Аннотация: Биографический очерк. Все факты придуманы, все вымыслы достоверны.
Моё место.
1.Быт
Пить-то я никогда не умел. Но в то время приходилось заниматься распитием алкоголя любой крепости и стоимости очень нередко. Просто я учился в институте. А жил я в общаге, которая производила оборот синтетических наркотиков за один район, а также была обителью клопов, вони и плесени. Собственно, жить там не представлялось возможным, а вот сбывать хороший, годный гашиш для меня было вполне удобно и замечательно. В том рыночном пространстве, где царит синтетика и ханка, мой продукт брали с охотой, брали в основном пекусы, - так мы называли первокурсников. За счет этих добропорядочных ребятишек я жил без малого пять лет. Приходилось ассимилироваться даже в таких бесчеловечных условиях; тем более из "наших" никто не работал, а я просто не хотел быть особенным. Всё это время комендантша причисляла меня и моё окружение к тому ряду студентов, что называют образцовым. Ну, здорово! Ей-то знать какие мы отъявленные доходяги не было нужно. А между тем, моё окружение - это шестеро соседей 74-го блока общаги (включая меня), трое из которых футбольные отморозки; один православный аскет по прозвищу Дьячок; один боксёр, повесивший перчатки на гвоздь и нислабо занявшийся курением канабиса, а вскоре обнаруживший у себя тиф и ныне уже покойный, ну и непосредственно я.
Пить-то я не умел потому, что моя, и без того жутко хромающая, дикция становилась после определенной дозы спиртного совершенно ужасной, а речь недоступной для понимания. То есть выхода два: либо пить одному (что я люблю и практикую), либо не превышать этой условной дозы.
В тот день мои товарищи организовали набег на кабак, название которого было сложно запомнить, но им было какое-то женское имя на кавказский лад. Набегом мы называли посещение подобных заведений, когда "набегающих" было много. В тот раз - человек двенадцать: мы шестеро, ещё один футболист, мало мне знакомый, и пять стриптизёрш, которых мы давеча триумфально забрали из ночного клуба.
- Когда Спартак вернет Карпина, тогда и будет разговор! - кричал с одной стороны стола Митян.
- Хули тут решать? Либо на Терек с коэффициентом 2,5, либо оставь уже стипендию у себя в кармане, - раздавалось подле него.
С другого края столика одна из дам поднялась, и потом долго пробыла в уборной. Когда я сходил за ней, то обнаружил лишь пустую уборную.
- Этой... Нету. В смысле пропала прямо из сортира.
- Кого?
- Рыжей.
Кто-то встал и пошёл проверить ещё раз. Через пару минут всполошились все. Дьячок, уснувший на собственном предплечье, был разбужен парой громких выкриков. Мы вышли из кабака и некоторое время стояли у входа, пытаясь дозвониться рыжей. После нескольких неудавшихся звонков со стороны было предложено оставить бесполезную затею и вернуться за стол, где ждёт бренди, креветки и другие бонусы. Я первым поддержал идею, в итоге она понравилась всем и через десять минут рыжую забыли.
Когда начался humour от Щирвана, моего соседа-боксёра, случился судьбоносный поворот. Хотя выглядело это совершенно обыденно - я подавился пивом и откашлялся. Всё дело в том, каким адским акцентом Щирван пользуется по наследственному праву. Да вы бы видели это! Приподнялся над столом: в одной руке пустой бокал, в другой потухающий окурок, а само представление - это пересказ заурядных шуток из сериала "Южный Парк". Но почему-то вся когорта на этом моменте была парализована от смеха. Я, держащий у рта стакан пива, им же и поперхнулся. Ледяным.
На пути из кабака мимо нас протекали аллеи, памятники, женщины и мужчины, не подозревающие насколько может быть необременённой, живой, неустанно бурлящей самыми разными вещами и веществами, жизнь, и как она, жизнь-то, может доставлять удовольствие. Мы передвигались медленнее прогулочного шага пенсионерки, но всё же я начал отставать. Ледяное пиво, успевшее попасть в мои лёгкие, только сперва оставило меня по добру, но вот прошёл час и я согнут пополам. Мои друзья окончательно оторвались, и скорее всего, забыли обо мне, как я забыл рыжую.
Это отёк лёгких. Я не могу выдыхать полностью, как и не могу делать глубокие вдохи. Холодный асфальт, на котором я сижу, тоже не прибавляет комфорта. Лёгкие, сердце и прочие потроха дают о себе вспомнить сдавливающей болью. От всего этого я придумал только подняться на ж/д мост, чтобы никто не видел меня в таком жалком виде. Даже медленными семенящими шагами калеки я сумел преодолеть эти двадцать метров. Это сейчас я осознаю бестолковость моего решения, а в тот момент оно было совершенно логично. Я, уже лежащий на рельсах, смиренно принимающий близящуюся смерть, не осмеливаюсь просить небо о поправлении здоровья. И какой смысл, когда небо точно знает, что на его просьбу я бы с чистой совестью плюнул. Думаю о том, как хорошо было бы сейчас слышать гром и принимать своим телом удары дождя, но погода самая летняя - сказочный тёплый вечер, когда даже комары не хотят его испортить. И я на рельсах в юродивом ожидании поезда. Взял в руку телефон, чтобы утолить последнюю надежу на "скорую помощь", но ожидаемо и тут не гладко. Какой там у них номер? О1? 02? А код города 315? Я кладу телефон в карман, пусть не напоминает о надежде. Насмешка над надеждой.
2. Быт
Дед на велосипеде лишь на расстоянии вытянутой руки увидел меня, лежащего на рельсах. Мне показалось, что он подкрался, но наверное это я был глух в полусне.
- Умереть хочешь?
- Принимаю как должное. - Я открыл глаза
Старик присел на корточки и вгляделся в моё лицо. Я даже не бросил на него взгляд, будучи озабоченным собой. Думаю ещё пять минут, и я заснул бы крепче, чем в кровати под двумя одеялами. Зато, по крайней мере, боли заметно ослабли. Не мог же я попросту привыкнуть к этому предсмертному состоянию.
- Если ты не пьянчуга, а просто хвораешь, то могу подбросить. Где ты живёшь? - по прежнему глядя на меня, спросил дед. Очень просто он делал всё, с чужим вёл разговор так, будто знаком сто лет; из тех людей, к кому на порог ступишь - в избу зовёт.
- На чём же?
Дед кивнул в сторону велосипеда.
- Спасибо, - меня снова посетил смех. - Дойду.
- Как знаешь... - Он поднялся, немного огорчившись, и начал медленно от меня отдаляться.
- Подожди! Дед! В скорую можешь позвонить? Вот телефон, скажи... пусть торопятся, - пробубнил я старику и только сейчас услышал со стороны свою речь. Это была та самая херня, из-за которой мне не следует пить.
- Чево? - вернулся обратно дед. Я повторил по слогам.
Я слышал гудки. Их была огромная очередь, но вот с той стороны ответили. Дед сказал всё, как я просил.
- Через 15 минут, - отрапортовал он.
- Не пропаду уж, бывай, дед! Благодарен за помощь, но обнимать не буду. Встать больно.
Пожелавши мне здоровья и чего-то ещё, дед удалился, крутя педали.
Долгое время я провел во сне до появления врачей "Скорой". Прошло не меньше часа, но мне показалось, что прошли сутки, а Солнце попросту дало сбой и зависло где-то за горизонтом. Что обнаружили врачи на ж/д путях по прибытии? Вероятно, в сумраке позднего вечера, пред их очами предстал то ли пёс, уснувший в таком месте лишь по причине неразумности своего вида, то ли шуба, что была оставлена здесь за ненадобностью.
Они встали надо мной как два фонарных столба и от брошенной тени я немедленно очнулся. Первым делом я заметил, что это никакие не врачи, а вовсе санитары. Сомнительно, что такое открытие могло бы подбодрить человека в моем положении. С их помощью, взятый под руки и скользящий ногами по земле, я транспортировался в "Газель". В ней тоже врачей не оказалось. Почему за больным выслали бригаду, состоящую из двух санитаров, я ответить не сумею. Сами санитары представляли собою двух мужчин средних лет, один из которых носил на голове лысину, а на лысине шрам, похожий на последствия лоботомии, и ещё был приметен в целом неаккуратным, обтрёпанный видом; второй же был совершенно непримечателен, за исключением того, что глаза его говорили о неприятной и даже мерзкой натуре.
Пока я лежал в кузове, эти мужчины вели между собой занимательный разговор, в который я потрудился вслушаться.
- Я сам всё это наблюдал. По Асекеево тогда пролетела какая-то эпидемия и множество коров и других парнокопытных подохло. Жители потрясены: где брать на жизнь? Зарабатывают в колхозе - сам знаешь, а средства за страховку было получить сложнее, чем изобрести вакцину от мора самому.
- Тогда на его месте бы любой так поступил. Но я всё же сомневаюсь в правильности с медицинской точки зрения...
- Да я тебя умоляю! Скотина не прихотлива. Вот и вызвал нас Панфилов на свой хутор, тайком, разумеется, за деньги "помимо", что называется, кассы. Оберегал он свою последнюю мурку. Всё было готово, по правую руку от меня сидел на табуретке сынок Панфилова, здоровый мерин двух аршинов росточка и не менее внушительного веса, по левую - корова, исхудалая от инфекции, с подкосившимися лапами... Корове игла впилась в артерию на шее, а бедному пареньку в вену на дрожащем запястье. Всё. Дальше работа за аппаратом переливания; пол-литра, литр, ещё один! Корову не интересует резус-фактор, корова и слова такого не знает, хе-хе. А ты говоришь! И пока бежала красная жижа, мы лишь подсчитывали монеты, летящие в наш карман.
- И сколько заплатил Панфилов?
- Не обидел! Но цимес в том, что успешно проведенная операция, всё же была бесполезна. Через месяц кобыла, неожиданно для всех, подохла своей смертью. Ничего не поделать - закон. Когда мамонты вымерли, ни одного не осталось.
Спустя ещё несколько кварталов меня выволокли из кузова, и мы направились в больницу. Высокая лестница, входная дверь, регистратура. Я попросился сесть, так как все до единого органы затянуло будто в морской узел, с новой силой. Санитары начали полемику с женщиной в регистратуре. Я быстро догадался, что дело в отсутствии у меня документа (уж какой документ конкретно требовался, я решительно не помню). Озлобленная дама стала водить взглядом с меня на санитаров, с них на меня, после чего сделала звонок и направила свои крики уже в телефонную трубку.
- Выше нос, друг! - Лысый санитар, не спуская с лица дурацкую ухмылку, сел рядом со мной. - Ночью у нас много вызовов, приходится успевать всеми правдами и неправдами. А твой случай - детский ожог крапивой, не ссы, таскзать. Я трое суток без сна, пью кофе каждые четверть часа. А по-другому здесь никак. На днях видел галлюцинацию после энергетического напитка и пары кружек кофе. Сиамские близняшки из фильма "Freaks", только в уменьшенном в несколько крат размере, карабкались по моему фартуку, от ноги к поясу и выше. Но я вовремя окатил их кипящей водой из чайника... они ушли, но ещё рано заявлять о полной победе. Это всё не шутки! Женя говорит, что я кофеиноман.
Он сразу показался мне конченым, и ночь сполна подтвердит моё подозрение. Я перебил и попытался рассказать, в чем именно недуг и какие боли терзают, но тот мало что понял в силу моей пьяной речи. Он лишь махнул рукой:
- Я не доктор, мои обязанности - машиной управлять, больных возить, или вот, во время операции забить рот кляпом слишком пугливому пациенту. Шучу! О, гляди, и с тобой порешали! Ложись на каталку, сейчас доставим к доктору.
Перед глазами проносились однообразные люстры, облупленные потолки и входные пороги. Последних я насчитал двенадцать штук, заметил один подъём и один спуск. Мы остановились, и я услышал звук ключа в замочной скважине. Дверь распахнулась и моя каталка двинулась в направлении входа. В этом помещении было совершенно темно, и санитары почему-то не стали включать свет. Вдруг они решительно развернулись и вышли, пообещав лишь вскоре вернуться, "когда освободится доктор". Я остался наедине с собой. Как там мои КЕНТЫ? Уже вернулись или резвятся со стриптизёршами в других интересных заведениях? Телефон высветил на экране 2:20, а также показал, что "пропущенных" не было, но и связь здесь не брала. Видно, никто обо мне не вспомнил и даже не заметил моего тихого ухода. Если бы только при мне были сигареты, я незамедлительно бы задымил прямо здесь. Но, так как их не было, стремление скоротать время подтолкнуло меня с моего места и я прошелся по комнате.
Точнее, это была не комната, а очень немаленькое помещение, в котором было в меру холодно и в меру тихо. Я прохаживался по длине помещения. В одном из своих хождений затронул рукой какой-то предмет, он несколько раз покачнулся - я это понял по звуку. Разумеется, я захотел распознать, чей покой потревожил, и потянулся к предмету. НО. Вместо маятника сломанных часов, вместо другого безобидного предмета нащупал прохладную плоть - щиколотку ноги и бирку, надетую на палец. Конечно, это был человеческий труп. Остановившись в ступоре, в абсолютной дезориентации, я, чью плоть пробирают мурашки, кинулся искать выключатель. Но желание осветить помещение не принесло успокоение, так как на пути я запнулся о другого трупа и перелетел его тело поперёк. За ним следовала ещё одна койка (либо это была каталка), в которой, очевидно, покоился ещё один товарищ. Все они были накрыты тонкой тканью, хлопковой или даже латексной клеенкой, но мне этот факт оптимизма не добавил. Не каждому человеку на его жизнь выпадает дважды бывать в морге, не будучи его работником.
Добравшись до выключателя вблизи дверей, через которые был доставлен, я всё же не зажёг свет. Выключатель делал что угодно, но точно не давал свет. Свет... Свет..... "Нет, здесь только трупы - а это всего лишь тела людей, чья температура когда-то была 36,6 градусов. Сейчас от них пахнет и веет холодом, но причинить вред они не могут". Такие мысли я пытался внушить себе. И внушил, как, быть может, внушил себе и тлетворные запахи, которые вряд ли присутствовали на самом деле. Тут мне вспомнилась строчка из одной проходной песни, которых я тогда наслушался изрядное количество: "МЕРТВЕЦЫ НЕ СТРАШНЫ, ОНИ НЕ СПОСОБНЫ НА БУНТ". Я проговорил её вслух несколько раз кряду. Зубы стучали и получалось прерывисто, будто я заикался.
Итак, дверь была заперта, нужный выключатель, судя по всему, был расположен по ту сторону. Стучать в дверь в моём положении было очень затратно в том плане, что сил было мало, а боли бы только усилились. И я выбрал другой путь: вопил просьбы о помощи, смешивая их с матерной бранью. Когда понял бесполезность сего занятия, проведя так какое-то количество времени, я в отчаянии возвращался на своё место. Экран телефона высветил 2:51. И следующие долгие часы я провел на своей каталке.
Ещё не наступило утро, но больше половины ночи осталось позади. За дверью раздались шаги. Дверь открыли и распахнули. Наконец, в моё логово проник свет, который я так жаждал. Вошли всё те же двое санитаров, однако они не торопились ни завозить нового пациента, ни забирать меня. Я вспомнил мудрые слова: спящий бодрствующего умнее. И я притворился, что сплю. А сам между тем прослеживал, что делают санитары. С моего места они были видны как актёры театра на сцене видны зрителю в партере. Скинув ткань с одного тела, они взялись за медицинские инструменты и изрядно подпортили его целостность в области живота. И всё это происходило при свете миниатюрного светильника, который санитары принесли с собой и расположили над головой трупа. Между собой они не преминули перекинуться парой слов обо мне, которого так благополучно здесь забыли. Из этих слов было понятно, что доктор освободился уже очень давно и меня следует к нему доставить на подтверждение ФАКТА СМЕРТИ, чем они и собираются заняться. Их диалог завершило чавканье того, с неприятным взглядом. Я всмотрелся и понял, что не ошибся - этот ублюдок жрал трупа, в то время как второй аккуратными кусками резал и доставал сегмент. В неровных отблесках светильника их лица показались мне волчьими мордами. Мне впервые здесь стало не по себе. Я понял, что всё время до этого пребывал в замечательном расположении духа.
Но к доктору меня всё же не доставили, доктор сам очень скоро явился в морг в сопровождении одного санитара. Впервые всё помещение осветилось, я подсматривал и разглядел в помещении не менее двухсот метров длины, на протяжении которых в четыре ряда тянутся места покойников. Моё место было в крайнем ряду подле окон. Я всё ещё притворялся, что сплю и краем глаза наблюдал за всем. Он очень умело провел нехитрую диагностику меня и установил, что я действительно мёртв. Далее меня накрыли клеёнкой (тут я понял, что она всё-таки была латексной), но бирку доктор давать отказался, так как человеку без документа её иметь не положено. Очень быстро их компания меня покинула и дверь вновь захлопнулась. Из-под клеенки было, конечно, тяжелее осуществлять слежку за недобросовестными санитарами, поэтому я стал больше внимания уделять звукам. Так сказать, обратился в слух!
Дни в морге проходили достаточно скучно: старых мертвецов, "съеденных", вывозили и их места заполняли новыми; ночами санитары вновь и вновь совершали паломничества, со светильником и необходимыми инструментами; с каждым новым трупом по своему обыкновению появлялся и доктор. Однажды, - это был выходной день, - санитары даже приготовили мясо какой-то женщины в микроволновке, которая, оказывается, всё это время стояла здесь на полке. Аромат просочился под клеёнку, застав меня в полной неготовности к подобным соблазнам. Пахло так вкусно, что я невольно захотел ощутить на кончике языка этот деликатес, но, конечно же, не стал выдавать себя, дабы благополучно продолжать слежку. Ещё я заметил за собой нездоровое чувство зависти к остальным морговцам, которое обосновывалось тем, что у меня одного нет своей бирки. Удивительно неприятно замечать свой собственный грех, но ничего с этим не делать. А не замечать также не получается, поэтому одним днём, пока не было санитаров и докторов, я стянул эту самую бирку с одного героинового наркомана, лежащего в четырёх местах от меня. Размышлял я следующим образом: неужто пациент без документа хуже пациента, умершего от передозировки спидбола (об этом я подслушал у санитаров), и первый менее второго достоин традиционного атрибута здешних мест? Благо, никто не заметил кражи - кажется, бирка оказалась обыкновенной обрядовой формальностью.
А вот товарищей, бывших здесь до меня, становилось с каждым днём меньше, контингент обновлялся. Прямым образом это значило, что мне необходимо завершить слежку, накрыть санитаров и сдать их в какие следует органы. Но для этого нужно 1) иметь человека по ту сторону; 2) суметь доказать виновность санитаров в поедании человечины. У меня же по первому пункту просто прочерк, по второму голые наблюдения. Поэтому тактика моя во многих местах значительно провисает. А желания выдать себя и встать, открыть глаза, сказать о себе правду, у меня нет. Да и как, если сам доктор засвидетельствовал мою смерть? Есть ли вероятность того, что пульс мой, вопреки постановлению, ещё колышется где-то там? Ведь если ошибаюсь я, то это будет ужаснее всего. Объяснюсь санитарам, поднимусь и отойду, но обнаружу, что тело всё ещё лежит на месте. Уж лучше и разумнее не давать причин для такого исхода.
Теперь-то вы понимаете, почему я ПО СЕЙ ДЕНЬ стоически продолжаю слежку. Слежку ради слежки. Слежку, у которой лишь один существенный минус - однажды меня съедят.