Пайпер подобрал мне троих молодцов из епископской охраны. Их уже допрашивали ранее, и ничто не указывало на их причастность к преступлению. К тому же они годами служили наёмниками, а как известно, солдаты удачи привыкли держаться подальше от запутанных религиозных распрей и ересей. Правда, частенько увлекались чем-то вроде примитивной магии. Охотно покупали заклинания для усиления оружия или доспехов, увешивались амулетами, о которых болтали будто те защищают от стрел, клинков и дурного глаза. И так далее, и тому подобное. Разумеется, ни капли истинной магии в этом не было, а солдаты, с их простыми, как лезвия мечей, умами, просто становились лёгкой добычей всевозможных шарлатанов и обманщиков.
Мои подчинённые носили имена Куно, Бруно и Джузеппе Франциско и производили впечатление простодушных, прямолинейных парней, готовых без лишних вопросов и сомнений перерезать глотку любому, на кого укажет командир. Именно такие люди мне и были нужны. Можно сказать, они всегда нужны, ведь от подчинённых ждут быстрого и точного исполнения приказов, а не того, что они усядутся у камина с бокалом вина и начнут лениво рассуждать, какие распоряжения выполнить, какие отложить, а на какие и вовсе плюнуть. Демократия правила в Афинах, но, во-первых, этот эксперимент случился много веков назад, а во-вторых, трудно сказать, выиграли ли Афины от него.
Добраться до монастыря можно было, обогнув по дуге вдоль реки город Лютхоф, но после двух дней пути я был настолько измотан, что мечтал об отдыхе в добротной гостинице и надеялся, что таковая в городе сыщется. Ранее мне как-то не доводилось бывать в этом городе, возможно, потому что нити нашего прошлого расследования не завели нас так далеко. Однако я слышал, что Лютхоф когда-то был богаче, чем ныне. Возможно, всему виной конфликт с могущественным магнатом, чьи владения простирались неподалёку и который, по слухам, изрядно досаждал горожанам. До меня доходили жалобы на грабёж купцов, незаконные поборы, задержание и конфискацию товаров. Что ж, обычное дело, когда на одной земле сталкиваются интересы знатного (но вечно нуждающегося в деньгах) феодала и горожан. Рано или поздно любой владетель начинает считать горожан дойными коровами - смирными, медлительными и покорными. Однако, как известно, и корова иногда брыкается. Пока что жители Лютхофа ограничивались подачей жалоб и судебными тяжбами. Некоторые из этих прошений, насколько мне известно, даже попали в наш отдел Инквизиториума. Но разбираться в конфликтах между горожанами и знатью было не нашей задачей. Разве что кто-то в этой борьбе начнёт прибегать к тёмной магии... Тогда - другое дело. Инквизиция с радостью бросила бы на ситуацию милосердный взор.
Так или иначе, в Лютхофе мы нашли вполне сносную гостиницу, и, следуя примеру Грегора, я велел хозяину вышвырнуть вон всех постояльцев с верхнего этажа, дабы мне можно было устроится там без помех. Я видел, как моих молодцов прямо-таки кулаки чесались от желания приструнить любого, кто осмелится возразить, но, к счастью, таких наглецов не нашлось. Впрочем, наверху было всего две комнаты, так что и выгонять оказалось почти некого.
Я выспался куда лучше, чем предыдущими ночами, хотя, признаться, и хуже, чем рассчитывал. И виной тому была вовсе не какая-нибудь прекрасная дама (ну, ладно, пусть даже не особо прекрасная, зато свежая, бойкая и которая не прочь пошалить), а куда более мерзкие сожители - клопы. Оказалось, что эти мерзкие твари устроили в моей постели целое королевство и, что хуже всего, решили отправить из него целую армию на разведку нового существа, которое бесцеремонно вторглось в их владения. В итоге, завернувшись в плащ и одеяло, я провёл ночь на полу, оставив за клопами бесспорную победу.
Мы выдвинулись к монастырю ранним утром, и, судя по тому, как мои солдаты то и дело почесывались, кровососы добрались и до них. Что, впрочем, удивительно - подобная служивая братия обычно обладает кожей толстой и привычной к укусам. Но нет, мне достались нежные цветочки, которые не только чесались без остановки, но ещё и громко сетовали на качество ночлега. Вместо того чтобы радоваться, что ясновельможный инквизитор дозволил им спать под крышей, а не прогнал на конюшню.
Монастырские постройки располагались на невысоком холме, возвышавшемся над живописной речной долиной. Их окружала стена настолько высокая и крепкая, что сразу становилось ясно что обитель строилась как укреплённое убежище. Что ж, в нашей славной Империи далеко не всегда царил мир. Через неё прокатилось немало бунтов, междоусобиц и мятежей. Да и сейчас во многих землях, подвластных императору, рыскали опасные разбойники, порой даже благородного происхождения, умудрявшиеся собирать немалые отряды и изрядно досаждать окрестным жителям. Монастырей они, разумеется, не щадили, особенно женских. Где помимо наживы также можно было позабавиться и с юными послушницами.
Я спрыгнул с седла, осмотрелся, но никакого дверного молотка не обнаружил, так что принялся стучать в ворота кулаком. Затем ещё раз и ещё. Выждал время, однако ничто не указывало на то, что по ту сторону стен кто-то услышал мои стук. А если и услышал, то не придал ему никакого значения.
- Может, подождём, пока кто-нибудь выйдет? - предложил Джузеппе Франциско. - Когда-нибудь же они откроют эти ворота.
Слова "когда-нибудь" звучали не слишком обнадёживающе, особенно если учесть, что речь шла не только о времени, но и об инквизиторском авторитете. А этот самый авторитет неизбежно пострадает, если мне придётся разбивать лагерь у стен монастыря, в котором никто не обращает на нас внимания. Тут до меня дошло кое-что. Обычно у монастырских стен толпятся нищие и бездомные в ожидании подаяния, еды или одежды. Многие обители ведут особые списки, по которым бедняки получают ежедневную милостыню. Чаще всего это не деньги, а хлеб или иная снедь. У этой традиции глубокие корни. Ведь когда войска нашего Господа штурмовали Рим, именно низшая чернь встала на Его сторону: рабы, нищие вольники, голодная толпа, жившая за счёт государственных подачек и раздачи зерна. Сенат, всадники, армия и патриции в большинстве своём остались верны императору Тиберию. И верно погибли вместе с ним в кровавой смуте, охватившей Вечный город сразу после его взятия. Именно поэтому Церковь повелела христианам почитать и поддерживать убогих, в напоминание, что именно они подняли в Риме мятеж, позволивший святой армии нашего Спасителя одержать победу. Монастыри, как правило, охотно или не очень (многое зависело от устава и настоятеля) следовали этому правилу. А здесь, у этого монастыря, не было ни души. Царили тишина и благолепное спокойствие. Видимо, местные бедняки, да и не только они, уже усвоили, что у врат обители аделанок милосердия им не сыскать. Это многое говорило о сестрах, и особенно об их настоятельнице.
- Подай меч, - приказал я наёмнику и, когда тот вручил оружие, я со всей силы ударил железной рукоятью в ворота. Надо признать, на этот раз грохот вышел куда внушительнее, чем от стука кулаком.
- Может, они глухие там? - буркнул Куно.
- А я видал однажды такую старую ключницу, - оживился Бруно. - Стучи не стучи, хоть головой бейся, а ей хоть бы что. Сидит себе, как черепаха на солнышке.
Признаться, я не ожидал такого поворота. Готов был к тому, что меня не впустят в монастырь, что столкнусь с более или менее решительным отказом, но я наткнулся буквально и фигурально на глухую, непреодолимую стену. Впрочем, я уже задирал голову, проверяя, нельзя ли как-нибудь взобраться на монастырскую стену, но без длинной лестницы или хотя бы верёвки с крюком и думать было нечего. Да и не собирался я вламываться в обитель аделанок, как грабитель или завоеватель. По крайней мере, пока что-нибудь не вынудит меня к такому шагу.
- Можем подождать, - пробормотал Куно. - Перекусим, вина попьём... Я как раз бутылочку прихватил. Время как-нибудь пролетит.
Конечно. Мы могли бы ещё в карты или кости перекинуться, на лютне побренчать. А местные потом неделями потешались бы над нами. Но это не был способ проникнуть в монастырь, ведь, по правде говоря, монахини могли не открывать ворот аж до воскресенья, когда их навестит капеллан. А я не собирался торчать у ворот, словно прокажённый, вымаливающий подаяние.
- Возвращаемся, - решил я. - Здесь нам делать нечего.
- А может, подожжём им ворота? - Джузеппе Франциско почесал свой нос похожий на луковицу. - Гляньте, мастер, ворота-то деревянные мигом займутся. И тут же кто-нибудь прибежит посмотреть, что дымит...
Скорее всего, события развернулись бы именно так, как предсказывал наемник. Но я уже представлял себе жалобы, летящие к церковным властям и моим начальникам в Инквизиториум. Ох, уверен, вашего покорного слугу точно не погладили бы по головке за поджог монастыря. А если бы счет за ущерб попытались покрыть из моего скромного жалованья, я бы, наверное, выплачивал долг до конца жизни.
- В другой раз, - ответил я.
***
Мне ничего не оставалось, кроме как обратиться за помощью к монастырскому капеллану. Святой отец не только служил для монахинь воскресную мессу, но и исповедовал их. И по опыту, и по рассказам я знал, что священники, опекающие обители и их обитательниц, порой ведают такие вещи, которые лучше бы никогда не выходили на свет. Бывало и так, что клирики, особенно молодые и горячие (хотя встречались и исключения), слишком уж бойко брались за монашек, что порой приводило к появлению тайных кладбищ в монастырских садах, где хоронили либо мертворождённых младенцев, либо тех, кого пришлось "тихо упокоить" после появления на свет.
Не раз и не два Инквизиториум разбирал подобные дела, проявляя при этом всю строгость, ибо нас учили, что один из тягчайших грехов - это грех против жизни, особенно когда она отнимается у самых слабых и невинных: нерождённых детей или беззащитных младенцев. Пускай римляне-язычники выбрасывают неугодное потомство на свалку, словно старые тряпки, пускай спартанцы сбрасывают младенцев со скалы, чтобы те разбивались насмерть или становились добычей псов. Но правоверный христианин должен гнушаться подобными злодеяниями и беспощадно их искоренять.
Увы, капеллана я дома не застал, хотя трижды наведывался к нему, поэтому в конце концов оставил у его дверей Куно - самого грозного на вид солдата из всей вверенной троицы. А покрытое гнойными прыщами лицо придавало ему поистине жутковатый облик.
- Что бы он ни говорил, как бы ни упирался и что бы ни обещал - ты доставишь его ко мне. Понял? - строго приказал я. - Сначала попробуй по-хорошему. Но если по-хорошему не выйдет тогда бери за шкирку.
- Как прикажете. - Он осклабился, обнажив сломанные зубы, и я не сомневался, что небольшое применение силы его ничуть не смутит.
К счастью для капеллана и, вероятно, к разочарованию Куно, священник не собирался сопротивляться. Доставленный в мои покои, он, конечно, не выглядел восхищённым ни формой приглашения, ни моей персоной. Но инквизиторы редко бывают желанными гостями или обаятельными хозяевами. Такова уж специфика нашей профессии, которую мы исполняем с полной самоотдачей. И крест одиночества, даже людской злобы и неприязни, что мы несём на израненных плечах, для нас - сладостное бремя, которое мы ни за что не променяем на парчу и золото.
Капеллан оказался стариком с лицом серым и измятым, словно тряпка, которой вытирали грязный пол. Усталые глаза, седой вихор, торчащий посреди внушительной лысины. Трудно было сказать, выглядел ли он жалко или же комично.
- Мордимер Маддердин, инквизитор, - представился я и пожал протянутую после мгновения колебания руку. Его пальцы были такими хрупкими, что, уверен, мог бы переломать их без усилий, сжав чуть сильнее. Но время ломать пальцы ещё не пришло. Если вообще придёт. С чего бы?
- Здравствуйте, господин, - вежливо произнёс он. - Меня зовут Базилий Корнхахер, но, полагаю, вам это уже известно.
Я ожидал услышать дрожащий, шелестящий старческий голос, но вместо этого он заговорил густым басом, скорее подходящим крепкому пожилому землепашцу, чем этому высохшему, как щепка, священнику.
- Я хотел бы воспользоваться вашей любезностью, - перешёл сразу к делу, - дабы вы оказали мне милость и устроили беседу с настоятельницей...
- Да-да, уже слышал. - Он протёр рукавом сиденье стула и уселся на самый краешек. - Но, боюсь, это невозможно.
- По каким причинам, если позволите спросить?
- Достопочтенная матушка Констанция отошла в мир иной, - грустно пояснил он. - Господь призвал её в свои обители без малого неделю назад, до вашего приезда. Сожалею, мастер.
Что ж, я, пожалуй, особо не расстроился, и трудно сказать, что я не предвидел подобного поворота. Интересно, это ли имел в виду Грегор Фогельбрандт, когда говорил, что сомневается, будто меня допустят к настоятельнице?
- Что же произошло? - спросил я. - Насколько мне известно, она была женщиной в расцвете лет.
На самом деле, настоятельницу Констанцию можно было назвать даже юной. Грегор сообщил мне, что ей не исполнилось и двадцати шести, а высокое положение в ордене она получила благодаря знатному происхождению и огромному пожертвованию, которое её отец, герцог Крещенци, преподнёс обители. Меня лишь интересовало, зачем этот вельможа отправил дочь так далеко от дома? Разве в солнечной Италии не нашлось бы монастыря, который она могла бы возглавить? Почему южная девушка приехала провести остаток жизни на северо-восточных окраинах Империи?
- О, да... - вздохнул капеллан. - Она была словно тополь - сильная и прекрасная. Но красота её лица меркла перед красотой души и тем рвением, с которым она славила Господа Вседержителя и отдавала себя под покровительство Единой и Истинной Церкви.
- Мы не на проповеди, отец, - сухо заметил я, - так что будьте добры ответить на мой вопрос.
- А какой именно, напомните... - Он уставился на меня выцветшими глазами.
- Я спрашивал о причине смерти настоятельницы Констанции.
- Ах да, да, конечно. - Он кашлянул. - Видите ли, инквизитор, бывает так, что немощная и грешная плоть не в силах вынести бремени великой набожности. Что это бренное тело бунтует, когда его бичуют, терзают власяницей или морят постом. Что оно отказывается повиноваться, когда заставляют его лежать крестом на холодном полу часовни, стоять на коленях на покаянной скамье с заострёнными шипами, пить вместо воды лишь смиренные молитвы, а вместо хлеба насыщаться лишь псалмами...
Что ж, я мог себе это представить, ибо подобные случаи были мне знакомы если не лично, то по рассказам или хроникам.
- Монахини вызывали лекаря к настоятельнице?
- Нет, нет, ни в коем случае! - Он даже возмутился. - Святые сестры живут по строжайшему уставу, и присутствие мужчин в обители строжайше запрещено. Лишь я навещаю их раз в неделю, в воскресенье... но вы же видите, какой из меня мужчина.
- Что стало с телом?
- Бедняжка желала скромного погребения в монастырском саду среди роз, уход за которыми был её единственной слабостью и страстью, в чём она не раз мне исповедовалась.
- То есть её уже закопали?
- Я сам отслужил мессу над могилой этой верной овечки Господней.
- Вы видели тело?
- Разумеется! А кто же, по-вашему, совершил над Констанцией последнее помазание? Кто исповедовал это дитя и благословил в последний путь?
- Воистину трогательный опыт, - сказал я.
- О да, воистину трогательный, - согласился он, глядя на меня слезящимися глазами. - Говорю вам, мастер, однажды эта чистая душа станет святой. Говорю вам...
- Мне очень жаль, что настоятельница умерла, особенно учитывая, что, по вашим словам, она была столь достойной женщиной. Скажите же мне, ради Бога, когда вы в следующий раз посетите монастырь? Я бы с радостью вас сопроводил.
- Это плохая идея, - покачал головой капеллан. - Эти бедные монашки погружены в такую глубокую скорбь, будто потеряли родную мать. Не стоит нарушать их траур, нужно дать их убитым горем сердцам время исцелится и оплакать утрату.
- Отец, - прервал я его, - мне даны строгие указания, и они гласят, что я должен встретиться если не с настоятельницей, то с сестрой, которая её замещает.
- Конечно, вы можете войти в монастырь, - сказал он, и его тон стал почти резким. - Не уважать этот траур, что чёрным покрывалом окутал всю обитель. Я знаю полномочия инквизиторов, знаю также, что они должны отчитываться за их использование. Если вы отдадите мне такой приказ, я проведу вас в монастырь, но учтите: церковные власти решительно возражают против подобных действий и донесут вашим начальникам.
- Когда?
- Что когда?
- Когда вы меня проведёте?
- Да неужели в вас нет страха Божьего? Разве я недостаточно ясно...
- Когда?
Он опустил голову, будто согнувшись под невыносимой тяжестью.
- Через две недели, но...
- Через два дня, - твёрдо сказал я, учитывая, что сейчас была пятница. - Ни днём позже. Я явлюсь к вашей плебании ранним утром. И сердечно советую вам быть там, иначе мне придётся войти в монастырь силой. А этого, полагаю, мы оба хотели бы избежать.
Он закрыл лицо руками.
- Господи, за что мне это на старости лет... - простонал он.
Он ещё что-то бормотал себе под нос, пока наконец не опустил руки.
- Я буду ждать вас в воскресенье утром, - слабым голосом объявил он. - Но будьте уверены, епископ потребует объяснений от Святого Официума.
- Уверен, мои начальники незамедлительно их предоставят. А теперь сердечно благодарю за помощь, отец.
Он поднялся с кряхтением, широко перекрестил воздух и заковылял прочь, слегка припадая на правую ногу. Я дождался, пока за ним захлопнется дверь, затем подошёл к окну, встав сбоку, чтобы видеть двор, но самому остаться незамеченным.
Священник ковылял до середины двора, бросил взгляд на моё окно и, не увидев там никого, ускорил шаг. И правую ногу он теперь не волочил, а бодро семенил обеими.
Может, она просто затекла на стуле, а теперь он расходился? Или хотел казаться слабым и беззащитным? Если так, то зачем? Хм, любопытный вопрос... Но куда любопытнее был другой. Почему ты солгал, капеллан? - спросил я мысленно. Почему из всей твоей истории я поверил лишь в одно - что настоятельница Констанция мертва?
***
Я не был настолько наивен, чтобы полагать, будто святой отец смиренно дождется меня в воскресное утро, встретит широкой улыбкой, накормит завтраком, после чего мы, сердечно обнявшись, отправимся к монастырю в его повозке, распевая псалмы дуэтом. Я был уверен, что в воскресенье утром окажется, что почтенный священник срочно уехал к умирающему христианину либо сам слег на смертном одре. Он вовсе не откажет мне в совместном визите, а лишь смиренно попросит немного терпения, наверняка употребив при этом слова "в ближайшее удобное время". Это частично лишило бы меня козырей, ведь формально мне никто не запрещал вход в монастырь. Просто возникли непредвиденные обстоятельства, откладывавшие визит. И, жестко настаивая на своём праве, я мог бы серьезно навредить себе. Разумеется, только в том случае, если бы не обнаружил в монастыре ничего противозаконного. Но кто мог мне это гарантировать? Поэтому я решил перехитрить священника, а не действовать грубой силой. В конце концов, не Агамемнон, Аякс или Ахилл проникли за стены Трои, а хитроумный Одиссей.
Вернувшись на постоялый двор, я вызвал самого сообразительного из наемников.
- Джузеппе, возьмешь Куно и будете незаметно следить за плебанией и тем что делает капеллан. Понимаешь, что значит "незаметно"?
Он оскалился.
- Спрячемся, как два зайчика под кустиком.
- Именно так, - кивнул я, мысленно отметив, что не ошибся: Джузеппе действительно соображал. - Если увидите, что он куда-то направляется на повозке или верхом, если он вообще умеет ездить верхом, следуйте за ним. А если двинется на север, немедленно отправь Куно оповестить меня.
- Слушаюсь, мастер. Не сомкнем глаз, не притронемся к еде. Будем бдить.
Хотя я не был стар и многоопытен, но прекрасно понимал, как такие пройдохи, как Джузеппе Франциско, выполняют приказы. Вместо того чтобы караулить возле плебании, они найдут удобную наблюдательную точку в ближайшей таверне. И с каждым выпитым кубком вина истинная цель их присутствия там будет все больше размываться. В итоге священник покинет деревню, а похмельный Джузеппе Франциско доложит мне, что ничего не видел, ничего не слышал, и, несомненно, во всем виноваты дьявольские козни, помутившие ему разум. Я мог бы попытаться запугать наемника, но хорошо знал, что иметь за спиной вооруженных людей, которые тебя боятся и ненавидят - не лучшая идея. Никогда не знаешь, когда дрогнет их рука или они "случайно" отвернутся в самый неподходящий момент. Поэтому я лишь широко улыбнулся, словно приняв его слова за чистую монету.
- Если хорошо справитесь, получите десять крон на всех по возвращении к мастеру Фогельбрандту, - пообещал я. - А ты, Джузеппе, сам решишь, кто сколько заслужил.
Я понимал, что Грегор не обрадуется моей щедрости, но что поделать, если людей быстрее всего заставляет бежать золотой кнут. Такова уж наша грешная природа...
Наёмник просиял.
- Не подведу вас, мастер! - с неподдельным жаром пообещал он. - Буду сторожить как пёс и зорко следить как сокол.
- Отлично, - сказал я, размышляя о его странной любви к зоологическим сравнениям. Сначала зайцы, теперь пёс и сокол... Господи...
Идея слежки за священником оказалась удачной. В тот же день, к моему столу (я как раз доедал поздний завтрак или ранний обед) подбежал запыхавшийся Куно.
- Едет, - выдохнул он. - Сел в повозку и поехал.
- Один? С возницей?
- Один.
- На север?
- Так точно.
- Тогда беги за Бруно и седлайте коней. Я доем, и выезжаем.
Торопиться не имело смысла. Я прекрасно знал, куда направляется священник. Поскольку он ехал на повозке, десятимильное путешествие заняло бы у него куда больше времени, чем у нас, верхом. Я решил, что лучше всего будет подождать у самых монастырских ворот и объявиться лишь тогда, когда ворота откроются.
***
Я наблюдал за поднимающимся на холм священником из-под раскидистой ивы, чьи ниспадающие до земли ветви скрывали меня словно в зелёной беседке. Надо признать, старик явно торопился. Стоя на облучке с кнутом в руке, он нервно покрикивал и временами даже стегал лошадь по бокам. Это не прибавило ему моей симпатии - мягко говоря, я не питаю особой любви к тем, кто мучает животных. Особенно когда видел, как кляча и так выбивается из последних сил, а удары хлыста уж точно не помогут ей их восстановить. Наконец повозка остановилась у ворот, священник бодро спрыгнул с козел, и принялся колотить рукоятью кнута в деревянные створки.
Он был потный и раскрасневшийся, будто его вот-вот хватит удар. А по раскрытому рту я понял, что он, должно быть, дышит, как рыба, выброшенная на берег. Но он не прекращал своих усилий. Наконец я услышал его возгласы, но слов разобрать не мог. Ворота начали приоткрываться.
- Джузеппе, за мной, - скомандовал я.
До ворот и повозки нас отделяло шагов пятьдесят, так что я был уверен что мы успеем. Так и вышло. Повозка даже не успела перекатиться через порог, когда мы уже оказались рядом.
- Добрый день, дорогой отец! - воскликнул я. - Какая приятная неожиданность! Мы тут прогуливались с моим спутником, любуясь прекрасными окрестностями, и вдруг - батюшка капеллан. Видно, Господу угодно, чтобы мы провели этот день вместе.
Надо отдать должное, хоть старик и был изрядно ошеломлён, но пришёл в себя с поразительной быстротой.
- Неожиданность? - изумился он. - Да я же послал мальчишку предупредить вас, что сегодня буду в монастыре, чтобы вы могли приехать, и я бы вас представил и провёл по обители. Неужели этот негодник не дошёл? Не передал послание? Ну уж я ему уши то надеру!
Нельзя было не признать, лгал он мастерски. Но тем лучше, ведь теперь я убедился, что имею дело с противником, которого не стоит недооценивать. Правда, он дал себя подловить как ребёнок и угодил прямо в расставленную мною ловушку, но, с другой стороны, вывернулся из неё словно угорь.
- Проходите, мастер инквизитор, прошу. - Он радушно распахнул руки в приглашающем жесте.
Я кивнул наёмнику, но священник тут же замахал руками.
- Нет, нет и ещё раз нет! - возразил он категорично. - Только вы, и никто больше. Никаких других мужчин.
Спорить я не стал. Вряд ли в монастыре мне что-то угрожало. Трудно представить, чтобы обезумевшие монахини с ножами в руках набросились на инквизитора прямо во дворе. Это не принесло бы им ничего, кроме того, что чёрные плащи слетелись бы сюда, как пчёлы на мёд. Всем известно, что я добивался встречи с настоятельницей, а свидетелями моего визита были трое наёмников. Думаю, их было бы не так-то просто убить или подкупить. Исчезновение инквизитора на службе вызывало такой переполох, что немногие осмеливались оказаться поблизости.
- Ждите меня здесь, Джузеппе, - приказал я. - Если будут дальнейшие распоряжения, отдам их лично. Понял?
- Так точно, господин.
Всё же я решил подстраховаться. Не хотелось, чтобы кто-нибудь вышел из монастыря с якобы моими приказами. Я не думал, правда не думал что мне грозит физическая опасность, но хорошо помнил: алебастровой кожей могут похвастаться лишь те дамы, что даже в пасмурный день берут с собой зонтик, защищающий их от солнечных лучей (а значит - и от крестьянского загара).
- Я проведу вас к сестре Матильде. Она сейчас, пока не принято иное решение, управляет этим скорбным местом. - Нижняя губа капеллана задрожала, будто он вот-вот расплачется.
- Смиренно благодарю вас. Рад, что случай помог нам встретиться, несмотря на нерадивость вашего слуги. Когда навещу вас на плебании, позвольте мне лично выпороть этого негодника, чтобы до конца дней помнил, что нельзя пренебрегать поручениями столь достойного мужа.
Священник снисходительно улыбнулся:
- Не случай, а благостное Провидение Господне. Он возвел глаза к небу, будто ожидая, что из-за туч явится сам Господь и благостно подтвердит: "Да-да, это Я так устроил".
Мы миновали дородную ключницу - женщину с лицом, словно вытесанным неумелым резчиком. Она окинула меня мрачным взглядом, а пальцы её судорожно сжали массивную головку ключа, будто рукоять оружия. Во дворе, кроме неё, не было ни души.
- Сестры пребывают в молитвах и созерцании в монастырской часовне, - пояснил священник.
- Сколько монахинь сейчас проживает в обители?
Он замешкался. Заметно замешкался. А ведь он был капелланом этой общины много лет - разве не должен знать это число наизусть? Конечно, состав меняется: одни умирают, другие приходят, но, ради Бога, не с такой же скоростью, чтобы невозможно было запомнить!
- Двадцать четыре, - наконец сказал он. - Было двадцать пять. - Тыльной стороной ладони смахнул слезу. - Пока мать Констанция не отошла к Господу. Прошу вас подождать здесь, в трапезной, мастер инквизитор, а я тем временем...
- Я вас сопровожу, - решительно прервал я.
- Но это женский монастырь, и...
- Я сказал, что пойду с вами, - повторил я резче.
Капеллан опустил голову и сгорбился, будто мои слова легли на его плечи невыносимой тяжестью. Он больше не сказал ни слова, лишь медленно побрел вперед. Мы прошли внутренние ворота, затем по скользким крутым ступеням поднялись на второй этаж. По-прежнему ни души на пути. Вдруг священник остановился и постучал в дверь.
- Входите, - раздался из-за двери звонкий молодой голос.
- Как и обещал, матушка, - затараторил капеллан, едва дверь приоткрылась, - я привёл инквизитора, который желал беседовать с нашей покойной матерью Констанцией.
Даже глупец понял бы, что священник таким образом предупреждает, что пришел не один, и предостерегает монахиню, чтобы она ничем не выдала удивления.
- Подождите минуту, дорогие мои! - Не показалось ли мне, что в голосе сестры Матильды мелькнули нотки паники? - Мне нужно завершить молитву.
Капеллан покорно прикрыл дверь.
- Благочестивое дитя с сердцем, полным пламенной веры, - вздохнул он.
Дверь была толстой, но мне чудились звуки, больше похожие на суетливую беготню, чем на сосредоточенную молитву. Наконец створка вновь приоткрылась, и в щель проскользнула сестра Матильда.
- Да будет благословен Иисус Христос. Прошу в трапезную, господин инквизитор, отец капеллан.
Заместительница покойной Констанции оказалась статной женщиной лет тридцати с фарфоровой кожей и огромными голубыми глазами. Хотя её волосы скрывал чепец, я представлял их золотистыми, как зрелая пшеница. Не ослепительная красавица, но мужчина, отказавший бы ей в своём ложе, должен быть либо безумцем, либо предпочитать свой пол. На ней был традиционный серый наряд аделанок, перехваченный белым верёвочным поясом. Но когда она повела нас в трапезную, я заметил нечто странное. С каких это пор монахини щеголяют в атласных туфельках с острыми носами и золотыми пряжками? Мне всегда казалось, что к монашескому одеянию больше подходят деревянные башмаки или кожаные сандалии, хотя возможно, я просто отстал от монашеской моды. Капеллан тоже заметил эту деталь. Его щёки вспыхнули румянцем, но благоразумно он промолчал. Идя вслед за облачённой в хабит сестрой Матильдой, я лишь угадывал очертания её фигуры, но был уверен: тот, кому довелось бы увидеть её без одежд, не был бы разочарован. Впрочем, красота сама по себе не была отягчающим обстоятельством. Среди монахинь порой встречались истинные красавицы, хотя надо признать, большинство напоминали неаккуратно сложенную поленницу дров.
Монахиня провела нас в небольшую трапезную, где господствовала массивная скульптура Иисуса Карающего. Художник мастерски передал динамику фигуры, и казалось, Христос вот-вот обрушит меч на головы входящих в зал.
Сестра Матильда присела на край скамьи, ловко подбирая ноги так, чтобы край хабита скрыл её туфельки. Видимо, она уже осознала неуместность своего наряда.
- Вы прибыли в час скорби и печали, мастер инквизитор, - тихим, измученным голосом промолвила она. - Чем могу служить?
- "Уже секира при корне древ лежит", - торжественно процитировал я, внимательно наблюдая за реакцией монахини и священника.
Сестра Матильда искренне изумилась:
- Простите? Что это значит?
- Такое послание касалось матери Констанции, - ответил я. - И я хотел бы узнать, знакомы ли вам эти слова, сестра Матильда?
У монахини и без того была такая фарфоровая кожа, и потому сложно представить, как она могла бы побледнеть ещё сильнее. Но мне показалось, я уловил тревогу в её глазах. Или даже страх?
- Это цитата из Писания, это знает каждый, - сказала она. - Но что я ещё могу вам сказать?
- А вы, отец капеллан? Может, вам что-то известно?
- Я? Я? Да откуда же... - Он нервно пожал плечами. - Объясните, ради Бога, к чему вы клоните?
Я заранее продумал свои действия на этот случай.
- Мы получили послание с той же библейской цитатой незадолго до трагической смерти епископа Августина Шеффера. Не знаю, слышали ли вы, сестра, что епископа сожгли на костре...
- Даже до нас, затворниц монастыря, доходят вести из мира, - ответила она. - Мы молились за упокой его души.
- Слышал, это был человек великой святости, - растрогался священник.
- В таком случае эту святость он тщательно скрывал, - заметил я, - ибо по делам и виду был растлителем отроков, содомитом, сибаритом, лентяем, пьяницей и вымогателем.
- Как вы смеете так...
Решительным жестом я поднял руку. Не знаю, подумал ли он, что я собираюсь его ударить, но замолчал на полуслове и отшатнулся.
- Такова правда, - спокойно сказал я, - которую необходимо знать, ибо иначе успешное расследование невозможно. Несколько дней назад мы получили письмо от того же человека, вероятного убийцы епископа. На сей раз оно касалось матери Констанции. И вот странное совпадение - я посмотрел прямо в лицо капеллану - мать Констанция внезапно умирает. Вы говорите, естественной смертью, верно?
Он усердно закивал.
- А вы квалифицированный лекарь, чтобы утверждать, что её не отравили?
- Конечно нет, но ведь...
- Мне придётся осмотреть тело, - перебил я.
- Не позволю, - наконец вмешалась сестра Матильда. - Без согласия епископа вы ничего не можете сделать, а ручаюсь, епископ такого разрешения не даст.
- Дорогая сестрица. Я могу всё. - Я посмотрел ей прямо в глаза. - Даже начать здесь и сейчас допрос с пристрастием.
- Чистейший вздор, - прошипел священник. - Не слушай его, Матильда. Инквизиторы имеют большие полномочия, но лишь когда идут по следу ереси или чёрной магии, а не просто по своей прихоти.
- А разве я не напал на след? Сожжённого на костре епископа вам мало?? А теперь и мёртвая настоятельница...
- Почему вы связываете эти две трагедии? - воскликнул капеллан.
- Потому что письма были от одного человека и в них была одна и та же цитата. Меня интересует лишь одно. - Я пристально смотрел на старика, а он напоминал мышь, парализованную кошачьим присутствием. - Почему один и тот же человек предрекал смерть и грешнику вроде епископа, и святой женщине, как вы называете мать Констанцию. Впрочем... - Я махнул рукой. - Может, ему было просто всё равно.
Затем я улыбнулся.
- Меня также интересует, кто будет следующим. - Я задумчиво потёр большим пальцем подбородок.
Священник буквально подпрыгнул. Монахиня сохранила куда больше хладнокровия, но мне показалось, что её плечи дрогнули.
- Какой следующий? О чём вы?
- Уже были епископ и настоятельница, значит, следующий наверняка будет тоже из духовенства... Не то чтобы это меня сильно беспокоило, но вы сами понимаете: долг инквизитора обязывает меня заняться этим делом.
Сестра Матильда поднялась.
- Инквизитор, я выслушала вас вежливо и внимательно. Знаю, что вы в затруднении и должны раскрыть тайну трагической смерти его преосвященства епископа Августина Шеффера. Но я не потерплю, чтобы вы связывали эту драму с именем нашей любимой матери Констанции и порочили доброе имя общины аделанок. Мать Констанция отошла в мире, приняла святые таинства и изъявила последнюю волю. Уверяю вас, её никто не травил, а даже если бы и нашёлся безумец, способный на столь греховный поступок, вы сами видели, как непросто постороннему проникнуть в монастырь...
- Сколько монахинь сейчас живёт в обители?
- Что-что?
Я прервал сестру так внезапно, что она совершенно растерялась.
- Сколько монахинь сейчас проживает в монастыре? - повторил я резче.
- Да какое вам...
- Сколько?!
Я видел, как капеллан хочет что-то сказать, но сжал его запястье так сильно, что он опустился на колени.
- Двадцать шесть, - наконец ответила сестра Матильда.
Я отпустил руку священника, и тот поднялся с колен с гримасой страдания.
- Инквизитор спятил, - проворчал он. - Сегодня же отправлю письмо епископу, чтобы он уведомил ваше начальство о неслыханной наглости. - Теперь он смотрел на меня прямо, и я видел подлинную ярость в его глазах. Даже челюсть дрожала от злости. Выглядел он забавно, надо признать.
- Никто не может лишить вас этого права.
- Покиньте мой монастырь, инквизитор. - Сестра Матильда возвышалась надо мной, словно суровая королева над поверженным злодеем. - И никогда не возвращайтесь!
Я поднялся со скамьи.
- Берегите себя, - искренне посоветовал я. - Кто-то начал охоту, и кто знает, не выбрана ли уже следующая жертва среди вас.
Оба замерли. Я вежливо склонил голову.
- Благодарю за гостеприимство и прошу простить причинённые хлопоты. Рад был познакомиться с вами, сестра. - Я улыбнулся одними уголками губ. - Прелестные туфельки, - добавил я, развернулся и направился к двери.
Мог ли я потребовать вскрытия могилы настоятельницы? Безусловно. Вот только это ничего бы не дало. Я был уверен - сестра Матильда немедленно собрала бы всех монахинь, и те живой стеной встали бы на защиту захоронения. И что тогда? Сражаться с двадцатью четырьмя (или двадцатью шестью) обезумевшими женщинами, для которых не допустить меня к могиле стало бы делом жизни? Даже если бы я выбрался из монастыря живым, то уж точно изрядно потрёпанным. Подобное не пошло бы на пользу ни моей репутации, ни авторитету Святой Инквизиции. Потому отступление стало лучшей тактикой. По крайней мере, я основательно встряхнул этот улей. В монастыре явно творилось что-то неладное, что тщательно скрывали от посторонних. Хотя, возможно, это не имело отношения к моему расследованию. Может, монахини вели слишком светский образ жизни, предаваясь мирским утехам? Или настоятельница умерла во время избавления от плода? А может, её убила одна из сестёр, доведённая до отчаяния жестокими наказаниями и унижениями? Подобное случалось в монастырях, особенно женских.
Признаюсь, я всегда с величайшим подозрением относился к монахиням. Женщина создана не для холодной кельи, молитв и самоистязаний. Её предназначение - согревать мужское ложе (и сердце), рожать детей и хранить домашний очаг. Если дама этого не понимает, это говорит о том что она не в своём уме. Потому женские монастыри всегда казались мне прибежищем тех, кто не способен осознать истинный смысл вещей.
Оставался ещё один вопрос: сколько монахинь действительно проживало в обители? Двадцать четыре, как утверждал капеллан, или двадцать шесть, по словам сестры Матильды? И имела ли эта разница какое-то значение?
***
Мои люди, ожидавшие у монастырских ворот, явно не слишком переживали за мою безопасность. Все трое мирно дремали на солнышке в окружении пустых винных бутылок. Либо они пили с невероятной скоростью, либо мой визит затянулся дольше, чем я предполагал... Я ткнул Джузеппе Франциско в бок и едва успел отдернуть ногу, как его кинжал вонзился в землю в сантиметре от моего сапога. Наёмник вскочил, но, увидев меня, только покачал головой:
- Простите, господин инквизитор, - произнёс он без тени раскаяния. - Я ведь сплю чутко, как зайчишка под кустом. Не знал, что это вы. Слава Богу, что случайно не задел.
- Не задел, потому что слишком медленный, - парировал я.
У меня крепло подозрение, что удар был намеренным. Что ж, не такие шутки выдумывают солдаты, проверяя новых командиров. Хотя вряд ли кто-то рискнул бы проделать подобное с инквизитором...
- Ну, говорю же - сонный, как сурок. - Наёмник оскалился. - Будь я в форме, вы бы без ноги остались, это я вам гарантирую.
- Будь ты в форме, ты бы не направил на меня кинжал, - я пристально посмотрел ему в глаза. - Ведь если бы ты, не дай Бог, случайно убил меня, то обрёк бы себя и своих товарищей на долгие дни пыток, после которых смерть показалась бы милостью. Это я тебе гарантирую.
Я отвернулся и направился к лошади, намеренно подставив спину солдатам, делая вид, что проверяю подпругу.
- Так уж повелось, что Святая Инквизиция не признаёт ни шуток, ни случайностей. И когда погибает инквизитор, его братья слетаются со всех сторон, словно пчёлы на мёд.
Обернувшись, я увидел, что все трое стоят по стойке "смирно". Казалось, они слушают внимательно. И, кажется, Куно и Бруно были не в восторге от выходки своего товарища.
- Недоброжелатели, правда, говорят: "как мухи на говно", - закончил я с широкой улыбкой.
Куно и Бруно разразились хохотом, в котором я уловил нотки облегчения и, возможно, подобострастия. Джузеппе Франциско быстро к ним присоединился, даже шлепнул себя по ляжкам от избытка веселья. Что ж, подумал я, нетрудно держать людей в узде, когда ты инквизитор и за твоей спиной стоит мощь безжалостной организации, которая, как я уже сказал, не терпит шуток. Но справился бы я с этими оборванцами, будь я простым офицером городского гарнизона? Сумел бы выдрессировать их, как собак, чтобы они покорно ели с моей руки? Наверняка. Ведь я превосходил их умом так же, как опытный крысолов превосходит крысу. А битвы выигрываются не только мечом, но прежде всего разумом. Разве не этому учили нас галльские мемуары Юлия Цезаря, который громил армии, вдесятеро превосходящие его отряды?
- Всё в порядке, магистр-инквизитор? Как там монашки? Стоят того, чтоб с ними согрешить? - Джузеппе Франциско подмигнул с нарочитой фамильярностью, пытаясь сгладить неприятное впечатление.
Не видел причин ему мешать. Сегодняшний урок, надеюсь, дошёл до солдат, и продолжать его не требовалось.
- Сладкие, как мёд с полынью, - ответил я правдиво.
- У нас такие были однажды... - причмокнул Куно. - Монашенки, - произнёс он это слово с таким жаром, будто описывал нечто невероятно увлекательное.
- Хе-хе, - захихикал Бруно. - Как мы ходили на князя Паданского, а? Ох, и делов тогда было, делов...
- Вы служили Папе?
- Как же, - включился в беседу Джузеппе Франциско и кивнул. - У папы с князем счёты были, вот он нас и нанял как толковых бухгалтеров. Так что мы всё Паданское княжество, от корешков трав до верхушек деревьев, аккуратно пересчитали.
Я кивнул, прекрасно зная, о чём они говорили. Конфликт Папы с Паданским князем действительно прогремел по всей Европе, а после разгрома княжеских войск влияние Рима возросло неимоверно. А уж само княжество и впрямь, как выразился наёмник, "хорошенько пересчитали" - то есть попросту сровняли с землей. Несчастного князя с семьёй схватили и забили камнями в Ватикане на глазах у толпы. Говорят, сам Святой Отец удостоился бросить первый камень.
Но я собрал их здесь не для того, чтобы обсуждать с наемниками защиту веры, тем более что многие инквизиторы в душе сочувствовали князю, который в отличие от большинства Пап никогда не скрывал своего уважения к Святому Оффициуму. Но что мы могли поделать? Та война велась не за веру, а из-за налогов, пошлин, прав на имущество и уязвлённых амбиций. Инквизиция не могла и не хотела в это вмешиваться.
- У меня для вас работёнка, храбрецы, - сказал я добродушным тоном. - Задание, которое, ручаюсь головой, вам придётся по душе.
- Даже боюсь спрашивать... - пробормотал Джузеппе Франциско, вновь доказав, что он не только самый сообразительный, но и самый дерзкий из них.
- Ваша задача что сегодня у вас свободный вечер и вам нужно кутить по кабакам, напиваясь в стельку.
Куно и Бруно рассмеялись с искренней, неподдельной радостью, но третий солдат не дал себя так просто провести.
- А что ещё мы должны делать, мастер?
- Искренне и весело болтать с людьми. А также... слушать их разговоры.
- Нас интересует какая-то особая тема? - Он многозначительно прищурился.
- Именно. - Я кивнул. - Вас будет интересовать монастырь аделанок и их покойная настоятельница Констанция. Послушайте, что говорят о ней в народе. Слухи, легенды, шутки... а может, и нечто большее..."
- Сплетни, насмешки, а может быть, даже... - он театрально понизил голос, - об-ви-не-ния...
- Именно так. - Я согласился, вновь испытывая стойкое ощущение, что Джузеппе Франциско весьма исключительный товарищ.