Соседка с акцентом указывает на окно. Я смотрю и не вижу. Слышу обрывки фраз. Одно слово навязчиво повторяется. Возникает неуловимая ассоциация и я автоматически перевожу взгляд на окно.
Старые занавески с простым четким рисунком полевых цветов, посеревшие от старости, кое где видны дырочки, через которые просматривается черная пустота за окном. 5 утра, не то ли время суток, когда ночь наиболее темна? Значит скоро рассвет. И придут люди.
Я пока ничего не соображаю... Всезнающая соседка "туль,туль" говорит об этом этом. Еще она говорит, что надо поменять занавески.
Я не понимаю зачем. И какой в этом смысл?
О чем она? Разве мне сейчас до какого-то там тюля?!
- Люди придут, стыдно.
Во мне просыпается непонятная агрессия. Я не хочу людей. Меня все раздражают. Все чужие. И она, и этот усатый толстый доктор, который так жестоко покачал головой и веско произнес "Всё". И эта коренастая баба - медсестра. Беззлобная, туповатая по жизни женщина. А может я ошибаюсь.
Она помогает накладывать повязку. Точнее я помогаю ей. Мне это плохо удается. Я стою как изваяние, не чувствуя рук. Она вздыхает, качает головой - совсем не так как доктор (за что я ей благодарен) - и мы начинаем все заново.
А в голове одна только мысль : "Когда же они все уйдут?!". Я хочу остаться с ней один. Открыть окна, раздвинуть шторы, впустить свежий воздух и свет в эту, так неожиданно быстро,пропахшую лекарствами и смертью комнату. Может тогда она откроет глаза - свои озорные глазки - устало, но весело улыбнется и как ни в чем не бывало попросит сигарету...
Но мне не дают этого сделать. Мне говорят идти одеться.
- А я что голый!?
Соседка с укором качает головой. Меня будто с размаху бьют чем-то тяжелым по лицу, и я вижу нелепого себя , всклокоченного, несуразно худого в полу распахнутом халате...
Послушно иду одеваться и долго стою перед шкафом, сухими глазами разглядывая его темную нишу. Одеваюсь в общепринятое черное, зная ,что цвет одежды ничего не меняет. Но сколько сил вливается, наваливаясь на меня тяжестью сознания произошедшего. Я в черном, будто в коконе, который ничего не выдаст из того ,что таится намного глубже хлопчатобумажной материи. Ну, здравствуй траур! Мелькают воспоминания...
Она, маленькая театралка, вырядившись в черное и скрестив руки на неподвижной груди усиленно вживалась в роль, представляя, как будет лежать под охапками цветочной дани...
Нет! Ты не представляла и ничего не сознавала! То была лишь игра, которая теперь должна бы привести тебя в ужас своим кощунством! Потому что у меня больше нет тебя!
Представляешь? ТЕБЯ Больше НЕТ!?
Тебе бы это показалось странным. А мне уже нет. Ты такая бледная...
Почти прозрачная кожа на заострившихся скулах.
Посмотри я люблю тебя даже такой. Зачем было тратить столько времени перед зеркалом? За это время мы могли вырастить сына. Или дочку...
Мне больно... Я хочу протянуть к тебе руки и рыдать, как младенец. Но меня сковывают взгляды Тех... Их... Оттуда...
Ты прощаешь мне мою холодность? Я камень. Я теперь навеки холодный серый камень. Так я смогу всегда быть рядом. На твоей могиле... Как быстро закрадывается эта мысль. Неужели я не страдаю? Я с ней свыкаюсь?
Я мыслю. Я размышляю. Я хочу быть землей, отныне твоей вечной постелью...
Может так сходят сума?
Но прежде, я обещаю - у тебя будет много много твоих любимых ромашек, которые я теперь возненавижу.
Заставляю себя оторваться от воспоминаний и выйти из комнаты. Соседка протягивает что-то белое - тюлевые занавески. На миг вновь просыпается раздражение. Эти бесконечные условности. Кому есть дело до занавесок в такой момент?
А впрочем она права. Люди все замечают, непременно заметят и мелкие дырочки, и осыпавшуюся кое-где штукатурку нашей не отремонтированной квартиры. Мне это совершенно безразлично.
Но они придут. Будут сидеть и сочувствовать, потому что так принято. Скажут никому не нужные, общепринятые фразы, не несущие в своём смысле ничего из того, что... мысль оборвалась... Я хочу напиться... Я обещал, я знаю. Но тебя ведь нет?
Открой глаза и я никогда не буду не мучиться похмельем ведущим к алкоголизму.
Открой их! Мы вместе сдерем весь этот хлам со стен. У нас будет большой светлый дом, куда мы никого не пустим.
Открой! И этими жалюзями мы прикроем окна. И никогда не впустим черноту ночи, когда она наиболее темна. Ведь именно в это время смерть выходит на работу.
Открой! И мы остановим смерть! Отныне никто н умрет!
...Слушай , действительно... Как я раньше не додумался!? Милая, потерпи еще чуть чуть!
Соседка остолбенев в ужасе наблюдала за моим безумным взглядом, лихорадочными движениями... Жалюзи издают тупой звон, но мне почти удаётся их повесить.
Ну вот родная! Ну давай же! Я выгнал прочь и смерть и ночь. Во мне кажется даже проснулся талант поэта! Ну, давай же, родная!!!
Жалюзи с грохотом падают. Меня оттаскивают от окна.
Меня оттаскивают от тебя!
Я все еще порываюсь взять её за руку, в навязчивой надежде, но взгляд вновь падает на окно... Уже рассвело... Ты мертва.
Я потерял сознание... Мне ввели успокоительное.... Прорываюсь сквозь бред к свету... Резко оборачиваюсь к соседке.
Она плачет.
Лед трогается, мне становится её жалко. Помимо того что мне теперь жалко всех, кто еще будет плакать и плакать и я захочу, чтоб у меня выросли большие сильные руки, чтобы всех обнять и утешить. Дать надежду и немного сил жить дальше.
У меня сдают нервы. Соседка плачет ,а я не могу. Не могу плакать. Маленькая сморщенная как изюм женщина, которая ЕЁ искренне любила, а меня нянчила на руках. В конце концов она не виновата в том что мещанка,также как не виновата в том что большинство людей такие...
Я её обнимаю утешая, сам не зная, что она последняя кого я утешу. Больше ни на кого не хватит сил. Слезы. будут постоянными спутниками какое-то время и я уже привык к ним, как врач привыкает к виду крови. Никакой реакции... Почти никакой...