Михайлюк Екатерина Александровна : другие произведения.

Мятежник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как всегда, затрудняюсь определиться с жанром. Фэнтези, сказка, философия, религия и мистика сразу, пожалуй. Жаль, нет такого жанра, как "предание". Наверное, подошло бы. Даже сама не знаю, как эту историю охарактеризовать. Быть может, она о разных точках зрения?
  Ветер дул порывисто, раз за разом бросая в лицо клочья тумана и мелкую морось влаги - ещё не дождь, но какая-то свежая сырость, висевшая капелью в прохладном воздухе. Небо потемнело, налилось разбухшими тучами до краёв - вот-вот их серую ткань прорвёт острым клинком молния, искра святого Хлоя, и потечёт на землю тугими струями кровь вышины, пропитывая собой землю, вбивая пыль в дороги, заполняя малейшие трещины. Говорят, тучи - это дыхание Чёрного дракона, который спит, свернувшись калачиком на краю мира, в скорлупе Мирового Яйца, из которого родилось всё сущее. По преданиям, когда настанет конец всего и мёртвое, как живое, будет агонизировать и истлевать, проваливаясь в вечную темноту, дракон проснётся и пожрёт всех, кто принёс этому миру что-то, что до него никем не было создано и придумано. И все, кто останется в желудке дракона, переживут конец мира и войдут в обновлённый, где неизбывное счастье и тёплый дружелюбный свет их будут хранить во веки веков.
  Впрочем, путника, идущего по дороге, всё ускоряя шаг, подобные легенды, казалось, не волновали нисколько. Скорее, он озабочен был тем, как бы побыстрее добраться до ближайшего человеческого жилища, пусть и без тёплого очага - лишь бы крыша была над головой. Он ненавидел дождь...
  Тёмные спутанные волосы намокли от сырости и липли к лицу, мешая смотреть - впрочем, ничего интересного вокруг для этого человека и не было. Старенькая, но ещё крепкая и добротная одежда, удобные для пеших переходов сапоги и размеренный шаг выдавали в нём опытного странника, перекати-поле. Лицо иссечено ветром и пылью в морщины, но если приглядеться внимательнее - мужчина ещё довольно молод, возможно, не разменял ещё четвёртый десяток. Когда ему прямо в глаза бросил порыв ветра очередную порцию брызг, недовольно поморщился и наклонил голову к левому плечу привычным движением, будто поглядывая искоса. Раньше бы его лицо озарилось ироничной усмешкой, но теперь плотно сжатые потрескавшиеся губы, казалось, даже забыли о таком понятии, как улыбка...
  О да, когда-то Шервен любил дождь и улыбаться, первые лучи солнца умытым прозрачным утром и ответный тёплый взгляд чьих-то глаз, любил искренне, всей сутью своей - эту жизнь со всеми её приятными и раздражающими мелочами. Глухая тоска и стойкая неприязнь к себе и окружающему миру пришли позже. В день, когда солнце стало алым, как перезревшая ягода. День, погасивший свет в его теперь уже безнадёжно сумрачных серых глазах.
  
  ***
  Сутки Освободителя отмечалась в этой стране с особым размахом, потому что именно отсюда испокон веков разошлись по всему миру обряды, с ней связанные. Храмовники не поощряли подобное никоим образом, пытаясь подменить её праздником в честь святого Хлоя, пронзившего крестом мятежника, который предал святость Ликующего Лучезарного Бога. Говорят, мятежник тот был отродьем Кровавого Дождя, затесавшимся в свиту Ликующего. Воплощение порока, чьё имя под запретом, когда-то восстал против господина всея сущего, принеся скорбь в мир радости и чистого света. Ликующий покарал его смертью жены, которую делил он прежде с ним, своим ближайшим сторонником. Неблагодарный мятежник был свергнут и объявлен предателем, чьё имя не должно осквернять ничьи уста. Смерть прекрасной жены Лучезарного и супруги отродья Кровавого была также признана его виною, за которую он должен нести очистительное наказание, искупляя грехи. Мятежник был заточён в башне долгие тысячелетия, и ни одна живая душа не должна была посещать его, вкушающего там горькие плоды своего порока.
  Но однажды смертная девушка, чьё имя не было сохранено, и чей род ныне истреблён до последнего потомка, была очарована историей его дерзкого мятежа и греховной жизни. Она пришла к нему, преодолев семь стен терновника и семь искушений, и освободила его из заточения. Они бежали вместе в царство Владыки Пепла, но и там их настигла справедливая кара Лучезарного. Девушка была осуждена на вечное изгнание в страну Теней, где нет радости и света, а только молят о прощении немёртвые, а мятежнику была уготована ещё более страшная участь. Святой Хлой, избранный среди всех святых за усердную службу Ликующему, провёл мятежника по всем кругам боли и скорби, дав испытать на себе то, что принёс порочный в этот мир. И лишь когда осталась от грешника лишь одна истерзанная оболочка, забрал его к себе Кровавый Дождь, и больше его не видели в мире подлунном.
  Так гласила официальная легенда храмовников, но люди старого уклада, в Лучезарного не верующие, толковали всё по-другому. Был-де некий освободитель, что принёс людям способность чувствовать и мыслить, ощущая горести и радости равно, превратив их из бессмысленных зверей в нечто высшее. Но не понравилось богам мира сего самоуправство, и то, что люди им стали подобны, и они покарали освободителя, прокляв его. И не было с тех пор ему спокойствия ни на небе, ни на земле, ни в каком другом мире. Гнались за ним денно и нощно девять яростей, одна другой ужаснее. Ни одна живая душа не была вправе помочь ему, и наконец, закончились у освободителя силы, и он дал он себя догнать, повернувшись лицом к преследователям. Настигли его ярости и стали терзать его душу, так что не было ему покоя и среди мучений.
  И лишь один добрый человек осмелился помочь ему и избавить от истязаний, пронзив грудь освободителя острым клинком с крестообразной рукоятью. За это забрали его боги к себе, и теперь он вечно прислуживает им, выполняя самую грязную и мерзкую работу.
  Расхождения в разных толкованиях часто приводили к тому, что праздник оборачивался трагедией; временами кровопролитие и расправы длились по несколько лет, доставляя всё новые жертвы Кровавому Дождю.
  Даже если всё проходило более-менее мирно, размах гуляний поражал. Храмовники всё больше молились, опасаясь выходить против неосвящённого люда даже при поддержке верующих, а те, кто поддерживал легенду об Освободителе, жгли костры с перьями воронов, дым которых должен был отпугнуть духов-яростей, возносили хвалу разуму и чувствам, признавались друг другу в любви и проводили ритуальные поединки. Впрочем, обычно это начиналось днём, а ночью по сложившейся традиции все уходили в лес, где участвовали в охоте друг на друга (без жертв обходилось редко) или совокуплялись в порыве страсти и мановения чувства, отбросив приличия и предрассудки, как это естественно для зверей неразумных. Зато под утро все возвращались, принаряжались и шли праздновать в город или деревню, куда ближе, где проводились песенные состязания и сказители баяли охочим предания. Всё это должно было означать победу духа над естеством и всегда выполнялось людьми с большим усердием.
  
  Не являлся исключением и двадцатидвухлетний Шервен. Несмотря на то, что он был горожанином, и грубые празднества простого люда должны были ему оказаться противны, он никогда не упускал возможности развлечься. По правде говоря, ночь Освободителя ему была куда более приятственна, чем день. Подобное поведение вроде и порицалось тогдашним обществом, но, с другой стороны, в таком был замешан каждый второй, так что забавы были вполне приемлемы. Особливо же ему нравилась охота. Изначально в ней использовались средства, которые не должны были повредить участникам или нанести увечья, но в темноте случалось всякое, и виновника смерти найти было всегда сложно. Именно поэтому в эту ночь часто сводились старые счёты, и следовало быть особо осторожным. Но с другой стороны, это только холодило кровь и подогревало интерес, делая развлечение куда более острым.
  На этот раз ночь обещала быть особо интересной. Позли слухи, что храмовники больше не потерпят непотребства и устроят силами верных служителей, коих более нескольких тысяч, облаву на еретиков, верящих в освободителя и многих богов. Такого не происходило уже довольно давно, и на веку Шервена не было ни разу. Поэтому он с нетерпением предвкушал бурлящее в крови ощущение опасности, когда крадёшься между теней и выступающих корней деревьев, и не важно - ты охотник или дичь. Теперь в игру вступила ещё одна сторона, а значит, следовало быть ещё более ловким и удачливым, чем всегда, чтобы не попасть в лапы к служителям Ликующего.
  
  Предутренние сумерки озарялись багровым зловещим пламенем костров. В них полыхали тела людей, которые, презрев заветы добра Ликующего Бога, отдали свои души на откуп Освободителю. Охотники сами стали дичью, жертвенными животными, к звериному состоянию которых им так хотелось приблизиться в эту ночь. Те же, кого одаряющая искуплением рука Лучезарного не настигла, торопились стыдливо и поспешно расползтись по домам, дабы провести день Освободителя в шёпотных переговорах и горестных стенаниях о тех, кто не пережил облавы.
  Шервен настороженно и чутко крался лесом, тараща запаленные глаза в предрассветную муть. Он не думал, что развлечение обернётся ужасом, что азарт хищника станет липким сковывающим страхом жертвы... Он нервно облизывал пересохшие губы, вздрагивая всем телом от любого шума, и молил неизвестных ему прежде богов о том, чтобы они позволили остаться в живых. Боясь наткнуться на отряд храмовников, он жался в тени и пытался уловить запах горелой плоти, сопровождавший их в эту ночь. Ему совсем не хотелось оказаться объектом их расправы, как какому-нибудь неразумному селянину. Впрочем, последователи святого Хлоя сегодня не делали никаких различий в социальном положении, карая всех подвернувшихся, дабы преподать достойный урок.
  Шервен никак не мог понять, как такое безобразие может быть угодно любым богам, если они существуют... И поэтому вновь и вновь душа его застывала на нечёткой границе между верой и неверием, чего никогда не происходило раньше.
  
  Поймали его уже на опушке леса, причём совершенно случайно. Храмовники уже возвращались к себе в обитель, дабы вознести молитвы новому дню, как наткнулись на крадущегося парня, явно принимавшего участие в этой охоте. Он молил их отпустить и сжалиться, но служители Ликующего были непреклонны. А так как разводить костёр ради него одного не успевали, ибо торопились, то прихватили с собой.
  Шервена накрепко связали, затянув руки верёвками и примотав их к телу так, что каждое движение доставляло весьма убедительную боль. Ноги оставили не спутанными, чтобы он мог идти, а говорить и вообще издавать какие-либо звуки запретили под страхом искупительных застенков Храма.
  Разум парня не мог осознать всего ужаса случившейся с ним ситуации. Мыслями его овладела паника, и у Шервена никак не получалось привести их в порядок, чтобы составить какой-либо план спасения. Неотвратимость мёрзлыми мурашками бередила душу, отбивая охоту соображать. Пленённый судорожно осматривался по сторонам, пытаясь найти хоть какой-то шанс на спасение - и не находил.
  Рядом с ним в том же положении пара молчаливых храмовников в лазурных одеяниях буквально волочили ещё одного беднягу. Он не был похож на человека, праздновавшего ночь Освободителя, которого тоже загребли вместе со всеми. В нём не было ничего от скудоумного селянина, верящего в каких-то своих давних божков, или горожанина, кичащегося своим положением. Скорее, он напоминал кого-то из знати. Даже сейчас в его измождённом лице проглядывали черты породы и неуловимого благородства. Лет ему было этак под тридцать пять, светлые волосы падали на плечи неровными прядями - их длина действительно свидетельствовала о дворянском происхождении либо о принадлежности к категории бардов, но на вторых он не слишком походил.
  Мужчина был избит со всей основательностью и знанием дела, так что сейчас удерживался на ногах разве что драконовым усилием воли, что говорило о нешуточной гордости или о последней степени отчаяния, когда уже абсолютно всё равно, что происходит с бренным телом.
  Шервен на секунду призадумался, что мог сделать храмовникам этот господин. Видать, действительно что-то страшное, чему охота и в подмётки не годится. В конце концов, служители даже не стали мараться о парня, лишь мучительно связав. Смерть в огне не считается одной из особых, скорее, это самый обыкновенный и наиболее распространённый вид казни неверных. А этого светловолосого ждёт явно нечто другое, скорее всего - долгое и неприятное умирание на руках Мастеров искупления. Даже избит он довольно аккуратно, если так можно говорить применимо к избиению, болезненно, но чтобы не был нанесён телу существенный или, упаси Ликующий, непоправимый и смертельный вред.
  Тем не менее, судьба собрата по несчастью занимала мысли Шервена совсем недолго, только ради отвлечения от страданий ноющего тела, перетянутого верёвками. Собственная участь интересовала его куда больше, и он предавался душевным терзаниям всё время, пока они добирались до места.
  
  Дворянина должны были судить показательным священным божьим судом Ликующего и Лучезарного. Шервена же на скорую руку приговорил местный совет Трёх к сожжению, и его оставили на площади перед Храмом привязанным к столбу, дабы и он перед смертью проникся величием божьего суда - в назидание.
  Судимого буквально распяли в круге Лучезарного - священном символе этого Бога, который символизирует гармонию и доброжелательность. На запястьях его защёлкнули металлические оковы, прикреплённые к ободу круга, стоймя расположенного в центре открытого пространства, окруженного со всех сторон стенами Храма.
  Уже было совсем светло, и лучи солнца как-то очень легкомысленно заливали бессильно обвисшее полуобнажённое тело светловолосого мужчины. Он с трудом поднял голову, обводя блуждающим взором всех собравшихся. Когда его взгляд упал на Шервена, тот непроизвольно содрогнулся. В зелёных глазах мужчины было искреннее непонимание, быть может, ещё что-то невразумительное и нечеловеческое - и ни капли страха или отчаяния, чего можно было бы ожидать. Конечно, парень не мог разглядеть всех подробностей - расстояние всё же оказалось довольно велико, но эти пойманные чувства словно бились меж его висков, заставляя затаивать в груди неровное дыхание, отчего зрело в душе что-то вроде болезненной жалости и в то же время отчуждающего неприятия.
  Облечённый Духом, предстоящий этого Храма, зачитывал обвинение. Остальные храмовники тихими недвижимыми фигурами застыли неподалёку, ловя каждое его слово. Шервен тоже обратился в слух.
  "Сей грешный обвиняется в том, что есть он потомком мятежного, чьё имя забыто в веках, и кто принёс в пресветлый мир радости и добра пороки, скорбь и смерти"... Дальше парень уже не слушал, разочарованно скривившись. В подобном "грехе" обвинялись уже сотни людей по всему миру. Сомнительно, чтобы они все действительно вели род от того проклятого грешника, чьим предком по легенде был Кровавый Дождь. Если, конечно, тот нечестивец вообще существовал, что было весьма сомнительно. Обычно подозрение в причастности к мятежному роду падало после каких-либо действий, неугодных Ликующему Богу. К подобным относилось колдовство, наведение болезней, а также свершение человеком мести, которая каралась особенно и считалась самым тяжким грехом.
  Шервен уже было совсем утратил интерес к разворачивающемуся действу, как его внимание привлёк возвысившийся голос предстоящего: "И он принять должен искупительную смерть чрез испитие священного напитка-зарницы, дабы страданиями своими смыть грех его рода. Быть по сему".
  Парень поёжился. "Зарница" пользовалась дурной славой и употреблялась храмовниками в качестве средства для одной из самых страшных казней. Это был яд, который действовал очень медленно, часами распространяясь по телу и отравляя кровь. При этом он причинял жертве невероятные мучения, сравнимые со смертью на костре, но гораздо более продолжительные. Обычно к тому времени, когда яд полностью овладевал организмом и убивал, осуждённые сходили с ума, и это, несомненно, было для них благом.
  Дальше Шервен заворожено наблюдал, как один из храмовников подал Облечённому Духом золотую чашу, на дне которой сверкало что-то тёмно-янтарное и тягучее, напоминающее молодой мёд. Вряд ли оно было столь же сладким на вкус, хотя никто точно не знает - вряд ли у кого-то хватит духу попробовать, а потом рассказать об ощущениях. Да и секрет изготовления "зарницы" рьяно охраняется Храмом.
  Предстоящий прислонил край чаши к губам обречённого на смерть - по её поверхности проскользнул яркий солнечный зайчик - и насильно влил в него загустевший расплав золотистого света. Впрочем, "отпрыск мятежника" не слишком и сопротивлялся, только заглянул прямо в глаза своему палачу испытующе, прежде чем проглотить яд. Облечённый Духом отшатнулся от мужчины, увидев что-то во взгляде, а тот зашёлся кашлем, чему сильно мешало его распяленное положение, отчего Шервен так и не смог понять, что именно так поразило видавшего виды храмовника.
  
  Шёл третий час казни, и солнце стояло почти над головой, наполняя пышущим зноем площадь. Яд начал действовать уже через несколько минут после принятия. Светловолосый обессилено висел в центре металлического круглого каркаса-символа, но тело его было напряжено. Осуждённого била дрожь, временами перераставшая в судороги, а из его горла вырвались только сдавленные хрипы, похожие на рыкание умирающего в капкане зверя. Боль явно наплывала на него приступами, становясь временами особо острой, и тогда мужчина отчаянно бился внутри символа добра и света. В любое мгновение подобный приступ мог начаться, и ожидание изнуряло Шервена, которому зрелище казни внушало уже глубокое и стойкое отвращение.
  Вот и сейчас отравленный дёрнулся опять, отчего запястья его изломались под неестественным углом. Видимо, кости на них уже давно были раздроблены рывками о твёрдый металл. Казнь, впрочем, скоро должна была подойти к концу, и Одарённый Духом решил провести что-то вроде наставительной речи перед умирающим:
   - Ну что, мятежное отродье, моли Лучезарного, чтобы Блаженный и Пресветлый послал тебе скорейшую смерть! Потому что твои боги тебя не услышат. Ибо лишь Ликующий есть един и всесилен во всех мирах, и будет таковым вечно. Если Кровавый Дождь или мятежник так же могучи, как он, почему они не спасут своего сына? Почему они оставляют твою суть в руках Лучезарного Бога? Ну-ка, ты сможешь ответить на это?
  Пока он бросал злые слова в искажённое мукой лицо своей жертвы, вокруг постепенно темнело. На солнце откуда-то набежали облака, прямо на глазах уплотняясь и серея. На залитую светом площадь, среди тишины которой ещё не отзвучало эхо громких обвинительных слов, наползал едкий прохладный сумрак, отзываясь металлически ржавым привкусом крови во рту у Шервена. Задул откуда-то резкий ветер, метя пыль и жухлые листья по дорожкам, увлекая их в круговерть маленьких смерчиков.
  Но Облечённый Духом, этот маленький сухонький старичок, не замечал изменений, он распалялся всё больше, так что уже не мог устоять на месте, и ходил нервно взад-вперёд перед умирающим от мучительного яда человеком. Не заметил он и того, что заставило глаза Шервена испуганно расшириться - перемену в осуждённом. Казалось, боль его отпустила, и на смену ей пришли усталость и отчаяние. Парень прочитал по искусанным в кровь губам только два коротких слова: "Не надо..."
  Грозное предчувствие чего-то ужасного овладело и остальными храмовниками. Они уже не напоминали экзотические изваяния, и обычно невозмутимые их лица несли на себе печать растерянности и испуга.
  Только когда первая тёмно-бордовая капля дождя упала на землю, предстоящий отвлёкся от своих обличительных мыслей и посмотрел вокруг...
  Солнце казалось размазанным по небу, словно лужица разжиженного металла, опаленного докрасна. На небе, кроме него, не было никаких иных светил, даже звёзд - только одна непроглядная чернота, клубящаяся тучами. Только кое-где иногда пятнами ложились багровые отсветы, похожие цветом на засохшую кровь. Казалось, они вот-вот начнут истекать на землю, как упала первая капля-предвестница. Всё окружающее пространство глухо рокотало и наполнялось дрожью, которая проходила сквозь тела и суть людей, заставляя их трепетать от ужаса и восторга. Так рождался гром. И он грянул...
  Шервена оглушило на несколько мгновений, а когда он очнулся, светловолосого молодого мужчины в круге Ликующего уже не было. Вместо него стоял в нём, прислонившись к одной из сторон и скрестив руки на груди, рыжеволосый человек с тёмным лицом и невыразимо усталыми глазами. И всё же, несмотря на эту усталость, взгляд его был пронзительным и обжигающим, будто бездонные пропасти Мира Пепла.
  Киноварного цвета дождь стекал по его лицу и телу, пачкал волосы, и это выглядело так, будто человек окровавлен с ног до головы. Своей ли кровью, или чужой... Он сделал несколько шагов в сторону Одарённого Духом, и тот в ужасе упал на колени, крича что-то невразумительное и закрывая лицо руками, будто пытаясь защититься - остальные храмовники разбежались кто куда ещё раньше. Рыжий подошёл к нему ближе, и Одарённый скорчился на земле уткнувшись лбом в колени. По его бирюзовому одеянию стекал кровавый дождь, окрашивая его в неприятный коричневатый цвет. Шервен подсознательно сжался, ожидая, что внезапно явившийся человек с такими усталыми глазами ударит предстоящего, но тот только горько улыбнулся и сказал каким-то странным тусклым тоном:
  - А вы всё такие же...
  И растворился в пропитанном страшной влагой воздухе. Больше Шервен ничего не помнил - он потерял сознание.
  
  ***
  С тех пор прошёл десяток лет, смутных и полных кривотолков. В Храмах точились междоусобные распри, из-за чего вера в Ликующего заметно поугасла, остальные же люди до сих пор вспоминали тот день со страхом, но продолжали заниматься повседневными делами - жизнь не стояла на месте. Праздник Освободителя больше не отмечался, как и день святого Хлоя, наоборот, люди старались при наступлении вышеозначенной даты поскорее запираться по домам и разговаривать шёпотом о чём-то отвлечённом, дабы не накликать беду. А Шервен просто всем сердцем ненавидел дождь...
  Вот и сейчас он всё ещё надеялся, что гроза не настигнет его по дороге, поэтому всё больше и больше ускорял шаг, торопливо пытаясь обогнать начинающийся ливень. Он двигался настолько стремительно, почти бегом, что даже не заметил, как первые тяжёлые капли дождя упали на дорогу, на его плащ, на лицо, намочили волосы. А когда ливень хлынул стеной, сужая видимость и давящим грузом ложась на плечи, Шервен посмотрел прямо вверх, туда, где должно было быть сейчас полуденное солнце.
   И ему почудилось, что сквозь плотную завесу дождя и туч снова пробивается багровый, словно кровь, луч...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"