Так сложилось, что с соседями по этажу мы не особо дружны были. Они жили своей жизнью, а мы своей. Порой случайно встречались, обменивались холодными приветствиями, испытывая при этом чувство внутренней неловкости, и расходились кто куда.
Жили мы с супругой на седьмом этаже. Возле нас, прямо через стенку, располагалась квартира, которую занимали уже не совсем молодая пара с сыном. Звали сына Колей и он в свои восемнадцать лет много пил и курил, гулял, пропадал по ночам, якшался по нашему району и водил знакомства с отчаявшимся молодняком. Казалось, пропадает парень, гибнет, так сказать, на глазах, но каждый раз, когда ему приходилось меня видеть, он широко улыбался, махал руками и проявлял искреннее участие ко мне и моим проблемам, излучая такой не поддельный оптимизм, что я невольно начинал испытывать внутренне беспокойство.
Коля был хорош собой: черные, густые брови, овальное лицо, выступающие скулы, широкий в плечах, мускулистый. Его образ жизни не особо был виден на его внешности. Сказывалась молодость. Он долгое время имел отношения с девушкой из соседнего двора, но незадолго до печальных событий она, как будто бы предчувствуя неладное, бросила его и вскоре переехала жить в другое место. Коля, как и полагается в таких случаях, хорошенько запил.
Его родители и сами были не прочь выпить. Отец плиточник, мать продавщица на базаре. Ему полагается как мужчине, а ей по профессии иначе и нельзя. Особенно зимой. Вот так и жили. Вечером пили, потом сорились, на утро снова мирились. И так почти каждый божий день. Мне не редко приходилось быть невольным свидетелем их потасовок, так как их ссоры уж больно часто распространялись и на общий коридор, и на лифтовый холл, и даже на лестничную клетку.
Колю я видел редко. Может быть, раз в полгода. Бывало, выйду я с магазина, а он возле входа стоит с дежурной бутылкой пива. Стоит себе тихо, пьет и курит сигарету. Увидит меня, радостно закричит и мигом ко мне.
Раздражал он меня. Мне не нравились его примитивные повадки, слова, которые он произносил. Мне не нравилась одежда, которую он носил, музыка, которую он слушал. Меня просто бесили духи, которыми он пах. Но он всегда при встрече был предельно искренен со мной и необоснованно радостен, что даже несмотря на мою антипатию к нему, я всегда останавливался, одевал на себя дежурную ничего не выражающую улыбку и молча слушал, что он мне говорил. А говорил он много. О девушке, которая его бросила, о том, что работа ему надоела, о родителей, которые сидят у него в печенках. Меня расспрашивал. И когда я начинал отвечать ему, он внимательнейшим образом слушал меня, как будто бы ловил каждое сказанное мною слово.
В целом, он был и не совсем плохим парнем. Просто не по мне он был.
Прошел месяц после нашей последней встречи. В мою дверь позвонили. Я посмотрел в дверной глазок. Вижу, его отец, грузный такой, стоит и шатается. Думаю, пьян. Вначале не хотел открывать, но через секунду взял и открыл дверь.
- Добрый вечер, - сказал ему тогда я.
- Количка умер, - простонал он и сильно заплакал.
Я никогда в жизни не видел, как плачут грузные, большие мужчины.
- Количка умер, - повторил он сквозь слезы и предвосхищая мой вопрос касательно обстоятельств смерти, сказал, - Ночь. В ванной. Захожу. А он лежит. И не дышит. Маленький такой. Сыночек.
Я подошел к нему и крепко обнял. Мне хотелось бежать, спрятаться от него, дабы не мозолить его глаза своей молодостью.
Когда я вернулся обратно к себе в квартиру, я закрыл за собой дверь и пошел на кухню. Заварил себе черный чай. Помню, как я развернулся и посмотрел на стену, разделяющую нашу и их квартиры. Всего лишь глупая стена между миром спокойствия и всепоглощающего горя.
Внезапно раздался вой. Жуткий женский вой. Это выла мать. Мать мертвого ребенка. А я стоял и ничего не чувствовал. Страшно осознавать, но мне не было жаль их сыночка.
Просто жил себе маленький человек. Пил, ел, курил. Нигде не был, ничего не видел. А потом взял и умер. Всем назло.