Метс Михаил : другие произведения.

Между нами, русофобами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Анекдот сей случился на острове Саарема. В только-только присоединенной Эстонии. Участвовал в нем один дальний родственник моего эстонского отчима - дядя Юхан. У этого моего сводного дяди имелась достаточно маленькая, но очень хорошо отлаженная молочная ферма, а на ней - двадцать восемь высокоудойных коров. Коровы были такие, что слава о них доходила до самого Таллинна. Притом, что удивить эстонца коровой не просто. Хорошая эстонская корова дает молока примерно столько же, сколько и плохой советский колхоз. Но коровы Юхана Метса слыли не просто хорошими, а - гениальными. Любой из соседних фермеров был готов, не задумываясь, отдать за них свой правый глаз. И дядя Юхан, отнюдь не будучи человеком богатым, слыл на острове Саарема Хозяином с Большой Буквы. И вот наступает четырежды проклятый 1940 год и в Эстонию приходят русские. Т. е. русские-то приходят в Таллинн, а на острове Саарема их - до поры и до времени - нет. Пока что по острову бродят только слухи. Мол, в Таллинне - русские. А самих русских - нету. И вот об этих нелепых слухах узнает Юхан Метс. Сначала не верит. Потом надолго задумывается. Через три дня принимает решение. Ранним утром четвертого дня перепуганные соседи видят следующую картину: все двадцать восемь чудо-коров маршируют строем к парому. Двадцать девятым идет дядя Юхан. Он отвозит своих ненаглядных красавиц на материк и продает их там скопом. Потом возвращается домой и начинает пить. Пьет жутко, без продыху. Пьет месяц, два, пять. Лишь чудом остается жив. Все соседи считают его сумасшедшим. Но в конце этого суперзапоя соседям становится не до дяди Юхана - на остров приходят русские. Алкаш и бедняк Юхан Метс оказался единственным фермером острова, избежавшим отправки в Сибирь.
   Между нами, русофобами.
   (четвертая часть романа "Записки лузера")
  
  
  Умение находить ответы свидетельствует об уме.
  Умение задавать вопросы - о мудрости.
  
   *****
  
  Думаю, что после сорока быть оптимистом просто неприлично.
  
   *****
  
  Отношения человека пишущего с так называемым "реальным миром" известны: работаешь над главой одиннадцатой - на дворе январь, переходишь к главе четырнадцатой - на улице лето.
  И вот смахнешь со лба испарину, удивленно почешешь в затылке и устало подумаешь: и на фига они так часто погоду меняют?
  
   *****
  
   Обращалась на "ты", как в рекламе прокладок.
  
  
  
   О Б. Н. Стругацком
   (из цикла "Литературные портреты")
  
   Коротенькая преамбула.
  
  Каждый из нас - от Льва Толстого до никому неизвестного графомана Васи Пупкина - является миру в трех ипостасях:
  а) как частный человек
  б) как автор текстов
  в) как публичная, живущая у всех на виду личность.
  
  
   I
  
  Как к автору текстов к Борису Стругацкому у меня отношение сложное. Слишком давно это все началось и слишком часто менялось. Началось, как у всех: в 12-13 лет с запойного чтения любой попадавшейся под руку фантастической литературы. Единственные интересовавшие меня в те годы критерии - занимательность и образность - в текстах Стругацких, безусловно, присутствовали. Хотя, если честно, мне больше нравился Брэдбери.
  А потом наступила сумбурная юность. Эпоха Маркеса и Кортасара. Эпоха бесконечного перечитывания "Палой листвы" и "Модели для сборки". К хорошим советским писателям братьям Стругацким я относился в те годы с иронией. Хотя и, конечно, почитывал.
  Через несколько лет потянулась пора лит. ученичества. Оба брата Стругацких - непререкаемые литературные авторитеты. Люди, умеющие писать ХОРОШО. Каждый их текст (включая какую-нибудь "Сказку о Дружбе и Недружбе") обнюхивается, облизывается, развинчивается на слова. Я ищу ТАЙНУ.
  И вот, наконец, наступила эпоха т. н. зрелости. Отношение к братьям Стругацким (и поющему соло Витицкому) вновь изменилось. Что-то - нравится. Что-то - нет. Что-то нравится, но лично мне совершенно не нужно. От более подробной расшифровки своей позиции я, с позволения господ читателей, воздержусь, ибо пиво здесь еще не отделилось от пены.
  
  
   II
  
  А теперь, помолясь, перейдем к пункту "б". К Борису Стругацкому - человеку. Здесь я буду, по возможности краток. Б. Н. Стругацкий - человек вызывает у меня глубочайшее уважение.
  При этом отношения наши сводились к обмену несколькими коротенькими электронными эпистолами и были отношениями главного редактора и автора-варяга. Отношения эти известны: с моей стороны они сводились к настойчивым предложениям любви и дружбы, с его - к тактичным, но неуклонным отказам.
  И хотя ни единого моего абзаца в струговском "Полдне XXI века" так и не появилось (а после опубликования этой статейки, надо думать, уже и не появится), но в данном конкретном случае это не важно. Есть редакции, где вас печатают, но делают это по-хамски. А здесь - в отношениях всемирно известного автора и никому (за исключением детей и жены) не известного бумагомараки - Борис Натанович проявил себя очень достойно.
  И тем неприятней мне переходить к пункту три.
  
  
   III
  
  К БНСу - публичной фигуре. Ибо в этой третьей своей ипостаси Борис Натанович меня, скажем так, удивил. И это еще очень и очень тщательно процеженный и выверенный термин. Ибо впечатления мои от публичной позиции Бориса Натановича были, прямо скажем, близки к шоку.
  Да-с, именно к шоку. К праведному гражданскому негодованию. Так и видишь себя записным либералом - эдаким чуть припахивающим индюшкой и крюшоном адвокатом, подъезжающего на скрипучей пролетке к Ясной Поляне и в сотый раз репетирующего свою будущую речь:
  "Дорогой наш... Лев Николаевич! Глу-убоко уважая Вас как гэ-эниального художника слова, мы, представители харьковской интеллигенции, никак не можем... так сказэть... разделить Ваши... так сказэть... политические и фи-ло-соф-ск-и-е взгляды. В то время как вся наша харьковская интеллигенция по мере своих ... так сказэть... скромных сил старается служить великой идее Про-грэ-эсса, Вы, наш гэ-эниальный художник слова, утверждаете в своей статье такой-то..."
  И так далее, и тому подобное.
  И вот что, короче, мне (как представителю харьковской интеллигенции) пришлось не по сердцу:
  1. Подчеркнутая лояльность БНCа режиму.
  2. Безоговорочная поддержка войны в Чечне.
  3. И... как ни странно, то, что он сам безусловно считает своей заслугой: абсолютная погруженность в Учительство.
  По первым двум пунктам, надеюсь, все ясно.
  А теперь о пункте три.
  
  
   IV
  
  Учительство, извините, - кого? И чему?
  Да и нужен ли взрослому сорокапятилетнему мальчику даже самый разгениальный Учитель? Чьим учеником был Толстой? А чьим - Гоголь? Или даже какой-нибудь Писемский?
  Когда вы наедине с самым важным - т. е. с чистым бумажным листом или же женским лоном - какой вы, к чертям, ученик? Какие здесь могут быть школы и ранги? Ведь посредством этого самого-самого вы выражаете только себя самого - кривого, косого, хромого, не очень талантливого - но ТОЛЬКО себя. Какого больше не будет.
  Вы меня поняли?
  Случится еще один Большой Взрыв, сгинет эта Вселенная, самое время испортится и пойдет по кругу, но именно ВАС - кривого, косого не очень талантливого - НИКОГДА уже больше не будет.
  Правда... все это лирика.
  А ежели перейти на прозу, то можно считать знаменитые струговские Семинары простыми производственными совещаниями поставщиков достаточно качественных фантастических текстов. И тогда все становится ясно. Есть некий ремесленный цех. Есть тщательно скрываемы цеховые секреты. Есть Верховный Магистр. Есть мастера. Есть подмастерья.
  И весь их широко разрекламированный конфликт с Мариниными и Донцовыми - это простое противостояние средневековых ремесленников массовому фабричному производству.
  Не меньше, но и не больше.
  Вполне допустимый конфликт. Но не надо при этом тревожить теней ни Булгакова, ни Гоголя.
  
  
   V
  
  
  А теперь - чуть-чуть человеченки. Так сказать, немного о личном.
  Вы, надеюсь, не против?
  Ну-с, я начну-с. Дело было давно. На одной литераторской собирушке. Что-то там мне понравилось, что-то - не очень. Хотя не понравившегося было намного больше. И я доподлинно помню, что самой раздражавшей меня там деталью был - я сам. Я производил впечатление чего-то явно и безусловно лишнего. И свойственное всем художникам бескорыстное стремление к совершенству требовало это лишнее удалить. (Что я часика через полтора и проделал).
  Но это все лично мои, сугубо внутренние заморочки, коими я, ей Богу, не посмел бы тревожить читателя, если бы... если б мое тогдашнее раздражение не породило некий общественно значимый выхлоп, из которого и родилось завершение этой главы . Читайте внимательно.
  Итак, я был не в духах. И больше всего меня раздражала моя собственная личность. Но, кроме этого, меня раздражало еще очень и очень многое. Ну, например, висевший в зале плакат мироновской "Партии жизни".
  Выглядело, это несколько сюрреалистически. Вот величественный А. Чепуров. Вот глубоко уважаемый мной Вадим Сергеевич Шефнер. Вот бородатый и хмурый САМ (А. И. Солженицын). А вот - господин Миронов. А рядом с ним - навечно вошедший в историю выхухоль.
  Мда-а.
  Хотя по человечеству оно и понятно. Живем, бля, не на Луне, недвижимость в центре стоит, бля, дорого, и, чтоб своевременно продлевать договор с КУГИ, требуется очень и очень серьезная, нах-х-бля, крыша. Здесь и не только выхухоль на стенку повесишь.
  Короче, бродил я по этому благородному писательскому собранию и вовсю истекал негативом. И вдруг наткнулся на стол. Обычный письменный стол. Типа моего. Хотя, конечно, и чуть покрасивее.
  На столе стоял портрет Аркадия Натановича. Молодого. Улыбчивого. Видимо, это был его стол. Над столом возвышалась табличка: "Экспонаты руками не трогать". Но подходить и смотреть было можно.
  Не буду скрывать: в груди что-то ёкнуло. А к горлу подкатил комочек. Вспомнилась извилистая биография Аркадия Натановича. Его долгая служба в советской армии. Его сравнительно поздний дебют. Сравнительно ранняя кончина. Естественно, взволновал вопрос: вещи подлинные?
  - Вещи хоть настоящие? - спросил я одного своего коллегу.
  - А черт его знает, - ответил тот, - но вот кресло точно его.
  И он показал рукой на стоявшее в противоположном углу комнаты кресло.
  Собственно, это было не кресло. Это был без пяти минут императорский трон. Почти двухметровое стуло из красного дерева. Типичная личная вещь какого-нибудь модного автора прекрасной эпохи. Типа Эмиля Золя. Или Леонида Андреева. Над сиденьем болталась картонная бирка: "Личное кресло Бориса Стругацкого".
  - Вот странно, - подумал я, - живой человек выставил на обозрение свое личное кресло. И кресло какое-то... странное. Ну да, ладно-ладно. Очевидно, между братьями существовала разница. Два мира, так сказать, - два Шапиро.
  И я продолжил осмотр Аркадий Натановичева кабинета. В домах, где я ощущаю себя чужим, я инстинктивно тянусь к вещи максимально мне близкой - т. е. к библиотеке. Вот и в этом писательском клубе, где я чувствовал себя, как уже говорилось, существом инородным, я просто прилип к выставленной там библиотеке Аркадия Натановича. Хорошая библиотека. Рабочая. И подбор книг тоже очень хороший - случайный. Никаких тебе многотомных собраний сочинений. За исключением, почему-то, Горького. Зачем нормальному человеку тридцатитомник Горького? Но здесь, очевидно, какие-то пережитки советской школы.
  А вот еще одна странность - ни единой английской книги. А ведь Аркадий Натанович свободно читал по-ихнему. Это Борис читает, как и мы все, со словарем, а вот Аркадий... Опа! Еще одна непонятка. Видео, блин, кассеты.
  "Митинг у Мариинского..."
  О, Боже какая древность: перестройка, гласность, "фа-шизм не прой-дет!!!". "Митинг у Мариинского. 2000 год. Писатели против доллара".
  Т. е.?!
  Какой там, на хрен, двухтысячный? Ведь Аркадий умер в 91-ом.
  И здесь я наконец-то ПОНЯЛ.
  Понял, почему не было книг на английском.
  Понял, почему, Аркадий Натанович поставил на стол свою собственную фотографию.
  Понял, почему лежали видео, блин, кассеты.
  Это был стол его МЛАДШЕГО брата.
  Т. е. человек при жизни создал свой собственный мемориал.
  В таком вот аксепте.
  *************************************************************
  Короче, это явилось самой последней каплей. Откупившись от уже начавших гулять писателей бутылкой итальянского вермута, я извинился и убежал.
  
   VI
  
  А дома меня ждала жена. Ждала, как ждут все на свете жены возвращающихся с корпоративных вечеринок мужей: загодя ревнуя, страдая, на сотни ладов репетируя фразу: "Где ты шлялся, скотина?!!!" - и т. д. и т. п.
   Согласитесь, что явиться на три часа раньше и абсолютно трезвым - значило оскорбить ее, как женщину.
  И я завернул в какое-то центровое кафе и основательно там нарезался. Между прочим, в этом кафе я не чувствовал себя лишним. Там, в этом кафе, такому вот сравнительно хорошо сохранившемуся папику, такому вот, не особенно считающему рубли дорогому гостю завсегда были рады. И подносившая мне четвертый стакан коньяка подавальщица очаровательно тупила глазки и, первой завязывая разговор, явно ждала от меня каких-то действий. Но я не нарушил клятвы супружеской верности.
  Я просто сбежал.
  Разыграл Подколесина.
  Дыша коньяком, я вышел на Средний. Побагровевшая морда сияла, но хмеля в мозгах практически не было. Стрелки часов застыли на без пятнадцати двенадцать.
  "А почему бы, - вслух думал я, - почему бы, собственно, благородному дону и не создать свой маленький личный музей?
  Тем более, что ученики - просят.
  Вот вы, товарищ, - вдруг обратился я к прохожему, - вы, конечно, читали книгу "Братья Стругацкие. Время учеников"? Синяя такая книга. Толстая. Там этих учеников - штук четыреста. Так вот, товарищ, практически все ученики - просят. А сердце, товарищ, не камень".
  Прохожий шарахнулся.
  А я поплелся к метро. Нужно было жить и исполнять свои обязанности.
  
   *****
  
  
  "Дом культуры имени Цурюпы объявляет набор детей в школу благонравия".
   (объявление начала 90-ых)
  
   *****
  
  Две фирмы-конкурента: ООО "Смехуечки" и АОЗТ "Пиздихаханьки".
  
  
  
   Разговоры с мелкой.
  
  М е л к а я: Пап, а ты тоже носишь очки?
  Я: Да, мы с тобой два очкарика.
  М е л к а я: Как будто мы, пап, с тобой братья!
  
  
   Разговоры со старшей
  
  С т а р ш а я: Пап, а сегодня по ТНТ твой любимый фильм про товарища Дынина!
  Я: Э-э?
  С т а р ш а я: Ну, про то, как мальчика выгнали из санатория.
  Я (наконец понимая, что речь идет о классическом советском фильме "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен"): А-а... о-бя-за-тель-но посмотрю!
  С т а р ш а я (горько вздыхая): Интересный фильм, только жалко, что... не смешной и совсем черно-белый.
  
   *****
  
  В России работают женщины, а мужики:
   а) воруют,
   б) охраняют,
   в) командуют.
  
   *****
  
   Из подслушанного (не мной) за стеной разговора:
   - Валь, а давай палку бросим!
  - Пошел-ка ты на хуй, Жора. От тебя одни мандовошки. - Валь, я... я клянусь, я кроме в тебя - ни в кого! Они у меня, бля, от нервов.
  
  
  
   Русские дети (зарисовка с натуры)
  
  Катаюсь я как-то с детьми на горке. Кроме нас там тусуется парочка пацанов и стайка девчонок с коляской. Самая высокая из девчонок - тип долговязой каланчи-переростка - время от времени выкрикивает: "Ну все- все, пиздец!" - после чего начинает ожесточенно гоняться за самым хилым и маленьким из мальчишек.
  В конце концов мальчуган подбегает ко мне:
  - Дяинька, помогите! Дяинька, помогите! Дяинька, а скажите, плста, этим девчонкам, чтобы они меня больше не трогали!
  Как вы наверно догадываетесь, я - не из тех, кто быстро и с наслаждением вершит суд и расправу. Короче, "дяинька" хмыкнул. Потом озадаченно почесал себя за ухом. После чего прокашлялся и с максимальной свирепостью сдвинул брови...
  Но к этому времени долговязая барышня уже нашлась:
  - Дяинька, а чего они говорят, что наш ребенок в коляске дрочит!
  
   *****
  
  Утомительный, как эрудиция братьев Стругацких.
  
   *****
  
  В. В. Путин - носик уточкой, губки бантиком и глазки-сверла.
  
   *****
  
  Новый Год. Крупными хлопьями падает снег и в глазах у проходящих женщин подпрыгивают желтые блядские чертики.
  
   *****
  
   Это было давно. В году восемьдесят пятом - восемьдесят четвертом. Днем я в те годы считался студентом, а по ночам подрабатывал сторожем. И вот однажды меня перекинули на мебельную фабрику. Сдававший мне смену напарник произнес вот такой, моментально записанный мной по горячим следам монолог:
  Н а п а р н и к (подтянутый и моложавый старик, успевший аттестовать самого себя как "бывшего офицера разведки". Говорит оглушительно громко): Первым делом разрешите, пожалуйста, ваше удостоверение. Так сказать, проверим: вы это или не вы? (Тщательно проверяет мои сторожачьи корочки) Ну, а теперь позвольте ознакомить вас с особенностями объекта. Объект достаточно сложный из-за скопления на нем древесины. Древесина храниться без соблюдения э-ле-мен-тар-ных противопожарных требований. Я уже неоднократно докладывал об этом руководству, но реакции - ноль. Древесина ценных пород хранится так, что достаточно капнуть одну-единственную каплю солярки, поднести спичку и... Понимаете? ... Разрешите, я прочту вам свою докладную, чтобы вы лучше поняли особенности объекта.
   Долго и нудно читает. Замечает, что я исподтишка рассматриваю лежащий на столе журнал.
  Простите, вы будете читать или слушать?
  Я: Понимаете, я... могу... совмещать.
  Н а п а р н и к: Из-ви-ни-те! Так умел только Троцкий. Это Троцкий, уклонист умел объясняться в любви, печатать на машинке и одновременно разговаривать по телефону. А обычные люди так не могут (продолжает читать) ... И возникает опасность диверсий из-за одиночных уборщиц, бесконтрольно приходящих и уходящих с территории объекта... (читает еще минут десять) ...Кроме этого необходимо принять во внима... Нет-нет... я все-таки вижу, что вам все это не интересно. Что ж... не обижайте собак (в каптерке на полу лежат две собаки), я очень люблю животных.
  Я: Не беспокойтесь, я - ветеринар и с собаками в дружбе.
  Н а п а р н и к: Так. (достает записную книжку) У вас есть телефоны на случай различных хулиганских выходок, а так же прямых нападения на пост? Телефон 29-го отделения? Группы захвата? А это (он переходит на шепот, отчего его голос на какое-то время приобретает нормальную бытовую громкость) а это...прямой в Большой дом, а они уже оттуда перезвонят в 29-ое и те мо-мен-таль-но сюда приедут... Так вы в каком институте учитесь?
  Я: В ветеринарном.
  Н а п а р н и к: Значит, ваша будущность связана с сельским хозяйством... А вот я... бы, наверно, не смог бы работать ветеринаром. У меня был кот, восемнадцать лет жил, и в конце его жизни я вынужден был принести его усыплять на ветеринарную станцию. Они сунули его в ящик с электродами... Как он мяукнул!
   Я, заразившись глупостью, начинаю вдруг объяснять, что нужно было просто сунуть трешку и тогда бы сделали укол внутривенно.
  Н а п а р н и к (уже начиная прощаться): Возможно, возможно. Знаете, я все всегда замечаю и командование говорит, что за все эти восемь лет я пока что не сделал ни единой ошибки. Все говорят - и Васильев, и Маховиков, и... (вновь переходит на шепот) и даже сам товарищ генерал. Желаю вам добиться того же!
   Уходит.
  
   *****
  
   Думаю, что и такие люди нужны. Без них народ неполный.
  
   *****
  
  Со стоном и взвизгами перечитал на днях "Мертвые души". О, Боже, какой язык! Плотность языка почти что избыточна - еще чуть-чуть и получится Бунин или Бабель. Но грани этого "чуть-чуть" Гоголь никогда не переходит: спасает сумасшедшая энергетика потрясающего литературного дара - дара, практически не уступающего хваленому гению Льва Николаевича.
   Причем, сама компоновка текста зачастую, пардон, просто непрофессиональна: не говоря уж о пресловутых лир. отступлениях, из которых можно смело вырезать три пятых, носатый чудак, похоже, не очень-то знал, что такое "лит. композиция" и все законы ее нарушал демонстративно и нагло.
   В любом случае, это проза дочеховская, вроде бы раз и навсегда отмененная Антоном Павловичем. Но почему, черт возьми, она так затягивает и завораживает?
  
   *****
  
  Есть люди, не стесняющиеся своей фельетонности. Люди, которым тесно в рамках реализма.
  
   *****
  
  Газета "Фильтруй базар!". Еженедельник "Петербургское кидалово".
  
   *****
  
  Сегодня ко мне в Апрашке подошла тетка, чье скуластое, крытое плотным черным платком лицо почти идеально описывалось цитатой из Горенштейна: "Мы рюськие, а вы откель?"
  И, хотя ни русо, ни демофобией я, вроде бы, не страдаю, и хотя подобные тетки доселе вызывали у меня, скорее, брезгливую нежность, но - вот она волшебная сила искусства! - я вдруг понял, что именно из таких теток и состоит мой до боли родной постсоветский народ - народ, которому абсолютно все до пизды (а что не до пизды - то по хую), и что именно с молчаливого согласия этой бабы и случилось, то, что случилось: кровавая бойня в Чечне, ликвидация НТВ, гимн Михалкова на слова Александрова и назначение подобранных на помойке полковников КГБ в российские императоры.
  
  
   *****
  
   О В. В. Высоцком
   (из серии "Литературные портреты")
  
  I. Дежурная провокация
  
  В каком-то смысле песни Высоцкого - это просто записанный на магнитофонную ленту рык альфа-самца.
  Так думал я несколько лет назад. Пока, наконец, не прочел (именно прочел) его тексты глазами. А, прочитав, не мог не признать: поэт.
  Абсолютно не мой. Необычный и странный. Так, по сути, и не овладевший словом. Косноязычный.
  Но все же - поэт.
  Ведь художник не тот, кто может сравнить закат с порезом (стихами таких вот, удивительно ловко сравнивающих закаты с порезами гениев завалены по самую крышу все редакции земного шара). Художник - это, грубо говоря, человек, видящий мир чуть-чуть по-иному. И эта внутренняя ни на кого непохожесть в Высоцком, конечно, есть.
  В прочем, ранний Высоцкий поэт небольшой. И его ни на кого не похожий мир - это мир Очень Взрослого Мальчика.
  
  
  II Несколько слов об Очень Взрослом Мальчике.
  
  Самые часто встречающиеся слова у Высоцкого это: "крик", "нерв", "боль", "рана". Самое редко встречающееся - "дом".
  Дом у Высоцкого возможен только такой:
  
   В дом заходишь как
   Все равно в кабак.
   А народишко -
   Каждый третий - враг.
   Своротят скулу,
   Гость непрошенный!
   Образа в углу -
  И те перекошены.
  
  Собственный дом упоминается лишь однажды:
  
   Я все отдам - берите без доплаты
  Трехкомнатную камеру мою.
  
  Мать и отец, дети и жены (до Марины Влади) не упоминаются НИ РАЗУ. Как ни странно, даже Большого Дома - России в песнях Высоцкого, в общем-то, нет (в прочитанном мною сборнике (М, Эксмо, 2005) среди 155 содержащихся в нем стихотворных текстов слово "Россия" упоминается только 4 (!) раза, причем в двух случаях - в чужих цитатах).
  Все это, естественно, не случайно. Мир Высоцкого - это мир принципиально бездомного человека. Мир Высоцкого - это мир Очень Взрослого Мальчика, случайно забредшего к нам - в полукукольный мир настоящих детей, моментально признавших его превосходство.
  Это ведь мы - не очень взрослые дети постоянно воюем с ненавистными предками, отстаивая наше священное право возвращаться домой после одиннадцати. А у Очень Большого Мальчика никаких папов-мамов, естественно, нету и он шляется до утра, где захочет.
  Это мы - обычные пацанята безнаградно волочимся за девчонками. У Большого Мальчика все по-другому. Девчонки липнут к нему, но он им, в общем-то, недоступен. У него есть Она - в раз году спускающаяся со своих олимпийских высот Кино-Королева, его единственный родственник, в сущности, некая женская реинкарнация мифического Старшего Брата, постоянно пребывающего на Северном полюсе.
  Это мы - не очень взрослые дети все время мечемся между трусостью и жестокостью. А Большой Мальчик - добрый. Нас он не трогает, а трогать его (по крайней мере, в одиночку) никому и в голову не приходит.
  Взрослый Мальчик, в сущности, недолюбливает прямое физическое насилие ("Я Гамлет, я насилье презирал, я наплевал на датскую корону..."), потому что постоянно отстаивать с помощью кулаков свое место в мальчишеской иерархии - суть удел людей заурядных и слабых. Очень Взрослому Мальчику для этого достаточно одного рыка и взгляда.
  Завидна ли его участь?
  В качестве навечно прописавшегося в народном сознании мифа - да, да и еще раз да.
  В качестве реальной судьбы реального человека, этот миф породившего, - не приведи, Господи. Потому что источник его поэтической (да и физической) силы один - стремление к смерти.
  Заложенная в генетический код программа саморазрушения.
  
   III Взрослый Мальчик за минуту до гибели.
  
  Окончательно убедила меня, что я имею дело с поэтом, его "Охота на волков".
  Причем, отнюдь не первая.
  Вторая.
  (Та, широко прославленная первая, на мой взгляд, не выходит за рамки обычной народной баллады, а уж за строчку "И лают псы до рвоты" хочется подать на автора в суд).
  А вот "Вторая" - это круто:
  
  Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал,
  Зря мы любим ее, однолюбы.
  Вот у смерти - красивый, широкий оскал
  И красивые крепкие зубы.
  
  Человек, сочинивший такое, поэт, до чего бы там у него псы не лаяли. И, вообще, предсмертный Высоцкий явно выходит на какой-то новый уровень:
  
   Я когда-то умру, мы когда-то всегда умираем.
   Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом.
   Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
   Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
  
  Или "Баллада о побеге":
  
  Был побег на рывок -
  Наглый, глупый, дневной,
  Вологодского с ног
  И - вперед головой...
  
  Одна из немногих высоцких вещей, принимаемая мною полностью: здесь не убавить, не прибавить.
  И хотя поневоле скромный автор этих довольно нескладных строчек отнюдь не считает себя литературоведом, но ему все-таки кажется, что этими своими предсмертными озарениями Владимир Семенович Высоцкий напоминает Владимира Владимировича Маяковского. Сходство сие показалось дилетанту-автору столь разительным, что он даже решил назвать очередную главу своего микроисследования:
  
  IV Володя-большой и Володя-маленький.
  
  Оба Володи очень похожи.
  Голосом.
  Судьбами.
  И, конечно, стихами.
  Оба были мужьями (тире - спутниками) первых красавиц своего времени.
  Оба убили себя фактически собственноручно (Маяковский из револьвера, Высоцкий - из шприца).
  Оба не вылезали из Америк и Франций во времена, когда 99,9% населения не путешествовало западнее Бобруйска.
  Оба были воистину народными поэтами и при этом весьма значительную и весьма влиятельную часть своих наций - неописуемо раздражали.
  И сама их поэзия зачастую просто неразличима.
  
   Я счастлив, что я этой силы частица,
   Что общие - даже слезы из глаз.
   Сильнее и чище нельзя причаститься
   К великому чувству по имени "класс"
   (Маяковский)
  
   Здесь нет ни одной персональной судьбы
   Все судьбы в единую слиты.
   (Высоцкий)
  
  "И ветер дул, с костей сдувая мясо...". Кто это сказал? Владимир Владимирович?
  А вот и фигушки вам. Высоцкий.
  "...Простите, лицо у меня одно. Лицо оно, а не флюгер". Чистейшей воды Владимир Семенович. Однако, на деле - В. В. Маяковский.
  А вот вам типично высоцкие строки написанные лучшим и талантливейшим певцом революции:
  
   Я спокоен, вежлив, сдержан тоже,
   Характер - как из слоновой кости точен.
   А этому взял бы и дал по роже.
   Не нравится он мне очень.
  
  Схожи и их одушевляющие неживую природу метафоры. Один обращается к пароходу ("Товарищу Нетто..."), другой воображает себя самолетом ("Я - "ЯК"-истребитель...). Один описывает любовь миноносцев, другой - легковушек.
  (И, конечно, никто, кроме этих двух великих поэтов не мог бы сделать всю Землю героиней лучшего своего произведения).
  Хотя, конечно, имеются и отличия.
  Маяковский талантливее.
  Высоцкий - мужественней.
  Маяковский создал, по сути, совершенно новую эстетику.
  Высоцкий легко обходился тем, что имелось.
  В своих лучших вещах Владимир Владимирович отождествлял себя с лошадью и мальчиком-самоубийцей.
  Т. е. - с жертвами.
  Герои Высоцкого пусть загнанные, но - хищники. Волки, зеки, самолеты-истребители .
  А концы и таланта (Высоцкий) и гения (Маяковский) были очень похожи. Оба ушли вместе со своими эпохами. Маяковский отказался смотреть Большой Террор, Высоцкий - афганскую авантюру и вызванную ею (и продолжающуюся до сих пор) агонию социализма.
  
   *****
  
  Смерть безальтернативна, как Путин Владимир Владимирович
  
   *****
  
  Знаю английский в пределах "йес" и "вау".
  
   *****
  
  Сексмагазин "Давай подрочим".
  
   *****
  
   И еще немного о Нем. О Самом Любимом Моем Человеке. Правда, сей индивидуум появится в самом конце, как и свойственно людям этой профессии - неожиданно и некстати. А сначала поговорим о тех, кто мил мне без всякой иронии. Например, об Ф. А. Искандере.
  Есть у Фазиля Абдуловича такая повесть - "Стоянка человека". Повесть, увы, не очень удачная. Но Искандер есть Искандер, и даже в этой напрочь невышедшей вещи есть с десяток страниц, на мой взгляд, гениальных. В частности, мне запомнился один второстепенный персонаж - классическая старорежимная старуха, всем сердцем ненавидящая советскую власть.
  И как-то раз у этой ветхозаветной развалины случилась беда: живший напротив сосед прикнопил к стенке вырезанный из газеты портрет В. И. Ленина. Старуха несколько дней бродила, как потерянная, и бормотала себе под нос: "О, Господи... ведь ни читать, ни молиться не могу!".
  Буквально на днях я эту бабулькину фразу понял. Дело было, товарищи, так: я смотрел по каналу "Культура" фильм про Олега Ефремова. И вот фильм уже близок к финалу, Ефремов, соответственно, помер и оператор (человечек простой) начинает показывать крупным планом различных подходящих к номенклатурному гробу селебритис. И вот камера наползает на какого-то неизвестного мне и почему-то совершенно отдельно стоящего юношу. Бросаются в глаза его великолепно сшитое черное пальто и по-рыбьи скошенный подбородок.
  "Наверное, сын", - механически подумал я и еще, помнится, дался диву, а почему о существовании у Ефремова сына мне сообщают в самом конце.
  Юношу в черном пальто показали снова.
  Молодой человек скорбел. Скорбел не столько глазами, сколько подглазьями. Мелкие желваки под кожей его лица напряженно дрожали. И вот именно по этому характернейшему желвачному переплясу я наконец и признал его. И, признав, как всегда, грязно выругался и загасил телевизор.
  И именно потому, что человечек в черном пальто застигнул меня совершенно внезапно, настроение на весь вечер было безнадежно испорчено.
   О, Господи... Ведь не мог ни читать, ни молиться!
  
   *****
  
  Говорят, что годам к шестидесяти перо литератора укрепляется ровно настолько, насколько размягчается его член.
  Я, как ни странно, не против. Но будет очень обидно, если неизбежная сдача вторых позиций пройдет без завоевания первых.
  
   *****
  
  Интересно, а какой бы была судьба Германии, если бы ее возрождением занялись бы какие-нибудь "мюнхеновские гестаповцы"?
  
   *****
  
  Россия напоминает мне человека, пытающегося одновременно держать штук восемь больших чемоданов. Ясно, что ни жить, ни работать этот чудак не сможет. Он сможет лишь обливаться потом и из последних сил удерживать свою ношу.
   Так и наша страна.
  Чемоданы - это расползшаяся на полсвета Империя.
  И покудова наша основная задача - "предохранять Россию от развала" - мы будем не жить, а, попердывая и покрехивая, проедать принадлежащие не нам (а внукам) нефтяные денежки.
  
   *****
  
  А теперь о веселом. Как известно, все советские люди были скрытыми антисоветчиками. А все российские люди рождаются и живут антисемитами. Причем национальность антисемитствующего значения не имеет: можно всю жизнь проносить кипу, не съесть ни единой крошки трефного, но оставаться законченным юдофобом. Просто потому, что смотришь этот телевизор, дышишь этим воздухом и пробегаешь взглядом по заголовкам именно этих желтых газет.
  Я, естественно, не исключение. И вот как мне в очередной раз довелось в этом убедиться.
  Дело было, читатель, так. Как и все уважающие себя антисемиты я зарабатываю себе на жизнь мелким гешефтом. И вот по делам копеечной этой торговлишки мне как-то довелось побывать на улице Коли Томчака, дом десять. Причем главный менеджер интересовавшей меня конторы ласково пробасил в трубку, что найти их довольно легко, так как - по счастливой случайности -именно в этом доме расположен кошерный ресторан "Шалом".
  Легкость, в прочем, оказалась мнимой. Поди-ка, найди состоящую из пяти с половиной домов улицу Ломаную, а потом разберись, какое из ее колен называется уже не Ломаной, а Томчака. И, разобравшись, сообрази тупою своей головою, какой из невпопад пронумерованных домов - именно десять.
  Короче, пришлось расспрашивать местных жителей. И при этом каждый раз уточнять, что кошерный де ресторан "Шалом" нужен мне совсем не для того, для чего они подумали, а просто де потому, что я ищу расположенную в том же доме фирму. Но мудрые аборигены не верили. Они поцокивали языками и осуждающе смотрели мне вслед.
  "Давай-давай, заливай, - как бы без слов говорили они. - Ищи дурачков, мол, прикидывайся. Евреи люди лихие. Евреи люди плохие. Иван, мол, воюет в окопе. Абрам, мол, торгует в рабкопе".
  Лишь где-то девятый-десятый, сжалившись, нехотя тыкнул пальцем. И пару минут спустя я оказался перед "Шаломом".
  В прочем, нечего такого ОСОБЕННОГО в этом богоугодном заведении не было. Обычная торговая точка с претензией на солидность.
  Роскошные, нежно-кофейного цвета маркизы. Крупная надпись красной кириллицей: "Ресторан". Правда, немного слишком массивная дверь. Дверь, скорее, не ресторана, а банка. Над дверью - позолоченная звезда Давида.
  Вокруг тишина. Слишком массивная дверь заколочена намертво. Роскошные окна - глухие. Ни щелочки. Наконец упираюсь взглядом в табличку: "С 23 марта по 2 апреля ресторан закрыт на Мероприятие".
  Вот это да... Что же это такое за "Мероприятие", ради которого можно не работать целых две недели? Всемирный слет сионистских сил? Всепланетный конгресс Мировой Закулисы?
  И услужливое воображение тут же нарисовало картину:
  Непроницаемо-ватная тишина.
  Чуть-чуть подзолоченный семисвечником сумрак.
  Клещеватые профили в кипах.
  И - каждые два-три часа - доносящийся с кухни пронзительный визг христианских младенцев.
  
  
   Об М. Соколове
   (из цикла "Литературные портреты")
  
  Хорошо понимаю, что этот натурщик двум прежним не ровня. Но у нас ведь здесь не парад. У нас свободная дневниковая проза - то самое перевозимое на ломовом извозчике зеркало, в котором отражается все подряд: то бронзовый памятник Александру Сергеевичу, то побирающийся рядом с памятником интеллигентный нищий. То Стругацкий с Высоцким, то Соколов с Л. Парфеновым.
  Все зависит от случая. А здесь два-три года назад я имел глупость ввязаться в одну сетевую дискуссию, где и столкнулся с чуть выше помянутым журналюгой. Дискуссия вышла весьма напряженная, с матом и длилась дней пять. И всю эту без малого неделю я вынужден был размышлять о Максиме свет Юрьевиче. Состояние сверхидиотское. Раньше я вспоминал о существовании М. Соколова примерно раз в десять - пятнадцать лет. В течение той недели думал о нем неотступно и ежеминутно.
  Результатом этих глубоких раздумий и явился вот этот литературный портрет, которым я все же решился обеспокоить читателя.
  ...Итак представьте себе.
  Че-ло-век.
  Не без образования.
  Не без способностей.
  Но и это образование, и эти способности - дюжинные, как у сотен. Плюс - странное неумение правильно расставлять слова в русской фразе. Плюс - очень проблемная внешность: крошечный рост, огромнейшая бородища, по-семинарски неухоженные, свалявшиеся в жесткую паклю волосы. А в голове такие же неухоженные, свалявшиеся в жесткую паклю мысли.
  Какова наиболее вероятная судьба эдакого человека?
  Навечно сгинуть в какой-нибудь "Правде Севера".
  Но - повезло. Пригласили в первую российскую свободомыслящую газету. Волевым решением назначили в золотые перья.
  А дальше уже понесло. Попал в колею. Несло лет восемь.
  Потом переломная точка - год 1999-ый.
  Конец колеи. Вернее, развилка.
  Куда податься золотому перу? Направо или налево?
  Подумав, свернул куда требовалось.
   Циничный Андрон Кончаловский, попав в похожую ситуацию, выдал: "В партию решил не вступать. Понимал, что таланта хватит".
   Об истинных размерах своего дарования каждый из нас втайне сведущ. И золотое перо понимало: таланта - не хватит. Придется - выбрать.
   Плюнул. Вступил. Подписал договор с чекистским чертом.
   А дальше опять понесло. И несет все дальше и дальше.
   И количество ярых поклонников у золотого пера все было прибывает и прибывает. И давно уже, в общем, не важно, что основные тезисы для его витиеватых эссеев спускают то Сурков, то Сечин, то Патрушев. Ведь исполнение-то не сечиновское. Да и не патрушевское.
   Исполнение у золотого пера - свое. Интэллэхэнтное. Растрепанно-бородатое.
   Вот, скажем, Беслан. Три сотни обугленных детских трупов.
   Что тут прикажете делать Максиму Юрьичу? Какая-нибудь демшиза просто хлопнула б дверью. Какой-нибудь спившийся почвенник (вроде пресловутого М. Леонтьева) закатил бы двадцатиминутную патриотическую истерику. Но Максим Юрьич у нас - в середине. Он скороговорочкой осудил террористов, а потом разразился протяжным и долгим оканьем по поводу все вОзрастающей и вОзрастающей на ЗапОде руссОфОбии.
   Вы скажете, это противно.
   КОнечнО прОтивнО.
   В первый, второй и третий раз. А потом - пойдет, как по маслу.
   Ну, а дальше... А что там дальше? Дальше и у нас, и у золотого пера все будет совсем уже замечательно и прекрасно.
  
   *****.
  
  Покойный Союз Правых Сил напоминал того либерала из анекдота, который при спущенной сверху установке, что дважды два - это восемь, осмеливался утверждать, что дважды два - это семь.
  
   *****
  
  И что-нибудь национальное, типа шапки-ушанки.
  
   *****
  
  Я - человек малограмотный. Садясь за компьютер, больше всего боюсь, чтобы меня не ударило током.
  
   Агрессивно-гуманитарное.
  
  О, как я люблю эти долгие разговоры про компьютеры!
  Как я искренне уважаю людей, способных о них говорить - взахлеб. Сутками.
  Уважаю, но... не понимаю.
  Более того - отказываюсь понимать.
  Нет, я готов все понять и простить, ежели человек - специалист. И разговаривает со специалистом. А когда такой же, как я, компьютерный чайник часами трындит с аналогичным по интеллекту гением, то тогда я - отказываюсь понимать.
  Компьютер (на языке компьютерных гениев: "комп") - это, как я понимаю, некий гибрид телефона и пишущей машинки. Вещь очень важная, нужная, но совершенно не заслуживающая разговора. Вот, скажем, над моей головою висит лампочка - предмет, как минимум, столь же необходимый, как и стоящий на моем столе компьютер. Но придет ли вам в голову хоть с кем-нибудь о ней поговорить?
  Или все дело в том, что лампочка - вещь привычная? А какой-нибудь век назад она тоже была предметом долгих мужских бесед.
  Встречаются, скажем, князь Барятинский с графом Бобринским. Электроосвещение есть у обоих.
  - У вас какие лампочки, граф?
  - Осрам.
  - Хм. У меня Филипс.
  - И на сколько, позвольте спросить, свечей?
  - На четырнадцать. А у вас?
  - На шестнадцать.
  - Ну, и как ваш Филипс работает? Недурственно?
  - О, князь, преотвратно. Летит раз в неделю!
  - Граф, все дело в проводке! Позвольте-ка вам порекомендовать моего электротехника. Молодчина, по правде сказать, со всячинкой: на руку не чист, пьет горькую, но... работает, словно бог. Так все наладит, что этот ваш Филипс будет сиять от Рождества до Пасхи!
  - Что вы говорите, ваше сиятельство!
  - Слово чести, граф!
  И так далее, и тому подобное.
  Взахлеб. Часами.
  При этом оба не знают закона Ома.
  
   *****
  
  На днях в поисках какой-то цитаты раскрыл первый том "Войны и мира". К великим именам привыкаешь и непосредственно их уже не чувствуешь. Находишься в плену того или иного стереотипа: "Величайший из Гениев Земли Русской", "Толстой - это отстой", "Хороший писатель, но чересчур нагружает" и т. д. и т. п.
  Но в моем положении был нюанс: я вовсе не собирался читать Льва Николаевича. Мне нужно было просто узнать фамилию одного второстепенного персонажа (Марьи Дмитриевной Ахросимовой). А по фамилии она там названа несколько считанных раз. Вот я и торопливо отлистывал сцены с ее участием: сцена похищения Наташи (фамилии нет), сцена бала, где она вместе с графом под аккомпанемент "фальшивящих от усталости музыкантов" танцует Данилу Купора (увы! - опять все "Мария Дмитриевна" да "Мария Дмитриевна") и, наконец, последняя моя надежда - сцена праздничного обеда в честь Наташиных именин (там, где бедного немца обносят блюдами). И вот там-то я наконец и отлавливаю эту, похоже, один-единственный раз упомянутую фамилию и вставляю ее в дискуссию с Сивухой-Ржевским.
  Короче, Толстого в тот раз я не читал, а использовал. И, видимо, из-за этого и ощутил всю прелесть его словесной кладки. (Так красоту пейзажа занятые тяжелым трудом охотник или крестьянин чувствует вдесятеро сильней, чем праздный горожанин, специально приехавший "насладиться природой"). А сила толстовского стиля -сногсшибательная. Нет ни бунинской нарочитости, ни набоковской вылизанности, ни столь свойственный многим (в т. ч. и мне) фельетонной вертлявости. Стиль одновременно и неуклюжий и грациозный. Как будто двухсотдвадцатикилограммовый борец сумо виртуозно танцует танго.
  
   *****
  
  Думаю, что величие Толстого проявляется, в частности, еще и в том, что Долохов в "Войне и мир" - один из второстепенных персонажей. У любого другого автора он был бы главным.
  
   *****
  
  Писать книгу, пользуясь чьей-то литературной записью, - на мой взгляд, то же самое, что любить женщину чужим членом.
  
   *****
  
  Алкоголь - это самоубийство в рассрочку.
  
   Карело-финские впечатления.
  
  Невероятное количество практически голых баб.
  
   *****
  
  Атлетически сложенный дедушка в шортах.
  
   *****
  
  Нахальная чайка, усевшаяся на камне посреди Маркизовой лужи. Поскольку она твердо знала, что между нами метров тридцать воды, то не выказывала ни малейшего опасения. Сперва эта наглая чайка совершала по своему камню самый настоящий променад, по-журавлиному вскидывая длинные ноги. Потом, свернувшись клубочком, вздремнула. Потом, заскучав, начала переругиваться с товарками. При этом, ругаясь, она приподымала зад и нагло тянула шею.
  Я, признаться, поглядывал на нее с осуждением.
  (Так, вероятно, смотрит антисемит на чересчур разухарившегося еврея).
   *****
  
  Странные у меня отношения с путинской России... Как будто моя пенсионерка-мать привела домой пятидесятилетнего участкового и велела называть его "папой".
  
  
   Запись, сделанная 31 декабря 2004 года.
  
  Да простят меня жители Юго-Восточной Азии, но для нас, живущих в России, 2004 год был и останется годом Беслана. И только.
  Совместные лишения сплачивают. Совместные преступления разобщают. И после бесланских событий внутри и без того некрепкой российской нации что-то надломилось. Власть окончательно перестала чего-либо стесняться (все послебесланские телодвижения Путина - это даже капризы бананового тирана, это поведение четырехлетнего карапуза, топающего ножками и кричащего: "Дай!"), итак, власть окончательно перестала хоть чего-то стесняться, а русский народ, облегченно вздохнув, окончательно перестал быть нацией и превратился в прилипшее к телевизорам стадо.
  И ни конца, ни краю всем этим ужасным процессам не видно. Чаша позора, похоже, ни только не испита до дна, а, скорее, - едва пригублена. И наша бедная, гадкая, давным-давно ходящая лишь под себя держава так и будет, похоже, хлебать привычную баланду из лжи и крови.
  
  
   Что такое предел тщеславия?
  
  На мой взгляд, это фраза Якова Блюмкина, произнесенная им накануне расстрела: "А том, что меня расстреляют, завтра будет опубликовано в "Правде" или "Известиях"?".
  Пожалуй, такой простой и здоровой психике можно даже чуть-чуть позавидовать. Во всяком случае, эти его слова стали чекистской легендой.
  
  
   Памяти Л. Парфенова.
   (из серии "Литературные портреты)
  
  Во-первых, мне его не жалко. Понимаю, что написал очередную бестактность. Ведь этот хитрый, бескостный, то грешащий, то кающийся интеллигент очень многим и близок, и дорог. Но лично я отношусь к нему с легкой брезгливостью (которую всем желающим вольно трактовать, как "зависть").
  Во-вторых, в отличие от большинства моих читателей, я не видел его лет восемь. Собственно, я не видел Парфенова с той самой пасхальной ночи, когда он вернулся на НТВ во главе отряда ОМОНА. В ту ночь НТВ я отключил, и Парфенов, соответственно, из моей жизни выпал.
  И вот сейчас я думаю: а на что он рассчитывал, возглавив штурмовую колонну? Да, в общем, понятно на что. Ведь при любом, даже самом зверском режиме всегда есть вакансия Эренбурга-борца-за-мир (на одних Шолоховых да Фадеевых далеко уедешь). И вот он, соответственно, и рассчитывал скоротать свой век в эренбургах.
  А вот почему он взбрыкнул?
  Я думаю, здесь психология.
  Безудержное опьянение суперуспехом. Рейтинги-шмейтинги, мильоны готовых отдаться прямо здесь и сейчас девиц, седовласые академики, вручающие позлащенную статуэтку "Ники" и - в одурении от все этого - Парфенов забыл, что успех у него разрешенный (т.е. вызванный административным устранением конкурентов). Ему стало казаться, что успех его настоящий, не маргариновый и случился он оттого, что он, Л. Парфенов - гений.
  Ну, не гений (лощеный московский бомонд это словцо недолюбливает, "гений" - излюбленный термин нищей и пьющей богемы), а - суперпрофессионал, и все эти глупые путины и сенкевичи, все эти мелкие политики эпохи Леонида Парфенова никуда все равно не денутся.
  Эх!
  Эх ты... малчык-малчык...
  Вот увидишь: посадят на твое место Бориса Грызлова и ни хрена (ты понял меня? НИ ХРЕНА) не изменится.
  
   *****
  
  Отодвинул диван и не нашел ни бельмеса. Только высохший труп умершего от старости таракана.
  
   *****
  
  Такая, скажем, сугубо дамская доброта. Изливающаяся в основном на рыбок и птичек.
  
  
   *****
  
   О Борисе Шумяцком
   (из серии "Литературные анекдоты")
  
  Сюжет анекдота позаимствован у Михаила Ромма (М. Ромм "Устные рассказы" (М, 1991).
  
  Дело было, читатель, в середине тридцатых, когда С. М. Эйзенштейн находился в глубокой опале. Опала, естественно, исходила от Самого, но доводилась через тогдашнего министра кинематографии Шумяцкого. А надобно вам сказать, что товарищ Шумяцкий был такой законченной сукой, что все тогдашние кинодеятели ненавидели его лютой ненавистью. Настолько его ненавидели, что когда в тридцать не нашем году он получил свои десять лет без права переписки, в "Национале" состоялся грандиозный банкет, заказанный Барнетом, Роммом, Пудовкиным и прочими кинематографическими светилами.
  Но это было потом. А в середине тридцатых товарищ Шумяцкий был еще в полной славе и силе, и Эйзенштейну приходилось ходить к нему на поклон. Ну, слово, как говориться, за слово, председательским колокольчиком по столу и во время очередного такого визита выяснилось, что вроде бы САМ дал добро. Вроде как Людоед решил дать т. Эйзенштейну шанс загладить свою политическую ошибку. Но все это, естественно, выглядело, как личная инициатива самого министра.
  - Вы не хотите ли, Сергей Михайлович, - предложил товарищ Шумяцкий, - экранизировать что-нибудь... э-э... из классики... Ну, например, Островского?
  - Да нет, Борис Захарович, - отвечает ему Эйзенштейн, - я ведь уже ставил "На всякого мудреца довольно простоты" и критики на мне просто живого места не оставили. Так что Островский вызывает у меня... э-э... сугубо негативные... ассоциации. Может быть, вы мне позволите экранизировать... кого-нибудь другого русского классика... ну, скажем, Баркова?
  - Баркова? - удивленно вскидывает брови Шумяцкий. - Что-то я такой фамилии не припомню.
  - Ну как же, как же, Борис Захарович, - укоризненно качает головой Эйзенштейн, - Это выдающийся русский поэт. Кстати, он написал поэму "Лука", запрещенную царской цензурой.
  - Запрещенную царской цензурой? - расцветает Шумяцкий (ибо в тридцатых все "запрещенное царской цензурой" считалось как бы гарантией идеологической выверенности). - Запрещенную цар-ской цензурой? И вы согласны эту поэму экранизировать?
   - Честно говоря, я об этом мечтал всю жизнь, - потупив глаза, говорит Эйзенштейн.
  - Ну вот и прекрасно! - произносит Шумяцкий и, придя в распрекрасное расположение духа, добавляет. - Я, стало быть, ее прочитаю и мы внесем ее в план. Где б мне достать экземпляр?
  - Ну... думаю, - рассудительно говорит Эйзенштейн, - что в Ленинской библиотеке экземпляр поэмы есть. И не один.
  - Ну вот и отлично! Я эту поэмку где-нибудь там за недельку перелистаю, мы внесем ее в план и подпишем на нее договорчик.
  - Да какая неделька, Борис Захарович! - искренне возмущается Эйзенштейн. - Я вам честью клянусь, прочитаете за ночь. Не оторветесь!
  - Вы это серьезно, Сергей Михайлович?
  - Абсолютно серьезно! Получите незабываемое эстетическое наслаждение.
  - Ну-с, посмотрим, посмотрим, - продолжает вовсю благодушествовать Шумяцкий. - Пос-мот-рим.
  И что-то отчеркнув на бумажке, вызывает к себе секретаря.
  - Люда, возьми, - произносит он.
  (Люда принимает листок и уходит).
  - Ну-с, до встречи, до встречи, Сергей Михайлович! - начинает прощаться Шумяцкий.
  - До свидания, Борис Захарович! - со змеиной улыбкой отвечает ему режиссер и, пожав на прощание демократично протянутую большим начальником руку, тоже в свою очередь удаляется.
  Первое, что он видит - сидящую в ступоре секретаршу. В руках у нее - накарябанный министром листок. На листке написано:
  
   В Ленинскую б-ку.
  Срочно предоставьте экземпляр поэмы Баркова "Лука". Будет экранизировать тов. Эйзенштейн.
   Министр кинематографии Шумяцкий.
  
  - Это... правда? - еле слышно спрашивает его секретарша.
   - Правда-правда, - отвечает ей Эйзенштейн и тут же, от греха подальше, улетучивается.
  Минут через двадцать выходит министр.
  - Людочка, как там поэма?
  - Ищут, Борис Захарович. Ищут.
  - А нельзя ли чуть-чуть поживей?
  Так продолжается часа два - два с половиной. Шумяцкий (в предвкушении незабываемого эстетического наслаждения) рычит и требует книгу. Все министерство кинематографии - в шоке. Наконец самый смелый из замов стучит двумя пальчиками в обитую кожей дверь, заходит и произносит:
  - Дорогой наш Борис Захарович! Вы стали жертвой жестокого и циничного розыгрыша...
  После чего, отдышавшись, сообщает министру, что это за поэма, какова настоящая фамилии ее героя и за какие, собственно говоря, грехи царские сатрапы запретили печатать ее в Отечестве. И даже, зажмурившись, цитирует из нее пару строчек.
  - Ах, ты, блядь! - чистым матом орет Шумяцкий. - Ах, ты сучка ёбаная! Ну ты у меня за-по-ешь!
  И требует отвести его на Старую площадь.
  Но у самого здания ЦК разворачивается и едет обратно. И действительно: о чем он в ЦК докладывать будет?
  Возвратившись к себе на Гнездниковский, Шумяцкий бродит, как тигр, по кабинету и часа через два все-таки требует отвести его на Старую. Но потом, передумав, едет обратно.
  Так проходит вся ночь.
  Вот, собственно, и весь анекдотец. Эйзенштейну за его провокацию так ничего и не было. А Шумяцкий через энное время получил свои десять лет без права переписки.
  P. S. Кстати, Семен Семенович Дукельский, пришедший ему на смену, оказался такой сволочью, что о Борисе Захаровиче многие вспоминали с теплотой.
  
   *****
  
  В России нет диктора, способного спокойно и без натуги произнести короткое слово "еврей".
  
   *****
  
   Солженицын рассуждает о женщинах, как горожанин о сельском хозяйстве.
  
   *****
  
  Писать остроумно и писать смешно - совсем не одно и тоже. Классические примеры: Уайльд и Гоголь.
  
  
   Рассуждения о современной фантастике,
   или
   Советы зайца при ловле неводом рыбы.
  
  Скажу вам, товарищи, честно. Современную фантастику я не люблю. Более того, современную фантастику я не понимаю и не чувствую, ибо ее потенциальный читатель: "любознательный подросток, увлекающийся авиамоделизмом" - личность для меня глубоко непонятная и чуждая.
  И все-то мои познания в современной сайенс фикшен почерпнуты мной из одной-единственной, уже упомянутой где-то книги - сборника "Братья Стругацкие. Время учеников". Из этой книжки я сделал кое-какие, весьма далеко идущие выводы, которыми и хотел бы сейчас посмешить читателя.
  Итак, безусловный шедевр - повесть В. Рыбакова (сиквел "Миллиарда лет до конца света"). Повесть так хороша, что я чуть было не побежал по друзьям-знакомым с криками: "Новый Гоголь явился!", но... в конце концов передумал. Остался дома.
  Очень не повезло идущему вслед за Рыбаковым Михаилу Успенскому. Повестушка его (продолжение "Парня из преисподней") - остроумная, с мастерски выстроенным сюжетом, лишена по большому счету подтекста и рядом с рыбаковским шедевром выглядит расположенная рядом с озером очень большая и очень глубокая лужа.
  Запомнилась и попытка Н. Романецкого сделать героями "Пикника" трех женщин (Мартышку, Гуту и Дину Барбридж). Попытка, на мой взгляд, безнадежная, ибо в мальчишеском мире братьев Стругацких вообще нету женщин, а есть непонятные, странные, вызывающие смесь презрения и любопытства "бабы".
  И, наконец, о главном герое этой заметки.
  О Сергее Лукьяненко.
  Вы будете смеяться, но написанная им повестушка так неброска, что я ее попросту пропустил. И лишь значительно позже, когда я поневоле узнал, что С. Лукьяненко - суперуспешная суперакула книжного бизнеса, я таки вспомнил, что ведь это тот самый "Лукьяненко", что написал продолжение "Понедельник начинается в субботу". Нет, поймите меня, пожалуйста, правильно. Сиквел довольно качественный и в качестве продолжения, например, "Человека-амфибии" смотрелся бы просто великолепно. Но так пресно, скучно и плоско продолжить самый, наверно, искрометный шедевр юных Стругов!
  Ну, я не знаю... Это как встретить свою первую возлюбленную и действовать строго по плану: потратить 4,5 часа на ухаживание, 0,5 часа на распивание неизбежной полночной бутылки шампанского, 0,5 часа на прелюдию, 15 минут на процесс, 0,5 часа на заслуженный отдых, 15 минут на повтор, после чего заснуть с чувством честно выполненного долга. Ну, нигде в лукьяновской повести не мелькнуло живое чувство, присутствующее даже в наивном опусе Романецкого и закипающее шампанско-мыльной пеной даже в блестящей пустышки красноярского гения.
  И вы мне скажите, а все остальные вещи Лукьяненко так же плоски и скучновато-размеренны?
  
   *****
  
  Редакторы - это вооруженные евнухи, охраняющие гарем литературы. И они допустят в него лишь того, кто отвечает представлениям евнуха о настоящем мужчине.
  
  
   Поделись кайфом с ближним.
  
   Перечитывал Тэффи. Вообще-то, к сатириконовцам принято относиться с юмором. Мол, мастера малых форм. Трубадуры времен упадка.
   Но вот вам мое личное мнение. Никому его не навязываю, но мнение это, братцы, такое: Тэффи - вполне состоявшийся русский классик. Точно такой же, как Ильф и Петров или Зощенко.
   Попытаюсь подкрепить свою точку зрения цитатами:
  
  "А я всему очень радуюсь и рекомендую ей русскую портниху. Давно ее знаю. Драла дороже француженки, а шила так, что просто плюнь да свистни".
   *****
  Из того же рассказа: "У меня не пустяки в голове, а законный брак. Спросил, между прочим, свои ли у нее зубы. Хотя и молоденькая, а ведь всякое бывает. Была у нас в Таганроге одна учительница. Тоже молоденькая, а потом оказалось - глаз вставной".
   *****
  - А что, Григорий, видал, как люди нынче летают?
  - Лю-у-уди? Где ж оны летают?
  - Как где? Сейчас вон летел.
  - Барин летел, а говоришь люди. Барину чего не летать - у него деньги есть.
   *****
  Из размышлений провинциального фокусника:
  "И почему в зале пусто? Я бы сам валил толпой на такую программу".
   *****
  - Девка на выданье, - доносится с кухни голос кухарки, - избаловавши с детства. Нет, коли вы мать, Прасковья Сергеевна, так взяли бы хворостину хорошую...
  - Самих бы вас хворостиной! - обиженно шепчет Катенька и продолжает мечтать дальше.
  "Венчаться можно со всяким, это ерунда - лишь бы была блестящая партия. Вот, например, есть инженеры, которые воруют. Это очень блестящая партия. Потом, еще можно выйти замуж за генерала. Да мало ли за кого еще! Но главное совсем не это. Самое главное - с кем ты будешь изменять мужу..."
   *****
  И так далее, и так далее. Кроме этого бесподобна сама структура рассказов. Например блистательная "комедия характеров", в новелле о девочке, готовящейся к экзамену, причем вся ее подготовка заключается в том, что она две с половиной тысячи раз записывает в тетради: "Господи, дай!" (рассказ "Экзамен"). Или ничуть не менее блистательная "комедия положений" в новелле "Публика", рассказывающая, как помощник швейцара перепутал аудитории геолога Фермопилова и юмориста Киньгрустина и что из этого вышло (поверьте, что меня рассмешить очень трудно и книги, скажем, Арканова или Жванецкого едва-едва выжимают из меня нечастую полуулыбку, но над этим рассказом я хохотал в голос).
  И таких превосходных новелл у Тэффи не счесть.
  Так почему же какой-нибудь там Алешка Толстой, вовремя вылизавший волосатую задницу Сталину, до сих пор числится пусть в хреновых, но классиках, а Тэффи, ни разу к аналогичным августейшим местам не прикладывавшуюся, практически все позабыли?
  Подумай об этом, читатель. А чем Тэффи хуже? Или, выходит - и гамбургский счет не без изъянца?
  
   *****
  
   И еще щепотка старинных цитат:
  
  
  "Пианист-виртуоз Х. В. Давингоф играет локтем, головой и сиденьем".
   (из древнего объявления)
   *****
  "Она очень прекрасная певица. И мимика у нее красивая, и эти - как они называются? - ноги. Она очень прекрасная певица, только вот голос у нее противный".
   (Николай Эрдман)
   *****
  Представьте, вы моетесь в бане. И вдруг туда приходит экскурсия.
   (Фаина Раневская)
  
   О Корнее Чуковском
   (из серии "Литературные анекдоты")
  
  В середине 60-ых годов К. Чуковский открывал в Переделкино детскую библиотеку. На открытии были редкие в те времена гости из телевиденья. Они сразу же выделили из толпы кукольной красоты девочку с огромным розовым бантом. Девочка выглядела настолько телегенично, что у нее тут же решили взять интервью.
   - Девочка, ты любишь сказки Чуковского? - заранее улыбаясь, спросил ее журналюга.
  - Нет! - вдруг ответила девочка.
  - Но... почему?
  - Потому что Корней Чуковский ПЛОХОЙ писатель.
  Эта была внучка Катаева.
  
   *****
   А вот еще анекдот (тем более здесь уместный, что после него последует пост достаточно длинный и нудный).
  
   *****
  
   Советские времена. В поликлинике Литфонда уставший и хмурый врач-проктолог, не глядя на пациента, сует ему палец в задний проход.
   - Поэт? - все так же не подымая взгляда, вопрошает он.
  - Да... а как вы узнали?
  - У прозаиков - геморрой.
  
   *****
  
  Приход двоюродного мужа. (По-моему, великолепнейшее название для рассказа).
  
   *****
  
  Как Левитан - и картины пишет, и на радио подрабатывает.
  
   *****
  
   Размышления у нефтяной трубы.
  
   Введение.
  
  Давным-давно, когда я был еще сравнительно юным и сравнительно чистым мальчиком, короче, во времена моего босоногого пионерского детства наша историчка Милетина Павловна очень, помнится, любила говорить, что несходство в государственном строе Египта и Греции определялось в первую голову тем, что у этих стран были совершенно различные природными условия. В Греции это извилистая береговая линия плюс главный враг любой государственности - горы, а в Египте - плоская, словно стол, равнина, насквозь прорезанная глубоким и судоходным Нилом.
  Ну, вот, соответственно, в Греции и воцарились сплошные анархия и волюнтаризм, а в Египте - классическая вертикаль во главе с фараоном.
  Принято считать, что практически все, усвоенное в самом раннем детстве, остается с нами на всю жизнь. Вот, видимо, и во мне до сих пор колосится засеянный некогда Милетиной Петровной вульгарный географический детерминизм. Во всяком случае, стоит мне лишь подумать о современной России, как мне тут же приходит в голову мысль о ее почти стопроцентном сходстве с Древним Египтом.
  За тем небольшим исключением, что роль цементирующей страну магистрали у нас выполняет не Нил, а Большая Нефтяная Труба.
  
  
   I. Вид сквозь Трубу на путинскую Россию.
  
  Вид, прямо скажем, не так, чтоб красивый. Давайте-ка, взглянем еще разок.
  Бр-р-р!
  Но, собственно говоря...
  А чего вы хотите?
  Лицейских рощ? И райских кущ?
  Ну, не бывает на этой земле нефтяных демократий!
  Нефть - это всегда и везде тирания: Иран, Ирак, Эмираты, Саудовская Аравия, Нигерия, Венесуэла, Россия.
  Это, товарищи, раз.
  А, во-вторых, как учила меня незабвенная Милетина Павловна, любая теория лишь тогда хоть чего-нибудь стоит, когда она может хоть что-нибудь предсказать. Наше грустное настоящее мы с помощью чудо-Трубы худо-бедно, но объяснили.
  А теперь давайте посмотрим через Трубу на наше с вами ближайшее будущее.
  Что мы там видим?
  Да уж...
  Мы видим картину и вовсе неутешительную: всесильного Президента, сжимающего в руках символ власти - Золотой Нефтяной Краник. Толпящуюся вокруг него кровожадную и вороватую Стражу. Лукавого Верховного Жреца со скошенными к переносице от постоянного вранья глазами. Мы видим попираемый всей этой элитой Социум, упростившийся почти до предела: в идеале ему надлежит состоять из одних силовиков, нефтяников да некоторого числа их обслуги.
  Верить во все это, конечно же, страшно не хочется. Но, похоже, придется. Ибо гипотеза эта - работает. И ежели, скажем, направить Трубу на наше с вами недавнее прошлое, то оно, это прошлое вдруг становится вещью на редкость понятной и объяснимой. Ну, скажем, казус г. Ходорковского. С чего это все началось?
  Да с того, что компания "Юкос" решила выстроить свой собственный нефтепровод. А за подобные штучки каждая, всерьез лелеющая Трубу держава вынуждена карать:
   а) незамедлительно,
   б) предельно жестоко.
  Ибо альтернативный нефтепровод - это вещь пострашней альтернативного телевиденья. И даже похуже альтернативной Лубянки. Ведь и ТВ, и бесшумное ведомство товарища Патрушева - это, как ни крути, надстройка.
  А Труба - это базис.
  Или давайте-ка вспомним случай страны Украины. Что мы там видим (с кремлевской, разумеется, стороны)? Да более чем простительное желание контролировать всю Трубу - от истоков до устья. И, подобно тому, как Московское царство царя Ивана, собственно говоря, и возникло лишь после того, как включило в себя всю Волгу от истоков до устья, так и нефтяная держава Владимира Владимировича должна была явиться изумленному миру, держа в кулаке всю Трубу - от Тюмени до Ужгорода.
  И с этой красивой мечтой, судя по всему, придется расстаться. И, боюсь, навсегда.
  (Да и белорусский сегмент нефтяной магистрали в стратегическом смысле, похоже, проигран).
   Плохо это или же хорошо?
  Это - прекрасно.
  Это настолько, государи мои, хорошо, что позволяет мне перейти ко второй - более или менее оптимистической - части нашего повествования.
  
  
   II. Чем путинская Россия отличается от Древнего Египта?
  
  Да, пожалуй, лишь тем, что Россия - страна некомпактная. Древний Египет имел четко выраженную имперскую сердцевину, дисциплинированно вытянувшуюся вдоль дельты реки Нил, а современная Россия растеклась квашней на половину Евразии и даже самые жизненно важные истоки Трубы находятся у нее как бы сбоку припеку. У самой пятки. Вся же собственно европейская Русь представляет собой совершенно ненужный зазор между производителем нефти и ее потребителем.
  Эффективность Трубы возросла бы в разы, если бы вся европейская Россия вдруг куда-нибудь подевалась.
  Короче людей и земель в нашей стране с избытком, а вот нефти - относительно мало. С таким положением вещей еще как-то можно мириться при нынешних ...тидесяти долларах за баррель, но при неизбежно имеющих быть в грядущем ...надцати все это приведет к достаточно быстрому и неприятному краху.
  А теперь, давайте-ка, еще раз припомним недавний украинский кризис. Предположим, что все завершилось бы по самому оптимистичному сценарию. Т. е. Кремль продавил бы г. Януковича. Г. Янукович инициировал бы новую Переславскую раду. Рада благословила бы новый союз с Россией.
  Чтоб мы имели, кроме безудержного ликования?
  Мы б имели полный контроль за украинским участком Трубы и (в качестве платы за это) еще пятьдесят миллионов широко разинутых ртов у нежирного нефтяного каравая. И при грядущих ...надцати долларах за баррель безусловный и полный кердык наступил бы втрое скорее.
  А теперь рассмотрим сценарий самый что ни на есть пессимистический. Из серии: золотые грезы пятой колонны.
  Украина вступает в ЕС. Европа отныне начинается в Харькове. На нашего бывшего вассала наваливается почти что немецкое процветание. Т. е. гадам-хохлам уже сало в глотку не лезет, у самого распоследнего бобыля засолено на зиму тысяч десять зеленых, а щирые украинские парубки, подкручивая едва-едва проклюнувшиеся усы, ведут по Крещатику свежеснятых рязанских и вологодских девок.
  Что мы имеем, окромя нестерпимой обиды?
   А имеем мы то, что Трубу мы опять контролируем ПОЛНОСТЬЮ. А пятьдесят миллионов украинцев из нахлебников превратились в кормильцев, платящих за нефть и за газ полноценными евро.
  Теперь-то вы поняли, к чему я клоню?
  Элементарная логика развития газово-нефтяной державы с течением времени должна привести к тому, что собственно европейская Русь отойдет к Евросоюзу, а за Уральским хребтом возникнет некая идеальная сырьевая держава, населенное одними гэбэшниками и нефтяниками.
  Ведь все процессы, сотрясающие Советский Союз с далекого 1989 года, объективно свелись к тому, что то один, то другой подотчетный народ планомерно отлучается от нефтяной халявы. И раньше ли, позже ли должна придти очередь и самого последнего народа - русского.
  И это случится значительно раньше, чем мы сейчас думаем.
  
   *****
  
  Конный памятник генералу Пониделко.
  
   *****
  
  Я и мое отражение в зеркале смотрели друг на друга с привычным отвращением.
  
   *****
  
  Сестра, активно ищущая работу, описала вчера очередного потенциального работодателя.
  Обрусевший туркмен. Бывший полковник КГБ. При разговоре охотно и часто крестится. В кабинете висят портреты Христа и Путина.
  
   *****
  
  На днях увидел трогательный пример уходящей натуры.
  Человека с сеткой-авоськой.
  Это был классический советский дедушка в соответствующем его возрасту прикиде: морковного цвета шарф, стоптанная шапка-хрущевка и черный плащ из толстого дерматина.
  Но все эти совраритеты я, безусловно, еще увижу. А вот его коричневую сетку-авоську, в которой лежали репчатый лук и марокканские мандарины, я, очевидно, узрел в последний раз в жизни.
  
   *****
  
  А вот вам еще примеры близкого ретро:
  
  
  Этой зимой, не исключено, что тоже последний раз, прочитал текст, отпечатанный на машинке. Это было приклеенное к водосточной трубе объявление о приеме в поэтическую студию "Лестница в небо".
  
   *****
  
  Недавно у себя на кухне нашел и естественно выбросил еще один раритет - пластмассовый ершик для чистки бутылок.
  
   *****
  А вот три напрочь исчезнувших застойных термина: пиво баночное, телевизор цветной, джинсы фирменные.
  
   *****
  
  А вот названия позабытых советских монет: дистон, двадцон, пятнарик, вовчик.
  
   *****
  
  Весьма интересно, что лишь трехкопеечная монета не заслужила какого-то отдельного имени. Дедовское "алтын" позднесоветская речь забыла, а какое-то новое слово не изобрела. Полагаю, что дело здесь в том, что в отличие от "двушки", по которой звонили, и "пятачка", использовавшегося для проезда в метро, на трехкопеечную монету можно было купить разве что стакан автоматной воды с сиропом - предмет в аскетичном советском быту экзотический и, в общем-то, мало кому нужный
  
   *****
  
   Эссе о двух "ко".
   (попытка двойного портрета Е. А. Евтушенко и В. И. Матвиенко)
  
   Сдуру высказанное в этой статейке пророчество - к великому неудовольствию автора - сбылось.
  "Старая книга" на Литейном закрылась.
   А вот и сами мои, накликавшие эту беду размышлизмы:
  
   *****
  
  По явному недосмотру В. И. Матвиенко в нашем областном городке до сих пор существует несколько книжных магазинов. Иногда просто зло берет. Такое престижное место в самом начале Литейного, где, как говориться, сам Бог велел торговать исключительно нижним бельем или, на крайний случай, суперэлитной сантехникой, а там торгуют и - чем? - бэушными (!) книжками для недорезанных интеллигентов.
   По покупателю там и цены.
  Вот вам подробнейший список моих недавних приобретений: трехтомник К. Воробьева за 15 рублей, роман Е. Евтушенко "Ягодные места" за 8, "Растратчики" В. Катаева за червонец и прижизненный сборник статей Л. Толстого, стоивший, правда, по здешним меркам довольно дорого - целых 25 целковых.
   Короче, стыд и срам! В самом центре Европы, в двух шагах от первого места работы Самого Главного Петербуржца функционирует фактический филиал блошиного рынка.
  Лично я не доволен.
  Вы слышите, Валентина Ивановна?
  Я, Михаил Сергеевич Метс не доволен. Срочно примите меры.
  Ну, а пока пристыженная Валентина Ивановна не вселила туда нормальный бутик, где самым дешевым товаром будут домашние тапочки за триста долларов, давайте, все-таки поговорим о книгах. О тех, что я в этом недозакрывшемся магазинчике приобрел. Правда, книжек я там купил - килограммов восемь и разбирать их можно аж пару месяцев. Так что - хочешь - не хочешь - придется нам выбрать. Кого-нибудь одного. И...
  А знаешь, читатель, что? Давай предоставим выбор кому-нибудь незаинтересованному. Ну, скажем, все той же В. И. Матвиенко.
  Предлагаю вам стать участниками удивительнейшего мысленного эксперимента.
  
   *****
  
  Итак, давайте представим на редкость скромную, почти что лишенную косметики Валентину Ивановну, подходящую к разложенным по столу книгам. Самым первым - ну, хотя бы диковинной дореволюционной печатью - ее внимание наверняка привлечет Лев Толстой.
   - Хм... - по слогам прочитает Валентина Ивановна, - Ле-евъ Тол-стой.
  Солнце русской поэзии.
  Да нет. Солнце - это другой.
  А этот вот, бородатенький? Кто же он? Зеркало русской интеллигенции? Совесть оранжевой революции? Мутный, короче, какой-то старик.
  Бог с ним.
  Возьмем-ка лучше кого-нибудь другого.
  Ой! "Сын полка"... Помнится, у нас в 9-ой средней школе...
  Мамочки! "Хотят ли русские войны?"!
  Как любил эту песню Григорий Василич! И, помнится, после рюмки десятой он всегда выводил:
  
   Спро-о-осите вы у ти-ши-ны...
  
  А мы, специально выделенные для отдыха очень большого начальства комработницы тут же подхватывали:
  
   Хотят ли русские войны?
  
  А здесь Григорий Василич всегда принимал одиннадцатую, а потом ка-а-ак бабахнет кулаком по столу, да ка-а-ак закричит:
   - Хотят ли? Русские? РУССКИЕ завсегда ХОТЯТ!!!
  А мы...
  
   *****
  
  - Довольно, - прервем мы зарапортовавшуюся Валентину Ивановну. - До-воль-но! Ведь вы, дорогая В. И., давно уже не юная комработница, а очень большой государственный человек и о грехах бурной молодости вам пора бы забыть.
  Так что давайте-ка к сути вопроса. Стало быть вы, дорогая В. И., таки выбрали Е. Евтушенко? Русского, не желающего войны?
  Ну что же, прихоть женщины - выбор Бога. И я ему подчинюсь.
  Слушайте, дорогая В. И.
  
   *****
  
   Ну, прочел я этот роман ("Ягодные места"). Буквально за нынешнюю ночь и прочел. Впечатления?
  Сложные.
  Евтушенко-прозаик - это как бы достаточно злая карикатура на Евтушенко-поэта. И, если Евтушенко-поэт - это смесь недюжинного таланта Господь знает с чем, то Евтушенко-прозаик в смысле халтуры вполне соответствует, а вот в смысле таланта - не очень.
  Ибо и самого таланта - нет.
  Есть лишь способности.
   И трудно отделаться от ощущения, что вот, если бы данный юный прозаик относился б к себе потребовательней, то вполне б мог писать не хуже Ю. Полякова. И во всем, прочитанном за ночь четырехсотстраничном томике мне удалось отыскать лишь два живых места. В первом из них описывается некий толстяк-поэт, ведущий литконсультацию. Посещающие консультацию графоманы завывают, естественно, полный бред, слушать все это всерьез нет, естественно, ни малейшей возможности, и поэт по-державински дремлет в кресле. При этом, даже не просыпаясь и не вникая в смысл прочитанного, он по одной расстановке слов в поэтической строчке тут же улавливает: поэт перед ним или нет.
   Вот этот порядок слов стоит дорого. И никто, окромя поэта от Бога, вам об эдаком не поведает.
   Второй любопытный отрывок описывает некого американского артменджера, встречающего в аэропорту мать одного из своих музыкантов. Мамаша представляет собою тип столь любезного Евгению Александровичу "человека из народа". Короче, мамаша - фермерша. И она привозит сыну домашних яичек. Ну, сын у нее - певец, вот она и привозит ему яичек. Для укрепления голосу. Тем более, что яички - собственные.
   В городских супермаркетах таких не купишь.
   Пока что эта коллизия до предела банальна. Уникальна реакция менеджера. Дело в том, что когда эта фермерша сует ему берестяной коробок, наполненный хрупкой продукцией орегонских несушек, лукошко вдруг наклоняется и яйца - еще чуть-чуть - и посыпятся на пол.
   Короче, представьте: международный аэропорт, стерильный VIP-зал для пассажиров первого класса, встречающий дядька в нью-йоркском костюме и тетенька с домашними яйцами.
   Ясно, что средний писатель и дальше бы продолжал воспевать пропахшую молоком и навозом тетушку и по мере сил издеваться над символизирующим гнилую цивилизацию дядькой. Однако, Евтушенко в данном конкретном случае поступает намного тоньше. Его испорченный цивилизацией дядька тоже оказывается не лыком шит.
   Он вдруг ведет себя так, как будто каждое утро встречал прибывающих из Орегона теток и они изо дня в день протягивали ему корзинки с яйцами. Даже и полусекундной заминки у него не случилось, менеджер с немыслимой ловкостью перехватил лукошко и ни одно привезенное с другого конца страны яйцо не разбилось.
   Эта по-снайперски точная деталька, безусловно, - штрих из автопортрета. Ведь талантов артменджера у Е. А. Евтушенко явно не меньше, чем талантов поэта. Да и на быстроту реакции этот бывший профессиональный вратарь не жалуется.
  
   *****
  
  Все остальные страницы романа лживы, лукавы и не дотягивают даже до уровня качественной беллетристики.
  Так что Валентине Ивановне мы их читать не советуем.
  Да они и сама не станет. И возможная встреча Е. А. и В. И. может случиться только в презренной реальности.
  Ну, скажем, в Большом Колонном Зале.
  Так и вижу Самого Главного Петербуржца, сперва привинчивающего тяжелую золотую гайку к груди чуть зардевшейся Валентины Ивановны, потом - кругляш поскромнее - на грудь прекрасно сохранившемуся Григорию Васильевичу (Романову), а потом - совсем уже скромные, чуть ли не медные - госзнаки внимания вручаются Евгению Александровичу Евтушенко.
  Не совсем прочувствовавший ситуацию Евгений Александрович подчеркнуто бодро, молодцом-петушком взбегает на залитую электрическим светом эстраду и, удостоившись кругляша, начинает читать подходящую к делу поэму. Но потом, наткнувшись на непонимающий взгляд Самого Главного (молодцом-петушком здесь положено выглядеть лишь ему одному), замолкает и возвращается в первый ряд к Валентине Ивановне.
  И там наши "ко" наконец-то встречаются.
  Чего нам живьем не узреть. Ибо нас с тобою, читатель, в этот Большой и Колонный Зал и на пушечный выстрел не подпустят.
  
  
   О неприятном.
  
  Сегодня, сбривая бороду в ванной, занялся изучением своего, как бы вновь открывшегося мне лица. Точнее, занялся диагностированием явственно проступивших на нем признаков старения.
  Ну, признаки эти известны: седина в бороду, бес в ребро, лужковская лысина и александро-гриновские морщины, вторые, третьи, четвертые и т. д. и т. п. подбородки, отсутствие части зубов. Ну-с, ежели не лукавя? Перечислить?
  Ежели не лукавя, то седины почти нет. А нет ее оттого, что примерно две трети седых волосков оккупировали подбородок, а именно-то бороду мы и сбрили.
  Лысина. Здесь несколько хуже, но тоже, в общем и целом, терпимо. Нет, розовые клинья залысин, конечно, уже подточили и заострили разделяющий их черный волосяной мысок, но в ближайшие семь-восемь лет им, похоже, не встретиться.
  Бес в ребро. Гм.
  Ну... скажем так, имеет место. Чем дальше, тем чаще оказываешься в положении сексуально озабоченного подростка, думающего не головой, а головкой. И, если б не мой КОЛОССАЛЬНЫЙ жизненный опыт, я бы ТАКОГО наворотил!
  Но пока что держимся.
  Морщины. Здесь все очень скверно. Об этом писать не хочется.
  Второй подбородок.
  Нет.
  И, наконец, зубы. О, зубы, зубы! Черт ли сидит в ваших гри...И почему я не поэт? Дело, в том, что зубы - это, пожалуй, единственное, чем одарил меня Господь-Бог. В детстве поход к стоматологу был для меня праздником. "Зубки - жемчуг!" - всегда говорил он и, потыкав для вида зондом, гнал меня из кресла вон.
  И вот... теперь. Спустя тридцать лет. Широко раскрываем рот и внимательно смотрим в зеркало.
  Нет.
  Не жемчуг эти зубки. Далеко им до жемчуга.
  Нижние резцы почти что на четверть сточены и их некогда острый режущий край туп, как пробка. Клыки почему-то, наоборот, заострились, как шило сапожника. На ближних ко мне коренных появились какие-то странные грани и рытвины. А на дальних... а дальних, слава Богу, не видно. Короче, хорошо уже то, что все зубы пока что - свои.
  А с другой стороны, на что сетовать? Мой возраст - 44 года еще каких-нибудь полтора-два века назад считался предсмертным. А ко мне, случается, даже сейчас пристают на улицах пьяные девушки.
   Так что все не так уж и страшно.
   Срок годности на исходе, но от этого уже никуда не денешься.
  С этим, хочешь - не хочешь, придется жить до тех пор, пока не наступит глубокая старость - т. е. (по прекрасному выражению Самуила Лурье) смертельное отравление временем.
  
   *****
  
  Хронически изменяющий жене мужчина, как правило, добродушен и робок. Гуляющая налево и направо женщина с каждой новой изменой становится все наглее и сварливее.
  
   *****
  
  
  Полностью облысевшая мужская голова приобретает трагическое сходство с детородным органом.
  
   *****
  
  Шикарно заскрипев тормозами, подкатило длинное "Вольво". Затем из него вылез облаченный в очень открытое платье Бюст, а за ним, чуть гордясь и робея, вышел и сам Владелец Бюста.
  
  
   Еще один литературный анекдотец.
  
  По-моему, об этом уже писала Лидия Гинзбург. Кто-то из знаменитых послереволюционных лекторов - толи Чуковский, толи Шкловский читал доклад о современной поэзии. Имел, естественно, шумный успех. И вот среди заурядных, всегда осаждавших его в перерыве поклонников: пожилых графоманов, юных барышень, прыщавых гениев, томных дам средних лет, он вдруг видит фигуру более чем необычную - классического ветхозаветного еврея.
   В прочем, по-русски этот аид худо-бедно, но объясняется.
   И вот на этом своем отвратительном русском он сообщает лектору, что выслушал его с интересом, но кое в чем вынужден не согласиться.
   - Пастернак, - продолжает он, - безусловно, великий поэт, но что касается Мандельштама, то здесь - извините.
   - Почему? - удивляется лектор.
   - Как почему?! - возмущенно кричит аид. - Но я же знаю его маму!!!
  
   *****
  
   А вот второй анекдот о Шкловском. Во время легендарной последней поездки Блока в Москву (той самой, когда на хамский выкрик из зала: "Вы труп! Труп!" - Блок спокойно ответил: "Да, я труп") автор "Двенадцати" и будущий автор "Писем не о любви" встретились.
   Позднее Шкловский рассказывал:
   - Мы целую ночь гуляли с Александром Александровичем по белокаменной и все говорили, говорили, говорили!
   - Вот как? - обрадовался кто-то из слушателей. - И о чем же говорил Александр Александрович?
   - А-лек-сандр А-лек-сан-дро-вич? - удивленно вскинул брови Шкловский. - А он... не говорил.
  
  
   Нежданная встреча.
  
  Еду я как-то в метро. Народ вокруг подобрался веселый. Только что кончился матч Россия - Латвия. Выделялся, в частности, один молодой человек, до самых бровей накачавшийся пивом. Молодой человек монотонно выкрикивал: "Латвия сосет, Россия всех ебет!!! Латвия сосет, Россия всех ебет!!! Латвия со... и так далее".
  Голос у этого юноши был давным-давно сорван, да, собственно, и энтузиазм уже иссяк, но он все тараторил и тараторил, вследствие какой-то неумолимо набранной патриотической инерции: "Латвия сосет, Россия всех ебет!!! Латвиясосет - Россиявсехебет!!! Латвиясосетроссиявсехебет!!!"
  А на плечах у юноши был раскинут трехцветный флаг. Тот же самый, что и на августовских баррикадах.
  Метаморфоза...
  
  
   Запись, сделанная 9 мая 2005 года,
   или
   Сочинение ко Дню Победы.
  
  Посвящается моему деду Белолипецкому Ивану Петровичу: в 1940 году - доценту ЛИИЖТА, с 1 августа 1941 года - добровольцу народного ополчения, в 1941-1943 годах - узнику гитлеровских концлагерей, в 1944-1947 годах - заключенному сталинских.
  
  
  
  Сочинение мое не праздничное. Причем настолько, что может возникнуть законный вопрос: а зачем я вообще писал его?
  Вариантов ответов много. Можно придерживаться той популярной версии, что я отрабатывал деньги, полученные от Мировой Закулисы.
  Можно пойти чуть-чуть подальше и выдвинуть, скажем, гипотезу, что я - вполне бескорыстный циник, ловящий нешуточный кайф от осквернения национальной святыни.
  Можно, в конце концов, допустить, что я - обезумевший честолюбец, избравший день окончания второй мировой войны в Европе в качестве некой замены уже не существующему храму Артемиды.
  А можно - ну хотя бы для смеху и хохоту - вдруг взять и предположить, что все это пишу я лишь потому, что считаю все приведенное ниже - правдой.
  *************************************************************
  Ну, хорошо-хорошо, согласитесь вы, но любая ли правда имеет право на существование?
  Неужто любая?
  Конечно же, нет. Не любая.
  Вряд ли имеет смысл сообщать восьмидесятилетнему старцу, что он скоро умрет, хотя это - правда.
  Вряд ли стоит с пеной у рта доказывать ему, что он вовсе не был в далекой юности самым первым парнем на деревне.
  Вряд ли имеет смысл убеждать его с фактами, что вино в те годы вовсе не было пьяней, а сахар - слаще.
  Почему?
  Да, потому что безнадежно больным и старым правды не говорят. Им рассказывают сказки.
  Так что. ежели вы предпочитаете оставаться лояльным подданным именно этой (опустим эпитет) Державы - не читайте моей статьи, а просто включить любой из центральных телеканалов и промойте глаза и уши привычной ложью.
  Ну, а тем, кто готовится жить дальше - им никуда не деться от правды. И именно для них (for this happy few) и предназначено мое "Сочинение ко Дню Победы".
  
   *****
  
  Статейке своей я решил предпослать эпиграф. Из самого из себя. Вообще-то привычку к самоцитированию я презираю, но здесь, извините, случай особый.
  Где-то год примерно назад я уже вешал в Сети этот эпиграф и подвергся за это такой ожесточенной травле, что, можно сказать, на собственной шкуре почувствовал, что ощущали наши распинаемые на сталинских партсобраниях деды.
  (С некоторой, конечно, поправкой: для распинаемых на партсобраниях существовала статья 58-10, а у нынешних интернет-патриотов возможности передавать дело органам НКВД - пока еще - нет).
   Вот эти мои, вызвавшие непропорциональные количества шума строки:
  "Называйте этот день, как угодно. Но не зовите его "днем победы над фашизмом". Нельзя день, в который казанские замочили тамбовских, называть "днем победы над организованной преступностью".
  Сейчас - через год - мне не очень нравится форма. Слишком уж лихо отрублено. Но по сути все - верно. Ни малейшей разницы между Гитлером и Сталиным я и сейчас не вижу.
  
   *****
  
  Да. Оба этих моих неласковых слова (и казанские, и тамбовские) относятся лишь к руководству обеих режимов. К сталиным, гитлерам, жуковым, кейтелям, молотовым и риббентропам. А простых немецких и русских солдат винить, в общем, не в чем. Ведь солдат - всегда жертва. И, если он погибает, закабаляя чужую землю, пускай его судит Господь, а не я.
  Когда же он гибнет, спасая свою - он праведник.
  
   *****
  И хватит об этом.
   *****
  
  Ну-с, а теперь и самый мой опус. Он представляет собой как бы некую цепь полуутверждений-полувопросов, касающихся ряда вещей, требующих, на мой взгляд, уточнения.
  1) Уточнение первое: Советский Союз вступил во Вторую мировую войну не 22 июня 1941, а 17 сентября 1939 года. И вступил как агрессор, вероломно нарушивший пакт о ненападении.
  2) Уточнение второе: советская оккупация Центральной и Восточной Европы вовсе не была "сравнительно гуманной". По отношению к покоренным народам проводился вполне сознательный геноцид, примеры которого можно множить и множить (а можно и ограничиться одним-единственным словом: "Катынь"). Этот геноцид не преследовал цели полностью уничтожить "освобожденные" нации. Он стремился добиться их вечной покорности путем террора и уничтожения старых, еще помнящих вкус и запах свободы элит.
  3) То, что абсолютно такому же террору подвергался и стержневой имперский народ - русский не умаляет нашей вины перед Западом. Если я бью смертным боем жену, это не дает мне права вдруг взять и заехать соседке в ухо.
  4) Национальная катастрофа 22 июня 1941 года, изменив на какое-то время характер войны, не могла изменить криминальной сущности сталинского режима. Его методы остались варварскими, а цели - преступными.
  5) Чуть подробней о целях. Да, я согласен, что самым страшным исходом этой войны была бы полная и безоговорочная победа Сталина или Гитлера. Оптимальным - взаимоуничтожение обоих режимов (Волки от испуга скушали друг друга). Реальный результат был средним. Без малого миллиард человек, почти треть тогдашнего населения земного шара - половина Европы, вся Россия и большая часть Азии оказались под властью одного из самых кровавых тиранов в истории человечества.
  Любое патриотическое ликование по этому поводу, на мой взгляд, неуместно. Ведь это не старая и добрая Российская империя расползлась на полсвета, а - сверхагрессивная, сверхтоталитарная, ведомая совершенно безумным вождем Орда. Итоги Второй мировой войны были вещью настолько страшной, что я сейчас скажу одну вещь, которая возмутит моих читателей, боюсь, даже больше, нежели давешний мой афоризм про казанских и тамбовских: и Сталинград, и Курская дуга были, конечно, великими битвами, но Россию спасли не они, а последовавшая в 1953 году смерть товарища Сталина.
  Ведь во второй половине 1945-го Тысячелетнему Рейху по-любому пришел бы конец от американской атомной бомбы, а вот что бы мог натворить Людоед, проживи он еще лет семь или восемь, об этом даже и думать не хочется. Во всяком случае в 1953 году он явно затевал очередную Большую Чистку. А любая Большая Чистка - это лишь нулевой этап очередной Большой Войны.
  6) Вы скажете - это слова. И у нас действительно нету возможности схватить товарища Сталина за руку. Но если Господь даст нам нормальные человеческие сроки, то мы - я абсолютно уверен в этом - еще когда-нибудь пройдем по ссылочке и, пару раз щелкнув мышкой (если тогда будут мышки), скачаем копии всех документов.
  И копию операции "Гроза". И копию операции, скажем, "Буря", задуманной в мае 45-го. И копию той изумительной по красоте операции, которую начал разрабатывать товарищ Сталин в конце 52-го - начале 53-его.
  И, скачав документы, мы убедимся, что все эти три раза какой-нибудь сущий пустяк мешал товарищу Сталину скушать Европу. В 41-ом помешал друг Адольф, в 45-ом - невесть откуда взявшиеся Хиросима с Нагасаки, а в 53, когда все уже было обговорено с другом Мао и так удачно был разожжен корейский конфликт, вдруг явилась она - Старушка с Клюшкой.
  Бедный Сосо был рожден неудачником.
  7) Врожденная нелюбовь к пафосу заставляет меня закончить эту статью не лозунгом, а - анекдотом. Анекдот сей случился на острове Саарема. В только-только присоединенной Эстонии. Участвовал в нем один дальний родственник моего эстонского отчима - дядя Юхан. У этого моего сводного дяди имелась достаточно маленькая, но очень хорошо отлаженная молочная ферма, а на ней - двадцать восемь высокоудойных коров. Коровы были такие, что слава о них доходила до самого Таллинна.
  Притом, что удивить эстонца коровой не просто. Хорошая эстонская корова дает молока примерно столько же, сколько и плохой советский колхоз. Но коровы Юхана Метса слыли не просто хорошими, а - гениальными. Любой из соседних фермеров был готов, не задумываясь, отдать за них свой правый глаз. И дядя Юхан, отнюдь не будучи человеком богатым, слыл на острове Саарема Хозяином с Большой Буквы.
  И вот наступает четырежды проклятый 1940 год и в Эстонию приходят русские. Т. е. русские-то приходят в Таллинн, а на острове Саарема их - до поры и до времени - нет. Пока что по острову бродят только слухи. Мол, в Таллинне - русские. А самих русских - нету.
  И вот об этих нелепых слухах узнает Юхан Метс. Сначала не верит. Потом надолго задумывается.
  Через три дня принимает решение.
  Ранним утром четвертого дня перепуганные соседи видят следующую картину: все двадцать восемь чудо-коров маршируют строем к парому. Двадцать девятым идет дядя Юхан.
  Он отвозит своих ненаглядных красавиц на материк и продает их там скопом. Потом возвращается домой и начинает пить. Пьет жутко, без продыху. Пьет месяц, два, пять. Лишь чудом остается жив. Все соседи считают его сумасшедшим. Но в конце этого суперзапоя соседям становится не до дяди Юхана - на остров приходят русские.
  Алкаш и бедняк Юхан Метс оказался единственным фермером острова, избежавшим отправки в Сибирь.
  
  
   Дополнения к "Сочинению ко Дню Победы"
  
   I. Дополнение первое.
  
  Намедни все думал о голоде 47-го года.
  Голод этот, в сравнении в Великими Голодоморами 20-ых и 30-ых годов, голод, так сказать, незнаменитый, но свидетелей-то его по понятным причинам сохранилось поболее. Показания этих свидетелей сводятся, в общем и целом, к следующему: массового людоедства не было, но лебеду люди ели и с голоду - гибли.
  И вот теперь мне ответьте... только, пожалуйста, ответьте не с точки зрения Судеб Европы, Спасения Человечества, Священной Памяти Двадцати Миллионов и тому подобных высоких материй.
  Ответьте с точки зрения маленького и - вроде бы? - тоже имеющего право на жизнь человека: а что изменилось бы в жизни конкретного, помершего в 47 с голодухи колхозника, если бы в 45 году победил бы не Сталин, а Гитлер?
  
  
   II. С нашим народом иначе нельзя, или Дополнение к дополнению.
  
  Дополнение к Дополнению предназначено в первую голову для читателей-спорщиков. В нем я попытаюсь отсечь кажущиеся мне не продуктивными ветви дискуссии.
  1) Не стоит, видимо, говорить, что, мол, дети и внуки этого колхозника будут де счастливы. Во-первых, в семье, где самый сильный член погиб, скорее всего вообще никто не выжил, а, во-вторых, пусть даже дети и внуки счастливы, но разве их деду от этого - легче? Дедушку не воскресишь, и позиция, например, А. Зиновьева, написавшего: "Да, четверо моих братьев в голодуху померло, но, если б не Сталин, мне никогда бы не быть профессором", - кажется мне циничной, т. к. не учитывает мнения братьев. А вдруг бы они предпочли бы все-таки жить, даже при условии, что А. Зиновьев так и остался б простым счетоводом? Да и стоит ли жизни четырех человек откровенно слабый роман "Зияющие высоты"?
  2) Не нужно списывать эту крестьянскую смерть на г-на Шикельгрубера. Да, в 1947 году вся Европа лежала в руинах, но нигде, окромя России, люди от голода не умирали. Причины этому были две: во-первых, окончательно укоренившиеся после войны государственное презрение к отдельно взятой человеческой жизни, а, во-вторых, то, что с бою взятая в 1945 году роль сверхдержавы была России попросту не по плечу. Ведь в том же 47 году гудела жизнь в коммерческих ресторанах, выплачивались стотысячные сталинские премии, шли многотонные хлебные эшелоны для европейских вассалов и, например, когда товарищ Симонов с компанией поехал в том же году в США, между т.т. Громыко и Сталиным состоялся следующий весьма любопытный диалог:
  С т а л и н: Товарищ Громыко, а как вы считаете, сколько нужно денег, чтобы месяц безбедно прожить в США?
  Г р о м ы к о: Примерно две тысячи долларов, товарищ Сталин.
  С т а л и н: Думаю, что этого мало. Думаю, что нашим писателям нужно выдать на месяц по пять тысяч. Не надо, чтоб наши писатели выглядели в Америке бедными родственниками.
  Г р о м ы к о: Поразительно правильное решение, товарищ Сталин!
  С т а л и н: Вот и я так же думаю. Никогда не надо экономить на ерунде.
  А теперь прикиньте, сколько десятков килограммов зерна можно было купить на тот, набитый золотом форествудский доллар и подсчитайте: сколько сотен крестьянских жизней схарчил колесивший по Западу автор пронзительного стихотворения "Жди меня"?
  
  
   III. Дополнение второе.
  
  Когда меня спрашивают, кто больше виноват в развязывании Второй мировой войны - Гитлер или Сталин, я, как правило, отвечаю, что ответить на этот вопрос не готов. Ибо дать абсолютно честный ответ здесь не сможет никто: ни либералы, ни патриоты.
  Представьте (конечно, типун мне на язык и, вообще, не дай Бог!), но все же представьте, что ваш родной сын на пару с соседским мальчишкой совершил какое-то страшное преступление. Кого вы будете винить больше?
  На словах - своего, а в глубине души - соседского. Это ведь он все подстроил, а вас Сашенька или Боренька просто слишком слабохарактерный и чересчур доверчивый.
  Так же и я сужу Иосифа и Адольфа. С одной стороны, Сталин мне ближе и моя ненависть к нему намного конкретней. С другой - вид красного знамени, выжженной на солнце пилотки и стоптанных сапог-говнодавов все равно заставляет наворачиваться на глаза слезу.
  
  
   IV. Дополнение третье. Еще о казанских и тамбовских.
  
  ...Жизнь блатных не была малиной, но в самое-самое пекло они не лезли. Блатные гибли, как и положено любым уважающим себя блатным, в своих сугубо внутрипацанских разборках.
   А в самое-самое пекло они не лезли. В самое пекло шли фраера, мужики, лохи. Шли потому, что позади сидели воровские смотрящие с пулеметами. Шли, потому что свято верили специально выдуманной для лохов пропаганде. Шли, потому что не было иного способа спасти свою Родину, как и не было способа, спасая Родину, не спасать окопавшихся в бетонных бункерах блатных.
  
  
  
  V. Дополнение четвертое. От нашего стола к вашему столу, или Космополиты - патриотам.
  
  Закончим, как водится, с юмором. Пещерное прошлое очень сильно в любом человеке. Вот я сажусь за стол завтракать. Инстинкты шепчут: сегодня охота была удачной. А завтра? Покушай впрок.
  Вот я вышел на улицу. Выпестованная в пещере подкорка заставляет меня желать практически всех проходящих по улице женщин. Она очень боится, что я вдруг умру, не оставив потомства.
  И все тот же тысячелетний пещерный опыт непоколебимо уверен в нужности и важности патриотизма. А если завтра - война? Если завтра в - поход?
  С кем - война?
  А ... не важно.
  Предположим, с Китаем. Или с Евросоюзом. С блоком НАТО. С агрессивными прибалтийскими лимитрофами. Или, скажем, подначенные польские паны вдруг вступят в союз с румынскими боярами и вероломно вторгнутся на наши суверенные территории.
  Короче, товарищ, бди!
  Бди и помни три нехитрых патриотических закона:
  а) ненавидь чужаков,
  б) слушайся старших,
  в) держи границы закрытыми, а порох - сухим.
  
   *****
  
  Правильная ли это позиция?
  Разумеется, нет. Неправильная.
  Почему?
  Да потому что стопроцентной защищенности не бывает.
  И человек, чересчур хорошо подготовившийся к отражению неких прошлых угроз, наверняка не готов к опасностям нынешним и реальным.
  Скажем, чудак, ежедневно подкапливающий жир для какой-то гипотетического, в принципе могущей быть голода, в конце концов превратится в двухсоткилограммовую глыбу сала и умрет от инфаркта.
  Или, скажем, жизнь бескорыстного бабника, до самых седых волос перепархивающего с вагины на вагину, может показаться завидной лишь какому-нибудь годами томящемуся под жениным башмаком отцу семейства. На самом деле это на редкость однообразная и скучная жизнь, незаметно переходящая в беспросветную и бессильную старость (см., например, заключительные главы "Воспоминаний" Дж. Казановы).
  Вот почему и наши нынешние ура-патриоты, героически готовящиеся к опасностям времен Потсдамского мира и Ялтинской конференции, обречены проспать реальные вызовы XXI века и, буде получат власть, обречены превратить боготворимую ими Державу в лучшем случае, в - наглухо закупоренную Саудовскую Аравию, разрывающуюся между Кораном и толстой пачкой евро, а в наихудшем (и, к сожалению, самом реальном) - в некое анекдотическое подобие Высокой Порты, просуществовавшей лишних сто лет лишь потому, что соседи не могли договориться о ее дележе.
  Человек, стремящийся поужинать слишком поздно, рискует позавтракать на следующий день поутру. Человек, спящий и видящий в самом страшном своем кошмаре подготовленный либералами развал России, рискует организовать его собственноручно.
  
   *****
  
   Я был еще в том сравнительно юном возрасте, когда в аптеках покупают только гондоны.
  
   *****
  
  Да у него баб, как у Ельцина премьеров!
  
   *****
  
  То Берёзкер, то Рябинер.
  
   *****
  
  Демократическая Россия - это оксюморон. Как теплый снег или сладкая соль. Либо она демократическая, либо - Россия.
  
   *****
  
  Как и все некрасивые девушки, улыбаясь, она дурнела.
  
   *****
  
  
  Телевизионное шоу "Сам себе секс-партнер".
  
   *****
  
  Современный театр, где доктор Астров, произнося свой монолог, одновременно дрочит.
  
   *****
  
  Едкий старушечий запах.
  
   *****
  
  75-летие кепки Лужкова.
  
   *****
  
   Хочу немного посплетничать. Несколько лет назад я услышал историю, которая мне понравилась, но поделиться которой мне было решительно не с кем. Это был классический (в пушкинском смысле) анекдот для искрометной салонной беседы. Но поскольку пушкинский table-talk - жанр давным-давно умерший, тратить ее на друзей-собутыльников и случайных подруг не хотелось.
  А история, в общем, такая. Дело было не у нас. В Америке. В середине шестидесятых. Эпоха, как не крути, знаменательная. Make love, not war! Sex, drugs and rock"n"roll. И т.д. и т.п. Героиней же нашей истории была рядовая, в меру продвинутая штатовская девчонка, свято следовавшая всем заповедям flower"s generation. В том числе и насчет love and war.
  И у этой девицы наличествовали определенные проблемы с оргазмом. Т. е. оргазма попросту не было - не было до тех пор, пока она не догадалась использовать такой вот нехитрый прием: в определенный момент она прикрывала глаза и представляла, что занимается любовью с Миком Джаггером.
  В таком случае все получалось.
  Шли годы. И вот в глухой одноэтажный городок, где жила героиня нашей истории, нежданно-негаданно нагрянули "Роллинги". Девчонке (как видно, она была недурна собой) таки удалось прорваться в гримерку к поп-идолу. Завязался минутный роман. Как легко догадаться, не платонический.
  И в процессе этого микроромана у нее вновь возникли обычные для нее проблемы.
  И тогда она закрыла глаза и представила, что занимается любовью с Миком Джаггером.
  
   *****
  
   И все, как всегда, получилось
  
   *****
  
  У меня тут вдруг появилось два... как бы это выразиться поскромней? ... два постоянных читателя. Один врач из Владивостока, другой - грузчик из Саратова. Так вот, врач меня, как правило, хвалит и сравнивает с различными великими сатириками, а вот грузчик ругает, причем - по-матерному. И мне это обидно. Не то, что по-матерному, а то, что хвалит именно врач, а не грузчик. Мне было б приятней наоборот: если бы врач меня костерил, а грузчик бы сравнивал то с Щедриным, то со Свифтом.
  Во-первых, потому что я - осознавая, что это немодно - вообще неровно дышу к так называемым "простым людям", а, во-вторых, потому что грузчиком (в отличие от врача) я в своей жизни был.
  Причем дважды.
  В первый раз это было в конце 70-ых, на Василеостровской фабрике-кухне, где я - молодой и непьющий, вовсю качающий гири амбал был самым сильным, а второй раз в самом начале 90-ых на Ленинградском мясокомбинате, где я был единственным из работяг, весивший менее центнера, и числился, соответственно, самым хиленьким.
  Очень странно вспоминать коллег по фабрике-кухне... Прошло всего тридцать лет, а все они - будто участники Ледового побоища. Вот например, мой тезка Миша - само собою, алкаш, которого ни разу никто тверезым не видел, но при этом страдавший еще и какими-то таинственными "запоями", в течение коих он вообще не выходил на работу. Самым светлым его воспоминанием была учеба во время войны в Соловецкой "школе юнгов".
  Коротышка Витя. Интеллектуал. Напившись, неизменно цитировал Блока: "Я стоял у окна, в переполненном БАРЕ, нежно пели смычки о любви. Я прислал тебе черную розу в бокале ГОЛУБОГО, как небо, аи". Витя был блокадным подростком.
  Ваня. Единственный среди них фронтовик. Главным предметом его гордости было то, что он, единственный на всю их роту, прошел всю Польшу без триппера. Пил он по-жуткому. Напившись, пророчествовал: "Скоро снова будет война. Вот ЧТО меня ебёт! Снова будет война. Либо в этом году, либо в двести двадцать четвертом". (Под "двести двадцать четвертым" Ваня разумел 2024 год. Так что время для осуществления его пророчества еще осталось).
  ...Что же касается мясокомбинатовской бригады, где я проработал несколько месяцев в 90-ом, то там работали мужики молодые, непьющие, не представлявшие особого фольклорного интереса. Единственно замечательным в них было то, что, как я уже говорил, никто из них не весил меньше центнера, а самым-самым здоровым был весивший сто тридцать пять килограмм князь Урусов.
  Вот как я убедился в реальности его княжеского титула. Мы как-то вдвоем выбивали замерзшую печень и (работа-то легкая) попутно вели разговор о русской истории. И я, чуть рисуясь, помнится, ляпнул, что Голицыны - это Рюриковичи. "Нет, Гедиминовичи", - тут же поправил меня Урусов, и важна была даже не поразительная скорость ответа, а именно тон, которым все это было сказано. Так говорят о цвете штанов у соседа.
  Именно этот соседский тон и убедил меня в том, что двухметровый амбал Урусов действительно принадлежит к высшему свету.
  
  
   XX век. Вариант альтернативной истории.
  
  25 октября 1917 большевистский мятеж подавлен. 28 (!) убитых, более 400 раненных! Александр Федорович Керенский получает прозвище Кровавый и навеки становится персоной non grata для всей российской либеральной интеллигенции.
  
  12 февраля 1918 разгон Учредительного собрания и установление единоличной диктатуры героя войны генерала Брусилова.
  
  13 сентября 1921 так называемая Славная Перемена: четырехдневная общенациональная забастовка, закончившаяся бегством Брусилова во Францию и установлением единоличной диктатуры героя войны прапорщика Пониделко.
  
  1929 -1939 сближение Пониделко с Гитлером и Муссолини. Умеренная нацификация России.
  
  1939 Данцигский кризис и раздел Польши.
  
  1940 разгром Франции. (Пожизненный президент Пониделко отделывается посылкой на Западный фронт двух добровольческих дивизий).
  
  весна 1941 нарастание русско-немецких противоречий на Балканах. Пожизненный президент Пониделко выдвигает так называемый Босфорский ультиматум, поднимающий вопрос о переносе столицы России в Царьград.
  
  Май-ноябрь 1941 начало Восточной кампании. Сдача Москвы. Выход немецких войск на линию Волга-Архангельск.
  
  Декабрь 1941 вступление во Вторую мировую войну Соединенных Штатов Америки.
  
  1942 - 1946 годы период Странной войны или Четырехлетнего Противостояния.
  
  Май 1946 высадка англо-американских войск в Бретани.
  
  Июнь 1946 разгром итало-немецких войск под Саратовом.
  
  Декабрь 1946 - февраль 1947 фактический развал сперва Восточного, а затем и Западного фронта.
  
  4 мая 1947 взятия Кенигсберга русско-польскими войсками.
  
  14 мая 1947 взятие Берлина англо-американцами. Капитуляция Германии.
  
  Ноябрь-декабрь 1947 Варшавская мирная конференция. Пожизненный президент Пониделко вновь поднимает вопрос о переносе столицы России в Царьград.
  
  Январь 1948 Фултонская речь Черчилля. Начало Холодной войны.
  
  Февраль 1949 образование НАТО.
  
  10 февраля 1954 трагическая гибель Пониделко в авиационной катастрофе.
  
  Апрель 1955 первые (после декабря 1917) свободные выборы.
  
  Сентябрь 1956 попытка антиконституционного переворота.
  
  Апрель 1959 вторые (после декабря 1917) свободные выборы.
  
  Октябрь 1959 вторая попытка антиконституционного переворота.
  
  Апрель 1963 третьи (после декабря 1917) свободные выборы.
  
  Декабрь 1965 вступление России в ВТО.
  
  Декабрь 1979 вступление России в НАТО.
  
  Январь 1985 вступление России в Европейское Сообщество.
  
  Как не трудно заметить, мною подкорректированы два самых, на мой скромный взгляд, печальных события прошлого столетия: Октябрьская Катастрофа и пиррова победа во Второй мировой войне.
  
   *****
  
  Арнольд Шварценеггер и Армен Джигарханян в новом фильме Стивена Спилберга "Охота на бегемота"!
  
   *****
  
  ООО "Путь к капитализму".
  
   *****
  
  Так называемую любовь выдумали врачи-сексопатологи.
  
  
  
   *****
  
   В последнее время наблюдаю у себя довольно странное заболевание - идиосинкразию к любому тексту. Любое нагромождение слов кажется мне заведомо глупым и ложным. Нетрудно понять, что никаких книг, находясь в таком состоянии я не читаю (как та путана на пляже: а вокруг станки, станки, станки...), за одним-единственным исключением - обязательного предсонного чтения дочкам. В данный момент это "Том Сойер", читаемый на ночь по главке.
  Ну, что я могу сказать? Ну, во-первых, перевод - он и в Африке перевод (пусть даже Корнея Чуковского). Во-вторых, Твен, безусловно, гений. Так говорить не принято, так вот, повторяю: Твен - это гений. Потрясающая художественная мощь.
  Но при этом книжка писалась за ради денег и следует всем законам коммерческого чтива. Все эти убийства, клады, злодеи - полнейший бред. Характеры сплошь ходульные, а язык картонный. Уверен, что любой литературно грамотно человек мог бы, в принципе, написать не хуже. Зато вот намедни читал про то, как Том просыпается на необитаемом острове... и это... это, братцы мои... таки штука! Шесть страниц сплошных описаний природы, прочитанных мной монотонным и нудным по причине весенней депрессии голосом, дочки выслушали, не шелохнувшись. Потому как Твен... (см. чуть выше).
  После этого пытался немного поправить собственные тексты и от стыда едва не повесился.
  
   *****
  
  Самое смешное, что АБСОЛЮТНО ТОЧНО помню, когда я впервые в жизни услышал словечко "бог". Я даже помню тот дом в переулке Блока, мимо которого мы проходили в ту минуту с бабушкой. Я спросил ее: "Баб, а что это значит: "вороне где-то бог послал кусочек сыра?". А бабушка, коммунистка с тридцатилетним стажем объяснила, что когда-то темные люди верили, что на Луне живет такой бородатый дяденька, который всем-всем на земле командует, и они, эти темные люди звали этого дяденьку "Бог". Гипотеза о существовании некого бородатого дядьки, сидящего на Луне и швыряющегося оттуда кусками сыра, показалась мне малоубедительной.
  Откровенно говоря, за прошедшие с тех пор сорок лет мое отношение к этой теории почти что не изменилось.
  
  
   О нашей кошке
   (запись от 24 декабря 2005 года)
  
  Четыре месяца тому назад после неудачной онкологической операции умерла наша кошка. Она прожила вместе со мною пятнадцать лет и я (теперь об этом написать уже можно) достаточно сильно переживал ее смерть. Котов и кошек я люблю значительно больше людей, а эта кошка издохла у меня на руках и, поскольку именно я все это затеял, в значительной степени по моей прямой вине.
  Короче, ее уход значил для меня так много, что я ни строчкой не обмолвился о нем в своем дневнике.
  Любопытна реакция моей семьи: жена и старшая дочка поплакали да забыли (хотя старшая до сих пор иногда лицемерно вздыхает: "Бедная Пуся!"; она, как и подавляющее большинство детей, одновременно и очень жалостлива и забывчива).
  Младшая даже не плакала. Что, между прочим, в четыре года естественно. Вспомните, как вы воспринимали в этом возрасте, ну, хотя бы, смерть горячо любившей вас бабушки: как несколько странное, но, несомненно, праздничное событие.
  Все в черном, можно кушать целую пропасть разной вкуснятины и ложится спать, когда угодно.
  Разум ребенка просто не может смириться со смертью, что, кстати, доказывает такой наш сегодняшний диалог:
   - Папа, а Пуся умерла?
  - Да, умерла.
  - Насовсем?
   - Насовсем.
  - А когда она после умиратия выздоровеет, мы ей молочка купим?
  
   *****
  
  Бедная Пуся! Ты не выздоровеешь после смерти (как, в прочем, и я; да, кстати, и ты, читатель). От умиратия не выздоравливают.
  Но мне все-таки хочется верить, что в своем кошачьем раю ты сейчас урчишь на коленях у кошачьего бога, который (будем надеяться) все же чуть-чуть добрее и чуть милосердней бога людского.
  
   *****
  
  Любить поэзию только в стихах - это все равно, что принимать витамины только в таблетках.
  
   *****
  
  Это было давно. Я сидел в кабаке, весь облепленный влажными женскими взглядами, и жутко жалел, что во взаимоотношениях полов не применяется дворовое правило "три корнера - пеналь".
  
   *****
  
  Все мы родом из детства, и один Вова Путин - родом из телевизора.
  
  
   *****
  
  Лаконичная банальность рекламного ролика.
  
   *****
  
  Ай-ай-яй! Помню, как я был ШОКИРОВАН, когда наткнулся в бумагах покойницы-бабушки на вполне невинные по нынешним временам стишки:
  
   Раньше были времена, а теперь - мгновения,
   Раньше подымался хуй, а теперь - давление.
  
  Так что же ожидает моих детишек, когда они прочитают папину прозу?
  
  
   О тонкостях перевода.
  
  Живой Журнал был выдуман англосаксами. Простому русскому человеку до такого ни в жизнь не дотумкать. Т. е. дотумкать-то можно (дело нехитрое), но вот осуществить да воплотить в жизнь... для такой суеты Бог создал америкосов.
  Короче, ЖЖ был выдуман штатниками.
  И поскольку ЖЖ - штука явно не нашенская, то при пользовании им то и дело возникают нюансы. Возьмем тоже слово "френдлента".
  "Френд" - по-английски "друг".
  Но перевод этот не творческий.
  Английское "frend" точно так же отличается от русского "друг", как поминутно слетающее с губ англосакса "I love you" от русского "Я тебя люблю".
  Для англосакса "I love you" - почти механическая формула вежливости ("How are you?" - "Glad to meet you!" - "I love you").
  Для славянина "Я тебя люблю" - сакральное заклинание, произносимое раз или два в жизни.
  Для англосакса "frend" - это более или менее близкий приятель, регулярно приходящий к нему на "party".
  Для славянина "друг" - это человек, вместо которого ты можешь пойти на зону.
  И, если верить "френдленте", то "френдов" у меня аж сотня с гаком (что, кстати, позорно мало).
  А вот если у меня друзья?
  Боюсь, что нет.
  Уже нет.
  Ведь друг - это ты. Твое продолжение в стае.
  А человеку лишь смолоду дано ощущать себя частью сообщества. Скажем, фаном "Зенита". Учеником такой-то лучшей на свете школы. Или, скажем, поклонником Маркеса.
  А с наступлением зрелости человек неминуемо остается в одиночестве.
  И, если вы вдруг меня спросите, а кто такой я - М. Метс, сорока с лишним лет, ничем не примечательный представитель верхней части низшего класса, отец двух прекрасных детей и автор одной не имевшей успеха книги, - я буду очень в большом затруднении.
  Кто я?
  Еврей?
  Да какой я, к черту, еврей!
  Так, может быть, русский?
  Ну да, отчасти и русский.
  Не скажу за балалайки и нательные крестики, но пологий родной пейзаж, протяжные звуки неспешной российской речи - все это мое. Все это смешано с плотью и кровью.
  Но...
  Но!
  Но - складный грохот сапог по Красной площади, пропитанные пылью осиные ленточки, церковный свечной полумрак и приторный запах ладана - все это чужое. Все это не греет.
  Так что русский я лишь с боку припеку.
  Так, может быть, я - петербуржец?
  Ну да. Процентов на девяносто восемь. Всегда жалею людей, обреченных жить в иных местностях.
  И право топтать именно этот асфальт и вдыхать именно этот чуть гниловатый воздух значат для меня очень многое.
  Но...
  Но!
  Но - не будем лукавить. Человеку свойственно приспосабливаться. Человек может жить без воли, без бабы.
  Может прожить и без Родины.
  И если - не дай-то Господь! - судьба разлучит меня с этим городом, я все-таки буду жить. И даже пера не брошу.
  Так что никакой я не петербуржец. Я - это я. И никакого второго "я" (т. е. друга) у меня уже больше не будет.
  А вот "френдов" может быть сколько угодно.
  Вернее, максимум - 750.
  Больше Америка не позволяет.
  
  
   P. S., или Руководство к действию.
  
   На свете есть Бондарчуки, Михалковы, Райкины, чья планида - в любую погоду служить Кремлю и снимать положенные им по праву рождения пенки. К членам этих фамилий можно относиться по-разному. Можно ими восхищаться. Можно завидовать. Можно перенимать опыт.
   А можно просто сжать зубы и терпеливо ждать конца безвременья. Оно не может быть вечным. Так или иначе, но у нашего поколения еще будет шанс свой шанс что-то сделать.
  
  
  С тремя первыми частями романа можно ознакомиться здесь:http://www.ozon.ru/context/detail/id/3787834/
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"