повесть : другие произведения.

Быть подлецом

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сколь мало мы видим и сколь мало способны понять, особенно, когда смотрим на мир чистыми глазами, сколь многое обольщает и ослепляет нас... Чарльз Донован наблюдателен и умён - но почему он, имеющий проницательный взгляд художника, ничего не видит?

  Быть подлецом
  
   O villain, villain, smiling, damned villain!
   My tables! Meet it is I set it down
   That one may smile, and smile, and be a villain.
   О подлость, подлость с низкою улыбкой!
  Где грифель мой? Я это запишу,
  Что можно улыбаться, и с улыбкой быть подлецом.
  Шекспир, 'Гамлет'. Акт 1. сцена 5.
  
   Глава 1. Чарующий лик мертвеца.
  
  Живопись - это страстное молчание.
  Густав Моро.
  
  Даже на третий класс денег не хватало и, чтобы и не пришлось просить Корнтуэйта о ночлеге, Донован решил из Лондона поездом доехать только до Ноттингема, а уж оттуда на дилижансе добраться до Шеффилда. Теперь, с трудом взгромоздив на крышу кареты саквояж, Чарльз, прижимая к груди папку с офортами, занял место у окна. Господи, только бы удалось, только бы удалось...
  Приглашение епископа Роберта Корнтуэйта, недавно переведенного в Ноттингем из Беверли и ставшего новым главой епархии, было тем счастливым случаем, упустить который Донован не мог. Они встретились в Лондоне, в подземной усыпальнице церкви Святой Этельдреды, где Чарльз реставрировал старые витражи, совершенно случайно, заговорили о живописи, на прощание епископ спросил его имя и адрес. И вот вдруг Корнтуэйт предложил ему, никому не известному художнику и реставратору, работу в Шеффилде, входившем в его церковный округ, и эта работа, сумей Чарльз справиться с ней, позволит ему, как минимум, год прожить безбедно.
  Чтобы приехать в Шеффилд, пришлось заложить даже часы.
  -Вы, небось, художник, да? - напротив него в тесном салоне дилижанса сидел грузный человек, очертания лица которого повторяли гольбейновский портрет сэра Уильяма Баттса: тот же уверенный взгляд знающего себе цену дельца, те же немного топорные черты.
  Чарльз опустил глаза и тоской кивнул. Он знал подобных людей: прямолинейных, бестактных, говорящих, что в голову взбредет, нисколько не задумывающихся о чувствах собеседника. Тот и вправду, оправдывая предчувствие Донована, разразился филиппикой о вертопрахах, которые вместо того, чтобы заняться делом, избирают себе глупейшие занятия, кои и прокормить-то не могут. Донован вздохнул. Это было неправдой: на самом деле он ничего не избирал. Младший сын небогатого баронета он не мог рассчитывать даже на церковный приход, который продали ещё до его рождения. Зная склонность мальчонки к рисованию, брат отца определил его за казённый счёт в Королевскую академию художеств, и за это следовало благодарить Бога. Чарльз окончил Академию, иногда выставлялся, но успехом не пользовался: не умел потворствовать вкусам толстосумов, любил образчики давно забытой церковной живописи, работал, в основном, в католических храмах.
   Между тем из дальнейших разглагольствований толстяка Чарльз узнал, что того именуют Томасом Бродбентом, он квакер, у него севернее Хай-стрит в Шеффилде банк.
  -В нашей семье цену деньгам знают...
  Так как Чарльз не возразил, и никто больше не поддержал разговор, банкир всё же умолк. Донован оглядел своих спутников: бледная девица с невзрачным отечным лицом казалась горничной из небогатого дома, а подремывающий джентльмен лет сорока был явно с похмелья, ибо карета дилижанса быстро наполнилась выдыхаемыми им парами джина. Донован вздохнул и обратил взгляд за окно. Там сгущались сумерки того удивительного графитового цвета, что так очаровывали Чарльза на полотне Ван дер Нера, в его знаменитой 'Деревне у реки в лунном свете': прозрачный полумрак, проступающие кружевные кроны весенних деревьев, темнеющая на фоне бледного неба островерхая крыша колокольни, отражение прибрежных кустов и туч цвета тенаровой сини и шмальты в зеркальных водах залива.
  ...По приезде Чарльз устроился в гостинице, в номере торопливо вынул из саквояжа сюртук. По счастью, тот совсем не помялся, недаром же Донован потратил четверть часа, чтобы аккуратно уложить его. Завтра Чарльз будет выглядеть вполне прилично. Парадная рубашка измялась, но тут уж ничего не поделаешь: Донован развесил её, понадеявшись, что к утру она отвисится. Денег на глажку всё равно не было. Он торопился поскорее лечь, ибо порядком умаялся за этот долгий день, но, оказавшись в постели, долго не мог уснуть: молился о завтрашнем дне, потом просто лежал без сна.
  Где-то залаяла собака. За переплетом окна, в искаженном свете казавшимся перекошенным, цикада начала резать тишину своим пиццикато. К западу от церковного шпиля в отчистившемся от туч небе засияла луна, похожая на венецианский золотой дукат. Донован, лежа в полутьме, не сводил с неё глаз. Цвет ночного светила напомнил ему хвойный мёд Пьемонта, аурипигмент, но в середине диск затемнялся, сменяясь золотисто-коричневым тоном, цветом сардинского мёда корбеццоло, расплавленным янтарем готовым, казалось, стечь в подставленные ладони. Донован подумал, что если бы он рисовал эту луну, в неаполитанскую желть добавил бы кошенили, чуть церулеума и blanc fixe...
  ...Утро застало Донована врасплох: ему показалось, он только на минуту смежил веки, но вот в комнату уже лился ровный солнечный свет, отливавший прозрачной голубизной неба Каналетто. К удивлению Чарльза время, как сказала ему горничная, приближалось к одиннадцати - между тем епископ Роберт ждал его в полдень. Рубашка как была, так и осталась мятой, но Чарльзу было уже не до неё. Торопливо одевшись и взяв офорты, Донован поспешил на улицу.
  Корнтуэйт писал, что кафедральный собор Святой Марии он найдет сразу, как выйдет на Норфолк-стрит. И вправду, первый же прохожий ткнул ему рукой в сторону квадратной башни с высоким пирамидальным шпилем и резными контрфорсами. На её верхнем ярусе высилась колокольня. Чарльза удивило скопление людей и карет перед собором, Корнтуэйт говорил ему, что католиков в городе немного, но он, ни на кого не обращая внимания, с безразличием чужеземца окинув глазами толпу, вошёл в тяжёлые дубовые двери.
  Внутри храм поразил Донована своим великолепием. Широкий неф с массивными колоннами украшали позолоченные рельефы с изображением святых. Витражи с библейскими сценами, резные боковые алтари, мраморные статуи и расписные изразцы оживали в солнечном свете. Чарльз ощутил восторг, пылкий, как любовь. Его всегда очаровывали те времена пламенной веры, когда храмы облекались золотом, когда гимн Творцу слышался в застывшей музыке готических шпилей и барочных архитравов. А что сегодня? Дух делячества и экономии проник и в архитектуру, современные храмы уподобляются баням или ратушам...
  Месса давно закончилась, Донован поискал глазами епископа и вдруг увидел, как в боковой неф внесли дорогой гроб тёмного дерева, в охряных солнечных лучах блестевший франкфуртской чернью. Замелькали люди в трауре, и художник понял, что почивший был совсем не беден: публика на отпевании, судя по костюмам, явно принадлежала к высшим слоям общества, в оконных просветах и дверном проеме виднелись дорогие кареты и сновали слуги в ливреях.
  Донован решил покинуть неф, но остановился при мысли, что отпевать знатного покойника мог и сам епископ Роберт. Однако он ошибся: из ризницы вскоре появился высокий священник в чёрной сутане с лицом астронома с портрета Габриеля Ревеля: огромный доминирующий нос, глубоко посаженные глаза цвета кассельской коричневой умбры. Кто-то за спиной Донована сказал, что это отец О'Брайен.
  Но где же Роберт Корнтуэйт?
  Первые ряды церковных скамей медленно занимали члены семьи покойного. Донован видел нескольких женщин под густыми вуалями, мужчины стояли в тени, держали плащи, пальто и шляпы в руках и пока не садились. Распорядитель похорон открыл крышку гроба, ризничий принёс и зачем-то поставил рядом большой подсвечник. Чарльз почувствовал, что ему совсем не место на чужой тризне, и, не желая уподобляться праздношатающимся и любопытным, медленно прошёл позади колонн к выходу. Он вынужден был на мгновение остановиться: навстречу шли две плачущие девушки в почти одинаковых платьях из тёмного вердрагонового шанжана, он уступил им дорогу, и тут неожиданно его взгляд упал на открытый гроб.
  Чарльз замер, онемев.
  На белых гробовых покровах покоился молодой человек лет двадцати. Волосы цвета газовой сажи оттеняли бледное лицо ангельских очертаний. Особенно удивлял разрез закрытых глаз: длинный, изогнутый у висков, усугубленный тёмными ресницами. Бледный рот с бесцветными губами завораживал классической строгостью, а на впалых щеках тон фарфоровой белизны переходил в голубоватый оттенок лиц мадонн Карло Дольчи, то ли неземной, то ли потусторонний.
  Чарльз не мог оторвать взгляда от покойника, забыв обо всём.
  Донован не мог сказать, сколько простоял так - неподвижно, зачарованный мёртвым ликом, но вдруг ощутил на плече тяжесть чьей-то руки и обернулся. Рядом стоял Роберт Корнтуэйт: тяжелое удлиненное лицо с большим носом, но, по контрасту, мягкие губы и очень умные глаза.
  -Мистер Донован, рад, что вы приехали, - Корнтуэйт окинул Чарльза внимательным взглядом.
  Донован растерянно кивнул в ответ, безумно сожалея, что придётся уйти: лицо мертвеца заворожило его и не отпускало. Как ни странно, Корнтуэйт словно понял его. Он тихо спросил:
   -Вы были знакомы с мистером Мартином Бреннаном?
  Чарльз смутился: мучительно хотелось остаться в храме, но ложь всегда претила ему.
   Он покачал головой.
  -Я... нет. Я никого в Шеффилде не знаю. Мистер Бреннан, вы сказали? Я не знал его, просто... - он опустил глаза, - это же рафаэлевский лик ангела, - прошептал он и столь же тихо спросил, - отчего он умер?
  Епископ, видимо, подлинно был умён. Он неспешно взял художника под руку, подвёл к боковому алтарю, потом они поднялись на место органиста, откуда открывался совсем иной вид на мертвеца, правда, теперь фарфор лица отливал цинковыми белилами с толикой киновари и сиены, точнее, цветом алавастровых кипрских сосудов. Чарльз снова почувствовал, что не может оторвать от него глаз, пытаясь превратить шероховатую доску памяти в гравюру меццо-тинто, выскабливая и выглаживая фон, достигая постепенных переходов от тени к свету. Не упустить, запомнить глубину и бархатистость тона, богатство светотеневых оттенков этого небесного лика - ни о чём другом Донован сейчас думать не мог.
  Между тем епископ, убедившись, что их никто не слышит, тихо ответил на вопрос живописца.
   -Мистер Бреннан умер оттого, что перестал жить.
  Как ни зачарован был Донован лицом в гробу, тон Корнтуэйта насторожил его: в ледяном спокойствии епископа проступило что-то сумрачное и гневное, словно он догадывался о чём-то весьма дурном, но по непонятной причине не хотел оглашать этого. Сами же слова, несмотря на их явную бессмысленность, вовсе не выглядели издёвкой, нет, в них тоже обозначилась какая-то скрытая тёмная логика. Чарльз отвёл глаза от гроба и внимательно посмотрел в лицо Роберту Корнтуэйту.
  В глазах епископа чернела ночь.
   -Вы хотите сказать, что он...самоубийца? - прошептал Донован.
  Епископ пожал плечами. Его голос снова изменился, напомнив теперь менторский тон судейского крючка.
  -Он был найден мёртвым в загородном доме Бреннанов на Дальнем выгоне. Но на шее не было петли, в теле - пулевого отверстия. Шеффилд славится своими ножами, но ничье лезвие его не оцарапало. Ничто не говорило и об отравлении ядом или газом, хотя именно это вначале заподозрили. Близкие противились вскрытию, но полиция в таких случаях умеет быть настойчивой. Но в итоге полицейский врач сказал именно то, что я вам уже сообщил: он умер оттого, что перестал жить. Он обронил, что, возможно, покойник принял чуть больше снотворного, чем нужно... Но и это спорно. Просто остановилось сердце.
  Донован смерил епископа внимательным взглядом, потом снова посмотрел на мертвеца во гробе. Над ним склонилась рыдающая женщина, лица которой Чарльз не видел из-за густой вуали. Ее пытался успокоить седоватый джентльмен с благородными чертами, но она оттолкнула его руку с платком и снова зарыдала.
  Гроб закрыли. Началась панихида. Донован со сжимающимся сердцем слушал интроит 'Requiem aeternam', потом задумался и звуки словно затихли в нём, уступив место томительным и горьким мыслям. Магия мёртвого лица уже отпустила, чары развеялись, теперь живописец даже изумлялся той власти, что обрёл над ним лик покойника. Донован не склонен был корить себя за это: художник - раб красоты, однако он впервые ощутил это рабство как заворожённость, околдованность и подчинённость, раньше это было любованием и услаждением.
   Сквозь эти мысли до него донеслась секвенция 'Dies irae', и Чарльз с особой горечью прочувствовал распад и тлен той красоты, что овладела им. Откуда-то долетели нежные голоса: 'In paradisum deducant te Angeli, in tuo adventu suscipiant te martyres, et perducant te in civitatem sanctam Jerusalem' (1) и под древний антифон гроб вынесли из храма.
  - Ему предстоит покоиться в семейной усыпальнице на кладбище Нортон, - голос епископа раздался рядом и снова вывел Донована из задумчивости. - Сойдёмте вниз.
  _____________________________________________________________________________________________
  1.В рай сопроводят тебя ангелы, там примут тебя мученики и проведут в царство святое Иерусалима... (лат.)
  
  Глава 2. Епископ-искуситель.
  
  Глупо избегать искушений,
  против которых всё равно не можешь устоять.
  Оскар Уайльд.
  
  Теперь Донован почему-то испугался. Ему показалось, что он вёл себя совершенно непростительно: вместо того, чтобы выказать интерес к поручению епископа, сразу заговорить о витражах, показать свои наработки и офорты, он, как глупец, вытаращился на чужой гроб! Он словно забыл, насколько важно для него получить этот заказ!
  Донован ругал себя последними словами.
  Однако епископ, казалось, не заметил его оплошности. Корнтуэйт спокойно отвёл его в правый неф, рассказал о планах ремонта, замене витражей, посмотрел его рисунки. В папке лежали ещё несколько чистых листов, и епископ неожиданно спросил, есть ли у него с собой сангина или итальянский карандаш? Да, они всегда были в кармане сюртука. Чарльз торопливо достал пачку сангины. Он ждал, что ему укажут на необходимость изменений в офортах и приготовился выслушать замечания. Но Корнтуэйт ткнул пальцем в чистый лист бумаги и приказал:
  -Нарисуйте покойника.
  Чарльз вздрогнул. Он не ожидал этих слов, был изумлен, но при этом испытал странное волнение, то блаженное томление творца, когда мелок сангины становится продолжением руки, а рука Святым Духом движется по бумаге. Он и сам, покинув храм, писал бы этот лик, пытался бы отразить его в сангине, сепии, бистре, итальянском карандаше, угле и, конечно же, масле. Донован даже мысленно примерял уже оттенки смешения цинковых белил с кроном, массикотом и кадмиевой желтью, с реальгаром и кельнской умброй. Он видел тот алавастровый оттенок бледной кожи, но пока не знал, как передать затемнения впадин на щеках - добавлением ли vert-de-gris, серо-зеленого оттенка, или vert-de-pеche, зелени персика?
  ...Сангина оставляла на листе мягкие мазки тёплого рыже-коричневого цвета, и мёртвое лицо оживало в них, согревалось. Потом Донован напрягся и остановил скользящую по бумаге руку.
  -Какого цвета были его глаза? - этот вопрос был продиктован каким-то непонятным самому живописцу любопытством: ведь в сангине цвет неотразим.
  -Тёмный смарагд, вер-гинье, - ответил епископ. Донован не удивился: ещё в Лондоне Корнтуэйт сказал ему, что когда-то учился живописи. - Но рисуйте именно мёртвого, как вы его увидели.
  Через пять минут работа была закончена. Чарльз отстранился от листа. Да, память не подвела, пропорции схвачены безупречно, так же совершенен абрис лица и тонких скул, но теперь мертвый казался спящим. Корнтуэйт тоже смотрел на лист, нахмурясь, выпятив нижнюю губу, отчего его лицо обрело гневное и несколько брезгливое выражение.
   Однако слова епископа контрастировали с его недовольным видом.
  -Пред тем, как послать вам приглашение, Донован, я навёл о вас справки в Академии. Люди, с чьем мнением стоит считаться, сказали, что вы талантливы, нечестолюбивы и честны. Теперь я понял, что меня не обманули. Я обещал вам двести фунтов за замену витражей. Я заплачу вам всю сумму авансом, сейчас. Вы будете заниматься этой работой, но у меня будет к вам и иная, особая просьба. В конце недели я пойду в дом Бреннанов на соболезнование. У моего отца было тринадцать детей, у его брата - десять, у сестры - одиннадцать. У меня столько племянников и племянниц, что я никогда не могу их запомнить и даже просто сосчитать. Я представлю вас как своего внучатого племянника и тем открою вам вход в этот дом. Я не прошу вас выяснить, что случилось с мистером Бреннаном, вы не полицейский. Просто смотрите, наблюдайте, пытайтесь понять. У вас хороший глаз. О своих подозрениях не скажу - они собьют вас с толку.
  Художник изумился.
  -Но ведь в доме будет траур...
  -Да, но они принимают, а я был близким другом и учителем мистера Ральфа Бреннана, главы семейства.- В глазах епископа снова замерцали антрацитовые искры.- Вы остановились в гостинице?
  Ошеломленный Донован кивнул.
  -Да, в гостинице миссис Харрисон на Грин-лейн.
  -Сегодня же вы переберётесь в дом при храме, там есть две комнаты в башне, кстати, в них удобно работать: окна выходят на восток и на запад. Жить будете бесплатно, - не могу же брать деньги с племянника, - иронично проворчал епископ.
  Чарльз растерянно молчал. Мысль о том, что сегодня у него в руках будут двести фунтов, изумила его, но это изумление меркло по сравнению с предложением епископа. Он ещё в храме понял: Корнтуэйт подозревает, что в смерти Мартина Бреннана далеко не всё чисто. Но почему, если у Корнтуэйта есть подозрения, он не поделится ими с полицией? И если полиция ничего не нашла, что сможет он?
  Однако возражать епископу Донован не хотел, ибо его душа пришла в смятение. Он хотел войти в этот дом. Чарльз почти угадал и то, почему Роберт Корнтуэйт решил дать это странное поручение именно ему: наблюдательный и умный епископ, безусловно, заметил очарованность Донована мёртвым ликом и решил, что тот не откажется. И искуситель не ошибся: хорошо зная, что такое искушение, этот соблазн Чарльз отторгнуть не мог и не хотел.
  Было и ещё одно соображение, куда менее значимое, но и оно повлияло на Донована. Он был совсем одинок в этом городе, и возможность завести хоть какие-то связи и новые знакомства среди своего круга, иметь возможность перекинуться с кем-то словом, хоть изредка прийти куда-то с визитом - тоже была важна.
  Роберт Корнтуэйт оказался человеком дела: через час деньги были выплачены, комнаты предоставлены в полное распоряжение Донована, выбраны наброски для двух витражей. Чарльзу понравились его новые комнаты - уютные, чисто убранные и имевшие отдельный вход со двора. Он мог возвращаться в любое время, никого в доме не беспокоя. Мастерская же при церкви была неплохо оснащена запасами цветного стекла и олова, на стенах аккуратно крепились инструменты: стеклорезы с латунными рукоятками, щипцы для разлома стекла и ножницы по металлу, на полках золотилась фолия, медная патина, блестели маленькие гвозди.
  Чарльзу осталось только помянуть добрым словом предшественника.
  Донован снова встретился со своим попутчиком мистером Бродбентом, который хоть и весьма удивился, снова увидев художника, но узнав, что тот хочет хранить в его банке пару сотен фунтов, посмотрел на него совсем другими глазами, не стал читать ему проповеди и учить жить, но любезно заверил нового клиента в надежности своего банка.
  Чарльз не смог устоять и ещё перед одним искушением: вечером того же дня он заказал себе у лучшего портного города с Сент-Джеймс-стрит новый сюртук и фрак, купил шляпу, дюжину рубашек, две пары ботинок и часы, которых так не доставало. Это было транжирством, но Донован оправдывал своё мотовство тем, что слишком обносился за последний год, к тому же, если уж ему предстояло выйти в свет, то вовсе не хотелось выглядеть 'бедным родственником' епископа.
  В писчебумажном магазине Брука на Грин-лейн Донован купил большую пачку бумаги. Закусив в небольшой харчевне на Тудор-стрит, он, расположившись в новом жилище, торопливо разложил по полкам шкафа покупки и вещи, и весь вечер снова рисовал чарующий мёртвый лик, удивляясь тому, что лицо всякий раз, сохраняя безупречное сходство с оригиналом, выходило по-новому, точно открывая ему нрав умершего. Стоило чуть усугубить тени у висков - лицо обретало задумчивость, если Чарльз смягчал очертания лица, затушевывая в технике sfumato резкие зигзаги теней, - лицо застывало, становилось сонно-умиротворенным, а изображение в технике chiaroscuro, в резком противопоставлении света и тени, как на файюмских портретах, сообщало мёртвому лику что-то порочное.
  Утро и весь следующий день Чарльз провёл в мастерской, занимаясь витражами. В ушах его в такие часы обычно звучала музыка: сам он помнил, как в детстве звуки органа в храме соединялись в великую симфонию духа с колебаниями воздуха и светом, струящимся сквозь цветные стекла витражей. Жаль, старинная витражная технология утрачена. Но сам он не подражал средневековым подлинникам, а использовал новые приемы росписи, игнорировавшей деление окна перемычками переплета и отказавшейся от свинцовых швов. Сейчас он работал по уже готовым эскизам, но то и дело ловил себя на странном волнении: не на приподнятом ликовании мастера, что испытывал при удачном воплощении замысла на холсте, и не на вдохновенном порыве, ибо витражная работа его не требовала. Нет, он волновался в нетерпеливом ожидании визита к Бреннанам, понял он.
  Но почему? Что может ждать его в доме покойного? Почему он беспокоится?
  В мастерскую заглянул Джон Райт, пожилой причетник храма, и с интересом начал наблюдать за работой приглашенного епископом художника. Корнтуэйт познакомил их ещё накануне. Старик походил на отца Дюрера, запечатленного им на портрете: твёрдый взгляд из-под красноватых век, жесткий разрез безгубого рта, краснота на кончике толстого носа. В глазах старика производство витражей было почти таинством, а этот Донован гордецом вроде не был: охотно объяснял непонятное, рассказал о формуле, по которой рассчитывается суммарный вес витража, растолковал, что определить истинную окраску цветного стекла можно только при полуденном освещении.
  Неожиданно художник оторвался от работы и спросил старика:
  -А вы ведь местный, Джон?
  Старик кивнул. Он родился в Шеффилде, работал на угольной шахте Нанэри, а теперь ушёл на покой, пояснил он.
  -А вы знали покойного мистера Бреннана? Когда я приехал, его как раз отпевали...
  Лицо Райта не изменило своего безмятежного выражения. Было ясно, что безвременная смерть молодого мистера Бреннана для него - скорее повод для разговора, чем для скорби.
  -Ну, сказать, чтоб знал - нет того. Он - джентльмен, а я кто?
  -А семья его известна в городе?
  -Бреннаны? Да, семейство почтенное, - в голосе причетника, размеренном и неторопливом, не было и следа волнения. Донован узнал, что Бреннаны щедро жертвуют на храм, а миссис Бреннан входит в совет попечителей госпиталя Шрусбери, того, что построен на средства его сиятельства Гилберта Хэдфилда ещё в 1627 году. - Миссис Бреннан в родстве с Хэдфилдами, - пояснил Райт.
  Донован продолжал работать, одновременно обдумывая сказанное, а Райт спокойно продолжил:
  -Уважаемые люди, а если вы что слыхали стороной о мистере Патрике, мол, место ему в Мидлвуде, думаю, вздор это все, обычные сплетни.
  Чарльз не понял сказанного и недоуменно спросил, о каком Мидлвуде идёт речь? Что это?
  Старик нахмурился, но брови его тут же и разошлись. Он махнул рукой и кивнул.
  -Я и забыл. Вы ж не из этих мест... епископ Корнтуэйт сказал, из самого Лондона. Мидлвуд - это лечебница в пригороде между Мидлвудом и парком Уодсли, к северу-западу от города. Для душевнобольных.
  Донован чувствовал, что старик ждёт вопроса, но понимал, что спрашивать о чём-либо рискованно. Его молчание пришлось Райту по душе: он подумал, что художник - человек приличный, не суёт нос, куда не нужно. Истинный джентльмен, стало быть. Донован тем временем, чтобы скрыть замешательство, начал дублировать эскиз будущего витража в натуральную величину на картоне. Теперь, объяснил он старику, нужно нанести на матрицу линии эскиза и начать нарезку стекла на отдельные фрагменты.
  -Мистер Донован? - негромкий женский голос раздался из-за полуоткрытой двери, и в мастерскую, к изумлению Донована, заглянула женщина с портрета Франса Халса: со сложенными на обширном животе руками, округлым приятным лицом, дополненным, правда, лишним подбородком. Райт, вспомнив о вечерней службе, поспешил уйти. -Я - Мэри Голди, кухарка, - представилась женщина, - его преосвященство распорядился, чтобы вам обед в четыре подавали, так я спросить, вам сюда приносить или в комнаты ваши?
   Щедрость епископа Корнтуэйта начала даже настораживать Донована. Он рассчитывал на небольшой аванс, но то, что получит оплату вперед, бесплатную квартиру, да ещё и стол, - превосходило все его ожидания. Он действительно почувствовал голод и решил, что на сегодня достаточно, и миссис Голди принесла ему обед в комнаты. Не менее приятным сюрпризом была и стряпня кухарки, всё было отменно приготовлено, а кое-что порадовало Донована и того больше: миссис Голди не умела молчать, и стоило задать ей вопрос, начинала говорить без умолку. За четверть часа Донован узнал больше, чем за полдня, проведённых с Райтом
  -Бреннаны? О, конечно, такое горе, такое горе... Мистер Мартин... В такие годы, так безвременно...
  Донован узнал, что семейство Бреннанов сегодня возглавляет миссис Эмили Бреннан, урожденная Хэдфилд. В ее доме после смерти мужа, мистера Ральфа Бреннана, живет его младший брат, Джозеф, который, умри мистер Ральф бездетным, унаследовал бы состояние Бреннанов. Но у мистера Ральфа потомство имелось. Это были братья Райан, Патрик, Мартин и Уильям да их сестра Элизабет. Теперь вот, трое остались. Мистер Уильям... такое горе, подумать только, так теперь и мистер Мартин! Боже мой!
  В доме, как выяснил Донован, жили и другие родственники, кузины и кузены Бреннанов: сын и дочери младшей сестры покойного мистера Ральфа и мистера Джозефа - мистер Томас Ревелл, и его сестры Шарлотт, Кэтрин и Летиция, а кроме того, там гостили мисс Энн Хэдфилд и ее брат Эдвард - они были племянниками миссис Эмили. Но смерть, она, как собака приблудная: где её раз накормили, туда и возвращается. Мыслимое ли дело - три смерти за год - и всё в одном доме?
  С кухаркой Донован мог позволить себе быть более разговорчивым.
  -А кто ещё, кроме мистера Мартина, умер-то? Вы сказали, трое остались?
  -Мистер Ральф Бреннан, хозяин, за ним сын его младший - Уильям, он с собой покончил, а теперь вот...
  -Покончил с собой? - ужаснулся Чарльз.
  Кухарка вздохнула и развела руками, давая понять, что подобные богопротивные ужасы, увы, встречаются и в Шеффилде. Донован тоже решил уйти от болезненной темы.
  -А братья и сестра Бреннан все тоже очень красивы?
  Этот невинный вопрос неожиданно прервал поток красноречия миссис Голди.
  -Красивы? - она остановилась, словно лодка, севшая на мель, - ну...конечно, моя приятельница, миссис Чепмен, наша портниха, говорит, что на платья молодая леди тратит по двести фунтов в год. Красивая она, конечно. Да и мистер Патрик - он тоже прекрасно одевается. А вот мистеру Райану и выряжаться нечего. Такой джентльмен и голый - джентльменом останется.
  Чарльз снова подивился, он не уразумел, была ли в голосе кухарки насмешка, или миссис Голди подлинно считает, что красивой девицу делает платье? Донован был художником. Для него лицо человека и его манеры подлинно отражали суть: разрез глаз и морщины на лбу могли рассказать ему куда больше, нежели обычному человеку. Миссис Голди глупой не была. Это Чарльз понял сразу. Болтала же, в основном, от долгого молчания у плиты. А раз так, она могла не понять его только намеренно.
  Что же представляют собой братья и сестра Бреннан? Почему столь странно отозвалась кухарка об их внешности? Почему Райт обмолвился про безумие одного из братьев, назвав, правда, эти слухи - сплетнями? Почему покончил с собой Уильям Бреннан? Вспомнив отпевание и похороны, Донован осознал, что кроме головы покойного на шелковых гробовых покровах - он не видел ничего. На церемонии были несколько десятков людей, две женщины в одинаковых шанжановых платьях прошли мимо к скамьям в первых рядах, у гроба рыдала женщина под вуалью, её утешал пожилой человек благородной внешности.
  Больше Чарльз, увы, ничего не заметил.
  Но Донована удивляло другое. Он не был любопытен: сплетни наводили на него тоску, злоречие утомляло, он забывал рассказы досужих кумушек, если где слышал их, раньше, чем отворачивался. Да что там! Его память была его силой и его бедой: причудливая, живая, непостоянная, она сохраняла, как дагерротип, воспоминания далекого и совсем ненужного былого, впечатывала в себя пейзажи и портреты, но обнаруживала роковые провалы в настоящем, она просто не подчинялась ему. Он никогда не помнил, что ел вчера, не мог вспомнить прочитанное в газетах, забывал имена встречных людей. Для него мукой была встреча с когда-то знакомыми по школе и академии - он смущался, не решаясь попросить напомнить ему имя говорившего с ним, просто терялся.
  Впрочем, жил он анахоретом, и такие встречи бывали нечасто.
  Но почему сейчас он не мог забыть бледного лица и чёрных, как вороново крыло, волос неизвестного покойника на лилейных гробовых покровах? Почему жадно ловил каждое слово кухарки о людях, совершенно ему не знакомых? Почему второй день волновался, думая о предстоящем визите к Бреннанам? Что ему в них?
  
  Глава 3. Чума на постоялом дворе.
  
  Дьявол есть обобщённый образ
  всей мыслимой мерзости в каждом из нас.
  Л.К. Вовенарг.
  
  Чарльзу пришлось переплатить двенадцать шиллингов за фрак и десять - за сюртучную пару. Торговаться он никогда не умел, а портной брал едва ли не по лондонским расценкам. Но увидев своё отражение в зеркале, Чарльз перестал сожалеть о потраченных деньгах, а едва он появился в новом костюме на улице, как сразу поймал заинтересованные взгляды двух девиц с кружевными зонтиками на Гарден-стрит, нищий же на углу назвал его 'сэр'. И так ли уж неправа миссис Голди, полагая, что платье делает красивым, подумал Чарльз с улыбкой.
  Сюртук сидел превосходно.
  Вечером в четверг, накануне того дня, когда им предстояло нанести визит Бреннанам, в мастерскую неожиданно зашёл сам епископ Корнтуэйт. Чарльз оторвался от витражей и заметил, что его преосвященство выглядит усталым: глаза его запали, а губы почти неразличимы на бледном лице.
  Он сел в кресло у окна и тихо проронил:
  -Мне придётся вернуться в Ноттингем раньше, чем я предполагал, мистер Донован. И потому, то, что я хотел поведать вам после вашего знакомства с Бреннанами, я вынужден рассказать сейчас.
  Епископ умолк, разглядывая квадрат готового витража, но явно ничего не видел. Донован отложил ножницы и фольгу и приготовился внимательно слушать Корнтуэйта. Сердце его почему-то громко колотилось в груди.
  Епископ начал размеренно и спокойно, точно читал проповедь с амвона.
  -Я увидел Ральфа Бреннана в первый же день в Итоне, где тогда преподавал богословие, а вскоре стороной услышал, что его семья на грани разорения. Я знал и учил ещё его отца, учил и его: волевой, энергичный, умный, он нравился мне. По окончании Итона он... неожиданно женился, и все, кто слышал об этом браке, либо бледнели, либо начинали смеяться. В двадцать два года он взял в жены Эмили Хэдфилд, тридцатитрехлетнюю старую деву, правда, с восьмидесятитысячным приданым. Ах, да, - спохватился епископ, - я же не сказал, как выглядел Ральф. - Корнтуэйт усмехнулся. - Впрочем, вы видели его сына... Ральф был самым красивым человеком из всех, кого я знал. - Епископ ограничился этими скупыми словами, потом продолжил, - наверное, надо сказать и о его супруге. Эмили в пансионе дразнили Медузой Горгоной. Несправедливо, кстати, её взгляд вовсе не обращал в камень, просто, взглянув на мисс Хэдфилд один раз, у вас не возникало желания посмотреть на неё снова. Некоторые, бестактные и жестокие, демонстративно отворачивались. Но, думаю, вы понимаете, почему светские сплетники предрекали этому союзу несчастное будущее.
  Епископ перевёл взгляд на Донована и встретился с ним глазами.
  -Не мне судить, счастлив ли был их брак, но Ральф отнюдь не предавался удовольствиям на стороне: он отстроил поместье, увлёкся хозяйством и вложениями капитала, и так распорядился деньгами жены, что за два десятилетия утроил полученные средства. Что до Эмили Бреннан... Я несколько раз гостил у него и не помню времени, когда она не была в положении. Она родила ему семерых детей, но двое умерли в младенчестве. Выжившие дети... Я крестил троих. Старший, Райан, наследник Ральфа, унаследовал его красоту и деловую хватку. Это умный и энергичный человек. Патрик, он мой крестник, похож на мать. У него сложный характер. Мартин... Так же красив, как Райан, но куда менее практичен. Уильям... Он поздний ребенок, в нём черты обоих родителей...- епископ на мгновение умолк, но сглотнув комок в горле, продолжил, - сестра Бесс, Элизабет, увы, копия матери в молодости.
  Корнтуэйт встал и прошёлся по мастерской.
  Донован отметил, что епископ говорит покойниках, как о живых, - в настоящем времени.
  -Дальше... лакуна. Я уехал в Италию и пробыл в Риме девять лет. Я переписывался с Ральфом, был в курсе его семейных дел, но... на таком расстоянии слишком многое ускользало. Когда я вернулся сюда в конце прошлого года, то застал полный дом молодежи. Незадолго до смерти Ральф пригласил к себе племянников жены - Эдварда и Энн Хэдфилд, им предстояло унаследовать солидный кусок наследства графов Хэдфилдов. Как я понял из последней беседы с Ральфом, он имел в виду союз кого-то из своих детей с Хэдфилдами, а сугубо предпочел бы, чтобы Райан женился на мисс Энн, а Элизабет вышла бы за Эдварда.
   В это же время сестра Ральфа Лавиния Ревелл попросила для своих детей разрешения погостить в его имении, и туда приехали племянник Ральфа Томас и его сестры - Шарлотт, Кэтрин и Летиция, Ральф просто не мог отказать сестре.
  Епископ умолк.
  Донован поднял на него глаза, и Корнтуэйт, сделав над собой усилие, заговорил снова:
  -Ральф умер в конце прошлого года, в начале года нынешнего покончил с собой Уильям, а неделю назад умер Мартин. Ральфу было пятьдесят три, Уильяму - двадцать два, Мартину - двадцать пять, Патрику сейчас двадцать восемь, старшему, Райану, - тридцать.
  -Простите, сэр, смерть мистера Ральфа Бреннана вопросов не вызывала?
  -Нет, он страдал болезнью желудка и к тому же последние годы жаловался на сердце. Врач ручается, что смерть его произошла от естественных причин. Что до Мартина...
  Чарльз молчал. Он понимал, что сейчас услышит самое важное.
  -Я говорил с врачом. Это старый доктор, Тимоти Мэддокс, он лечил всех членов семьи два десятилетия. Он сказал, что, хотя у Мартина было слабое сердце, он ничего не понимает. Я спросил напрямик, может ли его смерть быть убийством? Мэддокс ответил - да, но заметил, что совершено тогда всё с потрясающим мастерством. А самоубийством? - спросил я. Он и этого не отрицает. По сути, невозможна только естественная смерть, - у него не было порока сердца.
  -В семье... майорат? - тихо осведомился Донован.
  -Да, всё наследовал старший сын Райан Бреннан, он должен позаботиться о младших братьях и сестре. То есть, теперь о брате Патрике и сестре Элизабет, - поправился он и педантично дополнил, - кроме того, Ральф в завещании отделил сорок тысяч фунтов: проценты с этой суммы пожизненно предназначены его жене Эмили, а после её смерти капитал вернётся к Райану.
  -Вы видите в этом недоверие сыну? Райан, что, враждует с матерью?
  Епископ покачал головой.
  -Нет-нет, Ральф видел в этом знак его любви к жене. И только. Райан - любимец матери. Эмили просто боготворит его, души в нём не чает. Я заметил, что смерть Уильяма не очень расстроила ее, смерть же Мартина - ранила, и весьма. Но по-настоящему для неё значим только ее старший сын Райан, - епископ улыбнулся, - он - её свет и солнце.
  Чарльз закусил губу и задумался. При майорате единственной жертвой преступного замысла стал бы именно старший сын, наследник, младших братьев могло бы толкнуть на преступление желание унаследовать деньги семьи. Однако погибли - если имело место преступление - младшие братья.
  -Значит, сами вы считаете, что дело не в деньгах? - Художник внимательно посмотрел на епископа.
  -Я... - Корнтуэйт устало потёр лицо ладонями, глаза его потемнели, - я вдруг понял, что зная Бреннанов тридцать пять лет, на самом деле - ничего о них не знаю. Темна, темна, как бездна, душа человеческая... Но деньги? Всё же - нет. Бреннаны не скопидомы, денежных скандалов, насколько я знаю, в семье нет.
  -Но почему покончил с собой младший сын, Уильям?
  Корнтуэйт тяжело вздохнул.
  -Не знаю. Его записка ничего не объясняла.
  Донован задумчиво смотрел на епископа. Он понимал, что тот не лжёт, но явно чего-то недоговаривает. Корнтуэйт же нехотя пояснил.
  -Самоубийство Уильяма было трагедией, но сам факт выстрела сомнения не вызывал. В записке было всего полторы строки, он просил никого не винить и оставил ещё несколько странных слов о каком-то постоялом дворе и чуме...
  -О постоялом дворе? Что за нелепость? - изумился Донован. - Чума? А вы помните текст?
  Корнтуэйт покачал головой и неожиданно лениво наклонился на левый бок, после чего начал шарить в правом кармане монашеской рясы и вскоре извлёк оттуда небольшую записную книжку.
  -В мои годы глупо надеяться на память, - рассудительно промолвил епископ, перелистывая, страницы. Он быстро нашёл искомое. - Вот оно. 'Я это делаю сам. Ошибся постоялым двором, здесь слишком чумно...' Написано было на листке, вырванном из его блокнота. Почерк тоже был его.
  Чарльз несколько минут сидел в задумчивости, потом спросил:
  -Уильям был образован? Он хорошо знал поэзию?
  -Поэзию? - удивился Корнтуэйт. - Не знаю, но все они получили хорошее образование. Почему вы спросили?
  -Мне показалось, что это, - Донован смутился, - поэтические аллюзии. 'Why should my heart think that a several plot which my heart knows the wide world's common place?' (1) Это сто тридцать седьмой сонет Шекспира. И там же в конце - 'In things right true my heart and eyes have erred, аnd to this false plague are they now transferr'd...'(2) Если я понял правильно, речь идёт об измене женщины, точнее, о разочаровании и обмане. 'Любовь слепа и нас лишает глаз. Не вижу я того, что вижу ясно...'
  -Бог мой, я же это помню, учил когда-то, - пробормотал епископ, и, чуть запрокинув голову, процитировал по памяти, -
  Thou blind fool, Love, what dost thou to mine eyes,
  That they behold, and see not what they see?
  They know what beauty is, see where it lies,
  Yet what the best is take the worst to be... (3)...
  Так вы полагаете, что он...- епископ резко поднялся, - что ж, я не ошибся в вас. Вы многое способны увидеть.
  Донован поколебался, но всё же спросил:
   -Ваше преосвященство, я не понимаю другого. Вы представите меня, как своего племянника, но приходить в дом во время траура без вас я не смогу...
  Епископ спохватился и махнул рукой на сомнения живописца.
  -Я забыл вам сказать. Миссис Бреннан хочет разместить в галерее портреты всех членов семьи. Вас попросят написать всех Бреннанов и портрет покойного мистера Ральфа - по фотографиям и ранним портретам. Миссис Эмили давно хотела его заказать - но не успела. Я сказал ей, что это можете сделать вы и уже рекомендовал вас ей. В этой работе нет ничего, нарушающего траур. Соглашайтесь, это позволит лучше узнать их. И, естественно, вам заплатят - Бреннаны, повторяю, вовсе не скупы.
  Донован задумался. Да, модели обычно разговорчивы: людям скучно сидеть без движения. Глупо думать, конечно, что ему доверят сердечные тайны, но возможностей для наблюдения будет с избытком.
  Чарльз кивнул, однако успокоился не до конца. Что-то подспудно угнетало его - и наконец проступило.
  -Скажите, ваше преосвященство, есть ли что-то, чего вы мне не сказали? - Чарльз посмотрел на Корнтуэйта прямо, не отводя глаз. Донован понимал, что епископ умолчал о многом - понимал, помня то гневное выражение, что появилось у него на лице, когда они стояли на хорах в храме.
  Корнтуэйт вздохнул.
  -Да, но не просите сказать вам об этом. Печать молчания. - Донован закусил губу, поняв, что кто-то из семьи исповедался Корнтуэйту. Епископ же медленно проговорил, обдумывая каждое слово, - но мне не было ничего сообщено об убийствах. Просто сказанное породило некие подозрения. Догадки. Я сделал вывод, что в доме моего друга далеко не всё благополучно. Не просите сказать больше, - с неожиданной мольбой обратился Корнтуэйт к Доновану, - я и так наговорил лишнего. Мне, по сути, рассказали о случайно увиденном, но, может быть, неверно понятом или криво истолкованном. При этом... - лицо его исказилось, - мне могли и налгать.
  -На исповеди?
  Епископ усмехнулся, пожал плечами и пояснил:
  -Так ведь самая частая ложь - недоговоренность. Ложь не всегда откровенна и честна в искажении факта, чаще она - просто умолчание людей, скрывающих пугающие подробности. Умолчание - подлость...
  -Но разве в умолчании совсем нет милосердия? - смутился Чарльз. - Ведь осознание правды вынуждает зачастую принимать роковые решения. Не каждый человек готов к грузу правды, поэтому...
  -Поэтому многие и не копаются в поисках истины, а подсознательно её боятся, - усмехнулся Корнтуэйт, - но иногда, вы правы, мы молчим не из лживости, а лишь понимая, что бремя правды может оказаться собеседнику не по плечу... Но есть и иное. Многие предпочитают воспользоваться умолчанием потому, что его не уличат во лжи и не смогут 'схватить за руку', да и лжеца гораздо меньше мучает вина за содеянное. Он может оправдаться перед собой, что сам ничего не знал, был в неведении. Или забыл всё, разумеется, по недоразумению.
  -Так вы полагаете, что от вас что-то скрыли?
  -Я скорее понял, что именно от меня хотят скрыть, - устало проговорил епископ, - и... испугался. Но я стар и опытен. А опытная старость хоть и умней молодой неискушенности, но ошибаться может тоже, мистер Донован, и притом - сокрушительно и пагубно.
  Донован понял, что дальше говорить об этом неразумно, и сменил тему.
  - Вы сказали, что у покойного Уильяма были черты отца и матери... И Патрик... вы назвали его характер сложным. Почему?
  Корнтуэйт откинулся в кресле и посмотрел в потолок.
  -Патрик... - он тяжело вздохнул, - я никогда не понимал его. Он не всегда держит себя в руках, бывают дурные приступы гнева, почти ярости. Один раз я был тому свидетелем. В местных пабах у него реноме не совсем нормального. Ему нельзя пить. Как назло, он из тех упрямцев, которые склоны доказывать всем, что они умеют то, чего не умеют. Он, однако, вовсе не дурак, но в этой семейке простецов нет, имейте это в виду.
  Теперь смутился Чарльз.
   -Я не понял вас. Вы полагаете, что Бреннаны ... все лжецы?
  Епископ снова усмехнулся.
  -Не более чем все остальные. Но есть одно... обстоятельство, - епископ помедлил, обдумывая то, что собирался сказать, потом продолжил, - дело в том, что всем нам необходимо скрывать душевные переживания. И чем сильнее нахлынувшие чувства, тем сложнее это сделать. Одно дело скрыть беспокойство, и совсем другое - ужас. И часто, желая утаить истинные эмоции, лжецы имитируют другие. Наиболее преуспели в этом профессиональные актеры. Если мы хотим скрыть, что дрожат руки, можно сжать их в кулак или скрестить на груди, главное, не оставлять их на виду. Если мы хотим скрыть испуг, который выдает нас подрагивающими губами, мы можем начать их покусывать. Но сложно сохранить лицо безучастным, а руки неподвижными, когда в душе бушует страсть. Так вот... Бреннаны, когда злятся, всегда улыбаются. И это пугает меня больше, чем всё остальное.
  -А Уильям и Мартин были такими же?
  -Уильям ничего не умел скрывать. Был честен - в эмоциях. Как и Патрик. Мартин же откровенным быть не умел.
  -А Райан?
  Епископ вздохнул.
  -Я назвал Патрика сложным человеком. Я и Райана не назвал бы простым, я, скорее, никогда не замечал его игры. Стало быть, он или умелый актер или тоже честен, но первое неимоверно усложняет натуру, а второе - упрощает.
  -Но он - старший, вы должны знать его лучше других.
  -Его воспитывали как хозяина имения и старшего в семье. Он вдумчив, умён, практичен и умеет быстро принимать решения.
  -А что представляют собой Ревеллы и Хэдфилды?
  Епископ покачал головой.
  -Я не знаю. Я никогда не гостил в доме во время их визитов. Не знаю даже, были ли таковые. Присмотритесь сами. Но у меня ощущение, что с недавних пор в семействе поселился дьявол, и не исключено, что он пришлый.
  Донован видел, что его собеседник утомлён и страдает. Он не стал ни о чём больше спрашивать, хоть получил ответы далеко не на все свои вопросы, да и то, что узнал, только породило новые недоумения.
  ____________________________________________
  1. 'Как сердцу постоялый двор казаться мог счастливым домом?' (англ.)
  2.'Правдивый свет мне заменила тьма, и ложь меня объяла, как чума...' (англ.)
  3. Любовь слепа и нас лишает глаз.
   Не вижу я того, что вижу ясно.
   Я видел красоту, но каждый раз
   Понять не мог, что дурно, что прекрасно... (англ.)
  
  Глава 4. Кэндлвик-хаус.
  Относительно родственников можно сказать
   много ... и сказать надо,
  потому что напечатать этого нельзя.
  А. Эйнштейн.
  
  Трехэтажный особняк семейства Бреннан, построенный в 1742 году и запечатлевший эту дату на фронтоне, был возведен из тесаного камня и рустованного известняка в георгианском стиле. К нему примыкала готическая часовня в западном крыле, и Донован понял, что здание было перестроено из старого замка. Он оглядел центральный фасад с дорическими колоннами и выступающий карниз, над которым располагалось окно в стиле Палладио, обрамленное изящной балюстрадой. По всему периметру сооружения шли большие узкие и высокие окна, увенчанные фронтонами. Крыльцо декорировали старинными фонарями.
  Везде царил дух роскоши, лишенной помпезности, и богатства без глупых причуд.
  Также на фронтоне выделялись тёмные буквы 'Candlewick-house'. 'Что это значит? 'Свечной городок', - удивился про себя Чарльз, или 'candle wick' - 'свечной фитиль'?
  Старая башня рядом и впрямь напоминала свечу.
  Роберт Корнтуэйт и Чарльз Донован переступили порог дома в половине четвертого и оказались единственными визитёрами. В гостиной были спущены шторы и горели лампы, несмотря на то, что за окном было ещё светло. Их встретила хозяйка поместья, миссис Эмили Бреннан, поднявшаяся навстречу гостям из глубокого кресла.
  Донован поклонился и внимательно оглядел мать покойного Мартина Бреннана. Годы набросили на это лицо паутину тончайших морщин, но оно несло печать ума и понимания весьма многого. Чувствовалось, что миссис Эмили действительно не была красивой даже в юности, но сейчас выглядела просто старой умной женщиной, напомнив художнику портрет женщины в чёрном чепце Яна де Брайя: властный нос, умный взгляд, поджатые узкие губы. Во всяком случае, Чарльз не отказался бы написать её портрет: и не по заказу, а по своему желанию.
  Как оказалось, Корнтуэйт тоже умел лгать и делал это мастерски. Чарльз не почувствовал ни одной фальшивой ноты в словах епископа, когда тот представил его своим племянником и начал расхваливать его живописные таланты: голос Роберта Корнтуэйта звучал ровно и внятно, как на проповеди.
  -Наш друг, сэр Роберт, давно уговаривал меня заказать семейные портреты, да я всё тянула, - голос миссис Бреннан звучал глухо, с усилием, - но теперь я не хочу откладывать. Мистер Корнтуэйт сведущ в живописи, я доверяю его рекомендации, - Чарльз поклонился. - Я хочу заказать портреты всех членов семьи... - голос её на мгновение прервался, - даже и тех, кого уже нет, - закончила она твёрдо и спокойно.
  Тут её прервали: в гостиную вошли две девушки.
  Чарльз поднялся. Одна из девиц выделялась тёмными волосами и странным профилем, запечатлевшим в резких чертах то ли тоску, то ли подавленную боль. Лицо повторяло черты миссис Бреннан и совсем не отличалось красотой, а молодость только выявляла и подчеркивала жесткость линии носа и излишне твердую линию губ, однако глаза, странные, без зрачка, растворившегося в тёмно-карей радужной, почему-то завораживали. Донован видел такие глаза на одном женском портрете Корнелиса Йонсона в Лондонской галерее.
  Донована представили мисс Элизабет Бреннан и её подруге мисс Дороти Грант.
  Черты мисс Грант напомнили Доновану 'Благовещение' Андреа дель Сарто: подбородок был тяжеловат, лицо удлинено унылой линией носа, глаза тоскливы и непроницаемо темны. Однако девушка тоже не отталкивала, скорее, туманные глаза притягивали взгляд, звали вглядеться в них.
  Чарльз вежливо поклонился, собираясь сказать, что он рад знакомству, но тут в залу вошёл мужчина в охотничьей куртке и высоких сапогах, и Донован замер точно так же, как в церкви перед гробом. В его памяти стремительно замелькали образы святого Антония Падуанского Джузеппе Баццани, идеализированные Анн-Луи Триозоном черты Наполеона в его помпезной церемониальной мантии, набросок 'Тита' Шери, облик полковника Тарлетона Джошуа Рейнолдса. Всплыли и черты покойного Мартина, но теперь они ожили.
   Вошедший был красавцем.
  -Дорогой мистер Корнтуэйт, - голос красавца, неназойливо бесстрастный, был вежлив и доброжелателен, - дядя говорил, что вы обещали зайти. Рад вас видеть.
  Епископ кивнул и познакомил Донована с мистером Райаном Бреннаном. Последний любезно улыбнулся гостям, поздоровавшись с Донованом за руку, потом учтиво поприветствовал мать с сестрой, пожелал доброго вечера мисс Дороти Грант, и голос его при обращении к ней смягчился и потеплел.
  Райан собирался что-то сказать, но тут гостиная пополнилась ещё одним молодым человеком, вошедшим из внутренней галереи дома. Он держал в руках газету и, войдя, окинул собравшихся безрадостным взглядом.
   Донован внимательно оглядел его. Этот человек не напомнил ему никаких картин, кроме виденного когда-то луврского мужского портрета Франчабиджо, но лицо говорило само за себя: это был лик убийцы и поэта, губы напоминали рану от лезвия, пропитанного ядом, и звали к непознанным наслаждениям, в глазах, казалось, застыли неведомые обиды и безымянные печали. Он выглядел озлобленным и напряжённым, но это была не злость нечестивца, а, скорее, ожесточение незаслуженного проклятья. Чарльз боялся таких лиц: слишком уж проступала в них затаенная страстность, слишком мало было покоя и обыденности.
  Корнтуэйт отрекомендовал Доновану мистера Патрика Бреннана, но не успел он договорить, как в гостиной появился еще один человек - средних лет, которого Донован сразу узнал: это именно он пытался успокоить миссис Бреннан в церкви, протягивая ей платок у гроба. У него была счастливая внешность: видимо, бывший в юности весьма привлекательным, он и сегодня сохранял стройность, густые волосы и белоснежные зубы, морщины же в уголках глаз и легкая седина на висках лишь придавали ему ещё большую респектабельность. В голове Донована мелькнула мысль, что этот человек будет красив даже глубоким стариком.
  Это бы мистер Джозеф Бреннан, младший брат покойного мистера Ральфа Бреннана, и дядя - нынешнего хозяина дома. Он учтиво приветствовал гостей. Чарльз заметил, что Патрик Бреннан не счёл нужным никого приветствовать: он лишь буркнул 'добрый вечер', ни к кому конкретно не обращаясь, что до Джозефа Бреннана, то он, не обратив на хамство племянника ни малейшего внимания, вежливо поклонился мисс Дороти Грант, кивнул мисс Элизабет и тихо заговорил с миссис Бреннан. Вскоре Доновану стало ясно, что между братьями мало согласия: Патрик окинул Райана мрачным взглядом и отвернулся, Райан же смотрел на Патрика с улыбкой - легкой и насмешливой.
  Теперь, когда вся семья, кроме кузин и кузенов, была в сборе, Донован подумал, что епископ Корнтуэйт, сказав, что в этой семейке простецов нет, был просто точен: члены семейства разнились, как ночь и день, но пустых лиц тут не было. Однако сам художник вновь чувствовал себя заворожённым и очарованным, то и дело бросая взгляд на Райана Бреннана. Ему казалось, мертвый восстал из гроба, красота Мартина превоплотилась в живого Райана, и Чарльз с трудом отводил иногда взгляд на прочих, но, как зачарованный, снова и снова возвращался к старшему сыну миссис Бреннан.
  Леди Эмили поставила семью в известность, что заказала их портреты для Большой галереи. Райан кивнул, Джозеф издал восклицание: 'Хо!', Элизабет промолчала, а мистер Патрик Бреннан сказал, что с него довольно и фотографий. Донован быстро взглянул на миссис Бреннан, но та только смерила младшего сына сузившимися глазами и ничего не ответила, между тем Райан спросил, когда мистер Чарльз Донован планирует приступить к работе? Для него самого подойдут вечерние часы: днём он занят с управляющим.
  Донован подтвердил, что начнёт завтра же, и готов рисовать с натуры в том порядке и в то время, когда ему укажут, он занят витражами в соборе, но эта работа оставляет ему время и для заказов.
  -А, вот вы где! - в гостиной появился молодой человек с открытым и приятным лицом, за ним вошли три девушки, - мы вернулись с прогулки, а в большом зале и в малой гостиной - никого, - пояснил он, - Шарлотт подумала, что вы в библиотеке.
  Патрик Бреннан резко встал, поднялись и Донован с Корнтуэйтом. Джозеф просто обернулся. Неспешно покинул кресло и мистер Райан Бреннан. Вошедшие девицы отличались фамильным сходством: все они имели одинаковые, чуть сужающиеся книзу лица, при этом красивей всех была девица, которую Доновану представили, как мисс Шарлотт Ревелл. В ней чувствовалось живое кокетство и удивительная, какая-то воздушная прелесть. Она носила волосы, распущенные по плечам, от ее кожи - белоснежно-чистой, казалось, исходило благоухание, голубые глаза сияли. Мисс Кэтрин и мисс Летиция почти не отличались друг от друга: их волосы были светлей, чем у старшей сестры, одинаково белокурые, они походили на сусальных ангелов.
  Однако лицо мисс Кэтрин, которое Донован разглядел лучше других, ибо она стояла к нему ближе других, удивило его, хотя, чем именно, не мог сказать и он сам. Волосами ли цвета выбеленного льна? Но в них не было ничего особенного. Ничего диковинного не было и в чёрных глазах, и в светлой чистой коже, однако у Чарльза осталось странное впечатление необычности мисс Кэтрин.
  Их брата представили как мистера Томаса Ревелла.
  Донован поклонился, но ничего не успел сказать, его опередил мистер Патрик Бреннан, приветствовавший мисс Шарлотт. Не нужно было особенной наблюдательности, чтобы заметить, что с него слетел весь недавний апломб: Патрик выглядел жалким и немного пришибленным. Мистер же Райан Бреннан спокойно взял оставленную братом газету, развернул, сел на диван и погрузился в чтение.
  Тут появились мистер Эдвард Хэдфилд и его сестра Энн. Девушка приковывала к себе взгляд величавой и немного пугающей красотой Медеи, а брат тёмными волосами и смуглой кожей походил на итальянца, одет же был весьма щегольски. Донован вспомнил слова Корнтуэйта о дьяволе в доме, но Эдвард, если и напоминал дьявола, то опереточного. При этом - если бы в доме не было Райана, и Хэдфилд, и Ревелл показались бы Доновану красивыми, но теперь художник лишь отметил, что они недурны собой. Хэдфилд поздоровался с Райаном, Джозефом и Патриком, и все кивнули ему в ответ - спокойно и дружески. Донован заметил, что Томас Ревелл тоже приветствовал Эдварда, но сам Хэдфилд едва ответил ему.
  Райан Бреннан отложил газету и встал.
  -Где вы пропадали всё утро, Нэд? - поинтересовался он у Хэдфилда.
  -Мы с Энн были в подземелье, - ответил Эдвард, - искали подземный ход на болота.
  На лице Райана промелькнула тонкая ироничная улыбка.
  -И что? Нашли?
  Хэдфилд пожал плечами с видом, говорившим, что неуспех поисков его вовсе не обескуражил
  -Старые легенды редко лгут, - спокойно произнес он, - обычно они имеют под собой какое-то основание.
  Райан лучезарно улыбнулся.
  -Ребенком я облазил весь дом со всеми закоулками. Нет никакого подземного хода.
  -Он должен быть, - упрямо повторил Хэдфилд.
  Райан снова усмехнулся, теперь - как мудрый философ над глупостью юнца, и пояснил для мистера Корнтуэйта и мистера Донована, что мистер Хэдфилд разыскал в библиотеке старинное предание, что при осаде Шеффилдского замка его защитники по подземному переходу сбежали в окраинный замок Свечного Фитиля, а оттуда - на болота.
  -Но всё это вздор, - заметил он, - замок с тех пор сто раз перестраивался. Если что и было, давным-давно засыпано да перестроено. Там чёрт ногу сломит, и куда умнее гулять в парке, чем в подземелье.
  -Там есть запертая дверь, мы просто не смогли открыть, она окована металлом.
  Райан только развёл руками.
  Донован заметил, что мисс Энн Хэдфилд все время не сводила глаз с мистера Райана, теперь она тихо спросила у него, прочёл ли он ту книгу, что она дала ему?
  - 'Грозовой перевал' мисс Бронте? - уточнил Райан и виновато улыбнулся, - ох, не смог, дорогая мисс Энн. Ну не могу я читать женские любовные романы, вы уж простите. Мне кажется, в английских мужчинах всегда мало было любовной романтики и сладострастия, и если нам что и удавалось на любовном поприще, так это написание скучных трактатов и занудных философствований. Всякий добрый отец, похоже, считал своим долгом оставить пухлый том поучений о супружеской жизни своим чадам! Романы же о пылкой любви... - он развёл руками, - трижды начинал, засыпал, потом забывал, что там было вначале, снова перечитывал, - и снова засыпал.
  -Но ты же прочёл про этого... Ловеласа, - поддел его дядюшка.
  -Ричардсона? Да, это осилил.
  -Аморальная книга, - поморщился Эдвард Хэдфилд с видом оскорбленной добродетели, за что удостоился ироничного взгляда дядюшки Джозефа.
  -Я бы сказал, выдумка, - усмехнулся Райан, - за века мораль мотало из стороны в сторону, как горького пьяницу: от грубой чувственности к пламенному пуританству, от бесстыдного жеманства к показному хладнокровию, но ловеласы из нас, по большому счёту, никакие. Записной английский развратник скорее посетит публичный дом, чем будет заморачиваться с каким-то длинным и нудным совращением, - умеренно, необременительно, да и в любой момент можно вернуться к более важным и интересным вещам, то бишь к политике, охоте, скачкам.
  -Ты циник, Райан, - так нежно заметила миссис Бреннан, и Донован понял, что мать подлинно боготворит сына.
  Райан столь же нежно улыбнулся матери и снова взял газету.
  -А можно мне сегодня взять лошадь, мистер Бреннан? - кокетливо спросила Летиция у Райана, явно строя ему глазки, - Майкл Блэкмор сказал, если вы позволите, мы с мистером Джозефом проедем до Дальнего выгона...
  -Можно, малютка, бери, - голос мистера Райана Бреннана, донесшийся из-за газеты, был холоден, но любезен.
  -А что пишут в газете, мистер Бреннан? - поинтересовалась меж тем Кэтрин, мисс Летиция же с довольной улыбкой обошла столик и присела в кресло.
  -Продается прекрасное имение неподалеку от Ноттингема, - сообщил тот, - и гунтер, отлично объезженный трехлеток. Весьма интересно. Однако, - он отложил газету, - дела не ждут. Мистер Донован, поставьте меня в известность о часе позирования, и я буду к вашим услугам. Мистер Корнтуэйт, был рад встрече. Мисс Гранд, всегда к вашим услугам. Мама, я в буду в кабинете. Бесс, - обронил он сестре, - зайди ко мне после и не забудь распорядиться о ванне мне на вечер. Джозеф, Патрик, Эдвард, Томас, - он поклонился, - Лотти-кэтти-летти, прощайте, - наклонил он голову к девицам.
  Донован не сразу понял его, потом улыбнулся: уменьшительные имена девушек действительно рифмовались и, судя по тому, что это обращение никого не удивило, Чарльз понял, что оно здесь в ходу. Кэтти и Летти проводили мистера Бреннана улыбками, Шарлотт тоже улыбнулась, а Донован подумал, что лицо мистера Райана Бреннана как-то странно не вяжется с лицами девушек, и не мог не заметить этой градации красоты: в тонких чертах Райана совсем не было той простоты и слащавой безыскусности, что проступала в Лотти-кэтти-летти. Что до лица мистера Патрика - оно тоже контрастировало с девичьими, но иначе: его тяжесть словно подчеркивала, оттеняла их воздушность.
  Мисс Элизабет тоже вышла следом за братом, уводя за собой подругу, сестры Ревелл простились с ней, и в словах этого прощания Доновану померещилось некоторое робкое заискивание.
  Пока мистер Донован осматривал комнату, куда проводила его леди Эмили, сочтя помещение вполне удобным для сеансов, он не мог отрешиться от мысли, что всё, увиденное им в этом доме, не разочаровало, но насторожило. И договариваясь о начале работы на следующий день, Чарльз пытался продумать и обобщить свои впечатления.
  Наличие в доме четырех юных красавиц и - изначально - шести молодых мужчин заставляло предполагать возникновение любви, а две смерти братьев Бреннан, последовавших одна за другой, и записку одного из братьев, тоже можно было бы увязать с ревностью или изменой.
  Но кроме явного чувства мистера Патрика Бреннана к мисс Шарлотт Ревелл, да еще, пожалуй, взгляда мисс Энн Хэдфилд на Райана - ему ничего пока заметить не удалось. Что до Патрика - натура его была такова, что влюблённость могла стать только страстью, опьянением ума. И если кто-то из братьев стал на его пути...
  Девицы Ревелл показались странными: в глазах этих красивых куколок не проступало ничего детского и наивного. Они все выглядели вполне взрослыми. Ни один из представленных ему мужчин не показался глупцом, а раз так, доискаться до причин смерти братьев Бреннан будет нелегко. При этом Донован ни в ком не подметил явного дружелюбия, да и между самими братьями Бреннанами особого согласия тоже не заметил.
  Всё это Донован изложил Корнтуэйту, когда они возвращались в епископский дом при церкви. Епископ кивнул, но ответил, что не слышал, чтобы братья были соперниками. Патрик не любит Райана с детства, пояснил он. Тут и неприязнь из-за первородства: Патрика бесит, что Райан наследовал всё, в тот время, как он с младшими братьями должен довольствоваться тысячей в год, но есть и иное. Они - 'лёд и пламень', очень разные по темпераменту, характеру и настроению.
  -Я помню, как Патрик говорил, что всегда предпочтёт безрассудство страстей мудрости бесстрастия, и добавлял, что братец Райан напоминает ему самые страшные для него предметы - часы, компас, барометр и календарь. Они бесстрастны и беспощадны.
  -Но Райан Бреннан не показался мне жестоким или бесчувственным, - возразил Донован, - и губы, - Чарльз на миг смутился, - помните портрет Симона ван Альфена у Николаса Маса? Твердый живой взгляд, тонкая улыбка умного человека. Там явное сходство с Райаном. И, несмотря на силу и страстность Патрика, Райан смеётся над ним.
  -Как ни странно - да, Райан совсем не поверхностен, но имеет легкий нрав и, насколько я помню по его детству, отходчив и незлопамятен. А что вы скажете об остальных?
  -Дьяволом мне никто пока не показался.
  Епископ горько усмехнулся.
  -Боюсь, это не доказательство, что его там нет.
  С этим Донован не спорил. Его удивило ещё одно обстоятельство, о котором он предпочёл не говорить: это был взгляд мисс Элизабет на девиц Ревелл перед тем, как она ушла из комнаты. Он не смог прочитать его: тусклый и безжизненный, словно больной, он ничего не выражал. Но вот она повернулась, уводя из комнаты подругу - и Донован видел, что взгляд мисс Бреннан ожил, в нём, да и во всем облике девицы что-то незримо переменилось. Она ушла, как королева, а в глазах блеснул огонёк, мгновенно преобразивший лицо: в нём проступила леди Макбет. Но почему? Не была ли то игра света? Да, рядом стояли лампы, а из окна у двери лился бледный свет начинающихся сумерек.
  Ему могло в смешении света и померещиться то, чего не было.
  Вечером Донован собрал бумагу, краски, сангину и уголь, приготовил мольберт и старый фартук, который всегда надевал поверх рабочей блузы. Миссис Бреннан сказала, что позировать ему первой будет Элизабет, если же она не сможет, то - она сама. Доновану хотелось увидеть мисс Бреннан поближе - утренний свет не даст ему ошибиться.
  Однако когда, прочтя на ночь молитвы, Чарльз оказался в постели, в его памяти снова проступило лицо Райана, почему-то в нарождающемся сне слившееся с гробом: Райан и Мартин были почти на одно лицо. Этот лик покойника теперь ожил и налился красками, он смеялся и кокетничал с девицами, читал газету и шутил. В ночном сне, уже отрешённом от дневных реалий, ему грезились актеры на сцене лондонского театра Ковент-Гарден, они ставили Шекспира, и он не удивлялся, слушая спор Гамлета с леди Макбет о том, что иногда лучше и не быть, чем быть, на что леди Макбет, не то возражая, не то соглашаясь, уточняла, что лучше не быть кому-то другому, но не ей, откуда-то из-за кулис сладострастно смеялся Яго, и только по пробуждению Донован понял, что три ведьмы, отпевавшие Гамлета, лежащего на лилейных покровах чёрного гроба, равно как и интриган Яго, забрались туда из других пьес.
  
  Глава 5. Королева каверз.
  При погашенной лампе
  все женщины красивы.
  Плутарх.
  
   Назавтра, не успел Донован расположиться в предоставленной ему комнате, расставить мольберты, разложить палитры и листы для набросков, как появилась миссис Бреннан. Её дочь будет позировать первой, сообщила она после приветствий и быстро удалилась.
  Через несколько минут Донован обнаружил, что в комнате слишком низкий стул для модели и вышел в коридор, надеясь встретить кого-нибудь из слуг и попросить стул с высокой спинкой. Он прошёл через два холла, но никого не увидел, однако тут чуть приоткрылись массивные дубовые двери в одном из коридоров и Чарльз услышал женский голос - удивительно мелодичное и глубокое контральто его любимого тембра.
  -Ты же не допустишь этого, дорогой? - Чарльз не усомнился ни на минуту: это был голос любви. В нём проступала мольба, клокотали страсть и заклинание, звенела надежда и сжимала зубы боль.
   Мужской голос был груб, насмешлив, язвителен, зол и мелодичен одновременно.
   -Ты полагаешь, что я не хозяин в своём доме, Бесс? - и на пороге появились мистер Райан Бреннан и его сестра Элизабет.
  Донован успел зайти за колонну. Его не заметили. Но сам он увидел, что последние слова Райана произвели на сестру удивительное действие: она словно пригубила сладчайшего вина. Глаза девушки затуманились, на щеках появился нежнейший румянец, улыбка осветила лицо. Она поднялась на цыпочки и приникла губами к щеке брата, и Донован видел, что глаза самого Райана тоже увлажнились нежностью. Мистер Бреннан погладил сестру по волосам и попросил распорядиться, чтобы ему принесли кофе в кабинет. Мисс Элизабет кивнула и сказала, что всё утро будет у художника в бывшей комнате дяди.
  Донован поспешил вернуться к себе, по пути встретив дворецкого и попросив другой стул. Мимо него пробежали мисс Шарлотт Ревелл и ее сестра Летти. Донован обернулся вслед девицам и мисс Летиция - тоже обернулась. Белый локон завивался возле её розовой мочки, голубые глаза смотрели игриво, даже более чем кокетливо.
  Но девушки быстро исчезли.
   Мисс Элизабет не заставила его ждать и появилась спустя считанные минуты.
  Опровергая вчерашнее представление и странный ночной сон Чарльза, девица оказалась спокойной и сговорчивой: она без всяких возражений приняла требуемую им позу и застыла на стуле совершенно неподвижно, устремив взгляд в окно и явно думая о чем-то своём. Она и словом не обмолвилась о том, чтобы он приукрасил оригинал, не высказывала пожеланий и не давала советов.
  Такое поведение было весьма редким для женщины и весьма удивило Донована.
  Чарльз быстро делал один набросок за другим, испытывая к своей модели куда большую симпатию, чем накануне: в случайно виденной сцене проступило делающее девушке честь душевное тепло, любовь к брату очень украсила её в глазах живописца, и Чарльз неосознанно перенёс эти впечатления в наброски: облегчил тени вокруг глаз, добавив самим глазам тепла и света, долго выбирал максимально выигрышную позу. Глаза девушки были тёмными, радужная поглощала и растворяла в себе зрачок, но сами глаза были очень выразительны.
   Он попросил Элизабет убрать волосы со лба, и она безропотно подчинилась, всё ещё думая о чём-то своем. В конце сеанса Донован внимательно просмотрел эскизы. Ему удалось безупречно ухватить сходство и добиться того, чтобы недостатки внешности - слишком твердые губы и нос с жесткой горбинкой - не контрастировали, но гармонировали с величественной позой леди, он рисовал не леди Макбет из своего сна, но Коэлию Конкордию, римскую весталку.
  По истечении полутора часов, во время которых мисс Элизабет почти не меняла позы и была погружена в глубокую задумчивость, Донован попросил её выбрать набросок для портрета и завтра прийти в другом платье. Мисс Бреннан подошла к нему и один за другим пересмотрела эскизы, потом неожиданно обратила взгляд на него самого, после чего снова стала рассматривать рисунки.
  - Вы привыкли угождать своим моделям, не так ли? - в контральто девушки проступила язвительная насмешка.
  -Нет, - Донован шестым чувством понял, что этой особе претит робость, и ответил с излишней резкостью, - я иногда наделяю свои модели выдуманными мною добродетелями или воображаемыми пороками, но льстить не люблю.
   Элизабет Бреннан посмотрела ему в глаза, и он выдержал её пристальный взгляд.
  -Мне вы польстили, - проговорила она тоном, не допускающим возражений, но неожиданно смягчила тон улыбкой, тонкой и доброжелательной, - однако, кажется, мне и вправду лучше убирать волосы со лба, да?
  Донован кивнул. Мисс Элизабет была причесана по последней моде: на лоб - удивительно высокий и чистый - опускались завитки кудряшек, длинные волосы были убраны назад и закреплены золотыми гребнями на затылке. Но причёска не шла ей, сугубо выделяя на лице линию носа. На одном из набросков Чарльз открыл лоб и распрямил волосы, убрав их на греческий манер, - и неправильные черты девушки приобрели вдруг царственную величавость.
  Она выбрала именно этот набросок, но тут же спросила с некоторым сомнением:
  -Как мне одеться завтра? - в этом вопросе уже чувствовалось некоторое доверие, и Чарльз понял, что ему удалось разбить лед холодности леди.
  Он чуть развёл руками.
  - Ведь у вас траур. Простое чёрное платье. Я буду ждать вас в десять утра.
  Она спокойно кивнула.
  -До завтра, мистер Донован.
  Оставшись один, Донован быстро перенёс набросок на полотно и задумался. Жизнь некрасивой женщины - череда боли. Каждая красавица напоминает о твоей ущербности. Каждое зеркало издевается. Мужчины не замечают. Но мисс Бреннан умела владеть собой и, видимо, была наделена немалым умом. При этом леди, подобных мисс Элизабет, Донован знал это, сердить опасно. Слишком легко боль ущербности перетекала в злость и ярость. О чём шла речь у них с братом? 'Ты же не допустишь этого?' Что она имела в виду?
  Чего не должен допустить мистер Райан Бреннан?
  Остаток дня Донован провёл в церковной мастерской, а утром снова был в комнате, где стоял его мольберт.
  Девушка оказалась способной ученицей: она была причесана иначе и с порога улыбнулась художнику.
  -Брату очень понравилась моя новая прическа. Он сказал, что она не модна, но очень мне к лицу.
  Донован понял, что она говорит о Райане, но осторожно спросил, сделав вид, что не понял:
  -Ваш брат? Мистер Райан или мистер Патрик? Мне представили двоих.
  -Райан, - ответила она, - мнение Патрика о женской внешности весьма тривиально, если вы заметили.
  Донован чуть улыбнулся.
  -Мнение о женской красоте у мужчин бывает трех видов, мисс: мужским, человеческим да ещё, у мужчин, подобных мне, художественным. Первое, да, - кивнул он, - встречается чаще.
  Он снова удостоился тонкой улыбки леди.
  Начав сеанс, он тихо сказал:
  -В день, когда я приехал в Шеффилд по приглашению дяди, отпевали вашего брата. Примите мои соболезнования.
  Леди вздохнула, тяжело и прерывисто. Голос её сел до хрипа.
  -Проклятый год. Отец, Уильям, Мартин. Мне кажется, мы никогда не снимем траур.
  Мисс Элизабет ничего больше не сказала, но Донован понял, что торопиться не нужно. И впрямь, леди, помолчав, продолжила:
  -Мартин был излишне чувствителен. Мне всегда казалось, что он слишком хорош для этого мира. - Губы её чуть дрогнули, и она добавила, - или мир слишком дурен для него. Уильям же... он был копией Патрика. И тоже воспринимал жизнь излишне драматично.
  -А что значит 'воспринимать жизнь излишне драматично'? - настороженно спросил Донован, вкладывая в голос некоторую долю легкомыслия. Он не смотрел в глаза мисс Элизабет, но рисовал. Его вопрос, как он надеялся, выглядел неким праздным интересом.
  -Не уметь меняться. Не желать думать. Не хотеть ничего понимать.
  Мисс Бреннан сказала так много, что Донован несколько минут не решался продолжить разговор. Потом проговорил.
  -Ваш брат Патрик... тоже воспринимает жизнь излишне драматично? - Донован постарался, чтобы в голосе не было особого интереса.
  -Да, - в интонации Элизабет промелькнуло презрение, - но Патрик воспринимает жизнь ещё и по-дурацки.
  Брови Донована чуть приподнялись.
  -Но он не показался мне глупцом. Когда я буду писать его портрет, мне придётся обратить особое внимание на его глаза. Едва я увидел его, мне показалось... - Доран умолк, словно не решаясь продолжить.
  Он заинтересовал леди, и она поощрительно улыбнулась.
  -Что вам показалось? Взгляд художника интересен. Равно интересен ... взгляд умного человека.
  На этот комплимент Донован вежливо склонил голову, и заметил:
  -Его лицо показалось мне ликом одновременно убийцы и поэта, чьи губы жаждут непознанных наслаждений, а в глазах которого застыли безымянные печали ...
  Его прервал мелодичный, рассыпчатый смех леди.
  -Прелестно! И даже весьма верно. - И тут она с неподдельным интересом осведомилась, - а что вы подумали, когда увидели Райана?
  Донован улыбнулся.
  -О! Ваш брат Райан породил такое множество художественных ассоциаций, что я до сих пор не могу выбрать правильную. Он очень красивый мужчина.
  Улыбка неожиданно сбежала с лица Элизабет. Он сказала тихо и очень серьезно:
  -Райан - человек. Один из немногих в этом доме.
  Донован понадеялся, что понял слова мисс Бреннан правильно. 'Нuman being', сказала она, назвав брата человеком, явно ставя это слово выше определения, данного им самим.
  По окончании второго сеанса на полотне был закончен подмалёвок, проступили очертания фигуры и лица мисс Бреннан. Леди понравилась Доновану - самокритичными суждениями, любовью к брату, твёрдой разумностью - и работа отразила взгляд художника: глаза мисс Элизабет светились умом и нежностью, и даже некрасивость привлекала силой и энергичностью линий высокого лба и уверенно сжатыми губами.
  После ухода Элизабет Чарльз одержимо работал до вечера. Его начала угнетать мысль, что, несмотря на проведённые здесь два дня, он почти ничего не узнал. Он смешивал с газовой сажей кельнскую умбру и сиенскую землю, стремясь получить точный оттенок глаз девушки, когда вдруг услышал за спиной чьи-то тяжёлые шаги.
  Донован обернулся и увидел Патрика Бреннана.
  Патрик явно был пьян и, как это свойственно натурам страстным, невесел: вино скорее угнетало и печалило его, чем веселило и погружало в забвение. Несколько минут он безмолвно и мрачно оглядывал полотно, потом пьяно ухмыльнулся.
  -Надо же! А вы поняли эту ведьму. Неутолимая зависть к превосходящим её, озлобленность на весь мир, происки и сплетни. Королева интриг, каверз и подвохов. Похожа. - Он развернулся и вышёл, хлопнув дверью. Донован болезненно поморщился, а через мгновение в коридоре послышался грохот и проклятия: судя по всему, мистер Патрик споткнулся на лестнице и проехался по нескольким ступеням.
  Патетическая речь Патрика на Донована впечатления не произвела: Патрик был нетрезв и едва ли понимал, что говорит. Но было ясно, что мира в семье нет, и не только братья не ладят между собой, но и сестра Элизабет, обожая Райана Бреннана, терпеть не может Патрика.
  Теперь же стало совершенно очевидно, что эта неприязнь взаимна.
  На следующий день Донован закончил портрет. Мисс Бреннан попросила его подождать и вскоре вернулась с Райаном и матерью. Миссис Бреннан, внимательно осмотрев полотно, кивнула и обернулась на сына. Мистер Райан улыбнулся художнику и поблагодарил за работу, потом поинтересовался, кто следующий. Он?
  -Если не возражаешь, то Патрик, - проронила миссис Бреннан, - он вчера заходил и сказал, что согласен позировать мистеру Доновану. Не ровен час, передумает... - миссис Бреннан не настаивала, а, казалось, советовалась с сыном. Доновану показалось, что у миссис Бреннан сложные отношения с младшим сыном: в тоне ее проступило некоторое отторжение и даже раздражение.
  Райан Бреннан спорить не стал, легко согласился и неожиданно для Донована пригласил его к ужину. Чарльз склонил голову и поблагодарил. Он подлинно обрадовался: подобное предложение не было данью уважения племяннику друга семьи, понял он. Нет, его признали почти своим. А подняв глаза на мисс Элизабет и поймав её тонкую улыбку, Донован понял, что инициатива приглашения исходила именно от неё.
  Однако вечер в кругу семьи Бреннанов хоть и дал Чарльзу больше понимания об отношениях в доме, чем три предыдущих дня, но, по правде сказать, вызвал недоумение.
  За столом собрались все Бреннаны, Ревеллы и Хэдфилды. Стол возглавляла миссис Бреннан, рядом с ней по правую руку сидел её сын Райан, по левую - его дядя Джозеф. Он был спокоен и безмятежен, ел за двоих, во время ужина иронично поглядывал на молодых девушек, беседовал со своей невесткой о фазанах, которых та разводила, любезно интересовался у Райана результатами последних скачек. Райан Бреннан отвечал с некоторой долей фамильярности, шутил и смеялся. Было заметно, что с дядей у него отношения ровные и дружеские. Рядом с Райаном сидела Элизабет с застывшим на лице выражением скучной благовоспитанности. Она прислушивалась к разговору матери, дяди и брата, но не принимала в нём участия, иногда бросая взгляд на сидящего напротив неё брата Патрика и мистера Эдварда Хэдфилда. Взгляд безразличный и скучающий.
   Патрик же Бреннан смотрел теперь на сестру со странным пренебрежительным отвращением, но не затрагивал её и к ней не обращался. Весьма часто он поглядывал на другой конец стола, где чинно и скромно, словно выпускницы пансиона, сидели Лотти-Кетти-Летти, сестры Ревелл. Летиция снова смутила художника странным заинтересованным взглядом, её голубые глаза откровенно изучали его. Кэтрин старательно отводила глаза от сидящих за столом, Доновану даже показалось, что она больна, ибо девушка все время куталась в шаль, точно в ознобе, отрешенно смотрела на свечу в подсвечнике, и пламя танцевало в её чёрных глазах.
   Что до Эдварда Хэдфилда, он временами слушал разговор Райана с дядей, а временами обращался к сестре Энн, сидящей рядом с Элизабет. Сама Энн отвечала ему, но несколько раз обратилась и к Элизабет, прося передать то салфетку, то хлеб. Мисс Элизабет без улыбки и спешки выполняла её просьбы.
  Донована посадили рядом с Хэдфилдом, а справа от него сидел Томас Ревелл - безучастный ко всему, но одержимо работавший вилкой. Он вообще ни на кого не смотрел, уставившись в собственную тарелку. Донован с удивлением подумал, что за все время только один раз слышал голос этого человека.
  Донован боялся, что его начнут расспрашивать о его родстве с епископом, а он всерьёз опасался запутаться, к тому же вспомнил, что забыл спросить у Корнтуэйта фамилию его сестры. Но миссис Бреннан, и вправду осведомившись о его происхождении, узнав, что он младший сын баронета, больше никаких вопросов не задала.
  Сам Чарльз, приглядываясь к сидящим за столом, ни в ком не заметил явной вражды, но он знал, что находится среди людей, умеющих скрывать свои чувства, и многого не ждал. Однако ощущал в воздухе что-то тяжёлое, словно наэлектризованное, напоминавшее молчание древесных крон перед первым порывом ветра, предвещавшим грозу. Казалось, в заколдованный круг вовлечены почти все сидящие за столом.
  Тем временем мистер Джозеф Бреннан обсуждал с племянником мартовскую компанию у Камбулы, хвалил лорда Челмсфорда и обрушился с руганью на Дизраэли, которого Райан лениво защищал. Выяснилось, что в семье всё тори, но мистер Джозеф, уж Бог весть почему, питал к Бенджамину Дизраэли, лорду Биконсфилду, непреодолимую антипатию.
  -'Ничего не делать и побольше 'урвать' - таков наш идеал от мальчишки до государственного мужа', считает этот мерзавец. Он просто порочит империю, - злился Джозеф, - это инородец полагает, что если в нём самом - нет ничего, кроме жадности, то и на всем свете не существует ни истинного патриотизма, ни трудолюбия, ни благородства. И кто позволил этому наглому потомку еврейских банкиров высказываться о Великобритании?
  -Дизраэли пришлось завоевывать себе положение, а люди, которые должны его добиваться, вынуждены говорить и делать такие вещи, которые нет необходимости говорить или делать тем, кому такое положение уже есть, - лениво ответил Райан. - Общественное мнение сегодня на его стороне.
  -То, что называют общественным мнением, скорее заслуживает имя всеобщей глупости, - пробурчал дядюшка Джозеф.
  Чарльз заметил, что Райан - единственный за столом, кто был искренен и весел, на лице же его брата нервно перекошенные губы застыли в улыбке, мистер Эдвард Хэдфилд тоже улыбался одними губами, глаза же его, как подметил Донован, были напряжены и тускло блестели. Что до мистера Ревелла, он вообще за всё время ужина не произнёс ни слова. Девицы же Ревелл порой тихо переговаривались, но в общем разговоре тоже не участвовали.
  Вечером было условлено, что на следующий день позировать Доновану будет мистер Патрик Бреннан, и тот, услышав это, кивнул.
  
  Глава 6. Испорченный ланч.
  
  Возможно, в суициде есть своя красота,
  но её редко способны оценить те,
   кто обнаружил обезображенный труп.
  Неизвестный автор.
  
  Вечером у себя Донован рисовал Райана Бреннана - таким, каким запомнил при выходе из кабинета с сестрой, потом - стоящим у его мольберта, и, наконец, за семейным ужином. Ему хотелось запечатлеть это лицо во всевозможных ракурсах, при разном освещении, которое подлинно меняло его, то одухотворяя, то ожесточая, то смягчая черты. Чарльз отметил, что Райан Бреннан совершенно вытеснил из его памяти Мартина, точнее, заместил его, ожил.
  При этом художник пожалел, что Патрик согласился позировать ему, но, с другой стороны, он вспомнил, что Корнтуэйт просил его не заполнять альбомы эскизами, а узнать о творящемся в доме. Между тем от мистера Патрика Бреннана действительно можно почерпнуть куда больше, нежели от мисс Элизабет: несдержанный и нервный, он мог рассказать многое. И потому Донован постарался прийти на сеанс пораньше,
  Предусмотрительность окупила себя: едва войдя в дом и пройдя на второй этаж по боковой лестнице, он услышал разговор и сразу узнал голоса Райана и Патрика. Братья, кажется, ссорились, по крайней мере, Патрик почти кричал.
   -Я всё равно получу их, запомни, есть и закон, у тебя нет права отказать мне!
  Райан стоял, засунув руки в карманы брюк и покачиваясь с носков на пятки. Ответил он неожиданно тихо и размеренно, в голосе его проступила утомлённость.
   -Выслушай, Бога ради, и не кричи, Патрик. Почему ты всё время орёшь? - удивился Райан словно про себя, - я вовсе не отказываю тебе, малыш. Если бы вы с Мартином обратились ко мне сразу после смерти Уильяма - вопросов бы не было. Если бы после похорон Мартина ты сразу подошёл ко мне, - всё тоже было бы просто. Содержание, причитающееся младшим братьям, неотчуждаемо от общего капитала, но проценты с него принадлежат вам, я не спорю. Сегодня, когда Уильяма и Мартина нет, ты мог бы получать в дополнение к своей - и их долю. Но ты молчал и я ... - на лице его проступило досадливое сожаление, - я предложил нашим кузинам некое вспомоществование. У девочек ведь ничего нет. Я говорил с Кетти и Летти. Сказал, что выделю им эти деньги на приданое, - на лице Райана легла печать озабоченности. - Но я не обещал... Или обещал? - Он был в нерешительности, - но думаю, ты прав. В конце концов, родной брат ближе кузенов. Я извинюсь перед девочками и объясню ситуацию.
  Его слова произвели на Патрика странное впечатление. Он явно оторопел, казался пришибленным и притих.
  -Ты ... предложил им приданое?
  -Это было не обещание, - словно убеждая себя, проговорил Райан. - Просто после похорон Мартина был разговор с Кэтрин и Летицией. Я хотел, что у всех кузин было хотя бы по две-три тысячи фунтов. Я подсчитал, что за три-четыре года смогу им это обеспечить.
  Патрик молчал. Лицо его покраснело, губы были плотно сжаты.
  -Если ты не лжёшь... - растерянно пробормотал он.
  -А я вообще-то лгу нечасто, если ты заметил, - спокойно ответил Райан.
  Патрик ничего не ответил, резко развернулся и бросился вниз по лестнице. Райан проводил его взглядом, исполненным какой-то странной безмятежной иронии и чуть - презрения.
   Донован быстро завернул в комнату с мольбертом, потом спустился вниз, надеясь найти на первом этаже Патрика. Он подумал, что сможет оправдать эти хождения по дому тем, что искал младшего Бреннана, чтобы попросить начать сеанс пораньше. Внизу Патрика не было, но лакей на вопрос Донована ответил, что молодой господин в парке с мисс Кэтрин Ревелл.
  И точно, Патрик стоял в аллее рядом с Кетти и что-то спрашивал у неё. Девушка была бледна, молча слушала, иногда пожимала плечами и тихо отвечала. На ней было светло-желтое платье, и это немного удивило Донована. Впрочем, он подумал, что траур распространяется только на членов семьи Бреннан. Однако платье показалось ему всё же не очень скромным. Подойдя ближе, Донован услышал:
  -... что хотел бы обеспечить нас. Он не называл сумму.
  -Всем троим? - уточнил Патрик.
  Кетти кивнула, после чего Патрик Бреннан несколько невежливо отошёл от девицы и плюхнулся на скамью, вытащил сигареты и закурил. Девицу, впрочем, подобное поведение ничуть не обескуражило, она удалилась в глубину аллеи, раскрыв над собой небольшой кружевной зонтик.
   Несколько минут Донован наблюдал за Патриком, но не хотел его беспокоить. Он понял, что Патрик претендовал на долю содержания умерших братьев, которую Райан уже пообещал сестрам Ревелл, и, убедившись в правдивости слов брата, пребывал в нерешительности. Он явно был влюблён в Шарлотт и теперь попал в двусмысленное положение: его требование передать ему средства, выделяемые на содержание братьев, могло заставить Райана отказать сестрам, а это, конечно же, уронило бы его самого в глазах мисс Шарлотт Ревелл.
  Донован решил предоставить Патрика этим размышлениям и вернулся в комнату с мольбертом, которую уже про себя окрестил 'мастерской', попросив одного из лакеев напомнить мистеру Патрику, что его ждут в одиннадцать для позирования.
  Чарльз не удивился, когда тот появился с опозданием, был хмур и рассеян, явно страдал с похмелья, однако был очень чисто выбрит.
  -Если дня три не бреюсь, костюм сидит как ворованный. Заметил утром... - рассеянно обронил он.
  Первые четверть часа Донован потратил на поиск позы модели, при этом не мог понять себя: искал ли он ракурс, наиболее выигрышный для Патрика, или, напротив, стремился найти то положение, при котором уродство этого лица проступило бы отчетливей. Как ни странно, оно тоже завораживало Донована.
  Чарльз сделал несколько набросков с разных точек и ужаснулся: лицо Патрика выходило карикатурой. Он напрягся, вгляделся внимательней. Ему нужно было понять этого человека и попытаться полюбить - иначе на полотне проступит личность, искаженная восприятием, а, точнее, неприятием художника. Донован хотел разговорить Патрика, но, как назло, не находил тем для разговора. Наконец спросил.
  -Вы охотник? Вас рисовать во фраке или охотничьей куртке? - Донован был почти уверен, что Патрик Бреннан любит охоту.
  Тот резко ответил, словно оборвал.
  -В сюртуке. Я не Райан, это тот может целый день по болотам с собакой прошляться.
  -И ничего не подстрелить? - Доновану было важно не дать разговору иссякнуть. Он рассмотрел, что губы Патрика хорошо очерчены и в улыбке, когда он не напряжен и не злится, выглядят недурно.
  -Ну, почему же? Стрелять он мастак. Он вообще во многом мастак. - Голос Патрика звучал сейчас как-то бесцветно, даже уныло. Он несколько минут сидел молча, потом вдруг проронил, - когда ему было четырнадцать, а мне двенадцать, отец повёл нас всех с Билли, Марти и Бесс на обозрение на Сен-Джеймс-стрит. Там к отцу привязалась старая цыганка с косящим глазом. Он дал ей пару шиллингов, а она подбросила их на ладони, звякнула монетами, усмехнулась и сказала, что сынок-то у него - колдун. Мы все рассмеялись, только Бесс даже не улыбнулась. А старуха встретилась с ней глазами и пробормотала: 'Да и дочка ведьма' Тогда было смешно. А теперь я понял. Старая мегера просто своих высмотрела. - Патрик зримо страдал со вчерашнего похмелья и то и дело тёр пальцами виски. Потом он решительно извлек из кармана плоскую фляжку с коньяком и основательно приложился к ней.
  Донован улыбнулся.
  -Но ведь вас было четверо братьев. Кого она назвала колдуном?
  -Райана, она на него смотрела.
  Чарльз снова улыбнулся.
  -Но ведь вы сказали, что у старухи косили глаза...- Донован охотней назвал бы колдуном самого Патрика и, заканчивая последний набросок, он изумлённо сморгнул: на него, и вправду, смотрело лицо чародея, нелюдимого, сумрачного, озлобленного. Чарльз вздохнул: портрет младшего Бреннана давался ему тяжело.
  -Так пока это всё это не стряслось, я и не думал... - кивнул Патрик.
  -А что случилось с вашими братьями? - Донован продолжал делать наброски.
  -Билли покончил собой. Через месяц после смерти отца. А с Марти... не знаю, что с ним приключилось.
  -Братья не были близки с вами?
  -В нашей семейке каждый - себе на уме и каждый - сам по себе, - Патрик не критиковал, скорее, просто констатировал факт, - но Билли... Он был у меня незадолго до смерти. - На лице Бреннана появилось болезненное выражение, точно его глодала мигрень, - сказал, что оказался дураком. Я не знал, что за этим последует, в голову не приходило, что он может наложить на себя руки. Он сокрушался, сказал, как это страшно, когда обрушивается всё, во что ты верил. Я не понял его. Но он никогда ничего толком не говорил, всегда все намеками да всякими цитатами. Он же английскую литературу в Кембридже слушал, и в итоге так стал говорить, что его и отец понимать перестал...
  -А Мартин? Он, по-вашему, тоже покончил с собой?
  -Не знаю. Он накануне сильно поскандалил с Ревеллом. Кричал в его комнате, потом выскочил, дверью хлопнул. У него всегда было слабое сердце. Пробежит до конюшен - и долго отдышаться не может. Может, перенервничал? Но нашли его уже назавтра - утром.
  -А вы не спросили у мистера Ревелла, о чём они говорили?
  Патрик кивнул.
  -Спрашивал. Томас сказал, Мартин почему-то считал, что он сжульничал во время последней партии в покер. Но не было того, зря, мол, Мартин на него напустился. - Патрик пожевал губами и обронил, - Мартин часто горячился зря, ещё покруче моего.
   Донован чуть переместил мольберт: утреннее солнце уходило. Он отошёл к окну, чтобы отодвинуть портьеру, и тут заметил мистера Райана Бреннана. Хозяин поместья шёл по аллее с пожилым мужчиной с совиными глазами под густыми бровями и очень слабым подбородком. Он постоянно подобострастно кивал, соглашаясь со всем, что говорил Райан, а потом торопливо двинулся к конюшням. К Бреннану же подошла из парка мисс Кэтрин Ревелл, Донован узнал ее жёлтое платье, и они вместе вошли в дом.
  Меж тем последнее суждение Патрика обратило на себя внимание Донована несвойственной младшему Бреннану самокритичностью.
  -А вы тоже часто горячитесь зря?
  -Есть такое, - уныло кивнул Патрик, - взбесишься иногда из-за пустяка, себя не помнишь, потом остынешь, думаешь: 'Чего это я?'
  Лицо мистера Патрика Бреннана теперь в наброске Донована обрело человеческие очертания: из глаз ушла напряженность, черты смягчились. Всего за это утро Чарльз сделал шесть эскизов, но только последний, на его взгляд, годился. Он убрал лишние наброски в папку, оставив последний и тот, где Патрик походил на колдуна, и предложил Патрику выбрать тот, что ему по душе. 'Ох, и рожа у меня', пробормотал младший Бреннан, разглядывая себя, потом ткнул пальцем в последний. 'Тут я вроде посимпатичней'.
  -Вы не считаете себя красивым?
  Мистер Бреннан усмехнулся.
  -Что же, я - в зеркало, что ли, не гляжусь? У нас в семье только Райан да Мартин красавчиками уродились, остальные - не приведи Господь. - Было заметно, что настроение Патрика улучшилось, глаза просветлели. Теперь, хоть от него и исходил слабый запах коньяка, он выглядел спокойным и уравновешенным. - Но мне эта красота без надобности, я не женщина. Вот сестрёнку Бесс, хоть и ведьма она, жалко иногда. Кому такая нужна, пусть и приданое пятьдесят тысяч? - Он ухмыльнулся, - она-то надеялась, что Нэд Хэдфилд на неё клюнет, да только не дурак он, - на такое польститься, - он явно злорадствовал.
  В эту минуту в дверь постучали, и на пороге возник мистер Райан Бреннан.
  -Вы не закончили? Мистер Донован, у нас ланч. Я хотел бы пригласить вас разделить с нами трапезу, и сразу - просить вас всё время, пока вы в нашем доме, обедать и ужинать с нами, - глаза Райана лучились радушием. - Могу ли я взглянуть, что у вас получилось? - он с живым любопытством посмотрел на мольберт. - Ты не возражаешь, Патрик?
  Патрик не возражал. Он встал рядом с братом и ещё раз оглядел себя на двух эскизах. Донован указал на тот, что был ближе к Райану, и сказал, что портрет будет написан с него. Хозяин дома кивнул, но обронил, что, хоть на другом эскизе изображен тот Патрик, которого он видит чаще всего, отобранный ими набросок, безусловно, лучше, потом напомнил о ланче и вышел.
  Донован и Патрик Бреннан вышли следом за ним. В столовой уже были миссис Эмили и мистер Джозеф Бреннан, мисс Энн Хэдфилд и её брат Эдвард, Томас Ревелл и мисс Шарлотт. Тот человек с вялым подбородком и совиными глазами, которого Донован видел сегодня во дворе, беседовал с Райаном. Его представили как управляющего, мистера Джорджа Лидса. Через минуту после Донована и Патрика вошла Бесс Бреннан. Мисс Летиции и мисс Кэтрин ещё не было, но мистер Джозеф уже сел за стол, на котором красовались сандвичи с рыбой, ветчиной, паштетом, языком, бужениной, а также странные для этой дневной трапезы ростбифы или бифштексы с овощной закуской.
  -Лотти, где Летиция и Кетти? - поинтересовался Эдвард Хэдфилд.
  Девица с улыбкой ответила:
  -Летти задержалась на ярмарке, я просто потеряла её в тамошней толчее, а Кэтрин никуда не ходила. Я видела её полчаса назад - она пошла к себе, должно быть, не слышала гонга.
  Дворецкий пообещал послать за мисс Кэтрин лакея, сам же сообщил, что мисс Летиция Ревелл уже вернулась, он видел, как она заходила в дом со шляпной картонкой. Шарлотт Ревелл завела к потолку голубые глаза и пробормотала, что не понимает, зачем Летти столько шляпок, мисс Энн Хэдфилд подняла на неё глаза, но ничего не сказала.
  Чарльз почувствовал, что его томит какая-то непроизнесенная, точнее, даже непродуманная мысль, нечто понимаемое, но не оформившееся словесно. Причем касалось это чего-то близкого, видимого, даже бросающегося в глаза, но словно незамечаемого. Такое с ним случалось и раньше, Донован часто говорил себе, что глаза и чувства у него работают куда быстрее, чем разум. Но что он увидел здесь такого, чего пока не мог осмыслить?
  Донован заметил, что Райан Бреннан что-то говорил матери, та кивала, мисс Элизабет казалась грустной и молчала, мистер Патрик, видимо, оголодав за сеанс позирования, с аппетитом ел ростбиф, а мистер Ревелл и мистер Хэдфилд, сегодня сидевшие рядом, о чём-то тихо переговаривались.
  Нет-нет, это было не то...
  Внезапно где-то в глубине дома послышался визг, потом крики - мужские и женские, раздался топот ног на лестнице, за дверью обозначилась какая-то возня, донеслись неразборчивые слова женщины и густой бас дворецкого. Все умолкли и повернулись к двери, которая медленно растворилась, и в проёме возникла фигура в ливрее.
  -Что случилось, Реджинальд? - голос мистера Джозефа Бреннана, недовольного тем, что прерывается трапеза, звучал глухо и раздраженно.
  Но дворецкий обратился к хозяину.
  -Мисс Кэтрин, сэр Райан. Мэри говорит, что не нашла мисс в комнате. Окно было раскрыто. Мисс Кэтрин... она внизу.
  -Все ещё гуляет? Так пусть позовут её, - недоуменно ответил Райан, пожимая плечами. - Но она же пошла к себе, я видел.
  Тут вскочил Эдвард Хэдфилд. Стул его опрокинулся и упал.
  Бесс перевела глаза с дворецкого на Хэдфилда, её длинные пальцы продели в кольцо салфетку и затянули её в узел.
  -Что с Кетти?!
  -Она под окном своей спальни, сэр, - испуганно уточнил дворецкий, - молодая леди выбросилась из окна.
  
  Глава 7. Паскудные намёки.
  
  Человека, который ни разу не сплетничал,
  люди совершенно не интересуют.
  Неизвестный автор.
  
  Зазвенела вилка, выпавшая из пальцев Джозефа Бреннана, на белую скатерть пролилось красное вино из бокала Томаса Ревелла, завизжала Шарлотт, вскрикнула мисс Энн Хэдфилд, судорожно вздохнула, откинувшись на стуле, миссис Эмили Бреннан. Эдвард Хэдфилд, бледный как полотно, ринулся было вон из комнаты, да налетел на столик с чайным сервизом и растянулся на полу среди осколков. К нему бросились сестра и Томас Ревелл, а Патрик торопливо подошёл к мисс Шарлотт, пытаясь унять её истерику.
  Присутствие духа сохранили только Райан Бреннан и его сестра Элизабет. Они обменялись унылыми взглядами, и Бесс тихо спросила брата:
  -Послать Реджинальда за коронёром?
  Райан мрачно кивнул. Тут, однако, вмешался управляющий.
  -Мистер Бреннан, может, я схожу? Мне по пути...
  -Нет, Джордж, мы, наверное, все понадобимся. Пусть сходит Реджинальд. Распорядись, Бесс.
  Элизабет, грациозно обойдя Эдварда Хэдфилда, успевшего подняться, но сильно порезавшего себе ладонь и лоб, исчезла в дверях.
   Проводив её взглядом и глядя на окровавленную салфетку, которую Хэдфилд прижимал к ладони, пытаясь остановить кровь, Донован почувствовал головокружение: предметы и люди за столом медленно поплыли в угол столовой, показавшимся ему вдруг наклонным, в глазах вспыхивали пятна цвета ртутной киновари, свинцового сурика, красной охры и кошенили. На миг Чарльзу показалось, что он предчувствовал это известие, знал, что это должно случиться, но тут же понял, что просто внушает себе то, чего быть не могло. Он вспомнил девушку в шляпке под кружевным зонтиком в аллее, хрупкий силуэт в жёлтом платье на фоне весенней зелени. Нет, он просто проводил её взглядом, никакого предчувствия не было.
  Или всё-таки было? Но тут от размышлений его отвлёк Райан Бреннан.
  Он встал и кивнул дяде.
  -Джозеф, надо пойти посмотреть.
  Тот с сожалением посмотрел на недоеденный ростбиф, с досадой вытер губы, отбросил салфетку и встал.
  Донован заметил, что Хэдфилд, вначале вскочивший и бросившийся было бежать в комнату мисс Кэтрин, сейчас словно оцепенел и никуда не идёт. Он не последовал и за Бреннанами, да и все остальные тоже оставались за столом, точно не могли сдвинуться с места.
   Чарльз принудил себя подняться и выйти в коридор, он заметил в конце холла уходящих Райана и Джозефа и устремился следом за ними.
  Он догнал их у комнаты девицы на третьем этаже. У двери стоял бледный лакей.
   -Полно, Джеймс, идите к себе, на вас лица нет, - отрывисто распорядился Райан, и когда тот, торопливо кивнув, исчез в глубине коридора, поморщившись, пробормотал, - в прошлый раз, когда рожала борзая, его вырвало...
  Он распахнул дверь спальни девушки и вошёл первым.
  Мисс Кэтрин то ли не отличалась при жизни аккуратностью, то ли - перед смертью ей было совсем не до порядка. Все вещи были разбросаны, как попало, на кровати лежали книги, на столе - шаль и зонтик. В комнате стоял странный запах - лавандовых камель, кошек и чего-то затхлого или гниющего.
   Джозеф Бреннан осторожно приблизился к окну, перегнулся через подоконник и сразу отпрянул с тихим возгласом: 'Господи!', Райан тоже молча оглядел жертву суицида. Донован подошёл к портьере последним, высунулся наружу и посмотрел вниз. Тело Кэтрин Ревелл всё в том же жёлтом платье лежало почти под стеной дома. Изломанная фигурка и пятно крови возле головы пугали, но картина смерти несчастной неожиданно напомнила Доновану орхидею, что росла у его матери в оранжерее, желтую с алым, не то онцидиум, не то - каттлею. Он даже потряс головой, чтобы избавиться от этой невесть откуда взявшейся и столь не вязавшейся с трагедией ассоциации.
  Донован обратил внимание, что подоконник доставал ему до пояса, оконная рама не была повреждена, только поднята. Образованное открытой рамой отверстие было небольшим, но в него легко было протиснуться и стать на подоконник, рядом рос виноград и один побег нависал над рамой, явно оборванный Кэтрин. Но вытолкнуть девушку в такое окно не могли: это было невозможно.
  Джозеф спросил, нет ли предсмертного письма, Райан покачал головой: на столе и кровати действительно ничего не лежало.
  -С чего она, чёрт возьми? Что могло случиться? - в тоне Джозефа Бреннана проступило явное недовольство. - Я думал, у неё роман с Тэдди Хэдфилдом... Чего же ей ещё надо-то было? Объясняйся теперь с сестрицей Лавинией, - он скривился с досадой, - и чего ей сказать-то?
  -Не знаю, - с мрачной безмятежностью ответил Райан, и неожиданно рыкнул, - будь проклят тот день, когда тетка Винни посадила нам на шею свой выводок. Хотел ведь отослать их, так нет же...
  -Ты видел Кетти до ланча?
  -Видел, - резко кивнул Райан, - я после похорон Марти сболтнул, что дам им по паре тысяч, она перед самым ланчем у меня спрашивала про приданое, - пояснил он, - тут, правда, Патрику деньжата понадобились...
  -Что? - судя по тону, этот вопрос волновал дядюшку Джозефа куда больше смерти племянницы, - он, что, без того мало пропивает? А ты что?
  Райан пожал плечами.
  -Я утром слышал разговор мистера Патрика с мисс Кэтрин Ревелл, - осторожно заметил Донован, избегая упоминания о том, что слышал и разговор братьев. - Он спрашивал, правда ли, что вы обещали кузинам приданое, и она подтвердила.
  Ни дядя, ни племянник не обратили на его слова особого внимания, только Райан благодушно пояснил:
  -Мне не хотелось бы, чтобы вы дурно думали о Патрике, мистер Донован. Он вовсе не жаден, им движут куда более возвышенные чувства, - в тоне Райана проступила капля иронии, но он, в общем-то, не шутил. - Дело вовсе не в том, что он нуждается в деньгах. Он, как я понял, просто решил пленить сердце мисс Лотти Ревелл доходом в три тысячи фунтов в год. Это лучше, чем тысяча.
  Мистер Джозеф язвительно хмыкнул, и как показалось Доновану, злорадно вопросил:
  -И что, преуспел? - судя по его глумливому тону, он был уверен, мисс Шарлотт Ревелл не выйдет за Патрика, даже имей он, подобно Райану, двенадцать тысяч годовых.
  Райан покачал головой.
  -Ничего не было решено. Не могу же я дать долю братьев и девицам в приданое, и Патрику на брачные игры. Из одной овцы две шубы не сошьёшь. Я предложил ему выбирать. Он, видать, у Кетти этим поинтересовался, а она подумала, что он претендует на эти деньги и спросила, сдержу ли я слово? Я ответил, что всё зависит от Патрика - он, как мой родной брат, имеет преимущественное право. Но не из-за этого же она... - уныло рассуждал Райан, - Хэдфилд, что, без пары тысяч не женился бы? Да и дал бы я, нашёл бы ей... Вздор это. Тут другое что-то.
  -Наверняка, - кивнул Джозеф и добавил, снова выглянув в окно, - коронёр приехал. Чёрт, хотели же бекасов пострелять... Парочку на ужин успели бы...
  -Сезон ещё не открыт, - положил конец его охотничьим надеждам Райан, хотя, конечно, в своём имении начало сезона устанавливал он сам и по своему желанию, - о, с ним ещё двое. Ну, сейчас начнётся.
  И точно, началось. Хоть прибывший в дом полицейский, осмотрев окно в комнате мисс Ревелл, сделал тот же вывод, что и Донован, отсутствие записки о причинах самоубийства осложнило дело. Никто из домочадцев не мог сказать, что повлекло за собой столь странный поступок. Сестры мисс Кэтрин - Шарлотта и Летиция - показали, что утром Кэтрин отказалась пойти с ними на ярмарку, пожаловавшись на головную боль. Брат мисс Кетти Томас видел её за завтраком, потом направился к портному и днём не говорил с сестрой. Миссис Бреннан завтракала у себя и вообще не видела племянницы со вчерашнего вечера. Мисс Энн Хэдфилд видела мисс Кэтрин в парке, но не разговаривала с ней. Мистер Хэдфилд видел Кетти и беседовал с ней после завтрака, но речь шла о пустяках. Он пригласил ее погулять у запруды, но она снова сослалась на головную боль и отказалась. Мистер Патрик Бреннан нехотя поведал, что тоже видел мисс Кэтрин, несколько минут беседовал с ней, потом пошёл на сеанс позирования к художнику. Мистер Райан Бреннан коротко, но исчерпывающе объяснил, что мисс Кэтрин подходила к нему, чтобы уточнить некоторые финансовые вопросы, но он не смог сказать ей ничего определенного, ибо решение вопроса зависело от его брата. Потом он направился пригласить племянника епископа Корнтуэйта на ланч и мисс Кэтрин больше не видел. Мисс Элизабет Бреннан встретила Кетти в коридоре и напомнила ей про ланч. Мистер Джозеф Бреннан видел Кетти гуляющей в парке из окна, когда чистил ружье, готовясь к охоте.
  Слуги, а их оказалось в доме странно мало, сообщили, что заметили мисс Кэтрин гуляющей по парку, потом - беседовавшей с мистером Патриком Бреннаном, управляющий - Джордж Лидс - видел, что мисс Кетти о чём-то пару минут беседовала с хозяином, а горничная Джейн Лидс, дочь управляющего, свидетельствовала, что мисс Кетти, расставшись с мистером Бреннаном, пошла к себе и на лестнице у апартаментов мисс Элизабет Бреннан перекинулась с молодой госпожой несколькими словами. Спрашивали и Донована, но он мог лишь подтвердить слова остальных, ибо видел беседу мисс Кэтрин с Патриком, а потом - с Райаном.
  Выяснить ничего не удалось.
  Судя по виду трупа, смерть наступила мгновенно, девушка упала головой вниз. Лицо хранило следы ужаса перед смертью, даже в зрачке голубых глаз, сжатых полицейским врачом, чтобы определить смерть, да так и оставшемся овальным, застыл испуг. Вызванный врач, мистер Тимоти Мэддокс, засвидетельствовал смерть и уехал с полицейским по его просьбе.
  Чарльз несколько минут простоял у трупа, силясь понять что-то странное, какую-то несуразность, которую отметил глаз, но забыл рассудок. Увы, ничего не проступало, и Донован бездумно смотрел на то, как изувеченный труп девушки положили на носилки и покрыли белой простыней со штампом полицейского управления в уголке. Двое крупных людей в полицейской форме легко подняли их и погрузили на подводу.
  Тело увезли в полицейский морг.
  Донован уточнил у Патрика, готов ли он завтра продолжать позировать ему? Тот вяло пожал плечами, и Чарльз принял это за знак согласия. Сам он торопился в Церковный дом - хотел написать епископу Корнтуэйту, четыре дня назад уехавшему в Ноттингем. Отправив сообщение о произошедшем у Бреннанов, Чарльз до вечера не выходил из мастерской: работа помогала забыться. Но в сумерках решил пройтись, и ноги Бог весть как опять принесли его с Норфолк-стрит к дому Бреннанов.
  Донован увидел, как со стороны псарни, расположенной на задворках имения, в калитку входил мистер Джозеф Бреннан. Он вёл на поводке двух великолепных пойнтеров, на левом плече его висело ружье, а у пояса болтались несколько тушек бекасов. Для охоты на юркого и быстрокрылого бекаса требовались твердая рука, меткий глаз и ледяное спокойствие. Донован понял, что смерть племянницы ничуть не смутила мистера Джозефа, не испортила ему аппетита и не заставила изменить планы. Покойницу, ясное дело, не воскресишь, однако тело несчастной ещё не остыло, и подобное поведение странно покоробило Донована. Он подумал, что епископ Корнтуэйт ничего не рассказал ему об этом человеке, между тем, он должен был знать мистера Джозефа не хуже, чем Ральфа Бреннана.
  Домой Донован вернулся, когда на Норфолк-стрит зажгли фонари. Миссис Голди уже услышала о случившемся и была исполнена любопытства. Донован с удивлением убедился, что она довольно хорошо знакома с порядками в доме, как оказалось, там служила ее приятельница миссис Марта Бейли - тоже кухаркой.
  -Ничего удивительного, что мало кто что-нибудь заметил. Обслуги там мало. Но в дом Бреннанов мечтают попасть многие: грум Майкл Блэкмор говорил, что мистер Бреннан платит ему пятьдесят фунтов в год! Это мыслимо ли? Личный камердинер мистера Райана получает столько же! Лакеи имеют по двадцать фунтов в год, и даже горничным платят второе против того, что можно получить в любом другом доме в Шеффилде.
  -Да, в доме совсем мало слуг, - осторожно обронил Донован, - даже полицейский удивился...
  -Понятно! Ещё мистер Ральф предпочитал платить больше одному десятку слуг, чем содержать напоказ целый штат бездельничающей прислуги. Зачем? Один человек вполне способен утром растопить камины, днём прислуживать господам, а при случае - съездить за припасами. У Бреннанов бездельников нет. Горничная мисс Элизабет и убирает у нее, и одеваться помогает, и платьями ведает, и остальными тремя горничными командует. Камердинер мистера Бреннана, Мэтью Лорример, - он ещё и за егеря у него. Обожает господина.
  - Но ведь в доме сейчас шесть леди. Как же... получается, только четыре горничных их всех обслуживают?
  - Ну, не совсем так. У миссис Бреннан за горничную - домоправительница Мэри Лидс, жена управляющего. А что до прислуги... Сначала-то, в конце-то прошлого года, в ноябре, мистер Ральф спросил у горничных, справятся ли они, если на полтора месяца три молодые леди приедут? Те, разумеется, ответили - да, конечно, мол, справимся. Да и как брать дополнительную прислугу на пару месяцев? Контракт-то на год заключают. Только кто же мог знать-то, что три мисс на полгода задержатся? - Глаза миссис Голди хитро блеснули, и она оживлённо продолжила, - когда мистер Ральф умер, все ждали, что молодой хозяин, мистер Райан, распорядится, чтобы они в Уистон вернулись. Да не тут-то было! Скандал у него вышел, говорят, с мистером Патриком, да и мистер Уильям и мистер Мартин, они все тогда как раз вернулись на похороны мистера Ральфа, мистер Патрик - из Лондона, мистер Уильям - из Кембриджа, а мистер Мартин - из Европы, - тоже воспротивились, чтобы кузины уезжали. Мистеру Бреннану пришлось уступить. - Глаза миссис Голди сузились, - да вот, как видно, девицам это в головы-то и ударило, - тут миссис Голди, заметив неподдельный интерес слушателя, позволила себе присесть у стола и с блестящими глазами продолжила, - миссис Бейли говорит, что в доме из-за них всё вверх дном пошло.
  А ещё Марта рассказывала, что перед самым Рождеством скандал в семействе случился! Эта мисс Летиция заявила, вы только подумайте, мисс Энн Хэдфилд, что нечего ей надеяться, мол, на мистера Райана. И только это сказала - вошла мисс Элизабет. Она попросила мисс Энн выйти, мол, брат её искал. А после - закрылась с мисс Летти в зале. А когда они оттуда вышли, говорят, у мисс Летти лицо было - белее савана...
  Видать, дала ей понять, что почём. Мисс Летиция в тот же вечер перед мисс Энн извинилась...
  А эта мисс Кэтрин? Всё кружила возле мистера Райана, говорила с ним по-французски, строила из себя леди! А мисс Шарлотт? Эта вообще как-то попыталась за столом сесть рядом с миссис Бреннан, подумать только!
  А ведь что корчить-то из себя леди, когда приехали-то из этой дыры - Уистона! Марта говорит, что эти нищенки так вдруг возгордились, стали, подумать только, требовать от Лорин и Рейчел, горничных, чтобы каждый день им ванну готовили! Вы только представьте, на третий этаж - каждой по десять кувшинов носить! Каковы принцессы? Даже мисс Энн Хэдфилд уж она-то истинная леди, себе подобных прихотей не позволяет. Джейн Лидс, она самой мисс Элизабет прислуживает, так даже пожаловалась хозяйке на эти прихоти наглых голодранок.
  -И что мисс Бесс? - Донован снова поймал себя на искреннем, неподдельном любопытстве. Он слушал, затаив дыхание, ему казалось, что понять, что происходит в доме Бреннанов, подлинно легче из рассказов челяди, чем со слов господ. - Что она сказала?
  Лицо миссис Голди чуть порозовело, он улыбнулась, уподобившись толстой сытой кошке.
  -Джейн говорит, ничего леди не сказала, только побледнела. Да токмо не та особа мисс Элизабет, - наклонилась миссис Голди к Доновану, плотоядно сощурившись, - чтобы такое спустить. А ведь это цветочки. Девицы эти вдруг выряжаться стали, да платья менять, у одной - новая цепочка, у другой - кольцо с рубином, третья, что ни день - серьги меняет. А ведь приехали, Джейн говорит, с одним саквояжем на троих и никаких украшений там в помине не было. Они даже - вы не поверите! - мисс Элизабет поначалу едва ли не хамить стали! Правда, сейчас поутихли... Мисс Бреннан наверняка их на место поставила, - миссис Голди улыбнулась, точно это доставило ей удовольствие.
  Донован был джентльменом, при этом - человеком скромным. Он краснел при упоминании об адюльтере, от слов 'любовница' и 'содержанка' приходил в смущение, а некоторые слова и вовсе считал непроизносимыми.
  Но и он прекрасно понял, на что намекает миссис Голди.
  
  Глава 8. Ничего рокового.
  
  Влюбленная женщина
  скорее простит большую нескромность,
  нежели маленькую неверность.
  Франсуа де Ларошфуко.
  
  К своему немалому удивлению, Чарльз спал в эту ночь, как убитый, без сновидений. Однако на рассвете, ещё до первых петухов проснулся и в полумраке и тишине спальни задумался о том, чему стал свидетелем.
  Голова его была ясна, размышлял он спокойно и холодно.
  Он вовсе не предвидел смерти мисс Кэтрин Ревелл. При этом за ужином в кругу семьи он не заметил особого внимания и интереса мистера Эдварда Хэдфилда к Кетти Ревелл, хоть ему и показалось, что обстановка в доме достаточно нервна и накалена. Стало быть - он был слеп, как крот.
   Теперь - намёки миссис Голди.
  Донован верил ей. Сплетни - это злословие, сиречь слова, уроненные в злобе, но злоба не всегда лжива. Скорее, наоборот, иная правда только и проступит в злости и гневной истерике. Итак, миссис Голди, опираясь на суждение кухарки Бреннанов Марты Бейли, уверяет, что поведение девушек с момента приезда - изменилось. Они стали многое себе позволять, чего не могли позволить раньше, кроме того - возгордились. У них появились вещи, которых раньше у них не было. Глупо думать, что деньгами их снабдила тетка.
  Стало быть, это могло быть следствием именно того, что девицы нашли состоятельных воздыхателей.
  Однако подлинно богат в семье только Райан Бреннан. Его доход - свыше двенадцать тысяч годовых. Но и Нэд Хэдфилд прекрасно может позволить себе подарить девице золотую цепочку или серьги. Могли ли делать девицам подобные подарки Мартин с Уильямом и Патриком?
   Почему нет? - невелика трата при доходе в тысячу фунтов в год.
  Но Райан Бреннан явно не увлечён ни одной из девиц, а та резкая фраза, что он в раздражении проронил в спальне несчастной Кэтрин, и вовсе свидетельствовала, что приезд кузин был ему не по сердцу и он даже пытался отослать их домой.
  Почему не отослал? Вмешался Патрик, успевший влюбиться в Шарлотт Ревелл, и Уильям с Мартином? Возможно.
  Однако сам Донован не заметил никакой наглости девиц Ревелл, скорее, напротив, они вели себя тише воды, ниже травы. Ни Шарлотт, Ни Кэтрин, ни Летиция не дерзили мисс Элизабет или миссис Бреннан, хотя одеты они были весьма модно и этими яркими платьями словно пренебрегали царящим в доме трауром. Конечно, траур по дяде и кузенам ни к чему их не обязывал, и всё же...
   Что ещё ему удалось заметить? При известии о гибели мисс Кэтрин Ревелл Эдвард Хэдфилд вскочил. Это что угодно, только не равнодушие. И хотя потом он не пошёл в комнаты погибшей, можно ли предположить, что он был всё же чуть-чуть влюблён в Кетти? Да, вполне. Но раз так, не потому ли он столь странно вёл себя, потому что понимал, что в какой-то мере сам спровоцировал смерть девушки? Между ними могла быть ссора, и Кетти в порыве обиды или горя могла выбрать столь страшный и непоправимый исход. Тогда поведение Хэдфилда в какой-то мере проясняется. Он ведь первым догадался, что произошло. Вскочил, хотел броситься к Кетти, но споткнулся и упал. Падение было ненарочитым, Донован видел, что Эдвард наскочил на низкий столик случайно. Но вот он встал, ладонь и лоб окровавлены. И он уже никуда не спешит, сидит в летаргической прострации. Почему?
  Ох, странно всё это.
  Не менее странно ведёт себя и Томас Ревелл. Он изумлён и ошарашен, проливает на скатерть вино, потом бросается к упавшему Хэдфилду. Но сам он тоже никуда не бежит, пытается успокоить Эдварда. Для брата, только что узнавшего о гибели сестры, - это тоже довольно чудно.
  Есть и другие вопросы. Где всё это время была мисс Летиция Ревелл? Она вернулась с ярмарки, но на ланч не пришла. Почему? Почему столь равнодушен к случившемуся дядя Джозеф? Он куда больше был обеспокоен намерением племянника Райана увеличить годовое содержание Патрика, чем смертью племянницы. А уж охота... Что ему в бекасах, тем более, и охота-то ещё не разрешена? Кощунственно и жестоко.
  Миссис Бреннан тоже не проронила о случившемся ни слова.
  Но и красавец Райан тоже, что скрывать, не выразил никакой скорби, разве что досаду. Да, он был раздосадован. А вот Бесс Бреннан, сестрица Элизабет, была холодна и спокойна. Она сразу предложила вызвать коронёра - должно быть, сказался опыт смертей братьев.
  Так или иначе, епископ Корнтуэйт прав. Он ведь недаром сказал - 'в семействе поселился дьявол'. Дьявол не дьявол, но то, что в этом доме - слишком много странного, верно. Без повода и причины никто счёты с жизнью не сводит...
  Теперь - что мы имеем, если встроить гибель Кетти в ту череду смертей, что уже была в доме? Уильям покончил с собой. Записка - обвинения в измене и признание в разочаровании. Смерть Мартина. Необъяснимая и загадочная. Записки нет. Слабое сердце. Кэтрин Ревелл. Самоубийство. Записки тоже нет.
  Донован вздохнул, с сожалением вылез из-под теплого одеяла и начал одеваться. Сегодня Чарльз надеялся найти ответы на некоторые из этих вопросов. Ему предстояло закончить портрет Патрика - и он хотел осторожно расспросить младшего Бреннана об Эдварде Хэдфилде: о его происхождении, доходе, привычках и пристрастиях. И возможно сегодня, в преддверии похорон, он что-нибудь услышит в доме о мисс Кэтрин.
  ...Что же, надежды Донована отчасти сбылись, причём, раньше, чем он предполагал. Он появился в поместье около часа дня и вошёл через главные ворота. По обе стороны от центральной аллеи шли кусты, образовывавшие живую изгородь, аккуратно и заботливо подстригаемую садовником. В нескольких десятках ярдов от дома, у каменной беседки, Чарльз заметил девицу в тёмно-синем платье и молодого человека. Оба зашли под козырек беседки, но продолжали разговор. Чарльзу показалось, что они ссорились.
  Осторожно приблизившись, Донован услышал голос мужчины и узнал Эдварда Хэдфилда.
  -Я не могу здесь оставаться, Энн. Почему ты не хочешь понять меня?
  -А почему ты не хочешь понять меня, Нэд? Я не могу уехать!
  -Ты уверена, что у тебя есть надежды? - теперь Донован узнал голос Эдварда Хэдфилда, - извини, но он ведёт себя так двусмысленно...
  -Не говори о нём дурно. Я не могу без него... - в голосе Энн проступила тоска, - поверь, скоро все прояснится.
  Хэдфилд вздохнул.
  -Но ты не против, если я уеду на пару дней? Если похороны будут здесь, я не хочу оставаться на них.
  -Это будет странно воспринято, Эдвард. Все знали о ваших отношениях...
  -Какое мне до того дело? Ты очень мало во всем этом понимаешь и, кроме своего красавца, не видишь вообще ничего. Что до Кетти... Да, я был с ней резок. Меня преследует мысль, что я не должен был говорить ей того, что сказал, - он потряс головой, точно пытаясь прогнать навязчивое видение, - но что толку теперь об этом вспоминать? И всё же - понять не могу: неужели это так повлияло на неё?
  -Ты нравился ей...
  -Ей, видимо, нравился не только я...
  -Это что, грехи Тесс из рода д'Эрбервиллей? Строишь из себя Энджела Клэра?
  -Нет, но она же не вправе была ожидать... - Хэдфилд умолк.
  -Ты обидел и Кэтрин, и Элизабет. Ты поступил дурно.
  -Элизабет мне совершенно безразлична. Ты можешь сколько угодно мечтать о Райане, но я не женюсь на его сестрице. Никогда. Это исключено.
  -Мистер Ральф...
  -Мистер Ральф - в могиле, а на планы его сынка мне наплевать. Я не женюсь на Элизабет. Если ты нравишься Райану - ты свободна поступать как угодно, но я не собираюсь воплощать в жизнь планы мистера Райана Бреннана. Я никогда не полюблю его сестру. Если хочешь знать... - Хэдфилд замялся, - я потому и завёл роман с Кетти, чтобы Бетти все поняла и на меня не рассчитывала.
  -Боже мой, Нэд, как это ужасно...
   Донован увидел, что они повернули к аллее, понял, что брат и сестра сейчас заметят его, и поспешил зайти за массивный ствол старого дуба. Хэдфилды прошли мимо и вышли на аллею. Чарльз же обошёл беседку и сел на скамью у входа.
   Что он понял из краткого разговора брата и сестры? Что Хэдфилд считает себя виновным в смерти Кэтрин Ревелл. 'Я не должен был говорить ей того, что думал'. Чего именно?
  Ясно было также, что сердечную тайну имеет и Энн. Она влюблена в кого-то в доме и потому не хочет уезжать. Судя по всему, это мог быть только Райан Бреннан, ибо вряд ли, по мнению Донована, её мог покорить Томас Ревелл: тех нескольких наблюдений, что Чарльз сделал в доме Бреннанов, хватило, чтобы понять, что это недалекий и, похоже, не очень приличный человек, недаром же покойный Мартин заподозрил его в жульничестве в покер. В этом юноше и в правду было что-то от шулера и жиголо.
   А впрочем, разве любовь предсказуема? Разве осмысленно выбирает? Но Донован не заметил ни в Райане Бреннане, ни в Томасе Ревелле склонности к Энн Хэдфилд.
  Впрочем, он не замечал и любви Эдварда к Кэтрин Ревелл... Плохой с него наблюдатель.
  Но последнее признание Хэдфилда было подлинно страшным. Сестра была права: глубоко безнравственно заводить роман с одной женщиной только за тем, чтобы досадить другой! Да еще и после высказывать какие бы то ни было претензии девице! Стало быть, подлинно влюблён Хэдфилд вовсе не бал? Что за подлец...
  Донован поднялся и медленно пошёл в дом, отметив, что усадьба, обычно полупустая, сегодня оживленней обычного. По коридору сновали горничные, во дворе мелькнули грум и конюхи. Донован поднялся в комнату с мольбертом. К его удивлению там уже был Патрик Бреннан. Насупленный и мрачный.
  -Я просто подумал, что здесь тихо, - обронил он вместо приветствия.
  -А когда похороны?
   Бреннан поморщился, но нехотя рассказал, что вчера послали нарочного к тете Лавинии в Уистон, а в храме возник скандал: отец Ричард О'Брайен отказался отпевать самоубийцу. Тетя Винни приехала утром, Райан сказал ей, что не сумел уговорить священника отслужить панихиду, да и все, кто знает отца О'Брайена, понимали, что это пустой номер. Хорошо ещё не сказал, что труп надо выкинуть посреди трёх дорог - с него бы сталось. Ведь Уильяма он так и не отпевал. Тетя Лавиния кричала, рыдала в голос, потом - упала в обморок. В итоге Райан обратился к доктору Мэддоксу, чтобы тот исправил медицинское заключение, указав, что причина смерти - несчастный случай. Девица ведь могла просто потянуться за гроздью винограда и выпасть в окно. Напиши медик так - Кэтрин можно будет похоронить в Уистоне. Но Тимоти Мэддокс тоже упёрся и не пожелал. Тут тетя Винни в обморок снова упала. В общем, снарядили подводу - тело отвезут в Уистон. У Лавинии там знакомый священник. Может, и удастся похоронить по-человечески...
  -Мисс Шарлот и мисс Летиция едут с ней? - Донован подумал, что именно в отъезде Лотти и заключена причина дурного настроения Патрика.
   Но тут Чарльз, к своему удивлению услышал, что сестры Ревелл уговорили мать позволить им остаться.
  - Поедет Томас, поможет матери с похоронами, он сказал миссис Ревелл, что сестрам нечего делать в Уистоне.
  -Но, мне кажется, матери поддержка дочерей была бы не лишней, - осторожно заметил Донован, но Патрик, погруженный в размышления, казалось, не расслышал его. - А как вы думаете, мистер Бреннан, что случилось с мисс Кэтрин? Мисс Шарлотт не знает, что могло произойти?
  Этот вопрос живописца Патрик услышал.
  -Нет. Она сама недоумевает. И Летти - тоже. Утром накануне она веселая была, смеялась. Я с ней говорил в парке - тоже ничего особенного не было. Может и вправду-то - несчастный случай?
  Донован торопливыми мазками завершал портрет.
  -А что, мистер Хэдфилд... был влюблён в мисс Кэтрин? - из разговора брата и сестры он знал ответ на этот вопрос, но хотел услышать и мнение Патрика.
  -Да Бог его знает, - мрачно бросил Патрик, - но она его не жаловала, куда он не пригласи - отказывала, хоть, впрочем... - Он задумался. - Чёрт этих девиц разберёт. Может, просто кокетничала да цену себе набивала?
  Донован промолчал, не зная, что сказать. Интересно, спросил он себя, а как мистер Патрик Бреннан оценивает поведение мисс Шарлотт Ревелл? По его мнению, она тоже набивает себе цену? Но Чарльз понимал, что на подобную тему с Патриком говорить глупо.
   Наконец, заговорил снова, теперь - совсем о другом.
  -А мисс Хэдфилд... Она дружила с сестрами Ревелл?
  -Энн? - мрачно спросил Бреннан. - нет, эта гордячка никого, кроме себя, не видит. Хотя по началу, они вроде подружились, но скоро всё кончилось. Месяц или два вообще сквозь зубы с ними разговаривала. Особенно с Летицией.
  Донован понял, что глупо спрашивать мистера Патрика Бреннана о причинах размолвки девиц: обвиняя мисс Хэдфилд в эгоизме, сам он ничем, кроме себя и своих дел, видимо, не интересовался.
  -Мистер Джозеф тоже мало общался с племянницей?
  -Джо? Он редкий прохвост. Все лебезит перед Райаном, подлизывается к племянничку да деньги клянчит. И перед Бесс выслуживается. Он знает, кто в доме хозяева. А до остальных ему дела нет.
  Донована стал раздражать этот несносный человек, осуждавший всех вокруг за те пороки, коим в немалой степени был подвержен и сам. Чарльз торопился закончить портрет, тем более что надеялся после писать Райана, с лица которого намеревался сделать не менее десятка эскизов. Портрет Патрика не нравился ему самому: хоть сходство было уловлено точно, полотно несло печать отторжения живописца от модели, и бороться с этим Донован не мог.
  По счастью, Патрик понимал в живописи не более чем в охоте. Он удовольствовался явным сходством и ничего больше не требовал.
  Между тем на ланч семья не собиралась, миссис Ревелл, которую Донован увидел только из окна своей комнаты, уезжала. Томас должен был забрать тело сестры из полицейского морга, и потому он с подводой уехал раньше. Проводить миссис Лавинию Ревелл вышли ее племянник Райан и его мать, мисс Бесс, обе дочери миссис Ревелл и Патрик Бреннан. Донован заметил, что у окна на втором этаже появился Эдвард Хэдфилд, но вниз он не спускался. Мисс Энн нигде не было видно. Джозеф Бреннан тоже не удосужился попрощаться с сестрой.
  После отъезда миссис Ревелл и её сына, в доме воцарилась тишина, все разбрелись по своим этажам, и только мисс Бесс зашла в комнату, где работал Донован. Несколько минут Элизабет рассматривала портрет младшего брата, потом проницательно улыбнулась.
  -Патрик вам не очень понравился, не так ли?
  Донован, уже имевший случай убедиться в уме леди, не стал лукавить.
  -Он мало располагает к себе. Но кто следующий? Мистер Бреннан?
  -Наверное. Завтра утром он должен съездить по делам с Лидсом, но во второй половине дня будет свободен.
  Чарльз поднял глаза на Бесс Бреннан.
  -Мисс Бреннан, а... почему, по-вашему, погибла эта девушка?
  Элизабет его вопрос не обескуражил. На её лице не дрогнул ни один мускул, однако, когда её глаза встретились с глазами Донована, Чарльз почувствовал, что бледнеет. В глазах Бесс мелькнуло что-то змеиное: умное, ледяное, гипнотическое.
  -Причиной безвременной гибели, мистер Донован, чаще всего бывает непростительная глупость. Реже - нелепая случайность. Порой - Божий промысел или даже рок. Но я полагаю, что в этой смерти ничего рокового нет.
  Как и многие фразы Элизабет, эта звучала весьма двусмысленно, однако, в ней было и нечто пугающее.
  -А это правда... - Чарльз опустил глаза, - что ваш брат хотел, чтобы девушки уехали? Мистер Бреннан сказал 'будь проклят тот день, когда тетя Винни посадила нам на шею свой выводок. Хотел ведь отослать их, так нет же...' Он точно хотел их отослать?
  Элизабет улыбнулась и мягко пояснила:
  -Срок визита кузин оговаривался отцом с тетей Лавинией. Предполагалось, что они проживут у нас полтора-два месяца. Но когда отец умер, и мы полагали, что сестры Ревелл должны вернуться к себе. В доме был траур, нам было не до них. Но они ... - лицо Элизабет стало непроницаемым, - выказали желание остаться. И братья... тогда на похороны приехали все, и Патрик, Мартин и Уильям не поддержали Райана. Мистер Бреннан не любит склок и ссор, и предпочёл уступить братьям.
  -А вы тоже хотели, чтобы они уехали?
  Элизабет кивнула.
  -Да, мне тоже было не до гостей. Но, должно быть, кузинам несладко в Уистоне. Это ведь совсем захолустье.
  -Поэтому они и сейчас не захотели возвращаться?
  -Надо полагать.
  Мисс Элизабет простилась с ним и вышла.
  У Донована осталось странное впечатление от этой встречи, и когда он возвращался в Церковный дом, то долго вспоминал глаза Элизабет - умные и ледяные, несмотря на их тёплый цвет жженого сахара. Ему не показалось, что она лгала - скорее, Донована удивила её прямолинейная и жестокая искренность, которая, однако, импонировала ему куда больше себялюбивого равнодушия мистера Патрика Бреннана.
  
  Глава 9. Медицинская тайна.
  
  Умные люди знают, что верить
  можно лишь половине того, что нам говорят.
  Но даже они не знают, какой именно половине.
  Неизвестный автор.
  
  Однако это впечатление отнюдь не было последним в Кэндлвик-хаус. Уже уходя домой, Донован неожиданно снова увидел Патрика Бреннана. Рядом с ним стоял его брат Райан. Беседовали они тихо, стоя в круге фонарного света. Летний ветерок чуть покачивал крону росшего рядом ясеня, образуя на лицах братьев причудливые тени. Не похоже было, чтобы они ссорились, но Патрик был мрачен и насуплен.
  -Это нелепость, причём тут мисс Хэдфилд? Она глаз с тебя не сводит, что, я не вижу, что ли?
  -Я не уговариваю тебя, - спокойно обронил Райан, - просто говорю, чтобы ты подумал. Это было бы разумно.
  Патрик пожал плечами.
  -Ты странно рассуждаешь...
  Братья повернули к дому.
  Тут Донован заприметил, как задним двором промелькнула мисс Летти, её сопровождал высокий мужчина лет тридцати, они вышли с конюшенного двора и прошли не через главный вход в дом, но через маленькую дверь в торце левого крыла. Зато из главного входа вскоре вышли, кутаясь в шали, две девицы. В одной из них Донован сразу узнал мисс Элизабет, в другой - мисс Энн Хэдфилд. Сгустившиеся сумерки позволили ему незаметно приблизиться, тем более, что в парке было множество кустарников. Чарльз рассчитывал услышать нечто важное о мисс Кетти, но, к его изумлению, речь шла совсем о другом.
  -Ты же понимаешь, Бетти, я не виновата, я мечтала, что мы будем сестрами!
  Голос мисс Элизабет был сух и холоден.
  -Я понимаю.
  Сухость тона и лицо мисс Элизабет явно убивали мисс Энн.
  -Я говорила ему, что его поведение, - это не поведение джентльмена, но он просто ненадолго увлекся, потерял от неё голову. Потом очнулся. Это просто прихоть, пустая прихоть...
  Тон мисс Элизабет не изменился.
  -Я понимаю.
  -Это пройдет, он просто глупец, но он забудет о ней и всё будет по-старому.
  -Я понимаю, - повторила мисс Элизабет в третий раз и медленно пошла по аллее.
  -Бетти! - мисс Энн торопливо пошла вслед мисс Бреннан.
  Они вскоре исчезли за поворотом. Чарльз не решился последовать за ними.
  Он понял, что мисс Энн любой ценой хочет сохранить добрые отношения с мисс Элизабет и всячески выгораживает брата. Энн Хэдфилд пыталась представить поступок Эдварда с Кэтрин именно как увлечение, а не хладнокровное домогательство с подлой целью избавиться от мисс Бреннан. Донован понял, почему мисс Энн предпочитает лгать: скажи она правду, это испортит отношения Хэдфилдов с Бреннанами навсегда.
  Донован направился к себе на Норфолк-стрит. Придя к себе, он был немало удивлён: миссис Голди сообщила ему, что его дожидается визитёр. Чарльз растерялся, просто не поняв, кто бы мог посетить его в столь поздний час в Шеффилде, где круг его знакомых исчерпывался семейством Бреннан.
  Оказалось, его ждал пожилой мужчина, лицо которого - высокий лоб, изборожденный сетью морщин, и голубые глаза, казавшиеся странно большими за стеклами круглых очков, - показалось ему смутно знакомым.
   Память не подвела Донована - он и вправду мельком видел этого человека во время визита полиции в дом Бреннанов. О нём же говорил ему и епископ Корнтуэйт.
  Перед ним стоял Тимоти Мэддокс, известный в Шеффилде доктор, много лет бывший врачом семейства Бреннан.
  Речь Мэддокса выдавала человека дела, он был лаконичен и весьма конкретен. Сразу после короткого приветствия, он, не дожидаясь приглашения, сел и заговорил:
  -Мой друг Роберт Корнтуэйт рассказал мне о вас и о том поручении, что дал вам. Он просил сойтись с вами поближе и, если в доме Бреннанов случится нечто, о чём вам надо будет знать, я обязался сообщить об этом вам и Роберту. Ему я уже написал.
  Донован слушал молча, не перебивая и внимательно разглядывая медика. Его руки странно контрастировали с лицом и не выглядели руками старого человека. Нет, они были бледными, жилистыми и очень сильными, что было заметно по толщине запястий и подвижности пальцев. Такие руки Донован часто видел у хирургов и скрипачей.
  -Так вот - я должен сообщить это и вам, при этом я нарушаю долг медика хранить в тайне сведения, имеющие отношение к врачебной тайне, - спокойно продолжал Мэддокс, - я виновен и в худшем проступке: я скрыл эти сведения от полиции, и если могу чем-то оправдать себя, то только самообманом. Полицейский врач был задействован в беспорядках на заводских окраинах, тело мисс Кэтрин Ревелл осматривал я, и после моего заключения оно было отдано родным. Я мог бы уверить себя, что сведения, которыми я располагаю, излишни для выяснения причин гибели мисс Ревелл, но я не идиот и прекрасно понимаю, насколько они могут быть важны. Причины моего поведения лежат в уверенности, что полиция всё равно не сможет прийти к правильным выводам, результатом полицейского следствия будут лишь новые дурные слухи вокруг семьи Ральфа, а я не хотел бы их допускать.
  Донован насторожился и не спускал глаз с Мэддокса.
  Тот продолжал, - как ни в чём не бывало.
  -Но мой друг Корнтуэйт сказал, что вы пытаетесь понять, что происходит в доме, и я должен вам по возможности помочь. Так вот. Тело мисс Кэтрин Ревелл удивило меня. Во-первых, я хотел, чтобы вы незаметно навели справки в доме: не болела ли она сильной простудой в течение последнего месяца-двух? Во-вторых, девица вовсе не была девицей. - Донован закусил губу и бросил быстрый взгляд на Мэддокса, - вам нужно узнать, лишилась ли она невинности в доме Бреннанов, или - чего я, в общем-то, не исключаю - ещё в Уистоне?
  Чарльз смутился по-настоящему.
  -Если спросить о простуде достаточно просто, - пробормотал он, - то каким образом я смогу узнать...
  -О её любовнике? - уточнил Мэддокс, - да, это непросто. Подобные темы в доме Бреннанов за ланчем не обсуждаются. Я могу лишь предположить, что любовником девушки мог быть Мартин Бреннан. Я однажды видел их в парке гуляющими. Это было вскоре после похорон мистера Ральфа Бреннана, зимой. Я не наблюдал ничего такого, что говорило бы о подобных отношениях, но юноша въявь горячился и что-то доказывал девице. Разговора я не слышал, до меня едва долетали слова, но речь, как я понял, шла о любви. Однако мне не показалось, что девушка отвечала Мартину взаимностью. Тем не менее... Отношения молодых непрочны и переменчивы, а Мартин был красавцем.
  -Я знаю, - кивнул Донован. Он все ещё пребывал в полнейшей растерянности.
  -Но я сомневаюсь, что девица могла устоять. Если Мартин влюбился в неё...
  -Но смерть самого Мартина... Ведь если он влюбился в Кэтрин Ревелл, и она уступила ему - чем объясняется его смерть? И самоубийство Уильяма - у него ведь тоже должна быть причина... Впрочем, - задумался Донован, - тут что-то есть. Как я понял со слов мисс Элизабет, все братья приехали на похороны отца. Что если они влюбились в Кэтрин - и оказались соперниками? Элизабет Бреннан говорила мне, да и Райан в присутствии мистера Джозефа Бреннана тоже уверял, что именно приехавшие братья уговорили его оставить девушек. Мне не показалось, что они лгут. Стало быть, девушка могла влюбиться в ...
  -Только не в Уильяма, - усмехнулся Мэддокс, - Билли был ещё менее привлекателен, чем Патрик. Если верно то, что вы говорите, то это мог быть только Мартин, безусловно, он был куда более привлекательной кандидатурой.
  -Но тогда... - Донован взволнованно поднялся и начал мерить шагами комнату, - тогда многое проясняется. Уильям понял, что ему предпочли Мартина и не вынес этого. Мартин, возможно, страдал, считая себя виновным в гибели брата! Потом могла иметь место размолвка с Кетти, он разочаровался в объекте своей любви - и... А смерть Кэтрин... Она просто поняла, что своим кокетством или ветреностью погубила братьев, - Чарльз сел, потёр вспотевший лоб и снова задумался, - но Хэдфилд... Он тогда тут причём?
  Мэддокс на минуту задумался.
  -Доход Хэдфилда сегодня - около трех тысяч в год, - наконец проронил он, - но ему предстоит унаследовать свыше ста тысяч фунтов... Если бы девица выбирала, Нэд, разумеется, был бы куда привлекательнее нищих младших братьев Бреннанов, - спокойно констатировал Мэддокс.
  -Но... Мистер Райан Бреннан сказал, что финансовые вопросы ... в семье никогда не были причиной конфликтов. Он уверял, что деньги не определяют поступки членов семьи. Он солгал? - поинтересовался Донован у медика.
  Мэддокс пожал плечами.
  -Почему? Он не лгун. Но речь идёт не о Бреннанах, а о Ревеллах. У брата и девиц - за душой абсолютно ничего нет, а у Томаса, как я слышал стороной, ещё и долги. И едва ли девочки Ревелл настолько глупы, чтобы не понимать финансового расклада. Любая из них была бы счастлива выйти за Райана Бреннана - для неё это означало бы стать хозяйкой богатейшего поместья и до конца своих земных дней не знать нужды. Неплохая добыча и мистер Эдвард Хэдфилд, хоть он и в четыре раза менее привлекателен: именно настолько, насколько три тысячи годовых меньше двенадцати.
  -Господи, что вы говорите, мистер Мэддокс! - Донован был шокирован, - вы полагаете в девушках такую расчётливость и прагматизм... Как можно?
  Тимоти Мэддокс развёл руками.
  - Я просто не склонен смотреть на жизнь через розовые очки, мистер Донован, только и всего. Повторяю, ни красавец Мартин, ни Уильям не стоили в глазах кузин того, что стоят Райан и Эдвард. Посмотрите на беднягу Патрика - он тщетно пытается привлечь внимание мисс Шарлотт. Он не нужен ей. Она просто рассчитывает на более крупный куш.
  Донован напрягся.
  -На какой? Райан? Эдвард? Она была соперница своей сестры?
  Доктор театрально возвел очи горе, потом снова обратился к Доновану, словно пытаясь втолковать тому нечто совершенно очевидное.
  -Все сёстры, если учитывать то положение, в котором они находятся, соперницы друг другу, - отчеканил Мэддокс, - при этом запомните: мистер Райан Бреннан никогда не женится на бесприданнице. Не забывайте, кто его воспитал. Ральф всегда был прагматичен, и прагматизм обогатил его. Его сын имеет блестящий финансовый нюх, при этом не склонен рисковать дурацкими вложениями капитала и всегда считает деньги. При этом я не отрицаю, - усмехнулся Мэддокс, - что его поведение не всегда определяется денежными соображениями. Оно куда более сложно.
  -А Эдвард Хэдфилд?
  -Эдвард? Он, не забывайте, наследник. Наследник старого графа Хэдфилда. Но милорду Джеймсу Хэдфилду шестьдесят семь. С учетом, что его достопочтенные прабабка, бабка и матушка - все доживали до девятого десятка, а сам Джеймс Хэдфилд жалуется только на браконьеров, своего кота и проблемы с облысением, можете быть уверены, что раньше, чем через десять-пятнадцать лет Эдварду денег не получить. С высоты своих лет я полагаю, что это не поздно и деньги не помешают в любом возрасте, но для девиц Ревелл пятнадцать лет - это целая вечность...
  Донован задумался. Сообщенное мистером Тимоти Мэддоксом было, разумеется, циничным, но цинизм не делает высказывание ложным. Однако, если сказанное верно, тогда получалось, что у девочек Ревелл не было шансов... Тут Донован вспомнил разговор, услышанный утром в парке.
  -А мисс Энн Хэдфилд? Мне показалось... она не согласилась бы оставаться в доме столь долго, если бы не имела надежд... Но её никак не мог привлечь Томас Ревелл. Остается только Райан. Он может жениться на Энн? Сколько за ней дают?
  -О, вы уже рассуждаете правильнее, - походя похвалил Донована доктор Мэддокс. - Тут шансы повыше, Энн может быть привлекательна для Райана: за ней, как за сестрой самого Райана, дают пятьдесят тысяч.
  -А... - Донован вдруг вспомнил ледяное лицо мисс Элизабет, - каковы шансы выйти замуж мисс Бреннан?
  -С пятьюдесятью тысячами? - уточнил доктор, - неплохие, очень неплохие. В девках с таким приданым не остаются, да и братец постарается.
  -Вы имеете в виду... постарается как-нибудь пристроить её?
  -Не 'как-нибудь', - покачал головой Мэддокс, - совсем не 'как-нибудь'. Если вы заметили, Райан... я же говорил, его поведение сложно. Мистер Райан Бреннан... действительно любит сестру. Он доверяет ей. Миссис Бреннан ещё при жизни мужа предпочитала только тишину и покой, передоверив всё управляющему, а сейчас Элизабет - подлинная хозяйка дома. Она вышколила слуг, управляет домом в лучшем виде. Райан как-то обмолвился, что, когда сестра выйдет замуж, ему будет её не хватать. Но устроит он её, помяните мое слово, прекрасно. В принципе её брак с Хэдфилдом обсуждался ещё Ральфом. Об этом думал и Райан. Но и без Эдварда женихи найдутся, уверяю вас.
  Донован несколько секунд молчал, потом всё же решился сказать.
  -Из разговора брата и сестры я понял... Они упоминали Энджела Клэра и Тесс. По-моему, у мистера Хэдфилда была связь с Кетти, но он узнал, что был не первым и сказал об этом Кэтрин, возможно, просто отверг её. Скорее всего, она, подобно Тесс, надеялась, что он простит её, однако... Я рискну предположить, что именно это и послужило толчком для поступка несчастной. Сам мистер Хэдфилд недоумевал, почему сказанное им так повлияло на Кетти, но мужчины редко понимают, как чувствуют женщины.
  Мэддокс не оспорил Донована, но пожал плечами.
  -Если восемнадцатилетняя девица умудрилась где-то переспать Бог весть с кем, она и не вправе рассчитывать, что это сойдёт ей с рук. Иначе, чем драконовскими мерами, добродетель не оберечь. Если мужчины будут спускать такие вещи, завтра все бабёнки пустятся в разгул, и никто не будет уверен в том, воспитывает ли он своих детей или чужих. Кроме того, любой лошадиный заводчик или псарь вам скажут, - скрести один раз ледащую клячу с чистопородным жеребцом или попади чистокровная сука один раз под уличного кобеля - пропало все потомство. Ни от жеребца, будь он самых лучших кровей, ни от суки, самой чистопородной, - никогда не родится уже ничего стоящего.
  Донован знал об этом, его отец занимался разведением голубей, но он предпочёл оставить эту тему.
  -А что представляет собой мистер Джозеф Бреннан? Мистер Корнтуэйт и словом о нём не обмолвился.
  -Джо? Жуир, прохиндей, бонвиван и сластёна. Он младше Ральфа на двенадцать лет. Имеет диплом врача, как и я, но, насколько я знаю, практиковал только первые десять лет. Последние годы жил на всём готовом в доме старшего брата. Теперь, насколько я понимаю, сумел поладить и с племянником... Но пусть вас не обманывает его личина веселого кутилы. В некоторых вещах он сведущ и умеет быть серьёзным.
  -А он был женат?
  -Насколько я слышал, нет. Во всяком случае, ничего об этом не слышал. Он учился в Оксфорде, потом жил в Лондоне, сюда, в Шеффилд, приехал десять лет назад.
  Донован спохватился, что не предложил гостю чаю, но Мэддокс покачал головой.
  -Я и без того задержался, - врач поднялся, - таким образом, я сказал вам главное.
  Чарльзу осталось только поблагодарить доктора и проститься с ним.
  Проводив гостя и оставшись в одиночестве, Донован снова без сил опустился на стул. Мысли его путались. Доктор Мэддокс показался ему человеком весьма неглупым, такого трудно было бы ввести в заблуждение. И если многие его суждения звучали не более чем гипотезами, то уж в точности его медицинского заключения сомневаться не приходилось.
  Стало быть, несчастную Кетти кто-то соблазнил или обесчестил. Но Мэддокс прав - это не обязательно могло произойти в доме Бреннанов. Значит, надо было навести справки в Уистоне - но такой возможности у Донована не было. Оставалось попытаться разузнать побольше о Кетти от Бреннанов.
  Тут Донован вспомнил миссис Голди. Она утверждала, что девицы приехали с одним саквояжем и поначалу вели себя в доме довольно скромно. Сколько длилось это 'поначалу'? Здесь, кроме прислуги, никто не поможет.
  Но было уже совсем темно, и Донован отложил намерение поговорить с миссис Голди до утра.
  Лежа в постели, Донован некоторое время размышлял об услышанном от Мэддокса. Оно удивило его, но когда первое потрясение прошло, он уже не понимал его причин. Дом Бреннанов никогда не казался ему обителью идиллий.
  Однако тут Донован впервые всерьёз задумался над странным поведением сестры мистера Ральфа и мистера Джозефа Бреннана - тетки Винни, Лавинии Ревелл. Почему она с такой настойчивостью уговаривала брата позволить её детям приехать к нему? Почему даже после внезапной смерти брата не забрала девочек? Была ли она на похоронах? Наверняка. Неужели она не понимала, что они там лишние и в дни траура близкие хотят провести в одиночестве?
   При этом Мэддокс уверяет, что девушки совсем неглупы. С этим Донован не спорил: сестры Ревелл, несмотря на кукольно-ангельскую внешность, дурочками ему тоже не показались. По мнению медика, они прекрасно понимали, что пока в доме гостит состоятельный гость - Эдвард Хэдфилд, и пока старший сын Ральфа, богач Райан, ещё не женат - у них был шанс недурно устроиться, покорив одного из них. Но тут умирает дядя Ральф, и Райан Бреннан становится не наследником, а хозяином богатейшего поместья, одновременно на похороны отца приезжают отсутствующие братья. Райан, со слов Элизабет и по его собственному признанию, хотел отправить девиц домой. Стало быть, планы девиц Ревелл прельстить Райана Бреннана потерпели поражение: он не влюбился ни в одну из них.
  Это было очевидно.
  Но дальше клубился туман. В кого из девиц влюбились - если это имело место - приехавшие братья? В Шарлотт? В Кэтрин? В Летицию? Влюбились ли они в одну и ту же сестру и стали соперниками, или в разных? Но кое-какие заключения можно было сделать и сразу. Это была, видимо, не Шарлотт Ревелл, ибо Патрик вроде бы ни к одному из умерших братьев вражды не питал.
  Вроде бы? Но ведь недаром же его лицо показалось Доновану лицом убийцы и поэта... Мятежная озлобленность, страстность, гневливость, постоянные пьянки и похмелья. Мог ли он свести счёты с Мартином, если бы оказался его соперником? Мог ли ... что? Довести до самоубийства Уильяма? Патрик не показался Доновану способным на подобное дьявольское хитроумие, но ведь Роберт Корнтуэйт предупреждал, что в этой семейке простецов нет.
  Да уж. Настолько нет, что, поди, разберись...
  В тоже время мисс Элизабет считает, что Патрик 'воспринимает жизнь по-дурацки', и не очень-то принимает его всерьёз. При этом сама Бесс - девица, что и говорить, серьёзная. И она отметила, что покойные братья воспринимали жизнь 'излишне драматично'. Донован тогда уточнил, что это может означать, и она ответила: 'Не уметь меняться. Не желать думать. Не хотеть ничего понимать'
  Но что не хотели понять Уильям и Мартин Бреннаны? О чём не желали думать? Какие изменения и перемены их не устраивали?
  Среди всех этих размышлений Донован и сам не заметил, как уснул.
  
  Глава 10. Чары красоты.
  
  Красивое лицо -
   безмолвная рекомендация.
  Френсис Бэкон.
  
  Однако проснулся Донован почти с теми же мыслями, что тяготили его накануне.
  Миссис Голди, выслушав его вопрос, задумалась, но ответить не смогла. Она сама бывала в доме, когда приходила к подруге, но не знала, когда девицы стали пользоваться такой свободой в доме.
  Чарльз полдня работал в мастерской над витражами, но сказанное вчера Тимоти Мэддоксом не шло у него из головы. Он вспоминал. Какой показалась ему Кэтрин? Привлекательной, кокетливой, оживлённой. Они с Летти явно строили глазки мистеру Бреннану, но отклика не было. Кэтрин ничем не отличалась от Летиции, в лице её не было ничего, что говорило бы об обиде, огорчении или беде. Что ещё он заметил? Увы, ничего.
   В памяти всплывало только желтое платье в крови, похожее на орхидею...
  Чарльз с надеждой подумал, что епископ Корнтуэйт может, получив письма от него и доктора Мэддокса, приехать в Шеффилд. Впрочем, едва ли и он сможет во всем разобраться. В три часа пополудни Донован был у Бреннанов.
  Вчера мисс Элизабет обещала, что во второй половине дня ему сможет позировать Райан Бреннан. Сейчас Донован отправился по дому на поиски мисс Бесс, и почти полчаса проплутал по этажам. Дом внутри оказался огромным и был перестроен довольно хаотично. Донован несколько раз путал лестницы и через бесконечные коридорные анфилады, попадал не то в то крыло, то не в нужный коридор, но, наконец, вышел к апартаментам мисс Элизабет и постучал.
  Двери открыла сама Элизабет Бреннан и, узнав, что он готов рисовать Райана, кивнула и позвонила, велев показавшейся внизу горничной найти и позвать мистера Райана.
  -Он в комнате управляющего, Джейн, если же там нет - посмотри на конюшне.
  Горничная моментально исчезла. Донован понял, что слуги, которых подлинно было мало, отлично вышколены.
  Видимо, Джейн нашла мистера Бреннана в комнате управляющего, ибо появился он очень скоро - вместе с Джорджем Лидсом. Донован мысленно восхитился: сегодня Райан Бреннан был в тёмно-вишневом сюртуке, очень ему шедшем. Чарльз подумал, что может использовать ту цветовую палитру, что была на полотне Николаса Маса, только затемнить пурпур и вместо коричневой умбры использовать более тёмный тон жжёной слоновой кости. Глаза Райана отливали шартрёзом, кожа казалась лилейной.
  Сам Райан, вспомнив о позировании, кивнул.
  - Не забудьте, Джордж, передать Майклу, пусть добавит ей ячменную муку, заваренное льняное семя, морковь, отруби и траву.
  Управляющий кивнул и исчез. Художник и Бреннан прошли в мастерскую, и Райан опустился на стул.
  -Надеюсь, я буду послушной моделью, - пробормотал он, - хоть охотнее я позировал бы в кресле, просто засыпаю.
  -Рано поднялись?
  Райан вздохнул.
  -Почти не спал. Лучшая гнедая кобыла в моем заводе, Кармен, ожеребилась.
  Донован знал, что для опытных лошадников это подлинно событие и вежливо осведомился, всё ли прошло благополучно?
  -Да, - кивнул Райан, - жеребёнок встал тут же, но роды случились под утро, а грум ждал их около двух ночи. Потом ещё с Джозефом препирались... Сейчас мне кажется, у Кармен мало молока, но Блэкмор говорит, хватит.
  -А о чём вы препирались с мистером Джозефом Бреннаном?
  -Я хочу назвать жеребенка Кагором, - пояснил Райан, - у него вишневый отлив шерсти, а он настаивает на Черри, - Бреннан прикрыл рот рукой, зевнул и сонно извинился, - отец Кагора - рекордсмен, он стоит дороже собственной статуи из чистого золота. Если мне повезёт, сынок ему не уступит, - на лице его проступило выражение мягкого довольства и гордости.
  Донован почти не слушал, торопливо делая наброски. Райан сидел спокойно, полусонно глядя вдаль, временами веки его смежались, и тогда Чарльз вынужден был будить свою модель. Сам он помнил, что хотел бы многое узнать от Райана, но сейчас ничего не мог с собой поделать: итальянский карандаш шуршал по бумаге, эскизы множились, Донован менял положение мольберта, двигал лампу - и рисовал, стремительно, истово, почти безумно.
  -Я не помешаю? - В двери заглянула мисс Элизабет.
  -Заходи, Бесс, - тон Райана был по-прежнему сонным, - о, мой Бог! Как ты догадалась?
  Мисс Элизабет протиснулась в щель двери с небольшим подносом, на котором дымились и благоухали две чашки ароматного кофе и громоздились имбирные пирожные. Донован тоже почувствовал усталость и был искренне рад услуге мисс Элизабет.
  Пока они с Райаном наслаждались отменно приготовленным напитком, мисс Бреннан рассматривала эскизы, сделанные Донованом. Неожиданно она обернулась к художнику.
  -Ого... Семнадцать эскизов. А что вы потом делаете с вашими набросками?
  Донован улыбнулся.
  -Лучшие - оставляю, они могут пригодиться при росписях и при иных заказах. Года два назад мне заказали роспись в католической церкви Лондона, так я, рисуя толпу во дворце Ирода, использовал наброски, которые писал с одного фермера и его жены, и многие из тех, что делал ещё в Академии.
  -А с какого из этих будете писать портрет Райана?
  Донован закусил губу и перебрал рисунки.
  -Мне жаль, но, наверное, ни с какого. Сейчас попробую сделать ещё несколько.
  Райан Бреннан допил кофе и подошёл к сестре. Быстро перебрал листы и пожал плечами.
  -Вы излишне требовательны. По мне, любой похож. Чем плох, например, этот? - он показал на один из лучших эскизов: пальцы скрещены, задумчивый взгляд исподлобья. - Или этот? - на листе лицо Райана, умиротворенно-полусонное, губы чуть приоткрыты.
  -Это не то, - покачал головой Донован, - когда я сделаю то, что нужно, я сам это пойму.
  На самом деле Чарльз лукавил. У него все получилось с первого наброска, но он одержимо менял ракурсы и освещение, чтобы запечатлеть все возможные светотени, все оттенки, образы и облики этой удивительной красоты.
  Есть красота ночного неба и дневных, пронизанных солнцем облаков, - красота вечная, думал Донован. Есть красота горных озёр и деревьев в инее, застывшая и отлитая в монолите времени. А есть - мимолетная, утекающая - краса опадающих листьев и распускающихся цветов, красота весенней капели, свечного пламени в шандале, выхватывающего из темноты и холода лица и образы, чтобы тут же оставить их окоченеть и погрязнуть во мраке. Это лицо тоже казалось ему светом, обречённым исчезнуть, прекрасным именно своей быстротечной, ускользающей и летучей красотой, и он стремился просто осуществить одно из заветных мечтаний искусства - остановить время, замедлить распад, задержать смерть, противостоять тлену.
  ...И он снова писал - истово, почти одержимо. Донован совсем упустил из виду, что хотел осторожно расспросить Райана о том, что узнал от доктора Мэддокса, он забыл о происходящем в доме и о просьбе Корнтуэйта, запамятовал, что намеревался узнать об отношениях мисс Кетти и Эдварда Хэдфилда.
   Он забыл обо всём.
  Чашка кофе позволила Райану прогнать сон, и он теперь позировал с улыбкой и куда большим интересом, чем раньше. Наброски множились, листы бумаги уже загромождали весь стол, а Донован не мог остановиться.
   Он обратился к Райану.
  -Вспомните то выражение у вас на лице, когда вошла ваша сестра с подносом. Помните?
  Райан чуть улыбнулся, на миг опустил глаза. Когда он снова поднял их, взгляд увлажнился нежностью.
  Донован мгновенно схватил абрис лица, живую улыбку губ и блеск зелёных глаз. Он изумлялся: в любой позе, с любым наклоном головы и при любом освещением это лицо сохраняло гармоничные очертания и чарующую красоту.
  -А вы можете изобразить любовь?
  Этот вопрос неожиданно прогнал улыбку с глаз Райана.
  -Не знаю, - он откинулся на спинку стула, несколько минут молчал, потом внезапно заговорил, - когда мне было пятнадцать, отец взял меня на скачки в Дерби. Наша лошадь пришла тогда первой, отец на радостях выпил. Около паба танцевал какой-то клоун, он пел песню о вечной любви, играли мандолина, гитара и гармоника... Я слушал, а когда мы поехали домой - мурлыкал её... А отец засмеялся и вдруг сказал, что хотел бы заговорить меня от трех бед: от разорения семьи, от бунта черни и от... великой любви, да минуют меня во все дни жизни моей эти три несчастья. - Райан вздохнул, - мне показалось, что за всеми этими словами что-то кроется, но так и не решился спросить об этом отца.
   -Так вы... никогда не любили? - ошеломлённо спросил Донован.
  Бреннан усмехнулся.
  -Ну, почему? Когда-то в юности влюблялся, но ничего великого в этом и вправду не было.
  -Но мне показалось... - Донован смутился, - что вы любите сестру...
  -Я предан ей и привязан к ней, - согласился Райан, лицо его подлинно осветилось изнутри.
  -Но вам пора жениться...
  -Пора, - снова согласился Бреннан, - надо приглядеть невесту.
  -А...мисс Хэдфилд? - осторожно спросил Донован, наконец вспомнив, что хотел расспросить Райана. - Она мне показалась...
  -Красивой? - насмешливо перебил Райан. Глаза его замерцали, точно огранённые изумруды.
  -Ну... - Донован чуть растерялся, - это несколько драматичная и театральная красота, однако, в яркости ей не откажешь.
  -Да, это верно, - усмехнулся Бреннан и поправил, - только не драматичная, а мелодраматичная.
  -И вас она не пленяет?
  Бреннан откинулся на стуле.
  -Боюсь, что мисс Хэдфилд алчет именно той великой любви, от которой меня заговорили. А так как ей свойственно всё драматизировать, как вы точно подметили, - тонко улыбнулся Райан, - то подобный союз привёл бы только... - он опустил длинные ресницы, и на скулы его легла серая тень.
  -К взаимному разочарованию? - решился продолжить его невысказанную мысль Донован.
  Бреннан снова улыбнулся.
  -Ну, чтобы разочароваться, нужно вначале... очароваться. А я не очень-то поддаюсь чарам. Скорее, этот брак просто свёл бы друг с другом абсолютно не нужных друг другу людей.
  Несмотря на то, что Райан улыбался, слова эти звучали приговором надеждам мисс Хэдфилд.
  -А каков ваш идеал женщины?
  -Идеал? Идеал, идея, идол...- пробормотал Райан, - это все от греческого eidos, eidolon. 'Вид, образ, видение... привидение...' Но я не верю в привидения.
  -Но если вам не нравится мелодраматизм мисс Хэдфилд, то, может быть, легкость и игривость мисс Шарлотт... мне она напомнила котёнка.
  -Мне тоже,- кивнул Райан, - но в моих апартаментах уже живёт котик по кличке Мерзавец. Так окрестил его мой камердинер Мэтью Лорример за пристрастие гадить за диванами, а вообще-то его зовут Премьером. Мне и с ним хлопот достаточно. Линяет мерзавец, портьеры рвёт и комод расцарапал.
  Мистер Бреннан, надо было отдать ему должное, умел объяснять почти необъясняемое так, что, не сказав ничего определенного, расставлял все акценты весьма жестко, и вопросов у собеседника не оставалось. Донован вздохнул.
  -Вам нелегко угодить...
  Райан усмехнулся.
  -А мне и не надо угождать, мистер Донован, совсем не надо.
  -Наверное, глупо и спрашивать о бедняжке Кетти Ревелл? Но мне просто кажется, все девушки должны влюбляться в вас...
  Бреннан улыбнулся.
  -Почему?
  -В вас - что-то завораживающее, впрочем, как в любой красоте...
  -Ну, что вы...- Райан с неким укором покачал головой, - красота, конечно, изыск природы, но она, в общем-то, приедается. Как любой деликатес.
  -А у мисс Кэтрин был роман? Мне показалось... мистер Хэдфилд...
  Взгляд Бреннана посуровел.
  -Не знаю. Поймите, любовные чувства - это не то, что каждый выставляет напоказ, как новый фрак или новую карету. Я иногда видел мистера Хэдфилда вместе с Кэтти, но ничего об их отношениях сказать не могу. Просто не знаю.
  Тут, однако, их разговор снова прервали. Теперь в дверь просунулся мистер Джозеф Бреннан. Он был в домашнем халате и явно только что проснулся.
  -Ты здесь? А я прошёлся по твоим комнатам - никого, - сонно пробормотал он, - хотел сходить на конюшню, да Бесс сказала, что ты с художником, - он с любопытством перелистал эскизы. - Да, хорош, ничего не скажешь, вылитый Ральф в юности. О, да тут и есть и законченное... - мистер Джозеф с интересом оглядел стоящие в углу готовые полотна - портреты Элизабет и Патрика Бреннанов. - Он внимательно рассмотрел их, и вдруг обратился к Доновану. - Странно, я замечал, что световой блик расположен наполовину на зрачке и наполовину на радужной, а вы рисуете только один блик в каждом глазу именно на радужной. Почему?
  -Маленький обман - право художника, - улыбнулся Донован, подивившись наблюдательности мистера Джозефа Бреннана, - а вы тоже занимались живописью?
  -Нет, с меня хватило и медицины, - рассмеялся Джозеф, - но живописи меня обучали. Как и музыке. Однако, судя по палитре, вы не любите широкую цветовую гамму? И пишете по серому грунту?
  Донован удивлённо кивнул. Он подлинно применял небольшой подбор красок при живописи тела, но пользовался ими весьма умело. Изображение кожи было для него любимой художественной задачей. Поверх серой гризайли он выписывал лица лишь тремя красками: белой, черной и красной, причём с их помощью доводил живопись почти до полной законченности, которой недоставало лишь желтых тонов. Их он наносил лессировкой. Темные драпировки, волосы и второстепенные детали часто писал 'alla prima'.
  Начав пользоваться белым грунтом, Донован покрывал его впоследствии прозрачным красным тоном, придающим живописи приятную теплоту, позднее пользовался красными грунтами, а потом заменил их грунтом нейтрального цвета, составленным из непрозрачных красок. На нём подолгу работал гризайлью, и притом пастозно. Чарльз вообще любил пасту красок и пользовался чаще грубозернистой тканью холста, так как зерно его и после продолжительного письма не закрывалось краской.
  Донован объяснил это Джозефу Бреннану и, судя по вопросам, что тот задавал, он не был профаном. Но мистер Джозеф Бреннан сам ограничил своё любопытство:
  -Однако вы бы заканчивали, ужин скоро.
  -Да, осталось немного, - кивнул Чарльз.
  -Может, продолжим завтра? - взмолился Райан Бреннан, и Донован вынужден был уступить.
  Ужин прошёл тихо. Патрик Бреннан был в городе и не вернулся ещё в усадьбу. Миссис Бреннан не было, она неважно себя чувствовала. Её место пустовало. Но её деверь, несмотря на ночь, проведённую в конюшне, чувствовал себя, видимо, превосходно и не жаловался на аппетит. Его разговор с племянником был посвящён рождению первенца Кармен и возлагаемым на него надеждам.
   Потом он снова заговорил с художником.
  -Кстати, в Лондоне недавно выставляли Тинторетто. Вы видели?
  Донован кивнул.
  -Каким образом он рисует тела?
  -Мне показалось, это наслоение толстого слоя светло-желтой краски, разведенной в совершенно прозрачном связующем веществе, на коричневый грунт. Там, где он хотел передать розовый тон кожи, в желтую охру примешана красная краска, вероятно, киноварь.
  -Вы тоже пользуетесь киноварью?
  -Нет, - покачал головой Донован, - минеральную сегодня достать трудно, а искусственная со временем изменяет цвет до серого или почти чёрного, часто уже в красочном слое. А некоторые имеют синеватый карминовый оттенок.
  -А чем же пользуетесь?
  -Реальгаром.
  -Сернистый мышьяк? О... это ядовитая штука. Но желтой охрой вы пользуетесь?
  -Нет, я предпочитаю аурипигмент, цвет более выраженный.
  -Это тоже небезобидно. Он же готовится возгонкой мышьяковистого ангидрида с серой. Он очень ядовит.
  -Знаю, - кивнул Донован, удивляясь познаниям мистера Джозефа Бреннана, - но я осторожен.
  В конце ужина Райан Бреннан заговорил с сестрой.
  -Есть ли ответ на мои письма, Бесс?
  Лицо Элизабет было как всегда спокойным и бесстрастным.
  -Да, дорогой. - Она повернулась к брату, - есть письмо от мистера Арнольда Гранта, его посыльный сказал, что завтра около трёх он сам придёт с визитом. А мистер Фрешуотер передал тебе приглашение на музыкальный вечер в субботу. Я напомнила ему о трауре, но он сказал, что танцев не будет, только небольшой любительский концерт.
  Пока она говорила, резко вскинул голову Джозеф Бреннан. 'Арнольд приехал?', спросил он. Элизабет обернулась к нему и кивнула. Мистер Эдвард Хэдфилд был задумчив и тих и за весь ужин не произнёс ни слова, однако Донован заметил, что при упоминании в беседе брата с сестрой имени мистера Гранта Хэдфилд вздрогнул и стал внимательно прислушиваться к разговору.
  Райан задумался.
  -Распорядись - пусть Мэтью приготовит мне чёрный фрак. Я хочу, чтобы ты тоже пошла.
  Элизабет посмотрела на брата, и на щеках её неожиданно вспыхнул пунцовый румянец, а меж губ влажно блеснули губы. Она едва заметно перевела дыхание и кивнула.
  Райан Бреннан извинился перед живописцем: завтра он сможет позировать только до половины третьего, но начать можно пораньше, в одиннадцать он уже освободится.
  Донован согласился. Потом стал внимательно разглядывать лица девиц и неожиданно напрягся. Мисс Хэдфилд ловила взгляд Райана Бреннана, но если он поворачивался к ней, спешила опустить глаза. Мисс Шарлотт Ревелл сидела напротив камина и напряженно смотрела в пламя, мисс Летти казалась усталой и находилась словно в полусонной летаргии. Донован понимал, что обе они потеряли сестру и сопереживал несчастным, хоть и не понимал, почему они не захотели вернуться с матерью в Уистон, чтобы поддержать её.
  
  Глава 11. Свадебные торги.
  
  Ничто так не украшает невесту,
  как хорошее приданое.
  С. Джонсон.
  
  В Церковном доме Донована ждало письмо от епископа Корнтуэйта. Сэр Роберт извещал его, что постарается в ближайшее время приехать. Чарльз вздохнул, подумав, как мало он сделал для человека, ставшего его благодетелем. Не мог он понять себя и сегодня: едва начал работать над портретом Райана Бреннана, он совершенно забыл и о разговоре с Мэддоксом и о поручении Корнтуэйта.
  Но даже сейчас, сожалея об этом, Донован перебирал наброски и терялся, пытаясь постичь тайну этой волнующей красоты, завораживавшей и зачаровывавшей. В чём она? Почему это лицо околдовывало его? Час за часом он всматривался в эскизы, пытаясь понять, что его, мужчину, может завораживать в мужской красоте? Он писал немало женских лиц - юных, прелестных, игривых и обаятельных. Он восторгался ими, но ни одно из них не породило той завороженности, что это, точнее - сначала лицо Мартина, а затем Райана Бреннана. Он пленён красотой определенного созвучия черт, их гармонией и цветовой гаммой, подумал Донован.
  Да, это было верно.
  Но почему его очаровывал именно этот контраст жгучих волос цвета сажи и высокого белого лба? Что за тайна скрывалась за глазами цвета зелёного папоротника, для получения которого Донован пытался, тщательно перемешивая испанские белила и франкфуртскую чернь, пытаясь добавить то жёлтого крона и синей берлинской лазури, то зелень Кассельмана, то малахитовую брауншвейгскую зелень, то вер-гинье, то зелень Казали, и всё равно морщился, ибо оттенок ускользал, не получался? Почему его завораживал именно этот абрис лица, излишне утонченный для мужчины? Это было очарованностью красотой, сказал себе Донован. Да, он пленился вовсе не мужчиной и не человеком. Его не интересовала даже личность, Доновану не было дела до склонностей и привычек мистера Райана Бреннана...
  Или нет? Нет, неожиданно осознал Чарльз. Ему нравился Райан Бреннан. Очень нравился. Точнее, он неосознанно перенес восхищение красотой лица на личность, которую мысленно наделил внутренней красотой. Господи Иисусе! Но ведь это... любовь? Ведь только любя, мы наделяем предмет восхищения внутренними достоинствами. Бреннан казался Доновану воплощением спокойствия, здравомыслия, воли и благородства.
  Но Донован вовсе не чувствовал в душе никакой нарождающейся любви. Колдовство действовало только при взгляде. Чарльз снова перебрал эскизы. Их было около тридцати. Бреннан явно симпатизировал ему, но, безусловно, затягивать с портретом не следует. Завтра нужно перенести эскиз на холст и к вечеру, когда Бреннан уйдет на договоренную встречу, закончить и с подмалевком.
   Про себя Донован также решил, что не отдаст Бреннану портрет, пока не сделает с него копии.
  Бог мой! О чём он думает? Донован покачал головой. Он совсем забыл, зачем Корнтуэйт привёл его в дом. Ему нужно понять, что происходит в доме, а он, вместо того, чтобы попытаться выяснить, что случилось с Уильямом и Мартином Бреннанами, что заставило пойти на отчаянный шаг несчастную Кетти Ревелл - занят поисками тона глаз мистера Райана Бреннана!
  Донован вздохнул, но подумал, что завтра произойдёт то же самое.
  Он не мог бороться с колдовством и не способен был одолеть чар этой красоты...
  На следующий день Донован пришёл в Кэндлвик-хаус около десяти, всё же решив выбрать один их готовых эскизов и начать работать. На боковой лестнице неожиданно увидел мистера Джозефа Бреннана и мисс Летицию Ревелл. Девица была в голубом платье и весьма кокетливой шляпке, а дядюшка Райана Бреннана нёс роскошное женское седло. Донована удивило, что девушка казалась веселой, на щеках её пылал румянец, а глаза сияли. Джозеф, нисколько не смущаясь, попросил живописца передать Райану Бреннану, что они с мисс Летти решили прокатиться к Дальнему выгону.
  Чарльз кивнул. Он проводил их взглядом, весьма удивляясь про себя: только позавчера потеряв сестру, мисс Летти могла бы быть и скромнее... Неужели она не понимает, как это выглядит со стороны?
   Донован пошёл в комнату, выделенную ему под мастерскую, и тут в небольшом холле с колоннами заметил Патрика Бреннана и мисс Шарлотт Ревелл. В отличие от сестры, она выглядела дурно причесанной и бледной, глаза её лихорадочно блестели. Она явно тяготилась своим собеседником, смотревшим на неё мрачным взглядом.
  -Оставьте меня, мистер Бреннан, я не хочу гулять...
  -Но, мисс Шарлотт...
  -Патрик, - наверху лестницы появилась Элизабет, - тебя искал Райан.
  Шарлотт Ревелл, едва заметив мисс Бреннан, метнулась вниз в холл, Патрик посмотрел ей вслед и пошёл к сестре. На лице его застыло выражение полного недоумения, но, чем ближе он подходил к Бесс, тем сильнее на нём проступали недовольство и злость.
  -Зачем я ему? Чего он хотел?
  -Я не знаю.
  -Лжешь. Чего ты не знаешь в этом доме, ведьма?
  Эта грубость, тем не менее, ничуть не обескуражила мисс Бреннан. Она усмехнулась.
  -Очень многое, дорогой братец, - с нескрываемой издёвкой произнесла она, - например, мне неизвестно, когда у тебя появятся мозги. Равно мне неведомо, когда ты поймешь очевидные вещи. Например, что не стоит досаждать девице, которая явно тобой пренебрегает и предпочитает другого...
  Лицо Патрика покраснело, глаза налились гневом.
  -Ты... хочешь сказать...
  -Она давно прохаживается мимо дверей Хэдфилда, а ты идиот, ничего не видишь...
  Патрик метнулся к сестре, но та оказалась неробкого десятка и спокойно смотрела ему в лицо.
  -И что? - Бесс улыбалась, глаза её мерцали, и Патрик отступил на полшага от неё.
  -Ты лжёшь! Нэду нравилась Кэтти! Он бросил тебя ради неё!
  -Кто нравится мистеру Хэдфилду - это вопрос академический, - высокомерно отбрила его Элизабет, начисто проигнорировав его последние слова, - но мисс Шарлотт слишком часто прохаживается по галерее третьего этажа, если ты, конечно, меня правильно понимаешь. С тех пор, как она оставила надежды захомутать твоего братца Райана, она, по-моему, решила поймать другую рыбку. Не повезло с красавцем-богачом, нужно заарканить бедного красавца, а если и тот сорвется с крючка, тогда и ты хорош станешь. Нужно просто потерпеть... Тем более, что сестрица ей теперь не соперница.
  Патрик склонился над сестрой и пожирал её глазами.
  -Ты лжешь.
  Элизабет демонстративно пожала плечами.
  -Я не лгу, но высказываю догадку, малыш. Я могу и ошибаться. Можно, конечно, предположить, что мисс Шарлотт пленил наш дядюшка Джозеф, чьи апартаменты в том же крыле, но я почему-то не склонна так думать. Дядя Джо, конечно, не прочь приволокнуться за молоденькими девушками, но... Ты же - думай, что хочешь.
  Элизабет исчезла.
  Донован видел, что Патрик подлинно убит словами сестры и, похоже, поверил ей. Он несколько минут тупо смотрел вниз - в глубину лестничного пролёта, потом потряс головой, словно опомнившись, и торопливо свернул в боковой коридор.
  Донован вошёл в свою комнату с мольбертом и разложил эскизы. Его часы показывали уже половину одиннадцатого. Он сел и, забыв свои планы перенести набросок на холст, и задумался. Чарльз не знал, говорила ли Элизабет правду или лгала, но понимал, что сообщать такое мистеру Патрику Бреннану было весьма опасно.
   До сих пор Донован не замечал, чтобы мистер Эдвард Хэдфилд и Патрик Бреннан питали друг к другу антипатию, однако, если мисс Шарлотт действительно влюбилась в Эдварда - она играла с огнём. Но так ли?
  Чем больше Донован размышлял о Патрике Бреннане и чем больше наблюдал за ним, тем больше склонялся к мысли, что этот импульсивный и страстный человек, в общем-то, довольно слаб. Да, под сильными страстями часто скрывается только слабая воля. История страстного сердца всегда чрезвычайно проста. Господство над страстями - вот свойство высшего величия духа. Сама эта возвышенность ограждает дух от чуждых ему низменных влияний. Нет высшей власти, чем власть над собой, над своими чувствами, чем победа над их своеволием. И потому-то Райан Бреннан куда более силен, чем Патрик.
  Донован вышел в коридор и побрёл вперёд, размышляя.
  Мисс Элизабет сказала, что мисс Шарлот пыталась очаровать мистера Райана Бреннана, но не достигла успеха. Этому можно поверить: самое верное средство разжечь в другом страсть - самому хранить холод, а Райан Бреннан куда как бесстрастен и бесчувственен. Доктор Мэддокс тоже сказал, что Райан никогда не женится на бесприданнице.
  Странная, однако, подобралась компания, подумал Чарльз, где все расчётливы, но полно разбитых сердец...
  Тут, однако, Донован увидел того, чье сердце явно не было разбитым. Мистер Райан Бреннан поднимался по лестнице в сопровождении Эдварда Хэдфилда. Однако такого выражения лица у мистера Бреннана Чарльз никогда не видел: губы плотно сжаты, крылья носа раздувались, глаза источали мутное болотное свечение.
  -Нет, у меня просто нет слов!! Если я правильно тебя понимаю, после того, как ты пренебрёг моей сестрой, ты настаиваешь, что у меня нет права пренебречь твоей? В высшей степени логичное суждение. Ещё бы понять, на чём оно основывается, - в тоне Райана звучало еле сдерживаемое бешенство, холодное и язвительное.
  -Но Энн любит тебя! Ты же не можешь сравнивать Бесс и Энн!
  -Это почему? - захлопал Райан ресницами, - чувства Энн ничуть не значимей чувств Бесс. А для меня, как ты, надеюсь, понимаешь, вторые даже предпочтительней, - глаза Райана теперь метали искры.
  Хэдфилд ничего не ответил.
  -Видит Бог, - ледяным тоном продолжал Райан, - я закрывал глаза на многое: на твои приставания к горничным, на блудные шашни в борделе Монкрифа, на интрижку с Кетти! - при последних словах Хэдфилд резко вскинул голову, но Райан не дал себя перебить, - я относился к тебе как к будущему родственнику, к брату! Но ты отказался жениться на моей сестре. Хорошо. Однако теперь ты предъявляешь мне претензии, упрекая за переговоры с Грантом! Есть ли предел бесстыдства?
  -Кетти совратил вовсе не я! И ты знаешь это!!
  -Это когда она выходила утром из твоей спальни?
  -Она до того выходила из других спален!
  -И чьих же? Моих, что ли? - в тоне Бреннана почему-то сквозило омерзение.
  Хэдфилд смутился и отвёл глаза.
  -Оставим это. Есть вещи поважнее. Послушай, Райан...
  -И что я услышу? - голос Бреннана сочился ядом, - что Энн влюблена в меня? У тебя была возможность сделать сестру счастливой - я не отказывался на ней жениться, но тебе прекрасно известно, что я рассчитывал - и отец говорил тебе об этом, что ты - женишься на Элизабет.
  -Энн - красавица! Если бы Элизабет выглядела хотя бы...
  -Заткнись, - прорычал Райан, - выматывайся завтра же, и чтобы духу твоего в моём доме не было, или, клянусь, я сам вышвырну тебя, - и он, резко обойдя Эдварда, прошёл в какую-то дверь, громко хлопнув ею перед носом Хэдфилда.
  Но мгновение спустя она снова распахнулась.
  -И не забудь забрать с собой свою сестричку, - язвительно прошипел Райан и снова захлопнул дверь.
  Теперь в замке дважды провернулся ключ.
  Донован поспешил вернуться к себе. Через несколько минут к нему вошел Райан. Чарльз удивился: теперь в этом человеке не было и следа гнева: спокойное лицо, легкая улыбка.
   Мистер Райан, что и говорить, умел владеть собой.
  Донован взялся за работу, но теперь сумел прийти в себя и начал размышлять. Райан, оказывается, знал об отношениях Кэтрин и Хэдфилда и назвал их 'интрижкой'. То, что он раньше не захотел говорить об этом с посторонним и заявил, что ему ничего неизвестно, не повредило Райану в глазах Донована. Его не за что было осуждать. Мы не судьи нашим ближним и не должны выносить на публику чужое грязное бельё.
  Однако теперь совсем иначе звучали слова Хэдфилда, сказанные сестре. Что же такое высказал Эдвард мисс Кэтрин и что 'так сильно повлияло на нее'? Что до нежелания Райана жениться на Энн - на эту тему он сам уже высказался.
  Между тем под рукой Чарльза возникал новый набросок Райана Бреннана: неколебимое спокойствие царственного взгляда, поза величавая и гармоничная. В кончиках пальцев Чарльза прошла едва заметная дрожь. Это был он, подлинный лик будущего портрета.
   Донован показал эскиз модели. Мистер Бреннан посмотрел, странно хмыкнул, потом пожал плечами и сказал, что оставляет выбор на вкус художника. Чарльз быстро перенёс рисунок на холст.
  Меж тем пробило половину третьего, и дверь неожиданно распахнулась.
  На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати, снова напомнивший Доновану Николаса Маса, его портрет мужчины в чёрном парике: грубоватые резкие черты, тяжелый округлый подбородок, умный твёрдый взгляд.
  -Райан, дружище, - Бреннан поднялся навстречу и был сжат тяжелыми объятьями. - Лиззи сказала, что ты позируешь художнику и я из любопытства... Ух, ты, просто принц какой-то! Что значит смазливая рожа...- гость постоял у проступившего на полотне рисунка, потом плюхнулся в кресло в углу и, нисколько не смущаясь присутствием Донована, заговорил, причём теперь совсем другим тоном, точно чертой отделяя болтовню от серьёзного разговора. - Я получил твоё письмо, но твои предложения о Вересковой пустоши и Горном выгоне меня не устраивают. Больше трех тысяч я за нее не выручу, а выгон не граничит с моей землей. Мне нужен Дальний выгон и участок с мельницей, - тот, что у речной излучины. А за это я добавлю тебе в приданое Долли ещё загородный дом в Хандсворде.
  Райан поморщился и сразу покачал головой.
  -Дальний выгон я отдать не могу, без него у моего завода будут проблемы. Табун-то не маленький. Участок с мельницей, ну, это, пожалуй, - принц исчез, перед Донованом сидел коммерсант, делец. - Мельница и Горный выгон - и по рукам.
  Однако его собеседника это не устроило и ещё в течение четверти часа они достаточно жестко препирались. Донован легко понял, что мистер Арнольд Грант хочет жениться на мисс Элизабет Бреннан за пятьдесят тысяч и участок земли в сорок акров с мельницей и пастбищем, примыкавшим к его землям, что по стоимости равнялось двадцати тысячам, а мистер Бреннан согласен взять в жены мисс Дороти Грант за сто тысяч в государственной ренте, не отказывается и от загородного дома, но Дальний выгон будущему шурину отдавать не хочет. Конец дискуссии положило восклицание Гранта:
  -Ты торгуешься, как биржевой маклер, хуже еврея, ей-богу! Речь идет о земле твоих будущих племянников, чёрт возьми! - Грант закинул ноги на стол, - это ужасно.
  -До племянников ещё далеко, а без Дальнего выгона я не обойдусь. - Райан был твёрд, как кремень.
  Мистер Грант плюнул и согласился, однако выговорил себе право пользоваться двумя лучшими жеребцами конного завода Бреннана для своей конюшни. Тут Бреннан уступил. В заключении оговорили срок свадьбы - на Троицу, но без торжеств - из-за траура.
  В комнату заглянула мисс Элизабет с молитвенником в руках, явно направляясь в домовую церковь. Арнольд Грант поднялся, явив себя истинным джентльменом, а Бреннан сообщил Бесс, что мистер Грант посватался к ней, от чего мисс Бреннан скромно потупилась. При этом Донован заметил, что мистер Грант смотрит на свою будущую жену со спокойным интересом и явной симпатией. Он попросил разрешения сопровождать её в храм и, пока они выходили, успел по-хозяйски взять из рук Бесс молитвенник, сказать, что новая прическа невероятно ей к лицу, передать привет от сестры и сообщить, что они поженятся первого июля, на Троицу.
  Они ушли.
  Донован, не скрывая любопытства, спросил, кто такой мистер Грант и откуда он?
  -Он отсюда, местный, его отец, Артур Грант, сколотил колоссальное состояние на биржевых спекуляциях. Арнольд - его единственный сын. Ему пока немного не хватает лоска, к тому же он пару лет прожил в Америке и усвоил там не лучшие манеры, - пояснил Бреннан, - пристрастился к дурацким сигарам, стал носить ботинки с широкими носками и привык класть ноги на стол. Я слышал, что вчера на музыкальном вечере у мистера Мюррея он, когда хозяйка пела арию из 'Травиаты', он уснул, а когда же она брала верхнее си, он проснулся и пробормотал: 'Да выпустите же наконец собаку...' Об этом мне рассказал сегодня мистер Фрешуотер, приезжавший с визитом. Надеюсь, у Бесс хватит ума поладить с ним.
  Сообщенное не особенно обнадежило Чарльза.
  -А мисс Элизабет нравится ему? - осторожно спросил Донован.
  Райан улыбнулся.
  -Арнольд говорит, что в Англии преобладают два типа женщин: одни не могут рассказать анекдот, другие не могут его понять. Бесс может и то, и другое. Он очень высокого мнения о ней.
  -А мисс Элизабет?
  -Она знает его около десяти лет и знает досконально. Ничего против этого союза Бесс не имеет. Что до манер... Истинная леди из любого мужчины сделает джентльмена.
  -А вы женитесь на мисс Дороти Грант?
  Мистер Бреннан кивнул.
  -Совершенно верно. Она мне глубоко симпатична - в ней есть душа.
  -И мистер Грант дает за сестрой сто тысяч в государственной ренте?
  -Да, - кивнул Райан и спокойно пояснил, - для него очень важно породниться со старой аристократией, с Бреннанами и Хэдфилдами. Его отца не принимали в обществе, но Арнольда уже принимают. А подобный брак откроет перед ним все двери. При этом, - Райан усмехнулся, - он понимает, что его дети, воспитанные Элизабет, будут вообще вхожи куда угодно. - Он вздохнул, - я не очень-то большой сторонник вливания свежей крови в жилы старой аристократии, но если кровь вообще не обновлять, она застаивается.
  -А мисс Дороти... она...
  -Долли с семи лет воспитывалась в лучшем столичном пансионе, она подруга Бесс и весьма на неё похожа.
  Донован быстро делал подмалёвок, сам удивляясь, как легко скользит кисть по холсту и как в это же время тяжело и вязко движутся мысли.
  В этот день Бреннан позировал недолго, - по возвращении мистера Гранта и мисс Элизабет из церкви, он уехал со своим гостем в его экипаже к нотариусу.
  Донован не остался ужинать и поспешил домой.
   продолжение следует
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"