Мерзлякова Наталья Александровна : другие произведения.

Часть 4. Врата Энолиара

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Часть 4. Врата Энолиара.
  Глава 1. Шаг назад.
  К вящему удивлению Темного Артис, придя в себя, едва ли не приветствовала поступок гномов. Во всяком случае, она не видела в принципиальности подгорного короля ничего порочного или неблагодарного. Эллиадан молчал, и само собой выходило, что Темный беседовал с Артис.
  Все доводы волшебника разбивались о неизменное: "Это закон, а закон один для всех". Темный и сам прекрасно это понимал, хоть и служил доказательством обратного, тем не менее, возражал. Ему скучно и страшно было молчать. Артис игру поддерживала и с самым серьезным видом вещала о прописных истинах.
   - Законы создаются для большинства, нормального, не уклоняющегося в сторону большинства. Мнения случайных неординарных личностей вроде тебя или Эллиадана не могут и не должны служить препятствием для исполнения законов.
   - А тебе не кажется, что самый справедливый закон - тот, что учитывает все мнения?
   - А не кажется ли тебе, что самая прекрасная жизнь - в раю, как его "Источник" описывает? Сравнение продолжить?
   - Не стоит. И все же...
   - Ты знаешь, во что превратиться свод законов, если писать его в учетом всех случайностей? Я читала как-то раз... Ты первый откажешься исполнять подобную галиматью. Нет, гномы абсолютно правы, наши поступили бы точно так же.
  Темный внимательно посмотрел на спутницу. "Мир, состоящий из одних только женщин...".
   - Что случилось?
   - Ничего. Прикидываю, какая же у вас должна быть власть, чтобы избежать всяких склок и раздоров.
   - А-а, издержки женского коллектива...
   - Какие же у вас законы...
   - Такие же, как у всех. Дело не в законах, а в их исполнении. У нас законы исполняют, потому нет никаких склок и раздоров. Все ли ясно?
   - Понял - тирания.
   - Почти, но разве власть может быть иной? Любая власть - это ограничения, это отказ от чего-то своего во имя многих, иначе это и не власть вовсе. Добровольно немногие способны к самоограничениям.
   - Ага, все это прелестно, только не похожа ты на ординарную добропорядочную исполнительницу законов. Как же ты жила при вашей тирании?
   - Неплохо, а точнее никак, - пожала плечами девушка. - Я же собиратель истории.
   - И что с того?
   - Я в Тар-Саторе почти и не жила, меня постоянно в разные стороны кидало.
   - И долго бы ты так прыгала?
   - Не знаю. Столько, сколько нужно, а что?
   - А дети? Или у вас продолжение рода не является основной обязанностью женщины?
   - А, вон ты куда клонишь... - Артис нехорошо усмехнулась, - еще один любитель детей... У нас, между прочим, прежде чем родить ребенка нужно пройти все проверки, все испытания, дождаться, пока дадут разрешение, выстоять очередь и поспеть в срок.
   - Какой срок?
   - Обыкновенный. Продолжать род имеют право женщины не моложе двухсот пятидесяти и не старше пятисот. Ни раньше, ни позже нельзя.
   - А сколько вы всего живете?
   - Около семисот.
   - И тебе...
   - Рано еще быть матерью, - отрезала Артис.
   - Да? - глупо и намеренно ехидно спросил Темный.
  Девушка резко обернулась, глаза ее полыхнули.
   - Все заново начинается? Только ведь я не Эллиадан, я и ответить могу!
   - Погоди... ты чего... я просто...
   - Просто и пятка не зачешется. Может быть, это для мужчины лестно - сделать ребенка и не заметить того, а для женщины это оскорбление. Мне, наверное, лучше знать, что было и чего не было.
  Темный вздохнул, он еще у гномов поверил Эллиадану.
   - Извини, я уже и не думаю...
   - А надо бы иногда, - улыбнулась, отходя, Артис. - А где Эллиадан?
  Темный с тревогой посмотрел по сторонам. После разговора с подгорным королем у Эллиадана опять что-то разладилось в голове. Он молчал, все время, не отвечал не вопросы и не замечал присутствия спутников. Казалось, все минувшее время разом пошло псу под хвост, все лечение прошло даром - взгляд эльфа сделался рассеянным, а на лице появилась знакомая улыбка полуидиота. Эллиадан, почти уже исцелившийся, сделал шаг назад. Даже не шаг - прыжок.
  Вот и сейчас он торчал на заснеженном уступе, совсем близко к краю и неотрывно смотрел на закатные отроги гор.
   - Эллиадан!
  Эльф не обернулся, он стоял неподвижно, словно тоже окаменел и стал частью горного хребта. Капюшон плаща (гномы совсем не хотели уморить их в скалах) упал, и трепались по ветру легкие серебристые пряди.
  Темный подошел и крепко обхватил запястье скорбного разумом - если тот и соскользнет, он удержит. Эльф не отреагировал, он все смотрел в необъятную снежную пасть ущелья. Где-то внизу грохотала река, взблескивая иногда меж камней резко и ослепительно.
   - Пойдем, - Темный потянул Эллиадана с опасного уступа. - Нечего здесь...
  Эльф пришел в себя и удивленно посмотрел на человека.
   - Что ты там увидал?
  Эллиадан потряс головой, словно стряхивал наваждение.
   - Ни... ничего, - ответил он наконец. - Ничего. Только... красоту. Там очень красиво.
  Темного передернуло от этих слов, а, точнее, от интонации, с которое они прозвучали. Жуткая мысль пришла волшебнику в голову.
   - Эллиадан...
  Тот смотрел на человека, глаза его стали двумя бездонными провалами на враз очень побледневшем лице, по которому как волны пробегали отголоски внутренней борьбы, борьбы, пока еще не проигранной.
   - Не смей, - выдохнул Темный. - Не смей... так поступать.
  Эллиадан и сам рад бы не сметь. Разум его боролся с диким, сумасшедшим, всепоглощающим желанием - умереть. Сейчас, немедленно! Боролся пока успешно, но Эллиадан чувствовал, как ослабевает защита, как ширится брешь в его воле, как ноги сами идут туда, где кончается скальный карниз. Все силы эльф употреблял на сопротивление, он не слышал ничего, кроме стука крови в висках и настойчивого, неотступного зова в душе. Никогда прежде не испытывал он подобного. Да, были случаи, когда он жаждал смерти, а бывали и такие, когда умолял о ней, но тогда, тогда на то имелись причины. А что теперь? Эллиадан не понимал, что с ним случилось, почему вдруг, в один миг весь мир стал чужим, пустым и тусклым, почему сама мысль о завтрашнем дне - любом, о жизни - даже и счастливой, вызывала дрожь, озноб и взрыв отчаяния. Почему стала манить пустота внизу, один шак - и взлетишь? Почему давний сон, когда-то пугавший, а теперь поросший паутиной и пылью, вспоминался вновь и вновь? Сколько после того он видел снов! Почему помнится этот, почему сейчас, ни раньше, ни позже; почему стрела в сердце мнится избавлением от томительного и бесмысленного пути? Почему и за что? По-че-му?!
  Темный с ужасом смотрел на спотыкающегося эльфа, тот брел, с трудом переставляя ноги, точно к каждой привязали по пудовой гире.
  Артис хотела взять Эллиадана за руку, но Темный жестом остановил ее. Пока еще эльф может бороться сам - пусть борется. Пока остались еще силы и воля, пусть их использует. Если же он начнет надеяться на помощь, то в любой миг, отвернись они или ослабь внимание - произойдет непоправимое.
  Ночь застала их на бесснежном выступе, защищенном от ветра с востока заворачивающим хвостом хребта. Эльф безучастно взирал на меркнущий свет, вспыхнувший костер оживил его глаза, но лишь на миг. Он закутался в плащ и съежился у огня, словно сам себя хотел удержать на месте. Наконец голова его поникла.
   - Спи, - шепнул Темный Артис.
  Та неопределенно мотнула кудрями. Топливо таяло на глаза, хотя снабдили их гномы чем-то странным - смолистыми коричневыми камнями. Как ни удивительно, горели камни камни не хуже дров, да что там, гораздо дольше и жарче, но мало их было, очень мало.
  Постепенно темный начал клевать носом. Закрывал глаза, проваливался в тихую и глубокую пропасть, вздрагивал и открывал глаза. Будить Артис ему не хотелось, оставлять полоумного эльфа без присмотра - и того меньше. Наконец волшебник, еле разлепляя будто склеенные лучшим клеем веки, подвинулся так, чтобы быть вплотную к Эллиадану. Для пущего эффекта сев на Эллиаданов плащ, Темный прислонился к скале и, успев подумать только "связать бы его" крепко заснул.
  Эллиадан же не спал, вернее, уже проснулся. Черный провал беспамятства сменился тем самым, виденным раньше и забытым почти сном, совсем нестрашным послн пережитого. А разбудила Эллиадана боль в сердце, он вцепился зубами в ткань плаща, стараясь не издать ни звука и не швелиться, чтобы не разбудить темного. В глазах знакомо помутилось, левая рука отнялась, а по всей груди растекалась жуткая боль, от которой нельзя дышать. И как всегда уже на пороге обморока Эллиадан почувствовал, как боль отступает, как исчезает древко, застрявшее ниже лопатки, как затягивается рана в сердце, как восстанавливаются сосуды и перестают кровоточить, как нарастает новая кожа и можно делать вдох без опаски. Только ржавое пятно на светлой рубашке осталось немым свидетелем возвращения былого.
  
  Утром, на вгляд Темного, Эллиадану стало получше. Он даже начал разговаривать. Выяснилось, что Пики Судеб - это те две гряды гор, виднеющиеся на востоке. С места, где находились друзья, хребты напоминали частоколы копий, чьи сверкающие наконечники упирались прямо в мягкие мокрые животы облаков.
  "Не пройдем", - сказал себе волшебник, и друзья двинулись в путь. Тропа, если таковая и была, пошла под уклон, идти стало одновременно и легче, и опаснее. Камни вылетали из-под ног, осыпались, тянули за собой. Они шли, остановиться было негде, решительно негде. Затем пошло повышение, склон уходил ввысь, отвесный и скользкий. Друзья обвязались веревкой, что не обрадовало Темного (свалимся, так все сразу) и начали восхождение, которое следовало бы назвать восползанием.
  Темный забыл об эльфе, забыл об Артис, он не видел и не знал ничего, кроме очередного выступа, камешка, выбоинки, трещинки, за которые можно было уцепиться или поставить мизинец ноги.
  Горы внезапно дрогнули, загудели и загрохотали. Темного оторвало от утеса и швырнуло со всего маху на карниз, который они миновали только что. Ухватившись что было сил за камень, волшебник почувствовал, что его разрыает пополам - так натянулась веревка.
   - А-а-артис! - долетело снизу. И дикий взвизг.
  Горы вновь подпрыгнули. Лежа на животе, Темный увидел, как пласт льда и снега начинает съезжать по склону горы напротив. Грохот заглушил испуганный вскрик. В лицо бросилась снежная крошка, отфыркиваясь и отплевываясь, Темный ухватился за веревку и, еще ничего не видя, потянул на себя.
   - Наоборот! Темный, слышишь, не тяни!
  Волшебник раскрыл глаза. Внизу на веревке раскачивался Эллиадан, а еще ниже - Артис. Она-то и кричала.
  - Темный, не тяни! Раскачай! Раскачай вправо, понял!
  Волшебник пригляделся - и вправду, тянуть бесполезно, веревка застрянет в камнях, а раскачать имеет смысл - справа на скале виделись какие-то подходящие на первый взгляд уступы и выщерблины. Темный качнул веревку вправо - и сам сполз в ту сторону, ближе к пропасти. Ни Эллиадан, ни Артис зацепиться не смогли. Еще раз раскачав друзей, волшебник еще продвинулся к обрыву - Артис удержалась было, но эльф сорвался и ее за собой потянул. Стиснув зубы и уже наполовину лежа над пропастью, Темный раскачал веревку и удачно на сей раз. Связующая его и Эллиадана серая нить провисла, эльф держался, казалось, за воздух, но падать не собирался.
  Вершок за вершком, поминутно рискуя сорваться, трое друзей штурмовали скалу до глубокой темноты. Лишь поздной ночью, ободранные, окровавленные и совершенно обессилевшие, они добрались до крошечной плоской площадки недалеко от вершины. Двигаться дальше не было никакой возможности и никаких сил, руки дрожали, ноги сводило судорогой, во рту появился мерзкий привкус металла.
  Развести костер также не представлялось возможным, трое друзей прижались друг к другу, Эллиадан посердине. Отчасти потому что Артис и Темный все еще опасались за него, отчасти потому что так он мог передавать энергию сразу двоим.
  В середине ночи Темный проснулся от кошмара - он падал и падал со скалы, ловил веревку, ловил воздух, но веревка ускользала, а земля - острые камни - приближалась со страшной скоростью. Вздрогнув, волшебник открыл глаза - брезжил рассвет. Кромки льдов подернулись розовой пленкой, и стоял мокрый туман. Дернувшись, Темный понял, что запутался в плащах - своем и Эллиадановом. Осторожно выпутываясь, он вдруг ощутил под пальцами теплое и влажное. Бездумно поднеся руку к глазам, волшебник различил неясное темное пятно, лизнул - солоноватый мерзостный привкус сказал все.
  Темный резко встряхнул Эллиадана за плечи, холодея от предчувствия, он моментально вспомнил инсайт и ту, непонятую в Широколесье сцену. Но эльф был жив, правда, бледнее покойника, с крепко сжатыми зубами. Левая рука его словно приросла к телу.
   - Эллиадан!
  Эльф не отвечал. Темный отодвинул край плаща и с ужасом, но без удивления увидел, как расползается по светлому фону алое пятно. Причем, были и другие пятна, чернеющие, ржавые, значит, не в первый раз...
   - Очнись!
  Темный зачерпнул пригоршню снега и, едва не разорвав рубашку, обнажил грудь. Прямо над бьющимся за ребрами сердцем зияла открытая рана, сочащаяся яркой и полутьме кровью. Волшебник приложил снег, сейчас же сделавшийся алым, а, стерев, почувствовал, что сходит с ума. Рана затягивалась на глазах, исчезала сама по себе розовой молодой кожей. Зачерпнув следеющую горсть снега, Темный не успел им воспользоваться.
   - Не надо! Что ты делаешь?!
   - Что это было?! - шепотом вскричал волшебник, хотя знал ответ наперед.
   - Не знаю.
   - Что случилось? Эллиадан?
  Эльф испуганно запахнул плащ.
   - Ничего страшного. Сон, плохой сон. Спи, рано еще.
   - Да?..
  Артис недоверчиво глянула на мужчин, но была слишком сонной, чтобы заметить что-либо.
   - Спи...
  Дождавшись, пока девушка вновь заснет, Эллиадан поднялся.
   - Ты куда?
  - У тебя ведь был вопрос... Да и надо как-то почистить... - эльф ткнул в пятно на рубашке, - она увидит...
   - Чем - снегом?
  Эльф пожал плечами.
   - Идем, поговорим, заодно и придумаем что-нибудь.
  Эллиадан вновь передернул плечами.
  Они поднялись по как нарочно проложенной спиральной тропинке (вчера в ночи ее не заметили) почти до вершины, до более-менее глубокого снега. Темный не успел задать ни одного вопроса, да и бесполезно, о самом главном он уже спросил. Эллиадан взялся за шнуровку плаща, но остановился.
   - Что?
  Эльф не ответил, ответили горы, которые сотрясла очередная судорога. Сверху посыпались камни, твердь под ногами ожила, заходила ходуном, и человек, и эльф упали ничком.
   - Прыгай, Темный!
   - Куда?! - Темный даже голову поднять боялся.
   - На тропинку. Прыгай! Я следом.
  Витая дорожка внизу прыгала, изгибалась, словно змея под каблуком. Темный неловко встал на четвереньки, попасть именно на тропинку казалось труднее, нежели в стельку пьяным исполнить разудалую пляску на краю крыши и не свалиться. А снег вокруг Темного вдруг стал ссыпаться вниз, волшебник понял, что открылись недалеко трещины.
   - Прыгай!
  Последовал сильный толчок в спину, волшебник полетел вниз и чудом и невиданной удачей угодил прямиком на тропинку. Нависающее над головой ледяное плато, где он только что находился, раскалывалось на части.
  Эллиадан поскользнулся, прыгая по коварном кувыркающимся плитам, прокатился по снегу и пролетел мимо тропы.
   - Держись! - заорал Темный, теряя опору под ногами.
  Тропа свилась спиралью, дернулась, встала на дыбы, сверху оьрушился пласт снега, льда и камней. Человека увлекло и понесло куда-то, он и не сопротивлялся, только закрывал лицо да пытался сгруппироваться, чтобы не переломать руки-ноги. Задыхаясь, подпрыгивая при каждом взбрыке скалы, Темный кубарем скатился вниз, по счастью, не упав в пропасть и ничего не сломав. Он грянулся о площадку всем телом, сверху напоследок обрушился снегопад, приправленный каменным крошевом, и тьма сомкнулась вокруг.
  
  Эллиадан, вылетев дальше тропы, не упал, а завис, качаясь над пропастью. Забраться наверх ничего не стоило, только мешал плащ. Утвердившись ногами, Эллиадан подтянулся. Плащ путался, заплетался, шнуровка грозила задушить. Эльф почти забрался на тропу, когда тряхнуло еще раз. Его вновь отбросило, а скатившийся сверху камень намертво защемил край плаща. Эллиадан дернул, ткань не поддавалась. Одной рукой кое-как держась неизвестно за что, а другой выдирая плащ, Эллиадан вновь и некстати подумал: "А все так просто... Отпусти. Будет барахтаться, ты устал, так устал. Перестань, тебе все равно не спастись". Рука сорвалась, и эльф повис на плаще между небом и землей. Не за что ухватиться, не на что опереться. Шнуровка впилась в горло, в глазаж потемнело. Страшный удар вдруг поднял его, отбросил куда-то к демону на рога; загрохотало до боли в ушах, мир перевернулся, сбился в комок и перестал существовать.
  
  Темный потерял сознание лишь на несколько секунд, но, очнувшись, лежал не двигаясь. Боялся. Голова болела и кружилась, но более всего не хотелось вставать, потому что, поднявшись, следовало немедленно разыскивать Эллиадана, а, исходя из увиденного, Темный знал, что искать некого да и нечего.
  Снег рашевелился, разлетелся, волшебника потянули за рукав. Кое-как, ловя рукой воздух и сдерживая тошноту, он сел.
   - Темный, ты меня слышишь?
   - И вижу, - с трудом ответил волшебник.
   - Что это было?
  - Лавина. Июнь, самое им время.
   - Где Эллиадан?
  Темный деланно удивился. Артис вздохнула.
   - Не выйдет, не притворяйся. Видел?
   - Да.
  Темный неуклюже встал на ноги и побрел по тропе назад, к вершине. Артис - за ним. Собственно, тропы более не существовало. Снег, груды камней, трещины - Темный брел как во сне. Наконец остановился перед горой валунов в собственный рост точно поперек тропы. Глянув вниз, человек не увидел ничего путного или тревожного. Оглянулся на замершую Артис и принялся карабкаться по камням. Те лежали плотно, не шелохнулись, заглянув за вершину, Темный обнаружил вновь образовавшуюся пропасть. Крутой, усеянный обломками и льдом склон, нельзя было узнать. Слева что-то мотнулось, Темный содрогнулся. Под ветром на склоне трепался обрывок плаща, зажатый меж камней. Вниз уходило глубокое ущелье, никаких иных следов не виделось. Волшебник, дрожа, начал спускаться, поскользнулся, дернулся, и каменная пирамида зашаталась.
   - Прыгай!
  Темный оттолкнулся и приземлился прямиком на Артис. Верхние камни пошатнулись, а самый большой, притулившийся сбоку, сорвался вниз, увлекая за собой и другие, помельче. Слышно было, как прыгает булыжник по склону, воздух заполнился голосистым эхом и почудилось в этом многозвучиитакое, отчего Темный вскочил на ноги с живостью шута из коробочки. Горы замолчали, где-то еще чуть гудело, где-то перекатывались валы и шумела на перекатах вода - ничего больше. Артис, белая как снег, встала - она тоже слышала в грохоте падающего камня далекий отчаянный вскрик.
  
  Эллиадану повезло вторично - шнуровка не выдержала, и эльф вместе с комом снега полетел вниз, но упал не в ущелье, не на острые камни, а, достигнув убеленного склона, покатился по нему как на салазках. Или не совсем: кувырком, обдирая кожу о лед и выступающие камни, но все же те так быстро, чтобы переломать кости.
  Со второй попытки он зацепился за камень и остановился, лежа на снегу. Лавина прошла немного стороною, иначе его здесь уже не было. Снег под ногами скользил, осыпался, Эллиадан поспешил подтянуться на руках и найти следующую точку опоры.
  "Повезло. Снова повезло". Он глянул вверх по склону - там громоздились камни - по-новому и трепыхался обрывок его плаща. "Темный! Артис!", - испуганно встрепенулось сердце, но сейчас же успокоилось. Опасности не было, душа не чувствовала натяжения привычной уже нити; лишь бы добраться.
  Съезжать вниз - совсем не то, что карабкаться вверх. Снег осыпался, ноги теряли опору, пальцы то и дело соскальзывали с острых камней, а сами камни обрушивались вниз от малейшего движения. Один дир вперед, дирот назад. Склон забирался вверх все круче, или так казалось от усталости. Эллиадан поспешно схватил губами комок снега - жажда лишь усилилась. Подняв голову, он увидел над собой далеко выдающийся обломок, напоминающий нос корабля. Рванувшись вперед и вверх, Эллиадан вцепился в гранитный край левой рукой и подтянулся. Пальцы соскользнули, Эллиадан едва успел перехватиться. Под ногами обрушился целый пласт снега со льдом, опора исчезла.
  "Отпусти, - влез в уши сладкий искушающий голос. - Плюнь, долго не провисишь. Ты устал, перед глазами у тебя мелькают мотыльки, и все пальцы в крови. Отпусти. Там хорошо. Там тебе будет спокойно, никто тебя не потревожит...".
  
  До крови закусив губу, Эллиадан начал подтягиваться, чтобы держаться и другой рукой. Сверху что-то упало, покатилось, загрохотало. Огромный круглый валун выпрыгнул из-за заслоняющего обзор выступа и лег всей тяжестью на правую кисть эльфа. В первый миг Эллиадан даже не почувствовал ничего, камень полетел дальше, в пропасть, а пальцы разжались, соскользнули со спасительного уступа и сейчас же их пронзила дикая боль. Такая, что Эллиадан не смог сдержать крик. Небо перевернулось, еще и еще раз - эльф полетел, кувыркаясь, в темную пасть далеко внизу. Не за что было зацепиться. Да и нечем,
  можно сказать. Склон внезапно закончился, перешел в отвесную стену, Эллиадан без задержки вылетел на середину расщелины. "Вот и полетал".
  Мысль эта была последней. Темнота бросилась навстречу каменным капканом, Эллиадан еще успел почувствовать страшный удар и боль в виске, но того, что происходит, уже не понимал. В черной пустоте он покатился куда-то вглубь, вниз, в вечный холод и мрак и там окончательно потерял сознание.
  
   - Отпускай потихоньку, хорошо.
  - Не учи ученого.
  Артис только хмыкнула. Она стояла на самом краю утеса, который они с горем пополам очистили от каменного завала. Талию девушки крепко обхватывала веревка.
   - Держись крепче.
   - Держусь.
  Артис ступила вниз, веревка натянулась, Темный осторожно, понемногу отматывал футы. Получалось неплохо, Артис не медлила, не терялась и крепко вставала на случайные приступки.
  Медленно, по шагу, по вершку веревка уползала вниз. Большой выступ скалы заслонил Артис, но она исправно подавала сигналы троекратным подергиванием веревки. Внезапно веревка дернулась из рук волшебника, тот еле удержал.
   - Артис!
  Молчание.
   - А-артис!
   - Я здесь, - послышалось внизу. - опутпусти еще немного, еще фут.
  Руки Темного дрожаои от напряжения, но оно было даже приятным после внезапного испуга.
   - Нет, еще. Еще чуть-чуть. Все, стою.
  Темный перевел дух, веревка, помедлив, дернулась три раза. Волшебник посмотрел на моток, оставалось всего несколько футов. Как было условлено, он дернул веревку, все, мол, поднимайся. В ответ - нет, отпусти еще немного.
  Темный послушно отмотал последние футы, завязанной сложнейшим узлом (но не хотелось бы проверять, крепким ли) вкруг ближайшего камня. Та натянулась до предела, видимо, дотянуться до очередной опоры девушка не могла.
   - Эл-ли-а-дан, - донеслось до волшебника, и эхо многократно ответило, - Да-ан, Да-ан..., - и застыло тишиной.
   - Эллиадан!
  Молчание. У Темного затекли мышцы от неудобного напряженного стояния.
   - Эллиада-а-ан!
  В тишине, наступившей после того, как затих последний отзвук эха, громким показалось троекратное подергивание веревки с слабеющих пальцах. Вытащив Артис из пропасти, Темный устало сел на валун. Девушка, не говоря ни слова, пристроилась рядом. Так, по-прежнему связанные веревкой, они какое-то время молчали, глядя себе под ноги. Наконец Артис сказала:
   - Внизу ущелье, ничего не видно. На одном выступе, еще на склоне кровь... он там, внизу. Темный смотрел в землю. "Вот и сбылась его мечта", - думал он, а перед глазами вставала навязчивая картина: Эллиадан, судорожно цепляющийся за скальный выступ...
  И камень, обрушенный по неосторожности, сшибает его вниз, в темное глухое ущелье. Туда, где никогда не найти, туда, откуда нет выхода.
  
  Эллиадан очнулся в кромешной тьме и жутком холоде. Впрочем, очнулся - сильно сказано. Он начал чувствовать боль, только и всего. Все тело сотрясала дрожь, а голова горела как в огне, и правой рукой нельзя было шевельнуть. Попытка открыть глаза привела к приступу головокружения, а, шевельнув головой, Эллиадан ощутил сильнейшую тошноту. Стараясь, не качнуть головой, Эллиадан проверил на сохранность руки и ноги. Все конечности были на месте. Осторожно, постепенно он повернулся на бок и приподнялся, уперев в лед здоровую руку. Мир закружился со скоростью обезумевшего водоворота, Эллиадан потерял равновесие, упал и его немедленно вырвало.
  "Сотрясение мозга", - для чего-то констатировал очевидное эльф. Кромешная темнота не расступалась, стало быть выхода на поверхность нигде поблизости нет. "Куда теперь?", - спросил себя Эллиадан, полагаясь лишь на сверхестественную интуицию. Он даже не думал, для чего двигаться, не думал, что иначе - замезнет насмерть, он не думал вообще.
  Эльф не понял, почему чутье приказало двигаться вперед, а, скажем, не в в противоположную сторону. Он пополз впеед, порадовавшись, что не нужно разворачиваться. Тошнота усиливалась, мир вращался, и по временам Эллиадан совершенно терялся в пространстве. Ему казалось, что ползет он по потолку, да и не вперед, а по диагонали.
  Лед обжигал сквозь тонкую ткань, ноги отнялись, и, чем дальше полз Эллиадан, тем меньше он воспринимал этот мир. Тоннель неумолимо сужался, но эльф и этого не понимал. Он чувствовал, как нечто острое сдирает кожу вместе с тканью, но не останавливался. По сути, ничего не осталось в нем от разумного существа, его гнало вперед чутье, всепоглощающий инстинкт, слепая уверенность, что надо - туда. Только по причине своей отрешенности Эллиадан еще двигался вперед, сил на то, чтобы двигаться и думать одновременно не оставалось. По той же причине он не испытывал клаустрофобии, да и боль куда-то отступила.
  Более всего Эллиадан напоминал теперь самоходящую игрушку, какие любят делать для своих детей гномы. Извиваясь червем в узком тоннеле, он не понимал очевидного - коридор заканчивается, ползти некуда. Впереди могло быть что угодно: очередная пропасть, глубокое ледяное озеро, острые камни, но заводная игрушка о том не ведала. Медленно перевалившись через край тонеля, Эллиадан покатился вниз по ледяной длинной крутой горке. Чувство равновесия взбесилось окончательно, Эллиадан перестал ощущать свое тело, он не сознавал, где у него рука, а где голова.
  Миновав небольшой трамплин, Эллиадан приземлился и вновь упрямо пополз вперед. Через несколько секунд он наткнулся на стену и еще какое-то время перебирал локтями, ползя на месте. Затем, косо, боком начал перемещаться вдоль стены. Некому было сказать заводной игрушке, что все напрасно, некому было остановить ее, кто-то посмеялся над нею, заставив искать выход, двигаясь по замкнутому кругу. Но игрушка того не знала и остановиться не могла. Не помогли бы слова, даже и будь кому их произнести. Игрушка не могла остановиться ранее, чем сломается, или кончится завод.
  Эллиадан не осознавал страшной иронии, воистину чьей-то удачной жестокой шутки - он стал настоящей игрушкой, утратил всякой подобие самостоятельности. Но не мог он испытывать теперь ни упоительной сладости зависимого положения, ни горького стыда, ни угрызений совести, ни потаенной смертельной прелести, поскольку вещам переживания чужды. Игрушки не слышат, не чувствуют, не помнят, не любят и ничего не хотят. Они - неживые.
  
  Вечером Артис и Темный сидели, тесно прижавшись друг к другу, на каменном утесе. Холодный камень, а костер развести негде да и нечем - все их пожитки смело в пропасть лавиной. Заклинания помогали мало, стоило Темному расслабиться или задремать, как
  тепло сейчас же рассеивлось и холодный ветер пробирал до костей. Ничего не оставалось как тесно-тесно переплестись руками-ногами и обмотаться обоими плащами. Рука Темного находилась где-то в районе груди Артис, а ее колено и совсем в интимной части тела волшебника, но при малейшем движении плащ заворачивался, в щель дуло и пропадало все и всяческое желание. Темный усмехнулся про себя. "Век живи - век учись".
   - Ты что фыркаешь?
   - Так. Впервые столь тесные объятия с женщиной не переходят в... другое.
   - Еще один Огр нашелся... А не нравится - места вокруг много.
   - Холодно.
   - Вот именно, - Артис прижалась теснее, - холодно, это точно. Почему, лето ведь уже.
   - Июнь... Горы, сама видишь, снег не тает.
   - Какое сегодня число?
   - Демон его знает. Вроде, восемнадцатое. Нынче май был на два дня длинее.
   - Почему?
   - Из-за Светлых Суток, их семь в этом году.
   - Странный календарь...
   - Еще бы - доказательство суетности и тщеты жизни и ее повседневных забот. Говорят, раньше Светлые Сутки вообще в календарь не входили. Летоисчисление подстроено к вере, а не вера к летоисчислению.
   - Не продолжай, я знаю о твоем отношении к религии.
   - Можно тебя спросить?
   - Спрашивай, - сказала Артис тоном, который говорил "если не понравится вопрос - не отвечу".
   - Как ваши женщины узнают, что нужно делать с мужчинами?
   - Так же, как и ваши, наверное.
   - Ну, у нас в семье обычно два родителя.
   - А у нас ребенка и совсем в семье не воспитывают. А насчет... - объясняют, есть специальная дисциплина, - Артис говорила почти равнодушно, словно речь и впрямь шла о скучной книжной науке.
   - На словах объясняют или...
   - Перестань, не сходи с ума. Какая тебе разница. И руку убери.
   - Прости... интересно... Ну, в самом деле интересно.
   - Технику всего дела обязан знать мужчина, как уж их обучают - не ведаю. Будущих матерей тоже готовят, там, кажется, и практические занятия имеются, но для нас - нет, для нас - только теория. Это ты хотел услышать? Ты ведь хотел знать, был ли у меня мужчина, так?
  Темный издал неопределенный звук.
   - Я тебя разочарую, первым тебе уже не быть. Опоздал.
   - Бьюсь об заклад, ты в порядке эксперимента и повышения эрудиции пошла на такой шаг.
   - Ты почти прав, в первый раз это и в самом деле был эксперимент. Что же ты дальше не спрашиваешь?
   - Зачем?
   - И то верно, зачем, я и без вопроса догадываюсь. Трое - два эльфа и человек. Но, прости, с человеком мне совсем не понравилось.
   - Ага, - сказал слегка ошалевший Темный, - а лет тебе...
   - Достаточно. Или ты в противоположном смысле?
   - А-а, ну...
   - Темный, мне почти двести. Ты еще не упал в обморок? А, жив... Делишь двести на три в уме? Зря, не правильно считаешь, надо делить тридцать пять. Я впервые была с мужчиной в э-э... сто пятьдесят восемь лет.
  Темный молча хлопал глазами, он о таком и не слыхал и не предполагал возможности подобного феномена. Будучи по природе холодноватым по отношению к представительницам противоположного пола и не понимая тех самцов, что жаждали утех день и ночь напролет, Темный все же не мог сообразить, как прожить почти сто шестьдесят лет без плотской любви и не сойти с ума.
   - Что же ты молчишь?
   - Что тут скажешь... Ну и выдержка, любой монах от зависти удавится.
  - Не скажи, - хихикнула Артис, - насчет выдержки ты не прав. Есть у нас очень невыдержанные дамы. Все-все, молчу, а то ты, чего доброго, меня со скалы скинешь.
   - Ты серьезно?
   - Откуда я знаю, что теб в голову придет.
   - Да нет, ты же поняла. Ты... а... не понимаю, - честно признался волшебник, - вы... ну... как?
   - Как?!
   - Я в том смысле, что ведь никакого смысла... толку нет... никакого удовольствия...
  Артис расхохоталась. Плащ сполз, она, вслипывая, натянула его вновь, едва не по уши.
   - Ты даешь, Темный, такое иногда скажешь... Ну откуда тебе знать, каково это.
   - Болезнь у вас какая-то...
   - Не старайся, Темный, тебе не понять. Не беспокойся, тебе такой хворью не страдать, ты никогда в жизни не захочешь мужчину.
  Темного передернуло.
   - С чего я должен...
   - Ни с чего. Я и говорю, - продолжала Артис, - у тебя, как и у людей вообще, большое количество мужских гормонов.
   - Чего?
   - Таких веществ, которые делают тебя мужчиной. Заставляют выглядеть так, а не иначе, заставляют хотеть женщин.
   - Ну-ну, а у эльфов их меньше, что ли?
   - Намного. И это сказывается, видел когда-нибудь эльфа с бородой?
   - Поэтому они похожи на женщин?
   - Да. На женщин малое количество их, женских гормонов почти не влияет, ну разве чуть-чуть желания меняются, а вот мужчины сразу начинают терять... э-э... мужские качества. И тот, кто сильно потерял... сам понимаешь...
   - Я и говорю, больные.
   - Скорее, жертвы обстоятельств.
   - Да, ты еще их пожалей. Хотя... не все еще потеряно... - Темный осекся, внезапно обнаружив в сказанной фразе какой-то подтекст, неуловимый второй смысл. Смысл, которого он не вкладывал в слова.
   - Ты это о чем?
   - Так, мысли вслух.
  Темный не хотел напоминать об Эллиадане, которого они безуспешно проискали весь день. Артис стала очень серьезной.
   - Не все потеряно, говоришь?
  Как, каким чувством уловила она то, о чем и сам Темный догадался только что. Говорил он об одном, а выговорилось, получается, другое.
   - Я не то хотел сказать.
   - То, то самое. Ты прав, не все еще потеряно. Может быть, я сошла с ума, но он жив. Пока еще жив.
  
  Эллиадан был жив - пока еще жив. Разум его оживал по мере того, как умирало тело. Он не помнил, что произошло, не знал, где находится, но осознавал, что умирает. Завод кончился. Холод сменился нечувствительностью, а в мозгу путались бредовые видения.
  Чернота окружающего мира то расцвечивалась фейрверком, то мерцала звездами, а тишина прерывалась журчанием ручья, плеском листвы, далекими голосами. Эллиадан проваливался в иллюзорный мир, но стоило сморгнуть или едва пошевелиться, как откуда-то сверху падала реальность.
  В черной тишине резко захлопали крылья, что-то мягко задело Эллиадана по лицу, он не шевельнулся - сил не было. Сквозь апатию близкой смерти пробился еще живой страх - а ведь будут искать, будут ждать... Долго ли горам убить еще двоих... Мягкие крылья вновь коснулись щеки, пахнуло травами и лесом.
   - Скажите ей, - прошептал Эллиадан, хотя на самом деле не издал ни звука, - скажите ей... пусть не ищет меня... не нужно. Скажите правду, пусть не ждет, пусть не думает... сама спасается... Скажите ей...
  Глаза его закрылись, сквозь ресницы проступил вдруг свет - неяркий, приглушенный, но поднять веки не было возможности. Тихо-тихо шелестела листва, где-то пела птица, и трель ее становилась все отчетливее и переходила в песню, такую давнюю, почти забытую... теплое дуновение ветра, ручей неподалеку, и лишь одно мешало умереть спокойно - до предела натянутая нить в душе.
  
  Снился Артис сон, страшный и хороший одновременно. Виделась то ледяная чаша с крутыми боками, а в чаше Эллиадан. Синий, весь ободранный, на виске кровь, вместо правой кисти какое-то месиво. Он пости и не дышал уже. А то вдруг темнота сменялась солнечным днем, и плескались листья на ветвях, и пели птицы, и Эллиадан - живой и невридимый разговаривал с кем-то, кого она не видела. Артис не слышала слов, только по выражению лица Эллиадана понимала, что так говорить можно только с кем-то очень близким и дорогим. "Близким!", - Артис вздрогнула во сне, ее осенило - и сейчас же она увидела собеседников Эллиадана, но поначалу не узнала их.
  
   - Выбирай же.
   - Что же мне выбирать? - спросил Эллиадан и замолчал.
  Лирион открыл рот, чтобы ответить, но Виригил был начеку и вовремя толкнул друга в бок.
   - Что же мне выбирать, - повторил Эллиадан после долгой паузы, - когда выбора нет. Прощайте.
  В ответ он не услышал ни слова - никакими словами не передать то, что творилось на душе у каждого теперь, когда воистину предстояло расстаться навечно. Свет померк разом, стал прежней черной пустотой, в которой Эллиадан и очнулся.
  
  Через некоторое время он понял, где находится - в громадной ледяной чаше, круглой, с высокими гладкими стенами. Неимоверными усилиями эльф поднялся на ноги, держась за лед, ноги подкашивались, голова раскалывалась, тошнило, но он все же устоял.
  Прежде всего предстояло выяснить высоту чаши и вообще вид окружающего мира. Не так уж это было невозможно, когда-то, в другом мире он прекрасно справлялся с ориентацией под землей, а тамошние коридоры были ничуть не светлее здешних пещер. Тем не менее он передвигался в темноте - на слух - немногим хуже местных жителей, которые все видели и без света. Конечно, здесь совсем не то, здесь нет живых, дышащих существ, но при определенном терпении можно и стены услышать, и потолок.
  Стараясь сдерживать тошноту и медленно поворачиваясь вокруг своей оси, Эллиадан начал прощупывать окружающее пространство. Он действовал почти так же, как поступает летучая мышь в полете. Создать ультразвук ничего не стоило, гораздо труднее было принять отраженный сигнал и понять, что он означает. Голова нещадно кружилась, поэтому звуковая картина получалась расплывчатой, мутной и искаженной. Высокие гладкие холодные стены, закругляющиеся к краям чаши, над чашей сбоку черная дыра, из нее, по видимому, он и попал сюда. Сталактиты, свешивающиеся с потолка пещеры
  гроздьями, смазывали картину на нет, звук беспорядочно метался среди нагромождения чудовищных наростов, возвращался нестройным гулом. Кажется, из пещеры существовал еще один выход, еще одна круглая с неровными краями дыра послышалась Эллиадану, но точнее сказать было невозможно. Для этого нужно было подняться выше и там "осмотреться" заново.
  Легко сказать "подняться" - по отвесной гладкой стене. Хоть бы трещинка, хоть какая зацепочка; Эллиадан обошел чашу, тщетно пытаясь нащупать или услышать выбоину, но тщетно. Лед был гладким, словно зеркальная поверхность Ай-Эстэля.
  "Если нет выбоин, нужно их сделать", - сказал сам себе Эллиадан и с тоской посмотрел на сталактиты наверху. Можно, конечно, создать резонанс и попробовать расколоть лед, но такой поступок чреват тем, что вместо пути в свободе он устроит себе гробницу. Голова настолько сильно шла кругом, что эльф даже не надеялся на то, что сможет сбить резонансом сталактит, не говоря уж о большем. Нет, он не сумеет выбрать направление настолько верно, чтобы сшибить один, упадут все и непременно его завалят. "Веревку бы...". Эллиадан, осененный идеей и одновременно удрученный ею, еще раз прощупал сталактиты, один показался ему деформированным, неровным, с большой трещиной - зацепить веревкой, дернуть посильнее...
  В следующий миг Эллиадан уже снимал с себя рубашку. Сломанные пальцы опухли, их сворачивало болью при малейшем намеке на движение. "Нет, не срастутся они как нужно. В крошку разлетелись". Сравнительно неповрежденными остались большой палец и мизинец, но толку от них все равно не было. Эллиадан плюнул на правильное срастание и постарался обезболить - вся кисть потеряла чувствительность. Ослабив обезболивание, он добился-таки того, чтобы шевелить пальцами, не падая в обморок. Конечно, совершенно безобразного срастания у него не произойдет, не смотря на то, что мелкие обломки сметились как попало и вылезли наружу, но о лютне придется забыть. Ну и демон с нею.
  Действуя левой рукой, двумя пальцами правой, а большей частью зубами, Эллиадан долго и старательно разделывал рубашу на онкие полоски, затем свивал их по три и связывал воедино. Ткань попалась тянущаяся, но упрямо не желающая раваться. Для будующей веревки это было хорошо и даже отлично, но для зубов не слишком приятно.
  Наладив наконец скользящую петлю на конце образовавшейся веревки, Эллиадан смерил произведение на расставленных руках. Вышло что-то около двух диротов, сказать по правде, он не ожидал такой длины. Окрыленный успехом, Эллиадан приступил к заарканиванию сталактита. Очень трудно кинуть веревку туда, куда нужно на слух, когда мир плывет и кидать приходится левой рукой. Лишь на двадцатый раз Эллиадану удалось зацепить кончик гигантской сосульки. Веревка соскользнула, петля не успела затянуться. Глубоко вдохнув, эльф продолжил попытки, которые уже не считал. И вот, неведомо в какой по счету раз, петля легла точно по трещине, Эллиадан потянул на себя. Сначала осторожно, затем сильнее. Ничего. Он дернул с новой силой, более свего опасаясь, что веревка соскользнет. Ничего. Тогда Эллиадан дернул со всех сил, чуть не вывихнув себе плечевые суставы. Раздался хруст, и эльф еле успел отдернуться от падающей большой конусообразной глыбы. Сталактит разлетелся на тысячи осколков, дно чаши превратилось в подобие дощечки с гвоздями. Острые обломки впивались в кожу, Эллиадан столкал их в одну сторону, выбрав один, самый колючий. Выбрав место примерно напротив смутно нащупываемого выхода, он зажал обломок в левой руке и что было сил проскоблил по стене чаши. Отломок сильно крошился, но и на ледяной глади появилась крохотная зазубрина.
  Поначалу Эллиадан действовал медленно и методично, но затем пришел в отчаяние от ужасающе мизерных результатов и принялся в исступлении скрести лед рассыпающимся на глазах осколком. Ему стало жарко несмотря на практически полное отстствие одежды, затем появилась дрожь в пальцах и наконец осколки начали выскальзывать из рук самопроизвольно. Эллиадан не останавливался. Он не мог прислониться к стене спиной, поэтому прислонился лбом, но продолжал механически водить по льду.
  Сколько часов прошло? Минут? Дней? Несколько раз Эллиадан пробовал выбраться, но срывался - выбоины были чересчур малы, да и он устал. Голова закружилась пуще прежнего, пальцы не сгибались и Эллиадан понял - либо он заберется наверх сейчас, либо ему вообще лучше этого не делать. Стоит ему поддаться соблазну, опуститься на ледяной пол, закрыть глаза - он уснет и не проснется. Мысли вновь начали путаться, потерялся изначальный смысл его мучений, вспоминался эн"Айк, изощренные пытки альтинидийцев, Тарик и Рони... стараясь убежать от навызчивых образов, Эллиадан в отчаянии принялся карабкаться по ледяной стене. Срывая ногти и не чувствуя того от страшной боли в правой кисти, он оказался наверху. Миг Эллиадан балансировал у края, пытаясь удержаться, схватившись за гладкий лед. Край чаши плавно закруглялся, и тщетно можно было пытаться преодолеть барьер, никакой опоры пальцам не существовало.
  Отверстие существовало, но значительно правее, чем рассчитывал Эллиадан. У входа росли из дна пещеры сталагмиты, единственное, на чем можно было бы закрепить веревку, но слишком далеко было до них, гораздо дальше двух диротов. Поняв услышанное, Эллиадан рухнул вниз, на разбросанные им же самим осколки.
  "Все сначала! С противоположной почти стороны! Сначала!". Мысль о предстоящей вновь многочасовой пытке вызвала слезы. Эллиадан поднялся было, но чересчур резко, его вновь вырвало. Он в полном изнеможении прислонился к ледяному полу, замет кое-как встал на четвереньки. Ему стало вдруг очень страшно - голова кружится, и он вновь может ошибиться с направлением. И нет сил, нет их! Неловко пытаясь встать хотя бы на колени, Эллиадан повалился на бок. Его зазнобило, жаркий азарт сменился судорожной дрожью. Кожа липла ко льду, но не подняться ему, не подняться!
   - Элллиадан! - раздался голос из темноты.
  Он поднял голову. Ничего, лишь вечная ночь, но это - глазами, а сердце и слух говорили обратное.
   - Эллиадан! Вставай, друг! Вставай!
  
  У веселого горного ручья с невкусной водой Темный и Артис остановились. Наконец-то невероятный спуск окончился. Темный присел на камень и принялся расшнуровывать ботинки. Артис плескалась в воде. Надежды не осталось - ни еды, ни огня, ни торного пути, ни даже направления нет. Отчего-то это теперь мало трогало, хотя желудок сводило спазмами голода.
  " Вот тебе и Альтинидия, вот тебе и Виресса. Все демону под хвост".
   - Темный, а у тебя есть мечта?
   - Что у меня есть?
   - Мечта, - Артис полоскала в ледяной воде ноги. Отныне им можно было делать что вздумается, говорить о чем угодно без стеснения, в близости неизбежного есть свои прелести.
   - Была.
  Девушка покивала. Темный снял ботинки, от ступней только что пар не валил. Помедлив, волшебник осторожно окунул пылающие ноги в ручей.
   - Я мечтал стать настоящим волшебником. Обучиться у настоящего мастера, - Темный поболтал ногами, - хотел поступить в Академию Волшебства в Альтинидии.
   - А для чего? Конечная цель?
   - Хм, постигнуть законы природы, проникнуть в суть вещей...
  Темный вынул ноги из воды и протянул их на нагретый солнцем валун.
   - Да, ты правильно мечтал, из тебя получился бы хороший ученый. Ты, по-моему, по натуре своей исследователь, вроде наших собирателей истины.
   - Может быть, я мог бы им стать. Сейчас я ни то, ни се...
  Артис хмыкнула, вытирая ноги подолом.
   - Что?
   - Так... Представила, как бы ты заперся в отдельной башне, в библиотеке и изучал бы науки.
   - Ну и заперся бы.
   - Э-эх, видел бы ты библиотеку в Толонесфеде, вот где бы запереться... Что ты ищешь?
   - Чего бы оторвать на портянки.
  Артис изумленно вскинула брови, и правда, глупо помирать в портянках.
   - Хочу помереть при полном параде.
  Девушка пожала плечами и без лишних слов оторвала подол платья.
   - Держи, тебе с головой замотаться хватит. Что ты смотришь?
   - Тебе не будет холодно?
   - Нет. А не можешь терпеть - отвернись. Ты что, ни разу женских ног не видал?
   - Наверное, нет.
   - А-а, Свет с тобой, смотри.
   - Что ты говорила насчет библиотеки?
   - Тебе сейчас до того? Говорить бесполезно, ее нужно видеть. Представляешь - на сколько хватает глаз: книги, книги, книги - на всех языках, всех времен, всех народов, некоторые древнее даже этого мира.
  Темный вздохнул, глядя на колени Артис, выглядывающие из-под оборванного подола.
   - А книги развлекательного толка там есть?
   - Там все есть. А что ты подразумеваешь под развлечением: войну, приключения, любовь или вообще что-нибудь непристойное?
   - Все, желательно разом.
   - Может быть, и такое есть... Тебе бы "Дорогу к счастью" почитать.
   - Она о чем?
   - Как сказать. Первый том основательно пощекотал бы тебе нервы и дал немало ценных советов, второй... хм..., возможно, заставил бы пересмотреть кое-какие прежние взгляды, а третий... Третий явил бы тебе всю чистоту и непорочность человеческой натуры, воспарил бы ты в лучах самолюбования... если бы раньше не умер от разрыва сердца.
   - Не понял, ты читала?
   - Конечно. Самое главное, ее и читать почти не надо, и эльфийский можно не учить.
  До Темного постепенно дошло, что над ним издеваются.
   - А наизусть помнишь? - спросил он наобум.
   - Кое-что, самое интересное.
   - Ну же, докажи.
  Артис задохнулась от смеха.
   - Не... не могу, - выговорила она. - Для демонстрации содержания второго тома не подходишь ты, третьего - я сама, а про первый я уже говорила - мне с людьми не нравится.
   - И такие книги хранятся в библиотеке?
   - Где же им еще храниться.
   - У нас такое... не встретишь. Ни за какие деньги не купишь... Разве что по знакомству, да и то опасно.
   - Надо было тебе в Таннерил... Только вот нам туда не надо было.
   - А ты о чем мечтала? Не думаю, что замуж выйти.
   - Нет, у нас о таком не мечтают. А мечта была почти та же, что и у тебя - путешествовать, узнать мир, разные народы повидать... Я хоть и собиратель истории, а с другими расами начисто о нашем мире забывала...
   - Ну что, можно сказать, сбылось... А в личной жизни?
   - А ты мне про личную жизнь много сказал?
   - Мне и говорить нечего, я о том не думал. В разряд мечты любовь как-то не укладывалась.
   - Вот и у меня не укладывалась. У меня было все, что нужно, о другом я не загадывала.
   - Слава Богу. А то если бы ты о таком мечтала...
  Артис усмехнулась сквозь вздох.
   - Ирония судьбы.
   - Не понимаю я вас, что вы друг в друге нашли.
   - Я и сама не понимаю, а только без него уже... совсем нехорошо...
   - Это он без тебя давно бы...
   - Не думаю. И не будем об этом. Я только вот чего не знаю - после жизни есть что-нибудь?
   - Не знаю.
   - И я не знаю. Одно для всех, или для каждого народа, для каждой веры свое? Как же мы тогда будем?
   - Мне кажется, если вы там и будете, то вам станет безразлично, вместе или порознь.
   - Не уверена, а Эллиадан, кажется, вообще свято убежден в обратном. Вот, знаешь, я сейчас сижу и знаю, что он еще жив.
   - Откуда?
   - Не знаю. Ты же поймешь, где свет, с закрытыми глазами.
   - Это другое.
   - Может быть да, а может и нет. Нет, с ума я сходить не собираюсь, я просто знаю, что он все еще жив.
  Темный молчал и оглядывался по сторонам. Солнце позолотило вершины, блестела вода на камнях, искрились какие-то искорки под ногами. "А ведь красиво, демоны меня забери". Темный закрыл глаза: шумела вода, что-то ворчало за хребтом и тихо пикало неподалеку.
   - Смотри.
  Волшебник лениво открыл глаза, Артис дико смотрела в ручей.
   - Что там?
   - Смотри.
  По камням легко и весело прыгала серая пичуга, подрагивала длинным хвостом. Она что-то вылавливала из воды, попискивала, иногда от избытка чувств вспархивая над ручьем.
   - Ну и что? Птичка... не боится, правда...
  Артис глянула на него как на законченного дебила.
   - Сероголовки не водятся в горах.
  Птичка вспискнула утвердительно и перепорхнула на плечо к девшке. Круглый черный глаз лукаво смотрел на волшебника, словно напоминая. Темный начал понимать.
   - Это такая же, что и в Широколесье...
   - Та же самая.
   - То есть?
   - Темный, только не падай в обморок, в тот день я никого за вами не посылала, понимаешь. Никого. Я не могла этого сделать, вы появились у толонеса сразу вслед за мной. Понимаешь?
   - Нет. Так это не птица?
   - Не совсем.
   - А кто?
  Артис не ответила. Пичуга, прозванная сероголовкой (хотя была серой вся, от хвоста до головы), зависла в воздухе, трепеща крыльями. Темный и Артис переглянулись и молча последовали за крылатым проводником.
  
  Как он устроил вторую "лестницу" во льду, Эллиадан никогда потом не мог вспомнить. Помнил лишь боль в пальцах - не сумасшедшую, а привычную, ноющую и холод. Закончив работу, он полез было наверх, но спохватился - веревка. Создать ультразвук уже не было сил, и Эллиадан долго шарил по полу, пока не наткнулся на искомое. Петлю пришлось свернуть заново, наконец, намотав полученный аркан на руку, Эллиадан вернулся к стене.
  Руки не слушались, пальцы упорно соскальзывали с выбоин, не давая подняться и на дир. Кому-то в такоих случаях помогает злость, кому-то страх смерти, а некоторым - жажда жизни. У Эллиадана никогда не было ни того, ни другого, ни третьего, но он полез вновь. Почему - не знал. Мозг его терял власть над телом, как уже было однажды, и в таком полубессознательном состоянии эльф поднялся над краем чаши.
  Ни одно живое существо не могло бы удержаться на крошечном, едва существующем уступе, без всякой опоры, но тело, лишившись разума, вытворяло Творцу ведомо что. Или, точнее, кому-то иному.
  Чья-то чужая воля согнула правую руку Эллиадана, чей-то разум точно отмерил расстояние и рассчитал бросок - тело выполнило приказ. Петля захлестнулась на низком выступчатом сталагмите, пальцы послушно двинулись во веревке. Обломки костей рвали остатки кожи, вылезали, царапали веревку, склизкая кровь стекала струйками, но все же медленно-меленно Эллиадан преодолел крутой скользкий край чаши. Чужой разум не давал ему потерять сознание, заставлял ползти, пусть без понимания цели и значения пути. Но как только окровавленная рука коснулась вырастающего из пола пещеры столба, чужой разум начал меркнуть. Настала пора пробуждаться мозгу самого Эллиадана, потому что через несколько минут могло стать слишком поздно.
  
  Сероголовка остановилась нескоро, но ни Темный, ни Артис не заметили тяжести долгого пути. Даже и есть расхотелось, а ведь пошли третьи сутки, как у них во рту ни крошки. Утро перешло в день, и день этот начал клониться в сторону вечера, когда серый комок впереди круто нырнул вниз. Птичка запрыгала по снегу, громко запищала, словно звала кого-то из-под земли. Темный сделал шаг, серая тень метнулась к нему и затрепыхалась перед лицом. Волшебник непроизвольно отступил, сероголовка успокоилась, вновь запрыгыла и запищала.
   - Под снегом, должно быть, трещина, - догадалась Артис. - Нам опасно подходить.
   - Я бы расширил отверстие, - негромко сказал Темный, - но где именно?
  Птичка подняла на миг голову, глянула на волшебника - мол, справишься ли - и запрыгала, тыча клювом в снег. "Здесь, здесь, здесь!".
   - А не завалю? - спросил уже, обращаясь именно к сероголовке, Темный.
  Отрицательный жест круглой головки. Волшебник кивнул, вдохнул воздуха и сложил ладони горстью. Птичка с большим интересом наблюдала, словно проверяла, правильно ли человек действует. У того долго ничего не получалось, на эшафоте в Мелоне, помнится, это же заклинание сработало почти мгновенно. Наконец меж ладоней запульсировало, все сильней и чаще, все горячей. Темный, во избежание непоправимых последствий, решил не концентрировать силу долго и швырнул комок как был, без защиты прямо в кивающую ему пичугу.
   - Ruptura petrae!
  Сероголовка взвилась в воздух. Брызнули следом каменный крошки, пыль, жар, что-то чувствиельно ударило Темного по макушке. В почерневшей без снега скале образовалось отверстие, со всех сторон окруженное сетью трещин. Сероголовка ястребом упала вниз, Темный осторожно подполз к краю, заглянул. Артис, стоявшая за спиной, умудрилась теперь опередить его.
   - Я ничего не вижу.
   - Да и я не больше.
  Темный отполз, присел на камень. "Подождем". Очень скоро серый комок выпорхнул из-под земли. Темный не понимал, как птица может улыбаться, однако глазам приходилось верить.
   - Он там, - сейчас же перевела Артис, не отходившая от пробоины. - Эллиадан!
  Ни звука не донеслось в ответ, а сероголовка помотала головой из стороны в сторону.
   - Темный, ты можешь сделать свет?
   - Нет, энергии много уходит. Без света справимся.
  - Готовь веревку.
  Волшебник уже сделал это и петлю наладил.
   - Посторонись.
  Опуская веревку в неизвестность, Темный сомневался про себя в успехе. Если Эллиадан внизу, что, впрочем, очевидно, то, стало быть, в таком состоянии, что говорить не способен. Как же он обвяжется веревкой?
   - Нужно было тебя спустить...
  Волшебник не договорил, веревка дрогнула, натянулась и сейчас же провисла вновь. Сероголовка нырнула вниз и через миг появилась, с трудом таща в клюве еще одну веревку. Но какую! Сплетенную из полосок ткани, в которой Темный признал остатки Эллиадановой рубашки, подаренной гномами. У волшебника глаза на лоб полезли, но все было яснее ясного. Их веревка не достает, ее не хватает лишь чуть-чуть. По какой-то неведомой причине Эллиадан, сумевший смастерить эдакое чудо, не смог привязать эту, с позволения сказать, веревку, к спущенной на помощь.
  Только бы выдержало его изделие! Проверив в десятый раз узел, Темный кинул моток в отверстие, чернеющее в камне. Ждали немало, но вот веревка ощутимо дрогнула - раз, затем сильнее. Волшебник сделал глубокий вдох и потянул ее на себя. Артис отошла в сторону, еле сдерживая тровогу. Медленно, очень медленно и осторожно Темный выбирал веревку; сероголовка то ныряла в провал, то взлетала над головой человека. Наконец она, вылетев в очередной раз, метнулась к Артис - та осторожно подошла, наклонилась над отверстием, а затем и легла на камни.
   - Руку! Дай руку!
  Артис свесилась вниз, цепляясь за край.
   - Темный, еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть... Тяни! Еще, еще... вот... я держу, держу тебя.
  Удвоенными усилиями Эллиадана вытащили на поверхность. Темный облегченно вздохнул и хотел улыбнуться, но улыбка замерла, превратившись в достаточно жуткую гримасу. Радость сейчас была сродни восторгу идиота, устроившего пожар в собственном доме. Сказать, будто эльф выглядел нехорошо, значило скрыть большую часть правды. Волосы слева на виске сбились в засохший колтун, кожа посинела, а местами ее не существовало вовсе. Левая кисть была окровавлена, словно Эллиадана пытали, сдирая ногти, а правая представляла неразличимую смесь ошметков кожи, крови и белых обломков костей.
  Глазами Эллиадан улыбнулся - узнал, но на большее у него не оставалось сил. Как же он обвязался веревкой, одному Богу известно, да, может быть, сероголовке. Темный расстелил на камнях плащ, на него и положили полуживого эльфа. Артис тихонько, видимо, боясь причинить боль, гладила его по плечу, а что еще оставалось делать. Ни лекарств, ни повязок, ни еды, ни огня. "Вот тут и помрем. Никуда не пойдем".
   - Вы не умрете, - раздался звонкий ясный голос сзади.
  Темный подпрыгнул, резко обернулся, Артис лишь голову повернула. Мгновение пятеро эльфов на крою пропасти, человек и старвен смотрели друг другу в глаза.
   - Не умрете, - повторил самый высокий, с осанкой воина и шагнул вперед.- Мы не позволим.
  
   - Не оглядывайся, - предостерегла Темного Айлиннэ, дотронувшись до его руки. Прикосновения волшебник не почувствовал, но вздрогнул и стал смотреть в небо. А куда еще? - назад нельзя, впереди Эссалар - шел, не оставляя следов на снегу, а слева - Айлинннэ - такая красивая, что... что... По небу плыли близкие облака, и солнце никак не хотело сесть. Сзади слышался приглушенный разговор, смех в два голоса, Лирион трещал, почти не останавливаясь, Артис хихикала. Эллиадана, хоть тот и шел (!) за спиной волшебника, слышно не было.
  Артис по сторонам не смотрела, ее вниманием всецело завладели спутники.
   - Ты же только что говорил обратное, - ответила она на очередную тираду Лириона, - ты же только что сказал, что я не блещу красотой. - Тот аж споткнулся. Девушка по возможности серьезно продолжила. - Конечно, мне уже и до тебя говорили, что я похожа на полевой цветок. Где же ему сравняться с оранжерейной орхидеей.
  Виригил довольно хмыкнул, Лирион захихикал. Эллиадан обернулся.
   - А ты что скажешь, что красивее - ромашка или орхидея?
   - Разумеется, ромашка.
  Лирион расхохотался.
   - Подкаблучник! Ты не можешь судить объективно...
   - А ты, тем более, - послышалось впереди, - тебе нельзя оценивать женскую красоту, слишком сильно соперничество.
  Расхохотались все.
   - Неплохо, - одобрил Темного Эссалар. - Невиданное дело, он даже замолчал.
  А Лирион не только не обиделся, но и смеялся громче других.
   - А, кроме того, - добавил Эллиадан, когда смех стих, - полевой цветок красив всегда, а декоративный - только ухаживать перестань...
  - Намек понял.
   - Станешь экспериментировать? - поинтересовался Виригил.
   - Не-ет, на такие очевидные подначки я не иду. Не надейтесь.
  Так они и болтали - ни о чем. И в самом деле, не спрашивать же, отчего Пики Судеб, видневшиеся на горизонте, оказались под ногами. Отчего идти по горам стало легче, нежели по ровной широкой дороге. Как смог Эллиадан, недавно едва дышавший, не только встать и идти, но говорить и улыбаться. И самое главное - почему Эллиадан по-прежнему выглядел младше своих друзей, да не на те сто с чем-то лет, что отделяли его от Эссалара, старшего из шестерых, а как минимум лет на пятьсот-семьсот.
  Артис слушала Лириона, вспоминала Линтиса (по принцу-королю-советнику она, нежданно-негаданно, успела сокучиться), улыбалась Виригилу, который умудрялся поддерживать беседу, не говоря почти ни слова. Темный также больше молчал, изредка вставлял замечания да переглядывался порой с ослепительной красавицей рядом. Может быть, черты лица Айлиннэ не были идеальными, но Темный не видел ничего, кроме внутреннего света, которым сияли черный глаза. Неизвестно как, но родители ее были провидцами, иначе как же они могли назвать дочь именем самой прекрасной звезды на всем огромном небосклоне.
  Эллиадан что-то шептал на ухо Иридэль.
   - А они знают?
   - Тише. Нет еще.
   - Он знает?
   - Конечно.
  Эллиадан обнял Иридэль за плечи.
   - Сэлленнэ, ты хочешь спросить, так?
   - Хочу, но знаю, что ты мне ответишь.
   - Что же? - улыбнулась она.
   - Ты скажешь, что он добрый и хороший.
   - Так и есть.
   - Наверное, ты в нем отражаешься.
   - Скорее, он во мне.
  Эллиадан замочал. Ему захотелось спросить еще, но он не мог придумать слов.
   - Я еще не знаю, как его зовут, - шепнула мысленно Иридэль. - Он еще сам не знает, ему нужно еще подрасти.
  Чем ниже опускалось солнце, тем ближе становилась долина, видневшаяся раньше далеко снизу темным пятном. Горы полыхали алым и розовым, и чем яснее становились очертания деревьев и полоса реки, тем более тускнели фигуры их пятерых спутников.
  Все молчали. Темный думал о том, что никогда не увидит женщины прекрасней, да оно и к лучшему, наверное.
  Эллидан радовался за Иридэль, невольно прислушиваясь. Теперь он знал наверняка, как звучит новая жизнь. Жаль, что он не сможет увидеть лиц друзей, когда Иридэль скажет и им. Жаль, что никогда не скажет ничего тому, кто стал ее судьбой, а Эллиадан и впрямь почти воочию увидел в светло-голубых глазах далекий образ. "Добрый и хороший". Так и есть. Так будет всегда.
  Артис размышляла над тем, что сказал ей неслышимо и совершенно серьезно Лирион. Идеальная пара - это они-то с Эллиаданом... "Видно с первого взгляда...". Что видно? Почему Виригил при словах Лириона так странно улыбнулся, а тот споткнулся на полуфразе, будто сказал лишнего.
  Горы окончились внезапно, перед путниками лежил распадок, небольшая долина в кольце неприступных вершин. Темнота сгустилась, и эльфы почти пропали из виду.
   - Вот и пришли.
   - Спасибо, - начала Артис, - вы...
   - Не обижай нас, - прервал ее Виригил, - не благодари. Мы - орудие судьбы, а судьбу создаете вы сами, нам выпало счастье помочь вам... И наконец, мы - твои друзья. Ваши друзья.
  Темный кивнул и пожал невидимую руку. На тыльной стороне ладони Артис остался поцелуй.
   - Помни, - шепнул на ухо голос Лириона, - нет никого в мире ближе тебе, чем он; нет у него никого, кроме тебя. Нет вам никого родней, чем вы сами друг другу. Помни.
   - Будьте счастливы, - тихо сказала Иридэль.
   - Гордись своим народом, - добавили для Темного Айлиннэ, - ты имеешь на то право. И пусть твой народ гордится тобою.
   - Прощайте, - заключил Эссалар. - Путь ваш перед вами. Да пребудет с вами Свет.
  Артис затрясло. Она поняла, что никогда, нигде больше их не увидит.
   - Да пребудет с вами Свет - везде и всегда.
  Дохнуло свежестью, зашумели листья, пискнула птица в темноте - и путники остались втроем. Долго они стояли, не двигаясь, не говоря ничего, почти не дыша. Первым очнулся Эллиадан. Артис все еще смотрела в сторону гор, когда он осторожно, но настойчиво развернул ее лицом к себе.
   - Что же ты плачешь?
  Артис подняла глаза, Эллиадан улыбался, да так, что слезы потекли еще пуще.
   - Они никогда не вернутся.
   - Да, не вернутся. Прошлое ушло без возврата. Оно не сможет нас мучить.
  Артис вздохнула.
   - Не плачь, они счастливы, они никогда больше не умрут - как и положено. Нельзя жить, постоянно разрываясь надвое.
   - Эллиадан, ты ли это?
   - Я.
  Артис уткнулась в его плечо, в одолженный Темным плащ.
   - Прошлое всегда будет со мной, в моем сердце, в моей памяти, во мне... Но не я в нем.
  
  
  
  
  
  
  Глава 2. Дом в долине.
  Далеко в темноте были видны желтые глаза окон. "Вот, подлые, не спят...". С возвышения дом смутно виднелся мед деревьев - двухэтажный, средней руки, со старинными стрельчатыми окнами. Четыре из них светились - неярко и тепло. Нигде, ни поблизости, ни вдалеке не было видно и признаков иного жилья.
   - Рискнем.
  Эллиадан и Артис согласно кивнули. Выглядели друзья куда как живописно, интересно, кто повернет свидетелей в больший шок при свете дня: ободранный эльф с перевязанной головой и рукой (а повязки-то, к слову сказать, сделаны из белой нижней юбки) или зеленоволосая девица в юбке выше колен. На эльфе хоть плащ с капюшоном есть, а вот голые ноги не спрячешь.
  Они спустились с пригорка и направились на тусклый желтый свет. Одно окно мигнуло и погасло, теперь освещенным остался лишь первый этаж. Пробираясь меж деревьев, Темный размышлял, хватит ли его умения поставить долговременную иллюзия сразу на двоих. Вряд ли, и оставалось крепко надеяться на безлюдье здешних мест. Теперь же им необходимо выйти к жилью, хотя бы для того, чтобы спросить, где они находятся. Ни один из друзей не представлял себе востока, кроме того утверждения, что заплутать здесь легче легкого.
  Три желтых пятна приблизились, далее предстояло действовать одному волшебнику. Темный открыл уже рот, Эллиадан сейчас же одернул его, сделав знак молчать. Волшебник не понял. Стояла потрясающая тишина, даже птицы не пели, листья не шуршали, а эльф оглядывался по сторонам с опаской, будто за каждым деревом ждал их вооруженный отряд.
   - Ну... - не выдержал Темный.
  Эльф недовольно махнул на него рукой. Он все стоял на месте, лишь вокруг оси поворачивался, словно что-то потерял в ночном воздухе. Темный прислушивался напрасно, он ничего не слышал, а глаза Эллиадана вдруг расширились. Он и руки не успел поднять, как Артис кивнула и растворилась за деревьями, Темный только глупо крутил головой во все стороны. Эллиадан взял его за руку и потащил с тропы.
  Прижавшись к стволу, волшебник выглянул одним глазом, эльф все так же сжимал его руку. Чего-то Эллиадан боялся... нет, опасался, но чего?! Темный всматривался в ночь, пока глаза не заслезились - ничего, волшебник вздохнул. Рука Эллиадана дрогнула.
  "Тише, - прозвучало в голове. - Ти-ше". В следующий миг волосы на голове Темного зашевелились - от дерева в пяти шагах неслышно отделилась еле различимая фигура. Неуловимым движение видение перелилось ближе... "Призраки...". И волшебника, только что преодолевшего Пики Судеб с пятью умершими двести пятьдесят лет назад эльфами, затрясло. Страх заполнил сердце, и озноб пробрался в разум. Дохнуло могилой, тлением, тем пробирающим до костей холодом, какой всегда бывает в склепах. Призрак повернулся к человеку лицом, и Темный раздвоился.
  С одной стороны, он констатировал не совсем призрачную консистенцию новоявленного привидения. Обыкновенный человек, чисто выбритый, ухоженный, в шляпе и очень приличном костюме, совсем не просвечивающий и не думающий разлагаться. Было, правда, в худом лице что-то нечеловеческое, ноздри раздувались, будто пришелец принюхивался, в остальном же - самый заурядный смертный. Та же часть Темного, что ведала самосохранением, взвыла от ужаса. Привиделось ей в невысокой фигуре собственная страшная гибель, воистину ужасная и противоестественная. Выползли наружу древние страхи, забытые истории детства, первобытные инстинкты и повелевали одно - бежать, бежать сломя голову от этого ужаса ночи, от этого демона во плоти.
  "Темный, - влез в сознание знакомый голос, - не двигайся, не дыши".
  Призрак за деревьями медленно оглядывался, в точности, как Эллиадан недавно. На лице его читались настороженность и непонимание. А ноздри трепетали - алчностью и азартом охотника, выследившего зверя. Призрак сделал движение, тряхнул головой, и темный еле
  сдержал возглас. Глаза странного человека загорелись желтым, совсем как окна в доме. Вспыхнули и погасли. Пришелец нервно усмехнулся неведомо чему и облизнул губы, блеснули искорки клыков, а у волшебника на миг помутилось в голове.
  Вампир в сомнении прикрыл свои инфернальные глаза, а миг спустя, решившись, открыл и сказал короткую фразу. Темный не понял, а Эллиадан вдруг шагнул из-за дерева. "Куда?!", - мысленно вскричал волшебник и только тогда до него дошло, что вампир отчего-то говорил на эльфийском.
  Эллиадан сделал еще шаг и остановился напротив вампира. Темный напрягся, но восставший из могилы убийца не двигался. Эллиадан кивнул вампиру, тот содрогнулся и в глазах его - Темный мог бы поклясться - мелькнул суеверный ужас. В точности, как у человека, увидевшего привидение.
   - Ий нари и фиа, - негромко сказал Эллиадан. - Ий фиэннэ нари.
  Вампир наклонил голову.
   - Ий недони. Ий... ий салиани... эдэлнити... ий ойлори и эдэл этар"ти.
  Темный просто очумел. "Что, что он знал?! На что надеялся?! Эти двое - знакомы! Эльф и вампир!".
   - Нам лучше говорить по-имперски, - сказал Эллиадан.
   - Хорошо, - согласно склонил голову вампир, - теперь я понимаю. С вами человек.
   - Да, наш друг.
  "Наши друзья - твои друзья. А друзей есть нехорошо", - мысленно сострил Темный, заметив как выделил Эллиадан последнее слово.
  Вампир поднял взблескнувший глаза и взглянул прямиком на Темного за деревом.
   - Выходите, уважаемый. Я прошу прощения за... несвоевременное появление.
  "Хотел сказать "за то, что напугал". Вежливая скотина". Страх прошел, не окончательно, но унялся. Остались недоверие и недовольство, волшебник не любил подобных спесивцев, корчащих из себя приснопамятных господ, владельцев всех и каждого в округе. Впрочем, вампир и впрямь мог оказаться настоящим дворянином. Тем хуже для него. Темный вышел из-за дерева и сдержанно поклонился убийце благородных кровей. Он-то думал сделать это с презрением, показать вампиру его истинное место, да не вышло. Вампир приподнял шляпу, вежливо ответил на поклон, но - и как только получилось - едва уловимым образом дал понять человеку, что тот для него никто и ничто. Он - дворянин, он останется образцом благородства и безукоризненных манер и среди сброда, а вот сброд... Увы...
  Эллиадан нетерпеливо оглянулся в поисках Артис, девушка не появлялась. На губах вампира появилась горькая усмешка.
   - Нет, - тихо сказал Эллиадан, - дело не в том... - и исчез в темноте среди деревьев.
  Темный невольно вздрогнул, оставшись один на один с вампиром, но тот смотрел куда-то в сторону, мимо волшебника. Из-за дерева вынырнули Эллиадан без плаща и Артис, в этот самый плащ закутанная. Темный понял. О, женщины! Она не стеснялась разгуливать с голыми ногами перед двумя живыми и тремя покойными мужчинами, а вот одного-единственного засмущалась.
  Вампир поклонился девушке так, словно на ней было минимум бальное платье с декольте и стоимостью в несколько сотен империалов.
   - Здравствуй, Клермон, - улыбнулась та, протягивая руку.
  Темный поморщился, глядя как тонкие губы, скрывающие острейшие клыки, касаются гладкой кожи. Эллиадан сощурил глаза, но ничего не сказал.
   - Смею ли я пригласить вас в свой дом, господа?
  "Прямо великосветский раут, - занервничал Темный. - Хочешь - приглашай скорее, не тяни, я с голоду готов уже и кровь пить". Артис и Эллиадан переглянулись и вежливо поклонились в знак согласия.
   - Идемте, - вампир указал на светящиеся окна, как будто трое путников были слепыми и могли их не заметить.
  - А прислуга у Вас, господин... Клермон (вот имечко!), от рождения слепая или так выдрессирована, что и с открытыми глазами эльфа не заметит?
  Вампир тонко усмехнулся.
   - Прислуга не должна обращать внимания натех, кто со мною пришел, ибо это не ее дело. Эльф ли, человек ли, слуги обязаны видеть в пришедших лишь моих гостей. Но Вы все же правы кое в чем, я здесь недавно, прежний хозяин был достаточно безалаберным человеком и не уделял нужного внимания достойному поведению своих слуг.
  "Прежний хозяин был на редкость неудачливым человеком, - подумал Темный. - В Империи натолкнуться на вампира, в Богом забытом краю - редкая неудача. Интересно, успел ли он это понять?".
  Вампир скинул свой чистый, модный серый летний плащ и с поклоном протянул его Эллиадану.
   - Спасибо, - искренне улыбнулся эльф немало смущенному хозяину, пряча свои сверхнечеловеческие волосы под капюшоном.
  А живой покойник шикарным жестом предложил Артис руку, та без колебаний оперлась на нее, едва касаясь пальчиками кружевных взбитых манжет. Другой рукой девушка запахивала плащ, стараясь, чтобы выходило изящно и непринужденно.
  Темный глянул на Эллиадана, они шли в двух шагах позади Артис и вампира, волшебник не понимал эльфа. А тот успокоился, по крайней мере, внешне, даже улыбался чему-то. Нет, не понимал Темный подобного восприятия женского кокетства, не разумел, как можно так наплевательски относиться к самому себе.
  Легкие ворота в ажурной архаичной ограде распахнулись, привратник поклонился, он не спал, ждал возвращения хозяина. Надо полагать, уже привык к его ночным прогулкам. Дверь в домотворилась бесшумно, как только вампир ступил на крыльцо - новй хозяин успешно исправлял упущения прежнего.
   - Горячую ванну, ужин в малой гостиной, - негромко бросил вампир, проходя мимо лакея, застывшего в позе готовности принять плащ. То нервно кивнул, кинул последний горячий от любопытства взгляд на странную компанию и исчез в боковой двери.
  Темный чувствовал себя неловко, он не привык, чтобы ему прислуживали. А, кроме того, им предстоит принимать ванну, а Темный слышал, будто эта несложная процедура никогда не протекала у благородных людей (да и нелюдей) в одиночестве. Умыться самостоятельно, согласно дошедшим до нынешних времен слухам, подобные Клермону господа не умели. Мытье же в компании эльфа и в присутствии посторонних могло, по мнению волшебника, закончиться купанием в кипящем масле где-нибудь в Фардоне.
  Умывальня была разделена надвое, дом строился с расчетом на женатого хозяина. В каждом отделении имелась своя мыльня и раздевалка. Артис, которая сразу предупредила, чтобы скоро ее не ждали, заняла дальнюю половину выложенного сложным изразцовым орнаментом помещения.
  Слуг Клермон выдресировал, как и говорил, не окончательно, потому мыться друзьям никто не помогал. Да и незачем было - все имелось в достатке и даже большем количестве. Назначения некоторых предметов Темный не знал совсем, о роли других догадывался на ходу. Начать хотя бы с шеренг флаконов на полках - что с ними делать? В воду лить или на себя? До, после или во время купания? Пес их разберет.
  Заперев двери в помывочную (раздевалку оставили открытой, дабы им могли принести чистую одежду и полотенца), Темный потрогал воду в огромной бадье. В самый раз.
  Над головой у споро забравшегося в воду волшебника располагался толстый шнур с кистью. Если нужно - звони, и придут. Клермон (а, может быть, и прежний хозяин) тоже, по всей видимости, предпочитали уединение во время мытья.
   - Ты не трогал бы, - предостерег Темный Эллиадана, глядя, как эльф снимает руку с перевязи.
   - Неудобно. Да я все и не сниму, - Эллиадан убрал лишь перевязь, смотал повязку с головы и полез в бадью.
  - Откуда вы знаете этого... Клермона?
   - В Таннериле познакомились.
   - Ничего себе местечко. Может быть, у вас там и кикиморы водятся?
   - Клермон искал у нас убежища.
   - Можешь не говорить то кого. Не всякий хозяин так легко расстанется со своим домом.
   - Нет, наоборот, он бежал от собственных крестьян. Темный, он, хотя и заносчив несколько, человек очень неплохой.
   - Нечеловек, нелюдь. Под ужином, я надеюсь, он понимал не нас?
   - Нет, - серьезно ответил Эллиадан. - Я опасался, что он не сдержиться, но он прошел проверку со стороны Артис.
   - Скажи честно, ты сумеешь что-нибудь ему противопоставить, если он проголодается и наплюет на этикет?
   - Честно - нет.
   - Спасибо.
   - Темный, он не нападет. Он считал нас мертвыми и кое в чем раскаивается... и, кроме всего прочего, Клермон считает себя моим должником. Нет, он не нападет. Не теперь.
   - Свежо предание... но хватит об этом, хочу мыться спокойно.
  Несмотря на тревожные мысли и вопреки им, вода, тепло и покой оказывали свое магическое действие. Скоро Темному перестало хватать знакомого мыла, возникло желание приобщиться к изысканной жизни. Выбрав наугад пузырек с полки - она висела низко, только руку протяни - волшебник открыл его и подозрительно понюхал. Ничего непоняв, он намочил палец в маслянистой жидкости и осмотрел.
   - Закрой пожалуйста! - воскликнул Эллиадан, кажется прежде, чем сладковатый запах добрался до носа Темного. Волшебник вздрогнул и обернулся. - Закрой, - повторил Эллиадан, мотая головой.
  Волшебник вернул стеклянную пробку на место, в горлышко темного флакона, а сам флакон на полку. Затем вновь повернулся к эльфу.
   - Что это была за дрянь?
  В воздухе остался несколько дурманящий, но достаточно приятный теплый аромат, чем-то отдаленно напоминающий то храм, то кондитерскую лавку.
   - Да не дрянь, - поморщился эльф, - просто я не переношу этот запах.
  Темный принюхался.
   - Ничего, по-моему, слишком сладкий, может...
  Эллиадан помотал головой, не желая говорить.
   - Как это хотя бы называется?
   - Как будет по-имперски, не знаю, а в переводе с вирессийского "Дыхание запретной любви".
   - С вирессийского...
   - Да, - кивнул Эллиадан и отвернулся.
  Брать другие пузырьки с полки Темному расхотелось. "Какая же сила и точность иллюзии должны быть, чтобы и запах в памяти остался?.. Что же такое в Вирессе произошло?".
  Мылись в молчании. Через некоторое время Темный, вновь ощутивший неловкость понял, что совершает нечто незавидное. Эллиадан, казалось, неплохо управлялся одной рукой и помочь не просил и все же, будь на месте эльфа кто угодно иной, волшебник на стал бы дожидаться слов. Кстати, слов от Эллиадана ждать бесполезно, он ведь наверняка чувствует сомнения друга. Инсайт сделал свое черное дело, и Эллиадан знает об этом; Темный впервые задумался, каково приходилось Эллиадану дома, в Таннериле, когда он постоянно сталкивался со свидетелями того, о чем обыкновенно не знает никто, даже самые близкие. Волшебник чертыхнулся про себя, так и вторую руку вывихнуть недолго, да дело не в этом - вот так, сидя рядом, глядя на жонглирующего мылом и мочалкой друга, и не пытаясь даже предложить помощи, Темный безмолвно напоминал о том, чего нельзя помнить. Обижать ни в чем не повинного Эллиадана Темному не хотелось, еще меньше хотелось выглядеть равнодушным гордецом вроде господина Клермона, поэтому волшебник сдавленно выговорил:
   - Что ты мучаешься, сказать не можешь?
   - Я сам могу...
   - Можешь. Вторую руку вывихнуть, - Темный совершенно овладел собой и полез из бадьи.
  Эльф ничего не ответил, но когда волшебник вернулся в остывающую воду, взгляд фиолетовых глаз заставил его потупиться, хотя хотелось нырнуть. Все Эллиадан понимал, все абсолютно, словно мысли читал и был благодарен волшебнику за молчание. В молчании и домылись.
  Темный позвонил, за запертой дверью скоро послышались шаги и предупредительный голос сообщил, что все готово.
   - Можешь идти, - ответил Темный, шаги удалились, хлопнула наружняя дверь.
  Друзья вышли в раздевалку, на крючках висели пушистые полотенца и очень странные одеяния - такие же пушистые, с рукавами, поясами, но совершенно без пуговиц. Их прежние одежда и обувь пропали без следа, сожалеть о том не приходилось, вместо ботинок Темный нашел под крючками домашние туфли без задников. И туфли, оказавшиеся маловатыми, и полотенца были теплыми. Вытеревшись и более-менее просушив волосы, Темный взял неприличную одежду, соображая, с какой стороны ее надевают.
   - Это халат, - пояснил Эллиадан. - Еще одно вирессийское изобретение.
  Он надел то, что назвал халатом и обвязался длинным поясом с кистями. Полотенце эльф аккуратно сложил вчетверо и положил на скамью. Темный поступил с одеждой так же, вид у них теперь был презабавный.
   - У вирессийцев халаты, вроде, на пуговицах.
   - Верхние, те, которые принято на людях надевать. А эти - домашние, семейно-интимные.
  Эльф расчесывал длинные серебристые волосы перед зеркалом, в последнее почти не глядя. Темный посмотрел в зеркало, пригладил шевелюру. "Побриться бы... да толку что, все одно отрастет". Отражение понравилось, хоть и сидел на нем пресловутый халат косо и по-дурацки. Жить можно, если бы поправиться еще...
  При мысли о еде, желудок свело так, что волшебник едва не взвыл. Темный дернул дверь на себя.
   - Как ты думаешь, кроме крови в нас и слугах в этом доме есть что-нибудь съедобное?
   - А для тебя уже и кровь стала съедобной? - усмехнулся эльф.
   - Для меня и ножка от стола скоро будет съедобной.
  
  За ужином раздражение Темного на вампира, поутихнувшее было во время омовения, разгорелось вновь. Вместо того, чтобы по-человечески поесть после трехсуточного поста, волшебник вынужден был гадать, как и для чего используют очередной столовый прибор. Дело осложнялось тем, что пример брать было не с кого. Вампир не ел совсем, лишь играл
  бокалом вина, Артис почтила вниманием рыбу, которую Темный не любил, а Эллиадан вернулся к прежним вегетарианским замашкам.
  С супом волшебник справился, с закусками кое-как, а вот с мясом возникли затруднения. Вилку в правую руку или левую? А нож? Артис держала вилку в правой, но у нее не было ножа. Эллиадан - в левой, но в правой он вообще ничего держать бы не смог. Перевязку эльфу сделали заново, сломанные пальцы зафиксировали при помощи специальных дощечек, обтянутых материей - Темному неприятно было даже смотреть, а Эллиадан даже не поморщился. Вампир взглянул на покалеченную руку готя с такой явной болью и тоской, что на миг волшебник даже зауважал спесивца. Лишь на миг.
  "Нож в правую", - быстрый мысленный шепот поправил Темного.
  "Логично, - рассудил тот, - хоть что-то правильно придумали. Правой резать удобнее".
  Прислуги за столом не наблюдалось, царило демократичное самообслуживание. Вампир в знак уважения к гостям вырядился в такой же халат, в подобном виде он явно не желал представать перед слугами. А, может быть, и не так, ведь хорошему слуге, по собственным господина Клермона словам, должно быть безразлично, как выглядит господин; если тот хочет, может в вверх тормашками пищу принимать, слуга обязан хозяина обслужить, хоть будь у того вместо головы противоположное место.
  Наконец утомительная трапеза завершилась, на столе остались вино, фрукты в сиропе (в такую рань, да еще на востоке) и печенье разных сортов. Вампир сам разлил вино по бокалам, высоким, с дымкой и вновь уселся в свое кресло. К удивлению Темного вино их хозяин пил по-настоящему, но медленными глотками, без всякого удовольствия и как будто с отвращением.
  Артис сидела напротив вампира, на другой стороне прямоугольного стола. Эллиадан и Темный располагались за по длинным сторонам друг напротив друга.
  Смакуя терпковатый напиток (Виресса, демоны ее забери), Темный понял, что устал до дикости, даже печенье сил уже нет взять. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
   - Я был уверен, что вы погибли, - неожиданно тихо сказал вампир и отпил очередной глоток неприятной ему жидкости.
   - Ты сказал, что верил... - возразил Эллиадан, так же еле слышно.
   - Да, - кивнул Клермон. - Разум мой знал о... непоправимом, а сердце ожидало чуда. И дождалось.
  Артис усмехнулась.
   - То, что мы живы, для нас не меньшее чудо, чем для тебя, Клермон. Но почему ты был так уверен, как ты мог знать?
   - Позвольте, я покажу. Минуту, я сейчас, - вампир поднялся и неуловимо исчез за дверью. Через миг он вернулся, держа что-то в опущенной правой руке. Глаза Эллиадана стали круглыми. На столешницу, на белую с причудливой вышивкой скатерть легла лютня, немного потертая, с узким грифом, ровного мелового цвета.
   - Боги мои, - прошептала Артис. - Боги. О, Свет. Откуда она у тебя, Клермон?
  Эллиадан ностальгически улыбался.
  Вампир провел ркой по грифу, будто погладил живое существо.
   - Месяц назад я оказался в Фардоне, моем родном городе, я искал подходящее место, дом, тихую усадьбу, а нашел лавку с музыкальными инструментами. Не знаю, что меня туда завело, я неважно разбираюсь в инструментах... Я зашел и увидел, как некто в черном собирается купить... - пальцы вновь пробежали по желтому дереву, - этот... Я перекупил. Я, понимаете, не мог не сделать этого.
   - Понимаю, - прошептал Эллиадан. - Ты ее узнал... невероятно...
   - Если бы меня до того спросили, как выглядела Ваша лютня, я бы удивился - "какая лютня?". Но в тот миг же, как я ее увидел, еще до того, как рассмотрел надпись, - тонкий палец указал на причудливую эльфийскую вязь по грифу, - я понял - Ваша. Вновь Ваша.
  Вампир подтолкнул лютню к эльфу, тот взял инструмент за грриф левой рукой. Посмотрел, провел по струнам - завибрировал звук, чистый и глубокий.
   - Насколько я понимаю, она в порядке, но несколько расстроена.
   - Это не помеха, я настрою ее для тебя, - Эллиадан положил лютню на стол.
  Вампир вздрогнул.
   - Да. Она не моя, а твоя - по праву. Ты дорожишь ею больше прежнего владельца. Для меня это был рядовой инструмент, один из многих, я эту и взял - не так жаль, если потеряю или сломается. Для тебя это больше, чем лютня, в тебе она вернулась - ты и владей.
  Клермон бросил быстрый взгляд на несгибающиеся пальцы и потупился.
   - Простите. Я был некорректен. Но, может быть, - в голосе послышались живые нотки, - еще пригодится...
  
   - Клермон, кости срастутся и очень скоро, возможно, не слишком ровно, но это не помеха. Мне инструменты, если честно, и не нужны.
   - Эллиадан... - начала Артис, но замолчала.
  На этот раз не уходили стены, не растворялся привычный мир, не потому что ослаб талант, а потому что не под силу никому показать то, что можно только пережить. Пережить самому, ибо нет в любви советчиков, ни дурных, ни хороших, нет опытных и наивных, нет победителей и проигравших. Нет, только если любовь истинная. Тихо-тихо струилась мелодия, перебор струн лютни в обрамлении каких-то неизвестных инструментов, Темный почти проснулся. Эллиадан смотрел в окно, в темноту, Артис на скатерть, а вампир - на Артис. Клермон не удивлялся неординарному способу музицирования, он и музыку вряд ли слышал.
  Темный закрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что находится не в малой гостиной за столом, а в небольшой квадратной комнате с зарешеченным окном. Кроме него в комнате находились круглый стол с кувшином и свечой, пара легких кресел и кровать с неразобранной постелью.
  С нехорошим чувством волшебник подошел к двери - она была закрыта на стальную задвижку. Как и когда он успел проделать все - встать из-за стола, дойти до комнаты, закрыться? Чересчур напоминает наведенные чары... В окне вставал далекий рассвет, звезды погасли, небо чуть посветлело, но очертания деревьев терялись в темноте.
  На подушке лежала ночная сорочка, при примерке оказавшаяся тесноватой и короткой. Однако спать голым Темный не привык. Затворяя ставни, волшебник глотнул предрассветной свежести, стекла в раме не существовало. Прохладный воздух отрезвил его, Темный оставил ставни непритворенными, прежде придвинул стол и оба стула в двери, свечу поместил на подоконник. Пламя легло горизонтально и выпрямилось. Где-то рядом бродил убийца, и голодный, вином его жажду не утолить. Пусть занимается рассвет, закроются ставни, и в комнате наступит ночь. А коридор снаружи, есть ли в нем окна? Вряд ли. Волшебник аккуратно взял свечу и обкапал воском пол, по счастью его бесценный "Modus valendi" остался при нем. И только завершив полукруг из странных знаков против демонических сил вечной тьмы от косяка до косяка по ножкам стола, Темный успокоился, затворил ставни (засов задвигать все же не рискнул) и задул свечу.
  В мгновенно наступившем мраке волшебник сунул огарок на стол, наощупь нашел изголовье кровати, нырнул под одеяло и провалился в сон, не донеся головы до подушки.
  
  На следующий день, точнее - ночь атмосфера несколько смягчилась. Шел первый час, а вампир с гостями уютно и удобно беседовали в диванной. Клермон был в хорошем настроении - то ли перекусил где-то случайным прохожим, то ли сказывалась более достойное, нежели халат, облачение хозяина - домашний костюм бледно-голубой ткани. По причине присутствия в компании дамы легкий сюртук был застегнут на все пуговицы, а в вырезе выглядывал шейный платок. Мода теперь, что ли такая? Темный давненько не встречался со столь благородными господами и начал забывать как те одеваются. Тем более, что модный штучки: платочки, шляпы, перчатки и разная другая дребедень меняли свой фасон едва ли не чаще, чем луна в небесах - фазы. Однако, отдохнувшего (еще бы, проспать едва ли не две трети суток), сытого, чистого и довольного волшебника уже не трогали такие мелочи. Да и разговор выдался небезынтересный, вампир ударился в ностальгию.
   - Орден в мои времена был не таков, что ныне. Хотя... - Клермон помедлил, - хотя, наверное, он всегда был тем, чем является сейчас, только раньше успешно пртворялся оплотом охраны морали и добродетели.
   - Орден и сейчас мораль охраняет, - вставил Темный.
   - Не спорю. Не далее как неделю назад мой сосед рассказывал мне о публичной казни в Фардоне - как раз в духе борьбы за чистоту помыслов, - холодно заметил вампир.
  
   - Сосед? - осторожно уточнил Темный, беседовать о казнях, тем паче всенародных, ему решительно не хотелось.
   - Да. Побочная ветвь, но как я понял достаточно чтимого рода. Лучше, чем совсем ничего...
   - Я хотел узнать, где он живет, а не его родословную.
   - Ах... В соседней долине, в Тихой Роще. Вы можете навестить его от моего имени, зовут моего соседа Валлор. Моэр Галлот Валлор.
   - Какое странное имя, - заметил Эллиадан. - А насчет Мелона этот сведущий господин не упоминал?
  Клермон ошеломленно посмотрел на Эллиадана. Наконец провел рукой по волосам и в смятении ответил:
   - Я не поверил ему. И никто бы не поверил. Судите сами: демоны на храмовой площади, развергнутая пасть ада, силы Ордена, архистенезис со Знаком... Чего он только не говорил, я и половины не помню.
   - А там правды как раз меньше половины, - усмехнулся эльф. - Не говорил он, что бы Орден кого-то искал?
   - Орден постоянно кого-нибудь ищет. Колдунов, любодеев, вампиров ... эльфов. Последних реже других, поскольку и без поисков известно, где те живут.
   - А как насчет других категорий? - спросил Темный.
   - Нет, об охоте на колдунов я не слыхал.
   - Отчего же сразу на колдунов? Я, может быть, э-э... развратник.
   - Вы не похожи, - хмыкнул Клермон, - а на вампира или эльфа и того меньше. Кроме того, на всех иных категориях грешников Орден уже отыгрался: вампир зимой, эльфы весной, развратники летом. Остались лишь колдуны.
   - Ну, если Ордену и дальше станет везти так же, как с эльфами или вампирами, то опасаться мне нечего. С сластолюбцами отцы хотя бы справились?
   - Более чем, - поморщился вампир и брезгливо отряхнул с костюмы невидимую пылинку. - Опасаюсь, что у отцов, как Вы их поименовали, наступила полоса удач. Хотя в данной конкретной ситуации я, как то ни странно, целиком и полностью разделяю мнение Ордена. Более того, даже с методами не спорю.
  Темный, и сам с Клермоном согласный, ехидно осведомился:
   - Неужели снова ревнивый муж нажаловался на неверную супругу?
   - Гораздо хуже, - отрезал Клермон, - я не стану обсуждать подобного при даме. И вообще не стану, слишком мерзко.
   - Клермон, - неожиданно сказала Артис, воспользовавшись паузой, - расскажи что-нибудь.
   - Что именно?
   - Не знаю.
   - Я знаю, - обнаглел Темный. - Я, хоть и колдун, хоть и Темный, а в силах тьмы мало что смыслю. Тем более я не представляю себе перевоплощения того, кто ранее к этим силам не имел отношения. Хотелось бы просветиться, если, конечно, возражений не найдется.
  Вампир пожал плечами, смотрел он на Артис и Эллиадана. Девушка улыбнулась.
   - Клермон, расскажи о тех днях, когда ты еще был... человеком. Если, конечно, тебе не будет неприятно...
  Если вампиру предложенная тема и не доставляла удовольствия, отказать даме он никак не мог.
   - Не стану утомлять вас своей родословной, ныне это пустой звук, а для Вас, господин Эллиадан, лишнее напоминание о войне. Мои предки принимали участие в битве за Фардон, с тех пор наш род живет в городе.
   - До сих пор?
   - Я думаю, да, - равнодушно пожал плечами Клермон. - Когда-то наша семья считалась одной из самых влиятельных на севере, нам принадлежали обширные владения... Но при мне от былой роскоши остались жалкие обломки, Орден имел успех в своих начинаниях. Налоги, добровольные пожертвования, недобровольные, барщина, оброки - крестьянам, чтобы работать еще и на хозяев нужно было раздвоиться. Нас разорили, затем - этот указ...
   - Какой указ? - Темный тщетно припоминал историю Перешейка.
   - О предпочтении работ на церковь, в ущерб сюзерену. Люди просто перешли под руку Ордена, один хозяин лучше, чем два одновременно. Затем Орден создал особую ветвь для тех дворян, что хотели бы посвятить себя Богу. Так говорили тогда. Помню, мне было еще десять лет, когда новшество сие очень живо обсуждалось на всех перекрестках. Многие согласились, - с оттенком презрения отметил Клермон, - и, как выяснилось в последствии, были правы. По-своему правы. Я помню, отец все смеялся над трусами, испугавшимися монахов и потому надевших рясы, а дед говорил, что впору плакать. Многие, многие в поисках лучшей жизни, в бегстве от бедности готовы были поклоняться кому угодно. Нет, я не утверждаю, что вера - удел одних только монахов, - быстро добавил вампир, словно боялся обвинений в ереси. - Теперь я доподлинно знаю - Бог есть, и он видит каждого из нас, видит насквозь. Насколько же низко нужно пасть, насколько утратить честь и гордость, чтобы за лишний глоток вина и лишний империал в кармане лгать - не людям, не себе даже, а тому, кто ложь видит и цену ей знает.
  Клермон остановился и перевел дыхание.
   - После наступило затишье, - продолжил он миг спустя, - как оказалось, то было затишье перед бурей. Мне шел двадцать второй год, я получил наследство и вступил в полноправное владение Лаэдом, только он и оставался у нашей семьи... Двести восемьдесят четыре года назад Орден объявил великую истину - Творец создал людей одинаковыми... в том смысле, что происхождение не играло теперь никакой роли, а благородное играло, скорее, отрицательную. Тем, кто отныне осмеливался намекать на свой род, ссылаться на славные дела отцов и дедов, грозили застенки Ордена. Побывавших там не интересовало более ничто на этой Земле, тем паче, своя родословная. Тех, кто упорствовал - сжигали.
  Вампир вновь споткнулся. Темный почти физически ощутил тот страх, который испытывали привелигированные люди тех времен. Клермон тряхнул головой, отгоняя видения прошлого.
   - Да, мы очень испугались, как ни совестно в том признаваться. Выход у нас был один - присягнуть на верность Ордену в надвигающейся войне. Войне с эльфами.
  Эллиадан впервые за время рассказа поднял глаза на вампира.
   - Да, Орден нуждался в военачальниках, войска же было в избытке... Но мы уже присягали однажды - королю. И пусть власть монарха была невесомее лунного света, пусть все знали - двор давно ест с руки церкви, нас никто не освобождал от клятвы. А давать еще одну, присягать на верность дважды, двум разным сторонам - нет, увольте.
   - И много было тех, кто думал так же?
   - Нет, конечно, сударыня, немного. Но сдаваться мы не намеревались. Сначала, по наивности, отправили петицию королю. Последовал ответ в том смысле, что церковь и король едины, что власть светская и духовная неотделимы, в общем, положение прояснилось. От того, кому мы клялись жизнью и честью, честных поступков ждать не приходилось. И тогда, от отчаяния, должно быть, немногие связанные клятвой, но в душе презирающие малодушие своего повелителя, основали союз. Союз цепей или "Цепь", как мы его называли.
   - Хорошее название, - серьезно заметил Эллиадан, - много смыслов и все верные.
   - Да, смыслов несколько: и то, что необходимо объединиться, и наше незавидное положение, и воинское построение - я всего и не упомню. Я до сих пор не знаю, сами ли мы дошли до такого, или нам ловко подкинули приманку. Как бы то ни было, на крючок мы попались. В цепи состояло семь знатнейших семейств, затем присоединилось восьмое... Чего мы хотели: уговорить короля, угрозами заставить вспомнить о достоинстве - не знаю. Скорее всего, мы хотели доказать самим себе право на жизнь, на жизнь в чести и славе, а не на задворках у монахов, - в третий раз голос Клермона утратил неживой салонный лоск и наигранное равнодушие, прорвались человеческие, полные внутреннего напряжениея слова. - И, конечно, все закончилось крахом. С самого начала, с первых дней "Цепи" ее точила ржа - предательство. Поняли мы слишком поздно... Я вызвал главного виновника, - голос дрогнул, - на поединок.
  Эллиадан что-то шепнул на своем языке, Темный понял только "разреши". Вампир кивнул и продолжил рассказ.
   - Дуэли были запрещены, но эта состоялась. Мой секундант не захотели быть лишь наблюдателем, а выбрал противника из дрогнувшей стороны. Я не хотел драться, ведь я непременно должен был убить, а предатель до того был моим лучшим другом. Мы знали друг друга с детства... Дуэль состоялась на пустыре за монастырем, что на окраине Фардона перед закатом, нас было четверо. Сначала должны были драться мы, я и мой противник, а затем секунданты; тот из первой пары, кто остался бы в живых, должен был служить секундантом для пары второй.
  Перед глазами Темного появился клочок земли, заросший пучками каких-то кустов. Ветки торчали из твердой почвы, как метлы, непонятно кем и для чего воткнутые в нее. Гигантсткая стена, долно быть, монастырская, бросала тень на пустошь. Сзади еще одна стена, городская, а между двумя преградами четверо молодых людей с обнаженными шпажными клинками в невиданной три столетия одежде. Волшебник без труда узнал в одном из них рассказчика. Почти не изменился, разве что тогда лицо его более соответствовало образу мужчины лет двадцати пяти, а не восковой статуи. Противники поклонились друг другу, предатель выглядел импозантно: темные волосы, орлиный профиль и ясные умные глаза. Шпаги скрестились, но вместо звона металла Темный услышал голос, продолжающий повествование:
   - Не успели мы сделать по выпаду...
  Секундант предателя сделал короткое движение, и тот, что стоял по правую руку от Клермона, вдруг вытаращил глаза, захрипел, начал хватать ртом и руками воздух и наконец упал на спину, скребя ногами. А убийца, не делая лишних движений, напал на Клермона сбоку.
   - Почему же вас попросту не схватил Орден? - донесся с неба голос Артис.
   - Надеялся все же переманить так нужных командующих на свою сторону. А для этого нужно было доказать полное ничтожество их прежних убеждений. Меня должны были ранить - не смертельно, а так, чтобы я не мог бежать. Союзникам представили бы предателем именно меня, договор с братьями был. Предупредить одно-два семейства о готовящихся арестах, дать "спасенным" убедиться - да, их шли арестовывать, наплести лжи о дуэли (свидетелей ведь нет) - и дело сделано. Коронным же свидетелем и доказательством должен был послужить я, я должен был сознаться не только в заговоре против власти, Бога и людей, но и в предательстве своих друзей. Расчет был верным, после... Ордена люди сознавались еще и не в таком. Благородные, честные, умные люди, я был не лучше. Да, верный расчет, но он не исполнился.
  Сверкали шпаги, в темноте почти ничего невозможно было различить. Клермон отбивался умело и против одного противника устоял бы. Однако, в "Цепь", по-видимому, зазря и кого попало не принимали, фехтовальщики из отступников были отменные. В сумраке на темном костюме Клермона не проступала кровь, но он перекинул шпагу в левую руку и продолжил бой. Несколько раз клинок его задевал противников, на щеке бывшего друга красовался недурной порез, секундант хромал, но и сам будущий вампир слабел. Внезапно он вздрогнул, клинок, уже нацеленный в плечо предателя, ушел в сторону, словно оттуда грозила новая невидимая опасность. Противники не замедлили воспользоваться, удар секунданта обезоружил Клермона, и красавец с орлиным профилем изящно-небрежным выпадом загнал шпагу в левое плечо врага. Клермон упал на бок. Секундант вытер свою шпагу о кусты и частично о полу сюртука, а его товарищ лениво поднял оружие Клермона, вонзил клинок в неподвижное тело первого секунданта и что-то коротко с усмешкой сказал. Затем оба предателя быстро и деловито удалились, даже не взглянув на скорчившегося на твердой земле Клермона. Тот проследил на ними долгим ненавидящим взглядом.
   - Они обещали вернуться и вернулись скоро, но я к тому времени был уже совсем другим.
  От стены монастыря отделилась призрачная фигура, бесшумно приблизилась к раненому, блеснули алчные желтые глаза... Вампир легко оттащил свою добычу к самой стене, туда, где мрак и кусты были гуще, он не стал утруждать себя использованием клыков, а разорвал двумя пальцами сюртук вместе с рубашкой, обнажил кровоточащую рану. Раненый Клермон не мог, разумеется, оказать никакого сопротивления чудовищно сильному демону ночи. Утолив жажду (или голод), вампир поднял голову, облизал губы и хотед было встать, но человек остановил его.
   - Бывают минуты в жизни, когда, чтобы избежать бесчестия, приходится просить, и просить о грехе... Первоначально он не хотел меня убивать.
   - И ты попросил...
   - Да. Мертвый, я уже никого не смог бы предать. Но он сделал все по-своему.
  Вампир склонился над раненым вновь, вглядываясь в его лицо. Затем спросил о чем-то. Клермон ответил, так же неслышно. Вампир усмехнулся - цинично и насмешливо, быстро наклонился и пустил в ход клыки. Клермон вздрогнул, кровь забрызгала фонтанчиком, а упырь не пил ее, только играл, то зажимая пальцем, то отпуская. Наконец он быстро перекусил жилку на собственном алебастровом запястье и поднес бьющую алым рану к серым губам жертвы. Тот сжал зубы, отвернулся. Вампир плотно зажал рану Клермона, прекратив кровотечение, тихо прошептал на ухо ему пару слов, и Клермон последним отчаянным усилием приподнялся, ловя соленые капли.
   - Когда вернулись мои противники, я ждал их. Но они не ожидали того, что увидели.
  Картина в мозгу расплывалась, видения путались, последнее, что удалось разобрать темному - дикие от ужаса глаза красавца - предателя.
   - Союз распался, но меня это уже не трогало. Месть свершилась, а я должен был учиться жить заново и по-новому. Я путешествовал, сначала с учителем, затем - один. А через пять лет грянула война. В ней сгинул мой учитель и создатель, в ней пропали все, кто меня знал в лицо и по имени, я смог вернуться в Лаэд.
  Вампир замолчал. Делать выводы он предоставлял слушателям.
   - Ты старше меня... - сказала Артис, - двести семьдесят девять лет, так?
   - Да. Двадцать один год до круглой даты, хотя, боюсь, это не не тот праздник, который стоит отмечать.
   - А ты прибавь еще двадцать шесть лет.
   - Нет, на настоящие даты я теперь права не имею. Я не человек.
   - Это все равно, - Артис смотрела в окно, - мы тоже не люди. Можно быть человеком и остаться при этом подлецом...
   - Рассвет, - тихо, напоминая, сказал Эллиадан.
   - Да, - ответил вампир, поднимаясь, - вот так и бывает, наверное... - заметил он, странно улыбаясь. - Старею.
   - Становишься мудрее, - ответил Эллиадан. - Не возражаешь, если мы здесь еще посидим?
   - Мой дом - ваш дом, - вампир поклонился, поцеловал руку Артис и исчез.
   - Нельзя нам здесь задерживаться, - сказала наконец девушка. - Никак нельзя. Так он и рассвет когда-нибудь пропустит.
   - По-моему, он не против, - заметил Темный.
   - Не против он будет тогда, когда добровольно выйдет на солнце. Когда вечность окончательно ему опостылеет. Может быть, такое случится, но пока... пока - нет.
   - Ты права, - кивнул Эллиадан. - Он уже не хочет жить, но еще боится смерти. Мы же его отвлекаем, невольно напоминаем о безвозвратно потерянном.
  - Живет и будет жить, - высказался Темный. - Убивает и будет убивать.
   - Он не живет, только мучается. Может быть, он считает это частью расплаты?.. Не знаю... по-моему, чтобы стать бессмертным, ему все-таки придется однажды выйти на рассвете из дома.
  
  Артис лежала, прислонившись головой к плечу Эллиадана и гадала, приснится ли ей вчерашний сон. Такие сны имеют обыкновение повторяться. Как на яву привиделась ей вчера длинная извилистая дорога: через поля, по лугам, по берегу пруда с темной водой и белыми лилиями; тропа петляла, то исчезала за купами деревьев, то появлялась вновь, и Артис знала каждый завиток, каждый камушек, все ложбинки и пригорки на этом пути. Почему? Потому что это была дорога домой.
  Во сне, а точнее, где-то на смутной границе между сном и явью, все казалось правильным и естественным, а проснувшись поутру, Артис только усмехнулась странному сновидению. Не было и нет в Тар-Саторе таких дорог, не сеют старвены хлеба, не сажают деревьев, не роют прудов. Да что там старвены, и эльфы такого не делают.
  Разум мог объяснить все, в том числе появление сна и желание сон этот вновь увидеть. Знала Артис, что иной раз то, о чем думаешь, мечтаешь, чего недостает тебе при свете дня, приходит, пусть неузнаваемо преображенным, в ночных дремотных видениях. Дом. Место, где никто не обидит, место, где тебя любят и ждут - всегда, каждый день, с любой стороны, в любой одежде. Неудивительно, что приснилась ей дорога домой именно теперь, теперь, когда они едва ли знают, куда им идти.
  А сон был так удивительно красив и ярок, так врезался в память своим солнцем за холмом, своим теплом и знакомым щемящим чувством возвращения, что не верилось в рузумные объяснения. Не хотелось верить. Хотелось придумать что-то необыкновенное, пусть сказочное, пусть неосуществимое, но светлое и чистое. Может быть, она превращается в Эллиадана?
  А Эллиадан прислушивался к движению костей в пальцах (последние обломки вставали на место) и пульсации зарастающей трещины на виске. Скоро все пройдет, кости срастутся, и пальцы, может быть, лишь частично утратят былую подвижность. Так нужно. Впервые за очень долгое время, впервые с далеких дней детства к нему возвращался душевный покой. Не ленивый фатализм, не слепое отчаяние, от которого опускаются руки и становится все равно, что с тобой будет, не веру в невозможное чудо - нет. Возвращалось что-то иное, какое-то знакомое, но позабытое щемящее чувство сродни детской уверенности, что они вшестером могут все. Теперь - вдвоем.
  Клермон проявил находчивость, поместив гостей в эту комнату - кроме большой кровати, на которой они лежали, к стене притулилась кушетка с полным набором постельных принадлежностей. Сомнений не возникло ни на один миг, хотя Артис и стало боязно. Всякий раз, как им выпадала возможность побыть вдвоем, что-нибудь да случалось.
  Они вновь молчали, не находя слов. Артис вдруг подумалось, что пропасть между ними стала еще шире, чем была сразу после размолвки. Шире и опаснее, потому что теперь была невидимой. Имя ей - время. Для нее прошел месяц, для него - сотни лет. Он старается вести себя, как прежде, но сердце не обманешь.
  Но что оставалось, разве что отвернуться от него... И от себя. От поцелуя поплыла комната, всколыхнулся в груди страх, но девушка сознательно заставила его замолчать. Она почти специально разжигала в себе страсть, яркую, жаркую, чтобы не слышать сомнений и не чувствовать их холода. Она нужна ему, нужна именно сейчас, до безумия нужна! И только боги знают, как ей нужен он! Так пусть сгинут все страхи и наветы, пусть сотрется память, пусть будет только этот миг, этот - ни раньше, ни позже - только этот!
   - Дайя!
  Артис вздрогнула, во-первых, она забыла о вампире, во-вторых не предполагала, что Эллиадан умеет пользоваться этим заклинанием. А эльф, заблокировав и окна, приподнялся на локте, посмотрел на девушку со своей неописуемой улыбкой и вдруг сказал то, что до него говорили немногие и чего от самого Эллиадана Артис ожидать никак не могла. Вихрем пронеслись в голове какие-то жалостные мысли, девушка улыбнулась, кивнула и спустя миг оказалась сверху.
  Через некоторое время Артис стала забывать для чего она все это делает, потому что в одном Эллиадан не изменился - он все так же растворялся в ней, заставляя напрочь потерять голову. Артис действовала медленно, аккуратно, сдерживая саму себя. Она не понимала тех, кто делал то же слишком быстро и нетерпеливо - слишком высоко вспыхнувший костер так же легко и гаснет. Нет, она не торопилась, расстегивала пуговицы одну за другой, наслаждаясь его реакцией. Пьяная волна его восхищения затопила разум доставляя невыразимое удовольствие. Ей.
  Артис очнулась кое-как, вынырнула на поверхность, ничего не понимая, кроме того, что совершает ошибку. Дрожь, сотрясающая Эллиадана, не имела с наслаждением ничего общего. Более того, она имела общее с чем-то противоположным. Немедленно вспомнился Филландир, вспомнились давние слова Эллиадана и его недавние сны. Страсть сменилась жалостью, злостью, и, наконец - страхом. Что, все кончено?! Что, неужели он теперь никогда не сможет любить без боли?! Неужели ей теперь придется...
  Или нет? Артис уронила голову на грудь Эллиадана, ничего более не понимая. Привыкла ли его душа к страданиям, привыкла настолько, что теперь и обходиться без них не может? Или не может душа, видевшая только издевательства и поношения, вот так сразу принять чью-то любовь? Тот, кто долго голодал, не может есть сразу, иначе умрет в муках. Для чего же Эллиадан попросил ее? Для чего сказал?..
  Смаргивая слезинки, Артис прижалась щекой еще теснее. Эллиадан внезапно приподнялся, глаза его оказались совсем близко, на лице промелькнуло совершенно неописуемое выражение - никакими словами не рассказать. Артис же показалось, что она понимает.
  Эллиадан не смог бы рассказать даже себе самому, что чувствует. Разум его не выдерживал биения огненного клубка из сладчайшего наслаждения и неописуемой боли. Малейшее движение усиливало борьбу в душе, мир плыл, и Эллиадан уже не понимал, где находится. Одновременно он хотел и умереть, и жить вечно. Он знал, для чего это все - нужно переболеть - сейчас или никогда. Как страшный жар, грозящий подчас смертью, вылечивает болезнь, так и огонь, запаленный внутри должен будет или свести его с ума или исцелить. Иначе нельзя, он может так привыкнуть к холоду и сырости в душе, вечной осени, что разучится любить. Тогда вправду останется ему - головой вниз со скалы.
  Эллиадан прижался губами к мокрым ресницам, Артис замерла. Что он ей говорил, Эллиадан не помнил, а ведь говорил! Говорил, путая имперский, саторин и свой родной язык. Пальчики гладили его волосы, губы что-то шептали на ухо, а он, преодолевая боль в душе, целовал ту, которой обязан был жизнью. Отчаянно, горячо, так, словно был с нею в последний раз. Так, будто, хотел выжечь огнем страсти всю гниль и тоску, весь яд и все отчаяние, всю зыбкую плесень, всю горечь. Так, будто жить ему оставалось - лишь эта ночь (или утро, что там!). Так, словно любовь должна была воскресить его из мертвых.
  Артис не ожидала ничего подобного, снова не ожидала. Лишь отдаленно происходящее напоминало ночь на "Звезде Запада". Вновь ощущения физические терялись в фейерверке чувств. Безумны были поцелуи - везде и всюду, и тесны объятия, но еще безумнее горело в душе - вместе! Вместе! Не было им дела до изысков и ухищрений, не задумывались они - а что бы еще такое выдумать, нет, - с ликование внутри не могли сравниться никакие, самые изощренные ласки.
  Артис затрясло, когда она поняла, что время истекает. То, что было желанным для всех женщин иных миров, являлось вечным бременем для старвенов. Не по ущербности последних, а по извечной убежденности в нужности слияния лишь для продолжения рода.
  В каждой женщине ее народа, где-то глубоко-глубоко, в выпестованных тысячелетней историей дебрях родовой памяти, у начала начал всех принципов и устоев, гнездилось твердое убеждение - на слиянии заканчивается любовь. То, что было до того - удовольствие, само слияние - ответственная работа, а после... Никакого "после" для старвенов не существовало и существовать не могло. После произошедшего мужчине и женщине не то, что в одной постели, но и рядом друг с другом делать нечего.
  "А нам есть что! Нам - есть!", сказала Артис сама себе, невольно ловя руку Эллиадана. Миг спустя ее ноготки впились в его ладонь - происходило неведомо что. Где-то на задворках сознания тело оповещало о том, что, да, происходит то, что и должно. Глаза ее видели потолок, край подушки и вздрагивающие слегка волосы Эллиадана; Артис слышала его дыхание и чувствовала сотрясающие ее спазмы, но все это было, словно во сне, словно и не с нею. А наяву - четко и ясно вставала перед глазами вьющаяся через поля, сады, вдоль пруда по дамбе дорога... Дорога, на которой знаком каждый поворот, где каждый вершок измерян босыми ногами в детстве и обутыми - позже. Вот, вот, последний виток, вот тропа вильнула, чтобы выпрямится и превратиться...
  ...в мостовую серого камня. Отражается от узких стен переулка эхо голосов и стука каблуков, скрипит вывеска с облупившейся краской, хлопает мокрое белье, заслоняющее небо... Знаю, знаю я, как пахнет краска, которой сосед нижнего этажа каждую весну подновляет пивную кружку размером с бочонок, торчащую в его окне. Знаю, что видно с крыши - крутой и скользкой - ратушу и площадь, помню, как полощутся флажки в праздничный день на древней замшелой башне. Вот он, покатый спуск (город на холмах) без ступеней, там он ждет меня...
  ... мой старый обветшалый замок. Осыпалась местами кладка, и поселился мох в трещинах - давно, давно ждет замок возвращения хозяев, но так же тянутся к солнцу шпили башен и играют блики на слюдяных витражах. Сейчас заскрипит старое рассохшееся дерево ворот, ляжет мост через яму рва с мутной зеленой водой, и предстанет перед истосковавшимся взором...
  ...темное фиолетовое небо с алмазной россыпью звезд. Артис вскрикнула, и небо стало бледнеть. Рассыпался прахом замок, скрывалась за горизонтом городская стена, и бежала вдаль, вдаль от родной околицы стежка среди полей, садов, по берегу пруда...
  На Артис пудовой плитой обрушилась реальность, ее все еще сотрясали ритмичные толчки, и комната слегка пульсивала. Боги, не она ли говорила, что нельзя зачать ребенка и не заметить! Можно! Она еле помнит происходящее, да что там, совсем не помнит!
  С трудом оторвав голову от подушки, Артис наткнулась взглядом на уткнувшегося в подушку Эллиадана. Почувствовав ее взгляд, эльф медленно поднял голову и повернулся к девушке лицом. Артис открыла рот и позабыла сердиться за то, что он временно свел ее с ума. Эллиадан и сам находился в невменяемом состоянии, он не заставлял Артис терять ощущение реальности, он и сам его потерял. В глазах его стояли слезы - неудивительно.
   - Что это было? - еле слышно прошептал Эллиадан.
   - Тебе лучше знать, - Артис хотела улыбнуться, да не вышло. Она упала обратно и закрыла глаза.
  И сейчас же дверь сотряслась от удара. И старвен, и эльф подскочили. Одинаковые мысли пришли к ним. В дверь, кажется, дубасили кулаком со всего маху. "Началось... Нет, нельзя, нельзя нам быть вместе!".
   - Открывайте! - донесся снаружи знакомый голос.
  Эллиадан спрыгнул на пол, ухватил покрывало и, кое-как замотавшись, подошел к двери. Артис расправила сбившиеся простыни и натянула тонкое летнее одеяло до подбородка. Ей ни с того, ни с сего, несмотря на испуг, вспомнились Таннерил, сероголовка и брюки наизнанку. Волноваться не приходилось. Эллиадан сказал правду в Ночь Звезд - происходи тогда что-нибудь посерьезнее разговора, который не нужно слышать никому, Эллиадан бы к ней и вовсе без брюк вышел. Эллиадан левой рукой убрал Завесу, а правой одновременно придерживая покрывало, отодвинул засов. Толчок распахнувшейся двери
  едва не отшвырнул эльфа в сторону. Темный влетел в комнату и, еще ничего не замечая, заорал:
   - Что случилось?!
  Ответом ему была тишина. Оглядевшись в испуге, волшебник едва не сел на пол. Только сейчас он увидел, что перед ним стоит Эллиадан в одном только сползающем покрывале, а из-за одеяла выглядывает встрепанная Артис. Банальная ситуация, только Темный был бы меньше удивлен, застань он парочку в постели с десятком-другим демонов из царства Низвергнутого.
   - Вот именно, - сказал Эллиадан, - что случилось?
  Темный глупо улыбался, начиная краснеть. Ни Эллиадан, ни Артис веселиться не собирались.
   - Да говори же!
   - Что я скажу, - промямлил волшебник. - Простите, - он пятился к двери. - Я не ожидал... я же не знал, что у вас... аж так...
   - Как - так?!
   - Извините, я больше не буду мешать. Впредь я буду умнее. Но и вы хороши, предупредили бы, что ли, так и спятить недолго.
   - Темный!
  Эллиадан кинулся было за волшебником, но тот ловко выскользнул в коридор, захлопнул дверь перед самым носом эльфа и мигом слетел вниз по лестнице в свою комнату. За окном было яркое утро, все в росе и птицах, Темный захлопнул ставни и, внутренне усмехаясь, повалился на кровать. Вот, значит, как у них бывает... "Я эльф, я эльф!". М-да, неправы они оказались с Торном. А неплохо, хоть и убыточно... В душе волшебника поднимались легкая зависть и некоторое злорадство, помешал, не все им развлекаться. Ну, странный народ, хоть бы звук, хоть бы скрип сверху, нет же, сразу эдакий катаклизм. И как не разнесли ничего... любовнички... так их растак... Нет, ну кто бы мог подумать...
  
  Днем, проснувшись (так недолго и совой стать), Темный решил задуматься о будущем. Осторожные вопросы Эллиадана о вчерашнем явлении он отмел решительно и с самого начала. Теперь и сам волшебник сомневался, уж не приснилось ли, разве бывает, чтобы стены дрожали, чтобы воздух вибрировал от сгущающихся магических сил, чтобы пальцы покалывало от разлитой энергии - и все это из-за того, что эльфам захотелось поразвлечься? Волшебник решил - не бывает и не захотел более на эту тему говорить.
  Нужного заклинания - в смысле долговременного действия в "Валендономиконе" не нашлось. Читать же заклинания каждый полчаса у волшебника не было ни малейшего желания. Готовить зелья Темный не умел настолько, что и пробовать не стоило. Он вполне способен был сварить какую-нибудь особенную гадость, от которой и шерсть на ушах вырастет, и клыки прорежутся, и хвост появится.
  Артис выслушала неутешительный приговор Темного с ехидной улыбкой. Она посмотрела внимательно на свое отражение в зеркале и спросила:
   - А маскировки без применения магии ты уже никак не представляешь?
   - Представляю. Если кое-кому уши постричь. Ножницами.
   - Подставляй уши, постригу. Посмотрим, станешь ли эльфом.
   - Вот именно, эльф, сколько его не маскируй, человеком не станет. Да и ты тоже...
   - Волосы я красила и неплохо выходило, сами же гадали, отгадать не могли... Почему бы и Эллиадана не покрасить?
   - А уши - ножницами?
   - Насчет ножниц я тебе уже сказала. Под шляпу обычно никто не заглядывает, и уши не проверяет. Только вот глаза...
   - Рискованно. Слишком много случайностей: ветер шляпу сорвет, даме нужно будет поклониться, дождь пойдет...
   - Хорошая краска под дождем не сойдет, и шляпа не растворится. Нужно поговорить с Клермоном, помочь может только он. И с Эллиаданом что-нибудь придумаем.
  Когда сгустилась ночь и взошла луна, как всегда из ниоткуда возник их хозяин. Открылась дверь - и вот он, собственной персоной. Темный в который уже раз задумался, где прячется от солнца господин Клермон, в подвале? Вспоминалась очередная легенда насчет вампиров, волшебник решил выяснить. Клермон выглядел утомленным, поэтому Темный и заметил как бы невзначай о том, спокойно ли провел ночь их гостеприимный хозяин.
  Вампир досадливо пожал плечами.
   - Мне не спалось.
  Темный скроил сочувственную мину.
   - Разделяю Ваше состояние, мне тоже, вероятно луна виновата. Отчего-то в полнолуние не спится даже днем.
  Клермон холодно поглядел на волшебника.
   - Спрашивайте. Хотите знать, не летаю ли я в полнолуние в облике нетопыря? Нет, не летаю.
   - Простите, но я хотел узнать не об оборотничестве, а только - в качестве справки на будущее - удобно ли спать в гробу.
   - В гробу? - поднял брови вампир. - Не имею ни малейшего представления. Да и Вам справка, как мне кажется, ни к чему, вряд ли Вас в том будущем, которое Вы имели в виду заинтересует степень комфорта гроба. Что касается меня, то я в гробах не спал и не намерен. Предпочитаю иные образцы мебели.
   - Так я и думал, - пожал плечами Темный. - Очередная легенда.
   - Вот именно, - наклонил голову Клермон.
  За ужином обсудили вопрос маскарада, к изумлению волшебника, вампир сам догадался о краске и вызвался предоставить все необходимое для переволоплощения. Насчет Эллиадана так ничего и не придумали, а с Артис ничего и решать не потребовалось. Девушка с улыбкой заявила Клермону, что ей необходим мужской костюм. Вампир в ответ только покорно наклонил голову.
  
  Под утро Артис и Эллиадан остались одни. На этот раз не требовалось ни безмолвных объяснений, ни душевных метаний, но беспокоило вчерашнее явление Темного. Да еще и слова Клермона насчет плохого сна... Проверили работу Завесы - та действовала безукоризненно. В конце концов решили не думать...
  Эллиадан, видимо, в качестве компенсации за вчерашнее начало, решил исправляться с места в карьер. Правда, оригинальным способом. С ног. Артис не понимала, как это получается - под легкими прикосновениями ее поначалу охватила истома, ленивая нега, затем накатила горячая волна, и ей стало легко-легко, как пушинке в облаках.
   - Как ты это делаешь?
   - Секрет.
   - Что?! - Артис мигом развернулась, ноги оказались на подушке, и губы - на губах Эллиадана. - Все равно секрет.
   - Почему?
   - Ты еще на мне начнешь пробовать.
   - Конечно, уж не на ком-то другом.
   - А я не хочу. Нельзя же, в самом деле, тебе находиться у моих ног...
   - А тебе можно?!
  Артис с размаху зажала рот Эллидану ладонью.
   - Ты что же хочешь этим сказать?.. Нет, нет, молчи! - девушка оказалась сверху. - Не говори так, слышишь! Не говори...
  Эллиадан вдруг приподнялся, они перекувыркнулись.
   - Можно и по-другому...
  Губы Эллиадана скользнули по шее, Артис усмехнулась, уклонилась от поцелуя, они вновь перевернулись.
   - Подлец. Ты опять хочешь заставить меня...
  Глаза эльфа сощурились.
   - Не выйдет, мой хороший.
   - Почему же - не выйдет...
   - Да пусти же!
  Артис со смехом отбивалась от любимого, они почти уже упали с кровати.
   - Нет, нет уж, я больше не позволю доставлять удовольствие только мне. Слышишь, сумасшедший!
   - Слышу, моя...
   - Ах, ты, изверг!
  Артис резко подалась назад, Эллиадан не удержался и оказался на полу.
   - Вот так. Не станешь вести себя как следует - будешь ночевать под кроватью.
   - Ну, если ты так хочешь...
   - Нет, ты невозможен! - Артис свесилась с кровати, так что волосы ее щекотали Эллиадана. - Ничего, я тебе сейчас покажу...
  Не успел эльф ничего возразить или согласиться, как Артис соскользнула к нему на ковер.
   - Что ты делаешь?
   - Люблю тебя, мой господин, - прошептала девушка на ухо любимому, точно зная, какую реакцию вызовут слова.
   - Нет!
   - Да.
  Артис не давала сделать Эллиадану ни одного лишнего движения, она пыталась, как некогда на "Звезде Запада" уподобиться ему самому. Небезуспешно. Эллиадан наконец остановил ее, остановил, когда она думала, что ему понравилось.
   - Понял?
   - Я всегда знал.
   - Знаю. Только не шути так больше. Никогда, ты слышишь. Меня трясет, когда ты... ну, понимаешь.
   - Не буду. Прости, глупая вышла шутка. Только и ты не повторяй...
   - Не буду.
  Лежа на полу, они смотрели друг на друга. Конечно, шутка. Всерьез может быть только тогда, когда они действуют вместе. Только вместе.
  Эллиадан улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, так, как умел он один во всей Вселенной. И все повторялось, и все было заново, и все было хорошо, пока не дошло до главного. Повторялось видение, Артис уже не удивилась, но испугало ее возвращение в реальный мир. Было оно, возвращение это, еще омерзительнее, чем вчера, сильнее охватили душу тоска и одиночество. И показалась комната ненастоящей, и кровать иллюзорной, а все, что было живого и настоящего, ради чего стоило жить - все осталось там, за поворотом тропинки, на узких улочках, мощеных серым камнем, на скрипящих досках моста через ров. Под фиолетовым небом родного мира.
  Артис лежала, уткнувшись в подушку, сил шевельнуться не было. Точнее - не хотелось. Приходили невеселые, неприятные, тоскливые мысли, - а что, если так будет всегда. "А так будет. Обязательно будет. Наш дом стучится в сердце, наш родной мир, тот, ключ от которого мы искали. Тот, куда нам не попасть никогда". Так будет всегда, и однажды ей расхочется жить в чужом мире и не своем доме, однажды этот мир, что вокруг, "в глазах и в ушах", потускнеет окончательно и потеряет всякую привлекательность. Что будет с ними тогда - неизвестно, но ничего хорошего - это однозначно.
  Чтобы отогнать грустные мысли, Артис начала придумывать различные иные объяснения случившемуся. Придумала только одно.
   - Эллиадан, - спросила она, не глядя, - а ты, случайно, не хотел... ну... детей завести... как-нибудь... подсознательно?
  Молчание.
   - Ты меня слышишь? Эллиадан!
  Артис села, преодолевая дурноту и слабость, Эллиадан сидел, отвернувшись, и смотрел в стену.
   - Эллиадан!
   - Что? - он еле повернул голову.
   - Я спросила, не хотел ли ты зачать ребенка... как-нибудь без меня... уж что-то чересчур странно у нас получается...
   - Это я такой чересчур странный.
   - Не поняла.
   - У меня много странностей, вот и еще одна.
  Артис только рот раскрыла, не в силах издать ни звука - такого тона она от Эллиадана не то что не слыхала, а и не предполагала, что тот может так говорить. Она даже не рассердилась от удивления.
   - Я не стану другим, как бы ты не хотела - придется тебе любить меня таким...
  На щеку Эллиадана обрушилась пощечина, тот захлебнулся последними словами. Плохо подогнанная безразличия маска слетела, лицо его стало прежним, но только исполненным муки, а миг спустя он упал ничком в подушки и разрыдался.
  Ничего не понимая еще, Артис осторожно дотронулась до вздрагивающих плеч, Эллиадан помотал головой. Не успела девушка ничего сказать, как он поднялся и резко прижал ее к себе, словно хотел спрятать от кого-то. В следующий миг Артис поняла - от самого себя. Эллиадан говорил, захлебываясь и спотыкаясь, он говорил, что очень виноват и не виноват совсем. Да, он такой странный, да это из-за него им никогда, никогда не попасть в тот мир. Да, он видел тоже! Конечно, уже не одну ночь. Это из-за него, из-за него она ушла из Таннерила, потому что он такой ненормальный. Но он любит ее, любит, и ничего поделать не может. Эллиадан говорил, что с удовольствием отдал бы собственную жизнь, лишь бы она, Артис, была счастлива, что ушел бы куда глаза глядят, и не изводил бы ее своими причудами. Но он не может, потому что и она его любит. Он не может бросить ее одну и просит прощения. За все. За все, кроме любви.
  Артис пыталась заставить Эллиадана замолчать, слишком горькой была исповедь, но только сцеловывала в его глаз слезы, не замечая, что и сама плачет. Она поняла с неизбежной очевидностью - у них никогда не будет спокойной жизни, не будет дома, не будет детей, потому что рожать детей в таких условиях - преступление. Вот это и мучает Эллиадана, он не только лишился всех своих надежд, но и ее лишил. Но Артис - собиратель истории, она никогда не рассчитывала, что у нее будут дети и спокойная жизнь, она всегда любила проишествия и приключения. Эллиадан - другое дело. Он страдает от своей неординарности более кого бы то ни было, ведь он всегда мечтал о недоступном - семье, доме и детях, о тихой и мирной жизни без потрясений и треволнений. Пусть же ничего не будет - ничего, кроме их любви. Только она - для него и только он - для нее. И ничего больше. Так она и сказала Эллиадану, когда тот выговорился.
   - Да, так и будет, - ответил он. - Всегда.
   - Всегда, - повторила Артис, холодея внутри. Рядом с эльфом она как-то забыла о том, что сама смертна.
   - Ничего, - Эллиадан понял не с полуслова, но с полумысли. - У нас есть еще пятьсот лет.
  Как минимум.
  Артис кивнула, хотя поняла плохо. Может быть, Эллиадан надеется, что с ним и Артис случится после смерти то же, что с друзьями-сероголовками?
   - Я не знаю, что нас ждет, - прошептал Эллиадан, - но мы будем вместе. Вечно. Не знаю, как, но непременно будем. Просто поверь мне. Просто поверь...
  Артис кивнула, вытирая слезы. Ей не нужно было верить, она знала сама - Эллиадан говорит правду.
  
  
  
  Глава 3. Пляски на имперском паркете.
  Конгестор Верит стоял возле огромной настенной карты Перешейка, испещренной разноцветными значками, и сумрачно глядел на нее. По временам ему казалось, что карта - от окна до окна - занимает в пространстве больше места, нежели весь Перешеек от моря на западе до океана на востоке.
  Вестей не было. А то, что приходило с того дня, как обнаружили Дерево, и вестями назвать язык не поворачивался. Талор как сквозь землю провалился - вместе со всей компанией. К слову, от него того и добивались - добивались, но не ожидали. Ни один корабль не увозил из Империи ни колдуна, ни его приятелей - вот что Верит знал абсолютно точно. Хоть это хорошо, поиск в чужих государствах мог существенно осложниться.
  Иногда Вериту приходило в голову, что старается и роет землю он зря, что Данейка, если где и искать теперь, так только в чертогах Низвергнутого - ведь белоградская святыня объединилась. В Широколесье было найдено эльфийское Дерево - без единого листа ( ! ), а искомую компанию никак обнаружить не удается - это ли не аргументы в пользу того, что проблемы в виде колдуна, эльфа и прочих противоестественных личностей более не существует. Но Верит прекрасно знал себя, он знал, что означает свербение внутри и желание сомневаться в самых явных и очевидных вещах. Означало же это ни более, ни менее то, что вещи эти вовсе не являлись такими явными и очевидными, какими притворялись. Верит никогда не пытался анализировать свое чутье на неприятности - он знал, что оно есть и что оно еще ни разу не подводило его.
  Сейчас интуиция говорила не только о живой и невредимой компании, гуляющей где-то по Империи, но и о том, что череда промахов и неудач еще не завершилась. О том, что он, Верит, как и весь Орден, втянут в какую-то неведомую игру; что все сделанное, сказанное, подуманное имеет свою цель, о которой никто ничего не знает. Впервые в жизни Верит отчетливо понял, что ближайшее будущее уже расписано кем-то с точностью до буковки, а ему остается лишь следовать указанному пути.
  Легко стукнула дверь, Верит помотал головой и отер лоб. Сквозняки... Несколько секунд конгестор тупо смотрел на карту, наконец улыбнулся сам себе. "Если думы о чем-либо не приносат плодов - думай о другом". Ему есть о чем подумать, точнее сказать - о ком.
   В восточной части карты пылал алый значок, сразу приковывая к себе внимание. Верит усмехнулся шире. Кто бы мог подумать... Кто бы мог представить, что Плясун заберется в такую глушь. С другой стороны - вполне логично, ведь во всех крупных городах он уже побывал, а дважды в одном месте, согласно непонятному капризу, не появляется. Кроме того, в провинции, в глубинке ему может понравиться - люди простые, без вывертов - тем больший шок произведут там выдумки Плясуна.
  Верит вспомнил утренний разговор с Всеневором.
   - Вам не кажется, отец, что Плясун...м-м-м... несколько не в себе?, - спросил он у архистенезиса.
   - Не кажется, - ответил тот. - Я уверен. А что такое?
   - Я сомневаюсь, - сказал Верит, - имеем ли мы право так с ним обходится. Скорбный разумом...
  Всеневор усмехнулся - после светопреставления на храмовой площади архистенезису заметно получшало.
   - Да, он сумасшедший - вне сомнений. Предлагаете поставить на него знак? Клиентов у него после этого, думаю, поубавится.
   - Я бы с удовольствием, - признался Верит, - но нужно для начала увидеть Плясуна воочию, - конгестор все не мог привыкнуть к новому настроению Всеневора.
   - И сделать это нужно как можно скорее, - стал серьезным архистенезис. - Плясун может сделаться опасным по-настоящему.
   - В глуши?
   - Вот именно. Именно там. Его необходимо ликвидировать.
  - Но... Он полезен...
   - Был. Был полезен, пока плясал в крупных городах. Мы не имеем права таким образом проверять веру людей. Иначе мы окажемся ничем не лучше его - он искушает Бога, играя со смертью, а мы искушаем, играя с доверием прихожан.
   - Без него трудно будет увидеть изъяны в ... паркете.
   - Не спорю. Но мы дьявольски мало о нем знаем, разве что - его национальность и непредсказуемость. Я не могу допустить, чтобы в Старокрепи он вытворял то же самое, что и в Белограде, к примеру.
   - Хм, но вдруг удасться склонить его к сотрудничеству...
   - И не думайте, Верит. Во-первых, я не считаю, что удасться, но, если даже... Нам же хуже будет. О Плясуне я лично знаю немного, но две вещи понял, думаю, верно. Первое - Плясун - наша проблема. Его гораздо проще убить, чем изгнать из Империи, а уж вернуть в Вирессу и вовсе невозможно. За что-то он ненавидит свою родину. В определенном смысле мне даже лестно... Что?
   - Я говорю, может быть, он ненавидит, пусть глубоко в душе, свою страну за то, что она из него сделала. Ведь научиться тому, что он умеет, возможно лишь в Вирессе. И, потом - возраст... Я считаю, отец, его специально обучали, сам бы он никак не поспел.
   - Я согласен с Вами, совершенно согласен. Да, к нам он прибыл уже профессионалом. А это значит не только то, что он успешно прошел специальную подготовку,но и , если не врут источники, прошел ее в отрочестве, если не в детстве.
  Верит и Всеневор переглянулись.
   - Да, цветы в пыли растут,- тихо сказал архистенезис. - Медленно, но верно.
   - Хорошо,- кивнул конгестор только ему здесь понятным словам.
   - Неплохо, но я снова о Плясуне. Второе - все, что бы он ни делал, оборачивается против нас. Не только нынешняя его деятельность, даже если Плясун переквалифицируется в лесорубы, все равно - рубить деревья он начнет так, что нам придется объявлять это занятие ересью.
  Верит вздохнул.
   - И последнее, наконец, - кивнул архистенезис. - Плясуну вполне может наскучить теперешнее его дело, и тогда мы будем искать его вечно. Он сумасшедший, но он не дурак.
  Верит смотрел на алый треугольник над надписью Старокрепь. Да уж, Плясун не дурак, мало того - он умен, изворотлив и хитер. Иначе не гонялись бы за неуловимым вирессийцем и местные, и столичные адепты Ордена вот уже добрый десяток лет.
  Конгестор ощутил нечто вроде уважения к тому, кого они именовали Плясуном, потому как настоящего имени его не знал никто. Никто не знал, почему он меняет места пребывания чаще, чем модница - перчатки, чаще даже, чем требовала того конспирация. Десятки городов, сотни прозвищ, разврат на уровне самых дорогих борделей Алас-Амары - для крестьян и мелких торговцев, насмешки, интриги и вновь разврат - для Ордена; явное умение считать деньги и любовь к комфорту и вдруг - способность все бросить и уйти, куда глаза глядят - без монеты, едва ли не босиком... Ум - и не малый - трезвый, расчетливый и безумная жажда острых ощущений (острых в буквальном смысле, ведь не мог Плясун не знать, как теперь казнят в Империи за прелюбодеяние)... Противоречия да национальность - вот и все, что Орден знал о Плясуне наверняка. Возраст? Кто-то утверждал, что ему за сорок, а кто-то, что нет и двадцати пяти. По самым достоверным источникам - около тридцати пяти. Профессионал. Умный, рисковый, до ужаса.удачливый и до неприличия расчетливый. Да - Всеневор прав. Да - стоит прекратить проверку качества паркета столь буйными плясками. Да - береженого Бог бережет. Да - для Ордена. Нет - для Плясуна.
  Дверь скрипнула. Сквозняки... За спиной Верита послышались шаги, конгестор обернулся.
   - А-а-а, ты... Кстати.
  Человек в плаще, с надвинутым на глаза капюшоном, поклонился.
  Верита осенило. Он миг молчал, затем воодушевленно заявил:
   - Отправишься в Старокрепь.
   - Куда?!
   - Да-да, в Старокрепь, - конгестор, не оборачиваясь, ткнул пальцем в алый значок. - Плясун объявился.
   - Тот самый?
   - Он один. И, вполне возможно, в тех краях окажется уже знакомая нам компания.
   - Я помню. Я уже скоро параноиком стану - в каждом встречном вирессийце я вижу Плясуна, а в каждом человеке в черном - колдуна.
   - Тебе не мешает взглянуть в зеркало.
   - Очень смешно, Святой Отец. Только мне скоро придется красить волосы - поседею.
   - Это я уже поседел, слушая ваши вирши. За что мы вам платим? Такое и я могу сочинить.
   - Не исключаю, - фыркнул человек в плаще, - но исполнить - вряд ли.
   - Хорошо, не будем об этом. Итак, я даю десять лошадей и ...
   - Девять лошадей.
   - Ага, проблемы с ... этим, как его... новеньким?
   - Нет. То есть проблемы, да, но они уже не наши. Ваши.
   - Спасибо.
   - Всегда пожалуйста.
   - И где же он, все еще здесь?
   - Да. Собирается не то в Фардон, не то в Эльрон.
   - Хороший разброс. И что же мне с ним делать? Обряд?
   - А вот уж не знаю, Святой Отец. Это ваше дело - определять степень и цену греховности, я здесь не при чем.
   - И тебя не интересует...
   - Что станет с Историком? Нет.
   - Хм...
   - Не хмурьтесь, Святой Отец. Вы знаете, что я циник, за это Вы меня и выбрали. Чувствительный человек на моем месте давно бы повесился.
  Верит промолчал. Его теперешний собеседник никогда не нравился ему, конгестор всякий раз, давая поручения, чувствовал свою вину и испытывал страх не разглядеть грани, отделяющей ответственного служителя Бога от гордеца, возомнившего о себе и прущего к цели напролом, не стесняясь никаких средств.
   - Раздумываете, не сжечь ли меня?
   - Если честно - да. Иногда ты кажешься большим грешником, чем те, кого ты предаешь.
   - Наверное, так и есть. Рыбу ловят на червя, а...
   - Ты недалеко от червя ушел, - отрезал Верит. - Задача ясна?
   - Нет, - ехидно ответил "червь". - Как насчет прежней компании?
   - Без изменений. Все то же, но в Старокрепи.
   - Отец, Вы думаете...
   - Тебя не касается, что я думаю, - грубо ответил Верит. Собеседник ему уже очень надоел. - Иди. Лошади будут к шести у таверны. И подумай о том, что я тебе сказал. Иди.
  
  Темный удобно расположился у стойки в общей зале. Старокрепь - неплохой в общем город. Недурной трактир, вполне приличное пиво... Сносные комнаты.., особенно после двух суток непрерывной езды верхом.
  Клермон оказался крайне выгодным знакомым, - и отдохнули, и замаскироваться успели, да еще деньги, лошади, одежда... Подумав о маскировке, Темный усмехнулся в кружку - Эллиадану вновь сомнительным образом повезло. По-настоящему же ему повезло тогда, когда Артис не рискнула ему волосы сразу, все целиком. Неизвестно на что же был был похож тогда эльф и куда бы он пошел, пестрый такой. Кто бы мог подумать, что эльфы седеют... На волосы Артис краска легла идеально, Клермон в дополнение к басме раздобыл для девушки пресловутый мужской костюм, так что с нею проблем не возникало. Артис, одетая прежде по-женски вызывала куда больше вопросов. А вот эльф... Да, ну и вид у него теперь...
   - Привет, люди добрые! - раздалось сзади. Смех, выкрики...
  Темный резко обернулся. В дверях трактира, освещенный коптящими лампами, торчал высокий парень с лихо заломленным беретом на рыжих космах.
   - Ох, ты.., - только и сказал трактирщик, лихорадочно вытирая передником руки.
  "Только этих здесь не хватало". Темному совсем не хотелось, чтобы виртаны вспомнили его, он-то со времени стояния в мелонской очереди не изменился ничуть.
  Вслед за рыжим ввалилась ватага пестрых вопящих парней, того, который разговаривал тогда с волшебником среди них не было. Да и вряд ли его помнят, сам-то он этого рыжего, к примеру, впервые видит.
   - Хэй, хозяин, любезный - пива! Лучшего!
  Звякнули монеты.
   - Это - лучшее?
   - У меня все пиво хорошее.
   - Хо-ро-ше-е? А нам надо лучшего! Ясно, дядя?
   - У меня все пиво - лучшее, - заупрямился трактирщик. - Пейте.
   - Неплохо...
   - А ничего себе пивко!..
   - М-да, неплохое. Но не лучшее. Я пивал и получше.
   - А я слыхал песни получше ваших, - не смутился трактирщик.
  Виртаны захохотали.
   - Ну, тогда мы квиты. Я вижу, ты веселый человек, дядя.
   - Ага. Особенно люблю посмеяться по утрам, когда плату за постой беру.
   - Да ты молодец, не всякий смеется недостаче. Бывает, что и ругаются.
   - Я - человек мирный, зачем мне ругаться. Собаки у меня шустрые, сторожа сметливые - чего мне ругаться. По три квадратных с каждого, вот и все, что мне нужно.
  От хохота содрогнулись стены.
   - А по три империала не хочешь?!
   - Хочу. Да вот не дает никто.
   - Дают, дядя... ну, таким, как ты - жены. А мы платим. Одна квадратная.
   - И ночуйте в будке у Лютого, он пес в общем-то гостеприимный.., блохи разве что...
   - Спорим, комнаты у тебя - те же будки, блох разве что побольше. И одной квадратной много.
   - Две с половиной, дармоеды.
   - Мы! - заорали виртаны хором. - Мы дармоеды?! Дядя, даром у нас в Империи даже нищие не живут.
   - То - нищие, а то - юродивые.
   - И ты, еретик, еще плату с нас требуешь! Вижу, вижу, - истошно завопил ражий, тыча пальцем в трактирщика, - огонь, много огня..! Низвергнутый с поварешкой! Суп - наваристый, жирный - из тех, кто ближних своих обирал, кто последнюю монету вытягивал! Соли, лучку! Трактирщик в собственном бульоне!..
  Хозяин схватился за сердце, затем послал рыжего и его ватагу (далеко и навсегда), а после расхохотался.
   - А-а, ну вас, берите даром. Две квадратные. И две комнаты на всех.
   - Дя-дя! Мы вам споем.
   - Десять квадратных! Не смейте распугивать людей!
   - Людей - ни за что, - пообещал встрепанный виртан, грохая пустую кружку на стойку. - Еще! Мы распугиваем только всякую нечисть. Демонов, вампиров, эльфов...
  Трактирщик сотворил Знак.
   - Есть тут у тебя эльфы, а? Демоны? Призраки? Девки голые по ночам не мерещатся?
   - Что петь станете?, - деловито осведомился трактирщик.
   - А чего хочется. Эй, люди, чего вам спеть?!
   - Пойте чего хотите, только Орден не трогайте, - прошептал хозяин, наклонясь к рыжему.
  Из залы полетели редкие заказы.
   - Сейчас, выпьем и споем, - пообещал третий виртан. - Есть у нас одна песнь - про любовь, вы еще не слышали.
  Темный смотрел в кружку, хотя пиво в ней давно закончилось. Артис где-то гуляла, за нее Темный не беспокоился, себя девушка не выдаст, а по внешности и мать родная не поймет, что перед нею не парень. Эллиадан наверху...
   - Темный!
  Волшебник вздрогнул - Эллиадан стоял рядом.
   - Пива? - опомнился трактирщик.
   - Нет, - покачал головой эльф.
   - Да, - сказал волшебник. Он подвинулся, Эллиадан поместился рядом - свободных мест больше не оставалось. Эльф мельком, но очень пристально глянул на виртанов. Рыжий предводитель скользнул по Эллиадану удивленным взглядом и тактично отвернулся.
   - Где наш... третий? - шепотом спросил Эллиадан Темного.
   - Гуляет.
   -Угу, - эльф смотрел на стойку.
  Рядом громко беседовали.
   - А что, дядя, невесты у вас есть?
   - Кто и на кошке женится.
   - Дядя, брось, тебя спрашивают серьезно.
   - Есть, как не быть. У нас такой же город, как и везде. А вы что, женихи?
   - Сваты! - захохотали виртаны.
   - А... ну, сваты - это дело святое. Где ж невесты у нас...
   - Лучшие, дядя!
   - Худших нету. Вот у Рыбника, что ли...
  Компания виртанв переглянулась. - А где искать вашего Рыбника?
  Трактирщик самодовольно усмехнулся.
   - Пойдете прямо, потом - налево, потом еще левей - там будет стена из камней. Вы лбом об нее - бум! - будет вам невест аж цельный табун.
  От хохота с потолка посыпалась сажа в перемешку с побелкой. Темный глянул на Эллиадана - тот все смотрел в одну точку на стойке, словно окаменел.
   - Пива! - громко сказал волшебник. - Два раза.
   - Ты, дядя, отчего скучный такой? - сказали Темному в ухо.
   - Кобель дворовый тебе дядя, - миролюбиво заметил волшебник. - Устал с дороги.
  Он смахнул берет виртана, который тот повесил мало не на его кружку.
   - Вроде я тебя где-то...
  Темный выругался про себя.
   - Да и я тебя где-то встречал. Мало вас по свету носит.., да и я дома не сижу.
  О стойку грохнулись кружки, пиво подпрыгнуло и слегка сплеснулось.
   - Это ты мне? - виртан потянулся к пиву.
   - Это я себе, - волшебник отхлебнул, хотя уже и не хотелось.
   - Угостил бы...
   - Ты ж не девка, угощать тебя... Я, что, так похож на зажиточного купца? А, впрочем, - Темный понял, что пиво в нем уже не помещается, - пей, если не брезгуешь.
  Виртан не побрезговал. К удивлению Темного, даже Эллиадан взял кружку. Отпил и поморщился.
   - Да, пиво у него, - виртан кивнул на трактирщика, - не очень-то.., - он с любопытством глядел на эльфа. Эллиадан усмехнулся, но ничего не сказал. Из-под шляпы выглядывала темная прядь - единственная, выкрасившаяся как следует, да и то, потому что была на самом деле седой.
   - Думаешь, где меня эдак угораздило? - голос Эллиадана звучал на октаву ниже, чем обычно - эльфу пришлось потренироваться, прежде чем он смог так говорить.
  Виртан отхлебнул пива и кивнул. Эллиадан пожал плечами.
   - Хочешь добрый совет? Ни-ког-да не ходи по лестницам, пока как следует не протрезвишься. Особенно, по ночам.
  Виртан вытаращил глаза.
   - Это ты с лестницы так навернулся... Может, мне вовсе не пить?
   - Не пей, - согласился Темный. - Тем более, что пиво - мое.
   - Ох и жмот же ты, дядя.
  Эллиадан вновь замолчал. Виртан еще что-то вещал о грехе жадности и скопидомства; рыжий главарь болтал с трактирщиком; гудели голоса, кто-то хохотал; звенькали струны...
  Темный по наитию обернулся и в чаду еле разглядел в трех шагах от себя Артис. Та, не рискуя подходить (а была на ней курточка с какими-то шнурками, невиданные штаны и берет на одно ухо - ну виртан виртаном), поманила его рукой. Темный пихнул Эллиадана в бок.
   - Знаю, - шепнул тот волшебнику в ухо. - Идите, будет рисковать... А я еще посижу, послушаю...
  Темный неуклюже выбрался из-за стойки, его качнуло. "Вот демон!" Копаясь в кармане, он кивнул на лестницу - Артис поняла. Звякнули монеты о стойку, Эллиадан поймал их, не дал разлететься.
   - Пока, дядя! Смотри, осторожнее с лестницей, - напутствовал его виртан.
  Спотыкающийся Темный поднимался по ступенькам.
   - Ты с какой стати так набрался? - спросила Артис.
  Темный не ответил. Он смотрел шляпу, скрывающую блестящие серебристые волосы и остроконечные уши, на повязку через правый глаз (делать эльфа слепым совершенно они не решились), на невидимый сверху, но - Темный знал - реалистично нарисованный шрам у внешнего уголка левого глаза... Эллиадан вернется поздно, может быть, только утром, но его нужно будет дождаться. Обязательно. Им о многом предстоит поговорить.
  А поздним утром в трактир прибыли служители Ордена. Темный, украдкой зевая и тыча ложкой в похлебку, наблюдал, как завтракают (или уже обедают) за соседним столиком пятеро в черных рясах. Ни на кого не обращали специального внимания, перекидывались короткими фразами.
  Дверь отворилась - по ступенькам едва ли не кубарем скатился какой-то человек.
   - Указ видели! - завопил он, еле удерживаясь на ногах. - Ох.., - он запнулся, увидев орденцев. - Братья, это правда - лист на столбе? Правда?
   - Да, правда, - ответил один, поправляя капюшон.
   - А как же... Если надо мне?..
   - Написано же...
   - Я читать не могу, - почти с гордостью заметил человек. - Прочли мне - и я пришел узнать, правду ли...
   - Понятно. Добрый человек, - поднялся служитель Ордена, - ты слышал о собрании в Храме?
   - Приходи. Во время вечерней проповеди все объяснят. И не волнуйся, ни одного достойного человека этот указ не касается.
   - Ага, благодарствую, - мужчина неуклюже поклонился, повернулся, нашел лестницу и выбрался наружу.
  Друзья переглянулись. Кое-как доев, они вышли во двор. На столбе для объявлений (грамотные в городе все же имелись) висел, трепыхаясь на ветру, белый лист.
  "... ни один житель Старокрепи, равно как и вновь прибывший из мирян, не может покинуть пределов города без особого на то позволения...".
  Темный поднял глаза на спутников: Эллиадан был серьезен, Артис саркастически усмехалась. Последние три дня Темному казалось, что они поссорились. Не его это, в конце концов, дело. "Вот и влипли."
  В молчании они вернулись на постоялый двор и поднялись к себе. Братья даже не взглянули в их сторону.
  Первым не выдержал Эллиадан.
   - Пойдем, прогуляемся, - тихо сказал он. - Не могу больше.
  В молчании друзья собрались - так, будто не собирались возвращаться, в молчании пошли по кривым улочкам, выложенным досками. Поклонились небольшому храму, поглазели на необычные резные разноцветные наличники в старой части города, посидели в каком-то кабаке... Темный не знал, отчего город так называется - Старокрепь. Никаких укреплений, ни новых, ни старых в городе не существовало, только стена, которая, плюнь - и развалится. Затем он начал гадать, куда пропали виртаны. Пестрой не было ни на храмовой площади, ни на рынке, ни в жалком подобии парка (печальные деревья да кучка нераспустившихся цветов). Артис грустно улыбнулась при виде такого убожества.
  Уже спускались невидимые летние сумерки (еще не смеркалось, а лишь попрохладнее стало), а они все гуляли. Улочки, закоулочки... Чей-то взгляд уперся в спину. Темный резко обернулся - никого, лишь узкий переулок да крыши домов, почти сходящиеся вверху.
   - Не оборачивайся, это Орден, - шепнул еле слышно Эллиадан.
  Волшебник нервно облизнулся, и спина покрылась потом. Второй раз... Нет уж, спасибо! Он оглядел товарищей - лучше всех держалась Артис - может быть, потому что одна из троих не представляла себе Ордена изнутри.
  Друзья кружили по городу, пока перед ними не выросла стена непонятного предназначения. Не стена даже - кусок, обломок древней кладки. Может быть поэтому - Старокрепь? Улица заворачивала, кладка оставалась слева. Наблюдатели по-прежнему вели себя предусмотрительно и на глаза не показывались. Эллиадан вдруг вернулся на шаг и начал ощупывать стену.
   - Что?
   - Не знаю.
   - Думаешь, не настоящая?
   - Нет, настоящая, каменная, - пробормотал Эллиадан, ведя ладонями по серям камням.
   - А звук? - Темный постучал костяшками пальцев по кладке - ободрал руку. Сплюнув, он в сердцах ударил носком ботинка в камень. Звук как звук...
  Эллидан отскочил от стены - она поддалась под его легкими касаниями. Звук как звук, да вот стена - не стена. Дверь. Бесшумно повернувшаяся часть кладки (как, ведь петель нет?!) обнажила темное нутро, дохнуло прохладой. Друзья, не переглядываясь, не говоря ни слова, разом шагнули в открывшийся проем.
  Темный споткнулся о какую-то приступку, ушиб лодыжку и едва не упал. Стена, разворачиваясь, вставала на место. Волшебник осторожно поболтал ногой, приступки больше не существовало. Кладка сошлась, и обрушилась темнота. Троица сояла, не в силах двинуться с места. Воздух был прохладнее, чем снаружи, но не сырой, не затхлый, вполне надземный воздух. Волшебнику почудились какие-то звуки - стук ли, шорох ли - он вздрогнул.
   - Слышишь?
   - Слышу, - тихо ответил Эллиадан. - Далеко, не совсем понятно, но опасности нет. Идем.
   - Куда?
   - Налево. Справа - тупик. Ступеней нет, идите смело.
  - Ты что, видишь в темноте?
   - Нет, слышу.
   - Тебя нормально спрашивают.
   - А я и говорю нормально, - удивился Эллиадан. - Слышу.
   - И где мы? - поинтересовалась Артис через два шага.
   - Я еще не уверен, - послышался голос эльфа.
  Темный вспомнил дурацкий стишок трактирщика. "Стена из камней.., лбом - бум.., невест табун.." Невест табун!
   - А я уверен, - заявил он.
   - Ну и.., - поторопила его Артис.
   - Деньги у вас есть? Без денег здесь делать нечего.
   - Мне и с деньгами здесь делать нечего, - возразил эльф.
   - Тебе - конечно.
   - Вы будете говорить нормально?! Где мы?!
   - Не кричи. Это исторический момент, - усмехнулся Темный. - Дом наслаждения, иначе говоря, твой первый имперский бардак, приветствует тебя.
  
   - Тьфу, пропасть! - Темный остановился. - Мы здесь уже были.
   - Да, - согласился Эллиадан.
   - Мило, - хихикнула Артис. - Заблудились.
  Полутемный коридор с факелами по стенам плавно уходил вправо - они и в самом деле были в этом месте. И дернул же их демон свернуть тогда! Чтоб этим виртанам пусто было, шляются везде, добрых людей с пути сбивают.
   - Там не было никаких ответвлений, точно?
   - Ты же сам видел - не было, прямой коридор, - Эллиадан прислушался. - Музыка...
   - Где?
   - Там, наверху.
  Темный глупо глянул на потолок, ничего кроме копоти не углядев.
   - Пройдем еще раз, я послушаю внимательнее.
  Они медленно и осторожно двинулись. Темный вел ладонью по стене, надеясь, что та отъедет, подобно наружней.
   - Не шурши, - попросил Эллиадан. Он едва не прижимался ухом к стене. Наконец эльф остановился и подозрительно оглядел гладкие плитки.
   - Темный, у тебя ботинки тяжелые, попробуй. Я что-то слышу там, - эльф постучал по стене.
  Панели тут же разъехались. Видимо, здесь все входы и выходы нужно было знать заранее.
   - Вы идете? - Артис, не колеблясь ни мгновения, шагнула в проем.
   - Интересно, сколько клиентов обрели в этом лабиринте вечный покой? Так можно бродить вечно, и так никуда и не добрести.
   - Но ведь здорово придумано, - восхищенно глядя на закрывающиеся панели, имитирующие стену. - Это магия или какой-нибудь механизм?
   - Механизм, - ответил Эллиадан. - Все это - вирессийские выдумки.
   - Молодцы.
   - Ага, - кивнул Темный. - Умницы. Куда теперь? - он повернулся, прислушиваясь.
  Откуда-то доносился шум - обрывки сложной мелодии с южными нотками, хлопки, нестройные вопли. Темный не ожидал такого здесь. Он хорошо помнил свою молодость - бардак в те времена бардаком и был: темный подвал, пиво, вино, пьяные матросы, полуголые девки... Грязь, слипшиеся волосы, гнилые зубы.., не говоря уже о более серьезных проблемах, возникающих спустя некоторое время после общения с подобными дамами. Нужно было совсем ополоуметь от желания или вконец упиться, чтобы... Затем стали ходить слухи о таких домах, где девки были красивыми - не полуголыми, не раскрашенными наподобие дикарей с Островов,- а привлекательными, милыми, угодливыми. Якобы, они умели петь, танцевать и прочее... Могли поговорить не только о
  тех позах, которые ты предпочитаешь, хотя, опять же по слухам, знали такие позы и такие способы, что... Что легче рай описать, нежели получаемые ощущения. Темный не верил - подобные бордели существовали, и в немалом количестве, и вполне легально, в Вирессе, но у них, в Империи легче ухо на лбу отрастить, чем открыть такое заведение. А еще спустя какое-то время пошли сплетни, что появился в Империи демон - инкуб, демон разврата, помогающий нечестивцам в создании подобных мест. Мест, где можно было, не изменяя напрямую супруге (за это - смерть), получить удовольствие. Мест, где можно было наслаждаться как угодно, с кем угодно и кому угодно, даже и женщинам. Похоже в одно из таких веселых мест они и попали. "Что ж, познакомимся с демоном."
  Продвигаясь на шум, друзья оглядавались и прислушивались - не нарваться бы вновь на виртанов, но уткнулись в глухую стену, из-за которой еще явственнее доносились крики "Еще! Еще!", музыка и сладострастные вздохи.
   - Может быть, мы туда не пойдем? - осторожно спросила Артис.
   - Там, по сути, ничего страшного.., - пояснил эльф, - подготовка, если можно так сказать. Мы не помешаем.
   - Да, мы точно не помешаем, - выговорил через десять минут непрерывного пинания стены Темный.
  Они начали методично выстукивать каждую плитку - ничего не происходило. Артис хихикала, глядя на мужчин. Наконец под рукой Темного щелкнуло, плитка поддалась - волшебник поднялся с колен и отряхнулся.
  Артис рассмеялась - плитка отошла от стены, повернулась кругом и встала на место. На полу осталось лежать что-то черное и бесформенное.
   - Что за шутки?
  Девушка подняла и расправила предмет - он оказался бархатной полумаской.
   - Тьфу, подлецы.
   - Нет, очень предусмотрительно, - улыбнулась Артис. - Не желаете примерить?
   - Благодарствую. Ее неизвестно, кто носил, может - заразный.
  Эллиадан молча пощупал ткань.
   - Нет, чистая. Очень новая и чистая.
   - Я же говорила, умный человек здесь поработал. Ну какой смысл подсовывать клиентам заразные маски? Наоборот, посетителей нужно оберегать, иначе и ходить сюда будет некому.
   - Идем, - вздохнул Эллиадан. - Здесь нет выхода.
  Друзья вернулись в прежний коридор, полутемный и тихий. Может быть, они пропустили какие-то скрытые выходы?
   - Спросить бы у кого-нибудь, - размечтался Темный.
   - Ну, у меня можешь спросить, - хмыкнула Артис.
   - Тише, - Эллиадан внезапно резко остановился и прижался к стене. Затем быстро мотнул головой в сторону поворота. "Сюда идут!"
  Темный на цыпочках миновал поворот и прислонился к стене. Эллиадан наклонился, чтобы не попадать в свет факелов, и выглянул из-за поворота.
  "Вот у него и спросим.".
  Темный прислушался, - негромкие, почти неслышные веселые шаги, сопровождаемые легким перезвоном и шорохом, приближались.
  "Да. Я уверен. Это хороший человек, у него можно спросить" - вынес мысленный вердикт Эллиадан и выпрямился.
  Шаги немедленно стихли. Эллиадан сделал знак следовать за ним и шагнул из-за поворота. Посреди коридора волшебник увидел человека в черной хламиде и лампадкой на цепочке в правой руке. "Один. Это хорошо. Очень вовремя." Темный уже понял, что перед ними не клиент, а, так сказать, местный работник. Эллиадан вежливо поклонился.
   - Извините, что...так неожиданно появились. Мы не хотели Вас пугать, но... у нас несколько щекотливые обстоятельства. Мы заблудились.
  Человек поднял лампадку выше, чтобы видеть лицо говорящего и осветил свое. Темный вытаращил глаза.
  "Хороший человек... Спятил он, что ли?"
  Даже, если отвлечься от места и характера работы, малопригодных для хороших людей, и откровенно насмешливой улыбки, физиономия местного обитателя не внушала волшебнику никакого доверия. Нос с горбинкой, смуглая кожа и белые сахарные ровные зубы - ну можно ли доверять вирессийцу!
   - Начнем с вопросов, - возразил вирессиец, сияя зубами. - Если даже не принимать во внимание вашего странного поведения в коридоре, даже если допустить, что искомое вами существует, и я знаю, где - по каким веским причинам я укажу вам место?
  Говорил он в привычной уже имперцам скверной южной манере и с характернейшим пришептывающим акцентом. За акцент этот да за флаг, не считая, разумеется, нрава, вирессийцев и называли змеями.
   - Вы садитесь, господа, не стесняйтесь. Берите пример с молодого человека. Если вы так и будете стоя молчать, наш разговор затянется на неопределенное время.
  Темный вздохнул и сел в кресло. Комната была округлых очертаний, без окон и блистала роскошью. Золото, дорогое дерево, редчайшие ткани и тонкий одурманивающий аромат от ламп в виде птиц, развешанных по стенам. Шкатулка черненого серебра на столе, вино, фрукты, кальян в углу...
   - Нравится? - вирессиец насмешливо разглядывал Темного. - И, заметьте, ни одной подделки. Шелк, золото, - он обвел комнату рукой, - ну и прочее - все из первых рук. Я не хвастаю, я к тому, что деньги мне предлагать бессмысленно.
   - Нам и в голову не приходило подобное, - заметил Эллиадан. Он так и стоял у замаскированной двери, опираясь на "косяк".
   - Ну, хорошо, я вас слушаю, - вирессиец улыбнулся и дернул завязки своей хламиды. - Вы позволите?
  Хламида легла, небрежно брошенная, на спинку кресла. Темный еле сдержался, чтобы не сплюнуть демонстративно на пушистый мыгкий роскошный ковер. Вирессиец уселся в кресле как раз напротив волшбника, закинув ногу на ногу. На нем был невообразимый наряд: типично вирессийские широкие, стянутые у щиколоток штаны и схожих очертаний рубаха, - но на этом сходство и обрывалось. Наряд был сплошным, штаны от рубахи не отделялись, а, самое главное, он был почти совсем прозрачным. На невидимый легчайший шелк были нашиты узкие разноцветные ленточки - только они и были доступны глазу. Вместо манжет на щиколотках и запястьях - тончайшие многорядные браслеты - они и позванивали при каждом движении вирессийца.
  А тот и мига спокойно не умел посидеть. То качал ногой, обутой, можно сказать, лишь в одну подошву от ботинка, то вертелся, то разглядывал свою комнату, словно впервые ее видел.
   - Ты бы оделся, - тихо попросил Эллиадан.
   - Зачем? Я дома.
   - Хорошо. Раз ты дома, говори, как привык, не притворяйся.
  Вирессиец хихикнул.
   - У меня очень хороший слух, - пояснил Эллиадан, - я слышу, когда речь неестественна. Кроме того, я слышу ложь. Голос говорящего неправду меняется, для других незаметно, но я - слышу. Это частично отвечает на вопрос, правда?
  Вирессиец с интересом оглядел Эллиадана с головы до пят.
   - Неплохо, - сказал он наконец. - Спасибо. Я буду работать над самоконтролем.
  Темный подскочил. Теперь их собеседник говорил без малейшего намека на какой-либо акцент. Чистый, идеальный имперский.
   - А на счет того, почему ты скажешь... Наверное, потому что захочешь помочь.
  Вирессиец расхохотался.
   - Нет, невероятно! - даже интонации его изменились. - Я захочу помочь! Почему?
   - Не знаю наверняка, на ты хороший человек...
  Вирессиец помотал головой.
   - А ты - сумасшедший человек. Впервые слышу подобный бред.
   - Возможно, - кивнул Эллиадан. - Не стану скрывать - мы в затруднительном положении. Нам нельзя отсюда выйти ни на улице Цветочниц, ни в переулке Рыбника.
   - Вера не позволяет?
   - Почти. Ордену известны эти места.
   - В самом деле?
   - Да.
   - Ага... Ну, что ж, стало быть, крах Ордена не за горами. Либо отцы и братья болтают о своих планах на всех перекрестках, либо, что еще хуже для них - принимают в Орден тебе подобных. В любом случае, им конец. Так отпразднуем! - вирессиец вскочил. - Вина?
  Эллиадан помотал головой.
   - Нет-нет! Ничего не говори! Я сейчас, - вирессиец исчез за ширмой, которую Темный до сих пор полагал картиной, изибражающей рассвет и цветущие дерева.
   - Ты с ума сошел? - поинтересовался волшебник у эльфа.
   - Нет. Он и впрямь неплохой человек.
   - Конечно. Хороший, просто замечательный. Не беда, что циник, распутник, хам и наглец. Главное - хороший. А ты, "молодой человек", о чем думаешь?
   - Вот именно - думаю, поэтому - не приставай. Я еще не знаю...
   - А я знаю. Пойдем отсюда подобру - поздорову, пока эта змея нас с потрохами не заложила.
   - Э-э-э.., вы, гости дорогие, куда? - упомянутая "змея" выскочила из-за ширмы с подносом, уставленным чашками, блюдцами и прочими приборами. - И не думайте даже. Господин-у-двери, присоединяйтесь. Это не вино, это значительно лучше.
  Вирессиец с фокусной ловкостью расставил миниатюрные чашечки и блюдца из розоватого полупрозрачного фарфора и разлил по ним странную, коричневото-зеленую неприятную на вид жидкость из чайника с высоким загнутым носиком. Пахла жидкость изумительно - чем-то теплым, вкусным, сладким с легкой горчинкой.
   - Вот, теперь и послушать можно, - вирессиец бухнулся с чашкой в кресло, умудрившись не расплескать свой пахучий напиток. - Говорите.
  Эллиадан хмыкнул, осторожно взял чашечку и вдохнул аромат. Темный будто только что заметил, - пальцы на правой руке эльфа лишь слегка утратили подвижность, но срослись, совершенно срослись.
   - Что говорить? Я уже все сказал. Нас ищет Орден и, кроме того, сегодня устраивается облава на посетителей этого заведения. Орден далек от краха, просто у меня хороший слух. Решай.
  Вирессиец щелкнул замком шкатулки и достал на белый свет плоскую серебряную коробочку.
   - Что именно решать?
  В коробочке рядком помещались никогда не виданные Темным тонкие коричневые палочки. Вирессиец выбрал одну.
   - Решай, показать нам выход или сдать с рук на руки Ордену, - не выдержала Артис. - Я подскажу, - в первом случае тебе будет всего лишь наша признательность, а во втором - немалая скидка при расчете с Орденом.
  Вирессиец ничего не ответил, он переводил взгляд с Артис через Эллиадана к Темному и обратно. Коричневую палочку он задумчиво вертел в пальцах.
   - Выход отсюда вам ничего не даст, - сказал он наконец. - Городские ворота закрыты.
  От свечи один конец палочки задымился, другой вирессиец взял в зубы.
   - Знаем.
   - Ага... Так.., - по губам промелькнула хитрая улыбка. - Сделаю я вам предложение.
  Вирессиец затянулся и выпустил клуб сладкого дыма. Кальян Темный видел прежде, но о таком приспособлении даже не слышал.
   - Какое?
   - Хотел - руки и сердца, но еще не время. Наша взаимная привязанность и бесконечная любовь еще впереди. Я показываю вам выход не только отсюда, но и из города, а вы берете меня с собой.
   - Да.
   - Нет, - одновременно сказали Эллиадан и Темный.
  Вирессиец весело засмеялся. Пепел посыпался на скатерть.
   - Какое единодушие! В точности как у головы монаха и того, что у монаха между ног.
   - Нет, - покачал головой Эллиадан. - Не того, что ниже пояса, а того, что в сердце.
   - Ну, если учесть, что в сердце - кружка крови, в голове - серая слякоть, а в известном месте - и вовсе полнейшее безобразие, то, я полагаю, решающее слово останется за барышней. Или вы думали, я не пойму? Нравлюсь я Вам, сударыня? - вирессиец оббил пепельный хвост на палочке о край блюдца.
   - Не знаю еще, - Артис мельком взглянула на привставшего вирессийца.
  Темный решил попробовать все же остывщую почти жидкость.
  Артис раздумчиво сказала:
   - Если ты не предатель, то будешь очень полезен. Если же... наоборот, ты в любом случае предупредишь Орден. Да.
   - Мать твою! Дрянь! - Темный выплюнул бурую жидкость обратно в чашку и частично на скатерть. Насколько не совпадали желания души и тела монаха, настолько же рознились запах и вкус напитка.
   - Это, я надеюсь, не про меня? - спросила Артис.
   - Нет, это про меня, - ответил вирессиец.
   - Или обо мне, добавил Эллиадан.
   - Это про меня! - рявкнул Темный. - Дернул меня демон связаться с психами. И пейте это дерьмо сами.
   - Эх, если б ты знал, сколько это стоит... Дерьмо может сравниться в цене, только если приучишься ходить золотыми слитками.
   - Где ты это взял? - спросил Эллиадан.
   - Взять это можно лишь в одном месте.
   - Точно, - фыркнул Темный. - На чем сидишь.
   - Как вы с ним живете? Это же не человек, это еж какой-то двуногий. А травка эта, или, погодите, кусты, растут только в эльфийском лесу. Забыл, как называются, что-то с жизнью связанное.
   - Может быть, - кивнул Эллиадан. - Итак, мы решили.
   - Отлично! - подскочил вирессиец. - Идемте, - картина с рассветом отъехала в сторону, но вправо, в не влево, как недавно. - Идемте.
  Темный шагнул, по инерции все глядя на полотно и чуть не упал. С той точки, откуда он смотрел сейчас, вместо розовых облаков, цветов, воды и веток виделась шикарная обнаженная блондинка, изогнувшаяся в объятиях... гигинтского золотого змея.
  "Отличная аллегория, - со злостью подумал волшебник, отворачиваясь от неприличной сцены, - змеи трахнутые, поимели-таки нас".
  Немаленькую комнату наполовину занимало огромное неимоверное ложе. Неимоверное не столько размерами, сколько формой. Нет, это была не кровать, а что - один Низвергнутый знает. Более всего поверхность ложа напоминала всхолмленную равнину: ямы, ухабины, пологости, вершины, пригорки.
   - Нет, - ухмыльнулся вирессиец, - спать на ней, конечно, невозможно.
   - Ты в этом и пойдешь? - спросил Эллиадан.
   - Нет. В смысле, я сегодня с вами не пойду, у меня абсолютно неотложное дело. Кстати от успешного завершения которого зависит, приблизится ли крах Ордена.
   - Где встретимся?
   - На храмовой площади. Завтра, в полдень.
  Вирессией что-то творил со своей неординарной кроватью, ползая по ней. Темный отвернулся.
   - Почему бы сразу не внутри?
   - Можно и внутри, только без меня. Мне в Храм можно лишь в качестве наглядного пособия по выявлению грешников.
  Кровать начала сама по себе поворачиваться, а затем отъехала в сторону и поднялась. Вирессиец спрыгнул на пол, оттащил ковер из-под нависших ножек и топнул по паркету. Что-то щелкнуло, пласт штучного паркета поднялся, повернулся, и раскрылась пасть подвала. Вирессией еаклонился над отверстием, что-то будто оторвал, зашуршало.
   - Веревочная лестница, - пояснил он, выпрямляясь.
   - Спасибо, - ответил Эллиадан.
   - Странные вы, - фыркнул вирессиец. - Вы первые, - он споткнулся, - кто не поинтересовался моим именем.
   - Зачем? Мы не можем пока назвать имен наших, стало быть, и твое знать рано.
   - Да, на месте Ордена я бы тоже вас искал. Очень уж вы странные.
   - Ты не лучше.
   - Знаю, но я - это я. Можно вас поторопить, у меня скоро встреча. В коридоре не заблдитесь, он прямой. Огонь там найдете.
   - Исчезаем, - Эллиадан нащупал ногой первую ступень веревочной лестницы. - До свидания, до завтра... кто?
   - Ладно, демоны с вами. Фертис.
  
  Фертис торопился - не метался беспорядочно и бестолково, а попросту ускорил свои действия. Прежде всего он привел в порядок спальню, как отчего-то называли эту комнату все, удостоившиеся чести и накопившие денег для посещения сего помещения. На сомом деле в комнате никто и никогда не спал. Фертис сказал сущую правду, спать на подобной кровати невозможно.
  Ложе встало на исконное место, ковер ручной работы закрыл тайное отверстие в полу. Фертис сдернул с кровати шикарное шитое золотом покрывало и, подумав, комком забросил его в угол. Одну подушку он водрузил на стол, другую швырнул в холодный камин, остальные раскидал по полу.
  Оглядев результаты, он перешел в гостиную. Прежде всего Фертис добавил во все светильники и свечи по нескольку капель жидкости из молочно-белого флакона, извлеченного из шкатулки. Полюбовался на натюрморт из чашек и составил их на поднос. Из незаметной ниши появились бокалы - высокие, на тонких кружевных ножках, отбрасывающие радужные блики и дробящие свет не хуже бриллантов. На дно одного Фертис капнул три капли того же зелья, что и в лампады. Щелкнул замок, шкатулка исчезла, на столе осталься лишь портсигар. Фертис вновь закурил, сел в кресло напротив входа и проверил как видно картину со змеем и рассветом. Картина виделась в нужном ракурсе. Фертис встал, отряхнул пепел и выдернул из своего костюма на плече какую-то ниточку - все одеяние разом упало к его ногам. Он постоял миг, затем запихнул одежду под кресло - так, чтобы край виднелся и было бы ясно - край чего именно. В тот же миг раздался легкий стук: три удара, пауза, два и три. Фертис раздавил окурок в пепельнице, отодвинул ширму, казавшуюся стеной и, покопавшись, вытащил длинный черный бархатный халат. Условный стук повторился.
   - Иду! - заорал Фертис, не двигаясь с места.
  Он неспешно задвинул ширму, запахнул полы халата, затянул пояс, огляделся в последний раз и медленно направился открывать. Постучали в третий раз.
   - Иду! - Фертис рванул дверь на себя и улыбнулся гостю. - Извините, я прибирался. Прошу.
  Как всегда, отец Латит был при двух охранниках, как всегда хмур и обрюзгл, и как всегда продирались сквозь желтизну на его щеках рваные красные пятна. Священник, поддерживая рясу обеими руками, сел; охранники замерли у захлопнувшейся двери. Фертис, не спрашивая, налил гостю вина.
   - Пейте, отец, Вы нехорошо выглядите сегодня. Вам пойдет на пользу.
   - Сядь, - сказал Латит.
   - Нет, отец, Вам все же надо почаще к нам заглядывать. Что за вид, что за голос...
   - Сядь.
   - Уже сижу, успокойтесь, отец, не нервничайте - это вредно сказывается на потенции.
   - И долго ты еще будешь валять дурака?
   - Латит, отче, если у Вас конкретные обвинения - предъявляйте, а общие рассуждения о греховности, - Фнртис наградил чернорясника пошлой улыбкой, - не здесь вести.
   - Ты прекрасно знаешь, о чем я, - грубость орденца все возрастала, пятна на щеках цвели все ярче.
   - Где мне, убогому...
   - Не зли меня. Кто покрывал жену главы торговцев! Кто утверждал, что советница здесь не при чем!
   - Отец, прекратите истерику, - спокойно велел Фертис. - Вы или работаете со мной, или без меня, я Вам последний раз говорю. Знаете историю о фригидной женщине, которая вышла замуж: в первую же ночь она сказала своему старающемуся супругу - "Ты или целиком засунь, или полностью вынь, а твое туда-сюда меня раздражает". Так вот, вашими стараниями я уже близок к фригидности.
   - Если бы... Ты ведешь двойную игру, подлец.
   - А вот оскорблять меня я Вас не просил, - Фертис откинулся на спинку кресла и как бы машинально закинул ногу на ногу. - Пейте вино, прокиснет.
  Латит сделал нервный глоток, затем еще один, старательно отводя глаза от непристойного зрелища напротив.
   - Что с Вами, отец - мигрень, несварение, геморрой, простатит? Начальство имело с Вами интимные отношения с употреблением священных предметов? Что? Вы скажите, у меня много средств, сами знаете.
   - Самое радикальное - обряд освобождения для тебя.
   - Вы не доживете до этой радости, отец, если станете так нервничать, - Фертис незаметно для постороних глаз качнул ногой и пола халата слегка сползла. - Вы были хоть раз с женщиной?
  Не дав ответить побуревшему священнику, Фертис продолжил сам:
   - Не были, конечно, потому что в противном случае знали бы: партнеры должны доверять друг другу. До-ве-рять, Вам понятно. В противном случае получается насилие. Сомнения, подставные лица, тайная подстраховка - все это разрушает любовь. Лично я всегда и все делаю сам, Вы же тащите с собою своих ребят - на случай, если у меня не сложится? Я так не работаю.
   - Ты вообще не работаешь, - обилие недвусмысленных ассоциаций и афродизии в вине заставляли священника трудно и с сипом дышать и отводить глаза. - Ты...
   - Легко обвинять в лени того, кому работать не даешь. Вы ходите по пятам, следите, перепроверяете - и хотите, чтобы я делал что-то на таких условиях... Доверие, Латит, доверие... Мы с Вами партнеры...
   - Сотрудники. Пока.
   - Обязательно, - халат раскрылся еще шире. Многого и главного священник видеть не мог из-за стола, но Фертис того и не добивался. Ему совсем не хотелось, чтобы отец спятил или брякнулся в обморок в самый ответственный момент. - И пока мы сотрудники потрудитесь объяснить закрытие города. Что? Чума, вирессийкая зараза, прихожане сбегают?
   - Выйдите на минуту, посмотрите, все ли спокойно, - обернулся Латит к охранникам.
  Стража не раз бывала у Фертиса, она знали как открывается дверь. Беззвучно повернулась створка, обитая шелком, и Фертис подскочил. Возможно, слух был у него не столь изощренным, как у недавнего странного посетителя, но шума и криков не услыхал бы разве что глухой от рождения.
   - Сука вирессийская!
   - Что происходит?! - Латит вскочил, опрокинув кресло и кинулся в двери.
   - Змея трахнутая!
  Фертис отпихнул священника и выглянул в коридор меж плеч стражей Ордена.
  Два черноплащника из особого подразделения волокли мимо Мелиссу, она до сего дня являлась соседкой Фертиса. На равнодушных физиономиях орденцев не читалось ничего, они с равным успехом тащили бы и бревно, а то, что девушка была, мягко сказать, не совсем одета, их не трогало.
   - А, тварь! - взвизгнула Мелисса, заметив соседа, очень удачно замершего посреди служителей Ордена. - Чтоб ты сдох, мразь! Чтоб тебя демоны на том свете...
  Фертис и не подозревал, что Мелисса знает такие слова, какие она употребила, описывая все утехи, что позволят себе как монахи в Ордене, так и демоны в преисподней.
   - Сдохни, ублюдок!
  Фертис прокручивал в уме варианты, ниу Капельки, ни у Хромого теперь не появишься... По большому счету, ему сейчас лучше вовсе за пределы комнаты не выходить. Фертис знал по собственному опыту, на что становится способен человек в бешенстве, отпусти стражники Мелиссу хотя бы на миг, ему пришлось бы несладко. Ну а кто поручится, что в городе не наткнется он на бывших коллег... Орден многое смыслит в человеческой душе и подобную простейшую задачу решит без труда. Любой из бывших соратников Фертиса мог сильно осложнить последнему жизнь, а чего не мог - так прислушаться к словам и объяснениям, даже вознамерься вирессиец что-либо объяснять.
  Возможно, кто-то на месте Фертиса решил бы, что игра окончена, партия проиграна и карта бита. Плясун, впервые в жизни, споткнулся. Фертис же знал -это сложный пируэт, в котором совсем не обязательно падать. Знакомое дразнящее дурманещее чувство переполняло его, он медленно обернулся и взглянул в глаза Латиту. Священник понял.
  Они вновь вернулись за стол, дверь закрылась, стража замерла вплотную к спинке кресла Латита. Они молчали, они любовались друг другом. С лица Фертиса исчезла пошлая улыбка, а священник и не думал исходить непристойной страстью.
  Латит смотрел в умные блестящие карие глаза и сожалел лишь об одном - о чудовищном упрямстве виресссийца. Указ конгестора, полученный им утром, поначалу показавшийся чудачеством, являлся на деле мудрым решением. Плясун не согласится сотрудничать, таких упрямцев можно сломать, но не согнуть. Почему он живет и Империи, как сюда попал? Латит огляделся - вещи не просто роскошные и дорогие, но эксклюзивные, существующие в одном-единственном неповторимом экземпляре. Но, выдайся возможность, и Плясун бросит все, как делал не раз. Окурки в пепельнице, значит, до прихода его, меритора Фардонского, Плясун нервничал. Почеиу же после прихода за весь разговор и даже сейчас он так и не притронулся к портсигару? Неужели он, такой недоверчивый и несентиментальный, мог и в самом деле согласиться помочь тем, кого видел впервые в жизни? Конечно, впервые, известно, Данэйк не любит вирессийцев и никогда с ними дел не имел. Однако, куда же в таком случае, подевалась вся троица? Почему, глядя на это лицо (Святый Боже, да ведь ему едва за тридцать) никогда не догадаешься, что обладатель его вот уже более десятка лет морочит Ордену голову. За десять с небольшим лет этот человек умудрился около двадцати высококласных домом удовольствий и ввести в обиход имперцев такие слова и понятия, о которых и в Вирессе не всякий знает. Интересный и страшный человек.
  Фертис же восхищенно глядел на обрюзгшее желтоватое (нездоровая печень) лицо священника. Встречаются же еще в мире великие актеры. Надо же, как, стервец, играл! С самоотдачей, вдохновенно, убедительно до зубовного скрежета. Тошнило его, беднягу, а он играл. Фертис в очередной раз с удовольствием убедился - Орден хороший противник. Достойный. Такой, с каким можно играть, рисковать, ха-ха - плясать. Молодцы, неплохо сработали, вот только со временем напутали, им бы попозже облаву начать... Ничего, старуха о четырех ногах, и та спотыкается. Да, вот будет праздник в Ордене, если Плясун отпрыгается. Он, может быть, один во всей Империи, занимается своим делом с удовольствием и без страха. А будущие сутенеры с горсткой девиц, больше напоминающих престарелых лошадей, по всем городами весям ждут его не дождутся. Избаловались. Ибо каждый содержатель кабака-притона-борделя знает - если придет к тебе в один прекрасный день вирессиец и сделает некое предложение - соглашайся, не раздумывая, и станет этот день воистину прекраснейшим в твоей жизни. Не ошибись, мало ли кто ходит по Империи. Есть две приметы: во-первых, вирессиец этот (а, точнее, сам Низвергнутый в его облике) говорит по-имперски лучше тебя самого, во-вторых, менее семидесяти процентов он не берет. Всех несоответствующих можешь смело спускать с лестницы и травить собаками.
  Фертис внутренне усмехнулся, интересно, почему он - Плясун. Не Игрок, не Бесчинствующий-злодейский-распутник-и-непотребный-развратник, не Вирессиец, в конце концов? Конечно смысл и в нынешнем имени есть, именно Фертис первый и единственный приобщил имперцев к созерцанию интимных танцев. О, какое было время, какой был шок! Конечно, до сих пор доморощенные танцоры и в подметки Фертису не годились, и не их в том вина. Они-то обучались лет пять от силы, а сам Фертис - с пяти.
  И вновь Фертис взглянул на Латита. "Ну, что же ты молчишь, отец? Что тянешь?".
   - Что же, сын мой, идем, - сказал наконец Латит.
   - Так? - Фертис указал на свой халат.
   - Стесняешься?
   - Нет, о благополучии Ордена пекусь. Не все же такие выдержанные, как Вы, отец. Пить вино с любистоком, и чтобы ни в одном, так скажем, глазу... этак не каждый сможет.
   - Ты никогда не перестанешь дурить...
   - Видимо, уже нет. А Вы меня еще плохо знаете, мериторам придется затычки для ушей выдавать, иначе рискуете потерять людей. Умрут от стыда, а вернее того, от зависти.
   - Завидовать нечему, - Латит поднялся. - Ты и сам себе не завидуешь, поскольку знаешь, что ждет тебя после смерти.
   - Нет, отец, после смерти - лишь предполагаю. А вот до нее - знаю наверняка, - Фертис улыбался.
  Священник вздохнул.
   - Это двойной грех, обладать такой смелостью и так низко пасть...
   - Отец! - возопил Фертис. - Мы же еще не пришли! Погодите, отыграетесь позже. Дайте хоть пять минут нормально пожить. Кстати, Латит, не хотите все же... напоследок? Потом я вряд ли смогу...
   - Перестань.
   - Э-э, нет, это мой звездный час, не перестану. Как у вас в Ордене насчет последнего желания, есть такая услуга в прейскуранте? Может быть, вы меня и сжигать предумаете. А, Латит, отче, соглашайтесь, больше подобной возможности Вам не выпадет, да и бесплатно. Плевать, что вас трое...
  Фертис быстрым движением выскочил из-за стола и поймал священника за рукав рясы. Тот отдернулся, Фертис мгновенно оказался между Латитом и двумя охранниками, спиной к тем. Стражники почти одновременно шагнули вперед и наклонились, спасая предводителя от взбесившегося вирессийца. Фертис того и ждал. Не оглядываясь, нанес резкий удар обоими локтями; разворот, одному ногой в живот, другому, еще не распрямившемуся полностью - вновь локтем, в солнечное сплетение. Прыжок, разворот - в сторону Латита. Отец оказался не лыком шит. Фертис увернулся от удара, поставил блок, Латит напал вновь. Фертис подставил ему подножку, завернул руку и всем немалым его весом приложил об пол. Затем он совершил одну из самых больших глупостей в жизни, произвел добивающий удар, не закрываясь, не посмотрев толком. Локоть его, летыщий в лицо священнику, вывернулся почти наоборот, ноги вдруг ни с того, ни с сего подкосились, тело обмякло, а голова закружилась. Фертис понял, что падает и падает на Латита, но поделать ничего не мог. Не смог он ни встать, ни открыть глаз, ни пошевелиться. "Привет! - сказал Фертис сам себе. - Кажется, влип".
  Он не потерял сознания окончательно, но ничего не видел и почти ничего не слышал. Не видел, как Латит с трудом выбрался из-под него, кряхтя и держась за поясницу, распрямился. Не видел ни утвердительно кивка меритора Фардонского, ни новых, вовсе не глуповатых и равнодушно-мрачноватых физиономий стражников. Ни, тем более того, как один из них начал испуганно себя ощупывать, а затем со вздохом облегчения вытащил из потайного кармана запаянный стеклянный пузырек.
  Паркет, постеленный Орденом, оказался чересчур скользким для сложных танцевальных па. Плясун поскользнулся.
  
  В коридоре, мрак которого еле разгоняли факелы, Эллиадан поначалу вел себя увереннее всех. У Темного возникла уверенность, что эльф и впрямь слышит, а не видит, куда идти. Он шел вперед быстро, не спотыкаясь, не глядя под ноги. Коридор, был хоть и очень темным, но сухим, без плесени, паутины, затхлости, крыс и прочих неудобств. Им, видимо, частенько пользовались.
  Незаметно Эллиадан начал замедлять шаг и наконец оказался в аръергарде вместо авангарда.
   - В чем дело? - спросил Темный, оглядываясь.
   - Постойте, - сказал Эллиадан, хотя друзья его и без просьб остановились. - Мне не хочется идти вперед.
   - Что-то слышишь?
   - Нет, дело не в том. Фертис нас не обманул, я уверен совершенно, что он собрался с нами, но... в городе раньше времени появляться...
  Темному показалось, что поначалу эльф хотел сказать нечто совсем иное.
   - Сейчас примерно десять часов... Встреча в полдень, впереди четырнадцать часов... вполне и здесь можно подождать... А вот потом...
   - На кратковременню иллюзию, я думаю, меня хватит, особенно, если удасться задействовать местных жителей.
   - В каком смысле - задействовать? - уточнила Артис.
   - Делать иллюзию на конкретном материале легче. Как портрет рисовать - самому выдумывать или с натуры... я, впрочем, не художник...
   - И как конкретно хочешь задействовать этот "материал"? Или хотя бы заполучить?
   - Заклинанием неподвижности, совмещенным со Знаком Огня. Переквалифицируюсь в некроманта.
   - Ты!.. Остроумец. Некрофил.
   - Мне бы только крови...
  Эллиадан и Артис рассмеялись.
   - Начинающий вампир, - фыркнул эльф, - то-то ты еще у Клермона кровью интересовался.
   - И каково спать в гробу... Ну-ка, улыбнись.
  Темный оскалился.
   - М-да, Клермону до тебя далековато. Эллиадан, может быть, свяжем его от греха подальше?
   - Чем? Поможет только серебряная цепь. Правда, где-то серебро у меня было... Я, конечно, не Филландир, но мимо тебя монетой не промахнусь.
   - Раскидываться деньгами потом станешь, когда разбогатеешь навроде... этого, - Темный ткнул назад по коридору.
  Эллиадан посмотрел в том направлении и стал серьезным.
   - Вы согласны? - спросил Темный.
   - А что от нас зависит? - удивилась Артис.
   - Я в одиночку стану отлавливать местных? Крови-то, конечно, всего капли две-три и надо, но добровольно все же их никто не отдаст.
   - Это Эллиадан может... Эллиадан!..
   - Эллиадан!
   - Что?
   - Вот именно - что? Что случилось?
  "Нет, - думал Темный. - Не может он этого сказать. Не может он быть настолько безумным".
   - Можете назвать меня как угодно, но... идемте обратно.
  
  Фертис давно пришел в себя, но лежал тише мыши, прислушиваясь. В голове шумело и завывало, но кроме этих инфернальных звуков ничего подозрительного не слышалось. А вот это было не просто подозрительно, но напрямую указывало на ловушку. Латит не призрак и не ангел во плоти, испариться или улететь он не мог; кроме того, Латит не врожденный дебил, стало быть, он и уйти не мог. Вывод - либо он спрятался, что непонятно, либо ушел все-таки, но оставил взамен собственной персоны какой-нибудь милый презент.
  В том, что н все еще у себя, а не в Ордене, Фертис не сомневался ни секунды: долетал знакомый аромат масла лепестоков царицы ночи, смешанного с соком ал"да"нирра и потрескивание свечей. Фертис шевельнулся так, чтобы со стороны было похоже на случайное движение на краю сознания и обморока. Прислушался - тишина. С трудом повернув голову (а болела она по-настоящему, да так, как не болела ни разу в жизни), он издал полувздох-полустон. В ответ - ничего, сухое потрескивание сгорающих фитилей и шум в ушах.
  И тогда Фертис открыл глаза. Лежал он там, где и свалился - у двери, носом к ножке кресла. Обежав глазами все доступное пространство, Фертис не заметил ничего угрожающего жизни. Он знал о сюрпризах, приберегаемых для особых случаев Орденом, но лежать и размышлять было глупо. Поэтому Фертис быстро, почти не касаясь руками пола, поднялся. Думал, что поднялся. На самом деле пол ушел из-под ног, виски пронзила раскаленная игла, и Фертис рухнул на четвереньки, лбом в ковер.
  Осторожно сев, он ощупал голову: ни ссадин, ни шишек, ни даже царапины, а симптомы такие, будто он получил по голове шестопером. Это ли не сюрприз. Держась за стол, Фертис встал, комнату решительно повело в сторону. Шатаясь, словно пьяный, он добрел до ниши гардероба, отодвинул ширму и вытащил из кармана плаща из Энналонга крохотную коробочку, казавшуюся монолитной. Под движением большого пальца крышка сдвинулась, внутри лежали крошечные, вдвое меньше сморщенной горошины, темно-изумрудные шарики. Фертис, не открывая глаз, нащупал один, закрыл коробочку и положил снадобье под язык. Средвтсо было верным, не безвредным, разумеется, но действенным. Ровно через минуту, когда пресный невкусный шарик растворился, Фертису стало... хуже. Много хуже.
  Пальцы его сами по себе разжались, коробочка из опала покатилась было по полу, но сейчас же застряла в пышном ворсе ковра. Сам Фертис устоял, но с великим трудом, комната то поворачивалась, то кружилась, стены сходились и расходились, словно раздвигающиеся панели. Свет вспыхивал - белый и яркий, сменялся желтым факельным, затем - алым и наконец превращался в кромешную тьму.
  Как в кошмарном сне, отгоняя руками призрачные видения, Фертис добрался до картины и стал бестолково в нее тыкаться. Полотно же оживало на глазах: блондинка улыбалась, щурила голубые порочные глаза, змей вился кольцами, которые начали сползать на ковер. Плоская голова качалась, по-прежнему два вертикальных узких зрачка смотрели на вздымающуюся белую пышую грудь, жало почти касалось розовых губ, а хвост быстро и сильно оборачивался вокруг Фнртиса, прижимая руки к телу, сковывая движения, не давая дышать.
  "Бред!". Фертис рванулся, кольца сжались, в глазах стало совсем темно. "Бред! Морок!".
  Хватаясь правой рукой за движущуюся панель, Фертис опустился на четвереньки. Хватка слегка ослабла, но зрение не вернулось. Нащупав край панели, Плясун рывком сдвинул ее и пополз в "спальню". Быстро, путаясь в халате, так, словно впереди ждало его избавление от кошмаров на яву.
  Обо что-то споткнувшись, Фертис приостановился, перед невидящим взором колыхалась серая пелена, липкая, пульсирующая, влажно поблескивающая, но как то ни странно, не пугающая или омерзительная, а манящая и привлекательная. Наощупь Фертис добрался до ложа - быстрее, быстрее!.. Воздух становился сухим и жарким, острым, добирающимся до самого мозга... И вдруг где-то далеко-далеко прозвучало слабое, кощунственное "А ведь это не я... Не я. Кто-то живет во мне".
  Фертис, не слушая и захлебываясь горячим воздухом, дрожащими руками искал кнопку первого рычага. "Зачем, зачем тебе она?! Для чего открывать ход?! Идиот! Для чего те... мне туда? Мне туда не нужно!". Палец погрузился в стену, щелчок, ложе дрогнуло. Скорее, скорее, где же вторая! Почему ничего не видно? "Да потому что у тебя больше нет глаз. Те... меня уже вообще скоро не будет. Остановись!".
  Ценой неимоверных усилий Фертис остановился - подумать. Быстрее, не успеешь! Подумать... А голова пылала, словно в костре, и что-то билось и двигалось внутри, разливаясь от висков к затылку. И страшно... Страшно не успеть, не сделать нужного, важного, великого дела. Страшно лишиться собственной воли, собственного разума и свободы.
  "Нет, к демонам!". Голос внутри уже не шептал, а кричал во всю мочь. "Если уж эн"Айк не смог, неужели какой-то паршивый монах его одолеет?! Ни в жизнь!". Злость разлилась раскаленным свинцом, сознание прояснилось, а вместе с ним появилось и зрение. Рука Фертиса лежала рядом с кнопкой второго рычага. Он помотал головой и решительно сполз с ложа. Голова так и болела. Что же от него хотят? Что за спектакль? Фертис сел на пол и прислонился к неординарному ложу, неловко и неудобно. Какая надобность вместо того, чтобы обыкновенным порядком доставить его в Орден и там не спеша разобрать на составные части оставлять без присмотра и даже помогать сбежать. Вывод очевиден, Орден пожелал разом убить двух зайцев. Фертис залумался на миг и поправил себя, точнее Орден захотел, чтобы заяц навел их на след более крупной добычи. Что же делать? Бежать, но в противоположную сторону.
  Перед глазами Фертиса вдруг поплыли круги и пятна. Что-то не так... Зачем следить за теми... тремя с его помощью, когда можно и без? Или могут внешность изменить? Или что?
  В мозгу вспыхнуло, да так, что Фертис упал ничком в ковер. Дикая, непереносимая боль разрывала череп, словно раскаленный добела болт ввичивали... Мир покачнулся и ушел в небытие, Фертис не сознавал ничего, кроме пожара под черепом, и так прошло... он не знал, сколько... Очнувшись, он понял, что лежит головой вниз, и халат находится где-то в районе подмышек. Лишь спустя секунду Фертис-Плясун понял, почему. Сработали все четыре рычага, и ложе стало на две передние ножки под углом в сорок пять градусов. И вот тогда Фертис испугался по-настоящему. Так же, как шестнадцать лет назад, когда понял, что воля его слабеет и поддается. Никогда и ничего он не боялся: ни боли, ни смерти, ни увечья, ни пыток, ни нищеты, ни любви, ни жизни. Не боялся, когда летел с донжона дворца ашинаи Алас-Амары, не испугался ни разговора по душам с мериторами, ни эшафота. Но потерять свободу... стать рабом!.. Фертис скрипнул зубами и скатился на пол. В голове царило сытое спокойствие. Он выругался длинно и грязно, загнул ковер, вытащил плитку паркета, но достать лежащее в углублении не успел, снизу послышались мерные удары. Не размышляя ни секунды, Фертис ударил кулаком по паркету, пласт поднялся - и тут его скрутило вновь.
  
  Веревочная лестница зашуршала, падая вниз и стукнула Темного по макушке. Эллиадан сейчас же поймал "ступени", подтянулся и вмиг исчез наверху. Не успел волшебник на три ступени за ним подняться, как сверху донесся шум. Что-то упало, что-то покатилось, что-то треснуло. "Фертис!", - вопль Эллиадана и низкое утробное рычание. Темный взлетел по лестнице и осторожно выглянул в отверстие. В глаз ему едва не угодила чужая пятка, волшебник дернулся и чуть не свалился обратно. Безмерно пораженный увиденным, он какие-то секунды так и висел, ни за что практически не держась. Затем пришел в себя и ударил Знаком Воздуха в кучу-малу, образованную Эллиаданом и Фертисом (или как там его, этого вирессийца). Оба разлетелись в стороны. Темный выскочил из дыры, Фертис утробно взрыкнул и бросился на него.
   - Facio immobili!
  Кинжал прошил воздух возле виска и вонзился в пол мало не по рукоять, Темного швырнуло на спину.
   - Facio immobili!
  Бестолково размахивая руками, Темный никак не мог отодрать от себя вирессийца. Заклинание угодило мимо цели. Кинжал нацелился в лицо волшебнику, тот едва успел перехватить руку вирессийца. Лезвие дрожало в доле дюйма от глаза, Темный чувствовал, что ему не справиться. Знак Огня, так Темный еще не применял заклинание, в контакт, при касании. Самому бы не испечься... Вирессиец зарычал, но кинжала не выпустил. Внезапно на голову взбесившегося противника опустился металлический кувшин, и Темный смог подняться.
   - Facio immobili!
  И вновь мимо. Эллиадан и Фертис упали друг на друга на ковер, точнее, это эльф дернул вирессийца на себя, уводя от парализующего заклинания.
   - Темный, не надо! Нельзя сейчас!
  Фертис ожил и полоснул Эллиадана, эльф увернулся, и немедленно все тот же многострадальный кувшин обрушился на затылок вирессийца, тот осел, кинжал выпал из пальцев. Эллиадан вскочил на ноги, Артис опустила свое орудие и ногой отшвырнла кинжал подальше от вирессийца.
  Эллиадан мигом подтащил бесчувственного Фертиса к холмистой кровати и усадил, прислоня спиной к ножкам. В комнате начал нарастать тонкий, поначалу еле слышный писк, становившийся не то, чтобы громче, но омерзительнее. Заныло сердце, зачесались зубы, и неприятная дрожь пробежала по телу. Эллиадан встряхнул Фертиса, зубы у того клацнули, а глаза открылись и наполнились смыслом. Выглядел вирессиец жутко - всклокоченные мокрые волосы, капли пота на лбу, выступившие желваки на скулах и сведенный в мучительную линию рот.
   - Бегите отсюда, - ясно и твердо сказал Фертис, пытаясь сесть выше.
  Эллиадан его не слушал. Темный не видел лица эльфа, лишь длинные пальцы на висках вирессийца, но ясно было - не слушает и не слышит Эллиадан ничего, кроме того, к чему прислушивается сейчас изо всех сил.
   - Бегите, идиоты! - Фертис оттолкнул руки Эллиадана и хотел встать, но эльф не позволил.
   - Никуда я не уйду.
  Халат висел на вирессийце как попало, незавязанный. Артис и Эллиадан для чего-то переглянулись.
   - Не достанешь, - глухо сказал Фертис. - И не удержишь меня в следующий раз.
   - Успеха не гарантирую, - тихо ответил Эллиадан, - но... если до сих пор не подействовало... не до конца... есть надежда.
   - Неужели не понимаете... - со злостью сказал Фертис.
   - Понимаем. Еще как понимаем, лучше, чем ты думаешь.
  Темный не понимал, что понимает Эллиадан. Что здесь вообще можно понимать.
   - Закрой глаза. Не сопротивляйся.
  Фертис подчинился. Пальцы вновь легли на виски вирессийца, вновь раздался писк, отзывавшийся во всех органах.
   - Если не получится, - тихо-тихо сказал Эллиадан, - ты умрешь. И ты, и то, что в тебе. Обещаю.
  Фертис кивнул. Артис присела на край ложа, подальше от эльфа и вирессийца, но смотрела неотрывно. Темный подошел к ней.
   - Что все это значит? - прошептал он, как думал, очень тихо.
  Артис и рта не успела открыть.
   - Ти-ше, - оборвал разговор эльф.
  Волшебник пожал плечами и сел рядом с девушкой. Вскоре разговаривать даже и при большом желании стало невозможным. Писк, перешедший в вой, усилился многократно.
  "Весь Орден сбежится", - мрачно подумал Темный, глядя на сведенные судорогой челюсти вирессийца и белое-белое влажное лицо. Писк перешел на новый уровень мерзости, во рту ощутился привкус металла, а Фертис застонал и сполз на пол. Эльф, кажется, побледнел еще более исцеляемого и, Темный только что заметил, никакого света не излучал. Лицо Фертиса внезапно налилось кровью, кровь выступила на губах и спустя миг закапала из носа.
  Артис живо соскочила с ложа и проскользнула в смежную комнату. Эллиадан поднял голову и растерянно огляделся, как бы ища что-то. Артис в ту же секунду сунула ему в руку высокий прозрачный бокал, кажется из-под вина.
  Темный обеими руками вцепился в ложе. Кровь капала густая, коричневая, почти черная и с тем же специфическим дегтярным запахом, какой уже ощущал волшебник однажды в Широколесье. Диск вернулся?! Но ведь не эльф... Или это все равно?
  Эллиадан подставил бокал под вязкие капли, Фертиса сотрясла судорога, он вскрикнул, и сейчас же склизкий алый комок плюхнулся на стеклянное дымчатое дно. Эллиадан вздохнул, встал и с невыразимой улыбкой заглянул в бокал. Затем поставил его на стол и вернулся к Фертису.
  А тот уже пытался встать самостоятельно. От помощи вирессиец отмахнулся и сел.
   - Судя по тому, что я еще явно жив...
  Эллиадан наклонил голову.
   - Мне стоит благодарить на словах?
  Артис смотрела в бокал.
   - Покажите, - не вытерпел Темный.
   - Смотри.
  Девушка поднесла бокал держа за ножку, к самым глазам Фертиса и Темного. Те одновременно наклонились.
   - Стервецы, - тихо и со странным выражением сказал Фертис спустя миг. - Ублюдки догадливые. Знали, чем меня взять... Одного не пойму, с каких это пор Орден не желает сам выполнять свою работу. Поначалу я подумал, что должен лишь навести на ваш след...
   - А ты должен был... - Темный не договорил.
   - Ну да, - легко согласился вирессиец, - теперь я полагаю, что должен был встретиться с вами, вывести за город и там убить. Не вышло.
   - Много чего было задумано, - отозвался Эллиадан, - но всего не предусмотришь. У тебя очень сильная воля, но об этом, я думаю, знали... А во-вторых, этой твари в тебе не понравилось. Ты не принимал ничего... такого... сильнее листьев?
   - Было дело. И ты прав, ей во мне очень не понравилось.
  Фертис окончательно пришел в себя, утерся и оглядел своей живописный наряд.
   - Прошу прощения, - он запахнулся и завязал пояс. - Я думаю, что теперь самое время познакомиться и решить судьбу этой милой зверушки. Я уже представлялся.
  Эллиадан, не отвечая, потянулся за кинжалом на полу. Артис поставила бокал на стол.
   - Меня зовут Артис.
   - Странное имя, вроде бы и не женское. Не говоря уж о том, что не знаю я народа, который такие имена употребляет.
   - Ты не один такой, - улыбнулась девушка, - а название моего народа ничего тебе не скажет.
  Эллиадан закатал рукав и обнажил левое запястье.
   - Нет, - остановил его Фертис, - на меня рассчитывали, мне и...
   - Нельзя рассчитать, - покачал головой эльф, - нельзя управлять. Она сама управляет. В моей крови энергии на порядок больше, дольше продержится.
  Эллиадан глубоко полоснул лезвием по запястью, кровь хлынула в бокал.
   - Ты с ума сошел?
   - Нет, кровь у меня быстро останавливается.
  И точно, чтобы набрать три четверти бокала, Эллиадану пришлось массировать запястье, выгонять кровь, хотя у любого другого она так бы и хлестала ручьем. Фертис тем временем обратил внимание на Темного.
   - А ты, уважаемый колдун... то есть, наверное, волшебник...
   - Темный.
   - Хм, я вижу, что не Белый-и-Симпатичный.
   - Не дури, ради Бога.
   - Говоришь в точности как Латит. Тебе бы в священники податься.
   - Подамся. Еще немного такой жизни, и подамся. Только твои грехи я замаливать не намерен, предупреждаю сразу.
   - И не надо. Со своими грехами я сам как-нибудь управлюсь.
   - Все.
  Эллиадан опустил рукав и прикрыл бокал тяжелой книгой.
   - Не задохнется? - побеспокоился Темный.
   - В черепе не задохнулась же, - пожал плечами Фертис, глядя на Эллиадана.
  Светлые растрепанные волосы того хоть и скрывали уши, но и без ушей все было ясно - повязка с глаза давно слетела, еще во время потасовки, да и шрам смазался. Эльф медленно отвел волосы назад.
   - Меня зовут Эллиадан.
  Фертис только головой покачал.
   - Что ж, - заключил Темный, - почти все категории тех, кому не рекомендуется жить и здравствовать в Империи в сборе, а потому - ты все еще с нами?
   - Конечно.
   - Одним умалишенным прибыло.
   - Разумеется, а ты как думал. Связался бы я с вами иначе... Думаю, испытывать терпение судьбы и дожидаться появления лекарей из хорошо знакомой организации не имеет большого смысла. Не станем разочаровывать отцов. Как полагаете, если посадить это чудо природы во фляжку, выберется?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 4. Личные мнения.
  Телепортироваться Линтис не любил, а потому и плохо владел сим искусством; по этой причине он и не рискнул телепортироваться напрямую внутрь Толонесфеда. Переместился к вратам. Обе створки распахнулись навстречу взбегающему по ступеням советнику, стража обеспокоенно вскочила. Линтис, явно не первый спешащий за последние несколько минут, махнул рукой, мол, так, не стоит обращать внимания, и юркнул внутрь. Он не знал, для чего его вызвали, почему не толиннэ, а Филландир и что бы значило это: "Линтис! Немедленно в Толонесфед!", но понимал, что произошло нечто.
  "Только бы не Эллиадан, только бы не Эллиадан", - шептал Линтис про себя, по опыту зная, что не поможет.
  Влетев в Зал Совета, он увидел за столом девять советников и толиннэ. Не успел он и рта открыть, как в центре Зала материализовался Далирон.
   - В чем дело... - недовольно начал третий советник, но осекся, едва взглянув на Эрихэл.
  " А ведь окончательно из строя вышел", - решил Линтис. Поверхность шара светилась молочно-белым и ровным счетом ничего не показывала.
   - Ты не прав, Линтис, - тихо сказал севшему советнику Эльдар.
   - Я не знаю, что и как вам говорить, - начала, поднявшись, Арилэй. И у нее, и у Эльдара был странный, обескураженный и растерянный вид, - поэтому изложу лишь голые факты. Филландир знает, Далирон догадался, остальным напоминаю принципы работы Эрихэла.
  Линтис посмотрел на Далирона и тоже все понял, настолько выражение лица третьего советника подтверждало предчувствия. Филландир казался совершенно спокойным, но ведь именно он, без ведома толиннэ, созвал Совет.
   - ...знаете. Если носителя ауры нет в живых и попытаться сделать вызов, Эрихэл не отреагирует, останется темным и неподвижным. Если же носитель находится вне зоны проекции, то Эрихэл в зависимости от ситуации начнет более или менее сильно протестовать: либо начнет показывать эфир, либо ближайшую зону проекции, либо пойдут помехи. А вот это, - Арилэй указала на молочно-белый шар, хотя советники и без того не отрывали глаз от Эрихэла, - это мы видели лишь однажды, всем старым Советом, пятьсот лет назад. Мы тогда попытались увидеть Феордала в Белограде.
  Никто не сказал ни слова, Арилэе помолчала.
   - Надо ли говорить, что сегодня мы решили взглянуть, что творится с Эллиаданом.
   - А вдруг инсайт? - спросил кто-то.
  Линтис уже не слушал. Он видел Феордала после, и сейчас страшные его глаза вновь всплыли в памяти. Что они напоминают... на что же похожи... а ведь похожи ... Что означает этот белый цвет - безумие или... что? Линтис до сих пор думал, что безумие Феордала вторично, а первична смерть Кириэль и разрыв Дэлвэ-Нора; не от горя сошел с ума первый советник, а оттого, что заставили его, наполовину мертвого, жить. Теперь неизвестно, что и думать.
  Эллиадан ведь тоже не один... Но за одной Артис наблюдать невозможно, Эрихэл не знаком с ее аурой. Можно ли исправить упущение? Линтис не знал. Где взять ее теперь, эту ауру, кто снимал с нее параметры... или можно... Айдэллисс... Где Айдэллисс?!
   - Разумный вопрос, Линтис, - вслух заметил Филландир. - Сейчас она будет здесь.
  Через полчаса в опустевшем зале Филландир и Линтис долго молчали, передвигая фишки. Эрихэла над столом не было, не было уже ни толиннэ, ни Айдэллисс, а советники все сидели, ожидая. Они знали, что будут сидеть здесь и сутки, и двое, пока не завершится долгий и утомительный процесс перенастройки Эрихэла. Да еще и получится ли? Станет ли капризный шар работать с аурой неэльфа, да к тому же переданной не при личном контакте, а всего-навсего при материализации воспоминаний.
  Медленно двигались фишки, игроки надолго замирали, хотя над ходами ни один из них не раздумывал. Линтису все вспоминались страшные глаза Феордала, почему же ни разу за пятьсот с лишним лет не возникло у него мысли о схожести этих глах с чем-то иным.
   - Линтис, ты думаешь о том, в чем я уверен.
  Второй советник поднял голову.
   - Я понял еще зимой.
   - Понял что?
   - Аналогию. Вспомни, советник, хищников на северной окраине...
  Линтис глядел на доску, не видя ни ее, ни столешницы. Он тоже понял.
   - Ходи, советник, твой черед.
  Линтис сморгнул и передвинул молочно-белую, словно поверность Эрихэла, фишку.
  
  Как и рассчитывалось, из города друзья с помощью Фертиса выбрались без труда. Не понадобилось ни крови, ни сомнительных иллюзий, ни еще более сомнительного маскарада; подземный ход, оказывается, уходил под городской стеной далеко за Старокрепь и открывался наружу небольшой пещерой, защищенной от посторонних глаз холмом.
  Даже и лодку взяли без приключений. И вот, ветер в волосах, плеск волны и скрип уключин - уже сутки они плывут по течению. То, что по течению, никто не спорил, а вот по поводу того, течение какой именно реки несло их лодку, возникли разногласия.
  Эллиадан и Артис называли реку Яр-Адон, Фертис утверждал, что это Сорда Великая, а сам Темный был убежден, что плывут они по Мелке. Не без разницы ли? Имеют они в виду одно и то же.
  Имперцы так и не сошлись во мнениях, где кончается Мелка и начинается Сорда. Местные жители считали - Мелка впадает в Сорду Малую, то есть длиться ей еще и длиться, а картографы, священники и прочий непростой люд отмеряли той же Мелке на пятьдесят миль меньше пути и заставляли сливаться с Сордой Великой, а уж ту вливали в Малую. Дурная ситуация, если подумать: после слияния двух Сорд - Великой и Витой, получается Сорда... Малая. Идиотизм.
  Самая правильная карта была у эльфов, Сорда была всего одна, да и та не Сорда, а Сордли - Круговая. То бишь теперь это две Сорды - Витая и Малая. А уж Сорда, прозванная ныне Великой, не имела к кругу ровным счетом никакого отношения, ее с тем успехом и квадратной можно было поименовать. Была она лет так семьсот назад Тайной, Яр-Адоном. А Мелка, ее приток, звалась Яр-Тэли. Темный только сейчас, беседуя с Эллиаданом о причудах географии и топонимики, понял, что название "Мелка" происходит вовсе не от слова "мел", а от "яр-тэли" - "мелкая", "маленькая".
  Фертис лениво направлял лодку, неспешными движениями весел и слушал во все уши обрывки эльфийских слов и вставлял иногда замечания. Темный с опаской поглядывал на его мешок, где-то во внутреннем кармане лежала фляжка, наглухо закупоренная фляжка с кровью и слизистой тварью, и ситуация эта беспокоила волшебника более, нежели весь Орден, вместе взятый.
   - А как вы называете Империю? - ни с того, нис сего спросил Фертис.
   - Империей, - пожал плечами Эллиадан. - Эритол. Раньше называли Ирден-Эрил или Хэлдорил, но затем перевели человеческое название.
   - Хороший язык. Не повторить, - усмехнулся Фертис. - А что означало прежнее название?
   - Ничего особого - "край, населенный людьми" или "край смертных".
   - Постой, - Фертис перестал грести, - так что же, байки насчет вашей жизни - правда?
   - Да. Убить можно, но сами по себе мы не умираем. Не должны, по крайней мере.
   - Кошмар, - поморщился Фертис, выправляя завернувшую лодку. - Жить вечно... Нет, уж, благодарю покорно.
  Темный с интересом взглянул на него, не похоже, чтобы придуривался.
   - Тебе, конечно, никто не предлагает, но, все-таки, неужели тебе хочется умереть?
   - Разумеется. И, разумеется, в положенное мне время, лет эдак через пятьдесят. Ты сам подумай, жить вечно - не сто, не двести лет, не полтысячи, а вечно!.. Ты представь... Хочется?
   - От двухсот лет я бы не отказался, а вечность - и в самом деле чересчур.
  Темный подумал о нескончаемой череде лет, бесконечной, хоть ты тресни - и ему стало не по себе. Жизнь всегда представлялась волшебнику в виде дороги, а здесь - бесконечный путь, не отдохнуть, не остановиться, а идти, идти, идти... Да, в любой предопределенности есть своя горечь, дело не в том, хочешь ты жить вечно или умереть, а в том, что никто тебя о том не спрашивает.
   - Вечная жизнь - это каторга, - выдал Фертис, - это темница.
  Эллиадан резко обернулся.
   - Темница, - повторил вирессиец, - клетка. Странные воззрения должны быть у существ, радующихся вечному заключению. Хотя... люди тоже боятся смерти.
  Эллиадан покачал головой.
   - Не Темному, а тебе самому неплохо бы в монахи податься. Хочешь смейся, хочешь нет, а говоришь ты слово в слово то же, что и архистенезис.
   - И правильно говорю. Смерть это освобождение, это высшая свобода, от всего, вообще от всего... И это пугает многих, привыкших к кандалам. А вас, эльфов, мне попросту жаль.
   - Вот этого не нужно. Ордену тоже нас жаль - сам видишь, что из такой жалости выходит.
   - А у Ордена вообще специфические приемы помощи и сожаления, хотя, врать не стану, сам не проверял.
   - А пытался, - вставила Артис, - ох, как пытался.
   - Нет, я к самобичеванию и самоотречению не склонен. Я люблю пошалить, а Орден - достаточная плата за мои шалости, вполне приемлемая цена.
   - Ну, что я говорил - сумасшедший.
   - Говорят, что страсть, что безумие, что пожар - в сущности одно, без них жизнь спокойна и длинна, но и скучна до... безумия. Каждый выбирает свое.
   - И что выбрал ты? Страсть к "шалостям"?
   - Страсть, но к свободе. Только к ней одной.
   - Взаимно... - пробормотала Артис.
   - Стараюсь. Она ревнива - жуть, но и любить умеет...
   - Где ты таких пагубных привычек набрался, в Виресса?
   - Именно. Именно там я повстречал эту соблазнительную особу. Был я юн и невинен, - Фертис ухмыльнулся, - она предложила мне выбирать - или жизнь, или она - я в угаре выбрал ее и до сих пор не пожалел о выборе.
   - Ты удивительно мало похож на покойника.
   - Она меня проверяла. Любая женщина проверяет. Мой выбор удовлетворил ее, и она мне отдалась.
   - Очень интересно, каким же способом...
   - Неописуемым. Падал когда-нибудь с башни высотой, ну так, примерно, с Храм в Мелоне? Вот, примерно так.
  Темный, Артис и Эллиадан переглянулись.
   - С башен мы не падали, не довелось, - сказал за всех эльф, - но ощущения представляем.
   - Эх, вы... - только и сказал Фертис, нисколько не поверив.
   - Ты греби, давай, не рассуждай. Кстати, кроме гребли и оказания определенного рода услуг, ты что-нибудь делать умеешь? Что-нибудь полезное.
   - Могу оказывать первую помощь в случаях острой нехватки ума, - на Темного обрушился водопад от резкого удара веслом во воде. - Полегчало?
   - Псих, - Темный вылез из мокрой насквозь рубашки и выжал ее на колени Фертису. - Тебя серьезно спрашивают.
   - Тебе, Темный, серьезно и отвечают. Лечиться тебе пора, на воды съездить, к морю, говорят, воды помогают от разлития желчи.
  Артис засмеялась, слушая перепалку.
   - Кто-то из вас точно не в своем уме сегодня.
   - А я сумасшедших люблю, - объявил Фертис. - И пуще всех прочих - страдающих от недостатка любви и избытков нереализованных желаний кодунов. Прямо души в них не чаю.
  Артис хмыкнула, посмотрела на солнце, затем на Эллиадана и спросила:
   - Долго нам еще плыть?
  Вместо Эллиадана ответил Фертис:
   - Этот день, да следующий - будем у слияния двух Сорд, там повернем - еще день, и это как минимум, там ведь придется грести против течения.
   - Далеко подниматься не будем, - сказал Темный. - Не до брода же грести.
   - Но и задолго до брода лодку бросать не стоит, - возразил Фертис, - броди потом по тамошним камням да ущельям.
   - Миль за шесть-семь все же способ передвижения сменить придется, вдруг ближе к тракту жилье пойдет.
   - Может, за семь, а, может, и за десять, смотря сколько за день выгребем. На два дня путь по Витой делить - лишняя трата времени. Как бы наша зверушка раньше не сдохла.
  Темный опасливо покосился на мешок.
   - Думаешь, сбежит?
   - Нет, - ответил Эллиадан. - Она внутри и ни сбегать, ни умирать пока не собирается.
   - Это хорошо, - улыбнулся вирессиец. - Слышишь ты отлично. Ты бы еще погреб теперь для разнообразия, полдень уже, твой черед.
  
  Если бы кто-нибудь мог видеть Линтиса со стороны, обязательно бы решил, что советник бездельничает. Линтис сидел с ногами на небольшом диванчике, полускрытый свитками, одиночными листами, обрывками бумаги и пергамента. Груда исписанной бумаги на коленях, горы справа и слева и целый ворох на полу. Советник проделывал следующее - брал лист или свиток с колен, лениво несколько секунд просматривал текст, а затем откладывал влево или вправо, но гораздо чаще бросал под ноги.
  Реангил осторожно заглянул в особую секцию, груда на полу существенно выросла. "Какая катавасия", - подумал библиотекарь о ворохе бумаг, но Линтис отлично знал, куда и что он положил и не путался. Всяк работает по-своему.
   - Заходи, не подглядывай, - поднял голову Линтис. Вид у него был утомленный, несмотря на всегдашнюю улыбку. - Много там еще?
  Реангил усмехнулся, Линтис поморщился.
   - Голова уже кругом идет. И ведь без толку почти. Ты посмотри, - Линтис пошевелил носком сандалии свитки, - сколько глупостей.
   - Стало быть, можно убрать.
   - Можно. Подожди, я эти просмотрю и тебе помогу, я уже врос в этот диван.
  Линтис пролистал бумаги на коленях, все скопом спихнул на пол и потянулся. Затем посмотрел на жидкую стопочку слева.
   - Вот, и это практически все. Маловато для доклада. Который час, Реангил? - Линтис спрыгнул с дивана, свитки не шелохнулись.
   - Около пяти пополудни.
   - Только-то? - обрадовался Линтис. - Стало быть, успею просмотреть еще.
  Библиотекарь вместе с советником отнесли ворох документов на место, Реангил принес новые. Линтис при виде внушительной стопы схватился за голову, подмигнул Реангилу и вдруг стал на "мостик".
   - Ты бы вышел, погулял, - заметил библиотекарь, складывая ворох принесенного на пол.
  Линтис, не поднимаясь, помотал головой.
   - Пол не совсем чистый, - заметил Реангил.
   - Что ж ты молчал! - Линтис резко распрямился и отряхнул волосы и руки. - У тебя как дела?
   - Как у щепки, вздумавшей плыть против течения горной реки. Бесполезно.
   - Кто знает... - рассеянно отозвался Линтис, забираясь на диван.
  Реангил отправился было за перегородку, продолжать глотать пыль, но остановился.
   - Я все хотел спросить, чем заняты толиннэ и Филландир. Что они делают с найденными сведениями?
   - Считают, - серьезно сказал Линтис. - Филландир говорит, у него не хватает терпения читать всякую ерунду... На расчеты, видимо, терпения достаточно...
   - Для чего? Траектория Врат и без того известна.
   - А приложение этой траектории к конкретной местности? Перспектива, ширина створа, сила внедрения и прочее, и прочее...
   - Но смысл?! Врата же не открыть! Для чего?
   - А чтобы меньше времени оставалось на подобные вопросы.
  
  Эллиадан вздохнул и повернулся на другой бок. Какая-то ерунда: Темный с эльфийскими ушами, черные с белым стрелы в траве, пустынные дороги по заброшенным безрадостным местам, стяги Ордена над стеной Аривэльда, монахи, дворец правителя в Алас-Амаре, взбесившиеся кони, толонесы с облетающими листьями, исписанные свитки... Ерунда. Видения мешались и забывались, таяли в памяти быстрее, чем лед в горячей воде, и засыпающий Эллиадан помнил лишь одно - ветви толонесов, гнущиеся под ураганными порывами и летящие стаями пестрые разноцветные листья.
  
  На утро путешествие продолжилось. В золотистой утренней дымке звонко пели прибрежные птицы, над волнами скользили речные мелкие чайки, вырастали по берегам леса, вытесняя камень прочь. Течение против вчерашнего несколько замедлилось, местность выровнялась, река раздалась.
  На веслах был Эллиадан, он на удивление ловко управлялся с лодкой, словно не единожды плавал по рекам. Под ярким солнцем волосы его так и сверкали чистым серебром, но некому было сие лицезреть, некому было бежать к монахам - не было по берегам реки жилья.
  Фертис, плещась в воде, вдруг спросил:
   - Эллиадан, сколько тебе лет?
   - Заберись в лодку, неровен час, выпадешь.
   - Я умею плавать.
   - Надеюсь, хорошо... Мне шестьсот лет.
  Фертис резко обернулся, лодка закачалась.
   - Фертис! - Артис вцепилась в борт. - Я плавать не умею!
   - Шестьсот...
   - В переводе на человеческий получится около шестнадцати-семнадцати.
   - Зря я спросил, - помотал головой вирессиец и сейчас же спросил вновь. - Что же ты делаешь в Империи, место для эльфов будто неподходящее?
   - Да и для вирессийцев - тоже. Равно как и для волшебников. В путешествия пускаются с одной, как мне кажется целью - в поисках лучшей доли. За тем, чего не доставало дома.
  Фертис молча посмотрел на Артис.
   - Эллиадан прав. Бывают, правда, исключения, иной раз в путешествие пускаются, убегая от... чего-то, но в целом ты прав.
   - А хотите, скажу, что с вами будет, - сказал Фертис, покончив с разглядыванием эльфов. - Начнем с Темного. Если в ближайшее время он не начнет лечиться и не переменит образ мыслей, то сильно рискует умереть в расцвете сил от разлития желчи. Однако, если первой не сбудется, то господин колдун может вполне рассчитывать на продолжительную жизнь, преждевременную старость и должность архивариуса при монастыре или аптекаря где-нибудь в закоулке Дальнеключья. Так, теперь Эллиадан и Артис. Первый, за неимением лучшего научится готовить, шить, вязать, стирать белье и воспитывать детей. Артис в противовес придется освоить ремесла, торговлю, может быть, охоту, рыбалку и разнообразные земледельческие занятия - зависит от того, где жить станете. Обязательно придется научиться заигрывать с девушками и пить пиво бочками. Со временем у вас появятся детишки - целая куча. Хорошенькие будут детки, разнообразные.
   - В каком смысле?
   - В прямом. И светленькие, и темненькие, и кудрявенькие, и нет, и девочки, и мальчики, и всяческие комбинации.
   - Сам ты комбинация, - фыркнула Артис, - ежа с ужом. Хочешь, про тебя расскажу.
   - Я сам могу. Я так и останусь единственным и неповторимым знатоком в деле заигрывания с Орденом. Меня будут ловить, но не поймают, а если и изловят, то сильно пожалеют. Придется монахам отпустить меня, иначе со скуки помрут. Как иначе использовать задатки актеров, воинов и шпионов, куда девать весь пыл и жар, все добродетельные качества, как не на борьбу со мной. Я так и останусь нищим богачом и богатым нищим, развратным и невинным одновременно, и имперцем и вирессийцем... А когда состарюсь, найду себе преемника, чтобы дело Плясуна жило и процветало, а сам уйду в женский монастырь настоятелем.
   - Врешь, - заметил Темный. - Не так все будет. Даже если ты избегнешь смерти от рук желчного колдуна, и тебя не посадят на кол, все равно я тебе не завидую. Станешь ты бродить по дорогам, неприкаянный, словно моток мочала на ветру, состаришься, все клиенты сбегут к преемникам, а на порог твою вирессийскую рожу никто не пустит. В лучшем случае, быть тебе помощником главного дворника при монастыре - все равно, каком - к тому времени это тебя перестанет волновать.
   - Нет, - заупрямился Фертис, - мне поставят памятник. В виде священника, проливающего горькие слезы.
   - В виде священника, отплясывающего на радостях. А того лучше, в образе змеи, которую топчет сапог достойного брата.
   - Нет. Брат будет проливать слезы и, может быть, кое-что еще... И на плите напишут: "Здесь лежит тот, кто при жизни летал".
   - "А потому, - продолжил Темный, - при падении сильно ударился головой. Братья и сестры, если не хотите лежать рядом - ходите, а не летайте".
   - Какое беспросветное болото! - воскликнул Фертис. - Ты, волшебник, знаешь, историю про двух монахов, козу и девушку? С тобой будет так же - останешься с козой, пока остальные будут с девицами гулять.
   - Я человек темный, - сказал Темный, - я только знаю историю про развратника и Низвергнутого.
   - Ну и?
   - Умер развратник, сам догадайся от чего, попал в преисподнюю, и Низвергнутый, как добрый хозяин, решил ему свой дом показать. Идут они - тут смола, там пар, то лед, то огонь - неуютно, в общем. И вдруг видит сластолюбец - демон развлекается с девицей, да такой, что у покойного аж даже брови поднимаются. Низвергнутый спрашивает: "Хочешь так же?". "Хочу!!". Низвергнутый тут же командует: "Свободна, моя девочка, отдыхай".
   - При этом следует смеяться? - осведомилась Артис, даже не улыбаясь.
   - Что с вами такое? - спросил Эллиадан.
   - Это у них запоздалая реакция на последнее место пребывания, - ответила девушка. - Может быть, мы вам мешаем? Мы, в случае чего, и высадить вас можем.
   - Вы не мешаете, наоборот... Темный, тебе кто больше нравится, девочки или мальчики?
  Артис так глянула на Фертиса, что тот сразу замолчал.
   - Ну, ладно, извините, - сказал он через минуту. - Не буду больше.
   - А, не слышу.
  Фертис встал перед Артис на колено, едва не перевернув лодку.
   - Извините, благородная госпожа. Я приношу извинения за недостойное поведение - как свое собственное, так и этого... человека, - вирессиец патетически указал на Темного. - Клянусь и уверяю, что поступили подобным скверным образом лишь по недомыслию и малой образованности, но безо всякого злого умысла. Благоволите простить нас, неосмысленных или подверните нас любому, на ваш милостивый выбор, наказанию.
   - Эллиадан, а не выкинуть ли этих двоих за борт? У меня уже и голова побаливает... Избавимся от них и поплывем спокойно.
  Фертис усмехнулся, а Темный вспомнил, что теми же словами заканчивалась история о проститутке, священнике и виртане.
   - Что-нибудь еще вспомнили?
   - Нет, ваша милость.
   - Так что же делать с преступниками, Эллиадан?
   - Применять трудотерапию. Скинуть за борт мы их всегда успеем, а плыть нам немало. Так что вот вам вира - помолчите часок-другой. А чтобы не было скучно - вот весла, гребите, до биркского брода еще далеко.
  
   - Реангил!
  Библиотекарь отряхнул перчатки от пыли и спрыгнул с лестницы, ведущей к высотам книжных полок. Неужели Линтис так быстро управился?
   - Реангил, ты эти, что, уже разбирал?
   - Нет, конечно. Я сортирую только по областям, тескт и не читаю.
   - То есть ты взял их с полки, как были?
   - Да. А что с ними такое?
   - Совпадение, наверное... Очень ровно они пошли, словно до меня кто-то читал...
   - Кому это придет в голову?
   - Не знаю.
  Реангил пристально взглянул на Линтиса, тот поднял глаза. Оба не хотели говорить имя, но оба догадывались, в чью непутевую голову могла прийти подобная идея.
   - Я пойду, - сказал библиотекарь.
  Советник кивнул. Минуту он сидел неподвижно, вспоминая. Затем провел ладонью по листу и тихо прошептал заклинание. На листе, словно в зеркале, появилось задумчивое лицо, обрамленное легкими серебристыми прядями. Глаза прищурились, будто усмотрели нечто интересное, и видение пропало.
  Линтис откинулся на спинку дивана. По времени совпадает. Эллиадан и Артис вполне могли успеть к открытию Врат, они, видимо, к тому и стремились. Наверняка успели. Буря, в очередной раз помешавшая проекции в Эрихэле, была поднята не открывающимися или закрывающимися Вратами, но Вратами, в которые ударили тараном двадцати двух энергетических каналов.
  Линтис закрыл глаза. Они никогда не узнают, что произошло с Эллиданом и Артис. Девушку Эрихэл выследить не в силах, ее, может быть, и в этом мире уже нет... А Эллиадан... Как они могли так оплошать, почему не поняли, для чего на самом деле ему отправляться за Артис? Почему не предупредили? Он не знал, что не сможет пройти, не смог бы никогда и ни за что, он потому и ушел, что не знал... Теперь поздно каяться. Поздно. Остается ждать, пока Эрихэл из молочно-белого станет темным и неподвижным.
  Линтис открыл глаза. Неизвестно, пройдет ли он сам. Пусть два канала дополнительны, но они существуют. Вздохнув, он перевел взгляд на текст, доклад никто не отменял. Филландир там что-то считает, ширину ли створа, точку ли следующего аппериенда.., а ведь он-то не пройдет совершенно точно. Девять источников, девять ключей - ни одним больше, ни одним меньше.
  
  Труд оказал свое благотворное действие, Темный и Фертис замолчали. Через полчаса говорить и совсем расхотелось, припекало солнце, золотилась река до боли в глазах и что-то тихонько напевал по-эльфийски Эллиадан. Фертис слушал-слушал, а затем спросил:
   - Петь можно всем или только определенным расам?
   - Петь можно тем, у кого есть голос, - ответила Артис, - и слух.
   - Жаль, аккомпанемента нет...
   - Мелодию напой - будет.
   - Не понял.
   - Он у нас гений, - объяснил Темный. - Для того, чтобы сыграть на лютне ему совсем не обязательно держать ее в руках.
   - Это интересно.
  Фертис промычал что-то простенькое, Эллиадан кивнул и немедленно над рекой зазвенел неведомый инструмент - не лютня, не гитара, не что-то духовое, а... Темный не знал, что, он никогда не слыхал такого звука прежде. Фертис вздрогнул и слегка растерялся, видимо, все же не ожидал. Через миг он справился с удивлением и запел. Голос у вирессийца оказался неплохим, получше, чем у виртанов, да и слух без сомнения присутствовал.
  В море вышли все корабли,
  Паруса качнулись вдали...
  Что же я, не жив и не мертв,
  Ищу у земли?
  
  Облака уплыли в зенит,
  Белый ветер следом летит,
  Ночью вижу тени костров,
  И дух мой не спит.
  
  Утром ты проснешься одна,
  Снова ты проснешься одна,
  И моя постель холодна -
  Так будет всегда.
  
  Звезды льют свой свет с высоты,
  Тени бьются в ладонях листвы,
  Неужели я пропущу
  Триумф красоты?
  
  Только раны вылижет зверь,
  Скрипнет в дымке розовой дверь,
  Ты совсем не то, что ищу,
  Так лучше, поверь.
  
  Ночи напролет до утра
  Будешь проводить ты одна,
  От костра осталась зола -
  Такая судьба.
  
  Лунный свет плащом на плечах,
  Пьяный мед горит на губах.
  Пью и все никакне напьюсь,
  И небо в глазах...
  
  Я, едва вновь стану летать,
  Где бы ни был, дам тебе знать -
  Больше я к тебе не вернусь,
  Не стоит искать.
  
  Мы всегда, во все наши дни
  Будем оставаться одни,
  И на небе вспыхнут огни
  Великой Любви.
   - Ты сам написал? - шепотом спросила Артис.
  Фертис кивнул.
   - Ты бы не разговаривал больше, а пел бы... Песни у тебя лучше разговоров.
   - У меня есть и такие, что хуже.
   - Ну-у, конечно, только я начала думать о тебе хорошо...
   - Не буду, больше не буду. Отныне я образцово-показательный, как монах перед Леуконисом. Эллиадан, скажи что-нибудь.
   - Что-нибудь.
   - Неплохо для начала. Ты всегда такой или временами?
   - Какой - такой?
   - Словно с неба упавший.
   - Конечно.
   - Неправда, сейчас он еще в полном порядке.
   - Отстаньте от Эллиадана, - попросила Артис. - Вы обещали молчать.
   - Еще секунду, только чуть-чуть, я хочу заключить договор. Точнее, основать союз.
   - Какой?
   - Добровольно-милосердно-благотворительный имени Леукониса, Ордена Вседержителя и всех святых по реставрации темперамента и просветлению духа наличиствующего здесь Вечного.
   - Просветлению? - спросила Артис. - Белое отбеливать?
   - Темперамент реставрации не подлежит, тем более - этот, ты бы знал, как переводится его имя. Данное, чтобы ты знал, до рождения.
   - А я не против, - сказал Эллиадан.
   - Я против! Превратит он тебя во что-нибудь себе подобное, что я стану делать.
   - Не превратит.
   - Не превращу, здесь и Господом Богом мало быть. Я только слегка...
   - Методы?
   - Исключительно щадящие, только терапия, никакого оперативного вмешательства, обещаю и гарантирую.
   - Присоединяюсь, - сказал Темный. - Но помогать, сразу предупреждаю, не стану. Иначе и Господь Бог не исправит.
   - Я соглашусь, если мне будет дано право вето. Позвольте мне остановить лечение, как только результат перестанет меня устраивать.
   - Это собственничество.
   - Тогда я стану мешать.
   - А это шантаж.
   - Разрешите, - улыбнулся Эллиадан. - Результат все равно заденет ее больше, чем меня. Разрешите, иначе начну мешать я.
   - Бунт на корабле, - вздохнул Фертис. - Хорошо. Ну, что, по рукам?
  Они пожали друг другу руки и Артис немедленно сказала:
   - В качестве предварительной меры я предлагаю поиграть в "черное-белое". Хорошая игра, развивающая мировоззрение. Заодно и выясним, не надо ли еще кого вылечить.
  
  Часам к трем пополудни река заметно сузилась, течение прижимало лодку к правому берегу, что совсем не требовалось. Темный привстал, теперь он видел, где сливаются две реки, текущие едва ли не перпендикулярно друг другу. Лодку качнуло, Темный едва не выпал за борт. Фертис поймал волшебника за руку и дернул обратно, тот резко плюхнулся на лавку.
  Им предстояло подняться вверх, а для начала преодолеть усиленное течение обех рек в месте слияния. Эллиадан медленно, но верно вел лодку к левому берегу, туда, где свернуть в голубой рукав Витой Сорды было легче. Берег уже ощутимо приблизился, когда Эллиадан сказал:
   - Вы, я вижу, уже начали терапию. Нужно вслух сказать? Хорошо - если вы думаете, что мне по силам одному провести лодку через слияние, то сильно ошибаетесь.
  Темный фыркнул и отобрал у эльфа левое весло. Фертис, помедлив, оттолкнул Эллиадана в сторону и взялся за правое. Как только оба гребца синхронизировали свои действия, дело пошло на лад. Лодка уверенно начала преодолевать встречное течение.
  Через четверть часа же Темноу показалось, что они стоят на месте. Переглянувшись, гребцы одновременно налегли на весла что было сил. Лодка покачнулась, встала точно по руслу Витой Сорды и медленно, очень медленно пошла вперед, на север.
  Темный понял - двадцать с небольшим миль дадутся им очень трудно. Прошло полчаса, а по мнению волшебника - добрая половина суток, он взопрел, взмок и греб рывками, отчего лодку дергало в стороны.
   - Осталось совсем немного, - сказал Эллиадан, вглядывающийся вдаль. - Дальше пойдет легче.
  Темный ничего не ответил, стараясь дышать ритмично и ровно. "Немного - растяжимое понятие. Для кого и два вершка, а для кого и две мили". Но две мили грести не пришлось. Постепенно течение ослабло, весло перестало вырываться из рук, и Темный ощутил подрагивание напряженных до предела мышц.
   - Поворачиваем, - сказал он, хотя Фертис и без предупреждения мог догадаться. Лодка ткнулась в низкий берег, Темный с наслаждением бросил весло.
   - Эллиадан, с этого момонта ты гребешь один. С меня хватит.
  Эльф легко выпрыгнул на берег и пристально глянул по течению вверх.
   - К броду мы приплывем к осени, - заключил он. - Как думаете, нас к тому времени все еще будут искать?
   - На нас к тому времени станут зарабатывать, - отозвался Фертис. - Мы превратимся в местную достопримечательность, сюда будут приходить люди и платить, чтобы взглянуть на Вечного Гребца.
   - Как ты Темный тогда сказал, лишние деньги лишними не бывают.
  Объединенными усилиями лодку вытащили на берег.
   - Может быть, тебя здесь и оставить?
   - Зачем мне одному деньги?
   - Кто знает, может быть, здесь со временем поставят трактир. "У юноши с веслом". Тут и деньги пригодятся.
   - Что же вы станете делать без меня, как же моя реставрация?
   - Да, это мы как-то упустили из виду... Уговорил! - Фнртис слегка хлопнул эльфа по плечу. - Не бывать здесь трактиру, не стоять мраморной статуе мускулистого атлета, одетого в одно только весло, не собираться вокруг девушкам и монахам... Как были здесь глушь да дичь, так и останутся.
  
  До наступления темноты друзья смогли подняться примерно на шесть-семь миль. На завтрашний день оставалось еще с десяток, расстояние нужно было преодолеть не мешкая, в тот же день предстояло устроить театральное представление в двух действиях для бедствующих братьев, как выразился Фертис, и помимо всего прочего, хорошо бы успеть до захода солнца выйти к тракту с восточной стороны от Биркского Брода. Словом, хлопот предстояло выше головы.
  Темному отчего-то стало приятно думать о завтрашней суматохе. Руки к утру будут болеть, оно и хорошо. Трудно сказать, что произошло, только волшебнику стало спокойно и уютно. Может быть, относительное спокойствие сказалось, может быть, появилась наконец реальная надежда перехитрить Орден, может быть, еще что-то. Темному хотелось болтать ни о чем с Фертисом, слегка шутить над никогда не обижающимся Эллиаданом, он готов был даже пофлиртовать с Артис... Хотелось видеть блестящую воду реки, холмы на том берегу и огонь костра; хотелось чувствовать дыхание ветра, вдыхать водяные брызги и чертыхаться от неловкого удара веслом. От костра веяло теплом, где-то убаюкивающе свистела ночная птица, волшебник закрыл глаза и не успел подумать, что хотелось бы ему стать обыкновенным человеком, как крепко заснул.
  
  Филландир замолчал. Совет переглянулся.
   - Что же ты предлагаешь? - спросил Далирон.
   - Ничего. Наверняка ничего не известно, я могу оказаться прав совершенно, наполовину, могу и полностью ошбиться. Что же мне предлагать.
   - Полность ты ошибаться не можешь, - сказала Арилэй. - Тенденция прослеживается четко, расхождения расчетов и реальности хорошо объяснима... Вполне может статься, что они притягивают Врата.
   - Только притягивают, - произнес Эльдар, - или могут влиять на их работу? У нас замечательно богатый выбор: или притянем Врата, но они останутся запертыми, или вообще никогда их не увидим.
   - Врата явно открывались на Келлиаде, - заметил Далирон.
   - И все же оба, и Эллиадан, и Артис остались здесь.
   - Во-первых, Эллиадану не пройти не при каких условиях, а во-вторых, коль скоро существует Дэлвэ-Нор, то и Артис Врата не примут.
   - Вот бы обнаружить корабль, - сказал Истардалионидар, - тогда мы знали бы наверняка, возможно ли пройти в портал окружающим.
   - Если бы да кабы... - отозвался Филландир. - Я согласен с Эльдаром. Дэлвэ-Нор притягивает Врата, а сила Эллиадана запечатывает их. Наглухо ли, гадать бесполезно. Впрочем, приотройся Врата хоть ненадолго, нам стало бы известно. Однако, пока никаких необъяснимых явлений по траектории движения...
   - Но кто поручится за полноту сведений? - прервал Филландира Далирон. - Кто даст гарантию, что мы знаем все? Танаридила нет, да и он, по-моему, не взялся бы ручаться за полную осведомленность и стопроцентную точность фактов.
  Филландир усмехнулся.
   - Недостающие факты заменяет опыт. Я уверен, Эллиадан не откроет нам Врат, он не может управлять Вратами. Более того, с его числом "источников" как бы не повторилась история с бурей на Келлиаде. Возвращение Эллиадана возможно, но бесполезно и даже вредно.
   - Вредно для кого? - нехорошо сощурился Истардалионидар.
   - Для него самого! Эллиадану нельзя возвращаться!
  Линтис с безысходным отчаянием лимниара услышал свой голос и резко замолчал. Все смотрели на него, смотрели так, что Линтис со злостью добавил:
   - Кто мы такие, чтобы решать, вернуться Эллиадану или остаться там, где он есть? Неужели не понимаете, каков его выбор, если он до сих пор не вернулся, хотя мог бы уже сделать это с десяток раз.
  Истардалионидар опустил глаза, Далирон отвернулся, половина Совета смутилась.
   - Советники, - с презрением сказал Линтис. - Все уже посчитали... Конечно, нехитрая арифметика, сравнить две, ну, пусть, три, жизни и восемьсот. Особенно нехитрой она становится в случае, когда твердо знаешь, что при удаче обязательно войдешь в большинство, да и при неуспехе не окажешься в числе обреченных. А уж если среди обреченных Эллиадан... Советники, скажите честно, кто бы решился задуматься о жертвоприношении, будь на месте Сэлленнэ... ну, хотя бы я? Не говоря о более выдающихся личностях. А с паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорят люди...
  Да, хорошо, я и сам знаю, все сказанное - лишь чувства, муки совести - на грани бездны можно обойтись и без излишеств. Хорошо, вот вам не чувства - никто не сомневается в том, что я лимниар?
  Все молчали. Линтис разозлился, так, как злился пару раз в жизни и не видел, с каким едва ли не восхищением смотрят на него толиннэ и... Филландир.
   - Как лимниар, я сообщаю всем - возвращение Эллиадана принесет ему гибель. Гибель в самом прямом и буквальном смысле слова. А коль скоро речь идет о Дэлвэ-Норе, то предлагаю вам самим задуматься о судьбе Артис, которая не ответственна за наши беды, и о которой вы, кажется, благополучно забыли. Есть возражения?
  Совет молчал, но Линтис чувствовал, что возражения есть и в немалом количестве. Что же, и вправду, два и даже три меньше восьмисот. С места поднялся Эльдар. Толиннэ, не глядя на советников, негромко произнес:
   - Вопрос о возвращении Эллиадана не может даже рассматриваться. Во-первых, как верно сказал Филландир, наверняка нам ничего о работе Врат неизвестно. Во-вторых, я передам свои полномочия тому, кто сможет без запинки сказать в лицо Эллиадану: "Вернись домой, ты должен умереть, чтобы жили мы". О роли морали и духовных ценностей в теперешнее время Линтис сказал превосходно, повторять не стану, выражу лишь полное согласие. И последнее, для тех, кому все еще мало. До сих пор высказывали свои мнения лица, так или иначе предвзятые и малообъективные. Филландир - ну, здесь кто что выберет - запоздалая жалость или синдром собаки на сене, - советники молча рассматривали стол, не в силах поднять глаза на мрачно-торжественного толиннэ. - Линтис как-никак лимниар, да и у него имеются личные симпатии...
   - Личные симпатии есть у всех, - тихо сказал Ирион, седьмой советник.
   - Тем хуже, - холодно отозвался Эльдар. - Далее. Мы, толиннэ - нас тоже можно понять, оглашать приговор придется нам, и кто бы не был бы рад избежать такой необходимости. Итак, наши мнения - прах. Филландир, свяжись, пожалуйста, с Айдэллисс, - другим тоном сказал Эльдар и сел.
  Линтис видел, как разгорается зеркальная поверхность Игнарсиля и думал, как все перемешалось, и как все сегодня не похожи сами на себя.
  Он, Линтис, рассердился не на щутку и не замедлил свою злость показать. Эльдар так же не скрывает горечи и мрачной иронии, а это уже подобно грозе среди зимы. И, наконец, совершенно невероятно, Филландир молчит! И хорошо бы просто молчал, а то словно отсутствует. Кто-кто, а Линтис отлично знал, что Филландир мог высказать все и без слов, одной своей знаменитой усмешкой, но сегодня первому советнику словно стало все равно, что о нем думают и говорят. А советники! Ах, хороши! Не Совет, а картина маслом. Прячут глаза, краснеют, а ни один не извинился, не перебил полную холодной боли речь Эльдара, ни один не переменил своего мнения. Три меньше восьмисот.
  Из камня в перстне вылетел сноп искр, закружился над столом, превращаясь в шар-визор.
   - Айдэллисс, - сказала Арилэй, когда визор замер. - Ты одна?
   - Да, - последовал удивленный ответ.
   - Мы потревожили тебя как единственного незаинтересованного свидетеля, свидетеля, посвященного во все детали. Скажи Совету, нужно ли вернуть Эллиадана в Таннерил.
   - Что?! Вернуть?
   - Да или нет. И причину - покороче.
   - Нужно ли... - Линтис, не глядя на шар, так и видел Айдэллисс, голос спокоен, но вот-вот грянет буря. - Я не знаю, что за нужда может быть, чтобы отправить его на смерть. И самое страшное, вы же знаете, он не возразит. Кто у вас там такой изобретательный! Вы хотите, чтобы он сам пришел, сам взошел на эшафот, а, может быть, еще и с песней, и улыбаясь! Он ведь придет... Придет! Он вернется, хотя давно понял, чем обернется для него возвращение. Хорошо, это он сам, пусть, я знаю, многие считают его ненормальным... но вы хотите, чтобы он еще и Артис погубил! Хотите заставить Эллиадана УБИТЬ!
  Айдэллисс замолчала, а затем спокойно добавила:
   - Эллиадан умрет, если вернется, и знает об этом. Я говорю правду, ибо сама устанавливала блокаду на памяти и знаю, когда блокада эта работает, а когда нет. Если дело дойдет до голосования - что ж, голосуйте, решайте, ищите, вызывайте. Но клянусь, если этим закончится, то весь Лес узнает, чего будет стоить спасение. Не думаю, что убийцы нужны в другом мире, и клянусь, они туда не попадут. Я сказала.
  Шар пропал. Совет молчал. Наконец Филландир тихо произнес:
   - Эльдар, а ведь Айдэллисс тоже предвзята. Личные симпатии. Нет у нас объективных свидетелей...
   - Прекратите! - вырвалось у Далирона. - Довольно, вы добились своего! Да, да, я готов умереть! Вы довольны?!
  Он вскочил, оттолкнув кресло и, от души хлопнув дверями, исчез из Зала. Истардалионидар, глядя прямо перед собой в голую стену, произнес:
   - Мы не убийцы. Нет, мы мы не хотим убивать, нам только хочется жить.
  Он опустил голову, коснулся лбом сцепленных пальцев и тихо-тихо повторил:
   - Мы не убийцы. Поэтому мы умрем.
  
  "Начинается второе действие спектакля", - думал Темный, следя взглядом за перевернутой изувеченной лодкой, уплывающей вниз по течению Витой Сорды. Посреди реки тонули три мешка, их как и лодку, сносило течением. От мешков тянулся темный след, кровавые пятна не успели высохнуть и на пробитом днище лодки - друзья старались действовать максимально реалистично.
  Руководил действием Фертис, под его наблюдением и при непосредственном участии компания затоптала недавно разложенный маленький костерок, устроила жуткий погром на берегу, лишила сама себя лодки и части вещей и слегка повредила собственному здоровью. Инсценируя битву не на жизнь, а на смерть, друзья спалили добрую половину куртки Фертиса, выдрали существенный клок волос из шевелюры Эллиадана, заполучили множество синяков, ссадин и шишек. Опаленную куртку вирессийца так же спустили по реке, с остальной одеждой подобным образом поступить не решились. Мало ли что...
  Вверх по течению пришлось идти пешком, да еще и по колено в воде. Выглядели друзья так, будто и впрямь сражались если не с силами тьмы, то с шайкой разбойников. Вирессиец неожиданно помрачнел и все оглядывался, пока берег с мешаниной смазанных следов и кровавыми пятнами не скрылся за излучиной.
   - В чем дело? - спросил Эллиадан.
  Фертис передернул плечами.
   - Думаешь, не поверят, догадаются? - сейчас же спросил Темный.
   - Да нет же! - в сердцах воскликнул Фертис. - Как раз наоборот. Мы хорошо замаскировались, только я в жизни не прятался ни от кого. Не притворялся мертвым. Теперь придется играть роль до конца.
   - Ты же любишь поиграть.
   - В самого себя.
   - Вон в чем дело... Ничего, это ненадолго, нам бы только из Империи выбраться, а там - снимай маску и пляши, сколько вздумается.
   - Но я не собираюсь никуда выбираться.
   - Это я уже поняла. Даже и не предлагаем, - ответила Артис. - Ты останешься, мы уйдем и перестанем тебе мешать, вот что я имела в виду. Что-то с соображением твоим стало...
   - Без риска у меня нет сображения, без риска я труп.
  Темный незаметно сложил пальцы в Знак Воздуха и без заклинания направил в спину вирессийцу. Того приподняло, закрутило и обрушило в самую стремнину.
   - Какого демона! - заорал Фертис, выплыв и поднявшись на ноги, мокрый как мышь.
   - Полегчало? Или продолжить?
   - Псих! - Фертис вытряхнул воду из уха. - Хм, действительно полегчало, - сказал он спустя минуту. - Спасибо. Я только одного не пойму, как ты вышел в колдуны? В роли смотрителя читальни при монастыре ты смотрелся бы куда уместнее.
   - Ты бы тоже уместнее смотрелся в зоопарке. Я читать рано научился.
   - То есть все беды от грамотности. Странно, я вроде тоже буквы знаю, и Эллиадан с Артис не безграмотны, где же эффект? Хотя, Эллиадан...
   - Я не волшебник, - сейчас же возразил эльф. - Магией не владею практически совершенно.
   - Они и видно.
   - Читать уметь мало, - сказал Темный. - Надо еще и любить книги и...
   - Вот любить книги не стоит, достаточно их читать, - Фертис оборвал сам себя. - Значит, как-то раз тебе попалась книга о магии?
   - О колдовстве, если быть точным. Примитивные способы, кустарщина, но у меня неожиданно получилось. С того и пошло...
   - И давно ты игнорируешь законы?
   - Лет десять, по официальным сведениям. Ну, до того почти столько же игнорировал, не знакомясь с братьями близко.
   - Недурно, да ты еще упрямее меня. И с кем ты знаком лично, если можно? Мой личный список возглавляет арх-меритор Фардона.
   - Мелочь. Я имел несколько содержательных бесед с конгестором.
   - Демоновы рога! Какой-то паршивый колдун меня обставил!
  Эллиадан невесело улыбнулся.
   - Что такое? Уж не говорил ли ты с Леуконисом?
   - Нет, но с архистенезисом довелось общаться.
  Сказал это Эллиадан как-то так, что разговор сам собой сошел на нет.
  
  На привале пришлось развести костер. Обсушившись и просушив одежду, путники в очередной раз начали готовиться к маскараду. Выходить к Биркскому броду как есть не рекомендовалось. Эллиадан замолчал и погрустнел, Фертис, уже давненько приглядывающийся к эльфу, сказал:
   - Я все думаю...
   - О чем? - немедленно спросил Эллиадан.
   - А-а... так, потом скажу, если не забуду, - махнул рукой Фертис. - Где этот зверь-людоед? Бросай как есть, Артис, не развинчивай.
  Фляжка полетела в разгоревшийся костер, Эллиадан содрогнулся. Артис поморщилась.
   - Может, как-нибудь по-другому, - она оглянулась на Фертиса. - Закопаем... Я не люблю огонь...
   - Закопаем... Может быть, еще утопим? Для верности.
   - Да, конечно, - Артис кивнула, взяла котелок и направилась к реке. Огонь объял фляжку, та громко щелкнула.
  Эллиадан побледнел и, не говоря ни слова, встал и направился в лес. Быстро, будто убегая. Вслед эльфу никто не смотрел.
  Артис вернулась с пустым котелком.
   - Я подумала - не стоит есть суп, приправленный негативными эмоциями. Вот вернется Эллиадан, скажет, что но... мертвое, тогда и готовить станем.
  
  За обедом, все же приготовленным, и даже не ночью, возникла беседа, малоподходящая ко времени трапезы, Фертис и Эллиадан размышляли о смертии ее причинах. Отвлеченный разговор мало-по-малу принял конкретные очертания, а именно - Фертис взялся выяснить меру непротивления Эллиадана злому.
   - И защищаться не станешь?
   - Стану, но для этого не обязательно убивать.
   - А если обязательно?
   - Тогда стану сопротивляться безнадежно и бессмысленно.
   - Это ты один.
   - И с кем угодно - тоже.
   - С кем угодно? - уточнил Фертис.
  Эльф кивнул и сказал:
   - Я знаю, о чем ты сейчас спросишь. Что я стану делать при виде льющейся крови близких и дорогих? Отвечаю - не знаю. Всякое может быть, и всякое случается, но убийства не будет почти наверняка.
   - А ты был в такой ситуации?
   - Был в таких, - наклонил голову эльф. - Я могу захотеть убить, могу серьезно пожелать кому-то смерти, но убить врага - выше моих сил.
   - А ведь ты лжешь, - ухмыльнулся Фертис. - Лжешь - это раз, убийство - не всегда грех - это два.
   - Всегда, - оборвал вирессийца побледневший Эллиадан. - Везде и всегда, даже их лучших побуждений. Но ты прав, я солгал.
   - Что же может заствить тебя совершить грех?
   - Жалость, - тихо ответил Эллиадан.
   - Что-о? - вытаращил глаза Фертис. - Убить из жалости?
   - Из жалости, ради избавления, - еще тише сказал эльф.
  Темный не видел его лица, но знал, что в этот самый миг в глазах Эллиадана взблескнули кинжалы и заледенело время.
   - Убить из жалости... - пробормотал Фертис. - Не из гнева, не от голода, не их страха... Убить друга и оставить жизнь врагу...
   - Да.
  Фертис вздрогнул, взглянув на Эллиадана. Темный понял, что и он увидел этот пронзительный, разящий блеск, немой упрек открытой раны, в которую грубо ткнули из любопытства. Фертис собирался что-то добавить, Эллиадан остановил его.
   - Не нужно больше говорить об этом, - наполовину попросил, наполовину повелел эльф.
  Вирессиец поморщился, но кивнул. Больше они не разговаривали.
  
  Солнце висело над рекой, было около шести часов пополудни. Стемнеет не скоро, и они вполне успеют добраться до брода засветло. Темный залил костер, подозрительно глянул на место, где закопали обугленную фляжку и начал собираться. Эллиадан рядом тоже занимался тем, что перекладывал вещи; среди всего самого невероятного барахла, захваченного Фертисом он отыскал парик и попытался пристроить на голове. Темный, бросив поиски бритвы, стал эльфу помогать. Оба имели весьма смутное представление о ношении бутафорских волос, потому пришлось приложить немало фантазии и отчасти физических усилий.
  Фертис куда-то запропастился, а, подняв глаза, Темный обнаружил, что и Артис нет. Прислушался, не падают ли в лесу деревья и подумал: "Ох и устроит она ему песни и пляски. Поделом ему, лекарю паршивому".
  Фертис полоскал в реке котелок, болтал его туда-сюда, словно хотел оторвать ручку на нет. На Артис он посмотрел очень неприветливо.
  "Знакомое раздражение", - сказала себе девушка и подошла. Фертис выпрямился, держа закопченный котел на отлете.
   - Защищать его станешь?
   - Это зависит от тебя, - Артис прислонилась к стволу. - Я хочу кое-что объяснить - тебе и выяснить - для себя.
   - Я помогу, - Фертис поставил котелок на траву и вытер руки о штаны. - Эллиадан меня раздражает.
   - Это ничего, - пожала плечами Артис, подавляя обиду. - Темного он поначалу тоже раздражал. А уж как он бесил меня!.. Это проходит.
   - Когда?
   - Тогда, когда удосужишься понять, что Эллиадан не трус и не болтун. Он... ну, такой уж он есть... странный. Чересчур добрый.
   - Нет, это не доброта, видел я такое и не раз. Это называется инфантилизмом.
   - Лет ему и в самом деле немного... А ты все еще с нами или свернешь?
   - Куда я сверну, в болото? В скалы?
   - Если Эллиадан хуже трясины, то можешь и туда.
   - Нет, я сказал, что вы выберетесь из Империи...
   - Тогда у тебя еще есть время понять.
   - Не хочу.
   - Это твое право, - кивнула Артис. - Тогда пойми то, что скажу я. Я прощаю тебя на первый раз, потому что понимаю, чего ты хотел добиться и потому что сама не раз заводила с Эллиаданом провокационные разговоры. Раньше, до того, как он побывал в Ордене. Но даже до того его высказывания не были пустыми разговорами. Теперь же все, что он говорит пережито, выстрадано... Улавливаешь разницу?
   - Темный тоже был в Ордене.
   - Был. Десять лет назад, а Эллиадан - едва месяц минул. К тому же Темный - человек, а Эллиадан - эльф, к эльфам там подход особый.
  Артис говорила спокойно, она уже почти не сердилась, она хотела, чтобы Фертис понял.
   - Неужели ты настолько слеп, что не понял, отчего тебя так быстро избавили от милой твари в голове? Такое мог сделать только переживший то же самое. Фертис, ты хочешь его изменить, но Эллиадан и без того изменился. Ему добавили несколько сот лет жизни - как, не знаю, но за две недели он постарел почти на тысячу лет. Я не знаю, что было в той жизни и не узнаю, о таком не говорят, но было что-то очень страшное. Если он говорит были случаи, значит были! Фертис, ты же видел, что разговор Эллиадану неприятен, однако хотел его спровоцировать.
   - Я хотел увидеть нормальную реакцию нормального чел... разумного существа. Хотел напомнить о том, как ведут себя нормальные существа в подобных случаях. А он просто упивается своей инностью, ему нравится испытывать боль.
   - Это правда, да не вся. Тебе не заставить Эллиадана сорваться, это невозможно, да и я не позволю. Ты уже переступил грань, ты обещал быть осторожным, а вместо того ткнул в рану кинжалом и повернул. Эллиадан не умеет защищаться, не может дать сдачи, хоть и надо иной раз. И не оттого, что с ним никогда ничего не случалось. Наоборот. И еще, он не мог остановить тебя, не мог признаться в том, что ему... больно... Не мог! Он делает вид, будто там ничего такого и не было, будто прошли две недели, он не хочет расстаивать меня. Ты совершил самое страшное, что только мог, ты напомнил. Напомнил о том, что нужно забыть; напомнил тогда, когда Эллиадан хочет лишь одного - не помнить.
  Артис выпрямилась и отсранилась от ствола.
   - Фертис, я говорю тебе первый и последний раз - не повторяй ошибок. Иначе, обещаю, одной головной болью у Ордена станет меньше.
  
  Увидев Эллиадна в черных волосах, Артис охнула, а, глянув на Темного без усов и с обкорнанной бородкой, расхохоталась.
  Фертис явился следом за девушкой и долго придирчиво рассматривал спутников.
   - Сойдет для этой глуши, - вынес наконец он вердикт и, покопавшись в мешке, извлек полный вирессийский костюм в натуральную величину.
   - Ты плакат написать не забудь, - выговорил Темный, - чтоб уж никто не ошибся.
   - Эх, ты, - усмехнулся Фертис, - маскарад не хуже любого другого, ибо известно - не носит Плясун вирессийской одежды, только подобие и только по необходимости. Можете быть уверены, за те пятнадцать лет, что я здесь живу, меня в халате на улице не видел никто.
  Спорить не стали. Не видели, и не надо.
  Через десять минут все были готовы: и наполовину побритый Темный в куцей шапочке, и Фертис, сияющий вышивкой, шелком и новой кожей сапог, и Артис с пятном на носу и выбивающимися из-под лихо заломленного берета кудрями, и сменивший масть Эллиадан. В заключении Фертис вынул из недр мешка плоский продолговатый футляр.
   - Это Вам, господин эльф, - улыбнулся он и шикарным жестом открыл коробочку. - Только раз и только для Вас.
  Фертис аккуратно вынул два круглых закопченных стеклышка, соединенных изогнутой металлической дужкой.
   - Только у нас и только для вас, защитные стеклышки для глаз. Удобно, дешево, практично и чрезвычайно эстетично.
  Эльф взял стекла и, миг подумав, водрузил на нос так, что изогнутые части каркаса заходили за уши.
   - Надо же, ты почти первый, кто сразу правильно надевает очки.
  Компания дико расхохоталась, вид у эльфа был невероятный - в длинном балахоне, в непричесанном парике, да еще со стеклами слепца на носу, он стал похож на одичавшего монаха-книжника, потерявшего свой монастырь лет эдак с двадцать назад. А Эллиадан снял стекла, протер, отчего те светлее не стали, и надел вновь.
   - Ты в них что-нибудь видишь? - удивился Фертис.
   - С дороги не собьюсь. Спасибо.
  Фертис нервно улыбнулся и, помедлив, сказал:
   - Не за что, - так, словно хотел сказать нечто иное, но не решился. - Идемте, пора.
   - Откуда ты взял очки? - спросил Эллиадан шаг спустя.
   - Приятель привез, из Вирессы. Якобы на продажу.
   - Постой, у тебя эти не единственные? - подскочила Артис.
   - Одной парой торговать трудно, даже будучи из Вирессы родом. Вам понравились стишки?
   - Нет.
   - Надо придумать какую-нибудь поучительную историю, - предложил Эллиадан, - о пользе и выгоде иноземной придумки. Если не ошибаюсь, есть очки и для исправления изъянов зрения?
   - Есть, - кивнул Фертис. - Идея о начале просветительской деятельности недурна... Скажем, история о слабовидящем рогатом муже и молодой жене. История о близоруком монахе и козе...
   - Правдивая история о слепом бабнике и юбке на плетне, - вставил Темный.
   - А вы что молчите? Давайте уговоримся, кто меньше других придумает историй, тот и пойдет торговать очками на улицу.
  
  Эльдар поднял голову и протер глаза. Он не понял, легче ли ему стало от краткого сна. На столе лежала надоевшая до зубной боли карта Перешейка с вьющейся по ней траекторией Врат Энориала. А точнее, с двумя траекториями: красными чернилами был отмечен теоретически рассчитанный путь, тот, что основывался на многовековых наблюдениях за всеми необычайными событиями в Перешейке и у его границ, а фиолетовыми - погрешность, образующаяся от силы притяжения Дэлвэ-Нора. Фиолетовая линия круто заворачивала к востоку, хотя красная вела на юг.
  Эльдар устало вздохнул. Ему приснился трактир, обыкновенный человеческий, имперский трактир, полный людьми. Люди, самых различных занятий и возрастов, смеялись, пели и хлопали в такт неслышимой музыке. В центре полутемного зала, в круге света от коптящей лампы улыбающийся вирессиец ловко перебирал струны гитары, но музыки все так и не было слышно.
  А затем, внезапно и очень логично, как всегда бывает во сне, вирессиец сменился Эллиаданом. И вполне уместно смотрелись на носу у Сэлленнэ круглые затемненные стекла на металлической дужке, Эльдар не сразу вспомнил, как такие называются по-человечески. За темными стеклами Эллиадан вряд ли видел хоть что-то, зато и его глаза трудно было бы рассмотреть. Светлые волосы скрыл парик, но улыбка оставалась прежней. Жаль, что ничего не слышно...
  Эллиадан был таким, каким явился в последний раз в Эрихэле - еще более похудевшим, бледным и странно повзрослевшим (если не сказать - постаревшим). В человеческой одежде, в человеческой компании, с имперскими песнями, но с нечеловеческими выражением лица и голосом. И неэльфийскими, кстати говоря... Эльдар даже во сне грустно усмехнулся мрачной иронии судьбы - эльф предпочел людей своим сородичам, предпочел невзгоды и лишения... чему? Холодному равнодушию и снисходительному участию? После последнего Совета Эльдар не только понял Эллиадана, но и едва ли не был готов разделить его убеждения. Эллиадан ушел и не вернется, Сэлленнэ - Носитель Дара поет теперь людям, потому что эльфы его не слышат.
  А люди подпевали, хоть и перестали смеяться. Стены дрожали от хора голосов и звона гитары ( а ведь пальцами-то Эллиадан струн почти не касается), свет тускло отражался в темных стеклах, а за стенами дрожал воздух от конденсирующейся в ночи энергии, предтечи Врат. Врат, что не могут ни пропасть, ни отворится.
  Что еще было во сне? Бесконечные дороги, топот копыт, волны, взлетающие выше облаков... Далекое звездное небо, пожухлая мертвая трава, стылый ледяной ливень, бьющий по ветвям Таннерила... И плавающие в лужах пестрые листья толонесов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 5. День летнего солнцестояния.
  Бешеный дробный стук копыт вновь приближался. Фертис и Темный переглянулись.
   - Они что, с ума посходили...
  Темный не успел ни согласиться, ни возразить - из-за поворота вылетели один за другим два всадника, Артис вновь была впереди.
   - Победа! - воскликнула девушка, останавливая лошадь в вершке от прижавшегося к обочине волшебника. - Эллиадан, а ведь ты жульничаешь!
   - Обязательно, - улыбнулся эльф, отставший от победительницы буквально на долю вершка.
   - Ты можешь меня обогнать, хоть раз!
   - Ну, если тебе очень хочется...
   - Он еще издевается! Мне хочется играть по-настоящему, а то мы только что лошадей зря гоняем.
  Кобыла под Артис шалила, гарцевала, поворачивалась кругом, демонстрируя наездницу во всей красе. Фертис, двинув вперед сивого крупного мерина, заметил:
   - Не сочтите меня извращенцем, но в мужском костюме редкая женщина смотрится настолько привлекательно.
   - А я знаю. Терпеть не могу юбки.
  Артис вынула из кармана берет, расправила и старательно приладила на одно ухо. Эллиадан не спешил приводить себя в порядок.
   - Вы бы оставили свои игры на потом, я сам поиграть не прочь, но с огнем шалости обыкновенно нехорошо заканчиваются. Мало ли кто может...
  Артис и Эллиадан воскликнули хором:
   - Так ведь нет никого!
   - Сейчас нет.
  Фертис то ли не хотел, то ли не мог поверить в исключительные способности Эллиадана, подобный разговор повторялся изо дня в день.
   - Фертис, - отозвалась Артис, уставшая объяснять, - не начинай заново. Не мешай нам веселиться.
  Они уже третий день так веселились. Фертис и Темный принимали участие в состязании лишь в первый день, позже для них в скачках ничего интересного не нашлось. Побеждала всегда Артис. И лошадей меняли, и фору сами себе давали, ничего не помогало. Стоило тонким пальчикам пройтись по гриве, и лошадь мчалась вперед, обгоняя ветер и время. Единственным достойным противником, способным в самом деле состязаться с девушкой, оказался Эллиадан. Вот они и состязались третий день напролет.
  На замечание вирессийца эльф улыбнулся и достал из кармана очки. Фертис внимательно смотрел на него. Наконец Эллиадан сказал:
   - Не хочешь - не верь, но тогда и не возмущайся, - глаза его скрылись под черными стеклами. - Ты не веришь в то, что я слышу задолго до того, как увижу - пусть. Но почему же тебя в таком случае не удивляет, как я езжу верхом вслепую?
  Фертис открыл рот, но вместо того, чтобы изречь очередной упрек, расхохотался.
   - Молодец, Эллиадан, - сказал он, отсмеявшись, с искренним восхищением, - так мне и надо.
   - Ох, - только и сказал эльф.
  Он приподнял стекла, сквозь которые действительно почти ничего не видел и посмотрел на Фертиса. Вид у него стал настолько забавный, что все расхохотались.
   - Много их там, Эллиадан? - спросила наконец Артис.
   - Ох и влип же я, и надо же мне было согласиться, - эльф поправил очки и принял свой прежний безобидно-юродивый вид. - Трое.
  
  Нет, они не собирались задерживаться в Дальнем Ключе, самом глухом городе Империи, но пропустить день летнего солнцестояния и самую короткую ночь в году не было никаких сил. По традиции праздник длился двое суток - день, ночь и день - невелика задержка.
  Город накануне праздника украсился так, что прибывшие к исходу первого дня путники обомлели. Дальний Ключ, именовавшийся городом, а в душе чувствующий себя деревней, являл взору немногочисленных гостей некую смесь и того, и другого.
  Жители вытащили из домов на улицы все, что могло хотя издалека сойти за украшения. Здесь были и вполне цивилизованные фонарики и не менее культурные витки мишуры, которые обычно развевались над улицами западных городов. До Дальнего Ключа, однако, вирессийские изыски доходиди либо с большим опозданием, либо вообще не появлялись, так что мишура чередовалась с лентами, флажками, жестяными птичками и гирляндами цветов и листьев.
  Праздничная одежда горожан чересчур сильно напоминала крестьянскую - то ли дальнеключцы носили такую по привычке, то ли она переходила по наследству. И то, и другое могло оказаться правдой в равной степени - Дальний Ключ был городом молодым, первым шагом на пути преодоления страха перед восточным океанским побережьем.
  Шаг шагом, а Темный искренне сомневался, что имперцы когда-нибудь поселятся в районе залива Ярости, а, тем паче, на руинах Белоснежного Города. Слишком сильна была обоюдная ненависть людей и восточных эльфов, слишком страшную память оставила война. О взятиии последнего эльфийского оплота рассказывали в Империи исключительно шепотом, озираясь, выбирая слова и уж никак не в виде сказок на ночь детишкам. Чем ближе к побережью Ксалларона, тем меньше становилось разговоров, люди словно боялись, что призраки из руин услышат и явятся мстить. А было за что мстить, было чего бояться, после Эллиаданова инсайта Темный - почему. Белоснежный Город пал, но ценою невиданных жертв и неслыханной жестокости имперцев.
   - Белопенный, и не Белоснежный, - поправил Темного Эллиадан, - Тир-ан-Аривэльд. И ты, по-моему, не прав. Люди забудут об эль-фендони и когда-нибудь на месте Аривэльда построят новый город. На месте разрушенной пристани будет новая, человеческая. Это будет нескоро, но обязательно будет.
   - Не знаю, - пожал плечами в ответ волшебник. - Я бы не хотел жить на руинах города, да еще чужого, да еще и разрущенного таким образом.
   - Тогда люди перестанут считать Аривэльд чужим, - отозвался Эллиадан. - Тогда они забудут об эльфах и любой город, даже и лежащий в руинах станут считать своим. Это случится, но еще нескоро.
   - Эй! - окликнул эльфа и волшебника Фертис. - Не отставайте! Близится время торговли.
  
  На счет торговли, как вскоре выяснилось, Фертис шутил. Вирессиец вовсе не собирался продавать свои стеклышки изумленным дальнеключцам. И вполне возможно, что именно фраза "не продается" оказала магическое действие на горожан и заставляла их вновь и вновь любоваться невиданными изделиями и даже примерять их. К вирессийцам здесь относились настороженно, как и повсюду в Империи, но знали очень плохо. На Фертиса смотрели поначалу раскрыв рты, только что пальцем не показывали, но, сообразив, что никто и ничего не собирается им навязывать, а даже совсем наоборот, прониклись симпатией. И халат, и расшитый олотым бисером пояс, и невиданого покроя штаны, и обувь вирессийца стали объектами самого пристального внимания и обсуждения. Фертис и вообще любивший поговорить, блаженствовал. Он рассказывал о своей родине (где, как понял Темный, не был лет пятнадцать), отвечал на простодушные до пошлости вопросы горожан и вообще всячески развлекал народ.
  Вечер перешел в ночь - самую короткую ночь в году, на улицах зажглись фонарики, а затем ночь стала утром, но никто того не заметил. Лишь когда лучи солна недвусмысленно дали понять, какое теперь время суток, компания начала собираться спать.
  Проснувшись в полдень, Темный не вспомнил, ни как они попали в свою комнату, ни сколько за нее отдали, ни названия постоялого двора. В отместку за амнезию он разбудил Фертиса ковшом холодной воды. Вирессиец в ответ очень метко запустил упомянутым предметом в волшебника, попал в стену, отчего ковш отскочил прямиком в Эллиадана.
   - Доброе утро, - объявил вирессиец подскочившему эльфу. - Это тебе привет от колдунок, страдающих бессонницей. Сегодня второй день солнестояния, или я брежу?
   - Первое, - ответил, протирая глаза, Эллиадан.
   - А есть разница? - спросила Артис.
   - Ты разве не спишь.
   - Сплю. Так что же?
   - Большая разница. Сегодня праздник.
   - Очень интересно, он и вчера был. Или у тебя есть что-то помимо солнцестояния?
   - Вот именно, есть кое-что получше, - Фертис соскочил с кровати. - Готовьтесь.
   - К чему? - поинтересовался Темный.
   - Узнаете, - отрезал вирессиец. - Предупреждаю сразу, отказов не принимаю, жалоб не рассматриваю, а недовольство приравниваю к предательству. Готовьтесь, господа, до вечера не так далеко.
  
  Приготовления начали всерьез. До наступления сумерек друзья едва не расколотили очки Эллиадану, раздобыли гитару для Фертиса, переполошили полгорода, продемонстривали пляски на столе и изобрели новый вид пения. Последнее произошло после того, как Фертис по недоразумению позволил Эллиадану спеть свою "Вечную любовь", ту самую, что пел на реке. Вирессийца едва не хватил удар от удивления и возмущения - эльф, не изменив ни единого слова, умудрился перевернуть смысл. Фертис имел в виду искреннюю радость от вечного одиночества и свободы, восхищение теми чувствами, которые ни к чему не обязывают и не принуждают. Эллиадан же спел о человеке, который тщетно пытается представить дело именно так, но в глубине души мечтает отыскать ту единственную, с которой и всю жизнь вместе провести не в тягость.
  С этого раза они пели каждую песню дважды, и каждый раз она получалась о другом, но вдвое лучше. Затем компания осознала, что Фертис получил свое орденские прозвище неспроста. Вирессиец забрался на стол, скинул халат на Темного и исполнил по многочисленным просьбам национальный танец. Ничего особенного в нем не было, а только волшебник знал, что никто повторить не сможет. Такой дар дается от Бога, дается одному из тысяч. Фертис умудрялся лениво, нехотя перетекать над столом, он двигался весь целиком от пальцев на ногах да кончиков волос, создавалось впечатление, что у него вдруг начисто пропали кости и связки. Танец дальнеключцам не понравился и вскоре они всем скопом обучали виресийца имперским пляскам, не замечая того, что тот движется лучше их всех, вместе взятых.
  И все вышеперечисленное было залито пивом и дешевеньким розоватым винцом откуда-то с юга Империи. Не пили только они четверо друзей, словно ждали сигнала. А темнота постепенно сгущалась, если, конечно светлую муть летней ночи можно назвать тьмою. И вот уже они сидят рядом и слушают грустную песню Эллиадана.
  Опускается ночь на обветренный пляж,
  У воды сновиденья разжигают огни.
  В этом призрачном тленьи, вечный памяти страж,
  Дремлет сказочный город, чуть прикрыв фонари.
  Дальнеключцы, не слыша слов, вслипывали от одной печальной, словно холодная лунная ночь, мелодии. Они не видели, что Эллиадан едва-едва касается пальцами струн гитары, не замечали, что гитара имеет совсем иное звучание...
  Белокаменных кружев неприступная твердь
  Легкокрылое знамя, что не знает оков...
  Светлых дней этих пламя не уймет даже смерть,
  В забытьи не завьюжит самый долгий из снов.
   - Белоград, - пробормотал сосед Темного, утирая слезы.
   - Мелон, ты прав, - ответил сосед Артис. - Какая красота... Черви мы...
  Там всегда юлиже небо и синее вода,
  Там никто не стыдится жизнь за друга отдать,
  Белокрылые птицы прилетают туда,
  С ними вместе и мне бы... Не умею летать.
  Темный осмотрелся - все дальнеключцы спали.
  Белый снег на ресницах, черный плащ за спиной,
  Пляж замерз в ожиданьи, море стихло в тоске,
  Я махну на прощанье белым стенам рукой,
  Пусть им ночью приснится легкий след на песке.
   - Неплохое предложение, - встал Фертис. - Пойдемте, погуляем. Хозяин, вина! Да самого лучшего, вирессийского!
  
  Они сидели на набережной, на широком парапете, ограждающем протекающую по городу Сорду Великую. В летних сумерках не было видно грязи и мусора в воде, лишь что-то колыхалось внизу, да долетал глухой плеск воды, бившейся в каменном ложе. У парапета стояла корзина, набытая соломой, их которой выглядывали бутылочные горлышки.
   - Врешь, наверное, - заметил Темный и отхлебнул из горлышка.
   - Сразу и врешь... Эллиадан, скажи ему...
   - Это правда, Темный.
   - Правда... Тебе тридцать лет.
   - Я и говорю...
   - Помолчи. Тебе тридцать лет и уже пятнадцать ты живешь в Империи.
   - Точно, ты еще не разучился считать. Тридцать, поделенное на два, и в самом деле даст пятнадцать.
   - Я и думать еще не разучился. Что же тебе не понравилось в Вирессе?
   - Все! - фыркнул Фертис.
   - А ты вообще-то кто?
   - Человек.
   - М-да, очень ценное наблюдение, - вздохнул Темный, ставя бутылку на камень. - Люди бывают разные. Национальность твоя написана на твоей физиономии, а вот род занятий и...
   - Спятил ты, что ли, - ошарашенно посмотрел на волшебника Фертис. - Род занятий... Еще что? Происхождение, родословная? Ты же все равно ни хрена в вирессийской генеалогии не смыслишь.
   - Темный, не пей больше, - вставила Артис. - Отвяжись от Фертиса хотя в день рождения.
   - Не в день рождения, а в день освобождения.
   - Фертис, ты, падая со своей башни, не ударился ли головой? Ты уже заговариваешься. Ты с десяток раз уже говорил о своих интересных отношениях со свободой. Мы поняли.
   - Темный, помолчи. Освобождение, это я понимаю, - сказала Артис, - а дня рождения у тебя, что, совсем нет?
   - Есть, я полагаю. Ну, в крайнем случае, утро или ночь, только вот даты сего события я не знаю.
   - Как?!
   - А вот так. На лбу у меня не написано, телепатией мои воспитатели не обладали... Да мне и не к чему. Рождение ребенка - праздник для родителей, да и то не всегда, самому-то родившемуся что отмечать. Его же не спрашивали, когда зачинали и рожали...
  Никто ничего не ответил, нечего было сказать. Фертис спустя минуту продолжил:
   - Я не имею ни малейшего представления, откуда я родом и кто мои родители. Мне не интересно. Лично я считаю, могло быть по-разному. Во-первых, я могу оказаться внебрачным ребенком какой-нибудь знатной и щепетильной в подобных вопросах особы, во-вторых, могу быть вполне брачным сыном опять же знатной, но вконец обедневшей и залезшей в долги к ашинаи семьи, в-третьих, могу попросту быть сиротой. Это наиболее вероятные случаи, могло быть и иначе. Что же на самом же деле, не знаю, не выяснял.
   - Я бы на твоем месте, наверное, тоже не выясняла, - поморщилась Артис. - Третий случай еще простителен, а вот два предыдущих - о таком лучше не знать.
   - Я думал так же, - ответил Фертис. - Да и время тратить не хотелось. Для чего, чтобы узнать, что твоя родительница отдала тебя в счет долга? На кой мне лишние хлопоты.
  Артис подскочила, она, видимо, думала о чем-то более невинном, нежели продажа родного ребенка. Фертис, ухмыляясь, посмотрел на нее.
   - Паскудное место Виресса, а?
   - Фертис, не ерничай! Таких матерей надо как минимум лишать всех возможностей ими становиться. Прав был Эллиадан, нечего нам в Вирессе делать.
   - Короче, я понял, - сказал Темный. - Не даром ты имеешь такой опыт... Род твоих занятий, по Вирессе, конечно, мне вполне ясен. Виресса - не просто паскудное, а еще и крайне ублюдочное место.
   - Ну-ка, ну-ка, - обернулся к волшебнику Фертис. - И кем же я был?
   - Сказать?
   - Лучше - да, я мысли читать не умею. Хотя... по твоей физиономии яснее ясного, что ты приравнял меня к хаб-и-диклис. И совершенно напрасно.
   - Это то, о чем я думаю? - тихо спросила Артис.
   - Да, - ответил Эллиадан. - Низшая ступень. Конечно, ты не хаб-и-диклис. Ты... шерл... хотя, нет... уверен, ты вполне мог быть и гиденэ-и-диклис.
   - Ой-ой, вот так познания! Что ж, поздравляю, угадал - действительно, гиденэ.
   - Переводи, - потребовал Темный.
   - Это не переводится. И излагать вам всю иерархию у меня нет ни малейшего желания. А гиденэ-и-диклис - это высшая ступень для мужчин, на уровне любимой жены, как вы это называете, по женской классификации. Выше, в сожалению, а, скорее, к счастью, мужчинам не забраться.
   - Почему? - спросила Артис. - А, погоди, догадываюсь... Дети?
   - Да. Дальнейшее восхождение зависит от наличия детей и их пола - чистая случайность. Мужская иерархия в этом смысле справедливее, там все зависит только от тебя. А вот у женщин, там другое...
  Фертис покопался в кармане своих вирессийских штанов и вынул серебряную плоскую коробочку и кремень; сладковатый легкий дым поплыл над сонной рекой. Удивительно тихо было в городе, тихо и тепло.
   - Правитель может быть влюблен в женщину по уши и желать только ее одну, и она может быть и красивой, и умной, но если, не приведи Бог, окажется бесплодной, то выше гиденэ-и-харикл ей не подняться. Какая-нибудь плодовитая шлюшка, вовремя родив правителю наследника, обгонит ее разом на две ступени.
  Фертис замолчал. Дым плыл над рекой и мостовой, все молчали. Темный с ужасом взглянул на вирессийца, его как обухом по голове ударили - пятнадцать лет! Ему было только пятнадцать лет!
   - Четырнадцать, - сказал Фертис. Волшебник вздрогнул, неужели он возмутился вслух? - Мне было четырнадцать, когда я спрыгнул с донжона дворца ашинаи Алас-Амары. А в пятнадцать я покинул Вирессу навсегда.
   - Зачем?
   - Ушел зачем? Или спрыгнул? Сбежал от эн"Шалара.
   - Этот дворец очень высокий, - негромко сказал Эллиадан. - Выше Храма в Мелоне. Внизу море, камни, пещеры под водой, скалы...
   - Зато какое это было наслаждение! Неописуемо! Этого не рассказать, никак не объяснить - просто летишь, словно птица... До сих пор помню, - Фертис ностальгически улыбнулся. - Эх, демоны, это было самое сильное ощущение в моей жизни, я едва не умер от наслаждения.
   - Псих. А другого, менее сладострастного, способа сбежать не нашлось?
   - Нашелся он давно, но я не хотел торопиться и чересчур разочаровывать ашинаи. Я искал себе замену, такую, чтобы Шалар и в самом деле не кинулся собирать войско для моей поимки. Я уже нашел, и почти подготовился, но кто же мог знать, что этот дурень одуреет окончательно. Интеллектом он никогда не блистал, как раз наоборот, но надо было совершенно выжить из ума, чтобы пригласить вот на такой же празник солнцестояния, иссалияр по-нашему, эн"Айка. Это же маразм!
  Последниих слов Фертиса никто не услышал за громким дребезгом. Осколки упавшей на камень бутылки полетели в стороны, Эллиадан, бледный, как смерть, молча смотрел на Фертиса.
   - Так, - медленно сказал вирессиец, - судя по всему, ты с ним знаком.
   - Встречал как-то раз, - еле слышно ответил эльф.
   - И которого же? Хотя они все хороши.
   - Не знаю, каким он был по счету. Летис.
   - У-у-у, - Фертис затянулся и выпустил облако дыма, - это сын. Тот еще ублюдок, соболезную. Я, хвала всем богам, имел дело с папашей, но мне и этого хватило. Вообще, на редкость паршивая семейка.
   - Какая-то невирессийская у них фамилия, - сказал Темный, потому что нечего было говорить.
   - А они и не вирессийцы, а помеси свиней с крысами. Не знаю, как сынок, не видел, а эн"Айк-старший такой же вирессией, как и ты.
   - Летис мне показался полукровкой, - заметил Эллиадан.
   - Ага, ну вот. Внебрачный сын эн"Айка-старшего и похотливого козла. А если честно, никто не знает, кто такие эти эн"Айки, откуда взялись и каким образом продолжают свой род.
   - То, что у отца есть сын, вызывает у вас удивление? - удивилась Артис. Она осталась трезвой, от вина отказалась.
   - Конечно, если у отца такие предпочтения в интимной сфере, как у эн"Айка-старшего, то наличие детей любого пола вызовет большие сомнения. А эн"Айк-младший, говорят, никого старше шести лет... В общем, тоже сомнительно...
  Эллиадан, моргая, сморел на свою пустую руку, в которой не было бутылки, затем перевел взгляд на лужу в осколках под ногами... Он страдальчески поморщился, спрыгнул с парапета и достал новую бутылку. Немедленно вслед за этим эльф сделал невиданную вещь - не тратя времени на открывание бутылки, он резким нервным движением отбил горлышко и одним глотком ополовинил содержимое. Руки его дрожали.
   - Дай-ка и мне, - Артис отобрала бутылку у эльфа и осторожно, чтобы не пораниться об острые края, сделала глоток.
   - Ну и гадость! - девушка глотнула еще. - Нет, не могу, такая дрянь!
  Фертис щелкнул своей коробочкой.
   - Попробуйте, помогает.
  Эллиадан помотал головой и уселся на парапет. Артис взяла тонкую коричневую палочку и подозрительно понюхала.
  Фертис достал свой необычный кремень - два камушка, зажатые в очень хитроумном приспособлении навроде тисков. От такого огнива искры отлетали быстро и сильно, палочка мигом задымилась. Вирессиец затянулся своей, хотя ее почти и видно не было. Артис рассеянно кивнула и сделала то же самое.
  В следующий миг она закашлялась до слез и долго не могла вздохнуть свободно. Эллиадан вынул палочку из ее пальцев и бросил в воду.
   - Нет... - выговорила наконец девушка, - нет. Это... совсем ...яд.
   - М-да, - нахмурился Фертис, - всякое бывает, но разбрасываться сигаретами я бы не стал. Их не так и много, а здесь взять негде.
   - Это хорошо, - кивнул Эллиадан. - Достаточно будет выкинуть один раз.
   - Я тебе выкину! Ладно-ладно, согласен, на сегодня хватит. А ты, Темный, не желаешь?
   - Нет, не желаю. Ты лучше расскажи, что после было.
   - После чего?
   - Явления эн"Айка или как там его, этого извращенца.
   - А что было... То, что всегда, развлечение для эн"Айка, головная, образно говоря, боль для остальных. Не видано было случая, чтобы его кто-то пригласил самостоятельно, по личной инициативе - этот кретин Шалар решил явить миру прецедент. А эн"Айк в гостях, так можно и без дома остаться. Вот Шалар без меня остался, а дворец, не знаю, может, тоже потом к эн"Айкам перешел. Если этот ублюдок выжил.
   - То есть ты его убил, что ли?
   - Искренне надеюсь, что да. Я и вообще не тереплю вольного с собою обращения, а играть уж на меня в шашки, этого вполне достаточно, чтобы отправить игроков на тот свет. Но я не был дураком, я просто решил ускорить побег, пока нахожусь где-то между эн"Айком и Шаларом. Не вышло. Эн"Айк то ли понял, что я хочу дать деру, то ли просто скучно ему стало... Только играть на меня и, тем паче, мною, чревато.
   - Фертис, можно я покажу? - произнес в тишине Эллиадан.
   - Не понял.
   - Не рассказывай словами, я могу показать, как все было если ты, конечно, не против.
   - Ты и так умеешь? А мне что делать, вспоминать, представлять, про себя говорить?
   - Ты уже вспомнил. Если что-то не нужно будет показывать, просто подумай, и я пропущу.
   - Ну, попоробуй, пожалуй. Стоп, а я сам увижу?! - воскликнул Фертис.
   - Обязательно.
   - Тогда начинай. Я сравню.
  
  Фертис, хоть и разрешил Эллиадану "показать", не поверил до конца. А потому удивился до немоты, когда сознание его плавно раздвоилось. Ничего неприятного или похожего на сумасшествие в том не было, просто он одновременно видел и светлеющее небо над Дальним Ключом, и набережную, и далекие дома, и круглый зал во дворце Шалара.
  За пятнадцать лет Фертис забыл почти все, что касалось обстановки, деталей, подробностей и теперь заново рассматривал роскошную безвкусную мебель, шелк стен и лениво двигающиеся фишки.
  Эн"Шалар, лицо которого исчезло из памяти напрочь, показался Фертису еще более глупым, чем он считал все эти годы. Жирный, инфантильный, безвольный и распущенный великовозрастный детина. Интеллект на уровне медузы, желания и того проще. Фертис поморщился. И побег от этого кретина он готовил так долго!
  В противоположность ашинаи Алас-Амары эн"Айк произвел на Фертиса двоякое впечатление. Теперь он видел то, чего не заметил подростком, а, вернее, заметил не сразу. Тогда эн"Айк не понравился с первого взгляда и сейчас Фертис понял, что это буквальным образом так и есть. Благопристойный образ старца портили глаза - глубоко посаженные, масляные, порочные в самом гнусном значении слова и одновременно умные, проницательные и насмешливо-жестокие. Фертис улыбнулся, а вот это уже лестно, выскользнуть из-под носа эн"Айка. Не-е-ет, он имеет право гордиться собой. Пусть вышло по-глупому, случайно, но как вышло!
  Мысли Фертиса прыгали, одно воспоминание перебивало другие и зрители иногда видели несколько картинок разом.
  Вот двое до безумия шикарно одетых мужчин играют во что-то, напоминающее эльфийский фед-феор, только фишками всего двух цветов - черного и белого. Эллиадан присматривался к эн"Айку-старшему изо всех сил, но ничего общего с летисовыми чертами не находил. Летис был плотным, можно сказать, полноватым, лощеным, бархатным на вид, с приятными чертами лица, а за столом напротив глуповатого золоченого малого сидел худой, облезлый, седой и неухоженный старик. Весь словно замшелый, покрытый паутиной, не от мира сего. Дрожащие старческие руки, острая белая бородка, землистый цвет лица - немощный, больной человек. Но взгляд... Эллиадана словно молнией ударило, боль отдалась во всем теле, он с трудом удержал изображение. Неизвестно, был ли Летис сыном этого человека, но они были связаны - несомненно! - они были родственны в своей жестокости и сладострастном желании чужих страданий.
  Темный смотрел на золото и шелк, чувствовал аромат благовоний, теплый душный аромат и его начало подташнивать. Правитель душевнобольной, это видно сразу; эн"Айк извращенец, а Фертис - ну, просто наглый мальчишка. Прав был эльф, нечего делать в Вирессе. Если бы Темному сейчас предложили место придворного чародея в подобном борделе, тот бы отказался, не задумываясь.
  Как бы то ни было, но Темный родился и вырос в Империи, а значит подспудно считал деньги чем-то нехорошим, а деньги большие - изначальным злом, похуже всех слуг Низвергнутого. Здесь же, в этой круглой комнате пахло очень большими деньгами, такими, что позволяют делать все. Пахло цинизмом и вседозволенной безнаказанностью. К тому же, Темный слишком трепетно относился к искусству волшебства, чтобы продавать его за что бы то ни было. Искусство это было измерено тысячами миль дорог, было выхожено, вычитано в сотнях запретных книг, выловлено в разговорах, сказках и легендах, оно было прожито и выстрадано, и Темному как и прежде, десять лет назад, легче было бы умереть, чем расстаться с умением колдовать.
  Артис смотрела на Фертиса. Обыкновенный паренек, он выглядел чуть старше, чем сказал - лет на пятнадцать-шестнадцать. Такой же непоседливый, что и сейчас, не просто насмешливый, а язвительный и ироничный, с огромной долей наглости и цинизма, но... вызывающий жалость. Странный шутки порою шутит судьба. Ему бы жить и радоваться, еще бы в четырнадцать лет - такая карьера, а ему тесно и душно в расшитом золотом наряде, да и в целом дворце, и во всем городе.
  Артис смотрела на Фертиса и гадала, сколько же людей на его месте рискнули бы вот так же все бросить и стать нищими. Он не знает родителей, стало быть, всегда жил в роскоши, без определенных моральных рамок, откуда же у него страсть к независимости, к свободе - непонятно. Фертису словно на роду было написано стать визирем, если не фактическим правителем Алас-Амары за спиной безвольного и тупого ашинаи. Привлекательная внешность, хорошие музыкальный данные, несомненный и огромный танцевальный дар и полное игнорирование моральных устоев - с этого можно неплохо начать. Однако есть еще ум, расчетливость, амбиции, актерское мастерство и изворотливость, да с таким багажом можно идти вверх и вверх по лестнице титулов и чинов, сталкивая соперников и оставляя внизу тех, кому еще недавно подчинялся. Девять десятых так бы и поступили. Отомстили бы за жизнь в клетке, превратились из рабов в рабовладельцев, куда как логично. Фертису, по-видимому, такой исход и в голову не приходил, он не хотел властвовать, он хотел освободиться от всякой власти.
  Эн"Шалар, ашинаи столицы Вирессы не понимал, что подвергает своего любимца публичному унижению. Если бы на него играли в шашки идх-ашинаи Вирессы со своим главным визирем или, скажем, властителем Энналонга, ничего порочного для себя в их действиях Шалар бы не усмотрел. Однако далеко не все из присутствующих относились к настолько аморфной в смысле гордости категории населения, а круглый зал был набит битком. Охрана, танцовщицы, наложницы, визири, приближенные - как собственные, так и эн"Айковы наблюдали за игрой во все глаза. И хоть во многих глазах виделось злорадство, Фертиса при дворе не любили, но ярче проступал страх. Если ашинаи настолько угодлив по отношению к гостю, что решил проиграть своего гиденэ, то что же он может сделать с остальными, не столь любимыми и нужными подданными?
  Фертис давным-давно понял, чем закончится игра и теперь старательно провоцировал эн"Шалара на вспышку гнева. Ему нужно было многое сделать, и сделать очень быстро, но уйти, хлопнув дверью, не имел права даже он. Точнее, имел, но только один раз в жизни, до второго дожить бы не удалось. У Фертиса такого желания не было, ему необходимо было переодеться в нечто более подходящее, предупредить Миранду, кое-что захватить с собой, только тогда он будет готов. Впрочем, Миранду можно и не предупреждать, не тратить время, они уже много говорили, она не должна растеряться.
  Темный помотал головой, когда картинка сменилась, но не полностью. Где-то на горизонте двигался горбом золоченый рукав и торчала чья-то нога, а основное пространство занял какой-то полутемный коридор затылок Фертиса. Насмешливо ухмыляющиеся губы его находились в непосредственной близости от розовых губок светловолосой девушки, прижимающейся к темной стене.
  "Вот малолетний... - подумал Темный, он еще не успел подобрать подходящего эпитета для Фертиса, как услышал слова, -... интриган. Хитрый, демон его забери".
   - Ты что делаешь, подлец, - прошипела девушка, отпихивая Фертиса, недвусмысленно расположившего свою руку.
   - Тише, дурочка. Слушай. У меня есть товар, а ты можешь заплатить.
   - Отстань, придурок. Шалар тебя убьет, не посмотрит...
   - Вот-вот, Шалар, - ухмыльнулся Фертис, прижимая девушку к стене. - О нем я и хотел поговорить. Нужен он тебе?
   - Что-о?!
   - Да тише ты, не вопи. Мы здесь совсем за другим, так ведь...
   - Убери руки. Что ты хотешь сказать, ты мне продаешь хозяина?
   - Какого демона он хозяин! А ты соображаешь. Если нас увидят, вали все на меня.
   - Но и тебе нельзя...
   - Мне... мне можно почти все, - Фертис, не обращая внимания на уперевшиеся ему в грудь ладони, приблизился еще и настойчиво поцеловал девушку в губы. Та попыталась сжать губы, но не удалось, Фертис добился своего, препятствие исчезло, и он крепко прижал блондинку к себе.
   - Ох, - наконец выдохнула та, краснея и опуская светлые глаза.
  Фертис улыбнулся.
   - Запомнила?
   - Да, - выдохнула девушка.
   - А теперь запомни еще - никогда так не делай, если будешь с Шаларом. Меня тебе все равно не превзойти.
   - Тоже мне, - фыркнула блондинка. - И не смотри так на меня, я не дура. Я не хочу, чтобы Шалар сравнивал меня с тобой. Ты потому меня и выбрал, потому что я не похожа на тебя?
   - Потому и выбрал. Ну, что, совершим равноценный обмен?
   - Я тебе не верю, - поморщилась девушка, тряхнув лавиной светлых длинных волос. - Я получу Шалара, стану гиденэ...
   - До этого еще далеко.
   - Стану. И стану идхан, рожу ему сына, моя выгода ясна. А вот ты? Куда ты денешься? Или тебя переманил кто-то еще?
   - Почти.
   - Кто?
   - Идх-ашинаи, - пальцы Фертиса перебрали шелковые белокурые пряди.
   - Подлец! Ты будешь гиденэ идх-ашинаи, а мне всучиваешь Шалара! - прошипела деввушка сквозь зубы. Глаза ее вспыхнули.
   - Ого! - Фертис перехватил руку, готовую дать ему пощечину.
   - Пусти, подлец!
   - Ти-хо, - отрезал Фертис, разжимая пальцы. На запястье блондинки остался красноватый след. - А ты еще та стерва, я не ошибся. Не беспокойся, Шалар любит стерв. Никто меня никуда не переманивал, это раз. Идх-ашинаи не склонен к утехам с мужчинами - два. И три, тебя не касается, куда я собрался. Меня не будет ни во дворце, ни в Амаре, вот это запомни.
   - Может, тебя и в Вирессе не будет! Я не стану играть в слепую. Что получишь ты?!
   - То, что ты, не задумываясь, отдала ради богатства. Свободу.
   - Да провались ты, извращенец! - почти крикнула девушка. - Говорили мне, что ты сволочь, теперь я убедилась.
   - Это кто же говорил? - нехорошо оскалился Фертис. - А, впрочем, без разницы. Не хочешь - не верь, будешь всю жизнь сидеть в хаб-и-харикл. Я другую найду, поумнее.
   - Не ври, скажи как есть, - сбавила тон девушка, видимо, испугавшись.
   - Я не вру. Если тебе не понять, я здесь не виноват. Ты променяла свободу на деньги, я хочу совершить обратный обмен. И я его совершу - с тобой или без тебя.
   - Псих, - прошептала блондинка. - И куда ты пойдешь, дурак, в ближайший бордель? Ты же делать ничего не умеешь. Через три дня вернешься.
   - Ты совсем дура, что ли?!
   - Нет! Эн"Шалар вполне может простить тебя, как раз к тому времени соскучится. Что ему стоит какой-нибудь разовый указ издать, плевать он хотел на законы.
   - Этого не будет. Я не люблю, когда в моих словах сомневаются. Если я уйду, то уже никогда не вернусь, даже если ты того захочешь, даже если Шалар на коленях приползет. А что я буду делать, это не твоя забота. Твоя забота - овладеть Шаларом.
   - Ты дурак. Просто идиот. Бросить все, и ради чего? Чтобы стать нищим!
   - Да. Ты же пошла ради денег в клетку добровольно, чем я хуже тебя.
  
   - Фертис, думай о чем-нибудь одном, - попросила Артис. - Непонятно.
   - В самом деле, - сказал Темный. - Где там эн"Айк. Времени-то, наверное, уже полдень.
  Эллиадан молчал, словно его здесь и не было.
  Картина сменилась прежней. Оказывается, действия на ней продолжались без ведома зрителей. Эн"Шалар, красный и потный, тяжело пыхтел, Фертис нагло улыбался ему в лицо. Эн"Айк встал и примирительным жестом остановил эн"Шалара, уже готового выкинуть Фертиса в окно.
   - Подождите, любезный хозяин. Не сердитесь, не стоит. Я более чем уверен, что такое... э-э... темпераментное поведение, - эн"Айк улыбнулся Фертису, - не что иное, как нежелание расставаться с Вами.
  Шалар всхрапнул.
   - На кой он мне...
   - Нет, не обманывайте себя, эн"Шалар, Вам дорог Ваш гиденэ-и-диклис, и Вы ему небезразличны. Я был бы чудовищно несправедлив, разлучив хозяина и его любимца.
   - А я говорю, мне не жаль его проиграть! - Шалар споткнулся.
  Фертис захихикал.
   - Господин эн"Айк, Вам, по-моему, пытаются всучить залежалый товар. А? Кто же проигрывает гостю то, что самому ненадобно?
   - Молча-а-ать! - взревел Шалар и вскочил, едва не перевернув стол. - Я тебя даром отдам!
  Фертис расхохотался.
   - На конюшню! Подстилкой страже!
   - На конюшне конюхи, а не стражники, - еле выговорил Фертис от смеха, - пора бы запомнить.
  Шалар побагровел еще больше. Окружение его не слишком взволновалось, подобные сцены приходилось наблюдать с завидной регулярностью. Сегодня, правда, присуствовал тот, кто мог остановить разбушевавшегося ашинаи. И он остановил. Волей-неволей, а эн"Шалару приходилось держать себя в руках при госте. Эн"Айк похлопал гостеприимного хозяина по плечу и повернулся к Фертису. Тот все улыбался, но улыбка застыла и превратилась в маску. Весь зал видел как эн"Айк милостиво взглянул на зарвавшегося фаворита, слышал любезные слова, которые говорил гость, но ничего не понял. Главные слова предназначались одному только Фертису, слова, сказанные одними глазами, без голоса.
  "На колени".
  "Да пошел ты!", - так же мысленно ответил Фертис и улыбнулся еще пошлее.
  "На колени!".
  Фертис, не меняя выражения лица, описал эн"Айку все, что с тем сделают демоны в низшем кругу преисподней.
  Эн"Айк легким хлопком по плечу усадил Шалара на место и подошел к Фертису почти вплотную. Тогда, пятнадцать лет назад, Фертис не слышал того, что говорил этот страшный человек. Не понимал того, что отвечает сам.
   - Я прерываю игру, - говорил эн"Айк, - мне претит ломать чужую жизнь.
  Зал молчал, Шалар подпрыгивал на стуле и тискал в пальцах фишку, не смея вставить слова, но возмущенный таким потаканием пока еще его любимцу.
   - Но ты мне нравишься - не так, как ты мог бы подумать. Увы, я уже стар и могу тешиться лишь воспоминаниями... Ты симпатичен мне как человек.
  Фертис услышал эту ложь лишь сейчас, спустя годы. Тогда же он слышал только шум у ушах, сильный, как морской прибой и навязчивой непреклонное повеление. "На колени, раб!".
  А зал слушал, не понимая, отчего Фертис молчит.
   - ... захочешь. Сам, лично. Скажешь "да" - продолжим игру, скажешь "нет" - прекратим.
  Шалар из красного стал синим, его забил озноб. Он единовременно поумнел и вспомнил, сколько раз обещал избавиться от Фертиса. Он считал, что может так говорить, ведь идти Фертису некуда. И вот теперь, неужели его, его собственный гиденэ-и-диклис улыбнется и скажет: "Да. Хочу, чтобы Шалар проиграл".
  Фертис ответил:
   - Нет.
  Но ответил он вовсе не внешним словам эн"Айка, не хитрой ловушке, а на тот приказ, исполнения которого никак не мог добиться он него гость.
  Эн"Шалар постепенно принимал свой естественный цвет, эн"Айк тепло улыбался, как бы говоря "очень жаль", а Фертис понимал, что вот-вот потеряет сознание. У него уже не было сил отвечать бьющемуся в мозгу повелению, но были силы сопротивляться.
  Свет погас перед глазами Фертиса, заломило виски, а пол под ногами внезапно пропал. Он не знал, что эн"Айк искал такого, как он, всю жизнь. Что присвоил его себе, как только увидел. Не знал, что успешно прошел проверку и оказался пределом желаний старика - гордым, умным, упрямым, несгибаемым и независимым. Не знал, что эн"Айк, если понадобиться, отправит в преисподнюю дворец, Шалара и всю Алас-Амару, лишь бы заполучить Фертиса в безраздельное пользование. Слишком велико было искушение превратить гордость в пресмыкание, упрямство - в безволие, а независимость - в рабскую покорность, чтобы эн"Айк мог устоять.
  Сейчас, сидя на каменном парапете, Фертис все знал и понимал. Виды на него эн"Айка Фертис понял давно, а вот теперь смог оценить степень опасности этого человека. Оценил и пришел к выводу, что поступил правильно. Не с точки зрения уязвленного самолюбия, как виделось тогда, а с точки зрения чистого разума. Разумнее умереть, прыгнув в воду, чем долгие годы жить, но уже не в золотой клетке, а в камере пыток.
  Темный и Артис затаили дыхание, Эллиадан давно уже едва дышал, даже Фертису стало не по себе, когда он, тот же самый, но в другом времени и пространстве зашатался под пристальным взглядом змеиных глаз эн"Айка.
  А тогда он не видел этих глаз, тьма окутала его, боль пронзила все тело, и Фертис потерял сознание. Лишь на несколько секунд, но этого хватило, чтобы упасть ничком на пол.
  Очнувшись почти тотчас же и открыв глаза, Фертис увидел непосредственно перед собою золотой бисерный цветок на черном бархатном фоне. Цветок шевельнулся, и Фертис догадался, что лежит нос к носу с расшитой дорогой туфлей. Все в нем замерло, он перевел взгляд вверх насколько мог - шелковые полы халата, шелковые же шаровары под ним и словно руки Бога с небес кисти длинного роскошного пояса... Эн"Айк добился своего! Внутри Фертиса полыхнуло дикое пламя, секунды стали длинными, а тело повиновалось быстро и легко. Стремительности Фертиса позавидовала бы и крылатая змея, символ Вирессы. Приподнявшись, он левой рукой крепко ухватил шелковые кисти и что было сил дернул на себя. Одновременно вскочив, использовав силу броска и вес тела эн"Айка, нанес страшный пробивающий удар плотно сжатыми пальцами по кадыку. И, пока эн"Айк падал, ударил в основание черепа, ударил, что было сил. Не траты времени больше, не оглядываясь и позволив телу рухнуть на пол, он развернулся и прежде, чем хоть кто-нибудь успел шевельнуться, запустил игральной доской в центральное огромное зеркало от пола до потолка. Посыпались осколки, захрустело посеребреное стекло, кто-то закричал, а Фертис уже кубарем летел по скату по ту сторону зеркала.
  Ему не было ни страшно, ни весело, мозг работал ясно и четко, а тело и того лучше. Пригодилась наука почти двухгодичной давности, которой Фертиса тайком обучал воин с севера. "Не щади врага, не задерживай удар. Бей, чтобы убить". Это Фертис и сделал. А сейчас ему нужно было во что бы то ни стало избежать такой же участи для самого себя. И он бежал, бежал так, как не бегал никогда в жизни - по коридорам, ступеням вверх, ступеням вниз, витым лестницам - бысто, очень быстро, ровно, упруго, словно не человек, а какой-то неведомый механизм.
  Наверху башни дул свирепый ветер, и виделось голубой небо, уходящее в бирюзовое море. Топот сзади, крики впереди. "Не проскользнуть", - отметили глаза.
  "Да и бесполезно, - подтвердил разум. - не век же бегать по дворцу, а все выходы, включая и крысиные норы, давно перекрыты. Но один выход не перекрыть никому!".
  Фертис, не останавливаясь, не сбавляя темпа, взлетел на возвышение у парапета, стража с воплями кинулась за ним. Не задерживаясь ни на миг, Фертис оттолкнулся от парапета, вытянул руки над головой и ласточкой нырнул в синий небесный простор.
  Ветер рванулся навстречу и обжег лицо, а в ушах застыл собственный крик. Не вопль отчаяния, а крик восторга от небывалого чувства полета наяву. Стража наверху застыла , не в силах отвести глаз, смотрела как смыкаются волны над первым и последним человеком, добровольно прыгнувшим с башни дворца эн"Шаларов.
  А Фертису еще долгое время спустя снились сине-белые сны, от которых он просыпался с легким головокружением и упоительной истомой во всем теле. Никогда ни одно реальное чувство не сравнивалось с этими снами, а сами видения были бледными отголосками того мига, когда Фертис познал самую потаенную суть свободы.
  Именно с тех пор сердце его начинало учащенно биться, стоило встречному ветру над бескрайней дорогой коснуться его лица. В этом ветре была часть того бесконечного наслаждения, в которое он упал с башни в Алас-Амаре.
  
  По внутренним ощущениям зрителей прошло немало времени, но на самом деле и светать еще толком не начало. Над городом висела идиллическая дымка, от воды по мостовой стелился рваный туман, и компания решила возвратиться на постоялый двор. Корзину, в которой оставались еще непочатые бутылки и брякали бутылки пустые они лекгомысленно бросили там же, у парапета. Не хотелось тащить ее обратно. Не все ли равно, за вино уплачено сполна.
  Друзья молчали, говорить никому не хотелось. Каждый думал о своем, о том, что разбудил в дуще рассказ Фертиса.
  Сам Фертис едва ли понимал, почему, будучи почти совершенно трезвым, пошел на такую откровенность. Подобное обычно доверяют или очень близким проверенным друзьям, каковых у Фертиса никогда не было и каковыми не являлись теперешние странные спутники, или же минутным знакомым, тем, которых видишь первый раз в жизни и которые через полчаса исчезнут из нее навсегда. "Скорее всего, второе, - думал Фертис, ногой отшвыривая с дороги смятый бумажный фонарик. - Они скоро покинут Империю, и я их больне никогда не встречу".
  Конечно, Фертис открыл только то, что ему было приятно открывать. Ровно столько, чтобы поразить зрителей и заставить немного завидовать себе. Его странствия по Вирессе - длинной в год - никого не должны были интересовать. А тем паче никого не касалась причина, а, точнее, повод, заставивший его все же пересечь единственный перевал в Охранном Круге.
  Довольно долго им пришлост стучать в дверь постоялого двора, пока отворили. Хозяин, помятый со сна, встретил надоедливых постояльцев неприветливо. Ложиться вновь для него не имело уже смысла, все равно через полчаса вставать, но ведь и эти полчаса можно было проспать. И хозяин тихо ворчал про себя, что вот, мол, ходят всякие, сами не спят и людям не дают, и что за такое плату надо бы повысить, и вообще...
  Загулявшие постояльцы ничего не ответили, кое-как извинились и пошли наверх. Лишь на самой верхней ступени шедший последним вирессиец повернул свою смуглую горбоносую физиономию в сторону трактирщика и негромко сказал:
   - Не ворчите, любезный, не наживайте себе резь в желудке. А не нравится, что ж, можем и съехать, вместе с гитарой, песнями, плясками и умением читать и писать. Доброй ночи.
   Трактирщик проворчал нечто невнятное даже для себя самого, что-то о том, что вот, и сказать ничего нельзя, придираются, и что не ночь, а уже утро... Словом, настроение ему испортили основательно и уж на целый день.
  Притворив плотно ставни, друзья собрались спать. Темный вздохнул, вторый сутки спят как попало, утром. Фертису такой порядок был, видимо, привычен, по Артис и Эллиадану ничего не понять. Эльф слегка отошел, но все же сохранял пришибленный вид. Вряд ли он вообще уснет.
  Фертис же заснул почти мгновенно, на душе у него было спокойно и как-то радостно. Он увидел себя со стороны и не нашел ничего предосудительного, даже наоборот - это было приятно. Эллиадан, разумеется, увидел (или услышал, кто его разберет) в памяти Фертиса гораздо больше остальных, наверняка и старого Вир"а"Лиера увидел, но это, как ни странно, не проблема Фертиса. Это его, Эллиадана, проблема, что он увидел и как увиденное воспринял. Хочется эльфу переживать за Фертиса, пусть переживает. С этой мыслью вирессиец и заснул.
  Наутро (для дальнеключцев - днем) Фертис поднялся раньше всех, бесшумно оделся и спустился вниз. Наскоро перекусив и переговорив с все еще хмурым хозяином, вирессиец вышел на улицу и направился в сторону крохотного рынка, заговаривая или, по крайней мере, здороваясь со всеми встречными.
  Проснувшись немногим позже, Темный, Артис и Эллиадан гурьбой спустились вниз. В зале было почти пусто, Фертис куда-то запропастился.
   - Завтрак, - заказал Темный и получив в ответ недовольное:
   - Сейчас уже обед.
   - Небо с тобой, тащи обед, - пожал плечами волшебник.
   - Три? - уточнил трактирщик.
   - Один, - ответила Артис. - Да серьезно, один. Может, кто и умет есть обед сразу со сна, но не я. Пышки у тебя есть?
   - Ну...
   - Кто из нас только что проснулся? Что "ну"?
   - Есть.
   - Вот и неси их. Горячие, надеюсь.
   - Ну...
  Артис и Темный рассмеялись.
   - Разговаривать с тобой, - сказал Темный, - это сперва выпить нужно. Неси, пока не выстыло окончательно.
  Хозяин удалился и вскоре вернулся с подносом, на котором высились горбом пышки и помещался скворчащий горшочек.
   - Пива?
   - Нет, - хором ответили все трое.
   - Чаю, - сказал Темный. - Из листьев соковичника, и свежего.
  Трактирщик принес чай.
   - А где же, любезный хозяин, четвертый наш товарищ, не знаете?
  Темный открыл горшок, в нос ему ударил упоительный аромат тушеного с кореньями мяса.
   - Отчего же не знаю. Знаю. Ушел он недавно, куда, не сказался, но вроде, на рынок. А перед тем спрашивал дорогу на море.
   - И ты?
   - А что, я? Я не был на море, так ему и сказал. Он, должно быть, ушел искать кого побойчей меня.
   - Ага, - ответил волшебник, вылавливая мясо из обжигающей жидкости.
  Артис жевала пышку, рассеянно деля ее на кусочки, прежде чем отправить в рот. Эллиадан вообще не ел. Похмелье у него, что ли...
   - Надо бы поискать его. Где рынок, хозяин?
   - Где ж ему быть, там, на площади, - трактирщик махнул полотенцем в сторону окна. - Любая улица, какую ни возьми, к площади выведет.
   - Неплохие пышки, - задумчиво сказала Артис, отбрасывая выбившуюся из-под берета прядь. - Если бы еще у вас, хозяин, такое же лицо было... Зубы у вас болят, что ли?
   - Зубы тут не при чем. А пышки мои не неплохие, а очень хорошие.
   - Не сердитесь, - вежливо прервал ворчание Эллиадан. - Я хотел узнать, не нужно ли кому письмо, скажем, написать. Я умею.
   - Это видно, - кивнул трактирщик. - За письмом, вообще-то, и в монастырь можно сходить.
   - Можно, - согласился Эллиадан, - но ведь не всякой просьбой удобно тревожить братьев, согласитесь.
   - Хм... правда, - пожал плечами трактирщик, отводя глаза от стекол Эллиадана. Вообще никто из дальнеключцев не мог смотреть в лицо эльфу, то ли боялись, то ли было неприятно. - Так что же, вы здесь хотите писать?
   - А почему бы и нет. Не прямо здесь, а во-он за тем столом, там и свет, и никому не помешаю.
  Эллиадан указал на дальний столик у окна, залитый солнцем.
   - Ну... - вернулся к началу разговора трактирщик. - Ну... ладно. Только у меня есть чернила, а вот до всего остального...
   - Все остальное есть у меня, - улыбнулся Эллиадан, - включая чернила. Я вас попрошу, говорите всем, кто будет заходить, что можно написать письмо. Вы тоже, конечно, можете...
   - Мне-то на что, кому мне писать, - ответил хозяин. - У меня все здесь. Да и остальным на что? И так съездить можно, у кого родня в деревне... И коли уж здесь писать не могут, то читать-то кому, в деревне-то... Да, ладно, места не убудет, - смилостивился он наконец. - А насчет платы что говорить?
   - Плата, как договоримся, но если примерно... то... по две квадратные за страницу.
  Хозяин кивнул и отошел встречать очередных посетителей.
   - Почему ты не хочешь пойти с нами? - спросила Эллиадана Артис. - Сейчас работы у тебя все равно не будет.
   - Не хочу, - помотал головой эльф. - Там жарко, шумно... Да и просто не хочется.
   - Жарко? А здесь душно, да ты совсем зрение испортишь, если в таком тумане будешь еще и в очках. В них же не видно ничего.
   - А мне и не надо видеть, - ответил тот. - Не хочу я никуда идти. Вы идите, а я останусь.
   - Хорошо, - нехотя согласилась Артис и взяла очередную пышку. - Темный, идешь.
   - Иду, - встал волшебник. - Ты так с булкой и пойдешь?
   - А нельзя!
   - Ты тогда и чаю с собой возьми, - сказал вслед девушке волшебник.
   - Нальешь, возьму.
  
  Рынок оказался крошечным - пара рядов. Лавки стояли вперемешку - рыба, зелень, горшки, ткань, ножи, упряжь, птица, скобяные изделия - все лежало рядом, а у многих торговцев лавок, и тех не было, товар располагался на чистой тряпице, на доске, на лотке. Фертиса они заметили сразу, пестрое одеяние так и сияло на солнце, вирессиец рассматривал штуки ткани и что-то доказывал торговке.
   - Да не бывает вирессийского льна! Не растет он в Вирессе. Жарко там ему.
   - Ну... может...
   - Что "может"! Не может он там расти, и не умеют вирессийцы его ни выращивать, ни красить, ни ткать. И одежду из него не носят.
   - А мне сказали...
   - Я тебе тоже говорю - вот это шелк, - Фертис сунул полу своего халата торговке в руки. - Это в Вирессе есть, сколько угодно. А льна нет. Да и не лен это у тебя вовсе, ты что, льна ни разу не видела.
   - Как это "не видела", - обиделась женщина. - Я, милый человек, вот этими рученьками столько его перетрепала, сколько ты в жизни своей не видал. И белила, и мочила, и ткала. А ты, "не видала"...
   - Ну раз видела, - Фертис гнул свое, говорил он с небольшим акцентом, - что же ты говоришь, будто это лен.
   - Это лен, да только не наш. Чужеземный, вирессийский лен.
  Темный фыркнул, Артис хихикнула.
   - О, идх-аллари! - завопил Фертис, картинно заламывая руки.
  Торговка отшатнулась, прижимая к себе свой "лен". Темный и Артис поспешили спасти женщину от экспрессивного вирессийца и утащили его от прилавка.
   - Подождите! - завопил Фертис на весь город. - Здесь интересно! Становление торговых отношений, заря цивилизации... Да стойте же, болваны, дайте посмотреть!
  Темный и Артис сбавили шаг. На Фертиса поглядывали уже с опаской, диалог о льне слышал весь рынок.
  Некоторые торговцы даже отодвигали свой товар в сторону из страха, что полоумный чужеземец привяжется и к ним. Но Фертис, видимо, удовольствовался на первое время поучительным разговором о происхождении в Вирессе льна, а потому заявил, ни к кому конкретному не обращаясь:
   - Какая прелесть! Я вижу такой крохотный рынок почти впервые в жизни. Натуральное хозяйство, бартерные сделки...
  Воцарилась глубокомысленная тишина.
   - У вас ведь совершаются сделки по бартеру? - вежливо спросил Фертис, не пройдя и шага, у торговки зеленью.
   - Да что Вы, у меня только лук да мелколист...
   - Спасибо, - кивнул вирессиец, не останавливаясь.
   - А у Вас, милейший, не найдется бартера?
   - А как же! - ответил улыбчивый мужик с отсутствующим выражением глаз. - Вот, прошу, - и он протянул Фертису сыромятный ремень.
  Фертис взял ремень, повертел и вернул со словами:
   - Нет, знаете ли, бартер выглядит немного иначе.
   - Ничего, - и упряжь найдется.
   - Мы, пожалуй, в другой раз заглянем.
   - А-а! Дак что ж я, пень слепой, гляжу не туды, вот они, вожжи-то!..
   - Я тоже безмерно рад знакомству, но вожжей нам пока не надо.
  Друзья отошли, не оглядываясь и слышали, как сосед торговца кожаными изделиями орет тому в ухо:
   - Не надо им вожжей! Не на-до!
  В поисках загадочного бартера (Темный подозревал, что и сам Фертис едва ли знает, что это такое) они обошли рынок, спрашивая с серьезными лицами:
   - У вас нет бартера?
   - А у вас?
   - Бартер есть? Тоже нет? Очень жаль.
   "Нет, нету", - был везде один ответ. А одна тетка едва не довела Фертиса до сердечного припадка, сказавши: "Был, милые люди, еще утром был. Да вот только что, перед вами последний кусок отдала".
  Остановившись перед очередной лавкой, она не успели задать сакраментальный вопрос, как услышали:
   - А я, господа хорошие, не знаю, есть ли у меня ба... то, что вам надо. Глядите сами.
  Все трое уставились на дюжего мужчину, сидящего на скамеечке перед занавесью у входа в лавку. А тот, хитро улыбаясь, добавил:
   - Я человек неученый, товар у меня разный, я не упомню, где что. Вы мне скажите, как нужда ваша выглядит, а я вам вмиг найду.
  Мужчина привстал с лавочки, но над прилавком с цветными платками возвысился ненамного. Он был под стать гному - низкий, широкий, кряжистый, словно из камня вырубленный. А, может быть, и в самом деле, были где-то в предках у него подгорные жители, ведь в принципе, не касаясь деталей, у людей и гномов могут быть дети. Гномы - это ведь не эльфы.
  Темный открыл рот, чтобы сознаться в шутке и выразить свое уважение полугному, но его опередил Фертис.
   - Бартер как выглядит? Ну что ж, согласен показать. Можно войти?
  Вирессиец уже обогнул прилавок и заглядывал в темное нутро лавки.
   - Да Вы уж вошли. Можно.
  Торговец окончательно поднялся и посторонился, пропуская троицу вперед.
  Темный в тот же миг понял, отчего этот крепкий и по всему очень сильный человек сидит среди стариков и женщин на рынке. Правая нога его была странно вывернута коленом вбок и едва доставала до земли.
   - Ну, милейший, я Вас поздравляю, - заявил Фертис торговцу, как только упала занавесь и в лавке воцарился почти кромешный мрак. - Вы первый, кто додумался спросить, а о чем, собственно, идет речь. С нас покупка. Только отчего у Вас так темно? Здесь не то что подходящей одежды не сыщешь, а и в самом деле, бартер от демпинга не отличишь.
   - Так ведь как заказывали, так и сделал, - хмыкнул владелец лавки. - Вы-то тут первый да и последний раз, а наши частенько наведываются. Вот и посудите, под кого лавку делать.
   - То есть это покупатели такую темень запросили! - воскликнула Артис. - Чем ты тут торгуешь!
   - Вы с Запада, а, может быть, и с юга, там порядки другие. А у нас при свете переодеваться не привыкли. Для вас могу свечу зажечь.
  Торговец - полугном дохромал до дальнего угла лавки, где и вспыхнул тотчас же алый огонек.
   - Благодарствую. Вот теперь я вижу, что это плащ, а не попона и не...
   - Ты нам зубы не заговаривай. Мне в конце концов тоже интересно, что я искал битый час. Ну, что такое бартер?
   - Дикари. Это то же самое, что мен на мен. Ты - мне, я - тебе. Ясно?
   - То есть без денег.
   - Ну да.
   - Вот, к примеру, - сказала Артис, - Вы нам это плащ, а мы Вам письмо пишем. Или отдаем взамен халат Фертиса.
   - Тут я одним плащом не отквитаюсь. Я и всеми своими плащами не расплачусь. Шитье-то, поди, золотое?
   - Обязательно, - кивнул Фертис.
   - Тогда и всей моей лавки не хватит. А про письмо ты, парень, серьезно или так, к слову пришлось.
   - Серьезней не бывает. Надеюсь, этот плащ стоит две квадратные?
   - Три, вообще-то...
   - Ну, тогда, ты имеешь право на очень длинное письмо. Понимаешь, наш ученый друг решил заработать.
   - Так ведь он слепой.
   - Не совсем. Кое-что он видит, да дело не в том. Ты с закрытыми глазами ложку мимо рта не пронесешь? Вот и он, буквы, не глядя, может написать.
   - Дела... А ты-то сам, поди, тоже грамотный.
   - Поди тоже. Только мне зрение пока дороже. Ну, что, будем меняться.
   - Погоди... Говоришь, видит он все же... А рисовать он может?
   - Смотря что.
   - Завитушки.
   - С завитушками, думаю, он справится.
   - Ага... Ну, господин из Вирессы, Вы плащ-то покупаете?
   - Не покупаю. Меняю на письмо.
   - Ага, - повторил полугном, словно в сомнении. - Ладно. Вечером станем меняться. Я вам плащ принесу и еще кое-что, пусть ваш друг срисует да пару строк подпишет.
   - Вечером мы собирались уезжать.
   - Вот незадача, - в голосе мелькнула радость. Но спустя миг торговец сказал: - А, Господь с вами, идите, я через час буду. Мне домой надо заскочить.
   - Очень сильно не торопись, - ответила Артис,- до ужина мы вряд ли уедем.
  Они попрощались и вышли, оставив выбранный плащ и хозяина внутри.
   - Почему мы не уедем до ужина? - отчего-то шепотом спросил Темный. - Собраться недолго, а из-за двух квадратных ждать...
   - Не уедем, - отрезала Артис. - У нас будет много дел.
  
  Эллиадан сидел, откинувшись на стену и глядел сквозь очки в зал. Ничего, кроме смутных силуэтов он не видел, но это не смущало эльфа. Он смотрел не для того, чтобы видеть, он вспоминал.
  Вспоминал сны, все, что привиделись ему этой ночью( точнее, утром). Эллиадан просыпался два раза, и каждый раз ему казалось, что сон врезался в память навечно. Но, как часто это бывает, после третьего и окончательного пробуждения видения начали расплываться, перемешиваться и исчезать. А были они такими, что отпускать их ни в коем случае не следовало. Эллиадан вспоминал и раскладывал по полочкам, что ему приснилось раньше, а что позже; чего следует опасаться, а чего - бояться.
  Первым был сон, навеянный безмолвным, но таким ярким, всепроникающим рассказом Фертиса. Той его частью, которую вирессиец не захотел показать никому, она тенью мелькнула в его памяти, но и мига хватило, чтобы Эллиадан услышал.
  Ложась на рассвете, эльф всерьез полагал, что не сможет уснуть после увиденного и вспомнившегося, но спустя несколько минут уже наблюдал за тем, что происходило пятнадцать лет назад в сотнях диригелов от Дальнего Ключа.
  Видел покосившуюся полуразвалившуюся хижину на отшибе небольшой деревушки среди вечнозеленых деревьев и зарослей кустарника. Обшарпанная дверь отворилась с невыносимым скрипом, и Эллиадан увидел такого же перекошенного как и дом старика в лохмотьях с невероятной жуткой застывшей усмешкой.
  Затем он, словно сам превратившись в обитателя лачуги, увидел стоящего на пороге юношу лет шестнадцати и узнал Фертиса. Бывший гиденэ-и-диклис выглядел не лучшим образом, и дело было вовсе не в нелепой одежде или грязных волосах, но в окровавленной тряпке, опутывавшей правую ступню и лихорадочном румянце на щеках.
  Эллиадан, хоть и глядел со стороны и во сне, поморщился. Он знал, почему у Фертиса жар и откуда взялась рана на ноге. Даже во сне он подумал, что у Фертиса теперешнего должен остаться на правой ступне шрам. Шрам, который вирессиец не согласится уничтожить, поскольку тот - свидетельство его борьбы и победы над последним атрибутом неволи.
  Фертис во сне шагнул в дверь, старик неловко посторонился. Они глянули друг другу в глаза, и в тот же миг Фертис упал на пол. Он зашел в ту дверь, в ту самую, за которой можно было потерять сознание.
  Парализованного старика звали Вир"а"Лиер, это Эллиадан узнал еще на набережной. Он был одним из немногих людей на свете, кто хорошо отнесся к Фертису и, наверное, единственным, к кому проникся симпатией сам свободолюбивый вирессиец. Оба сразу поняли, кем являлся другой и вопросов друг другу не задавали.
  Эллиадан, конечно, мог только догадываться. В памяти Фертиса вместе с именем старика промелькнули темница, книги, философские трактаты... Но книг этих Эллиадан не читал, даже не видел... Вряд ли имеет смысл просить Фертиса рассказать о том, кем был когда-то давно некий Вир"а"Лиер. Тот самый, что провожал спустя две недели своего неожиданного гостя до порога. Тот самый, что, дергая головой и щекой, долго смотрел вслед уходящему Фертису.
   - Я вернусь, - сказал на прощание Фертис, - вернусь, и ты увидишь, что я все еще человек - не раб, не господин, а просто самый счастливый человек на свете.
   - Буду ждать, - ответил невнятно Вир"а"Лиер и улыбнулся, отчего его наполовину неподвижное лицо стало просто жутким.
   - Я вернусь! - повторил Фертис, махнул рукой и скрылся за поворотом.
  Затем все переменилось, и Эллиадан увидел то же самое место, но теперь его нельзя было узнать. Громыхал далекий гром, сверкали на горизонте остывшие молнии, шел дождь... Торчали среди обугленных ветвей уцелевшие доски и под пеплом что-то липко чернело...
  Фертис стоял, едва опираясь на остатки каменного очага, посреди пожарища - он вернулся, вернулся, как обещал. Вернулся год спустя и опоздал. Лил дождь, и текли по лицу Фертиса слезы - первые и последние слезы в его жизни. Виресса окончательно и навсегда перестала для него существовать.
  Второй сон был беспорядочен и нелеп, однако и страшен. Эллиадану приснился вроде бы Таннерил, огромные деревья наподобие толонесов, но все было чужим и незнакомым. Дорога, завивающаяся в спираль... Звезды... или блестки на бархате... Темное небо... или зеркальная гладь Игнарсиля... Трудно сказать.
  Приснился Эллиадану зов. Нет, даже не так - Зов. Неясный, еле слышный, неотступный, как шум прибоя у морского берега. И говорил голос без слов о море, Эллиадан еле мог разобрать. Море... Нет. Остров. Да, кажется, остров.
  Но какой остров, где, и почему так упорно, так настойчиво повторял голос о клочке суши в океане, Эллиадан не знал. А Зов не уходил, не становился яснее, он повторялся и повторялся, будто на том острове пряталась чья-то жизнь, чье-то спасение. Или гибель.
  О третьем сне, совсем коротком, Эллиадан не успел подумать.
   - Вы, что ли, здесь письма пишете?
  Эльф вздрогнул и поднял голову.
  Перед ним стоял, смяв шапку в руках, мужчина самого крестьянского вида, в серой куртке, с курчавой бородой и в лаптях. За столом, который еще недавно пустовал, затихли, глядя на товарища и эльфа, четверо мужчин, очень похожих на стоящего перед столом.
   - Да, я, - негромко, почти шепотом сказал Эллиадан. - Хотите письмо написать?
   - Ну... да. Хотелось бы.
   - Хорошо, - ответил эльф, внутри почему-то все сжалось и приготовилось. К чему?
  Он достал бумагу, чернила, перо, крестьянин благоговейно смотрел на приготовления. Однако, сомнения еще оставались.
   - А Вы, господин хороший, простите, увидите ли буквы-то?
   - Увижу, - кивнул Эллиадан, расправляя лист перед собой. - А и не увижу, так напишу. Не беспокойтесь, я, как напишу, обязательно прочту вам, вы проверите.
   - А-а-а, - только и смог ответить проситель.
  Эллиадан оглянулся на товарищей крестьянина, продолживших закусывать, и вдруг третий сон полыхнул в голове лесным верховым пожаром.
   - Простите, но позовите сюда свои друзей. Вы же одно письмо пишете.
   - Да...
   - Потом окажется, что один что-то пропустил, что-то не договорил, другим обидно покажется. И чтобы мне не исправлять... Позовите.
   - Ваша правда. Еще потом на меня скажут... Эй, мужики, идите сюда! Идите, пни глухие! Вместе говорить станем.
  Крестьяне столпились перед столом, отказавшись сесть.
   - В деревню письмо нам надо, домой...
  Слова крестьянина заглушил скрип, и раздавшийся немедленно вслед за ним страшный грохот. Большое колесо, служившее светильником по вечернему времени, расколотое на части, лежало на столе, который только что покинули селяне и частично на полу по всему трактиру. Очевидно, веревку давно не меняли, перетерлась...
  
  Глава 6. Загадки без ответов.
  Когда у чудом избегнувших травм крестьян прошел естественный ступор, они как ни в чем не бывало в ту же минуту заговорили о письме. Эллиадан еле их слышал. В ушах у него стоял свист вырывающегося из-под земли пара, грохот камней и крик "Торн, берегись!". Машинально эльф огладил лист, обмакнул перо в чернила и обнаружил, что руки у него дрожат.
   - Экий Вы... - послышалось над ухом, - волнительный.
  "Заволнуешься тут, - сказал сам себе эльф. - И заволнуешься, и совсем умом тронешься".
   - Ничего, - ответил он вслух. - Ничего. Просто чересчур страшное совпадение. Диктуйте, я готов.
   - А?..
   - Говорите.
  Как ни был шокирован Эллиадан, он не мог не заметить, что диктуют ему не совсем обычное письмо. Не было в нем длиннейшего предисловия, адресованного всем без исключения родственникам и друзьям, не было приличного монолога ни о чем, письмо выходило ясное, четкое, деловое. Для кого-то это не удивительно, но только не для неграмотных крестьян, которые считали писание письма чем-то вроде священного обряда и подходили к нему с соответствующим почтением и соблюдением ритуала.
  Перечитывая письмо, Эллиадан услыхал, как хлопнула дверь и послышались знакомые голоса.
   - Ого! Был здесь недавно обвал? Или демон над столами танцевал?
   - Про демонов вы лучше молчали бы.
   - Молчим-молчим... А все-таки, что за катастрофы средь белого дня?
  "А земля здесь добрая, - читал Эллиадан, - и родит не худо, и пашется сносно. И что всего лучше - хозяев на ней мало, и охотников обрабатывать ее почти что и вовсе нет. Запущенная земля, но подналечь да поднапрячься - осилим.
  Сам край неплох, ветрено вот только, да солнышка не видать. С океана ветер тучи гонит, и дождит частенько. Зато народ здесь приветливый, не задиристый, не жадный. Такие обижать да зариться не станут, а еще и сами подсобят...".
   - Это какие? - голос Фертиса перекрыл шум зала. - Вон те? Повезло людям.
   - Не мешай, Фертис, не лезь. Не мешай человеку деньги зарабатывать.
  Эллиадан про себя усмехнулся такой откровенной двойной лжи.
  "Думайте хорошенько, да и с ответом не медлите. Доброго всем здоровьичка и пригляду Господнего.
  Письмо это писано в день июня месяца в Дальнем Ключе в трактире "У монаха", и посылаем его с Трешкой, братом горшечника в тот же день".
  Стукнули о столешницу монеты.
   - Отчего же три, ведь уговаривались за две?
   - А третья за то, что предупредили на...
   - Не возьму, - прервал мужчину Эллиадан. - Две возьму, а третья не моя. Не я вас спас, а, - эльф едва заметно кивнул на темный закопченный полоток.
  Мужчины смутились.
   - Ваша правда. Мы в храм отнесем, свечку за Вас поставим, за здоровье помолимся. Бога поблагодарим, что надоумил Вас.
   - Против этого возражать не стану, - улыбнулся Эллиадан. - Вы за свое здоровье не забудьте помолиться. И я помолюсь.
  Он осторожно придерживая очки пальцем, поклонился на прощание крестьянам, те ответили тем же и пошли к выходу, бережно неся письмо в ладонях.
  К столу подлетела отсутствовавшая троица.
   - Недурно, - ухмыльнулся Фертис, плюхаясь на лавку. - Ты это нарочно?
   - Ты затем и оставался, чтобы их предупредить?
   - Нет, хотя что-то предчувствовал. Хотел подумать.
   - Ну и как?
   - Плохо, - честно ответил Эллиадан. - Что-то слишком много совпадений. Я бы не хотел, чтобы Дальний Ключ рассыпался в пыль. Надо торопиться.
   - Поспешишь - людей насмешишь, - немедленно ответил Фертис. - Я так понимаю, у вас где-то что-то уже падало.
   - Да.
   - И много раз?
   - Один.
  Фертис скорчил рожу, будто вот-вот упадет в обморок.
   - Этого достаточно, - тихо сказал Эллиадан. - Мы нигде не задерживались надолго, кроме двух мест - и вот уже во втором необъяснимые явления.
   - Мы задерживались в трех местах, - напомнил Темный. - У Клермона, правда, ничего не падало, зато тряслись стены.
   - У Клермона было другое... - быстро сказал эльф.
  Фертис отреагировал тотчас же:
   - Что такое?! Что же произошло у этого господина со странным именем?
   - Тоже достаточно странные вещи, - ответил Темный.
   - Какие, к примеру?
   - Любовь, - отрезала Артис.
   - От которой трясутся стены... - опешил Фертис.
  Он не ожидал такого скорого и откровенного ответа и, видимо, не предполагал, что Артис и Эллиадан могут пойти дальше совместной прогулки под луной.
   - Нас-то-я-ща-я любовь, - улыбнулась девушка и в упор поглядела на вирессийца.
  У того заблестели глаза.
   - Эллиадан, я тебе завидую. До чертиков завидую.
  Эльф поднял глаза на человека.
   - Я сам себе завидую.
   - Не старайся, - прошептал якобы на ухо Фертису волшебник. - Мы с тобой люди, а людям здесь делать нечего.
   - Это досужие домыслы или результат горького опыта? - поинтересовался вирессиец.
   - Горького, очень горького опыта...
   - Темный, - Артис демонстративно пристукнула пальцами по столешнице, - твой опыт станет еще тяжелым и болезненным, если не перестанешь нести ерунду.
   - Молчу, - наклонил голову волшебник и тут же пояснил Фертису. - Нашу красавицу, то есть, в данный момент, красавца, лучше не злить. Запомни хорошенько, иначе тебе на голову не только что колесо, а и весь потолок свалится.
   - Правда? - обрадовался вирессиец.
   - Правда, - кивнула Артис, - да не вся. Могут быть варианты. Скажем, потолок останется на месте, а вот ты провалишься в подвал.
   - Теперь я уяснил суть ваших отношений.
   - Потом расскажешь, - сказал Эллиадан. - Я еще не уразумел этой сути, мне будет интересно.
   - Погоди собираться, - ответил Фертис. - Падает у вас что-то или нет, это после. А сейчас у тебя будет работа. Час, я думаю, уже прошел.
   - Какая работа?
   - Письменная. Сейчас к тебе придет один интересный человек и принесет одну штуку... В общем, он сам расскажет, в чем дело.
   - Ему нужно что-то перерисовать, - прошептала Артис. - Завитушки... Он не так прост, но ты же слышишь... Ты сможешь определить, лжет он или нет.
   - Наверное... Ох, и не нравится мне все это.
   - Что?
   - Определять, лжет ли собеседник. То есть не так, лжет ли - я определю сразу, а вот в чем лжет, как лжет - здесь я могу ошибиться. А почему и для чего - совсем не скажу.
   - Ничего, для начала хватит и факта лжи, - сказал Темный. - Где же он, пора бы нашему увечному появиться. Еще струсит...
   - Ничего, появится, - пожала плечами Артис. - Он, кстати, не увечный, он, по-моему, от рождения такой.
   - Какой? - спросил Эллиадан с проблеском интереса.
   - Хромой. Только ты не вздумай его исцелять, оставь как есть.
   - Постараюсь, - кивнул эльф. - А это, часом, не он? - спросил он через мгновенье, как только хлопнула входная дверь.
  Троица обернулась.
   - Он.
  Хромой полугном подковылял к столу, тяжело опираясь на резную деревянную палку, хотя ему больше подошли бы костыли.
   - День добрый, - медленно сказал он, обращаясь, кажется, к одному только Эллиадану.
  Эльф встал и поклонился пришельцу.
   - Здравствуйте, уважаемый. Присаживайтесь. Рассказывайте.
   - Я хочу написать письмо брату.
   - Хорошо, - кивнул эльф и положил перед собой чистый лист.
  Полугном замялся. Артис, Темный и Фертис поднялись.
   - Нет, - помотал головой хромец. - Сидите, уважаемый. Дело щекотливое... Я не хочу, чтоб вы потом с чужих слов судили, сами смотрите.
   - Смелый ты человек, - заметила Артис и села вновь.
  Темный и Фертис переглянулись и наконец уселись тоже.
   - Смелый - не смелый... - пробормотал хромой. - Вы два листка приготовьте, хорошо. На втором вот это изобразите.
  Полугном полез вглубь куртки, едва ли за подкладку и вытащил сложенный вчетверо желтоватый лист. Положил на стол, разгладил обеими руками. Темный нагнулся, рассматривая...
   - Какая интересная вещь, - сказал Эллиадан, ничуть не покривив душой.
  Он взял лист и поднес близко-близко в глазам, силясь рассмотреть знаки сквозь непрозрачные почти стекла.
  Темный сглотнул, он не смел даже взглянуть на друзей, чтобы не выдать своих чувств. На листе спиралью змеилась надпись, образуя квадраты - все меньшие и меньшие, один в другом, к центру от краев. На первый взгляд, да еще неграмотного человека это, разумеется, были завитушки.
   - Видите? Сможете это срисовать?
   - Да, - кивнул Эллиадан. - Смогу.
  Конечно, будь это незнакомый язык, эльф вряд рискнул бы - видел он очень плохо, но свои родные буквы можно узнать с первого взгляда и нарисовать, не глядя.
   - Что это, по-вашему? - прошептал хромец, перегибаясь через стол.
   - Давайте сначала письмо напишем, а потом обсудим.
   - Будь по-вашему. Пишите.
  "Дорогой брат. Привет тебе и пожелания здоровья из Дальнего Ключа. Все у меня благополучно, торговля идет бойко, я почти достроил дом. От отца известий нет. Никто меня не беспокоит. Правда, ходят здесь у нас слухи о Черной Смерти на Ближнем, так что будь осторожен. Это, конечно, сплетни, да уж очень складные и упорные, дыма без огня не бывает. Как дострою дом, тотчас тебе напишу - приезжай. А пока пиши сам, куда - знаешь. Да, еще, посылаю тебе одну безделицу, авось, на что и сгодится. А не сгодится, ну ее к демону. Не знаю, что тебе писать, приедешь, сам все увидишь. Я тебе всегда рад.
  С почтением, твой брат Ильгарнор.
  Дальний Ключ. Трактир "У монаха".
  Писано в день первого месяца лета 792-го года от О.В.".
  Хромец диктовал быстро, без запинки, только с суеверным восхищением глядя, как так же быстро появляются на белом листе слова и фразы. Эллиадан не смотрел на лист, полностью оправдывая слова друзей на свой счет.
  Закончив писать он, за неимением песка, помахал слегка листом, просушивая чернила, а затем прочел написанное вслух.
   - Все верно, - кивнул хромой Ильгорнор. - А теперь на другом листе нарисуйте это. Только не целиком, а какой-нибудь кусок, сбоку, что ли.
   - Сейчас, посмотрим, - Эллиадан повертел лист с эльфийской надписью, словно выбирая нужный ракурс.
  "Честь. Отец. Речь, - читал Темный первую строку. - Время. Образ. Жизнь... Какая белиберда. Время. Луна. Луна. Почему слова повторяются?".
  "Потому что это не слова, - вмешался в мысли голос Эллиадана. - Я - настоящий идиот, только что понял. Это буквы".
  Прежде чем до Темного дошел смысл сказанного, он машинально успел отметить еще несколько пар одинаковых слов. "Речь. Речь. Лимба. Лимба". В следующий миг волшебнику пришлось отметить, что он, по всей видимости, еще дурее Эллиадана, раз сообразил лишь после подсказки.
  Конечно же! каждое слово - буква. В эльфийском алфавите почти все буквы имели собственные имена по названиям каких-нибудь значимых понятий, названия которых начинались с них. К примеру, "лимба", в переводе "речь" - буква соответствовала имперской "эл". И повторяющиеся слова понятны, в эльфийском удвоенные согласные встречались буквально на каждом шагу, иной раз по нескольку пар в слове. Мгновение спустя Темный с волнением читал только первые буквы каждого слова, они явно и очевидно образовывали какие-то новые.
  "Вэри - алард - лимба - ойло - рада... В-а-л-о-р... Нет, вал-ор, то есть два-один, а через запятую - фиа... фед - пять. Бред. Ничего не понимаю".
  "Запоминай цифры, - мысленно сказал Эллиадан. - С начала и к центру".
  Всего спираль делала двенадцать поворотов и три с половиной кольца, так что Темному нужно было запомнить всего три строки, в каждой комбинации из трех цифр и знака препинания.
  Эллиадан довольно быстро, дабы не навлекать подозрений, срисовал один сектор и вернул оба листа и оригинал хромому.
   - Я... - запнулся тот. - Я хочу спросить... это могут быть буквы?
   - Не исключено, - ответил Эллиадан. - Как-то мне довелось видеть эльфийское письмо - похоже, но это все, что я могу сказать. Вижу я недостаточно хорошо, возможно, просто похоже...
   - Так, значит... Не смотрите так на меня, уважаемые, я только хочу знать, что это такое. Узнать, понимаете, только и всего. Но не у братьев же мне спрашивать.
   - А где вы это взяли? - спросил Фертис.
   - Нашел, - медленно ответил Ильгарнор. - Случайно нашел, а где - не имеет значения.
   - Конечно, извини за глупый вопрос.
   - Я... пойду, - почти попросил хромец, словно боялся, что ему не разрешат.
   - Всего хорошего, - улыбнулся Эллиадан.
   - И вам того же. Да, вот он, плащ - хромец встал, положил на лавку сверток и неловко двинулся в сторону выхода.
   - Спасибо. Помочь? - приподнялся Фертис.
   - Нет, сам я... Благодарствую, люди добрые.
   - Не за что, - ответили все четверо хором.
  
   - Запомнили цифры? - прошептал Эллиадан, как только хромой вышел.
   - Конечно, - пожала плечами Артис. - Записывай.
   - Проверяйте, - так же шепотом попросил эльф и принялся набрасывать на лист расшифровку записи.
   - Все верно.
   - Правильно. Осталась самая малость, - добавил волшебник, - понять, что означает эта арифметика.
   - Та-а-ак, - протянул Фертис.
   - Да, - кивнул Эллиадан и встал. - Хозяин, если спросят, мы у себя, наверху. Хорошо?
  Хозяин хмыкнул в ответ нечто утвердительное, и компания резво поднялась в комнату.
   - Ну, что, какие есть идеи, - спросил Эллиадан, как только щелкнул засов двери.
   - Потолковать бы с этим полугномом еще раз, - сказал Темный. - По душам.
   - Не думаю, что из этого выйдет польза. Как бы дело ни обстояло, а расшифровку он наверняка не знает.
   - Давайте мыслить логически, - предложил Фертис. - У кого, кроме самих эльфов, можно найти шифровку на эльфийском?
   - Орден, - едва ли не хором ответили остальные.
   - Орден, в этом сомнений нет, - сказал Эллиадан, вертя в руках лист с цифрами. - Высшее духовенство великолепно знает язык, а для этой головоломки и знать-то нужно всего пару слов да алфавит.
   - То есть для массового, в определенном смысле, пользования. Значит, и отгадка должна быть столь же массовой.
  Мгновение стояла тишина.
   - Страница и строка, - озвучила всеобщие мысли Артис.
  Фертис уже доставал из своего бесконечно разнообразного багажа "Святой Источник".
   - Нет, подождите, это не может быть строкой и страницей. Размеры книг разные...
   - И номером главы тоже не может быть.
   - Псалтырь, - только и сказал Эллиадан.
  Фертис уже листал.
   - Ага, соображаешь! Читай.
   - Сейчас... Так, псалом двадцать первый, строка пятая...
   - Стой, я записываю, - Артис схватила перо.
  Темный заглянул через плечо эльфа в священную книгу, в ровные, словно стихотворные строки псалмов, их как ни крути, они все равно останутся неименными.
   - "И свет обручится с тьмою...". Непонятно.
   - Дальше, - Темный схватил со стола лист с цифрами. - Номер четыре, строка восьмая.
   - "Это время раздавать долги", - Эллиадан обернулся к волшебнику. - Орден нам и впрямь кое-что должен. А свет и тьма...
   - Это ты и Темный, - нетерпеливо воскликнула Артис. - Яснее света! Если уж они знают эльфийский, то твое имя в состоянии перевести.
   - Или вообще эльфы и люди, - добавил Темный. - Читай дальше. Двадцать один и шесть.
  Артис едва успела шепотом пояснить Фертису, что самоназвание эльфов переводится "дети света", как Эллиадан заявил:
   - А это, Фертис, о тебе. "Когда на севере вспыхнут южные звезды..." и... "Это время собирать урожай".
   - Спасибо, я учту. Хотя они уже пятнадцать лет пытаются сжать меня, да безуспешно. Что дальше? Эллиадан!
  Эльф прочитал спокойно, но с внутренним отчаянием:
   - "Облетят с деревьев зеленые листья..." и следом - "Это время вершить неоконченное".
   - Ты считаешь, что Орден вновь развяжет войну?
   - А что тут считать... Мне давно снится... Да и в самом деле, Орден не окончил начатого дела... шестьсот лет назад.
  Артис вздохнула.
   - Читай, Эллиадан. Может быть, дальше яснее станет.
  Следующие строки выглядели так:
  Чуток запад, и не дремлет восток...
  Ищите и найдете...
  Есть в океане остров малый...
  Где смерть свила гнездо...
  Остерегайтесь сего...
  Господь да поможет вам.
   - Итак, - сказал Фертис, подпрыгивая на кровати, - что мы имеем. Орден зашевелился, братья собираются раздавать долги, брать урожай, доводить дела до конца, и все это - на западе и востоке, попутно обходя некий остров с нехорошей репутацией. Получается, нам открыты два пути...
   - Один, - возразил Эллиадан, - путь на север - это прямая дорога на тот свет.
   - Согласен. Один.
   - Если не считать того острова.
   - "Где смерть свила гнездо"?
   - Если спросить священников, то девять десятых ответят, что и в Таннериле смерть свила гнездо.
   - Что ты задумал?
  Эллиадан не ответил, потому что Артис сказала то, о чем думал Темный.
   - А вам не кажется, что все это неспроста и не случайно? И шифр для слабоумных, и так вовремя подвернувшийся хромой, и подсказки насчет запада и востока... Что-то не так, чересчур легко и понятно.
   - Нам это кажется, - кивнул Фертис, - и насчет деревьев - как будто ожидали, что Эллиадан кинется сломя голову назад, своих спасать.
   - Была мысль.
   - Очень хорошо, что глагол в прошедшем времени. Попала к нам сия бумага, разумеется, неспроста. Но кто поручится, что в Ордене не рассуждали примерно так: они , конечно, разгадают шифр, сочтут его чересчур легким и решат, что это ловушка. Они сделают все наоборот, вместо юга отправятся на запад или восток, там мы и будем их поджидать". Орден никогда не поступает явным образом. Если уж они как-то догадались, что мы живы...
   - Знаете, чего я хочу, - прервал Фертиса волшебник. Все посмотрели на него. - Больше всего на свете я хочу поговорить с этим хромым письмоносцем. Поговорить обстоятельно, не торопясь, в обстановке, благоприятствующей откровенности.
   - И ты надеешься, он скажет больше?
   - Смотря кто спрашивать станет.
   - Неужели ты владеешь соответствующими методами? - спросил Эллиадан.
   - Надо будет, овладею. Этот сукин сын наплел нам с три короба, а мы разгадывай. Ведь наплел, а, Эллиадан?!
   - Кое-где он солгал, верно. Особенно хорошо было слышно, когда он сказал, будто нашел шифровку случайно.
   - Великолепно! Ты его отпускаешь, собираешься читать нотации о великодушии и милосердии, а этот стервец между тем уже доложил, кому следует. Я ему лично уши отрежу и ему же скормлю.
   - Ну, хорошо, отрежешь. А как ты собираешься устанавливать, правду ли он тебе скажет на сей раз?
   - Что? - не поверил ушам Темный. - Правду ли?.. А ты на что?!
   - Я?! - встрепенулся эльф, но сейчас же спокойно добавил. - Я и в обыкновенной обстановке не всегда могу понять, где правда, где ложь, а где полуправда, а ты хочешь, чтобы я установил то же самое под пытками... то есть из фраз, сказанных под...
   - Нет, не хочу. Люди обычно говорят правду в подобных ситуациях.
   - Люди! - в глазах эльфа взблеснули кинжалы.
   - По крайней мере за людей я уверен, насчет нелюдей сказать не могу.
   - Не люди, не нелюди под пытками правды не говорят. Кому-кому, а тебе нужно бы об этом знать. Или ты собрался быть искуснее мериторов?
  Не глядя эльфу в лицо - слишком уж обжигающим стал его взгляд - Темный неизвестно для чего продолжал спор:
   - Что же, по-твоему, говорят в таких случаях? Лгут, изворачиваются?
   - Прекрати, - велел Эллиадан. Тон его стал почти приказным, хотя по каким-то ноткам чувствовалось, что сам эльф на грани срыва. - Под пытками говорят только то, чего хочет палач. Не более того! Захочет он, ты скажешь правду, пожелает - солжешь. И ты, и я -лучшее тому доказательство. Потому что, если бы все, что говоришь... было правдой... ты бросил бы колдовать, как и обещал. А я... лучше бы меня тогда и вовсе не было.
  Темный содрогнулся, Эллиадан попал точь-в-точь куда и следовало. Волшебник не ожидал такого удара от тактичного до беспомощности эльфа.
   - Поздравляю тебя, Темный, - сказал с кровати Фертис. - Ты доведешь даже мертвого.
  Волшебник поднял глаза, эльф опустил голову, но взгляд его оставался прежним, беспощадным в своей правоте.
   - Прости за напоминание, но и ты напомнил... Я не смогу отличить на слух ложь от правды, сказанных... принудительно. Вообще не смогу.
   - Почему? - тупо спросил Темный, хотя и знал ответ.
   - Потому что, как говорил один очень жестокий человек, "наш мир это то, во что мы верим". Бывают обстоятельства, когда и человек, и нечеловек начинают верить во что угодно. Свято верить. Истово. Но тебе и таких условий не создать. Не обольщайся. Окажись Ильгарнор приспешником Ордене, он и при отрезанных ушах станет лгать так же гладко, как и с ушами.
   - Все, вопрос исчерпан? - осведомился Фертис, соскакивая на пол. - Теперь не время и не место обучаться ремеслу мериторов, хотя искушение, признаю, есть. Эллиадан прав, если он с Орденом, нам его не расколоть. Никогда. А если он не с братьями, то нечего и огород городить, ничего путного все равно не выясним. Ну, не нашел он письмо, а украл, или подбросили, или его вежливо попросили передать - какая разница. Содержания он в таком случае не знает и ручаться за точность сведений не может. Нам теперь только решить - по какой из двух дорог идти.
   - По обеим, - ответила Артис.
   - То есть?
   - Пока вы дуростями занимались, я думала. Смотрите, что получается: на север, в горы пути нет, восток перекрыт, запад тоже, юг якобы нет. То, что западные дороги заняты, ясно и пню, Таннерил находится западнее Дальнего Ключа. Восточная дорога упирается в океан, там и засаду нечего устраивать. А юг? На месте Ордена я бы и юг перекрыла. По-моему, нас просто хотят запутать. На самом деле все перекрыто. Однако юг и восток - это хоть какая-то надежда.
   - Как в той сказке, - сказал волшебник. - Направо пойдешь...
   - По морде получишь, налево пойдешь - по морде получишь, а прямо соберешься - дадут по лбу. Я бы выбрал юг, - заключил Фертис.
   - Нет, я бы не выбрал, - возразил Эллиадан. - В записке явно указывается на этот путь, как на единственно возможный, он и будет охраняться особенно тщательно. Нет, я хочу знать побольше о том острове. Раньше я о нем не слышал.
   - А ты был здесь раньше? - удивился Фертис.
   - Сам - нет, но места эти представляю неплохо. И все ближайшие острова - тоже. Нет там никаких гнезд смерти, там и не живет никто, потому и умирать некому.
   - И какой давности эти сведения? - догадался Фертис.
   - Немалой. В том-то и дело. Я, конечно, знаю от Филландира, он был там давно, по нашим меркам давно, но если бы впоследствии обнаружили что-то подозрительное, то дали бы знать. Однако последние триста лет...
   - Можно вопрос не по делу? Какого ранга этот твой... Филландир?
   - Принц Восточных Рубежей - в прошлом, главный военачальник Таннерила - это как бы вновь не повторилось, первый советник толиннэ - непосредственно теперь.
   - Неплохие связи, - кивнул Фертис. - Ты всерьез думаешь, что этот принц-военачальник-советник нуждается в помощи со стороны? Тем более, в твоей.
   - В моей помощи он нуждается менее всего на свете. Я хочу помочь Таннерилу в целом, а что касается Филландира, то меньше всего я хотел бы попадаться ему на глаза.
   - И чем ты поможешь своим? Предупредишь, разве...
   - Нет. Толиннэ уже знают.
   - Тогда в чем проблемы?
   - Как ты не понимаешь! - ответила Артис за Эллиадана. - Это же его дом, его народ! Уйти, куда глаза глядят, а родичи пропадай... Молчите оба! Вы не такие, как все, у вас нет дома, вы оба слишком отличаетесь от своих собратьев. Эллиадан, конечно, тоже, но эльфы его не изгоняли, не предавали, они и отпустили его едва-едва... Понимаете?
   - Можно вернуться в Таннерил с юга... - неуверенно начал Фертис.
   - Вы не поняли, я не хочу возвращаться. Я должен помочь на расстоянии. Поэтому мне и не дает покоя этот остров, кто там поселился, почему? Я полагаю, он обладает достаточной силой, и...
   - Ты хочешь уговорить его помочь эльфам? Ты спятил.
   - Нет. Враг моего врага - друг мне. А ясно, что Орден враг этому неведомому островитянину.
   - Да с чего ты взял, что там живет кто-то?
   - Интуиция.
   - Женская логика, еще скажи.
   - Фертис, попрошу без намеков.
   - Артис, успокойся, у тебя логика мужская.
   - Спасибо, конечно, но ведь ты сам...
   - То я...
   - А то - профессиональный предсказатель. Предчувствия Эллиадана весомее любого другого доказательства, потому что сбываются. Или ты уже успел забыть о колесе? Но все это прах и суета. Как ты, Эллиадан, собираешься добраться до острова. Если там и впрямь обитает что-то серьезное, ни один местный житель тебя туда не повезет.
   - Нам бы лодку раздобыть...
   - Ага, и будет как в считалке, - ответил Темный.
  Веник, лом, мочало, сито,
  Плыло по морю корыто...
   - И что?
  - А то...
  Миски, ложки, черпаки,
  А в корыте дураки.
   - Какой реализм! - воскликнул Фертис. - Какая глубина мысли в нетленном образце народного творчества.
   - Еще бы.
  Дураки лежат на дне,
  Выходи - водить тебе.
   - И это считалка? - уточнил Эллиадан. - Детская?
   - Я других, кроме детских, и не знаю. А серьезно, сей образец народного творчества, как сказал Фертис, вполне отражает реальную картину того, что с нами произойдет, послушай мы тебя.
   - Подождите, - Эллиадан приложил палец к губам и повернулся к двери. - Меня послушаете после, - он прислушался и встал. - К нам идут. Нет-нет, не то... но как бы еще не хуже. Мы, кажется, перестали нравится дальнеключцам. Там, - эльф указал на запертую дверь, - скоро соберется полгорода.
  
  Эллиадан успел только очки надеть, в дверь ударили кулаком.
   - Открывайте! - послышался снаружи начальственный окрик. Голос незнакомый.
   - Кому открывать? - спросил Фертис.
   - Городу!
  Вирессиец многозначительно приподнял брови.
  Темный, рассудив, что у него самая обычная, невыразительная внешность, отодвинул засов. Снаружи стояла тишина. Волшебник вздохнул и открыл дверь настежь. На ступенях лестницы и ниже, в зале собралась и в самом деле добрая половина мужского населения Дальнего Ключа.
   - Что вам угодно? - по возможности спокойно и уверенно спросил Темный у стоящего напротив седого человека в коричневом.
   - Нам угодно поговорить с вами. Со всеми вами.
   - Заходите, любезный. Милости просим.
   - Нет. Мы будем говорить здесь, город должен слышать.
   - Хорошо, - Темный шагнул из комнаты словно в змеиное гнездо. - В чем дело?
   - В вас. Все выходите. Сюда, к перилам.
   - А нельзя ли повежливее? - спросил Фертис, запахивая свое роскошное одеяние.
   - Я вежлив, - ответил старик в коричневом.
   - О чем вы хотели с нами говорить? - Артис захлопнула дверь в комнату.
   - О вас. И о тех неприятностях, что начали твориться в городе. Но говорить мы будем не так. Один из вас спустится вниз, - предводитель горожан мотнул головой в зал, где и яблоку не нашлось места упасть. - На всякий случай.
   - Я спущусь, - оглянулся на друзей волшебник.
   - Нет, - возразил старик все тем же ровным холодным голосом. - Спустится он, - коричневый сморщенный палец уткнулся в Эллиадана.
   - Интересный выбор, - заметила негромко Артис.
   - Пусть. Зато верный.
  Перед Эллиаданом толпа расступилась, он спустился по лестнице сквозь живой коридор, и людское море тотчас плотно сомкнулось вокруг него.
  Старый предводитель даже не обернулся.
   - Так мне будет спокойнее, - пояснил он. - Теперь к делу. Вы живете у нас третий день, и за это время в нашем городе стало неспокойно, а порой и опасно.
   - Светильники надо крепче привязывать, - ответил Фертис.
   - Светильники... Это пустяки. Что же вы молчите, или не хотите узнать, что еще произошло. Не является ли молчание ваше знаком, что вы и без того знаете?
  Темный думал лишь об одном, успеет ли он наложить парализацию, хвати ума у кого-нибудь из горожан снять с Эллиадана очки.
  Не дождавшись ответа, предводитель продолжил:
   - Но, допустим, вы не при чем. Вас самих не удивляет полоса странных событий: вы устраиваете попойку - и полгорода пьяны в стельку, вы оставляете на берегу бутылки - и два мальца едва не померли, вы пишете письма - и падает светильник, вы говорите с Ильгарнором - и у него сгорает почти готовый новый дом. Есть вам что сказать?
   - Нечего, - пожал плечами волшебник. - Горожан мы насильно не поили, колесо не роняли, домов не сжигали. Это вы знаете, а большего мы рассказать не в силах.
   - Конечно, не в силах, - старик понизил голос до едва слышного шепота. - Мне очень хочется заглянуть в глаза вашего друга, не так уж он слеп, я полагаю.
   - Мне тоже многого хочется, - также шепотом ответил Темный. - С лестницы Вас спустить, к примеру, за оскорбления.
   - Что же мешает?
   - Ваш возраст - раз, добрые горожане за вашей спиной - два, и три - то, что Вы умете сдерживать необдуманные желания.
   - Хорошо, что заметили. Да, умею. Не будем обсуждать, - громко сказал старик, - то, что могло быть и чего пока не произошло. У нас одно желание, просьба, если хотите, приказ - покинуть наш город немедленно и навсегда.
   - Нельзя отказать в просьбе, если желание просителя столь велико, - заметил Фертис. - Собраться хотя бы можно?
   - Можно. Мы подождем.
   - Лошади... - начала Артис.
   - Ваши лошади оседланы и стоят у крыльца.
  Возразить было нечего. Собрались друзья в мгновение ока, благо, не особо и разбирались. Тишину вдруг прорезало сухое ворчание грома.
   - Вовремя, - сквозь зубы прошипел Фертис. Словно в подтверждение слов, раскат повторился. - Тьфу, пропасть! Да отвернитесь, дайте переодеться. Знаете, - миг спустя заговорил он вновь, - это уже какая-то другая сказка. Камень и надпись те же, направо пойдешь, налево пойдешь... Стоит путник, думает, и тут голос: "Думай скорее, а то прямо здесь по морде получишь".
  Темный повернулся. Фертис оделся по-имперски.
   - Идем скорее, а то... Чего ты вырядился?
   - А к демонам их всех, холодно же в шароварах под дождем.
   - Вот как, - хихикнула Артис, - у вечного странника нашлась слабость - холода боимся.
  Они спустились по опустевшей лестнице, ряды горожан разомкнулись и пропустили их к Эллиадану. Лица у дальнеключцев изменились, или уж так показалось, стали серьезными, строгими и беспощадными. Нет, не забыли жители востока, кто жил в этих краях до них. Толпа быстро и бесшумно расступалась, провожаемые сотней взглядов, друзья вышли на крыльцо.
  Небо почернело и как будто стало вдвое ближе к земле. Город был пуст, только бежала по улице горсть сорванных непогодой листьев.
  Раскат грома заставил всех вздрогнуть и поспешить к восточным воротам. Лошади фыркали, тянули ноздрями влажный свежий воздух. Гроза стремительно приближалась. Полетели в небо остатки сорванной мишуры, застонали деревья, Сорда вспенилась в своем каменном ложе и понеслась бешеным горным потоком. Молнии резали мглу ежесекундно, и лошади вздрагивали, шарахались и храпели от закладывающих уши раскатов.
  Эллиадан все торопил своего коня, и они уже были у ворот, когда за очередной вспышкой послышался оглушительный треск. Эллиадан пустил коня вскачь.
  "Закрыть ворота!". Приказ обрушился с неба вместе с громовыми раскатами. Створы дрогнули, сходясь. Но не так-то это быстро - закрыть тяжелые, еле ползущие по земле ворота.
   - Прочь с дороги! - крикнул Темный.
  Человек бросился наперерез всадникам.
   - Мать твою! - заорал волшебник, отбрасывая безумца на обочину Знаком Воздуха. - Кретин долбаный! Уйди от ворот! Уйди, сволочь!
  Напарник "кретина", уразумев, что все равно не успеет закрыть ворот, встал в проеме.
  Сзади что-то свистнуло, волшебник дернулся, по уху мазнуло воздухом, и в доски ворот впился арбалетный болт. Темный рассвирепел. Под Знаком Воздуха закрытые наполовину воротины распахнулись, точно бумажные, в проем вынесло и склонного к самопожертвованиям горожанина.
  Тракта не было видно во мраке, только при вспышках молний вырисовывалась узкая рваная коричневая лента. Ветер ударил в лицо, встрепал коню гриву, запутал плащ... Темный приотстал от друзей и повернул коня. На захлопнувшиеся ворота он наложил заклятие стального щита, по идее, теперь их нельзя было сломать или открыть, но волшебник знал, как скоро его заклинания теряют силу.
  Над воротами, меж крыш взметнулись языки пламени, чего Темный ожидал. Это надо же, какое везение - молния угодила в какое-то здание именно тогда, когда они находились в городе. Все можно подстроить: и колесо-светильник, и дом хромого Ильгарнора... Но молния...
   - Темный! - окликнули его.
  Волшебник еле услышал сквозь вой ветра и повернул коня по тракту.
  Сорду Витую пересекал мост, его лошадь волшебника миновала галопом, как чувствовала своего седока. Едва ее передние копыта коснулись тракта по ту сторону реки, мост вспыхнул. Темный на несколько мгновений придержал коня, пламя было странного, кровавого отлива и необыкновенно высокое. Ухмыльнувшись про себя и сунув в рот окровавленный палец, волшебник пустил коня вскачь.
  Гроза бушевала с новой силой, ревела громом, алела молниями на все небо... А потом хлынул дождь, нет, не дождь - ливень. Последние, еще смутно различимые силуэты, исчезли в мутной пелене. Через какое-то время Темный заметил, что не понимает, куда едет. Где, собственно, тракт, а где поле; где запад, где восток. Ноги его коня то и дело грозили разъехаться на скользкой земле, волшебник натянул поводья, непроизвольно сдерживая лошадь.
   - Нет, не останавливайся, - произнес голос Эллиадана возле уха, и из смутной пелены вынырнул сам эльф, без очков, мокрый как мышь.
   - Лошади поскользнутся, да и не видно ни пса.
   - Тебе не видно, а лошади знают, куда им идти.
  Эллиадан похлопал коня волшебника по гриве, подняв фонтан брызг. Буланый жеребец закивал, вдруг встал удивительно прямо и твердо и решительно фыркнул.
  Эльф исчез, а жеребец бросился вперед, словно его за веревку потянули.
  Так, в бесконечной бешеной скачке проходило время. Дождь кончился, а мгла грозовая сменилась ночной. Усталых лошадей пустили медленным шагом.
   - Ну и что, - послышался голос Фертиса. - Что решаем, куда?
   - Остров, - хором ответили Артис и Эллиадан.
   - Согласен, - присоединился волшебник.
  Он не верил днем в рассказанное на рынке, но теперь, после всего, байкам можно было придать значение. И немалое.
   - А я не согласен. Нас словно гонят в том направлении, на этот проклятый остров. И Байки, и записка, и горожане выставили нас в нужном направлении... Все за... Поэтому я против.
   - Более конкретные соображения у тебя есть? - поинтересовалась Артис.
   - Нет. Кроме тех, по которым я живу. Я не пойду туда, куда меня так настойчиво просят пойти.
   - Интуиция?
   - Нет. Принципы.
   - Фертис, сейчас мы разойдемся. Может выйти, что правы мы, а может и так, что ты. Вряд ли мы все будем правы, а если никто, то... Нам тогда станет все равно. Я предлагаю назначить место встречи.
   - Согласен. Только не на вашем острове.
   - Нет, конечно. Если все пойдет хорошо, мы вернемся, тебе сообщить. Если не очень, тем более вернемся, нужно будет думать, как действовать иначе. Если же дела будут совсем плохи, что ж, нужно ограничить время ожидания. И придумать условный сигнал.
   - Недурно, - заключил Фертис. - Эллиадан, лечение определенно пошло тебе на пользу. Рассветет, осмотримся и решим.
  До рассвета друзья ехали не спеша и молча. Мокрые, продрогшие, уставшие, голодные - о чем говорить...
  Наконец небо начало светлеть, дорога пошла вверх, пахнуло морской солью и водорослями. На гребне холма четверка остановилась в благоговении - впереди лежал океан. Мерно катились тяжелые свинцовые волны, взлетала белая пена, и ничего, кроме неба, воды и скал по берегам... Зябко ежась под порывами чересчур свежего ветра (у Фертиса застучали зубы), путники встречали медленно-медленно выплывающее из воды солнце.
  Эллиадан вздохнул.
   - Эль-Фендон не изменился. Такой же, как прежде.
  Темному подумалось, что Эль-Фендон еще может измениться, а вот океан - никогда. Он был здесь со дня сотворения мира, задолго до того, как эльфы назвали его Безумным, до того, как вечные появились под солнцем. Эта вода знала много названий, на разных языках, и была когда-то безымянной, и будет вновь. Океан пережил эльфов, переживет и людей; он останется здесь до того самого мига, пока не перестанет существовать мир.
  Рассвело, а они все не двигались с места. Наконец Артис привела всех в чувство, сказав:
   - Отличная картина - четыре чучела на холме. Видели бы вы себя, - она хихикнула и обратилась к своей кобыле. - Спускайся, Кареглазка, мы почти у цели.
   - Кареглазка... Это надо же... - пробормотал Фертис. - А видеть нам себя не обязательно, - добавил он громко, - ради кого стараться. Одна-единственная женщина в компании и та безнадежно занята. Хотя... Эллиадан сейчас такое чучело, как и мы.
   - Внешне, допустим, - отозвалась Артис весело, - а внутри...
   - Внутри! - фыркнул вирессиец. - Неужто внутренне эльфы так сильно от нас отличаются? Печень, почки, сердце - все такое же. А насчет того, что дорого каждому мужчине... дрожащие стены я гарантирую. Если хочешь, то и потолок в состоянии обрушить.
   - Не хочу. Сдались мне обломки потолка.
   - Эх, не везет! Эллиадан, а правду говорят, что у вас в лесу растет травка, повышающая мужскую силу втрое, если не вчетверо?
   - Не знаю, - улыбнулся эльф.
   - Эльфы, как понимаю, ею не пользуются.
   - Все гораздо хуже, - объяснил Темный. - Они пользуются, но по другому назначению, а тот эффект, о котором ты упомянул, бьюсь об заклад, считают досадным побочным действием.
   - Ах вот как! - воскликнул Фертис.
  Все засмеялись и двинулись вниз с холма, к океану впереди.
  
  Верит и Всеневор прогуливались по крытой галерее, опоясывающей удаленную от моря часть Храма. Верит шел таким размашистым шагом, что более высокому архистенезису приходилось его догонять. Вдруг конгестор остановился у резной балюстрады в пояс человеку, а ему самому почти по грудь. Он огладил белый мрамор, а сотый раз подивившись ажурной резьбе и прихотливому переплетению каменного кружева.
   - Эльфийская работа... Хорошо делали, с душой.
  Всеневор молчал, но Верит знал, что его внимательно слушают.
   - Мне все кажется, а, может, и не только кажется - в этот камень не столько труда вложено, сколько добрых мыслей. Не-ет, не абы кто этот храм строил.
   - Вы ли это, конгестор?
   - Я. Я давно думаю, отчего Храм устоял. Что, на севере и на востоке хуже строили? Нет, не думаю. Белый город у эльфов считался эталон красоты, но во время войны на ту красоту никто и не глядел. Пока жил в Белограде, вообще понять не мог, как так, эльфийская святыня! - и все еще стоит. Да мало того, нам служит...
   - В Белограде и ныне многие не понимают.
   - А присылайте их сюда. Будет проверка, кто за кирку сумеет взяться, того вон из Ордена.
   - Слышал бы Вас сейчас конгестор Белоградский...
   - Решил бы, тронулся умом Верит, в ересь ударился. А ереси здесь меньше всего. Ходишь по этому камню, глядишь на него - и он отзывается. Сумасшедший я или нет, а слышу. Не всегда, правда.
   - Да, я замечал, - тихо сказал архистенезис. - Нет в этом камне злого, совсем нет. Вы сказали правду, Храм строили лишь добрые, чистые, светлые... Потому и стоит он. Всякая душа, в которой сохранилась хоть капля света, чувствует родственность Храму. Может быть, поэтому в Мелоне, издавна, уживались все со всеми.
   - Может быть, - отозвался конгестор, глядя на город. - А, может быть, эльфы строили навечно, именно, что навсегда. Они же могут заглядывать в будущее, вот и строили с тем расчетом, чтобы сохранилось их творение, даже если сами строители уйдут.
   - На месте эльфов я бы только так и строил, - сказал Всеневор. - Согласен, они сделали все, чтобы ни у кого, ни у одного разумного существа рука не поднялась с дурным умыслом. Что вы хотели сказать, Верит?
   - Этот камень... порой... ведет себя странно.
   - Он оживает.
  Конгестор резко обернулся.
   - Вы заметили?!
   - Давно. С того самого дня... Я словно вижу строителей Храма, слышу их голоса, понимаю чувства... Эльфийская работа, Вы были правы.
   - А мне теперь пусто в Храме. Пусто и тревожно. Я читал, подобное творилось перед Великой Битвой, но тогда не придали значения. Сочли, что тревога и грусть оставлены прежними хозяевами. После войны все прошло само собой.
   - Если среди строителей и впрямь были видящие будущее, то неудивительно. Их чувства, которые они переживали, видя ожидающее их впереди, запечатлены в камне. В нужный срок, когда события начинают сбываться, эти чувства устремляются наружу, и мы невольно соприкасаемся с ними.
   - Одного не пойму, - Верит вновь двинулся вперед, - раз они знали будущее, если хотя бы догадывались, почему не ушли?
   - Им некуда идти, - ответил Всеневор, подавляя вздох. - Это последний рубеж.
  Священники какое-то время молчали, только шуршали одеяния - черное и белое.
   - У наших неудач, - вдруг ни с того, ни с сего резко переменил тему Верит, - возможны две причины. Или происки Низвергнутого, тогда нам нужно идти намеченным путем, идти во что бы то ни стало; или промысел Господень, который желает оградить нас от неугодных Ему действий. Тогда... я не знаю, что тогда делать в том случае.
   - Поэтому я настаивал на Острове Смерти. Договориться с Мраком невозможно, так что сотрудничество исключается. Если они выберутся оттуда, я лично издам указ о их неприкосновенности.
   - Но... они доберутся до острова?
   - Разумеется.
   - Не слишком ли лакомый кусок для Мрака?
   - Вот именно, конгестор, вот именно. Слишком большой, чересчур сладкий. Он подавится.
  
  С рассвета до самого вечера друзья искали рыбацкий поселок, о котором говорили на рынке дальнеключцы. Лошадей отпустили, лишняя обуза ни к чему, да и в лодку их все равно не возьмешь.
  Местность была дикой, бесплодной и мрачно красивой. Океан, чайки, черные скалы да слежавшийся песок... И пронизывающий до костей ветер, от которого Фертис ежился, то и дело отпуская проклятия.
  Судя по солнцу, время близилось к девяти часам, когда то, что они приняли за далекий валун, оказалось крышей хижины.
  Эллиадан спешно нацепил свои маскарадный очки и споткнулся на первом же камне.
  При ближайшем рассмотрении хижина оказалась сложенной из дикого камня, с крышей, крытой ветками и немного скособоченной дверью. Внутри, сквозь мутное окно еле тлел огонек, и виделось движение.
  На пригорке, шагах в пятистах расположились кучкой три таких же, похожих на курятники дома.
  Сзади послышалось низкое рычание.
  Темный подпрыгнул и обернулся.
   - Успокойся, - повелительно сказала Артис белому псу, скалившему такие же белые как и шерсть, зубы. - Мы не враги твоему хозяину, мы его не тронем. Понял?
  Рычание повторилось, но уже тише и не столь грозное.
   - Мы войдем в дом?
  Рычание усилилось, Артис остановилась. Пес вдруг подпрыгнул и залился долгим, с хрипотцой лаем.
   - А-а, вон ты как... Умница, хороший охранник. Молодец.
  Пес в два скачка очутился перед дверью, словно заслонял вход и заливался, аж захлебывался.
   - Белый! Кто там?
  Дверь скрипнула.
   - Тихо, Белый.
  Пес тотчас же умолк и подошел к хозяину, ткнулся носом в ладонь. Друзья замерли. Со ступеней на них смотрел все тот же Ильгарнор, но здоровый и едва ли не вдвое выше прежнего.
   - Чего вам?
   - Лодку.
   - Нету у меня лишних. Вам вон туда, - палец указал на три домишки на пригорке.
   - Нам хочется здесь, - возразил Темный.
   - А пойти ко всем демонам вам не хочется?
   - Что же Вы грубите? - спросила Артис самым наглым мальчишеским тоном. - Нет лодок на прокат, не беда. Довезите нас, куда надо, только и всего.
   - Вас только к демонам возить.
   - Так подкиньте, любезный, до преисподней. Авось, и Вы бесам приглянетесь.
   - И чего я... Белый, взять!
   - Белый, ни с места!
  Пес замер, нерешительно глядя то на хозяина, то на Артис.
   - Что же Вы такой нервный? Брат Ваш куда спокойнее. Приличный, достойный человек, вежливый. Или у вас в родстве рост и ум распределяются неравномерно?
   - Откуда вы знаете Ильгарнора?
   - От него самого, - фыркнул Фертис. - та к и будем беседовать на пороге?
   - Ладно, заходите.
   - Сказочное гостеприимство...
   - А не по нраву, живи у себя в Вирессе.
   - Ты, мужик, не страдаешь ли геморроем? - немедленно ответил Фертис. - Или, скажем, бессилием? Другие болезни, по моим наблюдениям, не дают такой агрессивности. Не удивительно, что ты живешь на отшибе.
   - Что-то ты говоришь много, морда змеиная!
   - Язык есть, вот и говорю, - Фертис сверкнул в улыбке белыми ровными зубами. - Иди-иди, не задерживайся, меня так просто не напугаешь.
   - А если не просто, - двойник Ильгарнора сгреб вирессийца за грудки.
   - Вот это, мужик, лишнее. Я ведь и рассердиться могу.
   - Что же ты за скотина, - в пространство вопросил Темный. - Ей-богу, кобель твой, и то понятливей. Что, не дрался давно?
  Мужик рванул Фертиса на себя и сейчас же отпустил, схватившись за нос. Вирессиец потряс кистью.
   - Еще? Или достаточно пока?
  "Ильгарнор" хлюпнул носом.
   - А-а, демоны вам в жопу! Первый раз вижу черн... вирессийца, чтобы драться умел. Ладно... заходите. Садитесь, если найдете куда.
  Друзья переглянулись и прошли в единственную комнату с единственным мутным окном. Пылал огонь в очаге, перед ним сушилось какое-то тряпье. Обстановка изысканностью не поражала: колченогий стол, два табурета, застланная половиками лавка да полка с утварью на стене - вот и все. Фертис уселся как и хозяин на табурет, а остальные рядком разместились на лавке.
   - Куда вам надо? - угрюмо, но уже не зло спросил хозяин.
   - На Остров... - начал Темный.
   - Мать вашу и в бога, и в душу, и в стадо демонов! И вы туда же, мужик обрушил на стол пудовый кулак. - Смерть там! Смерть!
  Темный вздохнул.
   - Не хочешь везти, мы тебя упрашивать не станем. Ты спросил, я ответил, а проповеди нам читать не надо.
   - Что вам там понадобилось?
   - Не твое дело. Твое дело - довезти.
   - А почему остров стал таким опасным? - вдруг спросил Эллиадан. - С чего взяли, что там смерть?
   - Не возвращаются оттуда. Никто. Ни братья, ни простые люди. Ничего не остается, ни костей, ни крови, ни трупов, а люди пропадают.
   - А что, там, на острове, строения есть какие-нибудь?
   - Какие там строения... Скалы да ходы в них. Кому в них жить, гномам разве что... Да только не видели там гномов. Эльфы... Они, вроде, под землей не живут... Нечисть какая-то завелась - демон или еще какой бес. Зачем вам туда?
   - Во искупление грехов, - ответил Эллиадан.
   - Да, - подтвердил Темный. Полуправда лучше, чем явная ложь. - Вернемся, нам грехи отпустят, нет - такая наша судьба.
   - И вы так прямо и согласились?
   - Нет, - раздраженно сказал волшебник. - Мы прямо так не соглашались. Ни прямо, ни криво... Мы вообще не соглашались, но нас не спрашивали.
   - А если ты думаешь, - не дала хозяину вставить слова Артис, - почему мы сидим здесь, а не пробуем сбежать, то подумай еще раз. Хорошенько.
   - Да. Верно. От них не сбежишь, - хозяин помолчал. - Я доставлю вас на остров и подожду, сколько смогу.
   - Сколько?
   - Та-ак, ежели с рассветом выйдем, то часа через четыре будем на месте, ну час про запас... будет девять. Жду вас ровно сутки, до девяти следующего утра. Это если все спокойно... Только лодка у меня невелика, еще выдержит ли пятерых.
   - Четверых. Я не поеду, - заявил Фертис. - Я лучше в Вирессу вернусь, чем стану невесть куда на рожон лезть.
   - А живи у меня сутки, - неожиданно предложил хозяин. - Белого заодно накормишь.
   - Непоследовательный ты человек. То убить грозишься, то жилье предлагаешь. Не боишься, а, оставлять дом черномазому?
   - А чего у меня красть, стены да деревяшки? Денег нет, хоть весь дом переверни. Да и Белый здесь.
   - Вот только собак мне и не хватало. А-а, шут с тобой, поживу, авось, не завшивею за сутки. Но спать я здесь не стану, я лучше к Белому на двор пойду.
   - Это дело твое.
   - Жду тоже ровно сутки, с учетом плавания туда-сюда. До трех часов послезавтрашнего дня. Мне тоже недосуг на месте сидеть.
   - Лады, - кивнул хозяин. - Вы чай пьете или как?
   - Чай, - сказала Артис. - "Или как" сейчас не ко времени.
  Хозяин быстро собрал ужин, Фертис поморщился. Чай, холодное мясо, каменный каравай, лук, соль. У друзей в мешках и того не было по случаю спешных сборов в Дальнем Ключе.
   - Как тебя, хозяин, величают? - спросил Фертис.
   - Богорнором, если по-правильному. Но так все Богаром кличут. Откуда же вы брата моего все же знаете?
   - Видели.
  Темный вкратце рассказал, как Ильгарнор "писал" письмо, пересказал суть (нет, знаки он не станет изображать) и упомянул о судьбе нового дома брата Богорнора. Тот никак не прокомментировал сообщение, но видно было, что принял к сведению. Он насмешливо смотрел на Фертиса, скорбно вертевшего кусок хлеба, которым при желании можно было убить человека.
   - Ты, вирессиец, как к нам попал? Да еще так болтать навострился.
   - Нравится мне Империя, ничего не могу поделать.
   - Больше родины?
   - Я живу здесь пятнадцать лет, за это время ни разу не был в Вирессе. Соображай.
   - Чего тут... Чем же здесь лучше?
   - Люди добрее.
  Установилась тишина.
   - Крепко же тебя дома обидели, - сказал наконец Богорнор.
   - Нет, - ухмыльнулся Фертис, я сам кого хочешь обижу. Просто... произошло кое-что... Умер один мой знакомый, он как-то здорово мне помог, - никто не перебивал разоткровенничавшегося вирессийца. - Молния ударила в его дом, а он был наполовину парализован и не смог выбраться...
  Эллиадан кивал с таким видом, будто уже слышал сказанное где-то.
   - Но даже не из-за самой смерти его я ушел, ведь он был стар, болен, да и всякое случается... молнии все равно, куда ударить. Просто ни одна сволочь в деревне и пальцем не шевельнула, чтобы спасти больного старика. В Империи такого не бывает.
   - В Империи бывает похуже, - пробурчал Богорнор, но пояснять не стал.
  Темный был с Хозяином абсолютно согласен. Разговор сам собой сошел на нет, затух, хозяин лег, не раздеваясь, на лавку и моментально захрапел. Темный крепился, но дрема одолела, и волшебник мирно заснул, пристроив голову меж крошек, кружек и луковой шелухи. Оставшаяся троица, обладая повышенной брезгливостью, тихо говорили до самого рассвета.
  
   - Эльфы! - разбудил Истона - старшего заполошный крик работника. Он поднял голову и поглядел осоловело по сторонам - никаких эльфов.
  Распахнулась дверь.
   - Эльфы! Слышь, Истон, эльфы. Уж у ворот, шестеро.
   - Хоть шесть раз по шестеро. Чего им...
   - Ничего. Эльфы же, Истон, эль-фы.
   - Да, - Истон встал, пригладил стриженые в кружок волосы. - Да. Помстилось спросонья. Щас выйду. Да не грубите им, слышите.
   - Чего мы станем...
  В дверь резко и сильно постучали.
   - Заходите, - сказал Истон, он уже понял, что у ворот эльфы не стали задерживаться. Впрочем, сейчас уме было все едино, что эльф, что демон, что ангел господень.
  И впрямь, эльфов было шестеро. Все в пятнистой одежде и темно-зеленых плащах. Истон махнул рукой, работников как ветром сдуло.
   - День добрый, господа, - сипло приветствовал человек вошедших.
  Неправда, сегодня очень плохой день. Самый дурной в жизни.
   - Здравствуй, - слегка наклонил голову один из эльфов. Истон слегка удивился, он поначалу и не заметил этого вечного, но именно он и был главным. Глаза эльфа, зеленовато-серые стали серьезными. - Что здесь происходит?
  Истон решился. Ему и отсюда, кажется, слышались стоны и крики.
   - Помогите, господа эльфы! Господом прошу.
  Командир слегка поморщился и кивнул на дверь. Спутники его молниеносно исчезли, как сквозь доски просочились.
   - Жена родами помирает. Спасите, господин эльф! Хотя бы ее! Третьи сутки на исходе, я уж спятил почти!
  Глаза эльфа расширились.
   - Третьи! - он что-то резко сказал на своем языке. - Идем, время не терпит.
  Никто и пикнуть не посмел, когда эльф начал распоряжаться. Все, как и хозяин, находились на грани помешательства. Никто не воспрепятствовал эльфу войти в комнату, которую весь дом обходил стороной. Через миг дверь распахнулась вновь.
   - Нельзя! Не дам! Пусти! Пусти, нелюдь! - повитуха вцепилась в рукав эльфа и ни за что не отпускала.
   - Убери ее отсюда, - негромко сказал вечный.
  По лицу его Истон понял, что счет пошел на минуты, и схватив женщину за шкирку, отшвырнул в угол, как котенка. Дверь захлопнулась.
   - Что ты делаешь! - заныла повитуха. - Что ты творишь, хозяин? Нелюдь, безбожник, демонов приспешник... Да лучше Мелине вместе с дитем к Господу отправиться, чем отродью на руки дите передать...
   - Слово еще скажешь, убью, - прохрипел Истон.
  Пошли томительные секунды, казавшиеся часами. Тишина. Дверь вновь отворилась, чуть-чуть, чтобы эльф еле мог выглянуть.
   - Воды, теплой, да побольше. Чистой материи, чистой, слышите, новой, нитки самые лучшие, вина самого крепкого, прозрачного и иглу новую, нешитую. Быстро!
  Домочадцы бегом бросились исполнять приказ, а эльф поманил Истона к себе.
   - Слушай меня, - прошептал он. - Дела плохи, но есть одно верное средство. - Высокий Истон помимо воли заглянул в щель поверх головы эльфа. Тот нахмурился. - Не смотри, не изводись. Принеси мне чистый, острый, небольшой нож. Именно нож, заточенный с одной стороны, кинжал не слишком годится.
  Истон замер в ступоре.
   - Иди, если хочешь увидеть ее живой.
  Истон, ничего не соображая, потянулся к эльфу, тот остановил его руку, взглянул прямо в глаза.
   - Если она умрет по моей вине, отправь меня следом за ней. Любым способом. Но она еще жива, и ребенок жив.
   - Сделаю, - одними губами ответил человек.
  Через час, прижимая к себе красный, сморщенный, пищащий комок в тряпке, Истон не утирал слез. Эльф весело и устало улыбался.
   - Она спит, - тихо шепнул он. - Не будите, пора придет, сама проснется. Как сына зовут?
   - Истон - младший.
   - Когда о следующем задумаетесь, скажи жене, пусть пьет настой травы-чистянки.
   - Это ж яд.
   - Яд, да не совсем. Пусть пьет всю беременность, каждый день, по глотку, не больше. Это вызовет роды прежде времени, а иначе она так и сможет родить сама. Это невозможно, видишь, какой богатырь.
  Эльф рассмеялся.
   - Спасибо А, что я, слов нет, чтоб отблагодарить. Нет, Вы меня послушайте. Я запомню, как Вы выглядите и детям передам, авось, встренетесь... Нет, имени не надо, спутаю еще. Я клянусь, ни один мой потомок не причинит вам вреда, не замыслит зло - не Вам конкретно, а всем эльфам.
   - Не обещай за потомков, мало ли...
   - Война, если Вы об войне, не в счет, в бою друг друга убивают, если что, квиты будем. Нет, я о другом, если хоть кто из рода моего, хоть когда задумает зло в мирное время, предаст или напраслину возводить станет - проклятье мое тому выродку. Не моего он рода и пусть сгинет без памяти.
   - Истон... Да будет Свет со всем твоим родом. Во веки вечные.
  Эльф поклонился и быстро вышел.
  В Таннерил возвращались молча. Танаридил, вопреки обыкновению, был серьезен. И подумалось его спутникам, а нет ли среди всевозможных предков начальника разведки и людей тоже. Невозможно, но кто знает. Происхождение Танаридила давно вошло в поговорку, все пять ветвей перемешались и объединились в его облике и характере, может быть, и людям место нашлось. Невозможно, но кто может знать все.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 7. Остров марионеток.
  "Проверяет новый метод", - решил Темный, так никого и не дождавшись. По его представлениям шла вторая половина дня, в этом царстве вечной ночи ход времени ощущался иначе. Неправильное у него имя, какой он, к псам, Темный, он самый что ни на есть светлый.
  Волшебник ощупал себя на предмет сохранности - руки, ноги на месте, на щеках внушительная щетина, из всей одежды одни подштанники. Видимо, демон - естествоиспытатель решил проверить реакцию волшебника на тишину, покой и неизвестность.
  "А, может быть, - мелькнула мысль, - у него не остается для меня времени. Подумаешь, какой-то заурядный смертный, захудалый колдун, ну посидит недельку-другую в темноте, ничего с ним не станется. Вот эльфов никак нельзя отложить, поскольку с теми может и сделаться кое-что".
  Волшебник встал и, вытянув руки, пошел от лежанки куда... сказать бы "глаза глядят", да только от зрения толку - никакого, куда ни глянь - тьма. Через три шага наткнулся на стену и пошел вдоль нее. Если это прежняя комната, то здесь, недалеко от двери должен быть уступчик, нечто вроде узкой колонны.
  Мысли же невольно возвращались к Артис и Эллиадану, нарастало беспокойство, прочем, именно за последнего. Когда они расставались, беспокоиться следовало за девушку, впавшую в прострацию, но глупо было бы считать, будто местный любитель опытов захочет потерять столь ценный экземпляр. Если бы у девушки проверяли только типичный для ее расы свойства, волноваться бы не стоило. Подумаешь, реакцию на свет проверят, крови отольют, потычут чем-нибудь. Однако этому демонову отродью может прийти в голову проверить, как отреагирует Артис на творимое с Эллиаданом. Эх, отчего здесь камень!
  Темный нащупал знакомый уступчик и проверил, тот ли - на высоте вытянутой руки там должна быть выщерблина. На месте! Волшебник перевел дыхание, которое непроизвольное и незаметно для себя задержал. Он рад был оказаться в прежней комнате, которую уже именовал своей.
  Покидать ее волшебнику мало сказать, не нравилось. Скажем, для чего его нужно было переводить в другое помещение, где сразу навалилась дремота, а сквозь ее смутно-смутно, но все же проступали пережитые дни, часы, минуты и годы. Опять копался в памяти, паскуда! Только отчего в другой комнате? Приснились или нет липкие нашлепки на запястьях и висках? Темный помусолил запястье - ничего, не липнет. И привиделись или были въяве отблески не своей жизни, картинки, так похожие на инсайт, разрозненные кусочки чужой памяти.
  Вот после этих, неоднократно повторявшихся уже опытов с извлечением воспоминаний он и испугался. Неизвестно, возможно ли оживить или извлечь наведенные воспоминания, а только Эллиадану может хватить и реальной памяти. Самое же плохое, памяти той и этому демону вполне хватит.
  Темный вернулся к лежанке. Он был уверен, перемещение проводилось не зря. Кто его знает, может быть, в тот раз они с Эллиаданом были совсем близко. Если уж он ощутил, пусть едва-едва, присутствие эльфа, то что может произойти с Артис, и что произойдет с самим Эллиаданом, чувствующим заранее и вдесятеро сильнее их с Артис, вместе взятых. Это ж просто, взять его, Темного память, да пересадить к эльфу...
  "Стоп! - оборвал себя Темный. - Думай о другом. В конце концов, есть в нынешнем положении нечто замечательное - ты увидел настоящего мага". Выучиться в Альтинидии, неужели и он бы так сможет? Или раса у этого такая, от природы к волшебству способная? Интересно, откуда Эллиадан их знает...
  Мысли волшебника, которым по сути он теперь не являлся, переменились, обратились к обитателю острова и этих пещер. Видел сего обитателя Темный лишь однажды, мельком, но и одного раза хватило. Именно так Темный представлял себе демонов. К бесу крылья, к бесовой теще клыки, демон похож на человека. Но человеком не является.
  Эллиадан, который еще на побережье понял, с кем придется иметь дело утверждал, что "демон" родственник эльфам. Не так далеко от истины ушли святые братья. Боже мой, неужели там, глубоко под землей, куда и гномам не докопаться, куда никогда не проникает свет, живут такие существа?! Темного пробил озноб, он едва ли не впервые в жизни готов был свято поверить в существование преисподней. Там жарко, иначе отчего он такой закопченный, а в глазах его отражается огонь, вечно пылающий в недрах земли...
  Сколько же их там... Или он последний? Вот в чем состоит значение Ордена - не выпустить их из-под земли. Древние пророчества и легенды предстали перед волшебником совсем иначе, нежели раньше. Одно дело - мифические нетелесные олицетворения людских пороков, а другое - куда как реальные и опаснейшие существа. На миг темному стало очень страшно, он увидел землю во власти подземных жителей.
  "Нервы ни к демону, - сам себе сказал он, отряхиваясь от наваждения. - Будь проклят этот мрак".
  В двери щелкнул замок, волшебник подобрался. Заскрипело, звякнуло и в проеме возникла человеческая рука, обрамленная нестерпимо ярким светом. Темный заморгал, свеча пылала ярче солнца. Принесший свечу человек, безмолвный и бесцветный, подошел к волшебнику, положил рядом одежду и отошел к двери.
   - Ты говорить умеешь? - спросил волшебник, застегивая штаны.
  Молчание. Кажется, человек даже не услышал вопроса. Все они здесь были такими, абсолютно все.
   - Может быть, ты глухонемой? А если я скажу, что ты сукин сын, демонов выродок и дерьмо собачье? Ясно, - Темный надел рубашку. - Я готов.
  Прислужник выглянув через приоткрытую дверь наружу, наклонился и через миг подал Темному обувь. Ни в одной темнице мира тюремщик не вел бы себя настолько неосмотрительно, но здесь - не везде. Здесь им бояться нечего. Пленник все равно не найдет выхода их бесконечного полуночного лабиринта.
  "Уж не решил ли он меня отпустить, - думал волшебник, бредя за одинокой свечой во мраке. - Ничем не примечательный смертный... Что ему во мне".
  
  Вопреки обещанию ждать до трех часов, Фертис решил уйти с рассветом. Как и думалось, ни его товарищи, ни лодочник не появились, хотя за окном стемнело.
  Тоскливо выл на луну Белый во дворе, Фертис раскачивался на табурете и прикидывал будущее. Ничем таким существенным от прошлого отличаться оно не должно. Разве что... Фертис хихикнул при мысли наведаться в эльфийский лес. Не так уж сложно, местоположение леса знает каждый кретин (к каковым Фертис себя не причислял), да и повод найдется. Только пустят ли? Не все же такие доверчивые, как Эллиадан. Попытаться стоит.
  Эх, как много на свете мест, где он, Фертис, не бывал. Варкланд, Альтинидия, Архипелаг (в Империи говорили "Острова", но Фертису казалось более точным вирессийское название). В Энналонге делать определенно нечего, у гномов - также. Встречался как-то он с этой расой. Скучный народ, нудный. Все-таки перво-наперво - эльфы, они и ближе, и занятнее.
  Фертис замер на табурете, Белый умолк на "полуфразе", через миг послышалось царапанье в дверь.
  "Собак мне только не хватало". Царапанье перешло в поскуливание. "Голодный он, что ли...".
  Вирессиец нехотя поднялся и отпер. Пес ткнулся ему в ноги, обнюхал и шустро пробежал в комнату.
   - Пошел отсюда, блох мне не хватало. Ну, брысь!
  Белый сидел под столом среди кадушек и тряпья и умильно глядел на Фертиса.
   - Что? Холодно тебе? Есть хочешь? Нет. Компании захотелось?
  Белый тявкнул. Фертис вспомнил, что не закрыл дверь.
   - А, пес с тобой, сиди. Смотри, не запачкайся.
  Снаружи донесся легкий стук, Фертис одним прыжком оказался у двери. За нею на крыльце стоял невысокий человек, а точнее господин в сером костюме и при шляпе. Фертис и пришелец недоуменно оглядели друг друга.
   - Здравствуйте, - наклонил голову пришедший. - Вы перевозчик?
   - Разумеется, нет. Неужели похож?
   - Где же можно найти перевозчика? - также тихо и вежливо спросил неизвестный.
   - В океане.
   - Не на дне его, смею надеяться.
   - Не знаю, если честно. Я живу здесь двое суток, а он не появлялся. Нет, он мне не родственник, не волнуйтесь. У Вас дело к нему?
   - Да, я хотел взять лодку, но, как видно, зря хотел. Простите за нескромный вопрос, долго Вы станете здесь жить?
   - Нет, - покачал головой Фертис. - Жилье не их приятных, я уйду на рассвете. Хотите остаться и подождать?
   - Нет, благодарю, мне нужно спешить, - человек поклонился и спустился с крыльца. - Благодарю Вас.
  Фертис рассеянно поклонился в ответ, но не ушел в дом. Неизвестный быстрым ровным шагом направился к тройке домов на пригорке и вскоре уже стучал в дверь ближайшего. Ему отворили и впустили внутрь.
  Фертис медленно вернулся в дом. Странное явление. С чего бы такому господину бродить по камням и пескам в темноте в поисках перевозчика. Да и не нужен ему никакой лодочник. Фертис глянул на Белого, пес забился в угол под столом и выглядывал оттуда, как бы спрашивая: "Ушел?".
   - Ушел. Вылезай, сторож липовый.
  Пес заскулил, потом залаял.
   - Ладно тебе оправдываться. Струсил ты, спрятался. Обыкновенного хилого прохожего испугался.
  Белый зарычал.
   - Ого! Необычный, да?
  Рычание понизилось.
   - Как плохо, что ты, псина, не говоришь, - Фертис присел на корточки, Белый вылез и положил голову ему на колено. - Кто ж это был, а? Кто?
  Белый молчал.
   - Не нужен ему перевозчик, - сказал Фертис, - похлопывая ладонью по мохнатой спине собаки. - Это была проверка. Он приходил по мою душу.
  Пес поднял голову и заглянул вирессийцу в лицо.
   - Я прав, верно. Эх, псина, в дьяволу рассвет. Пойду я сейчас.
  Белый гавкнул Фертису прямо в ухо.
   - Это "да" или "нет"? Ты можешь выражаться яснее?
  Фертис поднялся. Пес с рычанием загородил ему дорогу в загончик, служащий прихожей.
   - Спасибо. Теперь я понял. Ну и что мы будем с тобой делать здесь всю ночь?
  Белый упал, где стоял.
   - Хорошая идея, но не на этих же вшивых половиках мне спать.
  
  Темный сидел молча и слушал. Эллиадан делал то же самое. Диалог Артис и сидящего напротив демона зашел о таких, вещах, поддерживать беседу о которых волшебнику было бы сложновато. Он не слыхал и половины слов, употребляемых Артис.
   - То, что ты не веришь на слово, я еще могу понять, - сообщила девушка демону. - Я тебе говорила, что в моей коже содержится хлорофилл, нет, ты не поверил, решил проверить... Это я понимаю. Что же касается остального... В один прекрасный день ты решишь устроить нам вивисекцию?
   - Нет потребности в этом, - равнодушно ответил собеседник.
  Он был одет в черный балахон, так что казалось, будто головы у него нет вовсе, тем более, что на носу у демона располагались очки с черными стеклами, похожие на бывшие на эльфе, но темнее и не круглые, а с продолговатыми стеклами. Лишь блеск белых зубов нарушал беспросветную гармонию и позволял установить местоположение рта говорящего.
   - Пока... - усмехнулась Артис. Выглядела она отлично, на ней вновь красовался мужской костюм и она улыбалась. - Я не понимаю, что ты в нас ищешь, да еще такими методами.
   - Какими именно?
   - Устаревшими.
   - Что ты можешь знать о науке? - ровно заметил демон.
  Его как-то звали, но имени Темный и не запоминал.
   - Недурно! Что ты можешь знать о нашей расе! Кстати, это правда, что у вас матриархат?
   - Власть передается по женской линии...
   - Матриархат. Я вас поздравляю, у наших народов немало общего, в нашем мире тоже матриархат. Но это несущественно. У наших рас есть и иные сходства. Подожди, Миракон, позволь сказать. Как ты можешь судить о расе в целом по единственному ее представителю? А если я - мутант?
   - Ты не мутант. В каждом представителе расы, в том числе и не вписывающемся в норму, все равно запечатлен народ целиком, поскольку на каждого члена общества с рождения влияют стандартные для каждого народа образцы воспитания, сложившееся мировоззрение, коллективные идеи и прочее.
   - Влияют, согласна. Однако, с чего ты взял, что на всех одинаково. Существуют разные типы душевной организации, что хорошо одному, другому - смерть.
   - Психологические типы сглаживаются в течение жизни и приводятся в соответствие с нормами общества.
   - Другими словами, ты уже сделал какие-то неоспоримые выводы о моем народе, основываясь на том, что углядел во мне. Ты, конечно, не поверишь, но у нас есть и ученые, и философы, и вообще наш мир отнюдь не скопище хаоса и неуправляемых эмоций.
   - Поверю. Наличие ученых еще не доказывает наличия целостной и непротиворечивой системы мировоззрений.
  Артис рассмеялась.
   - Миракон, я бы очень хотела увидеть тебя перед Объединенным Советом Тар-Сатора. Ты бы им понравился. Может быть, тебе позволено было участвовать в деле увеличения населения Тар-Сатора. Хотя... последнее спорно.
   - Введение новых признаков чревато размыванием уже имеющихся.
   - И рождением более сильных и выносливых детей. Не беспокойся, мы знаем о законах наследования. К тому же, тебе бы не позволили размножиться настолько, чтобы нам стало угрожать размывание. Но повторяю, последнее спорно. Физические данные у тебя неплохие, но вот мышление... - Артис сдержала улыбку, - оставляет желать лучшего.
   - Доводы.
   - Пожалуйста. Ты берешься исследовать другие народы и расы вместо того, чтобы внимательно взглянуть в зеркало. Прости, но иначе как ошибкой природы тебя назвать трудно.
   - Ты сделала такой вывод, потому что я не похож на тебя и тебе подобных.
   - Нет, если имеешь в виду внешность. Да, если возможность возникновения. Природа, Миракон не может создать существо, настолько противоречащее ее же собственным законам.
   - И каким законам я противоречу?
   - Законам развития. Не говори мне, что природа могла в одно и то же существо поместить черты, которые требуют прямо противоположных условий. Сними очки, на секунду.
   - Ты не ошиблась, - холодно ответил Миракон, не прикасаясь к очкам. - Красные глаза.
   - Ага, вот видишь. Красные глаза - это черта подземных жителей, тех, кто никогда не видел солнца. Но для сего, скажи мне, природе выделывать вензеля и наделять подземных обитателей кожей, идеально подходящей для пустынь, степей и прочих мест с очень высоким уровнем соляризации? Что, шутка? А природа шутить не умеет, шутят только разумные создания. Выводы делай сам.
  Миракон улыбнулся, выставил мелкие, очень белые на черном фоне зубы.
   - Неплохо, - наклонил он голову.
  Так обычно говорят дрессировщики собак, когда питомцу удается перепрыгнуть веревку, натянутую чуть выше обыкновенного.
   - Благодарю. Еще хочешь?
   - Я слушаю.
   - Итак, первое, ты не замечаешь того, что у тебя под носом. Второе - ты исследуешь мир первобытными способами, не зря же я вспомнила вивисекцию. Расчленяешь целое на части, изучаешь досконально, соединяешь - так.
   - Этот метод принято называть анализ-синтез.
   - Этот метод называется варварским. Целое далеко не всегда равняется сумме частей.
  Эллиадан вздрогнул при этих словах.
   - Один плюс один будет пять? - удивился вслух Темный.
   - Да, если отвлечься от арифметики, - ответила Артис, обращаясь по-прежнему к Миракону. - Арифметика необходима в качестве первоначальных законов, это обязательные, но примитивные действия. Не пора ли перейти к высшим разделам математики?
   - Разделы эти сплошь и рядом - теория, ничего общего с жизнью не имеющая. Я практик.
   - Это и видно. Ты как тот ребенок, который, разломав механизм, хочет узнать как он работает. А не узнать. Части работают только вместе, по-отдельности они - никчемное железо.
  Артис, сказав, вдруг споткнулась и замолчала, словно сболтнула лишнего.
  Эллиадан странным, будто лживым голосом сказал:
   - Артис, нельзя вычленить связь, не разъяв части. В целом она не видна.
   - А-а... может быть, ты и прав. Порочный круг. Не завидую тебе, Миракон.
  Демон не отвечал. Темный бездумно смотрел на подсвечники с оплывающими белыми свечами, на круглый под белой скатертью стол, на столовые приборы, на остатки тьмы, жмущиеся по углам... Ему вновь стало страшно. Демон найдет способ вычленить связь, и одному Богу известно, что он станет с нею делать.
  
  Фертис шел весь день, почти без остановок, благо климат очень способствовал быстрой ходьбе. Мешок за плечами, в нем чересчур немудреная снедь, частью выисканная в доме Богорнора, частью купленная по соседству, вода и полезные в путешествии вещи.
  Вирессийская одежда, бумага, удостоверяющая купеческие происхождение и занятие, письменные принадлежности, очки, портсигар, деньги, камушки, нож с выскакивающими сбоку лезвиями, "Источник", печать его святейшества Леукониса, звездочки, пузырек с экстрактом смерть-травы (одна капля отнимает речь, две - способность двигаться, три - память и разум, четыре - жизнь) и коробочка с чудодейственными пилюлями из Альтинидии (обезболивающее и тонизирующее одновременно).
  Что еще может понадобиться искателю приключений? Голова на плечах, умелые руки и быстрые ноги. Ну и удача, а на отсутствие последней Фертис никогда не жаловался.
  Ближе к вечеру Фертису померещился дымок вдали. Он остановился. Впереди мог находится кто угодно, от заблудившегося рыбака до орденской засады человек в пятьдесят. Приступать к общению без проверки не хотелось.
  Фертис внимательно огляделся и вслушался в вой ветра. Соглядатаев он обязательно бы заметил. Здесь, поблизости никого нет, но за то, что творится впереди он поручиться не может. Поразмыслив, Фертис вскарабкался по крутому склону на скалы, поросшие вопреки всем законам природы низкими деревьями или, наоборот, высоким кустарником. Деревья-кусты оказались на редкость колючими, росли плотно, цеплялись ветвями, а из-под ног то и дело выскальзывали в никуда камни, что-то осыпалось и впивалось в ступни. Словом, передвижение существенно замедлилось. Но Фертису не впервой было протискиваться там, где и крыса затруднилась бы, а преимущества открылись немалые. Во-первых, он видит берег, во-вторых его с берега не видно.
  Фертис основательно запыхался, когда внизу распростерся как на ладони бивачок с костром. Фертис скинул мешок, упал на землю и быстро, по-змеиному подполз к краю обрыва. Меж веток виднелись огонь, котелок и три малоподвижные фигуры вокруг костра. Одеяния не монашеские, но все равно - Орден. Не рыбаки - нет ни сетей, ни лодки, ни удилищ; не потерпевшие крушение или еще какие бедствующие - одежда добротная, лица спокойные, все припасы с ними; не путешественники - поскольку не бывает в этих местах путешественников, да и вещей маловато.
  Фертис отполз назад и пристроился в какой-то выемке меж камней. Можно пройти мимо, но кто знает, сколько подобных "рыбаков" ожидают впереди. Надо было выдумать что-то поинтереснее, но Фертис слишком устал. Он и без того съел уже три альтинидийские пилюли, ведь не спал вирессиец три ночи подряд, но усталость накапливалась. А Фертис по опыту знал, как опасно это в сочетании с пилюлями. Снадобье, что в них не столько давало сил, сколько скрывало их недостаток. Для разового рывка очень хорошо, но если принимать пилюли несколько дней кряду и не спать, то в один прекрасный момент (в любой, какой угодно, и не угадаешь) ты просто потеряешь сознание и придешь в себя нескоро. А ходить и соображать сможешь и того позже.
  Фертис осторожно, очень тихо пополз в глубину зарослей колючих хвойников и нагромождения камней. Ему повезло, скоро он натолкнулся на уютную выемку, даже и с потолком в виде нависшей над углублением каменной плиты. Почти стемнело, Фертис осмотрелся еще раз, не нашел ничего подозрительно и забрался в углубление. Камни холодили, Фертис пристроил под головой мешок, завернулся в плащ и мигом заснул.
  Проснулся он в недоумении. Вокруг стоял полумрак и тишина, а между тем по внутренним ощущениям спал он долго и как бы не лишнего. Ничего не поняв, Фертис собрал вещи и отправился на разведку.
  Глянув с обрыва, он едва сдержал изумленное восклицание - бивака и след простыл. Ни костра, ни людей, ни вещей, голый берег у края океана.
  Фертис потряс головой и зажмурился. Открыв глаза, он словно во сне, увидел выходящего откуда-то из-за камня человека. Тот встал точно в свет луны и поднял голову - Фертис узнал недавнего искателя перевозчика, который так напугал Белого.
  "Видит. Видит меня, бесов сын".
   - Спускайтесь вниз, господин Плясун. Я здесь один, мне нужно с Вами поговорить.
  
   - Кровь проливают только очень неразумные существа, - сообщил Миракон с ничего не выражающей миной. - Если, конечно, кровь не является целью. Есть иные способы.
   - Конечно, - кивнула Артис, - можешь не перечислять. Одни твои фокусы с памятью чего стоят.
   - Память - одно из самых сильных средств, как своя, так и чужая, если умело пользоваться... Не нужно ничего, кроме одного заклинания...
  Темный с ужасом понял, что не может пошевелиться. Неужели опять мериторы?!
   - Миракон, - медленно и как будто с трудом сказал Эллиадан, - ты не естествоиспытатель, ты обыкновенный изверг. Сумасшедший. Неужели нравится?
  Темный видел, как разом дико побледнел эльф, и стиснул зубы. Ничего посущественней он сделать не мог.
  Миракон не ответил, а молчание, как известно, знак согласия. Сердце у волшебника колотилось, он отвел глаза от Эллиадана и Артис. Он видел нечто подобное, видел в Широколесье ночью, когда все спали, и ему до сих пор было не по себе. Опять то самой, опять проклятая команда проклятого корабля. Темный не понял, как догадался, но знал, что догадался верно.
  Артис вздохнула, Эллиадан лег щекой на стол, стараясь не дышать. Конечно, Темный знал, что дышать сейчас эльфу затруднительно и очень больно, ведь той ночью ему сломали не меньше пяти ребер.
  Темный поднял глаза, медленно, через силу. Артис поймет его правильно. Они обменялись с девушкой взглядами, и в тот же миг Эллиадан потерял остатки равновесия.
  Артис не дала ему упасть, проворно выскочила из кресла и подхватила эльфа. Она обежала глазами стол (Миракон следил за ее действиями с таким лицом, будто Артис была изначально умалишенной), схватила салфетку, окунула ее прямиком в бокал с водой и осторожна вытерла алую кровавую струйку, стекающую по подбородку Эллиадана.
  Эльф держался, не стонал и даже как будто в лице не очень переменился. Вот именно, что "как будто". Артис внешне также абсолютная спокойная, сообразив, что долго Эллиадана ей на весу не удержать, да и тому лишняя боль, обхватила его за талию и потянула на себя. "Сил не хватит...". Темный не успел додумать. Кресло само собой выскочило из-под Эллиадана и откатилось к стене.
  Волшебник затаил дыхание. Артис положила Эллиадана на пол, щекой на мокрую салфетку, что-то говоря ему на незнакомом языке. Говорила она тоже спокойно, точно убеждала ребенка, испугавшегося ночного кошмара. Отвела от лица Эллиадана длинные спутанные пряди, на висках уже мокрые от пота, ласково улыбнулась и встала. Она еще не повернулась в сторону Миракона, а тяжелый стол хрустнул, подпрыгнул и взлетел.
  "Мне конец", - мелькнуло у волшебника. Мысль эта отчего-то никаких негативных эмоций, не вызвала отклика в душе вообще, но вышло иначе. Артис повернулась, слегка махнула рукой в сторону Темного, и кресло с неподвижным волшебником плавно отъехало к стене и там замерло.
  Пока мебель двигалась, скатерть спорхнула со стола, приборы разлетелись по сторонам, главным образом в сторону Миракона. Темный голову бы отдал, лишь бы узнать, каким образом черный выродок успел поставить защитное заклятие. Наверное, он и сам того не знал. Посуда разлетелась по углам, тяжеленный фарфоровый кувшин едва не пришиб Темного, угодил в стену над головой. Кресло бойко отпрыгнуло, осколки чудом не поранили вжавшегося несмотря на заклинание парализации в спинку волшебника.
  Тем временем ручки Мираконова кресла распухли, разрослись, обхватили запястья повелителя острова. Одновременно с этим скатерть, хлопая краями, обвилась гигантским коконом вокруг черной фигуры в кресле. А Артис просто стояла, улыбалась и щурила зеленые глаза.
  Белым снегом рассыпалась скатерть, тогда на Миракона ринулся весь стол целиком. Он долетел, но сейчас же его отнесло назад, впрочем, ненадолго. Несколько минут Темный ничего не понимал и не видел в вихре опилок, щепок, завихрившегося воздуха, да еще кресло прыгало... Когда все остановилось, Миракон лежал на полу, в груде остатков стола и кресла и болезненно жмурился. Очки его пропали, черный балахон превратился в тысячи плохо связанных между собой полосочек и обрывков ткани, а на мраморном полу и белых опилках стыли темные капли и пятна.
  Артис торжествующе улыбнулась.
   - Артис? - Эллиадан осторожно сел на полу, - ты, часом, никого не убила?
   - Нет. Наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями.
   - Вот именно, - Миракон встал и отряхнулся.
   - Очень живописно, - оглядела его Артис. - М-да, недурно. Хотя в горизонтальном положении ты смотрелся еще лучше.
   - Сколько тебе лет? - вдруг спросил Миракон.
   - Двести пятьдесят.
   - В этом возрасте, я думаю, можно было и научиться контролировать эмоции.
  Теперь уж Артис посмотрела на Миракона, как на врожденного дурачка.
   - Можно. Не всегда нужно. Мы квиты, ты развлекался, мне тоже было весело.
   - И чего ради?
  Артис поморщилась и подошла к Эллиадану, так и сидящему на полу. Она уселась рядом и еще раз придирчиво оглядела островитянина с ног до головы.
   - М-да, ты совсем тронулся умом в своем гордом одиночестве. Ради забавы. Мне было приятно немного тебе отомстить. Я бы с удовольствием продолжила, но, к сожалению, уже нечем.
   - Это месть? Ты не причинила мне вреда и не могла причинить.
   - Боги, до чего же ты туп! Конечно же, не могла. Я знаю, что ни убить, ни покалечить тебя не смогу. Точно также как знаю, что ты не был намерен убить Эллиадана, по крайней мере сейчас. Молчи! Я знаю, что еще раз попытаться ты мне не дашь, но, - Артис кокетливо состроила глазки Миракону, - мечтать об этом ты мне не запретишь.
  
  Фертис закончил свой рассказ, его собеседник кивнул в знак того, что слышал.
   - Вам что-то не по нраву, господин из Ордена?
   - Да. Мне не по нраву недоведенное до конца дело.
   - До какого еще конца я должен был его довести? Говорю Вам, я лично, собственными глазами виде, как отчалила лодка. И направилась она на остров.
   - Вот именно - направилась. А добралась ли?
   - Не все ли вам равно, утонут они или отправятся на тот свет с острова?
   - Нет, не все равно. Факт гибели в океане подтвердить очень трудно, равно как и опровергнуть его. Океан хорошо умеет хранить свои тайны. В отличие от суши.
   - И что же, мне, по-вашему, нужно было сделать? Отправиться вместе с ними и этим очумелым рыбаком или кто он там?
   - Он перевозчик. Вот именно, это и нужно было сделать.
   - Благодарю покорно. Чтобы и меня утопили за компанию...
   - Я, к примеру, не боюсь умереть за правое дело.
   - Кому это дело правое, а кому и левое. Это ваше дело, не мое. Пожалуйста, умирайте, разве я мешаю.
  Собеседник Фертиса, так и назвавший себя, холодно улыбнулся.
   - Только не нужно проповедей...
   - Я не читаю проповедей, я не донатор. И признания Ваши меня не слишком интересуют, я не меритор, обращать всех в единую точку зрения.
   - Но есть же у Вас какие-то принципы по отношению к... грешникам.
   - Конечно. Первый и последний - судить и исправлять души дано лишь Богу. Поэтому единственная моя задача - помочь душе и Господу встретиться.
  Фразы наподобие прозвучавшей Фертис ожидал давно.
   - А-а, убьете меня.
   - Ты уже мертв, - совершенно другим голосом ответил адепт Ордена.
  Фертис ожидал многого, но все же быстрота движений противника не укладывалась в сознании. Бросок змеи, и тот не мог сравниться с атакой недавнего собеседника Фертиса. Он только что был напротив, а миг спустя оказался за спиной у вирессийца. Фертис упал на песок, но как выяснилось через еще один миг, не по своей воле. Он лежал носом в песок, руки его были вывернуты назад и на горле смыкались мертвой хваткой ледяные пальцы.
   - А кровь что, не будешь пить? - прохрипел Фертис. - Брезгуешь.
  Раздался смешок.
   - И давно Орден вербует таких, как ты?
  Неведомая сила вздернула Фертиса и перевернула на спину, под головой очутился один из самых острых камней на всем побережье. Руки его кровосос из Ордена освободил, но пальцев с горла не убрал.
   - Догадался. Давно?
   - Как только увидел тебя здесь, - сказал правду Фертис. - Ты не особенно скрывался.
   - Мне это не нужно.
   - Неужели? Все братья в курсе, кто ты есть на самом деле? Не боишься ни серебра, ни осины, ни света?
  Фертс притянул взгляд вампира к своим глазам, словно в нервном напряжении, покрутил кольцо на среднем пальце и в следующий миг наотмашь ударил вбок. Попал в пустоту. Кровопийца, отклонившись на волос в сторону, с интересом смотрел, как выскочив из перстня, гибкая нить с острием на конце прячется обратно.
   - Т-сс, без глупостей.
   - Все равно помирать! - Фертис изо всех сил извернулся и пнул вампира по лодыжке.
   - Упрямства как у осла, - прокомментировал очередную неудачу противника вампир.
  Фертис оказался скрученным по рукам и ногам; казалось невозможным наличие такой силы в далеко не атлетичном упыре, но вырваться вирессиец не мог.
   - Я такое не часто делаю, - прошептали ему в ухо, - но ты заслужил.
  Пальцы, стискивавшие горло, разжались и оборвали рукав - с той легкостью, с какой ветер срывает невесомые пушинки-семена.
   - Из вены, что, кровь вкуснее?
  Вампир вместо ответа демонстративно презрительно вытер слегка испачканные губы.
   - Опоздать не боишься? Дело не быстрое.
  Вампир усмехнулся, блеснули клыки.
   - Ты лгал. Ты обязан бояться смерти, потому ты и стал вечным. А я не боюсь умереть.
   - Ты тоже лжешь.
   - Нет. Охоты умирать я не испытываю, но и смерти не испугаюсь.
  Глаза вампира блеснули желтым, а усмешка стала алчно-жестокой.
   - Правда? Да, вижу, ты не лжешь. Это хорошо, это прекрасно, что ты не боишься смерти, - вампир вновь наклонился к самому уху Фертиса и не сдерживая более ненависти прошептал. - Это чудесно, потому что ты будешь жить вечно.
  
  Темный никак не мог уразуметь, чего хочет Миракон от него. Для чего приволок его сюда, в сверкающую стеклом, трубками и невиданными приборами комнату. Лишний раз поиздеваться - нет, не похоже, Миракону сейчас не до развлечений. Участие в жертвоприношении - нет, толку с него, да и в комнате только два "саркофага".
  Волшебник прекрасно понимал, что никакое это не жертвоприношение (это какие же должны быть боги, чтобы Миракон им поклонялся) и никакие это не саркофаги, но про себя именовал и то, и другое именно так.
  В конце концов, эти ящики во-видимому станут именно саркофагами - гробами для находящихся в них, да и цели жрецов древности и нынешнего черного демона вполне совпадают. Только в дурацких самодельных книжонках о колдовстве говорится о попытках умилостивить неких богов - самодуров и прочей ерунде. Жертвоприношение, а тем более разумного существа, имеет как правило одну цель (цель, которая может быть и средством) - разом получить громадное количество энергии.
  А уж если процесс обещает затянуться, то и результат будет ошеломляющим. Все это Темный знал в теории, сам он никогда не читал специальных книг по черной магии, даже и не видел таких, довольствовался скупыми сведениями на сей счет в других источниках. Так что же, Миракон решил повысить уровень образованности колдуна - самоучки? Вряд ли и сомнительно.
  Как бы то ни было, все источники сходились в одном, некромантия - занятие очень и очень опасное. Потому и были разработаны сложнейшие ритуалы со множеством атрибутов, действий и участников - все было направлено на защиту жрецов и удержание энергии без катастрофических последствий.
  Ничего подобного в комнате не наблюдалось, Миракон обладал или чудовищной силой или чудовищным самомнением. Ни свечей, ни ритуальных принадлежностей, ни светящихся пентаграмм, лишь странные мерцающие приборы да два больших ящика - гроба, соединенные трубками.
  Свет, бледный, дрожащий свет изливался от трубок и изогнутых сосудов, заполненных мерцающим киселем. Для чего ему такое количество энергии, что он намерен с ней делать? Нет, лучше не знать.
  Волшебник сидел, не двигаясь - Миракон, хоть и был занят, следил за ним. Долго ли еще? Оказалось - нет, недолго. Черный островитянин жестом прогнал всех прислужников, раскинул руки в стороны и впервые на памяти Темного начал читать заклинания вслух. И какие заклинания! От слов изогнутые сосуды вспыхнули ярко и светло, что-то зажужжало и щелкнуло внутри правого саркофага, того, где был Эллиадан, и потекла по трубкам темная жидкость. "Если кровь не является целью...".
  Поначалу кровь текла к саркофагу Артис, затем изменила движение на противоположное, а потом и совсем исчезла, не оставив следа. Вместо крови по трубкам тек жидкий свет, такой, какой часто Темный видел прежде. Свет тек, то желтоватый, то голубоватый, то ослепительно-белый, менял направление и скорость, и вскоре Темный не видел ничего, кроме сплошного мерцания, то тускнеющего, то вспыхивающего.
  Громом под черепом раздался голос Эллиадана: "Как только начнется - действуй! Прекрати выход энергии, иначе не спастись. Только нас не разъединяй! Не трогай!". Темный внезапно ощутил знакомую дрожь, воздух погустел, задрожал так, что стены отозвались. "У Клермона так же... Какое так же!". Комната дрожала, Темный слышал какое-то журчание, кисель в сосудах заполыхал молниями. Миракон не вздрогнул, не сошел с места, но как-то даже со спины его Темный понял, что демон растерялся.
  "Мать твою! Великий Бог! Неужели эти двое...". Темный не знал, слышал ли Миракон сказки о Дэлвэ-Норе, но если копался в памяти, то возможно предположить, что выловил. Кроме того, Артис сама проговорилась о целом и частях. Миракон понял, понял правильно - он их соединил! Он сначала получит то целое, что больше суммы частей, он сделает невидимую связь явной, а затем разорвет ее.
  На что же надеется Эллиадан! На то, что в одиночку Миракон с выплеском энергии не совладает, больше надеяться не на что. И в каком же ракурсе действовать ему, Темному?
  Воздух стал колючим и жалящим, словно наполнился пчелами, пол отчетливо задрожал, а Миракон внезапно замолчал, словно подавился словами. Угасли извитые сосуды, что-то хрустнуло, полилось на пол, задымилось, а трубки меж саркофагами продолжали светиться как ни в чем не бывало.
  Миракон что-то властно и резко сказал, но прежде чем он договорил, Темный вскочил, схватил первый попавшийся под руку увесистый сосуд и опустил его на голову островитянина. Разбираться, почему и отчего тот внезапно разучился колдовать, а к нему, Темному, сила так и не вернулась, было решительно недосуг.
  Сосуд разлетелся, черная голова мотнулась и в следующий миг Темный едва увернулся от удара в солнечное сплетение. Волшебник вцепился в запястье Миракона, упал, увлекая демона за собой. Дышать стало трудно, едкий дым заполнял комнату, пол подпрыгивал как при землетрясении, но хуже всего была дрожь, нестерпимая дрожь во всем теле, порождаемая изливающейся энергией Дэлвэ-Нора.
  Прыжки и выкрутасы комнаты спасли Темному жизнь, кинжал, выхваченный Мираконом неведомо как и когда, прошел на волос в стороне и лишь вспорол кожу на виске. Миракон навалился на человека всем весом, и перед глазами вновь заблестело лезвие. Темный вспомнил Фертиса, сначала в Старокрепи, обезумевшего, а затем в Вирессе - четырнадцатилетний парнишка справился с магом одним ударом, так что же он, Темный, не сможет! Волшебник рванулся вверх мимо лезвия и что было сил вцепился зубами в черное запястье. Рот наполнился кровью, Миракон вскрикнул, кинжал выпал и отскочил, тогда демон свободной рукой сильно ударил Темного в лицо. Но тот озверел и только сильней сжимал зубы. Островитянин, не долго думая, зажал волшебнику нос.
  В это время пол в очередной раз прыгнул, Темному удалось освободить руку, он выплюнул запястье Миракона с кровью и схватил того за горло. Пинок в живот отбросил волшебника в строну. Не чувствуя боли, Темный схватил что-то со стола, не глядя и с диким криком бросился на Миракона. Тот отскочил. Темный сделал обманное движение и запустил в красноглазого демона сосудом. Полыхнуло, грохнуло, горячей волной человека отшвырнуло на саркофаги. В глазах потемнело от удара, подступила тошнота; действуя кое-как наугад Темный выпутался из переплетения трубок и, задыхаясь, упал на пол. Легкие заполнили огонь, молотый перец и моча больного демона, Темный закашлялся.
  Как же удержать энергию?! Будь неладен этот эльф, не умел объяснить понятней! Темный оглядел монолитный саркофаги не нашел иного выхода, как попытаться отсоединить трубки, связывающие гробы с тускло мерцающими сосудами по бокам. Подползя к правому ящику, Темный дернул трубку - тонкую и тянущуюся, которая выходила их металлической стенки. Никакого впечатления. Темный дернул что было силы. "Нет! - вспыхнуло в мозгу. - Ты меня убьешь!".
  Волшебник поспешно отпустил трубку и пополз вдоль нее к сосуду. Язык у него вывалился, глаза жгло, текли слезы, воздуха не хватало. Из сосуда трубка также не желала выдергиваться. Темный навалился на тяжеленную стеклянную бадью, она качнулась, волшебник пришел в себя. Еще раз грохнет - костей не соберешь. Да что там костей, и мокрого пятна на полу не останется.
  Темный вспомнил о кинжале Миракона. Обернувшись в поисках, он увидел клинок в нескольких шагах от неподвижно лежащего Миракона. Темный дополз до клинка, взял оружие и отправился в обратный путь, он уже смутно представлял себе местонахождение саркофагов. Дым застилал все вокруг, горячий и ядовитый дым, и посмотреть, чем занят Миракон сил не оставалось. А черный островитянин не собирался умирать. Он настиг Темного на полпути. Страшный удар обрушился на затылок, волшебник дико заорал, не слыша себя, но боль его не остановила, напротив, придала сил. Он встал на ноги, которых не чувствовал и прыгнул к трубке. Миракон не ожидал такой прыти от полумертвого червя и на миг опоздал. Мига вполне хватило, чтобы перерезать непослушную трубку.
  Освобожденные концы со свистом захлестали воздух, свет ударил по глазам, Темный без сил свалился возле порванной трубки. Миракон неторопливо взял кинжал из разжавшихся пальцев. Темный последним отчаянным усилием поднялся и вцепился в горло Миракона. Он ничего не видел, не слышал, не чувствовал - ничего, кроме того, что пальцы не разжались. Вместо желания выжить или хотя бы спасти друзей им овладела дикая страсть, древняя, злобная - сжать пальцы до конца, сжать, что бы ни случилось после. Убить! Убить!
   - Хозяин, я помогу, - раздался голос ниоткуда.
  Темный разглядел-таки огромную фигуру парящую, как ему показалось, прямо в воздухе над Мираконом. Руки волшебника разжали чьи-то сильные пальцы, удар опрокинул его навзничь. Теперь лица Миракона и предателя - лодочника висели вверху, перетекали одно в другое, перемешивались. Темный ничего не подумал, когда увидел занесенную пику с каким-то обрывком на конце. Он видел как слепящее острие возносится ввысь, во тьму, как начинает падать - не испугался, не обозлился, не обрадовался... Тьма пошатнулась, стало тесно и больно голове, пика приобрела десяток наконечников и, не дождавшись удара, Темный равнодушно потерял сознание.
  
  Фертис и Клермон сидели рядом на песке. Левая рука вирессийца была перевязана остатками рукава.
   - Шел бы ты уже... - сказал Фертис наконец. - Рассвет скоро...
   - Я знаю, - кивнул Клермон и продолжал рассматривать океан.
   - Как ты с ними познакомился?
   - Не имеет значения.
   - Имеет. Я все еще сомневаюсь, что ты не из Ордена.
   - Это Ваше право, я не обижусь.
  Фертис фыркнул, ему и в голову не приходило интересоваться чувствами Клермона.
   - Ты устарел, Клермон. Такие как ты перевелись в Империи лет двести назад.
   - Раньше, - холодно заметил вампир. Он даже не смотрел в сторону Фертиса. - И я не хочу больше обсуждать с Вами подобные темы. С Вами я предпочел бы совсем ничего не обсуждать.
   - Жалеешь, что не убил? - резко спросил Фертис.
  Вампир в сущности начинал ему нравиться, но желание проверить до конца осталось.
   - Это тоже не стоит обсуждать. Не убил. Не убью. Можете быть спокойны, - в голосе Клермона одновременно зазвучали презрение и боль.
  Фертис вздохнул.
   - Если я правильно понял, то... Вы не хотите со мною говорить, так как считаете виновником... случившегося.
   - Не виновником. Точнее будет сказать - соучастником. Пусть невольным.
   - Я по Вашему мнению, должен был с ними плыть? Мы не договаривались так, я сразу сказал, что лишь провожу их до побережья, но дальше - разойдемся, - Фертис понял, что оправдывается.
   - Я уже отвечал на Ваш вопрос. Я понимаю, - с ледяной грустью ответил Клермон.
   - Ничего ты не понимаешь! - воскликнул Фертис, вновь сбиваясь на "ты". - Я еще хочу жить!
   - И это я понимаю. Понимаю лучше многих иных.
   - Как ты можешь понимать, ты же не хочешь жить.
   - Да, жизнь я разлюбил давно. Я боюсь умереть.
  Фертис минуту молчал, сопоставляя увиденное и услышанное.
   - Боишься расплаты за... убийства. Понимаю. Ты что же, решил оплачивать долги перед Богом сейчас? Вампиру, совершившему героическое безумие, скостят день в аду.
   - Нет. Я с небом не торгуюсь, - был высокомерный ответ. - Иди. Я не хочу с тобою говорить.
  Фертис остался на месте.
   - Извини. Извини за грубость. Мне, может быть завидно. Я и сам торговцев не люблю. Что ты решил?
  Молчание в ответ.
   - Клермон, две головы лучше, чем одна, а четыре руки надежнее двух, особенно если половина всего перечисленного не переносит солнечного света.
  Клермон слегка обернулся и посмотрел на вирессийца долгим равнодушным взглядом.
   - Я не торговец, Клермон. Я игрок. Играю с жизнью и смертью, чащу всего - своими. У меня никогда не было друзей.
   - Как и у меня.
   - Так где же вы познакомились?
   - В Таннериле.
  Фертис засмеялся, Клермон недоуменно поднял брови.
   - Клермон, если мы умудримся выжить в надвигающейся свистопляске, не откажи в любезности, проводи меня до эльфийского леса. Сам Эллиадан туда никогда не вернется, а я до колик хочу посмотреть на его сородичей.
   - Его родные могут стать последним, что ты увидишь в жизни.
   - Плевать я хотел! Эльфийский лес не опаснее того места, куда мы собираемся, а эльфы - не самое плохое, что можно увидеть перед смертью.
   - Согласен, - наклонил голову Клермон и встал. - Жди...те меня здесь вечером. Мне пора.
  Вампир поклонился поднявшемуся из вежливости Фертису, сделал несколько шагов в сторону обрыва и вдруг пропал из виду.
  Фертис снова сел на песок, поводил по нему ногой, кинул камушек в прибой и усмехнулся собственной дурости.
   - А, - сказал он громко и лег на спину. - Какая разница.
  По небу, еще темноватому плыли серые облака и тянуло холодом от воды.
   - В конце концов, - сказал Фертис облакам, - в жизни нужно попробовать все. Альтруизм в том числе.
  
   - Эй, колдун, очнись! Очнись, мать твою! Помер ты, что ли!
  Темного мотали из стороны в сторону, голова раскалывалась на части. Волшебник хотел высказать о трясущем все, что думает, но вместо слов из горла вырвался хрип, переходящий в стон.
   - А, живой! Печень бесова, и воды-то нет!
  Темному залепили пощечину, глаза открылись сами собой.
   - Ты что, охренел! - прохрипел он. - Ы-ы о-о-е, - вышло на деле.
   - Очухался? Лежи-лежи, не дергайся.
  Волшебник рад был бы дернуться посильнее, чтобы хотя бы хорошенько вмазать предателю, но только пошевелил рукой.
   - С-во-ло-чь, - медленно, по буквам, произнес он.
   - Молчи, колдун. Дать тебе еще раз по башке, враз забудешь про брань.
   - Д-а-й.
   - Да ладно тебе. Ну, ну... сволочь я... был. Я же не знал, что эти двое - эльфы. Не боись, щас все пойдет путем. Гада этого, вошь чернозадую, я к родичам отправил. Пущай в аду позабавится, мразь, не че по земле шастать.
   - Встать помоги, ангел-хранитель.
   - Куды... Лежи пока. Чего сделать надо? Где эльфы-то?
   - Погоди с эльфами... Гробы эти...
   - Ну, вижу.
   - Трубка от... какого-то идет к стене.
   - Ну, идет, в дрянь какую-то уходит, навроде киселя.
   - Порви трубку, только осторожно.
  Косматый, немытый Богорнор исчез из поля зрении волшебника и долетевшие проклятия дали знать, что дело сделано.
   - Теперь чего?
   - Не знаю. Гробы эти хорошо бы открыть. Там и эльфы тебе.
   - Трубки тут...
   - Не трогай! - завопил Темный. - Убери руки, лапоть! Да подними же меня, бесов сын, я же не вижу ни хрена.
   - Подыму. Не ори только.
  Богорнор легко поднял Темного и усадил его прислонив к одному из саркофагов. Затем он попробовал приподнять крышку другого - безуспешно, она даже не шелохнулась.
   - Не так просто... - прохрипел волшебник. - Где-то замок должен быть...
   - Нет тут замка.
   - Потайной замок. Кнопка... плитка...
  Темный оглядел саркофаг напротив - четыре низкие ножки, пухлые бока с выступами и рельефная крышка... Открывающее устройство должно располагаться на самом саркофаге, так удобней, а бояться Миракону было некого.
   - Подергай за все выступы.
  Богорнор послушно выполнил требование. Результата не воспоследовало.
  "Вот весело будет, если они открываются заклинанием".
   - Теперь дергай за симметричные выступы, ну за одинаковые...
  Устройство, если было механическим, должно быть рассчитано на управление в одиночку.
   - Стой, Богорнор. Видишь вот ту ямку, вот точь-в-точь как под пальцы. Ну, не под твои, так что же... Такая же есть на той стороне?
   - Нету. Тут дрянь какая-то торчит, палка что ли...
   - Та-ак... Одной рукой нажимай на углубления, а другой дави на "палку".
   - Не нажи... О-о, пошло!
  Пальцы лодочника утонули в боку саркофага, другой он что-то рванул на себя - послышалось змеиное шипение, поначалу низкое, затем выше и выше, перешедшее наконец в свист, раздался громкий щелчок, и крышка сама собой отъехала в сторону, поднялась и откинулась.
   - Слышь, колдун, а ведь мне ее не достать. Тут хреновины всякой... И как бы она уже...
   - Заткнись! Открой этот саркофаг, там и разберемся. Эллиадан должен знать.
   - Кто?
   - Дрын в манто! Открывай!
  Все повторилось, саркофаг открылся. Темный ухватился за его край и поднялся на ноги.
   - Ф-фу... Ну, слава Богу.
  Эллиадан, которого не было видно в переплетении стекла, металла и того неведомого материала - прозрачного и гибкого - выразительно посмотрел на Богорнора.
   - Я помогаю, - прошептал тот. - Я не знал, что вы эльфы.
   - А будь мы гномами?
   - Все одно помог бы. Я не понял... поначалу. Но гад тот сдох, так что... Тебя только вытащить. Колдун, вишь, уже стоит. Девочка только твоя...
   - ... придет в себя, - ответил эльф. - Не сейчас, но обязательно.
  Голос у эльфа был очень усталым и безразличным, а глаза пустыми и неподвижными, он словно не видел мира и не волновался будущим.
   - Рассказывай, как тебя вынимать.
  Эльф молчал.
   - Эллиадан!
   - Слышу... Очень устал... Не могу... Дело долгое...
   - Ну...
   - Видите защелки, - Эллиадан кивнул, сколько мог на подобие браслетов или кандалов, охватывающих запястья, щиколотки и шею. - В них есть... гвоздики...
  Богорнор наклонился.
   - Есть, вон шляпка торчит.
   - Не одна. В каждой защелке их одиннадцать. Их нужно достать.
  Эллиадан уронил голову и закрыл глаза - то ли уснул, то ли в обморок упал.
  Темный скрипнул зубами, хороша парочка - калека с трясущимися руками и великан с пальцами толще фархильских колбасок. Только гвоздики и выковыривать.
  Первый гвоздь поддел Темный, потащил, за стерженьком потянулась красная нить. Эллиадан вздохнул и приоткрыл глаза.
   - Тяни, еще тяни. Вишь, точка чернеет.
  И впрямь, нить крепилась на шляпке, словно принадлежащей другому гвоздю, совсем уж незаметному.
  Темный поймал точку, дернул, пальцы сорвались, Эллиадан содрогнулся, на пальцах остался алый след.
   - Они что, с кровотоком соединены?!
   - Да, - тихо и равнодушно прошептал эльф.
   - Что ж ты молчал, мазохист паршивый!
  Эллиадан молчал.
  На третий раз у Темного получилось, в пальцах осталась нить с двумя гвоздиками на концах - подлиннее и коротюсеньким.
  Представив, что ему предстоит выловить по крайней мере еще двадцать семь таких, Темный выматерился про себя. Вскоре, однако, они приспособились. Волшебник поддевал шляпки пальцами, а Богорнор пользовался мираконовым кинжалом. Самым трудными были гвозди на ошейнике (назвать эту полосу на шее иначе никак не получалось), оба избавителя понимали, одно неверное, поспешное движение, и остановить кровотечение не поможет и Господь Бог. Наконец все защелки разомкнулись, на месте внутренних гвоздышков остались красноватые точки.
  Эллиадан с трудом сел и уставился в одну точку.
   - Да что с тобой?!
   - Пропало, - с отчаянием сказал Эллиадан по-эльфийски, - пропало... Ушло...
   - И слава Богу. Вставай.
  Темный и Богорнор вытянули Эллиадана из саркофага за руки, затем перевозчик приподнял эльфа и поставил его на пол.
   - Так, - рассудил Темный, - сиди здесь, а мы Артис достанем.
   - Нет. Я сам, - помотал головой Эллиадан.
  На эльфе было надето что-то невообразимое, что-то вроде тех хламид, что служили эльфам церемониальным одеянием или женской нижней рубахи. Рукава до локтей, подол до лодыжек, из ослепительного белого материала, причем - не ткани. Эллиадан, немного придя в себя, оглядел Темного.
   - Хорошо выглядишь.
   - Ты не лучше. Куда, тебе только и лечить, ты же на ногах еле держишься.
   - Это по другой причине.
  Эллиадан сам взял волшебника за руку, тот не сопротивлялся. Богорнор стал рядом и со смесью страха и любопытства наблюдал, как начинает светиться ладонь эльфа.
   - И что? - поинтересовался он, когда Эллиадан опустил руку. - Получшало тебе, колдун?
   - Да, - Темный потряс головой, в висках утих шум, голова больше не раскалывалась и не саднило в животе. - Что теперь?
  Эллиадан смотрел на Миракона, о которого чуть не споткнулся. Из спины демона торчал огрызок прозрачной стеклянной трубки с оборванными нитями. Металлический наконечник, во видимому, находился в сердце.
   - Мертвый он.
   - Слышу. И вижу, - Эллиадан обошел труп. - А остальные?
   - Кто остальные? - не понял Богорнор.
   - Слуги, - пояснил Темный, - эти, куклы ходячие.
   - Они когда-то были людьми, - сказал Эллиадан.
   - Да перестали! - рыкнул Богорнор. - Милостью этого... - лодочник загнул непристойную брань. - Он и меня хотел... того... вот также...
   - Хотел и не сделал? Почему?
   - Пес его знает! Веревочки какие-то вязал - вроде этих, кружочки клепал, иголки тыкал...
  Перевозчик вновь разразился потоком ругани в адрес покойного демона.
  У Темного полезли глаза на лоб. Как этот-то с ними связан?!
   - Он искал связь, - пояснил Эллиадан выговорившемуся Богорнору. - След, нить, которой судьба нас связала.
  Лицо Богорнора вытянулось.
   - Не случайно в Дальнем Ключе нам встретился твой брат, не случайно ты нес сюда привез.
   - Я не знал...
   - Что мы эльфы. Но зачем тебе нужно было знать, что бы изменилось от знания? Почему, узнав нашу расу, ты не помог Миракону довести дело до конца? Что за неравнодушие к моему народу?
   - Эк ты заговорил. Расскажу. Байки только, почти сказки...
   - Да я вижу, какие это сказки! - не выдержал Темный. - Чем дальше, тем страшнее. Идем, проверим, как бы там уже полк этих марионеток не собрался.
   - Нет никого за дверью, - возразил Эллиадан, склоняясь над Артис. Темный отметил про себя, что девушка выглядит настолько нехорошо, что... смотреть в ту сторону было неприятно. - Не ходите. Заблудитесь, да и ловушки есть в коридорах. Я скоро.
  Помогать Эллиадану не было нужды, он быстро справлялся и в одиночку. Но как только он добрался до последней защелки на левой щиколотке, пещеру тряхнуло. Эллиадан выпустил из пальцев наполовину вытащенный гвоздик и вцепился в саркофаг. Темный и Богорнор не устояли на ногах.
  Волшебник разом вспомнил тысячу сказок, которые так и заканчивались - замок черного мага рушится после его смерти. Вот только в сказках герой - убийца чародея как правило оказывался в это же время далеко за пределами замка.
   - Давай быстрей! - заорал Богорнор.
  Орать не было нужды, эльф и без того торопился. Но до того, как он окончательно освободил Артис тряхнуло еще два раза. Столы попадали, сосуды поразбивались, но битое стекло явилось самым безобидным последствием. Из какого-то сосуда вырвался удушливый коричневый дым и пополз по всему помещению. Темный с беспокойством глянул на Эллиадана.
   - Не возись! - Богорнор довольно грубо оттолкнул Эллиадана от саркофага, наклонился и поднял Артис на руки. - Ты ее все равно далеко не унесешь.
   - Но...
   - Эллиадан, тебе еще выход искать! - заорал Темный и сейчас же дико закашлялся.
   - Не дышите!
  Тряхнуло еще раз, в мелкую крошку разлетелся сосуд у правой стены. Тотчас же полыхнуло пламя и посыпались искры.
  Богорнор подтолкнул эльфа к двери, и дальнейшее Темный еле уловил. Артис лодочник закинул на плечо, словно мешок, одной лапищей совершенно перекрыл Темному доступ воздуха (а был ли в комнате воздух!), а другой поволок его к выходу.
  Эллиадан стоял перед запертой дверью, приложив к ней ухо. Богорнор, и сам задыхающийся, едва не лишил вырывающегося волшебника руки. Эльф закрыл глаза, провел по двери ладонью и, как будто наткнувшись на что-то замер, затем выстучал быструю, со сложным ритмом чечетку.
  Дверь бесшумно распахнулась, полумертвая компания вывалилась в черный коридор.
  Волшебник долго не мог отдышаться и утереть текущие слезы. Наконец он кое-как поднялся. Нога его вдруг наткнулась на что-то мягкое и податливое.
   - Демон! Что здесь такое!
   - Трупы, - ответил Эллиадан, и глупо было спрашивать, чьи.
   - Померли без хозяина, - в грубом и громком голосе Богорнора послышалась дрожь. - Как пчелы без матки.
   - Да. А нам нужно торопиться, иначе...
   - Крыша рухнет.
   - Нет, гораздо хуже. Вас, возможно, вместе с "крышей" перенесет неведомо куда.
   - Вас...
   - Меня Врата не пропустят, а Артис со мной... Идите за мной.
   - Ты видишь, что ли...
   - Молчи, Багор, или как там тебя сокращенно. У меня вопрос посущественней. Надо задавать его вслух?
   - Нет, не стоит. Ты все верно понял. Мы - половинки. Мы сошлись. Дэлвэ-Нор, оказывается, притягивает Врата Энолиара. Этого-то и пытался добиться Миракон, хотел открыть Врата, но... успели. Врата не откроются полностью, но частичного открывания вполне хватит, чтобы унести вас куда подальше.
   - Ясно. Погоди, а у Клермона... Ведь не Врата же...
   - Нет, тогда они были далеко, они лишь приблизились. Тогда ты ощутил силу Дэлвэ-Нора.
   - Откуда ты все это знаешь?
   - Еще и не то узнаешь, когда Дэлвэ-Нор придет в действие, - грустно ответил Эллиадан.
   - То есть... Разве это не приятно?
   - Смотря что. Слияние... ну, как обычно... хотя... не знаю... А вот разрыв, прерывание... лучше умереть. Поверь мне, Темный, - Эллиадан вздохнул и повторил, словно говорил сам с собой, - лучше умереть, чем еще раз... Богорнор! Ты хотел что-то рассказать.
   - Сначала выбраться надо.
   - Если же не выберемся, я так ничего и не пойму? Чем хорошо, что мы эльфы?
   - Это, может, и нехорошо. Мне что эльфы, что гномы, а лучше всех - варки. Отличные ребята.
   - Так ты с севера.
   - Да, весь наш род спокон веку там жил.
  Слова "наш род" Богорнор умудрился произнести с такой же гордостью, что и Клермон, некогда рассказывавший о своей семье.
   - А мы здесь при чем? Или история настолько давняя, что восходит к еще мирным временам?
   - Мирным - не мирным, а восходит. Давно это было, я бы ни в жисть не поверил, кабы сам носом не ткнулся.
   - Можно по порядку? Идти нам еще далеко.
   - Пока не начали, можно вопрос, - вклинился волшебник. - Куда ты идешь?
   - Мы идем. Подальше от Врат. Они же не способны перемещаться настолько быстро. Отойдем как можно дальше, подождем, пока закроются и вернемся к выходу.
   - Все, вопросов больше не имею.
  Темный понял, почему тряска почти закончилась. Можно теперь и послушать.
  И Богорнор рассказал, правда, не то, чтобы совсем по порядку. Во внятном изложении повесть выглядела так. У рода северян - воинов, охотников и вообще рисковых людей, происходящий от некоего Истона-старшего, очень давно, с довоенных еще лет существовало интересное поверье. Если хочешь жить и здравствовать - и ты, и твои потомки, то никогда не иди против эльфов. Никогда не задумывай против вечных, поступишь иначе - ждет тебя неминуемая кара. Если же ты чем-то поможешь вечному в нужде, то благословишься и сам, и твои дети, и дети детей твоих детей.
  До войны правило соблюдалось, и было лишь одно исключение. То ли правнук, то ли праправнук того самого Истона наплевал на легенды и откровенно перешел на сторону Ордена, да еще и ввязался в многочисленные тогда стычки с эльфами. Ничего не происходило, пока отступник не убил кого-то из вечных. События покатились лавиной.
  Праправнук остался калекой, жена умерла родами, младенца спасти не удалось. Испуганный ренегат бросился к собственному отцу, тот еще раз напомнил дурню семейную легенду - и кто-то донес о том братьям. Семье удалось бежать, бежать еще дальше на север, на границу с Варкландом, скрыться, из воинов стать крестьянами. Калека умер по дороге.
  Случившееся произвело колоссальное впечатление на выживших. Род продолжился в младшем брате отступника, в ту пору бывшем еще ребенком. Этот брат и поправил дело. Отвертеться от войны семье не представлялось возможным, но древняя легенда относилась к воюющим с эльфами против воли снисходительно. Самое же главное - брат этот вернулся с войны, удачно женился, вырастил сына и дочек, а все потому, что, будучи в эльфийском лесу, спас эльфийского мальчишку. Помог ему бежать.
  На этих словах Богорнора Эллиадан завопил: "Что?! Повтори!". Богорнор повторил, а затем охнул. "Ты, что ли это был?". "Не я, - сдавленным голосом ответил эльф. - Мой друг. Спасибо". "Кто?", - для чего-то спросил Темный, хотя уже догадывался, что только один из пятерых мог попасть в плен к людям. "Лирион".
  Темный усмехнулся, а Богорнор продолжил. Род не угасал, сыновья рождались богатырями, всем на удивление, а женщины знали какую-то траву, облегчающую роды. Шло время, легенда забывалась. И вот отец Богорнора и Ильгарнора, по иронии судьбы названный Истоном, забыл ее начисто. Все повторялось - дела у Истона шли неплохо, он женился, жена понесла... А самого дурачка понесло к Таннерилу, где он непонятно каким образом ухитрился ввязаться в стычку между Орденом и партизанским отрядом эльфов. И надо же такому случиться, именно Истон и убил одного из эльфов, убил случайно, но дело было сделано.
  Завертелось колесо судьбы. Слег отец Истона, а жена, родив близнецов (один, младший, уродился карликом с вывернутой ногой), умерла через полгода от чахотки. Истон сошел с ума, а сирот взял к себе больной дед. Он и рассказал им семейную историю. Через год дед умер, мальчишки попали в приют. Нет, ничего скверного в приюте с ними произойти не могло - место не из худших, да и сиротки были не из слабых, но богадельня состояла при Ордене! До сих пор выросшие братья не могли понять, кому верить - приютившим и воспитавшим монахам или родному умершему деду.
  Эллиадан не перебивал, хотя Темный знал, что смерть Ванадила шестьдесят лет назад едва не стоила жизни самому Эллиадану. Видел в инсайте. Видел мертвого уже Ванадила, видел, как отреагировал Филландир на гибель друга; тем не менее Эллиадан молчал.
  Дед поведал правнукам не только само правило, а и всю легенду. Рассказал, как жена Истона-первого едва не умерла родами, как спас ее и ребенка чудом и вовремя появившийся на хуторе эльф, командующий отрядом. Поведал о клятве Истона и об ответе эльфа.
   - Если бы не было эльфов, то и меня бы не было, - прошептал Эллиадан. - А мы-то гадали, что бы это значило... А имя! Имя того, кто помог Истону, ты знаешь?
   - Нет. Но говорится, как он выглядит. На всякий случай, так я понимаю. А, ты поди, его знаешь!
   - Нет, пока еще не знаю. Как же он выглядел?
   - Он был, нет все они были в зеленых плащах и одежде в пятнах.
   - Каких пятнах? - не понял Темный, мигом подумав о крови.
   - Не в пятнах, а с пятнами. Маскировочная. Это были разведчики.
   - Да? Ну, спасибочки, будет сын, я ему растолкую как следовает. Глаза как зелень сквозь туман, а волосы как пепел.
  Эллиадан засмеялся.
   - Танаридил! Кто бы знал, что он умеет роды принимать.
   - Танаридил? Это начальник разведки?
   - Да, а откуда ты знаешь? Инсайт?
   - Нет, сон у меня был, давненько, мы тогда тебя искали. Правдивое описание. Он, Танаридил этот, кстати, какой ветви?
   - Всех сразу. Наверное, потому и был настолько разносторонним.
   - Был, - уронил Богорнор. - Убили его.
   - Да. И только теперь я понял, отчего он не захотел сражаться на севере, хотя там было безопасней. Он ушел на восток, с Филландиром...
   - Он не хотел встретить нас, - констатировал очевидное рассказчик, - знал, что наш род северный. Эх, не доведется его поблагодарить... Стал быть, хороший был эльф.
   - Да, - серьезно сказал Эллиадан. - Что же случилось дальше?
   - А ничего. Я стал перевозить людей, задаром, вроде послушания при монастыре. Брат уехал в Дальний Ключ, торговать стал - тоже под крылом Ордена.
   - Стоп! - Темный кое-что вспомнил. - Ты же говорил, отец ваш с ума сошел.
   - Ну и еще раз скажу. Сумлеваешься?
   - Немного. Брат тебе что писал, про отца, про вести... Какие же вести от сумасшедшего.
   - Никаких. А уж от мертвого сумасшедшего - и вовсе. Помер наш батя-то, давным-давно. А, ладно, "вести от отца" - это вроде тайного слова, вестей от Ордене нет, не шебуршатся братья.
   - Обманул тебя твой брат. И сам обманулся. Братья еще как шебуршат. Ты ведь знал, что мы появимся?
   - Знал, что явится кто-то, кому на остров спонадобится. И что этого кого-то непременно надо перевезти. А кто - нет, говорю же, не знал.
   - Правда. Темный, слышишь, это - правда. Как же тебя на восток занесло? В такую глушь.
   - Орден это. Им не откажешь, да и не хотел я спорить, не за чем мне было. Вон, ты сказал, что лучше бы помер, чем... Так и я - лучше бы утопился, чем еще ночь на той реке остался. Страшно мне стало очень. Вот вы ученые, о всякой пакости, небось, наслышаны - может, скажете, что за морок мне был, - голос вдруг дрогнул.
   - Говори.
   - Я часто на ночь на реке оставался, все одно до свету вставать, чего туда-сюда егозиться, ноги мозолить. Вот и тогда - недели две будет - сижу я в лодке, у берега, сплю почти что, и вдруг такой страх навалился, словами не передать. Ровно как мелюзгой от всякого куста ночью шарахаешься, а, может, и хуже. Руки-ноги поотымались, и чую - смерть по тому берегу бродит. А там, глазами - нет ничего, пусто, ни куст не шелохнется, ни трава ни ворохнется. А у меня и посмотреть толком и сил уж нет. И бежать бы - не могу.
  Темный облизал пересохшие губы. Он вспомнил томительный животный ужас и близость гибели, которые охватили его при первой встрече с Клермоном. Стало быть, не один Клермон кровь по ночам пьет. Что же на севере для упырей, медом намазано?
  Богорнор выдохнул и продолжил:
   - А потом отпустило вроде, я уж заоглядываться начал и смотрю, из-за кустов, со стороны дороги на Фархил выходит человек. Меня снова в дрожь, думаю, ну, мимо пройди, что тебе... А он, паскуда, подходит к воде и машет, плыви, мол. А мне впору весла бросать да бежать. Ладно, подплыл я, его посадил, плыву обратно и все на него смотрю. Человек как человек, руки, ноги, голова, одет хорошо, да не слишком, впрочем, кто его, ночью-то, разберет. Вовсе нестрашный. Хилый мозгляк такой... Ниже тебя, колдун, будет, но пожиже. Ни усов, ни бороды. В плаще, но капюшон на себя не тянул. Вроде он и говорил чего-то, не знаю. Сижу и думаю, чего в нем не так. Сошел он, спасибо сказал и пошел себе, а я все сижу, смотрю и никак не соображу, что не так. Он уж ушел, а я сижу. И только после дошло - ведь он шел-то как! Прямо! Не глядел в стороны, ни под ноги не глядел, не оглядывался - ночью-то, без луны! Темно ж как у вирессийца в ж... А он шел себе как по дороге днем. И еще, может помстилось, шел он так, будто все вокруг его, будто вчера купил, и некого ему у себя дома бояться.
   - Нет, не помстилось, то есть, не показалось тебе, Богорнор. И что же ты, пошел в монастырь?
   - Да. Нечисть же какая-то, чушь собачья. Меня и отправили сюда, спасибо сказали, сказали, что проверят. Вот я и здесь. Неделю уж.
   - А брат твой знал?
   - Разве в Ордене сказали, у них быстро передается.
  Темный остановился и только сейчас подумал, отчего бы не зажечь свет. Миракона нет, а стало быть, он вновь волшебник.
  "Нет, Темный, не рискуй. Врата еще здесь, не стоит применять магию". И вслух:
   - Богорнор, ты был прав. Это был не человек и он был опасен.
   - Кто же?
   - Я думаю, вампир. Упырь.
  В тишине слышалось дыхание лодочника, а в голове у Темного звучали слова: "Это судьба, Темный. Это судьба".
  Глава 8. Кто в Империи лишний.
  Верит сошел с лошади за полмили до шевелящейся массы древнего леса. Он потрепал притопывавшую кобылу по холке.
   - Погуляй, девочка. Трава здесь, я думаю, удивительно хороша.
  Конгестору необходимо было пройтись, успокоиться и привести в порядок мысли перед встречей. Длинная черная сутана путалась в траве и замедляла движение - конгестор был тому только рад.
  Кобыла прошла несколько шагов за хозяином, затем заинтересовалась травой - роскошной, изумрудной. Верит шел, тяжело наступая на всю ступню. Конгестор не знал, как его встретят, что скажет он, что ответят ему, и гадать бесполезно.
  Биение сердца Верита было таким тяжелым и мощным, как и шаги. Деревья приближались, конгестор отер лоб, ему стало не по себе. Нет, он знал, что не родился еще на свет тот умом обиженный вечный, способный убить его, особенно теперь. Нет, разумеется, эльфы не позволят себе ничего предосудительного, и все же...
  Конгестору не хотелось говорить с обитателями заповедного леса, было ему то ли противно, то ли... Что-то неприятное и муторное вздымалось в душе, что-то гадкое и тошнотворное. Конечно, они ничего не скажут... Лучше бы открыто хулили веру, чем молча презирать Бога!
  Конгестор поднял глаза, листья уже качались над его головой. Тихо, удивительно тихо было в лесу, даже птицы смолкли.
  Верит скрепя сердце поклонился неведомо кому.
   - Я пришел поговорить, - сказал он без предисловий.
  Скажи он "здравствуйте", эльфы справедливо могли бы упрекнуть его в откровенной лжи.
  Восприняв тишину как знак согласия, конгестор сделал шаг вперед, потом второй. На третьем споткнулся. На пути как из-под земли вырос высокий эльф в черном.
  Верит взглянул в белое худое лицо и остолбенел. Сердце его трепыхнулось, встало и, помедлив, застучало с перебоями. В единственный миг священник понял всю беспредельную мудрость Создателя, сотворившего людей смертными. Можно желать бессмертия, упрекать Бога в жестокости и бояться смерти, можно, но только тому, кто никогда не видел эльфа. Стоящее напротив Верита существо показалось конгестору мертвее и бездушнее камня, из которого был сложен мелонский Храм. Застывшая, неподвижная, неживая бесконечность... Кощунство. Святотатство.
  Губы эльфа сложились в непередаваемую ухмылку. Глаза вспыхнули - вечный и не пытался скрыть ненависти и презрения к человеку. Глаза его не понравились Вериту более всего, конгестору был уверен, что этот страшный, пламенно-ледяной, бездушный взгляд станет преследовать его долго, возможно, всю жизнь.
  Шли они - человек и эльф - недолго и быстро. Эльф молчал, и конгестору вспомнился древний обычай какого-то народа - не говорить с заклятыми врагами.
  Лес поразил священника своей пустотой. Если бы не его миссия, он мог бы пройти лес насквозь и не встретить ни одного эльфа, не заметить даже следов их пребывания здесь.
  Два светловолосых эльфа у дверей, ведущих в святая святых вечных, изменились в лице при виде конгестора. Медленно поднимаясь по ступеням к черной пасти, Верит уже ощущал знакомый трепет и волнение - так бывало иной раз в Храме. Здесь ощущения усилились, сердце зашлось беспокойной чечеткой, похолодело в животе. Эльф-провожатый посторонился, пропуская священника - Верит вошел в Толонесфед. Конгестор поразился было вежливости вечного, но вспомнил, что по этикету эльфам полагается вести себя как раз наоборот.
  Коридор был витым, незаметно изгибающимся и петляющим; серый плотный туман слагал его стены и самосветящийся потолок. Вериту было душно и скверно, он был благодарен эльфу за то, что тот так спешит.
  Вскоре Верит сделал еще одно неприятное открытие - он, если и слышал что, то дыхание - свое и шорох рясы - собственной. Закрой глаза и ни за что не поверишь в присутствие в шаге от себя живого существа. "Неужели Демон не погиб? Неужели Демон - это он...".
  Распахнулись створки дверей - простые, ничем не украшенные, и вновь Верит вошел первым. Миг помедлив, он неглубоко поклонился собравшимся. Эльфы молча поднялись.
  Разговор проходил стоя. Еще одно напоминание - говори и убирайся. Конгестор, с трудом подбирая имперские слова, сказал:
   - Не стану скрывать очевидное, церковь не устраивает сам факт существования эльфов.
  Правитель - с ледяными серыми глазами - тихо добавил:
   - Разумеется, мы опровергаем столько догм разом. Со своей стороны могу заметить, нас также не устраивают положения вашей новой религии.
   - Старые были лучше, - опрометчиво сказал конгестор.
  Ответил, не дав правителю и рта открыть, один из советников.
   - Раньше, по крайней мере, люди не считали себя рабами Создателя!
   - Да, - вставил другой. Эльфам, очевидно, как и Вериту, хотелось выговориться. - И не рядили в рабой других.
   - Не все равно ли...
   - Нет, не все равно, - ответил третий, мило улыбаясь.
  Верит обернувшись к говорящему, едва удержался, чтобы не сотворить Знак. На священника смотрела будто бы ожившая древняя икона с ликом ангела Господня. Так, именно такими изображала ангелов старая школа: светлые волосы, правильные черты лица и мерцающие горним светом, невероятные глаза.
  Ангел улыбнулся подобно демону - сладко и богохульно. Видимо, часть испытываемых Веритом чувств отразилась на лице, потому что эльф споткнулся на полуслове и внимательно вгляделся в священника. Верит не счел нужным объяснять. Эльф продолжил:
   - Будь мы безбожниками, да, тогда нам было бы безразлично - верьте во что хотите, делайте, что желаете, молитесь как угодно. Но дело обстоит сложнее, не так ли.
   - Так, с трудом ответил Верит. - Вы не безбожники, но хуже. Говорите "верим", но лишь имя Господа.
   - Мы думаем иначе.
   - Бога унижаете вы, - конгестор содрогнулся, услыхав голос встретившего его эльфа. - Если создания рабы и слуги, то кто же тогда создатель.
  Для Верита это было уже чересчур. Священника взбесили не слова, очевидно глупые, а тон эльфа. Плевать он, вечный, хотел на создателя, ему было все равно, кто его отец - господин или раб, повелитель или слуга, потому что всю жизнь он поклонялся лишь собственной гордыне. И не нравилась ему вера людей только потому, что неприятно было сознавать этому гордецу - Бог сотворил их, таких прекрасных и совершенных и... жалких, поклоняющихся, ползающих в пыли смертных червей. Он не мог простить Богу Его последнее творение. У Верита, сипло от сдерживаемого гнева, вырвалось:
   - Не богохульствуй!
   - Вы богохульствуете. Отец, а не господин. Дети, а не рабы. Вы перепутали.
   - Ничего мы не путали! Мне не стыдно встать на колени перед Создателем и возблагодарить Его за жизнь. Мне не совестно признать, что он - все для меня.
  Верит горячо заговорил, обращаясь к Демону. Еще будучи донатором Белограда, он на проповедях обращался к самому холодному, самому равнодушному прихожанину, потому что знал - зажжется свет в его глазах, вспыхнет и в других.
   - Когда мужчина влюблен - страстно и нежно, всем сердцем влюблен в женщину - разве кто-то посчитает дурным, если он встанет перед любимой на колени. Разве сам он пожалеет, что скажет: "Я твой навеки. Я всегда буду с тобой. Я не могу без тебя жить. Я раб твой". Мужчина будет считать это унижением?!
  По отвращению, промелькнувшему в черных глазах, Верит понял, что Демону и в страшном сне не снилось подобное признание.
   - Да! Тот, кто любить не умеет, тот не поймет. Тому любовь - унижение и потеря свободы. Любовь - это дар отдавать свое сердце, все, без остатка - кому? - женщине, матери, родине, Богу - каждый выбирает свое. Ты разве сочтешь унижением умереть за родину? Что это - рабство, малодушие?
  Эльф улыбнулся, но глаза его пронзили священника раскаленными клинками. Верит замолчал.
   - Удивительное красноречие, - ядовито заметил Демон. - Не предлагаешь ли ты мне доказать своею преданность Таннерилу еще раз? С радостью умереть?
   - Наоборот, - выдавил Верит. - Я здесь по требованию долга и не все, чего я хочу, исполнится.
   - Мы достаточно хорошо понимаем, чего хочешь ты, - прервал конгестора правитель, - но чего хотите вы - все вместе?
   - Невозможного - вашего спасения.
   - Не нужно, - поморщился правитель. - Не береди. Спасение отчего-то оборачивается чем-то противоположным.
   - Благодарим за добрые намерения, - встрял ангелоподобный советник, - но, если и суждено умереть, я хотел бы сделать это в здравом уме и вдали от любопытной толпы.
  Верит вздохнул. Всеневор был прав, эльфам известно все.
   - Я знал, что вы так и скажете. Что ж... Вот мое предложение - либо вы остаетесь, и тогда мы выводим против вас войско, либо уходите и... можно обойтись и без кровопролития.
  Эльфы молчали. Верит решил пояснить.
   - Я не могу допустить дальнейшего вашего пребывания в Перешейке, - конгестор задержал взгляд на светловолосом советнике. - Вы знаете, как до сих пор изображают ангелов!
  Советник содрогнулся.
   - Да! В точности похожими на вас.
   - Убедительные доводы, - прошептал советник. Он понял Верита правильно.
   - Исход один. Мне, лично мне как конгестору хочется сохранить жизни моих братьев. Я вижу ваши глаза, я читал хроники Великой Войны - победа будет за нами, но стоить она нам будет очень, очень дорого.
   - У меня лишь один вопрос, - сказал правитель. - Куда?
   - На дальние Острова. Будет предоставлен корабль. Но это лишь ориентировочно, предложите свое место, лишь бы не ближе к Империи, чем Острова.
   - Конгестор, соблаговоли подождать, - глаза правителя указывали на дверь. - Нам необходимо время для принятие решения. Мы сделаем все возможное, чтобы как можно скорее прийти к согласию.
  Эльфы и священник поклонились друг другу, Верит вышел.
  Совет молчал, Эльдар сел в кресло и негромко произнес:
   - Попрошу, господа советники, высказывайтесь по поводу предложенного. Да или нет. И, прошу, покороче, без общих замечаний о человеческой природе.
  Все расселись по местам и вполне логично посмотрели на Филландира. Тот помотал головой и кивнул в сторону, мол, пусть прежде говорят другие. Линтис не говорил ни слова, начал третий, Далирон.
   - Я за. Ничтожный, но все же шанс.
  Истардалионидар, четвертый, согласно кивнул.
   - Да, согласен, по тем же причинам.
   - Нет, вы с ума сошли! - воскликнул пятый. - Банально и глупо, говорить подобное, но неужели вы верите ему! Неужели верите им, людям! Ручаюсь чем угодно, нам предложен замаскированный род коллективного суицида. Нет, нет и еще раз нет.
   - Также против, - более сдержанно заметил седьмой. - Предпочитаю умереть с мечом в руке, чем служить каким бы то ни было замыслам Ордена.
   - А я за, - возразил девятый. - Кто нам мешает вооружиться перед походом. Самое худшее, что может случиться - мы погибнем, сражаясь, несколько восточнее. В лучшем, верно сказал Далирон - шанс есть. Глупо не воспользоваться.
   - Глупо ли мыши не пойти в мышеловку? - сказал шестой. - Я против. Конгестор, по-моему, блефует. Прошло двести пятьдесят спокойных лет, люди давно нас не видели и, уверен, абсолютное большинство не в состоянии вспомнить, чем именно мы страшны. Теперь почти не осталось полусумасшедших фанатиков, готовых на все и вся, лишь бы нас истребить. Люди хотят жить, они не помнят войны. А этот священник хочет, не воюя, выиграть битву. Неужели станем помогать?
   - Согласен, - сейчас же сказал одиннадцатый. - Люди забывчивы, они не помнят уже, что такое меч в руках, они страшатся войны, ее грязи и крови. Нет, священникам не поднять боевой дух до точки Последней Битвы. Люди живут тихо и спокойно, они довольны - это хорошо для мира, но плохо для военного времени. Я против.
   - Люди забывчивы?! - выкрикнул восьмой. - Некоторые эльфы еще забывчивей. "Забыли кровь"! а кто-то из нас забыл пожар в Таннериле, забыл мертвых детей! Забыл пепелище и сотни, тысячи, десятки тысяч людских воинов. Дух не тот! Очень он, этот дух, им нужен, если их такое количество. Прошло двести пятьдесят спокойных лет, люди не гибли в стычках, сколько же их теперь. Скажешь, ты, Виллир или ты, Ардион. Теперь один Перешеек в состоянии выставить столько, сколько во время Последней Битвы едва собрала вся Империя. Дэллирэ с мечом в руках, пусть и с двумя, скольких он убьет. Двадцать, тридцать, пятьдесят, две сотни? Если даже ты, сумеешь повторить, этого окажется недостаточно. Победы нам не видать. Не глупите, советники, не идите на поводу у ложной гордости. Придете к гибели. Я - за.
   - Молодец, - одобрил десятый. - Согласен полностью. Легче всего встать в позу памятника и воскликнуть: "Ах, мы сильный и смелые, ах, мы гордые и свободные - мы гордо, свободно и смело погибнем в бою!". Да, соблазнительно. Но - глупо. Лично у меня большую гордость вызывают мудрые решения, а не сомнительная демонстрация непреклонности. Не зря конгестор упрекал нас в излишнем самомнении. Они уверены, мы останемся - и тогда они вырежут нас, сожгут в собственном лесу. Я не хочу. Я - за. За дальнейшую жизнь.
  Повисла тишина. Девять высказавшихся советников, подсчитав голоса, ждали решительного слова и прикидывали возможности.
  Толиннэ, Линтис и Филландир. Сторонники предложения Верита воспрянули духом, противники - приуныли. Явно и очевидно, против может выступить лишь первый советник. Но заговорил не Филландир, а Арилэй.
   - Выскажу наверняка неожиданное мнение. Я против предложения конгестора.
  Совет замер, оглушенный негромким голосом толиннэ.
   - Я, как и считаю, что о гордости и любви к родине конгестор говорил неспроста, но привело меня это к противоположным выводам. Я считаю, от нас ожидают капитуляции. Нам поставили чересчур выгодные условия, вы верно вспомнили о вооружении, ведь Верит ни словом о нем не упомянул. Он не настолько глуп, чтобы не понимать, в случае чего люди понесут те же потери, но восточнее. Прибавьте передислокацию войска или существование двух армий - все это накладно и глупо на первый взгляд. Только конгестор Верит не то что не "настолько глуп", он и вообще очень неглуп. Боюсь, у него имеются соображения, и вполне конкретные, как уничтожить нас в любом случае. Большинству советников кажется, что шансы выжить при согласии увеличатся, я уверена - они в этом случае сойдут на нет. Итак, я против.
   - Я присоединяюсь, толиннэ.
  При этих словах Совет охнул. Линтис тряхнул солнечными локонами.
   - Мое мнение и совсем необъяснимо, верно? - невесело усмехнулся второй советник. - Вы меня знаете, я руководствуюсь по большей части собственным чутьем. Ничего к логическим обоснованиям добавлять не могу и не хочу, я здесь не в силу исключительно рационального мышления.
  Ярко-синие глаза Линтиса обежали примолкнувший Совет.
   - Вы заметили, нам вновь предлагают восток. Мало того, что Эрихэл плохо берет тамошние проекции и, в самом деле, велик соблазн и есть возможность устройства некой пакости, мало того, что восток вызывает неприятные ассоциации... Я помню пожар Таннерила, помню, как никто иной, но выбираю пожар. Вы же знаете, как спасают души в Империи, слышали, что является заветным желанием Ордена. Если уж и гореть заживо, так хотя бы здесь, а не на площади Мелона или Белограда. И последнее - у меня нехорошее предчувствие. Я... боюсь покидать Таннерил. Я сказал.
  Советники и толиннэ не могли не заметить, как осторожничал со словами Линтис. Обыкновенное поведение лимниара, вновь и вновь пытающегося молчать, чтобы не навести беду. Как бы то и было, в сторонниках борьбы до конца ожила надежда. С учетом мнения Линтиса и Арилэй их голосов стало шесть, а с Филландиром будет семь. Тогда как у противоположной стороны пять голосов теперь и, если даже Эльдар неожиданно согласится на уход, их станет только шесть.
  Филландир встал.
   - А теперь приготовьтесь, толиннэ и господа советники. Линтис, ты удобно сидишь? Я - за, - Филландир сделал паузу, дабы все осознали, что именно услышали и то, что все слышали одно и то же. - Да, я в своем уме, я не зря говорю предпоследним, я размышлял , признаюсь, ждал мнения Линтиса. И теперь, несмотря на то, что второй советник сказал, несмотря на то, что именно этого я и опасался (потому как знаю, чего стоят и во что обходятся подобные предчувствия), я не изменю своего решения.
  Выслушайте меня. Никто не сомневается, думаю, что здесь нас убьют. Вполне вероятно, тем самым способом, о котором упомянул Линтис. Я уверен, нам так или иначе не позволят открыто сражаться. Кто уповал на мой меч?! Я был бы крайне счастлив его использовать, да только этот священник и вправду не дурак. Он прекрасно понял, кто я и чем чревато мое присутствие в бою. Поверьте, нам не дадут сразиться так, как некоторым того хочется. Я видел, всем, говорившим "против" так и представлялась битва не на жизнь, а на смерть, последняя героическая битва, войско против войска, сила числа против силы духа, натиск против стойкости. Да, я бы хотел, чтоб так оно и было. Если бы у меня была хоть какая-то надежда на подобный бой, я бы, не раздумывая, остался. Боя не будет!
  Совет вздрогнул. Линтис опустил голову. Уговорит, вновь Филландир уговорит Совет. Первый советник, если хотел, мог быть очень красноречивым.
   - Будет резня! Бойня! Я не желаю умирать таким образом. Да, на востоке нас не ожидает ничего хорошего...
  Линтис почти не слышал слов Филландира. Память его металась меж двух огней, между воспоминаниями. Одно, очень давнее, оставшееся тусклым размытым пятном; другое, напротив, совсем недавнее.
  Давно, совсем маленьким, Линтис вдруг испытал странное наваждение - чувство внезапной и страшной, невероятной потери - испытал без всякой связи с реальными событиями. Кажется, он плакал и что-то пытался объяснить матери и отцу, но так как и сам ничего не понимал, то только не на шутку напугал родителей. Понимание пришло позже. Много позже, когда отец и сын вспомнили, что предчувствие посетило Линтиса незадолго до поездки к Лиэн-Линдилу. Линтис помнил точно - ничего он не такого не говорил, не боялся за мать, не отговаривал ехать. Нет, его посетило тогда будущее, в виде краткого видения, призрака; он заранее испытал то чувство падения в пропасть, одиночество, пустоту и мрак, что последовали за сказанными отцом словами. Пережил заранее тот миг, когда отец еле выговорил: "Мама твоя больше не придет".
  Очень схожие, может быть, не столь сильные, переживания теснили сердце второго советника и теперь. Отчаяние, горечь, ненависть (к себе!) и дикое, извечное "Не верю!". Линтис закрыл глаза. Через минуту его отпустило и он вернулся в настоящее настолько, чтобы припомнить прошлое.
  Так же красноречиво и страстно говорил Филландир после войны, тогда, когда убеждал Совет в необходимости разрешить партизанские вылазки. Филландир говорил, а Ванадил не менее красноречиво молчал - вдвоем они уговорили Совет, хоть тогда протестующих было не меньше. Линтис убеждал, но слушать не стали... Никогда не забыть лица Филландира тем вечером... Сначала, узнав о трагедии Линтис пожалел о Ванадиле, затем на ум пришло самодовольное "а я говорил", но, увидев Филландира, второй советник едва не сгорел от стыда за свои недостойные мысли.
  Филландир сделал паузу, Линтис не замедлил воспользоваться.
   - Я прошу прощения за тяжелые напоминания, но они к месту. Совет уже слушал однажды первого советника, слушал так же, затаив дыхание, правда, в прошлый раз высказывались менее парадоксальные вещи...
   - Линтис, я понял, - Филландир не дал договорить, но был спокоен. - Да, Ванадил погиб, потому что я уговорил Совет "в прошлый раз". Но, можешь ли ты сказать, случись по-иному, не ждала бы нас еще худшая судьба.
  Всего ожидал Линтис, но только не такого ответа.
   - Насчет "того раза" - я бы еще десяток раз уговорил Совет, если бы время повернулось вспять. Я не жалею о своем решении. Я уверен, оно было верным. Я умер наполовину вместе с Ванадилом, так что ж с того, я не жалею. Еще раз повторяю - тем решением Совет отвел еще большую беду от Таннерила.
  Линтис сел.
   - И последнее, то, о чем никто не говорил - где-то там, на востоке, по побережью океана движутся Врата Энолиара. Я сказал, больше добавить нечего.
  Филландир опустился в кресло.
  На Эльдара, за которым оставалось решение, никто не смотрел. Толиннэ молчал, глядя в стол. Наконец он заговорил:
   - Прежде, чем выносить решение, хочу спросить - никто не переменил мнения после сказанного Линтисом и Филландиром?
  Молчание было ответом. Арилэй, словно почувствовав нечто, по-очереди внимательно оглядела советников. Эльдар кивнул, он все знал, ни одно колебание, ни одно сомнение не ускользнуло от толиннэ.
   - Решение таково - не выносить немедленного решения. Совет колеблется, я тоже, голосов поровну. Вы сами понимаете, что это означает. Одно дело партизанские вылазки для полусотни храбрецов, иное - судьба всего народа, - Эльдар поднялся. - Мы не делали подобного давно, хотя решение о Переселении было принято именно таким путем. Настало время решать каждому.
  Эльдар прошел к дверям, собственноручно открыл обе створки и громко сказал:
   - Входи, конгестор.
  Грузная фигура священника в черном замерла в дверном проеме.
   - Совет в затруднении, но решение будет принято. Я думаю, ты не откажешься повторить всему Таннерилу то, что говорил Совету. Пусть каждый сам выбирает свою судьбу.
  "Насколько же это затянется? - мелькнуло у Верита. И вслед: неужели их осталось настолько мало?".
   - Не откажусь, - в тон толиннэ ответил конгестор.
  
  Когда все звуки окончательно стихли, Фертис открыл глаза. Давненько он так не попадался. Голова все так же кружилась, свет резал глаза - будь неладен этот упырь - сам влип и его, Фертиса, за собой потянул. Сам виноват. А интересно, как же братья ловили господина Клермона? И куда сунули для пущей сохранности, если все-таки поймали?
  "Пора приходить в себя", - решил Фертис и медленно оторвал голову от подушки. Справившись с головокружением и слабостью, он первым долгом оглядел себя с головы до ног. Кинжал из ботинка, естественно, исчез, Фертис не смог вспомнить, когда именно. Наверное, он все потерял сознание. Творец с ним, клинком, главное, кольца на месте. Братьям, видимо и в голову не пришло заподозрить опасность в украшениях, а грабить пленных - не в привычках Ордена.
  Фертис быстро открутил граненый камешек на массивном перстне, а месте этом обнаружилась полость. Фертис улыбнулся, жидкости еще много, на все хватит, и вернул камень на место. Хорошее настроение вернулось.
   - Эй, - сказал Фертис громко. - Есть кто живой?
  Полог серой палатки немедленно отогнулся и в проеме образовалась голова в сером же капюшоне. Вирессиец радостно улыбнулся голове.
   - Здравствуйте, святой брат. Искренне прошу прощения, что отрываю вас от ваших благочестивых занятий, но не уделит ли Орден толику своего времени мне, грешному?
  Фертис с удовольствием пронаблюдал, как по физиономии расплывалось нескрываемое презрение. Очень приятно осознавать, что сторожа твои не таят своих чувств.
   - Ты в состоянии вести долгую беседу? - хмуро поинтересовался монах.
  Вполне справедливо, если учесть, что вместо привычного смуглого, кожа Фертиса была теперь грязно-серого оттенка.
   - если вы обещаете не применять в беседе ничего крепче слов, то вполне. Вполне смогу. Желаете предложить мне свое приятное общество?
  Монах наградил Фертиса брезгливой улыбкой, то чего тот внутренне расхохотался, и отрывисто бросил:
   - Здесь найдутся собеседники поприятней меня. Жди.
  Монах исчез, полог упал, снаружи послышались голоса.
  "Жди", видимо должно было означать "сиди тихо и не высовывайся". Фертис и не собирался высовываться - это удовольствий он прибережет на потом. Судя по голосам, снаружи еще три охранника как минимум. Что ж, логично, ведь у палатки четыре стороны.
  Адепты Ордена обернулись быстро, бегом, что ли, бежали. В палатке стало тесно, помимо Фертиса, кровати-лежанки, стола и стула в ней теперь помещались священники - в лице габента и двух дидантов и два послушника. Говорили - упомянутый габент - высокий, плотный мужчина и Фертис. Остальные, в том числе и только что виденный вирессийцем дидант, выполняли роль предметов обстановки.
   - Итак, ты утверждаешь, что являешься тем, кого называют Плясуном.
   - Утверждаю. И являюсь.
   - Как ты можешь подтвердить правдивость своих слов?
  Фертис сладко улыбнулся.
   - Приятно сознавать, - сказал он габенту, - что и после многих лет тяжких и упорных трудов меня еще не знают в лицо. Что до доказательств... Я предложил бы этим господам, - вирессиец обвел рукой молчавших дидантов и послушников, - выйти, дабы дать мне свободу действий, но, боюсь, Вы, святой отец, не согласитесь. В присутствии же стольких достопочтенных свидетелей я, признаюсь, стесняюсь.
   - Судя по речам, ты и в самом деле Плясун.
   - Ошибаетесь, отец, Плясуна не по речам отличают. Сейчас я, скорее, Говорун. Нет, господа, и не просите, плясать я не собираюсь. Я же предлагал самое верное доказательство - вы не захотели.
  Фертис отодвинулся от нависающего над ним послушника, из опасения, что тому все-таки сделается дурно. Священники молчали.
   - Если Вы, отец, встретите как-нибудь того, кто не пренебрег, спросите о некоторых анатомических отличительных чертах Плясуна. Абсолютное большинство из этих признаков вы проверить не сможете, будучи незнакомым с рассматриваемым... предметом, но кое-что я вам покажу.
  Выдержка у габента оказалась железной, такая бывает либо у людей умных, которые давно поняли, куда по-настоящему клонит собеседник, либо у совершенных тупиц, не понимающих собеседника вообще. Остальные орденцы содрогнулись при движении Фертиса, миг спустя послышался дружный вздох облегчения. Вирессиец принялся стаскивать... ботинок. Раз уж его обыскали, то и обувь тоже могли снять. Проверка? "Я тоже проверю", - решил Фертис и демонстративно поставил ботинок на стол.
   - Подождите, - остановил он диданта, порывавшегося вернуть обувь на более подходящее ей место. - Я сам уберу, я лишь хочу, чтобы вы вспомнили этот ботинок. Знакомый, а? не спрашиваю, куда вы дели мой кинжал, хочу только предостеречь на будущее. Не берите впредь чужих вещей без спроса. Никто не порезался, нет? Зря вы бледнеете, святые отцы, этот клинок чистый. Но я много лет носил и другой.
  Не дождавшись ответа, Фертис продолжил монолог.
   - И коль скоро вы залезли ко мне в ботинок, то не думаю, что пропустили это, - Фертис нагло водрузил ногу на стол, спихнув ботинок на пол. - Не видно?
  Пятка оказалась вровень с носом габента. На миг Фертису подумалось, что ему все-таки сломают или как минимум вывихнут ногу, но ничего не происходило. Фертис сел как положено.
   - Ну а теперь, уважаемый габент, можете смело рассылать голубей, ласточек или что у вас есть с запросами хоть во все концы Империи. Люди, достаточно близко знавшие Плясуна, подтвердят - у него на правой ступне шрам. Хотя, зачем Вам этот шрам, святой отец? Или, сняв ботинок, Вы этим и ограничились?
  Фертис вновь пошло улыбнулся. Он безбожно блефовал, не было у Плясуна никаких опознавательных черт, кроме упомянутого шрама, благодаря которому он в свое время познакомился с Вир"а"Лиером.
  До габента наконец дошло, что вирессиец переходит всяческие границы, и без того весьма скупо намеченные его, с позволения сказать, совестью, и издевается над Орденом. Лицо его окаменело. Фертис сообразил мгновенно. Он понял, что его обыскивали не так тщательно, как он того заслуживает, понял - его не проверяли сейчас, понял - еще миг и его вздернут за отсутствием деревьев на ближайшем шесте. Он поднял обе руки и сказал совсем другим тоном:
   - Погодите, отец, не торопитесь вешать меня. Я приношу извинения за свои слова по отношению к Ордену. Я вас проверял.
  Челюсть габента угрожающе выпятилась. Фертиса взяли за шкирку и подняли.
   - Да погодите! - завопил вирессиец так, что у самого уши заложило. - я не верю никому, я считал, вы меня проверяете, - габент не понимал. - Я думал, вы давно поняли, кто я - ведь времени у вас было достаточно, а теперь сравниваете, то ли я скажу.
  У послушников поднялись брови, они явно не поняли, отчего вирессиец сказал: "Было достаточно времени". "Они не наводили справок, - решил Фертис, - они даже и не думали их наводить. То ли совсем идиоты - что маловероятно, то ли теперь это почему-то невозможно".
  Габент сделал знак, Фертиса толкнули на лежанку.
   - Можно аккуратнее? Мы, можно сказать, соратники.
  Габент подвинул себе табурет и сел. Фертис внутренне перевел дух. Затем он быстро, но доходчиво принялся рассказывать о своей неоценимой помощи в деле отлова эльфов, колдунов и прочей нечисти.
  То же самое, слово в слово, он говорил Клермону, принятому им за упыря на службе у Ордена. Господина кровопийцу, если тот пойман, всегда сумеют допросить (просто спросить тоже могут, но вряд ли спесивый вампир ответит), и будет совсем неплохо, если слова их совпадут.
  Поверит ли вампир ему самому во второй раз, Фертиса не интересовало. Он был сторонником поговорки о том, что прежде нужно купить лошадь, а уж потом бояться на ней ездить.
  Вирессийца слушали примерно так же, как и Клермон - внимательно, но с примесью презрения к предателю. Чего Фертис не знал - имеет ли данный конкретный габент сведения о зверушке, которую они так удачно сожгли на берегу Сорды. По рассказу выходило, что он сам решил помочь Ордену - не в приступе, разумеется, благочестия, а из опасения, что в компании, с которой связался, он если куда и доберется, то только до костра. То бишь, простите, до кола.
  Подходя к завершению, Фертис поведал душераздирающую историю о покушении на его жизнь посредством пары клыков.
   - Вы нашли его? - с содроганием осведомился он у габента.
   - Это вампир, - ровно ответил тот, ничего не поясняя.
   - Я знаю! - заорал Фертис. - Вот именно - вампир! Вы видели его, он в половину Вас, габент, а силы его на десятерых хватит. Этот лагерь - сколько от него до того места? День, полдня?! Он преодолеет это расстояние за час! Вы не услышите и не увидите его, пока его зубы не окажутся в вашей шее!
  Послушники, да и оба диданта шевельнулись, в глазах их отразился испуг.
   - Вы убили его?! Да или нет?!
   - Не кричи. Вампир тебя больше не обеспокоит.
   - Я хочу услышать прямой ответ. Он мертв, его сожгло солнце? Или вы упустили его? Если он ранен - знайте, он исцелится и явится мстить.
   - Он не будет мстить. Его здесь нет.
  Последняя фраза габента была ошибкой. Фертис кожей почувствовал ложь. Священников лгать не обучали, и не нужно было слуха Эллиадана, чтобы различить дрогнувший голос габента. Кроме того, Фертис ведь и не спрашивал, где вампир, а только мертв ли.
   - Я надеюсь! Вы не настолько глупы, чтобы приволочь его сюда. "Здесь его нет"! А где он есть, вот что меня интересует. Почему вы не убили это исчадие?
   - Не тебе судить.
   - Конечно, - прошипел Фертис, - не мне. Я пятнадцать лет пытаюсь скрасить и сделать слаще вашу серую и пресную жизнь и меня, разумеется, вы едва не убили. Этот проклятый господин двести с лишним лет пьет людскую кровь, берет чужие жизни, конечно, он достоин снисхождения.
   - Замолчи. Никто тебя не убьет. Мы не палачи, мы даже не судьи.
   - А кто? Тюремщики?
   - Нет. Охрана. Единственные люди, кто встанет между тобой и твоей смертью.
  От тона габента у Фертиса пробежали по коже мурашки.
   - "А кто ж судить имеет право?", - процитировал Фертис строку из запрещенной пьесы неизвестного автора.
   - Бог тебе судья, - не в рифму ответил габент.
   - И кто возьмется свести меня с Господом?
   - Не я, во всяком случае. И не теперь. Твоя душа не готова к встрече с Создателем, но я подготовить ее не могу.
   - Сердечно вам благодарен, господин габент. - От всей души.
   - Хорошо, - поднялся священник. - Я думаю, ты не против какое-то время пожить среди нас, пока...
   - Я всегда рад приобщиться к вере, я уже много лет приобщаюсь. Пока не надоело.
   - Хм... Того, что ты будешь жить здесь, пока не надоест, я не обещаю. А вот то, что ты проживешь долгое время после того, как надоест - гарантирую. Спокойной ночи.
   - Уже так поздно?
   - Солнце село, - пожал плечами габент и, ни слова больше не говоря, покинул палатку вместе со всей своей свитой.
  Фертис преодолел искушение лечь - коснись его голова подушки, он заснет, а спать пока никак нельзя.
  Клермон где-то здесь, поэтому монахи так нервничают. Это хорошо, на фоне кровососа сам Фертис будет выглядеть вполне безобидно. Не для габента, разумеется, но ведь и не габент станет его охранять.
  Знакомая возбуждающая дрожь родилась в сердце, пробежала горячей волной по телу и отозвалась в кончиках пальцев. На сей раз ему предстоит нечто поинтереснее, нежели заурядный побег из-под стражи.
  Интересно, как быстро весть о поимке вампира и Плясуна достигнет Мелона или хотя бы Фардона? Судя по всему, в распоряжении Ордена имелось какое-то сверхбыстрое средство сообщения - быстрее голубя, быстрее чистокровного скакуна - только применяют его братья редко, в чрезвычайных ситуациях, иначе Фертис и десяти дней бы в Империи не продержался.
  Какое же все-таки требуется время? День? Два? Будь Фертис один, он и часа лишнего бы здесь не задержался. Теперь все выходило сложнее. Ни дня, ни двух не хватит. Минимум три.
  Фертис встал, поставил табурет поближе к выходу, сел. "Будем действовать по обстановке", - решил он.
   - Эй там, снаружи! Вам не скучно?
  Молчание.
   - Я не хочу спать, давайте поговорим.
  Тишина.
  Фертис улыбнулся - лиха беда начало. В течение следующего часа или двух он непрерывно говорил - сам не помнил что. Слабость давала себя знать; во рту пересохло, виски разламывало так, что иногда мир крошился на черно-красные осколки, руки тряслись, язык заплетался, а Фертис говорил. Наконец он приостановился - перевести дух.
   - Да ты замолчишь наконец? - послышалось снаружи не вовремя.
   - Мне и разговаривать нельзя? - обиделся вирессиец. - Вы лучше скажите, всех ли гостей вы голодом морите или только тех, что из Вирессы?
   - Ночью вредно есть. А вода у тебя есть.
  Фертис трясущимися руками налил себе воды из глиняного кувшина, уже неведомо в какой по счету раз. Пить ему не хотелось, а сухость во рту вода снимала лишь на короткое время. Фертис вздохнул и продолжил монолог. Из-за полога больше не отзывались, но, судя по всему, переминались с ноги на ногу, шумно и страдальчески вздыхали и шепотом проклинали болтливого пленника на чем свет стоит.
  Караул сменился. В палатку заглянула смутная тень с фонарем, посветила и нахмурилась.
   - Ты спать собираешься?
   - Нет, - жизнерадостно ответил Фертис.
  Тень исчезла. Вирессиец прислушался. Кто-то из бывших стражей сказал, что надо бы доложить габенту о неадекватном его, Фертиса, поведении.
  "Святой отец на молитве", - был ответ вновь прибывших. По подсчетам Фертиса, время уже пошло за полночь, он что-то не мог вспомнить молитв для столь неурочного часа. "Поболтает и уснет, - вынес решение кто-то. - Нечего святого отца по пустякам беспокоить".
  "Ах так, пустяки! - внутренне воскликнул уязвленный Фертис. - Я вам покажу пустяки! Я вам устрою ночное бдение. Не только габент, все на колени попадаете".
  По-видимому, от утомления и потери крови на Фертиса снизошло удивительное вдохновение. Слова снизались сами собой, как бусины на нитку - словно где-то лежали и ждали своего часа.
  Двести лет на свете жить предсказал оракул,
  Тщился он обрадовать новостью меня.
  Двести лет! Помилуй Бог, это кот наплакал!
  Я ж просил у мудреца счастья на два дня.
  
  Двести лет отмерила мне колдунья веку,
  Карты ровненько легли, что тут говорить.
  Не глумись ты, старая, так над человеком,
  Я ж хотел без малого еще день прожить.
  
  "Двести лет ты будешь жить", - встречный эльф поведал,
  "То-то радость смертному", - Старший Брат решил.
  Но из вечных ни один счастья не изведал,
  Прожил сотни долгих лет - значит и не жил.
  
  Двести лет загадывать не спеши напрасно,
  День один, но с пламенем стоит тысяч лет.
  И пусть в жизни день такой выпадет нечасто,
  Знай, что счастья большего и на небе нет.
  Фертис пел старательно, во весь голос, точно зная - его слышно во всех уголках лагеря. Спев песню до конца он передохнул, прислушался - снаружи стояла такая тишь, что Фертиса испуг взял, уж не хватил ли братьев удар - затем, решив, что удар - не понос, разом на многих не нападает, запел вновь. На третьей песне, уже откровенно неприличной, полог отлетел вновь. Брат с фонарем застыл у входа точно статуя.
   - Тебе совсем спать не хочется? - угрюмо поинтересовался он.
   - Хочется, - признался Фертис.
   - Чего же ты дуришь?
   - Вас развлекаю, чтобы не спали на посту.
   - Мы и без тебя не уснем, не лги, что ты задумал?
   - Я и не лгу, у меня всегда такой вид, когда я правду говорю. Не спится мне по ночам.
   - Тебя же по-имперски спросили - спать хочешь...
   - Хо-чу! Не спится.
  До монаха дошло.
   - Да не придет он...
   - Ты с ним дружишь, что ли? Он тебе докладывал?
   - Чего ты хочешь? Как тебя еще охранять?
   - Габенту скажите, пусть поставит охрану внутрь. Одного хотя бы. И серебра, или хоть кол осиновый дайте.
   - Ты спятил, габент на молитве. Да и не позволит он.
   - Ты же не спрашивал. Не всю же ночь он молиться собирается.
   - Бывает, что и всю, - отрезал монах.
  "Что-то не похож габент на фанатика", - заметил про себя Фертис.
   - Очень хорошо. Я буду петь тише, я вовсе не хочу помешать молитве святого отца, тем более, что молится он наверняка за меня.
  И Фертис, не обращая внимания на ошалевшего и онемевшего от такой наглости брата, запел вновь, уже на вирессийском.
  
  Конгестор был не так далек от истины, когда предполагал число оставшихся в живых эльфов. Конечно, притихшая поляна перед Толонесфедом не могла вместить всех, и не все могли физически на ней присутствовать, все же слышали его все обитатели Таннерила, все до единого.
  Верит едва удерживался, чтобы не ежиться под обстрелом сотен глаз. Все эльфы сверху, со ступеней Толонесфеда казались ему на одно лицо, он не сумел бы различить их после, если бы встретил. Стройные, почти все светловолосые, с застывшими лицами, и глаза... Не описать. Вновь пришли на ум ангельские лики - прекрасные, мудрые, никогда не улыбающиеся. И глаза... Пронзительные, видящие насквозь, через плоть и лживые мысли, беспощадные.
  Конгестор неслышно вздохнул. Вот почему так долго терпят люди эльфов - не всякий, ох, не каждый, видевший вечных воочию согласится пойти на них войной. А вернется из битвы и вовсе один их тысячи. Мудрые и прекрасные, жестокие и циничные, царственные и величественные, самоуверенные и равнодушные... Не такие... Чужие. Лишние.
  Они вечные - есть ли у них душа? Могут ли эти холодные глаза смеяться или плакать? Может ли циничная усмешка стать искренней улыбкой? Никогда людям и эльфам не понять друг друга. Никогда. Лишние. Они - лишние.
  На задумавшегося конгестора, после того, как тот сообщил о предложении Ордена, более не обращали внимания. Восемьсот один эльф, не считая советников и толиннэ... Мнения Совета не озвучивали, антагонизм Линтиса и Филландира, перешедший все границы, мог только запутать и посеять панику в душах. Нет. Пусть каждый выбирает сам. Сам решает свою судьбу.
  До поры до времени все шло гладко. Сто сорок девять голосов за, сто пятьдесят против; двести три за, двести семь против; триста против, двести девяносто пять за. Внезапно все замерло. Повисла тишина. Эльдар понял - двести оставшихся не хотят решать самостоятельно. Линтис и Филландир, стоявшие за спиной толиннэ тоже все поняли.
  Молчание нарушил Тариэль.
   - Мы хотим знать мнение нашего короля!
  Впервые за двести пятьдесят лет, со времени Последней Битвы Линтиса в открытую назвали королем. Эльдар смотрел на Тариэля, на сгрудившихся за его спиной самых верных и преданных подданных короля Виринелла и видел в их глазах страх и чуть ли не мольбу.
  Линтис тоже видел. И молчал. Одно дело сказать "Я против" Совету, очень приятно заявить подобное Филландиру, но как сказать об этом подданным, нет - друзьям. Линтис знал - за ним пойдут даже на смерть, тот же Тариэль и слова поперек не скажет, но смерти ни он, ни остальные бояться не перестанут.
  Словно наяву увидел Линтис горящую траву под ногами, алое зарево верхового пожара по-над кронами и услышал страшный гул приближающегося смертоносного пламени. "Лучше сгореть заживо в лесу, чем на площади Мелона". Может быть, так оно и есть, но как же они тогда испугались! Страх, невыносимый удушливый более дыма и жгучий больнее пламени ужас объял сердца - смерть показалась страшнее всего, страшнее позора, страшнее плена... Страшно было до такой степени, что Линтис, сам еле стоя на ногах от стука сердца, заступил подданным путь к спасению - с мечом в руке. "Кто сделает шаг назад, того я сам убью!". И эль-марди сражались, и Тариэль в том числе - не хуже многих, но не из геройства, не из воли к победе, даже не из ненависти к врагам или любви к родине. Нет, они просто не могли бросить короля в одиночестве.
  Тогда, двести пятьдесят лет назад, под пылающими деревьями Таннерила, у них была все же надежда. Тогда был восточный фланг, тогда они сами были всего лишь резервом. Теперь этого не будет. Сомнения не покинула Линтиса, но ему вдруг не под силу стало выговорить: "Я против. Мы будем сражаться". "У меня нехорошие предчувствия, поэтому вы умрете".
  Второй советник грустно улыбнулся - неизбежности не будет. У эль-марди будет надежда, пусть мимолетная и обманчивая, но будет. Филландир вновь победил.
  
  Желание Фертиса на первую ночь не исполнилось, да он и не ждал. Караул сменялся примерно каждые два часа, так что немало монахов вблизи смогли оценить вокальные и ораторские способности Плясуна. Фертис едва дождался рассвета - только в палатке немного посветлело, он рухнул на кровать в совершенном изнеможении и провалился в полусон-полузабытье.
  Проснулся он около полудня. От яркого солнца ткань палатки казалась светящейся, очень тонкой и воздушной, чего нельзя было сказать о габенте. Ночной концерт не прошел даром, священник был суровее камня, челюсть его стала квадратной, а глаза из голубых - серыми.
   - Что за фокусы ты устраивал ночью?
  Фертис радостно улыбнулся.
   - Мне не спалось, - хрипло ответил он.
  Габент хмуро налил Фертису воды, тот едва не захлебнулся - руки ходили ходуном. Священник помог вирессийцу, забрал пустую кружку и еще более помрачнел.
   - Святой отец, - решил помочь ему Фертис, - поверьте, мне ночные бдения привычны, но не в такой мере. Я... не могу заснуть ночью.
   - Ты не похож на истерика.
   - Но скоро стану им. Кто просил вас отпускать вампира?
   - Тебя охраняют.
   - И четыре монаха, или сколько их там, станут помехой на пути убийцы?
   - Если четверо не станут, пятый им не поможет.
  Фертис вздохнул.
   - Не хотите, как хотите, господин габент. Я упрашивать не стану.
   - Я тоже не стану умолять тебя спеть еще, - габент осекся.
   - Вы передумали, святой отец?
   - Пожалуй. Итак, тебе нужна охрана на ночное время - с серебром и святынями - так?
   - Можно и на дневное. Я не люблю одиночества.
   - Хорошо, но с условием - без разговоров.
   - Совсем молчать?
   - Да.
  Фертис сделал вид, что задумался.
   - На ночь, святой отец. Днем я молча не выдержу. Ночью же молчать обещаю, я во сне не разговариваю.
   - Хорошо, - повторил габент и встал. На полпути к выходу он обернулся. - Тебе принесут обед, но учти, изысков у нас нет.
   - Всю жизнь мечтал, - промурлыкал Фертис, - приобщиться к святой жизни, хотя бы в плане пищеварения.
  Еда оказалась сносной, а в маленьком кувшинчике Фертис с немалым удивлением обнаружил густое сладкое вино. На десерт были охранники - пока, до вечера обретающиеся снаружи.
   - Неплохое вино, - сообщил им Фертис. - Хорошо для крови. Запаслись заранее? Только мертвым, знаете ли, вино уже не поможет.
  Снаружи промолчали. Фертис ухмыльнулся, потягивая вино. Когда же в палатку пришли убирать посуду - тот же молоденький послушник, что и принес обед, вирессиец как бы про себя заметил:
   - Берегись его, слышишь. Не снимай знака.
  Мальчишка вздрогнул.
   - Носи чеснок или осину, - прошептал Фертис быстро и тихо. - Тебе еще жить и жить...
  Послушник вылетел из палатки сломя голову.
  "Бойтесь, - продолжил Фертис про себя. - Бойтесь его. Ничего другого вам не остается".
  Ночь пришла не скоро. Сменился караул, унесли посуду после ужина, тогда и появился обещанный габентом дополнительный охранник, на первый взгляд без каких-либо признаков серебра или иных сомнительных средств защиты. Закутанный в серую рясу, монах молча вошел в палатку и хмуро сел на табурет.
   - А где... - начал Фертис и, словно спохватившись, зажал себе рот рукой и слегка поклонился.
  Монах кивнул, отбросил капюшон.
  Фертис посидел, полежал, позевал, наконец разделся и лег. Не удержавшись от скабрезностей в присутствии орденца, вирессиец недвусмысленно похлопал ладонью по раскрытой постели и улыбнулся монаху. Тот в ответ поднес к носу Фертиса кулак. Фертис еле слышно фыркнул и замахал руками - мол, извини, пошутил. Монах успокоился, вирессиец закрыл глаза и стал ждать смены караула. Сквозь ресницы он смутно видел серого монаха да еле коптящий фонарь на столе. Пахло нагретым маслом и чем-то церковным, благовониями, что ли. Зашуршал полог - внутрь заглянули.
   - Брат Таник, все спокойно?
  Брат за столом что-то промычал. Фертиса затрясло от радости - неужели немой! Вот удача. Или притворяется? "Проверим...".
  Выждав время, Фертис сонно потянулся и открыл глаза. Действуя, будто в полусне, он протянул руку к кувшину с водой. Промахнулся. Монах хотел было помочь, но от неловкого движения кувшин выскользнул из пальцев Фертиса и опрокинулся на монаха. Тот с глухим мычанием отдернулся, кувшин грянулся со стола и разлетелся по черепкам. В палатку сейчас же влетела охрана.
   - Что?
  Таник - немой брат - указал на Фертиса, потом - на груду осколков. Вирессиец, решив что в компании говорить не возбраняется, виновато пожал плечами и сказал:
   - Уронил спросонья.
  Черепки убрали, причем и Таник, и Фертис сунулись помогать. Никто не обратил внимания, просто не разглядел в тусклом освещении, на свежий порез на ладони немого брата. Сам Таник, должно быть, решил, что порезался черепком.
  Когда принесли новый кувшин, Фертис вновь лежал, а Таник так и сидел за столом. Как только стихли шаги, Фертис неслышно соскользнул с ложа и хлопнул монаха по плечу, тот завалился на бок. Нечеловеческим усилием Фертис приподнял брата, стащил с табурета и положил на пол. Прислушиваясь к малейшему шороху, он раздел Таника, то есть стащил с монаха рясу, исподнее вирессийца не интересовало. По росту ряса подошла, а чтобы подогнать в плечах, Фертис вмиг подложил под нее свою имперскую одежду.
  Кое-как, изловчившись, он поднял тяжеленного обвисшего монаха и, чуть надорвавшись, аккуратно опустил на лежанку. Отдышавшись, закрыл одеялом с головой, примостил подушку сверху. Все одно - до рассвета ни пса не разобрать.
  Едва Фертис закончил приготовления и сел за стол, как снаружи послышались шаги и голоса - караул менялся. В палатку вошел монах, еле видный в темноте. Фертис, хоть и был в капюшоне, отвернулся от света фонаря, мотнул головой в сторону лежанки и погрозил пальцем. Мол, тихо вы, спит. Проснется - не обрадуетесь. Новый караульный покивал, Фертис поднялся и, подражая сутулой фигуре монаха, вышел. Его обступили.
   - Спит?
   - Ум-м-м...
   - Слава Творцу. Угомонился. Идем, брат, мы свое отстояли.
  По дороге к большой палатке Фертис узнал, что габент на молитве и что им еще повезло - охранять вирессийца не так страшно, как... того.
  В палатку Фертис не пошел. Он мотнул головой в сторону и мыкнул нечто вроде "надо мне". Братья исчезли, Фертис свернул за палатку. У него впереди времени всего ничего - до рассвета максимум. Лучше же успеть до следующей смены караула.
  Вирессиец огляделся. Позади - большая общая палатка, за ней та, откуда он на время сбежал. Впереди - три палатки поменьше, слева - кособокий домик вроде лачуги Богорнора. "Так, если только братья не похоронили Клермона заживо, он должен быть в доме. Оставь его в палатке - наутро будет удобрение. Но господин вампир - потом. После. А сейчас навестим молящегося габента".
  Стояла потрясающая тишина, нарушаемая только гулким прибоем близкого океана. Фертис подкрался к крайней слева малой палатке. Внутри тихо. Он заглянул в щель - темнота. Нет, не то. В центральной палатке повторилось то же. У крайней справа сердце Фертиса подпрыгнуло, он услыхал приглушенные слова. Прильнув к трепещущему на ветру пологу, он различил речитатив молитвы.
  "И благодарение Создателю...". Неужели этот габент в самом деле любитель по ночам молиться? "Чуднее чудного - смотрю и не нарадуюсь. И всяк, очи имеющий, узри Славу Твою, Господи, во всякой вещи и твари любой... и звезде падучей, и в камне несокрушимом, и в дне ясном, и в ночи пасмурной, и в душе своей... и восхвалит Создателя, ибо...". Неужели ошибка?! Молитва, обыкновенная молитва.
  "Эх, была - не была...". Фертис неслышно обошел палатку кругом - выход был обращен к западу, стало быть, молящийся габент должен стоять к нему спиной. Голос от входа долетал глухо, еле слышно. Фертис резко, но осторожно распахнул ткань - в глубине палатки виднелась спина - он скользнул внутрь. Упавший полог зашуршал, габент обернулся. Ветер?
  Священник подошел к выходу, огляделся, выглянул наружу - ничего не обнаружив, опустил ткань и прошел назад, едва не наступив по дороге на Фертиса, вжавшегося в пол под каким-то монашеским тряпьем.
  В глубине горели свечи, тянуло нагретым воском и благовониями; габент вновь завел речитатив. Фертис выглянул из-под тряпок. Каким-то шестым чувством он знал - молитва - для отвода глаз. Прочитав "Благодарение...", священник перешел к "Утоли скорби моя", Фертис начал засыпать под мерно сыплющиеся слова, но что-то толкнуло его.
  Из-за спины коленопреклоненного габента брызнули лучи света, в темноте до боли яркие. Габент стукнул лбом об пол и завел "Радуется об тебе, Создателю...". Пароль у них, что ли такой - молитвы... Ни одной, как на грех, Фертис на память не помнил. Габент поднял голову и звучно начал читать "Аз грешный есмь". Свет мерцал, то усиливался, то почти угасал. Дурная мысль пришла в голову - а вдруг это чудо - святой и непорочный габент узрел ангела Господня, облаченного в горний свет... "Тьфу, демоново семя, кажется, я становлюсь наподобие Эллиадана - сумасшедшим. Какие, к бесам, ангелы!".
  Габент тем временем покончил с "Грешным...", и первая же строка новой молитвы заставила Фертиса содрогнуться. "Благослови мя, завещавши мне кровь Твою...". Недурно. Отродья демоновы. Фертис лежал, проклиная Орден, братьев, габентов, молитвы и того, кто их придумал. Ни пса не разобрать. Только в который раз поражает память орденцев - надо же столько ерунды на память вызубрить.
  Наконец свет потух со словами "Да будет благословен час сей. Да сбудется реченное". Габент поднялся с колен, что-то будто положил обеими руками на стол, что-то с лязгом закрылось - священник прошел мимо Фертиса и покинул палатку. Вирессиец змеей метнулся к месту, где читались молитвы. Все обычно: коврик для коленопреклонений, столик для молитвенника и иных священных предметов, четки, знак и большая шкатулка, похожая на раку для мощей.
  Фертис, весь дрожа от нетерпения, взял шкатулку и встряхнул. Что-то глухо и тяжело стукнуло внутри. Не открыть. Кем-кем, а взломщиком Фертис не был. Да и все равно, открой он ларец - что станет с ним делать, точнее стой вещью, что находится внутри. Ни одной молитвы не знает, пользоваться магическими артефактами не умеет... Не-ет, нужно ждать. Не сейчас. Не сейчас, но обязательно.
  Осторожно выглянув из палатки, Фертис выскользнул под большие светлые звезды. Следующим пунктом плана шел господин вампир.
  Вокруг кособокой хижины двигалась процессия, чем-то напоминая праздничное шествие у храма. Братья что-то пели и чем-то размахивали. Фертис спрятался за вовремя и к месту подвернувшимся валуном. Рассвет близится, чего они тянут. Братья не тянули - довольно скоро дверь распахнулась, выпуская трех священников и вновь захлопнулась. Один из трех - габент - обернулся и осенил дверь Знаком. Процессия распалась, монахи поспешили в палатки. Фертис им посочувствовал - у бедняг изрядно прибавилось хлопот, в ночь они спали часа по два - три , не больше.
  Выждав, пока уляжется суета, вирессиец незамеченным пробрался к дому. Дверь была, разумеется, заперта, а вот окно почти свободно. Почти - потому что в нем болтались связки чеснока. Вирессиец хмыкнул суеверию братьев, не надеющихся на молитвы, отодвинул белые головки и вмиг забрался внутрь. Единственная комната выглядела странно - дымились лампада, курился удушливый дымок, на двери висел чеснок и рядом белый Знак. И никаких признаков вампира.
  Сняв одну лампаду, Фертис опустился на четвереньки и обследовал пол. В дальнем углу он набрел на металлическое кольцо и потянул на себя.
   - Клермон, - шепнул он на всякий случай, - это я, Фертис - Плясун.
  Крышка подвала с легким скрипом поддалась, раздалась черная пасть подземелья. В нос ударил странный запах - смесь благовоний, курений, чеснока и... тления, что ли. Вирессиец опустил вниз лампаду, луч света выхватил из мрака лестницу, Фертис спустился и закрыл крышку. Лампада еле рассеивала тьму, Фертис ничего не видел в шагу от себя.
   - Клермон, ты где? Я же не сова, в конце концов.
  Глаза вампира во мраке загорелись желтым кладбищенским светом. Фертис приблизился, из темноты выплыло белое-белое лицо и синими губами. Вирессиец невольно замер, остановленный выражением голода на этой посмертной маске.
   - Не бойтесь, - тихо шепнул вампир. - Не трону.
  Фертис подошел, поставил лампаду на пол. Дрожащий огонек выхватил из мрака звенья металла, обвивающие в несколько рядов запястья вампира.
   - Серебро?
   - Да.
  Присмотревшись, Фертис заметил цепочку на шее Клермона, на воротнике. Вампир не двигался, примерно так, как не двигался бы человек, опасающийся прикоснуться к раскаленному металлу.
   - Скоро рассвет, - шепнул Клермон. - Не стоит...
   - Знаю. До завтра продержишься?
   - Да, - с промедлением ответил вампир.
   - А-а, то есть "нет", - перевел Фертис. - Гордыня - смертный грех, между прочим. Проверяют сохранность цепочек?
   - Конечно.
   - На глаз, не прикасаясь?
   - На глаз, но тщательно.
   - Превзойдем братьев.
  Фертис потянул узел на серебряной цепи и ощутил судорогу боли, прошедшую по телу Клермона. Быстро размотав позванивающие звенья, вирессиец отогнул манжет и не сдержал вздоха изумления. Сквозь ткань серебро выжгло белую кожу до язв, сочащихся мутной жидкостью. Запах тления и склепа ударил в ноздри со страшной силой. Не найдясь, что сказать, Фертис отодрал половину исподней рубахи и разделил на полосы. Может быть, хоть как-то поможет. "Герой, мать его!.. "Да..." Благородный гордец долбаный. К завтрашнему вечеру до костей бы проело".
   - Масло...
   - Что - масло?
   - Масло задерживает отравление...
   - Да? Ладно.
  Фертис капнул лампадного масла на изувеченные запястья, перебинтовал, надвинул манжеты и вновь повязал цепочкой.
   - Благодарю, - вежливо сказал вампир.
  Благодарности Фертис не ощутил. Не ответив, он проделал то же самое с щиколотками и горлом вампира, следя, чтобы повязки не были видны. Закончив, вирессиец осведомился:
   - Скажи честно, ты ходить сможешь?
   - Да, - без задержки ответил вампир.
   - Отлично, стало быть, с габентом проблем не возникнет.
   - Вы меня ни с кем не путаете?
   - Нет, - поклонился Клермону Фертис. - Я Вас, господин вампир, ни с кем не путаю. Вы - тот, кого братья очень боятся. Я не прошу тебя убивать габента, - зашептал он, - только если сам захочешь... Лучше было бы не убивать. Я хочу напугать его, понимаешь, так напугать, чтобы он сказал, как пользоваться одной вещью. С нею мы, если я еще не окончательно не спятил, можем связаться с Орденом, с верховным духовенством. А, может быть - и с кем захотим.
  По лицу вампира пробежала судорога, глаза на миг стали человеческими.
   - Понимаю. Вот почему они всегда узнают так быстро...
   - Да. Но нужно уметь пользоваться.
   - Что это?
   - Еще не знаю. Итак, завтра...
   - Да. Завтра.
   - И, Клермон, ради Бога, без геройств.
  Вампир сощурил желтые глаза, в усмешке блеснули знакомые клыки.
   - Извини, - пробормотал Фертис.
  Он молча выбрался из подвала, захлопнул крышку. Только теперь вирессиец задумался, как проберется обратно в свою палатку. До рассвета всего ничего, а шастать засветло, пусть и в рясе, Фертису не хотелось. Поэтому он решил действовать наобум, то бишь наудачу.
  Вкруг его палатки расположились четверо - по всем сторонам. Монахи сидели тихо, задумчиво и сосредоточенно охраняли собственных же двух собратьев, тех, что внутри.
   - Чего тебе, Таник? - шепотом спросил монах у входа.
  Фертис промычал что-то и ткнул рукой в палатку. Охранник посторонился. Внутри за столом сидел незнакомый монах с жидкими светлыми волосами. Фертис помычал нечто приветственное, брат удивленно обернулся. Вирессиец мотнул головой в сторону выхода.
   - Не понял, - нахмурился монах за столом.
  Вирессиец замычал что-то страстное и возбужденное, замахал руками. Брат поднялся. Фертис взял его за рукав, подвел к выходу и ткнул пальцем в полог. Затем указал на себя и на стол.
   - Покараулишь? - догадался брат.
  Фертис закивал, следя, чтобы не упал капюшон. Монах с вирессийской физиономией - хуже, нежели демон с ангельскими крыльями.
  "Иди, иди", - замахал на монаха Фертис, тот послушался и исчез, вирессийца как пружиной подбросило. Шустро выпрыгнув из рясы, он отдернул одеяло с окаменелого немого, напялил серую хламиду на тяжелое тело. Затем ногой опрокинул табурет, локтем - смахнул со стола кувшин ("повторяюсь, ох, повторяюсь"), и сейчас же тело немого грузно осело а пол в доле вершка от черепков.
  Фертис едва успел юркнуть под одеяло, как в палатку влетело двое.
   - Что с ним?!
  Фертис протер глаза, вроде только что проснулся и нагло ответил:
   - А я знаю?
   - Что с ним?
  Один брат подступил к Фертису с угрожающими, но неясными намерениями, другой пытался поднять неподвижного немого соратника.
   - Это вас надо спросить - что, - огрызнулся Фертис. - И не трогай меня. Может, он припадочный.
   - Сам ты припадочный.
   - Дышит? Что случилось-то?
  Немого трясли, щупали пульс, слушали сердце... Вбежал прежний лысоватый монах.
   - Таник, ты чего... Таник? Что с ним?
   - Похоже, удар.
  Фертис, нахмурившись, сидел на постели и смотрел на суетящихся братьев. Затем вздохнул, мол, не дали поспать, и начал одеваться.
  Ночная прогулка обошлась Фертису в дополнительную охрану. Теперь внутри палатки ежесекундно находились двое. Вирессиец смеялся и говорил, что если габент не жалеет его, Плясуна, пощадил хотя бы своих людей. Ему-то, грешнику, в благочестивой компании хуже не сделается, вот только заминка есть с естественными надобностями при стольких почтенных свидетелях, а монахам как бы худо не сделалось. Габент на пошлости не реагировал, братья с Фертисом не разговаривали, да скоро Плясуну и самому стало не до смеха.
  Больше всего на свете хотелось ему спать, вновь одолели слабость и дурнота, но спать раньше времени невозможно. К полудню муки достигли апогея, глаза у Фертиса так и слипались, хоть пальцами веки поддерживай. Терпеть дольше не имело смысла - это не только мучительно, но и опасно. Впереди новая бессонная ночь и, не выспавшись, он может натворить глупостей. Сославшись на смертную тоску, вирессиец лег, будто собирался лишь полежать, гладя в потолок, прикрыл глаза и сразу же крепко заснул.
  
  
  Глава 9. Ценные сведения.
  Эллиадан не успел договорить, в чем именно видит перст судьбы, пещеры тряхнуло, да так, что спутники попадали друг на друга.
   - Где Артис?! - вопль Эллиадана Темный разобрал и сквозь грохот камней.
   - На мне, - гаркнул в ухо волшебнику Богорнор.
  Сверху полетели камни, темный хотел закрыть голову, но руки ему отдавил Богорнор. Что-то тяжело ударило в затылок, волшебник охнул, из глаз посыпались искры. Когда зрение вернулось, выяснилось, что упирается он носом в ляжку Богорнора, а в непосредственной близости перед глазами маячит голая пятка. Темный тупо уставился на пятку, пытаясь определить, кому она принадлежит. Богорнор шевельнулся, пятка влепилась Темному в лоб.
   - Да демоновы рога!
  Волшебник кое-как поднялся. Обладателем пятки был Эллиадан. Темный знал, но как-то выпустил из виду, что и эльф, и Артис - оба босиком. Затем до волшебника дошло, что он видит. Подняв глаза, он охнул - в потолке зияла дыра, сквозь которую голубело небо. Стены коридора, ведущей наружу, не существовало, открывалось взору широкое поле, усеянное камнями, вставшими стоймя плитами, какими-то обрывками, лоскутами, листами и иной несусветной мешаниной. Из щелей иной раз вырывался пар или дым - то светлый, белый, то черный, а то и голубоватый. Узкий коридор был завален обломками камней, каменное крошево покрывало и неподвижных Артис, Богорнора и Эллиадана.
  Воздух внезапно застонал, завизжал, загудел, земля подпрыгнула и прямо на глазах волшебника огромный гранитный пласт потолка осел в нескольких шагах от них. От поднявшейся пыли запершило горло и зачесались глаза, Темный чихнул раз, другой, третий.
   - Будь здоров, - сказали ему на пятый чих.
   - А-га-ч-хи! - ответил волшебник.
  Эллиадан не без труда выпрямился, да так и замер.
   - Темный, смотри...
   - Где? Ч-чхи!
  Волшебник утер глаза и нос рукавом. Чих разом прошел. Далеко слева, в серых дымящихся развалинах формировался гигантский смерч. Воронка росла, ширилась, уплотнялась. Воздух визжал и свистел в ушах, хотя ветра не было. Да что там ветра - ни дуновения. Смерч уже приплясывал на месте, словно собирался идти куда-то.
   - Что там? - услышал Темный грубый сиплый голос.
   - Врата Энолиара, - ответил Эллиадан.
   - Где? - Посыпались камни, Богорнор отряхнул пыль с одежды на Темного. - Вон та воронка?
   - Да, - недовольно ответил волшебник.
   - Если ей засосет...
   - То задницу твою найдут в Неведомых Землях, а голову и вовсе не найдут.
   - Одолжи, Темный, мне ботинки, - вдруг сказал Эллиадан.
  Темный обернулся. Эльф сидел на корточках рядом с Артис.
   - Зачем?
   - Прогуляюсь.
   - С ума сошел?
   - Давно, - поднялся эльф. - Я заставлю их исчезнуть.
   - Экий нетерпеливый. Да оно само, поди, пропадет.
   - А если не пропадет? Лучше действовать наверняка.
   - Ты не пройдешь к Вратам. Даже в ботинках. Там ботинки с крыльями нужны.
   - Я пойду по коридору, - Эллиадан махнул рукой по тоннелю. - Сверну и выйду как раз к Вратам. Вы будьте здесь. Здесь уже нечему падать сверху.
  Темный снял ботинки, эльф моментально обулся - ботинки были ему велики, но все же не спадывали.
   - Берегите Артис, - улыбнулся Эллиадан, кивнул и легко зашагал по разрушенному коридору.
  Когда он исчез из виду, Темный и Богорнор перенесли Артис на солнце. Девушка, казалось, спала, лицо ее было безмятежным, дыхание - спокойным и глубоким.
  Внезапно, в один миг, налетел страшный ветер, закружил, затрепал, поднял пыль. По небу понеслись неведомо откуда взявшиеся рваные облака, солнце пропало. Волшебник и лодочник вместе с Артис живо нырнули в углубление меж обрушившихся плит. В него почти не залетал ветер, в все-таки видно было почти все.
  Небо почернело, стало низким и косматым, взвыл побитой собакой океан неподалеку. Серая гигантская, словно из отдельных жгутов скрученная воронка дрогнула, закачалась и рванулась вверх. Сквозь вой ветра, грохот прибоя долетел длинный скрип, в котором послышалось нечто отчаянное.
  Из какой-то щели вблизи от воронки появилась белая фигурка и решительно шагнула к Вратам. Воронка изогнулась дугой, словно в смертельном ужасе, теперь ни океана, ни ветра не слышно было за скрипом вселенских петель и треском затворяющихся створок. Фигурка приблизилась еще, воронка неожиданно раздалась вширь, словно захотела обнять Эллиадана. Земля вновь содрогнулась, плиты заскрежетали и сместились. Темный глянул назад - каменная сиена. Если плиты съедут, их припечатает к стене как муравьев гномьим молотом к наковальне. Богорнор тоже увидел опасность. Они вылезли на плиту и осмотрелись.
  Свирепый ветер не давал дышать и грозил оторвать волосы вместе со скальпом. Наконец они заметили среди камней относительно чистый просвет, туда, кажется нечему было съезжать и падать. Только ветер... И босые ноги...
  Пока они с Богорнором дотащились до "чистого" пятачка, Темный проклял все на свете. И Эллиадана, и Миракона, и Орден, а прежде всего собственную дурость, которая допустила, чтобы он стал колдуном.
  Бросив взгляд на Врата, Темный увидел, как крылья смерча почти сомкнулись вкруг Эллиадана, брызнул белый свет и...
  Темный очнулся, лежа ничком на камнях. Рот был полон крови, в глазах то и дело мутилось. Волшебник выплюнул кровь, а с нею белый твердый камешек. Попробовал языком, точно, на месте одного зуба, второго резца, сочилась соленым пустота. Поднявшись на четвереньки, он поискал Артис и Богорнора. Девушка мирно лежала, почти скрытая под тушей лодочника - тот каким-то чудом успел, падая, прикрыть ее. Темный повернул Богорнора, тот застонал, замычал. Жив. Этого достаточно.
  Остров вокруг напоминал... нет, неизвестно что. Не видел Темный таких развалин раньше. Любые, самые древние руины выглядели бы новой добротной постройкой по сравнению с останками Мираконова обиталища. Обрушился почти весь потолок и не только в их коридоре - стояли под мрачным небом открытые длинные извитые коробки с изъеденными будто ржой стенами. Насколько хватало глаз - серые камни, тошнотворное крошево, месиво из того, что ранее было вещами или даже живыми существами. Дымы повалили чаще, со свистом, с дурным запахом; где-то вспыхнул и тотчас угас неживой голубовато-алый огонь, полетели разноцветные искры. Разруха.
  Разве что в Аривэльде, в Белом эльфийском городе можно было увидеть нечто подобное после самой страшной битвы между эльфами и людьми, только там было больше крови, чем остатков былой магии. Каменная пустыня. Другой мир. И ни Врат Энолиара, ни Эллиадана.
  
  Фертис не знал, сколько спал по времени - десять минут или часа три, но проснулся он чересчур поздно. Даже не проснулся - разбудили. Что-то коснулось руки, Фертис вздрогнул и открыл глаза. На обе кисти тотчас же навалилось по дюжему монаху.
  Сквозь муть, какая бывает после резкого пробуждения, он увидел каменное лицо габена и понял, что шутки кончились. Очевидно, из Ордена пришел ответ, как следует поступать с плясунами, а может быть... Нет, даже если он переусердствовал с зельем, и немой умер, доказать причастность Фертиса трудно. Нет, связь работает, пришел приказ верховного духовенства.
   - В чем дело? - сипло со сна спросил Фертис.
   - Ты же понял, - уронил габент и сделал знак монахам.
  Те сноровисто выдернули вирессийца из постели и поставили на ноги.
   - Что я должен понять? Или до вас наконец дошло, что я - это я?
   - Дошло, - кивнул габент. - Поздновато, но дошло.
  Первым порывом Фертиса было - пнуть хорошенько одного из монахов, привести в действие лезвие, скрытое в носке ботинка, вырваться и дать деру. Но неизвестно, сколько их снаружи, а поймают, хуже будет.
  Фертис мирно вышел, ведомый под руки, под яркое дневное солнце и огляделся. М-да, двойной оцепление... Вокруг было серым-серо от ряс, Фертис немедленно восхитился:
   - Какая серость вокруг! Что за прелесть!
  Монахи ловко скрутили ему руки за спиной, но кольца, слава всем богам, не тронули. Фертис улыбался собравшимся, габент встал рядом и негромко отчетливо сказал:
   - Полномочиями, данными нам Святым Орденом Вседержителя и по приказу конгестора Мелонского, человек сей, именуемый Плясуном, признан нами виновным в жесточайшем блудодействе и распутстве, а посему наказание ему - смерть. Да свершится воля Господня.
   - Да будет так, - хором ответило собрание.
  Фертис посмотрел на габента.
   - Отец, как же Вы признали меня виновным в распутстве? Вы же отказались проверять.
  Габент не ответил. Он шел к своей палатке, за ним в открывающуюся в оцеплении брешь волокли и Фертиса.
   - Ладно, - громко сказал вирессиец. - Я признаю себя распутным, допустим, но виновным - нет.
  Никто ему не ответил. В палатке габента его поставили в центре и вновь обступили кольцом. Вирессиец не успел оглядеться, на месте ли шкатулка, руки ему развязали и принялись разоблачать.
  Фертиса разобрал хохот. Габент глянул на его оборванную нижнюю рубаху - ту самую, что не заметили вчера монахи, но промолчал. Фертис все равно ничего путного не ответил бы.
   - Молчи, - резко сказал габент спустя миг, упреждая очередную пошлую шутку. - Иначе поможем.
  Фертис мило улыбнулся и ничего не сказал в ответ.
  На вирессийца напялили длинный балахон с широкими рукавами, повязали веревкой. Ничего больше смертникам в Империи из облачения не полагалось. Фертиса силой поставили на колени, габент положил большую горячую ладонь на макушку осужденного и прошептал:
   - Да исполнится воля Твоя, да грядет час суда, да падет зло и да воздвигнется добро. Не худым помыслом, не во злобе или страхе, но по воле Твоей, Господи. На Твой суд, Отче наш, душу сию отпускаем".
  Фертиса подняли, вновь связали руки, еще крепче прежнего и вывели следом за священником. Теперь вирессийца интересовало только одно - каким способом станут отделять его душу от тела. По опыту он знал, что провинциальные священники не так принципиальны в вопросах Обряда, как центральные, можно надеяться и на смягчение.
  Жечь его нечем, вокруг одни камни, вешать - тем более негде, профессиональных палачей среди этих орденцев явно нет. Неужели все-таки кол? Если так, то остается надежда, но не избавление, а на то, что в перстне достаточно жидкости, чтобы умереть быстро и безболезненно. Но и кола нигде не наблюдалось, зато наблюдался берег океана и лодка, ожидающая на волнах.
  "Боже, Творец Вездесущий, неужели пронесло!". Фертис влюбленными глазами смотрел на лодку и белые бурунчики прибоя. На берегу сопровождающие монахи хором затянули похоронное причитание, Фертиса вновь заставили преклонить колена перед габентом.
   - Во имя Господа нашего, Вседержителя неба и земли - да свершится суд над душою раба Божьего... - Фертис молчал, - ... Плясуна, и да предстанет душа пред престолом Божьим и ангелами Господними, да будет суд Господень милостив и скор. Раскаиваешься ли ты в деяниях своих?
   - Нет, - усмехнулся Фертис, глядя под рукой габента в песок.
  Священник тяжко вздохнул.
   - Успокойтесь, святой отец, я говорю серьезно. Я ничего не хотел бы менять в жизни, мне нечего стыдиться. Мне не страшно умирать.
  Габент гулко глотнул и горько сказал:
   - Прими, Господи, душу раба Твоего. Услышь молитвы наши за нее и за жизнь вечную. Да будет так.
   - Да свершится воля Господня, - ответило вокруг.
  Фертису ловко связали ноги - поверх балахона, сунули в рот кляп и погрузили в лодку. Лодка отошла, закачалась на веселых волнах, монахи налегли на весла.
  Фертис, неудобно лежа на дне, нащупал кое-как оба нужных кольца. Оставалось ждать и избавляться от кляпа - тонуть с ним неудобно.
  Через полчаса примерно лодка стала на месте. Фертис, скосив глаза, видел, как к веревке на щиколотках привязывают увесистый камень. Один монах приподнял груз, двое других - Фертиса под мышки. Вирессиец повернул кольцо на среднем пальце правой руки. Послышался крик, Фертис изо всех сил рванулся, что-то теплое хлынуло сзади на балахон, крик не прекращался. Один из державших Плясуна отпустил его и в ужасе схватился за живот. Ряса вмиг набухла багровой кровью, а белые пальцы монаха тщетно хватались за тонкую блестящую нить, ведущую к руке пленника. Рывок, и нить выскочила из рясы, на конце висели клочки ткани и внутренностей.
  Монахи растерялись, этого Фертис и ожидал. Товарищ их забулькал и осел, придавив собою вирессийца. Мертвого подняли и сейчас же смертельная нить взметнулась опять, чтобы впиться в горло следующего брата. Страшный удар обрушился на голову Фертиса, вирессиец замер. Третий и последний монах опустил весло, быстро сдернул с руки бессознательного Плясуна страшное кольцо с нитью и покойником на том конце. Затем принялся снимать все кольца подряд.
  На последнем, с большим граненым камнем в виде пирамидки рука вирессийца дрогнула и острие камня глубоко оцарапало ладонь монаха. Тот вздрогнул, Фертис немыслимым образом, наугад, дернул связанными руками и вонзил алмазную вершинку в руку врага. Но монах успел, прежде чем подействовал яд, приподнять Фертиса и неловко бросить на борт. В следующую секунду он зашатался и каменно рухнул на вирессийца. Лодка качнулась, накренилась от неожиданной тяжести и перевернулась. Фертис в компании трех мертвецов пошел ко дну.
  Холодная вода привела его в чувство тотчас же, Фертис изогнулся как только мог, силясь достать пальцами связанных за спиной рук веревку, к которой был привязан камень. Ничего острого за исключением граненого алмаза у него не оставалось и шансов перерезать веревку было немного. Однако и умирать Фертис не собирался.
  Грани камня, выточенного гномами и купленного у альтинидийского торговца редкостями, представляли собой миниатюрный резец - острый, не тупящийся, но крошечный по сравнению с веревкой. Задыхаясь, Фертис продолжал исступленно пилить волокно за волокном, он чувствовал, как веревка поддается. Наконец последнее волокно было перерезано, камень пошел на далекое темное дно один, Фертис последним отчаянным усилием дернул все еще опутанными ногами и рванулся наверх, к воздуху.
  Груз утянул его глубоко и у вирессийца едва хватило сил выплыть. Вынырнув, он, ничего не соображая выплюнул едва существующий кляп, глотнул воздух, а вместе с ним и горькую океанскую воду. Закашлялся и еле отдышался - прошло долгое время, прежде чем Фертис приспособился держаться на воде со связанными руками и дышать, не захлебываясь.
  Придя отчасти в себя, Фертис различил далекую темную неровную полосу - берег - слева от себя. Не доплыть. И он решился - вдохнул поглубже, погрузился в воду с головой и начал протискиваться сквозь кольцо, образованное связанными руками. Ему пришлось свиться в кольцо самому, он содрал на запястьях кожу до мяса, но получилось.
  Фертис вынырнул, почти одуревший от боли и нехватки воздуха и отдышался. Хорошим пловцом он никогда себя не считал, хотя и выплыл в свое время из пещер под замком эн"Шаларов. Жить захочешь - все сделаешь. "Доплыву, - неведомо кому сказал Фертис. - Плыть, когда руки впереди, легче".
  Легче, но не легко. Море же, как назло, не приветствовало попыток выжить. Ветер крепчал, волны расходились, Фертису приходилось напрягать все силы, чтобы двигаться вперед. Он даже и не смотрел, близится ли берег, доплывет - и так поймет, а утонет - уже безразлично будет.
  Самое же страшное, Фертис больше не чувствовал той умопомрачительной легкости и возбуждающего трепета, поцелуй свободы был холоден и равнодушен. Не билось учащенно сердце, не пела душа... Неужели он привык?.. Рутина... Тоска... Он, ни к кому в жизни не привязывавшийся, неужели утратил к ней страсть? Яркий водоворот дней сменится серой тоской, и он побредет как все, в общем стаде... И только память о былом станет ежечасной пыткой - "я был...".
  На миг Фертису стало настолько страшно, что он остановился. Волна немедленно захлестнула его с головой и поволокла вниз, в темную холодную глубь - Фертис опомнился. Вынырнув на поверхность, он закашлялся, выплюнул горькую воду.
  "Демоновы рога, что же это со мной! Тв-вою мать, так и потонуть недолго. Идиот! Эльф недоделанный!".
  Отчитав себя, Фертис рванулся вперед, пытаясь физическим изнеможением заглушить тихий, очень тихий шепот, чем-то напоминающий голос Эллиадана. Голос твердил о монахах, ушедших на дно, Фертис не слушал, он плыл вперед и вперед. Стиснув зубы, преодолевая усталость и боль, он плыл и плыл, пока руки его не натолкнулись на что-то твердое. Машинально подняв глаза, Фертис увидел над собой скальные зубцы. Ухватившись на первый попавшийся камень, он встал и шатаясь хуже пьяного, выкарабкался на берег. Поскользнувшись на мокром берегу, Фертис упал ничком на камень, да так и остался лежать под неярким уже солнцем Эль-Фендона.
  
  Темный свернул куда-то не туда.
   - Богорнор!
   - О-нор! О-нор! - многократно закричало эхо в пустом черном коридоре.
  И тишина в ответ. Заклинание светящегося шара Темный так и не произнес. Что-то мешало щелкнуть пальцами и произнести три слова. Вот и заблудился.
  Волшебник брел куда-то прямо - здесь не было битых камней, но изодранные в кровь ступни болели. Переживем. Темный понял - хорошо, что рядом нет ни Богорнора, ни Артис. Ему первому нужно найти Эллиадана и он его найдет. Он не заблудился, наоборот, нашел верный путь.
  Темный шел и шел, впереди забрезжил свет, видимо, там вновь начинались развалины. Так оно и оказалось - коридор был завален рухнувшим потолком, Темный свернул в первый попавшийся рукав. Здесь царил полумрак, хотя разрушений видно не было. Остаточная магия? Все возможно. Какая разница.
  Свет усилился, приятное теплое свечение, чем-то очень знакомое. До слуха волшебника долетели слова - голос еще более знакомый, Темный ускорил шаг. Голос Эллиадана срывался и дрожал, эльфийские слова обрывались и рассыпались, Темный не улавливал смысла. С кем можно говорить в этих пустых безжизненных тоннелях, да еще на эльфийском? Волшебник почти бежал, из открытой двери впереди по коридору выбился сноп белого света, понятно, отчего сияние казалось знакомым. Сколько раз Темный его видел!
   - Ты! Ты звал меня!
  Волшебник содрогнулся от жуткого предчувствия и одним прыжком оказался у нужной двери. Свет ослепил его, а когда слепота прошла, Темный без сил сполз по косяку на пол. Эллиадан стоял к нему спиной и не обернулся на шаги - он разговаривал с огромным, выше себя зеркалом. На глянцевой черной поверхности то появлялись искры, а, может быть, далекие звезды, то бежали сполохи, а то вдруг зеркальная даль светлела, и странным казалось отраженное в ней искаженное лицо Эллиадана, обрамленное встрепанными блестящими волосами. Пальцы эльфа намертво приклеились к твердой глади - белые, полупрозрачные, окровавленные, а глаза полыхали болью. Ответов волшебник не слышал, никак вообще не воспринимал, а лихорадочную сбивчивую речь Эллиадана понимал с пятого на десятое, но самое главное было ясно без слов. Достаточно было взглянуть в лицо эльфу.
   - Двести лет, Филландир! Двести лет! С чем я могу спутать твой голос?! - выкрикнул Эллиадан с отчаянием и спустя миг совсем другим голосом - тихо и безнадежно. - Так кто же из нас сошел с ума?
  Темный прислонился горячим лбом к холодному косяку. Не слышно голоса собеседника, но словно тугая струна протянулась связь через сотни миль. Сильная воля, отыскавшая и завладевшая Эллиаданом... чужое веление привело их на остров... К демонам Дэлвэ-Нор, здесь другое! Нет, он не сможет прервать разговор и оборвать нить - не хватит сил; не сможет противиться силе...
   - Хорошо, хорошо! Пусть морок. Что же теперь?
  Повисла пауза, Эллиадан слушал неслышимую речь невидимого собеседника. Глаза эльфа расширились, он помотал головой. Темный вдруг... не услышал, а... осязал, обонял... ощутил всем телом мысленный исступленный шепот.
  "Нет. Нет! Только не это. Филландир, замолчи, не проси. Не надо! Это выше моих сил, это невозможно. Я не хочу умирать, я хочу жить - недолго, всего пятьсот лет. Пятьсот лет, разве много! Ничего больше. Ничего, а дальше мне будет все равно, почему ты не можешь подождать. Я сам, сам стану просить - видит Бог, я уже просил! Пятьсот лет! Бо-же мой...". И вслух:
   - Обыкновенные пятьсот лет. Нет, нет, ничего... Филландир, я не один...
  Вновь пауза.
   - Да, да, конечно, это нетрудно, но... только... Не могу. Я не могу. Нет, этого не объяснить.
  По лицу эльфа текли слезы. Темный ужаснулся, он почти понял, какую дилемму предложил Эллиадану военачальник Таннерила. Вдруг Эллиадан воскликнул:
   - Что?! Что ты сказал!
  Словно обессилев, он прислонился к зеркалу лбом.
   - Что ты сделал?
  И Темный то ли услышал наконец, то ли сам за Филландира ответил:
   - Да, я вновь уговорил Совет. Но дело не во мне - все так решили. Ничего не изменить. Так ты будешь ждать?
  Ноги Эллиадана подкосились, он упал на колени, так и не отрывая рук от зеркала. Его трясло, словно от сильного холода или сдерживаемой боли, а глаза были крепко зажмурены.
   - Ты боишься.
   - Да. Я...
   - Ты не понял. Ты боишься меня. Почему?
  Эллиадан открыл глаза.
   - Нет, ты ошибся.
  По белому одеянию расползалось алое пятно.
   - Двести лет, Эллиадан. С чем я вообще могу спутать страх, тем более - твой. Скажи.
   - Нет, Филландир, ты ошибся.
  Ладони Эллиадана поползли вниз, он терял сознание.
   - Эллиадан! Почему?! Эллиадан!
   - Нет. Нет. Ничего. Я... буду ждать, - шепот Эллиадана был еле слышен.
  Эльф опустился на мраморный пол, почти не дыша.
   - Эллиадан, - далеко-далеко, как во сне.
  Пальцы соскальзывали с зеркальной глади.
   - Буду... - левая рука бессильно упала, - ... ждать - соскользнула правая рука.
  Эллиадан уронил голову и замер. Обрушилась как пудовый молот темнота. И последнее, что увидел волшебник - брызги света и черное крошево из массивного камня, перевернувшийся мир и осунувшееся лицо Филландира с закрытыми глазами.
  
  Открыв глаза, Филландир понял, что лежит на полу под перевернувшимся креслом. Оттолкнув мебель, он поморщился - правую руку, всю кисть как льдом сковало. Камень Игнарсиля был холоден и пуст.
  Филландир сел, несколько раз сжал и разжал кулак, пальцы охватило огнем, пробежала судорога, и все кончилось. Военачальник поднялся и оглядел комнату. Бедняга Линтис. Ему явно не придется здесь больше жить. В шатре стоял полумрак и ощущаемый даже Филландиром холод - Линтис, стало быть, и подойти не сможет.
  Филландир медлил выходить наружу, он так ничего и не понял, кроме того, что Эллиадан сошел с ума окончательно и бесповоротно. Слуховые галлюцинации... необоснованный страх... Насчет галлюцинаций первый советник уверен не был, а вот страх, ужас даже - почувствовал немедленно, несмотря на сотни диригелов. Неподдельный страх, и не абстрактная боязнь неведомого, не трусость, а именно страх к нему, к нему одному. Один-единственный раз Филландир чувствовал подобное, в ту дурную ночь. Причем не всю ночь чувствовал, а только несколько минут, видимо тех, когда Эллиадан понял, что умрет.
  Филландир помотал головой, отгоняя воспоминания прочь. Самого главного он не знал - будет ли Эллиадан ждать. Последнее, что он слышал - "нет, ничего..." - очень далеко, словно с другого конца вселенной и еще тише обрывок "... -у-ду". "Буду"? "Не буду"? Связаться еще раз? Нет, не удастся. Ему повезло, на что-то такое там Эллиадан натолкнулся, что помогло провести сигнал, сам бы он не справился. Второй раз подобного не произойдет, да и Эллиадан говорить не пожелает.
  Странно все это. Голос его он, якобы. Слышал и даже отозвался и явился на какой-то остров, а при нормальном разговоре устроил истерику. Филландира осенило - раз Эллиадан больше доверяет предчувствиям и галлюцинациям - что ж, представим дело именно так. Прямого разговора не будет, будет лишь сигнал, посланный на остров. Этого будет достаточно, раз уж Эллиадан услышал то, чего не было, то настоящий сигнал обязан будет воспринять.
  Филландир криво усмехнулся и вышел на поляну перед Линтисовым шатром. Камень в Игнарсиле заискрился, советник внимательно вгляделся в черную блестящую поверхность, ему почудилось, что свет отражается иначе, чем всегда. Ничего не определив, он закрыл глаза, сосредоточился и попытался переслать сигнал. Игнарсиль молчал. Нет сил. То ли у камня, то ли у него. Вот еще одно преимущество простой односторонней связи - уходит меньше сил. На второй диалог у Филландира могло не хватить энергии, не говоря уж о том, что второго такого места, как шатер Линтиса, ему не сыскать. Игнарсиль молчал.
  "Эллиадан, будь на острове. Слышишь. Оставайся на острове. Будь на острове. На острове".
  У Филландира даже голова закружилась, когда наконец камень ожил, потеплел и начал контактировать со своим обладателем.
  "Эллиадан, будь на острове. Будь на острове. Во что бы то ни стало. Будь".
  Сигнал ушел, Филландир облегченно вздохнул. Повторять каждый день - раза три-четыре - и Эллиадан услышит. Пусть не все, но процентов пятьдесят, а то и семьдесят цели достигнут обязательно.
  Первый советник улыбнулся и отправился искать Линтиса. Советник второй вообще вел себя последнее время неузнаваемо, а за предоставление места для разговора (да еще когда место это - собственный дом) Линтис заслуживал вполне искренней благодарности.
  
  Фертис пришел в себя лишь вскоре после наступления темноты. Первое, что он почувствовал - ломоту во всем теле. Угар прошел, вернулись ощущения и все раны и ссадины заныли. Фертис встал на колени и мутно огляделся. В темноте проступали камни, высокий берег и дышащий в спину океан.
  Веревки на запястьях он перетер об острый край камня; то, что камень острый вирессиец проверил прежде на собственной пятке. Кожа на запястьях висела клочьями, окровавленными ошметками, Фертис поморщился от боли. Ощупав голову, он нашел на виске корку запекшейся крови и решил не трогать.
  Ощупью, матерясь сквозь зубы, Фертис брел босиком по камням наугад, подальше от океана. Его шатало и подташнивало, ветер мешал идти и норовил свалить с ног. Где же лагерь, в какой стороне? Не успел Фертис так подумать, как из ночи, с юго-запада долетел дикий крик. Вирессиец вздрогнул и прислушался. Жуткий вопль сменился неразборчивым шумом, Фертис подобрался и зашагал быстрее.
  У него возникло несколько версий происходящего - начиная той, по которой вампира поили святой водой и заканчивая тем, что Клермон вполне самостоятельно пил отнюдь не воду, но гадать да поры до времени было бесполезно.
  Не скоро, учитывая темп передвижения Фертиса, перед вирессийцем в летней ночи замаячили палатки. Пока до лагеря оставалось приличное расстояние, Фертис видел огни, сутолоку, тени, слышал крики и надсадно выкрикиваемые обрывки молитв, но стоило ему приблизиться, шум стих. Фертис лихорадочно облизал соленые губы и пошел с опаской. Напрасно. Огни угасли, беготня улеглась - несостоявшийся утопленник вступил в безмолвный мрачный бивак, и ничто не заступил ему дороги.
  Фертис глянул по сторонам и направился к темнице Клермона, не сомневаясь, что вампира там нет. Запах тления, крови, чеснока, курений и еще чего-то нестерпимого смешался в ночном воздухе в противоестественный союз, вирессиец поморщился от отвращения. Из окна исчез чеснок, а у самой стены Фертис наткнулся на что-то большой и податливое. Наклонившись, он увидел тело в мирской серой одежде. Фертис присел на корточки и перевернул труп. Холодная игла вонзилась с маху в сердце - это был тот самый мальчишка-послушник, приносивший еду. Глаза покойника остались широко открытыми, но на лице не было испуга, а что-то кукольное, послушное застыло в неподвижных чертах. Ворот рубахи отсутствовал, на белой шее темнели черная кровь, вытекшая из страшных ран. Вампир, как видно, не сдерживался.
  "Сволочь", - тихо прошептал Фертис, поднимаясь и хватаясь за стену. Он знал, где искать вампира и догадывался о причинах необыкновенной тишины.
  В палатке габента стояла полная темнота, Фертис откинул полог и замер, пытаясь различить хоть что-нибудь. Ему отчего-то показалось, что палатка полным-полна. Два желтых огонька вспыхнули совсем близко и погасли.
   - А-а, - шепнул холодный голос, - это Вы... один миг.
  Замерцал тусклый огонек лампады, осветилось равнодушное лицо с поджатыми губами.
   - Здесь тесновато, но проходите. Вас, кажется, пытались утопить?
   - Это не так-то просто сделать, - хрипло ответил Фертис, делая шаг вперед.
  Лампада поднялась в руке вампира, свет ее выпрямился и усилился - слова Клермона были сущей правдой. Фертиса пробрал озноб - за спиной кровососа рядами выстроились неподвижные, словно окаменевшие монахи и послушники. Открытые глаза, мертвые лица... Живые они или нет?
  Вампир улыбнулся, приоткрыв на миг клыки - неприятное зрелище. Он стоял за спинкой кресла, положив руку на плечо застывшего габента. Фертис присмотрелся - священник был определенно жив и даже соображал.
   - Вы что-то хотели спросить у господина габента? Спрашивайте.
  Фертис подошел к креслу, наклонился. Вампир опустил лампаду, чтобы вирессиец мог хорошо разглядеть лицо габента.
   - Я хочу знать, - сказал Плясун без предисловий, - как вы связываетесь с вашим начальством. Хочу знать последовательность действий, хочу, чтобы Вы меня научили.
   - Для чего? - уронил габент с ничего не выражающим лицом.
  Фертис опустился на пол, держась за подлокотник.
   - Хочу связаться с друзьями.
   - Это невозможно.
   - Почему? Господин габент, я знаю, что эта... вещь у Вас есть. Я знаю, что это такое. Я только хочу узнать, как ею пользоваться. Наши друзья в опасности.
   - Ваши друзья мертвы, - ровно ответил священник.
  Свет дрогнул. Фертис, вскинув глаза, увидел как исказилось лицо вампира.
   - Ты лжешь, - бесцветно от тревоги сказал Клермон.
   - Зачем же мне лгать? Они мертвы, с того острова не возвращаются. Если хотите - отправляйтесь туда и убедитесь сами.
   - Что там?
   - Там... Смерть.
   - А подробнее?
   - Тайны нет. Ты, Плясун, должен помнить арх-меритора Фардона и... существо, от которого вы так ловко избавились.
  Фертис кивнул.
   - Если хочешь испытать еще раз, поезжай на остров.
   - Секретная лаборатория Ордена?
   - Нет. Не секретная и не Ордена.
   - С какой же нечистью вы связались? Или все средства хороши?
   - Не тебе судить. Тот, кто правит островом тоже умрет, и скоро. Он нам больше не нужен.
   - Как это понимать? Он снабдил Орден всем необходимым? Он научил вас пользоваться теми... тварями?
   - Понимай как хочешь. Но одно пойми - тебе не с кем говорить на том острове.
   - А вот насчет с кем или не с кем - не твое дело. Так научишь?
   - Нет, - голос габента от удивления прозвучал насмешливо.
  Фертис поднялся, не глядя ни на священника, ни на вампира.
   - Как хочешь, - сказал он. - Тогда ты умрешь.
  Габент не ответил.
  Фертис обошел кресло и остановился перед стеною серых ряс. Оглянулся - вампир смотрел прямо ему в глаза. Фертис слегка отрицательно покачал головой. Достаточно того, что они уже сделали. Клермон кивнул и сделал неприметное движение рукой с лампадой. Стена монахов качнулась как поле пшеницы под порывом ветра и пропустила Фертиса вглубь, к заветной шкатулке. Из-под крышки выбивался свет. Вирессиец сгреб ларец и одним прыжком вернулся к креслу. Габент все так же сидел, навалясь на спинку, но в позе его чудилась неподвижность мраморной статуи.
   - Сильный человек, - как бы про себя заметил вампир.
   - Открой!
  Крышка слетела, замок жалобно треснул под тонкими (и, кажется, не такими уж и белыми) пальцами. Внутри лежала большая икона в золотом окладе - икона, изображающая трех ангелов с огненными мечами, отделяющих нечестивцев от добрых верующих. Глаза Господних вестников, а на иконе - воинов лучились ярким белым сиянием, хотя видно было - они темные.
  Фертис схватил икону и дрожа от нетерпения, заглянул в светящиеся очи ангелов с эльфийскими ликами.
   - Вы скоро?
  Фертис помотал головой.
   - Поторопитесь - рассвет близок. Я наведу здесь порядок и вернусь.
  Вирессиец не ответил. Молитвы действительно являлись маскировкой, артефакт работал, по-видимому, в строго определенное время. Свет был почти осязаем, он что-то шептал, еще немного, и Фертис разберет слова. Вирессиец стоял, замерев с иконой в руках, не замечая, что мимо вереницей как привязанные идут за Клермоном монахи. Слов Фертис так и не различил, зато понял вдруг смысл - его спрашивали об обстановке. Все ли спокойно?
  "Все спокойно, - твердил как заведенный Фертис. - Плясун мертв. Мертв. Все спокойно".
  Глаза ангелов светились, но в какой-то миг вирессиец увидел, что свет этот не исходит, как прежде от иконы, а поглощается ею.
  "Все спокойно! - мысленно закричал Фертис. - Плясун мертв. Приказ выполнен".
  Свет замер и вновь заструился наружу. Ноги Фертиса держали с трудом, он сел на пол, поставил икону меж колен и продолжил вслушиваться, впитывать в себя неслышимые слова, разлитые в сиянии.
  Голова у вирессийца болела и раскалывалась, когда тихий голос окликнул его. Икона погасла, только оклад блестел в гаснущем свете лампады. Фертис поднялся с помощью Клермона, прижимая икону одной рукой к груди.
   - Идемте скорее.
  Фертис огляделся в поисках обуви, он как-то сообразил, что бос. Клермон кивнул на темный угол палатки, там, у самого полога вирессиец обнаружил свои ботинки. Вампир стоял рядом, ждал, пока Фертис обуется, а затем взял его за локоть и вывел из палатки.
   - Идем, - Фертис убрал локоть из твердых потеплевших пальцев.
   - Скольких ты убил? - спросил он через три шага.
   - Троих, - вампир забрал икону у Фертиса и сунул в неведомо где найденный мешок. Вирессиец с сожалением подумал о своих пожитках, но разыскивать вещи - лишняя трата времени. Была бы голова на плечах, а имущество приложится.
   - Я так понял, Вы имеете в виду именно сегодня, а не вообще.
   - "Вообще" меня не интересует. Куда ты дел остальных?
   - Поместил в подвал, - усмехнулся вампир, кивая на хижину, бывшую ему тюрьмой. - Они придут в себя не раньше полудня, пока вспомнят, что было, пока выберутся... Сутки у нас есть.
   - Сутки для чего?
   - Смотря по тому, что Вы узнали.
   - Из того, что нам нужно - ничего. Ни подтвердить, ни опровергнуть слов габента не могу. Нам две дороги - на этот окаянный остров или в эльфийский лес. Надо бы предупредить.
   - О чем?
   - Эльфы на что-то там согласились, я не разобрал, на что конкретно. Это ловушка. Всем постам на побережье дана команда полной готовности. Их ждут и ждут нехорошо.
  Последние слова Фертису пришлось выкрикивать - ветер, и без того, не слабый, завыл с новой силой и яростью. Вампир остановился и посмотрел на вирессийца. Пепельные волосы его были растрепаны и спутаны, глаза приобрели человеческий серый оттенок и подернулись болью.
   - Нам не добраться до острова, - свирепый вихрь согласно пригнул человека и вампира к земле. - Габент сказал правду. Море скорбит... А эльфов мы предупредить обязаны, хотя бы в память...
  Фертис поморщился и, не ответив, двинулся вперед, закрывая глаза от ветра. Клермон сунул ему мешок.
   - Мне пора, - сказал вампир в ухо человеку. - Идите на запад весь день, я догоню.
  Фертис кивнул и вдруг быстро спросил:
   - Ты со всеми можешь так поступать, как с монахами?
   - Почти.
   - Почему же сразу не сделал этого?
   - Не мог, был слаб, да и они не поддавались, - неохотно, но все же объяснил вампир. - Затем они начали сомневаться и бояться, а в одном я нащупал... трещину и использовал это. Я бы поблагодарил Вас за содействие, но боюсь, здесь нечем хвастать.
   - Ты прав.
  Вампир растворился в уже редеющей мгле, Фертис поморщился. Он вспомнил испуганные глаза мальчишки-послушника, как тот шарахнулся от слов Фертиса. Трещину нашел... Вирессиец вздохнул и двинулся вперед. Вот оно, вот первая ошибка, и самое главное, он не раскаивался. Ему было жаль парнишку, противно было сознавать, что это он, Фертис - Плясун сделал ту самую трещину, облегчил кровососу задачу, но ничего менять он не стал бы. Он вновь и вновь поступил бы точно так же - ради собственной жизни.
  
  Темный вытащил Эллиадана к свету, хотя бы посмотреть, что с ним. По белой ткани растекалось алое пятно, там, где под кожей и материей бьется сердце. Волшебник помотал головой и почти стащил с Эллиадана рубаху. На уровне четвертого ребра темнела кровь, совсем немного, как бывает при ранении прямо в сердце. Темный стер кровь - под нею ничего, ровная кожа, ни царапинки, ни ранки. Темный уже видел подобное в северных горах и повторение не пришлось волшебнику по душе. Он одернул Эллиаданову одежду и принялся приводить эльфа в чувство. Тот открыл глаза, стоило его слегка встряхнуть.
   - Мне не приснилось?
   - Не приснилось.
   - Плохо.
   - Объясняй.
   - Что объяснять? Ты же слышал...
   - Слышал, - усмехнулся Темный. - Но вот этого, - он ткнул в пятно, - не пойму.
  Эллиадан сел на полу, поглядел мимо Темного.
   - А это - знак моей будущей судьбы.
   - Я тебя правильно понял? - медленно спросил волшебник, не смея говорить прямо.
   - Да, правильно, - эльф встал, хотел что-то сказать, но осекся, глядя на волшебника. - Ну и досталось тебе...
  Эллиадан коснулся руки Темного, тот вздрогнул.
   - Не сопротивляйся. Тебе нужны силы, а у меня их еще достаточно.
  Тепло потекло по руке волшебника, все раны запульсировали и сейчас же утихли. Руки эльф не убрал.
   - Скоро Артис и Богорнор будут здесь. Артис пришла в себя... Встреть их здесь, а я попытаюсь еще раз связаться с Таннерилом. Или с кем-нибудь другим.
   - С кем?
  Эллиадан помотал головой и принялся снимать ботинки.
   - Потом, все потом. Я еще сам не уверен. Не беспокойтесь за меня, я могу пробыть здесь очень долго. Расстояние велико...
   - Скажи нормально - "не мешайте".
  Эльф невесело усмехнулся.
   - Можете мешать, я все равно вас не замечу. Пожелай мне удачи, - тихо попросил он.
   - Удачи, - твердо сказал ему Темный, трогая языком пустоту в десне.
   - Вырастет, - шепнул Эллиадан и исчез в комнате с зеркалом.
  
  Фертис брел на запад, голодный, уставший, больной. Погода испортилась окончательно, ветер выл диким зверем, ветер гнал седые тучи, а грохот волн был слышен за многие мили от океана. Утром Фертису даже померещилась воронка смерча далеко-далеко у горизонта, скрытого рваными тучами. А, может быть, и не померещилось, при таком климате и не такое возможно.
  В мешке обнаружилась вода и кое-какая снедь. "Это надо же, - холодно поразился Фертис, - господин упырь еще не забыл, чем питаются люди".
  Солнце уже клонилось к горизонту, кровавый был еле виден сквозь облака, когда вирессиец решил остановиться. Ему бы еще идти и идти, но он устал - и физически, и, что самое странное - устал морально. Ему надоело бороться с искушением, приказывающим вынуть икону из сумы и посмотреть в глаза ангелам. Кто-то словно звал его, Фертис не сомневался, что в Ордене догадались о подмене. Впервые в жизни он пренебрег явной опасностью, ему хотелось прекратить неприятное жжение и беспокойство внутри. Мир вокруг не интересовал Фертиса более, не волновал свежий и пряный ветер, обжигающий лицо - он устал запрещать себе думать об иконе, устал сопротивляться. Впервые в жизни устал.
  Фертис мысленно послал все и всех подальше, сел на первый попавшийся валун и развязал мешок. Икона как икона, золотой блестящий оклад, драгоценные камни в венцах небесных посланников и писаные маслом лица и руки. Глаза темнели - они не были нарисованы. Фертис коснулся черной впадины - да, это камень.
  Икона молчала, свет не появлялся, Фертис удивился, но лишь на миг. Он сам должен, сам должен попробовать. Улыбка вернулась на лицо вирессийца и сердце потеплело. Глупо, но ему очень захотелось найти Эллиадана. Не верил он габенту, хоть священник и не лгал. Не верил Клермону, хоть вампир и раскис и якобы что-то такое почувствовал.
  Ему вдруг подумалось - буря на океане - это свидетельство борьбы двух сил, это сопротивление смерти. Будь Эллиадан мертв... "Был бы дождь, - сказал себе Фертис. - Клермон - дурак. Был бы ливень, как при вселенском потопе, а не всякие смерчи-тайфуны-бури. Жив. Все живы".
  Фертис не заставлял себя искать эльфа, не принуждал - мысли ни к чему, он просто сидел и неотрывно глядел в глаза ангелов, а уж Эллиадан вспоминался сам. Вирессиец лишь направлял воспоминания, не давал памяти уходить далеко в сторону; он чувствовал себя пряхой, выпрядающей необычайной длины нить. Такую длинную, чтобы дотянуться до острова, до обостренных чувств эльфа. Лишь бы Эллиадан понял, что его ищут, а уж ответить сумеет. Для чего и почему он затеял все, Фертис не смог бы ответить даже себе самому. Что сказать Эллиадану, буде случится достучаться? Неважно. Сначала лошадь, а уж после - телега. Главное сейчас - достучаться.
  
  К вечеру Эллиадан мало уже что соображал. Таннерил был далек и глух, настолько глух, что Эллиадану стало не по себе. Еще немного, и он, пожалуй, начнет сомневаться, есть ли на свете лес с таким названием и живут ли в нем эльфы. Сигнал не уходил, мысль билась о твердую гладь напрасно, как птица о прутья клетки. Такого не могло быть, даже сними Филландир Игнарсиль, не говоря уж о том, что первый советник не мог по желанию снять перстень власти.
  Эллиадан оборвал дурные мысли о самом плохом. Скорее всего, Филландир повредил перстень. Даже не столько Филландир, сколько они оба. Отдача от сигнала была столь сильна, что чувствительный камень мог и заболеть на время. Да, скорее всего, дело в Игнарсиле.
  Нужно ждать, завтра нужно попытаться связаться вновь. Нужно поговорить. Эллиадан плохо слышал слова Филландира и не совсем разобрал, что именно предложил конгестор. Что собирается делать Филландир на острове со всеми вместе? Зачем? Почему он говорит - и ведь не лжет! - что не звал его? Откуда же тогда был голос во снах? Всемилостивый Свет, Великий Боже, неужели он, Эллиадан, соскучился?! Нет, не то.
  Что же станет делать Филландир на острове? Или он догадался о Вратах Энолиара? Эллиадан содрогнулся, физически ощутив пятно на одежде. Невозможно, нельзя ему о таком говорить. Никак нельзя. Филландир ведь пока не знает, ничего не знает ни о пророческих снах, ни о стреле, ни о пробитом сердце. Он и не думает... пока не думает... Нельзя, нет, нельзя ему говорить!
  Что будет, останься эльфы в Таннериле? Неужели конгестор выставил условие - уходите или война? Или просто предложил убираться по добру, по здорову? Много вопросов и ответов нет.
  Явись Филландир сюда - без разницы, в одиночку или со всеми - круг замкнется. Судьба укусит себя за хвост. Сон станет явью, и кровь станет настоящей, и рана не исцелится. Может быть, все будет случайно, нечаянно, как в ту ночь, когда погиб Ванадил, а, возможно, Филландир догадается о том же, что и Миракон и будет знать наверняка, что ему делать. Во всяком случае, ему, Эллиадану, будет все равно и безразлично. Исход один.
  Эллиадан вспомнил, как он перепугался, когда сон пришел впервые и горько усмехнулся. Мог ли он тогда предполагать, что смерть станет в один страшный миг желанной и сладкой. А в другой миг перестанет и страшить, и привлекать, будет безразличной, потому что неизбежной. Дверь, в которую он все равно выйдет, рано или поздно.
  Да, он устал - это несомненно и, наверное, хотел бы, чтобы там, за дверью, не было ничего. Пустота. Покой. Свет. Но, и это так же несомненно, он хотел еще жить. Недолго, но хоть чуть-чуть.
  Года, проведенного вместе - мало. А если он умрет... Он не найдет себе покоя нигде, зная, что явился причиной ее гибели. Ни в смерти, ни в вечности, ни в Свете, ни во Мраке - нигде не забудет он ковавшую их цепь, ту самую, за которую он может выдернуть ее из жизни. уже год она с ним, а он так мало успел. Так ничтожно, мелочно, недостойно ее...
  Но скажи он Филландиру "нет, не приходи" - не станет ли хуже? Что сказал конгестор - обещал весь Таннерил спалить или что? С Ордена вполне станется. Хватит сил, достанет мощи уничтожить эльфов всех, всех на этот раз, без остатка. Навсегда.
  Эллиадан прислонился устало к зеркалу. Сгорят деревья, и сгинут эльфы, а все потому, что испугался он смерти, пожадничал, пожить захотел. Восемьсот и двое... Не нужно быть математиком, чтобы сказать, что больше. Пусть Врата откроются, пусть клетка распахнется, ему не должно быть жаль жизни ради свободы других. И ему не жаль. Но жизнь-то не только его, наполовину не его!
  Сколько раз она спасала его - и от смерти, и от безумия - дважды, трижды... А теперь вот достойный ответ, вот расплата за все долги - умри вместе со мною. Как просто! Умри и все. Можно и не спрашивать, все сделать по-своему - Дэлвэ-Нор сам приведет ее к гибели, захочет она того или нет. Жертвоприношение. Кого ты любишь больше - Бога или сына? Кого - семью или любимую? Кого?!
  Эллиадан услышал, нет, всем телом ощутил шаги и обернулся навстречу Артис. Та замерла и в испуге прошептала:
   - Ты чего... - и не продолжила.
  Они поняла, что Эллиадан устал, устал от какой-то страшной задачи, от непосильного груза - и можно догадаться, какого именно. Артис видела, что ему не удалось связаться с родными, она видела тревогу и боль в глазах. Но и еще что-то было, что-то отчаянное стояло в глазах, наподобие того, что творилось ночью в доме Клермона.
  Артис и сама не поняла, как оказалась в объятиях, тесных и... таких жгучих. Эллиадан молчал, даже у него не находилось слов, но на этот раз Артис поняла сразу. Она поняла, что Эллиадан мечется меж двух огней, не может выбрать, да и не из чего выбирать - нет ему жизни без Таннерила, нет ему жизни без нее. Можно ли быть таким глупым! Можно ли предполагать, что она скажет "а мне все равно, что будет с эльфами; да хоть сгори Таннерил до последнего пенька". А он сомневается, он не знает, что выбрать - смерть или смерть, жизнь или жизнь...
  Артис нехотя освободилась от объятий - Эллиадану предстоит много работы, не время сейчас для чувственных передышек. Она тоже молчала, но сказала ему - а он услышал - что на этот раз у него все получится. Восстановится связь, найдется ответ на мучительный вопрос, уйдут сомнения. Не из чего выбирать, да и выбирать не нужно.
  Артис исчезла в черном логове коридора, Эллиадан решительно повернулся к зеркалу. Дэлвэ-Нор с одной стороны, Таннерил с другой - так ли уж по разные стороны жизни? Неужели нет иного выхода, кроме чьего-то ухода. Не правда, должен быть. И он найдет.
  Прикасаясь пальцами к холодной поверхности зеркала - гигантского Игнарсиля по сути - Эллиадан был уверен, пусть не Филландира, но кого-нибудь он сегодня найдет. Непременно. Легко касаясь темной глади, он позволил уйти зеркалу в свободный поиск. Кто-то должен отозваться. Обязательно должен. И отзовется.
  По поверхности зеркала скользили туманные полосы и мелькали звездные искры, Эллиадан их не видел. Он чувствовал, как приходит в движение камень, как он теплеет и оживает, как скользит его зов по диригелам и милям, сквозь волны, руины, камни, колючие кустарники. Кто-то должен услышать. И обязательно услышит.
  
  Богорнор и Темный сидели вдвоем, Артис куда-то запропала. Им повезло, они натолкнулись на подобие кладовой. Посреди развалин большой комнаты горел жаркий костер из мебели, в огонь капал сок с подрумянившегося окорока, расходился по сторонам душистый дым и переходила из рук в руки бутылка вирессийского вина.
  Слава Богу, покойный Миракон был типичным человеком по предпочтениям в еде. А марионеток своих он, наверное, и вовсе не кормил. Из всех приборов сохранился только Мираконов кинжал - им и пользовались по-очереди.
   - Мне оставьте!
  Темный глянул на Артис.
   - Я уж думал, ты не вернешься, - он протянул девушке жирный и липкий кинжал. - Ты часом не Эллиадана искала?
   - Была бы нужда его искать, когда я и так знаю, где он, - улыбнулась Артис и очень мило вытерла кинжал о рубашку волшебника.
   - Он же сказал - не мешать, - нахмурился Богорнор.
   - Я не мешала, - передернула плечами Артис. - Я наоборот.
   - Получилось у него что-нибудь?
   - Нет пока, но, я думаю, получится. Придет и сам расскажет.
  Богорнор вытаращил глаза на Артис. С тех пор, как девушка пришла в себя, удивление и неприязнь лодочника только возрастали. Темный вспомнил, как он сам удивлялся и подмигнул Богорнору. Воспитаннику монахов подобная девушка должна казаться воплощением всевозможных пороков.
  Не стесняется ни мужчин, ни своего легкомысленного наряда, ни своих отношений, далеко не прилично-патриархальных с Эллиаданом; высказывает порой такие вещи, о каких девушкам и знать не положено; явным и очевидным образом не желает признавать главенствующее положение мужчин ни над собой, ни вообще на свете. Богорнор не знал, как себя с нею вести и о чем говорить, да и Артис запиналась, обращаясь к лодочнику. Потому говорила с Темным - привычным и выработавшим иммунитет. За неимением лучшей темы беседовали о Мираконе.
   - Эллиадан сказал, что этот народ, подземные жители, обладает тепловым зрением.
   - Каким?
   - Видят тепло, ведь света-то под землей не бывает совсем и никогда. Поэтому у них красные глаза.
   - Ты и вправду считаешь их сотворенными кем-то?
   - Да нет, вполне возможно, они сами постарались. Очень сложно наложить заклятие на весь народ, да еще и на потомков...
   - Невозможно.
   - Возможно, если уметь. Этот народ умеет пользоваться магией, Эллиадан говорил, они руками почти ничего не делают, у них даже войны - по большинству на заклинаниях.
   - Когда он такое говорил?
   - Тебе не говорил, только мне. Он объяснял мне, как нужно себя вести с Мираконом.
   - Но ты вела себя наоборот.
  Артис расхохоталась.
   - Смотря для чего, - выговорила она сквозь смех. - Чтобы немного рассердить его - в самый раз. Он должен был увериться, что в голове у меня - пусто.
   - Так это был спектакль, я не ошибся.
   - Конечно, все было нарочно, и Миракон понял. Но нам нужно было одно, чтобы он проглотил наживку о нашей связи, а для того он должен был подумать, будто я проговорилась нечаянно.
   - Это о целом, которое больше суммы частей?
   - Конечно. Мы натолкнули его, дальше он и сам в момент догадался и решил проверить. И проверил.
   - Это было очень рискованно.
   - Не больше, чем ждать, пока он переберет все способы исследования. Рано или поздно Миракон понял бы, но вот его опыты... - Артис поморщилась и передернула плечами. - Мы решили ему подсказать, поторопить. Дальнейшее ты видел сам.
  Темный кивнул.
   - А Эллиадан не говорил, где живут родичи Миракона?
   - Нет, он и сам не знает. Я тоже спрашивала. Может быть, они когда-то давно жили в этом мире. По крайней мере, я надеюсь, что жили, а не будут жить когда-нибудь потом.
   - Разве возможно создать память о том, чего еще не было?
   - Не знаю. Значит, это было давно. Создать сон о совершенно чужом мире еще сложнее. А, стой, - глаза Артис расширились, - я начинаю понимать... Мир тот не чужой...
   - Что? Понял! Тому... той твари в артефакте... Это ты имела в виду?
   - Да. Вот это уже возможно, ведь и создавать ничего не нужно. Этим, наверное, и объясняется ошибка - артефакт нечаянно показал свой родной мир.
   - Ошибка?
   - Да. Эллиадан ведь одного не мог понять - воспоминания о том мире, родном Миракону, были... ну, не то, чтобы приятными, но не такими уж страшными. Не как остальные, он хотя бы рассказывать мог. Понимаешь? В том мире с Эллиаданом почти ничего плохого не случалось.
   - Ага... Ты думаешь, что та тварь с разбегу показала свою родину? А не могла она специально?
   - Что специально? - пожала плечами Артис. - Дать передышку? Не думаю, ей легче было бы не работать какое-то время, но это, насколько я поняла, не в ее воле, Орден торопился. Она показала свой мир, может соскучилась, а, может, еще не разобралась в мировоззрении Эллиадана.
   - Вот-вот, - кивнул Темный. - Меня и от одного Миракона тошнота пробирала, а чтобы с ними общий язык найти...
   - Не находил с ними Эллиадан никакого языка. Просто... он сам такой странный. И для меня, и для тебя тот мир был бы хуже ада, а Эллиадан... - Артис усмехнулась и не договорила. - Фертиса бы туда послать - вот уж никуда не годный раб.
   - Что?
   - Ты же слышал. Вот-вот, и мне противно. А Эллиадану все равно, на него вечный плен большого впечатления не производит.
   - Наоборот.
   - Может быть, и наоборот. Во всяком случае, Эллиадан видел... не глазами, наверное, тех существ, как в артефакте. Как у Фертиса. Только - усовершенствованных, что ли. Более управляемых. Миракон захватил их с собой в наш мир. Только как он сюда попал?
   - Какая разница, - отмахнулся Темный. - Важно то, что существует... существовал обмен опытом между Мираконом и Орденом.
   - Конечно, - кивнула Артис.
   - Фертис был прав - нас нарочно заманили сюда. Решили, наверное, расплатиться за особо крупную партию тех тварей.
   - Или, - странным тоном сказала Артис, - решили расквитаться с Мираконом раз и навсегда.
   - Не понял.
   - В Ордене не дураки, они же поняли, мы приносим несчастья. А Миракон, думаешь, им не надоел?
   - Так. И они решили под видом лакомого куска скормить надоевшему черномазому демону смертельный яд.
   - Вот именно. Миракон опасен, Миракон чересчур хорошо осведомлен о тайных делах Ордена и, наконец, Миракон бесполезен. Он уже не нужен Ордену, он отдал все, что мог. Теперь они сами все могут.
  
  Фертис проснулся и тогда только понял, что неведомо как уснул. Он потянулся, все тело заныло, и положил икону на землю. Оказывается, он с нею, обнявшись, и спал.
  Краем глаза Фертис уловил какие-то движение и вскочил. Он обернулся, зная, что никого за спиной не увидит. Так и вышло - вокруг было пусто, только бился в мозгу страх. Вирессиец мысленно выругался и медленно повернулся обратно. Клермон стоял прямо перед ним, не двигаясь. Вчерашней ночью вампира некогда было разглядывать, сейчас же Фертис полюбовался изумительными лохмотьями господина упыря. Нет, все же вчера одежда была не столь изодранной.
   - Где Вы провели день? На лесопилке?
   - Почти, - сдержанно ответил вампир. - А Вы, я вижу, вновь подслушивали чужие разговоры.
   - Отнюдь, - сладко улыбнулся Фертис. - На сей раз я свои разговоры разговаривал.
  Лицо вампира бледно, но все же отразило недоумение. Фертис нарочно молчал - Клермон не спрашивал.
   - Из Вас, господин вампир, если и выйдет пророк, - сказал наконец вирессиец, - то очень скверный. Вы слегка поторопились отправить кое-кого на тот свет.
  Глаза Клермона высветили, как два фонаря на темной улице.
   - Да. Если мне не приснилось, то я имел очень содержательную беседу с Эллиаданом.
   - Они живы?
   - Надо полагать, что говорил я не с привидением. Они живы - все и относительно здоровы. Или Вас интересует кто-то конкретный?
  Клермон никак не отреагировал на невежливый вопрос. Он оглядел Фертиса с ног до головы и спросил так, будто уличал в преступлении:
   - Что Вы сказали господину Эллиадану?
   - Его милости господину Эллиадану я сказал все, что счел нужным.
   - Конкретно.
   - Конкретно - мы поговорили о погоде, о видах на урожай, о моде на нижнее белье в Таннериле и еще, кажется, я читал ему "Сад наслаждений" на языке оригинала. Наизусть и с выражением.
  Клермон оскалил острые клыки.
   - Лучше бы вы и впрямь говорили о погоде, - прошипел он. - Может быть, из меня плохой предсказатель, но друг из Вас совсем никудышный.
   - Я им не друг! - рассвирепел Фертис. - Я им знакомый. Это раз! Я сам решаю, что мне делать и говорить - это два! Теперь три, - он схватил икону и сунул ее Клермону, - связывайтесь с ними сам. Сам иди в Таннерил, сам нарывайся на стрелы и сам беседуй с эльфами. Ради Бога. А я пойду в противоположную сторону.
   - Вы пойдете со мной, - ровно сказал вампир. - Или совсем никуда не пойдете. А это, - пальцы пробежали по окладу, - пусть останется у меня, пользоваться ею я все равно не умею, а Вам ее в руки давать опасно.
  Фертис молчал - спорить было невозможно. Тогда, на берегу, на пляже, вампир был зол и несдержан, хотел поиграть, потому и довел дело до рукопашной. Теперь же - одно его движение - и Фертиса уже ничто не спасет.
   - Сделанного не вернешь. Господина Эллиадана уже не убедить, что сказанное было ошибкой. Но... он же знает, что мы собрались в Таннерил...
   - Да, - вставил Фертис.
   - Знает, так что еще подумает, стоит ли вмешиваться и помогать. Где мы, он...
   - Не знает.
   - Отлично. Будь он один, он, конечно...
   - Будь он один, он сидел бы дома, - решился Фертис. - Не понимаю, отчего тебе не понравилось мое решение, но сейчас прерывать связь - совершенное безумие. Эллиадан точно не усидит на месте: были и пропали, сумели связаться и вдруг не отвечаем. Он - клянусь чем угодно - полезет помогать. Наугад.
   - Я и не думал прерывать связь, я лишь не хотел бы, чтобы Вы связывались в мое отсутствие.
   - В твое отсутствие, к твоему сведению, в Империи день. Или ты хочешь, чтобы я устанавливал связь посреди ночи? Кроме того...
   - Да, - кивнул Клермон. - Я не прав, я не так выразился. Господин Эллиадан может связаться с нами по своей инициативе в любое время. Я не смогу контролировать разговор. Обещайте, что не станете говорить лишнего.
  Вампир протянул Фертису икону.
   - Обещаю. Только отчего ты так взбеленился? Эллиадану, к твоему сведению, шестьсот с чем-то лет, достаточный, по-моему, возраст для принятия самостоятельных решений. А об опасности, грозящей его родичам, Эллиадан знал давно. Он потому и оказался на острове.
   - То были смутные сомнения, а теперь он знает - родичи его сделали неверный шаг. Он будет сомневаться, не покинуть ли остров, не помочь ли.
   - Это его жизнь, Клермон. Не твоя и не моя. Пусть сам решает. С его способностями он и с острова с Таннерилом может связаться, предупредить. Может быть, нам и не придется идти.
   - Хорошо бы, но верится слабо.
   - Не предсказывай, Клермон, у тебя не получается. И если не понимаешь, запомни хотя бы - это его жизнь. Не твоя.
   - Не моя, - кивнул Клермон. - Но и не его - наполовину не его. Он не один, он не имеет права на ошибку.
  
  Эллиадан явился поздно - костер почти потух, а от окорока осталась горсть обглоданных Богорнором костей.
  Эльфа аж шатало от усталости, но глаза лихорадочно блестели. Друзья подвинулись, в умирающий огонь полетели бренные останки кресла, из кладовой появилась снедь, соответствующая вегетарианским запросам Эллиадана.
  Эльф молча присел у огня и протянул к теплу руки. Пальцы его заметно дрожали.
  Артис нахмурилась, увидев засохшее, уже не алое, а коричневое пятно на белом фоне. Эллиадан перехватил ее взгляд и понял, что тогда, во время внезапного своего появления, девушка ничего не заметила.
   - Это пустяки.
   - Пустяки?
   - Теперь это не имеет значения.
   - Ты договорился? - удивился Темный.
   - С Филландиром - нет. Мне не удалось связаться с Таннерилом. Не знаю, что такое произошло, как мечом обрублено. Не идет сигнал. Пусто.
   - Снял, может быть, перстень.
   - Даже если бы Филландир снял Игнарсиль и на другой край леса ушел, сигнал прошел бы. От Филландира это не зависит. Мне кажется, после нашего разговора с Игнарсилем что-то случилось. Устал он, может быть.
   - Камень?
   - Да. Он... м-м... почти живой. Но это неважно. Важно другое - я все-таки связался.
   - С кем?
   - Не поверите.
   - Эллиадан! - воскликнула Артис. - Не тяни!
   - С Фертисом.
   - С кем?! - хором заорали Темный и Артис.
  Эллиадан бледно улыбнулся их изумлению.
   - Да, с ним самым. Он что-то такое украл в Ордене, какое-то подобие Игнарсиля и даже сумел воспользоваться. И не раз.
   - Ну!
   - Фертис подслушал разговор внутри Ордена о приказе быть в полной готовности к встрече эльфов по всему восточному побережью. И еще - он подтвердил мои опасения - Миракон снабжал Орден гиртами.
   - Чем?
   - Существами, которые жили в марионетках Миракона.
   - Ага... - уронил Темный. - Значит, оно называется гирт.
   - Гирта. Это самки.
   - Подожди, Эллиадан! Самки - самцы! Да хоть обоеполые. Ведь Темный, ты сказал, Филландир как раз на восточный берег и собирается.
   - Да, - кивнул Эллиадан. - Это ловушка. Для чего же Ордену гирты, да еще в немалом количестве.
   - Прав был Линтис, - выдохнула Артис с ужасом. - Он же сразу сказал - не дай Бог, чтобы такое существо попало в разумный мозг.
   - Вот и накаркал, - сообщил Богорнор, который, оказывается, внимательно слушал разговор.
   - Нет. Линтис - лимниар, он не притягивает беду, он лишь предупреждает о ней. Но все это - тоже неважно, потому что Фертис и Клермон идут в Таннерил - предупредить.
   - Фертис и... кто?
   - Ах, ты не знаешь. Да, Клермон покинул свое убежище и отправился странствовать. Это тот самый странный человек, которого ты, Богорнор, перевозил через реку.
   - Перевозил? - Артис изумленно оглядела Богорнора, словно ища доказательств тому, что перед нею не ходячий труп. - Перевозил и остался жив?
  Богорнор кивнул.
   - Ничего не понимаю. Клермон, что, перестал кровь пить? И как они с Фертисом встретились?
   - Не знаю, как встретились, а насчет крови сильно сомневаюсь. Но факт остается фактом - оба решили предупредить эльфов о западне.
   - Хоть бы добрались!
  
  
   - Я думаю - доберутся. Мы будем поддерживать связь, и я узнаю, как идут их дела.
   - Эллиадан, а долго длится усталость у Игнарсиля?
   - Я попытаюсь связаться с Таннерилом завтра. И послезавтра и через день - пока не получится. Нужно, чтобы наши поверили, чтобы Филландир поверил. Обязательно нужно.
  Артис нахмурилась.
   - Если даже поверят - не все ли равно будет. Не уйдут - убьют, уйдут - тоже, можно сказать, убьют.
   - Лучше погибнуть в бою, чем куклой ходить, - вновь заговорил Богорнор.
   - Лучше... Хуже... Как подумаю...
  Эллиадан нервно вздохнул. Сам он ничего не говорил о своей тревоге - и не надо было говорить - тревога и мука стояли у него в глазах. Темный подумал, что Эллиадан скорее умрет у этого проклятого зеркала, а с Таннерилом свяжется.
   - У них есть выбор, - тихо прошептал эльф. - Им предложили любое направление на выбор.
   - Почему же Филландир выбрал восток?
  Эллиадан помолчал и наконец сказал:
   - Наверное, потому что думал, на востоке будет легче... скрыться от Ордена.
  
  Глава 10. Пепел прежнего мира.
  Фертис падал. Падал в безграничную прозрачно-слюдяную синюю даль, навстречу вздымались облака и белые пенные валы. Но лишь мгновение длилось упоительное ощущение крыльев за спиной - полет превратился в настоящее падение. Фертис падал.
  Воздух свистел и ревел в ушах, рвал одежду с кожей, не давал вздохнуть... Не остановить, ни замедлить, ни даже ускорить своего движения Фертис не мог. Он ничего не мог, даже кричать. Когда же тело его упало наконец в волны, воды сомкнулась над ним как челюсти капкана. Словно десяток сильных рук обхватил вирессийца и поволок на дно. Он рвался, кричал, но лишь в душе. Тело не повиновалось разуму; сверху скользил последний луч солнца, а из темной глубины кто-то шептал "Бойся. Бойся меня".
  Фертис из последних сил рванулся к свету - и свет померк. Липкие мокрые руки остановили движение, под ногами очутилось твердое. И голос, очень знакомый и ненавистный, произнес тихо: "Оставьте его. Он теперь мой, он сделает все для меня. На колени". И ноги Фертиса послушно начали сгибаться... Мрак рассеялся, Фертис увидел над собой равнодушное бледное лицо и вскочил.
  Клермон даже вздрогнул, в глазах его мелькнуло изумление. А Фертис только теперь понял, что видел первый свой кошмарный сон. Первый, но не последний. Он еще раз вгляделся в почти человеческое лицо, обрамленное пепельными волосами, и в груди вспыхнула ненависть.
  Фертису очень захотелось ударить кулаком в эту благородную харю, чтобы кровь брызнула, а затем повалить Клермона на камни и долго бить ногами. "Зачем ты убил этого сопляка, сволочь! Для чего, тварь недоделанная! Зачем?!".
  Клермон с интересом и не без злорадства поглядывал на взбешенного человека. В глазах его Фертис увидел то же желание - убить, изувечить, причинить боль. Это немного охладило. "А ведь он считает меня виновным".
   - Вы желаете моей смерти, - очень мягко и ласково сказал Клермон, - это понятные чувства. Но только желания Ваши не совпадают с возможностями. Не говоря о чисто физической невыполнимости, Вам не добраться без меня до Таннерила.
   - Если ты думаешь, что я не знаю, где находится эльфийский лес, то, мягко говоря, заблуждаешься. Насчет же моих, то есть наших взаимных чувств, ты прав. Мне не нравится твоя компания.
   - Рыбак рыбака видит издалека, - криво усмехнулся вампир. - Вы убийца, это неприятно осознавать, верно.
   - Ты, Клермон, можешь и не знать, но крестьяне говорят в подобных случаях "чья бы корова мычала...". Так вот, чья бы ни мычала, а твоя бы молчала.
   - Разве я сказал, что сам не являюсь убийцей?
   - Скажи ты такое, я счел бы тебя сумасшедшим. Клермон, а ты... не пожелаешь осуществить свою мечту после? После того, как мы предупредим эльфов?
   - Я бы с удовольствием, но - нет.
   - Почему?
   - По двум причинам: я дал слово и сейчас Вам еще рано умирать. Живите.
  Клермон произнес последнее слово словно "Будь ты проклят!".
   - Спасибо на добром слове, - Фертис назло вампиру захрустел сухарем. Вдруг речи вампира напомнили ему о чем-то. - Клермон, можно поинтересоваться - там, на берегу океана, в день нашей незабвенного знакомства, ты и в самом деле хотел сделать меня вампиром?
   - Каюсь, я по глупости допустил такую мысль. Хорошо, что Вы меня остановили.
   - Как же так? Там, на пляже, ты прямо трясся от желания дать мне бессмертие, а теперь отказываешься.
   - Не отказываюсь, я хотел помучить Вас. Я был зол, - и, отвечая на немой вопрос, Клермон продолжил. - Я хотел превратить Вас в себе подобного, а затем оставить под открытым небом. Новорожденные вампиры очень слабы, слабее людей, а солнце должно было скоро взойти.
   - Мило, достойно Ордена. Молитв ты не хотел прочитать за упокой грешной души?
   - Я теперь не читаю молитв.
   - Клермон, но ведь ты не смог бы видеть действия солнца.
   - Нет, конечно, но мне хватило бы и созерцания результата. Теперь я думаю, что такового результата не последовало бы.
   - Почему?
   - Вы бы успели спрятаться. Я на свою голову едва не сотворил себе соперника.
   - Ты с ума сошел! Да я едва не свихнулся, все ждал, что начну в вампира превращаться.
   - От укуса не превращаются.
   - Это ясно, я умею считать. Но я же не знал, как все происходит. Я думал, может быть, достаточно желания.
   - Желания не достаточно, но Вы почти правы. Страстное желание вечной жизни или жгучее нежелание умирать - вот основа сотворения. А из Вас вышел бы недурной вампир.
   - Вот именно - вышел бы. Встал бы и вышел.
   - Нет, - покачал головой вампир, мечтательно глядя на Фертиса. Голос его стал мурлыкающим, почти искушающим. - Из Вас был бы хороший вампир. Несравненно лучше меня. Во мне нет самого главного - жажды жизни, я давно ее потерял, да едва ли и имел изначально. Я всего лишь боюсь смерти, а Вы любите жить. Любите так, что убивали бы вновь и вновь, лишь бы дышать, ходить, ощущать запахи, звуки - а ведь чувства вампира - изысканнейший шелк по сравнению с грубым полотном человеческих ощущений - одним словом - жить. Вы убиваете, как истинный вампир - быстро, не задумываясь, как только что-то угрожает Вашей жизни. Вы можете пожалеть о содеянном, но после, после. И это не помешает Вам совершать новые и новые убийства.
   - Неправда, - помотал головой Фертис. Ему было неприятно оттого, что Клермон недалек от истины.
  - Правда. Вы и сами знаете. Но я не сделаю из Вас вампира, не подарю вечности - не надейтесь и не бойтесь. Я не хочу наживать соперника и еще - чтобы пробудить к жизни вампира, нужно сначала убить в нем человека. А я обещал Вас не убивать.
  
  "Нельзя успокаиваться! - сказал себе Темный в сердцах. - Нельзя. Мать твою, да куда же он провалился?!".
  Шел четвертый день после приснопамятного разговора между Эллиаданом и Фертисом, и надо же было чему-то разладиться. Три дня пролетели спокойно, только с Таннерилом не удавалось установить связи, а сегодня Эллиадан как прилип к зеркалу, так и не выходил из комнаты ни разу.
   - Что же случилось? - не выдержал и спросил Темный вслух. - Пойти проверить...
   - Не зачем, - фыркнула Артис, - я тебе и так скажу - Фертис с Клермоном потерялись. Эллиадан, видимо, ищет их.
  
  Да, Артис была права - Эллиадан потерял сигнал от Фертиса и весь день тщетно пытался нащупать и соединить порванную нить. Таннерил оставался также глух и нем, как и прежде; единственное, что слышал Эллиадан изредка - далекие приказы на имперском. Приказы, не предназначенные для чужих ушей.
  К исходу дня Эллиадана заколотила дрожь, он слишком хорошо знал себя и понимал, что предчувствие не обманет и на этот раз. Холодная тугая спираль змеей свилась внутри и все чаще и чаще запускала ядовитые зубы в сердце.
   - О, Свет, помоги мне, - прошептал Эллиадан, опускаясь на пол перед зеркалом. - Помоги мне выбрать верный путь.
  Лоб эльфа коснулся холодной поверхности зеркала. Что с Фертисом и Клермоном? Что?! Случилась ли беда, или им попросту некогда разговаривать? Дошли? Нет, этого быть не может - где взять лошадей по тому безлюдью, а пешком требуется как минимум еще три - четыре дня. Может быть, они потеряли средство связи, может быть, оно сломалось, а с самими путниками все в порядке? Очень может быть.
  Чего только не может быть с двумя одинокими путниками на бездорожье восточных земель. Или все же приключилось страшное, и некому помочь, и некому предупредить эльфов? У Эллиадана закружилась голова. Он ясно и отчетливо представил, что остается на острове, не веря черным предчувствиям и возненавидел себя. змея внутри повернулась, ядовитый зуб вонзился в душу. "Ты трус. Твои родные в беде, твои друзья пропали, а, может быть, мертвы, а ты медлишь. Медли. Но когда станет слишком поздно, сможешь ли ты утешиться мыслью - "я старался, но опоздал"?".
  Эллиадан и сам знал, что произошло несчастье, он помотал головой. Если не удастся связаться с Таннерилом, он отправится туда сам. Змея в радости зашипела и в груди вспыхнул огнем разлившийся яд. "Ты отравишься в Таннерил на встречу с судьбой. Отправишься за своей смертью. Смерть на конце стрелы, оперенной черным и белым... Хочется? Хочется еще раз увидеть, хочется еще раз взглянуть в его черные глаза - напоследок? А она умрет. Умрет... или еще хуже... хуже, чем смерть...".
  Эллиадан выпрямился и встал перед зеркалом на колени. Для стороннего наблюдателя - перед зеркалом, на деле же - перед Богом. Эллиадан, сколько ни думал, не мог подобрать иного положения для разговора с Творцом. Коленопреклонение при молитве считалось обязательным правилом у людей и никак не воспринималось родными Эллиадана. Эльфы считали поклонение Создателю в лучшем случае несознательным унижением Творца, в худшем - сознательным фарсом.
  Эллиадан не собирался ни унижаться, ни лукавить. Просто бывают такие моменты, когда ноги не держат и понимаешь, что "молитва" - значит не "разговор", но "мольба". Разговаривать попусту с Богом Эллиадан не умел и не любил. Он же каждую минуту слышал Эхо - это ли не голос Творца, не означает ли это, что Отец ежемгновенно слышит голоса своих детей. Всех. Каждого. Кроме того, при словесном разговоре Эллиадан начинал путаться и говорил не то и не о том.
  Но бывают минуты и бывают ситуации, когда не на кого уповать, кроме Бога и некого больше звать. Уж кто-кто, а Эллиадан об этом знал. Почему-то эльфы считали, что "прошения" - так они называли молитвы - унижают и просимого и просителя. Мол, Творец и сам знает, что хорошо и что плохо и просить - значит сомневаться в его могуществе. Зачем тогда время тратить? Со стороны молящегося выходило и того непригляднее - для просителя Бог переставал быть Отцом и становился кем-то вроде ростовщика. Богатого кредитора, дающего в долг неимущим детям. А эльфы были свято убеждены, что дети вовсе не нищие, а совсем даже наоборот. То, что люди того не замечают - не вина Создателя. У тебя и без того все есть, для чего ползать в пыли, пресмыкаться и ныть - "я слабый, я неумелый, я такой, я сякой...". Тем более, что конечной фразой подобного самобичевания рано или поздно станет - "и ты, такой славный и могучий - создал меня... такого всего... убогого - значит ты и сам - убогий".
  У Эллиадана насчет отношений с Богом имелось свое, отличное от всех иных, мнение. Да, Отец. Да, могучий. Но не Всемогущий. Нет. Не бывает всемогущих. Чего-то он сделать не в силах, не потому что не может, а потому что нельзя. Вот как ему, Эллиадану, легко и просто менять времена года, но нельзя. Нельзя, даже ценой собственной жизни. Он не имеет права.
  Вот так и Бог - не имеет права на многое из того, что доступно его земным детям. Он не сможет ничего сделать за Эллиадана, не сможет остановить войну или помочь Фертису и Клермону, не вразумит Филландира и не отведет черно-белую стрелу. Но Отец может успокоить. Подсказать верное решение, тем более, что решение это давно известно, да только слишком страшно. Бог поможет страх преодолеть. Вот это он может. Должен.
  Нет, молитва - не унижение, не пресмыкание и не лесть корыстного толка. Нет, это - полное откровение перед тем, кто хочет помочь. Только рассказав все, можно рассчитывать на помощь, но страшно - рассказывать. Страшно и противно. Отворить все двери в душе - все без исключения. Все, все, все! В хорошие и светлые воспоминания, словно в парадные залы; в память обычную - в рядовые комнаты и в забытые, заколоченные, забранные балками, поросшие паутиной... Двери без замков совсем, на щеколдах, на ключах, отворяющиеся от малейшего прикосновения или со скрипом... И на пудовых засовах, не отворяемые никогда, потому что, поворачиваясь на петлях, оставляют кровавые борозды в душе. Двери, за которыми... то, чему нет имени. Больше, чем страх, страшнее, чем смерть, сильнее, чем боль...
  Отворить! Нельзя просить лекаря об исцелении и прятать незавидную болезнь, нельзя просить о сочувствии и утаивать часть души. Отворить! И тогда свежий ветер развеет душную темноту, и теплый свет прогонит стылый мрак; тогда отступит страшное чувство одиночества во вселенной и перестанет страшить неизбежность.
  
  Из-за поворота выбился яркий свет, Темный сказал:
   - Ну вот, зеркало заработало.
  Артис недоверчиво приподняла брови.
   - Темный, по-моему, это какой-то не такой свет.
   - Разве? - волшебник пригляделся к лучам, в которых танцевали мириады пылинок. - Какой - не такой?
   - Смотри, свет от зеркала белый, яркий, как будто брызгами, а этот - совсем другой - прозрачный и будто разлит...
   - Может быть... Опять, наверное, у Эллиадана перегрузка...
   - Нет, там тоже не такое... Подожди, я сама посмотрю.
  Темный послушно остался на месте. Артис, едва скрывшаяся за поворотом, тотчас же вылетела обратно. Непонятно, успела ли она что-то увидеть и дошла ли до комнаты.
   - Что? - испугался волшебник.
  Девушка потрясла головой. Лицо у нее было... не описать, будто она только что лично встретила семерых ангелов с огненными мечами, стерегущих обитель Низвергнутого.
   - Ничего, - выдохнула она и потащила Темного прочь от света, разлившегося по мрачному коридору.
   - Да что - ничего?
  Волшебник вырвал запястье из пальцев Артис и остановился. Девушка как-то беспомощно взглянула на него.
   - А что, Бог действительно есть?
  Темный опешил и заморгал, не зная, что ответить.
   - А, Темный? И Бог, и всякие там... ангелы, и свет неземной...
   - Да ты чего? - Темный схватил Артис за плечи и вгляделся в ее лицо. - Что, ты Бога там увидела! Или ангела!
  Девушка всхлипнула и уткнулась волшебнику в плечо.
   - Темный, ты как думаешь, те, кто не очень плохие, но в Бога не верят - они куда после смерти денутся?
   - Не знаю. Наверное, куда-нибудь, где условия средние. Ни рай, ни ад... А, может, еще раз жить будут. Да что случилось-то, ты можешь сказать? С чего тебе помирать вздумалось?
   - Мне не вздумалось. А я все думаю... А теперь и совсем боюсь... Свет этот не от зеркала - оно темное, а знаешь, от чего... Не знаю, как и сказать - Эллиадан, в общем, кажется, молится... Понимаешь?!
  Волшебник против воли рванулся посмотреть.
   - Нет! - Артис одернула его. - Не мешай. Да и лучше этого не видеть.
   - Он, что опять светится?
   - Нет. Не он. Светится воздух вокруг - сам по себе, а еще как-то так... прямо невозможно... Будто движется, словно там есть кто-то... И что-то такое накатило... не знаю... Слушай, а как выглядят ангелы?
   - Не знаю, не видел, - пожал плечами Темный. - Вряд ли это такие красавчики с крыльями, как на иконах рисуют. Или на иконах они чаще без крыльев... А знаешь, ангелы - те, что рисованные, очень похожи на эльфов.
   - Да?
   - Правда.
   - Ну, это еще ничего не значит. Вряд ли они родственники.
   - Смотря в каком смысле, ангелы ведь тоже дети Бога. Но я так понимаю, что одного зримого воплощения у них, ангелов, то есть, совсем нет. Раз они бестелесны, то могут принимать любой облик, как, кстати, и демоны.
   - Уже лучше...
   - И уж конечно, принимать ангелу облик полусумасшедшего эльфа совсем незачем.
  Артис усмехнулась, но так грустно, что Темный натужно построил радостную гримасу и приобнял девушку одной рукой.
   - Пойдем. Твой небесный житель еще нескоро, судя по всему, явится.
  Девушка согласно кивнула и не отстранилась. Темный не без удовольствия, но с тоской подумал, что хотелось бы, наверное, ей быть рядом с обыкновенным, без заскоков, мужчиной. Хотя, какой он, к демонам, обыкновенный. Да и от Артис обыкновенные мужчины разбегутся, так что не догонишь. Порочный круг.
  В молчании, в задумчивости Артис и Темный дошли до облюбованной ими кладовой.
   - Где вы шатаетесь? - обрушился на них с ходу Богорнор и замер, не докончив фразы.
  Через миг Темный сообразил, что они так и не разжали объятий, просто не заметили того за раздумьями. Богорнор, разумеется, не понял.
   - Что ты орешь? - спокойно спросил волшебник, снимая руку с плеча Артис. - Мы проверяли, как дела у Эллиадана, по-имперски же сказано было.
   - Да плевать я хотел! Ты, колдун, разумеешь во всякой дряни, навроде гномьих поделок?
   - Плоховато, - сознался Темный. - Я магией интересуюсь, а не механикой.
   - Ладно, авось и волшба там найдется, - Богорнор, гулко ступая, прошел мимо остолбенелой парочки в дверь. - Чего стоите? Нашел, говорю вам, дрянь какую-то, а ни пса не пойму что в ней к чему. Только доброго уж точно ни на тьфу нету.
  
  На исходе четвертого дня пути Фертис выбрался из леса. Все шло неплохо и даже отлично. Вечер был теплым, ночь обещала прохладу, небо синело далеко вверху, пели птицы и пахло медом от луговых цветов. Горы остались далеко позади, и перед глазами лежала типично имперская буйно всхолмленная луговина. Половина пути проделана.
  Фертис улыбнулся сам себе, дальше идти будет легче. Ни камней, ни ущелий, ни валежника с буреломом, лишь высокая трава да невысокие холмы.
  Фертис шел упругим шагом, почти своим прежним, разве что медленнее, вверх - вниз, с холма на холм и не чувствовал усталости. Сверху, с вершин пригорков были видны шапки других холмов, зеленые косматые полосы леса у горизонта и далекие отроги гор.
  Притаившуюся под холмом деревеньку Фертис поначалу не заметил, а заметив, обрадовался. Усталость - не усталость, а голод чувствовался, в мешке же: ряса, обрывок веревки, портянки да "Источник" - вещи, если честно, малосъедобные. Пусть он вирессиец, пусть выглядит как последний разбойник и душегуб - голодному в Империи всегда найдут кусок хлеба.
  Подойдя ближе, Фертис удивился - очень тихо было в деревушке. Приблизившись еще, он забеспокоился - тишина стояла мертвая, как в могиле. В подступающих сумерках за плетнем виднелась длинная единственная улица. Ставни в домах захлопнуты, ни огня, ни лучика не пробивается сквозь щели, ворота заперты. Не мычит скотина, не лают собаки, не кричит птица... Пустая, мертвая деревня.
  Фертис легко перемахнул через плетень и приземлился на четвереньки в высокую траву на той стороне. Ползком он добрался до заборов на левой стороне улицы и через миг оказался во дворе первого от околицы дома.
  Двор был пуст той пустотой, какая остается от внезапного бегства. Колеи от телеги, клочья соломы, собачья будка с уныло висящей цепью, просыпанное зерно, перья... Фертис провел все хлева, птичник, сеновал - есть корм, но нет животных. На двери засов - здоровенная дубовая поперечина и висячий ржавый замок. Вирессиец подергал замок, он не помнил, чтобы хоть раз видел по деревням запертые двери. В лучшем случае - засов без замка, что означает - хозяев нет дома, зайдите позже.
  Сквозь щель меж ставен Фертис разглядел типично деревенскую обстановку - стол, лавки, большую белую печь. Самым же странным и нелепым оказалось то, что, кажется, ставни были заперты лишь на внешний засов. Да не просто заперты, а забаррикадированы. Отодвинув тяжеленную балку, явно раньше служившую иной цели, нежели припирание оконных створок, вирессиец распахнул ставни. Впервые в жизни он видел столь необычные меры предосторожности.
  Фертис вспрыгнул на подоконник и уселся на нем, глядя внутрь дома. Яснее ясного - хозяева уехали ненадолго, они забрали необходимые вещи, еду, животных и кое-какой корм для них. Все лишнее, тяжелое, неудобное оставили и закрыли под замок. Для чего? Воров в этих местах повывели еще при прежнем конгесторе, да и что можно украсть в крестьянской избе. Клок соломы, пучок лука, вышитое полотенце? Дверь заперта, а ставни на внешнем засове - более чем странным должен быть мыслительный процесс у хозяина этого дома. А уж у вора, который попытается ограбить столь нестандартно защищенный дом - и того пуще. Такое чувство, что прятали пожитки крестьяне вовсе не от людей.
  Фертис соскочил на землю, притворил ставни и вернулся к двери. Так и есть - поперечина ходила в гнезде свободно, на месте ее удерживал именно замок. Заперто то ли от идиотов, который не догадаются отодвинуть засов на окне, то ли от тех, кто отодвинуть не сможет за неимением рук.
  Фертиса передернуло. Он прислушался - тихо. Идти дальше, прочь от проклятой деревни? Нет, невозможно. Если дело в каких-то зверях, то на открытой местности легче стать добычей. Фертис вернулся во двор, подобрал свой мешок и вынул из-за голенища ботинка широкий монашеский кухонный нож.
  На шорох вирессиец обернулся быстрее молнии. Клермон, неведомо как вновь его нагнавший, стоял неподвижно и словно принюхивался. Может быть, он успел достигнуть этой деревушки прошлой ночью и здесь спал?
   - Вчера здесь было так же пусто, - словно ответил на немой вопрос вампир, - но вчера здесь не было опасности. Теперь она вокруг, - глаза Клермона загорелись болотными огнями, - я чувствую ее запах. В дом!
  Фертис не нуждался в объяснениях, он уже перемахнул через подоконник. Однако, перепрыгнув, он обнаружил Клермона внутри. Вампир легко поднял длинную тяжелую лавку.
   - Закройте окна.
  Фертис задвинул внутренний засов - хлипкую резную реечку, которая переломится от первого же удара снаружи. Клермон заложил окно скамьей, к двери подвинул стол и вторую скамью. Внутри воцарилась темнота, Фертис видел лишь желтые глаза вампира.
   - Нужен огонь.
  Вирессиец кивнул, он уже вынул на ощупь огниво из мешка. Клермон пропал из виду, чем-то загремел за печью. Послышался треск ломаемой древесины. Вернувшись, вампир уронил перед Фертисом гору разломанных вдоль досок - бывший стол, что ли. Вирессиец и вампир быстро соорудили десятка полтора факелов, связав доски разным найденным тряпьем.
  Тишину прорезал вой, Фертис вздрогнул, но сейчас же взял себя в руки.
   - Волки! - усмехнулся он. - Надо же, мы испугались стаи драных собак.
  Вой повторился, совсем близко - режущий слух, пронизывающий до мозга костей, захлебывающийся, жуткий.
   - Не хочу показаться трусом, - шепнул в темноте Клермон, - но, думается мне, эти волки имеют весьма неопределенное отношение к собакам.
   - А мне плевать, будь они хоть рыбами. Им же хуже.
  Фертис, зажав нож в зубах, окунул первую связку в принесенный вампиром кувшин масла и засветил факел. Вой раздался под окном. Оба, и человек, и вампир замерли. Фертис перехватил нож, Клермон мило улыбнулся. Снаружи слышалось чье-то жаркое дыхание - зверь проверял, крепко ли заперто.
  Фертис промаслил остальные факелы и сложил их кучей в углу. Клермону огонь не требовался - он прекрасно видел во мраке и сам был опаснее любого хищника.
  В ставни стукнулось тяжелое. Вампир облизнулся и потянул на себя воздух.
   - Отойдите.
  Нестерпимый визг ярости резанул по ушам, ставни дрогнули, засов треснул, в щель просунулась оскаленная пасть, исходящая слюной.
  Фертис отступил. В следующий миг произошло многое разом. Темная туша с размаху влетела в окно, обрушилась лавка, исчез Клермон, и завертелся у окна водоворот из шерсти, зубов и крови. Визг, переходящий в хрип и клацанье зубов не успели стихнуть, как в окно один за другим впрыгнули два зверя, а дверь затряслась под ударами тех, что оставались снаружи.
  Один из волков сейчас же натолкнулся на Клермона, Фертис не стал дожидаться, пока на него обратят специальное внимание. Он бросился вперед, на белозубую пасть. Точнее, сначала полетел факел, хищник замешкался, а когда все же прыгнул - Фертис встретил его ножом. Удар был настолько силен, что Фертис упал; когти прочертили по коже, но хищник был уже мертв - монашеский нож застрял у него в горле. Кровь хлынула ручьем, Фертис, отплевываясь, выбрался из-под туши и сейчас же пригнулся, готовясь отразить новое нападение.
  Клермон вновь подпирал ставни лавкой, на щеке вампира красовалась красная полоса от уха до подбородка. У человека от подобного удара было бы разворочено полчерепа.
  Фертис поднял факел, забил дымившиеся половики (еще не хватало избу поджечь) и мельком глянул на трупы. Неизвестно, что надо делать с волком, чтобы он дошел до такого состояния. Клыки, торчащие из мертвой пасти, были раза в полтора длиннее и острее, нежели у достопочтенных серых родичей собак.
  Клермон встал у окна и замер, готовый прыгнуть и убить в любой момент.
   - Много их еще? - жизнерадостно спросил Фертис.
  Клермон неприятно усмехнулся.
   - Ну?
   - Нам их не одолеть.
   - Что? - не поверил ушам вирессиец.
   - Их почти сотня, по крайней мере, я так чувствую. Мы расправились с авангардом, а...
  Стены содрогнулись от многоголосого воя, Клермон поморщился, даже Фертис почувствовал подступающий смрад. Снаружи затрещало, захрустело и заскрежетало - волки рвали все на своем пути.
  Фертис дико и грязно выругался, затем кинулся к мешку. Вынул икону, но ничего более сделать не успел. Раздался грохот, лавка отскочила от окна, как живая и переломилась пополам, а в распахнувшуюся пасть ставен полетели черные тела и оскаленные морды. Фертиса сбило с ног, он едва успел перехватить нож, как смердящая пасть и налитые кровью безумные глаза оказались над ним. Нож ушел прямиком в оскаленную глотку, а на место умирающего волка уже заступили два, нет, три его собрата.
  Икона отлетела в сторону и со всего маху ударилась о печь. Один из хищников, из дури приняв икону за нечто живое, набросился на нее и начал исступленно грызть оклад. Ударил белый свет, волк завизжал и еще яростнее продолжил рвать магическое средство связи. Из глаз ангелов выкатились черные, роняющие белые брызги камни и покатились по полу, освещая кровавую бойню под тихой соломенной крышей.
  
  Эллиадан поднялся с колен полностью опустошенным. Он знал, что ему нужно делать, был уверен - это единственное верное решение, но умирать ему все же хотелось. Все осложнялось тем, что каким-то образом придется сказать о решении друзьям. Артис сказать... Нет, останавливать его не станут, как бы наоборот не вышло - это-то и плохо.
  "Да что ты врешь, - оборвал себя Эллиадан. - Она ведь еще и тебе предложит остаться, скажет, что сама пойдет. И Темный ее поддержит".
  Все будет именно так. Но как сказать? Как?!
  Эллиадан сделал шаг к выходу из комнаты и столкнулся с Темным и Артис.
   - Ну, наконец-то!
   - Что случилось? - вырвалось у Эллиадана.
   - Я это же хотел спросить.
   - Фертис и Клермон не отвечают. Связи нет.
   - Неплохо, - усмехнулся волшебник. - У нас тоже сюрприз. Или я с ума сошел, или эта черномордая паскуда предусмотрела свою смерть.
  Эллиадан только тяжело вздохнул.
   - Смотрю, это для тебя не новость.
   - Новость, - устало сказал эльф. - Вы что-то нашли?
   - Да, Богорнор постарался. Второй раз он нас выручает.
   - Третий, - поправил волшебника Эллиадан. - Покажите. Артис... что еще произошло?
   - Ничего, я немного испугалась.
  Темный отвернулся и пошел вперед. Эллиадан и Артис перешли на эльфийский. Волшебник старался не слушать, о чем они говорят.
  Веселыми выходили их дела. Хочешь - не хочешь, остров придется покинуть. Хочешь - не хочешь, а Эллиадану нужно идти в Таннерил. А там - пятно над сердцем станет настоящим.
  Пришли они быстро. Комната когда-то была тайной, она пряталась за гранитной стеной, поворачивающейся, если нужно. Обвал открыл секрет. Передняя часть комнаты представляла собой руины, а у дальней стены стоял нетронутый стол, а на нем - три стеклянных ящичка. У стола, хмурый и насупленный, горой высился Богорнор.
   - Пропал один лепесток - точно, как ты сказал. Уходит время.
   - Что это? - тихо спросил Эллиадан, подходя к столу.
   - Хронограф, по-видимому. Время в нем убывает, и не знаю, что будет, когда оно все истечет.
  Эллиадан заворожено смотрел на ящички. Хронограф был очень красив - залитые в прозрачный кубы, золотисто мерцали небольшие цветы - звезды с тонкими шевелящимися лучами - лепестками. В первом кубе было всего две звезды: одна двадцатичетырехлучевая, а от второй оставались лишь два полупрозрачных золотых луча, сходящихся под острым углом друг к другу.
  Второй ящичек хранил двадцать восемь звезд, а еще недавно их было двадцать девять, равно как и ущербная звезда в первом отделении имела три луча. Лучики одной из звезд во втором кубе пропадали на глазах, и с той же скоростью гасли и растворялись целые звезды в третьем отделении хронографа. Должны гаснуть, но на глаз это трудно было бы заметить - ведь шевелящихся пушистых головок насчитывались в прозрачном желе сотни. А точнее - тысяча шестьсот восемьдесят штук.
   - Красиво, - улыбнулся Эллиадан. - Дни, часы и минуты.
   - Видимо, так, - кивнул Темный. - У нас, как видишь, в запасе сутки и еще два часа.
   - Хорошо, успеем. Интересно, есть ли на острове лодки?
   - Должно, - буркнул Богорнор. - Не прилетали ж сюда... эти...
   - Да, и вряд ли Миракон лодками отапливался, - поддакнула Артис.
   - Только буря ведь была...
   - Ничего, может быть уцелели. Итак, сейчас без двух часов полночь - поздновато по руинам гулять. Да и я устал, если честно, даже не знаю как, - Эллиадан виновато улыбнулся.
   - Решено. Завтра, как рассветет, отправимся на поиски лодки или чего Бог пошлет, - сказал Темный. - Ну а если не найдем?
   - Руки есть, - уронил Богорнор, - плот справим. А коли приспичит, вплавь доплывем.
  
  Филландир сидел в кресле с высокой спинкой в своей полупустой комнате и рассматривал Игнарсиль в перстне на пальце правой руки. Первый советник казался задумавшимся, но думать ему уже было не о чем. Он все понял.
  Уже не имело значения, для чего он хотел вызвать Тариэля; ближайший друг Линтиса не явится на зов, потому что он уже приходил. Вчера. Филландиру долго пришлось убеждать эль-марди, что никто никого не звал, а в ушах так и стоял выкрик Эллиадана. "С чем я могу спутать твой голос?!".
  Никогда Филландир не слыхал о том, что Игнарсиль может формировать сигналы самостоятельно, а вот о сигналах ушедших в прошлое читал. И сегодня все подтвердилось. Встревоженный долгим и абсолютным отсутствием Линтиса (тот не показывался даже в Зале Совета Толонесфеда), Филландир не долго думая, вызвал Тариэля. Тот всегда и все знал о своем бывшем короле. Тариэль воспринял этот сигнал вчера, точно так же, как Эллиадан услышал первого советника до того, как тот позвал. Услышал напрямик, без Игнарсиля - никто на такое не способен - и выполнил просимое.
  Глаза Филландира сощурились. Страх Эллиадана он понял еще раньше - что ж, волне оправданные опасения. Дэлвэ-Нор притягивает Врата Энолиара, но сила Эллиадана запечатывает их, не дает открыться. Стало быть, нужно печать сорвать.
  И, надо сказать, Филландир чувствовал себя вполне способным на такой шаг. Все сходится - и паника Эллиадана, и эти его "пятьсот лет - пятьсот лет!", и Линтисовы предчувствия, и слова Айдэллисс. В одном ошиблась целительница, которую Филландир предпочел бы видеть на месте Линтиса в Зале Совета - Эллиадана погубит не возвращение в Таннерил, а встреча с ним, Филландиром, на острове, первом из островов Ксалларона.
  Никто не знал в Таннериле, куда именно собрался вести народ советник и зачем именно. Куда - узнают скоро, толиннэ - сегодня, но зачем - только тогда, когда неизбежное случится.
  Филландира беспокоило одно - не взяло бы безумство и новая привязанность верх над долгом и страстью к самопожертвованиям и не сбежал бы Эллиадан с острова. Остаться было бы решением разумным и выгодным для всех, в том числе и для самого Сэлленнэ. Ведь, если Филландир что-то понимал в сущности Дэлвэ-Нора, то половинки не расстаются. Речь пойдет уже не о сотнях лет, а о десятках тысяч, но Эллиадан... Разумное он не считает правильным, вот в чем дело. Оставалось надеяться, что у Артис с разумом от нынешнего общества хуже не сделалось и что вспомнит Эллиадан Последнюю Битву, вспомнит друзей, о которых не забывал, что безумная совесть не даст ему покоя. Что он сравнит и найдет - двое меньше восьмисот.
  
  Вплавь добираться до большой земли не пришлось, иначе доплыла бы половина из четверых. Лодка мягко ткнулась в берег, друзья соскочили в мелкую прозрачную воду.
  Выглядели они забавно после набега на как нельзя более кстати подвернувшуюся гардеробную Миракона. Хуже всех пришлось Артис - девушке из Мираконова барахла не подходило решительно ничего - она взяла лишь плащ, стелющийся по земле и обувь, без которой по камням далеко не уйдешь. Одежда пришлась впору только Эллиадану, для Темного оказалась длинной, но тесной, но эльфу не подошел цвет. В черном, без единого светлого пятнышка наряде лицо его казалось бледнее, чем у покойника, а волосы - совсем белыми. Хорошо, что восточное побережье к северу - одно из самых пустынных мест по всей Империи.
  С Богорнором расстались на плоскогорье, с которого широко открывался взору океан. Простым глазом было заметно, что бывший лодочник не горит желанием навестить Эллиаданову родню.
  Темный и Артис пожелали счастливого пути, Эллиадан без слов низко поклонился, Богорнор что-то буркнул невразумительное в ответ и быстро зашагал к северу. Друзья некоторое время стояли и смотрели, как мелькает мощная фигура среди серых неприютных камней и голых скал. Затем отправились своей дорогой - на юго-запад.
  Эль-Фендон оправдывал репутацию места со скверным климатом: то дул свирепый ветер, то накрапывало из рваных облаков, а изредка появляющееся теплое солнце лишь усиливало озноб.
  Океан, раскинувшийся на сколько хватало глаз за спинами дышал солью и прохладной равнодушной мощью. Темному вновь подумалось, что все, виденное солоновато-горькими волнами, не уместится ни в эльфийской памяти, ни в книгах, ни в легендах. Эти волны видели все на свете, и теперешние метания людей и эльфов для них не интереснее очередного дождя.
  Эллиадан, еще сам не свой после пятидневного торчания у зеркала, шел впереди. Он не оглядывался по сторонам, не отыскивал тропы среди камней - он шел, будто видел перед собой не нагромождение скал, а ровную широкую дорогу. Или это - последствия его молитвы? Послал Господь ангела, чтобы проторить путь идущему на смерть... чтобы добрался быстрее и не заплутал.
  Темного вновь потянуло на богохульный мысли, словно в обвинении Бога была какая-то радость. Темный видел - Эллиадану умирать не хочется - в кои-то веки! Стало быть, эльф будет действовать осторожнее обычного и не полезет в лес наобум. А лучше всего ему туда совсем не лезть. Чего же проще - оставить Эллиадана на опушке или, понадежнее, в нескольких милях от Таннерила и вместе с Артис навестить вечных соседей. Или пойти одной Артис. А ему, Темному, остаться приглядывать за эльфом. Хотя, судя по тому отчаянному взгляду, которым эльф обменялся с человеком еще на острове, глупостей Эллиадан делать бы не должен.
  Темный хотел было сосредоточиться на мысли об избежании встречи Эллиадана с Филландиром, чтобы эльфу вслух не говорить, но решил пока не отвлекать первопроходца от созерцания невидимой тропы в горах. Собьется Эллиадан с мысли, потеряет путеводную нить - они как пить дать заблудятся в лабиринтах из серых камней.
  Друзья спешили, Филландир не из тех, кто чего-то ждет после принятия решения, и они, припозднившись, вполне могли обнаружить Таннерил пустым и покинутым.
  Солнце то пряталось за тучи, то слепило неожиданно горячими лучами, медленно и верно падая в далекое западное море. Коснувшись дальних отрогов, оно зажгло небывало алым закатом тысячи миль вокруг - и тучи, и куртины травы, и скалы заполыхали огнем. Эллиадан обернулся, волосы его едва не разбрасывали искры, поглядел за спины друзей, в океан.
   - Старый мир рушится, - сказал он со странным выражением. - Такой закат неспроста- все былое отгорит и развеется пеплом, будет новая жизнь. Так бывает всякий раз, когда меняется мир.
   - А он уже менялся? - отчего-то шепотом спросил Темный.
   - И не один раз.
  Темный вздрогнул. Несколько раз менялся мир, что это значит - умирали страны, народы, континенты и появлялись новые? Демоны, ангелы, родичи Миракона - эти уже ушли, теперь дело за эльфами, стало быть, настанет когда-нибудь черед людей уступить эту землю иным племенам и расам.
   - Когда же наступит последний раз?
   - Не знаю, никто не знает, но наступит. Мы ждем.
   - Зачем?
   - Есть легенда, что после самой последней перемены мира свет обернется новой жизнью.
   - Свет? - Темный лихорадочно припоминал все, что читал и слышал о загробном существовании эльфов. - В Свете нет жизни?
   - Нет. Там есть покой.
  Никто не ответил Эллиадану. Только шумел ветер в скалах, да бились далекие волны о каменный берег.
  Продолжать путь сегодня не имело смысла, решили заночевать на плоскогорье, где были остановлены закатом. Они уже начинали засыпать, когда горы слегка сотряслись. Друзья вскочили, не сговариваясь.
   - Полночь, - произнес Эллиадан.
  Темный одним жестом создал свет, неяркий желтый шар повис над скалами, но и слабого тления было достаточно, чтобы волосы встали дыбом. Океан шел приступом на сушу. Гигантская темная стена быстро-быстро пожирала камни на берегу океана. Загудело - словно сама земля застонала - и стена начала падать. Друзья невольно попятились, им показалось, что непомерная волна сейчас накроет и их. Грохот потряс восточное побережье, стены не стало, на месте ее бурунами пенился океан, отвоевавший у суши разом несколько миль.
   - Вот и сбылась мечта Ордена, - сказал Темный, гася светильник. - Нет больше Миракона. Ни его, ни острова его.
   - Никогда не любила море, - поежилась Артис, - а теперь и близко не подойду.
  Эллиадан промолчал.
  Всю ночь Ксалларон бушевал, волны плескались будто рядом, не давая уснуть, и с рассветом друзья еле встали. У Темного с недосыпу появилась глупая мысль, что идти никуда не стоит, что все, ожидавшие эльфов, утонули. Волшебник сам на себя рассердился за столь идиотские мысли - не предлагали ли эльфам любое направление. "Чуток запад, и не дремлет восток". Нет, в Ордене дураков не держат.
  Солнце, пожиравшее вчера закатным огнем Перешеек, теперь тихо и лениво плавало по волнам Ксалларона. Занимался погожий летний день, совсем не похожий на день восточного побережья. Друзья приободрились. Чем ближе к западу, тем легче будет путь, тем раньше проступит на горизонте зеленый бок Таннерила.
  Три дня, не считая того, в который они покинули остров Марионеток, пролетели птицами. Друзья шли, шли и шли вперед, останавливаясь лишь для сна, перекусывая на ходу сухим куском - мили и мили лежали позади, но еще больше вырастало их из-под ног.
  Эллиадан, по мнению Темного, вел себя странно как никогда - почти без заскоков. Несмотря на вполне объяснимую задумчивость, он слышал все, о чем говорили Темный и Артис и изредка вступал в разговор сам. Эльф не высказывал более пророчеств, не проваливался в себя, не задерживался у края ущелий и оврагов, даже не слышал неподходящих вещей - он был на виду, он улыбался, когда светило солнце и хмурился, если пропадала тропа - никогда еще не был Эллиадан так ординарен и предсказуем. Темного почему-то такая перемена нервировала и тревожила, он привык не понимать поступков эльфа и всякий раз, когда Эллиадан говорил или делал то, что нужно, волшебник вздрагивал.
  Артис как будто ничего не замечала. Темный думал так три дня кряду, а на бледной заре четвертого девушка неожиданно разбудила его. Она приложила к губам волшебника палец и шепнула в самое ухо:
   - Нужно поговорить. Наедине.
  Волшебник кивнул и неслышно поднялся. Они отошли на несколько десятков шагов, за заросли кустарника. Вокруг тихо шумел утренний лес, трава была в росе, запевали птицы и висела сонная рассветная дымка. Но сна у Темного не было ни в одном глазу.
   - Темный, я хочу, чтобы ты мне помог, - прошептала девушка и прислонилась к влажному стволу.
  Волшебник кивнул.
   - Ты знаешь, в чем?
   - Догадываюсь.
   - Эльфам нужно помочь - непременно, но я не хочу отпускать Эллиадана в Таннерил. Мне что-то не нравится его поведение. Он и сам не хочет домой, он боится, я же вижу.
   - Я думал о том же - пойти в Таннерил нам с тобой. Хотел с Эллиаданом поговорить...
   - Хорошо, что не поговорил. Я пойду одна и не надеюсь, что он станет спокойно ждать, оставь его одного.
   - Я не против, но нехорошо получатся.
   - Не поняла? - встревожилась Артис.
   - Ты одна пойдешь к эльфам...
  Артис хихикнула и тотчас же зажала себе рот, ее так и трясло от смеха.
   - Да, я глупость сморозил...
   - Вот именно. Темный, эльфы - это не только Филландир, да и Филландир не так уж плох, поверь мне. Могу тебя заверить, он не упражняется в прицельной стрельбе из лука по всему, что приближается к границе леса. Таннерил- не западня, не проклятое место, а очень хороший лес. Я в любом лесу дома. Да и не в том дело, эльфы же еще не взбесились поголовно и не бросаются ни на кого, тем более, на знакомых.
   - Ладно-ладно, чушь спорол, - кивнул волшебник. - Эллиадана, я думаю, не стоит посвящать в невозможность увидеться с родственниками.
  Артис ухмыльнулась.
   - Решай сам. Если Эллиадан узнает раньше времени, клянусь, кое-кто отправится в Таннерил в одиночку с надписью "Я ненавижу эльфов" поперек груди.
   - Когда решу свести счеты с жизнью - быстро и просто - спасибо, я воспользуюсь твоим советом, - Темный протянул Артис руку. - А пока я все же хотел бы отложить столь неординарный способ самоубийства.
  Девушка кивнула и пожала протянутую руку.
  Пролетели три дня, и на исходе был четвертый, когда друзья вышли на опушку. Красное солнце зацепилось за макушки деревьев и висело раскаленным шаром, не двигаясь с места. В вечернем воздухе висел упоительный аромат цветов, Темный улыбнулся и блаженно вдохнул полной грудью. Артис завертелась на месте, как маленькая девочка.
  Эллиадан вдруг спросил:
   - Вам здесь нравится?
   - Да, - хором прозвучал ответ.
   - А что, не должно? - удивленно добавил через миг волшебник.
   - Не знаю, мне что-то не по себе. Пойдемте быстрее.
  "Пойдемте" означало "побежим". Эллиадан развил невиданную скорость, словно хотел добежать до Таннерила к ночи. Темный запыхался то подниматься, то спускаться, но эльфа так и не догнал.
   - Ты не мог выбрать места для пробежки поровнее? - выдохнул волшебник в спину Эллиадану, когда тот ни с того, ни с сего застыл на вершине холма.
   - Здесь лучше? - спросила Артис.
   - Нет, - сдавленно ответил Эллиадан. - Хуже.
  Эльф вновь стал сам собой. Ничего не понять.
   - Эллиадан!
   - Там, - эльф указал на деревню под холмом. - Там оборвалась связь.
   - Они...
   - Мертвы, - кивнул Эллиадан. - Я слышу голос смерти даже отсюда.
  Над домами деревушки вились дымки и изредка ветер доносил то лай собак, то визг играющей детворы.
   - Мирная деревня, - со злобой сказал Темный, - хорошие жители, доброе отношение к путникам. М-мать твою за ногу!
   - Темный, жители здесь не при чем, - с потусторонним видом заметил Эллиадан. - Люди они и вправду неплохие, путников не обидят и уж, тем более, не убьют.
  Глаза эльфа смотрели прямо в душу волшебника. Тот попятился.
   - И чего ты от меня хочешь? Чтобы я сходил и проверил - убьют или нет? Совсем спятил, что ли!
   - Темный, пожалуйста, - взмолилась Артис уже со слезами в голосе. - Ну, если не хочешь, меня заколдуй.
   - Вы что, сговорились! Нашли, когда задерживаться. Мы вообще-то идем твоих родичей, Эллиадан, выручать. Забыл?
   - Не забыл. Не хочешь - не ходи.
  Темный скрипнул зубами и демонстративно сплюнул на траву.
   - Демоны с вами, пойду.
  Волшебник резко повернулся и зашагал с холма.
   - Ты, я слышал, хорошо молиться умеешь, - сказал он через несколько шагов Эллиадану. - Молись.
  
  Жители Холмушек вернулись еще днем, не промедлив ни часа. Как только смотровые принесли вести о лихом побоище, так и засобирались обозы в обратный путь. По вполне понятной причине все мужчины ушли еще утром, налегке, прихватив лишь луки.
  Озираясь, оглядываясь, вынув стрелы, вошли хозяева в родную деревню. Тяжелый смрад паленой шерсти, крови, псины и еще какой-то невиданной мерзости расходился по улице. Плетни кое-где повалены, внешний вовсе втоптан в землю, а в остальном деревня сияла чистотой и покоем.
  Вся, кроме первого по правую руку двора. Хозяин по прозвищу Третьяк - настоящим именем его никто никогда не звал, - шумно выдохнул, наложил стрелу на тетиву и сделал шаг к дому. Односельчане тихо и грудно следовали за ним.
  Долго, очень долго после того дня передавались в Холмушках и соседних деревнях из уст в уста страшный рассказ. Суть его знали все от мала до велика, но подробности ушли вместе с теми, кто застыл у поваленного растерзанного плетня у Третьякового двора. Страшными сведениями полнилась повесть спустя годы и десятилетия, каждый следующий рассказчик прибавлял число по хищнику-другому и увеличивал число зубов в кровожадных пастях; сражающийся только поначалу были людьми - время спустя они превратились едва ли не в посланников Господа; но никакой рассказ не мог быть страшнее развороченного двора, смердящего трупами и в щепки разбитых, алых от крови ставен.
  Новый дом Третьяку ставили всей деревней и на новом месте, а избу, вынеся то, что осталось от противостоявших лютым зверям - сожгли дотла. Ни веревки не вынес из пропахшего кровью и смертью дома Третьяк. Ни веревки не осталось внутри; крестьяне затруднились сосчитать страшных черных зверей, напоминающих волков, они с трудом поняли, что оборонявшихся было двое.
  Пол-избы обуглилось, обгорело и еле разъединили жители Холмушек два черных рассыпающихся трупа - человеческий и волчий. Второй труп принадлежал человеку не из Империи, это все, что поняли крестьяне. Большего узнать они не могли. Как занесло чужеземца, или двух, в их деревню и кем были защитники крестьян не интересовало. Для них неведомые погибший были героями, сказочными богатырями, ибо никто, кроме богатырей не смог бы справиться с почти сотней зверей-людоедов.
  Подумав, жители Холмушек решили, что могли быть погибшие и добрыми волшебниками - ведь отчего-то сдохли звери на дворе, а ни крови, никаких повреждений нет. Наверное, согласились сельчане, сражались они и волшебством, и клинком до последнего, а когда в живых остался лишь один - он, не видя иного выхода поджег и себя, и оставшихся зверей.
  Разубедить крестьян мог только один путник, забредший в деревню поздно вечером на исходе шестого дня после битвы, но он не стал этого делать. Крестьяне ведь были правы во всем, кроме одного - не требовалось магии и заклинаний, все сделало взошедшее солнце, - и странный прохожий не сказал ничего. Лишь спросил, что сделали холмушковцы с останками тех двоих.
  Вопрос удивил крестьян. Что же еще можно сделать с телами достойно павших, как не достойно похоронить их? Путник извинился и поправился - где похоронены останки. Конечно, на деревенском кладбище. Вся деревня по горсти бросала землю в квадратную яму, и приглашенный священник прочел все полагающиеся молитвы, и долго стояли жители под темнеющими небесами, не в силах разойтись. Пока там стоит лишь ограда, извинились крестьяне, но скоро, этой осенью, посадят вкруг могилы деревья, а весной - цветы. Будет хорошо и красиво.
  Путник согласился и попросил объяснить, как найти кладбище. Крестьяне удивились еще больше. Зачем же ходить по погостам ночью, ведь можно переночевать и утром пойти поклониться праху героев. Нет, странник спешил, очень спешил, он не мог ночевать, хоть и поблагодарил за добрые слова, и не боялся ночных кладбищ. Крестьянам ничего не оставалось, как указать путнику узкую тропинку - пусть поклонится могиле, коли есть нужда. Может, грехи замаливает или за здоровье близких просит - мешать человеку в такой час, значит самим совершать нешуточный грех.
  Утром разнеслось по деревне, что после ухода ночного гостя видели вроде бы огонек в той стороне, где кладбище. Холмушковцы, наученные горьким опытом, вооружились кто чем и отправились проверять. Те, кто шел чуть впереди, увидели первыми и остолбенели, шедший сзади едва не сшибли авангард с ног. Луки, вилы, топоры попадали на землю, а миг спустя все пришедший стояли на коленях.
  В изголовье свежей могилы красовалось деревце яблони. Все бы можно понять - захотел посадить добрый человек саженец, вон, до старого сада рукой подать, да только кто же сажает деревья в разгаре лета. Яблоня же живо трепыхала листьями - большенькая уже - и никак не походила на только что приютившийся в земле черенок. А самое главное, на дворе июль, а деревце было все в бело-розовых, словно светящихся, цветах.
  
  Дороги от Холмушек до Таннерила Темный не запомнил. Дни не летели, а тянулись бесконечными серыми змеями, каждый час за год, но ни минуты не оставила милосердная память из того тягостного времени. Волшебник не помнил, где и как они шли, только однажды утром выросла впереди, за ровной полосою травы, высокая зеленая стена.
  Темный не обрадовался, он лишь слегка удивился тому, что судьба все же пропустила их к эльфийскому лесу.
   - Эллиадан, - тихо сказала Артис, - тебе не нужно туда идти. Я сама...
   - Как тихо... - Эллиадан явно не слышал обращенных к нему слов. - Неужели опоздали... Быстрее, мы должны успеть!
  Эльф сорвался с места и в следующий миг был уже на опушке. Друзьям оставалось только догонять.
  Темный с содроганием сердца преодолел границу и нырнул в тень под вековыми деревьями, он так и ожидал свиста стрелы из-за кустов. Но спокоен и нем был вечный лес.
   - Они уже ушли, - прошептала Артис, глядя на деревья и что-то добавила на своем языке.
  Быстрый шелест ветвей был ответом. Девушка вздрогнула, глаза Эллиадана вспыхнули.
   - Еще не совсем ушли, еще можно догнать, - выдохнул эльф и стрелой бросился в чащу.
  Темный старался не отставать от Артис, ведь ветви перед девушкой расступались, и корни отползали в сторону, волшебнику нужно было успеть нырнуть в образующийся просвет.
  Никаких тропинок в лесу не существовало, он казался нехоженым и нежилым. Эллиадан приостановился, прислушался, оглянулся - здесь ли друзья, и нырнул в узкую щель между двумя высоченными деревьями. Нырнул и пропал. Темный попятился.
   - Темный, быстрее! Это тропка, по ней должны успеть!
  Ободрав локоть, волшебник протиснулся меж стволов и очутился стоящим по щиколотку в серебристой травке среди какого-то тумана. Словно коридор пепельного цвета, образованный гигантскими стволами и легкой дымкой, уходил в обе стороны от Темного.
  Эллиадан, уже невидимый, что-то крикнул, Артис обернулась и перевела:
   - Соблюдай дистанцию!
  Легко выполнить, очень даже просто - гораздо труднее было догнать Эллиадана. Даже Артис в конце концов выдохлась и отстала, а у эльфа словно крылья за спиной выросли.
  Темный спотыкался, хотя ничего, кроме ровной травы под ногами не было и быть не могло, и мысленно отсчитывал шаги, которые нужно сделать, прежде чем упасть. Никогда в жизни волшебник так не бегал. Эллиадан - далеко впереди - резко свернул в пепельную стену и прошел, естественно, насквозь. Темный, обрадовавшись окончанию выматывающей пробежки и ничего на радостях не соображающий, сунулся было в туманный просвет между деревьев.
   - Ты куда?!
  Артис оттащила волшебника от запульсировавшей стены тропки.
   - Костей не соберешь! Иди за мной.
  Темный послушался, видимо, вход и выход на тропки располагались ни где придется, а в строго определенных местах.
  После сумрака тропы яркое солнце, висящее над лесом, ослепило волшебника. Моргая, он увидел опушку, последние ряды деревьев и убегающие вдаль зеленые холмы. У дальнего холма, заслонявшего горизонт, что-то чернело.
  Темный поискал Эллиадана - эльф уже бежал по траве и что-то кому-то кричал.
  Темный понял, что черные точки - верховой арьергард покинувших свой дом эльфов.
   - Стойте! Остановитесь! Там ловушка! Стойте!
  Почему-то тогда Темному показалось вполне нормальным то, что голос Эллиадана заставил умолкнуть все остальные звуки. Замер лес, перестали щебетать птицы, умер ветер, игравший с травами.
   - Стойте!
  Темный и Артис замерли на месте. От черного отряда отделились две точки и начали стремительно расти, приближаясь.
  Эллиадан по инерции продолжал бежать навстречу, раскинув руки в стороны, как крылья. Фигуры верховых эльфов приняли форму и узнаваемые черты. Филландир опережал Эльдара на каких-нибудь два шага.
  Черные кони неслись бешеным наметом, Эллиадан остановился, и следующий миг Темный запомнил на всю жизнь. Тонко пискнул воздух, обрушились слова заклинания, конь Филландира взвился на дыбы, едва не свалив седока. Эллиадана отбросило назад, словно не стрела его ударила, а пудовый кузнечный молот, и он, как стоял с распростертыми руками, так и упал спиной в траву.
  Темный перестал ощущать свое тело, на негнущихся ногах он сделал шаг вперед и вдруг понял, что не видит Артис, которая была впереди.
  Девушка медленно сползала по стволу ближайшего к опушке дерева - Темный успел подхватить ее на руки. По телу ее прошла судорога, но удивленное лицо не дрогнуло; голова сама собою запрокинулась назад и когда Темный увидел растекающееся по белой ткани кровавое над сердцем, разум перестал ему служить.
  Он не помнил почти ничего из произошедшего в тот день до заката. Помнил, как шел по лугу, неся Артис на руках; помнил валяющийся в траве длинные разноплечий лук и рассыпанные вокруг черно-белые стрелы; помнил Эльдара, стоящего на коленях и женский отчаянный вскрик - "Котеночек!".
  Он не помнил как и кто положил Артис рядом с Эллиаданом, не видел как иссиня-бледный Линтис поклонился уходящему на восток Филландиру, как упал в траву серебристый звездчатый лист на тонкой цепочке. Не помнил прощания эльфов - и слава Творцу, что не помнил.
  Память смутно хранила еще странное мерцание воздуха, далекое пение и парящий над травой тающий искры. А потом было забвение - может быть, обморок, может быть, наведенные чары, а только Темный уже совсем ничего не помнил.
  Очнулся он под деревом на закате дня. Полыхающее зарево освещало обезлиствевшие деревья впереди и высохшую пожелтевшую траву на лугу. Темный неловко встал, как раз на границе между живым зеленым и мертвым лесом. Высокие стволы не заслоняли обзора - кроме самого Темного ни одного живого существа не было на многие мили вокруг.
  Стоя в одном шаге от пустыни, волшебник не знал, куда отнести себя - к живым или к мертвым. Закат сжигал последние остатки старого мира, и на душе у Темного было жарко и пусто.
   А когда последний красный луч коснулся земли, хлынул дождь. Волшебник медленно поднял голову и увидел небо - черное от туч. Ни грома, ни молний, лишь стена ливня в звенящей тишине.
  Это место не всегда будет пустыней, здесь взойдет новая трава, и новые ростки пробьются среди высохших старых стволов. Все будет по-новому и заново. Лес перестал быть эльфийским, как и весь мир - теперь и то, и другое принадлежало людям.
  Что-то лопнуло в душе, какой-то зловонный нарыв, и темный понял, что по лицу бегут в вперемешку с холодной водой горькие слезы. Никого вокруг, никто не увидит. И раз уж само небо плачет, то человеку стыдиться нечего.
  А через некоторое время промокший насквозь, но оживший волшебник сел под мокрое дерево, прислонился устало к стволу и стал смотреть на дождь. С неба, казалось, низвергается водопад, так плотен был ливень. Ветра не было, тучи стояли над Таннерилом, не шевелясь, и обрушивали на осиротевший лес холодные слезы неба.
  Дождь кончился лишь утром, выглянуло из-за облаков солнце, и капли засияли на ветвях и траве бриллиантами.
  Темный поднялся, поклонился пустоши впереди и медленно пошел вглубь мокрого насквозь леса. Никогда больше Империя не слышала ни о Талоре Данэйке, ни об эльфах. И только жители восточных рубежей шепотом говорили о призраке, бродящем в лунные ночи по руинам Белого эльфийского города.
  Прежняя жизнь меркла и отступала, рассыпаясь прахом, чтобы однажды возродиться из него легендой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпилог.
  Теперь я могу, пусть с опозданием и без особой надобности, представиться. Я - это Талор Данэйк, Талор Ниллон или, если угодно, Темный. Последнее имя, правда, я перестал к себе относить по вполне понятным причинам.
  Вот уже сорок лет я живу в Толонесфеде, который стал моим домом. За эти годы я покидал Таннерил всего несколько раз, ненадолго, за тем, чтобы не одичать и не забыть, как выглядят другие люди. Я не страдаю еще маразмом и не превратился в мизантропа, хотя какое-то время был к этому близок, но я не могу и не хочу жить в новом мире. Я прячусь в Таннериле, потому что не понимаю мира за его пределами, потому что еще помню мир старый, мой мир. На всем свете, кажется только я да Филландир знаем, что именно произошло. Почему так? Не знаю.
  После того страшного дня я ушел в лес, набрел на Толонесфед, отыскал библиотеку и поселился в ней. Я не хотел никого ни видеть, ни слышать; не желал ни с кем говорить, из общества мне вполне хватало ненавязчивой лесной живности да самого себя в зеркале.
  Честное слово, несколько лет я жил в библиотеке. Какая, к демонам, Альтинидийская Академия! Даже того, что я мог прочесть, мне хватило бы еще на тысячу лет беспрерывного чтения. Но я человек, и в один прекрасный миг я соскучился.
  Уже не помню, чего я хотел - погулять или уйти из Таннерила, только далеко я не ушел. Сделав шаг за пограничные деревья на южной окраине леса, я сел в траву и сидел в ней небо ведает сколько. Мир стал другим, я не узнавал его. Я не нашел ни одного верного свидетельства перемен: солнце светило по-прежнему, небо голубело, а трава шуршала над ухом... Но не так, не так все было раньше.
  Когда-то Клермон рассказывал, что значит быть вампиром. Вампиры слышат, видят, обоняют мир совершенно иначе, чем люди, потому что изменились. Для меня все было наоборот, я остался прежним, уж не знаю, почему, а мир переменился. Такое же ощущение я испытал, когда открыл глаза в Широколесье - тогда я тоже не узнал мира. Но тогда это прошло, а теперь не исчезало.
  В голову мне пришла достаточно бредовая, зато все объясняющая мысль. К тому же после двух месяцев общения с Эллиаданом я пересмотрел свое отношение к нелепостям. Эллиадан был прав. Мир тогда, семь лет назад, менялся на наших глазах. Никогда, ни разу в жизни, ни до, ни после, не видел я таких огненно-красных закатов. Филландир, я уверен, хотел открыть Врата Энолиара и уверен, что ему удалось сделать то, что не по силам оказалось Миракону. Но, убив одним выстрелом двоих, Филландир не только распахнул двери в будущее для своего народа, он дал новую жизнь всему миру.
  Мир перестал быть тем, откуда эльфы ушли, он превратился в мир, где эльфов никогда не было. Не было ни Последней Битвы, ни Эпохи Скорби, ни Переселения; Ордену нет да Таннерила никакого дела, поэтому ни один священник ни разу не появился даже на опушке леса.
  Может быть, для нынешних жителей Таннерила не существовало и вовсе? Обычный лес? Постое место? Не знаю, вполне может быть. Когда я путешествовал по окрестным деревням, у меня создалось впечатление, что меня принимают за кого-то другого. Я не маскировался, хотя могу теперь это без труда, но ни один человек не удивился ни моему наряду, ни моим словам. Может быть, разговаривая со старым волшебником из эльфийского леса, люди думали, что говорят с кумом из соседней деревни?
  Я никуда не ушел, ни в первый раз, ни потом. Я привык жить один, люди не могли сообщить мне ничего интересного, а кроме того, я боялся.
  Прошло немало времени, прежде чем я насмелился проверить свою идею и отправился на восток, искать то тихое кладбище у деревни пол холмом. Чем ближе я подходил, тем сильнее становилось желание повернуть назад. Я боялся, что не на могиле цветущей яблони - вдруг сломалась или засохла, но еще больше я боялся, что она окажется на месте, живая и невредимая.
  Бело-розовые цветы я заметил издалека и все-таки заставил себя подойти ближе. Яблоня выросла в большое раскидистое дерево и была усыпана бледными прозрачными цветами. Старый дурень, я не мог выбрать лучшего времени, чем май, когда и все яблони цветут! Я стоял, смотрел и понимал - это не та яблоня и не та могила, я не знаю того, кто лежит под усыпанной лепестками землей.
  Вернувшись в Таннерил, я уже не покидал лес. Годы не те, да и желания нет. Мир изменился, все, кого я знал, стали мне чужими, и нет нужды их искать.
  Варк где-нибудь воюет, хотя нет, какое там - нянчит внуков - правнуков.
  Гном сидит дома с семьей, долбит железо и мечтает о сыне.
  Клермон умер, но не от солнечного света в крестьянской избе, а от старости в собственной постели. Скончался давным-давно, в поместье и был погребен с почестями в фамильном склепе, потому что остался человеком.
  Фертиса же искать вдвойне бесполезно. Мало того, что неизвестно, как его теперь зовут и как он выглядит по прошествии лет, он наверняка постарался не оставлять следов своего пребывания где бы то ни было. Не знаю, прыгал ли он в новом мире с новой башни, но в старой головной боли у новых священников не сомневаюсь.
  Насчет Богорнора не знаю, возможно, проходящих эльфов вовремя и к месту сменили странствующий монахи, и ворчливый лодочник, облаченный в серую рясу, перевозит как и прежде пассажиров через реку возле монастыря.
  Эльфы... Нет, я не думаю о них, они сгинули и я почти не сожалею о том. Останутся легенды и красивые сказания, но никто не вспомнит живых и настоящих вечных, никто по ним не заскучает в новом мире.
  А я останусь здесь до смерти да и после нее. Я стар, мне некуда идти и здесь мой дом, мой мир и мой склеп. А тот, что начинается за последними пограничными деревьями, мне не принадлежит. Мир стал другим - до будущих кровавых закатов - и до тех пор он ваш.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"