Порядок цен провентилировали давно, но деньги Лада смогла поднакопить только к середине октября. Есть в Лужниках на рынке, один магазинчик, где стиральные машины - полуавтоматы, стоят сущий пустяк. Сто долларов экономии выходят легко, плюс на транспорт - тридцатка баксов. На всякий случай Андруччо своему она даст полтинник, сдача наверняка останется на нее можно будет и обмыть покупку, пригласив родственников и друзей.
Накануне вечером подробно написала мужу, как добраться до метро "Спортивная", как найти магазин, а потом - "Газельку", которая доставит ценный груз до их Выселок - это сто с лишним зверст по Ярославскому шоссе.
Необходимо уточнить, что по паспорту Ладин муж был Андруччо, экзотическое имя досталось ему от отца - итальянца, которого звали Джованни, и родом тот был из Флоренции. Приехав в Советский Союз тридцать лет назад в качестве туриста, Джованни с первого взгляда влюбился в самую красивую русскую девушку Маргариту, настоящее серьезное чувство заставило итальянца стать коммунистом, жениться и осесть в России. По поводу этого своего скоропалительного решения он сделал Маргарите шикарный подарок - сына, которого и назвали Андруччо. Проваландавшись пару зим, нестойкий "макаронник" затосковал по родине, перестал ходить на работу и запил. Возвращаясь как-то из гостей перед новым 1966 годом, в дупель пьяный, Джованни упал в сугроб, заснул и не проснулся, морозы тогда стояли крепкие, за тридцать. Отцов потом у Андруччо было много, Маргарита Ивановна женщина была любвеобильной и хороша собой до преклонных лет.
Андрюха (для простоты его все так звали) парень был симпатичный: черные глаза, кучерявые волосы, правильного сложения, но только маленького роста, сто шестьдесят пять сантиметров, Лада выше была его на голову.
Отправился рано утром, еще темно было, и к часу дня Андрюха увидел Лужники. Народу на рынке толклось - тьма. В первой половине девяностых - это был настоящий, восточный базар, с гордостью именующий себя "крупнейшей торговой площадкой Европы". Магазин Андруччо нашел быстро. Реклама не обманывала, цены, оказывается, еще больше снизили, экономия лишней двадцатки долларов выходила запросто. Свободного времени было много, Андрюха решил прогуляться по рынку, на котором не был ни разу. Прогулки ему хватило ровно на пять минут, до ближайшего лохотрона.
Пылесос по собиранию денег, находился под синим тентом, представлял он из себя стул, стол, пятнадцати дюймовый компьютерный монитор, светившийся резво скачущими разноцветными лошадками, кассовым аппаратом и миловидной улыбчивой девицей. Разношерстная массовка вокруг точки неистовствовала, делая вид, что непрерывно выигрывает крупные суммы.
Андруччо, как человек с нешуточными примесями южных кровей, верил в Фортуну и знал, что она благоволит только к настоящим мужчинам. "Двадцатью долларами можно рискнуть, Лада не узнает",- подумал он, в глубине души Андрюха был уверен в выигрыше. Излишне напоминать, что лошадка лоха навеки обречена была приходить к финишу второй. С помощью нехитрого электронного устройства (разработанного умельцами в МФТИ), присоединенного к компьютеру и расположенного под кассовым аппаратом, улыбчивая барышня, нежно трогая две выпуклые кнопочки, регулировала скорость бега электронных скакунов. Эта важная деталь лишь через три года всплыла на следствии, когда облапошенных граждан стало столько, что они образовали отдельную прослойку электората.
Как водится в таких случаях, Андрюха сначала непрерывно выигрывал и заработал целых пять долларов пятьдесят пять центов.
Сгрудившаяся вокруг публика, искренно, от всей души, поздравляла, "болела", желала удачи. Андруччо и сам не заметил, как втянулся, за двадцать три минуты сорок пять секунд он спустил все деньги. Окружающие тихо и проникновенно стали интересоваться: "Нет ли еще монет?"
- Дело чести настоящего джигита стремиться к победе, нельзя останавливаться на середине реки, опускать руки, - говорил морщинистый мужчина неопределенных лет с фиолетовой татуировкой "Вася" на левом веке.
Потрясенный Андруччо, молча отошел от гудящей своры жуликов, их внимание переключилось на прилично одетую даму в широкополой шляпе с прибалтийским акцентом, ее активно стали окучивать.
Бедняга побрел, куда глаза глядят. Шел какими-то живописными старыми переулками, светило яркое солнце, люди спешили по своим делам, транспорт дисциплинировано останавливался на красный свет светофоров, Андруччо не замечал ничего. Пришел немного в себя он только через час, захотелось выпить водки, у него оставалась заначка, транспортные деньги, лежавшие во внутреннем кармане куртки-ветровки.
Зашел в забегаловку над дверями которой висела покосившаяся вывеска "Три пескаря". В помещении клубился мутный праздный народ одетый по-летнему, столик у окна оказался свободным. Андруччо заказал бутербродов, двести грамм водки и большую кружку пива. Чаво делать, совершенно отчаянно было непонятно. Без денег ехать домой он не мог, Ладка его четвертует. Срочно надо было сочинить какую-нибудь душещипательную историю, жена у него женщина была строгая, но сентиментальная. Андрюха постепенно напивался, в голове все больше густел беспросветный туман, глухое отчаяние копошилось на дне сосуда под абстрактным названием "Душа".
-Братан, у тебя места свободны?
-Угу, - пробормотал Андрей, за столик к нему подсели с пивом, бутербродами и двумя полными гранеными стаканами водки два персонажа. Лица у них были загорелыми и оптимистичными: у одного физиономия была худая, костистая, как бок старой воблы, рот большой чуть не до самых ушей, из-под тонких бесцветных губ торчали мелкие зубы. У второго - лицо было круглым, коротко стриженые волосы, и уши так плотно прижаты к голове, словно их приклеили. Глаза его непрерывно шныряли, как облитые дихлофосом тараканы.
-Да это то же самое, наперстки из моды вышли. Там девка на кнопку нажимает, забег редактирует, выиграть невозможно.
- Да?
- В Лужках один крутой чувак заправляет, у него там двадцать точек, денег они гребут не меряно, все схвачено менты и бандиты - все прикормлены.
- Много проиграл?
- Триста баксов.
- Ну, брат, считай, легко отделался, раз сидишь "ерш" употребляешь. Плюнь и забудь, урок стоил три сотни. Там люди квартиры с машинами оставляют, а иногда и жизни. Твое здоровье, с крещением!
- Спасибо, ваше - тоже.
- Тебя как звать-то?
- Андреем
- А меня Сергей, - сказал круглолицый, а это - Игорь
Посидели, поговорили о том сем. Игорь и Сергей представились археологами - альпинистами, которые ищут клады индейцев майя в Андах, сейчас у них был отпуск перед следующей командировкой. По мере употребления водки с пивом, Адруччо они все больше и больше нравились.
- Ты знаешь, - начал Сергей, после того как они заказали еще пятьсот грамм водки, - парень ты хороший, мне ты симпатичен, хотелось бы помочь, тебе как другу, честное благородное слово. У меня похожая беда стряслась. Этот барыга, который заправляет в Лужках, обобрал меня три года назад, хату и тачку ему проиграл. Из-за этого у меня жена ушла, любимая, между прочим. Проигрался я в чистую, в общем, лишился всего самого главного движимого и недвижимого имущества, теперь живу у Игоря улице Лесная, на "Белорусской". Оба трудимся археологами - альпинистами, разведываем вымершие индейские цивилизации, клады ищем, прикасаемся к истории ушедших тысячелетий. Работой доволен, но живу не трудом, а надеждой, что рано или поздно отомщу этому негодяю. И вот сегодня, видно так звезды сошлись, Судьба так наворожила, тебя встретили, тоже пострадавшего от этого мерзавца. Нельзя нам это так просто с кондачка оставлять, опрометчиво это, удача сама к нам в руки плывет. Барыга этот лег в больницу, на обследование, жена его с любовником уехала на модный курорт на Багамы, решил я вернуть свои деньги. Залезу к нему в квартиру через крышу, сделать это будет проще простого. Квартира моя стоила сорок тысяч долларов, а у этого олигарха в холодильнике, в морозилке, в брюхе гуся, лежит сто тысяч зеленых, представляешь?! Хочешь, пойдем с нами.
- Что должен буду делать?
-Ничего особенного. Ты субтильного телосложения, с собой у нас веревочная лестница вот здесь, в сумке. Живет этот барыга на последнем двадцатом втором этаже. Залезаем на крышу, вечером, часов в десять, сбрасываем лестницу. Ты по ней спускаешься, прикрепим к тебе к поясу страховочный конец, чтобы ты не брякнулся с непривычки. Залезаешь на балкон, с него - в форточку, возьмешь гуся в холодильнике, откроешь входную дверь, и мы сваливаем до приезда ментов. Квартира стоит у них на сигнализации, так что сделать нам это надо будет порасторопнее.
- И что дальше?
- Получишь свои триста долларов, плюс - еще тысячу, а нам отдашь все остальное. Ты как думаешь, Игорек, хорошо я придумал? - обратился тот к своему другу.
- Толково придумано, - пробубнил Игорь простуженным голосом, - надо помочь Андрюхе хороший он парень, такие люди - соль земли.
- Тысячу маловато будет, - произнес Андрюха, неизвестно почему, но ему показалось, что эта операция очень даже может получиться. - Если я полезу, то мне надо десять тысяч баксов, а не тысяча.
- Побойся бога, Андрюха, ну какие десять тысяч! Надо залезть в форточку, взять гуся с деньгами открыть дверь, мы спускаемся на лифте, прыгаем в тачку, и - адью! Откуда за такую работу десять тысяч?!
- А вдруг он в этот момент придет или в квартире кто-то будет? А по крыше с двадцатого этажа лезть? А квартира у ментов на охране? Может еще какая сигнализация подцеплена? Вы что, это я еще мало прошу!
- Игорек, а мне Андрюха все больше нравится, раз парень умеет торговаться, значит, есть серьезный настрой, характер бойцовский присутствует, желание победить.
- Да мне тоже импонирует, это и понятно, такие люди - соль земли, - опять пробубнил Игорь.
- Давай дадим ему пять тысяч, за его красивые глаза и замечательный характер, он ведь - друг.
--
Не возражаю.
- Плюс - еще триста долларов, несправедливо отобранных у него в Лужниках.
--
Ну что же... Давай, чего не сделаешь ради хорошего человека.
--
По рукам? - протянул протянул Сергей пухлую ладонь.
- Ладно, - нехотя согласился Андруччо, - маловато будет, всю грязную работу делаю я.
- Давайте, друзья, последний тост: за Удачу. Больше не пьем, к двадцати двум ноль ноль надо быть трезвыми, как стеклышки.
Времени было часов шесть вечера, когда компаньоны, выйдя из забегаловки, сели на троллейбус и поехали к "Парку культуры". Погуляли по Парку, покатались на Чертовом колесе, обозревая вечерний город. Погода была теплая, в Москве стояло бабье лето. Весь Парк светился калейдоскопом оттенков осеннего цвета, Москва река с солидной неторопливостью уверенно отражала силуэты домов, арки Крымского моста, зажигающиеся фонари Фрунзенской набережной.
- Лепота... - удовлетворенно крякнул Сергей, оглядывая окрестности, - чувствую сегодня будет фартовый день, ветер удачи дует в наши паруса.
- Сплюнь, постучи.
--
А чего стучать, надо действовать уверено,
Фортуна - девушка, которая любит ребят наглых, недисциплинированных, ей направится, когда хватают ее за вымя и волокут в кусты.
Ровно в десять вечера концессионеры были в "Крылатском". Высокий панельный дом стоял недалеко от метро на улице Крылатские холмы. Нужная им сторона выходила на лесопарковую зону, где вообще не было ни какого жилья, соответственно, увидеть их никто не мог.
Игорь пошел первым. Поднялся на последний этаж, взломал висячий замок двери, ведущей на
чердак. Сергей с Андруччо поднялись минут через пятнадцать, когда в кармане джинсовой куртки южноамериканского альпиниста зазвонил пейджер, и на дисплее появилась надпись: "Фортуна с нами".
Поднялись на крышу, закрепили веревочную лестницу, бросили ее вниз. Андрей по ней спустился на балкон без особых затруднений, на всякий случай к его ремню привязали страховочный трос.
Форточка на балконе была полуоткрыта, подтянувшись, Андруччо без труда в нее проскользнул.
Квартира была большая, судя по солидным силуэтам мебели, белому роялю в гостиной, принадлежала она человеку зажиточному и не чуждому музыкальных пристрастий. На кухне стоял здоровенный, высотой метра два, холодильник. Гусь был на месте. Найдя кухонный топорик, Андруччо, с трудом расковырял массивную замерзшую птицу. Десять темно-зеленых пачек, перетянутых черными резинками от бигудей, в прозрачном целлофановом пакете, отливались в скудном свете карманного фонарика... Не обманули археологи.
Андруччо не был таким уж простаком, чтобы поверить басням Сергея, скорее всего за свою работу он не получит не только ни одного доллара, а еще, дай бог, если живым уйдет. Тихо на цыпочках подошел к двери, силуэты двух его новых друзей маячили на лестнице.
Выходить не хотелось. Андруччо поступил мудро. Возле зеркала лежала пачка телефонных счетов, на них был написан адрес, он набрал номер телефона милиции.
-Алло, милиция? Здесь какие-то два подозрительных типа ошиваются, возле квартиры. Выезжайте, пожалуйста, срочно. Адрес: улица Крылатские холмы, дом 37, квартира 266, третий подъезд, 22 этаж.
Три милиционера с автоматами наперевес вышли из лифта минут через семь, Игорь с Сергеем шмыгнули вниз по лестнице, милиционеры бросились за ними. Андруччо все это наблюдал в дверной глазок. Минут через пятнадцать, распихав пачки денег по карманам ветровки, Андрюха выскользнул из квартиры и стал аккуратно, но динамично спускаться по лестнице. Как только он скучающей походкой отошел от подъезда, к нему опять подкатила желтая милицейская машина, с синим мигающим фонариком на крыше.
Возле метро Андруччо поймал такси.
- Куда ехать? - спросил водитель.
- Давай по Центру, покатаемся, плачу сто долларов, в час.
Внезапно свалившийся на него куш, Андруччо воспринимал без ажиотажа, философски, с чувством глубокого удовлетворения. Оно и понятно, это не могло не произойти, он столько страдал в этой жизни. К нему, такому классному парню, Фортуна рано или поздно должна была повернуться передней частью своей соблазнительной фигуры.
Теперь он знал, был непоколебимо уверен: госпожа Удача, эта пошлая провинциальная кокетка у которой в голове такой субтропический сквозняк, - никогда его не покинет. Андруччо и дураком никак нельзя было назвать, умный он был, даже - очень, но и на старуху бывает проруха. Проезжая по Центру он увидел переливающиеся красным зеленым и голубым неоном надпись "Казино". Андруччо решил, что зайдет и проиграет всего тысячу долларов, потом возьмет такси и поедет домой, с такой кучей денег, стиральную машину пока можно будет и не покупать. В глубине души Андруччо был уверен, что не проиграет, а - наоборот... "Сто тысяч долларов непременно сегодня поимеешь еще сверху, выиграешь обязательно, куй железо, пока горячо", - подсказывал ему ВГ (внутренний голос). Удвоить содержимое своих грузных карманов казалось ему совсем несложным. "Сегодня - мой день" - подумал Андруччо, соглашаясь с мудрым ВГ, - в этом я уверен, такое бывает раз в жизни". Щедро расплатившись с таксистом, он вышел из машины и смело шагнул на порог заведения со стеклянной дверью.
Андруччо начал играть. Мудрый ВГ его не обманывал, через два часа он удвоил свой капитал! Многие из нас знакомы с этим приятно щекочущим волшебным ощущением, когда мадмуазель Удача сидит у Вас на коленях, доверительно прижимаясь божественным телом в легком полупрозрачном платье от "Gucci", и что-то нежное лепечет вам на ухо. Жизнь в эти мгновения становится искрящимся карнавалом, все кажется победно легко, весело, беззаботно.
Товарищам, которым не знакомы подобные переживания, требую немедленно перевернуть данную страницу.
К трем часам ночи у Андрюхи было двести тысяч американских долларов, без каких-то пошлых пяти сотен! Свойство Внутренних Голосов заключается в том, что, к сожалению, они не всегда сообщают, когда надо вовремя остановиться, госпожа же Удача может с легкостью перебраться на коленки вашего соседа за барной стойкой .
За ночь Андруччо проиграл все. Выйдя из дверей гостеприимного заведения в пять утра, он спросил у сурового дворника, в какой стороне Москва река и не спеша зашкандыбал к ней.
Утренние сумерки растворялись в солнечном свете, начинался новый день, отражения островерхих башенок Кремля, преисполненных византийской спеси, вальяжно покачивались в грязной воде. Андруччо, присев на гранитные ступени, снял ботинки, носки, достал одноразовую шариковую ручку "Bic" и записную книжку. Надо было черкнуть пару слов, с Ладой попрощаться. Воспитанная с детства бережливой мамой привычка оставлять заначки, спасла Андруччо жизнь. В блокноте он обнаружил пятьсот долларов, положил он туда их машинально, как только начал играть и выигрывать.
"Судьба опять подарила мне шанс", - именно так он справедливо растолковал находку. Андруччо поехал в Лужники и наконец-то приобрел то, что хотел. "Газельку" в указанном месте нашел сразу и в середине дня был уже в своих Выселках.
Лада была крайне недовольна его длительным отсутствием, но полностью удовлетворена приобретением, сдачи осталось на целых двадцать долларов больше, чем она рассчитывала!
- Встретил в магазине своего школьного приятеля, тот оказался продавцом. - Начал Андруччо в восьмой раз рассказывать историю, сочиненную им в машине на скорости шестьдесят километров час на пути домой. - По блату, на двадцать долларов дешевле, достал ему такую же машину. Покупку пришлось с ним отмечать и пить водку до пяти утра, не удобно было просто так уехать, ведь все-таки лучший друг детства, тем более он угощал. Зовет в гости, оставил телефон, обязательно как-нибудь у него побываем.
Deja vous.
Зовут меня Аркадий, в начале восьмидесятых проходил я срочную службу радистом в роте связи, в Харькове, во "Внутренних Войсках". Казармы полка располагались напротив тюрьмы на Холодной горе, которую построили еще во времена Екатерины Великой, Царицы - Матушки. Служба радистом непыльная и весьма почетная: "Обеспечиваешь круглосуточную связь подразделения со штабами, министерством находящимися в Москве и Киеве".
Сначало это увлекало, потом превратилось в рутину, а последние пол года до дембеля
служба обрыдла так, хоть - на стенку лезь. Однообразие убивало, не хватало новых лиц, переживаний, ощущений - всего того, что называется полнокровной жизнью двадцатилетнего молодого человека.
Жара - за тридцать, сидишь за высоким желтым забором и знаешь: если сегодня май, то выйдешь ты отсюда в лучшем случае в конце ноября. Двенадцать здоровых дембелей убивали время как могли. Развлечения были убогие, но насыщенные; ребята по ночам бегали в самоход в женское общежитие при носочно-чесальной фабрике дислоцированной в километре от части (между нами именуемое "ЦПХ", "Центральное П..... Хранилище"), там запросто можно было поймать триппер или жирных белых мандавошек, честно говоря, туда я был не ходок. Курили анашу один из наших сослуживцев, съездив в марте в отпуск, в свой родной Баку, привез оттуда целый чемодан этого зелья. Пили бормотуху "Золотая осень" по рубль шестьдесят пять, называя ее "дембельской", яд - редкостный, блевалось от него особенно вдохновенно. Ну и всякие остальные малоинтересные события, которые случаются всегда, когда в роте маются дурью от жары и скуки двенадцать лоботрясов, не знающих куда себя приткнуть. Скажу вам честно, ребята, по себе знаю, нет ничего в мире мерзопакостное, чем сидеть и чего-то ждать.
Так уж получилось, что за полтора года службы в полку сделал я "карьеру", не знаю за какие заслуги, назначили меня заместителем командира взвода и дали звание старшины, что в солдатской иерархии высший чин, как генералиссимус у офицеров. Шутка.
Утром, шестнадцатого мая, в субботу, после завтрака, приехал в казарму "Роты связи" наш прапорщик уже малька под шофе и вполне жизнью довольный, подходит ко мне.
- Аркадий Тимофеевич, выдели пять салаг на разгрузку двух вагонов с кошками и доставку животных в Центральный Харьковский Цирк. - сказал прапорщик и поправил очки, вид у него был интеллигентный, но глуп он был, как пробка.
- Обеспечим, товарищ прапорщик, при условии: берете меня с моим дружбаном Велимиром, две недели в городе не были, надо нам пробздеться.
- Ладно. Через пятнадцать минут жду вас на выходе, на КПП.
Мы с моим приятелем Велимиром взяли четырех "салаг". Встретились с прапором на КПП, отправились на товарную станцию, пешкодралом - всего-то двадцать минут.
Распахиваем дверь товарного вагона, смотрим, а там в клетках сидят львы, рыси, леопарды, пумы и пантеры. Красивые до невозможности, только прибабаханные дальним переездом. Вытянули клетки из вагонов, погрузили их в машины, довезли до цирка в центре города, опять перекантовали. Я с Велимиром чутко руководил процессом, "молодые" работали четко слажено, выполнили все, на "отлично". Че дальше-то делать? До ужина - как до Китая раком, времени только два часа дня. Выпить винца - страсть как охота, и весьма желательно - на холяву, денег в кармане двадцать копеек. И тут к нашему "куску" (так на армейском жаргоне зовут прапоров) подваливает толстая тетка в бархатном темно зеленом платье и о чем-то с ним долго улыбчиво гутарит. Мадам - колоритная: в высоту и ширину совершенно одинаковая, похожа на бочку с пивом. Зубы у нее - верхний ряд были золотые, нижний - стальные, черные густые брови, как у Брежнева, срослись на переносице, лицо цвета перезревшего помидора. Лет бабе, наверное, пятьдесят, не меньше.
В армии, по окончанию второго года службы, в ветеранах просыпаются невиданные сенсорные способности, холяву чувствуешь каким-то новым сформировавшимся органом.
-Вэл, - говорю, - наклевывается маза выпить.
- Шо за дело?
Друг мой Велимир - здоровенный "шкаф", два метра ростом, по национальности гагауз, родом из Молдавии. Немного флегматичный, но только не в драке, в кулачном бою этот "тормоз" порхает, как бабочка. Подружились мы с Вэлом как только в роту пришли после учебки, год назад, вместе, спина к спине, от "дедов" отбивались. Они нас напрягали барахло их стирать, а мы: отказывались. Так, блин, нас и не заставили... Но зуб передний мне все-таки мне выбили.
Вэл кормил кусочками мяса пантеру с руки, та уплетала с удивительным достоинством, щуря при этом изумрудные глаза. Черная шкура котяры блестела, пластика же движений была настолько изящной, завораживающей, что поневоле залюбуешься. Невозможно описать эту красоту.
- Вон "кусок" идет, сейчас растолкует.
- Ребята, - подваливает к нам прапор, потирая руки, - работенка - кайф. У трудящихся сталелитейщиков новоселье, надо помочь мебель с машины передвинуть на первый этаж. Обещают накормить, напоить, может еще по телке себе рубанете, потрахаетесь. Ехать только далековато, на окраину города, но это - ничего, нас доставят.
- Конечно, товарищ прапорщик, мы завсегда готовы к такому труду, только "молодых" не берем.
- Хорошо, салаг отправляем в часть, но вы, ведете себя прилично, не нажираетесь, шоб меня не подвели.
- Товарищ прапорщик, мы завсегда годны к такой службе. - говорю я, - особенно, где можно на холяву пожрать и выпить.
- Офигенно... - бормочет довольный Велимир ухмыляясь, рожа у него широкая, как совковая лопата, и вся оспинами изрыта, вид довольно зверский, неандертальческий, пока улыбаться не начинает, тогда видно сразу, что парень он добродушный.
Поехали на "Жигулях" вчетвером на "точку" за рулем - эта баба трещит, как из пулемета, рот не закрывает и все время улыбается. Имя у нее Фрося, Станкостроительный завод им. Камо, где они всю жизнь проработали, "дал им - таки пятикомнатную квартиру". Семья у нее большая, семь ртов, в очереди простояли десять лет. "Новоселье, - говорит эта тетка, - праздник покруче свадьбы в два раза, а если с Новым годом сравнивать, то - в восемь".
Ехали, долго, минут сорок пять, прибываем на какую-то окраину, больше похожую на город Кологрив, чем - на Харьков. Кругом - покосившиеся халупы, заросшие кустарниками, сиренью, столетними липами, тополями. Посреди этой тургеневской рощи стоит новый панельный девятиэтажный "зуб" соцреализма.
Квартира, действительно, на первом этаже, ничего себе, клеевая: в комнатах оптимистичные обои в мелкий треугольничек, кухня большая, раздельный санузел, а в большой комнате самолет "Ан - 24" запросто уместится и, весьма кстати, метров двадцать в длину, стол заканчивают накрывать. Успели мы к шапошному разбору, всю мебель с машин уже сняли перетащили, только десять стульев мы и отнесли.
- Фрося! Фрося! - подбегает маленький лысый мужичок с лицом орангутанга, состоящий весь из дерганных движений, как будто что-то потерял, найти никак не может, - тут ребята из соседнего Кузнечного цеха узнали, шо у нас новоселье пришли, помогли разгрузить, погрузить... А где водка, Фрося? Кто спиздил? Двадцать ящиков водки и сорок ящиков портвейна?
- Ермолай, ну, что ты... Еб... Я же тебе говорила, все у тебя в машине, в кунге, голова твоя, еб, худая.
-Фрося ты это себе на ухо говорила, я ни хера не слышал.
-Ну, еб, глухая тетеря.
-А зачем ты солдатиков привела?
-Да ты же с утра мудозвонил, шо надо...
-Да? Я? Ты наверно опять не тем местом услышала, ну хуй с ним, сегодня праздник. Меня Ермолай зовут, - обратился он к нам с Велимиром.
- Аркадий
- Велимир.
- А шо имя такое армянское? Ты шо еврей?
- Гагауз.
- А-а, ну тогда ладно, не румын, значит. Ну, шо, ребята... Милости просим. Праздник сегодня у нас нестандартный, новоселье, квартиру, как видите, дали нам с Фросей, так шо гуляй, веселись. Извините, шо работы уже нет... Все сделали, значит. Ну, шо отдыхайте, вас двое как я понимаю?
- Еще прапорщик с ними, - опять встряла в разговор тетя Фрося.
- А он-то на хера?
- Он их руководитель, дурень.
- Посади их вон там, возле окна, места есть свободные, рядом с Прохором, почетным гостем, он обещал непременно заявиться, поздравить. Все, располагайтесь, я побежал, надо еще бутылки с стаканами расставить и прочую жратву.
Помаленьку стали рассаживаться. В комнате набилось человек пятьдесят: все люди простые, пролетарии, одеты без изысков, некоторые даже в спецовках, после смены. Нанесли тарелок, расставили бутылки водки, портвейн "Агдам", "Солнцедар" и "Золотую осень". Сварили молодой картошки в мундире, порубили крупными кусками докторскую колбасу, открыли тушенку. Положили отдельно огурчики, помидорчики, лук, чеснок свежие, только с грядки. Расселись на длинных досках положенных на табуретки. Сначала все было чинно, благородно: поднялся долговязый мужик, сидевший рядом с нами.
- С Новосельем, мир этому дому! Дай бог, не последний раз отдыхаем такой дружной кампанией и не последнюю квартиру обмываем. Богатеет наша страна, хорошеет, туда ей и дорога. Поздравляю моих давних старинных друзей Ермолая и Фросю, хозяина и хозяйку, со столь неординарным ярким днем. Выпьем за их здоровье, чтобы жили они долго, счастливо и бесконфликтно. Ура! - запрокинув голову, залпом опорожнил стакан водки.
- Ура! Ура! - стали все стали кричать и чокаться.
- Хорошо сказал, лаконично, красноречиво, молодец Прохор.
- Умеет, шельмец, выражать свои мысли.
- Конечно, он же техникум закончил.
- Мы пригубили по пятьдесят грамм водки и стали налегать на еду, потребляя, "про запас", как это заведено в армии, когда подворачивается дармовой харч. Прохор - мужик, который первый тост "толкнул", тип был колоритный, весь состоял из острых выступов: скулы, подбородок, локти, кадык, нос, надбровные дуги - все выпирало углами, с разбросом от 15 до 87 градусов, сам - персонаж был худой, как вешалка, одет в засаленный неопределенного цвета пиджак. От стакана, который хряпнул оратор, окосел мгновенно, буквально через десять секунд. Потом, удивительно, сколько бы не пил весь вечер водки, чуть ли не ведрами, Прохор оставался все таким же "датым", но - не более. Вокруг все стремительно надирались, а Прохор пил и не падал, мен феноменально выносливый. После пятого тоста, гости с красными от возбуждения физиономиями, говорить стали одновременно, пафос торжества постепенно растворялся в пьяном гуле голосов. Где-то через час празднества Прохор, до этого чинно- благородно, с царской осанкой почетного гостя сидевший, вдруг ни с того ни с сего, демонстративно, с каким-то даже вызовом, встал и взял со стола непочатую бутылку водки. Засунул ее во внутренний карман пиджака. Все сначала замерли, а потом началось нечто неописуемое, стали орать.
- Подонок, мерзавец!
- Выбросите его отсюда на хер.
- Ворюга.
- Несун.
- Так ты любишь родной завод!
- Подводишь правофланговый коллектив!
- Не быть тебе в передовиках, курва!
Бутылка была далеко не последняя, водки было хоть залейся, не считая двадцати ящиков в кунге Ермолая, многие пришедшие, в качестве презента, ставили на стол бутылки с огненной водой. Степень остервенения совершенно была не понятна. С какой-то яростью, словно ждали, вырвали у Прохора из кармана "пузырь", начали бить по скулам. А потом, схватив в охапку, под веселое улюлюканье, вынесли почетного гостя на крыльцо, раскачав за руки за ноги, выбросили. Из окна было видно, как, описав в воздухе дугу, он приземлился на цветущий кустарник сирени, возле толстого ствола березы. Минут пять он лежал с открытыми глазами и смотрел на небо, своим видом он напомнил раненого Андрея Болконского под Аустерлицем, из кинофильма "Война и мир". Потом тело его зашевелилось, конечности задвигались, цепляясь за березу, он поднялся, отряхнулся и, пошатываясь, пошел к парадной, из которой недавно выпорхнул. Через некоторое время в дверь позвонили. Тетя Фрося бросилась открывать, потом раздался ее радостный пронзительный вопль.
- О-о-о! Прохор?! Прохор!! Еб твою мать, куда ты запропастился! Заждались тебя! Ребята - штрафную ему! Штрафную! Мужики, посмотрите кто к нам пришел! Проходи, проходи, гостем будешь. А у нас новоселье! Праздник-то какой! Речь-то нам скажи поздравительную, ведь только ты и умеешь нужные слова найти.
Хозяйка влетела на кухню, где мы втроем Вэл, я и прапор, ковыряя в зубах, стояли курили. Жратва нам понравилась, водка - тоже. Наш "кусок", еще вполне адекватный, заливисто хохотал, рассказывая байки из своей семейной жизни.
- Пришел Прохор лучший друг моего мужа, вечно опаздывает, нахал! - заорала возбужденно тетя Фрося, влетая на кухню. - Думала он уже нас не проведает! Проходите скорее, вас познакомлю, его рядом с вами посажу, там есть место одно вакантное!!! Ладно, я побежала, надо гостей потчевать. Она рванула из кухни, вихляя верблюжьими бедрами.
- Ребята, штрафную Прохору! Ура!!! - услышали мы из комнаты Фросины крики.
Перекурив, мы пошли на свои места. Гости радостно, как ни в чем не бывало, подняли стаканы за Прохора, вновь прибывшего старого друга дома.
- Служивые, как вас зовут? - спросил Прохор, когда мы расселись на своих стульях. Мы с Вэлом повторно представились, несколько обескураженные, потому что первый дубль был не более как час назад.
-А меня - Прохор.
- А вы не помните, мы уже знакомились сегодня? - проговорил я, глядя в разбавленную водкой синеву его невидящих глаз.
- Нет, не помню, я только пришел, извините, ребята, обознались, попутали вы что-то.
Прохор деловито взял стакан, поднялся из-за стола, по его лицу было видно: ему приятно осознавать себя эпицентром взрывного оптимизма.
- С новосельем! Мир этому дому. Дай бог, не первый раз сидим такой дружной кампанией и не последнюю квартиру обмываем. За прошлую пятилетку еще больше, благодаря последнему съезду Партии, прибавилось жилья у людей с трудовыми руками в мозолях. Поздравляю моих старинных друзей Ермолая и Фросю, хозяина и хозяйку, значит, со столь ярким днем. Выпьем за их здоровье, чтобы жили они долго, счастливо и бесконфликтно.
- Ура! Ура!
Все радостно заголосили, запричитали, стали азартно друг с другом чокаться.
--
Умеет говорить, каналья.
--
Правильно слово держит, мать твою.
--
Красноречив!
--
Талант...
- Цицерон, ебать - колотить.
- А все-таки висеть ему на доске почета.
- И взносы вовремя платит.
Подошел еще табун гостей, человек двадцать, какие-то дальние родственники хозяина, среди них мы заприметили двух симпатичных девушек лет этак двадцати, блондинку и брюнетку. Мы с Вэлом молча переглянулись, времени до возвращения в часть оставалось часа четыре, пора было устраивать личную жизнь. Велимир будучи опытным специалистом по сближению с противоположным полом, отправился на разведку.
Через тридцать минут, во время произнесения очередного тоста, Прохор бесстыдно, с вызовом, словно протестуя против чего-то, спер бутылку водки и засунул ее в уже знакомый внутренний карман пиджака. Общество остолбенело, секунд десять в наступившей мертвой тишине слышно было как в оконное стекло, надрывно жужжа, страстно бьется башкой тучная зеленая муха. Потом все взорвалось праведным гневом.
- Подонок, мерзавец!
- Выбросите его отсюда на хер.
- Ворюга, несун.
- Так ты любишь родной завод!
- Подводишь правофланговый коллектив!
- Никогда тебе не быть в передовиках, курва!
Прохор получил в "пятак", то есть в нос. Бутылку вырвали у него из-за пазухи, и, схватив, как собаку, поволокли на крыльцо два одинаковых здоровенных бугая, двоюродных брата Ермолая, Доба и Боба. Их заплывшие жиром лица являли собой хрестоматийное пособие по тяжелой алкогольной наследственности.
Спикировав в кусты, Прохор чуток полежал, отдохнул, потом поднялся, бережно обнимая березу. На этот раз движения ему удавались гораздо легче, чем - в первый, помню, меня это поразило, по моим представлениям выпить он должен был уже литра два водки, не меньше. К этому времени мы с Велом на кухне налаживали мосты дружбы с девицами, они были не против романтической встречи.
Минут через пять я услышал звонок в дверь.
- Прохор! Прохор! Еб твою мать, куда ты запропастился! - раздался визг Фроси, - Заждались тебя! Ребята - штрафную ему! Штрафную! Мужики, посмотрите, кто к нам пришел! Проходи, гостем будешь. А у нас новоселье! Праздник-то какой! Ты как всегда опаздываешь!
Хозяйка вбежала на кухню и радостно завопила, брызгая слюной мне в лицо.
- Пришел Прохор, лучший друг моего мужа, как всегда опаздывает, думала он нас не посетит, нахал. Пойдемте быстрее знакомиться, я его рядом с вами посажу, там - одно свободное место. Живо, живо перекуривайте, приходите к нам, Прохор сейчас тост будет говорить. Ладно, побежала, надо гостей потчевать.
- Вэл, тебе не кажется, что это уже было? - спросил я.
- А чему тут казаться? Отдыхают люди, новоселье справляют.
Девицы Даша и Глаша были не против встречи с нами. Учились девчонки в Политехническом институте на первом курсе, ночью, после отбоя, у нас наклевывался романтический "самоход" к любимым.
Прошло минут тридцать, после того как стихли радостные крики: "Штрафную ему штрафную". Из большой комнаты, где проходила главная часть фиесты, раздались крики
-Куды пузырь тащишь?! Оставь, ирод!
Потом раздались глухие удары, я стал смотреть в окно, заранее не удивляясь тому, что предполагал увидеть: минут через пять Прохор, описав своим худым телом, баллистическую дугу, шмякнулся в те же самые кусты, в которых побывал уже два раза. На четвереньки он встал на этот раз оперативнее чем - в прошлый.
До нашего отъезда Прохор спикировал в кусты еще пару раз, и каждый раз, когда он возвращался в квартиру, его привечали так радостно, так непосредственно, как будто четыре года ждали из-за линии фронта и наконец-то дождались.
Мы собрались отчаливать. Подхватив под руки нашего прапора, у которого фуражка чудом держалась на затылке (верный признак восьмой стадии упивона), искренно, поблагодарив Хозяйку, поздравив Хозяина, направились к выходу. Как раз в этот момент Прохора опять раскачивали на крыльце Боба и Доба.
Философский взгляд оратора был отрешен и покорен судьбе, почему-то я вспомнил Сократа, употребившего роковую цикуту. Да, что-то было в этом взгляде, чего нам, простым смертным, никогда не понять, например, в какой будний день недели на Землю ступят вороные кони Апокалипсиса.
В самоволку мы сходили, с девушками встретились, весьма эффективно. Там тоже случилось неординарное событие. Вэл, придурок, шмякнулся со второго этажа, своей жирной голой жопой на кусты шиповника, росшего под окнами. Это они с Дашей какую-то новую эротическую позицию обкатывали на подоконнике. Как он ничего себе не сломал, ума не приложу. Тему эту тоже как-нибудь перетрем, но уже в другом повествовании, расскажу как-нибудь потом.
Под куполом.
C погодой им не повезло, приехали десятого мая в эту деревеньку, возле моря, и три дня просидели безвылазно. Мелкий дождик перемешивался с брызгами мутных волн, разбивавшихся о торчащие из воды черные камни. Время от времени между тучами возникали голубые просветы неба, и тогда над неспокойной поверхностью моря вставала радуга. На горизонте низкое небо продолжали подпирать темно-фиолетовые сталактиты дождя, и через короткое время все опять заволакивало беспросветной хмарью, и начался мелкий дождь.
Домик располагался в середине небольшой лагуны, по форме напоминающей букву "С". На пляже лежал мелкий белый песок, вокруг были скалы. Приезжали два друга сюда каждый год, весной, вот уж лет семь подряд. На этот раз решили взять своих жен и вот: не повезло с погодой. Провизии хватило бы на пару недель осады, вина набрали целый бочонок в соседней деревне в первый же день. Взяли рыболовные снасти, рыбы в этих местах было много, лодка в хорошем состоянии лежала в подвале гаража. В четверг утром ( приехали они в воскресенье) ветер стал стихать, в подкладке его ранее бескомпромиссного напора появилась заметная слабина. Разрывы в облаках увеличивались, море то вспыхивало синевой продырявленной белыми точками гребешков неспокойных волн, то становилось опять сумеречным, как бред старого алкоголика. В воздухе, пропитанном неповторимыми ароматами свежести, соли и водорослей витала благая весть: непогода выдыхается.
Ребята, проснувшись, умылись, позавтракали, потом сели играть в преферанс. Настроение было скверное: ехать за две тысячи километров и вот сиднем сидеть и смотреть в окошко на эту ерунду за окном. Красиво, но не готово к употреблению, просто ни в каком виде не готово. О кусок скалы торчащей в море в метрах тридцати от берега, ударила мощная шальная волна, рассыпалась миллионами переливающихся разноцветными искрами брызг.
- Господа, мне подсказывает восьмое чувство, шторм выдыхается, сказал Валерий, отхлебывая глоток вина.
- Да невесело что-то в этом году, сколько сюда приезжаем, а такого не помню, - вздохнул Константин, тасуя карты.
Валерий оказался прав. Шторм к вечеру утих, море в закатных лучах солнца было гладким, как зеркало.
- Пойдем в ночное, порыбачим? - предложил Константин, присаживаясь на крыльцо, завтра утром ухи сварим.
- Давай, только надо как следует выспаться.
- Сейчас пять часов, пообедаем, потом поспим, Лера и Валя что-то вкусное приготовили.
Они вошли в дом.
- Дорогие супружницы, мы решили плыть в ночное, ловить рыбку.
- Хорошо, только приготовьте все заранее, чтобы нас не будить, - сказала Лера, мешая в кастрюле борщ, - садитесь обедать.
- Смотри, какое море классное, никогда я такого не видела.
- Знаешь, что больше всего меня поразило в истории с "Титаником"? - спросил Валера, - еще в детстве, в журнале "Техника молодежи", я читал статью, за двадцать пять лет до всей этой шумихи с "Оскарами" и кассовыми сборами. Дело
не в количество в трупов, в других кораблекрушениях погибало несравнимо больше, "Титаник" тонул в зеркально неподвижной ледяной воде, а над всем этим простиралась космическая тишина, свет полной луны и кристально прозрачный свод небес с огромными звездами.
- Кошмар.
Они сели за стол. Лера жена Константина, бывший биолог, а ныне коммерческий директор косметической фирмы, налила в глубокие тарелки душистый украинский борщ. На второе - был фаршированный перец. Ребята, для аппетита выпив по сто грамм водки, покушали и легли спать.
Проспали часов до двенадцати.
- Смотри, что творится! - сквозь сон услышал он громкий голос Валеры.
Костя проснулся, потягиваясь, вышел на крыльцо и остолбенел. Такого ночного неба он никогда не видел, неправдоподобно крупные звезды переливались ярким фосфорицирующим светом, были так близко, что, казалось, до них можно дотянуться рукой. Через весь черный купол шла широкая белая полоса - Млечный путь, тот мерцал, переливался мощным внутренним свечением миллиардов миров.
Море словно замерзло и превратилось в абсолютно ровную поверхность, в которой отражался небосвод, луна тонким молодым месяцем скромно висела на горизонте. Тишина стояла звенящая, как будто в первый день сотворения мира.
- Вот это да! Красота!
Они тихо, чтобы не разбудить спавших жен, погрузили снасти, провизию, взяли канистру вина и отплыли.
- Что-то необыкновенное, такое впечатление мы одни в этом мире не хочется даже рыбу ловить.
-Да... Такая глупость, лишать кого-то жизни в такую ночь.
- Кроме комаров.
- А их нет, меня еще ни один не укусил.
- Страшно отплывать, - сказал он, налегая на весла, - возвращаемся, а берега нет, один Океан на всей Земле.
- Как в той древней исландской легенде.
- Когда-нибудь все, абсолютно все, действительно, исчезнет.
- К счастью, нас уже к тому времени не будет.
- А Ной со своим ковчегом испытывал сходные чувства?
- Наверное, давай выпьем.
Разлив по пластмассовым стаканчикам вино, отпили по глотку, долго молча смотрели на этот неправдоподобный по красоте купол, раскинутый над ними. Где-то высоко изредка вспыхивали молнии метеоритов, медленно проплывали звездочки спутников. Один раз над горизонтом появился крупный, размером с горошину, светящийся предмет и не спеша, деловито, проследовал на юг.
- Смотри, орбитальная станция, наверное.
- Да, скорей всего. Жизнь смешная и удивительная штука: человеку единственному во всей Вселенной, дано понять какой это величественный кайф - космос и одновременно отпускается ему каких-нибудь 75 лет, это в лучшем случае. Какая-то в этом есть не очень добрая ирония.
- Ты не веришь в инопланетян?
- Нет, мы летим вокруг Солнца со скоростью тридцать километров в секунду в полном одиночестве и никаким инопланетянам мы на фиг не нужны.
- Представляешь вся это сотворено какой-то разумной силой. Ни один электрон во всей этой бесконечной хреновине не шевельнется без жестких законов.
- Никем это не сотворено, это было всегда, во веки веков, нам не дано это понять разум наш имеет пределы.
- Не согласен с тобой, бахнутое на всю голову существо - человек умеет талантливо бредить против разума.
- Давай же за это выпьем, за Человека!
- Они, чокнувшись, пригубили вино и продолжали смотреть на переливающееся неземным светом бездонное небо, чем больше на него смотрели, тем больше, казалось, погружались в его пучину, растворялись в черном бескрайнем океане.
- Вселенная растянута на какие-то немыслимо колоссальные расстояния, это стали понимать только в двадцатом веке. Если космос представлять как храм, то место человека где-то не возле микроба или вируса.
- Человек не инфузория, со своим иррационализмом он преодолевает самую абсолютную и неизбежную вещь на свете - смерть.
- И как он это интересно делает?
- Сейчас звук, цвет, музыка, запах - все переходит в цифровой код. Вся Вселенная, по логике развития, рано или поздно переходит через человека в параллельное пространство, в цифру. С развитием компьютеров, которые через двести лет будут мощнее в миллиард раз самого современного четвертого "Пентиума" можно будет смоделировать и человека, со всем дерьмом и божественными ощущениями.
- Ну и что? Зачем? Я не понимаю, возможно, ли это? Один - в один не получится
- В начале двадцатого века можно было представить, что возникнут компьютеры, Интернет?
Вряд ли.
-А прошло всего сто лет, сто лет назад не было даже телефона! Я уверен, со временем возникнет оцифрованный человек с приближением к биологическому оригиналу с идентичностью до миллионного знака, при этом он не будет стареть.
- И что дальше?
- Дальше, раз есть оцифрованный материал, его можно заархивировать перевести в лазерный луч и послать в направление туманности Андромеды, до нее всего сто световых лет, там он разархивируется, и будет осваивать пространство под оранжевыми небесами.
- Зачем?
- Когда солнце погаснет, люди будут осваивать другие миры.
- Где-то я читал, если предположить, что Земля существует сутки, то человек как вид живет всего пол минуты, а письменная история существует всего три тысячных доли секунды, а динозавры существовали два с половиной часа.
- Круто.
- И до появления, человека было тупое трехмерное пространство и больше ничего, реальность в самой себе и больше ни шиша.
- Мы видим "трехмерку", до которой невозможно никогда дотянуться, если до той звезды двести миллион световых лет, то брызги материи фотоны света, падающие нам сейчас на сетчатку, вылетели из недр этого объекта, когда на Земле еще водились плезиозавры.
- Человек - это ведь не четвертое и не пятое, это и бесконечное количество измерений.
- Мир странно устроен, люди создали немыслимые по сложности конструкции: синхрофазотроны, космические аппараты, атомные подводные лодки. И до сих пор не могут дать вразумительный ответ на детский вопрос, например, как так получается что звезды, некоторые из них в миллионы раз массивнее нашего солнца, теряют излучение в пространстве, где вакуум?
- А вакуума на самом деле вообще нет, об этом еще древние китайцы знали типа Лао-Цзы.
- И почему предмет с увеличением расстояния - уменьшается?
- А что такое антиматерия? Ведь она существует, это доказано, тогда есть такая же бесконечная Вселенная в параллельном мире.
- Ты знаешь, если вдуматься самая загадочная вещь в Природе - это просто трехмерная реальность в ее равнодушном молчании все тайны мира. Обыкновенный стакан, который я сейчас держу в руках самый колоссальный феномен.
- Ха-ха, тебе еще пару раз отхлебнуть содержимое из этого сосуда и ты на него будешь молиться.
- Ага, наливай.
Они смотрели еще долго божественный купол шатра, раскинутый над их головами, вспоминали грустные, драматичные и смешные истории свои и рассказанные приятелями, вспоминали женщин, родителей, города, и страны в которых побывали.
Солнце еще не встало, весь мир утонул в молоке тумана, когда со стороны моря стал раздаваться неуклюжий плеск весел, беззаботный, и два мужских голоса старательно начали выводить.
"Из-за острова на стрежень
На простор речной волны
Выплывают расписные
Острогрудые челны.
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет
Он, веселый и хмельной".
Валя, проснувшись, подошла к кромке воды, не видно было ничего на расстояние вытянутой руки. Два покачивающихся силуэта выбирались, гремя веслами, из большого серого облака.
- Много наловили? - сонно - равнодушно спросила девушка.
- Рыба - в море!
- Напились, бухарики.
- Валька! Позавидуй нам, мы видели звезды!
- Идите спать.
- Да, спать и пусть нам приснится Туманность Андромеды!
Проснулись ребята под вечер, голова у них, как ни странно, не болела.
Влияние примет.
Жора и Виолетта все-таки собрались пожениться, свадьба была назначена на 17 июня 1995 года.
Невеста - девушка из хорошей семьи, закончила спецшколу, училась в "Институте иностранных языков им. Мориса Тореза", знает в совершенстве английский и французский, имеет разряд по плаванью, боевой характер, богатое приданное и красивую внешность.
Целых три года длился их роман, с романтическими встречами, драматичными расставаниями, потом опять еще с большими романтическими встречами и феноменально драматичными расставаниями... И вот - сенсация для всех друзей и близких: свадьба.
До бракосочетания оставалось четыре часа, договорились, что гости соберутся в квартире родителей невесты, чтобы оттуда кавалькадой машин выдвинуться на сторону загса расположенного на Чистых прудах. Жора сходил в душ, причесался, побрился, надел новую синюю французскую сорочку, новый черный английский костюм, австрийский галстук, итальянские туфли подошел к зеркалу посмотрел на себя.
Красавец мужчина. Внешность Жоры соответствовала общепризнанным параметрам мужской привлекательности второй половины двадцатого века.
Даже не верилось, что сегодня все закончится и эта женщина, наконец, будет принадлежать только ему, навсегда, во веки веков, и умрут они непременно в один день. Жора вошел в комнату открыл ящик стола, в котором лежали документы. Выяснилось, что паспорта нет, куда-то он, блин, запропастился.
Военный билет - на месте. Диплом - тоже, удостоверение "Почетный филателист" - присутствовало, "Водительские права" - здесь, справка из венерического диспансера - всегда с ним, "Опытный альпинист" - здесь. Паспорта - нет.
С Виолеттой, будущей женой, они жили в одном районе, в пяти трамвайных остановках друг от друга, до выхода оставался час времени.
- Мам ты паспорт не видела? - сказал Жора, входя комнату.
Зинаида Семеновна, заслуженный работник торговли, сидела возле большого овального зеркала и выщипывала непокорный волосок из левой брови.
- Ты что, жениться раздумал?
- Нет, наоборот...
- Весь в отца, он у меня тоже чуть из загса не сбежал, спасибо Славе и Пете, водили его в туалет Дворца бракосочетания на мужской разговор. Если б братьев у меня не было, тебя бы тоже не было, благодаря дядюшкам твоим, сынок, появился ты на свет. Ищи теперь свой "аусвайс" и побыстрей, нам скоро идти.
Жора за полчаса перерыл всю четырехкомнатную квартиру, зачем-то поднял ковер в большой комнате, посмотрел под всеми кроватями и диванами, перебрал массу старых вещей. Нашел двадцать долларов в старом кеде, который валялся под батареей.
-Еб твою мать... - пропыхтел Жора, садясь на пол растерянно почесывая затылок. Состояние было такое, как будто кто-то стукнул его по затылку здоровенным дрыном.
- А примета какая плохая! - загромыхал из гостиной голос матушки. - Это же надо умудриться, до загса три с половиной часа, а он паспорт посеял!
- Мамаша, без тебя тошно, хватит мозги полоскать, помоги лучше этот диван отодвинуть, может, он - там.
- Идиот, зачем ему там быть! Это же паспорт, а не колобок. Какой разгром учинил!
Ворвавшись в комнату, она стояла над ним в красивом фиолетовом платье, ноги - на ширине плеч, изумрудная брошь, прикрепленная с левой стороны, эффектно сверкали в тандеме с ее зелеными глазами.
- У тебя мозгов совсем нет, они у тебя - для прически. Ты лучше вспомни: когда и где ты видел его в последний раз?!
"Красивая у меня все же матушка, - удовлетворенно подумал Жора, - "шмайсера" ей сейчас не хватает, черной эсэсовской фуражки и овчарки на поводке".
- Не знаю я! Не помню! - почти в отчаянии воскликнул Жора.
Столько охмурять девицу, чтобы в последний момент так пошло обмишуриться. В голове у него клубился туман и не только от внезапно навалившейся беды, требуется упомянуть еще о выпитом накануне португальском портвейне, легкомысленно перемешанного с одним литром хорошего виски. Мальчишник удался знатный, Жорика провожали "в последний путь к этой стерве Виолетте" до утра. Между нами, сугубо конфиденциально говоря, за последние семь лет Виолетта крутила романы со всеми участниками дружного мужского коллектива, а потом всех их бросила. У каждого из гусар на барышню был большой зуб, кроме, разумеется, Жоры, "только с ним у Виолетты все было по-настоящему".
- Я поняла, ты решил не жениться, - Зинаида Семеновна присела на край тахты, вынести в вертикальном положении эту догадку было затруднительно. - Зря только наряжалась, блин.
- Не раздумал жениться! Не раздумал! Я люблю эту женщину, я без ума от нее, просто важный документ куда-то запропастился.
- И семья у невесты вроде хорошая, папа богатый приличный человек, хоть в прошлом и бандит. Теща свихнулась от своей хиромантии, но местами вполне дееспособна и тоже Муслима Магомаева любит. - Зинаида Семеновна закурила "More" задумчиво стала разглядывать обои. - Может это и к лучшему, бабушкой я стану не в следующем году
- Мам, ну хватит сыпать соль на рану, помогла бы лучше...
-Что помочь?! Памперс тебе поменять?! Мудила, где ты видел его в последний раз?!! Еб твою дурака, Христофора Колумба, мать! Прости меня, Господи, - Зинаида Семеновна, стремительно, переложив сигарету из правой руки в - левую, быстро перекрестилась.
Зазвонил телефон. Зинаида Семеновна, выскочив из комнаты, загрохотала каблуками по коридору.
- Да все хорошо.... Жорик собирается, Клавдия Николаевна. Ну конечно. И я тоже безумно рада и счастлива за наших детей, конечно, согласна с Вами, главное внуков побольше. Конечно, ответственность и еще раз ответственность - это, несомненно, главное. Да. Да. Да.... Ха-ха-ха... Конечно, конечно. - Положила трубку.
- Слушай, - сказала она, входя, опять в комнату, - а может, действительно, пошлем эту гребанную семейку куда подальше, да и напьемся как культурные люди.
-Нет, мам, я люблю эту женщину навеки.
- И где ты слова такие откопал, намедни "Онегина" перечитывал?
- Я чувствовал его возле сердца.... Вчера, перед мальчишником, он лежал у меня в нагрудном кармане пиджака.
-Это точно?
-Абсолютно.
-Твою мать, сразу бы так и сказал. А где, пиджак твой с кармАнами? Что-то я не видела... Ты, вообще, в нем вчера пришел?! Ты во сколько пришел? Ты вообще помнишь, как ты пришел? Ведь, наверняка, ты был в хлам, на бровях, в зюзю!
- Пришел, если не ошибаюсь - в два.
- Не лги матери. Без пятнадцати пять ты пришел.
- Я не лгу, ты слышала, я сказал: "Если не ошибаюсь"
- Звони, звони, своему приятелю, этому, Кольке - раздолбаю. Господи, везет же мне с мужиками, сын - весь в отца.
Жора набрал номер телефона, трубку никто не брал. Сработал автоответчик и как всегда нетрезвый голос Коляна зашелестел под "Реквием" Моцарта: "Господа, меня нет дома, оставьте сообщение, девчонкам просьба не паниковать и говорить поотчетливее имя и свой контактный номерок, с вами я обязательно свяжусь, как - освобожусь".
- Как можно записывать такую музыкальную бурду, - пробормотал Жора, - Колян живет в Медведково, до него, если сейчас дернуться, успеть можно только на вертолете. Конечно, эта скотина дрыхнет и проснется часам к девяти вечера. Все, конец, скандал...
Позвонили во входную дверь.
- Встречай, это - теща твоя, порадуй мымру, - раздался с кухни голос матушки.
Жора поплелся открывать. На пороге стояли его друганы с цветами, большими разноцветными объемными пакетами и огромной бутылкой виски "Джони Уокер".
-Здорово, урод!
- Поздравляем!
Рожи у них были немного опухшие, но вполне довольные.
-А ты вчера пиджак забыл у меня на кухне, а в нем оказался паспорт. Твой, между прочим. Ты что жениться раздумал? Не порть нам праздника! - воскликнул Колян, доставая краснокожую паспортину.
- Под занавес ты орал, что не будешь жениться, раз она всех нас всех изнасиловала и бросила, что ты лучше с друзьями останешься, жестоко отомстишь неучастием. Ты еще бил себя в грудь кулаком, клялся: "Дружба - это все".
- А ты че, не помнишь?
- Ни бум-бум, - хмуро отозвался Жора, листая важный документ, страницы все были на месте.
- Вот, что значит, портвейн с вискарем мешать, я же говорил: амнезия с лоботомией сольются в экстазе.
- Спасибо, выручили, настоящие друзья, спасибо.
Настроение слегка было подпорчено, но оно быстро восстановилось, благодаря легкому вину и удачным шуткам.
На свадьбе все было как обычно: Колян, как свидетель, в туалете засвидетельствовал (с презервативом) свое свидетельское почтение свидетельнице со стороны невесты. Гости культурно поели, выпили, поплясали, дружно от души в охотку, поорали: "Горько". Драки не было, лицами в салатах никто не ночевал, невесту не изнасиловали, жениху рожу не отрехтовали, ребра не сломали. Скучновато, обыденно, вспоминать особо нечего, не то, что в старые добрые времена. На следующий день рано утром молодые улетели в Хугарду, в Египет.
Развелись Жора с Виолеттой только через год, ввиду пропажи взаимного чувства.
Не устаю удивляться: какая все-таки дьявольски мощная штука эти приметы.
Удачная операция.
"С этим что-то надо было делать, Лену необходимо поставить на ее законное место. - Оленька, ворочаясь с боку на бок, не спала уже четыре часа. - Как посмела она.... Как посмела она сегодня, на таком знаменательном вечере, когда вокруг столько знакомых, столько важных людей... Как посмела, эта тварь со мной не поздороваться! Да кто она такая?! Приехала десять лет назад из своего овечьего Жопкусюта... Кто ее учил говорить: "Мама мыла раму", "Hi" и "Хау ду ю ду"? Кто представлял ее своим друзьям, приличным людям, знакомил с бомондом? Она - Оленька. Вот "благодарность" лучшей подруги. А кто все уши прожужжал, что не прилично ковыряться спичками в зубах, носить вязаные колготки, мохеровую шапку и шубу из стекловаты цвета совковой жизни?!! Она - Оленька. А ее акцент? Это же рехнуться можно. В их лесотундре так блеют гласными, так коверкают русский язык, будто она не говорит, а горло фурацилином поласкает. Хорошо у Оленьки был Иван Петрович, ее давний знакомый, гениальный логопед, царство ему небесное. Кто познакомил ее с этим академиком? Кто? Спросите меня: кто? Она - Оленька, вот так-то".
Голова гудела, сердце разрывалось: оскорблена, задета, растоптана. Надев турецкий халат, вышла на кухню, включила электрический чайник, нервно закурила superlight сигарету "R - 1". Выдохнула дым в высокий потолок. На круглых стенных часах - два ночи. Вчера вечером произошло нечто ужасное, событие из ряда вон выходящее. На показе знаменитого итальянского дома мод, где собрались московские сливки высочайшего общества, самая близкая подруга Лена позволила себе ее, Оленьку, не заметить! С высокомерным видом эта фифа продефилировала мимо под руку со своим муженьком Васей алкоголиком, подкаблучником, двустволкой, рогоносцем.
"Да, у Васи есть плебейский "Мерседес - 600", а, между прочим, у ее Коли - настоящий стильный "Бентли". Есть вилла у Васи на французской Ривьере, есть. У ее Николая три виллы и каждая - в два раза больше его одной и в местах покруче, чем эта пошлая Ривьера. Например, на богемных Таити, рядом с дачей Марленом Брандо, с которым ее Коля один раз даже играл в теннис. А кто помогал этому бесхребетному телепузику Васе кредитами? Кто вытягивал его из переплетов с Налоговой и Прокуратурой? Ее муж - Коля. Вот искренняя "благодарность", полюбуйтесь. Какое унижение, какой скандал! Что теперь подумают люди"?!!
Была крохотная червоточинка в, безусловно, справедливых рассуждениях, Оленьки. Дело в том, что тектонические сдвиги нижнего астрала начались, когда Николай бросил ее три месяца назад, оставив квартиру и ежемесячную ренту в размере жалких десяти тысяч баксов. Так вот чем объясняется бесстыдное поведение лучшей подруги! Ушел муженек к этой дефективной малолетке Каролине, у которой одна извилина, и та - между ног.
Из этой образины такая же топ - модель, как из Оли погонщик мулов, и тля эта еще вздумала петь! Фальшивый нимфеточный голосок с детсадовским репертуаром. Представляете, сколько Коленька платит TV, чтобы ее там терпели! Теперь как ни включишь ящик, она - в нем. Похожа на вешалку: зубы кривые, глаза косят в разные стороны, лицо горчичного цвета, как будто у нее глисты. Как говорила про таких ее бабушка: "Ни сиськи, ни письки". Одни фальшивые страдания и закатывания глаз под фонограмму. Что Коля в ней нашел? Она - Ольга, настоящая леди, ей всего тридцать два. Верная жена, изменила своему Коленьке (и то случайно) всего раз восемь, не больше. Это за десять-то лет супружеской жизни! Теперь впереди - разбитое корыто и растительное существование, Господи, как бесчеловечна жизнь...
Становилось себя жалко. Налив зеленый чай, Оленька закурила вторую сигарету, включила радио. Надо было что-то делать, требовалось как-то восстановить статус кво, одернуть лучшую подругу, но как ?!?
От ощущения бессилия сами собой закапали слезы, идей не было ни-ка-ких. Оленька чувствовала себя хуже, чем эти убогие, обитающие на помойках, в картонных коробках. Вот ее будущее: рыться в мусорных баках парализованной, в глаукоме, просить милостыню на паперти. Достала из шкафчика любимый "Martel", выпить надо было срочно, зрение совсем затуманилось. Завтра ее прелестные глаза будут красные, веки опухшие. Что же делать? Обжигающая благородная жидкость привела немного в чувство, плакать расхотелось. По FM радио стали передавать новости: "Завтра в Москву приезжает знаменитый режиссер Боб Форст - младший и не менее знаменитый продюсер Майк Павлопулос. Как известно, работают они всегда в тандеме и за последние пятнадцать лет в их творческой копилке появились такие супер кассовые шедевры как "Укушенный дважды", "Восставший из могилы", "Звездный засос" и "Оторванные головы- 3". Цель визита маститых профессионалов - кастинг российских актеров. Сейчас они заняты проектом с рабочим названием "Прозрачный русский". Съемки будут проходить в Москве, Нью-Йорке, Париже, Новой Зеландии, Питере, Владивостоке, Астрахани, Конго. Кинокартина обещает быть динамичной и зрелищной, ее бюджет сто восемьдесят миллионов долларов. Вот краткий синопсис сценария: русская мафия встречается с сексуально привлекательными инопланетными мутантами женского пола, насилует их, заражаясь при этом неизученной болезнью. Лекарств от хвори нет, та поражает тотально весь организм, превращая злодеев в невидимок, те кусают законопослушных американцев. Инфекция съедает головной мозг добрых граждан США, и они - портятся. Оставаясь видимыми, потомки ковбоев, тем не менее, звереют, начинают стрелять без разбора направо и налево. В этой части кинокартины мы увидим горы трупов, море крови и спецэффекты по всей Америке, от Аляски до Флориды.
Это - завязка. Развязка пока держится в секрете, о ней мы узнаем, в июне будущего года, когда фильм появится на экранах".
Оля сидела, как громом пораженная, ее осенило. Правильно говорил старик Макиавелли: "Надо стукнуться о самое дно, чтобы что-то по-настоящему понять". В каждой отвратительной новости есть положительный "message" - диалектика, блин. Озарение вывело Оленьку в новое измерение, слез - как не бывало. В предпраздничном настроении она легла спать, план как "умыть" лучшую подругу родился внезапно и тут же созрел.
На следующий день наша героиня проснулась поздно, но в прекрасном расположении духа. Вчерашняя ночь казалась кошмаром десятилетней давности, времени до презентации, где должно было пройти отмщение, оставалось три световых дня. Требовалось действовать быстро и решительно. Обзвонив не меньше десяти своих знакомых, она, наконец, нашла своего бывшего институтского поклонника Гошу, который был очень способный, но, к сожалению, беден как церковная мышь. Этот молодой человек нес свое хобби по жизни, как приговор Нюрнбергского трибунала. С двенадцати лет юноша непрерывно изучал языки с таким вдохновенным напором, что невооруженным глазом было очевидно, что только смерть сможет пресечь это его увлечение. Сначала он освоил: латынь, древнегреческий, затем наступила очередь французского, английского, португальского, венгерского, испанского, немецкого, украинского, грузинского, китайского, итальянского, арабского и конечно же суахили. Оленька, наконец, нашла лингвиста в Красногорске, на съемной квартире, свою жилплощадь на Патриарших прудах Гоша сдавал каким-то индусам.
--
Здравствуй, Гошенька!
--
Оля? Какими судьбами? Привет!
--
Как у тебя дела?
--
Замечательно, ты знаешь, я сейчас изучаю шведский, удивительный язык.
- Молодец, у меня к тебе дело конфиденциальное, денежное, встретимся сегодня у меня часов в семь вечера?
- Что нибудь по Швеции?
- Да... по Швеции, можно и так сказать. Приезжай ко мне, поговорим.
- С удовольствием, а ты в Швеции была?
- Была, это не страна - рождественская сказка, приедешь? Я тебе расскажу про "Volvo", группу "АВВА" и тетушку Фреккенбок.
- Буду непременно.
"Хорошо, что он так увлечен, значит, у него нет денег", - резонно рассудила Оленька и решила снизить первоначально задуманные расценки в три раза.
Весь день ушел на подготовку операции, на своем спортивном "BMW" она моталась по всей Москве, в восемнадцать ноль ноль приехав домой, приняла душ, выпила кофе и стала ждать полиглота.
Гоша пришел без опозданий с бутылкой "Советского шампанского", дешевыми шоколадными конфетами и тремя мятыми гвоздиками. Бывший однокурсник был высок, строен и похож на Ихтиандра из когда-то феноменально популярного фильма "Человек амфибия".
Уламывала этого Гошу Оленька целый вечер. Над Москвой уже зажглись звезды, вовсю как оглашенная светила пузатая Луна, а он, сидя в кресле, в гостиной, все никак не мог уразуметь, зачем ему требовалось послезавтра надеть белый арабский балахон, нацепить черную бородку, солнцезащитные очки за триста долларов и говорить на плохом английском с чудовищным акцентом, изображая из себя арабского принца, спонсора американских киношников. Он был туповат, этот чертов любитель зарубежных звуков, на все ему требовалась логическое обоснование, эта идиотская аргументация. Оленьке, если хотите знать, гордость не позволяла исповедоваться этому малахольному, как волею судеб она была брошена на глубочайшее дно бездонной пропасти жизненных перипетий.
- Гоша, ты пойми, я по образованию актриса, вживаюсь в роль, мне нужно, чтобы ты изобразил из себя миллиардера принца с Ближнего Востока, например, из Бахрейна или какого-нибудь Фуджистана, мне все равно. Главное - атмосфера, чтобы чувствовался вкус кишмиша, мангала, фиников, пряностей и гарема. Лицо намажешь косметическим кремом, врожденный загар тебе обеспечен, парик подберем.
- Но, Оля, ты меня тоже пойми, Я не имею морального права разговаривать "on the bad English", у меня чистейший калифорнийский выговор, я шлифовал его три года в Сан-Франциско.
На четвертом часу переговоров она вдруг осознала, что язык аргументов здесь не проходит, надо действовать грубее.
- Плачу тысячу долларов. Предоплата пятьдесят процентов сейчас, будешь изображать из себя арабского принца, спонсирующего американских продюсеров в новом проекте "Прозрачный русский".
-Балет?
-Нет, это очередная голливудская бредятина, кинокомикс в который закачали огромные деньги.
- Но я никогда не занимался кинематографом...
- Гоша, если не проснешься, я возьму другую кандидатуру, мне надоело тебе пятый час разжевывать элементарные вещи, это - игра, театр. Ты знаешь, что жизнь - это театр, ты же любишь "Потрясающего копьем", "Shake-speare", ты его всего наизусть знаешь.
-А-а-а, так бы сразу и сказала, тогда я конечно согласен, да действительно, забавно, жизнь - это театр... Драматургом и режиссером в этой сценке ты выступаешь?
- Да.
- Толково придумано, толково. Так бы сразу и сказала.
- Пить только минералку, говорить сдержано, смотреть высокомерно, но дружелюбно, улыбаться непрерывно и снисходительно. Если все пройдет гладко, получишь премию еще пятьсот долларов. Согласен? Да или нет?
- Но зачем...
- Да или нет? Я уважаю тебя, ты мне симпатичен, но если ты будешь тормозить, придется взять другого.
- Хорошо, только...
- Договорились. Сейчас отдыхаем, акция намечена на послезавтра на восемь часов вечера, завтра утром, ровно в десять созваниваемся. До свидания, спокойной ночи.
-А разве мы не будем сегодня интимно близки?
- Нет, Гоша, у меня критические дни, извини, спокойной ночи.
Определенно, у Оленьки были недюжинные способности организовывать и интриговать, более того, она чувствовала себя творчески окрыленной, можно даже сказать, упоенной процессом. Белый халат, бородку, чалму она позаимствовала у подруги, работающей на Мосфильме, длинный белый лимузин "Линкольн" и водителя - в организации по прокату автомобилей. Настоящий золотой "Rolex" валялся где-то в на антрессолях. Коля одевал его всего один раз, не хотелось ему иметь новорусский вид в этих нелепых котлах. Двадцать перстней для арабского шейха она купила за двадцать долларов в переходе на Проспекте Мира, рядом с домом, смотрелись они аляповато, не хуже настоящих.
За один световой день все было сделано. Вечером Оля приехала домой, приняла душ, поужинала. Оставалось только распустить нужный слух, подготовить общество к появлению самого богатого принца на планете Земля. Сделать это надо было как был, между прочим, к счастью, искусства этого Оленьке было не занимать, им она владела в совершенстве. В первую очередь, звонить надо было Рите.
Рита являлась сборщиком и носителем особой закрытой информации, кличка у нее была "Ритка - компромат". Все самые зловонные сплетни о жизни знаменитостей большого бизнеса, политики, спорта, телевидения, шоу бизнеса скапливались в головке Ритули как помои в выгребной яме.
Прикована она была к своей страстишке, надежнее каторжника к веслу галеры. Склонность к суициду у Ритки-компромата была только по одному пункту, если ее, не приведи Господь, забывали пригласить на какую-нибудь великосветскую тусовку. У девушки был определенный талант запоминать факты и фактики, расфокусированность интеллекта, к сожалению, не позволяла, всему этому превратиться в полновесные художественные образы, хотя когда-то барышня и закончила Литературный институт.
Еще одной уникальной и крайне полезной патологией страдала Ритка-компромат: ни одна новость не могла удержаться в ней больше чем на три часа. Решительно, не было такой тайны, которую она смогла бы сохранить. Чем важнее был секрет, тем более страшными клятвами она божилась, например, здоровьем своих детей, матери, жизнью не понятно какого по счету мужа. Степень ужаса божбы означал стопроцентную гарантию ее разглашения в тот же день, в редких случаях - на следующее утро.
Оленька по телефону набрала знакомый номер, подруга была дома.
- Привет, Рита.
- Привет.
- Ты будешь в пятницу на балу в "Гостином дворе"?
- Да, конечно, я приглашена,- важно промурлыкала Рита, - а ты разве не приедешь?
- Не знаю, если успею у меня подписание контракта.
- Что за контракт?
- Ничего особенного, ты разве не в курсе? Основные формальности уже позади, завтра подписываю документ и через месяц лечу в Лос-Анджелес.
- Зачем?
- Ты ведь знаешь, я снималась в сериале, в эпизоде.
- Да, видела, ничего себе, вкусненько получилось.
- Переговоры ведутся уже пол года, а сегодня приезжал этот режиссер, который снял "Укушенный дважды", меня утвердили на съемки в главной роли.
- Куда? - произнесла Рита таким голосом, как будто кто-то резко сдавил ей горло.
- Hollywood, проект "Прозрачный русский".
- Да, ты что.... Вот это новость, поздравляю! -
Пауза длилась минут пять. - Почему молчала все это время?
- Сглазить боялась, не говори только ни кому, ты же знаешь какая я суеверная... Впрочем, тебе как лучшей подруге, думаю, тайну доверить можно.
- Ну, конечно, что ты, что ты... Клянусь здоровьем своих матери, детей, мужа я - могила.
- Приедешь ко мне в Beverly Hills? Мне будет одиноко без друзей, в чужой стране.
- Да, не сомневайся, примчусь.
- Зря наверное, тебе все это сообщила, но, знаешь, нервы на пределе, сегодня был решающий день...
- Я никому не скажу, никому. Какая новость! Какая новость! Спасибо, что позвонила, поделилась, облегчилась.
- Но ты знаешь, звоню не за этим, завтра приеду со спонсором американского продюсера будущего фильма "Прозрачный русский". Мать у этого спонсора русская, любимая жена султана Барадея-ибн-Хабиба 18, поженились они на третьем курсе, когда учились в университете "Дружбы народов им. Патриса Лумумбы". Ибн Хабиб оказался богатейшим человеком планеты после Билла Гейтса, но у того состояние все в ценных бумагах, а у этого - в золоте и бриллиантах. Набоб недавно умер, оставив наследство единственному законному сыну пятьдесят миллиардов баксов. Зовут наследника Тимурчик, ему в голову взбрело, посмотрев "Гарри Поттера", продьюсировать голливудских киношников. Вообрази, он финансирует, тайно, на 98%, новый блокбастер сто восьмидесяти миллионный проект "Прозрачный русский". Это он называет: первым опытом, такой милый. Тимурчик даже немного говорит по-русски, ты умрешь от смеха, когда его услышишь. Хотела у тебя спросить: нет у тебя случайно кассет этого режиссера Боба Форста и Майка Павлопулоса, а то я ничего не видела, как-то даже неудобно?
- У меня нет, но у моего знакомого Семена Михайловича есть все американские фильмы за последние семьдесят лет. У него обязательно спрошу, завтра тебе перезвоню.
-Хорошо, буду очень благодарна.
- А этот принц в тебя влюблен?
- Представляешь, двух недель не прошло, уже зовет замуж! Такой непосредственный, галантный, наивный, араб - одно слово.
На следующий день Гоша приехал к Оленьке в двенадцать часов. Она стала его наряжать и красить. Два перстня оказались малы, пришлось бегать менять. Балахон на голове сидел криво и совершенно не натурально, Оленька кое-где подстрочила, подшила.
Намазал лицо косметическим кремом лингвист так старательно, что, когда вышел из туалетной комнаты, Оленька его не узнала, даже испугалась немножко. Когда же Гоша, надел очки, она поняла, что загар вполне соответствует арабской нации. Там же, у них пустыня, солнце шпарит так, что хочешь, не хочешь, а загоришь, как египетская ночь. Когда наконец Гоша нацепил перстни эффект был умопомрачительный: "голда" сверкала, фальшивые камни переливались не хуже настоящих... Образ слепил роскошью. Аналитические способности окружающих должно было затмить сверкание этих драгоценностей, на каждом пальце (по сценарию) было одето от одного до пяти миллионов долларов.
Когда экипирование, наконец, было закончено, Гоша предстал перед большим зеркалом в гостиной. Оленька была сражена, даже чуть-чуть влюбилась в образ. Особенно ее интриговала стопроцентно белозубая улыбка в обрамлении черной бородки. Только так, по ее представлению должен был выглядеть настоящий, повелитель ее девичьего измученного сердца, выходец из сказок "1000 и одна ночь". Только такому мужчине с загадочным восточным имиджем она готова была беззаветно отдаваться с радостью и счастьем каждый день. К сожалению, перед ней стоял ряженный, а настоящего арабского шейха она не встретит никогда... Оленьке так стало себя жаль, что пришлось пойти в свою комнату и немножко всплакнуть.
В восемь часов вечера они с Гошей на белом лимузине "Линкольн" подкатили к "Гостиному двору". Оленька вошла в зал под руку со своим "принцем" все присутствовавшие, как по команде повернули головы.
Не ожидала она такой пафосной реакции. Через весь зал, запутываясь в проводах, к нашей героине рванулась ведущая знаменитой светской TV программы "Элитные люди", за ней едва поспевал оператор с огромной камерой на плече.
- No comments, no comments... - забормотала Оленька, Гоша в темных очках шел походкой лунатика, впрочем, это было сценарием предусмотрено, он же, иностранец, потомок бедуинов.
Возле барной стойки стояла Рита с ее новым мужем, будущая кинозвезда представила им своего жениха Тимурчика. Тусовка вокруг усиленно делала вид, что занята общением друг с другом, хотя Оленька кожей чувствовала на себе восхищенные заинтригованные взгляды. Где-то вдалеке, на периферии оживления, она увидела Лену в черном вечернем платье, стоящую к ней спиной, рядом с ней, на голову ее ниже, угадывался профиль ее законного мужа Васи. По голой напряженной спине Лены невеста падишаха с удовлетворением поняла, что Вася докладывает, какой фурор творится вокруг ее лучшей подруги. Внутри организма Лены наверняка взорвалась сейчас водородная бомба.
Вечер проходил как по маслу, после
непродолжительной речи председателя чего-то международного, все пошли - на фуршет. Потом сплясали какие-то чукотские пляски бабы в кокошниках и сарафанах, изображая из себя русский народ. Кавалер Оленьки разговаривал на английском, с чудовищным албанским акцентом, непрерывно улыбался. Ну и чудненько.
Вася, муж Лены, выдержал паузу временная, как бы невзначай прошел мимо, сделал вид, что узнал Оленьку, не спеша, вальяжно, подошел к ней.
- Привет, как дела?
- Привет, Вася, дела - хорошо.
- Ты нас не представишь?
- Как-нибудь в другой раз. Постояв рядом, и, обменявшись парой незначительных фраз, Вася понял, что здесь он явно лишний, молча отвалил. Все шло замечательно, принцесса не оборачивалась в сторону Лены, но чувствовала спиной ее взгляд, в котором благожелательности не было ни на йоту.
Они потусовались еще минут сорок и ушли "по-английски", довольные сели в лимузин. "We are the champions, my friend" - пели они с Гошей, открыв шампанское, необходимый эффект был произведен в полной мере.
- Куплю себе новый словарь, - пробормотал Гоша, пряча конверт с деньгами в нагрудный карман, мечтательно улыбнулся.
За один вечер акции Оленьки взлетели до небес. Трюк удался на все сто, а завтра она еще что-нибудь придумает, кстати, ей, действительно, надо слетать в Лос - Анжелес, к школьной подруге, развеяться - та давно приглашала.
Звонок раздался в два часа ночи. - Голос Лены в трубке был глухой, какой-то даже потусторонний.
- Прости меня, Оля, я была не права
- Кто это?
- Это - Лена. Прости, я чувствую, между нами кошка пробежала... давай помиримся.
- Лена? Это ты? Не узнала, богатой будешь. Рада тебя слышать! Как у тебя дела? Ты здорова?
- Спасибо, все хорошо, давай помиримся.
- Ну, что ты, разве мы ругались? Ты же моя лучшая подруга, моя вторая половинка, как мы можем ссориться?
- Спасибо тебе, прости, я вела себя недостойно.
--
Ну, что ты, милая, не стоит себя так истязать, давай завтра поговорим, извини, я сейчас не одна.
--
Он с тобой?
--
Спокойной ночи.
Повесила трубку. Воистину, для счастья женщине нужен такой пустяк. "Пожалуй, этот прошедший день был в первой пятерке самых светлых дней в моей жизни", - подумала Оленька, погружаясь в объятия Морфея.
Дафнис и Хлоя.
Обед удался на славу, особенно бесподобны были шашлыки из осетрины. Двое мужчин средних лет, в светлых летних костюмах, сидели в плетеных креслах-качалках на верхней палубе круизного теплохода "Федор Шаляпин", идущего вверх по Волге. Июньская погода была великолепна, светило солнце, на небе не было ни облачка, по правому борту лайнера проплывали зеленые луга, перелески, березовые рощи, исконно русские некрасовские места Ярославской области.
Мужчины выглядели солидно, выпирающие животы, вторые подбородки и общий буржуазный внешний вид не позволял усомниться, что жизнь у них удается вполне.
--
Гера, хочешь хорошую сигару?
--
"Cohiba"?
--
Угу.
--
С удовольствием.
Приятели закурили и стали смотреть на
пенящуюся в кильватере воду.
-Сема, а почему ты стал гинекологом, а не хирургом, как все нормальные люди? - лениво спросил Гера с профессорской бородкой и дорогих очках.
- Выгнали из Энергетического института на первом курсе, пришлось заново поступать в Медин.
- Чего выгнали?
- Целая история...
- Расскажи, а в Ярославле сойдем на берег, прогуляемся, я тебе тоже чего-нибудь поведаю.
- Особо нечего рассказывать. Пришел из армии в мае восемьдесят первого, сдал экзамены, поступил в Московский Энергетический. Это огромный институт, учится в нем тысяч двадцать. Специальность из сорока пяти бывших в ВУЗе выбрал самую замороченную, где сплошное черчение и математика, все пять с половиной лет обучения.
Дисциплина в вузе у нас была строжайшая, настоящий "Освенцим", дрессировали для работы в так называемых почтовых ящиках: военные заводы, закрытые конструкторские бюро, засекреченные институты.
Жил в общаге, сам я, как ты знаешь, родом из Самары. На первом курсе Новый год справляли в общежитии, там и познакомился с замечательной девушкой Аней, училась она на втором курсе нашего же факультета. Протанцевали с ней пол ночи, а потом сидели в баре болтали. Очень Анька мне понравилась, умная девушка, с ней было интересно. Стали встречаться. Родом она с Кубани, стройная жгучая брюнетка с огромной копной длинных черных волос, красивыми глазами. Подруга была темпераментная - гремучая смесь казацких, армянских, еврейских кровей, грузинских, туркменских, французских и украинских кровей. Дело у нас месяца два вяло продвигалось: объяснения, поцелусики, скромный петинг, на фоне современных прогрессивных нравов - баловство в палисаднике. Казанову я из себя изображал, но сейчас, не стыдно сознаться, девственником был закоренелым. У Аньки какой-то ультра легкий сексуальный опыт присутствовал, но больше, по-моему, в фантазиях. Оба мы были как Дафнис и Хлоя, наивные невинные пастушки, и трахаться нам хотелось, аж челюсти сводило. Условий для этого - ни каких, в общежитских комнатах жило по четыре человека.
Трусил я на самом деле ужасно, как бы это сказать... Не предполагал, внутренне допустить не мог, что я когда-нибудь смогу протолкнуться своим хуишкой в божественный сосуд под названием "женщина". Как это не покажется странным, женщины - тоже люди, а не херувимы в перьях, сексуальное терпение у них имеется, когда оно лопается, действовать они начинают решительнее мужчин. Анька пошла к коменданту общежития Ирине Леонидовне, грудастой здоровой бабе похожей на трактор "Кировец", поставила ей бутылку коньяка и договорилась на аренду (из неприкосновенных запасов) отдельной комнаты на четыре дня.
- Может, получится и подольше попользоваться, - произнесла Ирина Леонидовна, - если не приедет группа важных стажеров из Бобруйска, личных гостей нашего декана членкора академии Наук СССР Кругликова Е.Н. Кровать, прошу, не ломать.
Анька приходит с ключами.
- Сегодня у нас брачная ночь.
-Ура! - говорю, изображая улыбку, а я сам думаю: "Чо делать"?
Занял у друзей денег, побежал в винный магазин, потом - в продуктовый. Везде - очереди, ты помнишь, в начале восьмидесятых в магазинах творилось, едой и выпивкой отоварится, было целым событием. Последний пункт назначения - аптека. Как отважился купить презервативы, отдельная история, одно могу сказать: по переживаниям это было то же самое, как пройти обкатку танком. В армии, в учебе, было у нас такой норматив: каждый из взвода, по очереди залезал в окопчик, над ним на полной скорости проносился Т-55, потом надо было еще вылезти из этого полу присыпанной канавы и бросить в корму танка учебную гранату.
Прибегаю к возлюбленной, Анна сидит на кроватке в белом ситцевом платьице в горошек, кроссворд разгадывает. Далее детали непрерывного трехдневного секс-сафари я опускаю, разумеется, забыли про все на свете, из комнаты практически не вылезали.
В четверг утром я проснулся, достал из пачки последний "патрон", нацепил. Начали заниматься самым важным делом на Земле особенно страстно, как будто мне завтра на фронт в действующую армию. Закончили оба в какой-то акробатической позиции под сломанной кроватью, и тут я обнаруживаю, что этот скафандр с дебильным совковым названием "Изделие N2" - порвался.
Ты себе не представляешь, что тут началось, паника - не то слово, это был шок. Сначала у нее, когда она увидела все это, а потом - у меня.
--
Что же делать! Что делать! - кричит Анна
--
Не знаю, не знаю, - бормочу я, - Надо подумать, осмыслить, проанализировать...
Тут вспомнил, что когда-то читал в одной научно-популярной книжульке, в мягкой обложке, выходящей под общей серией "Эврика", что наповал сперматозоидов убивает сок лимона. Как подорванный бросился со всех ног в овощной магазин, который - рядом с общагой в соседнем доме. Тот - закрыт, времени только половина десятого утра. Танцуя тридцать минут на морозе возле двери магазина, я пережил самые напряженные минуты в своей жизни, все последующие стрессовые эпизоды моей биографии - в подметки не годятся. Это был отрезок времени хуже сессий вместе взятых, физически я ощущал, как барышня стремительно беременеет, что, уже, в общем-то, поздно, яд пошел по хрупкому женскому организму и захватывает все более жизненно важные органы.
Мои сперматозоиды, как я сейчас понимаю, бессознательно ассоциировались у меня с цианистым калием.
Наконец заветная дверь открывается, врываюсь в помещение, стремительно произвожу закупку дюжины лимонов, и - обратно.
Вернулся. На Аньке лица не было, испугалась, бедняжка, что я, сбежав, бросил ее с еще не родившимся ребенком.
- Где ты был?
Я молча лихорадочно стал счищать с лимонов кожуру, резать на мелкие дольки, накромсал целое блюдце этого противоядия. Потом торопливо (время уже было половина одиннадцатого) стал закладывать эти кусочки ТУДА. После трехдневного непрерывного занятия любовью все легко уместилось. Секунд через пять, Анька взвилась от боли
- Вытаскивай, быстрей, уверенна, я уже не беременна.
Процесс извлечения был несложный, кроме последнего фрагмента...
Попробуй в стеклянной колбе, наполненной оливковым маслом указательным пальцем вытащить маленькую медузу, плюс - время поджимает, к одиннадцати из комнаты нам надо выметаться.
В дверь стучит Ирина Леонидовна, комендант.
- Аня, люди из Бобруйска приехали, категорически срочно требуется вернуть ключи.
--
Сейчас, сейчас, Ирина Леонидовна, сейчас принесу...
- Даю тебе пять минут.
В этот момент я предпринял отчаянную заключительную попытку. У Анны от моих усилий случился дикий оргазм, потеряв контроль, вопить девка стала так, будто ей конечности без анестезии ампутируют. Признаться, потеряв голову, я тоже вошел в какой-то похотливый азарт и удесятерил поиски этой пресловутой дольки цитрусового. Утроил настоящую бурю в стакане.
Мы не услышали, как открылась дверь, она просто распахнулась, на пороге сгрудилась испуганная толпа людей: комендант, декан нашего факультета, гости из Бобруйска в мохнатых шапках, половина ребят нашего курса и даже чья-то (не Анькина, к счастью), мама, приехавшая навестить дочку - студентку.
Представь картинку: на кровати лежит, практически без сознания, разметав длинные ноги, абсолютно голая девица с копной черных волос и орет истошным голосом; рядом с ней, на краю ложа, расположился студент первого курса, с красной рожей сумасшедшими глазами, в дубленке, и правой рукой что-то там шукает у нее между ног.
Не было бы декана, дело, может, и спустили на тормозах, а так турнули с формулировкой: "Исключен за поведение недостойное звания советского студента".
Рецепт.
Ресторанчик "Патио пицца" на Волхонке, без малого десять лет, был их любимым местом встреч. Подруги не виделись месяца два, несколько раз созванивались, договаривались, а потом все откладывалось по разным уважительным обстоятельствам, много было всяких неотложных дел. Но сегодня, в воскресенье, наконец-то все удачно сложилось.
Мартовский день был один из первых, по-настоящему весенних: на небе - ни облачка, с крыш лилась капель, снег почернел, Французское вино в высоких бокалах светилось густым рубиновым светом. Барышни, разомлев от вкусного обеда, курили ментоловый "Vogue", недавно початая пачка уже наполовину опустела, разговор был серьезный.
- Ты не представляешь Инка, какая у нас с Игнатом развивается скверная ситуация.
- Да? У вас же все так было славно, с чего бы этого?
- Сама не понимаю, что происходит, теряюсь в догадках. Дело, может быть, во мне... - темная шатенка с короткой стрижкой посмотрела куда-то вдаль, - у меня не хватает разума все это понять.
- Ксюша, расскажи по порядку, не волнуйся, нет таких проблем с мужиками, которые нельзя было бы вывернуть в нашу пользу, - Инна выглядела постарше своей подруги. Имидж ее не позволял усомнится, что она уже не менее трех с половиной лет является дамой высшего света.
- С чего начать, даже не знаю, - Ксюша вынула из пачки сигарету. - Я тут недавно пыталась подсчитать, сколько у нас с тобой было мужчин... Инка, я ужаснулась.
- Ну и что? Разные мужчины в организме полезны для женского здоровья, медицина рекомендует.
- Да, но не в таких количествах.
-Теперь-то что за печаль? Все уже позади, ты - замужем, приличный мужик, строитель. Парень рукастый, головастый, хорошо зарабатывает, добрый, в конце концов.
- Да, да - это все так...
- Ты его любишь, я же тебя знаю, как саму себя, вон какая - вся светишься. Только когда влюблен - такое бывает.
- Да, да - это все так... - прошептала Ксюша печально, опустив голову, казалось, она вот-вот расплачется.
-Давай выпьем за весну, любовь и чтобы все у нас и наших близких было тип - топ.
Они чокнулись, пригубили по глотку терпкого вина. Ресторан постепенно заполнялся, в воскресный полдень здесь всегда много посетителей.
- Смотри, Инка, за тобой только что села знаменитая киноактриса, не помню только как ее фамилия, она еще по телевизору часто выступает. Только не оборачивайся, я тебя очень прошу, а то не удобно.
-А-а, да, смотри какая у нее блузка клевая, без помпезности и со вкусом, - произнесла Инна, оглянувшись, - я тоже не помню ее фамилии.
- Просила же тебя не оглядываться, это неприлично.
- Почему? А ради чего, думаешь, слава существует? Чтобы тебя вот так, как гиббона в зоопарке, рассматривали, узнавали бы везде, досаждали назойливым вниманием.
- Мне было бы неприятно.
- Поэтому ты и не пошла в артистки, если на знаменитых людей внимания не обращать, у них стимул к творчеству пропадает. Ладно, хватит трепаться, что у тебя там за проблемы?
- Действительно, я очень люблю своего Игната, но странною любовью. Началось это месяца через четыре после свадьбы. Сначала, постепенно, а потом все больше и больше. Стала на него ни с того ни сего орать, насмехаться, говорить всякие гадости. А в последний месяц веду себя, Инка, так, что ни один мужик долго не продержится. После каждого скандала я вся трясусь от страха, что он сейчас соберет вещи, уйдет, и больше его никогда не увижу. Этого я не переживу, честное
слово, поеду к маме в деревню и прыгну в узкую прорубь, честное слово. Позавчера пришел с работы,
у супруга дружный мужской коллектив, строители, ясно, нельзя не выпить, мужики - они и есть мужики. Славные ребята, веселые, доброжелательные, все семейные. Пришел Игнат в девять, позвонив, предупредил, что задержится, что выпьет... Цветы купил, хорошие духи, мои любимые. Грамм двести тридцать "Гжелки" выпил, не больше, ты знаешь, я - мастер определять количество литража в клиенте.
- Да, в этом ты специалист.
- Так я обрадовалась, когда он стал ключом дверь открывать. Обед вкусный приготовила, открыла бутылочку хорошего вина. Настроение отличное и у меня и у него, начали говорить о погоде, о работе, о передаче Якубовича. Игнат переоделся, принял душ, сел за стол, потом достает коробочку, духи "Jil Sander Woman", мои любимые.
Сама не знаю, что со мной дальше произошло. Вместо того чтобы обрадоваться, обнять его, поцеловать, поблагодарить, я на упаковке увидела какую-то микроскопическую царапину. Начала подкалывать, что это он, мол, на базаре купил, чтобы денег сэкономить, что в таких коробках бывают только китайские подделки.
Игнат, уплетая борщ, весело произносит:
-Не сердись, тушканчик, приобрел это не на рынке, а приобрел в фирменном магазинчике на Пушкинской.
- А сколько, - говорю, - стоит?
- Не беспокойся, не дорого.
- В семье денег кот наплакал, а ты транжиришь! Напился! Опять, цветы какие-то занюханные притащил, позавчерашние, маленькие, разве это розы? И на это дерьмо ты деньги выбросил!
- Но, Пушистик! - это он меня так часто зовет, нежно так, - Это же, Пушистик, все от любви к тебе!
И тут я понесла такой винегрет, что стыдно вспоминать, стала орать: "Ты подонок, алкоголик, неудачник". И еще какие-то мерзкие слова были, которые здесь я даже произносить не хочу.
Лицо у Игната при этом было совершенно бесстрастное, смотрел на меня так изучающее, с интересом как врач-гинеколог. Это меня завело еще больше, спокойствие его. Запустила в него колбу этого "Jil Sander Woman", а потом букетом стала хлестать по щекам, но это еще не все. Взяла пакет черного молотого перца, часть высыпала ему в тарелку, а часть - в лицо, представляешь? Пошла в спальню, легла в нашу постельку, где прошло столько славных ночей любви, укрылась с головой и заплакала. Игнат заперся на пол ночи в ванной, приводил глаза в порядок, часов в пять утра лег спать в другой комнате.
Всю ночь не сомкнула глаз, меня буквально трясло от страха, зуб на зуб не попадал. Уверена была: сейчас Игнат соберется и уйдет навсегда. Со мной припадок такой впервые, до этого все были репетиции, что теперь делать - не представляю.
- Ерунда все это, Ксюшка, просто ты его любишь, - улыбнулась Инна, пригубив вино, - у меня тоже было нечто подобное.
- Правда?
- Конечно. На меня однажды ни с того ни с сего нашло очень похожее состояние. В отсутствие мужа я его одежду в мелкую лапшу порезала: трусы, носки, рубашки, джинсы, куртки, галстуки. Когда все это кромсала, как бы не в себе была, такая злость во мне бурлила, без повода даже. До сих пор не понимаю, что на меня нашло. До этого прожили мы год душа в душу, не ругались ни разу. Потом положила все эти обрезки в большую картонную коробку из-под телевизора "Trinitron" последней модели, тщательно все перемешала, поставила посреди комнаты. Вполне довольная собой, жду прихода Глеба, самой и радостно, и страшно, и волнительно, аж сердце замирает
Приходит, посмотрел на эту коробку и спокойно так говорит: "Ты решила стать итальянкой? Итальянцы тоже на Новый Год из окон старую мебель выбрасывают. Будем считать, что в наших отношениях наступил Новый год, а тебя я теперь буду звать "Итальянка".
- Представляешь, какой мужчина! Этим меня покорил, я теперь вся его навеки. Влюбилась в него как кошка. Думаю, дорогая моя, наша проблема в том, что мы семь лет работали профессионалками. Надеюсь, ты не говорила своему Игнату, что проституткой работала?
- Нет....
- Вот и не вздумай проболтаться, тогда он от тебя точно уйдет. Про нас, сестренка, могу сказать, слишком долго к нам относились как к куску мяса, мы к этому привыкли. Сейчас тебя принимают за Женщину, любят тебя, вот ты про себя в внутреннем недоумении и растерянности пребываешь, а все это выливается в безобразных выходках. Везде нужен переходный период, нельзя перескочить из шлюхи сразу - в институтки.
- Ты думаешь?
- Уверена, притворись, скажи, что залетела, поэтому такие перепады настроения. Или что ты страстно хочешь стать матерью, но у тебя ничего не получается, поэтому ты нервничаешь. Мужчины ведутся на такие темы, потом подари ему ночь нежной любви.
- Но у меня месячные...
- Не обязательно сегодня дарить, через три дня себя презентуй, какая разница. Но самое главное, - Инна глубоко затянувшись сигаретой, прищурила левый глаз и стала похожа на воорошиловского стрелка, - Чтобы оптимально пройти акклиматизацию, надо завести любовника.
- Любовник?!! Да что ты такое говоришь?! Как ты можешь!
- Я дело говорю, дорогая, нельзя безболезненно из одной шкуры в другую перебраться. Это всегда сопровождается дикими эмоциями, а страдают от этого люди самые близкие. Если будешь продолжать в том же духе, Игнат от тебя уйдет, он хоть и спокойный, добрый, но с характером, еще пару таких сцен, и ты все разрушишь. Терапия требует года, будешь сливать на любовника все свои отрицательные эмоции, а для мужа останешься нежной лапочкой, мне это здорово помогло.
- А если я к любовнику привыкну?
- Само собой - привыкнешь, но потом - отвыкнешь. У меня, честно говоря, - не получилось, и муж у меня есть и любовник. Во всяком случае, это лучше, чем работать куском говядины в секс - лавке у мадам Барзутенко. Так ты как бы себя человеком чувствуешь, поверь, завести любовника в твоем положении - единственный выход.
- Хорошо, - вздохнула Ксюша, я подумаю, в конце концов, советы твои мне всегда помогали.
- Вот и чудненько, завтра я переговорю с претендентом, есть у меня один юноша на примете, будущий дипломат, представлю вас друг другу.
- Может это действительно поможет, не знаю, - вздохнула Ксюша и посмотрела на знаменитую артистку за соседним столиком, та чему-то глядя в окно загадочно улыбалась.
Хорошо ли ловится карась?
К десятому сентября 1998 года стало окончательно ясно: случилась катастрофа. За три недели рубль, побив мыслимые рекорды всех эпох и народов, обвалился на триста процентов. Опять нам удалось показать всему миру Кузькину мать!
После такого коллапса продолжать заниматься издательским бизнесом было бессмысленно, книжный рынок рухнул вместе с национальной валютой. Издательство, в котором Иван проработал семь лет коммерческим директором, обанкротилось, он стал искать работу. Знакомый его давнего старого друга Вадика, однокурсника по экономическому факультету университета, сосватал его в фирму "Рыбак", которая, устояв после дефолта, стремилась за счет сдувшихся конкурентов утвердиться на освободившихся рынках. Утром тридцатого сентября Иван пришел на собеседование с Генеральным директором в офис на Малую Бронную. Штаб квартира "Рыбака" занимала весь второй этаж старого дореволюционного здания. "Метров триста квадратных", - отметил про себя Иван, окинув взглядом офис, коллектив, человек шестьдесят, в американском стиле, сидел в одном помещении битком набитом компьютерами, принтерами, факсами. Все были увлечены работой, на молодого человека никто не обратил внимание.
Улыбчивая девушка на "рисепшене" проводила Ивана, административная часть располагалась этажом выше, на него надо было подняться по винтовой лестнице. В небольшом коридоре по обе стороны было с десяток дверей с табличками: "Бухгалтерия",
Директор "Рыбака" оказался средних лет полным мужчиной с изрядной сединой в черных волосах и больших очках, непрерывно куривший "Marlboro Lights"
- Мне рекомендовали Вас как хорошего профессионала с большим опытом работы, - произнес он после стандартных приветствий, - ваш послужной список меня устраивает, люди, давшие по поводу Вас рекомендации, - источники заслуживающие доверие, наша фирма готова с Вами заключить контракт, испытательный срок три месяца.
- Что необходимо делать?
- Корпорация "Рыбак" активно эволюционирует, требуется развивать новое направление: "Отдел нарезки". Вы знаете, что это такое? В магазинах, наверняка, видели тонко нарезанные ломтики рыбы в цветных полиэтиленовых пакетах на подложке 100, 150 и 200 грамм. Требуется найти производственную базу, разработать фирменный стиль пакетов, сколотить команду из пяти-семи единомышленников - профессионалов, в течение года выйти на ассортимент, в сорок позиций. Сырье мы вам предоставим, это - не
проблема. Сделав пробные партии продукции, будете выходить с ними на рынок. Суть идеи: за счет расширения ассортимента, расширять реализацию, вложенные деньги должны возвращаться, иначе - прогар.
Какая зарплата вы знаете, вам, как коммерческому директору, полагается еще десять процентов от прибыли. Сорок позиций нарезки - начало, дальше необходимо будет выходить - на восемьдесят и так далее. Опыт у вас не маленький, бюджет на ваш отдел подписан. По всем стратегическим темам, в любое время дня и ночи, обращаться лично ко мне. По оперативным - к Сергею Ивановичу, моему заместителю, сейчас он во Франции, в командировке, приедет через неделю. Какие вопросы есть?
- Пока все понятно, когда можно приступать?
- Завтра.
--
Хорошо.
--
Желаю удачи.
--
До свидания, приятно было познакомиться.
--
Взаимно, надеюсь, сработаемся.
Выйдя из офиса, Иван пошел по Малой Бронной по направлению к Тверскому бульвару.
Некоторые знакомые и знакомые знакомых Ивана, уехавшие в начале девяностых в Америку Австралию, Европу чувствовали себя устойчиво, на жизнь не жаловались, большинство из них процветало. У него тоже неоднократно возникали мысли свалить из этой бардачной страны, но что-то его все-таки останавливало. Как это ни пафосно звучит, он продолжал верить, что рано или поздно его Родина станет преуспевающей страной. Даже после этой августовской выходки киндер сюрприза Кириенко, его уверенность необъяснимым образом только утвердилась.
"Дураки в этой стране были и будут всегда - это национальное достояние, им даже можно в каком-то смысле гордиться. - говорил себе Иван, - А заниматься бизнесом, если он с хорошей рентабельностью и в рамах закона, - не все ли равно каким. Везде "пейзаж - антураж" одинаковый: офис, секретарша, компьютер, факс, коллектив, партнеры. Необходимо взять в свои заместители сотрудника с опытом работы не менее десяти лет, за пару месяцев Иван узнает тонкости и изнанку незнакомого вида деятельности. Но самое главное - реализация, любая реализация по своей структуре одинакова, будь то пиво, рыба, книги или видеокассеты, везде есть оптовики, розница, скидки и региональные дилеры.
На следующий день Иван вышел на работу. Дело стартануло бойко, через пару недель из пятидесяти кандидатов он выбрал себе в помощники Эммануила Степановича, которому было пятьдесят два года, в рыбной промышленности он проработал тридцать лет, с ним вместе они составили "Бизнес - план" на год.
Через пол года появись зримые плоды трудов: было налажено производство, появился сплоченный коллектив, создан, ассортимент, тридцать пять позиций, себестоимость продукции держалась в рамках предусмотренных "Бизнес планом". Процесс развивался динамично, в нем была своя устойчивая логика развития, задача Ивана была лишь вовремя подправлять и направлять поступательное движение становления "Отдела нарезки".
Коллектив "Рыбака" собрался отмечать в канун праздника Восьмого марта в офисе, с гордостью Иван угощал коллег тонко нарезанными ломтиками семги, белуги, кеты, запакованные в фирменные пакеты с кудрявой надписью "Рыбак". Народу еда понравилась. Отмечали с весельем и размахом, шок после кризиса прошел, общий настрой был таким, что жизнь продолжается, бывают в этой стране экзотические сложности, но все невзгоды преодолимы, было бы здоровье.
У Ивана тоже было прекрасное настроение, впереди - активное становление бизнеса. Фактически он руководитель фирмы, у него есть фронт работ, известная доля самостоятельности, он умел и не чурался брать на себя обязательства и их выполнять.
К майским праздникам удалось отладить все циклы: нормально функционировала производственная база, расположенная в шестидесяти километрах от Москвы. В Лианозово арендовали склад - холодильник, где хранили их продукцию, дилеры работали с магазинами, нарезка "Рыбака" продавалась по всей Москве, успешно конкурируя по качеству и цене. Все неплохо складывалось: деньги возвращались, отдел развивался, требовалось теперь только расширять производство и реализацию, перспективы были самые радужные.
Отгуляли майские праздники, с женой Ларисой он съездили в Турцию. Десятого мая Иван вышел на работу, Генеральный вызвал его к себе.
-Как дела, как идет процесс?
- Нормально, все - по плану, даже с некоторым опережением.
В кабинете сидел еще один человек со смуглым скуластым лицом с длинной черной челкой, закрывающая один глаз, на безымянном пальце левой руки у него был массивная золотая печатка.
- Познакомься, это наш коллега, мой хороший друг, Евгений, недавно вернулся из нашего Владивостокского филиала, теперь будет работать в Москве в Центральном офисе. Есть мнение, посадить его на твое направление, введи его в курс дела, расскажи, что и как, в общем, посвяти в тонкости.
- Позвольте, Карим Махмудович, - обратился Иван к Генеральному, - вы же говорили, что я буду руководителем направления и получать с реализации процент?
- Да, было такое, - нехотя произнес Генеральный.
- Я создал отдел, он нормально работает, перспективы на ближайшие два года весьма оптимистичные, приходит человек, может он уважаемый, ничего против не имею, но как же наш договор?
- Понимаешь, Вань, во-первых, не "ты" создал, а - "мы", во-вторых -обстоятельства изменились. У нас, как ты знаешь, еще семь направлений: тушенка, подсолнечное масло, консервы... У некоторых из них за эти первые пол года будет минусовой баланс. Твоя структура сейчас самая динамично развивающаяся, скоро она будет приносить ощутимый доход, к этому необходимо подготовиться, оптимизировать ситуацию, откогулировать финансовые потоки, требуется специалист с макроэкономическим видением проблемы, который может конгруэнтно объективности оценить непрерывно складывающуюся фактуру.
- Вы обещали, что я буду лично отвечать за отдельное направление, зачем еще один руководитель?
- Ладно, не ворчи, надо, Вань, понимаешь - очень надо. Умеешь ты работать, никто не спорит, но трудишься не один, а - в коллективе, необходимо с этим считаться. Правильно я говорю? - обратился Генеральный к сидевшему напротив него Евгению.
--
Поживем - увидим, не нравится мне только,
Иван, что вы так пренебрежительно относитесь к вашим товарищам, как будто они для вас пустой звук, - лоб у него был покрыт мелкими красными прыщиками, а на брови сидела огромная бородавка, которую прикрывала длинная, как у Гитлера, челка.
--
Хорошо, давайте попробуем - пробормотал
Иван и тут же себя возненавидел, голос его прозвучал как-то умиротворенно заискивающе.
- Вот это другой разговор! Сразу бы так! - воскликнул Генеральный, потирая руки.
Поговорил еще о чем-то незначительном, но суть вопроса была ясна: через месяц этот дальневосточный хмырь войдет в курс дела, и Ваня со своими амбициями может валить на все четыре стороны. Стандартная разводка и кидалово, о которых он слышал не раз, происходила лично с ним впервые. Что он может сделать? Ничего, он человек подневольный.
Иван вышел из офиса и добрел до ближайшего бара со странным названием "Капакапабана". Заказал сто пятьдесят водки, выпил залпом.
Действительно, что может он сделать? Поманили конфеткой, подождали, пока он выстроит ситуацию, и когда отдел выходит на нормальную прибыль, его бортуют. Но он не мальчик-колокольчик, так просто им это не пройдет, надо что-то придумать. За субботу и воскресенье Иван придумал.
Сделал вид, что ничего не случилось, активно начал вводить Евгения в курс дела. Тот смотрел на него сначала настороженно и несколько удивленно, а потом через неделю проникся к Ивану доверием и с каким-то даже внутренним удовлетворением как-то обмолвился
- Иван, а хороший вы все-таки мужик!
Перевести это следовало, видимо, так: как хорошо дружок, что ты не суетишься, у тебя крепкая спинка, и ты готов ее подставлять, значит, на тебе можно ездить; судьба у тебя такая - катать других, мерин ты наш волоокий.
-Да Евгений, вы мне тоже симпатичны, чувствуется профессионализм и опыт, которого, безусловно, вам не занимать. Поразительно, как быстро вы все схватываете на лету, что говорит о хороших врожденных рефлексах и высоком интеллектуальном коэффициенте.
"А к искусству полировать начальству задницу, есть у меня недюжинные задатки", - удовлетворенно подумал Иван после этой тирады.
Позвонив своему знакомому компьютерщику Никите, Иван договорился с ним о встрече. Административная часть располагалась, на верхнем этаже Евгению Владивостокскому там выделили персональный кабинет. Через пару недель, в девять вечера, когда все ушли, Иван впустил Никиту в офис, сказав охране, что это их новый оптовик-реализатор приглашенный на деловую беседу, с ним надо поработать. Никита поднялся на административный этаж, зашел в туалет и за пятнадцать минут вмонтировал web-камеру в плафон на потолке, обнаружить ее не специалисту было невозможно. Потом провел все необходимые соединения к компьютеру Ивана, инсталлировал в отдельной директории программу, поменял воспроизводящий CD-ROM - на записывающий.
Требовалось проверить систему, Никита пошел в туалет, помахал рукой, присел на унитаз: четкость, фокус работали превосходно.
На следующий день Иван купил за десять рублей в ларьке на Арбатской пластиковый муляж сто долларовой купюры и десять тюбиков японского клея "суперцемент".
Еще через день вечером, когда все ушли, одев, резиновые перчатки, и, перекрыв кран, с помощью половой тряпки, собрал воду в унитазе. Феном высушил днище и, истратив, весь клей намертво приклеил "доллары" к дну унитаза, с таким расчетом, чтобы из окошка "ватерклозета" торчал только кончик с цифрой "100". Впечатление было такое, что в дорогущий японский унитаз новой прогрессивной модели "hands free" (это когда устройство само сушит, моет, обдувает и разве только, что обратно портки не одевает), кто-то случайно обронил баксы. Достать их ничего не стоило, надо было только руку протянуть.
Рано утром, в понедельник, Иван пришел в офис, настроил камеру, включил запись. За рабочий день в туалете побывали все сотрудники административного этажа, кроме Генерального, тот был в отъезде. Каждый из посетителей, делая по два - три захода, и, засучив рукава, пытался достать заветную "купюру", время от времени приговаривая.
- Да что же это, бля, карась-то никак не ловится?!!
Часам к пяти вечера случилось ЧП. Евгений Владивостокский, девятый раз зашел в туалет, решительно снял пиджак, засучив правый рукав сорочки, встал на колени.
- Ну, держись, золотая рыбка, - пробормотал он и с каким-то даже остервенением засунул руку по самый локоть в овальное окошко унитаза. Судя по нервным движениям спины, бедняга пытался высвободить правую руку, но из этого ничего не получалось. Дорогой самурайский унитаз превратился в ловушку. На лице, которое Евгений поднимал, к потолку, было написано неподдельное страдание. Черная челка прилипала к прыщавому лбу, в глазах было отчаяние.
-Ну что же теперь делать?!! - неожиданно взвизгнул он после полуторачасовых попыток освободиться, - что теперь начальство подумает?! Боже, как неудобно... Но так ведь можно остаться без родной конечности... Представляю, как Иван будет злорадствовать, да и черт с ним!
- На помощь! - раздался его крик после последней порции тщетных усилий освободиться.
Орал рыбак долго, даже голос сорвал. Дверь, в конце концов, сломали, экстренно вызвали машину МЧС и "Скорую помощь". Пока ждали спасателей, рука все больше и больше затекала, Евгений уже верещал от боли. Унитаз стоимостью несколько тысяч долларов был новой модели, ни один гаечный ключ не подходил к авангардным японским болтам. В конце концов, плюнув, разворотили "вазу" при помощи кувалды.
Больного отвезли в "Склиф", руку, слава богу, спасли. Выяснилось: доллары не настоящие.
Когда шум гам стих, Иван поднялся в разбомбленный туалет, вытащил камеру. У него на руках было пять компакт дисков десяти часового видео материала в формате М 4: топ менеджеры "Рыбака" мужского пола в самых экстравагантных позициях ловят что-то в импортном унитазе. За субботу они с Никитой, смонтировав тридцати минутный фильм, записали его на компакт диск. Никита так смеялся, что до крови прикусил себе язык и на неделю перешел на сурдо общение.
В воскресенье Иван съездив на "Горбушку", за двадцать пять долларов накупил сто чистых болванок компакт дисков. Все копии он разослал партнерам "Рыбака", в редакции газет, на телевидение, в Городскую Думу, лично Президенту РФ, а также Организацию Объединенных наций, ВТО, Президенту USA, Президенту Республики Бурунди, Международный Валютный Фонд и посольство Монголии.
Достоверно известно, что через два года "Рыбак" обанкротился. Иван уверяет, что он здесь ни при чем, нам почему-то кажется, что это является безусловной истиной.
Анекдот с бородой.
Семен Семенович Горбунков был когда-то заместителем начальника строительного участка СМУ N9. Располагается эта почтенная организация у железнодорожного моста направо, за поворотом, через две трамвайных остановки от железнодорожного вокзала. Там еще пройти через деревянный мостик над ручьем, потом - в арочку, мимо сталинского дома, потом спуститься с горки, подняться, по ступенькам широкой каменной лестницы и еще раз - в арочку, а там уже рукой подать. Можно конечно пойти другой дорогой, но это по времени дольше и объяснять замучаешься.
Был Семен Семенович всегда на хорошем счету. С отличием окончил институт, учился с женой Варварой Николаевной на одном курсе, потом, после окончания ВУЗа, поступил на работу в СМУ N 9. Проработал там сорок лет. Жили они супругой не бедствовали, всего всегда хватало, летом в отпуск в Ялту ездили. Снабжение в их городке Дуйивановск было - лучше не бывает, в заводской столовой тоже прилично кормили. Зарплата устраивала, были они всегда в передовиках и вместе висели на "Доске почета". Родилось у них двое детей, Света и Олег, они выросли и уехали, Света - в Екатеринбург, а Олег - в Киев.
Жена, Вера Николаевна, умерла пару лет назад. Семен Семенович завел кошку, ушел на пенсию и стал жить один в трехкомнатной квартире. Руки у него были золотые, брал заказики на починку пылесосов, электрических чайников, вся округа к нему ходила чинить бытовые приборы, так что прибавка к пенсии была у него хоть и незначительная, но гарантированная. Друзья Семен Семеновича были все пенсионеры, если была хорошая погода, они садились во дворе под высоким тополем и "забивали козла". Иногда пили пиво с водочкой, пели грустные песни, обсуждали погоду или политическую ситуацию в мире, зимой ходили на рыбалку на озеро Ильмень, расположенное в трех километрах от их городка. Семен Семенович тоже увлекался подводным ловом, но в прошлую зиму простудившись, заработал воспаление легких, провалялся месяц в больнице. К счастью, все обошлось, но врач настоятельно рекомендовал ему поберечься и больше не простужаться.
Потрахивал пару раз в месяц, по-стариковски, Софью из соседнего подъезда. Софье было всего тридцать семь, хорошая она была, но несчастная какая-то, беспомощная, как ребенок. Торговала девушка в зоомагазине, в центре города, разными канарейками. Три года назад, муж ее, летчик - испытатель, здоровый красивый мужик разбился. На Масленицу, выпив лишнего у тещи, решил с ледяной горки на ногах прокатиться, ему
говорили: "Осторожней, осторожней..."
А он: " Да кого вы учите, я же летчик - испытатель!"
Разогнался, и... Бац! Головой - в дерево. Умер разу, двое детей осталось, Дашенька и Полина, близняшки.
Четвертого мая, в ясное солнечное утро, Семен Семенович проснулся в девять. Настроение у него было какое-то странное, назвать его можно было бы встревожено-радостное, к слову сказать, не пил он уже три недели. ГДРовская люстра, купленная в 1968 году, висела над головой тяжелым бронзовой лепехой.
Долго смотрел на эту люстру, потом вышел на балкон, внизу эхом перекатывался между домами утробный голос из мегафона: "Молоко, молоко, молоко". Это из соседних деревень крестьяне на "уазике" вот уже много лет каждое утро развозили по дворам молоко и продавали его прямо с машины.
Семен Семенович пошел в ванну достал из шкафа веревку и стал ее намыливать импортным турецким мылом "Duru". Потом сделал из нее петлю, взял стремянку в коридоре пошел в большую комнату. Поставил стремянку, залез на нее и зацепил веревку за основание люстры.
Мыслей и чувств, при этом Семен Семенович не испытывал никаких, все было буднично и размерено. Встал на табуретку, накинул петлю на шею. Вдруг он вспомнил, кто-то ему говорил, что в таких случаях полагается выкурить последнюю сигарету и чего-нибудь выпить.
Снял с шеи веревку, слез с табуретки. Петля дружелюбно покачивалась, приглашая к себе в гости. Семен Семенович стал шманаться по квартире в серьезных раздумьях, он помнил: где-то должна у него быть спрятана бутылка коньяка и сигареты, но он никак не мог вспомнить, где лежит это сокровище. Курить он бросил пятнадцать лет назад, но ритуал - есть ритуал, соблюдать его надо неукоснительно, он же не басурман какой-нибудь. Перерыл все шкафы на кухне, других комнатах, добрался, наконец, до большого письменного стола в своем кабинете. Бутылку пятизвездочного армянского коньяка и початую пачку болгарских сигарет "Opal" он нашел под бумагами в дальнем углу. Пролежали они здесь, страшно подумать, сколько... Лет двадцать, не меньше.
На кухне Семен Семенович залпом выпил пол стакана, закусил шоколадкой, закурил. Коньяк веселым огнем побежал по жилам.
Вышел на балкон. Парк, под окнами напротив, ослеплял свежей зеленью, воздух был наполнен весенним благоуханием. Сердце Семен Семеновича чуть не лопнуло от восторга: как раньше он не замечал, что весна - это такой кайф! Как классно, что есть солнце, коньяк, что он здоров, и завтра не надо идти на работу, так вот что такое счастье!
- А что, жизнь определенно налаживается! - пробормотал он, прикуривая одну сигарету от другой.
Надев тренировочные штаны, белую шляпу, Семен Семенович взял трехлитровую банку с крышкой, положил в пакет и пошел за молоком.
Возле подъезда он встретил своего соседа Рахата Богдановича.
- Как же ты не помнишь, вроде трезвый был? Потом я пришел домой, решил, во что бы то ни стало, с Тонькой помириться. Поведал ей твою историю. Она смеялась пол ночи, а потом, набросилась на меня с любовью, как ураган, за этим делом мы и восстановили отношения.
- Не помню, чтобы я тебя вчера встречал и тем более что-то рассказывал.
- Ну, как же, про мужика, который решил повеситься, петлю приладил, встал на табурет и вдруг вспомнил, что перед смертью надо выпить, нашел у себя в столе коньяк и сигареты, не помнишь?
-Нет.
-Ну, ты даешь! Мужик этот высосал пол бутылки, коньяка вышел на балкон, смачно курит чинарик и говорит: "А чо, жизнь налаживается!"
- Классный анекдот, спасибо, дорогой, побаловал, да еще с Тонькой помирил, теперь она давать мне будет три раза в неделю.
- А-а, ты про это...
- Ну, да, на рыбалку поедем завтра?
- Обязательно.
- Вечером я к тебе заскочу, надо снасти собрать, кое-что починить. Пока, до встречи.
- Пока.
Семен Семенович, вернулся домой вышел на балкон, оглядел еще раз цветущие окрестности родного городка.
- Жизнь налаживается, жизнь налаживается... - улыбнулся он в седые усы.
Не может быть.
- Мишаня, ты себе не представляешь какие открываются перспективы! Ты ведь читал рассказ Борхеса "Алеф"?
- Ну?
- И что, не произвел впечатления?
- Это про то, как один придурок забрался в темный вонючий подвал в каком-то аргентинском городишке и там нашел, материальную точку, с которой была видно, что делается в данную конкретную секунду одновременно по всей Земле?
- И что не произвело впечатления?
- Ни сколько. Не просто бред, а бред полнейший, идея к тому же булгаковская и содрана из "Мастера"
- Но это же так классно, когда видишь весь мир одновременно.
- Тут в своем мире разобраться толком не можешь, чего еще лишним грузиться? Ерунда все это, интеллектуальный онанизм.
- Ты прагмат и бестолочь, с тобой не интересно.
Виктор химиком был, как говорят, от Бога, но как все талантливые люди был сверх меры завернут на своих теориях. Подобные разговоры мы вели периодически, в течение полутора лет, пока он изобретал "новый эликсир счастья" для всего человечества. Знал я этого чудака, с третьего класса; уже тогда он возился с какими баночками, скляночками, колбочками. Перед выпускным вечером, забыв подложить какой-то там катализатор, Витек разнес пол дачи своих родителей к чертовой матери в куски.
Идея "а ля Борхес" мне сразу не понравилась. За каким дьяволом смотреть на весь мир с одной точки, чтобы весь его видеть? Что это дает? Глупость, да и только.
Хлебнул он Борхеса где-то на третьем курсе МХТИ (в который, естественно, поступил играючи). Тогда знаменитого аргентинского классика только - только напечатали, был это 88 год. Все московские умники ходили под гипнотическим обаянием, действительно неплохого, писателя, но ни одному из них не приходило в голову воплотить постмодернистские литературные метафоры в реальность. Витек "заболел" сумасшедшей утопией не на шутку. Оказывается, он точно знал как пойти нужным путем и изобрести такое вещество, которое поможет человечеству увидеть новый сверкающий мир. В минуты, когда он говорил свою бредятину, похож был на алхимика. Во всяком случае, очень хорошо теперь представляю эти полубезумные типажи, которые на протяжении тысячи лет искали философский камень по всей Европе, чеканутыми они были такими же, как наш Витек.
Прошел где-то год после этого знаменательного разговора в один прекрасный вечер, в состоянии близком к восторженному помешательству, вбегает мой друг Химик.
- Наконец-то я понял, как сделать "это". Я вывел формулу! Я совершил гениальное открытие! Весь дрожит, рожа синяя, глаза красные, под ними - зеленые круги.
-Что ты сделал? - я собирался идти на первое свидание с новой девушкой, мне было не до великих открытий.
-Я понял как синтезировать фринипруоловую кислоту, лизергиновая (то есть ЛСД) - отдыхает. Теперь я воплощу мечты фантазии великого Борхеса в жизнь.
Попил чайку, выкурил сигарету, убежал, до свидания даже не сказал, хам. Встретил я его только месяца через три, оказывается, за это время произошло много событий. Было как раз мая, когда он исчез, а встретил я его во второй половине августа, уехал в деревню ставить опыты. Деревня находилась под Москвой в ста километрах там жили его дед и бабка. Синтезировав фунипруоловую кислоту, он решил ее попробовать, растворил кристаллы в кружке с водой и выпил. Говорит, что просидел, окаменев, неделю, наблюдал как закат сменяет рассвет и наоборот рассвет - закат, как будто испорченная лампочка мигает.
А потом в течение десяти секунд, которые показались ему миллионом лет, увидел то, что хотел, только круче, чем у Борхеса.
- Я видел Атомы в любой точке Вселенной, познакомился с людьми, которые родятся только чрез десять веков лет. Через тысячу лет у них появятся перепонки на пальцах, как у летучих мышей, а различия между мужчинами и женщинами сотрутся окончательно и все будут жутко умные. Мировая война начнется в августе 3000 года, третьего числа. Теперь я понимаю, что Нострадамус обладал на 12 % тем же типом зрения.
Потом Витек вышел из транса и пошел в дом перекусить чего-нибудь. Случилось одно маленькое неприятное недоразумение. Витек, как всякий русский пофигист, забыл помыть кружку с остатками фринипруоловой кислоты, оставил ее на столе, на кухне.
Его дед Кузьма Ильич вечером пришел из сада, где весь день опрыскивал яблони. Устал, дедуля, решил водицы испить, налил в пресловутую кружку кваса, залпом выпил. Приключения начались через час. Кузьма Ильич, молча, взяв с собой баян, пошел в центральную площадь деревни рядом с продуктовым магазином. Было уже восемь часов вечера, смеркалось. Встал пращур с баяном напротив магазина, задрав голову и обращаясь к яркой Луне начал орать: "Этого не может быть!" А потом грохнул на народном инструменте какую-то абракадабру, в которой, впрочем, угадывался гимн Советского Союза, знаменитой песни Дунаевского "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", а также Бетховенской "Аппассионаты" только в ритме танго.
Потом он опять проорал во все горло: "Этого не может быть!" И слабал какое-то дикое попурри популярных композиций, там даже были песни "Биттлз" "Can't bye me love" и "Miss you" из знаменитой пластинки "Rolling stones" "Some girls." Было это странно, потому что о существовании подобных западных коллективов музыкант раньше не подозревал. Дед крепкий, хотя ему уже за восемьдесят, но с катушек он соскочил конкретно. Домой его привезли сельские милиционеры, которые, естественно, хорошо знали уважаемого ветерана-орденоносца. Всю ночь гармонист не спал, шатался по огороду смотрел на Луну и время от времени вызывающе вскрикивал: "Этого не может быть!" Бабка Варвара пыталась его образумить, но потом, плюнув, легла спать.
Время до следующего полнолуния прошло спокойно. Витя все задавал наводящие вопросы, пытаясь разузнать у деда, что ему померещилось, чего он так орал. Тот долго отнекивался, мол, ничего особенного, но однажды "приоткрыл завесу".
- Я узрел планету Сириус, куда уходят все кто жил на этой Земле! Теперь я знаком с ними, с каждым, даже кого расстреливал на Колыме лично, а это, извини - подвинься, без малого восемь тысяч врагов народа. Сейчас на Сириусе настоящий рай, коммунизм, так что мне не страшно и не стыдно отправляться в скором времени в дальний путь. Мои клиенты меня очень благодарили, не зря мы все-таки переправляли их в соседнюю Галактику, с помощью простенькой экономичной операции - выстрел в затылок. А еще узнал такое, чего никому не скажу, даже если меня на Фридрих штрассе будет допрашивать Гестапо.
Ровно через две недели, в полнолуние, Кузьма Ильич в восемь часов вечера пошел на площадь к магазину. Стал опять шпарить на баяне и орать, глядя на Луну свое: "Не может быть!" По его трехдневной щетине струились слезы умиления, рот с тремя гнилыми зубами корчился в судороге восторга, с нижней губы свисала зеленая сопля.
К двенадцати ночи деда опять привезли домой те же милиционеры. Никто, да и он сам, не догадывался о первопричине такого поведения. Про существование фринипруоловой кислоты знают только два человека, Изобретатель и я, его друг. Отпускает деда только, когда в полнолуние погода стоит ненастная, причем он точно знает об этом за несколько дней: "Через пару дней будет проливной дождь в такую погоду не разглядеть ни черта, не пойду на майдан, делать там нечего". Ложится и спит как сурок.
- А все-таки интересно, что он там разглядел, вот бы записать его мысли на видео. Наши технологии пока слишком не совершенны для достижения подобного результата, - вздохнул горестно Изобретатель.
- Если ты еще будешь употреблять эту гадость, то свихнешься окончательно. Какой Сириус, очнись! Его не может быть, потому что не может быть никогда.
- Да ты прав, я сам это понимаю, - вздохнул Витек, - жаль, очень жаль.
-Лучше пойдем в ночное, новый клуб открылся возле Лубянки, "Пропаганда" называется, с классными чувихами познакомимся.
- Пойдем, проветримся .
Салат "Оливье".
Четыре месяца большой чистой любви Лики и Тимофея пролетели как один день. Сильные чувства были проверены, пора бы переходить к интимной близости, а потом - к свадьбе как заведено у всех порядочных людей.
Новый год решили встретить вдвоем, оба были без ума друг от друга, его родители улетели тридцатого декабря на пару недель на Бали, была свободна трехкомнатная квартира на Чистых прудах с едой, полным баром выпивки и наряженной елкой.
Лика и Тимофей учились в РГГУ, на втором курсе, но на разных факультетах. Познакомила их на дискотеке лучшая подруга Лики, Оксана, которая Тимофея знала давно, в детстве вместе ходили в школу верховой езды в Битцевском парке.
В хлопотах и заботах пролетел последний день года. Ровно в девять вечера Тимофей заехал за Ликой на Ленинский проспект. Договорились совершить визит вежливости к друзьям, собиравшимся у Оксаны, а потом поехать на Чистые пруды.
К вечеру еще больше подморозило. В центре, на Тверской, толпы людей энергично двигались по улице охваченные единым предпраздничным ритмом, над ними валил пар. Витрины магазинов, щиты рекламы, дома, деревья в гирляндах - все переливались тысячами разноцветных огней.
- Как хорошо, правда? Прошептала Лика, нежно прижимаясь к Тимофею.
- Хорошо, потому что ты рядом, я тебя люблю, счастье мое бесконечное, рыбка моя золотая, ангел мой неземной.
- Как преобразилась Москва за эти десять лет, какой город стал радостный.
- И в этом городе живешь ты, мой зайченок.
- И - Ты, мой плюшевый толстячок - они нежно поцеловались.
Приехали к Оксане на Киевскую. Дверь открыла сама Оксана, она оказалась в сногсшибательном длинном голубом платье с диадемой на голове и синих туфлях. Платье ей очень шло, она была похожа на Снегурочку.
- С Новым годом! Спасибо, что заехали. Проходите, раздевайтесь.
- Гостей у Оксаночки собралось человек двадцать, почти все знакомые, студенты. В большой комнате стоял длинный стол. Проводы уходящего года только- только начались.
Мы на часик, потом едем к Тимофею
- У нас tete-a-tete, романтическое рандеву.
- Я так вам завидую, иногда жалею что вас познакомила, - захохотала Оксана, - садитесь с краю, там - места свободны. Ребята, предлагаю выпить за Тимофея моего давнего знакомого и Лику, мою лучшую подругу, для них уходящий год был самый счастливым, они встретили и полюбили друг друга.
- Ура!!! - прокричали все дружно и выпили шампанского.
- Кушайте, кушайте, вот блюда разные, вот мой фирменный салатик "Оливье", сама готовила. А вот рыбка запеченная. А вон там - балык, язык, устрицы.
- Действительно, какой Новый год без салата "Оливье".
- И шампанского "Брют"!
Все было очень вкусно. На часах уже пол одиннадцатого, пора было уходить, оделись и вышли по - английский. Пока добрались от Киевской до Чистых прудов было начало двенадцатого. Поднялись на лифте на седьмой этаж, Тимофей полез в карман дубленки за ключами. Ключей не было.
- Они были в кармане, где они?
- Что?
- Ключи куда-то делись....
- В машине не мог оставить?
--
Исключено, когда поднимались к Оксане, о
--
ни лежали в кармане, в лифте, я чувствовал рукой. Потеряться они не могли, карман глубокий, мы - трезвые....
- Десять минут двенадцатого. Оксанку я знаю... Причина есть, ты ей нравишься.
- Черт, начинаются приключения, ирония судьбы, хорошо еще, что в баню не попали.
- Быстро - к ней.
- Да.
Всю дорогу ехали молчали, настроение конечно же было подпорчено. К Оксане попали они ровно за десять минут до основного события.
- С Новым годом! Вернулись, голубки, правильно сделали.
Оксана была по- весеннему беззаботна от выпитого шампанского, зеленые глаза ее сияли, чего нельзя было сказать о Лике.
- Ты не видела ключи?
- Какие ключи? Нет.
- Ключи от Тимкиной квартиры.
- Не знаю никаких ключей, уверенно пожала плечами Оксана. Раздевайтесь быстрее Новый год через пять минут. Давайте, быстрее, быстрее проходите в комнату...
Их приборы стояли на прежнем месте. Гостям срочно разливали шампанское, раздавали палочки бенгальских огней. Раздался бой курантов. Все закричали: "Ура", стали обниматься, целоваться. Открыв дверь, вышли на большой балкон, над городом стояла канонада, 2003 год опускался на город.
Новый год в России уникальный праздник, со своими национальными особенностями, все ждут чего-то сказочного необычного, но встречает его большинство населения в течении многих десятилетий одинаково по одному и тому же сценарию. Лихорадочная недельная подготовка, потом безудержное чревоугодие, алкоголизм, "Голубой огонек" по телевизору и мертвый день, похмельная "нулевая отметка" - 1 января.
Влюбленным так хотелось, романтики, чего-то необычного и действительно праздничного, не получилось. Было обидно. Впрочем, компания собралась веселая, дружная. Обнимались, целовались, поднимали бокалы, в соседней, большой комнате, начались танцы. Ключ так и не нашли. Лика и Тимофей вместе со всеми сидели вместе за одним столом кушали салат "Оливье", фирменное блюдо Оксаны, пили шампанское. Внезапно глаза их встретились улыбнулись друг другу, грустить не хотелось, все-таки - праздник. Молча встали из-за стола, вышли в коридор. Лика взяла телефон стала набирать номер.
- Куда звонишь?
- Знаешь, я тебе не говорила, у меня отец в командировку уехал в Венесуэлу, а мама - на даче у подруги, приедет только через пару дней, будет там отмечать. Дома у меня - никого, трубку никто не берет, звоню уже третий раз. Поехали ко мне?
Они оделись и пошли к двери, вышли на улицу. Погода была по-настоящему новогодняя, похолодало еще больше, градусов тридцать - тридцать пять мороза. В такой космический холод дышится легко и свободно, особенно когда самое главное торжество в году, когда хорошо выпил и покушал, и появились отличные новости.
Домчались до дома Лики за какие-то десять минут. Целоваться они начали уже в лифте. На этот раз дверь, слава богу, открылась без проблем.
В квартире было темно, они шли коридору, обнимаясь и, продолжая целоваться, словно в танце, на ходу расстегивая и стаскивая друг с друга одежду.
Коридор был длинным, к его завершению Тимофей оказался в ботинках и шапке, но без дубленки, со спущенными до колен штанами.
- Подожди, любимый, - я сейчас. Мне надо - в душ. - шепнула Лика.
Она втолкнула Тимофея в темную комнату и прикрыла дверь. Где-то вдалеке раздался шум воды. Не видно было ни зги. Ощупью он пробрался и ухватился за угол какого-то предмета, кажется, это была кровать. В кромешной темноте он стал расстегивать ботинки, стаскивать с себя джинсы.
Шапку он снять забыл. Впрочем, понять его можно: темень - хоть глаз выколи, незнакомая квартира... Тимофей вдруг почувствовал, что в животе у него глухо заурчало, как у плохого солдата перед боем. Давали о себе знать выпитое шампанское, и этот чертов Оксанкин салат "Оливье".
- Во, блин... - пробормотал Тимофей, прислушиваясь к своему собственному желудку. Тот вел себя, как необъезженный мустанг. Срочно, очень срочно надо было - в туалет. Желудок выдал техногенную спазму. Тимофей прислушался, вдали все так же беззаботно шелестела вода.
Ситуация - критически невыносимая. Тимофей решил двигаться на свой страх и риск, в конце концов, если это квартира в двести квадратных метров и здесь живет дипломат (Ликин папа), то несомненно туалет предусмотрен. Тимофей нащупал ручку двери. Неожиданно для себя он оглушительно пукнул. Грохот был таким, что где-то в комнате звякнула чайная ложка.
Лика, конечно, не слышала, но была другая неприятность... Запах, страшная беда. Это даже нельзя назвать, sorry, запахом, вонь стояла такая, будто здесь двести лет складировали убиенных крыс. Желудок, присмирев, урчал глухо и не так угрожающе. С экологией надо было что-то делать. Срочно. В квартире, разумеется, никаких форточек, стеклопакеты. Ситуацию надо как-то микшировать, разрядить. Тимофей схватил конец штанины и начал на вытянутой руке вращать джинсами вокруг головы. Концентрация пошла на убыль, явный фон все же присутствовал.
Вдруг зажегся яркий свет. На пороге стояла Лика. Красивая. В розовом халате на голове в виде чалмы намотано синее полотенце. Посреди комнаты находился Тимофей в шапке, без трусов, в кулаке он сжимал штанину. А в кровати.... Ба-а-а... А что у нас в кровати? На высоких подушках лежало две головы, одна принадлежала маме Лики, Регине Зигфридовне, а вторая (с усами) была законной неотъемлемой частью дяди Альберта -
- тоже дипломата, давнего, хорошего знакомого папы Лики. Головы открывали рты и собирались сделать замечание, они были живыми! В атмосфере висел тошнотворный смрад отходов мясокомбината.
- С Новым годом, дорогие товарищи! - воскликнул Тимофей и дружелюбно заулыбался.
Что началось потом, прошу меня уволить от описания, каждый способен раскрасить эту картинку самостоятельно. Добавлю только, что штаны и ботинки студент одевал в лифте. Через час, сидя на Оксанкиной кухне, Тимофей глотал, не морщась, "Столичную" рюмку за рюмкой, дрожа от впечатлений и холода, рубашку впопыхах он забыл у любимой. Нарезался до белых риз Тимофей за какие-то сорок минут. Потом его куда-то волокли, с кем-то он боролся и, на секунду, очнувшись, увидел, что лежит обнаженный под одеялом, на нем подпрыгивает голая Оксана и при этом болезненно стонет.
Утром, первого января, в восемнадцать часов пятнадцать минут, выяснилось: ключ, действительно, похитила Оксана. Коварная.
Бедная Лиза.
Только со второго раза, на следующий год после окончания школы, Лиза смогла поступить в "Технический Университет" в их родном Нижнем Новгороде. Готовилась весь год, параллельно работала в библиотеке при этом же ВУЗе. Старалась девушка не зря, все экзамены сдала на отлично! Мама, бабушка и дедушка были счастливы, да и сама Лиза - тоже.
Первый курс пролетел незаметно, золотая осень сменилась дождями с низким серым небом, потом в конце ноября, вдруг, как-то сразу ударили двадцатиградусные морозы в декабре начались зачеты, потом - Новый год, сессия, каникулы. На каникулах произошло маленькое приключение: Лиза рассталась с невинностью. Ее первым мужчиной оказался Николай Григорьевич, солидный, семейный, сорока двух лет с осанкой, брюшком и без пяти минут докторской диссертацией. С Николаем Григорьевичем иногда было интересно, но чаще - смертельно скучно, особенно когда он начинал рисоваться, изображая из себя Нобелевского лауреата, и при этом переходил на менторский тон, называя ее "милое дитя".
- А теперь, милое дитя, пора тебе домой, спатки, не забудь попить горячего молока перед сном, - говорил преподаватель, когда, утомившись от любовных утех, они оба лежали и смотрели на трещину в потолке в третьеразрядной гостинице.
У него было двое детей, и отцовские инстинкты прижимали его иногда нешуточно. Лиза не любила Николая Григорьевича, но ходить невинной в восемнадцать лет, извините, не современно, комплекс неполноценности можно заработать, размером с Останкинскую башню. Подруги, Танька и Валька, девушки из приличных семей, хвастались такими похождениями, что, слушая их где - нибудь в "Кафе мороженное", Лиза начинала непроизвольно нервно ерзать и оглядываться.
В начале лета Николай Григорьевич перед отъездом в Сочи, после двухчасового монолога объявил Лизе, что, к сожалению, их отношения "подошли к эпилогу и второго тома быть не может, потому что главная тема творчества - семья". Лиза искренно поблагодарила опешившего педагога, одела босоножки и ушла.
Летние каникулы пролетели быстро, Лиза поехала на все лето с родителями на дачу.
Первого сентября началась учеба в институте, второй курс. В тот незабываемый день светило теплое солнышко, макушки деревьев едва заметно подернулись желтоватой дымкой ранней осени. Максим вошел в лекционную аудиторию, как принц Датский: высокий стройный, в ослепительно голубом джинсовом костюме, красной рубашке, с длинными волосами цвета выгоревшей соломы, ко всему этому прилагалась идеальная белозубая улыбка.
- Смотри, смотри, какой красавчик, - зашушукались Танька и Валька, лучшие подруги нашей героини.
Лиза мгновенно осознала, что влюбилась окончательно и бесповоротно, еще поняла бедная девушка, что этот блестящий кабальеро никогда не будет с ней, шансов у нее - ни каких.
Здесь не грех приотворить дубовую ставню прикрывающую богатый переживаниями внутренний мир Лизона-Пуазона. На протяжении последних десяти лет, с четвертого класса, каждое утро, когда Лиза смотрела на себя по утрам в зеркало, она поражалась, до какой же степени Высшие Силы могут быть насмешливо несправедливы и жестоки. Как Природа смогла персонально для нее, создать такую чахлую оболочку! Глаза ее были большими, но не хватало в них интригующей пикантной изюминки, они были просто дружелюбно распахнуты, как окна похоронного бюро в майский солнечный день. Верхняя часть тела была классических округлых форм, как у Венеры Милосской, но ноги... Ноги - это просто беда какая-то, их смело можно было назвать культяпками, были они заметно короче туловища, с толстыми щиколотками и ступнями-лыжами, сорок четвертого, размера! При распределении их явно перепутали с какой-то другой девицей, которая наверняка являлась когда-то и лыжницей-биотлонисткой. Волей - неволей приходилось носить длинные юбки. Руки, напротив, были неестественно длинными и тонкими, до колен, не доставали, но в чем-то поразительно напоминали поручни новых современных троллейбусов пятого поколения повышенной комфортности, только-только появившихся в ее родном городе. С такими руками без рубашки или кофты с длинными рукавами показаться на улицу было немыслимо. Овал лица Лизы в фас - был на сто процентов ботичеллевским, в профиль - нос выступал на лишние пять миллиметров, как бушприт у корсарской шхуны.
Но вот Лизин голос - это было нечто особенное, необыкновенное. Вот уж, действительно, бесконечно мудрая щедрая Природа, Бог или Дьявол - в общем, тот Кто всем заправляет, но очень редко из-за кулис показывается, выпендрился в данном пункте по полной программе. В голосе было все: загадка, мечта, тайна, интрига, обман, сладострастие, соблазнительная хрупкость, совершенство, грация - все то, чем женский род славен со времен Гомера. Услышав Лизу, сразу становилось понятно, как Одиссея, крепкого мужчину, воина не робкого десятка, три тысячи лет назад загипнотизировали сирены, превратив его в беспомощного младенца.
Лиза влюбилась, влюбилась безнадежно. Едва ли глубину этого чувства можно сравнить с Мариинской впадиной, оно было в 75 раз глубже.
Вряд ли уместно ставить в один ряд силу чувства нашей героини и свирепую мощь знаменитого урагана "Изольда", разгулявшегося на Багамах в 1953 году, чувство было в три с половиной тысячи раз мощнее. Что же тогда можно сказать про степень отчаяния несчастной Лизы, которая осознавала, что никогда, этот, чье имя Максим, не обратит на нее всерьез пристального внимания?! Отчаяние девушки было безгранично, бесконечно, безбрежно...
В тот первый день, когда Лиза увидела Максима, она почти не помнила, как вышла после окончания лекции из аудитории. Слезы наполнили ее глаза и полились тропическим ливнем, едва барышня вбежала в дамскую комнату, что располагалась в конце длинного коридора, направо, а потом за угол - налево. После первого взрыва эмоций, просморкавшись, она не без критической жилки еще раз посмотрела на себя внимательно. Вызывающая некрасивость осталась незыблемой, как скала Гибралтара, еще пуще девушка пригорюнилась и следующую лекцию (впервые!) прогуляла.
В ближайшие два месяца Лиза вплотную познакомилась со смыслом выражения: сохнуть от любви. Раньше она втайне насмехалась над этой трескучей затасканной фразой. Столкнувшись впервые на практике с неразделенный высоким чувством "пошлое выражение" приобрело для Лизы чрезвычайно глубокое метафизическое значение. Жизнь каждый день по капле стала вытекать, из ее молодого, спортивно развитого крепкого тела. Воистину, контуры слов выглядят иначе, когда смотришь на них изнутри.
Разбитные подружки Танька и Валька, флиртовали с Максимом напропалую, даже ходили с ним несколько раз в кино и "Кафе мороженное", явного предпочтения кабальеро не отдавал никому. Лиза, наоборот, замкнулась в броню холодного презрительного молчания. Так она извелась, бедняжка, что потеряла сон и аппетит. Матушка, Василиса Сергеевна не понимала, что происходит с единственной дочерью.
- Уж не заболела ли ты? На тебе лица нет, ты такая бледная, - причитала матушка.
- Все нормально, мама, не беспокойся, со мной все хорошо, - говорила она таким голосом, как будто, ей через двадцать минут - на эшафот.
В ноябре в зарядили холодные дожди, серое низкое небо гармонировало с настроением Лизы. Ей, действительно, стало совсем худо, тихо, сложив лапки, несчастная девушка шла на дно. Слабым утешением было лишь то, что у Максима подруги пока не было, со всеми он был одинаково доброжелателен, никому не отдавал предпочтения. Новость, впрочем, сомнительного качества в силу своей неустойчивости, было очевидно, что рано или поздно его непременно кто-нибудь стреножит.
Недели за три до Нового года, в одно декабрьское утро, Лиза проснулась в пять часов. На кухне слышно было, как, захлебываясь, громко тикал будильник, из крана редко капала вода. Барышня вдруг поняла, ясно и отчетливо, что если не найдет выхода сейчас, сегодня, в крайнем случае завтра, к четвергу, то к понедельнику ни в какой институт она не пойдет. По причине того, что в субботу, в 15:00, Лиза ляжет на кровать, и жизнь оставит ее окончательно и бесповоротно. Умрет она без всяких видимых внешних физических воздействий. В следующую среду студентка Лиза будет лежать в гробу, в сырой земле... Вот как иногда, черт возьми, любовь-то прижимает.
И тут тот, кто часто шалит, не всегда удачно шутит и крайне редко предстает из-за кулис перед почтенной публикой (не иначе это был ОН), вложил в измученную головку страдалицы мысль, показавшейся ей гениальной.
Жизнь снова приобрела для Лизы смысл, она поняла, что нужно делать!
Домашний номер телефона Максима без труда она узнала, через своих подружек. Весь день Лиза не проходила - пролетала как на крыльях.
Вечером, ровно в одиннадцать часов, она набрал номер телефона и голосом, показавшимся ей самой каким-то даже чужим, произнесла.
- Привет, как дела?
- Кто это? - спросил удивленно Максим.
- Я ваша поклонница, зовут меня Ева, меня вы не знаете.
- А я - Максим.
- Я знаю, что вы Максим. Я учусь в институте, в Москве. Однажды зашла к двоюродной сестре в ваш ВУЗ и увидела Вас. Я в Вас влюбилась с первого взгляда очень сильно.
- Опишите себя, может, я вас видел.
- Я - высокая блондинка 175 см, красавица. Синие глаза, на щеке родинка. Вешу 56 килограмм. Занимаюсь аэробикой, люблю горные лыжи, путешествия, серфинг, знаю французский, английский и итальянский языки.
- А как вы узнали мой телефон?
- Это несложно, я же говорила, что - двоюродная сестра одной из ваших знакомых, телефон взяла у нее, извините, что без разрешения.
- Давайте завтра встретимся, судя по описанию, вы очень хорошенькая....
- С удовольствием, завтра ровно в пять вечера возле памятника, напротив главного корпуса.
- Хорошо.
- Я так рада, что наконец-то осмелилась вам позвонить, вы, действительно, демократичны в общении, без снобских замашек. Спокойной ночи.
- До свидания.
Лиза была счастлива. Но зачем она сказала, что с ним встретиться? Рандеву было невозможно, не может же она стать сексуальной блондинкой за какие-нибудь сутки! В остальном все - замечательно: она с ним разговаривала, и Максим, без сомнения, был ею очарован! Впрочем, положа руку на сердце, не совсем так, Максим представляет себе другую девушку... Но в образе-то была она. Ведь любят всегда, по сути, не личность, а - имидж. Грета Гарбо в жизни была другой чем на экране, но кого это интересовало? А Клеопатра? Вздорная похотливая бабенка, спалившая Александрийскую библиотеку, и кто теперь об этом вспоминает? При слове Клеопатра все думают о Лиз Тейлор. Впрочем, к чему все эти рассуждения, самое главное Лиза его слышит, с ним общается - и, слава Богу, этого достаточно.
Странно, не пойти на чужое "свидание" она почему-то не могла, ей надо было увидеть Максима, вопреки логике и здравому смыслу в ней была безумная надежда: вдруг, по какому-то волшебному наитию, он поймет, что "сексуальная блондинка" - это и есть та самая Лиза, только в другой оболочке.
Ровно в семнадцать часов она пришла, в условленное место встречи, увидев Максима, приблизилась к нему.
- Привет, - сказала Лиза.
- Привет, как дела - произнес он равнодушным тоном, и стал смотреть в другую сторону
- Дела нормально, иду на лабораторные работы, вчера прочла новый роман Пелевина. - радостно воскликнула Лиза и вдруг осеклась, говорить больше было не о чем. - А ты читал последний роман Пелевина?
--
Да.
--
Пока?
--
Пока.
Конечно, он не мог узнать ее голоса, говорила девушка, буднично, скороговоркой. Чувства Лизы после этого диалога были ужасны, их даже описывать не стоит.
На протяжении двух месяцев у Евы и Максима развивался бурный телефонный роман. Ровно в десять часов вечера Ева-Лиза звонила Максиму, и они начинали общаться. Молодой человек был начитан, остроумен, увлекался математикой, шахматами, регби, водным поло, прыжками с шестом, а также поэзией. Лиза придумала про свою Еву целую легенду: она дочь разведчиков, долго жила во Франции, в тамошней резидентуре, а теперь приехала в Нижний и сколько она здесь пробудет пока неизвестно. У ее отца очень секретная работа, о которой лучше не говорить, связана она с Внешней разведкой. Нашлось у них много общих тем и говорили они часами. Через пару недель напряженного диалога Максим признался в любви и прочел свою первую, только что сочиненную поэму на пятьсот строк. Речь в ней шла о Еве, Рае, Адаме, первом грехе, совращении невинности и нехорошем предчувствии, что никогда они не встретятся. Заканчивался опус словами:
"Я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу".
Вещица получилась довольно занятная, не лишенная отдельных литературных достоинств, Максим в творческом произведении поклялся, что вечно будет любить только ее, Еву. Сногсшибательная блондинка повторно прозрачно намекнула, что у ее отца опасная конспиративная работа, она дала пожизненную подписку видеться только с тем кругом лиц, который был утвержден в Администрации Президента. Максим поверил в эту ахинею, к тому времени парень по уши был влюблен в образ известный только ему самому.
В институте Лиза видела, как Максим преобразился, походка стала еще более легкой, румянец - еще более ярким, зрачки заблистали неземным божественным светом. Женская половина вуза, бросая на него каждодневные взгляды, непрерывно переживала.
Лиза тоже изменилась: покрасила волосы в светло-русый цвет, грудь за три месяца телефонных переговоров у нее бесконтрольно увеличилась и соблазнительно оттопыривала джемпер. Танька и Валька только завистливо охали - ахали, наблюдая за такими метаморфозами. Каждый день терроризировали подругу расспросами на тему: какой надо придерживаться диеты, "чтобы так офигенно сиськи торчали". Как-то Лиза, с досады, "только бы поскорее отстали", посоветовала подругам налегать побольше на капусту. Сколько потом центнеров овоща съели за пол года Танька и Валька мы точно не знаем, но достоверно известно, что теперь при слове "капуста" в их лицах, как по команде, непроизвольно появляется какое-то нехорошее, с барсучьим оскалом, выражение отвращения и агрессии.
Лиза сначала была очень довольна и благодарна Инкогнито, который надоумил ее притворится Евой. Всю зиму она чувствовала себя вполне довольной собой, но готическая красота выстроившегося романа была эфемерна. Счастье Лизы зиждилось на песке, да и счастье ли это было при таких неполноценных отношениях? Чем больше девушка привыкала к мысли, что Максим принадлежит ей, тем больше она ревновала и ненавидела "эту мажорку Еву с ее папашей кгбшником". Лизу выводило из себя все, что было связано так или иначе с виртуальной девицей: манера смеяться, походка, платья, локоны на висках, даже духи. Ревность усиливалось с каждым днем, в конце концов, этот мерзкая эмоция заглушила в ней все остальные чувства.
"Ненавижу эту гадкую Еву, - записала Лиза однажды в своем дневнике. - Чаша моего терпения переполнена, не хватает последней капли. Желаю чтобы она погибла, пропала, сгорела, утонула, растворилась в серной кислоте. Желаю, чтобы у нее никогда не было детей и ее поразила шаровая молния, презираю ее уже за то, что меня так унижает, из-за чего я перестаю чувствовать самой собой - сумасшедшая ревность. Самое ужасное то, что эта прохиндейка - часть меня. Необходимо во что бы то ни стало пресечь бесконтрольное расползание моей индивидуальности. Я - сильная, я - смогу, рука не дрогнет".
Убийство нереальной блондинки свершилось в понедельник 14 апреля: Лиза перестала звонить Максиму.
Жизнь началась заново, переживания были тяжелые, но не такие чернушные как ревность.
У истории все-таки несмотря ни на что - хеппи энд. Мы не будем утомлять читателя трехгодичными загогулинами серпантина растянувшегося романа. Понятно, что Максим влюбился всерьез, через АТС, за умеренную плату, он установил номер искомого абонента. Максим позвонил по этому телефону, трубку подняла Лиза. Сначала она растерялась, но только на мгновение, потом нашлась и поведала Максиму легенду: Ева, ее двоюродная сестра, уехала в командировку в одну бывшую французскую колонию на тихоокеанские острова (по секретным делам своего отца) и там утонула, слишком пристрастившись к океанскому wind серфингу. Пришлось встретиться с Максимом, предъявить какие-то детские фотографии, взрослых не оказалось, они были засекречены и лежали в архивах Лубянки, откроют их только через двести семьдесят пять лет. Максим и Лиза сблизились "на фоне общей беды" (у одного) и ненависти (у другой) к девушке, которой в реальном мире не существовало. Молодые люди стали сначала настоящим друзьями, а потом совместные воспоминания о родном человеке сблизили их настолько, что они решили не расставаться и через пару лет поженились. Сейчас у них в семье четыре ребенка (все девочки) и две собаки Колли. У обоих - хорошая перспективная работа, живут молодые люди за городом в собственном доме. Дети, по мнению Максима, похожи на Еву, Лиза с этим не спорит, она счастлива.
Авария.
Петра с Ингой объединила песня. Летом 88 года они познакомились на знаменитом Грушинском фестивале под Самарой, куда студентами они приехали, каждый со своей компанией. Сидя вечерами возле костра, ребята пели песни Клячкина, Окуджавы, Никитина, Визбора. Оба были москвичами, Петр родился и жил в Тушино, а Инга - в Теплом Стане, они полюбили друг друга. Ребята были неисправимыми романтиками, они обожали веселые компании, бардовские песни, дальние походы с рюкзаками, поездки в Карелию и на Алтай.
Застать в Москве на выходные или праздники Ингу или Петра был невозможный нонсенс.
В наше время по-настоящему живых людей встретить не так-то просто, некоторые проживают жизнь, "не приходя в сознание", в режиме дом - работа, работа - дом. Петр и Инга искрились энергией, заряжали жизнелюбием, способностью восхищаться окружающим миром, воспринимать его непосредственно, таким, какой он есть, со всеми его горестями и радостями. Их свадьба запомнилась многим, на берегу подмосковной реки собралось человек двести с гитарами. Два дня праздновали, поздравляли молодых и под занавес, это было незабываемо, огромная толпа, став вокруг внушительных размеров костра, обнявшись, вдохновенно пела как один простые и пронзительные строки.
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подернулись угли костра,
Вот и окончилось все - расставаться пора.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Бывают в этой жизни редкие фантастические минуты единения людей, тот теплый июльский вечер девяностого года в моем сердце - на всю жизнь. Потом Петра я долго не видел, он работал репортером в Останкино, мотался по командировкам, был очень занят. В девяносто первом году начались события связанные с изменением государственного строя, затем - смутные времена, когда курсы денег скакали как ошпаренные. Когда родились в середине девяностых двойня, дочка Вера и сын Глеб, Петр собрал старых своих друзей на даче, мы сидели возле костра пели под гитару, вспоминали студенческие годы. Незаметно пролетело еще два года, как-то Петр вечером позвонил.
- Мечислав, дорогой, пока дожди и холода не начались, давай махнем дней на пять на Селигер, рыбку половим.
- Старик, извини, к сожалению, не могу вырваться, - ответил я, - работы до черта, заказ убимшись мне надо сдать через десять дней, сам знаешь, реклама такой гадкий бизнес, то работы нет, а то приходится по тридцать часов в сутки вкалывать.
- Ну, ладно, жаль, тогда - до лучших времен, приеду, буду тебе перезванивать, давно не виделись, заезжай в гости.
--
Спасибо, через неделю я освобождаюсь, встретимся, на дачу съездим, в баньке попаримся.
--
Пока.
--
Счастливо отдохнуть.
На субботу девятого октября они запланировали всей семьей поездку. Выехали рано, в шесть утра, в районе Зеленограда решили заправиться. Петр подъезжал к бензоколонке, "Ягуар", летевший на огромной скорости, выскочил на встречную полосу, удар был лобовой и такой силы, что "шестерка" Петра в сотые доли секунды превратилась в груду искореженного металла. Как он остался жив, почему машина не загорелась - для специалистов осталось загадкой. Три часа его растерзанное тело вырезали автогеном из бесформенной груды железа, все это время он был в сознании и видел куски окровавленной плоти своих родных, Инга и двое детей погибли мгновенно. Водитель "Ягуара", молодая женщина, осталась жива, не получила ни одной царапины, сработали подушки безопасности, в крови у нее нашли алкоголь и кокаин.
В больнице Петр пролежал три месяца и еще четыре - дома. У него было сотрясение мозга, переломы ребер, обеих ног, многочисленные ушибы. Повезло с хирургом, кости коленных чашечек собрали по кусочкам, ноги ему сохранили. Только в начале апреля Петр появился, прихрамывая с палочкой, на работе в Останкино.
Если остался жив и ходишь, значит здоровье в тридцать пять лет штука поправимая, тем более, что Петр служил три года в спецназе морской пехоты и был тренирован на физические перегрузки.
Жизнь продолжалась, через год на дне рождении, он познакомился с сестрой одного из своих коллег, она была по образованию биолог, работала научным сотрудником, читала лекции в ВУЗах, звали ее Тоней. У них с Петром завязались отношения, по характеру Тоня была человек легкий веселый, нормальная московская девчонка с Новых Черемушек. Они стали с Тоней жить на улице Гарибальди, в двухкомнатной квартире, все вроде было замечательно, но чего-то не хватало, в жизни Петра, а чего, он и сам не мог понять.
Как-то он поехал в командировку в Нижневартовск снимать сюжет о нефтяниках, услышал в машине по радио песню Визбора: "Милая моя солнышко лесное, где в каких краях встретимся с тобою". Что-то острое, как удар ножа, поразило сердце, всю неделю он проходил сам не свой, постоянно думал, вспоминал свою Ингу.
Снится жена-покойница стала часто, почти каждую ночь, особенно постоянно фигурировал один сюжет, который реально был несколько лет назад.
За несколько месяцев до свадьбы, в конце апреля ребята отправились в Крым, в Коктебель. Зима в том году была затяжная очень холодная, даже 24 апреля, в день их отъезда, шел мокрый снег. За сутки поезд Москва - Феодосия довез их до Айвазовской, станции расположенной в окрестностях Феодосии. Толком не проснувшись, Инга и Петр оказались ранним утром на узком перроне на другой планете, окутанной теплым густым туманом пропитанный ароматами степи и моря. Возле вагонов вновь прибывшего поезда, бубня, прохаживались мужики.
--
Машина, кому нужна машина.
Подкалымить в ранний час для местных водил - святое дело Петр и Инга сели в какую-то старенькую грязную "копейку" и помчались по прямой, как стрела, дороге.
По равнине стелился густыми белыми кляксами туман, накрапывал мелкий дождь. "Жигуль" стал подниматься в гору, двигатель натужно гудел, казалось, он вот-вот заглохнет. Все, к счастью, обошлось, машина обогнула склон горы, стала спускаться вниз. Внезапно туман рассеялся, вспыхнуло яркое солнце, безоблачное небо раскинулось бездонной синевой, ультрамариновое море переливалось золотыми искрами. Долина в которую они спускались, диаметром километра четыре, двести миллионов лет назад это был кратер вулкана. Маленький поселок лежал возле моря, в центре долины, Петр и Инга в Крыму не были ни разу. И вот в конце концов решили съездить в легендарное место, которое последние сто лет притягивало, как магнит, писателей, художников и прочих творческих людей.
- Господи, какое счастье, теперь я знаю, что такое счастье, - прошептала Инга, - Петька, я всегда буду тебя любить, даже на том Свете.
Она проникновенно, как- то по-детски, это произнесла, потом радостно тихо рассмеялась, они обнялись и нежно поцеловались.
Жизнь шла своим чередом, новая жена Тоня, как мы уже упомянули, женщиной была с хорошей, все в новой семье было нормально. Иногда Петр даже был уверен, что он ее любит. Сам он отдавал себе отчет, что держится на плаву, живет на этом свете, только потому, что ощущение, которое он пережил тогда, в то апрельское утро осталось в нем навсегда. Жизнь имеет смысл, если человек хоть в раз в жизни способен пережить подобное.
На Люблинское кладбище Петр приехал рано утром в субботу, могилу он нашел сразу, три креста стояли рядом. Долго смотрел на фотографию жены. На ней Инга была какая-то просветленная, она улыбалась и смотрела на него живыми глазами.
- Ты и там меня любишь... Спасибо тебе Инга, что подарила мне это чувство. Я тоже тебя люблю и буду любить всегда. Никогда не забуду, и мы обязательно с тобой встретимся, - прошептал Петр и заплакал.
Потом он долго еще стоял, смотрел на ее фотографии жены и детей, теплый ветерок пробежал в ветвях, скользнул по его щеке.
Приехал Петр домой поздно вечером.
Как бросить курить.
Жара в Москве в июне этого года стояла несусветная, плюсовая температура, побивая все мыслимые рекорды, уползала за какие-то отметки больше свойственные для Мехико, чем для северного мегаполиса. Асфальт плавился, к двенадцати дня на Садовом кольце и других центральных магистралях города образовывались многокилометровые пробки, моторы многих иностранных машин "second hand" и "Жигулей" перегревались, авто останавливались посреди улиц, забивая, и без того перегруженные улицы. В довершении всего белыми хлопьями в неподвижном горячем воздухе висел пух тополей, еще одно рукотворное стихийное бедствие... Кто этот сумасшедший, давший команду засадить Москву тополями? Представляю его вакуумные глаза идиота, надеюсь, он горит в Аду.
Дача моего дедушки - заслуженного архитектора Мефодия Маркеловича Подопригору появилась возле деревни Колчаново, по Волоколамскому направлению, одной из первых в начале тридцатых годов. Постепенно поселок разрастался и сейчас в нем насчитывалось несколько десятков домов. Загрузив с женой шмотки и провизию в "Nissan", отправились на дачу, ехать по шоссе минут тридцать.
Жена у меня училась тоже на архитектора, сам я закончил МАРХИ шесть лет назад, отец мой и мать были архитекторы. "Архитектурно - барочная семья", как любил шутить мой папа. Дача у нас зимняя с АГВ, канализацией - двухэтажная небольшая, но очень уютная. Погода ровно настолько, насколько она была мерзопакостная для Москвы, хороша была за городом.
Приехав на дачу, разобрали вещи, переоделись и, взяв ракетки для бамбинтона, пошли на Истру. Вокруг реки Истра с одной стороны заливные луга, а на другой - крутой берег поросший лесом. Река неширокая, но очень быстрая с кристально чистой прозрачной водой. Для меня эти края, как любят выражаться публицисты, малая Родина. Если спросить у меня, что такое Родина, скажу, что это - Колчаново, наш дачный поселок, лес, всегда несравненный осенью, весной, летом, (да и зимой, когда мороз не очень крепкий), это стога сена, луга, поля вокруг нашего поселка, друзья и подруги, которых знаю с бессознательного возраста. Настроение у нее было супер-пупер, какое бывает всегда, когда предвкушаешь целую неделю беззаботного отдыха с любимой, встречу со старыми друзьями.
На берегу Истры, возле высокой ивы, историческая поляна, место наших встреч с ранней юности, на нем уже загорало с десяток ребят, девушек и парней с нашего поселка. Обменявшись приветствиями, расстелили покрывало, достали из сумок белое сухое вино (фирменный напиток нашей тусовки) и минеральную воду.
Хочется вкратце представит некоторых своих друзей: Николай - тоже архитектор, пять лет работал в Америке, в Чикаго, недавно вернулся. В детстве мы часто в войну играли, воровали яблоки в деревенских садах, ловили, ежей, пуляли из рогаток по кошкам.
Зина - врач, в пятилетнем возрасте, играя в доктора, я предложил ей обручиться и сбежать из дома в страну Оз. Красавица отказалась, сердце ее было занято другим, с тех пор - между нами только дружба.
Глядя на Зинулю, можно было с уверенностью утверждать, что тургеневские девушки, действительно, существовали в этой холодной стране. У этих сказочных существ, реально, без дураков, присутствовала толстая коса, шубертовский меланхоличный взгляд и добрая задумчивая улыбка. Я точно знаю, о каком мужском идеале грезит Зина, к сожалению, в России этот тип мужчин давно вымер, последних особей достреляли на Соловках озверевшие большевики.
Леня - самый большой весельчак в нашей кампании, подался в рекламу, снимает клипы для всякой попсы. Стал наш друг модным пафосным и выпендрежным. Большего всего в нем сейчас раздражает его длинная крашеная седая прядь, на правом виске, с ней Леня напоминает привокзальную шлюху, особенно когда напьется водки. С Леней на велосипедах мы хотели в пятом классе отправиться в кругосветное путешествие через Южный полюс. Набрав провизии, украв у родителей каждый по десять рублей, добрались только до соседней станции, где нас арестовали. Посадили в обезьянник при пункте милиции, хотели уже отдать в детский приют, но выручили родители, забрали нас.
Егор - тоже мой давний приятель, любит читать книжки, благодаря ему я узнал о существовании Шопенгауэра и Роберта Музиля. Остальных фигурантов описывать не буду, их наберется штук пятнадцать-двадцать, по мере повествования (если появится возможность), комментарии с удовольствием будут представлены.
В Москве мы редко встречаемся, у всех свои дела, у большинства уже семьи, а здесь мы как бы опять возвращались в детство и искренно рады видеть друг друга.
- Феликс скоро приедет, - произнесла Зина, отрываясь от какого-то толстого романа.
- Он уже здесь, обещал подойти к восьми вечера, когда жара спадет, со своим новым знаменитым загадочным другом, - сказал Леня, разливая в пластмассовые стаканчики вино.
Мы грелись на солнышке, рассказывали анекдоты, вспоминали истории детства, потягивая "Шардоне" молдавского производства. Я подошел к реке попробовал воду, ледяная, градусов десять не больше. Вокруг в окрестностях родники, у реки быстрое течение, вода не успевает прогреться. Моя женушка, отважная девушка, разбежавшись, прыгнула в воду, доплыла до противоположного берега, а потом вернулась обратно. С первого по десятый класс она занималась плаванием, а в раннем детстве - фигурным катанием. При среднем ее росте, фигурка у нее была великолепная, у меня брюхо от длительного сидения за компьютером покрылось рябью жировых складок, тело было белым, как у сифилитика.
"Когда приедем в Москву, обязательно запишусь в какой-нибудь фитнес центр и всерьез займусь собой. Обязательно, непременно, во что бы
то ни стало, навеки вечные брошу курить раз и навсегда. В здоровом теле - здоровый дух. - поклялся я, и не поверил самому себе, потому что знал наизусть эти приступы самосовершенствования. Хватало этих "припадков" обычно ровно на две недели, во время которых я начинал бегать по утрам, поднимать штангу, подтягиваться на турнике, пытался научиться делать турецкий шпагат (не советую даже пробовать, о-о-очень больно).
В разговорах время пролетело незаметно, солнце закатилось за холм. Вечер - вообще мое самое любимое время, он обещал быть чудесным. Кто-то сходил за молодой картошкой, принесли еще несколько бутылок вина, окорок. Подтянулся еще народ. Появился Феликс, тоже мой ровесник, когда-то лучший друг детства, дружба наша поутихла после моей женитьбы. Феликс учился в университете на философском факультете, потом ушел с третьего курса и занялся политикой, стал тусоваться с какими-то молодежными левыми движениями, радикалами или свободными полурадикалами, черт их разберет... Честно говоря, терпеть не могу политику, в принципе ею не интересуюсь, у меня слишком много работы.
Приятель Феликса, пришедший с ним, высокий широкоплечий, был одет в черные джинсы, а вместо майки на нем была зеленый френч с нагрудными карманами. Широкоскулое простоватое лицо, глаза спокойные и какие-то слепые вроде, он смотрел на тебя, а взгляд его был повернут на стовосемьдесят градусов, как бы во внутрь себя. Произвел он на меня, надо признать, не лучшее впечатление, сразу так, с кондачка, трудно определить: почему. По всей видимости, как я догадываюсь, он резко отличался от других какой-то собранностью, презрительной настороженностью, тогда как остальное общество было веселое, расслабленное и в меру пьяное.
Травили байки, сидя вокруг большого костра, картошка поспевала в углях. Вино потихоньку заканчивалось, послали еще двух гонцов в магазин.
- Картошечка готова!
Приятель Феликса, звали его Николай, сидел рядом возле костра и стал спокойно доставать горячие картофелины руками. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Неужели Вам не горячо, Николай? - осведомилась моя жена, она всегда становилась подчеркнуто вежливой, когда видела явную несуразность.
- Горячо.
- Зачем вы это делаете?
- Воспитываю в себе волю.
- Мне почему-то стало смешно, к тому времени я уже немало выпил, настроение было великолепное. Схватил картошку, она была невыносимо горяча, удержать ее было никак невозможно. Стал перебрасывать бульбу из одной руки - в другую.
- Вы, Николай, чем занимаетесь? Как относитесь к Йоге? - спросил кто-то.
- А случайно отношения к цирку не имеете? - поинтересовалась Ира.
- Нет отношения к цирку - никакого, а занимаюсь подготовкой к будущим боям, воспитываю волю для скорых схваток, - сказал он это совершенно спокойно, без всякой иронии.
- А зачем же Вам "воля для будущего"?
- Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка! - запел я.
- А небо беременно будущим, - продекламировал кто-то, и это прозвучало так патетично, что все засмеялись, впрочем, беззлобно, трудно быть агрессивным не в Москве.
- Я тренирую себя, потому что это совершенно необходимо для моего развития, - произнес он веско твердо спокойно, мне это даже понравилось.
- Мы с Николаем являемся членами Центрального Комитета Северо - Западного подразделения, ответственного за курирование ячеек боевой молодежи, авангарда нашего общества, - воскликнул Феликс, радостно улыбаясь.
- Позвольте, позвольте, батенька, так вы опять к миг'овой г'еволюции пг'изываете? Я г'ад, я г'ад нам с вами по пути...- это прозвучало смешно, потому что надо было знать Женю; он был внуком ботаника, родители у него были именитые ботаники в прямом, а не переносном смысле, сам он был классическим типом ботаника в огромных очках с толстыми стеклами, рыжими топорщимся вихрами и оттопыренными ушами. Женя являлся специалистом по каким-то перуанским широколиственным. Весь народ у костра полег от хохота, ржали искренно, от всей души, до слез.
- А зачем вы себя воспитываете? - серьезно спросила Ира, к Базарову из "Отцов и детей" она была неравнодушна.
- Самое трудное - научиться управлять собой: не пить не курить, не общаться с женщинами.
-Вы девственник?
- Нет, я - не девственник, но тратить на женщин свое драгоценное время не собираюсь, готовлю себя к Мировой революции.
- А к мальчикам как относитесь?
- Я не гомосексуалист.
Тут вдруг вся наша расслабленная тусовка загалдела с каким-то даже раздражением. Еще бы, любой курильщик со стажем бессчетное число раз бросал курить, с понедельника начинал новую жизнь. Всем (и мне в том числе) стало немножко обидно: вот сидит живой персонаж, с простым русским лицом, ничем особо не примечательный, явно не Андрон Кончаловский, который запросто, без видимых усилий, управляет собой, кто же тогда мы?
- Вы что же воспитываете себя как Рахметов из романа Чернышевского "В чем дело"? - спросила насмешливо моя жена, со своим филфаковским образованием, в чем- в чем, а в литературе была подкована.
- Да у меня есть своя метода, но рассказывать ее вам не собираюсь, ваше ерничанье не уместно - что касается любимого мной романа Чернышевского "Что делать"? то, действительно, Рахметова я взял как образец для подражания.
-Так вы что и на гвоздях спали?
-Да, приходилось.
-Ура, господа, давайте выпьем за йогов за их отцов и матерей!!!! - заорал Женя - ботаник, сегодня этот дурачок здорово перебрал.
Все наполнили пластмассовые стаканчики и дружно чокнулись. Феликс был доволен, еще бы: попотчевал общество уникумом, который держался, в незнакомой тусовке, надо отдать ему должное, вполне достойно.
-Но вы же понимаете, что смысла в революции нет, революция - это пароксизм, судорога эволюции, после нее всегда наступает реакция, как после пьянки похмелье. - заговорил до этого молчавший Егор.
- Не правда. Мы живем в особой стране, с уникальным путем в ней каждые сто лет происходит революция, по другому мы развиваться не можем, надо себя готовить к битвам.
- Американцы тоже создали великую страну но своих соотечественников они не уничтожали миллионами, - сказал Егор задумчиво.
- В революции жертвы неизбежны, а американцы угнетатели мирового масштаба.
-Вы читали "Архипелаг Гулаг"?
- Конечно. Концлагеря были необходимы, зато экономика была поднята за десять лет, страна восстала из пепла, стала супердержавой, вырвалась в новый век. Без концлагерей она бы лежала в руинах до сих пор.
- А как же Япония, Германия? После войны, они тоже лежали в руинах.
- Япония и Германия - буржуазные страны, они
развращенные общества потребления, им помог мировой сионизм.
- А вы убивали когда-нибудь?
Людей не приходилось, но если надо будет - рука не дрогнет.
- И ребенка - тоже? И - беременную женщину?
Повторяю, если надо будет - да, без колебаний.
Разговор принимал мрачноватый оборот, все даже немного протрезвели, представив, наверное, себя немножко беременным у расстрельной стенки. Егор приподнялся, стал внимательно разглядывать собеседника.
- А кого из нас вы первого смогли бы убить?
- Мне все равно, если надо будет, то - всех.
- Да вы, братец, покруче Чикатило у того хоть мотив был "уважительный".
- Я просто революционер.
- Бред какой-то...
- Как вам будет угодно.
- Да не мне угодно.... - Егор явно злился - вы, милейший, циклоид. Вам бы к врачу сходить, у меня на примете есть специалист по таким заболеваниям. Такие как вы с вашим Лениным, у моей бабки всю семью вырезали, включая грудных младенцев, а сама бабка двадцать лет на Колыме просидела. И за что? За то что у ее отца было четыре коровы и десять поросят!
- Это было необходимо согласно тому текущему моменту, мироедов выкорчевывали под корень.
- Послушайте, вы, защитник всего человечества, мессия хренов, вы что из себя воображаете, вы кем себя воображаете? Люцифером? Иисусом? Августом Октавианом?
- Иисус - был первый коммунист, - лицо его было похоже на Терминатора, кстати, этот фильм со Шварцнегером, мне не очень нравился, особенно "Терминатор 2".
- Не надо подмазываться, коммунизм - это прежде всего воинствующий атеизм, жгли иконы вместе с монахами, взрывали монастыри, а теперь, с актуальностью, момента стали христианами. Да ну, вас, заладили три аккорда и пытаетесь с ними сыграть симфонию: старо, тупо, убого и не интересно.
- Я вынужден вызвать вас на дуэль, вы оскорбили во мне мою веру, плюнули на святое - Ленина и Христа.
-Чего?
- Предлагаю вам кулачный поединок.
- Не хочу я с вами драться, милейший, вам не со мной, вам с врачами надо разбираться.
- Вы - трус.
- А вы правду так хотите помахаться? - прищурился Егор.
- Я Вас вызываю.
- Вы не пожалеете об этом?
- Я Вас вызываю.
- Хорошо, извольте.
Они пошли на футбольную площадку, метрах в тридцати от костра, река переливалась в отблесках костра и лунном свете, светили яркие звезды. Народ молча, не сговариваясь, поднялся и тучей, человек двадцать, повалил на место будущего поединка. Егор небольшого роста, метр шестьдесят пять или чуть повыше, с маленьким личиком, с подслеповатыми глазками, и, действительно, несмотря на то, что ему тридцать четыре, выглядит он лет на двадцать. Работает художником в одном известном столичном театре, мы иногда ходим на премьеры, когда он на холяву достает нам контрамарки. Было у Егора увлечение всей жизни: с детства он "заболел" Китаем. К семнадцати годам, выучив китайский язык, прочел массу книг, Лао-Цзы был его любимый писатель, классиков Дао он знал наизусть и мог цитировать часами, написал по ним даже несколько научно-исследовательских работ. И еще: Егор с шести лет занимался восточными единоборствами, и имел черный пояс по Ушу, три года назад на все лето, он ездил в какой-то там монастырь в Тибете на стажировку, приехав, рассказывал много интересного. Егор был скромный, о всех его страстных увлечениях знал узкий кругом близких друзей.
Они вышли на середину площадки, Егор был босиком без рубашки, в одних шортах. Рахметов, сняв гимнастерку, аккуратно сложил ее возле штанги ворот. В нем было не меньше ста килограмм и ростом - где-то метр девяносто. Егор отбежал к краю площадки, стал подпрыгивать на двух ногах, как зайчик.
- Икры затекли, мышцы разогреваю, - обратился он неизвестно к кому, потом вернулся на середину площадки. - Ну, что, Гулаг Архипелаг, ты еще не передумал сражаться? - звонко, с каким-то даже петушиным задором, спросил Егор в звенящей тишине, только костер потрескивал, и река журчала.
- Революционеры действуют, а не передумывают, - пробурчал он и стал в угрожающую бойцовскую позицию. Наверное, этот убогий, действительно, имел какое-то отношение к боксу, потому что выглядел вполне убедительно: жира в его теле не было ни грамма, мышцы тренированные, налитые.
Егор подошел к нему гарцующей походкой, потом отошел, потом опять подошел. А потом толком никто ничего не понял, настолько стремительно все произошло. Я видел только, что он высоко подпрыгнул, на уровень лица этого Рахметова, мелькнула пятка. Сказать, что это был "удар" - будет неверно, "выстрел" - вот более точное определение. Он именно выстрелил своей пяткой ему в лоб, черт возьми, это было красиво. Сухой шлепок и гортанное индюшачье "Кья" Егора прозвучали одновременно. Импульс был такой мощи, что тело Гулага Архипелага, пролетев метров пять параллельно земле, с глухим шумом обвалилось на песок, если б был асфальт, он бы разбился. Народ дружно выдохнул с удивлением и каким-то даже облегчением.
Казалось, после такого не поднимаются, но минуты через две персонаж молча, не издав ни звука, встал на четвереньки, потом опять силуэт Терминатора изобразил из себя боксера.
- Ну, как, Гулаг Архипелаг, не передумал быть революционером?
Тот молча двинулся на него. Егор приблизился к Гулагу Архипелагу, и снова я не заметил, что он сделал руками, хотя освещения от костра было достаточно. С коротким гортанным криком, он нанес, по моим представления, не менее семи (Женя-ботаник с пеной у рта потом утверждал, что их было семнадцать), коротких ударов в разные части корпуса. Когда контрагент опять приближался к земле, Егор подпрыгнул и добавил пяткой левой ноги ему в челюсть. Всем сначала показалось, что произошло смертоубийство революционера, тот лежал посреди площадки холмиком пыльного хлама. Егор подошел к нему, потрогал тело большим пальцем левой ноги.
- Ну как, Гулаг Архипелаг, не больно?
Хочется тебе еще людей резать?
- Гады, потомственного пролетария, борца за счастье трудящихся убиваете.... Контра. Буржуи, ненавижу, - зашепелявил он.
- Ребята достаньте, пожалуйста, из моей сумки бутылку водки, надо ему горло промочить, в чувство привести.
Принесли бутылку водки.
- На, хлебни и почитай на ночь глядя Федора Михайловича "Бесы", не мешает также "Братьев Карамазовых" полистать, "Легенду о Великом Инквизиторе". Не одурманивайте себя, мил человек, безумными идеями.
- Все равно Мировая Революция победит, марксизм вечен.
- Да, да , - вздохнул Егор, - вполне возможно, но не дай бог дожить до этого.
Все вернулись к костру, откупорили еще пару бутылок. На этот раз я поклялся себе страшной беспощадной клятвой: когда вернусь в Москву, брошу курить, займусь спортом и запишусь в секцию карате, в школу Ушу, Егор обещал дать рекомендацию, а это вам не хухры мухры.
Лучший друг.
Телефонный звонок раздался ровно в шесть утра.
- Привет, как дела? - заворковал голос Филиппа, его "лучшего друга" Антона, как он сам себя называет.
- Вчера Гриднев забраковал твою статью о махинациях с синей ртутью, говорит: "Статья хорошая, но несвоевременная, пока мы ее напечатать не сможем ".
- А чему ты радуешься?
- Ты что, Антоха, как ты можешь?! Я не радуюсь, наоборот... . Звоню, чтобы тебя подготовить, чтобы ты знал заранее. Ты же знаешь, я всегда - за тебя горой, ты же мой лучший друг, вчера я отстаивал твою позицию как мог.
- Не приняли? Ну и хрен с ним, придумаем что-нибудь, а ты позвонить еще раньше не мог?
- Извини, я думал ты не спишь. Силен, отец, крепкие нервы, такой животрепещущий вопрос, а ты дрыхнешь. А я не спал всю ночь, переживал, волновался за тебя, думал о твоей статье.
- Понятно.
- Ладно, извини еще раз, увидимся в редакции, пока.
Старых друзей у него было трое. Один спился и деградировал окончательно. Другой, Архип, его бывший однокурсник, нес только "благую весть", то есть хорошие новости. С ним можно было выпить, посидеть, поболтать и, не стесняясь говорить все о чем думаешь. А третий - Филипп всегда на хвосте приносил всякое дерьмо. Этой его социальной нагрузке никто не уполномочивал, инициативу он проявлял самостоятельно.
То он увидел бывшую его любимую девушку в ночном клубе с каким-то ублюдком: "Они целовались и так романтично кружились в медленном танце, что я даже позавидовал".
То он звонит месяц назад и сообщает, что его, Антона, вычеркнули из списков приглашенных на вечер в посольство. То вот теперь, с утра пораньше сообщает не самую лучшую новость. Все это под благовидным соусом: "Как друг я должен первый сообщать тебе неприятные известия, кто тебе еще правду скажет"?
Над материалом Антон работал, без малого год, объездил пол страны, собирая факты. Выяснил связи, контрабандные трафики ценнейшего стратегического продукта за рубеж. Статью зарубили, ничего страшного, он, в принципе, это и предполагал на восемьдесят процентов.
То, что такую статью не приняли говорит о многом, в каком-то смысле это даже положительная информация, проливающая свет на важные детали. В их печатном органе такой взрывоопасный материал вряд ли будет публиковаться. В Интернете Антон поместит материал на какой-нибудь независимый сайт или отдаст в другое издание, коммунистов и цензуры к счастью, теперь нет. Сегодня в восемь вечера он встречается с главным свидетелем на "Пушкинской", в кафе "Русское бистро", тот принесет недостающие документы.
На часах было семь часов, за окном окончательно рассвело. Вот уже несколько дней накрапывал мелкий апрельский дождик, который окончательно смыл с газонов грязно-белые кляксы снега.
"Где-то люди купаются в океане, загорают, а тут приходится возиться в этом постсовдеповском свинарнике: бандиты, левые бабки, авторитеты, шлюхи, синяя ртуть, продажные чиновники, "лучшие друзья"... Этот Филипп вроде бы и парень неплохой, компанейский, знает Антон его сотню лет, масса общих знакомых, он из породы людей про которых говорят: этот - без мыла в жопу залезет. Его "пунктик" - тусовки, у него прямо к этому делу маниакальная страсть, он просто балдеет от этих тусовок. Если его куда-то не позвали, Филипп искренно переживает, однажды он страшно обиделся, что его не пригласили на презентацию нового вида папмерсов одной французской фирмы. Неделю потом не разговаривал, ходил дулся, как маленький мальчик. У него замечательная тупая тактика: трется с людьми, которые обладают властью, деньгами, именем, а потом приходит и начинает с важным видом рассказывать, как он пил с Горбачевым на брудершафт, или как играл с Биллом Клинтоном в шашки, беседовал на корпоративной вечеринке с одним олигархом и давал ему "настоящие дельные советы" как обустроить Россию, поднять ее экономический потенциал.
Пиарит себя Филипп по поводу и без повода, иногда доходит до смешного, как - то Антон в шутку намекнул, что получил эксклюзивное разрешение интервьюировать самого Дудаева, который будто бы инкогнито будет в Москве, на переговорах. Бедный Филипп чуть с ума не сошел от переживаний, ныл, просил взять его с собой.
С другой стороны, есть в нем и положительные качества. "Лучший друг" способен быть добрым, щедрым, умным, может поддержать разговор. Работает профессионально, а это немаловажно, как в каждой редакции "реальную телегу" тянет несколько человек. Действительно, Филипп часто выглядит милым приличным человеком, но бывает иногда, как, например, сегодня, когда он своим поведением просто из равновесия выводит.
Все-таки от него надо держаться подальше, стремный он какой-то, продать может в любую минуту. Это тот самый тип людей, для которых окружающие лишь средство, ступеньки. Часто они и сами не знают, куда и зачем-то лезут, как тараканы, карабкаются они не могут это не делать, инстинкт у них такой.
Антон пошел на кухню, заварил себе кофе, не высыпался последние две недели, но он знал, что уже не заснет.
За час выпил несколько чашек крепкого кофе, выкурил пол пачки сигарет, дождик прекратился. Ровно в восемь во входную дверь позвонили, журналист подошел к двери, посмотрел в глазок - это был Филипп.
- Открой, есть срочное дело
- Какое?
- Из редакции, экстренное, открывай быстрей....
Антон повернул ключ в замке, как только он открыл дверь, мощный удар в нос его вырубил. Неизвестно сколько он был без сознания, очнулся пристегнутый правой рукой наручниками к батарее. Два коротко стриженных плечистых квазимодо в черных куртках рылись в его вещах, бумагах и книгах.
- О, смотри, братан, очухался.
- Поговори с ним, Филиппок
Филипп сидел в кресле напротив курил "LM". Большие глаза его с густыми черными ресницами смотрели застенчиво.
- Антошка, как себя чувствуешь? Хочешь виски? - произнес он тихим голосом, протягивая фляжку, - У меня классный "вискарь", двенадцать лет выдержки.
- Ты лучше спроси, куда эта сука документы заныкала, время идет, пол часа уже роем.
- Вот видишь Антошка, они меня сюда привезли, не по моей доброй воле, отдай им, что они просят, ты же мне лучший друг, мне будет тяжело, если ты будешь страдать. На вискаря, хочешь?
- Пошел на хуй.
- Антоха, я понимаю, тебе больно неприятно, но говорю тебе, как лучшему другу.... Отдай, что они просят. Это, в конце концов, их напрямую касается, а для тебя одной статьей больше, одной - меньше, какая разница, начальник их хорошо тебе заплатит. Я - тебе, как лучшему другу говорю, по секрету, ты слишком глубоко копнул, тут замешаны такие люди, что ты даже не поверишь, эти люди мои лучшие друзья, их нельзя подводить, отдай, пожалуйста.
- Пошел на хуй.
- Ты сам себе не хочешь помочь. А еще друг называешься.
Два здоровенных "быка" под два метра ростом стояли с вопросительным видом посреди комнаты.
Здесь ничего нет, я уверен, - проворчал второй.
- Чего с ним делать?
- Ничего все равно не скажет.
- А может, утюгом попробуем?
- Возиться лень, кончай его.
- Антошка, я так за тебя волнуюсь, так тебя люблю, - запричитал Филипп.
Один из "быков" вытащил пистолет с глушителем подошел к журналисту и выстрелил ему в голову.
- А с этим что делать?
- Он нам нужен?
- Зачем? Заложит еще.
- Нет, товарищи, вы не правы, что вам Папа ваш, Валентин Дмитриевич говорил? Зачем мне вас закладывать, мы же с вами партнеры, мы - в одной лодке.
- Папа наш сказал: "Поступайте, как подсказывает совесть".
- Ты слышал, он лучшего друга нам сдал.
- Во, гнида, так он и нас оформит, глазом не моргнет.
- Ты же не человек, ты - журналюга.
- Давай его пришьем.
- Пусть сначала ботинки оближет,
- Лижи ботинки, гад.
Дрожащий Филипп ползал на кухне под столом и облизывал ботинки, пока два быка пили кофе.
- О, смотри... И правду блестит, молодец. На - печенинку, похрусти.
- Спасибо, - прошептал Филипп, очки его запотели, он попытался улыбнуться. - Мы партнеры? Будем вместе бизнес делать...
- Партнеры, партнеры... Сходи, посмотри, какого цвета ворота в раю этой весной, еще догонишь своего карифана.
Нажал на курок.
Похоронили двух друзей рядом, с почестями, на Ваганьковском.
Первый гонорар.
"Хорошо, когда в жизни все впереди", - по-настоящему смысл этой фразы знают только те, кто чудом выжил после страшной катастрофы, или удачно, наконец, закончил бесконечный бракоразводный процесс. А какие, господа, им снятся сказочные сны... Шарман.
Лиля приподняла длинные ресницы ровно настолько, чтобы отметить про себя, что на каминных часах уже полдень, какая рань. Сегодня среда, пару часиков еще можно поспать.
Всего неделя, как она стала свободной женщиной, за эти полгода на бракоразводный процесс было потрачено уйма нервной энергии. Пять долгих лет она терпела этого скота, этого торгаша у которого на уме только работа, бляди с банями и боулинг. У него куча денег, но ведь живет она с Человеком, а не с супермаркетом или "одноруким бандитом". Дочка Анечка, в Англии, на учебе, Лиля спит после вчерашней презентации продлившейся до пяти утра, она счастлива и свободна. Финансово независимая женщина в полном расцвете своих двадцати восьми, хотя все ей больше двадцати двух не дают. Теперь делать она не будет категорически ничего, денег ей хватит, на двести лет, впрочем, столько жить она не собирается, зачем?
Лиля сладко потянулась, повернувшись на другой бок. В домофон кто-то позвонил. Вставать ужасно не хотелось. Домофон продолжал жужжать.
- Господи, ну кого там еще несет! - почти в отчаянии воскликнула Лиля. Оторвав голову от подушки, посмотрела в окно, утро было ясным солнечным.
- Ну, кого еще там несет! - опять воскликнула Лиля, надела тапочки, пошла к двери. - Надеюсь, это не мой супруг-негоциант!
Последнее время ее Викентий периодически в свински нетрезвом состоянии, названивая по телефону, пытался восстановить семью.
- Это я, Лилька, открой, - голос Кати, ее лучшей подруги
- Ты одна?
- Да! Открывай быстрей.
Пока Катька поднималась в лифте на тридцатый пятый этаж, Лиля нашла в ванной свой любимый халат, посмотрела на себя в зеркало. Очень, очень даже неплохо она выглядит, под глазами только небольшие припухлости, нельзя все-таки пить столько коктейлей.
Катьку было не узнать: глаза ее блестели, у нее было загадочно счастливое выражение лица, словно она миллион в рулетку выиграла.
- Лилька! Что со мной стряслось, ты себе не представляешь! Это какой-то "караул", с ума можно сойти.
- Что случилось? - зевая, спросила Лиля, проходя на кухню, Катька славилась своей экспансивностью.
- Помнишь в прошлом году, в феврале, собирались все эти олигархи: руководители холдингов, банкиры, директора корпораций и прочая богема? Шоу мэн этот, массовик-затейник, всех собрал, соревнование устроил. Как его звали?
- Андрей
- Да, да, Андрей Михайлович. Переодевшись, миллионеры бомжей изображали на трех вокзалах, кто больше мелочи за три часа насшибает, идея неплохая, оригинальная.
-А мы косили под проституток на проспекте Мира,- мрачно произнесла Лиля, наливая в две чашки кофе, после этого сеанса ее Викентий, бывший муженек, закатил ей безобразную сцену ревности.
- Вот-вот, а мы жены и прочие подруги играли профессионалок. И ты, между прочим, выиграла, десять клиентов подцепила за пару часов и это на морозе!
- Я же с ними не трахалась.
- Ну, раз они к тебе подкатили, значит, ты была самая лучшая, а помнишь этот пьяный придурок чуть не силой тебя в джип поволок, если бы не проплаченные менты, стоявшие за углом на стреме, тебя бы точно изнасиловали.
- Да, вовремя подоспели. А тебя, по-моему, пять раз цепляли?
- Пятый - не в счет, совершенно был занюханный ничего не соображал, все ментам кокс предлагал в качестве взятки.
- Ну и что? К чему ты это вспоминаешь? Развлечение мне не понравилось.
- Лилька, случилось невероятное!
Глаза у Катьки и без того большие, стали окончательно похожи на иллюминаторы, в них даже блеснули слезы восхищения.
-Ты, представляешь, мой Ефрем опять умотал в командировку. Я его очень люблю, но это просто ужас, договаривались в кои - веки пойти в театр, и вот... Меня забодала его эта парфюмерная контора, в которой он трудится, все время посылает его в какие-то командировки. До сих пор не могу запомнить названия этой шараги, какой-то там "Траст... Браст ... Инвест," ненавижу ее, она стала частью моей личной жизни.
Сижу дома, скучно. Жара. Вечер. Стала пить "Belly's", в одиночку. Потом ни с того ни с сего начала перебирать видео кассеты, и нашла французскую порнуху. Налила себе еще ликера. Балкон открыт, я одета в новый халат от Версаче, поставила кассету, стала смотреть. Лилька, порнуха такая стильная, умеют же "лягушатники" делать. Минут тридцать смотрела, возбудилась до умопомрачения. Ты знаешь, я не люблю порно - это не стильно, но здесь - что-то особенно: очень фирменно, эффектно и, в самом деле, как-то богемно. Шедевр. Надо что-то делать. Как обычно, в душ идти удовлетворять себя не охота, надоело. И тут, сама не знаю почему, полезла в гардероб, тряпки стала перебирать, успокоиться решила. Нашла в дальнем углу эти свои блядские шмотки, в которых я прошлом году выступала вместе с тобой, одеваю на автопилоте, сама как в лихорадке, всю трясет. Посмотрелась на себя в зеркало в полный рост: черные чулки, желтая блузка, красная кожаная юбка, изящные серебряные босоножки на высоком каблуке - профессионалка с большой буквы. Так себе понравилась, чуть сама себя не трахнула. "Двести долларов в час - ни цента меньше"! - решила я. От моего дома - до Кутузовского, сама знаешь, идти две минуты. Взяла с собой пистолетик газовый, баллончик, шокер и двадцать пять пачек презервативов, на всякий, как говорится, случай.
- Базуку с собой не прихватила? - спросила Лиля, зевая, ничего в этой истории не было особенного.
-Да потому что нарвешься на какого-нибудь crazy, у новичков это постоянно бывает, есть примета такая. Или привозят на квартиру, а там сорок восемь "азеров" и каждый - по пять раз.
- Да, это что-то многовато будет. Ну и что с тобой приключилось дальше?
- Вышла на Кутузовский. Остановилось не меньше четырех дорогих тачек, но цена не устраивала. Стою. Курю. Подкатывает швед, на "Вольво." Викинг. Красавец. Два метра ростом. Блондины - моя слабость
- How much? - спрашивает улыбаясь.
- Two hundred for one-hour fuck and suck, - с вызовом говорю.
- O'key. Go-go.
- Постой, как ты рост определила, он же в машине сидел?
- По расстоянию между зрачками, не перебивай.
- Приехали в какую-то гостиницу возле метро "Аэропорт". Ничего, номер люкс, пятый этаж, в ванной комнате стоит "джакузи" и два биде.
- Зачем два биде?
- Не знаю, все равно ни одно из них не работало.
Лилька, у него оказался такой огромный "прибор", я обалдела! У меня даже дыхание остановилось, на время. Думаю: "Порвет сейчас как лягушонка, что я потом Ефрему своему скажу?"
- Лягушку путешественницу.
- Такого сексуального кайфа у меня никогда не было. Очень стильно, совсем не больно, французская порнуха - отдыхает.
--
Ну, ты и шлендра! Знаешь, чья это кассета?!
--
Чья?
--
Моя! Фильм называется "Глубокие
чувства". Там на подводной лодке, на глубине два километра трахаются и одновременно тонут, у них глубокометр заело, без него всплыть секс-акванавты не в силах.
- Именно, совершенно верно.
-У меня, ее твой любимый умыкнул еще пол года назад, не предупредил. Обыскалась я ее!
- Хороший у тебя кофе, где ты покупаешь?
- Зубы не заговаривай, я - Лиля, а не какой-то там Тарантино. Брать чужие вещи без спроса не хорошо, это моя кассета, и ты мне ее верни, пожалуйста. Добром прошу.
- Хорошо, хорошо, завтра же привезу. Знаешь, сколько он заплатил? Пять тысяч долларов. Первая моя в жизни зарплата, действительно, черт возьми, приятно!
- Московские расценки - двести за ночь! Ты совсем совесть потеряла!!!
- Но ты посмотри на меня, где ты найдешь еще такую супер профессионалку, настоящую куртизанку с большой буквы! Подарю Ефрему хорошую ракетку, а то он ходит, как лох, в теннис играть не умеет, бизнесмен хренов.
- Я тоже хочу, - словно самой себе вдруг произнесла Лиля.
- Да? Хорошо.... Давай попробуем, а чего это ты вдруг?
- Не знаю, просто хочу и все, теперь я свободная женщина.
- Сегодня среда, давай на пятницу чего-нибудь придумаем?
- Нет, давай - на завтра, на четверг, сегодня я поеду в магазин, тоже выберу себе из вещей что-нибудь этакое.
--
Мой Ефрем до понедельника не приедет, устроим себе отдых на всю катушку, по полной программе.
--
Клево !
- А кассету ты мне все-таки верни.
- Ладно, могла бы, и подарить на память.
Фирменное средство.
Платону Васильевичу, когда он встретил Диану, было пятьдесят два. Трудился он в министерстве уже двадцать лет, сделал великолепную карьеру, хорошо зарабатывал, у него были связи. Жена умерла десять лет назад, дочери было двадцать четыре, на год старше его новой пассии. Диана пришла в его отдел сразу после окончания лесотехнического ВУЗа, была она красивая: правильное лицо, серые глаза стройная, большая грудь, подтянутая попа, не девушка - кровь с молоком. Платон Васильевич, влюбился, пережил второе рождение, а, встретив взаимность, помолодел еще лет на двадцать. Дианочка была два года как замужем за своим ровесником, Платону Васильевичу, опытному зрелому мужчине со связями, муж-сопляк в подметки не годился, абсолютно был не конкурент. Намерения у Платона Васильевича были самые серьезные: жениться. После бурного годичного романа Диана развелась со своим "молокососом" (как презрительно называл его за глаза Платон Васильевич), и вышла замуж за него, настоящего состоявшегося солидного мужчину.
Свадьбу сыграли скромно, без помпы, на торжестве было человек десять, все - свои. Через пару месяцев Диана забеременела, радости Платона Васильевича не было предела, опять, в (который раз!), он пережил очередное рождение.
Диана родила девочку, которую назвали Катя. Прошло полгода ее материнства, и у жены Платона Васильевича открылось нечто, что отдаленно можно было бы назвать вторым дыханием, на самом деле это был настоящее стихийное бедствие, самум, но только в сексуальном плане. Говоря же по-русски, положа обе руки на сердце, девка совсем взбесилась. Диана была уже не застенчивая девочка - студенточка, которую полюбил Платон Васильевич, а очумевшая от желания самка, с явными симптомами бешенства матки. Ребенка доверили дорогой опытной няньке, а у самой Дианы в голове с утра до вечера и даже ночью колобродило только "Это". Диана хотела постоянно и каждую секунду: в гостях, в кино, театре и даже, смешно сказать, однажды она возбудилась в зоопарке, глядя на хоботы слонов. Платон Васильевич, человек уважаемый, опытный, со связями, уж чего - чего, а никак не ожидал, в качестве подвоха, подобное буйство женской плоти. Сначала он безмерно обрадовался: "Страсть - это же проявление сути жизни, заряд положительной энергетики, приобщение к высшей духовной материи и все такое прочее. Через пару месяцев Платон Васильевич загрустил, тяжело было совмещать трудовую деятельность с вечно полыхающей "топкой".
Началась 2-я буржуазная революция 91 года, появились неслыханные возможности для бизнеса. Платон Васильевич ушел из министерства и создал со своим коллегой Плутархом Львовичем фирму по продаже металлов.
В то время их уважаемая организация сражалась за один крайне важный прибыльный контракт. Переговоры с японцами шли напряженные, разрываться на два фронта было совершенно невозможно: с одной стороны его жарко обнимала сладострастная богиня Венера, а с другой - раздраженно дергал за конечности, не любящий двуличной околесицы прагматичный божок Меркурий.
- Диана, может все - таки сходим к психотерапевту, психоаналитику, гинекологу, астрологу у меня есть друзья, связи... Помогут, посоветуют, подскажут, давай с ними пообщаемся, обсудим семейные проблемы... - Диалог происходил в постели, в двенадцать часов ночи в четверг, как раз, когда после четырех полноценных трудовых дней чувствовались некоторые затруднения с потенцией.
- Зайка, давай лучше еще займемся сексом, хочу ебатца, - она так смачно научилась говорить эти похабные слова, что Платона Васильевича стало это как-то даже коробить, - Я до конца не кончила, а еще ты меня обещал отодрать на кухонном столе, когда я буду в короткой юбочке и белых туфельках.
-Нет, извини, не сегодня, давай - завтра.
-Ах, так, старый пердун! - вдруг взвизгнула она, - У меня единственная тройка в аттестате по географии, а ты отказываешься помочь мне преодолеть этот застарелый комплекс! Завтра заведу любовника. Павлик, приятель моего бывшего мужа, давно меня домогается, уж он-то будет иметь меня где угодно, на чем угодно и когда угодно!
Павлик не побрезгует вытащить из моего организма все занозы школьной скамьи.
Впервые назвала Диана Платона Васильевича "старым пердуном", конечно это было в шутку, любя, но он запаниковал, угроза на него подействовала. Они пошли на кухню, Диана нашла в старых вещах свою школьную юбочку, блузку, белые гольфы и пионерский галстук. Подробности сцены, которую Диана называла "Экзамен по географии", мы описывать не будем, дабы не превращать наш в высшей степени правдивый рассказ в несъедобную сальность. Добавим только, что у Платона Васильевича "под занавес" в глазах запрыгали легкомысленные разноцветные зайчики, в голове что-то чирикнуло, и вопли ужаса супруги он слышал в отдалении, словно как бы с противоположного берега реки. В России про такое обычно говорят: Кондрат посетил.
Два месяца, благодаря связям, Платон Васильевич лечился в самой лучшей больнице города Москвы. Врачи сделали все что могли, но он так и остался наполовину парализованным. Через два месяца Платон Васильевич въехал на фирменной немецкой колясочке в свою большую квартиру на Малую Филевскую, подрулил к зеркалу и посмотрел на себя. На него глянуло вольтеровское лицо мудрого семидесятилетнего старца с умными проницательными глазами. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: когда-то этот мужчина был здоровяком, рубахой парнем, душой кампании и ловеласом, но теперь для него все было кончено.
Жизнь, однако, продолжалась, чтобы не превратится в "овощ" сидеть дома было никак нельзя. Плутарх Львович, компаньон Платона Васильевича, сохранил и приумножил бизнес, за ним каждое утро, в девять часов, в будний день стал заезжать микроавтобус, отвозил его на работу. Диана с утра до вечера читала женские романы и смотрела по телевизору мыльные оперы. Трудиться красавице было противопоказано, у нее была "хронически врожденная усталость" - крайне распространенное заболевание у творческих натур. Платон Васильевич пытался сохранять оптимистичную мину при плохой игре, проходил дорогой курс лечения, тибетские массажи, употреблял лекарства "доступные только элите". Сам же он, внутренне, отдавал себе отчет: нельзя заново научить жалить дохлого шершня.
Слова "старый пердун" стали звучать из уст Дианы с угрожающей периодичностью. Любовника она пока, кажется, не завела, но накупила в "Sex шопе" - на Кузнецком кучу всяких вибраторов, мазей, эротических кремов и стала подолгу просиживать в джакузи. Часто Платон Васильевич слышал оттуда ее нежные стоны и вздохи.
Вообще Платона Васильевича как будто глаза открылись, он был поражен скудостью жизненных интересов своей жены. Диану интересовали женские романы, где был секс, мыльные сериалы, где была любовь и секс, кинофильмы, где были драки и секс, а также любые носители информации, где речь так или иначе касалась моды, которая непременно должна была быть сексуальной. Она путала, как говорили в шестидесятые, Бабеля - с Бебелем, Гегеля - с Гоголем и восхитительно долго с загадочной улыбкой Моны Лизы вспоминала, за какой роман получил Нобелевку Стравинский.
Ночные клубы и рестораны все больше становились средой ее вечернего обитания, действительно, надо же ей было как-то "развеяться, поболтать с подругами". После девчоночьих посиделок Диана приходила поздно ночью, изрядно навеселе, в этом блаженном беззаботном состоянии она ласково называла мужа "старым пердунишей". Платон Васильевич не обижался, он привык.
Прошло два года. Однажды Диана за ужином, вывив пол бутылки шампанского, будничным голосом произнесла.
- Я выхожу замуж.
Платону Васильевичу молча уплетал рисовую кашу с тефтелями.
- Ты слышишь, пердуниша, я выхожу за муж.
- Можно, можно я не буду спрашивать за кого?
- Можно.
Платон Васильевич внутренне давно подготовился к этому разговору. Как человек неглупый, он понимал, что темперамент Дианы не позволит ситуации быть устойчивой. Странно, что все это длилось целых два года, а не три месяца, наверное, потому что материнские инстинкты слишком сильно бурлили в этом "сосуде греха", а может она его, Платона Васильевича, действительно, любила.
- А как же ты? Как же ты без меня? - вдруг растерянно спросила Диана.
- Уж как-нибудь...
- Почему ты такой спокойный, пердуниша? Ты слышал, что тебе сказано: я выхожу замуж.
- На свадьбу, надеюсь, не позовешь?
- Нет.
Разговор на этом закончился. Диана опять заперлась в ванной, там слышались ее рыдания, а потом нежные вздохи, через полтора часа она вышла оттуда с красными глазами. Платон Васильевич уже лежал в постели.
- Платон, ты меня прости, я злая, мне стыдно, но я люблю этого Стива, он талантливый бухгалтер с перспективой, американец.
- Да конечно, конечно. Давай спать.
- Ну почему ты такой спокойный?! Скажи что-нибудь, давай поговорим!
-Что говорить... Я выпал из тележки. Жизнь идет своим чередом. Второго дыхания мне хватило ненадолго, возможно, - это плата за слишком бурную молодость. Спасибо тебе за то, что ты есть, что подарила три года полнокровной жизни, а не пошлого увядания.
-Ты такой потрясающий мужчина, я тебя так люблю! Жаль, что от тебя худшая половинка осталась, лучше бы тебе руки оторвало или пальцы на ногах, тогда бы я точно от тебя не ушла.
Они говорили еще долго, много шутили, смеялись, вспоминая счастливые дни прошлой жизни. Действительно, эти несколько лет прожитых вместе было замечательно время, хорошего в ней было больше, чем плохого. Потом Диана заснула, во сне девушка была похожа на капризного ребенка с надутыми губками, которому никогда не будет хватать игрушек.
Было уже начало пятого, появившаяся, полоска рассвета на востоке состояла из смеси густой черноты, глубокой синевы, нежной зелени и яркой позолоты.
"Забавная штука - земной шарик, миллиарды лет летит в пространстве вокруг одной из триллион триллионов звезд мелкого пошиба, - думал Платон Васильевич, - Каждый атом, каждая молекула в этой колоссальной системе работают, как часы, по непреложным железным законам, с безжалостной математической точностью гильотины. Только человек выбивается из стройного графика своими иррациональными выходками. Но есть еще гордость - тоже иррациональное, очень человеческое чувство. Что-то в этом есть: встать бесстрашно, в полный рост, перед Великим Ничто, зная, что все равно тебя сметут... Есть в этом какая-то сумасшедшая прелесть".
Платон Васильевич долго лежал с открытыми глазами, потом приподнялся, поцеловал Диану в щеку, забрался в свою коляску поехал на кухню. Вскипятил чайник, налил в красную кружку "NestcafИ" воды, высыпал в него несколько пакетиков мощного снотворного, привезенного ему из Франции два года назад. Этой дозы хватило бы, чтобы убить двадцать слонов. Тщательно размешав зелье, подождав, когда содержимое остынет, залпом выпил.
Через тридцать минут Платон Васильевич умер.
Назначение.
Жизнь складывалась у Савелия Игнатьевича ни шатко ни валко как у всех нормальных советских инженеров, которым к девяносто первому году исполнилось сорок пять. Женился он рано, еще в институте, на четвертом курсе. Они оба учились с Ниной Игоревной в одном вузе и стали через год дипломированными работниками мясомолочной промышленности. Распределили их в город Барнаул, дали однокомнатную квартиру, стали они спокойно жить и работать.
Вадик родился через год, еще через некоторое время родилась Рита, и семья переехала в двухкомнатную квартиру, Нина Игоревна сидела в декретном отпуске, Савелий Игнатьевич вставал в шесть утра кушал яичницу или пельмени и шел на родной завод.
Нина Игоревна была не красавица, но вполне миловидная женщина с круглым здорового цвета лицом, круглыми синими глазами и ротиком с пухлыми губками по форме буквы "О". Она обожала чистоту, порядок и любила, когда все вещи лежат на своих местах. Родом Нина Игоревна была из орловской губернии и предки ее, между прочим, были когда-то купцами первой гильдии. Этим фактом Нина Игоревна гордилась и при знакомстве с новым человеком, весьма тонко, с интеллигентной иронией свойственной людям ума высокого полета, давала понять, что предки ее были самыми именитыми купчинами на орловщине.
По воскресеньям Савелий Игнатьевич с друзьями выезжал на рыбалку там выпивал с ними водочки, удил рыбку, потом варили уху, обсуждали футбол и международную обстановку. Было у Савелия Игнатьевича еще одно хобби, он виртуозно владел лобзиком, вырезал из фанеры замысловатые фигурки зверушек. Справно у него это получалось, через несколько лет весь гараж и балкон были завалены его работами, извел денег на эти труды - страсть сколько.
Подумывали даже одно время персональную выставку организовывать, да потом в суете жизненной как-то забылось. Так прошло двадцать пять лет, дети выросли, стали жить отдельно своей жизнью, обзавелись семьями.
Первого мая каждого года, вся семья собиралась, выпивали домашней наливочки, играли в домино, лото, пили чай с пирогами. Доставали альбомы с фотографиями и вспоминали прошлые годы, удивляясь, как быстро бежит время. Только вчера, кажется, была свадьба, шумно отмечали, молодые распаковывали подарки, ездили в свадебное путешествие в Юрмалу, и вот - пролетело уже больше двадцати лет! Люди, которые на фотографиях их поздравляют, половина из них умерла.... Ох, как негармонично устроено тудыть твою в корень бытие человека.
Но в общем, и целом, без преувеличений, жизнь у Савелия Игнатьевича с Ниной Игоревной, катилась как хороший "Запорожец" по американскому highway. Никогда они не ругались, не скандалили, прожили, можно сказать, душа в душу, наблюдая за окнами то весенние то летние пейзажи, пока не постучалась в их дом беда.
В понедельник десятого февраля случилось несчастье, Савелий Игнатьевич стал начальником своего отдела, в котором работало еще четыре человека: секретарша Зиночка, инженер Рома, техник Устин, и он, Савелий Игнатьевич. Егор Сидорович, был бессменным руководителем последние пятнадцать лет, и вдруг попал в больницу с прободной язвой желудка. Так попал, кормилец, что неизвестно было, выберется ли он оттуда в ближайшие три месяца. Здоровье, как выяснилось, было у него в крайне запущенном состоянии, не выдерживало никакой критики. Вот такие пирожки.
Савелий Игнатьевич, проработал в этом подразделении двадцать лет, дело свое знал досконально, но никогда в руководители не рвался и считал, что это баловство не для него.
В понедельник Савелий Игнатьевич пришел постриженный, благоухая "Тройным" одеколоном, в новой рубашке купленной на рынке. Про нижнее белье говорить не будем, но можете поверить на слово, там тоже было все в полном ажуре.
Стал он руководить. В первую очередь, отчитал за пятиминутное опоздание Зину. Не старая женщина расплакалась не столько от огорчения, сколько от удивления. Чтобы Савелий Игнатьевич кого-то "лечил" - это все равно как вообразить, что один рубль будет стоить когда-нибудь тридцать долларов. Следующим шагом Савелия Игнатьевича была - "летучка" где он вынужден, был настоятельно поставить отделу "новые задачи". В-третьих, со всеми он перешел на "вы". Общий вид и походка нового начальника непоправимо изменилась. Савелий Игнатьевич стал чем-то похож на менеджера, изображенного на плакате (10 х 20 метров), который висел через дорогу, напротив, на торце соседнего дома. Этот менеджер улыбался нагловатой буржуйской улыбкой в тридцать два зуба, был подтянут, тщательно выбрит и сильно где-то загорел (наверняка какие-нибудь Гавайи). Что - то говорил, шельма, по мобильнику, его обаянию и агрессивному оптимизму противостоять было невозможно.... Америкос. Вне сомнения, америкос. Менеджер рекламировал мобильную связь, надпись на плакате гласила: "Все галоса мира - у вас в кармане".
Не вникая в детали производственного процесса, можно смело сказать: в Савелии Игнатьевиче виделся Начальник новой формации, отличавшегося как небо от земли, от того милого, добродушного, отзывчивого коллеги, которого они знали все эти годы.
Стал он весь какой-то собранный, резкий, когда "ставил задачи" в голосе появлялись гранитные нотки безапелляционной непреклонности. Дома тоже происходили странные катаклизмы. Савелий Игнатьевич вел себя с женой не по-товарищески: делал намеки, что она опустилась, давно не занималась фитнесом, не развивает себя как личность, на уме у нее только уборка квартиры, декоративные растения, пироги. Так продолжалось три месяца, потом в своих странностях Савелий Игнатьевич пошел еще дальше, стал намекать, что Надежде Игоревне, как жене, пора - в отставку. Ему Савелию Игнатьевичу надо супругу соответствующую его рангу и положению. Довел бездушный муж Нину Игоревну до того, что та плакала пол ночи и глотала валидол. Таким еще благоверного Нина Игоревна никогда не видела, впечатление, было полное: разум "второй половины" отравлен тяжелыми наркотиками.
Прошло еще пол года. Надежды, что мозговое заболевание свежеиспеченного Начальника само собой рассосется развеялись как дым. Савелия Игнатьевича изменился непоправимо, а бывший руководитель Егор Сидорович и не думал выздоравливать, скорее наоборот, ему день ото дня становилось все хуже и хуже.
За первый квартальный период Президентства Савелий Игнатьевич уволил всех своих сотрудников, взял - новых. Дети перестали появляться в отчем доме, потому что Руководитель всячески их стыдил и давал понять, что они ему внушают отвращение, своими неуспехами и крайне низкой самооценкой. Хотя, дай Бог, каждому таких детей были они вполне состоявшимися гражданами молодого свободного демократического общества: Рита училась в политехническом - на программиста, тянула (на минуточку) на красный диплом, а Вадик работал менеджером в крупном торговом предприятии.
Впервые за двадцать лет Нина Игоревна решила прибегнуть к демаршу, устроив скандал на тему: ты забыл родных тебе людей, на уме только работа. Хлопнула дверью и уехала жить к подруге на другой конец города. Целых две недели она была уверена, что Савелий Игнатьевич опомнится и перезвонит с покаянием, не дождалась.
Когда же вернулась в квартиру под солидным предлогом полить кактусы и алоэ, то нашла в супружеской кровати рыжее обнаженное существо лет двадцати восьми, приветливо представившееся Элеонорой. Это была новая сотрудница, которую Савелий Игнатьевич взял вместо этой "рыхлой клуши, отработанного материала - секретарши Зиночки".
Элеонора знала английский и японский, виртуозно ругалась матом, играла в бильярд, большой теннис, была незаурядным мастером в стрельбе по тарелочкам, курила дорогие длинные сигареты с золотым фильтром и делала Савелию Игнатьевичу такой королевский миньет, что тот на целых пятнадцать минут забывал какое у него отчество. Элеонора не просто являлась секретаршей, а была отрекомендована как друг, соратник, советник, компаньон и мать будущих детей Руководителя.
Нина Игоревна подала на развод, у нее закипела истинная гордость нерастраченной личности.
В этом пункте падения дома Ашеров можно только развести руками и пожалеть Нину Игоревну, что, собственно, мы и делаем. Пора заканчивать наше невеселое, но крайне правдивое повествование, стоит, пожалуй, подбавить в эпилоге мажорных специй.
Бывший начальник Савелия Игнатьевича все-таки вернулся в строй, но старый мир с сорванной резьбой канул в лету. Савелий Игнатьевич стал начальником старого начальника, а потом еще через пол года, начальника управления вместо знаменитого Генриха Сигизмундовича. Если вы такового не знаете, то весьма вам сочувствую, потому что мужик это отличный: балагур, хлебосол, интеллектуал, любит оперу и свою жену. Однако палец в рот ему однако лучше не класть. А потом Савелий Игнатьевич какими-то неведомыми путями (не без стараний Элеоноры) выиграл тендер на сказочно выгодный контракт с китайцами и через каких - нибудь пару лет невыносимо немыслимо разбогател.
Теперь Савелия Игнатьевича в глаза называют за глаза "олигархом". Элеонору он, безусловно, потом уволил, она слишком хорошо работала и очень много знала. Савелий Игнатьевич неправдоподобно располнел, одевается от "Армани", носит огромный перстень на левой руке и швейцарские ручной работы золотые часы, ими запросто, если хорошо размахнуться, можно оглушить дога. Живет в огромном доме за городом без семьи с "мигающими" девушками, как минимум в два раза младше его. Злые языки утверждают, что девицы из дорогого борделя, но верить этому я категорически отказываюсь. Савелий Игнатьевич приличный законопослушный гражданин и на всякое такое подобное не способен. Савелия Игнатьевича называет девушек "мартышками", пьет только виски "Chivas", а матом стал ругаться через каждое слово. Однажды даже в невинной фразе: "Который час?" умудрился при мне употребить не менее семи матерных слов, я считаю это - неофициальным всероссийским рекордом. Свою бывшую жену он зовет "Тортилла Игоревна", та - не в претензии, Савелий Игнатьевич построил ей огромный дом, рядом со своим поместьем и купил американский джип "Hummer" галапагосской расцветки. Нина Игоревна живет, не бедствует, разгадывает кроссворды, смотрит с утра до вечера телеканал "Культура".
Я невероятно доволен, что сохранил с Савелием Игнатьевичем дружеские отношения, с гордостью, как медаль, ношу звание "Старый друг", морально мне это помогает в жизни и очень знаете ли бодрит.
Вопрос без ответа.
kesha@novellino.ru
15 июня 2003
Здорово Кеша! Как погода в Лондоне? Извини, давно не писал, занят был разными делами, в основном, по работе. Хороший у тебя адрес, подскажи на каком сайте можно себе такой ящик сделать: "novellino.ru"? Время катастрофически не хватает, все суета, суета, что делал неделю назад, с трудом вспоминаешь. Впрочем, событий в Питере особо ни каких не происходило, кроме встречи 300-летия дня рождения северной Пальмиры. Такой балаган власти устроили, просто - швах, на неделю для нормальных граждан перекрыли весь город вдоль и поперек, не пройти, не проехать. Пишу, чтобы рассказать, что вчера кое-что произошло, тебе это будет интересно.
Итак, все по порядку: я сижу на Васильевском, Кеша в твоей квартире весь в впечатлениях и раздумьях. Классная у нас все-таки была рок - группа, а как ты здорово на бас гитаре играл - это же просто фантасмагория. Есть у меня огромное неукротимое желание восстановить нашу команду. Откуда такая мысль? За последние сутки со мной случился переворот душевный, я как бы заново родился.
В общем, скажу тебе, дело такое приключилось - полный бэмц. Работал, как ты знаешь, на этой дурацкой фирме менеджером уже год. Платили хорошо. Но после свободной студенческой жизни попал я, как кур в ощип. Месяца чрез три я понял, что в жизни упустил что-то самое главное, а что потерял не мог никак разобраться. Все вроде было нормально: работа хорошая я - молодой специалист, маркетолог, с неплохими перспективами роста, скоро должен стать зав отдела. А сам каждый день хожу и говорю себе как дурак: "А я ведь, братцы мои, неплохо на гитаре когда-то играл, со второго курса группа у нас с Кешей своя была. Песни классные сочиняли, нас обожало пол города. Пластинку записали, которая в чартах прочно присутствовала, на фестивалях выступали, ездили по разным городам. Самое главное, только-только свою индивидуальность, стиль нашли и вот теперь все это - псу под хвост? Обидно. До скончания века продавать мне теперь всякую всячину, начиная от сосок и мисок, заканчивая коньяком столетней выдержки.
Ты не поверишь, ворчал, ворчал на себя, а потом даже как-то втянулся в трудовую деятельность, даже нравится стало. Коллектив на моей работе - как везде у корпоративников: 30 процентов уродов, которые настучать начальству могут - хлебом ни корми пятьдесят процентов - нормальных людей, а остальные - колеблющиеся, то есть от настроения и обстоятельств зависит, заложат они тебя или нет. Основной глобальный принцип: береги свою задницу, если начальство станет наезжать, то подставь задницу ближнего.
Зав отдела наш худой белобрысый Александр тут намедни отличился... Впрочем, не о нем я хотел сообщить. Мысли путаются, после вчерашнего сабантуя, главное, сейчас нить не потерять. Сеть наших магазинов "Звездочка" разрослась по Питеру, Москве и всей России изрядно за десять лет. Сто пятьдесят супермаркетов - это говорит о многом. Решило начальство справить юбилей, сняли кабак на Невском, уставили столы жратвой и выпивкой, нагнали людей человек пятьсот. Все расселись, жестко соблюдая субординацию, Генеральный наш разместился в центре стола, поставленный буквой "П", толкнул о коллективе, о процветании, о долголетии. Выпили, закусили, на сцене выступает какой-то приглашенный ВИА. В нашем отделе десять человек, расселись компактно, я пью красное сухое вино, основная масса присутствующих на водку и виски налегают. Подваливает ко мне Александр, наш руководитель отдела, весь при параде: очки новые, пиджак красный, высокий, белобрысый, лицо у него всегда такое, будто уксус он выпил.
- Серж, сыграй чей-нибудь, пока эти лабухи на перекур пошли (это он имеет в виду ребят- музыкантов, которые до этого играли), я слышал, твою команду "Get off" пару лет назад по телевизору, классно ты поешь и на гитаре играешь. Глазенки у Александра блестят, видно хорошо уже принял.
- Ладно, а чего играть?
- Что - нибудь медленное, лирическое. Блюз, или какой - нибудь "Hotel California".
Вышел я на сцену, взял гитару, перебрал аккорды. Гитара хорошая, сыграл несколько задумчивых композиций, спел. Минут десять поиграл, народу понравилось, в ладоши хлопают: "Шизгару" давай!" Ну, дал им "шизгару", то есть заглавную композицию из репертуара группы "Shocking blue", "She's got it". Людям это тоже понравилось, начали орать: "Не надо нам этого певца-зануду, давай лучше ты играй". Все, как в старые добрые времена. Народ - он везде народ, когда отдыхает и в меру культурно выпивает. Вернулись ребята- музыканты с перекура, стали опять петь что-то из репертуара "Лейся песня". Пошел я в бар, выпить чего-нибудь. Взял бокал вина, присел за стойку. Ко мне подсаживается девушка, я ее еще заметил со сцены, как, танцуя, она заинтересовано на меня поглядывала. Красивая: глаза большие синие, правильный овал лица, черные волосы коротким каре пострижены, одета в красные джинсы и белую рубашку.
- Привет, как дела? - заговорила она со мной таким тоном, как будто мы сто лет знакомы, - Как тебя зовут?
- Сергей.
- Очень приятно, Олеся. Хорошо на гитаре играешь, мне понравилось.
- Спасибо.
- Пойдем потанцуем, ты меня пригласишь?
--
Пойдем.
Потанцевали, потом пошли опять в бар, сели за столик. Девчонка только вчера из Франции приехала, училась там в Сорбонне. Оказывается три года назад, перед отъездом, она была на наших концертах. У нее подруга Таня Думчева, с которой у меня полгода был роман (ты помнишь), водила ее на эти наши выступления. За двадцать минут у нас нашлась куча общих знакомых, было совершенно не понятно, как мы до сих пор не встречались. Действительно, впечатление такое, как будто знаешь человека всю жизнь. Тут ко мне поваливает этот долговязый член в малиновом пиджаке, Александр наш.
- Можно тебя на пару минут, разговор есть, весьма срочно.
Пошел за ним. Идем куда-то за сцену длинным узким извилистым коридором, потом он открывает неприметную дверь, оказываемся в туалетной комнате. Генеральный вышел из кабинки, подошел к крану руки моет. Остатки волос зачесаны назад, набриолинены, толстая рожа красная. Близко, живьем, я видел-то его всего раза три, сейчас, наверное, - четвертый, часто он по телевизору выступает, многозначительно так говорит с известными TV комментаторами на всякие умные темы о судьбах России. И тут он, как бы про себя, начинает что-то бормотать, глядя куда-то в раковину. Вначале я подумал: его тошнит, с таким клокотаньем из него слова полезли.
-Ты чо, смерти захотел? Ты чо, быдло, смерд ты чо к моей дочери лезешь?
- Вы ко мне обращаетесь? А кто ваша дочь?
А он словно не слышит, вижу краем глаза в зеркале, за моей спиной, два насупленных "быка" нарисовались, с гестаповскими рожами - его охрана. Киношная ситуация, как в этих идиотских сериалах, которые стадами гоняют сейчас по экранам голубым.
- Ты, чмо, ты у меня работаешь, говно. Ты холоп мой, раб, и ты смеешь думать о том, чтобы мою единственную дочь трахнуть?!!
"Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву..."- помнишь, была такая популярная в семидесятые песня Зыкиной. В его, с позволения сказать, глазах - лужах "булькалось" грамм пятьсот водяры, но мужик он был кряжистый, (бывший самбист или борец) пол-литра для него - это не доза, это - чтобы встряхнуться, что, собственно, он и делал. "Сейчас получу по морде, интересно, сзади или спереди, с тремя мне никак не сладить, да и - с одним вряд ли, я музыкант, а не каратист, " - подумал я.
В такой ситуации надо ждать, когда дерьмо из клиента вытечет, не скрою, испугался в первую секунду, я человек, а не железный Феликс. Потом уже по фиг стало, азарт даже зажегся. Минут через десять, этот хрен, наш генеральный, слился "текстами", на меня внимательно смотрит, изучает.
- Ну че, перетрухал малость? - глубоко вздохнул, как бы приходя в себя. - Как он работает? - обратился он к Александру.
- Нормально Павел Андреевич. Нормально работает, нареканий не было... Пока.
- Ладно, - потрепал меня по плечу. - Ты вот что, Сережка, не держи на меня зла, может, и погорячился малость. Говорят, специалист ты хороший, подающий надежды, играешь на гитаре виртуозно, голос замечательный. Заходи ко мне во вторник, в три часа, потолкуем, вроде, тут вакансии интересные наклевываются. К дочке моей не подкатывай, иначе, я тебе яйца отрежу, понял?
- Он понял, - зашелестел Александр, - парень он хороший.
- А тебя не спрашивают, пиздюк двустворчатый, раз он такой хороший, посажу его на твое место, а тебя - в расход, шутка.
- Александр засмеялся дробным козлиным смехом, будто его защекотали.
- Понял. - Сказал я, краем глаза посмотрел на себя в зеркало, лицо у меня было бледное, но спокойное - Можно идти?
- Идите.
Пошел обратно по длинному коридору, и тут на меня накатила злость, даже не знаю, откуда столько злости во мне вдруг появилось. Был бы автомат, вернулся бы обратно и всех бы покрошил. Смелые они с пушками - трое на одного безоружного, а как бы они обдристались, завали я сейчас к ним в туалет с "калашниковым" наперевес. На беседу.
Олесю я увидел в баре, подсел к ней.
- А твой папочка обещал, если будем шуры-муры крутить, яйца мне отрезать, может, чего-нибудь придумаем?
- Мне мама уже тоже мозги промыла, предупредила: ты у папы работаешь, мне - не пара. Как они меня укачали своей любовью, мне ты нравишься, почему я не могу быть с тобой?
Тут ни с того ни с сего я вдруг начал хохотать, как сумасшедший, как все-таки удивительно действует иногда женщины... Олеся на меня посмотрела, а потом тоже весело рассмеялась, и стала красивой - ослепнуть можно. В этот момент, наверное, я и влюбился.
- Слушай, хочешь я для тебя спою!
- Да, очень.
Рок-группа отыграла какую-то очередную задумчивую композицию, солист их опять отлучился, было такое впечатление, что у него проблемы с желудком. Выскочил я на сцену, схватил гитару, поговорил с ребятами-музыкантами и начал шпарить настоящий рок-н-ролл. Играл так, как никогда не играл: самые отвязанные композиции из "Роллингов", "Секс пистолз", "Криденс", Ли Люис, Little Richard, Status Quo. Народ визжал, орал, прыгал, крутился волчком - все это на одном дыхании, в бешеном ритме, а меня несло так, как будто у меня не одна, а двадцать пять жизней. Олеся стояла возле сцены, смотрела не отрываясь, влюбленными глазами. Мельком я глянул на Генерального, он сидел на своем месте тоже хлопал и улыбался вполне довольный. За ним его "быки" находились, как две древнегреческие колонны. И тогда, отхлебнув прямо из горлышка хороший глоток бургунского (бутылку мне подала Олеся), меня поперло на народный жанр. Стал петь частушки, народ совершенно пришел в неистовство и хохотал до слез. Вот некоторые примеры.
За рекою уток бьют -
они только крякают,
мою милку так ебут -
только серьги брякают.
Как на Киевском вокзале
мы встречали поезда,
а из вагона вылезала
пятитонная пизда.
Как на Киевском вокзале
обокрали рыбный трест,
а на двери написали:
кто не пиздит - тот не ест!
Как у Спасских у ворот
виден русский наш народ:
тут он молится и верит
тут же ссыт и тут же серит.
Мимо тещиного дома
я без шуток не хожу,
то ей хуй в окно засуну
то ей жопу покажу!
Мне миленок подарил
четыре мандавошечки.
Чем я буду их кормить,
они ж такие крошечки?
Откуда все это полезло - сам не знаю. В детстве когда-то слышал их у моей бабки в Вологодской области, когда вся наша многочисленная родня собиралась за длинным столом по какому-нибудь уважительному поводу, выпив и закусив, начинала петь частушки под гармошку. Удивительное, что исполнял я все это с таким же характерным окающим говорком. People хохотал, аплодировал, прыгал как сумасшедший, я думал, они меня разорвут от восторга.
Пропев таким образом минут десять, я краем глаза увидел, как Генеральный, что-то пошептал своим опричникам, и те в развалку направились к сцене. Не стал дожидаться, когда они звук мне на микрофоне рубанут. Не испугался, просто понял, что "finita la comedia", по башке потом получу, не при свидетелях.
- Спасибо за внимание! Будьте счастливы! - крикнул я.
Соскочил со сцены, схватил Олесю за руку, и мы вдвоем рванули к выходу. Сейчас середина июня, возле гардероба мы не задержались, "быки" нас не успели сцапать, хотя, как я успел заметить, ломанулись за нами. Очутившись на улице, прыгнули в такси и поехали - на Васильевский в твою, Кеша, квартиру.
Сейчас полседьмого утра, пятнадцатое июня 2003 года. Олеся спит в соседней комнате, сегодня была самая счастливая ночь в моей жизни. А сама Жизнь - Дама экстравагантная, вопросов у нее всегда найдется больше, чем у нас - ответов. Что я точно знаю:
1) Сегодня я встретил единственную девушку на Земле, и она отвечает мне взаимностью. Клево.
2) Никогда больше не буду менеджером. Клево.
3) Соберем с тобой группу (правда ведь, ты приедешь?) и прославимся, будем играть только то, что нравится. И больше не будем никогда ругаться, жизнь коротка, надо заниматься любимым делом. Клево.
4) Смогу ли я прожить теперь хотя бы месяц? Не все ли равно главное Олеся меня любит, я ее - тоже и у нас есть rock-n-roll... Клево.
P/S Кеша приезжай, пожалуйста, ну его на фиг этот Лондон, приезжай, прошу тебя.
Коварство таланта.
С самого раннего утра у известного московского журналиста Вячеслава Найденова были нелады со здоровьем. Странно как-то Славку парило с утра, глубоко изнутри невротически подколбашивало. Сегодня только вторник, а такое ощущение, что классическое субботнее похмельное утро закоренелого холостяка.
"А если это СПИД? - подумал он и похолодел от страха, - Боже, а он еще столько не успел сделать: дерево не посадил, ничего не построил, а дети, если где-то и растут, то наверняка будут какими-нибудь обалдуями. Он такой молодой, всего тридцать три, у него еще столько должно быть впереди хорошего..."
Слава посмотрел на настенные часы у себя в кабинете, было ровно восемь ноль-ноль. Любил он приходить в редакцию рано утром, потому что хоть и выпить был не дурак, но по натуре являлся одновременно "жаворонком" и "трудоголиком".
Слава был здоров, как верблюд, никогда ничем не болел до восьми утра этого рокового дня.
Не пил Вячеслав Найденов вот уже ровно неделю, так что похмельным синдромом приступ необъяснимой тоски и какого-то и сладкого ужаса объяснять было нелогично. Скорее всего, пришел час расплаты, час расплаты за все. Наверняка это ураганный цирроз печени. Как цирроз печени начинается? Неизвестно, надо посмотреть по Интернету. Слава набрал в поисковой системе "Rambler" словосочетание: "цирроз печени" углубился в чтение крайне неутешительных для себя новостей. Все симптомы совпадали. "Вот так приходит ОНА, тихой застенчивой поступью, и эхо ее шагов отдается тупыми болезненными толчками в правом боку, мошонке и почему-то - в копчике..." Слава откинулся в черном кожаном кресле с высокой спинкой. Тяжело задышал, холодный липкий страх охватил весь когда-то безупречно работавший мужской организм.
Задумавшись, журналист закурил. За окном пролетали грязные растерзанные ветром тучи, на Москву надвинулась промозглая холодная осень неотвратимая, как смерть, желтые лохматые листья на деревьях трепетали в мелких конвульсиях.
Ничего он не сделал, ничего не совершил, ничего не написал. А какие были мечты
десять лет назад, сколько было самоуверенности, гордыни: "Вот идет новое поколение, вот идут они, молодые львы, расступись народ, раздайся море, сейчас вундеркинды всем покажут, как надо жить, как надо писать, работать и любить! Так покажут - небу станет жарко".
Показали, твою мать: этот - спился, тот - сторчался, другой тянет лямку чинуши в каком-то департаменте, а лучший друг, нарожав троих детей, стал подкаблучником и без разрешения женушки даже в булочную не рискует выйти. А что он, Слава Найденов, талантливый талантище, многообещающий интеллектуал? А ничего... "Пшик" вышел, не взрыв получился, а небольшой "пук", хоть себе-то перед смертью врать-то не надо, человеком останься, имей мужество.
И зачем полез он в журналисты? Что он поимел? Денег мало, геморроя много от этой журналистики. Любая сволочь норовит подножку поставить, сказать что-нибудь гнусное, опорочить. А какие унижения перед этими уродами - знаменитостями...
"Когда выделите мне полчасика? - вспомнил Слава диалог в прошлый четверг с одним политиком, - Да, да, обязательно в печать только с вашей визой, когда Вас можно застать"?
Девяносто процентов из них - ничтожные людишки, носятся со своим имиджем, как с писаной торбой. Никто о них не заикнется через десять лет. Кто помнит сейчас Зюбыкина - звезду 92 года? А тогда такая была величина, его даже преемником Ельцина прочили. А наша эта попса?! Это вообще не люди, какая-то божья срань, прости Господи. Ничего живого, талантливого, искрометного - все, абсолютно все, подернуто дымкой какого-то идиотизма, двойной бухгалтерии, и везде ложь, тупость, агрессивная зависть... На что он тратит жизнь? Работа халдея: "Чего изволите?"
Настроение окончательно испортилось. Он больше десяти лет в журналистике насмотрелся всякого, удивить было трудно, спасал профессиональный цинизм, но здесь что-то накатило. Даже такой крепкий профессионал как Слава, иногда прогибался, не выдерживал прессинга.
А может быть это все-таки не цирроз печени? А если цирроз, то не сильный, в конце концов, начался двадцать первый век, сейчас, говорят, можно себе печень молодого поросенка вшить и лет еще тридцать повыступать. В конце концов, что за ерунда, что за догон на ровном месте? Может, он от Люськи неделю назад хламидоз подцепил и сейчас у него инкубационный период? Может он вчера на фуршете икры съел лишку, а та "левая" оказалась? Сколько сейчас "левой" икры по Москве гуляет? Тысячи тонн.
Славик чувствовал себя как канатоходец в состоянии неустойчивого равновесия, с одной стороны, слева от каната, мрак депрессии, с другой стороны, справа, маячила бездна какой-то странно доселе неизвестной эйфории и тайного сладкого ужаса. В какую сторону его качнет в следующую минуту, Слава и сам не знал.
В дверях просунулась голова его коллеги и другана, собутыльника и бывшего однокурсника Вани Беспалова.
- Здорово, пойдем, пожрем, ты чего такой мутный?
- Не хочу, спасибо, плющит меня что-то, заболеваю.
- Ладно, выздоравливай. Сегодня встречаюсь с этим "крутым", согласился, урод, чтоб он сдох.
- Поздравляю.
- Все-таки добился я своего.
- Молодец.
- Извини, спешу, сейчас перекушу и еду брать интервью, выздоравливай.
Ушел. Вячеслав Найденов провел в муке и маяте целый день. В кабинет заходили и выходили какие-то люди, с кем-то он ругался, кому-то что-то рассказывал, доказывал. Главный редактор на "летучке" похвалил его материал, поставил Найденова в пример другим сотрудникам, дескать, учитесь работать. Слава смотрел на все как бы со стороны.
Только к вечеру, часам к семи, его немного отпустило, когда он вдруг понял, что проблема вовсе не в физическом самочувствии, и икра вчера на фуршете была, скорее всего, первой свежести. Дело совершенно в другом, у Славы даже подмышки вспотели, когда он вдруг осознал причину: он страстно хочет чего-то написать, что-то сочинить, но не какаю-то пошлую заметульку про этих звездных пидоров, а что-нибудь настоящее, не на один день. Слава Найденов походил по кабинету сел в кресло, взял шариковую ручку, чистый лист бумаги формата А-4 и несколько разухабистым почерком вывел:
"Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день ..."
Одну минуту, это же где-то было, кто-то писал эти строки. Встревоженный маститый журналист подошел к шкафу с книгами и достал роман графа Толстого Л.Н. "Анна Каренина". Так и есть. Начало было неплохое, но строки эти написаны другим более ста лет назад. Причем, слово в слово... Поразительно. А если попробовать по - другому, что-нибудь поэтическое? Толстые романы писать в наш динамичный век смысла нет, их кроме фригидных филологинь никто не читает.
Немного расстроившись, Слава решил пройтись по длинному опустевшему коридору редакции. подумать, перекурить. Рабочий день закончился, в курилке никого не было.
Несомненно, в нем бродит что-то уникальное, налицо - жажда творить, он чувствует, знает, что сейчас напишет гениальное стихотворение, оно сидит в нем, заставляет трепетать кончики пальцев, шевелит извилины, сейчас из-под его пера выйдет что-нибудь легкое, искрометное. Вот оно подступает, оно - рядом, оно выходит полновесной струей...
Бросив хабарик в пепельницу, помчался в свой кабинет. Быстро сел за стол схватил ручку и стал лихорадочно писать:
"Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя:
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
Нет, не то, это уже было двести лет назад, это старо, примелькалось, лучше вот так изобразить реальность.
"Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит."
Потом написал что-то еще и еще. Все время выскакивали строки, то Андрея Белого, то Пастернака, а один раз вдруг появилось бессмертное четверостишье из "Луки Мудищева" Баркова. Часам к одиннадцати вечера напрашивался один скверный малоутешительный вывод: гениальные строки-то уже, епрст-э, классики - шустряги, оказывается, расхватали! Где та амфора, куда можно излить свой полет духа?!
- Твою мать... - воскликнул Слава в начале двенадцатого ночи. Ведь он знает стольких людей, он видел такие судьбы, такие характеры, такие сюжеты. Не надо ничего выдумывать, Жизнь сама по себе, самая забавная, ужасная, удивительная вещь на Земле. Почему же из него ошметками вылезает чужая гениальность?
"Ладно, во всяком случае, я теперь точно знаю, почему меня весь день так парило. Это оказывается во мне талант бродит, выхода ищет..."- от этого на душе просветлело, стало немного легче, надев куртку, кепку вышел на улицу, дождь закончился, было прохладно. Сел в свой старенький потрепанный белый "Мерседес", отправился в бар "Дома журналиста".
Там он встретил старинного своего приятеля Корбьюзенко Юру, фотографа, который только что приехал из Югославии, охваченной пламенем войны, Юра был толстый, вечно небритый, кучерявый, от него постоянно пахло спиртным и чесноком. Отличительной чертой характера Юры было то, что его в каждой зарубежной командировке расстреливали. Катался репортер по всему миру, делал талантливые, очень рискованные снимки и продавал их различным иностранным агентствам. Лет шесть назад его хотели расстрелять чеченцы в Грозном, потом -парамилитарес в Колумбии, в Сомали чернокожие, едва одетые партизаны, неделю трясли заряженным маузером перед носом Юры, на Ближнем Востоке темпераментные персонажи из группировки "Аль-Баль-Кумаль Ислами" выводили в течение трех месяцев его на расстрел вместо завтрака, в Уганде одичавшие тутси хотели пригвоздить гражданина России отравленными стрелами, в Камбодже азартные красные кхмеры бросали в него горящие шесты, а в джунглях Бразилии лаконичные вежливые нацисты (внебрачные дети портайгеноса Бормана) тоже сначала решили расстрелять, потом передумали и прежде чем отпустить Мастера, сфотографировались на память. Раскусила чухня белобрысая, какой хороший Юрка все-таки, действительно, парень!
Что-то в цветастых, как гавайские рубахи, рассказах Юры было правдой, опасная профессия стрингера наложила неизгладимый отпечаток на его психику. Трезвым именитый фотограф оглядывался через правое плечо в среднем каждые пятнадцать минут. По мере употребления крепких спиртных напитков частота поворотов головы сокращалась до семи минут (после первых семисот грамм), потом - до пяти (еще двести грамм) и так далее - в русле геометрической прогрессии.
Когда Слава подошел к столу, увидел, что Юра выпил не меньше литра самой лучшей водки "Русский стандарт", оглядывался он в среднем, каждые две минуты. Рядом с фотохудожником располагались две девушки.
- Привет! - заорал Юра, крепко пожимая руку, - Как дела? Давно не виделись! Давай, садись, накатим! А я только что из Сербии, представляешь, меня там чуть албанцы не расстреляли.
- Привет, давно заседаете? - подсел к ним Слава.
- Хочешь телку из Минска? Свободная, зовут Моля, подающая надежды журналистка, специалист по фэшн бизнесу, любит все блестящее стильное.
- Моля Жокол, - захихикала девушка в светло оранжевом свитере с красивыми глазами и густо накрашенными ресницами. - Вы тот самый Слава Найденов? Как интересно... Покажете мне Москву?
- Безусловно.
- Денег до фига, старик, я угощаю, только что вернулся из Сербии. Ты знаешь, меня там хотели расстрелять.
Часа через три, засосав грамм семьсот водки, Слава поехал домой, на Таганку, с Молей Жокол, "показывать Москву", Юра перестал говорить минут за пятнадцать до этого, остаток сил крупного фотохудожника уходил на вращательные моменты головы со средней тактовой частотой 0,5 секунды. Вторая девушка Лола помогла фотографу устроиться в машине. Москву она знала досконально, но бросать
недостреленного Юру совесть честной герле не позволила, повезла живой труп домой в "Крылатское".
Ночь между вторником и средой давно вступила в свои законные права.
"Жизнь, слава Богу, продолжается. А талант, между прочим, если он есть, то его НЕ-ПП-РО-ПЬ-ЕШ-Ь",- эта крайне верная мысль была последней в мозгу Вячеслава Найденова, прежде чем он провалился в глубокий сон, лежа в своей кровати на храпящей коллеге женского пола, фанаткой Труссарди из соседней братской республики.
Универсальная формула.
На "Боинг" до Нью-Йорка, вылетающий из Шереметьева, оба они успели в последнюю минуту, а в "Бизнес-классе" оказались соседями. Самолет вырулил на взлетную полосу, остановился, мелко задрожал всем корпусом, прогревая двигатели, и начал разбег.
- Терпеть не могу этот набор высоты, когда изнанка желудка прилипает к сиденью кресла, - пробормотал - Аристарх Петрович по всей видимости самому себе, но, впрочем, и осознавая, что сосед справа его конечно же услышит.
Сосед посмотрел на него с сочувствием, улыбнулся. Ему тоже было немного за пятьдесят, одет был в хороший темно серый костюм, умное ироничное лицо и внимательный взгляд синих глаз выдавал в нем человека причастного к интеллектуальному труду. "Такие глаза бывают только у ученых или хирургов с двадцатилетним стажем", - подумал Аристарх Петрович.
- Хотите коньячку пятизвездочного, армянского? - сочувственно улыбаясь, произнес сосед, доставая из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку.
- Спасибо, не откажусь.
- Восемь часов замкнутого пространства - это много.
- У вас клаустрофобия?
- Нет, но нестись в герметично задраенной металлической капсуле, битком набитой керосином и человеческой плотью, со скоростью свободного падения, двести пятьдесят метров в секунду, на другой континент, на высоте десяти километров, через океан, разве это не фантастика?
- А вы ученый, я правильно догадался? - спросил Аристарх Петрович, отхлебнув приличный глоток, коньяк был, действительно, хорош.
- Да, психолог, Корней Леонидович, с вашего позволения.
- Очень приятно, Аристарх Петрович, физик-ядерщик.
- Летите на симпозиум?
- Да нет, дочка замуж вышла, теперь живет в Штатах, родила недавно.
-А я, представьте, в Нью-Йорк лекции читать.
- Дело хорошее.
- Вот позвольте у вас, как у физика, спросить: сейчас наука проникла в самые дальние уголки материи, расщепила атом и движется все дальше. Будет когда-нибудь предел, упрется пытливый ум в пустоту, в которой нет уже никакого нейтрино?
- Ну, и вопросы вы задаете на взлете... Я же не Господь Бог, не я устроил Большой Взрыв пятнадцать миллиардов лет назад.
--
И все же, позвольте поставить вопрос ребром.
Ну, раз "ребром", - пробормотал Аристарх Петрович, и посмотрел на собеседника, нездорового блеска в глазах у того явно не наблюдалось, наоборот, лицо было крайне внимательным и выражало вежливое ожидание.
Постоянно будут открывать все новое и новое, процесс этот бесконечен. Вакуум - самая загадочная и самая криативная категория, есть вакуум "живой", а есть "мертвый", человек только сейчас об этом начинает догадываться.
-Значит, открытие главной формулы откладывается, по вашему мнению, на неопределенное время?
- Какой формулы?
- Ну, как же, раз есть "Нечто", создавшее Вселенную, значит, есть какое-то общее зерно, суть сути, а если есть "Это", значит, его можно описать формулой.
- Не знаю, что вам и ответить.
- А вы можете допустить, что такая формула уже существует и человек, который ее вывел - мой пациент. По этому поводу еду, между прочим, лекции читать.
- И давно он ваш пациент?
- Год. Не будь его, никогда не понял бы я кубизм, а также фрески Этрусков. Не отрицаю, он - шизофреник, но этот парень сделал величайшее открытие.
- Вы образованный человек, профессионал, - воскликнул Аристарх Петрович, - и верите во всякую чушь ваших пациентов, не понимаю!
- Во - первых, не верю, а задумываюсь, раз я с вами разговариваю на эту тему, значит - задумываюсь, а не проповедую, правильно?
- Ну, допустим...
- А во-вторых, свихнулся мой подопечный всего год назад. Я долго с ним беседовал, анализировал его недуг и пришел к выводу, что начался он с детского невроза. В шестидесятые на экраны страны вышел фильм "Римские каникулы" с Одри Хеппберн и Грегори Пеком, его матушка помешалась на этой картине, ходила на нее, по двадцать раз в неделю, таская с собой малыша.
- Кинокартина - шедевр, мне, правда, больше нравится с Одри Хеппбен "Завтрак у Тиффани". Простите, но какое все это имеет отношение к теме?
- Самое прямое. А какое отношение современные научные теории имеют к здравому смыслу? Возьмите хотя бы "Теорию относительности" Эйнштейна, представить нормальному здравому рассудку, что тело до бесконечности увеличивается в размерах и массе с приближением к скорости света? Разве это не нонсенс?
- Здесь я могу согласиться, бытовому разуму это не понять.
- А допускаете ли вы, что когда у пациента расщеплено сознание, он видит реальность и одновременно параллельный мир. При этом познает такие вещи, которые нормальному человеку придти в голову, никак не могут.
- Не зря на Руси любили всегда блаженных.
- И те выдавали подчас гениальные вещи! А как начет самой модной астрофизической теории о "черной энергии"? Оказывается, она занимает 90 % процентов всей Вселенной? Ее открыли только сейчас в 2003 году. Совершенно ведь сумасшедшие вещи, правда? Знаем мы о Вселенной самый мизер, визуально с помощью телескопа "Хаббл" мы видим лишь один процент Вселенной, по сути мы живем в бронзовом веке.
- Допустим, но вы хотели рассказать про этого человека, вашего пациента.
-Да, извините, увлекся, я в школе, знаете ли, астрономией интересовался, иногда заглядываю в Интернет, знакомлюсь с новостями. Я утверждаю: раз существуют "безумные" научные теории, то и, наоборот, в самом безумии бывают гениальные прозрения, до которых, бытовой разум нормального человека доползет через сотни лет, он ведь улитка - этот "бытовой разум". Возвращаюсь к истории с моим пациентом, назовем его Эдуард. После непрерывного просмотра "Римских каникул", у него записалась матрица: "глаза Одри". Через двадцать лет Эдуард встречает девушку, которую зовут Ассель, в нее влюбляется. Девушка сирота, родители умерли, когда ей было полтора года, воспитывалась она у бабушки в Ташкенте, потом приехала в Москву, поступила в МАИ. Видел я ее на фотографии, действительно, отличить невозможно, один в один - Одри Хепберн.
Молодые люди полюбили друг друга, после окончания вуза работали в одном авиационном конструкторском бюро, стали жить вместе в гражданском браке. Прожили два года, Ассель забеременела, решили ребята узаконить отношения, расписаться. Буквально за неделю до церемонии девушка исчезает. Задержалась на работе, какой-то они там проект сдавали, поздно возвращалась одна и пропала, предположительно, в районе возле метро "Бауманская".
Эдуард прождал всю ночь, утром стал звонить в милицию, больницы и прочие заведения. Искали два месяца, задействовали телевидение, радио, газеты - безрезультатно. Дошла очередь до нестандартных методов, молодой человек стал обращаться к ясновидящим. Специалисты брали фотографию, обнюхивали, поглаживали, покусывали, потом, пожимая плечами, говорили: фотография человека есть, а его самого - в трехмерной реальности никогда не было и быть не могло. Тогда Эдуард (у него уже тогда галлюцинации начинались, по ночам стал слышать голос Ассель) пошел к знаменитой знахарке, бабе Зине, которая предсказала землетрясение в Армении и террористический акт в Нью-Йорке. На прием попал по страшному блату, за большие деньги, очередь, к ясновидящей на десять лет вперед поминутно была расписана. Баба Зина взяла фотографию, подержала в ладонях, нахмурилась и говорит.
- Человека этого очень хорошо знаю, имя ее это - Лючия в 1438 году мы с ней вместе сидели полгода в Испании в застенках Инквизиции. Пятого декабря того же года в десять утра ее сожгли на площади как ведьму. Заходила в нашу эпоху и потом оправилась путешествовать дальше, она - непоседа эта Лючия, сейчас девушка - на Сириусе, весело время проводит, егоза-стрекоза.
- Как ее можно найти?
- Как можно найти того, кто сейчас на Сириусе? Прибудет она сюда лет через пятьсот, вполне возможно.
- Но я же с ней жил, она от меня, в конце концов, забеременела, на работе числилась, документы остались.
- Юноша, может все это и так, но данный индивид не из этого мира.
- Ничего не понимаю.
- А здесь и понимать не надо, просто поверьте мне, опытной женщине. Вы имели дело с не живой личностью, а тенью тени, оболочка этого человека сгорела более 550 лет назад на площади под улюлюканье толпы. Странно, что Лючия столь долго с вами оставалась, обычно такие миражи длятся не больше двух минут и то - в часы пик во внутренней части Садового кольца. Повезло, понравились вы ей, это - уникальный случай.
Вот так... Как прикажете понимать? Эдуард, само собой, не поверил бабе Зине, все время думал о своей любимой.
За целый день в Москве в метро мы встречаем тысячи физиономий мужских и женских, старых и молодых, они протекают мимо нас, как песок сквозь пальцы. Чтобы "увидеть" человека, надо остановить свой взгляд на его лице, смотреть на него несколько минут не отрываясь.
Природа дала нам возможность, заложила в нас некий механизм позволяющий отличить лицо знакомого человека от миллионов других лиц. У нормального трезвого индивида этот природное устройство работает как часы. Мы "узнаем" человека потому что схватываем некую формулу, архетип, основу принадлежащую только этому лицу. Но степень узнавания имеет свою шкалу. В метро если присмотри к человеку, мы его "узнаем" на 5- 10 процентов, через неделю или через месяц мы его можем и не вспомнить. Лица однокурсников, одноклассников коллег мы "знаем" от 20 - 60 %. Лица родителей - на 80 - 95% . Лица любимых тоже - от 80 до 95 %. Ассель Эдуард "узнавал" на 99,9999%. Он понял, что пошел дальше многих остальных образованных людей, владеющих в совершенстве математическим аппаратом. Действительно, не часто так бывает, чтобы один человек на такой значительный процент просачивался - в другого, тем более с хорошим высшим техническим образованием. Случай. По-моему мнению "Римские каникулы" сказали здесь свое веское слово.
Эдуард решил, что если взять за основу, эталон, "формулу" лица своей любимой, то можно, отталкиваясь от этой базы, вывести универсальное уравнение, описывающее женское лицо на первом уровне, потом вообще - человеческое, - на втором и, наконец, на третьем уровне вообще открыть величайшую тайну Вселенной: принцип самой Красоты. Эдуард чувствовал, что находится на пороге глобального открытия, он единственный кто способен описать основу Мира.
У него появилась привычка ходить в часы пик по московским улицам, тусоваться в барах, вокзалах, супермаркетах, иногда встречал до ужаса похожих девушек, просто - копия Ассель, не хватало только какой-то неуловимой детали в лице.
Походы по всевозможным общественным местам чередовались у Эдуарда с мозговой игрой, идея математически описать архетип Красоты с каждым днем все больше захватывала. Исследователь взял отпуск за свой счет с работы и с утра до вечера принялся исписывать горы бумаги, пытался переложить в математическую формулу, "зерно сути". Понимал, что у него начинается безумие, но ничего поделать с собой не мог, засосало, знаете ли. Долгими осенними вечерами он прислуживался к голосу Ассель.
- Ведь это элементарная формула, любимый, она проста как все гениальное. Я пришла и была с тобой, чтобы ты вывел это уравнение, совершил открытие подобно великому Архимеду. Потомки будут тебе бесконечно благодарны, а мне в Москве через три тысячи лет поставят памятник на месте сегодняшнего Павелецкого вокзала.
Однажды утром Эдуард проснулся и понял, что формула эта, действительно, очень проста, умещается в одну строчку.
Пошел в кабинет, сел за письменный стол и записал эту формулу.
"Теперь ты второй Эйнштейн, Ньютон, Спиноза, Кант и, конечно же, Архимед, поздравляю с убедительной победой, - услышал Эдуард голос Ассель, - звони теперь в Кащенко, в сумасшедший дом, припадок у тебя начнется через три часа". Эдуард не послушал мудрый голос, не стал беспокоить телефонный аппарат. Сидя за письменным столом, любовался красотой и изяществом линий начертанных им знаков. Через три часа в одних трусах, босиком (дело было в январе) выскочил на улицу и побежал с криком.
- Люди, я поймал красоту! Эврика! Эврика!
Его схватили, затолкали в милицейский "воронок" и привезли в дурдом на Загородное шоссе.
- Грустная история, - проговорил Аристарх Петрович, - так что же там было на бумажке, вы не видели?
- Как же-с, видел, каждое утро Эдуард просыпается и пишет формулу заново, боится забыть. Если не дать ему записать, он впадает в буйное состояние. Вот, полюбуйтесь, - Корней Леонидович достал из портмоне кусочек плотной бумаги, на которой каллиграфическим почерком было написано:
0+0+0 = 1000
- Лаконично и многозначительно. - проговорил Аристарх Петрович, отхлебнув из фляжки.
- Абсолютно с вами согласен, уверен, истинный смысл этой простой строки до конца будет понятен еще очень не скоро. Эдуард пошел не тем путем, я и моя команда продолжим исследования и добьемся в конце концов более впечатляющих результатов.
Основной инстинкт.
- Да ну, шо вы, хлопцы, смеетися, чи шо? На хера мне парашют, тут лету от силы час! - красное одутловатое лицо старшины выглядело обиженным,
- Да я уже налетал на этих "кукурузниках" по самые помидоры, всегда без парашюта обходился.
- Тарасыч, не бузи, надень, мало ли чего?
- Та не надо-о, ну его к ляду, в конце концов, шо тот парашют? Ну ебнемся, ну шо? Это же быстро будет, раз - и все. Чему быть того не миновать, не надо-о-о парашУт.
- Ну, смотри, как знаешь.
- Лучше себе оставьте, вы хлопцы гарни, вам еще жить, та жить, а я свое отгулял, еще годик отслужу и - на пенсию.
На полевой аэродром под Полтавой садились только легкие самолеты. Как заведено каждый год, в конце августа, начались учения, нам срочно надо было доставить донесение в штаб. Наш родной Гвардейский Краснознаменный артиллерийский полк - выдвинулся пять дней назад и рассосредоточился где-то в двухстах километрах к югу, в районе села Житное.
В пакете, который я вез, был главный план послезавтрашнего наступления. Лететь приходилось ночью на малой высоте, чтобы не засекли радары "противника". Парашютов было три, у меня, фельдъегеря штаба полка, который вез донесение и у двух летчиков Анатолия и Гоши.
Анатолий, первый пилот, и мой хороший приятель, благородно предложил Тарасычу свой парашют, но на "нет" и суда нет.
Тарасыч старшина был хороший и службу свою знал. Толстый хохол с длинными рыжими усами и черными, слегка навыкате, глазами майского жука похож был на Тараса Бульбу. Прослужил он в войсках тридцать годков и служакой был опытным, солдаты его всегда были одеты, обуты, накормлены и помыты. Был он строг, но справедлив.
Ночь была красоты сказочной: месяц висит, звезды блещут, сверчки чирикают, прямо как в произведениях раннего Гоголя.
Андрюха завел мотор "кукурузника", вырулил на взлетную дорожку, после короткого разбега самолет легко взмыл в ночь. Двигатель работал ровно, внизу проплывали редкие огоньки деревень, сверху светили звезды, благодать. Тарасыч, расположившись на картонных коробках с тушенкой, заснул, укрывшись шинелью. Я забрался к летчикам в кабину, начали анекдоты травить из серии "Армянское радио", их я знал целую немаленькую жменю и еще одну тележку. Толян парень был жизнерадостный, загорелый, высокий, синеглазый, пижон и бабник несусветный.
Помню, тогда рассказал он анекдот смешной, который на самом деле был былью. Баба одна, знатная доярка, отличилась в труде, какую-то там норму перевыполнила, ее в качестве поощрения в аэроклуб записали, прыгнула первый раз с парашютом, корреспондент местной газеты у нее спрашивает: "Как ощущения, что видели?" А она: "Ни черта не видела, я в юбке была". Очень хороший, по-моему, анекдот, мы с Гошей, вторым пилотом, чуть не обоссались от смеха.
Не успели соскучиться, а уже - на посадку заходим. Настроение - лучше не бывает. Приземлились. Вырулили на стоянку, никто нас не встречает, все спать ушли. Тут Толик, озорно блистая глазами, предлагает.
- Ребята у меня - идея замечательная, давай Тарасыча разыграем. Он говорит, что ему все равно, мол, разобьется самолет или нет. Я мотор не буду глушить, поставлю на максимальные обороты. Наденем парашюты, разбудим старшину, попрощаемся с ним, с понтом дело, скажем, что падаем и выпрыгнем на бетонку.
- Отличная мысль, давай!
Сказано - сделано. Забрались опять в самолет, Тарасыч, как говорят в армии, "давит на массу", аж причмокивает, храпит, как паровоз. Надели парашюты, разбудили старшину, поставил Толян двигатель на максимальные обороты, "кукурузник" взревел весь, трясется от напряга. Заранее делаем скорбные физиономии, сдерживаемся, чтобы раньше времени смехом себя не выдать. Растолкали Тарасыча, тот глаза трет, озирается, потягивается.
- Ну, шо уже прилетели?
- Тарасыч, беда! Падаем, элерон на хуй отвалился!
- Прощай, батя, любили мы тебя, век помнить будем, был ты нам как родной, - запричитал Гоша.
- Семье передадим поклон, выпьем за тебя. Клянемся, что доложим: погиб Тарасыч смертью героя. - Опустив голову на грудь, пробормотал Толя.
- Как? Чего? Куда? Почему? - орет Тарасыч, глаза таращит.
Выпрыгнули мы вдвоем с Гошей, отбежали от самолета, ждем, че дальше будет. Животы наши уже болят, но сдерживаемся, не позволяем себе заржать, оба в предвкушении, какое у Тарасыча лицо нарисуется, когда поймет, как умно мы его разыграли.
И тут из распахнутой двери самолета с диким воплем, руки ноги - в раскоряку, вылетает Тарасыч. Плашмя, плюхнулся на траву с таким чпоком, что перекрыл рев двигателя. Корчась от хохота, мы просто легли, ржали так, аж в глазах потемнело. Минут через десять, немного посмеявшись, стало до нас доходить: что-то тут не то, на Тарасыче парашют, а Толика- то не видно!
Ринулись в самолет. Друг мой Толик картинно расположился на картонных коробках в безжизненной позиции: руки свесились, голова поникла, рядом валяется здоровенный красного цвета разводной ключ. Оказывается, Тарасыч долбанул Толю этим ключом по затылку, когда тот повернулся к нему спиной, чтобы сымитировать прыжок с километровой высоты. Приложил он его крепко, так, что Толя получил сотрясение мозга и еще какую-то головную болячку под названием "Паркинсон".
Долго лечился, через пол года (после прохождения курса реабилитации) комиссовали его, голова у него перестала трястись, почти. Только, когда видит прапорщиков по телевизору или самолеты, здоровье пошаливает, а так ничего, нормально. Сейчас Толя конверты клеит, надомником заделался, работой доволен. С Гошей мы к нему частенько заходим пивка попить, веселые байки потравить, свежие анекдоты повспоминать. Вот и сегодня к нему собрались, Гоша за мной заедет через пол часа.
Таежный случай.
Историю эту поведал один мой приятель-геолог, произошла она на Байкало-Амурской Магистрали в семьдесят седьмом году. В те времена БАМ был страшно модным местом. Родная партия разрекламировала объект как стройку века "всесоюзную, ударную, комсомольскую" и все такое. Платили, по сравнению с другими регионами страны очень даже неплохо, на "Жигуль" заработать можно было за год. Молодежь валом валила со всех краев: Туркмения, Молдавия, Казахстан, Россия, Грузия и прочие братские республики.
Каждый день по радио и телевидению передавали многочасовые репортажи, пафос речей был таким, что не будет БАМа, СССР провалится в тартарары.
Молодые супруги Тихон с Любашей приехали по комсомольской путевке откуда-то из-под Ворошиловграда. Он устроился лесорубом, здоровый рыжий детина два метра ростом, с кулаками, как арбузы, и весом за сто килограмм. Любаша грудастая, щекастая хохлушка веселая, разбитная с шустрыми синими глазками. Закончила у себя на Украине кулинарный техникум, девушку с радостью взяли в столовую, борщ и компот были ее фирменными блюдами, всем нравилось, добавки просили часто.
В поселок Райкуты жило человек триста населения, считался он будущим районным центром. "Будущим", потому что дорогу прокладывали прямо через непроходимую тайгу и сразу столбили населенные пункты, по идее они должны были, потом превратиться в города. Тайга вокруг расстилалась на десятки километров, связь с "Большой землей" у строителей была только с помощью вертолета.
С культурным досугом было небогато: шахматы, карты, домино, книги, совместное пение у костра. Сухой закон отсутствовал, но пили мало, если "зарывался" с выпивкой - заносился в черный список и отправлялся на "Большую землю", на твое место там всегда находилось не менее десятка претендентов.
Тихон заслуженно пользовался уважением в трудовом коллективе, ходил в передовиках регулярно перевыполнял план на двести процентов, за месяц зарабатывал столько, сколько у себя в Ворошиловграде за пол года. Любашу тоже все полюбили за ее веселый нрав. Прошла зима, потом весна, все у супругов было как надо: живи и радуйся, наслаждайся таежной романтикой, скучай по дому, играй с коллегами в карты в "подкидного", волейбол, домино или футбол, слушай Аллу Пугачеву, группу "Песняры" в конце концов. Но существует все-таки некий мировой закон, который утверждает примерно следующее: если у человека все нормально, его так и подмывает что-нибудь такое отчебучить, отчего он сам и окружающие потом долго голову ломают, понять ничего не могут. Обычно после такого выверта складывается стандартный диалог
- К чему ты это сотворил?
- А пес его знает..., бес попутал. - Пожимает плечами человек и хряпает рюмку "Столичной".
В поселок на практику приехала группа из семи студентов - геологов из Ленинграда. Среди них был смазливый юноша двадцати лет, очень похожий на Хью Гранта, актера из знаменитого фильма "Четыре свадьбы и одни похороны", звали его Алексей.
Харчеваться всю группу прикрепили к столовой лесорубов. Не известно, что нашла Любаня (так все стали звать ее в поселке) в этом Алексее, только стала она его активно охмурять и делать откровенные знаки внимания: то добавки положит (признак особых симпатий), то глянет украдкой, а потом глаза опустит, улыбнется о чем-то своем, женском. Прошло пару, недель знаки внимания остались без внимания, Алексей их просто не заметил. Ходила, ходила Любаня, маялась, переживала, и не нашла ничего лучше, как по уши в студента втрескаться. Какая первая мысль может возникнуть в данных обстоятельствах у шалой бабенки с пожаром на весь передок? Поиметь. Как реализовать мечту? Это - бином Ньютона. В тайгу с одеялом не пойдешь, хоть и лето, жара, но если кто увидит? Узнает Тихон - капут. Тот долго расспрашивать не приучен, по натуре - молчун. Заведет ночью свою мотопилу "Дружба" и устроит варфоломеевку, опасалась его Любаша. Объект вожделений тоже не готов, не догадывается о заговоре, нужны были радикальные обходные маневры.
Попросила девушка руководителя группы геологов Александра Николаевича, чтобы тот откомандировал Алексея помочь на кухне после ужина.
Пришел. Переминается с ноги на ногу в дверях, стесняется.
Работы часа на два студент старался, сделал все за час, значит, появился повод достать заветную бутылочку "Хванчкары" и вкусный тортик. Фартило Любаше, обхождению парень не сопротивлялся, скорее наоборот... С первого раза все обошлось признаниями, взаимными поверхностными ощупываниями, невинными поцелуями. На следующий день вечером, после ужина, договорились встретиться.
С этого свидания и началась настоящая итальянская страсть, эротические баталии происходили на столах.
Через неделю на посудомойке заболел работник, это было расценено, как еще одна большая удача. Люба еще раз сходила к Александру Николаевичу, потом покалякала с заведующим столовой, и на следующий день студент очутился на блатном месте.
Любаша тоже пребывала на двадцатых небесах от счастья. С виду любовник был хлипкий, но вытворял с ней что-то такое, отчего она частенько, начинала орать, повизгивать и блеять дурным голосом, а один раз неожиданно для себя даже зарыдала, как будто в столовой появился покойник. Под рукой, на случай повторения подобных казусов, Алексей стал держать мокрое полотенце и периодически использовал его как кляп.
В один прекрасный день, после обеда, все ушли (у персонала столовой всегда было после обеда полтора часа отдыха). Влюбленные, расстелив одеяло, обменявшись стандартными ласками, приступили к соитию и только-только разогрелись, как вдруг раздались чугунные удары c внешней стороны двери. Колотить мог так только ее муженек. Не уехал он-таки сегодня, на "Большую землю" за бензопилами "Дружба" последней модели.
- Любка, еб твою мать. Открывай, жрать давай!
Во дела... Че делать? Кухня маленькая, никуда не спрячешься, на окнах решетки, в зале для приема пищи стоят шкафы с посудой и подносами, туда только гномик поместится. Кошмар. Грохот все сильнее, дверь трясется вместе с косяком, вот-вот вылетит.
Гражданин в нормальном состоянии думал бы не менее часа, при стрессе у женщины с активной жизненной позицией появляются не до конца изученные интеллектуальные способности. Любе хватило одной секунды сообразить: открыла крышку котла, по колено там еще оставалось теплого компота.
-Залезай! Быстро!
Алексей без труда поместился в сосуде в позе эмбриона, сапоги, штаны и одеяло бросила туда же. Закрыла крышку.
- Иду, иду, чего разорался!
- Чего так долго не открывала? Кто тут у тебя?
Мрачный супруг оттер Любу плечом, прошел через зал на кухню. Никого.
- Спала, что ли?
- Да, прикорнула.
- Жрать давай.
- Совсем меня вчера умаял, хулиган. Так сладко, сил нет, петушок мой заебастый, - заворковала Люба, наливая полную тарелку борща, положив отдельно огромный кусок мяса на кости. Тихон сел за стол, положил на зеленую скамейку шапку, поставил возле ног ручную бензопилу "Дружба", стал хлебать причмокивая.
- Хочешь водочки, ебаришка, мой ненаглядный?
- Есть?
- Всегда найдется, коханый, будешь по мне еще так ездить?
- Всегда готов, честное комсомольское.
Достала из шкафа поллитровку "Столичной ".
- Кушай, я пойду соображу тебе второе.
Пошла на кухню, в большую тарелку положила котлеты, картошку, потом открыла крышку резервуара с компотом и бледным студентом, зачерпнула у него между ног кувшин жидкости, пошла в зал, поставила все это перед Тихоном. Вернулась на кухню, погремела для вида посудой, потом высунулась в квадратное окошко раздаточной, на деревянной подоконник положила увесистые груди, подперла пухлые щеки ладошками, вполне собой довольная.
- Вкусно, сладкий мой?
- Угу, очень.
Тихон молча хрумкал, чавкал, подливая себе водки. И тут Любаша почувствовала, что сзади кто-то, задрав юбку, без предупреждения, вонзил "шпагу" в ее еще не остывшие "ножны". Студент не закончил дело и теперь, руководствуясь, скорее не разумом, а отвратительной животной похотью (которую мы с возмущением, дорогой читатель, осуждаем) тайно вылез из бака и, пристроившись сзади Любани, стал наяривать. Девушка даже ойкнуть не успела, как у нее в глазах все поплыло, придавило мегатоннами женского счастья вперемешку со смертельным ужасом. Циклоп закусывал в трех метрах, сидя к ней в пол-оборота, у его ног отдыхала закопченная бензопила.
С огромным усилием воли, Любане, удалось справиться с нахлынувшими эмоциями. Окошко маленькое, пухлое тело поварихи с большими грудями четвертого номера втиснуто было в него, как пробка в бутылку, из зала о скабрезных дерганых движениях студента догадаться было невозможно. Тихон доел второе, выпил компот, допил бутылку водки, рыгнул, подошел к Любе глаза его были подернуты белесой поволокой, он видел Нирвану. Поцеловал любимую жену.
- Спасибо, какая ты у меня славная. У тебя больше "беленькой" нет?
- Не-а-а...
Студент в шоковом состоянии зачастил, как отбойный молоток, от переживаний (такая уж у его организма, была, по всей видимости, идиотская реакция на стресс), он никак не мог ни остановиться, ни кончить. Любаня в эту минуту была восхитительна: глаза горят любовью, щеки пылают от удовольствия, ладони крепко держат подоконник раздаточной.
- Тут от ребят я слышал позавчера, на перекуре. Что, значит, в буржуазных странах общества потребления, женщины мужчинам делают французскую любовь. Это значит, того, бля... Как это называется у них, ну, в общем, эксплуататорский танец венгерский, типа, менуэт... Да... Менуэт.
- Как-к-ой танец?
- Секс по-ихнему. Ну, вот ты в такой позиции находишься, к примеру, значит, а я расстегиваю ширинку и даю тебе, значит, мою мотопилу. И ты - того, значит, ты ее, то есть - его кладешь в рот.
Как посмотрела на него Люба, передать словами мы не в силах, здесь нужен видеоряд режиссера Джорджа Камерона, прославившийся своим "Титаником". Достоверно известно, что Тихон, поймав взгляд жены, в котором был океан любви, удовлетворенно рыгнул и споро стал расстегивать ватные штаны.
- Ну, это... того, еб - то, бля, я, значит, в субботу в бане был, - пробормотал он.
И вот картина: сзади Любани трудится ничего не соображающий насмерть перепуганный студент, а спереди собственной жены передовик труда, почетный лесоруб, кандидат в члены КПСС практикует чуждую строителю коммунизма "Кама сутру". Если в восемьдесят пятом году на телемосту Познер - США, какая-то лахудра утверждала: "секса у нас нет", то это - враки. Зародыш этой заразы бродил в тайге еще во второй половине семидесятых!
История закончилась под грифом "Happy end", остались довольны все. Студент кое-как, наконец, кончив, ретировался в свой сосуд с компотом. На Тихона от новизны ощущений окончательно снизошло Видение, на полминуты, потеряв сознание, он хлопнулся плашмя башкой на деревянный пол. Любаша устала немножко, малость переволновалась, но потом с улыбкой долго вспоминала это маленькое приключение.
Выгодная сделка.
Жизнь любого человека, действительно, по всей видимости, лишь чередование эпизодов, которые повторялись бесчисленное число раз в других эпохах у бесконечного количества людей. Раз Шекспир и Лопе де Вега для нас бессмертные классики, а "Царь Эдип" Софокла до сих пор берет за живое, то отсюда бесспорно слеует простой вывод: в подлунном мире меняются только декорации, но - не Человек.
Гуардати, итальянский новеллист эпохи Возрождения, живший в четырнадцатом веке, за сто лет до Леонардо, повествует об одном молодом кардинале, который без ума влюбляется в красивую замужнюю женщину. Свою страсть он решает удовлетворить, предложив мужу изрядную сумму денег, супруг соглашается.
Прочитав этот рассказ, которому семьсот лет, я вспомнил почти аналогичный случай недавнего двухтысячного года. Случился он с двоюродной сестрой третьей жены друга, моего давнего старинного знакомого Лехи, с которым мы в школе с первого класса сидели за одной партой. Звали ее Иришкой, а мужа ее - Кириллом Кирилловичем. Жили они в небольшом городке в двух часах езды от Москвы. Она работала продавщицей в гастрономе, а он - директором аптеки.
Как-то Кирилл Кириллович очередной раз собрался в Москву, купить дочке подарок в "Детском мире", а жене - духи. Недалеко от Лубянской площади (где, собственно, и находится "Детский мир") Кирилл Кириллович довольный, прогуливаясь после совершения покупок, случайно забрел в магазин битком набитый всевозможной техникой: телевизорами, принтерами, ксероксами и компьютерами. Раньше он неоднократно заходил в подобные торговые точки, но здесь, не знаю уж по какой причине, его поразила одна машинка, перед которой он остановился как вкопанный. Это был портативный Notebook фирмы "Toshiba". Впечатляли его миниатюрные размеры 300х200х20 мм. Черный корпус. Маленький экран загадочно переливался разноцветными тетраэдрами. Предмет сей казался неземного происхождения, словно его забыли здесь инопланетяне. Мощность компьютера тоже внушала уважение, был это " Pentium 4" со всевозможными наворотами и даже встроенной web-камерой. Лет через десять, с быстрым развитием технологий, все это покажется повседневным и банальным, но для двухтысячного года это выглядело очень круто. Цена вводила в прострацию: две тысячи долларов. "Десять тысяч лет человечество боролось, страдало, истребляло друг друга, надрывая жилы, тянулось куда-то за горизонт, чтобы, в конце концов, произвести на свет такую игрушку", - подумал Кирилл Кириллович, он увлекался историей и был не чужд глобальных обобщений.
Безнадежное отсутствие финансовых мощностей подстегнули, как это обычно водится, еще большее желание. Кирилл Кириллович прямо заболел этой страстью.
"Пока это чудо техники не будет стоять на рабочем столе, счастья и покоя в жизни мне не видать", - твердо сказал себе руководитель аптеки.
Необходимо упомянуть, что компьютер для работы у него был, его старенького "Пентиума" вполне хватало для редакторов Word, Excel и Интернета, такая мощная машинка была ему ни к чему. Но если уж перемыкает, значит - перемыкает, законы здравого смысла в таких сферах не работают.
Кирилл Кириллович начал маяться, ему снился этот маленький экран, сияющий таинственным светом. Почти каждую субботу, под явными, а чаще надуманными предлогами, стал ездить в Москву, чтобы посмотреть на эту игрушку. Иришка даже стала его подкалывать, мол, в Москве у него появилась любовница, жена была недалека от истины.
Наружность у Кирилла Кирилловича была невзрачной, был он среднего роста, лысоват, подслеповат (очки не носил) сутулился лицо не запоминающееся, походка косолапая и основной его примечательностью во внешности было отсутствие, какой бы то ни было примечательности. Такой тип людей, входя в трамвай, настолько не обращают на себя внимание, что даже контролер, проходя мимо, забывает спросить у них оплату за проезд.
Иришка красавица была, как говорится, писаная: высокая, выше Кирилла Кирилловича почти на голову, густые светло- русые волосы, заплетенные в толстую косу, правильный овал лица, красивые синие глаза с бархатными густыми ресницами и тело плотное, но не полное, какое бывает у сельских жительниц средней полосы России лет этак до сорока двух. Если бы сверх популярный ныне русский живописец Шишкин, всю жизнь писал бы не лес, а женщин, наверняка, из-под его кисти выходили бы такие вот породистые скифские барышни, живущие вот уже несколько тысяч лет на Среднерусской возвышенности. Кирилл Кириллович был у Ирины первой школьной любовью, сидели они со второго класса за одной партой, в восьмом - первый раз поцеловались, после окончания десятилетки сыграли свадьбу. За двенадцать лет супружеской жизни родились у них дочка Настя и сын Семен, жили не так богато, как хотелось бы, на одну зарплату и подсобное хозяйство, концы с концами свести было не просто, но им вполне удавалось. Дружба и любовь царили в семье, что еще надо нормальному гражданину, чтобы встретить старость? Да вот случилось такое психическое недоразумение у Кирилла Кирилловича. Прошло уже четыре месяца, после того как ему вступила в голову эта блажь и никак она его не отпускала, даже, наоборот, усиливала свое пагубное влияние. Другой подумал бы как денег заработать, да и приобрести приглянувшуюся вещь, у Кирилла Кирилловича не хватало идей, деловой хватки, не знал он "на какой козе, с какой стороны к этой замороченной проблеме подъехать". Разве что героин в своей аптеке начать продавать, но это бизнес не стабильный, максимум - на пол дня, потом лет двадцать можно отдыхать.
В этой истории не хватает третьего персонажа. Юра Иванов был двоюродным братом Кирилла Кирилловича и учился с ним когда-то в одном классе. Влюблен он был в свое время в Иришку, сильно, но без взаимности. Парень он был веселый, но хулиганистый, классический мальчиш - плохиш и как хором в один голос утверждали педагоги: шалопут. Личная жизнь у Юры не сложилась, женат он был два раза и оба - неудачно, но не везет в любви, везет в чем-то другом, разбогател Юра Иванов.
Перепродал в начале девяностых какие-то там металлы, потом купил два вагона нижнего женского белья и тоже продал. Потом купил четыре вагона удобрений и тоже продал. А потом завел свиноферму, построил дом, опять купил какую-то дребедень и опять удачно продал. С тех пор он уже не мог остановится: все время что-то удачно покупал и еще более удачно продавал. Приобрел "Мерседес", раздал в долг денег близким и дальним родственникам, а также "нужным людям" и превратился в уважаемого человека.
Кирилл Кириллович встретил Юру, на поминках Лазаря Николаевича, их общего троюродного дяди, как-то так получилось, что очутились они рядом за одним длинным столом, выпив, разговорились. Иришка приболела, так что после поминок они поехали к Юре в гости, там тоже продолжали употреблять горячительные напитки. Мало - помалу со стандартных тем о погоде, здоровье и родственниках беседа перешла к вечному "женскому вопросу". Юра вспомнил своих многочисленных подругах, женах, и просто попутчицах, потом не зло посмеялись над женской бестолковостью: какой же все-таки смешной и вздорный народ эти бабы, мозги - в разные стороны и при этом много волнения, но без них все-таки, ну никак нельзя.
Потом Кирилл Кириллович поделился наблюдениями о своей счастливой личной жизни. Долго говорил, расписывая достоинства супруги и вдруг брякнул.
-Ты знаешь, Юрка, только - между нами, есть у меня заветная мечта: сдать Иришку на пару часов в аренду какому-нибудь порядочному мужчине со средствами.
Сморозил это как-то неожиданно для себя, как обычно ляпается, когда человек хорошо выпил, закусил и чувствует себя настолько беззаботным, что может позволить себе откровения, о которых даже сам не догадывается. Родственники весело рассмеялись, шутка обоим показалась в чем-то даже весьма удачной.
Прошло еще пару месяцев. Получилось вдруг так, что, Юра и Кирилл Кириллович, видевшиеся раз в году, встречавшиеся по редким поводам, и не поддерживающие каких бы то ни было отношений, вдруг превратились в друзей не разлей вода. Стали вместе в баньке париться по субботам, ездить на рыбалку.
Иришка не одобряла, что муж периодически напивается с ее бывшим школьным воздыхателем, но повод был найден пристойный: они организуют видео-клуб "Кентавр", который будет располагаться на центральной площади их городка.
Выпив пивка с водочкой, сидели мужики однажды, парились в сауне на даче Юры, разговор сам по себе зашел о женщинах.
- А с удовольствием сдал бы свою Иришку в аренду, - улыбнулся Кирилл Кириллович.
- Что вы с ней ругаетесь?
- Нет, но двенадцать лет уже в браке....
- Сдай мне.
- Запросто, ты же друг.
Оба весело расхохотались, настроение у обоих было приподнятое, даже обнялись они зачем-то.
Хоть и были друзья не слабо датые, но Юра - мужик хваткий, по опыту хорошо знал: в каждой шутке есть доля шутки.
Идея насчет "аренды Иришки" вновь всплыла месяца через два и тоже в весьма нетрезвом состоянии, на презентации в честь открытия видео клуба "Кентавр". Спросил Юра Кирилла Кирилловича, когда они, изрядно кирнув, сидели в отдельном кабинете самого лучшего ресторана их городка.
-А что ты говорил, помнишь, насчет аренды
Ирины?
-Да, можно, но только очень хорошему человеку.
- Мне, например, я же твой родственник, друг, компаньон, астральный брат.
- Хорошо.
- Сколько?
- Три тысячи.
- Согласен.
Юра сам не ожидал таких коротких переговоров, и произошло все как-то само собой. На следующий день, по неопытности, Кирилл Кириллович сразу, с места в карьер, начал разговор с Иришкой. Мол, Юра Иванов за какой-то час может заплатить столько, сколько они в зарабатывают за один год; делать при этом ничего не надо, надо просто релакснуть и думать о хорошем. Договорить любитель портативных компьютеров не успел, потому что получил по лицу наотмашь деревянной доской, на которой супруга резала капусту.
- Подлец! Негодяй! Как вообще у тебя грязный язык повернулся с таким намеком?!! Охальник!
Кирилла Кириллович был выведен из строя на десять дней, Иришка, забрав детей, уехала к родителям. Кирилл Кириллович стал лечиться самостоятельно, Юра к нему иногда заезжал, привозил продукты, медикаменты, сочувствовал.
Тесть с тещей попеременно принялись названивать и крыть Кирилла Кирилловича последними словами. Ума и актерских данных ему хватило, чтобы, изобразив наивное удивление, уверять, что он проверяет честность своей жены. Родственники поверили, знали, что Юра еще со школы неравнодушен к их дочери. Дело замялось, Ирина вернулась к своим обязанностям супруги, а фикс идея трансформировалась в объективные очертания стратегии и тактики. План был такой: Кирилл усыпляет жену снотворным из своей аптеки, а Юра пробирается к ней, ложится вместо мужа на брачное ложе и начинает "иметь с ней дело" с двенадцати ночи до шести утра, но не более восьми раз, если будет больше восьми, то за каждый последующий будет положена доплата.
- Даю две тысячи и тысячу - взаймы на год без процентов, так как мы с тобой компаньоны, то значит, эта тысяча будет вычтена из твоей доли доходов видео клуба "Кентавр".
- Хорошо, договорились, только пользоваться обязательно презервативами, после акции их мне обязательно предъявить.
- Требование справедливое, держи сейчас задаток - тысячу, и остальные две тысячи - после.
В пятницу в двадцать три ноль-ноль вечера Кирилл Кириллович подсыпал законной супруге в чай "Димедрола". Через час Ирина заснула, он отнес ее в спальню на второй этаж, раздел, накрыл одеялом. Потом муж спустился на первый этаж, открыл дверь. Юра вошел в красных спортивных штанах, белых красовках, желтой рубахе и белой кепке, Кирилл Кириллович проводил его наверх, в апартаменты.
После окончания сеанса, Юра спустился весьма довольный, сдал под роспись восемь использованных презервативов, вручил еще две тысячи долларов и ушел. Ирина на следующий день проснулась поздно. Супруга в доме не оказалось, тот срочно отбыл в Москву по неотложным делам, на кухне лежала записка: "Зайка моя, уехал закупать лекарства буду вечером, твой К.К.".
Кирилл Кириллович приобрел компьютер, а на оставшиеся деньги - итальянские сапожки жене и кружевные итальянские трусики. Теперь Notebook "Toshiba" стоит на столе у Кирилла Кирилловича на работе, а старенький "Пентиум" он отнес домой, дети учатся на нем английскому языку. В том самом роковом магазине на Лубянке появилась новая более навороченная, более современная модель портативного компьютера, но Кириллу Кирилловичу вполне хватает того, что у него есть, он не жадный.
В новелле Гуардати жена остается жить с кардиналом, посылая мужа подальше, в нашем документальном повествовании семья остается в целостности и сохранности.
Видео салон в центре их городка работает нормально, приносит устойчивую прибыль, даже из соседней области народ потянулся за эротическими видеоклипами и боевикам. Оно и правильно, гораздо полезнее наблюдать за Чичолиной и Сталлоне, чем водку пить бесконечными зимними вечерами.
Не модная тема.
-Неужели, Валь, ты ничего до сих пор не придумал? - с твоим умом, душой и опытом.
-Я не хочу с ней спать, меня от нее тошнит.
-Что?! Ты же ее столько добивался, какие письма писал, сколько цветов дарил, подарков, пел серенады под окном, помнишь?
-Да, все так, все правильно, но ничего не могу с собой поделать, меня от нее тошнит.
- От таких красивых барышень тошнить не может или ты стал "голубым"?
Геннадий откинулся на спинку стула, вид у него был разочарованный, взял высокий бокал с "отверткой" (водка разбавляется апельсиновым соком в пропорции 1/3 ) сосредоточенно стал тянуть из соломинки. Ему было обидно, Валентин, как собака на сене, - ни себе, ни людям. Соня редкая красавица из красавиц, фигура топ модели: 90 - 60 - 90, восхитительное живое лицо, удивительно красивые глаза, не дура, начитанная, знает два языка французский и испанский учится в Финансовой академии, сенсация, а не девица.
Просто Валентин первый с нею познакомился, а "переходить дорогу" лучшему другу было недопустимо. Знакомы молодые люди были больше десяти лет, учились когда-то на одном курсе, а теперь работали в конкурирующих между собой рекламных агентствах, что, впрочем, не мешало им, дружить и часто встречаться.
"Кризис жанра" кабачок, расположенный в одном из арбатских переулков, недалеко от Смоленки, постепенно заполнялся народом. Во второй половине девяностых это заведение было, пожалуй, единственное в Москве, где не было
кожаных затылков, папиков, красных пиджаков, быков, лапуль, кисуль профессионалок, мажоров и прочей шушеры мутных времен периода "trash capitalism" кишмя кишевшей во всех остальных московских заведениях. Музыка рейв, к счастью, тоже отсутствовала, только хороший джаз или добрый старый рок. Процент нормальных человеческих лиц, достигал здесь максимальной концентрации. Заведением заведовал Саша Овсяников давний знакомый Геннадия еще по университетской тусовке. У Саши все в порядке было со вкусом, знал он, как надо устроить, что сделать, чтобы "правильный народ потянулся".
- Ну, расскажи, как это так ты отказался? Мне любопытно. Ты был вместе с этой недотрогой под одним одеялом в неглиже, она, предложила заняться любовью, а ты отказался?
- Да.
- Фантастика.... - Геннадий допил "отвертку" и уперся отстраненным взором, на двух подружек с рюкзачками за спинами, которые стояли возле барной стойки. - А ты не брешешь?
- Нет.
- Тогда рассказывай, с меня выпивка... Даже - две.
- Началось все с моего ОРЗ, ты помнишь, в прошлом месяце я простудился и неделю просидел дома с температурой. Жанр "навестить больного друга" весьма перспективный: она к тебе приходит, жалеет, расслабляется, проявляет нежную симпатию, и ты берешь ее тепленькой и слегка возбужденной. Пять дней собиралась заехать, все ей было некогда, все у нее эти долбанные кастинги, подиумы, презентации. Уже почти выздоровел, а эта лапуля все не прибывает. Наконец, в пятницу, в девять вечера, появилась, соизволила, видите ли проведать, "буквально на минуточку заскочила", купила бутылку "Мartiny Extra dry", шоколад с орехами. Вскипятил чай, вино разлил, сидим на кухне, болтаем. Обсуждаем Кандинского, Бунюэля, Миро, время неумолимо движется к полуночи, еще тридцать минут - она уходит, черт. А от мартини "Extra dry", у меня вербальная активность начинается, на творчество пробивает, гоню лабуду, язык впереди, мысль - сзади, она глубокомысленно слушает. Тут, ни с того ни с сего, разговор соскальзывает на пикантную тему: институт проституции. Я вдохновенно гоню про древних финикийцев, у которых проституция была священна, шлюхи при храмах наряду со жрецами были уважаемыми членами общества как у нас - депутаты Думы.
- Это такая грязь, цинизм, отдавать себя за деньги, - говорит Соня, - какая мерзость, но что-то, в этом есть притягательное.
И тут неожиданно для себя самого говорю.
- Поехали в публичный дом, ты выберешь для меня "экземпляр", я буду с ней любовью заниматься, ты будешь смотреть.
Думал она сейчас возмущенно встанет и уйдет, но смотрю - в точку попал. Случайный выстрел - и угадал в десятку. Глазки у нее загорелись, ножками под столом задвигала - верный признак хороших новостей.
-А что я буду просто сидеть и смотреть?
-Абсолютно. Не понравится, встанешь и уйдешь.
- Хорошо, это, наверное, не очень интересно, но попробовать стоит.
Перебрал я телефоны, которые у меня были, пятница, вечер, все сестренки заняты. Звоню красавице Алисе, кличка Синди Кроуфорд, самый крайний вариант, прошлый раз с ней поругались. Она тоже в week end в трудах и заботах, но дала адрес их филиала, где-то посередине Ленинского проспекта, ехать минут двадцать. Зашли в ночной супермаркет, купили еще "Мартини", шоколад, поймали тачку, помчались навстречу новым приключениям.
Приехали, я позвонил по мобиле. За нами спустился секьюрити похожий на прошлогодний мешок картошки, поднялись на седьмого этаж. Входим в больдерьеро, сталинская пяти комнатная меблирашка с туркменскими коврами, только пустоватая, книг на полках и посуды в сервантах не хватает. Вышли эти несчастные. Все, то есть абсолютно все страшны, как поцелуи в лепрозории. Хоть я и поддатый был, но пожалел, что впрягся в эту тему. Но и среди страшных встречаются кошмарные: одна была такая, толстая, мама дорогая, меня мороз по коже продрал. Складки жира у нее свисали даже с бровей и кокетливо так на меня смотрит своими поросячьими глазками, улыбается. Соня по моему лицу поняла, какая из них мне больше всех "подходит" и с такой гаденькой улыбочкой пальчиком показывает на эту Вупи Голдберг.
- Вот, будьте любезны.
С толстухами - у меня вечные проблемы, ты знаешь, я демократ, стою горой за их гражданские права, но как женщины для меня они не существуют. Думаю: "А-а, черт, отступать уже поздно, была - не была..."
-Хорошо, как прикажешь, моя принцесса. - Говорю, - готов к труду и обороне.
Пошли в отдельные апартаменты. Там - широченная кровать, столик журнальный, три кресла, торшер. Хлебнул "Мартини" стал раздеваться. Сонечка, с видом пай девочки, уселась в кресло, ножки подобрала, взяла стаканчик пластмассовый с вином и кусочек шоколадки. Довольна, как будто пятерку получила, но при этом пытается быть серьезной.
Ты не поверишь, такого кайфа я в жизни не испытывал. С толстухами - оказывается приятнее даже, чем с худыми, так здорово все получилось. У меня теперь новая теория, в которую я верю свято: толщина объекта прямо пропорциональна количеству сексуального кайфа! Мы с Беатрис так раздухорились (этого Вини Пуха звали Беатрис), что забыли про неофита. Час пролетел как одна минута. Смотрю, бедная Соня, плачет, грациозно шейку изогнув, блюет в пластиковый пакет, в котором мы "Мартини" принесли.
Мы с Беатрис оделись, нежно попрощались, Сонечка умылась, привела себя в порядок. Вышли на улицу, и тут эта пионерка мне выдает.
- Я так переживаю за "маленького человека".
- Какого "маленького", мы же втроем в комнате были?
- Акакий Акакиевич из "Шинели" Гоголя, Сонечка Мармеладова из "Преступления" Достоевского, Беатрис - с Ленинского проспекта! Классики учат нас жалеть униженных и оскорбленных! - вся бедная малышка трепещет, всхлипывает.
-Чего ты хлопочешь об этом "человеке"? - зло говорю, все это ханжество меня стало раздражать, - Этот жиртрест нагуляется до двадцати пяти, поедет в свой Мухосранск, выйдет замуж, и еще лет пятьдесят будет вспоминать свои похождения. Кто ее, в конце концов, заставлял?! Могла бы учиться пойти или работать на железную дорогу, учетчицей. Не понимаю этой достоевщины, напридумываете всякой ерунды, а потом ходите и плачете.
- Надо любить "маленького человека".
- Ну и люби своего "человека", - только ему по барабану любишь ты его или нет. Хоть оближи его с ног до головы своей любовью, он только посмеется над тобой и дулю покажет. Это все пошлые фантазии обчитавшихся интеллигентов, их "маленький человек" в первую очередь презирает. Нет никаких "человеков", есть просто Че-ло-век, а это вы все накрутили себе на извилины, глядя на жизнь из окна купейного вагона на пути в Коктебель. Надо помогать больным, старикам, детям, согласен, но все остальные дееспособные граждане, извините, должны сами о себе заботится.
- Она - детский сад на летней даче, - произнес Гена, - разливая по рюмкам водку, - Как это мило, феерично!
- Настроение мое совсем аннулировалось, бред сивой кобылы, а не настроение, даже протрезвел. Голодный, злой, тошнит от самого себя. Поймал такси: "На "Академическую", пожалуйста, потом - на Хорошевку, плачу триста рублей".
- Куда ты меня везешь?
- Провожаю домой.
- Почему?
- Там удобно об Акакии Акакиевиче вздыхать.
- А к тебе? Ты же еще не выздоровел, у тебя такой тяжелый вечер был, вдруг температура поднимется, - как - то она это нежно так произнесла
-Ладно, поехали ко мне.
Прибыли на Хорошевку. Я, действительно, устал, пошел в душ, потом расстелил ей постель в соседней комнате, лег один спать - в своей. Стал уже засыпать, вдруг чувствую рядом со мной горячее женское тело.
- Мне так понравилось вся эта мерзость, - шепчет в ухо, - даже приятно было как меня тошнило. Люди и впрямь скотами становятся, когда совокупляются, мне тоже хочется стать животным.
- А как же "маленький человек"?
- Наверное, ты прав, эта тема сейчас не в моде, ну его в баню этого "маленького человека", о себе надо думать... Боже, что говорю, наверное, я извращенка.
- Да, ты - извращенка, безнравственное существо, давай поспим.
Минут двадцать прошло, а может - больше, я уже почти заснул, слышу опять жаркий шепот в ухо.
-Долго я думала, наконец, решила сделать тебе подарок.
- Что за подарок? - пробурчал я.
- Я решила подарить себя - тебе, плевать на "маленького человека", да здравствует - извращение!
- Спасибо за доверие, но жертвенность меня не интересует, с такими как ты лучше не связываться, надо было с Беатрис остаться, - пробормотал я и заснул. Девушка ушла под утро, даже не слышал во сколько.
- Ты - дурак. - Сказал Геннадий.
- Может быть, но больше я с ней не встречаюсь, меня от нее тошнит.
- Как можно не взять обалденно красивую девушку, которая об этом просит?! Дурак. Пошляк. Собака на сене.
- Не знаю, прошло уже две недели, до сих пор она меня бесит.
- Иногда твои поступки иррациональны, адекватку надо, батенька, чинить! Ты сам себе напридумывал всякой ерунды не хуже Сонечки, такой же яппи - на пути в Коктебель с Жан Поль Сартром в кармане.
- Может ты и прав... Иди, покупай мне выпивку.
Zorro.
Аппендицит мне вырезали за пять минут, операция - проще не бывает, через неделю я должен был выписываться. День я лежал один в двухместной палате, а после обеда перевели ко мне из реанимации молодого человека. Обе ноги у него были в гипсе.
Почему-то сначала я его за летчика принял, Если бы не знал, что русский асс Нестеров, который "мертвую петлю" первый сделал в начале двадцатого века, погиб, подумал бы, что именно его мне и подложили в палату соседом. Очень похож, один - в один, просто вылитый: так же усики топорщатся, загорелое скуластое лицо, сухощавый. К нему в палату пришли друзья-сослуживцы, поставили переносной телевизор с встроенным видео, принесли кассет и - пистолет, без патронов. По разговорам собравшихся выяснилась, что не летчик он вовсе, а таможенник... Побывал в опасной переделке с террористом, победил, чудом выжил и пролежит здесь не меньше месяца. Весь следующий день он чистил пистолет, разбирал, собирал, чистил, опять собирал, опять разбирал и смотрел бесконечно, не отрываясь, боевики. Ни одним словом мы с ним так за неделю и не перекинулись, ни "здрастье", ни "доброе утро", ни "спокойной ночи". Тревожить его, надо признать, мне не хотелось, он - герой, я - простой шоферюга, не разговаривает, ну и хрен с ним, не очень-то и надо.
Фильмы, которые он смотрел были динамичны. Там постоянно стреляли, убивали, взрывали, сжигали, четвертовали, а если и занимались любовью, то только в форме либо зверского насилия, либо использовали амур, чтобы кого-нибудь на куски разрезать. Смотрел Нестеров, это киношное варево-парево увлеченно, не отрываясь, с стекленевшими глазами и чистил, как заведенный, свое оружие. Даже ночью, когда я проснулся чтобы, извините, в туалет заглянуть, он смотрел свою "войну".
Выписался я из больницы, съездил в отпуск на месяц, в Ялту, потом, вернулся на родное авто предприятие, дали мне новый "КАМАЗ" и стал крутить опять свою любимую баранку, как делал это уже три десятка лет. Прошло пол года, перед ноябрьскими праздниками, зашли мы как-то с корешом в магазин. Купили два "пол-литра", колбаски, "оливок", (очень уважаю этот продукт), и тут вижу этого Нестерова больничного стоящего возле кассы. Показал на него своему старому приятелю Сидору.
- Вот с этим типом я лежал неделю, в больнице, в одной палате, ни одним словом не обмолвились, столько в нем форса и презрения. Только и делал, что пистолет, как заведенный чистил, и смотрел голливудское мочилово.
- А разве ты не знаешь этого придурка? Да весь наш N-ск его знает, ты что, это же знаменитый герой, - воскликнул Сидор, - кликуха у него - Зорро. Тут, такая екаламанейка с ним пол года назад приключилась, все просто ахнули, разве не слышал?
-Нет, а чо за история?
И Сидор поведал мне причину, почему этот Зорро - Нестеров в больницу попал. Один предприниматель, звали его Денис Иванович, занимался продуктами питания, экспортировал из России лягучашьи лапки. Стоил деликатес несусветных денег, несколько сотен тысяч долларов. На границе его тормозят наши таможенники и говорят: "У вас не хватает важной справки". В начале девяностых эти правила менялись, чуть ли не каждый месяц, при желании, придраться можно было к чему угодно. Денис Иванович уже попадал в подобные ситуации, знал, что делать. Идет к начальнику. Входит в большой кабинет, за огромным столом сидит этот самый Зорро. Попал Денис Иванович как раз в то время, когда у него чистка оружия происходила. Может, и нервный такой был, потому что оторвали от любимого дела. Денис Иванович думает: дело бытовое, решит за пять минут. Предлагает Зорро конкретную сумму.
-Да как вы смеете?! - заорал Зорро, - Пока нужного важного документа не будет груз никуда, категорически, не пройдет, вагон - в отстойник, а вы радуйтесь, что вас в тюрьму не отправил за попытку дачи взятки должностному лицу.
За бумажкой ехать надо в Москву. Ладно, бывали и такие ситуации, правда, не у Дениса Ивановича. Неприятность большая, на деньги изрядно попадаешь, но что делать, не повезло. Поставили вагон в отстойник, подключили, стоит, охлаждается, август месяц, жара за тридцать. Поехал. Недели две ходил по кабинетам отпускной период, в Москве, чиновники, по курортам разъехались. Получил, в конце концов, эту бумажку. Возвращается Денис Иванович обратно за семьсот километров, входит к Зорро в кабинет, кладет бумажку на стол. Тот, как всегда, чистит оружие.
- Ладно, - говорит Зорро, - все нормально, забирайте груз, даю "добро", - расписался.
Идет Денис Иванович на запасной путь, вагон опломбирован, все как положено, но его отключили от питания через пару дней, как только
предприниматель уехал. Все ценное содержимое вагона превратилось в тухлятину. Денис Иванович - банкрот.
Тут у него чего-то там, видимо, в мозгу переключилось, покачал головой, словно соглашался, с тем, что стряслось... Постоял, посмотрел, потом, не спеша, как ни в чем ни бывало, пошел в хозяйственный магазин, купил канистру пластмассовую, литров на двадцать и монтировку. Зашел по дороге в бар, выпил апельсинового сока, а потом - на бензоколонку. Набрал полную пластмассовую канистру бензина, положил ее в здоровенный полиэтиленовый пакет и направился обратно. На проходной подошел к охраннику, сторожившему отстойник, стукнул его по голове монтировкой, забрал автомат и два рожка с патронами, бросил все это тоже в отдельный большой пакет. Отправился обратно, на повторный прием к Зорро.
- У Петра Петровича совещание, - защебетала секретарша, - возможно до позднего вечера.
- Очень хорошо, - говорит Денис Иванович, - я - VIP персона, они меня там все заждались.
Входит. Кабинет большой, метров пятьдесят квадратных, есть, где развернуться. На господ офицеров, их там, в общей сложности дюжина была, автомат наставил. Закрыл дверь на ключ.
- Мордой - к стенке, руки - за голову, - отрывисто так скомандовал, для острастки стрельнул в потолок.
Рассказывали, что действовал он слаженно, спокойно, как будто подготовку в террористическом лагере проходил, вот почему следствие еще чеченский след, как одну из версий, отрабатывало.
Поставил их вдоль стенки рядком. Пальцем Денис Иванович поманил к себе Зорро, подвинул ему ногой канистру.
- Все здесь и каждого в отдельности заботливо облей бензином, даю времени - минуту, не сделаешь, буду тебе отстреливать конечности.
Автомат держит наизготовку. В комнате тишина. Зорро минут десять возился, всех сослуживцев облил бензином, кроме себя. Вонища стоит жуткая, голова кругом идет. И тут Зорро, он стоял возле своего стола, бросается на пол. Денис Иванович жмет курок, но пули идут выше, пробивая спинку кресла. Зорро, упав на пол, схватил пистолет, который лежал у него на тумбочке, под столом, возле селектора, и выстрелил.
Пуля точь - в- точь аккурат преступнику в центр лба угодила. Денис Иванович умер, даже глаза не успел закрыть, так у него по-детски удивленное выражение лица и осталось.
Присутствовавшие в комнате, участники совещания, в изнеможении кто на стул присел, кто по стенке сполз, за сердце держится. Тогда Зорро с гордым видом победителя плюхается в кресло и вид у него такой, будто он себя Гай Юлием Цезарем представляет, достает из нагрудного кармана толстую сигару.
- Одну минуту господа, надо разобрать сложившуюся ситуацию. Преступность на наших глазах, обнаглев, лезет из всех пор, а также щелей, - картинно, страшно рисуясь, чиркает длинной шведской спичкой.
Все смотрели на его манипуляции как загипнотизированные, никто почему-то даже не пикнул. Спичку он бросил по привычке в пепельницу, а она, как и весь стол, были залиты бензином
Вспыхнуло с неимоверной силой. Так занялось, нереально себе представить, как весело, ведь все, абсолютно все было в бензине. Сотрудники тоже вспыхнули как свечки, к двери не подойдешь, там - стена огня. Этот Зорро, задымился, но духу не теряет. Хватает стул, разбивает окно, а делать этого, может, и не стоило, потому что еще больше полыхнуло, а, может, - это был единственный шанс спастись, не знаю. Опытные пожарники, и те расходятся во мнениях. С четвертого этажа Зорро сиганул первым и угадал очень удачно в круглый газон с цветами диаметром не больше метра, точно - в центр. Ноги сломал, а ожогов - никаких. Пятеро за ним только успели прыгнуть, тем повезло меньше, ни один из них не попал в спасительный круг, где густой чернозем лежал, все на асфальт пошмякались, оно и понятно, когда одежда горит, человек торопится, плохо прицеливается. Один только выжил, остался калекой, он - то все и рассказал, остальные насмерть разбились.
Зорро в ноги штыри какие-то платиновые вставили, импортные, так что он теперь даже не хромает. Вот такая история. После окончания лечения его отметили повышением по службе и вручили медаль "За мужество".
Важные слова.
Виталий и Богдан, соседи по дому, давние знакомые, частенько встречались по вечерам, выгуливая, своих пятилетних дочек ей, те с ведерками и совочками увлеченно играли в песочнице. Бабье лето в Москве затянулось, вторая половина октября, была еще очень теплая, почти летняя. Мужчины сидели на лавочках курили и с одинаковыми рассеянными улыбками наблюдали, как две девчонки, похожие на воробьев, трудолюбиво лепили из песка куличи, которые они называли смешным словом "пасочки".
- Вчера гулял с дочкой во дворе, - начал Богдан, - залезла в песочницу, играет с таким же малявкой, как она сама, - потом чего-то они там не поделили, стали выяснять отношения. Стоят друг напротив друга, косички в разные стороны у одной красная курточка, у другой - зеленая. Дана, насколько я понял, не дает этой мисс ведерко. Олька, соседская девчонка, из нашего подъезда с верхнего этажа, они знают друг друга чуть ли не с первых месяцев рождения. Так вот эта малявка говорит.
- Пожалуйста, дай ведерко на минуточку.
- Не дам.
- Ты жадина.
- Нет, - хитро так улыбается, глаза прищурены и очень, так уверенно смотрит.
- Ты плохая
- Не-а
- Ты - противная
-Не-а.
- Ты некрасивая!
- И тут Дана, захлопав ресницами, раскрыла растерянно рот, швырнула ведерко и заревела с таким отчаянием, у меня сердце чуть не разорвалось. Привел дочурку домой, жена набросилась:
- Ты что ребенка третируешь?!
- Я ее пальцем не тронул! - Рассказал ей, что и как.
- А-а, - говорит, - все понятно, женщина растет, вся в меня, в детстве у меня похожие выкрутасы возникали.
- Поучительно, - произнес Виталий, - с моей знакомой очень похожая история на прошлой неделе произошла, я читал ее объяснительную в деканате, ситуация аналогична, разница только в возрасте. Зовут ее Зоя, учится во ВГИКе, на художественном факультете на пятом курсе. До замужества моей жены Светки, они с Зоей были лучшими подружками. На третьем курсе Зоя стала жить гражданским браком с Кириллом Королевым, сняли они квартиру на ВДНХ. Знаешь анекдоты про поручика Ржевского. Так вот этот Кирюха - один в один этот легендарный поручик, изменял он Зойке направо и налево и при этом бухал со страшной силой. За что таких козлов женщины любят - ума не приложу. А то, что Зоя его любила это - без сомнения, только девушка она была с характером. Скандалы у ребят происходили постоянно и не без основания: то она любовные записочки в карманах куртки находит, то нижнее белье у Кирила - в губной помаде, то - парня полночи нет, "на съемках". Как- то пришел этот аморальный тип в дупель пьяным в три часа ночи, завалился спать, а утром просыпается от того, что Зойка плачет и колотит его утюгом по голове, приговаривая.
- Мерзавец, потаскун!
На Кирюхе, вместо его собственной майки "Levis", одета была черная кружевная комбинация. Такелаж абсолютно точно не принадлежал Зойкиному гардеробу, вполне резонно мадмуазель предположила, что спьяну позаимствовал сей предмет Кирюха у анонимной конкурентки.
Такого унижения Зоя стереть не могла, выгнала она Кирилла Королева. Весть о разводе "сладкой парочки" мигом разнеслась по всему ВГИКу, к Зое потянулись многочисленные ходоки - ухажеры. Проявила благосклонность только к Рудольфу, что всех здорово озадачило. Как-то я выпивал с Рудольфом в большой мужской кампании, про искусство тот говорил часа два, не останавливаясь, все всплескивал руками и каждое второе слово произносил с уменьшительно ласкательными суффиксами, матом ни разу не ругнулся. Мы с мужиками сначала думали: гей.
Через пару часов его междометий мы, наконец, утвердились во мнении, что он не уважаемый представитель секс меньшинства, а просто - мудак. Живопись его была дикой эклектикой, из Айвазовского, Брюллова, Дали, Нанбалдяна, раннего Джотто, Филонова и Рафаэля с Кандинским.
Папа у него фельдмаршал от живописи, в свое время рисовал портреты секретарей обкомов по всей брежневской совдепии и сколотил на этом деле имя и состояние.
Зойка решила отомстить Кирюхе и стала оказывать знаки внимания этому Рудольфу.
А Кирюха, как ни в чем ни бывало, увлекся Неллой Гелакян, сексапильной армянкой, бывшей подругой Зои. Нелла тоже любила выпить, покуролесить, так что с Кирюхой ей было не скучно, нашли они друг друга. Зойка, когда про это узнала, лежала в депрессии два дня
Как художник она была талантливая, особенно хорошо ей удавалась графика. Слушать теорию живописи в исполнении Рудольфа сначала было интересно, но прошло две недели. Разговоры остались разговорами. Зоя стала намекать, что она сделана из костей и мяса, а не только из "звездной пыли" и "лунных теней", этот упрямый факт, в конце концов, надо как-то учитывать. В кино молодые поцеловались в щеку через три недели отношений и то по Зоиной инициативе.
Время шло, свидания продолжали проходить в бесконечных монологах про искусство, иногда все заканчивалось скромными поцелуями, этот мачо даже к груди боялся прикоснуться. Наконец, Рудольф пригласил Зою на родительскую дачу, замаячила надежда, что наконец-то все нормализуется.
Николай Федорович, отец Рудольфа, оказался седовласым красавцем с внешностью и повадками светского льва. Зоя ему понравилась и он, сохраняя любезность, с тонким юмором, технично обмусолил тему свадьбы, восьми внуков и прочее в таком же духе.
После ужина молодые пошли гулять по шопеновским аллеям парка.
-Ты меня любишь? - спросила Зоя.
- Я тебя обожаю, ты создана из звездной пыли, лунного света, шороха листвы, шептании ветерка, сочных аккордов Шопена. Твои глаза всполохи неведомых светил, которые зажглись, когда еще не было людей и берез на Земле, а по дну океана ползали трилобиты.
Они стали целоваться, как школьники, Зойка вся горела, девушка она была страстная, Рудольф не проявлял ни какой инициативы.
- Рудольф ты не болен? - спросила Зоя как можно более нежно.
-Нет, я здоров, хочу, чтобы ты была моей музой, моим вдохновением на всю жизнь, боюсь испачкать нашу любовь физической близостью.
И тут Зойка взорвалась. Она сказала, что ему коз надо пасти, что, как художник, он полный "ноль", дала ему по роже и уехала в Москву.
Через неделю на студенческой вечеринке, проходившей в ночном клубе на "Соколе", Зоя встретила бывшую старую знакомую Неллу. В разгар праздника Зоя залетает в дамскую комнату "носик попудрить" слегка, само собой, навеселе. Видит: стоит "сюрприз" на каблуках-шпильках, Нелла Гелакян. Слово за слово, разговорились, начало диалога было не самым дружелюбным, продолжение, впрочем, - тоже. Потом Нелла так презрительно бросает.
- Ах ты, дешевая шлюха.
Тогда Зойка одним рывком срывает со стенки аппарат для сушки рук (откуда только силы взялись), и запускает импортным прибором в голову сопернице, та - падает "с копыт", как подкошенная.
Зойка бросается на нее, начинает мутузить, Нелла по мере возможности отвечает. Визг стоит дикий. Пока их разнимали, всего за десять минут, они одежду друг на друге превратили в лохмотья. Нелла Гелакян сломала правый каблук, получила сотрясение мозга, подбитый левый глаз, отвезли ее в больницу. Кирюха Королев ходил потешался от всей души, к этому времени он уже джином нарезался, для него это был бесплатный цирк.
Зойку забрали в оперативный штаб народной дружины при местной Дом Культуры на Соколе, заставили ее писать объяснительную. Читал я этот документ, в частности там были такие строки: "Слово "шлюха" от этой образины звучит для меня комплиментом, это значит, что завидует она черной завистью. Меня вывело из равновесия слово "дешевая", потеря спокойствия вылилось в цепные спонтанные действия, которые невозможно было приостановить. Уверена, если я услышу еще раз подобное выражение: "дешевая", "простая", убеждена, что не смогу себя удержать в руках. Требую изолировать меня от источника несправедливого поклепа в лице данной потаскухи, взамен обещаю вести себя хорошо".
Кот Кузя и Гондвана.
Сон был цветной и трехмерный: крылатый кот Кузя, подзаправившись валерьянкой, продолжил полет в сторону экватора, под его серебристыми, перепончатыми крылами проплывали редкие беззаботные облачка, зелень цветущей Гондваны.
- Кузя, ебсель - шмобсель, твою мать! - воскликнул Сергей, - ты же умер! Тебя же крысюки загрызли!
- Если ты удивляешься, значит, не спишь, а если нет, то - да. Тебе как больше нравится?
=====================
- Просыпайся. Мерзавец. Подъем.
Сергей открыл глаза, сон как рукой сняло.... За окном пасмурное февральское утро. В лицо смотрело равнодушное дуло "Вальтера". Перед ним стояла Валерия с распущенными рыжими волосами и полосатой пижаме, синие глаза сияли холодным блеском.
- Пиздец тебе, Смерть твоя пришла.
Судя по спокойному ледяному тону, она в крайней точке кипения. Если сейчас он пикнет хоть слово, она выстрелит, ее трепещущие ноздри не оставляли шансов усомниться. Пистолет немецкий, трофейный, осечки не будет.
- Ночью перерыла пакеты с мусором, нашла использованные презервативы. - Она опустилась в кресло напротив, левой рукой взял сигарету, зажигалку, закурила, не опуская, впрочем, пистолета и не снимая розового пальчика с курка.
-Чего молчишь? Нечем крыть? Говори последние десять слов, и - ВСЕ. Замучил ты меня, пора с этим кончать
- Ты все решила. Я люблю тебя, ты не права. Стреляй.
Минут пять прошли в молчании, надежда и ревность вступили в древнюю, как мир, борьбу: если есть любовь, значит, присутствует надежда, только она должна спасти, впрочем, не стоит забывать еще о женском любопытстве: "Не выстрелит". А как насчет женской логики и вечного желания поступать наперекор здравому смыслу? Выстрелит, прямо в лоб выстрелит, глупо, в мелкой суете прожил он все-таки жизнь".
- Как ты посмел так со мной обращаться? Ты ведешь себя как законченный подонок, - сталь и решимость в голосе не пропала.
- Душа моя, меня не было вчера на этой даче....
- А кто был? Где был ты?
- Был Илья с подругой. Я у родителей спал после презентации. Ты же решила навестить родителей, что мне было здесь делать?
- Не лги.
- Звени Илюхе, мобильник у него 784 12 14.
- Ты его предупредил.
- Зачем тогда спрашивать? Стреляй. Мне жизнь без тебя - не жизнь.
Прошло еще некоторое время, по ее непроницаемому лицу размышления и эмоции угадать было невозможно. За два года, что они вместе, Сергей изучил душевный кипучий ландшафт Любимой, пальнуть девушка могла запросто.
-Хорошо, это твой последний шанс, - наконец произнесла Валерия, положив сигарету в пепельницу, взяла трубку, набрала телефонный номер.
-Алло, Илья? Привет! С добрым утром! - как ни в чем не бывало, бодрым голосом защебетала она, - слушай, Илюх, только без обид, ты здесь на даче свет не выключил, в следующий раз не забывай, ладно?
- Ты выключал? И проверил? Странно, может это Сережка?
-Ты во сколько уехал?
-В десять утра...
-Да, конечно это Сережка, наверное, он заезжал, а потом отправился на работу. Извини, тогда буду с ним разбираться. Сейчас он спит, вчера здорово перебрал на этой презентации, представляешь, всю ночь говорил во сне про какого-то крылатого кота Кузю, совсем мой бой-френд допился. Проснется, как обычно, часам к двум. Приезжайте к нам на следующей неделе на шашлыки, говорят, у тебя новая пассия появилась, интересно посмотреть. Красивая? Хорошо, приезжайте, будем рады. Пока, извини, что разбудила.
Лицо у нее просветлело, задумчиво Валерия положила телефонную трубку
- Прости. Что побеспокоила... - растерянно пробормотала она.
Щелкнув предохранителем, пистолет заботливо положила на ночной столик. В глазах у нее вдруг набухли слезы, не выдержав, она расплакалась.
- Целую ночь не спала, чувствую, ты какой-то не такой, чужой, холодный, духов нет, но все равно пахнешь чужой женщиной, я и "догналась" часам к пяти утра. Пошла, на автомате, искать первопричину в мусорном ведре. Прости меня, любимый! - детским голосом воскликнула она и бросилась Сергею на шею.
- Ты же меня чуть не пришила, идиотка, Не могла разбудить, по-человечески поговорить?
- Я была в таком состоянии, противно вспоминать. Потом у тебя на все есть отговорки, ты и мертвого укачаешь своими речами.
- Значит проще пристрелить ближнего?! Вот она женская логика!
Давно он хотел зарыть этот чертов пистолет, доставшийся от покойного героического орденоносного деда-генерала. Если Гитлер опять нападет на Родину, тогда он его выкопает и с ним пойдет в ополчение, громить фашистов. Сегодня надо обязательно убрать эту игрушку навсегда, от греха подальше.
Через пару дней, в среду, Сергей встретился по делам бизнеса с Ильей, решили вместе пообедать.
- А что это за ранний звонок в субботу твоей Валерии? - спросил Илья, после того как они покушали первое и приступили к "лазанье".
- Заревновала. Нашла использованные "презики" в ведре, чуть не пристрелила.
- Представляю тебя в гробу из-за "презиков". Ха-ха.
- Шутки шутками, но в какое-то мгновение я был уверен, все.
- Позвонила мне часов девять утра.
- В этот момент я находился под дулом "Вальтера". Выручил. Спасибо.
- А я сразу сообразил: что-то тут не то, слишком голос у нее был беззаботный для раннего утра, я же помню, однажды ты говорил, что барышня любит поспать.
- Надо еще компьютер вычистить, у меня там переписка с Сонькой.
- Зазвонил мобильник, Сергей поднес трубку к уху.
- Алло.
- Проверила только что твою переписку с этой гадиной. Убивать тебя не буду, слишком много чести, я придумаю шутку поинтереснее. Я покончу с собой, а выстрою все так, как будто это ты меня убил. Я сейчас на даче, когда ты приедешь, меня уже не будет. Прощай.
Повесила трубку.
- Кто звонил?
- Валерия. Черт, так я и не закопал - этот пистолет, забыл.
- Что за заморочка?
- Нашла в комьютере переписку с Сонькой.
- Ну?
- Говорит, что застрелится.
- Спорим на сто долларов, что не застрелится?
- Блин, шутки у тебя... Ладно, давай, спорим, только сначала выпьем
- За здравие или за упокой?
- Какой же ты все-таки бессердечный подонок... За кота Кузю, который удачно добрался до Гондваны.
--
Согласен, поехали.
Исповедь.
Вечно юной
Фьяметте - с любовью.
Письмо в редакцию "N"
02.02.02
Здравствуйте, дорогая редакция, пишет тебе не старая, но уже пожившая опытная женщина девятнадцати лет. Зовут меня Снежана. Дали мне это имя, потому что я блондинка, похожа на Снегурочку, и с детства была очень сказочно хороша собой. Сейчас выгляжу еще лучше.
Хочу поделиться с вами размышлениями и наблюдениями о тайнах женской психологии и психики в различных периодах становления личности. Возможно, вы поможете разобраться в данном вопросе и подскажете некоторые объяснения, трактующие верный путь развития женского индивидуума, тем более у Вас такой астрономический тираж.
Заранее благодарна за опубликование моего письма. Нахожусь я в уверенности, что мое Послание Миру не сможет оставить равнодушным тех юных особ, кто, пройдя путь от личинки до гусеницы, смело двигаются дальше по пути дарвиновской эволюции, с целью легализоваться в бабочку похожую на василек (это мой любимый цветок). Опыт мой неповторим и уникален. Как я уже сказала, зовут меня Снежана, живу я в славном городе Владимире и родители у меня нормальные инженеры с высшим образованием. У отца моего двадцать пять патентов на изобретения и рационализаторские предложения (ими он туалет обклеил на даче). Мама знает французский, немецкий, умеет хорошо вязать и готовить голубцы.
Первая любовь встречается в пятом классе, у меня это случилось намного позднее - в шестом. Объяснение этому простое, я была красивой девочкой еще в раннем детстве, а потом стала еще более красивая, когда пошла в школу и окончательно стала бесподобно восхитительной, когда пошла в восьмой класс. Я так внимательно наблюдала за становлением и развитием своей внешности, что не замечала ничего вокруг, а когда заметила, то увидела Артура, и немедленно в него влюбилась.
Он тоже в меня влюбился, думаю, про этот факт упоминать даже не стоит, в меня невозможно не влюбиться.
Мы с ним ходили в кино, кафе, ели мороженное, я была на седьмом небе от счастья, потом целовались, но не сильно. Я стала видеть цветные сны и не ходила по Земле, а летала, воистину, правильно говорят классики, что любовь - чувство, которое уносит тебя куда-то туда, где есть Рай. Ведь если нет Рая на Земле, значит, он есть в Человеке и именно туда, во внутрь духовности, его и уносит, когда он влюблен. Артур, глядя на меня, тоже пребывал в Раю, потому что любой из мужчин, глядя на меня, чувствовал присутствие чего-то феноменального как музыка Моцарта или Маши Королевой. Я замечала (особенно в общественном транспорте) даже если у мужчины до этого было хреновое настроение, сидел нахохлившийся и злой, все равно, увидев меня, он улыбался, начинал ерзать, подмигивать и скверное самочувствие, у него как рукой снимало.
Продолжалось наше глубокое чувство до восьмого класса, но потом случились траурные перемены. Родители Артура решили ехать насовсем в Америку, у них там умер прадедушка и оставил папе Артура, как единственному наследнику, большое, даже
огромное состояние. Точно я не знаю сколько, какую сумму, только знаю, что прадедушка жил в Голливуде и был воротилой кинобизнеса. Прожил он сто двадцать лет, стоял у истоков и был родоначальником пресловутого американского шоу бизнеса. Семья Артура стала паковать вещи. На мне лица не было (даже появилось две крохотные морщинки под глазами), места себе не находила, я очень и очень переживала, то же самое можно сказать про Артура, который каждый вечер плакал. Мы ходили с ним по нашим любимым местам: сквер возле школы, кафе-мороженое, в центре города кинотеатр, а также качели возле школы. Особенно незабываемой была березовая роща рядом с моим домом, где первый раз я позволила себя поцеловать. Я тоже плакала, да так горько, что не могла остановиться несколько дней. Лицо мое потускнело, иногда я боялась, что навсегда останусь дурнушкой с красным носом, и распухшими от горя губами и надбровными дугами.
Я была почти уверена, сердце мне вещало, что больше никогда не увижу, моего Артура. Он же говорил, что обязательно приедет обратно в наш город, что он не любит Америку, потому что она бомбит все, что не лень. Артур утверждал, что когда он приедет, мы с ним обязательно поженимся, и у нас будет девять детей. Вы не представляете, как радостно и приятно было мне, красивой женщине, это было слышать, так хотелось эти девять детей прямо сейчас, немедленно, лишь бы он никуда не уезжал. Но он уехал.
Как тяжело необыкновенной красавице ждать любимого отправившегося за океан, не по своей воле! Чтобы представить это, надо влезть в мою шкуру, но это, как вы уже поняли, суждено не многим.
Я места себе не находила, глубоко внутри, в душе, положа руку на сердце, я страдала, а снаружи была весела и непосредственна, держала себя в ежовых рукавицах, как настоящая леди. Мы переписывались по электронной почте каждый день. Я завела себе любовника, в соответствии с рекомендациями журнала "Космополитен", который советует заводить любовников для сохранения здорового цвета лица.
Без нужного цвета лица я не могла предстать перед Артуром в выгодном свете, когда он вернется.
Любовник мой бизнесмен Вова продавал импортную сантехнику в нашем городе, и у него была машина "Джип Чероки", подержанная. Через год Вову застрелили "какие-то вонючие козлы, но не из нашего города". У меня появился другой любовник - Костя, у него была машина получше, "Мерседес" последний модели, не сэконд хэнд, как у Вовы.
Артур писал, что устроился нормально, что живет в Лос-Анджелесе в большой квартире с видом на океан, учится в школе. Больше всего меня порадовало в его признании, что все американские женщины страшные кикиморы и на семь порядков уступают мне по красоте. Почти год мы поддерживали общение, но внезапно переписка заглохла. Втайне продолжала писать ему каждый день, но не получала ответа.
Однажды я шла по центральной улице, светило солнце, легкий ноябрьский морозец прихватил небольшие лужицы на асфальте. Внезапно я вдруг поняла, неизвестно почему, что Артур мне больше никогда не напишет. Меня как молнией поразило, так отчетливо это поняла, что остановилась и вдруг заплакала. Посмотрела на себя, мое лицо отражалось в витрине ювелирного магазина, где было большое зеркало, мои слезы сверкали всеми цветами радуги в тандеме с блеском бриллиантов и золота. Это было очень красиво и ужасно грустно. Вдруг я поняла, что он нашел ДРУГУЮ! Каждый день заглядывала в свой электронный почтовый ящик, но там ничего не было. Отчаянию моему не было предела, душа моя превратилась в выжженную горем пустыню Гоби. Сердце мое было разбито, как старинная дорогая фарфоровая чашка из королевского сервиза. Ее, может, и можно было бы склеить, но выпить из нее, кроме своих слез уже ничего было нельзя. Что придавало мне силы и оптимизма - это только то, что груди мои каждый день наливались приятной тяжестью. Лицо же постепенно превращалось из выражение детского - во взрослое опытной пострадавшей в этой жизни женщины, знающей слово "Любовь" не понаслышке. Фигура моя, особенно в бедрах, принимала осмысленную форму и недвусмысленное содержание.
Необходимо остановиться на моем лице, потому что, если не описать мое лицо в моем повествовании не будет хватать полноты самого главного компонента.
Конечно. Я стопроцентная блондинка, примечательное в моем лице - это глаза. Они синего цвета с необыкновенно редкостным разрезом чуть загнутым книзу, а когда я чему-нибудь удивляюсь, краешек глаз поднимается чуть к верху, поэтому у меня очень сильно меняется внешность. Говорили, что мне надо идти в артистки, сниматься в кино, определенно есть у меня талант, может быть я еще и пойду, в шоу бизнес, так что не исключено лет через десять вы меня увидите на экранах. Очень мне нравится Светлана Светличная и Орнела Мути, говорят, я на них поразительно похожа. Пока мне хочется стать парикмахером, на него я сейчас учусь.
Но вернемся к повествованию про моего Артура. Про него не было два года ни слуха, ни духа. И вот через два года я узнаю от своего любовника, что он женился. Костя был в Нью-Йорке и видел по телевизору свадьбу моего Артура и какой-то заокеанской кикиморы, голливудской актрисы.
Горю моему не было предела. Я стала худеть, и не знала, куда себя деть. Я чуть с ума не сошла, если бы не боязнь испортить цвет лица, я бы плакала каждый день и ночь. К счастью, внешность придает личности благородство и не позволяет распускаться, особенно, когда каждый день чувствуешь на себе всеми частями тела заинтересованные мужские взгляды. Я осознаю, что не должна подкачать, подвести. Самым черным днем будет день когда я дефилируя по нашей центральной улице субботним летним вечером, не почувствую на себе ни одного мужского взгляда. Тогда-то уж я точно наложу на себя руки к свинской нигерийской бабушке, матери облезлого черта с гваделупских островов (это меня так дед мой научил ругаться, красиво, правда?)
Итак, продолжаю свой рассказ. С виду я взяла себя в руки, даже ходила веселой, но сердце мое тосковало и оставалось безутешным. Однажды мы решили встретиться всем классом, отпраздновать годовщину окончания десятилетки. Возле школы стояла толпа бывших выпускников, и я увидела Артура. Да я его узнала, счастлива была безумно, хоть про себя и ругала его последними словами. Подруга мне сказала, что, женился мой любимый, а его отец, мать же погибла в автомобильной катастрофе, мой Артур тоже попал в аварию и так ударился головой, что у него завелось голливудское заболевание: ретроградная амнезия. Отец чудом не пострадал и через год женился на молодой голливудской звезде (чтобы не сказать в рифму по-другому). Артур долго лечился, истрачено было много денег, но он так и не мог вспомнить, что есть такой город Владимир, где его ждут, любят и есть я, его девушка Снежана, красивая, с потрясающими глазами цветом лица и окончательно сформировавшейся фигурой.
И вот он приехал, мой Артурчик. Увидел меня, и сначала не узнал, а потом вспомнил, что он меня любит. Радости моей не было предела, я сразу дала отставку своему любовнику Косте, он мне больше был не нужен. Теперь мы всегда вдвоем с Артуром. Любовь наша вспыхнула с новой силой, и живем мы теперь дружно и счастливо. Иногда, правда, Артур забывает, как его зовут, и, начинает чудить, гулять направо и налево, но потом все вспоминает, и очень извиняется за свое нехорошее поведение.
Наконец-то, дорогая редакция, я открылась своей тайной будущей артистки и излила переживания очень красивой женщины. Очень надеюсь увидеть свое письмо в газете неотредактированным.
С надеждой и уважением ваша постоянная читательница Снежана Востолыкова.
Лора.
-Лора, Лора, - я не буду тебя ждать, я уже пошел в другую сторону.
-Слышишь, Вадик, я тебе говорю, останься, давай обсудим все спокойно, по-здоровому... Ты же выпивши!
Лора вышла на крыльцо, мужа - след простыл, полуоткрытая калитка в старых воротах недвусмысленно намекала на его отсутствие.
- Пошел разбираться, поц, - пробормотала Лора, - даже мыло с головы не вытер.
Выглядела она для своих пятидесяти двух вполне презентабельно: жгучая брюнетка с пухлыми загоревшими щеками, большими цыганскими глазами, среднего роста, широкими плечами, умеренной полноты. Лора достала папиросу из пачки папиросу "Север", закурила.
В Одессе начиналась поздняя в этом году весна. Только на майские праздники как-то вдруг, словно по команде, появились белые цветы абрикос, благоухающие косметическим салоном, почки на ветвях деревьев набухли нежной зеленью, солнце все смелее наваливалось на плечи граждан мягкими теплыми лапами, птичий щебет сливался в бестолковый звон радости и оптимизма, синева моря, потеплев, стала домашней.
С улицы раздались крики, ругань. Лора бросилась в одном тапке на улицу, за ворота. Так и есть... Вадик лежал в грязи, а вокруг него сгрудились шесть здоровых мужиков в оранжевых куртках, ремонтники. Еще один работяга бежал на подмогу к коллегам, сжимая в руках, большую совковую лопату.
- Шо вы домахалися! За шо вы повалили набок моего гражданского мужа, - заорала Лора, и ее бас прозвучал грозно и убедительно, - Вы шо, в тюрьме давно не сидели? Идите на хер к своей маме, у меня шурин полковник милиции.
Она бросилась расшвыривать врагов. Фигура с лопатой остановилась на подступах.
За пять минут с ее возлюбленным произошли заметные изменения, впечатление было такое, будто Вадик, не заходя домой, неделю был в запое. Нос ему свернули набок, под левым глазом набухал малиновый фингал, майка окончательно приняла цвет весенней почвы, к ошметкам мыльной пены, в кучерявых волосах прилип прошлогодние листья и окурки.
- А шо он наших товарищей закатал катком на все праздники, родственники волнуются. - Лица ремонтников были трезвые и злые.
- Каким на хер катком! Кто запер?
- Тридцатого апреля, наша бригада, - обстоятельно начал плотный седой, коротко стриженый мужик, - выехала на срочный заказ, у вас тут старый водопровод. Открыв люк, пошли наши люди. Двое. Лаз оставили открытым, шоб воздух свежий со светом поступал, а ваш супруг, мудила, наехал передним колесом катка прямо на люк. Все праздники они просидели в вопросах. Посотрите во шо он жителей города героя превратил, их жены искали свои половины по всем одесским шалманам.
Двое ремонтников с грязными лицами и еще более замызганными оранжевыми куртками стояли чуть поодаль, слегка покачиваясь, глаза их сверкали недружелюбным блеском.
-Так правильно! Шо вы хотите?!! - нашлась Лора, - Табличками надо предупреждать от беды. В прошлом году Вадик шагнул в темноте в похожий люк в Котовске, у бабы Люси, сломал ногу. Теперь, он все закрывает, шо видит.
- А где он такой каток надыбал? - подошел молодой ремонтник к огромному катку марки "Caterpillar", стоявшей возле ворот, его колеса были широченны, как Хаджибейский лиман. - Ворованный?
- Сам ты ворованный, он родной город облагораживает день и ночь, дорогу ремонтирует на центральной улице Слободки, шоб людЯм приятно легче ездить было.
- Набросился на нас, сучара, не поговорил, мне в ухо дал.
- Так он в душе был, только намылился, а вы воду ему кирдыкнули. Шо теперь делать? Надо ехать нос ему пришивать. Сейчас шурину позвоню, шоб он вас оформил за нанесение увечий.
- Звони сразу в Ватикан, Папе Римскому, шмара слободская. Сейчас к вам приедут недовольные жены, будете справки писать, шо они тут в катакомбах просидели, а не бухали с девками.
-А у мужа моего тоже справка есть, шо он вспыльчивый на голову, и ружье у него имеется. Радуйтесь, шо живы остались. Тюрьма по вам плачет за избиение инвалида.
-Хорошо, шо не изнасилование, - пробурчал пожилой ремонтник. - Все равно звоню в милицию, теща из-за пропажи Бори инфаркт поимела.
Он достал мобильный телефон и стал набирать номер.
-Так шо же нам делать прикажете? - воскликнул средних лет водопроводчик. Рукав его куртки был оторван и болтался на одних нитках, как флаг списанного каботажного судна.
- Шо делать... Сегодня уже восемь вечера. Завтра, в десять утра, шоб были здесь. До свидания. Не злите меня, волнуя, вам же хуже будет. Пошли Вадик, лечиться будем, заодно и домоешься.
Дверь калитки захлопнулась за парочкой.
- Да...
- Бой баба. Не звони ты никуда, Петрович, вдруг он и правду дурак
- Баба - танк.
- Тебе бы жену такую.
--
Ха-ха.
- А накостыляли ему мы хорошо.
- И то - удовольствие.
Ладно, шабаш, завтра приедем, а ты, Боря не переживай за тещу, все равно ты ее не шибко сильно любишь.
Утро в банке.
Генеральный директор крупного московского коммерческого банка Вера Михайловна Полупайко была с утра как никогда счастлива. Вчера был такой вечер, такая презентация! Все звезды съехались, даже сама Алла была. Открывали филиал, да еще какой! Таких в Европе, как говорится, раз два и обчелся. Она, Вера Михайловна, дочь медсестры и железнодорожника, естественно, была в центре торжества, так сказать, виновницей. А какое на ней было платье! Специально привезли из Парижа. Все поздравляли, брали интервью, автографы... Роскошно. Она вчера была самой красивой, все смотрели на нее и восхищались. Она не выглядит на свои сорок пять, скорее - на двадцать девять. Собрались все вовремя, в девятнадцать ноль- ноль, без опозданий, не начинали без нее, она позволила себе чуть-чуть опоздать, на восемь минут, иногда, в особых случаях, она это практикует. Вера Михайловна вошла в зал и тут, как по команде, раздались приветствия, овации, веселый гомон, тосты.
А какую речь она произнесла, экспромт, между прочим, собственного сочинения! Как все смеялись над некоторыми ее удачными шутками, даже министр улыбнулся, многозначительно поправив очки. Все очень мило, очаровательно. А на платье ее, все смотрели не отрываясь, наверняка между собой сплетничали, сколько оно стоит. Правильно делали, что обсуждали, ни у кого в Москве такого нет.
Вот оно настоящее счастье, ради этого стоит жить, дерзать и это только начало продолжения. Банк в первой двадцатке, а потом будет в первой пятерке, тройке, а потом их ждут верхние строчки "топов" на международной орбите.
- Вера Михайловна, к Вам Венедикт Григорьевич, - раздался по селектору голос секретарши Лизочки.
- Пусть войдет.
Венедикт Григорьевич работал управляющим все восемь лет существования Банка, был ее глазами, ушами и даже, в каком-то смысле, мозгом. Вместе они учились в свое время "Финансовой академии", когда-то на третьем курсе, у них был даже роман, как это было давно, какими же они были все-таки детьми.
- Здравствуй Венедикт Григорьевич,
- Доброе утро, Вера Михайловна.
Ее "правая рука" он тоже выглядит неплохо: хороший костюм, галстук - в тон пиджака, подтянут. Лицо моложавое, с легким загаром, синие глаза, твердый, подбородок с ямочкой. Настоящий мужской подбородок, черт возьми, ни у кого такого нет, даже у Индианы Джонс.
-Что- то ты хмур, Венечка, выпил вчера лишнего?
- После официальной части сразу уехал, на банкет не остался.
- В чем же дело? Что не так, приболел? - она спросила с какой-то даже надеждой.
- Нет со здоровьем все благополучно, с конторой нашей проблемы.
- Какие?
- Вы знаете, мы говорим об этом уже несколько недель, нельзя брать этот кредит, у нас отрицательный баланс. Мы его, со временем, исправим, дайте срок, но малейшая случайность...
- Какая может быть случайность? По - моему, все замечательно, нас и министр вчера хвалил, ставил в пример.
- Вера Михайловна - это все слова. Нам надо сливать эти ГКО, дутые государственные бумаги, сейчас июнь девяносто восьмого. В Азии кризис, наша структура в состоянии крайне неустойчивого равновесия. Мыльный пузырь этих бумаг лопнет со дня на день, катастрофа будет пострашнее, чем история с "МММ". Если мы не позаботимся о ситуации в течение месяца, ситуация позаботиться о нас, весьма сурово позаботится. Надо пересмотреть расходы, тряхнуть должников. Необходим срочный и долгосрочный комплекс мер, в этой папке мои предложения.
- Ну вот, заладил... - она так и знала, что сейчас придет, и будет бубнить: "Катастрофа, катастрофа..." Трус и паникер. Чтобы бизнесом заниматься, надо крылья иметь. - Венедикт, мы же с тобой не первый год вместе, начали с кооператива. Помнишь, джинсы в подвале в восемьдесят шестом варили, а потом на рынке их продавали с тысячью процентов рентабельности? Эти десять лет насыщенные получились, бывали у нас времена и похуже, ты же знаешь. Такую махину раскрутили, придумаем что-нибудь, ближе к осени. Сейчас все равно период отпусков, затишье....
- Верочка, я тебя умоляю, ждать нет времени, дорог каждый день, каждый час, действовать надо немедленно.
- Хорошо, сегодня вторник, до пятницы время терпит?
- Нет, желательно до завтра.
- Хорошо, я постараюсь, ты меня в угол загоняешь своими наездами. Устал ты, может в отпуск съездить, уже года четыре без отпуска.
- Не бери этот кредит, очень тебя прошу, мы тогда не выгребем.
- Ну, что ты заладил, как попугай: "Не бери, не бери". Я уже обещала, серьезным людям слово дала. Вчера был один из знаменательных вечеров в нашей жизни веха, так сказать. Все эти годы мы работали, как проклятые, чтобы хоть один день почувствовать себя людьми, на вершине. Такой филиал отгрохали, такой успех, залезли на такую гору, теперь ты пришел с утра и все портишь. Я практически после бессонной ночи, а ты конопатишь мне мозги, это жестоко и несправедливо! Откинувшись в кресле, она обиженно надула губки.
"Вот так уходят друзья, - подумала она, - сколько лет знакомы и придется с ним расстаться, невозможно больше терпеть этого Савонаролу, глаголом, видите ли, сердца уважаемых людей решил с утра пощекотать, подлец".
- Вам больше об этом никто не скажет, Вера Михайловна. - Словно читая ее мысли, спокойно проговорил Венедикт Григорьевич
- У тебя засела эта дурацкая fix-idea. Это усталость, Венедикт, так можно стать неврастеником. Ты стал видеть только отрицательные стороны, отдохни, съезди в отпуск. Программу оздоровления банка проводить необходимо, согласна. Времена сейчас, действительно, нелегкие, но не могу я не взять этот кредит, я серьезным людям слово дала! Как мы потом работать будем, если откажемся, какая репутация у меня будет? Что обо мне будут говорить, что думать?
- Вера - ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни.
- Спасибо за "хорошие новости" с утра, твои соображения обязательно рассмотрю. Идите, работайте, подумайте о своем отпуске.
Ушел. Она почувствовала досаду. Все настроение, испортил, всегда так... Она села за стол и начала набирать номер подруги, которая сейчас была в Париже.
-Алло Неля? Привет! Как ты, дорогая?
" Я - тоже ничего. Тут такие классные новости, сделали мы все-таки презентацию, такой фурор!"
"Спасибо. Вся Москва говорит только об этом". "Спасибо. Слушай, купи мне, пожалуйста, это платье, которое мы видели с тобой в том бутике на Елисейских Полях, оно мне снилось сегодня, так потрясающе подчеркивает мою фигуру".
" Его уже нет? Черт, что за день сегодня с утра такой неудачный, одни расстройства. А будет?" "Только в сентябре.... Ну что ж доживем до сентября, вообще, ты знаешь, девяносто восьмой год какой-то противный"...
" Да, да, конец века, я тоже так думаю".
"Когда приедешь?"
"Значит, увидимся в конце недели".
"Пока".
Авитаминоз.
В понедельник, как обычно, в девять утра, Ипполит уехал на работу, дети, Леночка и Коля, пошли в школу, Инесса принялась за мытье посуды. В дверь позвонили. Звонок продолжительный, резкий, нетерпеливый. Инесса подошла к двери посмотрела в глазок, это была ее подруга Наташа. Открыв дверь, Инесса едва ее узнала.
- Привет,- буркнула та, переступая порог. Выглядела ужасно: измятое лицо, опухшие от слез глаза, не расчесанные длинные каштановые волосы.
- Привет, случилось чего?
-Да уж случилось... Кофе есть?
Прошли на кухню. Дружили они семьями более пяти лет, их мужья были компаньонами по мебельному бизнесу. Две семьи вместе справили новоселье в позапрошлом году, квартиры купили в одном доме. Электрический чайник только что вскипел, Наташа, закурив, стала смотреть куда-то в одну точку, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону. Подруга она хорошая, веселый, легкий человек, очень любит своего Федора, по образованию бухгалтер, иногда здорово советами помогает мужу. Такой растрепанной Инесса ее никогда не видела, что-то ей подсказывало, что расспросы неуместны, сама все расскажет.
Неожиданно одним рывком, с каким-то даже вызовом Наташа распахнула верхнюю часть халата. - Вот, полюбуйтесь....
- Что? - Инесса смотрела на ее торчащие в разные стороны маленькие груди с коричневыми сосками.
- Как что?! Присмотрись, выше, над грудью, видишь, красноватая сыпь?
- Да, сыпь. Ну и что? У меня такое тоже бывает весной, авитаминоз или аллергия....
- Аллергия?! Это сифилис! Я вчера была в больнице. Понимаешь.... Понимаешь... - неожиданно зарыдала Наташа.
Инессу поразило не слово, обозначающее страшное, но вполне на ранних стадиях излечимое в начале 21 века заболевание. Наташкино поведение, мягко говоря, поражало... Действительно, такой подругу она еще никогда не видела.
- Хватит реветь, - стараясь оставаться спокойной, но все же дрогнувшим голосом, проговорила Инесса, - выпей воды.
-Я же тебе говорю, в больнице была! Врач говорит: "Надо конечно формальности соблюсти, анализы сдать, но и так ясно, новости
неутешительные, налицо происки бледной спирохеты, жаль, вы такая молодая, красивая... Жаль." Сразу побежала, анализы сдала, ответ - завтра в девять утра. Боже, что же теперь делать! Ведь квартира, вся мебель, дача - все имущество записано на этом кобеле.... А дети?! Что теперь будет с малютками?!
- Подожди, может еще обойдется, - голос Инессы был такой убитый, пожалела, что сказала, лучше бы промолчала.
- А у тебя ведь ничего такого нет?
- С чего у меня-то?
- Господи, ну они же компаньоны...
- Ну и что?
Они ездили в Питер, месяц назад, на переговоры к поставщикам своим, помнишь?
- Ну и что?
- Заладила: "ну и что", "ну и что"... Оттуда мой распутник инфекцию привез. Сняли они там двух проституток. В баньку-то любят ходить, там - и сняли.
- Ты откуда знаешь?
- А чего тут знать! - она ткнула указательным пальцем в розовые россыпи симптома - ты, не видишь?! Поимели двух проституток, забыли по пьянке презервативы одеть и вот - результат.
- Подожди, может еще не так все плохо...
- Да. Как в анекдоте, - горько усмехнулась Наташа, - от доктора выходят один - у него СПИД, второй - тоже третий - выскакивает, радостно приплясывая, СПИД? Нет - сифилис, сифилис...
Весь день подруги просидели, обсуждая план действий, выкурили две пачки сигарет, выдули большую банку растворимый кофе "Nescafe". Три раза, раздевшись до гола, осматривали друг друга: изучили каждую ложбинку, складочку. Нашли на попе у Инессы два маловразумительных прыщика. Перечитали по пять раз соответствующие главы медицинской энциклопедии. Черным по белому в ней сообщались неутешительные новости, особенно о запущенной третьей стадии, а про четвертую - и говорить не стоит, сплошная жуть. План у подруг созрел под вечер, когда почти стемнело. Обе, одновременно, в двадцать один сорок пять после ужина и просмотра программы "Время" (но до начала вечернего выпуска новостей по НТВ) задают своим благоверным простой вопрос: "Как зовут шлюху, от которой ты подцепил сифилис в прошлом месяце в Питере?" Смотреть необходимо при этом в глаза и продолжать стремительно, развивая наступление, талдычить: "Зачем? Почему? Отчего? Что теперь делать? Как же наша любовь и совместное хозяйство?"
В условленное время Инесса села в кресло напротив Ипполита, развалившегося на диване, и в полглаза наблюдавшего по телевизору события в мире.
- Как звали проститутку, с которой ты провел время в бане, в Питере? - спросила она, глядя на муж в упор.
- Откуда ты знаешь? - испуганно округлил глаза Ипполит.
О, Боги! Что ту началось...
-Ты меня не любишь! Я с тобой развожусь! Ты нас всех заразил! - кричала Инесса, - теперь можно было всласть побить на кухне дешевые тарелки, дети, предусмотрительно были отвезены к бабушке.
-Дорогая, я не мог тебя заразить, я пользовался самым прочным презервативом для гомосексуалистов "Голубая луна". Мы не целовались, я только тебя люблю, это была минута слабости.
- Заткнись, зверь, как смеешь ты говорить мне о любви!
До двенадцати ночи продолжались эти пляски, Ипполит в конце концов, заперся в отдельной комнате, в ту ночь у него была бессонница. В начале третьего зазвонил телефон, Инесса взяла трубку, третий час она сидела на кухне, непрерывно курила.
- Ну что, твой признался?
- Да, они, действительно, были в бане, у моего была шлюха.
- А мой Федька молчит, как партизан, говорит, напился водки, напарился в сауне, ничего не помнит.
- Я со своим развожусь. Даже если не заболела, хотя это вряд ли...
- Ты молодец, волевая, горжусь тобой. Новости ужасные, но постарайся успокоиться в жизни надо пройти основные круги преисподней, которые судьба подкинула. С достоинством настоящей женщины гордо проследовать сквозь врата беды. Помни, утро вечера мудренее. Завтра все вместе отправимся в больницу, в восемь утра, мы за вами зайдем, крепись. Горжусь тобой, спокойной ночи.
- Пока
Утром без пяти восемь раздался звонок, на пороге стояли хмурые Федор и Наташа. Молча зашли в лифт, спустились, на первый этаж сели в джип Федора, поехали в больницу на другой конец города. Федор достал сигарету, чиркнул зажигалкой, на ее корпусе была фотография голой девицы с тоскливыми глазами коровы не видевшей быка триста лет, груди у травмированной свисали до пояса.
-Маньяк, - прошипела Наташа, с презрением отвернувшись, демонстративно стала смотреть в окно.
Подкатили к больнице. На крыльце стоял молодой парень в белом халате, курил трубку. Белая шапочка пирожком залихватски сидела у него на затылке.
-Добрый день! - радостно воскликнул он, махая рукой Наташе, его физиономия светилась радостной непосредственностью.
- Поздравляю, у вас замечательные анализы, только сахарку в моче маловато, а вообще здоровье - отменное, хоть завтра в отряд космонавтов.
- Каких космонавтов? - Вид Наташи был такой, как будто ей сообщили, что жить ей осталось три дня. Ни сифилиса, ни триппера, ни СПИДА, даже простатита с простудой не наблюдается. Поздравляю, можно сказать, на этот раз проскочили.
- А откуда же у нее сыпь на груди? - прорычал муж Инессы Ипполит.
- Обмен веществ, любезный! Весна! В марте это у многих случается.
Лицо молодого врача излучало верность клятве Гиппократа, оно не изменилось, когда к нему подошел муж Наташи, невежливо, взяв эскулапа под локоть, отвел в сторону.
Разговаривали они долго, молодой врач по-лебединому размахивал белыми медицинскими руками. Потом Федор кулаком ткнул его в грудь, даже сидя в снегу, он продолжал сиять юбилейной улыбкой законченного идиота.
Обратно возвращались все также молча, но повод для тишины у каждого был свой.
- Может, шампанского выпьем за счастливое выздоровление, - фальшиво - радостно воскликнула Наташа, когда машина остановилась возле дома. Ей никто не ответил, потрясение было слишком велико. Возле парадной не кивнув, друг другу, две пары разошлись в разные стороны.
P.S. Финал этой истории можно было наблюдать через год: Инесса с Ипполитом развелись, квартиру они разменяли. Федор и Ипполит мирно, без скандалов, разделили свой бизнес, теперь они не компаньоны. Наташа родила от Федора еще одного ребенка, девочку трех с половиной килограмм, подруги с редким именем Инесса у нее теперь нет.
Филя.
Официально, по паспорту, он был Геной, но все, включая его собственных родителей, звали его почему-то Филей. Утверждать, что был он бесталанный нельзя, еще в восьмилетнем возрасте, чтобы не ходить в школу, Филя симулировал высокую температуру, взяв в сообщники любимицу семьи кошку Мурку. Запихнув в задницу четвероного шерстяного друга градусник, он за десять минут добивался стабильных тридцати восьми по Цельсию и болел себе припеваючи. Оказывается у братьев наших меньших, нормальная температура на пару- тройку градусов выше, чем у homo sapiens. Родители доверили Гене градусник в воспитательных целях, вычитав в какой-то толстой книжке, что подобные назидательные акции "активно способствуют развитию самостоятельности". Они просчитались, самостоятельность в Филе присутствовала уже до рождения. Только через несколько недель предки почуяли неладное, увидев сына не в постели с высокой температурой, а на хоккейной площадке, храбро защищающего ворота.
Не назвать Филю яркой личностью - тоже язык не поворачивается, только яркость эта некомфортабельно задевала тревожными всполохами остальное население Земли. Мы не были друзьями, но так как жили в одной комнате общежития в ДАСЕ на улице Шверника и учились в одном вузе (журфак МГУ), поневоле видеть его приходилось каждый день.
Был он высок, среднего роста, не атлетической комплекции, не толстый, но и не худой, светлые волосы, ходил всегда с дипломатом в темно синем джинсовом костюме "Wrangler". Одна страсть его съедала, с которой невозможно было ничего поделать. Филя без спроса влезал в личную жизнь знакомых, полузнакомых и совсем анонимных граждан, давал советы, как "улучшить ситуацию".
Например, ты пьешь кофе в студенческом кафе с девушкой, интеллигентно выясняешь отношения, расставляя знаки препинания над разными буквами. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется Филя, запросто, не здороваясь, подсаживается и начинает рассказывать историю про свою двоюродную бабушку и ее идеальные отношения с дедушкой, прозрачно намекая: есть все-таки на свете идеал, и нам, будущей ячейке общества, не худо было бы к нему стремиться.
После четвертого курса мы поехали на два месяца на военные сборы под Ковров. Жили в палатках, в сосновом лесу, рядом с танковой частью. Через пару дней после прибытия, увидели настоящий танк, который, неуклюже переваливаясь по проселочной дороге с боку на бок, выполз на поляну и остановился в ста метрах от нашего палаточного лагеря. Открылся башенный люк, из него вылез - в машином масле танкист узбекской национальности. Танк привел Филю в нешуточное волнение, через пять минут он уже был рядом с боевой машиной. Танкисту необходимо было срочно объяснить, как "правильно управляться с орудием". Взобрался на башню, отодвинув узбека-танкиста, залез во внутрь аппарата, стал показывать, как и какой стороной требуется закладывать снаряд. Служивые ничего сначала не поняли, Филя вел себя очень уверенно, а когда осознали - было поздно: пушка бахнула, снаряд усвистал в направление живописного луга, на котором паслись коровы. Людей там, к счастью, не оказалось. Снаряд разорвался аккурат под одним из парнокопытных, труп которого, как потом ни прочесывали местность, не нашли. В трех километрах только, случайно, обнаружили хвост, висящий на дереве.
Скандал был страшный. К командиру полка пришли с хвостом наперевес печальные селяне, хозяева коровы с ними - председатель местного колхоза. За закрытыми дверями долго они что-то там обсуждали. Дело замяли, наводить пятна коровьими хвостами на образцовый имидж полка никому не хотелось. Филя получил двести нарядов вне очереди и оставшиеся пятьдесят восемь дней службы убирал дерьмо в свинарнике, в подсобном хозяйстве части. Правда, через неделю накладочка вышла, старшина по ошибке "на часик" взял Филю в наряд на кухню, в помощь повару, картошку почистить. На подобных объектах всегда найдется простор, где можно развернуться пытливым натурам. Повару наконец-то Филя помог научиться "по - научному" варить гороховый суп. На следующий день половина полка сидела в сортире, а повара "деды" чуть не задушили там же, на кухне.
Особая страсть была у Фили демонстрировать "по-настоящему европейское", употребление спиртных напитков. Тогда модно было в студенческой среде составлять коктейли.
Фирменным напитком Фили был "Пестрый француз". Могу конфидициально сообщить рецепт: в равных долях наливаете пиво, коньяк, портвейн, водку, вермут, если у вас завалялся Рижский бальзам, джин, ром, болгарская водка "Мастика", модный сейчас "Абсент", "Бехеровка" - тоже сгодится. Встряхиваете и взбалтываете одновременно. Пьете залпом, незабываемый эффект возникает уже через десять минут. Так как эксклюзив был Филин, то он, собственно, и употреблял свое пойло. В первой половине вечера, когда собравшийся на вечеринку народ был еще "ни в одном глазу", Филя в безнадежно развинченном состоянии вклинивался в шушукающие стайки однокурсниц и на себе показывал, как правильно делать аборт.
На Новый год в нем просыпался из ряда вон преподавательский настрой. Как-то раз, после первых полутора часов праздника, мы имели неосторожность запереть его в комнате, которая была уже занята двумя разнополыми иностранными подданными африканского происхождения. Помещение мы не проверяли. "Раз свет выключен, - очевидно, подумали мы, - там никого нет". Филя, выпив в суммарном объеме полведра "Пестрого француза", отправился на дискотеку и стал всех учить, танцевать спортивный рок-н-ролл. Надоел окружающим - дальше некуда.
Влюбленные из страны Берег Слоновой кости встречали праздник с шампанским в постели при свечах. Филю стало тошнить. Чернокожие ребята как раз были в активном процессе и бедная негритянка (дочка какого-то важного вождя заморского племени) так испугалась, что произошло.... Даже не знаю, как это назвать, затрудняюсь подобрать термин. Если представить негритянку автоматической дверью лифта, которая неожиданно захлопывается, то ее партнер (который остается в этой метафоре человеком) причинным местом попадает в неожиданно захлопнувшуюся дверь. Крик африканцев был страшен, слышно было в соседнем корпусе на грохочущей дискотеке. В жопу пьяный Филя, сбросив рвотные массы куда попало, заснул прямо в очках лицом в унитазе. Когда народ, выбив дверь, ворвался в комнату, зрелище было "а ля Иероним Босх": запах - мерзейший, в помещении не убрано, африканцы голые вопят, Филя - в отключке.
Иностранных студентов спасли, международный скандал замяли, наш герой отделался легким испугом, из университета его не исключили. В общем, Филя был многопрофильный специалист во многих областях, начиная от производства ядерного оружия и спичек, до наиболее экономичного изготовления самогона и скорострельного зачатия детей. Где-то к курсу четвертому Филю научились терпеть в гомеопатических дозах и знали, в каких ситуациях его надо опасаться, как сумасшедшего носорога. Главная положительная черта в его характере была абсолютная, как у Пьера Безухова, доброта. Все его стремления были совершенно искренни, непосредственны и руководствовались желанием блага ближнему. Усовершенствовать мир сделать его чище, лучше, честнее было истинным призванием Фили на планете Земля, это подкупало.
Как мы уже вскользь заметили, Филя не был "голубым" и женскими особями интересовался как все нормальные двадцатичетырехлетние мужчины. Влюблялся он часто. Дружный наш гусарский коллектив развлекался не на шутку, глядя на Филину "романтику". Он ходил, вздыхал, а на свиданиях рассказывал очередной любимой, как должна вести себя девушка в интимной близости.
- Вы читали "Гамлета"? - обычно говорил Филя, - Помните там про флейту? Я полагаю, что всякая среднестатистическая девушка в квадриллион раз сложнее флейты, чтобы научиться прилично играть на ней, необходимы репетиции. Каждая девица на Земле - это отдельный инструмент, вот почему я за моногамию, надо лет шестьдесят, чтобы идеально освоить, хотя, как говорил, Сальвадор Дали: "Художник не бойся достичь совершенства, его не достичь тебе никогда".
Каюсь, наш гусарский коллектив цинично ржал, когда Филя в очередной раз после свидания приходил грустный и произносил, сакраментальную фразу.
- Опять, сука, не дала, а я такую речь ей задвинул про ранний супрематизм.
Однажды, каким-то чудом, он попал к очередной своей возлюбленной в постель. Первая половина ночи прошла в лекции о музыкальных инструментах, а вторая - в слезах и ругани со стороны избранницы.
Редкий природный дар Фили заключался в умении задушевно и так по-свойски вступать в разговор с незнакомцем, что жертве через какие-то пять минут казалось, что с собеседником они сиамские близнецы. Попадая под гипноз больших добрых глаз, участливого голоса и еще чего-то неуловимо влекущего, разум клиента растворялся во флюидах неземного обаяния.
Для журналиста эти качества не так уж бесполезны, в этой области человеческой деятельности главное уметь говорить, а не пнем глубокомысленным молчать. Заканчивая воспоминания о моем двухлетнем сожителе, отвлеку ваше почтенное внимание на еще один эпизод.
Летом на журфаке заведена двухмесячная практика. Во времена горбачевской Перестройки в восьмидесятых годах она была обязательна, проходили ее на телевидении, радио, редакциях газет и журналов. Мы попали с Филей в замечательный город, самую лучшую газету юга Советского Союза под названием "Вечерняя Одесса". Ездили на работу рано утром через весь город на троллейбусе. Оставалось несколько остановок до редакции, когда произошел инцидент.
Я сидел, листал какого-то "фукидида", изнывая от солнца, несмотря на ранее утро, уже здорово припекало
- Платите за билет. - Кондуктор подошел к недавно вошедшей полногрудой женщине в темно-синем платье с белыми оборочками.
- Вот, пожалуйста, возьмите десять рублей.
- У меня с утра такой сдачи не бывает, не могли бы вы разменять, шоб вы смогли спокойно следовать дальше с оплаченным документом. Давайте вам помогу, подержу ваш кулечек.
-Давайте я разменяю, у меня как раз есть, - бойко нашелся, Филя, сидевший рядом со мной.
- Спасибо, но я уже у своей подруги разменяю, Ада, разбей, пожалуйста, десятку.
Та отсчитала ей десять бумажек по одному рублю.
-Может вы тоже, Ада, мне пристроите десятку по одному рублю, а то крупных - много, а мелочи нет, - забеспокоился Филя.
Ада и Филе разменяла. В этот момент кондуктору передали с задней площадки целую жменю мелочи, человек, наверное, от десяти, проезд тогда стоил пять копеек. Кондуктор отсчитала положенное количество билетов, потом стала соображать: сколько она должна дать сдачи подруге Ады.
- Какое количество вы берете уже билетов? - обратилась кондуктор к двум подругам.
- Один.
- Тогда сдачу я Вам должна девяносто пять копеек.
- Верно.
- Вот, пожалуйста, ваша сдача.
- Кондуктор, вы обманули этих двух женщин, они дали вам пять рублей, а вы им сдаете сдачи - с одного. Ведь, правда, вы им отдали сдачи всего пять рублей? Филя спросил это так убедительно, глядя в глаза, что те машинально кивнули.
-Шо вы мне сказки рассказываете, какие пять рублей?!! Было две.... Нет, постойте, один рубль и один билет.
- Дорогой, товарищ кондуктор, я только что менял у этих двух порядочных женщин деньги и видел своими глазами, как они вам передали пять рублей. Ведь, правда, гражданки? - Те согласно кивнули, похожи они были в этот момент на фарфоровых кукол. Вы неправильно работаете, товарищ кондуктор, на вашем месте я бы сделал следующим образом...
- Да шо вы мне баки втираете! Посотрите в мою сумку внимательно прищурясь, таких денег у меня отродясь сегодня не было!
- Я работаю в газете "Вечерняя Одесса" и обязан прояснить ситуацию, чтобы в дальнейшем граждане следовали беспрепятственно. - Филя ринулся на заднюю площадку. - Пропустите корреспондента! Требуется уточнить у свидетелей форму работы персонала.
На задней площадке Филю приняли за особо важного ревизора из Москвы. Пока середина битком набитого транспортного средства тлела раздражением и препирательствами (часть выступала за пассажиров, часть за кондуктора), Филя стал наводить порядок на корме. Я уже не читал книгу, а с интересом наблюдал, как мир на моих глазах сходил с ума. На задней площадке скоро выяснилось, что сдачу неправильно разделили между собой все десять человек, денег досталось кому-то больше, а кому-то - меньше. Народ Филя стал успокаивать, дабы "окончательно и бесповоротно установить истину". На всякий случай, Филя представил друг другу пассажиров (и совершено напрасно), познакомившись, те сразу, перешли на личности и стали обзывать друг друга. В середине троллейбуса на личности перейти уже успели, там началась небольшая заварушка, одна бабуля била другую журналом "Огонек" по голове.
- Это я старая манда-сталинистка?
- Да это ты - старая манда-сталинистка!
- Если я старая манда, то ты - перхоть шелудивая с этой манды....
Пожалуй, это самые пристойные выражения, которые мы здесь скромно цитируем в качестве иллюстрации.
За легкой артподготовкой вступил в дело гаубичный калибр: кондуктор дала сумкой по голове женщине в темно синем платье в белых оборочках. Тут же получила сдачу авоськой с клубникой, обе оказались с ног до головы в алом цвете, как в третьесортных голливудских боевиках, теперь без содрогания смотреть на них было невозможно.
На задней площадке, грозные мужские урчания, переросли в глухие удары, словно где-то поблизости забивали сваи под фундамент высотного дома. Внезапно Филя появился опять в центре, глаза его горели, он был "при делах" и искренно переживал за пассажиров и "остальных людей на нашей маленькой такой хрупкой планете, такой ранимой планете".
- Сейчас выходим, - обратился он ко мне.
Троллейбус остановился, не доехав до остановки метров пятьдесят, его сильно раскачивало. Содержимое транспортного средства клокотало страстью, как жерло проснувшегося Везувия.
- Люди, как дети неразумные, говоришь им одно, а они делают все наоборот, - изрек Филя философски, когда вы выкарабкались из копошащейся каши рук, ног и чьих-то тел.
- Да, да бывает... - пробормотал я. Мы направились через дорогу, к зданию редакции. На моей рубашке не хватало трех пуговиц, болело плечо, мне тоже не слабо перепало.
Много можно еще распространяться про Филю, Недавно я видел его по телевизору. Он - в Думе, депутат от какого-то округа с трудно произносимым названием. Если в 2016 десятом году он станет нашим президентом, я не удивлюсь. Ждите.
Случайная встреча.
На крыльце "Макдональдса" стоит, молодой парень лет двадцати пяти, доедая гамбургер, запивает его "Спрайтом" из большого пластмассового стакана. На нем грязные темно-синие, мешковатые джинсы, поношенные сандалии на босую ногу и красная мятая футболка, с белой надписью "Сhе". Лица молодого человека практически не разглядеть, его закрывает копна длинных каштановых волос как у Джима Моррисона. По вялым расслабленным движениям можно определить, что работы у него нет и встает он не раньше двенадцати. Классический московский оболтус.
На стоянку подруливает "Ferrari" розового цвета, из которого выходит высокая брюнетка на "шпильках", чуть расклешенные джинсы в обтяжку выгодно подчеркивают ее безупречную попу, маленькая сумочка из крокодиловой кожи на длинном ремешке переброшена через плечо. Закрывая дверь машины, она не перестает что-то говорить по серебристому мобильному телефону.
-Да. Нет. Нет. Нет. Да... Буду через пол часа. By-by.
Девушка проходит мимо, высоко подняв голову, вид ее вызывающе неприступен, видно, что, окружающий мир, редко пересекает границы ее эксклюзивной экзистенции. Уже минув расхристанного молодого человека, она вдруг в задумчивости замирает и, возвращаясь на пару шагов назад, останавливается перед ним. Тот только что допил "Спрайт", и, достает папиросу "Беломор" из измятой пачки.
-Вольдемар? Привет! Я едва тебя узнала! Как ты? Сколько лет, сколько зим! - в голосе девушки слышится преувеличенный восторг, который бывает всегда, когда пытаются показать истину больше, чем она есть на самом деле.
Инстинктивно барышня бросается его поцеловать, но что-то ее останавливает; внимательно, с насмешливой бесцеремонностью, она оглядывает его с головы до ног.
- Привет. - Произнес он, прикуривая от дешевой китайской зажигалки.
- Откуда ты такой? Боже мой...
- Из Америки.
- Боже мой, такое впечатление, как будто мы на четвертом курсе и не было этих восьми лет.
- Рад тебя видеть, - равнодушно говорит Вольдемар, затянувшись "Беломором". - Как у тебя дела?
- Ой, у меня все чудненько, я не работаю, веду светский образ жизни, езжу по "европам". А - Женя Осьмушкин, я все-таки вышла за него, вагонами продает подсолнечное масло, он теперь умопомрачительно невероятно фантастически богат. У нас ребенок, девочка, шести лет, красавица. Мы очень счастливы. А что у тебя? - ее красивое правильное лицо с серыми глазами и пухлыми губками изобразили телевизионную мимическую фигуру вежливого любопытства.
- Приехал из Америки, на время. Не женат. Половая жизнь - регулярно. Занимаюсь программированием.
- Квартиру купил?
- Нет, квартиру не купил, у меня дом в "Силиконовой долине".
- А почему же ты так одет? Впечатление такое, что ты бутылки собираешь.
-Программисту не обязательно одеваться. Знаешь кто изобрел ICQ?
- Нет, а что это такое?
- Не важно, уже не важно.
- Хорошо, что мы не поженились.
- Да, думаю, это гениальная идея.
- Смешной вопрос, а ты меня еще вспоминаешь, то есть, как бы это сказать.... Любишь?
- Смешной ответ - нет. Я любил в тебе ту кем ты никогда не станешь, извини за мое слишком богатое воображение.
- Ничего, я не в обиде, и потом с тобой у меня не было бы такой машины. Ты, понимаешь, только не обижайся, мама моя была против наших отношений, ты был такой неустроенный... .
- Очень хорошо ее понимаю, передай ей от меня искреннее спасибо. А вообще, все худшее - к лучшему, я занимаюсь любимым делом и уже, поэтому мне - в кайф. С твоими истеричными выкрутасами я бы спился и пропал.
- Я - не истеричка, я женщина с большой буквы, индивидуальность и я - счастлива. У меня есть муж Женя и дочурка.
- Вот видишь, справедливо иногда жизнь устроена: каждому она выдает по потребности.
- Ладно, рада была повидаться, штаны себе купи, миллионер, так и не перестал в облаках витать...
- Это моя работа.
- Good-bye.
- Hello.
Входная дверь "Макдоналдса" за девушкой закрылась, а юноша, дымя "Беломором", подошел к красному "Порше", стоявшему рядом, с мраморным крыльцом, сел в него и уехал.
Красный страх.
Девятнадцатое августа. Утро. Похмелье. Марк отлепил голову от подушки. Одиннадцать часов. Теплый ветер задувает в полуоткрытую дверь балкона, колышет длинные полупрозрачные шторы. Викусик сопит рядом, телевизор опять забыли выключить, проработал всю ночь. На экране - "Лебединое озеро". Статные девушки в коротких белых юбочках обречено взмахивают руками. Смотреть на агонию "умирающих лебедей" с выключенным звуком противно, движения и лица преувеличенно нелепы. На журнальном столике, возле кровати, фантасмагорический бардак. Полупустая бутылка "Хванчкары", высокие стаканы, измятый бисквитный торт, наполовину съеденный арбуз, сиреневый бюстгальтер, пустая пачка "Winston". Что же вчера было?
Вчера было воскресенье, если сегодня понедельник. С утра, в воскресенье, как это часто бывает, они с Гариком пили пиво, разговаривали о Альбере Камю и Киеркьегоре. Погода была пасмурная, дождливая, но - теплая. Кончилось пиво, сразу стало скучно, идти в магазин было лень. Потом он вспомнил, что у Мани Скалкиной, их однокурсницы, день рождения. Было часа два, когда он наконец-то до нее дозвонились. Поздравили. Пригласила в гости. Купили вина, тортик, цветов, присмотрели в подарок какую-то хрустальную вазу похожую на ночной горшок, прибыли на станцию метро "Текстильщики", а потом еще минут двадцать на тачке добирались в какие-то трущобы в район нефтеперегонного завода, Копотня. Приехали к Мане часов в шесть вечера. Народу было немного, все - свои. Родители у Мани хорошие: замечательная мамочка, папочка, ученые, приятные собеседники, день рождения получился веселый. Потом, после двенадцати ночи, опять полетели на тачках через весь город, пели песни, было весело. Девушку эту, одну из подруг Маньки, он не стал провожать, хотя смотрела она на Марка многозначительно и, определенно, познакомиться поближе была явно не против. Но он любит Викуса, он не разрешает себе физической близости с посторонними женщинами. Да. Приехал домой, Пупс уже вернулась от родителей, лежала в кроватке, не спала, ждала его и читала "Замок" Франца Кафки, хорошая книга, но какая-то беспросветная. Накатили с Пупсом еще, вина, а потом занялись любовью.
Знаком он с Викусиком, которую он зовет Пупс, уже два года. Подруге двадцать четыре, а выглядит на шестнадцать, рост метр шестьдесят пять с кепкой на каблуках. Красивая блондинка. Не любит Марк Набокова как писателя, в его уникальной способности перегружать фразу, чувствуется плохой ксерокс Марселя Пруста,
уязвленное самолюбие несостоявшегося поэта. Роман "Лолита" - вообще какая-то мучительная сексуальная патология, прочитав его, хочется сходить в душ. Угораздило же Марка влюбиться в нимфеточное создание под названием Викус. Отец у нее алкоголик, мать переводчица и сама девушка училась шесть лет в Инязе, на самом деле не училась, а тусовалась по всей Москве, пока не познакомилась с Марком на дне рождения одного художника живущего в сквоте на Маяковке, в доме Булгакова.
Он сел на кровати в голове, в затылочной части, бесцеремонно постукивали никелированные молоточки. Пора просыпаться, все-таки сегодня рабочий день. Ледяной душ, чашка кофе and let's go. Надо позвонить в издательство, спросить у своего коммерческого директора, как идет трудовой процесс, дать знать, что через полтора часа он будет в конторе. Сегодня две важные встречи, переговоры.
За окном светило теплое солнце, август в Москве замечательное время нет уже такой дикой жары, как в июле. Он вышел на балкон закурил. Пупс спала, укрывшись с головой, из-под одеяла торчали две розовые пятки.
Раздался телефонный звонок.
-Привет, слышал новость? - хмурый голос Гарика. - Давно проснулся?
-Только что.
- Ну, что поздравляю: путч. Что у тебя в телевизоре?
- "Лебединое озеро", какой путч?
- "Эхо Москвы" включи, танки в городе, коммунистический переворот.
- Новый анекдот?
- Какой анекдот, это жизнь, старик, это реальность, с недобрым тебя утром. Давай, пока, спешу в редакцию, заберу фотоаппарат, потом к тебе зайду.
То, что испытал Марк, включив "Эхо Москвы", трудно назвать приличным словом. Все было кончено, произошла катастрофа, ОНИ опять победили. Такие надежды, такой порыв и вот опять на ближайшие двадцать лет коммунистическая диктатура и кровавая баня.
"....Сегодня ночью в Советском Союзе осуществлен государственный переворот. - Говорил ведущий. - Прикрываясь лозунгами о консолидации, заговорщики пытаются перечеркнуть надежду народов на мирное демократическое развитие страны, вернуть ее под иго тоталитарного режима. Будущее России и других республик под смертельной угрозой. В этой критической ситуации мы призываем всех соотечественников сплотиться вокруг законно избранных демократических органов власти, всемерно поддерживать их в усилиях по восстановлению правопорядка. Защита демократического выбора наших народов - дело каждого гражданина...."
--
Пупс, вставай.
На журнальном столике еще стояла наполовину недопитая бутылка красного вина "Хванчкара".
- Одиннадцать. Вставай, сушить сухари будем, совдепы к власти пришли... Путч, Викусик.
- Какой путч?
- Коммунисты пришли к власти, танки в Москве.
- Откуда?
- Ты вчера вечером на такси ехала с проспекта Вернадского, ничего не заметила?
- Нет, ничего.
- Никаких танков не видела?
- Не-а.
- Значит, они их утром ввели, говорят, в девять утра вошли. Что за страна такая... Правильно говорил мой друган Боря Грималовский: "Перестройка закончится, обязательно перестрелкой".
- Боже мой.... Как писать хочется. - Она вылезла из-под одеяла, села, - А где мои тапочки?
- Теперь будут всех винтить, мочить расстреливать, коммунист - он и в Африке коммунист.
- Боже мой, - она натянула длинную белую майку на идеально сложенное загорелое тело, зашлепала босыми ногами в ванную комнату, тапочки так и не нашла.
Марк сел звонить знакомым, телефоны у всех были заняты, в его издательстве трубку никто не брал. От выпитого вина зашевелились какие-то мысли, боль в затылочной части пошла на убыль. Вышел на балкон. Перед ним, через Москва реку, напротив, лежала громада Киевского вокзала, слева в пяти километрах блистала золотым шпилем главное здание МГУ, его alma mater, справа, в начале поворота реки, расположился - "Белый дом". Вокруг здания Парламента копошилось большое разноцветное пятно людей, видны были трехцветны флаги, оттуда раздавался смутный гул.
-Это кто, интересно, "белые" или "красные"? - Пупс тоже вышла на балкон.
-Что там происходит, посмотри у тебя зрение получше.
Она долго щурила свои синие красивые глаза.
- Не видно, ясно только, что какой-то митинг, людей много.
Потом до них долетело уже явственное скандирование: "Ельцин! Ельцин!"
- Слышишь? Правда, - это все-таки - наши.
- Вполне может быть, - она посмотрела на него умытым посвежевшим личиком.
Росту бы Викусику бы еще прибавить, сантиметров пять, впрочем, в любых недостатках, можно найти свои достоинства: маленькая собачка до старости щенок. Характер для красивой женщины у нее тоже вполне сносный.
- Я тебя люблю, Викус, давай поженимся
- Давай... Я тебя тоже люблю. Хоть ты и сумасшедший, но такой классный, когда трезвый. Только что теперь с нами со всеми будет?
- Слушай, у нас закончилось вино, пока эти алигофрены не закрыли магазины пойдем наберем побольше выпивки, сигарет, произошла катастрофа - это понятно, надо подумать, придти в себя.
- Заодно посмотрим, что происходит на улице.
- Одевай трусики, пудри носик и выдвигаемся. Попробую еще в контору свою звякнуть, что-то там никто не отвечает.
Позвонил его друг и однокурсник Вася.
- Ну, как тебе новость?
- Пиздец.
- Че делать собираешься?
- Не знаю, иду пока за сигаретами и вином, хочешь, приезжай, тут возле "Белого дома" какой-то народ тусуется.
- Это сторонники демократии
- А наш телефон не прослушивают?
- А зачем? Ты и так в базе данных КГБ. На митинги ходил? "Покаяние" смотрел? В Университете с Вадиком Азбаровым бузу устраивал, Во "Взгляде" выступал, в "Московские новости" статьи писал? Вот и все. Чего еще? Отдыхай пока, за тобой придут. На прослушку сейчас у них времени нет, другой оказией заняты.
- Да...
- Заеду через пару часиков, хочу смотаться в редакцию "Московских новостей" посмотреть "CNN", если его еще не отключили.
Марк и Вика, выйдя на Плющиху, переулками прошли на Садовое кольцо, станция метро "Парк культуры" был в трех троллейбусных остановках. Погода стояла теплая: светило солнце, дул теплый ветерок. Пупс была в той же белой майке, светло - синих джинсах, длинные золотые волосы собрала в хвостик, нацепила круглые с синими стеклами очки, как у Джона Леннона, нацепила смешную клетчатую кепку, этакий "гаврош" революционных улиц, чувство вкуса у нее было в крови.
Жизнь сама по себе классная вещь, когда рядом влюбленная в тебя девушка, тебе всего двадцать девять, ты здоров, как бык, в меру оптимистичен, и занимаешься по жизни любимым делом: издательством и журналистикой. Как же люди страстно, с каким вдохновением умеют портить себе существование, создавать безумные завихрения, от которых сами же и мучаются.
Рядом с огромным домом Агентством Печати и Новости, на противоположной стороне Садового кольца, стоял танк, широченный приземистый "лапоть" с эрегированным хоботом-пушкой на приплющенной башне. Так невозмутимо, как ни в чем, ни бывало располагался, как будто он здесь уже сто лет пребывает, просто надо было сообщение по радио услышать, чтобы все на него наконец-то обратили внимание.
Возле самого метро "Парк культуры" - еще две бронированные "калоши". Танкист, молодой рыжий парень, весь в конопушках, с простецким крестьянским лицом, сидя на башне, деловито хлебал что-то из котелка. Во всем присутствовало спокойствие, несокрушимая уверенность, миролюбивая идиллия, - и это, господа, знаменатель главная черта, решающий аргумент над всеми спорами. Эта мышиная возня последних лет, эти полуночные слова, слова, слова на кухнях, диспуты о судьбе России в аудиториях - все это херня, господа. Дали поиграть в бирюльки, повозиться в песочнице? Все, хватит. Вот стоит хуевина с пушкой, она также реальна, как земное притяжение. Это - "Джокер", он бьет все козыря. Все ваши теории сложите в коробочку и засуньте в жопу. Интеллигенция... Что за слово такое, откуда оно взялось? Может поэтому, у нас все не как у белых людей, потому что сами мы разделены на феодальные касты переборками: интеллигенция, чиновники, рабочие, крестьяне? Почему у нас есть "население", но нет "народа"? "Страна рабов, страна господ...". Еб твою совдепию трижды через пуп в корень по лысой голове Ленина МАТЬ. Может поэтому у нас такая держава замороченная, вечно похмельная в синюшнем делириуме, секущая себя с настырной регулярностью, задрав исподнее, как унтер офицерская вдова, на потеху всему миру? А что стоит самая гениальная мысль против этой пятидесяти тонной хуйни? Что она стоит? Ни хуя. Берлин, Будапешт, Прага, Тяньанмынь, теперь - Москва...
Они взяли пять бутылок сухого красного вина блок сигарет "Winston" затолкали все это в большой черный рюкзак, побрели обратно.
- Черт, верил, пока видел, а отвернулся, опять все кажется мистификацией, дурной сон какой-то, ущипни меня.
Пупс шла молча, опустив голову.
- Пупс, ты чего? Викусик?
- Ненавижу.... Ненавижу этих сволочей. Она заплакала, как-то по детски, курносый носик сразу покраснел.
- Да я тоже их что-то невзлюбил, но воевать я не буду, валить надо из страны, опять - "железный занавес" на тридцать лет.
- Ты трусишь?
- Не хочу быть пушечным мясом, не желаю быть размазанным по асфальту или сгнить в концлагере.
- Ты трусишь.
- Да, я трушу, если тебя так угодно. У них танки, автоматы, менты, КГБ, самолеты, ядерное оружие, в конце концов. А у нас? Драные джинсы, вино и сигареты. Мне так же страшно, как и любому пассажиру этой ржавой баржи, в которую
попала торпеда.
- Ненавижу трусов, из-за них краснопузые семьдесят лет правят.
- Викус, два года назад в Китае за одну ночь танками растерли по асфальту десять тысяч студентов, мозги от брусчатки отскоблили, шампунем "квадрат" промыли и всего-то делов, никто даже не вякнул.
Европе и Америке плевать, что у нас творится, мы для них Верхняя Вольта с ядерными боеголовками, холява по сырьевым ресурсам. Не будут они впрягаться за нас, побухтят полгодика и заткнуться.
Они подошли к Плющихе, Гарик ждал их возле подъезда дома.
- Привет, - сказал Гарик, он был среднего роста, одет в затертый джинсовый костюм на щеках фирменная двухдневная щетина как у Джорджа Майкла.
- Здорово. Ну, что там слышно?
- Ельцин выступил с броневика, призвал к оружию. Горбачев сидит в Крыму, и хрен его поймешь, Мишу - хитрожопого: или он в сортире сидит под арестом, или разводки устраивает, специально забравшись в сортир.
-Это - как Чернобылем, весь мир уже орал, а он только через три недели всплыл с заявлением.
-Что за блядская страна, это никогда не кончится. Само государство здесь суть совдепа. В Америке, Франции там хоть свой совдеп в рамках держат, здесь же "бюрократия" то же самое что и "онкология", слова синонимы.
- А ты чего переживаешь, ты - жених, у тебя есть Луиза, итальянская невеста, в Пизу едешь через месяц.
- Надо ей, кстати, звякнуть предупредить, можно попользоваться твоим телефоном, деньги потом отдам?
- Пожалуйста, если еще международную связь не рубанули.
Они вошли в квартиру сели в кресла, разлили по бокалам вино, Викус стала убирать со стола. В телевизоре появились до боли знакомые постные рожи дикторов. Убивало не "что" они говорили, а - "как": монотонно, дисциплинировано, как автоматы, странно их было вообразить живыми людьми.
-У меня приятель есть, он говорит: хочешь узнать нормальный человек или нет, представь его в койке, занимающимся любовью, - произнес Гаврик, указывая на экран телевизора.
-Да эти "говорящие головы" похожи на турникеты в метро, предлагаю не чокаться, выпить молча.
Гарик принадлежал к тому типу людей, у которых никогда не бывает денег, но с первых минут знакомства, возникает уверенность: во-первых, ты знаешь этого парня, по крайней мере, уже лет десять, а вторая - что ему, этому "давнему" знакомому, ты должен немалое количество денег. Поражало его влияние на слабый пол, особенно на иностранных гражданок. Чем он их "брал" оставалось для Марка неразрешимой загадкой, все они, без исключения, были в него влюблены. Это тем более удивительно, что Гарик был некрасивый, вечно небритый с прыщавой кожей, небольшого роста. Закадычным другом Марка Гарик не являлся, но последний год они часто встречались, выпивали и обсуждали разные темы об искусстве, философии и прочих высоких материях, с ним было интересно, язык у него был бойкий, а ум - цепкий.
Выпив вина, посидели часик, делать было совершенно нечего. Зашел Вася, потом Артем, потом Гоша. Место у Марка было достопримечательное, все практически молча, проходя через комнату, выходили на балкон, смотрели, что творится возле Белого дома. Потом возвращались в гостиную, садились на диван смотрели телевизор, пили вино. Слов больше не было, их слишком много произносили последние четыре года: слова запрещенных книг вылившихся на страницы "Нового мира", "Знамени" и других "толстых" журналов, слова на бесконечных митингах, слова воспоминаний расстрелянных и замученных в ГУЛАГе, слова интеллигентов вышвырнутых из страны большевиками, слова всех этих розовощеких умников, прорабов Перестройки - и во всем этом какая-то иступленная эйфория, экзальтация, после такого состояния рано или поздно, согласно всем законам Природы, наступает, похмелье.
Всем было понятно, что это - конец. Во всяком случае, конец эпохи со странным названием "Перестройка", во время которой, так уж случилось, они взрослели, получали образование, становились сознательными людьми. Что теперь? Никто не знал. Часам к десяти вечера все просто напились и молча неприкаянно слонялись по большой трехкомнатной квартире, изредка выходя на балкон. Потом кто-то предложил сходить к "Белому дому", пешком тут было не больше десяти минут. В квартире у Марка собралось уже человек пятнадцать. Вышли на улицу, прошли по набережной.
Через Калининский проспект и на подступах к Белому дому лежали груды бетонных плит, арматура, трубы, это должно было означать баррикады. Народ спокойно тучками толокся на "пятаке" перед Бородинским мостом, у большинства вид был какой-то пришибленный, а лица, пожалуй, даже растерянные. Кто-то из ребят остался тусоваться Марк, Викус Артем, Гарик и Вася вернулись на Плющиху.
Это был самый черный вечер в жизни Марка. Знакомое ощущение, которое за пару- тройку лет успело позабыться, вернулось как ни в чем ни бывало. Оно, оказывается, никуда не исчезало, и было спокойным, как вода в бездонном омуте, естественным, как воздух. Знакомо досконально это чувство только тем, кто всю жизнь жил в невольничьих Империях, условно его можно было назвать: "Красный страх". Это чувство было у его деда, когда его арестовывало НКВД в тридцать седьмом, оно было у его матери, у всех его родственников, умиравших в 33 году на Украине в Голодомор, всех жителей этой бескрайней страны.
"Красный страх" жил от Бреста, Кишинева, и Вильнюса до Камчатки и Владивостока, от Душанбе, Ташкента до Новосибирска, Колымы, Новой Земли и Мурманска - без "красного страха", немыслима была цельность такой огромной Империи.
Чувство словно говорило: "Ну что ты, дурачок, суетишься, без меня это Государство (великое, между прочим, Государство) развалится, его основа, скрепляющий раствор - Я. Ты можешь меня обзывать "Красным страхом" или еще как-нибудь, но сам ты понимаешь, что предки ваши, со времен Ивана Грозного, нахапали слишком много пространства, а теперь вы - его ЗАЛОЖНИКИ. Пространство должно быть цельным, иначе будет бардак и резня, цельность эту можно цементировать только мной, "красным страхом". Как держать в одной упряжке гостеприимного грузина, горячего парня эстонца, раздолбая русского, тюбетеистого туркмена, хохла, казаха, молдаванина, чукчу? Любовью? Чушь, любовь - мистика, поэзия, фантом. Страх - вот самая реальная, самая креативная вещь, страх возводит города, поворачивает вспять реки. Расслабься, бестолочь, смирись, тебе же легче будет".
Даже когда, наконец, опьянев, Марк лег в обнимку со своей любимой, засыпая, он чувствовал это такое знакомое, такое родное и липкое гнусное ощущение.
"Ужасный день", - подумал он засыпая.
- Ты меня любишь? - прошептала Вика
- Да, очень, - пробормотал он уже во сне.
2
На следующий день Марк проснулся в пять утра, вышел на балкон. Верхние этажи домов напротив, через реку, окрасились нежно розовым светом от лучей восходящего солнца.
По набережной, на большой скорости промчались с грохотом два танка, гул пустой бочкой перекатился между спящими домами по обе стороны реки. Выкурив сигарету, Марк зашел в туа
лет, пописал, потом прошел по квартире, посмотрел, кто остался. Гарик Вася, Артем и еще какие-то две незнакомые барышни - журналистки вповалку спали в разных комнатах одетыми на диванах, в креслах и на полу. Марк залез под одеяло и опять заснул.
Проснулся он от запаха кофе. На часах было начало первого. Весь народ, включая Пупса, сидели на кухне и о чем-то оживленно спорили, они напоминали партячейку эсеров-бомбистов.
-... и что такое танки - против мысли? - горячился Гарик, - Что сделаешь с идеей, если она не работает? Правильно, что мы тусовались на кухнях ночи напролет все эти годы. Кто-то должен, еб твою мать, в этой стране мозгами шевелить.
- На самом деле все очень просто, - заговорил рассудительный Артем, можно было бы догмы оставить, как китайцы, я согласен, главное, чтобы экономика работала. Главное чтобы линкор плавал, а не топором - ко дну. У этих кретинов ничего не поплывет, мозги у них поплыли от бухла на дачах.
- А что вообще, собственно говоря, произошло? - подключился к разговору Вася, допив кофе, - За кого они нас держат? Мы что им крипаки какие-нибудь, податные души? Что они из себя вообразили? Что их лысый картавый мессия из себя воображал, выламывался со своей Мировой Революцией? Вот, собственно, развернутый вопрос. Это не мы - быдло, а - они.
Марк пошел в ванну, общество так было увлечено разговором, что его не заметили. Тошно было так, что не хотелось даже зубы чистить. Но все же, что-то изменилось в общем настроении, ситуация в метафизике атмосферы преобразилась, шок пропал, это точно, пропал шок.
Вчерашняя новость, не самая лучшая, прямо скажем - поганая новость, новость - хуже не бывает, но жизнь продолжается. Приняв ледяной душ, он вернулся на кухню.
- ... а вот никуда я не поеду, это - моя страна! Это - моя Родина! Пусть они и сваливают в Антарктиду коммунизм строить. - Горячился Артем, - Что они могут предложить? Опять ГУЛАГ открыть: половина сидит, половина - дрожит? Невозможно. На что надеются? Экономика-то не работает, и не сможет с их Карлом Марксом у них заработать. Ничего они такого не придумают, чтобы она заработала.
- Последний шанс был у Косыгина в 67, умный был мужик, толковые реформы предлагал. Что же в результате? А ни хуя. Члены друг у друга сосали, цацки на груди друг другу вешали - и все.
- Задинамили все реформы, холява была - цены на нефть высокие, кормили пол мира, а сами перебивались с хлеба на воду. Брежнев, ведь это ебнуться можно, - пять раз герой Советского Союза!
- Франко в Испании. Тот хоть подготовил, вырастил смену, обеспечил преемственность власти, а эти - тупые хуесосы? Мороженное по двадцать копеек тридцать лет обеспечивали?
- Промотали, разворовали, разбазарили, просрали, а теперь решили побрякать своими железками, покрасоваться перед миром, мудачье.
- У них нет никакого концепта, потому что для этого мозги нужны.
- У Дэна, в Китае, есть мозги. Попробуй, накорми свой миллиард народа.
- А эти уроды? Умеют только взасос целоваться и задницы друг у друга вылизывать, брежневские соколы, мать их.
- Они фишку потеряли, если нет чувства реальности, сила не поможет.
- Лукич и Ося были сильны, потому что хоть и были параноиками и верили в свою Мировую революцию, а с другой стороны - чувство реальности не теряли.
- Ленин сразу НЭП ввел, как только трон после Кронштадта под ним зашатался.
- Жизнь на этом не заканчивается, - начал вдруг неожиданно для себя самого Марк, не узнав своего голоса, - дед мой прошел гражданскую, пережил голод в начале тридцатых на Украине, в тридцать восьмом его чуть расстреляли, Ежова убрали, Берию поставили, попал под какую-то куцую амнистию. С ноября сорок второго воевал, защищал Сталинград, ранен был под Прохоровой на Курской дуге, до Берлина дошел и все в действующей армии, минометчиком. Под Орлом в воронку попала мина, семь человек - в куски, его контузило, затылок рассекло осколком. Родил, воспитал, поднял на ноги семерых детей. На свой юбилей, девяносто лет, водку пил. Боевой мужик, такой жизни как у него хватит на десять человек да еще останется. А здесь какие-то левые ГКЧП? Это же смешно! Чего мы так испугались?
По привычке.
- Да мы сами внутри себя совки, холопы, барин приехал, все обосрались! - звонко воскликнула Викус, в белой рубашке с длинными рукавами с гривой растрепанных волос она была похожа на любимую героиню живописца Делакруа.
Ощущение страха, отошло куда-то на задний план, собравшись вместе, они его почти преодолели. Ребята целый день просидели в квартире говорили, курили, спорили, слушали радио "Эхо Москвы", "Свободу", BBC на английском, RFI на французском, звонили друзьям, родственникам. Расходится не хотелось, в одиночку оставаться с "красным страхом" было невмоготу. Квартира Марка превратилась в своеобразный штаб, заходили, друзья, однокурсники, знакомые знакомых. Первым делом, не снимая обуви, все молча проходили на балкон и долго обозревали панораму вокруг "Белого Дома", потом шли на кухню пили вино или водку, курили.
Так прошел второй день. Пили много, но алкоголь, как ни странно, не действовал. Вечером они решили прогуляться на баррикады.
Все было спокойно, даже как-то празднично, как всегда бывает, когда собирается большая масса народа, объединенная общей мыслью, настроением, готовая к борьбе. Да, именно - борьбе, второй день в отличие от первого стал днем, когда народ, очухавшись после потрясения, стал понимать, что так просто все не закончится, в стойло без брыканий - не получится.
Тусовались часов до двух ночи, потом опять пили. Ночью "красный страх" вернулся, но уже не такой бесконечно железобетонный как в прошлую ночь. Опять возникло это тягучее ощущение, предчувствие беды: "Танки все-таки стоят на улицах, значит армия - за них, значит, завтра будет штурм, о чем они уже неоднократно объявляли. Завтра будет война, и они нас раздавят, проклятье".
Марк провалился в глубокий сон, но даже во сне он опять чувствовал это мерзкое такое родное, такое знакомое ощущение.
3
Наступил третий день. Марк проснулся, поставил большие колонки в коридор и на всю громкость врубил бодрые рок-н- роллы в исполнении его любимых "Rolling stones"
Well now you`re a pillar of society
You don`t worry about the things that you used to be
You`re ready to take your eye on a grain of power
You're an alias liar, the one's has lost
Get out of my life, don't come back
Get out of my life, don't come back
- Вставай, народ, просыпайся сегодня война!!! Все на бой!!! - заорал он во все горло, и стал, пританцовывая, обходить комнаты и стучать в кастрюлю, - Вставай, Страна Огромная! Вставай на смер-ртный бой!
Времени было уже половина двенадцатого
Собрались все быстро и молча, есть было нечего, пить - тоже. Гарик, Вася и Марк пошли в редакцию газеты "Советская культура", где работал Артем, смотреть CNN. Протусовались там до шести вечера.
Часа в четыре дня Марк поймал на средних частотах радио из "Белого дома", хотя сам "Белый дом" находился не более чем в пяти километрах было едва слышно: "...штурмовая танковая колонна находится от "Белого дома" в десяти километрах, это последняя передача, которую мы имеем возможность вести, "Белый дом" скоро начнут бомбить. Передаем привет всем родным, просим помнить о нас, мы умираем, но не сдаемся. Демократия в России победит"
По CNN новости были неутешительные, на двенадцать ночи назначен штурм, он будет обязательно. Вася, Гарик, Марк вышли из редакции около шести, поехали на метро до "Киевской". Киевского вокзала пошли пешком через мост, было тепло, висела какая-то сырая мряка не то туман, не то дождик. На середине моста остановились, как по команде, "Белый дом" безмолвным серым айсбергом стоял в полукилометре, как - на ладони; декорация для действа, через шесть часов здесь забурлят шекспировские страсти. Зашли на Смоленку, магазин напротив МИДа, взяли пять бутылок водки "Кубанка", по сорок рублей за "пузырь". Пришли на Плющиху, поднялись на лифте на шестой этаж, прошли на кухню. Сели.
- Ну чо делать будем?
- В двенадцать ночи сказали, что начнут штурм и вводят комендантский час.
- А где Викус?
- Отправилась к родителям, попрощаться.
- Сколько сейчас времени?
- Семь часов.
- Наливай.
- Валера обещал подъехать.
В магнитофоне звучала запись, нетрезвый гнусавый голос Мика Джаггера выводил:
You got to move, you got to move
You got to move child, you got to move
Cause when the Lord get ready
You got to move.
- Надо двигаться.
- А эти гады, уверен, начнут штурм, будет много крови.
- Я пойду.
- Я - нет, у меня невеста в Италии
Пришел Валера. Улыбчивый длинноволосый музыкант, его рок-группа "Шаг за..." была в МГУ одной из лучших.
-Чуваки, пиздец, ночью будет война, - настроен он был азартно.
- Ты пойдешь?
- Конечно.
- А не страшно?
- Да пошли они к ебени матери, много чести их бояться.
- Очень хочется автомат десять "рожков" с патронами и бутылку водки, - сказал Вася.
- Водка есть.
- Патронов не хватает.
-Я не буду пушечным мясом и вам не советую. Дело даже не в невесте итальянской. Все вы взрослые люди, все в армии служили... Оцепят квадрат и всех покоцают в лапшу.
- Да так оно, по всей видимости, и будет.
- Вы как хотите, я не герой, но я не смогу дома сидеть, я пойду.
- Пошло все на фиг, я тоже - двину. Не боюсь их, иду.
- Остаюсь. Это глупо, бессмысленно, вы погибнете, а жизнь продолжается и ничего в этом мире не изменится. Ca va pas changer du monde. Искренно вам советую не валять дурака, выждать, посмотреть.
- Зачем лишние текстА, ясно, мы здесь не останемся, кроме Гарика. Эх, автомат бы сейчас и бутылку водки.
- А где ты в армии был?
--
Нигде, у меня плоскостопие, гастрит, близорукость и искривление позвоночника.
--
Ужас, как же ты живешь, несчастный... Может тебе просто полежать, отдохнуть?
--
Иди на фиг.
Позвонили во входную дверь. Пришла Викус она была в белом свитере, светло-голубых джинсах.
- Привет. Давно сидите? Много выпили?
- Всего три бутылки.
- Почему-то выпивка не цепляет.
- Идете?
- Да, кроме Гарика.
- Ребята, последний раз вам говорю, будьте благоразумны, не ведите себя, как дети. Эмоции здесь неуместны. Вы ничего не решите, а женщинам там вообще нечего делать.
- Это кто здесь женщина?! - вспылил Пупс.
- Милая моя, не будешь же ты утверждать, что ты - мужчина. Ты женщина очень красивая, о чем, безусловно, знаешь. Ты же не хочешь с одним глазом остаться, или - ногой? Сегодня в радиусе километра вокруг Белого дома будет мясорубка. Никто ведь из вас не мечтает корчится на асфальте, запутываясь в собственных кишках?
-Хватит пиздеть. Слишком много слов. Баста. Мы идем.
-Это глупо.
-Да, глупо. Но мы - идем. Еще раз повторяю, последний, хватит пиздеть.
- Вы хоть женщин не берите.
- Если вы меня не берете, я иду одна. Гарик, еще что-то вякнешь, получишь бутылкой по голове. Надоел своими проповедями... Зануда.
- Включи "Эхо", чего там передают?
"... Для строительства баррикад вокруг Дома Советов РСФСР на Краснопресненской набережной используются мусорные баки, ограда расположенного рядом детского парка и самого Дома Советов, бетонные блоки, скамейки, спиленные деревья. Организован передвижной медпункт. В здание прибыли подразделения, подчиняющиеся МВД РСФСР и стоящие на стороне правительства России. Попыток штурма пока предпринято не было. К зданию подошли представители российского казачества, встреченные овациями, и колонна московских студентов с лозунгами "Свобода!"
3
Сборы были недолги. Положив в рюкзак пару бутылок водки, пластмассовые стаканчики, бутерброды и большую бутылку минеральной воды они вышли без двадцати двенадцать. Было тепло, накрапывал мелкий дождь. Гарик остался. Пройдя темными переулками, вышли прямо к баррикадам, на "пятак" где Калининский проспект упирается в Бородинский мост. Поразило количество народа: мост, Калининский проспект, на Бородинском мосту, вся набережная перед Белым домом - все это внушительное открытое пространство было битком забито народом, десятки тысяч людей, голова - к голове. За каких-то пять минут они встретили не меньше семи знакомых. Лица, в основной массе своей были молодыми интеллигентными. Они вышли на Калининский проспект, слева в пятидесяти метрах, нависала сорокаэтажная книжка - высотка СЭВа. Сзади, в метрах в тридцати проспект был перекрыт баррикадой высотой с двухэтажный дом, состоявшей из бетонных блоков. Из них в разные стороны острым частоколом торчали прутья арматуры. Толпу Марк не переносил органически, в ней он переставал чувствовать себя собой, в довершении всего, он сразу понял, что если штурм начнется (99 процентов что он начнется со стороны Калининского проспекта), то толпа инстинктивно подастся назад, задние ряды будут втиснуты в бетонные блоки с ощетинившейся арматурой...
- Давай выбираться, зря мы сюда залезли, - воскликнул Марк, обращаясь к ребятам.
Это все что он успел сказать, раздался треск, красные и белые точки трассирующих пуль рванули вверх над высотками Калининского проспекта. Далеко впереди раздался рев десятков тысяч людей, вопреки всем законам массового бессознательного, народ подался не назад, как бывает, когда толпа чего-то вдруг неожиданно пугается, вся масса народа резко рванула вперед. Возможно, им это спасло жизнь, не впечатало в бетонные блоки с арматурой, но резкий порыв огромной массы людей разметал ребят, рядом с Марком на расстоянии вытянутой руки остался лишь один Валера.
- Уходим отсюда, - заорал Валера, - Валим на Садовое, там - война!
Они побежали черными переулками в сторону Садового кольца. Вряд ли о чем-то они думали в этот момент, все мелькало, как в калейдоскопе, было понятно только одно желание, бежать и сражаться даже голыми руками с врагом. Страх сидевший в каждом из них превратился ровно в обратное чувство - ярость.
Они выбежали из переулка на Садовое кольцо в том самом месте, где начинался тоннель под Калининским проспектом. Из тоннеля на огромной скорости вылетел танк, рванулся на "стенку" состоявшую из двух десятка троллейбусов перегородивших Садовое кольцо. Второй танк шедший за ним не смог прорваться, молодые ребята в тельняшках, стоявшие справа, бросили в траки, между колесами, по- видимому, заранее заготовленные деревянные брусы и арматуру, а потом закидали бронированную машину коктейлями Молотова. Третий танк, беспорядочно стреляя из пулемета, остановился, дал по газам и рванул назад, в тоннель. На носилках пронесли несколько обезображенных почерневших трупов. Пробежало двое японцев, у одного из них на плече была огромная видео камера, вид у них был упорно сосредоточенный. Из второго горевшего танка выскочили танкисты и, стреляя из автоматов в воздух, бросились по Садовому в сторону Арбата, в брешь среди троллейбусов, пробитую первой боевой машиной, первому танку все-таки удалось прорваться. Вокруг стоял невообразимая суматоха, с минуты на минуту ждали повторной атаки, основные силы путчистов сосредоточились в переулках напротив Американского посольства, всего в каких-нибудь трехстах метрах.
- А где ребята? - спросил он у Валеры
- Не знаю
- Что, еб-то, творится...
Пожалуй, потом все события разбивались на отдельные яркие фрагменты. Реальность трансформировалась в калейдоскопическое завихрение, все казалось дурным сном. Через некоторое время они очутились опять перед на Бородинским мостом, зашли на него. Штурм пока не начинался, было начало второго, во всю ширину моста стояла цепочка девчушек четырнадцати - семнадцати лет с тонкими шейками светлыми платьицами в руках они держали длинную простыню плаката: "Солдаты, не убивайте нас".
Валера и Марк слонялись по набережной, их друзей нигде не было. Защитники "Белого дома" ждали танковую дивизию КГБ из Минска, говорили она уже на подступах к Москве, должна подойти к трем часам ночи со стороны Кутузовского проспекта. Но было уже три часа ночи, а дивизии все не было, но появиться она должна была непременно, прошел слух, что танки уже - в пригородах. В половину четвертого утра внезапно на всей набережной вырубили свет, и вдалеке, на Кутузовском, в фиолетовых утренних сумерках широком, как футбольное поле проспекте, показались огни колонны. Народ все как один стеной бросился к мосту, к гранитным бордюрам набережной. Марк тоже побежал с Валерой, занял "позицию" каменное ограждение доставало ему до пупка.
"Хоть, первым залпом яйца не срежет, если махнут сейчас осколочным", - мелькнула у Марка идиотская мысль. В животе у него было такое чувство, как будто он проглотил холодного спрута из мрачных океанских глубин. Даже полстакана водки, выпитый минут за двадцать до этого, не помог.
Тревога была ложной, это были фары какой-то колонны, которая примкнула к защитникам Белого дома.
Стояли они так минут, может быть сорок, потом, застывшая до этого толпа, дружно дрогнула возгласами: "Победа! Победа! Они отступили! Они проиграли! Победа!"
Это радостное чувство перебороли всех одновременно, все они, десятки тысяч людей, там, на набережной, пересилили свой "красный страх". Никогда "краснопузые" больше не победят, их "красный страх" оказался сильнее, они испугались Народа.
Рассвело. Они, в конце концов, встретили своих ребят, уставших, но счастливых. Возле Белого Дома строили сцену для рок концерта. Спать всей толпой они пошли к Марку. Допивали водку. Что-то взахлеб друг другу рассказывали. Викуса, оказывается, занесло в стан врагов. Захотела пописать зашла в подворотню на улице Алексея Толстого, а там были пехотинцы путчистов, человек тридцать, ее приняли за демократического лазутчика, чуть не расстреляли. Как революцинерку занесло на расстояние километра от основного места событий, толком она не смогла объяснить. Вповалку легли спать в разных комнатах, было уже часов одиннадцать утра.
Проснулись вечером, за окном были вечерние сумерки. Пошли на праздничные улицы, толпы народа на Арбате шли в сторону Кремля, все были веселые радостные. Часам к десяти вечера они подошли к Лубянской площади. Памятник "Железному Феликсу", конструктору советской гильотины, организации, которая поддерживала в рабочем состоянии "Красный страх", зацепив краном-стрелой, снимали с постамента.
Народ вокруг радостно неистовствовал, пили шампанское, танцевали, стреляли из хлопушек, целовались и орали: "Коммунисты - долой! Коммунисты - на хуй! Вова, Феликс, Ося - вали"!
Через пару дней Марк записал в своем дневнике. "На моих глаза был сломан хребет Великому Призраку, который бродил по Европе триста лет. Я родился в год, когда Гагарин полетел в космос и построили Берлинскую стену, в первый класс пошел в 68 году, когда танки вошли в революционную Прагу, в армию пошел в ноябре 1979 года, через месяц начался Афганистан, скоро мне тридцать, и СССР уходит в небытие. Почему мне не жаль этой страны, моей Родины? Почему мне не грустно? Почему мне не кажется, что я ее предаю? У меня было счастливое детство, я получил хорошее бесплатное образование. Но ностальгия и сожаление отсутствует. Что-то трансформировалось за эту неделю, мир и мы стали другими. А что изменилось, мы и сами толком еще не понимаем, просто чувствуем, что надо двигаться, двигаться в сторону "от противного" и только в этом спасение. Нет четкой программы, единственное, что мы знаем: мы не хотим - назад,
И только в движении мы выживем, истина в самом конструктивном движении. Вряд ли эту уверенность можно объяснить эйфорией от победы. Может сейчас - просто иллюзия, что мы победили и время, на нашей стороне? Время - скользкая рыбка, почему я так, безусловно, уверен - оно теперь наш союзник навсегда? Не только я уверен, а все те, кто тогда пришел на баррикады, поборов в себе Красный страх. Поживем - увидим, но главное надо двигаться, двигаться, и ничего не бояться".
Напоминание.
В реанимацию Евгения привезли из района Южного порта в два часа ночи. Хирург операцию делать сначала отказывался, шанс на выживание был один к десяти тысячам. Позвонил среди ночи главный руководитель организации, где трудился больной, убедительно попросил, рискнуть, взял, всю ответственность, на себя. Длилась операция пятнадцать часов, из тела парня вынули девять пуль, повреждены были многие жизненно важные органы, травмы с жизнью были никак несовместимы, но молодой человек не умер.
Впрочем, угроза летального исхода отодвинулась, но не миновала, Евгению было двадцать пять лет, здоровье у него было превосходное, но это, впрочем, ровным счетом ничего не значило, погибнуть он мог в любую секунду. Троих его друзей, ехавших с ним в одной машине, спасти не удалось, те умерли, не приходя в сознание. Грудь и лицо каждого из них по количеству мелких отверстий искусственного происхождения, без всякого преувеличения сравнить можно было с дуршлагом.
Татьяна утром заступила на дежурство и впервые увидела больного. Поразил он ее с первого взгляда: красивое мужественное и одновременно мальчишеское лицо, пухлые чуть капризные губы, длинные черные волосы, бакенбарды. Девушка была неравнодушна, как и ее покойная мама, к французскому кинематографу, он ей напоминал Алена Делона в юности и немножко Жана Поля Бельмондо из знаменитого фильма Жана Люка Годара "На последнем дыхании".
В парня, который лежал в реанимации невозможно было не влюбиться, так, во всяком случае, показалось Татьяне, когда она впервые его увидела.
Есть такой, не часто встречающийся тип мужчин и женщин, к которым невозможно оставаться равнодушным, их можно либо любить, либо ненавидеть. Впрочем, ненависть в таких материях - оборотная сторона симпатий.
В его безупречно сложенном теле было девять крошечных дырочек от пуль автомата "Узи". В то солнечное майское утро, Татьяна дала себе клятву: "Если я вырву этого юношу из лап ненавистной коварной смерти, если это случится, из меня получится настоящий врач, сбудется мечта всей моей жизни". Началась кропотливая работа, девушка оставалась на сверхурочные, следующие три недели она практически жила в больнице домой приходила только в воскресенье.
- Влюбилась девочка в гангстера, - смеялись коллеги. Татьяна отмалчивалась. Действительно, дело было, наверное, не только в клятве данной самой себе, она, действительно, впервые влюбилась.
На другой день, после операции, к Евгению пришли его друзья, трое коротко стриженных плечистых парня в черных джинсах и кожаных куртках.
- Ну, чо, как брателло наш жить будет? - спросил хмуро один из них, тот, что был постарше.
-Делаем все возможное, - ответил главврач Галактион Григорьевич, поправляя очки.
-Док, ты, в натуре, типа, постарайся Папа наш отблагодарит по-царски, не волнуйся. А этих козлов, кто наших братанов на стрелке покромсал, мы их найдем, тогда медицина им будет без надобности.
-Чо ему можно сейчас покушать, выпить?
-Вы же видите, он в коме, под капельницей, сколько так пробудет - неизвестно, может и год пройти, а может через неделю придет в себя. Надежда на молодой организм, все необходимое мы предоставляем, стараемся.
-Ты уж, Док, постарайся, пожалуйста, хороший Жека братан, нельзя, чтобы он уходил от нас. Ты меня понимаешь?
-Да, я вас понимаю, работаем. Шансов на то, что он выкарабкается - пять из ста.
-День и ночь кто-то из наших будет постоянно дежурить, на всякий случай.
-Хорошо, только одевайте, пожалуйста, халаты и курить - только на улице.
Три недели пролетели быстро, Таня трудилась, не покладая рук. Утром, во вторник, она, войдя в палату к Евгению, подошла к окну. Вдруг девушка почувствовала, на себе чей-то взгляд. Свершилось чудо, Евгений, открыв глаза, смотрел на нее осмысленным взором.
-Где я? - прошептал он.
-В Москве, в больнице.
-Лицо его было белого цвета, на небритых бледных щеках появился едва заметный румянец
-Какое сегодня число?
-Тридцатое мая.
- Я жив?
-........
Вечером с цветами и бутылками виски пришли его друзья, о чем - то долго разговаривали в палате, звеня стаканами. Еще через неделю его перевели из реанимации в терапевтическое отделение, в отдельную палату. Татьяна на время отпросилась у Галактиона Григорьевича поработать в соседнем корпусе, в терапевтическом отделении.
- Поработайте - в терапевтическом, но Таня будьте осторожны, это, конечно, не мое дело, но не теряйте головы, - сказал он.
-Хорошо Галактион Григорьевич, постараюсь.
- Верю в ваше благоразумие.
Друзья Евгения принесли портативный телевизор, в который был встроен видео, кассеты. Возле двери его палаты постоянно кто-то дежурил, обычно это были Боня или Коржик, совершенно одинаковые квадратные лысые громилы под два метра ростом, выгоревшими бровями, маленькими глазками и пухлыми щеками, возраст их был неопределенный, им можно было дать и сорок лет и, приглядевшись, пожалуй, даже и двадцать. Одеты они были тоже одинаково, в большие мешковатые кожаные черные куртки, синие джинсы и ботинки на толстой рифленой подошве.
Евгений быстро шел на поправку, еще через три недели он уже перемещался, держась за стенку, по коридору и пытался поднимать маленькие гантели, которые ему принесли его коллеги. С Татьяной они подружились, Евгений был интересным собеседником, веселым и остроумным. Основная черта, которая в нем удивляла (и ей это импонировало) во всем Евгений находил смешную сторону, даже в вещах в которых юмора, казалось, быть в принципе не может.
Родителей своих он не помнил, они погибли, когда ему было три года, воспитывала его бабушка. Был Евгений недоучившимся студентом Московского Авиационного института, со второго курса пошел в бандиты. Карьера мафиозо ему нравилась, жизнь, по его рассказам, была увлекательная, вся в разъездах, перелетах, общении и встречи с интересными людьми. Попал в больницу, по его мнению, "по невезучему недоразумению", это был "несчастный случай на работе".
-Ты знаешь, перед стрелками я всегда смотрю "Крестного отца 1", как космонавты - "Белое солнце пустыни" за сутки до старта. Здесь я пренебрег шедевром Френсиса Форда Копполы, решил выспаться, вот поэтому-то меня и задело.
- А те трое, которые погибли, они смотрели?
- Они должны были пропасть, потому что никогда не видели "Крестного отца", ни одной серии, я их, дураков, предупреждал, что это плохо закончится.
Татьяну умиляла его логика, страстная и одновременно детская убежденность в правоте своих слов, с каждым днем она все больше и больше влюблялась. Евгений быстро шел на поправку, скоро он уже смог понимать гантелю в пять килограмм.
- Еще пару недель и вы будете совершено здоровы, вы чудом выжили, но еще больше меня изумляет ваша выносливость, насколько быстро вы идете на поправку, - произнес однажды Галактион Григорьевич, осматривая его
- Да, доктор, спасибо.
- Только больше получать ранение в область живота я вам настоятельно не рекомендую, все вам там перекроили, перешили, больше такой возможности у вас не представиться.
- Понял, доктор, обещаю, в область живота ранение не получать, на стрелки одевать бронежилет.
- Ну, что вы будете одевать - ваше дело, но опасности, вас подстерегающие, надо
себе хорошо представлять.
- Понял, спасибо, доктор.
В среду, пятого июля, Татьяна заступила на ночное дежурство зашла в плату. Он не спал, смотрел остросюжетный кинофильм с Ван Дамом, на столике, возле кровати, горела настольная лампа.
- Сядь сюда, овца, - сказал он низким хриплым голосом, Татьяна в первую секунду даже не поняла, такое было впечатление, что в палате появился еще один человек, оглянувшись, она присела на край кровати
- Cлышал от врача, что ты меня выходила, благодаря, тебе - опять в списках живущих,
- Мы старались сделать все, что могли.
- Значит, я - твой должник.
Татьяну поразило его лицо, похожее на гипсовую маску, глаза его были пронзительны и светились изнутри каким-то хищным блеском.
- А ты знаешь мой принцип?
- Какой?
- Никогда не ходить в должниках.
- Вы ничего не должны, - она непроизвольно от него отодвинулась.
- Почему ты говоришь мне "вы", когда мы - на "ты".
- Ты ничего не должен.
- Нет, я твой должник, если бы не ты, я бы умер.
Это - факт. Так вот, хочу вернуть долг, - он стал гладить ее по колену, - Трахнуть тебя, для тебя это большая честь. Знаешь сколько девок мечтает у меня отсосать? Все бабы были от меня в восторге. Ты самая лучшая, самая красивая, уверен, ты в меня влюбилась. Ведь я знаю, что влюбилась, в меня все влюбляются. Раздевайся.
- Нет, не надо.
-У тебя никто не спрашивает, сука. Тебе будет хорошо, расслабься.
Евгений схватил ее одной рукой за горло, повалил на кровать, что было потом, Татьяна помнила плохо, бандит ее изнасиловал.
На следующий день на работу девушка не пошла, позвонив на работу, сказалась больной. Жила она одна, под Москвой, в городе Королеве, в однокомнатной квартире, родители погибли в авиакатастрофе пять лет назад. Три дня, уставившись в трещину в потолке, Татьяна пролежала пластом. Телефон отключила. Мыслей не было никаких, жить не хотелось. Что-то с ней произошло...
Ее сломали внутренний стержень, основа, - все, на чем держится жизнь было растоптано. Ведь она - Человек, а не самка, млекопитающее из породы бесшерстных. В ней, глубоко внутри, есть что-то такое, без чего невозможно сделать ни одного шага, ни одного вздоха. Это "что-то" в Тане было уничтожено, "обида", "оскорбление" - ничего не значащие существительные. Ее просто взорвали изнутри, каждая клетка ее мозга, каждый момент ее прожитой жизни - все стало бессмысленным никчемным.
Таня была уверена, что погибнет, вот так, лежа и уставившись в потолок. Человек, действительно, странно сконструирован, утром, на четвертый день, открыв глаза, Татьяна почувствовала, что с ней случилось что-то важное, необыкновенное. Барышня удивилась своему настроению, она ощутила себя счастливой!
Утро был солнечным, на небе ни одного облачка. Пошла в ванну, залезла под душ, стала чистить зубы, взглянула на себя в зеркало. На нее смотрело красивое молодое лицо с блестящими глазами и легким здоровым румянцем на щеках. Вдруг ее молнией поразила догадка, в ней появилось то, чего никогда раньше не было. Ее душила холодная злоба, бесконечная ненависть и жажда убить этого красавчика. Еще Татьяна поняла, что сделает "это" сегодня непременно.
Девушка ощутила себя молодой пумой, в которой легкость и окрыленность сочетались с рассудительным хладнокровием.
Страстно хотелось, доказать не ему, Евгению, а всему его существу, его совершенному телу, что она - человек, может не такой красивый.... Но она - человек, у нее тоже есть кожа, кости, мышцы, нервы, душа. В ней есть душа, да, это точно, это - так. Ей тоже может быть страшно больно, так же как может быть больно и ему. Слово "месть" не подходит для такого сложного комплекса эмоций, точнее это можно было назвать не "местью", а -"напоминанием", напоминанием, что неплохо было бы оставаться человеком в любых случаях жизни.
На работу Татьяна шла, как на праздник, ноги сами отрывались от земли. Евгений, лежа в кровати, встретил ее радостно ухмыляясь.
- Выздоровела? Хочу тебя видеть, приходи сегодня в полночь, порезвимся, я - в хорошей форме.
- Обязательно появлюсь, мне так понравилось, - сказала Татьяна, неожиданно для себя улыбнулась. Какая же я была дура, что сопротивлялась.
- А ты - правильная овца, значит, сегодня кто кого забодает?
- Думаю, я - тебя.
- Может быть, но даю стахановский почин на двенадцать раз.
- Посмотрим, все вы мужики такие хвастунишки.
- Ах ты, сучка, - он игриво хлопнул ладонью ее по попе и расхохотался, - вошла во вкус, лярва.
Таня, вышла в коридор, у нее болели щеки от "счастливой" улыбки, застывшей на лице. Успела все-таки добежать до туалета, где ее вырвало. Привела себя в порядок, умыла лицо, посмотрела на себя в зеркало. Девушка точно знала, что сегодня "это" сделает.
Охрана возле палаты Евгения была новая, "быка" звали Колян, был он все в той же мешковатой черной кожаной куртке. Такое впечатление, что они передают друг другу эту куртку после каждый смены, как эстафетную палочку. Таня видела, что у каждого из бандитов слева, под мышкой, в черной кобуре, есть пистолет. Коле она предложила чай, в который подсыпала "Димедрол", через пол часа, к двенадцати ночи, он крепко заснул. Подошла к Коляну, вытащила пистолет, ствол у него был необычно длинным, на конце был накручен глушитель. Передернула затвор, сняла с предохранителя, вошла в палату.
-Ну, я заждался, Танюша, у меня уже три часа до потолка стоит, иди сюда, поиграй с моим братишкой, - Евгений распахнул простынь, он был без трусов.
Из-за спины она достала пистолет и выстрелила ему в пах. Звук был глухой и тяжелый.
-Ах ты, сука, - удивленно пробормотал он, - разве я тебя так просил "заняться", я думал, ты пососешь.
-Как - нибудь в другой раз, лучезарная улыбка не сходила с ее лица. - Не очень тебе больно?
- Нет, но доктор запретил ранения в корпус получать, Минздрав не рекомендует, разговор при тебе был, забыла?
- Извини...
- Чо-нибудь не так? Зачем ты это делаешь?
- Просто напоминаю тебе кое- что...
Подняв дуло, она выстрелила ему в лицо. Пуля, чвакнув, разорвала переносицу. Подушка Евгения за затылком внезапно оказалась залита томатным соком, вернее это была кровь. Левый глаз лежал на левом плече героя и глупо подмигивал. Ее поразило, как легко все произошло.
Вышла из палаты, пистолет засунула отдыхающему Коле под мышку, вылила ему за пазуху из пузырька сто грамм спирта.
Таня прошла гулкими длинными коридорами, переодевшись, вышла из больницы, поймала такси, поехала домой.
Взяла документы и деньги, отправилась на Курский вокзал. Чтобы не попасть в базу данных МПС, не светить свою фамилию, билет в кассе не покупала, дала пятьдесят долларов проводнику.
Поехала в Симферополь, к тете Поле, лучше институтской подруге ее мамы, она тоже врач и должна была непременно помочь Татьяне с работой.
Гав!
Самолет прилетел без опозданий, ровно в полдень он стоял на стоянке такси возле здания аэровокзала.
- Куда ехать? - Подошел к нему водила, приземистый мужичок среднего роста, лет шестидесяти, в коричневой кожаной куртке.
- Мичуринск.
- Десять баксов.
- Ладно.
- Садись вон в ту машину, видишь, синяя старенькая "Волга".
Дмитрий подошел к машине забрался на заднее сиденье. Минут через десять появился водила.
- Никого больше не нашел, твою мать, придется вдвоем ехать. Ну, ничего, часа за полтора долетим, - пробормотал он, хлопнув дверью.
Пригородами выехали на автостраду и понесли на скорости сто верст в час. За окном как в калейдоскопе замелькали яркие летние пейзажи: желтые поля пшеницы, леса, яркие зеленые луга, березовые рощицы.
-Сам-то откуда?
-Родился в Мичуринске, матушка из этих мест.
-В Москве, небось, сам-то обретаешься?
- В Питере.
-По делам едешь?
-На похороны, бабушка умерла.
-Да, похороны - это такое дело... Уф, знакомое.
Они ехали минут пятнадцать молча, каждый думал о своем. Судя по ловкости, и какой-то залихватской веселости с которой он вел машину, было видно, что за рулем он не один десяток лет.
- Вы ведь профессиональный водитель, я угадал?
- Ага, сорок годков кручу баранку, двадцать пять лет "дальнобойщиком" отмахал, вышел недавно на пенсию. И где я только не был. А чо, бабуля твоя, где она в Мичуринске обретается?
- На Советской.
- В каком месте?
- Возле шестого магазина.
- Как зовут?
- Глафира.
- Твою мать! Так мы ж с ней соседи, у нас сады попами друг с другом соседствуют. Моя теща с ней была сослуживцами двадцать лет. В, дышло в корень через край, бывает же такое...
- Да...
- А я смотрю, лицо мне твое знакомое, в детстве, наверное, яблоки воровал. У нас хорошие яблоки, особенно сорта "Золотая китайка" и "Антоновка".
- Вполне возможно.
- Как звать-то тебя?
- Дмитрием.
- Очень приятно, а меня - Константином Николаевичем, тещу мою - Клавдией Степановной, царство ей небесное....
-А что тетя Клава тоже умерла?! Бог ты мой, да я же ее знал хорошо, часто к моей бабушке заходила, в лото еще столько раз играли.
- Да, в апреле представилась.
- А как? Отчего?
- Несчастный случай... Я ее - того, случайно, не со зла, порешил.
- Вы?
-Ну да... То есть может и не я, ну, в общем, долго рассказывать. Только больше никому не говори. Ты первый и последний, кто это слышит. Началось все с этой чертовой черепичной крыши у соседа через дорогу, появилась она у него в прошлом августе. Клаву эта крыша с ума сводила: "Ты погляди! Живут же люди, не то, что мы, голытьба". Действовала эта кровля на нее, как красная тряпка на быка, даже похудела от злости и зависти. Насчет "голытьбы" - это преувеличение, зарабатывал всегда хорошо, за домом слежу и крышу крашу хорошей краской каждый год, в августе. Может она у меня, и не такая навороченная как у соседей, но надежная, из листового железа. Дом у нас справный, не шиковали мы никогда, но и не бедствовали. Но если человека зависть гложет, то это ни каких денег не напасешься, а жизнь семейная в каторгу превратится, и не будет тогда этой жизни-то.
После рейса, я, как и положено, люблю посидеть с друзьями, принять грамм сто пятьдесят (но не более), в домино поиграть. Клавдия Степановна моя и Нинку, жену, настропалила вдвоем, начали они меня укатывать: "Если бы не твои возлияния, не твои друзья-собутыльники, не твои шабаши, у нас давно бы крыша была не хуже чем у соседа! Да, что крыша! Сколько ты денег промотал с друзьями за эти тридцать лет, да сумму эту, если сложить, самолет можно было бы купить, а сколько домов можно было бы построить!"
Пол года, почти каждый день, они мне мозги песочили, силы мои были почти на исходе. Выпивал я до этого умеренно, но сам знаешь, когда тебя кто-то компосирует мозги, и говорит, как делать правильно, ты сделаешь ровно наоборот, хоть и знаешь, что делаешь не так, а все равно делаешь. Вот такой я человек, харАктерный. Если раньше рабочая доза моя была стопятьдесят с друзьями, то стала - пятьсот и можно было без друзей, так, в кафе, принять со случайными собутыльниками. Пару раз набубенился, впервые за тридцать лет, пришел домой в непотребном виде, это - правда, есть такой грех.
В рейсе конечно - "ни-ни", строго, сухой закон. Вот проходит таким Макаром пол года, и моим красавицам Нинке, жене, и Клавдии Степановне, теще, приходит гениальная, в кавычках, идея. Ты знаешь, сколько в нашем Мичуринске колдунов и хиромантов. Пошли они к бабке Серафиме, а та бабка сущая ведьма, ей, говорят, больше трехсот лет. Родилась она в год, когда Иван Грозный умер, страшна, как смертный час, один в один - Баба Яга: вся высохла, волосы торчком, но не седые, а неопределенного цвета, как прошлогодняя трава, желтые глаза светятся, как у рыси. Пришли мои девушки к этой старой карге, поведали проблему, та выписывает устный рецепт: "Соберите в полнолуние в баночку мочи от своей собак затем принесите мне". Не знаю, как им удалось нашего Шарика уговорить на эту операцию (это наша кавказская овчарка), только удалось-таки им собрать, что требовала эта упыриха.
Через пару дней собачий продукт бабке Серафиме, та пошептала какие-то заклинания, глазами поводила, носом пошмыгала, все - готово дело. "Нальете, - говорит, - этого зелья из пипетки ему в водку, ровно двадцать одну каплю. Водку поставите на стол, под хорошую закуску примет и не заметит. Пить бросит совсем, раз и навсегда".
Представляешь, какая ведьма! Последнюю радость в жизни решили отнять. Сделали они все, как эта карга старая присоветовала, поставили этот яд в холодильник, ждут моего прибытия. Приехал я в пятницу утром, десятого апреля, помылся, побрился, пошел, как обычно, к корешам. Посидели с друзьями, "козла забили" по пятьдесят грамм выпили, новостями обменялись. Засобирался я домой, позвонил предварительно, ждут меня родственники с нетерпением, обедать зовут, водку обещают! Часам к семи вечера подхожу к крыльцу. А во дворе, рядом с входной дверью, у нас песочница и в ней играет моя внучка Катька. Подбегает ко мне. Катька у меня смышленая, доложу я тебе, пять лет ей всего, но сообразительная малявка, шустрая, как сто чертей.
Подбегает, в щеку целует:
- Деда, Деда! Не пей бабушкиного вина, они тебе, писю Шарика подлили!- Хитро так улыбается, глаза прищурены, симпатичная девчонка. Я сначала думаю: "Ах, изменницы, ну погодите, сейчас устрою вам тарарам"! Вхожу в дом, а на мне была вот эта куртка коричневая, видишь, какие здесь глубокие внутренние карманы. Сюда, японский бог, два раза по пол-литра запросто вмещается. Вхожу в горницу и вижу: на столе стоит точно такая же бутылка, с точно такой же этикеткой "Столичная", как у меня за пазухой!
А на столе помидорчики, огурчики свежие, жареная картошечка, котлетки, грибной суп - все мои любимые блюда. Тут меня пробило на мысль: "Не буду им ничего говорить, схитрю". В ванной руки помыл, сел за стол, куртку повесил на стул. Сижу, как ни в чем, ни бывало, первое кушаю. Клава с Нинкой суетятся, ласковые слова воркуют. Когда баба ни с того ни с сего нежной становится, ищи подвох, значит - неспроста. Вышли они из комнаты на минутку на кухню, по хозяйству, я тут бутылки и успел поменять.
Налил себе сто грамм, махнул - не глядя. Закусил селедочкой с луком. Продолжаю кушать. Доел. Наливаю себе еще сто. Кушаю второе. Выпил, закусил маринованными огурчиками.
Они на меня смотрят вопросительно, делают вид, что тоже кушают, а на самом деле вилками в еде ковыряются.
- Как тебе ужин? - спрашивает Клава.
- Очень вкусный, ваше здоровье! - и хлопнул еще сто грамм.
Смотрю, они как-то то ли удивленно, то ли даже недоуменно глазами моргают, переглядываются друг на друга.
- Как тебе водочка? - спросила Нина.
А мне к этому времени комфортно стало, чудненько закусил, "беленькая" хорошо легла, настроение - лучше не бывает. Молча закурил "Беломор", дымлю с таким сурьезным видом, словно вспоминаю что-то.
- Как тебе водочка? - с надеждой повторила Клавдия Степановна.
И тут я специально (будто вспомнил что-то) начинаю насупливаться, хмуриться, словно мне совсем худо становится. У Клавдии Степановны рот от любопытства стал открываться все шире, шире, глаза увеличиваются. Нинка моя, сбоку сидела, так та прямо окаменела. И тут я таким очень грозным басом матерого волкодава, кинувшись через стол, прямо Клавдии Степановне в лицо рявкнул.
-Г-г-г-а-а-а-ввв!
Тещу мою со стула, будто ветром сдуло, плашмя брякнулась на пол.
Да... Малька не рассчитал. "Скорую", само собой, вызвали, да куда там... Сердце - разорвалось, сразу умерла. Шабаш, мертвы пчелы не гудуть. И далась ей, на фиг, эта красная соседская крыша, если б не она, еще бы двадцать лет прожила.
Too much love.
- А я тебе говорю, что любовь - это божий дар небес, а не белая горячка.
- Рассказать историю, которая разбивает твою романтику?
- Ты хочешь разубедить меня?
- Просто докажу.
- Не получится.
- Не хочешь слушать не надо, еще раз повторяю: влюбленный - социально опасен, он - псих.
Лева и Леонид, брокеры с биржи, ровесники тридцати пяти лет, частенько заходили в кабачок на Мясницкой, который называется "Петрович". Плотно ужинали с водочкой и проводили, "разминая мозги", интеллектуальные диспуты. Знакомы они были лет десять, им нравилось общаться, иногда, когда друзья, крепко выпив, залезали слишком далеко в дебри густого экзистенциального вопроса они называли друг друга Платон и Сократ.
- Видишь вон, возле окна, мужик средних лет сидит с дамой? Не пялься только на него, а то нас, придется идти здороваться.
- В черном костюме?
- Именно, вот тебе и живой пример.
Мы с ним ровесники. Зовут его Владимир. Служил он в Афганистане, воевал в разведроте ВДВ, получил медаль "За мужество". Ранили его за пару месяцев до дембеля. От взвода он и еще пару бойцов осталось, остальные погибли. В госпитале провалялся пол года, а потом ушел на гражданку, восстановился на второй курс "Института стали и сплавов". Познакомились мы у общих друзей на дне рождения. Он мне сразу понравился: спокойный, немногословный, не суетится. "С этим человеком можно идти в разведку", - избитое выражение, но сказано именно про такой тип людей. Тогда, в тот вечер, выпив с Володей водки, все у него допытывался: как оно, ощущение, сидеть в окопчике три дня, не жравши, жажда мучает, каждый патрон на счету, а эти бородатые, как саранча, все лезут и лезут.
Без всякой рисовки, помню, спокойно так говорит: "Ты понимаешь, некогда бояться. Надо успеть гранату бросить, "рожок" поменять, следить за тем пулеметчиком, который в ста метрах за бугорком, чтобы сзади не подобрались, это просто - работа". Меня тогда эта мысль поразила. Как ранили, не помнил ни фига, ничего не почувствовал, бац - и все.
- Так уверенно рассказываешь, будто там был.
- Живо представляю себе эту ситуацию, не знаешь, как поведешь на войне. Может я в штаны наложу, или, наоборот, буду как Володя отстреливаться до последнего, а потом гранатой себя подорву.
- Понятно, рассказывай, чего там дальше было.
Вот, в общем, мы с ним познакомились, в тот вечер. В гостях я был с девушкой Люськой Прохоренко. Влюблен я не был, просто занимались с ней месяца три телесными утехами и пьянством.
- Училась Люська на психфаке МГУ. Чем-то на Валькирию была похожа: черные волосы, холодные синие глаза, когда ее что-то интересовало, зрачки у нее расширялись, как у кошки, и в них золотистые искры появлялись. Володя и Люська в тот вечер втюрились друг в друга с первого взгляда. Пришла девушка ко мне через неделю, говорит: "Лева, парень ты хороший, но прости, трахаться с тобой мы больше не будем, ухожу от тебя к Володе, я от него без ума".
Расстроился для проформы, напился водки, а потом позвонил своей давней подруге Аленке, та ко мне приехала, и мы с ней занялись самым важным делом на Земле. Лучшее лекарство от женщины - другая женщина. А у ребят бурно завертелось, в точности по сценарию твоего программного поэтического высказывания: "Сойти с ума, чтобы обрести высший разум".
- Ладно, давай по теме, а то забудешь с чего начал,- произнес Леонид ворчливо и, взяв запотевший графин, стал разливать по рюмкам водку.
- Не забуду, я еще не пьяный.
- Предлагаю тост за устойчивое равновесие
линии фронта между полами.
- Хороший тост.
Выпили, закусили, в ресторанчике народу было немного. Владимир, сидя к ним в пол-оборота, что-то рассказывал своей нарядно одетой спутнице средних лет.
- Продолжаю свое повествование. Завертелось у ребят бойко. Отношения я с ними не порвал, Володя мне нравился, а Люську я знал пол жизни, она знала меня, делить мне с ней было нечего. Стали они вместе жить, и продолжалось так больше года.
Ходили по всяким выставкам, гостям, театрам, концертам, всяким там "Аквариумам" и "Звукам Му", в конце восьмидесятых, время было интересное, атмосфера лихорадочно - романтическая, наэлектирозванная все пребывали в предвкушении прихода новой эпохи. У Люськи одна особенность характера была, о которой в самом начале их отношений хотел я предупредить Володю, что-то вроде психологической инструкции ему дать. Потом подумал, что неправильно он воспримет, отказался от этой мысли, а зря.
Видишь ли, красота - это власть, кто попадает под влияние чар, должен держать ухо востро. А умение пользоваться властью - редкое искусство, надо иметь к этому врожденный талант, как некоторые люди имеют абсолютный слух. Говорят: "Абсолютная власть развращает абсолютно". Люська в свои двадцать два вела себя так, как будто ей двенадцать лет, безусловно, она была феноменально красива и использовала свое Богом данное качество на всю катушку. Как-то она мне признавалась в приступе откровения: "Иногда саму себя боюсь, меня несет на пятой скорости, не остановить, в этот момент я ничего не соображаю и не понимаю, что со мной происходит". Для себя я вывел метафору: она похожа в этот момент на пятилетнего ребенка, который дерябнул залпом бокал шампанского. Через пол года Володя был весь ее душой и телом. Вместо женского благородства, благодарности, что ее так любит приличный человек, а не какой-то там мажор типа меня, Люську повело в противоположную сторону. Она стала насмехаться, помыкать, издеваться, а иногда просто откровенно унижать его на людях. Видел я сладкую парочку на дне рождении, за месяц до инцидента, вела девушка себя отвратительно. -
- Принеси мне стакан воды, немедленно! Почему такая холодная?! Принеси другой стакан! Почему лицо у тебя такое кислое? Ты что меня сегодня меньше любишь? Ты должен быть счастлив, что сегодня я с тобой, а не вернулась к Левке.
Выглядело это безобразно. Хотел тогда еще с Володей поговорить, как обращаться с остро сексуальным объектом. Впрочем, к тому времени, наверное, поздно было, недуг зашел слишком далеко. Фронтовик наш уже никого и ничего уже не слышал, взгляд у Володи уже был такой потухший, лицо осунулось, по-моему, он крепко пить начал. Люська со мной пол вечера флиртовала, у нее с давних времен была навязчивая сексуальная фантазия: устроить любовь "а ля труа". Стала при Володе мне предлагать: "Давай вы меня сегодня трахнете вдвоем, мне очень хочется попробовать". Возбужденно так шепчет, глаза золотом искрят, грудью твердой как камень прижимается.
- Премного благодарен за доверие, - говорю, - не надо.
- Ну и дурак, других найдем.
Володя рядом сидит, молчит, Люську - это еще больше заводит.
- Вот подожди, будешь себя плохо вести, будешь таким размазней, брошу тебя, заведу себе двух любовников, - говорит ему эта стерва.
Это был последний вечер, когда видел я Люську Прохоренко живой. Что потом случилось, я слышал от самого Володи.
Пришел как-то он вечером домой с работы усталый, а Люська там по видео "порнуху" смотрит. Порнуха любительская, снятая на бытовую камеру. В этой самопальной кинокартине двое парней в масках, как у Фан-Фан Тюльпана, обрабатывают во всевозможных позах какую-то шлюху, та - тоже в маске и парике, но уж очень похожа на Люську, просто - копия.
- Откуда, - говорит Володя, - кассета? Где ты это взяла?
- Догадайся с одного раза, - смотрит хитрым глазом, улыбается загадочно.
- Это ты снялась в этом фильме? - ответь мне, пожалуйста.
- Да что ты как ты можешь про меня такое подумать! - хохочет Люська.
- Нравится тебе эта кассета? спрашивает спокойно Володя.
- Конечно, нравится, я вижу настоящих мужчин, а не какого-то размазню - пуфика, который притворяется, что меня любит. Меня эти красавцы очень возбуждают, потрогай, как у меня трусики намокли.
Володя досмотрел вместе с ней кассету. Выпили они бутылку вина и стали заниматься любовью. Не знаю, что они там вытворяли, только проснулся Володя, уже без своей любимой, утром открывает глаза, а на него смотрят неподвижные синие глаза, только взгляд остекленевший и бессмысленный, как у куклы Барби. Умерла девушка. От инфаркта.
Патологоанатом подтвердил: во время многочисленных оргазмов сердце не выдержало, плюс - алкоголь, но главная причина сексуальное перевозбуждение.
- Разве такое бывает?
- Вон, видишь, живой персонаж в противоположном конце зала сидит, виновник проишествия.
А он не мог ее ... того, укокошить: отравить, придушить в порыве страсти или пристукнуть.
- Провели тщательную экспертизу, было такое подозрение, знали, что у них в последнее время отношения не ладились, все - чисто. Умерла барышня от переизбытка оргазмов, ядов в крови не нашли, никаких повреждений красивой оболочки.
- Ничего ты мне не доказал: исключение подтверждающие правила, да и рассказ твой какой-то больно уж неправдоподобный. Она была на этой кассете или нет?
-Не знаю, не понятно, но думаю, она вполне была способна на такое. Ладно, не веришь не надо, мое дело донести историю, пойду, поздороваюсь с Мужчиной, хороший он все-таки парень.
Жаба речная.
Скука была смертная, поезд "Москва - Одесса" плелся после Жмеринки еле-еле, как обдолбанный гондурасской анашой, постоянно останавливался возле каждого забора или просто - в степи. Проводники, матерясь, утверждали, что где-то товарняк сошел с рельс, наехав на какой-то комбайн, и плюхать придется теперь в объезд чуть ли не через Молдавию. Иными словами, отставание от расписания будет часов пятнадцать.
Самое неприятное - это жара. Середина дня, солнце стояло в зените и, казалось, решило уничтожить своими лучами клочок суши с этим несчастным заблудившимся поездом. Все окна были открыты, но облегчение это не приносило ровно никакого. Степь с выгоревшей травой и редкими деревушками словно вымерла: жители, звери, птицы, куры, кошки и собаки решились покинуть эту страну с ее непростой историей болезненного развития.
Как начался разговор, уже никто не помнил, в купе все были в полубессознательном состоянии, монотонность слов, выползавших из собеседника, напоминала бред тихо помешанного, но молчать сил тоже не было никаких. Время остано-
вилось, каждая секунда тянулась вечностью, потребность говорить у людей, сидящих в купе была также сильна, как инстинкт самосохранения, диалог (или пародия на него) были необходимы, чтобы выжить. Машинально и тема была затронута приличествующая нелегкому жизненному моменту - страх.
- ...у меня сын взял в прокате кассету "Кошмар на улице вязов", - продолжал один из пассажиров лысый мужчина с печальным одутловатым лицом средних лет, - верите, нет, я поставил кассету в одиннадцать вечера и смотрел до восьми утра. Фильм заканчивается, я кассету перематываю и опять начинаю смотреть и так семь или восемь раз подряд за ночь. К реальности меня вернул только страх потерять работу, я тружусь в строительной фирме бухгалтером. Попросил жену, подошла, выключила видео, спасибо ей. Я не люблю фильмы ужасов, но здесь, доложу я вам, фильм совершенно бесподобный. С кинематографической точки зрения идеально сделан, с глубоким проблемным смыслом, посильнее "Фауста" Гете будет - классика, одним словом.
- У меня тоже с кинофильма приключения начались. Страх это такое удивительно многогранное чувство, - начал юноша с прозрачным, как у князя Мышкина лицом, - извините, но самый большой ужас, из всех присутствующих, испытал я. Было это в детстве. Случай этот чуть не сделал меня инвалидом, много специалистов-медиков потом надо мной работало, чтобы общее самочувствие и речь восстановить. Все равно я немого з-з-заикаюсь, к-когда в-волнуюсь, так что не обессудьте, это - ос-с-с-таточное явление. Началось все у моей бабушки, когда мне было девять лет, а моему брату - шесть. Пошли мы с ним как-то на просмотр кинокартины "Вий", сильная лента, до сих пор берет за живое. Особенно эффектно выглядит старуха-ведьма, наибольшее впечатление производит, снилась она потом мне несколько раз. И вот проходит две недели, сидим мы на кухне с бабушкой, играем в Подкидного дурака. Я расположился возле темного незанавешенного окна. Тут я ощущаю всем существом, как из этого окна на меня пристально кто-то смотрит. Я чувствую, ч-ч-что и п-посмотреть не могу, и не могу не посмотреть... Западня. И все-таки посмотрел. И что же я увидел, там, в окне? Вытянутое лицо старухи с желтым лицом, черные пустые глаза и все это улыбается и светится изнутри каким-то странным светом. Б-б-б-ольше ничего не помню. Г-г-оворят, к-к-кричал с-страшно, п-п-потерял сознание, пена изо рта пошла.
- Господи, - воскликнула женщина бальзаковского возраста, не проронившая до этого ни слова, - так что же это было?
- А это мой младший братик так пошутил, талантливый парень, сидит сейчас за изготовление фальшивых фишек для казино, шестьсот семьдесят пять лет дали в штате Невада. Нашел этот пострел на чердаке старую маску (наш дед в цирке клоуном работал), взял фонарик, нацепил маску и подкрался со стороны двора, это он так в ведьму из "Вия" решил изобразить.
- Хороши шуточки....
- Да - уж...
- Самый страшный ужас, дорогие товарищи, произошел у моего работодателя, который продавал товары бытовой химии. В августе девяносто восьмого года, семнадцатого числа, слышит от Кириенко по радио, что случились неприятные новости. Как раз Всеволод Витольдович весной, еще до прихода нового премьер министра Киндер сюрприза, взял кредит в банке на развитие производства. Через две недели после семнадцатого августа курс рубля, нашей, с позволения сказать, национальной валюты упал ниже осенних листьев. Берется Всеволод Витольдович за калькулятор, начинает считать. При мне дело происходило. Впервые, дорогие товарищи, был я свидетелем, как лицо человека может меняться за пять минут с "плюса" на "минус", как из процветающего бизнесмена человек на глазах превращается в серый студень с отрицательным балансом.
Сидит с калькулятором, считает, пересчитывает, шевеля губами, что-то в блокнот записывает. Лицо у него сереет, синеет, краснеет, зеленеет, а потом становится белее листа самой дорогой финской бумаги формата А-4. Наконец Всеволод Витольдович бесцветным голосом, как бракованная виниловая пластинка произносит: "Я - банкрот. Я - банкрот. Я - банкрот". Действительно, теперь я верю в выражение: видеть смерть. Всеволод Витольдович наш, сердешный, видел смерть, дорогие товарищи.
Вышел за дверь и - больше мы с ним не встречались. Через пятнадцать минут какая-то бабка с метлой в оранжевой куртке заходит в офис, который расположен у нас на сороковом этаже.
--
Это не от вас хорошо одетый мужчина выпал совсем недавно? - спрашивает дворничиха.
Мы вниз посмотрели, а бедный Всеволод Витольдович лежит на проезжей части, руки - ноги беспечно раскинув.
- Да, - говорим, - это наш товарищ, руководитель наш, директор.
Так вот самый страшный кошмар был, я полагаю, у нашего Всеволода Витольдовича, когда он видел смерть, а потом вылетел из окошка. Почему-то я уверен, что, приближаясь к этажу этак третьему, он сильно пожалел о содеянном... Повторяю, это мое личное мнение.
- Чуваки, ну шо вы, мля, городите огород, - зашевелилась на верхней полке бесформенная груда загорелого мяса, на ее поверхности синели наколки: "Шоб я так жил, Пересыпь и Молдаванка - братья на век", - Шо вы огород городите, все это шелупонь на кукурузном масле - ваши байки. Самый большой глюк поимел я месяц назад.
Бесформенная куча плоти зашевелилась и поразительно легко соскользнула с верхней полки. Это был классический "бык" с массивной золотой цепью и с грудями второго номера, небрежно прикрытые перекинутым через толстую шею полотенцем. Лицо у него было все в щеках и каплях пота величиной с орех фундук.
- Месяц назад, мля, у меня была история. Ни один из вас такого никогда не поймает. Причем пересрал я только через пару недель, когда до меня доперло. Ну, мы, правда, и пили много. Поехали, значит, с братанами и подругами на Новый год в Египет. Развеяться, покупаться там, типа, на пирамиды посмотреть и все такое, значит. Ну, взяли четыре джипа напрокат. Набрали с собой десять ящиков водки, два ящика шампанского. Взяли двух гидов - переводчиков, шобы балакали с местными, типа, если те встретятся, а мы, вдруг, заблудимся. Едем по пустыне, час проехали, вдруг, смотрим какая-то река впереди.
- Шо за река?
--
Нил, - отвечает гид.
- Нил? А я думал он в Америке, - говорю я.
Потом один братан объяснил, шо Нил я с Амазонкой спутал, которая - в Аргентине, на ней еще Ниагара расположена, самый большой водопад в мире, между прочим. Вот. Мля. Короче, подъехали к реке. Разложили еду, бухло, включили музон и начали отмечать по полной программе: выпивать, закусывать и фоткаться. На том берегу пирамиды торчат, река в два раза шире Днепра, который возле - Киева. Гиды говорят, шо, оказывается, из этой страны все люди произошли, а - не от обезьяны, как я раньше думал. Ну, в общем, ничего себе, Египет - как Египет, древняя страна с самобытной культурой, только чумазые они все какие-то, из-за теплой погоды моются редко. Все мои дружбаны бухают водку, а я налег на шампанское, настроение у меня тогда такое задумчивое было, с телкой своей поругался, мысли "шипучкой" разгоняю. Пью это шампанское, вспоминаю с грустью. За час ящик один оприходовал. Сотрю все братаны уже шалят: кто пляшет, кто в шутку друг с другом борется или армреслинг устраивает, кто со своими марухами обжимается под тентом, а некоторые фоткаются, как сумаш-шедшие, остановиться не могут. Солнце все выше поднимается, припекать начинает.
Думаю: "Надо искупаться". Пошел к реке, взял с собой, только-только початую бутылку шампанского. Вода в Ниле мутная, теплая и противная. Долго шел от берега, там все - мелко и мелко. Кое - как забрел, вода еле-еле до плавок достает, мля. Стою, пью шампанское, отдыхаю. Слышу, что -то гиды вдалеке, метров двести, вдруг громко по - своему залопотали. А я стою - спиной к берегу, сотрю на пирамиды, мне - кайфово, мля, расслабляюсь. Слышу, хлопцы наши тоже хором орут, вроде до меня долетает: "Трофим! Трофим! Назад! Твою, Кабан, мать! Назад, Кабан!!!"
"Шо они орут? - думаю, - Прикалываются?" Поворачиваюсь и вижу харю широкую как капот шестисотого "мерса", только грязно зеленого цвета, в разводах, как борт немецкого танка "Тигр". На этой морде - два злющих глаза в упор на меня уставились, как будто-то шо-то этой твари я должен. Эта байда - между мной и берегом. Здоровенная херовина, длинной метров пятнадцать, хвостом шевелит, ни одного плеска, а движется очень быстро... Крокодил, мля, в натуре.
И тут меня шо-то такое зло разобрало, даже на отдыхе, типа, нельзя расслабиться. Так шо, пардон, за мат, но без него, не передать последовательность. У меня еще где-то три четверти шампанского было, я перехватил бутылку за горлышко, со всей дури этому земноводному по сопатке врезал, потом еще раз и еще.
- Хули ты, жаба речная, буркала свои таращишь? Ты Шо, Еб, ЗеленуюРыбьеТвоеСемяЧерезПузырьковуюЧешую
Быстро все произошло в десять раз шустрее, чем тут рассказываю. Крокодил, пасть раскрыв от удивления, остановился, хвостом вильнул и - под воду... Ушел, гад, жаба нестиранная. Вот так. А вы говорите: "Ужас, ужас!". Вот - настоящий вещественный ужас, потрогать можно, такой глазом не моргнет - перекусит с одного захода. Повезло, отпить успел только четверть, бутылка была еще тяжелая. А фотография, где я крокодила мочу у меня на стенке висит, Вован "Никоном" кайфово заснял.
А шо это опять остановились? Шо, майна-вира, за станция такая? Пойдем хоть пивка купим с таранькой, жара - сил нет.
Железная логика.
Гришан, мой родной брат, всего на шесть лет меня старше. Я еще учился в десятом классе, когда, проработав два года на нефтеперегонном заводе, после окончания института, брательник мой ударился в коммерцию.
За какие-то три года Гришка превратился из голожопого студента в нувориша с состоянием в сто миллионов долларов. В первой половине девяностых еще была такая возможность, не грабя банки и никого не убивая, "навариться не меряно на холяву". Достаточно было провернуть два - три удачных дельца с нефтью и ты оказывался - в дамках. Еще через два года Гриша имел за один час столько, сколько за всю жизнь получили в форме зарплаты наши отец с матерь, дедушки, бабушки, прадедушки, прабабушки и все остальные родственники, вместе взятые до 78 колена. В точности подсчета можно не сомневаться, Гришка выписал экспертов с мировым именем из Шри Ланки, специалистов по родословным, которые провели скурпулезные и жутко дорогостоящие исследования. Догадка моего брательника подтвердилась, чутье его не подвело, все расчеты совпали с мизерной погрешностью - полтора-два колена.
Само собой понятно, поднявшись, как на скоростном лифте, из хрущебной средне статистической советской семьи госслужащих в стратосферу около кремлевской тусовки у моего братика тоже изменился круг общения. Кессонная болезнь при таком стремительном всплытии неизбежна. У некоторых это выражается в запоях, у кого-то в битье люстр в high class отелях разных столиц мира, что называется: глумим на хате в жанре zagulavshiy kupchik. А кто-то в рулетку просаживает по лимону баков за вечер. У нашего Гришана отдача случилась в половую сферу, сказать, что он с цепи сорвался - ничего не сказать. Его лапы побывали на интимных деталях тел подружек его жены Иды, супруг его друзей и подчиненных, дорогих и дешевых шлюхах на всех континентах (включая Антартиду), актрис кино и театров, девиц случайно проходящих мимо его офиса девиц на Добрынинской, представительниц шоу бизнеса и так далее, и тому подобное. Как то он чуть не оскоромился, не совсем трезвый, подкравшись сзади к шестидесятивосьмилетней тете Глаше, убиравшей один из этажей его офиса обставленного в минималистском стиле позднего рококо легендарных времен Ричарда Львиное Сердце.
Бедная тетя Глаша так разволновалась, так раскричалась, что пришлось бабуле дать семь тысяч евро отступного, чтобы та восстановила здоровье, попила чай с лепестками женьшеня.
В общем, брательник, любимый мой, единственный, сбрендил всерьез, и конца его сумасшествию видно не было. Женаты они с Идой были с восемьдесят девятого года, вместе учились на одном курсе, вместе закончили Педагогический институт.
Многое о подвигах муженька жена, естественно, знала, о многом догадывалась, а еще больше до нее доходило слухов и сплетен о похождениях его благоверного. Хладнокровие Иды объяснить можно было бы только одним - Гришку она любила.
Ида всегда мне нравилась. Таким типом женщины, наша страна в праве гордиться, как Америка - Джекки Кеннеди или Франция - Жанной д'Арк. В Иде была внутренняя базальтовая сила, без нее Гришан мой, разъеба, превратился бы в такое животное, что писать о нем было бы невозможно, моя внутренняя цензура Русского Интеллигента бы не позволила.
Очень правильно и мудро со стороны этой женщины было, так сдержанно себя вести. Видите ли, всех баб, с которыми Гриша был за последние пять лет (а их было не менее трех тысяч) интересовали только в той или иной степени его крайняя обеспеченность и социальный статус, который дают большие деньги.
Невыносимо трудно жить, господа, среди людей, которых интересуют не вы, а только ваш банковский счет, но кто-то должен нести и этот крест, искупая наши грехи.
Однажды мы сидели в ресторане "Пушкинъ" на Тверском бульваре, выпивали и закусывали, вдруг этот чудак спрашивает.
- Как ты думаешь, Роберт, Идка мне изменяет?
Сама постановка вопроса меня анестезировала. Представить, чтобы эта хрупкая миловидная женщина с одухотворенным начитанным лицом, бывший работник районной библиотеки со станции метро "Преображенская", изменяет этому сексуальному монстру! Сама мысль была настолько бредова и алогична, что я смог только выдавить из себя риторическое.
- Не знаю, спроси что-нибудь полегче.
- Я думаю, если рассуждать логично, спал я с ней последний раз пол года назад. Не знать о моих похождениях она не может, ее близкую подругу я завоевал в женской раздевалке, потом пришлось той купить самолет, реактивный. Денег у Иды навалом, свободного времени - еще больше. Хотела она пойти работать учителем Русского языка и Литературы в среднюю школу, но я ей не разрешил. Вот - базовые данные для логических экзерсисов. Исходя их этих фактурных выкладок, следует математический вывод: изменяет, черт побери, еще как изменяет! Моя жена - человек, а раз так, то как любой гордой личности, ничто человеческое ей не чуждо. Между прочим, я не могу ее унизить тем, что откажу ей в этом праве. Я люблю ее и уважаю, элементарно, Ватсон, брат мой: у нее определенно кто-то есть, если я ошибаюсь, значит, я австралопитек, побритый тройным лезвием "Schick".
-Может, исходя из своей дедукции, ты скажешь размер его обуви, какие часы он носит, а также длину его члена.
- Нет, - почему-то упрямо произнес Гришка, - этого мой метод сделать не позволяет.
- Что собираешься предпринять, раз так уверен?
- Ничего, пусть развеется, она ведь тоже индивидуальность, ей необходимо отдохнуть, все-таки уже десять лет в браке, лишь бы не заразилась ничем. Ида меня любит, я - самый лучший, значит, мы будем вместе.
У братца моего бывают иногда "закидоны"
нестандартные. Эта черта характера мне, например, несвойственна, у меня каллиграфический почерк, я всегда учился на отлично. Люблю, чтобы жизнь была предсказуема как минимум на пять лет, вперед, а еще лучше - на пятьдесят. И чтобы женщина у меня была реально, по-настоящему, без обмана, одна единственная на всю оставшуюся жизнь, а остальные мне не нужны. Гришка - полная противоположность, даже странно, что у нас одни родители. Его монолог меня не удивил, нечто подобное слышал по разным проводам десятки раз. Когда его колбасит и пучит идеями, рекомендую просто вежливо выслушивать и соглашаться. Вообще между нами, я рад, что Гришка, разбогател, иначе он сел бы в тюрьму, связавшись с плохой кампанией, может чего и похуже, записался бы, например, в Иностранный легион, такой уж человек. Само собой "дедуктивный" бред моего родственника через неделю я удачно забыл.
Встретились мы с ним через несколько недель.
- Ты будешь смеяться, но такого чувства не испытывал ни с одной женщиной, представляешь, я, кажется, ревную. Отвратительное состояние, хуже похмелья, при этом интеллектуальные способности на порядок понижаются, ощущаешь себя полным кретином, хочется побить люстры с зеркалами в Венеции как в славные времена первичного накопления. Не отважился бы я в подобном настроении сразиться с шахматным суперкомпьютером "Фрицем".
- Повод-то хоть есть?
- Ты еще спрашиваешь? Все тебе доложил, логика моя безупречна, я не могу ошибаться.
- Подожди, насколько я понимаю, ты ничего не нашел (если искал) доказательств у тебя - ноль, есть только твои дурацкие выкладки. И на их основе возникает чувство ревности?
--
Да.
- Вот так возникает мания величия, скоро ты станешь идиотом.
--
Да, понимаю, схожу с ума от ревности.
--
Любовник в твоем воспаленном воображении.
- Нет, моя логика безупречна, мой мозг способен обыграть в шахматы суперкомпьютер, через четыре года я буду стоить в семь раз дороже Билла Гейтса, сбои в моих построениях исключены, я - гениален. А потом, хорошо знаю свою красавицу, последние два месяца она стала какая-то чересчур веселая, жизнерадостная и запоем читает книги: Кастаньеда, Бердяев, Франсуаза Саган, Борис Виан и прочая ботва.
- В чем же дело?
- Не могу понять: я нанял самого дорогого детектива из Англии, внука Шерлока Холмса, тот же результат.
- Может просто она тебя любит и не изменяет?
- Моя логика не может давать сбоев. Я никогда не ошибаюсь в расчетах.
Прошло еще два месяца однажды он мне звонит.
- Быстрее приезжай на Бережковскую набережную, я их зашухарил!
Я развернул свой "Ауди", и поехал в район Киевского вокзала, подкатил к гостинице "Славянская", возле которой стоял лимузин Гришки и джип его охраны. Братик мой возбужденный прыгнул ко мне в машину.
- Привет, мой патентованный сыскарь их застукал. Она должна была ехать на примерку нового туалета, а занесло ее полтора часа назад сюда, на конспиративную квартиру. Вон, видишь, сталинский дом стоит. Они - там.
--
Ты уверен?
--
Да, Боб все выяснил, эта квартира арендуется, изредка в нее приезжает женщина похожая на мою Иду.
- Ну, чего теперь делать?
- Пойдем со мной, охрана побудет внизу, дело деликатное. Возьми на всякий случай револьвер.
- Ладно, хотя, уверен, делаешь ты что-то не то.
--
Я хочу в глаза ей заглянуть.
Подъехали к дому машины, остались на набережной, а мы пешком прошли во внутренний двор. Поднялись в лифте на пятый этаж, нашли двадцатую квартиру, позвонили. Дверь долго не открывалась. Наконец ключ в замке повернулся, и мы увидели Иду в одном халате, помолодевшую лет на десять.
- Добрый день, - глупо улыбаясь, пробормотал Гриша. - Можно?
--
Конечно, милости прошу, - радушно, без тени сомнения произнесла Ида.
Мы вошли в прихожую, прошли в гостиную, судя по длинному коридору, в квартире было комнат пять.
--
Как время проводишь?
--
Нормально, мне нравится.
--
Кто он?
--
Я тебе не изменяла.
--
Кто он?
- Лучше тебе не знать, а еще лучше побыстрее выметаться отсюда, раз ты в таком агрессивном настроении.
--
Ты меня выгоняешь?!
- Гришенька, я тебя очень люблю, всегда отводила вопросительный взгляд от твоих похождений... Думаешь, я не знаю про твои бесчисленные романы? Думаешь, не знаю, за какие заслуги ты купил Вике реактивный самолет? А у меня ведь только - поршневой, прошлогодний... Ты всегда считал меня умной, я, действительно, не глупа, очень тебя люблю, не ходи туда.
--
Нет, я пойду, возможно, даже буду стрелять.
--
За эти десять лет тебе не изменяла ни разу, в отличие от тебя.
- Ты меня хоть раз с поличным брала?! - сорвался Гриша как-то уж сразу на крик, - А я тебя застукал!
--
Хорошо, если так нравится, если так в этом уверен, то - иди.
--
Роберт, пойдем со мной.
- Слушай, Гриш, может действительно не стоит, - сказал я, что-то мне подсказывало в голосе Иды, что, лучше нам поскорее отсюда убраться.
--
Трусишь?
--
Нет.
- Тогда пойдем, подготовь пистолет, у меня тоже есть, никелированный "Кольт" с бриллиантом "Тигриный коготь" на рукоятке.
Мы прокрались по длинному темному коридору, подкрались к двери и Гриша, взяв в левую руку пистолет, открыл дверь. Я остался в коридоре, идти вместе с ним мне, признаться, не хотелось. Сквозь проем полуоткрытой двери я увидел то, что не предполагал увидеть.
Мой старший брат, единственный, внезапно рухнул на колени так стремительно, как будто его ударили бейсбольной битой с обратной стороны колен. Потом Гриша отшвырнул пистолет в сторону, сложил молитвенно руки и куда-то стал вытягивать по-гусиному шею. В его руках оказалась чья-то рука и он, Гриша потянулся к ней губами и ее поцеловал! Дальше смотреть я уже не мог, отпрыгнул от двери в смятении, в глазах у меня стояли слезы.
Положив тяжелый железный револьвер в карман, вошел в гостиную. Ида сидела, глядя в окно, загадочно чему-то улыбалась. Курила. В профиль похожа она была на сфинкса. Минут через двадцать в дверях появился Гришка, молча подошел к столу, налил себе в стакан "Боржома", залпом выпил. Сел в кресло. Гриша был бледный, как полотно, и какой-то задумчивый, просветленный. Потом он вдруг вскочил, с величайшим почтением подошел к Иде как-то странно, подобострастно изогнувшись, поцеловал ей руку с таким благоговейным видом, словно это была Английская королева.
--
Обожаю тебя, Ида.
- Аналогично, - ласково улыбнулась она, потрепав его по щеке, - отправляйся домой, дорогой, прими горячую ванну и ляг спать.
--
Спасибо, что ты есть у меня.
--
Я могу с ним встречаться и впредь?
--
Конечно, безусловно, бесспорно, само собой разумеется, но больше, я прошу тебя, ни с кем.
--
С развратом заканчиваешь.
--
Клянусь тебе....Все, завязал. Только семья на повестке... только семья...
--
Ступай. Золотце.
--
До свидания, я тебя буду очень, очень, очень ждать.
- Я тебя люблю, - нежно проговорила Ида, ты настоящий мужчина, спасибо, что не журишь за мою маленькую слабость.
Выйдя на набережную, мы сели в мою машину. Долго ехали молча.
- Сказал бы чо - нибудь.
-Чо говорить, стоит ли?
- Все-таки логика моя оказалась железной, хоть в этом хорошая новость. А то у меня уже комплекс стал появляться, неуверенность в себе. Сейчас приеду, в шахматы поиграю, с компьютером.
- Так кто же в результате это был?
- Ты не поверишь, это был... - он назвал имя, которое заставило меня ударить по тормозам. Я был, как громом поражен, минут двадцать вымолвит не мог ни слова, только улыбался, как сумасшедший обсос и чувствовал, ощущал, был переполнен, счастьем, радостью и внутренним огромным удовлетворением... Слюней распустил на пол бороды. Ведь это был... Нет.... Не могу. Так и подмывает проговориться, но не могу, дал стальное обещание: молчать. Гришан подарил мне шанс побыть доктором Ватсоном, уже за одно это ему большущее гранд мерси. После этого случая я своего любимого брата еще больше зауважал, Ида получила от мужа заслуженный титул "Бриллиант святой бесценный", живет и в ус не дует. Гришка жену боготворит и только о ней говорит. Такая вот ботва приключилась.
Закрытое дело
-Значит, ты на мне не женишься в сентябре?
- Анжела, ты же понимаешь...
- Нет-нет-нет, ты мне скажи нормальным русским языком, надоели твои выкрутасы! Полгода назад здесь, на этой долбаной дороге на твою дачу, в этой долбаной машине, ровно в восемнадцать часов одиннадцать минут, на чистом русском языке я слышала страшную клятву: "Развожусь с супругой, переезжаю к тебе и в сентябре, мой мышонок, мы женимся". Записали этот спич на кассету... Вот. Вот - эта кассета. Скажи, сейчас сентябрь?
- Понимаешь, Анжела...
- Нет-нет-нет, ты скажи, сейчас сентябрь?
- Да, сейчас сентябрь. - Произнес Андрон и почувствовал, как руль в его ладонях вспотел. За окном лил дождь, машина ползла в гору, дворники на стеклах едва справлялись с потоками воды.
- Сейчас сентябрь, да. И что? Воз и ныне там, ты отказываешься от своих слов. Вот вся твоя любовь. Ты - не мужик. Ты - трус. Ты - слабак. Ты не способен ни держать слово, ни совершить поступок. Ты ничтожество, тебя и Алевтина твоя презирает и - Я. Смотрел позавчера фильм "Осенний марафон", по телевизору показывали, по ОРТ?
- Нет, не смотрел.
- Ты еще хуже в десять раз того бесхребетного слюнтяя, которого играет мой любимый актер Олег Басилашвили. Только член у тебя хороший, но это тебе случайно перепало. Ну, и оставайся со своим членом, а с меня хватит, мне ты больше на фиг не нужен.
- Но послушай...
- Нечего слушать, останови машину я выйду здесь.
- Не валяй дурака, до города еще далеко.
- Останови, иначе я сейчас выпрыгну, - взвизгнула девица лет двадцати четырех с длинными каштановыми волосами и кукольным мальвинистым личиком, на вид ей можно было дать года двадцать четыре.
- Зонтик хотя бы возьми.
Не нужен мне твой чертов зонтик, у меня свой есть, в задницу засунь себе или своей жене этот зонтик, мудак сраный.
- Ну, как знаешь, - сказал он, неожиданно для себя, с каким-то даже облегчением раздражаясь, остановил свой "Форд".
Ливень почти прошел, грозовое облако, висевшее над шоссе, переместилось вправо, зеленое поле было в тумане дождя, вдалеке, на горизонте, показались золотистые букли закатных облачков.
Анжела встала на обочине шоссе, до Москвы было километров тридцать. Она все же достала из сумочки красный зонтик, раскрыла его. Денег было рублей двадцать, с мелочью, маловато. Не думала же она, что их предсвадебная поездка на дачу выльется в такое безобразие. Но каков, действительно, гнус, морочил ей голову целых три года! Обещал бросить жену, троих детей и начать жить с ней, с Анжелой полноценной семейной жизнью. Три года она ждала! Вот результат: она стоит на дороге, как последняя шлюха. А сколько приличных обеспеченных кавалеров проходило мимо нее за это время, делая ей лестные переложения. Всем она давала отставку, думая, что любит этого козла. Ни с кем ему не изменяла, за исключением... Ну это не важно. А какой был этот замечательный Федор Петрович?! Генерал, настоящий джентльмен, деловой человек, в Нижнем у него, действительно, приличный бизнес. А Физули Фатхатович со своим "Кулумбусом"? Специалист по мрамору, эстет, какой у него шикарный крематорий в частной собственности в немаленьком, зауральском городе с населением, на секундочку, в восемьсот тысяч человек и пятикомнатная квартира в Москве.
Анжела, голосуя, стояла на обочине в красном платье, в грязных белых босоножках, переминаясь с ноги на ногу. Никто не останавливался, дорогие "Лексусы" и "Мерседесы" с потенциальными женихами равнодушные, как кометы, проносились мимо оставляя за собой седой кильватер мелких брызг. Старенький "Москвич" салатового цвета стал притормаживать метров за пятьсот до одинокой девичьей фигурки. За рулем сидел румяный мужичок лет пятидесяти в белой кепке и клетчатой синей рубахе с длинным рукавом.
- Куда тебе, красавица?
- В Москву.
- Садись.
- Сколько возьмете?
- Сколько дашь, столько и возьму. А, впрочем, садись ничего не возьму с такой гарной дивчины. Смотри, вон опять тучка надвигается, промокнешь, садись, а то простудишься.
Анжела, для виду поколебавшись, не спеша села в машину. В кабине было тепло, даже жарко, по радио играл Вивальди "Времена года".
Долго ехали молча. Дождь окончательно прекратился, взошло закатное солнце. Природа - магическая вещь: только что, сверкали молнии, гремел гром. Небо было такое низкое, грозное, что, казалось, как пылесос, вот-вот всосет в себя грешную землю. Вдруг, как по мановению волшебной палочки, опять началась Жизнь, засветило солнышко, зазвучал божественный Вивальди.
- Ты что же одна на дороге посреди поля? Заблудилась что ли?
- В некотором роде... - пробормотала Анжела, осматривая свои красивые ногти, - Поругалась со своим женихом.
-Сильно поругалась? - румяный мужичок деловито осмотрел ее с головы до ног. - Как он может с такой красотулей ругаться?
- Вдрызг поругались, расстались с ним окончательно, навсегда, - воскликнула Анжела, опять яростный шквал раздражения, обиды захлестнул ее, хотелось плакать, но слез почему-то не было.
- Ха-ха, так всегда говорят, когда сильно любят, значит, обязательно еще помиритесь.
- Ни за что, только через мой труп. Столько мне морочил голову как последней дуре. Пусть я стану последней шлюхой, лучше я отдамся прокаженному, чем этому мерзавцу, в зоопарк пойду и отдамся еноту, дикобразу, горилле несуразной, чем этому слюнявому подонку.
-А ты девушка темпераментная, как я погляжу, как же он мог вниманием такую Кармен обделить, очень близоруко с его стороны.
Анжела стала внимательно смотреть на него, как будто только его увидела, кажется, ее посетила незаурядная идея.
- А что это вы доски на крыше везете?
- С дачи еду. Везу также в багажнике, мед, вино, картошку, капусту.
-А далеко у вас дача расположена?
- Даже не так чтобы очень, сто километров, в Рюминке.
-А как Вас зовут?
- Пантелеймон Вениаминович.
- Очень приятно, а меня - Анжела. А у Вас,
конечно, жена имеется?
- Как же без жены?! Имеется...
- А вы ей когда-нибудь изменяли?
- Что ты, Анжела, как можно любимой жене изменять она же - ЖЕНА! К тому же любимая, двадцать пять лет вместе.
- Четверть века.
- Да, можно и так вывернуть.
- Никогда не смогу усвоить, как можно заниматься сексом с одним и тем же мужиком так долго.
- Вам молодежи до этого не дотумкать, у вас одни дискотеки на уме.
- А может быть нам чего-нибудь придумать? - сказала Анжела, даже как-то неожиданно для себя, глянула на него загадочным многообещающим взглядом женщины, решившей согрешить.
- Бесплатно? Почему бы и не вспомнить молодость, - проговорил Пантелеймон Вениаминович и в паху у него приятно защемило.
- А где? Не на дороге же?
- У меня в гараже можно.
- А у тебя там уютно?
- Еще как!
- В гараже еще ни разу не пробовала. Класс, это выглядит заманчиво и романтично.
С Кольцевой они свернули на Рублевское шоссе и въехали в Первопрестольную.
- А ты случайно не сексуальный психопат?
- Нет, а что, похож?
- Не похож, но это и настораживает. Где-то я слышала, что все настоящие психи - на психов не похожи. Все косят под нормальных, чтобы побыстрей приобресть устойчивое доверие.
- По твоей логике, все у кого нормальная психика выглядят дегенератами, а уголовники - все красавцы.
-Ну не совсем так, но определенная правда в этом имеется.
- Ну, раз ты меня так боишься, зачем тогда связываешься? "Не уверен, не обгоняй", - как говорит наш брат, автомобилист.
- Нет, ну что ты, как раз ты внушаешь мне доверие, к тому же нравишься, нормальный крепкий московский мужичок, дачник. Можно я буду звать тебя "дачник", все равно имена я никогда не запоминаю, как тебя, еще раз, зовут?
- Пантелеймон Вениаминович.
- Не, не запомню, даже пытаться не буду.
- Они подъехали к Сетуни. Район на западной окраине города, до ближайшего метро "Молодежная" далековато, вокруг расположены сплошные гаражи, корпуса предприятий и каких-то складов. Заехав в зеленые ворота гаражного кооператива, некоторое время проследовали вдоль длинного ряда гаражей еще метров триста, повернув еще пару раз, остановились.
Пантелеймон Вениаминович открыл ворота своего гаража. Если быть точным, гаражом это можно было назвать с большой натяжкой. Любой из диктаторов двадцатого века, таких как Гитлер, Сталин, Садам, Чаушеску, Тито и даже Полпот посчитали бы за честь приобрести это солидное сооружение из литого сверхпрочного бетона, способного выдержать прямое попадание ядерного боеприпаса. Описание проекта здесь будет отсутствовать, но можно поверить на слово - это было "НЕЧТО". Двери были, сделаны по технологии "Now how" изобретенной его приятелем, который всю жизнь проработал в "почтовом ящике" и делал бункеры для ВСН (Войска Стратегического Назначения). Толщина стен и потолка из сверхпрочного бетона достигала пяти метров, а подвал был двухэтажный с дизелем и баками для пресной воды.
Было у Пантелеймона Вениаминовича хобби, с детства, он увлекался политикой, знал наизусть имена и отчества всех сорока с лишним президентов и вице президентов США. Имел абсолютный информасьон знания, какое количество ядерных боеголовок нацелено на Советский Союз. На всякий случай, от греха подальше, в начале восьмидесятых, когда американцы решили дислоцировать крылатые ракеты в ФРГ, все-таки решил Пантелеймон Вениаминович занять круговую оборону, кардинально, раз и навсегда покончить с проблемой личной безопасности. Вот и пришлось соорудить этот железобетонный гроб. Строил почти десять лет, сколько "левого" материала на это дело ушло - немыслимо вообразить. Сделал. Агрессивная военщина капиталистической сверхдержавы со дня на день оттягивала нападение. В конце концов, на закате эры Горбачева гараж постепенно перепрофилировался в рассадник бытового алкоголизма. Много друзей побывало в "Сетунском бункере" у Пантелеймона Вениаминовича. Все без исключения посетители оставались довольны особым чувством защищенности возникающее в необычном гараже. Чаще других приезжал его близкий друг Антип. Тот тоже увлекался внешней политикой, а также был не чужд тем о футболе, погоде, значках, филателии и бабах. Вдвоем им было интересно, особенно, после того как принимали на грудь за вечер грамм по 300 "Столичной" на брата переходили к непростой теме размножения китайской нации и сокращения численности славян.
Но чтоб штаб-квартиру, на время превратить и будуар, такая мысль ни разу не приходила Пантелеймону Вениаминовичу в голову. Новизна перспективы приятно щекотала чресла, поражала доступность Греха, ведь он палец о палец не ударил, просто нажал на педаль тормоза и остановился на дороге. Когда стали подъезжать к "точке", про себя он не на шутку испугался. Вдруг понял, дачник, что фемина ни с того ни с сего может вильнуть хвостом и - поминай как звали. Судя по блудливому, с поволокой, взору девчонка была обыкновенной истеричкой, а у подобной публики, настроение на сто восемьдесят градусов, как известно, может меняться ежесекундно.
Заехали в гараж. Действительно, в нем было уютно. За помещением, где размещалась машина, была комната квадратных метров пятнадцать, там имелось все необходимое для греховодных пакостей: стол три кресла, телевизор, старенький приемник ВЭФ и даже действующий кондиционер.
- О, у тебя всамделишно, касатик, все оборудовано и убрано, - сказала она, садясь в кресло. - Выпить, канэчно, нечего. А я так сразу не могу, мне надо расслабиться, настроиться, потом сосредоточиться, плюс после этих разборок сердце взахлеб колотится раненой птицей.
- Сбегаю в магазин, куплю что-нибудь, здесь недалеко.
- Да, будь любезен, дачник, купи полусладкое шампанское, зефир, миндаль, три конфетки "Чупа-чупс", торт "Птичье молоко", мой любимый фрукт - авокадо, шоколадку "Баунти", черной икры, а также не забудь про презервативы и "Дюшес".
Дачник бросился в магазин, до которого было не больше километра, Анжелу Пантелеймон Вениаминович (на всякий случай) запер, все еще опасался плейбой, что упорхнет птичка. Купив все необходимое в круглосуточном супермаркете "25 часов", рванул - назад.
На обратном пути решил идти не по подземному переходу, а перебежать прямо через дорогу. На трассе машин не было, только вдалеке, маячил автобус. Павел Вениаминович перелез через бордюр, быстрым шагом стал пересекать проезжую часть. Автобус на большой скорости обгоняла машина "Скорой помощи", летевшая на срочный вызов, в тот день у нее что-то случилось с сиреной, двигалась она без звуковых опознавательных сигналов. Поворачивая, и, одновременно обгоняя автобус, водитель "Скорой" не мог видеть пешехода.
Удар был очень сильный, пролетев по воздуху метро двадцать, Пантелеймон Вениаминович шмякнулся на обочину, на траву.
Прошло две недели, начало октября, в Москве ознаменовалось по ночам небольшими заморозками, осадков практически не было, днем солнце прогревало землю, столбик термометра иногда доходил до отметки плюс 15 градусов. В Бирме шли проливные дожди.
Из комы Пантелеймон Вениаминович вышел в разгар бабьего лета, когда на столицу навалился очередной антициклон. Первое, что он увидел, на него смотрели любящие глаза жены Марьи Ивановны. Хоть Пантелеймон Вениаминович и был очень слаб, душа его витала между золотым облаком жизни и черной тучей смерти, однако сразу все вспомнил и ему стало стыдно.
Подноготной тайны супруга Марья Ивановна не знала, к счастью. Дело в том, что у Марьи Ивановны было одно серьезное увлечение: она обожала смотреть по телевизору мексиканские и бразильские мыльные оперы. Любила она это дело так - прямо за уши не оттащишь. Беда, случившаяся с ее супругом, очень напомнила ей эпизод из прошлогоднего сериала, в котором муж пролежал в коме 48 (сорок восемь) лет, а бразильская жена за ним ухаживала. Мужа сбила "Скорая помощь" и у нее в тот день сирена тоже была в неисправности! В конце концов, по объективным причинам, бразильская жена состарилась и чувствует, что жить ей осталось не больше трех дней, а муж ее тут из комы-то и вышел, как бы попрощаться. Оказывается все эти 48 (сорок восемь) лет он в курсАх был, что в семье творится, жил вроде комнатного растения, кактуса: все слышит, понимает, а прореагировать не может.
Марья Ивановна представила себя в роли героини, две недели не отходила от постели больного. Страшно горюя, увидев, что муж очнулся, она, почувствовала укол разочарования, маловато он в коме-то был, четырнадцать дней - не срок. Но зато теперь Марья Ивановна точно знала, что означает наяву это сложное ощущение "горькая радость", когда муж возвращается буквально с того света.
Хоть и был Пантелеймон Вениаминович в очень тяжелом состоянии (ребра, руки, ноги, голова - все, к чертям собачим, было переломано), но здоровья ему хватило знаками двух мизинцев дать понять, чтобы жена срочно вызвала Антипа, его лучшего друга и собутыльника.
- Зачем тебе Антип? Вы что решили отметить твой выход из комы? Нажраться?! Не позволю, ты еще очень слаб.
Марья Ивановна, по понятным причинам, недолюбливала Антипа, после каждой встречи в гараже двух закадычных друзей Пантелеймон Вениаминович сверх меры благоухал спиртным и пытался рассказать Марье Ивановне анекдот, который она слышала не менее ста тысяч раз за последние двадцать пять лет.
У Антипа была блатная работа, был он признанным специалистом по большим весам. Ездил по всей Московской области ремонтировал устройства, на которых взвешивают грузовые машины с зерном и прочими полезными съестными продуктами. Что такое рубли и доллары он не знал, только водка была его конвертируемой валютой, без "мерзавчика" даже в туалет не ходил. Марья Ивановна была категорически против того, чтобы Антипа приглашали к больному.
- Ноги его здесь не будет, - прошептала Марья Ивановна, сверкнув глазами, гневно сжала кулаки.
Пантелеймон Вениаминович, приложил неимоверные усилия, чтобы убедить Марью Ивановну, что если через три часа не будет Антипа - то, он не сможет надолго задержаться в этом, возможно, лучшем из миров. Речь ведь шла о жизни и смерти еще одного крайне миловидного существа!
Рано утром, на следующий день, Антип в больницу заявился с тремя бутылками водки. Очевидно необходимо упомянуть, что Марья Ивановна, как всякая нормальная русская жена, не влезала в "маслопупые гаражные дела".
Ключи от помещения были только у Пантелеймона Вениаминовича, к счастью, он их не потерял при столкновении со "Скорой помощью". Кое - как Пантелеймон Вениаминович объяснил Антипу, что девушку надо спасать, это дело чести мужской и указал ресницами, где спрятаны ключи. От водки больной отказался. Антип все понял, выбежав из больницы, прыгнул в машину и рванул в Сетунь.
Подъехав к гаражу, Антип подлетел к воротам и стал открывать замки. Приоткрыл Антип только одну половинку ворот, вторую - не успел. Короткий точный удар кувалды в лоб лишил его сознания.
Оказывается, за дверью притаилась фигура женского пола, похожая на Анжелу. Описание героини мы опускаем, дабы ее не подводить, ей еще жить да жить.
Два слова о сетуньском заложнике. Питалась девушка две недели медом, сырой картошкой, вином, свеклой, капустой, а также законсервированной со времен Холодной Войны водой. Гордость Анжеле не позволяла первые двадцать четыре часа звонить Андрону, своему отвергнутому возлюбленному, но время шло, надо было что-то делать... Набрала, в конце концов, елкин тузик, ненавистный номер.
-Андрон, Андрон, я в каком-то гараже на севере Москвы в шершавых лапах сексуального маньяка, спаси, умоляю....
Больше Андрон ее не слышал. Анжела еще некоторое время различала потусторонний взволнованный голос, в мобильном телефоне фирмы "Nokia". Сутки, пока Анжела думала, "to be or not to be", сел аккумулятор миниатюрного средства связи.
Вся милиция столицы была поднята на ноги. Периодически, как в любом мегаполисе мира, в Москве заводится сексуальный психопат, который терроризирует слабый пол. Так уж случилось, что за весну 2001 года бесследно пропали три женщины - все говорило о том, что в столице стал орудовать очередной безжалостный монстр.
Милиция принялась методично вскрывать гаражи на севере Москвы "с целью проверки". У Анжелы, к сожалению, как и у многих выдающихся женщин, присутствовал врожденный топографический кретинизм. Способность ориентироваться на местности у нее была развита на уровне шестилетнего ребенка. Томилась жертва в застенках не на севере, а в двадцати километрах в другую сторону, на западе столицы. Наблюдая по телевизору за разворачивающейся драмой ее поисков, девушка пила хорошее домашнее вино, переживала вместе с диктором за "судьбу жертвы" и ничем храбрым мужчинам не могла помочь, круг поисков сужался не в том месте.
Мы с глубокоуважаемым читателем, уже сделали недвусмысленный вывод, что Анжела была личностью с редким по силе характером. На четвертые сутки девушка, схватив кувалду, не преминула доказать сие качество еще разочек. В сердцах расхуячила в гараже все, что только возможно: машину (это в первую очередь, как орудие гнусного соблазнения), перевернула полки с инструментами, разбила телевизор, приемник, кондиционер, лампочки - до единой... За пятнадцать минут Анжела, отрезав себя от цивилизации, перенеслась в каменный век. Со злости хотела даже подпалить гараж, в углу помещения обнаружила две канистры с бензином. Узница, к счастью, вспомнила, что если совершит поджог имущества, то не сможет достойно отомстить своему обидчику, довод этот ее остановил.
Десять дней прошли в кромешной темноте, но ни секунды узница не раскаивалась в содеянном, даже - наоборот, злость закипала в ней все больше и больше. Когда Анжела услышала шорох ключей в замке, она, схватив кувалду, заняла исходную позицию возле двери, Антип и понять ничего не успел, как был нокаутирован коротким тренированным ударом в лоб. Растрепанная Анжела бросилась вон со всех ног (не выпуская, впрочем, кувалду из рук). В километре от "сетуньского логова" видны были жилые многоэтажные дома. На пути следования Анжелы встретился телефон - автомат, заскочив в будку, стала названивать Андрону на мобильный.
Через восемнадцать минут четырнадцать секунд на улицу Ярцевская приехал Андрон, и вместе с ним руководство МУРА, самый важный заместитель МЭРА, полномочные представители МЧС, ФСБ, наблюдатели из Мосводоканала и Общества защиты животных, следственные бригады (три), собаки с кинологами (восемь), три пожарные машины (шесть), карет скорой помощи (двенадцать), все FM каналы, общенациональные TV каналы, "Радио Россия", "Маяк", радио "Свобода" и "Эхо Москвы", корреспондентов печатных изданий никто не считал, их было как грязи. Примчалась делегация австралийских полицейских, гостившая в Москве с целью обмена опытом. На малой высоте, удивляя всех стрекотом винтов и витийством высшего пилотажа, забаражировал вертолет.
Пробка на Ярцевской, не узенькой, в общем-то, улице, образовалась невероятная. В бездонное синее небо поднимались сизые выхлопные газы и беспросветный мат. Гараж, где две недели томилась жертва, нашли мгновенно. Через тридцать минут экспертиза установила, что они имеют дело с серийным маньяком и его сообщником, в вертепе которого перебывало не менее тридцати восьми с половиной женщин. Как они это определили, уточнять не будем, тайна.
Анжелу отвезли на Клязьму в лучший ведомственный закрытый санаторий "Волшебные горы". Андрону, как самому доверенному другу, разрешили присутствовать рядом с источником сенсационных новостей. Антипа, сообщника сексуального международного психопата отправили в спец тюрьму КГБ, в Лефортово, где ему оказали в высшей степени квалифицированную медицинскую помощь.
Сам подозреваемый, лично, тоже переехал в ту же больницу, в соседнюю палату, он уже вполне мог задушевным шепотом давать показания, что и стал незамедлительно делать.
Разумеется, Анжела, дабы не предстать перед всем светом дурой набитой, накатала заявление на "отребье рода человеческого", где все описала в таких красках, что даже бывалый пожилой следователь, заслуженный профессионал, матерый специалист по киднеппингу и изнасилованиям, читая, краснел, как мальчишка.
Оказывается, Пантелеймон Вениаминович запер Анжелу в гараже, "дабы купить еды, презервативов, еще каких-то химикатов, а затем вернуться и зимбабвийским пирсингом продолжить терзать ее нежную девичью плоть". Ну, в общем, дальше все в таком же духе - на восемьдесят страниц.
Андрон, в тот день, когда получил "SOS" в форме звонка от своей Любимой, переживая, страшно напился водки.
"Конечно же во всем виноват только я, - думал Андрон, стоя на четвереньках и обняв унитаз в туалете, находящийся в ресторане "16 тонн", что возле метро 1905 года - а теперь из-за меня святой, хрупкий человек считает последние минуты, испытывая страшные муки".
- Но если есть хоть один малейший шанс из миллиарда! - проблевавшись, гундосил Андрон, грозя кулаком, своему плавающему изображению в зеркале, - Я клянусь всем честным, что у меня осталось: я не просто женюсь на своей Любимой и брошу трех детей и жену Алевтину, но обвенчаюсь в Храме со своей ненаглядной Анжелой...ик... навеки и только Смерть...ик... сможет нас разлучить... ик... В один день!
Можно еще долго развертывать полотно этой поучительной истории, но время и формат издания не позволяют, к сожалению, продолжить.
Вкратце, резюме таково: у нас цивилизованная страна, смертную казнь как бы отменили. Беззастенчивому циничному маньяку дали - пожизненное. Оказывается, он был участником 35 (тридцати пяти) эпизодов с пропавшими женщинами за последние десять весен по всей Российской Федерации и в Польше.
Антипу - соратнику, сообщнику, другу, собутыльнику, подельнику и просто подонку впаяли "чирик" (то есть - десятку). Вовремя сообразил, каналья, что конструктивно надо со следствием сотрудничать. Мало дали, двурушнику, мало! На суде выяснилось, что он, видите ли, только в магазин бегал и убирал лобное место после гнусных оргий. Анжела с Андроном обвенчались и уехали в свадебное путешествие в Кругосветку. Жена Андрона, Алевтина, сначала решила покончить с собой, потом, отказавшись от этой мысли, ради детей, отважилась бороться и жить. Через год Алевтина стала получать странные копеечные алименты от фиктивной зарплаты Андрона, на самом деле, как руководитель компьютерной фирмы он зарабатывал в восемьсот пятьдесят раз больше.
Австралийские полицейские довольные и обогащенные опытом, благополучно добрались до своего Зеленого континента, на следующий год с ответным визитом к ним в гости отправятся московские коллеги.
Марья Ивановна, жена Пантелеймона Вениаминовича, развелась с "презренным маньяком", сменила квартиру, фамилию, прическу, цвет волос, залезла в долги, сделав пластическую операцию, переехала во Владивосток.
Бестолку. Журналисты таблоидов разыскали и не давали ей покоя ни днем, ни ночью. Вопросы задавали такие, гнусный смысл которых и понять-то было нелегко, что-то там про фрустрацию, эректацию, протуберацию, фригидную популяцию и хлорофилл.
Однажды, плюгавенького папарацци с фотоаппаратом нашла у себя под ванной, когда мыться пошла (как раз горячую воду включили на семнадцать минут впервые за пол года). Била Марья Ивановна его шваброй, "бедный ублюдок" кричал, плакал, валялся в ногах, предлагал денег. Выгнала.
Ну, в общем и целом, вот в таком разрезе, сей конспект многозначительной поучительной истории заканчивается, дело закрыто, все довольны. Au revoir, cheri.
Оглавление.
Круговорот веществ в природе.
Dejа vous.
Под куполом. Влияние примет. Удачная операция. Дафнис и Хлоя. Рецепт. Хорошо ли ловится карась? Анекдот с бородой. Не может быть. Cалат "Оливье". Бедная Лиза.Авария. Как бросить курить. Лучший друг. Первый гонорар. Фирменное средство. Назначение.