Лист, лежавший на столе, я вертел в пальцах уже в который раз, перечитав его столько, что выучил наизусть. И всё равно не мог понять, как мне относиться к предложению, в нём изложенному. Хотя знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать: если ничего непредвиденного не случится, я этим предложением воспользуюсь. Возможно, к собственному несчастью. Письмо назначало мне ночную встречу у реки, за портовыми складами. Я бывал в тех местах и помнил илистый берег, заросший чахлым кустарником. Идеальное место, чтобы прирезать кого-нибудь без лишних свидетелей и без труда избавиться от тела. Мог ли кто-то желать моей смерти? Хо, таких набралось бы немало! Вопрос стоял иначе: найдётся ли тот, кому я так мешаю, что осмелится связываться с могуществом Святой Инквизиции? Ведь все знали поговорку: "Когда гибнет инквизитор, чёрные плащи пускаются в пляс". Мы действительно заботились о своих и не прощали их смерть. Но порой отчаяние говорило в наших врагах громче разума. Да и всегда можно было пустить слух, что пьяный инквизитор отправился к девкам, а потом кто-то в темноте случайно заколол его на пристани и стащил кошель. Таких историй тысячи, а инквизитор сам виноват: не нужно было снимать черный плащ с крестом, как и отказываться от охраны. Вполне возможно, кто-то рассчитывал, что инцидент воспримут именно так. Но я должен был рискнуть. Не мог же я вести расследование, дрожа от страха словно мышь в норке. Вызов брошен, и я должен его принять.
Не знаю, бывают ли города, где портовые районы, неважно речные или морские, считаются безопасными. Обычно они кишат всякого рода бродягами, разбойниками и, просто мелкими воришками. Вместе с ними ошиваются подпольные торговцы да целые стаи продажных девиц. Лютхоф не был исключением. Такие места опасны для человека, чья одежда выглядит так, будто за неё можно выручить пару кружек дешёвого пойла, и который при этом не внушает уважения ни станом, ни оружием, ни вооружённой свитой. Мне же предстояло прийти одному. Надевать кольчугу и пристёгивать меч я не собирался, ибо подобный наряд не столько обезопасил бы меня, сколько привлёк лишние взгляды. Поэтому я решил одолжить у Куно его длинный, потрёпанный плащ с капюшоном. А у хозяина таверны я приметил короткую дубинку со свинцовой набивкой и без труда уговорил его одолжить её на вечер. Он был более чем рад оказать услугу инквизитору.
Я спрятал дубинку под плащ и взглянул в зеркало. Выглядел, мягко говоря, подозрительно, да ещё и бедноватый. То есть именно так, как и должен выглядеть человек, отправляющийся в портовый квартал и не желающий выделяться из толпы.
Согласно указаниям в письме, мне следовало пройти за склады и встать у самой воды так, чтобы освещённая башня церкви Святого Марка на противоположном берегу оказалась прямо передо мной.
До места я добрался без особых проблем. Пару раз меня толкнули, несколько пьяных шлюх попытались заигрывать, кто-то хотел обчистить карманы (я сломал воришке пальцы за это), а ещё один предлагал угостить выпивкой. В общем, всё прошло как по маслу. Оказавшись на берегу, с ярко освещённой церковью по правую руку, я понял, почему встреча была назначена именно здесь. Яркий свет от башен Святого Марка ложился широкой полосой и на воду, и на берег, где я стоял. А вот слева, в паре десятков шагов, росли густые высокие кусты. Я был как на ладони, но сам не мог разглядеть того, кто меня сюда вызвал.
- Вы один? Не оборачивайтесь! - донёсся приглушённый мужской голос. Как я и предполагал, он раздался из кустов за моей спиной.
- Не оборачиваюсь, - спокойно ответил я.
Не хотелось, чтобы человек за моей спиной разнервничался по какой-либо причине. Я почти был уверен, что его указательный палец сейчас едва касается спускового крючка арбалета. И мне не хотелось бы, чтобы этот палец дрогнул.
- И да, я один, как вы и просили.
- Хорошо, очень хорошо. Садитесь.
- Сюда? В эту вонючую грязь? Вы с ума сошли?
- Ну да... - он явно замялся. - Что ж теперь...
- Думайте, - вздохнул я. *В конце концов, это вы меня позвали, так что, наверное, знаете, что делать дальше.
Посреди реки кто-то громко выругался, и тут же мелькнул огонёк фонаря. Конечно, человека в кустах оттуда видно не было, но звук и свет явно вывели его из равновесия. Он что-то быстро пробормотал себе под нос.
- Кто вы такой и что вам от меня нужно? - спросил я, чтобы занять его мысли и отвлечь от арбалета в руке.
- Слышал, вы расспрашивали про монастырь. И про настоятельницу, - ответил он после паузы.
- Именно так. Хотите мне что-то поведать?
- Вы точно инквизитор? - в его голосе явственно слышалось недоверие, смешанное со страхом.
- Как я могу это доказать?
- На каком этаже в Академии расположена спальня учеников? - он выпалил вопрос так быстро, что я не сомневался: он приготовил его заранее.
- На первом, - спокойно ответил я. - Но, судя по звучанию вашего голоса, в ваши времена она ещё находилась в деревянном здании рядом с главным корпусом.
- В мои, в мои... Да откуда вы знаете, Гнев Господень?!
- Разве стали бы вы спрашивать об этом, если бы сами не были учеником Академии? Разве стали бы помогать мне, если бы в вашем сердце когда-то не дрогнула благостная нота призвания?
Он рассмеялся, явно успокоившись. Затем я услышал, как он продирается сквозь кусты. Его сапоги чавкали в густой грязи.
- Ну, теперь я вам верю, - сказал он. - Можете обернуться, если хотите.
Я повернулся спиной к реке, по-прежнему не видя его лица - лишь коренастую, крепкую фигуру. Через мгновение мужчина подошёл ближе, протягивая руку. Арбалет уже разрядил и закинул за спину.
- Приветствую, мастер Маддердин, приветствую. И простите мою осторожность, но скоро вы сами поймёте, почему она была нужна.
- Не простил бы, если бы арбалетный болт вонзился мне в спину, - ответил я, пожимая руку, твёрдую, как доска. - А так - с радостью прощаю. Вы солдат?
- Сержант Адольф Грубер из Шварцвальдской пехоты, - с гордостью представился он и закрутил пышные усы. - Ныне на службе его милости барона Штерна.
- Барон Штерн... - задумался я. - Это ведь тот, на которого постоянно жалуются горожане в Лютхофе, не так ли? Что-то я о нём слышал... но немного...
- И неудивительно, потому что титул его за версту отдаёт краской.
- То есть?
- Дед господина барона держал красильню, отец - уже и красильни, и прядильни, и кожевни, и лавки, а под конец жизни прикупил и дворянство. А сам барон получил титул, потому что хорошо знал, в чью постель при императорском дворе отправить родных сестёр.
- Ловкие люди, - буркнул я.
- О да, о-о-о-очень ловкие, - согласился он, и я понял, что, мягко говоря, не питает особой любви к своим работодателям.
- Мы здесь будем разговаривать? - Я приподнял ногу, и грязь чавкнула, неохотно выпуская её. - Сапоги вот-вот промокнут.
- Конечно, не здесь. Идёмте за мной.
- Куда?
- Не бойтесь, не в порт, - рассмеялся он. - Там нам вряд ли удастся поговорить спокойно. Знаю один кораблик, что всегда стоит на одном месте. Стражник -мой знакомый он пустит нас на борт.
Хм, любопытно, что у Грубера оказался знакомый, впускающий его на судно. Чем занимался этот бывший сержант? Контрабандой? Убийствами или пытками? А может, просто приводил сюда любовниц или продажных девок, чтобы в тихом месте предаваться разврату?
Примерно милю мы шли молча, и единственными звуками, сопровождавшими нас, были хлюпанье грязи и тяжёлое дыхание сержанта. Видимо, лучшие годы Грубера остались позади.
Наконец мы пробрались сквозь заросли камыша, и, раздвигая мясистые мокрые листья, я испытывал неприятное ощущение, будто продираюсь сквозь разлагающийся труп. Вонь гнилой тины стояла невыносимая.
- Ну и местечко вы выбрали, - проворчал я, но сержант не ответил.
- Эй, эй! - позвал он вполголоса. - Это я, Грубер. Ты там?
- Здесь! - отозвался кто-то, и я увидел, как из-за камышей поднялся шар света. Видимо, человек на лодке поднял фонарь.
Лодка оказалась пришвартована у старого причала, доски которого были настолько прогнившими и дырявыми, что я сомневался, выдержат ли они даже те несколько шагов, что отделяли нас от борта.
Но они выдержали...
- Давай, Грубер, залезай, и ты, парень, тоже! - крикнул стражник. - Может бутылочку, а то и пару? Он приподнял фонарь, и я заметил его оценивающий взгляд. - Неплохой товар ты приволок, старый козел, - сказал он с грубоватой доброжелательностью. - Лучше, чем тех, кого обычно тащишь.
Сержант испуганно глянул на меня, но я лишь сжал губы. Теперь нетрудно было догадаться, зачем приближённому барона Штерна понадобилась лодка в укромном месте.
- Ух, цветочек! - дружелюбно заворчал стражник, и я понял, что он явно собирался шлёпнуть меня по заднице. Я ошатнулся.
- Давай бутылку, - резко приказал Грубер своему приятелю, а меня почти втолкнул в каюту. - Спускайтесь по лестнице, только осторожно, там темно, - прошептал он мне на ухо.
- Не будь таким занудой, Грубер! Скажи своему пареньку, что никто не ублажит его так, как я! Потому что, говорю тебе... - не унимался сторож.
- Дашь ты наконец это вино? - В голосе Грубера прозвучала такая угроза, что на месте стражника я бы дважды подумал, прежде чем продолжать разговор.
- Держи, держи, ревнивец, - буркнул стражник, и вскоре я услышал тяжёлые шаги сержанта по лестнице. Он нёс перед собой маленькую масляную лампу.
Грубер захлопнул за собой дверь и опустился напротив меня. Лампу поставил аккуратно на дощатый пол.
- Этот болван туговат на ухо, но на всякий случай лучше говорить потише. Не то чтобы он подслушивал со злым умыслом, но знаете, человеку скучно, вот он и может... - Он не закончил фразу и вздохнул.
Он положил ладони на колени, затем поднял голову, чтобы взглянуть на меня, но сразу же отвел глаза.
- Знаете, насчёт того, что вы только что услышали, я вам скажу...
- Сержант Грубер, - я решительно его перебил, - ни Инквизиториум, ни я не интересуемся, кого вы ласкаете под одеялом, если только это не демон или ведьма.
- Да нет, что вы... - рассмеялся он.
Хотя смех его был явно натянутым, мне показалось, что он немного успокоился.
- Знаете, как оно в армии бывает... - Он уставился куда-то в угол каюты. - Кое-какие бабы вокруг лагеря крутились, но это были грязные и вонючие шлюхи. Каждый их пользовал раз по сто, если не больше, так что противно было даже смотреть, не то что... ну, вы понимаете.
- Понимаю, - ответил я с каменным лицом.
- А рекруты... ха! - Он громко чмокнул. - Попадались среди них парочка аккуратных, ухоженных мальчиков, сладких, как конфетки, и чистых, как с иголочки. Вот я и попробовал запретного плода. - Тяжело вздохнул. - И, стыдно признать, вошёл во вкус.
Я не собирался ни осуждать Грубера, ни прерывать его рассказ, как бы сам не относился к содомитским извращениям. Этот человек мог мне сильно помочь, так что отталкивать его я не намерен. Решил сохранять вежливость. Ну, разве что он потребует мою задницу в качестве оплаты...
- Понимаете, в армии всё как на корабле в дальнем плавании или в семинарии. Трудно устоять перед мужским телом. Кто знает это лучше наших священников?!
И в этом он был прав. От самого Ватикана до крохотных приходов, с зарождения христианства и по сей день, церковь утопала в грехе: святые пастыри выступали в роли терзающих, а их жертвами становились юные красавцы. Полбеды, если дело было между взрослыми мужчинами - трудно назвать это насилием. Хуже, когда наши пастыри, епископы, архиепископы и кардиналы предпочитали мальчиков, оскверняя даже детей, а жертвам негде было искать защиты. И я знал, что не раз и не два именно агенты Святого Официума вершили Божью кару над этими паршивыми овцами. Хотя чаще всего - без лишнего шума... Что ж, не скрою, многие из нас люто ненавидели ватиканскую мразь, от пап до простых викариев, и с радостью пустили бы всех пастырей на растопку костров, считая, что это единственное, на что они годны.
- Простите, что я так разошёлся в суждениях, но, знаете, у простого солдата что на уме, то и на языке... - Грубер неправильно истолковал моё молчание, и страх, видимо, придал ему красноречия.
- Нет-нет, - я махнул рукой, успокаивая его. - Видите ли, я просто задумался. Но не стану вас осуждать за резкие слова о нашем духовенстве, потому что, как ни крути, ничего не поделать, господин Грубер, если уж так вышло... - Я сделал паузу, затем закончил уже весёлым тоном: - Если священник не вор, то прелюбодей. Если не вор и не прелюбодей, то содомит или истязатель детей. А если и не ворует, и не грешит плотью, то вовсе не от добродетели, а от врождённого тупоумия. Вот моё мнение по сему вопросу, сержант Грубер.
Он расхохотался и, кажется, даже хотел хлопнуть меня по плечу, но в последний момент сдержался. Разумный человек...
- Словно с языка сняли, мастер Маддердин, - с чувством сказал он.
Ударил кулаком по дну бутылки, ловко выбив пробку. Протянул её мне.
- Наверняка кислятина, но если хотите...
Я не думал, что он хочет меня отравить, но нас учили, что доверие к незнакомцам - весьма плохая затея. Так что я лишь слегка пригубил, растёр вино языком по нёбу. Похоже, это было просто дешёвое кислое вино. Яда нет ни во вкусе, ни в послевкусии, а нас в славной Академии Инквизиции учили разбираться и в этом. Значит, либо вино чистое, либо яд мастерски замаскирован. Сделал небольшой глоток и вернул бутылку Груберу. Он опрокинул её и вино забулькало. Если у меня и были сомнения, пьёт ли он на самом деле или притворяется, то они развеялись, когда я увидел, как опустился уровень жидкости. Сержант явно хотел пить. Так что, когда он снова протянул мне бутылку, я уже не стеснялся.
- Кислые помои, - пробормотал я, вытирая губы.
- Помойный кисляк, - согласился он и облизнулся.
- Ну что ж, расскажите, чем хотите поделиться, - сказал я. - Судя по подготовке, дело серьёзное.
- Ещё бы!
Он задумался после этого восклицания, и я видел, как он решает, с чего начать. Наконец определился.
- Видите ли, мастер Маддердин. Святой Официум мне помог, не спорю. Дали рекомендации, дали денег, чтобы купить патент сержанта, потому что, знаете, всегда мечтал о военной службе... - Он улыбнулся так широко, что обнажил дёсны.
- Военное дело - благородное занятие, - согласился я.
- Но не за это я вам благодарен, нет... Представьте, мастер Маддердин, лет пятнадцать назад моя доченька тяжело заболела...
Я лишь приподнял брови (чего Грубер, опустив голову, не заметил), но не стал комментировать, зная, что мужчины, увлекающиеся представителями своего пола, часто заводили жён, чтобы скрыть греховные желания и казаться перед соседями примерными семьянинами. Не секрет, что если такой человек осторожен, то может до самой смерти слыть образцом христианских добродетелей. А если он ещё и влиятелен, то и вовсе мог плевать на мнение общества, как, например, убитый епископ.
- ...страшно заболела, - продолжал сержант печальным тоном. - Врачи не знали, как помочь, а потом и деньги на лекарей кончились. - Он вздохнул с тоской. - Вы не представляете, каково это видеть страдания собственного ребёнка. Когда у неё всё болит, когда она смотрит на тебя и говорит: "Помоги, папа", а ты ничего не можешь сделать, даже если душу дьяволу продашь... - Он взглянул на меня с вызовом, словно подчёркивая, что это не просто фигура речи. Но глаза его были полны слёз.
- И вы обратились за помощью к инквизиторам, - догадался я.
- Именно так. Пригласили меня и мою малышку в гости в сам Энгельштадт.
- У них там прекрасный лазарет, - вспомнил я.
- Целый месяц нам позволили там прожить. Кормили нас обоих, лечили мою девочку, молились за нас...
- Она поправилась?
- Нет, - снова вздохнул он. - Видно, Бог захотел забрать её к себе. Но хотя бы умерла она в чистой постели, не голодная, с отцом, державшим её за ручку. Ваши люди давали ей травы, облегчавшие боль и кашель, так что она не мучилась, как раньше. Помню ещё одного инквизитора, какие чудесные сказки ей рассказывал. О принцессах, рыцарях, колдунах и драконах. О заколдованных лесах и стеклянных горах. Все со счастливым концом... - Он улыбнулся воспоминаниям. - Ах, как красиво он говорил, вот честно: красиво. И всегда терпеливо ждал, пока моя девочка заснёт.
Надо же, мои коллеги-инквизиторы посеяли в сердце этого человека прекрасное семя добра. И теперь я надеялся собрать богатый урожай! Конечно, они, должно быть, искренне полюбили его дочку - по крайней мере, тот инквизитор, что рассказывал ей сказки. Ведь забота о наших бывших воспитанниках имела свои пределы, а в этом случае инквизиторы явно приложили все усилия, чтобы ребёнку ни в чём не было недостатка. Что ж, я слышал, что такое бывает: дети на пороге смерти становятся трогательно милы, словно знают о скором конце земного пути и хотят одарить своей благостью всех близких, понимая, что времени у них осталось мало.
- Поэтому я хочу вам помочь. Потому что вы хорошие люди. - Он посмотрел мне прямо в глаза.
Либо он был искренен, либо мастерски изображал простодушие. Хотелось верить в первое, но кто знает...
- Рад, что вы так считаете, сержант, - ответил я. - Хотя история была бы веселее, если бы в Инквизиториуме вашу дочку удалось спасти.
- Бог дал, Бог взял.
- На всё воля Господа, - закончил я.
Он вздохнул и допил бутылку. Поставил её в тёмный угол.
- Теперь бы я не захотел заводить другого ребёнка. Слишком больно, когда такое крохотное существо покидает нас. - Он опустил голову.
Что ж. Я вежливо выслушал рассказ о его жизни, вежливо посочувствовал судьбе его ребёнка, и теперь, наконец, хотел услышать, зачем, собственно, Грубер затащил меня на эту проклятую посудину Пусть даже у него умерло бы и десять дочек, их судьба и его отцовская скорбь интересовали меня куда меньше, чем исход моего расследования. Мог ли Грубер вообще чем-то помочь?
Сильная волна ударила в борт лодки, качнув её. Сержант в последний момент подхватил лампу и для безопасности поставил её на ящик, между нами.
- Давайте вместе прочтём молитву за упокой души вашей дочери, - предложил я. - А потом вы спокойно расскажете, что у вас на сердце и чем может помочь Святой Официум.
Тронутый сержант с благодарностью согласился, и после совместной молитвы вытер глаза тыльной стороной ладони.
- Словно живая встала передо мной... Моя крошка... Спасибо вам, мастер Маддердин, спасибо. Он крепко пожал мне руку.
Я похлопал его по плечу, размышляя, сколько ещё времени уйдёт, прежде чем мы доберёмся до сути. Слава Богу, что у него умер всего один ребёнок, а не пятеро, а иначе мы бы тут молились до утра.
- Вы наделали шуму своим приездом, одним своим появлением, - наконец заговорил он деловым тоном.
- Шуму?
- Среди местных. Все тут вас боятся, мастер. Боятся, как чёрта.
- Вас, инквизиторов, - уточнил он. - Святого Официума. Боятся, что, раз уж вы сюда пришли, то так просто не уйдёте. И что немало народу за время вашего визита превратятся в горстку пепла.
Что ж, и такое случалось. Но подобный подход проистекал не из какого-то каприза, а из скрупулёзной тщательности и тщательной скрупулёзности, свойственной служащим Святого Официума.
- Говорят, что для вас безгрешна только та земля, что выжжена дотла, - добавил Грубер.
Я вздохнул.
- Или что иголку в стоге сена найдёте, лишь когда подожжёте сарай...
- Господин Грубер, пощадите, ради Бога, оставьте эти колкости. Я ведь не вчера родился и сам знаю, какой вздор несут про праведный труд инквизиторов. Сносим это со смирением в сердце, как Иисус сносил насмешки, бичевание и распятие, прежде чем... - Я серьёзно посмотрел на Грубера. - Прежде чем снизойти во славе и покарать мучителей.
- Просто говорю, чтобы вы знали, - смутился он. - За последний год у нас тут много рассказывали о том, что творилось в Бильштадте и сколько колдунов да еретиков вы спалили. Так что все боятся и все будут держать язык за зубами. И те, кто знает, и, даже те, кто ничего не знает. Просто на всякий случай.
- О чём знают, сержант?
- О том, что барон устроил из местного монастыря бордель для себя и своих приятелей, - твёрдо сказал Грубер. - А из монашек сделал шлюх. А которые шлюхами быть не хотели - тех, эти твари, поубивали...
- Хм, - только и сказал я, задумавшись.
Подобные дела, что уж говорить, не были новы для инквизиторского опыта. Случалось, что монастыри превращались в притоны разврата, кабаки или игорные дома. Случалось и так, что они становились обителями демонических культов, где вместо молитв Христу целовали козлов в задницу.
- Лучше скажите, все ли так единодушны в сохранении тайны?
- По крайней мере, те, кто знает, что творилось. А те, кто лишь краем уха что-то слышал, не в счёт. Кто станет слушать пьяных болтунов в тавернах?
- Я, - сказал я. - Но вы правы: слушать - одно, а доказательства это совершено другое.
- Все по уши в дерьме, - понизил голос.
- "Все" - это то же самое, что "никто". Конкретику, господин Грубер, конкретику...
- Долго перечислять. - Махнул рукой.
- Не стесняйтесь, перечисляйте.
- Барон Штерн и его сын. Говорят, парня оседлала сама настоятельница Констанция, да так часто и охотно, что ей пришлось избавляться от плода.
- Настоятельницу Констанцию принуждали к этому?
Он хрипло рассмеялся.
- Какое там принуждение! Мастер инквизитор, насколько я знаю, эта шлюха сама пришла к Штерну, как только стала настоятельницей, и заявила, что хочет превратить монастырь в бордель. И для дохода, и для гнусных утех.
Я подозревал, что сержант прав, говоря о "гнусных утехах". Ведь барону Штерну вряд ли были нужны монашки, когда он мог иметь и красивых куртизанок, и крестьянок, и горожанок из своих владений. Разве мало найдётся тех, кто раздвинул бы ноги перед вельможей не за деньги или подарки, а просто чтобы похвастаться перед подругами? Так что, думаю, Штерна больше прельщала идея осквернения святой обители и святых женщин, каковыми, по-доброму, должны быть монахини. Не раз и не два слышали мы о мужчинах, которым особенно нравилось, когда блудницы переодевались в монашек и притворялись скромницами или, ещё лучше, невинными девами, которых берут силой. Но что двигало молодой настоятельницей? Что ж, теперь можно было догадаться, почему герцог Крещенца хотел держать дочь подальше от себя. Видимо, она была безнадёжно испорченной женщиной, находившей удовольствие в унижении себя и других. Подозреваю, что немалую роль играли и деньги. В конце концов, дама, привыкшая к роскоши герцогского двора, хотела обеспечить себе лёгкий доход...
- Кто ещё замешан в этом, кроме Штерна?
- Кто? Да все! Вся местная знать. Все пляшут под его дудку, а Штерн в благодарность удостаивает их своим обществом. - Сержант фыркнул.
- И, наверное, щедро делится содержимым кошелька? - добавил я.
- Ну да. Здесь все либо его клиенты, либо друзья. Если у него и были враги, то он их давно изжил. Ещё до того, как я к нему поступил на службу.
- И все так любят вашего барона?
- Любят, любят, как же... Зависят от него либо боятся, но готов поручиться, что некоторые сожрали бы его живьём. Хотя бы потому, что он богат, влиятелен и ведёт себя как великий господин, словно какой-нибудь герцог или принц.
О-о, похоже, манеры Штерна допекли и моего собеседника. Очень хорошо, ведь мы, инквизиторы, просто обожаем людей, изливающих перед нами свои обиды на ближних. Всегда можно выудить из этого мутного потока пару жирных рыбин...
- Подумайте и позже предоставьте мне имена друзей и клиентов Штерна, а также тех, кто, по вашему мнению, его недолюбливает...
- Больше всего - горожане, - перебил он.
- Горожане?
- Здешние, из Лютхофа. Он помыкает ими, как бродячими псами. Сам видел, как один из его прихлебателей, Эрих Бронганг, публично дёрнул бургомистра за бороду и так наподдал ему под зад, что бедняга потом несколько дней отлёживался. - Грубер усмехнулся при воспоминании. - А знаете, богатого человека, практически, городского патриция, такое обращение задевает, да ещё на глазах у черни.
- Вы правы. Что-то ещё?
- Штерн им поперёк горла встал. - Покачал головой. - Я, знаете ли, в делах не разбираюсь, моё дело - война, не бухгалтерия, но знаю, что барон сильно вредит им в торговых делах. А чем именно - расспросите других. - Развёл руками.
Вот и подтвердились мои сведения о распрях барона с горожанами. Этот конфликт мог пригодиться в будущем, не спорю... Где кипит вражда, там всегда есть надежда, что инквизитор сумеет на этом жару что-нибудь приготовить.
- Не упущу случая. Вы мне очень помогли, сержант Грубер. Уверен, что Инквизиториум не оставит вас без поддержки, если вы когда-нибудь в ней будете нуждаться.
- Ещё одно дело... - Он поднял палец.
- Да?
- Займитесь этим стариком. Ихним капелланом, значит.
- Почему?
- Гад ползучий! - Грубер даже зубами скрипнул. - Он, понимаете ли, любит позабавиться с молодыми сестричками, особенно с послушницами. Называет это "объезжать диких кобылиц".
- Ну и ну, видно, и в старом котле черти жар разводят. - Я покачал головой. - А по виду за него и ломаного гроша не дадут.
- Забавлялся он с ними не по-божески, понимаете, не как с женщиной положено, а как... ну, будто с парнем.
- Вот как.
- Про него ещё говорят... - Грубер понизил голос до шёпота.
- Смелее, - подбодрил я его. - Не думаю, что нас здесь кто-то подслушивает.
- Вы не знаете, мастер Маддердин, вы ничего не знаете, - продолжал он шёпотом. - Здесь перечить кому-то из них - всё равно что подписать себе приговор.
- Тогда тем более вы должны мне всё рассказать, чтобы Святой Официум навёл наконец порядок.
- Пожалуй, так. - Он потер щетинистый подбородок костяшками пальцев.
- Так что там с этим священником?
- Говорят, что его инструмент, ну вы сами понимаете, какой, иногда отказывается играть... И его такая злость разбирает, когда не может утолить похоть, что он этих девок лупит...
- Бьёт до смерти, как я понимаю.
- Откуда знаете?
- Если бы не он их не убивал, вы бы так не переживали.
- Ваша правда, - легко согласился он. - Дать бабе по морде или даже разок-другой выпороть розгами по спине - дело обычное, и с любым мужиком в гневе, праведном или нет, может случиться. Но так бить, мастер Маддердин, так бить, чтобы заколотить насмерть Божье создание, - так поступать не годится.
- Вы правы, - признал я. - Много таких... случаев за ним водится?
- Да кто их считал? - Он пожал плечами. - Вы же сами знаете, как обходятся с молодыми монашками, особенно из простонародья. Никому до них дела нет, никто о них не заботится. Сдохнут - так сдохнут. На всё Божья воля.
Так оно всё и было, как описал Грубер. Молодых монахинь из бедных семей в монастырях часто содержали хуже, чем рабынь. Кормили чем попало, заставляли работать до изнеможения, а перерывы между занятиями они могли скрасить разве что молитвой. Когда им наконец разрешали спать, они лежали на голом камне в помещениях, которые летом напоминали раскалённую печь, а зимой - ледяную пещеру. Если добавить к этому, что за любую провинность, реальную или вымышленную, их безжалостно секли или морили голодом в темнице, то неудивительно, что они мёрли как мухи. Конечно, всё было иначе, если речь шла о девушках из знатных и богатых семей, хотя и тут случались трагедии, если такая послушница не угодила настоятельнице.
- Где слабое звено в этой цепи, господин Грубер? Как думаете?
- То есть как это?
- Кого из тех, кто ходит в монастырь, можно запугать, заставить дать правдивые показания? Мне просто нужно первое признание, господин Грубер, первое свидетельство очевидца. Дальше пойдёт как по маслу.
- Будто я не знаю. - Он подмигнул понимающе. - Наша Инквизиция и из камня выжмет признание, - в его голосе явственно звучала гордость.
- Именно в это мы и верим, - согласился я с сержантом. - Но сами понимаете, я не могу всерьёз взяться за местного барона или его семью, имея на руках лишь туманные слухи. То же самое с капелланом.
- Вы бы из него признание в два счёта вытянули.
- А если нет? Если бы он сдох, даже не от пыток, а просто от страха? Ведь и такое случается. Что тогда? Представляете, какие у меня возникли бы проблемы? К тому же я бы таким образом предупредил всех, кто замешан в этом деле.
- Пожалуй, вы правы, - уныло согласился он. - Сразу видно, что вы - инквизитор, а я лишь простой сержант.
- Но без вашей помощи я бы топтался на месте, - сказал я, чтобы подбодрить его. - А вы дали мне бесценную информацию.
- Рад стараться, - искренне обрадовался он. - И даст Бог, помогу вам чем смогу.
- Так кого бы вы посоветовали подцепить на крючок?
- Не знаю, мастер Маддердин, честно не знаю... - Он так смутился, что даже почесал промежность, и я подумал, что слова "подцепить на крючок" явно вызвали у него определённые ассоциации.
- В монастырь съезжалась местная знать, - продолжил он. - Но я только привозил барона с сыном к воротам.
- Других карет не видели?
- Видел, конечно. Но ни на одной не было герба, да и людей возле них не разглядывал. Моя задача была привезти Штернов, а на следующий вечер забрать. И всё.
- Тогда откуда вам известно о капеллане и девушках? И о том, что Констанция особенно выделяла молодого баронета?
- Тут словечко обронят, там словечко. Они обычно возвращались пьяными, да и в дороге подвыпивали, так что языки у них развязывались. А позвольте вас спросить, мастер Маддердин...
- Спрашивайте.
- Почему вас интересует монастырь и непристойное поведение монашек? Разве это входит в обязанности Инквизиции?
Ответ на его второй вопрос не мог быть однозначным. Инквизиториум обычно не занимался вопросами нравственности и морали, но мы знали, что многое зло начинается с распущенных страстей. Сначала простое прелюбодеяние, потом оргии, потом богохульства, осквернение святых мест и предметов, а в завершении - вызов демонов или темные ритуалы. Не раз и не два Инквизиции приходилось сталкиваться с такими случаями, и женские монастыри не были исключением. И неудивительно: молодых женщин запирали в кельях и подвергали жёсткой выучке. И если их умы подчинялись этой дрессировке, то тела часто разгорались от неудержимых страстей и желаний. Так что начиналось с того, что две или несколько монашек нежно обнимались, а заканчивалось дьявольской одержимостью. Поэтому - и только поэтому - мы обращали внимание и на вопросы нравственности. Чтобы уничтожить зло, пока оно ещё не успело зародиться.
- Господин Грубер, - сказал я после долгого раздумья, - вы практически один из нас, так что буду с вами откровенен и расскажу, какое дело на самом деле привело меня сюда.
Бывший сержант даже зарделся от гордости, услышав слова "вы практически один из нас", а потом слушал меня очень внимательно, не перебивая вопросами. Я рассказал ему о двух письмах и о епископе, сожжённом на костре. Впрочем, о епископе он уже знал - видно, многоголосой молве не отрубишь все языки. Не думаю, что Грегор Фогельбрандт был бы в восторге, узнав, что я посвящаю в детали расследования постороннего, но в Академии Инквизиториума нас учили руководствоваться не буквой закона, а его духом. Не слепо следовать процедуре, а действовать гибко, и во благо дела.
- Гвозди и тернии... - пробормотал он, когда я закончил. - Вот свезло так свезло.
- Вы так считаете?
- Гадаете, кто будет следующим?
- А вы думаете кто-то будет?
- А вы, мастер, с позволения, разве так не считаете?
Я кивнул.
- Считаю. Но даже если так, один лишь Бог ведает, кто станет следующей жертвой убийцы.
- Видно, ему приглянулись наши края.
- И местные жители, - добавил я. - Ладно, сержант Грубер, скажите, как мне с вами связаться, если...
- Боже упаси! - воскликнул он. - Если увидите меня на улице, отвернитесь, умоляю вас!
- Конечно, я всё понимаю, - мягко и успокаивающе сказал я. - Не беспокойтесь о моей сдержанности. Но вы можете мне понадобиться, и я хотел бы знать, как вас найти.
- Ну да, ну да... - Он потер подбородок костяшками пальцев, и я понял, что перспектива новой встречи его не радует. - Хм, что бы тут...
- Часто бываете на этой лодке?
Он пожал плечами, ещё более смущённый, но теперь уже по другой причине.
- Да так, раз в неделю случается. Барон обычно даёт мне выходной по пятницам, вот я и пользуюсь...
- Хорошо. Ждите меня здесь в следующую пятницу вечером. Если не приду, будьте здесь через неделю. Поняли?
- Да чего ж не понять...
- Сержант Грубер, - я положил руку ему на колено и посмотрел прямо в глаза, - проявите себя хорошо, и вы получите не только отпущение грехов, но и благодарность Святого Официума. А вы ведь знаете, что благодарные инквизиторы иногда могут пригодиться любому человеку... Верно?
- Ага, верно.
Я поднялся.
- Знаю, что вы обратились к нам по велению сердца, но, если всё закончится хорошо, я распоряжусь вас наградить. Щедро наградить.
- Думаете... думаете, хватит, чтобы взять в аренду какую-нибудь таверну? - робко спросил он, когда я уже переступал порог.
- Если всё пойдёт действительно по-нашему, хватит не только на аренду. Купите себе большую красивую гостиницу и станете вы настоящим господином!
Я кивнул ему на прощание и оставил на покачивающейся лодке, погружённого в сладкие грёзы. Наверняка он представлял себе большую, полную гостей таверну, ящики, сверкающие от монет, и юных прислужников, снующих между столиками и поводящих упругими задами. Кто знает, кто знает... Если всё сложится действительно хорошо, мечты сержанта Грубера могут стать явью.