечной жизни. Одним словом, думали, что всем умереть должно.
  В сих обстоятельствах несчастные псковитяне звали к себе Архиепископа Василия благословить их и вместе с ними принести жертву моления Всевышнему: как достойный Пастырь Церкви он спешил их утешить, презирая опасность. Встреченный народом со изъявлениями живейшей благодарности, Василий облачился в ризы Святительские, взял крест и, сопровождаемый Духовенством, всеми гражданами, самыми младенцами, обошел вокруг города. Иереи пели Божественные песни, иноки несли мощи, народ молился громогласно, и не было такого каменного сердца, по словам летописи, которое не изливалось бы в слезах пред Всевидящим Оком. Еще смерть не насытилась жертвами, но Архиепископ успокоил души, и псковитяне, вкусив сладость Христианского умиления, терпеливее ожидали конца своему бедствию. И оно прекратилось в начале зимы 1352 года.
  Василий, без сомнения зараженный язвой, на обратном пути скончался, к великому сожалению новгородцев и примиренных с ними псковитян. Сей Архиепископ был отменно любим первыми: брал всегда ревностное участие в делах правления, строил не только храмы, но и мосты, нужные для удобного сообщения людей, и собственными руками заложил новую городскую стену на другой стороне Волхова. Украсил Софийскую церковь медными, вызолоченными вратами и живописью Греческою. Славился также разумом: был учителем крестного сына своего, Михаила Александровича Тверского, и в образец тогдашних богословских понятий оставил нам письмо к Епископу Тверскому Феодору, доказывая в оном, что "рай и ад действительно существуют на земле вопреки мнению новых еретиков, которые признают их мысленными или Духовными".
  Василий первый из Архиепископов получил от Митрополита крещатые ризы в знак отличия и белый клобук, как пишут, от Патриарха Цареградского, доныне хранимый в Новгородской Софийской ризнице и прежде носимый в Греции теми Святителями, которые были поставляемы из Белого Духовенства.
  
  Скоро язва посетила и Новгород, где от 15 августа до Пасхи умерло множество людей. То же было и в других областях Российских: в Киеве, Чернигове, Смоленске, Суздале. В Глухове и Белозерске не осталось ни одного жителя. Таким образом от Пекина до берегов Евфрата и Ладоги недра земные наполнились миллионами трупов, и Государства опустели. Иностранные Историки сего бедствия сообщают нам два примечания:
  1) везде гибло более молодых людей, нежели старых;
  2) везде, когда зараза миновалась, род человеческий необыкновенно размножался: столь чудесна Природа, всегда готовая заменять убыль в ее царствах новою деятельностью плодотворной силы!
  
  
  6 СТУПЕНЬКА - со 2 марта 1353 года по 26 июля 1355-го - время определения приемлемой формы взаимоотношений друг с другом, с соседями и с Богом.
  
  Летописцы сказывают, что вся Русь испытала тогда гнев Небесный: следственно и Москва, хотя они не упоминают об ней в особенности. Но, тем не менее, в 1353 году, в короткое время скончались там Митрополит Феогност, Великий Князь, два сына его и брат Андрей Иоаннович. Симеон имел не более тридцати шести лет от рождения. Сей Государь, хитрый, благоразумный, пять раз ездил в Орду, чтобы соблюсти тишину в государстве. Пользуясь отменною благосклонностью Хана, исходатайствовал для разоренного Тверского Княжения свободу не платить дани Моголам, и первый, кажется, именовал себя Великим Князем всея Руси, как то вырезано на его печати. Видя внезапную смерть пред собою, он постригся (названный именем Созонта) и Духовным завещанием распорядил свое достояние.
  По кончине первой супруги в 1345 году Симеон сочетался браком с Евпраксиею, дочерью одного из Смоленских князей. Феодора Святославича, управлявшего Волоком в сане наместника, но чрез несколько месяцев отослал ее к отцу, будто бы для того, что "она на свадьбе была испорчена и всякую ночь казалась супругу мертвецом". К общему неудовольствию и соблазну правоверных, Евпраксия вышла за князя Фоминского, Феодора Красного. А Симеон женился в третий раз на Княжне Тверской, Марии Александровне, прижил с нею четырех сыновей, умерших в детстве, и в знак любви отказал ей наследственные и купленные им волости, Можайск, Коломну, все сокровища, золото, жемчуг и пятьдесят верховых коней.
  "Кто из Бояр - пишет Великий Князь - захочет служить моей Княгине, тот, владея нашими селами, обязан давать ей половину дохода. Всем людям, купленным, или за вину взятым мною в рабство, сельским тиунам (приказчикам), старостам, ключникам или женатым на их дочерях, объявляю вечную свободу.
  Вам, любезные братья (ибо Андрей жил еще около шести недель) поручаю супругу и бояр моих и приказываю то же, что нам отец приказывал: живите согласно, не переменяйте уставленного мною в делах государственных или судных, не внимайте клеветникам и ссорщикам, слушайтесь добрых, старых бояр и нашего Владыки Алексия".
  Сей знаменитый Святитель был крестник Иоанна Данииловича, сын Черниговского Боярина, Феодора Бяконта, служившего еще отцу его, и назывался мирским именем Елевферия: в самой цветущей юности возненавидев свет, к огорчению родителей он постригся в Московской Обители Св. Богоявления, за добродетель свою получил сан Митрополитова Наместника и жил в одном доме с Феогностом, 12 лет управляя всеми делами церковными, между тем как Митрополит ездил в Царьград, в Орду и в отдаленные Епархии Российские. Сии путешествия иногда не делали чести Феогносту: Епископы обязывались щедро дарить его, сверх угощения, весьма для них тягостного. Но Алексий не думал о мзде, и с неутомимой деятельностью занимался только общим церковным благоустройством. Поставленный Епископом Владимиру, он гласом народа и Двора Княжеского был назначен заступить место Феогноста, который, готовясь к смерти, писал о том к Патриарху, а Симеон к Императору, Иоанну Кантакузину. Митрополит отправил послами в Царьград Артемия Коробьина и Михаила Грека, Симеон Дементия Давидовича и Юрия Воробьина: они возвратились уже по кончине Великого Князя с благоприятным ответом, чтобы Алексий ехал в столицу Империи для поставления. Еще при жизни Феогноста Терновский Патриарх самовольно объявил Митрополитом России какого-то Инока Феодорита и прислал его в Киев с грамотою, но тамошнее Духовенство не хотело иметь никакого дела с сим новым Патриархом и единодушно отвергнуло Феодорита как самозванца.
  
  В государствование Симеона Князь Юрий Ярославич Муромский обновил древний Муром, издавна запустевший, как сказывают летописцы: то есть он перенес сей город на его древнее место (в 1351 году), построив там дворец и многие церкви; Бояре, купцы начали селиться вокруг дворца, и народ следовал их примеру. Сей Юрий, по Святом Глебе, есть достопамятнейший из Муромских Князей, о коих наша история говорит мало. Ибо они жили тихо от недостатка в силах и со времен Андрея Боголюбского зависели более от Великих Князей Владимирских, нежели от Рязанских, хотя их Удел издревле был областью Рязани.
  
  К церковным достопримечательностям сего времени принадлежит начало Троицкой Лавры, столь знаменитой и по важным государственным делам, коих она была свидетелем. Один из бояр Ростовских, Кирилл, с неудовольствием видя уничижение своего князя и самовольство Московских чиновников в его земле при Калите, не хотел быть свидетелем оного и переехал в городок Радонеж, Удел меньшего брата Симеонова, Андрея. Там охотно селились люди неизбыточные: ибо наместник княжеский давал им льготу и выгоды, Кирилл же, некогда богатый, от разных несчастий оскудел. Двое из юных сыновей его, Стефан и Варфоломей (названный в монашестве Сергием) искали убежища от мирских печалей в трудах святости: первый сделался игуменом Богоявленской обители в Москве, а второй, жив долго пустынником в лесах дремучих, среди безмолвного уединения и диких зверей, близ деревянной церкви Св. Троицы, им созданной, основал нынешнюю Лавру: ибо слава о добродетели его привлекла к нему многих иноков. Строгая набожность и Христианское смирение возвеличили Св. Сергия между современниками: Митрополит, князья, бояре изъявляли к нему отменное уважение, и мы увидим сего благочестивого мужа исполнителем трудных государственных поручений.
  
  В Княжение Симеоново были расписаны в Москве три церкви: собор Успенский, Архангельский и храм Преображения. Первый греческими живописцами Феогноста Митрополита, второй русскими придворными, Захарией, Иосифом и Николаем с товарищами, а третий иностранцем Гойтаном (здесь летописец приводит не имя, а прозвище, Гойтан - это бригадир мастеров). В сие же время отличался в литейном искусстве россиянин Борис: он лил колокола в Москве и Новгороде для церквей Соборных. Греция все еще имела тесную связь с Россиею, присылая нам не только Митрополитов, но и художников, которые учили Русских. Образованная Германия могла также способствовать успеху гражданских искусств в нашем отечестве. Заметим, что при Симеоне начали употреблять в России бумагу, на коей писан договор его с братьями и Духовное завещание. Вероятно, что она шла к нам из Немецкой земли чрез Новгород.
  
  * * *
  По смерти Симеона все князья русские поехали в Орду узнать, кто будет их Главою, а новгородцы особенно послали туда Боярина своего Судокова просить Хана, чтобы он удостоил сей чести Константина Суздальского, благоразумного и твердого. Вопреки им, Чанибек избрал Иоанна Иоанновича Московского, тихого, миролюбивого и слабого.
  
  Еще новый Государь не возвратился из Орды, когда юный Олег Рязанский, сын Коротопола, овладев всем Княжением своего отца, дерзнул восстать на Московское. Он хотел быть совершенно независимым, хотел также отмстить за убиение в Москве предка его, Константина, и снова присоединить к Рязани берега Лопасни, где уже давно и бесспорно господствовали Калитины наследники. Сей предлог войны мог казаться отчасти справедливым, но юноша Олег, преждевременно зрелый в пороках жестокого сердца, действовал как будущий достойный союзник Мамаев: жег, грабил и, пленив Лопаснинского наместника Иоаннова, не устыдился мучить его телесно, наконец дал ему свободу, взяв окуп и заслужив ненависть Москвитян, хвалился любовью Рязанцев, которые, приметив в нем смелость и решительность, в самом деле ожидали от него геройских подвигов.
  
  Кроткий Иоанн уклонился от войны с Олегом, довольный освобождением своего наместника, и терпеливо сносил ослушание новгородцев, не хотевших быть ему подчиненными, до самого того времени, как Суздальский князь, Константин Васильевич, ими любимый, скончался. Тогда, уже не видя достойного соперника для Великого Князя, они приняли наместников Иоанновых, а Чанибек утвердил Нижний, Городец и Суздаль за сыном Константиновым, Андреем, ибо самое ближайшее право наследственное для владетелей русских не имело силы без Ханского согласия. Так Иоанн Феодорович Стародубский по кончине старшего брата, Димитрия, ждал целый год грамоты Чанибековой, без коей он не мог назваться князем сего Удела.
  
  Ольгерд, выдав дочь свою за Бориса Константиновича Суздальского, брата Андреева, и женив племянника, Димитрия Кориядовича, на дочери Великого Князя, старался, несмотря на то, более и более стеснять Россию. Смоленск и Брянск уже давно зависели некоторым образом от Литовского Княжения, как союзник слабый обыкновенно зависит от сильного. Еще не довольный сим правом, Ольгерд хотел совершенно овладеть ими и взял в плен юного Князя Иоанна Васильевича, коего отец получил тогда от Хана грамоту на Удел Брянский.
  
  
  7 СТУПЕНЬКА - с 26 июля 1355 года по 20 декабря 1357-го - время мирного благоустройства, время отделения Божественного от земного.
  
  Василий скоро умер, и Брянск, быв долгое время жертвою мятежного безначалия, наконец (в 1356 году) поддался Литве. Чтобы открыть себе путь к Тверскому и Московскому Княжению, Ольгерд занял было своим войском и городок Ржев, но тверитяне и жители Можайска, встревоженные столь опасным намерением, спешили вооружиться и выгнали оттуда литовцев. С другой стороны Андрей Ольгердович, Князь Полоцкий, все еще злобствовал на псковитян, называя их вероломными изменниками. Те также мстили ему за разбой разбоями в его области, предводимые мужественным Евстафием Изборским.
  
  Внутри России Муром, Тверь и Новгород страдали от междоусобия. Родственник князя Юрия Ярославича Муромского Феодор Глебович, собрав многочисленную толпу людей (в 1355 году), изгнал Юрия, обольстив бояр и вместе с знатнейшими из них поехал искать милости Ханской. Князь Юрий чрез неделю возвратился в Муром, взял остальных бояр и также отправился к Чанибеку. В Орде был торжественный суд между ими. Феодор превозмог: Хан отдал ему не только Княжение, но и самого Юрия, скоро умершего в несчастии. Сим первым и последним раздором князей Муромских заключилась их краткая история, род оных исчез, и столица, как увидим, присоединилась к Великому Княжению.
  
  8 СТУПЕНЬКА - с 20 декабря 1357 года по 14 мая 1360-го - время рождения лидера и установления межличностных отношений. Время генеральной уборки. На этой ступеньке происходит своеобразная чистка, время избавления от всех накопившихся негативов во взаимоотношениях с лидером, которые мешают дальнейшему развитию. Время материального проявления Света данного акта творения.
  
  Вражда между Василием Михайловичем Тверским и племянником его, Всеволодом Александровичем Холмским, не могла быть прекращена ни Великим Князем, ни Митрополитом Алексием, желавшим усовестить их во Владимире, где они для того съезжались (в 1357 году). Василий, особенно покровительствуемый Иоанном, угнетал Всеволода, к огорчению доброго Тверского Епископа Феодора, хотевшего даже оставить свою Епархию, чтобы не быть свидетелем сей несправедливости. Дядя требовал суда в Орде, узнав, что племянник, остановленный на пути Великокняжескими наместниками, проехал туда через Литву, и Хан (в 1358 году) без всякого исследования выдал бедного Всеволода послам Василия, который уже обходился с ним как с невольником, отнимал имение у Бояр Холмских и налагал тяжкие дани на чернь.
  
  В Новгороде был великий мятеж по случаю смены посадника. Симеон и раньше-то мало входил в дела тамошнего внутреннего правления, а Иоанн еще менее, и народ тем более самовольничал, не уважая наместников Княжеских. Граждане конца Славянского, вопреки общей воле, пренебрегли посадника Андреяна, пришли в доспехах на Двор Ярославов, разогнали других граждан невооруженных, даже умертвили некоторых бояр, и выбрали Сильвестра на место Андреяново.
  Софийская сторона хотела отмстить Славянской: обе готовились к войне. В таких случаях одна духовная власть еще не теряла прав своих и могла смягчать сердца, ожесточенные злобою. Владыко Моисей, Схимник, просьбою народа изведенный из двадцатилетнего уединения, чтобы вторично править церковью, и за болезнью принужденный возвратиться в оное, новый Архиепископ Алексий, по жребию избранный из Ключников Софийских, Архимандрит Юрьевский, Игумены явились среди шумного стана воинского: ибо таковым казался весь город. Старец Моисей, опасностью отечества как бы вызванный уже из гроба, благословлял народ, именуя всех своими любезными детьми духовными, и молил их не проливать крови братьев. Мятеж утих; самые неистовые с умилением внимали гласу святого отшельника, стоявшего на Праге смерти, и не дерзнули быть ослушными. Но справедливость требовала наказать виновников действия насильственного и беззаконного: сёла честолюбивого Сильвестра и других вельмож Славянского Конца были взяты на щит, то есть разорены по определению Веча. Пострадали и невинные: ибо осторожная осмотрительность не свойственна мятежному суду народному. На место Сильвестра избрали нового посадника, и город успокоился.
  
  В самой тихой Москве, не знакомой с бурями гражданского своевольства, открылось дерзкое злодеяние, и дремлющее Правительство оставило виновников под завесою тайны. Тысяцкий столицы, именем Алексей Петрович, важнейший из чиновников и подобно Князю окруженный благородною, многочисленною дружиною, был в час заутрени найден мертвый среди городской площади, со всеми признаками убиенного. Кем? - неизвестно. Говорили явно, что он имел участь Андрея Боголюбского и что ближние бояре, подобно Кучковичам, умертвили его вследствие заговора. Народ встревожился: угадывали злодеев, именовали их и требовали суда. В то время некоторые из Московских вельмож - опасаясь, вероятно, громогласного обвинения - уехали с семействами в Рязань к Олегу, врагу их Государя, и слабый Иоанн, дав время умолкнуть общему негодованию, снова призвал оных к себе в службу.
  
  Даже и Церковь Российская в Иоанново время представляла зрелище неустройства и соблазна для Христиан верных. В год Симеоновой кончины Архиепископ Новгородский, Моисей, отправил Посольство к Греческому Царю и к Патриарху жаловаться на беззаконное самовластие Митрополита: вероятно, что дело шло о церковных сборах, коими наши Митрополиты отягчали Духовенство, называя оные учтивым именем даров. Послы, принятые весьма благосклонно, возвратились с дружественными грамотами от Императора Иоанна Кантакузина и Патриарха Филофея, украшенными златою печатаю, как сказано в летописи. Содержание грамот нам неизвестно, но кажется, что Филофей, как хитрый Грек, отделался только ласковыми словами: ибо не хотел ссориться с Российскими Митрополитами, которые никогда не ездили в Царьград без даров богатых. В знак особенного уважения к святителю Моисею он прислал ему крещатые ризы или Полиставрион.
  
  Сия жалоба Новгородского Духовенства на Главу Церкви - вынужденная сребролюбием предместника Алексиева, Феогноста - оскорбляла достоинство Митрополитов. Другое происшествие сделало еще больше соблазна. Патриарх Филофей, вместо одного законного Митрополита для России, поставил в Константинополе двух: Св. Алексия, избранного Великим Князем, и какого-то Романа (вероятно, Грека). Сия новость изумила наше Духовенство, оно не знало, кому повиноваться, ибо Митрополиты были не согласны между собою: Роман же, обязанный Святительством действию корысти, всего более думал о своих доходах и требовал серебра от Епископов. Св. Алексий - не искав чести, по словам летописи, но от чести взысканный - вторично отправился в Константинополь с жалобами на беспорядок дел церковных, и Филофей, желая примирить совместников, объявил его Митрополитом Киевским и Владимирским, а Романа Литовским и Волынским. Несмотря на то, сей последний без дозволения Алексиева жил несколько времени в Твери и вмешивался в дела Епархии, призванный, кажется, Всеволодом Холмским, который сам ездил тогда в Литву. Роман заслужил его благодарность, убедив (в 1360 году) князя Василия Михайловича отдать племянникам третью часть Тверского Княжения, был осыпан почестями и дарами при дворе, но не мог склонить на свою сторону Епископа Феодора, не хотевшего иметь с ним никакого сношения.
  
  Алексий же, более и более славясь добродетелями, имел случай оказать важную услугу отечеству. Жена Чанибекова, Тайдула, страдая в тяжкой болезни, требовала его помощи. Хан писал к Великому Князю:
  "Мы слышали, что Небо ни в чем не отказывает молитве главного Попа вашего: да испросит же он здравие моей супруге!"
  Св. Алексий поехал в Орду с надеждою на Бога и не обманулся: Тайдула выздоровела и старалась всячески изъявить свою благодарность.
  В то время Ханский посол Кошак обременял русских князей беззаконными налогами: милость Царицы прекратила зло, но добрый Чанибек - как называют его наши летописцы - жил недолго. Завоевав в Персии город Таврис (основанный любимою супругою славного калифа, Гарун-Алрашида, Зебеидою) и навьючив 400 верблюдов взятыми в добычу драгоценностями, сей Хан был (в 1357 году) злодейски убит сыном Бердибеком, который, следуя внушениям вельможи Товлубия, умертвил и 12 братьев.
  Митрополит, очевидец столь ужасного происшествия, едва успел возвратиться в Москву, когда Бердибек прислал Вельможу Иткара с угрозами и с насильственными требованиями ко всем Князьям Российским. Они трепетали, слыша о жестоком нраве его: Св. Алексий взял на себя укротить сего тигра; снова поехал в столицу Капчакскую и посредством матери Бердибековой, Тайдулы, исходатайствовал милость для Государства и Церкви. Великий Князь, его семейство, бояре, народ встретили добродетельного Митрополита как утешителя Небесного. И, что было всего трогательнее, восьмилетний сын Иоаннов, Димитрий, в коем расцветала надежда отечества, умиленный знаками всеобщей любви к Алексию, проливая слезы, говорил ему с необыкновенною для своего нежного возраста силою:
  "О Владыко! Ты даровал нам житие мирное: чем изъявим тебе свою признательность?"
  Столь рано открылась в Димитрии чувствительность к заслугам и к благодеяниям государственным!
  Успокоив Россию, Митрополит жил два года в Киеве, оставленном его предместниками, среди развалин и печальных следов долговременного запустения стараясь обновить церковное устройство и велелепие храмов.
  
  Иоанн надеялся княжить мирно, но скоро Царевич Татарский, Мамат-Хожа, приехал в Рязань и велел объявить ему, что время утвердить законный рубеж между Княжением Олеговым и Московским: то есть корыстолюбивый Царевич, уже славный злодеяниями насилия, хотел грабить в обеих землях под видом размежевания оных. Великий Князь, ссылаясь на грамоты Ханские, ответствовал, что он не впустит посла в Московские области, коих границы известны и несомнительны. Ответ смелый; но Иоанн знал, что Мамат-Хожа действует самовольно, без особенного Ханского повеления, знал, может быть и то, что Бердибек уже недоволен сим вельможею, который скоро должен был возвратиться в Орду, где и заплатил там жизнью за убиение какого-то любимца Царева.
  
  Княжив 6 лет, Иоанн скончался Монахом на тридцать третьем году от рождения 13 ноября 1359 года, оставив по себе имя Кроткого, не всегда достохвальное для Государей, если оно не соединено с иными правами на общее уважение.
  Подобно отцу и брату, он написал Духовную, в коей приказывает Москву двум юным сыновьям, Дмитрию и Иоанну, уступая треть ее доходов шестилетнему племяннику, Владимиру Андреевичу, и веля им вообще блюсти, судить и рядить земледельцев свободных, или численных людей; отдает супруге Александре разные волости и часть Московских доходов, а Дмитрию Можайск и Коломну с селами, Иоанну Звенигород и Рузу; утверждает за Владимиром Андреевичем Удел отца его, за вдовствующею Княгинею Симеона и Андреевою, именем Иулианиею, данные им от супругов волости, с тем, чтобы после Иулиании наследовали сыновья великого Князя и Владимир Андреевич, а после Марии один Дмитрий. Из драгоценностей оставляет Дмитрию икону Св. Александра, золотую шапку, бармы, жемчужную серьгу, коробку сердоликовую, саблю и шишак золотые; Иоанну также саблю и шишак, жемчужную серьгу, стакан Цареградский, а двум будущим зятьям по золотой цепи и поясу; отказывает, вместо руги, некоторую долю Княжеских прибытков церквам Богоматери на Крутицах, Успенской и Архангельской в Москве; дает волю Казначеям своим, сельским Тиунам, Дьякам, всем купленным людям, и проч.
  
  
  9 СТУПЕНЬКА - с 14 мая 1360 года по 8 октября 1362-го - время обретения самостоятельности и независимости от своих соседей.
  
  В одно время с Великим Князем Иоанном Иоанновичем умер и Хан Бердибек, быв жертвою своего гнусного распутства, и Кульпа, родственник его, воцарился, имея двух сыновей Христианской Веры, Иоанна и Михаила, обращенных, может быть, Римскими Миссионариями или нашим Епископом Сарайским. Сие важное обстоятельство казалось весьма благоприятным для Христиан, но Кульпа властвовал только 5 месяцев и погиб вместе с сыновьями, убитый Наврусом, одним из потомков Чингисова сына, Туши-хана.
  Князья Руси явились в Орде с дарами, и новый Царь дал Великое Княжение Димитрию Суздальскому, меньшему брату Андрея Константиновича: ибо Андрей, как сказано в некоторых летописях, не захотел сей чести. Современники удивились такой несправедливости, рассуждая, что сын, и еще меньший, не может требовать достоинства, коего не имели ни отец, ни дед его, и что оно принадлежит роду Князей Московских: мнение, основанное единственно на обычае; в самом же деле Андрей и Димитрий Константиновичи были коленом ближе к Ярославу II, нежели внуки Калитины, и малолетство последних также удаляло их от главного престола Российского, окруженного опасностями и заботами.
  
  Избранный Ханом Великий Князь въехал 22 июня 1360 года во Владимир, к удовольствию жителей, обещая, снова возвысить достоинство сей падшей столицы. Он надеялся, вероятно, призвать туда и Митрополита, но Алексий, благословив его на княжение, возвратился в Москву, чтобы исполнить обет Святителя Петра и жить близ его чудотворного гроба.
  Новгород, не любя и боясь самовластия Князей Московских, охотно принял наместников Димитрия Константиновича, а Димитрий, желая только пользоваться Княжескими доходами, согласился на все предложенные ему там условия.
  В то время новгородцы не имели войны, однако ж старались более и более укреплять столицу: взяли казну Софийскую, собранную Архиепископом Моисеем, и поправили каменные городские стены. Духовенство не роптало на такое употребление церковного серебра, рассуждая благоразумно, что отечество и Святая София нераздельны и что безопасность первого утверждает благосостояние церкви.
  Немцы и Шведы не тревожили Новгорода, но хищный Ольгерд устрашал его и всю Россию, непрестанно думая о завоеваниях. По кончине Иоанна Александровича Смоленского он взял город Мстиславль и Ржев, овладел еще прежде Белым, осаждал даже в Смоленске Иоаннова сына, князя Святослава, и беспокоил Тверскую область. Россия, с тайным удовольствием видя междоусобие Монголов, в то же время опасалась быть жертвою Литовского завоевателя.
  
  К тому времени Царство Капчакское явно клонилось к падению: смятение, измены, убийства изнуряли его внутренние силы. Один из полководцев, именем Хидырь, кочевав за рекою Уралом, в 1361 году пришел на берега Волги, обольстил вельмож Ордынских, убил Навруса, Царицу Тайдулу и сделался Великим Ханом. Еще Князья наши рабски повиновались сим хищникам: Константин Ростовский выходил в Орде грамоту на всю наследственную область свою, а Дмитрий Иоаннович, внук Давида Галицкого, на Галич, хотя сей Удел был куплен Иоанном Данииловичем Калитою.
  Великий Князь, брат его Андрей Нижегородский и Константин Ростовский долженствовали пред Ханским послом судиться в Костроме с Болгарами, ограбленными шайкою наших разбойников: князья, отыскав виновных, выдали их и сами поехали в Орду с данью.
  Но Хидырь уже плавал в крови своей, убиенный сыном Темирхожы. Сей злодей царствовал спокойно только шесть дней, в седьмой открылся бунт. Темник Мамай, сильный и грозный, возмутил Орду, умертвил Темирхожу, перешел с луговой на правую сторону Волги и назвал Ханом какого-то Авдула. Явились и другие цари: Кальдибек, мнимый сын Чанибеков, хотел заступить место отца, но скоро погиб. Многие вельможи заключились в Сарае с Ханом Мурутом, братом Хидыревым. Князь Булактемир овладел землею Болгарскою, а Тагай Бездежский Мордовскою (где ныне город Наровчат). Они резались между собою в ужасном остервенении, тысячи падали в битвах или гибли в степях от голода.
  Князья наши не знали, кто останется повелителем или тираном России, и спешили удалиться. Некоторые были ограблены в столице Ханской, другие на возвратном пути, и едва спасли жизнь свою.
  
  Юный Дмитрий Иоаннович Московский также находился в Орде, но успел выехать оттуда еще до Хидыревой смерти и мятежа. Мать, вдовствующая Княгиня Александра, Митрополит Алексий и верные бояре пеклись о благе отечества и Государя, действуя по их внушениям, сей отрок объявил себя тогда соперником Димитрия Суздальского в достоинстве Великокняжеском и звал его на Ханский суд, чтобы решить дело без кровопролития.
  Царство Капчакское уже разделилось, но кто господствовал в Сарае, тот казался еще законным Ханом Орды, и бояре Московские вместе с Суздальскими отправились к Муруту. Вероятно, что сия честь удивила его: угрожаемый со всех сторон опасностями, теснимый свирепым Мамаем и будучи на троне Батыевом только призраком могущества, имел ли он право распоряжаться иными Державами? Однако ж, представляя лицо древних Ханов, Мурут судил Послов и признал малолетнего Дмитрия Иоанновича Главою Князей Русских, для того, как вероятно, что, соединяя знаменитую Московскую Державу с областями Великого Княжения, надеялся воспользоваться его силами для утверждения собственного престола. Но как сей Хан мог послать только грамоту, а не войско Руси, то князь Суздальский не уважил его суда и не хотел выехать, ни из Владимира, ни из Переславля Залесского. Надлежало прибегнуть к оружию.
  Все бояре Московские, одушевленные ревностью, сели на коней и выступили под начальством трех юных Князей, Дмитрия Иоанновича, меньшего брата его и Владимира Андреевича. Бывший Великий Князь не ожидал того, по крайней мере, не дерзнул обнажить меча и бежал в Суздаль. А Дмитрий Московский занял Переславль, с обыкновенными обрядами сел на трон Андрея Боголюбского во Владимире, жил там несколько дней и, вернувшись в Москву, распустил войско, ибо не думал гнать своего предместника, оставив его спокойно княжить в Уделе наследственном.
  
  Таким образом слабая рука двенадцатилетнего отрока взяла кормило Государства раздробленного, теснимого извне, возмущаемого междоусобием внутри. Иоанн Калита и Симеон Гордый начали спасительное дело Единодержавия: Иоанн Иоаннович и Димитрий Суздальский остановили успехи оного и снова дали частным владетелям надежду быть независимыми от престола Великокняжеского. Надлежало поправить расстроенное сими двумя Князьями и действовать с тем осторожным благоразумием, с тою смелою, решительностию коими не многие Государи славятся в Истории.
  Природа одарила внука Калитина важными достоинствами, но требовалось немало времени для приведения их в зрелость, и Государство успело бы между тем погибнуть, если бы Провидение не даровало Дмитрию пестунов и советников мудрых, воспитавших и юного Князя и величие России.
  
  
  10 СТУПЕНЬКА - с 8 октября 1362 года по 2 марта 1365-го - время рождения основной идеи данного акта творения, время обожествления, и возвеличивания земного статуса. Эта идея потом будет питать собой земные умы, при их формировании и одухотворении на данном акте творения.
  
  Дмитрий Иоаннович, удостоенный Великокняжеского сана Мурутом, желая господствовать безопаснее, искал благосклонности и в другом Царе, Авдуле, сильном Мамаевою Ордою: посол сего Хана явился с милостивою грамотою, и Дмитрию пришлось вторично ехать во Владимир, чтобы принять оную согласно с древними обрядами.
  Хитрость бесполезная: угождая обоим Ханам, Великий Князь оскорблял того и другого, по крайней мере, утратил милость Сарайского и, вернувшись в Москву, сведал, что Димитрий Константинович опять занял Владимир: ибо Мурут прислал ему с сыном бывшего владетеля Белозерского, Иоанном Феодоровичем, и с тридцатью слугами Ханскими ярлык на Великое Княжение. Но гнев Царский уже не казался гневом Небесным: юный внук Калитин осмелился презреть оный, выступил с полками, чрез неделю изгнал Димитрия Константиновича из Владимира, осадил его в Суздале и в доказательство великодушия позволил ему там властвовать как своему присяжнику.
  
  Замыслил Великий Князь, не исключено, что и с подачи умных бояр его, мало-помалу искоренить систему Уделов: он выслал князей Стародубского и Галицкого из их наследственных городов, обязав Константина Ростовского быть в точной и совершенной зависимости от Главы России. Изумленные решительною волею отрока господствовать единодержавно, вопреки обыкновению древнему и закону отцов их, они жаловались, но повиновались: первые отъехали к князю Андрею Нижегородскому, а Константин в Устюг.
  
  В сие время Дмитрий Иоаннович лишился брата и матери. Тогда он с двоюродным братом своим, Владимиром Андреевичем, заключил в 1364 году договор, выгодный для обоих. Митрополит Алексий был свидетелем и держал в руках святый крест: юные Князья, окруженные боярами, приложились к оному, дав клятву верно исполнять условия, которые состояли в следующем:
  "Мы клянемся жить подобно нашим родителям: мне, Князю Владимиру, уважать тебя, Великого Князя, как отца, и повиноваться твоей верховной власти, а мне, Дмитрию, не обижать тебя и любить, как меньшого брата. Каждый из нас да владеет своею отчиною бесспорно: я, Дмитрий, частью моего родителя и Симеоновой, ты Уделом своего отца. Приятели и враги да будут у нас общие. Узнаем ли какое злоумышление? объявим его немедленно друг другу. Бояре наши могут свободно переходить, мои к тебе, твои ко мне, возвратив жалованье, им данное. Ни мне в твоем, ни тебе в моих Уделах не покупать сел, не брать людей в кабалу, не судить и не требовать дани. Но я, Владимир, обязан доставлять тебе, Великому Князю, с Удела моего известную дань Ханскую. Сборы в волостях Княгини Иулиании принадлежат нам обоим. Людей черных, записанных в сотни, мы не должны принимать к себе в службу, ни свободных земледельцев, мне и тебе вообще подведомых. Выходцам Ордынским отправлять свою службу, как в старину бывало (сим именем означались татары, коим наши князья дозволяли селиться в русских городах). Если буду чего искать на твоем боярине или ты на моем, то судить его моему и твоему чиновнику вместе, а в случае несогласия между ими решить тяжбу судом Третейским. Ты, меньший брат, участвуй в моих походах воинских, имея под Княжескими знаменами всех бояр и слуг своих: за что во время службы твоей будешь получать от меня жалованье".
  Отнимая Уделы свойственников дальних, Великий Князь не хотел поступить так с ближним, и Княжение Московское оставалось еще раздробленным.
  
  Между тем в Сарае один Хан сменял другого: преемник Мурутов, Азис, думал также низвергнуть Калитина внука, и Димитрий Константинович снова получил Ханскую грамоту на Великое Княжение, привезенную к нему из Орды весною сыном его, Василием, и татарским вельможею Урусмандом; но сей князь, видя слабость свою, дал знать Дмитрию Московскому, что он предпочитает его дружбу милости Азиса и навеки отказывается от достоинства Великокняжеского. Умеренность, вынужденная обстоятельствами, не есть добродетель; однако ж Димитрий Иоаннович изъявил ему за то благодарность.
  Андрей Константинович преставился в Нижнем. Желая наследовать сию область и сведав, что она уже занята меньшим братом его, Борисом, Князь Суздальский прибегнул к Московскому. Древнее обыкновение употреблять людей духовных в важных делах Государственных еще не переменилось: Св. Сергий, Игумен пустынной Троицкой обители, был вызван из глубины лесов и послан объявить Владетелю Нижегородскому, чтобы он ехал судиться с братом к Димитрию Иоанновичу.
  Борис, утвержденный между тем на престоле Ханскою грамотою, ответствовал, что Князей судит Бог. Исполняя данное ему от Митрополита повеление, Сергий затворил все церкви в Нижнем, но и сия духовная казнь не имела действия. Надлежало привести в движение сильную рать Московскую: Димитрий Суздальский предводительствовал ею. Тогда Борис увидел необходимость повиноваться, выехал навстречу к брату, уступил ему Нижний и согласился взять один Городец, а Великий Князь, благодеянием привязав к себе Димитрия Константиновича, женился после на его дочери, Евдокии. Свадьбу праздновали в Коломне со всеми пышными обрядами тогдашнего времени.
  
  Сие происшествие случилось в год ужасный для Москвы. Язва, описанная нами в княжение Симеоново, вторично посетила Россию. Во Пскове она возобновилась через 8 лет (и Князь Изборский, Евстафий, с двумя сыновьями был ее жертвою). А в 1364 году купцы и путешественники завезли оную из Бездежа в Нижний Новгород, в Коломну, в Переславль, где умирало в день от 20 до 100 человек.
  Летописцы говорят о свойстве и признаках болезни таким образом: "Вдруг ударит как ножом в сердце, в лопатку или между плечами; огонь пылает внутри; кровь течет горлом; выступает сильный пот и начинается дрожь. У других делаются железы, на шее, бедре, под скулою, пазухою или за лопаткою. Следствие одно: смерть неизбежная, скорая, но мучительная. Не успевали хоронить тел; едва десять здоровых приходилось на сто больных; несчастные издыхали без всякой помощи. В одну могилу зарывали семь, восемь и более трупов. Многие дома совсем опустели, в иных осталось по одному младенцу".
  
  
  11 СТУПЕНЬКА - со 2 марта 1365 года по 26 июля 1367-го - время появления неформального лидера, появление своего мировоззрения, своего уклада жизни, его внутренней духовной и идеологической подоплеки.
  
  В 1365 году зараза открылась в Ростове, Твери, Торжке: в первом городе скончались в одно время Князь Константин Васильевич, его супруга, Епископ Петр, а во втором вдовствующая Княгиня Александра Михайловича с тремя сыновьями, Всеволодом Холмским, Андреем, Владимиром, их жены, также супруга и сын Константина Михайловича, Симеон, множество вельмож и купцов.
  В 1366 году и Москва испытала то же бедствие. Сия жестокая язва несколько раз проходила и возвращалась. В Смоленске она свирепствовала три раза: наконец (в 1387 году) осталось в нем только пять человек; которые, по словам летописи, вышли и затворили город, наполненный трупами.
  
  Москва незадолго до язвы претерпела и другое несчастие: пожар, какого еще не бывало и который слывет в летописях великим пожаром Всесвятским, ибо начался церковью Всех Святых. Сей город разделялся тогда на Кремль, Посад, Загородье и Заречье: в два часа или менее огонь, развеваемый ужасною бурею, истребил их совершенно. Многие Бояре и купцы не спасли ничего из своего имения. Видя, сколь деревянные укрепления ненадежны, Великий Князь в общем совете с братом, Владимиром Андреевичем, и с Боярами решился построить каменный Кремль и заложил его весной 1367 года.
  Надлежало, не упуская времени, принимать меры для безопасности отечества и столицы, когда Россия уже явно действовала против своих тиранов: могли ли они добровольно отказаться от господства над нею и простить ей великодушную смелость? Мурза Ординский, Тагай, властвуя в земле Мордовской или в окрестностях Наровчата, выжег нынешнюю Рязань. Олег соединился с Владимиром Димитриевичем Пронским и с князем Титом Козельским (одним из потомков Св. Михаила Черниговского), настиг и разбил Тагая в сражении кровопролитном. Столь же счастливо Дмитрий Нижегородский с братом своим, Борисом, наказал другого сильного монгольского хищника, Булат-Темира. Сей Мурза, овладев течением Волги, разорил Борисовы села в ее окрестностях, но бежал от наших князей за реку Пьяну. Многие Татары утонули в ней или были истреблены Россиянами, а сам Булат-Темир ушел в Орду, где Хан Азис велел его умертвить. Сии ратные действия предвещали важнейшие события.
  
  
  12 СТУПЕНЬКА - с 26 июля 1367 года по 20 декабря 1369-го - время переосмысления мироустройства на всех уровнях - на бытовом, идеологическом и духовном, и приведение его к объективному, с точки зрения данного плана рассудка, рационально-утилитарному пониманию. Время жертвоприношения I степени, когда приносится в жертву то, что не жалко.
  
  Великий Князь, готовясь к решительной борьбе с Ордою многоглавою, старался утвердить порядок внутри отечества. Своевольство новгородцев возбудило его негодование: многие из них, под названием охотников, составляли тогда целые полки и, без всякого сношения с Правительством, ездили на добычу в места отдаленные. Так они в 1364 году ходили по реке Оби до самого моря с молодым Вождем Александром Обакуновичем и сражались не только с иноплеменными Сибирскими народами, но и с своими Двинянами.
  Сей же Александр и другие смельчаки в 1367 году отправились вниз по Волге на 150 лодках, умертвили в Нижнем великое число татар, армян, хивинцев, бухарцев, взяли их имение, жен, детей. Затем вошли в Каму, ограбили многие селения в Болгарии и возвратились в отчизну, хвалясь успехом и добычею. Узнав о том, Великий Князь объявил гнев новгородцам, велел захватить их чиновника в Вологде, ехавшего из Двинской области, и сказать им, что они поступают как разбойники и что купцы иноземные находятся в России под защитою Государя. Правительство, извиняясь неведением, нашло способ умилостивить Дмитрия.
  
  Сама язва не прекратила междоусобия Тверских князей. Василий Михайлович Кашинский, долговременный неприятель Всеволода Холмского, ссорился и с братом его, Михаилом Александровичем (княжившим прежде в Микулине) за область умершего Симеона Константиновича. Дядя хотел быть Главою Княжения, а племянник доказывал, что он, будучи сыном брата старшего, есть наследник его прав и властелин всех частных Уделов. Они хотели решить тяжбу судом духовным: уполномоченный для того Митрополитом, Тверской Епископ обвинил дядю, но долженствовал сам ехать в Москву для ответа: ибо Василий и брат Симеонов, Иеремий Константинович, жаловались на его несправедливость Святому Алексию. Сие дело казалось неважным: открылись следствия несчастные для Твери и Москвы.
  Юноша Михаил имел достоинства, властолюбие и сильного покровителя в знаменитом Ольгерде Литовском, женатом на его сестре. Зная, что великий Князь и Митрополит держат сторону Василия, зная также намерение первого господствовать самодержавно над всею Россиею, Михаил уехал в Литву.
  Пользуясь его отсутствием, Василий и Иеремий гнали усердных к нему бояр и, предводительствуя данною им от Дмитрия Московскою ратью, опустошили Михаилову область, в надежде, что он не дерзнет возвратиться. Но Михаил спешил отмстить дяде и брату, ведя с собою войско Литовское. Он взял Тверь, пленил свою тетку и думал осадить Кашин, где заключился Василий, однако ж Епископ примирил их, с условием, что дядя уступит старейшинство племяннику и будет довольствоваться областью Кашинской.
  
  Князь Московский участвовал в сем мире и подтвердил его. Но прозорливые советники Димитриевы, боясь замыслов Михаила, который назвался Великим Князем Тверским и хотел восстановить независимость своей области, употребили хитрость: наученный ими Иеремий Константинович, приехал к Дмитрию с новыми жалобами, требуя, что бы он взял на себя распорядить Уделы в Твери.
  
  "Михаила позвали в Москву дружелюбно и ласково: сам Св. Алексий обнадежил его в безопасности, уверяя, что суд великого Князя навсегда утвердит тишину в Тверских владениях. Слово Митрополита и святость гостеприимства не дозволяли страшиться обмана. Михаил желал видеть столицу Дмитрия (уже славную тогда в России), узнать его лично, беседовать с благоразумными вельможами Московскими: он въехал гостем, но сделался невольником. Нарядили Третейский суд, хотели предписывать законы Михаилу, удалили от него бояр Тверских и содержали их как пленников в разных домах с Князем. Обман, недостойный Правителей мудрых! и виновники не воспользовались оным." - Этот эпизод "Истории государства Российского" Карамзин Н.М. писал по летописи Киприана, с которым мы познакомимся чуть позже. Киприан откровенно не любил Москву, а особенно ее Князя Дмитрия Донского, поэтому в своей летописи он всячески старался очернить его, с чем мы еще не раз столкнемся.
  Что же касается этого случая, то на самом деле Великий Князь Дмитрий и митрополит Алексий пригласив тверского князя Михаила Александровича в Москву, заключили мирное соглашение, без всякого принуждения. Единственно, этот мир оказался непрочным, так как он не устраивал русских князей Твери, Смоленска и остальных, попавших под вассальную зависимость Литвы. Но, главное, он не устраивал самого Ольгерда, который и отреагировал на это мгновенно.
  
  Собрав многочисленные полки, 21 ноября 1368 года Ольгерд во главе литовских, тверских и смоленских полков вторгся в пределы Московского княжества с братом Кестутием, также поседевшим в битвах, и с сыном его, отроком Витовтом, будущим Героем, грозным для всех народов соседствующих.
  Дмитрий не готов был к такому удару. Высланный им под Волоколамск сторожевой полк был разгромлен на реке Тросна ратью Ольгерда, и Князю Дмитрию ничего другого не оставалось, как укрыться у себя в Кремле.
  Три дня Ольгерд стоял под стенами, грабил церкви, монастыри, не приступая к городу: каменные стены и башни устрашали его, а зимние морозы не позволяли ему заняться трудною осадою. Довольный корыстью и множеством пленником, он удалился, гоня перед собою стада и табуны, отнятые у земледельцев и городских жителей, вышел из Руси и хвалился тем, что она долго не забудет сделанных им в ней опустошений. В самом деле, Великое Княжество не видало подобных ужасов в течение сорока лет, или со времен Калиты, и сведало, что не одни Татары могут разрушать Государства.
  
  Потрясенная нашествием Литвы Москва имела нужду в отдыхе: Великий Князь возвратил Михаилу спорную область Симеона Константиновича, но не замедлил снова объявить ему войну: принудил его вторично бежать в Литву, взял Зубцов, Микулин и пленил множество людей, чтобы ослабить державу опасного противника. Раздраженный бедствием своего невинного народа, Михаил вздумал свергнуть Дмитрия посредством Татар. Уже Мамай силою или хитростию соединил так называемую Золотую, или Сарайскую Орду, где царствовал Азис, и свою Волжскую; объявил Ханом Мамант-Салтана и господствовал под его именем. Вероятно, что он был недоволен Дмитрием или, находясь в дружелюбном сношении с Ольгердом, хотел угодить ему, по крайней мере, выслушав благосклонно Михаила, дал ему грамоту на сан Великого Князя. Посол Ханский должен был ехать с ним во Владимир. Но времена безмолвного повиновения миновали: конные отряды Московские спешили занять все пути, чтобы схватить Тверского Князя, и Михаил, ими гонимый из места в место, едва мог пробраться в Вильну.
  
  
  13 СТУПЕНЬКА - с 20 декабря 1369 года по 14 мая 1372-го - время формирования единой централизованной системы управления всеми органами.
  
  Одержав победу над Крестоносцами Немецкими, седой Ольгерд наслаждался или скучал тогда миром. Жена его, сестра Михаилова, усердно ходатайствовала за брата, а Дмитрий сделал Литве новую, чувствительную досаду, посылав воевод Московских осаждать Брянск и тревожить владения союзника ее, князя Смоленского. Ольгерд решился вторично идти к Москве, как скоро болота и реки замерзли от первого холода зимнего.
  Несколько тысяч земледельцев шли впереди, прокладывая прямые дороги. Войско не останавливалось почти ни днем, ни ночью, не смело ни грабить, ни жечь селений, чтобы не тратить времени, и в исходе ноября 1370 года приступило к Волоку Ламскому, где начальствовал храбрый, опытный муж, Василий Иванович Березуйский, один из князей Смоленских, верный слуга Димитриев. Три дня бились под стенами, и рать многочисленная не могла одолеть упорства осажденных, так что Ольгерд, потеряв терпение, с досадою удалился от ничтожной деревянной крепости, ибо время казалось ему дорого. Но Россияне оплакивали своего знаменитого начальника: неприятельский воин скрылся во рву и, видя Князя Березуйского стоящего перед городскими воротами, ударил его сквозь мост копиьм. Сей верный сын отечества, довольный спасением города, посвятил Небу последние минуты жизни: он скончался Монахом.
  
  6 декабря 1370 г. Ольгерд и правая рука его, мужественный Кестутий, расположились станом близ Москвы, с ними был и князь Смоленский Святослав. Они 8 дней разоряли окрестности, сожгли Загородье, часть Посада и вторично не дерзнули приступить к Кремлю, где сам Дмитрий начальствовал.
  Митрополит Алексий находился тогда в Нижнем Новегороде, к сожалению народа, всегда ободряемого в опасностях присутствием Святителя. Но Великий Князь и бояре, предвидя следствие взятых ими мер, спокойно ожидали оного. Брат Димитриев, Владимир Андреевич, стоял в Перемышле с сильными полками, готовый ударить на Литовцев с тылу, а Князь Владимир Димитриевич Пронский вел к Москве Рязанское войско.
  Ольгерд устрашился и требовал мир, уверял, что, не любя кровопролития, желает быть вечно нашим другом, и в залог искренности вызвался отдать дочь свою, Елену, за Князя Владимира Андреевича. Великий Князь охотно заключил с ним перемирие до Июля месяца.
  Несмотря на то, сей коварный старец шел назад с величайшею осторожностью. Боясь тайных засад и погони, он столь мало верил святости Государственных договоров и чести народа, имевшего причину ненавидеть его, как жестокого злодея России!
  
  Не только страх быть окруженным полками Российскими, но и другие обстоятельства вселяли в Ольгерда сие нетерпеливое желание мира, а именно, новые неприятельские замыслы Немецкого Ордена. Вдобавок ко всему оттепель, испорченные дороги, разлитие рек и трудность доставать съестные припасы могли иметь гибельные следствия для войска в земле неприятельской. Одним словом, Ольгерд, думая только о себе, забыл пользу своего шурина и не включил его в договор мирный.
  
  В 1371 году, оставленный зятем, Михаил вторично обратился к Мамаю и выехал из Орды с новым ярлыком на великое Княжение Владимирское. Хан предлагал ему даже войско, но сей князь не хотел оного, боясь подвергнуть Россию бедствиям опустошения и заслужить справедливую ненависть народа, он взял только Ханского посла, именем Сарыхожу, с собою.
  Узнав о том, Дмитрий во всех городах Великого Княжества обязал бояр и чернь клятвою быть ему верными и вступил с войском в Переславль Залесский. Тщетно враг его надеялся преклонить к себе граждан Владимирских, они единодушно сказали ему: "У нас есть Государь законный; иного не ведаем". Тщетно Сарыхожа звал Дмитрия во Владимир слушать грамоту Хана: Великий Князь ответствовал: "К ярлыку не еду, Михаила в столицу не впускаю, а тебе, послу, даю путь свободный".
  Наконец сей вельможа татарский, вручив ярлык Михаилу, уехал в Москву, где, осыпанный дарами и честию, пируя с князьями, с боярами, славил Димитриево благонравие. Михаил же, видя свое бессилие, возвратился с Мологи в Тверь и разорил часть соседних областей Великокняжеских.
  
  Между тем грамота Ханская оставалась еще в его руках. Сильный Мамай не мог простить Дмитрию двукратное ослушание, имея тогда войско готовое к нападению на Русь, к убийствам и грабежу. Великий Князь долго советовался с боярами и с Митрополитом, надлежало или немедленно восстать на Татар, или прибегнуть к старинному уничижению, к дарам и лести. Успех великодушной смелости казался еще сомнительным: избрали второе средство, и Дмитрий, без сомнения зная расположение Мамаево, решился ехать в Орду, утвержденный и сем намерении Монголом Сарыхожею, который взялся предупредить Хана в его пользу. Народ ужаснулся, воображая, что сей юный, любимый Государь будет иметь в Орде участь Михаила Ярославича Тверского и что коварный Сарыхожа, подобно злодею Кавгадыю, готовит ему верную гибель. По крайней мере, никто не мог без умиления видеть, сколь Дмитрий предпочитает безопасность народную своей собственной, и любовь общая к нему удвоилась в сердцах благодарных. Митрополит Алексий провожал его до берегов Оки, там усердно молился Всевышнему, благословил Дмитрия, бояр, воинов, всех княжеских спутников и торжественно поручил им блюсти драгоценную жизнь Государя доброго. Он сам желал разделить с ним опасность, но присутствие его было нужно в Москве, где оставался Совет Боярский, который уже по отбытии Дмитрия заключил мир с Литовскими Послами вследствие торжественного обручения Елены, Ольгердовой дочери, за Князя Владимира Андреевича: свадьба совершилась чрез несколько месяцев.
  
  С нетерпением ожидали вестей из Орды. Суеверие, устрашенное необыкновенными явлениями естественными, предвещало народу государственное бедствие. В солнце видны были черные места, подобные гвоздям, и долговременная засуха произвела туманы, столь густые, что днем в двух саженях нельзя было разглядеть лица человеческого, птицы, не смея летать, станицами ходили по земле. Сия тьма продолжалась около двух месяцев. Луга и поля совершенно иссохли, скот умирал, бедные люди не могли за дороговизною купить хлеба. Печальное уныние царствовало в областях Великокняжеских. Думая воспользоваться оным, Михаил Тверской хотел завоевать Кострому, однако ж взял одну Мологу, обратив в пепел Углич и Бежецк.
  
  В исходе осени усердные Москвитяне были обрадованы счастливым возвращением своего Князя: Хан, Царицы, Вельможи Ордынские и в особенности Темник Мамай, не предвидя в нем будущего грозного coпротивника, приняли Дмитрия с ласкою, утвердили его на Великом Княжении, согласились брать с оного дань гораздо умеренную прежней и велели сказать Михаилу: "Мы хотели силою оружия возвести тебя на престол Владимирский, но ты отвергнул наше предложение, в надежде на собственное могущество: ищи же покровителей, где хочешь!"
  Милость удивительная, но варвары уже чувствовали силу Князей Московских и тем дороже ценили покорность Дмитрия. В Орде находился сын Михаилов, Иоанн, удержанный там за 10000 рублей, коими Михаил был должен Царю. Дмитрий, желая иметь столь важный залог в руках своих, выкупил Иоанна и привез с собою в Москву, где сей юный князь жил несколько времени в доме у Митрополита, но, согласно с правилами чести, был освобожден, как скоро отец заплатил Димитрию означенное количество серебра. Михаил же оставался неприятелем Великого Князя: воеводы Московские, убив в Бежецке наместника Михаилова, опустошили границы Тверские.
  
  
  14 СТУПЕНЬКА - с 14 мая 1372 года по 8 октября 1374-го - время проявления своеволия и свободомыслия, время нигилизма. Время, когда обостряется сверх чувствительность, которая позволяет прочувствовать ситуацию изнутри.
  
  В 1372 году объявился новый неприятель, который хотя и не думал свергнуть Дмитрия с престола Владимирского, однако ж всеми силами противоборствовал его системе единовластия, ненавистной для Удельных Князей: то был смелый Олег Рязанский, который еще в правление Иоанна Иоанновича показал себя врагом Москвы.
  Озабоченный иными делами, Дмитрий таил свое намерение унизить гордость сего Князя и жил с ним мирно: Рязанцы ходили даже помогать Москве, теснимой Ольгердом. Не опасаясь уже ни Литвы, ни Татар, Великий Князь скоро нашел причину объявить войну Олегу, неуступчивому соседу, всегда готовому спорить о неясных границах между их владениями. Воевода, Димитрий Михайлович Волынский, с сильною ратью Московскою вступил в Олегову землю и встретился с полками сего князя, не менее многочисленными и столь уверенными в победе, что они с презрением смотрели на своих противников. Рязанцы, прибавляет Летописец, бывали искони горды и суровы: суровость не есть мужество, и смиренные, набожные Москвитяне, устроенные Вождем искусным, побили их наголову. Олег едва ушел.
  Великий Князь отдал Рязань Владимиру Димитриевичу Пронскому, согласному зависеть от его верховной власти. Но сим не кончилась история Олегова: любимый народом, он скоро изгнал Владимира и снова завоевал все свои области, а Дмитрий, встревоженный иными, опаснейшими врагами, примирился с ним до времени.
  
  * * *
  Михаил, все еще имея тесную связь с Литвою, всячески убеждал Ольгерда действовать с ним заодно против Великого Князя, уверяя его, что время укрепит Дмитрия в мужестве и властолюбии. Что сей Государь, столь еще юный, рано или поздно отмстит ему за двукратную осаду Москвы и захочет возвратить отечеству прекрасные земли, отнятые Литвою от Руси, что надобно низвергнуть опасного неприятеля или по крайней мере частыми нападениями ослаблять его силу.
  Вечный мир, клятвенно утвержденный в Москве Литовскими послами, и новый брачный союз с домом ее Князей произвели единственно то, что Ольгерд не захотел сам предводительствовать войском, а послал Кестутия, Витовта, Андрея, сына своего, и князя Димитрия Друцкого разорять наше отечество. Не уступая брату ни в скорости, ни в тайне воинских замыслов, Кестутий весною 1373 года осадил Переславль, столь внезапно, что схватил многих земледельцев на полях и Бояр, выехавших в села для хозяйственных распоряжений. В такое время, когда едва сошел снег и глубокие реки находились в полном разливе, никто не ожидал неприятеля внутри России. Впрочем, сие Литовское впадение было одним быстрым набегом: Кестутий выжег предместье, но снял осаду и соединился с войском Михаила, который опустошил села вокруг Дмитрова, взяв окуп с города. Обе рати двинулись к Кашину, истребили селения вокруг его и также взяли дань с граждан, а князя Михаила Васильевича, преданного Димитрию, обязали клятвою быть подвластным Тверскому. На обратном пути Литовцы злодействовали и в самых владениях их союзника, Михаил же, оставив наместников в Торжке, величал себя победителем.
  
  Но победа еще ожидала его. Не зная, кто останется Главою России, Михаил или Дмитрий, новгородцы еще в 1370 году дали на себя грамоту первому, обещая ему повиноваться как своему законному Властителю, если Хан утвердит его в Великокняжеском достоинстве. Когда же Дмитрий возвратился из Орды с Царскою милостью, тогда они заключили с ним договор противиться общими силами Михаилу, Литве и Рижским Немцам: Великий Князь обязывался самолично предводительствовать войском или прислать к ним брата, Владимира Андреевича. Сведав, что Михаил занял Торжок, новгородцы спешили выгнать оттуда его наместников, ограбили всех купцов Тверских и взяли с жителей клятву быть верными их древнему Правительству.
  Немедленно обступив Торжок 31 мая 1373 года, Михаил требовал, чтобы виновники сего насилия и грабежа были ему выданы и чтобы жители снова приняли к себе Тверского наместника. Бояре новгородские ответствовали надменно, сели на коней и выехали в поле с гражданами. Мужество и число Тверитян решили битву: смелый Воевода Новгородский, Александр Абакумович, победитель Сибирских народов, и знаменитые товарищи его пали мертвые в первой схватке, другие бежали и не спаслися: конница Михаилова топтала их трупы, и Князь, озлобленный жителями, велел зажечь город с конца по ветру. В несколько часов все здания обратились в пепел, монастыри и церкви, кроме трех каменных, множество людей сгорело или утонуло в Тверце, и победители не знали меры в свирепости. Они обдирали донага жен, девиц, монахинь, не оставили на образах ни одного золотого, ни серебряного оклада и с толпами пленных удалились от горестного пепелища, наполнив 5 скудельниц мертвыми телами. Летописцы говорят, что злодейства Батыевы в Торжке не были так памятны, как Михаиловы.
  
  Совершив сей подвиг, Тверской князь готовился к важнейшему. Набег Кестутиев, прервав мирную связь между Литвою и Россиею, должен был иметь последствие, и старец Ольгерд хотел предупредить Дмитрия. Зная твердо путь к его столице, со многочисленным войском устремился к оной, шел, по своему обыкновению, без отдыха и, соединившись 12 июля с Михаилом близ Калуги, думал, что Москвитяне увидят его только на Поклонной горе.
  Но знамена Великого Князя уже развевались в поле: передовой отряд Московский, быстро ударив на Ольгердов, гнал бегущих до самого их главного войска. Русское стало против Литовского, готовое к бою, числом одно не уступало другому: надлежало одолеть искусством или храбростью. Между двумя станами находился крутой овраг и глубокая дебрь: ни те, ни другие не хотели сойти вниз, чтобы начать битву, и несколько дней миновало в бездействии, коим воспользовался Ольгерд для предложения мира. С обеих сторон желали оного: если бы Россияне одержали верх, то Литовцы, удаленные от своих границ, могли быть истреблены совершенно; если бы Ольгерд победил, то Дмитрий предал бы ему Русь в жертву.
  Первый имел выгоду опытности, но самая сия опытность не позволяла ему верить слепому случаю, от коего нередко зависит успех или бедствие на войне. Зная же, что так называемый вечный мир есть пустое слово, они заключили единственное перемирие от 1 августа до 26 октября 1373 года. И вельможи Литовские именем Ольгерда, Кестутия и союзника их, Святослава Смоленского, а Бояре Российские именем Великого Князя и брата его, Владимира Андреевича, написали договор, включив в него с одной стороны князей Тверского и Брянского, с другой же Рязанских, названных великими. Главные условия были таковы: "Нет войны между нами. Путь нашим Послам и купцам везде свободен. Князь Михаил должен возвратить все похищенное им в областях Великого Княжения во время трех бывших перемирий и вывести оттуда своих наместников, а буде они не выедут, то Дмитрий может их взять под стражу и сам управиться с Михаилом в случае новых его насилий: Ольгерду же в таком случае не вступаться за шурина. Когда люди Московские, посланные в Орду жаловаться на князя Тверского, успеют в своем деле, то Дмитрий поступит, как угодно Богу и Царю, чего Ольгерд не должен ставить ему в вину. Михаилу нет дела до Великого Княжения, а Дмитрию до Твери, они ведаются только чрез послов. Князь Литовский обязан возвратить Дмитрию сию договорную грамоту, буде вздумает по истечении срока возобновить неприятельские действия".
  Таким образом, старец Ольгерд завершил свои завоевания Руси, которые могли бы иметь гораздо вреднейшее следствие для ее целости, если бы он нашел в Дмитрии менее бодрости и неустрашимости.
  
  Ольгерд не рассудил за благо нарушить перемирия и года два не беспокоил России. Иные опасности явились: медленно, но грозно восходила туча над Великим Княжением от берегов Волги. Еще Дмитрий соглашался быть данником Монголов, однако ж не хотел терпеть насилия с их стороны.
  Вопреки слову, данному Ханом, послы Мамаевы, приехав в 1374 году в Нижний с воинскою дружиною, нагло оскорбили тамошнего князя, Димитрия Константиновича, и граждан: сей Князь, исполняя, как вероятно, предписание Московского, велел или дозволил народу умертвить послов, с коими находилось более тысячи Мамаевых воинов: главного из них, Мурзу Сарайку, заключили в крепости с его личной дружиной.
  Прошло около года, когда объявили Сарайке, что он должен проститься с товарищами и что их будут содержать в разных домах. Испуганный сею вестью Мурза ушел от приставов, вбежал в дом Епископский, зажег оный и с помощью слуг своих оборонялся: они пустили несколько стрел и едва не ранили самого Суздальского Епископа, Дионисия; но скоро пали все жертвою народной злобы.
  
  Неизвестно, старался ли Димитрий Константинович или Великий Князь оправдать сие дело пред судилищем Ханским: по крайней мере гордый Мамай не стерпел такой явной дерзости и послал войско опустошить пределы Нижегородские, берега Киши и Пьяны, где начальствовал Боярин Парфений и где через несколько дней не осталось ничего, кроме пепла и трупов.
  
  
  15 СТУПЕНЬКА - с 8 октября 1374 года по 2 марта 1377-го - время конкретных дел и решений. Время свержения существующих властителей.
  
  Сия месть не могла удовлетворить гнев Мамаев: он поклялся погубить Дмитрия, и Российские мятежники взялись ему в том способствовать. Уже упоминалось о знаменитости Московских чиновников, называемых тысяцкими, которые, подобно князьям, имели особенную благородную дружину и были, кажется, избираемы гражданами, согласно с древним обычаем, чтобы предводительствовать их людьми военными.
  Дмитрий упразднил сей важный сан, неприятный для самовластия Государей и для бояр, обязанных уступать первенство чиновнику народному. Последний Московский тысяцкий, Василий Васильевич Вельяминов, умерший схимником, оставил сына, именем Ивана, хотевшего, может быть, заступить место отца. Недовольный Великим Князем, он вместе с богатым купцом Некоматом ушел к Михаилу Тверскому и представил ему случай воспользоваться злобою Мамая на Дмитрия, чтобы отнять Владимир у Московского Князя. Отправив коварного Вельяминова и Некомата к Хану, Михаил сам ездил в Литву и, воернувшись в Тверь, получил из Орды грамоту на Великое Княжение. Мамай обещал ему войско: Ольгерд также. Не дав им времени исполнить столь нужное обещание, легкомысленный князь Тверской объявил войну Дмитрию, послал своих наместников в Торжок и сильный отряд к Угличу.
  
  Великий Князь оказал деятельность необыкновенную, предвидя, что он в одно время может иметь дело и с Тверитянами, и с Литвою, и с Монголами: гонцы его скакали из области в область, вслед за ними выступали полки. Собралось войско, многочисленное, прекрасное, на равнинах Волока. - Все князья Удельные, или служащие Московскому, находились под его знаменами: Владимир Андреевич, внук Калитин, Димитрий Константинович Суздальский с двумя братьями и сыном, князья Ростовские, Василий и Александр Константиновичи, с двоюродным их братом, Андреем Феодоровичем, Иоанн Смоленский, Василий Ярославский, Феодор Михайлович Моложский, Феодор Романович Белозерский, Василий Михайлович Кашинский (сын умершего Михаила Васильевича), Андрей Стародубский, Роман Михайлович Брянский, Роман Симеонович Новосильский, Симеон Константинович Оболенский и брат его, Иоанн Торусский. Некоторые из сих князей - например, Смоленский и Брянский - не были Владетельными, ибо в Смоленске правил Святослав, дядя сего Иоанна, а в Брянске сын Ольгердов. В Стародубе и Белозерске уже властвовали наместники Московские. Оболенск, Торусса и Новосиль, древние Уделы Черниговские в земле Вятичей, подобно Ярославлю, Мологе и Ростову, зависели тогда от Великого Княжения, однако ж имели своих особенных владетелей, потомков Св. Михаила Черниговского.
  Дмитрий, взяв Микулин, 5 августа 1375 года осадил Тверь. Он велел сделать два моста чрез Волгу и весь город окружить тыном. Начались приступы кровопролитные. Верные Тверитяне никогда не изменяли князьям своим: говели, пели молебны и бились с утра до вечера, гасили огонь, коим неприятель хотел обратить их стены в пепел, и разрушили множество туров, защиту осаждающих. Все Михаиловы области были разорены Московскими воеводами, города взяты, люди отведены в плен, скот истреблен, хлеб потоптан, ни церкви, ни монастыри не уцелели, но Тверитяне мужественно умирали на стенах, повинуясь князю и надеясь на Бога.
  Осада продолжалась три недели: Дмитрий с нетерпением ждал новгородцев, которые появились, наконец, в его стане, пылая ревностью отплатить Михаилу за бедствие Торжка. Еще сей князь, видя изнеможение своих воинов от ран и голода, ободрял себя мыслию, что Ольгерд и Кестутий избавят его в крайности: Литовцы действительно шли к нему в помощь; но, узнав о силе Дмитриевой, возвратились с пути. Тогда оставалось Михаилу умереть или смириться: он избрал последнее средство, и Владыка Евфимий со всеми знатнейшими Тверскими боярами пришел в стан к Дмитрию, требуя милости и спасения.
  
  Великий Князь показал достохвальную умеренность, предписав Михаилу условия не тягостные, согласные с благоразумной политикой. Главные из оных были следующие:
  "По благословению отца нашего Алексия, Митрополита всея Руси, ты, князь Тверской, дай клятву за себя и за наследников своих признавать меня старейшим братом, никогда не искать Великого Княжения Владимирского, нашей отчины, и не принимать оного от Ханов, также и Новгорода Великого. А мы обещаемся не отнимать у тебя наследственной Тверской области. Не вступайся в Кашин, отчину Князя Василия Михайловича, отпусти захваченных бояр его и слуг, также и всех наших, с их достоянием. Возврати колокола, книги, церковные оклады и сосуды, взятые в Торжке, вместе с имением граждан, ныне свободных от данной ими тебе присяги, да будут свободны и те, кого ты закабалил из них грамотами. Но предаем забвению все действия нынешней Тверской осады: ни тебе, ни мне не требовать возмездия за убытки, понесенные нами в сей месяц. Князья Ростовские и Ярославские со мною один человек. не обижай их, или мы за них вступимся. Откажись от союза с Ольгердом: когда Литва объявит войну Смоленскому - тогда уже союзнику Димитриеву - или другим князьям, нашим братьям: мы обязаны защитить их, равно как и тебя. В рассуждении Татар поступай согласно с нами: решимся ли воевать, и ты враг их, решимся ли платить им дать, и ты плати оную. Когда я и брат мой, Князь Владимир Андреевич, сядем на коней, будь нам товарищ в поле, когда пошлем воевод, да соединятся с ними и твои".
  
  Довольный смирением гордого соперника, Дмитрий оставил Михаилу все права Князя независимого и название Великого, подобно Смоленским и Рязанским Князьям. Новгородцы же заключили особенный договор с Михаилом, который обязался дать свободу их пленникам, Житым (зажиточным), или нарочитым (не принадлежащим к дворянскому сословию, не входящим в дружину князя) и простым людям, возвратить товары, отнятые у купцов новгородских. Восстановить древние границы между обеими землями, соблюдать правила доброго соседства, не стоять за беглых рабов, должников, и проч. Сия междоусобная война, счастливая для Великого Князя, была долгое время оплакиваема в Тверских областях, разоренных без милосердия: ибо воевать значило тогда свирепствовать, жечь и грабить.
  Дмитрий, руководствуясь обычаем как уставом народным, не заслужил упреков от современников, которые, напротив того, славили его великодушие: ибо он не захотел совершенно истребить Твери и свергнуть Михаила с наследственного престола. Летописцы тем более клянут истинных виновников сего бедствия, Ивана Вельяминова и Некомата, которые, дерзнув чрез несколько лет возвратиться в Великое Княжение, были казнены всенародно, к устрашению подобных им злодеев. Народ Московский, долго уважая и любя отца Иванова, чиновника столь знаменитого, с горестью смотрел на казнь сего несчастного сына, прекрасного лицом, благородного видом, она совершилась на древнем Кучкове поле, где ныне монастырь Сретенский.
  
  В 1376 году Великий Князь, распустив часть войска, послал другую на Болгаров (волжских) с воеводою, князем Димитрием Михайловичем Волынским, женатым на его сестре, Анне. Сей князь - один из потомков Святополка и, как вероятно, или Романа Галицкого - выехав из Волыни служить Государю Московскому, усердствовал отличаться подвигами мужества.
  Казанская Болгария, еще прежде Руси покоренная Батыем, с того времени зависела от Ханов, и жители смешались с Монголами. Мурза Булактемир, как мы упоминали, овладел ею в 1361 году, после властвовал там Осан, неприятель Димитрия Константиновича Суздальского, сверженный им в 1370 году.
  Взяв с собою Посла Ханского - следственно, действуя с согласия Мамаева - сын Димитриев, Василий, и брат, князь Городецкий, ходили с войском в Болгарию: приняли дары от Осана, но возвели на его место другого князя. Новый поход Россиян в сию землю имел важнейшую цель: Великий Князь, уже явный враг Монголов, хотел подчинить себе Болгарию. Сыновья Димитрия Суздальского соединились с полками Московскими и приближались к Казани (16 марта), городу славному в нашей истории.
  Казанцы встретили Россиян в поле: многие из них выехали на верблюдах, думая видом и голосом сих животных испугать наших коней; другие надеялись произвести то же действие стуком и громом: но видя неустрашимость Россиян, побежали назад. Войско Российское, истребив огнем села их, зимовища, суда, заставило двух Болгарских правителей, Осана и Махмат-Салтана, покориться Великому Князю. Они дали ему и Димитрию Суздальскому 2000, а на воинов 3000 рублей, и приняли в свой город Московского чиновника или таможенника: следственно, обязались быть данниками Руси. Ободренная сим успехом, она готовилась к дальнейшим подвигам.
  
  Следует отметить, что в 60 - 70-е года XIV столетия в Орде произошла большая смута из-за власти. За двадцать лет трон сменили около двадцати ханов. Этот период истории Золотой Орды летописцы назвали "Великой замятней".
  Этой сумятицей сумел воспользоваться митрополит Алексий, и получил грамоту от очередного хана, удостоверяющую, что великое княжение является непосредственным правом московских князей из династии Ивана Калиты. Таким образом, был отменен лествичный закон престолонаследования Киевской Руси, и утвержден новый принцип наследования - династический.
  
  
  16 СТУПЕНЬКА - со 2 марта 1377 года по 26 июля 1379-го - время революций, государственных переворотов, смена власти, время смены формального лидера.
  
  В западных улусах к тому времени растёт влияние темника Мамая. После бегства из Сарая в Крым в 1367г., ему удаётся создать некоторую стабилизацию в западных улусах. Устранив непопулярного среди татарской феодальной аристократии хана Абдуллаха, он провозгласил нового хана Мухаммед-Буляка, происходившего из потомков Батыя, пользуясь популярностью его у татар. В1372г. он подчинил себе районы Прикубанья. К началу лета 1377г., надо полагать, что все улусы Золотой Орды, распложенные на западе от Волги, за исключением Астраханского Улуса Хаджи-Черкеса, находились под властью Мамая, следовательно, как бы произошло разделение Золотой Орды между Мамаем и Урус-ханом.
  
  В 1377 году Мамай все еще откладывал до удобнейшего времени действовать всеми силами против Великого Князя (ибо в Орде снова свирепствовала тогда язва), однако ж не упускал случая вредить Россиянам. Соседы Нижегородской области, Мордва, взялись указать Монголам безопасный путь в ее пределы, и Царевич, именем Арапша, с берегов Синего, или Аральского моря пришедши служить Мамаю, выступил с Ханскими полками.
  Димитрий Суздальский известил о том Великого Князя, который немедленно собрал войско защитить тестя, но, долго ожидая Монголов и надеясь, что они раздумали идти к Нижнему, послал воевод своих гнаться за ними, а сам возвратился в столицу. Сие ополчение состояло из ратников Переславских, Юрьевских, Муромских и Ярославских. Князь Димитрий Константинович присоединил к ним Суздальцев под начальством сына, Иоанна, и другого князя, Симеона Михайловича. К несчастию, ум предводителей не ответствовал числу воинов. Поверив слухам, что Арапша далеко, они вздумали за рекою Пьяною, на степи Перевозской, тешиться ловлею зверей как дома в мирное время. Воины следовали сему примеру беспечности: утомленные зноем, сняли с себя латы и нагрузили ими телеги; спустив одежду с плеч, искали прохлады; другие расселялись по окрестным селениям, чтобы пить крепкий мед или пиво. Знамена стояли уединенно; копья, щиты лежали грудами на траве. Одним словом, везде представлялась глазам веселая картина охоты, пиршества, гульбища: скоро представилась иная.
  Князья Мордовские тайно подвели Арапшу, о коем говорят Летописцы, что он был карла станом, но великан мужеством, хитр на войне и свиреп до крайности. Арапша с пяти сторон ударил на Россиян, столь внезапно и быстро, что они не могли ни изготовиться, ни соединиться, и в общем смятении бежали к реке Пьяне, устилая путь своими трупами и неся неприятеля на плечах. Погибло множество воинов и бояр: Князь Симеон Михайлович был изрублен, Князь Иоанн Димитриевич утонул в реке, которая прославилась сим несчастьем (осуждая безрассудность воевод Димитриевых, древние Россияне говорили в пословицу: за Пьяною люди пьяны).
  Татары, одержав совершенную победу, оставили за собою пленников с добычею и на третий день явились под стенами Нижнего Новгорода, где царствовал ужас: никто не думал обороняться. Князь Димитрий Константинович ушел в Суздаль; а жители спасались в лодках вверх по Волге. Неприятель умертвил всех, кого мог захватить, сжег город, и таким образом наказав его за убиение Послов Мамаевых, удалился, обремененный корыстью. Сын Димитрия Константиновича, чрез несколько дней приехав на сие горестное пепелище, старался прежде всего возобновить обгорелую каменную церковь Св. Спаса, чтобы схоронить в ней тело своего несчастного брата, Иоанна, утонувшего в реке.
  
  В то же время Монголы взяли Рязань: Князь Олег, исстрелянный, обагренный кровью, едва мог спастись. Впрочем, они желали единственно грабить и жечь: мгновенно приходили, мгновенно и скрывались. Области Рязанская, Нижегородская были усыпаны пеплом, в особенности берега Суры, где Арапша не оставил в целости ни одного селения. Многие Бояре и купцы лишились всего имения, в том числе Летописцы именуют одного знаменитого гостя, Тараса Петрова. Монголы разорили шесть его цветущих, многолюдных сел, купленных им у Князя за рекою Кудимою, видя, что собственность в сих местах ненадежна, он навсегда переехал в Москву.
  Чтобы довершить бедствие Нижнего Новгорода, Мордовские хищники по следам Татар рассеялись злодействовать в его уезде, но бнязь Борис Константинович настиг их, когда они уже возвращались с добычею, и потопил в реке Пьяне, где еще плавали трупы Россиян. Сей Князь Городецкий вместе с племянником, Симеоном Димитриевичем и с воеводою Великого Князя, Феодором Свиблом, в следующую зиму опустошил без битвы всю землю Мордовскую, истребляя жилища и жителей. Он взял в плен жен и детей, также некоторых людей чиновных, казненных после в Нижнем. Народ в злобном остервенении влачил их по льду реки Волги и травил псами.
  
  В 1378 году сия бесчеловечная месть снова возбудила гнев Мамаев на Россиян: ибо земля Мордовская находилась под властью Хана. Нижний Новгород, едва возникнув из пепла, вторично был взят Татарами: жители бежали за Волгу. Князь Димитрий Константинович, будучи тогда в Городце, прислал объявить Мамаевым воеводам, чтобы они удовольствовались окупом и не делали зла его Княжению. Но, исполняя в точности данное им повеление, они хотели крови и развалин: сожгли (24 июля) город, опустошили уезд и, выходя из наших пределов, соединились еще с сильнейшим войском, посланным от Мамая на самого Великого Князя.
  
  Дмитрий Иоаннович, сведав заблаговременно о замыслах неприятеля, имел время собрать полки и встретил Татар в области Рязанской, на берегах Вожи. Мурза Бегич предводительствовал ими. Они сами начали битву: перешли за реку и с воплем поскакали на Россиян, видя же их твердость, удержали своих коней: пускали стрелы; ехали вперед легкою рысью. Великий Князь стоял в середине, поручив одно крыло князю Даниилу Пронскому, а другое окольничему, или ближнему княжескому чиновнику, Тимофею. По данному знаку все наше войско устремилось против неприятеля и дружным, быстрым нападением решило дело: Монголы обратили тыл, бросая копья, бежали за реку. Россияне кололи, рубили и топили их в Воже целыми тысячами. Несколько именитых Мурз находилось в числе убитых. Ночь и густая мгла следующего утра спасла остаток Мамаевых полков. На другой день Великий Князь уже тщетно искал бегущего неприятеля: нашел только разбросанные в степях шатры, юрты, кибитки и телеги, наполненные всякими товарами. Довольный столь блестящим успехом, он возвратился в Москву. Сия победа достопамятна тем, что была первою, одержанною Россиянами над Татарами с 1224 года, и не стоила им ничего, кроме труда убивать людей: столь изменился воинственный характер Чингисханова потомства! Юный Дмитрий, торжествуя оную вместе со всеми добрыми подданными, мог сказать им словами Библии: Отступило время от них: Господь же с нами!
  
  Мамай - истинный Властелин Орды, во всем повелевая Ханом - затрепетал от гнева, услышав о гибели своего войска. Он собрал новое и столь быстро двинулся к Рязани, что тамошний князь, Олег, не имел времени ни ждать вспоможения от Великого Князя, ни приготовиться к отпору, бежал из столицы за Оку и предал отечество в жертву варварам. Но Мамай, кровопролитием и разрушениями удовлетворив первому порыву мести, не хотел идти далее Рязани и возвратился к берегам Волги, отложив решительный удар до иного времени.
  
  Дмитрий успел между тем смирить Литву. Славный Ольгерд умер в 1377 году, не только Христианином, но и схимником по убеждению его супруги, Нулиании, и печерского архимандрита Давида, приняв в крещении имя Александра, а в монашестве Алексия, чтобы загладить свое прежнее отступление от Веры Иисусовой. Некоторые летописцы повествуют, что он гнал Христиан и замучил в Вильне трех усердных исповедников Спасителя, включенных нашею церковью в лик Святых, но Литовский Историк славит его терпимость, сказывая, что Ольгерд казнил 500 Виленских граждан за насильственное убиение семи Францисканских монахов и торжественно объявил свободу Веры. Смерть сего опасного властолюбца обещала спокойствие нашим юго-западным границам, тем более, что она произвела в Литве междоусобие.
  Любимый сын и преемник Ольгердов, Ягайло, злодейски умертвив старца Кестутия, принудил сына его, младого Витовта, искать убежища в Пруссии. Андрей Ольгердович Полоцкий, держав сторону дяди, ушел во Псков, дал клятву быть верным другом Россиян и приехал в Москву служить Великому Князю. Перемирие, заключенное с Литвою в 1373 году, было давно нарушено, ибо Москвитяне еще при жизни Ольгерда ходили осаждать Ржев.
  Пользуясь раздором его сыновей, Дмитрий в начале зимы 1379 года отрядил своего брата, Владимира Андреевича, Князей Волынского и Полоцкого, Андрея Ольгердовича, с сильным войском к Стародубу и Трубчевску, чтобы сию древнюю собственность нашего отечества снова присоединить к Руси. Оба города сдались, но полководцы Дмитриевы, как бы уже не признавая тамошних обитателей единокровными братьями, дозволяли воинам пленять и грабить.
  В Трубчевске княжил брат Андреев, Димитрий Ольгердович: ненавидя Ягайла, он не хотел обнажить меча на Россиян, дружелюбно встретил их с женою, с детьми, со всеми Боярами и предложил свои услуги Великому Князю, который в благодарность за то отдал ему Переславль Залесский с судом и с пошлиною.
  Таким образом Дмитрий мог надеяться в одно время и свергнуть иго Татар, и возвратить отечеству прекрасные земли, отнятые у нас Литвою. Сия великая мысль занимала его благородную душу, когда он сведал о новых грозных движениях Орды и долженствовал остановить успехи своего оружия в Литве, чтобы противоборствовать Мамаю.
  
  Но прежде описания знаменитейшего из воинских подвигов древней Руси рассмотрим церковные дела сего времени, коими Дмитрий, несмотря на величайшую государственную опасность, занимался с особенною ревностью.
  
  Еще в 1376 году Патриарх Филофей сам собою поставил Киприана, ученого Сербина, в Митрополиты для России, но Великий Князь, негодуя на то, объявил, что Церковь наша, пока жив Св. Алексий, не может иметь другого Пастыря. Киприан хотел склонить к себе новгородцев и сообщил им избирательную грамоту Филофееву: Архиепископ и народ ответствовали, что воля Государя Московского в сем случае должна быть для них законом. Отверженный Россиянами, Киприан жил в Киеве и повелевал Литовским Духовенством, в надежде скоро заступить место Св. Алексия: ибо сей добродетельный старец уже стоял на пороге смерти. Но Великий Князь в мыслях своих назначил ему иного преемника.
  
  Между всеми Московскими Иереями отличался тогда Священник села Коломенского, Митяй, умом, знаниями, красноречием, острой памятью, приятным голосом, красотою лица, величественною наружностью и благородными поступками, так, что Дмитрий избрал его себе в отцы Духовные и в Печатники, то есть вверил ему хранение Великокняжеской печати: сан важный по тогдашнему обычаю! Со дня надень возрастала милость Государева к сему человеку, наставнику, Духовнику всех бояр, равно сведущему в делах мирских и церковных. Он величался как Царь, по словам летописцев: жил пышно, носил одежды драгоценные, имел множество слуг и отроков.
  Прошло несколько лет: Дмитрий, желая возвести его на степень еще знаменитейшую, предложил ему заступить место Спасского Архимандрита, Иоанна, который в глубокой старости посвятил себя тишине безмолвия. Хитрый Митяй не соглашался и был силою введен в монастырь, где надели на него клобук Инока вместе с мантиею Архимандрита, к удивлению народа, особенно к неудовольствию Духовных. "Быть до обеда бельцем (говорили они), а после обеда Старейшиною Монахов есть дело беспримерное".
  
  Сей новый сан открывал путь к важнейшему. Великий Князь, предвидя близкую кончину Св. Алексия, хотел, чтобы он благословил Митяя на Митрополию. Алексий, искренний друг смирения, давно мыслил вручить Пастырский жезл свой кроткому Игумену Сергию, основателю Троицкой Лавры. Хотя Сергий, думая единственно о посте и молитве, решительно ответствовал, что никогда не оставит своего мирного уединения, но святый старец, или в надежде склонить его к тому, или не любя гордого Митяя (названного в Иночестве Михаилом), отрекся исполнить волю Дмитриеву, доказывая, что сей Архимандрит еще новоук в Монашестве. Великий Князь просил, убеждал Митрополита: посылал к нему бояр и князя Владимира Андреевича; наконец успел столько, что Алексий благословил Митяя, как своего Наместника, прибавив: "если Бог, Патриарх и Вселенский Собор удостоят его править Российскою Церковию".
  
  Св. Алексий в 1378 году скончался, и Митяй, к изумлению Духовенства, самовольно возложил на себя белый клобук, надел мантию с источниками и скрижалями; взял посох, печать, казну, ризницу Митрополита, въехал в его дом и начал судить дела церковные самовластно. Бояре, Отроки служили ему (ибо Митрополиты имели тогда своих особенных светских чиновников), а священники присылали в его казну известные оброки и дани. Он медленно готовился к путешествию в Царьград, желая, чтобы Дмитрий велел прежде Святителям Российским поставить его в Епископы, согласно с уставом Апостольским, или Номоканоном.
  Великий Князь призвал для того всех Архиереев в Москву: никто из них не смел ослушаться, кроме Дионисия Суздальского, с твердостью объявившего, что в России один Митрополит законно ставит Епископов. Великий Князь спорил и наконец уступил, к досаде Митяя. Скоро обнаружилась явная ссора между сим нареченным Митрополитом и Дионисием, ибо они имели наушников, которые старались усилить их вражду. "Для чего, - сказал первый Архиерею Суздальскому, - ты до сего времени не был у меня и не принял моего благословения?" Дионисий ответствовал: "Я Епископ, а ты поп: и так можешь ли благословлять меня?" Митяй затрепетал от гнева; грозил, что не оставит Дионисия и попом, когда возвратится из Царьграда, и что собственными руками спорет скрижали с его мантии. Епископ Суздальский хотел предупредить врага своего и ехать к Патриарху, но Великий Князь приставил к нему стражу.
  Тогда Дионисий решился на бесчестный обман: дал клятву не думать о путешествии в Константинополь и представил за себя порукою мужа, славного добродетелью, Троицкого Игумена Сергия, получив же свободу, тайно уехал в Грецию и ввел невинного Сергия в стыд. Сей случай ускорил отъезд Митяя, который уже 18 месяцев управлял Церковью, именуясь Наместником.
  В знак особенной доверенности Великий Князь дал ему несколько белых хартий, запечатанных его печатаю, дабы он воспользовался ими в Константинополе сообразно с обстоятельствами, или для написания грамот от имени Дмитриева, или для нужного займа денег. Сам Государь, все Бояре старейшие, Епископы проводили Митяя до Оки, в Грецию же отправились с ним 3 Архимандрита, Московский Протопоп Александр, несколько Игуменов, 6 бояр Митрополитских, 2 переводчика и целый полк, как говорят летописцы, всякого рода людей, под главным начальством Большого Великокняжеского Боярина, Юрья Васильевича Кочевина-Олешинского, собственного посла Дмитриева. Казну и ризницу везли на телегах.
  За пределами Рязанскими, в степях Половецких, Митяй был остановлен Татарами и не испугался, зная уважение их к сану Духовному. Приведенный к Мамаю, он умел хитрою лестью снискать его благоволение. Там он получил от нового тогдашнего Хана Тюлюбека, Мамаева племянника, милостивый ярлык, достиг Тавриды и в Генуэзской Кафе сел на корабль.
  Уже Царьград открылся глазам Российских плавателей, но Митяй, как второй Соисей (по выражению Летописца), долженствовал только издали видеть цель своего путешествия и честолюбия: занемог и внезапно умер. Может быть, весьма естественно, но в таких случаях обыкновенно рождается подозрение: он был окружен тайными неприятелями; ибо, уверенный в особенной любви Великого Князя, излишнею своею гордостью оскорблял и духовных и светских чиновников. Тело его свезли на берег и погребли в Галате.
  
  Вместо того, чтобы уведомить Великого Князя о происшедшем и ждать от него новой грамоты, спутники Митяевы вздумали самовольно посвятить в Митрополиты кого-нибудь из бывших с ними духовных: одни хотели Иоанна, Архимандрита Петровского, который первый учредил в Москве общее житие братское, а другие Пимена, Архимандрита Переславского. Долго спорили: наконец Бояре избрали Пимена и, будучи озлоблены укоризнами Иоанна, грозившего обличить их несправедливость пред Великим Князем, дерзнули оковать сего старца. Честолюбивый Пимен торжествовал и, нашедши в ризнице Митяевой белую хартию Дмитрия, написал на оной письмо от государя Московского к Императору и Патриарху такого содержания: "Посылая к вам Архимандрита Пимена, молю, да удостоите его быть Митрополитом Российским: ибо не знаю лучшего". Царь и Патриарх Нил изъявили сомнение. "Для чего (говорили они) Князь ваш требует нового Митрополита, имея Киприана, поставленного Филофеем?" Но Пимен и Бояре достигли своей цели щедрыми дарами, посредством других белых хартий Дмитриевых заняв у купцов Итальянских и Восточных столь великое количество серебра, что сей Государь долго не мог выплатить оного. Смягченный корыстью, Патриарх сказал: "Не знаю, верить ли Послам Российским; но совесть наша чиста" - и посвятил Пимена в Софийском храме.
  
  Оскорбленный вестью о кончине Митяевой, Великий Князь едва верил самовольству послов своих. Он объявил Пимена наглым хищником Святительства и, призвав в Москву Киприана заступить место Св. Алексия, встретил его с великими почестями, с колокольным звоном, со всеми знаками искреннего удовольствия, а Пимена велел остановить на возвратном пути, в Коломне, и за крепкою стражею отвезти в Чухлому. С него торжественно сняли белый клобук: столь власть Княжеская первенствовала у нас в делах церковных! Главный Боярин, Юрий Олешинский, и все сообщники Пименовы были наказаны заточением. Сие случилось уже в 1381 году, то есть после славной Донской битвы, которую мы теперь должны описывать.
  
  
  17 СТУПЕНЬКА - с 26 июля 1379 года по 20 декабря 1381-го - время пробуждения духа, время Иоанна предтечи - время принятия самостоятельных решений, время высвобождения от обременительной опеки.
  
  Мамай пылал яростью и нетерпением отомстить Дмитрию за разбитие Ханских полков на берегах Вожи, но видя, что Россияне уже не трепещут от имени Монгольского и великодушно решились противоборствовать силе силою. Он долго медлил, набирая войско из татар, половцев, харазских турков, черкесов, ясов, буртанов или жидов кавказских, армян и самых крымских генуэзцев. Одни служили ему как подданные, другие как наемники. Наконец, ободренный многочисленностью своей рати, Мамай в 1380 году призвал на совет всех Князей Ордынских и торжественно объявил им, что идет, по древним следам Батыя, истребить Государство Русское. "Казним рабов строптивых! - сказал он в гневе: да будут пеплом грады их, веси и церкви Христианские! Обогатимся Русским золотом!"
  Желая еще более обнадежить себя в успехе, Мамай вступил в тесный союз с Ягайлом Литовским, который условился действовать с ним заодно. К сим двум главным притеснителям и врагам нашего отечества присоединился внутренний изменник, менее опасный могуществом, но зловреднейший коварством: Олег Рязанский, воспитанный в ненависти к Московским Князьям, жестокосердый в юности и зрелым умом мужеских лет наученный лукавству. Испытав в поле превосходную силу Дмитрия, он начал искать его благоволения, будучи хитр, умен, велеречив, сделался ему другом, советником в общих делах Государственных и посредником - как мы видели - в гражданских делах Великого Княжения с Тверским. Думая, что грозное ополчение Мамаево, усиленное Ягайловым, должно необходимо сокрушить Россию - страшась быть первою жертвою оного и надеясь хитрым предательством не только спасти свое Княжество, но и распространить его владения падением Московского, Олег вошел в переговоры с Моголами и с Литвою чрез Боярина Рязанского, Епифана Кореева; заключил с ними союз и тайно условился ждать их в начале сентября месяца на берегах Оки. Мамай обещал ему и Ягайлу все будущие завоевания в Великом Княжении, с тем, чтобы они, получив сию награду, были верными данниками Ханскими.
  
  Димитрий в исходе лета сведал о походе Мамаевом, и сам Олег, желая скрыть свою измену, дал ему знать, что надобно готовиться к войне. "Мамай со всем царством идет в землю Рязанскую против меня и тебя, - писал он к Великому Князю: - Ягайло также: но еще рука наша высока, бодрствуй и мужайся!" В обстоятельствах столь важных, решительных, первою мыслию Димитрия было спешить в храм Богоматери и молить Всевышнего о заступлении. Облегчив сердце излиянием набожных чувств, он разослал гонцов по всем областям Великого Княжения, чтобы собирать войско и немедленно вести оное в Москву. Повеление его было исполнено с редким усердием: целые города вооружились в несколько дней; ратники тысячами стремились отовсюду к столице. Князья Ростовские, Белозерские, Ярославские, с своими слугами, - Бояре Владимирские, Суздальские, Переславские, Костромские, Муромские, Дмитровские, Можайские, Звенигородские, Углицкие, Серпуховские с детьми Боярскими, или с воинскими дружинами, составили полки многочисленные, которые одни за другими вступали в ворота Кремлевские. Стук оружия не умолкал в городе, и народ с умилением смотрел на бодрых воинов, готовых умереть за отечество и Веру. Казалось, что Россияне пробудились от глубокого сна: долговременный ужас имени Татарского, как бы от действия сверхъестественной силы, исчез в их сердце. Они напоминали друг другу славную победу Вожскую; исчисляли все бедствия, претерпенные ими от варваров в течение ста пятидесяти лет, и дивились постыдному терпению своих отцев. Князья, Бояре, граждане, земледельцы были воспламенены равным усердием, ибо тиранство Ханов равно всех угнетало, от престола до хижины. Какая война была праведнее сей? Счастлив Государь, обнажая меч по движению столь добродетельному и столь единодушному! Народ, до времен Калиты и Симеона оглушаемый непрестанными ударами Моголов, в бедности, в отчаянии, не смел и думать о свободе: отдохнув под умным правлением Князей Московских, он вспомнил древнюю независимость Россиян и, менее страдая от ига иноплеменников, тем более хотел свергнуть оное совершенно. Облегчение цепей не мирит нас с рабством, но усиливает желание прервать оные.
  
  Каждый ревновал служить отечеству: одни мечем, другие молитвою и делами Христианскими. Между тем, как юноши и мужи блистали оружием на стогнах Москвы, жены и старцы преклоняли колена в святых храмах. Богатые раздавали милостыню, особенно Великая Княгиня, супруга нежная и чувствительная, а Дмитрий, устроив полки к выступлению, желал с братом Владимиром Андреевичем, со всеми Князьями и Воеводами принять благословение Сергия Радонежского, Игумена уединенной Троицкой обители, уже знаменитой добродетелями своего основателя. Сей святой старец, отвергнув мир, еще любил Русь, ее славу и благоденствие: Летописцы говорят, что он предсказал Дмитрию кровопролитие ужасное, но победу - смерть многих Героев православных, но спасение Великого Князя. Упросил его обедать в монастыре, окропил святою водою всех бывших с ним военачальников и дал ему двух Иноков в сподвижники, именем Александра Пересвета и Ослябю, из коих первый был некогда боярином Брянским и витязем мужественным. Сергий вручил им знамение креста на Схимах и сказал: "Вот оружие нетленное! Да служит оно вам вместо шлемов!" Димитрий выехал из обители с новою и еще сильнейшею надеждою на помощь Небесную.
  
  Сделаю небольшое отступление. Здесь Карамзин упоминает Ослябю и Пересвета - двух иноков из обители Сергия Радонежского, который и благословил их на ратный подвиг во имя Отечества. Это первое летописное упоминание о представителях, так называемой "Черной сотни". Черносотенцами на Руси называли монахов, как правило, в прошлом профессиональных воинов, которые за оружие брались только в крайней необходимости, как в случае с Пересветом и Ослябяй, но в основном они занимались защитой своих монастырей. Черными, или черницами монахов звали потому, что монашество относится к черному, затворническому духовенству. В отличие от белого, которые призваны служить в миру, и на которых обет безбрачия не распространяется. Ну, а сотней - потому, что не так уж много их было, а заодно, чтобы подчеркнуть их военную ориентацию. Так что те "черносотенцы", псевдопатриоты, которые устраивали еврейские погромы в России конца XIX, начала XX века, никакого отношения даже близко не имели к тому явлению, что возникло на Руси в средние века.
  
  Но продолжим. В тот час, когда полки с распущенными знаменами уже шли из Кремля в ворота Флоровские, Никольские и Константино-Еленские, будучи провождаемы Духовенством с крестами и чудотворными иконами, Великий Князь молился над прахом своих предместников, Государей Московских, в церкви Михаила Архангела, воспоминая их подвиги и добродетели. Он нежно обнял горестную супругу, но удержал слезы, окруженный свидетелями, и сказав ей: "Бог наш заступник!", сел на коня. Одни жены плакали. Народ стремился вслед за воинством, громогласно желая ему победы. Утро было ясное и тихое: оно казалось счастливым предзнаменованием. - В Москве остался Воеводою Феодор Андреевич, блюсти столицу и семейство Княжеское.
  
  В Коломне соединились с Дмитрием верные ему сыновья Ольгердовы, Андрей и Димитрий, предводительствуя сильною дружиною Полоцкою и Брянскою. Великий Князь хотел осмотреть все войско; никогда еще Россия не имела подобного, даже в самые счастливые времена ее независимости и целости. Более ста пятидесяти тысяч всадников и пеших стало в ряды, и Дмитрий, выехав на обширное поле Девичье, с душевною радостью видел ополчение столь многочисленное, собранное его монаршим словом в городах одного древнего Суздальского Княжения, некогда презираемого князьями и народом южной России.
  Скоро пришла весть, что Мамай, совокупив всю Орду, уже три недели стоит за Доном и ждет Ягайла Литовского. В то же время явился в Коломне Посол Ханский, требуя, чтобы Димитрий заплатил Монголам ту самую дань, какую брал с его предков Царь Чанибек. Еще не доверяя силам своим и боясь излишнею надменностью погубить отечество, Димитрий ответствовал, что он желает мира и не отказывается от дани умеренной, согласно с прежними условиями, заключенными между им и Мамаем, но не хочет разорить земли своей налогами тягостными в удовлетворение корыстолюбивому тиранству. Сей ответ казался Мамаю дерзким и коварным. С обеих сторон видели необходимость, решить дело мечем.
  
  Дмитрий сведал тогда измену Олега Рязанского и тайные сношения его с Монголами и с Литвою; не ужаснулся, но с видом горести сказал: "Олег хочет быть новым Святополком! - Возможно Дмитрий мог так подумать про Олега в ту минуту, не видя его дружины в своих полках. На самом деле Олег не был таким уж предателем отечества, каким его хотел выставить Киприан - именно благодаря Олегу 80 тысячное войско Ягайло не соединилось с Мамаем.
  Но вернемся к Дмитрию - приняв благословение от Коломенского Епископа, Герасима, 20 Августа 1380 года, он выступил к устью реки Лопасни. Там настиг его князь Владимир Андреевич, внук Калитин, и великий воевода Тимофей Васильевич со всеми остальными полками Московскими. 26 Августа войско переправилось за Оку, в землю Рязанскую.
  В это время Олег, узнав, что вся Русь поднялась на борьбу с Мамаем, послал гонцов, предупредить о том Ягайло, уже стоявшего близ Одоева, и тот благоразумно остановил своё 80000 войско на марше, не предпринимая дальнейших попыток воссоединения с Мамаем до полного прояснения данной ситуации, желая заполучить победу малой кровью.
  
  6 сентября 1380 года войско наше приблизилось к Дону, и князья рассуждали с боярами, там ли ожидать Монголов, или идти далее? Мысли были несогласны. Ольгердовичи, Князья Литовские, говорили, что надобно оставить реку за собою, дабы удержать робких от бегства, что Ярослав Великий таким образом победил Святополка и Александр Невский Шведов. Еще и другое важнейшее обстоятельство было опорою сего мнения: надлежало предупредить соединение Ягайла с Мамаем (поскольку тогда еще никто не знал, что Ягайло передумал соединяться с Мамаем).
  Великий Князь решился - и, к ободрению своему, получил от Св. Сергия письмо, в коем он благословлял его на битву, советуя ему не терять времени. Тогда же пришла весть, что Мамай идет к Дону, ежечасно ожидая Ягайла. Уже легкие наши отряды встречались с татарскими и гнали их.
  Дмитрий собрал Воевод и, сказав им: "Час суда Божия наступает", 7 Сентября велел искать в реке удобного броду для конницы и наводить мосты для пехоты. В следующее утро был густой туман, но скоро рассеялся: войско перешло за Дон и стало на берегах Непрядвы, где Дмитрий устроил все полки к битве.
  В середине находились Князья Литовские, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, Феодор Романович Белозерский и Боярин Николай Васильевич; в собственном же полку Великокняжеском Бояре Иоанн Родионович Квашня, Михаил Брянск, Князь Иоанн Васильевич Смоленский; на правом крыле Князь Андрей Феодорович Ростовский, Князь Стародубский того же имени и Боярин Феодор Грунка; на левом Князь Василий Васильевич Ярославский, Феодор Михайлович Моложский и Боярин Лев Морозов; в сторожевом полку Боярин Михаил Иоаннович, внук Акинфов, Князь Симеон Константинович Оболенский, брат его Князь Иоанн Торусский и Андрей Серкиз; а в засаде Князь Владимир Андреевич, внук Калитин, Димитрий Михайлович Волынский, победитель Олега и Болгаров, муж славный доблестию и разумом - Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский и сын Романа Новосильского.
  Дмитрий, стоя на высоком холме и видя стройные, необозримые ряды войска, бесчисленные знамена, развеваемые легким ветром, блеск оружия и доспехов, озаряемых осенним солнцем, слыша всеобщие громогласные восклицания: "Боже! даруй победу Государю нашему!" и вообразив, что многие тысячи сих бодрых витязей падут чрез несколько часов, как усердные жертвы любви к отечеству, Дмитрий в умилении преклонил колена и, простирая руки к златому образу Спасителя, сиявшему вдали на черном знамени Великокняжеском, молился в последний раз за Христиан и Россию; сел на коня, объехал все полки и говорил речь к каждому, называя воинов своими верными товарищами и милыми братьями, утверждая их в мужестве и каждому из них обещая славную память в мире, с венцом мученическим за гробом.
  
  Войско тронулось, и в шестом часу дня увидело неприятеля среди обширного поля Куликова. С обеих сторон Вожди наблюдали друг друга и шли вперед медленно, измеряя глазами силу противников: сила татар еще превосходила нашу.
  Дмитрий, пылая ревностью служить для всех примером, хотел сражаться в передовом полку: усердные бояре молили его остаться за густыми рядами главного войска, в месте безопаснейшем. Он не изменил себе и великодушию: громогласно читая Псалом: Бог нам прибежище и сила, первый ударил на врагов и бился мужественно как рядовой воин, наконец, отъехал в средину полков, когда битва сделалась общею.
  На пространстве десяти верст лилась кровь Христиан и неверных. Ряды смещались: то Русичи теснили Монголов, то Монголы Россиян, с обеих сторон храбрые падали на месте, а малодушные бежали; так некоторые Московские неопытные юноши - думая, что все погибло - обратили тыл. Неприятель открыл себе путь к большим, или Княжеским знаменам и едва не овладел ими: верная дружина отстояла их с напряжением всех сил.
  Еще Князь Владимир Андреевич, находясь в засаде, был только зрителем битвы и скучал своим бездействием, удерживаемый опытным Димитрием Волынским. Настал девятый час дня: сей Димитрий, с величайшим вниманием примечая все движения обеих ратей, вдруг извлек меч и сказал Владимиру: "Теперь наше время". Тогда засадный полк выступил из дубравы, скрывавшей его от глаз неприятеля, и быстро устремился на Моголов. Сей внезапный удар решил судьбу битвы: враги изумленные, рассеянные не могли противиться новому строю войска свежего, бодрого, и Мамай, с высокого кургана смотря на кровопролитие, увидел общее бегство своих, терзаемый гневом, тоскою, воскликнул: "велик Бог Христианский!" и бежал вслед за другими. Полки Российские гнали их до самой реки Мечи, убивали, топили, взяв стан неприятельский и несметную добычу, множество телег, коней, верблюдов.
  
  Мужественный Князь Владимир, Герой сего незабвенного для России дня, довершив победу, стал на костях, или на поле битвы, под черным знаменем Княжеским и велел трубить в воинские трубы: со всех сторон съезжались к нему Князья и полководцы, но Дмитрия не было. Изумленный Владимир спрашивал: "Где брат мой и первоначальник нашей славы?" Никто не мог дать об нем вести. В беспокойстве, в ужасе Воеводы рассеялись искать его, живого или мертвого; долго не находили: наконец два воина увидели Великого Князя, лежащего под срубленным деревом. Оглушенный в битве сильным ударом, он упал с коня, обеспамятел и казался мертвым; но скоро открыл глаза. Тогда Владимир, Князья, чиновники, преклонив колена, воскликнули единогласно: "Государь! ты победил врагов!"
  Димитрий встал: видя брата, видя радостные лица окружающих его и знамена Христианские над трупами Моголов, в восторге сердца изъявил благодарность Небу; обнял Владимира, чиновников; целовал самых простых воинов и сел на коня, здравый веселием духа и не чувствуя изнурения сил. - Шлем и латы его были иссечены, но обагрены единственно кровию неверных: Бог чудесным образом спас сего Князя среди бесчисленных опасностей, коим он с излишнею пылкостию подвергался, сражаясь в толпе неприятелей и часто оставляя за собою дружину свою. Дмитрий, провождаемый Князьями и Боярами, объехал поле Куликово, где легло множество Россиян, но вчетверо более неприятелей, так, что, по сказанию некоторых Историков, число всех убитых простиралось до двухсот тысяч.
  Князья Белозерские, Феодор и сын его Иоанн, Торусские Феодор и Мстислав, Дорогобужский Димитрий Монастырев, первостепенные Бояре Симеон Михайлович, сын Тысячского Николай Васильевич, внук Акинфов Михаил, Андрей Серкиз, Волуй, Бренко, Лев Морозов и многие другие положили головы за отечество: а в числе их и Сергиев Инок Александр Пересвет, о коем пишут, что он еще до начала битвы пал в единоборстве с Печенегом, богатырем Мамаевым, сразив его с коня и вместе с ним испустив дух; кости сего и другого Сергиева Священновитязя, Осляби, покоятся доныне близ монастыря Симонова. Останавливаясь над трупами мужей знаменитейших, Великий Князь платил им дань слезами умиления и хвалою; наконец, окруженный воеводами, торжественно благодарил их за оказанное мужество, обещая наградить каждого по достоинству, и велел хоронить тела Россиян. После, в знак признательности к добрым сподвижникам, там убиенным, он установил праздновать вечно их память в Субботу Дмитровскую, доколе существует Россия.
  
  Ягайло в день битвы находился не более как в 30 или в 40 верстах от Мамая: узнав ее следствие, он пришел в ужас и думал только о скором бегстве, так что легкие наши отряды нигде не могли его настигнуть.
  Со всех сторон счастливый Дмитрий, одним ударом освободив Россию от двух грозных неприятелей, послал гонцов в Москву, в Переславль, Кострому, Владимир, Ростов и другие города, где народ, сведав о переходе войска за Оку, денно и нощно молился в храмах. Известие о победе столь решительной произвело восхищение неописанное. Казалось, что независимость, слава и благоденствие нашего отечества утверждены ею навеки, что Орда пала и не восстанет, что кровь Христиан, обагрившая берега Дона, была последнею жертвою для России и совершенно умилостивила Небо. Все поздравляли друг друга, радуясь, что дожили до времен столь счастливых, и славили Дмитрия, как второго Ярослава Великого и нового Александра, единогласно назвав его Донским, а Владимира Андреевича Храбрым и ставя Мамаево побоище выше Алтского и Невского.
  Разумеется, Куликовскую битву не стоит расценивать, как решающую, ставящую точку татаро-монгольскому игу, но она была переломной, и ее справедливо можно рассматривать, как, скажем, Полтавскую битву в войне со шведами, или Сталинградскую в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Мало того, что победа на Куликовом поле вселила надежды всех россиян и питала их силами еще 72 года, когда произошло полное освобождения от татар, так еще и взаимоотношения с Ордой заметно изменились в лучшую для Руси сторону. После этой битвы Орда уже никак не влияла на внутреннюю политику Руси, и княжение русских князей уже не зависело от ханских ярлыков.
  
  Чуть позже в Москву прибыли именитые бояре Рязанские, объявить, что князь их, Олег, ушел со своим семейством и двором в Литву, что Рязань поддается Великому Князю Дмитрию Донскому и молит его о милосердии. Дмитрий отправил туда Московских наместников, но хитрый Олег, быв несколько месяцев изгнанником, умел тронуть его чувствительность знаками раскаяния и возвратился на престол, с обещанием отказаться от Ягайловой дружбы, считать Великого Князя старшим братом и быть с ним заодно в случае войны или мира с Литвою и Татарами. В сем письменном договоре сказано, что Ока и Цна служат границею между княжениями Московским и Рязанским, что места, отнятые у татар, бесспорно принадлежат тому, кто их отнял, что город Тула, названный именем Царицы Тайдулы, жены Чанибековой, и некогда управляемый ее баскаками, остается собственностью Дмитрия, равно как и бывшая Мордовская область, Мещера, купленная им у тамошнего крещеного Князя, именем Александра Уковича. Великодушие действует только на великодушных: суровый Олег мог помнить обиды, а не благотворения; скоро забыл милость Дмитрия и воспользовался первым случаем нанести ему вред.
  
  Уничиженный, поруганный Мамай, достигнув своих Улусов в виде робкого беглеца, скрежетал зубами и хотел еще отведать сил против Дмитрия; но судьба послала ему иного неприятеля. Тохтамыш, один из потомков Чингисхановых, изгнанный из Орды Капчакской Ханом Урусом, снискал дружбу славного Тамерлана, который, смиренно называясь эмиром, или Князем Монголов Чагатайских, уже властвовал над обеими Бухариями. С помощью сего второго Чингиса Тохтамыш, объявив себя наследником Батыева престола, шел к морю Азовскому. Мамай встретил его близ нынешнего Мариуполя, и на том месте, на реке Калки, где Моголы в 1224 году истребили войско наших соединенных Князей, был разбит наголову; оставленный неверными мурзами, бежал в Кафу и там кончил жизнь свою. Генуэзцы обещали ему безопасность, но коварно умертвили его, чтобы угодить победителю, а может, чтобы завладеть Мамаевою казною.
  Тохтамыш воцарился в Орде и дружелюбно дал знать всем князьям Русским, что он победил их врага общего. Дмитрий принял Ханских Послов с ласкою, отпустил с честью и вслед за ними отправил собственных с богатыми дарами для Хана; то же сделали и другие князья. Но дары не дань и ласки, не рабство: надменный, честолюбивый Тохтамыш не мог удовольствоваться приветствиями: он хотел властвовать как Батый или Узбек над Россиею.
  Двадцатилетняя феодальная междоусобная борьба в Золотой Орде с воцарением нового хана Тохтамыша временно прекратилось. После Куликовской битвы, закончившейся полным разгромом, случилось то, что казалось невозможным. Новому хану Тохтамышу удалось объединить под своей властью Синюю Орду, Хорезм, Астраханский удел Хаджи-Черкеса, орду Мамая и восстановить единство Джучиева улуса. Дмитрий Донской всё же вынужден был признать себя вассалом хана, Литва платила дань за те русские земли, на которых когда-то сидели татарские данники. Тохтамыш получил от татарских феодалов прозвание "великий". Так не именовали ни Узбека, ни Менгу-Тимура, ни даже Батыя.
  
  В следующее лето 1381 года Хан послал к Дмитрию Царевича Акхозю и с ним 700 воинов требовать, чтобы все князья наши, как древние подданные Монголов, немедленно явились в Орде. Россияне содрогнулись. "Давно ли, говорили они, мы одержали победу на берегах Дона? Неужели кровь Христианская лилась тщетно?" Государь думал согласно с народом, и Царевичу в Нижнем Новгороде сказали, что Великий Князь не ответствует за его безопасность, если он приедет в столицу с воинскою дружиною. Акхозя возвратился к Хану, отправив в Москву некоторых из своих товарищей. Даже и сии люди, устрашенные знаками народной ненависти Россиян к Монголам, не посмели туда ехать, а Дмитрий, излишне надеясь на слабость Орды, спокойно занимался делами внутреннего правления.
  
  
  18 СТУПЕНЬКА - с 20 декабря 1381 года по 14 мая 1384-го - время переоценки ценностей. Время жертвоприношения II степени, когда приносится в жертву то, что дорого. Время появления духовного лидера.
  
  Прошло около года: Хан молчал, но в тишине готовился действовать.
  В 1382 году вдруг услышали в Москве, что татары захватили всех наших купцов в земле Болгарской и взяли у них суда для перевоза войска Ханского чрез Волгу, что Тохтамыш идет на Россию; что вероломный Олег встретил его близ границы и служит ему путеводителем, указывая на Оке безопасные броды (это утверждение Карамзина не соответствует истине, так как Олег один из первых был занесен в черные списки Тохтамыша, как союзник Литвы, а значит и Мамая).
  Сия весть, привезенная из Улусов некоторыми искренними доброхотами россиян, изумила народ: еще великодушная решимость правителей могла бы воспламенить его ревность, и Дмитрий Донской с мужественным братом своим, Владимиром Андреевичем, спешили выступить в поле, но другие князья изменили чести и славе. Сам тесть Великого Князя, Димитрий Нижегородский, сведав о быстром стремлении неприятеля, послал к Хану двух сыновей с дарами. Одни увеличивали силу Тохтамышеву, иные говорили, что от великого урона в Куликовской битве, города оскудели людьми военными, наконец, советники Дмитриевы только спорили о лучших мерах для спасения отечества, и Великий Князь, потеряв бодрость духа, вздумал, что лучше обороняться в крепостях, нежели искать гибели в поле. Он удалился в Кострому с супругою и с детьми, желая собрать там более войска и надеясь, что бояре, оставленные им в столице, могут долго противиться неприятелю.
  
  Тем временем, Тохтамыш, взяв с собой суздальских князей в проводники, двинулся в набег "изгоном", т.е. на рысях и без обоза, обогнул с юга Рязанскую землю и вышел к Оке, где Олег якобы указал ему броды. 12 августа 1382 г. татарские войска подошли к Москве.
  Далее события пошли быстро и трагично. Уезжая собирать свое войско, Великий Князь оставил за себя в Москве митрополита Киприана, поручив ему город. По-видимому, князь был уверен в том, что каменная крепость, снабженная всеми новинками тогдашней военной техники, неприступна для легкой конницы. В Москве уже были дальнобойные самострелы (арбалеты), стрелявшие с крепостной стены небольшими ядрами метров на 50, и "тюфяки" - огнестрельное оружие, пригодное для отражения противника, лезущего на крепостную стену. Достаточны были и запасы пищи. Не хватало одного - силы воинского духа, потому что герои Куликова поля отдыхали в своих родных деревнях, а в столице жили немногие придворные с многочисленной дворней и ремесленники московского посада. Эта масса была отнюдь не пригодна к военным операциям и понятия не имела о воинской дисциплине. Зато склонность к грабежу и самоуправству, а равно и полная безответственность доминировали в их убогом сознании.
  Вместо того чтобы организовать оборону стен, "гражданские люди", разгромив боярские подвалы, где хранились бочки с медами и пивом, перепились, и к своему неумению владеть оружием присовокупили еще и неспособность что-либо соображать.
  Но при этом московские люди были непоследовательны. Они выпустили из города владыку Киприана... после того как разграбили его багаж - что так же не прибавило любви Киприана к Москвичам. Очевидно, татары не осаждали и даже не блокировали Москву, взять же столицу им было не по силам. Их разъезды кружили вокруг Москвы и грабили окрестные деревни. А тем временем бояре собирали ветеранов и готовились к отражению врага. Под копытами татарских коней стала гореть земля.
  И тут снова инициативу взяли в свои руки суздальские князья. Они вступили в переговоры с москвичами, предложили им почетный мир при условии, что они впустят в крепость татарское посольство. Верить заведомым предателям было сверхглупо, но что понимает пьяная толпа?! Ворота отперли, не обеспечив их защиты; татарские послы въехали в город, а за ними ввалилось их войско, и началась резня. При последующем подсчете оказалось, что убито 24 тыс. москвичей и сгорела церковь, доверху набитая древними рукописями.
  Чтобы прокормить свое войско, Тохтамыш рассеял его по всей территории княжества, запретив лишь вступать на Тверскую землю. Поэтому в Тверь устремились толпы беглецов, оборванных и голодных. Но герой Куликовской битвы Владимир Андреевич Храбрый с наскоро собранным отрядом разбил группу татарских грабителей. Этого было достаточно для того, чтобы Тохтамыш спешно покинул пределы Великороссии. Обратный путь его прошел через Рязань, которая вновь испытана ужас насилия свирепой голодной татарвы.
  
  В то время, когда надлежало дать церкви новых Иереев вместо убиенных монголами святить оскверненные злодействами храмы, утешать, ободрять народ Пастырскими наставлениями, Митрополит Киприан спокойно жил в Твери. Великий Князь послал за ним Бояр своих, но объявил его, как малодушного беглеца, недостойным управлять Церковью, и, возвратив из ссылки Пимена, поручил ему Российскую Митрополию, а Киприан с горестью и стыдом уехал в Киев, где господствовал сын Ольгердов, Владимир, Христианин Греческой Веры. Столь решительно поступал Дмитрий в делах церковных, живо чувствуя достоинство Государя, любя отечество и желая, чтобы Духовенство служило примером сей любви для граждан!
  
  Теперь впору поговорить немного о том, кто такой был Киприян, и почему его так невзлюбил Дмитрий.
  Киприян (ок. 1330 - 16.IX.1406) - митрополит Киевский и всея Руси, писатель, редактор, переводчик и книгописец. Южный славянин, возможно болгарин, хотя летопись его называет сербом, свой путь начал в Болгарии, в Келифаревском монастыре Феодосия Тырновского, где сблизился с Евфимием Тырновским; ушел оттуда в Константинополь, затем на Афон, там познакомился с Филофеем Коккином - константинопольским патриархом (1353-1354, 1364-1376). Став впоследствии келейником патриарха, около 1373 года был им послан в Литву и на Русь для примирения литовского и тверского князей с митрополитом всея Руси Алексеем.
  9 марта 1374 года он присутствовал в Твери на посвящении тверского епископа Евфимия, затем с Митрополитом отправился в Переславль-Залесский, город Великого Князя Московского. Из Великой Руси вернулся в Литву. В 1375 году, когда возобновилась вражда Литвы и Москвы, литовские князья отправили Киприана с грамотой в Константинополь, прося патриарха посвятить Киприана в митрополита Литовского. Патриарх Филофей рукоположил его 2 декабря 1375 года в митрополита Киевского, Русского и Литовского. Также патриарх дал ему право объединить после смерти Митрополита Алексея обе части митрополии, когда тот станет Митрополитом Киевским и всея Руси.
  6 июня 1376 года Киприан прибыл в Киев и оттуда через послов тщетно пытался добиться признания этого своего права от Московского Князя, Новгорода и Пскова. Летом 1378 года, списавшись с игуменами Сергием Радонежским и епископом Феодором Симоновским, другом и единомышленником Сергия, Киприан сделал попытки вступить в свои права наследования вопреки воле князя, но был схвачен по приказу Дмитрия около Москвы. Он провел ночь в заточении, а затем был выдворен за пределы Великой Руси - с этого момента и началась неприязнь Киприана к Дмитрию.
  Сохранились три его послания к игуменам Сергию и Феодору, из которых и известно об этом событии. Второе из них, написанное сразу после изгнания, представляет собой публицистическое произведение, рассчитанное на то, чтобы читатели - под угрозой церковного отлучения - сохраняли его и распространяли. В нем Киприан обосновывает свои права и предает проклятию князя Дмитрия Ивановича, которого, тем не менее, продолжает рассматривать как Князя Всероссийского.
  За два дня до страшного опустошения Москвы татарами Киприан возвратился в нее из Новгорода. Здесь он и стал очевидцем набега татар из Орды. Когда в городе началась паника, Киприян никак не мог воздействовать на москвичей, чтобы привести их к порядку, так как не пользовался у них авторитетом. Единственно, что он мог сделать, это только в Тверь, дабы татары его свободно пропустили, не причинив ему никакого вреда. Когда гроза прошла, Великий Князь послал звать митрополита в Москву (7 октября 1382 года) и, укорив его за малодушное удаление из столицы в минуты опасности, объявил ему, что не желает более иметь его своим архипастырем. Так митрополит Киприян второй раз был изгнан Дмитрием из Москвы. Дмитрий же, в свою очередь, невзлюбил Киприана за то, что ему покровительствовал Ольгерд, и за его политику сближения с католиками.
  После четырнадцати лет со времени рукоположения своего в митрополита, в продолжение которых он только около 18 месяцев святительствовал в Москве, а больше жил в Киеве и едва ли не больше в Константинополе, Киприан сделался, наконец, действительным митрополитом всей России. После смерти Дмитрия Ивановича Донского в октябре 1389 года Киприан выехал из Царьграда, в феврале 1390 года прибыл в Киев, а в начале марта был уже в Москве, в которую вошел торжественно в полном святительском облачении, встреченный самим великим князем Василием Дмитриевичем и всею столицею.
  Киприан оставил заметный след в истории русского летописания. Составленный при его дворе "свод 1408 года" явился, по существу, первым московским летописным сводом общерусского значения. Именно этот свод все последующие историки, начиная с Карамзина Н.М., брали за основу своих исторических сочинений, превознося его до истины в последней инстанции. Но вся беда в том, что этот свод не отличается объективностью, а напротив, написан чрезмерно предвзято к тем, кого Киприян невзлюбил - это в первую очередь князь Дмитрий Иванович, его ближайшее окружение, а заодно и всё московское княжество, и все, кто поддерживал Дмитрия и Москву. Так, с его легкой руки рязанский князь Олег сделался предателем, видимо за то, что тот помешал литовскому войску воссоединиться с Мамаем. И в противоположность им он чуть ли не до небес превозносит своих любимчиков. В частности тверского князя Михаила, которого "коварные" Дмитрий и Алексий в 1368 году заманили в Москву и там силой заставили принять унизительное для него (читай - для дела объединения Москвы с Литвой, которому Киприан посвятил большую часть своей митрополитчьей практики) мирное соглашение.
  Киприан не мог предать анафеме князя Дмитрия - руки коротки. Но всячески принизить его заслуги в летописном своде, это было в его власти. Поэтому Куликовская битва была в глазах митрополита-изгнанника маловажным событием. В своде 1408 года ход битвы описан кратко и тусклым штампом "бысть... брань крепка зело и сеча зла".
  Зато значительно подробнее, чем Куликовскую битву, и не жалея своей желчи, летописец описал злополучное нападение на Москву татар в 1382 года. Вот тут-то и описал грозного Тохтамыша перед которым Московский Князь, по его словам, спасовал и в открытую схватку с ним не вступил. А смысл такой, что на Куликовом поле Дмитрий победил простого темника, а настоящего татарского царя испугался.
  Но допишем портрет Киприана до конца. По большому счету митрополит Киприан, в отличие от своих предшественников, совсем не занимался укреплением Московского княжества, но зато много сил приложил для укрепления целостности всей Руси и особенно ее церкви. Но Московское княжество в митрополичьем укреплении не нуждалось, оно вполне уже состоялось к тому времени, как центр управления. А вот церковь, как координационный центр, нуждалась в объединении и усилении своего влияния. Так что Киприан, собственно, был всецело преисполнен свершать предначертания Бога, и винить его за то, что он не уделял внимание Москве не стоит.
  26 августа 1395 года, во время приближения к Москве Тимура, по инициативе Киприана из Владимира в Москву была перенесена икона Богоматери Владимирской, а затем, после ухода Тимура, на месте ее встречи основаны церковь и монастырь Сретения. Существует придание, в котором говорится, что икона Богоматери Владимирской при появлении войска Тимура была вынесена на крепостную стену, и что именно она отвратила нападение Тимура на Москву. Дойдя до стен Москвы, Тимур развернул свое войско обратно. В 1941 году, при приближении к Москве немецко-фашистских войск, митрополит московский с этой иконой сделал облет на самолете вокруг Москвы. Немцы в Москву не вошли, а напротив, были отброшены Советскими войсками в решительном контрнаступление.
  В 1398 г. по совету Киприана русские князья послали в Византию 20 тысяч рублей, в ответ на что, получили икону "Спас в белоризицех", которую поставили в церкви Благовещения.
  Большое внимание Киприан уделял подвластным Литве и Польше западным землям своей митрополии, стараясь связать их духовно с восточными, подолгу жил в Киеве (1396-1397, 1404- 1406 гг.), неоднократно встречался с Литовским Князем и Польским королем, вел с королем Ягайло переговоры об унии православной и римско-католической церквей и писал об этом патриарху Антонию (1396 г.), предлагая созвать общецерковный собор на Руси. Примерно в конце 90-х гг. распространил свою власть на Молдовлахию и Галицию.
  При Киприане в русскую практику входит Учительное Евангелие, Иерусалимский богослужебный устав и литургия в редакции патриарха Филофея.
  При Киприане стала быстро увеличиваться в своем составе за счет переводов с греческого (часто южнославянских) русская книжность; активизировалась монастырская колонизация русского Севера, церковное строительство и украшение церквей на Руси. На его время приходится русский период творчества Феофана Грека и начало творческого пути Андрея Рублева.
  При Киприане была проведена реформа и некоторая унификация русского церковного пения, музыкальной нотации и начался переход летосчисления с "мартовского" года на "сентябрьский".
  Как видим Киприан был натура не однозначная и во многом противоречивая, но, похоже, он всегда был искренен во всех своих начинаниях, беда только в том, что не отличал благого, от скверного, не был объективен в своих оценках и не способен был заглянуть в день завтрашний.
  
  * * *
  Но продолжим. Михаил Александрович Тверской, вопреки торжественному обету и письменному договору 1375 года, не хотел участвовать ни в славе, ни в бедствиях Московского Княжения и тем изъявил холодность к общей пользе Россиян.
  Скоро обнаружилась и личная, давнишняя ненавиcть его к Дмитрию: как бы обрадованный несчастием Москвы и в надежде воспользоваться злобою Тохтамыша на Великого Князя, он с сыном своим, Александром, уехал в Орду, чтобы снискать милость Хана и с помощью монголов свергнуть Донского с престола.
  
  Не время было презирать Тохтамыша и думать о битвах: разоренное Великое Княжение требовало мирного спокойствия, и народ уныл. Великодушный Дмитрий, скрепив сердце, с честью принял в Москве Ханского Мурзу, Карача, объявившего ему, что Тохтамыш, страшный во гневе, умеет и миловать преступников в раскаянии.
  
  Сын Великого Князя, Василий, со многими Боярами поехав Волгою на судах в Орду, знаками смирения столь угодил Хану, что Михаил Тверской не мог успеть в своих происках и с досадою возвратился в Россию. Но милость Тохтамышева дорого стоила Великому Княжению: кровопийцы Ордынские, называемые послами, начали снова являться в его пределах и возложили на оное весьма тягостную дань, в особенности для земледельцев: всякая деревня, состоящая из двух и трех дворов, обязывалась платить полтину серебром, города давали и золото. Сверх того, к огорчению Государя и народа, Хан в залог верности и восьми тысяч рублей долгу удержал при себе юного Князя Василия Дмитриевича, вместе с сыновьями князей Нижегородского и Тверского. Одним словом, казалось, что Россияне долженствовали проститься с мыслию о Государственной независимости как с мечтою, но Дмитрий надеялся вместе с народом, что сие рабство будет не долговременно, что падение мятежной Орды неминуемо и что он воспользуется первым случаем освободить себя от ее тиранства.
  
  Для того Великий Князь хотел мира и благоустройства внутри отечества; не мстил Князю Тверскому за его вражду и предлагал свою дружбу самому вероломному Олегу. Сей последний неожиданно разграбил Коломну, пленив тамошнего наместника, Александра Остея, со многими боярами: Дмитрий послал туда войско под начальством Князя Владимира Андреевича, но желал усовестить Олега, зная, что сей князь, любим рязанцами, и мог быть своим умом полезен отечеству.
  Муж, знаменитый святостью, Игумен Сергий, взял на себя дело миротворца: ездил к Олегу, говорил ему именем Веры, земли Русской, и смягчил его сердце так, что он заключил с Дмитрием искренний, вечный союз, утвержденный после семейственным: Феодор, сын Олегов, (в 1387 году) женился на Княжне Московской, Софии Дмитриевне.
  
  
  19-ая СТУПЕНЬКА - с 14 мая 1384-го по 8 октября 1386 года время обработки информации, полученной с предыдущих ступенек, и на ее основе построения своей схемы понимания окружающего мира. Это период, когда ничего нового не придумывается, а берется лучшее из старого. Время соглашательства, подписания договоров, перемирий, союзов и прочего.
  
  Великий Князь должен был усмирить еще и новгородцев. Они (в 1384 году) дали Князю Литовскому, Патрикию Наримантовичу, бывший Удел отца его: Орехов, Кексгольм и половину Копорья, но тамошние жители изъявили негодование. Сделался мятеж в Новгороде: Славянский Конец, обольщенный дарами Патрикия, стоял за сего князя на Вече двора Ярославова; другие концы взяли противную сторону на Вече Софийском. Вооружались; шумели, писали разные грамоты или определения и наконец согласились, вместо упомянутых городов, отдать Патрикию Ладогу, Русу и берег Наровский, не считая нужным требовать на то Великокняжеского соизволения.
  Сие дело могло оскорбить Дмитрия: он имел еще важнейшие причины быть недовольным. В течение десяти лет оставляемые в покое соседями, новгородцы, как бы скучая тишиною и мирною торговлею, полюбили разбои, и многочисленными толпами ездили грабить купцов, селения и города по Волге, Каме и Вятке. В 1371 году они завоевали Кострому и Ярославь, а в 1375 вторично явились под стенами первой, где начальствовал Воевода Плещей: их было 2000, а вооруженных Костромских граждан 5000. Но малодушный Плещей, с двух сторон обойденный неприятелем, бежал: разбойники взяли город и целую неделю в нем злодействовали. Они пленяли людей, опустошали дома, купеческие лавки и, бросив в Волгу, чего не могли увезти с собою, отправились к Нижнему; захватили и там многих Россиян и продали их как невольников Восточным купцам в Болгарах. Еще недовольные богатою добычею, сии храбрецы предводительствуемые каким-то Прокопием и другим Смоленским Атаманом, пустились даже вниз по Волге, к Сараю. Где и грабили без сопротивления до самого Хазитороканя, или Астрахани, древнего города Козаров. Наконец, обманутые лестью тамошнего князя Монгольского, именем Сальчея, согласились отобедать у него, перепились, разомлели от обильной пищи и были все побиты. А вятчане (в 1379 году) истребили другую шайку таких же разбойников близ Казани.
  Занятый опасностями и войнами, Дмитрий терпел сию дерзость новгородцев и видел, что она возрастала: правительство их захватывало даже его собственность, или доходы Великокняжеские, и (в 1385 году) отложилось от церковного суда Московской Митрополии. Посадник, бояре, житые (именитые) и черные люди всех пяти концов торжественно присягнули на Вече, чтобы ни в каких тяжбах, подсудных Церкви, не относиться к Митрополиту. Но решить оные самому Архиепископу Новгородскому по Греческому Номоканону, или кормчей книге, вместе с посадником, Тысяцким и четырьмя посредниками, избираемыми с обеих сторон из бояр и людей житых.
  Испытав бесполезность дружелюбных представлений и самых угроз, огорчаемый строптивостью новгородцев и явным их намерением быть независимыми от Великого Княжения, Дмитрий прибегнул к оружию. Чтобы утвердить власть свою над сею знаменитою областью и со временем воспользоваться ее силами для общего блага или освобождения России. Двадцать шесть областей соединили своих ратников под знаменами Великокняжескими: Москва, Коломна, Звенигород, Можайск, Волок Ламский, Ржев, Серпухов, Боровск, Дмитров, Переславль, Владимир, Юрьев, Муром, Мещера, Стародуб, Суздаль, Городец, Нижний, Кострома, Углич, Ростов, Ярославль, Молога, Галич, Белозерск, Устюг. Самые подданные Новгорода, жители Вологды, Бежецка, Торжка (кроме знатнейших бояр сего последнего) взяли сторону Дмитрия.
  Зимою, пред самым Рождеством Христовым, он с братом Владимиром Андреевичем и другими князьями выступил из Москвы; не хотел слушать послов новгородских и в день Богоявления расположился станом в тридцати верстах от берегов Волхова, обратив в пепел множество селений. Там встретил его Архиепископ, старец Алексий, с убедительным молением простить вину новгородцев, готовых заплатить ему 8000 рублей. Великий Князь не согласился, и новгородцы, извещенные о том, готовились к сильному отпору, под начальством Патрикия и других князей, нам неизвестных. Они оградили вал тыном, сожгли предместия, двадцать четыре монастыря в окрестностях и все дома за рвом в трех концах города, в Плотинском, в Людине и в Неревском; два раза выходили в поле для битвы, ожидая неприятеля, и возвращались, не находя его.
  Имея войско довольно многочисленное, готовое сразиться усердно, и не пожалев ни домов, ни церквей для лучшей защиты города, они еще хотели отвратить кровопролитие и послали двух Архимандритов, 7 Иереев и 5 граждан, от имени пяти Концов, чтобы склонить Дмитрия к миру. С одной стороны знаки раскаяния и смирения, с другой твердость, но соединенная с умеренностью, произвели наконец желаемое действие. Великий Князь подписал мирную грамоту, с условием, чтобы Новгород всегда повиновался ему как Государю верховному, платил ежегодно так называемый черный бор, или дань, собираемую с черного народа, и внес в казну Княжескую 8000 рублей за долговременные наглости своих разбойников. Новгородцы тогда же вынули из Софийского сокровища и прислали к Дмитрию 3000 рублей, отправив чиновников в Двинскую землю для собрания остальных пяти тысяч: ибо Двиняне, имев также участие в разбоях Волжских, долженствовали участвовать и в наказании за оные.
  Дмитрий возвратился в Москву с честью и без всякого урона, оставив в областях Новгородских глубокие следы ратных бедствий. Многие купцы, земледельцы, иноки лишились своего достояния, а некоторые люди и вольности (ибо Москвитяне по заключении мира освободили не всех пленников); другие, обнаженные хищными воинами, умерли от холода на степи и в лесах.
  К несчастию, новгородцы не приобрели и внутреннего спокойствия: ибо Великий Князь, довольный их покорностью, не отнял у них древнего права избирать главных чиновников и решить дела Государственные приговором Веча. Так (в 1388 году) три Конца Софийской стороны восстали на Посадника Иосифа и, злобствуя на Торговую, где сей чиновник нашел друзей и защитников, более двух недель не имели с нею никакого сообщения. Исполняя, кажется, волю Димитриеву, Новогородцы отняли Русу и Ладогу у Патрикия Наримантовича, а чрез два года отдали их другому князю Литовскому, Лугвению-Симеону Ольгердовичу, желая на случай войны со Шведами или Немцами иметь в нем полководца и жить с его братьями в союзе.
  
  * * *
  В сие время Литва была уже в числе Держав Христианских. Ягайло (в 1386 году) с согласия вельмож Польских женился на Ядвиге, дочери и единственной наследнице их умершего Короля Людовика, принял Веру Латинскую в Кракове вместе с достоинством Государя Польского и крестил свой народ волею и неволею. Чтобы сократить обряд, Литовцев ставили в ряды целыми полками: Священники кропили их святою водою и давали имена Христианские: в одном полку называли всех людей Петрами, в другом Павлами, в третьем Иоаннами, и так далее, а Ягайло ездил из места в место толковать на своем отечественном языке Символ Веры. Древний огонь Перкунов угас навеки в городе Вильне, святые рощи были срублены или обращены в пепел, и новые Христиане славили милость Государя, дарившего им белые суконные кафтаны: "ибо сей народ одевался до того времени одними кожами зверей и полотном".
  Происшествие, столь благословенное для Рима, имело весьма огорчительные следствия для Россиян: Ягайло, дотоле покровитель Греческой Веры, сделался ее гонителем, стеснял их права гражданские, запретил брачные союзы между ими и Католиками и даже мучительно казнил двух вельмож своих, не хотевших изменить православию в угодность Королю. К счастью, многие князья Литовские - Владимир Ольгердович Киевский, братья его Скиригайло и Димитрий, Феодор Волынский, сын умершего Любарта, и другие - остались еще Христианами нашей Церкви и заступниками единоверных.
  
  Впрочем, несмотря на разномыслие в духовном законе, Ягайловы родственники служили Королю усердно, кроме одного Андрея Ольгердовича Полоцкого, друга Дмитриева и Москвитян. Между тем как сей Князь делил с Дмитрием опасности и славу на поле Куликове, Скиригайло господствовал в Полоцкой области. Но скоро изгнанный жителями (которые, посадив его на кобылу, с бесчестием и насмешками вывезли из города), он прибегнул к Магистру Ливонскому, Конраду Роденштеину, и вместе с ним 3 месяца держал (в 1382 году) Полоцк в осаде. Напрасно жители молили новгородцев как братьев о защите, напрасно предлагали Магистру быть данниками Ордена, если он избавит их от Скиригайла: Новогородцы отправили только мирное посольство к Ягайлу, а Конрад Роденштеин ответствовал: "Для кого оседлал я коня своего и вынул меч из ножен, тому не изменю вовеки". Мужество осажденных заставило неприятеля отступить, и любимый ими Андрей с радостью к ним возвратился; но Скиригайло в 1386 году, предводительствуя войском Литовским, взял сей город, казнил в нем многих людей знатных и, пленив самого Андрея, отослал его в Польшу, где он три года сидел в тяжком заключении.
  
  Сей несчастный сын Ольгердов имел верного союзника в Святославе Иоанновиче, Смоленском князе. Желая отмстить за него, Святослав вступил в нынешнюю Могилевскую губернию и начал свирепствовать, как Батый, в земле, населенной россиянами, не только убивая людей, но и вымышляя адские для них муки: жег, давил, сажал на кол младенцев и жен, веселяся отчаянием сих жертв невинных. Сколь вообще ни ужасны были тогда законы войны, но летописцы говорят о сих злодействах Святослава с живейшим омерзением: он получил возмездие. Войско его, осаждая Мстиславль, бывший город Смоленский, отнятый Литвою, увидело в поле знамена неприятельские: Скиригайло Ольгердович и юный Витовт, сын Кестутиев, примирившийся с Ягайлом, шли спасти осажденных.
  Святослав мужественно сразился на берегах Вехри, и жители Мстиславские смотрели с городских стен на битву, упорную и кровопролитную. Она решилась в пользу Литовцев: Святослав пал, уязвленный копиьм навылет, и чрез несколько минут испустил дух. Племянник его, Князь Иоанн Васильевич, также положил свою голову, а сыновья, Глеб и Юрий, были взяты в плен со многими боярами. Победители гнались за Россиянами до Смоленска: взяли окуп с жителей сего города, выдали им тела убитых князей и, посадив Юрия, как данника Литвы, на престоле отца его, вышли из владения Смоленского. Глеб Святославич остался в их руках аманатом.
  
  Сии происшествия долженствовали быть крайне оскорбительны для Великого Князя: ибо Святослав, отстав от союза с Литвою, усердно искал Дмитриевой дружбы и вместе с Андреем Ольгердовичем служил щитом для Московских границ на западе. Но Дмитрий, опасаясь Литвы, еще более опасался Монголов и, готовясь тогда к новому разрыву с Ордою, имел нужду в приязни Ягайловой.
  Сын Великого Князя Василий, три года жив невольником при дворе Ханском, тайно ушел в Молдавию, к тамошнему Воеводе Петру, нашему единоверцу, и мог возвратиться в Россию только чрез владения Польские и Литву. Дмитрий отправил навстречу к нему бояр, поручив им, для личной безопасности Василиевой, склонить Ягайла к дружелюбию. Они успели в деле своем: Василий Димитриевич прибыл благополучно в Москву, провожаемый многими Панами Польскими.
  
  Вероятно, что бегство его из Орды было следствием намерения Дмитриева свергнуть иго Тохтамышево: другие случаи также доказывают сие намерение.
  Тесть Донского, Дмитрий Константинович, преставился Схимником в 1383 году, памятный сооружением каменных стен в Нижнем Новгороде и любовью к отечественной Истории (ибо мы ему обязаны древнейшим харатейным списком Нестора). Сыновья его и дядя их, Борис Городецкий, находились тогда в Орде, споря о наследстве: Хан отдал Нижегородскую область дяде, а племянникам, Симеону и Василию, Суздаль, удержав последнего аманатом в Сарае. Скучав долго неволею и праздностью - тщетно надеясь, подобно сыну Донского, бежать в Русь - Василий умилостивил наконец Тохамыша и приехал с его жалованною грамотою княжить в Городце. Но сия милость Ханская казалась ему неудовлетворительною: с помощию Великого Князя он и брат его, Симеон Суздальский, (в 1388 году) отняли Нижний у дяди и, презрев грамоты Ханские, обязались во всяком случае верно служить Дмитрию: Борис же остался князем Городецким, в зависимости от Московского, который, действуя таким образом против воли Тохтамыша, явно показывал худое к нему уважение.
  
  В то время, как россияне Великого Княжения с надеждою или страхом могли готовиться ко второй Донской битве, они были изумлены враждою своих двух главных защитников. Дмитрий и Князь Владимир Андреевич, братья и друзья, казались дотоле одним человеком, имея равную любовь к отечеству и к славе, испытанную общими опасностями и успехами. Вдруг Дмитрий, огорченный, как надобно думать, старейшими боярами Владимира и его к ним пристрастием, велел их взять под стражу, заточить, развезти по разным городам. Сей поступок, доказывая власть Великокняжескую, мог быть согласен с законами справедливости, но крайне огорчил народ, тем более, что татары начинали уже действовать против Руси, взяв нечаянно Переславль Рязанский: единодушие первых ее героев было всего нужнее для безопасности Государства.
  Явив пример строгости, Дмитрий спешил удовлетворить желанию народа и собственного сердца: чрез месяц, в день Благовещения, обнял брата как друга и новою договорною грамотою утвердил искренний с ним союз. В ней сказано, что Владимир признает Дмитрия отцом, сына его Василия братом старшим, Георгия Дмитриевича равным, а меньших сыновей Великого Князя младшими братьями. Что они будут жить в любви неразрывной, подобно как их отцы жили с Симеоном Гордым, и должны взаимно объявлять друг другу наветы злых людей, желающих поселить в них вражду. Что ни Дмитрию, ни Владимиру без общего согласия не заключать договоров с иными Владетелями; что первому не мешаться в дела братних городов, второму в дела Великого Княжения, но судить тяжбы Москвитян обоим вместе чрез наместников, а в случае их несогласия прибегать к суду Митрополита или Третейскому, коего решение остается законом и для Князей. Что Великому Князю, ни боярам его, не покупать сел в Уделе Владимировом, ни Владимиру в областях, ему не принадлежащих. Что если Дмитрий, удовлетворяя нуждам Государственным, обложит данью своих бояр поместных, то и Владимировы обязаны внести такую же в казну Великокняжескую. Что гости, суконники и городские люди свободны от службы, и проч. Далее сказано, что Владимир, если Богу не угодно будет избавить Русь от Монголов, участвует во всех ее тягостях и дает Ханам триста двадцать рублей в число пяти тысяч Дмитриевых, по сей же соразмерности, платя и долги Государственные.
  
  Сия грамота наиболее достопамятна тем, что она утверждает новый порядок наследства в Великокняжеском достоинстве, отменяя древний, по коему племянники долженствовали уступать оное дяде. Владимир именно признает Василия и братьев его, в случае Дмитриевой смерти, законными наследниками Великого Княжения. Или, точнее, подтверждает династическое наследование Великого Княжества за Московскими князьями линии Калиты, которое утвердил, благословил и закрепил ярлыком ханским еще, в свое время, Митрополит Алексий.
  
  Примирение державных братьев казалось истинным торжеством Государственным. Народ веселился, не предвидя несчастия, коему надлежало случиться столь скоро и столь внезапно. Дмитрию едва исполнилось сорок лет: необыкновенная его взрачность, дородство, густые черные волосы и борода, глаза светлые, огненные, изображая внутреннюю крепость сложения, ручались за долголетие. Вдруг, к общему ужасу, разнеслась весть о тяжкой болезни Великого Князя. К успокоению народа сказали, что опасность ее миновалась, но Дмитрий, не обольщая себя надеждою, призвал Игуменов Сергия и Севастиана, вместе с девятью главными боярами, и велел писать духовное завещание. Объявив Василия Дмитриевича наследником Великокняжеского достоинства, он каждому из пяти сыновей дал особенные Уделы: Василию Коломну с волостями, Юрию Звенигород и Рузу, Андрею Можайск, Верею и Калугу, Петру Дмитров, Иоанну несколько сел, а Великой Княгине Евдокии разные поместья и знатную часть Московских доходов. Сверх областей наследственных, Дмитрий отказал второму сыну Галич, третьему Белозерск, четвертому Углич, купленные Калитою у тамошних Князей Удельных: сии города дотоле не были еще совершенно присоединены к Московскому Княжению.
  
  Несколько дней Бояре и граждане утешались мнимым выздоровлением любимого их Государя. В сие время супруга его родила шестого сына, именем Константина, окрещенного старшим братом, Василием Дмитриевичем, и Мариею, вдовою последнего тысяцкого.
  Но скоро болезнь вновь усилилась, и Великий Князь, чувствуя свой конец, желал видеть супругу, еще слабую от следствия родов; изъявляя удивительную твердость, долго говорил с нею и с детьми; приказывал им быть во всем ей послушными и действовать единодушно, любить отечество и верных слуг его.
  Осыпаемый хвалами признательного народа, Дмитрий опускал глаза вниз и возносился сердцем единственно к Богу Всетворящему. - Целомудренный в удовольствиях законной любви супружеской, он до конца жизни хранил девическую стыдливость и, ревностный в благочестии подобно Мономаху, ежедневно ходил в церковь, всякую неделю в Великий Пост приобщался Святых Таин и носил власяницу на голом теле; однако ж не хотел следовать обыкновению предков, умиравших всегда Иноками: ибо думал, что несколько дней или часов Монашества перед кончиною не спасут души и что Государю пристойнее умереть на троне, нежели в келье.
  Таким образом, Летописцы изображают нам добрые свойства сего Князя, и, славя его как первого победителя татар, не ставят ему в вину, что он дал Тохтамышу разорить великое княжение, не успев собрать войска сильного, и тем продлил рабство отечества до времен своего правнука.
  
  Дмитрий сделал, кажется, и другую ошибку: имев случай присоединить Рязань и Тверь к Москве, не воспользовался оным: желая ли изъявить великодушное бескорыстие? Но добродетели Государя, противные силе, безопасности, спокойствию Государства, не суть добродетели. Может быть, он не хотел изгнанием Михаила Тверского, шурина Ольгердова, раздражить Литвы, и думал, что Олег, хитрый, деятельный, любимый подданными, лучше Московских наместников сохранит безопасность юго-восточных пределов России, если искренно с ним примирится для блага отечества. - Димитрий прибавил к Московским владениям одну купленную им Мещеру и, подчинив себе князей Ярославских, не хотел отнять у них наследственного Удела, довольный правом предписывать им законы.
  
  
  
  20-ая СТУПЕНЬКА - с 8 октября 1386-го по 2 марта 1389 года - время окультуривания быта, заключение его составляющих в некие рамки правил, ритуалов, время выработки эстетических и этических стандартов и правил, время принятия волевых решений.
  
  Еще в княжение Донского были основаны города Курмыш и Серпухов; первый (в 1372 году) Борисом Константиновичем Городецким, а второй (в 1374) Князем Владимиром Андреевичем, который, чтобы приманить туда людей, дал жителям многие выгоды и льготу, оградил его дубовыми стенами и сделал в нем наместником своего окольничего, Якова Юрьевича Новосильца. Новгородцы, в 1384 году начав строить каменную крепость Яму на берегу Луги (ныне Ямбург), совершили оную в 33 дня; а в 1387 обвели Порхов также кирпичными стенами, вместо прежних деревянных. - Знаменитые монастыри Чудов, Андроньев, Симоновский в Москве, Высоцкий близ Серпухова и другие остались также памятниками времен Донского. Первые два основаны Митрополитом Алексием (который, обогатив Чудовскую обитель драгоценными, золотыми сосудами, селами, рыбными ловлями, завещал погребсти себя в оной), последние Святым Сергием Радонежским.
  Игумен Симонова монастыря, Феодор, племянник Сергиев и Духовник Великого Князя, отличаясь умом и знаниями, несколько раз ездил в Константинополь: поставленный там в Архимандриты, он исходатайствовал у Патриарха Нила, чтобы его обитель называлась Патриаршею и ни в чем не зависела от Митрополита Российского.
  Исполняя волю Князя Владимира Андреевича, своего друга, Св. Сергий избрал прекрасное место в двух верстах от нового города Серпухова и, собственными руками заложив монастырь Высоцкий, оставил в нем Игуменствовать любимого ученика, именем Афанасия, который после выехал навсегда из отечества, недовольный изгнанием Митрополита Киприана, и представился в Царьграде.
  
  Важнейшим происшествием для Церковной Истории сего времени было обращение Пермян в Христианскую Веру. Вся обширная страна от реки Двины до хребта гор Уральских издревле платила дань Руси; но, довольные серебром и мехами, там собираемыми, они не принуждали жителей к перемене закона. Юный Монах, сын одного Устюжского церковника, именем Стефан, воспламенился ревностью быть Апостолом сих идолопоклонников, выучился языку Пермскому, изобрел для него новые особенные буквы, числом 24, и перевел на оный главные церковные книги с Славянского; хотел также узнать язык Греческий и долго жил в Ростовском монастыре Св. Григория Богослова, чтобы пользоваться тамошнею славною библиотекою. Изготовив себя к званию народного учителя, он взял благословение от Коломенского Епископа, Герасима, Наместника Митрополии, и Великокняжеские грамоты, для своей безопасности; отправился в Пермь и начал проповедывать Бога истинного людям грубым, невеждам, но добродушным.
  Они слушали его с изумлением, некоторые крестились охотно, другие, в особенности жрецы или кудесники Пермские, встревоженные сей новостью, противились. Но Стефан под защитою княжеских грамот, Неба и своей кротости более и более успевал в душеспасительном деле. Умножив число новых Христиан до тысячи, он построил церковь близ устья реки Выми и славил Творца вселенной на языке Пермском. А жители, самые упорные в язычестве, с любопытством смотрели на обряды Христианского Богослужения, дивясь красоте храма. Наконец, желая доказать им бессилие идолов, Стефан обратил в пепел одну из их знаменитейших кумирниц. Народ видел и безмолвствовал в ужасе, кудесники вопили, святый муж проповедывал. Тщетно главный волхв, именем Пама, хотел защитить свою Веру: кумиры, разрушенные пламенем, свидетельствовали их ничтожность. Он вызвался пройти невредим сквозь огонь и воду, требуя, чтобы Стефан сделал то же. "Я не повелеваю стихиями, ответствовал смиренный Инок, но Бог Христианский велик: иду с тобой". Пама думал только устрашить его: видя же смелость противника, отказался от испытания и тем довершил торжество истинной Веры.
  Убежденные мудрым учением Стефана, жители целыми толпами крестились и вместе с ним сокрушали идолов, в домах, на улицах, дорогах и в рощах, бросая в огонь драгоценные кожи зверей, приносимые в дар сим деревянным богам, и полотняные тонкие пелены, коими их обвивали. Пишут, что главными идолами народа Пермского и Обдорского были Воипель и так называемая Золотая баба, или каменное изображение старухи с двумя младенцами; что суеверные, убивая лучших своих оленей в честь ее, кровью оных мазали рот и глаза истукану, отвечавшему на вопросы любопытных о тайнах судьбы; что близ того места, в горах, часто раздавался звук, подобный трубному, и проч.
  Создав еще две церкви, Стефан завел при оных училища, чтобы образовать молодых людей для сана Иерейского, и поехал в Москву требовать учреждения особенной Епископии Пермской. Великий Князь лично знал и любил его. Митрополит Пимен также. Они нашли Стефана достойным Епископского сана, и сей новый Святитель, вернулся в землю, им просвещенную, заслужил имя отца Пермян: учил, благодетельствовал; во время голода доставлял им хлеб из Вологды и ездил в Новгород ходатайствовать за них у Правительства. Одним словом, введение Христианства в сих местах, утвержденного одною Апостольскою проповедью и силою добродетели, было счастливою эпохою для обитателей и в самом их гражданском состоянии: народ благодарный доныне с любовию говорит там о делах своего первого наставника, описанных Иноком Епифанием, учеником Св. Сергия. Употребив всю жизнь на благотворение, Стефан хотел закрыть глаза в Москве, где и преставился в княжение Василия Димитриевича (в 1396 году) с названием Святого, тело его погребено в Кремле, в церкви Преображения.
  
  
  21-ая СТУПЕНЬКА - со 2 марта 1389-го по 26 июля 1391 года - время объективности, время расширения душевных возможностей, познания наивысшей правды земной жизни.
  
  Дмитрий оставил Россию готовую снова противоборствовать насилию Ханов. Юный сын его, Василий, отложил до времени мысль о независимости и был возведен на престол 15 августа 1389 года во Владимире послом Царским, Шахматом. Таким образом, достоинство Великокняжеское сделалось наследием Владетелей Московских. Уже никто не спорил с ними о сей чести. Хотя Борис Городецкий, старейший из потомков Ярослава II, немедленно по кончине Донского отправился в Сарай; но целью его исканий был единственно Нижний Новгород, отнятый у него племянниками. Тохтамыш, неблагодарно предприняв воевать сильную Империю Тамерланову, велел ему ехать за собою к границам Персии, наконец, дозволил остаться в Сарае и, разорив многие города бывшего своего заступника, по возвращении в Улусы отпустил Бориса в Русь с новою жалованною грамотою на область Нижегородскую.
  
  Великий Князь, едва вступив в лета юношества, мог править Государством только с помощию Совета. Окруженный усердными боярами и сподвижниками Донского, он заимствовал от них сию осторожность в делах государственных, которая ознаменовала его тридцатишестилетнее княжение и которая бывает свойством аристократии, движимой более заботливыми предвидениями ума, нежели смелыми внушениями великодушия, равно удаленной от слабости и пылких страстей.
  Опасаясь прав дяди Васильева, Князя Владимира Андреевича, основанных на старейшинстве и на славе воинских подвигов, господствующие бояре стеснили его власть и не хотели дать ему надлежащего участия в правлении: Владимир, ни в чем не нарушив договора, заключенного с Донским - был всегда ревностным стражем отечества и довольный жребием князя второстепенного - оскорбился неблагодарностью племянника и со всеми ближними уехал в Серпухов, свой Удельный город, а из Серпухова в Торжок.
  Сия несчастная ссора, как и бывшая с отцом Василия, скоро прекратилась возобновлением дружественной грамоты 1388 года. Владимир, сверх его прежнего Удела и трети Московских доходов, получил Волок и Ржев, за то обещал повиноваться юному Василию как старейшему, ходить на войну с ним или с полками Великокняжескими, сидеть в осаде, где он велит, и проч.; а с Волока платить Ханам 170 рублей в число пяти тысяч Васильевых.
  
  Обстоятельство, что Владимир Андреевич во время раздора с племянником жил в области Новгородской, достойно замечания. Владетели Московские, присвоив себе исключительное право на сан Великокняжеский, считали и Новгород наследственным их достоянием, вопреки его древней, основанной на грамотах Ярославовых свободе избирать князей. Оттого сыновья Калитины, Симеон, Иоанн, при восшествии на престол были в раздоре с сим гордым народом: Василий также, и новгородцы охотно дали убежище недовольному Владимиру, чтобы иметь в нем опору на всякий случай, но, видя искреннее примирение дяди с племянником, желали и сами участвовать в оном. Дело шло единственно о чести или обряде.
  "Мы рады повиноваться Князю Московскому, говорили они: только прежде напишем условия как люди вольные".
  Сии условия по обыкновению состояли в определении известных прав Княжеских и народных. Василий не захотел спорить и в присутствии бояр новгородских, в Москве, утвердив печатью договорную грамоту, отправил к ним в наместники вельможу Московского, Евстафия Сыту. Стоит заметить, что со времен Калиты новгородцы уже не имели собственных, особенных князей, повинуясь Великим или Московским, которые управляли ими чрез наместников: ибо Наримант, Патрикий, Лугвений и другие князья, Литовские и Российские, с того времени находились у них единственно в качестве Воевод, или частных властителей.
  
  Три предмета долженствовали быть главными для политики государя Московского: надлежало прервать или облегчить цепи, возложенные Ханами на Россию, удержать стремление Литвы на ее владения, и усилить Великое Княжение присоединением к оному Уделов независимых. В сих трех отношениях Василий Димитриевич действовал с неусыпным попечением, но, держась правил умеренности, боясь излишней торопливости и добровольно оставляя своим преемникам дальнейшие успехи в славном деле государственного могущества.
  
  На семнадцатом году жизни он сочетался браком с юною Софиею, дочерью Витовта, сына Кестутиева. Изгнанный Ягайлом из отечества, сей витязь жил в Пруссии у Немцев. В одной из летописей сказано, что Василий, в 1386 году бежал из Орды в Молдавию, на пути в Россию был задержан Витовтом в каком-то Немецком городе, и наконец, освобожденный с условием жениться на его дочери, чрез пять лет исполнил сие обещание, согласно с честью и пользою государственною.
  Уже Витовт славился разумом и мужеством; имел также многих друзей в Литве и по всем вероятностям не мог долго быть изгнанником. Василий надеялся приобрести в нем или сильного сподвижника против Ягайла, или посредника для мира с Литвою.
  
  Бояре Московские, Александр Поле, Белевут, Селиван, ездили за невестою в Пруссию и возвратились чрез Новгород. Князь Литовский, Иван Ольгимонтович, проводил ее до Москвы, где совершилось брачное торжество к общему удовольствию народа.
  
  
  22-ая СТУПЕНЬКА - с 26 июля 1391-го по 20 декабря 1393 года - время, когда эго-сознание полностью уступает место ясности духа, время прозрения. Время расширения возможностей и первые шаги применения их на практике.
  
  В 1392 году Великий Князь отправился к Хану. За несколько месяцев перед тем Царевич Беткут, посланный Тохтамышем от берегов Волги и Казанки сквозь дремучие леса к северу, разорил Вятку, где со времен Андрея Боголюбского обитали новгородские выходцы в свободе и независимости, торгуя или сражаясь с Чудскими соседними народами.
  Слух о благосостоянии сей маленькой республики вселил в Монголов желание искать там добычи и жертв корыстолюбия. Изумленные внезапным их нашествием, жители не могли отстоять городов, основанных среди пустынь и болот в течение двухсот лет: одни погибли от меча, другие навеки лишились вольности, уведенные в плен Беткутом: многие спаслись в густых лесах и предприняли отмстить татарам.
  Новгородцы, устюжане соединились с ними и, на больших лодках рекою Вяткою доплыв до Волги, разорили Жукотин, Казань, Болгарские, принадлежащие Ханам города и пограбили всех купцов, ими встреченных.
  
  Однако ж не сии случаи заставили Великого Князя ехать в Орду: намерение его обнаружилось в следствиях, составивших достопамятную эпоху в постепенном возвышении Московского Княжения. Он был принят в Орде с удивительною ласкою. Еще никто из Владетелей Российских не видал там подобной чести. Казалось, что не данник, а друг и союзник посетил Хана. Утвердив Нижегородскую область за князем Борисом Городецким, Тохтамыш, согласно с мыслями вельмож своих, не усомнился признать Василия наследственным ее Государем. Великий Князь хотел еще более, и получил все по желанию: Городец, Мещеру, Торусу, Муром.
  Последние две области были древним Уделом Черниговских князей и никогда не принадлежали роду Мономахову. Столь особенная благосклонность изъясняется обстоятельствами времени. Тохтамыш, начав гибельную для себя войну с грозным Тамерланом, боялся, чтобы Россияне не пристали к сему завоевателю, который, желая наказать неблагодарного повелителя Золотой Орды, шел от моря Аральского и Каспийского к пустыням северной Азии. Хотя Летописцы не говорят того, однако ж вероятно, что Василий, требуя милостей Хана, обещал ему не только верность, но и сильное вспоможение: как Глава Князей Российских, он мог ручаться за других и тем обольстить или успокоить преемника Мамаева. Корыстолюбие вельмож Ордынских и богатые дары Васильевы решили всякое сомнение. Уже Тохтамыш двинулся с полками навстречу к неприятелю за Волгу и Яик, как Великий Князь поспешил удалиться от кровопролития, а посол Ханский, Царевич Улан, долженствовал возвести его на престол Нижегородский.
  
  Три месяца Василий был в отсутствии: народ Московский праздновал возвращение юного Государя [26 октября 1392 г.] как особенную милость Небесную. Еще не доехав до столицы, Великий Князь из Коломны отправил бояр своих с Ханскою грамотою и с послом Царевым в Нижний, где князь Борис, недоумевая, что ему делать, собрал вельмож на совет. Но знатнейший из них, именем Румянец, оказался предателем. Князь хотел затворить ворота городские. "Посол Царев (сказал Румянец) и Бояре Московские едут сюда единственно для утверждения любви и мира с тобою: впусти их и не оскорбляй ложным подозрением. Окруженный нами, верными защитниками, чего можешь страшиться?" Князь согласился, и поздно увидел измену. Бояре Московские, въехав в город, ударили в колокола, собрали жителей, объявили Василия их Государем. Тщетно Борис звал к себе дружину свою. Коварный Румянец ответствовал: "Мы уже не твои", и с другими единомышленниками предал Бориса слугам Великокняжеским.
  Сам Василий с боярами старейшими прибыл в Нижний, где, учредив новое правление, поручил сию область наместнику, Дмитрию Александровичу Всеволожу. Так рушилось, со своими Уделами, особенное Княжество Суздальское, коего именем долго называлась сильная Держава, основанная Андреем Боголюбским, или все области северо-восточной Руси между пределами Новгородскими, Смоленскими, Черниговскими и Рязанскими.
  Борис чрез два года умер. Его племянники, Василий, прозванием Кирдяпа, и Симеон, бежав в Орду, напрасно искали в ней помощи. Хотя Царевич Эйтяк вместе с Симеоном (в 1399 году) приступал к Нижнему и взял город обманом, но имея у себя едва тысячу воинов, не мог удержать оного. Супруга Симеонова, быв долго под стражею в Руси, нашла способ уйти в землю Мордовскую, подвластную Татарам, и жила в каком-то селении у Христианской церкви, сооруженной Хивинским Турком Хазибабою: Бояре Великого Князя, посланные с отрядом войска, взяли сию несчастную княгиню и привезли в Москву. Между тем ее горестный супруг, лишенный отечества, друзей, казны, восемь лет скитался с Монголами по диким степям, служил в разные времена четырем Ханам и наконец прибегнул к милости Великого Князя, который возвратил ему семейство и позволил избрать убежище в Руси. Симеон, изнуренный печалями, добровольно удалился в независимую область Вятскую, где и скончался чрез пять месяцев (в 1402 году), быв жертвою общей пользы государственной.
  Старший брат Симеонов, Василий Кирдяпа, умер также в изгнании. Сыновья Василиевы и Борисовы то служили при дворе Московском, то уходили в Орду, а внук Кирдяпин, Александр Иванович Брюхатый, женился после на дочери Великого Князя, именем Василисе.
  
  Руководствуясь правилами государственного блага, Василий и в других случаях не боялся казаться ни излишне властолюбивым, ни жестоким. Так, вследствие вторичного несогласия с новгородцами, не хотевшими платить ему черной, или народной дани, изъявил он строгость необыкновенную, хитро соединив выгоды казны своей с честью Главы Духовенства. Митрополит Киприан, бесспорно заступив место умершего в Царьграде Нимена, ездил (в 1392 году) из Москвы в Новгород. С пышными обрядами служил Литургию в Софийском храме; велегласно учил народ с амвона и две недели пировал у тамошнего Архиепископа, Иоанна, вместе со знатными чиновниками, которые, в знак особенного уважения, от имени всего города подарили ему несколько дворов. Но сие дружелюбие изменилось, когда Митрополит в собрании граждан объявил, чтобы они, следуя древнему обыкновению, относились к нему в делах судных.
  Посадник, тысяцкий и все ответствовали единодушно: "Мы клялись, что не будем зависеть от суда Митрополитов, и написали грамоту". Дайте мне оную, сказал Киприан: я сорву печать и сниму с вас клятву. Народ не хотел, и Киприан уехал с великою досадою. Зная, сколь Митрополиты пребыванием своим в Москве способствовали знаменитости ее Князей и нужны для их дальнейших успехов в единовластии, Василий с жаром вступился за Пастыря Церкви. Посол Великокняжеский представил новгородцам, что они, с 1386 года платив Донскому народную дань, обязаны платить ее и сыну его; обязаны также признать Митрополита судиею в делах гражданских, или испытают гнев Государев.
  Новгородцы отвечали, что народная дань издревле шла обыкновенно в общественную казну, а Князь довольствовался одними пошлинами и дарами, что второе требование Василия, касательно Митрополита, противно их совести.
  Сей ответ был воспринят, как объявление войны. Полки Московские, Коломенские, Звенигородские, Дмитровские, предводимые дядею Великого Князя, Владимиром Андреевичем Храбрым, и сыном Донского, Юрием, в 1393 году взяли Торжок и множество пленников в областях Новгорода, куда сельские жители с имением, с детьми бежали от меча и неволи. Уже рать Московская, совершив месть, возвратилась, когда Василий узнал, что Торжок, оставленный без войска, бунтует и что ревностный доброхот Великокняжеский, именем Максим, убит друзьями Новгородского Правительства. Тут он решился неслыханною у нас дотоле казнью устрашить мятежников: велел боярам снова идти с полками в Торжок, изыскать виновников убийства и представить в Москву. Привели семьдесят человек. Народ собрался на площади и был свидетелем зрелища ужасного. Осужденные на смерть, сии преступники исходили кровью в муках: им медленно отсекали руки, ноги и твердили, что так гибнут враги Государя Московского!..
  Василий еще не имел и двадцати лет от рождения: действуя в сем случае, равно как и в других, по совету бояр, он хотел страхом возвысить достоинство Великокняжеское, которое упало вместе с Государством от разновластия.
  Новгородцы со своей стороны искали себе удовлетворения в разбоях: взяли Кличен, Устюжну; сожгли Устюг, Белозерск, не щадя и Святых храмов, обдирая иконы и книги церковные: пытали богатых людей, чтобы узнать, где скрыты их сокровища, пленяли граждан, земледельцев и, наполнив добычею множество лодок, отправили все вниз по Двине. Два Князя предводительствовали сими хищниками: Роман Литовский и Константин Иоаннович Белозерский, коего отец и дед пали в славной Донской битве. Сей юный Князь, не захотев быть подручником Государя Московского, вступил в службу Новгорода, его неприятеля.
  Но война не продолжилась, ибо новгородцы, изведав твердый характер Василия, разочли, что лучше уступить ему требуемую им дань, нежели отказаться от купеческих связей с Московскими владениями и подвергать опасностям свою торговлю Двинскую, которой он, господствуя над Устюгом и Белымозером, легко мог препятствовать.
  Надлежало удовольствовать и Митрополита, тем необходимее, что Патриарх Константинопольский, Антоний, взял его сторону и велел им сказать: "Повинуйтеся во всем главе церкви Русской". И так они прислали знатнейших людей в Москву умилостивить Государя смиренными извинениями и вручить Киприану судную грамоту. Митрополит благословил их, а Великий Князь отправил бояр в Новгород для утверждения мира. С ними ездил и посол Митрополитов, коему чиновники и народ дали там 350 рублей в знак дружелюбия.
  
  * * *
  В то время, когда юный Василий, приобретениями и строгостию утверждая свое могущество, в то самое время он увидел новую тучу варваров, готовую истребить счастливое творение Иоанна Калиты, героя Донского и его собственное, то есть вторично обратить Россию в кровавое пепелище. Здесь речь уже пойдет о Тамерлане, Тимуре, или Темир-Аксаке.
  
  Тамерлан (Тиму́р; 9 апреля 1336, с. Ходжа-Ильгар, совр. Узбекистан - ? 18 февраля 1405) - один из великих мировых завоевателей, сыгравший заметную роль в истории Средней Азии и Кавказа. Выдающийся полководец, эмир (с 1370). Создатель крупной державы со столицей в Самарканде. Основатель династии тимуридов.
  Полное имя Тимура было Тимур бин Тарагай Барлас (Тимур сын Тарагая из Барласов) в соответствии с арабской традицией (алам-насаб-нисба).
  После того, как Тимур породнился с кланом Чингисхана, он принял имя Тимур Гуркани.
  В различных персидских источниках часто встречается иранизированное прозвище Тимур-э Лан "Тимур Хромой", это имя, вероятно, рассматривалось в то время как презрительно-уничижительное.
  Тимур родился 9 апреля 1336 года в селении Ходжа-Ильгар близ города Кеш (ныне Шахрисабз, Узбекистан) в Средней Азии.
  Во время малолетства Тимура произошел распад чагатайского государства в Средней Азии (Чагатайский улус). В Мавераннахре с 1346 года власть принадлежала тюркским эмирам, и возводившиеся императором на престол ханы правили только номинально. Могульские эмиры в 1348 году возвели на престол Туглук-Тимура, который стал править в Восточном Туркестане, Кульджинском крае и Семиречье.
  Тимур первоначально был главой шайки разбойников, образовавшейся в смутное время. С ней он вступил на службу к владетелю Кеша Хаджи Барлас (дядя Амира Тимура), главе племени Барлас. В 1360 году Мавераннахр был завоёван Туглук-Тимуром. Хаджи бежал в Хорасан, а Тимур вступил в переговоры с ханом и был утверждён владетелем Кеша, но должен был удалиться после ухода могулов и возвращения Хаджи.
  
  В 1361 году хан снова занял страну. Хаджи снова бежал в Хорасан, где был убит, Тимур же был утверждён владетелем Кеша и одним из помощников могульского царевича Ильяс-ходжи (сына хана), назначенного правителем Мавераннахра. Тимур скоро отделился от могулов и перешел на сторону их врага - Амира Хусейна (внука Казагана). Некоторое время они с небольшим отрядом вели жизнь искателей приключений. Во время одной стычки в Сеистане Тимур лишился двух пальцев на правой руке и был тяжело ранен в правую ногу, отчего стал хромым (прозвание "хромой Тимур" - Аксак-Тимур по-тюркски, Тимур-е ланг по-персидски, отсюда Тамерлан).
  В 1364 году могулы были вынуждены очистить страну. Правителем Мавераннахра стал Амир Хусейн, Тимур вернулся в Кеш. На следующий год могулистанцы снова вторгаются в Мавераннахр, обращают в бегство ополчение Хусейна и Тимура близ Ташкента, далее направляются в Самарканд, где терпят поражение от вспыхнувшего там сербедарского восстания. Весной 1366 войска Хусейна и Тимура подавили восстание, казнив сербедарских вождей.
  В 1366 Тимур восстал против Хусейна, в 1368 году помирился с ним и снова получил Кеш, в 1369 году снова поднял восстание. В марте 1370 года Хусейн был взят в плен и убит в присутствии Тимура, хотя и без прямого его приказания. 10 апреля 1370 г. Тимур принял присягу от всех военачальников Мавераннахра. Подобно своим предшественникам, он не принял ханского титула и довольствовался званием "великого эмира" - ханами при нем считались потомок Чингиз-хана Суюргатмыш (1370-1388), его сын Махмуд (1388-1398) и Сатук-хан (1398-1405). Тимур избрал своим местопребыванием Самарканд и украсил его великолепными постройками.
  
  Первые годы своего единодержавного правления Тимур посвятил установлению порядка в стране и безопасности на её границах (борьба с мятежными эмирами, походы на Семиречье и Восточный Туркестан). В 1379 году был завоёван Хорезм. С 1380 года начались походы на Персию, вызванные, по-видимому, только завоевательными стремлениями (изречение Тимура: "все пространство населённой части мира не стоит того, чтобы иметь двух царей"). Впоследствии Тимур выступал также представителем идеи государственного порядка, необходимого для блага населения и невозможного при существовании целого ряда враждебных друг другу мелких владетелей. В 1381 году был взят Герат, и Себзевар - прекратило существование государство сербедаров; в 1382 года правителем Хорасана был назначен сын Тимура, Мираншах; в 1383 году Тимур опустошил Сеистан и жестоко подавил восстание сербедаров в Себзеваре.
  
  В западную часть Персии и прилегающие к ней области Тимур совершил три больших похода - так называемые "трёхлетний" (с 1386 года), "пятилетний" (с 1392 года) и "семилетний" (с 1399 года). В первый раз Тимур был вынужден вернуться обратно вследствие нашествия на Мавераннехр золотоордынского хана Тохтамыша в союзе с семиреченскими монголами (1387).
  
  Тимур в 1388 году прогнал врагов и наказал хорезмийцев за союз с Тохтамышем, в 1389 г. совершил опустошительный поход вглубь монгольских владений до Иртыша на север и до Большого Жылдыза на восток, в 1391 г. - поход на золотоордынские владения до Волги. Эти походы достигли своей цели. Во время "пятилетнего" похода Тимур в 1392 г. завоевал прикаспийские области, в 1393 г. - западную Персию и Багдад; сын Тимура, Омар-шейх, был назначен правителем Фарса, Миран-шах - правителем Закавказья. Нашествие Тохтамыша на Закавказье вызвало поход Тимура на Южную Россию (1395); Тимур разбил Тохтамыша на Тереке, преследовал его до пределов Московского царства. Там он вторгся в Рязанские земли, разорил Елец, составив угрозу Москве. Начав наступление на Москву, он неожиданно повернул назад и вышел из пределов Московии в тот самый день, когда москвичи встречали образ Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, принесенный из Владимира (с этого дня икона почитается как покровительница Москвы). Затем Тимур разграбил торговые города Азов и Кафу, сжег Сарай-Бату и Астрахань, но прочное завоевание Золотой Орды не имелось в виду, и Кавказский хребет остался северной границей владений Тимура. В 1396 г. он вернулся в Самарканд и в 1397 г. назначил своего младшего сына Шахруха правителем Хорасана, Сеистана и Мазандерана.
  
  В 1398 г. был предпринят поход на Индию, по дороге были побеждены горцы Кафиристана. В декабре Тимур под стенами Дели разбил войско индийского султана (династия Тоглукидов) и без сопротивления занял город, который через несколько дней был разграблен войском. В 1399 г. Тимур дошел до берегов Ганга, на обратном пути взял ещё несколько городов и крепостей и вернулся в Самарканд с огромной добычей, но не расширив своих владений.
  
  "Семилетний" поход первоначально был вызван сумасшествием Мираншаха и беспорядками во вверенной ему области. Тимур низложил своего сына и разбил вторгшихся в его владения врагов. В 1400 г. началась война с османским султаном Баязетом, захватившим город Арзинджан, где правил вассал Тимура, и с египетским султаном Фараджем, предшественник которого, Баркук, ещё в 1393 г. велел убить посла Тимура. В 1400 г. Тимур взял Сивас в Малой Азии и Халеб (Алеппо) в Сирии (принадлежавшей египетскому султану), в 1401 г. - Дамаск. Баязет был разбит и взят в плен в знаменитой битве при Анкаре (1402). Тимур разграбил все города Малой Азии, даже Смирну (принадлежавшую иоаннитским рыцарям). Западная часть Малой Азии в 1403 г. была возвращена сыновьям Баязета, в восточной были восстановлены низложенные Баязетом мелкие династии. В Багдаде (где Тимур восстановил свою власть в 1401 г., причём погибло до 90 000 жителей) был назначен правителем сын Мираншаха, Абу-Бекр. В 1404 году Тимур вернулся в Самарканд и тогда же предпринял поход на Китай, к которому начал готовиться ещё в 1398 году. В тот год им была построена крепость на границе нынешней Сыр-Дарьинской области и Семиречья; теперь было построено ещё одно укрепление, в 10 днях пути дальше к востоку, вероятно около Иссык-Куля.
  
  Тимур собрал войско и в январе 1405 года прибыл в г. Отрар (развалины его - недалеко от впадения Арыси в Сыр-Дарью), где заболел и умер (по словам историков - 18 февраля, по надгробному памятнику Тимура - 15-го).
  
  * * *
  Еще Тимур не совершил всех описанных нами завоеваний, когда, оскорбленный неблагодарностию Тохтамыша, он в первый раз приблизился к границам России. Войско его шло от Самарканда и реки Сигона через Ташкент, Ясси или Туркестан, за коим уже начиналось владение Канчакской Орды, в нынешних степях Киргизских.
  
  Стоя на высоком холме, Тимур долго с удивлением смотрел на их необозримые, гладкие равнины, подобные морю, и велел тут, в память векам, соорудить высокую каменную пирамиду с обозначением Эгиры и дня, когда он вступил в сии ужасные пустыни. Четыре месяца шли Татары к Северу, питаясь наиболее мясом диких коз, сайгаков, птичьими яйцами и травою. Звериная ловля представляла в сих пустынях зрелище шумной войны. Рассыпаясь на великом пространстве, Моголы составляли круг и гнали зверей прямо к ставке Императорской при звуке оружия и труб. Тимур выезжал на коне и, встречая целые стада всякого рода животных, стрелял любых; наконец, утомленный охотою, входил в шатер свой обедать. Тогда воины бросались на зверей, убивали всех без остатка, разводили бесчисленные огни и садились пировать до вечера.
  Скудный ручей или мутное озеро бывали для них в сих безводных местах самым счастливейшим открытием. Достигнув места между реками Эмбою и Тоболом, войско остановилось. Тимур в богатой одежде и в Царском венце сел на коня, держа в руке златую державу, объехал все полки и, довольный их исправностью, вооружением, бодрым духом, велел идти далее, к берегам Урала. Там показалась многочисленная рать Тохтамышева. Сей Хан презрел совет умных Вельмож, которые говорили ему, что страшно быть врагом счастливого: ненавидя в Тимуре хищника власти, принадлежащей потомкам Чингисхановым, он грозился свергнуть его с трона. Ежедневные сшибки передовых отрядов закончились кровопролитным сражением в степях Астраханской Губернии: разбитый Тохтамыш бежал за Волгу, а Тимур на ее берегах великолепно праздновал свою победу. Двадцать шесть дней Эмиры и воины пировали, наслаждаясь всеми утехами роскоши. Но Тимур не хотел быть долее в сей завоеванной им стране и тем же путем, чрез 11 месяцев, возвратился в Самарканд.
  
  
  23-ия СТУПЕНЬКА - с 20 декабря 1393-го по 14 мая 1396 года - время, когда понимающая мощь внутреннего видения больше и непосредственней, чем осознающая сила мысли. Время огромной жизненной динамики, самостоятельности и не внушаемости, время разрядки накопившейся энергии, время передела мира. Время сверх могучих вождей человеческого стада, способных управлять коллективными энергиями. Время неуемной жажды власти.
  
  Прошло около трех лет. Тохтамыш, оставленный в покое неприятелем, снова господствовал над Ордою Капчакскою и снова в 1395 году послал войско разорять северную Персию. Тохтамыш хотел войны и расположился станом на берегу Терека, ибо Монарх Чагатайский был уже в Дербенте.
  Между Тереком и Курою, близ нынешнего Екатеринограда, произошло славное в восточных летописях кровопролитие. Потомки Чингисхановы сражались между собою в ужасном остервенении злобы и гибли тьмами. Правое крыло и средина войска Тамерланова замешались, но сей свирепый Герой, рожденный быть счастливым, умел твердостью исторгнуть победу из рук Тохтамышевых: окруженный врагами, изломав копье свое, уже не имея ни одной стрелы в колчане, хладнокровно давал вождям повеление сломить густые толпы неприятельские. Стрелки его, чтобы остаться неподвижными, целыми рядами бросались на колена, и левое крыло шло вперед. Еще Хан Золотой Орды мог бы новым усилием решить битву в свою пользу;,но прежде времени ослабев духом, бежал. Тамерлан гнался за ним до Волги, где, объявив Койричака Аглена, сына Урусова, Властителем Орды Капчакской, надел на него венец Царский.
  
  Сии удары, нанесенные Монголами Монголам, изнурили силы Волжских и долженствовали веселить Россиян мыслию о близкой счастливой свободе отечества. Надеялись, что Тамерлан, сокрушив неприятеля, вторично отступит к границам своей Империи, и что внутренние междоусобия Орды Капчакской довершат его гибель.
  Но грозный завоеватель Востока вслед за бегущим Тохтамышем устремился к Северу. Он перешел Волгу, степи Саратовские и, вступив в наши юго-восточные пределы, взял Елец, где господствовал князь Феодор, отрасль Карачевских Владетелей и данник Олега Рязанского. Весть о нашествии сего нового Батыя привела в ужас всю Россию. Ожидали такого же общего разрушения, какое за 160 лет перед тем было жребием Государства нашего; рассказывали друг другу о чудесных завоеваниях, о свирепости и несметных полках Тамерлановых, молились в церквах и готовились к Христианской смерти, без надежды отразить силу силою.
  Но Великий Князь бодрствовал в совете бояр мудрых и в сие решительное время явил себя достойным сыном Дмитрия: не устрашился ни славы Тамерлана, ни четырех его сот тысяч Монголов, которые, по слуху, шли под его знаменами, велел немедленно собираться войску и сам принял начальство, в первый раз украсив юношеское чело свое шлемом бранным и напомнив Москвитянам те незабвенные дни, когда Герой Донской ополчался на Мамая. Уже многие из Воевод Дмитриевых скончались, другие, служив отцу, хотели служить и сыну, старцы сели на коней и явились пред полками в доспехах, обагренных кровью Татарскою на Куликове поле. Народ ободрился: войско шло охотно, тем же путем, которым вел оное Донской против Мамая, и Великий Князь, поручив Москву дяде своему, Владимиру Андреевичу, стал за Коломною на берегу Оки, ежедневно готовый встретить неприятеля.
  
  Между тем все церкви Московские были отверсты с утра до глубокой ночи. Народ лил слезы пред олтарями и постился. Митрополит учил его и вельмож Христианским добродетелям, торжествующим в бедствиях. Но слабые трепетали. Желая успокоить граждан любезной ему столицы, Великий Князь писал к Митрополиту из Коломны, чтобы он послал во Владимир за иконою Девы Марии, с коею Андрей Боголюбский переехал туда из Вышегорода и победил Болгаров. Сие достопамятное перенесение славного в России образа из древней в ее новую столицу было зрелищем умилительным: бесчисленное множество людей на обеих сторонах дороги преклоняло колена, с усердием и слезами взывая: Матерь Божия! Спаси землю Русскую. Жители Владимирские провождали икону с горестью: Московские приняли с восхищением, как залог мира и благоденствия. Митрополит Киприан, Епископы и все Духовенство в ризах служебных, с крестами и кадилами, за ними Владимир Андреевич Храбрый, семейство Великокняжеское, бояре и народ встретили святыню вне града на Кучкове поле, где ныне монастырь Сретенский; увидев оную вдали, пали ниц и в радостном предчувствии уже благодарили Небо. Поставили образ в Соборном храме Успения и спокойнее ждали вестей от Великого Князя.
  
  Тамерлан, пленив Владетеля Елецкого со всеми его Боярами, двинулся к верховью Дона и шел берегами сей реки, опустошая селения. Знаменитый Персидский Историк сего времени, Шерефеддин, любя хвалить добродетели своего Героя, признается, что Тамерлан, подобно Батыю, усыпал трупами поля в России, убивая не воинов, а только людей безоружных. Казалось, что он хотел идти к Москве; но вдруг остановился и, целые две недели быв неподвижен, обратил свои знамена к югу и вышел [26 августа] из Российских владений.
  Сия весть радостно изумила наше войско. Никто не думал гнаться за врагом, который, еще не видав знамен Великого Князя, не слыхав звука воинских труб его, как бы в смятении бежал к Азову. Юный Государь мог бы приписать спасение отечества великодушной своей твердости, но вместе с народом приписал оное силе сверхъестественной. Вернувшись в Москву, соорудил каменный храм Богоматери с монастырем на древнем Кучкове поле: ибо, как пишут современники, Тамерлан отступил в самый тот день и час, когда жители Московские на сем месте встретили Владимирскую икону. Оттоле церковь наша торжествует праздник Сретения Богоматери 26 августа, в память векам, что единственно особенная милость Небесная спасла тогда Россию от ужаснейшего из всех завоевателей.
  
  Что Тамерлан готовил Москве, то испытал несчастный Азов, богатый товарами Востока и Запада. Многочисленное Посольство, составленное из купцов Египетских, Венециянских, Генуэзских, Каталонских и Бискайских, встретило Монарха Чагатайского на берегу Дона с дарами и ласками. Он успокоил их на словах и, в то же время велев одному из Эмиров осмотреть городские укрепления, внезапно приступил к оным. Азов и богатства его исчезли. Ограбив лавки и дома, умертвив или оковав цепями всех тамошних Христиан, которые не успели спастися бегством на суда, Монголы обратили город в пепел.
  Завоевав землю Черкесскую и Ясскую, взяв самые неприступные крепости в Грузии, Тамерлан у подошвы Кавказа дал праздник войску. В огромном шатре, окруженном блестящими столпами, среди Вельмож и Полководцев, он сидел на золотом троне, украшенном драгоценными каменьями, и при звуке шумных мусикийских орудий пил Грузинское вино, желая здравия и дальнейших побед своим неутомимым сподвижникам. Уведомленный о непокорстве жителей Астраханских, Тамерлан, презирая холод зимний и глубокий снег, пошел к сему городу, укрепленному, сверх каменных, ледяными стенами, срыл его до основания. Разрушил огнем и столицу Ханскую, Сарай, наконец, удалился к границам своей Империи, предав, как он сказал, Державу Батыеву губительному ветру истребления.
  Орда Капчакская находилась тогда в жалостном состоянии: утратив бесчисленное множество людей в битвах с Монголами Чагатайскими, в ней еще не прекращались и кровопролитные междоусобия. Три Хана спорили о господстве над нею: Тохтамыш, Койричак и Тимур Кутлук. Сей последний, будучи также рода Батыева и служив Тамерлану, в противность его воле остался в степях Капчакских, набирал войско и величал себя истинным Царем Ордынским.
  
  * * *
  Сии происшествия, благоприятные для России, успокоив Великого Князя в рассуждении Монголов, позволили ему обратить внимание на Литву, которою несколько лет управлял Скиригайло, Наместник своего брата, Короля Польского. Но с 1392 года там уже властвовал независимо тесть Василиев, Витовт Александр, вследствие мира и договора с Королем Ягайлом, уступившим ему и Волынь с Брестом.
  Одаренный от природы умом хитрым, Витовт пылал властолюбием и, приняв от Немцев Веру Христианскую, сохранил в душе всю жестокость язычника. Не только, подобно другим завоевателям, равнодушно жертвовал в битвах бесчисленным множеством людей для приобретения новых земель, но смело нарушал и все святейшие уставы нравственности: играл клятвами, изменял, безжалостно лил кровь своих ближних, умертвил трех сыновей Ольгердовых: Вигунта Кревского отравил ядом; Нариманта повесил на дереве и расстрелял; Коригайлу отсек голову.
  В Новгороде Северском господствовал их брат, Корибут: Витовт пленил его и, выгнав Владимира Ольгердовича из Киева, отдал нашу древнюю столицу Скиригайлу, который, подобно Владимиру, исповедывал Веру Греческую, был щедр к народу, но свиреп нравом, любил вино до крайности и жил недолго. Единственно ли по личной ненависти или чтобы угодить коварному Витовту, желавшему взять себе Киев, Архимандрит монастыря Печерского зазвал Свиригайла в гости, напоил и дал ему отраву столь явно, что весь город знал причину его смерти. Народ жалел об нем: следственно, не имел участия в злодействе, а Витовт, прислав туда князя Иоанна Ольшанского в качестве своего Наместника, не думал о наказании сего злодейства и тем как бы объявил себя тайным совиновником оного. Скоро присоединил он к Литовской Державе и всю Подолию, где княжил внук Феодора Кориятовича, именем также Феодор, присяжник Ягайлов.
  Слабый Король Польский не дерзал ни в чем противиться мужественному, решительному сыну Кестутиеву и даже предавал ему единокровных братьев. Вдовствующая супруга Ольгердова, Иулиания, окончила дни свои в Витебске, и меньший сын ее, Свидригайло, заняв сей город силою, велел тамошнего Наместника Королевского сбросить с высокой стены: оскорбленный тем Ягайло молил Витовта о мести. Она совершилась, но только в пользу Государя Литовского, который, завоевав Друцк, Оршу и Витебск с помощью огнестрельного снаряда, отправил к Королю плененного им Свидригайла, а владение его взял себе. Кроме Литвы, господствуя в лучших областях древней Руси, Витовт хотел похитить и самый остаток ее достояния.
  
  Князь Смоленский, Юрий Святославич, шурин сего князя, служил ему при осаде Витебска как данник Литвы. Но Витовт, желая совершенно покорить сие Княжение, собрал войско многочисленное и, распустив слух, что идет на Тамерлана, вдруг явился под стенами Смоленска, где Юрьевы братья ссорились друг с другом об Уделах. Сам Юрий находился тогда в Рязани у тестя своего, Олега.
  Глеб Святославич, старший из братьев, приехал с Боярами в стан Литовский: Витовт, обласкав его как друга, сказал, что слыша о раздоре Князей Смоленских, желает быть посредником между ими и за каждым утвердить наследственную собственность. Легковерные Святославичи спешили к нему с дарами, провождаемые всеми знатнейшими Боярами, так что в крепости не оставалось ни одного Воеводы, ни стражи. Ворота городские были отворены; народ, вслед за Князьями, стремился толпами видеть героя Литовского, готового бороться с великим Тамерланом. Но как скоро несчастные Князья вступили в шатер Витовта, сей коварный объявил их своими пленниками, велел зажечь предместье и в ту же минуту устремился на город. Никто не противился: Литовцы грабили, пленяли жителей и, взяв крепость, провозгласили Витовта Государем сей области Русской. Народ был в изумлении.
  Отправив Князей Смоленских в Литву, а Глебу Святославичу дав в Удел местечко Полонное, Витовт старался утвердить за собою столь важное приобретение: жил несколько месяцев в Смоленске, поручил его наместнику, князю Литовскому Ямонту, и чиновнику Василию Борейкову; тревожил легкими отрядами землю Рязанскую и дружески пересылался с Великим Князем.
  
  
  24-ая СТУПЕНЬКА - с 14 мая 1396-го по 8 октября 1398 года - время интуитивного прозрения, расширения сознания, повышенного, пунктуально выполняемого чувства долга. Время расширения пространства влияния.
  
  [1396 г.] Нет сомнения, что Василий Димитриевич с прискорбием видел сие новое похищение Российского достояния и не мог быть ослеплен ласками тестя, но ему казалось благоразумнее соблюсти до времени приязнь его и целость хотя бы Московского Княжества, нежели подвергнуть гибели сию единственную надежду отечества войною с Государем сильным, мужественным, алчным ко славе и к приобретениям. Василий, осторожный, осмотрительный, имел отважность, но только в случае необходимости, когда слабость и нерешительность ведут к явному бедствию, он сразился бы с Тамерланом, но с Витовтом еще можно было хитрить. И великий Князь в 1396 году сам поехал к нему в Смоленск, где, среди веселых пиров наружного дружелюбия, они утвердили границы своих владений.
  В сие время уже почти вся древняя земля Вятичей (нынешняя Орловская губерния с частью Калужской и Тульской) принадлежала Литве: Карачев, Мценск, Белев с другими Удельными городами Князей Черниговских, потомков Святого Михаила, которые волею и неволею поддалися Витовту. Захватив Ржев и Великие Луки, властвуя от границ Псковских с одной стороны до Галиции и Молдавии, а с другой до берегов Оки, до Курска, Сулы и Днепра, сын Кестутиев был Монархом всей южной России, оставляя Василию бедный Север, так что Можайск, Боровск, Калуга, Алексин уже граничили с Литовским владением.
  Дела Ордынские были также предметом совещания сих двух Государей, из коих один мыслил только избавиться от ига, а другой возложить оное на самих Ханов или столь обессилить их, чтобы они ни в коем случае не могли быть опасны для его областей полуденных.
  Вместе с Великим Князем находился в Смоленске Митрополит Киприан, ходатайствуя за пользу нашей церкви или собственную. Дав слово не притеснять Веры Греческой, Витовт оставил Киприана Главою Духовенства в подвластной ему России; и Митрополит, поехав в Киев, жил там 18 месяцев.
  
  Вероятно, что Великий Князь взял обещание с тестя своего не беспокоить и пределов Рязанских, по крайней мере, сведав, что Олег сам вошел в Литовские границы и начал осаду Любутска (близ Калуги), Василий послал туда Боярина представить ему, сколь безрассудно оскорблять сильного. Олег возвратился, но Витовт уже хотел мести: вступил в его землю, истребил множество людей, заставив Олега укрыться в лесах, и вышел с добычею и пленом. Сие действие не нарушило доброго согласия между им и Василием Дмитриевичем.
  Обагренный кровью бедных рязанцев, он заехал в Коломну повидаться с Великим Князем и весело праздновал там несколько дней, осыпаемый ласками и дарами. Непосредственным, явным следствием сего вторичного свидания было общее их посольство к новгородцам с требованием, чтобы они прервали дружескую связь с немцами, врагами Литвы. Витовт с неудовольствием видел также, что сын убитого им Нариманта Ольгердовича, Патрикий, и князь Смоленский, Василий Иоаннович, нашли в Новгороде убежище от его насилия, а Великий Князь мог досадовать на чиновников новгородских за то, что они, в противность договору, опять не хотели зависеть в судных делах от Митрополита. Киприан, вторично быв у них в 1395 году вместе с послом Константинопольского Патриарха, бесполезно доказывал им, сколь такое нарушение обета несогласно с доброй совестью и с честью. Впрочем, смягченный дарами жителей, выехал оттуда мирно, благословив Архиепископа и народ. Имел ли Василий Димитриевич какую-нибудь досаду на Ливонских Немцев, требуя от Новгорода разрыва с ними, или желал сего единственно в угодность тестю, неизвестно: вероятнее, что он только искал предлога для исполнения своих замыслов, которые обнаружились впоследствии.
  Новгородцы с удивлением выслушали посольство Московское и Витовтово. Быв семь лет во вражде с немцами по делам купеческим, они в 1391 году примирились торжественно на общем съезде в Изборске, где находились депутаты Любека, Готландии, Риги, Дерпта, Ревеля. Обоюдно чувствуя нужду в свободной торговле, условились предать вечному забвению взаимные обиды, и немцы, приехав в Новгород, восстановили там свою контору, церковь и дворы. Сия торговля процветала тогда более, нежели когда-нибудь, из самых отдаленных мест Германии купцы ежегодно являлись на берегах Волхова со всеми ремесленными товарами Европы, и новгородцы, нимало не расположенные исполнить волю Государя Московского, еще менее Витовтову, ответствовали: "Господин Князь Великий! У нас с тобою мир, с Витовтом мир и с немцами мир". Они не хотели слушать угроз, но с честью отпустили Послов назад.
  
  Великий Князь - предвидев сей отказ - немедленно объявил гнев, то есть войну Новгороду, и спешил воспользоваться ее правом. Земля Двинская издавна имела богатую торговлю, получая так называемое серебро Закамское и лучшие меха с границ Сибири; славилась и другими выгодными промыслами, в особенности птицеловством, для коего Великие Князья, в силу договоров с Новгородом, ежегодно отправляли туда сокольников, предписывая в грамотах земскому начальству давать им подводы и корм. Еще Иоанн Калита замышлял овладеть совершенно Двинскою землею: правнук его желал исполнить сие намерение и сделал то без всякого кровопролития. Нередко утесняемые новгородским корыстолюбивым правительством, Двиняне дружелюбно в 1397 г. встретили рать Московскую, охотно поддалися Василию Димитриевичу и приняли от него наместника, князя Феодора Ростовского. Воеводы новгородские, там бывшие, вследствие тайных сношений с Москвою объявили себя верными слугами Великого Князя, который в сие время занял Торжок, Волок Ламский, Бежецкий Верх и Вологду. Новгородцы ужаснулись: вместе с Заволочьем они лишались способа не только иметь из первых рук важные произведения климатов Сибирских, но и выгодно торговать с немцами, которые всего более искали у них мехов драгоценных. Архиепископ Новгородский Иоанн, посадник Богдан и знаменитейшие чиновники спешили в Москву, но Великий Князь, лично оказав им ласку, не хотел слышать о возвращении Двинской земли.
  
  
  Тогда отчаяние пробудило воинственный дух в новгородцах. В 1398 году они собрались на Вече и требовали благословения от Архиепископа, сказав ему: "Когда Великий Князь изменою и насилием берет достояние Святой Софии и Великого Новгорода, мы готовы умереть за правду и за нашего Господина, за Великий Новгород". Архиепископ благословил их, и все граждане дали клятву быть единодушными. Посадник Тимофей Юрьевич, предводительствуя восьмью тысячами воинов, обратил в пепел старый Белозерск, а жители нового откупились шестидесятью рублями.
  Князья Белозерские и воеводы Московские, там бывшие, приехали в стан Новгородский с изъявлением покорности. Разорив богатые волости Кубенские близ Вологды, новгородцы три недели без успеха осаждали Гледен, сожгли посады Устюга, даже Соборную в нем церковь, и, взяв там славную чудотворную икону Богоматери, в насмешку именовали ее своею пленницею.
  Войско их разделилось: 3000 пошли к Галичу грабить и пленять людей, 5000, вступив в Двинскую землю, осадили крепость Орлец, где заключился наместник Великокняжеский с Двинскими новгородскими воеводами, которые передались к Государю Московскому. Нападали и оборонялись с равным усилием близ месяца; наконец осажденные принуждены были сдаться: чем решилась судьба всех Двинских областей. Посадник Тимофей Юрьевич в одной руке держал меч казни для изменников, в другой милостивую грамоту для жителей, готовых раскаяться в вине своей: толпами стекаясь к его знаменам, они смиренно били челом, в надежде на милосердие Великого Новгорода. Посадник оковал цепями главного Двинского воеводу, новгородского боярина Иоанна с братьями, Айфалом, Герасимом и Родионом; Великокняжеского наместника, Феодора Ростовского, отняв у него казну, отпустил к Государю со всеми людьми воинскими. Обложил Московских купцов тремя стами рублей, а Двинских жителей двумя тысячами; взял у них еще 3000 коней и возвратился с торжеством с Новгород. Окованные изменники были представлены народу: Иоанна скинули с моста в Волхов; братья его, Герасим и Родион, постриглись в Монахи, с дозволения Архиепископа и граждан; Айфал ушел с дороги.
  Зная меру сил своих и нимало не ослепленные удачею мести, Новгородцы предложили мир Великому Князю. Посадник Иосиф и Тысяцкий явились во дворце его с дарами и с видом хитрого смирения, не могли обольстить Государя проницательного, но успели во всем: ибо Василий знал, что новгородцы в то же время имели сношения с Витовтом, предлагая ему на некоторых условиях быть их главою и покровителем. Великий Князь не сомневался, что они могли действительно, в случае крайности, приступить к Литве и, скрыв внутреннюю досаду, отказался от Двинской земли, Вологды и других владений новгородских; дал им мир и послал брата своего, Андрея, для исполнения всех условий оного. Тогда Витовт, считая себя осмеянным, немедленно отослал к новгородцам мирный договор, заключенный с ними в самый первый год восшествия его на престол Литовский. Они также возвратили ему дружественную грамоту: что было объявлением войны и называлось посылкою разметных грамот. Но Витовт отсрочил сию войну, занимаясь приготовлениями к другой, важнейшей.
  
  
  25 СТУПЕНЬКА - с 8 октября 1398-го по 2 марта 1401 года - время укрепления, ранее завоеванных позиций. Время преображения человеческих отношений, ломка старых законов и традиций и появление новых. Время объективности, ответственности и долга. Время возникновения новых законов, новых знаний.
  
  В 1399 году Тохтамыш, по отшествии Тамерлана, собрал новые силы: еще большая часть Орды признавала его своим Ханом. Он вступил в Сарай, отправил Посольства к Державам соседним и называл себя единственным повелителем Батыевых Улусов. Но Тимур Кутлук - или, по нашим летописям, Темир Кутлуй - напал на него внезапно, победил и взял Сарай.
  Тохтамыш со своими царицами, с двумя сыновьями, с казною и с двором многочисленным бежал в Киев искать защиты сильного Витовта, который с удовольствием объявил себя покровителем столь знаменитого изгнанника, гордо обещая возвратить ему Царство. Уже Витовт отведал счастья против Моголов и, в окрестностях Азова пленив целый Улус, населил ими разные деревни близ Вильны, где потомство их живет и доныне. Он утешался мыслию слыть победителем народа, коего ужасалась Азия и Европа, располагать троном Батыевым, открыть себе путь на Восток и сокрушить самого Тамерлана. Готовя удар решительный, Витовт желал, как вероятно, склонить и Великого Князя к содействию: по крайней мере в сие время приезжал от него посол в Москву, князь Ямонт, наместник Смоленский. Ничто не могло быть для России благоприятнее войны между двумя народами, ей равно ненавистными: надлежало ли способствовать перевесу того или другого? Ханы Ордынские требовали от нас дани: Литовцы совершенного подданства. Великое Княжество Московское, отсылая серебро в Улусы, еще гордилось независимостью в сравнении с бывшими Княжествами Днепровскими, и благоразумный Василий Дмитриевич, несмотря на мнимую дружбу тестя, знал, что он, захватив Смоленскую область, готов взять и Москву. И так, вместо полков Великий Князь отправил в Смоленск, где находился Витовт, супругу свою с боярами и приветливыми словами. Лукавый отец ее не уступал в ласках зятю; великолепно угостил дочь, наших бояр и в знак родительской нежности дал ей множество икон с памятниками страстей Господних, выписанными из Греции одним князем Смоленским.
  
  Не желая участвовать в замышляемой борьбе Литвы с Моголами, Василий в то же время не устрашился сам поднять на них меч, чтобы отмстить им за разорение Нижнего Новгорода, сочтя, что пришла пора. Он послал брата своего, Князя Юрия Дмитриевича, в Казанскую Болгарию с сильным войском, которое взяло ее столицу (и ныне известную под именем Болгаров), Жукотин, Казань, Кременчуг, три месяца опустошало сию торговую землю и возвратилось с богатою добычею. Летописцы говорят, что никогда еще полки Российские не ходили столь далеко в Ханские владения, и Василий Дмитриевич слыл с того времени завоевателем Болгарии, но время истинных, прочных завоеваний для России еще не наступило.
  Может быть, хитрый Великий Князь в дружелюбных сношениях с Витовтом представлял ему сей счастливый поход как действие союза, заключенного ими против Монголов, но Государь Литовский, не менее хитрый, видел в зяте тайного, опасного врага, который только до случая оставлял его спокойно владеть наследием Ярославова потомства. Безопасность Литовских приобретений в России требовала гибели Княжения Московского, уже сильного, и Витовт, обещаясь восстановить власть Тохтамыша над Золотою Ордою, Заяицкою, Болгарией, Тавридой и Азовом, именно поставил в условие, как уверяют летописцы, чтобы сей Хан отдал Москву Литве.
  Долго Витовт готовился к важному походу, собирая войско в Киеве. Тщетно Польская Королева Ядвига, хвалясь проницанием будущего, предсказывала ему бедствие. Слабый Ягайло дал брату воевод своих: Спитка Краковского, Сандивогия Остророгского, Доброгостия Самотульского, Иоанна Мазовского и других с отборными ратниками. Знамена Литовские развевались пред самыми стенами Киева, украшенные трофеями побед Гедимина, Ольгерда и Кестутия. Дружины наших князей, данников Витовта, стояли в рядах с Литовцами, Жмудью, Волохами, а Монголы Тохтамышевы полком особенным, равно как и 500 богато вооруженных Немцев, присланных Великим Магистром Прусского Ордена. Пятьдесят Князей, Российских и Литовских, под верховным начальством Витовта предводительствовали ратью, многочисленною и бодрой.
  
  В сие время явился посол Тимура Кутлука. Именем своего Хана. он говорил Князю Литовскому: "Выдай мне Тохтамыша, врага моего, некогда Царя великого, ныне беглеца презренного!"
  Витовт сказал: "иду видеться с Тимуром" И пошел к Югу тем самым путем, коим некогда ходил Мономах разить диких Половцев. За реками Сулою и Хоролем, на берегах Ворсклы стоял Тимур Кутлук с Монголами, более желая мира, нежели битвы. Тимур признавал Витовта старейшим, соглашался даже, по словам летописцев, платить ему ежегодно некоторое количество серебра. Гордый Князь Литовский, подражая хвастовству Восточному, хотел еще, чтобы Монголы изображали на своих деньгах знамение, или печать его: в таком случае обещал не помогать Тохтамышу. Хан требовал срока на три дня и между тем дарил, чествовал, ласкал Витовта посольствами. Сие удивительное смирение было, кажется, одною хитростью, чтобы продлить время и соединиться с остальными полками Татарскими.
  
  Все переменилось, когда пришел в стан к Монголам седой князь Эдигей, славный умом и мужеством. Он был вторым Мамаем в Орде и повелевал Ханом; некогда служил Тамерлану и носил на себе знаки его милостей. Сведав от Тимура о мирных условиях, предложенных Витовтом, Эдигей сказал: "Лучше умереть", и требовал свидания с Князем Литовским. Они съехались на берегу Ворсклы. "Князь храбрый! - говорил Вождь Татарский: Царь наш справедливо мог признать тебя отцом: ты его старее летами, но моложе меня: и так изъяви мне покорность, плати дань и на деньгах Литовских изобрази печать мою".
  Сия насмешка привела Витовта в ярость: он громогласно возвестил битву и привел полки в движение. Благоразумный из воевод его, Спитко Краковский, видя множество Татар, еще советовал искать мира на условиях честных для обеих сторон; но юные витязи Литовские кричали: "сокрушим неверных. Войско Литовское перешло за Ворсклу и сразилось 12 Августа 1399 года.
  
  Рать Ханская была многочисленнее. Витовт надеялся на свои пушки и пищали, но эти, в ту пору далекие от совершенства, орудия, как говорят летописцы, действовали слабо в открытом поле, где татары, рассыпаясь, могли нападать на ряды Литовские сбоку. Да и искусство огнестрельное находилось тогда еще во младенчестве, еще не умели заряжать скоро, ни с легкостью обращать пушку во все стороны. Однако ж Литовцы привели в смятение толпы Эдигеевы и считали себя уже победителями, когда Тимур Кутлук, ученик Тамерланов, зашел им в тыл и стремительным ударом сломил полки их.
  Тохтамыш прежде всех оставил место сражения, за ним Витовт и надменный Пан Щуковский, а великодушный Спитко умер героем. Ужасное кровопролитие продолжалось до самой глубокой ночи: Моголы резали, топтали неприятелей или брали в плен, кого хотели. Ни Чингисхан, ни Батый не одерживали победы столь блестательной. Едва ли третья часть войска Литовского спаслась. Множество князей легло на месте, и в том числе Глеб Святославич Смоленский, Михаил и Дмитрий Данииловичи Волынские, потомки славного Даниила, Короля Галицкого - сподвижник Дмитрия Донского, Андрей Ольгердович, который, бежав от Ягайла, несколько времени жил во Пскове и возвратился служить Витовту - Дмитрий Брянский, также сын Ольгердов и также верный союзник Донского - князь Михайло Евнутиевич, внук Гедиминов - Иоанн Борисович Киевский - Ямонт, наместник Смоленский, и другие.
  Хан Тимур Кутлук гнал остатки неприятельского войска к Днепру, взял с Киева 3000 рублей серебра Литовского в окуп, а с монастыря Печерского особенно 30 рублей, оставил там своих Баскаков и, погромив Витовтовы области до самого Луцка, возвратился в Улусы. Так Литовский Герой, желая удивить мир великим подвигом, снискал один стыд, лишился войска, открыл Монголам путь в свои владения и должен был опасаться еще дальнейших худых следствий.
  
  Весть о несчастии его произвела в Москве, в Новгороде, в Рязани действие двоякое: жалели о многих Россиянах, падших под знаменами Литовскими, с изумлением видели, сколь могущество Орды еще велико: боялись новой гордости, нового тиранства Ханов и вместе утешались мыслию, что силы опасной Литвы ослабели.
  Но Витовт имел в России истинного друга, который огорчился бы его бедствием, если бы успел сведать оное. Сей друг, князь Михаил Тверский, преставился почти в самое время, когда Хан разбил Литовцев. Бесполезно истощив все способы вредить Донскому, Михаил Александрович жил наконец мирно, ибо видел, что правление юного Василия не уступает Дмитриеву ни в силе, ни в мудрости. Оставив намерение лишить Владетелей Московских Великокняжеского сана и вообще противиться успехам их могущества, он заключил даже оборонительный союз с Василием на случай впадения в Россию Моголов, Немцев, Ляхов, Литвы. Но тайно держался Витовта как естественного недоброжелателя или завистника Москвы, и в 1397 году посылал к нему сына, Иоанна, женатого на Марии, сестре Витовтовой, без сомнения не столько для родственного свидания, сколько для важных государственных переговоров.
  
  Хотя Василий не изъявлял никаких враждебных намерений в рассуждении Твери, однако ж князь ее с беспокойством видел, что он весьма ласково принял его племянника, Иоанна Всеволодовича Холмского, который, не хотев зависеть от дяди, уехал в Москву, сочетался браком с Анастасиею, сестрою великого Князя, и был наместником в Торжке. Имея 66 лет от рождения, Михаил еще бодрствовал духом и телом, но вдруг занемог столь жестоко, что в несколько дней все его силы исчезли.
  Он написал духовную грамоту: отдал старшему сыну, Иоанну, Тверь, Новый Городок, Ржев, Зубцов, Радилов, Вобрын, Опоки, Вертязин. Другому сыну, Василию, и внуку Иоанну Борисовичу Кашин с Коснятином; а меньшому, Феодору, два городка Микулина, повелевая им жить в любви и слушаться брата старшего.
  Князь приведен был в монастырь, там пострижен Епископом Арсением, назван Матфеем и в седьмой день скончался, с именем Князя умного, милостивого и грозного, в похвальном смысле: ибо он, как сказано в летописи, не потакал боярам, любя правосудие; истребил в своем княжении разбои, воровство, ябеду, уничтожил злые налоги торговые, утвердил города, успокоил села так, что жители других областей тысячами переселялись в Тверскую.
  
  С жизнью Михаила исчезло и благоденствие сего княжения: уже в 1400 году начались боярские смуты и раздоры между его сыновьями.
  Иоанн, узнав о торжестве Хана и несчастии своего шурина, отправил Посольство к первому, смиренно моля, чтобы он дал ему жалованную грамоту на всю землю Тверскую. Послы уже не застали Тимура Кутлука: он умер; но сын его, Шадибек, исполнил желание Иоанна, который, пользуясь милостивыми ярлыками Ханскими, вопреки советам матери стал утеснять братьев и племянника. Они искали защиты в Москве. Великий Князь бескорыстно старался мирить их, хотя и ненадолго. Два раза Иоанн приступал к Кашину и держал брата, Василия Михайловича, как пленника в Твери, освободил его, но послал в Кашин своих наместников. В сем междоусобии Летописцы обвиняют наиболее невестку Иоаннову, вдовствующую супругу Бориса Михайловича, родом Смолянку, впрочем, он гнал и сына ее, желая быть единовластным.
  В угодность, может быть, Государю Московскому Иоанн примирился с зятем его, Князем Холмским, и не мешал ему спокойно жить в Уделе отцовском, но сей князь, скоро умерший схимником и бездетным, должен был отказать свою наследственную область сыну Иоаннову, Александру. Одним словом, Удельная Система вообще клонилась тогда в России к падению.
  
  
  26-я СТУПЕНЬКА - со 2 марта 1401-го по 26 июля 1403 года - время, когда большую роль играет воля коллектива, причем, лучше всего проявляется она в экстремальных ситуациях - обязательного условия для развития. Происходит максимальное расширение сознания и, как следствие - умирание в старом и рождение в новом.
  
  Несмотря на ослабление Литовских сил, князь Тверской желал остаться другом Витовта и возобновил с ним прежний союз. Более того, сей союз был одобрен и утвержден Государем Василием Дмитриевичем, который не думал объявлять себя врагом тестя (уважая льва, хотя и раненого), особенно потому, что имел причину опасаться Орды, ибо со времени нашествия Тамерланова прервал все сношения с нею, как бы не зная, кого признавать ее Главою: Тохтамыша, или Шадибека, или Койричака. Одни внутренние раздоры Монголов, не дозволяли им обратить внимания на Москву.
  Витовт со своей стороны более, нежели когда-либо искал дружбы Великого Князя, чтобы удалить его от союза с Олегом и с изгнанником Смоленским, Юрием Святославичем, который выдал дочь свою, Анастасию, за Василиева брата, Юрия; тогда же сын Владимира Храброго, Иоанн, женился на внуке Олеговой. Легко было предвидеть, что князь Смоленский захочет воспользоваться несчастием Литвы; в самом деле он неотступно убеждал тестя возвратить ему престол: чего желал тайно и Василий Дмитриевич, однако ж не согласился помогать им.
  В 1401 году, уверенные, по крайней мере, в его искреннем доброхотстве, Олег и Юрий, собрав войско, внезапно осадили Смоленск, где жители, ненавидя Литовское правление, отворили ворота и с восхищением приняли своего законного князя. К сожалению, день народного торжества и веселия обратился в день лютого кровопролития: Юрий Святославич, ослепленный местью, умертвил Витовтова наместника, князя Романа Михайловича Брянского, происшедшего от Св. Михаила Черниговского, и множество бояр Смоленских, которые держали сторону Литвы. Он не знал, что милость в таких случаях благоприятствует не только человеколюбию, но и собственным выгодам Государя.
  Головы отцов и мужей пали: жены, дети и друзья убиенных остались, возбуждали в народе ненависть к свирепому князю и могли говорить: "Иноплеменный Витовт здесь властвовал мирно; князь Русский возвратился лить нашу кровь". Одна жестокость рождает часто необходимость другой. Когда Витовт, узнав о взятии Смоленска, явился пред стенами оного с войском, с пушками, многие из граждан хотели сдаться Литве. Умысел их открылся: Юрий казнил всех без пощады и, на сей раз отразив неприятеля, заключил с ним перемирие.
   В 1402 году, ободренный своим успехом и неудачами Литвы, князь Рязанский послал сына, именем Родслава, воевать Брянск, имея намерение, если можно, освободить и сей древний Черниговский Удел от власти иноплеменников. Но Витовт успел принять меры.
  Одним из лучших его полководцев был Лугвений Симеон Ольгердович: еще в 1392 году он возвратился в Литву из Новгорода и женился на сестре Василия Дмитриевича, Марии (которая, жив с ним пять лет, преставилась в Мстиславле. откуда тело ее привезли в Москву). Лугвений, отряженный Витовтом, соединился с Александром Патрикиевичем Стародубским, встретил Рязанцев у Любутска и, побив их наголову, пленил самого Родслава.
  Сей успех в тогдашних обстоятельствах был весьма важен для Витовта - он ободрил Литву, устрашил Россиян. Ненавидя Олега, Витовт мстил ему жестоким заключением сына его в оковы и в темницу, в которой он томился три года и наконец за 2000 рублей получил свободу. Старец Олег не мог пережить сего несчастья и скончался Иноком. Князь ума редкого и славнейший из всех Рязанских Владетелей, долговременный, лукавый враг Донского и Москвы, но любимый своим народом в его последних усилиях возвратить отечеству Литовские завоевания. Имев Христианское имя Иакова, он назван в монашестве Иакимом и погребен в Обители Солотчинской, им основанной близ Рязани. Сын его, Феодор, сел на престоле отца, утвержденный в сем наследстве грамотою Хана Шадибека. (Чрез некоторое время он был изгнан Князем Пронским, Иоанном Владимировичем; а после, заключив с ним мир, княжил спокойно, будучи в тесной связи с шурином своим, Государем Московским.)
  
  
  
  27-я СТУПЕНЬКА - с 26 июля 1403-го по 20 декабря 1405 года - время религиозно-философского осмысления своего предназначения в жизни.
  
  Витовт еще несколько времени оставлял Юрия Смоленского в покое. Но в 1403 году, собрав новые силы, он послал Лугвения на Вязьму, зная мужество сего Ольгердова сына и доверенность к нему Россиян, которые любили его как единоверного. Лугвений овладел Вязьмой без кровопролития, пленив ее князя, Иоанна Святославича.
  Тогда Витовт со всеми полками двинулся в 1404 году к Смоленску. Он целые семь недель осаждал его с величайшим усилием, ежедневно стреляя из пушек, но отступил без малейшего успеха: столь крепок был город и столь упорно защищаем Юрием. Потерпели одни волости Смоленские, разоренные Литвою. Юрий, опасаясь нового нападения, желал видеться с Великим Князем, оставил в Смоленске супругу, Бояр и, дав им слово возвратиться немедленно, спешил в Москву.
  Василий Дмитриевич принял его дружелюбно. "Будь моим великодушным покровителем, говорил Юрий: Витовт тебя уважает: примири нас или защити меня, если он презрит твое ходатайство. Когда же не хочешь того, будь Государем моим и Смоленским. Желаю лучше служить тебе, нежели видеть иноплеменника на престоле Мономахова потомства".
  Предложение казалось лестным. Но, зная твердое намерение Витовта снова покорить Смоленск чего бы то ни стоило, зная, что присоединить сие Княжение к Москве есть объявить ему войну, Великий Князь не соглашался быть ни ходатаем, ни защитником, ни государем Смоленска, следуя правилу жить в мире с Литвою, пока Витовт не касался собственных Московских владений. Так говорят летописцы, однако ж долговременное пребывание Юрия в Москве свидетельствует по крайней мере, что он не терял надежды успеть в своем искании: изменники предупредили его.
  
  Будучи врагом опасной Литвы, сей князь, к несчастию, имел врагов еще опаснейших между Смоленскими боярами, озлобленными казнью их ближних: пользуясь его отстутсвием, они тайно призвали Витовта и сдали ему город. Полки Литовские без малейшего сопротивления вступили в крепость, обезоружили воинов, взяли некоторых верных Бояр под стражу, впрочем не делая жителям никакого вреда, соблюдая тишину, благоустройство.
  Супруга Юриева была отправлена в Литву, и Витовт, заняв всю Смоленскую область, везде определил своих чиновников, к неудовольствию изменников Российских, которые надеялись управлять ею. Но гражданам и сельским жителям даровал особенную льготу, желая отвратить народ от Юрия и привязать к себе: в чем успел совершенно и чрез несколько лет в кровопролитной с Немцами битве, где более 60000 человек легко на месте, одержал победу единственно храбростью верных ему Смоленских воинов. Таким образом, взяв древний город Российский в первый раз обманом, вторично изменой, Витовт благоразумной политикой утвердил его за Литвою на 110 лет и тем заключил ее важные присвоения в России. Время счастливых возвратов было для нас уже недалеко.
  
  Нечаянная весть о взятии Смоленска поразила Юрия Святославича; изумила и Великого Князя так, что он вообразил себя обманутым и, призвав Юрия, осыпал его укоризнами, говоря: "Ты хотел единственно обольстить меня лукавыми предложениями: Смоленск не мог сдаться Литве без твоего повеления". Напрасно сей несчастный Князь уверял, что виною тому измена бояр: Василий остался в подозрении, и Юрий, не находя в Москве ни защиты, ни самой личной для себя безопасности, решился искать той и другой в вольном Новгороде.
  * * *
  Правление Василия Дмитриевича было для новгородцев временем беспокойным: они никак не могли долго жить с ним в мире, видя его непрестанные покушения на их свободу и достояние. Так он (в 1401 году) велел Митрополиту задержать в Москве Новгородского Архиепископа Иоанна, который ревностно ходатайствовал за гражданские права своей духовной паствы. Так, чрез несколько месяцев, воины Великокняжеские схватили в Торжке двух именитых бояр, неприятных Государю, и взяли все их имение. Так рать Московская без объявления войны вступила в Двинскую землю, будучи предводимая новгородскими изменниками, Айфалом и братом его, Герасимом расстригою, ушедшим из монастыря: они пленили Двинского посадника, многих бояр и везде грабили без милосердия, но, разбитые в Колмогорах, оставили пленников и бежали. (Сей мятежник Айфал, не успев в замыслах против отечества, разбойничал после на Каме и Волге, имея у себя до 250 судов; был в плену у Татар и, наконец, убит на Вятке Михайлом Рассохиным, подобным ему беглецом новгородским.)
  Хотя великий Князь освободил взятых в Торжке бояр и Архиепископа Иоанна, более трех лет сидевшего в келье Николаевского монастыря, однако ж Новгород ждал и впредь с его стороны таких же утеснений, будучи готовый противиться оным.
  
  Юрий Святославич с сыном Феодором, братом Владимиром и Князем Симеоном Мстиславичем Вяземским явился там среди народа и смиренно просил убежища. Новгородцы любили казаться великодушными в таких случаях. Мысль быть покровителем одного из знаменитейших князей Российских, гонимого Витовтом, отверженного Великим Князем, льстила их гордости. Они приняли изгнанника с ласкою и сделали еще более: дали ему 13 городов в управление: Русу, Ладогу и другие, с условием, чтобы он, как воин мужественный, ревностно блюл целость их владений, не щадя ни трудов, ни жизни. Взаимные клятвы утвердили сей договор, равно неприятный Витовту и Василию Дмитриевичу.
  Первый, будучи тогда уже в мире с Новгородом, жаловался, что его злодей снискал там дружбу и доверенность, а Великий Князь с неудовольствием видел, что сей народ в случае столь важном действует самовластно, без всякого сношения с Москвою. Впрочем, Юрий недолго жил в области Новгородской: привыкнув господствовать неограниченно, он скучал своею зависимостью от народного Веча и возвратился в Москву с новою надеждою на покровительство Василия Дмитриевича, который, начиная тогда ссориться с Витовтом за впадение Литвы в границы Пскова, принял Юрия весьма дружелюбно и сделал наместником в Торжке. Но сей несчастный изгнанник скоро лишился и милости Великого Князя и сожаления людей, в глазах целой России возложив на себя знамение гнусного преступника.
  
  
  28-я СТУПЕНЬКА - с 20 декабря 1405-го по 14 мая 1408 года - время, когда цель данного акта творения уже проступает в своих очертаниях, поэтому внимание, в основном сконцентрировано на этой цели. Это время собраний и обсуждений, время для проявления организаторского таланта, разработки стратегических планов.
  
  Шел 1406 год. Князь Симеон Мстиславич Вяземский разделял в ту пору с Юрием бедствие изгнания, как друг и именитый слуга его. Он имел прекрасную, добродетельную супругу, именем Иулианию. Равно жестокий и сластолюбивый, Юрий пылал вожделением осквернить ложе Симеоново; не успел в том ни соблазном, ни коварными хитростями и дерзнул на явное злодеяние: в своем доме, среди веселого пира, убил Князя Вяземского и думал воспользоваться ужасом несчастной супруги. Но любя непорочность более всего в мире, она схватила нож и, желая ударить им насильника в горло, уязвила в руку. Одно чувство уступило место другому: любострастие - гневу. Юрий, обнажив меч, догнал Иулианию на дворе, изрубил ее в куски и велел бросить в реку. Такая гнусность могла постыдить век: впечатление, произведенное оною в сердцах современников, оправдало его. Юрий, подобно Каину ознаменованный печатью злодейства, гонимый всеобщим презрением, не смея показаться ни князьям, ни народу, уехал в Орду, скитался в степях несколько месяцев и кончил жизнь в одном пустынном монастыре области Рязанской. Он был последним из Владетельных Князей Смоленских, происшедших от внука Мономахова, Ростислава Мстиславича.
  
  * * *
  Наконец пришло время явной вражды между Государем Московским и Литвою. Псков, освобожденный новгородцами от всех обязанностей подданства, был управляем собственными законами, принимал наместников от Василия Дмитриевича, но избирал себе чиновников и князей или воевод, иногда чужеземных. Так Андрей Ольгердович и сын его, Иоанн, несколько времени начальствовали в оном.
  Сия вольность не даровала благоденствия Псковитянам. Угрожаемые с одной стороны Ливонским Орденом, с другой Витовтом, напрасно требовали они защиты от своих братьев, новгородцев. Те откровенно завидовали успехам их счастливой торговли и не только отказывались помогать им, не только в мирных договорах с Немцами и с Литвою умалчивали о Пскове, но даже сами теснили и приходили осаждать его, но, не имея успеха в сих нападениях, мирились, и всегда неискренно.
  Сверх того Псков вторично был жертвою язвы, которая несколько раз возобновлялась. Чтобы воспользоваться его несчастием, коварный Витовт, будто бы честно объявляя войну, послал разметную Псковскую грамоту к новгородцам, напал неожиданно на владения псковитян, взял город Коложе и пленил 11000 Россиян. В то же время Магистр Ливонский опустошил селения вокруг Изборска, Острова, Котельна. Еще не теряя бодрости, псковитяне немедленно отмстили Витовту разорением Великих Лук и Новоржева, ему подвластных, отняли у Литвы Коложское знамя и разбили немцев близ Киремпе, но, соблюдая меру сил своих, обратились к государю Московскому. Хотя они, подобно Новгороду, имели свою особенную систему политическую и в самом деле мало зависели от Великого Князя: однако ж Василий, называясь их Государем, решился доказать истину сего названия, отправил к ним брата, Константина Дмитриевича, и, требуя удовлетворения от Витовта, начал собирать полки. Его система осторожности не переменилась: он хотел мира, но хотел доказать и готовность к войне в случае необходимости, чтобы удержать хищность Литвы и спасти остаток независимости России.
  
  Витовт ответствовал гордо. Призвав в союз к себе Иоанна Михайловича Тверского, Великий Князь послал Воевод на Литовские города: Серпейск, Козельск и Вязьму. Воеводы возвратились без успеха: огорченный сим худым началом и думая, что Витовт со всеми силами устремится на Москву, Василий Димитриевич решился возобновить дружелюбную связь с Ордою, вопреки мнению старых бояр, требовал помощи от Шадибека и представлял, что Литва есть общий их враг. Не было слова о дани и зависимости: Василий искал только союза Татар, и юный Шадибек, управляемый доброхотами Государя Московского, действительно прислал ему несколько полков.
  Выступив в поле, Великий Князь сошелся с Витовтом близ Крапивны (в Тульской губернии). Вместо битвы начались переговоры: ибо ни с одной стороны не хотели отважиться на случай решительный, и Герой Литовский, помня свое поражение на берегах Ворсклы, уже научился не верить счастью. Заключили перемирие и разошлись.
  
   Но мира не было. Литовцы чрез несколько месяцев, в 1407 году, сожгли и присоединили к своим владениям Одоев, где княжили потомки Св. Михаила Черниговского, быв в некоторой зависимости от сильнейших Владетелей Рязанских, а Великий Князь взял Дмитровец, но снова заключил перемирие с тестем под Вязьмой, и также ненадолго.
  Еще за год до сего времени выехал в Москву из Литвы сын князя Иоанна Ольгимонтовича, Александр Нелюб, со многими единоземцами: вступив в нашу службу, он получил себе во владение город Переславль Залесский.
  Вслед за ним в 1408 г. прибыл в Москву Свидригайло Ольгердович, который, будучи недоволен данным ему от Витовта Уделом Северским, Брянским, Стародубским и замышляя господствовать над всею Литвою, вздумал предложить услуги свои великому Князю. Ему сопутствовали Епископ Черниговский Исаакий, князья Звенигородские, Александр и Патрикий, Феодор Александрович Путивльский, Симеон Перемышльский, Михайло Хотетовский, Урустай Минский и целый полк Бояр Черниговских, Северских, Брянских, Стародубских, Любутских, Рославских, так что дворец Московский весь наполнился ими, когда они пришли к Государю.
  Московитяне с любопытством смотрели на своих единоплеменников, уже принявших обычаи иноземные; а Бояре южной России дивились величию Москвы (за сто лет едва известной по имени), красоте ее церквей, святых обителей и пышности двора Василиева, напомнившей им древние предания о блестящем дворе Ярослава Великого. Всего же более дивились они в ней благоустройству гражданскому, необыкновенному в их странах, где троны Владимирова потомства стояли пусты и где Паны Литовские, искажая язык Славянский, давали чуждые законы народу.
  Великий Князь осыпал пришельцев милостями и к общему удивлению отдал Свидригайлу в Удел не только Переславль. Юрьев, Волок, Ржев и половину Коломны, но даже столицу Владимирскую с селами, доходами и людьми, как сказано в летописи: столь выгодною казалась ему дружба сего Ольгердова сына. Легкомысленный, надменный Свидригайло уверительно говорил о тайных связях своих с Вельможами Литовскими, хвалился завоевать с помощью Москвитян в несколько месяцев всю землю Витовтову, обещал Василию Новгород Северский и склонил его к возобновлению неприятельских действий против тестя.
  Великий Князь не был легковерен, но мог надеяться, что, имея с собою Ягайлова брата, или подлинно найдет друзей в Литве, или приобретет мир выгодный. В последнем отчасти и не обманулся. Витовт встретил зятя на берегах Угры. Многочисленное войско его состояло, кроме Литвы, из полков Киевских (предводимых Олельком Владимировичем, внуком Ольгердовым), Смоленских и даже из немцев, присланных к нему Великим Магистром Прусским. Тщетно Свидригайло искал изменников в стане Литовском: самые Россияне, служа Витовту, готовы были мужественно ударить на полки Великокняжеские. Но зять и тесть наблюдали равную осторожность, с обеих сторон действовали только легкими отрядами, избегая главного сражения, наконец, вследствие многих переговоров, согласились в мирных условиях, назначив Угру пределом между Литвою и Московскими владениями в нынешней Калужской Губернии. Города Козельк, Перемышль, Любутск возвратились к России и были с того времени Уделом Владимира Андреевича Храброго. Сохраняя честь свою, Великий Князь не хотел выдать Свидригайла Витовту и, кажется, обязал тестя не беспокоить впредь области Псковитян, которые после заключили с Литвою мир особенный.
  
  Впрочем, покровительство Василия Дмитриевича не доставило Пскову безопасности. Брат его, Константин, взяв за Нарвою немецкий городок Порх, уехал назад в Москву, а Магистр Ливонский, Конрад Фитингоф, объединившись с курляндцами, разбил псковитян: три посадника и 700 лучших граждан легло на месте. Еще два раза входил он в их владения, жег села, пленял людей, не щадя и новгородцев, которые, злобствуя на псковитян, отказались и тогда действовать с ними заодно против общих неприятелей.
  Сии частые войны с Ливонией обыкновенно не имели никаких важных следствий. Хотя Немцы мыслили присоединить Псков к своим владениям с согласия Витовта и Свидригайла (как то видно из договора, заключенного между ими в 1402 году): но имея более властолюбия, нежели силы, они только грабили, убивали несколько сот человек и чувствовали нужду в мире для выгод торговли. Народное право с обеих сторон так мало уважалось, что иногда умерщвляли послов: в Нейгаузене (в 1414 году) изрубили Псковского, во Пскове Дерптского.
  Сия вражда прекратилась в 1417 году мирным договором на 10 лет, и Великий Князь участвовал в оном как посредник. Но псковитяне, честно соблюдая мир с немцами, снова возбудили на себя гнев Витовта, который принуждал их объявить войну Ливонии. Напрасно старались они вторично снискать его дружбу посольствами в Литву и в Москву. Витовт грозил им непрестанно; однако ж не сделал ничего более, вероятно из уважения к зятю, коего псковитяне всегда признавали своим верховным Государем и который давал им князей или наместников. Три раза начальствовал там Константин, брат Василиев, после князья Ростовские, Андрей и Феодор Александровичи, сын последнего Александр и Феодор Патрикиевич Литовский.
  
  * * *
  Доселе правление Василия было славно и счастливо: он усилил Великое Княжение знаменитыми приобретениями без всякого кровопролития, видел спокойствие, благоустройство, избыток граждан в областях своих, обогатил казну доходами, уже не делился ими с Ордою и мог считать себя независимым. Хотя Послы Ханские от времени до времени являлись в Москве (Царевич Эйтяк в 1403 году и Мирза, Казначей Шадибеков, в 1405): но вместо дани получали единственно маловажные дары и возвращались с ответом, что Великое Княжение Московское будто бы оскудело и не в силах платить серебра Ханам.
  Напрасно Тимур Кутлук и Шадибек звали к себе Василия: он не хотел послать к ним никого из своих братьев или бояр старейших, ожидая, чем кончатся междоусобия Ордынские. Еще Тохтамыш, отверженный Витовтом, скитался по отдаленным Улусам, искал друзей и надеялся возвратить себе Царство, когда же, настигнутый в пустынях, близ Тюменя, отрядом войска Шадибекова, он пал в сражении: Великий Князь, с намерением питать мятеж в Орде, дал в Руси убежище сыновьям его.
  Слабый Хан молчал, а знаменитый Эдигей, сподвижник Тамерланов, победитель Витовта, князь всемогущий в Улусах, находился в дружеских сношениях с Василием, давал ему ласковое имя сына и коварный совет воевать Литву, в то же время советуя Витовту искоренить Московское Княжение. Так Моголы, некогда страшные одною силою, уже начали хитрить в слабости, стараясь производить вражду между государями, для них опасными.
  
  В 1407 году, когда Князь Тверской, Иоанн Михайлович, приехал Волгою на судах в Ханскую столицу (чтобы судиться там с Юрием Всеволодовичем, братом умершего Иоанна Холмского, желавшим присвоить себе Тверское Княжение), сделалась в Орде перемена: Булат-Салтан изгнал Шадибека, зятя Эдигеева, и сел на Царство, но еще более своих предшественников зависел от Эдигея. Сей хитрый старец, видя, что Государь Московский и Витовт никак не хотят отважиться на решительную войну между собою, предпринял наконец оружием смирить первого. Готовя рать многочисленную, все еще уверял его в своей ревностной дружбе и писал к нему, выступив в поход:
  "Се идет Царь Булат с Великою Ордою наказать Литовского врага твоего за содеянное им зло России. Спеши изъявить Царю благодарность: если не лично, то пришли хотя сына, или брата, или вельможу".
  С сею грамотою приехал в Москву один из чиновников Татарских. Василий имел друзей в Орде и знал о ратных ее движениях, но по всем известиям думал, что Моголы действительно хотят воевать Литву: ибо Эдигей умел скрыть свою истинную цель от самых вельмож Ханских. Никто не беспокоился в Москве, где, по сказанию одного летописца, уже мало оставалось бояр старых и где юные советники Великокняжеские мечтали в гордости, что они могут легко обманывать старца Эдигея и располагать в нашу пользу силами Монголов. Однако ж Василий Дмитриевич был изумлен скорым походом Ханского войска и немедленно отправил боярина Юрия в стан оного, чтобы иметь вернейшее сведение о намерении Татарского Полководца, велел даже собирать войско в городах, на всякий случай. Но Эдигей, задержав Юрия, шел вперед с великою поспешностию, и, чрез несколько дней, услышали в Москве, что полки Ханские стремятся прямо к ней.
  
  Сия весть поколебала твердость Великокняжеского Совета. Василий не дерзнул на битву в поле и сделал то же, что его родитель в подобных обстоятельствах: уехал с супругою и с детьми в Кострому, оставив защитниками столицы дядю, Владимира Андреевича Храброго, братьев Андрея и Петра со множеством бояр и Духовных сановников (Митрополит Киприан уже скончался). Великий Князь надеялся на крепость стен Московских, на действие своих пушек и на жестокую тогдашнюю зиму, неблагоприятную для осады долговременной. Не одна робость, как вероятно, заставила его удалиться. Он мог скорее боярина или наместника подвигнуть северные города Российские к единодушному восстанию против неприятеля для избавления столицы, и Татары не могли спокойно осаждать ее, зная, что Великий Князь собирает там войско. Но граждане Московские судили иначе и роптали, что Государь предает их врагу, спасая только себя и детей. Напрасно Князь Владимир, украшенный сединою честной старости и славною памятью Донской битвы, ободрял народ своим величественным спокойствием в опасности: слабые унывали. Чтобы Татары не могли сделать примета к стенам кремлевским, сей Князь велел зажечь вокруг посады. Несколько тысяч домов, где обитали мирные семейства трудолюбивых граждан, запылали в одно бремя. Жители не думали спасать имения и толпами бежали к городским воротам. Отцы, матери, лишенные крова, ведя за руку или неся детей, молили единственно о том, чтобы их впустили в оные: необходимость предписывала жестокий отказ, ибо от излишнего многолюдства опасались голода в крепости. Зрелище было страшно: везде огненные реки и дым облаками, смятение, вопль, отчаяние. К довершению ужаса, многие злодеи грабили в домах, еще не объятых пламенем, и радовались общему бедствию.
  
  Ноября 30 1407 года, ввечеру, Татары показались, но вдали, опасаясь действия огнестрельных городских орудий. Декабря 1 пришел сам Эдигей с четырьмя Царевичами и многими Князьями, стал в Коломенском, отрядил 30000 вслед за Василием к Костроме и послал одного из Царевичей, именем Булата, сказать Иоанну Михайловичу Тверскому, чтобы он немедленно шел к нему со всею его ратью, самострелами и пушками. Между тем полки Татарские рассыпались по областям Великого Княжения, взяли Переславль Залесский, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец: то есть сожгли их, пленив жителей, ограбив церкви и монастыри. Счастлив, кто мог спастись бегством! Не было ни малейшего сопротивления. Россияне казались стадом овец, терзаемых хищными волками. Граждане, земледельцы падали ниц пред варварами, ждали решения судьбы своей, и Монголы отсекали им головы или расстреливали их в забаву, избирали любых в невольники, других только обнажали: но сии несчастные, оставляемые без крова, без одежды среди глубоких снегов в жертву страшному холоду и метелям, большею частью умирали. Пленников связывали и вели как псов на смычках: иногда один Татарин гнал пред собою человек сорок. Тогда открылось, сколь защитники иноплеменные ненадежны: гордый Свидригайло, начальствуя в Владимире и в пяти других городах, имея воинскую многочисленную дружину, обязанный милостью Великого Князя, которая не изменилась и со времени неудачного похода Литовского, бежал и скрылся в лесах от Монголов. (Сей мнимый герой, обличив свое малодушие, скоро выехал из России с великим богатством и стыдом, ограбив на пути наши села и пригороды.)
  
  Эдигей, обложив Москву, нетерпеливо ждал к себе Князя Тверского с орудиями стенобитными и не предпринимал ничего против города; но Иоанн Михайлович поступил в сем случае как истинный Россиянин и друг отечества: он гнушался мыслию способствовать гибели Московского Княжения, хотя и весьма опасного для независимости Тверского, поехал к Эдигею один с немногими боярами и возвратился из Клина, будто бы от нездоровья. Сие великодушие могло стоить ему дорого: к счастью, судьба спасла и Тверь и Москву.
  
  Полки Ханские, которые гнались за Великим Князем, не могли настигнуть его и, к досаде Эдигея, пришли назад. Несмотря на ослушание Иоанна Тверского и недостаток в нужных для осады снарядах, сей Вождь Ординский упорствовал взять Москву, если не приступом, то голодом, и хотел зимовать в Коломенском. Но вести, полученные им от Хана, расстроили его намерение. Уже прошел тот век, когда наследники Батыевы исчисляли рать свою не тысячами, а тьмами, и могли в одно время громить Восток и Запад. Внутренние несогласия, кровопролития, язва, Герой Донской и Тамерлан столь уменьшили многолюдство в Улусах, что Булат, отправив войско в Русь, остался беззащитным и едва не был пленен каким-то мятежным Ордынским Царевичем, хотевшим овладеть его столицею. Хан заклинал полководца своего возвратиться немедленно. Обстоятельства действительно были таковы, что Эдигей не мог терять времени, с одной стороны опасаясь Великого Князя, собиравшего в Костроме войско, а с другой ещё страшнейших врагов в Орд. Он призвал Вельмож на совет и положил чрез несколько часов отступить от нашей столицы, но, желая казаться победителем, а не бегущим, сколько для чести, столько и для самой безопасности, послал объявить Московским начальникам, что соглашается не брать их города, если они дадут ему откуп.
  
  Москва представляла зрелище и ратной деятельности и ревностных подвигов благочестия, с утра до ночи воины стояли на стенах, Священники в отверстых храмах пели молебны, народ постился. Владимир Андреевич, князья, бояре целые три недели тщетно ждали приступа и, не имея запасов хлебных, страшились голода. Удивленные предложением Эдигея и не зная, что сделало его миролюбивым, они с радостью дали ему 3000 рублей и прославили милость Божию, когда сей Князь, отправив вперед добычу с обозом, 21 Декабря выступил из Коломенского, взял еще на возвратном пути Рязань и скоро удалился от пределов Российских. Но следы сего ужасного нашествия остались надолго неизгладимы в оных. "Вся Россия, - пишут современники, - от реки Дона до Белаозера и Галича, была потрясена сею грозою. Целые волости опустели. Кто избавился от смерти и неволи, тот оплакивал ближних или утрату имения.
  
  Впрочем, Эдигей, кроме добычи и пленников, не приобрел ничего важного сим подвигом, к коему он несколько лет готовился.
  
  
  29-ая СТУПЕНЬКА - с 14 мая 1408-го по 8 октября 1410 года - время, когда вскрываются все негативы накопившиеся на данном акте творения. Время избавления от них и от всего, что препятствует дальнейшему развитию. В это время разрешаются самые наболевшие вопросы, которые, как правило, и вскрываются именно в это время.
  
  Владимир Андреевич, знаменитый внук Калитин, жил недолго и преставился в 1410 году с доброю славою Князя мужественного, любившего пользу отечества более власти. Он первый отказался от древних прав семейственного старейшинства и был из Князей Российских первым дядею, служившим племяннику. Кратковременные ссоры его с Донским и Василием происходили не от желания присвоить себе Великокняжеский сан, а только от смут боярских. Сия великодушная жертва возвысила во Владимире пред судилищем потомства достоинство Героя, который счастливым ударом решил судьбу битвы Куликовской, а может быть и Руси.
  В Архиве наших древностей хранятся договоры сего Князя с Василием и завещание. Он возвратил племяннику города Волок и Ржев, взяв от него в замену Углич, Городец на Волге, Козельск, Алексин. Не в Удел временный, а в наследственное владение, или в отчину, с обязательством, в случае смерти Василиевой, повиноваться его сыну как Государю верховному, ходить с ним самим на войну и посылать детей своих с полками Московскими. В духовной записи Владимир Андреевич поручает супругу и детей великому Князю, отказывает свою треть Москвы всем пяти сыновьям вместе, так, чтобы они ведали ее погодно. Старшему сыну, Иоанну, дает Серпухов, Алексин, Козельск (а буде сей город снова отойдет к Литве, то Любутск). Симеону Боровск и половину Городца: другую половину Ярославу, вместе с Малоярославцем (названным так от имени сего Владимирова сына). Андрею Радонеж - Василию Перемышль и Углич - супруге Елене Ольгердовне множество сел (в том числе Коломенское, Тайнинское и славную мельницу на устье Яузы); ей же с меньшими детьми большой двор Московский (другим сыновьям особенные домы и сады). Свидетелями духовной были Игумены Никон Радонежский, Савва Спасский и 5 бояр Владимировых. Как сия, так и договорные, вышеупомянутые грамоты свидетельствуют, что Великий Князь и Владимир, надеясь избавиться от ига Монголов, еще не были в том уверены, ибо последний обязывается делить с первым Ордынские тягости и платить ему за Углич 105 рублей на семь тысяч рублей Ханской дани, а за Городец 160 р. на 1500 р.
   Перед своей кончиной (1408 г.) митрополит Киприан не позаботился о своем приемнике. Так сложилось, что и у Василия I не оказалось на примете достойного кандидата на митрополичий пост. Поэтому Василий Дмитриевич обратился с просьбой непосредственно к Цареградскому патриарху, чтобы тот сам избрал и прислал в Россию митрополита. Патриарх рукоположил митрополитом Киевским и всея Руси 2 сентября 1408 года Фотия, грека из Мореи, с юных лет воспитывавшегося в пустыне под руководством знаменитого благочестием старца Акакия. В Москве новый патриарх смог появиться только в апреле 1410 года.
  
  
  30-ая СТУПЕНЬКА - с 8 октября 1410-го по 2 марта 1413 года - время рождения новой веры, которая станет отправной точкой для начала следующего акта творения. Время жертвоприношения III степени, выражающееся в самопожертвовании.
  
  В самом деле Великий Князь, при новой перемене в Орде, еще на время отказался от государственной независимости.
  Темир, неизвестный по летописям Восточным, в 1411 году свергнул Булата и, прогнав Эдигея к берегам Черного моря, должен был уступить престол Капчака Зелени-Салтану, сыну Тохтамышеву, другу Витовтову, нашему недоброжелателю, который прислал на Русь грозных послов и в досаду Василию Дмитриевичу хотел восстановить княжение Новгородское. Он объявил сыновей Бориса Константиновича и Кирдяпы законными его наследниками. И смелейший из них, Даниил Борисович, за год до того времени с дружиною князей Болгарских разбил в Лыскове брата Василиева, Петра Дмитриевича, а Воевода Даниилов с Казанским Царевичем, Талычем, ограбил Владимир, имея у себя не более пяти сот Монголов и Россиян: столь унизилась знаменитая столица Боголюбского!
  Летописцы, в объяснение сего случая, сказывают, что она тогда не имела стен, что ее наместник, Юрий Васильевич Щека, был в отсутствии, и что неприятели тайно пришли лесом из-за реки Клязьмы в самый полдень, когда все граждане спали! Сам Митрополит, преемник Киприанов, Фотий, будучи в сие время близ Владимира, на Святом озере, едва мог спастися от татар бегством в непроходимые пустыни Сенежские. Впрочем, ни Лысковская победа, ни опустошение домов и церквей Владимирских не могли возвратить Даниилу родительского престола: союзники его, Казанские Монголы, немедленно ушли назад с добычей. Но ярлык Хана в руках князей Нижегородских, дружба Зелени-Салтана с Витовтом, новый тесный союз Иоанна Михайловича Тверского с государем Литовским, у коего сын его, Александр, гостил в Киеве, и намерение Иоанново ехать в Орду казались Василию Димитриевичу столь опасными, что он решился сам искать благосклонности Хана и, провождаемый всеми знатнейшими вельможами, с богатыми дарами отправился в столицу Капчакскую.
  
  Но Зелени-Салтана уже не стало: другой сын Тохтамышев, Керимбердей, застрелил сего недруга Россиян и воцарился. Сей новый Хан, как вероятно, по смерти отца имел с другими братьями убежище в областях Московских и, следовательно, основанное на признательности благорасположение к Василию: по крайней мере Великий Князь, им обласканный, достиг своей цели, то есть возвратился с уверением, что бывшие Владетели Суздальские не найдут в нем (Хане) покровителя, а Витовт друга, особенно ко вреду Руси.
  Иоанн Михайлович Тверской, также милостиво принятый Керимбердеем, с его согласия удержал за собою Кашин, несмотря на все искания брата, Василия Михайловича. Сей бедный Князь, взятый под стражу наместниками Тверскими, ушел из заключения, скитался по лесам, был в Москве, у Хана, и не мог нигде найти защиты. Василий Дмитриевич хотя привез его с собою из Орды, однако ж не хотел в угодность изгнаннику ссориться с Иоанном, который изъявил столько великодушия в бедственное для Москвы время, и в личном с ним знакомстве, при дворе Хана, доказал ему искренними объяснениями, что не имеет никаких вредных для Великого Княжения замыслов.
  
  * * *
  На этом завершается действие VIII ступени Акта Творения Российской цивилизации.
  
  * * *
  ЛИТЕРАТУРА:
  
  Ипатьвская летопись.
  Новгородская летопись Нового извода. Комиссионный список.
  Карамзин Н.М. "История государства Российского", том 4, 5.
  Соловьев С.М. "История России с древнейших времен", том 4.
  Гумилев Л.Н. "Древняя Русь и Великая степь" часть 7 "Тохтамыш и его время".
  
  
  (продолжение следует)
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"